Рассказ «Двое и время» Яков Александрович Сегель Небольшой рассказ, написанный в добрых традициях советской фантастики, с тонким психологизмом и необычным сюжетом путешествия во времени. Яков Александрович Сегель Рассказ «Двое и время» Она стояла у окна и смотрела перед собой… В правой руке, между пальцами, – потухшая сигарета, в левой – чашка с остывшим кофе. Но это только казалось, что она смотрит перед собой, – она смотрела в себя. …Отношения между ними, начавшись когда-то лучше некуда, портились из года в год все больше и больше. И не то, чтобы она или он постарели, а просто то, что когда-то казалось обаятельным и милым, теперь оборачивалось крайне неприятным, порой невыносимым, и оба мучились, бессильные что-либо изменить. Трудно было обоим, и обычно, не выдержав, он первым спрашивал: – Ты что, плохо себя чувствуешь?… – С чего это ты взял? – Вижу. – Плохо видишь. – И все-таки?… – Я чувствую себя прекрасно. Больше говорить было не о чем, и он уже жалел, что задал свой вопрос. Но ведь и молчать бесконечно было невозможно… И вот однажды он изобрел машину времени. Как? Сейчас это, пожалуй, не имеет значения. Ну, какие-то там соображения по поводу ленты Мебиуса, когда точка, пройдя полный оборот… и т.д. В общем, не в этом дело. Речь пойдет не о сути его технического изобретения, а совсем, совсем о другом. Итак, он построил эту машину и отправился на ней в прошлое, в свою молодость, а точнее, в их общую молодость. Он, правда, не знал, помолодеет ли сам, пронесясь сквозь три десятка лет в тот далекий день, или попадет в него таким, каким был теперь, – пятидесятилетним человеком. Перед тем, как отправиться в прошлое, ему пришлось еще преодолеть кое-какие трудности в настоящем. Необходимо было пройти со своим непонятным аппаратом на территорию учреждения, которое выросло на том месте, где когда-то был лес и куда теперь он непременно хотел попасть, потому что именно здесь тогда давно проходили их свидания. Испытывать аппарат он не стал, просто перевел стрелку на то далекое число, которое запомнил на всю жизнь. В тот памятный день она особенно ждала его, а он не пришел потому, что случилось, стряслось непредвиденное. Но и с ней тогда произошло такое, что наложило отпечаток на всю их дальнейшую жизнь. Сейчас он пронесется назад сквозь тридцать лет и увидит ее семнадцатилетней. В ушах слегка звенело, это откручивались в обратную сторону часы, дни, недели, месяцы, годы… Сейчас!… Сейчас!… Звон в ушах постепенно прекратился, и стал виден лес. Тот лес и дерево. То дерево… И она… Она стояла под их деревом и еще надеялась, что он придет. Поглядывала на часы. Достала маленькое зеркало, поправила волосы и снова посмотрела на часы, потом – туда, откуда он обычно появлялся… Сейчас он боялся подойти к ней, а вдруг она его узнает… Хорошо хоть догадался взглянуть на свои руки – кожа на них была совсем не молодого человека. Тогда он решился, прикрыл лицо рукой, будто что-то попало в глаз, и попросил у нее зеркало. Теперь он стоял в шаге от нее… Знакомая и совсем скромная одежда тех лет – юбка, кофточка, туфли… Знакомая прическа… – Пожалуйста… – она протягивала ему свое зеркальце. Он отвернулся, взглянул на себя и успокоился – бояться ему теперь было нечего – из зеркала на него глядел немолодой, пятидесятилетний человек, неузнаваемый для нее. – Вытащили? – спросила она. – Кажется, – соврал он. – А давайте, я посмотрю, – предложила она. – Все-таки глаз. Он подставил лицо, и она, знакомо и смешно вытянув губы, почти вплотную приблизила свою щеку к его. Он еще больше заволновался, узнав ее дыхание, – тогда, давно, оно