Уникальный элемент
Юлия Сергачева


Элемент движения #2






Раскинулась Держава от Внутреннего моря до Края земель. Властвует здесь магия четырех стихий. Есть в Державе чародеи и простецы, Железные башни и Золотой город, гиппогрифы и молниеносные ящерицы… А еще живет здесь юноша из рода некромантов, сосланный на самый Край земель. Мирно живет, спокойно, пока не появляется на пороге его дома незваная гостья… И вот уже он затянут в стремительный водоворот событий: его обвиняют в похищении дочери барона и назначают награду за его голову, навязывают компанию беспамятной Тени, отправляют искать того, кто давно уже слывет всего лишь легендой… Но, однажды отправившись в путь, стоит ли останавливаться? Ведь все подчинено законам движения. И природа, и магия, и даже человеческие души… Ты не поймешь, чего стоишь, пока не начнешь движение…






Юлия Сергачева

УНИКАЛЬНЫЙ ЭЛЕМЕНТ


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения.

    

Л. Толстой. Война и мир








ГДЕ-ТО НА КРАЮ ЗЕМЛИ…


— Они исчезли, повелитель. — Звуки замирали на пару мгновений, словно страшась погрузиться в мертвящую тишину. А решившись — тут же гасли без эха, без отголоска, хотя пространство вокруг было, несомненно, обширным и гулким.

Мужчина в серой одежде замер, вглядываясь во мрак, подвижный и чуткий, как вода. Этот мрак обладал собственной волей и собственной жаждой. И воздух в нем был чужой, непослушный. Как неприрученный пес, готовый вцепиться в глотку гостя.

А ведь гость знал о воздухе все. Он был воздушным магом.

— Вы упустили их, — помедлив, уточнили из тьмы. Эти слова были хоть и не слышны уху, но царапались.

И тьма вокруг пришельца чуть сгустилась.

Маг облизнул пересохшие губы, поторопился ответить. Несказанное жгло язык, будто каждую фразу отлили из свинца. Захочешь — не промолчишь.

— Мы шли за ними по пятам. Водяной встретил их у развалин, но потом неловко вспугнул. В том не было нашей вины, вмешались обстоятельства, но из городишка Стогоров они сбежали быстрее, чем планировалось. Отследить и догнать их в лесу неподалеку не составило труда.

— В самом деле? — едко осведомилась тьма. — И что же случилось потом?

— Девчонка все испортила. Дочь баронессы Загорской. Она непредсказуема, как ветер.

Сухой смешок вскрыл воцарившуюся паузу.

— Что может быть более предсказуемым, чем ветер? Тебе ли об этом не знать, ты же воздушный маг?

Мужчина переступил с ноги на ногу. Каждый вдох давался ему с трудом. Чужой воздух не спешил насыщать легкие пришельца.

…Они тянули жребий там, внизу. Выбирали, кто пойдет с докладом. Они знали, что повелитель осведомлен об их слабости, но ничего не могли с собой поделать. Новости были плохими.

Жребий бросали на камешках, чтобы ни одна из подвластных стихий не повлияла на результат. Но сейчас он был уверен — проведи гадание на сквозняках, дождевых каплях или огнях свечи, все равно результат был бы тем же.

Повелитель знал, чья вина чуть сильнее.

Выиграл он. То есть проиграл. Проклятый камешек до сих пор лежит в кармане.

— Мы почти поймали их в лесном трактире, — еле шевеля губами заговорил воздушный маг. Он закрыл глаза. Какая разница? Здесь все равно ни зги не видно… — Невесть как удалось им скрыться от водяных. Маги так и не смогли нащупать беглецов, хотя чуяли, что они были совсем рядом… Потом их видели на запрещенных боях, но когда подоспели, там только каменный лес из земли выпер. Никто из городских стражей нужных нам людей не встречал.

— Вы, маги, обращались за содействием к простецам? — тихий голос тек через пространство, обращая воздух в песок. Слова — колкие, сухие, сыпучие, скреблись в ушах, будто многоножки.

Маг не смел даже головой качнуть. Мрак касался лица, держал, сдавив невидимыми пальцами.

— От простецов была определенная польза. Баронесса Загорская очень настойчива в поисках своей дочери и ее похитителя.

— О да. У нее есть причина, несомненно.

— Позже бродячий маг подсказал, что в придорожном трактире чужаки, по описанию похожие на тех, кого мы искали, затеяли драку. Их выставили еще до того, как мы подоспели.

— И вы потеряли их. Снова.

— На какое-то время. Тогда подключились мы. — Маг не хотел оправдываться, но здесь слова имели собственную волю и облекались в интонацию, которую желали сами. — Прирученные ветры обшарили округу. Они обнаружили беглецов.

Это должно было звучать горделиво. Маг сам заговаривал ветры, рожденные над пустыней, а оттого вдвойне непокорные. Они доверчиво ластились к его рукам.

Как случилось, что они подвели своего хозяина?

— Вы недооценили их, — подсказали из тьмы, будто подслушав мысли мага. — Ваши ветры оказались излишне говорливы. Они их вспугнули.

Мужчина снова переступил с ноги на ногу. Одежда шуршала едва различимо, но в слабом шелесте ему почудился металлический лязг. Мягкая податливость ткани таила в себе не защиту и уют, а ловушку. Достаточно мгновения, чтобы полотно обратилось в сковывающую скорлупу.

— Мы их вспугнули, — покорно признал воздушный маг. — И искать их пришлось уже на бывшей территории земляков. Они забрались в один из старых городов, а там, вы знаете, магия запретна. Пока мы искали пути в обход, они снова сбежали. Их едва не удалось настичь на краю разлома, что разделяют мертвые и обитаемые территории бывших землячьих владений. Но тамошние пустыни никого не жалуют…

— И вы решили сдаться.

— Мы искали их. Мы уверены в их гибели. Там нельзя выжить.

— Так, значит, вы не пошли за ними?

— Мы зашли в пустыню так далеко, как смогли. Эти земли еще помнят своих хозяев, они гнали нас. Мы потеряли там больше половины своих людей. Может быть, будь среди нас хоть один земляной маг…

— Разве тебе неизвестно, что земляная магия под запретом?

— Известно.

— Скучаешь по земляной магии?

— Н-нет… — с запинкой признался он, не зная, как правильно ответить. Любой ответ сулил гибель.

— Напрасно. Эта стихия столь же великая, как и остальные, а в чем-то даже их превосходящая. Взять хотя бы людей, состоящих из плоти. Такая хрупкость и такая стойкость… Они идут через ветра и воду, выживают там, где, казалось бы, и саламандре не спастись…

Воцарилась тишина. Тот, кто говорил из мрака, забыл о стоящем напротив человеке. Как задумавшийся писатель не помнит о лежащем перед ним на столе листе бумаги. И лишь приняв решение, изъявляет свою волю. Кто-то всего лишь марает бумагу. А кто-то пишет прямо по живому…

— Ищите их!




…Человек в сером, спотыкаясь, спустился по лестнице, замирая, прежде чем сделать следующий шаг, понимая, что каждый из этих шагов сокращает время его жизни, но не в силах остановиться вовсе. Последнюю ступень с глубокой щербиной полузасыпал песок.

Его ждали внизу. Глянули тревожно и жадно.

— Он велел продолжать поиски. Он недоволен.

Едва отзвучало последнее слово, как огненный маг рванул за поводья рыжего гиппогрифа, разворачивая на север, и унесся, увлекая за собой подмастерьев. Шлейф пыли султаном потянулся к небу. Водяной маг задержался. Он чуял волю повелителя и знал, что произойдет, но с воздушным магом они когда-то были друзьями… Если может существовать дружба между магами.

Остались и подмастерья водяного мага, что ждали возвращения мастера. Стояли поодаль, глядя себе под ноги.

Мужчина в сером глубоко вздохнул. Глоток воздуха, такой привычный, стал горьким. Легкие рвануло болью, будто воздух в них обратился песком, взялся внутри корявой коркой. Он хотел закричать, но вместо крика изо рта посыпался песок.

Водяной маг отступил на шаг.

Лицо стоящего перед ним коллеги распухло, затем почернело, стало блестящим и твердым с виду, как обожженная глиняная маска. А затем растрескалось, иссыхая по краям разломов. Ветер, прежде такой послушный и верный умирающему магу, теперь алчно крал плоть из разрастающихся трещин, срывая и унося крошки.

Водяной знал, что ослушаться воли хозяина — все равно что со смертью спорить. Но умирающий был ему другом. Повинуясь импульсу, маг коснулся собрата и… сразу же отшатнулся, вскрикнув от боли. Иссыхающий человек был жаден, как целая пустыня. Эту жажду не утолить даже океану воды.

Водяник в ужасе глядел, как растрескалась его собственная ладонь, которой он едва успел притронуться к несчастному.

Еще минута — и к ногам водяного мага повалилась рассыпающаяся на куски глиняная кукла. Не успев коснуться песка, она распалась на пыль и труху. Ветер, обрадованно воя, слизывал черствую крупу со скомканной одежды, забирался в опустевшие рукава, теребил ворот…

Это не было наказанием. Повелитель просто выразил свое раздражение по поводу неудач.

— Прощай… — водяной маг вскочил в седло гиппогрифа, коротко глянул в сторону воздушных подмастерьев (самый высокий из них резко кивнул, подтверждая, что право мастерства переходит к нему) и погнал зверя на север, затянутый пылевыми облаками…




ЧАСТЬ 1


Вода — есть упорядоченное движение, целеустремленность, ускорение. Выбор направления, часто ограничение рамками. Может унести, лишить собственной воли. Вмешательство обстоятельств. Также отражение и возможность заглянуть в себя. Символ — зеркало.

    

Наиболее распространенное толкование знаков из книги «Символы стихий, или Стихия символов»






— Нам незачем идти обратно, — Брюс приблизился к Элии и обнял ее за поникшие плечи. — Мы раньше шли наискосок, так что теперь удобней идти к западу и дальше повернуть уже на юг, где заканчивается трещина… Там и городов, кажется, нет.

Элия не протестовала. Выражаться осмысленно становилось все труднее, потому что, глядя на удрученную девушку, Брюс мигом забывал конец приготовленной фразы.

— Правда, там обещаны каменные драконы… Но они ведь спят.

— Да, — безразлично согласилась Элия, прижимаясь к Брюсу.

Кожа у нее прохладная и нежная. И пахнет, несмотря на пыль и долгий путь, ромашкой.

— Гхм-м… В темноте будет трудно перебираться через провалы, — напомнил торопливо Дьенк.

Еще труднее перебираться через провалы, если не размыкать рук. И идти не очень удобно, если смотреть не под ноги, а исключительно друг на друга. Чем дальше они шли на запад, тем активнее усиливалось взаимное притяжение. Это удивляло, но не раздражало.

Во всяком случае, их двоих.

Солнце скатилось за горизонт. Некоторое время воздух еще был полон карминного мерцания, потом густо насытился фиолетовой синью. Башня бесследно затерялась во мраке, но перед тем, как стемнело окончательно, путники успели разглядеть плавную зубчатую линию впереди.

Если верить карте, то никаких гор там не должно быть и в помине. Странно…

Разводить костер было не из чего, а температура к ночи падала почти до отрицательных величин. Так что согреваться можно было только друг о друга, и о свернувшегося клубком Лако. Обычно угрюмо шарахавшийся и избегавший лишних прикосновений гиппогриф за время путешествия по растрескавшимся землям стал ласковее котенка и тоже норовил прижаться поплотнее.

— Не холодно?

— Нет… — Элия смотрела на звезды.

Большие, яркие, какие можно увидеть только в пустыне, они густо усеивали небо. Казалось, им тоже не хочется оставаться в одиночестве и неудержимо влечет друг к другу. Звезд было так много, что даже очертания знакомых созвездий терялись в сплошном блеске.

А еще ярче звезды, горящие в зрачках…

Раньше Брюс думал, что это фигуральное выражение.

— Элия…

— Брюс…

Какие же нежные и жаркие у нее губы. Такие же, как у Аянны. Девушка вдруг стала похожа на Айку, как две капли воды. Черты бледного лица, запрокинутого к небу, принадлежали Айке. И только ей.

— Послушайте… Послушай, Брюс!

— Убирайся, Дьенк!

— Он… — Элия слабо завозилась, не пытаясь Брюса оттолкнуть, но кажется обеспокоившись. — Дьенк здесь?

— Он ушел.

— Не лги ей, Брюс! Ты не смеешь… Да погоди же!! Послушай! То, что вы делаете, это неправильно!

Угу… Неправильно. Надо вот так, чтобы ей было удобнее.

— Стой!! — вдруг завопил Дьенк прямо за плечом. Все же от такого вопля приходишь в себя, даже если голова идет кругом от вожделения. Брюс невольно дернулся, оторвавшись от губ девушки. Элия встрепенулась, часто заморгав.

— Чего ты орешь? — свирепо выдохнул Брюс. — Что ты вообще к нам привязался? Тебе заняться нечем, кроме как подсматривать?

— Ты не понимаешь… Вы не понимаете! То, что между вами происходит, это плохо!

— Смотря с чьей точки зрения.

— Это неестественно!

— Совсем напротив.

— Да не в том смысле! — рассердился Дьенк. — Подумай головой, а не тем, что ниже пояса. Остынь хоть на минуту и поразмысли, откуда такой внезапный наплыв страсти? Ты не любишь ее! У тебя к ней нет никаких чувств, кроме желания плоти…

— Ты-то что в этом понимаешь, — раздраженно огрызнулся Брюс.

— И она тебя не любит. Вас тянет друг другу только потому, что ваша плоть подчинена тем же законам, что и все здесь. Это магия! Магия земного притяжения! Магия взаимного притяжения! Тупая, бессмысленная сила! Вы пожалеете о том, что сделаете сейчас, если уступите ей…

— Откуда тебе знать, — несколько неуверенно повторил Брюс.

— Что он говорит? — тревожно спросила Элия, стягивая шнуровку, которая, как и в прошлый раз, распустилась, кажется, сама собой.

— Он говорит, что нас тянет друг к другу магия, а не чувства… И что нам стоит держаться подальше.

— Это… это трудно, — Элия умоляюще смотрела на Брюса. — Это даже труднее, чем не дышать… Я не знаю, что со мной происходит, но мне кажется, что если я не прикоснусь к тебе, то мое сердце разорвется!

— Да… — согласился Брюс. Кровь глухо стучала у него в ушах.

Ощущение было странное. Разум отчаянно протестовал, действительно почуяв неестественность происходящего. Эта блондинка ничем не напоминала Айку, хотя на какие-то мгновения Брюсу и мерещилось обратное. Она даже не привлекала его, несмотря на то, что образ жизни они в последнее время вели аскетический… Но…

«Я люблю Айку», — в ужасе повторил Брюс про себя, чувствуя, как их снова неумолимо, как магниты, тащит друг к другу. Почти помимо воли. На лице Элии отвращение невообразимо смешалось с вожделением.

— Стойте! — запаниковал Дьенк. — Стойте же… Глядите! Там свет! Это люди! Может, разбойники?!

М-да… Все же есть вещи посильнее притяжения плоти.

Поодаль и впрямь плясали тусклые, желтые огоньки, словно кто-то нес факелы.

— Здесь могут быть люди?

— Если они прошли через горы, то наверное…

— Старатели… Или разбойники, подстерегающие тех, кому здесь повезло найти жилу. Вот почему никто так ничего толком и не слышал о разбогатевших на золоте земляков.

— Нас они не заметят.

— Думаю, будет лучше, если мы продолжим путь ночью… Днем видно далеко, а скрыться здесь негде.

Торопливо перекидываясь репликами, одновременно поправляя разворошенную одежду, Брюс и Элия радовались тому, что не видят лиц друг друга. Движение помогало не думать о только что не случившемся. Еще бы немного и…

Сожаление утекло торопливо и тяжело, как расплавленный металл, затаившись где-то в глубинах души. Исчезли и растревожившие их светляки.

— Куда они делись?

— Не вижу… Может, показалось?

— А может… — Брюс огляделся вокруг, разыскивая Дьенка. Призрак испарился.

Он, кажется, умеет наводить иллюзии… А что если замеченные огни — всего лишь морок? Чтобы встряхнуть и отвлечь их друг от друга? Ай да Дьенк…

— Ладно, — решил Брюс. — Раз уж собрались, давай пройдем, сколько сможем.

Это и впрямь позволяет отвлечься. Если сейчас остановиться и сесть рядом, то все повторится по новой. И, наверное, не потому, что этого хотят они сами. Этого жаждало нечто несоизмеримо более могущественное, что царствовало здесь.

…Вновь захрустела под ногами иссушенная почва. Твердый суглинок размягчался и рассыпался в песок. Трещины постепенно смыкали жесткие хищные ухмылки, осыпались по краям, превращаясь в беззубые вялые старческие оскалы. Железная башня угрюмо таращилась в спину.

От холода зуб на зуб не попадал. Поднялся ветер — пронзительный, сухой, выбивающий слезы из глаз. Он тянул за собой шлейф колючей пыли.

— Там снова огни, — Элия, прикрывая лицо, потянулась к Брюсу, свободной рукой указав в сторону гор.

Да, действительно… Мелькнул и исчез слабый огонек, за изгибом скальной гряды.

— Если там люди, там может быть и переход…

— …разбойники, — ветер украл часть реплики Элии.

Брюс покосился на нее с любопытством. Еще несколько дней назад девушке и в голову бы не пришло озаботиться такой ерундой, как разбойники.

— Перевалить, похоже, удастся только вон там…

Как нарочно. Чтобы растерявшийся обладатель несметных сокровищ не проскользнул мимо наверняка угнездившихся там любителей чужого добра.

Ветер морочил голову, то и дело сбивая с выбранного направления. Завеса тончайшей пыли стояла плотная, продернутая лишь редкими разрывами. С гор принесло мелкий древесный мусор, который больно стегал кожу.

Ближе к горам землю скомкали складки, надули бугры и пропороли гранитные гребни. Словно и впрямь под слоем бесплодной почвы дремали каменные драконы…

Хотя почему «словно»?

— Это драконы, — выдохнул Брюс, осененный догадкой. — Элия! Это не горы, это драконы!

Стоило в нагромождении скал различить один раз, как уже не спрячешь — ни зубчатые линии гребней, ни округлые изгибы спин, ни тяжелые, ушедшие под землю головы. Из разрывов почвы выбеленные камни проглядывали, как кости. Исполинские твари замерли, то ли в дреме, то ли в смерти.

Дракон, спящий вокруг фундамента замка баронов Загорских, этим гигантам и в птенцы не годился.

Дальше, за волнистым хребтом, словно за линией терминатора, белесое и сухое небо становилось резко-темным, всклокоченным, размытым. В косматом брюхе туч метались зарницы.

— Там гроза?

Столкновение стихий, на границе бывших владений земных магов и магии водной. Молнии с трескучим шорохом ходили по гребню, как костлявые великаны на сверкающих подламывающихся ногах.




…Солдаты помещают часть своей души в медальоны и оставляют родным или командирам. Одни для сохранности. Другие, чтобы в бою сомнения не отвлекали. Третьи, чтобы сожаления об оставленном доме не точили сердце. А коли погибнет солдат — медальон передавали родным, попрощаться…

Но, покидая родных, разве не оставляем мы в доме часть себя безо всякой магии? И разве наши близкие не хранят наши души? А случается, что уходя, люди забирают что-то… Плохое или хорошее. Обедняет ли это нас?..

* * *


Смятая складками, обросшая пучками травы, поверхность отрога (то ли лапа, то ли хвост дракона) позволяла затаиться в тенях не только им двоим, но и целому поселку вместе с домами. Однако близость других людей нервировала.

— Тс-с… — Брюс приложил палец к губам. — Нас они не заметят, если мы сами не привлечем их внимание. Так что обойдемся без костра. А утром посмотрим, куда они пойдут.

Шептать особого смысла не было, разбойники вряд ли могли их слышать, но в линзу из камбалы чужих было видно так отчетливо, что смутное беспокойство осталось.

— Знаешь, их всего-то пятеро, — с несколько подзабытой интонацией проговорила Элия.

— Семеро, — возразил Брюс. — Там, в тени еще двое. А может, кого-то мы не видели.

— А если они никуда не уйдут и будут сидеть там до скончания движения земли?

— Поищем способ их обойти, — с сомнением предложил Брюс.

И в ответ получил несколько презрительный взгляд спутницы:

— Думаешь, один ты такой хитрый? Если они привыкли ловить здесь невезучих добытчиков золота, то, небось, подстраховались.

— Тогда какой у нас выход? Дать безнадежный бой?

— Почему безнадежный? Если грамотно распорядиться ресурсами… У нас есть мой огнестрел, боевой гиппогриф, призрак и твоя магия.

— Рад, что и мне нашлось место в этом перечне, хоть и на последнем месте, — кисло заметил Брюс. — А теперь внесем поправки: моя непредсказуемая магия, призрак, который сгинет в самый ответственный момент (Брюс услышал гневный протест Дьенка), гиппогриф, который слушает только себя самого, и… ты с поломанным огнестрелом. Это — да, это — несокрушимая сила. Трепещите, разбойники!

— Ты опять хочешь таиться в кустах?

— А ты опять хочешь втянуть всех в авантюру? Это хоть раз кончилось хорошо?..

Она собралась было возразить. Даже рот открыла и кулаки сжала, будто намереваясь подкрепить аргументы действием. Но затем стиснула губы и села, повернувшись спиной. Брюс опустился на землю рядом.

Он чувствовал напряжение собеседницы. Снова неимоверно захотелось обхватить ее руками. Хотя ближе к окраине бывших владений земляков давление «земного притяжения» заметно ослабло, но оно все еще тянуло каждую жилку. Требовало пусть даже необязательных соприкосновений.

— Не волнуйся, — тихо сказал Брюс в ее спину. — Мы и не из таких переделок выбирались.

Элия обернулась. Во тьме лицо плыло белым, размытым пятном, но глаза блестели. Притягательно, завораживающе… Так блестели Айкины глаза, в сумерках. Вокруг цвели розы, воздух был душным и горьковато-сладким от их аромата…

Зачем он во все это ввязался? Надо было хватать Айку в охапку и уезжать вместе. Пусть в никуда, пусть без денег, но это было единственное верное решение из всех возможных… Он струсил, а теперь все так запуталось!

Элия не спускает с Брюса долгого взгляда. О чем она думает?..

Ночь смыкает холодные, темные объятия. Раз за разом вспыхивают за хребтом прозрачные, беззвучные молнии. Горы-драконы давят стылым величием. Ветер воет надрывно.

Поникшая девушка прильнула к Брюсу, пытаясь согреться. От прежнего тугого напряжения не осталось и следа. Не поддаться, не склониться к ней, вдыхая мускусное тепло кожи, невозможно. Как невозможно устоять, когда пересохшие губы скользят по щеке, промахиваясь в темноте…

— Нет! — простонал невидимый Дьенк.

