Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга вторая
Николай Михайлович Амосов


Книга о счастье и несчастьях #2






В предлагаемой книге известный хирург, ученый, писатель Н.М.Амосов продолжает разговор с молодым читателем, начатый в "Книге о счастье и несчастьях", выпущенной "Молодой гвардией" двумя изданиями в 1984 и 1986 годах. Он рассказывает о работе хирурга, оперирующего на сердце, о проблемах медицины и здравоохранения, делится своими воспоминаниями и мыслями о кибернетике. 

Издание рассчитано на массового читателя. 






Николай Михайлович Амосов.

Книга о счастье и несчастьях. Книга первая.

(Дневник с воспоминаниями и отступлениями)

Книга вторая.


...Выскочить, выскочить, выскочить! 

Не выскочишь из сердца!

    

В.Маяковский








Дневник. 20 октября 1984 года. Суббота, утро


Поди вот - нет сил удержаться: писать и писать! Что это за тяга такая? Не знаю. Все пережито, переиграно и написано, к чему бы повторять? И - нет, не могу устоять.

"Исповедальная проза" - так критики называют подобные писания. Даже как-то стыдно из-за этого - исповедоваться.

Только что Света Петрова (реаниматор) позвонила из клиники: умерла девочка с тетрадой Фалло. Так и вижу ее на обходе. (Писатель мусолит сотни страниц, вытягивая из себя детали, как паук паутину, пока доберется до покойника. А тут - бери с натуры. За каждым больным - драма.) Много смертей у нас, делаем 24 операции в день, все отделения переполнены.

Нет, не буду писать о больных. Сегодня не буду, совсем не писать не смогу, в них - большая часть жизни...

Через месяц с небольшим - 71 год.

"Время собирать камни". Хороша фраза, но уже затерлась. Любят теперь из Библии словечки выдергивать, хотя редко кто ее прочитывает. А Библию нужно изучать.

Это странное ощущение "собирать" появилось после семидесяти. Будто сработала какая-то программа, отсчитывающая, следящая и управляющая - кибернетическая. Есть такие разговоры у геронтологов про "гены-убийцы". Чушь, на мой взгляд. Я-то исповедую другое насчет старения: накопление помех и детренированность.

Суть жизни - в чувствах. Они задают цели: "хочу" - делаю. Достиг - "приятно". Для этого нужна исправная машина, чтобы подшипники не выработаны и смазка без грязи. Наша машина от работы тоже изнашивается и от работы же омолаживается.

Вот только в старости трудности с этим "хочу". Вроде бы ничего чудесного: инстинкты и натренированные слова - "долг", "совесть", "честь", "идеи"... Генераторы энергии для действий, чтобы преодолеть внешнее сопротивление. Но не существует вечного двигателя! Генераторы устают.

Старик может обгонять старость или отставать от нее.

Первый путь - прибавляй детренированность и накопление помех.

Второй - "не позволяй душе лениться", как писал поэт Н. Заболоцкий. Видите, все просто: работай - не постареешь!

Позавчера оперировал мужчину: 25 лет назад, еще мальчишкой, он попал на мину, ранило нетяжело, только шрамики на груди. Недавно стало сердце беспокоить. Наслушали шум. При обследовании: дырка из дуги аорты в полую вену. До старости не доживет. Нужно закрывать. На счастье, легко удалось прошить свищ, и даже не очень волновался. А вчера при утреннем обходе вижу: мужик лежит на аппаратном дыхании. Оказалось, что ночью была фибрилляция. Сорок минут массажа сердца. Спасли. Больной в сознании. Сегодня Света сказала: "В порядке". Но поди знай!

Так и живу. Тренируюсь.

Возвращаемся к теме. Нужно создать в коре мозга стойкий очаг возбуждения - высшее желание, замкнутое только на самого себя. Оно позволяет преодолеть боль, усталость, пренебрежение окружающих - все, что толкает старика "лечь в дрейф" и плыть по течению.

Поэтому и не бросил хирургию.

Надолго ли может хватить увлеченности? Может статься, что все - фикция. Дергаешься, молодишься, "а караван идет"...

Но по крайней мере не скучно.

Еще к этому: черные мысли нужно гнать активно. Переключаться. Запрещать. Повторять слова: "Давай, давай". Выглядит это по-дурацки, но все равно помогает.

Тема исчерпана. Будем делать вид, что время остановилось, и затевать длинные игры.

Вчера читал лекцию в политехническом институте:

"Человек и научно-технический прогресс". Вот ее суть.

Глобальные проблемы. Они оформились с книги Медоуза "Пределы росту" (1967), в которой выделено пять взаимосвязанных показателей, что загоняют нас в гроб, если не возьмемся за ум.

Рост населения при растущем потреблении на душу вызывает возрастание производства, что ведет к исчерпанию ресурсов, загрязнению среды. В результате - экологическая катастрофа, уменьшение продуктивности сельского хозяйства и промышленности, голод, болезни и вымирание человечества. Авторы назвали это "коллапсом". И все это нужно ждать очень скоро, в начале следующего века.

Прогнозы не оправдались, но книга напугала весь мир. Наши ученые сначала бодренько заявили, что "все от капитализма, а при социализме угрозы нет". Теперь приходится отыгрывать обратно.

При рассмотрении "механизмов" возникновения и решения глобальных проблем нужно учитывать два аспекта: социально-психологический и научно-техноэкономический. Они взаимно влияют друг на друга по типу обратных связей. Я-то уверен, что главным всегда является первый аспект. Однако без второго проблемы бы никогда не возникли. Все дело в психике. В разуме.

К сожалению, разум ограничен, субъективен и склонен к увлечениям. При расчетах особенно важен так называемый "коэффициент будущего", представляющий собой оценку будущего события по чувствам настоящего времени. Этот коэффициент зависит от вероятности ожидаемого события и его отдаленности во времени. Он колеблется от единицы до малой дроби. Сравните, страх немедленной смерти, когда на вас летит машина, с опасностью рака легких в связи с курением, если вы молоды, а вероятность рака 1 : 20. Да и когда еще он будет, в 60 лет! От машины юноша отпрыгнет во всю прыть, а курить не бросает. Смерть там и тут, но коэффициент - 0,05, а курить так приятно!

Этот самый коэффициент имеет прямое отношение ко всем глобальным проблемам. Суть всегда одинакова: чтобы избежать в будущем большой беды, нужно пожертвовать частью приятного в настоящем. Пожертвовать потреблением.

Глобальные проблемы разрешимы. Таблетки и другие дешевые средства позволяют легко регулировать рождаемость, если бы люди хотели. Атомная энергетика дает передышку, пока не научатся использовать энергию солнца. Минеральных запасов для промышленности в коре земли достаточно, при экономии. То же касается пищи: до 10 миллиардов вполне могут прокормиться, если пища для здоровья, а не для удовольствия.

Вообще человеку не так много надо. К примеру, нельзя выучить и хорошо воспитать более 2-3 детей. Нет нужды есть более 50 граммов мяса (на его производство идет втрое больше зерна, чем в рацион хлеба). Каждому человеку достаточно одной комнаты. Ездить можно на общественном транспорте, а носить 2-3 смены одежды. Информацию обеспечит электроника. Нужны умеренная доза развлечений и хорошая доза труда, чтобы не пресыщаться. Такие потребности новейшая техника способна удовлетворить при сохранении биосферы на вечные времена.

Противоречие разума - предупреждающего - и чувств - пренебрегающих - вот в чем корень глобальных проблем.




Дневник. 28 октября. Воскресенье, 12 часов


В 9 приехали с Лидой из Симферополя, был съезд хирургов Украины.

Физкультура. Ванна. Завтрак. Рассказы.

Тридцать лет прошло со времени, как впервые был на Украинском съезде - тогда самый молодой профессор. А на этом - самый старый. Первоклассное общество раньше собиралось: С.С. Юдин, Е.Л. Березов, А.И. Савицкий-все светила желудочной хирургии. Помню жаркий спор о язвенных кровотечениях: Юдин - "сразу резекцию", Березов - "отсрочить". Оба были отличные ораторы. Не то что теперь "бу-бу-бу" по шпаргалке. После Юдина у нас не было хирурга международного класса: почетный член обществ Великобритании, США, Праги, Парижа, Каталонии, доктор Сорбонны. Запросто по-английски, по-французски. Институт Склифосовского был Меккой.

На следующее утро после председательского заключения по кровотечениям Сергей Сергеевич полетел домой, в самолете стало плохо, едва довезли. И умер. По ЭКГ - инфаркт, но тромба в коронарах не нашли. Было ему всего 62 года. Незадолго до того вернулся из сибирской ссылки и набросился на операции, как голодный, по два, по три "желудка" в день.

Теперь было не то. Московские профессора к нам уже не ездят. Своими именами блеснуть не можем. Урологи, травматологи, нейрохирурги отделились начисто, да и кардиохирургам делать нечего. Мы прозевали даже доклад заявить. Приехал я, чтобы поглядеть на старых друзей: хирурги - лучшие из врачей! Может, потому, что ближе к смертям?

Повестка дня - раны, желудок, дети - меня не интересовала, поэтому после доклада министра ("зацепит" или нет? Похвалил) уехали в Старый Крым.

Тоже история с этими "уехал", "приехал". Всегда для меня были автобус, такси. А тут от одной организации, совсем для меня посторонней, прикрепили машину. И отказаться никак не смог: уверяли, что я такой-де золотой человек, что нужно обязательно возить. Мало, что меня, еще и Лиду отдельно отвезли и привезли. Моя демократическая жена очень смущалась.

Давно не ездили в Старый Крым. Тут для нас почти молодость: приезжали к родным каждый год. Сначала в пятидесятых на старом "Москвиче", потом на "Победе", потом на "Волге". А вот пятнадцать лет уже нет машины, и бываем здесь от случая к случаю.

Ничего, старики (двоюродная сестра Катя и ее муж Федя) держатся, только боятся умереть один раньше другого.

Так хорошо было пройти по их садику, вдохнуть особый запах, посидеть на веранде за обедом из знакомых блюд, выпить самодельного вина "изабелла" (меньше, чем раньше, но еще прилично), послушать местные новости. (Стало пошатывать от дороги и вина. Вот тебе и "не поддавайся".)

Приятно расслабиться от постоянного напряжения последних двух лет, как директорствую. (Во вторник - день отъезда. Поезд в 15.30. Думал: вошью обычный митральный клапан, управлюсь без спешки. Оказалось гораздо хуже, потребовалось протезировать еще и трехстворку. Страшное напряжение. Парню - жить да жить, а тут давление низкое... Едва успел заехать за Лидой и уже с вокзала дозвонился: вывезли в реанимацию, слава Богу. Но проснулся ли?) Однако из Крыма не пытался звонить. Все равно не помочь. Будь, что будет. Отключимся.

И сейчас не звоню. Боюсь.

Вернулся из Старого Крыма перед последним заседанием съезда, оно интересовало: "Новое в хирургии". Думал, посижу, послушаю, впервые не сказав на съезде ни слова. ан нет. Организаторы не забыли, предложили сделать заключительный обзор по докладам и прениям. Чего скрывать - получил удовольствие. Публике, говорят, тоже понравилось. (Тщеславие, Амосов!)

Так закончился съезд. Попаду ли на следующий через четыре года? Уже нельзя загадывать. Будет 75.

Вечером еще посидели в ресторане за ужином с молодыми хирургами клиники Юры Махнюка, одного из очень немногих учеников, которые дружат с учителем. Я для них уже живая история. Поэтому боялся: "Не разболтайся, старик!"

(Написал, стало стыдно. Слова "учитель", "ученый", "история" - всегда смущают. Не ощущаю, что заслужил. Хотел, но не вычеркну этих слов, потому что были и они, наряду со смущением. Такова многоплановость чувств и мышления.)

Потом привезли (благодетели) Лиду. Мы еще погуляли по Симферополю, повспоминали, каким он был тридцать лет назад. В спальном вагоне тоже очень покойно для расслабления. Но уже снилось, что парень мой не проснулся, а назавтра - снова операции.

Конец отключения.




Дневник. 30 октября. Вторник, вечер


Понедельник был очень скверный. (Хотел написать ужасный, но остановился: сколько можно ужасных?) Утром на конференции - пять историй болезни умерших. Это за неделю отсутствия. Умер и мой больной, что оперировал в день отъезда. На вскрытии - воздух в сосудах мозга. И еще у троих... Все результаты, что наработали в течение месяца, перечеркнуты за неделю.

Чтобы описать эти несчастья с воздухом, нужна целая глава. Если кратко, то так.

Все годы было много "мозговых смертей", не просыпались или "загрузали" на второй день. На вскрытиях - кровоизлияния в мозг. Так писали патологоанатомы. Потом Валя Захарова начала замечать пузырьки воздуха в сосудах мозговых оболочек. Заподозрили, что причина осложнений в них. Этим летом приобрели аппарат. Он издает характерный писк при прохождении по артериям шеи даже малюсеньких пузырьков воздуха. Стали "слушать" операции с АИК. Оказалось, если нет звуков, больной просыпается. Сильно "пищит" - кома, смерть, и на вскрытии в сосудах мозга - воздух. Возможно, в этом и была главная причина "нашего синдрома", что мучил в 80-м году.

Меня просто убивают эти таинственные "эпидемии" - мозговые, печеночные, сердечные, инфекционные и всякие другие. Опускаются руки, и чувствую себя полным идиотом.

Нет, хуже - убийцей.

Мне не на кого списывать. Начальник.

Стали искать источники воздуха. Сначала - АИК. Оказалось - дает, но относительно редко, при значительных нарушениях режима. Подвинтили. Всегда знали, что воздух может попасть из сердца. Все хирурги принимают меры. Ужесточили. Как будто помогло. Но ненадолго. Обнаружилось: воздух может прятаться в сосудах легких. Я предложил свой метод: пропускать через них часть крови из АИКа, перед тем, как запускать сердце. Очень помогло, ликовал.

Два месяца было прилично с воздухом, и смертность снизилась вдвое. Казалось - на коне.

А теперь, пожалуйста, снова.

После конференции были хирурги из Индии. Они мне ну совсем некстати. А что сделаешь? Говорили комплименты. Что-де знают меня не только как "крупнейшего", но и как писателя и философа и еще "честнейшего человека", что "Мысли и сердце" читали на хинди. Не поверил я эпитетам и поплелся в операционную.

К счастью, операция протезирования аортального клапана прошла спокойно. Утром сегодня больной хороший.

Но сколько еще можно? И деваться некуда. Не могу оставить директорство, пока не добьюсь стойкого улучшения результатов и четыре тысячи операций в год.

(Да, за это лето много сделал: прочитал толстые иностранные книги и написал 40 страниц инструкций для реаниматоров. Похоже, что помогают, только бы не воздух, будь он проклят.)

Нужно принять таблетку и ложиться, завтра две операции.

И ничего не меняется, так и двадцать лет назад писал в дневнике. А себя ценю все ниже и ниже. Но годы прибывают, значит, кончится и это: умирать буду "на нуле".




Дневник. 1 ноября. Четверг, после обеда


Жить все-таки можно. Вчера две операции - пять часов напряжения (сращения, узкая аорта). Ощущение - "могу". Но воздух шел, датчик щелкал. Снова и снова пережимал аорту, прокачивал кровь через легкие, пока не прекратилось. "Что уж будет!"

Бегом с горы домой. Обед в семь часов, три часа ожидания рапорта. "Проснулся?- Точно?" Радость. Телефильм с Банионисом. Чари забралась на руки, такая дылда. Сон без таблеток, но операция прокручивалась всю ночь, как в кино... Сегодня хорошо бегалось после усталости. Капуста, кофе - райская еда... Солнце. Последние осенние краски в ботаническом саду, свое место в трамвае, английский детектив. Конференция, обход в реанимации, больные здесь хорошие.

Чем тебе не жизнь, Амосов?

Может быть, она никогда не кончится?

Человек знает про смерть. Может вообразить картину. Но его глубинное Я все равно не верит в небытие.

Индиру Ганди убили. Такие сволочи, эти террористы, Запад говорит, что пример показали русские революционеры-народники и эсеры.

Передо мной под стеклом карточки умерших друзей, самых близких. В каждом был целый мир, вселенная образов, сведений, чувств, памяти, отношений, идей.




Воспоминания. Друзья. Кирилл, Кира, Кирка


23 февраля 1946 года. День Красной Армии. Мы с Лидой едем на машине из Маньчжурии, где дотягивали свою военную службу в полевом госпитале при лагере пленных японцев. По распоряжению главного хирурга Приморского округа, моего друга и немножко учителя, Аркадия Алексеевича Бочарова меня откомандировали в окружной госпиталь. Зима, холод, длинная дорога между сопками, сидим в грузовике на ящиках и тюках, ветер пронизывает шинель насквозь. И будто бы даже стреляют "хунхузы".

Полгода назад, когда японцев гнали, китайцы встречали с ликованием: "Шанго! Шанго!" А теперь разочаровались: вывозим все японские трофеи, и наши оккупационные деньги сильно подняли цены на базарах.

В Ворошилов-Уссурийский, там штаб и окружной госпиталь, приехали вечером совершенно замерзшие. Четырехэтажный "генеральский" дом. Остановилась машина, сползли на землю. Лида осталась греться - прыгать, а я поднялся на третий этаж. Открыл молодцеватый офицер: черные глаза, шевелюра с проседью, любезная улыбка, широкие скулы - "кавказский человек".

- Ты - Коля Амосов?

Вышел Аркадий, расцеловал, сказал "сейчас", сесть не предложил. Через минуту вышел одетый: "Пойдем".

Вот так встреча! Обида, почти слезы. Дружба побоку? Даже погреться не предложил. На улице поздоровался с Лидой, велел забираться наверх, сел в кабину, поехали.

Потом еще с полчаса стояли около госпиталя, пока Аркаша куда-то ходил. Вернулся с офицером и солдатом, велел вносить вещи. Очутились в красивой светлой комнате, с обстановкой.

- Здесь Вишневский жил до отъезда. Располагайтесь, завтра поговорим.

И ушел. Но в комнате так тепло! Санитарка принесла отличный ужин: обида почти прошла.

На следующий день Аркаша все разъяснил. У военных, как и везде, квартирный кризис. Главный хирург пришел вечером к начальнику госпиталя и сказал: "Прибыл из Маньчжурии хирург с женой, о котором договаривались. Совершенно замерзли. Прикажите разместить". Тому некуда деться, велел ночевать в кабинете при отделении физиотерапии, где уже раньше жил генерал.

- Если бы я тебя оставил даже на ночь, квартиры бы уже не получить. Им не надо знать, что ты - друг.

Кирка числился в штабе, жил у Аркадия - они готовили к печати сборник научных работ хирургов Пятой армии. Способный, черт, -все получается. За машинку только сел и как стучит: "Я же - пианист!"

Меня определили старшим ординатором в травматологическом отделении окружного госпиталя. Работы немного, дело - подчиненное, ответственности никакой.

Через месяц нам дали комнату. Почти каждый день ходили в гости к Бочарову. И разговоры, разговоры с. Киркой.

Очаровывал - был у него к этому талант, очаровывать: санитарку, академика, кого угодно.

"Сын персидского подданного". Отец - армянин, мелкий ростовский коммерсант, уехал в Иран вскоре после белых, оставил жену с двумя детьми без всяких средств на попечение родственников. Бедствовали. Много рассказывал о школе: был тесный кружок умников. Среди них - А.И. Солженицын. В 43-м попал на фронт к Аркадию. Быстро выдвинулся до ведущего хирурга медсанбата. Работал отлично.

Образование у Кирки было шире моего, кончал всякие вечерние курсы и институты. Сыпал цитатами из классиков, как из мешка.

После того как от Аркаши уехала одна, скажем так, знакомая, Кирка вел все хозяйство. Помню, Лида пекла пирог, ставилась минимальная выпивка, и мы очень хорошо проводили время вчетвером. Главный разговор - о войне. Но уже строили планы на мирную работу и на науку.

Сборник трудов они закончили, но так и не напечатали. В июне мы втроем поехали в Москву. Лида - уже свободная - кончать пединститут, Киру обещали демобилизовать, а я - в отпуск и к Юдину - за протекцией. (Аркаша - один из трех старших ассистентов Юдина и даже будто бы - любимый, написал письмо и просил за меня. Без блата демобилизовываться молодому врачу на Востоке было немыслимо.)

Страна дышала особым воздухом: облегчение, мир внешний и внутренний. Аресты тридцатых годов заслонились потерями войны. Имя вождя сияло, рапорты заводов и республик "дорогому и любимому" печатались в каждой газете, и к этому как-то все притерпелись. О новых репрессиях ничего не было слышно. Объявили грандиозный план восстановления страны. Профессорам удвоили зарплату.




Воспоминания


Запомнилась дорога с Дальнего Востока. Переполненный вагон. Поезд брали штурмом, с помощью солдат. Одна полка на троих. 12 дней, долгие остановки

на станциях, очереди у будок "Кипяток", скудные пристанционные базарчики, оборванные дети с ведерочками из консервных банок: "Подайте, дяденька!" Перонные уборные со сплошь исписанными стенами. След миллионной армии, что прокатилась на восток и назад.

Когда после месяца отпуска я приехал в Москву, Кира уже работал в институте Склифосовского, женился. Тесть его демобилизовал. Блат выше Совнаркома.

Кабинет Юдина. Сергей Сергеевич только что пришел после операции. Клеенчатый фартук с капельками крови висел у двери.

- Вот это Коля Амосов, ближайший ученик и друг Аркадия Алексеевича...

Довольно безразличный взгляд. Взял письмо, прочитал.

- Не могу вам помочь. Мне еще самого Аркашу надо добыть. Возможности мои ограничены...

Ну что ж. Значит, так и будет. Не обиделся. В жизни ни разу по знакомству не пробивался. Как все, так и я. Будем служить.

С тем и ушли.

Мы с Лидой ночевали у Кати Яковлевой - медсестры из нашего госпиталя. Двухэтажный деревянный дом на Таганской улице, настолько дряхлый, что стены подперты бревнами. (Теперь его уже нет - искал.) Но квартира в полуподвале уютная по моим тогдашним стандартам.

Ночью меня осенила идея: а что, если использовать мой второй - инженерный - диплом? Организовалось новое Министерство медицинской промышленности, инженеров нет, а я - с двойным образованием. Не хотелось, но снова пошел к Юдину. Рассказал идею. Он сразу же загорелся:

- К Третьякову, к министру!

Вышли во двор, выгнал из гаража машину, усадил. (Теперь могу похвастать: сам Юдин меня возил на машине. Помню - немецкая, бежевого цвета, открытая.)

Мимо швейцара, контроля, почти бегом, прямо в кабинет к министру.

- Вот (не помню имени-отчества), я вам привез инженера и хирурга. Для вас - просто клад! Помогите, и будем его использовать пополам!

Третьяков был человек спокойный, доброжелательный, дело решил быстро; выдали ходатайство в Главное медико-санитарное управление, и я исчез. Пару дней добивался к военному начальству, но бумага сработала, резолюцию получил.

- Демобилизовываться придется ехать в Ворошилов. Туда придет приказ, ждите.

Лида оставалась в Москве, ее приняли заканчивать педагогический институт, а я поехал снова в Ворошилов.

Проработал в госпитале месяц, пока не пришел приказ. Написал за это время свою, третью уже, кандидатскую диссертацию: "Первичная обработка ран коленного сустава".

Началась Москва. Самый грустный и неприятный период моей жизни.

В октябре проходил Всесоюзный съезд хирургов, и нам с Кирой удалось несколько раз пробиться на балкон. (Было это в Политехническом музее.) Забыл, о чем шла речь в докладах, но всех лидеров повидал. Помню, как Н. И. Бурденко, совсем глухой, объяснялся в президиуме записками, потом, как его выводили к машине - грузного, немощного. Из старшего поколения блистали С.С. Юдин, В.Н. Шмаков, Ю.Ю. Джанелидзе, А.В. Вишневский; помоложе - П.А. Куприянов, А.В. Мельников, А.Н. Бакулев, С.П. Банайтис, Саша Вишневский (Сашей его звали до самой смерти). Для меня, провинциала, они были как олимпийцы. Впрочем, в себе я тоже был уверен. Знал, что могу сделать любую операцию, которую другие делают, и даже изобрести собственную. Война научила.

В доме, где жила Катя Яковлева, сдали нам комнатку - четыре квадратных метра. Стояла железная кровать, комод, столик и стул. Свободного места не было. Когда как-то приехала сестра Лиды, я спал на полу, но ноги находились под кроватью. Готовили на керосинке, ею же отапливались.

При демобилизации в военкомате выдали на два месяца паек - немного крупы, несколько банок консервов и много буханок хлеба. Его доедали уже заплесневевшим. Лида получала студенческую карточку. Отоваривали плохо. От такого питания голова у меня покрылась коростой. Впрочем, не стоит преувеличивать, все-таки жили, настроение портилось не от этого.

Примерно раз в неделю мы ходили в гости к Кирке, вернее, к родителям его жены. Довольно большая еврейская семья, просторная, хорошая квартира. (Нам казалась хорошей.) Угощали чаем, были колбаса и сыр,

но уж такие тоненькие кусочки, что в горло они не лезли. Семья активно не нравилась, чувствовалось напряжение в отношениях с молодыми, но интеллектуальные разговоры велись. (Ах, эти разговоры интеллигенции! Они и теперь такие же: что пишет "Литературная газета", толстые журналы, что говорят "голоса", теперь еще телевизор. Сплетни о персонажах. Анекдоты. И критика, критика! Никто глубоко не вникает, причин беспорядков не доискивается, на себя не оглядывается. Когда-то много лет спустя, Виктор Некрасов, будучи изрядно пьяненьким, когда я прижал его с конструктивной программой, высказался: "Я люблю английскую королеву!" Но это крайность, большинство - мелкие критики. Молодые - смелые, мое же поколение помнит 37-й год и многие вещи своими именами не называет.)

Я тоже люблю критиковать. Если все кругом хорошо - значит, застой. Но нужно же доискиваться до корней! Иметь что предложить и обосновать. Нужно на себя оглядываться: "А сам ты чего стоишь? Дело до толку не довел". Вот так и обнаруживается, что большинство наших интеллигентных критиков работают лениво, знаний серьезных не имеют, просто верхогляды и зарятся на универмаги в европейских столицах.

Месяц после демобилизации я в Москве не работал. Почти ежедневно ходил в медицинскую библиотеку и читал иностранные хирургические журналы, в основном про военную хирургию. Но как их хирургия и условия отличались от наших!

В декабре, как договорились летом, Юдин взял меня заведовать главным операционным корпусом, для того чтобы я привел в порядок технику. Операционная когда-то была оборудована хорошо: столы, лампы, большая стерилизационная установка - "стенка". Все было изрядно запущено. Юдин жаловался, что сам должен надевать шоферскую робу и смазывать столы, когда они совсем теряют подвижность. Об автоклавах и говорить не приходилось: часть установок не работала, остальные парили, текли.

Мои повседневные обязанности были несложны: составлять расписание операций - было четыре операционных на шесть столов, - смотреть за порядком, подписывать рецепты. Делать было просто нечего, поскольку со всем администрированием справлялась старшая операционная сестра. Помню ее, как сейчас - подтянутая, сухая женщина, отлично знавшая политику отношений: как обращаться с сестрами, как с Юдиным, как с врачами, как с некоронованной королевой - Мариной Голиковой.

О, это была исключительная женщина, Марина! Не менее яркая, чем сам Юдин. Формально она была его личной операционной сестрой, а в действительности - самым преданным другом и помощницей во всех делах: от галстуков до печатания статей и автомобильных проблем. У нее была комната рядом с кабинетом шефа, вся заваленная рукописями, рисунками, муляжами, техникой, корректурами, книгами - массой предметов для юдинской жизни. Было ей тогда за сорок, чуть полновата, красивое лицо, уверенное без самоуверенности. Если было деликатное дело к Юдину, то знающие люди сначала советовались с Мариной.

Конечно, были всякие сплетни об их отношениях в прошлом и настоящем, но я не берусь судить.

Марина с Юдиным была до войны, потом ездила с ним по фронтам, показывая гипсовые повязки, с ним ее сослали по доносу, потом реабилитировали. Она оставалась верной даже после смерти: редактировала и издавала неопубликованные книги, добилась выдвижения на Ленинскую премию. И ничего для себя лично - гонорары получала законная жена.

Как было бы здорово иметь такую Марину!

Но они рождаются еще реже, чем Юдины.

Кирка, конечно, дружил с Мариной, а у меня отношения не сложились, наверное, из-за замкнутости характера.




Дневник. 30 ноября. Пятница, 6 часов вечера


Сегодня пятница и последний день месяца. Впереди целых два дня свободы и покоя.

Чари подошла, тычет морду под локоть, мешает. Ей пора ужинать, а Лида куда-то вышла, вот она меня и программирует.

- Иди и жди. Скоро придет мама.

Чари у нас как член семьи. Бывает, даже Катей ее назовешь. Много мороки с собакой, особенно в городе, да и собака вздорная. Но она платит чем может: когда прижмется, оближет или прыгает при встрече - теплеет на душе. Поэтому и вопрос: быть Чари или не быть - цены не имеет.

Иногда так хочется пожить без забот: залезть в ванну, потом кофеек, почитать роман, как раньше читалось. Сходить погулять по книжным магазинам, техническим. Посмотреть немножко ТВ и опять читать до ужина. Для разрядки - помудрствовать над вечными проблемами. Чем бы не жизнь? И ведь вполне доступно, хоть сейчас начинай. Так нет. Приятно помечтать, не больше.

Знаю, ох как будет скучно! Без физкультуры нападут болезни. Ванна и кофе - и так есть, только накоротке, без смакования. Ну а чтение романов... Как они все одинаковы! Писатели наперебой пыжатся нанизать слова поинтереснее, сложить их и так и этак, а за ними - все давно известное. Небось так и не доживу до искреннего слова! Даже если автор придумает оригинальное, так редактор вырежет - к чему ему ссориться с цензурой. Изредка попадается искусник вроде Маркеса, что умеет здорово все запутать. Но когда осилишь и спросишь об идее, то никак ее не найдешь. Нет, читать романы стало скучно и можно только в малых дозах. Что остается? Информация! Наука, науч.-поп., биографии. Еще мудрствование. Например, написать "Мировоззрение", о чем давно думаю. Кажется, книга уже сложилась в голове, только сесть и написать.

Впрочем, нет. То, что я уже знаю, не очень интересно писать, тем более что не напечатают. А то, чего не знаю, - не прояснить рассуждениями. Нужна экспериментальная наука.

Что я знаю? Не очень много. Например, знаю, что такое разум. Разум вообще: Но как он действует у человека или собаки - не знаю. Как сделать искусственный - знаю, но нет технологии, чтобы реализовать. Что такое человек, личность - знаю. Но меру в нем чувств, добра и зла, воспитуемость и самовоспитуемость и каково разнообразие типов - не знаю, нет хороших исследований. Без этого нельзя понять, какое общество можно составить из людей и что будет с человечеством.

О телесной природе человека - порядочно знаю, но наука не ответила на главные вопросы о жизни и смерти.

О самой большой и самой малой природе - о Вселенной, кварках, бесконечности, первом взрыве и прочем - ничего не знаю и не интересуюсь. Это за моими границами пространства и времени.

Так стоит ли мудрствовать?

Стоит, конечно, когда не будет других занятий или в интервалах хирургии. А пока - да здравствует рутинная работа!

По пятницам - обход до конференции, прихожу раньше, заведующие уже ждут в реанимации.

Отличный у нас реанимационный зал - на десять кроватей. В сентябре переехали. Похвастаю, по моей идее надстроили этаж.

Больные после операций вызывают у меня чувство теплоты. Мне нетрудно сказать шутливое слово, улыбнуться, потрепать по щеке, заглянуть прямо в глаза. Это много значит для них. ("Сам Амосов сказал...")

Утренняя конференция по пятницам с полным сбором: врачи, старшие сестры, хозяйственники. "Собрание трудового коллектива". Итог за неделю, административные накачки и общественные дела.

Очень полезное это постановление - о трудовых коллективах. Всячески стараюсь вдохнуть в него жизнь, нельзя без этого делать дело. К сожалению, общественные руководители у нас слабоваты, мало вижу от них помощи.

Я руковожу институтом без оглядки на начальство. Для себя ничего не нужно, даже зарплату получаю в институте кибернетики. Потому не боюсь. На первом месте - больные, чтобы больше операций и ниже смертность, на втором - справедливое отношение к сотрудникам.

Вот они сидят передо мной - наш трудовой коллектив. Впереди заведующие отделениями, остальные вперемежку, но приблизительно в соответствии с местом в иерархии. По пятницам набирается более ста человек.

С того времени, когда в 1980 году описывал клинику, произошли небольшие изменения. Юра Паничкин ("Элема", рентген) и Саша Валько, заведующий отделением для маленьких, недавно защитили докторские диссертации. Миша Атаманюк, что заведовал реанимацией, теперь перекинут на организационно-методический отдел, здесь поменьше работы. Он неизменный партийный секретарь, и его обязанности резко возросли, когда стали самостоятельным институтом. В реанимации не прижился. Кажется, теперь есть то, что нужно, - Саша Ваднев. Оформилась лаборатория искусственного кровообращения во главе с Витей Максименко. Похоже, что из него выйдет толк.

Еще добавление: построили общежитие для сестер и освободился четвертый этаж в старом корпусе. Там создали отделение для больных с нарушением сердечного ритма и еще одно маленькое - для нагноений. Теперь имеем 350 коек, но с перегрузкой можно вместить 460. Резерв коек важен, больные поступают в течение года очень неравномерно, а мы поставили цель - не отказывать никому.

На прошлой неделе показывали сессию Верховного Совета. Вспомнилось: семнадцать лет так же сидел, ничего не изменилось!




Дневник. 8 декабря. Суббота, утро


Позавчера был день рождения. Прооперировал очень тяжелого больного с аортальной недостаточностью, с огромным сердцем и резчайшим кальцинозом клапана. Почти два часа искусственное кровообращение. Потом в кабинете собрал заведующих и старых работников и отметили именины. Без тостов, просто выпили и чуточку поболтали. Приятно собраться вот так, по-дружески, после того, как все время жму и жму.

Смотрел и думал: хороший народ. Я их не только уважаю, но чувствую теплоту. (Хотел даже написать "люблю".)

Дружбы с сотрудниками избегаю, иначе будет трудно взыскивать, знаю по старому горькому опыту. А может быть, прикрываю этой идеей душевную скудость.

Так вот, о возрасте. За неделю сделал пять операций, в среду три подряд с АИК, как в день юбилея. Сделал наперекор судьбе, потому что с понедельника начались жестокие сердечные перебои. Не знаю отчего. Неля сняла ЭКГ, сказала: "Блокада ножки, узловой ритм, групповые экстрасистолы". Возможен полный блок с частотой до 30 в минуту и даже внезапная остановка сердца.

Другой бы слег, а я оперировал и "руководил". Кому доказывал? Только себе: вот какой герой.

Трезво решил: не стоит суетиться, лечиться, менять образ жизни. Аритмия пройдет сама. А нет - так внезапная смерть, самая лучшая. Давно тренирую свой разум на запасной вариант: "Все - суета сует". Плохо, что бегать стало тяжелее, пошатывает по утрам.

Вчера были домашние гости - традиционный ежегодный прием. Довольно весело, если не пропускать разговоры через интеллектуальные фильтры. Опять же - хорошие люди, как и в клинике.




Отступление


Именинный день - это всегда итоги и прогнозы. Вот и сейчас: задача номер один - понять самого себя. Свои отношения с миром. Выбрать правильную линию, чтобы ее тренировать. Для этого надо знать четыре этажа программ поведения. Постараюсь изложить просто.

1. В мозгу, в коре - модели образов, слов, действий, представленные ансамблями нервных клеток, объединенных связями. Часть связей - врожденные, большинство - приобретенные, натренированные упражнением.

2. Активность моделей: выдают импульсы разной частоты, в зависимости от тренированности, от использования. Мышление - это движение активности по моделям.

3. Огромна роль речи: позволяет выделять обобщенные понятия и тренировать их модели. Речь дает словесные формулы: "хорошо - плохо" и "как надо". Они могут конкурировать с врожденными чувствами-потребностями, тренировать и детренировать их.

4. Сознание осуществляется через систему усиления-торможения (СУТ), которая выделяет одну, самую активную, то есть значимую в данный момент, модель и усиливает еще ее. Она и представляет собой мысль в сознании. Все другие модели также обладают активностью, обмениваются энергией и готовят "кандидатов" для захвата СУТ и выхода в сознание. Они взаимодействуют в подсознании.

5. Новые знания - это модели в памяти, отражающие опыт и обучение, к этому добавляется творчество как создание совсем новых моделей из комбинаций моделей-элементов. В результате обучения, забывания и творчества структура и функции Разума непрерывно меняются.

6. У человека существует высшее сознание: слежение за внешним миром, за своими действиями и мыслями.

Вот теперь главное - о самих этажах поведения.

Самый нижний - бессознательное поведение. Мозаика активности центров врожденных чувств: жадности, лидерства, страха, секса. Оттуда неосознанно направляются нервные импульсы вверх, на все модели "знаний" и действий. В бессознательном заложены глубоко скрытые биологические пружины поведения. Однако и они уже подвергнуты тренировке "сверху" - воспитанием и не являются совсем независимыми от общества.

Второй: те же биологические чувства, но уже пробивающиеся в сознание, то есть захватывающие СУТ, становящиеся мыслями. Это импульсивные оценки мира и стимулы к действиям: "увидел - оценил чувством - сделал".

Третий: система убеждений - словесных моделей, привитых и натренированных обществом. Они вносят коррекцию в первое импульсивное чувство. Это - "нельзя", "не принято" или "так нужно", "обязан".

Четвертый, назовем его условно - "мудрость". Она знает о нижних этажах, следит за ними и имеет собственную систему убеждений для оценок, что хорошо, что плохо и как надо действовать. Мудрость бесстрастна и созерцательна.

Развитие этажей.

У животных - "полтора этажа". Есть СУТ и сознание, но нет слов, обозначающих чувства и действия. Поэтому они не осознают себя. Просто получают раздражители, оценивают по чувствам и действуют по врожденным программам, уточненным обучением через подражание и собственный опыт. Самые маленькие дети, примерно до года, живут так же. Когда усвоят слова, получают полные два этажа. И сразу же вступают в третий - к оценкам по чувствам добавляются оценки общества, выраженные активными словами. Так усваиваются убеждения: от простых "хорошо - плохо" до идеологий. Анализ и собственное творчество могут значительно изменить содержание убеждений, вплоть до полной противоположности общепринятым. Однако это еще не мудрость.

Четвертый этаж робко начинается с открытия самого себя: человек обнаруживает, что может следить не только за своими действиями и чувствами, но и за мыслями. Одновременно он расширяет масштабы пространства и времени: знания, долгая память, дальнее предвидение, планы. Так постепенно составляется гипотеза о себе и о мире. Но и это еще не мудрость. Гипотеза о мире и как его переделать может быть столь страстной, что подавит анализ самого себя, и идея об относительности истины будет пропущена. Формируется борец, проповедник, пророк, но не мудрец.

(Амосов, в твоих рассуждениях есть дефекты. Если настоящая мудрость начинается с познания относительности истин и, следовательно, их обесценивания, то для мира она бесполезна. Может быть, даже вредна. Миру это не понравится, он хочет жить и развиваться. Развитие возможно только через борьбу, а твоя мудрость пассивна.)

Отвечаю: любая истина, то есть информация, бесстрастна, пока кто-то не придумает ее использовать для удовлетворения своих потребностей. Этим "кто-то" может быть человек или общество. Таким образом информации, науке, "истине" придается ценность, утилитарность, она перестает быть объективной. Она уже не годится для мудреца. Мудрец должен видеть "вглубь и вширь" - место данной истины среди других, высших и низших, познать объективную и субъективную истину. (Но таким может быть только господь Бог! Возможно.) "Полный" мудрец все знает, или это ему кажется, но ничего не хочет и ничего не проповедует.




Дневник. 11 декабря. Вторник, день


У меня отпуск. На два дня, больше не могу. Думал немножко успокоить свое сердце, но не получилось. Чертова аритмия мешает думать и писать. Странное ощущение беспокойства в груди. Вот экстрасистола - бухает, как колокол ударяет под ребрами. Вот трепыхаются частые-частые удары - не исключено, что это желудочковая тахикардия, нехорошая вещь. Я будто вижу свое сердце. Как оно судорожно вздрагивает при экстрасистоле, как замирает после нее, как беспорядочно трепещет, словно пойманная птица. Сколько раз видел эти фокусы на операциях и дрожал: "Сейчас зафибриллирует!" Тогда я массирую, сжимаю между ладонями, пока ребята приключат дефибриллятор. Но сейчас я почему-то не пугаюсь, хотя дефибриллировать меня некому. А чего бояться? Все равно изменить нельзя. В лечение не верю.

Поэтому завтра пойду на работу. Уже назначена операция. Нетяжелая, всего лишь межпредсердный дефект. Только вот девочка маленькая. Боюсь детей оперировать. Но страх этот хочу преодолеть.

(Почитай, Амосов, что пишешь: ведь ты не веришь в смерть! Потому и кокетничаешь: "Не боюсь".) Так уж разум устроен - живущий в смерть не верит. Просто я, как кардиолог, знаю вероятность, но она не столь велика, чтобы меня согнула.

Приходила Люда П. Четыре года назад я вшивал ей два клапана. С очень большим риском. Была замученным бледным подростком. Сейчас расцвела. Учится в медучилище. Приятно было ее видеть. Без таких встреч - не выдержать бы и смертей...




Дневник. 15 декабря. Суббота, утро


Еще неделя прошла. Понедельник и вторник на работу не ходил, успокаивал сердце. Как будто удалось, только не знаю - от покоя или совпало с биоритмом (биоритмы сейчас модны). Немного подправил зарядку и бег, не уменьшая суммарной работы. Еще из той же сферы: сходил в поликлинику на диспансеризацию. Анализы хорошие, склероза вроде нет. Вот как славно! Ума добавляется, а старение остановилось. Логика: так не бывает. Четвертый этаж сознания успокаивает: "Не имеет значения. Умей владеть собой!"

Владеешь, да не очень. Ночь спал плохо, все думал о больных и операциях, а будут они аж на следующей неделе.

Операции у взрослых пошли легче, а у детей сдвигов нет. Что-то они не так делают, Зиньковский и Валько. Поэтому решился еще на один заход по операциям на детях. Нет у меня выхода: обязан снизить смертность. Обязан, категорически. Какие бы ни угрожали аритмии. Поэтому в отделение к Яше Бендету кладут детей: пока среднего возраста, 10-15 лет. Уже сделал с десяток межпредсердных дефектов, прошли они хорошо, даже сложные. Но теперь нужно подниматься на более тяжелые пороки. И вот лежат сейчас два мальчика с осложненным межжелудочковым дефектом и с тетрадой Фалло. Очень милые мальчики. Один из них (не хочу запоминать имени, не нужна мне сейчас никакая душевность!) даже поздравил с днем рождения. Еще и подарок принес: лимон, два кусочка пирога и флакончик одеколона - явно от себя, не наученный. Меня как ножом в сердце полоснул этим подарком, как цепь на шею накинул. Теперь как встречаемся, все спрашивает, когда возьму на операцию?

Попробуй удержи себя в руках.

А деться мне некуда.

(Отключись, Амосов. Не думай.)

В клинике идет напряженная работа: до конца года осталось девять операционных дней. Я бы сейчас в институте жил, кабы не Лида да Чари.

("Второе мое Я смотрит на эти страсти со стороны и говорит скептически: "Ну и глупо". Умей дозировать работу и отключения. Интерес жизни - в разнообразии. Тем более что осталось ее, жизни, не так много".)

Тоже верно.

Кругом противоречия.

Еще было забавное событие: моим именем назвали новую планету. Несколько человек поздравили меня с такой честью. Украинские астрономы открыли шесть новых маленьких планет и раздали им имена: Патона, еще кого-то и мое. Престижно. Небось в ЦК визировали, разве у нас можно без ЦК?

Прочитал несколько книг. Академик нашей академии Борис Николаевич Малиновский подарил свою повесть "Путь солдата". Начал - и не оторвался. Досталось ему изрядно. Снова вся война вспомнилась. Сорок тысяч раненых прошло через наш госпиталь на двести коек. Свыше половины - тяжелые: грудь, живот, бедро, череп.

Сталин в 46-м объявил, что война нам стоила семь миллионов жизней. Не поверили, но промолчали, потом Хрущев поднял цифру до 20 миллионов. Но толком никто не знает или скрывают...

Еще прочитал статью в журнале о побочных последствиях атомной войны: взрыв поднимет пыль, жар вызовет пожары и сажу. Солнце закроется на месяцы, температура понизится на 30-40 градусов -"атомная зима". Это что-то новое.

Какой идиотизм! И из-за чего?




Дневник. 20 декабря. Четверг, вечер


Тоска, напряжение, раздражение.

Прооперировал я того мальчика. Славой его зовут. Во вторник прооперировал. Больше года не делал тетрад, и, конечно, операция была не на должном уровне. Очень волновался. При вытеснении воздуха из легочных вен по моему способу развился отек легких. Но сердце заработало хорошо. Потом сказали, что в конце перфузии попадал воздух из АИКа. Ругал Витю. Дали допамин и мочегонные - моча бурно пошла, и всю лишнюю воду выгнали еще до перевода в реанимацию. Но не проснулся.

С тем я и ушел домой часов в семь.

В 10, однако, дежурные позвонили, что пришел в сознание, гемодинамика и анализы хорошие. Стало полегче на душе.

Вчера утром мальчик как будто совсем хорош был. Только насыщение артериальной крови понижено. Мне бы не настаивать на экстубации, подержать бы на искусственном дыхании до вечера. Так нет, понадеялся. Оптимист. Старый дурак! В 10 вечера Сережа, дежурный, сказал, что анализы - "на грани". А утром пришлось перевести на искусственное дыхание. Будущее - темно.

Мальчик - это первое и главное.

И еще полно всякой всячины. Вчера было восемь операций с АИКом. Что бы еще мы делали без нашего чудного реанимационного зала?

Прямо с конференции накапливалось зло. Обожгли электрической грелкой больную. Это тоже моя идея - электрические одеяла с отключенными верхними ступенями нагрева. Строго было приказано: заделать другие кнопки, проверить с термометрами. Не сделали. Уже были ожоги. Так все равно не сделали. Вот - опять.

- Самому бы тебе под зад положить это одеяло!

На обходе: щупаю подогрев воздуха от дыхательных аппаратов - холодный. Сам изобрел подогреватель, сделали две штуки - не понравилось. Наш инженер и один доктор придумали лучше. Премии получили - по 150 рублей. С условием, что будут поддерживать в рабочем состоянии. Ничего подобного, все пережгли. Так мне хотелось им по рожам набить...

Вызвал после обхода старика мастера, заказал свои, простые. Но к ним нужны еще электроплитки. Уверен, что и за неделю не купят... Дал деньги.

И так на каждом шагу. Бьюсь в кровь, в аритмию. Только чуть что-нибудь полезное запустишь, отвернулся, прошел месяц - уже и следов нет. Опять дрянная рутина.

У меня такое впечатление, что я не иду во главе коллектива энтузиастов, стремящихся вперед, и даже - не тяну их на веревке, а толкаю сзади. Они бегут вперед, не огрызаются. Если оглядываются, то даже довольны: "Вот мы какие!" Иногда кто-нибудь из упряжки выскочит в другое место, а потом вспоминает о нашей работе как о лучшем времени.

К сожалению, я почти никем не доволен. Меньше всего - собой, потом - своей "администрацией": заместителями и их заместителями. На втором месте инженерная и хозяйственная службы. На третьем - заведующие отделениями - хирурги и анестезиологи. Лучше других - реаниматоры - Саша Ваднев и АИКовцы. Но и они не на уровне.

Ворчу, как Собакевич.

Хватит об этом. Нужно принимать людей такими, какие они есть. В целом - хорошие.

Все дни оперировал тяжелых больных. Живот болит от напряжения. На экстрасистолы внимания не обращаю.

Завтра очень сложная операция: врожденный порок у сорокалетнего мужчины. Но, кажется, сердце имеет резервы. На операции настаивает. Отказать нельзя - не работает, не хочет жить задыхаясь.

Вот только бы Славика вытянуть... Только бы!