пахло парным молоком, так еще пахнет дыхание щенков… Он, сегодняшний, и она, вчерашняя, в тот день познакомились снова, и он снова… влюбился в нее. Говорил он мало и сдержанно, но ее покорили его мудрость, добрый юмор, широта. Она думала, как жаль, что все ее сверстники лишены этих качеств. И избранник ее тоже… А он, казалось, тут же догадался, о ком она думает, и спросил: – Вы кого-то ждали? – Да, – призналась она. – Но он почему-то не пришел… – Может, какие-то непредвиденные причины, – предположил он, чтобы защитить себя, молодого. – Может, он вовсе и не виноват. Так и пошло… Он оправдывал мысли и поступки ее молодого друга, а она объясняла себе его слова исключительно его благородством и постепенно, даже незаметно для себя, стала испытывать к нему, пятидесятилетнему, сначала чувства благодарности и восхищения. А затем… затем, пожалуй, симпатию. А потом он неизменно возвращался обратно в свое время, где его ожидали сухое равнодушие жены, ее подчеркнутая усталость и раздраженность. Теперь от нее пахло табаком, и он с нетерпением ждал часа, когда вновь можно будет отправиться туда, в свою молодость, к ней же, но другой. Все мы порой мысленно совершаем невозможные путешествия в свое прошлое. Он же попадал туда вполне зримо. Ему оказалось доступным то, о чем мы можем только мечтать. Там, в прошлом, она всякий раз радостно встречала его. Как ей нравилось говорить с ним, как он был чуток! Он угадывал все, что тревожило ее, о чем она думала, о чем она мечтала. Она же не могла знать, что ему это все просто давно известно. Встретились они и на другой день после ее свадьбы. Она была предельно откровенна, говорила ему все, даже самое интимное. Расплакавшись, рассказывала ему про то, как вел себя ее молодой муж, и не догадывалась, не могла догадываться, как ему в этот момент было стыдно. Но он снова и в какой уже раз пытался оправдать ее молодого супруга. – Нет! – кричала она, утыкаясь в его грудь. – Вы просто очень добрый! Он пожимал плечами: – Я просто старый. Она замотала головой, потом подняла заплаканное лицо: – Ну, хорошо… Если вы такой старый и умный, скажите, как сложиться наша с ним жизнь дальше?… Говорите, не бойтесь. Ну?! Он обрадовался этому вопросу – сейчас он сможет предупредить многие их размолвки, ссоры, сможет объяснить ей несостоятельность многих ее обид. Он говорил, и ему казалось, что разговор этот может наладить их сегодняшнюю жизнь, жизнь немолодых людей. Но результат получился совсем неожиданный: она вдруг обняла его и стала целовать ему руки, лицо, снова руки. Она плакала и целовала его, целовала и плакала, а он совсем растерялся и теперь не знал, как ему следует поступить, что делать. – Я люблю тебя! Я люблю тебя! – Она гладила его по голове, заглядывала в глаза: – Я люблю тебя… А он не знал, что ей ответить. Как поступить?… Она тянулась к нему, немолодому, чужому человеку, и она не хотела думать о нем же – своем молодом муже. Выходит, он сам исковеркал сейчас свою любовь в самом ее начале?! Он снял ее руки со своей шеи, стоял перед ней, молчал потому, что объяснить это было невозможно. Она ничего не могла понять. Ее отталкивали, не хотели… – Я ухожу, – сказал он, не глядя на нее. Она пыталась заглянуть ему в глаза. – А когда придешь снова? Ему было трудно сказать ей, что решил больше не приходить. – Когда?… Он молчал. Он больше не придет сюда, в их прошлое. – Когда?… – Никогда. – Нет! – закричала она и прижалась к нему. – Да, – сказал он, отрывая от себя ее руки. Мысли его путались. Он никак не мог выстроить последовательность возможных событий, не мог сообразить, как повлияет на их судьбы то, что происходило здесь сейчас. Правильно ли он поступает?