Элия слегка вздрогнула, будто услышав. На мгновение беспокойно шевельнулась, пытаясь высвободиться, повела слепо глазами вокруг, но тут же вновь приникла к Брюсу, расслабляясь…

— Брюс! Вас заметили, разбойники идут сюда!

— Угу, — Брюс глянул мельком и криво усмехнулся: — Прости, этот фокус снова не пройдет.

Дьенк странно, по-звериному завыл. На мгновение Брюсу показалось, что спину словно ледяными когтями вспахало.

— Ты что-то сказал? — слабо спросила Элия, зажмуриваясь. Брюс не мог поймать ее взгляда, да и не хотел. Пожалуй, он даже был рад, что между ними тьма.

Лишь пальцы скользят, зарываясь под ткань. Кожа ее гладкая, теплая, с мелко бьющимися жилками…

— Не смей! Слышишь ты, мерзавец, не оставь ее!!!

Звуки уходят, растворяются, смешиваются в смутный гул. Словно ветер разноголосо поет ночные песни. Безумные песни.

Шуршат ремни, звякают застежки. С мягким шорохом сползает одежда. Медленно, с наслаждением. Спешить некуда. Вся ночь впереди.

— Только… осто… осторожнее… — еле слышно, через вдох попросила она. — Я… никогда прежде… с мужчиной…

— Да, — выдохнул Брюс в раскрасневшееся, горячее ухо.

И в самом деле незачем ее пугать. Ночь велика, хватит времени на все. Успеть познакомиться, успеть согреться, успеть мельком ужаснуться происходящему…

— Дьенк… — вдруг еле слышно колеблется воздух рядом со скулой Брюса. Может, показалось? Впрочем, какая разница, если он сам в последний миг едва успел перехватить отчаянное «Айка!».

— Они идут! — громогласным торжествующим воплем взрывается ночь. — Я не шучу! Бегите!

Брюс даже головы не повернул. Не до того. Элия широко распахнула невидящие глаза, в них плясали отраженные звезды. Плавали в испуге и ожидании того, что случится вот-вот… Еще минута и…

— Да уходите же!

Вопль Дьенка исполнился, кажется, самого настоящего ужаса и звенел на пределе восприятия, как забившийся в паутину шмель. Но слов Брюс не разбирал.

— И точно! — новый возглас вспорол накаленную тишину, словно ржавым ножом. — Вот же они, Грозь! Ты смотри, чего затеяли… — голос рассыпался хриплым, лающим смехом.

Встрепенулся гиппогриф, вскидываясь спросонья.

М-да… Тут любой придет в себя. Брюс с Элией шарахнулись друг от друга, как… Ну да. Как любовники, застигнутые на горячем. Похватали одежду, до которой смогли дотянуться. И застыли под прицелами самострелов.

Темные силуэты появились сразу из-за нескольких скал, отрезая пути к отступлению.

— Надо же, а я думал, примстилось, — недоумевал один из незнакомцев, столпившихся вокруг.

— Ишь как пристроились, ни в жизнь бы не найти.

— А мне будто кто на ухо сказал: «Глянь, чего там шевелится!»

— Нечего было зевать, — раздраженно грянул командный баритон, разом отсекающий сразу все обрадованные реплики. — Упустили бы, телепни слепошарые, до зимовья куковали бы на пустошах… — вперед выступил тот, что был заметно выше всех. — Разберемся еще, кому тут тени мстятся, а кто дрыхнет, когда стеречь велено…

— Ну так не пропустили же, Грозь, — виновато забубнили в ответ.

— Значит, вместо обоих ушей, одно Зуйку скормлю.

Брюс краем глаза видел, как Элия тянет руку к куче одежды, чтобы добраться до погребенного под ней огнестрела. Ей это почти удалось, потому что поодаль послышался невнятный шум, кто-то тонко, по-заячьи вскрикнул и сразу же забил крыльями гиппогриф, взлетая. Нечто с бряцанием грохнулось оземь. Чиркнули копыта о край каменного гребня. Вниз посыпались перья. Шум крыльев удалился.

— Улетела, тварь кусачая! — послышалось раздосадованное. Снова глухо брякнуло, будто пнули мешок с железом.

— Куда?! — Один из разбойников наступил на ворох одежды, прижимая оружие, которое Элия уже схватила за рукоять. — Ишь, прыткая какая…

— А девчонка ничего, — одобрительно хмыкнули следом. — Вкусная! Как тебе, Грозь?

Элия запахнула рубаху, пытаясь закрыть плечи. Брюс ринулся прикрывать ее, хотя смысла в этом особого не было. Вокруг столпилось не меньше десятка чужаков.

— Сидеть!..

От удара в челюсть зазвенело в голове и поплыли багровые пятна перед глазами.

— Это откуда ж вы такие горячие? — осведомился Грозь, потянувшись к Элии и ухватив девушку за подбородок. Двое из подручных поспешно схватили рванувшуюся девушку под локти. — Да, сладкая телочка…

Что-то было неправильное в силуэте Грозя. Бросающееся в глаза, но в сумерках неясное. Да и не до того было.

— Не сметь! — прошипела Элия знакомым тоном. Ни малейшего испуга в ее голосе, только злость и отвращение. — Вы! Грязнолапые!

— Ну, насчет лапания — это ты к своему дружку обращайся, — гыгыкнули в ответ. — А мы тебя пока еще не погладили даже.

Брюс стиснул кулаки, скрученный приступом ярости. Незримые трещинки помимо воли побежали от прижатых к земле рук, и почти сразу же послышался глухой, тяжкий отклик откуда-то снизу, из-под скал…

Если драконы мертвы, то есть шанс расшевелить их.

— Слышите? — встрепенулся один из разбойников. — Вроде ворочается чего?

— Скалозуд небось. Развелось паразитов, житья нет… — как-то двусмысленно проворчал другой разбойник.

Они все же забеспокоились, боязливо поглядывая по сторонам. У Брюса от напряжения плыло перед глазами. Поднимать в одиночку такие махины все равно, что тянуть каменные головы за зубы вручную.

— Не сметь! — повторила Элия. — Я дочь барона, вы, мерзавцы! А он… он — маг! Вы еще пожалеете!

Брюс прикрыл глаза, пережидая рвущийся наружу гнев. На разбойников. На Элию. На себя… На Дьенка, который…

— Маг? — заинтересовался вдруг Грозь. — А ну держите и этого покрепче, особенно руки. И тащите к огню…

* * *


Огонь разбойники умело прятали в ухоронке, заложенной сверху. С десяти шагов — ни малейших отсветов. Меланхоличный зуброд потихоньку таскал сушняк из горы хвороста поодаль и трещал, перетирая ветки челюстями. Грозный рог зверя был спилен почти под корень, морда шелушилась и прочные костяные пластинки местами отвалились.

— А ну, пшел!.. — главарь пихнул потянувшегося к нему зуброда, выдернув из зубов недоеденную колючку. — Кто Зуйка пустил?

— Да не уследишь же… — рыжий верзила, подпрыгнув, уцепился за косматый загривок зверюги и попытался стронуть с места. Зуброд лениво отмахнулся хвостом.

— Будешь зевать, Жемон, он тебе яйца зажует!

Грозь утвердился на самом крупном из прикаченных к огню валунов. Уселся, словно полководец, на драконий череп, картинно упер кулак в бедро. Через прореху в обветшавшей штанине проглянуло волосатое колено.

Видно, неважно шли дела у разбойничков. Вот уже и обжились, хозяйством обзавелись, поджидая идиотов… Вроде Брюса с Элией.

В горделивой позе главаря снова угадывалась неочевидная странность, но разгадать ее Брюс не успел, потому что прочая разномастная компания почти полным составом сгрудилась вокруг предводителя, за исключением тех, кто волок пленников. Пристроились, переглянулись, блестя глазами.

— Эй, тащите этих сюда!

Пленников с готовностью выволокли в центр освещенного круга. Руки Брюса, как и было велено, держали крепко, заломив так, что от боли он плохо разбирал подробности происходящего. Только дышал ртом, судорожно сглатывая воздух.

Не самое приятное занятие, если учесть, что дым костра был густо замешан на мощном животном духе Зуйка. Через пару минут стало казаться, что рот забит косматой шерстью.

— Отпустите нас немедленно! — подала голос неуемная дочь барона.

— Непременно, — пообещал Грозь. — Как только ваш… м-м, спутник… А он кто вам? Муж, жених, хахаль? Телохранитель?.. Хотя больно тощий…

— Не твое дело, головорез!

Ну, воистину наследница воинственных воителей Загорских. У Брюса аж слезы выступили. То ли от умиления, то ли от невыносимой боли в заломленных конечностях.

А еще у него в глазах двоилось и показалось, что тень разбойника, плясавшая на скале, позади него, то удлиняясь, то укорачиваясь, расслоилась на пару мгновений.

— И впрямь, не мое дело… — Грозь переменил позу, уперев в бедро теперь уже другую руку. Прямо над аккуратной заплатой на колене. Выставленный локоть выглядел так, будто был лишним. — Меня интересует лишь действительно ли ваш спутник маг?

— Руки освободите, — прохрипел Брюс. — И сразу станет понятно.

Грозь засмеялся. Глядя на главаря, принялись ухмыляться и остальные. Даже зуброд заинтересованно повернул лобастую башку, продолжая хрустеть ветками. Только свалившийся с его холки рыжий Жемон уныло сопел, притулившись у лохматого бока зверюги и почесывал лысеющую макушку.

— За дураков нас держишь, парень? А то я магов не видал в деле! — главарь перестал смеяться, разом потемнев лицом. — Их только врасплох застать и можно… Нам повезло.

— Может, для верности порезать? — кому-то из топчущихся вокруг Грозя явно неймется.

— Сколько раз тебе говорено — мучение и убийство без надобности, к поганой судьбе, — раздосадованно бросил Грозь. — Потом все стихии против нас обернутся. Тебе язык для чего даден? Со всеми договориться можно.

— Ну а девку-то?

Грозь с сомнением уставился на Элию. Брюс почувствовал, как заледеневшее сердце пропускает удар.

— Если… — главарь вдруг застыл, судорожно дернувшись. Пальцы изогнулись когтями, глаза знакомо остекленели и замутились, рот перекосило. Слова с трудом протискивались через сведенные челюсти: — Если… кто дотронется до… нее… оторву голову!

— Как скажешь, — недовольно пробурчал любитель сладкого. — Хотя с нее бы не убыло.

— Что? — Грозь вцепился в голову сразу обеими руками. Голос у него стал прежним, хотя и хриплым. — Чего ты там бормочешь?

— Слушаюсь, говорю, — с опаской повторил разбойник. — Не стану я ее трогать.

Грозь, страдальчески морщась, воззрился на него исподлобья.

— Передумал, что ли?

— Как ты сказал…

— Что я сказал?

Разбойник даже рот разинул в удивлении. Неуверенно напомнил:

— Ты только что велел ее не трогать…

— А… — Грозь сморщился, словно надкусил чувствительный зуб. — Раз сказал, значит, не трогай! — он бросил испытующий взгляд на Брюса. Кажется, хотел что-то спросить, но, видно, перекошенная от боли физиономия пленника сняла зародившиеся подозрения.

— Вон там цепи… Посадите их обоих. Только руки этому не забудьте сковать.

— Опять это с ним, — тихонько сказал один разбойник другому за спиной Брюса. — Как ветер поднимается, так словно порча какая…

— Это с войны, — так же тихо, слегка благоговейно, подтвердил второй. — Говорят, ему чужую душу подселили, вот он и мается.

«Чужую душу», которая беззвучно скользнула за морщинистый валун, приметил только Брюс.

Элия выпрямилась, растирая кисти. Пленников отвели к скале и прицепили к ременной упряжи, пропущенной через вбитое в расщелину кольцо. Наверное, тут обычно держали ленивого Зуйка. Пеструю скалу покрывала каменная чешуя. Чешуйки слоились, как слюда, в зазорах застряли клочья бурой шерсти.

Грозь мрачно наблюдал за манипуляциями, скребя висок. Встрепенулся, лишь когда послышался лязг и сдавленное пыхтение сгорбленного разбойника, волокущего к огню седельную сумку.

Изучать ее содержимое сразу нашлось несколько охотников.

— Грозь, смотри чего тут… Может, и впрямь маг… — Из седельной сумки с лопнувшим ремнем высыпались фрагменты уже изрядно помятых доспехов.

Горбатый потрошил одежду.

— Э… Да вы гляньте! Гляньте, что! — возликовал внезапно он, встряхивая куртку Элии, из карманов которой выскакивали золотые иголки. — А они не пустые идут! Ты смотри сколько…

Следом посыпалось содержимое карманов Брюсовой куртки и сумки. Кучка золотого лома искристо переливалась в свете костра. Жирному, богатому блеску не мешала даже пыль и налипший сор.

Кто-то жадно причмокнул. Кто-то присвистнул.

— Маг, значит, — повторил Грозь, разворошив носком сапога металлическую груду. — Надо же… Повезло.

Теперь, когда свет костра заливал главаря разбойников с ног до головы, стало понятно, что показалось неправильным в его силуэте. На руках у Грозя имелось по два локтя и сгибались они под неестественными углами.

Грозь перехватил изумленный взгляд пленника. Усмехнулся криво:

— Залюбовался? — Он вытянул и согнул свою жуткую руку. — Попал в магическую бурю на фронте, вот и… Одни неприятности от вас, магов.

Разорванный рукав рубашки распахнулся по всей длине, позволив разглядеть не только избыток суставов, но и черное ворсистое клеймо на тугом бицепсе. Такие носят участники Запольных кампаний по зачистке Края от анклавов некромантов.

Вот только после окончания службы клеймо снимают в обмен на ветеранскую пенсию. И остается оно лишь у дезертиров, прорастая через любую одежду в считаные часы.

— Уж по части неприятностей лучшие маги — сами люди, — пробормотал Брюс хрипло. Вывихнутые суставы по-прежнему ныли надрывно, так что болтовня отвлекала хоть немного.

— Философ, — неодобрительно проворчал Грозь. — Небось любишь порассуждать о том, в чем ничего не смыслишь.

— Небось, — передразнил Брюс, плохо соображающий от боли и оттого опрометчиво агрессивный, — пойти в наемники не маги принудили? А потом с поля боя пинками гнали?

Рискованное заявление. Даже обступившие Грозя разбойники напряглись, с опаской переглядываясь. Но главарь лишь оскалился, демонстрируя выбитый клык.

— Что ты понимаешь, сопляк! На войне души плавятся почище, чем в тигле. Никогда не скажешь, что выгорит и в дым улетучится, а что в отливок пойдет. Иной идет с мечтами о благом, а возвращается с чугунной чушкой вместо души.

— Значит, такой был исходный материал, — неустрашимой Элии путы надо накладывать не на руки, а на язык.

— Ну-ну. — Оскал главаря стал еще сильнее смахивать на гримасу. — Посмотрим, из какого материала ваши собственные душонки. А твоя магия нам будет очень кстати… — Он опустился на колени перед холмиком из золотого лома и запустил туда пальцы, наслаждаясь тихим позвякиванием. — Я слыхал, что толковый маг способен целую жилу из-под земли выманить?

Начинается…

— Брехня, — процедил Брюс. — Надорвется.

— А если его стимулировать? — неуместное в лексиконе разбойника словечко сверкнуло, как крупный золотой слиток. — Скажем, обещанием отпустить тебя и твою… подружку в обмен на некое количество золота?

— И кто вам поверит?

— Тот, у кого нет другого выхода.

— Не боитесь? Связываться с магом себе дороже…

— Если бы ты мог что-то сделать, то мы бы сейчас уже… скажем, квакали. Но раз ты все еще сидишь здесь и бессильно сверкаешь глазами, значит, что-то с тобой неладно. Выдохся на пустошах? Силу потратил на… — Грозь ухмыльнулся скабрезно. — На игры с девчонкой?

— Может, жду подходящего момента?

— Ну, как настанет — так ты не забудь нам сказать. А то мы и не заметим, как чуть было не погибли… Вот, скажем, когда опробуем по очереди вкус этой блондиночки…

— Если я такой паршивый маг, значит, мне не достать для вас золота.

— Но вот это ты как-то добыл? Или вы случайно наткнулись?

— Ладно, — с фальшивой неохотой признал Брюс, — не маг я. Моя… невеста прихвастнула с перепугу. Золото мы случайно нашли там, возле… э-э, одной из трещин. Там целая груда была, мы взяли, сколько смогли унести, хотели потом вернуться. А тут вы…

Элия прищурилась. Брюс отвел глаза. Признай Брюс, что умеет вытягивать золотые жилы на поверхность, им никогда не уйти отсюда. А так…

— Отведете моего человечка туда, где нашли это все… Много там?

— Послушайте, мы нашли немного золота, вы забрали его. Вам повезло, нам нет. Ни о каких жилах мы не слышали. Мы всего лишь хотели пожениться. — Косой взгляд Элии жалил не хуже слепня, но что эти иголочные уколы по сравнению со все более нестерпимой болью в вывихнутых плечах? — Думали здесь разжиться средствами на свадьбу. Люди говорили, что здесь золото под ногами лежит.

— Женишок, значит. Чего ж невесту за собой поволок? Дома бы целее была!

— Ее оставишь… — искренность в тоне Брюса, кажется, убедила Грозя.

Главарь звучно поскреб заросший щетиной подбородок и веско сказал:

— В общем, так. Маг ты или не маг — без разницы. Уговор наш состоит в следующем. Ты идешь обратно, делаешь что хочешь, ищешь свое золотое место, шаманишь, пляшешь, ворожишь, носом роешь землю, но возвращаешься вот с этими мешками, набитыми золотом…

— А если он сбежит? — подал голос некто осторожный.

— Не сбежит. Блондинка останется с нами. На тот случай, если сила внезапно вернется к этому чудотворцу, хочу предупредить, что нас много, и в первую очередь, заподозрив неладное, мы убьем ее. Ну, а если ты все же сбежишь… Она все равно умрет, только умирать станет долго и… мерзко.

Элия неотрывно смотрела на Брюса, с прищуром, изучающе.

— Жемон! Идешь с ним.

— Почему я?

— Поможешь мешки тащить.

— Почему только я? — уточнил Жемон.

— Ни к чему много народа с собой волочь. Вдруг он вам там мозги запудрит своей магией, а так мы тебя пристрелим — и точка…

Жемон обалдело замигал и поскреб в затылке.

Брюс все еще видел только взгляд Элии, привязанной поодаль. Черный, затягивающий, жадный. Недоверчивый.

* * *


Земля была пустая, выбранная, мертвая. Ни малейшего привкуса золота… Ветер выпевал ленивую песнь, покусывая щеки, ероша волосы и бесцельно гоняя поземку сухой пыли. Ни цикад, ни прочих насекомых в этих мертвых краях не водилось, так что тишина стояла обморочная.

Брюс смахнул с физиономии пыльную пленку, сплюнул, но пыль все равно скрипела на зубах.

— Чего встал? — за спиной неприязненно сопели. — Думаю, — не оборачиваясь, огрызнулся он.

— Ты не думай. Ты это… ты ищи.

Даже утра дождаться не дали. Нетерпеливые разбойники решили, что по прохладце добытчики больше золота притащат. С прохладцей они не ошиблись, выстуженный за ночь пустынный ветер леденил. А вот с золотом…

— Надо идти дальше.

— Ты же сказал, что…

— Значит, ошибся!! — в сердцах рявкнул Брюс.

— Поори мне еще тут… — Жемон ткнул спутника в плечо, но этим ограничился.

Недовольно засопев, он поплелся следом. Ему явно хотелось перехватить инициативу, но связываться с «колдуном» он пока не решался. Но скоро решится, когда поймет, что никакого золота здесь нет и в помине…

А время убегало стремительно, как темная вода. Сколько они уже отшагали? Темные туши дремлющих драконов сливались в одно целое. Огонь исчез из виду сразу же, стоило спуститься в первую же ложбину. До самого окоема горизонта расстилалась только растрескавшаяся земля.

Ветер носился вокруг, завевая песчаные смерчики. Жемон ворчал под нос и поглядывал угрюмо. Пустые мешки плескались за его плечами, как куцые крылья.

Брюс поморщился, пережидая очередную песчаную оплеуху. Споткнулся, зацепив жилистый корень вездесущей колючки, сверзился в пыль, выставив руки. Мстительная колючка вонзила шип в мякоть ладони, но Брюс не обратил на это внимания, почуяв в глубине тугое напряжение металла.

Очень глубоко, просто так не дернешь.

— Чего возишься?

— Ищу… Где-то здесь вроде… Растение приметное…

Разбойник приблизился, без интереса пнул и без того пострадавшую колючку, шмыгнул носом. Пожал плечами, побрел к опрокинутому набок, плоскому скальному обломку (чешуя драконья?), уселся, зябко закутавшись в пустые мешки: «Ну, ищи…»

Теперь главное не дать Жемону заметить, как Брюс выгоняет золото. Хорошо, что темно.

— Да вон же, справа насыпано… — от натуги у Брюса пошла носом кровь.

— О! И точно! — Жемон, вновь без охоты покинувший нагретый задом камень и недоверчиво приблизившийся, мигом оживился, выковыривая мятые слитки. — И еще!..

— И вон там… — Брюс мимоходом сковырнул увесистую плеть колючки. Достаточно тяжелую.

Обернувшийся Жемон был поглощен мыслями о своем будущем благоденствии. Наличие дубины в Брюсовых руках его ничуть не озаботило. Даже напротив, он восхитился:

— О, правильно! Помоги подкопать…

…Разбойники у скал не видят ни Брюса, ни его сопровождающего. Простодушный Жемон, обрадованный добычей, кряхтит, стараясь утянуть мешок. На Брюса больше не смотрит. Долбануть его по голове дубиной и… Что?

Сбежать. Обойти разбойничью засаду вокруг. Потихоньку светлеет, как раз удобно красться. Видно куда идти, но под случайный взгляд не попадешься… Элия права, теперь у него достаточно золота, чтобы скрыться от любой погони. Никто не угадает в богаче беглого изгоя.

Зачем возвращаться?

…Воспоминание о том, что почти произошло между ними, вызывало раздражение. Теперь, когда Элия далеко, никаких эмоций, кроме досады, Брюс не испытывал. Если бы не она, то…

Ветер пронзительно выл в ушах, забираясь, кажется, прямо в череп, выдувая из сознания все теплое и доброе, что пыталось там угнездиться. Мысли стали холодными, жесткими, расчетливыми…

— Эй! Ну ты чего плетешься? Тащи уже! Надо еще разок вернуться, пока солнце не поднялось высоко. Чую, не все подобрали, при свете еще чего найдем, а по жаре таскаться неохота… Да и спешить надо… — Жемон искоса оглянулся, растягивая щербатый рот в улыбке. — А то ребята еще подумают, что ты сбег. Им не терпится девку твою опробовать…

В свете наступающего дня лысоватая макушка Жемона светилась среди рыжих волос, как мукой присыпанная.

