Драконы Хаоса
Маргарет Уэйс

Трейси Хикмен


Сага о Копье: Драконы #3


Впервые на русском языке выходит новая антология лучших произведений знаменитой серии «Dragonlance». Свои истории представляют М. Уэйс, Д. Перрин, Д. Грабб, Д. Рэйб, Р. Кнаак, Д. Найлз и другие.

Над просторами Кринна парят драконы: добрые, сотворенные Богом Света Паладайном, и злые, порожденные Королевой Тьмы Такхизис. Извечна и нескончаема их борьба — Добра со Злом, Света с Тьмой. Но драконам Кринна приходится забыть о прежней вражде, когда из мрачного мира Бездны вырываются создания Отца Всего и Ничего — коварные и смертоносные ДРАКОНЫ ХАОСА.


Под редакцией Маргарет Уэйс, Трейси Хикмэна

Драконы Хаоса


ГЛАЗА ХАОСА

Сью Вэйнлан Кук


Последний людоед повалился на прожаренную солнцем землю рядом с телами своих сородичей. Через мгновение ошеломленное и ослабшее существо попыталось отползти с места резни.

Синяя драконица втянула когти, собираясь нанести еще один удар по своей жертве, но затем заколебалась. Ей наскучила эта игра.

Драконица глубоко вдохнула, смакуя острый привкус молний, готовых вырваться из ее пасти, и понаблюдала за тем, как людоед тщетно пытается выбраться из груды тел. Она сдерживала выдох столько, сколько могла терпеть.

Молния вырвалась из пасти синего чудовища столь яростно, что жалкий людоед пролетел пятьдесят футов и упал в развалины грубого деревянного жилища. Его обугленное тело тяжело рухнуло на землю, сотрясаясь от мощных электрических разрядов, по почерневшему, застывшему в ужасе лицу заплясали искры. От сухого дерева начали подниматься струйки едкого дыма, и через миг все здание было охвачено шипящим, стелющимся пламенем.

Людоед больше не поднимался.

Синяя драконица победоносно взревела, вскинув к небу рогатую голову. Ей нравился звук собственного голоса, грохочущего над землей. Она шагнула вперед, глубоко погружая когти в груду тел людоедов, теперь являвших собой только падаль. Еще несколько шагов, и драконица напрягла мощные лапы, а затем взметнулась в воздух.

Она неистово била крыльями, все быстрее поднимаясь в выгоревшие, как это бывает поздним летом, небеса. Скандалистка любила скорость практически так же, как и свой голос, — стремительность и звук очаровывали ее. Все быстрее и быстрее летела она, подбадриваемая потоком прохладного воздуха с Халькистовых гор, ласкающего ее темно-синюю шкуру. Драконица резко накренилась, вынуждая своего наездника держаться крепче, опустила длинную морду, сложила могучие крылья и снова ринулась к земле, помчавшись, словно эльфийская стрела, над почерневшей деревней людоедов.

— Как тебе это, Джерн?

Скандалистка была слишком довольна проделанной работой, чтобы обратить внимание на то, что ее седок не отвечает.

Откуда-то из глубины глотки драконицы, разглядывавшей разрушения, раздавалось урчание — так она старалась максимально подражать смеху своего Рыцаря Тьмы. Скандалистка поводила головой из стороны в сторону, осматривая остатки убогих хижин, все еще дымившиеся от ударов извергнутых ею молний, и руины примитивных каменных домов, раскрошенных в щебень. Ноздри драконицы потревожил запах обугленной плоти, и она увидела обгоревшие практически до неузнаваемости останки людоеда, лежащие среди обломков. Еще большим числом трупов был усыпан центр деревни. Но на этих телах не было следов. Корзины и инструменты лежали рядом с ними, оброненные в тот момент, как упали их владельцы. Прямо в своих загонах издохли и свиньи, и ящерицы, которых селяне разводили на еду.

— Все изменилось с тех пор, как мы были здесь в прошлый раз, не так ли, Джерн? — холодно спросила Скандалистка. Неужели они вдвоем всего месяц назад, вместе с остальными рыцарями крыла, мчались по землям Блотена, призывая всех, кто способен держать оружие, на службу в Легионы Тьмы? — С тех пор так много всего произошло. Наше вторжение…

Запутавшись в своих мыслях, драконица продолжала кружить над деревней. Она широко расправила крылья, ловя восходящий поток, и теперь парила, погрузившись в воспоминания о победоносных неделях этого самого жаркого, даже на драконьей памяти, лета. Армии Рыцарей Такхизис, собранные из внушающих ужас темных паладинов и их драконов, мчались через весь континент в завоевательном походе, не имевшем себе подобных ни в одну из Великих Эпох Ансалона.

— Помнишь, как под нашим натиском всякая держава распадалась, словно веточка, хрустнувшая под сапогом? Мы показали им, что значит истинная честь… и страх! Все земли склонились пред славой Темной Владычицы…

Скандалистка остановилась, не желая вспоминать окончание этого важного лета. Вместо этого, чувствуя, как в голове отзываются удары сердца, она взмахнула крыльями, снова взмывая в душный воздух. Набрав высоту, драконица вытянула шею, чтобы бросить еще один взгляд на проделанную работу, и увидела, как в деревню входит отряд людоедов-охотников. Она ухмыльнулась, представив себе их удивление, когда они обнаружат, что их дома…

«Рыцарь не должен вступать в поединок с невооруженным противником».

…теперь не более чем дымящиеся руины.

Одно из волосатых существ посмотрело вверх и указало на Скандалистку тяжелой дубиной. Остальные людоеды сгорбились и стали казаться маленькими, стоя посреди руин и мертвецов.

— Бедные создания! — громко рассмеялась она, прежде чем взмыть в прохладную белизну облаков.

«Бедная Скандалистка!»

Драконица внезапно вздрогнула от резкой боли в правой лапе. Конечность почернела, усохла и безжизненно повисла, сочась зеленым ихором. Скандалистка проклинала людоедов, оставшихся внизу, понимая, что остановка в Блотене только ухудшила состояние раны. Боль заставила мысли драконицы обратиться к той битве, в которой она получила эту рану. Вспоминая этот момент, который так долго старалась забыть, Скандалистка почувствовала, как сердце ее начинает биться быстрее, а кожа становится горячей, несмотря на прохладу южных ветров. Это было, словно вчера… нет, это и было вчера.


Скандалистка была отчаянно горда. Они с Джерном удостоились редкой чести лететь вторыми за отважным рыцарем Стилом Светлым Мечом, седоком Всполох. Их крыло отправилось от руин Башни Верховного Жреца в недавно образовавшийся разлом в Туманном Океане. Они погружались все глубже и глубже, и Скандалистке даже стало казаться, что они в любой момент могут вылететь с обратной стороны мира. Но наконец, они оказались в Бездне и увидели своих противников.

Синюю драконицу мало, что могло напугать, но от гиганта по имени Хаос исходили ощутимые волны ужаса, буквально пронизывавшие ее тело. Огромное, звероподобное существо ревело подобно извергающемуся вулкану, насмехаясь над теми, кто явился сразиться с ним. Одного его уродливого облика было достаточно, чтобы заставить помедлить с нападением даже драконов, а ростом он превосходил даже самых могучих — красных. Но, по мнению Скандалистки, хуже всего были его глаза. Лишенные век провалы, казалось, засасывали все, что видят, в свое глубокое небытие. Ей чудилось, что эти ужасные темные водовороты могут захватить даже ее душу.

Возле Хаоса кружили огненные драконы, его ужасные слуги. Эти создания, представляющие собой ожившую магму, дышали на противников смрадом горящей серы, а с их обсидиановых чешуи и огненных крыльев слетали искры, сжигая плоть драконов и людей.

Стил приказал своим рыцарям атаковать демонов-воителей, оседлавших омерзительных тварей. Став сработавшейся командой за многие годы совместных тренировок и бесчисленных битв этого летнего вторжения, Скандалистка и Джерн бросились на противника с яростью, передавшейся остальным синим, а также серебряным драконам, сопровождавшим их в этой битве вместе с Соламнийскими Рыцарями. Сражение касалось всех детей Кринна, и драконица знала это.

В гнетущей жаре Бездны кипел бой. Вопли атакующих драконов мешались с предсмертными стонами павших. Скандалистка со своим рыцарем уже успели уничтожить несколько кошмарных демонов-воителей, когда это случилось.

Подняв свой меч, благословленный Ее Темным Величеством в день его посвящения в рыцари, Джерн потребовал от Скандалистки подлететь ближе к противнику. Та отважно согласилась, хотя и была уже измотана этой бесконечной битвой. Демонический воин жестоко усмехнулся, когда его дракон ударил крыльями слишком близко от них.

«Постойте! — в тревоге подумала синяя. — Джерн не сидит в седле должным образом».

Она попыталась прекратить сближение, но было уже слишком поздно. Последний раз нежно шлепнув драконицу по боку, рыцарь спрыгнул с ее спины и бросился с боевым кличем на противника в самоубийственной атаке, выполняя ложный выпад.

Внезапно потеряв равновесие, Скандалистка с трудом выровнялась. В ужасе она наблюдала, как Джерн свалил демона со спины его дракона, а затем и сам упал вниз, на землю.

— Нет! Джерн! — Ее отчаянный крик превратился в вой боли, когда вражеский дракон, лишившийся седока, поднырнул под нее, опалив ей правую лапу. Разгневанная Скандалистка развернулась в воздухе, сначала устремив на огненного испепеляющий взгляд, а потом извергла молнию. Ее удар вывернул наружу обсидиановые чешуи, и огненный дракон метнулся в обратную сторону, прямо на копье Соламнийского Рыцаря и его серебряного.

У раненой Скандалистки осталось сил только на то, чтобы замедлить свое падение, прежде чем рухнуть на землю. Сквозь мутную пелену боли она разглядела, что Джерн недвижно лежит неподалеку, придавленный мертвым демоном. Желая видеть что угодно, только не безжизненное тело своего обожаемого наездника, драконица посмотрела наверх. Она наблюдала, как Всполох и Стил нанесли удар по Хаосу, выбив из него единственную каплю крови, упавшую неподалеку на серую землю. Удерживая взгляд на Всполох, Скандалистка одобрительно вскрикнула в момент удара. Ей с трудом удалось заметить маленького человечка с серебряными волосами, который вначале скреб песок двумя кусками отполированного камня в том месте, где упала кровь, а затем убежал в слезах.

Ощущая пульсирующую боль в обожженной конечности, Скандалистка все же смогла подняться. Она прохромала вперед несколько шагов и наступила раненой лапой прямо на клочок земли, пропитавшийся красным соком жизни Хаоса.

Когда кровь Отца Всего и Ничего смешалась с ее собственной, синяя драконица почувствовала себя необъяснимо отвлеченной от битвы. Даже памятуя о том, как Джерн говорил ей, что самое существование Кринна зависит от исхода этого сражения, она не могла противиться голосу, приказывавшему ей лететь вверх… прочь из Бездны. Утратившей рассудок Скандалистке казалось, что она видит, как Хаос смотрит прямо на нее своими ужасными пустыми глазами-дырами. Последним, что она услышала, прежде чем покинуть поле битвы, был вулканический хохот гиганта.

«Дитя Хаоса!»


Скандалистка потрясла головой, пытаясь избавиться от тревожащих воспоминаний.

— Джерн, как ты мог оставить меня? — захныкала она.

«Ты забыла, не так ли?»

— Я не хочу помнить! — проревела драконица в облака.

Боль в лапе, словно в ответ, вспыхнула вновь. Скандалистка сделала резкий вдох, чувствуя, как нарастает внутри темная злоба, и в этот момент поняла, что больше не сможет прятаться от мрачной правды.

«Она разъедает меня, — посетила запаниковавшую драконицу дикая мысль. — Эта рана нанесена самим Хаосом. Она крадет мою жизнь! Джерн, что же мне делать? Единственное, что может помочь, так это…»

Внезапная идея остановила страх, переполнявший ее. Скандалистка поняла, как насытить в себе голодную кровь Хаоса. Если уж нужна жизнь, она ее даст. Но только не свою.

С ликованием помчавшись вперед, она извергла молнию, заставляя облака сиять отраженным светом. Грохот заполнил ее горло. Сложив крылья за спиной, синяя драконица выпала из облаков, оглядывая поросшую пышным лесом землю.

— Я должна завоевать все эти земли в твою честь, сэр Джерн Увенчанный Штормом! — провозгласила она своему отсутствующему седоку. — Все будут чтить твою отважную жертву и помнить тебя как величайшего рыцаря!

«Честь-честь-честь-честь-честь-честь!»

Скандалистка помчалась к деревьям и заскользила над лесом в поисках каких-либо признаков цивилизации. Она не бывала в этой части Южного Ансалона уже несколько лет, с тех пор как эльфы отвратили Кошмар — проклятие Леса Сильванести со времен Войны Копья. Драконица глубоко вдохнула запах свежей поросли. «Только эльфы могли вырастить что-то во время такой засухи», — подумала она, мучась от ностальгии по холодному, бесплодному острову, где столь долго жила и обучалась вместе со своим седоком.

Неожиданно между деревьями открылся просвет. Когда Скандалистка приблизилась, под ней развернулась картина мирной деревушки. «Почти такая же, как я предыдущая», — подумала она и восхищенно зарокотала, представив, как разъярились бы эльфы, живущие здесь, услышь они, что их хоть в чем-то сравнивают с людоедами.

Синяя драконица сделала один круг над деревней, а затем спикировала. Рев ветра в ушах был подобен музыке.

— За тебя, Джерн! — зарычала она, выпуская пучок молний в сильванестийцев, собравшихся вокруг небольшого водоема в центре деревни. Разряд скосил полдюжины эльфов и, закрутив, сбросил еще нескольких в водоем. Остальные рассеялись, визжа от ужаса и неожиданности. Скандалистка преследовала группу хрупких белокурых существ, бегущих к изящному зданию, созданному из живого дерева. Драконица чувствовала запах их страха.

И когда они уже почти достигли своего убежища, магнетический взгляд Скандалистки остановил их, принуждая повернуть и встретиться с ней. Драконица парила, удерживая эльфов, и была поражена тем, что произошло потом. Из их тел медленно поднялись тонкие серебристые пучки, легко повисая в воздухе.

«Странно, — подумала Скандалистка, неуклонно подтягивая к себе серебряные пряди, — у людоедов они были бронзовыми». Безжалостный взор драконицы притягивал утонченные сгустки эльфийской жизненной энергии все ближе и ближе, пока их сияние не начало слепить ее. Скандалистка упивалась ощущением текущей через нее жизненной силы. На мгновение она была озадачена, увидев на лицах сильванестийцев то же самое выражение ужаса, которое, как ей казалось, было у нее, когда она впервые узрела лик Хаоса. Затем эльфы рухнули на землю, словно марионетки, и все это перестало иметь для драконицы значение.

Скандалистка быстро расправилась с остатками деревни, поочередно уничтожая эльфов и их жилища молниями своего дыхания, пожирая их души и питая ими кровь Хаоса. Не особо беспокоясь о нескольких сбежавших в лес сильванестийцах, драконица легко опустилась возле пруда в центре поселения. Чувствуя себя полностью обновленной, она удовлетворенно улеглась возле водоема и посмотрела в воду.

Увиденное в гладкой поверхности испугало ее настолько, что Скандалистка отшатнулась, но, справившись с собой, медленно наклонилась, чтобы посмотреть еще раз. С ужасом и отвращением глядела она на свое отражение, на болезненный, черноватый оттенок, который приобрела ее шкура от середины груди до лап. Вся область, потерявшая цвет, была полностью покрыта омерзительными фурункулами и наростами, обожженная правая лапа иссохла и походила на уродливый пень. Теперь в Скандалистке с трудом можно было узнать дракона.

Но хуже всего были глаза. Пристально уставившись на них, драконица почувствовала, как страх сжимается кольцом вокруг сердца. Глаза, смотревшие на нее с поверхности пруда, еще в меньшей степени могли принадлежать синему дракону, чем что-либо другое на ее отвратительном теле. Лишенные век дыры более не отражали драконьего интеллекта и чувства юмора, не было в них ни целеустремленности, ни задора, приобретенных за то время, что Скандалистка была напарницей Джерна, — только безбрежная чернота. Небытие.

«Каков отец, такова и дочь».

Скандалистка закричала и взмыла в небо. Но как бы старательно ни била она крыльями, убежать от рычащего хохота гиганта, грохочущего в ее ушах, не могла.

И только после многих часов полета по прямой, без мыслей о чем-либо, кроме бесконечных взмахов могучих крыл, сознание обезумевшей драконицы посетила идея. «Сильваност!» — подумала синяя. Она летела прямо к великолепной столице восстановленного эльфами лесного государства. Ее принадлежащие теперь иному миру глаза заблестели. Тысячи живут в Сильваносте! Поглощение столь многих, несомненно, утолит голод крови Хаоса.

Но бешеный темп, в котором летела драконица, уже начал взимать с нее свою пошлину. Крылья Скандалистки устали, все тело ломило. В таком состоянии она не смогла бы справиться с эльфийской столицей.

— Всего лишь небольшая передышка, — заявила она своему отсутствующему седоку, немного колеблясь и с усилием удерживаясь в воздухе. — Короткий сон не повредит. А потом я выиграю для тебя сверкающий драгоценный камень в корону твоего королевства!

Драконица закружила, планируя, в поисках подходящего места для отдыха. Раздраженная отсутствием сухих, открытых мест, излюбленных синими драконами, она выбрала маленькую поляну возле ручья, приземлилась и была очень удивлена силой толчка, когда ее лапы встретили землю.

— Осторожней, Джерн, — устало пробормотала Скандалистка, осторожно вытягиваясь на мшистой почве, — мне бы не хотелось, чтобы ты упал.

Истощенная драконица закрыла глаза и, впервые со времени битвы с Хаосом, уступила сну.

«Не хотелось бы, чтобы упал…

упал…

упал…

упал…

упал…

упал…»


Скандалистка вновь оказалась в Бездне, посреди бушующей битвы против Отца Всего и Ничего. Снова она чуяла ужасающее серное дыхание драконов и слышала вопли людей и драконов. И опять ее рыцарь приказал ей приблизиться к усмехающемуся демону-воителю, оседлавшему огненного дракона, и она почувствовала, как отвечает на эту команду. Драконица искоса смотрела на свет, отбрасываемый крыльями врага. Он был таким ярким. Где… НЕТ!

Полуослепшая Скандалистка быстро метнулась вверх, стремясь избежать соприкосновения с огненным крылом противника. Однако это неожиданное изменение направления произошло в тот момент, когда Джерн уже изготовился к атаке, и рыцарь потерял равновесие. Сильно ударив драконицу в последней попытке обрести опору, он вывалился из седла с криком «Скандалистка!», но в падении изогнулся всем телом и сумел упасть прямо на изумленного демона-воителя, увлекая того вместе с собой к тверди.


— Нет! Джерн!

Скандалистка резко проснулась, вздрагивая и задыхаясь.

— Я хотела сделать из тебя героя! — Если бы только поток слов мог преградить путь непрошеным воспоминаниям! — Я хотела рассказать всем о твоей отважной, самоубийственной атаке!

«Ты знаешь, что это было не самоубийство».

— Ты будешь известен как величайший из рыцарей! Они с почтением будут поминать твое честное имя! Но сперва мне нужно в Сильваност… — Израненная драконица попыталась встать, содрогаясь всем телом, когда, ее воспаленная кожа терлась о землю.

«Ты ничего не помнишь о чести, Скандалистка».

— Я делаю это ради тебя, Джерн!

«Да неужели?»

— Но разве ты не видишь — это убивает меня!

Внезапный шум с края поляны заставил драконицу повернуть голову. Группа эльфов… и людоедов?… готовилась к нападению на нее из подлеска. Эльфы, стоя позади, натягивали луки, в то время как полдюжины людоедов мчались вперед, подняв дубины.

— Что же могло заставить объединиться заклятых врагов? — заинтересовалась она.

«Ты».

Пока Скандалистка пыталась понять, как эти создания смогли ее догнать, и клялась себе больше не быть столь беспечной, чтобы оставлять следы, ее настиг первый залп. Драконица заревела от боли. Под влиянием ядовитой крови в ее венах чешуи размягчились и уже не могли отразить разрушительные эльфийские стрелы. Скандалистка направила взгляд на приближающихся людоедов, готовясь принести их жизненные силы в жертву сидящему в ней зверю.

«Когда же наступит конец, Скандалистка?»

Синяя затрясла головой, стремясь очистить свое замутненное сознание от столь смущающего ее знакомого голоса.

«Сперва они, затем Сильваност, а потом что? Ты хочешь сделать весь Ансалон своей жертвой?»

Утомленная драконица остановилась. Она устала от сражений с силами смерти внутри себя.

— Я хочу жить!

«Это не выход! Чтобы спасти себя, мы должны сражаться с Хаосом, а не кормить его!»

Пока людоеды приближались, Скандалистка спокойно опустила голову и принялась созерцать ручей. В чистой, бегущей воде пред ее взором встал знакомый облик человека с коротко подстриженными рыжими волосами и зелеными глазами. Джерн улыбался, и, слыша его смех, она поняла, что он прощает ее. Драконица даже не почувствовала, как дубины людоедов наносят по ней сокрушительные удары, как стрелы вонзаются ей в грудь, лапы и голову. Ручей смывал все, кроме Джерна.

— Все теперь будет хорошо, — произнес он, подзывая ее.

Скандалистка, словно издалека, слышала ликующие крики нападавших. Потом их голоса превратились в бессмысленный гул, и драконица помчалась навстречу своему рыцарю.


БЛАГОРОДНОЕ БЕЗУМИЕ

Марк Энтони


Я прибыл к подножию Краснокаменной горы в поисках могущества.

По крайней мере, так я говорил себе. Честно говоря, думаю, что на самом деле искал смерти. Однако это правда жизни: человек никогда не находит то, что искал, или, во всяком случае, никогда не ищет того, что находит, — поэтому за последние часы я не обрел ни могущества, ни смерти среди проклятых булыжников Краснокаменной. Но, как я теперь понимаю, есть лишь один способ все объяснить. Ну что же, хорошо. Я расскажу свою историю. И даже само начало ее странно, поскольку все в ней начинается не с начала, а с конца.

Кринн умер.

Пламя, гром, мгла. А затем, каким-то невероятным образом, новый багровый рассвет. В первые ужасные дни после Второго Катаклизма выжившие бродили, спотыкаясь, среди дымящихся руин того, что когда-то было их домами, их городами, их жизнями, и искали ответ. «Кто? — кричали они. — Кто принес в мир это разрушение?» Но это был бессмысленный вопрос. Сквозь пыль, сквозь кровь смеялся я над ними. Ответ был прост, поскольку ответа не было. Кто вызвал Второй Катаклизм? Все мы и никто конкретно. Это не имело значения. Все вокруг изменилось — вот что теперь было важно. Этот мир умирал уже не в первый раз.

Перед Вторым Катаклизмом я вступил в ряды могущественного войска. Не столько я выбрал его, сколько оно — меня. Как и многих других. Но там для меня нашлись место и цель, там моим рукам дали меч, а моему желудку — пищу, и мнилось, что с ними я буду в безопасности на пути к великим свершениям. Они казались такими сильными, такими прославленными, такими неукротимыми. Но в конце Войны с Хаосом они были разбиты подобно стеклу.

Потом я был сам по себе. Старый образ жизни, старые правила исчезли, сгорели дотла вместе с бумагой, на которой были записаны. Пора было создавать новые правила, и я был уверен, что те, кто будет их писать, окажутся на вершине этого изменившегося мира. И намеревался стать одним из них. Поэтому и совершил путешествие в эти места.

Я был уже практически возле подножия, когда мне, наконец, удалось ее впервые увидеть.

Опаляющий ветер изменил направление и создал разрыв в тучах из пыли и песка. Огромная куча изломанных глыб цвета высохшей крови возвышалась прямо передо мной, поднимаясь над бесплодными Восточными Дебрями на пять тысяч футов.

Краснокаменная.

Я облизал опухшие губы сухим языком. «Провалиться мне в Бездну», — подумал я и сразу же задумался, не нахожусь ли уже там. Я задирал голову все выше и выше, но вершина была окутана туманом и исчезала в красноватом небе, затянутом сажей от тысячи тысяч пожаров. На мгновение я заколебался. Полагаю, что даже был готов упасть на колени. Как я мог взобраться на вершину этой… этой штуки? Как мог хотя бы помыслить о попытке?

Но я уже прошел такой долгий путь. И не мог повернуть — не в тот момент. Позволив пройти волне слабости, я перевел дыхание и пошел через потрескавшееся поле к беспорядочным нагромождениям у подножия горы.

Впервые я услышал эту историю в таверне неподалеку от Каламана, в грязной забегаловке, в которой бродили свиньи, подъедая с полу объедки, мало отличавшиеся от подаваемого к столу. Путешественник с юга, представившийся торговцем, а по моему предположению — вор и головорез, рассказал мне за плату в виде кружки кислого эля про огромную скалу, выросшую из самих костей Кринна во время потрясений, сопровождавших Второй Катаклизм, и о том силуэте, который он увидел, когда луна осветила вершину: крылатая, похожая на рептилию тень, поднявшая заостренную голову к небу.

Я допил свой эль и задумался.

Снова мне довелось услышать эту историю в деревушке у северного подножия Халькистовых гор, ее рассказала группа паломников, занимавшихся бесплодными поисками божественных знамений. Потом снова — в лагере преступников, притворявшихся, что принимают меня за своего, а ночью собиравшихся перерезать мне глотку, не проделай я этот трюк первым. И вновь слышал, как ее рассказывают в лачуге, в деревне, в городке. Один рассказ я не счел ценным, два других подверг сомнению. Но дюжине поверил — и вот оказался здесь.

Солнце нагревало мою броню. По бровям заструился пот, затекая в глаза и разъедая их. Сотню раз за время путешествия меня соблазняла мысль стащить с себя сковывавшую меня сталь, сбросить ее в какую-нибудь грязную яму или с грохотом швырнуть со скалы, таким образом избавившись от жары и зловония. Но мой путь пролегал через опасные и заброшенные земли. Поэтому я берег свой доспех, берег свою шею.

Я прокладывал путь среди первых каменных завалов, когда увидел дым.

Тонкая темная струйка поднималась ввысь из-за большой каменной шпоры. Я замер. Предполагалось, что зверь будет держаться на высотах пика, но из-за тумана я не видел вершины. Он мог спуститься и блуждать среди щебня в поисках пищи. По правде говоря, он мог счесть меня подходящей добычей прежде, чем мне удалось бы открыть рот и произнести хоть одно слово из тех, что я хотел сказать. Но, по крайней мере, мне не пришлось бы совершать это восхождение. Я пробрался по камням к столбу дыма.

Тот, кого я увидел в овраге под собой, не был драконом.

Сперва мне хотелось сползти по камням обратно и остаться необнаруженным, но затем я передумал. Не лучше ли было узнать, кто же поднялся сюда передо мной? И к тому же какая-то часть во мне все еще продолжала помнить, кем я был раньше, и клятвы, которые я приносил. Бессмысленными и пустыми казались они теперь. Но что не казалось таким в этом новом мире? Я поколебался, но потом встал и спустился по крутому склону.

Вокруг меня плясали пыльные ураганчики. Должно быть, они закрывали ему обзор или же он задремал от жары, поскольку, казалось, не видел меня, пока я не оказался не далее чем в дюжине шагов от него и его маленького походного костра. Внезапно он вскинул голову, вскочил и выхватил меч. Он поднял клинок прямо перед собой, ищуще повернулся влево, вправо, опять влево. Я нахмурился. Я ведь открыто стоял перед ним. Неужели он не увидел меня?

И только тогда я заметил, что его глаза завязаны грязной тряпкой, покрытой темной коркой запекшейся крови.

Нет, он не видел.

Я приблизился, специально шаркая каблуками сапог по гравию. Он повернулся ко мне лицом, удерживая меч перед собой. Я увидел, что под налетом пыли на его источенном ветром доспехе выгравирована роза.

— Ты друг или враг? — выкрикнул он.

— Ни тот, ни другой, — сказал я.

Это заставило его нахмуриться, и я был готов уже повернуть обратно, готов оставить этого увечного рыцаря в покое, но меня удержало кое-что увиденное среди его немногочисленных вещей: большой оплетенный бурдюк. Я пошевелил во рту пересохшим языком. Мне предстоял еще долгий подъем, а воды оставалось крайне мало.

Он какое-то время принимал решение, а затем опустил меч.

— Если ты не желаешь зла, то я буду считать тебя другом в этом проклятом месте.

Я не ответил. Для меня не имели значения его размышления.

— Я Бринон, — сказал он, — Рыцарь Розы.

— Меня зовут Кэл, — произнес я.

— Не могу предложить тебе пир, Кэл, — отвесил он строгий поклон, — но у меня еще осталось немного снеди, и ты можешь разделить ее со мной.

Рыцарь жестом пригласил меня сесть, и так я и сделал. Он перерыл свой скарб, ощупывая каждую вещь, а я наблюдал за тем, как он это делает. Невозможно было бы найти двух более несхожих, чем мы, и дело тут не только в нашем оружии. Бринон был светловолос, коренаст, широкоплеч, в то время как я — черняв, высок и тощ. Несмотря на раны, он был красив и обладал благородными чертами лица. Меня же никогда в жизни не обвиняли в миловидности — об этом позаботились оспины, оставшиеся с детства.

В мешке рыцаря было и что-то еще, кроме нескольких сухарей и полос вяленого мяса, но я сделал вид, что ничего не заметил. Когда мы поели, я спросил, не поделится ли он водой из своего бурдюка, и Бринон ответил, что будет польщен.

Польщен… Иногда мне кажется, что это слово означает то же самое, что и «мертв». Я чуть не рассмеялся.

Воды оказалось мало, и я наполнил флягу только наполовину.

— Кал, ты ведь теперь собираешься уйти?

— Да, — сказал я.

— Не могу винить тебя в этом, — кивнул Бринон. — Я ведь прибыл сюда за тем же. Предстать пред чудищем Краснокаменной и повергнуть его.

— Зачем? — спросил я, хотя уже догадывался.

На мгновение лицо рыцаря засияло под окровавленной тряпкой.

— После того как я совершу столь доблестное дело, Паладайн и другие добрые Боги не смогут отказаться вернуться в этот мир.

В конце концов, он был глупцом. Благородным глупцом. А это самая опасная их разновидность.

— Сражение с драконом — смертельная задача, даже если обладаешь даром зрения.

— Тот, чья воля сильна, всегда найдет путь, — пожал плечами Бринон. — Я убедил торговца довезти меня сюда в фургоне. Затем развел этот костер. Рано или поздно зверь увидит дым и придет выяснить, что к чему. — Он сжал рукоять меча. — Я обучен сражаться в темноте, и то, что теперь тьма всегда окружает меня, не имеет значения. Я одержу победу несмотря ни на что.

Я усмехнулся: он потерял глаза, но не высокомерие.

— Ты можешь дальше ждать, пока дракон явится к тебе, — сказал я, — но что до меня, то я собираюсь подняться на Краснокаменную и первым найти чудовище.

— И убить его?

Почему бы не сказать ему правду?

— Нет, договориться с ним о заключении союза.

— Во имя Паладайна, зачем? — Высокомерие на Лице рыцаря сменилось изумлением.

Я произнес лишь одно слово:

— Могущество.

— Нет, Кэл, — покачал головой Бринон. — Этот дракон — порождение Зла. Я не могу позволить тебе продаться ему. — Он попытался дотянуться до меня, но запнулся о камень. Я подхватил его прежде, чем он упал. Ухватив меня за плечо, чтобы удержать равновесие, слепец наткнулся на разогретую сталь. Его рот раскрылся в изумлении:

— Так ты тоже рыцарь! Почему же ты сразу не сказал этого, брат? К какому Ордену ты принадлежишь?

Я ничего не ответил. Руки Бринона прикасались к моей броне, замирали, затем снова ощупывали металл, отслеживая жесткие выпуклости. Я усмехался так же, как изображение мертвой головы на моем нагруднике. Да, я позволил ему узнать, кто я.

Наконец он оттолкнулся.

— Теперь я понимаю, Рыцарь Такхизис. У тебя свой путь, которому ты следуешь, а у меня — свой.

В его словах не было злобы — скорее отвращение и жалость. И это задело меня куда сильнее.

— Спасибо за воду, — сказал я.

Бринон ничего не ответил.

Я начал восхождение по отвесному склону, поднимался быстро и целеустремленно, используя в равной степени и руки, и ноги, чтобы цепляться за ненадежные камни. От полей подо мной вызывающими головокружение волнами поднимался раскаленный воздух, иссушавший легкие, но мне было все равно. Бринон был прав в одном: каждый из нас следовал своим путем. Только его путь вел к смерти, а мой (если я буду прав и достаточно удачлив) — к господству. Конечно же, мне удалось бы найти, в чем пригодиться дракону. По крайней мере, я мог наловить ему столько мяса, сколько не было во мне самом. А сам я с таким мощным союзником мог несказанно подняться в этом новом мире.

Я продолжал восхождение.

А затем все произошло так быстро, что мне оставалось только наблюдать. Я ухватился за выступ валуна, чтобы подтянуться, но тот оказался незакрепленным и закачался. Он сместился под моим весом, накренился, а потом внезапно высвободился и покатился вниз. Увернуться времени не было. Тяжеленный булыжник ударил меня в левую ногу и придавил ее к каменному выступу позади — стальной наголенник смялся, словно бумага. Я скорее услышал, чем почувствовал, влажный хлопок, когда сломалась кость.

Сознание было необыкновенно ясным. «Ты глупец, Кэл! Ты позволил себе отвлечься на глупого рыцаря, и теперь тебе придется за это заплатить!»

Что и произошло, когда меня пронзили первые сверкающие осколки боли.

Я чуть не упал в обморок, но продолжал бороться за ясность сознания и даже сумел сохранить его, хотя и частично. Мне удалось вытащить меч, просунуть его под валун и упереть в скальный выступ. Затем я налег на рукоять. Камень заскрипел. Валун сместился, и я почувствовал, как сломанные концы кости перемалывают друг друга. Прервавшись на то время, что меня рвало, я снова налег на рукоять. Валун приподнялся вначале на палец, затем на два, а потом и на три. Я сжал зубы от боли и начал вытаскивать ногу. И в этот миг клинок с треском переломился.

Я отлетел назад. Валун качнулся в сторону, перевернулся и покатился по склону. Мои пальцы скребли в поисках опоры, способной остановить падение, но находили только шаткие камни. Валун привел в движение кучу булыжников. Я посылал проклятия Богам Тьмы. Потом огромная часть горы начала оседать с громоподобным грохотом, увлекая за собой мое тело. Возможно, я даже кричал, но камень ударил меня по голове, и все почернело.

Проснулся я под ночным небом, усыпанным незнакомыми звездами.

Какой-то миг я не мог сориентироваться. Меня окутывала тень. Свет единственной луны, сиявшей там, где прежде было две, мерцал на стальном контуре розы. Я понимающе моргнул и позволил сильным рукам осторожно положить меня на землю.

— Я знал, что Паладайн вернет тебя, — сказал Бринон.

— И часто твой Бог ломает людям ноги, чтобы получить желаемое? — горько рассмеялся я над его словами. — На мой взгляд, это звучит так, словно он похож на обычного головореза.

— А что твоя Темная Владычица? — Теперь гнев исказил его лицо. — Разве не использует она других?

— Использовала, но всегда была честна в этом и никогда не прикрывала свои замыслы чем-нибудь еще. Но все это уже не имеет значения. Боги ушли.

— Они вернутся, я знаю это.

Я только хмыкнул, поскольку не был уверен, что мне бы в самом деле этого хотелось.

Скорчив гримасу, я сел и попытался собраться с мыслями. Должно быть, он услышал падение валунов, должно быть, пошел на звуки моих стонов, должно быть, так или иначе, притащил меня назад в свой лагерь. Я ощупал себя. Он наложил шину на мою ногу и вложил в ножны рукоять сломанного меча. Почему он просто не убил меня? Это не имело значения.

— Мне надо идти, — сказал я.

С трудом мне удалось встать на ноги. С наложенной шиной боль была терпима. Потом я сделал шаг. А мгновение спустя снова оказался на земле, сжимая ногу, плюясь и богохульствуя.

— Ты не можешь ходить, Кэл, — опустился он возле меня на колени.

— Могу. — Это была ложь. Но меня это не волновало. В этот момент я ненавидел его.

— Нет, это знак. — Его слепое лицо снова озарило выражение абсолютной веры. — Ты можешь видеть дорогу, Кэл. А я достаточно силен, чтобы помочь тебе преодолеть камни. Поодиночке мы ничего не можем сделать, но вместе сумеем взобраться на вершину.

— И что мы будем делать, когда доберемся туда, Бринон? — Я лег неподвижно и воззрился на него. — Или ты забыл, сколь различаются наши намерения?

— Возможно, это будет решено за нас, — покачал он головой. — Дракон может пожелать поддаться твоим уговорам о союзе. Или не пожелать, и тогда я убью его. Посмотрим, когда доберемся до места.

Это было безумием. Я понимал это. От Соламнийского Рыцаря могли быть только неприятности. Он думал, что сможет переубедить меня по пути, заставить принять его сторону. Проклятое высокомерие праведника! Меня тошнило от него. Однако в спятившем мире безумство было единственным выходом.

— Да, — наконец произнес я. — Там мы и посмотрим.

Мы начали подъем на рассвете.

Над горизонтом поднималось солнце, похожее на мрачный глаз, обозревающий землю. Тут же, словно из ниоткуда, выпрыгнул и помчался по долине горячий ветер. Его песчаное дыхание жалило наши руки и лица. Я поднял взгляд на Краснокаменную, но не смог различить вершины пика. Крутые багровые склоны простирались настолько, насколько мог видеть глаз.

— Готов? — спросил я.

Бринон поправил тряпку, обвязывавшую его глаза, а затем кивнул:

— Да.

— Тогда нам лучше пошевеливаться. Если сможем, мы должны подняться на вершину до заката. Собираемся ли мы разговаривать или сражаться — лучше будет встретиться с драконом при свете, чем в темноте.

Я оттолкнулся руками от земли, подобрал под себя здоровую ногу и встал, застонав от боли.

Бринон, должно быть, услышал меня. Он потянулся, нащупал мою руку и водрузил ее на свое широкое плечо.

— Я помогу тебе, Кэл.

Я заколебался: мне не нравилось зависеть от других в чем бы то ни было, а Бринон выглядел слишком жаждущим, слишком нетерпеливым в своем стремлении помочь мне, как будто наслаждаясь тем, что я был слабее. Но, вне зависимости от того, что я испытывал, он был прав, и иным способом мне было не подняться на гору. Сжав зубы, я обхватил шею Бринона.

— Теперь ты должен указывать мне путь, — сказал он.

Его лицо было таким самоуверенным… Разве не чувствовал он отвращения к своему увечью? Разве не раздражала его необходимость в поводыре? Но я только хмыкнул и захромал к подножию ближайшего склона. И Бринон пошел вместе со мной.

Должно быть, мы являли собой крайне забавное зрелище: два увечных рыцаря — темный и светлый, хромой и слепой, с трудом ползущие по склону горы, похожему на лезвие ножа. Но здесь некому было смотреть на нас, кроме горячего, немигающего глаза солнца. На склонах горы не было растительности или живых существ. Камни, песок, ветер — и все.

Наше продвижение было мучительно медленным. Каждый валун, каждый каменный выступ приходилось брать с боем. Я описывал Бринону, как выглядит путь, он поднимался и могучими руками втягивал меня за собой, а я отталкивался здоровой ногой. Руки слепца часто промахивались мимо цели, и тогда он соскальзывал обратно, обдирая лицо и ладони. Ножи боли пронзали мое тело всякий раз, когда он поднимал меня, тревожа мою сломанную ногу.

Наша броня была горячим и тяжким бременем, но мы не желали сбрасывать ее, понимая, что наверху она может очень пригодиться. К тому же она спасала от серьезных ссадин и ушибов. И, тем не менее, уже к полудню мы были избиты, покрыты кровью и истощены. Мы уселись на широком неровном каменном ложе. Далеко внизу под нами простирались поля, гладкие и коричневые, словно кожа барабана, и, когда я смотрел вниз, у меня начинала кружиться голова. Туман все еще мешал разглядеть вершину, но, на мой взгляд, половина пути уже была пройдена.

Мы немного перекусили, и я вытащил свою флягу из мешка Бринона. Вода перегрелась и на вкус походила на сточные воды из лавки дубильщика, но мы все равно пили, хотя и приходилось прикладывать усилие, чтобы не выплюнуть ее. Потом я тщательно закупорил флягу. Нам еще предстоял долгий путь.

В течение еще нескольких минут мы отдыхали. Я уставился в пустоту перед собой, а куда уставился Бринон — не знаю.

— Скажи мне, тебя ведь привело сюда Видение? — внезапно спросил светловолосый рыцарь.

Я бросил на него резкий взгляд, хотя и понимал, что это бесполезно.

— Что ты знаешь о Видении, Рыцарь Соламнии?

— Только то, что это нечто, чем обладает всякий Рыцарь Такхизис, нечто, что ведет их вперед, к темной цели.

— Нет, не то, чем всякий обладает. То, чем всякий обладал. Нет больше никакого Видения. Оно ушло… умерло.

Мои слова были резки, но меня это не волновало. Я никогда не забуду тот день… день, когда предстал перед Ариаканом, Главнокомандующим Армии Темной Владычицы, день, в который он возложил на меня руки. Поговаривали, что его мать была морской Богиней, и я верил в это. По моему мнению, он и выглядел так, как должен выглядеть Бог: мощный, мрачно-прекрасный, с властным взором и командным голосом.

Его люди подобрали меня на улицах Палантаса, ставших моим домом с тех пор, как война отняла у меня семью и жилище. Ариакан предоставил мне выбор: вернуться на улицы и жить среди воров и убийц, пока не стану таким же, и закончить, покачиваясь на виселице; или же присоединиться к его войску, стать одним из его рыцарей, познать и честь, и славу. Я помню, что его слова разозлили меня. Да кто он такой, чтобы предлагать мне подобный выбор? Кто он такой, чтобы говорить, какой будет или нет моя жизнь? Но я не смог противиться силе в его глазах. Я принял его руку, а он поцеловал меня и поприветствовал, и тут же был принесен меч. Я опустился пред ним на колени, а он возложил руки на мою голову и произнес молитву к Темной Владычице, к Такхизис… И вот тогда на меня снизошло Видение.

Видение походило на сон, но было со мной всякий раз, как я закрывал глаза, и в темную ночную пору, и в часы отдыха. Истинная магия Видения заключалась в том, что для каждого рыцаря оно было своим и открывало ему его собственную судьбу, его собственный путь к славе или смерти.

Но, как ни странно, я больше не мог вспомнить, каким было мое Видение.

Когда был убит Ариакан, когда Такхизис бежала из мира, с ними ушло и Видение, поскольку приходило от них и принадлежало им. Я был покинут с зияющей дырой в сознании, разрывом, не перестававшим беспокоить меня… я был похож на человека, обратившегося к цирюльнику, чтобы выдернуть зуб, а потом постоянно ощупывающего языком оставшееся пустое место. Я знаю, что Видение наполняло меня и ужасом, и удивлением. Но даже эти воспоминания ушли, и я понимал, что уже никогда не восстановлю их.

— Сожалею, — наконец произнес Бринон.

Его слова привели меня в бешенство. Он сожалел о том, что сказал? Или ему было жаль меня? Казалось, даже произнося подобные смиренные слова, он пытается дать понять, что лучше меня. Однако в его голосе звучало искреннее раскаяние, и пришлось признать, что я несправедлив.

— Не о чем тут сожалеть, — сказал я. — Мне не нужно Видение. Я и так знаю свой ключ к славе. И приобрету ее довольно скоро, когда мы объединимся с драконом. С его силой и моим умом никто не осмелится встать на нашем пути.

— В другом месте мы были бы врагами, Кэл, — покачал головой Бринон, — и все еще можем стать врагами, но здесь и сейчас ты мой спутник, и мне не хотелось бы оскорблять тебя. И все-таки я еще раз скажу: ты заблуждаешься в своих намерениях. Что ты можешь предложить дракону? Что заставляет тебя считать, что ты можешь убедить его заключить с тобой союз?

— А что заставляет тебя думать, что если ты совершишь некий глупый героический поступок, то Паладайн устремится обратно в мир?

Бринон вздрогнул от этих слов, и я понял, что они разбередили в нем какую-то глубокую рану. Ну и ладно. У нас не было времени на это. Я взглянул на небо. Солнце перевалило зенит и уже начинало свой путь вниз.

— Давай двигаться, — сказал я, — если ты и в самом деле собираешься убить дракона.

Он помог мне встать на ноги, и мы снова стали подниматься на гору.

Мне стоило бы сильнее опасаться этого предательского склона после моего вчерашнего падения, но истощение уменьшило нашу осторожность, и было только вопросом времени, когда кто-либо из нас совершит ошибку.

Первым ее совершил Бринон.

Мы стояли на узком карнизе, под нами был обрыв в пять сотен футов. Может быть, он слишком устал, а может быть, просто стал слишком самонадеян. Так или иначе, но он начал подтягиваться на скальную полку над нами прежде, чем я смог направить его руки к лучшим опорам. Трещина, за которую Бринон попытался ухватиться, оказалась недостаточно глубокой. Его пальцы не смогли погрузиться в нее как следует, чтобы удержать его вес. Соламниец неудачно свалился обратно на узкий карниз. Его стопа заскользила к краю пропасти, а руки взмыли в попытке обрести равновесие. Но найти его не смогли. Он повалился назад.

«Нет!»

Не знаю, кричал я вслух или про себя — это не имело значения. Как бы ни было неприятно признаваться в этом, я нуждался в Бриноне. Я бросился к нему. Боль пронзила мою сломанную ногу, но мне было все равно. Я вытянулся так, как не считал возможным для человека, так, что у меня выскочили суставы. Мои пальцы скользнули по горячему металлу его нагрудной плиты… а потом уцепились за выступ на побитой стали. Я всем весом откинулся назад.

Соламнийский Рыцарь подтянулся вперед, на выступ, где мы остановились. Я в свою очередь споткнулся, почувствовал, как моя нога болезненно подворачивается, и упал на бок. И прежде чем смог остановиться, покатился к краю пропасти.

Я заскреб в поисках чего-либо, без разницы чего, что могло бы остановить мое падение, но кругом был только гладкий камень. Наконец, уже срываясь в пропасть, я нащупал трещину в скале, ухватился и удержался. Плечо взорвалось огнем, когда мое тело дернулось и остановилось. Я покачивался в воздухе, удерживаясь на одной руке. Под моими болтающимися сапогами было пять сотен футов пустоты, а еще ниже — острые камни.

Моя ладонь стала скользкой от крови, а руку пронзила боль. Долго мне было не продержаться. Но тут надо мной появилась тень.

— Бринон!

Я даже смог это прокричать. Тут было чем гордиться.

Молодой рыцарь шарил по краю пропасти, пытаясь найти меня. Упав, он рассадил себе лоб, и теперь по нему стекала кровь, впитываясь в уже покрытую коркой повязку.

— Левее! — кричал я. — Дальше!

Заскользили влажные от крови пальцы. Оставалось всего несколько мгновений, не больше. Его рука приблизилась до расстояния в дюйм, отодвинулась, а потом, будто ведомая невероятным инстинктом, скользнула обратно.

Есть!

Прямо в тот момент, когда мои пальцы выскользнули из трещины, Бринон ухватил мое запястье, а затем подался всем весом назад и втянул меня на уступ.

С минуту мы пролежали там, переводя дыхание. Наконец он заговорил:

— Ты как, Кэл?

— Жить буду, — откликнулся я, баюкая разбитую руку.

Облегчение на слепом лице было искренним. Так или иначе, даже не знаю почему, но это смягчило мою боль.

Я все еще был потрясен тем, что чуть не упал, но смог выпить немного воды, а Бринон поправил мне шину. После этого я снова был готов к восхождению.

Мы опять начали взбираться на пик. Скоро это стало походить на игру, хотя и смертельно опасную, и каждый раз, когда мы обходили качающуюся глыбу, или выживали после схода осыпи, или избегали падающего валуна, был триумфом, победой, подтверждавшей, что мы сильнее и лучше этой проклятой кучи камней. И вскоре, разбитые, но непобежденные, мы уже со смехом прокладывали свой путь в гору.

Внезапно Бринон оборвал веселье. Кривизна пика в любом направлении теперь была очевидна. Мы почти пришли.

— Знаешь, а я думал, что ты ушел, — сказал он. — Спустился вниз после того, как спас меня от падения.

На мгновение я умолк. А потом, к собственному удивлению, усмехнулся.

— Так просто тебе от меня не избавиться, Рыцарь Соламнии, — сказал я.

Не знаю почему, может быть просто привыкнув к боли в ноге, но в тот момент я снял руку с его плеча и сжал его ладонь — и таким образом мы вместе прошли эти последние мучительные шаги.


Мы достигли вершины, когда солнце уже умирало в море кровавых облаков.

Сначала я ничего не мог разглядеть. Вокруг нас вился песок. Но потом ветер переменился, проделав прореху в пыльном покрывале, и в этот момент я впервые увидел дракона Краснокаменной.

Он был огромен. Я видел синих драконов, верхом на которых элита Рыцарей Такхизис отправлялась в битву во время Войны с Хаосом, и тогда их вид наполнял меня страхом и трепетом. Но этот зверь был раз в пять больше, чем самый огромный из них. Он протянулся через всю вершину горы и был таким же красным, как и камни, в честь которых было названо это место. Зазубренный гребень бежал по его спине, подобно ряду ржавых ножей, крылья были плотно сложены вдоль поджарого, угловатого тела, массивная голова покоилась на куче щебня, а отверстая пасть была достаточно велика, чтобы в ней мог целиком поместиться человек.

Мы остановились под прикрытием валуна. Дракон был не более чем в тридцати шагах от нас. Моя рука выскользнула из ладони Бринона.

— Что случилось? — спросил рыцарь.

Я промолчал.

Он резко втянул воздух и ухватился за рукоять меча.

— Ты его видишь, да?

— Да, — прошептал я.

В моем горле комом встал страх. Я закрыл рот и попытался сглотнуть. Думаю, что какая-то часть меня не верила, что мы действительно найдем его. Но именно ради этого я добрался сюда, я прошел Бездну не для того, чтобы теперь отступить. Кроме того, тварь могла в любой момент повернуть огромную, клинообразную голову и обнаружить нас. Поэтому, так или иначе, пора было заканчивать. Я сделал шаг.

Рука Бринона метнулась вперед и вначале ухватила воздух, но потом нашла мое плечо.

— Что ты делаешь, Кэл? — произнес он хриплым голосом.

— Отпусти.

— Нет… ты не можешь и в самом деле желать этого.

— Говорю тебе, отпусти меня, Бринон. Я должен поговорить с ним.

— И что ты собираешься сказать? — Его хватка стала крепче. — Какие слова ты собираешься использовать, чтобы убедить дракона не отделить твою плоть от костей в тот же миг, как он увидит тебя? Скажи их мне прежде, чем пойдешь, Рыцарь Такхизис.

Я открыл рот, но не смог выдавить ни звука. В течение долгих мгновений мы стояли так, замершие и безмолвные, лишь ветер свистел в каменных россыпях. Потом соламниец медленно покачал головой.

— Ты не собираешься заключать с ним сделку, не так ли? — прошептал он. — В действительности ты не за тем пришел сюда. Ты надеешься, что он убьет тебя. Разве не так?

Что я мог сказать в ответ? Странно, я не мог вспомнить Видение, но помнил лицо каждого человека, которого убил во имя Темной Владычицы. Каждый цепенел на миг от ужаса, или муки, или недоверия, когда я вытягивал свой окровавленный меч из внутренностей. Видения больше не было, но это… это навсегда останется со мной.

Думаю, что в итоге я рассмеялся, но смех мой был полон горечи.

— Бринон, Ариакан сказал, что собирается спасти меня. Но думаю, что вместо этого он наслал на мою голову проклятие.

На мгновение соламниец смолк. Будь у него глаза, думаю, он заплакал бы. Затем выражение его лица внезапно изменилось. Теперь это был гнев. Праведный гнев.

— Нет! — сказал Бринон. Его голос сорвался на крик, отразившийся от окружавших нас камней. — Нет, я не позволю тебе сделать это!

Рыцарь оттолкнул меня в сторону. А потом, прежде чем я смог остановить его, выхватил меч и вслепую попытался преодолеть футы, разделявшие нас и дракона. Я кричал, но Бринон не останавливался. Он споткнулся, упал, поднялся и упал снова, потом, опираясь на кровоточащие руки, все же встал на ноги — и покачнулся. Мне казалось, что дракон наверняка увидит, как он идет, развернется и набросится на него, словно кот на мышь. Зверь, однако, не реагировал. Я пошел следом, волоча сломанную ногу и с каждым шагом вздрагивая от боли. Наконец Бринон наткнулся на плечо дракона, закричал — о, это был бессловесный крик, в котором отразилась целая гамма чувств: ярость, ненависть, горе! — и нанес удар.

Лезвие отскочило от шкуры дракона с чистым металлическим звоном.

Соламниец в замешательстве приоткрыл рот, а затем рубанул опять. И еще раз. И еще. Но всякий раз его клинок отлетал.

Несмотря на все это, дракон не двигался.

Думаю, мы оба одновременно осознали истину.

Бринон осел на колени. Поникнув головой, он оперся на рукоять зазубрившегося в дюжине мест меча.

В конце концов, я похромал до него и положил руку на шею зверя.

Скала — твердая, нагретая, монолитная.

Дракон Краснокаменной. Из красного камня. В тех историях, что рассказывают люди, всегда есть зерно истины. Но только зерно. Мне стоило бы догадаться. Не было здесь никакого дракона. Только груда камней с похожими очертаниями, и этого было достаточно, чтобы пугать сбившихся с дороги путников, достаточно, чтобы заставлять их рассказывать истории рыцарям, в должной мере глупым и терпеливым — готовым выслушать.

Я присел возле Бринона.

— Думаю, ни один из нас не получил того, чего хотел, не так ли?

Рыцарь не ответил. Казалось, он погружен в молитву.

— Итак, наш дракон, как выяснилось, лишь груда камней, — внезапно разозлился я. — Ну и что? Пускай другие волнуются о Богах, Бринон. Пускай другие совершают героические поступки.

— Нет. Ты не понимаешь. — Он выдыхал слова, словно утопающий — пузыри. — Это должен быть я.

— Почему, Бринон? Почему это должен быть ты? — Я изучающе вгляделся в его слепое лицо.

Он покачал головой. Нет, этого было недостаточно. Я сжал кулаки и ударил по твердой броне, сковывавшей плечи соламнийца.

— Почему ты, Бринон?

В течение долгого времени он молчал, и мне почудилось, что он вообще не станет отвечать. Я опустил руки. Наконец рыцарь тихо заговорил, и на его лице, перетянутом окровавленной тряпкой, больше не было того выражения праведности, которое оно носило со времени нашей встречи.

— Мы были посреди сражения, когда это произошло, — сказал он. — Восточное Лемиша. Мы с братьями, по большей части Рыцарями Розы и несколькими Рыцарями Короны, обнаружили отряд Рыцарей Такхизис. Рыцари Тьмы превосходили нас числом четыре к одному. Мы знали, что, напав на них, наверняка погибнем. Они нас не видели, да и местность была холмистой. Мы могли ускользнуть, и они бы нас не заметили. Но это было бы проявлением трусости. Командир приказал нападать. Может быть, достаточно и славы, когда победа невозможна.

«Нет, — подумал я, — недостаточно». Но вслух ничего не сказал и позволил ему продолжать.

— Меня поразили вопли. — На его лице отразилось воспоминание о пережитом кошмаре. — Думаю, что не представлял их себе до того. Я знал, что будут крики и лязганье мечей. Но повсюду слышались вопли умирающих. Я никогда не думал, что человек может так кричать.

— Это было твое первое сражение, да? — спросил я. Он не ответил на вопрос, но в этом и не было необходимости.

— Битва переливалась то туда, то сюда — словно море. Внезапно все закрутилось вокруг меня, и я оказался рядом со своим командиром. Он с трудом бился с двумя рыцарями, сдерживая их, несмотря на свои раны. Затем он заметил меня и призвал на помощь. Но я просто стоял на месте. Не мог даже пошевелиться. Как будто был статуей. За исключением глаз. Глаза, будь они прокляты, продолжали работать. Они видели все. Командир с рыком обрушился на одного из Рыцарей Тьмы и убил его, но споткнулся и упал на колени. Другой враг встал над ним и занес меч.

Я не мог оторвать от Бринона пристального взгляда. Его плечи дрожали.

— Это было бы так просто, — шептал он. — Рыцарь Тьмы раскрылся, подставил бок. Все, что мне надо было сделать, так это ткнуть мечом. Но я не смог… Страх… Я весь окаменел — за исключением глаз, моих проклятых глаз. Враг усмехнулся мне в лицо. Думаю, он чувствовал, что я ничего не сделаю. Он взмахнул мечом и отрубил моему командиру голову. И в этот миг я снова смог двигаться. Я повернулся и побежал. Рыцарь Тьмы бросился за мной. Я понял, что в любую секунду могу почувствовать его клинок меж лопаток. И вот тогда это произошло, — испустил он хриплый вздох. — Небо потемнело. Земля затряслась. В этот миг все мы, Рыцари Соламнии, почувствовали, как сила нашего Бога, Паладайна, оставляет нас. Битва обернулась Хаосом. Во все стороны разбегались люди, и я тоже бежал. Бежал, пока земля не прекратила трястись, а я оказался один. Больше я не встречал никого из своих друзей.

Я покачал головой, меня поташнивало от его истории. Я слишком хорошо знал все ужасы сражения, видел, как они разбивали дух юных и невинных, сталкивавшихся с ними впервые. Людей вроде Бринона. И все же в его рассказе было кое-что обеспокоившее меня. Нечто, не казавшееся правильным. А потом, внезапно, меня осенило:

— Но твои глаза, Бринон… Второй Катаклизм начался прежде, чем тебя нагнал Рыцарь Тьмы. Сражение было кончено, и ты бежал. Так как же ты был ранен?

Он опустил голову. Мгновение я смотрел на него, а затем вспомнил.

«Как будто бы был статуей. За исключением глаз. Глаза, будь они прокляты, продолжали работать. Они видели все».

— Ты сделал это сам, да? — ужаснулся я. — Твои глаза! Во имя всех ушедших Богов, ты же сам сделал это!

— Разве ты не понимаешь, Кэл? — очень тихо произнес соламниец. — Это была моя вина. Именно мой трусливый поступок оскорбил Паладайна и отвратил его от мира. И именно поэтому я пришел сюда, чтобы совершить достойный подвиг. Мне казалось, что если я убью дракона, то Паладайн будет удовлетворен и вернется на Кринн. — Несчастный затрясся от рыданий. — Вот только нет здесь никакого дракона, и не совершить мне достойного подвига. Я потерпел поражение.

Бринон снова склонил голову к эфесу меча. Каким-то образом мне удалось встать, и я навис над ним, стоящим на коленях. Меня затопила волна отвращения. Я стер с лица слезы и выплюнул, как получивший сокрушительный удар в челюсть выплевывает зубы:

— Бедняга Бринон! Ты так хотел, чтобы дракон спас тебя, а получил только меня.

На мгновение рыцарь замер. Я начал разворачиваться, собираясь уйти. И тогда он вскинул голову и произнес только одно короткое слово:

— Да…

После этого соламниец поднялся на ноги и подхватил клинок.

— Что ты делаешь, Бринон? — прищурился я.

— Разве ты не понимаешь, Кэл? — Он ковылял на звук моего голоса. — Паладайн дал мне еще один шанс показать себя. Я струсил и сбежал от Рыцаря Тьмы, с которым должен был сразиться. Но вот ты здесь — еще один Рыцарь Такхизис. Почему же я не понял этого раньше? Не с драконом я должен биться! — Он воздел меч и сделал еще один шаг в мою сторону. — С тобой!

Я выругался и обнажил свой сломанный клинок — и того, что осталось, было более чем достаточно.

— Не будь глупцом, Бринон, — бросил я. — Ты слеп. Если подойдешь, я вмиг перережу тебе глотку.

Он шагнул ближе. На слепом лице отражался экстаз. Это казалось безумием.

— Делай то, что должен сделать, Кэл.

И тут я понял, чего хочет соламниец. Только одним способом мог он спастись, только одним способом мог искупить то, что, по его мнению, совершил.

— Нет, — презрительно произнес я, — я не стану тебе помогать. — Я отбросил меч, и он загремел вниз по склону. — Если тебе так хочется, можешь ударить меня — мне все равно, — но я не собираюсь участвовать в твоей игре.

На мгновение Бринон застыл передо мной, как статуя. А потом благоговейно прошептал:

— Прости его, Паладайн.

Слишком поздно сообразил я, что он собрался сделать.

Рыцарь перевернул меч, ухватив его за лезвие, и ударил меня рукоятью. Мои руки рефлекторно перехватили оружие, когда оголовье коснулось нагрудной пластины. В тот же миг Бринон, стиснув зубы, всем телом рванулся вперед и сжал меня в объятиях, словно давно потерянного и вновь обретенного друга. В этом жутком единении мы простояли какое-то время. Наконец он улыбнулся и выдохнул:

— Спасибо, Кэл.

А затем кровь хлынула у него изо рта.


Звезды растворились в грифельно-сером небе. Я смотрел на далекий горизонт. Начинался рассвет.

Я положил последний камень на вершину каменной насыпи, которую сделал для Бринона. В конце концов, он получил то, чего хотел, и я мог лишь надеяться, что он упокоится в мире и что, может быть, где-то там вновь соединится со своим Богом. Сам же я теперь был один. Такхизис и Видение оставили меня. Но почему-то это больше не причиняло такого беспокойства, как раньше. Мне больше не нужна была помощь ни Такхизис, ни Ариакана, ни даже Бринона.

Мне предстояло помогать себе самому. Потом наступил рассвет, открывший взору изуродованную землю внизу. Пройдет еще немало времени, прежде чем Кринн исцелится от ран, причиненных безумием Богов и людей. Но Боги ушли, а мы, те, кто остался, все еще обладали властью выбирать грядущее. Мир умирал не в первый раз. Только, возможно… возможно… в последний.

Я подтянул шину на ноге и начал спускаться.


УРОКИ ЗЕМЛИ

Линда П. Бейкер


В конце весны Чизлев, Природы и Зверей Богиня,

Сезоны Приносящая, вдохнула глубоко

И сдерживала выдох, покуда воздух не стал сух и жарок,

И дунула затем на лик Кринна.

    
Поэма сильванестийцев,


записанная после Второго Лета Хаоса


Сухие листья хрустели и ломались под тяжестью тела Кэйларрана, когда он устраивался рядом с командиром патруля. Тяжело вздохнув, Кэйларран снял лук с плеча и поерзал, пытаясь занять более удобное положение на пологом склоне.

Командир Элиад не обратил внимания на его появление и продолжал осматривать раскинувшуюся перед ним часть Леса Квалинести, прищурив миндалевидные глаза так, что они почти превратились в щелочки.

Кэйларран рад был оставить Элиаду и его патрулю поиски следов врага. Взмокший и измученный жаждой после длительного утреннего перехода, он куда больше был заинтересован в том, чтобы снять усталость в плечах и спине и глотнуть прохладной воды из бурдюка, переброшенного через плечо.

Он недоверчиво покачал головой, изворачиваясь, чтобы вытянуть бурдюк из-за спины. Кэйларран, сын и внук сенаторов Квалинести. Как смеялись бы друзья, если бы увидели его сейчас, в составе патруля Элиада, пробирающегося по огромному лесу в «поисках» вражеских войск, осадивших его город, Квалиност!

Для большинства знакомых ему квалинестийцев эльфы в этом патруле и эльфы, оставшиеся в лагере Тессиль, были предателями собственного народа, отступниками, следующими за вождями, которых не желали более видеть в их родных странах.

Кэйларрану, никогда не встречавшемуся с изгнанниками до своего появления на их стоянке, они не показались слишком плохими. У них не было ни рогов, ни бородавок, ни зеленых зубов. К тому же они были весьма вежливы для сильванестийцев. Но, предположил он, кочевая жизнь отступников, перемещавшихся от лагеря к лагерю, подобно скитающимся бродягам, должна была выбить из этих эльфов хоть немного высокомерия.

Тессиль были родственной сильванестийцам, независимой группой, последовавшей в изгнание за своей королевой Эльханой Звездный Ветер и ее мужем Портиосом, бывшим Беседующим-с-Солнцами Квалинести. У Кэйларрана было недостаточно полномочий, чтобы достоверно знать, зачем Сенат Квалинести согласился встретиться с изгнанником Портиосом и послал к нему в эти дебри сенатора Идрона из рода Эстфэлас, но он много размышлял над этим вопросом. Узреть отверженного темного эльфа во плоти… было не тем заданием, которое он представлял себе, когда был отдан в учение Идрону, сенатору Квалинести.

Кэйларран потягивал воду из своего бурдюка. Она была теплой и, судя по привкусу, взятой из ручья с песчаным дном в лагере Тессиль. Усталость отступила вглубь его тела. Кэйларран снова поменял позу и попытался высвободить сухую веточку, зацепившуюся за подол туники. Под его коленом захрустели листья.

На сей раз Элиад обратил на Кэйларрана внимание. Командир патруля даже не пытался скрыть свое раздражение, призывая к тишине резким движением руки. А потом, без единого слова, вернулся к изучению раскинувшегося под ними моря древесных крон.

Шелковая туника Кэйларрана липла к ребрам и спине, удерживаясь там на клею из пота и пыли. Не менее липким был и его язык, и вода ничего не смогла с этим поделать. В его левый сапог попал камушек, а в правый — два листа. Кэйларран целый день стойко переносил неудобства, безмолвно тащась за Элиадом, выполняя отданные им приказы так, словно был одним из его солдат. Но этот нетерпеливый жест командира переполнил чашу терпения — его лицо залила жаркая краска смущения.

— Я не виноват в том, что этот лес сух, как пустыня, — огрызнулся Кэйларран.

— Зачем утруждать себя призывами к тишине? — театральным шепотом, но достаточно громко, чтобы он мог услышать, вопросил мягкий женский голос. — Они же шумят, словно стая хобгоблинов.

Кэйларран не обладал сильванестийским ростом Элиада, а говорившая эльфийка стояла за спиной командира патруля. Кэйларрану пришлось вывернуть шею, чтобы увидеть обладательницу голоса, — когда он шевельнулся, захрустели листья. Их взгляды встретились, и он оказался настолько изумлен, что чуть не отдернулся назад.

Лицо эльфийки напоминало маску из-за своей высокомерности; было очевидно, что говорила она именно о нем, а не о других патрульных, производивших так много шума.

Кэйларран осмотрел ее лицо — от коричневого ворота до каштановых волос, от одного заостренного уха до другого. Каждый обнаженный дюйм ее кожи, включая тонкие руки, был покрыт серыми, зелеными и коричневыми петельками и завитками, характерными для эльфов Каганести. Он скривил губы. Ни один сильванестиец, даже отступник, не стал бы так уродовать свое тело.

Он не замечал, что среди Тессиль были и Диковатые Эльфы. Они были почти нецивилизованны и обитали в лесу, словно дикие животные. Даже отступники-сильванестийцы имели больше самоуважения.

Элиад повел изящной головой сначала в одну сторону, потом в другую, словно взвешивая ее слова. Несмотря на то, что внешне патрульные проявляли себя только как тени, перелетающие от одного дерева к другому, раздававшиеся шорохи и хруст отчетливо передавали шаги.

Командир пожал плечами и сказал в пространство, словно не обращаясь ни к одному из своих спутников.

— Они стараются. Невозможно двигаться бесшумно, когда все так пересохло. — Он коснулся земли рядом с собой, и листья хрустнули под его изящными пальцами.

— Я могу, — парировала эльфийка с дерзостью, которую Кэйларран ни за что не стал бы терпеть от раба-Каганести.

Но прежде чем он смог упрекнуть ее, Элиад вновь призвал к тишине и жестом приказал Диковатой Эльфийке наблюдать за лесом под ними.

Пожав плечами, та вернулась к осмотру крон.

А Кэйларран — нет. Он коснулся листьев кончиками пальцев, как только что сделал Элиад. Звук заставил его вздрогнуть. Кэйларран всей кожей чувствовал, как пересох лес. Гнетущая летняя жара, худшая из тех, что мог припомнить даже самый старый эльф, ложилась бременем на кроны огромных деревьев и плечи всех тех, кто блуждал под ними.

Даже его нетренированным глазам было заметно, как страдает этот потрясающий лес. Прежде листья были такими густыми и широкими, что заслоняли солнце. Но сегодня Кэйларран со своей позиции на холме мог видеть все, вплоть до плеч Харолисовых гор, скрывавших эльфийский город Квалиност. На его неопытный взгляд, не было никаких признаков ни движения, ни солдат.

— Ничего, — тихо пробормотал Элиад.

— Звучит так, словно ты разочарован, — сказал Кэйларран. — Надеюсь, у тебя нет желания найти признаки армии Темной Королевы?

— Нет, конечно, нет. Я надеялся на то, что будет какой-нибудь след патрулей Портиоса. Надеялся, что они пойдут этим путем и наш патруль будет удостоен чести сопровождать Портиоса на встречу.

— А предполагалось, что Портиос пойдет этим путем? — Кэйларрану стало интересно, сильно ли будет отличаться вождь изменников от того, каким он помнил его в качестве Беседующего-с-Солнцами. Трудно было представить себе изящного, высокомерного Портиоса живущим в примитивном лагере Тессиль в палатке из шкур.

— Я предполагал, что именно так и будет, — пожал плечами Элиад. — Иначе, зачем было посылать с нами тебя, если не как посланника?

Кэйларран был так удивлен этой идеей, что не нашелся что ответить. Ему еще никогда не давали такого ответственного задания. Конечно, если бы дело обстояло так, Идрон сказал бы ему.

— Не думаю…

Кэйларран внезапно замолчал, услышав зов, похожий на щебет. Патрульные замерли. Вокруг была тишина, только листья шелестели на ветру. Затем зов прозвучал снова.

Элиад резко повернулся на звук. Он сделал жест в сторону Каганести и указал, куда ей идти. Затем кивнул в направлении, которое выбрал для себя.

Не делая лишних движений, Диковатая Эльфийка спустилась вниз и исчезла из виду. Элиад скопировал ее крадущуюся походку и побежал направо, мимо Кэйларрана.

Кэйларран осмотрел верхушки деревьев и лес позади себя. Он ничего не видел и не слышал. Не было никаких признаков Рыцарей Тьмы Лорда Ариакана, никаких следов почетного караула отступника Портиоса.

Слева, там, где исчезла Каганести, виднелся сухой, пыльный разлом, который всего лишь несколько недель до этого был ручьем. В месте, где он проходил мимо трех осин, подлесок до сих пор оставался зеленым и отбрасывал густую тень.

Эльфийка остановилась на берегу и присела. Она была достаточно близко, чтобы Кэйларран мог чувствовать исходящий от нее цитрусовый аромат, мешавшийся с запахом суглинка. Украшавшие кожу завитки и туника цвета молодых листьев делали женщину почти невидимой на фоне коричневых, зеленых и серебристых красок леса.

Кэйларран подался назад, понимая, что легко различим. Внезапно он осознал, что его лазурная туника выделяется, подобно маяку.

Когда он отодвинулся, возле его щеки задрожали, а затем яростно зашумели листья. Поднялся резкий сухой ветер. Гром рокотал прямо над головой. Солнце исчезло.

Менее чем на расстоянии вытянутой руки от лица Кэйларрана начали сворачиваться листья. И не успел он моргнуть, как они из ярких и сочных стали коричневыми и ломкими, опадая с внезапно почерневших и задымившихся ветвей. Какой-то миг Кэйларран оставался на месте, слишком потрясенный неестественным жаром, чтобы двигаться.

Потом он, с криком отбежав от странного жара, на локтях и коленях прополз по руслу ручья.

Мир вокруг обернулся кошмаром: огонь, жара и пронзительные вопли патрульных. Элиад орал, пытаясь внести порядок в этот хаос. Ветер хлестал высокие деревья так, словно они были стеблями пшеницы в открытом поле.

И драконы!

Ужасные, ужасные драконы! Кружащие и парящие над вершинами деревьев. Затмевающие солнце. Ревущие. Извергающие гибельное дыхание мощными залпами. Они носились столь быстро, что их невозможно было точно сосчитать — может быть, пять, может быть, пятнадцать.

Нападение было сосредоточено на вершине холма по правую руку от Кэйларрана. Его окутывал страх, казавшийся материальным и настолько густым, что он мог чувствовать его. Кэйларран развернулся, чтобы убежать, убраться подальше от кричащих тварей как можно скорее.

Но прежде чем он смог поднять ногу, Каганести схватила его за руку.

— К Элиаду! — закричала она. Ее пальцы болезненно вцепились в его предплечье; она всем телом повисла на нем.

Слишком напуганный, чтобы делать не то, что велят, Кэйларран последовал за ней. Побежав на голос Элиада, он увидел, как на них надвигается стена драконов, мчась сквозь верхушки деревьев, распихивая осины, катясь в его сторону, словно грозовая туча. Доспехи их наездников синевато и смертоносно поблескивали на солнце.

Душу Кэйларрана затопил страх, такой же темный, как и надвигающаяся туча драконов, и сокрушил всякие представления о верном и ошибочном, спутал верх и низ.

Впереди, сквозь деревья, он увидел Элиада. Сильванестиец встал на изготовку, когда мимо него проносился дракон, поднял руки и пронзительно прокричал вызов. Так он и умер, с протянутыми к небу руками, мгновенно сгорев дотла.

Крик разведчицы-Каганести был подхвачен и унесен ревом пожара. Кэйларран увидел, как ее рот раскрылся в вопле ужаса. Потом женщина развернулась и побежала к другой группе эльфов, на ходу стягивая с плеча лук.

Каждый мускул в теле Кэйларрана хотел последовать за ней, но ноги приросли к земле, а взгляд приклеился к тому месту, где всего лишь мгновение назад жил и дышал отважный эльф.

Сверху низвергнулся огонь, испепеляя уже и так почерневшую и обуглившуюся листву. Жар высосал из легких Кэйларрана весь воздух и нагревал землю до тех пор, пока его ноги не оказались поставлены перед выбором — начать двигаться или испечься.

Он побежал, мечтая о глотке свежего воздуха.

Он был ослеплен страхом, оглушен ревом огня и драконов над ним, напуган скрипом и хлопаньем кожистых крыл.

За его одежду и руки цеплялись ветви, страх сжимал сердце. Кэйларран перепрыгнул сухой ров и, приземлившись на другой стороне, побежал. Потом одолел небольшой подъем и зигзагами помчался меж деревьев. Но удары крыльев и свист поднятого драконами ветра продолжали шуметь в кронах позади него.

Ветвь поймала рукав туники Кэйларрана и, прежде чем оторвать его, полностью развернула эльфа, обдирая кожу и плоть. Тунику окрасила кровь. От запястья до колена запульсировала боль, побуждая его бежать с еще большей скоростью.

Кэйларран быстро взобрался на небольшой холм и скатился вниз, врезавшись в ствол дерева. Его сердце так тяжело билось, что он чувствовал гул крови в ушах, взгляд застилала красная пелена. И, тем не менее, шум драконов следовал за эльфом. Пламенея и крича, приближались они, растянувшись и на восток, и на запад, и на юг.

Скрыться было негде. Скорости для побега тоже не хватало. Надежды не оставалось. Кэйларран опустился на землю и захныкал от боли, страха и позора.

Синий дракон стрелой промчался над ним в сторону лагеря, где Идрон ждал встречи с Портиосом, и разум Кэйларрана стремительно погрузился в черное безумие.


Геллаль, глава Дома Тессиль, стояла возле Идрона, сенатора Квалинести, наблюдая, как тот медленно поворачивается, осматривая лагерь. Она знала, что Идрон нетерпелив.

Портиос опаздывал на встречу уже на два дня, а каждое мгновение, проведенное Идроном вне Квалиноста, увеличивало угрозу для него… угрозу со стороны Рыцарей Тьмы, угрозу того, что его отсутствие вызовет вопросы у его собственного народа. Промедление увеличивало опасность для его города, осажденного войсками Лорда Ариакана. Но Идрон хорошо скрывал свое нетерпение.

Хотя Идрон и был из Квалинести, Геллаль он очень нравился. Со своими глазами цвета золотого эля и мерцающими медовыми волосами, он казался слишком красивым для мужчины. И слишком вежливым для того, чтобы быть сенатором Квалинести.

Лагерь располагался между лесом и грязной струйкой ручья. Палатки, поставленные вдоль тенистой стены леса, были расположены достаточно близко, чтобы называться лагерем, но вне досягаемости для пекущего солнца.

— Последний наш лагерь располагался под защитой гор. Так глубоко жара не проникала.

— Вы часто передвигаетесь?

Было понятно, что Идрон задал этот вопрос лишь из вежливости и его мысли заняты чем-то другим. Он был на добрых две ладони выше Геллаль и смотрел на юг прямо над ее головой.

— Как диктует необходимость. — Она подняла голову и посмотрела вверх, в его хмурое лицо.

— С какого направления должен прийти темный эльф? — требовательно спросил сенатор, все еще не отводя взгляда от леса.

— Мы не знаем.

— Ты не знаешь!

— Нет. Перемещения Беседующего-с-Солнцами открыто не обсуждаются.

Идрон поглядел на женщину со смесью удивления и жалости.

— Моя леди, мне казалось, Беседующим-с-Солнцами является Гилтас, — сказал он вежливо, но твердо.

Геллаль собралась было резко парировать, но обуздала свой темперамент. Идрон был гостем в ее лагере.

— Передвижения Портиоса открыто не обсуждаются по очевидным причинам.

— Откуда ты тогда знаешь, что он вообще собирается появиться?

— Мне очень жаль, что тебе приходится ждать, сенатор, — холодно извинилась женщина, — но Портиос дал слово. Он будет здесь.

Идрон учтиво поклонился.

— Прости мне нетерпеливость, моя леди. Я не хотел тебя оскорблять. Просто эта встреча очень важна для наших народов. Если мы с Портиосом сможем прийти к какому-нибудь соглашению…

Геллаль кивнула, возвращая ему улыбку, как бы извиняясь за собственное поведение:

— Не за что просить прощения. Ты прав. Как бы мы ни различались, но вместе сможем достигнуть победы.

С последним произнесенным ею словом задрожали кроны деревьев.


Когда Кэйларран медленно обошел ствол дерева и появился на поляне, его поприветствовал металлический свист мечей и кинжалов, выскользнувших из ножен. Лунный свет засверкал на клинках эльфийских воинов, стоявших кругом у небольшого походного костра.

Кэйларран понял, что без защиты стражника, нашедшего его блуждающим в поисках лагеря Тессиль, эти клинки распустили бы его плоть на ленточки прежде, чем он успел бы заговорить.

Стражник назвал пароль, ухватил заколебавшегося Кэйларрана за руку и ввел его в круг света. Сталь зазвенела, когда воины вложили оружие обратно в ножны. Вокруг эльфа задрожал тихий ропот вопросов и комментариев, но Кэйларран почти не обращал на них внимания. Он споткнулся, и только рука стражника удержала его от падения.

— Где сенатор Идрон? — проскрипел Кэйларран.

Слова причиняли боль, прокладывая путь через горло мимо раздутого языка. Стражник дал ему воды, но только глоток. Этого было недостаточно, чтобы смочить опаленный рот.

— Это же Кэйларран! — произнес чей-то голос.

Кэйларран с усилием избавился от захвата стражника и отстранился.

— Где Идрон? — снова спросил он, с трудом заставляя свой голос стать сильнее. — Скажите мне!

— Пропал.

— Пропал? — Кэйларран начал озираться, ожидая каким-либо образом найти среди столпившихся у походного костра аристократичное лицо Идрона. Конечно же, он должен был быть здесь! Просто эти глупцы, должно быть, не поняли, о ком он говорит.

— Сенатор! — потребовал он снова. — Сенатор из Квалинести!

— Кэйларран? — прозвучал другой голос, мягкий и утомленный. Вперед вышла Геллаль. Ее длинные золотые волосы были растрепаны, а шелковая туника измята и запятнана кровью.

Чья это кровь? Неужели Идрон умер?

— Где он? — прошептал Кэйларран, в этот раз мягче.

Геллаль сделала странный жест, медленно опустив руку вниз, но Кэйларран понятия не имел, что означало это движение. Может быть, сочувствие? Или недостаток сведений?

— Насколько мы знаем, твой сенатор жив.

Рука опускалась вниз, чтобы протянуть ему чашку. Вода в ней была тепловатой, с песчинками, но казалась слаще на вкус, чем любая другая, какую он когда-либо пил. Еще слаще были слова Геллаль, но они смущали.

— Насколько вы знаете?

— На лагерь напали Рыцари Тьмы верхом на драконах. Именно поэтому мы были столь удивлены, увидев тебя. Мы думали, что ты мертв, так же как и многие другие.

Лица обступивших их с Геллаль эльфов выглядели оцепенело и утомленно.

Кэйларран впервые оглядел лагерь. Даже в темноте было заметно, что на него напали и разгромили.

Палатки попадали, походные костры были раскиданы, а горшки для готовки перевернуты и разбиты.

— Нападавшие похитили сенатора Идрона, — продолжала Геллаль. — Его увезли на драконе.

Новый страх сжал горло Кэйларрана так, что он едва мог дышать. Похищен! Он провел рукой по лбу. Его лицо было покрыто песком и стало маслянистым от сажи и пепла. Испачканная ладонь вернула звуки нападения и крики драконов над головой. Вспомнился обжигающий жар. Кэйларран откинул прочь эти мысли. Необходимо было собраться. Необходимо было думать.

— Вы должны отправиться за ним, — потребовал он.

Геллаль покачала головой даже прежде, чем он закончил говорить.

— Мы не можем помочь…

— У тебя здесь двадцать воинов! — прервал ее Кэйларран, обводя рукой кольцо эльфов.

— Мы не можем, — твердо повторила женщина. — Я понимаю твое желание спасти сенатора. Но здесь нет и нашего вождя. Первая наша обязанность — удостовериться, что он в безопасности.

— Вы не понимаете! — настаивал Кэйларран. — Они похитили Идрона, сенатора Квалинести! Лучшим заложником был бы разве что сенатор Рашас или сам Беседующий-с-Солнцами!

— Ты прав, — посмотрела на него Геллаль, — но сначала я должна найти Портиоса. А потом мы пойдем на поиски Идрона.

— Я настаиваю, чтобы ты помогла мне. Идрон был здесь по твоей просьбе и под твоей защитой. — Кэйларран говорил твердо, медленно, как будто объяснял ребенку.

— Я знаю, — вздохнула женщина. — Я даже не могу выразить свое горе из-за того, что случилось. Но, возможно, ты прав. Мы должны что-то сделать.

Кэйларран почувствовал, что напряжение в плечах спадает, и только сейчас обратил внимание на то, как сильно сжаты его кулаки. Он расслабил пальцы и задрожал, когда кровь снова устремилась в них.

Геллаль повернулась и поискала кого-то в группе эльфов. Не обнаружив нужного лица, она шевельнула рукой, и один из стоявших рядом с ней воинов исчез в темноте. Мгновение спустя он вернулся обратно в сопровождении разведчицы-Каганести из патруля Элиада.

— Ты! — Это слово сорвалось с губ Кэйларрана, словно камень, пущенный из пращи.

Геллаль протянула руку, приказывая Диковатой Эльфийке выйти вперед:

— Дариэль наш лучший разведчик. Если кто из нас и сможет найти твоего сенатора, так это она.