… Ведь он любит ее, любил всегда и будет любить до конца. Ведь он уже знал это, как, впрочем, знал и то, что жизнь его с ней не сложилась. Но вот если все сейчас начать сначала и остаться с ней здесь, в прошлом, то, быть может, все и образуется?! Ерунда! Ничего не может образоваться. Ведь где-то недалеко сейчас существует и волнуется он же, только еще молодой, который тоже готов любить ее всю жизнь, – а что будет с ним? Что?! Выходит, сейчас он ломает жизнь самому себе?… Ломает или уже сломал?… Он отчетливо вспомнил сейчас именно те годы. Теперь-то он понял, откуда появилось тогда ее отчуждение. Только теперь он понял – значит, пытаясь с опозданием исправить, изменить что-то в своем прошлом, он неизменно разрушал свое настоящее. Было от чего запутаться и окончательно растеряться. Поток жизни напоминал ему сейчас затор на реке во время ледохода, когда льдины, наползая одна на другую, крошат друг друга, беспорядочно сталкиваются и постепенно тают. – Тогда хоть оставь мне свою фотографию, – попросила она, сдаваясь. Он отодрал маленькую из служебного пропуска, и они расстались… …Она стояла у окна и смотрела пред собой. Длилась та же минута, вернее, та же секунда. В правой руке, между пальцами, – потухшая сигарета, в левой – чашка с остывшим кофе. Она смотрела прямо перед собой, но не вдаль, не на горизонт, – она смотрела в себя, а точнее, в свое прошлое… Он видел ее спину, затылок… Наконец решился: – У тебя сохранилась та фотография? Она вздрогнула от неожиданности, повернула голову: – Какая фотография? Она не умела врать. А он решил идти до конца: – Ты что, забыла о ней? Она попробовала затянуться потухшей сигаретой… Отхлебнуть остывшего кофе… – Забыла? Она молча пожала плечами – как она могла забыть ее?… Ей даже показалось, что она произнесла это вслух, она всегда говорила правду… Нет, сигарета потухла окончательно… Она пощелкала зажигалкой… И газ, видимо, кончился… Но откуда он знает о той фотографии?… – Ты давно смотрела на нее? Она тянула время: – Какое это имеет для тебя значение? – И все-таки… Давно?… Она усмехнулась: – Давно… – и отвернулась. – А вернее, никогда. Он мог подумать, что она хитрит, а она не хотела, чтобы он так подумал, и поэтому все остальное говорила, глядя ему прямо в глаза: – Мне не надо было смотреть на ту фотографию… Того человека… Я его помню и так… – Она испытала облегчение, впервые говоря о том, что исковеркало их жизнь. Сейчас она как бы освобождалась от того, что столько лет сидело в ней, как опухоль, мучило ее. – Зачем фотография?… Я помню его голос, помню, как пахнут его волосы, помню его руки. Помню… – голос ее начинал срываться. Она могла даже разрыдаться, чего с ней никогда еще не бывало. – Где эта фотография? – прервал он. Она снова пожала плечами: – Какое это имеет для тебя значение? Кажется, она уже говорила эту фразу… И плечами уже пожимала… – Имеет, – настаивал он. Он бросилась к книжным полкам, выхватила какую-то старую неинтересную книгу, которую никто не брал в руки с тех пор, как ее сюда поставили. Она стала листать страницы… Вот! Маленькая фотография лежала на прежнем месте, завернутая в пожелтевший листок отрывного календаря. Она лежала здесь уже около тридцати лет. – Ну, нашла? – Да… – Ты посмотри эту фотографию, – попросил он, поднося ей зажженную спичку. – Зачем? – она глубоко затянулась. – Я же сказала, я помню его и так. – И все-таки… – Но зачем? – Я прошу. Она снисходительно подняла брови: – Пожалуйста. И… развернула фотографию… – Ну, – спросил он. – Узнаешь? Жизнь была прожита.