Размахнуться и…

— Ага! Вот они, добытчики! — сам повелитель местного разбойничьего сообщества изволил ждать возвращения поисковой экспедиции в тени, на камнях. И не мерзнет ведь.

— Все, как он сказал, — бухтел довольный Жемон, сгружая мешок. — Нашли кучку, собрали… Можно еще пошерстить.

Довольный Грозь попытался поднять мешок. Главарю деликатно поспешил помочь один из разбойников, составлявших ему компанию по дежурству в ночи.

До стоянки все шли почти приятелями…

— Где девушка?! — первым делом воскликнул Брюс, узрев валявшиеся клубком ремни возле черной глыбы со вбитым костылем.

— Девушка? — Взгляд ближайшего разбойника, нервно рыскнул в сторону.

— Где?! — зарычав, Брюс ринулся на него.

— Э! Прыткий! — Его подсекли под ноги. Брюс кубарем перекатился по площадке, разметав золотую кучу и чудом не угодив в огонь. Схватил, обжигаясь, недогоревшую головешку.

В ответ сухо щелкнули взведенные самострелы.

— Сбежала твоя девка, — раздосадованно отозвался Грозь. — Не сиделось дуре!

Брюс почувствовал, как лицо перекашивает ярость:

— Что вы с ней сделали?!

— Вот дурной, не слышишь, что сказано? Может, она тоже магичка? Жук-то ей по доброй воле руки-ноги развязал. А она кинула песок в глаза Жуку, чуть скулу ему не своротила, да как сиганет в трещину.

— Грозь, — забубнил, держась за щеку, Жук, — да я не знаю, что на меня нашло…

— Молчи, пустых гнилозадый!

— Не верю… — слова срывались с Брюсовых губ сухие, без интонаций.

Сбежала? Он вернулся сюда, а она сбежала?..

Кто-то подкрался со спины и резко ткнул, так что бесполезная головешка отлетела, а Брюс вновь свалился наземь. Обожженную руку пронзила острая боль. Обезумев на мгновение, Брюс вцепился в ближайший камень, готовясь обрушить его на голову нападавшего.

— Э, парень, ты чего? Это ты, что ли?!

Скала под ними легко сотряслась, словно инстинктивная судорога прокатилась по каменной шкуре дракона, надеявшегося смахнуть беспокойную мелюзгу. Тяжкий, надрывный стон пришел из недр.

Зуброд затоптался на месте, шумно и тревожно вдыхая. Костяные пластинки на его морде стояли дыбом. Один из разбойников попытался набросить ему на морду цепь — зверь так мотнул головой, что разбойник растянулся плашмя.

— Грозь! — вдруг вскричали из темноты. — Грозь, мы ее поймали! Вот она, целехонькая… Пока, — добавил один из разбойников, волокущих упирающуюся и брыкающуюся Элию.

Главарь бросил быстрый взгляд и пренебрежительно махнул рукой:

— Сюда ее. Некогда разбираться…

— То ли вернулась, дура, за дружком, то ли и не убегала далеко, думала в дыре отсидеться, — пыхтя от усердия, охотники тянули девушку к огню. — Прыгнула прямо в «глаз» скалозуда! Так что сейчас тут будет шумно…

Элия попыталась вырваться, разбойники звучно ругнулись, когда непокорная добыча заехала обоим по коленным чашечкам. Один с готовностью бросил девушку и похромал в сторону.

— Уходим! — скомандовал Грозь, резко давая новую отмашку. — Если скалозуда разбудили, то надо ноги уносить… Зуйка берите!

— А с этим что? Может…

— Нет. Кто их знает, этих магов. Он на некрота похож… Лучше так…

Брюс не успел повернуться, как почувствовал удар по затылку и перед глазами распустился ослепительно-яркий цветок. Слишком большой, чтобы кроме него в черепе могла уместиться даже такая бесплотная штука, как сознание.




Сильный земляной маг умел восстановить себя даже из пепла, оставшегося от его сгоревшего тела. Во время войн такие «возвращенцы» доставляли немало хлопот противникам. Пока не догадались тела магов не просто жечь, а вымачивать затем в проточной воде, высушивать и развеивать по ветру… Правда, позже все еще случалось, что из глины, в которую подметалась щепоть такого пепла, пытались сформироваться твари, отдаленно схожие с людьми. А уж про говорящие кувшины много разговоров в послевоенное время было… Хотя справедливости ради стоит признать, что про болтливые кувшины с вином рассказывали все больше те, кто сам искал в кувшинах собеседников спьяну…

* * *


Солнце щедро поливало песчаную землю. Ветер улегся. Воздух накалялся, переливался слоисто, пах пылью.

Ломило заведенные за спину руки, пальцы не шевелились. Кисти стянули плотно и упруго полосками кожаных ремней. От солнца они высохли и затвердели.

— Вон там тень, — безнадежно сообщила Элия. — Можно попробовать перебраться…

— Мы уже пробовали, — так же тускло сказал Брюс, сплевывая набившийся в рот песок.

Говорить неудобно. Лежать неудобно. А еще неудобнее двигаться, если связан по запястьям, лодыжкам и притянут теми же ремнями к другому человеку. Голова к ногам, ноги к голове.

Попытка развязаться или переместится в тень сильно смахивала на предсмертные конвульсии загадочного руконога.

— Почему они нас не убили сразу?

— Убийство испоганит им судьбу, — вздохнул Брюс.

— Что? — Элия попыталась приподнять голову.

— Неважно.

Солнце стояло прямо над головой. Тени съежились, подобрались под брюхо спящего дракона. Воздух был так сух, что казалось, вот-вот посыплется.

— Что это за беготню ты затеяла?

— Воспользовалась моментом.

— Помнится, ты обещала, что не сбежишь без предупреждения.

— Я думала… — Она смолкла. Даже не видя ее лица можно было догадаться, что она покусывает пересохшие губы. Ну, или плюется песком… — Вас так долго не было. Я поверила, что ты не вернешься.

— С чего это ты взяла?

— Зачем тебе идти назад? Ты мог снова набить карманы золотом и уйти другим путем!

— Тебе так нравится считать меня негодяем? Удобно предавать, в случае чего, правда?

— Я не… Да я тебе вообще ничего не должна! — она ударила пяткой, ветер охотно подхватил и развеял горсть пыли, запорошив глаза обоим спорщикам.

Брюс скрипнул зубами и раздраженно добавил:

— Для наследной баронессы ты слишком легко забываешь о своих обещаниях. Особенно денежных.

— Тебя только деньги интересуют!

— А что еще может интересовать такого меркантильного мерзавца, как я? Исключительно ради прибыли я оставил девушку, которую люблю, родной дом и людей, которые на меня хотя бы не орали по любому поводу… Только пока еще никто не оплатил мне даже дорожные издержки!

— Да ты не справился со своими обязанностями!

— Ты до сих пор жива и невредима. Даже свою невинность не потеряла!

Элия дернулась так, что у Брюса заломило лодыжки. Голос, донесшийся с той стороны, мог бы проплавить в песке стеклистые дорожки, столько в нем было жгучей раскаленной ярости.

— Как ты сме… Ты, мужлан, что себе вообразил? Укроти свой длинный язык и больше никогда, слышишь, никогда не смей даже глядеть в мою сторону!

— Счастлив буду.

— Уж постарайся! Чтобы вновь не захлебываться слюной от вожделения, как недавно… Элиалия Загорская не для таких, как ты! Как ты вообще посмел прикасаться ко мне?!

— Я?! Это ты бросалась в мои объятия при малейшем удобном поводе!

— Ты воспользовался тем, что проклятая магия одурманила меня!

— Да тебя и дурманить не надо! Ты обезумела в поисках жениха!

— Да останься ты последним мужчиной на земле, я бы не глянула в твою сторону!

— Так и помрешь старой девой!

— Да уж лучше старой девой, чем как твоя Айка прыгать в постель по первому зову!

— Не смей ничего говорить об Айке!

— Ха! Думаешь, она простит тебе, что ты готов был ей изменить, как только повод представился?

— Ну, во всяком случае, я делал это не на глазах своего поклонника!

Ага! Проняло! Элия задохнулась от бессильной ненависти. Попыталась извернуться, забилась о землю, как пойманная рыба, взрывая песок. Девушка была легкая, но извивалась так, что даже тяжелого Брюса возила туда-сюда.

— Ты… Грязный, гнусный некромант! Потрошитель могил!

— А ты безумная взбалмошная идиотка, ходячее несчастье!

— Как ты смеешь?

— Ну, накажите меня, ваша светлость, если сумеете!

— Дай только до дома добраться!..

— Ну, доберись!..

На этом перепалка неожиданно иссякла. И в самом деле, любые упреки и угрозы в такой ситуации разбивались в горячую пыль. Бесплодную и бесперспективную. Даже морального удовлетворения не получить.

В воспаленной от крика и жажды глотке саднило. Сил на вопли не осталось. Брюс щекой чувствовал крупитчатый песок и старался дышать, не втягивая труху от истлевших растений, намешанных в песке.

Некоторое время царило натянутое молчание. Но невысказанные слова, уже перемешанные с сожалением о несдержанности, просились наружу. Да и скучно было валяться молча.

Поэтому Элия решила царственно игнорировать только что звеневшую свару и вернуться к тому месту, где прервался конструктивный диалог:

— Я не успела толком решить, что делать… Дьенк заставил одного из разбойников развязать меня. Глупо было упускать возможность… Я и сбежала.

— Недалеко.

— Трудно было не запутаться, темно… Я хотела уйти… А потом… — Элия помолчала и нехотя созналась: — Потом я вернулась… Они перехватили меня, когда я прыгнула в этот «глаз». Мне подумалось, что разбудить каменного дракона и вызвать переполох среди разбойников не такая уж плохая мысль…

Это не плохая мысль. Это безумная мысль, чреватая непредсказуемыми неприятностями. И прийти в голову она могла только Элиалии Загорской. Но Брюс оставил все комментарии при себе вовсе не потому, что опасался нового спора.

Она хотела уйти, но вернулась. Он хотел сбежать, но вернулся. У них был шанс разойтись, но они им не воспользовались. Что это? Земное притяжение? Магия? Взаимное помешательство от долгого пути?

Ведь они по-прежнему разные, не способные провести в обществе друг друга и часа, чтобы не поссориться. И тянет их друг к другу отнюдь не внезапно вспыхнувшая страсть.

Вспомнив прошедшую ночь, Брюс снова неловко поежился. Только бы Айка и впрямь не узнала…

— В общем, — неуклюже произнес он, обрывая затянувшуюся паузу, — надо придумать, как будем спасаться.

— На редкость свежая идея, — не удержалась от ехидства Элия. Но надтреснутый голос прозвучал утомленно.

…Даже стервятников здесь не водилось. В перекаленном, мертвом воздухе кружились лишь случайные пылинки.

— Ты же, в конце концов, маг! Сделай что-нибудь!

Ага. Как только положение становится безнадежно-отчаянным, она прибегает к этому аргументу.

— Что я могу сделать? Здесь только песок и камни.

— В конце концов, здесь должна быть прорва покойников! — Элия азартно зашевелилась, толкаясь острыми локтями. — Тут же сражались…

— Ох, не нравится мне твоя идея. Только и осталось, чтобы из-под земли повылезли оголодавшие зомби и первым делом обнаружили нашу подпеченную плоть, не способную убежать.

— Не станут они есть своего повелителя.

— Это еще вопрос, кого они примут за повелителя. Ты забыла, какой из меня маг?

Левое, повернутое к солнцу ухо вкупе со скулой и щекой и впрямь покрывались нежной поджаренной корочкой. Брюс поскрипел зубами, перемалывая набивший оскомину песок. Страшно хотелось пить. И действовать.

Хотя бы нос почесать…

Брюс пошевелил стянутыми кистями. Элия проворчала нечто недовольное, а Брюс тихонько взвыл, когда по затекшим пальцам прошлась волна мелких иголочек. Край заскорузлого ремешка вонзился в запястье… Погодите-ка… А ведь кожаные ремни — это тоже плоть! Мертвая плоть! А значит…

— Эй! — встревожилась проницательная Элия. — Ты что задумал?

— Сейчас, сейчас… — смутно пробормотал Брюс, пытаясь избавиться от назойливого внимания солнца и сосредоточиться на невидимых путах.

Было же какое-то заклятие на «разрыв плоти»… Темные, испещренные метками и обугленные по краям страницы памяти переворачивались неохотно, словно тоже страшась избытка света.

Вот! Вроде подходит…

— Что ты там бормочешь? — Элия возилась обеспокоенно.

Даже не ждал, что получится!.. Кожаные ремни послушно содрогнулись, усилив на мгновение хватку, и поползли, словно плоские шершавые змеи, ссаживая кожу подсохшим краем.

Воодушевленный успехом, Брюс удвоил усилия. И почуял, как вокруг словно закрутилась воронка силы. Зашуршал, перемещаясь, песок. Извилистые дорожки потекли по спирали.

Нечто плотное шевельнулось под поверхностью.

— Что… это?

— Это… — Брюс обомлел и разом замерз.

Когда-то давно, словно в другой эпохе, одна самоуверенная дочка барона наняла Брюса заранее предсказывать такие западни… Может, от усталости, может, от беспечности, а может, от опаляющего жара Брюс не заметил ловушку прямо под носом… То есть под задницей.

— Рви!! — в ужасе, но не особенно вразумительно ахнул Брюс, имея в виду сразу все: и ремни, и когти. То бишь команду бежать со всех ног.

Потому что из-под земли выбирался глиняный лев. Помельче тех, что дремали под Руинами в Стогорах, но все равно впечатляющий.

Пленники изо всех сил забарахтались, извиваясь до хруста в суставах, выволакивая конечности из ременных петель, ссаживая собственную кожу. К счастью, путы ослабить удалось, и пленники живо раскатились в разные стороны, не спеша облегченно вздыхать.

— К скалам! — Брюс оглянулся, чтобы увидеть, как там, где они только что возились, закручивается воронкой песок, и нечто большое вспучивается, высовывая пока еще незримое рыло из шевелящейся сердцевины.

А чуть дальше песок и камни тоже задвигались, слегка подпрыгивая, откликаясь на неслышное сотрясение почвы, и поползли, против часовой стрелки, затекая в новую воронку.

Этого зрелища вполне хватило, чтобы побежать изо всех сил, хотя казалось, что сил-то вовсе и нет.

…Разбойники бросили пленников на песок, между со скалами-драконами, так что пришлось пересечь полосу пустоши, прежде чем беглецы вспрыгнули на серые бугры валунов и принялись азартно карабкаться вверх, не разбирая дороги, по крупу дракона.

— Догоняет! — Элия едва не сорвалась со склона.

Брюс снова мельком оглянулся. По растрескавшейся почве и крошеву камня метались крупные твари, смахивающие на причудливых большеротых вепрей, окутанных лохматым ореолом струящегося песка. За ними стелился шлейф пыли.

Это не львы, это какая-то иная песчаная пакость. Но вряд ли дружелюбная…

Раз, два… пять! Со всех сторон земля шевелится, взбухая буграми. Лобастые макушки новых «вепрей» перли из-под земли, стремясь присоединиться к потехе.

«Опять бежим, все время бежим, — думал, топая, Брюс. — Жизнь человеческая — есть движение…»

Отстраненные философские сентенции помогали не отвлекаться на нарастающее шуршание и звуки тяжелых прыжков позади. Скалы подступали теснее, воздух стал чище и свежее, песок исчез, сменившись гравием.

Полыхнуло, кажется, над самой головой, озарив все вокруг призрачным мерцанием. С треском заскакали крошечные шаровые молнии, оставляя подпалины и щербинки в граните.

Все меньше голого камня, все больше мха, постепенно уступающего сначала мелким папоротникам, а потом жилистым кустарникам. Драконьи шкуры, повернутые к востоку, изрядно зеленели.

— Все? — Элия прислонилась к скале, запаленно дыша.

Воздух здесь уже отчетливо пах сыростью, обещая дождь, и листвой, маня лесными зарослями. Тучи свалялись войлоком. Молнии ворочались в их подбрюшье, высовывая тонкие жала.

— Кажется, да…

А вот твари так не казалось. Из расщелины высунулась темная харя, странно крупитчатая, в мелких осыпках и наплывах, будто плотно сбитая из песка. Разинула громадную пасть, дохнувшую сухим земляным жаром.

Одновременно вскрикнув, беглецы разом скатились по «спуску», закрывая головы. Упрямая тварь неслась за ними беззвучно, неудержимо, не замечая препятствий. От каждого ее прыжка содрогалась земля.

Брюс спиной почуял, как она хапнула челюстями, чуть-чуть не дотянувшись. Песочная мелочь колюче обожгла загривок.

— К лесу!

Лес скатился с гранитных плеч скал и собрался складками на пологих холмах. В низинах стояли высокие, темные травы. Под ногами зачавкало, тварь за спиной, кажется, тоже заскользила…

— Брюс, еще одна!

— Вижу, — процедил Брюс сквозь зубы.

Тварь прыгнула. Брюс инстинктивно накрыл руками голову. И словно меж двух жерновов угодил. Стало темно и душно. В смыкавшуюся щель Брюс успел заметить яркую вспышку и отдаляющийся сухой грохот. Сильно пахнуло влагой.

…И почти сразу же сделалось мокро, грязно и… свободно.

Дождь посыпался с темных небес, смывая то, что осталось от твари. Урод растекся вокруг Брюса неопрятным кратером серого песка — размокший, ноздреватый, оплывающий. Капли впивались в земляную плоть прозрачной шрапнелью, оставляя крошечные, но глубокие оспинки. Вторая тварь всклокоченной грудой лежала поодаль, еще содрогаясь. Дождь разъедал и ее, словно кислота.

Брюс перевел дыхание. По груди, по рукам, по ногам тек грязный песок. За шиворот забегали колючие ручейки.

— Ты… как? — Элия приблизилась, запыхавшись и оскальзываясь.

— Лучше не придумаешь, — сипло решил Брюс, выдергивая ноги из чавкнувшей груды.

Девушка деловито пнула соседнего монстра и тут же охнула, отскакивая назад и поджимая пострадавшую ступню. Потом нагнулась и покопалась в песке, выковыривая нечто загадочное.

Впрочем, стоило «загадочное» обмыть дождю, как оно оказалось знакомой железной рукавицей. Рядом отыскались латы, сплюснутый шлем, грязная полупустая седельная сумка, какие-то тряпки…

— Наверное, рыскал по нашему следу и нашел разбойничью стоянку, — Элия счищала песок с тускло блеснувшего нагрудника. — И слопал все, что там бросили.

— Повезло.

Бесследно исчез огнестрел и все припасы.

В разрыхленном песке обнаружились еще черные головешки, один посторонний сапог, клок измочаленного кустарника, Брюсов нож и потрепанный блокнот. Брюс машинально поднял и прочел первую строчку на грязной странице под заголовком «Мой долг»: «…обед в трактире: половина серебряка и десять медяков…» Лист был кропотливо исписан до конца.




…Где это было? У Желтых мельниц, конечно. Вотчина воздушных магов, странное местечко… Кхе-кхе… Да, кашель с тех пор и душит, из-за этих проклятых мельниц… Все тогда в ход пустили: и огнеметы, и водометы, и пищалки… Пищалки? Дудочки такие особые… Не, не как у пастушков. От этих у тебя в голове мутнеет, а после и вовсе мозги из ушей текут… Да только не помогло, земляки ж не людей против нас выводили… Нет, какой командир, я тогда еще молокососом был необстрелянным! Но помню все, а как же… Первыми рядами они глинотопов пустили. Мы-то их поначалу за людей приняли. Лица молодые, человечьи, только на один лад все, двойняшки. Улыбаются жутко так, неподвижно, даже когда от огнеметов чернели в головешки… Кхе-кхе… А следом поднятые шли… В смысле покойники. Уж тогда и стало по-настоящему страшно. Среди них мы своих бывших товарищей примечали… Почему покойников вторым потоком? Ну, у земляков тоже принципы были. Големы — они глина, их не жаль. А покойники все же люди, хоть и бывшие… Тут понимание надо…

* * *


Дождь прекратился, но, как скромный ухажер, не решался удалиться и топтался рядом, грозя вот-вот вернуться. Низкие, рыхлые тучи мятым холстом обложили небо до самого окоема.

Костерок недовольно плевался сгустками горького дыма. Развешанное вокруг для просушки содержимое уцелевшей седельной сумки вяло колыхалось на кольях. Воняло болотом.

Брюс уныло простукивал подобранным камнем край мятого шлема, надеясь вернуть ему хотя бы видимость прежних очертаний. Если раньше тот был просто плоским, то теперь сильно смахивал на черепаху, которую распирает проглоченный комплект геометрических предметов… Больше всего выпирал куб.

И как удалось создать такой резкий угол, пользуясь округлым булыжником?

…Шелестели деревья, перебирая костлявыми пальцами ветвей пряди соседских крон. В основном здесь росли вербы и плакучи, опутанные у подножий косматыми зарослями русалочьих гнезд.

Что-то Элия задерживается…

Поколебавшись, Брюс отложил в сторону злополучный шлем и двинулся к ручью, что прятался за стеной плакуч.

Не то чтобы Брюс старался подкрадываться, но вот если бы он кряхтел, сопел и топал, никогда бы не узрел удивительную картину — Элию, увлеченно лупившую кулаками воду в заводи у ручья.

— …из-за меня!.. Будь я проклята!.. Все из-за меня!..

Еще не так давно Брюс бы согласился с приступом подобной самокритики, переходящей в бичевание отражений, но сейчас приблизился к девушке и перехватил занесенные мокрые кулаки.

— Эй, ты чего?

Она дернулась, попытавшись высвободиться, обернула усеянное каплями лицо и тут же отвернулась, перекосившись. Плакала? Или просто брызги так разлетались?

Ручей торопливо бежал мимо. Взбаламученная заводь постепенно успокаивалась, отражая склонившуюся девушку, невнятный силуэт Брюса, растопыренные руки верб, обступивших крошечную заводь. Стали видны разноцветные голыши на дне.

— Что случилось? — осторожно осведомился Брюс.

Стиснутые кулаки девушки разжались и холодные мокрые пальцы все же выскользнули из его ладоней.

— Я проклята. Я несу только разрушение! Всем, кто рядом, — не глядя на него, Элия снова с размаху шлепнула по только что успокоившемуся отражению.