Дневник. 23 декабря. Воскресенье, вечер


Сегодня утром ходил в клинику посмотреть больных. На дороге встретил дежурного (Валеру Литвиненко), и он обрадовал - ночью удалил Славику трубку из трахеи. Но я застал его еще очень тяжелым, с одышкой, губы синие.

Видел мать Славика в вестибюле. Даже не поздоровалась. Может быть, не заметила. Но скорее - озлобилась.

Такая наша судьба. Операция жизнь спасает, но иногда это совсем незаметно, человек и так казался здоровым.

Не хочется писать.

Впереди последняя неделя года.

Мне нужно прооперировать еще пять больных, двое - очень тяжелые.

В субботу отчет за год.




Дневник. 31 декабря. Понедельник, утро


Итак - канун. Настроение - стариковское. Утром даже не смог отбегать свою порцию, возвращался шагом. Сдает сердце. Три дня назад умер приятель - Борис Брусиловский, ему еще до шестидесяти. Хорошо умер: сидел в кресле, писал отчет, медсестра заглянула, а он мертвый. Это называется "внезапная остановка сердца", бывает у коронарных больных или с аритмиями. Пока молод, думаешь - хорошо пожить, старый - еще хорошо и умереть.

Довольно брюзжать.

В субботу был отчет. Злой доклад. На всех злой, особенно на себя. Суть: 3506 операций, смертность - 6,8 процента. (В 83-м году - 6,3, в прошлом, до 1971-го, опускалась до 5,5, потом, в 1977-м, повысилась до 9, затем медленно снижалась.)

Утешительно, что за последнюю треть года смертность снизилась до 5,5 процента - это моими стараниями, без хвастовства: инструкциями, контролем, методом удаления воздуха.

Утешение слабое. Досаду на себя не компенсирует.

Следующий год объявил "годом качества". Потому что количество операций едва ли возрастет: нет больных, но смертность должны снизить до 5 процентов. Кровь из носа.

Сам собираюсь оперировать немного и тяжелых больных не брать. Своими операциями я уже погоду не сделаю, важнее - думать и контролировать. Кроме того, психика не выдерживает смертей.

Теперь неотступно думаю о мерах. Уже есть намеки. Напишу, когда все созреет.

На науку тоже надеюсь. Новая лаборатория искусственного кровообращения, Максименко - первые помощники. Отделение реанимации хорошее, Бадаева даже похвалил публично.




Дневник. 3 февраля 1985 года. Воскресенье, утро


Больше месяца не садился за машинку. Не до того было. Жизнь покачнулась и чуть было не опрокинулась. Сейчас выравнивается.

У Лиды случился инсульт.

7 января, в понедельник, была операция - тяжелый аортальный клапан. Прошла хорошо, попил чаю, собрался домой благодушный. Решил позвонить, Лиду предупредить - она это любит:

Ответил женский голос, сначала не признал. Катя.

- С мамой плохо.

Приехал. Застал врачей. Лида лежит с закрытыми глазами, в сознании.

- Не могу головой пошевелить, все кружится.

Слабым голосом, но рассказала. Ходила за покупками. Еще с утра было головокружение. (И несколько дней раньше, действительно, жаловалась, собиралась к невропатологу. Я вяло говорил: "Сходи". Не верил. Не сходила.) С трудом добралась домой, открыла дверь и упала. Когда очнулась, на четвереньках доползла до телефона и дозвонилась до Кати. Потом так же добралась до дивана, так же открывала дверь дочке. Вызвали врача. Мне позвонить Лида не разрешила.

- У папы сложная операция!

После всех консультаций - инсульт! Нетяжелый, с поражением вестибулярной зоны, поэтому такое сильное головокружение.

Врачи настаивали на госпитализации, но больная просила:

- Не отдавайте меня в больницу!

Мы и не собирались. Не такая уж тяжелая, чтобы не обслужить самим...

Назначили массу лекарств, даже капельные вливания. На мой взгляд - зря. Осилили только одно, вен совершенно нет. Света Петрова из клиники приезжала.

Прошел месяц жизни с лежачей больной.

Теперь уже почти все позади. Репетиция закончилась. Катя и Володя в пятницу вернулись на свою квартиру. Лида в кухне уже борщ варит. Вчера выводили на улицу.

Неожиданность, неспровоцированность инсульта обескураживает: нельзя защититься. То же и со мной: уже писал, что обессилел в последнее время. Дистанцию не выбегаю.




Воспоминания


Ах, эта стариковская память... Как много места занимают мысли о прошлом. Иногда оно кажется совсем реальным, даже трудно отличить от настоящего, особенно это касается друзей. Живут и живут в душе, никак не хотят умирать.

Поэтому о Кирилле нужно закончить, хотя бы бегло. Чтобы он в могиле не обижался.

Или ты, Амосов, не друзей, а себя описываешь? Ностальгия по прошлому? Может, и так...

Не прижился я тогда, в 46-м, в Москве. И не потому, что комната была в четыре метра, еда скудная и короста на голове. Работы не было, хирургии.

В должность - заведовать операционной - я вступил с 1 декабря 46-го. К Новому году уже знал: не для меня служба. С 18 лет, с электростанции, привык командовать и делать дело. А тут - вовсе безделье.

Сначала смотрел операции, на два месяца хватило. Раньше таких не видел: внутригрудные резекции пищевода или удаление рака кардии через живот. Спинномозговая анестезия с новокаином обезболивала все под диафрагмой на три часа - благодать. Хороши операции, нет слов, но трепета почему-то не испытывал. Отравлен уже был: "Дай мне, и я сделаю". Но никто не предлагал даже ассистировать. А дурацкое самолюбие не позволяло просить. Впрочем, молодые хирурги мало что имели: ассистенция, писанина и треп в ординаторских. Кира отлично вписался в этот быт, а я - нет. Поэтому тошно мне было ходить в институт, будь он хоть трижды прославленным, юдинским. Технику я тоже не наладил. Мастерской нет, да и сердце не лежало.

Поэтому я изучал объявления в "Медицинском работнике", ходил в Минздрав: "Вон из Москвы! В глушь, в Саратов!" В Саратов, точно, не светило, хотя бы в маленький городок, тысяч на пятьдесят жителей. Трудно было устроиться после войны: много таких активных фронтовиков, как я, вернулись с притязаниями.

Москва зимой 46-47-го была мрачна и голодна, год был неурожайный. Карточки отоваривались, но продукты были плохие и с очередями. Рынок непомерно дорог. На военные сбережения надо было еще одеться. Летом, во время отпуска, я ездил в Череповец из Ярославля, хотел забрать "прошлое" - книги, фотографии, письма. Ну и одежду тоже, перед войной был уже кое-какой гардероб. Все оставалось у матери одной нашей докторши. Увы, кроме бумажного имущества, ничего не сохранилось - все проели. "Вестей от вас не было, думали, не вернетесь". Я не осуждал. Спасибо за то, что уцелело.

Житейские невзгоды не тяготили меня в то время: действовало облегчение - война кончилась. Долго еще просыпался утром с радостью: уже не убивают.

Впрочем, какую ни на есть одежду нужно было раздобыть. Поэтому ходил на барахолку, купил пиджак, почти новый, и пальто.

Вот если бы еще хирургия...

Кирке не завидовал: ординаторское положение меня не прельщало.

1947 год встретили с однополчанами, очень весело. Запомнилось огромное блюдо винегрета.

Про общественную жизнь сведения получал от Кирки. Общее впечатление: примирение и привыкание. Старое Сталину простили, о новом заходе - аресте всех бывших военнопленных - не знали. Процессов теперь не устраивали. В войну поднимали Отечество, вернули стране историю, даже с церковью заигрывали. Казалось, вождь одумался. Однако два школьных товарища Киры сидели в тюрьме, в 44-м их арестовали, еще на фронте. Один из них Санька Солженицын. Его невеста, Наташа, училась в аспирантуре и часто приходила. Слышал рассказы о передачах, допросах, видел слезы. История только в общих чертах: друзья - фронтовые офицеры - обменялись письмами, в которых нелестно отозвались о вожде народов, и их тут же замели.

В феврале 47-го мы получили письмо из Брянска, от нашей госпитальной старшей сестры. Любовь Владимировна Быкова писала, что в областную больницу ищут главного хирурга. "Может, приедете?"

Я помчался тут же.

Городок после Москвы - маленький, а после войны - большой. Больница и на область и на город вполне приличная, здание выстроено перед войной. Пожилой главный врач, еще с довоенной интеллигентностью, Николай Зенонович Венцкевич, принял хорошо. В активе у меня было немного: стаж - 7 лет, из которых пять - военных. Но была рекомендация Быковой, работаю в прославленном институте, а о том, что там даже скальпеля не держал, умолчал. К тому же диссертация готова. Вот только вид был уж очень заморенный, он даже спрашивал потом у Любови Владимировны: не болен ли чем? В общем, пригласили на должность. На радостях послал телеграмму Лиде и зашел на рынок - картошка дешевая.

Юдин меня не задерживал: видно, что надежд не оправдал. Технику не починил. Неконтактный. "Что ж, поезжайте". Кира осуждал: "Тут карьера, московская прописка, комнату получишь, диссертацию защитишь. В провинции - закиснешь!"

Ну нет! Главным хирургом области, о чем еще можно мечтать?

Брянские годы - с 47-го по 52-й - самые светлые в моей жизни. Там я испытал хирургическое счастье, дружбу с подчиненными. Потом такого уже не было. Дело чуть не кончилось катастрофой в самом начале. Мой предшественник оставил больного после резекции желудка. Пятый день, а его рвет. Обезвожен уж, но перитонита нет. "Непроходимость соустья". Нужно оперировать. Непростое это дело. Шансов мало. Но без этого - смерть верная. Еще сутки переливали физраствор, а потом взяли на стол. Трудно отделить неправильно пришитую к желудку тощую кишку, наложить новый анастомоз. Возился четыре часа.

На следующий день пришлось ехать в район. Два дня меня не было. Возвращаюсь в тревоге, а больного опять рвет...

Говорю ему: "Нужно снова оперировать!"

- Нет уж. Я тебе не мешок - разрезай да перешивай. Не дамся. Так умру.

Ну что ж, Амосов, первая операция - и смерть. Собирай чемоданчик и поезжай в сельский район.

Два дня еще переливали жидкости, отмывали содержимое желудка через зонд. Мужик уже совсем доходит. На третий день через дренаж отошло кубиков двести жидкого гноя и проходимость пищи восстановилась. Репутация была спасена и даже упрочена: непросто было решиться на такую операцию после приезда сразу.

Друг мой, давай о Кирке.

Из Брянска я часто ездил в Москву. Дела с диссертацией, совещания областных хирургов н просто так - в библиотеку, почитать иностранные журналы. И, конечно, каждый раз - к нему.

Летом 48-го года всех хирургов поразило, как громом:

- Юдин арестован! И Марина...

Дело так и осталось темным. КГБ не спешит открывать свои архивы. То, что клеветников очень много, - достаточно известно. Был даже призыв в 37-м: каждый член партии должен найти врага народа. И - находили. Знаю, например, про Киев. Правда, после войны врагов уже искали лениво, но было еще достаточно - аж до самой кончины вождя.

Тюремную историю Юдина еще кто-нибудь напишет, у меня нет достаточных сведений.

По институту Склифосовского как чума прошла: имя шефа вычеркнуто, говорят о нем только шепотом, всех подозревают, разбирают, кто был ближе, кто - дальше. Старшие ученики - профессора, молчали... Да и много ли после 37-го года было смельчаков, чтобы защитить учителя? Увы! Колыма-то ох как далека и холодна!

Никого, кроме Марины, не посадили, но из института Киру перевели заведовать отделением в городскую больницу. На пользу ему пошло. Сделался хирургом. Но страсти к операциям не проявлял никогда.

Еще в 48-м тесть купил для молодых комнату на улице Алексея Толстого в коммунальной квартире. Однако брак это не укрепило. Вскоре супруги разошлись. Стал Кира холостяком. Так и до самой смерти.

Много счастливых часов провел я в его комнате. При встречах - фонтаны новостей и научных идей. Была у него склонность к теоретическим проблемам - без глубины, но с уверенностью. Нафантазирует гипотез, планов исследований - прямо на Нобелевскую премию, а через месяца три приедешь снова, спросишь - ничего не осталось.

- Это? Знаешь, там вкралась ошибка, да и вообще - вот теперь напал на настоящее.

Дружба была до некоторой степени с односторонним движением: Кира любопытства к персоне друга не проявлял, только свое рассказывал. Но я всегда любил слушать.

Была еще одна ипостась - литература. В сороковых еще годах написал он роман "Медсанбат", история из его собственного военного прошлого. Помню, как ехали с ним в Ленинград в двухместном купе, и я всю ночь читал рукопись, до того она мне понравилась! Может быть, потому, что война еще трепетала? Когда перечитывал пятнадцать лет спустя, впечатления уже не было. Не знаю почему.

Роман напечатать не удалось. Морочили голову, требовали переделок, он их вносил, пока не махнул рукой. Такая же судьба была и у рассказов. Не состоялось писательство. Таланта все-таки не было.

Но до чего же он был общителен! Я поражался кругу его знакомых. Академики, артисты, музыканты, писатели. Фамилии помню, но не хочу называть. Поверьте - "самые-самые".

К моим поздним писаниям, как и к научным работам, Кира относился скептически. Поскольку я на талант не притязал, то и не обижался. А он одобрил только первую главу "Мыслей и сердца".

Сложнее было с Солженицыным. Повесть "Один день Ивана Денисовича" была как бомба. За ней следовало еще несколько рассказов - и слава, слава. Но - недолго. Оттепель прошла, власти свободу отыграли обратно. Первое время работал самиздат, потом и его прикрыли. Мне еще помогла заграница: делегатам конгрессов подкидывали в гостиницы нашу крамолу. В общем, я читал почти все. Не по-русски, так по-английски. Смешно отказывать Солженицыну в таланте, и место в русской литературе он получит. Были уже прецеденты с нобелевскими лауреатами - и Бунин, и Пастернак своего дождались. Хотя после смерти. Боюсь, что и тут будет так же. Лет ему многовато, а новой оттепелью не пахнет.

Так вот, этот одиозный автор оказался тем самым Санькой, который входил в ростовский школьный кружок Киры и об аресте которого я был наслышан в сорок шестом. Но... где бы гордиться, а Кира его решительно не признал: "И таланта нет, и всегда был "контрик"... Попытки встретиться решительно отверг. Больше того, после высылки Солженицына написал против него брошюрку, скажем, малоприятную. Показывал мне рукопись и печатный экземпляр аж на датском языке. Спорить с ним было бесполезно. Конечно, монархические воззрения Солженицына мне тоже противны, но все же писатель он русский. Да и кто бросит в него камень после сталинских лагерей, анафемы писателей и высылки? Книгу Наташи о своем бывшем муже я тоже читал, она показалась мне нормальной... Так в чем же дело?

Наши общие друзья говорили: "Ревнует к славе". По той же причине якобы и со мной отношения натянулись. Душа моя не верит этому. Разум тоже доказательств не находит. Но... сложен человек.

С конца шестидесятых годов наши встречи становились все реже. Меньше разговоров, иногда проглядывало раздражение. Себя не могу упрекнуть: был мне дорог, как и раньше. Но навязываться ведь не будешь? Так и случилось, что виделись только на конференциях. Но как гляну, поднималась во мне теплая волна. Не могу пока найти другого подходящего слова. Родной человек.

Только за год до смерти вроде бы начали налаживаться связи.

Были у Киры вклады в науку: по трупной крови, по видово-неспецифической сыворотке Беленького, в последние годы - даже по кибернетике. Докторскую диссертацию защитил по спаечной болезни кишечника. Напечатал несколько книжек. Одну из них - о Юдине. Писал легко.

Знакомые говорили, что Кира умер скоропостижно. Мы, врачи, любопытны по части причины смерти. Пришел из гостей с приятелем, был чуть выпивши (не любил), зашел в ванную и упал. И все. Жизнь кончилась. "Скорая" застала труп. От Юлика слышал о всяких разговорах по поводу причин, вплоть до отравления. Но официальный диагноз медиков - инфаркт. Так небось и было. Потому что болел часто, курил и очень потолстел. При последнем свидании еще подумалось: "Где тот стройный офицер, восточный человек, картинка 46-го года?"

Телеграмму о смерти мне прислали, но на похороны не поехал. Крутились около него совсем посторонние люди, разного пола, мне неприятные...

Фотография под стеклом лежит - снят еще красивый и гордый.

Уже десять лет прошло, а уголок в душе - за ним. Дружба должна быть бескорыстной. Пожалуй, такой она и была у меня: не пользовался услугами друзей. Один только раз Аркаша дал письмо Юдину в 46-м году, с которого демобилизовался. Кира меня немножко использовал по части отзывов, когда я уже приобрел вес. Отзывы справедливые, труда не составляли, поскольку текст писал он сам.

И вообще: мало у тебя, Амосов, добрых дел в активе.

А 53 года честной работы? И эффективной притом.

Не уверен, что она засчитывается для доступа в рай. Не тот уровень самоотверженности.

Все давно известно: бога нет, добро и зло придумано для поддержания общества, чтобы люди не перегрызали глотки друг другу. Всего лишь модели из нейронов в коре, натренированные обучением и собственным думаньем, запечатленные в книгах. Поэтому зачем разумному человеку тосковать об идеалах? ан нет. Есть потребность. Полно, есть ли? Пища, сон, секс, движения, отдых, свобода - разве мало? Мало. Люди держатся вместе сопереживанием и удовольствием от общения. Уточним: в прошлом держались. Теперь почти не видно.

Или все проще, корни - в биологии?

Половое размножение требует контактов. Эволюция усложнила поведение, удлинился период воспитания детенышей, создалась семья. Добывание пищи и защита от врагов потребовали объединения семей в стаи. Для этого в генах выработались соответствующие потребности - общаться, а не враждовать, даже немного сопереживать. Центробежные силы самоутверждения нейтрализовались лидерством и потребностью подчинения сильным. На этом и балансировала стая. Когда жизнь идет спокойно, особи ссорятся из-за места в иерархии, а нападут враги - стая объединяется под авторитетом вожака.

Когда первобытные люди изобрели речь, общественные потребности обрели словесную форму и превратились в законы. Вспомним заповеди Моисея: "не убий", "не укради", "не лжесвидетельствуй", "чти старших", "трудись". И бойся Бога! Но так же сказано в тех заповедях: "Люби ближнего и ненавидь врага своего", "Око за око, зуб за зуб". Это минимум морали, без него община просто распадется от распрей, лжи, разврата и лени. С первого взгляда кажется, что на этом минимуме морали цивилизация и просуществовала свои две тысячи лет.

А может быть, не только на нем? Может быть, минимум соблюдался потому, что над этим существовал идеал? В Нагорной проповеди (Евангелие от Матфея, главы 5, 6, 7) сказано: "...как хотите, чтобы с вами поступали, так поступайте и вы с ними", "не собирайте себе сокровищ", "не судите, да не судимы будете", "любите врагов ваших", "не противься злому, но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую". Или: "кто хочет судиться с тобой и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду..."

Нет, каково? Отдай и верхнюю одежду!.. Любой наш товарищ скажет: нереалистично, наивно и даже попахивает лицемерием. Все мы - эгоисты, инстинкт самосохранения выше всех других и уступает свое первенство только в минуты острой опасности для сообщества, и у самки - при малых детенышах. Все другое время "справедливость" отношений сдвигаем в свою эгоистическую пользу. Но все же, если человек принимает идеал, он устанавливает внутренний регулятор поведения, и поступки против идеала вызывают чувство вины. Это как раз и есть совесть.

Немного об Аркаше. Дружба была безмятежной - от 41-го, когда в сентябре он приехал посмотреть наш госпиталь для легкораненых, и до смерти в 71-м.

Аркадий Алексеевич Бочаров был сыном мелкого торговца из города Тутаева на Волге, после войны отец жил под Москвой и был столяром. Учился Аркаша сначала в Ярославле, потом перевели в Астрахань. Как он стал москвичом, где познакомился со своей Анной - не знаю. С начала 30-х уже работал у Юдина (для сведения молодых хирургов: у Юдина было четыре старших ученика - Б.А. Петров, Д.А. Арапов, А.А. Бочаров и Б.С. Розанов. Первые двое были во время войны флотскими хирургами, Аркаша - армейским, а Борис Сергеевич не покидал институт Склифосовского. Петров и Арапов вернулись в институт и получили в свое владение по клинике, как и Розанов. Юдин оперировал из всех отделений, но с Петровым скоро начались нелады. Аркаша Бочаров застрял на военной службе, вышел в генералы. Петров и Арапов со временем стали медицинскими академиками, а Розанов закончил профессором в Боткинской больнице).

Был Аркаша на финской, на Отечественную пришел уже опытным военным хирургом. После окончания войны с Японией остался главным хирургом Дальневосточного округа, а в году 48-м переведен на ту же должность в Ленинград. Докторскую диссертацию защитил в Хабаровске, мучил ее очень долго. Вообще по части писания был медлительным, чем очень раздражал Кирилла: "Я бы ему написал, так не дает!"

В Ленинграде после инфаркта стал вторым профессором у Джанелидзе в Военно-морской медицинской академии, потом заведовал той же кафедрой, когда Джан умер. Жена его все время тянула в Москву, там жили ее родные. Году в шестидесятом переехал туда на скромную, но значимую должность - главным хирургом генеральского и еще какого-то госпиталей, не помню точно. С военной службой свыкся и всегда носил форму - очень был форсистый генерал... В военной медицине имел большой вес, а у гражданских - не очень. Хорошо оперировал, но из-за своей должности возможностей имел мало. Поэтому и не поднялся до высших сфер.

Был образован, свободно мыслил, однако в высказываниях осторожен - "продукт эпохи". Собрал отличную библиотеку. Когда-то охотился и играл в теннис, при мне ракетка висела уже в туалете.

Я приходил к Бочаровым, как окунаться в теплую ванну, пожалуй, лучшего сравнения не найти.

Очень был дорогой для меня человек.




Дневник. 4 февраля. Понедельник, полдень


Прошлую неделю брал отпуск и писал воспоминания, пока не надоело. Не нравится сидеть дома. Тонус понижается. Вот зуб заболел под коронкой. Много хлопот предвидится - мосты снимать. Голова болела вчера. А когда работа, с утра зарядишься и до вечера хватает. Приятно? Чаще нет. Тяжелые больные и еще директорские дела, совсем мне ненужные. Думается: "Скорее бы выходной!" Еще лучше - отпуск.

Усложнилась проблема досуга. Раньше чтение романов надежно заполняло свободное время. Теперь стал привередлив. Читаю - и вижу, как автор кроит и шьет. У наших, в большинстве случаев, ох как скучно и избито. Персонажи прямолинейны, однозначны и неизменны. Беспомощно барахтается автор в запрограммированных идеологией понятиях: социализм, гуманизм, культура, прогресс. Еще - красота, культура. Теперь вошла в моду природа, экология, НТР, ну и, конечно, сетования по поводу мира, человечества. Это если писатель претендует на интеллект.

А то и совсем просто: переписал политграмоту и добавление к любви, дружбе, долгу на фоне завода, колхоза и парткома. Впрочем, уж не обходятся без НИИ, кандидатов, компьютеров, а также раздеваний и постелей. Кто похрабрее и познаменитее, те могут себе позволить безобидные критические шпилечки в адрес властей. Я-то понимаю, что критика у них в запасе есть, но редакторы бдят, и лучше их заранее не дразнить. Впрочем, даже из запасников критика мелкая, по деталям. И то сказать - другие времена. Это Достоевский мог сказать напрямую: "Нет Бога - не будет будущего у человечества, потому что - все позволено".

Но и он ошибался, Достоевский. Бог, даже у кого и был, не спасал от зла и страданий. И хорошего общества при Боге не получилось. Однако без Бога стало еще хуже. Глаза бы не глядели на безобразия и всеобщую ложь.

Революция уничтожила церковь, священнослужителей и саму религию, а вместе с ними и христианскую мораль. Ее заменили моралью классовой: те же законы Моисея, но применять - только для своих, для защитников мировой революции. "Кто не с нами - тот против нас", и с ними все дозволено.

Истинных врагов и инакомыслящих уничтожили уже к середине двадцатых годов. Потом стали создавать искусственных: вредителей, подкулачников, "врагов народа", предателей, шпионов, бывших военнопленных, остававшихся в оккупации, тунеядцев...

В последние годы разворошили прошлое, и обнаружилось, что руководители, кроме Ленина, никогда не следовали идеалам.

...Так мы и пришли к тому, что есть: проповедь эгоизма и всеобщий цинизм.

Теперь многие понимают, что без возрождения нравственности не будет ни экономики, ни экологии и, уж конечно, социализма.

Напрашивается самое простое: восстановить источник - религию. Я выступаю - "за". Но... Но восстановлением этого не сделаешь. Кроме этического учения, в религии есть еще Бог. Увы! Наука и материализм не оставляют для него места. Однако дать свободу религии необходимо. Не всем нужны доказательства, есть Бог или нет. Существует биологическая потребность верить: прислониться к сильному и тем облегчить свои страдания. А молодежи, которой это не нужно, достаточно объяснить этическое учение Христа, потому что нет в нем противоречий с социализмом. Во всяком случае, частное предпринимательство стоит от христианства гораздо дальше.




Дневник. 6 февраля. Среда, день


Пятый день дома. Ем досыта, много мяса. Пью витамины. Кажется, уже прибавил килограмм. А силы не прибыло, и аритмия такая же. Однако продолжим.

Лида, слава богу, поправляется. Еще слабая, но уже еду готовит и за порядком глядит. Уже стандарты чистоты пришлось повысить, чтобы не нервировать хозяйку. А Чари такая противная, как лапы вытираешь после улицы, так и норовит укусить. Что-то ей в этой процедуре не понравилось с молодости. Собаки очень консервативны в своих привычках. Например, ходит только по определенным маршрутам, как свернул - стоп! Переучивать очень трудно. "Динамический стереотип" Ивана Петровича Павлова. Так и у людей: "Привычка свыше нам дана".

А для Чари я придумал домашнюю физкультуру: 100 прыжков на подоконник на высоту 0,9 метра. За каждый прыжок - маленький кусочек колбасы. Хорошая нагрузка! Замена прогулок, когда я ослабею и не смогу выгуливать.




Дневник. 8 марта. Пятница, утро


Опять целый месяц не писал. Машинка и стопка листов укоряют: "Что же ты?"

- А зачем?

Ох уж эти рассуждения о смысле - дела, жизни!

Весь месяц работал зверски. Каждый день оперировал, зачастую по две операции. Ситар был в отпуске и оставил очень тяжелых больных. Не всех мне удалось спасти.

С начала года результаты нашей хирургии хорошие - смертность менее 4 процентов. Если бы так удержаться! У меня больше всех операций, больше всех тяжелых больных, нет ошибок и 7 процентов смертность. Впрочем, что хвастать, все это уже бывало в прошлом, а к концу года выходили на старые печальные рубежи. Не знаю, как будет (человеку свойственно надеяться), но никогда я еще так не уничтожал за ошибки своих сотрудников.

И не могу переносить смертей.

Когда своей жизни осталось мало, чужие тоже повысились в цене.

Итак: оперирую, бегаю, борюсь и думаю о смысле жизни! И все же... что-то не то! Ищу причину неполноты жизни. Не нашел.

Может быть, так: исчезла перспектива. Исчезли иллюзии. Исчез... смысл?




Дневник. 11 марта. Понедельник


Умер Черненко. Что-то нам не везет с вождями в последнее время.

Даже в дневниках у нас не принято писать про высшие сферы. Нет, дело не в том, что "не принято". Писать не хочется! Совсем недавно показывали его на избирательном участке: вытащили несчастного чуть ли не на последнем издыхании. Даже не нужно доктором быть, чтобы увидеть - не жилец. Сердечно-легочная недостаточность в предпоследней стадии. Зачем было выбирать такого? И ему - зачем идти?

Брось, Амосов, тайны Московского двора тебе не постичь.

Когда Андропов занял кресло, страна немножко ожила. Появилась надежда на порядок. Даже свежие мысли мелькнули в журнале "Коммунист" по части идеологии. Но... Тоже больной человек, ненадолго хватило. Наше медицинское любопытство не удовлетворили. Историю болезни не опубликовали. Стороной доходило, что хроническая почечная недостаточность его доконала. А вот о болезни Ленина даже подробное описание данных вскрытия было опубликовано. Я сам читал.

Почему президиум избрал Черненко, неизвестно. Но сонное царство снова опустилось на нашу страну. Все вернулось к брежневским порядкам.

Посмотрим, что теперь будет. По секрету, только для дневника - больших надежд не питаю.

Ну да ладно. У нас есть свои дела. Лишь бы не мешали.




Дневник. 13 марта. Среда


Все разговоры - о новом генсеке Горбачеве. Кто такой, откуда взялся? Яша Бендет у нас большой политик и меня просвещает, когда прихожу смотреть больных в их отделении. Говорят, что уже и раньше котировался, но "происками" был выдвинут Черненко. А теперь будто справедливость восторжествовала. Посмотрим. По крайней мере не старик, и физиономия симпатичная. Но что-то после стольких лет болота плохо верится.




Дневник. 16 марта. Суббота, утро


Снова смерть.

В четверг оперировал молодую женщину. Бодрую. Красивую. Худую, но не истощенную. Даже еще работала в детском садике. Не верилось, что с такой болезнью можно сохранить форму, телесную и духовную.

Сердце ужасное: раза в четыре больше нормального. Печень до пупка, мочегонные три раза в неделю. Из родных - одна сестра, немного постарше, интеллигентная.

Конечно, следовало отказать. "Умыть руки". Но не удержался от искушения. Велел обследовать. Оказалось: недостаточность митрального и аортального клапанов. Очень мощный левый желудочек - делает работу раза в три больше нормы. К тому же еще гигантское левое предсердие. Нужно протезировать оба клапана и делать пластическое уменьшение предсердия.

Вот тут и думай.

Риск? Очень большой. 50 процентов. Около того. Пластика предсердия и два новых клапана. Все вместе потянет на 2-2,5 часа перфузии.

Без операции? Два-три года страданий. Нарастающая декомпенсация, больница. Известно, как там смотрят на хронических безнадежных больных. А дома - одна. У сестры своя семья, достаток маленький. При удаче - будет жизнеспособна и трудоспособна. (Недавно приходил мужчина с искусственным клапаном, 19 лет назад вшили. Еще и служит.)

"Трудно быть богом" - так назвал статью обо мне журналист О. Мороз в "Литературке". Я и не хочу: "Богу - богово!" Но что делать?

Сестре рассказал все, больной - без цифр смертности. Только:

- Очень опасно. Ни советовать, ни отказать не могу. Решайте сами.

Решилась, конечно, куда деться. И я бы решился на ее месте. Уже писал, как противно, когда не могу выбегать дистанцию - не хватает дыхания. А если такое чувствуешь, когда идешь шагом?

Довольно долго готовили, лечили. Да и я готовился, знал, что будет тяжело. У меня в этом месяце умер только один больной от абсцесса легких. Оперировал его еще в середине февраля. Значит, была база спокойствия. И вообще в этом году уверенности прибавилось.

В четверг оперировали. Сережа, Олег (новый молодой врач, очень сноровистый), Любочка, Витя Максименко и Валера Литвиненко. Команда первоклассная.

Трудности возникли с самого начала: оказалась запаянной полость перикарда. При гигантском сердце, при необходимости его охлаждения льдом - это очень плохо. Спайки можно разделить, но как спастись от кровотечения? Минут сорок лишней работы потребовало.

Приключились, пустили машину, охладили до 25 градусов. Рассек аорту, сделал кардиоплегию. Вскрыл левое предсердие. Довольно быстро вшил оба клапана. Остался самый трудный этап: пластика, уменьшение в объеме левого предсердия. Когда была недостаточность, в нем кровь завихрялась, а теперь могут образовываться сгустки.

Сделал. Зашил сердце. Дальше - нормальное окончание перфузии с удалением воздуха, нагреванием, дефибрилляцией. Машина работала 160 минут. Приемлемо по нашим теперешним стандартам. (Страшное напряжение - эти часы перфузии. Понять может лишь тот, кто делал сам.)

Очень боялись кровотечения - спайки, долгая операция. Но Валера выгнал много мочи, обеспечил свежайшей кровью - это дало свертываемость. Спаслись. Выехали из операционной с малыми дозами сердечных средств.

Начался новый этап переживаний. Закончился он только сейчас, когда позвонили: "Ночью умерла".

Нет, тревоги еще не закончились. Что покажет вскрытие? Вдруг откроется какая-нибудь ошибка?




Дневник. 18 марта. Понедельник, вечер


Раздавленный и несчастный.

Голова болит. Давление 180.




Дневник. 20 марта. Среда


На конференции прозектор докладывал вскрытие и показал сердце. Хотя я уже знал о результатах, но все равно - скверно.

Ошибка. Больше трех месяцев оперировал безукоризненно, казалось, что никогда уже не ошибусь. И вот - пожалуйста. Неплотно зашит разрез межпредсердной перегородки - щель 3 на 30 миллиметров. Значения для работы сердца не должно бы иметь, но все же. Записал себе 1/2. Так называются у нас ошибки, не вызвавшие, но способствовавшие смерти.

Вот и сижу - грешник. Бог давал мне авансы: дерись, ругайся, требуй - снижай смертность. Но будь сам без греха. И я не удержался.

Теперь со страхом смотрю на завтрашний день: жду возмездия. Будут две операции. Оба больных - легкие. Никак нельзя, чтобы такие умирали.

Как тяжело это право: решать о жизни и смерти.

Еще к вопросу об этике, о добре и зле.

Позвонила домой бывшая сослуживица Лиды, сказала, что к ней приехала знакомая, привезла мужа к нам на операцию. И будто ей (или мужу) больные сказали, что нужно дать 1300 рублей. Назвала фамилию больного. Дома паника, нет таких денег. В понедельник Яша вызвал больного и жену. Будто бы плакали и клялись, что и не думали принимать это всерьез. Но все же жена сообщила следующее: когда стояла в вестибюле и читала мое обращение "Не давать подарков" (и будто бы возмущалась - "зачем оно!"), то подошла женщина и сказала, что она сама оперировалась четыре месяца назад и дала врачу 1300 рублей.

Сегодня рассказал эту историю на конференции, без фамилий.

- Очень сомневаюсь, но на всякий случай. Знайте, что суд обеспечен, если кто попадется.

Женщину из вестибюля, разумеется, найти невозможно.

Неужели даже в нашем учреждении есть такие типы?

Впрочем, всерьез все это я не принял: очень уж сумма велика, и едва ли кто сознался бы так - прямо в вестибюле. Но нужно быть начеку.

Вчера, наконец, сделали мне зубы. Жевать больно и невкусно, но фасад восстановили. (Ущербность: сдана еще одна позиция. Бегается снова плоховато. Однако аритмии пока нет.)

Эту зиму довольно много читал - для расслабления и отвлечения, особенно когда Лида болела. Журналы, воспоминания, "книги фактов", философию. Наши романы - неохотно.

Для контраста - Достоевского и Толстого (и о них).

Что более всего потрясает у Достоевского? Люди - не хорошие и не плохие. Не добрые и не злые. Бывают такими и такими, и только в разных дозах. Даже у самого хорошего подлые и грязные мысли. И даже (ужас!) удовольствие от несчастий ближних, хотя бы самое маленькое, наряду с большим сочувствием и благородными поступками.

Некоторые говорят: если бы человек был плохим, разве он создал бы цивилизацию, гуманистическую, как считают. Не согласен: гуманизма в цивилизации меньше, чем в недрах любого биологического вида. Войны, лагеря, преступность - у кого из животных найдешь подобное? Цивилизация от ума, а не от души. И лучше люди не становятся, революции не помогают.

Достоевский считал, что лишь признание Бога может удержать людей от самоистребления. Сомневаюсь. Хорошие черты человека - любовь, сопереживание. - воплотились в мировых религиях, но народы, не знавшие их, в своих установлениях ничуть не менее гуманны. И наоборот: самые верующие находят оправдания для жестокости.

Хотя человек хуже животных, но воспитуем больше, чем они. Поэтому есть надежда на прогресс в добре уже и без религии. Только как?




Дневник. 23 марта. Суббота, полдень


Ну что ж? Хорошо прооперировал трех больных, и на сердце немного легче. Отлегло. Начинается расплата с господом Богом.

Вчера был семинар в нашем отделе кибернетики. Эрик Куссуль рассказывал о новых идеях по созданию искусственного интеллекта, пока только подступы. Слушал без большого интереса, уже писал когда-то, что знаю, как сделать интеллект. Нужна технология. Теперь есть техника для элементов сети, уже у нас в отделе есть - микропроцессоры, интегральные схемы. Есть главный подход - формирование ансамблей из элементов с СУТ. Только бы создать исходные структуры, как в мозге, - подкорку, и на нее наслоится обучение. Это очень и очень кропотливое дело. У Эрика намечаются подходы. До результатов еще далеко.

Стало грустно от этого: не дожить.

Похоже, что и у нас скоро будут персональные компьютеры. Игрушка на старости лет, когда память слабеет. Заманчиво ее продублировать. Только когда еще эти машины будут?

Все к тому же - "о смысле".




Дневник. 31 марта. Воскресенье, утро


Завтра начинается апрель, а у нас на Байковой горе около института еще горы снега. На месяц запоздала зима.

Неделя была трудная - 6 операций, три заседания в академии. Больных поступает много. Жмем 7 АИКов, не хочется снова заводить очередь. К сожалению, у всех заведующих были необъяснимые смерти. Так под занавес квартала подпортились результаты. Больше всего жаль мальчика у Валько...

На три недели послали в Москву целую команду - хирурга, анестезиолога, перфузиолога, чтобы переняли методику операций у маленьких детей у В.Бураковского. Приехали, доложили, что понравилось. Составили программу - все логично. А как попробовали, так и смерть при простом дефекте. И еще одна девочка лежит, очень тяжелая. Что теперь? Как им давать оперировать? Нужно браться самому, а сил мало. Похоже, что эксперимент с мясом кончился провалом. Слабость - дистанцию не выбегаю, экстрасистолы вернулись.

Неприятно, когда силы иссякают. Всякие мысли ходят. Например, чего мне больше всего жаль, если помирать? Перебрал: оказалось... информации.

Вот думы о судьбах человечества. Смешное занятие! Давно уже определил: непредсказуемы они из-за свойства самоорганизации общества. Но все равно читаю, ищу, перетряхиваю старые идеи.

В последние месяцы появились статьи об "атомной зиме", и снова изменились оценки и сценарии прогнозов. Американцы и наши (академик Н.Н.Моисеев и К°) проиграли последствия атомной бомбардировки на моделях климата в масштабах планеты. Получилось: от взрывов - пыль, от жара - пожары. Сажа, пыль закроют солнце, и наступит резкое похолодание - на 10, а то и на 30 градусов. Причем на всей планете. Бумеранг. Рейган закроет Америку противоракетным щитом, рассчитывает уничтожить коммунистов, а зима заморозит Штаты и попутно погубит весь мир.

Вчера на академии спрашивал Алексея Григорьевича Ивахненко, моего приятеля, математика, спеца по моделям. Он сомневается: "Все дело в коэффициентах".

Действительно, модели климата такого же сорта, как и мои - общества или личности. Они - эвристические, то есть гипотезы в цифрах. Данные о пыли и пожарах - весьма приблизительные, и никакими компьютерами их не уточнишь. И все же... Ученые говорят, что даже похолодание на 7 градусов в масштабах планеты приведет к катастрофическим последствиям: вымрет почти все человечество.

Как ни сомнительны коэффициенты, но меньше 7 градусов модели не дают, а все больше. Может быть, достучатся ученые в тупые головы правителей? Немыслимо, чтобы из чувства лидерства пойти на самоубийство собственного народа. (Нет, мыслимо, но вероятность мала.)

Еще прошлый год мне казалось, что планета и человечество не пострадают смертельно, если Штаты и мы обменяемся водородными бомбами. Авторы статьи в "Природе" оценивали потери в 250 миллионов жизней, от 4,5 миллиарда оставалось бы еще много людей, У Рейгана (да, наверное, и у нас) была надежда уничтожить противника первым ударом, а самим отделаться терпимым ущербом. Рейган, например, обещал потери 10 процентов. Такую цену можно еще заплатить за идею. Теперь прогнозы ужесточились.

История с "атомной зимой" поучительна сама по себе: какие сюрпризы выдает наука. И еще: могущество моделей. Но на разум рассчитывать нельзя. Его ограниченность, субъективность и увлекаемость делают логику бессильной, если дело касается сложных явлений.




Дневник. 13 апреля. Суббота, утро


До чего же они быстро бегут, эти недели! Еще одна прошла, а счастья нет как нет. Вот так в субботу утром вынырнешь из недельной суеты, осмотришься кругом и спросишь:

- Да полно, правильно ли ты живешь? Катишься бездумно к пропасти небытия, даже не оглядываешься, будто впереди - вечность. А путь-то совсем короткий...

Вчера болела голова. Теперь после каждой большой операции болит. Особенно после несчастья. Старая голова, не выдерживает стрессов.

Есть у меня в папочке старые таблицы "баланса счастья", двенадцати- и семилетней давности. Сравнивались, чтобы выбрать лучший, два сценария будущей жизни - "хирургия и теория". Представлены чувства приятного и неприятного от: славы-престижа, труда-творчества, общения с людьми, информации и искусства. Подсчитаны удельные веса по силе эмоций, по продолжительности во времени, введен коэффициент будущего с учетом стойкости в старости.

Расчеты не давали однозначного результата, зависели от времени и настроения. Когда больные мало умирали, перевешивала хирургия, в полосу неудач и после написания книг - чистая наука. Она к тому же обещала более стойкое счастье в старости, хотя и не такое острое, как от операций.

Дело простое: хирург перестал оперировать - и нет его сразу, за один-два года. Лишен удовольствия от работы и уважения у людей. Ученый остается "на плаву" еще лет 5-7 после последней удачной книги. Его слушают, цитируют, приглашают участвовать в конференциях. Престиж. Сортом пониже, чем у хирурга, но все же есть бальзам на душу. Пища для лидерства.

Позавчера после операций отвечал на письма и натолкнулся на запечатанное письмо "лично". Оказалось от сокурсницы из Ленинграда. Сообщает: умерла моя первая жена. Гипертония. Инсульт. Неделя в реанимации. Смерть.

Странное ощущение холода из погреба. История первого брака давняя, я писал о нем в "Книге". Разошлись сорок пять лет назад, мирно, без детей - не осталось проблем. Вспоминал редко. Виделись два раза, последний - 11 лет назад на встрече выпускников. Но все же в памяти и даже в чувствах маленькое место занимала, совсем маленькое. Знал, что где-то есть живой кусок молодости, что можно встретиться и вспомнить, а теперь там пустота. Так же, как пусты места моих друзей, чьи карточки под стеклом сейчас передо мной: Аркадий, Кирилл, Юлька, Федоровский, Дольд-Михайлик, Сен-Джордж. Странность чувства в том, что их уже нет, а я, как ни в чем не бывало, оперирую, бегаю, думаю. Трепыхаюсь? А ведь их нет, нет!

Жалко Альку. Сколько у нее было счастья в жизни? Едва ли много. Но не буду перечислять и считать...




Дневник. 8 апреля. Четверг, 16.00


Как избиты начала моих дневниковых записей: "тяжелый день", "ужасная неделя". Почитаешь - не видел человек просвета в жизни.

Так оно и есть. Просвета мало.

Во вторник утром увидел в реанимации Ивана Парфеновича Дедкова. И вот что сообщила Петрова. Ночью у него возникла фибрилляция. Анна Васильевна (жена) и Таня (дочь) делали массаж сердца, искусственное дыхание рот в рот, пока через полчаса приехала "скорая". Несколько раз дефибриллировали, сердце заработало, удалось привезти в Институт.

Ваня был первый из моих учеников, ставший профессором. Но не это главное: долго был близким другом, с Брянска, с 49-го года. Он тогда заведовал онкодиспансером, я научил его оперировать сложных больных.

В 52-м вслед за мной переехали в Киев. Сначала Анна Васильевна, а потом и Ваня. Стали моими первыми помощниками в киевской грудной хирургии. Скоро и поженились. Бывали у нас каждую субботу. Быстро шла научная карьера - кандидатская, докторская диссертации, кафедра, главный онколог, зам. директора НИИ онкологии.

Казалось, все идет отлично. Но отлично бывает недолго. В семидесятых годах у Вани начались трудности в отношениях с помощниками и начальниками. Не берусь судить, кто был прав, кто виноват. Попытки обсудить ситуацию с ним самим ни к чему не привели. Как всякий лидер, он был уверен, что поступает принципиально и верно. Наша дружба постепенно сошла на нет, даже не знаю почему.

В 72-м году Иван перенес инфаркт миокарда, вроде бы и не тяжелый, а последствия развились серьезные: аневризма сердца и декомпенсация с нарушением ритма. Однако продолжал оперировать и руководить кафедрой, с отеками, с одышкой, со вшитым электростимулятором. В прошлом году появился асцит, потом эмпиема плевры. Но даже с дренажем он ходил в клинику.

И вот я увидел финиш хирургической жизни.

Он лежал незнакомый, с трубкой, на аппаратном дыхании, обвешан капельницами. Без сознания. Ночью еще дважды повторялась фибрилляция.

Безнадежен. Сказал, чтобы делали что полагается. Хотя бы для Анны Васильевны и дочери. Они стояли несчастные, но сдержанные.

(Оцените их умение и героизм: полчаса массажа сердца и дыхания рот в рот в квартире на полу, и еще успеть звонить по телефону на "Скорую", когда самый родной человек умирает у тебя на глазах!)

Вечером доложили о его смерти. Хотя и не было сомнения, что совершится, но все равно - как удар.

Долго с Лидой сидели и вспоминали.




Дневник. 21 апреля. Воскресенье, день


Похоронили Ваню.

В пятницу к двум часам гроб установили в Институте усовершенствования врачей, в котором покойный проработал тридцать лет. Почетный караул организовали. Народа пришло мало: в газетном соболезновании не объявили о месте и времени выноса. Сорок лет хирург оперировал только сложных больных со смертельной болезнью. Тысяч пять-шесть, наверное, прошло через его руки. А сколько пришли проводить?! Десятка два. Обидно. Поневоле думаешь: "Так и тебя... не придут..."




Дневник. 24 апреля. Среда, день


Мне самому опротивели вопли о несчастьях. Хочется шикнуть:

- Сиди и молчи, если дурак!

Я и молчу, кроме дневника, и немножко жене.

Ведь вот опять - край терпения. Так же, как было прошлый год и летом 82-го. Опять надо принимать решение: бросать. Стыдно уже ходить к начальству. Только и спасают 72 года. Ветеран. "На заслуженный покой".

На этот раз был такой удар.

Лежал мальчик 12 лет. Симпатичный. Да еще сын начальника. Хорошие люди, интеллигентные.

Вчера оперировал его первым. Сердце большое, очень сильно пульсирует. При ревизии пальцем - дефект в предсердечной перегородке 4 сантиметра. Зашили с заплатой. Перфузия 29 минут. Воздух тщательно слушали, не было совсем. Анестезиолог Володя Радзиховский, серьезный и надежный.

Когда выходил после второй операции, мальчика уже вывезли из наркозной в реанимацию. Родители ждали в коридоре. Сказал, что первый этап прошел нормально.

- Но еще много что может случиться.

Потом сидел до шести часов, дела. Перед уходом зашел в реанимацию. Мальчик был в сознании, узнал меня, пытался улыбаться. Люба еще сказала, помню:

- Только дышать не хочет, забывает вздохнуть.

- Не торопите, задышит.

Родителей обрадовал еще раз: "Второй этап пережили, проснулся".

Спокойный, прошагал свои четыре километра до дома, даже вздремнул немного после обеда. Потом с Чари ходили гулять на Гончарку, потом смотрели хронику о войне. Мальчик меня не тревожил. Думал о другой больной.

В 10 звонит дежурный Декуха:

- С вашим больным плохо. Мы удалили ему трубку в 7 часов, а в 8.40 при вполне хорошем состоянии было что-то вроде остановки дыхания. Снова интубировали. Сейчас кровяное давление неустойчивое.

Я редко взрываюсь при вечерних докладах, но тут ругался на самой грани приличий. Вызвал "скорую помощь" - ехать. Подумал с безнадежным хирургическим спокойствием: "Толку уже не будет".

На улице ждала машина. Быстро в институт и бегом в реанимацию. Думал: "Зачем бежишь? Не повлияешь все равно".