С лица эльфийки-Каганести была начисто смыта возмутительная раскраска, она смотрела на него глазами цвета янтаря, полностью отражавшими все те эмоции, что испытывал он сам: неприязнь, презрение, неприятие — все, кроме стыда. Кэйларрану показалось, что его лицо пылает так же, как лес во время нападения.

— Я никуда не пойду с этим трусом, — сплюнула Дариэль.

— Я не трус! — Ладони Кэйларрана снова сжались в кулаки.

Каганести сверкнула кинжалами и снова сплюнула, прямо под ноги Геллаль:

— Этот трус пытался сбежать во время сражения, вместо того чтобы идти на помощь Элиаду.

Челюсти Кэйларрана напряглись так, что едва не хрустнули зубы. Стыд принуждал опустить плечи, но он не допустил этого. Квалинестиец вытянул вперед руки ладонями кверху и произнес:

— Да, сбежал, но я не трус. И готов бросить вызов любому из вас выстоять перед приближающимися драконами, выжигающими даже воздух, которым вы дышите. Я дипломат, меня обучали как гонца и посла, но не как воина. Я готов бросить вызов сильнейшему из вас, самому стойкому, выстоять перед лицом драконьего ужаса.

Каганести оскалилась. Кэйларран знал, что она устояла там, где он не смог. Он помнил, что она помчалась в бой перед тем, как он бежал. Но Диковатая Эльфийка ничего не сказала по поводу его объяснений.

Окружавшие квалинестийца эльфы сохраняли безмятежность, практически полное равнодушие. На их длинных, узких лицах не было ни малейшего намека на сочувствие или понимание.

Геллаль перевела взгляд с него на разведчицу, затем кивнула своим мыслям, словно заканчивая некий внутренний диалог.

— С тобой пойдет Дариэль, — объявила она.

Кэйларран вскинул голову. Его переполнял гнев, хотя он думал, что уже слишком оцепенел, слишком устал, чтобы снова испытывать подобные чувства.

— Ты собираешься послать только служанку из Каганести и дипломата, чтобы помочь сенатору Квалинести, хотя у тебя в наличии есть воины!

Диковатая Эльфийка шагнула к нему, кладя руку на рукоять крошечного кинжала, свисающего с ее пояса.

— Я никому не прислуживаю! — прошипела она.

Геллаль остановила ее жестом, но слова обратила к Кэйларрану:

— Вы собираетесь сражаться друг с другом, в то время как враг наносит нам поражение? Дариэль наша лучшая разведчица. Наш лучший шпион.

Квалинестиец впился взглядом в Каганести, понимая, что именно ее обвинения отвратили Геллаль от любого дальнейшего предложения помощи, осознавая и то, что его собственные действия имели такой же эффект.

— Довольно! — рявкнула глава Дома Тессиль. — Дариэль знает, где расположен главный лагерь Рыцарей Тьмы. Это самый большой из их лагерей — и единственный постоянный. Это наиболее подходящее место, куда могли увезти такого важного пленника. Дариэль проведет тебя туда. Идрон, в конце концов, твой сенатор.

Кэйларран понимал, что, как бы его ни пугала перспектива снова столкнуться с драконами, он не может отказаться. Не может находиться в лагере отступников и показать себя менее отважным, чем они. С усилием, которое, как он понимал, было заметно всем, Кэйларран отступил назад и склонил голову.

Каганести села и угрюмо потупила взгляд, признавая свое поражение.

— Мы тоже пойдем за вами, как только найдем Портиоса. — Геллаль повернулась к ним спиной. Другие эльфы исчезли вслед за ней, оставив этих двоих наедине.


Когда Кэйларран отправился в путь, не было еще никаких признаков солнца и лес окутывала чернильная мгла, но, тем не менее, стояла такая жара, какая нормальным летом бывает в полдень.

Квалинестиец выглядел совершенно иначе, чем день назад, и постоянно оглядывал себя на ходу. Вместо синей туники он надел позаимствованные тунику и штаны, которые были поношены, слегка помяты и покрыты пятнами цвета свежей земли и осин. Он нес легкий лук, скатанное одеяло, перекинутое за спину, и по меху с водой на каждом бедре.

В новой одежде он чувствовал себя неловко. Кожаная туника была жестче шелковых одеяний и тянула в подмышках, когда он поднимал руки. Вес скатки давил на плечи, а сапоги не подходили по размеру. И все же чуждое ощущение кожаной одежды на теле и тяжесть груза будоражили его так же, как поездка в палаты Сената, когда он был мальчиком.

Разведчица-Каганести, выглядевшая почти так же, как и за день до того, с изрисованным серыми и зелеными полосами лицом, обогнала его в таком темпе, что скоро скрылась из поля зрения.

Бурдюки били Кэйларрана по бедрам, когда пришлось перейти на бег, чтобы догнать ее.

— Мы должны оставаться вместе, — твердо, но любезно приказал он.

— Ты не мой командир. А я пытаюсь держаться достаточно далеко на тот случай, чтобы если кто услышит, как ты идешь, то не увидел бы еще и меня, — огрызнулась Дариэль.

Он впился в нее взглядом, но позволил уйти.

Разведчица же в должной мере сбавила шаг, чтобы он мог видеть, как она прокладывает путь среди деревьев. Казалось, она намеренно старается раздражать спутника. Дариэль находилась достаточно близко, чтобы Кэйларран мог видеть, как легко она движется, мог слышать (или, скорее, не слышать) ее шаги по сухому, ломкому настилу на земле.

И мог слышать собственные. Он не шумел, как она сказала днем ранее, словно «стая хобгоблинов». Но как один хобгоблин — точно. Маленький хобгоблин.

Несмотря на свое раздражение, Кэйларран целое утро старался научиться двигаться, как Каганести. Он сконцентрировался на попытках понять, что в точности она делает, чтобы скрывать свои шаги на хрустящей листве, и настолько погрузился в это занятие, что чуть не врезался в Дариэль, когда она резко остановилась у высокой осины. Он застыл и начал оглядываться, изучая лесные тени и чувствуя, как бешено бьется сердце, потом прошептал:

— Что случилось?

Не потрудившись ответить, Диковатая Эльфийка медленно обошла дерево, оглядывая его сверху донизу, затем вынула кусочек мягкого белого камня из мешочка на поясе и нарисовала на стволе линию на уровне глаз.

Когда она нацарапала наконечник, превратив пометку в стрелу, Кэйларран схватил ее за запястье.

— Ты что делаешь? — На сей раз он уже не пытался сдерживать свой голос.

— Отмечаю направление, в котором мы пошли. Или ты думал, что Геллаль найдет нас с помощью магии? — Она впилась взглядом вначале в него, а затем в руку на своем запястье.

Рывком высвободившись, Дариэль развернулась и пошла вниз по склону. Теперь Кэйларран мог спокойно следовать за ней — Каганести злобно крушила мертвые листья и прутья сапогами и проламывалась через низко нависающие ветки, совершенно не заботясь о тишине.

Определенно, сейчас разведчица шумела громче, чем один хобгоблин. Звук был бесконечно приятен, и Кэйларран держался позади, передвигаясь так тихо, как только мог.

Они достигли места, где было совершено нападение на патруль, к исходу дня, и Кэйларран остановился настолько резко, что скатка соскользнула с его плеча.

Каганести тихо вскрикнула — ее голос отражал ту же боль, какую чувствовал и он, увидев израненный лес. Может быть, Кэйларран и не был настолько же обучен выживанию в нем, как разведчица, но никто из Квалинести, как бы ни был он привязан к городу, никогда на самом деле не отделял себя от прекрасного леса, окружавшего его дом.

При виде выжженной земли душу Кэйларрана затопил гнев, который был не менее горячим, чем дыхание драконов, уничтоживших этот лес.

Квалинестиец остановился на краю обугленной просеки, не решаясь ступить на почерневшую землю. Там не осталось ни листьев, ни кустов — только сажа и зола. Где раньше стояли высокие, гордые осины, которые были старше самого старого эльфа — почти такими же старыми, как сам Кринн, — теперь торчали только обугленные пни, такие ломкие и безжизненные, что их мог разметать малейший ветерок. В этой пыли лежал прах друзей разведчицы. Не осталось ни аромата леса, ни запаха жизни. Если у этого смрада и могло быть название, то его стоило бы назвать черным. Мертвым. Почернела даже грязь, которая, высыхая от жара, превращалась в песок.

Каганести остановилась сбоку от Кэйларрана, словно тоже боясь ступить на изуродованную землю. Она почти касалась его руки плечом.

Кэйларран медленно опустился на колени и коснулся кончиком пальца мертвой земли. Она липла к коже, словно пудра. Серая пудра.

Квалинестиец поглядел на разведчицу и, хотя та отвернулась, успел заметить, как она пытается сморгнуть слезы. Его собственные глаза тоже затуманила влага.

— Они заплатят за это, — тихо сказала Дариэль. — Даже если я умру при этом, они заплатят.

Ее страдания удивили его почти так же, как и собственная вежливость.

— Ты любишь этот лес так же сильно, как и квалинестийцы. — За это отношение к лесу Квалинести он мог ей простить даже то, что она была свидетелем проявленной им трусости.

— Мой отец научил меня любви к лесу. Ко всем живым существам.

— Я слышал, что Каганести живут с лесом как одно целое. Конечно, в Квалиносте тоже есть Диковатые Эльфы, но они… — Он остановился прежде, чем сказал «прислуга», зная, что многим Каганести не нравилось то, что их братья были захвачены в рабство. — В общем, они живут в городе. Не в лесу.

— Мой отец не был Диковатым Эльфом, — сказала Дариэль тихо. — Он родом из Сильванести. Каганести — моя мать. — Она ушла не оглядываясь.

Кэйларран был так удивлен, что остался там, где был, присев на краю выжженной полосы. Полукровка! Это было необычно. Какая же война должна была идти в душе разведчицы, рожденной дикаркой-Каганести от аристократичного сильванестийца?

Квалинестиец наблюдал за женщиной, пока та не исчезла за деревьями, потом снова посмотрел на картину разрушений. Это заставило его забыть о Дариэль. Кэйларран растер золу между пальцами, понимая, что вся долгая, долгая предстоящая ему жизнь не будет достаточным сроком для того, чтобы возродились эти величественные деревья.

— Да, — согласился он. — Они за это заплатят.

Через миг Кэйларран последовал за Дариэль. Она выбрала путь, ведущий параллельно выжженной области, но так, чтобы та оставалась вне поля зрения, за вершиной холма, на котором они находились перед нападением драконов.

Когда квалинестиец нагнал разведчицу, она сидела позади высоких кустов, посматривая на верхушки деревьев так же, как и за день до того. Его сердце забилось быстрее, когда он присоединился к ней и осмотрел горизонт в поисках каких-либо признаков драконов.

— Нападение шло с севера, — указала Дариэль. Ее голоса оказалось достаточно, чтобы вернуть пережитый страх.

Кэйларран положил ладонь на руку женщины, чтобы успокоить ее. Диковатая Эльфийка отодвинулась, когда его пальцы коснулись ее, и на лице женщины отразилось явное отвращение.

Но это не оскорбило квалинестийца.

— Я видел их, — хрипло произнес он. — Они появились, словно из ниоткуда. Как призраки, поднялись из леса. Или как дым. — Он громко, судорожно вздохнул.

— Они не были призраками. Явились они с севера. На севере, возле Реки Белой Стремнины, находится самый большой и практически постоянный лагерь Рыцарей Тьмы. Туда мы в первую очередь и пойдем.


Они двигались быстро, несмотря на опасный спуск с холма в долину, и еще быстрее, когда оказались на ровной земле. Пообедали на ходу — вяленой рыбой, захваченной из лагеря, кореньями и горсткой сморщившихся, практически иссушенных жаром ягод, собранных женщиной по пути; и хотя не сказали друг другу за это время ни слова, но теперь тишина казалась Кэйларрану не такой гнетущей.

В сумерках путники остановились у тонкой струйки, когда-то бывшей бурлящим ручьем. Квалинестиец погрузился в полудрему, усевшись между корнями дерева. И он подозревал, что женщина спала не крепче.

Они пополнили бурдюки и снова двинулись в путь еще до рассвета. Жара, едва спавшая за ночь, стала невыносимой, пока солнце еще только поднималось над лесом. После проведенной на земле ночи у Кэйларрана болело все тело.

Разведчица снова остановилась, когда солнце миновало зенит и тени немного удлинились.

— Что случилось? — спросил Кэйларран, глядя, как она выбирает большую солнечную поляну между деревьями и присаживается на корточки.

Дариэль молча разворошила мертвые листья, устилавшие землю вокруг, потом вытащила из-под них палку длиной примерно с ее предплечье и осмотрела. Затем отбросила и выбрала другую.

— Что ты делаешь? — требовательно спросил квалинестиец.

Женщина еще раз повторила свои действия, прежде чем ответить.

— Проверяю, правильно ли мы идем.

Каганести воткнула выбранную ветку в землю и принялась опять копаться в листьях, пока не вытащила небольшой камень, которым отметила границу тени.

Кэйларран развалился в скудной тени дерева неподалеку и потягивал воду из меха.

— И как это работает?

— А чему ты учился, пока другие дети познавали навыки выживания в лесу? — спросила Дариэль сердито.

Ее слова вернули приятные воспоминания о счастливых утрах, проведенных в саду с матерью.

— Ты не поверишь, если я тебе расскажу, — усмехнулся Кэйларран.

Поскольку больше он ничего не стал говорить, Дариэль откупорила собственный бурдюк и тоже обосновалась под деревом.

— Когда тень немного сместится, я еще раз отмечу ее край. Если через две эти отметки провести прямую линию, то она будет проходить примерно с востока на запад. А самая короткая линия от основания палки к этой прямой будет указывать на север. Так я смогу определить, идем ли мы все еще на северо-запад, как должны.

Кэйларран воззрился на палку и тень так, словно они могли внезапно начать шевелиться, но потом понял, что делает, и сел на место. Злясь на себя, он был вынужден признать, что этот трюк его восхищает.

— Если отец учил тебя знаниям о лесе, то что ты узнала от своей матери?

Каганести колебалась, тщательно вглядываясь в его лицо. В ее глазах сквозила настороженность, появившаяся, как подозревал квалинестиец, после многих, многих лет вопросов со стороны чужаков.

Очевидно почувствовав к нему доверие, разведчица ответила:

— Мои родители вместе учили меня любви к земле. Моя мать была… отважнее всех, кого я когда-либо знала.

Кэйларран покраснел, услышав эту рекомендацию. Отвага. Он привык считать себя отважным. «И все еще продолжаю считать», — твердо сказал он себе. Посмотрев на Диковатую Эльфийку, он обнаружил, что та внимательно смотрит на него.

— Пожалуйста, продолжай.

— Да тут мало, что можно рассказать. Мои родители встретились во время Войны Копья. И погибли в борьбе с разрушениями, которые принес в Сильванести Лорак.

Кэйларран задержал дыхание. Он слыхал об ужасах, творившихся в прекрасных древних землях Сильваноста, когда его правитель попытался воспользоваться одним из принадлежавших Злу кристаллов, именуемых Око Дракона, для победы над армией Темной Королевы. И не было ни одного эльфа, который не оплакивал бы причиненный им вред.

— Именно поэтому я следую за Портиосом и Эльханой. Потому что они сражались за Сильванести. А теперь они бьются, чтобы спасти Квалинести. И я не могу позволить себе сделать меньше.

Кэйларран потупил взгляд. Он чувствовал себя пристыженным и наказанным, но решил стать не менее совершенным, чем она.


Кэйларран поднялся на локтях и посмотрел на лагерь. Дариэль, уже в четвертый раз, стащила его вниз и знаками показала, что он не должен поднимать голову.

Они лежали плашмя на небольшом возвышении восточное лагеря Рыцарей Тьмы. Поставленный на травянистом берету реки лагерь был шумным и полным солдат, одетых в серую броню войск Лорда Ариакана. Здесь явно часто останавливались. Чтобы расчистить место под палатки, срубили множество огромных деревьев. Их стволы были установлены частоколом вокруг лагеря, создавая надежную преграду.

Пока Кэйларран наблюдал, солнце почти село, оставив после себя только жаркое красное марево на западе.

— А где же драконы? — прошептал он, отползая от Дариэль так, чтобы посмотреть с другой позиции.

Она последовала за ним, осторожно продвигаясь на локтях и коленях.

— Скорее всего, в горах. Но вон та большая расчищенная поляна выглядит как посадочная площадка. Нам стоит соблюдать осторожность, ведь они могут прилететь сюда. Они…

Дариэль неожиданно зашипела и схватила его за руку.

— Смотри! Там, возле той полосатой палатки. Разве это не Идрон?

Кэйларран встал на колени, чтобы посмотреть. В этот раз Каганести не пыталась остановить его. Фигура внизу была одета так же, как Идрон, и была по-эльфийски высокой и стройной. Она дважды обошла поляну по кругу и вернулась к полосатой палатке. Два стражника встали на посту у входа.

— Это он! — прошептал Кэйларран. — Я узнаю его походку!

Он лег на спину и с удивлением обнаружил, что его сердце бьется так, как будто он не ползал, а бегал вокруг лагеря.

— Итак, теперь мы знаем — он у них. Что дальше?

В те дни, которые ушли на путешествие, в потраченные на разведку часы он не позволял себе даже думать о том, что они могут не найти Идрона — или найти мертвым.

Квалинестиец закусил губу и уставился на тихо шевелящиеся листья над головой. Что теперь? Он был дипломатом, а не воином. Но не мог же он просто так пойти туда и начать переговоры о возвращении Идрона!

— Мы будем ждать, следить и надеяться, что твои люди появятся вовремя? Или вернемся к ним? Или ты вернешься к ним, а я пока останусь наблюдать?

Кэйларран посмотрел на Дариэль и понял по ее реакции, что задал все вопросы вслух. Даже под покрывавшими ее лицо завитками отчетливо проглядывало хорошо знакомое ему выражение.

— Нас только двое, — пояснил он. — Ты думаешь, мы можем напасть на лагерь?

— Нет, но, возможно, мы сумеем прокрасться туда и освободить его.

— Что?

— Я могу проскользнуть в лагерь после наступления темноты. Его палатка находится не слишком далеко от леса. Мы можем прорезать отверстие позади палатки и вытащить сенатора до того, как они обнаружат пропажу.

Кэйларран обернулся и еще раз оглядел лагерь, его сердце забилось сильнее от дерзости этого плана. Он видел, что Дариэль может пробраться туда, мимо расставленных зигзагом палаток, скрываясь в тени.

— Разве тебе не кажется, что и ты можешь? — Ее слова были похожи на вызов.

Квалинестийцу не верилось, что он хотя бы обдумывает эту идею. Но в то же время… что еще ему оставалось делать? Если он будет прятаться под деревом в ожидании, что ее племя спасет Идрона, его можно будет проклинать как дважды труса. А он не трус! Кэйларран расправил плечи, надеясь, что его воля окажется не слабее мускулов.

Дариэль безрадостно рассмеялась.

Он понял, что и в самом деле выглядит смешно — высокий и гордый, одетый в потрепанную кожу, с измазанным землей лицом и длинными пальцами, выпачканными в саже и меле. Чистый, городской аромат давно пропал под потом и грязью. Но квалинестиец был готов доказать, что Каганести не права.

— Я могу сделать это. — Он энергично кивнул.

Их взгляды на мгновение встретились. Лицо Дариэль внезапно стало серьезным.

— Почему ты сбежал… на самом деле?

Кэйларран шумно втянул воздух.

Ее немигающий, оценивающий и вопросительный взгляд был так настойчив, что он не осмеливался отвести глаза. Или не ответить.

— Не знаю. Когда я увидел, как кустарник охватывает пламя, меня обуял ужас перед драконами. Он был словно… словно что-то живое. Словно оживший туман. Помню, что должен был убираться оттуда… Драконы кричали над головой, и я чувствовал запах гари… — Он остановился, задрожал и сделал еще один глубокий вдох, надеясь, что это избавит от воспоминаний о смраде горелой плоти и погибшего леса. — Помню, что, когда пришел в себя, оказался… не более чем на расстоянии двух вытянутых рук от выжженной территории. Жар все еще был таким сильным, что я видел, как колышется воздух. Не знаю, почему я сбежал, вместо того чтобы умереть. Не знаю, почему они оставили меня в живых. Может быть, просто не увидели. Может быть, Боги уготовали для меня другую судьбу. Помню, что молил их о пощаде. — Он все сильнее напрягал мышцы, стремясь наполнить сердце такой же силой. — В этот раз я не сбегу, Дариэль. Клянусь. — Он умолк и затаил дыхание.

Долгое, долгое время она ничего не говорила и не отводила глаз. А потом, когда квалинестиец уже решил, что его легкие вот-вот взорвутся, наконец, отвернулась и взглянула на лагерь.

— Смотри, — сказала Диковатая Эльфийка, жестом веля ему приблизиться. — Мы войдем возле тех палаток. Если мы минуем их и дойдем вон туда, к краю воды, то для большинства стражников окажемся невидимыми. Ты пойдешь первым. Я — следом.

Кэйларран начал было возражать, что для него безопаснее будет держаться в тылу, но потом подобрал свой лук и стал спускаться с холма к лагерю. Он не оглядывался и не пытался проверить, идет ли Дариэль за ним.

Квалинестиец осторожно обошел лагерь по кругу, вспоминая все то, чему его учила Каганести. Он перебегал от тени к тени и надеялся, что сам напоминает тень, гонимую ветром.

Кэйларран подкрался к первой палатке… Ко второй… Постарался двигаться так же, как мерцающие блики, отбрасываемые походными кострами. Миновал третью… Внутри нее кто-то громко храпел. К четвертой… Никаких признаков стражи. Задержался в глубокой тени, перед тем как пройти первый поворот среди рядов палаток, и оглянулся назад, поискав взглядом Дариэль.

Он вошел в лагерь еще до того, как серые сумерки полностью оставили небо. Но теперь тени уже были глубокими и темными, и он не видел никаких признаков своей спутницы. Разве она не пошла следом?

Дыхание эльфа стало таким же неровным, как мерцанье костра. Неужели он один во вражеском лагере? Кэйларран глубоко вздохнул, приводя нервы в порядок. Это не имело значения. В одиночку или нет, но надо было продолжать.

Он передвигался медленно, осторожно, минуя еще один палаточный ряд, потом опять повернул в сторону тюремной палатки, где находился Идрон, и с абсолютной точностью шагнул прямо в руки рыцаря, выходившего из палатки.

На лице Рыцаря Тьмы отразилось изумление. Кэйларран разглядел, что схвативший его и позвавший друзей на помощь мужчина ниже ростом, но зато вдвое шире в плечах.

Когда крепкие, словно дубы, и гибкие, словно молодые осины, руки прижали его собственные локти к его же бокам, Кэйларран даже не попытался бежать. Он подавлял всякий инстинкт, призывавший его к сопротивлению или к побегу. Если он сбежит, рыцари начнут обыскивать лагерь и могут обнаружить Дариэль.

Квалинестиец выпрямился настолько, насколько мог, расправил плечи и громко произнес:

— Я Кэйларран, помощник сенатора Идрона и сын сенатора Родаласа. Я требую, чтобы меня отвели к Идрону. — Он надеялся, что говорит достаточно громко для того, чтобы Дариэль смогла услышать.

Ему туго связали руки за спиной кожаными ремешками, а когда квалинестиец снова прокричал, что требует, чтобы его отвели к Идрону, еще и ударили по голове. Но, несмотря на звон в ушах, Кэйларран продолжал стоять на своем. И не дрогнул, когда стражники потащили его к своему командиру.

Эльф почувствовал, что человек справа от него, тот, который ударил, напрягается, когда он снова повторил свою «литанию». Стражник гортанно зарычал и угрожающе обернулся.

— Если я еще раз это услышу… — прорычал он.

Командующий жестом велел ему отойти, улыбаясь уголками губ.

— Кэйларран, ты либо очень смелый, или крайне глупый.

Краска ударила в лицо эльфа.

— Меня посылали вместе с Идроном в качестве его охранника и помощника. Мое место рядом с ним. Я не могу вернуться в Квалиност без него.

— Так, значит, ты прошел весь этот путь, выслеживая нас и уклоняясь от наших патрулей, только для того, чтобы предложить и себя в качестве заложника? — В голосе командующего сквозило явное недоверие. И последнее слово прозвучало столь небрежно, что это стало очевидно. — Один?

— Я пришел не для этого, — возразил Кэйларран, гордясь собой за то, что держится с достоинством. — Я даже не знал, жив ли Идрон. Эльфы в лагере сказали, что его увезли. Мне необходимо было удостовериться. Я должен был узнать, что с ним случилось. И решил, что в мои обязанности входит попытаться его освободить. — Квалинестиец сглотнул. — А раз у меня это не получилось, то мое место рядом с ним.

— А что насчет остальных? Где те эльфы, что оставались в лагере? — Судя по тону командующего, ему не понравилось, что кто-то был оставлен в живых.

— Они не придут. Сделали вид, что заключили союз с Квалинести, но, в конце концов, показали свои истинные намерения. — Кэйларран скривил губы в гримасе отвращения. — Отступники. Изгнанники, — сплюнул он. — Они мне не друзья. Я могу рассказать, где находится их вождь.

Командующий окинул его оценивающим взглядом.

— Но сделаю это только в том случае, если меня доставят к Идрону.

На лице командующего появилась широкая, дикая улыбка. Он жестом приказал стражникам увести эльфа.

Конвоиры повели Кэйларрана по извилистым тропкам лагеря, мимо поварских костров, палаток и групп рыцарей. Здесь витали совсем, иные запахи, нежели в эльфийском лагере. Пахло потом, людским и конским, оружием, древесиной и пылью.

Запястья Кэйларрана были туго стянуты за спиной, и он почувствовал, как начали неметь пальцы. Рыцари в серых шлемах оборачивались, не меняя каменного выражения лиц, когда его проводили мимо.

Конвоиры провели эльфа прямо через лагерь к охраняемой полосатой палатке и грубо втолкнули внутрь.

Идрон вскочил, когда Кэйларран ввалился в палатку. До того сенатор сидел за грубо оструганным столом.

— Кэйларран!

Испуг, которым старался управлять квалинестиец, отступил, как только он увидел сенатора. Следом в палатку вошли стражники, грубо подхватив споткнувшегося Кэйларрана.

— Довольно, — приказал Идрон ровным, твердым голосом того, кто ожидает повиновения при любых обстоятельствах.

Стражники подняли Кэйларрана, а потом отпустили его, отступив назад, как только в палатку шагнул командир.

— Командующий Харос, что все это значит?

— Мы поймали его, когда он пытался пробраться в лагерь, сенатор. Он утверждает, что был вашим помощником. Говорит, что пытался найти вас в одиночку, потому что обязан всегда быть рядом с вами.

Идрон улыбнулся Кэйларрану и мягко произнес:

— Тебе не стоило приходить. — Потом он обернулся к Рыцарю Тьмы Харосу и с гордостью сказал: — Это мой помощник. Мои люди очень лояльны.

Губы Хароса презрительно скривились.

— Похоже на то. — Затем он обратился к Кэйларрану: — Итак, вот твой хозяин. А теперь говори мне, где мы можем найти отступника Портиоса.

Идрон изумленно открыл рот, но прежде, чем он смог что-либо произнести, Кэйларран покачал головой:

— Неужели ты действительно подумал, что я расскажу это?

Харос сердито шагнул вперед, но вмешался Идрон, бросив через плечо предупреждающий взгляд на Кэйларрана.

— Командующий… позволь мне поговорить с Кэйларраном. Я не хочу, чтобы ему причиняли вред.

Харос заколебался, с отвращением и ненавистью взирая через плечо Идрона, но сдержал себя и с жестким сарказмом отсалютовал:

— Я оставлю его здесь с тобой на несколько минут. Вбей в него немного ума до того, как я вернусь. Ты в ответе за его хорошее поведение.

Как только полог палатки опустился за последним стражником, Кэйларран шагнул вперед.

— Мой лорд, они не причинили тебе вреда?

— Нет. Это не самое изящное жилище, но вреда мне не причинили. Как ты сюда добрался?

Впервые с того момента, как вошел, Кэйларран отвлекся, чтобы осмотреться. Так же как и весь лагерь, палатка значительно отличалась от того, какой представлялась с холма. Холщовые стены и куполообразная крыша слегка шевелились, под горячим вечерним ветерком, вызывал у эльфа жуткое ощущение, что он находится в легких некоего полосатого зверя.

Стол, за которым сидел Идрон, находился почти в центре палатки. На нем лежала открытая книга, рядом сияла теплым желтым светом лампа и стояла оловянная чашка.

В одном углу лежала постельная скатка, аккуратно перевязанная кожаными ремешками, в другом углу находился фонарь, установленный на высоте плеча с помощью треноги, сделанной из ошкуренных ветвей.

— Как ты добрался сюда? — повторил Идрон.

Кэйларран прекратил осматриваться. Бросив еще один быстрый взгляд вокруг и убедившись, что они одни, он подошел ближе к своему хозяину.

— Мы должны задержать командующего настолько долго, насколько сможем. Я здесь вместе с разведчицей из лагеря Тессиль. Мы пришли, чтобы спасти тебя.

— Так Портиос не с тобой?

Кэйларран покачал головой.

— Ты и одна разведчица? — Утонченные черты лица Идрона исказила гримаса. — Это лучшее, что смог предложить этот предательский сброд?

То, что Идрон столь мало доверял ему, жалило хуже крапивы.

— Мне показалось, что нас будет достаточно, — солгал Кэйларран. — Их лагерь был практически разрушен. Мы с Дариэль ушли вперед, чтобы найти тебя. Остальные идут за нами. — Он перевел дух.

— Портиос будет с ними?

— Не знаю, мой лорд. Но ожидаю, что будет.

— А эта Дариэль?

— Она должна была идти следом за мной. — Кэйларран постоянно оглядывался назад так, как если бы разведчица могла вот-вот войти. — Я… Я не знаю, что с ней случилось.

Идрон на мгновение заколебался, а затем дернулся так резко, что Кэйларран отпрыгнул. С примирительной улыбкой сенатор шагнул к нему за спину, чтобы осмотреть путы. Сенатор потянул сначала с одной стороны, потом с другой.

Кэйларран вздрогнул, когда жесткая кожа ремней врезалась в запястья.

— Боюсь, что не смогу ослабить их. Сейчас попрошу стражников, чтобы перерезали. — Идрон с уверенным изяществом шагнул к пологу и вышел, окликая одного из стражей по имени.

Хотя их голоса и были слишком тихими, чтобы Кэйларран мог разобрать слова, но определил, что вначале прозвучал голос сенатора, потом незнакомый голос, а затем снова голос сенатора. Первые слова казались требовательными, а последние убеждающими.

Кэйларран не удивился, когда Идрон вошел обратно и, пожимая плечами, извиняющимся тоном произнес:

— Говорит, что они освободят тебя, когда вернется Харос. Не раньше.

— Что мне сказать ему, когда он вернется? — обратился Кэйларран за советом к своему наставнику.

— Надеюсь, что твоя подруга появится раньше. Если она этого не сделает… у нас должен быть план, который успокоит его.

— Он хочет знать, где находится Портиос.

— Да. Рыцари были весьма разочарованы, что Портиоса не оказалось в лагере. — Идрон обходил по кругу небольшой стол медленными шагами, поглаживая подбородок большим пальцем. — Да-а… — Он тихо протянул это слово, явно погрузившись в глубокие размышления.

Этот жест Кэйларран видел неоднократно с тех пор, как был отдан Идрону в ученики. Сейчас он находил его успокаивающим. Это придало ему сил и надежды.

Наконец сенатор остановился, отвернувшись от Кэйларрана, и его длинное лицо оказалось в тени.

— Но ты не знаешь, не так ли?

— Ну… не совсем. Я знаю, что они должны были последовать за нами. Дариэль отмечала наш путь, чтобы они могли это сделать. Но где они сейчас — не знаю.

Губы Идрона изогнулись в улыбке. Он вскинул голову, гордо выпятив подбородок.

И это Кэйларран тоже видел много раз. Когда сенатор отстаивал точку зрения в дебатах, побеждал своего соперника в игре или продавливал свое мнение на собрании Сената.

— У тебя есть план! — с уверенностью сказал Кэйларран.

Идрон повернулся на пятках. Его глаза блестели, а зубы обнажились в усмешке. Но прежде чем он успел заговорить, снаружи началась какая-то возня: громкие голоса, звуки борьбы и звонкий удар, сопровождаемый кряканьем, какое бывает, когда кулак или нога входит в чьи-то потроха. Взлетел полог, и внутрь втолкнули извивающееся и брыкающееся тело.

В падении Дариэль сжалась в тугой клубок, а потом вскочила на ноги, кружась и уходя в боевую стойку, несмотря на то, что ее запястья были связаны за спиной.

Стражник, впихнувший ее в палатку, наполовину вытянул меч из ножен.

Наклонившись, вошел еще один стражник с рукой на мече и присоединился к первому.

Дариэль напряглась так, словно все равно собиралась нападать. Но, переместившись, она увидела Кэйларрана и Идрона. И тут же вся ее ярость изменила направление. Она прыгнула на Кэйларрана, но первый стражник поймал ее на полушаге, обхватив за узкие плечи огромной рукой, и прижал к себе спиной.

Каганести изо всех сил пыталась освободиться и отчаянно ругалась на своем языке.

Кэйларран не понимал ни слова из того, что она говорила, но гнев и ярость в ее глазах не оставляли сомнений относительно сути. Не оставили их и слова, когда она наконец решила, что нужно перейти на сильванестийский.

— Трусливый предатель! Это ведь ты рассказал им, где я?

— Что ж, командующий, как я вижу, вы нашли ее, — с сарказмом произнес Идрон, когда в палатку вошел Харос.

Дариэль резко замолчала. А Кэйларран покачнулся, как от удара. Боль от нападок Дариэль была похожа на укус москита по сравнению с раной от предательства Идрона.

— Она была точно там, где ты и сказал. — Рослый человек махнул рукой, большим пальцем указывая направление.

— Да! — Сенатор поклонился Дариэль.

Она тихо, по-звериному зарычала и попыталась ударить Идрона.

Стражник оттащил ее назад.

Разведчица попыталась вырваться. Стражник чертыхнулся, когда ее пятки ударили ему по голени. Он рывком сдернул сверкающий кинжал с пояса и прижал его к горлу женщины под ухом.

— Только попробуй еще раз меня задеть, — прорычал он, — и я напою эту сухую землю твоей кровью.

Дариэль продолжала извиваться, но попыток напасть больше не предпринимала.

— У меня есть еще одно поручение для твоих войск, командующий, как только будет достаточно света, — мрачно усмехнулся Идрон. — Мой молодой помощник сообщил мне, что Портиос со своей бандой в поисках меня идет следом за ними. Полагаю, что они должны прийти с юга, — Сенатор посмотрел на Кэйларрана так, словно искал подтверждения.

Эльф не ответил. Ему было тошно даже смотреть на наставника. Он настолько же оцепенел, насколько разъярилась Дариэль. Идрон был его учителем и другом, он был тем эльфом, к которому его отец относился с наибольшим доверием и которому отдал в обучение своего единственного сына. И узнать, что Идрон в союзе с Темной Королевой… Кэйларран чуть не умер во время нападения. Потом совершил марш-бросок через Лес Квалинести. И все ради чего? Чтобы пытаться спасти жизнь предателя!

Дариэль увидела болезненное выражение его лица. Она внезапно обмякла в руках стражника, словно ее покинуло всякое желание бороться.

Идрон увидел это и улыбнулся:

— Командующий, я думаю, что теперь ты можешь идти. У нас не будет здесь больше неприятностей.

Когда Харос и второй стражник ушли, а полог снова опустился, Идрон мягко сжал руку Кэйларрана.

— Пожалуйста, пойми меня. Я не получаю удовольствия от того, что приходится делать.

Кэйларран рывком высвободил руку и отошел к дальней стороне палатки.

— Ты предал наш народ! Мою семью! Меня! Я чуть не погиб во время нападения на патруль Элиада!

— Это было несчастным случаем. Я никогда не собирался причинять тебе вред. То, что я делаю, я делаю для Квалинести. Ты видел, какой ущерб могут нанести эти войска. — Сенатор наклонился вперед, изображая прямоту и искренность. — Ты хочешь, чтобы они сотворили то же самое с Квалиностом? Хочешь увидеть, как твой дом сгорит до основания? Имея меня в качестве заложника, Лорд Ариакан обретет рычаги влияния на Сенат. Сенат заставит Гилтаса договориться с Ариаканом, заставит прийти с ним к какому-нибудь соглашению.

Кэйларран посмотрел в глаза Идрона и понял, что тот не понимает, какое зло принесет этот план.

— А Портиос? — хрипло спросила Дариэль. Она стояла так спокойно, что стражник даже убрал кинжал от ее шеи. — Им ты тоже собираешься пожертвовать?

— Еще остаются члены Сената, которые ценят Портиоса, — пожал плечами Идрон. — Пока он жив, он будет влиять на их решения.

— А что потом?

— Его смерть, к сожалению, необходима. Люди хотят увидеть Портиоса мертвым. Это одна из составляющих платы за безопасность Квалиноста. Но, должен признать, его смерть послужит также и нам. Когда не станет Портиоса, очень многое окажется проще. Пока он жив, остаются и те, кто хочет его возвращения на трон.

— Ты не можешь так поступать! — запротестовала Дариэль. Она дернулась, и стражник снова усилил захват.

— Я уже так поступил, — просто произнес Идрон и обернулся к Кэйларрану. — Я хочу, чтобы ты, по крайней мере, попытался понять. Неужели ты не видишь, что это единственный способ спасти наш город, наш народ? Я не предатель.

— Есть другой способ! — закричала Дариэль. — Портиос защитил Квалиност, расположив войска своих последователей полосой на востоке. Вместе с воинами Квалиноста!.. — Дариэль остановилась, перевела взгляд от Идрона к Кэйларрану, как будто взвешивая, стоит ли продолжать.

Квалинестиец кивнул.

— Вместе с воинами Квалиноста можно будет зажать армии Рыцарей Тьмы между нашими и вашими войсками. Мы можем выжать их из Квалинести.

— И этот план Портиос собирался предложить на нашей встрече?

— Я не должна была знать этого… — Дариэль оглянулась на Кэйларрана и продолжила: — Но я подслушала.

Кэйларран задержал дыхание, пока Идрон обдумывал слова Дариэль.

— Не сработает. — Сенатор посмотрел на Каганести с жалостью, словно она была ребенком или душевнобольной, а потом протянул руки ладонями кверху к Кэйларрану. — Их слишком много. И слишком мало нас. Неужели ты не понимаешь?

— Да, — неохотно кивнул Кэйларран через мгновение. — Да, я понимаю.

Идрон вскинул голову, словно не был уверен, что правильно расслышал.

— Ты согласен? Клянешься мне в этом? — осторожно спросил он.

— Клянусь, — побледнев, произнес Кэйларран.

— Нет! — Дариэль снова попыталась ударить. И вновь огромный стражник удержал ее.

Когда сенатор пошел к нему, Кэйларран распрямил; спину и протянул руки, чтобы тот развязал его. Деревянные опоры фонарной треноги были возле ноги Кэйларрана. Жар от пламени омывал его лицо.

Квалинестиец искоса посмотрел на разведчицу, пытаясь поймать ее взгляд.

— Дариэль, — тихо произнес он.

Когда Идрон коснулся кожаных пут, он пошевелился и переместил ногу поближе к треноге.

Дариэль поперхнулась, увидев это движение. Квалинестиец заметил, как дернулось ее горло, когда Каганести судорожно сглотнула. Они встретились взглядами и смотрели друг на друга так долго, что Кэйларран испугался, что стражник заметит.

Потом женщина едва заметно кивнула. Этого движения оказалось достаточно, чтобы встревожить стражника, но было слишком поздно.

Кэйларран в тот же миг подцепил одну из опор треноги. Когда та начала падать, он опустил плечо и подтолкнул фонарь к стене палатки. Дугой плеснуло горячее масло. Блестящие, словно черные алмазы, бусинки разбросало по стене палатки, по земле и плечу квалинестийца. И везде, куда падало масло, зарождался огонь.

Когда стражник сильнее сжал Дариэль, она изогнула спину и прыгнула, отталкиваясь назад изо всей силы. Человек не смог одновременно удержать ее и кинжал, да еще и избежать удара ее ног. Когда он попытался сделать последнее, захват вокруг шеи Каганести ослаб. В падении она изогнулась и вырвалась. И прежде чем стражник успел восстановить равновесие, Диковатая Эльфийка приземлилась на ноги, опустила голову и бросилась на него.

Кэйларран увидел, как они падают, сам повалившись на землю. Он откатился подальше от моментально возникшего сверкающего пекла, вытирая о землю плечо, поскольку попавшее на него масло тоже загорелось.

Когда он остановился и поднялся на одном локте, Дариэль со стражником лежали на земле. Женщина, так же как и Кэйларран, приподнималась на локте. А стражник, ударившийся головой о стол, не двигался.

Палатка уже начинала заполняться дымом и запахом горящей ткани. Квалинестиец поднялся сначала на колени, а потом на ноги. Идрон набросился на него с кулаками.

— Глупец! — вопил он, перекрикивая рев пожара.

Кэйларран опустил плечи и ударил головой. Он услышал, как воздух со свистом покинул легкие сенатора, почувствовал толчок, когда оба они рухнули на землю, услышал удар, когда стукнулась оземь голова Идрона. А потом ощутил, как и его собственное дыхание со свистом уходит из легких, поскольку упал на ноги сенатора.

Дариэль была уже рядом, когда он снова перевернулся, и подставила свое бедро в качестве опоры, чтобы он мог подняться. Женщина кашляла так натужно, что едва могла стоять.

В отличие от стражника Идрон был в сознании. Он слабо застонал и попытался встать, но его руки только вяло заскребли по земле.

Кэйларран судорожно вдохнул, и его легкие заполнило дымом. Теперь огонь потрескивал всюду, жадно облизывая купол палатки. Времени оставалось не много.

— Нам надо выбираться! — глухо произнесла Дариэль.

Идрон снова застонал.

Кэйларран подсунул ногу под голову Идрона и толкнул. Эльф покатился к стене палатки.

— Что ты делаешь? — толкнула его плечом Дариэль. — Уходим! Уходим!

— Я не могу просто так оставить его! — прокричал в ответ Кэйларран. — Помоги мне!

Какую-то долю секунды разведчица колебалась.

— Я не хочу убивать его.

Она присоединилась к квалинестийцу, и вместе они выпихнули сенатора через горящую стену палатки. Как только он был избавлен от огня, Дариэль низко пригнулась и побежала. Кэйларран последовал за ней.

Лагерь наполнился криками, бегущими солдатами, некоторые из которых уже тащили ведра. Дариэль ускользнула от самой большой группы и вышла позади палаток.

Горячий ночной воздух был самым приятным, самым прохладным воздухом, какой Кэйларран когда-либо вдыхал. Удивительная свежесть вызвала у него еще один приступ кашля.

Дариэль тоже закашлялась, но продолжила двигаться вдоль палаток, потом быстро развернулась и пошла вдоль другого ряда. Она нырнула за палатку, чтобы избежать столкновения с группой солдат, и Кэйларран смог догнать ее.

— Мы бежим не в том направлении, — задыхаясь, произнес он. — Держись левее, к лесу.

Дариэль покачала головой, уже начиная двигаться дальше.

— В сторону от реки, — задыхаясь, бросила она в ответ. — Они все… идут… к реке. Пожар.

Кэйларран остановился, чтобы оглянуться. Огонь распространялся. Яркое оранжевое пламя взметнулось в ночное небо до крон близлежащих осин. Вокруг него уже начинала оседать зола. Ночь огласилась криками Рыцарей Тьмы, треском пламени и испуганным ржанием лошадей.

Квалинестиец бежал за Диковатой Эльфийкой. В поле зрения не было солдат, и она прекратила петлять между палатками и устремилась прямо к лесу. Он сумел нагнать ее, только когда женщина вбежала в лес.

Кэйларран следовал за ее серебристо-серой туникой в темноте, которая едва позволяла различить собственные ноги. Они прошли не слишком много, когда разведчица вначале перешла на быстрый шаг, потом на медленный — и наконец, остановилась. Она спустилась с небольшого холма и исчезла из виду, когда он услышал, как она садится.

Перед тем как последовать за ней, эльф оглянулся. Жуткое сияние по-прежнему озаряло небо над озером, но уже казалось меньше. В этом свечении деревья отбрасывали угрожающие черные тени, силуэты ветвей походили на тянущиеся к нему скрюченные, деформированные руки.

Кэйларран сделал два шага вниз по склону, тоже сел и скатился к Дариэль.

— Нам скоро надо будет уходить. Мне кажется, что они уже держат пожар под контролем.

Он видел, как Каганести кивнула в этом странном оранжевом свете. Сияние не слишком сильно проникало в лес, но квалинестиец слышал стоны и треск огня. Эти звуки походили на те, что издавали драконы, извергая пламя.

— Надо отдохнуть еще минутку. Восстановить дыхание, — задыхаясь, произнесла Дариэль. — Ты не ранен?

Он резко покачал головой:

— Нет. Нам нужно идти дальше, предупредить остальных. Рассказать им об Идроне.

Боль из-за предательства сенатора сжимала его сердце, уменьшая радость от удачного побега.

Дыхание Дариэль было резким и прерывистым, и Кэйларран понял, что и сам пыхтит. Он подвинулся поближе, прижавшись ногой к ее бедру. От Диковатой Эльфийки пахло дымом и потом. Ее нога была горячей и дрожала, но это прикосновение очень успокаивало.

— Извини, что не доверяла тебе, — сказала Каганести вполголоса. — Прости, что называла тебя… всеми этими словами…

Квалинестиец пожал плечами в темноте, зная, что она почувствует это движение.

— Все в порядке. Я понимаю. Ты думала о нападении.

— Ты никогда не спрашивал меня, как я смогла пережить нападение. — Когда она снова заговорила, ее голос звучал еще тише, а дыхание стало еще более прерывистым.

Это было неожиданно.

— Я думал, просто предполагал, что ты чудом избежала смерти.

— Я тоже сбежала, — прямо сказала она.

У Кэйларран перехватило дыхание.

— Я боялась, так боялась. Но я слышала Элиада. Хотела добраться до него. И действительно пошла к нему, несмотря на давивший на меня страх. Но я… Я не спасла его. Не могла спасти. И не увидела ни одной причины, которая бы удерживала меня от бегства.

Кэйларран лежал абсолютно спокойно, в его груди едва шевелилось дыхание, а в голове — мысли.

Несколько минут Дариэль ничего не говорила. Ее дыхание замедлилось и стало более ровным, а боль в легких Кэйларрана ослабла. А когда ее дрожь утихла и женщина легла, спокойно и тихо прижавшись к боку эльфа, боль оставила и его сердце.

— Нам надо идти, — сказал он, наконец. Его голос прозвучал в темноте очень громко.

Дариэль со вздохом села и начала извиваться и крутиться. Он тоже сел.

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь освободить свои запястья. Не сделаю ни единого шага, пока мои руки не будут свободны. — Она так завалилась набок, что чуть не упала. — Я чувствую узелок наверху. Если бы только мне удалось его увидеть…

Усмехаясь, Кэйларран отодвинулся от нее.

— Может быть, я смогу помочь? — Он покачался на пятках и сделал несколько глубоких, расслабляющих вдохов с продолжительным выдохом, потом перекатился на спину. Плотно прижав колени к груди, он протянул свои связанные руки под ними и поднял их перед собой, после чего торжествующе сел и пошевелил пальцами перед Дариэль.

— Ты спрашивала, чему я учился в то время, когда должен был играть в лесу? Моя мать учила меня кувыркам и акробатике.

Через мгновение она усмехнулась. А потом повернулась и отставила свои связанные запястья так далеко назад, насколько могла.

— Надеюсь, твоя мать научила тебя еще и узлы развязывать.


СЫН ХУМЫ

Ричард Кнаак


И мир обернулся смертью…

Затряслось потемневшее небо, а земля под ним бурлила, точно расплавленная лава. У отряда Соламнийских Рыцарей практически не было времени на то, чтобы успеть заметить грядущее жуткое бедствие, и еще меньше времени было у них, чтобы попытаться спастись. Кричали люди и лошади, когда их начинало швырять по воздуху или стремительно засасывать в текущую землю. Не лучше себя чувствовали и четыре сопровождавших их дракона — небеса вокруг них обернулись таким мощным штормом, что их кидало в разные стороны, словно крошечные игрушки. Первым погиб золотой дракон, руководивший этой четверкой, ударившись о скалы с такой силой, что было слышно, как ломается хребет. Бронзовый старик вначале отважно старался удержаться в полете, но, в конце концов, ослаб и стремительно упал на землю. Только двое серебряных сумели продолжать полет какое-то время, но уже ничего не могли сделать ни для своих сородичей, ни для людей.

У Штоддарда хватило времени только на то, чтобы заметить, как Блэйн упал с лошади и был смят поднявшимся земляным вихрем, прежде чем и его самого сбросило с запаниковавшего животного. Рыцарь Розы рухнул на землю с громким лязгом, но тут же облегчение от падения на твердую почву уступило место ужасу.

Это произошло, когда он увидел, как пульсирующая мгла обретает форму. Смерть пришла за ними… да, смерть в виде размытого контура огромного дракона. Штоддард знал о драконах Хаоса, состоящих из магмы, но этот отличался от них. Его тело было бурлящим звездным полем, живым водоворотом. Размах крыльев этого зверя был вдвое больше, чем у любого из драконов, сопровождавших войско из пятидесяти мужчин, а в его пасти, возможно, могли целиком уместиться два или три боевых коня вместе с броней.

Серебряная драконица не успела заметить этого огромного контура. Ужасные когти дракона Хаоса порвали ее крылья. Она взревела от боли и попыталась развернуться, но уже не могла контролировать свой полет. Не желая довольствоваться тем, чтобы просто позволить ей упасть и разбиться, чудище Хаоса схватило ее когтями и, несмотря на сопротивление, разорвало ей горло. Только тогда тварь выпустила тело серебряной, повернувшись к следующему противнику.

Жених погибшей серебряной гневно взревел и изо всех сил постарался провести атаку, но волны пульсирующего воздуха, окружавшие дракона Хаоса, лишали серебряного гиганта возможности набрать необходимую скорость. Его ужасающий противник поверг отважного дракона с такой же легкостью. Он высоко поднял голову, открыл пасть — и раскалывающий уши звон обрушился на раненого рыцаря.

Штоддард не осмеливался отпустить рукоять меча, чтобы прикрыть уши, хотя ему этого очень хотелось. По его лицу побежали слезы. Голова серебряного дракона свесилась набок, а глаза слепо смотрели вдаль. Чудовище потрясло телом и отпустило его.

«Паладайн… сохрани нас, — подумал Штоддард. — Ему подчиняется… все вокруг! Он… пятьдесят отличных людей… драконы. Неужели никто не может остановить его?»

Дракон Хаоса расправил крылья и оглядел сцену разрушения. Его глаза, казалось, заметили Штоддарда.

Всякие мысли покинули Рыцаря Розы. Никогда за всю свою жизнь он не чувствовал себя настолько беспомощным, настолько… испуганным.

Гигантское существо раскрыло свою широкую пасть и заревело.

В этот раз страха оказалось слишком много. У Штоддарда потемнело в глазах.


Струйка воды покатилась по его опаленному рту. Вначале Штоддард сглотнул ее рефлекторно, а потом начал нетерпеливо пить, когда потекло еще больше влаги. Вода побежала по его щеке.

— Мне очень жаль, — прошептал кто-то из окружавшей его темноты. — Я слишком сильно опоздал…

Утолив жажду, рыцарь перестал глотать. Вскоре остановился и поток воды, хотя и не прежде, чем вымокли его подбородок и шея.

— Кто?… — Штоддард с трудом смог опознать собственный дрожащий голос. Он прокашлялся и попытался снова: — Кто здесь? — Прозвучало не лучше.

— Отойди в сторонку, мальчик, — также шепотом отозвался другой голос. — Позволь мне посмотреть на него. Ты его чуть не утопил.

Штоддард, наконец, определил, что второй человек один из его людей, Феррин, Рыцарь Меча. Он не сразу сообразил, что продолжает держать глаза плотно сомкнутыми, и слегка приоткрыл веки. Мир медленно приобретал отчетливость, выявляя узкое бородатое лицо Феррина и бледное, но красивое и чисто выбритое — молодого человека, имевшего неуловимое сходство с эльфами. Его каштановые волосы окрасила преждевременная седина.

— Как вы себя чувствуете, мой лорд? — спросил все тем же успокоительным тоном Феррин.

— Я… разбит, но… — Рыцарь Розы осторожно проверил свои члены. Левое плечо ужасно болело, но, похоже, сломано ничего не было. Он поблагодарил Паладайна за это чудо. — Кажется, цел.

— Хвала Паладайну.

— А почему вы разговариваете шепотом? Чудовище все еще рядом?

— Я не говорю шепотом, мой лорд. Не делает этого и мальчик, — поморщился Феррин.

Крик дракона… должно быть, он повредил его слух. Может быть, с помощью молитв его можно будет, в конечном счете, привести в порядок, но Штоддард понимал, что сейчас у него нет ни сил, ни времени, чтобы обращать внимание на подобное. Слишком многое было поставлено под угрозу.

— Сколько… сколько осталось… в живых?

Рыцарь и молодой человек переглянулись. Этим все было сказано.

— Я нашел только Кариса, Крандэла и Марлэйна, мой лорд, — наконец ответил Феррин. — Марлэйн умер прямо у меня на руках, а Карис скончался менее часа назад. Мне удалось перевязать раны Крандэлу. Он пока отдыхает.

— И больше никого?

— Ни единого. Я мог не найти даже вас. Ведь вас очень далеко отбросило, — Феррин взглянул на мальчика. — Когда я нашел вас, вот этот уже ухаживал за вами. Это было около часа назад, мой лорд. — Рыцарь вздохнул. — И у нас остался только один конь. Я нашел еще четверых, но их пришлось забить. Думаю, что остальные погибли от одного только шока.

Шок. Обученные боевые кони, умирающие от шока. Из всего происшедшего это казалось едва ли не самым неслыханным. Штоддард, наконец, нашел в себе силы, чтобы попытаться сесть.

— А драконы все погибли?

— Бронзовый выжил, Лорд Штоддард.

Пожилой рыцарь повторил это удивительное утверждение.

— Он? Но мне казалось, что я видел, как он упал.

— Он теперь может летать только на короткие расстояния, и у него вывихнута одна лапа, но во всем остальном он здоров. Правда, какое-то время думать он будет немного замедленно.

Молодой человек смотрел вниз. В его глазах показались слезы.

— Простите меня. Я старался угнаться за ним изо всех сил, но недооценил этого дракона Хаоса. Я не знал, что он может так быстро летать.

В словах его спасителя было мало смысла, но Штоддарду и в самом деле сейчас было не до того. Пятьдесят человек и четыре дракона. Чудище перебило весь отряд, направлявшийся на защиту порта Арамус, важного узла, связывающего маршруты поставок для армий, сражающихся с силами Хаоса в северной части Ансалона. Рыцари Такхизис оголили порт, забрав большую часть его первоначальных сил, решив, что это место находится достаточно далеко от военных действий. И только с опозданием они осознали, что Арамус не в большей безопасности, чем любое другое место, поэтому Штоддард со своими людьми получил приказ отправиться на его защиту.

«И мы провалили задание, даже не достигнув места назначения», — подумал Штоддард.

То, что дракон Хаоса напал на них так близко от места назначения, не могло быть случайностью. Арамус или уже лежит в руинах, или скоро в них превратится.

— Арамус. Нам надо узнать…

— Город пока еще должен быть невредим, — быстро сообщил ему юнец, — но это ненадолго. Дракон Хаоса потратит некоторое время, чтобы оправиться после этого нападения. Но день уже прошел. А ему надо немногим более.

Штоддарду приходилось напрягаться, чтобы разбирать каждое слово. Он тщательно изучал молодого человека. Наверное, его спаситель был молодым сквайром.

— Похоже, ты знаешь об этом чудище больше, чем мы. Кто ты такой?

— Лиам из Элдора, мой лорд. Я охочусь на это создание с тех пор, как оно впервые ступило на Кринн. Мне… Мне жаль, что не я успел остановить его до того, как оно напало на вас.

Он намеревался остановить зверя Хаоса прежде, чем тот уничтожит пятьдесят хорошо вооруженных рыцарей и четырех взрослых драконов? Мальчик, должно быть, помешался. Впрочем, Штоддард не был сильно удивлен. Он слишком часто встречался с подобными жертвами войны, предпочитавшими скорее жить в мире собственных фантазий, чем встречаться лицом к лицу с ужасной действительностью. Очень жаль.

— С чего ты взял, что подобная ответственность должна лежать на тебе, Лиам… из Элдора, кажется? Это война, и решать такие задачи надлежит воинам. — Штоддард не мог сдержать дрожь. — Но даже нам она оказалась не по силам.

— Потому что больше некому. Мой отец делает что может, но силы Хаоса повсюду. — Юноша покачал головой и вытер остатки слез. — И я не могу оставаться в стороне, мой лорд, когда не успевает справляться мой отец. К тому же я единственный, у кого есть хоть какие-то шансы против дракона Хаоса.

Жестом показав Феррину, чтобы тот помог ему подняться на ноги, Штоддард вежливо ответил:

— Я благодарен за твою помощь, Лиам, но решение этого вопроса все равно лучше будет оставить нам. Если у тебя в самом деле осталась семья, возвращайся к ней. Это не… это никогда и не могло быть твоей заботой.

— Но я нужен вам! Понимаю, что я не мой отец, но научился от него многому.

— Спросите, кто его отец, Лорд Штоддард. Спросите, — пробормотал Феррин, наклонившись к своему командиру.

Судя по его тону, Феррин уже слышал ответ и нашел его значимым. Поддавшись проснувшемуся любопытству, Штоддард последовал его совету:

— Так что же, твой отец рыцарь, да? И как его зовут? Может быть, я его знаю.

Молодой человек распрямился, выглядя теперь значительно более внушительно, чем вначале представлялось пожилому рыцарю.

— Вы можете знать его, мой лорд. Его зовут Хума из Элдора, и он также известен как Хума Хозяин Копья.

Штоддард был уверен, что в этот раз слух полностью подвел его. Он моргнул, посмотрел на Феррина в поисках подтверждения. Рыцарь печально кивнул:

— Именно это он и сказал, Лорд Штоддард, «Хума Хозяин Копья».

Штоддард прочистил горло, но вслух ничего не сказал. Мальчик определенно помешался.

Лиам заметил, что воцарилась неловкая тишина, и продолжил:

— Конечно, его тело умерло столетия назад, но и он, и моя мать вознеслись к чертогам Паладайна и обитают там вместе с ним. — Он гордо выпятил грудь. — Я результат их союза. Их сын. Я всегда наблюдал за Кринном, всегда хотел пройтись по Ансалону. Когда, наконец, мой отец вернулся в мир… чтобы оказать помощь в этой войне… я хотел пойти с ним, но он боялся за меня. И запретил мне спускаться. — Юноша выглядел несколько виновато. — Тем не менее, он не знал об этом чудовище, поскольку оно появилось уже после его воссоединения с миром умерших. Я почувствовал это существо и решил, что должен явиться на Кринн и помочь.

— То есть ты… — Нет, никакого толку не будет, если уделять россказням этого мальчишки хоть какое-то внимание. Рыцарь Розы отвернулся от Лиама и осмотрел пейзаж, утомленно вздохнув. Из-за бесчинства дракона Хаоса появились новые холмы. Повсюду были повалены и раскиданы деревья. Но Штоддард не видел следов учиненной бойни.

— Феррин, отведи меня к людям.

— Вам надо отдохнуть, мой лорд…

— Отведи меня к ним.

Рыцарь Меча подхватил его под руку. Штоддард старался не опираться на спутника, сражаясь со слабостью и болью. Когда они стали отходить, к другому боку Штоддарда внезапно устремился Лиам из Элдора, подхватывая его за предплечье и, без всяких сомнений, пытаясь помочь. Но сумев только разбередить ему раны.

— Поосторожнее, болван! — Если бы Феррин не помогал в это время своему командиру, то, скорее всего, вцепился бы молодому человеку в горло.

— Прошу прощения, мой лорд. — Лиам отошел в сторону, но не оставил их.

— Все в порядке, парень. — Штоддард поглядел на Феррина, показывая ему одним лишь выражением лица, что не собирается тратить время на ругань в адрес их душевнобольного спутника.

Путь не был длинным, хотя и в самом деле потребовал от Штоддарда большей затраты сил, чем тот предполагал. Но то, что он увидел, заставило его забыть такие мелочи, как истощение и боль.

Тела его людей все еще лежали там, где упали, некоторые из них были наполовину засыпаны землей. Кулак торчал с одной стороны холма, обутая нога — с другой. Неподалеку от них лежал боевой конь с перебитой спиной. Один человек погиб, раздавленный огромной глыбой, и испуганного выражения на его лице оказалось достаточно, чтобы заставить содрогнуться закаленного воина. Эта сцена была практически ирреальна.

Лиам запнулся возле него. Его лицо побелело, челюсть отвисла. Он, не моргая, смотрел на картину, развернувшуюся перед ними, а потом произошло то, что Штоддард легко мог предсказать… молодой человек отвернулся и упал на колени. Его рвало.

— Сын Хумы… — скривившись, прокомментировал Феррин, произнеся эти слова достаточно громко, чтобы услышал не только командир, но и претендент на звание героя.

— А ты помнишь свой первый боевой опыт, Феррин?

Рыцарь Меча успокоился. Лорд Штоддард отошел от него, решив осмотреть остальное собственными силами. Ему было необходимо снова, и как можно быстрее, научиться обходиться без посторонней помощи.

Многие его люди погибли быстро. Но некоторые явно задержались на этом свете, и Штоддарду не хотелось останавливаться возле них. Это было одно из худших бедствий, каким он был свидетелем за всю свою долгую карьеру. У них даже не было возможности обороняться с честью.

«И всем гражданским лицам Арамуса грозит та же самая опасность, — подумал Штоддард. — Если в том, что сказал Лиам из Элдора, было хоть зерно правды, Арамус в жуткой опасности. А нас только трое… четверо, если считать дракона… но мы должны что-то предпринять…»

Внезапно Лиам встал рядом с ним. Штоддард беззвучно начал проклинать свой слабый слух. Появление юноши, когда сам он был так занят своими тяжелыми мыслями, заставило рыцаря вздрогнуть.

— Я… Я приношу свои извинения за то, что прежде, когда я… Я никогда не видел такой ужасающей сцены.

— Это всего лишь часть того, что представляет собой война, парень. Ты должен понять. Это чуть ли не первое, что мы внушаем принимающим рыцарское звание. Войны — это не игрушки. Рыцари занимаются не только тем, что катаются по окрестностям, участвуют в рыцарских турнирах и бьются на мечах. — Штоддард поднял руки, указывая на окружавшую их смерть. — Это то, к чему должен быть готов всякий вступающий в ряды любого Рыцарского Ордена Соламнии: смерть в ее самой ужасной форме.

Лицо Лиама стало еще более бледным, но в этот раз молодой человек, похоже, сумел сохранить мужество.

— Мой отец рассказывал об этом аспекте жизни рыцаря. Но я думал, что он делал это только для того, чтобы отпугнуть меня от попыток следовать по его стопам. И всегда полагал, что если ему казалось, что это того стоит, то как я могу сделать меньше?

Юноша был настолько серьезен, что Штоддарду захотелось поверить, что Лиам именно тот, за кого выдает себя. Однако он не мог позволить себе тратить время на шутки. Может быть, вопрос, на который мальчишка не сумеет ответить, вернет его к реальности.

— Это, конечно, похвально, но почему именно сейчас, Лиам? Мы, без сомнения, могли бы воспользоваться и твоей помощью, и помощью твоего отца во время Войны Копья. Почему же вы не появились тогда? Ситуация была достаточно тяжелой. Повелительница Тьмы тогда практически узурпировала власть над Кринном.

Лиам что-то пробормотал в ответ, и Штоддард подозревал, что мог не расслышать этого, даже будь его слух в порядке. Рыцарь смотрел на Лиама, пока тот не повторил:

— Отец хотел прийти на помощь, но ему не позволил Паладайн. Время еще не пришло, сказал ему Бог. То же самое, насколько я знаю, произошло и во время Катаклизма. Отец хотел помочь, но Паладайн запретил ему. И только теперь, когда он сам приказал, для моего отца стало возможным вернуться на Кринн. — Лиам казался маленьким, виноватым ребенком. — И только потому, что он больше не следил за мной, я тоже смог посетить этот мир.

Лиам сбежал из некоего небесного царства, пока его родители были заняты делами в другом месте? С одной стороны, Штоддарда этот рассказ так развеселил, что рыцарь даже был готов улыбнуться. Но с другой стороны, история была столь патетична, что опечалила его. Скорее всего, Лиам был сыном какого-нибудь фермера, убитого во время текущей кампании. А парнишка выжил и настолько отчаянно захотел все исправить, что вообразил себя героем.

— Ты сделал все, что мог, сынок, — вежливо ответил Штоддард. — Спасибо тебе за это. Но советую оставить битву тем, кого этому обучали.

— Но…

Штоддард не мог позволить себе быть слишком нежным. Каждый миг промедления уменьшал их я без того небольшие шансы оказать помощь городу. Необходимо было спешить настолько, что приходилось даже бросить погибших непогребенным.

«И что же мы собираемся делать, даже если мы достигнем Арамуса вовремя? — спросил себя Штоддард. — Три раненых рыцаря и увечный старый дракон…»

Это не имело значения. Они были Соламнийскими Рыцарями. Кодекс и Мера требовали сделать все возможное.

Он повернулся к Феррину, продолжавшему держаться поблизости и явно не доверявшему их безумному спутнику.

— Пришло время собирать наши силы. — Командующий даже не взглянул на Лиама из Элдора, но почувствовал, что тот слушает и надеется на еще один шанс упросить рыцаря пересмотреть отношение к нему. — Разбуди Крандэла. Проверь, способен ли он передвигаться. Осмотри окрестности и выясни, что из снаряжения все еще может нам пригодиться. — Штоддард приостановился. — И если сможешь по-быстрому сделать что-нибудь хотя бы с несколькими телами — действуй. Я пойду, поговорю с бронзовым. У меня есть кое-какой план.

— Можете ли вы совершать столь далекие прогулки, мой лорд? Я лучше отведу вас наверх…

— Спасибо, но я могу сделать это и сам. — Ноги дрожали, но сила воли позволяла ему продолжать движение. Сделав глубокий вдох, Рыцарь Розы медленно направился туда, куда указал Феррин.

Он нашел раненого бронзового гиганта лежащим на боку, его поврежденная лапа обвисла. При приближении человека дракон открыл глаза.

— Лорд Штоддард…

Было приятно услышать этот грохочущий голос. Впервые со времени трагедии рыцарю не приходилось напрягаться, чтобы разбирать чужие слова.

— Скользящий! Как ты себя чувствуешь?

— Хм-м? Чувствую? Я жив… и это уже больше, чем можно сказать о других, а? А что случилось?

— Ты что, не помнишь дракона Хаоса?

— О, да-а. Эта тварь. — Пожилой бронзовый дракон посмотрел на Штоддарда глазами, внезапно расширившимися от воспоминания. — Эта тварь! Она порвала им глотки! — Дракон попытался подняться, опершись на поврежденную лапу, и чуть не рухнул на своего отшатнувшегося посетителя. — Я разорву ее на части!

— Я держу вас, мой лорд, — подхватили Лорда Штоддарда сильные руки.

Высвободившись, он снова увидел странного молодого человека. Вездесущий Лиам начинал раздражать его. Штоддард не ожидал, что тот решится сопровождать его и к дракону.

— Спасибо, но я могу обойтись без твоей помощи.

Юнец отошел с печальным кивком. Пожилой рыцарь обернулся и обнаружил, что бронзовый воззрился на вновь прибывшего. Скользящий, казалось, даже забыл про свои ранения, разглядывая Лиама из Элдора.

— Я не знаю тебя, — прогрохотал дракон, щуря глаза. — Или знаю? Я так многое забываю…

— Лорд Штоддард, — немного дрожащим голосом прервал Лиам, — похоже, он испугался даже дружелюбно настроенного дракона. — Дракон Хаоса, должно быть, почти восстановил свои силы! — взволнованно воскликнул юноша. — Арамус недалеко! Нам надо спешить! Может быть, мы еще успеем спасти людей!

— Верно! — проревел Скользящий, перестав рассматривать Лиама. — Сколько осталось рыцарей, мой лорд?

— Только трое. Мы ранены, но способны к действиям. Правда, не знаю, что мы можем сделать против этого монстра…

— Даже если мне придется воспользоваться задними лапами, чтобы пинком отправить его обратно к хозяину, я сделаю это, Лорд Штоддард, но шансы значительно увеличились бы, имей я на своей спине еще и рыцаря с копьем! Я древний — и умею это. Готов использовать любые возможности, какие только смогу.

Рыцарь Розы задумался над этим вопросом. У них было несколько обычных копий, но не было ни одного легендарного Драконьего. Большей частью это оружие находилось в руках Рыцарей Такхизис. Штоддарду и его людям необходимо было найти способ обойтись тем, что имелось под рукой. По крайней мере, их копья остры и хорошо сработаны; их, без сомнения, должно хватить на то, чтобы проткнуть шкуру звездной мерзости. Это было единственным из того, что маленький отряд мог попытаться предпринять.

— Думаю, мы сможем найти, по крайней мере, одно подходящее копье. Что же касается рыцаря, который понесет его, — тебе незачем искать кого-либо, кроме меня, Скользящий.

— Вот это дух! — рассмеялся бронзовый дракон. — Мы разорвем зверю глотку так же, как он разорвал моим друзьям.

Штоддард знал, что Скользящий готов на все. Пожилой рыцарь оставил бронзового немного отдохнуть и вернулся к месту бойни, на которое все еще взирал Лиам.

— Я должен занять ваше место, Лорд Штоддард, — начал громко настаивать молодой человек. — Признаю, что не обучен рыцарскому ремеслу и не имею боевого опыта, но…

— Ты сейчас сам приводишь доводы против себя. — Штоддард прервался, чтобы посмотреть Лиаму в глаза. — Мне не важно, из Элдора ты или с Небес, возвращайся туда, откуда пришел, и оставайся там, пока все не закончится.

Он отвернулся и продолжал свой путь не оглядываясь.

Пожилой рыцарь нашел Феррина и Крандэла неторопливо бродящими вокруг и выполняющими его распоряжение относительно покойников и их вещей. Крандэл, Рыцарь Меча, известный своим хорошим аппетитом, заметил командующего первым и медленно распрямился, приготовившись внимать. Его голова была обвязана полоской ткани, а одна рука примотана к телу. Его круглое лицо стало бледным и покрылось испариной.

Было очевидно, что Крандэл не сможет занять место Штоддарда на драконьей спине, даже если бы пожилому рыцарю и захотелось этого. Оставался только Феррин. Тот, конечно, будет думать, что является наиболее подходящим кандидатом на то, чтобы отправиться в бой против создания, которое они не то, что убить, даже ранить имели мало шансов. И скорее всего, будет в этом прав.

— Мне необходимо лучшее копье, какое вы сможете найти, — сообщил им Штоддард. Его глаза скользнули по одному из уже подобранных экземпляров, но тот оказался слишком погнут и явно больше не годился для использования. — Должно же здесь быть хотя бы одно в надлежащем состоянии.

— Мой лорд, вам не стоит рисковать собой на Драконьей спине. — Феррин, как и ожидалось, начал возражать против участия Штоддарда в этом плане — Из всех нас я наиболее здоров и…

— …и, как я предполагаю, находишься в полном расцвете сил! — прорычал Штоддард. — Тебе дали приказ, Феррин! Найди мне копье! Это все!

— А почему бы просто не воспользоваться тем, которое мальчик привез с собой?

Рыцарь говорил слишком тихо.

— Что ты сказал? — спросил Штоддард.

Феррин повторил и показал на запад. Штоддард впервые обратил внимание на огромного скакуна Лиама и лежащие рядом с ним вещи. Конь при ближайшем рассмотрении оказался превосходным гнедым, который был крупнее любого жеребца, какого когда-либо видел пожилой рыцарь. Но его сильнее заинтересовало копье, на которое указывал Феррин. Длинное, гладкое и явно сработанное умелым кузнецом, копье Лиама хоть и было старым и заржавленным, но находилось в куда лучшем состоянии, чем любое другое оружие, какое они могли найти.

Запоздало он понял, что возле копья покоились зазубренный меч и доспех, который хоть и выглядел несколько архаично и проржавел, но скорее всего когда-то принадлежал Соламнийскому Рыцарю. Так что Лиам действительно являлся сыном или потомком рыцаря, если, конечно, не украл доспех из какой-нибудь могилы.

О разграблении захоронений думать не хотелось. Главное, что Феррин оказался прав: копье, которое Лиам тащил с собой в своих безумных поисках, идеально подходило для их нужд. Штоддард кивнул. Феррин направился к оружию.

— Что вы делаете? — спросил Лиам, который, несмотря на то, что держался на почтительном расстоянии позади них, расслышал каждое слово.

— Нам нужно это копье, сынок, — преградил ему путь Рыцарь Розы. — Ты сам напомнил нам, сколь важно остановить зверя прежде, чем он уничтожит Арамус. Что ж, это копье и бронзовый дракон остались нашей единственной надеждой! И если ты действительно хочешь помочь устранить эту угрозу, не путайся у нас под ногами.

— Но у меня больше шансов… и из всех нас шансы есть только у меня! Я должен использовать это копье! Вы просто не понимаете! — Лиам пошел за Феррином, но Крандэл подставил ногу, и Лиам упал лицом прямо в грязь. Прежде чем он смог подняться, Крандэл опустил ему ногу на спину, прижимая к земле.

— Дай ему подняться, солдат. — Штоддард схватил молодого человека за руку и помог встать, но Лиам выскользнул из захвата и побежал к Феррину.

Рыцарь отбросил копье и положил руку на меч. Юноша приостановился.

— Если позволите, мой лорд, — обратился к Штоддарду Феррин, — может быть, у меня получится убедить его в том, что он совершает глупость, если я вначале дам ему попробовать на вкус то ремесло, которым он должен обладать, чтобы пережить бой.

Лорд Штоддард серьезно кивнул. Одним быстрым движением Феррин присел, подхватил старый меч, лежавший рядом с броней, и легко швырнул его молодому человеку, который на мгновение уставился на него, прежде чем поднять оружие. Лиам смотрел на рыцарей в некотором замешательстве.

Обнажив собственный меч, Феррин встал перед Лиамом:

— Покажи мне, насколько ты хорошо умеешь сражаться. Покажи, на что способен сын Хумы Хозяина Копья.

Лиам начал двигаться. Лорд Штоддард еще раз кивнул Феррину. Лицо юноши помрачнело. Сжимая меч обеими руками, он шагнул к Феррину, делая пробный выпад.

Рыцарь слегка отклонился, и оружие его противника рассекло воздух. Тяжесть клинка протащила Лиама вперед, притягивая к земле. Феррин отошел в сторону, подождал, пока юноша восстановит равновесие, и сам пошел в наступление.

Для Штоддарда, знавшего мастерство Рыцаря Меча, было очевидно, что Феррин просто играет с парнем. Его клинок взметывался снова и снова, каждый раз легко пробивая оборону Лиама. Но хотя меч ни разу не оцарапал молодого человека, Лиаму стоило бы понимать, что рыцарь проявляет великодушие.

Наконец юноша слишком раскрылся, сделав очередной безумно широкий замах. И в этот раз его противник не стал сдерживаться. Феррин поднял свой меч и нанес удар плоской стороной клинка по рукам Лиама. Тот вскрикнул, ослабив хватку, и его оружие, не причинив вреда, упало на ногу рыцарю.

— Да, могу сказать, что ты готов встретиться с этим зверем, — со снисходительной улыбкой прокомментировал Феррин, — если собираешься стать его ужином.

— Это было нечестно! Я не был готов! — Лиама из Элдора переполнял гнев.

Стоявшие позади Штоддард и Крандэл подошли к юноше.

— А не кажется ли тебе, приятель, что в этом-то и суть? — спросил пожилой рыцарь. — Кроме того, даже если ты будешь готов, вряд ли у тебя получится лучше.

— Получится! — Все еще разъяренный, Лиам снова припустил за Феррином, но Штоддард быстро схватил его за руку. С другой стороны его удержал Крандэл. Наконец молодой человек успокоился.

— Извини, сынок, но у нас больше нет на это времени. Нам нужно твое оружие. И мы лучше знаем, как его использовать. Пойми, несмотря на все твои благие намерения, тебе недостает опыта. Даже сыну Хумы Хозяина Копья тут необходимо много тренироваться.

Юноша не ответил, все еще целиком сосредоточившись на Феррине и копье.

— Ты понимаешь, о чем я говорю, Лиам? — Пожилой рыцарь очень на это надеялся. Иначе, чтобы молодой человек больше не вмешивался, могли потребоваться силовые меры.

— Да… да, сэр, я понимаю, — наконец произнес Лиам.

Штоддард отпустил его, кивком велев Крандэлу сделать то же самое.

Под обиженными взглядами мальчишки рыцари занялись делом.

— Люди, неужели вы нашли подходящее копье? — заинтересовался бронзовый дракон, увидев оружие. — Выглядит не слишком многообещающе, но, кажется, подойдет!

У них не было подходящего седла, но Феррин сумел придумать замену. Не было необходимости делать ее идеальной; все они понимали, что наездник успеет нанести дракону Хаоса не больше одного-двух ударов, прежде чем чудовище ответит.

Все это время они не обращали внимания на Лиама. И когда Штоддард, наконец, решил оглядеться и поискать юношу, ему показалось, что тот сбежал. Лиам был слишком странным и мог попытаться совершить что-нибудь безрассудное, вне зависимости от того, обладал он копьем или нет.

«Ты ничего не сможешь сделать для него, если он опять ушел на свои дикие поиски приключений, — сказал себе Штоддард. — Беспокойся лучше об Арамусе и населяющих его людях».

Однако Лиам не убежал. Рыцарь, наконец, заметил, что молодой человек стоит и оглядывает разрушения, причиненные драконом Хаоса. В одной руке он держал проржавевший меч. Поняв, что Рыцарь Розы наблюдает за ним, Лиам с отвращением отбросил меч и уселся на валун, спрятав лицо в ладонях.

Старый воин обернулся к спутникам, оставив молодого человека наедине с его демонами. Полностью сосредоточившись на мыслях о спасении Арамуса, он обратился к старому бронзовому дракону.

— Скользящий, а есть ли какая-нибудь вероятность того, что ты поднимешь сразу троих?

— Я… смогу. Не очень надолго. Но Арамус недалеко. Правда, я не уверен, что у меня после этого путешествия останутся силы на сражение.

— Да будет так. Тогда полетит только тот, кто умеет управляться с копьем. Феррин, вы с Крандэлом возьмете последнего коня и поспешите за нами как можно быстрее…

— Мой лорд, — перебил Феррин, задумчиво прищурившись. — Мне бы хотелось, чтобы вы передумали! Я самый легкий и буду наименьшим бременем для дракона. Еще раз повторяю, я должен занять ваше место!

— Решение уже было принято? — Штоддард смотрел на подчиненного, пока тот не согласился, а потом добавил, пододвинувшись ближе: — У меня есть для тебя еще одно поручение. Сделай для парня все, что сможешь. Возьми его с собой. В таком состоянии он не должен оставаться один.

Феррину явно не слишком хотелось исполнять этот приказ, но он был верным солдатом.

— Я попытаюсь научить его выполнять обязанности оруженосца. Если выживем, он, может быть, еще станет рыцарем.

— Очень хорошо. — Штоддард верил в то, что это может произойти, не более, чем Феррин. Если Рыцаря Розы и Скользящего постигнет неудача, все они уже наверняка будут мертвы, когда минует день — максимум два.

— Скользящий, ты готов?

— Я уже давно готов, человек. И с нетерпением жду возможности бросить вызов!

Кровожадность дракона вдохновляла воина. Он нуждался в этой нетерпеливости и резкости Скользящего.

Феррин и Крандэл отсалютовали. Штоддард ответил на их приветствие, устраиваясь верхом на драконе. Несмотря на кустарное седло, копье удобно лежало под рукой.

— Лорд Штоддард!

Рыцарь дернулся, когда на его руку легла ладонь, посмотрел вниз и увидел упрямого Лиама.

— Встань в сторонку, парень! — бросил он, оправившись от удивления. — Нам пора отправляться. Ты остаешься с Феррином и Крандэлом. Они попытаются научить тебя паре приемов.

— Но вы должны выслушать меня! Есть тайна, которую вы должны узнать!

— Думаю, что ты рассказал нам уже достаточно тайн…

— Это касается копья… — Лиам наклонился ближе и пробормотал что-то, из чего Штоддард смог разобрать только несколько слов. Догадавшись, что говорит слишком тихо, юноша повторил: — Это одно из настоящих Драконьих Копий, мой лорд.

— Что это? — Штоддард и в самом деле несколько секунд смотрел на копье, прежде чем понял, как глупо это прозвучало. Оно было весьма неплохим, но едва ли могло оказаться зачарованным оружием из преданий. Ни одно из Драконьих Копий, о каких он когда-либо слышал, не могло выглядеть настолько изношенным и потускневшим.

— Это так! — продолжил Лиам, сверкая глазами. — Одно из тех самых, что использовал отец. — Он заметил скептическое выражение на лице Штоддарда, — Клянусь вам, что это правда! — Понимая, что все еще не убедил рыцаря, юноша дотянулся до древка копья. — Вы поверите, как только увидите его во всей красе.

Штоддард вскинул голову. Лиам ухватился за копье, воззрившись на него так, словно что-то должно было произойти. Но оружие не замерцало внезапно светом благословения Паладайна, не вытянулось, и наконечник не стал таким острым, что даже самая прочная драконья шкура не смогла бы противостоять ему. Оно осталось «слишком земным».

— Благодарю тебя за беспокойство, приятель. — Рыцарь Розы мягко отстранил руку Лиама. — Но мы больше не можем медлить. Оставайся с Феррином и Крандэлом.

— Но… — Лиам словно сдулся.

— Встретимся с тобой в Арамусе. Да хранит тебя Паладайн. — Пожилой рыцарь кивнул своим помощникам, и те отсалютовали ему. Потом он обратился к Скользящему: — Я готов.

— Ну, так держись крепче! Люди, отойдите подальше! — Бронзовый дракон расправил крылья и стремительно взмыл в воздух, как только это оказалось безопасно для рыцарей.

Штоддард смотрел на своих друзей, оставшихся на убегающей земле, а потом облака закрыли ему обзор. Он помолился Паладайну, чтобы тот сохранил не только его солдат, но и Лиама из Элдора и всех жителей Арамуса, а после запоздало вспомнил попросить о какой-нибудь защите для себя.

Ему была необходима любая помощь, какую Боги могли предоставить в борьбе против дракона Хаоса.


Несмотря на безумие ситуации, Штоддард, должно быть, заснул, поскольку следующим, что он мог вспомнить, был крик Скользящего.

— Я вижу портовый город, но нет никаких признаков зверя!

Из-за частичной глухоты и свистящего ветра было практически невозможно разобрать рычание бронзового дракона.

— Как выглядит город? Много ли повреждений? — прокричал рыцарь, наклоняясь вперед.

— Я не вижу ни дыма, ни разрушений. — На этот раз голос Скользящего прозвучал отчетливее. — Но солнце садится, а мы пока находимся слишком далеко для моих старых глаз! Еще пара мгновений, и я смогу сказать наверняка!

Было бы просто чудом, если дракон Хаоса еще не успел напасть на Арамус, но Штоддард лелеял надежду. Он ждал, и, казалось, прошла вечность, прежде чем дракон закричал:

— Он выглядит неповрежденным! Башни, крыши и даже стены? Я вижу, как в гавань входят суда!

«Хвала Паладайну!» — воскликнул про себя Штоддард.

Должно быть, Лиам оказался прав: несмотря на видимую непринужденность, с которой зверь Хаоса выкосил рыцарей, он, скорее всего, переутомился и ему было нужно время, чтобы отдохнуть.

Впрочем, это оставляло вопрос о том, где сейчас находится зверь, без ответа.

— Приземлимся в городских воротах? — Скользящий повернул голову к Штоддарду.

Рыцарь решил, что лучше поторопиться, пока не появился дракон Хаоса. По крайней мере, они могли предупредить жителей о надвигающейся беде. Может быть, в Арамусе успеют начать эвакуацию. Остающиеся, без всяких сомнений, рисковали больше, чем убегающие. Они смогут вернуться в любой момент… если Штоддард со своим ящерообразным напарником сумеет одержать победу.

— Да, начинай приземление!

Скользящий отвернулся и начал спуск. Рыцарь облегченно вздохнул. Ему, конечно же, хотелось подольше отдохнуть перед сражением с драконом Хаоса. Слух мог уже никогда не стать прежним, но ему потребуется время на то, чтобы зажили остальные раны.

Да и Скользящий нуждался в отдыхе. Сидевший на драконе Штоддард чувствовал, каких усилий требовал каждый неровный вдох его огромного спутника. Древнее существо вымоталось до предела, постаравшись так быстро добраться до Арамуса.

Хотя свет солнца ушел еще не совсем, кое-где в небе уже проступили звезды. Рыцарь вспомнил, что дракон Хаоса напал на войска Соламнии при свете дня. Это не исключало вероятности того, что их враг может напасть ночью, но увеличивало надежды на то, что есть время хотя бы до утра.

— Привяжись получше, человек! У меня для приземления остались только три здоровые лапы, так что мягкой посадки не обещаю!

Штоддард решил сделать, что ведено, и привязался. Он, наконец, вспомнил, что весь день ничего не ел, и это было к лучшему. Приземление Скользящего не обещало быть гладким, и при мыслях о полном животе…

Внезапно задрожала и затряслась земля.

Бронзовый дракон с трудом успел вовремя набрать высоту, избегая опасности быть проглоченным движущейся землей. Когда Скользящий перевернулся на бок и взмыл обратно в небо, Штоддард мог думать только о том, чтобы не упасть. Рыцарь увидел, как начинают разрушаться ближайшие к ним городские стены, но ему уже было не до Арамуса.

— Где он? Где он? — Бронзовый гигант выровнялся и заозирался в сгущающейся темноте. — Я не вижу его!

Рыцарь закрутил головой.

— Слева от тебя! — внезапно закричал он. — Левее и выше!

Дракон Хаоса больше не пытался скрываться. Область неба запульсировала и забурлила, превращаясь в вихрящееся звездное поле, смутно напоминающее очертаниями крылатую рептилию. Его сверкающие бездушные глаза уставились на противников, со стальным хладнокровием устремившихся в лобовую атаку.

— Готовсь!

Близость боя открыла у Штоддарда и Скользящего второе дыхание. Бронзовый помчался вперед, стремительно сокращая разрыв между собой и противником; всякие следы усталости исчезли.

Рыцарь изготовил копье. Им надо было нанести всего лишь один хороший удар.

Дракон Хаоса раскрыл огромную пасть, но в этот раз вместо оглушительного рева разборчиво произнес:

— Вы… умрете.

И с этими словами обрушился на Скользящего. Бронзовый попытался сцепиться с ним, но, несмотря на свои огромные размеры, по сравнению с драконом Хаоса он казался карликом. Штоддард пытался ударить копьем, однако в создаваемой чудовищем деформированной реальности невозможно было найти цели.

Они были почти на пороге гибели, и рыцарь понимал это. Их уже можно было считать покойниками, а вскоре та же судьба постигнет людей внизу. Несмотря на старания рыцаря и дракона, тварь легко с ними расправилась. Она просто залегла в засаду и дождалась их — классическая западня, и они беспечно в нее влетели.

Дракон Хаоса попытался вонзить клыки в горло Скользящего, но ловкий бронзовый увернулся, вовремя опустив голову. К сожалению, он не смог защитить крылья, чем и воспользовался его чудовищный противник. Скользящему становилось все труднее и труднее продолжать полет, и Штоддард уже совершенно не мог найти позиции, в которой смог бы маневрировать копьем.

— Я… больше не могу… лететь, — задыхаясь, произнес дракон. — Простите, Лорд Штоддард… Простите.

Рыцарю оставалось просто замереть в седле. Триумфально взревев, дракон Хаоса разжал хватку. Бронзовый попытался ударить чудовище, но и в этом не преуспел. Дракон и наездник рухнули вниз.

Скользящий, к своей чести, постарался смягчить и замедлить падение с помощью того, что осталось от его крыльев. И все равно рыцаря выбросило из седла, когда дракон, наконец, грянулся о землю.

Штоддард приземлился на бок и покатился, чувствуя, как стократно возрастает боль от полученных ран. К тому моменту, когда пожилой рыцарь остановился, он был изранен настолько, что даже дыхание причиняло ему мучения. Старый воин лежал на спине и слепо смотрел в небо, с которого упал. Вокруг была только боль. К счастью, Штоддард потерял сознание.

Когда Рыцарь Розы очнулся, что, похоже, произошло всего несколько мгновений спустя, он обнаружил, что не может даже сесть, а Скользящий лежит неподвижно. Старый дракон явно был мертв — свернул себе шею во время падения. Он пожертвовал собой, чтобы спасти седока. Штоддард жаждал забвения, но увидел, как огромный дракон Хаоса проносится над ним. Отчасти рыцаря даже заинтересовало, почему, когда зверь так близко, земля вокруг остается спокойной.

Под спину Штоддарда мягко скользнула рука. Вновь прибывший помог ему принять сидячее положение. Рыцарь был удивлен, обнаружив, что кости не сломаны. Уже второй раз ему удалось пережить это бедствие. Он даже не знал, возносить ли хвалу за свою невероятную удачливость или проклинать факт двойного поражения.

— Простите меня, Лорд Штоддард. У меня ушло больше времени, чем я предполагал. Думаю, что западня предназначалась мне. Похоже, он знает, что я преследую его.

— Л-лиам? — Опять? Это было невозможно. Юноша должен был остаться далеко позади, вместе с Феррином и Крандэлом. Он не мог проделать такой длинный путь за столь короткое время. Штоддард никогда бы не подумал, что бывают такие быстрые кони.

— Да, сэр. Вот, выпейте это. — Рука приложила к его губам небольшой мех с водой.

Штоддард начал пить, а потом обратил внимание на руку. Она оказалась облачена в латную рукавицу, очень похожую на его собственную, но украшенную знаком короны. Рукавица была ржавой и побитой. Пожилой рыцарь забыл и свои раны, и свою жажду.

— Лиам, как ты…

— На это нет времени, сэр. — Рука отпустила его, и юноша обошел рыцаря, встав прямо перед ним. Каждое движение сопровождалось звоном металла о металл.

Лиам из Элдора стоял перед Лордом Штоддардом, облаченный в полные, хоть и немного потрепанные регалии Рыцаря Короны, того самого Ордена, к которому принадлежал его предполагаемый отец, Хума Хозяин Копья. Забрало старого шлема было поднято и открывало бледное, серьезное лицо.

Штоддард готов был заплакать, глядя на него. Навязчивая идея настолько овладела глупым парнишкой, что Лиам просто не видел, что флиртует со смертью. Этот доспех мог сгодиться только для привлечения внимания дракона Хаоса. И без всяких сомнений, не мог выдержать ни единого удара.

Дракон Хаоса еще раз пронесся над их головами. Он приближался к портовому городу, сужая круги и готовясь приступить к своему смертельному пиршеству. Небо вокруг зверя разражалось громом, вспыхивали молнии.

— Я должен остановить его… — Рыцарь Розы пытался встать изо всех сил, но ноги отказывались повиноваться ему.

Лиам что-то сказал, однако Штоддард услышал только неразборчивые звуки…

— Я говорю, ваша правая нога обильно кровоточит, мой лорд, — наклонился поближе без пяти минут рыцарь. — Разве вы не чувствуете этого?

Штоддард не чувствовал. Вся нога онемела.

— Вам не стоит шевелиться. — Молодой человек отошел. — Я надеялся, что смогу добраться сюда раньше вас… но снова не успел. — Лиам поглядел вверх. — Но в этот раз я не потерплю поражения. Клянусь своим отцом, Лорд Штоддард.

Это было уже слишком. Рыцарь достаточно наслушался бредней мальчишки.

— Ты не сын Хумы Хозяина Копья, парень! Он жил… столетия назад! Ты просто совершишь самоубийство, если попытаешься сразиться с этой тварью!

— Мой отец был рыцарем. — Юнец продолжал смотреть на чудище. — Он посвятил всю свою жизнь служению чести и защите слабых. Est Sularus oth Mithas. Мне всегда хотелось подражать ему. Мое предназначение состоит в том, чтобы следовать по его стопам.

— Послушай меня, мальчик! Ты…

— Я прождал слишком долго. Он направляется к Арамусу. Это мой последний шанс. — Лиам напрягся, а его глаза расширились, уставившись на что-то вне поля зрения пожилого рыцаря.

Юноша сделал шаг в сторону застывшего тела Скользящего, но Штоддард дотянулся до парня, ухватив его за лодыжку.

— Ты ничего не сможешь сделать сам! Помоги мне добраться до твоего коня! Вместе мы сможем доехать до Арамуса и поможем хотя бы части его жителей добраться до безопасного места!

— Нет. Я должен спасти город. Должен спасти всех.

Несмотря на все свои усилия, Штоддард не мог удерживать захват. Лиам высвободился и поспешно удалился. Рыцарь Розы с трудом повернулся, пытаясь следить за отважным, но спятившим молодым человеком.

Лиам нашел упавшее старое копье и поднял его с удивительной непринужденностью, затем свистнул, и чудесный скакун примчался на его зов. Невзирая на размеры копья, юноша стремительно и надежно закрепил его, вскочил на своего огромного коня, бросил последний печальный взгляд на Штоддарда и умчался прочь.

— Во имя Паладайна! Нет!

Рыцарь сумел подняться на ноги и прохромать за Лиамом несколько шагов, неожиданно для самого себя обнаружив, что у него еще остались силы, но смог дойти только до Скользящего, прежде чем рухнуть на землю. Он увидел в отдалении силуэт юноши, казавшийся крошечным на фоне ужасающей твари, кружившей над обреченным портовым городом. Подобная картина могла послужить великолепным эпизодом для какой-нибудь эпопеи о героическом спасении, но Штоддард понимал тщетность таких надежд. Не было ничего героического ни в разрушении Арамуса, ни в гибели молодого человека.

«Может быть, зверь даже не заметит его», — с надеждой подумал рыцарь.

Хотя Штоддард и не высказал своих мыслей вслух, но дракон Хаоса внезапно развернулся, словно услышал их. Отвернувшись от Арамуса, он устремился прямо на Лиама из Элдора.

Не важно, чьим потомком на самом деле был Лиам, но что-то в нем действительно привлекло внимание твари, и теперь та неслась на юношу, подобно оголодавшему волку, бегущему к привязанному к столбу ягненку. Зверь так и лучился рвением. Арамус был разжалован до второстепенной цели по сравнению с этим глупым смертным, возомнившим себя рыцарем.

Штоддард доподлинно знал, что произойдет дальше, но молился, чтобы его мнение оказалось ошибочным. Чудище спикировало на Лиама, поднявшего копье настолько высоко, насколько было возможно, подгоняя своего храброго скакуна. Зверь Хаоса заревел… и все вокруг крошечной фигурки на спине коня внезапно зашевелилось и забурлило. Одни холмы исчезали, другие вырастали, с новой яростью забили молнии, а могучий ветер угрожал повырывать деревья из земли.

— Беги, Лиам, — шептал рыцарь. — Хотя бы сделай вид, что собираешься! Может быть, это заставит его отвлечься… потерять интерес.

Но юноша не шелохнулся. Он продолжал мчаться прямо на чудовище, его ржавое копье казалось ничтожно маленьким рядом со столь огромным и ужасным зверем.

Земля, неожиданно вздыбившаяся перед конем и седоком, отбросила их назад. Гибель подброшенного в воздух скакуна стала очевидной еще до того, как он упал на землю. Лиама швырнуло еще выше, словно ему было предназначено встретиться с драконом в небе.

С трудом поднявшись на ноги, Штоддард сумел пройти дюжину шагов, прежде чем его снова настигла слабость. Он чуть не потерял сознание. К сожалению, рыцарь мог только с ужасом наблюдать, как Лиам падает на землю.

Ударила молния, мгновенно скрыв гибель Лиама из Элдора. Дракон Хаоса пролетел над головой Рыцаря Розы, раскрыв огромную пасть в победном реве.

Слезы катились по щекам пожилого рыцаря, слезы по мальчику, блуждавшему в поисках своего предназначения. Может, Лиам и был безумен, но его отвага сделала бы честь любому воину. Одной из трагедий войны было то, что подобная храбрость простого люда слишком часто оставалась забытой.

Дракон Хаоса начал разворачиваться, собираясь вернуться к разрушению Арамуса. От мыслей о грядущем всеобщем истреблении Штоддарду становилось еще хуже, чем от печальной и неизбежной гибели Лиама.

Рыцарь мысленно воскликнул: «Паладайн! Я понимаю, что ты сражаешься в другом месте, но разве ты не можешь применить часть своей божественной мощи для спасения Арамуса? Неужели ничего нельзя сделать?»

Снова раздался треск молнии, осветившей изломанный ландшафт там, где одна отважная душа задержала наступление трагедии хотя бы на несколько минут.

Рыцарь моргнул.

Одетый в обноски человек стоял там, с трудом пытаясь поднять копье. Еще раз ударила молния и, казалось, оставила свое сияние вокруг человека и его оружия. «Почему-то, — подумал Штоддард, — копье теперь выглядит длиннее и смертоноснее, чем прежде».

Хотя дракон Хаоса и сосредоточился на предстоящем пиршестве, но по какой-то причине все же оглянулся назад… и ярость его возобновилась. Огромный зверь заревел, по дуге разворачиваясь к букашке, которой не хватило хороших манер, чтобы умереть. Звездный вихрь, служивший ему телом, закружился со скоростью, отражающей гнев чудовища.

От этого ужасного зрелища у Штоддарда скрутило живот. Сколько еще раз он должен смотреть на гибель парня?

Лиам упер тупой конец копья в землю и перехватил оружие так, словно собирался метнуть его в дракона Хаоса. Мальчишка наверняка был безумен, но, с точки зрения Штоддарда, было в нем что-то, достойное сына Хумы Хозяина Копья.

Дракон Хаоса спикировал на Лиама, распахнув пасть в пронзительном вопле. Несмотря на частичную глухоту рыцаря, даже с такого большого расстояния рев заставил его вздрогнуть. То, что Лиам держался под этим напором, изумило Штоддарда.

Парень устоял, и молнии озаряли его броню и копье странным сиянием. Монстр продолжал свой оглушительный вопль. К Лиаму протянулись длинные когти. Земля начала плавиться.

«В этот раз ему не выжить, — подумал Штоддард, — да хранит его Паладайн».

Казалось, что слова рыцаря достигли сердца великого Бога — с Лиамом начали происходить неожиданные изменения. Он засиял еще ярче, чем прежде. Наблюдавший за ним Штоддард увидел, как юноша становится все больше и больше, изменяя каким-то образом свой облик. Его очертания были теперь более вытянутыми, более обтекаемыми… мерцающе-серебряными. Разорвав доспех словно тряпку, из его спины вырвались крылья.

Обернувшись сверкающим серебряным драконом, таким же огромным, каким был Скользящий, Лиам стоял, покачиваясь на задних лапах и спокойно взирая на приближающееся чудовище. Штоддард почти забыл про свое изумление, восхищаясь мощью и мерцающими очертаниями, в чем-то подобными человеческим, а в чем-то — рептильим.

Я плод их союза. Их сын.

Сознание Штоддарда поплыло, наполнившись полузабытыми легендами о Хуме, легендами, включавшими в себя историю любви Хумы и эльфийской женщины, обернувшейся серебряной драконицей, известной как Отважная.

«Этого не может быть, — продолжал повторять себе Штоддард. — Лиам не может быть им».

Не менее удивительными были изменения, происшедшие с копьем. Оно больше не выглядело старым, напротив, стало гладким и блестящим, а его наконечник казался таким острым, что обещал пронзить даже самую жесткую шкуру.

Драконье Копье. Даже если бы оно не сверкало, Штоддард смог бы опознать его… оно оказалось именно тем, про которое рассказывал Лиам.

Если рыцарь был просто изумлен преображением Лиама, то дракона Хаоса оно ошеломило. Жуткий рев чудовища словно отрезало, когда оно зависло в воздухе, пытаясь понять, что произошло с только что беззащитной добычей.

Серебряный дракон своими похожими на руки лапами поднял зачарованное оружие и метнул его в противника.

Драконье Копье ударило, метко уязвив слугу Хаоса в грудь, когда тот пытался восстановить темп своего наступления. Из раны на серебряного дракона пролился дождь пламени и расплавленной лавы. Монстр мучительно заревел. Когда он трясся от боли, вокруг него дрожали воздух и земля. Вспыхнула молния, задул стремительный ветер.

Серебряный дракон неожиданно упал на все четыре конечности, явно испытывая боль, хотя Штоддард и не смог понять, что произошло. Тем временем дракон Хаоса достаточно оправился, чтобы попытаться выдернуть Копье. Увидев это, серебряный взвился в небо.

Свет Порядка схлестнулся с Тьмой Хаоса, когда эти двое сцепились на небольшой высоте. Дракон Хаоса заревел, когда серебряный всей своей массой начал проталкивать магическое оружие дальше в его тело. Из груди чудовища яростно хлынул новый шторм, взорвавшись прямо перед мордой серебряного.

Ослепленный, тот не мог увернуться от когтей, молотивших по его голове, разрывавших шею, орошая землю под ними кровавым дождем.

Серебряный не ослабил своего натиска, несмотря на серьезность ран. Он налегал всем телом, погружая Драконье Копье все глубже и глубже. На глазах беспомощно наблюдавшего Штоддарда чудовище Хаоса задрало голову, извергая мощные потоки пламени и черного дождя, окатившие серебряного дракона.

Силой этого удара серебряного отбросило назад. Охваченный огнем, он устремился к земле и тяжко рухнул на склон холма. Штоддард молился, чтобы он поднялся снова, но отважный дракон оставался недвижим.

Но у монстра не было возможности насладиться триумфом. Пламя и черный дождь продолжали выплескиваться из его груди. Дракон Хаоса пытался удержаться в воздухе, но его полет стал нелепым и бездумным. Зверю причиняло мучения глубоко вонзившееся Копье. Он ревел, а гром, казалось, вторил его боли.

Потом одна из молний попала в Копье. Дракон Хаоса закачался. Ударила вторая молния, затем третья.

Четвертый разряд оказался последним — чудовище Хаоса взорвалось.

Несмотря на большое расстояние, силы, с которой взорвался монстр, оказалось достаточно, чтобы закрутить Лорда Штоддарда и бросить его на землю. Все вокруг залил огненный дождь из останков монстра.

Рыцарь ударился головой о камень, и даже шлем не смог спасти его от забвения.

Яркий свет вывел Лорда Штоддарда из умиротворяющей темноты. Он открыл глаза и увидел, что это пламя факела, озаряющее изувеченное тело Скользящего. Чья-то рука осторожно коснулась плеча пожилого рыцаря, и кто-то прокричал:

— Этот, похоже, живой!

Несколько фигур выдвинулись в поле зрения старого воина. Их было как минимум шестеро: двое довольно старые, остальные — молодые парни, еще не совсем ставшие мужчинами. Ими явно руководил тощий старец, вероятно проведший больше дней своей жизни в качестве рыбака, а не воина. Он отсалютовал Штоддарду и произнес что-то, что рыцарь не смог разобрать.

— Я спросил, есть ли здесь еще кто-нибудь. — Мужчина, наконец, понял, в чем проблема, и повторил громче.

— Еще один… дракон… мальчик, — кивнул Штоддард.

Тощий старец пробормотал что-то одному из своих молодых спутников, а тот прошептал ответ. Расстроенный своей неспособностью понимать их, раненый рыцарь попытался подняться.

— Расслабься. И забудь о том, что не слишком хорошо слышишь теперь. — Старик положил ладонь на его руку. — Просто чудо, что мы все не сделались туги на ухо из-за этого зверя. Мальчик сказал, что мы нашли только тебя и одного рыцаря из Ордена Короны. А еще мы нашли бронзового дракона ну и куски звездного чудовища, разбросанные по всей округе.

— Нет. Нет… — Штоддард покачал головой, в которой шумело, как после попойки. И умолк. А что же серебряный дракон? — Пожалуйста… Мне надо увидеть этого рыцаря.

— Ну, если считаешь, что можешь достаточно хорошо ходить… — Командир патруля щелкнул пальцами. Два молодых человека помогли Лорду Штоддарду подняться на ноги. — Между прочим, я Биллус, исполняющий обязанности командующего Стражи, а эта скромная группа представляет собой основную часть нашей городской обороны. А ты?…

— Лорд Штоддард. — Рыцарь мало интересовался своим спасителем; его больше беспокоило неподвижное тело, к которому его вели. Приехавшие из Арамуса положили тело в импровизированную волокушу, запряженную одной лошадью. Кто-то прикрыл тело одеялом, но Штоддард мог видеть лицо.

Лиам. Лиам в человеческом обличье.

— Нашли его у холма. Спина была сломана. То же самое с руками и ногами. Должно быть, расшибся, упав с вершины. Он был уже мертв, когда мы пришли.

Лиам оборачивался драконом, но теперь он снова был человеком, снова был одет в древнюю броню. Как это было возможно? Рыцарь продолжал смотреть на неподвижное тело.

— Мне жаль, что это случилось с твоим другом и бронзовым драконом, — произнес Биллус, пытаясь утишить боль на сердце Штоддарда. — Все мы видели, как началось сражение и как бронзовый со своим седоком пытались сделать все, что могли. Когда они упали, мы были уверены, что окажемся следующими. Нам трудно понять, что случилось потом. Этот бронзовый дракон, отважное существо, вернулся. Мы должны оказать подобающие почести за храбрость. — Исполняющий обязанности командующего вздохнул: — Все еще не могу поверить! Казалось, что все кончено, но нас спас шторм. Молнии! Ты можешь в это поверить? Молнии нисходили с неба и били чудовище снова и снова! Должно быть, сам Паладайн приложил к этому руку!

Штоддард, наконец, оторвал взгляд от Лиама, медленно начиная понимать, о чем говорит мужчина.

— Это был не Паладайн. Это был он. Истинным героем этого сражения был Лиам из Элдора. Сын Хумы Хозяина Копья.

Солдаты Арамуса вокруг него приостановили свою деятельность.

— Похоже, я все-таки тоже немного оглох. Что ты сказал? — Биллус моргнул и посмотрел на тело. — Кем, говоришь, он был?

— Лиам из Элдора. Сын Хумы и серебряной драконицы… — полились слова из старого воина, прежде чем он понял, что делает.

Эту историю легко было рассказывать теперь, когда он поверил. Лиам говорил правду. Иначе как еще объяснить все то, чему рыцарь стал свидетелем? Как еще мог быть побежден дракон Хаоса?

Люди слушали. Штоддард дал им для этого повод. Но его явно не принимали всерьез, несмотря на то, что он был Рыцарем Соламнии, а их слова обычно не подвергали сомнению. На лицах горожан отразилось недоверие, когда история завершилась точным броском, борьбой между титанами и молнией, притянутой Драконьим Копьем, хотя монстр и убил отважного серебряного.

— Сын Хумы? — Биллус искоса посмотрел на тело и оглядел своих спутников. — Кто взял ответственность за найденное нами копье?

— Оно здесь, сэр, — шагнул вперед юноша, имевший телосложение кузнеца.

Во главе с командующим группа подошла и осмотрела оружие.

— Драконье Копье… — Тон Биллуса стал еще более скептическим. — Уверен, оно крепкое, но выглядит слишком уж ржавым для оружия, благословленного Паладайном.

Штоддард не отрицал этого. Копье выглядело так же, как и тогда, когда он впервые увидел его. Ветхая реликвия, слишком долго сохранявшая свою целостность. И оно не было обожжено, хотя в него неоднократно били молнии.

Рыцарь задумался, а не было ли все это только плодом его воображения. Возможно, что эти невероятные события ему просто приснились. Возможно…

— Да ладно, сын он Хумы или нет, всё равно он явно был храбрым парнем, отправившимся в сражение на бронзовом и отдавшим за нас свою жизнь. — Командующий отвел своих людей в сторону. — Мы достойно почтим его память, поверь мне. А пока нам надо доставить тебя к целителю. И поскорее.

Бесполезно было пытаться убеждать; все равно они никогда не поверят. Феррин и Крандэл еще могли бы, но и они, скорее всего, будут подозревать, что их командир просто вообразил всю эту драму из-за полученных им ран. Даже сам Штоддард подумывал об этом… но нет, он не мог вообразить все это!

— Скорее всего завтра мы отпразднуем победу и окажем твоему другу достойные похоронные почести, — добавил Биллус, когда стражники помогли раненому рыцарю оседлать одну из лошадей. — И завтра же сделаем что-нибудь для бронзового.

Они решили, что на Скользящем в бой полетел не Штоддард, а Лиам. И пожилого воина это устраивало. По крайней мере, Лиам получит почести, причитающиеся ему как Рыцарю Соламнийского Ордена. Был он сыном Хумы или не был, но его запомнят за проявленные в это тяжелое время отвагу и доблесть. И будут помнить принесенную им жертву.

— Est Sularus oth Mithas, — прошептал Рыцарь Розы, когда один из стражников накрыл лицо молодого воина одеялом. Еще многие и многие отважные души людей, и не только, будут принесены в жертву во время Войны с Хаосом, но пока один город будет чествовать самого необычного заступника — Лиама из Элдора, Рыцаря Короны… и, в чем для Штоддарда не оставалось сомнений, сына Хумы.


ЛИЧНОЕ

Кевин Т. Стейн


— Я хочу, чтобы вор умер, а пояс был возвращен, — сказал Мейлфич. — Но смерть вора важнее. Запомни это, Борак. Убей вора. А потом ты мне какое-то время не будешь нужен.

Борак выглянул из-за угла на узкую, переполненную улицу, вжимаясь в тени, скрывавшие переулок. Слова покровителя продолжали занимать его мысли. Среди избранников Такхизис Мейлфич являлся жрецом высокого ранга, и, как черный дракон, Борак обязан был подчиняться приказам этого человека. И все же тон жреца и его настойчивость заставили Борака осторожничать. Мейлфич, конечно, могуществен и умен, но не умнее дракона. Не умнее Борака.

В конечном счете, людям нельзя доверять. Если бы ему только удалось разгадать скрытые планы жреца. Ходили слухи о смертельно опасной — даже для личных драконов Темной Королевы — «тайной страже». Несколько собратьев Борака уже пропали. Ответ должен был прийти со временем.

Этот район города кипел активностью. Было то время ночи, когда приличные люди собираются спать, а любители острых ощущений готовятся найти себе развлечение. Единственное, чем Борак был похож на людей, так это любовью к азартным играм.

С ним было еще два человека (и они действительно были людьми, а не как он — драконами в человеческом обличье), ожидающие его распоряжений позади в темном переулке. Борак крутил в пальцах висящий на груди амулет, даривший ему человеческое тело, которое, по его мнению, было сильнее и приятнее на вид, чем у спутников. Он был высок, темноволос и… да, красив, если не считать молочно-белого, мертвого левого глаза. Два прихвостня не знали, что Борак дракон, и этот факт он открыл бы им только в крайнем случае.

Город пропитался испарениями людей, запахом их страха и тоски. Страх был всего лишь одной из многих презираемых Бораком человеческих слабостей. Он надеялся, что двое за его спиной следовали его примерам «силы в твердости», как ему нравилось это называть.

Дракон ничего не узнавал об этих людях, даже имен. Назвал их Серый и Черный. Серый, среднего роста, худощавый, обладал ловкими, быстрыми руками и хорошо управлялся с ножом. Черный выглядел сильнее, шире в плечах и имел могучие руки. У обоих мужчин были темные, коротко подстриженные волосы, темно-карие глаза и почти одинаковая потертая одежда. Они практически не отличались от любого другого человека в этом пограничном городке. Могли сойти за наемников, солдат или путешественников. Могли оказаться кем угодно. И даже если служителей Борака — нет, его учеников — при выполнении обязанностей, когда у них в руках будет окровавленный кинжал, увидит кто-нибудь из местных, отличить их потом в толпе будет невозможно. Просто еще два безымянных лица. Фактически они были одеты так же, как и Борак.

Серый и Черный служили Бораку… вспомогательным средством. Он пренебрегал тем, чтобы рассматривать их в качестве своих телохранителей. Они были закаленными солдатами и легко могли постоять за себя в драке. А Борак спокойно мог пожертвовать ими для своего спасения, если потребуется. Оружие в их руках, взятое из его личного хранилища, было зачаровано. Ценное, конечно, но не слишком, и для дракона от него было мало проку. Борак мог пожертвовать и им.

Он продолжал поглаживать амулет, внимательно наблюдая за дверью, ведущей в таверну. Черные драконы не могли изменять облик по собственному желанию, как это делали другие их собратья. Амулет стал подарком Мейлфича, когда они скрепили их первый договор. Черные драконы славились своей независимостью, так что подобное соглашение было необходимо. Мейлфич оплатил услуги Борака амулетом, о котором дракон давно уже мечтал. Этот предмет позволял Бораку приобретать человеческий облик, но, к сожалению, на него наложили и проклятие: получив смертельное ранение в человеческом обличье, Борак не сможет вернуться в собственное тело, а ему была омерзительна сама мысль о смерти в чужом облике.

Таверна, за которой наблюдал Борак, не имела названия на входной табличке, там было только плохо выгравированное изображение бегущего борова и сломанного копья. Вор — его цель — остановился в комнате наверху. Борак не знал, как зовут этого человека, но его легко было отличить по коренастому телосложению, огненно-рыжим волосам и поясу, надеваемому поверх любой брони, какую бы тот ни выбрал. Пояс из тисненой кожи казался обычным, но на самом деле являлся волшебным.

Борак шипяще вздохнул. Он мог сам убить этого безымянного маленького вора, выполнить задание безошибочно — ему всегда сопутствовал успех, но это было ниже его достоинства. Он ненавидел Мейлфича за готовность обменять жизнь дракона на жизнь человека или еще на какую-нибудь мелочь, которая взбредет в голову. Бораку было ненавистно мелочное, честолюбивое, близорукое поведение людей.

Однако ненависть не должна повлиять на задание. Он не испытывал отрицательных чувств ни к этому вору, ни к кому-либо другому, кого он убил для Темной Королевы. Ненависть не входила в список… признаков профессионализма, как назвали бы это люди. Борак прекрасно понимал все безумие личного вовлечения в убийство. В тот миг, когда убийца наносит удар ради мести, удовольствия или в гневе, он умирает и сам. Теми людьми, что выслушали наставления Борака, проигнорировали их и погибли, можно было заполнить целое кладбище. Дракон посмотрел на терпеливо дожидающихся Серого и Черного. Они станут следующими. Они — люди. Он опять выглянул на улицу.

— Мы потеряли этого человека? — спокойно произнес Серый.

— Нет, — с внезапным раздражением обернулся Борак. В этом вопросе не было иной нужды, кроме человеческой нетерпеливости. — А почему ты спрашиваешь?

Серый хмыкнул.

— Мы ждем уже некоторое время, — прозвучал безразличный ответ.

Дракон сосредоточил свое внимание на людях, входящих в таверну. Он старался запомнить лица тех, у кого имелся боевой опыт, и тех, от кого пахло волшебством. Они могли оказаться препятствиями, помешать осуществлению его планов. Человека с поясом по-прежнему не было видно.

— Пока ничего не изменилось.

Мейлфич предупреждал, что вора нелегко будет убить. Волшебный пояс давал своему владельцу силу гиганта. По словам Мейлфича, возвращение пропажи являлось вторичной целью. Главное — смерть похитителя, иначе темный жрец просто нанял бы для работы другого вора. Из-за того что тот находился под защитой волшебства, Бораку самому приходилось заняться выполнением этого поручения, поскольку могла потребоваться его собственная неимоверная сила. Дракон размышлял о том, как мог бы использовать Серого и Черного, если потребуется спасаться в случае непредвиденных обстоятельств. В настоящее время их потеря не казалась значимой, а особенно после заданного глупого вопроса.

Люди переминались с ноги на ногу. Борак чувствовал их взгляды на своей спине, слышал, как они тихо и нетерпеливо переговариваются.

— Почему вы так торопитесь? — требовательно спросил он, запоминая лицо худощавой женщины, скорее всего имевшей эльфийских предков.

Мужчины не ответили. Дракон обернулся, чтобы посмотреть им в лица. Причину он понял по запаху: тот поднимался от их тел, подобно туману.

— Вы боитесь.

Черный нахмурился, а Серый сделал полшага назад.

— Я знаю историю вашей службы в армии Темной Королевы, — успокаивающе махнул им Борак. — Вы оба достаточно отличились. — Он тяжело посмотрел в глаза сперва Черному, а потом Серому. — Если бы вы не боялись, мне пришлось бы самому убить вас. Человек, не испугавшийся на своем первом задании, либо безумец, либо глупец, — Борак опять отвернулся к улице. — И ни на одного из них у меня нет времени.

Его спутники вновь заняли свои места под покровом теней и больше не переминались. Борака порадовало то, что его речь, по крайней мере, еще на какое-то время, заставила их замолчать и стоять спокойно. Люди в этом отношении были похожи на собак.

Но даже дракон начал уставать, когда миновало еще полчаса.

— Нет никаких признаков нашей цели. А время, когда он, как предполагалось, должен был показаться, уже прошло. Идите в таверну и проверьте, нет ли его там.

Серый и Черный понимающе кивнули, и Борак порадовался, что они не отсалютовали. Ему удалось объяснить им, что подтверждать приказы необходимо не привлекая внимание, чтобы в случае, если их заметит местный житель, ничто не выдало их отношение к армиям, рассеявшимся и расколовшимся за годы, прошедшие со времен Войны Копья.

Эти двое пересекали улицу наработанной походкой, позволявшей им казаться случайными прохожими, хотя на самом деле они тщательно осматривали каждое окно и переулок. Превосходный слух Борака позволил ему услышать, как перешептываются его люди, упоминая вещи, о которых не стоило говорить. Позже он сделает им выговор и особо подчеркнет необходимость не выделяться, особенно разговорами о задании. Им потребуется несколько дней, чтобы оправиться от его «инструктажа».

Когда Серый и Черный были уже посреди улицы, из таверны вышел человек, которого они искали. Вор оказался незнаком Бораку, хотя дракон ожидал обратного. Тот, кто похищает что-либо у жреца Такхизис, наверняка должен оказаться кем-то из своих, кем-то, кто связан с Храмом. Кем-нибудь вроде лейтенанта или советника.

Прежде чем покинуть безопасную таверну, вор посмотрел в обе стороны. Подобное поведение не казалось необычным. Осторожность часто оказывалась главной составляющей доблести, особенно в пограничном городе. Человек, судя по всему, не заметил Серого и Черного.

Увидев цель, Борак немного подождал, прислонившись к стене пристройки. Хрустнув костяшками пальцев, он оставил уютные тени и быстро прошел мимо своих людей по противоположной стороне улицы. Рыжеволосый вор направлялся в более бедный район города. Движением головы дракон приказал Серому и Черному следовать за собой. Они энергично затопали буквально в нескольких шагах позади. Бораку захотелось произнести заклинание, чтобы удостовериться в том, что на пояс человека наложены чары, но он отклонил эту идею. Поблизости мог оказаться чародей и почувствовать, как сработает магия, а это могло поставить под угрозу выполнение задания.

Дракон задумался о том, есть ли предел тупости этого вора. Тот, без сомнения, должен был понимать, что его жизни угрожает опасность! Или, может быть, все это обман, уловка… западня?

Борак ожесточенно ухмыльнулся одной стороной лица. За годы своей службы он приобрел множество врагов. Армия Темной Королевы, по большей части включавшая в себя капризных, ненадежных людей, изобиловала мелкой конкуренцией и конфликтами.

Ходили разговоры о формировании новой армии — армии рыцарей, посвященных Ее Темному Величеству. Поговаривали о чести и самоотверженной преданности. Но дракону в это не верилось.

Даже темные жрецы не гнушались заговоров. Мейлфич недавно заключил альянс с аристократом с севера, чья семья ранее была убита Бораком. Когда ковались союзы, часто согласовывались и жертвы. Борак подозревал, что мог оказаться пешкой, которой собирались пожертвовать. Он был наемным убийцей, но эта миссия могла оказаться покушением на его собственную жизнь.

Дракон опять ухмыльнулся, обнажив острые зубы. Если жрец пытался обмануть его, если он соврал об этой миссии, Борак отомстит. Но вначале нужно завершить это задание, чтобы узнать наверняка.

Он не позволит вмешиваться ничему личному.

Вор продолжал шагать и не делал ничего необычного, что мог бы увидеть Борак. Не подавал никаких сигналов головорезам, скрывавшимся в узких переулках, не выказывал никаких признаков понимания того, что за ним следят. Хотя их дыхание и стало неровным, Серый и Черный тихо шли за Бораком. Нервозные, взволнованные. Дракон недовольно нахмурился.

Вор дошел до перекрестка, остановился и посмотрел направо. Серый и Черный нагнали Борака, шагнувшего на обшитую деревом веранду лавки и повернувшего голову к окну. Со стороны казалось, что он разглядывает то, что находится внутри, но на самом деле дракон продолжал следить за целью. Оба человека последовали его примеру.

К рыжеволосому приблизились два незнакомца и обменялись с ним рукопожатиями. Борак увидел, как каждому человеку был тайно передан черный драгоценный камень. Красный драгоценный камень означал бы красного дракона, значит, черный — черного.

— Есть здесь один дракон, которого надо прикончить. Он убил моего брата, пока тот спал, — произнес вор хотя и шепотом, но достаточно громко для превосходного слуха Борака. — Он сейчас в этом городе, выполняет поручение Мейлфича.

— Как зовут этого дракона? — спросил один из чужаков. — Мы его знаем?

— Борак. Тело, как обычно, должно быть возвращено Храму.

Черный дракон внимательно вглядывался в лица незнакомцев. Он узнал их — когда-то давно видел в свите Мейлфича. Подозрения подтвердились. Его продали. Двое спрятали полученные драгоценные камни в карманы. При этом один из них распахнул свой камзол, под которым обнаружился длинный изогнутый меч, покрытый запутанным руническим узором.

Борак почувствовал, как к горлу подкатывает ком, мешающий дышать. Он схватился за подоконник, чтобы устоять на ногах, оставляя глубокие царапины на твердом дереве. От меча исходили мощные волны магии, ощутимые даже на таком расстоянии. Дракон не знал, сколько времени простоял так, пока дыхание не выровнялось, но его кровь стала казаться густой и холодной.

— Что же ты делаешь, Мейлфич? — прошептал Борак. — Что же ты делаешь?

Ни Серый, ни Черный не сдвинулись с места, не ушли. Конечно, они же понятия не имели о том, что произошло. Они не могли расслышать этот шепот.

Борак прикрыл ладонью здоровый глаз. Он пытался сфокусировать все мысли на задании, но обнаружил, что не может сосредоточиться. Его человеческий нос, обонял запах железа, смешанный с кровью… драконьей кровью. Эти люди обладали магическим оружием, на которое были наложены чары драконьей погибели. Секрет его изготовления раскрывался только в одном-единственном древнем томе, именуемом «Драконовы Речения». В этом жреческом труде рассказывалось, как с помощью темного чародейства создавать оружие, предназначенное для уничтожения злых драконов. Оно делалось из жизненно важных органов самих драконов!

В отличие от многих представителей своего вида Борак знал о «Драконовых Речениях» и полагал, что они давно уничтожены. Книга открывала своему читателю много подробностей о его племени. Черный дракон никогда не мог понять, зачем Темной Королеве вообще понадобилось давать людям подобные знания. А теперь, как следует предположить, Мейлфич обнаружил фолиант. Борак задавался вопросом, кто же из его сородичей был убит первым, чтобы создать оружие, и понимал, что должен стать следующим.

«А потом ты мне какое-то время не будешь нужен», — вспомнил Борак слова Мейлфича и заскрежетал зубами. Слова огненно-рыжего вора служили тому подтверждением. Борака собирались принести в жертву новому союзу, а тело размолоть, сковав еще один меч для драконьих убийц.

— Кто эти двое? — тихо спросил Серый.

— Тайная стража. Наемные убийцы! — ответил Борак. — Они охотятся за мной!

Он видел свое отражение в окне, свой мертвый глаз, слепо уставившийся на него в ответ. Как и было предсказано пророками проклятого Паладайна, Зло, в конце концов, пожрет самое себя. Жрецы Королевы Тьмы теперь натренированы, вооружены и могут нанимать людей для убийства собственных союзников. Зачем? Чтобы гарантировать верность и чистосердечную поддержку? Чтобы удерживать в подчинении свободолюбивых драконов вроде него? Борак фыркнул.

Вор продолжал совещаться с охотниками. Он давал описание Борака так же, как сам Борак некогда описывал вора!

— Мы прерываем миссию? — спросил Черный.

Дракон подумывал сбежать, но понимал, что в этом случае его будут преследовать и выслеживать. Жгучая ядовитая ненависть поднялась к губам Борака. Ему хотелось убить их. Хотелось убить Мейлфича.

Но убийство кого-либо, кроме вора, не входило в задание. Как бы ни было неприятно в этом признаваться, но дракон был связан узами чести, требовавшими выполнить задание. Борак направил на человека свой здоровый глаз.

— Конечно же нет, глупец! — прошипел он, и Черный отстранился. — Наша миссия завершится, когда этот человек будет мертв!

Люди Борака пристыжено кивнули. Удовлетворенный тем, что больше они не станут поднимать этот вопросу он отбросил лишние мысли.

— Я не говорил Мейлфичу, что нанимал помощников. Вас искать не станут.

— И что мы будем делать? — Серый позволил своей руке небрежно лечь на пояс, где висела связка метательных ножей.

Борак кивнул в сторону охотников на драконов. Он сохранял внешнее спокойствие, но внутренности скручивал такой необычный для него страх.

— Убейте их. Убейте обоих, и быстро! Принесите мне их оружие!

Если его люди потерпят неудачу, ему придется самому встретиться с противниками, но те уже будут ослаблены и, возможно, ранены. Чем быстрее он разделается с этой работой, тем быстрее сможет уделить внимание более важным вопросам: охотникам на драконов и «Драконовым Речениям». А еще — Мейлфичу.

— Я позабочусь о воре, — сказал Борак.

Люди на перекрестке постояли еще несколько мгновений и разошлись. Охотники направились в другой район города, сопровождаемые по пятам Серым и Черным. Вор пошел своей дорогой, и Борак двинулся за ним.

У человека не было при себе оружия драконьей погибели, и преследовать его было легко. Вор, очевидно, полагал, что для одного черного дракона в человеческом обличье будет более чем достаточно двух убийц. Это повеселило Борака.

Рыжеволосый вошел в другую таверну — на окраине пограничного городка. Дела в ней шли бойко. Борак влился в людской поток и, к своему неудовольствию, обнаружил, что значительно выше и физически крепче всех остальных в таверне. Он выделялся в толпе, а это никогда не считалось хорошим качеством убийцы.

Таверна была большой и хорошо освещенной — со стен и опорных балок свисали фонари. Стойка бара протянулась вдоль стены в дальней части заведения, остальное пространство занимали столы и табуреты. Многие посетители были заняты игрой. «Интересно, получится ли найти время после задания, чтобы отыграть деньги завсегдатаев», — подумал Борак.

Дракон протолкался к бару, откуда ему был прекрасно виден вор, выделявшийся в толпе рыжими волосами. Он занял место за одним из карточных столов. Судя по расслабленным действиям, человек все еще не подозревал о своем преследователе.

Возможно, он просто не знал, что его использовали как приманку. Вор сказал охотникам на драконов, что Борак выполняет здесь работу. Но ему явно не было известно, что этой работой является он сам! Это было вполне в духе извращенного чувства юмора Мейлфича. Один из многочисленных занятых барменов толкнул к локтю Борака пивную кружку. Дракон, не оборачиваясь, бросил человеку стальную монетку.

Вор оказался не слишком хорошим игроком, и Борак, наблюдавший за ним, надеялся, что сможет воспользоваться этой слабостью, когда придет время нанести удар. Магия магией, но человек мог попытаться выйти из отчаянного положения и с помощью блефа. Однако рыжеволосый не умел блефовать. Дракон наблюдал, как тот играл партию за партией, терял немного денег, выигрывал немного денег, а потом пропивал свой доход…

Когда час спустя вор поднялся из-за стола, его стопка стали была исчерпана. Борак прищурил здоровый глаз, когда тот согнул монету между пальцев и бросил крупье, удивленно поймавшему ее на лету. Дракон обернулся к бару, кивая своим мыслям. Ни один нормальный человек не смог бы такого сделать. Пояс, должно быть, и в самом деле магический. Надо сохранять предельную осторожность.

Рыжеволосый человек пьяно протолкался к дверям таверны. Борак пошел было за ним, но затем передумал. Он вернулся, сгреб тяжелую пивную кружку и быстро осушил ее. Ему не хотелось, чтобы у бармена возникли подозрения. Тот, кто заказывает выпивку и оставляет ее нетронутой, явно держит на уме что-то еще, кроме желания весело провести свободный вечер.

Только после этого дракон принялся небрежно проталкиваться к двойным дверям. Какой-то толстяк соскочил со своего места, преградив ему путь. Убийца попытался было протиснуться мимо, но толстяк начал пьяно раскачиваться из стороны в сторону. Язык Борака защипала черная кислота драконьей ненависти. Он тяжелым взглядом посмотрел в глаза толстяку. Дыхание человека стало затрудненным, и он рухнул обратно на стул. Дракон посмотрел в сторону выхода. Рыжеволосый вор обернулся на шум и смотрел прямо на убийцу, его лицо побелело.

— Проклятие! — выругался Борак себе под нос, бросаясь к дверям.

Оказавшись, в конце концов, на улице, он увидел, как вор сворачивает в темный переулок. Борак принюхался. Запаха оружия, заклятого драконьей погибелью, не ощущалось. У него появилась надежда, что его люди расправились с убийцами. Дракон позволил себе положиться на случай и всецело отдаться преследованию.

Свернув за угол, он обнаружил, что вор пытается пробиться через толпу гуляк; на лице рыжеволосого отражался страх. Борак поспешил за ним, легко расталкивая людей и не заботясь больше о маскировке. Он хотел побыстрее завершить эту миссию.

Наконец вор нашел брешь в толпе и прибавил ходу. Борак преследовал его по пятам. Человек завернул за угол и побежал, петляя по узким улочкам и явно пытаясь затеряться в самых глухих районах города, но дракон не отставал…

Борак очнулся на земле. Челюсть немилосердно болела. Дракон сообразил, что ему устроили засаду и оглушили. Здоровый глаз отметил движение — вор поднимал руку, чтобы нанести еще один удар. Борак откатился в сторону. Кулак рыжеволосого размолол булыжники улицы в пыль. Дракон перекувырнулся, разом оказавшись на ногах.

— Ты ничто по сравнению со мной! — прорычал вор. — Ничто против магии!

Борак даже не пытался бороться. В человеческом теле ему было не выстоять против силы гиганта. Он позволил вору напасть, воспользовался инерцией человека против него самого и отшвырнул противника в сторону. Вор ударился головой о каменную стену, кулем ополз на землю и затих.

— Возможно, у тебя и есть сила гиганта, но нет его толстого черепа, — процедил дракон.

Он осмотрел пояс, пытаясь найти застежку. В темноте практически ничего не было видно, но Бораку довольно быстро удалось снять с человека артефакт. Руки покалывало — эта штука и впрямь была волшебной.

Он отбросил пояс в сторону и принялся трясти вора, пытаясь привести его в чувство. Теперь Борак держал ситуацию под контролем, и его миссия подходила к концу. Тем не менее, ему была нужна еще и кое-какая информация.

— Кто тебя подослал? — требовательно спросил дракон у человека.

— Ты знаешь, кто послал меня!

— Кто? — снова спросил Борак, сгребая в кулак рубашку мужчины и притягивая его к себе поближе. — Кто именно?

— Кем бы он ни был, — ответил вор, — но ты можешь биться об заклад, что он пошлет еще больше охотников на драконов.

Дракон прищурил здоровый глаз, с трудом сопротивляясь накатывающим волнам гнева.

— Кто? — повторил он в третий раз.

Вор рассмеялся и плюнул Бораку в лицо.

— В эту игру могут играть только двое, — сказал тот.

Он позволил крошечной капельке драконьей ненависти скатиться с его губ и упасть на тело человека.

Черная кислота проела себе путь сквозь длинную рыжую бороду, через тонкую броню, которую вор носил под одеждой, и вгрызлась в кожу груди. Но вместо того чтобы закричать от боли или просить пощады, как ожидал и желал Борак, вор только презрительно заскрипел зубами.

Дракон забыл наставления, которые давал Серому, Черному и череде других, ныне покойных людей. Ненависть выступила пеной на его губах, и все-таки вор лишь продолжал рычать.

— Убей меня! — кричал он, даже не пытаясь вырваться. — Убей меня! Убей меня так же, как убил моего брата!

Эти слова вызвали в памяти Борака какие-то воспоминания, но они были слишком размытыми — все заглушала поднимающаяся к горлу ненависть.

— У тебя что, кишка тонка? — издевался человек.

Борак открыл рот, показывая, как тот наполняется черной влагой.

— Чего ты ждешь? Ты же хочешь, чтобы я умер! Ты ненавидишь меня! Убей!


Черный и Серый дожидались его в таверне, отмеченной копьем и боровом. Они сидели за столиком и играли в кости. Когда появился Борак, оба приветственно помахали ему.

— Никогда больше так не делайте! — прошипел Борак. — Миссия не считается законченной до тех пор, пока мы не покинем город. — Эти двое, похоже, расстроились — все-таки люди были редкостными болванами. — Вам удалось уничтожить драконью поги… убийц?

— Мы сделали это, — сказал Серый.

— А их оружие? — требовательно спросил дракон. Он вознес было молитву Такхизис, чтобы люди не потеряли и не продали эти мечи, но вдруг резко оборвал себя. Зачем это ему молиться Богине, давшей людям средство для уничтожения его собственного вида? Об этом стоило основательно поразмыслить.

Во всяком случае, его мольба, похоже, была услышана.

— Мы тщательно завернули мечи и спрятали в седельные сумки, — ответил Серый. — Нам показалось, что это нечто особенное.

— Если бы ты только знал, — пробормотал Борак, поднимаясь из-за стола. Пришло время уезжать.

— А твое задание? Все прошло успешно? — поинтересовался Черный.

Дракон промолчал. Челюсть сильно болела в том месте, куда пришелся удар гигантской силы, но кость была цела. Это заставляло задуматься над тем, сколько вообще способно выдержать его человеческое тело. Похоже, дракон недооценивал свою оболочку.

— Тот, кому должно было умереть, мертв? — спросил Серый, — Или нам следует вернуться за ним?

— Вам нет нужды возвращаться, — мрачно произнес Борак. Все его мысли были сосредоточены на предстоящем важном деле, немалую часть которого составляла назревавшая война с Мейлфичем и скорее всего, с его охотниками на драконов.

— Значит, миссия завершена, — подытожил Черный.

— Пояс у меня, — проговорил Борак, поднимая походный мешок. — Но вор все еще жив.

Серый и Черный удивленно заморгали. Борак внимательно посмотрел на них. Он даже не надеялся, что эти людишки сумеют его понять.

— Я мог убить его. Но он сделал кое-что, помешавшее забрать его жизнь.

Оба наемника сохраняли молчание.

— Он сказал: «Убей меня так же, как ты убил моего брата». — Борак нервно пригладил волосы. — Я ненавидел этого маленького человека, это ничтожество и всех его напарников, которых подослали, чтобы убить меня… убить в качестве окончательной платы за заключаемый союз. Но он напомнил мне кое о чем. Напомнил обо всем том, чему я учил вас. — Дракон жестикулировал все сильнее. — Не мог я убить его так же, как убил его брата… брата, которого я даже не помню. Я ненавидел его. Мне хотелось, чтобы вор умер от моих рук. Я потерял свою непричастность, свое «профессиональное расстояние».

Серый и Черный продолжали смотреть. Борак вздохнул, надеясь, что последнего объяснения будет достаточно для их понимания.

— Он сделал кое-что, помещавшее мне забрать его жизнь. Все стало слишком личным.


ГЛАЗ ДРАКОНА

Адам Леш


— Ты должен принести Глаз Дракона моему хозяину в коллекторы Палантаса сегодня к полуночи, или твоя жена умрет.

Передав послание, маленький, похожий на ласку гном-тейвар посмотрел на меня с кривой ухмылкой. Как и все его сородичи, он был бледен и грязен, с белыми шарами глаз навыкате. И слишком часто облизывал губы. Очень хотелось захлопнуть дверь прямо перед его носом, но я не отважился. Необходимо было узнать побольше. Я втянул грязное существо в свой номер и требовательно спросил:

— Откуда мне знать, что ты говоришь правду?

Гном издал омерзительный смешок. Он покопался в своем кошельке, вытащил грязную тряпку и вручил ее мне. Я развернул лоскут и вначале даже не понял, на что смотрю, но затем признал в предмете одну из сережек жены. Зарычав, я одной рукой сгреб безрукавку на груди гнома, оторвал его от пола и припечатал к стене номера. Он больше не выглядел таким самодовольным.

— Ублюдки, что вы с ней сделали?

— Н-н-ничего больше. Клянусь честью!

— Твоя честь, — усмехнулся я, — стоит дешевле, чем грязь на полу.

Принялся было бить его ногами, но сообразил, что это наказание можно отложить и на потом. Мне удалось сдержать себя… частично.

— Думаю, что твой хозяин сделал большую ошибку. Глаз Дракона, вообще-то, легендарный алмаз. Я что, выгляжу так, словно обладаю легендарным алмазом?

— Он знает, что у тебя его нет, — злобно усмехнулся гном. — Он хочет, чтобы ты достал этот камень для него. Ты найдешь Глаз Дракона в Маноре Пепельника.

— А почему я? Почему бы вам просто не найти вора, который выполнит эту работу?

— Воры и близко не подойдут к этому месту. Мы решили, что воин, особенно такой известный эльфийский воин, как ты, имеет больше шансов выкрасть Глаз и вернуться живым.

— Тогда вы могли бы просто нанять меня на эту работу, — заявил я.

— Ну, зачем же идти на пустые расходы, если мы можем получить твои услуги бесплатно? — снова захихикал гном.

Я взглянул на него. Он сжался, отшатнувшись, прикрываясь руками, и завопил:

— Не бей меня больше.

— Вон отсюда! И запомни: если хотя бы волосок упадет с ее головы, я повытаскиваю все волосы на твоем теле раскаленными клещами!

Я старался говорить резко, чтобы скрыть страх.

Он рассмеялся, вытащил записку из кошелька, швырнул ее мне в лицо и убежал.

Записка содержала в себе указания пути к темнице, где держали мою жену. Она находилась в лабиринте запутанных переходов, составлявших коллекторы Палантаса. Я убрал карту в свой кошелек.

Манор Пепельника. Мне доводилось слышать истории об этом ужасном месте. Поговаривали, что по его землям бродили всевозможные смертоносные твари, охраняющие тайны усадьбы. О самом доме серьезной информации практически не было. Как и сказал гном, воры Палантаса обходили Манор стороной. По их рассказам, там сгинуло не меньше дюжины их товарищей. У меня оставалось менее чем три часа, чтобы найти алмаз и вернуться с ним в Палантас. Я начал было возносить молитву Паладайну, но вспомнил, что его больше не существует. Приходилось рассчитывать только на себя. И, похоже, мне предстояла долгая ночь.

Час спустя я уже стоял перед высокой железной изгородью, окружавшей мрачное поместье. Теперь мне стало понятно, почему только самым отважным (или самым глупым) ворам хватало наглости войти в него. Большая часть магии покинула Кринн, но какое бы жуткое проклятие ни было наложено на Манор Пепельника, оно все еще сохранялось. Мне доводилось путешествовать по многим дурным и опасным местам, но ни одно из них не устрашало сильнее. На другой стороне ждала смерть. И только мысли о том, что произойдет в случае моего провала, заставили двигаться дальше.

Изгородь не стала испытанием — над прутьями ограды нависали ветви. Я вскарабкался на дерево и внимательно осмотрел землю, но это оказалось пустой тратой времени — внутри все было в точности как в джунглях: искривленные деревья, кусты ежевики, переплетения виноградных лоз, отвратительные цветы и высокая трава. Я слышал глухой рык и ворчание — звуки, издаваемые крупным зверем, бродящим в густой листве.

Я прополз по самой крепкой ветви дерева и бесшумно спрыгнул на землю, сжимая меч в руке. Почва была как на болоте — склизкая грязь. С внешней стороны стены ночной воздух был прохладен и сух, внутри же стояла такая жара и влажность, что вскоре я уже утопал в собственном поту, будто меня замотали в мокрое одеяло. Казалось, приходится пробираться через муссонный лес. Меня тошнило от зловония гнили, разложения и омерзительного запаха ядовитых лилий.

Вокруг стояла пугающая тишина. Было слишком тихо. Не было слышно ни единого звука, даже жужжания насекомых и щебета птиц. Мягкое влажное хлюпанье, издаваемое моими сапогами в этом перегное, звучало подобно барабанному бою. Рычание прекратилось. Кто бы его ни издавал, теперь он шел по моим следам. Я постоянно ожидал, что когти некоего дикого зверя вот-вот вопьются мне в спину, но продолжал идти.

Внезапно мне пришлось остановиться. Впереди виднелись темные силуэты.

«Стража», — подумал я, и некоторое время ждал, пока они покинут свой пост. Но ни один из них не шевелился.

Тогда я пополз вперед и понял, что они, скорее всего, никогда больше не пошевелятся. Они оказались каменными статуями. Их было семеро: три человека, два гнома и два кендера. На лицах у всех, кроме кендеров, застыло выражение ужаса. Когда-то они были живы. На них напал…

Василиск!

Из высокой травы по правую руку от меня раздался ужасный рев. Инстинкты предали меня, и я посмотрел в его направлении, прямо в глаза. Мои руки и ноги начали коченеть, стало трудно дышать, а мысли замедлились. Как и все остальные, я начинал уступать ужасному взгляду. Но хотя на это и потребовалась каждая унция силы в моем теле, мне удалось сомкнуть веки. Чары разбились, однако я чуть не ослеп. Я кувыркнулся влево, надеясь скрыться в подлеске. Но удар его огромных когтей распластал меня по земле, открывая три кровавые раны в боку. Боль разбудила мою ослабевавшую волю. Василиск попытался вонзить зубы в мою плоть, но мне удалось откатиться в сторону. К сожалению, при этом пришлось вдохнуть его отравленного дыхания. Мой живот скрутило, когда я с трудом поднялся на ноги. В прошлом, столкнувшись с василиском, я воспользовался бы своей магией, отразил бы его смертоносный взгляд ему же в глаза. Но магия ушла… ушла, когда опустилась Солинари, чтобы больше никогда не взойти. У меня не было иного выбора, кроме как сражаться.

Мои конечности онемели, а скорость реакции замедлилась. Меня мутило от отравленного дыхания зверя, и я не мог смотреть ему в глаза. Я держал меч расслабленной рукой, симулируя истощение. Василиск решил побыстрее закончить этот поединок. Он бросился прямо на меня. Тогда я стремительно перехватил меч обеими руками, поднял его и вонзил в череп василиска, прямо между смертоносных глаз.

Он один раз дернулся и издох.

Василиска практически всегда можно одурачить подобным образом.

Манор Пепельника был самым причудливым обиталищем, какое я когда-либо видел. Из пятиугольного строения вырастали башенки, минареты и фронтоны. Никто не знал, кто построил его; оно появилось много десятилетий назад, во время Войны Копья.

Лорд, называвший себя Пепельником, был человеком, магом, носившим красную мантию и, по слухам, обладавшим огромной чародейской мощью, хотя ему явно недоставало здравого смысла. Он должен был понимать, что исконный владелец Глаза Дракона разыщет его, и не важно, сколько раз Пепельник сменит место обитания.

Долгие минуты поисков ушли только на то, чтобы найти дверь в этом безумном смешении углов, аркбутанов и злобно глядящих горгулий. А когда нашел, мне не удалось ее открыть. Хотя она и не выглядела крепкой, а я не ощущал волшебных замков, удары ногами и кулаками не сдвинули ее с места ни на дюйм. Кроме того, на первом этаже не оказалось окон.

Мне удалось перевязать раны, нанесенные когтями василиска, но бок продолжал болеть. Я ослаб от потери крови.

«Хозяин тейвара заплатит мне за это», — подумал я, снял с пояса моток веревки, привязал к ней «кошку», раскрутил над головой и перебросил через крышу. Якорь приземлился на дымоход, ударившись о крышу с легким звоном, едва различимым даже для меня. Я потянул веревку, чтобы закрепить крюк. Дымоход обрушился, и тот соскользнул вниз. Вторая моя попытка увенчалась успехом — веревка обмоталась вокруг шеи горгульи.

По стене особняка я взобрался на балкон, находившийся примерно в двадцати футах от земли, потом прополз по нему и нашел еще одну дверь. Она открылась легко, слишком легко. Теперь меня приглашали войти. И всем сердцем мне хотелось отказаться от этого приглашения.

Я проскользнул в дверь, задыхаясь от проделанных упражнений. Со лба стекал пот, но времени на отдых у меня не было. Прямо у входа на полу валялся факел, его словно нарочно положили туда для меня. Я зажег его и увидел, что стою в конце длинного коридора. Со стен свисали заплесневевшие гобелены. Я тосковал по своей магии. Чары света обеспечили бы мягкое, непрерывное сияние, столь отличающееся от дрожащего и чадящего пламени факела.

Вдоль коридора шел ряд дверей. Я открыл несколько и заглянул внутрь. Этот этаж был пуст, если не считать некоторого количества поломанной мебели и заплесневелых картин. Входя в дом, я не имел ни малейшего представления о том, где находится камень. Думал, что придется обыскать дом сверху донизу, но стоило мне оказаться внутри, в сознании вспыхнула картина того места, где лежит Глаз Дракона. По центру коридора располагалась длинная лестница, ведущая на первый этаж. Я отправился вниз.

Этаж выглядел похожим на пещеру. Поначалу мне казалось, что стены неумело высечены из камня, но, потом понял, что они деревянные и лишь превращены в камень! Весь этаж утопал в сочащейся грязи, которая засасывала мою обувь, лишая возможности передвигаться бесшумно. Почти невыносимая жара и сырость создавали вокруг клубящийся туман. Мне едва удавалось разглядеть собственные ноги.

Как и все эльфы, я презираю пещеры. Мне подавай зеленую прохладу леса или хотя бы грязные улицы города, но оставьте себе заплесневелые, вонючие, сырые пещеры.

Я понятия не имел, куда иду. Меня вел Глаз Дракона… и, как можно было догадаться, к недоброму концу. Я с трудом пробирался через грязь. Внезапно меня встревожил едва слышимый щелчок, когда что-то сдвинулось под ногой. На сей раз инстинкты меня не подвели. Нырнув вперед, я почувствовал, как что-то просвистело надо мной. С хлюпаньем приземлившись в грязную жижу, я не слишком грациозно перекатился и вскочил на ноги, что вызвало приступ боли, пронзившей израненный бок. Соблюдая осторожность, я пошел назад, чтобы проверить ловушку, которой едва сумел избежать. Возможно, мне предстояло возвращаться этим путем, и хотелось удостовериться, что она разрядилась. Раскопав грязь, я обнаружил, что при нажатии на любой из двух подвижных камней из щелей в стенах выстреливали два лезвия. Отвратительная смерть.

Коридор выходил в большую столовую. По центру стоял огромный резной дубовый стол, но стульев рядом с ним не было. Как я догадался, идея заключалась в том, что, если гостям придется стоять во время еды, это сократит количество проглоченной ими пищи. Вдоль стен комнаты выстроились ряды винных стоек, и кое-где все еще были бутылки. Впрочем, даже за все деньги Устричного не стал бы я пробовать то вино. Паутина… огромная паутина затягивала комнату. Я увидел что-то опутанное липкими нитями и, приблизившись, разглядел свисавшую из кокона ногу. Нога не шевелилась. Выхватив меч, я медленно попятился из комнаты, поджигая паутину факелом.

Из горящей комнаты, сбивая меня с ног, с шипением выпрыгнул гигантский паук, торопившийся сбежать от огня. Он возвышался надо мной на огромных лапах, каждая из которых была в мой рост.

На ум мне пришло заклинание, и я произнес чудодейственные слова, одновременно совершая сложные пассы левой рукой.

Ничего.

Магии больше нет. Все верно. Проклятие!

Увернувшись от нити паутины, брошенной в меня пауком, я откатился в сторону и постарался подняться на ноги, не выронив при этом ни меча, ни факела. От напряжения мое тело затопили волны боли, но нельзя было позволить огню угаснуть. Я замахнулся пылающим факелом на паука, заставляя его отпрянуть назад. Паук выстрелил еще одну нить… но не в меня, а в факел. Существо сумело зацепить его и выдернуть из моей руки. Факел слабо замерцал на грязном полу. Мне необходимо было добраться до него прежде, чем огонь потухнет.

Паук снова устремился ко мне, щелкая огромными жвалами. Я отскочил назад и подрубил ему ногу. Разъяренная тварь бросилась вперед, собираясь прикончить меня, но промахнулась и врезалась в винную стойку, разбив несколько бутылок. Когда вымокший в их содержимом паук снова пошел в атаку, из его пасти закапал яд. Я перекатился к факелу, подхватил его и метнул в существо. Пойло на его теле мигом занялось, и паук скрылся в пламени. Я попытался уйти с его пути, но поскользнулся на склизком полу и в итоге подкатился прямо под пылающее существо. Паук всем весом обрушился на меня. Два ребра хрустнули, и меня захлестнуло болью. Но хуже всего оказалось то, что умирающая тварь успела укусить меня в грудь, и по моим жилам побежал обжигающий яд.

Моя правая рука оказалась свободной, и я вогнал меч в тело создания. Оно дернулось, обмякло и испустило дух.

Меня мутило от яда и пошатывало от боли, но я, хоть и с трудом, сумел подняться на ноги, вложил клинок в ножны и побрел обратно к столовой. Пламя отгорело, и все вокруг покрылось черной сажей. В каменной стене нашлась дверь. Запертая.

Я снес проклятую преграду с петель.

И как только оказался в маленьком вестибюле за ней, в моей раскалывающейся от боли голове раздался голос: «Уходи сейчас же, или встретишься со своей смертью!»

Звуков не было; голос возникал прямо в моем сознании. Я не стал отвечать.

Кроме деревянной лестницы, ведущей наверх, в комнате не было других входов и выходов. Я поискал потайные двери, но не нашел. Лестница поднималась к небольшой площадке, от которой наверх уходило еще больше ступеней. Когда я начал подниматься, снова раздался голос: «Предупреждаю тебя: уходи или умри!»

Я проигнорировал его.

И вышел на площадку. Посмотрев под ноги, я слишком поздно заметил люк. Он распахнулся, пропуская меня в наклонный желоб. Я заскользил по скату, ведущему к некой неведомой, но, скорее всего, ужасной судьбе. Я пытался остановить падение, но стенки желоба были гладкими, и мои руки соскальзывали. Отчаянно сорвав с пояса железные шипы, я взял по одному в каждую руку и сумел замедлить спуск, вгоняя их в стенки. А потом удалось и остановиться. Мои ноги болтались над пустотой. Вокруг было абсолютно темно, но я чувствовал прохладный ветерок. Раны снова открылись, боль разрывала грудь и бок, но я держался. Внизу ничего не было видно. Несколько минут спустя я услышал, как сбитые мной комья грязи, наконец, упали на землю. Их сопровождала кровь, сочащаяся из моих ран.

Мне удалось обнаружить выступ. Я выбрался туда. Впереди мерцал свет. Прихрамывая, я обошел яму и оказался в длинном коридоре.

Позади раздались скрежет и свист. Я кувыркнулся вперед. У меня за спиной обрушилась огромная каменная плита, отрезав обратный путь.

Я вскочил на ноги и побежал, оставляя за собой кровавые следы.

«Нет, нет! Говорю тебе! Ты идешь на смерть».

Когда я приблизился к концу коридора, начал обрушиваться потолок. Я едва успел проскочить, нырнув вперед, подняться на ноги и на всякий случай обнажить меч.

И оказался в огромных, освещенных факелами чертогах. Стены были обработаны грубо и неумело. Если бы эти места исследовал гном, ему пришлось бы приложить немало сил, чтобы сдержать отвращение. По стенам сочилась вода, оставляя дорожки минеральных отложений. Факелы светили слабо, оставляя часть помещения в глубокой тени. У одной из стен были аккуратно составлены ящики, а у другой — стол и стулья. По крайней мере, гобелены были развешаны в стороне от воды.

— Вот в чем извечная проблема с эльфами, — раздался голос из темноты. — Вы никогда не слушаете добрых советов.

Вспыхнул свет. На троне в центре залы сидел самый уродливый из всех людей, каких мне доводилось видеть. Странный посох с угрожающе изогнутым крюком на одном конце был прислонен к правому подлокотнику. А на пьедестале рядом, сверкая в свете факелов, лежал Глаз Дракона.

Он оказался размером с кулак и обладал очень необычной окраской. Середина его была искажена таким образом, что при попадании света камень начинал мерцать, словно призма, напоминая мигающий глаз. По легенде, когда-то он действительно являлся глазом древнего красного дракона. Чародеи вырезали его и превратили в драгоценный камень. До Войны с Хаосом Глаз был очень мощным магическим артефактом, способным подражать разрушительному дыханию всех настоящих драконов Кринна. Теперь, конечно, кто его знает… Он мог оказаться просто еще одним неимоверно крупным, баснословно дорогим алмазом.

— Итак, ты пришел за Глазом, — произнес человек, закутанный с головы до ног в белую мантию. — Ну что ж, вот он. Однако камень потерял свою ценность. Его магия ушла.

— Значит, ты не станешь возражать, если я его заберу, — сказал я, делая шаг вперед.

— Ты, наверное, хорошо играешь в покер? — Человек впился в меня взглядом. — Ну да ладно. Я Страж Глаза. Он все еще сохраняет свои силы, хоть я и не уверен, как именно. Мне поручено охранять его, пока маги не смогут изучить этот камень.

— Не хотелось бы причинять вам вред, сударь, — сказал я, — но мне нужен Глаз. На карту поставлены жизни.

— Прости, — покачал головой человек, — нужен тебе Глаз для добрых дел или для злых, я все равно не имею права его отдать. Ты можешь нарушить Баланс.

— Если ты не отдашь, мне придется его забрать.

Я вытянул из-за пояса короткий металлический стержень — подарок благодарного гнома-механика. При нажатии на один из гвоздиков стержень раскладывался и надежно фиксировался. У меня в руках оказался легкий, но прочный боевой посох. Может, Страж и не испытывал терзаний насчет того, чтобы убить меня, но я его убивать не хотел.

Мой противник поднялся, сбрасывая свои одежды. Человек, облаченный теперь только в набедренную повязку, оказался худощав и волосат, а ростом был приблизительно в шесть футов. Маленький плоский нос, широкие челюсти и выпяченные нижние зубы делали его похожим на обезьяну, но глаза янтарного цвета свидетельствовали о мощном интеллекте.

Он поднял крючковатый посох и несколько раз прокрутил над головой, выявляя мускулы своего тощего, но мощного тела. При нормальных условиях я посчитал бы, что мы практически равны. Но не сейчас.

Мы схлестнулись: израненный эльф против отдохнувшего человека-воина. Мне предстоял бой всей моей жизни.

Он стремительно перешел в атаку с замаха над головой, пытаясь нанизать меня на острый металлический крюк своего посоха. Я с трудом отразил его выпад, раскрутил свой посох и попытался ударить противника в грудь. Тот ловко увёрнулся.

Человек начал наступать на меня, выполняя серию ложных выпадов, пытаясь воспользоваться своей прекрасной формой в качестве преимущества и заставить меня работать на износ. Я перешел к глухой обороне, поскольку все еще ощущал последствия взгляда василиска и паучьего яда, и сосредоточился на том, чтобы держаться подальше от жуткого крюка. Но хотя мне и удавалось уклоняться от него, я серьезно пострадал от тупого конца посоха Стража.

Через некоторое время противник понял, что его тактика не сработала: он быстро уставал, а я экономил силы.

Человек отступил, задыхаясь от натуги.

— Неужели это действительно необходимо? — спросил я. — Как я уже говорил, сударь, мне не хочется причинять тебе вред, но мне нужен Глаз.

— Я буду стоять насмерть. Обязан, — ответствовал Страж.

Он снова перешел в атаку и попытался вырвать мой посох своим крюком. Какой-то миг я сопротивлялся, а потом резко отпустил одну руку. Его крюк соскользнул с края посоха, не причинив мне вреда. Резко исчезнувшее сопротивление лишило человека равновесия.

Теперь была моя очередь начинать наступление. Уперев один конец посоха в пол, я подпрыгнул и ударил противника ногой в грудь, сбивая с ног и вышибая воздух из его легких, затем коснулся гвоздика на посохе, снова превращая свое оружие в короткий металлический прут, который и обрушил на основание черепа человека.

Он потерял сознание, но и мои силы были на пределе.

Задыхаясь, я рухнул рядом с ним, и темнота поглотила меня.

Когда я очнулся, Страж все еще не пришел в сознание. Вынув несколько обрезков веревки из своего мешка, я крепко связал его. Через некоторое время его острые ногти позволят ему освободиться, но меня к тому времени здесь уже давно не будет.

Я снял Глаз Дракона с пьедестала. Когда-то мне и самому удалось бы определить, обладает ли алмаз магией. Теперь же он был для меня всего лишь еще одним куском камня. Я напылил на Глаз специальный порошок, растворившийся через мгновение после нанесения, надел кожаные перчатки, взял драгоценный артефакт и положил в свой мешок.

Быстрый обыск выявил выход, которым пользовался Страж. Оказавшись снаружи, я по положению луны определил, что до назначенной встречи оставалось менее часа.

Мой конь оказался на месте, за оградой. Он помчал меня на юг, к Палантасу.

Когда мы оказались неподалеку от города, мне пришлось замедлить его рысь. За несколько лет, начиная с Войны с Хаосом, множество мелких лордов обретало, а потом утрачивало контроль над Палантасом. Последним, и пока наиболее могущественным, был Лорд Брайан Мор, командующий войском из почти пяти сотен головорезов и бандитов, которых он называл Городской Стражей.

Лорд Мор ввел строгий комендантский час и разумно поддерживал в своих войсках дисциплину, так что пробраться внутрь незамеченным стало довольно затруднительно. Но в город все-таки можно было проникнуть после наступления темноты — за плату.

Я привязал коня примерно в миле от Палантаса. Позднее он мог еще мне пригодиться, но пытаться въехать в город верхом было слишком рискованно.

Приблизившись к стенам, я направился на северо-запад, к морю. Снял сапоги, убрал их в мешок и погрузился в холодную воду. Полумильный заплыв до гаваней Палантаса взбодрил меня и смыл с одежды хотя бы немного крови и грязи.

Бесшумно разрезая воду, я плыл к пристаням, а точнее, к конкретному пирсу. Добравшись до него, я начал подниматься по кустарной лестнице. Появились руки, ухватившие мои запястья и втянувшие меня наверх. К моему горлу приставили нож.

— Пароль… или, эльф, мне придется отделить твою голову от шеи!

— «Гильдия Воров по-прежнему правит». Это тебя устраивает, Тарл Одноглазый?

— А, это ты. Давай быстрее. Патруль близко.

Рослый мужчина с повязкой на глазу отпустил меня. Я помчался от пирса в секретный туннель возле пристани. Патруль найдет только пьяного Тарла, спящего в лодке. Я проник в город.

Выйдя из туннеля, я свернул за угол и столкнулся с одним из телохранителей Брайан Мора, стоявшим на пустынной улице. Я узнал его, а он, к сожалению, узнал меня. И вцепился в мою руку.

— Во имя ушедших Богов, наконец-то я поймал тебя, эльф-убийца…

Я вогнал кинжал ему под кирасу. Он свалился с меня мертвым грузом.

В этот момент из таверны вышел еще один стражник. Он увидел, что я стою над телом его товарища, и, закричав, выхватил меч и бросился на меня. Двери таверны распахнулись настежь, и на улицу вытекло еще больше стражников.

Они преследовали меня, пока я улепетывал по улице, и продолжали наступать мне на пятки, когда плутал и запутывал следы среди переулков и тропинок Палантаса. Вскоре налитые пивом животы стали тяготить их, и они начали отставать. Но их крики привлекли внимание другого патруля. На бегу я стащил веревку с пояса и привязал «кошку». Метнул ее. Крюк зацепился с первого раза, и я взобрался так быстро, как только позволяло мое израненное тело. Преследователи появились в тот миг, когда я уже подтягивался наверх. Я побежал по крышам.

Поскольку один из них был убит, стражники не собирались сдаваться.

Вскоре великое множество гвардейцев приступило к обыску крыш по всему городу. Они были неутомимы. Моей единственной надеждой на спасение были коллекторы. И до встречи оставались считанные минуты.

Я стоял на крыше крупной гостиницы под названием «Кулак и перчатка». Прыгнул вниз, ухватился за подоконник и на инерции влетел в окно, разбивая ставни и приземляясь на кровать… занятую кровать. Жирный коротышка в ней заорал так, что, наверное, слышно было аж в Устричном.

— Простите, ошибся комнатой, — сказал я, соскакивая на пол.

Вся гостиница проснулась и высыпала в холл, чтобы выяснить, что происходит. Два стражника вошли в двери, перекрыв единственный выход. Я помчался вниз по лестнице и бросился прямо между ними.

Они занесли кулаки, но промахнулись и попали друг по другу.

Я продолжал бежать, направляясь по переулку к одному из люков, ведущих в коллекторы. Но такова моя удача — на нем стоял один из стражников! Время было на исходе. Я прошелся колесом, выполнил переворот вперед, приземлился и прыгнул на него, сделав в воздухе сальто, чтобы действовать ногами. Сокрушительный удар отправил стражника в забытье.

Я отодвинул тяжелую решетку и спустился вниз, остановившись только затем, чтобы задвинуть решетку на место. Стражники скоро найдут своего потерявшего сознание товарища и поймут, что я убежал в коллекторы, но даже в этом случае они вряд ли станут преследовать меня. Гильдия Воров все еще заправляла хотя бы в этой части Палантаса.

Достигнув дна, я зажег факел. Потолки в этой части коллекторов выше, чем обычно, так что можно было идти в полный рост. Я сверился с пометками на стенах — пометками, сделанными теми, кто находит для себя более безопасным путешествовать под землей, чем по поверхности, — потом вытащил карту и направился к месту встречи. Не было видно никаких признаков жизни, кроме вездесущих крыс, но затем в туннеле позади меня раздалось жуткое хихиканье. Я оглянулся, однако ничего не увидел.

Несколько минут спустя снова послышалось хихиканье, но в этот раз к нему добавился еще и шорох ткани по камню.

Я пошел быстрее.

И неожиданно оказался в окружении маленьких, грязных существ со спутанными волосами и чумазыми лицами. Зловоние почти оглушало меня. Они тянулись сразу со всех направлений, цепляясь за меня и крича:

— Вот здорово! Обеденный гость! Не желаете ли несколько отличных сочных крыс?

Овражные гномы!

Казалось, они были повсюду. Мне не хотелось убивать никого из этих несчастных созданий, а времени на обед с ними уже не оставалось! Я ударил мечом плашмя, надеясь отпугнуть их.

Напугать получилось, но гномы не убежали. Увидев оружие, они в унисон закричали и, бросившись прямо на меня, хватаясь за мои ноги и пояс, стали молить о пощаде.

Я отмахивался мечом, но это был жест отчаяния. Мне недоставало силы скинуть с себя две дюжины овражных гномов. Ноги потеряли опору, и гномы куда-то меня потащили.

Внезапно они в панике завопили и уронили меня в грязь. Я посмотрел наверх и увидел, как сквозь толпу убегающих существ продирается огромный людоед.

— Эльф, ты опаздываешь, — с насмешкой сказал он. Людоед провел меня коллекторами к бронированной двери и обрушил на нее кулак. Маленькая заглушка скользнула в сторону, и в щели появились чьи-то глаза. Через мгновенье дверь открылась.

Я вошел в голую, холодную каменную комнату. Воздух в ней был затхлым, словно в могиле. Внутри оказались еще один людоед, тейвар, которого я уже встречал, и эльфийка в одежде из черной кожи. Женщина вызывающе впилась в меня взглядом, сверкая темными глазами. Никаких признаков пленницы или похитителя. Я осмотрелся, поизучал тени.

— Итак, эльф, он у тебя? Глаз Дракона?

Голос одновременно казался прекрасным и ужасным. Сильванестийский тенор в гоблинском хоре. Золотой дракон, плавающий в море крови. Свет, поглощаемый тьмой.

Самой моей душе было больно слушать его.

— Он у меня, — рявкнул я, пытаясь найти чудовище, на встречу с которым пришел. — Где моя жена?

Некое существо вышло из теней. Холодный ужас затопил мое сердце.

Эльфы назвали их отродьями Хаоса, потому что они, скорее всего, появились во время Войны с Хаосом. Это отродье казалось ужасной смесью ящера и птицы. Ростом оно было под девять футов, с ярко-красной чешуйчатой кожей, покрытой черными полосками, как расплавленная лава. Его голова была длинной и узкой, глаза располагались по бокам безносой морды. Отродье заговорило, и за тонкими губами показались ряды острых, как бритва, зубов, способных в один миг разорвать плоть вместе с костями. У него было две костлявые руки с когтистыми трехпалыми кистями, выше и ниже каждой конечности находилось по два непрерывно шевелившихся щупальца. У него было две ноги с коленями, вывернутыми назад, как у птицы, и на каждой ноге по три когтя. При всем своем причудливом и жутком виде, двигалось оно изящно, словно перетекая.

И тут я увидел Мару.

Одно из щупалец отродья обвилось вокруг ее тела, а одна рука покоилась на горле. Голова моей жены была замотана грязным, окровавленным шарфом, но Мара казалась скорее сердитой, чем испуганной.

Отродье Хаоса протянуло когтистую руку.

— Отдай мне Глаз Дракона!

— Сначала освободи мою жену!

— Ты не в том положении, чтобы торговаться. Отдай мне камень, или я перерву ей горло!

Оно вдавило когти в плоть Мары, подчеркивая сказанное. Та судорожно вздохнула от боли. Я увидел, как проступила кровь.

— Остановись! Ты победил! — закричал я, вынимая Глаз Дракона из мешка и протягивая его существу рукой, затянутой в перчатку.

Отродье Хаоса схватило алмаз и подняло к свету.

— Камень ничего не стоит, — сказал я, надеясь отвлечь его. — Магическая сила пропала.

Тварь ужасающе рассмеялась:

— Это тебе так кажется! Глупе…

Оно схватилось за горло, алмаз выпал из обмякшей лапы. С тихим стоном отродье Хаоса повалилось на пол и осталось беспомощно лежать.

— Обернись! — отскочила от существа Мара.

Эльфийка обнажила длинный меч и напала на меня. Выхватив свой клинок, я встретил ее. Людоед, спасший меня от овражных гномов, пришел мне на помощь, обрушивая сокрушительный удар на шею второго людоеда. Мара дралась с тейваром голыми руками.

Мы с темной эльфийкой кружили друг перед другом, и каждый пытался оценить навыки другого. Она заметила мою усталость, замедленность моих реакций и решила воспользоваться преимуществом, так усердно нанося мощные удары, что у меня рука начала неметь. Людоеды сцепились друг с другом — из этого угла помощи ждать не стоило. Тейвар изо всех сил удерживал Мару.

Меч эльфийки пробил мою защиту, повторно открыв рану на груди. Темная, сверкая глазами, триумфально взвыла и продолжила атаковать, вкладывая в удары все меньше изящества и все больше грубой силы. Моя голова закружилась, зрение стало подводить. Еще один удар — и меч выпал из обессилевших пальцев. Я упал на колени. Эльфийка подняла клинок для смертельного удара. А потом неожиданно вскрикнула и повалилась вперед. «Моя жена» выдернул кинжал тейвара из ее спины. И снял шарф с головы.

— Где ты был? — требовательно спросил он.

Тейвар валялся без сознания в другом конце комнаты.

Я был весь в крови… и большей частью в собственной. Ребра были сломаны. Меня все еще мутило от яда.

— Остановился в таверне, чтобы пропустить пару стаканчиков, — усмехнулся я напарнику. — А что? Ты куда-то торопилась, моя дорогая женушка?

Мара посмотрел на платье, в которое был одет, и скорчил гримасу:

— Ты никому про это не расскажешь! Ты обещал!

— Но я не обещал! — рассмеялся и покачал головой людоед, на самом деле являвшийся членом команды Губителей Драконов, которому было приказано наняться на службу к отродью Хаоса.

Мы собрались вокруг твари.

— Что ты ему подсунул? — спросил Мара.

— Я покрыл Глаз самым мощным парализующим ядом, какой только мог найти. Этим можно отключить целый отряд драконидов. Надеюсь, я не убил его.

— Это вряд ли, — успокоил людоед. — Остальная команда на местах?

— Произошли небольшие изменения в планах. Мне пришлось повозиться, чтобы попасть сюда. По улицам шныряет стража. Надо добраться до пристаней. Тарл ждет нас в лодке. Ты знаешь путь через коллекторы?

— Ты сможешь так далеко протащить эту тварь? — поинтересовался Мара.

Людоед кивнул и склонился над отродьем Хаоса. Я осторожно высвободил Глаз из руки существа. Людоед вскинул тварь на плечи, и мы пошли обратно по коллекторам. А когда сочли, что уже близки к цели, поднялись наверх. Пристани были пусты. Высматривавший нас Тарл жестами показал, что все безопасно.

Людоед отнес существо к пирсу. Убедившись, что оно все еще без сознания, он дал ему сонное зелье, чтобы быть уверенным, что тварь проспит всю поездку, увязал в кожаный мешок и бросил в огромный ящик. Мы опустили свой груз на дно ожидавшего судна.

Я залез в кошель, вытащив оттуда серьгу Мары, и указал на ту, которую он забыл снять.

— Криво выглядит.

Парень сорвал с себя побрякушку и выбросил обе в море.

— Что дальше? — спросил он.

— Они доставят отродье Хаоса к башне. Мудрецы исследуют его, и тогда мы будем знать, чего ожидать в следующий раз, когда столкнемся с подобным.

— Нет. Я имею в виду, что ты собираешься делать дальше?

Я посмотрел на Глаз Дракона, который все еще сжимал перчаткой, и вздохнул:

— Мы Губители Драконов, а не воры. Теперь я должен вернуть его обратно.


ДРАКОНОБОЯЗНЬ

Тери Макларен


— Иди сюда, повесь этот ключ обратно на шею! И перестань слоняться без дела, лучше принеси мне чистую тряпку, Карлана, — едва слышно ворчал Френзиль, закрывая книгу с рецептами, запирая дверь и поднимаясь из пивного погреба. — И счастливый взгляд, девочка. Сколько раз сегодня ты падала на это лицо, а?

— Но, отец… — возразила Карлана, торопливо прокладывая путь среди бочонков и кружек, чтобы добраться до тряпки, лежавшей всего в нескольких дюймах от самого Френзиля. Она устало поставила переполненный поднос и сдула прядь медно-рыжих волос с бледного лица. — Я работала весь день и ни секунды еще не отдыхала.

— Счастливый взгляд, я сказал, — резко прошипел Френзиль. — А теперь подними поднос и возвращайся обратно.

Карлана наградила отца долгим тяжелым взглядом и вытерла непролитые слезы безысходности, до краев переполнявшие ее огромные синие глаза. Она надела на шею тяжелую цепь, на который висел еще более тяжелый ключ от пивного погреба, и устало подняла поднос, хотя улыбаться отказалась.

Френзиль хмуро посмотрел ей в спину и начал полировать ту же самую кружку уже в пятый раз с начала времени ланча, энергично преследуя пятнышко грязи, размазавшееся в сальную полосу, когда он потер его. Опять зола? Снова сажа? Он вздохнул, уставившись на черное пятно, появившееся на куске белой ткани.

— Эдак ты в ней дырку протрешь, — улыбнулся Гисиб со своего старательно надраенного табурета. — А эта девочка когда-нить оставит тебя так быстро, что ты успеешь услышать тока, как дверь хлопнет.

— Только не моя Карлана. Она не посмеет. Когда-нибудь все это будет принадлежать ей, — пробормотал Френзиль, швыряя тряпку в сонную муху над головой Гисиба. Его прицел оказался вернее, чем он ожидал, и насекомое обреченно спикировало долговязому фермеру прямо в пенную шапку эля. Гисиб покачал головой, посмотрел слезящимися от золы глазами на озабоченного трактирщика и жестом попросил другую порцию. Френзиль отодвинул в сторону почти полную кружку и неохотно протянул Гисибу новую. Его последний бочонок почти опустел, а Фестиваль Середины Года начинался уже завтра. Для фестиваля всегда требовалось много эля, но в этом году вареву понадобилось больше времени, чтобы в должной мере вызреть. Френзиль знал, что к следующему дню все будет готово. Он протянул к Гисибу руку за платой.

— Я 'ить сюда не жрать пришел, Френзиль. Шо до меня, так эта должна идти за бесплатно, — возразил Гисиб, глядя на пухлую ладонь Френзиля. — Скажи-ка мне лучше, что, новый летний эль будет готов к празднику? Традиция…

— Завтра все будет готово, Гис. Ради праздника и, конечно же, традиции, — ответил раздраженный вопросом трактирщик.

— Когда я жил в Дориэтте, наши пивовары завсегда доставали че-нить пораньше на пробу, — покачал головой Гисиб, слишком хорошо знавший Френзиля, чтобы доверять.

— Конечно, и ты говоришь мне это каждый год, — холодно ответил тот.

Гисиб постоянно твердил о своей родине. Из-за этого старого Гисиба даже после семнадцати лет, прожитых здесь, в Скрытой Гавани, все еще считали новичком.

— Мне пора уходить. Наслаждайся своим элем. — Френзиль вернул чрезмерно отполированную кружку на полку и дал знак Кардане занять его место за стойкой.

— Лады. Только плесни мне еще кружечку, пока ты еще не ушел наблюдать за войной, — сказал Гисиб, на этот раз протягивая деньги. — И смотри, не пропусти там драконов, — сухо добавил он.

Френзиль опять тяжело вздохнул, и в его слезящихся голубых глазах внезапно проступило жесткое выражение. Когда Гисиб поднял свою кружку, Френзиль ловко выхватил дохлую муху из эля, долил и подал старику. Карлана, наблюдавшая за ним в испуганном молчании, бросила поднос на пол и убежала в двери, ведущие к ее комнате, откуда тут же раздался приглушенный звук рвоты. Гисиб поднял брови, покачал головой и, не сумев определить причину внезапного бегства Карданы, сделал долгий, удовлетворенный глоток из своей «новой» кружки.

Френзиль ехидно улыбнулся, опустил монету Гисиба в карман и накинул легкий плащ, укрывшись от вечерней прохлады. В это время воздух обычно был довольно свеж, что делало приятным для трактирщика исполнение своих наиболее тягостных и скучных обязанностей — дежурства на стенах. Но сегодня, как и вчера, ветер был кисловатым и дымным. «И откуда только приносит эту проклятую сажу? Не могла же война настолько приблизиться», — подумал он.

Дойдя до края города, Френзиль заметил, что улицы Скрытой Гавани были необыкновенно пустынны. Только несколько женщин, сгорбившись над общественным огородом, со смехом пропалывали сорняки… и не засмеялись ли они громче, когда увидели Френзиля? Его взгляд принудил их к должному почтительному молчанию, а потом трактирщик незаметно проверил свои штаны, когда мимо проехал фургон, груженный сеном, заглянул себе через плечо, пытаясь посмотреть, не измазан ли его плащ вездесущей сажей, и раздраженно потряс головой.

«Куда все подевались?» — задумался он, но тут пустые переулки перестали беспокоить его, поскольку по тени, отбрасываемой солнечными часами на городской площади, он определил, что уже добрых полчаса как опаздывает на свою вахту. А ведь время было военное, и вечерний ветерок часто приносил с другого конца долины отзвуки далеких сражений.

Френзиль раздраженно взобрался на огромные древние деревянные ворота Скрытой Гавани и уставился на темные облака, затянувшие восточный горизонт, подобно савану.

«Грозы давно не было… за несколько недель ни единой молнии», — подумал он, и узкое, одутловатое лицо трактирщика скривилось, когда он облизнул отогнутый палец и подставил его ветру, проверяя, правильно ли работает проржавевший флюгер.

Внизу пробежала стайка мальчишек с румяными, смеющимися лицами, их руки были полны миниатюрных деревянных рыцарей и лошадок.

— Видишь там сражение, господин Френзиль? — прокричал один из них, в котором трактирщик с трудом признал сына пекаря. — Можно нам подняться и тоже посмотреть? Сегодня все говорят о войне. И о драконе! Вы знаете, он направляется сюда.

Френзиль лишь посмотрел с негодованием на нетерпеливые лица внизу и пошел дальше по стене. «Сегодня значительно больше дыма, чем вчера, — размышлял он. — Да и на день раньше… и за день до того тоже. Ветер его несет прямо в нашу сторону. Какая досада! Дым будет здесь как раз во время Фестиваля Середины Года». Трактирщик посмотрел на клубящиеся темные облака, давая имена их очертаниям: кружка, бочонок, денежный мешок. Он медленно покачал головой, отвернувшись от сурового неба, чтобы посмотреть на свой опрятный маленький городок. Двадцать или тридцать ярких полотен уже свисало с намытых перед праздником окон. Какая жалость, что они запачкаются!

Ухоженные лавки, окруженные розариями и мощенными булыжником улицами, образовывали широкую, тенистую городскую площадь. С высоких ворот, которые так долго не открывались, что их петли и замки проржавели, Френзиль отлично видел его гордость и отраду, Дом Отменной Выпивки. С верхнего окна он вывесил большое красное полотно, на котором было начертано: «Добро пожаловать. Лучший эль в мире». Причудливо прописанные буквы танцевали над пенящейся кружкой. «Это действительно лучший эль в мире», — самодовольно подумал он, ведь никто, кроме него, не делал такого.

Партия нынешнего сезона, пятьдесят огромных бочонков, доверху заполненных отменным прозрачным янтарным напитком, заполняли особым образом сработанный погреб Френзиля. Благодаря такой обильной поставке он окажется на верном пути к тому, чтобы стать самым богатым человеком в этом маленьком городке. Когда-нибудь он может даже стать мэром.

«Но пока я стою здесь и слишком много думаю о цвете неба, а не о цвете своего эля», — нахмурился трактирщик. Долетевший резкий запах дыма заставил его поморщиться. Френзиль начал спускаться по лестнице. Еще обход или два вокруг площади («Которую пора бы хорошенько покосить», — критически заметил он, делая в памяти заметку выбранить ответственного за это парня) — и он вернется обратно в гостиницу, вне зависимости от того, его ли очередь дежурить или нет. Несмотря на затянутое дымом небо, Френзиль не видел, чтобы в долине что-нибудь происходило, да и, в конце концов, Скрытая Гавань была слишком изолирована, чтобы принимать участие в войне.

За семнадцать лет город не имел никаких контактов с другими поселениями, разбросанными по долине. Если не считать Гисиба, трех пастухов, двух шахтерских семей да нескольких крестьян-арендаторов, обрабатывавших полосу земли, окружавшую западную сторону городских стен, вряд ли кто-нибудь из обитателей Скрытой Гавани куда-либо путешествовал. Френзиль бросил последний долгий взгляд на восток и, пробормотав особо цветистое ругательство в покрытое сажей небо, начал неуклюже спускаться по хрупкой старой лестнице.

— Эй, на воротах! — прокричал слабый, приглушенный голос откуда-то слева от трактирщика.

От изумления он пропустил последние две ступеньки, начисто обдирая оба узловатых колена под прекрасными мохнатыми гетрами. Ругаясь еще громче, Френзиль закружил в поисках поприветствовавшего его бестактного болвана. Но женщины были далеко за пределами слышимости, а возница заходил в трактир, чтобы выпить, так что Френзиль оказался перед выбором — разговаривать с ослом или с кем-то, зовущим его из-за ворот.

Он отряхнул колени и повернул голову к низким и узким пастушьим воротцам, которыми пользовались те, у кого были какие-либо дела вне стен города. Они тоже были надежно заперты.

Трактирщик снова фыркнул и собрался уходить.

— Милостивый государь, если вы еще там, пожалуйста…

Френзиль остановился, снова прислушался, развернулся, осторожно приблизился к большому смотровому окну в главных воротах и выглянул наружу, плотно прижимаясь к нему одним налитым кровью глазом.

— Под вами, — прохрипел голос.

Трактирщик опустил взгляд. И не мог поверить тому, что увидел.

Там, в терновой живой изгороди, дрожал измученный, полумертвый незнакомец.

— Пожалуйста, сударь, я не стал бы беспокоить вас, но я ничего не ел и не пил уже два дня, с тех пор как пришлось оставить реку, — произнес человек. — К тому же, сэр, я безоружен. Пожалуйста…

Френзиль отвернулся от смотрового окна и бросил взволнованный взгляд через плечо. С этим предстояло иметь дело именно ему — и побыстрее. И вероятно, для этого могло понадобиться выйти наружу. Трактирщик вздохнул, вернулся к оконцу и обратился к человеку самым холодным тоном.

— Ты это… рассказывай, по какому делу пришел, и вылезай из живой изгороди. Не могу позволить тебе подохнуть в терновнике, особенно во время моей вахты.

«И какого демона тебя сюда принесло», — подумал он тем временем и вытащил из рукава маленький, украшенный драгоценными камнями кинжал на случай, если придется избавляться от незнакомца с применением силы.

Чужеземец с трудом выбрался из-под укрывавшего его терновника, попутно заработав еще несколько новых глубоких царапин. Френзиль не испытывал к нему большого сочувствия, поскольку его собственные колени все еще ныли. Трактирщик отомкнул главные ворота и распахнул их, впуская чужеземца.

— Спасибо, сударь. А я-то было подумал, что со мной покончено. Вы первый человек, которого я увидел с тех пор, как в бегах. Пытался открыть ваши ворота, но, вот забавно-то, они оказались заперты, — сказал потрепанный человек. — Но я так думаю, это из-за всех этих войн. А может, вы уже знаете о грядущей опасности?

Человек посмотрел вверх, нервно осматривая небо. Опасность? Френзиль не видел никаких признаков опасности. Незнакомца с ног до головы покрывала сажа, рукава и подол его одежды были опалены, а волосы почти полностью сгорели. Половину его лица покрывали огромные белые водянистые пузыри, и он ужасно хромал. Его долговязая фигура возвышалась над Френзилем как минимум на полтора фута. Чужак благодарно улыбнулся и протянул трактирщику очень грязную, крайне мозолистую руку, когда тот снова запер ворота. Пальцы незнакомца были обмотаны клочком плаща, покрытым темными пятнами. Френзиль в ответ только убрал кинжал за спину и проигнорировал протянутую руку.

— Я спрашиваю еще, какие дела тебя привели и как тебя зовут? И о какой опасности ты говорил? — с сомнением в голосе спросил он. По его загривку поползли мурашки, как это всегда происходило, когда открывались ворота.

— Гаральд, сударь, и я побеспокою вас только затем, чтобы немного выпить, придав себе отваги, а ногам силы пройти еще несколько лиг туда, где будет безопасно, — произнес незнакомец, тревожно посматривая в дымные небеса. И вдруг споткнулся и рухнул прямо на неприветливые руки Френзиля. Запах дыма, исходивший от пришельца, практически сбивал трактирщика с ног.


— Ну, наконец-то ты проснулся. А теперь рассказывай, о каких это опасностях и безопасном месте ты говорил и где это так обгорел? — Френзиль убрал раздавленную головку чеснока, которую до того держал прямо под раздувшимся, разбитым носом чужака. Гаральд медленно сел и оглядел окружающую его удобную комнату покрасневшими слезящимися глазами.

— Где это я? — начал он, и в его скрипучем голосе прозвучали нотки восхищения.

— В моем трактире. Я пошел против своих суждений о том, как с тобой стоило бы поступить, притащив тебя на своей спине, а ты слишком долго провалялся без сознания. К тому же ты испачкал и меня, и мое кресло, так, может, ты все же будешь столь любезен и ответишь на мои вопросы? — Френзиль с трудом сдерживал свое нетерпение.

Осознав, что находится в закрытом помещении, Гаральд вскочил со стула, но только для того, чтобы упасть на него обратно, явно израсходовав все свои силы на это резкое движение. Он обхватил голову и плотно закрыл глаза. Не предлагая никакой помощи, Френзиль вздохнул и забарабанил пальцами по деревянной поверхности стола.

— Сударь, конечно же, я расскажу, — зашептал Гаральд. — Но мне так хочется пить. Пожалуйста…

— Конечно, конечно, — пробормотал трактирщик, мрачно поглядывая на гостя. — Моя дочь принесет тебе чего-нибудь, чтобы история пошла побыстрее; пинта нашего самого лучшего эля должна помочь расслабить твой язык и заставит почувствовать себя в безопасности. Мне лично всегда помогает, — добавил он себе под нос, обеспокоенным хмурым взглядом впиваясь в длинное, узкое лицо гостя.

«Измученный жаждой чужак, — подумал Френзиль. — Ничего, кроме неприятностей, это не принесет». — И позвал Кардану.

Трактирщик раздраженно утер брови, когда дочь налила Гаральду кружку эля, дал ей знак щедро разбавить напиток водой и попросил принести пинту для себя, не спуская глаза с сутулой фигуры Гаральда. «Прошло семнадцать лет с тех пор, как последний чужак появлялся в Скрытой Гавани, — подумал он. — Семнадцать лет мира и спокойствия псу под хвост. Что подумали бы люди, увидь они, как я тащу в город этого нищего? Однако Гаральд упомянул об опасности и, судя по виду, может знать, откуда приносит весь этот дым. Лучше выслушаю этого чужеземца, а потом быстренько выставлю туда, куда он шел. И желательно в темноте. Завсегдатаи скоро начнут занимать комнаты. Надо действовать быстро».

— Ты никого не замечал до того, как позвал меня? — мягко поторопил утомленного гостя Френзиль, когда тот сдул пену с кружки и одним длинным глотком осушил эль.

Мужчина поднял на трактирщика темные, отстраненные глаза:

— О нет, сударь, нет, совсем никого. Я устроился в густой тени живой изгороди, чтобы немного передохнуть. И тут появился ты, к счастью. Посмотри на меня — и все поймешь. Мой вид напугал бы ваших добрых жен и детей, наткнись они на меня, да и большинство мужчин тоже. Я ведь прекрасно понимаю, что выгляжу так, словно вылез из Бездны.

Он дрожал и старался говорить тихо. Френзиль, посмотрев на почерневшее и покрытое волдырями лицо, согласно кивнул.

— Тогда скажи мне… м-м… — начал он, стараясь не чихнуть, — паленый запах был слишком силен.

— Гаральд, как я уже говорил. Сударь, пожалуйста, ты не будешь возражать, если я попрошу еще кружечку? Твой эль неслыханно хорош. Ничего, если я раскурю трубку? Мои пальцы… — Мужчина вытянул руки перед собой, чтобы стала заметна их дрожь.

— Да! В смысле, конечно, нет, пожалуйста, зажигай свою трубку. А я плесну еще эля, — воскликнул Френзиль, подумав, что аромат табака, каким бы скверным он ни оказался, будет перекрывать удушливую вонь, исходившую от обгоревшей одежды чужака. Но человеку стоило начинать говорить побыстрее. Бесплатный эль, даже основательно разбавленный, не был характерной чертой этого дома.

Вторую кружку чужеземец опрокинул в себя столь же быстро, как и первую, и вытер рот рукавом, а точнее, тем, что от него осталось.

— Ну что ж, сударь… я пришел с Яшмового Хребта. С вершины его холмов. Я лесоруб по найму. Никогда и никому не доставлял неприятностей; просто рубил свои бревна и сплавлял их вниз по реке в город под холмами. Возможно, ты знаешь про него?

— Дориэтт. Да. Я, конечно, знаю, что такой есть, но, вообще-то, больше ничего. Мы здесь, в Скрытой Гавани, держимся обособленно. Пожалуйста, продолжай, — сказал Френзиль, еще раз бросив взгляд на дверь. — Что это за опасность, о которой ты упомянул?

— Что ж… я пришел в Дориэтт, чтобы забрать плату с мельницы, когда увидел его, — медленно произнес Гаральд, закусывая мундштук своей трубки и, по-видимому, не обращая внимания на нетерпение Френзиля. — И никогда, за все прожитые мной дни, ничто не пугало меня так, как…

— Как?… — Френзиль уставился своими синими глазами в черные и испуганные — Гаральда.

— Как дракон, — прошептал тот.

Он стряхнул со своей шляпы немного золы. Трактирщик последил за тем, как зола тихо и неторопливо оседает прямо на свежевымытый пол, а потом его лицо потеряло свой цвет с той же скоростью, с какой чужеземец осушал кружку.

— Постой-ка. Я правильно расслышал?… Ты говоришь о настоящем… драконе?

— О драконе, сударь. Огромном красном, который, без сомнения, бежал с войны. Он пролетел прямо надо мной, извергая дым и пламя, словно кузнечный горн. — Гаральд раскурил трубку несколькими быстрыми вдохами. — И смердел, точно конец света. Посмотрев на него, я потерял способность двигаться, и просто чудо, что мне повезло остаться в живых. Ведь и не остался бы, не выбери по случайности более длинную дорогу к городу, чем обычно… ту, где деревья дают хорошую тень. А у дракона на уме явно оказалось нечто большее, чем я.

Дракон? Настоящий? Френзиль тяжело сглотнул, пытаясь думать. Все, что приходило на ум, так это то, что Дориэтт был уродливым, шумным и грязным речным портом. Там не ценили по-настоящему прекрасных вещей… в особенности добрый эль. «Они там могли напиться воды из лужи и считать, что это нектар, — думал он. — Возможно, в конце концов, это можно счесть и хорошими новостями».

— А что, говоришь, случилось с городом?

— Это было ужасно, сударь. Не осталось ничего, кроме пепла. Я даже спустился туда, чтобы убедиться, но потом пришел в себя и побежал с такой скоростью, с какой только мог, в другую сторону, когда увидел вблизи, что натворило это чудовище. Просто удача, что я увидел тебя на воротах. Это было нелегко из-за высокой изгороди. Клянусь, мне крайне неприятно затруднять тебя, но мне было не обойтись без твоей помощи. Я бы наверняка умер, не найди ты меня. Думал, что горожане уже могли знать о драконе и пожарах и уйти, но я очень рад, что вы еще не сделали этого. Самое меньшее, что я могу сделать, так это предупредить вас.

— Предупредить нас? Что еще за пожары?

— Сударь, я не могу здесь больше оставаться, хоть ты и был столь же добр и мягок по отношению ко мне, сколь прекрасен вкус твоего эля. Дракон наверняка летит сюда, и даже если сам не пожалует, то вызванные им пожары уже через день будут у ваших ворот, а может, и раньше, в зависимости от того, как будет меняться ветер. Мне теперь намного лучше, и, если ты не возражаешь, я просто уйду. Хочу сказать, что буду рад, если вы захотите пойти со мной. — Он посмотрел на Френзиля, потом на Кардану, с тоской глянувшую на него в ответ, но промолчавшую, — В пещерах в дальних холмах достаточно места, — продолжал чужак. — Думаю, мы сможем добраться туда еще до темноты. Но выходить надо прямо сейчас.

Гаральд подогнул оборванные края своей шляпы, окинул долгим почтительным взглядом опрятную комнатку, благодарно улыбнулся Кардане и медленно пошел к дверям.

— Уходить? Покинуть Скрытую Гавань? Ты не можешь говорить серьезно… да ведь завтра Фестиваль Середины Года! Мой эль… мои деньги! — испуганно глядя на чужеземца, забормотал Френзиль, обращаясь по большей части к самому себе.

— Ну что ж, раз так, сударь, да хранят вас ваши Боги. — Гаральд остановился на полушаге, в его темных глазах читались беспокойство и жалость. — Я уже не стану возвращаться этим путем. На Яшмовом Хребте не осталось деревьев. Да и здесь довольно скоро не останется. От души благодарю тебя за то, что приютил чужеземца. Пусть тебе воздается за твое благословенное великодушие.

— Нет, Гаральд, пожалуйста, подожди. Гм-м… расскажи мне побольше об этом драконе, если можешь.

— Но, сударь, я уверен, что ты уже и так знаешь, сколь эти звери ненавидят города и тому подобное. Думаю, мне, в самом деле, пора уходить, пока дракон и пожары не поймали попутного ветра к вашему городу. Я определенно не хочу снова увидеть такое. — Гаральд захромал к двери.

— Но ты же не можешь уйти прямо вот так, Гаральд, ты должен рассказать мне, как тебе удалось выжить и что в точности случилось с Дориэттом. В смысле, неужели все… — умолял Френзиль.

— Мертвы? Без сомнения, все. — Мужчина терпеливо повернулся к трактирщику лицом, но было очевидно, что он предпочел бы уже находиться в пяти шагах за дверью. — Я видел это собственными глазами. Мне, сударь, остаться в живых удалось только благодаря случаю и защите, которую Боги даруют честному паломнику. Все, что я могу сказать, так эта то, что тварь просто не увидела меня посреди горящего леса. И какой бы ни была причина, но она выплеснула на город всю свою ярость. Нет, сударь, не могу я здесь оставаться, как бы мне этого ни хотелось. Ты был добр ко мне. Ой, прости… я же совсем забыл заплатить. Вот монета. Я нашел ее на улице в Дориэтте. Правда, она немного оплавилась по краям, но серебро не потеряло в весе. — Гаральд покопался в своем заплечном мешке и вытащил погнутый серебряный диск. — Достойная плата за достойный приют, — произнес он, улыбаясь и снова отряхивая шляпу. — Думаю, что сам смогу найти выход.

— Буду счастлива показать тебе дорогу, сударь, — пробормотала Карлана, предлагая ему свою дрожащую руку. Изувеченное лицо Гаральда рассекла удивленная улыбка. Он мягко и осторожно принял руку девушки, стараясь не испачкать ее сажей.

— Гм… Гаральд, а ты не мог бы в точности сказать мне, что видел? Я имею в виду, как именно дракон напал на город? — вклинился Френзиль, решив вытрясти из пришельца всю информацию до последней крупинки. — Они пытались наладить какую-нибудь оборону? И почему у них это не получилось?

— Предполагаю, что их просто не предупредили, сэр. Вот так оно и могло случиться. — С этими словами Гаральд исчез через черный ход таверны, похромав в прохладный, пронизанный дымом сумрак в сопровождении Карланы.

Френзиль крепко ударил кулаком по полированному столу и, кипя от возмущения, несколько минут пытался сообразить, что делать дальше.

— Френзиль! Почему твое лицо так угрюмо, мой добрый друг? Расставляй, и будем играть, — прогрохотал звучный голос со стороны противоположной двери. — И что за запах? Тебе стоит прочистить дымоход, — добавил мэр. — Ха, а может, нам всем стоит это сделать, а? Тебе не кажется, что последние несколько дней воздух просто омерзителен?

Трактирщик кивнул, его мысли были заняты надвигавшимся разрушением всего, ради чего он работал. Ему надо было рассказать мэру о Гаральде и его новостях.

— Сударь, только что произошла престраннейшая штука…

— О, ты ведь имеешь в виду того чужеземца, которого притащил сюда Генрих? Мне едва удалось пробиться через толпу, чтобы отвести его в тюрьму, — захохотал мэр. — Очень жаль его семью, если, конечно, его истории можно хоть чуточку верить. Мне вот кажется, что он немного тронутый. Тебе так не кажется? Он пытался пробраться внутрь с овцами! Точно тронутый. — Мэр покрутил пальцем у виска и закатил темные глаза под тяжелые веки.

— Сударь, ты хочешь сказать, что есть дру… в смысле, в городе чужеземец? — Френзиль, словно пытаясь обрести равновесие, опустил одну руку на свою пустую кружку. — И где он сейчас?

— Ну, конечно же, под моей надежной опекой. Разместили его в тюрьме — все равно ею никто не пользуется. Не могу же я позволить, чтобы он свободно разгуливал по городу и болтал с жителями. Но скажи мне, а разве была не твоя очередь стоять на часах, а? Я-то думал, ты видел его или хотя бы толпу, которую он собрал, пока Генрих вел его ко мне. — Мэр, прищурившись, посмотрел на Френзиля поверх своей пенящейся кружки.

— Ну да… да, это была моя вахта, сударь. И я действительно был там, а не где-то еще, но полагаю, что, должно быть, отошел в сторону… э-э-э… на мгновение отвлекся на заросшую площадь. Ох уж этот садовник! — Трактирщик принялся нервно врать, догадавшись теперь, где находились остальные обитатели Скрытой Гавани, когда он нашел Гаральда.

Но мэр, который был более заинтересован в своих новостях, чем в оправданиях Френзиля, сделал щедрый глоток эля и покачал головой:

— Превосходный эль, Френзиль, что бы ни говорил старый Гисиб. Надеюсь, что и партия этого года будет не менее хороша. Ах да, вернемся к новостям… Генрих оттащил человека прямо ко мне, а теперь пытается разогнать толпу. Там предстоит долгий и серьезный разговор. Многие переволновались и готовы покинуть город. А самые пугливые уже перебрались через стену. Это угрожает сорвать Фестиваль Середины Года. Что ж, надо убедиться, что он уберется сегодня же вечером с наступлением темноты, получив достаточно еды, чтобы подальше уйти, и хороший удар по голове, чтобы забыть, где побывал. И все-таки он рассказал престраннейшую историю. Ты только представь себе — о красном драконе! Конечно же, как я уже говорил, ну кто, кроме особо слабохарактерных, станет придавать значение подобным сплетням? Человек вне себя от страха и, я уверен, совершенно спятил, — бормотал мэр.

Френзиль смог только сухо сглотнуть.

— Я отнесу ему поесть, — торопливо произнес он и поспешил на кухню, оставив изумленного мэра наедине с пустым стулом.

Набрав сушеной репы и черствого хлеба, Френзиль накинул плащ и побежал к тюрьме. Когда он добрался до невысокого каменного здания в конце самой темной улицы города, там все еще стояла небольшая толпа. Люди переговаривались тихими голосами, а лица их были мрачны и сосредоточенны. Генрих не слишком хорошо справился со своей работой. Оказалось, что он и сам сбежал из города.

— …не можем оставаться здесь! Это же ясно, что он его видел! — раздался в толпе паникующий голос.

— Я сейчас же увожу свою семью. Если вы хотите пойти с нами, встречаемся у пастушьих ворот через пять минут. Я не собираюсь ждать, пока явится дракон… тогда будет уже слишком поздно, — откликнулся другой. — Но куда податься?

— Пещеры в холмах! Под покровом леса. Надо спешить! — Толпа рассеялась, и несколько горожан даже врезались во Френзиля, спеша к своим домам, чтобы собрать провиант.

Увернувшись от них, трактирщик скользнул к черному ходу тюрьмы и снял со стены светильник. Раздув его, он высоко поднял засверкавшую лампу, двигаясь по темному коридору.

Мужчина сидел в подвале на грязной соломе, раскачиваясь на пятках взад и вперед, бормоча что-то снова и снова. Увидев Френзиля, он отвернул голову от света и тихо застонал.

— Ну, ну, мой милый друг. Это же всего лишь я, старина Френзиль, который принес тебе немного покушать. Говори погромче и расскажи мне, что же тебя так напугало. — Трактирщик бросил через прутья молодому человеку репу и корку хлеба, но чужак только уставился на него из-под капюшона дикими от ужаса глазами, его лицо было неестественно бледным и покрытым сажей.

— Он идет за мной, да? Дракон придет, и мы все умрем! Пожалуйста, вы должны выпустить меня, мне надо убираться отсюда, — оглушительно завопил он.

— Ох… потише, приятель. Просто расскажи мне об этом драконе, а мы уж позаботимся, чтобы он до тебя не добрался, ладно? Понимаешь, здесь ты в полной безопасности. Это же самое безопасное место в городе, — засмеялся Френзиль, постукивая по стене мыском сапога. — И над, и вокруг тебя толстый слой отличного камня. Можно сказать, что это место драконоустойчиво.

Молодой человек, похоже, нашел эти слова успокаивающими и немного пришел в себя.

— Сир, меня зовут Саймон Бэлл, я пришел из Мерцающих Ключей. Моя семья заживо сгорела во время нападения, и только мне удалось бежать. Когда дракон… — При воспоминании об этом у него перехватило дыхание, но напряженный интерес на лице Френзиля убедил его продолжить. — Когда дракон появился, я так испугался, что даже разучился правильно переставлять ноги. Убегая, я упал и разбил голову. — Он коснулся уродливого фиолетового синяка на виске. — Когда я пришел в себя, все были мертвы… тела моих бедных родителей лежали надо мной, а пожар сожрал остатки единственного дома, который я когда-либо знал… — Пришелец затих, его глаза приобрели отстраненное выражение и наполнились вернувшимся ужасом, — Мне надо убираться отсюда! Но я так устал и проголодался. — Он пододвинулся к хлебу, и на его лице появилась легкая кривая улыбка, когда он с благодарностью вгрызся в черствую корку. — Спасибо тебе, милостивый сударь. Да благословят тебя Боги за доброту.

Френзиль немного подумал над историей молодого Бэлла, пока тот жевал. А потом удалился, оставляя человека, который снова принялся тихо бормотать в своей темной камере. Поднявшись по каменным ступеням к вечерней прохладе, трактирщик повесил светильник обратно на крюк рядом с ключами и медленно пошел обратно к Дому Отменной Выпивки.

«Мерцающие Ключи всего лишь в нескольких днях пути на восток, — думал он. — А Дориэтт находился в двух днях от них. Дракон явно собрался искоренить всякие признаки цивилизации в долине и стремительно движется на запад. Я должен объяснить мэру, что это всерьез; надо предупредить всех, но что же будет с моим элем?»

Френзиль сжал в кулаки ладони костлявых рук, а сердце его наполнилось дурными предчувствиями. Завтра должен был начаться Фестиваль Середины Года.

Но дракон мог показаться в любую минуту. И люди покидали город!

Трактирщик вытер пот со лба и постарался успокоиться, решив, что лучше всего разобраться с этой проблемой, не поднимая паники.

Но тогда Френзиль еще не знал о третьем чужеземце.

Одетый в зеленое лучник стоял возле трактира вместе с мэром и настороженно прислушивающейся группой горожан, собравшейся вокруг него.

— Но что же нам делать? — закричал один из торговцев, человек, который только что вложил сбережения всей своей жизни в недавнее расширение лавки.

— Насколько, говоришь, он был большим? — раздался обеспокоенный женский голос из задних рядов толпы.

— Но ты бежал… неужели он уже так близко?! — воскликнул Гисиб, все еще сжимая пустую кружку.

Лицо лучника, мужчины лет пятидесяти, вспыхнуло красным под густой, седеющей бородой, и он призвал к тишине, подняв руки. Его туника насквозь пропиталась потом.

— Добрые люди, у меня нет времени объяснять — только предупредить. Повторяю, лучше всего будет для вас бежать со мной в холмы. Я единственный, кто остался в живых из моего отряда. В любой момент вы можете увидеть жуткое создание в небе над вами, но тогда будет уже слишком поздно. При виде его вас охватит невероятный ужас. Как вы думаете, почему все мои товарищи умерли прямо на месте? Я умывался дождевой водой, когда увидел отражение твари за плечом, из ее огромных ноздрей извергалось пламя, а чешуи были настолько ярко-красными, что казались огнем, отраженным бриллиантами. Ярость дракона обрушилась на наш лагерь и моих бедных спутников, и теперь все они лежат, где упали, только кучка опаленных костей среди пепла, оставшегося от нашего снаряжения. Говорю вам: либо мы уйдем, либо присоединимся к ним! Может быть, зверь уже на подлете!

Как только лучник закончил свою речь, половина охваченных паникой горожан немедленно помчалась к воротам для овец, бросая дом и очаг в надежде спасти свои жизни.

Тогда закричал Френзиль, и его голос перекрывал все остальные, в нем зазвучали командные нотки, которых прежде никогда не было. Кроме того, ему в голову только что пришла светлая мысль.

— Остановитесь! — проревел он оставшимся жителям, трясясь всем своим тощим телом. — У меня есть идея. Давайте спустимся в наши крепкие подвалы, где, без сомнения, будем в безопасности, и пусть зверь пролетит над нами. Когда снаружи не окажется никого, кто бы вызывал его гнев, он решит, что Скрытая Гавань брошена, и оставит и нас, и наш замечательный город в покое.

«И когда вылезут все остальные, я вытащу свой эль, — думал он тем временем. — И продам его вам за двойную цену. Вы будете мне настолько благодарны за спасение ваших жизней, что заплатите и больше, если мне захочется».

Лучник обернулся, мгновенно отыскав Френзиля своим острым взглядом:

— О, сударь, это замечательная идея, достойная действия. И в самое время, ведь небеса выглядят в точности так, как в тот час, когда создание обрушилось на нас. Ведите нас, и мы спасемся.

— Да, давайте последуем совету Френзиля, — добавил мэр, и остатки толпы немедленно бросились к своим погребам, сталкиваясь в спешке.

Трактирщика сбили с ног прежде, чем он смог развернуться среди этого панического бегства, но лучник успел подхватить его до того, как двойняшки-кузнецы пробежали по нему своими подбитыми гвоздями сапогами.

— Спокойствие, милостивый сударь! Поосторожнее, парни! Это же тот человек, который всех нас спас, — негодующе выкрикивал лучник.

Френзиль сглотнул и снова осел на землю, счищая с рукава след подкованной подошвы. Но когда улица внезапно опустела, трактирщику пришла в голову еще одна мысль.

Его собственный погреб был заперт, а Карланы — и ключа — нигде не было видно. Небо над ним вскипело черными тучами, и дождем посыпалась сажа, ее мелкие частицы, танцуя, оседали на голову Френзиля. На поиски дочери времени не было. Ему стойло поспешить в самое безопасное место в городе. В тюрьму.

Он посмотрел на лучника и попытался мягко высвободить воротник из большой, покрытой сажей руки.

— Спасибо за помощь, воин. Мне надо удостовериться, что горожане удобно устроились. В конце концов, я же трактирщик. Доброго пути, и да одарят тебя Боги должной скоростью. — Он оскалил в улыбке зубы, все еще пытаясь выдернуть свой плащ из второй грязной руки лучника. Тот не отпускал.

— Сударь, — сказал он, — я надеялся укрыться у вас, тем более что пришел предупредить вас, и теперь у меня совсем не осталось времени, чтобы искать другое укрытие. Я сошел со своего пути, чтобы помочь спасти ваш город от этой жуткой напасти, а теперь один из его самых видных и самых мудрых граждан собирается выставить меня, чтобы я появился прямо перед драконом? — Глаза человека недоверчиво расширились.

— Уходи, чужеземец, — произнес Френзиль внезапно. — Здесь тебе не найти места. Нам надо спасаться самим.

Лучник изумленно покачал головой и отпустил плащ Френзиля в тот миг, когда через стену начали перекатываться клубы дыма. Но мужчина все равно побежал следом за трактирщиком и, наконец, догнал его у дверей тюрьмы.

— Сударь, ты же владелец трактира… ты абсолютно уверен, что у тебя нет комнаты для меня? Остальные, кажется, нашли себе убежище в других местах, — умолял он, закашлявшись от клубящегося черного дыма.

Френзиль выпихнул несчастного Саймона Бэлла из дверей и захлопнул их за собой.

— Он выставил и меня, сударь, — прокричал Бэлл. — Что же нам теперь делать?

Лучник широко усмехнулся, снимая с гвоздя ключи, вставил нужный в замок и провернул до щелчка.

— Что ж, отмечать Фестиваль Середины Года, конечно же. Мне кажется, я знаю, где найдется эль, просто умаляющий, чтобы его выпили, — прокричал он из-за тяжелой железной двери, когда Френзиль, находившийся в чрезвычайном шоке и изумлении, воззрился на него через маленькое окно.

— Так, значит, Рубен, мне позвать Гайлера? — спросил Саймон Бэлл, распрямляя спину и вытирая сажу с лица.

— Да, Кево, скажи ему, чтобы он погрузил эль и открыл эти ржавые ворота, — сказал лучник. — Нам надо провести через них фургон.

— Мой эль? Фургон? Кто вы такие? — закричал Френзиль из самого безопасного места в городе.

— Мы — братья Коббин из Дориэтта, — сказал лучник, стягивая колпак и срывая фальшивую бороду. — Этот самый Дориэтт, между прочим, все еще стоит и весьма преуспевает. Он настолько богат, что у нас кончился эль для праздника. — Улыбка Рубена более чем походила на усмешку Френзиля, когда тот стоял за баром.

— А что насчет дракона? — пробормотал трактирщик.

— Дракон? Кто-то говорил про дракона? — произнес голос из-за спины Рубена. Гайлер Коббин, замаскировавшийся под лесоруба, присоединился к братьям. — Пивовары Дориэтта умеют и дым пустить, Френзиль, — улыбнулся он.

— Но вы не можете оставить меня здесь! — произнес Френзиль, — Здесь нечего есть!

— Мне кажется, я оставил там репы и немного хлеба, милостивый сударь, — откликнулся Кево, бренча ключами. — К человеку всегда возвращается его великодушие.

— Вам никогда не добраться до моего эля! — сердито выкрикнул Френзиль. — У вас нет ключа от погреба.

— Да нет, отец, он у них есть. А теперь у них есть еще и вот это, — произнес приятный, утомленный голос откуда-то из-за железной двери. Карлана подняла пыльный том аккуратно исписанных страниц перед небольшим окном.

— Мои рецепты! Кардана, как ты могла?! — закричал Френзиль, барабаня по неподатливой двери.

— Ты всегда говорил мне, что это будет моим приданым. Так вот, похоже, я выхожу замуж, папа. Гисиб освободит тебя отсюда через денек-другой, если простит тебя за то, что ты сделал сегодня с его выпивкой, — крикнула она, сжимая руку Гайлера.

— Карлана! — завопил вслед дочери трактирщик, когда дверь тюрьмы тяжело захлопнулась за ними.

— Ах, Френзиль, — улыбнулся Гисиб, бренча ключами перед его лицом. — Ну, зачем так беситься? В конце концов, мы ведь оставим тебе отстоя. Ах да… и счастливого тебе Дня Середины Года!


КАБАЦКИЕ БАЙКИ

Джейн Рэйб


— Что-это-ты-делаешь-Маквеста-Кар-Тхон? — Гном-механик говорил так быстро, что слова сливались, и казалось, будто вокруг его белокурой головы с жужжанием летает некое насекомое. Он сжал загорелые кулаки, упер их в бока и воззрился на спутницу. — Я-повторяю-что-это-ты-делаешь? — Гном явно был расстроен, но не это придавало ускорение его языку. Он всегда говорил очень быстро.

— То, что я делаю, тебя не касается, — раздался прохладный, словно атлас, ответ.

— Но-Маквеста-Кар-Тхон…

— Лэндл, я слежу за тем, как загружают «Перехон». — Теперь в ее голосе слышались резкие нотки. — И погрузка шла бы значительно быстрее, если бы твоя машина не стояла прямо под люком. Люди вынуждены обходить ее.

— Я-не-это-имел-в-виду!

Макушка гнома-механика едва доставала до пояса Маквесты. Капитан «Перехона», Мак наполовину была морской варваркой, высокой и гибкой, с эбонитовой кожей, глазами цвета полуночи и вьющимися черными, как вороново крыло волосами, развевавшимися под сильным утренним бризом. Еще она была наполовину эльфийкой, хотя ее уши, подрезанные отцом много лет назад, когда на Островах Кровавого моря шла охота на эльфов, были столь же ровными, как море безветренной ночью.

Она вдохнула солоноватый воздух, потянулась и опустила взгляд на гнома. Выражение ее лица было холодным, а глаза не мигали.

— У меня нет времени, чтобы сегодня обмениваться с тобой шуточками. Мне предстоит еще несколько дел в городе, прежде чем мы отчалим, и…

— Повторяю-это-не-то-что-я-имел-в-виду, — Гном-механик раскачивался взад-вперед, лениво теребя жемчужную пуговицу на красной рубашке. — Зачем-тебе-заключать-этот-контракт-на-перевозку-сейчас? — Он приостановился, чтобы отдышаться. — Говорю-тебе-опасное-дельце. Опасное. Сейчас-точно-не-время-для…

— Лэндл, помедленнее. Я тебя едва понимаю, — прервала его Маквеста, поджав губы, так что они превратились в ниточку, и также упирая руки в бока. Ее темные очи уставились в похожие на бусинки глаза ее крошечного друга. На «Перехоне» Лэндл исполнял обязанности кока, инженера и бессменного лудильщика.

— Я сказал: что, по-твоему, ты делаешь, когда заключаешь этот контракт на перевозку, Маквеста Кар-Тхон? — Гном, как всегда, обращался к ней формально. Теперь он говорил нарочито медленно, мучаясь в угоду Мак. — Сейчас очень неудачное время для выхода в Кровавое море… неудачное, чтобы вообще куда-либо отправляться под парусами. Лучше будет остаться в порту, переждать войну, а там уж заключить контракт или два — когда все уладится и станет мило и спокойно. Ты же не видишь, чтобы какие-нибудь еще суда в этом порту заполняли свои трюмы?

— Все остальные корабли в этом порту — рыбацкие суда, и они готовятся отправиться из гавани на рыбалку.

— Но война… — поджал губы гном-механик.

— Война, — прищурилась Маквеста.

— В Бездне, — сказал он, продолжая тщательно произносить каждое слово так, чтобы они не сливались. — Вчера вечером. За обедом. Мы слышали об этом.

— В таверне, — протянула Мак, медленно выдыхая и махнула рукой в направлении берега. — Прошлой ночью. Поздно.

— Люди болтали о битве, назревающей в Бездне, о Богах и рыцарях, сражающихся за судьбу Кринна. О драконах, магах и тому подобном.

— Мы слышали это в таверне, Лэндл. Это была одна из кабацких баек, рождающихся в результате того, что кто-то выпил слишком много эля и слишком много болтает языком. Нам нужны деньги, а доставка этих ящиков с митасским бренди на юг, к Каде, позволит нам получить их.

— Мы могли взять бренди через несколько недель или месяцев. Мы могли…

— Я здесь капитан. Контракт подписан.

— А кто будет платить? — проворчал гном-механик. — Мы не получим ни единой стальной монеты, пока не выполним доставку. А если в Бездне и в самом деле идет война, сражаются Боги и рыцари…

— То Кринн будет уничтожен.

— В точности то, что я хотел сказать.

— А если Кринн будет уничтожен, тебе уже не чем особенно беспокоиться, — ровным голосом произнесла Мак.

— Слабо утешает.

— Тогда можешь сходить на берег… вместе со своей машиной и всем прочим. В следующем порту нам будет проще загружаться, если посреди трюма не будет стоять эта штуковина, — Капитан была серьезна, и ее ледяной тон убедительно подействовал на гнома-механика. Корабль ходил под началом Маквесты. Так всегда было и всегда будет. И если она принимала решение, то оставалась верной ему. — Мы выходим через час… с тобой или без тебя.

— Мне-это-не-нравится, — произнес гном, когда она ушла.

«Перехон» пунктуально отошел от пристани на полных парусах. Темные глаза Лэндла смотрели на неспокойные воды за дугой порта, его короткие пальцы так сильно вцепились в фальшборт, что побелели суставы.

— Если война и недостаточный повод для беспокойства, Маквеста Кар-Тхон, то есть еще и Водоворот, — ворчал он себе под нос. Водоворот Кровавого моря лежал на западе, и гному-механику казалось, что он может видеть край его широкой каймы. — Война. Водоворот. Нам стоило задержаться.

— Коф, будет осторожен, — сказала Мак. Бесшумно, словно кошка, она появилась у него за спиной. — У меня нет ни малейшего желания приближаться к Водовороту. «Перехон» слишком ценен для меня, чтобы рисковать им в этих водах. Будем держаться побережья Митаса, потом обойдем Бычий Глаз, достигнем Кады и доставим наш груз. Запросто. А там я дам команде денек отдохнуть в самом большом из портов Котаса.

Гном-механик смотрел мимо нее на штурвал. Широкие ладони Кофа охватывали рукоятки, а глаза уставились в точку над драконоголовым носом «Перехона». Коф — или же Бас Огн-Кораф, как обычно формально обращался к нему гном-механик, — был минотавром, с рогатой, похожей на бычью, головой, массивными плечами и мускулистыми ногами, заканчивающимися отполированными черными копытами.

Его тело покрывала грубая красновато-коричневая шерсть, и скудная одежда, которую он носил, подчеркивала этот цвет. Минотавр был первым помощником Маквесты и ее близким другом. Он великолепно управлялся с быстрым двухмачтовым судном.

— Лучше бы ему держать нас на нужном курсе, а «Перехон» одним куском, — тихо пропыхтел Лэндл, неохотно отцепляясь от фальшборта и подходя к минотавру. — Я слишком стар, чтобы искать работу в другом месте. И слишком молод, чтобы меня засосал на морское дно огромный водоворот. — Гном посмотрел на первого помощника.

— Да перестань ты так беспокоиться, — тихо отчитал его Коф.

— Беспокоюсь? Я?

— Признаюсь, что я лично весьма обеспокоен, — сказал минотавр, и его массивная бычья морда внезапно приобрела серьезное выражение, а большие глаза округлились. — Обеспокоен тем, что же у нас будет на ужин. В моем животе уже урчит.

— Тушеная рыба-меч, — быстро ответил Лэндл. — Уже накладываю.

Пока экипаж ел, гном в трюме занялся своей весельной машиной. Она представляла собой полую латунную сферу, похожую на опрокинутую супницу, тепло мерцающую в тусклом свете лампы Лэндла. Сверху ее покрывал медный кожух, который пробивали двойные трубы, поднимавшиеся под странными углами примерно на два фута, прежде чем соединиться с кованым стальным цилиндром, глядевшим в огромный люк. Люк вел из трюма на верхнюю палубу, и гном-механик построил свою машину прямо под ним. В итоге Лэндлу пришлось также разработать и систему шкивов, позволявшую экипажу «Перехона» размещать груз вокруг машины.

Ряды ящиков — все они были благополучно расставлены с помощью шкивов — окружали машину и уходили в темноту трюма. Каждый ящик был четко помечен как «Пряное митасское бренди» или «Выдержанное митасское бренди». Вскрыв один из них, гном-механик выяснил, что в каждом было по двенадцать бутылок, всего же он насчитал сто двадцать четыре ящика. Бутылки были тщательно обложены соломой, а пробки залиты сургучом. Лэндл изъял одну бутылку выдержанного и принялся протирать густым бренди основание латунной сферы, где через равные промежутки наружу вылезали спирали из толстой проволоки, делавшие изобретение похожим на паука. Спирали убегали между ящиками через весь трюм и крепились к рукояткам весел.

Рядом с латунной сферой располагался маленький, немногим больше ящика, кирпичный очаг. Лэндл воспользовался старыми мехами, чтобы раздуть огонь, заставлявший пар подниматься из аппарата, напоминавшего гигантский чайник, к сфере. По идее пар должен был включать ряд механизмов внутри машины, а те, в свою очередь, должны были заставлять вращаться проволочные спирали и двигать весла.

В прошлый раз, немногим более семи месяцев назад, все прошло как надо (на самом деле, он уже дважды сумел заставить свой агрегат действовать), и тогда машина неустанно работала в течение почти трех дней, прежде чем, наконец, извергнуть пламя, захрипеть, выплюнуть несколько механизмов и остановиться. Лэндл не был полностью уверен, что же такое сделал, чтобы она заработала… или что именно заставило ее остановиться.

Поэтому каждый день он продолжал совершенствовать машину, настраивая механизм, скручивая спирали, полируя сферу. Рано или поздно он заставит ее работать, и тогда «Перехон» сможет двигаться намеченным курсом даже при абсолютном штиле и отсутствии ветра.

Лэндл зевнул и сделал большой глоток бренди: после того, как он хорошенько протер машину, бутылка все еще оставалась почти наполовину полной. Надо же было куда-то деть эту малость. Густая жидкость обожгла его глотку и согрела желудок. Гном-механик сел между проволочными спиралями, оперся спиной на ящики, прислушался к тихому поскрипыванию корабельной обшивки и непрерывной мягкой барабанной дроби дождя по палубе и сделал еще один долгий глоток.

Лэндл полагал, что время приближается к полуночи. Он закрыл глаза и решил немного отвлечься на то, чтобы прикончить бренди. По его мнению, оно оказалось великолепным. Пальцы рук начало покалывать, а ноги вспотели. Немудрено, что торговец в Каде так много за него платил. Гном высосал последнюю каплю и закрыл пробку. На маленьком очаге он повторно растопил сургуч на горлышке и поставил пустую бутылку обратно в ящик, а потом столь аккуратно забил его, что никто ничего не мог бы заметить. Торговец в Каде просто решит, что одна из бутылок — а может быть, две или три, ведь рейс еще не закончился, — каким-то образом протекла.

Гном растянулся на полу, слушая стук дождя. Надо было отдохнуть несколько часов и привести себя в порядок, перед тем как встать на рассвете и взяться за готовку. «Тушеная рыба-меч и яичница», — решил он, а потом погасил огонь, погладил свою машину, желая ей спокойной ночи, и поднял светильник. Короткие ноги понесли Лэндла через щели между ящиками к лестнице, ведущей в маленький люк, выходящий на нос судна.

— Перепил, — выругал он себя, покачиваясь и хватаясь за лестницу, чтобы не упасть. Но пальцы гнома встретили пустоту. Он почувствовал, что падает, и в то же мгновение чувствительно стукнулся носом о пол трюма. Светильник откатился в сторону. Ощупав себя и обнаружив, что ничего не сломал, Лэндл облегченно вздохнул.

— Больше-никакого-митасского-бренди, — сказал он, поднимаясь на колени и подбирая фонарь.

Прежде чем заползать под крышу, стоило посидеть некоторое время наверху, проветрить голову и позволить дождю смыть действие бренди. Почувствовав, что заваливается на левый бок, гном ухватился за поручень.

— Постойте! Я-же-не-пьян! — Он с трудом сглотнул, а затем добавил, уже медленнее: — По крайней мере, не настолько пьян. Это корабль раскачивается.


То, что начиналось как тихий, теплый дождь, быстро обернулось холодным и стремительным ливнем. Маквеста напряженно вглядывалась сквозь струи воды, сражаясь со штурвалом. Паруса над головой поочередно то обвисали, то наполнялись непостоянным, порывистым ветром. Мачты протестующе скрипели, а повсюду вокруг раздавалось шлепанье ног по скользкой палубе. Экипаж прилагал все усилия, чтобы справиться со снастями и принайтовить все, что можно.

— Коф! Держи канат! — закричала Мак. На бизань-мачте перетерлась веревка и теперь хлестала, угрожая разорвать на части самый нижний парус.

Гном-механик выглянул через трещину в люке и увидел, как Бас Огн-Кораф бежит по кораблю, стремясь исполнить приказ, как его огромные руки пытаются поймать непослушный канат. На палубе было так темно, что минотавр казался тенью среди теней. Несмотря на огромную силу Кофа, похоже было, что с веревкой у него возникнут проблемы.

Лэндл почувствовал, как задирается нос корабля, вздымаясь на гребне волны, потом — как опускается и судно заваливается влево. Услышал, как в борт ударила волна, и скорчил гримасу, когда вода с палубы просочилась в люк и залила его. Пробормотав череду проклятий, гном настежь распахнул крышку и выбрался наверх в тот момент, когда нос «Перехона» снова вздыбился. Лэндлу удалось удержать равновесие, что, без сомнения, можно считать подвигом, если учесть, сколько бренди он выпил. Потом гном-механик осторожно двинулся вперед, стараясь быть предельно внимательным и не имея никакого желания поскользнуться и упасть.

— Что-творится-Маквеста-Кар-Тхон? — спросил он, быстро добравшись до капитана.

— Шторм! — закричала она. — Явился словно из ниоткуда!

В этот раз корабль бросило на правый борт, и Маквеста решила привязаться. Лэндл ухватился за ее ногу, чтобы не упасть.

— Почти-ничего-не-вижу! — прокричал он. Гном-механик вглядывался в дождь. Небо было серо-черным, и тучи затягивали его так плотно, что почти не было видно трех лун. Лэндл знал, что буря легко может сбить корабль с курса, особенно когда не видно ни единой звезды, по которой можно сориентироваться, и нахмурился.

— Мне это ни капельки не нравится. Маквеста Кар-Тхон, — проворчал он. — Ни капельки.

— Мне тоже, — серьезно ответила Мак. — И всем остальным — тоже. Так что я не хочу, чтобы ты говорил…

Когда приблизился Коф, остальные ее слова словно отрубило.

— Канат подвязан, какая бы от этого ни была польза. Разорван бизань-парус. Починить его при такой буре не получится. Я приказал Рохану спуститься из «вороньего гнезда».

— Постараюсь держать прямо, — сказала Маквеста. — Возьми Рохана и сделай еще один обход, удостоверься, что все принайтовано…

В этот момент ее прервал странный звук — громкий свист, режущее слух завывание, сопровождаемое интенсивным ревом. Капитан, Лэндл и Коф посмотрели в сторону правого борта.

Поначалу волну было трудно разглядеть, море стало темным, словно чернила, и небо было не многим светлее. Но зрение Маквесты, пытавшейся различить их, было почти по-эльфийски острым.

— Ну же, — шептала она, — где ты?

— Я-ничего-не-вижу! Слишком-темно! — прокричал гном-механик. — Что-там?

И вот тогда Маквеста увидела ее — всего ярдах в ста от корабля. На них неслась стена обрушивающейся воды — выше, чем «Перехон», и шире, чем хватало глаза.

— Шквал! — закричала капитан, резко перекладывая штурвал влево. — Свистать всех наверх! Следить за снастями! Сейчас же! — В ее голосе звучала непривычная властность, заставившая Кофа и Лэндла действовать не раздумывая. Минотавр развернулся на копытах и поспешил к корме.

— Отойти от фальшборта! Шквал! Привязывайся! Держи канат! — раздавал он на ходу приказы.

— Шквал? О нет! — Лэндл отпустил ногу Маквесты и бросился к люку на корме, ведущему к каютам экипажа. Он собирался позвать тех, кто мог спать во время бедствия.

Гном-механик заметил двух матросов, привязывавшихся к грот-мачте, и еще одного, повисшего на ее снастях.

Лэндл ходил по морю уже несколько десятков лет и полагал, что сталкивался практически со всеми погодными условиями, какие только можно представить. Шквал был тем, чего он до сих пор благополучно избегал. Шквалы редки и опасны, их вызывают резкие перепады температуры и смена направления ветра. Ветер в такой ситуации может достигать шестидесяти узлов, становясь не менее опасным, чем смерч, хотя и будучи не слишком долговечным. А еще он поднимает чудовищные волны.

— Правь в волну, капитан! — прокричал Маквесте один из моряков. Из-за ветра и рева воды слова человека показались гному-механику шепотом.

— Это не та волна! — откликнулась Мак, еще сильнее выворачивая штурвал влево, по направлению хода волны.

Но, несмотря на все усилия, она не могла увести «Перехон» на достаточное расстояние. Лэндл, раскрыв рот, наблюдал, как стена воды несется на корабль, и ощущал непривычную для себя нехватку слов. Дождь бил почти горизонтально, жаля ему руки и лицо. Повсюду была вода, и он слышал только грохот волны.

— Мы можем сделать это, — уговаривала себя Маквеста. — Давай, давай… Нет!

Стена воды ударила «Перехон», В уши всверлился оглушающий рев, и темная, словно смола, вода захлестнула судно. Волна одновременно поднимала «Перехон» и, подобно гигантскому молоту, обрушивалась на мачты и палубу, заполненную людьми, пытающимися удержаться на ногах.

Из легких Лэндла выбило весь воздух. Он почувствовал, что летит, рот и легкие заполнились соленой водой. Маленькое тело гнома-механика ударилось обо что-то. Лэндл замолотил руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться, и бултыхался, казалось, целую вечность, прежде чем ему удалось вцепиться в фальшборт.

Маквеста обняла штурвал. Ее голова билась о шпаги, а грудь прижало к ободу, сдавливая в водяных тисках. Тем не менее, капитан старалась остаться в сознании и сохранить выдержку.

Коф слишком поздно услышал предупреждение. Он что-то кричал людям, но его слова потерялись в реве волны. Потом минотавр, сбитый потоком, рухнул на палубу и ухватился за кабестан. По его спине ударило нечто более твердое, чем волна, и пальцы Кофа разжались. Что бы это ни было, оно прижало первого помощника к палубе, удерживая его рот и ноздри под водой. Глаза минотавра широко распахнулись, а мускулы вздулись, когда он забился, пытаясь подняться и вдохнуть воздуха.

«Перехон» обрушился с волны и тут же взлетел на следующую. Его мотало из стороны в сторону, сильно креня то на левый, то на правый борт, и чуть не опрокинуло, когда налетел еще один вал. Но судно выровнялось, дав возможность всем, кто оставался на палубе, набрать воздуха в легкие.

— Коф! — перекрикивала Мак пронзительный ветер. — Помогите ему кто-нибудь!

Лэндл с трудом оторвался от фальшборта, поскольку дождь все еще лил как из ведра, прокашлялся, прочищая легкие, и посмотрел в сторону кормы. Оказалось, на минотавра упал обломок грот-мачты. Гном-механик стал пробираться к Кофу. Уже несколько рук напряженно старалось освободить первого помощника. Лэндл слышал, как люди переговариваются лающими голосами, а потом снова раздался нарастающий рев и заглушил слова. На них надвигалась еще одна гигантская волна.

Гном суматошно присоединил свои слабые силы к общей работе, отдуваясь и ворча, и, когда стена воды достигла корабля, вцепился в сломанную мачту. Рядом с ним смыло моряка, и Лэндл почувствовал, как на его коротких ногах прочно сжимаются руки человека. Когда волна отступила, морякам, наконец, удалось снять секцию мачты с минотавра. Когда Коф поднялся на копыта, палуба снова вздыбилась у них под ногами, поскольку «Перехон» взлетел на крутой гребень. В тот же миг ветер ударил в перекрученные паруса бизань-мачты и повалил судно на борт. Несколько матросов заскользили по палубе и, перелетев через фальшборт, стремительно исчезли из виду.

После нескольких долгих мгновений «Перехону» удалось немного выровняться, однако он по-прежнему столь основательно кренился на левый борт, что все остававшиеся на палубе вынуждены были на чем-нибудь висеть, чтобы не сорваться в море.

— Черпаем воду! — Прокричал вцепившийся в снасти моряк, которому удалось выбраться из каюты.

— Опрокидываемся! — проревел другой. Этот крик быстро передали по палубе, пока он не достиг ушей Маквесты. — «Перехон» тонет!

Волны на мгновение отступили, и минотавр бросил быстрый взгляд, чтобы оценить, сколько у них осталось людей. Он держался за кабестан огромной рукой и ждал следующего гребня. Дыхание Кофа стало затрудненным, широкая грудь быстро вздымалась и опадала.

— Мы не можем спасти «Перехон» в этом шторме, Мак! — взревел он, но, даже обладая острым слухом, капитан не сразу расслышала первого помощника.

Маквеста кивнула и начала пробираться на середину палубы.

— Баркасы, — приказал Коф Рохану, второму помощнику. — Спускай их на воду. И поживее там. Не забудь убедиться, что Мак сядет в один из них. Я позабочусь о людях.

— Баркасы? — забормотал Лэндл, балансируя на обломке грот-мачты, — Баркасы. Опрокидывается. Тонет. Мы…

— Покинуть корабль! — закричала Маквеста. Ее сердце билось в груди, подобно молоту, когда она произносила эти слова. Пока никто не смотрел на нее, капитан позволила одинокой слезе пробежать по щеке и слиться с дождем. — Всему экипажу покинуть корабль!

Крошечное лицо гнома-механика, до того красное от перенапряжения, внезапно побледнело. Он сделал резкий вдох, чувствуя, как дрожат пальцы.

— Это-мой-дом! Ваш-дом! Я-не-брошу-его!

— Покинуть корабль! — эхом отозвался минотавр, помогая людям двигаться в сторону баркасов, а затем обернулся к одному из матросов: — Внизу кто-нибудь остался?

Тот пожал плечами и поспешил занять место в одной из лодок. Коф поспешил к люку, ведущему к каютам экипажа.

— Лэндл, садись в лодку, — бросил он через покрытое шерстью плечо. — Сейчас же!

Гном-механик смотрел на происходящее, разинув рот. Первый баркас легко отошел от борта опасно накренившегося «Перехона».

— Коф-мы-же-не-можем-оставить-корабль! — выкрикнул Лэндл.

Но минотавр уже скрылся под палубой. Гном прокрутился на пятках и увидел, как Маквеста направляет нескольких моряков к носу корабля. Она выглядела сломленной, сутулой тенью среди рваных снастей и бегущих членов экипажа. Лэндл услышал, как капитан дважды приказала Рохану покинуть «Перехон». Он отвечал, что если Маквеста останется, то и он — тоже, но наконец, сдался. Мак посмотрела наверх, заметила гнома-механика и махнула в сторону баркаса.

Лэндл помотал головой и, стараясь перекричать ветер своим слабым голосом, воскликнул:

— Моя-машина! Надо-спасти-хоть-часть!

Не дожидаясь ответа, он поспешил к трюму, сдвигая край упавшего грота, чтобы найти большой люк. Из-за угла крена открыть его оказалось невозможно, но корабль вдруг еще сильнее завалился на левый борт, крышка распахнулась, и гнома вместе с парусом бросило в трюм.

Коф вскарабкался обратно на палубу мгновение спустя, таща, как на буксире, трех моряков.

— Это последние! — прокричал он Маквесте. — Отправляйся на баркас!

Глаза минотавра налились кровью, когда он бросил последний взгляд на замусоренную палубу «Перехона». Увидев Мак, упрямо отказывающуюся сдвинуться с места, Коф расстроенно вздохнул.

— Вначале ты! — приказала капитан минотавру. — Я за тобой… вместе с Лэндлом!

Она пробежала пальцами по штурвалу «Перехона», как будто прощаясь с ним, а затем поспешила к грузовому люку.

Падение гнома-механика остановил жесткий ящик с «Пряным митасским бренди». Лэндл застонал, сполз с него и пошел, осторожно, пядь за пядью, прокладывая путь между ящиками, среди которых были и разбитые, и неповрежденные. В трюме было темнее, чем в полночь, и гному-механику не удавалось разглядеть даже поднесенных к лицу пальцев. Но он наизусть знал каждый дюйм этого места. Голова гнома коснулась паруса, который, должно быть, зацепился за что-то наверху, и, скорее всего — за цилиндр его драгоценной весельной машины. Он сделал еще несколько шагов и почувствовал перед собой сферу. Вода плескалась уже на уровне лодыжек Лэндла. Гном-механик мог смириться с потерей «Перехона», но совсем другое дело — его весельная машина. На ощупь сфера казалась неповрежденной. Пока пальцы Лэндла танцевали по ее поверхности, ноги обследовали проволочные спирали.

— Не-продавлена, — решил он. — Хорошо-хорошо-хорошо.

Более всего ему хотелось спасти латунную сферу, которая была весьма дорогостоящей частью оборудования из-за всех тех механизмов внутри, которые он в течение многих лет скупал и устанавливал на место. Спирали же Лэндл мог заменить сравнительно легко и недорого.

Он прощупал себе путь к маленькой печке, быстро разжег огонь и поправил хитроумный «чайник». Удостоверившись, что труба, несущая пар к сфере, все еще закреплена, гном воспользовался слабым мерцающим светом очага, чтобы разглядеть, где повис парус. Стащив ткань вниз, Лэндл на мгновение приостановился — ему показалось, что кто-то зовет его по имени.

— Ветер, — решил гном, отрывая большой кусок паруса и закрепляя его у основания сферы.

Резаком, вынутым из кармана, он подхватывал спирали и продевал проволоку через парусину, а закончив, посмотрел на ящики с бренди, размышляя вслух:

— Лучше-выдержанное. Думаю-подойдет. Замечательно-подойдет.

— Лэндл! — Маквеста перегнулась через край люка и снова позвала гнома-механика по имени. Она видела слабое мерцание огня и сваленный в кучу парус, слышала, как хлюпают по воде его ноги. — Поднимайся сюда сейчас же! Это приказ!

Она обернулась к остаткам грот-мачты, собираясь найти обрывок каната, который можно было бы швырнуть гному, но в этот момент палубу окатило еще одной волной, смывая капитана «Перехона» за борт.

Коф удерживал баркас возле корабля, ожидая Маквесту и Лэндла. Когда капитана пронесло мимо, минотавр протянул руки в отчаянной попытке поймать ее, но ухватил лишь воздух и едва не выпал сам, но кто-то из матросов вовремя поймал его за пояс.

— Держи лодку ближе! — проревел Коф. Вода была темной, и женщину трудно было заметить. — Мак!

Маквеста изо всех сил старалась удерживать голову на поверхности. Когда ее приподняло небольшой волной, женщина увидела, что Коф вместе с несколькими моряками гребут к ней.

— Держись, Мак! — кричал минотавр. Он орал что-то еще, но капитан уже не могла расслышать — глубокий голос Кофа утонул в мощном рокоте воды и ветра. На «Перехон» надвигалась еще одна волна. Водяная гора была столь же грозной, как и предыдущие, но шла с другого направления. Мак неистово билась, стараясь оставаться на плаву и удержать воздух в легких, но, каким бы сильным пловцом она ни была, все усилия оказались бесполезными. Капитан увидела, как минотавр перегибается через нос баркаса, протягивая к ней мускулистые руки, и почувствовала, что ее увлекает потоком, затягивает в чернильную темноту, куда не могли проникнуть даже ее эльфийские глаза. Хлебнув воды, Маквеста неистово забилась, а вырвавшись на поверхность, глубоко втянула воздух и задержала дыхание, прежде чем еще одна волна утянула ее вниз.

Море неистово штормило. Странный рокот, похожий по звучанию на тот, что бывает при землетрясениях, перекрыл рев волн и ветра, а когда стих, буря еще усилилась. Волны перекатывали через борта баркаса, грозя опрокинуть и его.

— Черпать! — приказал Коф. — Быстрее, ребята, или мы камнем уйдем на дно!

Матросы вычерпывали руками и шапками, но вода прибывала быстрее. Коф увидел, как Маквеста дважды исчезала в волнах. В тучах наверху появился разрыв — первая передышка после полной темноты шторма. Его хватило только на то, чтобы позволить нескольким звездам мигнуть и пролить немного света на капитана, цепляющуюся за что-то, напоминающее каменистый коралловый выступ.

— Мак жива! — закричал минотавр товарищам. — Ближе! Вот так, вот так. Держу!

Истощенная и избитая Маквеста, собрав последние силы, схватила руки Кофа и оттолкнулась от рифа, обдирая ноги об острые кораллы.

Минотавр перенес Мак через край лодки, и она почувствовала, что падает на доски днища, перед тем как ударила еще одна волна, отбросившая маленькое суденышко обратно к «Переходу». Ледяные струи обрушились и на без того избитое тело капитана, но вал отступил так же быстро, как и накатил. Коф поднял Маквесту, пока люди отчерпывали воду. Она откинула с лица промокшие кудри, огляделась и пробормотала:

— Коф! Это же «Перехода»! Его каким-то образом выправило волной!

— Хвала Хаббакуку, — выдохнул один из моряков.

Минотавр округлил глаза, воззрившись на разбитое судно. Корабль выглядел серьезно поврежденным, его грот-мачту вывернуло и расщепило, паруса лежали поперек палубы подобно савану, но бизань-мачта все еще была цела, а «Перехон» больше не кренился, и широкая грудь Кофа наполнилась надеждой.

— Непотопляемый, — прошептал он, вспомнив, как несколько лет назад судно втянуло в Водоворот, а потом чудесным образом выплюнуло на далекий берег. — Действительно, хвала Хаббакуку.

— Держитесь крепче! — закричала Мак, крепко вцепившись в борта баркаса, когда волна подняла маленькое судно и ударила его о борт «Перехона». Она с облегчением заметила, что и другие баркасы тоже возвращаются — либо своими силами, либо подгоняемые ветром.

Через несколько минут люди побежали обратно на палубу. Несмотря на истощение, они торопились избавить корабль от остатков грот-мачты.

— Урезать бизань-парус! — заорала Маквеста, пытаясь перекричать гром. — Точнее говоря, то, что от него осталось, — пояснила она для себя, пробившись вместе с Кофом к штурвалу.

— Этот шум… похоже, идет еще одна волна, — вскинул голову минотавр. — Надо уходить к востоку. Сейчас мы, должно быть, уже недалеко от Котаса.

— Если удастся найти хоть какое-то укрытие, — кивнула Маквеста, — и проскользнуть внутрь, мы сможем переждать эту странную погоду, а затем… Боги! Да будет ли этому конец? Коф, людей вниз, на весла!

Минотавр помешкал только мгновение, проследив за взглядом Мак и определив источник ее нового беспокойства. В нескольких сотнях ярдов от носа «Перехона» океан обрывался огромным ревущим водопадом. Черная расселина посреди моря казалась пастью огромного зверя и была столь огромной, что в окружающей штормовой темноте Коф с трудом мог разглядеть ее края. Вода неслась вниз, ко дну, которое неизвестно как глубоко находилось. И «Перехон» двигался прямо туда.

— Я ходила этим путем много лет, — сказала Мак, хотя и недостаточно громко, чтобы кто-нибудь ее услышал. — Такого здесь никогда прежде не было.

— На весла, ребята! — проревел Коф, топнув копытом, и потряс за плечи безмолвно застывших матросов. — Пошевеливайтесь! Всем вниз, на весла!

— Во имя могучей поясницы Хаббакука! — закричал Рохан. — Мы обречены!

— Обречены, если будем стоять разинув рот! — рявкнул в ответ минотавр. — На весла!

Матросы поспешили подчиниться, на бегу выкрикивая молитвы. Вдруг раздались хрип, стон, звон и стук, чья интенсивность росла до тех пор, пока к ним не добавился еще и треск дерева, когда обрушилась часть палубы. Во все стороны полетели щепки.

— Во им-мя всех Богов! — закричал один из моряков. — Это еще что?

— Это Лэндл! — откликнулся Рохан. Минотавр смотрел на зияющее отверстие в палубе. Сначала казалось, что через пролом поднимается странный, похожий на луковицу призрак, но предмет оказался всего лишь воздушным шаром, скроенным из паруса. Под ним свисала сфера с выступающими под странными углами прутьями и цилиндрами, а еще ниже — в подвешенном к ней ящике с маркировкой «Выдержанное митасское бренди» — сидел гном-механик. В одной руке он держал открытую бутылку, другой возился с похожей на заварочный чайник штуковиной, которую едва было видно за краем ящика. Лэндл наливал бренди в «чайник», и тот изрыгал в сферу пар. От воздушного шара из паруса ко рту гнома-механика тянулась веревка и, когда он дергал за нее, весельная машина взлетала выше.

— Думал, вы покинули корабль! — прокричал Лэндл. — Мне казалось, будто вы сказали, что «Перехон» тонет!

— Корабль выправился! — выкрикнул Рохан и добавил, указывая на водопад, обрушивающийся впереди в огромную дыру посреди моря: — Но потонем мы довольно скоро!

— Потрясающе! — Глаза гнома-механика широко раскрылись. — Интересно, как это оно здесь появилось? Никогда прежде такого не видел. А ведь ходил в этих краях и прежде. Потрясающе!

— Спускайся вниз, Лэндл! — рявкнул минотавр, присоединяясь к сбегающим вниз людям.

— Определенно, никогда не видывал ничего, подобного этому! — качал головой Лэндл. — Водопад посреди океана! Потрясающе!

Летающая весельная машина скользила над палубой. Гном-механик был так увлечен невероятной расселиной в океане, что не обращал никакого внимания на то, куда правит. Машина накренилась изастыла, запутавшись в парусах бизань-мачты.

— О-Боги-Боги! — засмеялся Лэндл, подливаяеще больше бренди в чайник. — Плохая-машина! — Он опустошил бутылку, отбросил ее и потянулся к следующей, — Больше-мощности! Надо-вырваться! — «Чайник» пронзительно засвистел, и машина зашумела еще громче. — Нужно-болыпе-мощности!

Летающий агрегат боролся со снастями.

— Больше! — Гном опустошил вторую бутылку и потянулся за третьей. Мокрое горлышко выскользнуло из его маленьких пальцев, и бутылка разбилась. — Больше… Ой! Горим!


В темном трюме морякам приходилось искать на ощупь дорогу к веслам, пробираясь между ящиками, битыми бутылками и брошенными деталями от машины Лэндла.

— Навались на весла! — ревел Коф. — Если хотите жить, выложитесь по полной и даже чуть больше! — Он на ощупь нашел пустую скамью, ухватился за рукоятку весла и взялся за работу. — Раз, два, три! — выкрикивал минотавр, повторяя свои указания, когда прибывали новые люди.

— Это Боги наслали этот шторм! — услышал он крик кого-то из матросов. — Они собираются нас убить.

— Боги? Одно темное Божество, — откликнулся другой голос. — Конечно же, все дело в Такхизис. Темной Королеве.

Маквеста осталась на палубе в одиночку бороться с ветром, сильно выкручивая рулевое колесо вправо в стремлении развернуть корабль и изо всех сил стараясь не обращать внимания на гул шторма. На нее обрушивался дождь, а ветер с воем нес «Перехон» все ближе к краю провала.

Когда люди взялись за весла, корабль едва шевельнулся под ней. Капитан понимала, что их усилий будет мало. Не хватало людей, не хватало весел, не хватало времени. Маквеста прикрыла глаза и стала думать про Кофа, Лэндла и своего отца, много лет назад научившего ее ходить под парусом и любить море больше жизни. Мак нравилась эта трудная жизнь. Она закалила характер и заработала уважение своего экипажа. Она не собиралась себя успокаивать, но ни о чем не жалела.

— Пожар! — продолжал кричать Лэндл.

Однако его тихий голос терялся в вое ветра, грохоте водопада и непрерывном скрежете машины. Несмотря на дождь, пожар распространялся, подпалив штаны гнома-механика и охватив воздушный шар из паруса. Пламя принялось лизать остальные бутылки бренди, остававшиеся на борту. Треснуло стекло, в ужасе закричал Лэндл, и воздух всколыхнул взрыв.

Глаза Мак широко распахнулись, когда ее отшвырнуло от штурвала. Она тяжело приземлилась и заскользила к фальшборту. Ударившись головой о балясину, капитан на мгновение оглохла, потрясла головой, заморгала и заскрипела зубами, когда ей в лицо ударил стремительный ветер.

Корабль взлетел, подброшенный взрывом машины Лэндла. Точно камень, пущенный из умело раскрученной пращи, пронесся он над пропастью и влетел в волны с другой стороны.

Маквеста подползла к штурвалу, вцепилась в шпаги и, подтянувшись, сумела встать на ноги, когда корабль, резко покачнувшись, остановился.

— Да что здесь, во имя…

— Мак! — раздался голос Кофа. Минотавр выбрался из люка и побрел к ней, спотыкаясь и оглядываясь. — Лэндл!

По палубе были раскиданы латунные и медные обрывки, разбитые бутылки из-под бренди и поломанный «чайник». Посреди всего этого валялся ужасно обугленный ком, отдаленно напоминающий гнома-механика.

Ком медленно поднял голову. Лицо Лэндла почернело и казалось чисто выбритым, поскольку борода и волосы сгорели.

— Бедная-моя-машина, — пробормотал он и потерял сознание.

Дождь теперь был более мягким, почти нежным. Тучи истончались и уплывали, а ветер ослаб до легкого бриза. Рохан осторожно отнес гнома-механика вниз, пока Маквеста, сохраняя на лице безразличное выражение, вознесла Богам тихую мольбу, чтобы ее маленький отважный друг выжил.

Коф опирался на фальшборт, наблюдая, как загадочным образом закрывается провал. Теперь казалось, что водопад был всего лишь страшным сном. Море вокруг «Перехона» разгладилось, а небо над ним очистилось.

— Нам повезло, — сказал Рохан, присоединяясь к Маквесте и первому помощнику. — Боги пощадили нас. Нам очень повезло.

— Да неужели? — громко поинтересовалась Мак, продолжая смотреть на спокойное море.

Вода казалось гладкой как стекло. В ней отражались звезды и висевшая прямо над горизонтом единственная огромная, бледная, полная луна.

Две недели спустя «Перехон» вполз в порт Кады на юго-западном побережье Котаса. Треть ящиков с бренди уцелела и теперь разгружалась под внимательным наблюдением Маквесты и заметно опаленного Лэндла.

Гном присел возле штабеля и потряс головой.

— Моя машина, — проворчал он. — Придется начинать все заново.

— Твоя машина достаточно хорошо сработала, — категоричным тоном сказала Мак, — Она спасла «Перехон».

— У меня не хватит денег, чтобы купить все те детали, которые надо заменить. Мы потеряли две трети нашего груза, а значит, и две трети заработка.

— Я знаю, как поправить ситуацию. — Темные глаза капитана встретились с похожими на бусинки глазами гнома-механика. — Я только что подписала контракт на доставку шерсти на север, в Картай. Его начнут грузить на борт примерно через час. А поскольку в трюме нет машины, мы сможем забить его полностью. И платят прилично… к тому же половину вперед.

— Почему бы нам не взять шерсть через несколько недель или месяц? Маквеста Кар-Тхон, еще надо учесть, что если осталась только одна луна, то изменились течения, само море изменилось. Мы должны некоторое время выждать в порту, пока все не уладится… пока мы не узнаем, с чем имеем дело, пока не узнаем об итогах войны. К тому же прошлой ночью в таверне поговаривали о…

— Контракт подписан.

— Просто небольшая задержка, Маквеста Кар-Тхон.

— Выплаты по этому контракту слишком велики, чтобы идти на попятный.

— Возможно, они и велики. Но…

— Тогда можешь сходить на берег, — резким тоном произнесла капитан, сверкая глазами. — Строй свою машину на каком-нибудь другом судне. Забивай ему трюм своими глупыми изобретениями. — Маквеста поджала губы, так что они превратились в ниточку. — Я не стану отказываться от столь привлекательной работы только для того, чтобы ублажать тебя.

— Хорошо платят, говоришь? Тогда я бы не отказался от новой кухонной плиты, — согласился гном-механик. — И мне пригодилась бы, по крайней мере, дюжина медных прутов для моей весельной машины. Толстая проволока, труба и… Кстати, а что насчет того, что рассказывают в таверне?

Мак сердито посмотрела на него.

— Знаю, — со вздохом произнес Лэндл. — Если Кринн погибнет, мне волноваться будет уже не о чем.

С угрюмым видом он исчез под палубой.

— Через час, — прокричала ему в спину Мак.

И пока гном не видел, позволила себе редкую улыбку.


ДРАКОНИЙ КОЛОДЕЦ

Джанет Пек


— Эй, старик! Что говорят твои видения? Сегодня воду искать будешь?

Высокого, но согбенного седоволосого старика сопровождали смех и свист, когда он шел по Гернну. Весело кивая, улыбаясь и помахивая свободной рукой — той, в которой не были зажаты его драгоценная палка и старая разбитая лопата, — Таррис Кенрилан шел по этой иссушающей жаре странной вихляющей походкой.

Старик, прежде бывший городским ткачом, обычно еще на рассвете начинал слоняться по поселению и так ходил, пока к полудню усталость не заставляла его присесть где-нибудь и подкрепиться скудной пищей. Он был неизменно доброжелателен, но полон бессмысленных фраз, которые выдавал за жемчужины мудрости тем, кто желал с ним поговорить.

Сегодня Таррис выглядел иначе… в его шаге появилась твердость и торопливость, в тусклых зеленых глазах прорезался необычный блеск, нетерпеливое стремление куда-то. Большинство измученных жарой, потеющих и рычащих друг на друга жителей, попрятавшихся в слабой тени, не могли заметить этого отличия, но для Релдонес Фиттеринг, раньше выполнявшей обязанности городского глашатая, оно не прошло незамеченным.

Будучи любопытной и неисправимой сплетницей, праздной пташкой, сующей свой носик во все, что сочтет интересным, Релдонес жила ради пикантных слухов и свежих новостей. Ее непревзойденный талант позволял из двух отдаленно связанных фактов сработать нечто, очень похожее на правду. Женщина поднесла ладонь козырьком к глазам и смотрела на Тарриса до тех пор, пока старик не прошел между двумя домами и не исчез из виду.

Причина его поведения была непонятна Релдонес, и ее рука, выставленная на солнцепек, чуть не покрылась волдырями. Женщина прислонилась к стене, дававшей хоть какую-то защиту от настырных лучей. Но прикосновение плечом к оградке, окружавшей источник Гернна (он полностью пересох за последний год, во многом из-за перемен, принесенных Годами Хаоса), казалось, помогло ее мыслям зашевелиться.

А не может ли это быть началом перемен, которых она ждала уже многие месяцы?

Фиттеринг отошла от песчаной могилы источника и поспешила к конторе Элотура, старейшины Гернна. Она постучала по едва держащейся двери, загрохотавшей под ее костлявой рукой.

— Войдите.

В голосе старейшины звучали печаль и безнадежность, объясняемые уже третьим подряд годом невыносимой засухи. Элотур был одним из последних, кто все еще пытался поддерживать некое подобие нормальной жизни, приходя каждое утро в контору и приступая к работе над бумагами, заваливавшими его рабочий стол.

Он бросил на женщину короткий взгляд.

— Тебе чего надо? — слетело с губ Элотура прежде, чем он успел надеть свою привычную добродушную маску.

— Старейшина, — задыхаясь, проговорила Релдонес; ее лицо раскраснелось от жары и натуги, — у меня новости. У Тарриса Кенрилана было четвертой видение!

— Ну и?… — Элотур откинулся на спинку стула, глядя на досужую сплетницу налитыми кровью карими глазами, окруженными складками морщинистой от долгого воздействия солнца кожи. — Что мне до того?!

— Он уже на пути к той роще к югу от города и собирается снова начать рыть.

Короткие темные волосы Фиттеринг покрывала бледно-коричневая глинистая пыль, в которую превратилась некогда плодородная почва полей, находившихся в трех днях пути от Палантаса.

Старейшина на некоторое время задумался, положив смуглые руки на потрескавшуюся столешницу. Когда-то стол был очень дорогим, но жара и сухой воздух разрушали его, так же как и все остальное ценное, что было в городе. Так же, как вообще все.

— Думаю, что ты права, Релдонес, — без всякой заинтересованности протянул Элотур. — Спасибо за новости.

Он снова наклонился вперед, возвращаясь к работе.

— Разве ты ничего не собираешься предпринимать? — пробормотала Фиттеринг.

— А что бы ты хотела, чтобы я сделал? — Старейшина разговаривал с ней, как с назойливым ребенком, — Я позволил последним стражникам уйти, чтобы они могли добыть хоть какие-нибудь крохи для своих семей. — Элотур вздохнул. — У всех, кого я знаю, есть неотложные дела. Я бы и рад что-нибудь сделать, но…

— Старейшина, я могу проследить за ним. Сейчас я совершенно свободна.

— Мне казалось, что ты заботишься о Дельфас, матери Гвиллара… Ах да, совсем забыл, что она так и не оправилась от болезни и умерла.

Элотур выглянул в щель между ставнями, защищающими его окно, и снова вздохнул. Небо, как обычно, было ярко-синего цвета, сделавшегося резким из-за пылающего солнца. За последние месяцы в нем появилось всего несколько облачков. Три года ужасной засухи довели всех, кого он знал, до отчаяния. Посевы на полях увяли и обратились в прах, потом начался падеж скота. Большая часть тел гнила там, где упала. Несколько долгих недель окрестности были охвачены зловонием, державшимся над Гернном несмотря на постоянные сухие резкие ветры, приносившие болезни, которые даже целители не могли распознать. Половина города заболела, и четырнадцать человек умерло, включая приемную мать Релдонес, Дельфас, и любимую жену Тарриса, Реньялен. Жители Гернна полагали, что она была последней связью старика с реальностью.

— Ну что же… — Старейшина повернулся к посетительнице. — Пока Таррис утверждает, что его посещают видения, и занимается поисками воды с помощью этой чудодейственной палки, он нуждается в присмотре. Всем будет лучше, если у нас появится хоть небольшой источник, ведь резервуар уже наполовину опустел. Думаю, запаса хватит самое большее на две недели. У тебя есть задание, Релдонес.

— Буду докладывать по нескольку раз в день, — отрапортовала та.

— В этом нет необходимости. Только важные события. И тогда приходи немедленно.

— Обязательно! Спасибо, старейшина.

— И вот еще что, Релдонес…

— Да?

— Постарайся уговорить старика засыпать те ямы, которые он выкапывает. Кто-нибудь может пострадать.

— Слушаюсь, сэр!

В контору входила городской глашатай, а под пекущее солнце вышла шпионка. Несмотря на свою хромоту, Фиттеринг двигалась быстро, сделав остановку в доме Гвиллара, чтобы позаимствовать бурдюк с водой и сумку с вяленым мясом и сухарями. Она заверила, что возместит все так быстро, как только сможет, не собираясь, впрочем, выполнять это обещание. Клятвы, которые она не сдержала в прошлом, никогда не беспокоили Релдонес. Не тратя больше времени впустую, она направилась на юг, к умирающей роще, куда пошел Таррис Кенрилан.

Еще до того как заметить самого старика, она увидела пыль, повисшую в воздухе от его рытья. Таррис уже по пояс был скрыт краем ямы и продолжал копать в бешеном темпе, что-то бормоча себе под нос. Каждый раз, когда он выбрасывал наверх полную лопату, вздымался столб коричневой пыли, подхватываемой раскаленным ветром, мчащимся над землей. Над Кенриланом стучали друг о друга голые ветки деревьев.

— Драконы сказали мне рыть здесь. Там, внизу, вода. Драконы сказали мне…

Релдонес, прихрамывая, подошла ближе. Таррис не обратил на нее никакого внимания.

— Добрый день, мастер ткач, — произнесла женщина. — У меня для тебя весточка от старейшины Элотура.

Зеленые глаза, ставшие еще более настороженными за последние долгие месяцы, оценивающе оглядели ее, когда старик поднял голову, опираясь на лопату.

— Я даже знаю какая, — на удивление быстро ответил он. — Старейшина хочет, чтобы я засыпал ямы. — Таррис снова начал рыть. — Передай ему, что мне очень жаль, но у меня нет времени… нет времени, которое можно тратить впустую.

— Почему? — спросила Релдонес.

— Потому что влага забурлит из земли. Мои драконы обещали мне. И это случится уже очень скоро. Я должен быть наготове.

— К чему ты должен быть готов?

— Конечно же, к следующему видению. — Кенрилан, остановившись на мгновение, окинул ее любопытным взглядом, а потом выбрался из ямы и прислонил лопату к стволу дерева.

«Странно, — подумала Фиттеринг, — он пытается вести себя так, как будто совершенно нормален».

Вероятно, старик был наиболее сумасшедшим из всех. Жизнь в городе стала иной из-за бесконечной жары. Но Релдонес не изменилась, по крайней мере, не настолько. Просто у нее появился этот легкий зуд, жажда перемен. Она утерла пот со лба, оставив на коже грязные полосы.

— И когда тебя должно посетить следующее видение?

Смех Кенрилана казался таким же сухим, как ветер.

— Когда драконы скажут, тогда и придет время, — Он поднял свою ореховую палку-«искатель» и, мягко удерживая разветвленный конец в крючковатых пальцах, принялся медленно обходить рощу.

Палка была ошкуренная, отполированная, толщиной в большой палец старика. Она потемнела от частого прикосновения рук Тарриса. Ее прямой конец указывал точно вперед. Релдонес Фиттеринг не могла понять, как простая ветка может указывать на присутствие воды. И, тем не менее, она зачарованно наблюдала.

Палка из орешника задрожала. Старик остановился, отступил на три шага и прошел по тому же месту еще раз. Ничего.

Внезапно прямой конец палки нырнул вниз. Таррис сделал в пыли отметину пальцем, аккуратно положил «искатель» в безопасное место, взял лопату и начал копать. Пыль снова поднялась столбом в душном воздухе.

Заинтригованная Релдонес, прихрамывая, отошла к дальнему краю рощи и присела в тени, чтобы подумать. Могли ли видения старого глупца оказаться правдивыми? Была ли на самом деле под слоем пыли вода, которая могла спасти Гернн?

Особая сноровка Релдонес в умении делать выводы сработала еще раз. Она внезапно поняла, что не все деревья вокруг нее умирали, только те, что были наиболее удалены от места, где рыл Таррис. Это подразумевало наличие поблизости воды, поддерживавшей в них жизнь. Возможно, единственный ключ к Спасению Гернна и в самом деле содержится в видениях безумного старика.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Фиттеринг ползком подкралась к краю первой ямы и заглянула.

Она не знала, что ожидала там увидеть. Поначалу ее ослепленные солнцем глаза не различили ничего, кроме теней. Набравшись терпения, женщина дала им время приспособиться. Дно ямы было темным… или все же… влажным? Релдонес со вздохом спустилась вниз.

— Жижа. — Она наклонилась и потрогала землю, чтобы убедиться в этом. — Настоящая жижа.

Влага и прохлада казались Фиттеринг чем-то чужеродным. Она скатала в ладонях доказательство слов старика в небольшой шарик, завернула его в потертый подол своего платья и только тогда задумалась, как будет подниматься.

Первые две попытки оказались неудачными, но, разобравшись, в чем ее ошибка, Релдонес, наконец, выбралась из ямы, поднялась на ноги и с предельной скоростью захромала обратно к городу.

Элотур хмуро сидел в конторе, обхватив голову руками. Он медленно поднял на Фиттеринг взгляд, словно не желая сталкиваться еще с одной проблемой.

— Новости? Уже?

Она заговорила, заново переживая случившееся, и в её голосе звучала гордость.

— Я убедилась, что палка Тарриса указывает на воду! — закончила Релдонес. — То, что он говорит, правда. Взгляни на это! — Она вынула комок из подола и протянула старейшине. — Не все деревья в этой роще умирают. А если вода есть в одном месте, то, конечно, должна быть и в других.

— Полагаю, что это возможно… — Элотур потыкал комок, убедился в его реальности и удивленно завертел в руках. — Однако у меня есть и другие новости. — Его лицо вновь превратилось в печальную маску. — Тинборг Скопас сегодня упал в одну из ям Тарриса. Он ушибся и требует, чтобы я разобрался.

— Созови городское собрание к полудню, — сказала Релдонес, дрожа от нетерпения, и добавила про себя: «В это время жарче всего, и люди будут в нужном расположении духа». — Когда услышат мое сообщение, на Тарриса посмотрят новыми глазами!

— Очень хорошо, — ответил старейшина. — А сможешь привести ткача, чтобы он не опаздывал?

Таррис не отличался пунктуальностью с тех пор, как умерла его жена.

— Я попытаюсь. Он так сосредоточен на своем деле, что отвлечь его будет трудно. Ты не понимаешь, что Тинборг мог сам подстроить несчастный случай просто, чтобы найти козла отпущения, которого можно обвинить во всех бедах?

— Думаю, что так оно и есть. — Улыбка коснулась потрескавшихся губ Элотура. — Твоя помощь, как всегда, оказалась полезной, Релдонес. Спасибо.

— Это здорово, когда тебя ценят, старейшина.

Но, выйдя из пыльной конторы, бывший городской глашатай чувствовала, что ее работа еще не закончена. Она направилась прямо к клочку тени, где укрылся от палящего солнца Тинборг Скопас, который обвинял Тарриса Кенрилана.


— Ну же, драконы мои, ну же. В прошлый раз вы пришли как раз в это время! — нараспев бормотал Таррис и продолжал копать, пытаясь убедить благородных зверей появиться. Ему не хотелось думать о том, что заключительное видение отнимет у него драконов.

Он знал, что не может удержать их, — они несколько раз ему об этом говорили. Но, по крайней мере, у него до конца жизни останутся воспоминания об этих друзьях, имевших металлический окрас.

Они появлялись вне зависимости от того, бодрствовал он или спал. Дневное или ночное время ничего не значило для его драконов. Трио — золотой, бронзовый и серебряный — всегда появлялось на расстоянии, с которого он мог видеть их огромные свернутые крылья и хлещущие сильные хвосты. Они всегда изгибались, один за другим, чтобы поприветствовать Тарриса, и подходили ближе до тех пор, пока их великолепные головы не заполняли все поле его зрения. Их пасти не открывались, когда драконы разговаривали со стариком, но их низкие, гулкие голоса заполняли его голову, и, казалось, они знали о нем все.

Во время первого видения драконы говорили о засушливости Кринна и о скрытой способности Тарриса помогать людям, находя влагу с помощью палки. Поначалу он опасался, что и в самом деле сходит с ума, но затем пошел на поиски простого орудия, которое, как заявили драконы, позволит ему спасти Гернн.

Палка с правильным разветвлением ускользала от старика в течение многих месяцев. Он искал некое «чувство» дерева, отбрасывая одну ветку за другой, пока не нашел старую бескорую орешину. Пальцы Тарриса, словно сами, сжались вокруг нее, и старик отнес палку домой. В тот вечер пришло второе видение. Третьего он прождал немногим более семи дней, постоянно бродя под палящим солнцем и привыкая чувствовать ветку орешника.

Он учился держать «искатель» свободным захватом, выставив длинный конец палки перед собой, словно усик некого неловкого насекомого. Каждый раз, когда тот склонялся к земле, Таррис отмечал место камнем или прутиком. Старика не беспокоило, что он забывал про свои ямки почти сразу же, как только их находил. Они просто помогали ему научиться обращаться с «искателем». Кенрилан улыбался и продолжал свое дело. Драконы сказали, что он найдет влагу, если выкажет веру и будет добросовестен.

После того, как драконы посетили его в четвертый раз, Таррис начал вместе с разветвленной ветвью орешника таскать с собой старую железную лопату, маленький бурдюк и сумку с вяленым мясом и фруктами. Всюду, куда указывала палка, он рыл с такой энергией и рвением, что многие горожане поначалу завидовали ему. Но поскольку вода все не находилась, а ямы появлялись по всему городу, его начали прогонять… и даже хуже.

Остановившись, чтобы передохнуть, рассеянно потирая отполированную поверхность дерева покрытыми волдырями пальцами, Кенрилан вспоминал старый Гернн. «Это место было довольно привлекательным», — думал он. Теперь, под карающим небом, все вокруг имело одинаковый серовато-коричневый оттенок, обесцветившись, подобно костям на окружающих пастбищах. Люди выглядели истощенными из-за своих трудов, которые они продолжали только из-за призрачной надежды на то, что скоро может пойти дождь. Те, кто ничего не делал весь день, предпочитали валяться в тени, преисполняясь жалости к себе.

— Многие люди избегают меня в эти дни. Некоторые открыто враждебны. Но я не могу позволить, чтобы это влияло на мою работу. О нет, я не могу позволить подобным мелочам мешать мне.

Люди, которые не возражали считаться друзьями Тарриса, пока он еще был городским ткачом, теперь не хотели иметь с ним ничего общего. Сначала старик мучительно тосковал по добрососедским отношениям, которые раньше поддерживал практически со всеми в городе, но потом полностью отдался видениям.

Когда люди Гернна изгнали его из своего общества, драконы остались единственными друзьями Тарриса. Он часто разговаривал с ними, вне зависимости от того, видел их или нет. Эта привычка еще больше отделяла его от горожан.

— Если я найду воду, это будет стоить любых трудностей и любых затраченных усилий. «Влага забурлит из земли», — сказали они. Я должен найти ее, и побыстрее. Ну же, драконы мои.

— Мастер ткач, старейшина Элотур требует твоего присутствия.

— Кто здесь? — Таррис подозрительно посмотрел наверх.

— Релдонес Фиттеринг. Я уже приходила сегодня.

— Не могу. Я должен рыть. — И он продолжил заниматься своим делом, причем весьма энергично.

— Я видела твоих драконов, — солгала Фиттеринг.

— Что? — Кенрилан прекратил кидать грязь и осмотрелся. — Где?

— На площади. Так ты идешь?

— Они все не влезут на нашу площадь. Она слишком маленькая для трех драконов.

— Они хотели, чтобы я нашла тебя.

— Мои драконы, — медленно произнес он, — разговаривали с тобой?

— Они сказали, чтобы ты пришел на площадь. Пожалуйста, это не займет слишком много времени.

— Хорошо… Думаю, что это возможно. — Старик выбрался из неглубокой ямы, перебросил лопату через плечо и подобрал драгоценный «искатель». — Я не могу оставлять работу надолго. Понимаешь, почти пришло время для пятого видения.

Болтая все, что придет в голову, Релдонес пошла обратно к Гернну. Старик сохранял молчание, даже когда увидел, что городская площадь заполнена толпой. На мгновение он остановился, сделал глубокий вдох, словно вместе с горячим воздухом втягивал в себя смелость, и двинулся вперед.

Иронический шепот преследовал Тарриса, пока тот проталкивался к Элотуру, стоящему около группы горожан, собравшихся в небольшой заплатке тени. Покрытое потом лицо старейшины было безразличным. Релдонес присоединилась к нему, встала за его плечом, и ее птичьи глаза заблестели. Элотур набрал воздуха, но Кенрилан заговорил первым.

— Моих драконов здесь нет. Я должен вернуться к работе.

— Ты и твоя глупая… работа! — сплюнул коренастый человек позади Элотура. — Все, что ты делаешь, лишь отягчает жизнь для всех остальных. Я мог убиться, упав в одну из твоих ям! В итоге я ужасно ушибся, и ты виноват в этом!

Из толпы стали раздаваться крики «Сослать его!» и проклятия в адрес провидца.

Таррис внимательно посмотрел на обвинителя, подняв брови в легком замешательстве.

— Ты еще кто такой?

— Тинборг Скопас, — сказал Элотур срывающимся из-за жары и напряжения голосом. — Он добропорядочный горожанин. Тинборг хочет, чтобы ты прекратил рыть, потому что твои ямы представляют собой общественную опасность. — Старейшина повернулся к людям, возвышая голос: — Таррис всего лишь пытается предпринять что-нибудь конструктивное. Посмотрите, что он обнаружил сегодня. — Горожане подались вперед, чтобы увидеть ничтожно маленький комочек грязи, который принесла Релдонес. — Это доказывает возможность нахождения воды. Вода означает жизнь. Вы действительно хотите, чтобы единственный из нас, кто ищет воду, остановился?

— Если он — наша единственная надежда, мы обречены! — закричала вдова, потерявшая сыновей и мужа во время последней волны болезни.

— Перекапывание грязи не поможет нам! — вмешался кто-то еще.

— И что насчет этих проклятых ям?! — прорычал Тинборг. — Я заслуживаю некоторой компенсации за полученный ущерб!

Старейшина наклонился к нему, открывая рот, словно собирался сказать речь, но затем, как будто солнце выкачало из него все силы, его плечи опустились. Элотур махнул рукой, распуская собрание, развернулся и пошел прочь.

Публика поднималось ворчание, поддерживаемое непрерывным свистом сухого ветра. Тинборг не спускал со старика затуманенного взгляда, но Таррис ничего не замечал. Его зеленые глаза были устремлены на что-то за пределами толпы.

— Я заслуживаю компенсации! — взорвался Тинборг. Он показывал на ушибы на руках и лице. Несколько друзей поддержали его.

Таррис услышал это, и его взгляд сосредоточился.

— Мне очень жаль… — Его извинения утонули в ропоте. — Но здесь нет моих драконов. Я должен пойти и найти их.

— Мы заставим его прекратить бредни о драконах! — взвыл Тинборг. — И прекратить копать! Говорю вам, надо выгнать его из города! Пусть роет в другом месте и не беспокоит людей!

Из толпы донеслись крики против бывшего ткача, но Кенрилан уже исчез.


Всю оставшуюся часть дня Таррис бродил и копал везде, куда указывала его палка-«искатель». До заката он вырыл восемь новых ям. Удовлетворенный проделанной за день работой, старик принялся за скудный ужин, состоявший из сушеных фруктов, вяленого мяса и трех глотков воды.

Ему не хотелось возвращаться на ночь в свое душное, пришедшее в запустение жилье, в удушливую атмосферу страха, царившую в городе. Таррис хотел остаться здесь, где было мало домов, где свет звезд казался дружелюбным и где он под светом луны, которая взойдет позже, сможет продолжить копать.

Кенрилан чувствовал себя более умиротворенно, чем в последнее время. После напряженности в Гернне это место заметно освежало. Душа старика пела, а надежда, взлелеянная им в сердце, раздулась и заполнила все его существо. Он найдет воду, он знал это!

С внезапностью, которая поразила его, к нему пришло видение. Таррис увидел их совсем рядом: золотого, серебряного и бронзового драконов. Они томно взмахивали великолепными кожистыми крыльями, так что мускулы рельефно обрисовывались под шкурой. Их хвосты хлестали, застывали и вновь хлестали, рассекая воздух, подобно косам.

Старик вздохнул от удовольствия при виде чудесной сцены. Медленно, очень медленно, заметили они его. Бронзовый первым вытянул шею и начал приближаться. Серебряный поглядел на него, кивнул и последовал за бронзовым. Золотой, казалось, неохотно двинулся за первыми двумя.

Драконы устремили мудрые глаза на старика, проникая сквозь человеческую оболочку прямо в его душу.

Таррис не стал ждать, пока их слова заполнят его голову.

— Я вырыл много ям вчера и сегодня. А еще было созвано городское собрание, посвященное тому, что я делаю.

«Мы знаем, — произнес серебряный дракон. — Ты все сделал правильно».

— Но кто-то поранился, упав в одну из ям. Он обвиняет меня, говорит, что мои видения глупы. — Лицо и глаза старика запылали. — Но я-то знаю, что они… вы настоящие.

«Это тот сорт убежденности, благодаря которой ты идеально подходишь для своей миссии, — заявил бронзовый, еще ближе подходя к Кенрилану. — Ты относишься к тому типу людей, которые пройдут через что угодно, если будут считать, что задача того стоит».

«Тебе не кажется, что остальные просто завидуют?» — Огромные глаза серебряного устремились на бывшего ткача.

Таррис повернул голову и согласно кивнул.

— Мне не стоило волноваться. Вы же завели меня уже настолько далеко. — Он выпрямился, расправил плечи, словно солдат на смотре, и торопливо заговорил взволнованным голосом: — Я каждый день упражнялся с ветвью орешника, делая в точности то, что вы мне говорили. Похоже, что мне удалось найти немного влаги на дне одной из выкопанных сегодня ям.

«Так это и начинается, — объяснил бронзовый дракон. — Иногда требуется много времени, чтобы найти правильное место».

«Только сохраняй терпение, — добавил серебряный. — Терпение — ключ ко всему».

— Да-да, — торопливо сказал старик. — Я терпелив, и вы это знаете. Но остальная часть горожан — нет.

«Мы знаем это», — подтвердил бронзовый.

«У нас для тебя есть заключительные инструкции», — все же заговорил золотой дракон.

— Наконец-то! — воскликнул Таррис, и его сердце забилось быстрее. — Я готов.

«К востоку от города ты найдешь маленькую лощину», — начал бронзовый.

— Ту, где каменная пирамида на краю, или ту, где белокорые деревья? — нахмурился старик.

«Ту, что с каменной пирамидой».

«Отправляйся в эту лощину и иди до тех пор, пока не достигнешь места, где на поверхность выходят камни, — продолжил серебряный дракон. — Их обнажение очень важно и является главной особенностью этой долины. Ты поймешь, что оказался на месте, когда доберешься до ущелья. После этого пройди шестнадцать шагов влево от чахлого дерева, растущего у стены по правую руку».

«Теперь отдыхай. Постарайся оказаться там к середине утра. В этой лощине ты найдешь драгоценную влагу. Это последний раз, когда мы обращаемся к тебе».

Внезапно драконы исчезли из сознания Тарриса. Пузырь лопнул, возвращая звезды и ночь. Старик вскочил на ноги.

— Теперь я знаю, где найти воду! — запел он, пританцовывая от волнения. — Знаю, знаю! Спасибо вам, драконы! Спасибо вам, Паладайн и все добрые Боги!

Утомленный и довольный, Таррис свернулся калачиком на земле. Его лопата осталась вертикально стоять в грязи поблизости, а драгоценная палка из орехового дерева лежала под рукой. Блаженная улыбка приподнимала уголки губ старика и разглаживала морщины на лбу.

Кенрилан моментально погрузился в сон.

Вода каскадом спадала в прекрасный, окруженный зелеными травами и папоротниками водоем позади трех драконов. Ее шум практически перекрывал восхищенные крики людей Гернна, резвящихся в своем жидком сокровище.


Следующим утром Таррис проснулся, как только рассвет окрасил небо. Волнение мешало ему доесть остатки сушеных фруктов, но старик заставил себя, понимая, что ему потребуются силы для того, что было намечено на сегодня. Он запил еду несколькими глотками воды из почти опустевшего бурдюка, даже не замечая ее омерзительного привкуса. Близость конца миссии превращала грязную жидкость в прекрасное вино, которое Кенрилан пил когда-то давно, а похожие по вкусу на дубленую кожу фрукты казались ему доступными некогда сладкими яствами.

Вскинув лопату на плечо, старик поднял палку-«искатель» и направился к лощине, вход в которую отмечала каменная пирамида. Прогулка вышла долгой, но Таррис был не против. Его сердце стучало в такт пению немногочисленных птиц, все еще распевавших приветствия солнцу. Кенрилан добрался до каменистой лощины чуть раньше середины утра, покрыв это расстояние за довольно короткое время для его вихляющей походки.

Позади раздавались шарканье и шорохи. Таррис знал, даже не оглядываясь, что Релдонес Фиттеринг следует за ним так быстро, как только может. Старик улыбнулся. Она пропустила видение, но будет достаточно близко, чтобы стать свидетелем того, как вода начнет пробиваться сквозь выжженную землю.

Он медленно вошел в лощину, удерживая перед собой ореховую ветвь, его глаза и руки были готовы уловить любое, самое легкое ее движение. Его окружали стены из мягкого известняка, но палка вела прямо вперед, в глубь долины.

— В точности так, как и сказали мои драконы, — пробормотал он.

Каменные стены подступили ближе. Релдонес по-прежнему сопровождала Тарриса, но тот не думал об этом. Через некоторое время лощина вновь расширилась. Старик собрался, думая только о воде, которую ему предназначалось найти.

Ветвь орешника вела его к выходу камня на поверхность в конце лощины. Восхищенно усмехаясь, Кенрилан опустил «искатель» и громко, так, чтобы Релдонес могла слышать, произнес:

— Они сказали, шестнадцать шагов влево от чахлого дерева. — Он осмотрелся. — Где же это дерево?

Никакого дерева, чахлого или нет, не росло там, где указали драконы. Иссохший пень давно откололся и скатился в лощину. Он имел тот же цвет, что и бледные камни, лежащие у подножия, и казался одним из них.

Таррис приостановился, копаясь в памяти и обшаривая окрестности глазами, слезящимися из-за солнечного света, отраженного камнями.

— Оно должно быть здесь. Должно! — Его голос отозвался громким эхом, всверливающимся в уши старика, потом приблизились шаги Релдонес, и эти звуки накладывались друг на друга до тех пор, пока Таррису не стало казаться, что его единственный спутник превратился в толпу. — Драконы сказали мне так. Они не стали бы мне лгать.

Он попятился, вначале на один шаг, потом на два, запнулся о большой камень и упал навзничь.

Раскаленные камни жгли его сквозь одежду; лопата ударила по плечу, пыль забила нос и рот. Кенрилан закашлялся, потом прикрыл рукой слезящиеся глаза, нащупал драгоценную ветвь орешника и с ослабевающей надеждой заставил себя еще раз посмотреть на стену.

— Вот! Наверное, это оно!

Смутно напоминающий дерево контур был вырезан на камне. Увидеть его можно было только с определенной позиции. Старик с трудом встал, подковылял к скале и пробежал пальцами по удивительному знаку.

— Спасибо вам, драконы, — пробормотал он с сердечной благодарностью и развернулся влево. — Шестнадцать шагов отсюда.

Он аккуратно отсчитал шаги, удерживая «искатель» перед собой. Ветвь орешника не отзывалась вплоть до последнего шага.

А потом палка нырнула вниз так резко, что старик испугался и чуть не выпустил ее из рук, и уткнулась в насыпь у подножия обнажения. Кровь Тарриса забурлила от волнения, когда он отложил свой драгоценный «искатель», сбросил с плеча лопату и начал копать.

— Если бы прямо сейчас пошел дождь, это было бы не так удивительно, как то, что делает эта палка. — Городской глашатай взгромоздилась за его плечом на верхушке огромного валуна. Таррис не стал тратить силы на ответ. После копания в пыли и сухой земле работа оказалась непривычно тяжелой. Стоя на коленях, Кенрилан руками откидывал камни в сторону так быстро, как только мог; с его старыми мускулами нельзя было даже надеяться поднять наполненную камнями лопату. Лицо Тарриса заливал пот, горло горело от жажды, но он не стал пить — он пообещал себе, что не прикоснется к воде, пока не выкопает новый колодец.

В первый раз Таррис заметил посторонний шум, когда яма стала глубиной по колено. Он не стал обращать внимания на странный шепот и шарканье, решив, что это эхо или же Релдонес ходит над ним. Но когда звуки стали громче, старик все-таки посмотрел наверх.

— Добрый день, — вежливо сказал Кенрилан, останавливаясь на мгновение и кивая толпе горожан, окруживших его. — Взгляните, драконы велели выкопать здесь колодец. Вода спасет нас всех. Я назову его Драконьим Колодцем.

Странно, но никто, похоже, не собирался отвечать на его дружелюбное приветствие, а в особенности Тинборг Скопас, стоявший возле края ямы со сложенными на груди руками и взглядом таким же твердым, каким был камень у него под ногами.

— Пожалуйста, простите меня, — произнес Таррис. Из прорвавшихся волдырей на его руках текла кровь. — Мне еще нужно проделать большую работу.

— Твоя работа — ничто, сумасшедший старик! — сплюнул Тинборг. — У тебя не было видений, а здесь нет воды! Никогда не было и никогда не будет!

— Драконы сказали мне… — снова остановился Кенрилан.

— Драконы! — рассмеялся Тинборг. — А я говорю тебе, что здесь нет никакой воды!

— Мои драконы не лгут! — возразил Таррис и повернулся к остальным. — Вы все знаете меня, знаете уже много лет. Я когда-нибудь лгал вам? — Он умоляюще протянул к ним руки. — Лгал?

Внезапно что-то ударило его сзади, и старик судорожно вздохнул. Вначале один камень, а затем еще и еще — целый дождь камней обрушился на Кенрилана. Сначала он причинял боль и казался жестким, а затем стал мягок и нежен. Вскоре старик уже не чувствовал ударов. Он попытался снова заговорить. Его губы двигались, но слова не шли. Лопата куда-то подевалась. Таррис пытался найти ее, пока все больше камней било его по голове. Наконец колени Кенрилана подогнулись, и он повалился на дно вырытой им ямы, повернув лицо к слепящему солнцу.

Странное кудахтанье Релдонес перекрывало ветер.

— Вырыл собственную могилу! — прокаркал Тинборг. — Получил то, чего заслуживал!

— Стоять!

Толпа обернулась на крик. Старейшина Элотур и двое его бывших стражников бежали к ним, тяжело топая по камням лощины. При виде ужасающей картины они остановились.

— О нет! — прошептал потрясенный Элотур. — Нет! Неужели дошло уже до такого?!

Поколебавшись, старейшина спустился в яму. Он встал на колени, обдирая их о камни, и нежно приподнял седую голову Тарриса. Умирающий старик открыл изумленные глаза.

— Друг мой, — прошептал он, и Элотур склонился ниже, чтобы лучше слышать. — Ты видишь их? Мои драконы! Они радуются вместе со мной. Я нашел воду для города, я нашел…

Его голос задрожал. Потом глаза Тарриса Кенрилана устремились на что-то далекое, и свет в них погас. Но улыбка осталась.

Чувствуя себя таким же старым, как сам Ансалон, Элотур опустил голову старика и медленно поднялся.

— Вырыл собственную могилу, — язвительно отозвался эхом кто-то из толпы.

— Вчера утром он сказал, что его драконы пообещали, что он найдет влагу. И он сделал это, — в смятении крикнул старейшина.

— Нашел собственную кровь! — куражился Тинборг.

— Гораздо больше, чем просто кровь, — указал Элотур.

Все проследили взглядом за его жестом. Из-под пропыленной одежды Тарриса сочилась влага.

Люди задержали дыхание, глядя на драгоценную воду. Старейшина коснулся ее пальцем и распрямился.

— Влага, бурлящая из земли, как Таррис и обещал, — объявил он мрачно.

— Дайте попробовать! — воскликнула Релдонес, скатываясь со своего камня и выглядывая из-за него.

— Нет, — произнес Элотур утомленным и побежденным голосом. — Эта вода заражена. Мы порицали его, избегали его… убили одного из нас. Теперь мы не осмелимся пить.

— Почему нет? — спросила Релдонес Фиттеринг.

Элотур показал свой влажный палец толпе. Они подались вперед, отпихивая друг друга, чтобы рассмотреть получше.

В капле кристально чистой воды извивались темные прожилки крови старика.


ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ПАРА

Ник О'Донахью


Сухой, коварный ветер шептал над округой, напоминая долине, что никому здесь больше не бывать фермером. Несмотря на жару, Гарри запахнул плащ поплотнее, тщетно пытаясь укрыться от пыли.

Он чуть было не пропустил трактир; и только почувствовав, что ветер стал тише, догадался откинуть капюшон.

Здание было прямо перед ним. Кровельные доски потрескались и рассохлись — первый же дождь просочился бы через них. Вывеской служила простая глиняная пивная кружка, которая была достаточно побита, чтобы предположить, что внутри ждало довольно грубое обхождение. Внизу размещалась стойка с колышками для мечей, секир, булав и прочих, менее опознаваемых видов оружия. В череп, установленный на стойке, вогнали лезвие топора.

Но трактир явно был заполнен, а стойка оказалась пустой. Гарри задумчиво посмотрел на нее и тщательно прикрыл меч плащом. Прямо перед тем, как открыть дверь, он подогнул свиток на поясе, стараясь сделать так, чтобы он был виден.

Посетители повернулись к нему и тут же быстро отвернулись, скрывая лица. Трудные времена требуют осторожности.

Гарри улыбнулся женщине за стойкой бара (называть ее девушкой явно было уже поздно), объемистой, но все еще привлекательной, с длинными рыжими волосами.

— Добро пожаловать в Тиходолье, — произнесла она с полным отсутствием гостеприимства в голосе.

— Хорошее название, — откликнулся он, оглядываясь и пытаясь угадать, где посетители скрывают свое оружие, затем смахнул серую пыль с седеющих волос. — Есть чем промочить горло?

— А есть чем платить? — протянула ладонь женщина.

Гарри усмехнулся и положил сумку на стул. Он быстро пробежался взглядом по всем занятым столикам, сосредоточившись на мгновение на стройном белокуром парне, который сидел рядом с его стулом, прислонившись к стене и с интересом наблюдая за Гарри. Потом посмотрел в сторону, и его взгляд остановились на столике, за которым, ссутулившись на деревянных скамьях, сидели четверо мужчин в поношенных плащах и делали вид, что не наблюдают за ним. Одной рукой он покопался в сумке, уже автоматически оставив свободной правую.

Несколько человек в баре казались похожими на того человека, с которым он пришел встретиться. Гарри бросил трактирщице монету, без удивления посмотрев, как она проверяет ее ножом, принял предложенный эль и выпил сразу половину. Когда он опустил кружку, хозяйка бара все еще смотрела на него.

— Похоже, тебе нравятся новые лица, — улыбнулся он.

Она покачала головой, не улыбаясь и не хмурясь.

— Ты не торговец. — Говорила она негромко, но остальные слегка повернули головы. — Не жрец. И, клянусь Паладайном, не фермер. Что же привело тебя сюда?

— Хочу поменять обстановку, — дружелюбно ответил Гарри. — Думаю, что поездка в горы пойдет мне на пользу.

Трактирщица снова медленно покачала головой.

— Правду? — вздохнул Гарри.

Она кивнула.

— Хорошо. Несколько месяцев назад, — произнес он достаточно громко, чтобы его могли услышать, — на долину Скалистый Приют, прямо за северным проходом, напал красный дракон. — Краем глаза он увидел, как головы слегка повернулись в его сторону, и продолжал: — Город был практически разрушен, а все его ценности похищены. Возможно, дракон работал на Рыцарей Тьмы и планировал поднести эти богатства Такхизис.

— Затем явились соламнийцы в сопровождении своих драконов и были атакованы прибывшими Рыцарями Тьмы. — Он пожал плечами. — Всего лишь небольшая стычка в большой войне. Дракон спрятал награбленное в горах, сделал две пометки на камнях, чтобы найти его снова, и присоединился к сражению.

Гарри наблюдал за реакцией посетителей. Ни малейшего шевеления… все это было хорошо известно.

— Битва была жестокой. И к тому же довольно шумной, а в этих холмах существует угроза оползней. — Он провел пальцем по столу, оставляя чистую линию на пыльной поверхности. — Особенно когда все так пересохло, а травы и кустарники погибли. Сошла лавина, и сокровища дракона оказались погребены, — легко закончил Гарри, как если бы заключительное утверждение не имело значения.

— Я слышу эту историю всё лето, — устало произнесла хозяйка. — Слышала ее от мечтателей, воров, шахтеров и даже нескольких гномов, не обладавших здравым смыслом, зато любивших выпить. Что отличает твою версию?

— Дракон возвращается.

Стройный блондин выпрямился.

— Его зовут Аурис. Он оставил службу у Темной Госпожи, а это значит, что он возвращается сюда. Он собирается снова найти свое золото, даже если ему придется разорвать Скалистый Приют на части.

Посетители тайком переглянулись.

— Драконы, — категорично сказала трактирщица, — плохо сказываются на бизнесе.

— Если бы мне удалось найти это сокровище до него, тогда я мог бы дождаться его там. А когда он покажется… — Гарри с надеждой осмотрелся, а затем вздохнул: — Ну да ладно.

— И ты бы сделал это просто по доброте душевной?

Он скромно улыбнулся.

— Ты что, рыцарь?

-^Обучался как таковой.

— Корова тоже может утверждать, что она лошадь… — недоверчиво посмотрела хозяйка.

— Да, пока не оседлаешь. — Он порылся в сумке. — Но если бы я только утверждал, что был рыцарем, откуда у меня взяться этой поломанной нагрудной пластине?

Гарри поднял кусок металла так, чтобы трактирщица смогла увидеть гравюру.

— Est Sularus oth Mithas, — торжественно и выразительно произнес он. — Моя честь — моя жизнь. Я продам ее за справедливую цену.

— Свою честь? — изумилась хозяйка.

— Нет, нет, — раздраженно произнес Гарри. — Пластину. Я даже отполирую ее для начала. — Он увидел, что стройный блондин смотрит на него, и мягко добавил: — Подобные предприятия требуют наличных. Это не будет слишком большой жертвой.

— А ты уверен, что получил его на службе в Ордене Рыцарей Соламнии?

— Это был подарок от брата рыцаря, которому он больше не был нужен, — произнес Гарри голосом праведника.

— Он тоже покинул Рыцарство?

Гарри автоматически взглянул на шрам на своем предплечье, но быстро отвел взгляд.

— Он навечно стал пацифистом.

— Это серьезная перемена в жизни.

— Наизначительнейшая.

— Так, значит, это не твой нагрудник? — заговорил стройный белокурый мужчина. Его голос оказался удивительно высоким.

— Изначально нет, — торопливо продолжал Гарри. — Рыцарь, который отдал ее мне, рассказал, что Аурис пометил свой тайник двумя линиями на скале, направленными друг к другу под углом. Если проследить эти две линии, они встретятся на тайнике.

— Но после битвы из-за лавины обе отметки были утеряны, — вздохнула хозяйка, произнеся слово «утеряны» тем же голосом, каким могла бы сказать «пролилось» или «нерентабельно».

— Уверена? — спросил Гарри. — А что насчет историй о том, что одну из них нашли? — Он огляделся, касаясь одним пальцем свитка на поясе.

— Расскажи мне.

— Думаю, что это всего лишь истории, — отмахнулся он, делая глоток.

— Мы и о тебе будем рассказывать истории, когда ты давно уже будешь покойником, Гарри Гандервол, — вклинился другой голос.

Гарри посмотрел в глубину трактира. Четверо мужчин, сидевших там, повернулись к нему. Один из них, рослый, со свалявшимися каштановыми волосами, произнес хрипло:

— Ты же не собираешься сражаться с драконом в одиночку? — Он бросил взгляд в сторону двери, — Хотя, конечно, может быть, ты рассчитываешь на помощь людей, ожидающих тебя снаружи.

— Обычно я работаю один, — беспечно ответил Гарри, пряча одну руку. И тут же пожалел о своих словах. Он попытался исправить ошибку, дружелюбно улыбнувшись. — Мы встречались? — Мужчины смотрели на него с каменным выражением на лицах. Он произнес более резко, снова коснувшись свитка: — Может быть, недавно списывались?

Человек с каштановыми волосами медленно покачал головой и усмехнулся, показывая гнилые зубы:

— Твое имя оказалось в списке нашей работы.

Гарри вздрогнул.

— В хорошем смысле, я надеюсь? — поинтересовался он, понимая, что это маловероятно.

— Тебя также называют Гарри Человек-Кендер, — медленно поднялся мужчина. — Просто старое прозвище.

— Гарри Гандервол-фехтовалыцик, инструктор боя на мечах, наемник, вор, — спокойно продолжил тот.

— Не обязательно в таком порядке.

— За тебя назначена награда. — Усмешка говорившего стала шире.

Трое его спутников также встали; правая рука каждого была скрыта под плащом.

Гарри продемонстрировал пустые руки:

— Я мирный человек.

Все засмеялись, и человек с каштановыми волосами произнес:

— Пока ты и вполовину не столь мирный, каким сейчас станешь.

Стройный белокурый парень торопливо встал и попятился, когда все четверо бросились от своих скамей, отбрасывая плащи в сторону. Один выхватил меч, другой булаву, а еще двое — одноручные топоры.

— Без убийств, — с тревогой произнесла трактирщица. Она притянула к себе маленького ребенка и прижала к груди, прикрыв фартуком.

События развивались стремительно. Гарри без колебаний набросил свой плащ на голову первому человеку и дернул вниз, разбивая лицо противника о стол. Пнул скамью, которая взлетела в воздух и врезалась в мужчину, опережавшего остальных. Когда тот со стоном рухнул, Гарри подхватил первого за подмышки и, крякнув, отправил его в объятия третьего противника, которому пришлось опустить меч, чтобы поймать друга. На голове этого третьего был шлем, который загудел, словно гонг, когда Гарри нанес удар.

Все трое лежали неподвижно. Вино, вылившееся из опрокинутого кубка, еще не закончило стекать со стола.

Гарри услышал невнятный крик и глухой стук позади. Он отпрыгнул, и его взгляд внезапно ожесточился, когда он выставил меч перед собой.

Стройный блондин натянул веревку между ножками двух столов, подсекая четвертого нападавшего. На конце веревки оказался подвешен грузик. Это, должно быть, был ловкий бросок.

Запутавшийся человек на полу с ужасом посмотрел вверх и выронил свой топор:

— Пощади!

Вначале Гарри поднял меч… а затем бровь, увидев, как все остальные в трактире уставились на него. Он обернулся к хозяйке бара:

— Кажется, вы говорили не убивать.

Она кивнула, все еще крепко прижимая к себе ребенка.

— Истинный рыцарь, — величественно произнес Гарри, — в победе великодушен.

Поклонившись лежащему ничком человеку, он словно случайно толкнул стол. Тот опрокинулся, и его угол ударил упавшего по лбу.

— Ой! Должно быть, это было больно. — Гарри приподнял веко человека, с удовлетворением отметив остекленевший взгляд. — Что ж, проснется он довольно скоро. Позвольте мне проверить его на предмет ран. — Он щелкнул пальцами. — Полотенца, пожалуйста.

Склонившись над телами, Гарри нежно осмотрел их. Увлеченные зрители даже не заметили, как пропали три кошелька. Он повязал полотенца на головы потерявших сознание мужчин и отстранился, потирая руки, а потом повернулся к своему молодому союзнику.

— Я бы и сам справился с ним, — начал он и остановился. Стройный блондин на деле оказался молодой женщиной, жилистой и мускулистой.

— Я не была в этом уверена, — спокойно произнесла она. — А ты и в самом деле собираешься выследить Ауриса?

— Сколько бы на это ни ушло времени, — кивнул Гарри и небрежно добавил: — Дракон наверняка вернется за своим золотом; и если мне удастся найти оное первым и подождать… — Он не закончил.

— Я пойду с тобой. — Женщина смотала свою веревку и добавила: — Конечно же, я интересуюсь исключительно деньгами, но помогу и с драконом.

— Я работаю один. — Он покачал головой, хоть и был заинтригован. В конце концов, она знала достаточно, чтобы сидеть спиной к стене, откуда с легкостью могла наблюдать и переднюю, и заднюю двери. И даже он не заметил, что она вооружена.

— Тебе потребуется помощь. — Вид у нее был упрямый.

— Тебе придется рисковать жизнью, — сказал Гарри, и женщина энергично кивнула. — И выполнять приказы.

Она снова кивнула, но чуть медленнее:

— Я отработаю свою долю.

— Ну, раз так… — Он протянул руку.

— Меня зовут Гем. — Она импульсивно сжала его пальцы обеими ладонями.

И Гарри, куда менее импульсивно, ударил ее левым кулаком в подбородок и подхватил, когда женщина упала.

Он усадил ее на стул, небрежно прихватив при этом кошелек.

— Бедняжка, здесь ей будет безопаснее… Хозяйка? Сколько с меня за воду, когда она очнется?

— За счет заведения, — покачала головой трактирщица.

— Ты добрая женщина.

Гарри отсалютовал ей и зашагал, стараясь не звенеть монетами. Несмотря на то, что в трактире не оказалось того, ради кого он приходил, остановка получилась выгодной.


Дорога к Скалистому Приюту вела Гарри через узкий проход, отмеченный колеями, оставленными телегами. Он бодро шагал вперед, видя ожидающе его золото в каждой скале и колее.

Через несколько часов он оглянулся и увидел, как кто-то в изношенном плаще быстро скрывается из поля зрения за валуном. Он осмотрел окрестности, как если бы ничего не увидел, а затем повернулся и продолжил шагать до следующего поворота.

Там Гарри приостановился на виду, притворяясь, будто перечитывает свиток, который выставлял напоказ в трактире:

«Ты знаешь об одной метке, оставленной драконом Аурисом. Я также знаю об одной. Встретимся в трактире Тиходолья».

Он убрал свиток, свернул за угол, вскарабкался на скалу и спрыгнул на своего преследователя, сбивая того с ног и прижимая его (нет, понял он с раздражением, все-таки ее) руки к бокам.

— Тебя легко застать врасплох, Гем.

— Ты не застал меня врасплох. Я планировала сделать так, чтобы ты увидел меня.

— Планируй в следующий раз лучше.

Она невинно улыбнулась, а затем согнула колени и ударила его так резко, что из Гарри выбило весь воздух. Он осознал, что их роли полностью переменились. Она была сверху и прижимала его к земле.

— Тебе никогда не сделать этого в одиночку, — сказала Гем.

— А я и не собирался. Кто-то послал мне сообщение… — Он замолчал, пораженный ужасным подозрением.

— И кто это был? — Гем встала и отошла назад.

Гарри сел и долго смотрел на нее, прежде чем отвернуться.

— Оно было подписано…

— Подписаться можно как угодно.

— …и была поставлена печать…

— О, это меняет дело?

— …шерифом Скалистого Приюта.

— Шерифом! — Гем почти выплюнула это слово. — Такой же глупец, как и ты. Меня интересуют исключительно деньги. — Она наклонилась к Гарри. — Но ты должен знать кое-что о двух отметках или не потрудился бы прийти сюда.

Тот только раздраженно произнес:

— Я пришел, чтобы убить дракона.

— Его может оказаться трудно убить. Он должен быть огромным, или у него не получилось бы собрать все это золото.

— Ты никому не говорила про «все это золото» до того, как покинула трактир? — вздрогнул Гарри и оглянулся.

Огромное облако пыли накрывало дорогу от одного края до другого.

— Могла и сказать.

Гарри побежал прежде, чем она закончила, пытаясь найти укрытие на более высоком месте. Гем, задыхаясь, следовала за ним. Из облака пыли появились бегущие вооруженные люди.

Гарри нащупал трещину в скальном выступе, немного расчистил ее, посмотрел вниз, а затем осторожно извлёк из сумки кожаный мешочек. С преувеличенной осторожностью он всыпал струйку кроваво-красных зерен в трещину, потом вытащил немного обугленной ткани и аккуратно сунул туда же, затем сделал Гем знак отойти.

— А что оно делает? — на цыпочках подошла поближе заинтересованная Гем.

— Должно взорваться, если мне удастся зажечь. — Гарри ударил кремнем по мечу, держа их над тканью.

— У тебя это от магов?

— От гномов-механиков.

Гем подалась назад, когда из кремня высеклась искра. Выглядела она при этом удивленно и жалко.

— Ты прикупил взрывчатку у гномов-механиков не глядя?

— Если быть точным, то не купил. И не «не глядя». Эта штука взорвалась, когда они ее испытывали.

— Ты хочешь сказать, что-то взорвалось. Когда гномы-механики проводят испытания, всегда что-нибудь взрывается.

— В то же самое время они испытывали еще и вот это, — усмехнулся Гарри и показал ей второй мешочек, на этот раз с фиолетовым порошком, — Предполагалось, что эта штука будет улучшать память, но после испытания они все разбрелись в разные стороны. Забыли, чем занимались.

Он начал неистово дуть. Ткань стала красной, а затем запылала.

Гем посмотрела на него, потом перевела взгляд на пыль, поднимавшуюся в отдалении.

— В Тиходолье мы сражались только с четырьмя. Похоже, они нашли друзей.

— Это многое говорит о том состоянии, в котором сегодня находится мир, — пробормотал Гарри, продолжая возиться с полоской ткани, — если подобные люди могут найти друзей.

Но на шутки времени не оставалось. Гарри указал на приближающуюся банду. Они бежали легкой трусцой, рассредоточившись, чтобы не попадать в пыл поднимаемую друг другом.

— Когда они подойдут ближе, подожги вот эту маленькую перекрученную тряпку. — Он сполз со склона и спрыгнул на дорогу.

К тому моменту, как банда приблизилась, Гарри укрылся на противоположном склоне. Их вел человек, которого он ударил по шлему. Мужчина был абсолютно лыс, у него не хватало зуба, зато злобы, читаемой на лице, было в избытке. Гарри рассеянно ощупал карманы, вспоминая, что ограбил троих из этих людей.

Внезапно Гем перебросила утяжеленный конец веревки через ветвь дерева, высоко и далеко перелетев по склону холма у них над головами.

Люди закрутили головами, следя за ней. Гарри, который тоже наблюдал за женщиной, отвлекся, когда увидел то, что ему жуть как хотелось увидеть: тоненькую струйку дыма, поднимающуюся с того места, откуда ушла Гем.

Он смотрел до тех пор, пока дым не прервал невысокий фонтанчик искр. Гарри рухнул ничком, закрывая уши.

Ничего не произошло.

Гарри поднялся, когда Гем перелетела обратно на своей веревке и столкнула валун. Тот сбил еще два камня, потом восемь, а затем двадцать.

Грохот падающих камней эхом отозвался в проходе. Изумленная банда остановилась, когда вся часть склона сорвалась и покатилась на них. Они успели убраться с пути камнепада, но были захвачены пылью.

Гарри одним прыжком покрыл половину разделявшего их расстояния, выхватил меч и остановился прямо за краем вздымающейся пыли, выжидая. Первый вышедший из нее мужчина почти задохнулся и вывалился из облака прямо на клинок Гарри прежде, чем тот успел замахнуться.

За ним последовал второй человек. Третий рухнул прямо на него. Следующие чувствовали себя лучше и были готовы к возможной атаке, но по-прежнему выходили по одному.

Перебив более чем дюжину вооруженных людей, Гарри приостановился — главным образом потому, что больше никто не появлялся. Он ждал, пытаясь отдышаться, оставаясь по-прежнему настороже.

Появились еще две фигуры с мечами наготове, с лицами, завязанными платками. Они шли, держась рядом, и прикрывали друг другу спину до тех пор, пока не выбрались на чистый воздух.

Пока эти двое обходили его с разных сторон, Гарри собирался с силами. И тут приближающихся людей заставил замереть крик, отражавшийся, казалось, от самого неба.

Гем летела вниз по стремительной дуге, подтянув ноги к груди. Столкнувшись с ближайшим человеком, она распрямилась, и ее сапоги сокрушили ребра мужчины. Тот крякнул, заваливаясь на землю. Полет донес Гем и до второго человека. Он замахнулся, но женщина легко вышибла меч из его руки, а затем нанесла ему удар ногой в голову. Человек упал на бок.

Гем отпустила веревку, готовая биться дальше, но Гарри стоял один, вытирая клинок.

— Благодарю, — кивнул он.

Она ошеломленно посмотрела на окружающие её тела и тихо произнесла:

— Ты убил всех.

— Иногда приходится. — Гарри внимательно взглянул на нее. — Это не так весело, как заниматься фермерским трудом, да?

Они стояли, пытаясь отдышаться. Вокруг них медленно оседала пыль.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Гем.

Он подцепил веревку мечом.

— Ты затягиваешь ее так, как будто закрываешь ворота, и раскачиваешься на ней, словно это веревка для вязки снопов. Кем бы ты ни была сейчас, когда-то ты была фермершей.

— Раньше — но не теперь. — Женщина вновь перевела взгляд на трупы.


Гарри и Гем вышли из узкого прохода в долину Скалистого Приюта. Долину усеивали небольшие пересохшие поля. В верхней части, почти рядом с проходом, был сухой колодец и группка домов, по крайней мере, половина которых превратилась в груды щебня. Сухие желтые листья полумертвых деревьев походили на волосы Гем, и Гарри был заинтригован глубиной чувства, которое она проявила, увидев Скалистый Приют.

Он повозил ногами в пыли и покачал головой:

— И как здесь люди живут?

— Большинство фермеров подрабатывают, — сказала женщина.

Гарри усмехнулся, глядя в сторону гор напротив них.

— Тогда они, наверное, охотники за сокровищами. Разве ты не чувствуешь запаха золота? — Он повернулся к Гем и с упреком произнес: — В этот раз не рассказывай никому о…

Но женщина исчезла из виду, убежав вперед. Гарри нахмурился и поспешил за ней, подумав — и не в первый раз, — что она приносит больше неприятностей, чем пользы.

Он догнал Гем, которую уже сопровождали старик, опиравшийся на ее руку и толпа почтительных поселян.

— Я Каранис. Скалистый Приют благодарит тебя. — Старик слегка поклонился Гарри.

— Не за что, — скромно сказал тот. — За что тут благодарить?

— Ты не только избавишь нас от Ауриса, но вернешь наши сокровища. — Он показал в сторону узкого прохода. — И ты уже одолел половину налетчиков из банды Робледа.

— Что я сделал? — Гарри прищурил глаза.

Улыбка старейшины Караниса погасла.

— Они провели последние месяцы, уничтожая наши дома, сжигая посевы и занимаясь поисками пропавших указателей сокровища. Сегодня, как и в большую часть дней, остальные продолжают свои поиски в горах вместе с самим Робледом.

— Никогда не слышал о Робледе, — произнес Гарри, встречавший в своих путешествиях очень многих воров и налетчиков.

— Он большой и мускулистый, словно гном, у него ярко-рыжие волосы, и он всегда сердит. — Каранис нахмурился. — Обычно мы видим только его людей, а Роблед оставляет гору лишь затем, чтобы задаватьвопросы, нападать на наши дома и забирать пищу.

Гарри переводил взгляд с одного изможденного лица на другое в толпе позади старейшины.

— Где он здесь может найти продовольствие?

Старик пожал плечами.

Гарри пожал плечами в ответ и, избегая произносить слово «сокровище», небрежно спросил:

— Если уж говорить о логове дракона, вы можете сказать мне, где находятся отметки, оставленные им. И если возможно, то обе.

— Так же как и все, кто живет здесь, я не знаю ни об одной. — Каранис указал на горы. — Вон там, на западе, горная цепь, где дракон Аурис укрыл свое золото. Отправляйся туда, если хочешь, и посмотрим, удастся ли тебе найти драконьи отметки или его золото. А что ты точно найдешь, так это остальных людей Робледа и его самого.

— Это объясняет, почему меня хотели убить, — пробормотал Гарри.

— Хотя они, без всяких сомнений, не могли победить тебя. — Каранис громко рассмеялся, кладя руку на плечо Гем. — Шериф уже рассказала мне о твоей храбрости и сноровке…

— Шериф?

— Вспомни, что я говорила о том, что все фермеры подрабатывают? — Гем спокойно улыбнулась ему. В ее глазах по-прежнему отражалась невинность.

— Почему ты не сказала об этом еще в трактире? — сердито посмотрел на нее Гарри.

— Я хотела убедиться, что ты тот человек, который мне нужен. К тому же хотелось посмотреть, каков ты в драке.

— И по той же причине ты подстрекала людей из трактира последовать за мной?

— Их не пришлось особо подстрекать.

С лица Караниса исчезло довольное выражение, и он покачал головой:

— Простите меня, леди шериф. Я сам уже ни на что не способен, даже с подстреканием…

Гем с Гарри переглянулись.

— Попытаемся? — спросила она.

Он перевел взгляд на Караниса и наконец с сомнением произнес:

— Возможно.

— Да хранит нас Хума! — Гем сжала руку Гарри с удивительной силой.

— Да все будет в порядке, — легко ответил он, но вид у него при этом был задумчивый.


Когда они вышли из деревни, Гарри с горечью проговорил:

— Ты действительно знаешь, где находится од из линий, или это тоже была ложь?

— Но я же на самом деле не лгала тебе, разве так? Мне действительно нужны деньги, — улыбнулась Гем.

— У меня больше нет причин доверять тебе.

— Я сказала правду.

— Я прибыл сюда после того, как какой-то мужчина написал мне…

— Шериф, — поправила она. — И не мужчина.

— Как бы то ни было, откуда ты узнала, что писать надо мне?

— Грабители не единственные, кто знает о награде за твою голову, — пожала она плечами. — Ты слишком многих людей расспрашивал о сокровища спрятанных в Скалистом Приюте.

— Моя мать всегда говорила, что мой длинный язык приведет меня к неприятностям. — Он почесал голову. — Вообще-то, она сказала тогда что-то более сложное, что-то об овражных гномах, пытающихся умаслить кендера, но это то же самое.

— Есть кое-что, о чем ты мне не лгал, или ты не пришел бы сюда… Ты знаешь, где находится одна из линий, — нахмурилась Гем.

— Да, и ты тоже. — Гарри на мгновение задался вопросом, что будет делать, если они оба знают про одну и ту же линию. — Ты говорила мне, что была наемником.

— А ты намекал на то, что был рыцарем.

— Я преподавал некоторым из них навыки боя.

— Это не то же самое. У рыцарей есть честь.

— Хочешь узнать о чести и о рыцарях? — Гарри, изображая раздражение, вручил ей нагрудную пластину, которую показывал в баре, и перевернул, демонстрируя обратную сторону, на которой кто-то процарапал клинком грубую карту. — Рыцарь, который носил ее, нарисовал карту на внутренней стороне. Скалистый Приют, горы и одна из отметок.

Гем воззрилась на предмет, и ее лицо засияло, словно отражало блеск золота. Гарри быстро выхватил пластину из ее рук.

— Итак, это та отметка, про которую ты знаешь?

— Разве ты не собирался продать нагрудник? — внезапно нахмурилась женщина.

— Хозяйке трактира? Конечно. Я ведь мог просто запомнить карту, а немного наличных — это всегда хорошо. — Он проницательно посмотрел на Гем. — Что еще тебя беспокоит?

— Но если это правда, то разве рыцарь не должен был отдать… — Гем была так озадачена, что с трудом могла подобрать слова.

— Своему командиру? — Гарри усмехнулся. — Конечно. — Он наклонился к ней поближе, как будто хотел поделиться шуткой. — Но этот рыцарь больше не носил свою броню, когда делал набросок. Ну, ты понимаешь.

— Где ты повстречал его? — тихим голосом произнесла она.

— На дороге, несколько месяцев назад. Когда-то я был его учителем. Он пытался собрать деньги для набега на Скалистый Приют… ограбив меня. Он оказался глуп и неблагодарен, если учесть все, чему я его научил. Если бы он не упомянул про сокровища Ауриса, я не стал бы искать его карту после того, как мы… поговорили.

В течение долгого времени она ничего не говорила, но, в конце концов, произнесла:

— Вначале мы осмотрим твою отметку.

— Нет, твою.

— Возможно, мне стоит убить тебя прямо здесь и сейчас и просто забрать пластину.

— Всегда пожалуйста, — сказал Гарри и добавил: — Но тебе может захотеться, чтобы я помог тебе разобраться с вашими грабителями.

Он почти ожидал, что женщина выхватит меч. Но вместо этого она засмеялась.

— Я покажу тебе вначале найденную мной отметку, хотя бы для того, чтобы убедиться, куда ты направляешься, — сказала она и твердо добавила: — И если ты не убьешь меня, я буду за твоей спиной.


Она повела Гарри от деревни к фермерским полям. Они были окружены низкими каменными стенами и неприветливой землей.

— Ты никогда не сделал бы так много добра, как сделаешь из-за меня, — прокомментировала она пути.

Гарри не нашелся с ответом. Он был уверен, что Гем переоценивает его доброту.

Они были уже поблизости от полей, когда дорогу преградил узкий, почти иссохший ручей. Гем спрыгнула вниз с безрассудством, которое заставило бы восхищенно присвистнуть даже кендера. Спотыкаясь и извергая проклятия, Гарри последовал за ней.

Гем подбежала к южной стене. Покрякивая от натуги и отчаянно напрягаясь, она начала отодвигать камни.

Неуступчивая глыба вначале сопротивлялась, а затем медленно отвалилась. Женщина сдвигала булыжники в сторону.

— Ты уверена, что это то самое место? — с сомнением спросил Гарри, и внезапно до него дошло: — Так ты же сама спрятала знак, пока дракон сражался.

Она кивнула, усмехаясь. Гарри немедленно встал на колени, обхватывая камни и оттаскивая их в сторону так, словно боролся с ними.

Наконец они поднялись и посмотрели на аккуратную, тщательно выбитую в камне линию. Они проследили остальную часть стены взглядом, медленно поворачиваясь к склону, и почти механически зашагали к холмам, следуя линии.

— А кто спрятал другую отметку? — спросил он на полпути к склону.

— Оползень. Если, конечно, ее не спрятал твой ученик-рыцарь. Прежде чем я смогла проникнуть на гору, вторая отметка пропала. — Следуя указаниям на нагруднике, при подъеме они уклонялись влево. Шли быстро, подгоняемые близостью золота и тем фактом, что за ними могли следить люди Робледа.

В конце концов, Гарри, повертев нагрудник так и этак, остановился и объявил:

— Здесь.

Они быстро раскидали булыжники, обнажая вторую линию, и сложили две каменные кучи, чтобы можно было на ходу ориентироваться по ним. А после пошли вдоль горных склонов, поднимавшихся над долиной на сотни футов. Гарри провел большую часть времени, глядя себе под ноги и стараясь избежать тех мест, где мог осыпаться щебень.

— Смотри по сторонам время от времени, — предупредила Гем. — Помни, старик сказал, что остальная часть банды Робледа ждет нас.

Гарри закатил глаза, но руку положил на рукоять меча.

Когда они нашли первое тело со следами ударов по голове, это удивило их.

Второе, почти обезглавленное, встревожило их.

Возле пятого тела, валявшегося в виде двух аккуратных половин, Гем произнесла:

— Подожди минутку. — Гарри хотел было спросить, не почувствовала ли она слабость, но женщина поднялась на глыбу, встала, вытянувшись и балансируя, опираясь рукой на его плечо. — Впереди ещё как минимум десять тел.

— Предполагаю, что мы не единственные, кто зашел настолько далеко.

— Возможно, все охотники за сокровищами мертвы.

Гарри оглянулся на вереницу трупов, ни у одного из которых не было рыжих волос.

— Все, за исключением одного, — глубокомысленно произнес он.

— Насколько он может быть силен?

— У них спроси, — указал Гарри на тела впереди.

Много трупов спустя они остановились, чтобы передохнуть. Ходьба оказалась тяжелой работой, а обнаруженные тела обескураживали.

Гарри сидел на валуне над Скалистым Приютом. Поля, простиравшиеся под ним, являли собой ряды бесплодных квадратов, окруженных аккуратно уложенными стенами из сухого камня.

— Это ужасные земли для фермерства.

— Ты не можешь даже представить, насколько, прекрасны эти холмы после весенних дождей, когда они полны цветов.

— К тому времени меня здесь уже давно не будет.

Гем улыбнулась. Гарри, который вспомнил о ее предыдущих улыбках, это не понравилось.

Когда они пробродили большую часть дня, Гем внезапно произнесла:

— Здесь.

Она указала на каменную стену под ними, а потом обратно, на путь, которым они пришли; они были в нужной точке, явно рядом с местом недавнего оползня.

Гарри моргнул и сошел с линии. Следы оползня исчезли из виду. Он вернулся к линии и нашел его снова. Он был практически незаметен.

Гарри откатывал в сторону одну глыбу за другой. Камни над ними опасно смещались.

Некоторое время они боролись с валунами.

— А у тебя еще остался тот взрывчатый порошок? — спросила Гем, когда солнце начало садиться. — Давай попробуем еще раз. А если он не сработает, мы можем попробовать порошок памяти.

— Что ж, можно попробовать. — Гарри вытащил оба мешочка и задумчиво взвесил на ладони.

После того как были высечены сотни искр, истрачены две груды красно-фиолетового порошка и отбиты почти все суставы, они истощили свои ресурсы и терпение.

— А можно было и не пробовать, — сказал Гарри.

Внезапно Гем отпрыгнула с пути пронесшегося мимо нее валуна, высвободившего и другие над и под ними. Открылся туннель высотой в человеческий рост.

— Хотелось бы быть уверенной, что нас не запечатает внутри следующий оползень, — с сомнением посмотрела на него Гем.

— Один из нас может остаться снаружи, — усмехнулся Гарри и приложил ладонь к уху, прислушиваясь к грохоту, нарастающему позади них. — Хотя, в конце концов, не думаю, что нам это потребуется.

Грохот оказался вызван еще большим количеством падающих глыб. Оползень еще сильнее раскрыл пещеру; отверстие было огромным.

— Точно. — Гарри обхватил Гем за плечи, отталкивая ее с дороги. — Отправляйся в Скалистый Приют. Достань для меня телегу и что-нибудь, чтобы тащить ее. Две лошади прекрасно подошли бы. — Он взглянул на солнце — поиски заняли слишком много времени. — Но сойдут и две коровы.

— Почему я должна доверять тебе?

— А как иначе ты собираешься доставить сокровища в город?

Она немного поколебалась, прежде чем повернуться и устремиться обратно по их следам. Гарри посмотрел на это с удовлетворением, обернувшись как раз вовремя, чтобы увидеть, как огромный рыжеволосый мужчина спрыгнул сверху и метнулся в пещеру.

Гарри нахмурился. Рыжеволосый мужчина — Роблед, вспомнил он — был последним из охотников за сокровищами, с которым предстояло иметь дело. Гарри рассеянно проверил лезвие своего меча и обернул плащ вокруг левой руки вместо щита. Когда он зашел в пещеру, губы его были решительно сжаты.

Гарри быстро отступил в сторону, стараясь сделать так, чтобы его силуэт не вырисовывался на фоне входа, пригнулся, ощупал пол и пополз вдоль стены, давая глазам время приспособиться. Он посмотрел в противоположную от света сторону…

…и его нижняя челюсть отвисла, а сам он чуть не выронил меч.

Свет отражался от груды золотых монет, поверх которых лежали три изящных браслета. Другие предметы были разбросаны по полу пещеры.

Гарри поднял тяжелый золотой подсвечник свободной рукой. Он смотрел на золото и улыбался та как не улыбался с тех пор, когда был ребенком и дядя Бенбоу подарил ему, после обещаний веек быть хорошим, настоящий двухлезвийный нож.

На золото упала тень: мускулистый человек крался на цыпочках к входу, настороженно крутя головой.

— Роблед? — Гарри отодвинулся за сталактит.

— Это всего лишь одно из имен, — услышал он глухой смех.

— Ты перебил всю свою банду, — сказал Гарри, осматриваясь в поисках дополнительного оружия, но вокруг было только золото. — Мне кажется, убивать своих помощников — признак жадности.

— От них было мало проку. Кроме того, они мне больше не были нужны после того, как ты повел меня в это место. Мою задачу облегчала возможность позволить тебе первым найти сокровища, Гарри Гандервол.

— Откуда ты знаешь мое имя? И даже будь я этим человеком, я не говорил, что это я, почему мне надо бояться тебя?

— Никаких особых причин. — Человек у входа в пещеру, казалось, начал раздуваться. Мужчина смеялся, но его смех неожиданно изменился.

Нет. Изменилось его горло.

А горло самого Гарри внезапно пересохло, ноги вдруг превратились в две неподвижные колоды. Он настолько же ощущал, насколько и обонял перемену в собственном поте: ужас перед драконом.

Силуэт в проходе изменялся и рос, пока не перекрыл доступ почти всему поступавшему свету. Глаза Робледа запылали, вглядываясь в темноту.

— Никаких особых причин, за исключением того, что я собираюсь убить тебя. — Фигура двинулась вперед, и ее когти заскребли по полу пещеры. Это был дракон… совершенно конкретный дракон. Перед Гарри, во всем своем злобном великолепии, стоял Аурис.

Гарри беспомощно смотрел на подсвечник в левой руке, меч в правой — и неудержимо дрожал. Он мог думать только об освещенном солнцем проходе, оставшемся за тушей дракона.

Наконец Гарри заставил себя швырнуть подсвечник в сверкающий правый глаз Ауриса.

Дракон взревел, тряся головой, а человек устремился на него, сжимая меч в руке.

Аурис оглушительно взвыл, когда клинок вспорол его грудь, отскочив от ребер. Меч попытался вывернуться из руки Гарри, но тот удержал рукоять. Единственный удар драконьих когтей отбросил человека к стене.

— А теперь, вор, — торжествующе прорычал Аурис, — первый раз за всю свою несчастную жизнь ты можешь сказать, что сделал пламенную карьеру!

Его ноздри вспыхнули, а грудь расширилась, когда он вдохнул, прежде чем направить на Гарри свой разрушительный выдох. Измотанный и избитый наемник лежал у стены ничком и ждал. И вдруг услышал приглушенный хрип. Он посмотрел вверх и увидел, как изумленный Аурис цепляется за свое горло. Гем ворвалась в пещеру, откидывая что-то назад в проход, а затем раскрутила в воздухе утяжеленный конец веревки и метнула ее. Веревка обмоталась вокруг челюстей Ауриса, стягивая их.

Гем бросила быстрый испуганный взгляд на Гарри, кричащего «нет!», но тут же спрыгнула прочь с низкого сталагмита и перебросила вторую веревку вокруг шеи Ауриса. Дракон оказался привязан.

Аурис бросался всем телом из стороны в сторону, его неповрежденный глаз светился яростью. Гем закружилась в воздухе, словно хупак, ударяясь о стены пещеры.

Гарри прыгнул вперед, уворачиваясь от пролетающей Гем, и перерезал веревку, когда она промчалась над ним. Женщина упала на пол и осталась лежать неподвижно. Аурис, обернувшись, раскрыл пасть, чтобы выдохнуть огонь на обоих.

Раздавшийся в пещере шум оглушал. Нездоровый сине-зеленый язык пламени вырвался из драконьей пасти прежде, чем самого дракона отбросил назад взрыв, оставив лишь ужасное серное зловоние.

Гарри отшвырнул меч в сторону и кинулся к телу Гем, поднимая ее.

Сделав первый сознательный вдох, она ошеломленно огляделась и прохрипела:

— Как замечательно сражаться рядом с героем.

— Это мне надо говорить.

— Его выдуло отсюда? — спросила она.

— Ты же знаешь, что да.

С большим количеством честности, чем ему бы хотелось, она сказала:

— Я очень надеялась, что так произойдет. Мне показалось, что я могу рассчитывать на то, что он воспользуется своим драконьим дыханием, и этого будет достаточно, чтобы зажечь порошок. Впрочем, я не могла слишком рассчитывать на взрыв.

Она попробовала устоять без посторонней помощи и упала, отпустив шутку о женщинах-полуэльфийках и их маловероятном использовании в качестве тяги для гномов-механиков. Гарри помог Гем выбраться из зева пещеры, и они в изумлении посмотрели на белый, изогнутый, словно лук, дымный след, пересекающий небо. В конце его был дракон, спокойно улетающий на юг.

— Да что же нужно, чтобы убить одного из них? — в страхе спросила Гем.

— Надеюсь, что мне никогда не доведется это узнать. — Гарри наблюдал, как дезориентированный Аурис рыскает из стороны в сторону. — Он забыл про нас. Порошок памяти?

— И взрывчатое вещество. Очевидно, ни одно из них не работает само по себе.

Гарри повозил ногой в пепельно-серой пыли, оставшейся от порошка.

— Я рад, что они вообще работают. Было бы жаль, если бы пробный запуск окончился неудачей.

— Для пробного запуска я воспользовалась тобой, — произнесла Гем.

— Тогда, когда мы еще двигали камни? — моргнул Гарри.

— Верно. — Она нахмурилась. — Если бы я правильно рассчитала дозировку, ты бы просто убрел прочь, что многое упростило бы. За исключением разве что дракона.

Гарри наблюдал, как рассеивается дымный след. Он задумчиво посмотрел на золото, а затем опять на Гем.

— Ты ведь не позволишь мне забрать его, не так ли?

— Нет, — сказала она, — не позволю. По крайней мере, не без боя.

— Тут целая куча золота. — Он пожевал губу. — Драка будет того стоить.

— Ты все это получишь не раньше, чем я умру.

— А я брошу все это не раньше, чем умру, — возразил Гарри, а потом поправился: — Или, что более предпочтительно, умрет кто-то еще.

Он заметил, что Гем смотала остатки своей веревки и привязала к ее концу камешек. И уже начинала раскачивать.

Он положил руку на меч, действительно не желая делать то, что должен был сделать.

Шум снаружи остановил их обоих. Гарри прислушался. Губы Гем скривились. Лепет счастливых голосов становился все ближе.

— Ты заранее предупредила о сигнале, да?

— Я была уверена, что ты победишь.

— И я знал, что ты возьмешь верх над тварью, ведь ты такой человек. — Каранис вошел в пещеру и развел руки. — Что мы можем предложить тебе в качестве благодарности?

Гарри через плечо посмотрел на сверкающее золото и спокойно улыбнулся:

— Никакой оплаты. Для меня важнее само дело.

Снаружи пещеры раздался одобрительный гомон. Гарри вышел наружу и поглядел на прибывших. У всех были пустые мешки, открытые сундуки, маленькие изношенные кошельки с распущенными завязками.

— Но я был бы не прочь наполнить карманы… по крайней мере, — покорно произнес он.

— Ты еще не говорила ему? — Старейшина казался удивленным.

Гарри потребовалось некоторое время, чтобы понять, что Каранис обращается к Гем.

Старик повернулся к нему, широко разводя руки и умоляя:

— Мы на опасной границе. У нас говорят: «Плохие урожаи дают плохих людей». Ты только посмотри, что случилось с Тиходольем. Ходят слухи о войнах, идущих по всему Кринну. Подобные времена вскармливают воров.

— Но… — Гарри сложил руки и приготовился обидеться.

— Поэтому мы нуждаемся в опытном и отважном мечнике. И мы готовы платить.

Гарри не ответил, поскольку его рот был широко раскрыт настежь.

— К тому же, — указала Гем, — с этой наградой за твою голову тебе самому безопаснее будет находиться здесь.

— Ты будешь работать на шерифа, — подытожил Каранис.

Наконец Гарри нашел, что сказать и повернулся к женщине:

— Это будет серьезной переменой в жизни.

— «Будь великодушен в победе», говорил ты, — ответила она. — Ты раздашь сокровища, а я буду наблюдать.

Гем заняла удобную позицию, прижимая руку к левому боку.

Селяне медленно проходили мимо с широкими улыбками на лицах. Гарри наклонялся и распрямлялся, неся в сложенных ладонях такие высокие кучки золота, что некоторые монетки неизбежно падали на пол. Гем, сияя, помогала поднимать их здоровой рукой и выдавать селянам.

— И не надо благодарить меня, — коротко кивал мужчинам и женщинам Гарри, тихонько заталкивая упавшее левой ногой в щель, чтобы вытащить позднее, — Это всего лишь моя работа.

Когда последний из жителей села прошествовал мимо, Гем наклонилась и начала собирать оставшиеся монеты. «Она заметила не все», — отметил Гарри. Его глаза округлялись, пока она набивала свои карманы.

— Эй, а мне?

— Должна же я позаботиться о своем приданом, как ты думаешь? — улыбнулась она.

Гарри открыл рот, чтобы ответить, но затем внезапно передумал и закрыл его. Потом, с твердым выражением на лице, впился взглядом в женщину.

— Я всегда работаю один.

Но в то же время, зная Гем, он уже начинал свыкаться с противоположной мыслью.


ПОНИМАЕТЕ, ЕСТЬ ЕЩЕ ОДИН БЕРЕГ, ТАМ, НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ

Роджер Э. Мур


Одной жаркой и скверной ночью я проснулся от храпа капитана Герна и пробормотал особенно витиеватое проклятие. Мне потребовался практически час, чтобы заснуть в этой оглушающей жаре, даже несмотря на то, что океан был ровным, словно песчаная пустыня, и вот я снова полностью проснулся и осознал, что останусь бодрствующим на протяжении еще многих часов. Я застонал и открыл глаза, которые, по моим представлениям, должны были приобрести красный оттенок.

Судя по ощущениям, была полночь. Я валялся голый, как ребенок, прижимаясь спиной к теплой, гладкой палубе «Летучего Омара». Черная грот-мачта надо мной указывала в бесконечное море мерцающих звезд. В другую ночь мне это показалось бы красивым, но сейчас раздражало. Сейчас мои мысли о капитане были не слишком лестными, несмотря на то, что он действительно отличный парень: дал мне работу четыре года назад, когда больше никто ее не давал, обучил ходить под парусом и ссужал мне деньги в тяжелые времена. Было слишком жарко, чтобы меня могло волновать что-либо другое.

Я приподнялся на локтях и при свете звезд бросил взгляд на свое тело.

Моя кожа стала коричневой, словно корка хлеба, благодаря долгим часам работы под солнцем, а длинные волосы выгорели и побелели, как крылья чайки, что, кстати, по случайности вполне соответствует моему имени — Чайкокрыл. Я одновременно и эльф и человек (я никогда не говорю «полуэльф» — нет ничего плохого в том, чтобы не быть «полностью человеком»). В большинстве случаев могу сойти и за эльфа, и за молодого мужчину, в зависимости от того, как одеваюсь и веду себя. Я тонок в кости и жилист, немного знаю кендерское наречие, так что смогу сойти даже за рослого кендера, если завяжу волосы в хвост или соберу узлом на затылке. И что точно, так это то, что перемены в моей внешности не вредят моей личной жизни. Я люблю женщин, они любят меня, а капитан Герн получает по утрам порцию здорового смеха, когда я приползаю на борт, переночевав на берегу, в каком-нибудь новом месте.

Пот всю ночь стекал по моему лицу, и я чувствовал соленый привкус. Глаза горели. Я проморгался и снова принялся смотреть вверх. Ночное небо казалось пустым; все три луны зашли, погода была ясной, и ветер не мутил воду. Мы находились в двух днях к северу от Палантаса, нашего родного города и удили гигантских луноперых, хотя удача нам не сопутствовала. Днем рыба ушла вглубь, прячась от жары, но ночью так и не поднялась обратно.

Отсутствие рыбы означало отсутствие денег с ее продажи, когда мы вернемся в Палантас. Такова была наша удача весь прошлый год. У капитана Герна почти не оставалось монет, чтобы заплатить мне, но меня это не волновало. Пусть я был на мели, но это не имело значения до тех пор, пока у меня было море и что-нибудь, что можно почитать. А что касается пищи, то я знал людей, готовых накормить меня, и места, где можно украсть побольше, если это потребуется.

Старина Герн также знал, как продержаться. Он и в самом деле прекрасный товарищ, этот уроженец Северного Эргота старой закалки, сохраняющий спокойствие в любой ситуации. Его корабль, «Летучий Омар», был всем, что у него оставалось в мире, и он заботился о нем, как о сыне, пока оставался трезв. Герн рассказывал, что когда-то у него имелось много монет и была семья, но, когда я спросил, куда они делись, он засмущался и сказал: «Это было в былые дни, Чайка» — и больше ничего. Полагаю, что к этому имела отношение либо Война Копья, либо его страсть к выпивке. Я никогда больше не спрашивал.

В ночи слева от меня вспыхнул яркий свет, прервавший мои мрачные размышления. Я удивленно обернулся и посмотрел под левый фальшборт, но увидел только темную, гладкую воду. Может быть, молния? Но вряд ли — ведь туч не было. Вот если бы белая луна, Солинари, находилась этой ночью в своей полной фазе, тогда я мог бы достать из своей каюты некоторые бумаги и почитать. Более всего я любил и собирал книги по истории и легенды.

У меня возникло колющее чувство. Я отодвинулся от борта. Что-то огромное и незримое приближалось над водой и двигалось прямо на меня. Инстинкты приказывали бежать… или же…

Пылающий жаром ветер, проносясь по судну, обжигал каждый дюйм моей голой кожи. Мне казалось, что лицо покрывается волдырями. Не помню уже, что именно происходило, пока я не оказался стоящим на коленях, вцепившись в правый фальшборт, и зовущим капитана. Мои чувства кричали, что я весь объят огнем или же получил жуткие ожоги. Боль была невообразимой. Старое судно застонало и чуть не перевернулось под ударом огненного вихря. Наверное, я ударился о фальшборт и рефлекторно ухватился за него, когда падал. Просто чудо, что я не улетел прямо в воду.

Я ослеп на несколько минут, в течение которых успел увериться, что мне выжгло глаза. Герн кричал что-то бессвязное из-под палубы. Инструменты, сети, цепи и бочки сталкивались друг с другом в трюме, пока «Летучий Омар» выравнивался. Я боялся, что старика расплющит падающим грузом и снаряжением.

Корабль выровнялся, а ветер снова стих. Ко мне вернулось зрение, хотя все вокруг казалось размытым, а глаза болели. Еще одна вспышка света взорвалась над морем. Я попытался прикрыть лицо, решив, что его сейчас снова опалит, но ничего подобного не произошло.

Очень быстро последовало еще несколько вспышек. Похоже было на разряды молний, только без грома… Я поднял глаза, слезящиеся от боли, и увидел, что вспышки — всего лишь всполохи в рассеянных облаках на горизонте. Все было тихо.

Я стоял на коленях, держась за фальшборт одной рукой и пытаясь обрести контроль над собой. Вспышки света прекратились, по низким облакам разлилось мерцающее желтое сияние. Длинные, вьющиеся языки оранжевого и красного пламени начали взметываться вверх, словно струи подсвеченной воды в фонтане. Гигантское пламя находилось недалеко от нас. Отблески отражались в танцующих волнах, бившихся о борт судна.

Я вспомнил, что приблизительно в пяти или шести милях от нас в сторону пожара находится небольшой остров. Мы видели его этим вечером и даже рыбачили на его рифах в надежде обнаружить косяк гигантских луноперых. Я сфокусировал зрение и разглядел, что остров находится прямо в центре этого широкого, кружащегося снопа пламени. Видны были даже огромные деревья, чьи кроны превращались в шары огня.

— Клянусь Зубами Зебоим!

Я подскочил от неожиданности, но это оказался всего лишь капитан Герн. Он поднялся на палубу незаметно для меня.

— Милостивые Боги! — прокричал он. — Это же вулкан!

Если бы на острове проснулся вулкан, мы были бы мертвы через несколько мгновений. Но я все же чуть не поверил ему, несмотря на то, что считал это нелогичным. На острове не было никаких гор, и ничто не походило на те вулканы, которые я видел вдоль береговой линии гористого Санкриста.

Сапоги капитана Герна застучали по палубе, когда тот устремился на корму, к валу морского якоря.

— Ставь паруса, мальчик! — бросил он за спину дрожащим от страха голосом. — Ставь паруса, или мы умрем!

Команда Герна вырвала меня из оцепенения. Я вскочил на ноги и поспешил вскарабкаться к креплению грота, попутно осматриваясь. Как оказалось, я не так серьезно обгорел, как боялся. Все еще вздрагивая, я украдкой бросил взгляд на колоссальное пламя и буквально похолодел от ужаса.

Колеблющиеся вихри пламени сложились в фигуру огромного огненного человека, становящегося все больше, пока я наблюдал за ним в оторопелом изумлении. У гиганта были длинные волосы и огненная борода. На его груди появилась броня, сверкающая, как огромное, яркое зеркало. Огненный человек протягивал руки прямо в облака, исчезавшие при соприкосновении с ними.

Это был либо Бог, либо чудище из Бездны. А любой из них гораздо опаснее, чем просто какой-то вулкан. Я резво бросился исполнять свою работу. Мои изнывающие от боли руки повернули рычаг, поднимая парус, но воспаленные глаза возвращались к огненному гиганту на острове. Мне показалось, что он поворачивается к нам.

Раскатистый гром докатился от пылающего острова. Через мгновение я осознал, что это голос пламенного титана. И мне казалось, что он смеется… в громе явно звучали какие-то слова, искаженные расстоянием, но все равно это были слова триумфа.

Судно застонало, когда Герн начал спешно выбирать канат морского якоря. Огненный гигант полностью повернулся к нам лицом и увидел нас — в этом не могло быть сомнения. Я посмотрел в черные, словно ночь, глаза существа, и мое сознание опустошил ужас, рычаг грота выпал из парализованных рук. Я скатился вниз. Это было ужасное ощущение. Я не мог ни отвести взгляд, ни убежать, ни закричать — один только вид существа лишал меня силы воли.

Сверкающая рука гиганта поднялась, с кончиков пальцев слетело крутящееся огненное кольцо, начавшее быстро расти, приближаясь.

Герн схватил меня за плечи и яростно затряс. Он кричал на меня. В этом состоянии его морщинистое черное лицо и короткая белая борода казались мне странно незнакомыми, как если бы я только что врезался в него на рынке в Палантасе. Герн оглянулся, увидел кружащееся, пылающее кольцо, летящее на нас, и бросил меня на палубу, под гик и полусвернутый парус, рядом с тяжелым ящиком.

Все вокруг накрыл оглушительный рев, словно мы оказались в мощном тайфуне, способном играть нашим кораблем, словно перышком. Кольцо прошло мимо, пропустив нашу рыбацкую шхуну через свой центр. Судно покачнулось. Ящик соскользнул со своего места и тяжело ударил меня по лбу. С тем я и погрузился в более глубокую ночь, чем мог себе представить.


— Герн, — прошептал я.

— Чайка, просыпайся.

Прохладная влажная ткань прикоснулась к моему лбу, благословенная вода побежала по обожженному лицу. Я открыл глаза.

Небо было синим, с белыми облаками и желтым солнцем.

— Хвала Богам! — закричал Герн. Он наклонился и заключил меня в объятия. — А я уж думал, что ты помирать собрался! Хвала всем Богам вверху и внизу!

В течение нескольких минут царило замешательство. Старина Герн плакал и прославлял Богов, а под конец сказал мне, что наступило утро после той ночи, когда мы видели пламенного гиганта. Я потерял сознание из-за удара по голове. Заставить себя сесть мне удалось не раньше, чем еще через час.

Кожа воспалилась и покраснела — зудела и шелушилась, как при серьезном солнечном ожоге. Даже малейшее прикосновение по-прежнему казалось невыносимым. Я встал и натянул штаны, скрипя зубами от боли.

Старина Герн заботился обо мне, пока я был без сознания. Когда я встал, он показал мне канат морского якоря. Его словно бритвой перерезало. Якорь пропал. Мы вместе подняли грот и, поймав ветер, направились на юг, к Палантасу — домой.

Немного времени спустя я уже стоял у румпеля, вглядываясь в горизонт за кормой. Происшедшее казалось нереальным, особенно днем; события прошедшей ночи потускнели, подобно дурному сну.

— Возможно, это был Бог, — произнес Герн. Он сидел на бочке с водой, отслеживая нить в сети, которую держал в руках. Ему никак не удавалось починить порванные ячеи.

Я нахмурился и посмотрел на него.

— Какой еще Бог? — Мне лично казалось, что это существо не подходит под описание какого бы то ни было Бога Кринна, о котором я когда-либо читал или слышал.

Герн скривил губы и пожевал их, а потом опустил взгляд на сеть в своих руках, словно забыв, что же собирался с ней сделать. Он не ответил.

Хлопнул парус. Поднимался ветер. День и без того был огненно-горяч, а ветер сделал жару почти невыносимой.

Я встряхнулся и осмотрел горизонт. Белая луна, Солинари, как всегда, поднималась на востоке. Я отвернулся, чтобы проверить положение румпеля.

Что-то было очень неправильно. Но что? Я снова-и весьма продолжительно — посмотрел на луну, а потом позвал:

— Капитан Герн.

Я редко называю его так.

Он закряхтел, поднялся и добрел до меня, опираясь на фальшборт. Увидел луну. А через миг судорожно вздохнул и прошептал:

— Во имя всех Богов!

После безлунной ночи перед белой почти всегда всходит красная луна, Лунитари. Она должна была подняться первой и сегодня. Любой моряк на Кринне знал это. Но вместо красной взошла белая.

И эта белая луна оказалась не Солинари.

Она была огромной, значительно больше, чем Солинари, всходила над морем, подобно еще одному миру, и имела устрашающие размеры. Я испугался, что новая луна может сорваться вниз и похоронить нас под собой, но она не двигалась. При более тщательном осмотре оказалось, что луна к тому же не полностью белая, но имеет слабый синий оттенок. Она была чудовищна и столь же чужда, как двухголовая рыба или фиолетовое солнце.

Всмотревшись, я заметил еще одну особенность этой огромной голубой луны: в середине располагалось маленькое темное пятно, от которого почти к краям диска расходились бледные линии. Мне потребовалось время, чтобы понять, что же это мне напоминает.

Гигантский глаз.


Мы увидели Врата Паладайна двумя днями позднее, к полудню. Жара к тому времени стала уже терпимой. Новая луна всходила, садилась и вновь всходила каждый вечер, взирая на нас сверху. Разговоры на судне были отложены. Мы чинили сети и лесы, ели, пили воду, глядели на одинокую луну и избегали обсуждений. Наткнувшись на косяк гигантских луноперых, ни разу не забросили ни сети, ни лесы. Мы спешили добраться до дома.

Когда мы приблизились к Вратам Паладайна, гористому проходу в огромный Бранкальский пролив, был мой черед стоять на вахте. Западные Врата Паладайна намного выше, чем восточные, и по существу являются самым северным пиком Вингаардских гор. Однако лесистые утесы восточных Врат имели двести футов высоты в самом низком месте.

Что-то в восточных Вратах показалось мне изменившимся. Казалось, что там стало больше деревьев.

Низины, сходившиеся к побережью, также выглядели шире, чем мне запомнилось. Я постарался избавиться от тревожного чувства и поискал другие суда. В такой день всегда в избытке прибрежных торговых кораблей и рыболовецких шхун.

Я быстро приметил два маленьких судна, похожих на наше, находившихся от нас на расстоянии в несколько миль, и посмотрел из-под руки, чтобы разобрать их знаки отличия. Странно, но я не признал их, хотя одно походило на корабль из Хило. Большинство моих друзей-кендеров в Палантасе были родом из Хило, а некоторые из них являлись и моряками. Я продолжал смотреть из-под руки, пытаясь разглядеть выгоревший коричневый рисунок на парусе корабля. Когда мы сблизились, я увидел, что на нем были изображены два скрещенных меча, над которыми располагался открытый глаз. Я никогда прежде не видел такого знака.

Я посмотрел на юг, в сторону залива, и нашел корабль побольше. Торговая галера выходила под полными парусами из Врат в открытое море. Она должна была покинуть Палантас приблизительно три часа назад. Я сообщил о ней капитану, который поднялся наверх, встал позади меня и нахмурился. Его глаза не были столь хороши, как мои, но он знал всякое судно в мире, всякий парус и знак отличия. Пока галера не приблизилась, Герн сохранял молчание.

На фоке галеры оказался изображен огромный, бледно-синий глаз над похожим на драгоценный камень солнцем. Мы безмолвно наблюдали за огромным кораблем, проходящим в ста ярдах по левому борту. «Летучий Омар» закачался, входя в широкий след галеры. Экипаж с любопытством уставился на нас, когда они проходили мимо, направляясь по каким-то своим делам.

— Должно быть, новое судно, — смущенно пробормотал старина Герн. — Может быть, из Каламана, новая торговая компания. Но этот забавный парус…

Он огляделся, осматривая берега Бранкальского пролива с все растущим недоверием. Его взгляд остановился на чем-то позади меня, а рот раскрылся в изумлении. Я быстро повернулся, чтобы тоже посмотреть.

Рассеченная Скала исчезла. Во времена Катаклизма, почти четыре сотни лет назад, Истинные Боги наказали Короля-Жреца Истара за то, что тот пытался указывать им и искажать их учение. Они сбросили огромную горящую гору на Истар и отправили и сам город, и все королевство на дно Кровавого моря, во многих сотнях милях к востоку. В Бранкальском проливе, когда весь мир затрясся от удара Богов, с горного склона сорвалась нависавшая часть скалы. Рухнув на дно залива, огромная глыба так и осталась стоять, рассеченная широкой трещиной сверху донизу, и ее можно было увидеть за много миль. Отличное место для ловли крабов.

Рассеченная Скала исчезла, но над тем местом, где она должна была быть, с горного склона нависал огромный утес. Я перевел взгляд с утеса на воду под ним и обратно с дюжину раз, прежде чем его величина поразила меня. Что произошло с миром? Мы что-то пропустили? Ушли слишком надолго?

— Чайка, ущипни меня, наверное, я сплю. — Черное лицо Герна посерело. Он зашатался и ухватился за фальшборт. Я пребывал в не менее глубоком шоке и с трудом держался на ногах.

— Этого не может быть, — продолжал он тихим голосом. — Я… Может быть, это просто иллюзия, какой-нибудь маг наложил заклятие ради шутки. Это возможно. А новое судно, скорее всего, из Каламана или с юга. — Он провел рукой по лицу и вздохнул: — Скорее всего, так. Просто слегка застало меня врасплох, только и всего.

В его словах был какой-то смысл. Мои нервы немного успокоились.

А затем я вспомнил синий глаз на парусе галеры. И луну.

Я запрокинул голову и посмотрел на новую луну. Огромный глаз спокойно и пристально взглянул на меня в ответ. Ни одно заклинание, про которое мне было известно, не смогло бы превратить три луны в одну. Меня заинтересовало, а видела ли новая луна меня. Это казалось не такой уж глупой мыслью. Я задрожал и опустил глаза.

Мы вошли в залив и через час миновали прибрежный город, расположенный по правому борту, город серых стен, круглых белых куполов и приземистых башен, располагавшихся под высоким пиком. Когда в прошлый раз мы проходили это место — всего лишь несколько дней назад, — там, среди беспорядочных каменных завалов, находился небольшой рыбацкий поселок. Теперь от него не осталось и следа.

Герн бормотал имена Паладайна, Зебоим и дюжины других Богов, уставившись на город, а его обветренные руки так сжали фальшборт, что захрустели суставы.


Три часа спустя мы увидели Палантас. Он был огромен… значительно больше, чем тогда, когда мы оставили его. Перед ним поднималась из моря высокая башня, маяк с огромной голубой сферой наверху. Мне показалось, что она, по меньшей мере, двести футов высотой. Гавань заполняли сотни судов, их было больше, чем я когда-либо видел или мог представить себе. Над водой разносились звуки колоколов и горнов, смешивавшиеся с обрывками ругательств и криков. Над головой кричали чайки, волны бились в нос нашего корабля, а флаги всех цветов радуги хлопали на ветру над пристанями и стенами могущественного города.

Мы подняли удивленные глаза и увидели широкие, мощенные камнем дороги, поднимающиеся в Вингаардские горы, — широкие тракты с оживленным караванным движением. Нижние склоны охватывали дома и сады. Над самим городом поднимались башни всевозможных видов, некоторые из которых были выстроены более чем в три яруса. И всюду, куда бы мы ни посмотрели, были цвет, деятельность, шум и жизнь — в гораздо большем количестве, чем мы когда-либо видели в шумном Палантасе, который оставили только несколько дней назад, в Палантасе, который был нам домом.

— Ни одного корабля минотавров, — произнес капитан. Я лично и не думал искать их, но, когда сделал это, понял, что он прав. — Ни эрготиан, ни пароходов гномов-механиков. А этот, я полагаю, эльфийский.

— Тот, — спросил я, указывая, — на котором еще эмблема с порванными цепями на парусе?

Порванные цепи окружали глаз, но про это я упоминать не стал.

Герн не ответил. Только покивал да жестко прищурился.

К нам с удивительной скоростью приближалось маленькое беспарусное судно. Оно было выкрашено в желтый цвет и имело желтый флаг, развевавшийся на короткой мачте над тесной рубкой. На верхушке мачты виднелся маленький синий шар. Лысый человек в желтых панталонах и белой рубашке махнул нам, а затем поднял к губам рожок и закричал на нас. Я мог понять, что нас направляли к пристани, где мы могли разгрузить свой улов, но слова инспектора порта, при всей своей ясности, не были теми словами, которые я рассчитывал услышать в Палантасе. Его голос был властен, речь с соламнийским акцентом выверена и точна, но гласные глотались, а произношение было неправильным, как если бы он был чужеземцем, выучившим наш язык у другого чужеземца.

Герн сглотнул, поднял руки и прокричал краткое подтверждение. Портовый инспектор уставился на нас, а потом обернулся и обратился к кому-то в рубке. После паузы тонкокостная женщина, одетая в белую тунику, — на мой взгляд, ей было, самое большее, двадцать, лет, — вышла на палубу и поднесла руку к глазам, посмотрев в нашем направлении, после чего повернулась к распорядителю, пожала плечами и возвратилась в рубку, когда лысый жестом отпустил ее. Затем портовый инспектор взмахом руки отпустил и нас, оглядываясь в поисках других судов, которые надо было направлять, и желтая лодка стремительно и беззвучно понеслась прочь на высоком гребне, движимая явно каким-то заклинанием.

Но не магическое движение лодки заставило мой желудок скрутиться узлом, а мой рот пересохнуть.

— На ней был ошейник, — недоверчиво произнес Герн. — У нее на горле был железный ошейник, словно она рабыня.

В том Палантасе, который мы знали, рабов не было. Рабство объявили вне закона повсюду в Соламнии, и так продолжалось уже сотни лег — и даже задолго до Катаклизма.

Подобно потерянным овцам, ведомым в незнакомый загон, мы заплыли в гавань.

Пришвартовавшись, мы пережили неприятный момент. Каменноликая дама, сжимающая пачку бумаг, приказала нам заплатить за швартовку. Герн бросил на меня озадаченный взгляд, кашлянул и, спустившись в свою каюту, через миг возвратился с несколькими монетами. Я скорчил гримасу — это были почти все деньги, которые у нас оставались. Он вручил монеты женщине, которая взяла их, с отвращением изучила… и швырнула под ноги капитану.

— Мне нужны настоящие деньги, — прошипела она.

Мы с Герном переглянулись. Он медленно подобрал монеты и, снова отправившись в каюту, возвратился с чем-то в правом кулаке. Он протянул вещь женщине, принявшей ее, когда он раскрыл руку. Там оказалась тонкая золотая цепочка, которую он носил в городе в качестве амулета на удачу.

Каменноликая бросила цепочку в карман и заговорила с Герном быстро и сердито. Я разобрал лишь часть того, что она сказала. Она была разъярена его поведением. Она была сыта по горло получением безделушек от невежественных рыбаков из грязных прибрежных городов, не достигших должного уровня цивилизации, чтобы использовать настоящие деньги. Она назвала Герна позором доминиона Великого Эргота и сказала, что он может оставаться три дня — и не более. А затем может продавать свой улов хоть в Бездне, и ее это не волнует. С этими словами она развернулась на месте и пошла дальше не оглядываясь.

Доминион Великого Эргота? Я поглядел на Герна, а он ошеломленно посмотрел на меня и начал нервно осматривать пристань. Рабочие вокруг нас продолжали разгружать рыбу с других кораблей, лишь изредка бросая взгляды в нашем направлении. Все они носили железные ошейники. По большей части это были люди-мужчины, но встречались здесь и гномы, и полуэльфы, несколько человеческих женщин и даже один маленький гном-механик. Они держали глаза опущенными, не встречаясь с моим взглядом.

Рабы… это явно были рабы. Я чуть не сказал кое-что Герну, но подавил это желание из осторожности. Мы с капитаном огляделись. Город при ближайшем рассмотрении оказался столь же чуждым, как и с большого расстояния. Поменялся даже стиль одежды — люди и эльфы мужского пола одевались в странные мешковатые штаны. Женщины носили длинные юбки, метущие землю. Цвета одеяний были тусклыми, но разнообразными. Люди и эльфы, широкоплечие гномы там и тут — но ни одного кендера. Это настораживало. Никогда еще не удавалось добраться до пристаней Палантаса, не столкнувшись с дюжиной оных, пытающихся проникнуть на все корабли подряд, чтобы исследовать их. Многих кендеров я считал своими друзьями, хотя они и сводили Герна с ума. Но сейчас их не было вообще.

И тут до меня внезапно дошло, что на рыболовецком судне, которое я увидел во Вратах, которое еще походило окраской на корабль из Хило, был человеческий экипаж. Я уверен в этом. Хило, тем не менее, являлось кендерским государством на одном из больших островов Северного Эргота, к западу от Палантаса. Я мог предположить, что люди всего лишь соламнийские наймиты, в это лето работавшие на рыбацкое семейство из Хило. Но на палубе должен был находиться и кендер. А еще минотавры… их обычно немного, но из-за своих размеров и звериного запаха они всегда довольно заметны. Однако сейчас не было ни одного.

Мой взгляд упал на безмолвно борющегося с огромной корзиной рыбы маленького гнома-механика в широком железном ошейнике. Я посмотрел вокруг и увидел в центре маленькой открытой площадки у пристаней беззубого старика, прикованного цепью, идущей от его ошейника к толстому деревянному столбу. Дети бросали в него камни, а он прикрывал белобородое лицо костлявыми руками.

Где-то щелкнул кнут, и кратко прокричала женщина. Никто не реагировал так, как если бы произошло что-нибудь необычное.

— Может быть, стоит осмотреться, — произнес капитан.

Я кивнул. Мы оставили пришвартованного «Летучего Омара» позади и отправились неуверенным шагом в этот странный новый город.

Это определенно был Палантас и в то же время — определенно не он. Я признавал здание то здесь, то там и, нахмурившись, глядел на многие другие. Улицы казались почти, но не совсем теми же самыми. По пути я собрал несколько кожаных мешочков — этому мастерству меня научил мой друг-кендер несколько лет назад. Внутри них позвякивали монеты, и я до поры спрятал их в своем поясе. Лучше всего будет, если Герн не увидит их и не станет волноваться, а еще лучше, если их не увидит констебль и не засадит меня в тюрьму за воровство.

Но нам надо было что-то есть. Я извлек две монеты, оказавшиеся серебряными, и сказал Герну, что нашел их на земле. Он с благодарностью принял деньги и указал на маленькую таверну, заведение под названием «Радостная Сирии», над которым была вывеска с чрезмерно точно прорисованной голой зеленой леди. Пол таверны покрывала притоптанная солома, пахло потом, древесной стружкой и дешевым элем с остаточным душком рвоты и легкой примесью зловония недавно использованного гальюна. Внутри находились люди, полуэльфы и эльфы, большинство из которых посмотрели на нас, когда мы вошли, но тут же потеряли всякий интерес. Завсегдатаи были грязны, но их одежда казалась добротно сработанной, даже лучше, чем я обычно видел в Палантасе… в нашем старом Палантасе. Мы заняли места за угловым столиком в дальнем конце, возле открытого окна, выходящего на деревянный забор, расположенный в трех футах от него.

— Не понимаю, — произнес Герн, прикрыв рот темной, мозолистой рукой, и начал нервно пощипывать подбородок, пока мы ожидали обслуживания.

— Что такое доминион? — прошептал я.

Капитан поглядел из окна на деревянную стену, поколебавшись, прежде чем ответить.

— Это страна, входящая в состав империи. Она обладает собственным правительством, но следует указаниям императора.

— Эргот никогда не был доминионом в чьей-либоимперии, — сказал я. В свободное время я много читал книги по истории. — Ты заметил, что здесь совсем нет кендеров?

Герн удивленно посмотрел на меня.

— Я… хм-м, — произнес он, снова осматриваясь. — Заметил. Ну, может, это место для них на этой неделе показалось слишком скучным.

Он умолк, поскольку к нашему столу приблизился гном в грязной одежде.

Гном казался пьяным, его шаг был нетвердым, а лицо покраснело и раздулось. Он выглядел старым, его растрепанную черную бороду уже подернула седина. Под бородой виднелся необычайно толстый железный ошейник. Через короткие руки гнома были перекинуты небольшие лоскуты ткани, которые он протянул нам, когда подошел. Он не поднимал взгляда. Мы приняли ткань, чтобы вытереть руки перед едой… и замерли.

На руках гнома недоставало кистей. Каждый обрубок был обернут тряпками, туго притянутыми к предплечьям кожаными ремешками. К ремешкам на правой руке оказался приделан узкий медный крюк, нависавший над обрубком.

Опустив руки, гном что-то пробормотал, чего ни Герн, ни я не поняли. Я наклонился ближе; гном сделал хриплый вдох и повторил сказанное на искаженном соламнийском. Из его рта воняло хуже, чем от гниющей лошади.

— Он спросил нас, чего мы изволим, — сказал я Герну. Старик сглотнул и попросил эля на двоих. Гном отбыл, и мы остались наедине со своими мыслями до тех пор, пока он не возвратился. С помощью предплечий он прижимал к груди две кружки. Он неустойчиво прокладывал свой путь вокруг игнорирующих его завсегдатаев и, наконец, врезался в наш столик. Часть эля пролилась на его рукава. Гном в расстройстве и замешательстве закусил губу.

— Спасибо, — произнес я тихим голосом, когда кружки опустились на стол, и гном начал разворачиваться, чтобы уйти. Он отошел, остановился, а потом обернулся и кивнул мне, не поднимая глаз. На какой-то миг в нем проявилось какое-то странное чувство собственного достоинства. Он принял монету, предложенную Герном, пробормотал что-то себе в бороду и ушел.

— Что он сказал? — нахмурившись, спросил Герн.

Я проследил за уходящим гномом. Что-то в нем беспокоило меня.

— Он сказал, что его зовут Дуггин и что он рад приветствовать нас.

Но что же… И тут меня словно ударило. На самом деле гном сказал не так, он произнес другую фразу: «И пусть вы найдете, что ищете — и даже больше». Это типично кендерское выражение, которое он произнес на кендерском наречии, языке, на котором говорят в Хило и во всех остальных местах где собираются кендеры. В первый раз я услышал, чтобы на нем говорили где-нибудь в этом новом Палантасе.

Я поднялся на ноги, стараясь сохранять спокойный вид. Гном прошел через дверь, ведущую, скорее всего, на кухню.

— Природа требует. Вернусь через минутку, — сказал я капитану. Старина Герн не ответил. Он вынул вторую полученную от меня монету и воззрился на нее.

Я пошел прочь, раздумывая о том, как бы подловить гнома, чтобы задать ему с глазу на глаз несколько важных вопросов. Если этот Палантас походит на старый, то и гальюн должен располагаться в переулке над канализацией. Дверь, ведущая на переулок оказалась открытой…

Старый раб снова вышел из кухни, неся еще одну кружку. Он поднес ее к ближайшему столику и был снова на пути к кухне, когда я произнес на соламнийском:

— Я тоже бы не отказался еще от одной.

Гном поглядел на меня, и наши глаза на секунду встретились. Затем он опустил взгляд и вошел на кухню, возвратясь через минуту с новой кружкой.

Я потянулся за ней, поворачиваясь так, чтобы никто не мог увидеть моего лица.

— Переулок, — прошептал я на кендерском.

Старый гном поднял лицо и уставился на меня темными, покрасневшими глазами. Я качнул головой в сторону двери, выходящей в переулок, а затем отправился туда с кружкой в руках, надеясь, что никто не обратил на нас внимания.

Запах снаружи подсказал мне, что я нашел гальюн… им оказалось узкое отверстие в земле, скорее всего, глиняная труба, ведущая в коллекторы. Я прислонился к стене и подождал.

В течение нескольких минут гном не показывался. Я уже собирался сдаться, когда он вышел, медленно подошел и поднял лишенную кисти руку, указывая на мою выпивку.

— Я не вижу здесь кендеров, Дуггин, — спокойно произнес я на кендерском, вручая гному пустую кружку. Он ничего не ответил, только забрал кружку и прижал ее к груди одной рукой, уставившись на меня без выражения на лице.

Возможно, стоило попробовать по-другому.

— Я не здешний, — сказал я, все еще используя кендерский. — Мы с капитаном хотим разузнать немного об этом городе. Мы не знаем многих обычаев, и мне показалось, что ты мог бы…

— Прекрати, — произнес гном. Он говорил нечленораздельно, но во всем остальном это был совершенный кендерский. — Ты либо глупец, либо безумец, если так свободно используешь этот язык. Кто-нибудь может подслушивать.

Я безмолвно смотрел вниз, на гнома. Даже пьяный, он говорил с такой авторитетностью, что я действительно почувствовал — я, как он и сказал, глупец каждой своей частичкой.

Гном посмотрел на меня. И мне показалось, что теперь он держался несколько прямее.

— Откуда вы? — спросил он, произнося слова с еще большей осторожностью.

Чтобы произнести это слово, мне потребовалось некоторое время.

— Палантас, — сказал я, наконец, на соламнийском. — Мы из Палантаса. Ты сказал, что только кенд…

Гном поднял руку, останавливая меня, прищурился и слегка покачал головой, словно решив, что я ему лгу.

— Я тоже был глупцом. А теперь отправляйся домой и забудь, что знаешь этот язык, если хочешь сохранить свою шкуру, — прошептал он на соламнийском, разворачиваясь к таверне.

— Дуггин! — Я протянул руку, хватая его за плечо. — Дуггин, где мы? Что здесь происходит?

Гном обернулся, темные глаза холодно остановились на моей руке. Я отпустил его. Он ответил, не глядя на меня, без всякого гнева в голосе:

— Ты не можешь быть настолько невежествен, но в любом случае заслуживаешь ответа. Ты находишься в Палантасе, столице доминиона Соламния, во Всемирной Империи Истар. Отправляйся домой.

Он возвратился в таверну и медленно закрыл передо мной дверь.

«Доминион Соламния? Всемирная Империя… Истар? Истар разрушен уже почти четыре столетия назад, уничтожен, когда Боги свершили свой суд над Королем-Жрецом за богохульство и попытки управлять ими. Что еще за шутки?»

Я вернулся в таверну, пытаясь выследить гнома. Старина Герн встретил меня, как только я вошел. Он схватил мою руку и поднял серебряную монету перед моими глазами. Я взял ее, чтобы рассмотреть внимательнее.

На одной стороне серебряной монеты была изображена карта острова, который мне удалось узнать не сразу. Слова «Истар Торжествует» были отпечатаны по краю на официальном соламнийском. Я повернул монету словами вверх. Сориентированный таким образом, остров выглядел знакомо. Им оказался Ансалон, наш родной континент… но Ансалон такой, каким был давным-давно, до того, как ужас Катаклизма разрушил его. Я хорошо знал очертания старого Ансалона по картам, которые мудрец-историк однажды показывал мне. Кровавое море Истара, восточные острова и западные острова отсутствовали на выгравированной карте. Северный и Южный Эргот и большая часть западных островов заменялись древним королевством Эргот. На востоке располагались земли самого Истара, с многоконечной звездой, отмечающей местоположение столицы.

Я молча перевернул монету.

На меня уставился открытый глаз.


Мы оставили таверну и пошли по мощеной улице, где галдели продавцы глиняной посуды и фруктов. Я понятия не имел, куда идти.

— Истар, — недоверчиво произнес Герн, блуждая взглядом вокруг, отмечая миллионы незнакомых мест. — Истар. Мы вернулись в Истар.

Я ничего не сказал. Мне не верилось, что это правда. Это должно было быть заклятием, какой-то иллюзией. Некоторые детали не сходились: луна, изображение глаза, размеры Палантаса. Палантас никогда не имел таких размеров, как теперь, даже до того, как Катаклизм смыл его набережную и затопил город. И доминионы Соламния и Эргот никогда не были частью Истара, по крайней мере, не в легендах и историях, которые я читал или слышал.

— Мы в прошлом, — произнес Герн, разговаривая сам с собой. — Более чем на четыреста лет в прошлом. — Он замолчал на минуту, а затем произнес: — Это из-за монстра, огненного гиганта. Должно быть, он метнул в нас заклятие, отбросившее нас в прошлое.

В этом был какой-то здравый смысл, как бы дико это ни звучало. Пламенный гигант, конечно же, являлся причиной наших бед. Но… вернуть в прошлое?

Катаклизм произошел в первом году, а сейчас был триста восемьдесят третий год П. К.[1 - П. К. — После Катаклизма, принятое на Кринне летоисчисление. Прим. Ред], так что нас перенесло, по крайней мере, на триста восемьдесят два года в прошлое, если Герн был прав.

— Кзак-Царот. — Герн остановился как вкопанный.

— Что? — Я посмотрел вокруг.

Герн воззрился на фургон на конной тяге, нагруженный деревянными ящиками, переложенными соломой. На каждом стоял большой круглый знак, изображающий город с черным обелиском в центре. По краю знака аккуратно, по трафарету, были начертаны слова, которые гласили: «Кзак-Царотское красное — разлито по бутылкам в 375 году И. Т.».

Мы смотрели, как фургон грохочет мимо.

— Кзак-Царотское вино, — сказал я, чувствуя, что нахожусь на грани истерики. — Ну конечно, а почему бы и нет? Ведь если мы в прошлом, то город Кзак-Царот все еще не разрушен Катаклизмом и потому продолжает продавать вино…

— Год, — прошептал Герн.

Что-то в его голосе заставило меня замолчать. На лице капитана возникло странное выражение. Старик внезапно подошел к человеку, смотревшему в окно пекарни. Я пошел за ним.

— Прости меня, — произнес Герн, тщательно выговаривая слова, когда тот обратил на него внимание. — Прости, я не слишком лажу со сложением чисел. Я видел, как проехал фургон с вином, которое разлили по бутылкам в триста семьдесят пятом году И. Т. Не мог бы ты сказать мне, насколько вызрело это вино на нынешний момент?

Мужчина, который, судя по его одежде и мозолистым рукам, был фермером, почесал бритый подбородок. Затем опустил глаза и начал считать на пальцах, бормоча себе под нос.

— Восемь лет, — сказал он, поднимая взгляд, — Сейчас триста восемьдесят третий год Истара Торжествующего, хвала Богокоролю, так что вину восемь лет. Для таких, как мы, должно быть в самый раз, а? — Он мигнул, поднял руку в прощальном жесте и вошел в лавку.

— Триста восемьдесят третий. — Герн закачался, а на его обветренном черном лице проступила слабость. — Это…

— Он сказал «Богокороль»? — тихо произнес я. — «Хвала Богокоролю»? Кто это такой?… Паладайн?

Затем новая догадка посетила меня — та же мысль, что поразила Герна.

— Ой! — сказал я.

Я посмотрел на Герна, затем снова оглядел шумный, огромный, невиданный город Палантас, не затронутый ни Катаклизмом, ни войной. Посмотрел на него совершенно другими глазами.

Мы не возвратились в прошлое, понял я. Это был тот же самый год, в который мы с Герном в последний раз покидали Палантас — триста восемьдесят третий.

Но Ансалон был цел. Никакого Катаклизма не было. Истар восторжествовал и стал мировой империей, включившей в качестве доминионов Соламнию и Эргот.

Время не изменилось. Но изменилась история.

— Прокляни меня Паладайн и Такхизис, — произнес Герн, и его слова сорвались, как при последнем издыхании.

Часть прохожих услышала его ругань. Они хмурились и на ходу раздраженно оглядывались назад.

— Поганые богохульники, — пробормотал один из них.

Мы отправились дальше медленным шагом, никуда особенно не направляясь. Улица изгибалась влево. Я узнал название прилегающей улицы и понял, что мы идем прямо по тому месту, где, как предполагалось, должен был стоять огромный Храм Паладайна. Конечно, здесь не было никакого Храма, ведь его построили только после Войны Копья, а в этом мире, вероятно, никогда ее не было. Я даже не знал, существовал ли в нем Паладайн.

Но я начал догадываться о том, кто же такой Богокороль. Хотя мне не удавалось заставить себя облачить эту мысль в слова.

Над крышами стал виден шпиль с похожим на луковицу куполом. Как и некоторые из мраморных зданий вокруг нас, он оказался белым, но с широкими красными полосами. Мы с Герном оба увидели его и оба узнали, но все равно продолжали идти дальше. За поворотом открылся вид на высокую башню с двумя боковыми минаретами и рощей высоких деревьев у основания. Мы продолжали идти до тех пор, пока не дошли прямо до края рощи, где остановились и осмотрелись.

Люди и эльфы перед нами без опаски входили в Шойканову Рощу, располагавшуюся у самого подножия Палантасской Башни Высшего Волшебства. Зеленые дубы Рощи шелестели под летним ветерком, а их ветви тянулись к облакам. Я помнил, что на Рощу наложили заклятие незадолго до Катаклизма, прокляли ее настолько ужасно, что ни одно существо или создание в здравом уме не сунулось бы туда. А белый камень Башни стал черным. Проклятие было наложено разгневанным магом, когда последний Король-Жрец Истара пытался отнять ее у Конклава Магов прямо перед Катаклизмом. В Палантасе все знали историю этой Башни.

Но здесь не было и следа проклятия. Я даже предположил, что мы вернулись в более раннее прошлое, но тут, взглянув наверх, увидел кусок изогнутого символа на самом верху минарета. Я не замечал его, пока мы немного не обошли Башню. Потребовался только миг, чтобы понять, что в целом символ являл собой глаз, окрашенный синим. Это был тот же самый глаз, который я видел на всех парусах, на знаках, на кораблях и всюду. Это, вероятно, был тот же самый глаз, что взирал с единственной луны Кринна.

Король-Жрец Истара, как гласили некоторые легенды о Катаклизме, имел глаза водянисто-синего цвета.

— Похоже, в конце концов, ты заполучил эту Башню, — произнес я, наконец, ни к кому конкретно не обращаясь.


Когда я был маленьким, мои родители играли со мной в игру, которая называлась «А что, если?». «А что, если, — мог спросить отец, — солнце было бы зеленым? Как мир выглядел бы в зеленом свете?» «А что, если бы на деревьях росла шерсть?» «А что, если бы птицы плавали, а рыбы летали?» «А что, если бы жуки умели говорить?» «А что, если не было бы никакого Катаклизма?»

Этот последний вопрос задала моя мать. «Что, если Король-Жрец вдруг оказался бы хорошим человеком и не пытался победить или подчинить Богов Кринна? На что мир стал бы похож, если Король-Жрец не пытался бы поработить или убить всякого, кто не являлся человеком или эльфом? Что, если он не стал бы пытаться уничтожить Зло, уничтожая всеобщий свободный выбор?» Такие трудные вопросы только смущали меня, когда я был ребенком, и в конечном счете мы с мамой возвращались к фантазиям о мире, в котором жуки могли говорить.

Но нам никогда не приходило в голову спросить: а на что был бы похож мир, если бы Король-Жрец так или иначе победил всех Богов и, возможно, даже сам стал Богом, а затем продолжал бы завоевывать весь мир под знаменем Истара?

Нам никогда не приходило в голову задать этот вопрос, но мы с капитаном Герном теперь знали ответ.

Мне показалось, что я падаю в обморок. Я даже зашатался, но капитан схватил меня за плечо, поддержав, однако его пальцы тоже дрожали и не слушались. Потребовалось два часа, чтобы вновь найти «Радостную Сирин» в толчее улиц. Солнце садилось за высокие западные пики, окружавшие залив, но небо все еще было светлым, а лавки работали.

— Нам надо вернуться на корабль, — пробормотал капитан. — Мы же не хотим влипнуть здесь в неприятности. Нам надо отчалить, осмотреть другие места и найти что-нибудь подходящее.

— Но куда нам идти? — ровным голосом спросил я, — Истар теперь мировая империя. Где можно… Вот она где, таверна.

— Западные острова, — произнес Герн, понизив голос, когда мы подходили. — Северный Эргот… Ой! — Эргот все еще являлся частью Ансалонского континента и не был разорван на острова, поскольку это было… будет? было бы?… после Катаклизма. — Ну, тогда Санкрист. Думаю, это все еще был остров. Все еще остров.

Мы вошли в таверну с печальными лицами, опустошенной душой, измученные и напряженные. Место, как и прежде, смердело, но народу было больше. Повсюду горели масляные лампы, источая запах гари. Когда мы вошли, из-за стола спокойно встали и вышли два эльфа. Мы заняли их места и стали ждать.

— Этот гном, Дуггин… — начал капитан.

— Ш-ш, — прервал я его.

Старина Герн поджал губы, пожевал их и оглядел толпу. Люди иногда поглядывали на нас, но в основном игнорировали.

Вскоре появился гном с железным ошейником, разнося завсегдатаям кружки. Мне показалось, что он бросил на нас быстрый взгляд, но никак не отреагировал, вернувшись вместо этого на кухню за еще большим количеством кружек. Мы напряженно ждали, в молчании изучая стены и стол. Наконец Дуггин возвратился и остановился у нашего столика, снова протягивая ткань для рук и ожидая наших заказов.

— Хвала Богокоролю, — произнес я, пытаясь сделать так, чтобы это звучало естественно. И уже через миг осознал, что допустил серьезную ошибку. Некоторые из ближних завсегдатаев уставились на нас с удивленными и подозрительными выражениями на лицах. Гном ничего не предпринимал. Я поспешил загладить ошибку: — Мы желаем… хм-м, эля, немного мяса и хлеба.

Остальные посетители нахмурились, но вернулись к своим делам. Дуггин бросил на меня короткий взгляд и внезапно стал очень грустным. Его бледные губы зашевелились.

— Вам надо уходить, — прошептал он.

Капитан наклонился поближе, игнорируя омерзительное дыхание и зловоние, исходящее от тела гнома.

— Мы не знаем, куда идти, — тихо сказал он так, что его слова практически терялись на фоне болтовни в таверне. — Мы не из этого мира. Это не…

С расстроенным видом Герн замолчал.

— Если вы из Палантаса, — размеренно произнес Дуггин, — это ваш мир.

— Нет! — сказал капитан, — нет, это не… Да что толку! — Он закрыл лицо руками и простонал: — Чайка, мы должны вернуться на корабль. Возможно, нам надо снова найти этого пылающего гиганта, может быть, он отбросит нас в правильный мир.

Взгляд гнома скользнул с Герна на меня и обратно.

— Пылающий гигант? — произнес он на соламнийском с надрывом в голосе. — Какой еще пылающий гигант?

— Дуггин! — Мы испуганно обернулись и увидели лысого дородного мужчину в запятнанном кухонном переднике, пробивающегося через вечернюю толпу. — Дуггин, будь ты проклят, у нас же люди ждут! Подбери свой вонючий мелкий зад и двигайся! — Он заметил нас, затем сосредоточился на мне. И переменился в лице. Мне даже показалось, что я могу читать его мысли. — Вы! — закричал он. — Вы тратите здесь краденые деньги! Воры! Воры!

Я не понимал, как они узнали, что деньги краденые, но это едва ли имело значение.

Толстый мужчина оказался ближе ко мне. Я соскользнул со своего места, схватился за спинку стула обеими руками и метнул его прямо в лицо приближающемуся человеку. Старый стул развалился на части, но повалил мужчину на стол, роняя заодно и нескольких завсегдатаев. Я выхватил наш квадратный столик из-под локтей Герна и перевернул его, чтобы блокировать преследование. Мы с капитаном рванулись в сторону выхода из таверны и обежали гнома. Нам доводилось участвовать в кабацких драках прежде, и мы знали, когда приходило время бежать.

Но кто-то уже стоял в дверях, когда мы добрались до них. Два эльфа, уступившие нам стол, вернулись с несколькими друзьями: мужчинами, носящими белые мантии поверх какой-то легкой металлической брони. Спереди на их белых одеяниях было изображено солнце, поверх которого находился синий глаз.

Люди Богокороля.

Мы дрались, как бешеные собаки. Но они все равно схватили нас.


В камере темницы магистрата заняться было особенно нечем. Старина Герн получил тяжелейшие побои, но не произнес ни слова жалобы. Его глаз почернел, было много ушибов, ссадин и длинный порез на лбу, кровоточивший под грубой повязкой, которой он обмотал голову. Капитан оставался на ногах во время драки намного дольше, чем я. Моя голова раскалывалась, и меня рвало до тех пор, пока желудок не опустел. Впрочем, запах в камере от этого не стал хуже.

Дуггин разделил наше тесное место пребывания. Его заперли с нами по подозрению в помощи ворам и монстрам, а возможно, и из-за того, что он оказался непослушным рабом. Магистрат подразумевал меня, когда добавил пункт о помощи монстрам, решив, что я кендер. Но наконец они выяснили, что я не кендер, а просто «вороватый, грязный, отвратительный отброс», как выразились тюремщики, пока запихивали меня в камеру. Один из эльфов, уступивших нам стол, по ошибке определил меня как кендера. Это из-за моей косички. От тюремщика я узнал, что эльф получил за меня вознаграждение. Наконец я понял, почему вокруг не было кендеров.

Наконец меня перестало рвать, и я лег спиной на грязную солому, глядя в темный деревянный потолок камеры. «Если голова прекратит раскалываться, — подумал я, — может быть, я даже буду жить. Пока не казнят».

— Ты что-то говорил о пылающем гиганте, — произнес Дуггин, сидевший рядом со мной, готовясь помочь, если меня снова начнет рвать.

— Забудь про это, — со вздохом пробормотал Герн. Он сидел с другой стороны от меня, уставившись на запертую дверь камеры.

— Старик, — в раздражении произнес Дуггин, — я не так глуп, как ты думаешь. Ты считаешь меня глупцом из-за этого? — Я не мог видеть, что делает гном, но так или иначе понял, что он выставил свои руки, показывая обрубки. — Это делает меня глупым? Или я глуп потому, что раб? Расскажи мне о пылающем гиганте.

— Ты не поверишь в это, — произнес капитан. — Даже я не верю.

— А ты попробуй, — с презрением фыркнул Дуггин.

— Мы рыбачили луноперых, — сказал я.

От разговора у меня начала болеть голова, но я неожиданно захотел рассказать всю историю целиком. Через некоторое время Герн стал вставлять собственные комментарии. Должно быть, мы болтали в течение часа или двух. Моя головная боль к тому времени ослабла, а живот успокоился.

— Это не наш мир, — закончил я. — Огненный гигант забросил нас сюда. У нас Истар был разрушен, Король-Жрец убит Богами, Ансалон раскололся на части, а к власти пришли Истинные Боги. — Я повернулся к Дуггину. — А здесь тоже есть Истинные Боги?

Губы гнома плотно сжались. Он опустил взгляд на обрубки, оставшиеся от его кистей.

— Они живы, — медленно произнес он, — но они больше не Боги. Король-Жрец сбросил их вниз. Он единственный Бог. Все остальные сломлены и порабощены.

Мое горло пересохло. Я повернул голову, чтобы посмотреть на Дуггина.

— Порабощены? Истинные Боги стали рабами?

— Они больше не Боги, — уныло и монотонно произнес гном, — но бессмертны даже в телесной форме, хотя и все стали рабами. Больше всего находится в Истаре, как я полагаю. Не знаю, что случилось со всеми, — сглотнул он, — Зебоим так и не стала слишком покладистой рабыней. Я слышал, что когда ее тянули через море на галерах, они в это время чуть не затонули. Гилеан… Гилеана ослепили, а его библиотеку сожгли. Он находится в Истаре, в заточении. Такхизис… с ней плохо обращались, и я не знаю, где она теперь. Она была в Каламане, но ей… приходится много путешествовать в ее работе.

Его голос смолк.

— Паладайн, — в установившейся тишине произнес Герн. Это был вопрос.

Лицо Дуггина переменилось. Его челюсти напряженно сжались, а темные глаза засверкали. Он ничего не ответил, только опустил голову.

— Как это произошло? — спросил я. — Король-Жрец всего лишь человек. Он жрец, я это знаю, но всего лишь человек. Он не мог победить Богов в одиночку.

Дуггин посмотрел на тяжелую дверь камеры и узкое окно, через которое падал свет фонаря.

— Он был всего лишь человеком, но ему помогали.

— Огненный гигант имел к этому какое-то отношение? — спросил я. Это казалось глупым, но было столь же хорошим предположением, как и любое другое.

Гном внезапно вскочил на ноги. Он задал множество вопросов о гиганте, которого мы видели, и об острове, рядом с которым ловили рыбу.

— Нам надо выбираться отсюда, — произнес Дуггин, подходя к двери. — Мы должны выбраться отсюда и отправиться туда, где вы видели огненного гиганта. У нас мало времени.

— Может быть, стоит вырубить охрану, когда нам принесут обед? — с сарказмом произнес Герн. — Может быть, они выбросят нас в море и отпустят плыть к…

— Заткнись, — сказал гном. Он поднял к лицу один из обрубков. Сначала я не мог разглядеть, что он делает. Потом он повел головой в сторону, словно вытягивая что-то, что сжимал зубами. Он выпрямлял медный крюк на обрубке правой кисти.

— Что ты делаешь? — спросил Герн.

Дуггин проигнорировал его. Я приподнялся на локтях, чтобы посмотреть. Гном стоял перед дверью, повернувшись к нам спиной, и с большой сосредоточенностью над чем-то работал.

Возможно, прошла минута. Потом раздался щелчок, а затем еще один.

Дверь заскрипела. И слегка приоткрылась.

— Давайте за мной, — сказал Дугин. — Охраны поблизости нет.

Мы с Герном поднялись на ноги, слишком удивленные, чтобы задавать вопросы или делать что-нибудь еще. Дуггин бросил на нас короткий взгляд.

— Пошли, — произнес он категорично. Это был приказ. Мы последовали за ним.

Я посмотрел на дверь, когда мы уходили. Огромный замок на внешней стороне повис открытым. Как? Я оглянулся на безрукого гнома, но он уже почти скрылся из виду в конце освещенной фонарем залы. Мы с Герном поспешили догнать его.

Я не мог поверить, что это произошло, но всего лишь несколько минут спустя мы уже оказались на темной улице. Вокруг не было никого, если не считать бродячих кошек и собак. Я оглянулся на мраморное здание магистрата. Не было никаких признаков того, что кто-нибудь заметил наше исчезновение.

— Наш корабль на втором пирсе, по левой стороне, третий или четвертый с конца, — нервно прошептал Герн. — Одномачтовое рыболовное судно. «Летучий Омар».

Дуггин не ответил. Он вел нас переулками, которые я никогда не видел прежде, и двигался так стремительно, как будто здесь родился и вырос. Мне было трудно поверить, что он и есть тот самый оборванный гном, подававший нам эль в начале этого дня. В молодости он, должно быть, был потрясающим вором. Я не сильно удивился, когда он сообщил нам, что его покалечили и сделали рабом, когда поймали.

— Держитесь подальше от лунного света, — произнес гном.

— Чтобы никто нас не увидел? — спросил Герн. Дуггин сердито обернулся и посмотрел на капитана.

— Луна, — бросил он в ответ. — Луна смотрит на тебя. Не будь глупцом.

— Луна? — не поверил Герн.

— Капитан, — сказал я, утаскивая его за рукав, — он имеет в виду, что Богокороль может видеть через луну. У него на ней глаз. Вероятно, он избавился от остальных лун тогда же, когда избавился от Богов.

— Но… но, — запротестовал Герн, однако быстро затих.

Дуггин не поправлял меня. Мы поспешили дальше в темноте.

А потом добрались до пристаней, где гном заставил нас на мгновение остановиться в тени складов. Он посмотрел через мощенную камнем площадь, ведущую к огромным пристаням. Я чувствовал запах моря, слышал удары волн о деревянный пирс. Моряки и охранники пристаней перекрикивались в нескольких сотнях футов под лунным светом.

Дуггин долгое время смотрел через площадь, очевидно прислушиваясь, не приближается ли кто-нибудь. Затем он снова повернулся к нам и начал тыкать в нашу одежду своими обрубками.

— Натяните что-нибудь на головы. Хотя нет, это не сработает. Подождите.

Он отошел от нас и, запустив искалеченные руки в кучу груботканых мешков и корабельных одеял, швырнул их нам под ноги.

— Накиньте это на головы. Прорвите в мешках дыры под руки. Они не должны быть прочными, ведь их выбросили. Вот так-то лучше. Вот. — Гном пристроил с моей помощью рваное одеяло и на своей голове.

— Стражники все равно нас не узнают, — угрюмо запротестовал Герн.

— Богокороль, — пояснил Дуггин, — скорее всего, следил за вами еще до того, как вы добрались до этих пристаней.

Герн начал было отвечать, но потом тяжко вздохнул и продолжил укрываться. По сигналу Дуггина мы спокойно вышли под лунный свет и пошли к своему судну.

Наш путь пролегал близко от того места, где ранее я видел прикованного к столбу бородатого старика. Мое зрение было достаточно хорошим, чтобы сказать, что он по-прежнему оставался там. Старик лежал на земле и вроде как спал. Вокруг него валялись маленькие камешки, дохлая рыба и гнилые овощи, о чем мне четко доложил нос, когда мы приблизились.

— Когда я скажу вам бежать, — прошептал Дуггин, — вы должны побежать, как при пожаре.

Он внезапно развернулся вправо, подойдя прямо к прикованному к столбу старику.

Я сразу ощутил, что Дуггин делает что-то запретное. Старого раба, скорее всего, наказали за некое ужасное преступление, и никто, как предполагалось, не должен был подходить к нему или помогать ему. Я быстро огляделся, высматривая охрану или кого-нибудь другого, кто мог сообщить о нас, но никого не было видно в бледном свете. Прохладный ветерок из тихого залива обдувал нас.

Дуггин опустился на колени возле лежащей фигуры. Он осторожно поднял голову старика, подсунув обрубок под его шею. Гном коснулся щеки старика другим обрубком и что-то прошептал. Я не уловил то, что он сказал, и наклонился поближе, чтобы лучше слышать.

— Эй, — тихо сказал Дуггин, — мне нужен камень.

Губы старика шевелились. Казалось, он все еще спал.

— Просыпайся, — торопливо произнес гном. — Камень. Мне срочно нужен камень.

Глаза старика открылись, он в замешательстве осмотрелся, а затем сосредоточился на гноме и прохрипел, ужасно глотая звуки:

— Дуг'н Кра…молот, Тяжелый день в куз'це?

— Тяжелый день, — ласково ответил Дуггин. — Очень тяжелый день в кузнице. Мне нужен камень, Фис.

Иссушенный старик усмехнулся. Выглядел он ужасно.

— Дверная ручка, — сказал он. — Т' дал это Луни… тари. Она шла.

Дуггин терпеливо покачал головой. Его лицо находилось лишь в нескольких дюймах от старика.

— Давно, — пробормотал гном. — Это было очень давно. Мне срочно нужен камень, Фис. Тороплюсь. Измени его обратно. Он нужен мне.

— Но у м'ня не… ту… — сказал старец громче. 

Дуггин шикнул на него:

— Сейчас же, Фисбен. Он нужен мне сейчас. Давай же.

— Глупый Дуган, — проговорил тот, кого гном назвал Фисбеном, произнося имя немного по-другому — «Ду-ган». — Глупый Дуган Красный Молот. Возьми и дай спать. Дверная ручка. Потеря…ли серый камень. — Он приподнялся на локте, неуверенно покачиваясь, словно собирался упасть в любой момент. — Вот. — Старик посмотрел на мостовую, а затем с чрезмерной осторожностью положил исхудавшую руку на круглый камень в мостовой перед ним.

— Вот, — повторил он. — Глупым ист'рцам никогда не найти ее. Положил прямо пере'ними. Глупый К'роль-Жрец тоже ее не увидел. Большая дверная ручка.

Пока он говорил, круглый плоский камень менялся. Он стремительно стал огромным ограненным серым кристаллом, драгоценным камнем размером с дыню, какие продают на рынках. Он торчал в небольшой грязной ямке на улице, где раньше был булыжником. Мы с Герном смотрели на него, не обращая внимания ни на что остальное. Истощенный старик с резким вздохом снова опустился на мостовую. Цепь на его шее зазвенела, и опять все смолкло.

— Это Серая Драгоценность? — спросил сдавленным голосом Герн. — Неужели это Серая Драгоценность из…

— Замолчи! — прервал его Дуггин, быстро подхватывая ограненный камень обрубками и пряча одной рукой под одеялом. — Спасибо, старый друг, — пробормотал он старику, наклоняясь и целуя того в лоб. — Спи спокойно.

Гном поднялся на ноги. В его темную бороду сбегали слезы.

— Фисбен… — Я думал, что уже приобрел иммунитет к дальнейшим потрясениям, но ошибался, — Это Фисбен? Безумный маг?

— Откуда, Бездна тебя побери, ты можешь знать что-нибудь о Фисбене? — Явно озадаченный гном сердито уставился на меня.

— Война Копья! — бросил я в ответ. — Фисбен был магом, который помог Героям Копья! Ты помни… вот проклятие!

Я сам слишком поздно вспомнил, что здесь никто ничего не знает об этой войне — даже Богокороль и павшие Боги. Ее никогда не было на этом Кринне.

Я опустил взгляд на старого, беззубого, бородатого человека, спящего на камнях. И в этот момент почувствовал такое горе и ужас, что был уверен, что это убьет меня.

— Фисбен… — пробормотал я. — Давайте освободим его и заберем с собой!

Дуггин поймал мою руку своим обрубком и подтолкнул к докам.

— Ты ничего уже не сможешь сделать для него, мальчик, — быстро и твердо сказал он. — Король-Жрец скормил ему яд. Ему не удалось сохранить разум. Только немного магии. Оставь его в покое и давай…

— Дуггин! — окликнул капитан. — Стража!

— Эй! — прокричал кто-то.

Я метнул взгляд туда, куда указывал Герн. Нас засекли. Группа из трех стражников бежала к нам. Двое из них пытались на бегу выхватить короткие мечи.

— Стоять! — ревел их лидер, находившийся от нас всего лишь в двух сотнях футов. — Всем оставаться на местах!

— Бежим! — крикнул Дуггин и устремился в том направлении, где, как мы сказали ему, был пришвартован наш корабль.

Он оказался самым быстрым гномом, какого я когда-либо видел в своей жизни. Без брони и оружия у нас не было никаких шансов в драке со стражниками. Мы вскочили на борт нашего рыболовного судна так быстро, как только могли. Трое стражников следовали прямо за нами, обнажив мечи и кляня нас именем Богокороля. В сумятице мне удалось сбросить швартовочный канат, я схватился за жердь, чтобы оттолкнуться в море, и услышал крик Дуггина:

— Сами останавливайтесь!

Вспыхнул странный свет. От испуга я выронил жердь и подхватил ее, когда она уже готова была скатиться с корабля в залив. А когда собрался оттолкнуть нас, увидел, что трое стражников все еще стоят на пристани, застыв в странных позах. Вокруг них плясали отблески чародейского света.

Я посмотрел вокруг и увидел, что Дуггин держит ограненный серый камень между обрубками, нацелив его на стражников. Потом он сел на палубу, ворча что-то себе под нос и пытаясь снова спрятать камень под своим плащом, но тот выскользнул, С гримасой отвращения гном поднялся на ноги.

— Ну и катись ты в Бездну, — сердито произнес он, пока я выталкивал корабль в открытые воды.

Герн поднимал грот, но ветерок гнал нас обратно к берегу.

Дуггин осмотрелся, увидел наше затруднительное положение и осторожно наклонился, чтобы снова подобрать камень.

— Ветры, дуйте! — закричал он, поднимая камень в сторону паруса.

С пристаней донесся топот множества ног, но внезапный ветер наполнил наши паруса. Судно качнулось; я упал, уронив жердь в залив. Поднявшийся устойчивый ветер уводил нас от пристаней, пока мы не оказались далеко в Бранкальском проливе, направляясь на север, к Вратам Паладайна.

Дуггин опять сел на палубу, роняя рядом с собой огромный серый камень. В лунном свете я с трудом мог разглядеть даже его железный ошейник. Он громко вздохнул, посмотрев на белую луну над нами и ее широкий глаз, наблюдавший за нашим побегом.

На лице безрукого гнома медленно проступила усмешка.

— Я вернул его, Король-Жрец, — сказал он. — Я вернул его, предательская эгоистичная жаба. Ты несчастный комок грязи, помешанный недобог! Ты…

Его ругань уже через минуту стала более содержательной, дикой и шокирующей. Мои уши просто горели. Никто и никогда в мире не ругался с таким чувством, как Дуггин тогда.

Наконец гном исчерпал свой запас брани и повалился на спину, пытаясь отдышаться. Серая Драгоценность тускло поблескивала возле него.

— Великий Реоркс! — воскликнул я.

При этих словах гном повернул ко мне голову. Его лицо казалось бледным в лунном свете. Он словно состарился на сотню лет за несколько последних часов.

— Я очень рад, что кто-то меня еще помнит, — сказал он.

Глаза гнома закрылись, и он погрузился в сон, в то время как ветер уносил нас от Палантаса в просторы моря и ночи.


Мы плыли на север в течение полутора дней. Несколько кораблей пытались перехватить нас, но мы опережали их с помощью ветра, вызываемого драгоценным камнем Дуггина. Луна прекратила двигаться в небесах с той ночи, как мы бежали. Вместо этого она парила над нами, следя и днем и ночью. Во многом из-за этого я перестал думать о Дуггине как о Дуггине.

— Спасибо, — сказал он, когда я зачерпнул для него кружку пресной воды.

Гном заметил, что я уставился на него, и, опустив кружку, поднял свои черные брови.

— Как мне называть тебя? — спросил я.

Он хмыкнул и глотнул своего питья.

— Дуганом Красным Молотом — было бы прекрасно. — Гном снова отпил и поставил кружку. — Да, когда-то я был Реорксом, но теперь из-за Короля-Жреца я уже не Бог, так что нет смысла обращаться ко мне, словно я особенный. Мне нравилось быть Дуганом Красным Молотом. Это было воплощение, которое я использовал в то время, когда все менялось. Дуган подойдет.

— Дуган, — повторил я, кивнул и вернулся к своим обязанностям по хозяйству и ловле рыбы, чтобы было чем набивать животы, пока мы не достигнем острова.

— Пожалуйста, расскажи нам об огненном гиганте, — произнес Герн.

Как и я, он стал очень тихим и почтительным к нашему гостю… и, похоже, сообщнику в преступлениях. Продолжая работать, я прислушался.

Дуггин-Дуган издал короткий смешок, в котором не было ничего забавного.

— Должно быть, Сам, ребята, — мрачно сказал он. — Сам, и никто другой. Этот остров и в вашем мире, и в нашем населяют эрды. Не многие из них живут на этом Кринне, моем Кринне… если считать, что ваш мир и мой не один и тот же Кринн. Чертовски безумная идея. На нынешний момент остров эрдов являет собой большую тайну, но, вы же знаете, люди перемещаются, а слова разносятся. Так или иначе, я могу предположить, что ваши эрды в вашей версии мира наложили руки вот на это. — Он погладил чародейский камень. — Серый Бриллиант, или же Серая Драгоценность Гаргата, артефакт, который некогда преобразовал весь Кринн и принес в него хаос и перемены. Серый Бриллиант изменил природу магии, изменил земли и породил чудовищ, минотавров, гномов и кендеров.

Бог Реоркс создал Серую Драгоценность, вспомнил я однажды прочитанное. Камень был более чем особенным.

Дуган сделал глубокий вдох.

— Глупые эрды, должно быть, выяснили, как разбить эту штуку. Вот что, похоже, произошло в вашем мире. — Он скривился от такой мысли. — Это добра не принесет. Не хотел бы я оказаться поблизости, когда камень разобьется.

— Почему? — спросил я, полностью забыв о ловле рыбы.

Дуган поколебался.

— Ну ладно… — Он потер обрубком руки заросшую щеку. — В общем, когда создавался Серый Бриллиант… в нем был… хм-м… размещен… другой Бог, и освободить этого другого Бога будет не слишком хорошей идеей. — Гном посмотрел на меня с подлинной жалостью, — Если именно это произошло на вашем Кринне, если Серый Бриллиант разбит, я крайне сомневаюсь, что у вас остался дом, в который можно вернуться.

Мы со стариной Герном приняли эти новости — или же попытались их принять.

— Ой! — сказал я. — Так огненный гигант — это тот Бог, который находится в Серой Драгоценности? Тот, кого ты называешь Сам?

Дуган кивнул, глядя вдаль на север.

— Если этот Бог выбрался, — осторожно проговорил Герн, — что он, скорее всего, будет делать?

Дуган сглотнул и вытер лицо.

— Боюсь, что ничего хорошего, — спокойно сказал он. — Ничего хорошего. Он… ну… начнем с того, что он рассердился на то, что его заточили в Сером Бриллианте, и он… кхм… не слишком хорошо относится к нам… другим Богам. На уме у него… я уверен, должна быть месть и…

— Так он был более могуществен, чем вы? — резко спросил Герн. Это была та же мысль, что пришла и мне в голову.

Чернобородый гном промолчал. Он уставился на горизонт, а затем опустил взгляд на свои обрубки, прежде чем спрятать их под мышками, словно отогревая.

Мы не возвращались к разговору несколько часов. Пообедали — и, конечно же, рыбой, — потом я отставил свою плетеную тарелку и произнес:

— Итак, наш мир разрушен. Был разрушен. Взорвался или что-нибудь в этом роде.

Никто не ответил. Я встал и пошел на корму, где сел и заплакал. И плакал, должно быть, в течение нескольких часов. Долгое время спустя ко мне подошел Дуган и сел рядом.

— Я понятия не имею, что случилось с вашим Кринном, — мягко сказал он. — Понятия не имею. И нет никакой возможности узнать.

— И что нам теперь делать, Дуган? — спросил я, прокашливаясь и вытерев глаза. — Что мы будем делать, когда доберемся до острова?

Гном опустил взгляд на палубу, прежде чем заговорить. Я понял, что он продумывал ответ на ходу. Он сам понятия не имел, что делать.

— Ну, — сказал Дуган, прочищая горло, — у эрдов есть могущественная магия. Я могу использовать часть энергии Серого Бриллианта, чтобы сработать несколько заклинаний, а с помощью эрдов, думаю, смогу восстановить часть былой мощи. Не все, но достаточно. Может быть, достаточно. Этот новый Бог… этот Богокороль убивает Кринн, Чайкокрыл. За прошедшие почти четыре сотни лет многие расы были уничтожены полностью, все до единого представителя. — Он глубоко вздохнул. — В наши дни не осталось ни одного кендера. Минотавры и гоблины исчезли уже давно. Гномы-механики, скорее всего, станут следующими. Овражные гномы, возможно, окажутся последними в этой очереди, но и они исчезнут. Всякий народ на всяком континенте порабощен. Люди на первый взгляд кажутся свободными, но даже те, кто наиболее свободен — люди и эльфы, — пленники прихотей Богокороля. Мы живем под самой ужасной тиранией в мировой истории, в любом мире, и должны сделать что-нибудь, чтобы свергнуть ее. Даже если погибнем при этом, мы должны попытаться, или этот Кринн умрет.

Он сидел рядом со мной и говорил, говорил. Мы с Герном расспрашивали об этом Кринне и его истории, и он рассказал нам все. Он рассказал об ужасах Лет Охоты, как называли их расы, обреченные на смерть, когда целые армии преследовали их и вырезали. Он рассказал, как восстали Рыцари Соламнии, но были разбиты и сломлены магией жрецов Богокороля. Он рассказал, как непослушные чародеи лишились своих способностей за одну ночь, все разом, когда Богокороль собрал все луны и объединил их в одну, захватив источники их магии. И как прежние Боги были сброшены вниз в этот далекий день, порабощены и замучены, оскорблены и искалечены. Дуган знал судьбу большинства старых Богов, на его лице застыл гнев, пока он вспоминал их истории. Даже судьба злых Богов расстраивала его, словно они оказались плохими отпрысками, но все же частью его собственной семьи.

Мы со стариной Герном согласились помочь любым способом, каким могли. Мы хотели спасти мир, сделать что-нибудь, чтобы снова восстановить порядок вещей. Я не стал говорить, что мне все равно больше ничего не остается делать после того, как я потерял свой родной мир.


Мы увидели остров эрдов на рассвете второго дня. Когда он появился, я испытал чувство страха, но заставил себя превозмочь его. У нас не было выбора. Герн привязал старый канат от морского якоря к глыбе в мелкой лагуне, и мы оставили «Летучий Омар», отправившись искать местных жителей. Дуган запихал Серый Бриллиант в мешок и приказал мне привязать его к его поясу и спрятать под рубашкой. Выглядело это так, словно у него вырос пивной животик, но это должно было сработать.

— Ключом к эрдам, — произнес гном, потирая обрубком щеку, пока мы шли через кусты, — является то, что они выглядят не так, как, вы полагаете, должны выглядеть. Я имею в виду, что они, как считается, прекрасны. Так говорят легенды, но они могут показаться и уродливыми, как грех, и вы никогда не поймете, что это были эрды. Ужасно раздражает, но умно. Могут выглядеть как люди, а могут и как животные, а может быть, и как что-нибудь еще. Приглядывайтесь.

— Следы, — спустя некоторое время сказал Герн, указывая в грязь перед нами.

Там действительно были отпечатки босых и очень маленьких ног. Они выглядели потрескавшимися и старыми.

— Эрды, — с видимым облегчением произнес Дуган. — Клянусь своей бородой. Хорошо, они должны быть…

Его слова закончились судорожным вздохом. Мы увидели деревню эрдов одновременно, перевалив через хребет, и остановились, словно окаменев.

Трудно было сказать, что же напоминали их дома, поскольку они были полностью разрушены. Трудно было сказать и как выглядели эрды, потому что от них остались только белые кости. Я посмотрел вниз и отшатнулся, поскольку чуть не наступил на грудную клетку одного из них. Казалось, что они были похожи на огромных людей. Но вне зависимости от того, как они выглядели при жизни, ничего красивого в их голых скелетах не было.

Дуган развел руки, принуждая нас с Герном отступить.

— Парни, — сказал чернобородый гном, — нам сейчас же надо убираться отсюда.

Я инстинктивно понял, что он прав, и развернулся, чтобы направиться обратно на наше судно.

— И куда бы ты пошел, Реоркс? — произнес голос из неподвижного воздуха.

Мы подскочили, словно нас всех одновременно коснулась холодная рука, и закрутили головами во всех направлениях, но никого не увидели.

— Куда бы ты пошел, Реоркс? — снова спросил голос.

«Мужской голос, и к тому же принадлежащий кому-то пожилому», — подумал я. Голос был мягок и спокоен. Что меня крайне настораживало.

— Не бегите, парни! — прокричал Дуган, — Встаньте как можно ближе ко мне. Мы все равно не сможем опередить его. Встаньте рядом со мной и давайте поговорим. Больше мы ничего уже не можем сделать.

— Хороший совет, хотя и запоздалый, — согласился голос.

Что-то светлое появилось справа от меня. Я повернулся и увидел стоящего посреди костей эрдов старого, лысеющего, чисто выбритого мужчину. Он, казалось, сверкал, словно зеркало, отражающее солнце. Я поднял руку, чтобы прикрыть глаза, но вскоре снова опустил. Человек стоял на расстоянии всего лишь пятидесяти футов. Он был облачен в бледно-желтую мантию с эмблемой на груди, изображающей то ли розу, то ли солнце. Во все стороны от эмблемы струились лучи.

Лицо мужчины бороздили морщины долгих лет напряжения и усталости. У меня возникла мысль, что божественная природа оказалась далеко не так милосердна к этому человеку, как он мог надеяться. Однако в его водянисто-синих глазах мерцал свет триумфа. Что-то ему, в конце концов, все-таки удалось.

— Ты принес его, Реоркс? — спросил человек в мантии.

— У меня для тебя ничего нет, — ответил гном, ссутулившись и положив на живот лишенные кистей руки. — Ничего.

— Ты лжешь, Реоркс, — возразил человек, — и меня это злит. А они кто? Сообщники в твоей краже? — Водянистые глаза метнулись на меня, на Герна, а потом обратно на гнома. — Откуда ты их взял? Два рыбака, которых я никогда не видел прежде, словно из ниоткуда появились в моем мире в открытом море. Я знаю всякое существо моего мира, Реоркс, всякое существо, за исключением этих двоих. Откуда ты их взял?

— Ниоткуда я их не брал, а если бы и брал, то это не твоего проклятого ума дело, старый дряблолицый пожиратель падали! — прорычал гном. — Отправляйся в Бездну и узнай там!

Человек в мантии медленно и неодобрительно покачал головой.

— Твои манеры не улучшились за время плена. Я, очевидно, оказался слишком снисходителен в определении твоего наказания, если ты украл у меня Серый Бриллиант.

Человек в мантии — я понял, что это и есть Богокороль, — заметил, как расширились мои глаза при его заявлении. Он одарил меня тонкой улыбкой.

— О, так твои товарищи не знали о твоем предыдущем преступлении? Ты не рассказывал им, что украл у меня Серый Бриллиант после того, как я использовал его силы для истребления Зла, низвержения ложных Богов и возведения себя на законное место на небесах? Без Серого Бриллианта мне никогда не управлять бы всем тем, что я имею теперь. Честно в этом признаюсь. Странно, что он пришел ко мне в руки прямо перед тем, как я обратился к старым Богам от лица Истара и потребовал, чтобы они исправили мир. Он пришел ко мне так, словно у этого камня была собственная воля, что тут скажешь? Старые Боги пытались разрушить мое королевство и уничтожить меня, мой справедливый народ и всех моих последователей заодно, но вместо этого пали передо мной. Серый Бриллиант привел меня к власти, но как мало он сделал для тебя, о Умелый, о Создатель Инструментов для Кузницы.

В течение нескольких мгновений единственным звуком было затрудненное дыхание.

— Я ненавижу тебя, — тихим голосом, наконец, произнес Дуган, и казалось, что он сейчас заплачет, — Как же я ненавижу тебя, злобный смердящий пес!

Человек в мантии фыркнул.

— То, что злобный, это верно, — сказал он, подходя к нам; под бледно-желтой мантией его ног не было видно. — Отдай мне Серый Бриллиант, Реоркс.

— Откуда ты узнал, что мы придем сюда? — спросил я.

Мне нужно было придумать хоть что-нибудь, чтобы потянуть время.

Человек в мантии приостановился и с удивлением взглянул на меня.

— Я вижу все, — сказал он. — Смотрю вниз и день и ночь и вижу все. Разве ты не замечал мою луну с большим глазом на ней? Я понял, что вы попытаетесь отсюда отправиться домой, где бы он ни находился. Он под землей? В необитаемых землях? В другом измерении, плане, мире или времени? Не важно. Я пришел сюда раньше вас и… прибрался. А заодно заблокировал все выходы из этого места. Теперь вам придется остаться здесь.

— Остаться здесь и быть убитыми, — сказал я.

Мужчина посмотрел на меня и вздохнул, словно я был ребенком, сказавшим нечто простое и очевидное.

— А как насчет сделки? — спросил я, чувствуя, как пересохло мое горло.

Глаза одетого в мантию человека расширились. Он поднял руку, чтобы погладить свою голую щеку.

— Сделки? — спросил он. — Ты, должно быть, шутишь?

Я посмотрел на Дугана, который разворачивался ко мне. У меня не было времени извиняться за то, что я собирался сделать дальше.

Я поднял правую ногу, прокрутился на левой и пнул Дугана в спину. Удар выбил из его легких весь воздух и бросил ничком на землю. И тут же я оказался на нем, испуганный криком старины Герна, зазвеневшим в моих ушах. Потребовался только миг, чтобы сорвать мешок из-под рубашки Дугана, мешок, который он не мог схватить, поскольку не имел пальцев.

— Я отдам тебе этот мешок и расскажу его секрет, если ты отпустишь нас троих живыми, — сказал я Богокоролю, прижимая мешок к груди. — Ты не будешь иметь права вредить нам каким бы то ни было способом или привести к событиям, которые нам повредят. Сделай это, или ты не получишь мешок.

Хриплый кашель Дугана и его судорожные вздохи были единственными звуками, которые были слышны в течение некоторого времени. Однако, когда я сжал Серую Драгоценность, находившуюся в мешке, стали происходить странные вещи. Мне захотелось заполучить его для себя. Я начал думать, что просто блефовал, предлагая отдать его Богокоролю. Мне стало казаться, что с Серой Драгоценностью я и сам могу победить Богокороля.

— Думаю, что просто заберу этот мешок и накажу тебя за дерзость, — произнес тот.

Ни в его голосе, ни в выражении лица не было и намека на юмор.

— Если бы ты мог, уже давно бы так и сделал, — быстро произнес я. — Ты, не играл бы с нами подобным образом. Ты единственный Бог, оставшийся в этом мире, но не можешь отнять у меня Серую Драгоценность. Как и мне, тебе неизвестно все ее могущество, но я уверен, что постараюсь его применить, попытайся ты причинить нам вред!

Внезапно мне захотелось, чтобы он действительно сделал это. Мне хотелось спалить его. Он был всего лишь человеком, ставшим Богом. А я обладал Серой Драгоценностью. Он бы напоминал жареного цыпленка, после того как я закончил бы с ним.

Мы с Богокоролем смотрели друг на друга, казалось, несколько лет. Я никогда не играл в своей жизни в азартные игры так, как в тот момент, но мне показалось, что это та игра, в которой уже нельзя проиграть. Серая Драгоценность воздействовала на меня, и я понимал это, но она была у меня, и мне трудно оказалось избавиться от ощущения неуязвимости.

Собрав все свои силы, мне удалось выкинуть шепот Серой Драгоценности из своего сознания. Я знал, что должен был сделать.

— Дашь слово, — сказал я, выдавливая из себя слова, — дашь свое слово, что не станешь в-в-р-ре-дить н-нам, и можешь з-заб-бирать.

— Нет! — закричал Дуган, отпихивая от себя Герна и бросаясь на меня.

Я шагнул назад, и гном рухнул на землю, задыхаясь от боли, и когда я ударил его ногой.

— Ты не знаешь, что собираешься сд… — Его голос прервал мучительный кашель.

— Ты же понимаешь, что я не могу отпустить тебя в мир, — произнес Богокороль, полностью игнорируя гнома. — Не могу допустить, чтобы все узнали, что меня вынудили пойти на сделку со смертным. Это не приведет ни к чему хорошему. Но ты можешь уплыть на север и найти себе там приют среди островов. Раньше на них обитали драконы, но я вычистил их оттуда много лет назад так же, как прибрал сегодня ночью этот остров. Ты можешь взять свое рыболовное судно и отправиться на север, но если я когда-нибудь увижу, что ты покинул первый же остров, который нашел, просто убью и тебя, и твоих… партнеров — и на том все кончится.

Я подумал об этом. Я не смотрел ни на Герна, ни на Дугана. Боролся с усиливающимся шепотом Серой Драгоценности в своем сознании.

— Сог-гласен, — произнес я. Мне не удавалось полностью прекратить заикаться. — Когда я от-тдам тебе этот м-мешок, т-ты ос-ставишь нас здесь. Мы уберемся отсюда с-самостоятельно. А с-секрет…

Я собрал все свое мужество, шагнул вперед, обходя Герна и Дугана по широкому кругу, и вручил мешок Богокоролю. Когда он наклонился, чтобы забрать его у меня, я находился на волосок от того, чтобы приказать Серой Драгоценности распылить глупого старика облаком кровавых частичек. Я закрыл глаза, стиснул зубы и заставил себя произнести слова, которые были у меня на уме, так, чтобы их расслышал Богокороль.

И почувствовал, как с меня спала жуткая тяжесть. Я отпустил мешок, а Богокороль взял его. Он улыбнулся нам в последний раз… и исчез.

Крики Дугана эхом разносились над небольшим мертвым островом в течение часа.


Дуган после этого не захотел со мной разговаривать. С Герном тоже. Когда мы пытались забрать его, он принимался бить нас своими бесполезными обрубками и кричал до тех пор, пока больше не мог издать ни звука. Наконец мы оставили его лежащим под деревом.

— Если честно, — позднее произнес Герн, сжимая кулаки, — я с радостью выбью из тебя дерьмо ради него.

— Поднимайся на корабль, — сказал я, будучи слишком истощенным и сердитым для того, чтобы быть в настроении для всякого общения. Я был разъярен тем, что мне пришлось бросить Серую Драгоценность, и в то же время старался держать себя в руках. — Если мы не можем заполучить Дугана, нам, вероятно, придется оставить его здесь, хотя мне этого и не хочется. Здесь нам с тобой небезопасно, и лучше бу…

— Катись в Бездну! — зарычал на меня старина Герн. — Ты предал нас! Ты предал весь мир!

— Я спас ваши задницы! — прокричал я в ответ, полностью потеряв самообладание. — Спас и твой глупый зад, и его тоже, а заодно и все миры! Богокороль не мог слышать то, о чем мы говорили, разве ты не понимаешь? Он может видеть все, что мы делаем, с помощью глаза на луне, но не может слышать ничего из того, что мы говорим! Он не знает о Серой Драгоценности! Он не знает, что это такое! Он ничего не знает! Ничего!

Герн фыркнул с негодующим выражением на лице.

— Чего не знает? — спросил он.

Вспыхнул свет.

Он пришел с востока. Мы отвернулись и прикрыли глаза, защищаясь от сияния, которое ослепляло, несмотря на полуденное солнце. Мгновением спустя по моим рукам и лицу внезапно разлилась покалывающая теплота. Должно быть, она проделала долгий путь из Истара, из главного Храма Богокороля, но я все еще мог ощущать жар. Я порадовался, что мы не оказались ближе, — мне уже были известны эти ощущения.

Мы с Герном наблюдали за восточным горизонтом. Все больше вспышек следовало в стремительной последовательности. А затем красное свечение начало окрашивать воздух.

— Хватай Дугана! — закричал я. — А я отвяжу корабль!

Герн оглянулся на меня в замешательстве.

— Что происходит? Что он сделал? — спросил он.

А потом до него дошло.

— Ты! — воскликнул он, поворачиваясь кругом, чтобы посмотреть на меня огромными глазами. — Ты сказал ему разбить его!

— Хватай Дугана, идиот! — закричал я. — Хватай Дугана, пока мы здесь не изжарились!

Капитан подхватил Дугана. Гном оставался невероятно спокойным и ни на что не реагировал. К тому времени, как они возвратились, я уже подготовил судно, и мы отчалили через несколько минут, усиленно налегая на весла. Не то чтобы это могло помочь нам в случае возвращения Богокороля, но мы могли думать только о том, чтобы бежать.

Восточный горизонт становился все более красным и ярким. Молнии вспыхивали в небе. Облака, разрываемые на куски мощным ветром, мчались от горизонта к зениту на огромных волнах. Дуган сидел на палубе и наблюдал за тем, как зрелище становится все более и более грозным, но не произносил ни слова, пока я не бросил рядом с ним одеяло. Он наклонился поближе ко мне прежде, чем я успел отпрянуть от него.

— Это дерутся Сам и Король-Жрец, — прошептал гном, как будто делясь секретом. — Хочешь заключить пари на то, кто победит?

Он улыбнулся, но бесстрастность тут же вернулась на его лицо, и Дуган продолжал наблюдать за небом.

Становилось жарко. Чрезвычайно жарко. Мы с Герном покрыли корабль одеялами и облили водой. А потом затянули Дугана в трюм. Я бросил за борт все горючие материалы, какие мог найти: масло для ламп, кухонное масло, бумаги, отходы ниток и дерева.

Я последним присоединился к остальным внизу. Остров эрдов уже местами дымился. Пар поднимался от моря, скрывая мир вокруг нас. И я стал этому причиной. Дуган был уверен, что Бог из Серой Драгоценности являл собой более чем серьезную проблему для него самого и, скорее всего, — для всех остальных Богов. Бог из Серого Бриллианта, вероятно, мог поспорить и с Богокоролем. Я присел на корточки рядом со стариной Герном и покалеченным гномом в небольшой каюте и молился всем, кто только мог меня услышать, чтобы жара не продержалась слишком долго или не слишком усиливалась.

Полагаю, что тогда я понял, почему случилось так, что нас с капитаном Герном забросило сюда. Бог из Серой Драгоценности хотел сделать не что иное, как отомстить тем, кто пленил его, — Истинным Богам. А какая месть может быть лучше, чем разрушить все остальные Серые Бриллианты повсюду, на каждом Кринне, в каждой исторической линии, и освободить их пленников? Пламенный титан из нашего мира, несомненно, выбрал нас для выполнения этой миссии. Но откуда ему было знать, что мы сможем это? Были ли и другие выбраны на этом новом Кринне и посланы через время в другие миры, чтобы разрушить еще больше Серых Бриллиантов, выпустить еще больше Богов, уничтожить еще больше Криннов, один за другим, словно ломая бесконечную башенку детских кубиков?

Проблема оказалась слишком сложной, чтобы я мог о ней думать, к тому же было слишком жарко, чтобы все остальное могло волновать.

Мы услышали раскатывающийся над морем грохот, нарастающий, подобно лавине. От пламенной жары начал дымиться деревянный настил. Мы сорвали с себя одежду и сели на нее, чтобы защитить ноги. Я обильно поливал нас водой из бочонков, но вскоре почувствовал запах дыма и понял, что верхняя палуба «Летучего Омара» охвачена огнем. Конец был близок.

Затем свет, поступающий снаружи, быстро угас, оборачиваясь темной, бесцветной серостью. Грохот прекратился. Жара спала и обернулась холодом за считанные мгновения. И в течение того времени, которое потребовалось бы, чтобы втянуть и удерживать долгий вдох, все было тихо.

Дуган сел и посмотрел на меня. Я едва мог видеть его, но что-то в его лице пугало меня. Я отодвинулся.

— Чайка, — сказал он, поднимая руку. Его обрубок запылал, словно был охвачен огнем. — Во мне теперь есть немного магии. Она пришла от Серого Бриллианта. Возьми ее и отправляйся домой.

Вой отца всех ураганов обрушился на нас, и в следующую секунду раздался удар. Корабль полностью лег на борт в этом кричащем ветре. Я упал на переборку. Что-то тяжелое рухнуло на меня. Я услышал раздавшийся в трюме рев воды.

— Чайка, — повторил гном, являвшийся Богом, обращаясь ко мне так, как если бы ничего не произошло, — проснись и отправляйся домой.

Что-то коснулось моего лба в безумной темноте конца мира. Мгновением спустя и безумие, и мир исчезли.


— Герн, — прошептал я.

— Чайка, просыпайся.

Прохладная влажная ткань прикоснулась к моему лбу, благословенная вода побежала по обожженному лицу. Я открыл глаза.

Небо было синим, с белыми облаками и желтым солнцем.

— Хвала Богам! — закричал Герн. Он наклонился и заключил меня в объятия. — А я уж думал, что ты помирать собрался! Хвала всем Богам вверху и внизу!

В течение нескольких минут царило замешательство. Старина Герн плакал и прославлял Богов, а под конец сказал мне, что наступило утро после той ночи, когда мы видели пламенного гиганта. Я потерял сознание из-за удара по голове. Я был в лихорадке и потел. И бредил.

— Ты говорил самые невероятные вещи, — сказал сияющий от облегчения Герн, подавая мне питье. — Хотя теперь это не имеет никакого значения. Отдыхай и спи. Отдыхай и спи.

Я попытался сесть, но моя голова кружилась. Пришлось лечь обратно и закрыть глаза. Мне очень хотелось спать, но вначале надо было кое-что узнать.

— Луны, — спросил я. — Где луны?

— Спи, — приказал капитан. — Луны еще не взошли.

— Разбуди меня, когда они поднимутся, — прошептал я, чувствуя, как проваливаюсь в сон. — Разбуди меня.

— Обязательно, — сказал он.

Дом. Я молился, чтобы это был дом. Мой дом. А затем отдался покою и темноте и долгое время спал без снов.


ПЕРВОЕ ДВИЖЕНИЕ СОПРОТИВЛЕНИЯ ОВРАЖНЫХ ГНОМОВ

Крис Пирсон


Редкие завсегдатаи, все еще приходившие в «Сломанную мачту», оторвали взгляды от выпивки, когда вошел Гелл Мар-Борет, Рыцарь Лилии, и молчаливое страдание на их лицах уступило место страху. Они поспешили расступиться, не осмеливаясь встретиться с его надменным взором, пока рыцарь шел через таверну к своему излюбленному столику. Бармен с изумительной расторопностью налил и подал Геллу кружку эля, а затем отошел, даже не спрашивая про такую мелочь, как медная монетка в качестве платы. Таковы были привилегии тех, кто входил в состав армии завоевателей.

Гелл рассказал об этом Ранцису Лавьену, своему товарищу по оружию и собутыльнику, несколько ночей назад. Ранцис, как обычно, усмехнулся:

— Знаю, и именно поэтому я присоединился к Рыцарям Такхизис… ради дармовой выпивки.

Гелл рассмеялся, а потом покачал головой, глядя, как его друг потягивает белое вино из Лемиша.

— Не потому, — сказал он. — Ради уважения. Эти люди знают, кто мы и что можем сделать… и сделаем, — если они перейдут нам дорогу. Этого им не хочется, а потому они дают нам творить все, что вздумается.

— Это не уважение, — мрачно ответил Ранцис. — Это страх.

— А имеет ли это значение? Ты и впрямь хочешь, чтобы эти крестьяне нас любили? — Пожав плечами, Гелл выпил свой эль.

Ранцис поднял брови, и лицо его приобрело вкрадчивое выражение, которое всегда предваряло какое-нибудь очень содержательное замечание.

— Не очень, — ответил он. — А ты и впрямь хочешь, чтобы они нас ненавидели?

Гелл тогда немного подумал над этим, а потом оставил размышления.

А сегодня Ранцис встал и отсалютовал, пока Мар-Борет отодвигал свой стул. Несмотря на формальность жеста, это было сделано с такой насмешкой, что Гелл взбесился бы, будь на месте Лавьена кто-то другой. Впрочем, он знал Ранциса уже многие годы — с тех пор, как Лорд Ариакан призвал их обоих на службу Темной Королеве, — и понимал, что друг не имел в виду ничего действительно оскорбительного. Таким уж он был; если что и могло сравниться по быстроте с мечом Ранциса, так это его остроумие.

— Позвольте мне иметь честь быть первым, кто выскажет свои искренние поздравления касательно знаменательного события, каковым является ваше продвижение по службе, сэр, — объявил глубоким, почти почтительным голосом Ранцис. Его глаза искрились.

Гелл почувствовал, что краснеет — поведение Лавьена привлекало взгляды, — и поспешно отсалютовал в ответ.

— Больше так не делай, — сказал он спокойно, когда оба сели.

— Это же ты столь остро желал уважения, — бросил в ответ Ранцис, поигрывая бокалом — сегодня он смаковал красное эрготианское, — и перевел взгляд на Гелла. — К тому же я и в самом деле рад за тебя. Рыцарь-Воитель Мар-Борет. Звучит ведь, согласись?

Гелл пожал плечами. В душе он, конечно, лучился от гордости, но ни за что не доставил бы Ранцису радости узнать об этом.

Так уж получилось, что Мар-Борет оказался одним из героев Сражения при Каэрготе. Когда его коготь смогли обойти и почти полностью вырезать проклятые Соламнийские Рыцари, он продолжал сражаться, удерживая позицию, пока младший командир Атгар не смог прислать подкрепление. Гелл единолично убил двенадцать рыцарей за время сражения. Позже сам Атгар отличил его отвагу. Наградой стало продвижение по службе.

Ранцис также удерживал ту позицию, сражаясь плечом к плечу с Геллом, но не получил ни одной из этих почестей. И даже не позволил Геллу пытаться заступиться за него.

— Во имя Темного Воина, зачем мне желать продвижения? — спросил он. — Я и так счастлив.

В этом весь Ранцис. С другой стороны, Гелл был чрезмерно рад перспективе повышения ранга. Он отчаянно хотел вести собственные отряды, и теперь его час настал. Пока их было не много — под его началом находилась дюжина огромных брутов, которых рыцари использовали в качестве пехоты. Но это только начало.

— Итак, юный военачальник, — заметил Ранцис, — ты ведь уже получил свое первое назначение?

— Младший командир Атгар отдал мне приказ сегодня днем, — кивнул Гелл. — Он получил весть о том, что мятежники собираются у причала. Он хочет, чтобы я смыл их.

Ранцис присвистнул, искренне впечатленный:

— Это настоящая честь. Я знаю многих, кто поднял бы руку, вызвавшись отправиться за повстанцами. Атгар, похоже, считает, что ты подаешь надежды.

— Будем надеяться, что так, — ответил Гелл, заливаясь краской.

— Что ж, сэр, обещайте мне, что, когда станете Императором Кринна, вы не забудете о нас, неприметных пехотинцах.

Посмеиваясь, Гелл покачал головой и отхлебнул эля.


Гелл поднял руку, подавая идущим позади него брутам сигнал остановиться. Они подчинились, поглаживая свои мечи и настороженно оглядываясь. Даже по прошествии недель кампании в Соламнии их все еще смущали вид, звуки и запахи огромных городов. Однако Гелл не сомневался, что при обнаружении мятежников они будут сражаться со своей обычной злобой. Он оглянулся и махнул одному из брутов.

Типак, самый большой и самый умный из дикарей, подкрался и встал рядом со своим командиром.

— Мои люди взбудоражены, — произнес он гортанно. — Это странное место.

Гелл должен был согласиться; ему и самому никогда не было уютно возле причала.

— Это потому, что ты вырос в Тарсисе, — однажды ночью заметил Ранцис. — Ты просто не в состоянии привыкнуть к мысли, что может существовать настоящая гавань с настоящей водой.

Но дело было не в этом, по крайней мере, не совсем. Хотя Гелл и не был столь глуп, чтобы показывать это перед своим отрядом, его также беспокоили мятежники. В любом городе, завоеванном Рыцарями Такхизис, сопротивление всегда становилось проблемой — всегда найдутся еретики, которые не захотят разделять Видение Темной Королевы, — но в большинстве мест восстания подавлялись крайне быстро, как только начинались публичные казни.

Однако мятежники в Каэрготе оказались стойкими; словно не имело значения, скольких из них рыцари вешали или обезглавливали, — они все равно продолжали сражаться. Подлецы совершали набеги на припасы, подстерегали посыльных, срывали попытки рыцарей восстановить разрушенные стены города. Ходили слухи, что они стояли даже за исчезновением одного из наводящих ужас Серых Рыцарей. Вновь и вновь повстанцы избегали всех самых напряженных попыток младшего командира Атгара выкорчевать их.

Впрочем, все изменилось три ночи назад, прямо перед повышением Гелла. В тот день мятежники сделали две серьезные ошибки. Во-первых, совершив набег на продовольственные склады рыцарей, они оставили след, ведущий к причалу. Во-вторых, в своем паническом отступлении они обронили записку с инструкциями, в которой раскрывалось имя их лидера.

— Его зовут Хьюик, — сказал Гелл Типаку. — Он маг Ложи Красных Мантий. Что бы ни случилось, младший командир Атгар хочет получить его живым. А если мы сможем захватить и других пленников, будет вообще прекрасно. Чем больше этих негодяев нам удастся вытащить на городскую площадь и четвертовать, тем лучше.

Типак кивнул и заворчал. Он предпочел бы омочить свой клинок в крови мятежников, и дело с концом, но все же Гелл был его командиром.

Гелл вел свой отряд вперед, к пристаням, где рыбацкие лодки вяло покачивались на воде. Он стер со лба пот, про себя проклиная неприветливую жару.

Был уже вечер, но все еще не появилось ни единого признака прохладного, приятного бриза, которыми, как он знал, славились портовые города. К тому же на улицах не было ни единого человека, что необычно для гаваней в любое время дня. Но этого он хотя бы ожидал — рыцари ввели закон военного времени, запрещающий жителям покидать свои дома без эскорта до тех пор, пока мятежники продолжают избегать поимки.

Гелл подумал, что скорее предпочел бы, чтобы вокруг были люди. Темнота, тишина и полное запустение гавани вызывали дрожь. Он не слышал даже собачьего лая или детского плача. Тени в многочисленных переулках казались движущимися, если смотреть уголком глаза, но стоило взглянуть прямо, и оказывалось, что они лежат неподвижно. Мар-Борет понял, что его рука в перчатке, крепко сжимавшая рукоять меча, вложенного в ножны, вспотела. И причиной тому была не только жара.

Прогулка вдоль причала к ряду старых, заброшенных складов казалась долгой. В этой тишине легкое поскрипывание его доспеха звучало, словно гул тысячи храмовых колоколов. Позади он ощущал напряжение брутов, оглядывающихся в поисках признаков засады. Гелл делал то же самое, только более внимательно, спокойно отмечая крыши и углы, где мог бы залечь в ожидании лучник или маг. Несмотря на вероятность такого нападения, Мар-Борет, тем не менее, отказался от совета Типака передвигаться украдкой в тени.

— Так могут сражаться эльфы или гоблины, — произнес он наставительным тоном, — но не Рыцари Такхизис.

Так что они пошли дальше по середине самой широкой улицы каэрготских пристаней, и бруты подпрыгивали всякий раз, когда портовая крыса перебегала из одной тени в другую. Наконец через несколько минут, показавшихся несколькими часами, он снова дал знак своим солдатам остановиться.

Типак поспешил вперед с вопросительным видом. Гелл поднял руку прежде, чем брут успел заговорить, а затем кивнул на темный, узкий переулок.

— Там, — сказал он. — Наши разведчики выследили мятежников до этого места.

Гелл осмотрелся, изображая беспечность, чтобы Типак не понял, в каком напряжении он находится, и вытащил меч из ножен.

— Пошли. Держитесь поближе.

Когда они вошли в переулок, бруты так плотно стали жаться друг к другу, что Мар-Борет задумался, хватит ли им места, чтобы сражаться, если мятежники окажут сопротивление. Он окинул окрестности опытным глазом. Здания нависали над переулком, и даже в полдень его окутывала бы темнота. То, что немногие имеющиеся окна оказались забиты, было уже хорошо. Все вокруг покрывали отходы, сваленные высокими кучами, — тухлая мерзость, оставленная гнить в безбожной жаре, — и людям приходилось внимательно смотреть под ноги. Зловоние было ужасным и делало для брутов свежий, чистый воздух их далекой родины все более желанным.

Гелла не испугал тошнотворный смрад, и он пошел дальше. Он видел следы того, что кто-то — а точнее говоря, немалое число кого-то — недавно пользовался этим путем.

«Вот оно, — подумал Мар-Борет. — Мы найдем здесь то, что ищем. Короткая драка, несколько пленных, а потом с победой — обратно в гарнизон. Возможно, для меня в запасе найдется даже еще одно повышение».

Он улыбался этим мыслям до тех пор, пока дорожка не ожила с внезапностью, в которую Гелл едва мог поверить.

Позже, когда у Мар-Борета появилось время, чтобы обдумать происшедшее, он смог разобрать события по порядку. Но в тот момент ему казалось, что все произошло разом. Во-первых, на них сверху рухнул поток рыбьих кишок. Гелл отпрыгнул в сторону, избегнув большей части, но бруты оказались полностью покрыты ими. Они прикрывали лица и тряслись, извлекая слизь из глаз, носов и ртов. Во-вторых, вокруг них раздались разъяренные вопли. В-третьих, на них со всех направлений посыпались противники, залегавшие в засаде за мусорными кучами.

— Западня! — закричал Гелл, когда мимо него понеслись темные фигуры.

Воинские навыки взяли верх, и он взмахнул мечом, метя в глотку нападающему. Клинок просвистел в воздухе и ударил в стену слева от него, разметав куски штукатурки. Гелл почувствовал, как что-то ударило его ноги чуть выше коленей, и с криком отшатнулся назад. Он слышал, как бруты позади него тревожно кричат, но сейчас ему было не до того. Мар-Борет выбросил меч вперед, пытаясь нанизать на него своего противника. И вновь ни во что не попал.

Секунду спустя он сообразил посмотреть вниз. Сделав это, рыцарь понял причину того, почему удары не находили цель: он размахивал клинком над головой своего противника. Проклятый мятежник, напавший на него, имел всего четыре фута роста, его бледную кожу покрывала грязная корка, а волосы и борода были спутаны и переплетены. Его мерзкие руки и ноги обхватывали правую голень Гелла, и казалось, что он пытался прогрызть его броню поломанными желтыми зубами.

— Раздави меня Такхизис! — шепотом выругался Мар-Борет. — Нас заманили в засаду овражные гномы!

Существо на его ноге начало издавать низкое рычание — звуки, которые, по его мнению, наверное, должны были звучать устрашающе. Раздраженно нахмурясь, Гелл попытался стряхнуть гнома, но тот держался крепко. Бруты позади него визжали от боли: их столь превозносимая боевая раскраска явно не защищала от ногтей и зубов овражных гномов. Краткий взгляд через плечо подтвердил подозрения Мар-Борета… его бойцы настолько плотно сгрудились, что не оставили себе места для боя. Он проклинал себя за то, что раньше не приказал им рассредоточиться.

— Почему ты не падать? — негодующе спросил овражный гном, висящий у него на ноге. — Моя очень сильно тебя ударить. Ты должен падать.

Гелл в ярости поднял меч, чтобы убить несчастную тварь, но в последний момент передумал и ударил овражного гнома плоской стороной клинка по лбу. Негодующее выражение на лице создания сменилось недоуменным, а затем оно без чувств рухнуло на землю.

Эффект оказался мгновенным.

— Они убили Глерта! — закричал один из овражных гномов.

— Бежим! — завопил другой.

С паническими воплями гномы разбегались по сторонам, проталкиваясь мимо Гелла и ошеломленных дикарей. Через несколько мгновений они исчезли.

Дикари оседали вдоль стен, постанывая и ощупывая кровоточащие руки и ноги. На взгляд Гелла, их раны не выглядели слишком серьезными, но грязь и слизь быстро ухудшали ситуацию. Типак, которому каким-то образом серьезно расцарапали щеку, подошел к рыцарю.

— Во имя предков, что это было? — судорожно проговорил он.

Гелл нахмурился:

— Овражные гномы.

Очевидно, таких тварей не было там, откуда прибыл Типак. «Везет же некоторым», — подумал Мар-Борет.

— Почти как крысы, только побольше и не такие умные.

— Я никогда прежде не дрался с крысой, — прохрипел Типак. — Но мне кажется, что эти похуже.

— Просто досадное недоразумение, — отрезал Гелл. — Это ваша вина, что вас столь сильно избили. Вы слишком тесно держались вместе. Как вы собирались сражаться, если у вас не было места для того, чтобы взмахнуть мечом?

Типак собрался ответить, но в этот момент один из дикарей повалился на колени с мучительным стоном. Первой реакцией Гелла было оглядеться в поисках засады, но он быстро понял, что дело не в том: все остальные бруты тоже выглядели больными.

«В их раны попала грязь, — понял он. — Вся эта дрянь проникла в кровь, и им уже начинает становиться худо». Он сообразил, что дикари уже не в той форме, чтобы сражаться, и начал задумываться, через какое время им станет плохо настолько, что они больше не смогут двигаться. Все было кончено — они больше не могли двигаться дальше. Все так просто!

Его разбили на первом же задании. И кто?! Овражные гномы!

— Что будем делать? — спросил Типак.

Гелл с отвращением отвернулся.

— Мы возвращаемся, — прорычал он, опустив взгляд себе под ноги, где, тихо похрапывая, растянулся напавший на него овражный гном. — А это мы заберем с собой.


Толпа расступалась несколько быстрее обычного, когда Гелл входил в «Сломанную мачту» тем вечером. Некоторые посетители смотрели на него и бормотали что-то, задерживая дыхание. Он почувствовал, как начинает нарастать его раздражение, но постарался сохранить контроль над собой. День и без того оказался тяжелым и не оправдавшим надежд, не стоило терять еще и самообладание. Он спокойно прошел к своему столику.

Ранцис посмотрел вверх, когда Гелл приблизился, и сморщил нос.

— Я чувствую запах рыбы? — озадаченно спросил он.

Мар-Борет медленно сосчитал до десяти, как привык делать, когда им овладевал гнев.

— Трактирщик! — прокричал он, отталкивая уже ждущую его кружку эля. — Принеси мне немного бренди!

Тот покорно поспешил принести снифтер. Ранцис проследил за тем, как его друг осушает бокал одним длинным глотком.

— Полагаю, — сказал он, — что дела пошли не совсем так, как ты надеялся.

— Это должно быть очевидно, — бросил Гелл. — Если бы дела пошли так, как я надеялся, то я вернулся бы с мятежниками в цепях и пил настоящий бренди с младшим командиром Атгаром, а не помои в этой дыре.

— Понятно, — произнес Лавьен, задумчиво посасывая нижнюю губу. — Может, хочешь рассказать мне, что случилось?

— Нас заманили в засаду.

— Мятежники?

— Не совсем.

Ранцис нахмурился и сделал осторожный глоток каламанского винтажа соломенного цвета, которым наслаждался этой ночью.

— Ну, я надеюсь, ты сделал все, что мог, должным образом.

— Сомневаюсь, — пожал плечами Гелл. — Половина моих людей слишком больна, чтобы двигаться, а остальным я не доверю даже меча поднять. К тому же мой заместитель чуть не потерял глаз. Но мы смогли захватить языка.

— Ну, вот уже что-то, — стараясь, чтобы в его голосе было побольше радости, произнес Ранцис. — Кого ты схватил? Мага? Жреца Паладайна? Соламнийского Рыцаря?

Второй снифтер бренди скатился в горло Гелла. Он пробормотал что-то несвязное.

— Кого? — переспросил Ранцис, — Я не совсем уловил…

— Я сказал — «овражного гнома»! — бросил Мар-Борет.

Часть местных посмотрела на него, но он столь злобно зыркнул в ответ, что они быстро предпочли найти что-нибудь более интересное для наблюдения.

Ранцис моргнул.

— Прости, — сказал он. — Должно быть, меня подводит слух. Могу поклясться, что ты сказал — «овражный гном».

Гелл резко опустил свой снифтер, оставив на ножке бокала зубчатый скол.

— Я действительно произнес это.

— А-а…

— Вот кто напал на нас. Вот кто причина болезни моих людей.

— А-а… — снова глубоко вздохнул Ранцис. — Так, значит, не мятежники?

Гелл сердито покачал головой.

— Понятно, — сказал Лавьен, приглаживая тонкие усики. — Ты же понимаешь, что мы не можем казнить овражных гномов, не так ли? Это не принесет уважения, которого ты жаждешь… ты бы выглядел более устрашающе, если бы начал бродить вокруг и давить слизняков.

— Мы не собираемся казнить его, — возразил Мар-Борет. — Я притащил его сюда, чтобы задать несколько вопросов.

Челюсть Ранциса отпала.

— Ты собираешься допрашивать овражного гнома?! — ошеломленно воскликнул он. — Проклятые твари слишком глупы даже для того, чтобы сосчитать до трех! Неужели ты ждешь, что он расскажет тебе что-нибудь полезное?!

— Мы нашли его по следам мятежников, — сказал Гелл, пожимая плечами. — Он должен был что-нибудь видеть. Я выясню, что смогу.

— Как скажешь. — Ранцис глотнул вина и посмотрел на друга прищурившись. — А ты меня не разыгрываешь?

«Семь-восемь-девять-десять», — подумал Гелл, скрипя зубами.

— Нет, — прорычал он.

Ранцис начертил в воздухе священный знак.

— Да пребудет с тобой Темная Королева, — мрачно произнес он. — Ты в ней нуждаешься.


К удивлению Гелла, Типак ожидал у палатки, где содержался овражный гном. Брут, голова которого была перевязана, поклонился, когда Рыцарь Тьмы подошел. От него все еще ощутимо пахло рыбой, но Гелл решил не упоминать про это.

— Какие новости об остальных? — спросил он.

— Недобрые, — бросил на него скорбный взгляд Типак. — Они живы, но все страдают. Пройдет еще какое-то время, прежде чем они достаточно поправятся, чтобы сражаться.

На ум Геллу пришло особо сильное и кощунственное проклятие, но благородное воспитание не позволило произнести его вслух.

— И предполагаю, помочь тут нечем, — сказал он, посмотрев на палатку и успокаивая себя. — Если ничего другого не остается, у нас есть еще одно дело, которое надо закончить.

Типак отошел в сторону и снова поклонился. Гелл сделал длинный, глубокий вдох, а затем отбросил полог палатки. Пригнув голову, он вошел внутрь.

Овражный гном, несмотря на повязку и кляп, сумел жалобно простонать, когда вошли Рыцарь Тьмы и брут. Гелл наклонился и попытался вынуть кляп, но испуганное существо шлепнулось наземь и попыталось отползти в сторону, выпучив от страха глаза. Даже когда рыцарь ухватил его за отворот грязной туники, овражный гном отчаянно отбивался. В конце концов, Типак вынужден был придавить его к земле, пока Мар-Борет вынимал кляп. Правда, создание тут же попыталось укусить рыцаря за пальцы.

— Будь ты проклят! — ругнулся Гелл, отдергивая руку.

Брут оттолкнул овражного гнома в грязь. Тот заскулил высоким, пронзительным голосом, так что Гелла мороз продрал по коже.

— Больше так не делай, — прорычал рыцарь, — или мои друг может на тебя наступить.

Овражный гном вскочил и посмотрел на Типака. Брут ответил ему кровожадной усмешкой.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился овражный гном, смертельно бледнея. — Я делать, как ты сказать. — На мгновение он, прищурившись, уставился на Гелла. — Но я все еще считать, что ты должен быть мертв. Я ударить тебя очень сильно.

— Ну а я так не считаю, — бросил в ответ Гелл. — А теперь, мелкий пожиратель отбросов, как тебя зовут?

Овражный гном подумал над вопросом некоторое время, поглаживая свою сальную бороду.

— Глерт! Моя называть Глерт! — наконец прокричал он и улыбнулся рыцарю. — Я правильно это сделать? Что моя выиграть?

— Выиграть? — озадаченно нахмурился Гелл.

Глерт с энтузиазмом кивнул, обнажив зубы в широкой ухмылке.

— Другой человек задавать Глерт вопросы. Играем в игра: моя отвечать правильно, он давать Глерт удовольствия. Красивый камень, мертвая лягушка… и подобная штука. Он обещать однажды дать моя большое сокровище. Моя много знать.

— Я в этом уверен, но… — Голос Гелла затих, а брови сошлись к переносице. — Постой минутку. Что ты имеешь в виду под «другим человеком»?

— О, его очень хорошая. Красивая красная ряса, не такая, как эта уродливая штука. — Овражный гном указал коротким пальцем на нагрудник Гелла, украшенный фигурной гравировкой. — Его посещать клан Глерта много раз. Его обращаться с Глерт очень хорошо, не как ты. Ты плохой. Бьешь Глерта по голове.

Мар-Борету захотелось проделать это снова, но он сдержался. Казалось, что он все-таки до чего-то докапывается, несмотря на предчувствия Ранциса.

— Этот хороший человек, — произнес он, — тот, что в красной рясе… Как его зовут?

Глерт сморщился от напряженной умственной работы, и Гелл даже заподозрил, что могут пройти часы, прежде чем тот додумается до ответа. Но, к счастью, понимание вскоре озарило лицо овражного, гнома.

— Это очень забавное имя, — сказал он, — Хьук. Звучать так, словно он глотать что-нибудь вкусное.

«Хьюик! — задохнулся Гелл. — Итак, этот маленький кретин знает самого разыскиваемого человека во всем Каэрготе!»

— Что еще ты знаешь об этом… хм-м… Хьуке? — спросил он. — Где он живет?

— О! — просиял Глерт. — Моя знать это. Его жить здесь, в городе.

У Гелла начала болеть голова. Он положил руку на лоб и спросил:

— Ты можешь быть более конкретен?

— О! Конечно! Конечно! — воскликнул Глерт. — Моя может сделать это. Только… моя не знать, что значит «конкретен»?

Рыцарь буквально ощутил, как Типак прикидывает, не размозжить ли овражному гному голову и на том закончить допрос, поэтому быстро продолжил:

— Это означает — «где в городе живет Хьук»?

— О! — с энтузиазмом кивнул Глерт. — Моя понимать! Твоя хотеть знать, знать ли моя, в какой части города жить Хьук! Глерт ответить на это!

С все возрастающим волнением Гелл понял, что кивает вместе с восхищенным овражным гномом.

— Отлично! — сказал он. — Просто замечательно! И каков будет ответ?

— Нет! — ответил Глерт с удивительно широкой улыбкой. — Глерт понятия не иметь, где он жить!

Мар-Борет прекратил кивать. Какое-то время он даже не находил что сказать.

— Ладно, — прорычал он, наконец, и уже собрался признать, что зашел в тупик, но тут увидел еще один путь. — Ты говорил, что входишь в клан.

— Да! Клан Клубеня! — подтвердил Глерт. — В самом деле, большой клан. Моя просто присоединиться. Нас много под большой водой. Остальных ты встречать вчера. — Он посмотрел на Типака. — Горп, друг Глерта, пытаться вырвать твоя глаз. Горп не очень меткий.

Типак медленно сжимал кулаки. Гелл остановил его взглядом, задавшись вопросом, сколько еще времени сможет удерживать брута под контролем.

— Расскажи мне побольше об этом клане Клубеня, — попросил он.

— О, клан Клубеня многовеликий, — ответил Глерт.

— А сколько вас все… — Рыцарь остановился, в ужасе задержав дыхание, но было слишком поздно: Глерт начал считать.

— Один, и один, и один, и один… — произносил он, загибая пальцы на руках, поджимая на ногах и даже дергая волоски в бороде.

Гелл считал вслед за ним, но сбился примерно после сорока — он не доверял слову овражного гнома в такой напрягающей мозги работе.

— И один, и один, и один! — закончил, наконец, Глерт и, улыбаясь, поднял десять пальцев. — Два!

Этого Гелл и ожидал. Типак, однако, слишком мало знал об овражных гномах. Его нижняя челюсть отвисла, и брут издал странный пищащий звук. Гелл, может быть, даже рассмеялся бы, если бы его самого не переполняло желание схватить гнома за глотку и вытрясти из него зубы.

— Спасибо, Глерт, — кратко сказал он.

— Не за что.

— А что еще ты можешь рассказать мне об этом… этом клане Клубеня?

— Хм-м, — произнес Глерт, почесав голову. — Ну, Хьук дать нам забавный имя. Звать нас «Первое Движение Сопротивления Овражных Гномов». Моя не знать, что это значить, но Хьук все равно нравится моя. Он действительно хороший, давать моя приятности, если моя говорить ему штуки. Моя уже говорить тебе это.

— Верно, — согласился Гелл. — Ладно. А кто руководит кланом?

— Это не очень умный вопрос. Наша лидер и руководить, — мигнул Глерт.

Боль в голове у Гелла усилилась.

— Это я понял, — сказал он сквозь сжатые зубы. — Но кто ваш лидер? — И добавил, подняв руку прежде, чем Глерт мог выпалить ответ: — Если ты собираешься сказать, что тот, кто руководит, тот и есть ваш лидер, я позволю своему другу сделать тебе очень больно.

Типак с надеждой напряг мускулы.

Удрученный Глерт пожал плечами:

— Лидера называть Блим. Большеклубень Блим. Его действительно умный. Его знать, где жить Хьук.

— Отлично! Замечательно! — обрадовался Гелл. — А теперь скажи, где я могу найти этого Большеклубня Блима?

— О, моя не позволено открыть твоя это, — серьезно признался Глерт. — Большеклубень сказать, если кто говорить плохим людям, где жить клан Клубеня, его сажать печка.

— Все нормально, — успокоил рыцарь, стараясь не думать над тем, сколь отталкивающе это звучит. — Тебе не надо рассказывать мне, где живет клан Клубеня. Почему бы просто не сказать, где живешь ты?

Понимание расцвело на лице Глерта. Он улыбнулся. И Гелл улыбнулся. И даже Типак улыбнулся.

— Моя знать это! И Большеклубень не сказать не говорить, — обрадовался овражный гном. — Глерт жить… с кланом Большеклубня!

Улыбка застыла на лице Гелла. Он медленно-медленно выдохнул и принялся массировать виски.


— «Гномьей водки»! — прорычал Гелл, падая на свой стул в «Сломанной мачте». — Тащи бутылку!

Трактирщик поспешил подчиниться.

Ранцис Лавьен сидел в тишине, разглядывая свое квалинестийское вино на свет, оценивая глубокий рубиновый оттенок. Затем он поднес бокал к губам, сделал небольшой глоток и опустил руку, стараясь не встречаться с разъяренным взглядом Мар-Борета.

Трактирщик поставил довольно чистую медную кружку, а рядом с ней старую, грязную бутылку «гномьей водки». Гелл влил в себя здоровенную порцию, вздрогнул от резкого запаха и огненного вкуса — и повторил. Вытирая рот, он с все растущим нетерпением окинул Ранциса взглядом и резко спросил:

— Ну?

Лавьен вежливо посмотрел на него:

— Что «ну»?

— Давай без этого, — прорычал Гелл. — Ты собирался у меня что-то узнать. Приступай.

На какой-то миг Ранцис выглядел задетым, но затем улыбнулся.

— Может быть, этого и не стоило говорить, но я никогда не пытался осторожничать, — заметил он. — Так кто победил… ты или овражный гном?

Гелл проглотил третью порцию, погружаясь в кровожадные мысли.

— Я думал, что будет легко обмануть маленького ублюдка, — горько пробормотал он.

— Иногда невооруженный противник самый опасный, — произнес Ранцис, цитируя старую пословицу, произносимую при продаже меча. — Гелл, возможно, он просто не может рассказать тебе то, что ты хочешь знать.

— Э, нет, — возразил Мар-Борет. — Я хотел узнать, где он живет… даже овражный гном способен запомнить это! — Он прикрыл глаза и сжал переносицу, молясь всем Богам, входящим в темный пантеон, чтобы они избавили его от раскатов грома в голове: — Ты хоть представляешь, насколько трудно перехитрить кого-то, кто слишком глуп, чтобы понять, что же ты говоришь?

— Очевидно, ты никогда не встречался с моим братом, — мягко возразил Ранцис.

Гелл разразился резким, лающим смехом, привлекая внимание других посетителей таверны, и снова набрал полный рот выпивки.

— Похоже, ты уже достаточно принял, — сказал Лавьен, касаясь руки друга.

— Остав-мня-в-покое, — нечленораздельно произнес Мар-Борет, отбрасывая его ладонь. — Я-и-сам-пйму-если-налижсь.

Ранцис пожал плечами:

— Делай как знаешь. Но ты ведь помнишь, что младший командир Атгар делает с пропойцами.

Это подействовало на Гелла. Даже после четырех порций «гномьей водки» он мог вспомнить последнего человека, находившегося в подчинении Атгара и слишком много пившего. Его звали Вимор Кренн, и по званию он был много выше, чем Гелл сейчас.

Атгар собственноручно содрал с Вимора рыцарские регалии, а потом перерезал ему глотку его же собственным мечом.

Мар-Борет забил пробку обратно в бутылку и отодвинул ее как можно дальше.

— Так-то лучше, — заявил Ранцис, из уважения давая трактирщику знак забрать и его вино вместе с «гномьей водкой». — А теперь давай посмотрим, что делать с твоим маленьким другом. Иногда, когда не можешь решить проблему, стоит отступить и посмотреть на нее с другой стороны.

Гелл рассеянно кивнул.

— Ладно, — пробормотал он. — У тебя есть какие-нибудь предложения?

— Ну, вообще-то есть.

Мар-Борет поднял глаза. Через некоторое время он понял, что друг закончил говорить, старательно сосчитал до десяти, а потом потребовал:

— Ну и какие?

— Ты сказал, что хочешь узнать, где живут овражные гномы, верно? — спросил Ранцис.

Гелла поразило, с какой яркостью перед ним предстала картина собственных рук, сжимающихся на горле друга.

— Может быть, перестанешь играть в игры, — прорычал он, — и расскажешь мне свою проклятую идею?

Лавьен снисходительно наклонил голову.

— Ну ладно, да будет так, — сказал он. — Отпусти его.

Непонимающе мигнув, Гелл окинул Ранциса озадаченным взглядом.

— Отп… — начал он.

А затем понимание рухнуло на него настолько тяжело, что чуть не сшибло со стула. Ведь это было столь очевидно.

— Конечно, — сказал Мар-Борет, и его губы скривила хитрая ухмылка. — Отпустить его!


— Не могу поверить, что это работает, — пробормотал Типак.

— Никогда нельзя недооценивать глупость овражных гномов, — усмехнулся Гелл. — Вот в чем была наша вчерашняя ошибка… мы полагали, что мелкий пискун достаточно умен, чтобы играть с нами в состязание разумов. До меня еще тогда должно было дойти: зачем заставлять его говорить нам, где живет его клан, если он может показать?

— Никогда бы не поверил, если бы ты мне просто рассказал, что существуют подобные создания, — печально покачал головой Типак.

Мужчины посмотрели вперед. Менее чем в двух кварталах от них Глерт радостно несся по улице. Они следовали за коротконогим существом неторопливым шагом, даже не пытаясь как-то скрываться. За ними шли в боевом построении еще двадцать рыцарей и бруты. Младший командир Атгар, выслушав план Мар-Борета, дал ему эту команду во временное подчинение… смеха ради, как понимал Гелл.

Они освободили Глерта, покинули гарнизон, а теперь уже подходили к причалам, все ближе к логову клана Клубеня. Все оказалось настолько потрясающе просто, что Гелл не мог сдержать смех.

— Разве он не понимает, что мы следуем за ним? — недоверчиво спросил Типак.

— Конечно, понимает, — ответил рыцарь. — Но зато не понимает, что это может оказаться для них не очень хорошо.

Внезапно Гелл остановился и схватил Типака за руку. За ними замерли и остальные. Тихо и неподвижно они следили за тем, как оглядывается овражный гном. На мгновение Мар-Борет испугался, что маленький негодяй забыл дорогу, но вскоре Глерт кивнул, пробормотав что-то себе под нос. Затем овражный гном развернулся, поглядел прямо на толпу злобных тяжеловооруженных воинов и помахал.

— Приветик! — прокричал он, ухмыляясь.

Типак недоверчиво уставился на него. Несколько более молодых рыцарей позади него захихикали. Чувствуя легкое головокружение, Гелл помахал в ответ. Только после этого Глерт отправился дальше, устремился за угол, а оттуда — по узкой улочке.

Покачивая головой и посмеиваясь про себя, Гелл повел отряд вперед.

Надписи на двери был достаточно, чтобы вызывать приступ хохота у нескольких рыцарей. Мар-Борет заставил их замолчать резким взглядом, испытывая радость от того, что охватывающий голову шлем скрывает подергивающиеся губы.

Он посмотрел в обе стороны улочки, где бруты занимались тем, что тыкали мечами в груды мусора, и отметил, что засады, похоже, нет. С другой стороны, он собирался войти в логово, где могло находиться как минимум четыре десятка овражных гномов. Эти создания были трусливы, это да, но, как было известно, оказавшись зажатыми в угол, они сражались с безудержной злобой. То, что Гелл собирался сделать, было сродни преднамеренному влезанию в осиное гнездо.

— Большеклубня не трогать, — сказал он своим людям. — Остальные меня не беспокоят. Просто запомните: мы здесь не для того, чтобы истребить их. Не убивать никого, пока не потребуется.

Рыцари уважительно покивали и приготовили свое оружие. Мар-Борет развернулся к двери, в которую, как они видели, входил Глерт, и его взгляд упал на табличку. Она гласила: «Секратна двырь — для вайты кажи проль». Под этими словами кто-то грубо, но услужливо нацарапал: «Проль: тушонка».

На какой-то миг Геллу показалось, что он опять теряет самообладание. Прикусив язык, он вытянул руку и постучал в дверь.

— Чего надо? — спросил голос с другой стороны.

Это озадачило Гелла. Что, во имя Бездны, они думали, он хочет?

— Впусти меня, — ответил он.

— Моя нельзя, — произнес голос. — Твоя не сказать пароль.

— Тушенка, — проговорил Гелл.

На некоторое время установилась тишина, а потом рыцарь услышал, как овражный гном с другой стороны бормочет что-то себе под нос. Чуть позже привратник снова заговорил.

— Твоя уверен? — подозрительно спросил он. — Моя не помнить. Что тама написано на табличке снаружи?

Гелл чувствовал, как в воздухе потрескивает с трудом подавляемое веселье других рыцарей. Последнее, в чем он сейчас нуждался, так это в неспособности его людей сдержать смех. Мар-Борет сделал резкий жест в их сторону, и его люди смолкли. Дисциплина была для них превыше всего.

— Там написано — «тушенка», — прорычал он. — А теперь открывай, пока я не вышиб дверь.

— Ладно, — проворчал привратник.

Мгновением спустя дверь распахнулась внутрь. Гелл понял, что она даже не была заперта — он мог просто вломиться туда в любое время. Тихий фыркающий хор за спиной показал, что и остальные рыцари пришли к тому же заключению. Мар-Борет уже не был уверен, кто сильнее сегодня испытывает его терпение: овражные гномы или его собственный отряд.

За открывшейся дверью обнаружился очень жирный овражный гном, одетый в то, что походило на старый джутовый мешок. Существо в замешательстве поморгало на Гелла, а потом его глаза удивительно широко раскрылись, когда оно заметило остальных рыцарей. Его челюсть отвисла.

— Ойк, — заявил овражный гном и рухнул замертво.

Рыцари посмотрели на потерявшего сознание привратника, а затем начали посмеиваться открыто. На сей раз Гелл уже и сам ничего не мог поделать и присоединился к ним.

— Ну, — заметил он, — этот повержен.


Позже, когда он описывал это Ранцису Лавьену, Гелл сравнил штурм штаба Первого Движения Сопротивления Овражных Гномов с вхождением в волосатый, дурно пахнущий торнадо. Повсюду носились эти существа, в панике завывающие и врезающиеся друг в друга и в стены в отчаянных попытках убраться от продвигающихся рыцарей. В результате настоящего сопротивления вообще-то и не было — Мар-Борет и его люди просто были вынуждены проталкиваться через тесный, покрытый грязью муравейник овражных гномов, отпихивая пинками в сторону бедняг, которые слишком были ослеплены ужасом, чтобы разбирать дорогу.

Впрочем, нельзя сказать, что обошлось без жертв. Молодой Рыцарь Лилии серьезно подвернул ногу, ступив в одну из многочисленных луж неопознаваемой слизи, покрывавшей полы логова. А невезучие бруты, случайно забредшие в столовую залу, были так оглушены вонью, что их приятелям немедленно пришлось выносить их. Но, в общем и целом компания Гелла прокладывала себе путь через штаб-квартиру овражных гномов с легкостью.

Они нашли Блима Большеклубня забившимся за трон, обхватившим голову руками и дрожащим всем телом от страха. Рыцари обступили его с мечами на изготовку, но он продолжал жаться, отказываясь поднимать взгляд.

— Идите дальше, — заскулил он. — Моя прятаться. Ваша не видеть.

По кивку Гелла Типак вышел вперед, ухватил Большеклубня за его грязную одежку и поднял с пола. Блим неистово закрутился, но ни кулаки, ни ноги не попадали по выкрашенному синей краской телу брута, так что овражному гному пришлось сдаться.

— Ну ладно, — заявил он смехотворно высокомерным тоном. — Моя быть милосердна. Моя щадить тебя.

Изо всех сил стараясь сохранить самообладание, Гелл дал знак Типаку, чтобы тот опустил Блима на обветшалый трон. Брут сделал это несколько более грубо, чем было необходимо.

— Чего твоя хотеть? — вздрагивая и потирая спину, простонал Большеклубень.

— Просто поговорить, — успокоил его рыцарь. — Я задам тебе несколько вопросов, и…

Он умолк, когда вопящий овражный гном ворвался в помещение и пробежал прямо через группу рыцарей, собравшихся вокруг Гелла и Блима. Существо исчезло снова в дверях в дальнем конце чертогов, прежде чем кто-нибудь смог в должной мере подавить свое изумление и отреагировать.

— Моя военный вождь, — гордо произнес Блим.

Гелл недоуменно заморгал.

— Ну… ну конечно, — запинаясь, произнес он, а затем собрался с мыслями и раздраженно нахмурился. — А теперь я собираюсь задать тебе несколько вопросов. Если ты мне на них ответишь, мы уйдем.

Блим, казалось, целую вечность раздумывал над его словами.

— Это казаться честным, — заявил он, наконец. — Моя любить играть вопросы. Что твоя хотеть знать?

Несмотря на все свои усилия, Гелл никак не мог справиться с тянущим ощущением в животе.

Блим Большеклубень с трона искоса и настороженно смотрел свиными глазками на Рыцарей Такхизис.

— Сказать это прямо, — сказал он. — Твоя хотеть моя сказать Хьук, где ты жить?

— Нет! — закричал Гелл, похоже, в сотый раз. Он почувствовал, как теряет контроль над своим темпераментом, и заставил себя вспомнить, что хладнокровное убийство короля овражных гномов не будет соответствовать идеалам рыцарской чести. Мар-Борет досчитал до десяти, понял, что этого недостаточно, и продолжил дальше. Достигнув пятидесяти, он уже достаточно успокоился, чтобы продолжить, не скатываясь в бред. И все же голос рыцаря странно задрожал, когда он снова заговорил:

— Еще раз. Я хочу, чтобы ты сказал мне, где живет Хьук. Понял?

— Да, — счастливо кивая, произнес Блим. — Твоя хотеть, чтобы Хьук сказать моя, где ты жить. — Он огляделся в некотором смущении. — Только… Хьук здесь нету. Почему не сказать тебе моя сам? Так казаться проще.

Головная боль вернулась с удвоенной силой, в мозг Гелла словно впивался огромный железный шип. Он начал потирать виски, моля Такхизис, чтобы та даровала ему терпение и хоть немножко избавила от ужасающей вони, заполнившей логово овражных гномов.

— Чегой-то не то с твоей головой? — спросил Блим. — Моя иметь знахаря. Он чинить.

Встревоженный Гелл начал возражать, но было слишком поздно.

— Пут! — завопил Большеклубень, еще глубже загоняя мучительный шип в голову Гелла.

Согбенный, худой старый овражный гном вошел в помещение. Его седая борода была настолько длинной, что он дважды наступил на нее, пока шаркал к ним.

— Чаго случилось? — прокаркал он, близоруко косясь на рыцарей.

— Ничего, — торопливо произнес Гелл. — Просто…

— Этот парень получить головная боль, Пуг, — дергая в сторону Гелла большим пальцем, вмешался Блим. — Твоя иметь лекарство?

— Канешна иметь, — с негодованием ответил Пуг.

Он залез в один из многочисленных карманов своей запачканной безрукавки и извлек на свет несколько ошметков чего-то, что Гелл не сразу смог опознать. Гном протянул ошметки Геллу, и тот понял, что ему предлагают ивовую кору.

— Вот, — сказал Пуг. — Твоя жевать. Помогать чинить голова.

Мар-Борет сердито отпихнул руку знахаря, отправляя ивовую кору в полет.

— Убери это от меня, — зарычал он.

Пуг надулся, а затем уселся на пол и начал сопеть.

Что-то в Гелле надломилось.

— Хватит! — проревел он.

Сорвав с пояса кинжал, рыцарь бросился на Большеклубня и прижал кончик лезвия к похожему на луковицу носу Блима, вдавливая его в кожу, но еще не пуская кровь.

— А теперь, — прошипел Гелл с мертвенно-бледным лицом, — даю тебе последний шанс ответить мне, или я прорежу тебе третью ноздрю. Я ясно говорю?

Блим скосил глаза на лезвие у своего носа, и слезы заструились по его лицу. После нескольких неудачных попыток обрести голос он слегка кивнул.

— Отлично, — сказал Мар-Борет. — Больше никаких игр. Где живет Хьук?

— О! — торжествующе закричал Большеклубень. — Твоя хотеть знать, где Хьук живет! Большеклубень может сказать тебе это. Почему бы твоя сразу не спросить так?

Гелл понял, что единственным звуком, который он может издать, является визг.

Блим одарил его странным сочувствующим взглядом.

— Это ниче, — сказал он. — Всякий иногда делать глупый ошибка. Хьук жить в большом доме на холме. Один раз брать Блима там. Его тоже иметь секретный дверь. Хоть и не такой хороший, как у клана Клубеня. Слишком трудно находить.

Гелл нерешительно опустил кинжал. Тот оставил заметную красную отметину на носу овражного гнома.

— Очень хорошо, — медленно произнес рыцарь. — И где эта секретная дверь?

Задав этот вопрос, он поежился от ожидания, что потребуется еще час, чтобы заставить Блима понять сказанное.

— Ну, это просто, — ответил Большеклубень. — Тама большой комната в доме, много книг. Секретный дверь за полками у огнеместа… Хьук тянуть большой синий книга по третья полка, чтобы открыть.

Прямой ответ! Геллу хотелось танцевать.

— Хорошо, — сказал он. — Спасибо, ваше величество. Это все, что я хотел знать.

— Большеклубень доволен помочь, — сияя и потирая нос, ответил Блим и протянул руку. — Что твоя дать мне теперь?

Гелл вскинул брови. До него должно было дойти раньше: если Хьюик раздавал овражным гномам безделушки в обмен на помощь, конечно же, те хотели, чтобы и он сделал то же самое. Он покопался в кошельке, вытащил медную монетку и положил ее в руку Большеклубня:

— Держите, ваше величество.

— Ого! — закричал Блим, поднимая монету к тусклому свету. — Блестяшка! Ты делать Большеклубня очень счастливый. Теперь ты идти.

В другое время Гелл мог и рассердиться, будучи столь непочтительно отпущен, но сейчас он и сам был более чем счастлив подчиниться. Он поднялся и поспешил прочь из залы, а за ним последовали его люди, оставляя короля овражных гномов и его плачущего знахаря позади. Гелл не останавливался и не оглядывался, прокладывая обратный путь к гостеприимному, сравнительно свежему воздуху усыпанной мусором улицы.

Наконец-то он знал! Знал точно, где они могли найти Хьюика. В пределах стен Каэргота имелся только один холм, и не составит большого труда выяснить, какой из домов на нем принадлежит магу. Ведя свое воинство обратно к гарнизону, Гелл склеивал по кусочкам план. Он доложит младшему командиру Атгару, запросит разрешение на то, чтобы повести эскадрон на штурм дома… Этот запрос Атгар с радостью удовлетворит в свете успеха Гелла с Большеклубнем. А после того как Рыцари Такхизис наконец захватят мятежников, он снова окажется героем. Впереди будет еще больше повышений, почестей и славы.

Впрочем, перед этим Мар-Борет нуждался в длительной помывке. Он смердел, как овражный гном.


Дверь дома распахнулась настежь, раскалываясь на щепы. В нее ворвались три дюжины Рыцарей Такхизис с мечами наголо. За ними последовало полчище брутов и только потом — гордый собой Гелл Мар-Борет, получивший право руководить этим нападением. Рядом с ним шел Ранцис Лавьен с клинком, мерцающим в умирающем закатном свете. Эти двое обменялись мрачными, удовлетворенными улыбками, зашагав по затененному холлу.

— Библиотека! — пролаял Гелл, и его голос заставил шлем зазвенеть. — Ищите библиотеку!

— Я нашел ее, сэр! — прокричал молодой рыцарь из дверей посреди холла. — Сюда!

Ранцис хлопнул Гелла по плечу, и друзья поспешили к нему. Они нашли молодого рыцаря у входа в большую комнату с уставленными древними книгами полками вдоль стен. Мар-Борет одобрительно кивнул, оглядывая помещение; как он понимал, Серые Рыцари должны заинтересоваться такой огромной коллекцией. Но книги в его шкале ценностей стояли не на первом месте.

Гелл осмотрел комнату и приметил камин. Грохоча броней, он подбежал и осмотрел полки с обеих сторон. Как и обещал Большеклубень, на третьей полке стоял толстый том, переплетенный в темно-синюю кожу угря, позолоченные слова на его корешке давно уже превратились в пятна. Он оказался в точности таким, каким представлял его Гелл: анонимный, никак не отличающийся от любого из сотен томов, украшавших эту комнату… или же кажущийся таковым. Он потер книгу пальцами и обернулся к Ранцису.

— Собери здесь остальных. Мне нужно как можно больше мечей. Они могут устроить драку.

Кивнув, Ранцис повиновался. Через миг библиотека была забита рыцарями и брутами, напряженно ждущими того момента, когда через секретную дверь повалят разъяренные мятежники.

— Запомните это, — гордо сказал им Гелл. — Сегодня мы, наконец, захватим Хьюика из Каэргота.

С этими словами он схватил книгу и сдернул ее с полки.

Ничего не произошло.

Единственным звуком, раздавшимся в тишине, оказался шлепок, с которым Ранцис Лавьен ударил себя по лбу. Лицо Гелла Мар-Борета стало пунцовым, потом потемнело до фиолетового, пока он непонимающе смотрел на книгу в своих руках. Он открыл ее и начал перелистывать страницы, бормоча:

— Что за…

— Хм-м, Гелл, — тихо спросил Ранцис, — про какую по счету полку говорил твой приятель Блим?

— Я уже рассказывал тебе, — нетерпеливо бросил Мар-Борет. — Он сказал посмотреть на тре…

Голос рыцаря сорвался на сдавленный, придушенный хрип, когда он вдруг понял.

— Третья полка, — произнес он, в ужасе глядя на друга. — Побери меня Искусительница, Ранцис. Что же я натворил?

В этот миг начали звонить сигнальные колокола гарнизона Рыцарей Такхизис на другой стороне города.


Когда на Каэргот начала опускаться ночь, упрямое закатное свечение встретилось с более ярким светом от укреплений в восточной части города. Блим Большеклубень с удовлетворением наблюдал, как пожар охватывает рыцарский гарнизон. Прохожему он, стоящий на носу старой рыбацкой лодки с экипажем из овражных гномов, мог показаться смешным. Впрочем, прохожих не было — комендантский час, введенный Рыцарями Тьмы, удерживал горожан в домах, а у самих рыцарей имелись более неотложные дела, чем патрулировать сейчас гавань.

Пуг, знахарь Блима, подхромал к нему, с задумчивым выражением окидывая взглядом бушующее пламя.

— Знаешь, Хью, — сказал он, — я уж думал, что все кончено, когда ты сказал про третью полку. Ты же знаешь, мы не должны уметь считать более чем до двух.

— Это было необычно для меня, не так ли, Карен? — согласился Блим. — Хорошо, что этот глупый молодой рыцарь был слишком рад найти наше укрытие, чтобы обратить на это внимание. А зачем ты пытался дать ему ивовую кору от головной боли? Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы лекарства овражных гномов на самом деле работали?

— Просто немного пошутил, — ответил Пуг, его глаза искрились. — Кора ивы была традиционным средством от головной боли с самого рассвета Кринна… но знахарь правильно расценил, что Гелл Мар-Борет и понятия не имеет о лечении травами.

Большеклубень посмотрел на него с любопытством.

— У тебя больное чувство юмора для представителя твоего Ордена, Карен. — На его лице расплылась ухмылка. — Хотя должен признаться, что из тебя получился чертовски отличный овражный гном.

— Благодарю, — сказал знахарь с самодовольной полуулыбкой. — Да и ты был неплох.

Блим подмигнул ему:

— Думаю, нам надо поторапливаться. Когда, наконец, погасят этот пожар, они пойдут искать нашей крови, и самым жестким образом.

Он посмотрел через плечо, разглядывая свою команду. Его взгляд остановился на одном из них.

— Глерт! Иди сюда!

Маленький овражный гном, который привел Гелла к укрытию Блима, заспешил к ним, широко раскрыв глаза.

— Мы закончить? — спросил он. — Может моя ехать на лодке?

Блим ласково улыбнулся и погладил Глерта по голове.

— Боюсь, что нет, мой маленький друг, — сказал он. — Нам предстоит долгое и опасное путешествие, и тебе лучше остаться там, где ты можешь спрятаться. Но я хочу сказать тебе спасибо, Глерт. Мы никогда бы не справились без твоей помощи.

Несмотря на свое крайнее смущение, гном просиял:

— Моя доволен помогать. Ты играть в очень забавные игры, Большеклубень.

— Вот, — сказал Блим, залезая в один из карманов своей рваной одежды, доставая медную монету, ту самую, которую дал ему Рыцарь Тьмы, и вкладывая ее в руку Глерта. — Однажды я обещал тебе сокровище. Она твоя… ты заработал ее.

— Твоя иметь в виду это, Большеклубень? — Глерт изумленно уставился на монету. — Это мое?

— Да, маленький овражный гном, — кивнул Блим. — Она твоя… но мы задолжали тебе значительно больше.

Глерт посмотрел на него, озадаченно мигая.

— Не понимаю, — протянул он.

— Я знаю, — ответил Большеклубень с тихим вздохом, — но, боюсь, что у меня нет времени на объяснения.

Он поднял руки, напевая на странном языке, и его тело стало расти и изменяться. Через несколько секунд Большеклубень пропал. На его месте стоял крепкий человек с добрым лицом, облаченный в красную мантию. Он повернулся к своей команде и повторил заклинание. Один за другим овражные гномы стали превращаться в людей: золотоволосую женщину, темнокожего юнца, седеющего наемника и многих других. Пуг стал высоким, седовласым Праведным Сыном Паладайна. Глерт изумленно наблюдал, как Хьюик снимает заклятие изменения облика.

Маг поднял его и перенес на пристань.

— Прощай, Глерт, — сказал он, пока жрец развязывал узел, а остальная часть команды готовилась выгребать на открытую воду.

Гном немного постоял на пристани, с удивлением сжимая свою драгоценную медную монету и наблюдая, как Первое Движение Сопротивления Овражных Гномов обходит волнорез и скрывается в темноте. А затем отправился на поиски чего-нибудь съестного.


ОСКОЛОК ЗВЕЗДЫ

Джефф Грабб


Это история гнома-механика, что имеет смысл, поскольку я гном-механик. Впрочем, я не гном из этой гномьей истории, и, хотя я есть в этой истории, это не моя история, а скорее история другого гнома-механика, который не есть я. Но все же, возможно, это и моя история, так же как и другого гнома. Пока меня понимаете? Отлично.

Другого гнома-механика из этой истории зовут Ван, или Вандеркин, если желаете более точно, или Вандеркинвспышкавдохновения, если хотите еще больше точности. Есть даже более длинное и наиболее точное имя, но у людей не хватит терпения выслушать его.

Для гнома-механика Ван довольно типичен, если судить по маленькому росту (он меньше, чем я), ярким глазам, каштановым волосам и коротко подрезанной бороде, которая только немногим более опрятна, чем моя собственная. Он мой друг, а это история о том, как мы чуть не перестали быть друзьями. И все из-за куска камня.

Мы с Ваном живем в Гномьекуче, вытянутом поселении в нескольких милях от человечье-гномского города Таггловы Низины. Наше поселение отделено от города высоким и широким холмом под названием Тагглова Вершина. В основном и люди, и гномы оставляют гномов-механиков из Гномьекучи в покое (так же, как и кендеры после короткого лета взрывов). Во всей Гномьекуче проживают двести гномов-механиков, и большинство из нас занимается разнообразными изобретениями. Должен заметить, что все дороги, идущие из Таггловых Низин, уводят прочь от Гномьекучи.

Ван просто чародей в области математики, в то время как я — скромный исследователь небес, картографирующий движение звезд. Эта ответственность несколько беспокоит, поскольку исторические отчеты показывают, что звезды перемещаются крайне беспорядочно по ночному небу Кринна и образуют новые скопления и созвездия без каких-либо очевидных причин и закономерностей. Мне нравится думать, что если я буду изучать звезды достаточно долго, то мне удастся вычислить, когда и куда они переместятся в следующий раз. Ван часто сопровождал меня в моих походах на поля за пределами Гномьекучи для наблюдения за звездами и лунами. Он всегда говорил, что ночной воздух помогает ему думать.

Полагаю, что все началось в этих полях, на склонах Таггловой Вершины, в конце лета, однажды вечером, когда взошли луны. Мы наблюдали за звездами. Я стоял, задрав голову со своими линзами. Ван растянулся на спине, всматриваясь в небеса. Я знаю, что он всматривался в небеса, поскольку он не храпел.

Тем вечером был метеоритный дождь, тот, который регулярно приходил со второй летней красной луной. Пока мы стояли (или растягивались на спине) в темноте, а красноватые огни проносились над нами в ночи, беседа наша пошла примерно так:


Ван: А из чего они на самом деле сделаны? Я имею в виду метеоры.

Я: Думаю, это частички звезд, что объясняет, почему они пылают, пока мчатся по небу.

Ван: А я всегда полагал, что это остатки огромных звездных кораблей, или же, по крайней мере, мусор, который капитаны этих судов скидывают за борт.

Я. А разве мы не видели бы тогда, как сами эти суда движутся по небу? Мы всегда видим только звезды.

Ван (некоторое время помолчав): А что насчет лун?

Я (размышляя): Если бы от лун отрывались кусочки, мы видели бы луну с вырванной частью, словно пирог без одного куска. Мы же не видим, чтобы в лунах отсутствовали части. Следовательно, это должны быть звезды.

Ван (отстаивая свою позицию): Люди говорят, что звезды представляют самих Богов. Зачем это от Богов откалываться частям? Более вероятно, что это хлам, выброшенный за борт с некой звездной шхуны, управляемой представителями более развитой цивилизации, чем наша собственная.


Я начал формулировать вслух теорию о звездной фрагментации, гласившую, что, когда звезды перемещаются по небесному своду, от них откалываются кусочки, как от мебели, которую перетаскивают из одной комнаты в другую.

Один метеор прошел близко. Очень близко. Настолько близко, что будь я человеком или эльфом, то сомневаюсь, что мне пришлось бы когда-нибудь снова беспокоиться о своей стрижке. Когда звездный камень ударил в мягкую землю менее чем в ста футах от нас, раздался взрыв. Меня сбило с ног (Ван уже и так находился на земле и позже написал, что сила, с которой камень ударился о землю, заставила его проникнуться сочувствием к большой лепешке на сковороде).

Когда мы поднялись, Ван повернулся ко мне и произнес:

— Ты видел, как он приближался?

Я вынужден был признать, что не видел.

Там, где осколок звезды разорвал ближайшее поле, мы увидели зубчатую борозду в земле, вспаханную полосу, заканчивающуюся дымящейся, светящейся ямой. Ван уже устремился к кратеру. Я следовал чуть позади. Было действительно очень важно добраться до места падения, прежде чем все вокруг будет загрязнено людьми, кендерами или — что еще хуже — другими гномами-механиками.

Круглая яма была глубиной примерно в человеческий рост и столько же шириной, с огромным пылающим камнем в центре. Камень излучал зеленое сияние, что напомнило мне сферу из морского гранита, которую каким-то образом подсветили изнутри. Он раскололся и потрескался во многих местах, и пар все еще выходил из этих трещин, пока мы спускались в кратер. Метеор (или осколок звезды, или мусор со звездной шхуны) уже остывал, когда мы приблизились.

Ван, опередив меня, начал извлекать остатки метеора, отламывая куски хрупкой, остывающей оболочки. Я неожиданно подумал, что метеор мог оказаться вообще чем-то иным, например космическим яйцом некой обитающей на звездах птицы. Я быстро проверил небо, чтобы посмотреть, нет ли других огромных камней (или огромных птиц), падающих на нас. К тому времени, как я обернулся, Ван уже вытащил статуэтку из обломков.

Статуэтка, возможно, слишком сильное слово, поскольку подразумевает явного изготовителя или разумного создателя. То, что нашел Ван, походило на оплавленную кучку сияющей зеленоватой глины, из которой был слеплен округлый конус. В точности он ничего не изображал, но походил на свернувшуюся и изготовившуюся к броску змею, хотя и несколько сплавившуюся, с глазами, которые излучали такое же сияние, что и быстро остывавший камень. Если уточнить, то можно сказать, что оплавленная статуэтка выглядела как вырезанный из сыра дракон, которого на слишком долгое время оставили на солнце, и тот потек.

Глаза Вана горели.

— Взгляни! Доказательство жизни среди звезд! — закричал он.

Я указал на то, что если смотреть с этой стороны, то это доказательство того, что живущие среди звезд отличаются дурным вкусом.

Мы все еще продолжали спорить, когда на место происшествия стали прибывать остальные гномы-механики. Большинство выдирало кусочки из тускло светящегося метеора и утаскивало их в свои лаборатории. Больше никто не извлек артефакта, похожего по форме, размеру или сырной уродливости на безделушку Вана.

Сам я захватил несколько маленьких кусков и собственно кратер, потратив несколько последующих дней и вечеров на замеры всех особенностей места падения. К тому же я удвоил свои старания в определении движений различных планетарных тел. В итоге у меня не оставалось времени для Вана, и прошла неделя, прежде чем он позвал меня к себе в дом-лабораторию-нору.

На нынешний момент жилища гномов-механиков в Гномьекуче, исходя из своей природы, широко разбросаны и глубоко встроены в окружающие Тагглову Вершину пригорки. На первом этаже вдоль этих пригорков располагаются подвалы и лаборатории; старые жилища все глубже и глубже встраиваются в холмы, поскольку регулярные взрывы имеют тенденцию уничтожать их предыдущие инкарнации. Несмотря на то, что Вана больше занимает математика, его жилище было перестроено, по меньшей мере, с дюжину раз и зарывалось все дальше и дальше в холм, так что его дом оказался в конце широкого рукотворного каньона.

Парадная комната Вана типична для домашнего хозяйства гнома-механика — удобные стулья, крепкие столы, туго набитые диваны, где всякая доступная плоская поверхность покрыта бумагами, записями, грубыми эскизами, наполовину готовыми опытными образцами и забытыми завтраками. Будучи осведомленным в путях своего народа, я остановился в парадной комнате и позвал… невозможно было предсказать, какие эксперименты проводились в глубине. Через мгновение выбежал улыбающийся Вандеркин. В руке он сжимал стальной кружок.

— Подбрось, — сказал он, — назову в полете.

Я озадаченно подбросил старую тяжелую монету из Тарсиса, на одной стороне которой был изображен какой-то позабытый человек, а на другой — огромная драконоподобная птица. Когда монета взлетела в воздух, Ван произнес:

— Решка!

Я поймал монету и пришлепнул к тыльной стороне руки. Когда я убрал пальцы, она лежала портретом вверх.

Ван был восхищен и попросил монету обратно, затем со смехом развернулся на пятках и удалился в свою лабораторию.

— Спасибо! — закричал он через плечо. — Если захочешь, заходи завтра!

Конечно, я был озадачен, но не чрезмерно. Гномы-механики по своей природе совершают поступки, которые иные могут счесть странными, так что я отправился по своим делам (в которые в тот день входило помочь своему другу Многоватоогню погасить его последний эксперимент). И я не задумывался о случившемся до следующего дня, когда зашел в комнату Вана.

— Орел! — прокричал он, когда монета была подкинута, и в самом деле выпала драконоподобная птица. И снова Ван забрал монету и исчез в своем логове.

Так продолжалось большую часть недели. Я приходил к нему домой, подбрасывал монету, а Ван угадывал. Он разрешал сделать только один бросок и никогда не объяснял, в чем дело. Наконец, когда он оказался прав пять раз из пяти, я больше не мог сдержать своего любопытства и решил воспротивиться ему.

— Ты сделал послушную монету, — сказал я, крепко сжимая стальной кружок из Тарсиса, угрожая не возвращать его и не подбрасывать до тех пор, пока не узнаю правды.

Ван рассмеялся.

— Близко, очень близко, — вежливо произнес он, — но, скорее, я разработал способ определения, какой стороной упадет монета, прежде чем это произойдет. Фактически это способ предсказывать будущее.

Теперь настал мой черед смеяться, и, боюсь, это был невежливый смех. Даже не сочувственное подсмеивание одного изобретателя над любимой теорией другого. Это был хриплый, громкий и чрезвычайно оскорбительный хохот. Ни один гном-механик не должен когда-либо смеяться подобным образом над своим собратом, но я это сделал. Возможно, это была нервная реакция на то, что Ван объявлял о крупном прорыве, подразумевавшем, что он обогнал меня в важном исследовании. Это был ужасный смех, и я сам укоряю себя за то, что это произошло.

Лицо Вана словно затянули грозовые тучи, а в голосе прозвучали резкие нотки, когда он начал объяснять:

— Каждый день я просил тебя подкинуть монету. У меня есть вычислительная машина, которая определяет результат броска монеты прежде, чем ты ее подбросишь. Может быть, хочешь посмотреть?

Продолжая хихикать, я изобразил поклон и последовал за Ваном в дальние комнаты. Мне показалось, что недавний взрыв на поле выбил мозги моего компаньона из их вместилища. А для гнома-механика это многое значит.

Дальние комнаты жилья гнома-механика похожи на переднюю, только менее опрятны. Здесь ведется настоящая работа (и происходят настоящие взрывы). Ван провел меня по зале, заваленной диаграммами и разными старинными безделушками, в большие чертоги, уходившие в сланцевые слои холма.

В дальнюю стену было вмонтировано странное устройство… странное даже по стандартам гномов-механиков. Оно напоминало огромный шкаф, из которого повырывали двери и ящики, оставив только каркас, пустой корпус, слегка наклоненный к стене. В заднюю стенку Ван вогнал беспорядочным узором сотни мелких гвоздиков. На шляпки гвоздей была намотана тонкая медная проволока, устремлявшаяся к вершине огромного шкафа. Наверху корпуса сидел, словно король, обозревающий свои владения, зеленоватый кусок камня, покоившийся на медной пластине. Все медные нити оказывались связаны с этой пластиной.

В основании шкафа, под лабиринтом проводов, была установлена пара корыт. Одно было помечено «решка», другое — «орел». Корыто с пометкой «решка» заполняло множество небольших металлических шаров, каждый из которых был размером с мой большой палец.

— Я откалибровал устройство под ту монету, которую ты держишь. Обнаружил, что оно предсказывает примерно за день до события, но это может быть связано с размерами гвоздевого ложа, — произнес Ван, и его раздражение по поводу моего смеха стало проходить. — А теперь ты подбросишь монету?

Я вытащил стальной диск из кармана, покачал его на изгибе указательного пальца и отвесил ему мощный щелчок большим. Он легко взлетел вверх и опустился на пыльную пачку бумаг.

— Решка, — сказал Ван, указывая на заполненный шарами ковш.

Действительно, выпала решка.

Я посмотрел на шары, а затем опять на монету. А потом потянулся за диском и подбросил еще раз.

Второй раз решка.

Я нахмурился и снова протянул руку, но на сей раз Ван оказался быстрее, подхватив кружок пухлой ладонью.

— Лучше не рвать ткань реальности слишком сильно, — сказал он, убирая диск в карман.

Я покачал головой:

— Так твоя машина предсказывает, какой стороной выпадет монета, или диктует результат?

— Это одна из причин, по которой я хотел, чтобы подбрасывал ты, — резко произнес Ван, вытаскивая металлические шары из корыта и укладывая в небольшой ящик. — Я мог бы повлиять на результаты. Думаю, что она просто предсказывает. Бросок одной-единственной монеты должен быть случайным, изолированным событием с равной вероятностью выпадения орла или решки. К тому же это событие должно быть непредсказуемо за довольно большой срок. Пока что машина безошибочно предсказывала результаты каждый день.

Я посмотрел на осколок звезды на шкафу:

— А камень?

— Имеет к этому некоторое отношение, увеличивая мощность машины, — закончил мой друг. — На деле, он каким-то образом вызвал у меня вдохновение для создания предсказательного движка. В этом есть некий смысл благодаря законам подобия. Раз люди говорят, что звезды на самом деле кусочки Богов, а Боги влияют на наши жизни, значит, кусочки звезд, как кусочки Богов, должны оказывать эффект в более локализованном окружении. Желаешь посмотреть аппарат в действии?

Я кивнул, и Ван поднялся на короткую лестницу, засыпав металлические шары в корытце наверху машины. Они загремели через проделанное отверстие внутрь корпуса. Шары запрыгали по металлическим штырям, в падении отскакивая от них. Там, где они ударялись, вспыхивали искры, и воздух вскоре начал пахнуть, как при грозе.

Когда шары полностью попадали вниз, они оказались в корытце с пометкой «орел». Все до единого.

— Возвращайся завтра, — улыбаясь, произнес Ван. — Посмотрим, как сработало.

Я собирался посвятить этот вечер и следующий день своей собственной работе, но желание проверить шкаф Вана был слишком сильно. Я опять оказался в доме своего друга — задолго до назначенного времени.

И нашел Вана за процессом добавления дополнительных корзинок под шкаф с булавками. Они были закодированы цветами: белым, желтым, зеленым, красным, оранжевым, синим, черным и фиолетовым (конечно же, в алфавитном порядке). Ван что-то приколачивал между корзин, и мне пришлось кричать, чтобы привлечь его внимание.

Мой друг казался более странным, чем обычно, и я заволновался, не забыл ли он поесть в тот день. Он вылез, вручил мне стальную монету и вернулся к заколачиванию. Я подкинул монету, и, конечно же, выпал «орел». Я подкинул ее еще дважды, и оба раза выпал «орел».

У меня возникло тяжелое предчувствие, что если я стану подбрасывать ее дальше, то так и будут продолжать выпадать «орлы». Я поднял монету и почувствовал, что она стала теплой на ощупь, словно лежала у очага.

Ван закончил возиться со своими корытцами, сделав последний мощный «тук» деревянной киянкой, и отошел назад, чтобы оценить работу.

Я протянул ему монету:

— Орел.

Ван кивнул и рассеянно убрал теплый стальной кружок в карман.

— Думаю, что, наконец, нашел, на что она способна.

— Может быть, выигрывать ставки в баре? — предположил я.

— Предсказывать погоду, — ответил он. — Я хотел бы позаимствовать несколько твоих линз от телескопа и зеркал, чтобы направить в эту машину свет. С помощью его мы сможем определить, какой погода будет завтра, благодаря цвету корзины, в которую упадут шары.

Он улыбнулся. И мне его улыбка показалась утомленной.

Я был другом Вану и не мог отказать ему, особенно учитывая, что все еще чувствовал себя виноватым из-за того, что посмеялся над ним. Моя коллекция зеркал и линз оставалась невостребованной с момента аварии в планетарии, происшедшей прошлой весной, а один гном-механик никогда не откажет другому в неиспользуемых ресурсах. Правда, на самом деле я чувствовал себя немного расстроенным из-за того, что Ван затаптывал всю область, которую я полагал своей: небеса. Но в тот момент мне удалось забыть об обидах и согласиться. Понимаете, ведь он все-таки мой друг.

Я вернулся менее чем через час с деревянной коробкой, заполненной призмами, стеклянными панелями, зеркалами и прочей всячиной. А, кроме того, принес горшочек с линзами, для сохранности плавающими в густом желтоватом масле. Их мне прислали из эльфийского королевства на юге. В это время Ван пробивал дополнительные отверстия в своем доме, чтобы осветить дальнюю стену рабочей комнаты.

Мы провели остальную часть дня, размещая зеркала и призмы. Мы устанавливали линзы, все еще измазанные защитными маслами, в крепления так, чтобы солнечный свет бил в ту точку, где обычно лежала монета. В результате к концу дня все было готово, и Вандеркин запустил свой поток металлических шаров.

Они зазвенели и забрякали, устремившись вниз, вспыхивая, когда ударялись о металлические штыри. Падая, они отклонялись влево. Когда все закончилось, большая часть оказалась в синей категории, и несколько шаров — в белой.

Утомленный Ван довольно кивнул.

— Завтра будет ясно, — интерпретировал он. — С небольшой облачностью.

Так предсказала его машина. На следующий день небо было чистым, с несколькими нитями высоких облаков. Более того, оно оказалось синим… абсолютно синим, словно крыло зимородка… практически идеально синим. И облака были тонкими, словно борода мага, и такими белыми, что резало глаз.

Мне это показалось ненатуральным, но я списал все на свою озабоченность. Обычно я больше обращал внимание на погоду ночью, нежели днем. Ван пребывал в восторге, но выглядел отощавшим, словно работа пожирала его жизнь. Его круглые щеки ввалились, а кожа приобрела старческий желтоватый оттенок.

Я поинтересовался его здоровьем, и поначалу он только пожал плечами.

— Просто мечты, — произнес он отстранение, не спуская глаз с машины, увенчанной оплавленным камнем. — У тебя когда-нибудь бывали мечты, которые обретали собственную жизнь, понукали тебя, подталкивали, вдыхали в тебя смелость двигаться к большей цели? Вот что происходит со мной с тех пор, как я… в смысле, мы — нашли статуэтку.

Я не смог ответить сразу, поскольку подобный самоанализ необычен для моего друга. А к тому времени, как оправился, момент уже был упущен. Ван отмахнулся, и мы приступили к эксперименту.

На следующий день был предсказан чисто белый цвет, и в самом деле, посреди дня в деревню вкатился вал тумана, накрывая все вокруг хлопковым одеялом. Гномы-механики слепо шатались вокруг, и даже двери и окна практически не удерживали усики удивительно теплого тумана от просачивания внутрь.

Смысла сохранять предсказывающий аппарат в тайне больше не было. Ван рассказал о нем еще нескольким друзьям, которые, в свою очередь, передали другим. В полдень, когда Ван решил продолжить испытания своей удивительной машины, собралась огромная толпа. Проходя мимо болтающих гномов-механиков, я чувствовал себя немного сбитым с толку тем вниманием, которое привлекал к себе Ван. И испытывал некоторую ревность.

На сей раз выпали фиолетовый и зеленый.

Ван оказался озадачен результатом, а я немного расслабился. Способность машины к предсказаниям заставляла меня нервничать, а невозможный результат мог бы отговорить Вана от продолжения экспериментов. Для Вана я сохранял уверенное выражение на лице и наговорил всяческих правильных и ободряющих слов, но надеялся, что происшедшее положит конец всей этой ерунде. Но, произнося свои слова, я поднял взгляд на шкаф. Осколок звезды взирал на меня с вершины огромного шкафа, словно разъяренный кот.

Я ужасно спал в тот вечер. Осколок камня поселился в моих снах. Я увидел, каков он был. Живая часть неба, кусочек Богов. Но он сорвался с одного из темных созвездий и губительно влиял на мир вокруг себя. Он не предсказывал, скорее, просто диктовал будущее. За этими грубо вырезанными зеленоватыми глазами скрывалась злоба, и я чувствовал, как она ищет меня.

Наконец под утро мне удалось задремать; меня успокоил стук дождя по крыше. На деле же, прямо над нами прошла гроза, обернувшаяся мощным ливнем. Я проспал до полудня, а когда пробудился, увидел результаты предсказания машины Вана.

Дождь был обильным и удивительно плодородным. Трава и кусты, казалось, подрастали под проходящей грозой, и даже некогда голые дорожки покрылись яркой свежей зеленью. Кроме того, повсюду выросли маленькие фиолетовые цветы, такие, каких мы никогда не видывали, они напоминали звездочки.

Я вышел из дома и обнаружил, что большая часть населения также находилась снаружи, занимаясь исследованием новой поросли. Лепестки цветов имели маслянистую поверхность, неприятную на ощупь. Воздух в поселении казался теплее после дождя, почти душным. Другие гномы-механики тоже заметили это и, будучи гномами-механиками, произвели на свет множество вентиляторов на педальной тяге и циркуляторов воздуха, питаемых солнцем. Я же предчувствовал, что это больше чем просто перемена погоды, и вспомнил о том, как странно нагрелась монета во время предыдущих экспериментов.

Я зашел в лабораторию Вана без приглашения и обнаружил, что шкаф с металлическими шарами и штырями оставлен без присмотра, в окружении установленных на скорую руку линз и зеркал. Наверху, словно идол, облаченный в медную мантию, стоял камень. Он казался больше и зеленее, чем прежде, если, конечно, такое возможно. Окружавшее его зло казалось почти ощутимым.

Я подобрал киянку побольше.

Внутри меня все переворачивалось, пока я приближался к устройству Вана. «Может быть, мной движет простая ревность? — размышлял я. — Ван сделал то, что мне оказалось не под силу, — предсказал движения небес. Вдруг именно это заставляет меня разбить эту штуку? Смогу ли я и в самом деле считать себя другом Вана после того, как разрушу его великое достижение, машину, делающую в точности то, для чего была создана? И все из-за немного странной погоды?»

Я слишком долго колебался. И услышал за спиной скрип лестницы и тихий голос Вана, зовущего меня по имени.

Я обернулся и увидел, что он спускается с верхнего этажа. Мой друг выглядел хуже, чем труп, его белая рубашка пропиталась потом, а рабочий халат висел на нем, как на вешалке. Глаза Вана запали, лицо избороздили глубокие морщины. Казалось, что он не спал уже несколько дней, а если быть честным, то и пах так, словно не переодевался вдвое дольше.

— Я услышал тебя, — сказал он со слабой улыбкой. — Подумываешь немного отрегулировать мой предсказывающий движок?

— Отрегулировать, — повторил я, потом осознал, что держу огромную киянку, и быстро опустил ее. — Немного. Даже не знаю, необходимо ли это. У меня было… чувство.

— Чувство, — кивнул маленький гном-механик. — И со мной то же самое. Чувства и сны. Сны приказали мне построить шкаф, а чувство заставило использовать медную проволоку там, где, на мой взгляд, могла сработать и обычная хлопковая бечевка. Во снах осколок звезды всегда ожидает меня, предсказывает будущее, рассказывает, что произойдет дальше.

— Как ты думаешь, как он работает? — спросил я, окидывая взглядом шкаф. — Я имею в виду, как именно работает?

Ван встревоженно пожал плечами:

— Думаю, что время — это река и что устройство позволяет нам как бы взять образец воды выше по течению, прежде чем ее донесет до нас. Со временем мы сможем предсказывать великие вещи, создавать предупреждения и оракулы, рассказывать о неизбежных проблемах и способах расправиться с ними… — Его глаза затуманились. — Это великое изобретение. Мое изобретение.

— Река, — кивнул я. — Но что, если при осуществлении процесса получения образца приближающегося времени машина влияет на результат? Что, если, когда монета выпадает решкой, эта штука вынуждает монету выпасть решкой? Что, если, предсказывая синий день или зеленый день, она начинает изменять, перекручивать саму погоду?

Ван сильно нахмурился, обдумывая мои слова.

— Как я и сказал раньше, это ведь не имеет особого значения, не так ли? Будущее есть будущее, вне зависимости от того, было ли оно определено случайным указанием или предсказано машиной. Отличие, которое не делает разницы, не есть настоящее отличие, а?

— Просто это кажется неправильным… погода, цветы, туман. — Я пожал плечами, подбирая слова: — Просто кажется неправильным.

— А ты уверен, что не завидуешь моему успеху? — резко спросил Ван, вытягиваясь в полный рост. — Тому, что ты не совершил ничего столь же важного, как это? Тому, что это я, а не ты раскрыл тайны небес? Это тебе кажется неправильным?

Я попытался сформулировать ответ, но не получилось. Я тоже боялся, что Ван прав.

Гнев, казалось, высосал из моего друга больше сил, чем тот мог себе позволить. Он махнул мне тощей рукой:

— Я устал, старина. Прости мое поведение и, пожалуйста, оставь меня. Я был удивлен, когда ты не появился, чтобы услышать предсказание на завтра. Все остальные уже побывали.

— Завтра? — спросил я, — А какая погода будет завтра?

— Черный и красный, — со слабой улыбкой произнес он. — Шары выпали — черный и красный. Я предсказываю красивый закат.

Не помню, что именно я говорил, но принес свои извинения и отступил к собственному обиталищу.

Все, о чем я мог думать, так это о том, что Ван прав. Он превзошел самые смелые ожидания. Я ревновал, ненавидел и его самого, и его успех.

Я боролся со своими простынями всю следующую ночь, когда в мои сны проникли ужасные образы. Камень в кошмарах рисовался огромным, словно гора. Длинная трещина разорвала одну из его сторон, и из нее выросла голова змеи. Затем показалась еще одна, потом еще три, и все они переплетались и кричали на странных языках. Головы имели разную окраску: красная, черная, белая, зеленая и синяя. И когда головы дракона увидели меня, они заревели.

Я проснулся в поту. Нет, вся Гномьекуча проснулась в поту, когда на город стал оседать слой влажного воздуха. Весь город казался обесцвеченным из-за тумана, а стены заплакали сыростью. Наш собственный пот стал казаться таким же маслянистым, как и фиолетовые цветы.

Большинство моих товарищей с нетерпением дожидались сумерек, когда великолепный закат, предсказанный Ваном, отгонит влажность и поднимет настроение. Половина из них уже к полудню собралась на Таггловой Вершине, лучшей позиции для наблюдения за садящимся солнцем. Некоторые принесли с собой корзины с обедом, а многие — вино. Я побродил между ними, расслабляющимися посреди странных фиолетовых цветов, уже обремененных звездчатыми семенами.

Я поднял взгляд на бледное, невпечатляющее небо и вспомнил о ночах, которые мы с Ваном проводили за наблюдением звезд. Если Ван и в этом был прав, то скоро он найдет и другое применение для своей машины — именно он определит движение самих небес. Он станет известен. Он больше не будет моим другом. Среди остальных потеющих гномов-механиков я чувствовал себя одиноко.

И тут заметил, что Вана не было среди прочих на вершине скалы. Поначалу я думал, что он драматически оттягивает свое появление, но тени удлинялись, а Ван все еще отсутствовал. Солнце устремилось к горизонту. Закат был хорош, но не экстраординарен, без намека на обещанный сверкающий красный или черный.

И вот тогда я почувствовал дым и понял, что эти цвета могли иметь и другую интерпретацию.

Если сейчас оглянуться назад, то можно счесть удачей, что большинство обитателей Гномьекучи собрались на вершине горы, вдали от своих лабораторий в низине. Я оказался первым, кто оглянулся и увидел черный дым, поднимающийся от нашей деревни, и пурпурные языки пламени на крышах нескольких зданий.

Я закричал, и мои соседи отреагировали как один, устремляясь вниз, чтобы помочь затушить распространяющийся пожар. Уже пять зданий, включая дом Вана, были охвачены пламенем, из их окон и дверей валил дым.

Пышные фиолетовые цветы, захватившие лужайки, оказались особенно восприимчивыми к пламени. Они раздувались от жара и взрывались, словно бобы на сковородке, разбрасывая вокруг тлеющие угольки. Пока мы присматривались, из-за горящих семян загорелись еще два здания, утопающих в маслянистом воздухе.

Как один гномы-механики Гномьекучи помчались с холма. И как одного нас отбросило на землю первым из мощных взрывов того вечера. Какое-то наполовину завершенное изобретение уступило жару, снеся стены и крышу дома изобретателя. На его месте, словно разъяренный ифрит, поднялся огненный столб, а разлетающиеся горящие щепки перекинули пожар еще на несколько зданий.

Взрыв убедил большинство гномов-механиков, что лучшим местом для борьбы с пожаром будет противоположная сторона горной вершины, подальше от пламени. Они как один кинулись туда, бросая на ходу свое вино и корзинки с обедами.

С другой стороны, мне надо было найти Вана. Меня не удивляло то, что его обиталище оказалось в центре бедствия. Я задыхался из-за кружащегося вокруг меня пепла, а ветер хлестал меня, стремясь не пустить к дому друга. Шипение пламени казалось мне змеиным смехом.

Переднюю половину дома Вана затянули черные, колышущиеся клубы дыма, из-под которых пробивались столь же красные, как чешуи дракона, языки пламени. Я глубоко вдохнул горячего жирного воздуха и устремился к дальней половине.

Я обнаружил Вана растянувшимся на полу, потерявшим сознание перед своим алтарем из дерева и металлических шипов. Древесина шкафа почернела, но в остальном он был совершенно не затронут огнем. На его верху, так же как в ночь своего прибытия, пульсировал и пылал осколок звезды.

Я не смог бы поднять Вана, не потеряй он так сильно в весе за последние две недели. Теперь он казался легким словно перышко, и я смог перебросить его через плечо. Он сплюнул пепел и слабым голосом произнес:

— Черный. Полностью черный.

И в самом деле, как я мог видеть, Ван еще раз воспользовался машиной, и все шары опустились в черной категории. Я ругался, спотыкался и тянул Вана наружу. А когда вытащил его через главную дверь, раздался глухой треск, и вся передняя часть дома рухнула позади нас.

Пока я был внутри, пожар в Гномьекуче стал только сильнее, и по деревне закружились ураганчики раскаленного воздуха, разносившие золу и горящие угли. Я поднялся на скальную вершину, чувствуя, как воздух свежеет по мере восхождения. Но в моих глазах все еще плясали звездочки, когда я, наконец, почувствовал, как руки других гномов-механиков забирают у меня Вана. Я едва слышал их голоса, долетавшие словно издалека. Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов, прочищая легкие от дыма, прежде чем звездочки стали пропадать.

Деревня была покрыта черной завесой. Огонь, красный, как обещанный закат, прорывался сквозь эту черноту, иногда соединяясь в пылающие столбы. А там, где лежали руины дома Вана, виднелось, подобное маяку, неземное зеленое свечение. Маяк взывал ко мне.

Я неуверенно поднялся и зашагал обратно с холма к горящей деревне. Нашел дымящийся обломок огромной ножки стола и, сжимая его, словно дубину, направился к жилищу Вана. Обрушившаяся часть дома сгорела практически дотла, но к машине вела чистая дорожка. В течение некоторого времени я постоял перед ней, вглядываясь в оплавленную статуэтку и ее драконьи глаза. Я чувствовал, как она притягивает меня. А потом поднял ножку стола и принялся за работу.

Следующим утром Ван проснулся поздно. Мой дом серьезно пострадал от пожара, но не обрушился и теперь выглядел очень оригинально. Балки устояли, а следы копоти сделали каменную кладку более стильной. Остальная часть деревни оказалась разрушена. Однако уже можно было слышать, как оставшиеся в живых стучат и пилят, начиная отстраивать заново свои дома и жизни.

Ван ослаб, но в его глаза вернулась обычная искра любопытства. Ему и так бы не отказали, но он, как только почувствовал себя достаточно окрепшим, потребовал, чтобы я отвел его к руинам дома.

Мой друг немедленно устремился к дальней части своего дома, где находился его предсказывающий аппарат. Он увидел, что огромный шкаф истерзан до неузнаваемости, но не сгорел. Я предположил, что всему виной обрушившиеся балки, превратившие его изобретение в мешанину обломков, порванной проволоки, изогнутых шипов, битых линз и раскатившихся шаров.

И не было никаких признаков осколка звезды. Ван топтался вокруг в течение добрых двух часов, пытаясь найти его, но наконец, моего друга вынудило оставить поиск собственное физическое состояние. Он устало согласился позволить мне уложить его спать. Прошло целых три дня, прежде чем он смог заняться восстановлением своего дома. Если ему и снилось что-то, пока он спал, Ван не рассказывал мне об этом.

Он выдвинул теорию, что пожар начался, когда два металлических шара заклинило между двумя шипами, замкнув контур и вызвав перегрузку машины. А такая метеорологическая редкость, как горячий, маслянистый воздух, ускорила распространение пламени, повлекшего катастрофические последствия. Осколок звезды, как предположил Ван, должно быть, расплавился, испарился или взорвался в огне. Как часть звезды, он наверняка имел внутри неимоверный жар.

Я согласился с другом. Вынужден был согласиться с ним, несмотря на то, что знал, как он не прав.

В эти дни я часто хожу к кратеру на склоне Таггловой Вершины, и, как правило, один, поскольку Ван потерял вкус к чудесам неба. Хожу туда, чтобы рассматривать созвездия, изображения Богов в небе. А еще — чтобы удостовериться, что никто не начал рыться в заросших травой остатках ямы, что никто не раскапывает смертоносное сокровище, погребенное в этом месте.

Иногда я задремываю возле кратера и вижу сны. В них многоглавый дракон рычит и пытается вырваться из своего деформированного, зеленоватого яйца. Я держу это яйцо в руках так же, как держал осколок звезды на следующую ночь после пожара. В этих снах драконьи головы взывают ко мне, обещают богатства, чудеса и открытия, каких я даже не могу себе представить. Драконьи головы взывают ко мне так же, как взывал в ту ночь осколок, когда я забрал статуэтку из лаборатории Вана. Я захоронил ее здесь, на Таггловой Вершине, в черном ящичке.

Во снах я точно так же хороню яйцо, и, когда хороню его, змеюки шипят и убираются обратно в свое каменное логово, откуда больше не смогут влиять на жизнь людей и гномов-механиков.

А по пробуждении я ощущаю себя так, словно что-то завершил. Я раскрыл одну из небесных тайн.


МАСТЕР ВЫСОКИЙ И МАСТЕР МАЛЕНЬКИЙ

Маргарет Уэйс и Дон Перрин


Они называли себя мастер Верзила и мастер Малыш. Мы знали, что это не настоящие имена, но настоящие нас и не интересовали — мы приняли их за простых фермеров из Гудлунда, которые ищут, к примеру, потерянную копну сена.

В конце концов — их дело, как называть себя.

Мы просто жили себе потихоньку в Гудлунде — пока незнакомцы не тревожили нас, мы тоже их не беспокоили. Я, лорд-мэр Гудлунда, побывал во многих местах, но никогда не видел ничего милее родной долины.

Верзила был, пожалуй, самым высоким человеком из всех, кого когда-либо видел я, да и остальные тоже. Когда он входил в таверну, то вынужден был не только нагибать голову, но и сгибаться пополам, иначе легко мог разнести в щепки ветхое здание. Единственная таверна, которая могла бы легко вместить мастера Верзилу, находится в Утехе, но я постоянно забываю ее название.

Мы сразу смекнули, что в жилах Верзилы есть частица эльфийской крови. В Гудлунде ничего не имеют против эльфов, как не возражают против любого, кто любит добрую шутку, кружку эля и трубку с крепким табачком. А если еще и шахматы, то… Впрочем, я забегаю вперед.

Нашу долину люди прозвали Краюхой Хлеба, по ней широко раскинулись три города: Фэйрфилд на севере, Саннивал на юге и наш Гудлунд на западе. На востоке высится горя Благодетельная, с вершин которой стекают потоки кристально чистой воды. Из-за нее и самого большого числа солнечных дней на всем Ансалоне кажется, что наши фермы действительно благословлены Богами. Мы производим столько продуктов, что с излишком хватает не только самим, но и всем близлежащим землям.

Этим летом нас напугали рассказы об ужасной засухе, поразившей некоторые части континента, поэтому я отправился в Северный Эргот и своими глазами увидел все. Ужас! Пшеница гибнет на корню, ручьи пересохли и заросли травой. Вернувшись, я первым делом отправился к Благодетельной и осмотрел горные потоки, убеждаясь, что у нас по-прежнему все в порядке.

Нынешний урожаи обещал быть не менее богатым, чем в прошлом году и фермеры начали обсуждение, как распределить припасы между пострадавшими землями, что останутся без еды на зиму.

Близилась пора жатвы.

Два незнакомца прибыли к нам в конце лета. Они вошли в таверну и, потребовав табака и эля, вежливо выпили за здоровье хозяина заведения, ответившего им тем же. Затем, заметив на мне золотую цепь и поняв, кем я являюсь, они обратились ко мне.

— Лорд-мэр, — сказали они, — мы пьем за ваш прекрасный город и его обитателей.

Я был рад в ответ поднять собственную кружку:

— И за ваше здоровье, друзья!

Они действительно были славные парни, несмотря на свои странные прозвища и загадочные взгляды. Первый, как я уже отмечал, был очень высок и скуласт, что наводило на мысль об эльфах. С копной серебристо-седых волос, темными глазами и тонкими пальцами, он был очень изящен, особенно когда улыбался необыкновенной, грустной улыбкой.

Второй незнакомец, Малыш, несомненно, тоже был больше человеком, хотя и с примесью гномьей крови. Это был самый невысокий парень из виденных мной — ниже большинства кендеров. Но на его груди бугрились узловатые мышцы, делавшие ее похожей на пивную бочку, а кулаки выглядели готовыми проломить скалу, если бы Малышу пришло в голову нечто подобное. Когда он передвигался, из-под его одежды слышалось тихое звяканье, намекая на кольчугу, с которой он не расставался. Сам по себе этот факт не очень настораживал, учитывая слухи о войне где-то на северо-западе Халькистовых гор. Там, похоже, всегда зрела напряженность и гремело оружие.

Будучи не только лорд-мэром, но и владельцем наибольшего количества мельниц в долине, я посчитал себя вправе произнести небольшую приветственную речь и поинтересоваться, что привело незнакомцев к нам — дело или удовольствие?

— И дела, и удовольствие, лорд-мэр. — Мастер Малыш не спеша поставил перед собой стул и взобрался на него, чтобы все могли его видеть. — Вы, добрые люди Гудлунда, несомненно, задаетесь вопросом, зачем мы прибыли в вашу плодородную долину. Мы прослышали про ваш превосходный эль, добрый нрав и… — Тут он сделал эффектную паузу. — Мы также слышали, что вы считаете себя самыми лучшими шахматистами на Ансалоне!

— Что значит «считаете»? — заорал один из фермерских приказчиков, и все дружно расхохотались.

Как я упоминал, мы, в Краюхе Хлеба, имеем одну всепоглощающую (не считая фермерства) страсть.

Это игра в шахматы.

Шахматная доска стоит в любом доме и таверне, имеется даже огромная доска на главной городское площади, где проводятся ежегодные соревнования. У нас есть детские шахматные клубы, Лига игроков-женщин, Лига игроков-мужчин, Лига игроков обоих полов, Ассоциация шахматистов, Гильдия шахматистов и еще много подобных организаций. Наши игроки отправлялись в самые дальние уголки Ансалона, чтобы принять участие в различных турнирах. Мы даже были вынуждены, выстроить особое помещение для всех трофеев. Мы не просто думали, что мы самые лучшие, — это действительно было так.

Но Малыш лишь поклонился и продолжал:

— По этой самой причине я и мастер Верзила прибыли в Гудлунд. Пить эль, смотреть на изобильную жизнь, а также бросить вызов каждому! Ибо мастер Верзила полагает себя лучшим игроком в шахматы на всем Кринне!

— Прекрасно! — воскликнул я и потянулся за лежащей неподалеку доской. — Как лорд-мэр, я буду играть первым, и немедленно!

Малыш поднял руку, загорелую и покрытую мозолями, совсем не подходившими шахматисту. Скорее — мечнику.

— Ах, игра в таверне, теплая и дружеская, — не совсем то, что мы имели в виду. Шахматы для Верзилы и меня — способ заработать на жизнь… — Мастер Малыш сказал эти слова, как бы извиняясь за собственную слабость, а мастер Верзила печально кивнул. — Если вы придете к нашим шатрам, которые мы разбили неподалеку от Урожайной ярмарки, то мы будем к ваши услугам. Поверьте, мы вас не разочаруем!

К сожалению, на следующий день я занимался делами и не смог сразу пойти на ярмарку, но многие из горожан отправились туда незамедлительно. Потом и я присоединился к ним.

Шатры незнакомцев были сделаны из дорогого красного, белого и золотого шелка, два из них — небольшие, предназначенные для проживания, а третий — огромный, открытый со всех сторон. Там стоял большой стол и два стула. Глядя на маленький шатер, я не мог не задаться вопросом, поджимает ли ноги Верзила во сне, — шатер не выглядел настолько длинным, чтоб полностью вместить его.

Стол был большой, приблизительно три фута в диаметре, прочно стоящий на четырех опорах. Прямо на его столешнице темными и светлыми породами дерева были выложены клетки для игры. Один из стульев уже занимал мастер Верзила, поджидая соперника.

Кроме расставленных фигур рядом на столе покоилось небольшое медное блюдо. Честно говоря, его я заметил позже — сначала не мог оторвать глаз от потрясающих фигурок. Это были самые удивительные, самые ценные и великие шахматы из всех, какие доводилось видеть собравшимся. Мы в основном играли деревянными фигурами, хотя некоторые модники имели каменные наборы из Торбардина или стальные из Палантаса. Но все как обычно — короли, королевы, рыцари…

Эти шахматы были другими — они состояли из фигурок драконов, сделанных не из дерева или камня, а из драгоценных минералов и самых редких металлов, встречающихся на Ансалоне. Дракон-Паладайн, управляющий стороной Света, был отлит из золота, да так искусно, что я мог разглядеть каждую чешуйку. Под лучами солнца фигура сияла. Рядом с Паладайном стояла серебряная драконица, прекрасная до слез.

Напротив располагалась сторона Тьмы. Над Другими фигурками возвышалась пятиглавая многоцветная драконица из множества драгоценных камней. Грани искрились, ослепляя. Рядом разевал пасть черный дракон из редкого опала. Остальные фигурки были не менее великолепны — туры представляли собой драконов, обвившихся вокруг башен, рыцари — драконов с крошечными наездниками на спинах. Золото, платина, алмазы, изумруды, сапфиры, рубины…

Возможно, Король-Жрец Истара и оценил бы ценность подобных шахмат, а я лишь утирал слезы восхищения. Люди вокруг тоже прослезились и не скрывали восхищенных реплик.

Мастер Малыш выждал, пока собравшиеся немного успокоятся, затем объявил:

— Вот наши условия. Каждый, кто хочет играть, платит одну стальную монету за привилегию сразиться с самим мастером Верзилой. Кто выигрывает — забирает себе вот этот великолепный набор!

Я не поверил ушам и с трудом перевел взгляд от фигурок на Малыша и Верзилу.

— Вы серьезно это говорите?! — решительно воскликнул я.

— Абсолютно, лорд-мэр, — кивнул мастер Малыш.

Я, как и все присутствующие, запустил руку в кошелек и вытащил деньги. Сталь загрохотала по медному блюду. Затем мы написали наши имена на клочках пергамента и опустили их в шляпу мастера Малыша, чтобы определить первого счастливчика.

Выпало имя — Боммон.

Я не мог не сдержать стон разочарования: у Боммона, одного из наших чемпионов, были целые полки призов.

— Что ж, друзья, мы можем идти домой, — сказал я. — Боммон выиграет этот великолепный набор.

Но никто не сдвинулся с места, все замерли, приготовившись наблюдать.

Боммон выбрал сторону Тьмы, но не сразу смог заставить себя прикоснуться к чудесным фигуркам, покоренный их красотой. Он успокоился с большим трудом, затем сел и приступил к игре.

Почти три четверти часа Боммон и мастер Верзила делали осторожные ходы. Все напряженно за ними наблюдали, кроме мастера Малыша — его игра совершенно не интересовала. Он собрал деньги с подноса и унес их в шатер, затем не спеша отполировал свой меч, потом вынес и разложил для продажи несколько прекрасных шахматных наборов, хоть и не таких великолепных, какие были в игре.

Мастер Верзила внезапно двинул своего серебряного дракона и, улыбнувшись, откинулся на стуле, словно показывая — игра окончена. Мне пришло в голову, что он так и не сказал ни слова с тех пор, как пришел в город. Боммон изучил положение на доске и поник головой.

— Эх, ты прав, мастер Верзила… я проиграл… — Затем Боммон улыбнулся. — Но, знаешь, это была самая лучшая партия в моей жизни! Я навсегда запомню наши ходы, особенно когда твой рыцарь вышел мне во фланг! Это было просто блестяще!

Мастер Верзила улыбнулся и показал рукой на блюдо, словно приглашая его кинуть монету и начать новую партию.

— Эх, сегодня не получится, много работы, — развел руками Боммон. — Но может быть, завтра?

— Завтра в любое время! — протиснулся вперед мастер Малыш, звякая блюдом.

Боммон бросил жадный взгляд на шахматы, но встал и поплелся прочь. Все зрители обменялись взглядами — каждый горел желанием вступить в бой.

Наступила моя очередь, и, потирая руки, я уселся за стол. Мастеру Верзиле потребовалось пятнадцать минут, чтобы разделаться со мной. Один за другим наши лучшие игроки уступали непревзойденному мастерству, но никто не считал потраченную сталь. В тот день мы разошлись по домам лишь для того, чтобы лучше подготовиться к завтрашнему сражению.

Весть о вызове мастера Верзилы разлетелась по долине.

На следующий день я выстоял очередь из пятнадцати человек, мужчин и женщин, а в конце недели мастер Малыш вынужден был раздавать пронумерованные билеты и составлять графики. Плотная толпа наблюдала за игрой в мертвой тишине, нарушаемой только звоном монет о блюдо.

Вся ярмарка сдвинулась с места и окружила три шатра игроков. Вдова Пек продавала свежие фрукты проголодавшимся, а уважаемый Йохансон за три стальные монеты составлял безусловно выигрышные стратегии.

Игроки находились в хорошем настроении.

— Сегодня точно мой день, мастер Верзила! — кричала Бикон.

— Играешь только до моей очереди! — вторил ей Отто Смити. — Потом твоим набором буду владеть я!

Началась первая игра.

Ее мастер Верзила выиграл за шесть ходов, после чего противник, парень из Гильдии Портных, пожал ему руку:

— Боюсь, сегодня я не в форме, а ты действительно лучший шахматист из виденных мной. За одним исключением…

Пораженный Верзила поднял голову, а сбоку подскочил Малыш, закричав:

— И кто же он? Не ответит ли мой добрый господин?!

— Мы зовем этого парня Черноногим и почти ничего не знаем о нем. Он давненько не бывал в наших местах, этим летом его уж точно не было. Говорят, он живет в горах и спускается в долину лишь ради игры. Он грубиян и одиночка, но истовый поклонник шахмат. Кроме того, несомненно, он играет не хуже мастера Верзилы.

Мастер Верзила действительно казался чрезвычайно расстроенным этим замечанием — он нахмурился и водил по доске пальцем взад-вперед. Мастер Малыш хлопнул себя по штанам и воскликнул, смягчая ситуацию:

— Прекрасно, портной! Вот пусть этот Черноногий и приходит на поединок! Тогда и посмотрим на него!

Было бы действительно прекрасно, сам я один раз играл с ним, и он победил меня за три хода, применив никогда прежде не виденный гамбит. С этого дня все мы в Гудлунде начали высматривать Черноногого, надеясь на БОЛЬШУЮ ИГРУ.

— Следующий! — крикнул мастер Малыш.

На стул уселась высокая женщина в потрепанных сапогах и поношенных штанах. Мастер Верзила поклонился и начал игру, которую выиграл на двадцатом ходу. Женщина встала и молча ушла.

Игры потекли одна за другой. Мастер никогда не прерывался, даже не обедал. Малыш болтался неподалеку, занимаясь торговлей, которая шла весьма бойко, некоторые покупали шахматные наборы только для того, чтобы занять себя во время ожидания в очереди. К концу дня Верзила победил семнадцать противников, а очередь и не думала уменьшаться. Малыш подошел и обратился к пятидесяти ожидающим:

— Уважаемые, поединки возобновятся завтра, после восхода солнца! Ваша очередь сохранится, а если вы не сможете прийти, передайте билеты тем, кто займет ваше место! Естественно, мы возместим все потери!

Удивительные фигуры на столе пылали и искрились в лучах заходящего солнца, проникавшего в шатер. Многие не уходили, просто чтобы полюбоваться подобной красотой подольше. Никто не вернул билеты, настолько потряс горожан удивительный навык мастера Верзилы.

Следующий день был повторением предыдущего, если не считать того, что многие остались ночевать рядом с гостями, если судить по примятой траве.

Мастер Верзила немедленно принялся за работу и уже к полудню победил одиннадцать игроков. Казалось, его темп лишь ускоряется. Двенадцатый игрок, десятилетний Зен Виллер, поинтересовался после партии:

— А почему вместо привычных королей и королев в твоем наборе одни драконы, мастер?

Верзила бросил грустный взгляд в сторону Малыша, и тот поспешил ответить:

— Мудрый вопрос, сынок… Мастер Верзила и я полагаем, что силы Добра и Зла влияют больше на драконов, чем на людей. Драконьи мощь и сила, интеллект и мудрость делают их более логичными фигурами на доске, разве не так?

Зен невразумительно пожал плечами — вопросы философии волновали его гораздо меньше желания победить. Он сделал первый ход и на четвертом был вынужден признать поражение.

— Думаю, мне нельзя уже переходить вот той пешкой? — с тоской сказал мальчик и указал на драконида из черного алмаза.

Мастер Верзила покачал головой, и Зен, вздохнув, убежал играть к приятелям.

Через два дня мастер Верзила нанес поражение всем, кто желал сразиться с ним. Он недавно перевалил через сотую победу, когда в очереди и вокруг вдруг возник шум и поднялось удивленное перешептывание. Я стоял у палатки вдовы Пек, поэтому удивленно повернулся посмотреть на неожиданную суету.

С ближайшего холма спускался человек, одетый во все черное, включая штаны из дорогой кожи и сапоги.

— Черноногий! — возбужденно загомонили все.

С тех пор как мы дали подобное прозвище, никто не поинтересовался его настоящим именем. Черноногий спокойно подошел и встал последним в очередь, небрежно кинув на поднос мастера Малыша стальную монету.

Любопытный гомон летал по толпе, несколько мальчишек понеслись в город, чтобы рассказать об удивительной новости. Прошло совсем немного времени, и почти все, кто мог ходить, побросали дела и потянулись на ярмарку. Мастер Верзила, видимо, ждал предстоящей игры с не меньшим волнением, чем остальные. Он не сводил глаз с Черноногого, побеждая соперников механически.

Даже мастер Малыш выказал признаки возбуждения — он прекратил торговлю досками и полировал меч с такой яростью, что скоро в клинок можно было смотреться не хуже, чем в зеркало.

Черноногий невозмутимо ждал собственной очереди, он ни с кем не разговаривал и вообще был нелюдимым парнем. У него были холодные черные глаза, бледная кожа и липкие ладони. Фактически мы всегда бывали рады, когда он убирался обратно в горы. Сам я несколько раз намекал, что в других городах долины не хуже, но Черноногий утверждал, что в Гудлунде ему нравится больше всего. Это все же так лестно, зачем было спорить?

Но я был рад, что Черноногий сыграет с мастером Верзилой.

Вот и до него дошла очередь, он шагнул вперед и уставился на драгоценную доску. Я видел, как у него порозовели вечно бледные щеки. В отличие от остальных, он не просто хотел эти фигуры — он жаждал, вожделел их! Его протянутая рука коснулась головы пятиглавой драконицы и с тоской упала вдоль туловища.

— Верно ли, — начал он замогильным тоном, от которого у меня мурашки поползли по спине, — что эти прекрасные шахматы достанутся тому, кто победит тебя?

— Абсолютно верно, господин, — поклонился мастер Малыш.

Черноногий сел на стул, и мастер Верзила выпрямился на своем. Малыш прекратил заниматься полировкой и с беспокойным выражением на лице встал рядом с другом, чего не делал никогда прежде. Мастер Верзила выглядел мрачным, — несомненно, они боялись потерять свои чудо-шахматы.

Черноногий начал атаку, смело двинув рыцаря вперед. Мастер Верзила кивнул, затем посмотрел на мастера Малыша, чего тоже не делал никогда прежде. Малыш одобрительно кивнул. Верзила надолго задумался, потом произвел ответное движение на фланге с турой.

Черноногий фыркнул и приготовился к затяжной игре, которая действительно продолжалась более чем тридцать ходов без заметного преимущества какой-либо из сторон.

Наблюдающая толпа превратилась в тихое старое кладбище.

Игра достигла пятидесятого хода, и перевес начал склоняться в пользу претендента. Мастер Верзила был необычайно взволнован, его рука дрожала, когда он приготовился делать ход золотым драконом. Мастер Малыш обильно потел и казался все более растерянным. Верзила вновь кивнул партнеру, затем двинул золотого дракона.

Черноногий тихо рассмеялся и переместил собственную пятиглавую драконицу в убийственную позицию:

— Тебе шах и мат, мастер Верзила!

Слитный вздох пронесся по толпе горожан — только что мы наблюдали игру, о которой будем говорить до конца жизни. Но, кроме того, позорно было сознавать, что именно мерзкий Черноногий станет теперь владельцем изумительных шахмат.

Мастер Верзила сидел на своем стуле, бледный и измученный, мастер Малыш, казалось, впал в ступор, он лишь бессильно шевелил ртом.

— Выходит, я все же лучше тебя, мастер, — искоса глянул на него Черноногий. — А теперь я был бы тебе очень обязан, если бы ты передал мне приз.

Все мы ждали какого-то чуда, которое позволило бы Верзиле вдруг сделать последний гениальный ход и выиграть партию, но ничего не происходило. Он медленно окинул взглядом доску и поднялся, поклонившись противнику.

— Все верно, я проиграл… — Верзила дернул рукой в сторону Малыша. — Принеси коробку, мастер, нам надо уложить шахматы.

— Да упаковывай получше! — прикрикнул Черноногий противным голосом. — Мне далеко идти, и я не хочу повредить приз.

Мастер Малыш изо всех сил душил рыдания, рвавшиеся из груди, и, едва волоча ноги, направился в шатер. Верзила оперся на стол, словно мог упасть, а прощально гладил фигуры, ласково прикасаясь к ним.

Я должен был отвернуться — слишком сильная боль исказила его лицо. Время шло, а мастер Малыш не появлялся, что вынудило Черноногого забеспокоиться.

— Не думаешь ли ты отказаться от уговора, а, мастер Верзила? — бледнея от гнева, спросил он. — Тогда оставь себе футляр, обойдусь без него!

Он протянул руку к фигурам, намереваясь рассовать их прямо по карманам, когда Малыш вышел из шатра. Некоторые из тех, кто стоял рядом, испуганно вздрогнули и бросились в стороны, остальные, наоборот, постарались придвинуться, чтобы разглядеть его получше.

Вместо футляра мастер Малыш держал в руках обнаженный меч. Сам он оказался закованным в полный рыцарский доспех, сияющий серебром, со знаком Ордена Розы на груди. Малыш медленно приблизился к Черноногому, который презрительно смотрел на него.

— Что это значит? Нарядился на дурацкий праздник?

Мастер Малыш вскинул меч в благородном приветствии:

— Я сэр Майкл Широкоплечий, Рыцарь Розы. Кодекс и Мера требуют от меня противостоять Злу везде, где я его встречу. Это мое предназначение, а потому, Черноногий, или как там тебя, готовься к бою! Вызываю тебя на поединок!

Черноногий удивленно уставился на сэра Майкла, который едва доставал ему до пояса, потом принялся смеяться.

— Ты, мелкая карла! — захлебывался он. — Убери меч подальше, пока не порезал кого-нибудь!

Я смотрел на мастера Верзилу, надеясь, что тот выручит друга в затруднительной ситуации, но он лишь улыбался краем рта. Как лорд-мэр, я должен был вмешаться, поэтому решительно вышел вперед:

— Слушай меня, мастер Малыш! Господин Черноногий выиграл спор, это была великая игра. Позорно утерять такие изумительные фигурки, но вы сами предложили их в качестве залога!

Сэр Майкл поклонился мне:

— Лорд-мэр, примите мой совет убедите своих людей скорее покинуть это место и укрыться в домах.

— Но, в самом деле, уважаемый господин…

Тут я замер. Черноногий мерил рыцаря взглядом, в котором было столько ненависти, что я пожалел, что не нахожусь сейчас с другой стороны горы Благодетельной, верхом на добром коне. Я медленно отступил к палаткам ярмарки и начал:

— Дамы и господа, думаю, совет, прозвучавший здесь, весьма ценен и надо следовать ему! Особенно женщинам с маленькими детьми!

Вокруг расползалось чувство страха, сырого и темного, как туман накрывая собой солнечный день. Дети испуганно разревелись, я сам едва держался, чтобы не закричать от ужаса. Как лорд-мэр Гудлунда, я не мог оставить ярмарку. Рядом задержалось еще несколько уважаемых горожан, остальные рванулись что есть сил в сторону города с криками и паническими воплями.

Все это время Черноногий не двинулся с места, держа в руках золотого дракона и переводя взгляд с Верзилы на Малыша и обратно.

— Тебе бросили вызов, — холодно сказал сэр Майкл, отбрасывая ножны в сторону, — бейся или умри на месте, создание Зла.

Черноногий внезапно швырнул в рыцаря фигурку, но сэр Майкл поднял руку и отбил ее в сторону.

— Да, я создание Зла, маленький рыцарь, — прорычал Черноногий, — но совсем не такое, какого ты ожидаешь! У меня есть сюрприз для тебя, сэр Майкл!

Черноногий коснулся кольца на пальце, и внезапно его внешность начала стремительно меняться.

Он начал быстро расти.

Еще мгновение назад Черноногий был чуть повыше меня, а теперь уже стал больше самого огромного шатра, его одежда таяла, превращаясь в чешую! Огромные крылья распахнулись за спиной, лицо вытягивалось, превращаясь в морду, ставший пастью рот открылся, демонстрируя страшные клыки; глаза вспыхнули красным, как рубины шахматных фигурок; черный хвост нервно дергался, свиваясь кольцами.

— Вот мое истинное лицо! — объявил Черноногий, наслаждаясь всеобщим ужасом.

Огромный черный дракон, прежде бывший человеком, еще не закончил трансформацию, но теперь ни у кого не оставалось сомнений в конечном результате: из жуткой пасти разило кислотой, крылья закрывали солнце. Последние храбрецы с визгом кинулись кто куда. Я бы тоже убежал, но ноги отказались служить мне.

Черный дракон! Мы предоставили кров и стол в своей долине черному дракону!

— Все вы обречены! — зашипел Черноногий. — И как такой карлик собирается бороться со мной?

Я подумал, что еще мгновение, и он перерастет самые высокие дубы в округе и кислотный шквал обрушится на нас. А потом… потом…

— Ты должен был биться со мной в образе человека, — сообщил сэр Майкл. — Я дал тебе такой шанс.

Он бросился вперед, на еще не закончившую превращение тварь. Если бы его меч коснулся Черноногого, тот умер бы мгновенно, но, ударившись о черную чешую, он лишь бессильно отскочил. Дракон ударил рыцаря лапой в грудь, и сэр Майкл отлетел назад, ударившись о стол с шахматами и разбив тот вдребезги. Фигурки раскатились вокруг него, как лепестки роз, что рассыпают над могилами павших рыцарей.

Мастер Верзила упал на колени рядом с другом, стараясь привести его в чувство.

— Я не ранен! — Сэр Майкл задыхался, но не оставлял попыток встать на ноги. — Ты должен… Остановить его! Не дай… не дай ему расти дальше!

Разумные слова.

Дракон продолжал раздуваться с каждым мигом, вот уже и крылья развернулись во всю мощь, чешуя заполнила все уязвимые места, становясь толстой и непробиваемой.

Мастер Верзила вскочил на ноги и, вскинув правую руку, выкрикнул единственное слово. Звук его голоса прозвучал для нас как зов серебряной трубы, что приносит спасение. Я не разобрал, что именно он сказал, но на мгновение мне полегчало, — несомненно, это было одно из тайных слов власти.

Оно ударило Черноногого как копье. Тот задрожал и заскрежетал зубами — заклинание поймало его в ловушку между формами, он уже не был человеком, но еще не стал настоящим драконом. Тварь выла и старалась дотянуться до мастера Верзилы когтями, но тот предусмотрительно держался на безопасном расстоянии. Теперь Верзила принялся напевать все более странные слова и кружиться вокруг дракона, напряженно следящего за его усилиями полыхающими красными глазами.

Мастер делал руками странные движения, словно сплетая цепь ила шнур, видимый только ему. Человек-дракон оказался плотно схвачен, как цыпленок, что высунул из яйца голову только наполовину и застрял.

Длинная шея метнулась к Верзиле, и, хотя тварь еще не могла двигаться со скоростью черного дракона, тот с трудом уклонился от зубов. Тогда мастер бросился еще скорее бегать вокруг приведенного в бешенство Черноногого, творя невидимую цепь.

— Поспеши, сэр рыцарь! — закричал мастер Верзила. — Долго я его не удержу!

Сэр Майкл был уже на ногах — размахивая верным мечом и пыхтя в тяжелых доспехах, он мчался на человека-дракона. Черноногий сумел бы отразить удар взмахом когтя, если бы это не было обманным финтом.

Майкл пропустил когти мимо себя и ударил дракона в грудь, где чешуя была еще совсем слабой и непрочной. Лезвие прошило насквозь грудь Черноногого и вышло с другой стороны. Чудовище заревело от ужасной боли и попыталось освободиться, но сэр Майкл мертвой хваткой держался за эфес, хотя его оторвало от земли и трясло в воздухе. Кровь и кислота обрушились на него из раны умирающего зверя, сжигая плоть. Прошло еще несколько секунд, и сэр Майкл вынужден был разжать руки и рухнул вниз, застонав от боли.

Черный дракон зубами выхватил клинок из тела, но поздно — рана была смертельной. Черноногий пошатнулся и начал оседать на землю, не сводя кроваво-красных глаз с победивших его, особенно с высокого, тощего шахматиста.

— Кто?… — прохрипел он. — Скажи мне! Кто ты, убивший меня?! Ни один простой человек, каким ты притворяешься…

Мастер Верзила выступил вперед.

— Это за мою семью и клан. Именем Виооршада Быстрого и Хумы, храбрейшего из всех, дело моей чести — прервать род Базальта Черного, стерев, в конце концов, его цвет с лица Кринна. Ты — его последний потомок, и вместе с тобой умрет самое большое Зло на Ансалоне.

Черноногий удивленно посмотрел на него угасающим взглядом.

Он, как и все мы, увидел, как на месте мастера Верзилы на мгновение возник призрачный образ огромного серебристого тела, увенчанного изящной головой на длинной шее. Металлические крылья взвились над Черноногим.

Тот протяжно заревел и умер.

Изображение серебряного дракона пропало, остался только привычный мастер Верзила — длинный и тощий шахматист. Он помог сэру Майклу подняться на ноги, а я лишь изумленно смотрел на них.

Майкл ободряюще улыбнулся:

— Не бойтесь! Это Виооршад Сверкающий, самый молодой из серебряных драконов клана Виооршада. Нам жаль, что мы обманули граждан Гудлунда и тебя, лорд-мэр, но нам надо было выманить Базальта из его логова, для чего годился только один путь.

Мастер Верзила пристально посмотрел на труп Черноногого:

— Кому, как не мне, было знать, что Базальт Черный никогда не мог устоять против хорошей игры…


Вот так и закончился тот шахматный поединок с самыми большими ставками за всю историю нашей долины. Мы отнесли сэра Майкла в город, где целых два дня чествовали обоих как героев. Городской жрец оказал помощь рыцарю, и скоро тот смог обедать в моем доме наравне с мастером Верзилой.

— Но откуда ты узнал, что Черноногий — черный дракон? — спросил тогда я.

— Он был единственным, кто мог победить меня, — улыбнулся мастер Верзила. — Не прими это за оскорбление себе или другим почтенным горожанам, вы прекрасные шахматисты, нет сомнений. Но вы всего лишь люди…

Я выхватил шахматную доску, стремясь доказать обратное:

— Сыграем здесь же и немедленно!

Мастер Верзила поднялся и, улыбнувшись, покачал головой:

— Сожалею, лорд-мэр, но в ближайшую тысячу лет я не буду играть в шахматы.

Сэр Майкл тоже встал из-за стола:

— Прощай, лорд-мэр, нам надо вернуться и доложить об успехе. Война против Лорда Ариакана разгорается… И примите еще один совет: Краюхе Хлеба пора отложить шахматные доски и готовиться встрече с реальным врагом.

— Мы сделаем это. Я не могу выразить, как город благодарен вам двоим.

Мы крепко пожали друг другу руки.

— Пусть Паладайн ведет вас и впредь!

Сэр Майкл и серебряный дракон покинули город под крики и радостные вопли толпы жителей. Я уже собрался созвать городской совет, когда примчался мальчишка с большой деревянной коробкой в руках.

— Что там еще? — поинтересовались у него.

— Два незнакомца на дороге сказали, что я должен отдать ее лично лорду-мэру!

К крышке была приколота записка:

— «Мы оставляем их у вас, лорд-мэр. Думаем, они отлично украсят зал трофеев. Возможно, это принесет вашим чемпионам удачу…»

Я раскрыл упаковку.

Там, блестя и искрясь в свете факелов, покоились великолепные шахматы.

За исключением одной фигуры — конечно же, черного дракона.


ЛЕДЯНАЯ СТЕНА

Дуглас Найлз


Керистиллакс просыпался медленно, его движения были столь же неторопливы, как смещение находившегося поблизости Ледника. Из его широких ноздрей вырвался морозный воздух, а затем прошел год. Белая, словно свежий снег, кожаная мембрана дюйм за дюймом поднималась вверх и через сотню дней явила бледно-голубой глаз с вертикальным зрачком, оправленным стылой водой. Крылья захрустели, раскалывая лед, наросший за последние…

«Сколько же прошло времени?»

Первый вопрос явился из тумана белизны, из тех просторов, где умирал обжигающий жар мира, где хлесткие порывы ледяного ветра пронзали воздух.

Пока Керис раздумывал над этим вопросом, миновал еще один год.

«Я — белый дракон Керистиллакс». Это стало первой истиной, родившейся из белесой дымки и оформившей его мысли.

«Это место… это место Остров Мертволетья… Замок Мертволетья», — пришла вторая часть понимания, и теперь Керис обладал памятью.

Каменистый, бесплодный остров лежал за южным побережьем Ансалона. Это было безлесное, окутанное туманом место, которое на целых полгода сковывало льдами. Когда-то прежде корабли из Тарсиса бросали здесь якоря, а в этом замке хозяйничал богатый и почитаемый человеческий властелин. А потом явился Керистиллакс. Властелин и его слуги умерли, и вскоре после того корабли из Тарсиса прекратили свои визиты.

Последовала великая война, и белый дракон вылетел на зов своей Королевы. У Оплота собирались цветные кланы, и белым пришлось выдержать долгий полет в горячем воздухе в поисках разрушений и славы. Устремляясь на врага, Керистиллакс смеялся над драконами Добра, оседланными копейщиками. Как и все его братья, белый нагло бросал вызов крошечным булавкам, с которыми людишки шли на битву.

И он видел, как погибают белые драконы, чей полет обрывали уколы этих смертоносных булавок. Он видел, как его Королева, возвышавшаяся в своей славе над Кринном, подобно горе, оказалась пронзена копьем, направленным рыцарем Хумой. Она обмякла и упала, бросив Керистиллакса и тех его братьев, которым удалось выжить.

Он не понимал — да и не заботило его это, — как после войны ему посчастливилось получить разрешение вернуться в свое логово. Большую часть драконов Королевы приговорили к Бездне. Однако Керису и еще нескольким в качестве награды за верную службу во время войны позволили остаться в удаленных уголках Кринна. И так он вернулся в Замок Мертволетья, на этот шпиль из камня и льда, выступавший посреди бурных волн, забился в самые глубокие катакомбы и погрузился в долгий сон.

Но все-таки, сколько же тот длился? Первый вопрос оставался скрытым пеленой неизвестности, поскольку в своем бездействии дракон не вел счета ни дням, ни зимам, ни даже столетьям.

Скорее любопытство, нежели голод, терзавший его желудок, наконец, заставило Кериса начать свой многочасовой подъем на четыре когтистые лапы. Наконец он сделал вначале один долгий, медлительный шаг, затем другой. Движение возвращало жизненные силы и становилось более свободным, пока гигантский алебастровый змей изящно и плавно не потек вперед.

Память провела его лабиринтом коридоров под Замком Мертволетья, темными пещерами, которые были скользкими от холодного тумана, когда он только прибыл сюда. Теперь же, заметил Керис с некоторой гордостью, их покрывал толстый слой льда. Без всяких сомнений, его собственное присутствие достаточно понизило температуру для того, чтобы создать этот прекрасный иней.

Проход резко обрывался темно-синей пробкой в том месте, где собирался снег, спрессовавшийся за многие годы в ледяную глыбу. Для белого дракона это не казалось препятствием, и несколькими ударами когтей Керис пробился через застывшую массу, высунувшись из отверстия в горном склоне под своим замком. Он вспомнил, что зев этой пещеры выходит на юг, куда катились холодные волны океана, чтобы встретиться с далеким царством льда.

Керистиллакса приветствовали просторы спокойной белизны, снег, казавшийся странно неуместным на глади океана. «Должно быть, я пробудился посреди очень холодной зимы», — понял Керис. Но его удивляло и то, что белая поверхность оказалась так близка к его пещере. Он помнил этот карниз — это был уступ в тысяче футов над морем. Теперь же уровень снега поднялся на одну десятую этого расстояния и находился, может быть, в одной или двух длинах его тела.

Керис все еще не был готов развернуть крылья и вместо этого пополз по покрытому снегом крутому пику. Когда открылся вид на север, где вечно штормящий пролив отделял Остров Мертволетья от побережья Тарсиса, Керистиллакс оказался озадачен еще сильнее — воды не было видно вовсе! За всю долгую жизнь белого дракона, даже когда лед полностью окружал Мертволетье, он все равно никогда не вторгался в открытые воды, лежащие к северу.

При ясном, чистом свете дня Керис должен был увидеть побережье Ансалона, но вместо него наблюдал только ледяное одеяло, простиравшееся, насколько хватало глаз, и, может, даже охватывающее весь мир. Так же как и мороз в подземельях Мертволетья, это казалось фантастической переменой, хотя дракону теперь и приходилось признать, что не он послужил причиной изменений. Керистиллакса замутило, когда он попытался представить себе могущественные силы, потрудившиеся над миром в то время, что он спал.

Керис взлетел, и его крылья, несмотря на свою негибкость, легко подняли его в воздух. Он покружился над замком, стоящим на шпиле, и увидел, что все вокруг покрыл лед. Поднимаясь с каждым кругом все выше, дракон понял, что остров Мертволетья превратился в выцветшую, белую скалу посреди Ледника.

«Это Ледяная Стена… это все еще мое логово». Чувство гордости стало сильнее, дракона переполняло волнующее восхищение при виде огромного замерзшего царства. Какая цитадель могла быть лучше этой для белого дракона? Поднявшись еще выше, он разглядел, что Ледник тянется на много миль к северу, туда, где должен находиться Ансалон, а вдалеке маячит полоса коричневой, пыльной равнины.

И тотчас же заметил другого дракона. Странный змей также оказался белым и нацелился прямым курсом на мыс Замка Ледяной Стены. Керис немедленно повернул назад и приземлился на высокой башне прежде, чем незваный гость приблизился. Когда тот, наконец, заложил вокруг башенки длинный, ленивый вираж, Керистиллакс увидел, что чужак намного больше его и может попытаться узурпировать это роскошное логово, если захочет.

Но не без борьбы. Керис плюнул льдом. Залп не был нацелен в гостя, но гарантировал, что тот еще дважды подумает, прежде чем попытается пойти в лобовую атаку.

— Мир тебе, дракон клана, — объявил пришелец голосом, грохочущим, словно айсберг, откалывающийся от Ледника. — Я Террислитикс. Несу вести о триумфе!

— Каком еще триумфе? — прорычал Керис, уверенный, что дракон, назвавшийся Слитом, пытается его обмануть.

— Возвращении нашей Королевы! Она вывела нас из Бездны, собрала своих драконов со всего мира. Мы собираемся у Лордов Рока!

— Возвращайся к своему триумфу и своим огненным горам! — проревел Керистиллакс.

Он хорошо помнил о Лордах Рока, где в течение нескольких лет мучились белые, прежде чем устремиться на войну, обернувшуюся катастрофой, и не собирался снова посещать эти вулканические вершины.

— Я отправлюсь туда, но только после того, как созову остальных… тех, кто, подобно тебе, верно служил Такхизис в Войне с Людьми, а теперь бездеятельно лежит под снегом. — Слит подлетел ближе, его тон был ровен, а голубые глаза смотрели на Керистиллакса спокойно. — По крайней мере, ты должен был хорошо служить ей, старый дракон, если она обеспокоилась тем, чтобы сохранить тебя. Я верю в это, иначе не спустил бы тебе твоих плохих манер.

— Я вылетал против металлических драконов… Я убил латунного и даже серебряного. Но затем копья наездников уничтожили огромное число драконов моего клана и других тоже. И если вы снова полетите на них, они сделают то же и с вами!

— Вот еще… металлические драконы не примут участия в этой войне. — Тон Слита стал высокомерным. — Я сам вел белых к Драконьим Островам, где мы нашли яйца серебряных в горных Ледниках. Мы отнесли их к Оплоту, в то время как черные забрали яйца бронзовых драконов из соленых болот. А красные рискнули проникнуть в город золотых, где дремали эти глупые металлические… пока наша Королева не разбудила их.

— Зачем ей было делать это? — прорычал Керис, чье любопытство превзошло скептицизм.

— Такхизис вытянула из драконов Паладайна клятву! Она пощадит их яйца, если они останутся на своих островах. В этой войне не будет металлических драконов!

Слит мощно заревел, стряхивая со стен замка рыхлый снег и тем самым демонстрируя Керису свою силу и мощь.

Но древний белый уже начал доверять этому пришлецу, по крайней мере, он больше не думал, будто Террислитикс явился для того, чтобы отобрать его логово. А еще слова странного дракона заставили Керистиллакса задать вопрос:

— Ты говоришь, что Королева сохранила меня? Как долго… как много зим прошло со времени Войны с Людьми?

— Ты дремал здесь, древний, более чем одну тысячу и три сотни зим. — В словах послышалась насмешка. — За это время мир, который ты помнишь, оказался разорван Катаклизмом, разрушен самими Богами. И, наконец, наша Королева собирает войска и готовится к своему возвращению.

Слит снова взревел, изогнулся в воздухе и направился в сторону южных льдов. Последнюю свою команду он произнес, вытянув шею и опустив голову так, что заговорил из-под собственного живота… и слова оказались очередной издевкой:

— Лети к Халькистовым горам, старый дракон… или Королева потребует послушания другим способом!

Дрожа от ярости, Керис наблюдал, как белая фигура тает вдали. Он чувствовал желание немедленно броситься за Слитом, но легко подавил его, лишь плотнее обвился вокруг своего шпиля, выдыхая лед и свирепо взирая на пришлеца до тех пор, пока Террислитикс не исчез.

Только после этого Керистиллакс сполз с башни и спланировал в просторный внутренний двор. Больше он не боялся. Он не знал, верить ли словам Слита о драконах Паладайна и клятве. Без сомнения, доля правды в них была, хотя Керис и не представлял, чтобы простое обещание могло надолго удержать тщеславных металлических.

Но настоящая истина заключалась в том, что он хозяин в своем логове и не собирается когда-либо лететь к Лордам Рока.


Более четырех десятков лет пролетели над Ледником Ледяной Стены. Зимой здесь опускалась темнота на многие месяцы, пока, наконец, не приходили короткие, сумеречные дни. Летом казалось, что солнце никогда не зайдет. Тем не менее, и в темный и в светлый сезоны держался постоянный холод, а одеяло великолепного снега, похоже, навсегда накрыло землю.

За это время Керистиллакс стал бичом Ледника, бесспорным правителем мерзлых пустошей от Залива Ледяной Горы до промороженного южного побережья Куранского океана. Он не встречал других драконов, ни белых, ни любого иного цвета, и вскоре встреча со Слитом превратилась в туманное, бессмысленное воспоминание.

В первые годы Керистиллакс столкнулся с несколькими племенами ледяных варваров, расположившихся вблизи замка. Их он либо уничтожил, либо вынудил бежать. Также он встретился с клыкастыми таной, жестокими воинами, привычными к снегу и холоду, которые стали приносить ему пищу. Взамен дракон позволил им жить и даровал честь служения ему.

Любимым блюдом Кериса всегда была толстая туша свежеубитого тюленя, и тринадцать столетий сна не могли изменить его гурманских привычек. Обычно он держался поблизости от замка, но иной раз долетал до побережья Залива Ледяной Горы, чтобы поохотиться и вкусить прибрежных деликатесов. Подобно всем белым драконам, пища ему требовалась довольно редко, так что, когда наступало для этого время, Керис стремился есть только то, что доставляло ему наслаждение.

Посреди серой весны, приблизительно сорок три зимы спустя после оставленного без внимания призыва Слита, Керистиллакс решил покинуть замок и устремился к побережью с необычной поспешностью. Предыдущая зима, как обычно, оказалась длинной и темной, и он проспал большую ее часть. К тому же охота по осени была скудной, и дракон проснулся в эту холодную весну от грызущего чувства голода.

Отряхнувшись, Керис взмыл в воздух и направился прямым курсом к ближайшему мысу в Заливе Ледяной Горы. Тюлени там должны были водиться в изобилии, и предвкушение пиршества заставило крылья дракона работать еще стремительнее.

До тех пор, пока его взгляд не привлекло темное пятно.

Издали оно напоминало тюленя… но почему животное так удалилось от воды? Раздраженно выдохнув морозные струйки из раздувающихся ноздрей, Керистиллакс начал кружить над объектом, столь контрастировавшим с идеальной белизной Ледника. Приблизившись, белый дракон увидел, что неподвижная фигура и в самом деле была тюленем… огромным, жирным самцом, скорее всего, дремлющим на льду.

Бесшумно скользя по воздуху, Керис метнулся на ничего не подозревающее существо. Дракон больше не задавался вопросом, почему животное оказалось здесь, он лишь ощущал нетерпеливую дрожь предвкушения скорого обеда. Он уже представлял себе теплый жир, скатывающийся по его челюстям, кровь, сбегающую по глотке, и с трудом сдерживал довольный стон. Наступило время спикировать, а потом сложить крылья и почувствовать последний хлесткий удар ветра.

Приблизившись, Керис заметил круглую дыру, благодаря которой тюлень мог скрыться в холодных водах скованного льдами моря. Дракона ослеплял голод, и он даже не заметил того, что под ним явно суша. Керистиллакс увидел, как тюлень неожиданно повернулся в сторону дыры, и крылья дракона резко вздрогнули. Дракон не обращал внимания на то, что хвост и плавники животного просто тащатся по земле, что его тянут с помощью веревки, туго обмотанной вокруг шеи, — он полностью сосредоточился на убийстве и утолении своего голода.

Животное скрылось в черном проеме, но охотник еще не сдался. Так же, как он делал это бесчисленное число раз, Керис выбросил голову вперед, готовясь пронзить холодные воды и попытаться ухватить плавник или хвост.

Но вместо воды там оказалась только холодная, темная пещера со стенами из синего льда и камня. Тюлень съехал вниз по длинному скату, Керис уловил запах смерти — тот уже разлагался. И, тем не менее, дракон все еще продолжал игнорировать явную западню, отчаянно изгибая шею, чтобы поймать свой иллюзорный обед.

Лязг металла вернул его к действительности. Стальная лента, обрамлявшая дыру, стянула шею Кериса, и он возмущенно дернулся. Мотая головой, дракон пытался сбросить ошейник, но тот держался крепко.

Керистиллакс вырвался из дыры, присел на задние лапы, а затем опустил морду к отверстию, раскрыл челюсти и изверг смертоносный мороз. Когда дымка ледяного тумана рассеялась, он, принюхиваясь, уставился в темноту, пытаясь получить подсказку о природе своего врага.

— Приветствую тебя, Керистиллакс.

Когда у него за спиной раздался голос, дракон закружился, забил хвостом, но говоривший оказался вне досягаемости.

— Ты могущественный дракон, но импульсивный. — Лицо мужчины было лишено эмоций, если, конечно, не считать тени восхищения.

Керис остолбенел от удивления. Ярость, вызванная неожиданными событиями, начала затихать в его груди. Он решил изучить этого человека, прежде чем уничтожить.

— Кто ты такой? — требовательно спросил Керистиллакс, с кошачьей грацией опускаясь всеми четырьмя когтистыми лапами на лед.

Лениво моргая, он рассматривал человека, облаченного в обтягивающую черную кожаную броню. Открытым оставалось только лицо, выглядывавшее из-под капюшона, а мягкие перчатки и сапоги, казалось, составляли с остальной одеждой единое целое.

— Меня зовут Лорд Саликарн, но ты должен звать меня Хозяином… мы будем летать вместе во славу нашей Королевы.

Дыхание человека замерзало в воздухе. Его лицо было скуластым и смуглым, а темные глаза поразительно нежными. Волевой подбородок обрамляли аккуратно подрезанные бакенбарды, голос его звучал ровно, почти незаинтересованно, словно Саликарн говорил о совершенно незначительных вещах.

Керистиллакс инстинктивно выдохнул, изрыгая белую морозную волну, взревевшую, подобно урагану, и окутывая облаченного в черное человека смертоносным облаком. Только когда легкие опустели, а слой инея полностью скрыл черную броню и лицо пришлеца, Керис позволил себе вдохнуть. Белый дракон понял, что все его тело напряжено, а кожу покалывает от тревожного предчувствия. Он моргнул и опустил огромную морду, внимательно рассматривая покрытую инеем фигуру.

К его изумлению, лед на черной броне тут же начал таять, обращаясь в пар и оседая мелкими снежинками в спокойном воздухе. Лорд Саликарн поднял руку, словно прикрываясь от очередного драконьего выдоха.

Тем не менее, Керис понял, что в этом жесте не было ничего оборонительного или испуганного. Инстинкты призывали к еще одному морозному выдоху, но могучий дракон сдержался.

И тут огненные челюсти сомкнулись на изогнутой белой шее, обжигая сквозь чешуи, опаляя плоть, кровь и сознание. Керистиллакс рухнул, корчась, на снег и громко завыл. С неимоверным усилием он поднял передние лапы, отчаянно пытаясь содрать с себя ужасный металлический ошейник, Но когда его когти коснулись стального кольца, плечи словно пронзило огненное копье, и белый дракон, сжатый в тисках парализующей агонии, мог только изогнуть спину и упасть, болезненно подвернув крылья.

Огонь исчез так же внезапно, как и появился. Извиваясь, Керис перевернулся и с трудом поднялся на лапы, дрожа от ярости и страха. Бешенство возобладало, и он бросился вперед, распахнув пасть. Если дыхание и не уничтожает этого воина, то размеров и мощи дракона будет более чем достаточно.

Но стальное кольцо снова выжгло его волю. Рухнув на заснеженную землю, Керис бился в муках, которые должны были бы лишить его сознания, но почему-то не лишали. И когда ужасающий жар, наконец, исчез, белый дракон сделал глубокий вдох прежде, чем поднялся на дрожащие ноги. Он был уверен, что следующий взрыв боли может… нет, должен убить его.

— Почему ты пытаешься напасть на меня? — спокойно спросил Лорд Саликарн. — У тебя ничего не получится, ведь огненная боль будет всякий раз возвращаться.

Внезапно Керис начал бояться этого человека более, чем чего бы то ни было другого за свою жизнь. Как Саликарн мог оставаться столь бесстрастным, даже вежливым, и одновременно причинять такие невыносимые муки?

— Больше я не стану нападать, — наконец неохотно произнес Керистиллакс.

— Твой дух силен. Это хорошо. Из тебя выйдет роскошный ездовой дракон, когда ты привыкнешь к дисциплине.

И тогда Керис понял: война Темной Королевы все-таки дошла и до него. Словно в ответ на его немой вопрос, Лорд Саликарн продолжил:

— Ты видишь перед собой своего хозяина. Когда осознаешь эту истину, когда примешь меня, тогда вместе мы станем могучей командой.

— Я уже могучее существо… без человека, обременяющего меня! — прорычал змей.

— Да-да, но к тому же еще и глупое. Посмотри, как ты попался в мою западню в этих холмах. Ты решил, что тюлень выполз отдохнуть на ледяную шапку! Я знал, что голод ослепит тебя; знал, что мне достаточно просто втянуть тюленя в дыру, и ты сам сунешь голову в ошейник.

Желание напасть вернулось, когда белый дракон с ненавистью уставился в это спокойное лицо. Но все же на сей раз Керистиллакс сдержался, инстинктивно отстраняясь от этого странного человека. Ему хотелось ударить, выдохнуть лед, разорвать наглого чужака на клочки… но не настолько, чтобы не бояться возвращения раздирающей боли.

Дракон напомнил себе, что он терпеливое создание, могущественное существо, прожившее долгие столетия. Он потратит некоторое время на изучение своего врага, на то, чтобы понять его поступки. В его ушах снова ожили древние уроки, и он заставил свой гнев — а заодно и часть своего страха — отступить.

— Как ты добрался сюда? — спросил Керис, опуская голову в жесте, который, как он полагал, мог быть воспринят человеком как знак согласия.

— Меня принесла магия, я был доставлен сюда волей самой Такхизис.

— Зачем? — Керис боялся, что уже знает ответ, и мужчина подтвердил это своей репликой:

— Меня отправили, чтобы разыскать тебя, убедить вернуться на службу Королеве. — Теперь Лорд Саликарн говорил с некоторой теплотой, и Керистиллакс ощутил, что человек и в самом деле хочет, чтобы дракон понял. — Грядет война… а ты отважный и могучий змей. Летим со мной к славе!

— Что за слава — подохнуть на острие копья?

— Мы победим в этой войне… подыхать будут металлические! — объявил Саликарн с неожиданной страстностью.

Белый с некоторым уважением отметил, что человек, по крайней мере, не пытается убедить его в том, что драконы Паладайна на этот раз останутся в стороне.

— Такхизис нашла могущественного императора, и он уже собирает великую армию.

Керистиллакс хранил молчание. Он помнил великие армии более ранней эпохи, и тогда он тоже летел под эгидой императора Темной Королевы. И, тем не менее, драконы его клана погибли.

Затем в голову дракону пришла еще одна мысль. Ошейник обжигал, когда он нападал на человека, но что будет, если просто взмахнуть крыльями и улететь? Конечно, для горделивого змея досадно оставлять наглого пришлеца безнаказанным… но это могло стать единственным выходом.

— Не пытайся сбежать от меня, — ровно произнес Саликарн. — Могущество Ее Темного Величества настигнет тебя, куда бы ты ни полетел. Этот ошейник будет связывать тебя, пока я жив, — а ты уже усвоил, что не можешь убить меня. Также тебе надо знать, что в следующий раз твое наказание не будет столь милосердно кратким.

Керистиллакс почувствовал при этих словах холод где-то внутри — и не столько из-за угрозы новой боли, сколько потому, что человек, так или иначе, интуитивно узнал задуманное драконом прежде, чем Керис начал действовать.

Он решил, что отправится с этим воином, по крайней мере, пока. Возможно, случай для побега представится позже, когда Саликарн не будет готов к предательству.

— И что же ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил дракон, вновь легко приседая на четырех лапах.

— Подними меня в воздух.

Саликарн шагнул вперед, и Керис торопливо опустил голову, касаясь плечом земли как раз вовремя, чтобы принять мягкую подошву сапога человека.

Лорд Саликарн взобрался наверх, цепляясь за гребень дракона.

— Ты уже делал это прежде, — заметил Керистиллакс, изгибая длинную шею, чтобы встретиться взглядом с седоком.

— Но никогда на таком огромном драконе, как ты, — откликнулся тот.

Но Керис был все еще слишком обижен, чтобы почувствовать себя польщенным.

Саликарн устроился во впадине между плечами белого, обхватив основание шеи защищенными кожаной броней ногами. Даже через твердые, толстые чешуи Керис чувствовал необычную теплоту этой брони. Он догадался, что тепло в костюме поддерживалось магией, и именно благодаря этому человек мог выжить в суровом климате Ледяной Стены.

Фыркнув, дракон прыгнул вверх. Заснеженная земля проносилась мимо, а его тень бесшумно скользила по холмам. Человек давил на него свинцовой тяжестью, но Керис более усердно забил крыльями, набирая высоту и устремляясь вперед с все возрастающей скоростью.

Наконец земля стала удаляться, и белый дракон позволил себе немного расслабиться. Ему все еще приходилось мощно взмахивать крыльями, но теперь, по крайней мере, он мог подниматься постепенно, не боясь врезаться в ледяной торос или один из крутых холмов, окружавших долину.

Он поднимался выше, постепенно отклоняясь к линии того берега, где, как он наконец вспомнил, должны были в ожидании лежать пухлые тюлени. Вместе с этой мыслью возвратились муки голода, и Керистиллакс снова вернулся к своему намерению поесть.

— Забирай вправо… доставь меня в Замок Ледяной Стены, — заявил Лорд Саликарн.

— Я должен поохотиться и поесть! Моя добыча в том направлении!

— Есть будешь, когда я разрешу. А теперь разворачивайся!

Рука человека, столь же теплая, как и все остальное, легла на чешуи белой шеи. Керис представил себе, как из стального ошейника выдвигаются мелкие колючки жара, впивающиеся в плоть, растут, пока не сольются воедино, — и не смог ослушаться. Он неохотно повернул, поднимаясь еще выше до тех пор, пока обширное поле Ледника не стало выглядеть ровным белым одеялом.

У него появилась прекрасная в своей простоте идея, очень легко осуществимая. Ему незачем нападать на человека, чтобы причинить тому вред! Если Керис совершит стремительную вертикальную петлю, наезднику не удастся удержаться. И тогда дракон снова будет свободен.

Керистиллакс немедленно пригнул голову и сорвался в крутое пике. Но прежде чем он смог продолжить петлю, по всему его телу растеклись огненные реки, заставляя корчиться в муках. Пронзительный рев вырвался из пасти побежденного и беспомощного Кериса, ждавшего, что огонь охватит его и пожрет.

Но вместо этого его крылья распростерлись, а шея распрямилась. Голова поднялась, а спина и хвост вытянулись, словно древко копья. Его тело мягко вышло из пике, по приказу возвращаясь к ровному полету, несмотря на то, что боль продолжала перекручивать и искажать все его чувства.

А затем мучения прекратились, испарились так же, как пар исчезает в сухом воздухе… но память о них осталась. В течение долгого времени он летел, пытаясь понять, что же за сила заставляет работать его крылья. Но потом услышал спокойный, увещевающий голос своего седока, идущий словно издали и звучащий так, как если бы говоривший человек являлся сторонним наблюдателем, а не тем, на чью жизнь только что покушались.

— Понимаешь ли, спасения и в самом деле нет. Твои намерения были очевидны… а наказание опять оказалось удивительно милосердным.

Керис задрожал, случайно дернулся в сторону и тут же усиленно забил крыльями, выравнивая себя и седока.

— Ты хороший летун. Тебе нечего бояться. — Саликарн похлопал дракона по шее, причем довольно нежно.

— Почему ты не разозлился? — Керистиллакса расстроила и напугала холодная реакция человека. — Разве мое предательство не привело тебя в ярость?

— Это твой путь и твоя сила, мой могучий змей. Но пойми, что и в моем пути есть сила. Вместе мы будем неукротимы! В Армии Белых Драконов мы будем представлены как минимум к капитанскому чину. Да ты даже не представляешь, какие битвы мы будем возглавлять!

У Керистиллакса не было ни малейшего желания завоевывать и вести за собой какое бы то ни было крыло. Он знал цену клятвам и был уверен, что никакой простой залог не удержит металлических драконов с их смертоносными копьями в стороне от войны. Рано или поздно они придут, и тогда цветные погибнут. Но он хранил молчание.

— Мне доставит удовольствие посмотреть, как ты убиваешь, — заявил наездник, легко наклоняясь вперед и гладя шею дракона.

— Я… могу лететь к побережью? — осмелился спросить Керис.

— Нет. Наша цель лежит к востоку. Но я разрешаю тебе отлучиться, чтобы поймать любую добычу, какую мы увидим.

На сей раз Керистиллакса практически не возмутила команда. Даже в этих пустошах можно было повстречать карибу или медведя, а может, даже и заплутавшего ледяного варвара. У дракона заурчало в животе от предвкушения свежего мяса, и он практически убедил себя, что могучие крылья теперь режут студеный воздух только по его собственной воле. Керис и его одетый в черное наездник парили в сотнях футов над поверхностью Ледника в хрустальном свете полуденного солнца. Керистиллакс остро почувствовал, как гордится своей величественностью, чистой, сверкающей белизной чешуи, огромным размахом крыльев и мощью тела.

— Там. — Слова Лорда Саликарна сопровождались похлопыванием по правому плечу дракона.

Керис накренился к утесу, опустив крыло, и тут же увидел медведя, хотя могучий хищник и прижался животом к заснеженной скале, а его шкура была практически незаметна на белом фоне. Керис почувствовал восхищение седоком, поразившись, как тот заметил столь хорошо замаскировавшегося зверя.

Драконья тень скользнула над поверхностью скалы, и медведь, осознав, наконец, что его заметили, помчался вдоль хребта. Мощные удары крыльев сокращали расстояние между охотником и добычей, и зверь в панике взвыл, понимая, что гибель рядом. Взревев, он отчаянным рывком попытался запрыгнуть наверх, но расстояние оказалось больше, чем животное представляло… или же ужас лишил его рассудка. Медведь зацепился за край, скалывая кусочки льда, но не нашел опоры для своей массивной туши. Повалившись обратно, зверь соскользнул с уступа, а затем с отчаянным воем свалился с высокой скалы. С жуткой внезапностью его вой оборвался.

Медведь был уже мертв, когда Керистиллакс опустился у подножия обрыва возле покрытой белым мехом туши. Лорд Саликарн покинул спину Кериса и уселся на камень, давая дракону спокойно поесть. Не обращая внимания на жесткость мяса, Керис отрывал огромные куски.

Саликарн вытащил из заплечного мешка маленькую жаровню, развел небольшой огонь и отрезал от туши несколько кусков мяса. Человек поел жареного, пока белый дракон пожирал сырое.

Теплая плоть и кровь заполнили драконий живот, и успокаивающая удовлетворенность растеклась по его телу. Керис посмотрел на своего спутника и увидел, что вокруг человека растаяло кольцо снега. У дракона появилось еще больше вопросов, и он чувствовал себя достаточно бодрым для того, чтобы начать разговор.

— Как ты сохраняешь тепло? Большинство людей вынуждены кутаться в многочисленные меха, чтобы выжить на Ледяной Стене.

— Эта броня — подарок самой Такхизис, — мягко улыбнулся Саликарн. — Мне просто нужно находиться под солнечным светом в течение дня, а всю долгую ночь меня будет греть магия.

— И таким образом ты выживаешь?

— Да, пока мы направляемся к северу.

— Мы летим к Лордам Рока? — Воспоминания об этих огненных вершинах, об удушливых порывах горячего воздуха, окружавшего город Оплот, поднялись желчью к горлу Кериса.

— Да. — Возможно, Саликарн прочел его мысли, поскольку засмеялся и покачал головой: — Но ты не волнуйся… ее Темное Величество отвела белым драконам место на южных высотах. Там иногда идет снег и практически нет вулканов.

— Помню я те горы, — без энтузиазма произнес Керистиллакс, с презрением сравнивая ничтожные полоски грязного снега с величественным, могучим совершенством его Ледника.

— Да и в любом случае война начнется уже скоро… может быть, через пять или десять зим. Тогда мы явим наше присутствие миру. И наше Белое Крыло наверняка направится к югу.

— Я смогу вернуться в свой замок?

— Могу побиться об заклад, что этот замок станет логовом Террислитикса, — снова покачал головой Саликарн. — Он будет под седлом нашего Верховного Повелителя.

Керис не был удивлен этими новостями, но не мог сдержать волну гнева. Оскорбивший его и улетевший Слит унаследует это великолепное логово!

— Ты говорил о том, чтобы обнаружить наше присутствие. Ты имеешь в виду, что пока мы должны прятаться?

— Да. Наш полет к Халькистовым горам должен пролегать окольным путем, в обход человеческих и эльфийских владений.

— Значит, полетим над океаном?

Серые волны Куранского океана не пугали Кериса. Из этих бурных вод он выловил много моржей и даже китов. А сейчас, в начале весны, там должны были найтись оторвавшиеся льдины и огромные айсберги, плавучие холодные острова.

— Да. Мы обогнем Пыльные Равнины, приблизившись к берегу где-нибудь западнее Сильванести. Оттуда мы будем перелетать по ночам, пока не достигнем владений людоедов и отрогов Халькистовых гор.

— Долгий полет. — Пыльные Равнины, как недавно выяснил Керис, были той самой коричневатой полосой к северу от его Ледника. Он прикидывал маршрут, пытаясь соединить разрозненные воспоминания об Ансалоне до Катаклизма. — Однако у нас будет хороший шанс сохранить наше присутствие в тайне.

— И, я полагаю, твои старые крылья выдержат его? — спросил Саликарн с легкой усмешкой. — Впрочем, мы можем раз или два опуститься на побережье, чтобы отдохнуть… все равно берег здесь довольно пустынен.

— Полет над океаном будет изматывающим, но, возможно, я смогу по пути опуститься на айсберги и таким образом гарантировать, что мы останемся незамеченными.

— Очень хорошо. А теперь мне надо поспать… и тебе советую сделать то же самое. Мы начнем наш полет с первыми лучами солнца.

Лорд Саликарн устроил себе постель на плоском камне, который предварительно очистил от снега. Уже через несколько минут грудь воина начала ритмично вздыматься и опадать. Огромный дракон присел поблизости, вперив немигающие глаза в холодное ночное пространство. Какое-то время Керис раздумывал над искушением внезапной атаки… и откинул эти мысли даже раньше, чем колючий жар окружил его шею. Вместо этого он сидел и ждал, сохраняя такую же неподвижность, как лед под его лапами.

Он раздумывал над своей проблемой с терпением, возможным только для того, кто прожил многие столетия. Был какой-то способ, должен был иметься какой-то способ избежать этого путешествия за смертью, оставаться подальше от огненных гор и металлических драконов с их копейщиками, неизбежно бы обрушившихся на него.

Керистиллакс размышлял о своем стальном ошейнике и человеке, которого вынужден защищать. Странно, но он не мог заставить себя возненавидеть Лорда Саликарна и даже испытывал к нему некоторое уважение за то, как тот заставил его засунуть голову в этот мерзкий ошейник. Керис чувствовал, что Саликарн не был чрезмерно жесток, но присутствие этого человека доставляло крайние неудобства. Мысли дракона крутились, он искал слабость в своем седоке и в ошейнике, тянущем его к ненавистной судьбе.

Лорд Саликарн поднялся, внезапно пробудившись, умылся снегом и заявил, что им снова надо подниматься в воздух.

Когда Саликарн подошел ближе, Керис заметил, что тот обхватил себя руками и дрожит, словно замерз.

— Подвела волшебная броня? — лениво моргая, спросил дракон.

— Чары действуют только ограниченное время… Со мной все будет в порядке, когда мы взлетим, и я окажусь на солнце.

Керис склонил голову, позволяя человеку оседлать свои плечи. И когда Саликарн приказал взлетать, белый дракон распростер крылья и взмыл в воздух без единой мысли о неподчинении. В этот раз он был готов к дополнительному весу и быстро поднялся над Ледником. Вскоре они вылетели из дымки в дневной свет, и практически тут же Керистиллакс почувствовал неуютное тепло от волшебной брони Саликарна. Несмотря на то, что уже начался теплый сезон, небо над головой оставалось бледным и холодным.

Только набрав кругами высоту в тысячу футов, дракон рискнул задать вопрос:

— Куда мне лететь, хозяин?

Хотя эти слова и раздражали его, Керис произнес их ровно, по-прежнему опасаясь жалящей силы стального ошейника.

— Неси меня вдоль Ледяной Стены, но восточнее, — заявил человек.

Керистиллакс покорно прянул в холодный воздух. Туманная изморозь постепенно собиралась в бледные облака, в конечном счете образуя сумеречный фронт, заслоняющий солнце. Белый дракон смаковал порывы холодного ветра, а Саликарн за все часы полета ни разу не пожаловался, хотя Керис и чувствовал, что одетый в черную броню наездник не рад холоду. Дракон по-прежнему стремительно летел над заснеженными просторами.

Они миновали брошенную деревню ледяных варваров, место, на которое Керис так часто совершал налеты, что выносливые люди — те, которые выжили, — в конце концов оказались вынуждены бежать на север, в дикую тундру. Саликарн предложил дракону покружить над руинами, задавая вопросы о разрушенных домиках и диком, выносливом народе, некогда обитавшем в них. Его особенно заинтриговало место крушения огромного корабля, являвшего собой теперь лишь разбитый остов, из которого торчала длинная мачта да выступало изображение драконьей головы, дававшее представление о прежнем изяществе судна.

В течение многих часов летели они в полярных небесах. Лорд Саликарн оставался активным и заинтересованным, постоянно крутясь на своем месте, вопрошая о той или иной достопримечательности Ледника Ледяной Стены. Его броня, к которой прикасалось солнце, весь день сохраняла свои чары.

Наконец они достигли далекого и не защищенного от ветра побережья. Огромные сосульки обрамляли черные утесы, неустанно штурмуемые бушующим прибоем. В них били волны, поднимая вокруг огромные тучи водной пыли, окатывая камни и отмели, покрывая все скользким льдом. За ними, вплоть до восточного горизонта, колыхался океан, серый и холодный, словно сталь. Огромные белые полосы разрывали иссиня-серую поверхность, и Керис знал, что это пласты льда, оторвавшегося от берега Ледника. Некоторые из них являли собой высокие айсберги, вздымавшие свои зубчатые пики на сотню и даже более футов над морем, в то время как другие были гладкими, похожими на плоты плавучими льдинами, регулярно откалывающимися, когда начинали резвиться бури северной весны.

— Теперь летим на восток.

— Мы летели уже много часов, — заметил Керис. — Думаю, следует пока остановиться здесь, чтобы я восстановил силы.

— Ты же сказал, что можешь приземлиться на айсберг, и, как я вижу, их много перед нами. Нет, мы будем продолжать полет до темноты.

Белый дракон решительно оставил изгрызенный штормом берег. Море раскинулось обширным одеялом, и эта необъятность успокаивала и совсем не пугала огромного, кожистокрылого летуна. Здесь Лорд Саликарн действительно нуждался в нем, сама жизнь человека зависела от Керистиллакса.

Но когда дракон начал пробиваться через неистовые ветра, он практически забыл о седоке. Ледяные порывы ласкали шкуру и щекотали пещероподобные ноздри, вызывая покалывающее наслаждение. Это ледяное море было не более чем продолжением Ледника — его Ледника, — и дракон чувствовал себя здесь столь же уютно, как и над гладью пустынного льда.

Уверенность вернулась к нему — Керис снова ощущал себя хозяином положения. Когда сумерки окутали седое море, он начал искать место, где можно приземлиться, и выбрал большой айсберг с прямоугольной вершиной и окружающей ее ледяной пропастью. Верхушка была плоской и разделенной на две части глубокой расщелиной.

— Там много места, и айсберг еще долго не расколется, — указал дракон и, с разрешения Лорда Саликарна, повернул к большему из двух сегментов.

Круто спланировав, Керистиллакс выгнул спину, готовясь легко приземлиться на морозную поверхность.

Но лишь когда оказался близко, он прямо под собой обнаружил маленькую расщелину с крутыми стенами, пересекавшую центральный разлом. Эта короткая, частично прикрытая снежным карнизом трещина оказалась довольно широкой и глубокой. Белый дракон попытался взмыть с помощью резкого взмаха, но на него давил вес седока. Керис заскользил по гладкой поверхности, почувствовал, как его передние лапы нависают над краем, в то время как когти задних скребут и вгрызаются в лед.

Под действием инерции дракон скатился в расщелину в облаке сухого снега, закрутился, и его правое крыло зацепилось о край разлома. Керис с ревом покатился по крутому скату, накренясь вперед, а Лорд Саликарн вцепился в его гриву. Змей попытался остановить свое безумное падение, широко расставив лапы, — из-под когтей во все стороны полетели осколки голубого льда.

Наконец они остановились на краю айсберга. Море под ними приливало к ледяной завесе, пенные пальцы рвались вверх, пытаясь дотянуться до ускользнувших жертв.

Керистиллакс осторожно отполз от края. Он решил прилечь отдохнуть на достаточно широкой полке на дне разлома. Мембрана на его крыле была повреждена, и боль пронзала бок, словно разряды молний.

Саликарн скатился с чешуйчатого седла, мрачно наблюдая, как пытается пошевелиться белый дракон. Мужчина явно побледнел, когда Керис застонал и напряженно вытянул крыло.

— Сломана кость, — прошипел змей, изгибаясь и дергая головой в мучительных судорогах.

Лорд Саликарн мрачно развернулся на пятках. Он подошел к краю ледяного утеса, посмотрел налево и направо. Надежды не оставалось — вплоть до туманного горизонта не было ничего, кроме сердитого океана. Вернувшись, человек оценивающе посмотрел на дракона.

— Есть ли какая-нибудь возможность сделать так, чтобы крыло выдержало твой вес?

Керис попытался развернуть мембрану, застонал и снова прижал крыло к боку:

— Я не могу его распрямить.

— Ну что же. Придется нам оставаться здесь, пока ты снова не сможешь летать.

Опустилась ночь, и человек устроился настолько удобно, насколько это было возможно. Дракону он казался слабым и маленьким. По его кожаной броне стекали капельки воды, и Керис понимал, что Саликарну было тепло… пока что.

Однако к рассвету мороз стал добираться до рук и ног человека, и тот задрожал. Бледный свет дня не выявил ни земли, ни корабля, ни даже, поначалу солнца. Через некоторое время туман спал, горизонтальные лучи заиграли на высоких стенах ледяного ущелья и поверхности моря в пределах видимости, но их не достигали.

Лорд Саликарн с тоской взирал на далекий блеск, но драгоценный свет не проникал в глубины разлома. У Кериса хватило сил на то, чтобы встать на задние лапы и поднять мужчину в передних… но даже тогда лучи, бившие в стену расщелины, оказывались слишком высоко над головой. В конечном счете, перемещающиеся потоки и ветра развернули айсберг вокруг собственной оси, но к тому времени солнце уже скрылось, и наступила темнота, а двое потерпевших крушение делили в ней свою боль.

— Вынесет ли нас течением к берегу? — спросил человек, стуча зубами.

— Мы дрейфуем к югу, — ответил Керис, пожимая плечами. — Остается только ждать и наблюдать.

Он всмотрелся вдаль, уловив аромат далекого тюленя, но запах не вызвал урчания в животе; Керистиллакс являлся белым драконом, и должно было пройти еще немало времени, прежде чем ему потребуется еда.

Ночью их хлестал порывистый ветер со снегом. Для покалеченного дракона и человека, содрогающегося от холода, мир сжался до размеров ледяной скалы, избиваемой жестоким штормом. К полуночи снег стал замерзать на черной броне, а кожа Лорда Саликарна побледнела от обморожения.

Человек, из которого ледяные порывы вытянули все силы, с трудом заговорил.

— Из нас вышла бы хорошая команда, — заявил он едва слышимым на фоне бьющихся волн голосом.

— Думаю, что ты прав, — согласился Керис. — Огненные горы — и те не остановили бы нас.

Даже посреди льда и темноты не мог он говорить о Лордах Рока без приступа болезненного ужаса. Однако Саликарн уже слишком ослаб; он едва обратил внимание на слова дракона.

Следующим утром человек не проснулся. Керис наклонился и посмотрел на посиневшую плоть и открытые глаза, которые больше не могли видеть. Лорд Саликарн все же уступил холоду.

Фыркнув от удовлетворения, смешанного со странным чувством сожаления, дракон пожал плечами и почувствовал, как ломается и спадает стальной ошейник… ошейник, сковывавший его до тех пор, пока жив хозяин.

Он вновь посмотрел на окоченевшее тело и увидел, что иней уже начал покрывать кожаную броню и бледное, безжизненное лицо. Из всех агентов, каких могла послать Темная Королева, этот был, наверное, лучшим. Керистиллакса странно печалило то, что человек с самого начала был обречен, отправляясь на это задание. Слишком многие по-прежнему желали служить Такхизис, желали вести ее войну.

Но здесь была лишь Ледяная Стена.

Выдохнув, Керистиллакс повернулся к краю ледяного утеса. Ветер раздувал его щетинистую гриву. Впереди могли быть сотни миль, но это уже не имело значения.

Белый дракон распростер свое отдавленное крыло, почувствовав, как мощная, неповрежденная кость принимает его вес.

Наконец Керистиллакс взмыл в воздух, направляя свое тело легкими, могучими взмахами, и полетел, устремив взгляд к Леднику, который пока что еще принадлежал ему.


notes


Примечания


1


П. К. — После Катаклизма, принятое на Кринне летоисчисление. Прим. Ред