— Глупости… Чего это ты вздумала? Ты слегка сумасшедшая, но в целом безопасная… Если на любителя острых ощущений, так и вовсе находка, — неуклюжая шутка отклика не встретила, и Брюс плюхнулся рядом на сыто хлюпнувший бережок.

Помедлив, обнял девушку за плечи. Не так, как в пустыне, скорее по-дружески. Она напряглась, но не вывернулась. Светлые пряди растрепались и намокли, косо облепив лицо. На заострившемся носу даже веснушки выцвели. С дрожащего подбородка соскальзывали капли.

— Ты очень славная. И добрая. И красивая… Ты прости, что я тебе наговорил сгоряча. Не слушай дурня!

— Ты не дурень.

— Все равно не слушай. Ты очень хорошая. И все у тебя будет хорошо.

— Не будет, — строптиво возразила Элия. — Никому я не нужна! Всем от меня только проблемы.

— Ну, по-своему это даже пикантно… И вообще, что значит «никому не нужна»? Я лично за тобой уже полмира прошел.

— Не ради меня. Ради себя… и этой своей Айки.

— Хм-м…

— Я приношу несчастье тем, кто меня любит… Это, наверное, побочный эффект проклятия. От него не убережет ни баронский титул, ни смерть.

— Это ты о чем? — осторожно осведомился Брюс, больше интересуясь последним из сказанного, но Элия предпочла разъяснить про титулы.

— Я сама этого не помню, но вся замковая челядь считает, что барон сразу сдал после моего рождения. Будто именно я забрала из него всю жизнь своим появлением.

— Неправда, — Брюс тоже руководствовался слухами, но рискнул возразить, — все, напротив, считали, что рождение дочери сделало барона счастливым, а раньше… Ну, в общем…

Он вспомнил Дьенка и огрызок его воспоминаний: «…Ты разбудила мою душу от спячки, малышка…» А вдруг тень — это сам барон Загорский? Стоит ли сейчас упоминать их обоих?

— Ты ничего не знаешь, — устало отмахнулась Элия, не заметив его сомнений. — Все слишком сложно. Барон души во мне не чаял, но именно мое рождение сгубило его… И Дьенка.

— А Дьенк тут при чем?

— Я предала его, когда мы с тобой… Там, в пустыне. Он видел это и наверняка решил, что… Это было последней каплей. Он помог мне. Заставил разбойника развязать веревки… А ему нельзя было так поступать! И теперь его больше нет, он расточился!

Так. Вот оно что.

— С чего ты взяла, что его нет? Он и раньше, случалось, пропадал… И вообще, вон же он! — Брюс наугад ткнул пальцем. — Я его вижу.

— И он передает мне привет, — даже не подняв головы, вздохнула Элия. — Ты лжешь.

— Ну, привет, допустим, не передает.

— Не ври, Брюс. Я знаю, что ты не видишь Дьенка… И я его не вижу.

— Ага. Значит, все-таки вы мне морочили голову оба… И ты его тоже можешь видеть?

— Только отражения, — уныло подтвердила Элия. — В воде, в зеркале… Я хорошо умею читать по губам, так что мы могли даже разговаривать. Когда ты спал.

Брюсу вдруг вспомнилось, как изменилось лицо Элии еще в тот давний вечер, когда он пытался усыпить ее, насыпав травы в похлебку. Мигом представилась искаженная физиономия Дьенка, беззвучно кричащего и жестикулирующего из пряного варева…

Да, теперь многое становится понятнее.

— Еще пару раз Дьенк создавал иллюзии, но они медлительные и исчезают быстро. Общаться неудобно… — Элия теребила кончик мокрой косы. Подняла на Брюса измученный взгляд. — Я звала его. Он не возвращается.

— Рано горевать.

— Он подарил мне цветок, представляешь? — невпопад горячечно говорила девушка. — Мне никто никогда не дарил цветов.

— А эти… твои женихи? Разве они без цветов заезжали?

— Женихи… — Горькая улыбка скользнула по потрескавшимся губам. — Они дарили мне списки своего состояния. И брачные контракты, где мне повелевалось уметь вышивать, танцевать и рожать наследников… А Дьенк подарил мне цветок.

Брюсовыми руками, между прочим.

— Мне показалось, что я нужна ему, понимаешь? Просто так, без всякой корысти. Для тебя я лишь помеха на пути домой. Для матери — преграда на пути к ее представлениям о нормальной жизни. Для женихов — помеха на дороге к моему наследству… А Дьенку я не мешаю.

Брюс прижал девушку покрепче. Нужные слова как-то быстро испарились из памяти. Да и что тут скажешь? Он и впрямь ее воспринимал по большому счету как стихийное бедствие, которое следует переждать, прежде чем вернуться к привычному укладу. И лишь теперь сожаление и вина заворочались в глубине души.

Элия обмякла и устроилась в его объятиях поудобнее. Ничего романтического в этом уже не было. Только жажда тепла и безопасности.

— Я хочу домой.

— Я тоже, — с чувством пробормотал Брюс.

— Раньше мне казалось, что, как только я найду Башню, то сразу все изменится… А теперь мне незачем ее искать. Словно пропал всякий смысл в этих поисках… Не для кого.

— А для себя? — Брюс сам не верил, что это произнес, но сказанное зацепило девушку, поселив в ее глазах новое сомнение.

Между тонкими бровями появилась напряженная складка:

— Знаешь… Я считала тебя мерзавцем поначалу…

— Спасибо.

— …но мы неплохо поладили.

— Ну, если ты так думаешь…

— Там, в пустыне… мне вовсе не было так противно, как я потом сказала.

— Э-э…

— После всего того, что между нами было…

— Да ничего особенного не было, — не без некоторой досады вставил Брюс.

— Ты не хочешь стать моим мужем? — не слыша его, произнесла Элия словно в бреду. Резко выпрямилась, пытливо заглянула в лицо. — Я должна вернуться в замок с мужем, чтобы распорядиться наследством. Ты подходишь. Может, в твоей родословной даже есть высокорожденные? Ты похож на…

— Да, помню, на потерянного принца. Что ты несешь?

— Я никогда тебя не полюблю, так что принуждать изображать мне преданность не стану, — пообещав это, она тут же несколько противоречиво ухватила отворот Брюсовой куртки. — Будешь жить, как пожелаешь, зато бароном-консортом… А мне… Мне терять нечего.

Брюс аккуратно высвободился, вытянув скомканный воротник из ее цепких пальцев:

— Зато мне есть что терять.

— Что?

— Есть девушка, к которой я обещал вернуться. И вернусь я только к ней.

— А… — Элия уронила руки. — Конечно. Я забыла.

Обиделась? Кажется, да… Надо сказать что-нибудь. Убедить, что дело не в ней, а в самом Брюсе. И что совместное путешествие безусловно сближает чужих людей, но лишь в романах это оборачивается счастливой совместной жизнью после завершения приключений. Они же слишком разные…

Но вслух Брюс произнес неумолимую банальность:

— Ты встретишь того, кто полюбит именно тебя.

— Конечно, — девушка криво усмехнулась, отворачиваясь.

— То есть уже встретила!

— Бесплотную тень? И от той следа не осталось.

М-да… Неудачный момент вспоминать про Дьенка. Что ни реплика — все невпопад. Не иначе как внезапно свалившаяся на голову перспектива стать бароном-консортом мутит голову. Пора уводить тему в сторону.

— Не знаю, что ты там навыдумывала, но добраться до Башни ты мечтала еще до того, как познакомилась со мной и с Дьенком. И готова сдаться, когда половина пути пройдена?

— Да. Какая разница? Раньше казалось, что мне есть за что бороться. Потом я действительно поверила в это, а теперь… Я вернусь домой. И ты тоже вернешься к этой своей… Станем жить, как раньше. Спокойно, мирно… — Прежняя лихорадочная горячность еще посверкивала в ее бормотании, как угольки в остывающей золе, но интонации делались все глуше: — Может, даже удастся договориться с родичами, и они позволят мне остаться в замке. Я не стану им мешать. Буду ездить на охоту, вышивать…

В Брюсовой душе нарастало непрошеное ликование. Да! Да! Вот оно! Пока не раздумала, пока размякла и сдалась, надо хватать ее в охапку и волочь домой. Кто знает, может, и с баронессой Загорской можно будет договориться о вознаграждении… Воспользуйся шансом, пока не поздно!

Девушка повела плечами, зябко ежась. Не особенно раздумывая, Брюс притянул ее покрепче, силясь перелить немного собственного тепла в продрогшее тело спутницы. Это помогло ненадолго. Элия вдруг выпрямилась:

— Только читать больше не стану! — сердито фыркнула она. — Глупые истории завели меня сюда. Верно говорят, что земляки даже книги зачаровали, добавив в тексты отраву.

Девушка снова сникла и попыталась отстраниться, но Брюс не отпустил.

— Никуда ты не вернешься. Пока мы не найдем этого проклятого мага, ты не вернешься. И я тоже.

Элия подняла на Брюса распахнувшиеся во всю ширь глаза. Да он и сам не слишком верил, что сказал это. Здравый смысл, только что ликующе голосивший на все лады, захлебнулся от изумления.

— Во-первых, наши карманы все еще пусты, а кто-то обещал мне прибыль, — оправдываясь уже скорее перед самим собой, начал Брюс. Зато тому, что последовало за первой фразой, оправданий не было: — А во-вторых, мы не для того прошли пешком полмира, чтобы довольствоваться малым. И в прежнем болоте будет тесновато. Отрастили крылья, теперь туда не втиснемся. Так что погоди сдаваться!

Ну, немного драматично, зато на романтическую натуру должно подействовать. И подействовало.

— Ты серьезно? — недоверчиво уточнила девушка.

«Перебрал с пафосом?» — забеспокоился Брюс. Теперь главное — не выказать сомнений.

— Конечно.

Элия несколько мгновений зачарованно глазела на него, забыв даже моргать. Зрачок в дымчато-голубой радужке заметно «дышал». Брюс даже через одежду чувствовал боком, как гулко колотившееся в ребра сердце девушки смягчает толчки.

Здравый смысл подавленно молчал.

— Повезло твоей Айке… — она встрепенулась, убирая влажные прядки со лба. — Я зря наговорила тебе гадостей там, за перевалом.

— Да и я погорячился.

— Ты не такой, каким казался.

— Все мы не такие.

— Отец любил рассказывать, что истинные доблести, такие как честь или милосердие — большая редкость. Они как драгоценный стержень в душе. Можно получить по наследству, если род твой хранит его. Можно и свой взрастить, но это трудно. Придется терпеть чудовищное давление обстоятельств… Продать, потерять или разбить эту драгоценность легко, а вот заново уже не сложишь…

Слегка забавно слышать подобные возвышенные рассуждения от потрепанной, промокшей девицы с распухшим, поцарапанным носом. Но это все же лучше, чем пытаться унять ее горестный плач.

— Ну, тогда ты точно богата, — Брюс не без облегчения улыбнулся. — Таких драгоценностей у тебя целые закрома.

Некоторое время они молчали, прижавшись друг к другу и наблюдая, как перекатывает прозрачные струи ручей. Стиснутый обрывистыми, каменистыми бережками, ручей упрямо тек в извилистом русле. И год за годом подмывал камни, выправляя свою стремнину…

И на каменное упорство находится текучая настойчивость. Дело лишь во времени.

Комары, про которых Брюс успел позабыть, принялись навязывать свое общество, зудя наперебой. Элия зашевелилась, зачерпнула воды и умылась.

— Надо идти, пока не стемнело.

— Для начала хорошо бы выяснить, куда именно.

— К следующей Башне.

— Ах да! Как же это я не догадался… И как обычно, самым коротким и изобильным на неприятности путем?

— С тех пор как я с тобой познакомилась, я не успеваю выбираться из грязи, слякоти и проблем, — возвестила Элия, прежде чем собрать в охапку испачканную в песке и едва просохшую одежду и удалилась переодеваться в кусты.

— Ну ведь выбираешься же! — хмыкнул Брюс ей вслед.

Его накрыло беззвучной тенью, а потом обдало знакомой вонью сырого птичника. Сверху, шумно хлопая крыльями, свалился растрепанный гиппогриф, разом взбаламутивший воду в ручье.

— А где все-таки Дьенк? — подумал Брюс вслух, наблюдая, как Лако брезгливо набирает воду в клюв и по-куриному запрокидывает голову, проглатывая.




Некромантские книги — суть зло и скорбь. Они есть плоть черных мыслей мерзких колдунов. Они подчинены воле владельца, исполняют его приказы, как верные слуги, и не напрасно их пишут на человеческой коже. Каждое слово в такой книге — паук, что только и ждет, как бы забросить сети в ваши души, цепляется за ваши слабости и откладывает в них зерна сомнений.

* * *


…Лес рос клочьями, норовя взобраться на возвышенности и оплывшие холмы, а склоны и низины затянул тростник, ежевика и совершенно непроходимая меч-трава. Множество мелких ручейков бежали по ложбинам, между холмами, пропадая в зарослях и камнях так же внезапно, как появлялись. Спускаться туда было рискованно, потому что застоявшийся воздух заразили полчища прозрачных летучих медуз.

Под ногами явственно чавкало. В кильватер путешественникам пристроились снулые из-за здешней сырости воздушные рыбы и растянулся шлейф злобной мошкары. Когда надежда просушиться уже растаяла, вдруг распогодилось и робко выглянуло солнце. Тщательно умытый лес сразу стал праздничным — листва заблестела глянцевой зеленью и засверкала бриллиантами замешкавшихся капель.

Элия ловила падающую воду, задерживая крошечные лужицы в ладонях. Всматривалась в каждую, когда Брюс делал вид, что не наблюдает за ней. Потом разочарованно встряхивала пальцами.

— Там, кажется, какие-то строения… — девушка приложила ладонь ко лбу, защищаясь не от солнечного света, а от непрерывной мороси, сеющейся с деревьев.

Лако, сонно шлепавший по лужам, недовольно затряс головой, разбуженный рывком повода.

— Это развалины замка, — Брюс, воспользовавшись паузой, прислонился спиной к покосившемуся каменному столбу, что в былые времена помечал перекресток дорог. Плоские лопасти, указывавшие направления, отломились, но на замшелом столбе еще читались стертые обозначения севера и юга, и баронская корона. Как раз там, где горбились руины.

Дороги, что некогда пересекались здесь, безвозвратно затянуло бурьяном. Плиты, мостившие тракт, расползлись по обочинам, притворяясь диким камнем.

— Может, там заночуем? Какое-никакое укрытие.

— Там наверняка полно медуз. Они любят развалины.

— Куда подевались поселки? На карте их полно!

Брюс пожал плечам, заодно встряхиваясь от липучей дождевой мороси, что проникала, кажется, даже под кожу. Гиппогриф, хлюпавший грязью поодаль, солидарно содрогнулся, топорща вымокшие перья. Отросшие перья и шерсть на животе слиплись сосульками.

— Зачем нам поселки? Платить за ночлег все равно нечем.

— Подработаем.

— Выдадим себя за поиздержавшихся магов?

— Я посуду научилась мыть. В карты можно сыграть…

— Только попробуй! — вставил Брюс нервно.

— …и еще вот что я нашла, завалилось за подкладку, — Элия с гордостью продемонстрировала сильно гнутую золотую иголку.

— Хочешь расплатиться золотом за миску похлебки? И как далеко ты после этого намерена уйти?

— Тебе следует больше доверять людям.

— Не советую в каждом встречном искать драгоценный стержень. Можно напороться на простое железное жало. Ножом называется.

Элия не нашлась что ответить сразу и насупилась.

Ноги гудели, пустой желудок бунтовал, сырой холод пробрался уже, кажется, не только под одежду, но и под кожу, так что спорить на отстраненные темы сейчас не хотелось.

Демонстративно изучив извлеченную из сумки карту, Брюс обреченно вздохнул и двинулся в просвет между деревьями, по смутно угадываемой просеке. Если есть баронский замок, значит, поблизости наверняка будут деревни. Хоть на одну, да удастся наткнуться.

— А еще я вышивать могу! — без энтузиазма заявила Брюсу в спину баронская дочь.

Брюс только плечом досадливо дернул.

…Замок, будто утес с обломанными вершинами, выступал из зеленого прибоя древесных крон. Ветер гонял по макушкам деревьев ленивые волны. В ветвях мелкой рыбешкой сновали непуганые птицы.

— Я вот подумала… — долго молчавшая Элия заговорила тоном, в котором Брюсу померещилась если не угроза, то определенно обещание проблем. — Судя по размерам, это был богатый замок.

— Возможно.

— Там, может, что-то осталось…

— Нет! — заявил Брюс твердо, не позволив ей закончить. — Снова соваться в развалины мы не станем.

— Да мы не станем в них соваться! — с фальшивой готовностью заверила девушка. — Ты же некромант и можешь почуять золото издали. В округе наверняка прикопан клад-другой… Ну, или монетку кто обронил, — закончила она почти жалобно.

— Пусть ее поищет тот, кто обронил, — отозвался Брюс, живо припомнив навязчивого неживого спутника, настаивающего на возвращении единственной монеты. — Оглянись, места глухие, хотя сухая земля в этих краях на вес золота. Видно, что-то неладно тут.

Замок и впрямь даже издали казался странным. Приглядевшись, можно было различить, что сложены башни вовсе не из черного камня, а из светлого, но ощущение, что глядишь на них через закопченное стекло, не исчезало даже вблизи.

Впрочем, подспудное ощущение близкой опасности было густо замешано на любопытстве. Будто за деревьями притаилось исполинское осиное гнездо. Трогать не стоит, а поглазеть поближе охота.

Да и Элия неожиданно уперлась.

— Это просто развалины!

— Не бывает просто развалин, — увещевал Брюс, косясь на устрашающего размаха крапиву, несущую караул как раз на повороте (Сворачивайте, голубчики! — подманивали сизые лапы. — По такой сырости не помешает пара-тройка жгучих целебных оплеух!..) — Если что-то развалилось, значит, есть причина.

— Здесь случилось бедствие, пришла большая вода. Какая еще нужна причина?

— Видишь ли, большинство владельцев таких дорогостоящих сооружений, как замок, почему-то с трудом расстаются с имуществом. Их даже не всякий дракон выкурит, не говоря уже про наводнения.

— Мы только посмотрим… И чего я тебя уговариваю? — вдруг сменила она тон и заносчиво вздернула нос. — Ты все еще мой наемник! И я приказываю тебе повернуть к замку.

Тут было бы очень кстати напомнить, что наемник за свои труды пока получает одни тумаки и неприятности, но хватило взгляда на измученное и осунувшееся лицо нанимательницы, чтобы оставить законные возражения при себе.

— Хорошо, — Брюс сбавил шаг.

Не то чтобы верилось в нафаршированные кладами окрестные недра, но отвлечь спутницу от мрачных мыслей все же стоило. Да и не все ли равно, где комаров кормить?

И даже даму он вперед пропустил. Ей, верхом на гиппогрифе, удобнее с крапивой воевать. Дама осознала коварство сего маневра уже через несколько секунд и оглянулась, одарив уничтожающим взглядом.

Брюс изобразил само простодушие.




…Даже свет, проникавший через кроны деревьев, пропитывался сыростью, а солнечные зайчики, плясавшие на влажной иглице и прелом опаде казались мокрыми и взъерошенными. Просека мало чем отличалась от сплошной чащи, каждая задетая ветка вознаграждала ушатом холодных брызг.

За воротник текло, в сапогах хлюпало, в носу свербело, обещая скорый простудный чих. Казалось бы — чем не повод поворотить назад? Ни один из них даже не заикнулся об этом. Только переглядывались солидарно и время от времени одновременно шмыгали.

Замок выступал навстречу нехотя, не торопясь демонстрировать стены в язвах плесени и вымахавшие до небес деревья, пронизавшие каменную плоть через разломы во внешней стене. Заплывший ров зарос бурьяном и тонконогими осинами, в заболоченных лужах квакали лягушки.

Впрочем, мощенный каменным брусом двор казался нетронутым, как и почти все постройки. Разве что кровля на крышах провалилась. Замок выглядел покинутым, но не разрушенным.

— Странно, — подумала вслух Элия, — а мне он казался темным.

— М-м? — Брюс с трудом оторвался от созерцания угрожающе оскаленной морды, украшавшей надвратную арку. Морда была кабанья.

— Мы можем войти внутрь?

— Ну…

Не было ни одной причины (если исключить, конечно, фантастическую надежду отыскать здесь клад), чтобы соваться внутрь. Однако Брюс медлил.

Слева чернели вывороченные и покрывшиеся слоем мха щупальца земляного «спрута», которого обычно подсаживают возле главной дороги, хватать непрошеных гостей. «Спрут» был давно мертв и безопасен.

«Солнечная ловушка» на стенах растрескалась в невнятную, осыпавшуюся мозаику, не способную не то что испепелить врага, но даже поджечь соломинку. Та же участь постигла и многочисленные «кротовьи пляски», вскрывшиеся сами собой вокруг стен уже давным-давно. То ли лес позаботился обезвредить все внешние капканы замка, то ли время, но сейчас во двор можно было войти беспрепятственно…

Вот только зачем?

Окружавшая замок зубчатая стена горделиво замыкалась парой целехоньких сторожевых башен, соединенных аркой. Раз и навсегда опущенный мост лежал поперек рва, обронив заржавленные до трухи цепи. Бревна вросли в почву, внизу, под брюхом моста, натек земляной бугор, так что переправа не дрогнула даже под гиппогрифом. Брюс все же не рискнул на ней задерживаться, но Элия…

— Что это там? — Такие пустяки, как дряхлость конструкции, ее, разумеется, не заботили. Присев на краешке настила, девушка с интересом заглядывала под мост. — Скелет?

Проявив недопустимое, с точки зрения потомственного некроманта, пренебрежение к находке, Брюс лениво пожал плечами.

— Да мало ли кого они там прикопали… Вон там еще один, — нехотя подсказал он, вглядываясь с надежного берега.

Земляные потеки под мостом бугрились складками и кавернами, опушенными… то есть околюченными побегами ежевики. Вот из них и выглядывал череп. Из левой глазницы рос роскошный мухомор.

Мост опущен, внутренняя и внешняя решетки в проходе между башнями закрыты, во рву покойники… Что здесь случилось?

— Ему не один век. — Девушка коснулась подножия замшелой надвратной арки между башнями. Створ еще был заплетен опущенной деревянной решеткой, для прочности окованной металлом.

Замок угрюмо таращился на пришельцев, занавесив провалы окон клочьями плюща и остатками ржавых щитов. Даже издали Брюс чуял исходящую от него затаенную мощь. И необъяснимое притяжение.

— Дальше идти не стоит, — пытаясь рассуждать здраво, предупредил он. — Замок давно брошен, одичал совсем.

— Дом Аррдеаниакаса намного старше, но ты не побоялся войти.

— Свой дом Аррдеаниакас приручал сам и его выучки даже руинам хватит еще на тысячу лет. А кто заговаривал эти камни, я не знаю. Но они давно переродились. Тут даже опытный маг не предскажет следующую ловушку.

— Жаль… — Элия с неожиданной тоской погладила рябые от непогоды камни.

«Домой хочу», — вдруг вспомнилось ее удрученное.

— Если желаешь… — заколебался Брюс, поддавшись приступу внезапной сентиментальности. — Думаю, во дворе не так опасно…

Элия оживилась.

Через заклиненную и намертво вросшую в камень решетку под аркой пути не было, да они и не рискнули бы идти напрямик. Свернули вправо, огибая остатки стены, присмотрели удобный пролом, занятый растопырившейся вербой.

— Только осторожно!

Снялась с вербы, недовольно каркая, ворона. Лако проводил ее оценивающим взглядом. Брюс соскочил на почти невидимые в траве камни, шатко покачнулся, будто твердь пружинила под ногами.

Вдруг почудилась призрачная многоголосица: «…так рады… добро пожаловать… наконец-то…»

И в тот же миг наваждение исчезло.

Залитое солнцем строение выглядело мирным и безопасным. Тени заползли под самые стены, светлый брус, мостивший двор, смахивал на посеревшие сахарные кирпичики, глазурь мозаик украшала стены.

— А ты говорил, что тут сыро и медуз полно… — попеняла Элия, увлеченно озираясь и забыв про свои горести хотя бы на время.

Медузы все же присутствовали, затаившись в углах и полутьме арок. Призрачная кисея шевелила струящимся кублом щупалец, но на солнце медузы не выплывали. Все карнизы, выступы и ниши обвешали гнезда летух. Возле лестниц разрослась меч-трава — могучая, неприступная, сверкавшая заточенными лезвиями листьев, как не всякому клинку удается…

В центре, напротив главного входа, громоздилось мраморное изваяние свирепого зверя, смахивающего на помесь кабана и тритона. Тяжелый рыбий хвост, заменявший чудищу задние лапы, обвился вокруг передних копыт. Вздыбив плавник на загривке и выскалив зловещие клыки, тварь обещала всякому гостю несомненно дружественный прием.

— А у нас дома перед парадной лестницей клумба, — вспомнила девушка то ли с ностальгией, то ли с осуждением.

— А у меня перед входом — дровяной сарай… был, — внес и Брюс свою лепту.

Не торопясь и не обращая внимания на пришельцев, поперек двора важно шествовала лоснящаяся крыса. Ее беспечный вид неожиданно утихомирил тревогу в сердце.

— Оставайся здесь.

— Но…

— Я осмотрюсь. А ты сиди здесь, грейся на солнце. Ничего не трогай, никого не лови и постарайся не обзавестись еще одной тенью.

Элия немедленно надулась, демонстративно удалилась к вепре-рыбе, усевшись прямо на булыжники, покрывавшие двор, но ослушаться не решилась.

Брюс, поколебавшись, двинулся влево, огибая донжон и примыкавшие к нему постройки. Солнце пекло затылок, от еще влажных после дождя камней парило, в воздухе попахивало гнилью. Замок неприязненно наблюдал за чужаком десятками стрельчатых окон.

Вторая крыса шмыгнула из-под опрокинутой бочки. Брюс вздрогнул от неожиданности, ругнувшись вполголоса:

— Ах ты… зараза! — И замер. Краем глаза уловил движение в створе вторых ворот. Зыбкое, стремительное, будто темная рыба прошла в глубине.

Однако вымахавшая там до пояса меч-трава даже не шелохнулась. Померещилось? Снова крыса?

— Все в порядке? — неуверенно окликнул Брюс сидевшую на прежнем месте Элию. Та недовольно повела плечами, но Лако вполне бодро щелкнул клювом.

Стоило завернуть за ближайший угол, как угасли и без того негромкие звуки. Объяснения этому тоже не было, но едва спутница исчезла из виду, как Брюс ощутил панику, погрузившись в тугую, неестественную тишь.

— Эй! — попытался он прочистить глотку. Может, все же простыл и уши заложило?

Восклицание сорвалось с губ и увязло в тишине, как в губке. Зато отклик пришел тут же: «…иди же… к нам… к нам… мы здесь…»

Шелест тек по стенам, скапливался в складках камней, полз вниз незримыми ручейками. Звуки, как песок, терлись друг о друга.

«…мы рады гостям…»

— Кто здесь?

Не то чтобы это очень разумно орать в незнакомом месте, созывая на обед возможных хищников, но от проникновенного шепота в ушах хотелось избавиться.

На этот раз нервный вопль сорвал с места выводок летух. Твари выскользнули из отдушины под крышей и закружились над головой, сердито вереща.

Зато шелест стих.

— Чего ты кричишь? — из-за угла показалась запыхавшаяся Элия, вооруженная Брюсовым кинжалом, за ней деловито топал гиппогриф.

— Я же велел сидеть на месте! — Ну наконец-то есть повод действительно закричать.

— Тогда незачем было так голосить!

— Я проверял кое-что…

— Как громко ты сможешь завопить в случае чего?

— Вернись назад.

— И не подумаю.

Несколько мгновений они, сопя негодующе (ну, или простуженно), смотрели друг на друга, потом Брюс углядел нечто за спиной девушки и резко сменил тактику, сдавшись.

— Ладно. Идем вместе. Только держись рядом.

Элия, вообразив, что одержала в противостоянии победу, тут же повеселела и заспешила к Брюсу. Тот поспешно отвел глаза от дверной ниши, оставшейся позади девушки. Там, привалившись к обитой железом двери, сидели два человеческих скелета. Мирно так сидели, склонив черепа друг к другу.

— Ну, и что ты тут увидел?

— Н-ничего… ничего интересного, — отозвался Брюс, разом исключив человеческие останки из области их общих интересов. — Пойдем.

И поспешил завернуть за очередной угол, благо что пристроек, и соответственно углов, в замке хватало.

Южные ворота за главным зданием тоже были перекрыты, но уже не решеткой, а окованными металлом створками. Здесь же отыскался колодец, прочно заваленный камнями, а чуть дальше выложенная из гранита чаша, из днища которой пульсировал родник.

«Вода…» — прошелестело знакомо. На миг в глазах почернело и твердь под ногами вновь стала непрочной, качающейся. Брюс даже руками взмахнул, пытаясь удержать равновесие.

— Что с тобой?

— Ничего. Голова закружилась.

— Солнце напекло? Вон там тень…

— Где? — Брюс дернулся и в самом деле успел заметить тень. Не ту, на которую заботливо указывала Элия, а быстро скользнувшую позади девушки.

«Дьенк?» — позвал он беззвучно. И услышал отклик. Нечто сложно шевельнулось на грани восприятия. Но не Дьенк.

— Погоди, — Элия хлопотала, как наседка, что даже польстило мельком, — я сейчас тебе воды принесу… О! Какая чистая! — донеслось удовлетворенное восклицание. — Даже лучше, чем в лесном роднике. Надо набрать свежей…

Ну вот. Стоит только расслабиться на минуту…

— Нет! — протестующий вопль Брюса запоздал. Остатки выплеснутой из фляги воды распустились на булыжниках кособокой звездой.

— Я налью еще, — пообещала, слегка растерявшись, Элия.

Брюс скорбно вздохнул, созерцая, как мокрая звезда истаивает на нагревшихся камнях…

— Я ведь говорил тебе, что не потерянный принц?

— А при чем тут…

— Так вот эта вода лучшее тому доказательство. Она убьет меня.

Брюс приблизился к каменной, выщербленной по краям чаше, по ободу которой бежала вязь вырезанных рун. Неспокойная толща воды, наполнявшая чашу до окаема, бурлила, перекатывая в сердцевины упругий прозрачный вал. На дне темнел зрачок отверстия.

— Спесивые владельцы были у этого замка, — хмыкнул Брюс, пнув ногой гранитные стенки. — Завели себе чистый источник…

— Что в этом плохого?

— Вода из такого источника доступна только владельцам замка или лицам, равным им по крови. Враги и простецы вместо воды пили из чаши чистый яд.

Девушка даже на шаг отступила, испытующе разглядывая коварную емкость. Клубящаяся в ней вода мирно журчала и отливала серебром.

— Случалось, что недоверчивые бароны окунали в такую купель младенцев, которых поселянки приносили им, выдавая за незаконнорожденных детей…

…А некоторые норовили подержать бедняг под водой дольше нужного, решая заодно проблему нежеланных отпрысков. Но вслух этого Брюс не произнес.

В замке Загорских явно ничего подобного не держали, иначе с чего бы их наследнице так перемениться в лице?

— Зато для своих эта вода лучше любого эликсира. Выпей! — посоветовал Брюс ободряюще, уж больно сильное впечатление рассказ произвел на девушку. — Она придаст сил. Бояться тебе нечего, владельцам замка ты не враг, а по происхождению им ровня.

Элия пытливо заглянула в серебряное зеркало, потянулась зачерпнуть, заколебалась и… отдернула руку. Потом решительно вылила набранную воду из фляги на землю и даже постучала по донышку, вытряхивая последние капли.

— Пожалуй, не стоит. Ты же сам говорил, что здесь магия вся переродилась.

— Да тут и перерождаться нечему. Маги просто подкорректировали природный источник.

— А вдруг они тут тоже детей топили, — девушка завинтила опустошенный сосуд. — Я лучше в каком-нибудь болотце начерпаю. Где топятся исключительно комары.

— Все-таки ты хочешь моей смерти, — горестно заключил Брюс. — Не быстрой, так затяжной.

— Мы пришли сюда за добычей, — напомнила баронская дочь надменно. — Вот и ищи.

Можно подумать, это ее сюда силой затащили!.. Впрочем, резон в словах Элии имелся, а нарезать экскурсионные круги в этом мрачноватом месте больше не хотелось.

Хорошо хоть камни теплые… Опустившись на колени, Брюс привычно прижмурился, настраиваясь. Громада замка довлела, мешая сосредоточиться. Тянула к себе магнитом. Что-то таилось в недрах твердыни, не живое, но и не мертвое…

Глубоко вздохнув, Брюс опустил ладонь на истертую шкуру брусчатки. Она была теплой и шершавой.

Замок отозвался на первое же прикосновение. Взорвался тупой, глубокой болью, будто на гнойник надавили.

«Маг! — словно закричал кто-то ликующе. — Маг!!! Вернулся! Спасение!»

«Я не маг!» — попытался он возразить, но шквал беззвучных воплей только что с ног не сбивал.

Багровая пелена затянула глаза. В ушах нарастала разноголосица, обращавшаяся в нестерпимый звон. Ледяной, железистый вкус обложил язык… Дыхание перехватило. А потом и багрянец в глазах померк.

— …Брюс! Очнись! — его настойчиво тянули и тормошили.

Он сел и очумело потряс головой. Радужные круги в глазах плыли, растворяясь нехотя и рождая двоящиеся тени вокруг.

— Что…

— Я же говорила, что солнце напекло… Идем в тень!

— Что произошло?

— Не знаю. Ты вдруг стал так странно сипеть, будто захлебывался. А потом повалился… Идем же!

— Погоди минуту… — Брюс снял с локтя пальцы девушки, пытавшейся утянуть его в облюбованный затененный угол. — Тут что-то есть, надо понять.

Элия отступилась, но пригрозила:

— Учти, снова свалишься в обморок — отолью тебя отравленной водой. Больше нечем. И надейся, что ты принц, только сам об этом не подозреваешь.

Брюс криво усмехнулся. Между ушами будто колокола надтреснутые перекликались. «Надо бежать отсюда как можно быстрее! — вопил здравый смысл, оклемавшийся наконец после недавнего потрясения. — Это дурное место».

Кто бы спорил… Но неуемная, необъяснимая потребность оставаться в замке никуда не делась. Будто вновь действовала магия земного притяжения. Только теперь влекло не к живому, а к камням.

«Я только огляжусь!..» — пообещал он себе.

Обводы растрескавшихся бочек, рыжие от ржавчины… Трогательно-нежная поросль травы, пробивающаяся между камнями… Колесо с выбитыми спицами… Остатки статуи — ноги с раздвоенными копытами, хвост, половина торса, а верх отсутствует. Зато тень у нее знатная — сытая, отчетливая… С рогами. То есть сначала все, как нужно — ноги, туловище… и лишь затем голова и рога. Недостающие у самой статуи.

Брюс замер.

— Это не рога, — подумал он вслух. — Это острия на шлеме.

Такие шлемы носили всадники эпохи земледержца Таворриотана Златоглазого. А платья подобного кроя шили в те времена для девушек, припомнил Брюс, наблюдая, как тень раздваивается. А затем вновь делится, присовокупляя к шлемоносцу и женщине вертлявую, худощавую фигуру неопределенного пола. И еще…

Брюс попятился, тени рассыпались кругом. Дымчатыми ручейками потянулись из-под стен, золой вымазали углы, потекли из щелей, вслед за нескончаемым: «мы здесь… здесь…» Язык обожгло горечью. Магия была старой, злой и сильной.

Встрепенулся и взмахнул крыльями гиппогриф, почуявший волшбу. Сердито заклекотал, прикрывая собой недоумевающую Элию, к которой тоже подползали тени. Она почувствовала неладное, завертела головой, но явно ничего особенного не замечала.

— Замок проклят, — объявил Брюс.

— С чего ты взял?

— Неважно. Уходим.

Он повлек за собой удивленную девушку и довольного гиппогрифа, буквально хребтом чувствуя, как зыбкие тени, выстроившись полукругом, следуют за ними по пятам, множась ежесекундно. Из каждой ниши, из каждого окна, сквозь замкнутые двери стекались к беглецам все новые дымчатые клочья.

«…помоги!.. Не уходи… Помоги нам… Останьтесь… Мы все здесь…»

В спину словно ледяным ветром задувало, и это несмотря на все еще высокое и жаркое солнце.

— Погоди! — Элия остановилась как вкопанная, вынудив затормозить даже тяжеловесного Лако. — Я что-то слышу…

Может быть. Приноровившись общаться с Дьенком, она могла стать восприимчивее ко всем теням.

— Тебе показалось, — фальшиво возразил Брюс, пытаясь сдвинуть упершуюся девушку с места. Куда там! Проще Лако пинками согнать с места.

— Кто-то зовет на помощь.

Нет! Только не это! Брюс едва не выругался с досады.

— Замок пуст. И на нем лежит серьезное заклятие. Нужно убираться отсюда, пока не поздно.

«Поздно!..» — возразили бесплотно, но веско.

— Это мы еще посмотрим, — процедил Брюс сквозь зубы и с угрозой скомандовал особо назойливым теням, попытавшимся перегородить путь беглецам: — Пошли прочь!

Они проворно прыснули в стороны, но вились рядом, будто любопытные мальки. Как прикосновения холодных рыбьих губ клевало назойливое: «…нельзя!.. нельзя уйти… останьтесь…»

Тени сновали близко, однако не пытаясь задержать. И в интонациях их слышалась не злоба, а отчаяние.

«…нельзя уйти… погибнешь… мы отпустим, сам погибнешь… нас не спасешь…»

— Хорошо! — сдался Брюс, останавливаясь в свою очередь, и потребовал, не обращая внимания на изумленный взгляд Элии: — Рассказывайте, в чем дело.

Он и сам не заметил, что стискивает руку девушки так сильно, что она кривится от боли. Но молчит, не пытаясь вырваться.

Тени закружили хоровод.

«…нам было скучно… воля хозяина — закон!.. мы любили гостей… кто станет сожалеть о простецах?..»

— Они все здесь, — глухо переводил Брюс бессвязные и путаные реплики, которые сыпались на него со всех сторон ворохом невесомых волокон. Выпрядал, как паук, из разноголосицы прочную нить. — Все, кто жил в замке, и хозяева, и челядь…

Как вытягивалось от удивления лицо слушавшей его Элии, Брюс не замечал, торопясь свить воедино неудержимый поток чужих слов.

— …это у них такое развлечение было, поить заговоренной водой из источника проезжих. Место глухое, скучно… А однажды к ним попросился на постой чужеземец с компанией.

Голоса затараторили наперебой: «…мы не знали… не знали, что он маг!..»




…Война, что шла за драконьими горами, дышала зноем и смертью, но до здешних лесов лишь ветры несли запахи большого огня да колючую пыль.

А в тот день северный ветер пах жимолостью, приторно, едко-медово. Ветер дергал воротные створки, тянул к себе, расшатывал… Путники вошли в раствор распахнувшихся ворот, их не сразу заметили. Мужчина средних лет, юноша и девушка. В запыленной простецкой одежде, усталые, видно долго были в пути. Даже рыжая лошадка казалась утомленной, да еще и прихрамывала, потеряв подкову.

Гнать бы их сразу, замок не привечал бродяг, да… Из-за войны дороги опустели, чужаки заходили редко, скучно было даже псам на цепи — облаивать некого.

А потом и вовсе не до того стало, следом за чужаками в замок ворвался хозяин — барон во главе кавалькады всадников-охотников. Водяной вепрь, стеклянно тараща глаза, волокся на веревке за хозяйским жеребцом, оставлял на дороге борозды черными клыками. Съедобного мяса в водяном вепре не было, просто иной крупной живности в лесах вокруг почти не осталось. Да и как ей остаться, коли охотились со скуки ежедневно?

Застучали копыта по брусчатке; заметалось эхо голосов, отскакивая от стен; побежали слуги, подхватывать поводья.

— Псам, — небрежно мотнул головой егерь, обрезая веревку. Черная кабанья туша от пыли стала серой. — Да потише, хозяин не в духе. Охота пустая…

Обитатели замка, зная нрав барона, предусмотрительно брызнули в стороны, а вот самый молодой из чужаков задержался. Да и не столько он, сколько их ошалевшая от разноголосицы и шума рыжая кобылка. Уперлась, глупая, вытаращилась на изуродованный труп зверя. На выручку юноше бросились его спутники, да поздно.

Хозяйский жеребец, недовольно фыркая, отвернул неловко, оступился, сердито заржал.

— Это еще что? — брезгливо осведомился барон, усмиряя жеребца и разглядывая незваных гостей.

— Путники с севера, — отозвался старший чужак, оставив младшим возиться с лошадкой. Встал напротив барона, глядел на высокородного всадника хоть и снизу вверх, но без подобострастия. — Просим гостеприимства этого дома.

Кто-то тихо ахнул. Детей, что сновали по двору вперемешку с собаками, словно мановением ветром сдуло. Кто сам утек, кого мамаши унесли. Даже псы примолкли.

А чужак все глядел, прямо и твердо, будто он ровня барону. Дерзок он был, этот чужак, или глуп. Или, может, привык к иным порядкам. Откуда ему было знать, что барон не в духе?

Или все же знал?

— Ты не прячешь глаза, когда говоришь с бароном?

— С чего мне прятать взгляд? — удивился путник. — Я не убийца, не изгнанник, просто вольный человек.

Барон ждал поклона, показного привычного смирения, тогда, глядишь, отделался бы наглец ударами плети…

— Гостеприимства желаешь? — недобро усмехнулся барон. И его конь, чьи губы рванули удила, болезненно захрипел. — В моем доме гостей привечают, и каждому путнику хоть чашка воды, да перепадет. Разве можем мы отпустить того, кто долго был в пути, даже не напоив? Воды!

Расторопный слуга, угадав замысел хозяина, уже успел набрать воду в кувшин и нес, спеша и выплескивая через край. Кувшин был из красной глины, сухая половина — пыльно-карминного оттенка, заплесканная — багровая, как свежее мясо.

— Выпей, путник!

Гость бережно взял кувшин. Он чуял подвох, даже его неопытные путники явно встревожились. Уж больно тихо стало в замковом дворе. Уж больно откровенно ухмылялись, переглядываясь, и свитские барона, да и прочие, что толпились вокруг.

— Ты назвался вольным человеком. Я принимаю тебя, как равного, — барон улыбался все шире, топорща пшеничного оттенка усы. За его спиной скалили зубы охотники. — Пей же, ты просил гостеприимства…

Если чужак и жалел об этом, то виду не подал. Дорожный закон был строг: отклонишь предложенную воду — течь дороге, как воде на перекатах. Мужчина лишь повел изучающим взглядом вокруг, будто подсказки ждал. Челядь, дворовые слуги, стража, скучая, сбежались глазеть на представление. Сомкнулись вокруг молодые и старые, мужчины и женщины…

Один за другим они опускали глаза.

Может, кто-то хотел предупредить дерзкого незнакомца, да не смел, страшась баронского гнева. Тот ведь тоже щурился, зорко поглядывая на собравшихся — оценили ли происходящее? Проняло ли?

Впрочем, большинство лишь жадно таращилось, пихая локтями соседей. Привычное зрелище, а все в диковинку. Скучно же…

Чужак поднес кувшин ко рту, отхлебнул, шевельнул губами, пробуя воду на вкус. Едва заметно пожал плечами, передавая кувшин юноше, что стоял рядом. Тот не удержался, тоже отпил, прежде чем отдать посудину девушке.

— Спасибо, хозяин! — все так же без поклона и подобострастия, но искренне сказал старший чужак. — Я слышал, что в ваших краях…

Договорить он не успел. Его юный спутник вдруг пошатнулся, судорожно ухватил товарища за плечо, пытаясь устоять на ногах. А затем захрипел и стал заваливаться навзничь. Из углов рта шла пена, а лицо бедняги почернело.

Старший подхватил юношу, наклонился и… упал сам, задыхаясь и вздрагивая. Видно, был покрепче своего друга, вода источника не сразу одолела его.

С сочным, чавкающим звуком кувшин, выпавший из рук изумленной девушки, ударился о брусчатку. Брызнули осколки, расплескалась вода на камнях — черная, непрозрачная.

Люди загомонили вразнобой. Кто-то засмеялся, кто-то горестно кривился.

— Не по вкусу водица? — злорадно осведомился свитский. — Или не по чину?

Барон улыбался в усы, с нарочитой неохотой спешился.

— Достаточно гостеприимно? — Он брезгливо пнул лежащего в бок. — Оценил честь, которой тебя удостоили, бродяга?

Чужачка закричала, попытавшись подбежать к своим друзьям — ее схватили, оттащили назад, швырнули к ногам барона.

— Чего голосишь, дура? — барон взял ее за подбородок пальцами, повертел голову, любуясь. — Хочешь со мной?

Девушка принялась отчаянно рваться, широко распахнув глаза, но не в силах уже кричать. Барон равнодушно оттолкнул жертву.

— Невелика потеря… Напоите и ее!




(Голоса шелестели сухо, мертво, как опавшая листва: «…она так кричала… мы заставили… мы гостеприимные хозяева… разве можно отпустить гостя, не напоив его водой?..»)




…Девушка билась в чужих руках, отворачивала искаженное горем лицо, когда какой-то доброхот стал лить ей в рот принесенную отраву. Барон уже потерял к происходящему интерес, слуга мог напоить бедняжку простой водой и вытолкать взашей, но не рискнул…

Никто не пришел ей на помощь.

В этой суматохе и не заметили, что старший из чужаков очнулся. Вода из источника не знала пощады, так что о жертвах вмиг забыли. Да то ли в жилах странника и впрямь текла кровь благородная, то ли сила его одолела власть источника.

Чужак оказался магом.

Его голос, уже не тот спокойный, исполненный достоинства, которым он разговаривал с бароном, а другой — тяжелый, жгущий, будто раскаленный металл, наполнил замковый двор до самого окаема, как чашу.

Он сразу унял суету, прижал к месту бегущих, закрыл рты говорливым и вынудил даже уходящего барона замереть на ступенях замка. Темный взгляд чужака давил, ставя на каждом из присутствующих клеймо, опускал в душу каменный якорь…




(В беззвучных голосах и сейчас слышался трепет:

«…он был ужасен в гневе… мы не знали, что он маг…»

«…он проклял нас…»

«…он сказал, что души наши гнилые… и что замку нашему гнить вместе с нами… и как камню из корней замка не сдвинуться с места, так и нам не покинуть его…»)




…Эта тяжелая лютая ненависть прокатилась даже через время. Брюс схватился за голову, опасаясь, что его собственный череп лопнет, не выдержав напряжения.

— О боги… — это уже не призрачный шепот лезет в уши, это Элия, бледная, как полотно, шевелит губами.

— Он проклял их всех. Из замка нельзя уйти тому, кто хоть раз в жизни принудил другого выполнить свою волю, — Брюс перекладывал на звуки смутный шорох, давился от спешности, пытаясь как можно быстрее избавиться от шелеста в ушах. — Из замка не может уйти тот, кто видел, как принуждают других, но ничего не сделал. Так что не осталось в замке никого, кого бы не тронуло проклятие, за исключением детей и животных…

Но тени все шептали, шептали неумолчно, торопясь насладиться вниманием. И голоса их текли уже прямо в сознание — едкие, кусачие, как щелок.

«…мы все… все здесь… все прокляты…»

— Да заткнитесь же! — Брюс сорвался с места, слепо метнулся к воротам, вцепился в решетку. Некогда деревянные, а сейчас взявшиеся каменной коркой брусья решетки стояли крепко, впившись зубами в пазы на брусчатке.

Сгоряча ударив разок-другой теплую от солнца, неподвижную решетку, Брюс отступился, тяжело дыша. Обернулся через плечо. Элия не двинулась с места, теребила косу, смотрела на него издали.

— Идем!

Помедлив, она покачала головой.

— С ума сошла?

— Проклятие еще действует?

— Конечно. Проклятия, наложенные сильными магами, да еще и в сердцах, прочнее ледников.

— Тогда мы не уйдем отсюда. Во всяком случае, я.

Брюс открыл было рот возразить — и осекся.

Пыльное копошение настойчивых теней в голове определенно затмило разум, и он не сразу сообразил, что девушка права. Любой, кто переступил порог зачарованного замка, попадает под его проклятие.

Внезапно вспомнилось, как их необъяснимо тянуло к этому месту.

— Вы заманили нас? — голос осип, но тем, кто его слышал, не важен был даже тон.

«…люди ходят редко по старой дороге… они боятся… они спешат мимо…»

«…нам нужна помощь…»

«…мы устали…»

Брюс обреченно побрел обратно. Тень его ластилась к ногам, будто опасаясь вытянуться чуть дальше, коснуться опасных родичей, что бесплотно вились вокруг.

Элия по-прежнему неподвижно стояла в лужице собственной короткой тени, как на островке, посреди залитого солнцем светлого двора.

— Знак на перекрестке — это манок, — сухо пояснил Брюс, задержавшись рядом с девушкой. — Им понадобилось много времени, чтобы приручить тамошний камень. Теперь взглянувший на него, и уж тем более коснувшийся, неминуемо придет к замку. К счастью, путники в этих местах редки.

Впрочем, не так редки, как хотелось бы. Те двое, что упокоились у дверей замка, носили вполне современную одежду. И судя по остаткам лохмотьев, при жизни были мужчиной и женщиной. Предпочли умереть вместе, но не уйти.

Что заставило их остаться? Неужто грехи?

— Кому-нибудь удалось выбраться из замка? — спросил Брюс вслух.

И поморщился, пережидая шквал эмоций в своей голове. Беззвучные голоса толклись и бились, как стайка легкокрылой, но мерзкой моли.

«…лошади, собаки, и даже крысы… но крысы вернулись…»

— Я про людей спрашивал.

«…дети! Дети ушли все…»

В интонациях призраков слышались и искреннее облегчение, и злая зависть.

«…кузнец ушел… и убогий побирушка, что забрел случаем…»

«…а сотника сразу за воротами скрючило…»

«…мой жених ушел. Даже не обернулся ни разу. Я слушала ветер. Он сказывал, что любимый мой умер через несколько дней…»

«…моя дочь… она жила там снаружи, когда ушла… но она стала другой…»

«…Он упал на мосту… А когда вынули его сердце — оно сделалось каменным…»

— Что? — Элия коснулась руки Брюса, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Смотрела девушка с болезненной жадностью. — Что они говорят?

Конечно! Она же их не слышит…

— Некоторые пытались сбежать. Их сердца обращались в камень, и они погибали. Другие умирали, потому что слишком большая часть их истинной сущности оставалась в замке. Но были и те, кто покинул ловушку, навсегда изменившись.

— Это жестоко.

Брюс пожал плечами.

— Беспрепятственно ушли дети и животные.

— А мы?

— Ну… Раз мы не дети и не животные… Трудно найти взрослого человека, который в своей жизни ни разу не принудил другого выполнить свою волю. Проклятие слепо и необъективно. Оно может счесть и любящих родителей злыми тиранами.

Наверняка уже сочло.

«…сначала они возвращались…» — жаловались голоса наперебой.

«…приходили ежедневно, потом все реже… раз в сезон… раз в год…»

«…мы остались одни…»

«…навсегда…»

Элия, не спускавшая с Брюса завороженного взгляда, попятилась, наткнулась спиной на безразличное к происходящему изваяние вепре-тритона. Осела к подножию постамента. Зверь сверху пялился самодовольно. Из крошечных глаз исчезла злоба. Еще бы! Незваные гости стали своими…

— Мы должны попробовать уйти, — сказал Брюс, обращаясь к самоуверенной клыкастой харе. — Ты ведь не планируешь скоротать здесь вечность?

Вепрь, судя по замшелым и вросшим в камень клешнеподобным копытам, именно так и надеялся провести остаток своих дней (если какие-нибудь наглые бродяги не сковырнут его с места!), а вот девушка встрепенулась.

— Я не смогу уйти. Я…

— Что ты?

— Я дочь барона. Я с самого детства принуждала других исполнять свою волю.

— Ты меня извини за недостаток воображения, — Брюс криво усмехнулся, — но мне отчего-то охотнее представляется, что ты принуждала лишь себя саму исполнять свои прихоти. Спорим, у тебя даже горничной не было?

Элия бросила на него сердитый взгляд, покраснев. Перекинула за спину растрепавшуюся косу (заплетала-то она ее умело, с явной привычкой) и выпрямилась во весь рост.

— У тебя не только воображение неважное, но и память. Ты сам-то здесь по чьей воле?

— По своей, — покривил душой Брюс.

— Я даже тебя вынудила идти со мной. И… — она умолкла.

«Дьенка» — просилось на язык, но Брюс решил, что сейчас не время проявлять проницательность. Тем более что у бедняжки любая недоговоренная фраза заканчивалась этим звонким именем.

Отвлек, называется, девушку визитом к местным достопримечательностям…

— Не думаю, что замок сочтет это настолько серьезным, чтобы обратить твое сердце в камень.

— Что ты понимаешь… И даже если и так, когда я уйду, то скорее всего изменюсь необратимо. А если Дьенк еще жив? Как он сможет принять меня иной?

Она вдруг вздрогнула, потянулась к Брюсу, странно заглянув в глаза. Будто пыталась там рассмотреть что-то еще. Торопливо глянула через плечо… и вздохнула разочарованно.

— А ты иди. Тебя здесь ничего не держит.

Брюс хмыкнул.

— Думаешь, я никого ни к чему не принуждал? Например, Дьенка… — он подумал и смягчил приговор: — Впрочем, как раз он-то, может, и не пойдет в счет, потому что не совсем человек, а заклятия в этом отношении строги.

Хотя… И впрямь, рискнул бы Брюс пересечь границу в иных обстоятельствах?

— Ты маг, — в словах Элии послышалась нотка мимолетной зависти, — тебя замок может выпустить.

— И зачем мне это нужно?

— Ты же рвался на свободу.

— Угу. Надо будет привезти сюда госпожу баронессу Загорскую, чтобы продемонстрировать сидящую за решеткой дочку. Скажу, что лично поймал и посадил.

— Она будет счастлива, — безрадостно пообещала Элия.

— А может, останемся в замке вместе? — бодро предложил Брюс. — Я буду ходить на охоту, приносить добычу, ты ждать меня в замке. Вот и досталось мне баронство, вместе с имуществом.

Элия приподняла уголки рта в блеклой улыбке. Девушка даже внешне переменилась. Жертвенность наилучшим образом сказалась на ее облике, придав ему возвышенность и благородство. Глаза сухо блестят, круглые щеки обрели строгость линий, губы решительно закушены. Прямо хоть гравюру в героическую книжку вставляй…

— Нет. Иди… — (И надрыв в тоне появился, надо же!) — Я освобождаю тебя от службы.

— Серьезно?

— Да. Прости меня, пожалуйста, что заставила тебя бросить дом и Айку. И что вела себя как…

— Самоуверенная и самовлюбленная богачка.

— Самоуверенная… — послушно повторила Элия. Помедлив мгновение, нахмурилась: — Издеваешься?

— Наслаждаюсь.

И еще бы век наслаждался ее таким трогательным и робким смирением, но оно вот-вот обратится в уже знакомое негодование. Хорошенького понемногу.

— Ты напрасно меня недооцениваешь, — Брюс усмехнулся хоть и широко, но несколько уязвленно. Сбросил куртку на руки безропотно подхватившей ее девушки. Подмигнул снисходительно: — Все же какой-никакой, но я маг. Что мне древнее тухлое проклятие?

— Погоди… Так ты можешь избавить замок от проклятия?

— Замок? Зачем? Нас двоих запросто.

— Как?

— Я же потомственный некромант. Мой дедушка был некромантом, он на проклятиях собаку… то есть кошку… нет, скорее дохлого выварана съел. Мой дядя чужими проклятиями в свой адрес обед приправлял для забористости. А уж я…

И Брюс с удовольствием изобразил руками несколько сложных, таинственных и однозначно уверенных пассов на глазах оторопевшей Элии и поскучневшего вепре-тритона. Заодно и мух разогнал, которые обнаружили-таки на территории замка живых существ и нашли их гораздо приятнее для компании, чем местные крысы и камни.

Хоть Брюс скорее импровизировал, но пространство откликнулось на движения его пальцев, за костяшками потянулись сгустившиеся черноватые волокна. Проклятие насыщало солнечный полдень грязной осязаемой дымкой. Оно же и обманчиво красило светлые башни копотью.

— Так мы можем… — Элия моргала недоверчиво. — Можем уйти?

— А что нам помешает? — (Ну, разве что наглухо запертая решетка, в которую он сгоряча влепился.) — Как вошли, так и выйдем. Вон через тот пролом в стене…

— Чем некроманты схожи с земляными магами? — риторически вопрошал дядя, обминая длинными мосластыми пальцами воздух вокруг обомлевшей селянки, что пришла ночью за помощью. — Тем, что они, как и мы, предпочитают иметь дело с вещами материальными. Возьмем любое проклятие… Что это, как не материализовавшаяся воля человека? Его желание, воплотившееся в определенную форму. Порча, сглаз, приворот… Наше дело лишь усилить воздействие… Тихо, глупая! — осадил он дернувшуюся от такого обещания тетку. — Хуже не сделается. Хуже некуда, — дядя подмигнул сидевшему напротив и жадно внимавшему Брюсу.

Тот и сам видел, что хуже некуда. Под пальцами дяди вокруг растрепанной головы незнакомой тетки шевелились все сгущающиеся грязно-серые протуберанцы, будто кто-то посадил ей на макушку медузу.

„Зломаета… — послушно раскрылась книга на нужной странице. (В памяти, конечно! Он бы в жизни не сознался, что трогал дядину собственность.) — Просторечное название „чернушница“. Подсаживается обычно близкими людьми, часто по скудоумию и злобе, реже случайно. В легких случаях сходит сама через день-другой. В сложных требует магической коррекции…“

У селянки был легкий случай, „медуза“ вяло колыхалась, едва шевеля отростками. Хуже некуда — это в том смысле, что худшее уже позади. Дядя ловко снял ее с теткиной головы и брезгливо сбросил в подставленную тряпицу.

Тетка выпучила глаза, таращась на дымчатый, мерзко шевелящийся клок.

— Коли видишь напасть, так с ней и сладить легче, верно? В огонь ее! Сама кидай, ну!

Селянка подхватилась, швырнула комок вместе с тряпицей в огонь, судорожно обтерла руки о живот. Потом разулыбалась щербато: „Полегчало, батюшка…“

Брюс тоже улыбался, глядя, как дядя принимает из рук позабывшей о своих горестях селянки мелкую монетку…»

…Он тряхнул головой, избавляясь от непрошеных воспоминаний. Снова повел скрюченными пальцами в воздухе, словно выгребая из золотистой воды грязные космы. Пальцы слегка онемели.

— Гадость какая, — с чувством прокомментировала Элия, отступая.

— Не волнуйся, это не больно, — Брюс брезгливо отряхнул руки, машинально поискал глазами источник воды. Текущая вода лучше всего уносит негатив. Но рядом только злорадно скалил клыки мраморный вепрь.

Пока Брюс занимался подготовкой, Элия молчала. Это должно было насторожить, но необходимость все верно вспомнить, чтобы не ошибиться с заклятием, поглотила его полностью, так что встрепенулся он лишь когда было поздно.

— Ну что, готова? — жизнерадостно осведомился Брюс, повернувшись к девушке. Та бродила поодаль, привычно теребя измочаленный кончик косы. Слегка подросшая тень волоклась за ней и на неровной брусчатке тоже выглядела помятой.

— Когда я спросила, можешь ли ты избавить от проклятия весь замок, ты не сказал нет.

Брюс похолодел. Примолкшие было замковые тени тоже притихли и их безостановочный хоровод замедлился.

— Скажи честно, ты можешь снять проклятие с замка?

— Я… — Хотелось солгать, но она смотрела так бесхитростно и испытующе, что ложь встала поперек горла коркой. Удалось лишь выдавить неопределенное: — Ты же помнишь, я сам не знаю, что именно могу.

— Ты должен попробовать.

— Должен? — разозлился Брюс. — Не так давно ты сама дала мне вольную. Теперь я никому ничего не должен.

— Мы не можем уйти.

— Почему?!

— Нужно помочь этим несчастным.

Задохнувшись в первые мгновения (ругань толклась в глотке вперемешку с мучительным стоном), Брюс все же взял себя в руки и как можно спокойнее осведомился:

— Ты хочешь помочь этим несчастным? Тем, которые хладнокровно травили людей ради развлечения? Тем, которые промолчали, когда на их глазах убивали других бедолаг? Тем, которые затащили нас сюда, хотя понимали, что нам скорее всего здесь тоже грозит смерть?

Не выдержав, он схватил не сопротивляющуюся Элию за руку и поволок за угол, туда, где прикорнули в дверной нише два скелета.

— Взгляни! Это наши предшественники. Их тоже зазвали сюда эти «несчастные». Века прошли, а они ничуть не изменились! И ты хочешь их спасти?

Элия не слушала его. Страдальчески заломив брови, она глядела на почти рассыпавшихся покойников. И Брюс понял, что совершил крупную ошибку. Не надо было ей их показывать.

— Они, наверное, могли уйти, — тихо произнесла Элия. — Смотри, их одежда бедна, вряд ли они при жизни совершили что-то, что убило бы их за воротами. Но они остались. Почему?

— Откуда мне знать, — Брюс угрюмо набычился.

— Что они боялись потерять в себе, что предпочли остаться здесь навсегда?

Бесполезно взывать к ее разуму. Девочка читала слишком много романтических книжек. Некому было заниматься ее воспитанием. А теперь поздно.

— Если мы уйдем и не поможем им, то часть наша останется здесь. Может быть, лучшая часть. Мы станем другими. И проклятие все равно сработает.

Брюс закрыл глаза, мысленно пересчитал десяток воображаемых вываранов, потом смирился.




…Из каких элементов состоит наша повседневная действительность? Из того, что мы уже совершили, что есть наша опора и уверенность, что есть почва у нас под ногами. А еще из того, что мы желаем, о чем мечтаем, что бесплотно, но жизненно важно и без этого мы задыхаемся, как без воздуха. Или из того, что мы творим, чем горим, что меняем в окружающем мире, прожигая пути, отливая новые формы, сплавляя и соединяя чужеродное, согревая тех, кто рядом, как огонь. И, наверное, из того, что вокруг нас — быстротечное, изменчивое, как вода. Что напоит нас, или утопит в избытке, растворит без следа…

* * *


— Хм-м… Ты уверена, что готова мне это доверить? Как-то у меня с серьезным колдовством не очень… Взять хотя бы последний раз.

— У тебя все получится! — с фальшивым энтузиазмом заверила Элия, только что не подталкивая Брюса в спину.

Замковые тени тоже не отставали, бурно нашептывали сразу в оба уха нечто радостное и ободряющее. От их натиска Брюс уже через несколько минут ощутил себя индюком из сказки, которого обмазывают глиной и пихают в огонь, обещая, что оттуда он выйдет золотым.

В сказке индюк вернулся в аппетитно-золотистой поджаристой корочке на радость доброхотам.

Вздохнув, Брюс зажмурился — перед внутренним взором громадина замка стала похожей на краюху черствого хлеба, лежащую на гнилом сыре с дырками. Земля под фундаментом была клеклой, испещренной кавернами. На таком непрочном слое и избушке из хвороста не устоять, но замок держался. Наверное, на одном проклятии и держался.

Значит, говорите, пока камень из корней замка не сдвинется с места…

Брюс опустился на одно колено, касаясь замощенной теплым базальтом земли. Сначала слышал разноголосицу призрачных голосов, осторожное дыхание Элии за плечом и переминавшегося поодаль гиппогрифа, потом все отплыло прочь и в сторону.

Замок откликнулся глухим, надрывным стоном, неслышным для уха, но пробирающим до последней жилки. Он был мертв, как сухое дерево, чьи корни едва-едва не достают воду. Глубоко внизу мощно и упруго шумела подземная река. Подземелья изгибались прямо над ней, отделенные от реки слоем гнилой земли. Если стронуть все с места хотя бы чуть-чуть…

Угу. Слегка подвинуть замок с места. Пара пустяков.

Тем более что довлеющее проклятие тяжело прижимало постройки к земле, забивало магическое восприятие, будто нечесаной грязной шерстью, мешало дотянуться до укромных уголков. А там что-то было.

Брюс опрометчиво открыл глаза и тут же болезненно зажмурился, кривясь. Из рыхлой тьмы воображаемого подземелья он с размаху вписался в брызжущий солнцем полдень.

— Все плохо? — встревожилась Элия, и голос ее трогательно дрогнул.

Ну какой мужчина устоит перед этой жаждущей опровержения самых худших опасений зазубринкой в девичьем тоне?

— Отсюда ничего не сделать, мне не хватает опыта, — со вздохом признался Брюс и тут же отважно пообещал: — Попробую из самого замка.

«…из замка!» — защебетали призраки воодушевленно.

Так и тянет изобразить пару размашистых движений, чтобы разогнать эту воркующую шушеру. И досаду сбросить. Но тени не достать, а рядом только доверчиво внимающая спутница.

Никак, и внутрь собралась?

— А ты останешься здесь, ясно?

— Ясно, — пробурчала Элия так ненатурально, как, наверное, отвечает неумелый маг-воздушник, упрямо делая вид, что дождь за окном лишь иллюзия.

— Я недолго.

Чувствуя спиной ее взгляд, Брюс приблизился к ближайшей из дверей, показавшейся достаточно хлипкой. То, что двое предшественников предпочли умереть снаружи, конечно, настораживало, но не через обитый же железом главный вход ломиться?

Дряхлая и плесневелая с виду дверь не поддалась ни первому, ни второму рывку. И даже не содрогнулась в ответ на удар плечом, только осыпалась штукатурка с кабаньего рыла, что украшало стену над ней.

Проклятье хорошенько законсервировало постройку. Каждый камень в развалинах, каждая щепка прочно цеплялись за соседа (хозяйкам на заметку: лучший способ сохранить домашние консервы — от души проклясть их!). Ох, непросто будет выполнить задуманное…

Колотиться и дальше, будто ошалевшая по весне муха, Брюс не стал, а, поколебавшись, прикоснулся к двери. Снова прикрыл глаза и потянул… Ух ты, получается! Древесина чуть завибрировала, по множеству извилистых ходов, прогрызенных жуками-древоточцами, потек слабый шорох, из отверстий посыпались трупики дохлых насекомых. Волокна мертвой древесины напряглись, лопаясь и крошась. Мелкие щепки встали дыбом.

Слегка красуясь, Брюс с размаху снова налег на створку. Вышибить-то вышиб, но внутрь ввалился постанывая сквозь зубы и придерживая пострадавшее плечо. Повисшая на одной петле дверь оттолкнулась от стены и обидно ткнула в бок.

Ну да ладно, все равно никто не видит.

Короткий темный переход, ощеренный под потолком вереницей узких бойниц, расступился, впустив гостя в обширную залу. Лучи солнца косо били через окна, уложив на растрескавшиеся плиты пола четкие многоугольники. Клубилась пыль. Под потолком сновали раздраженные нетопыри, снимаясь и вновь повисая на балках. Махровая от пыли паутина драпировала выступы.

— Хм-м… А я думал — у меня в доме пыльно.

Беззвучно ступая по войлочному слою трухи и оставляя вдавлины отпечатков, Брюс двинулся вперед. Пыли было столько, что казалось и в воздухе за ним остается четкий протертый след.

Под сводом со свистом сквозило, полотнища штандартов вяло колыхали объеденными молью краями. Где-то хлопала ставня.

Шаг за шагом углубляясь в логово баронов, он успевал вскользь примечать и разноцветные, сложные пятна лишаев, стелящиеся по стенам, и лохмотья отсыревших гобеленов, и костлявые, растопыренные руки канделябров с оплывшими пальцами свечей. В каждой второй стенной нише стоял (ну, или лежал аккуратной кучей) ржавый латник. Отпертых дверей было на удивление мало.

Галереи, комнаты, кладовые — связали лестницы словно бы наугад. Пока гипотетический захватчик разберется в этих взаимосвязях, у него пропадет всякий энтузиазм.

Надо было все же прихватить с собой Элиалию. У нее хоть есть опыт обитания в замке…

Тени сгинули или, во всяком случае, помалкивали. Зудела скользнувшая следом со двора муха. Разочек встретилась крыса, приподнялась столбиком, удивленно проводила взглядом гостя.

Обстановка если и поражала воображение, так дряхлостью и изобилием тритоно-вепрей. То ли фантазия у оформителей замковых интерьеров была скудной, то ли владелец хором настаивал. Твари, кстати, сохранились на диво хорошо.

Спуск в подземелья обнаружился не сразу. Зато во время поисков Брюс наткнулся на гнездо жар-птах, пристроившихся в нише выбитого окна. Птички были мелкие, одичавшие, но не пугливые. Наверняка потомки тех, которых разводили при замке.

— Цыпа-цыпа… — Брюс торопливо наскреб в ближайшем камине пристывших угольков, набрал полную горсть и рассыпал под окном. Потом собрал ветоши, набросал поверх угля и поджег кресалом.

Чахоточный огонек переполз с одной пыльной тряпки на другую. Закрутилась струпьями плесень. Завоняло горелыми грибами. Предложенной огненной трапезой не заинтересовался бы и вечно голодный вываран, но небалованные жар-птахи не привередничали. Та, что покрупнее, соскочила внутрь комнаты, закружила над костерком.

Стараясь не делать резких движений, Брюс откатил, обжигаясь, зардевшийся уголек. Набрал в грудь побольше воздуха и, закусив губы, поднял горящий черный комочек на ладони.

Вообще-то к огню он привык. Но все равно куснуло сильно.

— Иди сюда, птичка, — сдавленно просипел он, держа раскрытую ладонь неподвижно. — Очень вкусно, попробуй!

Вряд ли здешние жар-птахи, промышляющие наверняка выклевыванием остывшего векового угля из уцелевших каминов, помнили про горячую пищу. Но птички всегда отличались любопытством.

Испытывать терпение и жароустойчивость Брюса они не стали. Сначала самая крупная, а потом и парочка помельче, с чириканьем, снизились над его рукой. Храбрый самец с интересом долбанул клювом по углю, рассыпав по ладони рдеющие крошки. Миг — и рука опустела.

— Вот и умницы, — с облегчением баюкая обожженную ладонь, Брюс все же решил, что оно того стоило. В подземельях наверняка темно, а искать или сооружать здесь факел долго и хлопотно.

А жар-птахи теперь будут виться вокруг в надежде на новую подачку как минимум до утра.

Воспользовавшись случаем, выглянул в окно. Увидел Элию. Та послушно, хотя и уныло бродила вокруг гиппогрифа. Лако, спрятав голову под крыло, дремал. Вот и ладно, одной заботой меньше.

Воодушевившись и даже насвистывая, чтобы птички не скучали, Брюс продолжил поиски, отыскав наконец нужную дверь. Высокую, двустворчатую, усеянную бронзовыми шляпками гвоздей. Тут же стало не до свиста. Темная, выщербленная лестница уводила в кромешную, вековую, шевелящуюся и мохнатую тьму.

То ли заклятие, отяжелев и обретя подобие плоти, там скопилось, то ли просто после залитых солнцем, несмотря на ставни, комнат мрак показался уж очень густым, но Брюс помедлил, прежде чем поставить ногу на ступеньку, малодушно оглянулся, обдумывая, не сбежать ли, сославшись на косорукость и бездарность?

Ну да ладно, отступать поздно.

Тишина обваливалась со всех сторон, как плотный занавес, — душная и оглушающая. Птицы поначалу отстали, не решившись нырнуть во мрак. Какое-то время Брюс двигался вперед, придерживаясь стены и аккуратно нащупывая путь, только что не разводя дегтярную тьму руками. Время от времени рука проваливалась в холодную пустоту. Иногда нащупывала нечто губчатое, влажное… Неприятно.

Присутствие проклятия здесь чувствовалось сильнее, чем наверху. Дышалось тяжело, в легкие с каждым вдохом словно хлопья шерсти набивались.

Потом, в держателе на стене, он обнаружил факел, зажег его и на огонек подтянулись отставшие жар-птахи. Жар-птахи были дикие, светились слабо, но все же исправно разгоняли тьму шагов на десять-пятнадцать.

— Э-э… — Брюс потрясенно огляделся. Ужасно хотелось поздороваться. Освоившая здешние территории плесень, несомненно, уже обрела разум и выстроила целую цивилизацию, с границами из творожистых рубежей.

Под потеками, фестонами и наплывами влажной белесой массы не сразу и разглядишь прежние ответвления, двери и ниши.

При свете выяснилось, что прошел Брюс не так много, как предполагал. Лестница осталась практически за спиной, а по коридору дальше и ниже хода уже не было. Из-за мертвящей сырости дышалось все труднее.

— Да какая разница, как глубоко спускаться? — подумал вслух Брюс, искренне надеясь, что ответа на риторический вопрос не получит.

Ближайшая дверь — черная, с прожилками грибницы, трухлявая настолько, что казалась махровой, охотно провалилась, стоило ее коснуться. Широкая и пологая со щербатыми, стертыми ступенями лестница свела в низкий зал, обставленный по периметру изъязвленными колоннами. Каменный пол казался взъерошенным. Уголки и края плит лежали неровно, будто их поднимали, а потом кое-как укладывали обратно. Часть отсутствовала вовсе, другие раскололись на фрагменты. На стенах, между колоннами просматривались заплесневелые каменные щиты. Под каждым щитом в нише восседало по водяному вепрю, а под вепрями на полу громоздились короба-саркофаги.

Одна из жар-птах, беспечно чирикая, пристроилась на носу каменной твари. Брюс присмотрелся к значкам, вычеканенным под гербом на щите: «…барон Тугоус Варан Глинотопский. Героически пал в бою при Златополье…»

Просто замечательно! Из всего изобилия возможных подземных помещений ему достался склеп! Впрочем, потомственному некроманту тут самое раздолье… И зубы стучат от промозглой сырости, а не потому, что жутко.

— Ну что ж! — бодро произнес Брюс (звук собственного голоса придавал уверенности). — Отличное место. Ничуть не хуже других.

Покойники, которые провели в этом помещении не один век и наверняка успели оценить все его преимущества, не возражали.

Воодушевленный ответной тишиной (да что там! даже дыхание перевел от облегчения), Брюс вышел в центр залы и опустился на колени.

На колоннах, кроме колец для факелов, размещались еще и крюки для клеток с жар-птахами, но дикие птички в клетках сидеть не желали, перепархивали по зале почти без остановки, и оттого тени то зловеще вытягивались, то сжимались. Особенно нервировала одна, отбрасываемая мраморным изваянием плечистого воина, что высился между колонн, охраняя самый большой саркофаг. Каждый раз, когда его тень подползала к Брюсовым ногам, тот вздрагивал — мерещилось, что из-за спины подкрадывается человек.

Ладони вновь коснулись шершавых, влажных плит на полу. Пальцы явственно защипало. Каждая из костей в кистях, словно полая трубочка, наполнилась льдом. Лед колюче полз все выше…

Замок был старше, чем казался. Родом из тех времен, когда земляные маги растили крепости из горсти заговоренных камешков. И потому подземелья его, сплетаясь в недрах земли, уходили далеко вниз, впившись в почву и скалы под ней, как корни. Чары пришлого мага нарушили первоначальную структуру и превратили эти «корни» в клубок слепых отростков, часть из которых обрушилась, часть срослась с соседними, а оставшиеся замкнулись сами на себя. Проклятие источило их, будто настоящую древесину, сделало непроходимыми. При всем желании спуститься туда живой человек не мог.

Зато подземная река, пробиравшаяся сквозь пещеры, далеко под замком, чувствовалась как полнокровная артерия. Тонкая хрупкая корочка отделяла гранит от сырых пустот. Тронешь неловко — и все обрушится. Замок оголодавшим вампиром тщетно тянулся к воде…

Ключевое слово — тщетно. Не было там никого, кто мог сдвинуть с места хотя бы камешек…

Подождите-ка, а это что? Сгусток едва прощупываемой костяной плоти, застывший в толще почвы. А рядом еще один… Похоже, строители для прочности здания каждый новый ярус подпитывали человеческой жертвой, замуровывая тела в камень.

«Этот замок с каждой минутой делается все приятнее», — мельком подумал Брюс.

— Что ж, — снова сказал он вслух, с облегчением поднимаясь с колен и растирая онемевшие руки. — Похоже, тех, на кого можно возложить спасательную миссию, мы вам подобрали. Осталось только расшевелить их.




…Рисунок он воспроизводил по памяти.

Говорят, лучше всего запечатлевается в сознании та информация, которая подкреплена физическим воздействием. Как оказалось, затрещина — весьма эффективное средство.

Хотя дядя вряд ли на это рассчитывал.

«… — Это не для тебя! — грозно заявил он, отвесив подзатыльник. — Не вздумай повторить! — И торопливо затер собственноручно начерченную на земле погоста паутину…»

Цепкая детская память (сильно подкрепленная обидой) охотно запечатлела угловатый рисунок, который Брюс и старался воспроизвести вот уже десять… нет, пятнадцать минут.

Потрескивал отсыревший и сильно чадящий факел. Заскучали жар-птахи, а за ними присмирели и тени. Только некромант-самоучка старательно пыхтел, ползая на коленях по неровным плитам и, прикусив язык от усердия, тянул от стены к стене бороздки, царапая пряжкой ремня. Наталкиваясь на углы саркофагов, он машинально извинялся.

Рисунок все больше напоминал тощего длинноногого паука. Множество линий-лапок завязываются в центре тугим узлом, коготки-закорючки цепляют углы залы, в переплетениях царапин мухами запутались кривоватые значки…

Вот по поводу значков у автора шедевра возникали самые большие сомнения. Но, помнится, дядя говаривал, что суть некромантских заклятий не в формальных знаках, а в инстинкте заклинателя.

Ему легко было говорить, он покойников поднимал движением пальца!..

— Ну, — Брюс отряхнул колени и с удовлетворением оглядел дело рук своих, — может, и не совсем по правилам, но должно получиться.

Встревоженные его голосом жар-птахи встрепенулись, завертев искрящимися головками. Снова зашевелились тени. Нарисованный паук перебирал лапами. Вокруг неровных линий и значков будто копоть собралась. Проклятие почуяло чужеродную магию.

Хороший признак!

Утвердившись в центре «паучьего» тельца, то бишь узла заклятия, Брюс закатал рукав и запоздало спохватился. По правилам инициировать схему следовало кровью заклинателя. Вот только добыть ее из жил без подручных средств было не так-то просто.

«Может, зуб себе железный завести? — подумал Брюс, озираясь. — Клык подлиннее».

Но на этот раз придется обойтись истершейся о плиты ременной пряжкой. Примерившись было к ржавому мечу, который держал латник, охраняющий саркофаг, Брюс передумал, живо вообразив, как отхватывает себе половину руки неуклюжей орясиной.

Зато пряжка едва царапалась. Решимости усилить нажим не хватало. Наносить себе увечья нелегко… Или дело в сомнениях?

Как заклятие должно подействовать — Брюс представлял лишь теоретически. Повторить опыт дядя не успел. Следующим вечером пришли убийцы.

Очень может быть, что старый некромант потому и готовился поднять стражей с заброшенного погоста, потому что чуял неладное и ждал гостей. Да не вышло… Миновало много лет, а чувство подспудной вины вернулось. Если бы любопытный мальчишка той ночью не помешал старику? Если бы у поселка была защита…

Боль ушедшего придала решимости. Брюс с нажимом полоснул пряжкой по ладони. Длинный рваный порез набух кровью, тяжелые капли упали в пыль.

Одна капля, другая… Клубок переплетенных линий под ногами украсился темными звездчатыми пятнышками. Падая, кровь промывала в воздухе прозрачные, струистые дорожки, как дождь на стекле.

Качнулись тени. Запахло железом. Притихли птицы.

«…Осторожнее! — забился где-то в глубине сознания звенящий голосок. — …Опасно!..»

Воздух взялся морщинками, как пенка на молоке. Тьма за пределами освещенных зон стала рыхлой, неоднородной, спавшейся в комья. Капли крови падали на пол, соприкасаясь с гранитом плит с резким, жестяным звуком. Нарисованный «паук» шевельнулся, обретая объем.

Брюс даже задохнулся, стиснув скользкий от крови кулак.

Черный рисунок всплывал, вытягивая линии прямо через залу, пронизывая стены, запуская «лапки» наружу, через перекрытия. Вверх, в стороны, вниз, к замковым корням… Вот «лапка» дрогнула, нащупав нечто плотное, вцепилась крючком, дернула.

Неощутимая, но тугая паутина оплетала пространство. Воздух позванивал, через него словно тянули прозрачные нити. Вокруг волокон клубилась пыль, делая их видимыми. «Паук» распускал конечности, пленяя замок, как попавшую в плен муху. Одна за другой струны отзывались, нащупывая все новые сгустки… Что это? Тела умерших в замке людей?

Такое заклятие некроманты могли распространять довольно далеко, подчиняя себе целые города, погибшие в осаде. И тогда полчища мертвецов выходили из ворот, повинуясь воле некроманта. Но сейчас вовсе не требовались полчища. Всего лишь нужно дотянуться до одного-другого бедолаги, заключенного в фундамент злосчастного замка!

«Я что-то делаю не так, — вдруг осознал с беспокойством Брюс. — Неверно направил заклятие? Слишком много крови?»

И земные маги и некроманты часто использовали собственную кровь для заклятий. Но если некромантам кровь нужна была, чтобы навязать свою волю, то земляки использовали кровь, чтобы «породниться» с объектом колдовства, стать его частью, напитать его своей сутью. Они предпочитали не подчинение, а сотрудничество. Жаль только, что эту существенную, но внешне едва уловимую разницу не сочли необходимым учесть те, кто вынес им приговор.

…Но чувствовать себя бесплотным пауком, проникающим через камень, как сквозь туман, и слепо нащупывать вдали жертвы?

Да он уже и сам стал своей добычей. Запутался в клубке чар. Замковое проклятие, почуяв конкурента, жгло, как кислота. «Паук», защищаясь, обратился за помощью к своему создателю, безжалостно вытягивая из него силы и энергию.

Брюс чувствовал, как подгибаются, немея, ноги, как сердце пропускает удар, а кровь из ослабевшей руки неудержимо течет на камни, подпитывая новорожденную тварь…

«…Это не для тебя!» — свирепо рявкнул дядя. И лицо его было испуганным, хотя напугать некроманта не так-то просто…

«Паук» жил сам по себе. Он знать не знал своего хозяина, он поглощал его, как и все, до чего мог дотянуться. Слабо шевелились в его путах жертвы, ворочались, содрогались. Заклятие подбирало все, что встречалось на пути, лишь пару раз боязливо отдернуло щупальца, коснувшись горячего и быстрого…

Брюс зажмурился, пытаясь сконцентрироваться изо всех сил. Вырваться из «паучьего» плена. Отделить себя от созданной его же усилиями твари. Вспомнил вдруг, как отчаянно и изо всех сил тянул к себе неподдающиеся клады. Теперь он сам себе самое ценное сокровище. Нужно вытянуть себя из всепоглощающей тупой тьмы, что накатывала, пожирая сознание.

«…теперь ты останешься с нами… — неслось бесплотное и удрученное со всех сторон. — …Как жаль, мы надеялись…»

«…оставайся… здесь скучно, но можно привыкнуть…»

«…мы рады новым лицам…»

Брюс стиснул зубы, не слушая. Только бы вытянуть себя… Выволочь… Выдрать с кровью и мясом… Из мертвой туши замка, сковывающей каменным оцепенением. Из чужой магии, вязкой и хваткой, как трясина.

Он рванулся. Что-то метнулось по краешку сознания, будто прикоснулось тепло и дружески: «Не бросай ее, Брюс! Держись!..»

А что еще остается?

— Нет… уж… — с перерывами на глубокие вдохи, прохрипел он, ни к кому не обращаясь. — Не… выйдет!

Тепло не исчезло, маяча совсем близко, в глухом ледяном мраке маячком обозначая направление.

Последний рывок изо всех сил (по ощущениям, будто выскальзываешь из собственной кожи, даже слышно, как живые волоконца лопаются), каменная тьма тяжело волочится следом, трещит, рушится, «паук» судорожно сучит лапами… и внезапно становится свободно и пусто.

И в сером мутном сумраке, по которому расплескано оранжевое, слышится удивленный и очень громкий голос:

— Что ты делаешь?

Брюс моргнул раз, другой, словно опуская веки, протирая запыленные глаза. И сумрак и впрямь разредился. Тени сделались отчетливыми, а разливы оранжевого превратились в свет, что источали всполошенные жар-птахи.

На верхней площадке выщербленной лестницы стоит Элия и изумленно смотрит сверху вниз.

— Ты же колдовать намеревался, а сам… сидишь и ничего не делаешь.

Ага… Брюс и впрямь сидел на полу, на остатках изрядно истоптанного и почти затертого «паучьего» тельца. Пятна крови успели загустеть на камнях и впитаться в трещинки и щели. Рана на ладони чуть запеклась, уже не кровоточа, но кисть сильно онемела.

— Ты меня слышишь? — девушка сторожко спускалась, приглядываясь к Брюсу с брезгливым недоумением. — Ты странно выглядишь.

Она принюхалась и поморщилась:

— И смердит тут… Могилу расковырял?

Ну да. Практически для себя подготовил. Брюс скривился, машинально пряча пострадавшую руку за спину.

Элия приблизилась, остановившись напротив. Снизу она казалась непривычно высокой, даже плечистого мраморного мечника заслонила.

— Зачем ты пришла? — Первая попытка подняться на ноги провалилась, потому что сгоряча Брюс оперся на больную руку. — Я же велел тебе оставаться наверху!

Боль уходила, сменяясь досадой. Столько усилий — и все впустую. Замок по-прежнему незыблем, а проклятие все так же висит в его атмосфере. Разве что слегка растрепанное.

— Ты пообещал, что недолго.

— Как ты меня нашла?

— По следам… Ну и… Знаешь, это было так странно. Пару раз мне казалось, что кто-то подсказывает дорогу.

— Местные обитатели, которым скучно оставаться одним, — в сердцах пробурчал Брюс.

— Нет! — вырвалось у девушки. — Я подумала, что это…

— Кто? — слегка закипая, перебил Брюс. — Опять Дьенк?

Она промолчала, закусив губы.

— Теперь каждый раз, когда тебе почудится Дьенк, ты будешь сломя голову кидаться даже в пропасть? Тогда тебе никакой Аррдеаниакас не поможет.

Элия сжала губы еще плотнее.

— Я искала не Дьенка, а тебя… Я… я просто пришла… — Девушка неуверенно переминалась, теребя кончик косы.

— Решила поглазеть? — Досада точила себе путь не хуже кислоты, ища выхода. Вдобавок раздражало то, что Элия успела стать свидетелем последствий его жалкого поражения. Ну и где-то совсем глубоко скребся испуг — ее ведь тоже могло зацепить «пауком». — И ни капли не страшно было лезть в подземелье? Уж лучше бы ты была обычной девицей, что верещит при виде крысы! Тогда хоть можно было гарантировать, что следом не пойдешь…

— Ты задержался. — Коса перелетела за спину, девушка приподняла упрямо подбородок, мигом избавляясь от замешательства.

— И ваша светлость заскучали?

— Я беспокоилась.

— Ты?!

Брюс вдруг осекся.

— Зачем ты спустилась? — с нажимом снова спросил он.

— Я… не знаю, — снова растерявшаяся девушка, кажется, и сама впервые задавшаяся этим вопросом, даже не пыталась огрызаться. Простота формулировки требовала искреннего ответа. — Я подумала, что надо поискать тебя, посмотреть, что происходит.

Да нет, Брюс с разочарованием расслабился. Показалось. Чтобы испугаться за другого, надо знать, что такое страх. Она просто устала ждать, уж больно деятельная натура.

— Ваша светлость, ступайте… ПРОЧЬ!!!

Вообще-то орать во весь голос на свою работодательницу в его намерения не входило. Кое-какая субординация в их отношениях все же сохранялась. Вопль адресовался костяной лапе, что некстати высунулась из расщелины между каменными плитами на полу и цепко впилась в Брюсову лодыжку.

А нервы после всего пережитого слегка сдали…

— Да как ты смеешь… — опомнилась, наконец, Элия, на какие-то мгновения даже дар речи утратившая от подобной наглости, и вдруг пискнула: — А вон еще один!..

В подземелье обозначилось множественное и совсем не радующее копошение. Вал скребущих звуков нарастал ежесекундно. Из земляных каверн, между разбитыми плитами, из саркофагов доносилось шуршание и постукивание. Что-то принялось упорно долбить в стены со всех сторон…

— Это ты натворил?

— Не уверен, — не совсем искренне признался Брюс, стряхивая цепкую костяную кисть с ноги.

Девушка попятилась, нервно озираясь.

Земля в трещине между плитами вспучилась, выплескиваясь на камни сырыми, черными комочками. В рыхлой россыпи показались костяшки пальцев, плохо обтянутые плотью. На среднем пальце болтался зеленый от патины перстень.

Под Брюсом отчетливо дрогнула увесистая плита. Он отскочил, и плита обрадованно приподнялась, а из-под нее шустро полез разложившийся до практически голого костяка мертвец. Плохо соображая, что делает, Брюс инстинктивно ударил каблуком по черепу. Тот с сухим треском брызнул осколками. Зато слева уже подпирал могучим костяным торсом соседнюю плиту новый покойник.

— Откуда их столько! — в голосе Элии страха, как обычно, не слышалось, зато изумления вперемешку с возмущением было через край.

Откуда? Угадать несложно. Как только замок отрезало от внешнего мира, его покойников, скорее всего, хоронили прямо здесь, прикапывая под плитами. А теперь они дружно ринулись наружу.

С тяжким скрежетом отъехала в сторону крышка саркофага. Из раствора между крышкой и краем короба стало воздвигаться нечто массивное, упакованное в изрядно ссохшиеся и покоробившиеся, но все еще практически целые кожаные латы. Поблескивали даже заклепки из серебра.

Громко вереща, жар-птахи метались по зале, множа и без того обезумевшие тени. Пол шевелился, как морская поверхность, волны-плиты приподнимались то с одного, то с другого конца.

— Что ты любуешься? Сделай же что-нибудь!

Сдавленно выругавшись, Брюс (подражая дяде) выбросил вперед руку со скрюченными пальцами, прищурился, напрягся…

— Эом… Аххев… Эрра…

Ага, как же!.. Выбранный объект колдовства не стал прислушиваться к абракадабре. Пер вперед, ничуть не смутившись. Только что сам не насадился черепом на Брюсовы скрюченные пальцы — тот еле руку успел убрать, когда звучно клацнула зубастая челюсть подопытного в опасной близости от пальцев некроманта.

— Отступаем!

Давя и кроша самых прытких, но, по счастью, не очень прочных мертвецов, Брюс и Элия засновали по свободному пространству, мигом ставшим слишком тесным, увертываясь от жестких костяных хваток новоявленных компаньонов. От лестницы их отрезало. У самых нижних ступеней копошение было наиболее активным. Похоже, похоронные команды чаще сбрасывали тела сразу у входа.

Отчаянно ныла раненая рука, которую уже цапнули пару раз то рассыпающейся кистью, а то и шаткими зубами. Брюс отмахивался здоровой.

— Ты должен подчинить их!

— Я даже тебя подчинить не могу, а тут наверняка особы высокородные есть…

И впрямь, из саркофагов один за другим выбирались тела, облаченные в гнилой бархат, истлевшую до паутинной прозрачности парчу и ржавые доспехи.

Элия, недолго думая, вытянула из каменных ножен статуи мечника, его клинок. Меч, на счастье, оказался настоящим, хотя и изъеденным ржой до сердечника. Но ведь и объекты его приложения не отличались свежестью и прочностью.

Фью-юить! — лихо свистнуло в воздухе. Брюс едва успел пригнуться.

Парочка пошатывающихся костяков развалилась, рассыпавшись веером ребер, ключиц, фрагментов позвоночников. Отлетел, ударившись о колонну череп. Второй провалился в растворенный саркофаг.

Элия тяжело вздохнула, сдувая прядку со лба. Меч был тяжеловат для нее, но обращалась девушка с ним умело. Брюс даже залюбовался на пару секунд. Пока его не отвлек очередной кощей, внезапно высунувшийся из стенной ниши.

Брюс прихватил факел. Другого оружия все равно под рукой не было.

— К лестнице!

— Минуту… — Ничего неуместнее в такой ситуации Брюс сказать не мог, и Элия дико оглянулась через плечо, забыв даже отмахиваться клинком.

— С ума сошел?! Какая минута?

Но Брюс ее не слушал, запоздало заметив, что, несмотря на свою назойливость, костяки не нападают на людей, а всего лишь норовят подобраться поближе, слепо ползут к одному источнику. Даже раскрошившиеся под ударами Элии на фрагменты кости, как железные стружки к магниту, тянутся к центру залы.

И манило их пятно впитавшейся крови на полу. Единственный нетронутый островок во всем этом хаосе. Добравшись до него, костяки замирали, припав к плите. Облаченные в латы или остатки одежды покойники ссутулились над своими «голыми» собратьями.

— Это я… Я их поднял.

— Тоже мне новость, — Элия ловко свалила с ног бредущего скелета с выбитыми зубами. Пнула в сердцах замешкавший остов, ковыляющий на руках следом.

— Стой! Не шевелись!

— Уверен?

— Так надо.

На ее месте не всякий воин со стальными нервами послушался бы приказа. Не шевелиться, когда вокруг тебя кишмя-кишат скелеты? Но девушка замерла, тяжело дыша и поводя вокруг широко распахнутыми глазами. Меч, очертив косую дугу, уперся острием в пол.

Мертвяки разом присмирели, потеряв к сражению всякий интерес, неловко покачиваясь, потекли вокруг застывшей девушки, огибая ее. Кто-то толкнул костяным локтем, кто-то задел неуклюже, но большинство — нелепо, невесть как вообще стоящее вертикально — устремилось к едва различимому пятну в центре залы.

— Паршивый я некромант, — сдавленно сознался Брюс, отыскав взглядом то, что их привлекает. — Притянул их всех сюда, а свою волю навязать не могу.

Чары сработали, но не так, как следовало. Жизни, пусть даже противоестественной, в этих бойких костях не было ни капли. Их волокло неумелое Брюсово заклятие, как щепки в омуте, бесцельно стягивая к центру.

— А ты словами попробуй, — посоветовала в сердцах Элия, опершись на ржавый клинок и устало горбясь. — Убеди их лечь туда, откуда повылезали.

Криво усмехнувшись, Брюс поудобнее перехватил факел в здоровой руке и попытался втиснуться в костяной строй, плотно обступивший единственную нетронутую плиту в центре залы. Мертвецы поворачивали к нему черепа в лишаях, таращились пустыми глазницами, щелкали челюстями, нехотя шевелили конечностями.

Кое-как пробравшись к сердцевине этого шуршащего и стучащего скопления, незадачливый некромант опустил факел к полу, выжигая следы своей крови.

— Ах ты ж!.. — От боли из глаз искры посыпались. Брюс будто в собственную ладонь факелом ткнул. По руке скользнули вверх огненные змеи, скрутили узлом плечо, нырнули в грудную клетку, прихватили зубами сердце… отпустили.

Элия смотрела обеспокоенно. Брюс изобразил самую что ни на есть фальшивую бодрую улыбку. Потом улыбка стала чуть искреннее — тягостное ощущение, что гнусный «паук» по-прежнему сидит внутри горе-некроманта, почти исчезло. Брюс все еще чувствовал, как сквозь замок тянутся незримые нити, но теперь они хотя бы не воспринимались как его собственные оголенные нервы.

Зыбко качнулись тени, когда он поднял факел, выжидающе оглядываясь.

Несколько секунд ничего не происходило, затем скелеты дружно посыпались, распадаясь на отдельные кости. Этот множественный, стучащий и быстро затихший шорох слышать было не в пример приятнее.

Прежде опрятный и строгий зал сейчас выглядел изрядно перекопанным и разгромленным. Заползать на прежние места покойники не пожелали.

«Ничего, — виновато решил Брюс, — дверь поплотнее закроем».

— Зачем тебе это вообще понадобилось? — хладнокровно осведомилась Элия. Деловитая и спокойная, как будто не она только что отмахивалась древним мечом от полчищ наступающих мертвецов.

Вот разве что слегка запыхалась!

— Побочный эффект, — без особой охоты пояснил Брюс. — Не хочешь меч на место вернуть?

Она любовно повела ладонью по выщербленному лезвию, покачала головой:

— Одолжу, пожалуй. У нас никакого оружия, кроме твоего ножа, не осталось.

— Меч ржавый.

— Зато из чистого железа. Большая редкость. Никакая магия ему не страшна.

— Да ему вообще уже ничего не страшно. Он уже все пережил.

Элия скупо улыбнулась и упрямо прижала меч к себе.

— Идем отсюда, — вздохнул Брюс. — Я ведь и не обещал, что все получится.




Боги дали людям воду, чтобы гасить огонь.

Боги дали людям землю, чтобы поглощать воду.

Боги дали людям воздух, чтобы иссушать землю.

Боги дали людям огонь, чтобы он пил воздух…

Боги определенно придумали, чем занять людей, не оставив им ни одной свободной минуты. Может быть, не желают конкуренции?

* * *


Они уже почти достигли конца коридора, когда за спиной снова послышался шум. На этот раз увесистый, сбивчивый стук, перемежающийся с глухими, скользящими ударами. Будто нечто очень тяжелое металось по ограниченному пространству, ища выход.

— Что там еще?

— Понятия не имею.

— Какой-нибудь новый побочный эффект?

Они без особого волнения обернулись. Жар-птахи успели обогнать людей, вились у самого выхода, где и без того было светло, а спины уходящих подталкивала по-прежнему плотная тьма. Так что Брюс машинально повел почти погасшим факелом.

Как раз в тот самый миг, когда огрызки и без того разрушенной трухлявой двери черными хлопьями брызнули наружу, а в проем, скрежеща камнем о камень, протиснулся рыбо-кабан.

Оскаленный, в извивах угловатых трещин, жуткий до оторопи, зверь пригнул к полу лобастую башку, слепо пошарил неподвижными глазами вокруг, будто учуяв, повел носом вправо. Затем, косолапя, повернулся и вдруг, отталкиваясь рыбьим хвостом и перебирая передними ногами, побежал, наращивая скорость.

Сбивчивый стук стал отчетливым и резким. Так стучали гранитные копыта. А глухими скользящими ударами сопровождалось каждое соприкосновение вепря со стеной. Тяжелого монстра сильно заносило, да и хвост шаркал звучно.

Следом из проема вырвался еще один.

Чуть ближе фестоны плесени, скрывавшие незамеченную дверь, взорвались, пропуская рыло потемнее, но примерно тех же очертаний.

— Стража, — отступая, прихватив за руку недоумевающую Элию, пояснил Брюс. — Мы разбудили стражу замка… То есть я разбудил. Бежим!!!

Уговаривать девушку не пришлось. Она была смелой, но определенно не глупой и способной верно оценить преимущества противника. С каменным быстрым монстром ржавым мечом не сладишь.

Они понеслись, не разбирая дороги. Чудом увернулись от следующего вепря, неожиданно тихо выскользнувшего навстречу из-за угла.

— Туда!

— Нет, туда!

Брюс с ужасом припомнил, сколько встретил по пути каменных сторожей, пока искал вход в подземелье.

Дробный стук и увесистые толчки слышались со всех сторон. Все новые и новые стражи выпрыгивали отовсюду, срываясь с насиженных за века мест. Пыль клубилась вперемешку с известкой, под ногами хрустел раскрошенный гранит.

С писком сновали напуганные крысы.

Вскользь дернув вытянувшегося в струнку латника в нише, Брюс обрушил ворох металлического снаряжения на голову бежавшего следом стража. Загромыхало внушительно. Воин был тяжел, но не столько задержал, сколько ослепил тварь на пару секунд. Щит сел пробоиной как раз на торчащий клык.

Осатаневший страж бешено затряс головой, избавляясь от досадной помехи.

— Здесь был поворот!..

— Мы промахнулись. Теперь через галерею надо. Давай на лестницу…

Опоздали. Сверху уже скакал очередной тритоно-вепрь, топорщивший обломанный гребень вдоль хребта. Бугристую тушу покрывала сеть мелких трещин, однако рассыпаться кабан явно не собирался.

Проворные для своего веса твари двигались хоть и тяжело, но с определенной пластикой. Не похоже на живых сородичей, однако по-своему весьма убедительно. В них ощущалась целеустремленность катящегося с горы камня.

К счастью, они плохо вписывались в повороты. А замковые коридоры ими изобиловали. Да и бегали люди быстрее.

— Там тупик!

— Знаю!

Круто свернув, Брюс дернул замешкавшуюся Элию, утягивая ее за собой в оконную нишу, справа от глухой стены, украшенной поеденным плесенью гобеленом. Ровно через секунду, как ноги девушки оторвались от пола, в стену со всего размаху врезался клыкастый страж, не успевший затормозить в азарте погони.

Стена ощутимо содрогнулась. Осколки разлетелись шрапнелью, присыпав гранитной крошкой прижавшихся друг к другу в тесной нише людей.

— Что теперь? Они уже близко.

— В окно, — Брюс ударил локтем по створкам, выламывая дряхлый переплет. Выглянул, убедившись, что стена снаружи с обеих сторон густо заплетена плющом. Одревесневшие стебли выдержат и взрослого человека.

До земли было не так уж и мало, но спуститься можно.

— Выбирайся.

Элия не спорила. Прицелившись, аккуратно скинула меч вниз, постаравшись, чтобы у самой земли он воткнулся в купу кустарника, затем перекинула ноги и вцепилась в плети плюща.

— А ты?

— Я следом… — пообещал Брюс, краем глаза заметив, как из-за поворота выныривает очередная каменная тварь.

«Не допрыгнешь! Тяжелый слишком», — злорадно подумал Брюс, с некоторой даже снисходительностью наблюдая, как вепрь, заметив врагов, пригибается, ускоряет бег и таранным ядром несется прямо к окну.

А потом внезапно отталкивается хвостом и очень высоко прыгает, распахнув каменную пасть с тщательно выточенным комплектом зубов, включая внушительные клыки.

— О боги! — только и успел молвить Брюс, отшатываясь и инстинктивно выставляя перед собой руку.

Он ни о чем не думал. Просто, испугавшись, захотел защититься единственным доступным в данный момент способом. Сделать что-то противоположное тому, как обычно подманивал упрямые клады. Оттолкнуть, вместо того чтобы подтягивать… На миг живо представил себе все изобилие трещин в чреве этого вепря. И толкнул…

Нет, он даже коснуться каменной твари не успел. Иначе та размозжила бы ему конечность до самого плеча. Однако эффект все равно был ошеломительным — каменного монстра буквально взорвало изнутри. Крупные и мелкие куски застучали по стенам, взвился клуб белесой пыли.

Но и Брюсова рука обвисла безжизненной плетью, сделалась тяжелой и чужой, будто он собственным кулаком раздолбил каменного монстра.

— Эй! — успевшая уже порядком спуститься Элия позвала издали. — Ты что там застрял?

— Бери Лако и убирайся из замка.

— А ты?

— А у меня тут кое-какие дела.

— Ты что, обезумел?

Она, кажется, порывалась вскарабкаться обратно, но сил ей уже не хватило, к счастью. Да и плющ опасно затрещал, когда девушка попробовала изменить направление движения.

— Ты что задумал? Брю-у-ус!!!

Да ничего особенного. Просто спускаться по плющу, не используя руки, весьма затруднительно. Ни левой, раненой, ни правой, отнявшейся, Брюс сейчас воспользоваться не мог. Так что выбора не осталось.

Не слушая, что там кричит Элия, Брюс выбрался из ниши и двинулся вдоль стены, аккуратно переступив через россыпи каменного крошева. Дробный стук доносился справа и слева.

Единственный шанс выбраться из замка, проскользнуть незамеченным. Но это было немыслимо. Оставшись один, Брюс как никогда остро ощутил, что замок вовсе не мертв. Что он болезненно восприимчив, как гнилой зуб. Что он чувствует каждое движение внутри себя. И что Брюс для него — чужак. Источник ненужного беспокойства.

Или это все еще активен «паук», запущенный самим Брюсом? Сердцевина выжжена, но остаточные чары-«лапки» по-прежнему пронизывают камни насквозь…

Да какая разница! Нужно уносить отсюда ноги как можно скорее.

Выглянув из-за угла, Брюс заметил крутобокую тушу, что застыла на другом конце залы, поводя вокруг обманчиво-слепыми серыми глазами. В проеме арки за ее спиной топала, вздымая кучи пыли, еще одна тварь. За стеной лязгнуло — видно, рухнул очередной латник, украшавший коридор.

Выбор был небольшой. Спускаться из окон верхних этажей мешала увечность рук. А с первого этажа выбраться можно было только через дверь, поскольку окна (в лучшем случае бойницы) строители размещали под самым потолком, чтобы врагу не добраться.

Жаль только, что единственная доступная в данный момент дверь находится как раз за этим весьма оживленным помещением.

Брюс замер, осматриваясь.

Бум-бум-бум… — оставляя за собой череду глубоких клешнеподобных вмятин, заскучавший монстр понесся поперек залы за одуревшей с перепугу крысой. Крыса, недолго думая, вцепилась коготками в дряхлый штандарт, украшавший стену, и лихо вскарабкалась вверх.

Страж в негодовании лягнул стену копытом — брызнули искры.

А вот товарка крысы оказалась не такой проворной. Посреди залы красовалось красноречиво размазанное багровое пятно, уже припорошенное каменной мукой.

М-да… Путь напрямик заказан. Вот если только по… Брюс окинул взглядом периметр залы. Перекрытия второго этажа провалились, но на том месте, где держались балки, еще сохранились гранитные выступы и карниз. Шириной в две ладони.

Через минуту, проклиная все на свете, Брюс осторожно ступал по узкой полосе, прижавшись спиной к стене. Хребтом фиксируя каждую неровность. Шаг… Вдох… Шаг… Выдох…

Внизу бродили каменные вепри, время от времени задирая друг друга. Они чуяли неладное, но жирные загривки мешали глянуть вверх. И оттого твари злились. Не прошло и двух минут, как к двум первым подтянулись еще несколько.

Брюс косил глазом, высматривая вожделенный конец пути и лестницу.

«А ведь Элия, как только спустится, ринется обратно в замок!.. — вдруг обожгло понимание. — С этой идиот… ладно, благородной в своем безумии девицы станется!»

Брюс оступился. Из-под подошвы выскользнул камешек. Маленький, почти беззвучно ударившийся о пол, но, как назло, рикошетом отскочивший прямо в бок одному из вепре-тритонов.

Все-таки соображали они туго.

За несколько секунд Брюс, в спешке обдирая спину о кладку, успел-таки добраться до уцелевшей лестницы на другом конце залы. И метнуться по ней к выходу. И даже успел захлопнуть внутреннюю дверь, перед носом рванувших следом тварей.

Дверь оказалась дубовой, прочной, обитой металлическим сплавом с добавлением серебра, она упруго содрогнулась, обещая стоять еще минуту-другую. Как раз хватит, чтобы добежать до такого вожделенного выхода и захлопнуть уже внешнюю дверь (ту, что сам и вышиб) перед носом изумленной Элии.

Она и впрямь обежала вокруг замка и примчалась сюда. И задубасила в преграду изо всех сил.

— Брюс! Ты что делаешь! — Ее стук не шел ни в какое сравнение с таранными ударами вепрей, беснующихся за второй дверью.

Бросив на крючья засов, чтобы кое-как державшаяся на петлях дверь не распахнулась снова, Брюс прижался к ней спиной и закричал:

— Уходи! Как можно дальше! Прочь отсюда!

— Ты их не удержишь! Сил не хватит!

— Хватит, — буркнул Брюс, не тратя время на объяснения. Удерживать взбесившихся стражей внутри замка он намеревался вовсе не голыми руками.

— Зачем?!

— Есть идея…

Как ни странно, но хождение по карнизам иногда наводит на весьма неожиданные мысли. Прижимаясь спиной к выщербленной стене, Брюс уже в который раз ощутил, что чувствует замок, как живое существо. И даже, кажется, может заставить его подчиниться…

Вот только сосредоточиться не дают.

Бах!!! Бум-м!!! Ш-шкрак!.. В образовавшуюся щель с треском просунулось тупое клыкастое рыло. Незрячий, но внимательный каменный глаз обрадованно вперился в добычу.

Как когда-то жароед… И, как тогда, Брюс остро пожелал стать каменным, слиться с замком воедино, стать его частью, нащупать «лапки» почти убитого колдовского паука и расшевелить ими одно из тел, погребенных далеко в подземельях…

Это не я! Я вон там, внизу! Ваш враг внизу, забрался глубоко. Достаньте его оттуда!

Мерный грохот чуть сбился. Вепрь, что почти уже целиком протиснулся через дверь, замешкался. Он-то видел, что враг прямо перед ним, но инстинкт подчинения замку (или чары Брюса) звали его прочь.

— Вниз! — не выдержав, прохрипел Брюс.

Это была ошибка. Те стражи, что еще оставались за дверями, послушно потянулись к подземельям, а вот самый настырный уже шел к Брюсу, готовясь прыгнуть. И прыгнул — тяжеленный, холодный, неумолимый. Брюс попытался отбить хотя бы первый удар, изо всех сил пнув ногой. Но с тем же успехом он мог ударить пяткой по самому замку… Больно и бесполезно.

— Брюс! — взвизгнула снаружи Элия.

Его прижало к створке. Будь она чуть покрепче, и вовсе расплющило бы, а так лишь с холодной каменной силой вдавило в затрещавшую древесную плоть. Захрустели ребра, в глазах побагровело. Над ухом щелкнули… нет, глухо скрипнули клыкастые челюсти.

Из последних сил Брюс вцепился непослушными руками в шишковатое, твердое, но странно подвижное тело… Сдавить, размять, разорвать изнутри! Как лед рвет скалу… Ну!

Вепрь вдруг замер, сильно содрогнулся, а затем беззвучно рассыпался, как слепленный из муки. В тучу грязной пыли. Глаза запорошило, глотку забило песком, руки провалились в пустоту. Но отвлекшись на одного, Брюс потерял контроль над остальными. Стражи, мчавшиеся в подземелья, остановились в замешательстве.

Нельзя терять сознание, еще не все!

В глазах сгустилась тьма. Узкое помещение, слепой отрезок между двумя дверями, предназначенный для того, чтобы в случае необходимости зажать в клещи и расстрелять захватчиков замка, был темен изначально, но тот мрак, что наполнил его сейчас, был холодной, душной непроглядностью каменной сердцевины. Она стиснула жесткую хватку. Брюс почувствовал, что легкие больше не в силах вместить даже глоток воздуха. И что сил, чтобы подчинить себе махину замка, не осталось вовсе…

И что он сам, будто замок, равнодушен, незыблем, мертв.

Но если удастся вдохнуть, хотя бы еще раз, то…

…Внезапно стало очень светло. Из немыслимой дали приблизилось и оказалось совсем рядом теплое и живое. А что-то горячее, мягкое и очень нежное коснулось его губ, прижалось крепко, вталкивая воздух, а с ним и жизнь.

— Не умирай! Пожалуйста!

В полутьме горячечно блестят глаза. Близко-близко, заглядывая прямо в душу. С ресниц срываются капли, падают на его лицо, но он не чувствует.

— Ты… Это ты?

Удивительный вопрос. Или это уже бред? Но нет, кто-то есть рядом. У кого теплые и сильные руки. Они упорно волокут его к свету.

— Айка? — До одури хочется, чтобы это была она. Здесь, возле него. Но как ее позвать, если даже голоса нет?

Она и не слышит. Отдаляется…




…Он был земляным магом. Звали его Яр. Сила его была так велика, а могущество неоспоримо, что он мог позволить себе столь короткое имя. По его воле горы сходили с мест, гранит обращался самоцветом, медь — золотом. И среди людей не было ему равных. Самый виртуозный из воинов не поднимет и меча в поединке с магом, если руки его отнимутся, а легкие превратятся в бумагу. Первых красавиц, знатных и гордых, он играючи завоевывал, превращая их слезы в настоящие алмазы. Но, как часто случается, повстречал Яр девушку. Из простых, дочь садовника. И малину в отцовском саду он усыпал рубинами, и по ночам деревья листвой шелестели ей серенады, и чистым серебром сыпался лунный свет… Но не встретил он ответа. Не мил Яр был девушке, бывает и такое… Рассердился тогда маг. «Я могу приказать твоему сердцу!» — сказал он. «Ты можешь приказать моему сердцу биться чаще, когда ты приходишь, — тихо отозвалась девушка. — