На суше и на море. Выпуск 9 (1969 г.) В сборник включены повести, рассказы и очерки о природе и людях Советского Союза и зарубежных стран, зарисовки из жизни животного мира, фантастические рассказы советских и зарубежных авторов. В разделе «Фанты. Догадки. Случаи…» помещены статьи на самые разнообразные темы. На суше и на море. Выпуск 9 (1969 г.)  В сборник включены повести, рассказы и очерки о природе и людях Советского Союза и зарубежных стран, зарисовки из жизни животного мира, фантастические рассказы советских и зарубежных авторов. В разделе «Фанты. Догадки. Случаи…» помещены статьи на самые разнообразные темы. Герман Чижевский ГАМАДРИАДЫ ПОДСТЕРЕГАЮТ В САДУ Мой друг, с которым мы не виделись около полугода, навестил меня как-то поздним вечером. Пожимая его худую, жилистую руку, я с облегчением подумал о вынужденном перерыве. Он посмотрел на пишущую машинку, откуда топорщились только что заложенные чистые листы. – Я тебе помешал? - несколько растерялся он. – Нельзя ли без глупостей? За полгода каких-то три невразумительных письма!… – Ах, эти мелочи! - со странной горечью бросил он и, сняв плащ, потянулся за сигаретой. Мой друг был высок, на полголовы выше меня, и почти тощ. Казалось, он постарел и лицо его сейчас было задумчивее обычного. – Что-нибудь случилось? - спросил я, отыскивая глазами спички. Он тронул кончиками пальцев свое лицо, будто проверяя его худобу, потом нервно повернулся ко мне и неожиданно заговорил, словно продолжал начатую тему: – Она скончалась позавчера, при полном сознании… Мелкий осенний дождь монотонно стучал в стекла, рассыпая серебристую пыль. – Вдохновляющее вступление, нечего сказать, - заметил я. - Несчастный случай? – И да и нет… – Не понимаю. – Поясню, - проговорил он, устраиваясь в кресле. - Она работала со змеями. Все попытки спасти оказались тщетными. Низкая настольная лампа бросала желтые отсветы на склоненную голову, на светлые прямые волосы. Лоб прорезали глубокие морщины, под глазами обозначились припухлости, губы были плотно сжаты. Большие карие глаза выжидательно остановились на моем лице. Взгляды наши встретились. – Единственный случай? – Не в том дело, - будто нехотя отозвался он. Глаза его потемнели. - Мы, герпетологи, смотрим на эти вещи иначе. Ты вряд ли это поймешь… Конечно, случается и непоправимое, но редко и лишь по нашей собственной неосторожности. Для нас, горстки сотрудников серпентария, и для Ирины Павловны офидии, змеи - это сокровенный мир тайн, тайн и известного риска. Молниеносное, холодное и немного болезненное в первый миг прикосновение смерти. Не больнее укуса пчелы… В Бразилии за год насчитывают две тысячи жертв, а в Индии еще недавно ежегодно умирало около двадцати тысяч человек! Только один грамм высушенного яда кобры смертелен для ста семидесяти человек… А видел бы ты их танцы… Ты не был в змеином питомнике? – Я как-то не воспитал в себе вкуса к чрезмерно острым ощущениям, - обронил я, - это вы испытываете потребность в игре со смертью. – Ирине Павловне Баталиной, может быть, только возраст, - а ей было около сорока - не позволял признаться в романтической привязанности к нашему питомнику. – Ты хочешь сказать, к змеям? - поправил я. – Ты можешь называть это, как тебе больше нравится. Но она сталкивалась с ними почти каждый день, что называется, лицом к лицу и не с одной, а со многими в течение пятнадцати лет. – Что же это за змеиный курорт, где гадюки и кобры обольщают женщин? – Серпентарий, о котором идет речь, находится в песках, в искусственном оазисе, но я пока не буду указывать его точного расположения. – Почему такая таинственность? - удивился я. – Мы не любим, когда нас отвлекают ради простого любопытства. К тому же там собраны самые ядовитые змеи мира: бушмейстеры из Южной Америки, черные гадюки из Австралии, королевские кобры из Индии. Их там много… Есть виды исключительно ценные для исследователей. В нашем оазисе они живут в обстановке, наиболее близкой к их природной среде. В жарком климате Средней Азии их жизненный тонус и ядовитость настолько высоки, что мы не можем гарантировать безопасности посетителям. Тебе я могу даже сказать, что, несмотря на нашу изобретательность, отдельным особям удается иной раз каким-то путем вырваться на свободу и поселиться поблизости. Наш филиал института вакцин и сывороток ведет сложные изыскания противоядий. Бразильский серпентарий в Сан-Паулу - Бутантан стал лишь прообразом для постройки нашего. Мы стремимся практически помочь населению тропических стран… – Я хочу знать подробности, - потребовал я, усаживаясь в кресло напротив. - Человек и змея - всегда волнующее сочетание, но когда в такой ситуации женщина - это настораживает. – Да, пожалуй. Если я расскажу, это поможет мне самому разобраться… стечение обстоятельств или моя собственная трусость привели к трагическому концу. Я промолчал, ожидая рассказа. – Как я говорил тебе, змей у нас очень много. Через каждые две недели мы должны «доить» наших питомцев, но из-за их многочисленности персоналу серпентария приходится заниматься этим каждый день. Что и говорить, когда рабочий день подходил к концу и все заканчивалось благополучно, мы воздавали хвалу собственной аккуратности и спешили в цокольный этаж принять холодный душ. Взгляд моего друга задержался на косых полосах дождя в окне. – Расскажу тебе об Ирине Павловне и гамадриадах, - начал он и смолк. Некоторое время он сидел подавленный, словно стараясь унять внутреннюю борьбу, два или три раза машинально коснулся рукой волос и за весь вечер только раз изменил позу, когда прикуривал от моей спички. Я услышал историю, будничные элементы которой переплелись со странными для меня подробностями. Необычайность их усиливалась оттого, что фоном повествования служили змеи… Как наяву вижу высокую стройную женщину с серьезными серыми глазами. Ей были свойственны быстрые, точные, но не порывистые движения и спокойный тон голоса. Ирина Павловна Баталина заведовала серпентарием и в шутку называла своих сотрудников, в основном молодежь, заклинателями кренделей и погремушек, намекая на очковых и гремучих змей, или «резвыми ипохондриками» - странная женская причуда. «Кто выстоял в поединке - вы или масса-сауга?»- бывало приветливо спрашивала она мимоходом кого-нибудь и, выслушав и молча кивнув, спешила дальше по узкому светлому коридору. Но после такого, казалось бы, малозначащего разговора мы засиживались в лаборатории часто до поздней ночи… Змеи обитали за цементной стеной, проволочной сеткой и глубоким рвом, наполненным водой, среди персиковых деревьев большого солнечного сада. Туда можно было попасть лишь по откидному мостику. В царстве змей тут и там высились земляные полушария с четырьмя накрест расположенными входами. Нам стало известно, что в микробиологическом институте имени Хавкина в Бомбее что-то не ладится с моновалентной сывороткой от яда одной из опаснейших змей Индии - гамадриада. Обычно змеи при встрече с человеком стремятся скрыться. Только те, которых мы сами ставим в безвыходное положение, нападают. Но гамадриады часто беспричинно преследуют людей. А сила их яда поистине ужасна! Известны случаи, когда смерть наступала уже через двадцать минут. Мне запомнился день, когда к злобно шипящему населению персикового сада прибавились два гамадриада. Их принимал у индийских герпетологов наш «ветеран», регистрирующий всех поступающих офидий, вечно насупленный Саша Бронников. Даже видавшего виды Сашу так поразила величина обоих экземпляров, которых он увидел через оконца деревянного ящика, что строки официального протокола запрыгали перед его глазами и он сбивался несколько раз. В маленькой канцелярии находилась Ирина Павловна. Она заглянула в ящик. – Почему они такие вялые? - заинтересовалась она. - Недавно пойманы или взяты из серпентария? Переводчик заверил ее, что змеи полтора месяца назад доставлены из окрестностей Бенареса. – Ах, вот как! - выразила удовлетворение Баталина. - Ведь общий недостаток серпентариев тот, что его обитатели выживают в среднем не более полугода. А у нее кроталус атрокс - един из трех - благополучно здравствует уже девятый месяц. – Вы многого добились! - вежливо удивились гости. – А вот как вынесут неволю эти, - Баталина кивком указала на ящик, - предвидеть невозможно. Успеем ли мы поработать над ними? – Под началом такой прекрасной дамы и они захотят долго жить, - нашлись гости, - а если все же умрут, мы изловим новых! Только начало смеркаться - все двенадцать сотрудников серпентария уже собрались на висячих мостках над местом, где недавно выпустили новое пополнение. Через некоторое время, прибегнув к помощи светосильного бинокля, мы увидели сначала одного, а затем немного в стороне и второго гамадриада. В меркнущем предвечернем свете они по казались нам темными неподвижными спиралями, прикрытыми веткой терновника. Мы толпились на мостках, мешая друг другу. Под нами были без малого шестиметровые королевские кобры, каждая из которых, возможно, убила несколько человек. От этих мыслей перехватывало дыхание. Персиковый сад… Опаснейший из растительных ядов в косточках ароматных, налитых солнцем бархатных плодов… И под сенью деревьев - скользкие, холодные обладатели сильнейших из животных ядов. В тот вечер в нашем возбужденном мозгу случайные совпадения превращались в какие-то романтические закономерности; персиковая косточка и два подвижных ядовитых зуба королевской кобры! Нам казалось тогда, что сама собой напрашивается мысль о таинственной внутренней связи. Конечно, все это чепуха, и персиковый сад выращен был только потому, что ближайший совхоз предложил нам лишние саженцы. Но тогда мы склонны были усматривать нечто мистическое в том, что персиковый сад дал приют ядовитейшим из земных тварей… – Кто же ими займется? - спросила Баталина. Ее будничный деловой вопрос рассеял наши фантазии. Мы притихли, каждый взвешивал свои возможности. Повинуясь внезапно внутреннему импульсу, я сказал: – Ирина Павловна, если мне доверят… – Отчего же нет, - помедлив мгновение, отозвалась Баталина, - ведь кому-то нужно с ними работать. Или я займусь. Кое-кто из коллег с любопытством заглянул мне в лицо, и мы молча зашагали по подвесным мосткам в лабораторию. …Это были в высшей степени злобные и свирепые змеи. И какой они обладали силой! В моих руках перебывало их немало, но эти две мне особенно запомнились. Самолюбие мое вполне было удовлетворено: я чувствовал себя почти героем. В серпентариях змеям не вырывают зубы, а действенного противоядия мы к тому времени еще не имели. Поэтому занятия с нашими «милыми» созданиями всякий раз значительно встряхивали нервы. Ведь даже легчайшая царапина от змеиных зубов могла стать смертельной. Мы прикладывали электроды против того места, где помещались ядовитые железы, и к любому другому месту, чаще к хвосту. Потом включали ток. Такой способ получения яда меньше изнуряет и травмирует змею, чем массирование ядовитых желез. Вытекающие четыре, пять или шесть капель яда собирали, прокалывая змеиными зубами эластичную резиновую пленку на мензурке. Затем собранную зеленоватую жидкость сливали в стерильные пробирки или высушивали в часовых стеклах на солнце. Сухой кристаллический яд исключительно долговечен. Он не теряет ядовитых свойств свыше двадцати пяти лет. Яд нам нужен был во все возрастающих количествах для проверочных инъекций лошадям и другим животным. Дозы его при впрыскиваниях мы непрерывно увеличивали. Заготовка яда для будущих экспериментов была мучительно медленной. Я получал его крохотными порциями через каждые две недели. Такой промежуток позволяет змее отдохнуть от болезненной процедуры и накопить его вновь. Мы стремимся изготовлять обезвреживающие яд сыворотки. «Механизм» невосприимчивости к змеиному яду прост. Если животное, которому ввели яд, перенесло отравление, то его организм начинает вырабатывать к этому виду яда так называемые иммунные тела, и следующие отравления переносятся уже сравнительно легко. Повторными инъекциями можно добиться того, что даже многократная смертельная доза яда будет нейтрализована и выведена из организма. Естественного иммунитета у человека к змеиному яду нет. Последствия отравления в конечном счете зависят от пропорции между весом тела пострадавшего и количеством введенного токсина. Чем человек тяжелее, тем количество яда, поступившего в организм, на килограмм его веса соответственно меньше и состояние укушенного лучше. Сыворотку получаем из крови лошадей. Почему лошадей, а не морских свинок? Да потому, что у лошадей можно за один раз взять много крови. Появление королевских кобр никак не отразилось на птичьем населении нашего сада. Чириканье и щебет раздавались со всех сторон. Приятно было наблюдать за веселой возней пичужек в листве деревьев. Вверху беззаботно порхали птицы, а внизу, на земле, царило могильное безмолвие и только кое-где под склоненной зеленой ветвью мы замечали мечущиеся раздвоенные молнии, ощупывавшие листву и камни, - черные змеиные языки. Но к вечеру, когда дневная жара спадала, наземный мир оживал. В сумеречных тенях с вкрадчивым шорохом скользили длинные узорчатые тела. Мы следили за ними в бинокль из лаборатории или, поднявшись на плоскую кровлю здания, направляли в сад небольшой прожектор. Ночи бывали обычно звездными, ни единого облачка не появлялось месяцами. А утром, отрешившись от наваждений наивной ночной романтики, мы снова принимались за колбы, пробирки, переливания настоев и, поймав в коридоре одного из двух змееловов, втолковывали по цветным таблицам, какую очередную змею следовало поймать… Все шло по раз заведенному порядку, и лишь чрезмерное пристрастие некоторых змееловов к спиртному омрачало нашу размеренную жизнь. Они оправдывали дружбу с бутылкой опасностями своего занятия, которое, по их мнению, требовало «приема чего-либо успокаивающего». Но они редко ошибались в распознавании нашего своеобразного материала, доставляли всегда то, что требовалось, и к их слабости до поры до времени все относились снисходительно. Это оказалось явной ошибкой. Однажды тихим теплым вечером мы собрались в лаборатории и, прослушав по радио последние известия, обменивались историями и забавными приключениями из нашей жизни. С нами была и Ирина Павловна. Она рассказала занимательный анекдот о плетьевидной древесной змее. Как-то бразильский профессор-герпетолог в своем кабинете, наполненном коробками и террариумами с живыми и препарированными змеями, упаковывал книги для нашего института. Весь во власти каких-то своих мыслей, он завернул посылку в серую оберточную бумагу и надписал адрес. Не найдя в ящике стола шпагата, он крикнул ассистенту, чтобы тот принес бечевку, и на минуту вышел из кабинета. Возвратившись, он нашел на диване какой-то серый шнур, рассеянно поднял его и обвязал им посылку. Передав ее мимоходом служащему института, он направился домой. Пропутешествовав много дней по почтовым отделениям, посылка легла на директорский стол нашего института. Она была скреплена печатями и перевязана толстым тускло-серым с буроватым оттенком шнуром. «Какой симпатичный шнур, - сказала одна из лаборанток и принялась аккуратно его развязывать. - Посмотрите, - добавила она, - он весь в мелких, едва заметных чешуйках. Совсем как на змеях. Впервые вижу такой шнурок!» И вдруг на глазах у ошеломленных очевидцев шнурок начал быстро без посторонней помощи разматываться! Еще миг - и шнур соскользнул со стола на пол, а потрясенная этим зрелищем аудитория с воплями кинулась вон из комнаты… Рассеянный бразильский профессор перевязал посылку живой плетьевидной змеей, случайно выбравшейся из коробки… – Этот анекдот основан на том, что древесные плетьевидные змеи прекрасно умеют притворяться, - сказала в заключение Баталина, - они подолгу замирают и становятся похожими на сучья и веточки деревьев или тонкие лианы и даже раскачиваются и колышутся на ветру. Оснований для курьезных выдумок более чем достаточно… Вдруг она смолкла и быстро посмотрела в окно. – Мне послышалось… - начала она и не договорила. Разговоры разом оборвались, все прислушались. Я запомнил выражение какого-то неопределенного беспокойства на лицах, густую синеву неба за окном и черные силуэты персиковых деревьев в фиолетовой дымке. Затем припоминаю раздавшийся в тишине легкий скрип перекидного мостика, чьи-то ритмичные тяжелые шаги по деревянному настилу. Кто-то вошел в царство змей в самую опасную пору. Саша Бронников и одна из лаборанток кинулись к окну. Два взволнованных голоса окликнули человека, который шагал по змеиным владениям, задевая ветви деревьев. Ответом был только шорох листьев. Но вот раздалось невнятное пьяное бормотание. – Назад! Эй, кто там?! - закричали мы громко и нестройно, вглядываясь в ночную тьму. – Несчастный! - тревожно вскрикнула Ирина Павловна. - Змеи не терпят, когда мешают их ночной охоте! Мы растерянно сгрудились у окна. – Что ж мы медлим! - спохватилась Баталина. - Скорее защитные костюмы! Где они, кто знает? Но это знали лишь наши змееловы. Одни бросились искать защитные костюмы в мастерской плотника, другие - в сторожевой будке. Ирина Павловна, я и еще двое сотрудников замерли у распахнутого окна. Не успели стихнуть быстрые шаги в коридоре, как мы услышали из сада приглушенное восклицание, потом громкую брань. Затем кто-то принялся топать или танцевать под деревьями. До нас доносились проклятия и испуганный возглас внезапно протрезвевшего человека: «Тьфу, гады! Здесь полно вас!» Послышалось нечто похожее на рычание и новое восклицание: «Ууу… проклятые! Ибрагим вам покажет!… Перетопчу, как червей!» Прежде чем мы успели сообразить, что означали эти крики, Баталина выпрыгнула из окна… Окно метрах в двух от земли. После короткого замешательства я и еще кто-то почти одновременно прыгнули вслед за ней. – Не сметь за мной! - резко бросила Ирина Павловна и метнулась к опущенному мостику. Мы устремились за ней. – Вы слышали приказ?! - крикнула она, на мгновение обернувшись в нашу сторону. Баталина находилась уже в питомнике. Свет из окна на мгновение осветил ее лицо и большие расширенные глаза. Я замешкался у мостика. И почти с отчаянием воскликнул: – Вы не должны!… - Мне хотелось предупредить, что женщины чувствительнее к яду, чем мужчины, и я закричал: - Для женщин укус опаснее! Звук собственного голоса неожиданно придал мне решимость. Приказ Баталиной вылетел у меня из головы, в два прыжка я преодолел перекидной мостик. Но Ирина Павловна успела скрыться за рядами черных деревьев. За мной быстро перебежала мостик девушка. Из темноты неслись стоны и всхлипывания. Что-то слабо хрустнуло под ногой, и послышалось шипение. Иголкой кольнуло сердце. Я мгновенно отпрыгнул во мрак. Ветви хлестнули по лицу, сучок содрал кожу на ухе. Выставив вперед руку, защищая другой глаза, я побежал туда, где раздавались голоса. Еще раз злобное шипение раздалось где-то рядом. Я шарахнулся в сторону. Потом наткнулся на земляное полушарие и оцепенел от ужаса. Здесь нетрудно было получить сразу несколько укусов! Возле домиков всегда держались змеи. Но сейчас их, должно быть, не было… Каждый нерв напрягся как струна. Мне казалось, что я ощущаю запах тления. А может, это пахли персики? Отовсюду мне чудились посвисты и шипение, мерещились готовые к смертоносному броску змеи… Неожиданно я услышал рядом глухие пьяные стенания и сухой четкий голос Баталиной. – Всеволод? - наугад спросила она. Я выбрался из сплетения ветвей и наклонился над распростертым телом. Разумеется, это был один из любителей спиртного. – Так вы не сочли нужным подчиниться? - как-то с трудом, запинаясь, проговорила Ирина Павловна. Но в ее тоне я не уловил осуждения. – Вы не взяли фонарь? Попробуйте поднять его, - говорила она, - я, к несчастью, не смогу помочь вам. Идемте, идемте, Всеволод! - торопила она, пока я взваливал на плечи обмякшее тело змеелова. - Торопитесь, голубчик! Они могли его порядком искусать. Лицо змеелова касалось моей щеки. Оно было мокро от пота, в нос несло винным перегаром. «Спирт расширяет сосуды, - думал я, - и яд быстрое отравляет организм». С трудом удерживая равновесие, я медленно двигался в высокой траве. Былой страх выветрился полностью. Я шел размеренным размашистым шагом. Черные, словно нарисованные тушью, деревья проступали на фоне неба. Мужской голос окликнул нас. Он принадлежал Саше Бронникову. Он помог мне. Вдвоем мы почти бегом донесли змеелова до мостика. Тем временем кто-то догадался включить прожектор, осветивший нам путь. Первое время мы не знали, что и Ирина Павловна укушена. Мы хлопотали со шприцем и медикаментами вокруг дюжего змеелова, щупали пульс, покачивали головой, видя, как быстро падает у него кровяное давление. И тут, держась за косяк, в дверях директорского кабинета, куда принесли пострадавшего, показалась Баталина с мертвенным в бисере пота лицом и помутневшими глазами. – Сыворотку, - прошептала она едва слышно, - поливалентную. Не смогла определить змею. Она покачнулась, мы ее подхватили. Внимание наше рассредоточилось. Теперь уже приходилось спасать двух быстро холодевших людей. Клиническая картина отравления у змеелова была запутанна. На левой ноге и на руке мы обнаружили следы трех укусов. Они очень походили на булавочные уколы. Вокруг укусов кожа припухла и посинела. Должно быть, змеелов подвергся нападению змей с двумя различными типами ядов. Один из них разрушает стенки кровеносных сосудов, что приводит к многочисленным кровоизлияниям, так как кровь выпотевает в окружающие ткани. Помимо того, эти яды растворяют красные кровяные шарики, происходит так называемый гемолиз. В сосудах образуются сгущения крови - тромбы, которые закупоривают кровяное русло. Смерть наступает от инфаркта или удушья. Такой тип яда у гадюк и гремучих змей. Другой тип, содержащий нейротоксины, влияет в основном на нервную систему и приводит к параличу дыхательных путей и дыхательного центра в мозгу. Укус гадюковых имеет как бы местный, ограниченный характер, укус змей с ядом второго типа вызывает общее отравление и потому намного опаснее… Нам скоро стало ясно, что Ирину Павловну укусила одна из кобр. Одышка, учащенное сердцебиение, тошнота, головокружение и рвота, сухость и горький вкус во рту, высокая температура не оставляли сомнений в диагнозе. Паралич дыхательных органов мог произойти в любую минуту. Но мы были во всеоружии. Вероятность того, что Баталина укушена гамадриадом, была ничтожна. Противозмеиные сыворотки и весь арсенал пузырьков и ампул для поддержания сердца всегда были у нас под рукой. Началась битва за жизнь, она велась с переменным успехом. У нашего змеелова на руке и ноге появились обширные отеки, развились пузыри с прозрачной жидкостью. Несколько раз он ненадолго терял дыхание. Грелки, инъекции адреналина с кофеином, сыворотка не принесли улучшения. Резиновые подушки со смесью кислорода и углекислого газа были разбросаны всюду. В полуоткрытую дверь тянулось из коридора сизое облачко. Там нервно курили. У змеелова стал все чаще пропадать пульс, лицо и шея багровели. В начале второго часа ночи человек, лежавший на диване в кабинете директора, бессильно уронил голову. Все было кончено… В соседней комнате отчаянно боролась со смертью Баталина. Пульс слабо прощупывался. В течение шести часов ей ввели двести сорок миллиграммов сыворотки «антикобра», глюкозу и вещества для поддержания деятельности сердца. Еще через два часа всем стало ясно, что ее жизнь вне опасности. Выдержке Баталиной позавидовал бы любой мужчина… Дело в том, что при лечении от змеиного яда большое значение имеет психическое состояние человека, моральный фактор. Только от сознания, что их укусила змея, многие пострадавшие полностью лишаются самообладания. Это вполне понятно. Но необоримое чувство страха очень осложняет лечение. А Ирина Павловна, работая столько лет со змеями, научилась смотреть на них как на обычных пресмыкающихся, наделенных некоторыми неприятными свойствами. Она их не боялась, как боится большинство людей, не видела в них ничего сверхъестественного. Так по крайней мере мы думали. Возможно, впрочем, она просто умела владеть собой. На второй и третий день у нее возобновлялись рвота и судороги рук и ног. Что и говорить, на работе у нас в те дни ничего не клеилось. Мы ходили подавленные и мрачные, и перспектива брать в руки ядовитых гадов приводила многих в содрогание. Когда на шестой день руководительница нашего института первый раз прошлась по лаборатории, в обычной деловой манере расспрашивая о работе, мы устроили ей шумную встречу и подобающим образом отметили ее выздоровление. Скоро все вошло в обычную колею, потекли будни, похожие друг на друга, как близнецы. Я делал инъекции лошадям и проверял сыворотки на животных. Кошки, например, менее чувствительны к яду кобры, чем собаки, а черные голуби, как ни странно, более, чем белые. Наименее чувствительны к нему лягушки и коричневые крысы, опаснее яд для белых крыс, мышей, морских свинок и в еще большей степени для кроликов. Признаюсь, в моей работе долго ничего не получалось. Я выделил отравляющие начала. Это оказалось довольно сложно, но дальше дело некоторое время не двигалось. Я был раздражен серией неудач и старался реже встречаться с Ириной Павловной. Вероятно, она замечала, что я нервничал, потому что как-то после очередного собрания комсомольского актива в начале июня зашла в мой кабинет с очевидным намерением поговорить. Баталина застала меня за довольно хаотическими поисками в груде специальной литературы некоего «нового пути». Я в смущении сгреб авторитетов в выцветших переплетах и освободил стул. – Зачем столько нервов, Всеволод, - внешне серьезно заметила она, присаживаясь. - Ни вы, ни книги не виноваты. - Она оперлась на локти и машинально надела очки, которыми пользовалась, когда читала. Тем же непроизвольным движением она сняла их. – В них можно найти почти все, но ничего из того, что нужно мне, - невпопад сказал я. – Но «они» не знали, что нужны будут вам именно сейчас. Я подумал, что она рассмеется. Сам я не находил ничего смешного. Я был взволнован и недоволен собой. – А вы определенно знаете, что хотите найти? Мне оставалось пожать плечами. – Честно говоря, только приблизительно. – Может быть, поэтому они и молчат? – Уже столько времени я вожусь с этим… и все впустую. - Я начал искать под грудой книг сигареты. Баталина внимательно смотрела на меня, будто впервые видела. – Вы не возитесь, Всеволод, а ищете. И я уверена, что ваши поиски многое вам дали. Сейчас они, возможно, незаметны, но потом вы почувствуете. Так всегда и со всеми. Со мной было то же самое. Вначале я, случалось, совсем отчаивалась, пока не поняла, что еще не втянулась в меняющийся ритм успехов и неудач. Процессы мышления слишком субъективны… Почему бы вам временно не отвлечься от вашего дела? – Отвлечься? Вы находите, что так будет лучше?! – Нахожу. Вполне серьезно. Не удивляйтесь. Убеждена, что голова ваша достаточно загружена всем, что ей нужно. Оставьте ее на время без новой «пищи». Стимулирование мысли нужно строго дозировать. «Шестерни» мышления могут раскрутиться сверх оптимальной величины и утратить логическое сцепление друг с другом. У нас у всех временами бывает состояние, которое ведет только к нервному истощению, когда голова гудит, мыслей много, а толку мало… Дайте голове передышку. Переключите внимание на другое, даже на пустяки, скажем, почитайте фантастику. В библиотеке, кажется, что-то имеется… Послушайте меня: не подстегивайте вашу мысль. Позднее вы неожиданно для себя и в лучшей форме вернетесь к вашей теме, возможно даже с готовым планом. Вы не можете не знать, что временное «безделье» в науке не безделье бездельников. Часто оно предшествует качественному скачку. Я слушал Баталину с прежним смущением, хотя находил, что она до известной степени права. Однако следовать ее совету не стал. Затем неожиданно наступил момент, когда я осознал, что сыворотка получена… Ночь после моего открытия я провел лежа одетым на постели, глядя из темной комнаты на смутно рисовавшиеся на звездном небе кроны персиковых деревьев. Сильное возбуждение не давало мне уснуть. Наконец я принялся бессмысленно шагать по комнате, натыкаясь впотьмах на стулья. Я разговаривал сам с собой, окрыленный успехом, собирался, кажется, объявить тотальную войну всему злу на земле. Конечно, я не мог желать поголовного уничтожения всех змей. Я знал, что если не трогать их, то они заслуживают репутацию полезных животных, во множестве истребляющих различных вредителей - насекомых и грызунов. Захотелось пить. Я на ощупь налил в стакан, залпом осушил его и попытался сосредоточиться на завтрашней работе. Но одна и та же мысль преследовала меня: «А не проверить ли сыворотку на себе, немедленно, сейчас! Выбраться в сад, дать укусить себя гамадриаду и сразу вернуться… Стоит ли дожидаться, когда в Индии обнаружат жертву гамадриада?!» Кажется, я был близок к тому, чтобы прыгнуть в окно. В тот момент я рассматривал такой поступок едва ли не как свой долг. Меня остановило только то, что среди ночи может подняться переполох и я прослыву мальчишкой-авантюристом… Да, именно это соображение и остановило меня. А затем случилось непоправимое. Всю следующую неделю я посвятил проверке полученной сыворотки. Ставил один эксперимент за другим и убеждался, что не ошибся. Тогда счел возможным сообщить о результатах Баталиной. В точности помню весь разговор и последовавшие за ним события. Мой рабочий журнал лежал на ее столе. Побледневшее, осунувшееся лицо склонилось над исписанными страницами, коротко подстриженные волосы делали ее похожей на подростка. Она была как всегда аккуратна и подтянута. Несмотря на жаркую погоду, чистый, без единой морщинки халат был застегнут на все пуговицы. – Что ж вы стоите, Всеволод? - обратилась она ко мне, не отрываясь от журнала. - Возьмите стул, будете мне объяснять. Говорила Ирина Павловна спокойно, негромко. Тембр ее голоса чем-то напоминал мне чистый, неторопливый говорок весеннего ручья. Слова она произносила внятно, размеренно, как учителя младших классов, но покровительственного тона я никогда не замечал. Почему-то казалось, что воробьи, затевая потешные ссоры у наших окон, веселее прыгали, когда на них останавливался задумчивый взгляд этой строгой и в то же время ласковой женщины. Она не знала радостей и уюта собственной семьи, и, может быть, потому теплые серые глаза ее иногда будто заволакивало туманом грусти. Она редко улыбалась нам, но я не помню ее рассеянной. – Процент нейротоксина необычайно высок, - сказала Баталина и подняла на меня глаза. - Вы уверены, что не ошиблись? Ведь это свидетельствует о… – Вот именно, - озабоченно подтвердил я. – Сыворотка должна быть очень действенной. Нейтрализовать такой сильный яд трудно! – Ошибка в анализах может стать роковой, - закончил я за нее. – Это ясно. – Не поработать ли мне еще? - неуверенно проговорил я. – До сих пор вы не ошибались, - одобрительно сказала она, снова заглядывая в журнал. - Отчего же сомневаться сейчас? Я молчал. – Не тревожьтесь, - мягко успокоила меня Баталина. - Записи говорят сами за себя. Сыворотку вы получили. Хотелось бы поздравить вас, но лучше подождать до строгой проверки препарата. Индийские коллеги справлялись о ходе ваших работ. Я смущенно молчал. Она бросила на меня теплый взгляд. – Надеюсь, скоро мы их порадуем. Словом, вы справились. Наверно, устали. Но нужно спешить… Все будет хорошо, - задумчиво добавила она, - должно быть хорошо… Я вышел. Неясная тревога не оставляла меня. Украдкой я вновь и вновь проверял расчеты, ставил опыты, сравнивал результаты. Уверенность моя крепла. Я готовился выдержать самый ответственный экзамен. Но никто в то время не знал, что еще один человек тоже собирается сдать его, но совсем по-иному. События развернулись вскоре после памятного разговора. Ирина Павловна, по-видимому, торопилась. Как я догадался позже, она надеялась на остаточный иммунитет. У человека, укушенного змеей, слабая восприимчивость к новому отравлению сохраняется до двадцати, реже тридцати дней. Шел двадцать седьмой день после того, как Баталину укусила змея. Совершенно неожиданно она объявила, что проверку новой сыворотки на человеке назначает назавтра. Сразу же я пошел к ней, намереваясь настаивать на своей кандидатуре. Я был вполне убежден в своих правах и в целебных свойствах противоядия. Между нами произошел короткий, но многозначительный разговор, который меня настолько ошеломил, что, выйдя от Ирины Павловны, я машинально забрел в чужой кабинет. – Осторожно! - услышал я испуганный женский возглас. - Опрокинете термостат! Я очнулся. – Ирина Павловна намерена испробовать сыворотку на себе, - уныло проговорил я. Кто-то скрипнул стулом, монотонное жужжание электрической центрифуги внезапно смолкло. – Этого нельзя допустить! - категорически выпалил один из наших сотрудников - Сергей Сенцов. Его рука энергично рубанула воздух. - Ты-то хорош, - напустился он на меня, - не мог разговаривать, как мужчина! Внушить доверие! Промямлил, должно быть, что-то невнятное, и румянец расползся до ушей!… Ирина Павловна, конечно, видит: сыночку-то еще в колыбельке лежать, «уа-уа» говорить, а он, бедняга, «просит бури» и лепечет о сыворотках и змеях!… Это была типично сенцовская форма реакции на события, выпадавшие из привычного ритма будней. Между тем в кабинете у Баталиной все выглядело по-другому: – Зачем, собственно, откладывать опыт до завтра? - почти продиктовал я. - Готов подвергнуться эксперименту сейчас же! Ирина Павловна поднялась. Лицо ее было непреклонно. Мне вдруг показалось, что Баталина провела бессонную ночь, и, может быть, не одну. – Полагаю, - сдержанно заговорила она, - что торопиться надо. Это просто наша обязанность. Торопиться, но не проявлять ненужной поспешности. – Хорошо, - согласился я, - тогда завтра. Как вы предполагаете провести его? – В наибольшем приближении к жизненной ситуации. Змея кусает человека, кусает так, как обычно это делает. В любом случае ваша сыворотка должна спасти пострадавшего. Теперь ясно? Никаких искусственных инъекций. Завтра синоптики обещают знойный день. Стало быть, в самые жаркие часы при наибольшей сухости воздуха. Так сама жизнь выдаст диплом новому препарату. – Режим я должен, конечно, вести обычный? – Вы? Безусловно! Равно, как и все мы. Вы будете ассистировать. Стало вдруг тихо, будто кто-то невидимый плотно прикрыл дверь. – Но позвольте! - вырвалось у меня. - Не может быть! Неужели я ослышался?… Кто же в таком случае будет подвергнут опыту?… – Не волнуйтесь, Всеволод. Первой рисковать буду я. Это решение твердо. Именно в данном случае подвергать вашу жизнь опасности я не вправе. У вас семья. – Я не согласен, - запротестовал я. – Напрасно. Вам как создателю противоядия гораздо удобнее наблюдать только со стороны. Болезненное состояние лишит вас возможности точно оценить действие препарата и не позволит свободно манипулировать всем арсеналом пузырьков. Вам же необходимо будет следить за симптомами отравления. Признайте же, что я права!… – Может быть, - раздосадованный, признался я, - но я категорически против вашего участия. Решительно против! Напрасно я не… - я осекся. - Вы еще не окрепли. Вам нужна длительная передышка… – Своевольничать не позволено и в школе, - так же спокойно, но уже властно заявила она. - Тем более у нас. Не узнаю вас, Всеволод… А чтобы ваши фантазии не сыграли с вами невзначай злой шутки, - внезапно догадалась она, - попрошу весь запас жидкого и сухого токсина гамадриада до конца эксперимента перенести в мой сейф, а вам придется на сегодняшний день расположиться в моем кабинете… За дурные мысли вы будете наказаны… Поймите, у меня, возможно, еще сохранен остаточный иммунитет. Так что я действую не вслепую. Я вышел из кабинета Ирины Павловны со щемящим чувством, что несколько дней назад, не решившись на ночную вылазку, свалял дурака… Мне необходимо было немного успокоиться, сосредоточиться на том, что ожидало меня завтра, я занялся литературой о кобрах. Особенно опасна королевская кобра в период размножения. Тогда она часто беспричинно бросается даже на слонов, кусая в наиболее уязвимые места - в конец хобота или в мякоть возле ногтей. Она выбрызгивает иногда так много яда, что слон погибает через два или три часа! Королевские кобры в этот период становятся настолько опасными, что в Индии движение по многим дорогам через джунгли прекращается. Наутро мы встретились с Баталиной как обычно. Я поздоровался, захотел кое-что сказать ей, но, пока подбирал слова, передумал. – Часа в три, - напомнила она, и я понимающе кивнул. Казалось, все было учтено. Все, кроме, как выяснилось позже, одной «мелочи». День выдался душный, томительный. У Баталиной над верхней губой выступила испарина. Я опустил мостик через ров. – Здесь вы останетесь и будете терпеливо ждать, - распорядилась она и ступила на дощатый мостик. Мной овладело странное чувство, точно я мысленно прощался с ней. Я глядел вслед удаляющейся фигуре в белом. Рядом со мной стояли две женщины-врачи средних лет. Я подивился их внешней невозмутимости. – Ирина Павловна хотя бы приблизительно знает, где их искать? - спросила одна из них. – Кобр находили в эти часы в расселинах у скал, неподалеку от водоема, - почти автоматически ответил я. Прошло пятнадцать минут. Еще пять. «Если через пять минут ситуация не прояснится, - решил я, - значит, случилось что-то непредвиденное и надо спешить на помощь… Что, если Баталина потеряла сознание или…» Я прогнал эту мысль, но она снова вернулась. Мы услышали сдавленный женский крик. Даже не крик, скорее восклицание. Я рванулся к мостику. Но приказ гласил: «Я приду к вам сама, не ищите меня. Пострадавшие не получают помощь немедленно». Мы переглянулись, не зная, на что решиться. – Идемте! - скомандовал я. И почти сразу до меня донеслись с крыши дома голоса наших товарищей, наблюдавших за происходящим; – Эй! Что ж вы?! Скорее!… Один из тех, кто был на крыше, - Сенцов - внезапно появился возле нас и вихрем промчался мимо. – Где? - крикнул я на бегу. – У пруда! Мы увидели Ирину Павловну на залитой солнцем поляне. Она стояла, неестественно запрокинув голову, прикрыв руками глаза. Должно быть, боль была очень острой. С губ ее срывались стоны. – Ирина Павловна! - выкрикнул я. – Глаза!… Словно облиты кислотой! Какая глупость - забыть очки! Защитные очки спасли бы ей зрение, и лишняя порция яда не проникла бы в организм. В стороне мы успели увидеть двух быстро исчезнувших крупных, оливкового цвета змей с оранжевыми головами. Вот что позднее рассказал Сенцов, видевший в бинокль с крыши все происшедшее. Возле скал Баталина не нашла королевских кобр и направилась напрямик через рощицу шелковичных деревьев к заросшему осокой пруду. Гамадриады любят купаться. Там она застала их обеих в танце. Самцы, должно быть, делили охотничьи угодья. Это не была борьба в обычном понимании, скорее соревнование, необыкновенный змеиный танец, много раз заснятый на пленку. Они поднялись над землей на треть, сходились и расходились, сплетаясь живыми канатами и узлами. Их чешуйчатые тела блестели каплями, - вероятно, они только что искупались. Ирина Павловна наблюдала за змеями издали, потом начала медленно подходить. Гамадриады заметили ее, и клубок распался. Баталина остановилась, глядя на оранжевые головы и раздувшиеся капюшоны с отчетливо различимой короной на спинной части. А змеи, точно в мистическом танце, двигались перед ней по эллипсу. Гамадриад отделяло от нее расстояние метра в четыре, и, когда женщина неуверенно шагнула к змеям, они вознесли раздутые капюшоны еще выше - почти на уровень лица. В угрожающем танце они незаметно приближались к ней. Но для замысла Баталиной нужна была лишь одна кобра, и Ирина Павловна начала медленно отступать. Гамадриады, раскачиваясь всем телом в высокой траве, по-видимому без всяких усилий, начали преследовать ее и делать ложные выпады. Баталина внезапно оступилась, покачнулась и, стараясь удержать равновесие, быстро выбросила руки в стороны, что, возможно, испугало змей. В тот же миг одна из кобр метнулась к ней и метров с двух выбросила две тонкие, как иглы, струи яда. Они попали в цель! Эти кобры редко промахиваются даже с трех метров. Баталина вскрикнула от нестерпимой боли и прижала ладони к глазам. Дальнейшие события развернулись стремительно. Ирина Павловна пошатнулась, зацепилась за что-то ногой и упала. Другая змея серовато-зеленой молнией с высоты человеческого роста внезапно кинулась на нее, вонзив трехсантиметровые игольчатые зубы в шею. Потом кобра резким движением отпрянула. Ирина Павловна, опираясь о землю, медленно поднялась… Промывание глаз сывороткой ничего не дало. Концентрация яда, должно быть, была слишком высокой. Баталина лишилась зрения… После первой крупной дозы противоядия у нас возникла надежда. Но судороги быстро возобновились. Кровяное давление катастрофически падало, пульс из нитевидного сделался еще слабее, и вдруг дыхание оборвалось… Применять искусственное дыхание при змеином укусе бесполезно… Тонизирующие сердечные средства не дали результатов. Сильнейшая доза яда вызвала паралич дыхательного центра… Сыворотка не спасла. Сердце этой замечательной женщины билось еще двенадцать минут. Сознание она не теряла до конца. В комнате, утонувшей в табачном дыму, долго стояла немая тишина, будто остановилось время. Мы смотрели в разные стороны. Наконец Всеволод сказал: – Такой исход эксперимента был вовсе не обязателен. И теперь я терзаюсь мыслью: нет ли здесь и моей вины?… Я выждал, пока он успокоится, и спросил: – Значит, сыворотка оказалась слабой? Он резко повернулся ко мне. – Не знаю… Не думаю. Двойная или тройная доза яда… Спасти было невозможно. Чудо нам совершить не удалось… Какой бы ни оказалась наша сыворотка, следующую проверку проведу на себе. И я понял, что так и будет. Об авторе Чижевский Герман Михайлович, литератор. Родился в 1928 году в Москве. Окончил биологический факультет МГУ и художественно-графический факультет Московского полиграфического института. Автор двух научно популярных книг и ряда статей. Основной жанр творчества - научная фантастика. В этом жанре им опубликованы повесть «В дебрях времени» и несколько рассказов, два из них были напечатаны в нашем сборнике. В настоящее время автор работает над научно-фантастической повестью «Герои туманных каньонов» и научно-популярной книгой «Эра гигантских ящеров». А лександр Казанцев «ЗАВЕЩАНИЕ» НИЛЬСА БОРА 1. Воспоминания Говорят, все писатели рано или поздно принимаются за мемуары. Работая в жанре научной фантастики, я считал себя от этого застрахованным, и вдруг… Передо мной четкая фотография, снятая нашим фотографом Центрального Дома литераторов А. В. Пархоменко. На ней группа писателей, моих товарищей по перу. На первом плане поэт Семен Кирсанов, в заднем ряду Леонид Соболев, Георгий Тушкан, Борис Агапов. В центре группы передо мной, проводившим эту встречу, стоит очень пожилой человек рядом со своей заботливой женой. У него усталое лицо с большим ртом и высоким лбом, живые, острые глаза. Это Нильс Бор, великий физик нашего времени, один из основоположников современной физической науки, а также один из создателей первой атомной бомбы. Он романтически бежал на парусной лодке из оккупированной гитлеровцами Дании. Он создал Копенгагенскую школу ученых, пройти которую считал за честь любой, даже выдающийся физик первой четверти двадцатого века. Нильс Бор говорил тогда на встрече с советскими писателями, что в физике назревает кризис. Кризис «от переизбытка знаний». Сложилось положение, сходное с концом девятнадцатого века, когда, казалось бы, все физические явления были объяснены и найденные закономерности выражены в виде механики Ньютона и теории электромагнитного поля Максвелла. Все опыты подтверждали господствовавшие теории. Все, кроме одного, кроме опыта Майкельсона, доказавшего, как известно, что скорость света от скорости движения Земли НЕ ЗАВИСИТ. Казалось, объяснить этот парадокс невозможно. Кое-кто хотел бы закрыть на него глаза. Но появился человек с «безумной», как сказал Нильс Бор, идеей - Эйнштейн! Он выдвинул теорию относительности и перевернул все прежние представления физиков. Он создал для готового рухнуть храма познания новый фундамент, на который теперь надо было этот храм перенести. Опыт Майкельсона был объяснен. Но какой ценой! Ценой отказа от обычных представлений во имя того, что законы природы действуют одинаково во всех условиях. Это простое и бесспорное положение приводило к неожиданным и головоломным парадоксам, которые понимали и принимали далеко не все физики. Тогда говорили, что едва ли шесть современников Эйнштейна понимали его. В числе их был Макс Планк, введший понятие о кванте. Он первый поддержал Эйнштейна, утешая его, что «новые теории никогда не принимаются. Они или опровергаются, или… вымирают их противники». Впрочем, Эйнштейна нисколько не беспокоило, признают ли его теорию или нет. Он был так уверен в своей правоте, что только пожимал плечами по поводу непонимания его мыслей. Но мысли его были по-настоящему «безумны», с точки зрения консервативных умов конечно. Именно поэтому они и сыграли такую большую, роль в развитии науки. Так закончил свое выступление Нильс Бор. Кто-то из нас нашел уместным пошутить: – Недаром, значит, говорят, что на будущем Всегалактическом научном конгрессе какой-нибудь из высокочтимых ученых - собратьев по разуму, подняв свои щупальца, скажет: «Земля? Ах, это та планета, на которой жил Эйнштейн!» Нильсу Бору перевели шутку, и он устало улыбнулся. – Скажите, профессор, - начал мой сосед. - Теперь, когда люди овладели внутриядерной энергией… Нильс Бор поморщился. – …когда научились взрывать атомные бомбы… – Это надо безусловно запретить! - твердо вставил Нильс Бор. – …Ясен ли теперь механизм разрушаемого атомного ядра? Помог ли в этом Эйнштейн? - закончил свой вопрос писатель. К рассказу Александра Казанцева «ЗАВЕЩАНИЕ» НИЛЬСА БОРА»  Нильс Бор с супругой среди группы писателей. Слева направо: Борис Агапов, Георгий Тушкан, Евгений Рябчиков, Леонид Соболев, Семен Кирсанов, Александр Казанцев – Эйнштейн безусловно помог. В прошлом веке энергетические процессы велись на молекулярном уровне. Молекулы входили в различные химические соединения. При этом выделялась энергия, скажем, при горении. Атомная энергия - это энергия на более глубоком уровне проникновения в вещество. И именно на этом уровне подтвердились многие из парадоксальных принципов Эйнштейна. Но… в физике снова назревает кризис из-за «переизбытка знаний». Прежде все было ясно. Атом состоит из протонов и нейтронов в ядре и электронов в оболочке. Планетарные схемы атома поначалу удовлетворяли физиков. Но вскоре подобно опыту Майкельсона в физику стали врываться сведения о существовании каких-то неведомых элементарных частиц, для наглядной картины модели атома совсем ненужных. Поведение же старых, уже известных частиц становилось необъяснимым. Скажем, электрон проявлял двойственность, ведя себя одновременно и как частица, и как волна. Чтобы осознать все это, пришлось ввести понятие «неопределенности», найти его строгое математическое выражение. Но появляются все новые и новые частицы, удивляя необъяснимостью поведения, кратковременностью существования и неожиданными характеристиками. Кто знает, сколько их еще появится?… – Профессор, может быть, элементарные частицы в свою очередь состоят из каких-либо более мелких «кирпичиков»? Что, если электрон действительно неисчерпаем? - был задан Нильсу Бору вопрос. – Познания действительно неисчерпаемы, в том числе и в отношении элементарных частиц. Но чтобы понять и объяснить то, что лежит в основе этой неисчерпаемости, нужны новые «безумные идеи». Прежние теперь уже кажутся само собой разумеющимися. Впрочем, дело не в опровержении старых идей, а в том, чтобы старые теории были верными в частном случае, как это произошло с теорией относительности, включившей в себя классическую механику Ньютона и максвелловскую теорию электромагнитного поля, верных при малых скоростях движения, несопоставимых со световыми. Вместе со своими друзьями по перу я провожал Нильса Бора и его супругу, помогал им одеться, усаживал в ожидавшую их машину. А сам все время думал о его словах насчет «безумных идей». Они не давали мне покоя, когда я ехал домой. Я все старался вспомнить какую-то «безумную» физическую идею. И даже ночью не мог долго заснуть, чего со мной никогда не бывает. Но все же заснул… и увидел во сне страшные дни боев на Керченском полуострове. Тогда я вспомнил все. Таковы ассоциации подсознательного мышления. То, что было накрепко забыто, всплыло теперь в памяти во всех деталях. В моей памяти ожил невысокий, плотный человек, очень мягкий и воспитанный. Он тотчас вскакивал, едва во время разговора с ним я почему-либо поднимался. Поначалу я думал, что виной всему моя шпала военного инженера третьего ранга и его два кубика артиллерийского лейтенанта. Но потом я понял, что это просто черта его характера. Фамилия его была, кажется, Ильин. В этом я не совсем уверен, но буду и дальше его так называть. Встретились мы на Керченском полуострове в трагические дни немецкого наступления. Я возглавлял особую группу Главного военно-инженерного управления, направленную маршалом Воробьевым в распоряжение командующего инженерными войсками Крымского фронта генерал-полковника Хренова. В мою задачу входило испытать в бою изобретение, сделанное совместно с моим другом (ныне он академик, назовем его Осиповым), - управляемую на расстоянии противотанковую танкетку-торпеду. Пусть теперь уже управляют с Земли космическими аппаратами, один из которых создан под руководством академика Осипова, удостоенного за это высших правительственных наград, но тогда наша наивная танкетка, управляемая по проводам, могла принести большую пользу в бою. Кроме нескольких сухопутных торпед на вооружении моей группы был еще легкий танк с вмонтированной в него передвижной электростанцией, которая питала электромоторы торпед. Маленький артиллерийский лейтенант заинтересовался нашей «новой техникой», с любопытством рассматривал ее и заметил, что стелющиеся за танкеткой провода легко перебить снарядами или минами. Конечно, это было уязвимым местом наших танкеток. Рядом с лейтенантом стоял командир дивизии, не помню уже его фамилии, грузный, озабоченный полковник. Он рассердился на слова лейтенанта: – Ежели бояться снарядов и мин, так и воевать нечего! Вас послушать, так и линию связи тянуть нельзя. Вдруг перебьет снарядом? Артиллерийский лейтенант щелкнул каблуками и согласился с начальником. Тот обратился к сопровождавшему его невысокому полковнику, который оказался писателем Павленко: – Важна неожиданность. Торпеды - средство оборонительное. Их надо выпускать внезапно из укрытия, из подворотни или из капонира, прямо на танк, а не гнать ее с разматывающимся проводом через простреливаемое поле. Вот, помню, читал я в вашем романе «На востоке»… - И, взяв Павленко за плечи, командир дивизии повел писателя в свой блиндаж. Он был из числа тех командиров, которые недавно смелой высадкой отбили Керченский полуостров у гитлеровцев и теперь, держа оборону, сковывали силы врага, мешали развивать наступление на материке. Потом командир дивизии вызвал меня и обстоятельно объяснил нашу задачу. Он, видимо, верил в торпеды, хотя главную ставку делал все же на противотанковые батареи. По указанию командира дивизии наши танкетки-торпеды были тщательно спрятаны и замаскированы. Танк-электростанция расположился за холмом, и провода от него к находящимся в засаде танкеткам провели по специально вырытой для этого траншее. Мои помощники инженер Катков и техник-лейтенант Печников должны были управлять торпедами из укрытий. Батарея противотанковых орудий стояла рядом с нашей позицией. Нам с артиллеристом привелось ночевать вместе. После ужина в полутемном блиндаже, освещаемом коптилкой из гильзы, у нас и произошел знаменательный разговор. – Знаете ли, товарищ военинженер, - начал лейтенант, - никак не могу забыть свои физические проблемы. – Да, сейчас другие проблемы, - заметил я. – Но ведь законы природы все те же. И все так же надо их понять и объяснить. Я удивился, искоса посмотрев на лейтенанта, размышляющего накануне боя о законах природы. – Конечно, вы инженер, а не физик, - полувопросительно сказал лейтенант, глядя на меня. Я ответил, что вместе с Осиновым возглавляю научно-исследовательский институт, что мы сотрудничаем с академиком Иоффе и потому я имею некоторое отношение к физике. – Тогда я расскажу вам, - решил он. - Кто знает, что случится со мной хотя бы этой ночью. Успею ли я опубликовать то, что открыл… – Открыли? – Ну, может быть, так еще рано говорить. Дело не в открытии, как таковом, а в модели элементарной частицы, как мы ее себе можем представить. – Значит, вы хотите представить себе не только модели атома, но и частичек, из которых он состоит? – Вот именно. Вы сразу меня поняли. Лейтенант оживился. Коптилка освещала часть его лица и один ус. Говорил он тихим голосом, размеренно, терпеливо. – Вы сказали о модели атома, - начал он. - В девятнадцатом веке атом считали неделимым. Кстати, древнегреческое слово «атом» значит «неделимый». Наш двадцатый век ознаменовался разгадкой строения атома. И лейтенант напомнил мне о Нильсе Боре, о его планетарной модели атома с вращающимися электронами вокруг центрального ядра. Он сказал об условности этого сходства, поскольку в действительности все не так просто, и подчеркнул, что центральное ядро обладает значительно большей массой, чем электрон. Удерживается электронная оболочка вокруг ядра благодаря взаимодействию электрических зарядов. Ядро заряжено положительно, электроны - отрицательно. – Наука не может остановиться, скажем, на электроне, как конечной стадии познания. – Конечно. Так считал Ленин. – Все было ясно. Есть протоны, электроны, обнаруживаются нейтроны. Но вот беда: стали появляться непрошеные частицы, для модели атома вовсе ненужные. Их уже шесть штук!… Куда их девать? Они отличаются от протонов и электронов своей неустойчивостью, коротким сроком жизни. Физиком Дираком были предсказаны, а потом экспериментально получены электроны с положительным электрическим зарядом - позитроны. Электрон и позитрон при соприкосновении исчезали, аннигилировали, выделяя энергию, согласно формуле Эйнштейна Е = МС . – Разве может исчезать материя? – Конечно нет! - воскликнул лейтенант. - Это противоречило бы материалистическому мировоззрению. Речь идет о внутренних структурных изменениях, а не об исчезновении вещества. – Что же остается на месте аннигилированных частиц? – Для этого вам нужно понять МОДЕЛЬ МИКРОЧАСТИЦЫ. Я представляю ее себе в виде двух кольцевых орбит, по которым движутся некоторые материальные носители электрических зарядов. На одном кольце все они имеют положительный знак, на другом - отрицательный. Говоря это, лейтенант вынул из кармана ободок артиллерийского снаряда, потом снял с пальца старомодное обручальное кольцо и положил его внутрь снарядного ободка. Затем он отщипнул от оставшихся после ужина кусочков хлеба мякиш и раскатал несколько белых и черных шариков. Белые он равномерно насадил на внешнее кольцо, а черные (на один меньше) - на внутреннее. – Представим себе, что это носители электрических зарядов, - с улыбкой указал он на шарики. - Они вращаются со скоростями, близкими к световым. И по всем законам должны в таком случае ИЗЛУЧАТЬ ЭНЕРГИЮ. – Но элементарные частицы не излучают, - осторожно заметил я. – Конечно, - согласился лейтенант. - А почему? Да потому, видимо, что внешние и внутренние электрические заряды, вращаясь в одном направлении, но с разными скоростями, ПОЛНОСТЬЮ ВЗАИМНО КОМПЕНСИРУЮТ ДРУГ ДРУГА. Волна излучения каждой системы накладывается одна на другую так, чтобы горб одной точно приходился на впадину другой. В результате никакого излучения. – Но ведь должно быть очень точное совпадение количества зарядов, скоростей вращения. – Вот именно, - обрадовался лейтенант. - Это можно точно подсчитать и определить, в КАКИХ СОСТОЯНИЯХ МОГУТ СУЩЕСТВОВАТЬ МИКРОЧАСТИЦЫ. – Любопытно! – Естественно, что природные структуры сохранились только в своих устойчивых состояниях. Этих состояний ограниченное число. Оказалось возможным расположить их рядами, как в таблице Менделеева. – Это что же? Таблица элементарных частиц? – Не совсем так. Но периодическая система - это точно. Я улыбнулся, услышав от физика военное словечко «точно». – Да, точно, - повторил молодой ученый. - Я употребляю это слово как математическое. В каждом ряду расположатся вот такие кольца с неизменным суммарным числом белых и черных шариков, то есть электрических зарядов. Понимаете? Но диаметры колец не всегда одни и те же, они могут меняться. А разность электрических зарядов на внешнем и внутреннем кольце всегда одинакова. Она равна одному заряду независимо от их общего числа. Потому мы и знаем элементарные частицы, массы которых отличаются в тысячи раз, а электрический заряд одинаков. Скажем, протон и электрон. Впрочем, я не точен. Могут быть случаи, когда число электрических зарядов на внешнем и внутреннем кольце равно между собой. Тогда система нейтральна. – Нейтрон? - догадался я. – Да, нейтрон. Еще недавно казалось непонятным, почему такая же, как протон, частица не имеет электрического заряда. Теперь это можно объяснить. В каждом ряду есть наиболее выгодное и устойчивое состояние микрочастицы. В таком виде она скорее всего может существовать даже отдельно от других частиц. Это невозможно для других ее состояний, для неустойчивых. В первом ряду самой такой устойчивой системы является ПРОТОН. – Но кроме протона возможны и другие частицы в этом ряду? – Не частицы, а СОСТОЯНИЯ ОДНОЙ ИТОЙ ЖЕ ЧАСТИЦЫ. Все дело в том, что ЧАСТИЧКА-ТО ОДНА! Она лишь может быть в разных состояниях, переходя в известных условиях из одного в другое. – Как же возможен переход из одного неизлучающего состояния в другое? Ведь в промежутках будет излучение? – С вами приятно говорить, товарищ военинженер. Вероятно, носители электрических зарядов на орбите в известных условиях сливаются в кольцо. Как известно, кольцевой электрический ток не излучает. В таком состоянии микрочастица, не теряя энергии, может менять свои размеры, даже делиться, чтобы в новом виде снова превратиться в состояние, когда на орбите возникнут как бы материальные узлы, носители электрических зарядов. – Как же вы докажете, что это так? – Дело в том, что эта модель дает возможность вычислить характеристики микрочастицы, ее массу, электрический заряд, магнитный момент и механический (жироскопический) момент, вызванный вращением носителей зарядов. Потом все это можно сравнить с результатами эксперимента. – И что же? – Совпадение полное! Например: теоретически протон должен обладать массой 1836,171. - Лейтенант написал эту цифру на необструганной доске стола. - А опыт дает от 1836,05 до 1836,18. Электрический заряд, вернее, его квадрат по теории будет 7,29717*10 . Опыт дает от 7, 29716*10 до 7,29724*10 . Наконец, величина механического момента, так называемого «спина» в обоих случаях точно 0,5. А если взять электронный ряд (это третий ряд по моей таблице), то там совпадение чисел просто полное. – Да-а, - только и мог протянуть я, пораженный всем услышанным. - А ведь схема-то простая, - и я указал на кольца с хлебными шариками. – Иначе и быть не может, - мягко улыбнулся мой собеседник. - Все сложное создается из простого. Кстати, хлебные шарики, то есть электрические заряды, можно представить себе расположенными зеркально. - Сказав это, физик поменял местами белые и черные шарики. - Тогда мы будем иметь дело с античастицей - с антипротоном вместо протона и позитроном вместо электрона. Может быть, когда-нибудь люди додумаются до того, чтобы получать энергию от соединения таких зеркальных частиц, которое сопровождается выделением энергии. В те времена, к которым относится наш разговор с физиком-лейтенантом, мало кто думал об использовании ядерной энергии, а он смотрел намного вперед: – Можно представить себе Вселенную как вакуум, заполненный материальной субстанцией. – Что же она собой представляет? – Слипшиеся после аннигиляции микрочастицы. Вероятно, одним из главных законов природы надо признать всеобщий ЗАКОН СОХРАНЕНИЯ. В природе ничто не уничтожается. Если вакуум образовался в результате аннигиляции зеркально-противоположных микрочастиц, то они, отдав в пространство энергию аннигиляции, ОТНЮДЬ НЕ ИСЧЕЗЛИ. Они существуют, но в слипшемся виде, когда электрические заряды на внешних и внутренних кольцах полностью нейтрализуют и компенсируют друг друга. Их масса, как мера вещества, находится в скрытом виде и ощутится лишь после проявления ими электромагнитных свойств. А до этого они ничем себя не обнаруживают, ничем, кроме передачи со скоростью света электромагнитных колебаний. – Прежде это называли эфиром. Этаким веществом без массы. – Вот именно. Вакуум, в котором, казалось бы, ничего нет, на самом деле вполне веществен. Вот почему правомерно говорить о его механических свойствах: о полном отсутствии плотности и одновременно упругости «сверхтвердого тела». – Знаете что, лейтенант. Меня поражает не столько стройность картины, которую вы рисуете, сколько согласие вашей теории с опытом. Почему же этого не знают физики? – Я просто не успел никому сказать о своих мыслях, не показывал результатов. - И мой собеседник с улыбкой посмотрел на исписанную цифрами доску стола. - Дело в том, что я здесь… в фронтовых условиях продолжаю разрабатывать свою теорию. Я с удивлением посмотрел на маленького тихого лейтенанта. Он нисколько не походил на Эйнштейна, но то, что он говорил, мне казалось не менее значимым, чем даже теория относительности. – А как же Эйнштейн? - спросил я. – С ним тоже полное совпадение, - сказал лейтенант. - Его теория относительности войдет составной частью в более общую теорию, которую мне хотелось бы создать, основываясь на мечте того же Эйнштейна о едином поле. Поле получается действительно единым в разных своих выражениях: и магнитное, и электрическое, и инерционное, и даже гравитационное. Все вытекает вот из этой модели, - и лейтенант постучал по кольцам с хлебными шариками. - Но и эта будущая теория станет лишь частью еще более общей теории вакуума. Я посмотрел на оживленное лицо лейтенанта, потом на его нехитрое «наглядное пособие». И тут вбежал связной, совсем еще мальчик, с круглыми глазами, в нахлобученной на лоб пилотке. Немцы начали танковую атаку. Я почему-то подумал об Архимеде, который что-то чертил на песке, когда в его родной город ворвались вражеские воины. Римлянин, не желая ждать, пока «безумец» закончит свои вычисления, убил его. Мы с лейтенантом поспешили на свои места. С моего наблюдательного пункта был виден только холмик, за которым укрылась противотанковая батарея лейтенанта Ильина. Керченский полуостров - голая бугристая степь. С вершины холма можно было разглядеть нефтяные баки на окраине Феодосии. Нигде не было ни кустика, ни дерева. Солдаты вгрызались в землю, используя каждую складку местности. Немецкие танки грозно спускались с пологого холма. Батарея Ильина открыла огонь. Головной танк остановился. Из него повалил клубами, стелясь над землей, черный дым. Остальные танки, обнаружив теперь противотанковые пушки, ринулись на них, стреляя из орудий. Запылал второй танк. Еще один остановился с поврежденными гусеницами. Я не знал, что делается у Ильина, но видел, что через холм к нему переваливают два вражеских танка. Они сомнут батарею гусеницами! Уцелеет ли мой физик? И тут сухопутная торпеда, похожая на крохотную танкетку, выпрыгнула из канонира и устремилась к первому танку, круто взбираясь на холм. Из танка заметили ее, но, вероятно, не поняли, что это такое. На всякий случай дали по ней очередь из пулемета. Должно быть, пули накоротко замкнули обмотку одного из электромоторов. Другой продолжал работать, и танкетка побежала по дуге, обходя танк. Тогда вылетела вторая торпеда, управляемая Печниковым. Танк был слишком близко от нее, чтобы увернуться. Фонтан огня и дыма с грохотом метнулся как-то вбок. Когда дым рассеялся, мы увидели, что у танка разворочена броня. Немецкие танки, несмотря на потери, продолжали лезть на позицию батареи Ильина. Возможно, что взрыв нашей торпеды воодушевил артиллеристов. Они возобновили стрельбу. Еще один танк вспыхнул. Остальные повернули в сторону, попытались было прорваться в другом месте, но там тоже наткнулись на огонь противотанковых орудий. Тогда они поползли обратно. Наступила минута передышки. Я беспокоился за Ильина и стал пробираться от своего наблюдательного пункта по окопам к противотанковой батарее. Тревога моя была не напрасной. Из всех пушек батареи уцелела только одна. Артиллеристы выкатили ее из укрытия для стрельбы прямой наводкой. Лейтенанта около них не было. Я подошел к другой пушке, разбитой снарядом. У колеса лафета на одном колене стояла девушка-санинструктор. Ее расстегнутая сумка с красным крестом лежала на траве. Да, артиллерийский лейтенант, физик, лежал здесь, рядом с двумя убитыми солдатами. Он был еще жив. Его положили на носилки, чтобы отправить в медсанбат. Я заглянул в глаза раненого. Он смотрел на меня, силясь что-то сказать. Губы его беззвучно шевелились. Лейтенанта унесли, убитых оттащили. Рядом с уцелевшей пушкой появились еще две. Около них стоял уже другой лейтенант, высокий, худой, совсем юный. Он нервно потирал подбородок и старался говорить строгим голосом. Я хотел вернуться на свой наблюдательный пункт, но меня вызвал командир дивизии. Он гневно метался по блиндажу и размахивал руками. Увидев меня, полковник закричал: – Сейчас же грузи свои торпеды. Отступать к переправе! – Как отступать? - опешил я. – Не рассуждать! - рявкнул полковник, багровея. Это был уже совсем не тот человек, который беседовал вчера с Павленко о его романе «На востоке». - Расстреляю! Немцам свою технику хочешь оставить? Я понял, что дело плохо. Полковник, очевидно, с болью в сердце выполнял чей-то приказ. Я выбежал от него и бросился к блиндажу, где провел ночь. Он был совсем близко. Не отдавая отчета в том, что делаю, я нагнулся над необструганным столом и, засветив электрический фонарик, переписал набросанные лейтенантом-физиком цифры. Увидев ободок артиллерийского снаряда с засохшими шариками хлеба, я механически сунул его в карман. Потом я забыл об этом. Нет ничего горше отступления, когда противника только что отбили, когда он не виден и все-таки грозит откуда-то, прорвавшись в неведомом месте. Прошел дождь, дорогу развезло. На ногах налипали пуды глины. Мы отступали до самого Керченского пролива. Оставшиеся торпеды и наш танк-электростанцию пришлось взорвать… Больно говорить, как мы переправлялись через пролив. Не об этом должен быть мой рассказ. Могу только сказать, что переправлялись кто как мог: на лодках, на плотах, счастливцы - на рыбачьих суденышках. Пропустив несколько катеров, мы наконец попали на один из них… Но немецкий самолет потопил его… И мне пришлось вместе со своими товарищами добираться до таманского берега вплавь. Здесь был словно другой мир. Звенели цикады, не слышно было взрывов, стонов, криков… Тихо шуршали о гальку ленивые волны. Светило яркое солнце, но у меня зуб на зуб не попадал. По примеру других я разделся и разложил сушиться свое мокрое обмундирование. Было странно лежать на песке, греться на солнце, будто на пляже, когда на том берегу был сущий ад. Я расправил лежавшую на камнях гимнастерку и обнаружил в кармане ободок с размякшим хлебом. Я тотчас схватил брюки и нашел в них мокрую тетрадь, в которую переписал в блиндаже цифры. Я не знал, удалось ли всем госпиталям переправиться через пролив, остался ли жив мой собеседник. Когда в конце войны я снова был на фронте и входил с передовыми частями в освобожденную Вену, бои на Керченском полуострове казались туманным сном. А после встречи с Нильсом Бором они мне и в самом деле приснились, конечно из-за «безумной» идеи лейтенанта-физика. У меня есть знакомые физики. Теперь, пусть и с опозданием, я все же решился рассказать им о том, что узнал в блиндаже. Меня выслушали вежливо, но с улыбкой, потом объяснили, что представления о структуре микрочастиц, высказанные мне за час до боя неизвестным лейтенантом, - жалкое вульгаризаторство. Современные авторитеты не оставляют места для «наглядных моделей» элементарных частиц. Они требуются только тем, кто не владеет математическим аппаратом, прекрасно выражающим все микроявления. Несколько сконфуженный, я ушел. Тот лейтенант, решил я, очевидно, погиб, потому что никто из знакомых мне физиков не мог вспомнить его выступлений в печати. В физике торжествовало представление, что микрочастица - это точка, познать которую в ее воображаемой структуре просто нельзя. Досадно, но удобно. И вот случилось неожиданное. Нильса Бора давно уже не было в живых. Он ушел из жизни, оставив в науке значительный след. Слушавшие великого физика в московском Доме писателей, восприняли его слова о неизбежности появления новых идей как завещание. В октябре 1967 года мне позвонил по телефону председатель физической секции Московского общества испытателей природы профессор Л. А. Дружкин. – Я знаю, что вы физик в большей мере, чем сами о себе думаете, - сказал он, пригласив меня на очередное заседание секции. Там меня ждал сюрприз: доклад о новой теории элементарных частиц. Я не удивился. Сейчас многие пытаются представить себе кирпичики мироздания. Достаточно вспомнить о таинственных кварках!… Докладчик показался мне незнакомым. Время наложило свой отпечаток и на меня, и на него. Он приближался к пятидесятилетнему рубежу, я миновал шестидесятилетний. Но я сразу узнал его, едва он заговорил. Тот же мягкий голос, предупредительно вежливое отношение ко всем, кто его слушает. Осторожные выражения и предельная скромность. Как преобразилась, выросла его теория!… Нет, он не сидел сложа руки эти четверть века! Московское общество испытателей природы в высшей степени авторитетная организация. Здесь докладывали о своих исследованиях выдающиеся русские ученые начиная с 1805 года. Моего старого фронтового знакомого слушали с большим вниманием много физиков, профессоров, докторов наук, не говоря уже об увлеченной молодежи. Да, теперь физиками-экспериментаторами было открыто уже не шесть, а около двухсот элементарных частиц. Большинство из них были короткоживущими, неустойчивыми, что не находило объяснения с точки зрения прежних теорий. В эти теории, чтобы свести концы с концами, приходилось вводить «произвольные» постулаты. Докладчик насчитал их 28!… В своей теории он отказывался почти от всех постулатов, сохранив лишь три, характеризующие основные законы природы. Остальные «постулаты» или доказывались исходя из его теории, или отвергались как недоказанные. Пожалуй, в любой теоретической работе самым главным надо признать соответствие ее опыту. Сидевшие вместе со мной физики могли убедиться в поразительном совпадении теоретическим расчетов докладчика с результатами современных экспериментов. Все элементарные частицы, когда-либо обнаруженные, находили свое место в периодической системе микрочастиц, а их характеристики совпадали до пятого знака и выше во всех тех случаях, когда экспериментальные данные были известны. А когда неизвестны? Тут, пожалуй, физиков ждал наибольший сюрприз. Периодическая таблица предсказывала существование большого числа частиц, еще не открытых. Слушателям был продемонстрирован каталог микрочастиц, характеристики которых вычислены по формулам автора гипотезы электронно-вычислительными машинами в Ленинграде. Оказывается, все эти двадцать пять лет он не торопился с публикацией своей работы, которая должна была перевернуть многое в представлениях физиков. Конечно, то, что он говорил, теперь мало напоминало наш разговор в блиндаже. Эго была уже «корректная», математически глубоко обоснованная теория. По крайней мере так охарактеризовал ее первый из выступавших после доклада доктор физико-математических наук, профессор М. М. Протодьяконов, один из руководителей Института физики Земли Академии наук СССР. Один за другим говорили физики. И ни один из них на этом заседании физической секции, которая состоялась в старом здании Московского университета, не выступил против теории, впервые услышанной мной двадцать пять лет назад. Но оказывается, не только мне она стала тогда известна. В конце заседания профессор Л. А. Дружкин сказал, что более двадцати лет следит за развитием этой теории. Московское общество испытателей природы приняло решение опубликовать эту новую теорию микрочастиц. Как-то ее воспримут ученые во всем мире? Мне известен только один случай, когда крупнейший современный физик де Бройль, многие годы утверждавший, что невозможно наглядно объяснить происходящие в элементарных частицах процессы, взошел на кафедру Сорбонны и объявил, что все эти годы ошибался. Его пытались отговорить, урезонить, но он стоял на своем, перейдя в лагерь тех, кто искал ответа на загадки строения вещества не только в математических формулах, но и в наглядных картинах. Помню, что сидевший рядом со мной редактор издательства «Мысль», не зная о моей былой встрече с докладчиком, шепнул: – А ведь он немного похож на молодого Эйнштейна. Конечно, на молодого он уже не походил. Я-то докладчика видел молодым!… Но что-то в нем было такое, что позволило моему редактору верно подметить сходство. Наше знакомство с Ильиным возобновилось. Мы часто и много беседовали. Я понимал, как нелегко ему будет убеждать скептиков и опровергать противников. Под впечатлением возобновленного знакомства я пошел к своему старому другу, с которым когда-то изобретал танкетку-торпеду, - к академику Осипову. Четверть века мы с ним шли каждый своим путем. Я писал книги, а он… О его делах, пожалуй, лучше всего скажет то, что он уже и Герой Социалистического Труда, и лауреат Ленинской премии, и академик… Словом, он мог бы быть героем любого из моих фантастических романов, живой, энергичный, изрядно поседевший, но по-прежнему подвижный, с огромным лбом и мефистофельским профилем. Я знал о былых увлечениях моего друга. Он когда-то мечтал свести воедино все поля: и магнитное, и гравитационное, и инерционное. И подходил к этому вопросу как инженер-электрик, спроектировавший на своем веку немало машин. Я рассказал ему о новой теории микрочастиц. – Слушай, - сказал он. - Ты же писатель-фантаст. Ты должен экстраполировать, представить себе, что из всего тобой услышанного следует. – Хорошо, - ответил я. - Хочешь, я напишу, будто бы ты заинтересовался этой теорией и решил применить ее в жизни. Он расхохотался и хлопнул меня по плечу: – Валяй, Саша. Обещаю, что если ты напишешь так, как надо, то я пойду вместе с твоим лейтенантом в бой. Вот каким образом в этот реалистический рассказ вошла фантастическая мысль. Я получил право представить себе моего академика, ринувшегося в бой за… 2. Мечты За что мог ринуться в бой такой человек, как он? За теоретические представления? Нет, не такого он был склада. Он, создавал действующие машины, которые делали переворот в технике. Итак, прежде всего академик должен был встретиться с моим фронтовым знакомым. И они встретились. Кабинет академика помещался в старинном особняке. Еще при мне ученый приказал убрать все стыдливые экраны, прикрывавшие живопись и деревянные украшения стен. В окнах остались цветные витражи. Но все это не мешало неистовому директору института. Здесь он предавался своим мыслям, беседовал с теоретиками, здесь же разносил незадачливых начальников цехов и лабораторий. Сейчас он ходил по кабинету, очевидно взволнованный. - Вы понимаете, что придумали? - строго спросил он, останавливаясь перед гостем. Гость, низенький и пополневший человек, всегда вскакивал, когда перед ним стояли. Он был так воспитан. Академик никак не мог его усадить. - Слушайте,- заговорил академик. - Вы сами не понимаете, что придумали. Кружочки? На них электрические зарядики? Видите люстру под потолком? На внешнем ободе шесть ламп, на внутреннем пять. Во время войны внутренние лампочки у нас были синими. Другой знак зарядов. Понимаешь? Это же модель вашей микрочастицы!… - Вы совершенно правы, - вежливо согласился гость. - Сидите, сидите. Стоять перед другими академиками будете, которые к ответу притянут. - Я готов. - Так вот. Видите эту люстру? Давайте ее разломаем. - Как разломаем? - опешил теоретик. - А так. В девятнадцатом веке были известны энергетические процессы, которые протекали только на молекулярном уровне. В нашем веке ученые проникли в глубь атомного ядра и извлекают уже энергию не химических, а внутриядерных связей. - Да, конечно. - А у вас кольца как связаны? - Это точно подсчитано. Энергия связи, скажем, протона в пятьдесят шесть миллионов раз больше, чем энергия его аннигиляции. - Вот именно. Вот отсюда и плясать будем. Так какая это энергия? - Энергия внутренней связи микрочастицы. - Не можете выговорить. Это же не химическая, не атомная энергия, ЭТО ВАКУУМНАЯ ЭНЕРГИЯ. - Пожалуй, вы правы. - Значит, можно поставить перед собой задачу не только убедить почтенных старцев, что микрочастицу можно представить так устроенной, как эта люстра под потолком, а найти способ люстру разломать на части и выделившуюся энергию использовать. Это, брат, уже будущее человечества! Об этом не думали? - Я не позволял себе об этом думать. Я ставил себе только одну главную задачу: дать стройную теорию, согласованную с результатами опытов. - А со мной надо идти дальше! Атаковать микрочастицу. Если люди, сообразив, как велика энергия внутриядерных связей, стали ее освобождать и открыли новый, атомный век, то теперь… Понимаешь, что теперь? Гость был ошеломлен ураганом мыслей, низвергнувшихся на него. Казалось, он сам создавал циклон, который должен был перевернуть былые представления, а теперь этот циклон вырывался из-под его контроля, и теоретик чувствовал себя увлеченным бешеным вихрем. - У меня есть немало замечательных инженеров, они работают во многих филиалах нашего института. Мы поставим перед ними задачу разрушить микроструктуру. Чем? Да тем самым, из чего она состоит. Имеет она магнитный момент? Имеет. Сам точно его вычислил. А если ударить по этому магнитику магнитным полем немыслимой силы? - Вероятно, можно найти способ воздействовать на микроструктуру. - Теоретически. Но между теорией и практикой пропасть. Будем наводить на нее мост. Вы, конечно, знаете, что наш замечательный академик Петр Леонидович Капица работал у Резерфорда и прославил Кембридж магнитными полями небывалой силы. Он создал электрический генератор мгновенного действия. Нужно было быть замечательным инженером, чтобы найти такое блестящее решение. Какой машиной можно привести в движение сверхмощный импульсный генератор? Капица раскручивает массивный маховик, а потом с маху останавливает его, используя генератор как тормоз. Мгновенная мощность получалась гигантской, магнитные поля - небывалой силы. Мы потом с Сашей, с писателем, с которым вы на фронте встречались и который нас с вами свел, пытались такие электрические пушки сделать. Он даже роман «Пылающий остров» об этом написал. Аккумуляторы нужны необычайной силы, сверхаккумуляторы. Капица - тот тоже строил аккумуляторы, которые жили один миг, включались и - пффф!… Магнитное поле опять огромное получалось. – Да, я все это читал. – Вернемся к тому, что вы читали на новом уровне. Техника развивается по спирали. Ныне в промышленности металл штампуют магнитными взрывами. Слыхали? – Нет, не слышал. – Напрасно. Очень интересно. Создается колебательный контур: самоиндукция, емкость. В емкости можно накопить огромную анергию и мгновенно перевести ее в магнитное поле. Ох как нам с Сашей нужны были такие конденсаторы, когда с электропушками возились! Не было их. И потом, когда в промышленности стали мечтать о магнитной штамповке, тоже не имели таких конденсаторов. А институты не хотели их разрабатывать. Не перспективно! К счастью, появились лазеры. Вот для них стоило разработать могучие конденсаторы, о которых мы в свое время еще с Абрамом Федоровичем Иоффе вот в этом кабинете мечтали. Разработали. И теперь штампуют. – Достаточно ли таких конденсаторов или машин для тех целей, о которых вы сказали? – Конечно, недостаточно!… Созовем всех наших инженеров и поставим перед ними сумасшедшую задачу, «.безумную», как говорил Нильс Бор, - сделать такую электрическую машину, которая на миллионную делю секунды, сама превратясь в пар, создала бы, пусть в одной точке пространства, магнитное поле немыслимой величины, больше тех полей, которые существуют в микрочастицах. И разломаем этим полем «микролюстру». Гость академика ушел от него ошеломленный, он ожидал критики, его теоретических мыслей или поддержки, но никак не такого взлета фантазии. Академик был человеком дела. Ему не требовалось ни напоминаний, ни консультаций. Годы бегут незаметно, сразу и не сообразишь, сколько их прошло, когда приходишь к нему в тот же самый длинный кабинет с камином, со стенами, отделанными резным деревом, и потолком, покрытым живописью. На этот раз к академику Осипову мы пришли вместе с моим былым фронтовым знакомым Ильиным. – Летим в Феодосию, - объявил академик, даже не спрашивая нашего согласия. – Почему в Феодосию? - изумился я. – Керченский полуостров нужен. То самое место, где ты первые наши танкетки на фашистские танки пускал. Там будем магнитные взрывы проводить, «люстры» ломать. Я не понял, причем здесь люстры, но мой спутник прекрасно это понял и взволновался. И опять передо мной, как в давние военные годы, степь Керченского полуострова. В ясный весенний день она вся покрыта тюльпанами. Цветы рассыпаны среди сочных трав, разноцветные, нежные, но без запаха, с восковыми чашечками, хранящими росинки. Академик Осипов больше всего на свете любит эти степные цветы. Он, кажется, забыл, для какой цели привез сюда нас, и увлеченно собирает букет, нет, не букет, а целую охапку тюльпанов. Мы помогаем ему, но ему все мало. Такой он во всем. Ему всего мало. Я стоял на вершине холма, и дух захватывало от бегущих по степи пестрых волн. Далеко в лиловом мареве виднелись как бы меловые утесы. Это гигантские многоэтажные дома Феодосии. Может быть, отсюда я смотрел когда-то на видневшиеся вдали нефтяные баки. Я старался представить себе, где были окопы и капониры, где находился блиндаж. Может быть, такие же мысли были и у моего немного печального спутника. Мы все трое понесли цветы в «блиндаж» - так называл академик Осипов подземный наблюдательный пункт, откуда управляли магнитными взрывами. В ложбину между холмами свозят все обломки машин, которые удается собрать в степи после очередного опыта. Академик смеется: – У нас эти машины как боепитание для армии. Снаряды, научные снаряды, которые мы и взрываем во славу будущей вакуумной энергии. В этих машинах-снарядах, живущих лишь одно мгновение, магнитное поле в миллионы раз больше, чем прежде известные. Нагруженные цветами, мы шли дальше, а академик говорил: – Вакуумная энергия - хитрая штука. Про люстру, которую мы с твоим другом разламывали в моем кабинете, слыхал? - обратился он ко мне. - Путешествовать по периодической таблице между клетками будем!… – Как это понять? - спросил я. – Он знает, - кивнул академик на нашего спутника, почти скрытого в охапке цветов, - Он нашел, что микрочастицы могут существовать только в энергетически компенсированных состояниях. А кто сказал, что не могут быть промежуточные состояния, когда излучение происходит как раз за счет энергии внутренней связи микрочастицы, то есть за счет ВАКУУМНОЙ энергии? Кто сказал, что звезда светят благодаря только термоядерным реакциям, которые будто бы там происходят? Никто там не побывал. И я ту да не хочу. Слишком жарко. А почему жарко? Может быть, потому, что там ПРОИСХОДИТ НЕКОМПЕНСИРОВАННОЕ ИЗЛУЧЕНИЕ. – Это очень интересно,- сказал физик-теоретик. – Я тоже так думаю, - кивнул академик и начал спускаться в «блиндаж». Последний раз оглядываюсь на степь. Где-то свистят суслики, высоко в небе кружит коршун. Ветерок донес запах моря. Полутемный ход в подземную лабораторию. Подземелье с бетонированными стенами и сводом. Пахнет свежей краской и горелой изоляцией. Академик морщится. По лицу его видно, что он готов кого-то распекать. Перед нами высокий худой саперный капитан с очень серьезным лицом. Я уже знаю, что академик применил взрывные электрические машины, где вместо двигателя работает сила взрыва, развивающая умопомрачительные мощности. Осипов отдает приказ саперному капитану увеличить заряд взрывчатки в несколько раз. Тот щелкает каблуками и выходит, покосившись на охапку тюльпанов, сунутую в ведро. – Это что! - восклицает академик.- Это цветочки. Сейчас мы хоть молекулу рады зажечь. А если вздумаем второе солнышко зажечь для полярных областей или подводное солнце для течений, которые решим подогреть? Вот тогда будут ягодки! – Тогда понадобятся уже другие машины, - замечает физик. – Конечно, - соглашается академик. - Но и наши электромашинные снаряды со взрывными двигателями сослужат нам службу. И сослужили! В этот день в степи уже нет тюльпанов. Травы пожухли, и над ними поднимаются жаркие струйки воздуха. Контуры холмов искажаются и дрожат. В лиловом мареве нельзя уже различить меловых утесов феодосийских зданий. Из подземной лаборатории мы выходим словно в раскаленную печь. Тихо в знойной и унылой степи. Только к вечеру проснутся и заведут свою нескончаемую песню цикады. Молодые помощники академика бегут впереди нас к яме, в которой произошел очередной взрыв, уничтоживший электрическую машину мгновенного действия. Мощность ее, как нам объяснили, по сравнению с первыми опытами увеличилась в сотни тысяч раз. Мы шли смотреть ее обломки, то, что осталось от статора и ротора, хотя в обычном понимании их в машине нет. Они не столько двигались друг относительно друга в момент взрыва, сколько способствовали нарушению магнитного равновесия, и сила взрыва, сочетаясь с разрядом мощнейших конденсаторов, создавала в одной точке магнитное поле запредельной силы. Молодые люди, опередив нас троих, стоят на краю ямы. – Давайте, давайте, орлы,- торопит академик.- Позаботьтесь очистить яму для следующего взрыва. – Не надо, - говорит один из инженеров. - Теперь не надо. – Как не надо? Что вы сияете? - сердится академик. - Это не мы сияем, Андрей Гаврилович. Это там. - Ничего не вижу, - нетерпеливо расталкивает их Осипов. - А вы подвиньтесь сюда, Андрей Гаврилович, чтобы вон тот осколок не заслонял. Теперь видите? - Горит! - восклицает академик Осипов. В голосе его звучит былой комсомольский задор, - Черт меня возьми, светится! - Может быть, это остаток от взрыва, раскаленная крупинка? - осторожно предполагает Ильин. - Вот всегда они такие, теоретики! - с деланным возмущением обрушивается на гостя Осипов. - Какой же это остаток, когда смотреть больно! Вы же артиллерийским офицером были. Понимаете ли вы, что ТОЧКА ИЗЛУЧАЕТ! Мы с физиком с нужного места и сами теперь видим, что среди черных дымящихся обломков машины, несмотря на яркий солнечный свет, сверкает ослепительная звездочка. Рабочие дни для академика Остова стали сплошными праздниками. Мы с Ильиным никуда не поехали, как рассчитывали прежде, а остались на «магнитном полигоне». «Звездочку» с величайшими предосторожностями достают из ямы. Она мельче самой малой крупинки песка, но, едва попадает на высушенную зноем траву, тотчас поджигает ее. Дым стелется по степи, словно пустили по ней палы. Пришлось перенести «звездочку» в подземелье, и туда уже нельзя войти без жароупорные костюмов. Точные приборы учитывают все излучаемые молекулой большие калории тепла. В разбитой у холма палатке за складным столиком сидит физик-теоретик и считает, считает. Он закладывает основы будущей теории вакуума. Академик Осипов то и дело подходит к нему, и они что-то оживленно обсуждают. Шумит больше академик, а Ильин, как всегда, говорит ровным, тихим голосом, вставая, когда академик приближается к нему. - Как в топке парового котла! - радостно объявляет мне академик. - Это уже, брат фантаст, техническое решение задачи. Можно зажечь любое количество таких «звездочек», перевернуть всю энергетику мира! Ведь каждая будет светиться несколько столетий! - и он указал на подземелье. Над ведущими вниз ступеньками поднимались знойные струи воздуха. Но неистовому Осипову и этого мало. Для него «звездочка» только первый шаг. Он уже мечтает о новой Великой географии Земли, которую создаст человек, он уже видит исполинскую электрическую машину, приводимую в действие мощным ядерным взрывом и поднятую могучей ракетой на орбиту искусственного спутника. На высоте нескольких тысяч километров в космосе произойдет безопасный инициирующий ядерный взрыв, почти вся энергия которого на миг перейдет в магнитное поле. И тогда над Землей зажжется новое, «вакуумное» солнце. Академик уже видит, как оно восходит и заходит вместе с настоящим, но его лучи не скользят в полярных областях по поверхности, а падают почти отвесно, не теряют своего тепла в толстом слое атмосферы, а равномерно нагревают Заполярье, создавая там такой же климат, как и в средних широтах. И мысленно видит академик магнитный взрыв даже под водой. Вспыхнувшее там «подводное солнце» станет нагревать морские течения, изменяя в нужную сторону климат Земли, который должен стать управляемым. Академика не смущает поднятие уровня океана. Ведь материки можно отгородить ледяными дамбами. Изменится география Земли. Навсегда будет покончено с пресловутым энергетическим голодом. Никогда не иссякнут энергетические ресурсы, заключенные в каждой молекуле любого вещества. 3. Возможности Мой старый друг дочитал принесенные ему страницы. – Ах, Саша, Саша! - с упреком сказал он. - Неисправимый фантаст! Никак ты не можешь увидеть самого главного. – Разве я мало увидел? - удивился я. – Я не говорю, что мало. Я говорю, что не все. Написав о вакуумной энергии, ты забыл про вакуум. – Как так «забыл»? – Помнишь, у твоего фронтового друга говорится (Осипов, оказывается, уже изучил изданную Пулковской обсерваторией работу физика-теоретика) *, что вакуум - это слипшиеся зеркальные частицы. Что это значит? – Вероятно, их можно разделить. – Верно. Возбудить вакуум. – Но на это надо затратить очень много энергии. – На каком уровне? На уровне ядерной энергии. Возбудив вакуум, мы как бы из ничего, а на самом деле из скрытой материальной субстанции, какой является вакуум, получим пары микрочастиц. А уж эти частицы можно использовать, чтобы забрать у них энергию микросвязей уже на новом уровне ВАКУУМНОЙ ЭНЕРГИИ, которая на несколько порядков выше, чем ядерная энергия, затраченная на возбуждение вакуума. – Значит, ты считаешь, что энергию можно получать из пустоты? – Так скажут только люди, у которых в голове пусто. Не из пустоты, а из вакуума, состоящего из квантов материи, представляющих собой… Что? - Он вонзился в меня вопрошающим взглядом. – Слипшиеся частички и античастички. – Верно! – И еще ты, занимающийся инопланетными делами, не учел, что для звездных полетов можно использовать вакуумную энергию пространства, вакуума, по которому пролетаешь. – Значит, ты поверил в вакуумную энергию? – Американцы говорят: «В бога мы веруем, а остальное наличными». Наличное - это моя специальность. Будем делать вакуумную энергию, так сказать, наличностью. А тогда посмотрим, Кстати, астрономы выдвинули теорию насчет высших цивилизаций космоса, разделили их на три типа. Первый по энерговооруженности равен земной, второй использует всю энергию своего светила, а третий - энергию всей Галактики. Я счел это ерундой. Как использовать энергию звезд, когда расстояния между ними равны тысячам световых лет? А теперь это звучит по-иному. Если быть не только пассивными потребителями ВСЕМИРНОГО ИЗЛУЧЕНИЯ, а самим зажигать солнца вакуумной энергии, то нет видимых границ для роста энерговооруженности. Очевидно, такую цивилизацию нужно отнести уже к типу ВЫСШЕЙ, которой доступны любые мощности. Неплохая перспектива для человечества! – Подожди, Андрей! Ты предложил мне пофантазировать для того, чтобы решить… – Что ж тут решать… Тащи сюда своего теоретика. И имей в виду, что только ТА ТЕОРИЯ ВЕРНА, КОТОРАЯ ОТКРЫВАЕТ ПУТЬ К ДАЛЬНЕЙШЕМУ РАЗВИТИЮ НАУКИ, К НОВЫМ ВЗЛЕТАМ ФАНТАЗИИ, К НОВЫМ ИСКАНИЯМ И ПОБЕДАМ, а не заводит знание в тупик. Вот так, фантаст. И он крепко ударил меня по плечу. Я думаю, что он очень точно выразил смысл «завещания» Нильса Бора. Об авторе Казанцев Александр Петрович, член Союза писателей СССР. Родился в 1906 году в Акмолинске (ныне Целиноград) По специальности инженер. После войны перешел на литературную работу. Автор популярных научно-фантастических романов - «Пылающий остров», «Полярная мечта», «Арктический мост», «Льды возвращаются»; повестей - «Внуки Марса», «Лунная дорога», сценария фильма «Планета бурь»; сборника рассказов - «Обычный репс», «Против ветра», «Гость из космоса», научно-художественных книг - «Машины полей коммунизма», «Богатыри полей» и «Ступени грядущего». Активный публицист. Автор ряда научно-фантастических гипотез. Действительный член Московского общества испытателей природы (секция физики). Работает над завершением нового романа о коммунистическом будущем - «Сильнее времени». В альманахе публиковался неоднократно. И. Забелин «КАРА-СЕРДАР» От редакции В I960 году в первом сборнике «На суше и на море» была опубликована научно-фантастическая повесть И. Забелина «Долина Четырех крестов», открывшая серию повестей о Вербинине и Березкине, изобретателях хроноскопа и исследователях исторических загадок… Хроноскоп - это электронная машина, способная по малейшим следам восстанавливать картины прошлого, как бы приближая их во времени (подобно телескопу, приближающему к наблюдателю предметы в пространстве), и проецировать их на экран… После «Долины Четырех крестов», продолжая «Записки хроноскописта», автор опубликовал повести «Легенда о «земляных людях», «Загадки Хаирхана», «Сказы о братстве», «Найти и не сдаваться», «Устремленные к небу». Они собраны в книге «Загадки Хаирхана» (М., 1961, 1965 гг.). Научно-фантастическая повесть «Кара-Сердар» продолжает цикл «Записок хроноскописта». Глава первая, в которой я безмятежно провожу время на восточном берегу Каспия и даже разговоры о каменных скульптурах Горного Мангышлака ничуть не затрагивают моего воображения Спалось в палатке великолепно, как в те невозвратимые теперь уже годы первых экспедиций, когда ничего не требовалось молодости, кроме неба, ветра да радостно встречающего тебя темного от росы коня. Утром было солнечно, и сквозь голубой парус откинутого полога виделся синий Каспий, ослепительно белый пляж, на который вползали буро-зеленые растрепанные плети растений. Голубой парус на мгновение перечеркнула темная приземистая фигура. – Прибившийся к нам искусствовед, - сказал мой сосед по палатке; он лежал во вкладыше, выставив наружу коричневые плечи. Я промолчал, потому что тоже «прибился» к экспедиции: жену привели на Мангышлак служебные обязанности, а я приехал вместе с ней, чтобы увидеть Каспий и отдохнуть от города. – Вы слышали, с какой идеей носится искусствовед? - Сосед мой, выбравшись из вкладыша, натягивал на тугую грудь майку. - Уверяет, что открыла Горном Мангышлаке, на Каратау, скульптурные произведения эрсари… Впрочем, он весьма щепетилен и говорить об искусстве эрсари не любит. Хочет сначала все досконально изучить, а потом уж поразить мир. - Сосед улыбнулся. - Одному ему туда не добраться, вот он и ездит второй год с геологами. – Вы тоже видели скульптуры? - я спросил совершенно равнодушно, просто чтобы поддержать разговор. – Формы выветривания там действительно причудливые, - сказал сосед. - Но едва ли к скалам прикасалась рука человека. Все можно объяснить гораздо проще. Например, особенностями меловых пород альбского возраста: в них включены очень твердые, разнообразные конкреции, которые теперь вынесены на поверхность. После завтрака геологи уехали в поселок Ералы отбирать образцы горных пород в кернохранилище, и в лагере остались только дежурный и мы с искусствоведом. Искусствовед - невысокий коренастый человек с ослепительно сияющей на солнце лысой головою - сам представился мне: – Евгений Васильевич Варламов. - И добавил: - Можно просто Евгений. «Просто Евгений» энергично встряхнул мою руку и весьма напористо предложил пройтись вдоль берега. – Все равно они раньше трех-четырех не вернутся, - сказал он о геологах. Я охотно принял предложение, но, как только мы вышли за пределы лагеря, поход наш едва не сорвался. – Говорят, вы нашли любопытные скульптуры на Каратау? - спросил я, не имея в виду ничего худого и еще не зная характера своего спутника. Евгений подскочил, и мне даже показалось, что, раздуваясь от негодования, он на некоторое время повис в воздухе. – И вам уже проболтались?! Я смущенно смотрел себе под ноги, и Евгений сжалился надо мной. – Надеюсь, вы не будете распространяться о скульптурах в своих сочинениях? - смягчаясь, спросил он и, уловив краем глаза мой робкий кивок, зашагал дальше но пружинящей тине с запутавшимися в ней белыми скелетами раков. Километрах в двух от лагеря розово-голубой уступ - чинк - почти вплотную подступал к морю. Мы шли вдоль уреза воды, обходя высохшие трупы тюленей и распугивая водяных ужей; над нами кружились стрижи и ласточки, но я больше смотрел на песок со следами ночных обитателей и почему-то думал, что восточный орнамент и даже буквы арабского алфавита художникам подсказали причудливые следы животных, поутру еще не тронутые ветром. Евгений, молча шагавший впереди, наконец остановился и сел на обломок мергеля, скатившийся с чинка. Другие, более крупные обломки лежали в море, и в узких проливах между ними качались рыжие водоросли. Евгений сбросил полукеды и опустил распарившиеся ноги в холодную воду. Я последовал его примеру. – Вообще-то вы слыхали про эрсари? - спросил Евгений и, не дожидаясь ответа, сказал: - Это одно из туркменских племен, населявших Мангышлак до семнадцатого века. – И вы нашли их следы? – Следы их искать не надо. Это не ваши фантастические антаркты, - саркастически заметил Евгений, намекая на мой очерк «Найти и не сдаваться». - Эрсари - историческая реальность, зафиксированная в документах. Тут все точно. Загадка - скульптуры. Как-никак, а вероисповедание эрсари - ислам суннитского толка. Ни и скульптура, ни живопись не поощрялись этой религией. Более чем не поощрялись. Из воды, казалось из самых глубин моря, выплыл коричневато-зеленый водяной уж с таким же коричневато-зеленым бычком в пасти. Уж плыл прямо к нам, и я подумал, что было бы совсем неплохо, если бы всяческие человеческие тайны вот так, совершенно неожиданно кто-то приносил к нашим ногам. Я пристально следил за ужом, который, изящно извиваясь, стремился к нам, пытаясь преодолеть неширокую и несильную полосу прибоя, и желал ему успеха… Но нахлынувшая волна вдруг смыла ужа с его бычком-тайной, и он исчез в рыжих водорослях. Тогда я лег на песок, стирая с него таинственные ночные иероглифы, и стал следить за ласточками и стрижами, выписывающими на плотном полотне неба еще более замысловатые письмена… Я не мог прочитать их. И может быть, впервые после того, как мы с Березкиным занялись хроноскопией, я радовался, что письмена недоступны мне, что не надо их расшифровывать и достаточно просто чувствовать спиною сухое и доброе тепло песка и просто следить за крылатыми мастерами, колдующими в поднебесье. – Вы обещали нигде не упоминать про искусство эрсари, - напомнил Евгений, когда мы вернулись в лагерь, и я искренне подтвердил свою готовность молчать до гробовой доски. Вечером геологи решили «лучить» кефаль - бить ее острогами при свете факелов, - и чисто практические заботы поглотили все лагерные, и мои в том числе, интересы. Специалисты по такому лову доказывали, что для факелов требуется асбест, пропитанный соляркой, а в экспедиции не нашлось ни того, ни другого. Тогда специалисты решили заменить асбест тряпками, а солярку - смесью машинного масла с бензином и переругались из-за пропорций… Я в спор не вмешивался и меланхолично размышлял о вреде излишних знаний и излишней специализации, а когда высокие договаривающиеся стороны все-таки пришли к соглашению, я отдал в распоряжение «рыбоколов» свои кеды и остался на берегу, устроившись на вьючном ящике рядом с Евгением. Над черной водой факел пылал оранжево-красным огнем и, пока он был близко, от него бежала к берегу рыжая дорожка; потом факел втянул в себя дорожку, отгородившись от берега черной полосой, и раздвоился: один факел светил теперь сверху, а другой снизу, из воды, и трудно было сразу разобрать, какой из них настоящий. – Все-таки я покажу вам штуку, которую никому не показывал, - неожиданно сказал Евгений. Он зажег фонарь и осветил свою ладонь. – Смотрите. На ладони лежала небольшая фигурка с собачьей головой. Я так и сказал: – Собака. – Шакал, - поправил Евгений. - Туркмены считали, что к шакалам переходят грехи людей и потому шакалы плачут по ночам… Поэтому я сначала решил, что нашел талисман. Но потом… Знаете вы, что такое таб? – Нет. – Это прообраз современных шашек, игра древних египтян. Фигурами служили головы шакалов. – Ничего не понимаю. – Я нашел несколько шакальих фигурок на Каратау. И еще обнаружил там, на скале, написанное арабской вязью имя - Кара-Сердар. Любопытно, что оно заключено в картуш, в овал. Так писали свои имена фараоны Древнего Египта. – Но вы говорите, что эрсари жили на Мангышлаке в средние века… – Вот именно. Кстати, Кара-Сердар в переводе «черный военачальник». Евгений подбросил на ладони голову шакала, ловко поймал в темноте и сказал: – Пошел спать. Я остался на берегу, следил за раздвоившимся факелом, и мысли мои крутились вокруг каменных скульптур, шакалов, картушей, кара-сердаров, но потом сосредоточились на кефали: очень уж мне хотелось, чтобы она благополучно удрала от наших «рыбоколов». Глава вторая, в которой рассказывается о нашем переезде к подножию Каратау и о моем знакомстве с необычными формами рельефа или загадочными скульптурами Ночью я проснулся от назойливой мысли, даже какого-то внутреннего шума: в сонном мозгу, как морская галька, скрипело-перекатывалось слово «кара»… Каратау, Кара-Сердар… Нетрудно было догадаться, что прозвище военачальника прямо связано с его владениями - Черными горами, и я почему-то упорно размышлял об этом обстоятельстве, а не о гораздо более важном событии - открытии искусства народа эрсари… Уже снова засыпая, я подумал, что среди скульптур есть, наверное, и портрет Кара-Сердара. Не берусь объяснить, почему у меня возникла такая мысль; утром я сообразил, что не знаю даже, имел ли Кара-Сердар отношение к эрсари. Евгения мой вопрос рассердил. – Что он вам дался? - спросил он. - Не интересовался я Кара-Сердаром и не собираюсь интересоваться. Скорее всего он принадлежал к этому племени, но не он же создавал скульптуры! – Вы правы, конечно, - согласился я, но все-таки запомнил Кара-Сердара и даже отвел ему в своей памяти особую «полочку»: тут уж я ничего не мог с собой поделать. Но постепенно мысли об искусстве эрсари вытеснили все прочие. Не рискуя досаждать Евгению, я размышлял о загадочной каменной «культуре» Мазма, обнаруженной перуанцем Русо в южноамериканских Андах, об антарктической культуре, открытой Морисом Вийоном и Щербатовым, - размышлял обо всем этом и откровенно завидовал Евгению. Конечно, Каратау не Антарктида и не Анды. Но до последнего времени, пока не нашли на Мангышлаке промышленные запасы нефти, внутренние районы полуострова посещались экспедициями нечасто, а искусствоведы туда вообще не наведывались. Но что привело на Каратау Евгения? Он не сразу ответил на мой вопрос, и мне подумалось, что ему хочется сказать нечто патетическое о предвидении, предчувствии и тому подобном, но он сказал: – Усталость, - Евгений виновато улыбнулся. - Посоветовали мне изменить обстановку, отдохнуть… А вместо отдыха… Второй год как заведенный хожу. Вечером я с радостью услышал, что послезавтра экспедиция перебазируется к подножию Каратау. А когда этот день наступил, я почувствовал, что становлюсь таким же «заведенным», как Евгений. Чудеса, во всяком случае для меня, начались сразу же, едва мы пересекли Степной Мангышлак и приблизились к чинкам. За Джетыбаем изрезанные временем чинки вдруг показались мне гигантскими цветными кальмарами, возлежащими на беломраморных постаментах, а оплывшие холмы из олигоценовых глин напомнили беломорские луды… Я и потом продол/кал путаться в своих ощущениях и впечатлениях, но по равнодушному виду Евгения догадывался, что ни «кальмары», ни «луды» его не интересуют и главное впереди. Лагерь мы разбили в урочище Тущебек, на берегу ручья. Палатки поставить не успели, потому что приехали в темноте, и я спал на раскладушке под высокой ивой с печально опущенными ветвями. Проснулся я с первыми признаками зари и ушел из лагеря, чтобы осмотреться. На вершине невысокого холма внимание мое привлекло неподвижное темное изваяние. Уже вполне подготовленный к встрече с чудесами, я подошел поближе, но «скульптура» поднялась мне навстречу. – И вам не спится? - спросил Евгений. - Как вы думаете, даст мне начальство сегодня машину? Не дожидаясь ответа, он снова опустился на землю и предложил: – Давайте посидим и послушаем. Я воспринял это «послушаем» как вежливую форму «помолчим» и, не садясь, долго смотрел на постепенно светлеющие склоны Каратау (в предрассветных сумерках гора казалась неприступным бастионом, и лишь сай, по которому протекал ручей, нарушал его монолитность), смотрел на кишлак, на разгорающиеся очаги у его серых домов, на кладбище с невысокими мазарами и вертикально поставленными плоскими камнями-надгробиями - смотрел на все это и постепенно тоже стал различать тихий приближающийся шум времени, идущий к нам из бесконечного далека… Евгений провел ладонями по лицу и резко поднялся. – Пошли! - сказал он и побежал вниз к уже проснувшемуся лагерю. В экспедиции были две машины ГАЗ-63, и после завтрака одну из них предоставили в распоряжение искусствоведа. Поглощенный своими заботами, он все же вспомнил обо мне. – Вы со мной? – Если позволите… – Полезайте в кузов. Евгений с картами, с планшетками сел в кабину. Он действовал по заранее продуманному плану и редко удостаивал меня вниманием. Но все-таки удостаивал. Однажды машина остановилась, из кабины высунулась сияющая на солнце лысая голова искусствоведа. – Обратите внимание на эту горку. - Евгений показал на вершину, напоминающую пирамиду с размытой маковкой. - Называется Отпан. Высшая точка Западного Каратау. Есть легенда, что в недрах Отпана похоронен Кара-Сердар… Вы взяли бинокль?… Тогда посмотрите внимательно на склоны. Я навел бинокль на Отпан и легко различил целый лес вертикально поставленных камней. – Кладбище? - вспомнив свои утренние наблюдения, спросил я. – Не совсем. Точнее, символическое кладбище… Видите ли, вообще туркмены называют вот такие воткнутые в землю неотесанные камни менгирами. Но здесь особые менгиры. Скорее всего это балбалы - изображения врагов, убитых покойником. Едва ли я ошибаюсь. А по количеству балбалы нетрудно заключить, что Кара-Сердар был на редкость удачливым воином, жестоким и беспощадным. Отсюда и прозвище - Черный… Опуская бинокль, я мысленно согласился с версией Евгения и отказался от своей чисто внешней аналогии «Каратау - Кара-Сердар»… И я отметил для себя, что Евгений интересовался Кара-Сердаром, хотя и отрицал это раньше. В следующий раз машина остановилась у бегемота. У каменного, конечно. Бегемот, прилагая колоссальные, но тщетные усилия, пытался вскарабкаться по крутому склону на вершину холма. – Вот вам зоогеографичсская загадка, - сказал Евгений. - Откуда здесь гиппопотам? Я выпрыгнул из машины и подошел к каменному изваянию. Когда великого французского скульптора Родеда спросили, как он создает свои произведения, Роден ответил, что берет глыбу мрамора и удаляет все лишнее. Без сомнения, передо мной была конкреция, вымытая из альбских меловых пород, о которых говорил мой сосед по палатке. Стало быть, природа сама позаботилась о «заготовке» для неведомого скульптора; тому пришлось убрать совсем немного «лишнего», чтобы каменная болванка превратилась в могучего бегемота. – Ну-с, что вы скажете? Я попросил показать мне еще какие-нибудь фигуры. – Это нарушает мои сегодняшние планы. - Евгений несколько секунд, хмуря густые брови, смотрел куда-то вдаль, а потом достал карту. - Хотите взглянуть на человеческую голову? ГАЗ-63 свернул с дороги и, подскакивая на альбских конкрециях, медленно пополз по холмам; незагруженную машину кидало здорово, меня подбрасывало вместе со скамейкой, и глядеть по сторонам было недосуг. Наконец Евгений остановил грузовик и подвел меня к скульптуре, ошибиться в истолковании которой, пожалуй, никто бы не смог: перед нами на сером склоне холма, уходя шеей и затылком в землю, торчала голова чиновника - самодовольного толстого чиновника, льстеца и самодура, ни одному слову, ни одному жесту которого нельзя было верить. Именно эту черту - не верьте, остерегайтесь! - выделял, подчеркивал неизвестный художник, предупреждая, наверное, своих соотечественников и их потомков. И снова я убедился, что рука скульптора - баснословно талантливого - лишь изящно уточнила образ, как бы заложенный самой природой в каменную глыбу. – Какое чувство материала! - невольно вырвалось у меня. - Поразительно! Мой восторг не оставил Евгения равнодушным; он отложил на время свои планы, и машина стала метаться по пустыне. Каменные животные, условные человеческие фигуры, «массовые сцены» совершенно сбили меня с толку, и я не мог хоть в чем-либо разобраться. Но, понимая, что рекогносцировка и не может преследовать аналитических целей, я полностью положился на Евгения. Уже за полдень, когда все порядочно устали, машина, развернувшись в сторону Каратау, остановилась на вершине холма: перед нами высились стены и бастионы крепости. – Курганчи, - сказал Евгении. - Крепость по-туркменски. А на самом деле склоны Каратау. Но кажется, что и над ними поработали люди, сделали их более грозными и неприступными… Там и нашел я имя Кара-Сердара в картуше. Сходим? Меня не пришлось уговаривать, и мы неторопливо пошли вверх по саю, стиснутому бастионами. Да, по такому саю нелегко было подниматься атакующим - он скорее походил на ловушку, и газии, воины-защитники крепости, без особых потерь, наверное, расправлялись с противником. – Еще в прошлом году я тут облазал все, что смог, - сказал Евгений. - И знаете, почти не нашел следов человека. Вот еще одна из загадок. Безусловно, где-то здесь, на Каратау, находился юрт - престол Кара-Сердара. Понятно, что не сохранилось следов кара-ой - временных жилищ туркмен. Но нет и тамов, а глинобитные тамы могли бы и уцелеть, в развалинах хотя бы… Я слушал Евгения, но приглядывался к окружающему, и меня удивляло множество сорняков - коровяка, осота - среди полупустынной растительности. А сорняки, как говорят агрономы, - спутники человека. Значит, раньше тут действительно жили люди. …Со стеклянным звоном осыпался под нашими кедами мелкобитый сланец, когда мы вышли наконец к почти отвесной скале. – Смотрите, - сказал Евгений и подкинул-поймал голову шакала. Картуш находился очень высоко, но я хорошо различал сложную, как ночные следы на песке, арабскую вязь. – Кара-Сердар, - сказал Евгений и снова подкинул шакалью голову. – Египетский картуш, египетская фигурка… Но туркмены играли в шахматы, и вполне может быть… – Нет. Шакал не туркменская работа. - Евгений спрятал фигурку в карман. - Я консультировался. – По-моему, вы хотите убедить меня, что следы Кара-Сердара нужно искать в Египте… Кстати, мы с Березкиным собираемся туда осенью. – Ни в чем я вас не убеждаю! - резко сказал Евгений. - Моя забота - искусство эрсари… А Кара-Сердар… Скорее всего он тут все разорил и разгромил… Ясно же, что скульптуры созданы за очень короткий срок. Кара-Сердар! Нашли о ком говорить. И вообще мы не делом занимаемся. Чувствуя себя виноватым, я робко намекнул Евгению, что если ему потребуется хроноскоп… – Обойдемся без электроники, - лаконично ответил он. Откровенно говоря, психологическая несовместимость с Евгением немного раздражала меня. Я понимал, что Евгений увлечен и возбужден важным открытием, что ему хочется как можно скорее прочитать еще никем не читанную страницу прошлого, но в тот день я твердо решил устраниться от всяких вопросов, связанных с искусством эрсари. «В конце концов у нас и своих дел достаточно», - думал я о себе и Березкине, совершенно не подозревая, что случайно сказанная мной фраза о Египте окажется пророческой и что мне еще придется вернуться на Мангышлак во всеоружии хроноскопических методов. Глава третья, в которой коротко рассказывается о первой международной экспедиции с участием хроноскопистов и о некоторых незначительных находках в Долине Царей, определивших направление наших дальнейших поисков Нас с Березкиным пригласили в Египет вскоре после того, как организованная ЮНЕСКО международная археологическая экспедиция открыла в Долине Царей и ее окрестностях несколько новых гробниц, одна из которых, судя по местоположению и царственным знакам, принадлежала фараону Нового Царства Сенурсету Первому. Возможность провести хроноскопию гробниц до того, как специалисты все рассортируют и разложат по полочкам, разумеется, прельщала нас, но согласились мы на этот шаг не без нажима со стороны Президиума Академии наук: оба мы очень хорошо понимали меру ответственности, ложащейся на наши плечи. Раскопки в Долине Царей прервал летний сезон, их отложили до осени. Нас отсрочка вполне устроила. – Распределение обязанностей прежнее, Вербинин, - сказал мне тогда Березкин. - Садись за книги. А мне придется подумать о дополнительной термоизоляции хроноскопа. Как-никак тропическая пустыня. Я «сел за книги», но высидел немного. Память у меня эмоционального склада, сами по себе факты я запоминаю с трудом и вообще предпочитаю идти от предмета к книге, а не наоборот. Поэтому на Мангышлак я отправился с легким сердцем, зная, что бегство мое не принесет особого вреда, а в Египте нам гарантирована помощь специалистов. Египет властно ворвался в мои раздумья в одну из последних ночей, проведенных в Тущебеке. Все в лагере спали, лучистые капли звезд качались в матово-черном небе; звенели лягушки. Я слушал лягушечьи трели, смотрел на качающиеся звезды и пытался представить себя рядом с пирамидой или сфинксом, пытался предугадать, какое впечатление произведет на меня искусство древних египтян. А вскоре я и Березкин ступили на египетскую землю. Александрия, Каир и, наконец, Луксор, где мы должны были проводить наши исследования. Руководитель экспедиции ЮНЕСКО мистер Роллс и его коллеги встретили нас на вокзале. Нам любезно предложили сразу же отправиться в отель и отдохнуть, но Березкин отправился наблюдать за выгрузкой хроноскопа, мистер Роллс последовал за ним, а я вышел на привокзальную площадь. Экспедиция, в распоряжение которой мы прибыли, расположилась не в фешенебельных отелях, что выстроились шеренгой вдоль набережной Нила, а в сравнительно дешевой и старой гостинице «Луксор», выходящей фасадом к знаменитому Луксорскому храму. Экспедиция заняла весь первый этаж со всеми его коридорами, комнатами и подсобными помещениями. Нам с Березкиным отвели двухместный номер с широким окном в сад. Вечером новые знакомые пригласили нас в ресторан при гостинице. В дальнем его углу официанты сдвинули несколько столиков, на которых появились виски и содовая вода, местные сухие вина «Омар Хайям» и «Клеопатра». Мы отлично провели вечер, слушая рассказы археологов. Во время небольшой паузы, неизбежной при всяком долгом разговоре, я сказал мистеру Роллсу, что совсем недавно приобщился к египетской истории в Азии, имея в виду арабскую надпись, заключенную в картуш, и фигурки для игры в таб. Мистер Роллс, пожилой мужчина с узким сухим лицом, несколько удивленно посмотрел на меня и пожевал тонкими губами. – Странно, что в Азии, - сказал он. - Здесь, в Египте, нам известны такие фокусы с картушем. Судя по всему, их проделывали самые дерзкие из грабителей, проникающие в гробницы фараонов и номархов. А может быть, всего-навсего один из них, самый нахальный. Мы обнаружили две такие росписи, и еще две нашли египтологи до нас. И все в горах Деир-эль-Бахри, вокруг Долины Царей… – Вы прочитали имя? - не без волнения спросил я. – Разумеется. Во всех четырех случаях оно одно и то же - Ибрагим. – Ибрагим, - повторил я, думая о Кара-Сердаре. - Нет, на Мангышлаке совсем другое. – Оно и понятно, - кивнул мистер Роллс. - Что же тут общего, кроме нахального стремления выдать себя за царственную особу? Я согласился с ним и перевел разговор на другую тему. Ночью я почти не спал. Наверное, потому, что громко и настойчиво кричал в саду козодой. А утром мы переправились на левый берег Нила, в «страну мертвых», по верованиям древних египтян, не без труда и не без опасений за исход предприятия подняв машину с хроноскопом на крутой берег реки. Дальше все пошло как по маслу: к Долине Царей ведет отличная асфальтированная дорога, и мы лихо прокатились по ней, минуя деревни и плантации сахарного тростника, обгоняя ишаков и верблюдов. Но когда сине-фиолетовое шоссе врезалось в матово-желтый массив Деир-эль-Бахри, я перестал обращать внимание на дорожную суету. Я смотрел на холмы Деир-эль-Бахри и видел «заготовки» для сфинксов, «заготовки» для бегемотов: казалось, чуть тронь их человеческая рука… Как тут было не вспомнить Каратау… Березкин заинтересованно крутил во все стороны головой, не подозревая о моем состоянии, - он же не был на Мангышлаке! - а я, внутренне подобравшись, стал подобен пружине, готовой мгновенно развернуться и вонзиться в склоны Деир-эль-Бахри, чтобы вырвать у них тайны. Гробницу фараона Сенурсета Первого, открытую мистером Роллсом и его коллегами, неоднократно посещали в разные века «ценители искусств», не спрашивая на то разрешения властей. Сохранился там только пустой саркофаг, если не считать великолепных настенных фресок. В тонкости дела нас заранее посвятил мистер Роллс, и мы с Березкиным не ожидали ничего сверхнеобычного, когда подошли к сиринге Сенурсета Первого, у входа в которую дежурили два высоких, почти черных нубийца с ритуальными насечками на скулах. Мы вступили в черный овал входа и, повинуясь желтым лучам фонарей провожатых и ощупывая кедами скалистый пол, медленно двинулись вниз. Мы спустились в погребальный зал благополучно, но как избегали гибели или увечий визитеры в древности?!… Избегали, однако… На обратном пути фонарь мистера Роллса метнулся от пола к стене и вырвал из мрака картуш с арабской вязью. – Ибрагим? - спросил я. – Ибрагим, - кивнул мистер Роллc. - Но рядом еще одна надпись - иероглифами. Временная дистанция между ними примерно три тысячи лет. А надпись богохульная, вот что удивительно, мистер Вербинин. Весть о богохульстве древнего египтянина не произвела на меня никакого впечатления, и я с волнением смотрел на картуш с именем «Ибрагим» и думал, что мы обязательно подвергнем его хроноскопии. К чему это приведет и даже для чего это нужно, я никому бы не смог объяснить. Ведь картуш Каратау я рассматривал лишь невооруженным глазом и не сделал, да и не мог сделать, никаких выводов. Но интуиция всегда для меня значила очень многое. Вот почему, не отвлекаясь от основной работы, ради которой мы с Березкиным приехали в Египет, я тщательно исследовал с помощью хроноскопа все четыре картуша - и в Долине Царей, и за ее пределами на кладбище древнеегипетских вельмож. В двух словах результаты были следующими. Прежде чем расписать стены гробниц, египетские мастера покрывали их орнаментальной штукатуркой и уже по ней рисовали и вырезали ритуальные сцены. Но случалось им работать и по камню, а иногда стены сиринг просто оставлялись в первозданном виде со следами стамесок и долот. В трех гробницах таинственный Ибрагим врезал свое имя в штукатурку, а в одном случае начертил красным грифелем по скале. Что один и тот же Ибрагим резал по штукатурке, хроноскоп установил сразу же. С грифельным вариантом нам пришлось повозиться, и ясного ответа мы не получили. Но едва ли были основания сомневаться, что грифель держала рука того же Ибрагима - уверенная рука молодого, сильного человека. Глава четвертая, в которой я занимаюсь литературными изысканиями и выясняю некоторые подробности истории Хивинского ханства в семнадцатом веке, а на сцене вновь появляется Евгений Варламов Мы вернулись в Москву только в марте следующего года, вернулись прокаленные тропическим солнцем, коричневые, уставшие, но чрезвычайно довольные проделанной работой… Немного отдохнув с дороги, я принялся за книжки, посвященные истории Средней Азии. Не скрою, мне хотелось обнаружить в литературе имя Кара-Сердара, но я лишь приблизительно мог представить себе время, в которое он жил. Арабы вторглись в Среднюю Азию в середине седьмого века. Эрсари покинули Мангышлак в семнадцатом. Тысяча лет! Но мне повезло. Почти сразу же мне попалась книга «Родословное древо тюрков», написанная хивинским ханом Абульгази-Бохадуром и его сыном Ануша-ханом. И в довольно близком соседстве я встретил здесь имена Ибрагим и Кара-Сердар!… Разумеется, совпадение взволновало меня, но я не позволил себе никаких поспешных легкомысленных заключений. Во-первых, Ибрагим весьма распространенное на мусульманском Востоке имя. Во-вторых, я обнаружил такую подробность. Имя Ибрагим встречалось на страницах, написанных самим Абульгази-Бохадур-ханом, имя же или прозвище Кара-Сердар - в заключительных главах, принадлежащих перу Ануша-хана, который и довел «родословное древо» до 1665 года. В тексте вполне отчетливо проявлялось отношение обоих сочинителей к Ибрагиму и Кара-Сердару. Абульгази писал (это всего несколько строк) об Ибрагиме злобно-пренебрежительно, называя его по-туркменски «кул», то есть раб, и даже сообщал, что продал Ибрагима туркменам за два харвара зерна (буквально «ослиная ноша» - вес, который мог поднять один осел). После рассказа об этой сделке Абульгази еще трижды упоминает Ибрагима, извергая в его адрес всяческие угрозы. Ануша-хан писал о Кара-Сердаре как о самом опасном враге Хивы, писал, естественно, без всякой симпатии, но с невольным уважением. Он свидетельствовал, что Кара-Сердару покорны и эрсари, и солоры, и чоудоры, и икдыры, и соинаджи - короче, все туркменские племена, населявшие в то время Мангышлак; что каждый год Кара-Сердар собирает в своем юрте Большой Маслахат - совет, на который от всех племен съезжаются «лучшие люди», якши-лар, и принятые на Маслахате решения считаются обязательными для всех. С понятным раздражением сообщал Ануша-хан о двух массовых уходах райят - подвластных Хиве туркмен - к Кара-Сердару, о том, что отовсюду стекаются к нему самые опытные уммали - специалисты по гидротехнике, как сказали бы мы теперь, - что сам персидский шах направлял к нему посольства и что целые караваны верблюдов, груженных тулаками, сосудами с нефтью, несколько раз в году уходят в Персию и возвращаются оттуда с оружием и тканями… Абульгази сначала удавалось договариваться с колтоманами, разбойниками, и они грабили караваны Кара-Сердара, но потом и колтоманы присмирели… В этой книге я встретил и еще одно заинтересовавшее меня имя - Казан-бек. Ануша-хан писал о нем как о приближенном Кара-Сердара, но не скрывал, что Абульгази поддерживал с ним некие таинственные отношения. Когда я навел справки об авторах «Родословного древа тюрок», то узнал, что и отец, и сын остались в истории Средней Азии как видные государственные деятели и выдающиеся писатели-историки. Про Абульгази-Бохадур-хана известно, что родился он в 1603 году и в отрочестве правил вместе со своим братом в Ургенче. Времена тогда были смутные, и однажды Абульгази пришлось бежать из Ургенча: хивинским ханством вместо него стал править Исфенди-яр-хан, возведенный на престол туркменскими нукерами… Абульгази долгие годы провел в скитаниях и в плену у персов. На родину он вернулся умудренным опытом сорокалетним мужем и сумел овладеть престолом… А ровно через двадцать лет ханом стал его сын, о котором известно, пожалуй, меньше, чем об отце. Не сохранились даже даты его рождения и смерти. Достоверно лишь, что он много строил - восстанавливал города, прокладывал каналы, - а кончил трагически; в 1685 году его свергли с престола и ослепили. Итак, общий исторический фон я представлял себе теперь достаточно отчетливо. Но ни скульптура эрсари, ни картуш египетских фараонов в этот фон не вписывались. Нетрудно догадаться, что мысль моя металась между Египтом и Мангышлаком, что возводил я весьма эффектные, но совершенно ненадежные воздушные мосты между ними… Решить же что-либо без дополнительного материала было практически невозможно. Мой мангышлакский друг Евгений Варламов к весне перестал быть монопольным владельцем эрсарийской тайны: он сделал несколько докладов, каменной скульптурой заинтересовались и другие специалисты. Совместными усилиями им удалось организовать небольшую историко-искусствоводческую экспедицию. Ее возглавил, что вполне логично, Евгений Васильевич Варламов, который теперь уже не просил называть его «просто Евгением» и держался весьма солидно. Глава пятая, в которой мы, приступив к хроноскопическим исследованиям на Мангышлаке, довольно быстро приходим к неожиданным выводам, опровергающим точку зрения Евгения Варламова На Мангышлаке, в Тущебеке. уже шла своя, по-экспедиционному налаженная жизнь, и в лагере мы не застали никого, кроме дежурного, колдовавшего у примусов. Готовясь к вылету на Мангышлак, я запасся комплектами аэрофотоснимков Каратау, крупномасштабными картами и еще в Москве пришел к выводу, что некоторые детали рельефа вполне могут быть следами человеческой деятельности. С визуального - с помощью вертолета - обзора Западного Каратау мы с Березкиным и решили начать. И когда мы высоко поднялись над Западным Каратау, он представился нам… - как бы поточнее выразиться? - компактным, монолитным, единым… Я бы даже сказал внутренне собранным. Сверху Каратау открылся нам как некая индивидуальность в ландшафте, причем резко выраженная. И тогда, во время полета, мне пришла в голову несуразная мысль, мысль о… портретном сходстве Каратау и Кара-Сердара! Мне требовалось холодное омовение, мне требовался дружеский щелчок Березкина, чтобы обуздать так далеко уведшую меня фантазию, но, к величайшему моему удивлению, он совершенно серьезно сказал: – И правда, есть что-то общее. - Сказал так, словно действительно может существовать портретное сходство между горным хребтом и человеком! Березкин протиснулся в кабину пилотов, а когда вернулся, любезно сообщил, что мы летим к картушу. Он при этом извинился, что не посоветовался предварительно со мной, но я, конечно, не возражал. С картушем провозились долго. Мы показали и пилотам почти все относящиеся к делу египетские кадры, поделились кое-какими соображениями и, как обычно, обрели себе преданных друзей и помощников. Мы не скрыли и тайной надежды связать дела египетские с делами мангышлакскими, и все впятером напряженно следили за экраном. А хроноскоп «бузил», - увы, не подберу более точного слова. (Я ничего не сказал о задании, но, по-моему, все ясно: мы пытались установить, существует ли тождество личности, вписавшей свое имя в картуш фараона в Египте, с личностью, то же самое проделавшей на Мангышлаке.) Хроноскоп не капризный прибор, но всякий аппарат, типологически сходный с хроноскопом, дает ответы категорические - «да» или «нет». А различные «вероятно», «не исключено», «можно предположить» и так далее по существу исключаются, и теперь свое «отношение» к заданию хроноскоп выражал отказом интерпретировать материал. А внешне все выглядело следующим образом. Мы сначала воспроизвели на экране молодого сильного египтянина, уверенно вычерчивающего по штукатурке свое имя - Ибрагим. Понятно, что хроноскоп не мог определить ни национальности «египтянина», ни цвета его кожи. Аппарат установил лишь одно: арабскую вязь в гробницах Деир-эль-Бахри выводила не рука писца-профессионала, а рука хотя решительная и твердая, но не привыкшая к письму. Здесь же, на Каратау, хроноскоп показал изображение немолодого и несильного человека, но при характеристике надписи «Кара-Сердар» подчеркнул профессиональные навыки писавшего. «Буза» началась, когда мы попытались совместить образы. Как ни переиначивал задания Березкин, как ни пытался он навести хроноскоп на определенное решение, аппарат с удивительной принципиальностью отказывался дать четкий ответ - «да» или «нет». Вспыхивали на экране сцены, которые по прежнему опыту воспринимались нами как сцены совмещения образов, но потом следовали сцены разлада, переходящие в непрерывный поток мелкодрожащих зеленоватых линий, и надежды наши рушились… Хроноскоп оставил вопрос открытым. И конечно, он остался нерешенным для нас. Искусствоведам мы лишь в самых общих чертах поведали о нашей рекогносцировке, сведя разговор к следам человеческой деятельности на Каратау: мы показали им редкие и плохо сохранившиеся остатки селений, тропинки, упирающиеся в скалы или странно повисающие над обрывами, контуры водохранилищ и маленьких водоемов - хаузов, которые обычно устраивались возле жилищ… Горы и сам Каратау, безусловно, таили немало загадочного, но нас влекла одна тайна - скульптура эрсари. Свою раскладушку я вновь поставил под той печальной ивой, под которой спал в прошлом году перед путешествием в Египет; лучистые капли звезд по-прежнему раскачивались в матово-черном небе и по-прежнему упрямо, на одной ноте, звенели мангышлакские лягушки… Несколько прохладных вечерних часов сняли дневную усталость, спать не хотелось, и мне стали припоминаться подробности путешествия в Египет. Я уже упоминал о скалах, похожих на «заготовки» для сфинксов, бегемотов… А однажды, поднявшись на вершину у въезда в Долину Царей, я с удивлением обнаружил, что подобно Гулливеру в царстве лилипутов шествую по фантастическому природному музею: на крутых склонах лежали вынесенные из почвы на поверхность сливные кремнистые конкреции. Выгоревшие до рыжего цвета, они на изломах были матово-коричневыми, а следы выпавших, ранее случайно вмонтированных в них деталей придавали конкрециям необычный вид. Я обнаружил в «музее» миниатюрного - в мужскую ладонь, - но могучего по сложению быка с низко опущенной головой, нашел там искусно вылепленного человека, увидел символы египетских богов… Неожиданное открытие взволновало меня так, что я стремительно примчался в Долину Царей и заставил Березкина немедленно подвергнуть хроноскопии мои находки. Меня ждало жестокое разочарование: нет, в данном случае рука человека не помогала природе, все это были естественные образования. Вспомнив все это, я стал испытывать тревогу за завтрашний день и завидовал Березкину, заснувшему, как только его голова коснулась подушки. Утром мне даже не хотелось вставать. Шумел ручей, шумели деревья над головой, гудели примусы. Было в их нестройном шуме что-то такое, что поглощало все импульсы, исходившие из моего мозга и входившие в него. А потом из шума выплыла притча, я вспомнил ее дословно: «Пришел Заяц к реке. Река широкая, бурная. Течет прямо в море. Стал Заяц думать: плыть в море или не плыть? Долго думал, к самой воде подошел. «Плыть или не плыть?» Столкнул Заяц в воду бревно, сел на него и опять думает: «Плыть или не плыть?» Волны подхватили бревно вместе с Зайцем, вынесли на середину, и вот уже видно море. А Заяц все думает: «Может, не плыть?» Бог весть, где и когда прочитал я притчу, но теперь она не оставила и следа от моего прежнего состояния, когда я лежал, углубившись в свои мысли и сомнения. Проделав в спальном мешке несколько движений, я выбрался из него уже совершенно бодрым, готовым действовать. …Тот день был полон неожиданностей. Разумеется, лишь условно можно назвать неожиданностью, что хроноскопия первой же фигуры - я говорю о бегемоте - подтвердила обработку альбских конкреций рукой человека; прямой аналогии с хроноскопией египетских конкреций можно было опасаться лишь в нервно-возбужденном состоянии. Евгений Васильевич Варламов поверил нашему анализу с легкостью, на которую способен только тот, кто заранее убежден, что так и должно быть. Мы проработали без отдыха до позднего вечера, хроноскопируя самые различные конкреции, и устали так, что подчас мне думалось, что мы, люди, ладно, выдержим, но хроноскоп откажется работать. Хроноскоп тоже выдержал. И он подтвердил, что ежели не все, то многие альбские конкреции обработаны или, точнее, доработаны рукой человека. Поздним вечером в Тущебеке царило ликование и на раскладных столах появились бутылки со спиртным. Вино пришлось кстати, «хорошо пошло», как говорят сведущие в таких делах люди, и сначала основательно повысило общий тонус, а потом благополучно отправило всех в спальные мешки. Убедившись, что лагерь спит, я растолкал Березкина и шепотом попросил его пойти со мной. Соблюдая тишину, мы поднялись по склону Тущебека к хроноскопу. Березкин открыл своим ключом дверцу вертолета и, ни о чем меня не спрашивая, принялся колдовать у хроноскопа. – Совмещаю Кара-Сердара со скульптурой, - сказал он. - Смотри! Я не сразу понял, какую именно фигуру выбрал для совмещения Березкин, но мгновенно убедился, что к картушу и альбской конкреции прикасалась одна и та же рука. (По какому-то почти мистическому совпадению Березкин начал с бегемота.) Вот тут и произошло действительно неожиданное: хроноскоп утверждал, что все, именно все обследованные нами фигуры обрабатывала та же рука, которая вывела картуш и арабскую вязь на почти неприступной скале Каратау. – Представляю, как обрадуется Варламов, - только и сумел сказать я. Березкин смотрел на меня растерянно. – Не повторить ли все сначала? - спросил он. – Разумнее завтра продолжить хроноскопию еще не исследованных фигур и затем снова все проанализировать. А пока молчок! Да, молчок!… Симпатичная гипотеза Варламова о каменной скульптуре эрсари трещала по всем швам. Но было бы жестоко оповещать его об этом до тех пор, пока не закончена работа. По склону сая к лагерю мы спускались, дрожа, как мелкие воришки, - боялись, что нас заметят и начнут расспрашивать. Но благословенное содержимое бутылок избавило нас от лишних разговоров. Дальнейшую хроноскопию мы с Березкиным вели как бы в двух планах: один план для всех, другой - для себя. Этого никто не замечал, и тут нам своеобразную помощь оказывал Варламов. Хроноскопическое подтверждение реальности скульпторов-художников, творивших на Каратау, окончательно утвердило Варламова в бесспорности его открытия. Бывший «просто Евгений» стал еще более категоричен в суждениях, он не размышлял, а изрекал, невольно подавляя своих коллег. Парадоксально, но на этом безапелляционно-скучном фоне нам работалось легче и проще, особенно когда мы приметили некоторые насторожившие нас подробности. Хроноскоп все определеннее подчеркивал, что альбские конкреции в их настоящем виде - творение и природы, и человека, что созданы они в таком своеобразном соавторстве. Но, ориентируя хроноскоп на выявленную ночью генеральную линию расследования, мы обнаружили, что он не во всех случаях безусловно подтверждает авторство одного и того же человека и в то же время не отрицает полностью. Получалась чуть ли не такая же мешанина, как при совмещении Кара-Сердара с таинственным египтянином из Долины Царей: что-то сходится, что-то не сходится. Чтобы завершить расследование, нам требовалось уединиться, и мы нашли предлог. Я сказал Варламову и его коллегам, что нам необходимо еще раз визуально осмотреть весь Западный Каратау. Варламов, к моему удивлению, тоже захотел осмотреть Каратау с воздуха, но я весьма энергично запротестовал, ссылаясь на интересы хроноскопии. – Возьмем его. - Березкин положил мне руку на плечо. - Знаешь, как антипод он может нам пригодиться. – Антипод? В каком смысле антипод? - Варламов нас, разумеется, не понял, но на всякий случай сказал: - Прошу выбирать выражения! – Выбирать нам сегодня предстоит нечто более сложное, - сказал Березкин. - Полезайте в вертолет. Мы перелетели через ближайшую скалистую гряду и сели по указанию Березкина на относительно ровной площадке. – Надолго мы здесь? - спросил командир вертолета. – На весь день, - ответил Березкин. - Будем продолжать расследование, которое начали у картуша… – У какого картуша? - вскинулся Варламов. - У моего? – У картуша Кара-Сердара, - спокойно ответил Березкин. - Мы летали туда. - И, обращаясь снова к вертолетчикам, продолжил свою мысль: - Нам предстоит разобраться в наблюдениях весьма сложных. Но мы с Вербининым уже настроились на один определенный лад, а Евгений Васильевич - совсем на другой. Будем считать, что вы младенцы, устами которых, как известно, глаголет истина. Согласны? Вертолетчики улыбнулись такому сравнению, но сказали, что согласны. Не вдаваясь более ни в какие подробности, Березкин сформулировал задание хроноскопу, и, поскольку все кадры были запечатлены в «памяти» аппарата, мы удобно устроились у экрана, приготовившись наблюдать. Итак, мы снопа увидели разные фигуры - обработанные человеком альбские конкреции, и снова хроноскоп без особых усилий совмещал руку Кара-Сердара с рукой скульптора. Березкин разъяснил характер хроноскопического анализа Варламову, и тот мгновенно насторожился. – Уж не хотите ли вы сказать, что все скульптуры созданы одним человеком, и притом Кара-Сердаром?! – Вы почт угадали, - Березкин не отрывался от экрана и даже не взглянул на Варламова. – Но это же невероятно! Для одного человека… – …непосильно? - перебил Березкин. - Нелегко, не спорю. Но мало ли титанов знает история! И потом… У нас есть подозрение, что к скульптурам прикасались и другие руки. Варламов облегченно вздохнул. – Не сомневаюсь, что десятки эрсари потрудились здесь. Я промолчал. Березкин тоже. Он уточнил задание, совмещая неизвестных со скульптором, и хроноскоп вновь начал «бузить». Мне даже казалось, что аппарат испытывает чисто человеческие муки от бессилия прямо и точно сообщить нам свое заключение… Ни да, ни нет… По одним признакам рука Кара-Сердара, по другим - неизвестного нам, но чем-то похожего на него человека. – Нет же, нет! - упрямо твердил Варламов. - Не одного человека, а нескольких! Много их было. Сам того не подозревая, Варламов подсказал нам новый ход расследования, Березкин не ошибся, пригласив искусствоведа в качестве «антипода». Мы специально отделили кадры, в которых Кара-Сердар не совмещался безусловно с рукой скульптора, и наложили их один на другой. Иначе говоря, мы попытались совместить вероятных скульпторов друг с другом, как бы минуя Кара-Сердара. Результат получился непредвиденный: предполагаемые скульпторы вообще не совместились; или, точнее, их творческая совместимость между собой была в несколько раз ниже, чем каждого из них с Кара-Сердаром. – Первое слово пилотам! - безапелляционно заявил Березкин. – Не сказал бы, что это наше дело. - Командир вертолета выглядел растерянным. - Штурман у нас главный грамотей… «Главный грамотей» смотрел на экран необычайно серьезно и чуть грустно. – Копировальщики, - заключил он. - Разные, но пытались подражать одному и тому же скульптору. Кара-Сердару, скорее всего. – Не верю! - жестко оборвал его Варламов. - Конечно, всегда были законодатели мод, всегда были мастера, которым подражали, но свести все творчество эрсари… Кощунство! Я искренне сочувствовал Варламову. Пусть мы антиподы по характеру, по подходу к каратаушской загадке, но по-человечески я понимал, что значит для него крушение концепции - благородной концепции, крушение мечты вернуть человечеству скульптуру эрсари. – Мы тоже предпочли бы ваш вариант, - сказал я, - хотя из-за соображений историко-религиозного плана он был поставлен под сомнение еще в прошлом году. Но почему вы не хотите признать, что и наш вариант интересен, что сулит он неожиданное? – Сравнили! - горько сказал Варламов. - Сравнили!… Да и ваш вариант… Не посмеете же вы его за истину выдать?! – Вы правы, - сказал Березкин. - Не посмеем. Глава шестая, в которой мы занимаемся выявлением «организующей мысли», а также поисками портретных скульптур и составлением картосхемы своих находок Совершив еще несколько облетов Каратау, мы пришли наконец к выводу, что нами учтены все или почти все скульптуры. Варламов, несмотря на описанные выше события продолжавший методично работать, тщательно нанес скульптуры на карту и любезно разрешил нам с Березкиным ее скопировать. Мы не только скопировали карту, но и несколько усовершенствовали свою копию: я точно сориентировал каждую фигуру, и мне показалось, что существует определенная закономерность в их расположении - фигуры как бы стремились к одному конкретному месту, но как раз там, куда они «стремились», ничего не было. – А должно быть, - сказал Березкин. - Очень уж чувствуется одна, все организующая мысль. Почти уверен, что найдем там портрет Кара-Сердара. Варламов только поморщился в ответ на слова Березкина: у него теперь и на Кара-Сердара сложилась своя точка зрения, не совпадающая с нашей, но в хроноскопию он не вмешивался. – Слетаем? - спросил командир вертолета. Березкин молча кивнул, а я еще раз склонился над картосхемой. Среди обнаруженных нами скульптур выделялись две и размером, и характером исполнения. Об одной из них - угодливом, способном на любую подлость «чиновнике» - уже упоминалось. Второй скульптурный портрет внешне был прямой противоположностью первому: рука Кара-Сердара вырезала в скале лицо воина - жестокое и волевое, чуть тронутое улыбкой; но она не смягчала грубые черты лица, а, наоборот, делала его злее, беспощаднее. – Кара-Сердар, - сразу сказал Варламов, - увидев скульптуру. Вот уж действительно, точнее не передашь характер!… Помните Отпан с бесчисленными балбалы? А мы с Березкиным одновременно подумали, что это не Кара-Сердар. Хроноскоп нам ничем не помог. Он лишь показал, что портреты «чиновника» и «воина» созданы Кара-Сердаром и никакие подмастерья или копировальщики к ним не прикасались… А картосхема обнаружила такую подробность: все скульптуры были ориентированы в сторону Каратау, к странному центру композиции, и только портреты «чиновника» и «воина» смотрели в сторону пустыни. Мои чертежные упражнения Варламова не заинтересовали. – Не понимаю, зачем вы теряете время, - сказал он. - Лучше уж действительно слетать в ваш пресловутый «центр». На сей раз мы послушались мудрого совета, и вертолет поднялся над Каратау. Через несколько минут мы уже висели над тем местом, где на картосхеме сходились все линии. Там лежал «кальмар», очень похожий на тех, что видели мы в прошлом году, подъезжая к Каратау; проще говоря, обычная для этих мест форма рельефа. Но почему-то именно на нее указывали два сложенных вместе каменных пальца. Березкину пришла в голову сумасбродная идея. – Поколдуем, - сказал он. - А вдруг?… Никто не пришел в восторг от его предложения. Я тоже. Но правила, которых мы с Березкиным придерживаемся, исключают какие бы то ни было протесты. Я нехотя остался у экрана, летчики и Варламов отправились бродить по окрестностям, а Березкин с «электронным глазом» в руках полез по щупальцу «кальмара». Березкин трудился с завидным упорством. Я бы на его месте уже давно сложил оружие. Но вот наконец на экране хроноскопа появился грубый резец основательных размеров. – Стоп! - крикнул я. Березкин стоял у хорошо обнаженного уступа и удивленно смотрел на меня. – Человек, - сказал я. - Вернее, орудие человека. Березкин не побежал к хроноскопу. Он мысленно проследил свой путь по щупальцу «кальмара». – Здесь первозданная порода, - сказал Березкин, показывая на уступ. Несколько неуклюже он выразил верную мысль: ниже по его маршруту следы человеческой деятельности были замыты ливнями и ветрами. Теперь мы действовали целеустремленнее - шли от обнажения к обнажению, кое-где подчищая их, и ряд анализов подтвердил, что «кальмар» создан не только природой. Березкин попросил вертолетчиков поднять нас над «кальмаром». И когда вертолет набрал высоту, все поняли, что под нами не «кальмар», а кисть человеческой руки, вонзившаяся пальцами в скалы. Подъем продолжался, и наступил момент, когда мы вновь увидели единый монолитный Западный Каратау и руку, объединяющую, удерживающую его вершины и склоны, руку, к которой тянулись все созданные Кара-Сердаром фигуры, кроме двух, портретных. В Тущебеке мы вновь встретились с геологами. Они уходили дальше, на Устюрт, и лишь на сутки разбили свой лагерь рядом с нашим. Я встретил своего прежнего соседа по палатке, от которого впервые услышал о каменных скульптурах, и рассказал о нашей работе, проделанной за год. – Еще есть надежда найти Кара-Сердара, - сказал он. - Вдруг его прозвище от цвета кожи, а вовсе не от приписываемых ему злодейств? Вам надо полазать по пермокарбону, он здесь темноцветный. Как благодарны были мы потом за этот совет! Да, мы нашли Кара-Сердара, вернее, скульптурную группу, ибо он оказался не один. Кара-Сердар изобразил себя так, словно лежал на спине, но тело его не интересовало, и все свое художническое внимание он сосредоточил па лице. Немного сужающаяся кверху голова Кара-Сердара неплотно прилегала к скале - она уже почти откололась от монолита. Глаза смотрели вдаль мимо всего, что находилось вокруг; чуть презрительно выпяченные губы были плотно сжаты. Он уже не был воином, и я не уверен, что оставался художником; он был выше и того и другого, если только можно быть выше художника; он уже ушел в свой особый мир и знал, что не вернется из него. А на скулах Кара-Сердара мы обнаружили резко обозначенные полосы-насечки. – Помнишь сторожей-нубийцев у входа в гробницу Сенурсета? - спросил я у Березкина. Тот кивнул. Цепь замкнулась, но сразу поверить в это было непросто, и я даже не рискнул произнести окончательный вывод вслух. Березкин тоже. Вокруг скульптурного портрета буйно разрослась могильная трава с зеленовато-белыми без запаха цветами. Для чего-то я сорвал несколько ее веток и положил возле Кара-Сердара. Мы тронулись в обратный путь уже под вечер; в косых лучах солнца окрестные скалы приобрели оттенок сухого марганца, а лицо Кара-Сердара, видимо с поправками на африканские ассоциации, показалось мне черным. Глава седьмая, в которой мы довольно-таки несложным путем узнаем некоторые биографические подробности о Кара-Сердаре и, сопоставив известные нам факты, выясняем причину художнических «странностей» последних лет его жизни Итак, совершенно неожиданно правильно угадал происхождение прозвища мой давний сосед по палатке. Никаких сомнений в африканском прошлом Кара-Сердара не было, и не оставалось сомнений, что Ибрагим из Долины Царей и Кара-Сердар с Каратау - одно и то же лицо. Сущий пустяк требовался теперь для завершения исследований: предстояло узнать, каким чудом «осквернитель» гробниц фараонов закончил свою жизнь признанным вождем нескольких туркменских племен? Помочь в этом могли только книги и архивные материалы, и вскоре мы с Березкиным расстались с Мангышлаком. Великая вещь - ясная постановка вопроса! После того как отпало предположение об искусстве эрсари и на первый план выдвинулась личность Кара-Сердара, я мог действовать спокойно и целеустремленно. Березкин, по обыкновению, уклонился от литературных изысканий, а я еще раз просмотрел сочинения Абульгази и Ануша-хана и увлекся интереснейшей книгой под названием «Очерки истории туркменского народа», изданной в Ашхабаде в начале нашего века. В ней и нашел я упоминание о Кара-Сердаре и некоторые новые сведения о нем в изложении русского купца Ивана Старовойта. В самом этом факте нет ничего необычного: русские к тому времени уже более столетия торговали с Хивой, а торговые пути шли через Мангышлак. Начинались они на Волге. Туркмены тоже имели свой морской флот - под войлочными парусами плавали по Каспию киржимы, нау, кулазы, - а торговые операции осуществлялись все-таки на русских судах, которые назывались «бус». Бусы сплывали в Каспий сразу после волжского ледохода, приходили в гавани Мангышлака к «трухменцам», как говорили тогда, и оттуда купцы отправляли в Хиву так называемых хабарщиков - торговых вестников. За проход через туркменские владения взималась пошлина, а хабарщиками обычно были сами туркмены, значительно лучше русских чувствовавшие себя в пустыне. Бус Старовойта проследовал путем прежних судов, но в дальнейшем судьба купеческой экспедиции сложилась отнюдь не традиционно. В средние века на Каспии (как и в Западной Европе) действовал феодальный закон «берегового права», согласно которому всякое судно, выброшенное на берег или погибшее у берегов, переходило в собственность приморских жителей вместе со всеми товарами и экипажем. Бус Старовойта благополучно прибыл на Мангышлак в порт Кабаклы, но там неожиданно был захвачен местным князьком, который объявил судно и все товары своей собственностью. Ничего подобного раньше не случалось. Старовойт не первый раз приходил с торговыми целями на Мангышлак, и знакомые хабарщики рассказали ему, что в стране зреет смута, что хивинцы все время грозят туркменам и теперь караваны не ходят в Хиву через Мангышлак. Но хабарщики обещали сообщить Кара-Сердару о беде Старовойта и выполнили обещание. Прискакавшие с Каратау нукеры освободили его товары, взгрели самоуправца, а Старовойта увезли в юрт Кара-Сердара - купец даже заподозрил, что променял кукушку на ястреба. В Каратау он прибыл в несчастливый час: у Кара-Сердара околел любимый конь. Старовойт видел, как обмыли коню голову и копыта, завернули труп в белую ткань и опустили в могилу головой на север. Бахши, поэты-музыканты, пели по традиции славу боевому коню, вспоминали его заслуги, а все собравшиеся с тревогой посматривали на Кара-Сердара и стоявшего рядом с ним невысокого рябого туркмена средних лет… Старовойту показалось, что Кара-Сердар хочет что-то сказать на прощание своему коню, хочет, но не может и мучается, и шея и щеки его набухают от огромного, но бесполезного усилия… У могилы коня царила напряженная тишина, и никто не посмел даже вздохнуть, пока Кара-Сердар боролся со странным приступом немоты. Много дней прошло, прежде чем Кара-Сердар позвал Старовойта. Все это время купец добивался аудиенции, но чиновники лишь прищелкивали языками и поднимали глаза к небу. Правда, Старовойта принял рябой туркмен Казан-бек, но лишь молча выслушал купца и ничего не сказал ему в ответ. Кара-Сердар принял Старовойта в пещере, освещенной факелами; он сидел на ковре, по-восточному скрестив ноги. Под распахнутым на груди дорогим халатом Старовойт заприметил догу - птичий коготь, оправленный серебром, который избавляет от болезней, и подумал, что Кара-Сердару дога не помогает. «Зело черен он от той хворости», - написал позднее Старовойт. Кара-Сердар внимательно выслушал купца и вдруг странно улыбнулся одной стороной лица. – Добрый друг Абульгази. - Странно улыбаясь, он смотрел на Казан-бека. - Вместе от персидского шаха убегали. Добрый друг. Кара-Сердар надолго умолк, а потом поднял на Старовойта ясные, умные глаза. – Пошлем хабарщиков в Хиву, - сказал он, к великой радости купца. И хабарщики действительно ушли в Хиву. Но не старые знакомые Старовойта, а новые, ему неизвестные. За время долгого сидения на Каратау Старовойт обзавелся многими знакомыми. Он отметил потом, что жили «трухменцы» в караой и потайных пещерах, а глинобитных тамов у них было почему-то мало. Ни о положении в государстве Кара-Сердара, ни о настроении его подданных Старовойт ничего не сообщал; может быть, его это не интересовало, но вполне вероятно, что с ним и не откровенничали. Вторично Кара-Сердар позвал к себе купца лишь после возвращения хабарщиков из Хивы. Старовойт застал повелителя Каратау за странным делом: Кара-Сердар переставлял по шахматице - клетчатой доске - «поганые песьи головы», как написал позднее купец. – В Хиву не пойдешь, - лаконично сказал Кара-Сердар. - Здесь торгуй. И властным жестом отпустил купца. Отъезд Старовойта в Кабаклы совпал с облавной охотой солоров - племени, во главе которого стоял Казан-бек. Сначала молодые воины на горячих конях несколько раз пронеслись перед зрителями, на всем скаку жонглируя оружием, а затем их скрыло облако пыли - Казан-бек увел солоров в пустыню. Вот, собственно, и все, что почерпнул я из книжки полувековой давности. Немного, но и не так-то уж мало. Разумеется, прежде всего я обратил внимание на фразу Кара-Сердара, относящуюся к Абульгази: «вместе бежали из Персии!» Как очутился там Абульгази, мы знаем. А Ибрагим?… Но тут, строго говоря, не может быть двух мнений: дерзкий расхититель ценностей фараонов однажды все-таки попался и был продан в рабство - не на должность же визиря его пригласили в Исфахан, тогдашнюю персидскую столицу!… Но в Исфахане, в крепости Табарек, и находился в то время Абульгази, будучи почетным пленником шаха. И в этой ситуации все ясно: Ибрагим мог быть приставлен к Абульгази либо как слуга, либо как тайный стражник. Какие взаимоотношения могли возникнуть у Абульгази и Кара-Сердара? Социальный барьер, их разделявший, был, конечно, очень высок - пленник царского происхождения и обращенный в рабство нубиец, - куда уж, как говорится, дальше! Но я склонен все-таки допустить некоторые отклонения от общепринятых правовых норм. Впрочем, судите сами. Они единоверцы - мусульмане, но мусульмане из разных стран. Один из них, именитый, в будущем станет историком. По-человечески вполне правомерно допустить, что он заинтересовался Египтом, а второй, неименитый, знал эту страну хорошо и - натура, как мы знаем, художническая - наверняка обладал достаточно пылким воображением, чтобы рассказывать увлекательно. Понятно, Ибрагим не знал и не мог знать историю Древнего Египта. Но он знал, что гробницы Долины Царей великолепны и что только могущественных владык хоронят в таких гробницах. Абульгази в «Родословном древе тюрок» скромно признается, что сам он прямой потомок Чингис-хана. Конечно, это признание не для ушей кула, раба. Но если кул рассказывает о великих царях прошлого, то как не осадить его, как не поведать ему о несравненном, о величайшем из величайших, чья кровь течет в твоих жилах? Если вы помните, хроноскоп при анализе египетских и мангышлакских надписей подчеркивал различие в профессиональной умелости создававшей их руки… Совсем не исключено, что Абульгази использовал Ибрагима как писца, а может быть, и повелел ему записать рассказы о Египте, заставив его таким образом натренировать руку… Но взгляды на искусство у них, бесспорно, были разными. Абульгази наверняка был ценителем и знатоком архитектуры, декоративного орнамента, изящных лирических газелей с их узаконенными бейтами-двустишиями, рифмами и редифами… Ибрагим же рассказывал ему о скульптурах, о стенах гробниц, расписанных загадочными сценами, о выступающих из-под песка колоннах с вырезанными на них обнаженными фигурами… Ибрагим рассказывал о соперниках аллаха - ему одному, творцу-муссавиру, дозволено творить людей и животных, - и рассказами своими вольнодумец Ибрагим был страшен или неприятен правоверному Абульгази. Едва ли Абульгази откровенно выражал свою неприязнь: они оба мечтали о свободе, и там, в Персии, Абульгази нуждался в Ибрагиме. Они вместе бежали из крепости Табарек, благополучно добрались до знакомых Абульгази мест и нашли приют у туркмен из племени эрсари. Им-то и продал Абульгази-Бохадур-хан вольнодумца Ибрагима за два харвара зерна. … До сих пор у нас с Березкиным все сходилось как нельзя лучше. Но вот какие исключительные обстоятельства вторично обращенного в рабство Ибрагима превратили в грозного для Абульгази и Ануша-хана Черного Военачальника? Пришлось снова засесть за книгу, написанную совместно отцом и сыном. Помните, у первого «Ибрагим», у второго «Кара-Сердар»? Я нахожу для такого превращения только одно объяснение, но, по обыкновению, оставляю за моими читателями право на собственное суждение. Вот какие события (они описаны Ануша-ханом без каких-либо прикрас) произошли вскоре после воцарения Абульгази в Хиве. Заняв на престоле место Исфандияр-хана (тот умер как будто бы своей смертью), Абульгази весьма основательно ущемил интересы туркменских нукеров и роздал самые доходные должности новым царедворцам. Кроме того, он оказал, говоря современным языком, экономическое давление на туркменские племена, перераспределив земли между узбеками и туркменами так, что последним достались плохо орошаемые участки. Вполне понятно, что туркмены взбунтовались. И тогда Абульгази пригласил аксакалов разных туркменских племен (в том числе и от эрсари) для урегулирования разногласий, обещая им справедливый суд. Предложение Абульгази было принято, и обе заинтересованные стороны решили встретиться в пустыне под Хазараспом. И встретились. И поговорили. Абульгази-Бохадур-хан пригласил всех приехавших туркмен на пир, и они не отказались от приглашения. Но к Хязараспу заблаговременно были стянуты отборные головорезы Абульгази, получившие приказ уничтожить пирующих. По свидетельству Ануша-хана, в резне погибло около двух тысяч туркмен. Но полностью своей цели Абульгази не достиг. Туркмены, оставив на разграбление свои аулы, сумели организованно отступить и ушли на Мангышлак. Логический анализ но оставляет почти никаких сомнений, что от полного разгрома туркменские племена спас Ибрагим. Превосходно представляя себе «благородство» Абульгази-Бохадур-хана, этот кул наверняка предостерегал туркмен, советуя не принимать участия в переговорах и пире. Его не послушали, - да и кто станет слушать кула?! - но часть воинов все-таки уклонилась от пиршества. … В тот день, когда Абульгази-Бохадур-хан устроил резню, навсегда исчез Ибрагим и появился Кара-Сердар: предсказанные им события вознесли его из положения кула в ранг провидца. Возглавив растерявшихся воинов, Ибрагим (теперь уже Кара-Сердар) помог уцелевшим туркменам уйти из хивинских владений. Сомкнулись звенья? По-моему, сомкнулись. Но это не прояснило жизненного финала Кара-Сердара. Я приблизился к его пониманию сложным путем, и своеобразно помогли мне египетские ассоциации. … За долгие месяцы, проведенные в Луксоре, у меня появились там любимые места, и одно из них находится в северо-западном углу Карнакского храма, у небольшого святилища богини Сохмет, женщины с головой львицы. Оттуда, от святилища, развалины Карнакского храма виднеются сквозь заросли сухой травы, за грудами камня и щебня; такой передний план придает издали развалинам храмов особую прелесть. Но любопытна и сама Сохмет, женщина-львица. Высечена она из темного гранита, в руках у нее посох-лотос и ключ от Нила. Стоит Сохмет у задней стенки полутемной камеры, которая освещается через небольшое отверстие в потолке. Статуя несколько сдвинута по отношению к отверстию (она упала, и теперь ее надежно укрепили), и это немаловажная подробность, ибо нарушился замысел древних жрецов и ваятелей. Раньше, в самом начале сентября, в потолочное отверстие святилища проникал солнечный луч и - всего раз в год! - касался головы Сохмет. Событие это совпадало с Новым годом по одному из древнеегипетских календарей, а самое важное - с началом нильского разлива: Сохмет открывала своим ключом дорогу красной воде из тропиков, и тогда все население выходило к Нилу, люди ели мясо, пили много вина и браги. С богиней Сохмет связано еще одно древнее предание, отражающее, по мнению специалистов, антифараоновские волнения среди египтян в древности. Но этой легенде Сохмет - «солнечное око», дочь бога солнца Ра, к которой стареющий отец обратился с просьбой покарать переставших подчиняться ему, «замысливших злые дела» людей. Сохмет энергично взялась за дело и вскоре так преуспела в убийствах, что перед Ра возникла реальная перспектива остаться генералиссимусом без войска. Он попытался урезонить и успокоить Сохмет, но не тут-то было: она вошла во вкус, и кровь лилась по всей египетской земле рекой. Мудрый бог Ра решил все-таки это прекратить. Он придумал простой и достаточно безобидный способ угомонить Сохмет. Посланные им нарочные отправились в Эфиопию, набрали там тропического краснозема, а вернувшись, смешали землю с ячменным пивом и залили подкрашенной смесью поля… Сохмет, решив, что поля залиты людской кровью, поглотила столько этого в буквальном смысле слова божественного напитка, что опьянела, потеряла память и навсегда забыла о давнем отцовском наказе уничтожать людей. Так благополучно и мудро решил бог Ра сложную проблему. Но осеннее появление красной нильской волны еще долго связывалось с именем Сохмет, женщины-львицы, погубившей множество ни в чем не повинных людей. Мы с Березкиным еще застали красную воду. Когда мы переправлялись из Луксора на противоположный берег, в лучах утреннего солнца мягкие нильские воды, поднимаясь, чуть заметно наливались неяркой приглушенной краснотой, которая исчезала тотчас, как только волна опускалась, и потому казалось, что зеленовато-бежевый Нил покрыт красноватой рябью. Наверное, то была последняя или предпоследняя красная вода: оставался всего год до перекрытия Нила у Асуана. Я знал, что после заполнения водохранилища частицы краснозема начнут оседать в нем и власть над Нилом Сохмет, богини - истребительницы людей, прекратится, видимо, навсегда. Чтобы освободиться от Сохмет, потребовались усилия людей разных национальностей, потребовалось, чтобы они работали плечом к плечу, вместе, «сава-сава», как говорят египтяне, соединяя указательные пальцы. Этот жест, видимо, восходит к стародавним временам. И только после того, как мы уже закончили работу на Каратау, меня вдруг осенило: как же мы не обратили раньше внимания на соединенные указательные пальцы, изваянные из камня и направленные в сторону руки - «кальмара»?! Ведь это же скульптурное выражение египетского «сава-сава» - единства! Я вновь перелистал страницы, написанные Ануша-ханом, и нашел, где он говорит о покоренных Кара-Сердаром, а на самом деле объединенных им племенах: эрсари, солоры, чоудоры, икдыры, соинаджи… Пять племен!… Вот конкретный смысл пятипалой руки, символически организующей жизнь на Каратау! Как формировался характер Кара-Сердара, его мировоззрение? И посейчас еще можно видеть в колодцах гробниц фараонов скелеты убитых строителей: фараон старался сохранить в тайне место своего захоронения. Кара-Сердар видел эти скелеты. Некоторые сиринги Долины Царей расписаны сценами казни повстанцев - им отрубали головы короткими мечами палачи в рогатых шлемах. Кара-Сердар мог видеть эти фрески. Если его увозили в рабство морем, он побывал в Аль-Искандарии, Александрии, основанной Александром Македонским и названной в его честь. И наверняка он слышал или читал широко распространенные на Востоке легенды об Александре-Искандере, ученике величайшего мыслителя древности Аристотеля, высоко почитавшегося арабами. Аристотель, приглашенный ко двору македонского царя, учил Александра этике, эстетике, естественным наукам, философии, а ученик взялся за меч, чтобы убивать и грабить. Он разрушил городов гораздо больше, чем основал, и еще при жизни - в Египте - объявил себя богом, а с сомневающимися в этом жестоко расправился. Одного из них, своего ближайшего друга Клита, Александр прикончил собственноручно. Историка Каллисфена, не угодившего ему, уморил голодом в тюрьме. А прочим приказал отрубить головы… Судьба привела Кара-Сердара на территорию древней Ассиро-Вавилонии - на землю жестоких, беспощадных завоевателей, а потом в Персию… Некогда разгромленные Александром Македонским, персидские цари тоже никогда не отличались благородством и милосердием. Неизвестно, сколько крупиц этого бесценного исторического опыта запало в душу Кара-Сердара, но сколько-то запало, а события его личной жизни лишь обострили их восприятие. Да, к тому времени, когда кулу Ибрагиму приспело стать могущественным Кара-Сердаром, он многое узнал, многое понял. И все же можно лишь удивляться его мудрости. Он объединил ранее враждовавшие племена. Он опирался на совещательный орган - Маслахат. Он превратил Западный Каратау в бастион, чтобы люди могли жить ради жизни - строить, выращивать хлеб, пасти скот, любить. Он верил в людей… Может быть, он верил даже Казан-беку, надеясь, что тот поймет и воспримет его благородные побуждения. Но этот человек не оправдал надежд Кара-Сердара. Исторические источники свидетельствуют, что эрсари покинули Мангышлак во второй половине семнадцатого века после… стычек с солорами. А солорами правил Казан-бек, и о нем по-особому писали хивинские ханы. Когда же произошел раскол? Вероятнее всего, после смерти Кара-Сердара. А смерти этой терпеливо дожидался Казан-бек, ставленник хивинских ханов, ловкий наездник и отважный воин. Видимо, Казан-бек не смел действовать открыто: слишком велик был авторитет Кара-Сердара, но не исключено, что он раньше других заметил приближение недуга, скосившего Кара-Сердара. Не были ли признаками болезни немота при похоронах коня и странная полуулыбка почти парализованного лица, описанные Старовойтом? Немота?… Надвигающаяся немота, вызванная каким-то заболеванием? Страх перед ней? А что, если каменные скульптуры Мангышлака - последний, беззвучный крик немого мудреца? Я думаю, что Кара-Сердар отлично понимал положение, в котором находится страна, ставшая его второй родиной. И он тревожился за судьбу племен, вступивших в тесный союз. Он боялся козней Абульгази-Бохадур-хапа, своего «доброго друга», ибо только объединенные туркменские племена могли противостоять его натиску. Кара-Сердара окружали неграмотные люди, слепо и бездумно следующие мусульманским заветам. Они внимали его словам, но он утратил дар слова. Вот тогда-то, вероятно, решил Кара-Сердар воплотить свое слово, свой предсмертный крик в камне. Тоже мусульманин, он внутренне был свободнее своих единоверцев, ибо знал искусство древних египтян. Он взялся за резец скульптора. Эго было кощунством, и он знал, что за ним неприязненно следят ранее близкие ему люди. И тогда Кара-Сердар убедил некоторых из них тоже взять в руки резец. Он понимал, что мало сохранить мысль в камне, нужно еще создать и сохранить мыслящих людей, которые продолжат его дело. Фигуры, созданные Кара-Сердаром, видимо, можно истолковывать по-разному. Это и большая мысль, и сугубо личные воспоминания о Египте, даже о египетских зверях. Например, бегемот… Впрочем, у суданских народов, живущих по соседству с Египтом, бегемот - символ государственной власти. У Кара-Сердара он безуспешно пытается достичь вершины холма, где, быть может, сумел бы обрести прочность и уверенность в будущем… Жестокий воин и угодливый чиновник?… Подобное сочетание страшно само по себе… Я прочитал скульптуры Кара-Сердара и его безымянных, еще несовершенных в мастерстве, но храбрых духом друзей - прочитал как единственную в мире каменную книгу социальной утопии, датированную семнадцатым столетием. Уже это само по себе фантастично. Единство! - вот о чем кричал немой Кара-Сердар, внутренне слившийся с монолитным Каратау и мыслью своей направлявший мысль других к пятипалой руке, символизировавшей союз пяти племен… Свобода духа! - вот что ценил он выше всего, уходя из жизни. Но тем самым он обрек на гибель тех, кто прозрел. Да, социальная утопия в камне. А дальнейшие события развивались так: Казан-бек захватил власть и прежде всего расправился с вольнодумцами, с теми, то попытался пойти против аллаха. Потом - отнюдь но без участия Казан-бека - солоры перессорились с эрсари, и последние ушли с Мангышлака. Потом солоры перессорились с прочими туркменами. Когда солоры остались одни, хивинские ханы напали на них, и им пришлось тоже уйти с полуострова. События эти происходили три столетия назад. Но о них свидетельствуют два памятника: запечатленное в камне социально-утопическое произведение Кара-Сердара и гора Сатпан с многочисленными балбалы, которые напоминают о том времени, когда Казан-бек поднял солоров против эрсари. Об авторе Забелин Игорь Михайлович, член Союза советских писателей, кандидат географических наук. Родился в 1927 году в Ленинграде. Автор более шестидесяти научных статей и книг; научные интересы его лежат в области теории естествознания, в том числе он разрабатывает проблемы астрогеографии, натурсоциологии, антропономии. Его перу принадлежат сборники рассказов и повестей - «Там, где сходятся троны», «Зона взрывов», «И не будет конца…», роман «Строители», сборник публицистических очерков «Встречи, которых не было», научно-фантастические произведения «Пояс жизни» и «Загадки Хаирхана», книги об Африке - «Листья лофиры», «Через пороги», «Лунные горы», работы, популяризирующие теорию географии, - «Очаг жизни», «Молодость древней науки» и другие. Произведения его трижды публиковались в альманахе. В настоящее время автор занимается преимущественно проблемами антропономии (статьи «Человечество - для чего оно?») и продолжает работать в области научно-фантастической и художественной литературы. Вс. Евреинов ФЕНОМЕН ЛОКВУСА Солнечный зайчик медленно перемещался по стене рубки. Негромко гудели двигатели. Если бы не показания приборов, можно было подумать, что скоростной рейсовый лайнер СЗЛ-27 неподвижно висит в пространстве. До Луны оставалось не более одной десятой мегакилометра. Перелет шел точно по графику. Пилот включил автоматическое управление и встал с кресла. Разминаясь, он прислушался к громким голосам за переборкой. Видимо, там о чем-то спорили. Симпозиум в Лунном центре, куда летел СЗЛ-27, должен был начаться только через три дня, но Пилот решил, что ученые не теряя времени уже углубились в свои проблемы. Послушать, о чем они разговаривают, всегда интересно. Он шагнул в соседний отсек. – … похоже на мистификацию, - услышал Пилот конец фразы. В пылу спора Радиоастроном даже вскочил на ноги. Все остальные сидели в живописных позах: кто откинулся в кресле, задумчиво подперев рукой подбородок, кто подался вперед, чтобы лучше слышать своего собеседника. Чашки ароматного бульона, которые принесла Стюардесса, миниатюрная девушка с круглым задорным лицом, стояли нетронутыми. – Но позвольте, - сказал Планетолог, постукивая ребром ладони по подлокотнику кресла. - А фотоснимки, спектрограммы? Об этом писала вся мировая печать. – Локвус - ученый с безупречной репутацией, - добавил Кибернетик. - Его выкладки трудно оспорить. – Значит, вы убеждены в существовании третьего спутника Марса? - с некоторым ехидством спросил Радиоастроном. – Давайте говорить только о фактах, - продолжал Кибернетик. - На фотоснимках ясно видно, что тело, открытое Локвусом, движется вокруг Марса по орбите, элементы которой полностью согласуются с законами Кеплера. А почему феномен вдруг исчез - это и предстоит выяснить. Отложим спор. Ведь мы не располагаем пока полной информацией о феномене. Основной доклад делает сам Локвус. Я уверен, на симпозиуме нам предстоит узнать много интересного. Кибернетик легко поднялся с кресла, запустил пальцы в жесткую шевелюру. В его матово-черных глазах зажглись насмешливые искорки. Он улыбнулся, что-то вспомнив. – Кстати, - сказал он, - способности Локвуса как ученого недавно проверил электронный психолог. Как и наши… На лицах ученых тоже появились улыбки - у одних веселые, у других несколько смущенные. Этот необычный эксперимент, затеянный руководством Космоцентра, вызвал в свое время немало толков. …Электронный психолог - огромная электронная машина - занимал чуть ли не три этажа специально построенного корпуса. Испытуемый садился в кресло, а на его голову надвигался замысловатый шлем, опутанный тысячами тонких, словно паутина, проводов. Закончив тогда исследование мозга Кибернетика, машина сделала заключение: «Кривые биотоков отражают ум, не чуждый абстрактного мышления. Высок потенциал аналитических способностей. Кривые эмоций благоприятны. Но есть склонность к переоценке возможностей человеческого разума». Характеристика же Радиоастронома была краткой и выразительной: «Замедленное мышление. Эмоции несколько энтропизированы». Ученый был явно шокирован. Он заявил, что машина смонтирована неправильно и что надо проверить блок нейронного анализа. Остальные подвергшиеся испытанию встретили приговор «психолога» со снисходительной усмешкой. Никто не получил столь лестной характеристики, как Кибернетик. Его даже пытались поздравлять, но он отшучивался, предлагая поздравить электронного психолога, чьи способности столь высоки, что их уже некому оценивать. Многие знали, что, вздумай машина регистрировать такие качества, как смелость, Кибернетик не оказался бы в числе последних. Работая в Центре предупреждения о тайфунах на Тихом океане, он не раз летал в самый «глаз» этой грозной атмосферной депрессии. Пилот с интересом поглядывал сейчас на коренастую фигуру ученого, который, размышляя о чем-то, крупными шагами ходил по упругому синтетическому ковру салона. Радиоастроном провел рукой по лицу, как бы отгоняя воспоминания о неприятном для него эксперименте, и, желая переменить тему разговора, подошел к Секретарю Лунной секции, который небрежно развалился в кресле, медленно прихлебывая ароматный бульон. – Что вы скажете о двадцатиодносантиметровом излучении облаков нейтрального водорода, идущем от… Радиоастроном не договорил. Бульон выплеснулся Секретарю на колени. По кораблю пронесся хватающий за душу предупредительный сигнал экстренного торможения. На стене салона вспыхнул экран локатора. Все торопливо пристегнулись эластичными ремнями к креслам. Пилот ринулся в рубку управления, но его опередил сторожевой автомат. Новый пронзительный сигнал возвестил о включении тормозных дюз. На экране из звездной россыпи, затянутой флером Млечного Пути, стремительно выдвигалась какая-то тень. Вот она уже заполнила собой весь экран. СЗЛ-27 на долю градуса отклонился от курса, и неизвестное тело пронеслось мимо. Огромная сила вдавила всех в кресла. Но вот люди снова обрели способность двигаться и разговаривать. – Астероид? - вслух сказал Секретарь, отвечая собственным мыслям. Левой рукой он машинально поглаживал обожженные бульоном колени. – Какой там астероид, - возразил Радиоастроном. - Скорее, грузовой корабль. Серии 2ЦЖ. - Но тут же его лицо приняло совсем другое выражение, и он неуверенно добавил: - Размеры уж очень велики. Прямо гигант какой-то. …Сгрудившись у экрана, все пытались разглядеть неизвестный корабль. Тот, миновав лайнер, круто разворачивался по спирали. – Что-то неладно с ним. – И не подает сигналов. – Может, авария? – Всякий корабль, не подающий сигналов, по инструкции о космических полетах, должен быть обследован, - сказал Пилот, появившийся в дверях салона. - Предупреждаю: идем на сближение. Опять все пристегнулись к креслам. Тяга двигателей резко увеличилась, но расстояние между лайнером и неизвестным кораблем не сокращалось. Искатель траектории то и дело выбрасывал поправки: лайнер совершал весьма сложные эволюции. Пилот испытывал какую-то смутную тревогу. Он чувствовал себя не совсем уверенно, решившись прервать рейс. А тут еще на радиограмму в Лунный цетр нет ответа. Запросил Землю - тот же результат. Передатчик исправен. А радиоволны будто тонут в бездонном колодце. Зона радиомолчания? Но как она возникла здесь, вблизи трассы Земля - Луна, уже столь надежно освоенной? Пилот вздохнул и опять взялся за передатчик. Вдруг силуэт незнакомца начал расти, приближаться. Пилот немедленно выключил тягу и начал притормаживать носовой дюзой. Чем ближе подходил лайнер к неизвестному кораблю, тем больше поражался Пилот его размерам. Он машинально принял из рук Стюардессы чашку укрепляющего бульона, но тут же отставил его в сторону. «Что за конструкция? - думал он, глядя на экран обзора, где виднелась часть гигантского параболоида. - Ни у одной из ракет нет ничего подобного». В затылок Пилоту жарко дышал Радиоастроном: – Новинка какая-то, верно? Я и не знал, что в Конструкторском центре уже создали такой корабль. – Это Пришелец… Не наш… - шептал Пилот одними губами. – Не может быть… Не мож… - Радиоастроном замер с открытым ртом. Такой невероятной казалась эта встреча. Чтобы здесь, у порога Земли, Пришелец из иных миров?! Чертовщина какая-то… Пилот некоторое время сидел в оцепенении. Потом вскочил и бросился к радиопередатчику. Находившиеся в салоне тоже с возрастающим недоумением вглядывались в неизвестный корабль, не смея вслух произнести мучившую всех догадку. – Центр слежения! - отчаянно кричал Пилот в радиофон. - Вызываю Центр слежения! Рядом пританцовывал Радиоастроном, словно стоял на раскаленной плите. Текли томительные минуты. Ответа не было. Лайнер снова и снова посылал позывные. Эфир молчал. Пилот нервно выключил передатчик и еще раз с надеждой взглянул на динамик приемника. Что делать?… В любую минуту Пришелец может исчезнуть навсегда. Но как связаться с теми, кто находится в этом корабле? И что там за существа? В динамике раздался треск. – Земля! - радостно вскрикнула Стюардесса. Но из динамика плавно, а потом все быстрее и быстрее полились странные звуки. Они были удивительно мелодичными и в то же время отрешенно-суровыми, зовущими куда-то, в пределы, от которых веяло безнадежным холодом бесконечности. Люди как зачарованные молча слушали эту неземную музыку, какой-то болью отдающейся в душе. Звуки теснились, обгоняли друг друга, нарастали до нестерпимо пронзительных нот. И вдруг разом оборвались. – Слышите? - прошептал Пилот. - Они нас вызывают. – Но что хотят сказать? Что? - гадал Кибернетик. – Флуктуация космического излучения? - предположил Радиоастроном. И тут же сам себе ответил: - Тут не то. Слишком упорядоченные звуки. Оба корабля продолжали лететь параллельно друг другу, все больше удаляясь от трассы Земля - Луна. Все напряженно смотрели в черный диск динамика, ожидая новых сигналов. Но такое пассивное ожидание дальнейших событий было людям не по душе. – Передать им азбуку Морзе, что ли? - сказал Пилот, обращаясь к Радиоастроному. - Фразу какую-нибудь. Может, они сумеют понять нас? – Вряд ли. Думаю, что… – Конечно, надо, - прервал его Кибернетик. Но и сигналы морзянки тоже пропали в бездонном колодце. – Черт! - выругался Пилот. - Что, у них нет приемников? Или они создали экранирующее поле? Оставалось только одно: надеть скафандры и выйти на наружную палубу лайнера. Как знать, может, те неизвестные существа, увидев людей, попытаются как-то связаться с ними? …Корпус лайнера находился в такой густой тени, что не видно было даже лиц. Инопланетный корабль возвышался неясной крутой громадой, затеняя лайнер. Все такой же безмолвный, словно мертвый, величественно плыл он средь звездной россыпи. Теперь он казался больше, гораздо больше, чем при первой встрече. Охватить его взглядом было невозможно. Пилот напряженно соображал, к какой части Пришельца можно выдвинуть соединительную ферму, на случай стыковки. Но тут чуть левее и ниже параболоида вдруг осветилась часть обшивки Пришельца, потом как бы растаяла, и люди увидели внутренние отсеки корабля. В следующее мгновение они словно попали в стремительный горный поток, который подхватил их и неудержимо повлек в недра чужого корабля. Мимо головы Пилота пронеслись огромные магнитные ботинки Радиоастронома, за ним, нелепо махая руками, промчался Биоэлектроник. И тут же сорвало с места и Пилота. Последнее, что он увидел: скоростной пассажирский лайнер СЗЛ-27 плавно втягивался внутрь Пришельца… Они не успели опомниться, как очутились на зеркальном полу какого-то сферического помещения. Стены фосфоресцировали. Все вокруг тонуло в сиреневом полумраке. Пилот поспешно вскочил на ноги и быстро огляделся, ожидая увидеть фантастические фигуры инопланетян. Но в зале никого не было. Лишь бесшумно функционировали аппараты, отдаленно похожие на земные киберустройства. У Пилота выступила испарина. Он искоса взглянул на Кибернетика. Тот почему-то включал и выключал нашлемный фонарь, видимо, не сознавая, что делает. Радиоастроном и Биоэлектроник взялись за руки, точно дети, и беспомощно оглядывались по сторонам. Только Секретарь Лунной секции, казалось, не потерял присутствия духа. Но может быть, он еще не успел осмыслить всего случившегося? Люди тревожно всматривались в глубокие причудливые синие тени, подползавшие со всех сторон. – А где Стюардесса? - вдруг спросил Пилот. – Да вы же приказали ей остаться в лайнере, - услышал он в шлемофоне голос Кибернетика. – Но я видел, как весь лайнер целиком втянуло в Пришельца. Значит… Нужно разыскать ее! Бедняжка осталась одна. – А куда идти? - резонно заметил Радиоастроном. Вместо ответа Пилот двинулся в глубь зала, где сверкали какие-то огоньки. Постепенно обрисовались контуры вогнутой эллиптической панели, на которой горели разноцветные круги и спирали. В центре каждого круга - а их были сотни, - словно зрачки неведомого существа, вспыхивали яркие точки. Время от времени какая-нибудь точка выплескивалась за границу круга, и в этом месте возникал ослепительный пик, сопровождаемый странной мелодией. Десятки таких мелодий сливались в завораживающую симфонию, подобную той, что звучала тогда в динамике лайнера. – Выражают ли что-нибудь эти мелодии? - прошептал Кибернетик. - И почему здесь нет никого? – Просто нас изучают, - заговорщическим тоном произнес Радиоастроном. Все поглядели на него осуждающе, но в душе согласились с таким предположением. – Где Стюардесса? Надо найти ее, - твердил Пилот. Он повернулся и стал обходить пульт слева. Но его остановил панический возглас Радиоастронома: – Кислород на исходе! Пилот резко остановился и взглянул на манометр, вмонтированный в обшлаг скафандра: – Не может быть. Так скоро? – А разве мы следили за временем? Пилот еще раз проверил показания прибора. Давление кислорода упало до минимума. Это значит, что через пять - десять минут… Неужели так глупо кончить? Он с тоской обвел взглядом тонущий в сумраке зал. Планетолог прижал руки к груди и медленно сполз на пол, Пилот подскочил к нему, поддержал за плечи. Голова ученого упала на грудь. Пилот оцепенело посмотрел на скорчившуюся фигуру, потом выхватил аварийный шланг своего баллона и прикрепил к штуцеру кислородного ранца Планетолога. Открыл перепускной кран. И тут же начал задыхаться сам. Тускнеющее сознание Пилота успело отметить всю бесполезность собственных действий. Какая теперь разница, кто проживет на минуту дольше? Медленно, словно проявляясь на фотобумаге, перед затуманенным взором Пилота возникли фигуры товарищей, лежащих в самых разнообразных позах. В его легкие живительной струей вливался ароматный воздух. Пилот удивленно осматривался, не замечая, что шлем лежит рядом, у ног. Зал из строго сферического стал овальным. Исчезли странные аппараты, заполнявшие все пространство перед пультом. Вдруг он осознал, что головы товарищей обнажены. Кто-то или что-то успело снять с задыхающихся людей шлемы. – Что за черт! - воскликнул Пилот, обращаясь к Кибернетику, который пошевелился и тоже открыл глаза. - Вы же все без шлемов. Кибернетик сел, судорожно схватил себя за голову. Потом взглянул на Пилота. – Да, но и вы тоже. Раздался глуховатый голос Планетолога: – Похоже, что в последний момент кто-то позаботился о нас. Но кто? – Идемте на розыски Стюардессы! - вставая на ноги, сказал Пилот. Он долго прикидывал в уме, бормоча вслух загадочные фразы: «Сначала втянуло по прямой… Потом швырнуло вверх. Два поворота… Удар. Падение направо… Спиральный туннель». Наконец не совсем уверенно ткнул пальцем в один из трех спиральных выходов из зала, смутно видневшихся вдали. Едва они вошли в туннель, как погрузились в непроницаемую темноту. Нашлемные фонари вместе со шлемами остались в зале. – Есть у кого-нибудь свет? - спросил Пилот. Биоэлектроник зажег карманный фонарик. Луч света выхватывал из тьмы опоры, балки, какие-то решетчатые конструкции. Они блуждали довольно долго, удивляясь тишине и безлюдью. Странные конструкции сменялись еще более удивительными аппаратами, которые работали совершенно беззвучно, и оттого тишина в корабле казалась еще более тягостной. Несколько раз им попадались отсеки, где за прозрачными стенками сосудов, напоминавших огромные груши, находились какие-то существа, похожие на растения, и растения, смахивающие на животных. Увидев первые «колбы» с шевелящимися телами, люди бросились к ним, решив, что это и есть разумные обитатели Пришельца, но быстро удостоверились в своей ошибке. – Корабль это или зверинец? - спросил раздраженно Радиоастроном. Но Планетолог подолгу задерживался у каждого «экспоната». Товарищи нетерпеливо тащили его за рукав. – Где же хозяева ковчега? Почему они скрываются от нас? - все время возмущался Пилот. - Вот тебе и контакт с иной цивилизацией. Все уж порядком устали, когда тьма впереди стала рассеиваться. Вскоре показалось ярко освещенное помещение. Они вошли в него. Здесь рядами стояли уже знакомые людям прозрачные сосуды, но пустые, будто приготовленные для новых «экспонатов». А дальше нечто вроде гигантских стеллажей. Внимательно осмотрев их, Пилот изумленно чертыхнулся. – Да ведь это мой СЗЛ-27, разобранный на составные части! Вон моторная группа, а там… Он замер с полуоткрытым ртом. В одной из «груш» он увидел Стюардессу, делавшую отчаянные знаки. Но ни единого звука не прорывалось сквозь стенки диковинного сосуда, хотя теперь, после того как люди пришли в себя в зале Эллиптического пульта, во всех помещениях корабля появился воздух - упругая среда, проводящая звуковые волны. Пилот подбежал к сосуду и стал дубасить по его поверхности кулаками в наивной надежде, что ему удастся открыть «грушу». – Антигуманоиды! Варвары!… Немедленно выпустите ее! – Это противоречит всем правилам Первого Контакта! - крикнул Биоэлектроник. - Но почему заключили ее в такой сосуд, а нас нет? - спросил он Кибернетика. - Неужели ее приняли за животное? Ведь в подобных колбах мы видели только бессловесных существ? Все эти недоуменные вопросы остались, разумеется, без ответа. Земляне обступили «колбу» со Стюардессой. Кибернетик буквально обнюхал и ощупал каждый выступ, наплыв, утолщение, надеясь обнаружить открывающий киберомеханизм. Через некоторое время он выпрямился и, отирая с лица пот, безнадежно махнул рукой: – Абсолютно непостижимая конструкция. Больше смахивает на биоаппарат. Он вопросительно взглянул на Биоэлектроника. Тот придирчиво обследовал сосуд, но его познаний тоже оказалось недостаточно. Потеряв самообладание, Секретарь стал выкрикивать в пустоту: – Появитесь же кто-нибудь! Вы, скрывающиеся от нас существа! Выходите же! Мы требуем честного, открытого Контакта. Словно в ответ на его призыв в зале померк свет. Их опять подхватила та же неведомая сила и помчала по бесконечным спиральным туннелям. Снова они очутились в зале Эллиптического пульта. Но на этот раз с ними была и Стюардесса. Она растерянно глядела на своих спутников, и, потирая колени, совсем буднично пожаловалась, как будто и не с ней приключились столь удивительные события: – Ох и затекли же у меня ноги. * * * Непостижимое поведение гипотетических обитателей Пришельца обескураживало. Когда неизвестный противник делает с тобой все, что хочет, даже не показываясь на глаза, - это морально уничтожает. И хотя никто из пленников по существу не пострадал, настроение падало с каждой минутой. Они не нашли в корабле никаких разумных существ. Но тогда кто же взял их в плен? И зачем? Выходило, что вместо так давно ожидаемого людьми Контакта с инопланетными цивилизациями, который мыслился, как общение высокоинтеллектуальных особей, обмен научными и техническими идеями, на них просто-напросто напал какой-то космический пират. – Если бы кто-нибудь из нас очутился в цехе полностью автоматизированного завода, удивился бы он отсутствию людей? - спросил вдруг Кибернетик всех сразу. – Хм! - сказал Радиоастроном. - Так вы полагаете… – Почти уверен в этом. – Но тогда… тогда наше положение безвыходно. Имея дело с автоматическими устройствами, созданными чужой цивилизацией по неведомым принципам, мы просто беспомощны. – Я почти уверен, что Пришелец - самоуправляющаяся кибернетическая система, - продолжал Кибернетик. – Ну и что? - спросил Радиоастроном. - Это не меняет того факта, что мы в плену у огромного бездушного чудовища. Значит, дело обстоит еще хуже, чем можно было предполагать. – Коль скоро корабль - порождение разумных существ, можно войти в контакт с самой киберсистемой. Кибернетик устало откинулся на спинку кресла (они появились в зале неведомо как, просто выпучились из стены) и закрыл глаза. В его голове теснились мысли, противоречивые, может быть, абсурдные… Он выпрямился и убежденно сказал: – Видимо, весь корабль как некое целое обладает разумной волей. Во всяком случае целенаправленными действиями. Но сможем ли мы когда-нибудь постичь те законы, по которым они совершаются? - Кибернетик разговаривал как бы сам с собой, но все внимательно прислушивались к его словам. – Те законы, которые мы знаем, годятся ли они для странного мира Пришельца? - как эхо отозвался Радиоастроном. – Думаю, что да. Но все равно перед нами почти непреодолимые трудности… Кибернетик оборвал сам себя и задумался, потом мрачно усмехнулся: – Вот ведь чертовщина. До самого последнего времени мы рассуждали о проблеме инопланетных цивилизаций чисто теоретически, отвлеченно. А вот когда столкнулись… Ни о каком планомерном изучении не может быть и речи… Приходится думать лишь о том, как выбраться отсюда. Внезапно раздались глухие рыдания. Сжавшись в комок на кресле, неудержимо плакала Стюардесса. Временами ее сотрясал истерический хохот. – Что с вами? - бросился к ней Пилот. - Вам плохо? Он достал из нагрудного кармана серебристую ампулу «Астрона» - сильнодействующего успокаивающего препарата. Приняв лекарство, Стюардесса притихла. – Нас уносит все дальше и дальше, - всхлипнула она значительно слабее, - а мы не знаем, куда летим. Ведь у меня через неделю свадьба. Платье уже готово… Я не успею вернуться. Что подумает… Нахмурив брови, Пилот слушал ее сбивчивые объяснения. Как можно утешить девушку? Все они в одинаковом положении, и никто не знает, что с ними может случиться завтра, через час, через минуту. На Эллиптическом пульте звонко щелкнули неведомые приборы, сместились цветовые спирали, на стене вспыхнул обзорный экран. Пленники замерли, увидев необозримую ширь пространства. На черном бархате звездного неба, значительно уменьшившись в размерах, ослепительно сиял кружок Солнца. Окинув взором небесную сферу, Планетолог взволнованно проговорил: – Смотрите, там, слева, - кольца Сатурна. Как они великолепны! С профессиональным интересом он приблизился к экрану, на ходу налаживая цветную кинокамеру, с которой не расстался даже здесь. Радиоастроном схватился за голову: – Бог ты мой! Выходит, корабль у границ Солнечной системы. А мы даже не испытывали ускорения… А Пилот неотрывно смотрел на чашу параболоида, ясно проецирующуюся на экране инвертора. По краям чаши рвались языки протуберанцев. Из параболоида несся мощный поток энергии, подобный широкой реке. Подавленные неудержимостью движения Пришельца, земляне должны были бы чувствовать себя ничтожными букашками, не способными изменить что-либо. Но Пилот испытывал совсем другое. – Ух и тяга! - восхищенно бормотал он. - Не менее двух миллиардов киловатт на тонну массы покоя. Да за такое зрелище жизнь отдать можно. Земля осталась далеко, превратилась в астрономическую абстракцию. А в душе Пилота не было ни сожаления, ни горечи, ни страха. Перед ним лежала дорога в Большой Космос, о котором он мечтал с детских лет. Его глаза сверкали, губы шевелились, как будто он произносил про себя какую-то клятву. Пилот так ушел в себя, что не заметил, как бесшумно выпятилась стена, образовав полусферу. Она лопнула, а стена превратилась в идеально гладкую. Зато в зале остались странные механические существа. Выстроившись полукругом, они нелепо взмахивали гибкими манипуляторами, смешно дрыгали членистыми ногами, напоминая больших кузнечиков. Получив неслышную команду, они исчезли и вскоре появились вновь, неся знакомые людям контейнеры, в которых хранились запасы продовольствия на СЗЛ-27. Свою ношу «кузнечики» сложили у ног Стюардессы, будто понимая, что именно она распоряжается едой и питьем. Увидев пищу, истомленные пленники принялись открывать термосы, коробки, наполнять чашки ароматным бульоном. Роботы сразу же исчезли. Кто-то тронул за плечо размечтавшегося Пилота. Тот не заставил себя долго ждать и присоединился к обедающим. Неуловимо меняясь, обстановка в зале все больше и больше стала напоминать уютный салон лайнера, поглощенного ныне чревом Пришельца. Те же кресла. Те же светильники, изливавшие мягкий свет. Возникли даже очертания двери, ведущей в рубку управления СЗЛ-27. Казалось, несколько шагов - и вновь очутишься у знакомых приборов, послушно прокладывающих курс к Луне. Но все понимали, что это только иллюзия, мираж, навеянный Пришельцем, и потому было вдвойне тягостно. Занятые едой, люди молчали. Наконец Кибернетик откинулся на спинку кресла и удовлетворенно сказал: – Контакт, по-моему, налаживается. Стоило Секретарю заикнуться, что он умирает с голоду, как механические «кузнечики» доставили нам все наши припасы. - Он помолчал. - Интересно, а что, если попросить еще о чем-нибудь? Например, о том, чтобы нам разъяснили, какой цивилизации принадлежит этот корабль?… Или о… Кибернетик запнулся. Его товарищи со странно напряженными лицами смотрели в одну сторону - на центр Эллиптического пульта. И Кибернетика что-то заставило повернуть туда голову. Все предметы и аппараты оставались на своих местах. Никто и ничто не появлялось. Но чувствовалось присутствие неведомой силы, почти гипнотически действовавшей на людей. Окружающее расплывалось, теряло реальные очертания, будто постепенно погружалось в густой туман. И тут в сознании каждого возникли удивительные картины - с такой ясностью и четкостью, какие никогда не бывают во сне… Пришелец предстал как бы в поперечном разрезе. Зал, где находились они, примыкал к носовой полусфере. А перед ней на километровых фермах был смонтирован вогнутый сегмент - защита от излучений, возникающих при субсветовом движении. В корпусе Пришельца можно было насчитать двенадцать палуб и этажей. В верхних находились механизмы, приборы и аппараты, в средних располагались бесчисленные залы «экспонатов». В кормовых отсеках высились конусовидные реакторы. Видимо, в этих громадах и рождалась энергия, позволявшая кораблю свободно бороздить галактические просторы. Но вот картины погасли, «туман» рассеялся. Как бы просыпаясь, все задвигались в своих креслах. Несмотря на необычность «сеанса», Пилот испытал даже некоторое разочарование: он не увидел ничего принципиально нового: те же средства защиты, те же реакторы, пусть и питающиеся неизвестной энергией. Наконец, привычные палубы и этажи. Не того ожидал он от сверхвысокой цивилизации, способной создавать звездолеты. Он поделился своими сомнениями с Кибернетиком. Тот пожал плечами и ответил вопросом на вопрос: – А почему мы не увидели зал Эллиптического пульта, где мы находимся? Не показали нам и киберсистемы, управляющей кораблем. Что-то тут не так, я думаю. Подождем дальнейших событий. Но то, что случилось через несколько минут, превзошло даже самые мрачные предположения. В сознании людей зазвучал Голос. По мере того как они постигали смысл нечеловечески бесстрастного монолога, их охватывало все большее и большее отчаяние. – Люди планеты Земля! Вы в корабле, созданном великой цивилизацией Феры - из шарового скопления Омега Центавра… Я покинул орбиту Феры миллионы лет назад… По заданной программе я изучил множество встреченных миров, в том числе и планеты Солнечной системы. Собрал образцы. Но связь с Ферой давно прекратилась по неизвестной причине. На сигналы вызова нет ответа. Но все равно, пока не будет приказа оттуда, необходимо продолжать изучение Вселенной. Отсюда мой путь лежит к туманности Гончих Псов. А прежде корабль посетит еще один объект в Галактике - планету, обозначенную в моем каталоге индексом ХМН-279. Теперь наконец их истинное положение полностью прояснилось. Но что это было за открытие? «Мы во власти робота, который не остановится ни перед чем, лишь бы выполнить свою программу», - думал каждый. – Я лишь модель, тень живого, - неумолимо печаталось в сознании людей, - копия, похожая на тех, кто создал меня… Я только машина, большая электронная машина. По запасу информации равная десяткам гораздо более сложных цивилизаций, чем ваша. Но вы, люди Земли, заинтересовали меня как существа, быстро обучающиеся, способные к анализу. Теперь, когда связь с Ферой прервана, вы можете мне понадобиться. Посмотрим, на что годитесь. Мои зонды обследовали Землю и доставили благоприятные данные. Вы поможете мне в великом деле Познания… Конечно, вам будет поручена вспомогательная роль - сбор и обработка первичной информации… Я создам вам такие условия, какие необходимы, чтобы ваши жизни не прерывались. Голос умолк. Исчез давивший на сознание землян гнет. – Что это было? - сказал одними губами Радиоастроном. - И тут же ответил сам себе: - Какой-то кошмарный сон… Приз-зз-зрак… – Не призрак и не привидение, - возразил Кибернетик. - Просто комбинация электромагнитных полей и волн. Система, основанная на законах кибернетики, информации и ультраэлектроники. И ничего больше. – Ошибаетесь,- сказал Радиоастроном.- По-моему, это механическое существо злонамеренно по отношению к нам. – Чушь! - воскликнул Кибернетик. - Что такое ваш Призрак? Вещество, материя. А материя не злонамеренна. Она лишь утонченна, то есть бесконечно сложна для познания. Призрак же созданная для изучения Вселенной машина. Ее сделали разумные существа, и нам предстоит познать ее… Только сумеем ли? - добавил он совсем другим тоном. – Что бы вы ни говорили, - безнадежно качнул головой Радиоастроном, - объективно мы в лапах самого злобного и бездушного существа, какое только может выдумать природа. Тигр тоже не злонамерен. Но от этого не легче его многочисленным жертвам. А Призрак? Ведь если мы зачем-то ему понадобились, то на это нужно хотя бы наше согласие. – Не об этом сейчас речь, - возразил Кибернетик.- Почему прекратилась связь с Ферой - вот вопрос. Внезапная катастрофа? Или эта цивилизация исчерпала космогонический цикл развития? Кто нам скажет? А это в нашем положении крайне важно. Радиоастроном ничего не ответил. Он сидел в позе отчаяния, уронив голову на грудь. Биоэлектроник задумчиво листал свой блокнот. Секретарь тер ладонью лоб. И тут неожиданно в наступившей гнетущей тишине прозвучал звонкий женский голос: – А я верю в то, что мы заставим этого черта-дьявола, этого Призрака или как его там повернуть к Солнечной системе! - Стюардесса подошла к Пилоту и положила ему руку на плечо: - Вы тоже так думаете? Ведь правда? Вы же космонавт! Пилот посмотрел в глаза девушке, улыбнулся и твердо кивнул головой. Проходили годы или недели, дни или часы, понять было невозможно: земляне потеряли ощущение бега времени. Корабль неведомой цивилизации продолжал стремительно падать в космическую бездну, где светили неясные звездные образования. Чуть заметно поворачивался Млечный Путь. Позади корабля небесная сфера горела разноцветным пожаром. Мириады новых ярких звезд словно выскакивали из пустоты. Переходы, переливы их цветов были неуловимы и разнообразны. Длины волн света, от которых с предельной скоростью удалялся Пришелец, увеличивались. И невидимые ультрафиолетовые звезды становились голубыми, зелеными, желтыми, оранжевыми… А впереди был абсолютный мрак. Но в этом мраке притаились светила, чье излучение переместилось в рентгеновскую часть спектра. Казалось, Пришелец мчится в каком-то исполинском туннеле, сотканном из пустоты и мрака. Узкое кольцо светил позади дрожало и переливалось огнями - последнее воспоминание о земной жизни, где были живительные лучи солнца, дыхание весен, плеск волн и шелест листвы. Тягостное однообразие бесконечного полета начало сказываться на психике людей, ибо им нечего было делать. Они сутками не поднимались с кресел. Всеми овладело опасное безразличие. Будущее казалось беспросветным. Увидят ли они когда-нибудь Землю? Вряд ли. Они просто умерли для Земли, во всяком случае для своей эпохи, для родных и близких. Если бы им и удалось вернуться, они попали бы в какой-нибудь отдаленный век человеческой истории - на сотни лет вперед… Но их ожидает иное: неведомая планета ХМН-279. А затем туманность Гончих Псов. Ни много ни мало миллионы световых лет. Воображение отказывалось работать. Пилот осунулся, совершенно равнодушно принимал из рук Стюардессы пищу. Глядя в одну точку, механически жевал. – Возьмите себя в руки, - укоряла его Стюардесса. – Легко сказать «возьмите», - медленно цедил Пилот. - А что делать-то? Навигацию штудировать? И так знаю назубок. А пилоты здесь не требуются. - Он отворачивался, давая понять, что не хочет продолжать разговор. Но Стюардесса не сдавалась. Она садилась рядом и рассказывая разные смешные истории, заставляла Пилота в конце концов улыбнуться. «Кузнечики» регулярно приносили пищу, точно такую же, как и на борту СЗЛ-27. Стюардесса оказалась и здесь неистощимой на выдумки. Она изобретала такие замысловатые блюда, что любивший поесть Секретарь каждый раз шумно выражал свое одобрение. Меланхолия подобралась было и к Кибернетику. Поначалу ему снились деревья, небо в легких облаках, сочная майская зелень. Радостный и свободный, шел он по родной уссурийской тайге. Стучали дятлы, весело свистели рябчики, поблизости протяжно ревел изюбр… Но потом эти сны сменились какими-то кошмарами, а Кибернетика стала засасывать черная тоска. И тогда Стюардесса совершила настоящий подвиг: девушке удалось раздобыть в недрах Пришельца портативную электронную счетно-вычислительную машину, которая входила в комплект оборудования их лайнера. И Кибернетик сразу же углубился в какие-то свои расчеты. Между тем Пришелец вошел в световой конус и сделал незаметный для людей поворот в пространстве - времени. Его трехмерные проекции на Вселенную причудливо изменились. И когда этот поворот с одновременным «протыканием» огромной толщи пространства закончился, на обзорном экране возникло ослепительное Зеленое солнце. Это было подобно оглушительному взрыву после долгой тишины. От прежней апатии не осталось и следа. Люди стали приходить в себя будто после долгой спячки. Окруженный дымкой атмосферы, перед ними возник туманный шар неизвестной планеты. Он словно купался в потоке зеленого света, лившегося сверху. «Слава богу, кончился изнурительный перелет», - думали все. Одна и те же мысль сверлила мозг каждого: сколько же световых лет покрыл корабль? Кибернетик в который уж раз задумчиво стоял у Эллиптического пульта Пришельца и, как всегда, испытывал чувство досады и бессилия. Как разобраться в этой суматошной пляске кругов, спиралей, всплесках пиков? Кто мог сказать, сколько часов провел Кибернетик в мучительном раздумье, пока продолжался перелет. Обычно никто не мешал ему размышлять. Но сейчас, когда корабль был у порога нового мира, все почему-то с надеждой посматривали на него. – Послушайте, - обратился к нему Пилот. - Вы сами-то верите, что можно разгадать эту чертовщину? - Он кивнул на пульт. Кибернетик мрачно взглянул на Пилота и ответил: – Верить-то верю, да от этой веры проку пока нет. Инопланетный код - это не шутка. Овладеть им - значит победить Призрака. Они растерянно вглядывались в чужие небеса. Рисунок созвездий был дик и незнаком. Ничего похожего на привычную звездную карту. Где Сириус? Вега? Капелла? Где Процион и другие характерные светила?… Лишь Млечный Путь по-прежнему опоясывал небо. Но и он был повернут под каким-то немыслимым углом. Куда они попали? В какую спираль Галактики? Пилоту вдруг представилось, что лик планеты ХМН-279 многозначительно подмигивает ему, как бы предлагая некий таинственный союз. Он даже протер глаза и весь напрягся. Что за планета? Обитаема ли она? И если обитаема, то как встретят их? Пилот посмотрел на Кибернетика. Но в его матово-черных глазах застыли те же вопросы. Пришелец стал менять свои очертания. Кормовой параболоид втянулся в корпус, постепенно сокращаясь. Исчез и носовой отражатель межзвездных частиц. Земляне были безмерно удивлены поразительной способностью Пришельца менять свои размеры. Сравнимый прежде по объему с небольшими небесными телами, он превратился теперь в звездолет, правда тоже гигантский, но не столь устрашающей величины. Он приобрел идеально обтекаемую форму, только и пригодную для полета в атмосферах. Под ногами землян, стад вырастать бледно-оранжевый диск планеты. Плоский вначале, он прямо на глазах становился объемным. И вот уже на полнеба размахнулась вогнутая чаша. Ее края, загибаясь, нависали над Пришельцем. Качнулся горизонт. Мягкий толчок, мигание экранов и тихий перезвон приборов возвестили о том, что звездная дорога кончилась. Корабль мягко опустился на поверхность планеты. Погасли огоньки Эллиптического пульта. Все напряженно вслушивались, пытаясь уловить голоса незнакомого мира. Но сквозь стены корабля не доносилось ни единого звука. Голос проникал в их сознание и был нестерпим, как визг пилы, режущей металл: – К сбору информации приступаете немедленно. Вот объем необходимых заданий. К ногам Кибернетика упала длинная сиреневая лента. Он поднял ее, бегло просмотрел на свет. – Ну, что там? - нетерпеливо спросил Радиоастроном, испытывая чувство нереальности всего происходящего. – Текст в двоичном коде, - спокойно сказал Кибернетик. Он несколько минут разглядывал ленту, а когда заговорил, в его тоне слышалось возмущение: – Нет, но что здесь запланировано! Целый комплекс наук! Вот полюбуйтесь. - Кибернетик передал ленту Планетологу. – Невероятно, - подтвердил тот. - Атмосфера и метеорологические процессы, физика ионосферы, фауна и флора планеты. Тектоника и подземные недра. Возмущения на Зеленом солнце и биологические ритмы… Да это же работа на тысячу лет! Он в сердцах швырнул ленту на пол. – У нас нет выхода, - в раздумье сказал Кибернетик. - Этот жрец Познания собирает информацию миллионы лет. Что ему сроки нашей жизни? – Черт с ним! - со злостью крикнул в пространство Биоэлектроник. - Мы будем солдатами Познания. Будем добывать информацию. Но для кого все это? Кому она нужна? Никто ему не ответил. Корпус Пришельца просветлел, стали видны окрестности. Корабль стоял на обширном плато, окруженном высокими хребтами. До самого горизонта волнами стелилась красновато-желтая растительность. В белом небе плыли зеленые облака. В ста метрах от корабля плато обрывалось отвесной стеной, у подножия которой яростно кипел океан. Сверкали гребни жемчужно-серебристых волн. Теперь внутрь корабля стали доноситься мощные ритмы прибоя: удары волн о скалы, как пушечные выстрелы, чередовались с равными промежутками. – М-мда, это море шутить не любит, - сказал Планетолог, рассматривая открывшийся перед ними пейзаж в видоискатель киноаппарата. А Кибернетику почему-то вспомнилось время, когда он был координатором на одном из гигантских авианосцев Мирового центра предупреждения о тайфунах Тихого океана. Каждый вылет самолета в район тайфуна был сопряжен с серьезной опасностью. Но в ушах Кибернетика и сейчас еще звучали шутки и смех; его товарищей по работе. Оказалось, что не он один следит за собственными мыслями. В сознании Кибернетика опять возник нечеловечески ледяной Голос: – Будешь изучать атмосферные депрессии. – Но я давно не занимался этим, многое перезабыл, - машинально возразил Кибернетик, упуская на мгновение из виду, что спорить с таким собеседником бесполезно. А Призрак монотонно продолжал: – Приступайте к сбору информации. Я создам привычную для людей технику. Мои зонды доставили мне достаточно сведений о земной цивилизации. Подчиняясь воле Призрака, на площадке перед кораблем появились сотни киберов. Они монтировали какие-то непонятные механизмы и приборы. Но вот возникла и знакомая конструкция - радар слежения. Затем идеальная взлетно-посадочная полоса, фосфоресцирующая голубоватым свечением… Восьмитурбинный летательный аппарат, похожий на земного разведчика тайфунов, вырулил на стартовую позицию. Немного позже появились прозрачный вездеход-амфибия и механизм, напоминающий большого крота. «Для чего крот? - думал Планетолог. - Конечно, для исследования недр. Неплохая машина, но я бы предпочел амфибию». Призрак мгновенно скомандовал: – В амфибию! И Планетолог, словно загипнотизированный, побрел к раскрывшемуся люку. На плечах он почувствовал легкую пленку, видимо, скафандр сверхвысокой цивилизации… Садясь в вездеход-амфибию, он наступил на податливый сферический выступ. И тут же Планетолога обдало с ног до головы вонючей жидкостью. «Это еще зачем? - удивился он. - Бактерицидное средство, что ли? Ну тогда нужно быть благодарным Призраку за такую предусмотрительность…» Без особого воодушевления забрался в кабину самолета Кибернетик. Пилот же, садясь рядом, с облегчением вздохнул: наконец-то есть работа по душе после стольких дней мучительного безделья. Место второго пилота занимал «кузнечик». Пилот искоса поглядел на него и усмехнулся. Никогда еще не летал он с таким помощником. В рубке бортметеоролога тоже маячил кибер. Впереди расстилался жемчужно-серый океан, и Пилот стал внимательно всматриваться в него. Какие коварства приготовила эта неведомая стихия? Довольнее всех казался Радиоастроном. Призрак создал для него исполинский радиотелескоп на одном из близлежащих холмов. Ученого не надо было подгонять. С застывшей улыбкой восхищения он стремительно помчался к приборам, которые сулили ему так много. В душе он надеялся, что уловит даже сигналы Земли. Углубившись в работу, Планетолог почти совсем забыл о Призраке. В сущности ему преподнесли такой подарок, о котором он даже думать не смел, когда входил в каюту лайнера СЗЛ-27. Вместо столь знакомой уже Луны он теперь изучал планету, бесконечно удаленную от Земли. И рядом с ним был товарищ по прежним экспедициям - Биоэлектроник. Оба полной грудью вдыхали воздух, очищенный пленкой скафандра от любых вредных газов местной атмосферы. Амфибия стремительно разрезала волны. За кормой осталось много миль. Вокруг раскинулось искрящееся тропическое море. Совсем не такое, каким они представляли его себе в Ином Мире. Какие-то смутные воспоминания волновали обоих. Ветер, прилетевший с юга, пронесся между радарными антеннами. Планетолог, втянув расширенными ноздрями воздух, изумленно проговорил: – Таити пахнет! И тут вдруг на него нахлынула щемящая тоска. Захотелось хоть краем глаза увидеть родные пейзажи Земли, ощутить аромат южных морей. Но через минуту он опять с головой погрузился в работу. Десятки кибераппаратов, которых они выпускали в жемчужный океан, приносили на амфибию километры пленок с записями «рыбьих» разговоров, отлично выполненные стереографические цветные изображения неизвестных морских существ, рентгеновские «фотоснимки» и поясняющие их графики и кривые. Стоя по колено в ворохе этой информации, Биоэлектроник удовлетворенно улыбался: – Теперь будем все это систематизировать и классифицировать. Дела хватит… Киберы заваливали их все новой и новой информацией. Ученым некогда было даже посмотреть по сторонам. А стоило! Поднимаясь от горизонта, на жемчужно-белое небо, словно штора, надвигался мертвенный свинцово-синий свет. Море странно закипело, от его поверхности начали отрываться большие хлопья фосфоресцирующих кристаллов. Взлетев на высоту сотен метров, они бесшумно лопались, разбрасывая стреловидные искры. Планетолог поднял голову и схватил за руку Биоэлектроника: – Смотрите, как интересно, прямо снегопад, только наоборот. Но тут заговорил молчавший все время динамик связи. Они узнали резкий голос Кибернетика: – Вызываю амфибию! Вызываю амфибию! Немедленно возвращайтесь. По данным электронного Призрака, в ста милях за вами движется фронт Великого Урагана. А океан будто только этого и ждал. Вскоре со всех сторон при полном безветрии на амфибию обрушились пирамидальные волны. Они сталкивались, разбивались, вновь вздымались. Биоэлектроник заметил стаи двухкилевых птиц, улетавших на восток, к материку. – Птицы! - закричал он. - Птицы покидают океан. Значит, действительно нам грозит серьезная опасность. Амфибия круто изменила курс и на предельной скорости помчалась к плато Звездолета. «Снегопад» с поверхности океана на небо продолжался. Все гуще валили взрывающиеся в вышине хлопья стреловидных кристаллов. Налетел шквал. Он превратил пирамидальные волны в столбы бешено вихрящихся смерчей, соединивших океан и небо. Амфибия неслась теперь сквозь фантастическую колоннаду. Ветер нестерпимо ревел в ушах. Планетолог нагнулся, крикнул товарищу: – Совершенно необычная конвергенция. – Скорее, аритмичная пульсация живой плазмы… Или биотоков, - предположил Биоэлектроник. Амфибия рывками, резко меняя курс, лавировала среди водяных колонн. Киберштурман превратил судно в герметизированный поплавок. Теперь колонны, даже обрушиваясь на амфибию, не причиняли ей вреда. Но качка была ужасающей. Захватывало дух, к горлу подкатывала тошнота. Ученые временами почти теряли сознание. Наконец судно достигло побережья и с трудом укрылось в единственной бухте. Но даже здесь исполинский прибой едва не выбросил их на круто вздымающиеся красноватые скалы. Только мгновенная реакция киберштурмана помогла избежать катастрофы. Но лишь поднявшись на плато, они по-настоящему ощутили дыхание Великого Урагана. За холмами протяжно стонали джунгли. Удары океана достигли страшной силы. Казалось, еще немного - и он разрушит плато, разнесет на куски красные скалы. Над звездолетом, вихрилась мешанина из вырванных с корнем странных растений, красной почвы, водяной пыли и стреловидных кристаллов. Но Пришелец стоял, недвижный, как хребты, у подножия которых он приземлился. Это было абсолютно надежное убежище среди хаоса стихий. Планетолог увидел распластавшегося у корабля Радиоастронома. Здесь же плотно прижимались к каменистому грунту Стюардесса и Секретарь. – В чем дело? - прокричал, стоя на четвереньках, Планетолог. - Почему вы не в корабле? Радиоастроном подавленно молчал. Он посмотрел на Планетолога нервным, мерцающим взглядом и опять уставился в одну точку. Не ответил на вопрос и Секретарь. Он тоже был каким-то вялым, не смог даже повернуть голову. И тут оба - Биоэлектроник и Планетолог - ощутили столь знакомую им, давящую на сознание тяжесть. – Вы упускаете самый подходящий момент для сбора информации, - звучал голос Призрака. - Я специально вызвал этот катаклизм, чтобы провести важные исследования. Возвращайтесь обратно. «Что тут поделаешь? - как-то сумеречно, с тупым безразличием думал Планетолог. - Придется возвращаться. Но это верная гибель! Что можно противопоставить гипнотической воле Призрака?…» Его охватило отчаяние. Вот он лежит, прижимаясь к острым неровностям почвы на чужой планете, более беспомощный, чем червяк. И тут волна протеста поднялась в душе Планетолога. Нет! Если уж погибать в миллионах парсеков от Земли, то надо хотя бы сохранить свое достоинство. Достоинство Человека. Ведь когда-нибудь люди придут и сюда. Как знать, может, кто-нибудь дознается об их судьбе? Надо бросить открытый вызов косному электронно-телепатическому Призраку, выдающему себя за исполнителя воли Высшей Цивилизации! Противопоставить ему волю людей, их знания… Да, но где Кибернетик? Где Пилот? Эти мысли отрывочными кадрами пронеслись в голове Планетолога. Он импульсивно поднялся во весь рост. С изумлением увидел, что его товарищи сделали то же самое. Что это?… Совпадение мыслей? Или… Да!… Исчез подавляющий сознание гнет. «Вот что значит взять себя в руки! - с торжеством думал Планетолог. - Ничто не может устоять перед силой человеческого духа». Ветер уже не свистел в ушах. Ураган стих. Распахнулся люк Пришельца. Земляне поспешно вошли в корабль, люк закрылся. До предела уставшие, все повалились в кресла. А на плато по-прежнему творилось что-то ужасное. Оно меняло свои очертания с каждой минутой. Чудовищный ветер перемещал целые пласты пород. Океан будто растворился в сизом небе. Растительность исчезла. Еще не совсем придя в себя, «солдаты Познания» вдруг увидели, как со стороны океана, преодолевая дикий разгул урагана, летит громадная птица… Биоэлектроник с тревогой следил за самолетом. Разве можно сесть при таком ветре, подобном ударам молота? Но видимо, киберы перекинули на взлетно-посадочную полосу защитное поле. Пробежав по дорожке, самолет нелепо дернулся и, клюнув носом, остановился. Прошла целая вечность, прежде чем откинулся купол кабины. Наконец-то появилась фигура Пилота. Он вылез, шатаясь. Медленно осмотрелся. Потом опять нырнул в кабину. С большими усилиями выволок бесчувственного Кибернетика. Все, кто были в корабле, бросились к самолету. – Что случилось? - еще издали закричала Стюардесса. Пилот тяжело дышал. Казалось, он вот-вот упадет. Его подхватили под руки. – Призрака нет… - прохрипел Пилот. - Он уничтожен. * * * …Восьмитурбинный самолет, тяжело раскачиваясь, оторвался от взлетной полосы. Под плоскостями проносилась спокойная поверхность жемчужного океана. Спокойно парили странные, но приятные на вид двухкилевые птицы, оглашавшие пространство резкими криками. Самолет был уже далеко на юге, когда бесстрастный голос Призрака предупредил о развитии Урагана. Едва Кибернетик успел радировать об этом на амфибию, как началось… Ветер, несшийся со скоростью триста миль в час, гасил все звуки, даже гул моторов. Вихри стреловидных кристаллов и океанские волны так перемешались, что нельзя было различить, где океан, а где небо. «Да поможет нам бог», - впервые в жизни взмолился Кибернетик. Пилот включил метеовизор. На экране появилась объемная картина депрессии. Машина шла прямо в «глаз» Великого Урагана. Мощные полосы облаков затянули все небо. Голубые и жемчужные гигантские полотнища, перечеркнутые стреловидными копьями, надвигались со всех сторон. Это был зловещий пейзаж. Ничего похожего на облачность Земли. На экране связи вспыхнул зеленый огонек. – Координаты? - проскрипел Голос. - Сила Урагана? Куда движется? Кибернетик сплюнул прямо на «кузнечика», занимавшего место второго пилота, и сердито ответил: – Шестнадцать и четыре северной широты, сто тринадцать восточной долготы. «Глаз» депрессии в пятистах милях к югу. Скорость ветра - триста два узла. – Можно поворачивать назад? - спросил Пилот. Голос, помедлив, впечатал холодно: – Курс на плато заблокирован. Только в центр депрессии. Пилот скверно выругался и хмуро поглядел на Кибернетика: – Ну, что тут скажешь? Мы пешки в руках электронной твари. Метеовизор погас. Самолет продолжал продвигаться к центру Урагана. Стихия сдавила аппарат своей мертвой хваткой. Многоголосая симфония ветра звучала на предельных нотах. Корпус самолета дрожал и вибрировал. Казалось, он жалобно стонет под яростным натиском. Пилот понял, что они в зоне конвергенции - сходимости максимальных ветров. Он крепче сжал штурвал ручного управления. Его сердце билось ровно, может быть, чуть учащенно. Дух оставался ясным: Пилот привык к опасностям. Но вот, когда самолет подхватил последний разрушительный порыв Урагана, наступила внезапная тишина. Блеснуло жемчужно-белое небо, мглу прорезал луч зеленого света. Со смешанным чувством облегчения и ужаса люди увидели «глаз» депрессии. Здесь был оазис затишья. Спокойно плавали хлопья стреловидных кристаллов. Они перевели взгляд вниз, на океан, и увидели гигантские столбообразные волны, противоестественно огромные. Даже с трехкилометровой высоты на них страшно было смотреть. Океан яростно бесновался, словно пытался слизнуть с неба облака. Мощный биоимпульс, пронизавший мозг Кибернетика, заставил его вздрогнуть. Он услышал голос Призрака: – Ты верно служишь делу Информации, человек. И можешь совершить подвиг, подвиг во имя Познания. Через некоторое время будет включен генератор пси-энергии и произойдет мгновенная нейтрализация Урагана. Ты должен до конца наблюдать картину распада депрессии. Твое имя будет внесено в памятный код корабля. Ты будешь жить вечно. Кибернетик почувствовал леденящий озноб. Значит, и он, и Пилот превратятся в мельчайшие частички материи. Жить вечно в Электронном мозге? Нет, этого он не хочет. Глаза Кибернетика, устремленные на мигающие огоньки приборов, сузились. Мускулы всего тела напряглись. Осуществить давно задуманный план? Вклиниться между Электронным мозгом и его командным аппаратом - Призраком?… - Об этом он никому никогда не говорил, боялся даже думать, чтобы вездесущий Призрак не проник в его мысли. Да. Это единственный выход, и надо действовать немедленно, иначе через несколько минут будет уже поздно. Все это промелькнуло в сознании Кибернетика, как вспышка молнии. Он старался ничем не выдать своего волнения. Но движение, которым он взъерошил свои жесткие черные волосы, оказалось коротким и нервным. Чеканя слова, Кибернетик сразу же заговорил будто по написанному: – Мой мозг должен быть подключен к Электронному мозгу корабля. Тогда информация о процессах внутри Урагана будет поступать мгновенно. – Разумно, - прозвучал как с другого конца Вселенной ответ Призрака. Кибернетик очутился как бы в сердце Электронного мозга. Каким-то внутренним зрением он прочитал код обратного маршрута к Земле, увидел сложную траекторию полета Пришельца к планете ХМН-279. Он понял вдруг, в чем разгадка феномена Локвуса: в одном из своих витков по Солнечной системе корабль, подходивший, оказывается, и к Земле, многократно обогнул Марс и был принят за его третий спутник. Лицо Кибернетика все больше и больше каменело. Глаза лихорадочно блестели. «Действует подключение к Электронному мозгу, - подумал Пилот, искоса поглядев на товарища. - Осталось немного. Считанные секунды… Но зачем он подключился?» Пилот почувствовал, как изменился ритм работы турбин. Они завыли глухо и низко. Видимо, «кузнечик»-киберпилот невозмутимо добавил обороты. В его устройство не был заложен инстинкт самосохранения. А как же люди?… Что ж, мысли Кибернетика будут сохранены в памяти корабля для каких-то неведомых потомков. А он, Пилот, совершает свой последний рейс. Погибнуть под фанфары Великого Урагана - такой чести удостоится не каждый. И тут опять заговорил Кибернетик: вначале он с огромным трудом ворочал языком. Слова звучали хрипло, но твердо. – Включить считывающий блок пульта, - приказал он Электронному мозгу. - Законсервировать в системе навигации код обратного маршрута к Солнечной системе. Выдать команды на исполнительные механизмы. - И, немного помедлив, решительно: – Командный аппарат разложить на исходные силовые поля и частицы во имя выполнения условий второго закона Всеобщей Корреляции! Как только Кибернетик закончил последнюю фразу, все поплыло перед его глазами. Он на мгновение увидел родное Приморье, Тихий океан, сопки на горизонте, прыгающую в кедраче белку. И тут же с вершины сопок пополз непроницаемый сизый туман, заволакивающий сознание… Последним усилием он заставил себя разжать губы и прошептал наклонившемуся к нему Пилоту: – Призрака нет… Он уничтожен. Выполняя распоряжение Пилота, киберкузнечик переложил рули на обратный курс. Самолет начал широкую дугу поворота. Восьмитурбинный гигант мелко дрожал всем корпусом. Натужно ревя турбинами, он полого лез в небо - прочь от Великого Урагана, его гибельных завихрений. – Каплю. Еще каплю. Еще! Биоэлектроник колдовал над телом Кибернетика. Препарат «Астрон» не подвел и на этот раз. Кибернетик открыл глаза. А через час он уже с трудом поднялся на ноги и сразу же направился к Эллиптическому пульту. Он немного постоял возле него и вынул из кармана гамма-излучатель. – Включающий импульс - двадцать четыре дробь сорок три, - пробормотал он и послал импульс этой частоты прямо в центр пульта. Лениво сжались и разошлись спирали. Кое-где взметнулись пики голубого огня. Но вот все быстрее заметались световые зайчики, закружились в неистовом вихре. В недрах пульта пронесся мощный аккорд, подобный органному. Корпус Пришельца слегка заколебался. На экранах качнулись горы, океан. И вдруг все ощутили, что корабль поднимается ввысь. …Отталкиваясь от невидимых пульсаций пси-энергии, Пришелец стремительно врезался в черноту звездной ночи. На его корме плавно сформировался параболоид. Ударил реактивный луч. Бесконечный космос принял корабль в свое лоно. А планета Зеленого солнца - одна из рядовых звезд Млечного Пути - утонула, растворилась в пространстве. Снова за кормой бушевал звездный пожар светил, излучение которых смещалось к инфракрасному концу спектра. Теперь люди впервые почувствовали себя хозяевами, а не пленниками корабля. Сколько продлится их обратный путь, они не знали, но их согревала мысль о том, что они возвращаются на Землю. Кибернетик поправлялся медленно. Его преследовали видения. Он вновь был на планете Зеленого солнца с ее причудливыми пейзажами. Мощный океанский прибой упорно долбил плато, покрытое красноватой растительностью. Над жемчужно-серебристыми волнами парили двухкилевые птицы. Потом опять бушевал Великий Ураган, в небе бесшумно рвались стреловидные кристаллы… Кибернетик вновь и вновь переживал перипетии своей борьбы с Призраком. Но теперь все позади. Закодированный в Электронном мозге код обратного маршрута выдан на исполнительные механизмы. Ничто не давит на волю людей. И все же Кибернетик чувствовал, что корабль по-прежнему остается почти таким же чужим и непонятным, как и в день встречи с ним. Не совершили ли они непоправимой ошибки, уничтожив Призрак? Не похожи ли на детей, которые остались одни в самолете, управляемом автопилотом? И вот когда земляне меньше всего этого ожидали, с прежней неумолимостью раздался голос Призрака, уничтоженного и посрамленного Призрака. Он казался теперь еще холоднее, величественнее, иррациональнее: – Вы, люди, хотели меня уничтожить. Но это невозможно. Меня нельзя уничтожить, как нельзя остановить процесс Познания. Я не хотел вашей гибели и не допустил бы ее. Великий Ураган был вызван лишь для испытания ваших способностей. Я убедился: в самые критические моменты вы действовали как разумные существа… Постигнуть же истинную конструкцию звездолета вы пока не можете. То, что вы принимали за корабль, привычные вам залы, палубы, этажи, пульты, - только внешняя оболочка, иллюзия, призванная облегчить контакт с цивилизацией Феры. А в действительности он выглядит иначе. И опять перед людьми предстал как бы извне облик Пришельца. Трудно было даже с чем-нибудь сравнить этот гигантский клубок мерцающих спиралевидных вихрей, охваченных сиянием защитных полей. Временами все это выглядело еле уловимым сгущением почти прозрачных фосфоресцирующих тел. Кибернетик совершенно равнодушно наблюдал эту фантастическую картину. Не все ли теперь равно? Вся эта совершенная конструкция будет бесконечно блуждать в Космосе. Огромные запасы информации, которые собрал Пришелец, не принесут никакой пользы, потому что никто не прочтет ее. Познание ради самого познания совершенно бессмысленно. Значит, и их жизни потеряли всякую ценность. Но Призрак продолжал, и теперь земляне в его бесстрастно-холодном тоне, казалось, даже уловили чуть не радостные нотки. – Мне удалось наконец установить связь с Ферой. Я получил приказание вернуться. Мне предписано также, если вы хотите, доставить вас на Землю. Обдумайте. В ушах людей зазвучала та же пронизывающая все их существо инопланетная музыка, так поразившая их при встрече с кораблем. Но теперь она сопровождалась такой же мощной мелодией их собственных мыслей - две извечные противоречивые вариации одной и той же темы. Об авторе Евреинов Всеволод Николаевич, член Союза журналистов СССР. Родился в 1924 году в Туле. Автор научно-художественной книги «За убегающим горизонтом» (в соавторстве) и многих научно-популярных статей, главным образом в области истории географии. Пробует свои силы и в жанре научной фантастики. В сборнике выступает вторично. Работает над новым научно-фантастическим произведением. Айзек Азимов НЕЧАЯННАЯ ПОБЕДА Космический корабль был весь худой - решето решетом, как говорится. Но так и было задумано. В сущности в том-то и заключалась вся штука. И разумеется, во время полета с Ганимеда на Юпитер корабль оказался битком набитым чистейшим космическим вакуумом. А поскольку на корабле не было никаких обогревательных устройств, этот космический вакуум имел нормальную для него температуру - какую-то долю градуса выше абсолютного нуля. И это тоже соответствовало замыслу. Такие пустяки, как отсутствие тепла и воздуха, на этом космическом корабле ни у кого не вызывали раздражения. Первые порции сильно разреженной атмосферы Юпитера стали проникать в корабль в нескольких тысячах миль от поверхности планеты. Это был чистый водород. Атмосферное Давление все повышалось и повышалось, достигнув миллиона земных атмосфер. Корабль медленно подвигался к конечной цели путешествия; пробиваясь сквозь скопление молекул газа, которые так теснились, что даже водород обладал плотностью жидкости. Температура была семьдесят градусов ниже нуля по Цельсию. Пары аммиака, поднимавшиеся над невероятно обширным аммиачным океаном, насыщали эту жуткую атмосферу до предела. Ветер, зарождавшийся где-то на высоте тысячи миль, несся с такой скоростью, что подобное атмосферное явление можно было назвать ураганом лишь приближенно. Прежде чем корабль опустился на большой юпитерианский остров, раз в семь превышавший по площади Азию, стало совершенно очевидно, что Юпитер не слишком приятный мир. И все же трем членам экипажа корабля он казался приятным. Впрочем, этих троих назвать людьми было нельзя, юпитерианами - тоже. Они были просто роботами, которых создали на Земле. ХХ-3 сказал: – Кажется, это довольно пустынный уголок. ХХ-2 согласился с ним и угрюмо посмотрел на сглаженный ветром пейзаж. – Вдалеке виднеются какие-то строения, - сказал он. - Они явно искусственного происхождения. Я предлагаю подождать, пока подойдут их обитатели. Стоявший вместе со своими товарищами ХХ-1 слушал, но ничего не говорил. Его создали прежде двух других роботов, и он был полуэкспериментальным. Поэтому он не так-то часто вступал в разговор. Ждать пришлось недолго. С неба пикировало воздушное судно странной конструкции. За ним другие. Затем приблизилась колонна наземных транспортных средств, из которых показались какие-то живые существа. Появились и различные предметы, - по-видимому, оружие. Некоторые из этих предметов было под силу тащить одному юпитерианину, другие - нескольким, а третьи передвигались сами. Юпитериане сидели, наверно, внутри. Роботы в этом разобраться не могли. – Нас окружили, - сказал ХХ-3. - Чтобы показать наши мирные намерения, логичнее всего выйти из корабля. Согласны? Остальные согласились с ним, и ХХ-1 распахнул тяжелую дверь, которая не была ни двойной, ни, к слову сказать, герметичной. Появление роботов вызвало суматоху среди юпитериан. Они что-то сделали с самыми большими из доставленных к кораблю предметов, и ХХ-3 почувствовал, как на внешнем слое его берил-лиево-иридиево-бронзового тела поднимается температура. Он посмотрел на ХХ-2. – Чувствуешь? Наверно, они направили на нас поток тепловой энергии. – Но почему? - удивился ХХ-2. – Это определенно какой-то тепловой луч. Посмотри туда! Один из лучей отклонился в сторону и упал на сверкающий ручеек чистого аммиака, который тотчас бурно закипел. ХХ-3 повернулся к ХХ-1. – Первый, возьми-ка это на заметку. – Разумеется, возьму. Именно на долю ХХ-1 выпала секретарская работа, и он делал заметки, просто заполняя свои ячейки памяти. – Максимальная температура луча равна тридцати градусам выше нуля по Цельсию, - добавил Первый. – Может, попытаемся связаться с ними? - перебил его Второй. – Напрасная трата времени, - сказал Третий. - Очень немногие юпитериане знают радиокод, при помощи которого осуществлялась связь между Юпитером и Ганимедом. Впрочем, они могут послать за специалистом, чтобы установить контакт. А пока понаблюдаем за ними. Сознаюсь, я не понимаю их действий. Тепловое излучение прекратилось, а юпитериане подтащили и пустили в ход другое оружие. К ногам роботов упало несколько капсул. Под воздействием тяготения Юпитера они быстро с силой воткнулись в почву. Капсулы с треском раскрылись, из них выплеснулась и образовала лужи синяя жидкость, которая тотчас начала испаряться. Неистовый ветер подхватил эти пары, а юпитериане поспешили убраться в подветренную сторону. Один из них замешкался и тут же судорожно задергался, а потом обмяк и затих. ХХ-2 наклонился, помочил палец в одной из луж, а потом стал смотреть на стекающую каплями жидкость. – Я думаю, это кислород, - сказал он. – Конечно, кислород, - согласился Третий. - Происходит что-то совсем уж странное. Ведь кислород, по-моему, вреден для этих существ. Одно из них погибло! Роботы помолчали, потом ХХ-1, который отличался простотой и потому считал, что надо брать быка за рога, промолвил: – Возможно, эти странные существа с помощью таких довольно несерьезных штучек пытаются уничтожить нас? И ХХ-2, пораженный этим предположением, ответил: – Знаешь, Первый, по-моему, ты прав! Ведь и хозяева-люди говорили нам, что юпитериане хотят уничтожить все человечество, а существа, настолько обезумевшие от злобы, что вынашивают мысль, как бы навредить человеку… - голос Второго при этих словах задрожал, - тем более могут попытаться уничтожить нас. – Стыдно иметь такой несносный характер, - сказал ХХ-1. - Бедняги! – По-моему, это очень печально, - согласился Второй. - Давайте вернемся на корабль. Мы уже достаточно насмотрелись. Забравшись в корабль, они принялись ждать. Как сказал ХХ-3, Юпитер - обширная планета, и эксперта по радиокоду могут искать еще долго. Впрочем, терпения роботам не надо было занимать. И в самом деле, Юпитер, по показаниям хронометра, трижды обернулся вокруг своей оси, прежде чем прибыл эксперт. Ни восходов солнца, ни закатов, разумеется не было. Три тысячи миль плотной, как жидкость, атмосферы окутывали планету кромешной тьмой, и дня от ночи никто отличить не мог. Впрочем, ни для роботов, ни для юпитериан видимое световое излучение не играло никакой роли: зрение их было устроено по другому принципу. Все эти тридцать часов юпитериане продолжали осаждать корабль. Они вели наступление терпеливо, упорно, безжалостно. Об этом робот ХХ-1 сделал немало пометок в своей памяти. Юпитериане применяли все новое и новое оружие, а роботы, внимательно следя за всеми атаками, каждый раз анализировали его. Хозяева-люди мастерили прочные вещи. Пятнадцать лет ушло на конструирование корабля и роботов, и сущность их можно было выразить одним словом - мощь. Бесполезно было стараться уничтожить их: ни корабль, ни роботы не уступали друг другу. – Мне кажется, им мешает атмосфера, - сказал Третий. - Они не могут использовать атомный заряд, так как в этой густой атмосфере рискуют подорваться сами. – И взрывчатку применить они тоже не могут, - сказал Второй. - И это хорошо. Нас бы они, конечно, не повредили, но тряхнуло бы здорово. – О взрывчатых веществах не может быть и речи. Взрыва без мгновенного расширения газов не бывает, а газ просто не сможет увеличиться в объеме в этой атмосфере. – Очень хорошая атмосфера, - пробормотал Первый. - Мне она нравится. Эти слова прозвучали вполне естественно: роботов серии XX и создавали для такой атмосферы. По своему облику они ни капельки не напоминали людей. Они были приземистыми и широкими, центр тяжести у них находился менее чем в футе от поверхности земли. У них было по шесть ног, коротких и толстых, рассчитанных на многотонную нагрузку в условиях, когда тяготение превышает земное в два с половиной раза. Чтобы компенсировать избыток веса, роботов наделили реакцией, которая намного превосходила необходимую на Земле. Кроме того, они были сделаны из бериллиево-иридиево-бронзового сплава, не поддающегося никакой коррозии. Против этого сплава было бесполезно любое известное оружие, кроме атомного мощностью в тысячу мегатонн. Ожидая специалиста по радиокоду, роботы были заняты тем, что довольно неуверенно старались хоть как-нибудь описать внешность юпитериан. ХХ-1 отметил наличие у них щупалец и круговой симметрии тела… и на этом остановился. Второй и Третий старались помочь ему изо всех сил, но тоже безрезультатно. – Нельзя описать что-либо, - заявил наконец Третий, - ни с чем не сравнивая. Подобных существ я никогда не видал… К этому времени юпитериане перестали опробовать на пришельцах свое оружие. Роботы выглянули из корабля. Группа юпитериан продвигалась вперед какими-то странными бросками, Роботы вышли навстречу. Юпитериане остановились футах в десяти. Обе стороны молчали и не двигались с места. Вдруг донеслось звонкое щелканье, и ХХ-1 радостно сказал: – Это радиокод. У них там эксперт по связи. Так оно и было. Усложненная азбука Морзе, которую за двадцать пять лет жители Юпитера и люди Ганимеда обоюдными усилиями превратили в удивительно гибкое средство общения, была применена наконец при более близком контакте. Теперь впереди был только один юпитерианин, остальные отступили. Он-то и вел переговоры. – Откуда вы? - прощелкал он. ХХ-3, как наиболее умственно развитый, стал говорить от имени группы роботов. – Мы с Ганимеда, спутника Юпитера. – Что вам нужно? - продолжал юпитерианин. – Нам нужна информация. Мы прибыли сюда, чтобы изучить ваш мир и доставить обратно полученные сведения. Если бы вы помогли нам… – Вы должны быть уничтожены! - перебил его своим щелканьем юпитерианин. ХХ-3 помолчал и задумчиво сказал своим товарищам: – Хозяева-люди говорили, что они будут стоять именно на такой позиции. Они очень странные. Перейдя на щелканье, он просто спросил: – Почему уничтожены? Юпитерианин, очевидно, счел ниже своего достоинства отвечать на подобные вопросы. – Если вы покинете Юпитер в течение суток, мы пощадим вас… пока не выйдем за пределы нашей атмосферы и не уничтожим антиюпитерианский сброд, засевший на Ганимеде. – Мне хотелось бы указать на то, - сказал Третий, - что мы, живущие на Ганимеде и внутренних планетах… – Согласно нашей астрономии, - перебил его юпитерианин, - существует только Солнце и четыре наших спутника. Никаких внутренних планет нет. Третий устал спорить. – Ладно. Пусть будет так: мы, живущие на Ганимеде, не имеем никаких притязаний на Юпитер. Мы предлагаем дружбу. Двадцать пять лет вы общались с помощью радиокода с людьми Ганимеда. Разве есть какая-нибудь причина для внезапного объявления войны? – Двадцать пять лет, - последовал холодный ответ, - мы считали жителей Ганимеда юпитерианами. Когда мы узнали, что это не так, что мы общались с низшими животными, как с разумными, по юпитерианским понятиям, существами, мы решили принять меры, чтобы смыть этот позор. Беседа на этом закончилась. Роботы вернулись на корабль. – Плохи дела,- задумчиво сказал ХХ-2. - Все идет так, как говорили хозяева-люди. У юпитериан крайне развит комплекс превосходства, осложненный абсолютной нетерпимостью ко всему, что затрагивает этот комплекс. – Нетерпимость, - заметил Третий, - это естественное следствие комплекса. Беда в том, что их нетерпимость зубаста. У них есть оружие… и их наука достигла значительных успехов. – Теперь я не удивляюсь, - горячо сказал ХХ-1, - что нам дано особое указание - не подчиняться распоряжениям юпитериан. Это ужасные, нетерпимые, псевдовысшие существа! - И верный робот страстно добавил: - Ни один хозяин-человек никогда не будет так вести себя. – Это верно, но к делу не относится, - сказал Третий. - Хозяевам-людям грозит страшная опасность. Юпитер - гигантская планета, у здешних жителей колоссальные ресурсы, юпитериане по численности в сотню раз превосходят людей всей земной сферы влияния. Если они когда-нибудь создадут силовое поле такой мощности, что оно послужит оболочкой космического корабля, то они легко покорят всю Солнечную систему. Вопрос в том, как далеко они продвинулись в этом направлении, какое оружие у них есть, какая ведется подготовка и так далее. Наша задача - добыть эту информацию. – Мне кажется, нам надо всего лишь подождать, - добавил Третий. - В течение тридцати часов они пытались уничтожить нас и не добились никаких результатов. Они, наверно, сделали все, что могли. Комплекс превосходства всегда приводит к необходимости спасать свой престиж, и доказательством тому служит ультиматум, который они нам предъявили. Они ни за что не позволили бы нам улететь, если бы могли уничтожить нас. Но если мы не покинем планету, они, разумеется, не признаются в своем бессилии, а скорее сделают вид, что сами пожелали, чтобы мы остались. И снова роботы встретились с юпитерианским экспертом по радиокоду. Если бы роботов серии XX снабдили чувством юмора, то они получили бы колоссальное удовольствие. Но они относились к делу слишком серьезно. Юпитерианин сказал: – Мы решили позволить вам остаться на очень короткое время, чтобы вы сами убедились в нашей мощи. Затем вы вернетесь на Ганимед и сообщите всему вашему сброду о неминуемой гибели, которая ждет их через год. ХХ-1 отметил про себя, что на Юпитере год равен двенадцати земным. Третий непринужденно сказал: – Спасибо. Не проводите ли вы нас в ближайший город? Нам бы хотелось многое узнать. - И, подумав, добавил: - Наш корабль, разумеется, трогать нельзя. Он не угрожал, а просто попросил, потому что ни один робот серии XX не был задиристым. При их конструировании исключили возможность даже малейшей раздражительности. За долгие годы испытаний было установлено, что в интересах безопасности людей ровный, добрый нрав у таких могучих роботов, как XX, просто необходим. – Нас не интересует ваш дрянной кораблишко, - сказал юпитерианин. - Никто из нас не осквернит себя прикосновением к нему. Вы можете идти с нами, но держитесь на расстоянии десяти футов. В противном случае вы будете немедленно уничтожены. – Ну и высокомерие! - веселым шепотом заметил Второй. Портовый город находился на берегу огромного аммиачного озера. Ветер вздымал бешеные пенистые волны, которые катились чрезвычайно стремительно и мгновенно опадали из-за сильного тяготения. Сам порт был невелик, но не вызывало сомнений, что большая часть сооружений находится под землей. – Сколько здесь жителей? - спросил Третий. – Это маленький городок с десятимиллионным населением, - ответил юпитерианин. – Понятно. Возьми на заметку, Первый. ХХ-1, автоматически зафиксировал это в памяти, повернулся к озеру и с интересом посмотрел на него. Он взял Третьего под локоть. – Послушай, рыба у них здесь есть? – А не все ли равно? – Мне кажется, нам надо посмотреть. Хозяева-люди приказали разузнать все, что возможно. Из трех роботов Первый был самым простым и поэтому понимал приказы буквально. – Пусть Первый посмотрит, если ему хочется, - сказал Второй. - Позволим парнишке немного поразвлечься. От этого не будет вреда. – Ладно. Пусть только не теряет времени. Мы сюда приехали не за рыбой… Иди, Первый. ХХ-1 ринулся к пляжу, пересек его и с плеском погрузился в аммиак. Юпнтерианин внимательно наблюдал за ним. Эксперт по радиокоду отщелкал: – Видя наше величие, ваш товарищ, видимо, с отчаяния решил покончить с собой. Третий удивился: – Ничего подобного. Он хочет посмотреть, живут ли в аммиаке какие-нибудь организмы. - А потом робот извиняющимся тоном добавил: - Наш друг порой очень любопытен, он не такой умный, как мы, но это его единственный недостаток, который заслуживает снисхождения. Юпитерианин долго молчал, а потом заметил: – Он утонет. – Опасности никакой нет, - спокойно ответил ему Третий. - Вы разрешите нам войти в город, как только он вернется? В этот момент над озером поднялся фонтан жидкости в несколько сот футов высотой. Ветер подхватил его, швырнул вниз и разбил на мельчайшие брызги. Ударила еще одна струя, потом еще, бешено забурлила жидкость, и к берегу протянулся пенистый след. Оба робота ошеломленно наблюдали за происходившим. Юпитериане застыли в неподвижности и тоже напряженно смотрели на озеро. На поверхности показалась голова ХХ-1. Он медленно вышел на сушу. По следом за ним из воды показалось какое-то существо гигантских размеров, состоявшее, казалось, сплошь из клыков, когтей и игл. Затем роботы увидели, что существо движется не само, его вытаскивает на пляж ХХ-1. ХХ-1 приблизился довольно робко к юпитерианину и сам вступил в связь с ним, лихорадочно отщелкав: – Мне очень жаль, что так получилось, но это существо напало на меня. Я просто хотел описать его. Надеюсь, это не очень ценное животное. Ему ответили не сразу, так как при появлении чудовища ряды юпитериац сильно поредели. Они стали возвращаться, лишь убедившись, что животное мертво. ХХ-3 скромно сказал: – Надеюсь, вы простите нашего друга. Он немного неуклюж. Мы не хотели убивать какое бы то ни было юпитерианское животное. – Оно напало на меня, - пояснил Первый. - Оно укусило меня без всякого повода. Смотрите! - И он показал двухфутовый клык, сломавшийся при укусе. - Оно укусило меня за плечо и чуть не поцарапало его. Я шлепнул животное, чтобы отогнать… а оно сдохло. Простите! Юпитерианин наконец заговорил, но щелканье его было не очень четким. Он как бы заикался. – Это дикий зверь, редко встречающийся у берега, но озеро здесь очень глубокое. Все еще чувствовавший себя неловко, Третий сказал: – Если вы употребляете его в пищу, то мы рады… – Нет. Мы можем добыть себе пищу без помощи всякого сбр… без посторонней помощи. Ешьте его сами. Тогда ХХ-1 без всякого усилия поднял зверя одной рукой и бросил его в озеро. А Третий, между прочим, заметил: – Благодарим за любезное предложение, но мы в пище не нуждаемся. Мы, разумеется, ничего не едим. В сопровождении сотен двух вооруженных юпитериан роботы спустились по аппарели в подземный город. На поверхности он казался маленьким, но под землей производил внушительное впечатление. Роботов посадили в вагон с дистанционным управлением (так как ни один почтенный, уважающий себя юпитерианин не опустился бы до того, чтобы сесть в один вагон со «всяким сбродом»), и они помчались со страшной скоростью к центру города. По проделанному пути они определили, что из конца в конец город раскинулся на пятьдесят миль и уходит вглубь миль на восемь. – Если такова численность юпитериан, - с грустью сказал ХХ-2, - то нам предстоит сделать своим хозяевам-людям не слишком утешительный доклад. Ведь мы сели на обширной поверхности Юпитера наугад - вероятность посадки у действительно большого населенного пункта была тысяча к одному. – Десять миллионов юпитериан, - с отсутствующим видом произнес Третий. - Все население, по-видимому, исчисляется триллионами, а это большое, очень большое население даже для Юпитера. У них, наверно, полностью городская цивилизация, а это говорит о колоссальном развитии науки. Если у них есть силовые поля… Вагон остановился на площади. Ближайшие улицы были забиты юпитерианами, которые были так же любопытны, как и любая городская толпа при подобных обстоятельствах. Приблизился эксперт по радиокоду. – Мне пора отдыхать. Мы пошли даже на то, что подыскали для вас помещение, хотя это причинит нам большие неудобства, так как своим пребыванием вы оскверните его и нам придется снести здание, а потом построить его заново. И тем не менее вам будет где спать. ХХ-3 взмахнул рукой в знак протеста и отстукал: – Благодарим вас, но, пожалуйста, не беспокойтесь. Мы не будем возражать против того, чтобы вы оставили нас здесь, где мы находимся. Если вам хочется отдохнуть, поспать, мы подождем вас. Что же касается нас, - добавил он непринужденно, - то мы не спим вообще. Юпитерианин не сказал на это ничего. Впрочем, если бы у него было лицо, то выражение его наверняка показалось бы забавным. Юпитерианин удалился, а роботы остались в вагоне. Их окружила стража из хорошо вооруженных юпитериан. Прошло немало времени, прежде чем вернулся эксперт по коду. Он представил прибывших с ним юпитериан. – Со мной два чиновника центрального правительства, которые любезно согласились побеседовать с вами. Один из чиновников, очевидно, знал код и нетерпеливо перебил эксперта своим щелканьем. – Вы, сброд! - обратился он к роботам. - Вылезайте-ка из вагона. Мы хотим посмотреть на вас. Роботы были рады исполнить это требование. И в то время как Третий и Второй спрыгнули с правой стороны вагона, Первый ринулся сквозь левую стенку. Именно «сквозь», так как он не удосужился пустить в ход механизм, опускавший часть стенки, а снес всю ее. За ней последовали два колеса и ось. Вагон развалился, и ХХ-1 ошеломленно взирал на обломки. Наконец он легонько защелкал: – Простите. Надеюсь, этот вагон не очень дорогой. ХХ-2 смущенно добавил: – Наш товарищ часто бывает неуклюж. Простите его. ХХ-3 без особого успеха попытался собрать развалившийся вагон. ХХ-1 снова принялся извиняться: – Материал, из которого сделан вагон, очень непрочен. Видите? - Он обеими руками поднял лист пластика, который был размером с квадратный ярд, толщиной дюйма три и обладал твердостью железа. Робот слегка согнул лист, и тот мгновенно лопнул. - Мне надо было учесть это, - добавил ХХ-1. Представитель юпитерианского правительства немного сбавил тон: – Вагон все равно будет уничтожен, так как он осквернен вами. - Он помолчал и добавил: - Существа! Мы, юпитериане, не проявляем вульгарного любопытства в отношении низших животных, но нашим ученым нужны факты. – Мы согласны с вами, - одобрительно откликнулся Третий. - Нам они тоже нужны. Юпитерианин игнорировал эти слова. – У вас, наверно, нет органа, чувствительного к массе. Как же вы получаете представление о предметах, которые не можете ощупать? Третий заинтересовался: – Вы хотите сказать, что жители Юпитера непосредственно ощущают массу? – Я здесь не для того, чтобы отвечать на ваши вопросы… ваши наглые вопросы. – Значит, насколько я понимаю, предметы, имеющие небольшую массу, для вас прозрачны, даже при отсутствии излучения. - Третий повернулся ко Второму. - Вот как они видят. Их атмосфера прозрачна для них, как вакуум. Юпитерианин снова защелкал: – Сейчас же отвечайте на мой вопрос, или я прикажу вас уничтожить. – Мы ощущаем энергию, - тотчас ответил Третий. - Мы можем настраиваться на электромагнитные колебания любой частоты. Сейчас мы видим дальние предметы, излучая радиоволны, а ближние предметы с помощью… - Робот замолчал, а затем спросил Второго: - Есть какое-нибудь кодовое слово, означающее гамма-лучи? – Такого слова я не знаю, - ответил Второй. Третий снова обратился к юпитерианину: – Ближние предметы мы видим при помощи другого излучения, для которого нет кодового слова. Юпитериане отступили, и, хотя до роботов не донеслось ни звука, по непонятным движениям различных частей их совершенно неописуемых тел было очевидно, что они оживленно переговариваются. Затем чиновник снова приблизился: – Существа с Ганимеда! Решено показать вам некоторые заводы, чтобы вы ознакомились с крошечной частью наших великих достижений. Затем мы разрешим вам вернуться и разъяснить безнадежность положения всего сбр… существ внешнего мира. Третий сказал Второму: – Видишь, какова их психология. Они стараются во что бы то ни стало доказать свое превосходство. Речь теперь идет о спасении престижа. - И радиокодом: - Благодарим за любезность. Но довольно скоро роботы поняли, что юпитериане добились очень многого. Это напоминало осмотр замечательной выставки. Юпитериане показывали и объясняли все, охотно отвечали на любые вопросы, и ХХ-1 делал сотни огорчительных пометок в своей памяти. Военная мощь этого одного-единственного городка в несколько раз превышала военный потенциал Ганимеда. По промышленному производству десять таких городков могли превзойти все планеты, населенные людьми. А ведь в десяти городках обитала, видимо, ничтожная часть населения Юпитера. Третий повернулся к Первому и толкнул его локтем. – Что же это такое? – Наверно, у них есть силовые поля, и тогда хозяева-люди проиграли, - серьезно сказал ХХ-1. – Боюсь, что ты прав. А почему ты думаешь, что у них есть силовые поля? – Потому что они не показывают нам правое крыло завода. Возможно, там работают над силовыми полями. Они находились на громадном сталелитейном заводе, где изготовляли стофутовые брусья аммиакоупорного кремниево-стального сплава. – Что в том крыле? - спокойно спросил Третий у правительственного чиновника. Тот объяснил: – Это секция высоких температур. Различные процессы требуют таких температур, которые опасны для жизни, и потому здесь дистанционное управление. Чиновник провел роботов к стене, излучавшей тепло, и показал на небольшое круглое окошко, защищенное каким-то прозрачным материалом. Таких окошек было много, и они озарялись красным туманным светом, который исходил от пылавших печей и пробивался сквозь густую атмосферу. ХХ-1 бросил на юпитериан подозрительный взгляд и отщелкал: – Вы не будете возражать, если я войду туда и посмотрю, что к чему? Меня это очень интересует. – Что за ребячество, Первый! - упрекнул Третий. - Они говорят правду. Впрочем, если тебе хочется, сходи посмотри. Но не задерживайся, нам некогда. Юпитерианин сказал: – Вы не имеете представления, какая там жара. Вы погибнете. – О нет, - как бы между прочим бросил Первый. - Жара нам нипочем. Юпитериане посовещались, а потом засуетились. Были поставлены теплозащитные экраны, и дверь, ведущая в секцию высоких температур, распахнулась. ХХ-1 вошел в цех и плотно закрыл за собой дверь. Юпитерианские чиновники столпились у окошек. ХХ-1 подошел к ближайшей печи и пробил летку. Так как робот был слишком приземист, чтобы заглянуть в печь, он наклонил ее. Расплавленный металл стал лизать край контейнера. Робот с любопытством посмотрел на металл, опустил в него руку, стряхнул огненные металлические капли, а то, что осталось, вытер об одно из шести своих бедер. Робот медленно прошелся вдоль печей и лишь затем дал знак, что хочет выйти. Юпитерпане отошли подальше. Когда ХХ-1 показался в дверном проеме, его стали окатывать струей аммиака, который шипел, булькал и испарялся. Наконец робот охладился до сносной температуры. Не обращая внимания на аммиачный душ, ХХ-1 сказал своим собратьям: – Они говорят правду. Никаких силовых полей там нет. Однако нет смысла медлить. Хозяева-люди дали нам определенные указания. Он повернулся к юпитерианскому чиновнику и, не колеблясь, отщелкал: – Послушайте, ваши ученые создали силовые поля? Прямота, разумеется, была естественным следствием конструктивных особенностей Первого. Второй и Третий знали это и воздержались от неодобрительных замечаний. Юпитерианский чиновник постепенно сумел оправиться от Странного оцепенения. Когда Первый вышел из цеха, чиновник все время тупо смотрел на руку робота, ту самую, которая побывала в расплавленном металле. – Силовые поля? Так вот что вас интересует! - медленно произнес юпитерианин. – Да, - отчеканил Первый. Роботов повели на самый край города, и они оказались среди тесно расположенных сооружений, которые приблизительно можно было сравнить с земным университетом. Юпитерианский чиновник быстро двигался вперед, а за ним топали роботы, томимые мрачными предчувствиями. ХХ-1, пропустив всех вперед, остановился перед секцией, ничем не огороженной. – Что это? - поинтересовался он. В секции стояли узкие низкие скамьи. На них юпитериане манипулировали какими-то странными приборами, главной деталью которых был сильный дюймовый электромагнит. Юпитерианин повернулся к роботу и нетерпеливо сказал: – Эго студенческая биологическая лаборатория. Здесь нет ничего, что могло бы заинтересовать вас. – А что они делают? – Они изучают микроскопические организмы. Вы видели когда-нибудь микроскоп? – Он видел, - вмешался Третий, - но не такого типа. Наши микроскопы предназначены для энергочувствительных органов и работают по принципу отражения лучевой энергии. Ваши микроскопы, очевидно, основаны на принципе увеличения массы. Довольно остроумно. – Вы не возражаете, если я посмотрю, какие там существа? - спросил Первый. Он шагнул к ближайшей скамье, а студенты, боявшиеся оскверниться общением с инопланетянами, сгрудились в дальнем углу. ХХ-1 отодвинул микроскоп и стал внимательно рассматривать предметное стекло. Удивленный, он отложил его, взял другое… третье… четвертое… Потом робот обратился к юпитерианину: – Эти организмы живые? Такие маленькие, похожие на червей? – Конечно. – Странно… стоит мне посмотреть на них, как они погибают! Третий чертыхнулся и сказал своим товарищам: – Мы забыли о нашей гамма-радиации. Пойдем отсюда, Первый, а то мы убьем все микроорганизмы в этой комнате. Он повернулся к юпитерианину: – Боюсь, что наше присутствие гибельно для слаборазвитых форм жизни. Мы лучше уйдем. Мы надеемся, что погибшие организмы нетрудно для вас заменить другими. И вы держитесь-ка от нас подальше, а то наше излучение может оказать и на вас вредное воздействие. Юпитерианин не сказал ни слова и величественно двинулся дальше, но было заметно, что с этой минуты расстояние между ним и роботами увеличилось вдвое. Через некоторое время роботы очутились в большом помещении. В самой его середине, несмотря на сильное тяготение Юпитера, без всякой видимой опоры висел громадный слиток металла. Юпитерианин защелкал: – Вот наше силовое поле. Последнее достижение. В том невидимом пузыре вакуум. Силовое поле выдерживает давление нашей атмосферы и вес металла, эквивалентного двум большим космическим кораблям. Ну, что вы скажете? – Что у вас появляется возможность для космических полетов, - сказал Третий. – Совершенно верно. И металл, и пластик недостаточно прочны, чтобы выдержать давление нашей атмосферы при создании вакуума, а силовое поле выдержит… Пузырь, огражденный силовым полем, и будет нашим космическим кораблем. Не пройдет и года, как мы изготовим сотни тысяч таких кораблей. Потом мы обрушимся на Ганимед и уничтожим сброд, который пытается оспаривать наше право на господство Вселенной. – Люди Ганимеда никогда и не думали об этом, - пытался возразить Третий. – Молчать! - защелкал юпитерианин. - Возвращайтесь и расскажите своим, что вы видели. Ничтожно слабые силовые поля, такие, как у вашего корабля, с нашими нельзя даже сравнивать, потому что самый маленький наш корабль будет мощнее и больше вашего в сотни раз. – В таком случае, - сказал Третий, - нам здесь больше нечего делать, и мы вернемся, как вы говорите, чтобы сообщить то, что узнали. Проводите нас, пожалуйста, к нашему кораблю, и мы распрощаемся. Но между прочим, к вашему сведению, кое-чего вы не понимаете. У людей Ганимеда, разумеется, силовые поля есть, но к нашему кораблю они никакого отношения не имеют. Мы не нуждаемся в силовом поле. Робот повернулся к своим товарищам: – Через десять земных лет с хозяевами-людьми будет покончено. Сопротивляться Юпитеру невозможно. Слишком он силен. Пока юпитериане были привязаны к поверхности планеты, люди были в безопасности. Но теперь у них силовые поля… Мы можем только доставить людям полученные сведения, и это все. Роботы отравились восвояси. Город остался позади. На горизонте показалось темное пятно - их корабль. Вдруг юпитерианин сказал: – Существа, так вы говорите, что у вас нет никакого силового поля? – Мы не нуждаемся в нем, - безразлично ответил Третий. – Тогда почему ваш корабль не взрывается в космическом пространстве из-за атмосферного давления изнутри? И он пошевелил щупальцем, как бы указывая на атмосферу Юпитера, которая давила с силой двадцати миллионов фунтов на квадратный дюйм. – Ну, это объясняется просто. Наш корабль не герметичен. Давление и внутри и снаружи одинаковое. – Даже в космосе? Вакуум в вашем корабле? Вы лжете! – Осмотрите сами наш корабль. У него нет силового поля, и он не герметичен. Что в этом необыкновенного? Мы не дышим. Энергия у нас атомная. Нам все равно, есть ли давление, нет ли его, и в вакууме мы чувствуем себя прекрасно. – Но в космосе же абсолютный нуль! – Это не играет роли. Мы сами регулируем собственную температуру. От температуры среды мы не зависим. - Третий помолчал. - Ну, теперь мы сами можем добраться до корабля. До свидания. Мы передадим людям Ганимеда ваше послание - война до конца! Но юпитерианин вдруг сказал: – Погодите! Я скоро вернусь. Он повернулся и двинулся к городу. Роботы посмотрели ему вслед и стали молча ждать. Юпитерианин вернулся только часа через три. Видно было, что он очень торопился. За десять футов от корабля он опустился всем телом на почву и стал как-то странно подползать. Юпитерианин не произнес ни слова, пока не приблизился настолько, что чуть ли не прижался к роботам своей серой эластичной кожей. И лишь тогда зазвучал приглушенный и уважительный радиокод. – Глубокоуважаемые господа, я связался с главой нашего центрального правительства, которому теперь известны все факты, и я могу заверить вас, что Юпитер желает только мира. – Что? - переспросил Третий. – Мы готовы возобновить связь с Ганимедом, - зачастил юпитерианин, - и обещаем не делать никаких попыток выйти в космос. Наше силовое поле будет применяться только на поверхности Юпитера. – Но… - начал Третий. – Наше правительство с радостью примет любых представителей с Ганимеда, если их пожелают прислать наши благородные братья - люди. Чешуйчатый щупалец протянулся к роботам, и ошеломленный Третий пожал его. Второй и Первый пожали два других протянутых щупальца. Юпитерианин торжественно сказал: – Да будет вечный мир между Юпитером и Ганимедом! Космический корабль, худой, как решето, снова вышел в космос. Давление и температура снова были нулевыми, и роботы смотрели на громадный, но постепенно уменьшавшийся шар - Юпитер. – Они определенно искренни, - сказал ХХ-2, - и то, что они повернули на сто восемьдесят градусов, очень утешительно, но я ничего не понимаю. – По-моему, - заметил ХХ-1, - юпитериане вовремя опомнились и поняли, что даже одно намерение навредить хозяевам-людям - это уже невероятное зло. Так что они вели себя вполне естественно. ХХ-3 вздохнул и сказал: – Послушай, тут все дело в психологии. У этих юпитериан невероятно развито чувство превосходства, и раз уж они не могли уничтожить нас, то им хотелось хотя бы сохранить свой престиж. Вся их выставка, все их объяснения - это просто своеобразное бахвальство, рассчитанное на то, чтобы поразить нас и заставить трепетать перед их могуществом. – Все это я понимаю, - перебил Второй, - но… – Но это обернулось против них же, - продолжал Третий. - Они убедились, что мы сильнее. Мы не тонем, не едим и не спим, расплавленный металл не причиняет нам вреда. Даже само наше присутствие оказалось гибельным для живых существ Юпитера. Их последним козырем было силовое поле. И когда они узнали, что мы вообще не нуждаемся в нем и можем жить в вакууме при абсолютном нуле, их воля была сломлена. - Третий помолчал и добавил резонерски: - А раз воля сломлена, комплекс превосходства исчезает навсегда. Другие роботы задумались, и потом Второй сказал: – И все равно это неубедительно. Какое им дело до того, на что мы способны? Мы всего лишь роботы. Им пришлось бы воевать не с нами. – В том-то и дело, Второй, - спокойно сказал Третий. - Это пришло мне в голову только сейчас. Знаете ли вы, что из-за нашей собственной оплошности совершенно нечаянно мы не сказали им, что мы всего лишь роботы. – Они нас не спрашивали, - сказал Первый. – Совершенно верно. Поэтому они думали, что мы люди и что все другие люди такие же, как мы! Он еще раз посмотрел на Юпитер и задумчиво добавил: – Не удивительно, что они побоялись воевать! Перевод с английского  Дмитрия Жукова Об авторе Айзек Азимов, известный американский писатель-фантаст и ученый-химик. Родился в 1920 году. С 1946 по 1958 год читал лекции в Колумбийском и Гарвардском университетах. Известность писателю принес его рассказ «Приход ночи», опубликованный в 1941 году. Затем был опубликован ряд романов и сборников научно-фантастических рассказов, среди которых наибольшей популярностью пользуется сборник «Я - робот». Последнее увлечение писателя - научно-популярная литература. Рассказ «Нечаянная победа» появился в сборнике «Все остальное о роботах». Чэд Оливер ПОЧТИ ЛЮДИ Буря разразилась внезапно. Огромное красное солнце Поллукса исчезло. Голубое небо потемнело. Плотная стена бурлящих черных туч налетела на вертолет, словно огромный металлический кулак ударил по аппарату. Ветер швырял струи дождя, они градом стучали по обзорным стеклам кабины. Зигзагообразные извивы слепящих молний, оглушительные раскаты грома. Такие бури не были необычными. В исследовательских отчетах они упоминались очень часто, но тихоходный вертолет-разведчик был маленьким и не мог противостоять напору ветра. Ветер смял его и понес, как ураган уносит палые листья. Трое людей в кабине не привязались ремнями. Они вели наблюдение за лесом, целиком положившись на автопилота. Никто не заметил приближения бури. И когда она настигла вертолет, их вышвырнуло из сидений. – Проклятье! - с трудом выдохнул Эльстон Лэйн. Он на четвереньках прополз по вздыбившемуся полу кабины и забрался в кресло пилота, - Что же это? Налетели на горный пик? Энтони Моралес, пытаясь удержаться па ногах, вцепился в штурманский столик. – Что бы там ни было, - произнес он, - только не включай двигатели. Роджер Пеннок, биолог, во весь рост растянулся па полу кабины. Он не потерял сознания, но похоже, его здорово оглушило. Тони Моралес пытался его поднять. Эльстон Лэйн сражался с рычагами управления. Он хотел вывести вертолет из урагана, что было равносильно танцу с солидным грузом свинца на спине. Лэйн был рослый мужчина крепкого сложения, но вся его сила здесь помочь ни могла. Ветер с воем швырял маленький аппарат. Лэйн видел перед собой только кромешную тьму, прорезаемую вспышками молний. Ливень сплошным потоком заливал обзорное стекло, раскаты грома звучали как удары чудовищного хлыста. Эльстон почувствовал, что вертолет теряет управление. Высота быстро падала. Эльстон попробовал запустить винты - они не работали. – Тони, - позвал он громко и отчетливо, стараясь не сорваться на крик, - Роджер может связаться с базой по радио? – Не думаю. Он скоро придет в себя, но пока… – У нас нет времени. Попробуй сам вызвать базу. Передай наши координаты и скажи, что скорее всего нам придется сделать вынужденную посадку. – Координаты, - пробормотал Тони Моралес, - да ты смеешься? Вертолет снова швырнуло, раздался треск. – Радио не работает, - наконец заявил Тони. Его голос прозвучал растерянно. – Так, - произнес Эльстон, - вот они, чудеса техники. Вертолет стонал, как раненое животное. Лэйн внимательно посмотрел па приборы. Высота по-прежнему падала. Буря завывала с неослабевающей силой. – Роджер? – Слышу тебя, - слабым голосом отозвался биолог. - Что за черт… – Ты сможешь прыгнуть, Рог? – Если надо, - без энтузиазма ответил Роджер Пеннок. Эльстону и самому такое решение не слишком нравилось. Хотя Поллукс-5 почти близнец Земли и мир этот стал им уже привычно знаком, он не был устлан розами. Поллукс-5 никто не считал открытой книгой. Имелась лишь карта планеты, составленная по аэрофотосъемке, да карты нескольких обследованных районов. И всего лишь одна небольшая база в добрых пятистах милях отсюда. Сколько еще сюрпризов подготовит Поллукс? Двадцать лет работы экологом * на чужих планетах приучили Эльстона к разумной подозрительности. Ему не хотелось покидать вертолет. Но иного выхода он не видел. Посадка вертолета наверняка окончится катастрофой. Если же они прыгнут, летательные аппараты, возможно, благополучно опустят их на поверхность планеты. Еще одна ослепительная вспышка и оглушительный грохот. Эльстон почувствовал запах гари и услышал легкое потрескивание. – Все кончено! - крикнул он. - Прыгаем. Держаться вместе! Открылся люк, трое прыгнули в темноту и понеслись вниз, навстречу неизвестному миру. Им повезло. Они сели на клочке саванны примерно в миле от опушки леса, сели неподалеку друг от друга. Никто не пострадал. Все трое стояли под хлещущими струями дождя. Но вот ливень перешел в мелкий дождь и затем прекратился. Через несколько часов в черной пелене туч появились разрывы. Выглянуло красноватое солнце, оно уходило на запад, за горизонт. Раскаты грома громыхали в отдалении. Эльстон Лэйн снял промокшую рубашку и выжал ее. Солнце ласково грело кожу. Каштановые с сединой волосы мокрыми прядями обрамляли его лицо, на стройном теле играл каждый мускул. Эльстон был чертовски рад, что остался жив, но не питал никаких иллюзий в отношении будущего. Пятьсот миль отделяло их от базы. Они находились на планете, исследование которой только началось. Их могли найти и через несколько часов, но скорее всего не обнаружат никогда. Снаряжение! – Тони, у тебя есть оружие? Тони Моралес, невысокий, жилистый и подвижный, принужденно улыбнулся. – Ничего нет, Эльстон, я сгреб лишь пару карт, времени было в обрез. – Рог? Биолог, лысый, немного грузный, медлительный и осторожный в движениях, покачал головой. У него был лишь аварийный пакет: основные медикаменты, сигнальные ракеты и запас еды в водонепроницаемой капсуле. Эльстон вывернул карманы и обнаружил лишь перочинный нож: он чистил им трубку. – Это мой вклад в арсенал, - заявил он. - Больше ничего нет. Мы трое опытных людей, один из нас самый образованный в Галактике инженер. У нас есть карта, аварийный пакет и карманный нож. Это уже кое-что. Тони Моралес снова ухмыльнулся: – Помните, что говаривал док Кнапп в институте: неважно, что у вас в руках, главное, что у вас в голове. Сколько раз мы это слышали! – Довольно часто, - согласился Эльстон. - Это неплохо звучит. Да только в нашем положении мало в этом радости. – Главное - желудок. - Тони сделал выразительный жест. - Если нет пищи, через некоторое время уже смертельно хочется есть. Эльстон невесело улыбнулся. Он не был обжорой, но всегда предпочитал знать, где сможет поесть в следующий раз. – Не стоит думать об этом. И потом для нас сейчас важнее знать не как достать пищу, а как не быть съеденными. Эльстон внимательно огляделся. Вокруг как будто все спокойно: море влажной травы, колыхаемой ветерком, несколько одиноких деревьев, темное полукружие леса на юге. Впрочем, мирная безмятежность саванны лишь кажущаяся. Все просто, как дважды два. Там, где обильные травы, всегда бродят стада травоядных, а где травоядные, там раздолье для хищников. Словом, классическое охотничье угодье с той лишь разницей, что здесь они были не охотниками. О больших кошках Эльстон знал достаточно, чтобы относиться к ним с уважением. Они были очень похожи на земных львов, только еще кровожаднее и, видимо, не охотились ночью. Впрочем, так же как и африканские львы, эти хищники охотились стаями. Обычно кошки совершали свои злодеяния в конце дня, перед тем как падет ночная тьма. И они были проворны и сильны. И еще одно: люди пришлись им по вкусу. Около года назад, когда создавали базу, возникла необходимость истребить их во всем близлежащем районе. Землеподобная планета имела свои преимущества: вы могли употреблять в пищу ее животных. Но это имело и негативную сторону - животные планеты могли есть вас с тем же успехом. Кошки были не особенно опасны для хорошо вооруженного человека. Но безоружный не имел никаких шансов. Ведь у человека нет ни мощных рогов, ни челюстей, ни грозных клыков - да что там, он не может даже по-настоящему быстро бегать. Эльстон уселся на траву и отбросил волосы со лба. – У кого-нибудь есть идеи? Наступило долгое молчание. Эльстон нарушил его, размышляя вслух: – Скоро наступит ночь. Даже если бы на базе знали наши точные координаты, все равно раньше утра нас бы не нашли. А нас пока даже не считают пропавшими, система аварийной сигнализации испортилась, не успев сработать. Мы на виду у кошек, и сейчас как раз наступает время их охоты. Но было бы безумием уходить отсюда, не удостоверившись, что нас не подберут. До базы пятьсот миль… – Больше пятисот пятидесяти, - прервал его Тони, вглядываясь в карту. - Джунгли, непроходимые джунгли и множество бурных рек. Взгляните-ка, весь путь на базу проходит по тропическому лесу. Если мы выйдем на открытое пространство, придется пройти еще сотни две миль в непосредственной близости с кошками. А чтобы переправиться через реки, нужно будет построить лодки. – Что до меня, то я не собираюсь шагать пятьсот пятьдесят миль, - решительно сказал Роджер Пеннок. - Лучше я останусь здесь, и будь что будет. Эльстон поднял голову, прислушиваясь. Раскат грома? Он встал. – Надо оставаться здесь, по крайней мере первое время. Так подсказывает здравый смысл. Чем дальше мы уйдем, тем труднее нас будет отыскать. Итак, мы останемся здесь. Но кошки? – Благодарю покорно, - произнес Тони, - я голосую за джунгли. Мы будем там через полчаса, кошки ведь туда не заходят, верно? Эльстон согласился. – Думаю, нет. Лес слишком густ, а большие кошки любят открытые пространства: именно там водится их дичь. К тому же им нас не достать, если мы заберемся повыше. Благодарение господу, человек может лазать по деревьям. – Но мы же ничего не знаем об этих лесах, - возразил Роджер. - Изучение их только началось, да и то лишь с воздуха. Кто знает, что таится в джунглях? – Для меня достаточно того, что там нет кошек, - заметил Тони. Эльстон снова прислушался. На этот раз звук, напоминающий громовой раскат, раздался ближе. Нет, это не гром… – Я согласен с Тони, - сказал он, - видно, придется тебе решить иначе, Рог. Роджер встал. – Пожалуй, я великоват для деревьев. Незачем было лететь сюда двадцать девять световых лет только для того, чтобы изображать Тарзана. Но к темневшей вдали громаде леса устремились все трое. Идти было трудно: ноги вязли в сырой почве, а трава была упруга и остра как бритва. Солнце медленно садилось на западе. Глухой рокот позади перешел в рев и рычание. Без сомнения, стая вышла на охоту. Возможно, кошки уже преследовали их. Люди, спотыкаясь, побежали. Трава царапала руки, хлестала по лицу. Легкие разрывались. Во рту пересохло. «Так вот, - думал Эльстон, - что чувствует человек, когда он беззащитен, испуган и бежит под защиту деревьев. Приятного мало». Поллукс-5 был почти как Земля. Близнец Земли - так они его называли. Ни чудовищ, ни ядовитой атмосферы, ни сокрушающей тело силы тяжести, вода и здесь была водой. Они выживут, если доберутся до леса. * * * Эльстон Лэйн ворвался в лес. Переход был внезапным: только что он бежал по травянистой равнине, и вдруг его обступили огромные деревья. Он заставил себя пробежать еще ярдов сто, прежде чем остановился и перевел дыхание. Тони Моралес был рядом. Через минуту, задыхаясь и пыхтя, появился Роджер. – Ребята, - выдохнул Эльстон, - я больше не могу. – Я и подавно, - сказал Тони. Их голоса звучали приглушенно во влажном лесу. Эльстон огляделся, чувствуя благоговейный страх. Это был не земной лес. Стройные, высокие деревья, некоторые из них были выше трехсот футов. Плотная листва нижних ветвей не пропускала света, у подножия огромных стволов было темно и мрачно. Сомнительно, чтобы солнечные лучи пробивались сюда даже в полдень. Воздух был неподвижен и влажен. Искривленные лианы опутывали стволы. Сверху непрерывно струился дождь из насекомых, пыльцы, листьев и кусочков коры. Все это создавало жирную, черную почву, мягкую, как губка. Эльстон заметил несколько ярких птиц, мелькавших наверху, только их чириканье нарушало тишину. – Что за местечко! - сказал Роджер Пеннок, взяв горсть почвы и рассматривая ее. - Не меньше двухсот дюймов осадков в год, а? – Похоже, так, - согласился Эльстон, - но как же саванна по соседству? Такая разница в осадках… Тони Моралес заявил: – Кстати, о саванне. Меня прежде всего интересует, как уберечься от кошек? – Вряд ли они могут долго находиться в джунглях, - сказал Эльстон, - здесь для них нет пищи. – Теперь она появилась, - напомнил Роджер. - Я думаю, ты продемонстрируешь нам одно из преимуществ человека перед львами, Эльстон. Человек может лазать по деревьям. Так ты говорил. Посмотрим, как ты будешь это делать. Эльстон снова взглянул на деревья, и энтузиазм его резко упал. Деревья были велики, так велики, что нечего было и думать обхватить их ствол, а ветви, за которые можно было ухватиться, находились слишком высоко. – Думаю, что наша единственная ставка - лианы, - задумчиво сказал он. - С их помощью мы доберемся до нижних ветвей и там отыщем местечко, где можно передохнуть. Роджер воззрился на деревья. – Я бы скорее на гору взобрался. Нужно быть обезьяной, чтобы карабкаться по лианам. – Послушай, - терпеливо сказал Эльстон. - Начинает темнеть. Через час-другой совсем ничего не будет видно. Может, те кошки и оставят нас в покое, а вдруг не оставят? Тебе больше нравится забираться на деревья в темноте? Он ухватился за лианы, свисающие с толстого ствола, и полез вверх. Взобравшись футов на шесть, Эльстон сорвался. Ругаясь, поднялся на ноги. – Здорово ты лазаешь, - заметил Тони. Эльстон ничего не ответил. Он снял башмаки, затем, поколебавшись, и носки. На этот раз дело пошло лучше. Но все равно карабкаться было убийственно трудно: на высоте пятнадцати футов Эльстон стал мокрым от пота. К тому же Лэйн сделал неприятное открытие: в коре дерева обитали насекомые вроде муравьев. Они кусали его, пока он карабкался. Эльстон не смотрел вниз, только карабкался и карабкался, ухватившись за лиану, которая вилась вокруг дерева. Подъем занял полчаса. Это были самые долгие тридцать минут в жизни Лэйна. Ноги кровоточили. Руки были ободраны и расцарапаны. Рубашка стала черной. Кожа зудела от укусов насекомых. Наконец Эльстон влез на нижнюю ветвь дерева, обхватил ее ногами и прижался спиной к стволу. Это было не очень удобно и не так уж безопасно. Но он не смог бы более подняться ни на дюйм. Он весь дрожал. Тони и Роджер появились возле него как рыбы, вынырнувшие из глубины на поверхность странного моря. Все так устали, что не могли говорить. Совсем стемнело. Первые звезды появились в просветах между ветвями. Внизу, под ними, все утопало во мраке. По мере того как глаза Эльстона привыкали к темноте, он стал различать возле себя что-то вроде огромных белых цветов, пышную поросль, льнувшую к деревьям. Растения, обвивая деревья, пробивались к солнечному свету. Орхидеи, папоротники, воздушные растения, цветущие лианы - все боролись за пространство, за место под солнцем. Это был новый мир, почти невидимый снизу, мир, в который попадаешь, поднявшись на несколько десятков футов вверх. А над ними были другие миры. Здесь были зоны жизни, меняющиеся в зависимости от количества света, они тянулись до самых верхушек деревьев. Эльстон почувствовал, что силы постепенно возвращаются к нему. Дыхание становилось ровнее, пот на искусанной коже начал подсыхать. На этой высоте стало немного прохладнее и, кажется, не было муравьев. Правда, здесь появилось немало комаров, мух и пчел, но они не слишком досаждали. Эльстон попытался разместиться поудобнее, но это оказалось невозможным. Спать было нельзя. Всякий раз он терял равновесие, как только начинал дремать. Ночь тянулась бесконечно. Некоторое время шел дождь, и Эльстон слышал, как тяжелые капли стучали по листве. Что-то копошилось на верхних ветвях. Дважды ему показалось, что он слышит крики где-то очень высоко. Но ничего не было видно. Поллукс-5 не имел спутника, а свет звезд не проникал сквозь густую крону деревьев. Тем не менее Эльстон не сомневался, что за ним наблюдали. Что-то таилось там, наверху. Мучительная тревога не оставляла его. Наконец пришло утро: сначала небо мертвенно засерело, затем выплеснулся теплый, животворный свет. Все трое начали спускаться вниз, как только смогли различить ветви. Спускаться было легче, чем карабкаться вверх. Они вышли из леса и вернулись на травянистую равнину. Красноватые лучи солнца обдавали их благостным теплом. Неподалеку от леса они нашли ручеек, кое-как умылись и запили водой пищевые капсулы. Эльстон подумал, что капсулы кончатся через три-четыре дня, если они будут бережно расходовать их. А после… Ну что ж, тогда они найдут что-нибудь еще. Эльстон ожидал, что в утреннем свете все будет выглядеть иначе и он сможет лучше оценить обстановку. Но этого не произошло. Он смертельно устал. Голубое небо было безмерно огромным и пустым. Ему не требовалось смотреть на карту, чтобы почувствовать, как далеко они заброшены. Они сразу же увидели место, где кошки покончили со своей жертвой: там кружилась черная туча птиц, питавшихся падалью. Люди осторожно подошли поближе. Это было крупное рогатое животное. Птицы с остервенением рвали куски шкуры и мяса. Тучи жирных мух носились вокруг. Эльстон заметил несколько гиеноподобных существ, сидевших на задних лапах и дожидавшихся своей очереди. Люди возвратились к ручью. На всякий случай они держали наготове сигнальные ракеты. Бескрайнее небо было пустынно. Лес выглядел мрачным и негостеприимным. Они спали, грелись на солнце, по очереди дежуря. Эльстон был почти уверен, что кошки появятся только во второй половине дня, но все же нервничал. Если хищники застанут их на открытом месте… После полудня ветер зашелестел высокой травой. Тени пронеслись по саванне. Темные тучи собирались на горизонте. Людям опять нужно было решать ту же проблему: вертолет-разведчик не нашел их, кошки снова встали на повестке дня. Не хотелось и думать о ночевке на деревьях, но другого выбора не было. Они набрали воды и направились к лесу. И как раз вовремя. Хриплый рев хищников, вышедших на охоту, разорвал тишину; слышны были тяжелые прыжки животных, пробиравшихся через густую траву. Люди вбежали в лес и взобрались на деревья. Эльстон видел, как кошки беснуются внизу. Их было шесть, и все самцы. Они были рыжевато-коричневые, их горячий острый запах наполнил неподвижный лесной воздух. Животные вставали на задние лапы, передними царапали ствол; белые клыки яростно впивались в кору. Наконец кошки ушли. В лесу сразу же наступила тишина. Стало слышно пение птиц. До наступления темноты оставалось еще около двух часов. Эльстон внимательно осмотрел деревья. Ветви над ним росли близко друг к другу, и большинство из них были достаточно толсты, чтобы выдержать вес человека. Если бы он мог взобраться еще выше… Лэйн осторожно двинулся вокруг дерева, туда, где расположился Роджер. Теперь он передвигался довольно легко и даже чувствовал некоторое удовлетворение от того, что научился лазать по деревьям. – Рог, дай-ка мне сигнальную ракету. Роджер поднял свое бледное одутловатое лицо, вопросительно посмотрел на Лэйна. – Хочу попробовать взобраться повыше. Если я вскарабкаюсь еще на семьдесят - восемьдесят футов, то увижу чистое небо. Тогда я смогу следить за разведчиком оттуда, нам не нужно будет спускаться вниз. Роджер покачал головой. – Тебе никогда не сделать этого. Ты погибнешь там без пищи и воды. Или сорвешься и сломаешь шею. Эльстон глубоко вздохнул. – Послушай, эти кошки разорвут нас на куски, если еще раз почуют наши следы. Бьюсь об заклад, что там, наверху, есть вода и, возможно, какая-то пища. Там обитает еще что-то, кроме птиц, я слышал ночью какое-то движение. Эти существа должны есть и пить, какими бы они ни были. Я думаю, стоит попытаться. – Я за предложение Эльстона, - сказал Тони. - Надоело мне дразнить львов. Я за подъем. Роджер промолчал. Эльстон взял сигнальную ракету, сунул ее за пояс и начал подниматься. Он вцепился в огромную лиану и пополз по ней, пока не добрался до следующей ветви, передохнул с минуту и продолжал подъем. Лианы свисали с крыши леса, как занавес, цветущий и перепутанный. Живые существа кишели вокруг. Было много пауков, их мощная паутина оплетала растения и сучья. Птицы порхали яркими цветными пятнами, отовсюду слышался стук дятлов. Остановившись передохнуть, Эльстон обратил внимание на воздушное растение. Его корни цеплялись за ствол, но питалось оно не соками дерева. Оно было длинное, с узкими листьями, сходящимися к центру. Основания листьев образовывали воронку, и в ней была вода, дождевая вода! Кварты две воды! В ней плавали сухие листья и куски гнилых плодов. Вода выглядела не слишком аппетитно, но в конце концов не так уж трудно было сделать сосуд из листьев, когда пойдет дождь. Плоды, птичьи яйца, вода… Итак, человек может жить здесь долгое время, если понадобится. Эльстон прикинул, на какую высоту надо еще подняться, чтобы можно было окинуть взором местность. Еще футов сорок, пожалуй. Верхние ветви были тонки и могли не выдержать его веса. Если он сорвется… Но надо было торопиться, оставался всего час-другой до наступления темноты. И Эльстон полез дальше. Вскоре он так устал, что в глазах потемнело. Руки и ноги совсем онемели. Легкий ветер пронесся по верхушкам деревьев, и листья, казалось, что-то шептали ему. Внезапно хлынул дождь. Потоки воды полились с неба. Дождь сам по себе был не страшен, но все ветви стали невероятно скользкими. Эльстон попытался спуститься. Стемнело, и почти ничего не стало видно. Нога вдруг соскользнула, он сорвался и уцепился за лиану. Он попробовал скользить вниз по мокрой лиане. Ему показалось, что он достиг ветви, но затем ноги провалились в пустоту, а руки уже на могли больше удерживать тело. Что-то болезненно сжалось в груди, когда Эльстон почувствовал, что падает, но он не успел закричать. Чьи-то сильные маленькие руки схватили его за плечи. Сначала он бешено сопротивлялся, но потом разум вернулся к нему. Если его отпустят, ему конец. И он заставил себя не двигаться. Руки, державшие его, больно впивались в тело. Он почувствовал, что его подтаскивают к стволу. Наконец босой ступней Эльстон коснулся толстой ветки. Он посмотрел на своих спасителей. Темные фигуры вполовину человеческого роста, волосатые. Длинный цепкий хвост, передние конечности длинные и тонкие, но очень сильные. Огромные желтые глаза. Острый едкий запах. У Эльстона все завертелось перед глазами. Одно из существ вплотную придвинуло к нему свой черный и влажный нос. – Текки-лука? - произнесло существо. Это прозвучало вопросительно. Эльстон потерял сознание. Очнувшись, он долго не мог ничего сообразить. Он лежал на боку, колени почти касались подбородка. Ему было мягко. Сквозь узорчатую листву виднелись звезды. Наконец Эльстон вспомнил, что произошло с ним, и вздрогнул. Руки стали судорожно искать опору, надежный ствол. Но вокруг все было мягким. Эльстон встал на колени. Он находился в некоем подобии гнезда, сплетенном из веток и устланном листвой. Гнездо было, пожалуй, мало для него, но вполне удобно и казалось достаточно прочным. Эльстон поднял голову и увидел, что вокруг него на дереве сидели те существа. Их было около полусотни - маленькие темные фигуры с мерцающими желтыми глазами. Они сидели на ветвях; у одних хвосты свободно свисали вниз, другие цеплялись ими за ветки. Существа спокойно и серьезно глядели на него. Эльстон подумал, что это не человекообразные обезьяны - те были бесхвостыми. Скорее они напоминали приматов. Ни в одном отчете с Поллукса-5 о подобных животных не упоминалось. Эльстон ждал. Больше ему ничего не оставалось. Одно было ясно: эти существа спасли ему жизнь. Они притащили его в гнездо и не причинили ему вреда. Время шло. Животные смотрели на него, а он на них. Гнездо слегка раскачивалось от легкого ветерка. Под ним необъятный мрак, в котором что-то двигалось и шелестело. Над ним темный купол листвы, сквозь который кое-где пробивался свет звезд. Внезапно, как по сигналу, животные начали оживленно болтать. Их голоса, высокие и мелодичные, порой прерывались глубокими кашляющими звуками. Эльстон не мог понять, обращаются ли они к нему или говорят о нем. Конечно, сам факт голосовой связи еще не означал, что это был настоящий язык, но все же… Голоса смолкли так же внезапно. Эльстон вглядывался в их лица. Существа по-прежнему недвижно сидели на ветвях. Но Эльстон определенно чувствовал: что-то произошло, они обменялись какой-то информацией, и эта мысль приводила его в замешательство. Маленькая коричневая голова высунулась из листвы над гнездом. Желтые глаза глядели на него. Животное - очевидно, молодое, судя по размерам, - сделало попытку приблизиться к нему. И сразу же животное постарше, сидевшее слева, быстро пробежав по ветке, схватило любопытного. Мать, защищающая детеныша? Постепенно Эльстона, как ни странно, стала одолевать дремота. По сути дела он давно уже по-настоящему не спал. Он зевнул и устроился поудобнее в гнезде. Неожиданно большое взрослое животное, определенно самец, отделилось от других и медленно направилось к Эльстону. Самец расположился на краю гнезда. Эльстон напряг всю свою волю, стараясь не шевелиться. Что нужно делать? Он попытался приветливо улыбнуться. Лицо самца осталось совершенно неподвижным. Громадные желтые глаза, круглые, как шары, светились. Большие остроконечные уши стояли торчком. Черный нос был влажным, как у собаки, губы очень тонкие. Скорее всего, решил Эльстон, улыбка для него ничего не значит. А может быть, она будет воспринята как угроза… – Текки-лука? - спросило животное. Голос был довольно приятный, скорее женский, чем мужской. Эльстон колебался. Очевидно, он должен что-то ответить. Но что? Стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно мягче, он сказал, чувствуя себя полным идиотом: – Меня зовут Эльстон Лэйн. Спасибо за помощь. Мне хотелось бы стать вашим другом. Животное уставилось на него. Невозможно было прочесть что-нибудь на его лице; казалось, оно чего-то ждет. – Текки-лука? - задало оно прежний вопрос. Эльстона бросило в пот. Он попытался придумать что-нибудь, но ничего не приходило на ум. Он указал на себя: – Эльстон Лэйн. Снова никакого ответа, но ему показалось, что животное стало держаться менее скованно. Самец протянул свою переднюю лапу, в ней был какой-то плод. Эльстон осторожно взял его. Лапа была почти такая же, как и у человека. Пять пальцев (один отделялся под углом), но на одних пальцах были узкие ногти, другие оканчивались когтями. – Спасибо, - сказал Эльстон. Осмотрев плод, он вспомнил, что уже видел такой же на базе. Нечто вроде маленького апельсина. Лэйн осторожно очистил плод и надкусил. Плод был горьковат, но очень сочен. Эльстон решил, что должен предложить что-нибудь взамен. Но что? Нож и сигнальная ракета ему нужны. Он пошарил в карманах. Носовой платок? Жалкий дар. Деньги? Совсем уж глупо. У него нет ничего, кроме… Эльстон вынул карманную расческу и показал ее животному. Затем провел ей несколько раз по своим волосам и протянул самцу. Животное внимательно разглядывало расческу своими огромными желтыми глазами, поворачивая ее и так и эдак. Затем провело расческой по волосам на загривке, внимательно осмотрело ее и, найдя там насекомое, отправило его в рот. Больше самец не произнес ни слова. Остальные существа по-прежнему сидели на ветвях, молчаливо и выжидающе. Они не выражали дружелюбия, но и не угрожали - просто сидели. Эльстон расположился поудобнее в своем гнезде. Он чувствовал себя совсем разбитым, трудно было думать о чем-либо. Оставалось только ждать наступления дня. В конце концов он попал туда, куда хотел. Отсюда можно было следить за небом и выстрелить ракетой, если он увидит вертолет. Да у него и не было выбора. Он закрыл глаза, чувствуя легкое покачивание дерева; слабый шелест листьев доносился сверху… Откуда-то из глубин памяти всплыла старая колыбельная песенка: Спи, спи, дитя, на верхушке дерева. Когда ветер подует, люлька закачается, Когда сук сломается, люлька упадет… Как ни странно, но он уснул. Эльстон проснулся с первыми лучами солнца. Он сел и огляделся. Гнездо находилось так высоко, что Эльстон почувствовал головокружение. Он закрыл глаза и через минуту снова открыл их. Животные исчезли. Ветви деревьев вокруг были пусты. Он слышал стук дятла внизу, видел белку, высунувшую голову из дупла. Вот и все. Эльстон огляделся повнимательнее, тщательно осмотрел деревья одно за другим и обнаружил несколько гнезд, таких же, как его. Куда же подевались животные? Над головой большими голубыми кусками виднелось небо; если появится вертолет, шум, конечно, будет слышен, и тогда можно пустить ракету. Эльстон чувствовал голод, во рту пересохло. Он встал в гнезде, ухватившись за дерево. Если бы найти хоть пару тех плодов! Рот его раскрылся от удивления. Завтрак лежал в развилке как раз над гнездом. Два «апельсина» и три продолговатых плода, отдаленно напоминающие зеленые бананы, четыре розоватых птичьих яйца, мертвая лягушка и солидная кучка раздавленных насекомых. Там же стоял и сосуд с водой. Эльстон взял его и внимательно осмотрел. Сосуд был сделан из одного большого листа, заключенного в квадратную рамку из прутьев. Прутья были прочно связаны древесными волокнами. Эльстон выпил немного воды - она имела сладковатый привкус, съел плоды и яйца. «Бананы» оказались жесткими и обжигали рот, но Эльстон все-таки съел их. Мертвую лягушку и насекомых он решительно отверг. Теперь, немного утолив голод, он почувствовал себя лучше, голова стала ясной. – Эльстон! Эй, Эльстон! Он так вздрогнул, что чуть не упал. Голос был слабый и доносился снизу, должно быть с соседнего дерева… – Эй! - крикнул Эльстон. - Как вы там? – Порядок! - донесся голос Тони. - Что ты там делаешь? Эльстон слабо улыбнулся. Нельзя же прокричать отсюда обо всем, что с ним случилось. Он ответил, что видит небо, следит за появлением вертолета и не собирается пока спускаться. Небо по-прежнему было пустынным. В гнездах все было тихо. Собственно, ему больше ничего не оставалось делать. Он должен сидеть в своем гнезде и следить за небом. День, казалось, никогда не кончится. Несколько раз принимался лить дождик. Под вечер он снова увидел животных. Как он и подозревал, они все это время находились в гнездах и теперь медленно пробуждались, зевая и потягиваясь. Они полностью игнорировали присутствие Эльстона. Несколько самок нянчили детенышей. Большинство же занималось добычей пищи. Они легко передвигались по ветвям при помощи четырех конечностей, ловко используя длинные хвосты. Эльстон встал в гнезде. Ничего не произошло. Он помахал животным рукой. Снова никакого внимания. Он стал вылезать из гнезда. Вдруг животные бросились к нему с непостижимой быстротой и окружили его со всех сторон. Эльстона прошиб пот. Нельзя было понять, чего они хотят. Их лица были возбуждены, но они не жестикулировали, просто сидели. Странные маленькие создания - ни одно из них не было выше четырех футов - глядели на него немигающими огромными желтыми глазами. От них исходил острый запах. Эльстон глубоко вздохнул. Он должен как-то связаться с ними. – Послушайте. - Он отломил веточку и положил на сук перед собой, указал на веточку, потом на себя. - Это я, - сказал он. Затем сгреб кучку листьев и положил их на тот же сук, указал на листья и на животных: - Это вы. - Он отломил еще две веточки и положил на нижнюю ветвь под гнездом, указал на веточки и ткнул пальцем вниз: - Это мои друзья. - Он взял веточку, олицетворявшую его, листья, медленно опустил их вниз, подобрал две веточки и положил все вместе на верхнюю ветвь. - Понимаете? Никто из животных не пошевелился и не произнес ни звука. Казалось, все объяснения Эльстона оказались тщетными. Но вот животные задвигались, как бы приняв какое-то решение. Восемь самцов отделились от остальных. Один из них - видимо, тот самый, что взял расческу, - схватил Эльстона за плечо. – Текки-лука? - спросил он. Эльстон горестно вздохнул. – Она самая, - сказал он. - Текки-лука. Самцы стали спускаться, двое поджидали Эльстона. Кто бы они ни были, но они далеко не глупы! Эльстон вылез из гнезда и начал спуск. «Как только, черт побери, я объясню все это Рогу и Тони?» - подумал он. Поднять двух человек на верхний этаж леса оказалось несравненно легче, чем убедить Роджера Пеннока и Энтони Моралеса, что это единственный выход из положения. В конце концов все же Эльстону удалось их убедить, и они отдали себя в распоряжение животных. Они не слишком охотно согласились, но что было делать? В саванне их поджидали большие кошки, идти самим через бесконечные тропические леса к базе было просто сумасшествием, долго продержаться на нижних ветвях они вряд ли смогли бы. Оставался единственный путь - наверх, где они могли увидеть вертолет. Но вертолет не появлялся. Долгие недели тянулись невыносимо медленно, а небеса Поллукса-5 оставались по-прежнему пустынными. Становилось все яснее, что вертолет не появится. Их, видимо, искали где-то в другом месте. У трех людей не оставалось никаких шансов вернуться на базу. Они смогли бы это сделать только в том случае, если животные, с которыми они жили на деревьях, помогут им. Животные не проявляли ни враждебности, ни дружелюбия, они были безразличны к людям. Если они и помогали им, то по каким-то своим собственным соображениям. Существа казались разумными, порой это даже тревожило. В какой-то степени с ними можно было общаться. Три человека имели еду и питье и были в полной безопасности, пока оставались в своих гнездах. Но если даже люди не могут порой договориться друг с другом, то как добиться взаимопонимания с существами, которых можно считать человекоподобными, так сказать, условно? Тони Моралес щурился, глядя на раннее утреннее солнце. У него отросла борода, глаза стали красными, а одежда превратилась в лохмотья. Он с отвращением бросил в гнездо перепачканную карту. – Что-нибудь получилось? - спросил Эльстон. Их гнезда находились в нескольких футах друг от друга. Существа настояли на постройке отдельных гнезд. Конечно, легче построить гнезда меньшие по размерам. Но дело было не только в этом. Существа всегда спали в отдельных гнездах, в своих собственных, и никогда не залезали в чужие. Правило это строго соблюдалось, исключения допускались лишь для детенышей, которые спали с матерями. Тони вздохнул. Он выглядел крайне усталым. – Ничего не получилось. У меня был всего час, перед тем как они ушли спать. Естественно, к этому времени все они так устали, что им трудно было сосредоточиться. Ты когда-нибудь пытался объяснить тому, кто никогда не видел карты, что это такое, да еще почти в темноте? Безнадежно. – Полный провал? - Эльстон безуспешно пытался скрыть отчаяние, прозвучавшее в его голосе. Тони зевнул. – Да нет, они понимают, куда нам надо попасть. Они сообразительны, ты знаешь. Они даже знают, где находится база. Но я никак не могу выработать вместе с ними точный маршрут. Они знают дорогу, тут есть целая сеть тропинок на этих проклятых деревьях, но ведь мы не в состоянии идти по их тропам. Представь себе великанов, пытающихся пробираться вслед за пигмеями через заросли. Если же мы спустимся вниз, то будем вынуждены выйти из непроходимого леса в саванны. Нам не подходит ночь, а они не могут передвигаться днем. Говорю тебе, что мы проведем остаток жизни, сидя в этих дурацких гнездах. – Постарайся заснуть, Тони. Ты провел нелегкую ночь. Рог и я понаблюдаем. – Понаблюдаете? За чем? Разве ты не знаешь, что братья Райт для нас теперь всего лишь миф? Тони свернулся в гнезде, зажав в руках карту. Через секунду он спал, но сон его был беспокоен. Эльстон и сам устал, все они устали. Трудно привыкнуть спать днем даже при обычных обстоятельствах, здесь дело еще более осложнялось. Днем они должны были следить, не появится ли вертолет, а ночью находиться вместе с животными. К тому же раскачивание деревьев, крики птиц, кваканье лягушек, шум листвы - все это мешало спать. Никто из них не спал в гнезде как следует, только дремали. Эльстон знал, что должен поговорить с Рогом, тот был совсем плох: побледнел и осунулся, кожа, казалось, висела на нем, как если бы она была надета на скелет меньшего размера. С большим трудом удавалось вовлекать его в общие дела. – Рог, мне нужна твоя помощь. Биолог безучастно смотрел на ствол дерева. – Когда мы составим отчет, КОВТОН * получит от нас колоссальную оплеуху. Тебе придется хорошенько поработать над отчетом как биологу. Подумай об этом, Рог. Роджер покачал головой. – Я боюсь, - тихо проговорил он. - Можешь ты понять? Нам никогда не выбраться отсюда. Я боюсь спускаться вниз, боюсь этих животных. Я болен, не могу ни о чем думать и не знаю, что делать. Эльстон постарался отвлечь его от мрачных мыслей. – Ты уверен, что у них нет слова, которым они обозначают себе подобных? Роджер промолчал. – Странно. Ведь называют же они как-то других животных, не так ли? Биолог медлил. Он знал, что Эльстону известно об этих странных животных не меньше, чем ему, Роджеру, но все же наконец вступил в разговор. – Есть одно слово, - сказал он. Его голос был так слаб, что Эльстону пришлось напрячь слух. - Ты знаешь его - «керг». – Но это ведь не название существ, верно? – Нет, конечно. Не думаю. Это скорее личное местоимение. Оно означает «мы» или «вы», что-то в этом роде. У них есть названия для других животных: больших кошек, например, они называют «летуу». Но себя они никак не называют. У них нет даже личных имен, полагаю, что они узнают друг друга по запаху. Пожалуй, они и не пользуются языком в том смысле, как понимаем это мы, то есть в тех же ситуациях. Они ничего не делают так, как мы. Черт возьми, да какая, собственно, разница? – Огромная, Рог. Мы должны понять их. Мы никогда не выберемся отсюда, если не добьемся взаимопонимания. Если ты хочешь когда-нибудь вернуться домой… Биолог задвигался в своем гнезде. Он давно не вел себя столь активно, и это заставило Эльстона насторожиться. Роджер выбрался из гнезда и пошел, вернее, пополз вдоль ветви, цепляясь за нее руками и ногами, хриплые отрывистые звуки вырывались из его горла. – Роджер! Роджер, вернись! Эльстон в ужасе смотрел на биолога, не в силах пошевелиться. Роджер двигался по одной из тех троп, которой пользовались животные. Ветка согнулась под тяжестью человека. Роджер ухватился за сук и попытался перемахнуть на другую ветку - животные проделывали это с легкостью. Он сорвался. Пролетев футов десять и сломав сук, биолог упал на нижнюю ветвь и лежал неподвижно. Ему фантастически повезло, но он не смог бы теперь вернуться в гнездо без чужой помощи. Эльстон, не раздумывая, выбрался из гнезда и стал спускаться вниз, отчаянно цепляясь за лиану. Потом пополз по суку к Роджеру. Сук был крепкий, но и он согнулся под тяжестью двух тел. Эльстон схватил Роджера за пояс и поднял его, не решаясь смотреть вниз. Биолог был в полубессознательном состоянии и бормотал что-то хриплым шепотом. Эльстон прислонил его к стволу и довольно сильно похлопал по щекам. – Встань, Роджер. Возьмись руками за лиану. – Не могу. Я устал, болен… – Встань! Кое-как Эльстон дотащил его до гнезда и вернулся в свое, весь дрожа от усталости и ярости. – Проклятый дурак! Ты хочешь погубить всех нас! - сказал он и сразу же пожалел о своих словах: ведь Роджер не отдавал отчета в том, что делал. – Боюсь. Я боюсь. Можешь ты это понять? - Роджер захныкал, как ребенок. Эльстон постарался успокоить его, и биолог наконец уснул. Солнце медленно катилось по небу: послеполуденный дождь принес прохладу. Длинные тени пробежали по лесу, в отдалении раздался рев больших кошек. Эльстон и сам испытывал страх перед долгой ночью, перед джунглями, страх перед огромными кошками, которые рыскали по саванне. Но больше всего он боялся этих существ, живших рядом с ним. Конечно, они были гуманоидами. Существа могли манипулировать символами, в этом не было никакого сомнения. У них был язык. У них была культура. Они обладали способностью к разумному мышлению. Они могли создавать искусственные сооружения, предметы обихода, у них возникли свои обычаи, система родства, они были умны. Всего лишь два небольших отличия от юридического определения человека. Они жили на деревьях и вели ночной образ жизни. Два небольших отличия, но что они означали?… Темнело, наступала враждебная ночь. Существа стали пробуждаться, они вставали из своих гнезд, и Эльстон вновь видел их огромные желтые глаза и бесстрастные лица. Эльстон крикнул Тони, чтобы тот вставал: он боялся оставаться с ними один. Долгие недели складывались в бесконечные месяцы. Трое людей делали все, чтобы существа, спасшие их, помогли им вернуться на базу в пятистах милях отсюда. Это было тяжелое, утомительное занятие, требующее огромного нервного напряжения и терпения. Роджер Пеннок немного пришел в себя. Но все же его состояние вызывало тревогу. Тони Моралес держался неплохо. Он возился с картой с упрямой решимостью, удивлявшей Эльстона. Тони был человек вспыльчивый, но, по-видимому, умел брать себя в руки, когда это было необходимо. Эльстон работал так, как никогда в жизни: он был одновременно экологом, антропологом, психологом и просто человеком с юмором. Чувствовали они себя неважно. Длительная фруктовая диета отразилась на их пищеварении. Постоянное недосыпание тоже сделало свое дело. Силы людей убывали с каждым днем. Они изготовили веревки, сплетая их из волокон растений, росших внизу и напоминавших сизаль. Существа собирали их ночью и приносили на деревья. Люди упорно учили язык существ, чтобы понимать их. Существа знали удивительно много о своем прошлом, учитывая отсутствие какой бы то ни было письменности. Характерно, что они представляли себе жизнь как некий континуум, простирающийся неопределенно далеко как в прошлое, так и в будущее. Единственной их религией можно было считать своеобразный мистический взгляд на свой вид как на нечто ведущее начало с незапамятных времен и грядущее в вечность. Приматы на Поллуксе-5 появились примерно так же, как и на Земле. Миллионы лет назад по планете бродили гигантские рептилии. Первыми млекопитающими были маленькие крысоподобные существа; для своей безопасности они вели ночной образ жизни и обитали на деревьях. Потом гигантские ящеры вымерли в результате геологических сдвигов и экологических изменений. Часть млекопитающих покинула деревья. Они быстро эволюционировали, и среди них на первый план выдвинулись большие кошки. Правда, было время, когда существовали и древесные кошки, что-то вроде леопардов. Леопарды не выжили, и Эльстон подозревал, что это произошло не без участия существ, приютивших людей. Большие же кошки процветали; это были грозные животные, организмы, созданные для убийства. Приматы развились от первых крысоподобных млекопитающих-насекомоядных. Некоторые из них оставили деревья и вели наземный образ жизни, как бабуины. Но кошки быстро уничтожили их. Часть приматов осталась на деревьях. Их глаза были огромны и приспособлены к ночному образу жизни: существа плохо видели при дневном свете, но в темноте отлично. Их система общения не была связана ни с выражением лица, ни с позой, ни с жестами. Даже язык не играл главной роли. Они сносились друг с другом при помощи запахов. На их предплечьях и под мышками были специальные железы. Существа оставляли свои выделения на ветках и порой при этом пользовались хвостами. В темноте это был безопасный и верный метод связи, но люди его не в состоянии были освоить. У человека нет ни подобных желез, ни столь чувствительного носа. Существа применяли запахи чрезвычайно широко: они отмечали ими границы своей территории, выражали определенные оттенки чувств, совещались таким способом перед совместными действиями. Их ухаживания и брачный ритуал почти целиком определялись запахами. Даже дети не плакали: они испускали просящие, молящие запахи. У них были умелые руки: они делали гнезда, сосуды для воды, веревки. Впрочем, их культура не имела технологического уклона. У них были кое-какие орудия, но, видимо, они предпочитали ими не пользоваться. Культура их казалась странной: без песен, без шуток, без игр. Самой странной была ее неизменность: шли тысячелетия, а перемен почти не происходило. Как будто существа ждали чего-то, какого-то благоприятного случая… Существа никогда не проявляли дружелюбия. Эльстон считал, что вряд ли они испытывают когда-нибудь жалость или сострадание. И в то же время они выразили желание помогать трем людям. Почему? Все эти пустые дни и нелегкие ночи Эльстону не давал покоя один и тот же вопрос. Почему? Однажды неизбежное случилось. Люди совершили ошибку. Состояние Роджера Пеннока быстро ухудшалось - от него остались кожа да кости. Нервная система биолога так истрепалась, что он постоянно дергался. Трудно было представить его прежним: лысоватым, склонным к полноте, всегда медлительным и методичным. Сейчас он был близок к сумасшествию. Как-то после полудня он появился у гнезда Эльстона. – Мне нужен твой нож! - заявил он. Эльстон взглянул на него. – Нож? Для чего? – Мне нужен твой нож! - голос Роджера срывался до крика. – Успокойся, Рог. Конечно, дам. Но что ты собираешься им делать? - Эльстону очень не хотелось отдавать нож. Роджер улыбнулся. – Я хочу немного насолить им, - заявил он таинственным шепотом. – Как же ты собираешься это сделать? Роджер сунул голову в гнездо. – Я хочу сделать себе копье. – Послушай, Рог. Мы не можем напасть на них. Мы даже не можем угрожать им. Ты можешь их не любить, но пойми, они единственная наша надежда. – Ты думаешь, я сумасшедший! - крикнул Роджер. – Да нет же, Рог. Но… – Что но?! Ты же сам говорил, чтобы мы пошевелили мозгами. Вот я и пошевелил. Мы должны спуститься наконец с этих деревьев, слышишь? Когда мы это сделаем, нам понадобится оружие. Если мы останемся в лесу, я могу сделать копье. Для этого нужна только крепкая прямая палка с острым концом. Я могу вырезать его хотя бы вон из той ветки, что торчит справа. Ведь это лучше, чем ничего, а? Скажи? Эльстон колебался. Если бы он был уверен, что Роджер применит оружие только при необходимости, пожалуй, эта идея была бы недурна. Роджер чувствовал бы себя спокойнее с оружием. – Ладно, - сказал он. - Делай свое копье. Но пусть оно лежит в моем гнезде, пока мы не спустимся вниз. Я не хочу, чтобы ты поранил себя, если потеряешь сознание. Идет? – Идет, - биолог улыбнулся. - Наконец-то мы избавимся от них! Эльстон дал ему нож. Роджер пополз вдоль ветки. Он выбрал сук, нависший над одной из троп, которой пользовались существа. Эльстон десятки раз видел, как они хватались за сук, но никогда не думал, что из него можно сделать оружие. Роджер открыл нож. Это был всего лишь перочинный нож, которым Эльстон чистил трубку, но лезвие было отличное. Много надо было времени для подобной работы. Роджер располагал временем. Он начал резать сук, делая круговой надрез. Работа шла медленно. Белые стружки летели вниз. Роджер обливался потом, но впервые за много дней он был счастлив, даже напевал что-то. Шли часы. Солнце стало садиться, и черные тени окутали деревья, подул легкий ветерок. Существа зашевелились в своих гнездах. Роджер уже глубоко врезался в сук, тот начал потрескивать. Он сунул нож в карман, схватился за сук обеими руками и навалился на него изо всех сил. Сук треснул в месте надреза, но все еще держался. Роджер стал резать волокна, которые держали сук. Все остальное произошло мгновенно. Существа вышли из своих гнезд. Лица были совершенно бесстрастны, они не издали ни звука, желтые глаза их мерцали. Они в одну секунду окружили Роджера, схватили своими могучими руками и бросили вниз. Он кричал, пока не ударился об одну из нижних ветвей. Потом полетел дальше. Глухой удар о землю, последний сдавленный крик. Тони выскочил из гнезда, гневно сжав кулаки. Эльстон схватил его за плечо: – Постой! - прошептал он. – Они убили его, хладнокровно убили! Эльстон почувствовал, как вся кровь хлынула ему в голову. Все, что он мог сделать, - это держать себя в руках. – Постой! Все равно мы теперь ничем не можем помочь Роджеру. Мы будем следующими. – Нет. Смотри, они возвращаются. На нас они не сердятся. Что-то Роджер сделал не так… Существа не обращали на людей никакого внимания. Два или три ощупывали сломанный сук, пытаясь приладить его, но ничего но получалось. Они оставили его висеть и занялись едой. – Дурак! - сказал Эльстон. – Он же ничего им не сделал, он только хотел… – Не он. Это я дурак. Я должен был подумать заранее, должен был предвидеть. Тони покачал головой и глянул вниз. – Тоже мне, мыслитель. - Эльстон тяжело вздохнул и отбросил волосы со лба. - Понимаешь, Тони? Сук - это часть их тропы. Они всегда хватались за него, мы оба видели это десятки раз. Лес - их дом. А мы этого не поняли. Они же не понимают нас. Для них поступок Роджера - бессмысленный акт разрушения, даже, пожалуй, враждебный. Они строят свои гнезда почти у стволов и никогда не ломают сучья близ тропы. Возможно, это своего рода табу. – Какая разница? Рог мертв. – Да, да. Я в этом виноват. Но мы должны понять, почему так произошло. – Понять! - фыркнул Тони. - Да мы не поймем их и через тысячу лет. Эльстон взглянул на него. – Хорошо, Тони. Ты хочешь с ними сражаться? Да, мы, может быть, прикончим одного или двух, прежде чем они справятся с нами. Я пойду с тобой, если ты так решил. Тони покраснел. – Прости. Но этот его крик… – Но вряд ли Рог захотел бы, чтобы мы пожертвовали собой ради мщения. Рог хотел вернуться домой. Все, что мы можем сделать для него, - это попытаться осмыслить его гибель. – Что мы можем предпринять? – Мы должны уйти, готовы мы к этому или нет. Нам везло, нам до сих пор фантастически везло. Так или иначе, мы совершим еще какую-нибудь ошибку. Теперь или никогда! Именно сейчас мы должны оставить гнезда. – У нас нет никаких шансов, ты же знаешь. Пятьсот миль… Нет, это невозможно. – Ты хочешь остаться здесь после всего, что произошло? На этот вопрос мог быть только один ответ. Сильные сухие пальцы выпустили кисть Эльстона, и он очутился на земле. Он стоял, качаясь, с трудом удерживая равновесие. Долгие месяцы его ноги не касались твердой почвы, он чувствовал, что его окружает чужой, враждебный мир. Тони спрыгнул рядом с ним, он ухватился за дерево, чтобы не упасть. Существа остались наверху. Ни слова прощания. Они нашли изуродованный, распухший труп Роджера. Эльстон и Тони сняли верхний мягкий слой почвы и похоронили его. Эльстон отыскал свой нож и сунул его в рваный карман. Было раннее утро. Бледные лучи солнца с трудом пробивались вниз через мир, который они покинули. Существа сейчас как раз укладывались спать. Если они с ними не встретятся… Но лучше об этом не думать. Эльстон глубоко вздохнул. – Пошли, дружище. Пять миль в день, коли повезет. Четыре месяца - и мы на базе. Мы можем это сделать. Главное - идти день за днем. У них не было компаса. Они боялись идти по саванне, где могли ориентироваться по звездам и солнцу. Лес же был лабиринтом, зеленым живым лабиринтом. – Вот она, - произнес Эльстон, указывая рукой на отметку - круг из желтых листьев, прикрепленных к стволу чуть ниже того места, где начинались ветки. Он четко выделялся на черной коре. Каждую ночь существа будут размечать маршрут дальше. Людям оставалось идти по тропе. Они тронулись в путь. В этой части леса почти не встречалось зарослей, затруднявших движение. Но внизу стояла жаркая духота. У них не было обуви. Они сильно ослабли, питаясь только плодами и яйцами, но шли, упорно шли в этой жаре, окруженные тучей насекомых. Разбитые ноги кровоточили, тело ломило… Они шли, руководствуясь отметками, веря в них потому, что больше не во что было верить. Эльстон и Тони почти выбились из сил, когда наконец стало смеркаться. Они шатались, как пьяные. Потом раздался рев больших кошек, близко, пугающе близко… И тогда существа встретили людей. Они подняли их на деревья, положили в гнезда, накормили и напоили, но и виду не подали, что рады видеть их, - ни слова приветствия. Существа делали все, чтобы люди смогли идти дальше, и только. Эльстон лежал в гнезде, таком привычном гнезде, где чувствовал себя в полной безопасности. Он так устал, что не мог спать. Необъятная ночь шелестела и шептала вокруг. Тот же вопрос сверлил его мозг. Почему? Почему они это делают? Трудно было следить за течением времени, трудно было думать, трудно было идти, но они шли весь день, потом, обессиленные, валились в гнезда и спали тревожным сном. Они жили как во сне, где все движения были замедленны, где день и ночь окрасились в один светло-зеленый цвет, где призраки двигались рядом в лесном полумраке. И этот сон был явью. Порой, когда встречались участки, свободные от густых зарослей, идти было легко, и они делали в день по десять миль. В другие дни с трудом доходили до следующей отметки. Два раза они переправлялись через реки - огромные мутные потоки. Существа не умели плавать. Они ловили бревна и переправлялись на них на другой берег. Для людей они делали плоты, связывая бревна веревками. Эльстон и Тони кое-как держались; они были грязны и оборванны, лица их заросли, глаза воспалились, но подошвы ног огрубели, а мускулы стали твердыми. Они держались. Порой к ним возвращалась надежда. И однажды еще за сотни миль до базы они услышали знакомый гул. Они переглянулись, боясь поверить в свое спасение, и бросились бежать, крича как помешанные. Они бежали и бежали, пока не вырвались из леса, из зарослей лиан и огромных деревьев. Они мчались, не замечая колючек, забыв об израненных ногах, и выскочили в саванну, и чистое небо раскинулось над ними. Они и думать забыли о больших кошках, только бежали и бежали. Потом они пустили сигнальные ракеты. Они прыгали, махали руками, кричали. Звук, доносившийся сверху, становился все громче и громче. Наконец-то они увидели вертолет. Его лопасти сверкали, сливаясь в сияющий диск, он спускался к ним. Когда Эльстон проснулся, он долго не мог сообразить, где находится. Под ним было что-то мягкое и нежное, но не гнездо! Что-то покрывало его и сверху не тяжелее пуха! Стояла тишина, только где-то далеко-далеко слышался неясный гул. Ничто не качалось под ним; он долго прислушивался, но так и не услышал ни шума ветра, ни шелеста листвы. Вздрогнув, Эльстон открыл глаза. Светлая комната, окно, дверь. Он лежал на кровати, по плечи укрытый белоснежной простыней. Он физически ощущал чистоту своего тела. На столике стояла ваза с красными цветами. Теперь он знал, где находится, - в госпитале базы. Он снова закрыл глаза, память возвращалась к нему. Он вспоминал… Вспоминал изумленные лица людей на вертолете. Их лица! Он вспоминал дикую, невероятную историю, которую они с Тони пытались им рассказать. Вспоминал невероятно захватывающее чувство полета; глядя вниз, он видел тогда зеленое море леса, безжизненное зеленое море, в котором - он знал! - существа. спали в своих гнездах. Вспоминал посадку на базе, инъекции и эти вопросы. Бесконечные вопросы! Интервью, подробный опрос, письменные отчеты, бланки, которые они заполняли, диктофоны… Да, это нелегко - вернуться к жизни. Поиски давно прекратились. Они были слишком далеко от базы, когда ураган обрушился на них. И все-таки они вернулись. Он и Тони вернулись, с тем чтобы изменить историю планеты, но сейчас это мало трогало Эльстона. Сейчас его занимали более важные вещи - он вернулся к жизни! Он смотрел на все новыми глазами. Его приводила в восторг любая мелочь: вкус жаркого, ясный день, бритье, ощущение чистого платья на теле. Курение было радостью, вид женщины приводил его в экстаз, кондиционер был чудом. Однако вскоре он вспомнил другое: огромные желтые глаза, мерцавшие во мраке, могучие волосатые руки, спасшие его, хвосты, обвивавшие ветви. Он не мог себе даже представить того, что они сделали, но он знал точно: они не ждали благодарности. Существа действовали, исходя из своих соображений. Он остался жив, и он поведал их историю. Эльстон по опыту знал, что произойдет дальше. Отчет об открытии существ дойдет до КОВТОН, собственно, он был уже в пути. Будут бесконечные разговоры, речи, сенсационные передовые, конференции, заседания. Все будет, но окончательное решение неизбежно. Разве Поллукс-5 не близнец Земли? Разумеется! Правда, есть небольшие отличия, очень небольшие отличия, мелочь… Человечеству необходимы землеподобные планеты для расширения обтаемого космоса. Только это, пожалуй, и решало проблему. А существа? Как быть с ними? Положим, будут проведены длительные исследования. Антропологам, социологам, психологам - всем найдется дело на долгие годы. По их решение и сейчас уже ясно. С юридической точки зрения существа человекоподобны: они общались с помощью символов, у них была культура, был язык, они обладали способностью к логическому мышлению. На худой конец они были и приматами. Закон не давал специальных разъяснений по поводу древесного или ночного образа жизни. Но что из того? Приветствуем вас, братья! Итак, Поллукс-5 станет обитаемым миром. Остальное пойдет как по-писаному. Существа обитали во влажных лесах, да и то не во всех. Следовательно, остальную территорию - беспредельные саванны - заселят люди. И это не колониализм: человек должен был прийти на Поллукс-5, и он пришел сюда, чтобы остаться. Существа, конечно, так или иначе будут в одиночестве. Их культура по обычным критериям примитивна. Они не в состоянии будут понять необходимость требования, основное содержание которого - руки прочь от их территории. А если они и поймут - в чем Эльстон сильно сомневался, - это им будет безразлично. Человек не сможет жить на деревьях, на планете и без того достаточно места. И это значит… Эльстон внезапно понял, почему существа помогли людям. Он попробовал взглянуть на все случившееся их глазами. На громадных кораблях люди прилетели на Поллукс-5, построили базу и начали исследовать планету. Прежде всего они уничтожили больших кошек возле своего поселения. Где жил человек, там кошек больше не было. Существа были сообразительными. Конечно, они не могли представить себе все детали. Они знали только, что их врагов уничтожают люди, сошедшие с кораблей. Существа знали, что люди не могут жить на деревьях, и потому их владения в безопасности. Конечно же, существа хотели помочь потерпевшим крушение и сделали все, что было в их силах, чтобы доставить людей на базу. Они позволяли людям все, что угодно, пока это не угрожало лесу, их жилищу. Они шли на риск, но были осторожны. Существа и не подумали доставить сообщение о крушении вертолета людям с оружием в руках: знали, что такие люди опасны. Эльстон поглядел в окно. Там была тьма. Предки людей тоже когда-то спустились с деревьев. Правда, для них это было не так опасно, как для существ. Они сошли, выжили и размножились. Что будет, если существа получат такую возможность? А они ее получат. Пройдут годы, и большие кошки будут жить только в заповедниках. Внизу останутся только люди. Умом Эльстон понимал, что это будет поразительно. Сотрудничество, дружба… Но в глубине души интуитивно он чувствовал сомнение. Соперники? Привет вам, братья! Эльстон явственно ощущал этот мир, мир саванны и кошек, деревьев-великанов и мерцающих желтых глаз. Близнец Земли и близнец человека, пожалуй, примитивный, совсем дитя, но близнец, который умеет ждать. Это случится не при свете дня, а в ночной тьме Они спустятся вниз, покинув свои гнезда, так долго бывшие их крепостью, спустятся вниз, на землю, которая так долго отвергала их. Эльстон вспомнил колыбельную песню: Спи, спи, дитя, на верхушке дерева. Когда ветер подует, люлька закачается. Когда сук сломается, люлька упадет И вниз упадет дитя… Эльстон встал с кровати и подошел к окну. Он смотрел на мерцающие огни базы, глядел дальше, туда, где была темень. Там, в ночи, ждало своего часа дитя.  Сокращенный перевод с английского  Н. Кондратьева В ожидании первого контакта. О рассказах Чэда Оливера «Почти люди» и Айзека Азимова «Нечаянная победа» Полеты людей в космос превратили старую, в высшей степени теоретическую и даже полуфантастическую догадку о множественности обитаемых миров в полную реального смысла «проблему века». Прогресс общественного мышления в конце концов всегда берет свое. «Внеземные цивилизации… прятаться или отвечать?» - споры на эту и подобные ей темы перестали быть монополией писателей-фантастов. Философы, представители естественных наук все с большим интересом обсуждают возможности встреч человечества с неземлянами. Современная фантастика но только художественная литература. Это и, если можно так выразиться, «преднаука». Это мысленная «стратегическая разведка», высылаемая человеком-познавателем вперед (а иногда и назад) на десятки лет, века, порой на тысячелетия. В качестве «преднауки» современная фантастика давно не сомневается в том, что встречи и контакты с неземлянами неизбежны, неотвратимы. Фантасты стремятся «промоделировать» различные возможные последствия грядущих контактов людей с представителями неземного разума. Это и понятно: такой контакт - событие ни с чем не сравнимого исторического значения, качественно новый рубеж развития нашей цивилизации. Какими будут контакты: принесут ли они человечеству благо или неведомые опасности? По-разному отвечают на это фантасты, живущие в социалистическом и капиталистическом обществах. Советским фантастам присуща оптимистическая убежденность в том, что разум - всегда благо, всегда гуманен и, чем выше «степень разумности», тем более космически широк смысл проистекающего отсюда гуманизма. Вспомним идею Великого Кольца Миров И. Ефремова - волнующую воображение романтическую мечту о грандиозном союзе разумных цивилизаций Галактики. Разум, возвысившийся до уровня космического фактора, органически не может, не в состоянии избрать дорогу зла - порабощения и уничтожения «разумян», находящихся «на нижних ветвях спирали». Разум противоположен безумию. Если же он и переходит иногда в свою противоположность (такое тоже не исключено), то неизбежно уничтожает себя. И в этом глубокая закономерность, диалектика эволюции цивилизаций, их прогресса и регресса, утверждает другой известный советский фантаст, А. Казанцев, в новом романе «Сильнее времени» (отрывки из него уже публиковались в журналах). На иных позициях находятся многие представители западной фантастики. Сама атмосфера бытия, свойственная капиталистическому миру, часто заставляет даже наиболее прогрессивных фантастов Запада представлять контакты с неземлянами в духе окружающей их жизни. Справедливо замечают во вступительной статье к «Библиотеке современной фантастики» (изд. «Молодая гвардия», т. I) E. Брандис и В. Дмитревский: «…даже ведущие и самые прогрессивные фантасты Запада не чувствуют движения истории - существующий порядок вещей проецируется и в грядущие века…» Современная западная фантастика решает проблему контактов с внеземными цивилизациями чаще всего негативно, в пессимистическом плане: 1) пусть встреча состоится, но контакта может не произойти; 2) контакт может быть опасен, если «та» цивилизация окажется могущественнее земной; 3) контакт принесет в конечном итоге вред человечеству, даже если «та» цивилизация будет равна земной по своему развитию или же окажется на более низкой ступени развития. В выпуске альманаха «На суше и на море» за 1963 год был напечатан научно-фантастический рассказ Роберта Шеклп «Все, что вы есть», посвященный проблеме контактов с неземлянами. Идея этого рассказа заключается в том, что представители двух цивилизаций, встретившись, не нашли точек взаимопонимания только потому, что резко различной оказалась их нервная организация. В предлагаемом вниманию читателей выпуске альманаха публикуются рассказы американских фантастов Чэда Оливера «Почти люди» и Айзека Азимова «Нечаянная победа». Оба писателя тоже касаются в фантастико-философском плане проблемы контактов с внеземными цивилизациями. Сюжетная схема рассказа Ч. Оливера не нова: это еще одна «космическая» робинзонада. Однако острая приключенческая история трех исследователей планеты Поллукс-5 читается с захватывающим интересом. Реалистически подробная, с множеством красочных деталей картина дикой природы пленит воображение всех, кому не чужд дух романтики путешествий и открытий. Вертолет-разведчик, попав в бурю, терпит аварию. Его экипаж, отрезанный от базы сотнями миль непроходимых джунглей и кишащих хищниками саванн, оставшись без оружия, спасается в лесу от свирепых «больших кошек». Автор и не думает изощряться в изображении фауны Поллукса-5. Она очень похожа на земную. И хорошо, что на сей раз обошлось без свсрхчудовищ. Любителей фантастики давно уже не удивишь кошмарами, порожденными изощренным умом творцов «литературы ужасов». В джунглях планеты робинзоны встречают хвостатых обезьян - единственных разумных аборигенов юного мира. Это как бы «дремлющая» цивилизация: тысячелетия она остается на одном и том же примитивном уровне развития. Английский профессор Э. Хьюиш полагает, что встреча с цивилизациями, интеллектуально более развитыми, чем наша, не сулит человечеству ничего доброго. Чэд Оливер идет дальше: даже встреча с самой примитивной цивилизацией может таить грозную опасность для людей Земли - такова подспудная идея рассказа «Почти люди». Писатель рисует мыслящих обезьян Поллукса-5 сугубо рационалистическими существами, свободными от всяких чувств и страстей. Спасая неведомых пришельцев, они делают это не из соображений гуманности, а преследуя свои далеко идущие цели. Обезьяны, не колеблясь, автоматически убивают одного из своих гостей, едва лишь он, нарушив местные каноны «целесообразности и порядка», срезает сук, по которому пролегает лесная тропа. И в отсутствии у желтоглазых обитателей Поллукса-5 чувств ненависти и любви, в их сухом, холодном рационализме Чэд Оливер как будто бы видит потенциальное превосходство этих существ над человеческой расой. Когда люди, обладающие оружием, уничтожат «больших кошек» на дикой планете, мыслящие обезьяны спустятся вниз, покинув свои гнезда. Что станет потом, когда эта цивилизация, пробудившись к деятельной жизни, овладеет человеческой культурой? Сотрудничество? Дружба? - размышляет один из персонажей рассказа. Но в глубине души он чувствует сомнение. Соперничество?… Ни общая гуманистическая настроенность, ни талант Чэда Оливера не помогли ему найти позитивное решение проблемы - бояться или не бояться контактов? Бездушный, холодный разум сильнее «разума чувственного» - эта концепция, почерпнутая фантастом из жизни, характерной для его общества, мешает ему понять, что рационалистическая раса обитателей Поллукса-5 обречена самим автором, она на пути от безумия затаившегося, «тихого» к безумию злобно-буйному. Ведь истинный разум неотделим от сферы чувств у всех мыслящих существ. Рассказ Айзека Азимова «Нечаянная победа» весь пронизан своеобразным американским юмором. Писатель повествует о приключениях трех добродушных, простоватых роботов, попавших к юпитерианам, которые были убеждены, что их раса самая могущественная в Солнечной системе, а потому должна господствовать над всеми прочими цивилизациями. Но и сквозь добродушно-ироническую усмешку Азимова, потешающегося над спесивыми и злобными обитателями Юпитера, ощутимо проглядывает тревога и опасение. Пусть сверхпрочные, архистойкие роботы - посланцы людей - сломили волю агрессивных мыслящих чудовищ с Юпитера. Но ведь эта победа - чистая случайность. И вряд ли стоит рассчитывать на «хорошую» случайность, если людям доведется реально встретиться с цивилизацией могущественных космических агрессоров… О завоевателях с других миров писал еще Г. Уэллс. Эта идея продолжает жить и в современной западной фантастике. Некоторые ученые полагают, что в Галактике могут существовать несколько так называемых с в е р х и, и в и л и з а ц и й, использующих ежесекундно энергию в объеме излучения звезд или даже целых галактик. Научно-технические возможности подобных «титанов космоса» в исследовании мирового пространства и населяющих его миров вряд ли можно сегодня представить. Не исключено, что сверхцивилизации держат под наблюдением все космические очаги жизни и разума, расположенные в пределах своего влияния. Но как бы то ни было, на протяжении последних тысячелетий своей «сознательной» истории человечество не подвергалось губительному нашествию из мирового пространства. И наверное, вовсе не потому, что до недавних пор земляне не обнаруживали себя, так как не создавали вокруг своей планеты мощного ореола радиоволн искусственного происхождения. Причина отсутствия «агрессии» извне скорее всего в другом: разум могущественных цивилизаций глубоко гуманен но своей природе. Человечеству угрожали и продолжают угрожать прежде всего глубокие внутренние противоречия его собственного развития. Эту угрозу необходимо отвести как можно скорее, преодолеть усилиями всех людей доброй воли. Именно в этом направлении возможно создание широкого контакта и взаимопонимания между советской и западной прогрессивной фантастикой, чей искренний голос в защиту человека и его права на счастье так понятен и. родствен любому из нас. Ибо это тоже голос разума земной цивилизации, восстающего против безумия. Н. Петров ЕДИНОЕ НЕЧТО Философская фантазия В каждую эпоху прогресса земной цивилизации взгляд и мысль человека проникают все глубже во Вселенную, а представления о ней становятся все более конкретными. В бесконечном для познания мире, который здесь условно именуется Абсолютной Вселенной (сокращенно А-Вселенная), с древнейших времен человеческой истории образовалась вселенная «для нас» - то есть в той или иной мере доступная людям для изучения область мирового пространства. Общий объем космологических знаний человечества, находясь в зависимости от уровня его прогресса, меняется и качественно - в сторону все большей объективности. Однако вселенная «для нас» всегда в какой-то мере останется понятием субъективным, следовательно, никогда не будет эквивалентна А-Вселенной. Субъективность понятия вселенная «для нас» связана не только с ограниченным в каждую эпоху объемом знаний об А-Вселенной, но и с ограниченностью воспринимающих возможностей человеческого организма и приборов. Иначе говоря, ни сам человек с его пятью-шестью органами чувств, ни любые изобретенные (или могущие быть изобретенными) людьми приборы никогда не дадут исследователю возможности увидеть, почувствовать, наконец, осознать А-Вселенную во всем бесконечном разнообразии ее проявлений. В стремлении учитывать как можно полнее многосторонность и сложность взаимосвязи «Вселенная - познающий ее субъект» заключено непременное условие объективного подхода к исследованию мироздания. Будучи наивысшим единством всех содержащихся в ней противоположностей, Вселенная не может быть для человека ни только конечной, ни только бесконечной. В привычном людям мире «конечных» (размерных) вещей, даже во вселенной «для нас» системы счета и мер применимы постольку, поскольку дают приближающееся к истинному представление о конечной стороне тел, областей, процессов, состояний и так далее. Однако по отношению к А-Вселенной любая система счета, мер неприменима, так как бессильна объяснить вторую, глубоко скрытую от человека сущность А-Вселенной - ее бесконечность (неизмеримость), значит, не может дать истинного, полного представления о ней. Известный пример: атом в сравнении с Землей исчезающе мал. Но ведь то же самое относится к Земле по сравнению с нашей Галактикой или к Галактике по сравнению со вселенной «для нас». Не раз в истории науки подтверждалась мысль В. И. Ленина: электрон неисчерпаем. Неисчерпаема и любая иная микрочастица и субчастица. Со все более глубоким проникновением в микросистемы их сложность, вероятно, нисколько не уменьшится. Вряд ли наступит момент, когда будут достигнуты некие «абсолютно малые точки», растворяющиеся затем в «абсолютное ничто». Полагают, что в так называемом едином Кольце материи «бесконечно малое» смыкается с «бесконечно большим» (Г. Свечников. Ленинская идея неисчерпаемости материи в современной физике. «Коммунист», 1965, № 7; М. Емцев, Е. Парнов. Уравнение с Бледного Нептуна. «Молодая гвардия», 1964). С этим взглядом па природу материи трудно не согласиться - в нем присутствует диалектика: единство крайностей - микро- и мегамира, их неразрывность, взаимопроникновение, взаимопереход. Однако диалектику перехода от «ультрамалого» к «сверхгигантскому» вряд ли следует понимать так, что где-то в едином Кольце материи находится особый «спай», в котором совершается чуть ли не магический переход от субчастиц к метагалактикам и галактикам. В природе это, несомненно, происходит проще и «естественнее». И если бы кто-либо смог отправиться в путешествие с уровня на уровень внутри безразмерного шара, состоящего из всей мировой субстанции *, организованной на разных уровнях **, то такой путешественник нигде не обнаружил бы никакого «спая» (взрывоподобного скачка-перехода от «сверхмалых» систем к «сверхгигантским»). Зато этот наблюдатель пришел бы к выводу, что имеется ряд взаимопроникающих границ, каждая из которых отделяет один уровень организации субстанции от другого. И ни одна из этих границ не имеет исключительного преимущества перед остальными. А-Вселенная - это Единое Нечто в бесконечно разнообразных проявлениях и состояниях. Человек, дом, Земля, муравей, стол, звезда, атом, Галактика - все это проявления материи. Но ведь э т о т д о м, например, не единственное качественное проявление той «части» материи, которая его составляет. Дом сложен из кирпичей или бетонных блоков. Каждый блок тоже вполне определенное проявление этой же «части» материи, составляющей дом. Однако блок уже и качественно и количественно иное проявление, чем дом. Любой блок э т о г о д о м а существует как в связи с домом (поскольку уложен в его стене), так и в то же самое время независимо от дома, ибо сохраняет (в основном) собственную форму, массу, размеры и так далее. В свою очередь каждый блок э т о г о д о м а состоит из молекул, те из атомов, у которых с домом нет почти никакой функциональной связи в отличие от блоков. Ведь природа не предназначает данные атомы для создания блоков или домов. Атомы как сложнейшие системы материи призваны выполнять в процессе эволюции конечных областей А-Вселенной гораздо более важные функции, нежели тогда, когда составляют грубый материал для блоков, домов и тому подобного. Каждый атом - носитель большого количества энергии и информации, которых, конечно, вовсе не требуется для того, чтобы составить э т о т д о м и э т о т б л о к. Атомы дома слагаются из ядер и электронов, ядра - из микрочастиц, те - из субчастиц. И чем ниже уровень частиц, тем все более отдаленная у них связь с э т и м д о м о м. Ни в коей мере их функцией не является составить собой э т о т д о м. Напротив, чем ниже * уровень материальных: образований, тем, вероятно, более важные для целей эволюции Вселенной функции этих образований выступают на первый план. С другой стороны, э т о т д о м есть составная часть нашей планеты, которая в свою очередь - плоть от плоти Солнечной системы, и так далее. Таким образом, материя в любом своем проявлении многофункциональна, точнее, бесконечно функциональна. Из бесчисленного множества функций, которыми наделено любое данное проявление материи, люди воспринимают непосредственно лишь очень ограниченное число. Остальные, более глубокие и, как правило, более фундаментальные, скрыты от человека. Люди, например, редко задумываются о том, что состоят из атомов - этих «блоков» Вселенной, которые в масштабах микромира находятся один от другого почти так же далеко, как звезды в масштабах мегамира. Кстати, вспомним, что физическое и даже мысленное проникновение в глубины микромиров для человека не менее, а может быть, и более сложно, чем проникновение в миры звезд и галактик; здесь наблюдается обратно пропорциональное возрастание трудностей познания: в первом случае расстояние до целей исследования тем сложнее преодолеть, чем оно меньше, во втором - чем оно колоссальнее. И это опять-таки намекает на справедливость идеи, что крайности сходятся. В каждом из проявлений материи участвует в той или иной мере не некоторая ее часть, а «вся» ** материя А-Вселенной. Как считал Лейбниц, «каждое тело затрагивается всем, что происходит во Вселенной», а «индивидуальность содержит в себе как бы в зародыше бесконечное» ***. Но так как проявлений и состояний материи бесчисленно «много», то поистине каждое конечное таит в себе бесконечность разнообразных проявлений и состояний. «Все во мне, и я во всем»… Мировая материя существует одновременно на разных уровнях, образуя на каждом из них особую вселенную данного уровня материи (кратко У-вселенную). Таковы У-вселенные субчастиц, микрочастиц, атомов, планет и звезд, галактик, метагалактик и так далее. Если рассматривать А-Вселенную как цепь таких взаимопроникающих вселенных, то очевидно, что каждая из них имеет свои закономерности: свое пространство и время, свои массы и скорости, свои силы, условия квантования. На границах соседних У-вселенных совершается вэаимопереход всех их закономерностей. Человек живет где-то «в середине» У-вселенной, ограниченной «с одной стороны» вселенной атомов, «с другой» - вселенной галактик. Всматриваясь в бездну космоса, он видит в неизмеримых далях грандиозную вселенную галактик. Но только так, из колоссальной дали, и может он объять взором некую часть этой У-вселенной; стоит приблизиться к любому ее месту - и всякая галактика рассыплется перед астронавтом на составные «частицы», и он погрузится в У-вселенную планет и звезд. Человек - существо вселенной планет и звезд, он связан с этой У-вселенной прочными узами царящих в ней закономерностей. Представим себе единую цепь У-вселенных, образующих Абсолютную Вселенную. Условно положим, что «вправо» от «нашей» У-вселенной расположены вселенные метасистем, а «влево» - вселенные микросистем. Такую цепь У-вселенных: можно вообразить либо незамкнутой, либо замкнутой. Если представить, что цепь незамкнута (см. рис. 1), то ясно, что «вправо» от «нашей» У-вселенной значения масс и размеров систем будут неограниченно возрастать, а «влево» - неограниченно уменьшаться. Иными словами, в этом случае перед нами абсурдная «дурная» бесконечность, не отражающая истинного характера А-Вселенной. Вторая возможность - цепь У-вселенных замкнута. Предпримем то умозрительное путешествие внутри «шара мировой материи» (см. рис. 2), о котором упоминалось выше. (Следует иметь в виду, что приведенные здесь схемы, естественно, не могут дать наглядного представления о безразмерном шаре У-вселенных; в действительности А-Вселенная есть ряд взаимовложенных», пронизывающих одна другую У-вселенных.) Чтобы попасть во вселенную атомов (и во всякую, следующую за ней), путешественнику (наблюдателю) придется подчиниться всем закономерностям этой У-вселенной. Природа в данном случае ревностно соблюдает правило: в чужой монастырь со своим уставом не ходят *. Переходя из У-вселенной в У-вселенную «влево» от «нашей» вселенной (см. рис. 3), наблюдатель (Н) все время будет видеть «справа» У-вселенные, где значения масс и размеров систем будут представляться наблюдателю «большими» (+), чем в той, где он находится, а «слева» - «меньшими» (-). Где-то за границей некой У-вселенной, расположенной за вселенной субчастиц, наблюдатель обнаружит, что неприметно для себя вступил в У-вселенную метагалактик, затем галактик. Но нигде он не заметит пресловутого «спая» Кольца материи. Этого «спая» и не может нигде быть: в А-Вселенной размеры всех систем относительны и по отношению к Абсолютной Вселенной как к Единому Нечто утрачивают смысл и значение. То «путешествие», которое мы совершили по единой цепи У-вселенных, практически не дано совершить никому из людей: потому, во-первых, что У-вселенные «вложены» одна в другую, а человек не способен трансформировать свой организм в соответствии с закономерностями каждой У-вселенной; во-вторых, если бы даже человек научился проникать, так сказать, «собственной персоной» и любую У-вселенную, то каждая часть пройденного и еще предстоящего такому «мировому страннику» пути не будет оставаться тождественной самой себе: все в мире изменяется беспрерывно. И сколько ни путешествуй по этой Великой Бесконечности, она всегда будет (для каждого данного наблюдателя) иная, незнаемая; да и сам странник (либо странствующая цивилизация) в течение столь невообразимо долгого пути изменялся бы все время, забыв наконец, откуда и с какой целью начал свою одиссею… Все У-вселенные, сколько их ни есть, «построены» из одной и той же единой мировой субстанции (см. примечание) - вот где отчетливо видна ее многофункциональность! Таким образом, каждая У-вселенная по размерам и массе эквивалента любой другой У-вселенной. Также и А-Вселенная равна по массе и объему любой отдельной У-вселенной и всем им, вместе взятым. Эта мысль может вызвать недоумение, если думать, что тут мы имеем дело с целым и его частями; однако все обстоит иначе. Поясним на примере: вам дали шар из глины весом в один килограмм и предложили построить из этого шара, скажем, семь равных ему по объему и массе шаров, причем первый должен слагаться из шариков любого размера (условно «атомы»), второй - из кубиков («микрочастицы»), третий - из призм («субчастицы») и так далее. Конечно, человеку не под силу решить такую задачу, разве лишь волшебник способен из шара в один килограмм построить несколько равных по объему и массе шаров *. То, что не под силу человеку, доступно природе: она «сама себе волшебник». Иначе говоря, в Абсолютной Вселенной подобная задача, но только в неизмеримо более сложном варианте - в масштабах мировой субстанции вообще - решена блестяще: из единой субстанции мира «построен» ряд равных по массе и объему У-вселенных, взаимопроникающих к тому же одна в другую. И так как каждая из У-вселепных состоит из «всей» (см. примечание) субстанции мира, а из нее же состоит и А-Вселенная, то ясно, что любая из У-вселенных эквивалентна ио массе и объему каждой другой и всем им вместе, то есть Абсолютной Вселенной. Мысль о том, что одна и та же единая мировая субстанция «одновременно» существует и по-разному проявляется на ряде различных уровней (в разных У-вселенных), позволяет расширить представление человека о материи. Понятие материи точнее, субстанции) можно расчленить следующим образом. Представим своего рода «шкалу», где «началом отсчета» служит понятие «обычная материя» (условно - материя 1-го порядка), то есть материя, которую человек способен ощущать и познавать непосредственно, с помощью своих обычных органов чувств. Двигаясь по этой «шкале» к микромиру, можно обозначить на ней (при переходе из одной У-вселенной в другую) последовательно такие понятия: «тонкая» материя, или материя 2-го порядка (условно: М-2); «еще более тонкая» материя, или материя 3-го порядка (М-3); затем: М-4, М-5, М-6… Ясно, что человеку доступнее всего для познания материя порядка М-1, сложнее познавать материю порядка М-2, еще сложнее - М-3 и т. д. Это хорошо доказывает история науки, особенно физики и философии. И не исключено, что «духовное» (мысль, сознание) есть в своем проявлении не что иное, как то же материальное, но только на уровнях порядка М-2, М-3 либо еще более «тонких»… Что больше - атом или Галактика? Вопрос не так абсурден, как может показаться. Конечно, эти системы несравнимы в обычном понимании. Но их можно сравнить, соотнося в необходимых пропорциях все масштабы их бытия в их собственных У-вселенных. В этом случае атом и Галактика могут оказаться примерно равными по массе и размерам. Но возможно также, что атом окажется гораздо «большим» образованием, чем Галактика… А-Вселенная - это замкнутая сама на себя цепь противоположностей, поэтому в любом месте этой цепи будем обнаруживать «по одну сторону» от У-вселенной, в которой находимся, «большее» (для нас), по «другую» - «меньшее». К тому же человек устроен так, что воспринимает реально и наглядно лишь ту «сторону медали», которая повернута к нему,- размерность и ограниченность всего в мире. Тем не менее еще Анаксагор (V век до н. э.) догадывался, что «все вещи - одинаково большие и малые» и что в бесконечности Вселенной нет ни наибольшего, ни наименьшего элементов. Очевидно, объективную конечность-бесконечность мироздания надо воспринимать как двойственную, противоположно единую истину, каждая из сторон которой, взятая в отрыве от другой и возводимая в абсолют, перестает быть истиной. Не такова ли вообще природа всякой живой и движущейся истины? О. Гурский ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЙ КОД Фантастические раздумья Симбиоз сейчас чисто биологическое понятие. В толковом словаре русского языка его определяют как «сожительство двух или более организмов, при котором они приносят пользу друг другу». А нельзя ли расширить это понятие? Не могла ли возникнуть взаимосвязь и взаимообусловленность между другими материальными формами нашего мира? Хочется думать, что бесконечная эволюция материи во Вселенной создала очень много видов «сотрудничества», которое, конечно, не может ограничиться лишь живыми организмами. Речь пойдет о фундаментальном «симбиозе», который, по-видимому, проявляется не только на Земле, но и во всей Вселенной. Если окажется, что такая глубокая и тесная всеобщая взаимосвязь действительно существует, потребуется другое слово для ее обозначения. Пока же мы будем пользоваться привычным понятием симбиоза, понимая его шире обычного. Когда говорят об эволюции животного мира на Земле, то прежде всего отмечают способность организмов постепенно приспосабливаться к окружающим условиям. А не имеет ли место и обратное? Нет ли случаев «приспособления» окружающей природы к нуждам развивающегося живого? Конечно, воздух не «приспособился» к животному миру, а, наоборот, животный мир приспособился к нему. Но не во всех случаях такое объяснение возможно. Чем, например, объяснить тот факт, что многие миллионы лет природа «заготовляла» каменный уголь и нефть, столь необходимые сейчас человечеству? Вряд ли уместно в этом случае рассуждать о том, что человечество в процессе своего развития научилось использовать природное топливо. У нас, кроме того, есть веские основания думать, что уголь и нефть природа приготовила вовсе не для сжигания, а для более целесообразного использования. Если продолжить эту мысль, то мы обнаружим очень многое, что никак нельзя отнести к способности живого приспосабливаться к окружающей природе. Приведем еще пример. Темпы увеличения численности живущих на Земле людей стремительно растут. А запасы основных на сегодня видов энергии уменьшаются. Для сохранения нашей цивилизации человечеству придется овладеть новыми видами энергии, скажем термоядерной. Но не станем же мы утверждать, что быстрый рост человечества - признак приспособления его к использованию термоядерной энергии. Сейчас, в эпоху бурной научно-технической революции, мы все больше и больше убеждаемся в огромном влиянии научно-технического прогресса на судьбу нашей цивилизации. Попятно, что, если человек сам преобразует природу и использует эти преобразования для своих нужд, нельзя ограничить эволюционное развитие человеческого организма только фатальным влиянием внешней среды. Не менее существен с этой точки зрения вопрос о происхождении жизни на Земле. Сейчас нам известна только одна форма жизни - белковая, которая может возникнуть лишь при наличии воды и кислорода, причем в очень узком интервале температур. Белковая жизнь невозможна при температурах, превышающих по крайней мере 100° С. Она замирает, когда температура становится ниже - 80° С. А интервал температур, благоприятных для наиболее совершенных живых организмов, вообще чрезвычайно мал. В настоящее время твердо установлено, что в иных условиях белковая жизнь не возникает. Конечно, нельзя отрицать возможности существования других форм жизни. Но о них мы еще ничего достоверного не знаем, хотя на практике имеем дело с довольно широким интервалом температур и разными условиями. Возникает вопрос: можно ли отнести к случайному стечению обстоятельств тот факт, что на Земле возникли такие благоприятные условия для развития белковой жизни? Ведь если бы при возникновении Солнечной системы расстояние от Земли до Солнца было другим, то эти условия существенно изменились бы. Таких условий нет ни на Марсе, ни на Венере - ближайших к нам планетах Солнечной системы, это уже установлено. Но очень возможно, что эти условия когда-то были на Марсе и будут через многие миллионы лет на Венере. Если это так, то вряд ли подобный комплекс фактов разумно относить к разряду случайных. Действительно, уж очень много требуется «случайных» совпадений, чтобы условия на поверхности планеты были благоприятны для развития высшей белковой жизни. Для обеспечения нормального интервала температур, например, надо, чтобы среднее расстояние до Солнца, интенсивность солнечного излучения, температурный режим внутри планеты, скорость ее вращения, тепловые свойства атмосферы и ряд других факторов сочетались вполне определенным образом. Достаточно измениться одному из них, как условия, необходимые для появления теплокровных животных, исчезнут. Еще пример. Высокоорганизованная белковая жизнь нуждается в кислороде. Простейшие формы живых существ могут существовать в условиях кислородного голодания, но клетки тела человека и большинства теплокровных животных требуют определенного кислородного режима. Человек может жить без пищи до трех недель, без воды - несколько дней, а без кислорода - считанные минуты. А ведь какое огромное число совпадений разных условий на Земле потребовалось для того, чтобы клетки высокоорганизованных животных не испытывали кислородного голодания. Конечно, как мы уже говорили, воздух не «приспособился» к животному миру. На эволюцию животного мира огромное влияние оказывала среда. Ну а что, если бы в атмосфере Земли были, скажем, хлор или сероводород или больший процент углекислоты и т. д. и т. п.? Возникла бы тогда высокоорганизованная жизнь на Земле? Ведь можно назвать по крайней мере два-три десятка (если не больше) газов, которые вполне могли бы войти в состав атмосферы, но сравнительно небольшого количества одного из них было бы достаточно, чтобы жизнь оказалась невозможной. Свойство животных использовать кислород воздуха можно объяснить приспособлением их к атмосфере в процессе эволюции. Гораздо труднее понять, почему мешающие развитию животного мира условия все же не возникли на Земле, ибо к их неожиданному появлению нельзя было заранее «приспособиться». Есть немало явлений, которые могли произойти и породить на нашей планете условия, неприемлемые для высокоорганизованной жизни. Например, совсем небольшое изменение количества озона в верхних слоях атмосферы резко нарушило бы тепловой режим, а количество смертоносного ультрафиолетового излучения Солнца, доходящего до поверхности Земли, возросло бы значительно. Существование человечества сопровождается таким огромным количеством удивительных совпадений, что если они чисто «случайны», то мы все, живущие на Земле, можем считать себя непрерывно выигрывающими на один билет самую большую сумму в ежегодной лотерее. Вообще за последние десятилетия человечество, изумленное законами больших чисел в теории вероятностей и триумфальными победами вероятностных идей в квантовой механике, уж очень фетишизирует господство случая в явлениях природы. А правильно ли это? Рассмотрим такой совершенно банальный пример. Обычное куриное яйцо. С точки зрения физики оно представляет собой двухфазную систему: раствор твердых тел в жидкости. Что должно происходить с подобной системой при нагревании? На этот вопрос любой физик ответит, что должен возрасти хаос в системе, поскольку увеличится тепловая скорость движения молекул. Однако мы знаем, что, если нагреть яйцо до определенной температуры и поддерживать ее в течение какого-то времени, возникнет самая совершенная форма - живой организм. Никакая статистика случайностей, никакие законы больших чисел не позволяли и не позволят объяснить это явление. Кроме хорошо нам известной статистики случайностей должна существовать еще статистика необходимостей, о которой мы пока не знаем ровно ничего. Сейчас ни у кого не вызывает сомнений, что развитие живой природы на Земле определялось эволюцией по Дарвину. Но для решения всей проблемы происхождения живой и, наверное, неживой окружающей нас природы одного принципа случайного отбора совершенно недостаточно. Известно, какую огромную роль играют в развитии живых организмов гены. Сейчас мы знаем также, что основной биологический код «записан» на уровне сложных молекул. Это, так сказать, код данного биологического вида, код, записанный на очень совершенном и своеобразном устройстве, явно родственном тому, что мы называем сейчас кибернетической машиной. Но само-то это устройство тоже возникло случайно? А нет ли где-нибудь кода способности создавать такие устройства в процессе эволюционного развития? Если это так, то где же записан этот фундаментальный код? По-видимому, можно утверждать, что все материальные формы, именно все, обладают не только энергией, но и информацией. А информация должна где-то храниться. Недавно московский ученый, профессор Н. И. Кобозев опубликовал научную работу *, значение которой трудно переоценить. Он доказал, что наша память, которая сохраняется десятки лет в человеческом мозгу, не может быть «записана» ни на клетках, ни на молекулах, ни даже на атомах. Не может потому, что при температуре человеческого организма тепловые колебания молекул и атомов должны достаточно быстро «стереть» все «записанное» в мозгу. Но, однако, память не стирается. Почему? Что же является носителем ее? Продолжая размышлять над подобными вопросами, мы приходим к формулировке и такой серьезной проблемы. Человечество на Земле не может существовать бесконечно. Рано или поздно, пусть даже через многие сотни миллионов лет, его уже не будет на нашей планете. Нет сомнения в том, что подобные нам существа были когда-то на других планетах нашей необъятной Вселенной, будут возникать и впредь и, наверное, существуют одновременно с нами где-то в далеких мирах. Спрашивается, неужели все это случайные, независимые друг от друга, разрозненные явления? Неужели у человечества не было предков и не будет потомков? Неужели природа, создавая мыслящие живые существа, забавляется игрой в кости? Уж очень не хочется примириться с положительными ответами на эти вопросы. Наши размышления затронули только часть подобных вопросов, даже на первый взгляд не имеющих тесной связи между собой. Однако можно высказать носящую пока фантастический характер догадку, которая позволяет если не наметить ответы на все перечисленные вопросы, то по крайней мере приоткрыть завесу тайны над ними. На эти вопросы гораздо легче было бы ответить, если обнаружить некие структуры, содержащие фундаментальный код развития материи во Вселенной. Действительно, представим себе, что существуют некие гипотетические образования, имеющие какую-то внутреннюю структуру и сохраняющие свои свойства, несмотря на все известные нам катаклизмы. Эти фундаментальные частицы должны сохранять структуру при самых бурных процессах, к которым относятся, например, взрывные процессы в звездах, ядерные реакции, протекающие в центре звезд при огромных температурах и давлениях, и т. п. Особенно важно таким объектам сохраниться при передвижении в «пустоте». Ведь звезды, планеты и другие тела занимают совершенно ничтожную часть Вселенной. «Пустоту» когда-то называли эфиром, потом от этого термина отказались. А сейчас физики ввели новое понятие «вакуум», который наделяется все новыми и новыми свойствами. Он вмешивается, например, в процессы, протекающие в атоме, внося соответствующие «вакуумные поправки» в экспериментальные данные. В нем рождаются «из ничего» пары частица - античастица, такие, как электрон и позитрон. И при этом вакуум сам по себе не имеет температуры, его температура равна «абсолютному нулю». (Межзвездное пространство имеет отличную от нуля температуру потому, что кроме «вакуума» в нем много разных частиц и тел.) Сохраняться очень долго в такой особой среде, видимо, не так легко. Однако весьма устойчивые объекты в мировом пространстве есть. Ими являются, например, протоны, составляющие большую часть так называемых первичных космических лучей. Эти частицы блуждают по всей Вселенной, сохраняя свои свойства. Ни в каких катаклизмах не происходит разрушения протонов. Но для такого фантастического вывода, что космические лучи, и в частности протоны, несут в себе фундаментальный код эволюции материи во Вселенной, необходимо предположить, что они обладают какой-то внутренней структурой, на которой этот код может быть «записан». Правда, наше представление о механизме «записи» кодовых программ еще очень примитивно (ведь только около 20 лет назад мы вообще узнали о том, что подобные программы могут существовать). Возможно, «запись» программы осуществляется и каким-то другим способом, не требующим внутренней структуры. Но нам думается, апеллировать к чему-то уму непостижимому нет никакого смысла даже в рамках фантастики. Сейчас высказана гипотеза о единой структуре так называемых элементарных частиц - микрочастиц, согласно которой они состоят из очень большого числа «субчастиц» (например, протон состоит из 6 тысяч «субчастиц»). Правда, предполагаегся, что эти «субчастицы» не могут существовать самостоятельно и что микрочастицы в этом смысле элементарны - неделимы. Однако устойчивая структура у элементарных частиц может быть. Если это так, то на такой структуре может быть «записан» и фундаментальный код. Причем столь большое количество субчастиц может обеспечить «хранение» не одной, а многих программ, в том числе и предусматривающих эволюционное развитие с учетом «неожиданно» возникающих ситуаций, то есть «случайных» эволюционных факторов. Что же из этого фантастического предположения может следовать? Как известно, генетическая программа определяет физиологическую жизнедеятельность простейших организмов. Даже такие относительно сложные организмы, как насекомые, по-видимому, целиком управляются заранее «записанной» программой. Случайные явления вызывают только мутации, а с ними и эволюционное «дописывание» программы. Нечто похожее может происходить и в масштабах всей Вселенной. Если космические лучи несут в себе фундаментальный код, то в нем могут содержаться основы эволюционного развития живой и неживой природы. Сюда могут входить принципы программирования эволюции звездных систем, планетарных систем, планет, а также, конечно, и эволюции флоры и фауны на планетах. Нетрудно понять, что это позволяет дать ответы на те вопросы, которые здесь высказаны, и им подобные. Не следует, конечно, думать, что наличие такого фундаментального кода во Вселенной, обеспечивающего гармонию в эволюционных процессах и создающего фундаментальный симбиоз, фатально все предопределяет. В конкретной реализации программы в процессе эволюции огромная роль принадлежит случаю, что блестяще доказал Дарвин и что особенно стало понятно в ходе развития современной генетики. И уж бесспорно, поведение отдельных людей или целых групп человеческого общества никакого отношения к фундаментальной программе не имеет. Здесь все определяется уже другой программой, которая вырабатывается в процессе исторического развития человечества и является его духовной ценностью. Эти фантастические раздумья кажутся мне достаточно любопытными для тех, кто любит размышлять. Какая часть из того, что здесь высказано в виде предположений, может когда-нибудь войти в систему научных знаний, сказать трудно. Быть может, и существенная часть, а быть может, и нет. Сегодня это только фантастические раздумья. И. Верин *И. Л. Герловин. Некоторые вопросы систематизации «элементарных частиц». Труды Глав. астр. обсерватории АН СССР. Л., 1966. * Эколог - специалист по экологии, разделу биологии, изучающему взаимоотношения животного или растения с окружающей средой. - Прим. пер. * КОВТОН - Контрольная организация внеземных территорий Объединенных Наций (термин автора). * Субстанция - здесь категория, включающая понятия материи и антиматерии, но не ограничивающаяся ими. Антиматерия - антиподная по отношению к материи объективная реальность, недоступная для прямых ощущений и восприятий познающих систем, состоящих из материи. ** Внутри «мирового шара» путешественник, являясь «точечным» объектом, описывал бы некий круг, или кольцо, а с учетом собственного движения субстанции - некую сложную спираль. Мысль человека, будучи этим «путешественником», повторяет тот же путь. * Слово «ниже» звучит в этом случае условно. Имеются в виду уровни материальных образований, расположенные от «нашего» мира - мира привычных человеку вещей и масштабов - в сторону микромиров. ** Слово «вся» здесь и везде, где оно относится к А-Вселенной, условно. О реальной, абсолютной бесконечности вряд ли логично говорить «вся», или «половина», или «треть». ***В. И. Ленин. Философские тетради. Партиздат, 1936, стр. 80. * Если бы человек овладел способностью трансформировать свой организм последовательно в соответствии со всеми закономерностями, царящими в каждой У-вселенной, то такое «путешествие» по цепи У-вселенных можно было бы совершить, не сходя с места. Оно выглядело бы как последовательный переход с одного уровня материи на другой и так вплоть до возвращения в наш мир. * Задача должна решаться при условии, что силы тяготения в данной системе не изменяются в течение всего эксперимента. *Н. И. Кобозев. Физическая химия. 40; 281 и 784 (1966 г.). 42; 5 (1967 г.). 42; 1045 (1968 г.). This file was created with BookDesigner program bookdesigner@the-ebook.org 21.08.2008