В главном зале девять человек прооперированных больных. Над мальчиком - Декуха. Делают массаж сердца. На осциллоскопе почти прямая линия. Зрачки широкие.

Приехал Саша Ваднев и включился: массирует, как машина, и еще дает указания по другим больным.

Все тщетно.

Появился Бендет, сообщил, что вызвал родителей: "Там стоят, у входа в реанимацию".

- Ну вот. Значит, тут же сообщим. Не придется ждать до утра тягостного объяснения.

Хорошенькое дело - "сообщим", когда сами не знаем совершенно "отчего"?

В полутемном коридоре вижу мать и отца. Застывшие лица; по мне определили - плохо. Ни вопроса, ни возгласа горя.

- Ваш мальчик умер. Два часа реанимировали, не помогло. Не знаю причин.

Это все. Распорядился отвезти родителей в гостиницу, а потом приехать за нами...




Дневник. 28 апреля. Воскресенье, утро


Только и остается, что писать дневник, откровенничать на бумаге. Всю жизнь замыкался на людей, трудно будет, когда прервутся связи через хирургию, директорство, публичные лекции. Плохо остаться никому не нужным. Понимаю, что это "нужен" - эфемерно, внимание людей изменчиво и неглубоко да вроде бы уже и не очень важно: ослабло лидерство. Ан - нет, страшно. Привыкну, конечно, все старики привыкают.

Сейчас, когда идут операции, когда хорошо бегается и умно говорится, ощущаешь жизнь и забываешь, что это уже последние ее вздохи. Но ударит по голове - и очнешься...

Неделя была скверная, и дистанцию утром выбегал с трудом, где уж тут найти оптимизм?

Смерть каждого ребенка скоблит мое сердце, как теркой, и на много дней лишает покоя. Это не фраза, так и есть. Могу выполнить программу дня, разговаривать и даже смеяться, а в глубине - тоска... Пусть уж лучше одиночество без хирургии.

Поэтому в пятницу объявил на конференции, что снова прекращаю оперировать детей.

Конечно, я не только оперирую, директорствую и плачу над смертями. Я еще читаю, думаю, даже разговариваю о политике. На прошлой неделе был Пленум ЦК. Теперь небось будет называться "исторический апрельский", поскольку первый при новом секретаре. И пойдут опять перепевы: "в свете решений", "в речи на апрельском Пленуме", "как сказал на Пленуме товарищ Горбачев"... И обязательно с добавлением имени-отчества. Сколько я уже слышал этих "исторических"...

Нет, не будем ворчать. Доклад прослушал с интересом. Может, и появится живая струя: "ускорение на базе научно-технического прогресса...", "достижение нового состояния советского общества...".




Дневник. 7 мая. Вторник, утро


На работу иду к двенадцати. Есть время попечатать.

Мы - на даче. Уже неделю как переехали. Были трудности: грязь и неустроенность после ремонта. Мастера (баптисты) устанавливали водяное отопление, потом белили, красили, разобрали все мои приспособления - столики, вешалки. Так что в праздники пришлось поработать. Но все уже сделано, и можно наслаждаться природой.

Такой здесь покой, тишина, отрешенность. Погода холодная, поэтому листочки чуть проклевываются, но трава зеленая и тюльпаны расцвели. Утрами по лесу так славно бегалось, а сегодня снова слабость. Видимо, к прежним силам уже не вернуться. Или это связано со стрессами на работе?

Перед праздниками неделю не оперировал. "Комплексовал" после смерти того мальчика.

Оставим немощи. Значит, старость - программа и тренировкой ее не победишь. Мало ли было уже разочарований в своих идеях и силах? Вот терпят крушение надежды на снижение смертности, что появились в первом квартале после мероприятий, проведенных в прошлом году. Апрель был очень плохой: умирали дети от неясных причин.

Чтобы отвлечься, читаю книги. Вот две: Зенона Косидовского - о Библии и сам "первоисточник". Лет десять назад я прочел Новый завет, а Ветхий мне тогда не понравился. Косидовский пересказал его без вульгарности и предвзятости. Снабдил подробными комментариями от разных наук - библеистики, археологии, истории. Получилось хорошо.

Наконец и мы признали, что Библия - это историческая книга, а не орудие одурманивания трудящихся. Что Христос таки жил, и проповедовал, и был распят. Что путешествия евреев от Вавилона до Египта и обратно в Палестину - исторические деяния и что пророки тоже были, включая совершенно мифического Моисея или Иоанна Крестителя.

Очень было бы полезно для интеллигентности изучать "материализованную" Библию в школах или хотя бы в университетах, где учат философии, литературе и истории. Иначе получается перекос: постоянно встречаем у классиков и иностранных авторов всякие библейские высказывания, факты и имена и не знаем абсолютно ничего. Уверен, что и наша резиновая диалектическая мораль не может заменить христианскую.

Впрочем, мои благие пожелания просто смешны. Заблуждаться не будем. Фанатики всегда кроили историю и культуру как хотели. Вспомним хотя бы ортодоксальность ранних христиан: изумительные скульптуры греческих богов ломали, как и наших древних идолов.

Загадка жизнестойкости великих религий. Да, были Христос, Магомет и Будда, были во плоти. Но какие они были маленькие у их современников в сравнении с деятелями истории, с каким-нибудь Александром, Ганнибалом, Цезарем. Те - мир перекраивали, а тут - только поучения, записанные спустя десятилетия и даже столетия. И, кроме того, оказывается, было много других проповедников и пророков, даже более чтимых при жизни. Почему-то следы их находят лишь дотошные историки. Как это объяснить? Может быть, потому, что они были милосердные в своей основе? Этого ведь не скажешь про идеологии революций.

Еще из древней истории. Все уже было: социальные системы, философия, а главное - мысли человека и самоанализ. И как нужно жить, чтобы чувствовать счастье. Например, мне бы сейчас: "...идеал Эпикура - мудрое спокойствие философа, свободного от всех страхов и предрассудков, познавшего истинную природу вещей путем логического мышления и исследования мира людей и природы", - так написано автором главы во "Всемирной истории". Нужно поискать по источникам, как он сам писал, Эпикур, 22 века назад.

Впрочем, я давно знаю о счастии бесстрастия, только страсти уж очень притягательны. Бесстрастие придется отрабатывать, когда сил не будет.

Снова начал оперировать и снова - страсти, но писать не стану.

Широко идет празднование сорокалетия Дня Победы. 4 мая В.В.Щербицкий вручал ордена Отечественной войны группе ветеранов и мне в том числе. Сказали, что на торжество все награды надеть. Первый и, наверное, последний раз я цеплял их. Много было хлопот, пока с Лидой разыскали их, пока дырки в пиджаке проколол. Набралось почти двадцать. И оказывается - зря. Некоторые пришли с одной звездочкой.

Нужно выдавливать из себя раба.




Дневник. 8 мая. Среда, утро


Не иду на работу. Может ветеран себе позволить попраздновать Победу, имея много неиспользованного отпуска? В Институте операционный день. Немножко совестно, однако оперировать боюсь перед праздником. Пишу воспоминания.

Вчера приехал к полудню. Мои больные в приличном состоянии. Аня купила планки, и я нацепил их на старый светлый пиджак, что висел для представительства в институте. Инструктор из райкома принес приглашение - в президиум торжественного заседания. И чтобы прибыть в "Украину" за час до начала. Каковы аппаратчики? Приеду к сроку.

В Институте - свое торжество. Весьма бледное, нет сноровки в таких вещах. Кроме того, идут операции, а начинать пришлось в два часа, потому что артисты (из оперетты, бесплатные) должны освободиться к трем. Партком выделил докладчика - Ваню Кравченко, а я

должен был сказать приветствие. Но я решил, что обойдусь один.

К началу зал был неполон, но постепенно народ собрался, больше сестры и служащие - зеленая молодежь, Хирурги еще оперировали.

Ветеранов насобиралось семь человек. Люди скромные, были в чинах малых, никто в окопах не воевал, как и я.

- Знаю, что речей не любите, что ветераны вас порой раздражают, требуют внимания и лезут без очереди в магазинах. Но уж не так много их осталось, потерпите - в ближайшие десять лет почти все вымрут. Вот и наши общественники - партия и профсоюз - с трудом составили список, но даже имя и отчество всех не потрудились выяснить... Не буду повторять общие фразы о войне, вы их наслушались, а лучше расскажу о нашей медицинской войне...

Пересказывать доклад не хочется. Все было написано в моей книжке "ППГ-2266".

Вечером был на республиканском торжественном заседании в зале дворца "Украина", в старом пиджаке с планками. В.В. Щербицкий делал доклад. Сталина упомянул всего один раз: это знаменательно, интеллигенция боится к юбилею войны реанимации его культа...




Дневник. 9 мая. День Победы


Посмотрел парад на Красной площади и у нас. Трогательно шли ветераны, остальное - обычно.

Вчера слушали и смотрели торжество во Дворце съездов. Отличный доклад М.С.Горбачева. Приятно было слушать - и содержание и форма. Сталин назван тоже один раз: в роли руководителя партии, а не военачальника. Рано еще судить, как новый вождь повернет историю.

Одно несомненно: огромная авангардная и организаторская роль партии (и Сталина, конечно), и не столько в самих боях - ошибок, то есть смертей, там было много, - сколько в эвакуации и развертывании промышленности. Это почти непостижимо: наш потенциал после отступления 41-го года был вдвое меньше, чем у немцев, а к концу войны вооружений производили уже в два-три раза больше. При том, что немцы и работать умеют, и порядок знают. У меня впечатление: войну выиграли не генералы, а тыл.

Сейчас много говорится о всеобщем энтузиазме и массовом героизме. Не знаю. На фронте экзальтации не было. Патриотизм есть биологическое качество - "территориальный императив". Животное защищает свою территорию от захватчика, не щадя жизни. Также и народ, должным образом организованный, когда он ощущает себя как единое целое и защищает свой двор, не щадя живота. Я слышал несчетные рассказы раненых о боях. Явного героизма было мало. Но было более ценное: "Надо - значит, надо!" Немца нужно выгнать, приходится рисковать жизнью.




Воспоминания. Поездка в Мексику


Осень 1957 года. Международный хирургический конгресс в Мексике, первое путешествие в мир капитализма. До того был в Румынии, в ЧССР на конгрессах по легочной хирургии. Были доклады и успех. Но все похоже на нас.

Дешево тогда стоили поездки: 9 тысяч старыми деньгами. Целый месяц в роскоши.

Помню, провожали нашу компанию в аэропорту вечером пышно, с коньяком, со слезами родственников, будто мы на Северный полюс отбывали.

Компания хорошая: М.И.Коломийченко, наш украинский хирургический патриарх (было ему всего 63 года!), И.И.Кальченко и А.К.Горчаков - заведующие кафедрами.

Утром 6 октября в Москве, когда вышли на улицу, было очень холодно, ветер сбивал с ног. И тут узнали: запущен первый космический спутник. Вся наша поездка шла под его флагом: прибавлял авторитета, поскольку хирургического не хватало.

Делегация хирургов-туристов была большая - 27 человек. Почти все старше меня, но по операциям я уже был в самом первом ряду. Соответственно и вел себя, как молодой, но уверенно.

Путь в Мексику был тогда сложен. Дания, Англия, Канада, на чужих самолетах.

Четверть века потом ритуал путешествий оставался почти одинаковым. Первое дело - инструктаж в ЦК.

Потом в министерстве, в Интуристе. Дают сведения о стране, о шпионах и пр.

Если повезет, то и заграничный паспорт выдадут накануне. А если нет, то только утром в день отъезда, у автобуса на площади Революции. Один раз, в 1969 году, когда ехали на конгресс в Барселону, мне и еще одному азербайджанцу паспорт не принесли. Неблагонадежные. Я уже третий раз выбирался депутатом Верховного Совета, но перед КГБ это не работало. Выматерился и ушел в гостиницу, оплеванный. Но мой настырный коллега побежал по инстанциям, и паспорта выдали. Потом знающие люди рассказали, что "был сигнал". Самое интересное, этот товарищ из Баку, профессор, ректор, оказался-таки уголовным типом и был посажен. Что ж, они ошиблись всего на 50 процентов. Где уж мне-то осуждать за ошибки!

В аэропорту - рутинная процедура: регистрация билетов, сдача багажа. Смотрим, у кого больше чемоданы - значит, продукты, чтобы не оголодать на заграничных харчах. А если ты командированный, то и деньги сэкономить - это зазорным не считается.

Я, однако, не брал много продуктов, после того, как в 55-м году в Румынии вся колбаса зацвела и трудности возникли, куда ее выбросить, не оскандалив Советский Союз.

Должен сказать, что нет лучше людей при заграничных поездках, чем хирурги. Я езживал на конгрессы с физиологами, кибернетиками, биофизиками, фтизиатрами - нет, не тот народ. У хирургов никогда не возникало мелких скандальчиков и обид, всегда ровные и терпимые. И магазинные ходоки-проныры встречаются редко. Смотрят на них косо. Хирурги не боятся нарушать правила: не ходить по одному, не пить, рано спать ложиться. Насчет вредных разговоров с аборигенами они безопасны: в те давние времена никто из нас не умел говорить на чужих языках. Ну а друг с другом о политике- пожалуйста. Тоже и подброшенную крамолу не торопились тащить руководителям, читали по очереди.




Воспоминания (продолжение)


Канада. Аэропорт Гандер. Холодно, ветрено и неуютно. Здание как сарай. Кругом масса машин - в Америке тогда еще были в моде этакие дредноуты со стабилизаторами на задних крыльях. Народ - под стать машинам: верзилы с белозубыми улыбками. (Стоматология - первый признак богатства нации!)

Через несколько часов посадили в местный самолет на 60 мест и повезли, с едой, с посадками в маленьких городах, - до Торонто. Там в аэропорту проходили таможню. У Михаила Исидоровича отобрали три палки чудной копченой колбасы. Таможенники смеялись: "Вот поедим!" Многие из наших поплатились.

Здесь, в Торонто, я впервые посмотрел капитализм.

Богато живут канадцы! Витрины, витрины, целые улицы магазинов. Все завалено товарами, каких мы и не видывали. Цены были тогда дешевые. Как сейчас помню, американские желтые ботинки, мощные, тупорылые, с перфорациями и толстой подошвой, - что-то около 10 долларов.

Рассматривание витрин - излюбленное занятие советских туристов, включая и академиков. Картинка: мы все в длинных габардиновых плащах, китайских, с мощными плечами. Из-под них метут тротуар широченные черные брюки. Ходим медленно, руки у всех за спиной. Такие солидные дяди.

Насмотрелся я капитализма в последующие 30 лет. И начитался, наслушался наших и западных. Скажу прямо: у нас создали миф о капитализме, под которым нет правды.

Я уже не застал разговоров о мировой революции, но о "загнивании" слышу до сих пор.

Сколько можно обманывать! Он (капитализм) жизнеспособен и динамичен, на крепких биологических основах. При том воспринял от нас социальные программы и получил мощные подпорки. И на 100 процентов мобилизовал НТП.

По части экономических основ капитализма у нас до сих пор преподается забавная сказочка: эксплуатирует рабочий класс и прибыль кладет в карман. Все не так примитивно. Да, каждый хозяин старается выжимать соки, но все вместе они заинтересованы в покупательной способности, в росте производства и НТП. Профсоюзы ограничивают их жадность, но тоже в меру, чтобы не разорились. Правительство между ними балансирует; опять же не только из идеи, хотя и это есть, несомненно, а из лидерства, властолюбия. Социальными программами они удерживают популярность в народе, налогами и субсидиями регулируют экономику. Многопартийная система и демократия надежно предохраняют от диктаторов и разложения аппарата, разделение власти и пресса обеспечивают обратные связи. У нас не печатают статистики о Западе, а они показывают устойчивый рост производства, потребления, образования, здравоохранения, социального обеспечения. Рост - много больше нашего.

Новость капитализма последнего времени: первое - частичная денационализация предприятий, переданных под контроль государства во времена правления социалистических правительств. Хотя по сравнению с нашими заводами, государственные фирмы пользуются большей самостоятельностью, но многим оказалось трудно конкурировать с частными.

Второе: элементы демократизма внутри предприятий. Пример подали японцы - создали кружки по качеству. Рабочие стали чувствовать ответственность за производство. Эстафету приняли американцы. Появились рабочие советы во многих европейских фирмах. Хозяева стали вводить социальные программы по отдыху, спорту, а особенно - по повышению квалификации. Все это сгладило классовые противоречия, способствовало росту производительности и качества, успеху фирмы.

Третье: наука в капитализме. Она прежде всего свободна от нянек. Изучай что хочешь, только найди деньги. В Штатах с этим не очень трудно. Именно оборудованием лабораторий, больше чем зарплатой, прельщают они "мозги" со всего мира. Существуют многочисленные фонды - государственные, благотворительные. Существуют лаборатории при университетах. Наконец, половина науки - прикладная, при фирмах. Главное всюду - система контрактов. Пообещал исследовать, сделать, получить результат, рассмотрели эксперты, оценили, выделили деньги, заключили контракт. Закончил - уходи, если не придумал тему новой работы.

Отнюдь не идеализирую капиталистический строй: эксплуатация и неравенство. Да, эффективен, потому что зиждется на жадности и лидерстве. Но также и на любознательности - от образованности. И на некоторой идейности - от христианства. Но основа его - индивидуализм, даже эгоизм. Правда, они тренируют тело и волю. Вот откуда успехи.

Капитализм - реальность, с которой приходится считаться. Объем производства в США - вдвое больше нашего, Япония тоже нас обогнала, общий рынок - почти в полтора раза больше Америки. Вместе набирается превышение объема производства над нами раз в пять. Это только по количеству. Но главное превосходство - в качестве. Тут уж догонять придется не годы - десятилетия...




Воспоминания (окончание)


Из Торонто мы полетели в Мексику - поперек Соединенных Штатов. Погода ясная, высота малая - вся страна видна. Городов не помню, будто все "одноэтажная Америка": поля, фермы, поселки, фабрички. Особенно - фермы: белый жилой дом, несколько деревьев, сарай для машин, скотный двор, силосная башня. Автомобиль у крыльца, подстриженная лужайка, асфальтовая дорога направляется к шоссе. Прямоугольники полей, изредка небольшие рощицы, овраги и речки. И машины, везде машины.

В сумерках приземлились в Мехико-сити. Сразу открылся западный мир рангом ниже. Народ мелкий, смуглые лица, одеты плохо. Но нас обеспечили роскошью, которой я никогда не видел до того.

Конгрессы обычно устраивают поздней осенью, когда кончается туристский сезон и снижаются цены на обслуживание. Впрочем, хирурги - народ богатый (западные, конечно), поэтому за ценой не стоят. Американцы живут в отеле Хилтон, платят (тогда) по 100-200 долларов, западные европейцы - подешевле, "социалисты" получают деньги на руки и живут за свой счет, поэтому - в третьесортных номерах. Мы, советские, обычно живем богаче их.

Интурист должен думать о престиже страны, но зато на расходы дает по доллару в день. Если попадется ловкий руководитель, то начинаются хитрости с местной туристской фирмой: "У нас нет времени приезжать обедать всем вместе. Выдайте каждому деньгами". То же касается и транспорта по городу - мы пешечком, километров по 5-7. Так, смотришь, и набежит еще 10-15 долларов. Правда, прибавляется заботы: как извлечь максимум из капитала?

Всегда находятся предприимчивые делегаты - быстро прошвырнутся по магазинам, узнают, где какие распродажи или маленькие лавочки с уценкой. Этот мелкий бизнес наших ученых выглядит унизительно. Я в него не играл. Искал только одного - букинистов, где книги дешевые.

Но все это будет потом, а в тот первый раз всего боялись и стеснялись.

Завтрак в ресторане гостиницы сразил наповал. Во-первых - антураж. Зал с лепкой и зеркальной стеной, мебель с позолотой, скатерти - крахмал (никаких бумажных салфеток!). Официанты - лорды! Столики на четверых, двухэтажная ваза с фруктами, диаметром - полметра: навалом всякая экзотика, назвать не могу. В меню по-французски: европейская и мексиканская кухня. Заказывай что хочешь, только счет подпиши.

Мы - люди скромные. Сначала блюда заказывали по знакомым названиям. Но со временем обнахалились и уже устриц требовали. (Не понравились.) И омары - это такие большие раки.

В газетах было полно сообщений о нашем спутнике: "Гром среди ясного неба".

Потом возили нас в пригород показывать пирамиды. Египетских не видел, а мексиканские выглядели внушительно. Однако не скажу, что подавляли. По дороге туда и обратно (было очень жарко) видели много вопиющей бедноты и неустроенности. Что ж - "слаборазвитая страна". Мексиканцы - смесь испанцев с индейцами, с малой примесью негритянской крови. Национальной розни не заметили, хотя потом узнали, что чем белее кожа, тем выше статус. Но в глаза не бросалось, как в Штатах или даже в Европе.

До открытия конгресса было еще время, и нас возили показать страну. Помню, но не буду описывать путешествие.

Вернулись через сутки, и начался конгресс. Мексиканцы уже тогда построили отличный университет на окраине города. Первый раз увидел "кампус" - лагерь, если по-русски. Такие в Штатах: много простора, газоны, дороги, деревья. Факультеты в не очень больших домах - один, два, максимум три этажа обязательно красивой архитектуры. Здесь, в Мексике, кроме того, всюду мозаики и фрески Сикейроса. Не столь давно университет очень пострадал от землетрясения, показывали по ТВ, вспоминал.

Первый раз тогда советские хирурги были на таком большом конгрессе. Людей собралось больше тысячи, главным образом из Штатов. Потом я видел американцев всюду: высокие, улыбчивые, поджарые, уверенные. В больших ботинках, всегда блестящих, руки в карманах, многие с трубками и даже с сигарами. Хорошо смотрятся, так теперь говорят, если прикинуть на наш слегка пришибленный вид. Право, обидно, никак не распрямимся - великая нация. И то: где моя независимость, неприкосновенность? "Сегодня льстит надежда лестью, а завтра где ты, человек?" Где-то кто-то позаседает, что-то решат - и нет у тебя службы, зарплаты, а то и квартиры. А на сберкнижке - цифра с двумя нулями или вообще ничего. Нет независимой личности при единственном работодателе... Увы, все это я и теперь ощущаю, спустя 30 лет.

До докладов я посмотрел аппаратуру для медицины на выставке. Не столь уж была она обширна, выставка, если сравнивать с современными. Но тогда меня сразило: до чего же мы бедны! Нет, не прозвучали во мне извиняющие мотивы, что у нас-де новый социальный строй, самолеты и атомная бомба.

Начались доклады, и, конечно, обнаружилась наша очередная несостоятельность. Языков не знал ни один человек. Был гид и Д.Д. Бенедиктов, врач, по каким-то каналам оказавшийся в Мехико. Они и переводили на ухо Петровскому и Вишневскому. Мы, остальные 27 человек, были как глухие. Поскольку я сносно читал по-английски, то, просмотрев тезисы и слайды, мог понять суть. Но этого было мало и утомительно.

Нет, похвалиться не могу. За последующие четверть века, пока ездил на конгрессы, я мало преуспел в понимании докладов, хотя в чтении дошел до романов.

Поскольку доклады оставались втуне, доступен был только кинозал, где показывали фильмы с операциями. Устные комментарии автором тоже не воспринимались, но на экране можно разобраться, что режут и как шьют. Так мы и сидели в темноте. То есть не все сидели. Многие просто уезжали в гостиницу, чтобы бродить по городу.

Во время хода конгресса делегатам свобода, в кучу их не собирают, а к обеду они сами явятся. Советский ученый-турист в ресторане не загуляет. Даже если фирма выдаст на обеды деньги. Он их сбережет на сувениры.

Тогда в Мексике нам выдали много, аж по 20 долларов. Лида никогда не делала заказов на заграницу, но любимой доченьке нужно что-нибудь купить. Поэтому я тоже прошелся по ближайшим лавочкам и приобрел вельветовые брючки за 3 доллара. Деньги как раз пригодились на другое...

Самым важным событием поездки в Мексику была операция с АИКом, которую удалось увидеть.

Помню 5-6-этажное здание, новое, государственного кардиологического института. Хороший операционный блок, средних лет доктора с типичной мексиканской внешностью. Оперировали тетраду Фалло у мальчика лет 12, с АИКом самой первой модели Лилихея.

Грудь вскрыли поперечным разрезом, выделили сердце, ввели гепарин и присоединили АИК. Пустили насос - искусственное кровообращение началось. В общем, хирург удачно закончил операцию. К нам он не проявил особого интереса, но сказал, что это уже тридцатая. Вот тебе и Мексика!

Впечатление осталось огромное. Вынь да положь, нужно сделать АИК и начать оперировать. Только... Только ничего у нас нет. Я слышал, что в Москве, в Институте по инструментарию занимаются АИКами, но для Киева - недоступно. Значит, нужно сделать аппарат самим! Конструкция доступна для нас. Только вот трубок таких нет и, самое главное, нет у нас лекарств - пеногасителя, гепарина и протамин-сульфата, восстанавливающего свертываемость. Но у меня же есть еще 15 долларов!

Тут уж я проявил инициативу. Разыскал магазин медицинских средств и вложил весь свой капитал: купил трубки и немного нужных лекарств. Видимо, тогда это было очень дешево, теперь за такие гроши не купишь. Коллеги смотрели на меня с удивлением: чтобы личные деньги потратить на какие-то штуки!

Пожалуй, нужно сказать еще о развлечениях. Поскольку хирурги - богатые люди, то и общество у них богатое, и конгрессы самые пышные. Соответственно, и приемы всегда очень колоритны. Выбирается большое помещение - вплоть до дворца или мэрии. Делегатов подвозят в больших автобусах. Городские власти и президент конгресса встречают и руки жмут.

Еда и напитки расставляются заранее на длинные столы. Так много, что поглядишь - кажется, не одолеть. Ничего подобного! Как только открываются двери, все бросаются, будто век не едали. Разметают за 15- 20 минут! Особенно прытки женщины - жены и дочки делегатов. Всегда меня удивляла эта жадность. Ну, ладно, мы - голодноваты, обделенные валютой, да если еще взяли у фирмы кормовые. Но западные господа с их доходами платят по 200 долларов за номер - неужто у них нет денег, чтобы алчностью не позориться? Или у меня старомодные взгляды? Ну а сами приемы для отечественных хирургов не были интересны. Кроме атаки на столы, полагается общение - для этого и деньги платят за участие в конгрессе. Эти чертовы западные хирурги все друг с другом знакомы, и, конечно, приемы для них - удовольствие! Им что: как отпуск - так и едут одни в Европу, другие - в Америку. И ведь не только развлекаются, а обязательно в клиники, смотреть операции, аппаратуру, обсудить проблемы. Не знаю, как другим, а мне на приемах всегда было неприятно. За себя и страну стыдно.

В Мексике были еще другие развлекательные мероприятия, незначащие, кроме одного: бой быков. В программе сказано - "молодых быков". Подешевле билеты, наверное.

Вот уж отвратительное зрелище! Выгнали трех несчастных бычков. Они упираются, пытаются удрать обратно, но проход уже закрыт. Потом начинаются эти игры, вроде бы со смертью, а в действительности - просто издевательство над животными. Публика вопит, хуже чем на футболе. Хотелось сразу же уйти, чтобы не видеть конца, но боишься потеряться в толпе, дорогу до гостиницы не найти. К чести наших товарищей, мало кому понравилось.

Между прочим, в Хемингуэе меня всегда раздражали эти бычьи страсти и охота на крупную дичь. Пиши про войну, если кровь любишь...

Затянулся рассказ о Мексике. Уже второй день сажусь за машинку. Надоело, но еще нужно досказать...

Туристская программа была замечательная. Кончился конгресс, и мы поехали на машинах поперек всей страны - около 500 километров на курорт Акапулька на берегу Тихого океана. (Из пяти точек мне довелось его видеть - Тихий океан. Из Владивостока, Японии, Мексики, Штатов и Чили. Ну и что? Да - ничего. Просто похвастал. Все - в прошлом.)

Тогда по дороге видели уже настоящую индейскую бедность. Хижины - навес из пальмовых листьев на столбиках, одежды - минимум. А близко роскошный курорт, как Сочи.

Из Мексики летели тем же путем, через Канаду. С погодой нам повезло: в Стокгольме туман. Застряли. Удачно застряли, культурно, за счет САС. Определили в гостиницу, три раза питали в ресторане и еще возили на экскурсии. Очень интересный город Стокгольм. Ездили по улицам, паркам. Были в ратуше (узнал этот зал, когда показывали похороны Пальме).

Но главное, были в Каролинской больнице, на операции у самого Крэффорда. Он делал аннулопликацию - суживание клапанного кольца больному с митральной недостаточностью. Надо же! Тридцать лет назад! Оригинальный АИК своего, шведского, изобретения. Перфузия длилась два часа, и результат операции, наверное, был печальный, раз на следующее утро нам не сообщили о хорошем. Слишком сложная операция.

Крэффорд - один из мировых светил из первого поколения создателей сердечной хирургии. Он первый прооперировал коарктацию аорты. Тогда, в 1957-м, ему было за 60 и он передавал кафедру ученику - Бьерку. Тот казался совсем молодым, общительным и даже пригласил к себе провести вечер. И мы были, всей компанией - 27 человек.

Дом на окраине - не большой, не маленький, скромный, удобный. Соответственно и угощение - кофе с чем-то еще.

Бьерк в последующем изобрел дисковый клапан, фирма Шелли его изготовила, и весь мир пользуется. И наши, спустя 26 лет, сделали удачную копию. А теперь уже Бьерк ушел на пенсию.

Еще одно помнится: наши запустили в космос собак - Белку и Стрелку. Здорово?! Но, оказывается, ханжи из капитализма вопили в защиту животных, вот, дескать, какие большевики живодеры!

Путешествие окончилось, последствия остались. С Мексики началось искусственное кровообращение в нашей клинике. Конечно, в журналах и до того читали, но увидеть - это совсем другое дело.

Приехал я и сразу засел за эскизы АИКа. Вспомнил, что когда-то конструировал ни много ни мало, а огромный самолет с паровой турбиной. Он дал мне диплом инженера с отличием. Правда, без последствий. Но теперь - дело другое: мне нужен аппарат. Обязательно нужен,

За неделю был сделан чертеж по всем инженерным правилам. Принцип насоса содрал у Крэффорда, упростив до предела. Оксигенатор - от Лилихея. Машина получилась не очень чтоб сложная, но требующая точного изготовления. Значит, нужны помощники-энтузиасты. В клинике был Игорь Лисов, хирург, а у него друзья-технари - Саша Трубчанинов и Мавродий, работали на заводе. Дела, однако, много: отливать, точить, варить. В общем - финансы, 10 тысяч рублей старыми. По теперешним аппетитам - пустяк, но их нужно было иметь "живыми". Если пустить через заказы и перечисления, то будут делать годы. Выручил министр В.Д. Братусь, приказал выдать. Аппарат был готов за два месяца.

Экспериментальной лаборатории у нас не было. Всегда собак жалел. Но тут пришлось переступить. Создали собачью операционную прямо в клинике, на первом этаже. И нашли лаборанток, среди них Розана, что теперь проводит перфузии. В начале 1958 года уже пробовали выключать сердце на собаке. Учились выхаживать. Утром на конференции дежурный врач после больных докладывал и о собаке. Больше всех работал Игорь. Трудно двигалось дело. Половина животных умирали после часа перфузии.

Но все же в конце 1958 года мы рискнули выйти на человека. Ждали критической ситуации, когда при закрытой операции останавливается сердце. Дождались. Прооперировали. Умер. Очень было горько.

После этого еще год экспериментировали, сделали еще попытку - и снова смерть. Только третий больной в апреле 1960 года перенес операцию. Помню его. Мальчик с тяжелой тетрадой Фалло (из детдома).

Мы не были первыми в Союзе. Опередил Саша Вишневский на аппарате Института инструментария. Фактически все приготовил и делал Володя Бураковский. Вторыми были - Институт Бакулева. Они сделали проще: пригласили из Англии Медоуза с бригадой. Те приехали со своим аппаратом, сделали пять операций (с одной смертью) и уехали, оставив аппарат. Однако свои операции поначалу у них шли плохо.

В Ленинграде по заказу А.А.Куприянова завод "Красногвардеец" сделал свой АИК. Тоже начали оперировать.

Так или иначе, но в первый же год мы обогнали всех - сделали 50 операций и потеряли только пять больных. Теперь бы нам такие результаты! С тех пор и держим первенство, по крайней мере по количеству операций. После первого аппарата было еще две самоделки. На последней "рыжей" машине прооперировали несколько сот больных. Нет, я не скажу, что машины были лучше импортных фабричных. Много хуже, к стыду нашему, но отечественных приличных машин мы так и не дождались. Попытки были, но все кончилось. Уже лет восемь и не пробуют. Хорошо, что стали покупать за границей.




Дневник. 18 мая. Суббота, день


Закончилась длинная неделя - семь рабочих дней, выходные перенесли. В доме работали два мастера - баптисты. Молодой - неинтересен, а старый - личность. Рассказывал: бандеровцы казнили тринадцать его товарищей, а он молился: "Боже, если ты есть, спаси меня!" Пощадили, уверовал. Бога скоро забыл, пока не грянул второй удар. Его, честного, запутали в какие-то махинации и должны были судить. Будто бы бог спас вторично. После этого уже не отступается, ведет правильную жизнь - много работает, не ловчит, не курит, не пьет. Семья хорошая. Дом. Дети выучены, поженены - тоже баптисты. Доказывает, что вера полезна государству. Мое мнение? Не вредна.

16-го, в четверг, должен был говорить для лекторов общества "Знание". Три года они меня приглашают, на них я отрабатывал новые темы. Этот раз подвернулась пленка об алкоголизме некоего физика Жданова из сибирского академгородка. Очень яркая. Я ее даже на утренней конференции прокрутил. Она и увлекла. Раньше против пьянства не выступал, думал - бесполезно, если государство не принимает решительных мер. Теперь не то. Стали усиленно говорить: сразу после Дня Победы будет новое постановление, очень жесткое. "Пусть ветераны выпьют в последний раз и заговеются". И вообще с приходом Горбачева появились надежды на порядок... Это и толкнуло меня на новую лекцию. Пожалуй, пользы будет больше, чем от агитации за физкультуру.

Выступление удалось.




Дневник. 25 мая. Суббота, утро


Еще неделя. Отключаюсь на два дня. Было много напряжения и бед. Утром с трудом отбегал норму. Уже раньше замечал: как хирургические неприятности, так через день-два слабею. На даче первый раз такое, думал, что совсем восстановился, по выходным бегал до пяти километров. Оказалось - нет. Просто в мае до этой недели не было смертей.

Почитал свой дневник, и подумалось, кто поглядит, скажет:

- Ну и скучный человек этот Амосов. Операции да смерти, немножко про науку да про бег. Вроде у него больше и жизни нет. Где бы - про природу (деревня все же), про лес, про искусство, про политику, про мысли о посторонних предметах, про родных, наконец, про друзей.

Недалек от истины будет тот человек, хотя эти предметы обязательно присутствуют в сознании. Слушаешь, смотришь, двигаешься, разговариваешь - все в мыслях отзывается, будит экскурсы в память. Но все это так поверхностно в сравнении с главными линиями мышления, что и не помнится, когда пишу.

Вот хотя бы дачная природа. Очень мне в жизни помогает. Приехали сюда перед Первым мая. Дубняк около нас еще был голый и черный, одни юные березки забрызганы зелеными пятнышками. Подальше - хмурые сосны, оживают только тогда, когда лес простреливается лучами солнца при восходах и закатах - в мои утренние и вечерние тренировки...

Погода была теплая в начале мая, и все стало быстро оживать. Даже слишком быстро, и налюбоваться не дало. Вот уже тюльпаны расцвели и еще некие мелкие цветочки. Листья на сирени показались. Абрикос зацвел - на голых ветках. А потом, вскоре после Победы, весь сад взорвался белым и розовым цветом. Всего лишь неделю покрасовался, дождь прошел - и все опало. Но уже листья вылупились по яблоням, трава поднялась быстро-быстро. Сад стал летним, густым, зеленым. Тут и дубы подоспели, они разные, дубы, - ранние и поздние.

Теперь уже совсем лето, и даже гроздья сирени покрылись ржавчиной. Впереди еще жасмин и целая очередь разных цветов. И уже предвидится грусть скорого увядания. Мужчина в сорок лет...

То же и все другое: присутствует. К примеру - экономика. Плохо с товарами, жалобы на рыночные цены - "пучок свежей редиски - рубль". Меня это мало трогает, потребности на еду и вещи - скромные. Туфли ношу по десять лет, чиненые-перечиненные. Не из-за скупости: подобрать по ноге не могу. Куплю и лежат, снова к старым возвращаюсь. Экономика страны давно уже идет вниз. Статистические отчеты я тщательно изучаю и сохраняю. Только врут в них много...




Дневник. 1 июня. Суббота, утро


Кончилась весна. Или началось лето? Одно и то же, а чувства будит разные. Сожаление о весне или надежды на прелести лета. А пока - увы! Настроение среднее. Не оперировал всю неделю, дела не веселили и самочувствие плохое. В понедельник напала такая слабость, что руки-ноги по пуду. Положил бы, как дрова, и не двигал.

На работу ходил: "Труба зовет!"

В четверг все-таки остался дома. Написал статью об алкоголизме. Хочу предложить знакомым журналистам для газет. Если фразы смягчить, а цифры выбросить, то может пройти -' под волну. Однако зачем это тебе? Отвечаю: первое - польза .людям, второе - самовыражение, третье - увы! - тщеславие. Но первое больше.

Вчера была пятница, однако оперировали, как на заводе "черная суббота". Много больных.

Еще: во вторник лечу в Москву, позвонили из ЦК. Вспомнили, что я был членом Комиссии за европейскую безопасность. Она, казалось, умерла, а теперь ожила. Неловко было отказаться. От брежневских мирных инициатив пользы для мира не было. Заодно схожу на выставку медицинской аппаратуры, погляжу полезное для Института, валюту все равно придется просить.




Дневник. 8 июня. Суббота, утро


Неделя. Понедельник - две операции средней сложности. Прошли хорошо. Слабость отступила. Вторник - улетел в Москву с Юрой Паничкиным. Поехали на выставку "Здравоохранение-85". Раньше на выставках только слюнки текли от аппаратов: не было денег. Даже смотреть уже перестал, чтобы не расстраиваться. Но Институт создали, пришлось просить, и деньги появились. Купили уже на миллион рублей, и еще есть надежда... Вот только смертность не понижается от аппаратов, поэтому стыдно. Но другие бессовестно врут и просят. Поэтому ходил к министру.

Статью об алкоголизме в "Известия" не взяли. Переживу.

В среду заседание в комитете было многолюдным и скучным. Перепевы. Сбежал.

Ходил по Москве. Отдыхал в гостинице. Расслаблялся. Вспоминал. Почти полжизни связано с Москвой. Хорошее - друзья, скучное - заседания, интересное - библиотеки, театры. Все вместе - отключение, общение, информация.

Друзья умерли, в театры не попасть, библиотеки - нет задачи для поиска.




Дневник. 9 июня. Воскресенье, утро


Вчера прервали гости. Хорошие. Потом Катя с Вовкой. Целый день на людях. Даже историю не почитал, не то что писать. Голова кружилась, физкультуру сегодня уменьшил.

Закончу о прошлой неделе. Из Москвы ехал поздним поездом, в спальном вагоне. Так славно выспался. Дорожные откровенные разговоры: инженер-монтажник едет в Бухарест, интересно рассказывал о румынской и югославской моделях социализма. Не вдохновили. В Югославии до миллиона безработных, а румын вождь так зажал, что даже телевизор разрешает только на два часа в день.

В пятницу был отчет за месяц и с начала года. Отчеты эти - всегда жесткий разговор о смертях, ошибках, дисциплине, хозяйственных промахах. Не было еще случая, чтобы был довольным. В этот раз сравнивал нашу статистику с данными по ФРГ - недавно добыли статью с отчетом.

По населению мы вполне сравнимы - 60 и 50 миллионов. Но не по работе... Операций по порокам сердца вдвое меньше, смертность вдвое выше. Плюс к этому они еще делают 6 тысяч операций при коронарной болезни. Девяносто процентов оперируют с АИКом - в двенадцать раз больше нашего. От всего этого чувствую себя совершенным ничтожеством. Хочу всячески задеть своих сотрудников, но не очень удается. Больше склонны искать извинения во внешних обстоятельствах, хотя оснований для этого почти не осталось.




Дневник. 16 июня. Воскресенье, утро


Не было событий.

Думал и писал о мудрости. Перечитал: плохой сумбур. Перечеркнул. Для чего мне все это? Хочу не много, но и не мало: создать свою стройную систему взглядов. Мировоззрение. Нескромно звучит, но что мне терять? Бога нет, смерть придет, но до этого нужно чем-то заниматься, поскольку дата неизвестна.

Умники говорили, что без Бога человеку нельзя, смерть непереносимо тяжка. Думаю, что это не так. С Богом, конечно, проще. Самое главное при вере: нет смерти, нет конца всему.

Но конец будет...




Дневник. 19 июня. Среда, вечер


Целый день шел дождь. Нет, дождик. Редкие капли беззвучно падают на листья яблонь при полной тишине и неподвижности. Сижу дома - отдых старику. Лида ездила в город, недавно вернулась. Целый день не видел ни одной живой души. Кроме Чари. Несомненно, душа живая. Периодически приходит и требует общения. Выходили в лес. Стремительно бегала, закладывая километровые круги. Потом долго не могла отдышаться. Удовольствие от движения. Позавидовал.

Пилил дрова. Топил котел отопления. Обедал. Спал.

Остальное время читал. Роман "И сжег свой дом" У.Стайрона. "Новый мир" напечатал его мелким шрифтом в шести номерах. Я пока на середине. Странное впечатление: отличная форма, а герои живут ненастоящей жизнью. Они не работают, а только разговаривают, пьют и переживают, иногда передвигаясь в сменных декорациях, танцуя вокруг загадочного убийства. Я - рабочий человек, и для меня непонятна жизнь, в которой работа вообще не присутствует. А ведь почти вся наша дворянская литература прошлого века такая. Пережевывание любовных историй и этических проблем.

Разумеется, нельзя обо всех людях судить по себе. Многие наши тоже не думают о "производстве".

Впрочем, эти мои суждения примитивны. Как говорят, всякая литература хороша, кроме скучной. И зря я завел этот разговор.

Хирургические дела таковы: в понедельник было две операции, аортальный клапан и сложный межпредсердный дефект. Прошли хорошо.

Директорские дела: приходил тесть нашего доктора Ш. (пожилой, с планками участника боев). Жаловался, что бросил дочь с ребенком, платит 17 рублей алиментов и еще отсуживает комнату. Будто бы это уже второй его заход: брак, ребенок, развод. Больше всего в этой истории меня возмутили претензии на комнату. Вот подлец! Если уж случаются неудачи с женами, забирай чемодан и уходи. Аморальных типов нельзя допускать в хирургию. "Горячее сердце, холодная голова и чистые руки" - выражение про хирургов, уже ставшее банальным. Сердце, голова - желательно, но руки, в смысле честности, - непременно.

Трудности с общественной работой: не ходит народ на "мероприятия". Миша Атаманюк без конца взывает к заведующим отделениями, чтобы обеспечили явку. С него райком требует. У нас триста комсомольцев, а на собрание, посвященное апрельскому Пленуму, пришло только тридцать.




Дневник. 22 июня. Суббота, 11.30.


Годовщина начала войны. По времени - еще не говорил Молотов, и было воскресенье, чудесный летний день.

Сегодня тоже хорошо. Сидел во дворе на своей красной скамейке. Светит солнце, дует теплый ветер, запах леса после дождя, "розы красные цветут, гордо и неторопливо", пичуга повторяет - "чи-ци", - чи-ци"... Голова Чари лежит на моей голой стопе... "И тихо барахтается в тине сердца глупая вобла воображения..."

Нет, наверное, не так барахтается, как у Маяковского, - очень разница большая. Какие могли быть заботы у молодого поэта ("Что может хотеться такой глыбе?"). А тут постоянно, ежедневно, реальные смерти и изредка радости воскресения из мертвых.

Каждая драма оставляет царапины на сердце. Вчера получил письмо от матери умершего после операции ребенка, с тетрадой Фалло (не мой). Не может примириться с потерей. Умер от мозговых осложнений. Писала хирургу. Тот ответил: "К сожалению, бывают случаи..." Для нее этот случай - "единственный и непереносимый". Какой-то идиот из ассистентов сказал матери сразу после операции: "Главное сделано, теперь будет все в порядке". Она подозревает халатность. Что я ей отвечу? Халатности не было, почти уверен, но мальчик все равно не должен был умирать. Все во мне восстает против этих смертей.

Никак не могу выйти из круга мыслей о работе. После двух операций в четверг - это шесть часов - еще читал лекцию против алкоголя на одном большом заводе. Сам напросился - "для рабочих" (их 2 тысячи числится). Полный зал, около пятисот человек. "Поднимите руки рабочие мужчины!" Поднялись две руки. Пришли одни интеллигенты и женщины.

Миф о пролетарии-гегемоне... Никогда я не мирился с идеей, что бедные изначально являются носителями добродетелей. Еще с детства, в деревне, как бедняк - так лодырь и пьяница. Конечно, не всем честным работягам удается жить в достатке, но уж не бедствовать. А в нашем обществе - тем более. Есть голова и руки - можешь достигнуть. Чего достигнуть? Скажем, среднего уровня. Разбогатеть наша система не позволяет. В сравнении с Западом очень плохо живем, но и работаем плохо.

К примеру, в нашем институте с тем же штатом можно бы делать вдвое больше операций. Впрочем, мы - особые. Мы бы делали, больных нет.

Нет, Амосов, не получился у тебя экскурс в политику. Но о гегемоне - уверен. Это только в XIX веке Маркс мог придумать. А Иисус Христос? Он первый сказал о благодати бедных. Вот и подумаешь.




Дневник. 29 июня. Суббота, утро


Дела служебные. В среду приезжал министр Л.Я.Романенко "поговорить об интенсификации в свете апрельского Пленума". Представил ему сведения за полугодие. Смертность ниже 5 процентов, почти 1900 операций. Вот если бы качество получше!

Потом министр смотрел Институт, и мы оказались в полном провале. В операционной обвалились плитки. На этажах всюду трещины, пятна на стенах. Даже в моем кабинете потолок с потеками (уже три года). "Обшарпанность". Требуется ремонт. Теперь модна реконструкция, поэтому министр обещал дать миллион, но не раньше 87-го. Сказал, чтобы готовили документацию.

Мне было стыдно: за операциями и смертями просмотрел огрехи, которых можно бы избежать. Поэтому в четверг утром обошел этажи. Хорошо, что министр не заглянул в ванные комнаты. Дом был построен плохо, перекрытия между ванными не загерметизированы, вентиляция не работает, потолки и стены черные. Осенью я проверял, давал указания - ничего не выполнено.

В пятницу на конференции рассказал о визите министра. Предложил: каждое отделение делает мелкий ремонт своими силами. Администрация обеспечивает материалами.




Дневник. 3 июля. Среда, утро


Сижу дома, день отдыха и размышлений. И грусти. Мучителен этот год: физическая слабость, такая неожиданная, пригнула мой дух. Никак не приспособлюсь и внутренне еще не верю, что это уже насовсем

В три раза уменьшил физкультуру, думаю, не переборщил ли, когда так славно бегалось в начале мая.

Не хочет сердце подчиняться моим теориям о всемогуществе тренировок...




Дневник. 6 июля. Суббота, утро


Льет дождь. Даже и не льет, а тихонько сыплет, без просвета. От этого и вместе со всем прочим муторно на душе. Прочее - это четверо больных без сознания, это сердце, которое чувствую все время.

Дела рабочие. (Придет время, и вспомню свои директорские и хирургические неприятности с сожалением: было ощущение жизни!) На конференции - недельный разнос. На этот раз по чистоте, порядку, запущенности. Давал очередные ЦУ (ценные указания), чтобы не портили, сами ремонтировали мелочи, принимали работу от ремонтников, заботились.

Вскрыл колоссальные приписки со стороны ремонтной конторы. Работы завышены примерно в пять раз! Собираюсь учинить разгром. На это Володя - заместитель по хозяйству, который подписывал "липу", отвечает:

- Тогда они совсем уйдут.

Ищу выход из этого положения. Человек пять баптистов бы мне. Таких, как Иван Иванович...

На следующей неделе четыре операции. Даже тетрада Фалло - хороший мальчик. Заранее уже боюсь, не дай Бог умрет.




Дневник. 16 июля. Вторник, утро. Свободный день


Снилась операция, назначенная на этот день. Мальчик семи лет имел опухоль в левом желудочке, которая при каждом сокращении сердца частично выходила в аорту и вот-вот могла ее закупорить. Ни разу подобной не встречали. Обычно все опухоли выходили из предсердий и удалялись легко. А тут нужен разрез желудочка.

Вот мне и снится, что желудочек широко разрезан, опухоль видна. Хочу ее удалить, а Юра Паничкин придвинулся вплотную, смотрит и мешает. Ругаюсь во сне: "Вот треснуть бы тебя зажимом..." - и эпитет. Вдруг вспомнил и завопил: "Я же не сделал ему кардиоплегию! Пропало сердце!" Тут и проснулся.

Операция прошла совсем легко: часть опухоли удалили через аорту (сделал кардиоплегию), а остальное - через короткий разрез левого желудочка на верхушке. Мальчик сразу проснулся и сейчас хорош. Родителей перед операцией пришлось сильно напугать, в той же мере, как сам боялся. (Отец - толстый-претолстый, с усами - очень на А. Бовина похож. Теперь ходит счастливый.)

В пятницу на конференции продолжались ремонтные страсти. До ноября привести в порядок Институт своими силами.

Суббота для отдыха пропала. Была расширенная коллегия министерства с участием областей, посвященная научно-техническому прогрессу "в свете апрельского Пленума". Теперь все идет в этом "свете". Меня просили выступить. Потратил два утра в электричке.

Доклад министра на тему: только наукой можно двинуть здравоохранение. Поэтому - программы, диссертации, изобретения. Критика отдельных институтов. Во второй части - идеи Горбачева: нужен порядок и интенсификация. Похвалил нас. Других не называл.

Вторым - я. Перескажу коротко, без эмоций. Эмоции были, можете поверить, завелся как петух.

- Тема НТП стала модная. Для подъема техники нет другого пути. Но вы, медики, не надейтесь, что статьями и диссертациями улучшим дело. Я уже тридцать лет слышу эти бесполезные призывы. (Дальше - критика: наши аппараты плохи, импорт распределяют через ЦК, в Минздраве - бюрократизм.)

- Но в выступлениях М.С. Горбачева поставлена большая цель - добиться скачка во всех делах. Повысить персональную ответственность руководителей, а кто не может - уходи. Всемерная опора на коллектив, то есть гласность и демократия. Навести порядок и дисциплину. Гибкое финансирование и кадры. Это все прямо для нас.

Похвастал нашей интенсификацией. Но и с ФРГ сравнил. Все честно.

Одна беда: это выступление стоило мне большой аритмии в воскресенье.

Первый раз в жизни вчера я не выполнил свой долг руководителя, обязанного брать на себя все самое тяжелое. В частности, останавливать кровотечения, возникшие у младших хирургов. Вчера Храпунов порвал Боталлов проток - держал кровоточащее место пальцем, позвали меня, а я вызвал Ситара.

До сих пор осадок на душе.

Предыстория отказа такова. В последние месяцы заметил: после нагрузки пульс слабо учащается, зато начинается сильная одышка и экстрасистолы. Дочь объяснила: ослабление синусового узла. Записали ЭКГ с нагрузкой. Пульс участился с 52 до 61. Дело идет к полному блоку и электростимулятору. Яша утешает:

- Это лучше, чем склероз коронарных артерий. Против инфаркта нет защиты, а тут - пожалуйста: вшили ЭКС - и ходи на здоровье. На восемь лет заряда хватит. А потом можно менять и менять...

Что и говорить... Живи и радуйся!

Обычно пульс учащается, когда есть физическая нагрузка или психические волнения. У меня в обоих случаях сердце отвечает аритмией. Спрашивается, как себя вести? Физкультуру я уже отрегулировал, но что делать с неприятностями директорскими? И хирургическими?

Самое простое: уйти с директорства и бросить оперировать. Дочка поддерживает, а сотрудники восстают:

- Вы же не сможете без работы! Идите в отпуск, три года не отдыхали... Помешаны все на этом отдыхе, как будто он за месяц сердце заменит, и в Институте за это время воцарится благодать.

Но все же решил с 1 августа недели две посидеть на даче, отключиться. Попробовать.

Вот почему вчера отказался включиться в кровотечение и позвал Ситара.




Дневник. 20 июля. Суббота, день


Тот больной не умер. Ситар все сделал как надо. Спас. Хороший Леня хирург.

На этой неделе народился еще один: Сережа Диденко сделал первую операцию с АИКом. Поаплодировали на конференции.

Неполадки с сердцем из головы выгнать не могу. Нужно перестраиваться: безграничной жизни уже нет. Стимулятора не миновать. Это значит, от силы десять лет, если повезет. И то - неполноценных, тревожных: а вдруг откажет? Требуется продумывание, как жить, что делать. Для этого используем отпуск. В понедельник назначил протезировать два клапана, во вторник, если больной не помрет, повторную операцию, с четверга - в отпуск. На 10 дней для начала. А там посмотрим.

Удивительный красный георгин поставила мне Лида на стол. Может быть, красота - это и есть то, с чем будет жальче всего расстаться? Прикинул: нет. Достоевский не прав: красота не спасет мир.

Материализм и идеализм.

Материальность мира столь очевидна, что было бы чудом, если бы материализм не начался с самого появления отвлеченной мысли. Его биологическая основа - исследовательский рефлекс (некое беспокойство). Как? Почему? Откуда? Причинные связи.

Именно они и подводили материалистов: следствие иногда очень далеко отстоит от причины.

В основе познания лежит гипотеза: не видишь причины - придумай (модель!), а потом проверяй. Если проверить просто - следует открытие материальной истины, если трудно - все равно истину подавай, хотя бы придуманную. Суррогат доказательств: повторяй и повторяй слова, описание гипотезы. Большинство людей привыкает и довольны - истина найдена, беспокойство подавлено. Так придумали богов и поставили рядом с вполне материальными объектами, заполнили бреши в причинах-следствиях. Словами заменили реальные вещи.

Чтобы окончательно материализовать духовную жизнь человека, нужно создать искусственный интеллект. Пока этого не будет, останется область для уловок идеалистов и религий.

Впрочем, так ли это важно теперь, противопоставление двух направлений философии - идеализма и материализма? Как только дело доходит до практики, все ученые согласны между собой: и те, что допускают "маленького бога", и их противники, которые говорят, что нужно просто привыкнуть к странностям мира и доискиваться до их причин, используя эксперименты и математику.

Но остается важным другое: объяснить человека и общество. Для этого мало сказать: "не бог, но материя". Материалистические гипотезы, если их выдавать за конечную истину, могут быть столь же опасны, как и крайности идеализма. Снова я веду к тому же: информационная психология, философия, социология помогут человечеству понять самого себя и снять угрозу уничтожения нашей живой планеты.

Так что же делать с материализмом и идеализмом?

Наверное, нужно снять вопрос. Для ученых "сфера бога" осталась столь малой, что уже не имеет никакого воздействия на практику, видишь то же самое.

Еще одно: возьмем этические идеи. Первая: равенство или неравенство? Смотря что увидеть в людях, как сформулировать гипотезу и как убедить в ней. В самом деле, с одной стороны, все люди одинаковы, а, с другой - столь же различны. О собственности Руссо сказал, что ее изобрел человек, огородивший клочок земли и заявивший: "Это - мое!" Нашлись простодушные, которые в это поверили. Так же обстоит дело с идеей власти. С одной стороны, во всех стаях существуют "право сильного" и вожак, с другой - всегда были также и коллективные действия. Если соединить их с идеей равенства, получим демократизм. Естественное происхождение идеологий доказывается их независимым изобретением в различных древних цивилизациях.




Дневник. 25 июля. Четверг, утро


Отпуск. Нужно попробовать, как живется на свободе. Поискать другие точки опоры. Понаблюдать за собой. Тем более что от хирургии жизни все равно нет. Даже не хочу вспоминать.

Пока директор, нужно расширить два узких места. Без меня им будет трудно. Первое: пристройка к поликлинике, там страшная теснота. Везут детишек со всей Украины. Хотелось бы построить самим, нанять шабашников, чтобы быстро. Хотя и с нарушением правил. Поэтому ищу деньги и подрядчиков. Второе - нужен еще один аппарат "Элема". Это миллион валюты. Союзный министр обещает только в 1987 году. Слишком долго.

После обхода сделали мне ЭКГ. Появились периоды полного блока. Теперь уже нет сомнений: век придется доживать со стимулятором. Имею моральное право отказаться от директорства и хирургии: "герой, но обстоятельства сильнее". Геройство мое простое - дать в институте еще лишние сотни операций, то есть жизней. Не знаю, почему они мне нужны, ведь на четвертом этаже моего мышления известно, что "все суета".

(Амосов, не притворяйся! Ты все про себя знаешь: цена тебе невысока. Небось тщеславие движет?)

Пойду в отпуск на восемь дней, а там посмотрим.




Дневник. 12 августа. Понедельник, утро


Две недели в отпуске и не садился за машинку. Напал строительный зуд, как три года назад, когда отказывался от хирургии. Из нашей второй веранды выделил и оборудовал душевую кабину. После обеда туда светит солнце и нагревает кабинку, как настоящую баню. Дело не простое. Девять дней работал часов по 7-8. Сил у меня мало, поэтому стройка шла медленно. После напряжений частота пульса снижалась до 40. Каждый удар сердца бьет в грудную клетку. Неприятно. Однако выдержал.

По пятницам ходил на работу. Веду разные консультации и разговоры по строительным делам. Ремонтники, что обманули, плохо ликвидируют долги.

Что остается мне? Ругаться! И снова пульс - 40...

Домашние дела: Катя и Володя путешествовали по Карпатам на машине. Лида всю неделю "не жила" от страха. Вернулись с помятым боком, была аварийная ситуация. Еще раз предупредил: продам машину, если переедут кого или сами пострадают. Впрочем, едва ли поможет.




Дневник. 14 августа. Среда, день


На градуснике - 28. После долгого ожидания наступило лето. Будто специально ждало - к моему отпуску. И для поправки настроения. Читаю журнал "Природа" № 6. Совершенно убили: дали ряд статей о последствиях ядерной войны. Совсем новой информации не извлек. Уже были публикации. Но когда все вместе, с новыми данными - это страшно. Вот краткое перечисление ужасов. Накоплено более 50 тысяч атомных зарядов. 13 тысяч мегатонн, до полумиллиона Хиросим, то есть хватит на 50 миллиардов человек.

За последнее десятилетие появилось новое, весьма серьезное обстоятельство: атомные электростанции, АЭС. К концу века предполагается, что их мощность составит четверть всей энергетики. Уже сейчас действуют 400 АЭС и строятся новые. Они очень выгодны для будущего:, не загрязняют среду углекислотой и отходами, сберегают нефть для химии и многое другое. Одна беда: если на АЭС бросить бомбу, даже обычную, то радиация будет как от атомной бомбы в три мегатонны, причем останется надолго. От одного реактора в 1 мегаватт - зона необитаемости 300 x 300 километров. В Европе их уже насчитывается более 200...

Практически вся Западная Европа будет непригодной для жизни, когда взорвутся все АЭС.

Есть разные сценарии войны - от избирательного удара по городам до тотального уничтожения всех значимых объектов. Очень приблизительно можно подсчитать, что при обмене полновесными бомбовыми ударами между США и СССР 90 процентов населения Европы, Северной Америки, Японии окажутся в зонах смертельной радиации. Южное полушарие пострадает от радиации меньше, только за счет выпадания радиоактивных осадков.

Но взрыв и радиация - это цветочки. Ягодки - в "атомной зиме". Но я уже писал о ней.

Теллер, "отец водородной бомбы", утверждает, что средняя температура может снизиться лишь на 5 градусов. Тоже достаточно, чтобы лишиться урожая. Для бедных стран - это смерть от голода 3/4 населения. Как ни считай, а погибнет от одного до трех миллиардов человек.

Во имя чего?!

Разобраться в мотивах трудно. Каждый обвиняет противника, причем даже в одинаковых выражениях.

Они: коммунисты попирают права своих граждан и тем же угрожают всем остальным народам. "Лучше смерть, чем потеря свободы".

Мы: империалисты ради сохранения прибылей и эксплуатации своих и чужих народов, которые мы защищаем по интернациональному долгу, хотят нас уничтожить. "Лучше смерть... и т. д.".

Потом начинаются "обоснования" - кто начал. Мы: США бросили бомбу на Хиросиму, чтобы угрожать нам. Но мы сделаем свою.

Они: Советы не распустили армию после войны, держат нас под прицелом танков и сеют революцию в "третьем мире". Для сдерживания нужна бомба. Те и другие кричат: нам угрожают!

Началась атомная гонка. Одни придумывают новую бомбу, другие догоняют и компенсируют новыми изобретениями. Сравнивать трудно, особенно при секретности, тенденциозности оценок и заведомой лжи правительства, прессы и телевидения.

В азарте гонки потеряли здравый смысл. Империалистам уже некого будет эксплуатировать, а коммунистам не с кем строить светлое будущее.

Создается впечатление, что каждый не собирается начинать войну сам, но считает своего противника сумасшедшим, способным нажать кнопку. Проблема перешла в сферу психологии.

Я написал было общую схему развития общества и роль в этом биологии и самоорганизации. Скучно получилось. Так или иначе, история шла, возникали и рушились империи и республики, перемещались народы, смешивались языки, формировались и исчезали нации.

Однако во всем этом историческом калейдоскопе явственно прослеживается "стрела времени". Вот ее черты. Развиваются науки, техника, экономика, накапливаются вещи, информация и распространяются среди граждан.

Прогрессирует демократизация государственных систем, хотя и с большими зигзагами. Возрастает гуманизация отношений между людьми внутри государств. Однако периодически вспыхивают эпидемии насилия на классовой, религиозной или национальной почвах и на уменьшается жестокость войн.

Идет все большее подчинение жизни отдельных граждан обществу: растет экономическая зависимость, распространяется единая система воспитания, усиливается пропаганда господствующей идеологии. От этого развитые общества становятся устойчивее. Но противоречия между идеологиями пока не ослабляются, и это остается стимулом для международных конфликтов. Катастрофически растет разрушительность оружия и в равной степени страх, как главный тормоз агрессии.

Возрастает также значение компьютеров в принятии решений, делая их более объективными, но одновременно увеличивается опасность "случайной" войны.

Параллельно с ростом экономики и населения идет оскудение природы. Опасность экономической катастрофы выходит на первое место, но, парализованные страхом войны, мы этого еще не оцениваем.




Дневник. 24 августа. Суббота, утро


Вчерашняя пятница была бурная. Разбор жалобы и "персонального дела". Жалоба. В прошлую неделю в кабинет явились две дамы. Из Одессы. Примерно лет 65 и 45. Мать и дочка. Больная - мать. Бумагу принесли: "грубое обращение в поликлинике, неквалифицированные врачи". Пишут, что одиннадцать лет на инвалидности, сердце совершенно больное, два порока, декомпенсация II-Б, а у вас ничего не нашли и написали: "Пороков сердца нет, в лечении не нуждается, физическую работу выполнять может".

Тетки противные на меня тоже изрядно кричали. Все проверил: болезни нет. Ушли, пообещав написать. Теперь жалоба уже пришла. Ее и разбирали. Пришлось сделать внушение врачу из поликлиники: квалифицированна, но языката. Она, конечно, не признала вины.

Жалобщице ответили: "Пороков сердца нет, но, если хотите, можем еще исследовать в стационаре". Предполагаю, что это еще не конец истории.

В поликлинике работать трудно. Приемы огромные. В весенние каникулы бывало свыше 300 человек на б-7 врачей-кардиологов. Почти всем нужно ЭКГ, ФКГ, рентген. Вот почему необходимо срочно расширяться. Много больных приезжают с мнимыми диагнозами. Когда о детишках говорят "здоров", родителям радость. Совсем наоборот - у взрослых. Некоторые годами ходят от врача к врачу, жалуются, не работают, полностью детренируются, часто имеют инвалидность. А у нас говорят: "Порока нет". Конечно - претензии, "плохие врачи".

Вообще-то жалоб на нас мало, две-три в год. Это при 30 тысячах посещений в поликлинике и 7 тысячах - в стационаре.

Второе дело было гораздо хуже. Алкоголизм и нарушение дисциплины. Есть у нас старший научный сотрудник, хирург Н. Ему уже за пятьдесят, и в клинике работает более 20 лет. Давно уже кандидат, метил на докторскую, не потянул. Хорошо делает одну операцию - комиссуротомию. К этому очень много гонора, да еще и пьет.

- Если бы больные не дарили коньяки! А тут как удержишься? Они меня и споили...

В прошлом году дело дважды доходило до увольнения. Поклялся исправиться, пожалели.

Но вот на прошлой неделе заведующий отделением пришел с жалобой:

- Все вернулось! Пьет, опаздывает, приходит в тяжелом похмелье, со всеми лается. Нет больше сил терпеть! Заберите, пожалуйста, или сделайте что другое.

- Ты знаешь, что перевести некуда, можно только выгнать. Давай докладную записку на пятницу. Будем разбирать на коллективе.

Вчера заведующий мялся и бумагу отдал только после напоминания. Я ее прочитал вслух на конференции.

- Что будем делать? Вся история вам известна...

Молчание.

- Думаю, что его нужно уволить. Есть закон об алкоголизме. Нельзя держать врача-пьяницу. Высказывайтесь.

Нет, молчат.

- Знаю, почему молчите. Хотите быть хорошими. А, между прочим, ни один заведующий отделением его не берет.

На том и разошлись. Уволить не решусь.

После конференции был генеральный ремонтный обход. В общем - дело пошло. Реанимация и операционная красят во всю мочь. Другие - послабее, раскачиваются. Старшие сестры жалуются на врачей, дескать, отлынивают. Получат в понедельник вливание. Хуже всех у Бендета, даже за кисти не брались (сам в отпуске). Убедился еще раз, что прохвосты-ремонтники ничего не делают. Приписчики.

Думаю, что удастся навести порядок. Даже пропаганду придумали: соревнование за лучший ремонт отделения. Доску с показателями вывесить и каждую неделю отмечать, сколько чего сделали. Помню, в юности на нашем заводе были такие доски с картинками, какая смена летит на самолете, какая - верхом, а кто - на черепахе.

Вот только бы больные не умирали! Жить бы можно. На работе и про сердце забудешь.

Заседание продолжается!




Дневник. 25 августа. Воскресенье, утро


Наши хирурги-ординаторы - просто герои. Работают много безотказно, операции нередко кончаются в 8-9 вечера, а если еще подкровливает из дренажа, то сидят и всю ночь. Пытался я завести строгий учет времени, чтобы компенсировать переработку отгулами, ничего не вышло. Тетрадка долго лежала у привратника, так почти пустой и осталась. Не мелочатся ребята.

Еще зимой прошел слух, что хирургам повысят заработную плату. Когда - неизвестно. Скоро- Не очень я этому поверил. Но... на позапрошлой неделе пришел приказ союзного министра: разрешается хорошо работающим хирургам, анестезиологам, реаниматорам назначить добавки к зарплате до 40 процентов в месяц.

Согласовать с коллективом и только в пределах выделенного фонда зарплаты. Последняя оговорка все может похерить... Вызвал бухгалтера, получил сведения. Финансирование зарплаты очень хитрое: даются три суммы. Первая - сколько положено, чтобы оплатить утвержденные штаты, согласно законной зарплате каждого. Очень бы хорошо. Но выделяют сумму на 10-15 процентов меньше, считая, что не все израсходуем из-за незанятости штатов и болезней сотрудников. Так обычно и бывает. Но и это еще не все. По мере течения года каждые три месяца суммы пересматривают еще раз и "открывают финансирование" еще меньше. Вот и попробуй сэкономь.

Посмотрел наши деньги за полгода. Резервов по "открытой" смете нет никаких. Но недодают по расчетам тысяч 15 в месяц. Решил я пойти заведомо на перерасход "открытого" фонда зарплаты. Думаю, сэкономим на других статьях, государство не ограбим. Мероприятие провели демократически, выбрали десять лучших хирургов, обсудили на конференции - ив приказ.

Ведь какой стыд: работают по 5-10 лет, а получают от 120 до 150 рублей. А средняя зарплата по стране - 190 рублей.




Дневник. 27 августа. Вторник, день


Сегодня и завтра - дома. Отпуск все-таки. Жара стоит под тридцать градусов. Природа отрабатывает свои летние долги. Но уже последние денечки...

На даче масса цветов. Больше красные, мой любимый цвет. Даже пчелы и бабочки появились. Я думал, что уже все вымерли от "интенсивной технологии" в сельском хозяйстве.

Вчера было две операции. Все призывают меня к благоразумию. Однако факт тоже есть: в воскресенье Катя сняла мне ЭКГ и зарегистрировала полный A-V блок, с частотой 40.

Если на этом остановиться, то еще ничего, можно без стимулятора. Сердце тренирую, осторожно бегаю 150 метров, потом 20 - шагом с глубокими вдохами. Одышки не ощущаю. И вообще настроение бодрое. А может быть, потому, что в клинике дела идут прилично. Больных поступает мало, откладывают неприятное на осень.

Во всех отделениях идет ремонт, красят. Даже нечто вроде энтузиазма. Народ ленив, но на время увлечь можно. Тем более что в рабочее время...

Занимаюсь мало. Читаю мало, только историю и науки. Время уходит не знаю куда... Думаю над проблемой бессмертия: с помощью персонального искусственного интеллекта (ИИ), в который можно переселить не только ум, но и личность - чувство и память. Кибернетики давно носятся с этой идеей. Раньше были пустые фантазии, а теперь видятся некие реальности.

Первое - микроэлектроника. Плотность информации в структурах скоро достигнет биологической. Если и меньше еще, то быстродействие компенсирует! Второе - представления о механизмах мышления. Хотя бы мои. Но есть и третье, самое спорное - трудности общения между мозгом и искусственным интеллектом. Нажиманием на клавиши и даже голосом невозможно достигнуть достаточной "многоканальноеT" связей. Остаются еще надежды на вживление рецепторов и микроэлектродов в мозг.

Теперь чуточку пофантазируем: что такое бессмертие в ИИ? Это переселение моего Я в машину. Нужно достигнуть именно этого. "Я" - это слово, в котором сосредоточено сознание: на нем замыкается отражение внешнего мира, воспринятого глазами, ушами, кожей, и внутреннего мира - ощущения с тела, самое главное - от мозга, от чувств, от памяти.

Так вот, все это доступно ИИ. Он может воспринимать внешний и внутренний миры, запоминать воспринятое, заучить память человека, иметь свое сознание.

Но окажутся два Я. Вопрос в их синхронизации, такой точной, чтобы, когда умрет естественное Я, искусственное продолжало жить, как раньше. Это - бессмертие. Сюжет для романа.




Воспоминания. Мой звездный год


Когда тебе почти 72 и сердечный блок, то часто оглядываешься назад: "Да было ли счастье?" Хотелось бы найти для написания что-нибудь приятное. Выбрал 1967 год.

Весь он был хороший. Врожденные пороки оперировались вполне прилично, а в протезировании клапанов был перерыв: ждали, как поведет себя новая наша модель.

Время шло под флагами славы и творчества. Нет, не хирургических - от литературы и кибернетики.

В начале июня мы с Катей поехали отдыхать в Гантиади, около Сочи. Это была моя вторая и последняя поездка на курорт. Вез с собой машинку, собирался написать вторую часть романа "Записки из будущего". Попутно позагорать.

Если со стороны посмотреть, то месяц был скучнейший. Море холодное, кинофильмы старые, поселок унылый. Целыми днями печатал. Катя глотала романы. Вечерами гуляли.

Главным делом, конечно, было писание романа. Когда в это дело включишься по-настоящему, то жизнь разделяется как бы на два слоя: поверхностный - разговаривать, есть, даже читать, и глубинный - переживать идеи, сюжет, фразы. Все время думать и искать.

В то лето я было серьезно возомнил себя писателем, то есть уверовал, что могу находить такие слова для выражения мыслей, которые нравятся людям. В чистом виде писательское занятие меня не прельщало, где ему сравниться с хирургией! Знал, что способности чувствовать у меня невелики, перевоплощение ограниченно, поэтому шедевров не создать. Но были широкие идеи и жажда проповедовать. Поскольку научные журналы этих идей не напечатают, можно продать их публике через роман - с черного хода. Правда, я не рассчитывал перевернуть мир (реалист!), но хотя бы высказаться.

Тогда у меня как раз началось увлечение общественными проблемами. Оптимальное общество, как оно будет изменяться под влиянием прогресса науки. Для этого и были задуманы "Записки из будущего". Ученый широкого профиля, заболевший неизлечимой болезнью, решил погрузить себя в анабиоз, чтобы проснуться, когда наука разрешит все медицинские проблемы. Это романтично само по себе, и первая часть уже была напечатана в "Науке и жизни". Но целился я на вторую часть, чтобы показать будущее общество. То оптимальное общество, которое изобретал "по науке": из психологии, техники, кибернетики. Конечно, для завлечения читателя придумывалась любовная история, набор друзей и недругов.

Ничего из этой идеи не вышло. Романтическая упаковка редакторов не обманула. Быстро рассмотрели идеологию, политику и сказали:

- Нет! Оставь любовь, искусственный интеллект и фантазии о медицине - тогда возьмем.

Я тоже сказал: "Нет!" И вторая часть "Записок" не появилась.

Впрочем, работа не пропала. Мой друг и переводчик Сент-Джордж - Юрий Григорьевич - издал обе части "Записок" за границей, и притом - широко, в нескольких странах. (Нет, не могу удержаться: в США, ФРГ, Японии, Швеции.) Но... не подумайте, что я просветил капиталистов коммунизмом или обманул советские законы, передав рукопись через границу. Вторая часть пошла через АПН. По их заказу второй мой друг - Джана Манучарова - кастрировала рукопись примерно до того уровня, как требовали наши редакции, и Сент-Джордж получил нормальный, вполне советский научно-фантастический роман. Мне его даже читать было противно, подписал чего хотели.

Ни Брэдбери, ни Шекли, ни Стругацкими я не стал. Но в Советском Союзе укороченный вариант печатать не согласился.

Всегда ли у меня было ощущение писателя?

Может быть, и всегда. Иначе почему бы в пятьдесят лет человек-профессионал вздумал заняться литературой?

В четырнадцать лет уже собирался в писатели. Вел дневник, писал роман - "Цветы будущего". Кроме названия, ничего не помню. В Череповце был ЧАПП - Череповецкая ассоциация пролетарских писателей. Я ходил на заседания, слушал и вникал. (Теперь этих РАППовских писателей бывшие "попутчики" полощут как хотят. Смех!)

После 16 лет охладел к писаниям аж до 1962 года, когда "забил ключ".

Воспоминания по поводу "ключа" такие: был действительно ужасный день - вскрытие девочки с бантами, умершей по моей вине. Потом экстренная операция по поводу аневризмы аорты, развившейся после ушивания Боталлова протока. Смерть на столе от кровотечения. Такая тоска, что нужно было напиться или выговориться. Сначала я сделал первое, а на другой день - второе. Так родился "Первый день" от будущей книги. Помню, что было чувство стыда, когда перечитывал и правил: "Зачем ты это сделал?", "Так раздеться на людях"... "Не поймут и осудят. Спрячь".

Но спрятать не мог. Нравилось. Читал и перечитывал, даже вслух. В конце концов решился представить друзьям.

Решающее слово сказал писатель Юрий Петрович Дольд-Михайлик. Умер двадцать лет назад и теперь почти забыт. Автор книги "И один в поле воин".

Дружба началась в 60-м году в нарушение правила - не общаться с пациентами, которых оперировал. Тем более раковыми. Это и был мой единственный случай. Рак легкого, консилиум, клиника, общая палата.

Юрию Петровичу удалил часть легкого. Послеоперационный период пошел легко. То было счастливое время, когда в клинике на 250 резекций умер один пациент.

Дольды - муж и жена - подарили дружбу сроком на пять лет. Через месяц после операции они пригласили нас посидеть. Оказалось очень душевно и интересно. Оба они - великие книгочеи. В добавление к информативным разговорам - отличный ужин (у них кухарка). И еще коньяк. Именно Дольд постепенно приучил меня преодолевать рвотный рефлекс и открыл отличную приправу к дружбе и приятельству. Потом я пользовался ею девять лет, иногда переходя границы. Из-за того и пришлось остановиться. А теперь я выдвинулся в активисты антиалкогольного движения.

Мы регулярно ходили к Дольдам два раза в месяц. В один из таких визитов в конце 62-го года я прочитал листки своей... Что своей?.. Рассказа, опуса, труда? Все - не подходит. Наверное - своего сердца, своей боли.

- Ты - настоящий писатель. Писать дальше! Это будет здорово!

Не очень-то поверил, но было приятно. Сказали люди понимающие - не то что друзья, хирурги.

Вдохновился. Не рассчитывал выйти в настоящие писатели, решил использовать литературу для проповеди своих научных идей.

Главы после первой были уже бледнее, но еще приличные. Кирка как-то сказал:

- Если бы ты написал первую главу и умер, то сказали бы: "Какого великого писателя потеряли!" Все остальное творчество только испортило впечатление.

Во всяком случае, я придумал фабулу и к концу 63-го года написал всю книгу. Дольды прочитали, одобрили, и Юра устроил знакомство в издательстве "Радянський письменник". Получилось очень удачно: редакторы заменили всего несколько фраз. Время было либеральное - "оттепель". Первым "Мысли и сердце" напечатал киевский журнал "Радуга" летом 64-го года.

Потом много переиздавали, наверное, раз сорок, почти во всех республиках и во многих странах. Это - не преувеличивая. Мне лень переписывать с обложек страны и издательства, но книги занимают целую полку.

Стал я писателем и даже был знаменитым. (Не заблуждаюсь, знаменитость малая, умрет вместе со мной. Но это уже не тронет.)

С Дольдом все кончилось плохо, как и ожидалось. Четыре года на снимках легких не было видно патологии. Даже появилась надежда: пронесло! Но чудеса в нашем деле бывают так редко...

В 1964 году отпраздновали 60-летие Дольда, кажется, даже орден ему дали. Написал продолжение своего разведчика.

Летом 1965 года появились признаки рецидива, потом была трудная зима умирающего ракового больного. Тяжко даже вспоминать.




Дневник. 8 сентября. Воскресенье, утро


Операций мало. Люди копают картошку, поэтому в больницу не идут. Вася Кольченко сделал мне исследование на эхокардиографе с нагрузкой. Оказалось, что сердце полностью потеряло возможность увеличивать производительность.

Пришлось сдаться. Вот так.

Закончилось лето. Жарко, сухо. Уже другой воздух, другая его прозрачность и запах. Сейчас прошлись с Чари по лесу, по своим старым маршрутам. До конца, впрочем, не дошли - не надеюсь на свою "девочку", как ее зовет Лида. Не забыто приключение трехлетней давности, в эту же пору.

Пошли вечером гулять на самую дальнюю нашу дорогу, в лес, километра за два. Уже шли обратно, вдруг вижу: поперек дороги что-то промелькнуло. Чари метнулась вслед и исчезла. Стоял, ходил, кричал, наверное, с полчаса. Глухо. Поплелся домой с маленькой надеждой: может быть, ждет у калитки? Нет. Лида занималась в саду какой-то грязной работой, в затрапезье.

- А Чари?

- Пропала...

Рассказал. Бросила лопату и побежала в лес. Я - за ней, виноватый. Лида на меня не смотрела, непрерывно кричала на весь лес:

- Чари! Чаринька! Домой!

Прошли весь маршрут. На лесной дороге встретили мальчишек.

- Не видали собаку?

- Черную? Без хвоста?

- Да-да-да. Где? Когда?

- С полчаса как... Бегала около озера.

Почти бегом, с призывами, с криками дошли до озера. Сидят купальщики и рыболовы. Кто-то видел, кто-то не видел. Ясно - была здесь.

Еще километра два, вышли к деревне. Лида звала, не стесняясь людей. (А я стеснялся... Мелковат, правда?)

Вернулись домой ни с чем, когда уже стемнело. В молчании.

Калитку оставили открытой. Спать легли осиротевшие. Какой уж там сон! Поднимались, переговаривались через стенку, слушали улицу.

Безнадежно. Пропала собака!

Около тех озер в дальнем лесу и в деревне она никогда не бывала. Убежала в азарте погони, дорогу не запомнила... Помрет с голоду или грибники уведут. Назавтра собрались к электричке дежурить наперехват.

Все-таки под утро задремал. Проснулся сразу, будто проткнули. Прислушался: визжит тихонько у двери. Закричал:

- Лида! Чари пришла!

Боже, сколько радости! Даже не знаю, у кого больше...

После первых прыжков она свалилась, обессиленная. Не вставала больше суток. Лапы распухли, похудела, даже голова не держалась. Только глаза жили. При ее резвости и тренированности за десять часов панического бегания, в стрессе, сделала километров сорок, не меньше. На второй день ожила, аппетит прорезался, и к вечеру все забыла.

Представляю, как испугалась наша собака, когда обнаружила, что потерялась. Она же трусиха. Но все-таки нашла дорогу ночью в лесу. Непонятно. Впрочем, пресса периодически рассказывает о чудесных переходах животных.

После этого я гуляю с ней только по избитым дорогам. Боюсь. Родное существо.

По поводу алкоголика Н. было собрание отделения. Постановили: "Просить директора не увольнять, но наказать". Отчитал его и объявил, что на четыре месяца понижу до младшего научного сотрудника. Если еще раз провинится - уволю.




Дневник. 14 сентября. Суббота, вечер


Тоскливо. Целый день небо белое, как простыня, и капает дождь. Уже неделю не бегаю, а хожу по асфальтированной дорожке на своем участке взад-вперед... Выполняю три километра. Скучное дело.

(Не скули, Амосов. "Заседание продолжается..." Необходимо продолжать.)

Неделя прошла средне. Писал воспоминания.

Говорил с министром по телефону. Он напомнил, чтобы давали заявки на капитальный ремонт - на миллион, который он обещал в 87-м году. Я отказался: сами ремонтируем. Пригласил посмотреть, когда закончим, и дать деньги на премирование. Обещал.

Дело с ремонтом оказалось даже увлекательным. Каждую пятницу обсуждаем результаты, все живо интересуются.

Все лето следил за Горбачевым. Никогда наши вожди так не общались с народом, как он. Атмосфера в стране меняется: гласность!

Посмотрим, что будет дальше. Ростки демократии пробивались уже однажды, при Хрущеве, но быстро увяли.




Дневник. 22 сентября. Воскресенье, утро


Проснулся в пять утра. Не смог уснуть, зажег свет и три часа читал Бёлля "Групповой портрет с дамой". Идет дождь. Рассвело только с восьми.

Отличная западная проза, отличного мастера, с отличными человеческими идеями (так и просится "гуманиста", но уже нет содержания в этом слове). Так же прошлый год читал "Местную анестезию" Гюнтера Грасса. Бедные, несчастные писатели! Политика и наука, жестокость и ложь, занесенный над миром атомный топор... Бесконечно противоречивый человек, человечество, несущееся в никуда...

Неуютно таким людям между жерновами истории. (Не нужно красивостей, Амосов!) Так было Достоевскому, Чехову сто лет назад. Талант заставляет их писать, и чувствительные читатели плачут вместе с ними: "Что делать?", "Где выход?"

Яша Бендет едет в Вильнюс на конференцию, попросил разрешения проконсультировать мои данные по сердцу с Ю.Ю. Бредикисом - авторитетом по стимуляторам. Не хотелось разрешать, боюсь попасть в плен к врачам. Но благоразумие требует...

Снова стал бегать: по 50 метров пробежки, с отдыхами...

Генрих Бёлль в этом году умер. Кончились его страсти за человечество. Будто их не было. Нет, остались, как остался на веку Достоевский, монетки в копилку совести человечества.




Дневник. 28 сентября. Суббота, утро


Завтра переезжаем на зимние квартиры. Погода плохая, дни короткие. Жаль только Чари, уж очень ей здесь вольготно. Впереди - гуляние на поводке и сон в своем углу, грустная судьба городской собаки. Но не будем распускать слюни. Людям еще хуже, они знают плохое наперед, а собаки чувствуют, только когда случилось. Пример - я сам.

Вчера вечером позвонила дочь, передала от Бредикиса: "Немедленно вшивать стимулятор!"

- На черта вы с Яшкой влезли в это дело?

- Ты же сам согласился проконсультировать ЭКГ.

Вот и дурак, что согласился. Знал ведь, что скажет доктор: "Вшивать!" Теперь этот приговор будет давить на меня из подсознания, и нужно тратить душевную энергию, чтобы с ним бороться. Ее и так мало. Кроме того, нужно объяснять Бредикису свое глупое (по его мнению) упрямство.

Но жизнь - моя, и я распоряжусь ею как хочу.

Не такой уж я дурак, чтобы себе вредить. (Все дураки так считают. Учти, Амосов!) Эта моя частота - в покое 38, при ходьбе до 44 - обеспечивает сердечный выброс около 4,5 литра в минуту. Достаточно, чтобы жить почти без ограничений: ходить, немножко бегать, оперировать, нервничать, ругаться, а главное - думать.

Что еще нужно старику? Куда мне спешить со стимулятором? Даже внезапная остановка сердца - тоже не самое плохое, если посмотреть, как мучительно умирают люди от старости.

В общем, подождем. Не будем мельтешиться.

Другие дела на неделю. В понедельник было сложное протезирование аортального клапана. (Девушка около 20 лет перенесла септический эндокардит, клапан совершенно разрушен, аневризма аорты, сердце запаяно, перфузия два часа.) Прошло хорошо.

Во вторник летал в Москву на учредительную конференцию общества по борьбе за трезвость. Скучное было мероприятие! Все в том же ключе, "в свете решений". "Как сказал М.С.".

В "Комсомольской правде" напечатали большую статью - совсем не в том направлении, что я говорил корреспонденту. Но скромность соблюдена, и на том спасибо, не пристыдили перед своими. И все правда.




Воспоминания


Тот 1967 год был счастлив заграничными поездками. Одна, самая веселая, - в Австрию, в сентябре, другая - в Штаты - самая значительная.

В Вене был очередной Международный конгресс хирургов. Как всегда, в сентябре, когда стихают отпускные страсти и гостиницы становятся доступнее.

На этот раз мы ехали поездом в заграничном неудобном вагоне, где спят в три яруса. Но компания хорошая, еды много. Выпивка, конечно, тоже была. Не путешествие, а сплошная эйфория.

Мое положение среди хирургов было уже высокое. Даже по возрасту передвинулся из молодых в средние. Сердечная хирургия с искусственным кровообращением шла вовсю, самые большие и лучшие в стране статистики результатов. Нет, конечно, мирового уровня мы не достигали и комплекс неполноценности был уже тогда, но на время можно было о нем забыть. Именно из-за комплекса я ни разу не выставлял свой доклад на хирургические конгрессы, хотя наши активно выступали с разной ерундой. Лишь бы отметиться в загранице, домашний престиж поднять.

К тому времени немного усовершенствовался в разговорном английском. Если напрячь внимание, то мог понимать доклады, соединив слух с надписями на слайдах. Однако быстро уставал и через час-два терял нить. "Ну их к черту!" В конце концов все, что говорят с трибуны, уже было в журналах и совсем новое встречалось редко...

К примеру, такое, как в 1969 году в Буэнос-Айресе, когда доложили от Кули о случае вшивания протеза сердца. Аппарат проработал два дня, пока нашли донора для пересадки. К сожалению, больной потом погиб. В Вене хирургических сенсаций не было. Барнард еще сердце не пересадил, и хирургия шла под старыми флагами: врожденные пороки, протезы клапанов. Даже коронарный бум еще не начался.

Поэтому заседаниями себя не утруждал.

Ах, какой славный город Вена! Строилась она для большущей империи - Священной Римской. Потом - Австро-Венгрия. Поэтому все роскошно, на широкую ногу. Загородный дворец Шенбрунн - так это не меньше Лувра или Петергофа. Дворец правосудия со львами - на целый квартал, и собор святого Стефана - тоже почти Нотр-Дам...

А кладбище, где похоронено больше знаменитых композиторов, чем во всех остальных столицах, вместе взятых. А Венский лес - почище Булонского... К тому же голубой Дунай (с грязной водой).

Были и магазинчики для валютно необеспеченных социалистов вроде нас, где торговали уцененными товарами. Я тоже купил для своих дешевенькие пальтишки, поскольку тогда у меня еще не началась гонка за потрепанными бестселлерами на английском языке.

А какая была развлекательная программа, а какие туристические поездки после конгресса!

Главный бал давали во дворце, во многих залах. И не надо было стоять в очереди за угощениями, а потом ходить с тарелкой. Всех усадили за столы, будто мы дома, и оркестр играл Штрауса, и вина молодого носили сколько угодно. Я, грешный, не владел еще тогда этим коварным напитком, и в гостиницу меня друзья привели "под белы руки". А утром, когда проснулся в номере, то лучше не вспоминать. С большим трудом выпутался, думал, не избежать скандала. Хорошо, что рано поднимаюсь, имел время.

Целью дальней экскурсии был выбран Зальцбург. Город около Альп, где полно старых замков, где новый зал для оперных фестивалей на четыре тысячи мест, в котором поют без усилителей. Там нас возили в горы, в таверны, где тоже поили вином, звучал Штраус.

Боже, какая у меня тогда была слава! В то лето в киосках продавали "Квик" из ФРГ, "Экспресс" из Рима, журналы из ГДР, из Парижа - и во всех мои фотографии и куски из "Мыслей и сердца". Денег, правда, никто не платил, да черт с ними, с деньгами!

Но слава эфемерна, и поддаваться ей нельзя. Я и не поддавался. Всегда шептал заклинание: "Ты - средний человек, не верь похвалам!"

На обратном пути, в Бресте, я пересаживался на киевский поезд. Позвонил домой. Всегда жду неприятностей, когда приезжаю. Больные часто умирают... Но все было спокойно. И самое главное, Лида сказала, что звонили из большой Академии - на меня пришло приглашение в США, на кибернетическую конференцию, чтобы сделал доклад.

Это только подумать!

Дома меня ждало письмо от профессора Фогеля, председателя Общества кибернетиков США. В нем под-робно все было написано. Национальная конференция с главной темой об искусственном интеллекте. Мне доклад на 40 минут! Билеты на самолет туда и обратно посланы в Академию. Конференция в Вашингтоне. Фогель объяснил и повод для приглашения:, он прочитал мою книгу "Моделирование мышления и психики". Она вышла в киевском издании года за два до того, небольшим тиражом, оживления в научных кругах не вызвала. Уж никак не ожидал, что дошла до Америки!

Почти два месяца до поездки прошло в волнениях. Прежде всего нужно готовить доклад. Поскольку говорун (по-английски) плохой, пришлось сделать максимум слайдов со схемами и текстом. О чем говорить - ясно. Гипотеза о механизмах разума была уже к тому времени полностью продумана. Но ведь сложная материя! Как ее донести? Берта Марковна - Катина английская учительница - перевела доклад и начитала на магнитофон. Нужно только уметь сносно прочесть. А вопросы? Могу ответить, но как бы понять, что спрашивают?

В те два месяца случились еще события: Сент-Джордж напечатал в Штатах "Мысли и сердце" и уже прислал вырезки из газет с прекрасными отзывами. Американцам так понравилось, что журнал "Лук" прислал корреспондента и фотографа. Редакция решила, что книжка списана с натуры. Журналисты приехали на пять дней с переводчиком из АПН. Мы все показали без прикрас. Фотограф непрерывно стрелял из двух аппаратов, ни разу не попросив стать в позу. Снимки в журнале были чудные.

Поговорив с переводчиком, решили устроить прием дома. По этому поводу Лида предприняла героические усилия и достала румынский гарнитур. До этого мебель была с бору по сосенке. Гарнитур этот небось достоит до моей смерти. Старые вещи кажутся мне живыми, одухотворяются. Продавать их - как совершать предательство.

Вечер прошел хорошо. Я подвыпил и усиленно разговаривал по-английски. Высказал все мысли по части оптимального общества. Все было напечатано в журнале, но последствий не имело, хотя крамолой пахло явственно. Времена были уже не те.

Итак, настал день отъезда в Штаты. Ох уж этот 6-й корпус на территории президиума Академии наук, где расположен иностранный отдел... Много там крови попортили научной братии. Задания, инструкции, адреса посольства, билеты, деньги, паспорт - пока все это получишь, килограмм адреналина потратишь. Мне, к примеру, выдали 10 долларов. Будто я в Серпухов еду, а не в Вашингтон, будто для развлечения... Да что говорить!

- Они вас пригласили за свой счет и обязаны содержать.

И то, что я депутат Верховного Совета, и ленинский лауреат, и член-корреспондент АМН, - это не в счет.

Аэрофлот доставил меня в Лондон, в Хитроу. Там уже было забронировано место на "боинг". На пять часов отключился от всех забот.

Когда летишь на запад, день длится долго. Вечером уже были в Нью-Йорке. Очень беспокоился, как доберусь до Вашингтона, ночь скоро, а вдруг не встретят? 10 долларов - это очень мало по Америке...

Пересадка прошла нормально: у эскалатора, еще до паспортного контроля, ждала девушка и держала плакатик "Г-н Амосов". Все мне оформила, перевезла на терминал внутренней авиалинии и даже усадила в комнате ожидания ждать рейса.

Когда отлетали, было 10 вечера. Мне уже не до красот ночного Нью-Йорка с высоты. По прошлому опыту знал, что аэродром Даллас от Вашингтона что-то около 50 километров. Если не встретят, то как же я доберусь, хотя бы в посольство? В Вашингтоне автобусов и трамваев нет. (Одна наша газета так это объяснила: "Чтобы заставить трудящихся тратиться на такси".)

И тут мне выпал счастливый билет.

Сижу в самолете, горюю. Что-то вытащил почитать.

Сосед, пожилой господин неопределенного вида, спросил по-русски:

- Вы из Советского Союза? Посетовал:

- Вот еду на деревню к дедушке... С десяткой в кармане.

Он оказался евреем, выехавшим из России.

- Я вам помогу.

И все устроилось.

Конференция должна была заседать в Бетезде, в здании Комитета стандартов. Господин из ИБМ привез меня в гостиницу и обеспечил программу: посещение "Центра здоровья" - всемирно известного исследовательского и лечебного учреждения, который содержит правительство США. Его финансы больше всей нашей АМН. И десять нобелевских лауреатов. А в АМН - ни одного.

Приехал тот самый Фогель. Оказалось, что он чуточку говорит по-русски, выходец из семьи евреев-эмигрантов. Рассказал мне о конференции.

- Мы только на днях узнали, что кибернетик Амосов - и хирург, и депутат, и писатель - одно лицо. Журнал "Лук" рассказал. А книжку "Открытое сердце" уже читали до того...

Во как! Но я ему не сказал, что имею всего десятку в кармане.

День закончился вечером у миллионера.

Ночью болел живот, спал плохо. Но утром сделал гимнастику и пошел завтракать в кафетерий при гостинице. Совсем неплохо поел за один доллар. Боялся доклада? Конечно, было не по себе. Но чтобы страх? Нет, страх в жизни я испытывал только при операциях.

В восемь за мной пришла машина, и поехали заседать.

Фогель открыл заседание и первым представил меня. Сказал, что я и кто. (Хвастать так хвастать!) Несколько лет после того меня печатали в книге "Whu is whu" - "Кто есть кто" - знаменитости всего мира. Из СССР значилось всего десятка два имен. Потом Фогель преподнес мне сюрприз: вручил только что напечатанную мою книгу "Моделирование мышления". Накануне даже не предупредил.

Доклад прошел, скажем, удовлетворительно. Я читал текст, командовал оператору, показывающему слайды: "Следующий, следующий..." Подписи так были составлены, что все важное написано, пояснять ничего не требовалось. Иначе я бы пропал. В регламент уложился, С большим трудом понял смысл нескольких вопросов и ответил на них как мог. Много не спрашивали, не потому что все поняли. А видели небось, как трудно дается речь... (Учите языки, ученая молодежь!)

В первые заседания всех кормили за казенный (ИБМ!) счет. Суточных на расходы мне не предложили. Разве спросишь? Стыдно.

Как отчитал доклад, так уже гора с плеч свалилась, и дальше ожидали одни удовольствия. Ко мне подходили, хвалили. Наверное, больше из вежливости или поверили Фогелю. Я разговорился и даже интервью давал журналистам: о том, что искусственный интеллект мощнее человеческого, несомненно, возможен и я знаю, как его сделать. Не хватает малого - технологии изготовления этих самых "нейроподобных сетей". Нет, я не хвалился и не обещал, что мы в Союзе сделаем скоро.

(Вчера получил капельку бальзама на тщеславие: прочитал "За рубежом", что большие надежды возлагаются на искусственный интеллект, построенный на базе тех самых "нейроподобных сетей". И приводятся все его качества, о которых писал в той книжице, что Фогель преподнес. Не подумайте, будто вообразил: "от меня идет". Просто - "стрела прогресса". Приятно было за своих сотрудников из отдела. Пусть наши заказчики почитают и будут добрее на лимиты.)

Вот в хирургии такого момента не дождался.

На следующее утро по программе предполагалось заседание, меня оно уже не касалось, но посидеть из вежливости пришлось.

Советник по культуре X. из посольства держал со мной связь и составил программу: выступление перед любопытными сотрудниками. Ночевать у него. В последний день, как раз выходной, поездить и посмотреть, сходить в магазины и вечером - улететь...

После обеда на конгрессе я распростился с Фогелем, сказал, что дальше меня будет опекать посольство. Известный кибернетик Мак-Келлог подарил мне свою книгу.

Деловая часть кончилась. Напряжение спало. Осталось только приятное. Часа в четыре мне позвонил X. (Надо же: такие хорошие люди, и не смог найти в книжке фамилию!)

- Уже начинается уик-энд, и на дорогах сплошные заторы. Встреча с сотрудниками назначена на 18.00. Я уже не успею приехать за вами. Берите такси - ив посольство.

- Но у меня же всего семь долларов! До вас 50 километров!

- Ничего. Привезет - позвоните у входа. Я выйду и расплачусь.

Не понравилось мне это, но что поделаешь? Вышел из гостиницы, чемоданчик маленький. Портье не сказал, что уезжаю: "Вдруг за что-нибудь деньги потребует?" Поймал такси, назвал: "Совиет амбасада(?)" И поехали.

Без малого два часа добирались: чиновный люд ехал из центра по домам, перекрестки загружены. Шофер пытался со мной разговаривать, но его языка я начисто не понимал. Отступился.

Дальше все было, как расписано. Остановились у ворот (с полицейским). Позвонил. Мой знакомый X. вышел, заплатил таксисту. Встреча с посольскими, а больше с их женами, прошла нормально. Они читали "Мысли и сердце", .некоторые - даже журнал "Лук". Весь его номер был посвящен предстоящему пятидесятилетию революции. На обложке отличная фотография Кремля, а в тексте, рядом с Амосовым, большая статья о КГБ.

X. уже расспросил о моих финансовых делах и очень смеялся.

- Не могли же они предложить вам, сенатору, суточные, даже и по полсотни долларов. Вдруг обидитесь?

После выступления мы встретили в коридоре посла Добрынина. Представили меня, сказали, что не на что даже подарок дочке купить. Распорядился выдать десять долларов. Тоже не жирно, но Кате купил курточку из искусственной замши.

Последний день погостил очень хорошо. Чудная хозяйка, очень хорошие люди. Получил много приватной информации. Часть совпала с газетами (преступность), другая, о неграх - расходилась.

Обратное путешествие прошло спокойно.




Дневник. 6 октября. Воскресенье, утро


Черная неделя в институте. Сделал три операции - двое умерло. И еще у других три смерти. И еще лежат на искусственном дыхании три человека.




Дневник. 7 октября. Понедельник, утро


Несчастья продолжаются: умерли двое из троих, что оставались на искусственной вентиляции.

Разве это работа?

Гнать директора! Еще Сталин сказал: "Нет плохих работников, есть плохие руководители".

Была бы кандидатура, сейчас бы уступил место.

Мои личные результаты удовлетворительные. Если бы не боялся свалиться, оперировал бы больше, доказывал бы. Но пульс 35-40, на второй этаж поднимаюсь с трудом. Масса миокарда примерно в полтора раза больше нормы. От стимулятора пока воздержусь, хотя его (импортный) обещают привезти.

Вчера навестил Авенира Смирнова, старого приятеля. Ему 88, согнулся и еле двигается. Глухой. Всю жизнь занимался физкультурой, и не спасло. Однако голова - в порядке.

Ремонт идет полным ходом. Это - единственное удовлетворение.




Дневник. 12 октября. Суббота, день


В понедельник был День Конституции. По этому поводу в субботу (рабочий день) на конференции говорил "речь". Попросил секретарь.

О Конституции и о правах. Хорошо помню сталинскую конституцию 37-го года. Тогда исчезли "лишенцы" - так называли представителей враждебных классов, лишенных права голоса. Классовая борьба, однако, будто бы даже усилилась, поэтому шли массовые аресты "врагов народа".

Помню только, что выдвинули в Верховный Совет на большом митинге секретаря обкома Конторина. При этом Сталину хлопали стоя минут по двадцать, несколько раз. А через три дня жена Конторина, наша студентка, уже в слезах: мужа арестовали. И уже круг пустоты вокруг нее. В Архангельске, правда, арестов было сравнительно мало, не то что на Украине.

Аля в 38-м работала фельдшером в тюремном медпункте и сведения приносила. Те еще сведения! Но оставим. Сейчас власти хотят вычеркнуть это время из памяти, думают, что народ забудет. А по мне, так нужно все открыть, без этого нет гарантии, что не повторится.

За нынешнюю Конституцию я тоже голосовал, когда был депутатом. Факт не столь важный, так как все голосования были единогласны (абсолютно), за все 17 лет депутатства.

До директорства я ни разу не выступал на политические темы, имени вождей не упоминал, а теперь приходится. Должен сказать, что делаю это без насилия над совестью: говорю то, в чем убежден, а то, что не нравится - молчу. Увы! - ограничение свобод. Это противно, но привыкли к "осознанной необходимости". Жизнь - человека и общества - всегда компромисс.

Прошлую неделю все смотрели визит М.С. Горбачева в Париж. Такого всеобщего одобрения я не видел с момента окончания войны, когда Сталину все простили за Победу. Ладно, хватит о политике.

В четверг снова митральное протезирование, трудное сердце, и больной еще под сомнением. От этого и от всего другого болит живот, печатаю с грелкой. Дела с начала октября идут плохо.

Во вторник Саша Стычинский привез из Москвы электрокардиостимулятор. Французский, первоклассный. Спасибо министру. Позавчера говорил по телефону с Бредикисом. Он убеждал вшивать, а я отказывался: "Подожду, понаблюдаю за динамикой". Наблюдения меня не очень утешают, но за месяц пульс уредился, пожалуй, на два удара в минуту.

Вот так-то. А по телевизору вторую неделю повторяют меня с проповедями здоровья. Записи двухлетней давности. Шесть передач по 15 минут. Иду по городу, так многие встречные оглядываются. Поеживаюсь и глаза прячу. Вроде бы как обманул людей. Телевизионщикам заявил протест по телефону, но разве они послушают? Катят и катят через день... Сам больше не смотрел. Стыдно.

Во вторник после операции была еще публичная лекция в рабочем клубе, вернулся домой в девять часов.

Прочитал "Бесов" Достоевского, впервые. Отвратительное впечатление, хотя остановиться не мог. Такой был человек Федор Михайлович. Мало хорошего о людях сказал. А уж революционеров обгадил - хуже нельзя. Не заблуждаюсь о человеческой природе, но не настолько же она скверна. Бог с ним! Все равно - гений!




Дневник. 16 октября. Среда


Изучаю политические документы. Проект устава и программы меня не интересует: я - беспартийный. Но планы экономического обновления страны - это мое. Не зря же двадцать лет собираю сводки ЦСУ и пятилетние планы. Давно уже убедился: объявят на съезде цифры, что нужно ждать на последний год, а когда он проходит, то результат гораздо ниже. Но пятилетка оказывается выполнена с превышением. Это называется - корректировка планов. При нашей системе информации никто не пытается сравнивать планы и результат. Трудящиеся поверят на слово. Но я слежу - никогда планы не выполняются. Особенно если данные исчислены в тоннах и штуках. Когда рубли, дело темное, цены растут, хотя никто этого не признает.

Так вот, планы на 12-ю пятилетку и до 2000 года меня сильно смущают. Чтобы за 15 лет удвоить объем производства, нужно иметь среднегодовой прирост 6,5 процента. Это цифра совершенно недостижимая. Правда, в начале пути, в предстоящие пять лет притязания более скромные - около пяти процентов. Но и это фантазии. Спрашивается, какие же советники планировали такое экономическое чудо? Подозреваю, что снова действует прежний принцип, когда подхалимы ловят желания вождя и тут же под них подстраиваются.

Главным звеном цепи, за которое тянуть, намечается машиностроение. И это правильно. Только это быстро не делается - обновление машин. Еще нет тех конструкторов, которые чертежи нарисуют, нет материалов, нет станков. Все запущено и устарело.

Это же мне говорят знакомые директора. Оценить могу, все же - инженер...

Приятно очень, конечно, надеяться на ускорение, но уже столько в прошлом было разочарований!




Дневник. 27 октября. Воскресенье, утро


В четверг похоронили старого приятеля - Авенира Андреевича Смирнова. Прошло меньше трех недель, как был у него.

И вот - могила. Родные прощаются. Закрывают крышку гроба (теперь гвозди не бьют - крючки)... Опускают. Гремят первые комья земли. Спорая работа могильщиков, кажется, даже трезвых - веяние времени... Оформляют холмик, кладут цветы.

Все. Нет Авенира. Еще одна маленькая ниточка оборвалась. Даже когда не виделись, к праздникам обменивались письмами. На его столе так и осталась недописанная мне поздравительная открытка...

Ходил в обход по книжным магазинам. Накупил две торбы, большинство - не знаю для чего. Подержать. Но начал уже читать Окуджаву - "Свидание с Бонапартом". Пока не разобрался. Очень люблю Окуджаву... Его все любят.




Дневник. 2 ноября. Суббота, день


Вчера на конференции подвел итог за октябрь и за десять месяцев. Оказалось прилично.

Идут последние работы по ремонту. Частным образом наняли плиточников. Они положили шлакосталовые белые плиты в вестибюле для родственников. Помещение сразу повеселело. Это особенное место. Велика в нем концентрация чувств. Ждут диагноза, ждут окончания операции, ждут сообщений из реанимации: проснулся, переведен в палату, готовится к выписке или - умер... Если бы можно подсчитать все эти чувства и разделить на площадь пола, не найти такого другого места по концентрации страстей и страданий.

Вчера прошел по отделениям, и сердце порадовалось. Вспомнилось: так было на войне, когда удавалось хорошо развернуть госпиталь и измученные раненые, хотя бы на недельку, обретали покой, тепло, сытость и успокоение от болей.

Получили "на сохранение" от Худфонда 130 картин, побывавших на выставках.

С ними, с картинами, тоже маленький скандальчик: старшие сестры не хотели брать. Утром на конференции обсуждали:

- А вдруг украдут! Вон некоторые по 400 рублей оценены! Да и нарисовано черт-те что. Иные больные плюются на такую мазню!

Картины отбирали Бендет и Ваднев. Конечно, они толк знают и вкусы имеют передовые. Соответственно и набрали. Никаких тебе ударников, строительных лесов, политических сюжетов.

На днях сочинил письмо министру. Нужно доложить о ремонте, пригласить посмотреть, а главное - попросить денег на премии активистам. Написал, что миллион теперь нам не нужен, лет на пять институт будет выглядеть хорошо. Прославил коллектив. Это только подумать! Отремонтировать помещения площадью 16 тысяч метров за 4 месяца. Затраты - 23 тысячи рублей, 8 тонн краски измазали.

Все-таки наш ремонт, кроме его материальной сущности, интересный социальный эксперимент. На фоне всеобщего безразличия, лени, "электрификации" ("всем до лампочки") сотни людей занялись работой, которую делать не обязаны, за которую не рассчитывали получить деньги, выполняя при том свои основные обязанности. Как это могло произойти? При каких условиях?

Думаю, что главное условие - это поставить цель, большую и трудную. Второе - чтобы были "передовики", как их называют газеты. Такой у нас была реанимация. Саша Ваднев сам взял кисть и стал красить... Заведующий.

Дальше начинает работать самолюбие: "Чем мы хуже других!", "Придется, ребята, браться, черт бы подрал за этого директора!", "Не сумел организовать ремонта, а мы отдувайся!"

Раньше я о таких починах только в газетах читал, а теперь увидел сам. Увидел, и удивился, и порадовался на человеческую природу: есть в ней коллективизм!




Дневник. 12 ноября. Вторник, 16 часов


Прошли праздники, и началась финишная прямая нашего рабочего года: пойдет масса больных, нужно много оперировать, чтобы не отказывать в приеме. Кроме того, неплохо бы сделать тысячу операций с АИКом.

Все это - спасенные жизни. Кроме нас, их никто не спасет.

Вчера ушивал межпредсердный дефект и еще страховал операции Сережи Д. К сожалению, у моей больной развился блок. Это уже третий за год. Взял другую методику - и опять!

Поневоле закомплексуешь.

Сидел в операционной (уже знал о блоке) и снова - темные мысли, будто надо доехать до своей станции, чтобы потом выйти и делать что-то другое. О том, другом, судить трудно, потому что, куда ни поглядишь, никому моя деятельность за пределами хирургии не нужна.

Над смыслом жизни явно нависает опасность.




Дневник. 15 ноября. Пятница, под вечер


Вчера было несколько неприятных директорских дел. Один из заведующих несправедливо нагрубил мне на конференции. Пришлось отчитывать. Также и с операционными сестрами. От рук отбиваются, старшую сестру не слушают.

Третье дело и самое плохое: врач в реанимации ударил сестру. Она еще утром пришла и пожаловалась. Не стал перед операцией разбираться, а велел написать официальное заявление. Вечером вызвал Ваднева и этого доктора. Оказалось - правда. Будто бы во время очередной "запарки" в реанимационном зале она лениво работала да еще и нагрубила. И он дал ей пощечину. На собрании отделения Ваднев извинился "от имени администрации", а сам хам что-то только нечленораздельно пробормотал.

У этого доктора спеси много - интеллектуал. Работник, скажем, нормальный, не ас. Оказывается, сестры уже жаловались на его грубость. За свои 47 лет работы, включая войну, ни разу подобного не видел.

- Ты просто хам. Ты же оскорбил всю корпорацию сестер. Объявляю тебе строгий выговор. Затем извинишься публично. Если девушка не простит, тогда товарищеский суд. Защиты не жди.

Это же надо - ударить девушку!




Дневник. 20 ноября. Среда, утро


Идут переговоры М.С.Горбачева с Рейганом в Женеве. Все остро заинтересованы, пожалуй, как никогда. Правда, живем в страхе с тех пор, как бомбу изобрели, но периодически привыкаем к опасности и успокаиваемся. Теперь наша пропаганда напугала публику ростом американских вооружений и СОИ, и всем кажется, что война вот-вот случится. Когда наша ракетная мощь за последние двадцать лет возрастала в десять раз, то мы об этом не знали и не беспокоились. А надо бы... И именно наша страна нарушила баланс вооружений и толкнула на новую гонку. А тут еще Афганистан...




Дневник. 22 ноября. Пятница, вечер


Вчера весь день смотрели и слушали итоги встречи Горбачев - Рейган. Михаил Сергеевич в ответе на один вопрос сказал, что все ракеты еще на месте, но мир стал немного безопаснее. Дай-то Бог! Сейчас перечитал совместное заявление еще раз. Звучит очень обнадеживающе.

Каждому из нас капитализм безвреден, кошельки не толстые. Очень немногие в Советском Союзе желают капитализма, чтобы обогатиться. Мы, то есть информированная часть общества, интеллигенция, хотим разумного правления в рамках социализма, при возможно меньших ограничениях свободы. Вот пришел Горбачев, немного прибавилось этой разумности - и сразу обозначился сдвиг в симпатиях.

Сегодня утром по заданию райкома как руководитель предприятия пропагандировал план развития страны на пятилетку и до 2000 года. При этом нужно было увязать со своими задачами. Это по мне: больше оперировать!

Агитировал, но в планы не поверил. Однако не сказал об этом. Побоялся.




Дневник. 2 декабря. Понедельник, вечер


Нет покоя душе...

Я не господь Бог, чтобы распоряжаться чужими жизнями.

Смотрю по телевизору про убийства, и периодами охватывает дрожь. Ведь мы, хирурги, ошибками убиваем. Впрочем, с этой темы начались мои "Мысли и сердце". За двадцать четыре года ничего не изменилось. Оперируем и убиваем. А больным деваться некуда. И самое плохое: для некоторых наших коллег смерти стали абстракцией.

А Бог, если он есть, бьет прямо под вздох. Наповал... Идем в реанимацию на обход. Коридор длинный, белый, чистый. Помню мысль: "Как здорово, что отремонтировали..." Почти дошли до зала, вдруг крик: - Ваднев! Скорее!..

Вижу, от входа бегом везут на каталке больного, одновременно делая массаж сердца. Когда подъехали ближе, рассмотрел стриженую головку моего мальчика. Шесть недель назад вшил ему аортальный клапан, и возник блок. Мальчик уже готовился в санаторий.

Пронзило: "Не вшил стимулятор - вот, остановка сердца! Экспериментировал бы на себе!" Другая мысль эгоистическая: "Вот так же повезут тебя, если сердце остановится в Институте".

Довезли в зал. Засуетились с перекладыванием, с налаживанием искусственного дыхания, стимулятора, капельницы.

Немного отлегло - мальчик в сознании, активно двигает руками и ногами, пульс на массаже приличный. Сейчас запустим! Остановки сердца при блокадах обычно кратковременные. У большинства людей сердце простоит несколько секунд и начинает само работать: углекислота накапливается и возбуждает симпатикус. Это называется приступ Адама-Стокса. А тут, при нашей мощи! Но все пошло не так.

Сердце не хотело сокращаться! Больше того, оно не отвечало на импульсы электростимулятора, не было даже волн фибрилляции на осциллографе. Прямая линия! Пошла стандартная процедура реанимации. Массаж, остановка на 3-5 секунд, укол в сердце, введение адреналина, снова массаж.

- Пульс на бедренной есть!

- Остановись!

- Пульса нет. Сокращений на экране нет. Прямая линия.

И все повторяется сначала.

Вот уже исчезло сознание. Уши на круглой стриженой голове посинели...

Так прошел час, прошел второй... Появились признаки отека легких - хрипы и пена из дыхательной трубки. Сердце не отвечает.

Между тем Миша Атаманюк рассказал: "Переодеваюсь, заходит наш парень, размашисто здоровается за руку, видит, что я не в форме, скромно поворачивается к двери и вдруг говорит: "Мне плохо". Падает. Тут же начали массаж, дышал сам, потом - маской. Уложили и бегом сюда..."

Судили, рядили, ничего понять не могли.

Гипотезы: инфаркт, но не бывает так сразу и совсем. Разве только закупорка главного коронарного ствола, например, тромбик от клапана...

Заклинился шарик клапана, но сердце должно отвечать на стимулятор. И чего бы ему заклиниться после полутора месяцев безотказной работы? Не было ни единого, даже малейшего сбоя... Больше ничего не придумали. При всех случаях должны быть зубцы или волны на кардиограмме. А тут немое, мертвое сердце.

В 12 я ушел на операцию. Массаж и все другое еще продолжали, но уже ясно: без надежды.

Умер.

Предстояло протезировать митральный клапан у больной с очень маленьким желудочком и кальцинозом. Операция была нормально трудная и прошла спокойно. Мальчик из головы не выходил.

- Совершил ли я ошибку? Я ли убил?..

Мальчишка такой хороший. Мать - колхозница, очень неразвитая, благожелательная. Объяснял ей несколько раз: что, как и почему. "Роб1ть, як краще..."

Когда возник блок, был основной вопрос: вшивать или не вшивать стимулятор?

За: возможен недостаточный сердечный выброс при редкой частоте.

Против: жить всю жизнь со стимулятором - много опасностей подстерегает. Смены аппаратов, тромбозы, инфекции, чувство инвалидности. Есть люди с врожденными блоками, всю жизнь живут с пульсами 30-40.

Важнейшее обстоятельство: у мальчика был очень тренированный с рождения левый желудочек - от аортальной недостаточности, от межжелудочкового дефекта. Ударный объем сердца - 160 миллиметров, а у меня, взрослого, при блоке - 100. Этого объема больше чем достаточно для жизни и труда.

Последний и главный вопрос самому себе:

- Вшивал бы ты стимулятор своему сыну?

- Нет, не вшивал бы. Наблюдал бы, изучал.

Именно это и делали. ЭКГ - раз в три дня. Счет пульса - каждые четыре часа. Контроль печени, самочувствия, веса. Кроме того, специальное исследование на ЭХО-кардиографе, какое и мне делали.

И все же в следующий раз (надеюсь, моего раза уже не будет) я скажу: "Вшивайте!" Экспериментировать можно на себе и своих. Чужих - лечить по прописям...

После операции уже разговаривал с Олегом, патологоанатомом. Он делал вскрытие.

- Остановился шарик. Клапан свободно пропускал кровь из аорты в желудочек и из желудочка в аорту. Я его не трогал, пока в этом не убедился. Почему заклинился - не знаю. Когда вынул его и снова вставил, ходит свободно.

Как будто сняли лишний груз. Заклинило клапан, с блоком это не связано. ("Следовательно, ты не виноват?") Не знаю, не уверен. Но прояснилась причина, почему сердце не отвечало на стимулятор и лекарства. Когда клапан застыл в открытом состоянии, то в момент сжатия груди при массаже кровь из желудочка свободно идет в аорту и волна давления распространяется до бедренных артерий, прощупывается пульс. Однако в коронарные артерии кровь почти не идет, потому что сердце сжато массажем. Питание сердечной мышцы быстро нарушилось, и сердце потеряло способность отвечать на электрические импульсы и на лекарства.

Так все разложил по полочкам. Между прочим, все клапаны проходят заводское испытание и имеют паспорт. Но для смерти он не нужен. Не будем грешить на завод: на 6 тысяч вшитых клапанов аварий с ними было всего три.

"Плохое расположение духа" - так раньше писали. Расположение было скверное. Даже с Лидой перекинулись по пустякам (начало - от нее, но и я не смолчал). Потом страшно ее напугал, когда в раздражении сказал:

- Мой мальчик с блоком сегодня умер, а ты...

Читай: "Я тоже могу умереть, если будешь злить..."

Нечестный прием. У меня дефект в сердце, а у нее - в сосудах мозга.

Но мальчик действительно умер. И это не идет из головы.




Дневник. 3 декабря. Вторник, день


Пришел рано. Сердце рассматривали на конференции - успокоения это не принесло. Клапан как клапан. Шарик не застревает. Да и не должен: не работал бы полтора месяца. Были какие-то особые условия.

- Зря ты его вынимал, нужно было сюда принести.

Но прозектору верят, у него есть право на доверие.

Бьет судьба! "Бьет пулемет неутомим..." Нужно уходить.




Дневник. 6 декабря. Пятница, вечер


Именинник. Гвоздики, хризантемы и даже розы. Очень много. Прямо с утра в вестибюле красивая девушка представилась: "Митральный клапан, три года назад". Расцеловала, испятнав все лицо помадой.

В конференц-зале стоя аплодировали, без речей.

- Спасибо. Хорошо, что не сказали "в расцвете" и "новых творческих успехов"...

В течение всего дня поздравляли, целовали. Женщины несли цветы - привез домой целую охапку. И были два чувства: "Как я их оставлю?" и "Не могу больше переносить. Стыдно смотреть на людей в вестибюле. Нет плохих работников, есть плохие руководители".

Вот если бы у руководителя была свобода посылать учиться, платить, выгонять плохих, покупать оборудование... Так все директора говорят. Но если себя спрошу: мог ли бы при этих условиях добиться первого класса? Не чувствую уверенности в душе, поезд уже ушел.

Вчера было сложное повторное протезирование клапана. К счастью, больной утром был в порядке. Сейчас очень много оперируем, большой поток больных. 470 человек лежат.

Днем планировал, как перестроить помещение для

поликлиники. Собираюсь уходить, а задумываю на дальнее время. Еще ездил в проектную контору по тому же поводу.

Завтра дома - традиционный праздник. Семьдесят третий год пошел. Пульс 35-38 и до 40.




Дневник. 11 декабря. Среда, 19.00


Как почитаешь свои дневники - одни несчастья. То ли жизнь такая, то ли про веселье писать не тянет?

Вчерашний вечерний доклад: "Не привезли одну больную. Завтра объяснят..."

Болела голова. Измерил кровяное давление: 200 на 70. Как раз к моему блоку.

Утром перед конференцией зашел один из хирургов.

- Вчера оперировал близкую родственницу... Умерла на столе...

Говорят - "лица нет". Зачем же ты свою?

- Отказывался как мог. Долго отказывался. Упросили. Операция - митральный клапан - прошла хорошо. Тут постепенно начало снижаться кровяное давление. Ввели допамин в капельницу. Сначала помогло, а потом снова упало, еще больше. Приключили АИК. И ничего не смогли сделать. Можно отдать без вскрытия?..

Какое уж тут вскрытие...




Дневник. 21 декабря. Суббота, полдень


До конца года осталась неделя и два дня. Амбициозные планы не выполнить. Нужно еще сделать до 100 операций, из них 30 с АИК. Сделали бы легко, но поток больных уже ослаб: скоро Новый год и Рождество. В 5 процентов смертности тоже не уложимся, оперируется очень много тяжелых больных, которых откладывали. А они умирают.

Сейчас готовлюсь с Максименко к отчету. И это главный "патологический раздражитель", что давит на кровяное давление и блок. И не дает жить...

Не удалось достигнуть перелома в снижении смертности. Не уменьшилось количество ошибок, не прояснились необъясненные сложности и осложнения. Год моей личной работы как руководителя и хирурга прошел впустую.

Нет, не совсем так, потому что добавилось сотни четыре дополнительно оперированных больных, из которых умерло около двадцати. Остальным спасли или продлили жизнь. Баланс положительный, но мне он недостаточен.

Вот у молодого хирурга умер на столе от кровотечения больной с клапаном - первый на пятнадцать его операций. Думаю, что у меня кровотечения не было бы. Но ведь он - молодой, должен сам пройти свой скорбный путь хирурга. Его достаточно учили, но невозможно научить всему. И у меня в этом году были две "личные" смерти.

Все убеждал себя: пора, пора. И годы, и сердце, и гипертония, и нет надежды. Главное - нет надежды и веры в себя.




Дневник. 28 декабря. Суббота, утро


Отработал программу ходьбы и физкультуру. Нужно немножко написать за неделю.

Не оперировал, только нервничал. Давление все повышалось - аж до 220. Голова болела. Пробовал лекарства, не получилось. Решил вернуться к своей философии: лечиться режимом. Известно, что мышечная работа снижает кровяное давление. Вот и хожу вдоль квартиры, благо коридор длинный. Вчера намерил километров пять.

Плохо в Институте. Каждый день делают по пять операций с АИК, но всех легких прооперировали, а тяжелые дают много осложнений. Операции им необходимы. Откладывать на следующий год нет смысла.

Завтра последний операционный день, в понедельник - отчет. 31-го и 1-го отдых, и начинается новый год... И мой отпуск.

Была республиканская конференция по морально-этическим проблемам медицины, разговаривал с министром о своих болезнях, и поэтому нужно-де уходить.

Он просил остаться, хотя бы не оперируя. "Не вижу кандидата".

Конечно, меня не задержишь. Я бы и сам не ушел, если бы была надежда переломить положение. А так тянуть нет смысла. Пока вопрос об уходе отложили до конца отпуска. По-честному, я и сам не знаю.

Делал доклад на этой конференции: "Долг и совесть советских медиков". Не помню, когда согласился и кто название придумал. Предупредили за два дня, отказаться не мог.

Тезисы примерно такие.

Партия привыкает к новому подъему нашего общества. Через ускорение - к моральному обновлению. Медицина вполне вписывается в эти задачи.

Но начинать нужно не с медиков. Чванство, ложь, приписки, блат и взятки спустились сверху. Падение морали медиков просто бросается в глаза.

Для всех граждан достаточно этического минимума - заповедей Моисея. Соблюдай их - и общество, как минимум, не развалится.

Для врачей Моисеевых законов мало. Нужна Нагорная проповедь. Сострадай ближнему, помогай бескорыстно, прощай обидчика-, хотя бы неразумного. "Лечи больного, как своего родного". Добавить: квалифицированно лечи, а не только душевно. Впрочем, каким должен быть врач, определилось еще до Христовой проповеди. (Смотри Гиппократа.) У нас сильно упало уважение к медикам. Больше, чем в других странах. Как только деньги исчезли из отношений с пациентами, врачи зачерствели и перестали учиться. Речи и призывы не помогли. Забыто само слово "милосердие". Материализм, диалектика и классовое самосознание не заменили вечных моральных законов религии. Бездушие и безграмотность - так бы я определил главные болезни нашей медицины.

Далее привел кое-какие примеры из своего Института.

Что делать?

"Суд чести" должен работать. Ужесточить законодательство о врачах, в смысле лишения диплома и так далее. Порядочно говорил, но не чувствую, что все это поможет.

Неужели нужны религия и собственность?




Дневник. 15 октября, суббота


Нужно все же отметиться в дневнике. Хочу довести его до юбилея, а там и бросить... Впрочем, нельзя верить этим заявлениям. Но о больных и операциях уже не пишу. Хотя хотелось бы "дожать" полвека активной хирургии, не отступив от сложных операций. Не знаю, не уверен, позволят ли результаты.

В августе 1939 года сделал первую операцию - удалил опухоль, жировик на шее. Рана, помню, нагноилась, но за три недели зажила.

Несколько слов по отчету. Третий квартал всегда самый свободный. Больные летом не хотят оперироваться. Всего 330 операций с АИКом сделали, даже меньше, чем в прошлом году. Боюсь, что не дотянуть до двух тысяч к концу года. Теперь, при хозрасчете, цифры - не только честь и гордость, но еще и деньги, зарплата сотрудников. Впрочем, наши доктора и сестры не стоят больше того, что теперь получают. Не вижу грубой халатности, но постоянно сталкиваюсь с мелкими промашками от недостатка внимания и нежелания подумать о больных. Ругаюсь про себя: "Скоро я вас знать не буду!" - и добавляю бранные слова.

Уже не раз писал в дневнике о падении морали и на себя оглядываюсь каждый раз. От идеала далек, но перед больными совесть моя чиста. Как на духу. Совет трудового коллектива все время деньги (по эксперименту) мне предлагает, как другим хирургам, не соблазнился. Почти двадцать лет зарплату за медицину не получаю, только по кибернетике, и на 50 рублей меньше. (Ах, какой ты герой, Амосов! А что, приплатил бы ты от себя, если бы оперировать без смертей? Конечно! А сколько? Все-таки семья... Ну, ползарплаты отдал бы.)

Между прочим, прошел год нашего хозрасчета. По этому поводу дал интервью "Медицинской газете" и написал статью в "Известия". Результаты такие: операций 4900, с АИКом - 1820, протезирований клапанов - 700. Смертность общая - 5,3 процента, при искусственном кровообращении - 13,1. Финансы: "заработали" 7,5 миллиона, получили и истратили 5,8 миллиона, сэкономили для Минздрава 1,7 миллиона, то есть министерство не отказывается нам их отдать, но не на что потратить. Увеличение "производства" - около 80 процентов, если считать по трудозатратам, что приблизительно соответствует числу операций с АИКом. Денег израсходовали на 35 процентов больше, производительность труда возросла примерно процентов на 70. Любой завод может позавидовать нашим перестроечным цифрам.

Доказали эффективность хозрасчета и самоуправления. И это не предел, могли бы прооперировать еще тысячу, а может, и две. Впрочем, эти достижения указывают, насколько лениво мы работали раньше, до хозрасчета. И это при том, что количество операций на одну копейку, на одного работника и на один рубль затрат у нас было вдвое больше, чем в родственных институтах в Москве и Новосибирске. И такое безделье во всех сферах нашего общества. Откуда же взяться средствам для хорошей жизни?

В сентябре - октябре были три поездки. Сначала - в Палангу (Литва), на конференцию социологов. Собралось человек 50 из разных мест. Правда, ведущих москвичей не было. Доклады по широкому спектру. Я - тоже со своими моделями личности и общества выступил. Хвалили, но, чувствую, не дошло. Общее впечатление о социологах и их науке: погружены в частные вопросы - влияние "А" на "Б" со множеством анкет и большой статистикой на ЭВМ.

В таком виде влияния на общество социология оказать не может. Правда, Т.И.Заславская - голова всей этой науки - напечатала хорошую статью в сборнике "Иного не дано", посвященном "новому мышлению". Выделила социальные группы, определила, довольно умозрительно, их отношение к перестройке и показала, что надеяться на быстрый прогресс не приходится: много активных противников, а еще больше - равнодушных. Они ожидают: будет успех в экономике - поддержат, не будет - отвернуться. Гласностью и демократией их не проймешь. Ее выводы правильные.

Мой собственный интерес к социологам вполне конкретен: как бы использовать их для своих идей, но познакомился и оптимизмом не проникся. Ведущие, с учеными степенями, зациклены на своих частных и маленьких идеях, молодежь находится под ними и работает на зарплату. Так что придется создавать свою собственную команду.

Сама Паланга - прелесть. Курорт. Европа. Литовский национализм присутствует, просвечивает даже через вежливость и культуру. В сравнении с моими прошлыми впечатлениями обстановка изменилась разительно. Нация в центре всех разговоров. А между строк и капитализм. Думаю, что для интеллигенции полное отделение от России было бы невыгодно: имеют выход на большую культурную сцену, хотя они небось мечтают о европейских подмостках?

Только среди нас они на главных ролях, а в Европе таких много... Впрочем, это их дело. Во всяком случае, Бредикис и Марцинкявичус потянут и в Европе.

А как хорошо утрами бегалось по улицам Паланги! На море полюбовался, уже много лет его не видел. Чайки...

Следующая поездка была в Одессу. Украинский съезд хирургов. Тогда, в Симферополе, сомневался, доживу ли? Дожил. Заседали в Доме офицеров, как и в 1966 году. Ничего выдающегося на заседаниях не было. Выступал по поводу хозрасчета, агитировал. Бегал на стадионе в семь утра. Очень удобно бегать по настоящим дорожкам. Но встречал всего двух-трех энтузиастов. Между прочим, лет десять назад я прочел в Одессе очень много лекций. Прибавьте к этому "Раздумья о здоровье", напечатанные общим тиражом около десяти миллионов. Все вместе: "к вопросу" об эффективности пропаганды здорового образа жизни. Она не работает, уже давно это знаю. Но две лекции в лектории я все же прочитал. На тему о перестройке и обществе. Одесскую публику давно люблю, вопросы острые задают.

Третья поездка была в Черновцы, на съезд кардиологов. Сделал доклад о работе Института, "о задачах и перспективах", как у нас принято. Другие наши тоже докладывали. Терапевты чувствуют себя перед хирургами немножко смущенно, хотя уровень научности их докладов был значительно выше. Да, между прочим, чуть не забыл очень важное: Катя в сентябре защитила докторскую диссертацию. Причем блестяще. В 32 года. "Не фунт изюма", как когда-то говорилось по таким поводам. На съезде она тоже докладывала, приезжали с Володей на машине.

Такая вот была осень, "путешественная"...

Главное, однако, было в другом: написал "труд" и опубликовал по нему статью в "Литературной газете". Думаю, что это - самая интересная из всех моих статей.

Хотя и надоели дневники, но не устою, чтобы не похвастать. Название было из прежних лекций: "Мифы, реальности, идеалы и модели". "Мифы" из названия газета отрезала, но реальности, их опровергающие, остались. Почти все мысли, вложенные в статью, уже упоминались в дневниках и отступлениях, но все же кое-что приведу.

Возьмем для начала мифы. Первый: "беднейшие классы (читай - пролетариат) являются изначальными носителями благородства и должны осчастливить им человечество". Под этой гипотезой нет фактов. Дальше я не распространялся, а мог бы. Объективности ради следует упомянуть, что задолго до Маркса этот вывод сделал Иисус Христос. Но оба они не правы. Нужда и бедность не способствуют ни доброте, ни совести, ни чести. Второй миф: "капитализм обречен". Сам падет, но лучше толкнуть. Об этом я уже писал, повторять не буду, толкать пытались, не поддался.

Третий: социализм (понимай, наш социализм, уже построенный) является самой совершенной социальной системой. Последние два года гласности дали столько материала, что миф уже полностью развеялся. В дневниках многое я уже упоминал, но как-то стеснялся напирать на "негативные явления" (черт бы побрал этот штамп!), потому что сам я глубоко привязан, к идее социализма, на ней вырос и очень болезненно переношу разоблачения. Но истина дороже.

Так что же мы имеем на сегодняшний день? Экономика топчется на месте. Производство возросло за 60 лет не в 95 раз, а всего в 6-8 (В. Селюнин). А уж по объему потребления на душу населения мы вообще на пятидесятом месте. Нет у нас передовой науки. Более или менее тянут только космос и физика, а все остальное - отсталость. Это уж - точно. Причем отставание все возрастает.

Нет и социальной справедливости. Вверху "элита" со своими привилегиями, внизу - "бездельники", получающие не заработанную зарплату.

Демократия, оказывается, начинается только сейчас. Раньше был лишь фарс.

Социальные завоевания - широкие, но очень бедные. В самом деле, на здравоохранение, на просвещение, на детей и стариков, в пересчете на душу населения тратим в десять раз меньше, чем в США или в Западной Европе.

О высочайшей социалистической морали теперь уже и заикаться нельзя. Все есть: коррупция, мафия, рэкет, проституция, наркомания. Но не только эта "экзотика": алкоголизм, разводы, брошенные дети, "несуны", взятки - это наш быт, мораль народа...

Добавьте сюда бедственную экологию, распри между социалистическими странами, самый низкий уровень жизни в странах "третьего мира" с нашей же идеологией...

Грустная получается картина.

Я всегда был зол на наших философов, а теперь удалось - хорошо по ним проехаться. Нет, я просто не могу не процитировать самого себя:

"С философов надо бы спросить за изгибы идеологии. Впрочем, что с них спрашивать? Вся эта наука работала "на вождя". Он изречет, а команда начинает судорожно листать классиков и подбирать цитаты. Я уже пять вождей пережил, и все - самое противоположное - делалось по Марксу и Ленину. Так и сложилась у меня крамольная мысль: нет теории человека и общества. И следующая: вот приложение для моделей..."

Последняя фраза - это уже мой конек.

Идеалы для статьи давно уже были продуманы. Я о них писал. Да и все другое говорил в разных вариантах при публичных выступлениях. Сама идея "труда" возникла из лекции. Мой друг Григорий Иосифович Кипнис, писатель и представитель "Литературной газеты" на Украине, как-то подслушал и предложил: "Напишите, наша газета опубликует".

- Не может быть!

Он заверил. Я написал сначала большой вариант - на 70 страниц (он пойдет в "Науку и жизнь"), а потом укоротил до газетного размера. Напечатали.

Статья всем нравится. (Амосов, кому не нравится, те тебе не говорят. Деликатные люди. Не надо задаваться.)




Дневник. 23 октября


Вернулся со съезда врачей. Грандиозное мероприятие. Четыре тысячи участников. Дворец съездов. На первом заседании все Политбюро сидело. И даже все время был представлен кто-нибудь из высшего начальства. Дескать, вот как мы медицину уважаем.

По старым традициям можно было ждать голую показуху. Но времена действительно-таки изменились, и обстановка была сугубо деловая. Министр Е. И. Чазов задал критический тон, нелицеприятно вскрыв все наши беды. Пересказать выступавших невозможно. Врачи - люди осторожные, и на основы никто не замахнулся, но требовали и с Западом сравнивали.

Однако никто не сказал, что сами работаем лениво, что можно много сделать и при имеющихся средствах. Чазов, конечно, повторил старую уже побасенку из планов 2000 года, что ассигнования на здравоохранение возрастут в три раза. (В США - в десять раз больше нашего.)

Президиум был большой, небось человек семьдесят. "И я там был, мед-пиво пил,..", как и многие врачи, герой. (Звезду не надевал, даже и раньше не носил, а теперь мода изменилась, и другие тоже избегают показываться на людях.)

Мне дали слово на втором заседании. Вот ведь рабская душа, хотелось выступить при генсеке! Покрасоваться откровенностью. Не получилось. Разумеется, я не столь наивен, чтобы ожидать какой-нибудь пользы от своего выступления, как и от всего съезда. Болезни наши зашли далеко, их речами не вылечишь. Но воздух сотрясать тоже приятно. Тщеславие? Да, наверное. А что еще?

Однако о нашей бедной медицине, и что с ней делать, я думаю давно и серьезно. Не случайно бросился в хозрасчет. Полагаю, что и при материальной скудности много можно изменить к лучшему. Конечно, не без того, чтобы прижать нерадивых работников. Дневник - не научная статья, но все же перечислю основные мысли, чтобы не потерялись.

Недостатки нашей службы - отражение общих бед страны. Слишком много работников живут под гарантией неприкасаемости, служат "у казны", а не у потребителя. Если конкретно о медицине, то избыток врачей при постоянном их недостатке. 1,3 миллиона - это вдвое больше на душу населения, чем в развитых странах, имеющих как платное, так и государственное здравоохранение.

После революции Семашко выторговывал шестичасовой рабочий день, но из него медики половину времени тратят зря, на болтовню или ненужную писанину. Коек - тоже много и тоже не хватает, потому что используются плохо, лечат долго и неэффективно. Да и выписывать больных трудно: условия у многих людей очень плохие.

Почему плохо лечат? Первое - нет стимулов, значит, нет ни старания, ни уменья. Второе - мало средств и лекарств.

Ну и, как говорят в Одессе, что же ты имеешь предложить?

Не очень многое, но все же кое-что имею.

Главное - экономика, хозрасчет. "Штучную" медицину перевести легко: хирургию, стоматологию, диагностику. Плати за процедуру с учетом сложности и качества. С терапией - труднее, поскольку много хроников и критерии для оценок расплывчаты. Нужно, чтобы пациент выбирал врача. Чтобы у хорошего - много прикрепленных и много денег, у плохого - соответственно мало или даже ничего. Увольняйся... Тогда врач будет книжки читать, в клиники ходить учиться.

Без административного порядка, однако, никак не обойтись. Медицина - это ведомство, как и все другие. Оно должно обслуживать народ, а не само себя. Поэтому в интересах народа придется частично поступиться интересами нерадивых работников. То есть (жестокость) негодных - выбраковывать. Слово это слух не ласкает, согласен, но что же делать? Плохой инженер портит вещи, плохой врач - опасен для жизни.

Разумеется, у нас тоже придуманы меры: аттестации, категории, в мединститутах - экзамены. Все верно, если бы не блат, в котором общество погрязло по уши. Не работают официальные меры контроля качества специалистов. Выход за рубежом найден: программированные экзамены на компьютерах. Для нас они позарез нужны, больше, чем для капиталистов. Потому что там врачебную этику блюдут строжайше: корпорация врачей заботится о компетенции и чести, проверяет своих членов с пристрастием.

Меры, что я перечислил, трудные. Не надеюсь, что осуществимые. Но теперь - перестройка. Все общество нацелено на экономические рычаги, на компетентность. Может, и до медицины очередь дойдет. Хотя пока все рычаги только на бумаге, если не считать кооперативов. Они, к сожалению, еще ухудшили нашу нравственность. 

Сказал и о кооперативах. Публика против них восстала: зачем платить деньги, когда есть (должна быть!) бесплатная медицина. Мне тоже не нравятся кооперативы в том виде, как они сделаны. А именно: специалист работает за зарплату - и не очень утруждается, а после четырех - за деньги, быстро и эффективно. На казенном оборудовании, чаще - импортном. Аренду за него, конечно, платят, но главное, где их купить, аппараты? В нашем институте кооператив не создали, я доказывал, что это разврат для персонала и обидно для больных. На съезде Чазов обещал прикрыть кооперативы или хотя бы запретить использование импортного оборудования.

Вроде бы все правильно: социализм у нас или уже нет?

И все же: специалисты используются плохо, а больные не могут получить квалифицированной помощи. Поэтому частную инициативу, конечно, нужно поощрять. Без нее нам не выбраться из болота. Компромисс - в виде хозрасчетных, пусть и кооперативных, поликлиник. По моим подсчетам, можно бы установить приемлемые цены за обследование, к примеру - десятку. Врачи могли бы зарабатывать рублей пятьсот при четырех часах работы в день. Поскольку свободных помещений и оборудования нет, то неизбежно использование поликлиник в вечернее время. В чем же дело? В отсутствии честных организаторов.

Все это я сказал в своем выступлении. Предупредил, чтобы не верили обещаниям озолотить медицину в самое короткое время, поскольку денег у государства нет. Про профилактику, конечно, сказал: много едим, много лежим. Минут десять переговорил против регламента, пока из президиума не позвонили. Но публика слушала с удовольствием, я "завелся".

До отставки остался месяц с небольшим. Оперирую иного, хочу насытиться... перед постом.




Дневник. 19 и 20 ноября


Давай сделаем последний заход размышлений на глобальные темы. Скоро освобожусь от обязанностей, появится свободное время. Нужно подумать, куда его употребить. Не надо заблуждаться: это будет лишь времяпрепровождение. Едва ли удастся "внести вклад"... Хотя бы просветить что-нибудь для себя. С "четвертого этажа" знаю, что и это суета. Но жизнь-то идет, мысли не отключишь.




Отступление


Обратимся к факторам, определяющим будущее: насколько они значимы, можно ли их уточнить наукой и какова степень предсказуемости бед, угрожающих человечеству?

Природа. Насколько она сможет сопротивляться человеку? Уже ясно: устоять не сможет, если люди не одумаются. Вымирание видов будет продолжаться, пока радикально не уменьшится загрязнение. Есть ли та черта убыли, за которой процесс деградации уже пойдет сам собой, без воздействия человека?

Суть вопроса: в биосфере все сцеплено, жизнь одних видов зависит от других. Выпадают, вымирают одни звенья, погибают другие, потом - третьи и т. п. Но круги связей относительно независимы и мыслима "обедненная" редуцированная жизнь. Будет меньше видов, но они сами себя "прокормят", если остановится их искусственное умерщвление человеком. Тем более, что планета велика и разнообразна, а природа (жизнь) имеет в резерве еще приспособляемость, если ей дать время, не форсировать гибель видов.

Много пишут об экологических катастрофах, пережитых Землей несколько десятков миллионов лет назад, как полагают, в результате столкновения с космическими телами. Климат резко изменился, и очень многие виды вымерли. Но не все. Динозавры погибли, а млекопитающие получили возможность развиваться. Поэтому невероятно, что человек способен уничтожить все живое на планете. Но может ли сам остаться в числе выживших? Это уже сюжет для фантастического романа.

Очень важны фактор времени и динамика изменений. Соревнуются два процесса: первый - на уничтожение природы, процесс, совершенно четко определяемый человеческой глупостью, и второй - процесс "поумнения" самого человечества. Чтобы не воевать, беречь природу или хотя бы приспосабливаться к своей неизбежной глупости, чтобы удержаться у последней черты. В двадцатом веке время сильно ускорило свой бег за счет науки и техники. Поэтому теперь уже трудно загадывать на столетия вперед. Двадцать лет назад побывали на Луне, еще через двадцать будут на Марсе. Но самое главные изменения касаются социальной жизни. Буквально за последние два года произошли подвижки на идеологическом фронте - в сторону оптимального общества. Причем по нашей (горбачевской!) инициативе.

Конечно, локальных глупостей еще сколько угодно, и не только на Среднем Востоке, но и в Европе, посмотрите на Северную Ирландию, например. Поэтому дальние прогнозы просто не имеют смысла. Можно, однако, предполагать, что ближайшие полвека окажутся критическими. Большой войны, возможно, не будет, но опасные сдвиги в природе, требующие решительных действий, уже произойдут.

Почему человечество оказалось глупым перед лицом своего собственного ума, продемонстрированного науками? Для меня вопрос ясен: соотношение интеллекта и биологических потребностей. Постараюсь пояснить. Любой интеллект (разум) представляет собой аппарат управления внешними объектами через действия с их моделями по критериям оптимальности или цели.

Аппарат - это (нервные) структуры и программы. Они позволяют отражать картины внешнего мира в моделях из нейронов в коре (или полупроводников ЭВМ), запоминать их, сортировать, улучшать и использовать для включения органов действия (мышц), чтобы добиться эффекта. Он - эффект - как раз и оценивается по критериям.

В естественных разумах, животных и человека, первоначальные критерии представлены чувствами, отражающими биологические потребности, или, еще проще, инстинкты. Каждому биологическому виду дана своя модификация инстинктов. (В упрощенном виде - это соотношение программ самосохранения, продолжения рода и выживания стаи.) Точно так же каждому виду присущ интеллект соответствующей мощности. Между интеллектом и критериями - точное соответствие, сбалансированное в генах в процессе эволюции.

Животное "может" ровно столько, сколько "хочет", на большее у него нет ни сил, ни ума. Оно не может разрушить свою среду обитания.

Никто пока не объяснил, как это получилось, что нашему далекому предку в какой-то момент естественной истории был "выдан" аппарат, превышающий его биологические потребности. Сначала это превышение было не очень велико, мозг далекого предка не сильно превышал мозг обезьяньих родственников, но этот "довесок" оказался столь значительным, что изменил направление естественного отбора - он пошел по уму, а не по силам. И это отработало дальнейшее увеличение мозга. Главным его приобретением было творчество, программа создания новых моделей и воплощения их в знаках и вещах.

От этой роковой ошибки природы и начался путь к ее уничтожению... Мощь разума все возрастала, он использовал стадный инстинкт, и от этого родилось новое явление природы - человеческое сообщество как самостоятельная система, способная к коллективному разуму. Родилась цивилизация с орудиями труда и войны, потом знаковыми системами: речью, письменностью и гипотезами, объясняющими мир и самое себя. Из них произошли "убеждения" - искусственные критерии для интеллекта, применяемые для управления прежде всего своими собратьями, то есть обществом. "Что считать справедливым".

Мощность разума отдельного человека ограничена, но мощь разума общества - беспредельна. Также беспредельны и физические возможности цивилизации. Сначала интеллект и сила общества возрастали медленно и сбалансированно, потом все быстрее и быстрее. Теперь мы живем на участке круто поднимающейся кривой, в век информатики и атомной энергии.

К сожалению, так получается, что разрушительная мощь техники значительно превосходит "разумность" разума, призванного спасти человечество от последствий использования своей собственной силы.

Есть ли надежда? На что? Можно ли подсчитать вероятность того или иного исхода цивилизации?

Надежда все-таки на разум. Возрастание интеллекта человечества позволит обуздать инстинкты и выработать правильные критерии поведения общества.

Что это означает, если упростить для понимания?

Психология и социология должны выработать оптимальную идеологию с учетом биологии человека и резервов биосферы и таким образом снять противоречия между противоборствующими идеями о справедливом устройстве общества. Или по крайней мере найти между ними компромисс. Пока эти науки еще не достигли необходимого уровня доказательности. Модельный подход обещает им прогресс.

Экология должна определить реальность угрозы для природы, допустимые степени загрязнения, должна наладить инструментальное наблюдение и довести информацию до всех правительств, до каждого гражданина планеты.

Видите, как все просто: науки преодолеют ограниченность разума, а правительства и народы станут настолько просвещенными и ответственными, что будут слушаться доводов науки. Человечество войдет в эпоху компенсации.

Теоретически все это возможно. Как я уже писал, есть средства разрешить все глобальные проблемы при вполне приличном уровне материальной жизни для всех обитателей планеты.

Если все так просто, то в чем предмет тревоги? Науки развиваются, информированность населения возрастает, и все образуется само собой. Вопрос лишь в том, хватит ли времени?

К сожалению, жизнь гораздо сложнее. История показала нам очень мало примеров разумного управления какой-нибудь страной, а чтобы разумность была признана всеми, внутри и за пределами границ, такого еще не было. Воздействие на разум идеологии и биологических потребностей, присущих человеку, гораздо сильнее, чем можно предположить, если опираться на элементарную логику. Даже дважды два не для всех и не всегда - четыре. Эти "критерии", то есть чувства и идеи, находят всевозможные лазейки, чтобы доказать, казалось бы, самое недоказуемое. И преуспевают в этом очень часто.

Возьми пример. Допустим, наука сказала категорически: "Если немедленно не снизить потребление (загрязнение) до такого-то уровня, то начнется процесс деградации биосферы, который уже нельзя будет остановить запоздалыми мерами". Но снижать потребление - ущемлять чувства. Не хочется. Вступает в действие "коэффициент будущего". Значимость небольшого ущерба сегодня оказывается важнее катастрофы через 20 лет. Начинаются обходные маневры. И прежде всего дискредитация выводов науки. Ряд стран в этом преуспеют, не примут ограничений. Другие уже не захотят их вводить. И - все, пропало. Меры будут или отсрочены, или половинчаты. Катастрофа произойдет. Можно предполагать, что примерно так и будет. Близкий пример: нужно отказываться от фреона в холодильниках из-за озонных дыр. Наша страна тоже подписала соглашение, но можно сказать точно: сейчас выполнять его никто не собирается. Очень дорого.

Так и получится: неравномерность развития стран при субъективности и увлекаемости "частных" разумов не позволит договориться о глобальных ограничениях до тех пор, пока не будет поздно. При этом демократия и равноправие наций, да еще при частном предпринимательстве, не пойдут на пользу будущему.

Много написал. Нужно кончать. Какие задачи я вижу для себя? Очень хорошо понимаю, мое будущее - коротко, но и его нужно прожить с удовольствием. Для меня - это деятельность и творчество, прежде всего научное. Поэтому: да здравствуют модели!

Модели личности. Общества. Человечества. При заданных условиях: потребностей, уровня экономики, неравномерности, воспитуемости.

Очень хочется одновременно запустить психосоциологические исследования, чтобы нащупать реальные значения этих самых потребностей, воспитуемости, разумности, субъективности, увлекаемости - всего того, что мешает людям договориться о самоограничениях. Хотя мировые катаклизмы меня, точно, уже не догонят, но все равно интересно.

Очень бы хорошо исполнить давнюю мечту, написать "Мировоззрение". Гласность совершенно изменила обстановку, запретных тем нет, и, как говорят, даже можно напечатать книжку за свой счет...

Что касается практической деятельности, то посмотрим. Есть планы. Например, создать диагностическую, учебную и экзаменационную программы для ЭВМ по медицине - для средних врачей и студентов. Желательно оперировать раз в неделю, пока будут силы.

Все! Больше уже не буду писать до самой отставки.




Дневник. 6 декабря. Вторник


Вот он и пришел - последний день. Давно я его ждал со страхом и надеждой. Скинуть ношу ответственности за чужие жизни. И погрузиться в последние радости - информация и творчество без перспектив. В ожидании конца.

Разговор об отставке не вел. Виду не подавал. Работал как всегда, будто впереди ожидалась вечность. Оперировал два-три раза в неделю. Правда, избегал двухклапанных протезирований и повторных вмешательств. Но не всегда это удавалось, когда приходили мои бывшие больные. Не хотел просить кого-нибудь, признать, что сдаюсь.

Вот и сейчас лежит в реанимации женщина, которой десять лет назад вшивал митральный клапан. Ревматизм медленно прогрессировал и поразил аортальный клапан, развился стеноз. Снова появилась одышка, увеличилась печень, пришлось бросить работу. Два последних года она приезжала, мы ее лечили, отправляли в санаторий, надеялись продержаться, отрегулировать медикаментами и режимом жизни. Велика опасность повторной операции. Очень боялся и втайне надеялся, "без меня" пусть прооперируют после отставки. Но не удалось. Два месяца назад приехала совсем плохая.

- Делайте. Не уеду. Что уж будет! Дети подросли, доживут с отцом.

- Может быть, хочешь к другому хирургу? К Ситару, например? Я его попрошу...

- Нет. Только на вас надеюсь...

Спрашивал не для проформы. Приходится учитывать психологию. Ставлю себя на место больных. Представляю такой разговор: "Вам нужна операция". - "А кто будет оперировать?" - "Профессор". - "Сколько же ему лет?" - "Семьдесят пять...". - "Нет уж, я лучше подожду".

Да, я тоже так решил бы на его месте. Поэтому должен спрашивать и предлагать другого хирурга. Правда, окружающие уверяют, что больные просятся ко мне на операцию. Но... нужно быть осторожным. И не очень доверять.

Так или иначе, неделю назад оперировал эту женщину. Думалось втайне: "Умрет - так уже будет последняя..."

Операцию описывать не стану, сколько можно их описывать? Длилась пять часов из-за спаек, но прошла нормально. Еще раз почувствовал, что все могу. Вышел такой бодренький: "И зачем тебе уходить?" И тут же одумался: нет, оперировать, может, и буду понемногу, если смертность не прижмет, но без директорства. Чтобы отвечать только за своих пациентов. Беда в том, что "понемногу" в сердечной хирургии не может быть хорошо.

Дела в институте, с последней записи, шли, скажем, удовлетворительно. Правда, хотелось бы иметь больше больных для операций, да где же их взять, если не едут?

Строительство операционной тоже подвигалось медленнее, чем предполагал, но, поскольку операции не прижимали, аврал не требовался: пусть Толя Нагорянский (наш заместитель по хозяйству) делает, как может...

Хозрасчет работал исправно: никаких конфликтов ни внутри ни вовне не возникало. "Эксперимент" продолжался. Год прошел, но никто не напоминал о сроке. Я, разумеется, тоже молчал и отчета, который предполагался, не предлагал. Наоборот: почин развивался, приезжали представители из институтов "за опытом", особенно после съездов врачей и статей в газетах. В институтах у Бураковского и Петровского уже все готово к хозрасчету, как будто прошли "инстанции". Мне это приятно, хотя, конечно, по свойственному столице гонору, они нашего приоритета не признают... Бог с ним. Лишь бы операций было больше.

Хозрасчет - это великое дело: я крепко привязал персонал института к работе. Если директор даже не будет погонять, деньги заставят крутиться. Общественное мнение, трудовой коллектив надавят на директора. Все уже привыкли получать надбавку в 100-200 рублей, не захотят с ней расставаться.

Большой вопрос о преемнике. Хорошо бы оставить человека, который "удержит и приумножит"... Конечно, я двадцать раз перебирал варианты. Думал о "варягах", но отказался. Свои кандидаты, хотя и не стопроцентные, но известные, дело провалить не должны. А чужие, каковы они будут? Наверняка есть в стране молодые и талантливые, но мне уже поздно выискивать и подбирать. Тем более, что три года назад уже прикидывал - и не нашел подходящего... А кроме того, есть начальство: министерство, горком. Правда, время не то, можно было бы "пробить" Всесоюзный конкурс, но боюсь. Есть уже слухи, что такой метод дает изрядно ошибок. Поэтому решил положиться на нашу "конституцию", на устав. Пусть коллектив выбирает. По крайней мере, вижу двух кандидатов: Кнышева и Зиньковского. По-честному, даже не знаю, кто лучше. Поэтому твердо решил не вмешиваться в выборы.

Сколько раз я проигрывал в воображении этот последний день, ждал его с нетерпением, когда умирали свои больные, когда на Институт нападала очередная тяжелая полоса осложнений, когда возник блок и гипертония и не мог подняться по лестнице.

На вторник был назначен отчет за ноябрь, поскольку в пятницу еще не были готовы цифры и в реанимации оставались тяжелые больные. Хотел, чтобы народ собрался: речь же приготовил! Впрочем, всегда приходили на этот день, цветочки вручали. Раньше это поручалось дяде Косте, как старейшему. Но уже и Кости нет давно...

Утро было обыкновенное. Не холодно. Побегали с Чари. За завтраком помолчали: Лида чувствовала торжественность дня.

В день отчета обход бывает до конференции. Да, чуть не забыл: Тимур Залоев снимает обо мне кино. Называется - "Двадцать лет спустя". Первая картина была в 1970-м - "Николай Амосов", - имела успех, теперь ему понадобилось повторить. Отказать ему не смог: когда-то он поработал на мою славу. Пишу к тому, что Тимур попросил заснять торжественный день и киношники встретили меня в реанимации.

Внешне этот обход ничем не выделялся. Строгий будничный ритуал с остановками у каждого больного, с разбором тяжелых. Был и один мой клапанный, но - нормальный. Мальчик Зиньковского после тетрады внушал большие опасения, долго судили-рядили, что дальше делать по части лекарств и искусственного дыхания. Про себя думал: "Никто и не подозревает, что это - последний директорский обход. То есть пока нового не выберут, еще буду приходить, но уже в другом статусе..."

Особенно грустно стало в детской палате. Один только ребенок тяжелый, остальные все благополучные. Двое трех-четырехлетних сидели в кроватках, как грибочки: серьезные, белоголовые. Сюда я больше приходить не буду. Горько было на душе: не довел я дело до уровня, не обеспечил жизни вот этим - маленьким, невинным и беззащитным... Да, надо уходить. Может быть, будущий директор наладит. Вот я выхлопотал Зиньковскому поездку в Америку месяца на два. Без меня бы не добились. Может, научится. Не буду кривить душой, нет у меня надежды, что без меня все быстро изменится. Слишком хорошо я знаю свою команду и условия. Не можем мы перенять американский опыт, так же как не смогли по сельскому хозяйству... Пока - не сможем.

И была другая горькая мысль: "Ухожу побитый!" Нет, не грешен в том, чтобы позлорадствовать: "И другие не добьются". Хочу, хочу, чтобы добились! Детишки эти, что помирали от нашего недостаточного искусства, вопиют. Пускай потом скажут, что "Амосов не смог, а мы - без него...". Пускай! Только бы добились!

"Зал был полон", - так обычно говорят в торжественных случаях. Так и было. Может быть, чувствовали товарищи, что 75 - это нечто особое. Может, подозревали мои намерения, только вида не показывали, не спрашивали. Громоздкая старомодная кинокамера была нацелена на сцену. На столе ваза - полная гвоздик. Подумалось: "Небось их - 75?" И еще: только бы не расплакаться. Вспомнил, как совсем молодым, до сорока, прощался с больницей в Брянске и пустил слезу. А теперь... Ладно. Держаться. Нельзя быть смешным.

Поздравлений, слава Богу, не было. Молодцы.

Нормальная утренняя конференция, много раз описывал. Операции на сегодня. Прооперированные вчера. Доклад ответственного дежурного. Вскрытий на этот раз не было. Повезло, чтобы не напоминать юбиляру: "Мементо мори!" ("Помни о смерти!").

Потом обычный отчет за ноябрь и за 11 месяцев. Не буду приводить цифры, уже не нужно. Не ухудшили результаты.

Так и подошло к нормальному концу... Подумалось: "А может, Амосов, не надо?" Пусть все идет, как шло. Все-таки каждый год был прогресс, прибавлялись сотни спасенных жизней. И еще крутился в голове дуэт из сцены дуэли: "Не засмеяться ли..." Ну нет! Нет!

Речь моя записана у киношников на пленку точно. Но не хочется откладывать, чтобы мельтешиться и переписывать. Перескажу, как помню.

- Ну что же, ребята, пришло время нам прощаться. Сегодня последний день моего директорства. (В этот момент зал "охнул", - как пишется в романах. Даже какие-то возгласы раздались, не помню.)

- Конечно, подожду, пока выберете нового, но, надеюсь, это будет скоро... Жалко с вами расставаться, прямо до слез. Тридцать шесть лет - большой срок. Но... больше нет моих сил переносить людские страдания и смерти. Душевных сил нет. Оперировать бы мог и даже еще буду понемногу. На голову тоже не жалуюсь...

Тут снова маленькая пауза...

- Бесполезно мне, друзья мои, дальше сидеть директором. Хотя и не жду, что у вас произойдут большие революции в хирургических делах при новом директоре. Но вдруг?

Тут снова нечленораздельные заверения... Пауза.

- Не надо заверений, не надо. Вы же знаете меня. Я не смогу сделать поворот к лучшим результатам. Нет для этого времени впереди, да, наверное, уже нет и энергии. А может, нет и ума.

- Вы еще лучше молодого...

- Нет, не лучше. 75 лет - большой возраст. - Я очень вам всем благодарен. Бывал груб, несправедлив. Небось нет ни одного, кому бы не попадало подчас... Одно скажу: никогда не примешивались личные отношения. Ругался только за дело, только за больных. Но каюсь: всегда избегал близкой дружбы с вами. Страдал от этого - хорошие люди. Когда-то на войне и в Брянске убедился: чтобы быть руководителем в большой хирургии, чтобы требовать дело - дружить нельзя... Так уж люди созданы.

Снова возгласы:

- Останьтесь, останьтесь, хоть на год...

- Нет, не останусь. Уже два года я ждал этого дня с нетерпением и много раз проигрывал проводы. Вот видите - чуть не плачу...

Поработали мы все, в общем, не так уж плохо. Слышали отчет: 52 тысячи прооперированных сердечных больных. Правда, 6 процентов умерли. Но остальные-то ушли живыми. Дети остались здоровыми, учатся, работают уже. Взрослые с ревматизмом прожили лишние 10, 15, 20 лет. Конечно, можно бы лучше. Именно это меня и гнетет. Но лучше я организовать не смог.

И еще одно, мы сохранили честь. Смею думать, что не ошибаюсь. Удержались от этой заразы - подарков и взяток, что захлестывают медицину. И за это вам спасибо всем.

"Многие плакали" - таков штамп, но что сделаешь, если таки плакали. (Кинооператоры снимали.) Но сам я держался.

- Не могу не сказать о будущем. О вашем будущем, потому что у меня его уже нет, то есть, конечно, я буду делать науку, напишу книгу. Но это все не то... Поэтому - о вас. Об Институте.

Директора будете выбирать сами. Не спрашивайте у меня совета: я действительно не знаю, кто лучше из тех, что знаете. К демократии вы уже привыкли, по ней и действуйте. Для этого я добивался хозрасчета и самоуправления, чтобы при любом директоре не пропал коллектив. Нет, не то говорю, чтобы не пострадали больные.

Конечно, нужно двигаться вперед. Вы все знаете - куда. Сотни раз говорили. Снижение смертности, маленькие детки, коронарная хирургия. И - пересадка сердца. Как двигаться, рецепта дать не могу. Общие декларации известны: мировой опыт, ездить учиться, доставать оборудование. А главное - стремление, инициатива. То, чего всегда у вас не хватало. Извините, не обижайтесь. Не смог удержаться от критики.

Еще раз спасибо вам всем, товарищи. Простите, если кого обидел понапрасну... Это все.

И сел. Нет, слезы удержал.

С десяток секунд все сидели подавленные. Потом вышел Гриша Квачук, председатель профкома, заведующий отделением стимуляторов. Не мог угадать, что он скажет. А сказал очень хорошо. Примерно так.

- Позвольте мне начать издалека... В 1941 году было мне восемь лет. Отец уходил на войну. Мама, маленькая сестренка и я провожали его у ворот. Мама плакала, а я не понимал, - чего. Но вот отец обнял мать, сестренку, меня, вскинул котомку и пошел из села, к околице, где ждала подвода с товарищами. Они поехали. И тут я понял, что отец уходит совсем, что происходит большое несчастье... Помню, заревел и рванул догонять телегу... Но они уже далеко. Больше мы его не видели. Убит...

Так и сейчас, простите меня за чувствительность. Хочется удержать и сказать, как нашкодившие школьники: "Николай Михайлович! Простите нас, мы больше не будем. Не уходите..."

Вот такая была речь. Никто в Грише лирика не предполагал: такой спокойный, положительный, рациональный. Тут уж у меня, чувствую, глаза увлажняются. Но вовремя себя придавил...

Опять же - "многие плакали"...

- Спасибо, Гриша. Растрогал ты меня. Однако решение твердо. Уходить нужно вовремя... Спасибо еще раз всем.

И пошел со сцены.

Кто-то навесил мне на шею здоровенную бляху - медаль отлили в честь юбилея. И еще показали на стене несколько остроумных шаржей и стихов - собственное творчество сотрудников.

После операций, в три часа, "был сервирован чай" Без выпивки, к сожалению, но с тостами под виноградный сок. Душевно прошло.

Грустный день. Очень грустный.

Ладно, уже двенадцать. Три часа стучу. Спать пора .Завтра начнется новая жизнь. С другими чувствами.

На этом самое время сделать долгий перерыв в записках. Может быть, и насовсем.

(Ах, Амосов! Не хитри, хотя бы сам с собой: не веришь ты в конец жизни!)




Дневник. 30 декабря. Понедельник, вечер


"Свободен, слава Богу! Свободен. Наконец-то свободен", - это написано на могиле Лютера Кинга в Вашингтоне. Сам видел. Конечно, нахальство - мне такое говорить по поводу болезней и отпуска.

Отходил полчаса по коридору, перемежая с гимнастикой. Есть ощущение в мышцах, давление понизилось, и захотелось освободиться от информации.

Сегодня был годовой отчет. Два с половиной часа говорил, показал более двадцати таблиц. О блоке или стрессах не вспоминал.

- День покаяния и отпущения грехов! И день надежд: очистились и больше не согрешим...

Таким было начало доклада. Только надежд у меня почти никаких нет... В августе 84-го были. Я составил и размножил "Инструкцию по ведению больных после операции". Последние четыре месяца того года были приличные, и впереди ожидалось еще лучше.

Этого не произошло. Смертность 5,2 процента - это одна из самых низких за нашу историю, но по операциям с АИК - 16, а нужно по крайней мере 12- 13 процентов.

Что хорошо, так это закрытые операции. При приобретенных пороках сердца вообще получили 1 процент смертности почти на полторы тысячи больных. При врожденных, правда, выше - около 2 процентов, но тоже хорошо. Именно они, эти цифры, и помогли снизить общий процент до вполне приличного уровня.

Количество операций с АИК - 1002, добрались до рубежа, о котором думали еще с 80-го года. Общий итог операций - 3870, четырех тысяч не разменяли, не поступали больные. Из трех показателей - 5 процентов; 4000; 1000 - достигли одного, но к двум другим приблизились. За 2,5 года существования Института на 55 процентов возросли операции и на 23 - число персонала. Производительность труда - на 26 процентов. Если будут больные, то этим штатом и 4500 можно прооперировать. Да, в самом деле неплохо, все-таки примерно тысяча дополнительно спасенных жизней за один этот год. Не преувеличивая, половине только продлили жизнь. Все больные с приобретенными болезнями не доживают до старости. Ну, если даже 600 прочно спасенных детей, то и за это можно быть довольным собой.

Но я недоволен и постарался внушить это чувство всем.

Еще вчера передал Геннадию дела. Сказал о своем намерении уходить с директорства.

Администрация - Мирослав, Алла и Света - приходили поздравить с Новым годом и упрашивали, чтобы возвращался. Не обнадежил их.

Кибернетики тоже поздравили, рассказали о своих делах: очень надеются "журавля в небе поймать..." в следующей пятилетке. Подумалось из песни: "Не для меня придет весна..." Приглашали зайти в отдел, отпраздновать безалкогольно Новый год. Сослался на болезни.

Зашел в реанимацию, взглянул на безнадежных детей. Сказал, чтобы вечером докладывали Геннадию. Простился.




Дневник. 7 января 1986 года. Вторник, утро


Неделю в отпуске - и одно расстройство. Высокое кровяное давление, и почти постоянно болит голова. Даже утром было 200, а вечером - все 220. Сдался и снова начал принимать таблетки клофелина, черт бы их побрал. Из физкультуры ничего не вышло. Частота пульса вчера опустилась до 34.

Прочитал книжки по своим болезням - блок плюс гипертония, - получается, что нужно вшивать стимулятор. Решение такое: попытаюсь полечиться еще. Если это не удастся, то поеду в Каунас. Уже Лиду к этому приготовил. Пока все...




Дневник. 14 января. Вторник, утро


Сегодня уезжаем на операцию. Целая экспедиция: Лида, Катя и еще Саша Стычинский - он у нас специалист по хирургии нарушений ритма. Саша везет стимулятор и программатор к нему, должен научиться управлять моим аппаратом.

Чувства: спокойствие. Опасность операции невелика, как и цена оставшейся жизни. Конечно, я присматривался к риску. Такой стимулятор не применялся в Советском Союзе. Малая возможность конфликтов своего и чужого ритмов существует, возможна даже фибрилляция. Есть еще куча осложнений. Однако внезапная остановка сердца при блоке и инсульт от гипертонии - еще вероятнее.

Удивительно мало осталось такого, что жалко потерять. Сладкое напряжение операций? Но смертность, видимо, снизить уже не смогу. Так, как сейчас? Нет, не хочу. Хотя и тяжки были последние две недели отпуска, но полное отключение от реанимации компенсировало головные боли.

Только в романах дела кончаются победами героев. Жизнь, как правило, их поражением. Так и я уйду побитым.

Недавно кубинцы сердце пересадили, до этого - чехи, поляки. У нас в стране - ноль. Наверное, есть и моя доля вины.

И вообще, не могу больше переносить смерти. Не мо-гу! Значит, хирургию, самое сильное, что было в жизни, уже не жалко.

Что еще?

Творчество. Модели общества не довести до достоверности. Если бы и довел (невероятно!), не доказать. Заниматься этим буду. Книги тоже буду писать, их читают.

И это суета. Не жаль.

Люди? Сотрудники, друзья, родные? Давно наблюдаю реакцию окружающих на смерти. За редким исключением, все быстро успокаиваются.

Что еще осталось пожалеть? Красоту? Восходы и закаты? Хорошую книгу? Да, большое удовольствие. Но будем честны: оно уже значительно поблекло за последнее десятилетие.

Вот какой получается расклад.

Думаю, что спокойствие было бы при мне даже при смертельном ряске, а не то что при вшивании ЭКСа. Поэтому изучил инструкции к стимулятору и выбрал режим, который нужно мне запрограммировать. Вполне возможно, что от улучшения кровообращения некоторые взгляды могут измениться. Посмотрим.




Дневник. 26 января. Воскресенье, утро


Итак, в пятницу вернулись. Нужно начинать новую жизнь, существование со стимулятором.

Сначала - короткая сводка, как все было.

В Вильнюс приехали в три часа ночи. Саша Стычинский встретил с машиной, Юргие Юозович Бредикис организовал. В шесть утра были уже "в люксе" гостиницы в Каунасе. В 14 часов приехал Бредикис и забрал нас с Катей в больницу. Отделение у него на 60 коек. Нормальное отделение, нормальная палата на три кровати, без санузла. Видно, что ни для какого начальства условия не создавались, как и в нашем учреждении.

Переодели в нормальное (однако новое) больничное одеяние. Юргис Юозович меня послушал, посмотрел анализы, ЭКГ, рентгеновский снимок - я все привез с собой. Операция назначена на следующее утро. Скоро пришла красивая девушка со шприцом антибиотиков.

- Куда будете колоть?

- В задницу.

Сказано было с очаровательной улыбкой. Она - литовка, и просто не знает нашего слова "ягодица".

Лег в позу и воспринял... Хирург должен владеть собой.

Никаких новых мыслей в первую в жизни больничную ночь не возникло. Катя подскакивала в своей постели при малейшем моем шевелении. (Если откровенно, то ее присутствие было мне совершенно лишним. Но любовь близких нужно уважать.)

Утром - еще укол. Уборная (хирурги знают, как это важно!). И повезли.

Состояние чувств определю словом, которое уже называл, "спокойствие". На операционном столе довольно удобно. Операция вроде бы несложная, но требует опыта. Как и всякая, впрочем.

Стимулятор - это овальная металлическая коробочка 5x4x0,8 сантиметра - внутри содержит литиево-йодную батарею и микропроцессор с программой генерации импульсов. В сердце, в правый желудочек, они проводятся через электрод - это две проволочки в общей изоляции. Важнейшее дело для контакта, чтобы конец зацепился за внутреннюю поверхность желудочка.

Стимулятор вшили под кожу ниже левой ключица, а электрод провели в сердце через яремную и верхнюю полую вены. Я даже не заметил, когда участились сердечные сокращения. Раны зашили, сняли простыню и сделали наклейки. Анестезия - местная. Ни болей, ни страха не испытал. Поблагодарил, и поехали в палату.

Ходить разрешили в первый же вечер, и мы с Лидой отшагали по коридорам два километра. Со следующего утра добавилась моя гимнастика, но с осторожностью.

Каунасская больница - учреждение уникальное. 1800 коек, построена в 1936 году. Длиннющий трехэтажный корпус, соединенный туннелями с несколькими зданиями новой постройки. Говорят, что общая длина туннелей около пяти километров. Главный врач, Герой Социалистического Труда, содержит больницу в отличном состоянии. Для персонала - столовая, несколько кафе, продовольственный магазин, парикмахерская, почтовое отделение с междугородным телефоном, киоск "Союзпечати". В аудитории для больных показывают кино. Предполагается еще бассейн и промтоварный магазин. Трудящиеся женщины обеспечивают себя, не выходя за территорию больницы. Мне было стыдно за свой Институт. Конечно, у нас почти вчетверо меньше работников и впятеро меньше больных. Но для них же просто ничего не сделано.

В пятницу Юргис Юозович взял меня на обход и показал отделение. У него первоклассная хирургия нарушений ритма и достаточно представлены другие операции на сердце с искусственным кровообращением. У нас, к сожалению, пока только вшивают стимуляторы. Стычинский как раз должен наладить важнейшие операции. Аппаратура для этого теперь подбирается. (Трудное дело - импорт.)

В субботу я снова был в операционной: вводили программу в стимулятор. Для этого существует программатор-микропроцессор, вмонтированный в чемоданчик. Плоский электрод накладывают на область стимулятора и вводят программу. Не буду это описывать. Для себя я выбрал частоту 60 импульсов в минуту, а максимальное учащение при движениях - до 100. Полагаю, что этого хватит для моей физкультуры и бега.

Конечно, еще в четверг я попробовал на лестницах эффект стимулятора, когда была еще постоянная частота 60. Совсем другое дело! Раньше я избегал ходить дальше второго этажа, а тут на третий почти свободно.

В субботу сразу после программирования пошел снимать характеристики: как быстро нарастает частота, до каких цифр доходит, как снижается при переходе к покою. И самое главное, каковы ощущения - одышка, сердцебиение.

Испытания прошли отлично, программа выполняется - организм переродился. Опять почувствовал себя свободным человеком: хоть беги!

Однако Юргис Юозович предупредил:

- Не форсировать! Не делать очень резких движений, особенно толчков. Возможна дислокация!

Вот только кровяное давление остается повышенным и голова болит.

Чтобы закончить с отчетом: в понедельник сделали проверку порога возбудимости и выписали в гостиницу.

Во вторник провели вечер у Бредикиса. Было очень хорошо. Подарили мне для коллекции "Мысли и сердце" на литовском языке - в 69-м году издатели не прислали.

В среду Юргис Юозович показал экспериментальную лабораторию - очень серьезные работы! Три его статьи напечатали в "Торацис серджери".

В четверг уехали через Вильнюс. Были у Марцинкявичуса перед отъездом.




Дневник. 2 февраля. Воскресенье, день


Нужно отметиться в дневнике. Не более того, потому что нет желания писать. Сомнения одолевают... Старикам надлежит помалкивать...

В пятницу был в Институте. Не так чтоб хотелось, но есть долг. Нужно проверить, как работали.

Расстроился. Уже в конце декабря наметилось усиление инфекции, а в первой декаде января - настоящая вспышка. Умерло семь человек с прошлого года. Еще несколько погибло от других осложнений. Результат: 12 дополнительных смертей к итогам прошлого года. Общая смертность повысилась на 0,3 процента - до 6,5. Только у меня от инфекции никто не умер. Не знаю почему.

В январе они работали прилично: 350 операций. Однако смертность не снизилась, и снова ошибки - неправильные показания к операции, кровотечения, воздух... Не ослабевает комплекс вины: "Не смог наладить дело". Вывод все тот же: "Нужно уходить".

Несколько слов о здоровье. В норму пока не пришел. Голова болит все время, хоть и несильно, как с похмелья или когда недоспал. Давление нормализовалось. Сердце работает хорошо, пульс учащается при нагрузке так, что одышки почти не чувствую. Бегать пока боюсь ("Дислокация!"), но гимнастику расширяю и уже дошел до 800 движений. Хожу с любой скоростью, даже на подъемы.

Буду дома до 14 февраля, отдыхать и заниматься моделями общества. Если хорошо получится, вставлю между дневниками.




Отступление. Модели общества


Есть ли закономерности в истории? Наша философия утверждает: есть! Производительные силы, производственные отношения, борьба классов, в результате - социальный строй. Экономика - базис. Всякая там философия, наука, религия - второстепенные надстройки. Правда, допускается и некоторое обратное влияние на базис, но небольшое. Так и идет историческая цепочка: первобытное, рабовладельческое, феодальное общество, капитализм, социализм, коммунизм. Все просто. Возможны задержки, но этапы неизбежны. Ход истории по науке.

Конечно, кроме марксизма, существуют другие "философии истории". Не могу дать обзор, слишком сложно. Для иллюстрации возьмем хотя бы Тойнби. В предельном упрощении: "Нет порядка. Самоорганизация. Неопределимое разнообразие".

Что нас ожидает? Еще недавно не требовалось раздумья: коммунизм. Светлое будущее. Другая крайность: гибель неизбежна. От беспорядка.

Можно ли управлять историей? Конечно. Раз познали ее пружины, то и управлять можно. Мировая революция, диктатура пролетариата, быстрое перевоспитание всех граждан - равенство, братство и светлое будущее. Если не бесконечное - это против диалектики, - то надолго.

В эти схемки я не верю со студенческих лет. Не чувствовал под ними науки. Сначала засомневался от Павлова, когда задумался над поведением человека: не мог отделить его от животных. Потом, 30 лет назад, - от кибернетики. Если элемент общества - человек - большое животное с агрессивными эгоистическими инстинктами, то и общество не может так пряменько идти к идеалу и на нем застрять. Потом прибавились мысли о механизмах интеллекта, они подправили первые идеи о поведении. Нет, не настолько нахал, чтобы заявить: "Создал теорию человека и общества и знаю, чего можно ждать и как управлять". Слишком много неопределенностей. Но подходы к проблеме мне видятся.

(Амосов, Амосов, не загибай!) Понимаю, что не может у меня быть ума, способного прояснить мировые загадки. Не может! Ну и бог с ним. Это же очень интересно - изобретать гипотезы. Даже если знаешь: ты - дилетант. А кто не дилетант в гуманитарных науках? Великие философы и историки? Какая такая у них была наука, чтобы можно доказывать? Не было такой науки. Подбор сомнительных фактов, объединенных вольными трактовками, против которых можно выстроить другие гипотезы.

Разумеется, мои эвристические модели - это тоже гипотезы, но я и предлагаю только подход к задаче, а не ее решение. К задаче: объяснить человека и историю и наметить пути исследований. Не обещаю получить однозначный ответ о будущем. Он невозможен, поскольку общество - самоорганизующаяся система, то есть меняющаяся в процессе деятельности. Правда, может быть, удастся наметить границы этой изменчивости, тогда вероятности будущего чуточку прояснятся. Но это уже за пределами моего века.

О принципах эвристических моделей я уже писал. Это модель гипотезы о структуре и функциях некоего объекта, обязательно сложного, для которого еще нет теории, выраженного в цифрах. От клетки до общества. Словесных описаний таких систем много, но они не доказательны. Модель же позволяет рассчитывать и намечает пути экспериментов, чтобы превратить гипотезу в теорию. Или опровергнуть.

Общий принцип модели: "входы" (внешние воздействия) и "выходы", то есть действия объекта на среду. Между ними внутренняя сфера: элементы структуры с цифрами состояний, связанные "стрелками" функций с другими структурами, с "входами" и "выходами". Под каждой стрелкой - формула. Расчет ведется по тактам времени - минутам, часам, годам. Высчитывается, сколько получено внешних воздействий, как они повлияли на "крайние" элементы, как их изменили, как изменение передалось на следующие элементы; и так, по цепочке - до "выходов", до действий. Для человека - до движений, для общества - до труда, даже до войны или революции.

Возьмем для примера модель человека, личность. На "входе" - воздействия общества: сколько платят за труд, как отзываются окружающие люди, власти на высказывания и поступки в адрес других людей или правительства. На "выходе" - поведение, труд, поступки, высказывания. Посредине - психика: разум и чувства. Некая сложная вычислительная машина, перерабатывающая информацию "входов" в "выходы".

Я уже не раз упоминал о движущих силах поведения человека: об инстинктах и порождаемых ими биологических потребностях - собственности, общении, лидерстве, сопереживании, любознательности, об убеждениях, как словесных формулах, порожденных идеологиями, определяющих, что хорошо, что плохо, или какое распределение собственности и власти признать справедливым. Писал о характере - главном показателе типового различия между людьми: сильные, средние, слабые. От него зависит напряжение труда. Разум, интеллект и уровень его развития определяют способность человека решать задачи: оценивать внешние воздействия, прогнозировать события и выбирать выгодную тактику поведения. Творчество - главное проявление интеллекта и отличие человека от животных. От него начался и продолжается прогресс, и не только технический, но и изобретение идеологии.

Но все-таки, какие же обобщенные качества человека, вернее, людей, определяют общество? Существуют ли ограничения в выборе путей развития человечества? Показатели его оптимальности? Перспективы на будущее?

Первое: относительная значимость эгоизма и альтруизма как способности к сопереживанию.

Второе: распределение людей по типам - процент умных и глупых, сильных и слабых, жадных и добрых, лидеров и конформистов.

Третье: воспитуемость и обучаемость. Насколько можно изменить врожденные качества в части эгоизма - альтруизма и слабости - силы характера и об* учением повысить уровень интеллекта.

Последний пункт особенно важен и менее всего изучен. От него зависят наши надежды: в какой степени можно изменить генетически заложенный в людях эгоизм. Или иначе: на какой идеал замахиваться и какие требуются воспитательные усилия. Странно, но факт - человека изучают две тысячи лет, а именно на этот вопрос нет сколько-нибудь достоверного ответа. Утописты (и наши философы) говорят: "Измени общественное устройство (читай: сделай революцию, запрети экономическую эксплуатацию, повесь лозунги), и люди быстро станут добрыми, как ангелы". Пессимисты на Западе, во главе с Фрейдом, наоборот: "Человек - невоспитуемое животное..." Истина где-то между крайностями, но ее желательно определить точнее. Вот почему настоящая наука о человеке - с моделями. От нее зависят идеалы, к какому обществу стремиться.

Для науки об обществе важно еще одно предположение: насколько коллективы людей, сложившиеся группы отражают поведение индивидов, членов группы. Наша гипотеза предполагает, что группе присуща психология индивида: потребности, воспитуемость убеждения. Однако группа - это не средний человек в ней. Это новая система с внутренними отношениями, вожаками и подчиненными. Поэтому поведение группы требует расчета. В нем воплощены черты лидеров и рядовых членов в неодинаковой степени, в зависимости от структуры группы и обстановки ее деятельности.

Итак, человек с его биологией и воспитуемостью - основной, независимый элемент моделей общества. Но не единственный. Другим является уровень научно-технического и экономического развития. Он определяет средние материальные условия, то есть удовлетворение потребностей, а также образование, возможности воспитания - факторы, которые изменяют генетически заложенную программу человека и превращают его из первобытного в современного, соответствующего уровню цивилизации.

Конечно, мне могут возразить: а где идеология? Где социальный строй? При одинаковом уровне экономики люди разные в социалистических и капиталистических странах. Разное содержание воспитания. Да. Все правильно. Нужно признать и третий фактор: идеология.

По моим представлениям, идеология не просто следует за технологией и экономикой. Как я уже упоминал, она является самостоятельным продуктом творчества, наряду с техническими изобретениями. Конечно, не каждая идеология уживается с различными уровнями техники и экономики, но диапазон приспособляемости довольно широкий. В определении его как раз и состоит одна из задач моделирования общественных систем.

Модели требуют структур и цифр. Как выразить ими модель общества? В основе должна лежать идеология. Мы выражаем ее двумя главными координатами, основанными на двух инстинктах: собственности и власти. На оси абсцисс откладывается процент государственной (общественной) и частной собственности. На оси ординат - система власти: от единоличной диктатуры до полной демократии. Переходными точками отмечаются: ограниченная монархия, однопартийная диктатура и другие соотношения личной, групповой и классовой власти. Любой государственный строй можно выразить точкой в этих двух координатах.

Например, на оси ординат - нашу сталинскую систему, брежневскую, современную и будущую демократию, на оси абсцисс - процент обобществленной собственности на средства производства. У нас она что-нибудь около 90. Третьей необходимой координатой является уровень экономики. Он отражается в показателе внутреннего валового продукта на душу населения. Сочетанием всех трех координат можно определить структуру общества: распределение населения по социальным группам, их материальное и правовое положение, участие в труде. Более того, из трех координат можно вывести этику и отношение к труду, к религии, коллективизм или индивидуализм. Правда, для дальнейшей конкретизации общества нужны еще несколько независимых факторов, главный из них: положение на международной арене, а следовательно - вооружение как важный экономический показатель.

Модель общества, выраженная системой координат, детализируется в виде структурной схемы. В ней квадратами обозначены - "правительство", "социальные группы" - управляющие, рабочие, специалисты. Отдельно обозначены "фонды" собственности. Стрелки между квадратами отражают количество труда, получаемые материальные блага, а также интенсивность пропаганды, высказывания и поступки социальных групп в отношении правительства и друг друга, законы, ограничивающие свободы. Состояние каждой группы обозначается рядом показателей - богатство, образование, власть.

Для каждой группы создается "модель личности", в которой отражаются "входы" со стороны общества и "выходы" на него.

Внутренняя структура модели личности представляет потребности и убеждения: значимость чувств - жадности, страха, лидерства, притязания к обществу, которые имеет личность (группа) для удовлетворения своих потребностей. Сопоставление "входов" - того, что дает человеку общество с его притязаниями, - позволяет подсчитывать основной показатель - Уровень Душевного Комфорта (УДК). Именно он характеризует степень удовлетворенности гражданина, группы своим существованием. Если угодно, это счастье граждан. Этот же показатель, усредненный по всем социальным группам, с учетом крайних отклонений является основным критерием оптимальности общественного устройства. Он же служит для сравнения различных общественных систем, если их исследовать на моделях или пытаться моделировать реальные страны. УДК приблизительно соответствует показателю "качества жизни", который нашел распространение среди социологов в последнее время.

Модель общества можно сделать очень простой, ограничив варианты координат социального строя, число социальных групп, чувств и не вдаваясь в экономику. Можно постепенно расширять границы модели, стараясь приблизить к реальному типу общества. Такие работы я проделал. Должен, однако, сказать, что большое усложнение модели пока не оправданно, поскольку не существует достоверных психологических характеристик людей в их разнообразии. Без них модель - лишь гипотеза, по которой нельзя делать выводов. Поэтому сейчас главная цель моделирования: дать направление экспериментальным исследованиям человека.




Дневник. 16 февраля. Воскресенье, утро


Работа началась. Уже два дня ходил в Институт "(вчера - субботник). Главная сестра Света и уборщица Варя расцеловали в вестибюле, на конференции стоя аплодировали. Небось - искренне. И все покатилось, как и не было перерыва. Доклады на конференции. Девятнадцать операций на сегодня, из них четыре с АИКом, вчерашние операции, доклад общего дежурного: в Институте 460 больных, обсуждение вскрытия... Обход реанимации - увы! - те же осложнения и проблемы: "...в контакт вступает плохо, сердечная деятельность на поддержке слабыми дозами допамина, третий день искусственная вентиляция, без этого не тянет..." Статистика за январь - февраль посредственная, а с учетом умерших с прошлого года даже совсем плохая.

Но не заметил, чтобы кто-нибудь тревожился. На все находят оправдания или ссылаются на непредвиденные случайности. Как бы я хотел ошибиться в этом впечатлении!

Все еще идут годовые отчеты отделений. У Вити Хондоги в поликлинике приняли свыше 40 тысяч больных, большинство через рентген, ЭКГ, фонокардиографию, теперь еще ЭХО... Огромнейшая работа в тесноте. Одна жалоба была за прошлый год, и та не подтвердилась.

Отдел переливания крови - Криштоф. 7 тысяч литров крови, 26 тысяч доноров. Но, к сожалению, были проколы - слабый контроль за переливанием крови в отделениях. Один мой больной умер, когда дали замерзшую кровь. Отдел критиковали, но работу признали хорошей.

С Л.М.Пиевским смотрели реконструкцию поликлиники. Дело идет хорошо, спасибо ему. (Тоже старый друг - строитель. Он проталкивал все наши новостройки последние двадцать лет.)

От конференции жестоко заболела голова. Повысилось давление. В понедельник назначил операцию, не знаю, как буду переносить.

Физкультуру довел до тысячи движений, бегаю примерно полтора километра. На будущее смотрю с сомнением...




Дневник. 23 февраля. Воскресенье, утро


Все вернулось на круги своя... Приятное и неприятное. Прошла первая рабочая неделя после полуторамесячного перерыва. Перерыва, после которого предполагалась новая жизнь, со старостью и болезнями, другими радостями и заботами.

Но - снова отсрочка.

Вторую неделю бегаю и делаю тысячу движений. Бег еще пока тяжеловат, но видно, что восстановится. Стимулятор исправно учащает сердцебиение при сотрясениях тела, и одышки почти не испытываю.

Было два операционных дня: в понедельник вшил митральный клапан. И неприятности тоже вернулись. Протезирование клапана прошло хорошо и быстро, но обнаружилось кровотечение. Остановить его удалось с большим трудом и эмоциями.

На следующее утро кровотечение повторилось, пришлось делать реторакотомию. Больной все еще лежит на искусственном дыхании, не знаю, вытянем ли. Мужчина, пять человек детей, но, как сказала жена: "Так болен, что для семьи помощи никакой".

Снова с трепетом ожидаю телефонного звонка из клиники, проклинаю хирургию и собираюсь осенью кончить...

Было так много намерений, что уже сам не верю. Но не вечный же я?

В четверг после операции читал публичную лекцию в Доме офицеров. Публики около 800 человек, ажиотаж с билетами, как и раньше. Даже друзья были. Похвалили.

Снова провожу рутинную работу: конференции, обходы хозяйства, распекания, распоряжения.

Печатаю научные труды, что надумал за отпуск.




Дневник. 2 марта. Воскресенье, утро


Календарная весна. Мороз 10 градусов. Вдоль бульвара, где бегаем с Чари, ветер, как в аэродинамической трубе, бьет насквозь. Одежда снова легкая. Все восстановил. Кровяное давление нормальное. Самочувствие хорошее.

И снова отодвинулись границы будущего.

"Живой о живом думает". Так и я. Снова живой. И мысли соответствующие.

В понедельник было очень кисло. Из ума не выходил умерший больной. Как представлю себе пятерых ребятишек у гроба, так к горлу подступает. Пусть тяжело болел, пусть обуза для семьи, может быть, все и так, но пятеро детей у гроба!..

На вскрытии нашли стрессовые язвы в кишечнике и желудке, все заполнено кровью. Никто не виноват: осложнение операции.

Может быть, прибила бы меня эта смерть, не восстановись здоровье. А так -o озлила.

Еще один заход!

Во вторник открылся съезд партии. К сожалению, не удалось послушать Горбачева с самого начала - не было минутки, только вечером подключился.

Время сейчас интересное. Все читают газеты, и такие попадаются перлы, каких в жизни не видел. К примеру, 22 февраля в "Правде" была статья "Очищение".

Со съезда слышно несколько мотивов. Первый - обюрократилась и даже разложилась некоторая часть верхушки при попустительстве всех других, включая Центральный Комитет. Нужно восстановить ленинский стиль. Слова об этом стиле и раньше регулярно произносились, только никто не чувствовал, в чем он состоит. "Критика сверху донизу, невзирая на лица". Это я тоже слышу с самого детства, только снизу она, критика, не поднималась выше районного звена, да и то - хозяйственников или, иногда, советских бюрократов.

А теперь М.С.Горбачев поснимал иных зубров и даже в прессе многих оскандалил. Все очень, очень здорово. Появилась надежда на истинное очищение нашего общества.

Однако скепсиса тоже достаточно. Многое уже слыхали и видали.

Второй мотив - заставить лодырей работать, не хотят - не платить, а сильные и честные пусть зарабатывают сколько могут. При том - дать им товары. "Дуже приемно", - как говорят украинцы. Только как это воплотить? Привыкли нянчиться с бездельниками, больше всего боимся: выгонишь, а вдруг с голода помрет? Поэтому сначала его надо трудоустроить, а потом выгонять. Нонсенс!

Еще одно. Горбачеву принадлежат слова: "борьба за социальную справедливость". Звучит, конечно, странновато, если учесть, что почти семьдесят лет назад ради этого буржуев ликвидировали. Но правда превыше этого. Даже горькая.

Во вторник тоже было событие, чисто местное, для нашего курятника, но значительное. Пришла ко мне одна сотрудница, я ее даже в дневнике не назову, и сообщила, будто наш врач, тоже пока не назову, выманил у больной деньги. Она одумалась и деньги вытребовала обратно.

Всякое мы уже видели, но такое! Больная еще находится в отделении и, возможно, расскажет мне сама... Только очень боится, чтобы "не прибил". Этот врач уже известен своим поведением. Я молодчика сгоряча тут же вызвал и, не называя проступка, потребовал написать заявление. Он отказался.

Удалось все-таки выгнать. Больная рассказала мне историю, я записал на магнитофон. Пригрозил прокрутить на конференции. Только тогда сдался, принес заявление.

На другой день объявил:

- Чтобы не было кривотолков, товарищ уволился сам.

Разумеется, это его желание возникло не без моего воздействия.

В пятницу был отчет за два месяца, поскольку в январе меня не было...

Снова мы потеряли все, что накопили.

Конечно, можно отойти в сторону. Мне 72, у меня блок и стимулятор, я "сдал" Институт в конце декабря с рекордными показателями. Но разве отойдешь or самого себя? Когда могу оперировать по пять часов самые сложные операции.

Поэтому была разгромная конференция.




Дневник. 8 марта. Суббота, утро


В понедельник было объявлено голосование. Аня раздала бюллетени, поставила в приемной ящик для научных сотрудников и для врачей. За два дня должны проголосовать.

И было две операции. Сначала сложный межпредсердный дефект, а потом тетрада Фалло. Оказалась осложненной, были еще два межпредсердных дефекта. Последний раз оперировал тетраду года полтора назад. Очень волновался. Сделал будто как нужно, из операционной вывезли в порядке, но в реанимации сразу началась сердечная слабость, и всю неделю не можем отключить девочку от искусственного дыхания и сердечных средств. Очень боюсь, вдруг что не так сделал? Никогда хирург не может быть уверен. Вот и получается: настращал других, а сам не потянул. Нужно обязательно доказать, что можно оперировать без воздуха.

Трудно, очень трудно держать экзамен старику.

Во вторник не оперировал. Весь день прошел за хозяйством.

В четверг после операции вытряс бюллетени из ящиков. Признаюсь, с трепетом разбирал листочки. Чего я ждал? Был готов, что получу до 20 процентов отрицательных оценок. Два с лишним года прошло с последнего голосования, и, наверное, никого не обошел я своей, скажем осторожно, директорской строгостью. Бывало и чересчур, и несправедливо, и под горячую руку - всякое бывало.

И вот - радость! Из 128 оценок личных и деловых качеств я получил только четыре минуса. Чуть больше трех процентов. Это четвертый опрос с 76-го года, и так мало еще никогда не было. Растрогался чуть не до слез (старики сентиментальны...).

Вечером подсчитал и всех других. Картина пестрая - от 32 до 1 процента отрицательных оценок. Есть такие завы, что много от меня выговоров получили, а имеют всего три процента минусов.

Вчера на пятничной предпраздничной конференции сказал вполне искренне хорошие слова женщинам. Оказывается, их у нас 850 - чуть не 90 процентов. Нужно, обязательно нужно что-то сделать для них в социальном плане.

Потом поблагодарил за хорошее голосование, сказал, что тронут очень.

Демократия вчера еще раз сработала. В добавление к двум медалям, которые мы уже распределили, дали нам разверстку еще на одного заслуженного врача и на грамоту Верховного Совета УССР за работу в 11-й пятилетке. От имени профкома и партбюро выдвинули на коллектив партийного секретаря и главного врача. Уже готовы были голосовать, как кто-то из задних рядов возьми и крикни:

- Чего голосовать, когда все уже решили... Пришлось вступиться и сказать, что не то теперь время.

- Давайте добавляйте, и проголосуем. Выберем счетчиков, как, я помню, в далекие прошлые годы, и сосчитаем.

И вот добавили в список еще четырех человек, вышли считать, подняли руки и оказалось: главного врача поддержали, а секретаря забаллотировали. Выбрали Васю Урсуленко.

Все разошлись с удовлетворением.




Дневник. 4 апреля. Пятница, конец дня


Сегодня месячный и квартальный отчеты.

Директорская деятельность достаточно эффективна. За март удалось снизить смертность.

Надежды, силы... Сколько раз уже бывало? Вспоминается 75-й, 80-й, прошлый год, три первых месяца. Тоже снижалась смертность, тоже казалось - бога за бороду схватил! А потом снова спад: то инфекция, то воздух.

Думаю, что болезнь глубже. Расхлябанность, безответственность... и ума мало.

Геннадий был на всесоюзном совещании. Привез цифры: во всех центрах Союза застой с сердечной хирургией.

Мы по крайней мере по количеству операций все время растем и впереди всех.




Дневник. 13 апреля. Воскресенье, 10.30.


Отвратительная погода, мрачное настроение. Первая неделя была очень теплая, и начали распускаться почки на каштанах. А сегодня идет мокрый снег, облепил листочки, такие жалкие.

В понедельник две операции. Одна очень сложная: митральный протез и пластика гигантского левого предсердия. Пожилая слабая женщина. Прошла с трудом.

Во вторник с большим опозданием самолета улетел в Москву на сессию Академии медицинских наук. Заседание в среду, доклад министра о перестройке "в свете решений". Науку повернуть к производству, то бишь к больным. Приветствую и давно уже повернул.

Только ничего наши ученые не перестроят. Отсидятся в обороне, поскольку организационных реформ не видно. Если без конкуренции производство идет тихо, то наука вообще не может двигаться. Дело не изменится от того, что теперь планы стали называть программами. Нужна работа по контрактам, свободная циркуляция способных людей по стране, не ограниченная прописками и квартирами. Дать права директорам или, еще лучше, коллективам распоряжаться деньгами и штатами. Да и самих директоров назначать не по удобству для властей, а выбирать по научному потенциалу я организационным способностям. Впрочем, не буду распространяться, все уже говорилось множество раз.

В четверг в 8 утра был у Бураковского на обходе и конференции. Володя все такой же толстый, вальяжный, институтом правит хорошо. Только коньяк из холодильника исчез.

- Я его теперь в другом месте держу...

Понравился мне обход. Реанимация у них мала, в тем не менее делают до семи АИКов в день. За прошлый год они почти нас догнали: 930 операций против наших 1002, а нынче могут и перегнать, если так будут дальше идти. Больные сложнее, чем у нас. Поэтому из института ушел "с комплексом"...




Дневник. 1 мая. Четверг, утро


Снова началась дачная жизнь. В воскресенье к вечеру переехали, сегодня первый день, чтобы оглядеться. Все дни - не до природы. Делал сложные операции. Был месячный отчет, хорошие результаты.

А за стенами бушуют страсти: на Чернобыльской атомной электростанции - авария, горит реактор. Радиация в Киеве возросла в несколько раз, и нет уверенности, что это уже предел. Такая страшная вещь - эта радиация. Чудный день, тишина, солнце, цветы, птицы, а в воздухе, в воде, на зеленых овощах - частицы йода, цезия, стронция. Кое-кто из знакомых уехал на праздники, подальше от греха.

Информация, как всегда, скудна и противоречива. Тяжело пострадавших, видимо, немного, но для эвакуированных тысяч людей - большое бедствие. И страх на всю жизнь.




Дневник. 17 мая. Суббота, день


Две недели не писал дневник. Дела. В праздники и выходные редактировал "Раздумья о здоровье". Издательство "Физкультура и спорт" обещает тираж полмиллиона.

Киев живет под радиацией и слухами о чернобыльской аварии. Об этом только и говорят; сколько миллирентген в воздухе, в квартире, на траве, на земле? "Закрыли?" - "Нет?" Говорят, взрыв? Эвакуация Киева?

Нельзя сказать, что настоящая паника, вульгарных беглецов мало, но, кто мог, детей вывезли. Около вокзала и касс Аэрофлота толпы стояли.

Виновата безобразная информация. Сначала вообще молчали, потом стали говорить, но не всегда что следует.

Народ ропщет. Чего смотрело начальство? Почему не отменили первомайскую демонстрацию?

Я все сосчитал, какие дозы можно получить за день, за месяц, за год. Получилось, что если три часа в день сидеть на улице, а остальное время дома, то суммарная доза достигнет пяти рентген в год. Это то, что разрешается рентгенологу на работе, и меньше, чем получает больной при просвечивании желудка. Но ни один из них еще не умер от лучевой болезни и калек не народил. К тому же в литературе не сообщалось об учащении уродств и онкологических болезней после Хиросимы.

Примерно так я каждый день убеждаю на конференции своих сотрудников, дома - свою жену и всех вообще, с кем приходится говорить. К сожалению, такого простого и понятного расчета по телевизору не представили. Поэтому миллирентгены кажутся ужасными, думают, что нужно сейчас же бежать или лечиться.

Моя Лида тоже дрожит, окна заклеила, чистоту блюдет, совсем замучила строгостями. Жаждет переехать в Киев, там радиация вдвое меньше, от Чернобыля дальше на 50 километров.

- Можешь переезжать одна, мы с Чари останемся.

И то сказать: мне здесь хорошо, радиация ничтожная, да каким я покажусь перед своим народом? "Сбежал, испугался", - этого я перенести не могу.

В Институте история с аварией не прошла гладко. Первого мая моему заместителю позвонили из министерства и попросили выделить двух врачей, чтобы обследовать эвакуированных в Бородянке (это 15 километров от нашей дачи). Он начал искать по телефонам и напал на Б. и К. - хирургов 6-го и 5-го этажей. Сказали, что явятся. Утром 2-го Геннадий был в Институте, ему звонят и стыдят, что прислал негодные кадры. Один заболел, показал температуру, а второй вообще отказался ехать. Будто сказал:

- Права не имеете посылать. Вывезите людей в больницу, в Киев, тогда буду обследовать.

После праздника оба сообщили, что имеют больничные листки. Никто им не поверил. На работе появились только в середине этой недели.

Вчера утром их обсуждали на трудовом коллективе. Оба клялись, что болели, а К. заявил, что он свои слова и сейчас готов повторить. Это уже всех разозлило. Я молчал и даже не думал наказывать, но у нас все такие принципиальные.

- Уволить!

- Предупредить!

Проголосовали: 140 - за увольнение, против - 0, воздержались - 13. К. приходил, вел себя нахально, но я сдержался.

Вот какой у нас народ. Самолюбие задели, опозорили наш славный коллектив. Постановили попутно отчислить чернобыльцам дневной заработок. И это без рекомендаций райкома. Приятно было.




Дневник. 1 июня. Воскресенье, утро


Дневник прост. Ничего особенного не случилось. Операций - половина. Результаты мая плохие, больные были преимущественно тяжелые, приезжали те, которым не до радиации.

Врач-дезертир, осужденный коллективом, на следующий же день пришел на конференцию с раскаянием, просил направить в самую "зону". Простили. Бумагу написали в министерство, чтобы послали в Чернобыль. Однако пока не берут, небось не верят. Надбавку к зарплате, которую получают за тяжелую работу наши хирурги, я ему срезал. Пусть хоть чем-нибудь пострадает. Похоже, что он искренне переживает. Сдуру завелся парень. А второй - Б. - ходит на работу как ни в чем не бывало. Бессовестный.., По закону уволить его нельзя. Трудовой коллектив, оказывается, такого права не имеет.

Киев живет как прифронтовой город. Школьников вывезли в лагеря, в южные области очень организованно. Наши добровольцы сопровождали три поезда. С маленькими - хуже. Отправлять без матерей не решаются, семейных санаториев мало. А самое главное - работать в городе кому-то нужно. Представьте, если все матери уедут со своими детишками? По сути, и опасности нет. Дозы малы, один страх. Теперь запретили измерять радиацию и дозиметры заперли. Чтобы слухи не распространялись... Хорошо или плохо? Старая проблема, каков оптимальный уровень информации для народа? Бесконтрольная - паника, слишком мала - недовольство и просчеты в управлении.

К вопросу об обратных связях. В "Известиях" за 28 или 29 мая напечатана статья "Вокруг прилавка" - о коррупции в торговле Москвы. Такие размеры, что читать страшно. Прямо сказано, не отдельные лица, а чуть не все. От продавцов - до торготдела столицы, а подарки (и взятки) шли даже в райкомы. Небось и выше, да газета скрыла. Тянулось много лет. Мафия!

А почему? Мало обратных связей. Похоже, что теперь партия их ищет.

Это же очевидная истина: нет управления без обратных связей. Во всех современных конституциях они заложены, и даже многократно. В США - сенат, администрация, суд, кроме того, свобода печати и оппозиционная партия. А у нас - только одна: анонимки на начальников.




Дневник. 7 июня. Суббота, день


Черт знает, что делается в клинике. Необъяснимые смерти у Ситара, Урсуленко. У меня результаты мая очень плохие. Народ вчера высказывался за то, чтобы попросить из Москвы от Бураковского помощь: пусть бригада от него пооперирует неделю. Я всей душой за это, но сомневаюсь, что будет толк, а кроме того, москвичи боятся радиации.

Все это так скверно, что жизнь немила.

Но и без смешного не обходится. Вчера опять работала демократия: выбирали на Доску почета ко Дню медика. Непростая процедура оказалась. Раньше, бывало, треугольник список составит, на собрании объявят: "Нет возражений!" - "Нет!"

Теперь засело партбюро с месткомом, все обсудили, а как пришли на собрание, так минут сорок спорили, с большим криком, будто на Новгородском вече. Саша Ваднев просил его исключить: "Стыдно мне, когда столько раз в году приходится сообщать родным о смертях". Проголосовали и просьбу удовлетворили. Потом Паничкин взорвался, почему его сотрудников не выдвинули, кричал, что процедура выдвижения неверная, требовал снять и его.

Я советовал собранию уважать просьбу, опять голосовали. С трудом, но оставили. Решили на следующий год усовершенствовать процедуру выдвижения. С собрания все вышли веселые.

Нравится демократия!




Дневник. 15 июня. Воскресенье, утро


Жара: ночью - 20, днем - 30-33 градуса. В операционной благодаря кондиционеру - 23. Всего хуже - в электричке после работы.

В понедельник приносил дозиметр: радиация на даче снизилась втрое. По этому поводу уменьшены строгости для Чари и меня...

Сделал всего одну операцию - нормально. В поликлинике работа понемногу оживляется. Радиационный шок проходит.

Коррупция не щадит социализма. Доказательства: читай газеты. В них теперь полно материалов. Обратная связь.

В пятницу отмечали День медика. На конференции Шкарлат показал кубок и грамоты за спорт. Мне удивительно, что ребята так стараются. Даже Наташа Воробьева, не столь уж юная (но красивая) отмечена за волейбол.

После работы у нас был доклад и концерт. Второй уже дебют собственной самодеятельности. И очень, очень удачный! Особенно пантомима "Операция с АИКом". Все смеялись, хлопали и гадали, кого изображают артисты.

Вот у нас какие достижения - не только операции и ремонты.

День закончил на городском заседании, там было скучно.

Думаю о моделях общества неотступно, хотя и непонятно зачем?




Дневник. 21 июня. Суббота, день


Спокойная неделя. Но невесело. Впереди тяжелые больные. Первая - девочка четырех лет. В Институте полгода назад ушили первичный межпредсердный дефект (не я). Возник блок, с трудом вывели из тяжелого состояния, выписали. Теперь поступила снова с жуткой декомпенсацией. Думали, сразу погибнет, но удалось удержать жизнь. Больше месяца видел в реанимации жалкое, нервное создание. Постепенно дело улучшалось, стала улыбаться, играть с игрушками. Перевели в палату, чтобы мать ухаживала.

Выписать нельзя. Живет только при строгом режиме и лекарствах. Нужно вшивать клапан. Сердце огромное, приращено к грудине. Жестокая правда: и девочку жалко, и выхода, кроме смерти, нет. Хотелось бы, без хирурга или хотя бы без меня.

Вчера пришла Валя Гармаш, палатный врач, и плачет навзрыд:

- Прооперируйте Наташу. Не могу больше смотреть на мучения девочки и матери. Стыдно за Институт, за всех нас, врачей. Поговорите с матерью. Пусть будет какой-нибудь конец! У нее есть еще дочка.

Знал, что этим кончится.

Вошла мать, еще молодая и даже миловидная. И тоже слезы, упрашивания:

- Сделайте операцию! Я никому больше не доверяю!

- Но поймите: умрет. На сто процентов! Почти на сто. И мне скоро семьдесят три! Не могу я переносить таких смертей!

- Ну прошу вас, ведь вы же делаете сложные операции, все знают... Девочка пришла в Институт разве в таком состоянии? А что получилось?..

Она недоговорила: "навредили", поделикатничала. Мучительно стыдно за нашу работу.

- Деться некуда. Ладно, прооперирую. Но никакой надежды не питайте.

А может быть, это меня и держит?

Издательство "Дн_про" прислало договор на издание "Книги" по-английски. И опять тщеславие: "Подарю своим знакомым американским хирургам". Один из них - профессор Бэренд. На днях прислал письмо мне и Мише, что их семья готова принять наших детей, пока радиация кончится. Хороший человек.

- А что, Миша, мы с тобой, пожалуй, не послали бы таких писем?

Согласился. Потом я подумал, не такие уж мы плохие (внутри), чтобы не пригласить. Обстановка виновата. Отучили. Задавили чувства.

Этот Бэренд был у нас в клинике в 1975 году, тогда еще молодым ассистентом. Показал нам одну операцию, пользуемся до сих пор. В 1977 году наша группа хирургов ездила по обмену в США, навещали и Мичиганский университет, были в гостях у Бэренда.

По поводу задавленных чувств. Чтобы обнаружить причины, достаточно читать газеты, особенно "Литературную", "Известия". Все написано о коррупции, о лжи, карьеризме, лицемерии, разложившихся начальниках и множестве других "негативных явлений". Только не называется, откуда они взялись. Догадывайтесь сами. Особенно разошлись писатели: подавай им правду, и все тут! Не могут больше жить в порядке! Только забыли, как изгоняли Пастернака и Солженицына из Союза писателей. А в Москве киношники, говорят, забаллотировали все бывшее руководство.

Только было уже это, "оттепели", в прошлом. Другой ветерок подует, и опять пойдут гулять по романам секретари обкомов, восстанавливающие справедливость. Ничего не поделаешь: пить-есть надо. Вот писатели и наступают на горло собственной песне.

На этой неделе прошла сессия Верховного Совета СССР. Поглядел в телевизор, как депутаты сидят с сосредоточенными лицами, голосуют единогласно. Вспомнил, как сам семнадцать лет так же голосовал. Сожаления о такой демократии не почувствовал.

Но доклады Горбачева на Пленуме и Рыжкова на сессии понравились. Со всем согласен. Только ох как трудно будет провернуть все, что они задумали. В электричке прорабатываю статистический справочник "Мы и планета". Сравниваю прежние пятилетки,

Очень хорошо помню, как опубликовали планы на вторую пятилетку в 1933 году, обещали поднять благосостояние в 2,5 раза, а граждане получили шиш. Но планы по группе "А" были перевыполнены.

Пытался понять, в чем причина снижения темпов?

Если совсем коротко: стали много проедать и хуже работать. Рабочие, бежавшие от колхозов на стройки и заводы, довольствовались малым. Супчик, пшенная каша с запахом постного масла, кипяток почти "вприглядку", хлеба - рабочая карточка, 800 граммов. Одежда - в год максимум по паре штанов, обуви, белья, рубашек. Табуретки, стол, топчан или даже нары, матрац, набитый соломой. Все вместе потянет рублей на тридцать в месяц. Так жили девять из десяти. Десятый - немного получше, рублей на 60-80. В общем, рабочая сила стоила дешево, проедали мало. К этому страх, "черный ворон" - не болтай лишнего. За 20 минут опоздания - 6 месяцев принудительных работ. И вообще были закреплены за заводом, как крепостные.

Был и пряник, материальный стимул: талон на штаны или отдельная конурка в бараке.

Теперь страха нет, а материальный стимул не очень действует. Среднюю зарплату выведут, но очень много заработать нельзя - "потолок". Однако на телевизор и костюм можно скопить. А вот чтобы на машину или садовый домик - требуется уже героическая экономность. Да и где это достанешь? Кроме того, была идейность. По крайней мере у молодых рабочих и интеллигентов. Верили в большую цель: социализм построить. Вот он, уже близко, на глазах растут домны и электростанции, только подналечь. К тому же на пороге война с фашизмом, нужно защищаться. Было примерное равенство: все работали много, и начальники жили скромно, не дразнили трудящихся. Авторитет Сталина был непререкаем. Он даже Фейхтвангера обдурил (на днях читал его "Москву 37-го"). Поверил, шляпа, во вредительство и шпионство бывших соратников Ленина.

Я, во всяком случае, никогда не верил.

Теперь с идейностью стало трудновато. Особенно у молодежи. Социализм, сказывают, построили, а если и коммунизм будет таким же, то светлое будущее не вдохновляет. А тут еще Рейган со своей СОИ... Вот и живут сегодняшним днем. Выпить, потрепаться, переспать, добыть дефицит, поглядеть телевизор.

Еще кризис с авторитетами. К должности они не приросли, надежда только на честных, увлеченных. А много ли таких? Очень вредит неравенство "вверху" и "внизу". Начальники и те, что около них, слишком выделяются стилем жизни. Столь же раздражают спекулянты, дельцы, взяточники из продавцов и хапуги из рабочего класса. Катастрофически упала мораль труда и отношений. Диалектика, материализм и классовая борьба сыграли с нами злую шутку. "Добро и зло" - всего лишь "продукт" и может меняться чуть не раз в месяц...




Дневник. 22 июня. Воскресенье, полдень


Сорок пять лет назад в этот самый час Молотов объявил по радио о начале войны. Сегодня хмуро, капает мелкий дождь. А тогда светило солнце, в Череповце был первый летний день после холодной весны.




Дневник. 25 июня. Среда, день


Что делать, когда тоска в 72 года? Когда ты один на даче и тишина кругом непробиваемая? Когда в тебя заложена потребность: делать, делать, делать! Хотя точно известно: делать ни к чему. Будущее коротко и ничего хорошего не сулит.

Амосов, пойми, неприлично скулить старику. Он должен все хранить внутри и не показывать вида. Выражение чувств - привилегия молодых. Тоскующий старик вызывает брезгливость.




Дневник. 28 июня. Суббота, утро


Хирургическая неделя. Все четыре дня оперировал, сделал семь операций. Завелся, как шесть лет назад, когда начинал писать "Книгу".

Ничего нет лучше операций, когда больные не умирают. Все - побоку: и отпуск, и писания, и науки. Только оперировал бы и оперировал, все больше и все сложнее.




Дневник. 2 августа. Суббота, день


Вчера был отчет. За месяц показатели хорошие. По сравнению с прошлым годом лишь немного уступаем. Смертность, к сожалению, выше. Сказался подбор тяжелых больных.

Легкие не едут из-за радиации.

Но какое наслаждение оперировать и оперировать - и без смертей! Про отпуск и не вспоминал.

Впереди трудная неделя. Больные подобрались только тяжелые.

Да, еще: мой стимулятор Саша проверил - контакт хороший, не изменился. Были мысли, когда отключили на несколько минут, вдруг не пойдет сердце? Нет, страха не было.

Наконец напечатали сообщение от Политбюро о Чернобыле. Как я и подозревал, причина аварии - халатная работа эксплуатационников. В журнале "В мире науки" (это переводы с английского) показаны новые конструкции безопасных реакторов. Дорогие, но придется и нашим думать, поскольку необходимо создать достойную атома "защиту от дураков". Разговоры о радиации постепенно стихают. Особенно после того, как американец - ученый Гейл приехал в Киев с двумя детьми и их показали по телевизору. (Вот сколь мало доверие к нашей информации.)

Несколько вечеров смотрели и слушали Михаила Сергеевича на Дальнем Востоке. Очень понравилось. Так что даже вчера на конференции комментировал. Если предельно кратко, то всего два слова: "совесть" и "гласность".

Лето уже пошло на ущерб. Вечером по лесу, когда успеваю, хожу с Чари. Но и там мысли все те же: больные, Институт. В городе бы даже удобнее было...




Дневник. 9 августа. Суббота, полдень


Дозвонился в Институт. Все прилично. Ничего не мог делать, пока не подошел срок звонка.

Лежит в реанимации девочка 6 лет с митральным протезом, оперированная в среду. Была очень тяжела. Только в пятницу под большим моим нажимом удалили трубку. Беспокоился, что ночью придется снова интубировать. Света Петрова сказала: "Пока держимся".

На таком градусе сейчас живу. Называется: "страсть".

Жара доходит до 33. Под вечер приду, обольюсь холодной водой, и опять ничего. Банная кабинка очень пригодилась.

Сердце не чувствую совсем. Но Бредикиса вспоминаю каждый день. Может, и меня также кто-нибудь вспоминает...

Телеграмма из Архангельска: умер Георгий Андреевич Орлов - последний друг из моего поколения. Он был молодым ассистентом по хирургии, когда я учился на третьем курсе в 1936 году. Перед войной занял кафедру. Личных отношений с ним тогда не было. Знал, что во время бомбежки Архангельска в 41-м убили его жену. Осталось двое детей.

Подружился с ним уже много позднее - в шестидесятых, на конгрессах. Потом виделись, когда приезжал в Архангельск на юбилей и встречи однокурсников.

Чтобы сказать коротко: добрый и умный был человек. Белые архангельские ночи, что проговорил с ним, навсегда останутся в памяти. (Смешно - "навсегда". Будто это надолго.)

Из сферы его романтики: каждое лето ездил в тундру к оленеводам и рыбакам. Говорил: "Хочу написать книгу об оленях..." Уже не напишет...




Дневник. 16 августа. Суббота, утро


Жизнь переполнена эмоциями. И такие скучные дневники! Нет таланта. Пишу для информации. Кому? Зачем? Неизвестно. Кажется, уже выработана вся личная программа, исчезло будущее, а живу в страстях, как в молодости.

Страсти - отрицательные.

Умерла та девочка, Наташа. Никаких ошибок не сделал, кроме одной, главной: не дал ребенку дожить свой короткий срок, что отпускала болезнь. Пусть в больнице, в безнадежности, но пусть бы жила. Маленькие дети, как животные: они не знают о конце, привыкают к страданиям и ухитряются получать еще частицы удовольствия, если окружены любовью. Даже умирающий в реанимации ребенок зажимает в кулачке игрушку... Смотреть на это невыносимо.

Наташу оперировали во вторник. Операция длилась восемь часов. Очень прочные спайки. Вшили клапан. Перфузия 90 минут. Кровопотеря маленькая. Казалось, победили... Но сердце не пошло. Полтора часа я стоял над девочкой, массировал сердце.

Мать не встречала меня. Спасибо ей и за это.

Домой приехал в половине десятого.

Еще было протезирование клапанов у трех больных. Душа неспокойна. Сейчас буду звонить в клинику.

Позвонил - и отлегло. Чаю попили с Лидой. Поговорили о статье Айтматова в "Литературной газете". Попутно о других писателях: Астафьеве, Распутине, Быкове, Белове, Адамовиче. Все - провинциалы. В столицах только Бондарев да Гранин. Вот так-то.

Почему мы этих перечисленных любим? За гражданственность (слово немножко затаскалось...). При таланте, конечно. Астафьева я открыл для себя недавно, на "Печальном детективе". Просто очаровал меня.

В чем могу упрекнуть всю "обойму"? Взывания к прошлому и воскрешению мумий. Помочь это уже не может. Нужно искать новые основы для отношения людей, научные основы.

(Ты бы им небось модели презентовал. А они, писатели, модели точно не примут. Они надеются на добродетели от воспитания на прежних идеалах. Притом хотят сохранить Бога, нацию и коммунизм или делают вид, что хотят.) Это немыслимо. Бога не реанимировать. Без Бога - нет вечных ценностей. Упорство в национальном и идеологическом создает тупиковую ситуацию. Всюду слышны призывы к разуму "в новых условиях", но ни одна социальная группа не хочет поступиться ни карманом, ни престижем, ни эфемерными идеями.

Ладно, слезай со своего коня, Амосов. Писатели эти все равно замечательные, и слава Богу, что они есть.

За прошлую неделю были еще события.

Вернулись из неполного отпуска главный врач - Мирослав и заместитель по АХЧ Володя Ф. Оба просрочили против условленного срока по неделе, у обоих - сплошные прорехи, которые выявились без них. Хозяйство запущено до крайности. Внутри Института все блестит, потому что прошлый год сами отремонтировали и теперь берегут. Но вне стен - боже спаси! Карнизы облупились, крыши текут, воды в пат анатомии и в конторе нет, стройка гаража останови-' лась, у заведующего автохозяйством вскрылись плутни.

Нет больше моих директорских сил терпеть!

Решил поменять "кабинет".

С прошлого года имел на примете В.X., из отделения Зиньковского. Были с ним сложности в отношениях: пять лет назад уморил мою больную.

Его я и попросил замещать Мирослава в отпуске, чтобы проверить.

В среду вызвал хозяйственников и предложил:

- Завтра же чтобы лежали на столе заявления об уходе "по собственному желанию". А ты, Мирек, полечись, отгуляй прошлогодний отпуск.

С такими делами вчера вышел на конференцию.

- Катастрофа с хозяйством. Все это знаете. Мои возможности воздействовать исчерпаны. Нужно менять людей. Кабинет подает в отставку, Мирек слишком добрый и хороший, но его здоровье подорвано. Пусть полечится. Володя Ф. - тоже хороший, но сел не в свои сани.

Вроде бы поняли, хотя молчали настороженно. Не любят репрессий!

- Вы очень добренькие все. Вспомните, чем кончилась ваша доброта!

Напомнил Ш., А., Б. и еще нескольких, которых защищали, пока дело не дошло до милиции и позора.

Однако в принципе мне нравится, что коллектив имеет доброе сердце.

История шестилетней давности с Эдиком, которого я хотел уволить за ошибки, а товарищи отстояли голосованием. Год он пробыл в поликлинике, а теперь уже стал старшим научным сотрудником. И работает хорошо. Во вторник ассистировал мне на той несчастной операции.

Вроде бы дело мое - правое, а от конференции остался неприятный осадок.




Дневник. 30 сентября. Вторник, день


Давно не писал дневник. Голова была занята. Настроение плохое.

14 сентября переехали в городскую квартиру, жили в холоде, но вчера уже затопили.

Летали с Лидой в Ташкент, на тридцатый Всесоюзный съезд хирургов. Пожили три дня в "резиденции" для начальников. Обставились, как миллионеры - народные слуги.

Ташкент - отличный город, население - к двум миллионам, а места для застройки еще полно. Землетрясение им сильно помогло - халупы разрушило, а новые дома стыдно было плохо строить. Трущобы еще показывают туристам для контраста. Рассказывают даже, что старики не хотят их покидать.

Приятно было пообщаться с хирургами.

Доклада не делал, но председательствовал на сердечной секции. Немножко повеселил народ заключением.

Сейчас сидим и ждем звонка о самолете в Вильнюс. Летим, и снова с женой, на конференцию по сердечной хирургии. Сплошные развлечения.




Дневник. 5 октября. Воскресенье, поздно вечером


Нужно все-таки записать про жизнь... Так уж привык. Целый день собирался печатать свои социальные измышления, ходил, вздыхал - и не смог.

Вчера прилетели из Вильнюса, с конференции. Сразу, с аэродрома, заехал в Институт. Ничего хорошего не нашел. Писать не буду. Из-за этого и пребываю в тоске... Ладно, подожду с решением до конца года.

О Вильнюсе. Шесть лет назад, когда начинал "Книгу", также ездил туда. Только теперь более людно. Собралось человек пятьсот, заседали в роскошном Дворце культуры МВД. (Думалось: "Стоите ли вы того, друзья-милиционеры?")

Отчет был: состояние сердечной хирургии по Союзу, Мы, бесспорно, занимаем первое место по числу операций - около 4 тысяч за год, а за нами - Новосибирск - всего 2 тысячи. Правда, по операциям с АИКом разница меньше. У нас - 1002, а у Бураковского - 920. Но они мало делают закрытых операций. К сожалению, это наша единственная заслуга. По перечню операций и смертности мы не выходим из средних цифр. И это плохо, серость.

Наши научные доклады были средние. Разве что Юра Паничкин поддержал марку своими расширениями легочной артерии. Немец из ФРГ, Берет, прочитал лекцию - 130 пересадок сердца. Да, да, 130! Смертность такая же, как у нас при клапанах. Я бы сейчас подал в отставку, если б увидел кандидата на кресло.

В ЧССР тоже сделали уже 14 трансплантаций, умерло 3. И в Польше и в Болгарии... Со всех сторон поджимают. И выхода не вижу. Главное, нет донорской службы. Во всем мире берут живые, бьющиеся сердца, после того как специальными исследованиями установят смерть мозга от травмы или кровоизлияния. Родственники разрешают. Потому что создано общественное мнение. В Америке многие имеют в водительских правах особые карточки-заявления, что "разрешают взять свои органы в случае смертельной травмы". Реципиенты ожидают сердце в больнице или даже дома, и как появится покойник с живым сердцем, вылетает бригада забрать органы, а другая уже начинает оперировать реципиента. Эта практика теперь во всем мире. За 1985 год сделано 900 пересадок, вдвое против 1984-го...

Вот какие дела на нашем фронте. Плохие дела, хуже некуда. Число сердечных операций по стране в 85-м году возросло всего на 3-4 процента.

Теперь про веселое. Один академик защищал гипотермию против искусственного кровообращения, а я ее опровергал - вроде бы остроумно. Всем понравилось.




Дневник. 11 октября. Суббота, вечер


"Быть бы Якову собакою, выл бы Яков с утра до ночи..." (М.Горький). Чем старше, тем безысходнее тоска. Нет будущего! Когда сегодняшний день идет туда-сюда, еще живется, а как плохо - так край. А плохо по крайней мере половину времени.

Куда пойдешь? Кому скажешь?

Снова умерла больная, которая не должна была умереть.

Третий месяц идет плохая полоса. Моя смертность уже поднялась с 12 до 18 процентов. Это совершенно убивает.

Сегодня отчитывались за девять месяцев. Отставание, наверное, не ликвидировать. Но надо биться до конца.

Во время конференции Аня подала записку: "В три часа ночи умер Григорий Гаврилович Горовенко". Ушел еще один бывший соратник, если не друг, то хороший приятель и уважаемый человек. Сорок лет он проработал в туберкулезном институте: как пришел с фронта, так и тянул до самой смерти. Задыхался, а все ходил в отделение. Еще в этом году оперировал. Несколько раз уже был на грани, лежал у нас в реанимации, но силу воли не терял.

Когда я приехал из Брянска в 52-м году, он пошел ко мне в ординаторы, уже будучи кандидатом, чтобы научиться резекциям легких. Научился хорошо. Через два года стал заведовать отделением. Лет десять был заместителем директора. Всякое бывало по части отношений. Но уважение осталось. Завтра надо сходить, проститься.

Да, в четверг была публичная лекция, рассказал о том, что надумал по модели общества. Народ любит мои лекции, как и 15 лет назад.




Дневник. 19 октября. Воскресенье, утро


В понедельник был в Москве: туда - обратно. Совещались в АМН по письму того академика. Он написал Лигачеву. Возмутительное письмо! Ни много ни мало как обвиняет советских кардиохирургов, что пошли на поводу американских капиталистов, производящих аппаратуру для ИК. Нужно-де поискать конкретных виновников этого злостного дела: замалчивания отечественного метода гипотермии и расходования государственной валюты. В 37-м по такому доносу объявляли "врагами народа". На совещании он свое получил: назвали "Лысенком" и демагогом. Я начал. Другие поддержали. Выбрали комиссию для составления ответа Лигачеву. Постановили: включить заявление о вопиющем пренебрежении к изготовлению аппаратуры. В ближайшие годы даже не ожидаются АИКи, оксигенаторы.

Как раз к этому: в "Литературной газете" в начале месяца были обвинения Минздраву, да и хирургам, что сердце не пересаживаем. Что-де есть все для этого, дело только за инструкцией по взятию живого сердца при "мозговой смерти".

Встреча в Рейкьявике закончилась неудачей. Все жалеют, хотя особых надежд не возлагалось. Позиция М.С. Горбачева безупречна.

В дневниках я мало пишу о политике не потому, что не задевает (даже очень!). Но критика некомпетентна, а поддакивание - не нужно.




Дневник. 5 ноября. Среда, день


Сломалась машинка. Пришлось снова перейти на старую, заслуженную "Континенталь". На ней, сердечной, настучал все свои труды, как научился печатать в 47-м. Порой задумаешься: окружает масса старых вещей: машинке свыше сорока, зеркальце - всю войну прошло, как и перочинный ножик. Есть книги, полученные из мединститута при окончании. А уж двадцатилетних предметов - полным-полно.

Лента старая, буквы не совпадают с прежней, печатать трудно. Поэтому - только самое главное.

Занимаюсь историей. Такие, например, перлы. Будто бы писал Аристотель о тиранах. (Из Б. Рассела - "История западной философии".)

Чтобы удержать власть, нужно следующее: 1. Не позволять возвышаться достойным. Даже казнить. 2. Запретить совместные обеды (!), а также диспуты, образование, даже литературу. 3. Держать общественную жизнь под контролем. 4. Иметь сыщиков. 5. Сеять раздоры среди подданных. 6. Давать обещания лучшей жизни. 7. Держать граждан занятыми: строить общественные здания. 8. Дать права рабам и женщинам, хотя бы для того, чтобы иметь осведомителей. 9. Вести войны, чтобы народ нуждался в руководителях.

Ну, каково? 2300 лет назад сказано, и все последующие тираны соблюдали. Гитлер и Сталин сами изобрели, едва ли они читали Аристотеля.




Дневник. 7 ноября. Утро, 11 часов


Праздник, если бы... Если бы не все то же. Посмотрел парад.

Семейство вместе с Чари уехало на дачу, что-то там надо подготовить к зиме. Важнейшее качество разума - предвидение. Оно, несомненно, есть у собак. Достаточно посмотреть на Чари, когда собираются ехать. Узнает заранее по неведомым признакам и устраивает концерт. Любит дачу.

Тихо за окном. Люди сидят дома или маршируют по Крещатику. Мелкий дождик моросит. Соответственно и настроение.

Остается читать и думать. В. Быкова читаю, "Карьер". Не очень нравится. Военная тема без новых пластов уже мало трогает, а новое вычитал только о судьбе попа и попадьи в 30-е годы.

В прошлой его вещи, "Знак беды", было о раскулачивании. Спасибо автору и редакторам, что осмелились. Я-то помню, как было.

И вообще - оттепель идет по газетам и журналам. Вторая уже на моей памяти, но эта - теплее прежней, что при Никите Хрущеве.

Недавно прочитал "Плаху" Айтматова. Там в первой части, что ни фраза - то Господь Бог, с большой буквы. Очень зауважал Чингиза за это. Досадно: из моей "Книги" редакторы в 1982 году все вымарали, например, о репрессиях, о том, что тетка Евгения (колхозница) и дядя Павел (начальник НКВД) в лагерях умерли.

А газеты? Фантастика!

Оказывается, коррупция захватила крупные социальные группы. Уже писал о московских торговцах, что сообщали "Известия". Теперь - руководство Министерства хлопкоочистительной промышленности Узбекистана. Судили всю коллегию. Министра - расстреляли. Приписки составили 20 процентов производства. Нити воровства явно тянулись в высшие партийные органы республики. В Ташкенте был Рашидов, местный вождь. Он умер. Теперь улицу Рашидова переименовали в улицу "Правды". Буквально на днях объявили партийный выговор за приписки секретарю ЦК Молдавии. И одновременно республику лишили звания победительницы в соревновании.

МВД, суды и прокуратуры целых республик (Белоруссия) , оказывается, тоже поражены заразой. У судей нет ни квалификации, ни независимости. Партийные органы вмешиваются в приговоры, как в колхозные дела. Давно все это знают. Новый термин - "телефонное право". Два судебных заседателя явно недостаточны для объективности. Уже поговаривают о присяжных.

О взятках в милиции и МВД (до уровня прошлого министра Щелокова) знают тоже все.

Угроза наркомании стоит перед страной в полный рост. Это - почище пьянства. Пока в газетах - очень мало, но на служебных совещаниях сильно пугают.

Уже нередко высказываются обобщения: упадок морали и безыдейность как массовое явление во всех слоях общества. Не зря заговорили о социальной справедливости. Правда, пока ее нарушения ищут внизу: дескать, лодырям и хорошим работникам платят одинаково.

Вот такие теперь дела во всесоюзном масштабе.




Дневник. 12 ноября. Среда, вечер


Пришел рано. Не оперировали. Подходящих больных нет.

Грущу.

Утром в коридоре перед залом Яша сказал: - Привезли Константина Константиновича. В реанимации. Без сознания.

На обходе: лежит наш дядя Костя - большой, исхудавший, голый, старый. Искусственное дыхание, капельницы. Глаза закрыты, сознания нет. Кома. Оказывается, утром стало плохо. Вызвали "скорую", попросили свезти в Институт, в свою реанимацию. Анализы - очень высокий сахар. Возможно, что от этого все. Но печень большая, плотная. Ввели инсулин, сахар снизили, но сознание не вернулось.

Врачебная практика: какая болезнь? Как будто не все равно, от чего умирает человек.

Неизвестно, чем болен. За полгода ослаб, похудел на 20 килограммов. Диабет небольшой. Похоже, рак. Но все органы исследовали, не нашли. Он еще два месяца назад ходил на работу, вшивал стимуляторы, не хотел сдаваться. Жил.

В ординаторской стояла Станислава Игнатьевна, его жена и наша бывшая заведующая лабораторией. Поплакала на моем плече, и у меня слезы навернулись. Еще бы! Тридцать второй год работает Костя в нашей клинике. Вся история - с ним. Резекция легких, докторская диссертация, потом операция на сердце. Заведовал отделением. Никогда не оперировал с блеском, но всегда надежно. Был добрейшим человеком.

Посмотрел на Костю и сразу почувствовал: старость.




Дневник. 16 ноября. Воскресенье, утро


Один. Лида уехала закрывать розы.

Костя умер. В четверг утром вернулось сознание. Удалили трубку. Казалось, еще поживет. Даже улыбался в ответ на мои бодрые фразы. Просил перевести в палату. Увы! Оказалось, ненадолго.

Когда я пришел в реанимацию, измочаленный после-операции, снова застал его на аппарате и в беспамятстве. Утром в пятницу уже был безнадежен, а в пять - скончался.

Трое профессоров умерло из моих первых учеников-помощников: Дедков, Горовенко и Березовский. Добавить сюда Орлова, Алю, Смирнова... (Подбирается смерть!)

В пятницу на конференции снова демонстрировали демократию. Новый главный врач, назначенный три месяца назад при "смене кабинета", не прижился. Я недоволен слабым ходом ремонтных дел, народ невзлюбил его за высокомерие. А тут еще в понедельник он допустил грубую хирургическую ошибку и уморил ребенка. Это уже была третья промашка (двух больных спасли вмешательством старших). Человек явно преувеличил свои возможности. Пришлось его отчитать на конференции. (Нет ничего опаснее самоуверенного хирурга!)

В понедельник приходил Мирослав. Кончились его больничные отпуска, принес заявление о переводе в ординаторы. Предложил ему вернуться на старую должность, если выберут.

В пятницу собрали большую конференцию и объявили голосование: "Новый или старый?" Дал короткую и объективную информацию: что сделано, чего не сделано за три месяца. "Если по-честному, Институт не устраивает ни старый ни новый. Но третьего нет. Кого выберете, того и поставлю".

Восемьдесят процентов - за Мирослава. Вера, старшая сестра от Ситара, сказала: "Мирослав, хоть не поможет, так утешит, а от этого уходишь как оплеванная..."

Нам нужны хорошие люди.




Дневник. 7 декабря. День


Вчера отвлекли именинные хлопоты. Без энтузиазма, но пришлось чинить пылесос, покупать воду, вне очереди гулять с собакой.

Вечером был традиционный прием.




Дневник. 24 декабря. Среда, день


Очень давно не писал: нет желания и жизнь затуркала. Так вовлечен в служебную текучку, что и мыслей других нет. Остановишься на минуту, окинешь взглядом: "Дурак! Зачем тебе все это и повышение давления?"

И в самом деле, разве годится директорствовать и оперировать на сердце в 73 года? Отвлекись, поищи занятие, пока голова еще варит. И жди смерти спокойно, без суеты.

(Повтор, Амосов, повтор!)

На день ездил в Москву, были выборы в АМН, Наконец Марцинкявичуса провели в членкоры, а Бредикиса - даже в действительные.

Оперировал мало. По три операции в неделю. Не было подходящих больных. Но и смертей не было.

Сейчас в Институте аврал. Как и каждый год, больных в декабре всегда много.




Дневник. 31 декабря. Среда


Последний вечер старого года. "Итоги и перспективы?" - как спросили бы журналисты.

Итоги всегда есть. Вопрос - какие? А вот перспективы... Но сначала. Отчет уже составлен, хотя обсуждение будет только 9-го.

Вот цифры: .операций с АИКом - точно, как в прошлом году, - 1002. "Выиграли" только "черной субботой" - сделали пять операций. Всех больных, кому показано, прооперировали. И даже пока счастливо. Тяжелых больных ("кандидатов") в реанимации только двое, но и те с большими надеждами. Поэтому все родственники в вестибюле спокойные, если не сказать - радостные. И для всех нас праздник будет праздником. По общему количеству операций недобрали много: триста операций. Но тут уж виноват Чернобыль. До мая шли с опережением прошлого года на эти самые триста операций, а после аварии как отрезало; особенно мало было детишек. Операции с АИКом выполнили главным образом за счет тяжелых больных, приезжавших издалека на протезирования клапанов.

Летальность после операций в этом году выше. С АИКом - 17 процентов, общая - 6,2.

Год проходились на месте. Устояли, но не двинулись вперед. И это очень плохо, потому что место, "не подобающее нашему коллективу и нашим условиям". Хорошо, что не отказали ни одному больному.

У меня 170 операций и 30 покойников - 17,6 процента. Это на 1 процент выше средней цифры для Института. Значит, я оперировал немного хуже, чем в среднем все хирурги. И это мне очень больно. Но еще недостоверно. Ошибок у меня меньше...

Одно приятное дело. На прошлой неделе кибернетики сдавали трехлетнюю, очень ответственную тему. Из Москвы приехала представительная комиссия. Сдача прошла блестяще. Какие дифирамбы! Правда, я сам к этой работе имею лишь то отношение, что она построена на моих идеях. Но факт остается: меня считают законным руководителем этого коллектива. И не только начальство, а сами ребята. Намечены большие планы, только берись, условия будут... Вот так-то.

Смотри, какой выбор перспектив!

Вспомним, что было год назад: пульс 36-40, давление 220, головные боли. Бегать не мог. Сделал 31-го отчет на конференции и ушел. Как считал - навсегда. Кое-кому даже сказал тогда об этом.

Разница в здоровье большая. Сердца совсем не чувствую, будто его и нет. Знаю, что благополучие может кончиться в любой момент, но страха не испытываю. Эксперимент продолжается.




Дневник. 17 января 1987 года. Суббота, утро


Уже не хотел писать дневник, но... Куда пойдешь? Кому скажешь? Самовыражение. Пишу чуть-чуть. Самую малость.

Первую неделю января хотел отдохнуть, но и четырех дней хватило, чтобы надоесть. И все прошло, как раньше.

За эту неделю прочитал свой дневник. В восторг не пришел, написано серо. Однообразная, безрадостная жизнь. Угнетающее впечатление от бесконечных хирургических несчастий. Хорошее почему-то не писалось. Научные истины интересны только для любителя. Себе кажется, что познал законы общества, но это не прибавило радости: предвидение - сомнительное, самоорганизация цивилизации делает будущее почти непредсказуемым. Повлиять на ход событий нельзя. Стихия.

Впрочем, такое бессилие - для маленьких людей. Руководители сверхдержав, как Горбачев, Рейган, могут очень значительно подвинуть или затормозить прогресс. Это по части войны. Хуже с экологией. Похоже, что и они не могут изменить тенденции к катастрофе.

Но жить надо. Поэтому - уменьшай притязания, Амосов. Это верный способ не быть несчастным. Еще пару лет буду пытаться оперировать и директорствовать. Впрочем, можно и утешить: год назад было много хуже.

Институтские дела. (Они прочный якорь!) 10-го был отчет за год. Показатели чуть хуже 1985-го. В лидеры вышел Леня Ситар. В декабре он прооперировал 39 клапанов, 17 тяжелых, без единой смерти. Похвалил. На втором месте Вася Урсуленко, на третьем - Миша Зиньковский, в конце, примерно одинаково, - мы с Геннадием. Мои показатели испорчены самомнением. Оно нахлынуло после выздоровления. Семь больных не следовало брать: непомерно тяжелые, безнадежные. Все и умерли...

Теперь собираюсь быть осторожным.




Дневник. 7 февраля. Суббота, утро


В четверг, 30-го вечером, был маленький пожар в реанимации, около детской палаты. Загорелась проводка в трубе, что ведет к щитку. Отключили, погасили. Пожарники не понадобились. Но приезжали (будто аж 12 машин!). Дыма было много.

Реаниматоры оказались на высоте: детишек быстренько развезли по другим помещениям. Благодарность вынес всей бригаде. А инженерам - строгие выговоры. Заодно пришлось перетрясти все аварийные службы. Это очень страшно, если в реанимации что-то возникает, даже свет погаснет: больные на аппаратах. Приходится вникать самому. Впрочем, зачем же тогда и директора держать?

Вчера было бурное собрание. Принимали коллективный договор. Профком, партком думали провернуть быстренько, как всегда было: "Кто за? Против нет? Принято единогласно". Да не тут-то было! Договор не приняли, послали на переработку и обсуждение по отделениям. Демократия в действии. Хорошо.

Но трудящиеся - тоже гуси лапчатые. Например, из "Элемы" потребовали приобрести им 68 (!) просвинцованных фартуков для защиты от радиации. А фартуки - дефицит, все на Чернобыль израсходованы.

Что еще было за три недели?

В прошлую пятницу общественность провела конкурс "Умелые руки". При большом стечении публики каждое отделение представило стряпню, разные изделия и самодеятельность. Весело, интересно и вкусно. Жаль, что желудок не позволяет наедаться.

Потом в зале смотрели представление. Давно так не смеялся. Особенно пародии-пантомиме из операционной. Шкарлат изображал меня жестами и дикими звуками. Будто я пинаю -под столом ассистентов и рычу... За всю жизнь, может быть, два-три раза и согрешил, но запомнили. Все лежали от смеха...




Дневник. 8 марта. Воскресенье, утро


Чернобыльский шок, кажется, проходит, и в Институте снова 460 больных. Не знаю, будет ли весенний спад, поскольку ожидают повышение радиации.

У нас тоже перестройка. Демократия оживилась. Повторно принимали коллективный договор, и было много дебатов. Трудящиеся требуют всякие блага, вплоть до плавательного бассейна и супа в буфете. Пришлось резко выступить и вернуть фантазеров на землю. На спорткомплекс нет денег, нет подрядчиков, нет проекта. Возможно, лишь в следующую пятилетку, и то сомнительно. Супов в буфете не будет, потому что нет помещения и транспорта.

- Кроме того, вы забываете, что у нас нет обеденного перерыва, и в буфет вы ходите незаконно, за счет рабочего времени.

Зал загудел неодобрительно.

- Все хотите брать, а давать - ничего. Многие не более половины времени эффективно работают, остальное тратите на разговоры.

Была у меня попытка заключить с анестезиологами договор о бригадном подряде: администрация дает им 26 ставок на 18 человек, они обеспечивают все операции - до 27 в день. Притом дирекция не требует отработки времени, освободился - можешь идти. По моим расчетам имеют около 1/5 свободного времени. Долго обсуждали, не согласились. Выжимают еще две с половиной ставки, а их нет.

А вообще жить в нашей стране при Горбачеве стало очень интересно. Я уже, слава Богу, пережил всех вождей. Только бы не проснуться в один прекрасный день у разбитого корыта, обнаружив, что это был лишь сон...




Дневник. 4 апреля. Суббота, утро


Дневник за месяц. Нет смысла писать чаще: однообразная, бедная жизнь.

Хирургия, разумеется, на первом месте. Два месяца жил почти счастливо: было всего два покойника. Смертность 7 процентов. С начала марта уже пошло хуже, а в последнюю неделю все обрушилось и привело к обычным цифрам.

Да, событие: Шумаков пересадил сердце. Сообщили через две недели, когда больная была уже в полном порядке. Наконец-то! А то просто позор: такая страна - и не можем. Позвонил ему и поздравил от всего коллектива. Каждый не прочь бы оказаться на его месте, но нам не потянуть. Это уже останется тому, кто меня сменит. Наше дело - оперировать обычных больных, как можно больше.

Общественная жизнь. Вчера был культпоход на "Покаяние". Такого я еще в жизни не видел. КИНО - большими буквами. И одновременно раздевание сталинизма. Неужели все снова закроют? В "Новом мире" за февраль потрясла статья экономиста В. Селюнина "Лукавая цифра". Оказывается, данные, что печатали десятилетиями, - ложь. Все прозрели и лупят правду-матку.

В марте прочитал три лекции. Последнюю преподавателям общественных наук на курсах усовершенствования при университете. Изложил всю свою концепцию об обществе. Народ, однако, серый. Вопросы только о здоровье и радиации.

Имею приглашение на встречу в Останкино. Публичные успехи, как и операции, - допинг для жизни (для безнадежной стариковской жизни).

Сердце ведет себя хорошо, хотя размеры (на рентгене) великоваты.




Отступление


Еще прошлой зимой, когда "комплектовал" из-за блока, исследовал простые модели социализма и капитализма. Вчера еще немного поработал.

Общие результаты сравнительных расчетов экономики получились такие. Темпы роста производства и накопления при социализме вначале обгоняют капитализм за счет планового низкого потребления, а не высокой производительности труда. Однако постепенно темп замедляется, по мере выветривания убеждений и развития детренированности. Капитализм в то же время стойко удерживает рост производства и потребления и постепенно начинает обгонять своего конкурента.

Однако нас больше интересует сравнение психологических показателей, то есть УДК разных типов и групп населения. Естественно, что мы получили различные цифры при разных системах. Люди сильного типа в капитализме имели максимум приятного во всем, кроме тревоги за будущее. Наоборот, слабые типы оказались несчастными, потеряв очки по своим чувствам, больше всего от бедности и тревоги.

В социалистическом обществе проиграли люди сильного типа: они не могут удовлетворить свои притязания, не могут себя реализовать. Граждане слабого типа имеют преимущества перед той, же группой в капитализме, гораздо меньше тревожась за будущее и не притязая на богатство. Капитализм как раз воспитывает большие притязания. Они сами по себе хотя и не приносят счастья, но побуждают к напряженному труду.

Когда сильные люди в социалистической системе проигрывают в счастье, то это не очень заметно отзывается на средней для всего общества величине УДК, поскольку сильных - всего 10 процентов. Тем не менее потери, которые несет общество, не позволяющее им развернуться, непропорционально больше, потому что не менее половины творческого потенциала общества сосредоточено именно в этих от рождения сильных людях.

Эвристические модели позволяют экспериментировать с разными вариантами социализма, изменяя исходные значимости потребностей и убеждений, характеристики воспитуемости и тренируемости, а также и координаты: уровень экономики, процент частной собственности, степень демократизации власти.

Работа только начата, но намечаются интересные результаты.

Например, такие. Стоит повысить воспитуемость, и тотчас убеждения приобретают гораздо больший вес в стимулах, значительно улучшают социалистическую систему, давая ей преимущество, если не в эффективности, то по крайней мере в УДК.

Однако показатель воспитуемости перестает работать, если правящая элита деградирует и теряет авторитет из-за порочного способа формирования кадров кооптацией "сверху" - через "номенклатуру". Стоит заменить этот порядок на демократический, и положение меняется к лучшему. В частности, повышается интеллектуальный и моральный уровень управляющих, их авторитет.

Введение безработицы также улучшает результаты экономики. В ту же сторону работает борьба с уравниловкой, то есть расширение диапазона заработка для сильных людей. Однако эти меры снижают УДК граждан слабого типа и уменьшают преимущества социализма.

Таким образом, наши упрощенные модели не позволили сделать вывод о преимуществах одной из систем, если смотреть по среднему УДК. Если же исходить из "равного права на счастье", то социализм получается более оптимальным... Впрочем, это слишком поверхностный вывод. Дело в том, что за пределами нашей модели осталась природная среда. В конечном итоге именно ее сохранение является главным критерием оптимальности идеологии и общественного устройства в глобальном масштабе и дальней перспективе. И вот тут нельзя сказать ничего определенного: социализм (и какой?) или капитализм (и тоже какой?). Где лежат компромиссные координаты, при которых общество будет миролюбивым и способным сохранить среду обитания? Пожалуй, передовые капиталистические страны доказали свою дееспособность в этом плане. Однако с большой поправкой: они сохраняют природу на своей территории, а вредные производства выводят в страны "третьего мира". Там же "покупают" места для захоронения ядовитых отходов.

Остается главный вопрос: возможно ли создать реальные, неэвристические модели общественных систем, достаточно доказательно, чтобы способствовать взаимопониманию идеологических противников. Известно, что физики, вооруженные марксистской диалектикой, способны на 95 процентов договориться со своими коллегами, не признающими Маркса. То же касается и биологов. Почему же социологи (от философии) расходятся в идеях на 100 процентов? Мне кажется, что главная причина в упрямстве именно наших философов, с порога отвергающих саму идею правомочности естественнонаучного подхода к изучению общества.

Еще одно: можно ли считать модели пригодными для дальнего прогнозирования? Трудно ответить. Нет, потому что творчество присуще человеку, следовательно, уже индивидуум предсказуем лишь с вероятностью, а общество - еще неопределеннее. Да, поскольку у человека существуют стабильные биологические потребности - главный фактор, ограничивающий идеологические крайности. Правда, техника тоже стала условием, меняющим лицо общества, но пока еще менее значима, чем человек. Кроме того, не следует рассматривать математическую модель как неизменную. По мере эволюции общества в нее будут вноситься поправки, так что ее опережающее значение всегда сохранится.




Дневник. 4 мая. Понедельник


Нужно записать мини-дневник за месяц.

Сегодня был отчет. Апрель - хорош.

Другие события. Ездил в Москву и в Ярославль к сестре. Пять дней отсутствовал. В Останкино записывали мою встречу с "народом". Были интересные вопросы: о перестройке (что нужно задействовать страх, кроме пряника), о гласности (что нужно открыть прошлое, хотя бы назвать следователей, без этого нет гарантии перемен). Об этике: вернуть законы Моисея и даже Нагорную проповедь. О новом мышлении (что неизбежны компромиссы, внутри - с частными интересами, вовне - с капиталистами). Все это из-за биологических качеств человека. Что они гораздо сильнее, чем думали, однако все же оставляют надежды на социализм. Разбросал много шпилек в адрес властей. Предполагаю, что все это вырежут, оставят одну физкультуру и медицину. А может, и всю передачу перечеркнут. Теперь с цензурой так неопределенно, что никто уже не знает, что можно, чего нельзя...

Погода очень холодная. Снега в прошлый понедельник намело. Потом потеплело, и листочки только в праздник проклюнулись. На дачу, возможно, поедем в конце недели. Все.




Дневник. 7 июня. Воскресенье, день


Половину отработал за 74-й год. Быстро бежит. Весь дневник можно свести к сводкам операций. Взлеты и падения.

Социальные события. Хлопочем о хозрасчете. Был в министерстве - просить денег на ремонт общежития, а Лариса Николаевна Кирик, глава министерских финансов, подсказала эту федоровскую идею. Я на хозрасчет давно целюсь, но был уверен, что у министерства нет денег, чтобы платить за повышение производительности. Оказалось, могут найти... Тут же я отправился в ЦК и получил всяческое одобрение. Им тоже нужно выдавать "инициативы" к Пленуму.

На следующее утро представил мысль на конференцию. Народ вроде бы зажегся. И не только возможностью подработать, самой идеей. "Социалистическое медицинское учреждение нового типа" - так называется эксперимент. В ЦК сказали, что слово "хозрасчет" - не гуманно: жизни оцениваются, а не чурки. Пожалуйста.

В прошлое воскресенье напечатал докладную записку для начальства - в ЦК и в министерство, а также проект устава. Во вторник отнесли. Дважды уже прочитали на коллективе и на стенку повесили для обсуждения.

Суть проста: сосчитали себестоимость операций с искусственным кровообращением и закрытых. Теперь можно заключить договор с министерством, чтобы нам платили не по смете и штатам, а за число операций. В Институте будет самоуправление - совет трудового коллектива, он распределит заработки.

Что меня прельщает? Возможность увеличивать число операций, если будет повышаться зарплата. Поток больных все время растет, и, того гляди, придется заводить очередь.

Кроме того, социальный аспект. Связать коллектив в тугой узел так, чтобы после моей отставки он остался - живой и эффективный - при любом директоре. И тут же тайную мысль поймал: чтобы без меня долго не обошлись... Чтобы в моем совете нуждались. Так устроен человек! Нет, дело полезное, без всякого эгоизма. Если Минфин будет упираться, прессу приключим. Вот как!




Дневник. 4 июля. Суббота, день


Еще месяц пролетел.

Большие дела затеваются в Институте: переход на хозрасчет. Кажется, начальство сдастся и разрешит. Ходил по инстанциям, приглашал корреспондента "Известий" Сережу Цикору. Наши представители (Криштоф и Вера вместе с министерской дамой) ездили к С.Н. Федорову. Еще не знаю, что привезли. Было всеобщее голосование (тайнее): 76 процентов за эксперимент. Против те, кто боится потерять что имеет.

Две недели назад показывали мое выступление в Останкино. Смотрел, понравилось. И всем другим - тоже. Теперь меня в электричке узнают. Слава все-таки сладкая вещь. Хотя зачем она мне? Наверное, биологическое лидерство.

В журналах печатают черт-те что. В Сталина буквально осиновый кол вбивают. И по экономическим вопросам - тоже очень вольно. "Голоса" не глушат. Но экономика идет туго. Был Пленум "даешь полную реформу". Однако не убеждает. Консерваторов очень много. Экономику раскрутить трудно, поскольку никто не напрягается, а безработицы нет, чтобы придавить страхом.




Дневник. 8 августа. Суббота, утро. Сводка за месяц


Месяц борьбы за независимость. Нельзя сказать, что совсем удачный, но и не без надежды.

События развивались так: в июне обходил начальство - министра финансов, зампреда Совмина, клерков. Составил проект "Положения об эксперименте". Пошло по инстанциям. Узнал силу бюрократии. Все "за", но каждый сначала хочет внести свою лепту под предлогом улучшения. Потом заявляет, что он не может взять решение на себя и передает другому, соседнему или высшему, чтобы получить визу.

В Министерстве финансов нашелся такой деятель, что четыре раза переделывал мое вполне ясное положение, пока не запутал окончательно.

Две недели назад последний раз (казалось!) исправил и понес к нашему министру. Он не придирался и подписал. Но тут Минфин заявил, что не может без Москвы. Я окончательно обозлился, резко поговорил с ним по телефону, а заодно и с кураторами здравоохранения в ЦК и горкоме.

Да, забыл важное, статья Сережи Цикоры вышла в "Известиях", и, казалось, бюрократам уже некуда податься, а они все равно - в Москву!

В это время позвонили из Центрального ТВ, что приедут снимать для программы "Прожектор перестройки". Хорошо, используем это для нажима. В последний момент Минфин поставил подпись на "Положении", испугавшись ТВ. Оставалось только отбиться от направления в Москву. Не потому, что сомневался в успехе, а просто ожидал проволочек еще на месяцы.

В прошлый вторник был у Предсовмина УССР В.А. Мосола. Принял очень хорошо и на все согласился. При мне позвонил министру финансов, договорился, что не будут посылать в Москву, и я ушел спокойным.

Телевидение нам вроде бы уже и не нужно, но они в среду были у нас. Засняли мою операцию (клапан), потом стали беседовать. Молодая и красивая ведущая Татьяна Комарова сбила меня с подготовленной программы, и интервью получилось не очень складным.

В четверг оставался дома, кончал большую учебную таблицу по болезням сердца для обучения и для экзаменов врачей.

Телевизионщики в этот день хотели "снять сюжеты", поговорить с народом и побывать у министра.

Вчера утром прихожу, является Криштоф и заявляет, что все опять изменилось: без Москвы не разрешают. Поматерился про себя и пошел на обход. Речь на конференции - для коллектива и ТВ - была приготовлена в электричке, но теперь пришлось переделывать.

Рассказал о мытарствах последней недели, не поскупившись на эпитеты, а потом изложил выводы из всего дела. Ничего не скрывал: одновременно годилось и для своих, и для ТВ.

1. Никто не воспринимает, что делаем спасающие жизнь операции и что поэтому их нужно делать как можно больше. И вообще пользы для народа начальники не понимают.

2. В 30 миллионов, что дают в национальный доход наши оперированные и выросшие больные только с врожденными пороками сердца, не верят, хотя и не оспаривают из вежливости.

3. Демократизацию всерьез не принимают, считают, что это все выдумки Амосова.

4. Самое главное: все подозревают, что мы ловчим, имеем намерение обмануть государство и даже способны ради денег делать операции, ненужные больным.

Дадут эксперимент или не дадут, все равно мы будем увеличивать производительность, потому что поток больных после Останкино возрос. И демократию будем развивать! И об этом уже никого не будем спрашивать.

Миша Атаманюк огласил результаты всеобщего тайного голосования: выбрали председателем Совета трудового коллектива (СТК) Мишу Зиньковского. Вторым шел Урсуленко - получил 20 процентов голосов. Позднее будем выбирать весь Совет. Кандидатов выдвигали по отделениям. Затем будем уточнять Устав (первый проект висит на стенке).

Потом будет референдум о справедливых долях деления возможных заработков. Нужны варианты коэффициентов долевого участия. Это СТК решит.

Последнее. На нас теперь все пристально смотрят, и многие ждут, чтобы сорвались. Поэтому нужна отличная работа и бдительность. Нужно снизить смертность при АИКе с 17 процентов до 12 - иначе обвинят, что погнались за наживой. Заработок можем повышать не более чем до двух ставок, при потолке для квалифицированного врача- 400 рублей.'

Телевизионщики многое записали, а когда прощались, очень нас хвалили.




Дневник. 6 сентября. Воскресенье, утро


Впереди последняя неделя дачи. Трогательный розовый цветочек стоит в одиночестве у калитки уже две недели и роняет последние потускневшие лепестки. Напоминает о проходящей жизни. "Век почти что прожит", как поет мой любимый Окуджава. У стола, на который прыгает Чари для физкультуры, подгнили ножки. Нужно бы подремонтировать, и отложил. Может, уже не понадобится? Без меня кто будет ее гонять? Никуда не денешься от таких мыслей.

Месяц прошел удовлетворительно.

Но снова не мила мне хирургия и кажется бессмысленным свое упорство. Начинаю считать месяцы до 75... А то воспрянул надеждами, будто вечно будет хорошо. Оперировал каждый день, не считался с болями в животе, плохим сном...

Ладно, помолчи, Амосов, все уже было.

Весь месяц воевал за хозрасчет. В общей сложности за лето я сходил к разным начальникам восемь раз. Никогда столько не ходил.

Самые упорные - чиновники из Министерства финансов. В последний момент, когда проект решения Совета Министров лежал в протокольном отделе, один большой финансист сказал: за основу расчетов стоимости операции возьмем не 1985 год, а первое полугодие этого года. Это значит прибавить нормативы на 35 процентов, потому что мы в этом году жали из последних сил, чтобы прооперировать всех обратившихся за помощью.

При таких условиях нечего и начинать. Мы не только не заработаем "сверху", но можем потерять, поскольку никто не гарантирует, что поток больных не ослабнет.

Опять мне пришлось идти и даже кричать и грозить, что снова пригласим "Прожектор" и ославим их, бюрократов, на всю страну. Не знаю, что подействовало, но сдались, подписали. Операция с АИКом стоит 3300, без АИКа - 350, неоперированный больной - 80 рублей. По сравнению с Западом это раз в 7-10 дешевле.

В нашем народе большое возбуждение. Завтра будем голосовать (тайно) за членов СТК. Нужно выбрать 30 человек из 40 кандидатов. Очень хочу, чтобы совет работал. Главное - повысить ответственность каждого, дать не только количество операций, но и низкую смертность.

В общем, Совет Министров подписал решение начать с 1 октября эксперимент нового хозяйствования. Остались мелкие утряски "Положения" и отношения с банком. Интересно, как все это будет...




Дневник. 10 октября. Суббота


Скоро месяц, как живем в городе. Тоже есть свои прелести: тепло, книги, близко от Института. Сквер перекопали, бегаем на бульваре - не лес, конечно, бензиновый перегар, за Чари нужен глаз. А все остальное лучше, осень ведь, хотя и теплая.

В сентябре при АИКах смертность 13 процентов, а предел - 12. Это у нас так запланировано теперь: при хозрасчете умирать должны меньше, иначе нас съедят. За каждый процент превышения смертности на 10 процентов сокращаем приплаты к зарплате.

Хозрасчет официально пошел с 1 октября. Сейчас поступает много больных, и делаем уже по девять операций с АИКом. Будет десять.

Задача номер один - пристроить к операционной новое помещение еще на три стола. Рассчитываем на силу "свободных денег" от хозрасчета и на кооператоров.

Совет трудового коллектива выбран и начал работать. Были неожиданности при голосовании: забаллотировали секретаря комсомола, да и партийный прошел еле-еле. Прокатили самого хозяйственного из заведующих. У всех проваленных обида и недоумение. Кажется, выдвигали "самых-самых", а тут - получили более 200 против из 500 голосовавших. Сила тайного голосования!

У председателя СТК Зиньковского - масса хлопот. Нужно установить систему распределения "доходов" - денег, которые получим за перевыполнение числа операций. Возможно, уже в этом квартале наберется до 50 процентов прежнего фонда зарплаты. Демократия действует, а я только радуюсь: на меня бы свалились эти денежные дела.

Одно несомненно: ответственность повысилась, и понукать работать никого не нужно. Вот только бы результаты не подвели!

По Украинскому телевидению полчаса показывали наш Институт в связи с перестройкой, а больше - мою персону. Целое лето мелькаю на экране: сначала из Останкино, потом "Прожектор перестройки", теперь - это. Стыдно. (А в то же время и приятно. Вот какая скотина - человек). Одно скажу: никакой фальши не было, все правда. Но слишком много. Впрочем, мое тщеславие вполне контролируемое. Не знаю, какая будет жизнь без операций и общения, а без славы точно проживем.

Летали с Лидой в Ленинград. Там была маленькая сессия АМН о медицинской кибернетике, задумана еще весной. Меня просили сделать доклад. Я поставил условие: буду говорить, что пока от этой кибернетики - одни расходы и никакой пользы. Они согласились, и такой доклад я сделал. Хороший доклад, веселый, но кому это надо? Галочка поставлена. (Суть моих соображений: пока не будет хороших отечественных компьютеров - ничего серьезного сделать нельзя. Надежность наших ЭВМ в 100 раз меньше западных. Все вычисления приходится дублировать людьми. Впрочем, будущее, конечно, за ЭВМ. Только не надо преувеличивать и спешить вопреки затратам.)

Прочитал лекцию в Центральном лектории Ленинграда. Лет 10-12 назад я у них выступал, и не раз. По окончании подошли старые друзья из очень дальних пластов биографии. Пришла Валя, щупленькая старушка. С ней учились с 5-го по 8-й класс. Был очень влюблен и без взаимности. Второй, Пашка Прокопьев, сменный механик с Архангельской электростанции. У него я стажировался в 1932 году, когда приехал работать после техникума. Даже жили в одной комнате в общежитии. Красивый парень был, сердцеед. На конференции встретил также однокурсницу - Лиду. Вторично вышла замуж на старости лет, довольна.

Что еще было за месяц? Выдвинули в оргкомитет Детского фонда. Один раз уже заседали, я не поехал. А теперь - вторично, в понедельник еду. Перевел в фонд большую сумму, еще до того, как выдвинули. Послушал по телевидению, очень плохо в детских домах, и засовестился.

Оживляется общественная жизнь. Боюсь только, что "зарегулируют", как с обществом трезвости.

Гласность шагает по стране. Не по стране, а по газетам и журналам. И это очень нравится.

Катя закончила докторскую диссертацию. Прочитал ее и порадовался. За тринадцать месяцев докторантуры провела огромную работу.




Дневник. 14 ноября. Суббота, день


Выступал с лекцией в Доме кино: "В поисках идеала". Пользуясь гласностью, не стеснялся в выражениях и сказал примерно следующее:

- Если упростить предельно, то идеал общества - это его модель с координатами, обеспечивающими реализацию неких формул, уже давно имеющих хождение: "свобода, равенство, братство", "от каждого - по способностям, каждому - по потребностям", "человек человеку - друг, товарищ и брат", "отдай последнюю рубашку", "от каждого по способностям - каждому по труду", "непротивление злу насилием" и пр.

У людей есть потребность верить в идеалы и авторитеты. И здесь снова биологические корни: слабый ищет защиты прикосновением к сильному.

Потому и предлагаются идеалы, что действительность любого общества полна недостатков, и люди во все времена мечтали их радикально устранить. Как известно, ни одна мечта еще не осуществилась.

Нужны ли идеалы? Необходимы. Для воспитания. Если бы людям с самого детства говорили об их истинной эгоистической природе, то они стали бы еще хуже. Идеалы основаны на вере. Однако чем человек становится разумнее, тем больше он ищет доказательств истины. Если идеалы вступают в противоречие с действительностью, они низвергаются и часто меняются на противоположные. Это очень болезненно.

Поэтому нужны идеалы реальные. Фактически они уже не заслуживают своего названия и превращаются в компромиссы. По ним и приходится управлять обществом, чтобы смягчать разрушительные противоречия реальностей.

Перечислю противоречия нашего времени, требующие компромиссного решения.

Экспансия жадного и могущественного человека угрожает биосфере. Одним усилением защиты, видимо, не обойтись: нужно ограничивать потребление. Компромисс.

Нетерпимость идеологий не только чревата войной, но и мешает договориться о защите природы. Нужно искать научную платформу для компромиссов.

Неравенство является сильным стимулом прогресса, но в то же время служит источником недовольства слабых. Нужен компромисс внутри идеологии.

Вот реальные идеалы нашего общества, порожденные компромиссами.

1. Охрана природы должна стать моральной категорией. Экологическая катастрофа, несмотря на ее неопределенность во времени, уже воспринимается реально. К сожалению, законы разума - "коэффициент будущего" и адаптация к опасности, а также природный эгоизм человека - мешают ввести экологию в качестве им-ператива поведения граждан и государств.

2. Необходимо восстановить в правах общечеловеческую мораль и христианскую религию.

3. Да, недопустима эксплуатация. Нужно добавить: не только экономическая, но и моральная. К ней относится и "технологическая", вызванная служебным подчинением. Уменьшить ее можно только демократией и высоким уровнем морали. Нельзя унижать человеческое достоинство.

4. Труд есть обязанность, а не потребность. Он - источник богатства, прогресса и тренировки. Для стимуляции труда не избежать неравенства в доходах и даже безработицы.

5. Потребность в собственности заложена в генах, но регулировать размеры имущества необходимо, чтобы ограничивать жадность и зависть. Собственность желательна гражданину еще и для того, чтобы чувствовать себя независимым от государства.

6. Демократия обязательна - от правительства до предприятия. Воля большинства должна сочетаться с уважением к интересам меньшинства. Полезно заимствовать демократические процедуры Запада: разделение власти, выдвижение нескольких кандидатов "снизу", тайное голосование, ограничение сроков и пр.

7. Конституция должна обеспечить гражданские права в полном объеме, включая и свободу ассоциаций, однако при соблюдении принципа социализма. Обратные связи осуществляет независимая пресса.

8. В сфере экономики единственно возможный вариант - рынок и конкуренция самоуправляющихся предприятий и коллективов с государственным регулированием, обеспечивающим защиту природы, социальные программы и препятствующим монополиям производителей. Частное предпринимательство необходимо (компромисс!), но подлежит контролю.

В заключение: устоит ли мир? Биология человека (лидерство и жадность) - сильна, вооружения - страшны, разум - слаб и подвержен увлечениям. Но, кроме него, не на что надеяться. Правители должны... и т. д. Есть немалые надежды: Горбачев 7 декабря встречается с Рейганом.

В общем, выговорился хорошо, но удовольствия не получил. Никому не нужны идеалы.

12-15 октября ездил в Москву. Собрание Детского фонда и коллегии Минздрава по сердечной хирургии. Посещение Федорова. Вот коротко по каждому пункту: на коллегии разбирали вопрос, как увеличить число операций. Был доклад министерства и статистика за 1986 год. Мы - на первом месте, но всего по стране операций раз в десять меньше, чем должно бы быть. Нужна валюта, энтузиазм и перестройка. Я выступал. Министр Чазов все понимает, но денег у него нет. Наш хозрасчет интригует коллег и одновременно вызывает раздражение. Обнадеживающих решений коллегия не приняла, не из чего обеспечить рывок. Однако помощь обещали.

Детский фонд: в Колонном зале 800 человек. Жесткий доклад председателя Лиханова: положение с детьми плохое. Особенно жалкое - в детдомах. 300 тысяч брошенных детей, 90 процентов при живых родителях. Выступали горячо. Есть истинные энтузиасты и даже герои, которые воспитывают чужих детей. Есть и хорошие заведующие детдомами. Но в целом не создалось впечатления, что положение изменится. Общественность очень опустилась (нет идеалов, нет милосердия, огрубели), а государство больших денег не имеет... Но если правительство будет работать, кое-что сдвинется.

С.Н.Федоров - потрясающий человек. Специалист, организатор, ученый, гражданин. Все хорошо. Такую махину завернул: строит 10 центров глазной хирургии на Союз, с огромной пропускной способностью. И все ему удается! Нет, мне до него, как до неба. Хотя в смысле экономического эффекта мы даем больше. Наша модель хозрасчета более приемлема для широкой практики. Принимал меня очень хорошо и говорил откровенно.

Дела институтские: октябрь уже официально работали на хозрасчете. Внешне это не сказалось, мы уже и так давно "жмем", но все же отличие есть: больше заинтересованности, ответственности за дело. Понукать не приходится. Другой климат. Операций много, дошли до десяти АИКов в день. Больных уже бывало до 500. Смертность пока удерживаем в приличных цифрах.

Совет работает, приработки поделили. В октябре мы уже получили прибавку за прирост операций на 40 процентов. Заведующим додали по 150 рублей, ведущим врачам - по 90, остальным - по 50, санитаркам - 10-20. Все довольны, на несправедливость не жалуются. Прибавки сосчитали из расчета заработанных в третьем квартале. В этом, четвертом, число операций еще возрастает, и если нас не ограничат, то заведующие будут получать как академики, хирурги, анестезиологи и реаниматоры приблизятся к профессорам... Однако все сделано по-честному: заработали за операции. Сомнения нет: для общества лишние затраты окупаются многократно жизнями исцеленных.

Немного о моих настроениях. Уже месяц, как не было смертей. Этим все сказано. За четыре с половиной года моими стараниями "производство жизней" удвоилось. Но до 75 осталось чуть больше года. И что станем делать тогда? Впрочем, я это уже двадцать раз говорил: что-нибудь найдем.




Дневник. 26 декабря. Суббота, утро


Давно не писал дневник, нужно отметиться.

Жизнь шла с переменным успехом. Главное - два с половиной месяца мои больные не умирали после операций. Вместе с ребятами из отделения Бэндета сделали около 80 операций, из них примерно 60 - клапаны. Такого счастливого времени у меня еще не бывало. Бог выдал большой аванс, но мы не смогли им распорядиться. Взял я на операцию сложного больного, он утаил прошлые осложнения (мозговые и периферические тромбоэмболии), и вот сразу после операции - остановка сердца. Запустили, но уже оставался без сознания и умер через шесть дней. Потом пошло...

Самое интересное - дела общественные.

Во-первых, перестройка в Институте. За четвертый квартал оперируем на уровне 2000 операций в АИКе и 4500 - в сумме, то есть вышли на рубеж будущего года. Точно напишу после отчета, но смертность, кажется, будет ниже, чем в прошлые годы. Это очень большой успех.

Начали фундамент под пристройку к операционной. Будет готова, тогда можно еще 700 операций сделать. Только в реанимации периодически возникают пробки, когда остается на аппаратах много больных.

От фондов зарплаты осталось 50 тысяч на премии. Тут возникли большие трудности. Совет дважды заседал по четыре часа. Сначала пытались поделить по "трудовому вкладу" - платить по коэффициентам за проделанные операции. (Хирургам с АИКом - по 3 рубля, первым ассистентам - по 2, так же и анестезиологам, и реаниматорам. Для всех установили коэффициенты - по "социальной справедливости". Но влезли в такие дебаты, было столько недовольных, что я серьезно испугался и предложил вернуться к уравниловке, выдать 13-ю зарплату (по полставки), как на многих заводах, как еще при царе фабриканты делали - "к рождеству". Рассматривать не как плату по труду, а как премию от всего коллектива. Теперь, кажется, все довольны. С нового года надбавки увеличатся еще наполовину. К нам уже приезжают ходатаи перенимать опыт.

Пресса бурлит гласностью. На днях по ТВ не оставили живого места от Брежнева ("Больше света!"). О Сталине и говорить нечего.

Между прочим, и от меня тюрьма дважды близко прошла, не задела. Не утерплю, напишу. Теперь это стало модным.

Первый раз в 1933-м. Совсем смешно. На нашей деревянной электростанции была повышенная пожарная опасность, и дежурили пожарники. Грешным делом, относились к ним плоховато: работа казалась слишком спокойной. Зимой около котлов тепло, бывало, и заснет который. Завелась такая вредная забава у шестнадцатилетних мальчишек-золыциков - обливать водой спящего пожарника. Как-то днем, зимой, я шел по коридору с чернильницей из конторы к себе в дежурку. Навстречу бежит такой золыцик с большим ковшиком: - Коля, пожарник спит! (Мне, начальнику смены, было 19 лет, и все подчиненные звали меня Колей.)

Будто бес толкнул: я взял и плеснул ему в ковш чернил.

Пожарник долго пытался отмыть свою брезентовую робу в бочке с водой и не мог. Химические чернила прочные.

Через неделю вызывают меня к следователю - злостное хулиганство. Подписка о невыезде. Значения не придал, посмеялись с друзьями. Весной - суд. Честь честью. Обвинительное заключение: преступление на грани вредительства. Когда прокурор читал, я так и охнул: "Упекут!" Но пронесло. "Принимая во внимание отличную характеристику с завода, штраф 50 руб." Надо было мне запомнить имя того хорошего судьи, так нет - молодость беспечна. По тем временам все могло статься...

Второй случай был уже перед смертью Сталина.

В 1952 году Лида поступила в Киевский мединститут, одержимая мечтой о хирургической карьере. Меня пригласили заведовать клиникой в Туберкулезном институте, докторская диссертация уже была представлена к защите. Как ни крути, пришло время уезжать из Брянска. Со слезами я расстался с друзьями и с областной больницей. Было это 10 ноября.

Сначала в Киеве мне было плохо. Хирургия долго не налаживалась. Я хандрил и ездил в Брянск оперировать легкие и пищеводы. То есть успел съездить раза три-четыре.

В январе 1953 года получаю письмо от своего друга Исаака Асина, патологоанатома: "Не приезжай. Берегись. Тебе угрожают большие неприятности". Не придал значения. Ездить уже и так было некогда. Пошли операции.

Но скоро пришло разъяснение. Оказывается, против меня началось следствие. Уже вызывают на допросы. Собираются предъявить: "Эксперименты на людях".

В Брянской больнице за пять с лишним лет я развернул большую хирургию. Одних только резекций легких при раках, нагноениях и туберкулезе было сделано свыше двухсот. Получены отличные результаты. Все удаленные части легких исследовались. Исаак собирался написать по ним диссертацию. Поскольку провинциалам в столицах не верят, то весь материал хранился, складывался в бочки с формалином. И вот пришел следователь с милиционером и бочки эти опечатал. Исаака допрашивали: "Подтвердите, что Амосов удалял легкие здоровым людям".

Следующим актом было партийное собрание больницы. Там об убийствах было сказано в открытую. И никто не выступил в мою защиту. Секретарем была Игрицкая, старый гинеколог, во всех видевшая обманщиков. Следствие покатилось и понемножку набрало силу. Подоплека обнаружилась потом: муж одной больничной сестры, следователь, захотел на мне сделать карьеру, раскрыть преступника-врача. Как раз перед тем в Москве арестовали группу кремлевских терапевтов-отравителей во главе с Виноградовым и уже описали в газетах их вредительство.

Несмотря на мою информированность по части тюрем и лагерей, я в то время не испугался: удаленные куски легких с кавернами, абсцессами и опухолями говорили сами за себя.

Только потом мне разъяснили знающие люди, что в препарате, наряду с пораженной частью, есть и очаги здоровой легочной ткани: этого требует радикальность операции. Так вот, в те времена запросто можно было найти экспертов - патолога и хирурга, которые сказали бы, что был эксперимент, что вырезано слишком много здорового. И что вообще можно было больного не оперировать: сам бы поправился, лекарствами. И доказать противное было тогда совершенно невозможно.

К счастью, 5 марта 1953 года Иосиф Виссарионович скончался. Дело умерло, не родившись. Как известно, профессоров-преступников скоро освободили. Врач из кремлевской больницы, на показаниях которой основывалось обвинение, сначала получила орден Ленина, потом исчезла.

Так что, Амосов, не жалуйся на судьбу, было счастье.




Дневник. 23 января 1988 года. Суббота, утро


Давно не писал. Казалось, уже и не вернуться.

Живи, как живется, и не пытайся что-нибудь оставить для потомков. Никто читать не будет. Пример близкий: отец писал дневники в плену, в Германии в 1915-1918 годах. Помню маленькие записные книжечки, штук двадцать, с мелким, очень разборчивым почерком в каждой клетке. На удивление, они сохранились. Так же как и стопа открыток из плена, которые шли через Красный Крест. Кто их прочитал? Только мама. Я в ранней юности пробовал, прочел пару книжечек и оставил до лучших времен. Потом дневники попросила Надежда, двоюродная сестра. Она их и потеряла... А какой там был материал! Так и с моими будет.

Следовательно, писать много не стоит.

События личные: с Нового года считаюсь в отпуске, но дома провел пять дней, а остальные ходил в Институт. Оперировал дважды в неделю, в Москву ездил. В Академии заседал - все "при деле".

С лекцией "Мифы, реальности и идеалы" был конфуз. "Вечерний Киев" 7 января опубликовал "Открытое письмо академику Амосову". Автор - Тойма, обозреватель-философ. Очень деликатно и вежливо обвинил в противоречиях Марксу и Ленину. Все близкие друзья возмутились, а я - ничего, даже позабавился. Демократия! Те, кто понимает, те приняли как раз наоборот, поскольку любые иконы надоели.

По-честному, товарищ еще мало написал...

Общество наше бурлит. Высшее начальство старается создать видимость цивилизованного строя: гласность, мол, не хуже демократических свобод, в экономике - возрождение частной инициативы - и все вместе обеспечит невиданный подъем во всех сферах жизни. Плюс к этому - реальная перспектива мира...

Брюзжать не буду, сдвиги в части информированности и свободы частных разговоров - большие. Но ни о какой истинной демократии и речи нет. Либерализация - да, но не больше. Не то что напечатать что-нибудь, сказать публично нельзя. То есть разок гавкнуть можно, но следующего случая не представится. Не посадят, конечно, но трибуны не дадут. И "поправят", и давление окажут, кругом связаны по-прежнему.

Амосову, например, могут сказать: "Пора на пенсию" - теперь есть решение - после 70 даже академик не может занимать постов, только "советника". Сохраняют зарплату, но разве в ней дело?

Однако движение вперед есть, и надежды есть. Но пока еще сделаны такие шаги, что отыграть назад можно с одного дня. Аппарат ограничений - весь на ходу.

Сталинские и брежневские дела хорошо трясут. Появилось нечто большее - намеки, что коллективизация вообще была ошибкой, что индустриализацию можно было сделать меньшей кровью, так же, как и войну выиграть. И даже, что войны вообще могло не быть и что фашизм вызван к жизни неумелой политикой сталинского Коминтерна, вражды с социал-демократами. А уж нэп - вообще благословенное время. Пьесы Шатрова "Брестский мир" и особенно "Дальше - дальше" - явление совершенно немыслимое даже после XX съезда.

На этой неделе в "Литературной газете" напечатали об Узбекистане такие страсти, что трудно представить (В.Соколов. "Зона молчания"). Феодализм и средневековье.

Вчера делал отчет за год. Думаю, что наше учреждение - одно из немногих, что идут в ногу с партией. В самом деле: операций - 4400 - против 3500 в прошлом году. Операций с АИКом - 1560 против тысячи. Смертность общая - 4,6 процента, а было - 6,2. То же при АИКах - 11,2 и 16,8.

Гласность - полная. Демократия - еще не вся. Совет пока дальше распределения денег не идет, но я их активизирую. Скоро будут перевыборы всех заведующих и меня. Заработки повысились весьма значительно с января: у ведущих профессий (хирурги, реаниматоры, анестезиологи, перфузиологи) приблизительно на 50 процентов, у остальных - на 25-30.

Мне совет тоже предлагает платить, но я гордо отказываюсь. Вполне искренне. За удовольствие нужно самому доплачивать, а не что-то получать.

Отчет был очень подробный. "Вскрыл резервы" - почти треть коек занята больными зря: или на обследовании не подлежащие операции, или ожидающие ее. Операции сами по себе занимают только три часа в день у хирургов и 4-5 - у анестезиологов. Обследовательский комплекс и поликлиника тоже имеют резервы мощности, так что дело упирается только в поток больных. Пока жаловаться грех- поступает много. Поэтому грандиозные планы более или менее реальны. В Москве заседал Экспертный совет по кардиохирургии (новая затея), встретился со всеми коллегами. Мы так далеко впереди, что даже трудно представить: приблизительно в два с половиной раза производительнее работаем.

Вот как раскрутили! Нет, не зря живу! За прошлый год одних только детей дополнительно спасено около 500. Это истинная правда. Они же почти все умерли бы в ближайшие десять лет.

Еще один успех прошлого года: девять молодых хирургов поднялись на ступень выше, стали оперировать с искусственным кровообращением. Было - 7, стало - 16. Важно для нашего ускорения.

Но какие мы бедные! Миша Зиньковский ездил в Венгрию. Там в Институте кардиологии делают 600 операций, а тратят 14 миллионов на наши деньги. У нас в четыре раза больше работы, а получаем около 5 миллионов.

Еще сравнение: экспертный совет выработал штаты для типового центра - 500 открытых и 500 закрытых операций, 650 человек. У нас 1500 и 3 тысячи операций, - штат - около тысячи человек. Разве не молодцы?! Послали в Москву наш Институт на грамоту от Украины. Небось не дадут. Скажут: науки мало, изобретений.

Да, чуть не забыл, мои личные результаты: 185 операций, 150 - клапаны, остальные - межпредсердные и межжелудочковые дефекты перегородок. Общая смертность - 11,2 процента. Это самый лучший год в моей кардиохирургической биографии. И вообще, самое бы время поставить точку. Так нет - жадность: давай 5 тысяч операций, 2 тысячи - с АИКом.

Слаб человек!




Дневник. 2 апреля. Суббота, вечер


Дневник не пишу. Не хочется. Работать осталось восемь месяцев. Оперирую немного - две операции в неделю. Не потому, что не хочу. Нужно, чтобы ребята тренировались. Сережа уже делает повторные протезирования, еще научится вшивать два клапана и будет готов для самостоятельной работы. Олег идет сразу за ним, потом - Зорик. В этом году в отделении реабилитации оперируются исключительно больные с клапанами, легких врожденных пороков совсем нет. Отсюда некоторое повышение смертности.

Были ошибки (не мои), были необъяснимые осложнения. В общем, все идет как раньше. Только увеличивается число операций. За первый квартал прооперировали без малого 500 больных с АИКом, а всего - свыше 1200. Это почти на четверть больше, чем в прошлом году. Но меньше, чем хотелось бы. Наши планы: 5 тысяч операций, 2 тысячи - с АИКом. Пожалуй, не выполнить... Самое плохое, однако, не в этом: на 1,4 процента повысилась смертность при операциях с АИКом. Пришлось объявить санкции за ухудшение результатов, как было предусмотрено по обязательствам. Уже снизили прибавки на 14 процентов. Но и так получили большие: в IV квартале 1987 года было много операций - прибавка для ведущих специалистов 150- 250 рублей. Кроме того, копятся деньги в банке - на оборудование, на реконструкцию. Однако потратить их не можем: нет аппаратуры на складах, нет строительных материалов, чтобы строить, например общежитие. Пристройка к операционной идет недопустимо медленно. Уже устал погонять.

Сердце не беспокоит. Что только может техника! Это - о стимуляторах.

Перечитываю свои записки. Все-таки попробую сократить и отредактировать: вдруг получится книга? Если бы дотянуть до оценки "4", то можно предложить для печати, а если ниже, то нельзя. Не хочется позориться. Только трудно самому оценить. Что рукопись - не шедевр, это ясно. Но попробуем. Если и пропадут труды, бог с ними: некуда их применить.

О больных и операциях не пишу. Все такое же, как и в тех дневниках. Да, с директорства уходить необходимо. Это я себя накручиваю, чтобы не сдрейфить в oпоследний момент, не побояться отпустить спасительную веревочку, привязывающую к делу, к людям.

Общество бурлит. Объявлена подготовка к партконференции, и по этому поводу идут жаркие дебаты: аппарат не пускает активистов в делегаты, а общественность напирает. Все жаждут трибуны. В "Московских новостях" и "Литературной газете" много интересных статей. Я что-то не очень верю: сколько уж на моем веку было съездов и пленумов. Но все-таки следует признать, что горбачевская оттепель теплее хрущевской.

В нашем Институте никакого возбуждения нет. То есть врачи между собой кое-что обсуждают, я слышу и даже участвую, но степень понимания проблем невысока. И вообще авангардной роли партии и комсомола не чувствуется. А впрочем, зачем? Что они могут? Институт работает хорошо, оперируем много, умирают 5-6 процентов. Начальники нас в пример ставят. Я-то неустанно повторяю: работаем едва удовлетворительно. Это директор должен организовать... Между прочим, совет трудового коллектива никакой инициативы не проявляет. Правда, мелкие финансовые дела ведет: штрафует за проступки сестер и санитарок.




Дневник. 3 июля. Воскресенье


Как время-то летит! Полгода как и не было. Даже дачей не насладился. Вот в июле и августе немного попользуюсь. Буду по средам брать дополнительный день. В отпуск не собираюсь, зачем? Скоро наотдыхаюсь... Уже скоро.

Отчет за полгода: 990 операций с АИКом: то есть вдвое больше, чем до хозрасчета. Но вот смертность - увы! - снизить за квартал не удалось. 13,3 вместо 12 процентов прошлого года. Причем во всех отделениях повысилась в равной степени. У меня 72 операции, одни только клапаны, но тоже 14 процентов умерли... Правда, я брал самых тяжелых, щадил своих помощников, пусть исподволь привыкают. Но это не утешает, все равно не должны были помирать. Какие-то непонятные осложнения, хотя ошибок не было. Нет, остановлюсь, не буду сетовать. Ничего прибавить не могу. С тем и уйду... Побитый.

Главное событие - XIX партконференция. Вот уж такого точно не помню. По телевизору показали в натуре. Много было интересного, но пересказывать не стану. Чего стоит один Кобаидзе (директор объединения из города Иванова). "Если министр мышей не ловит, за что завод будет ему деньги отчислять?" Не привыкли мы к такой фамильярности. Наш Чазов тоже нелицеприятно медицину показал, то же и Ягодин - педагогику, и Моргун - экологию. Однако общий тон начальства - ив тезисах, и в резолюциях - был бодренький: все идет хорошо, хотя имеются недостатки и перелом в экономике не наступил. Абалкин, когда заикнулся, что не так хозяйничаем, так на него зашикали... Главный герой - Ельцин, с его недавней историей выдворения из Политбюро. На меня не произвел впечатления. Но сам факт публичной полемики с Лигачевым... Фразу "Борис, ты не прав" повторяют все мальчишки.

Такое впечатление, что М.С. планомерно разворачивает демократию. Вот только в экономике пока провал.







Николай Амосов. Книга о счастье и несчастьях. Книга вторая

(Дневник с воспоминаниями и отступлениями)

Москва, Молодая гвардия,1990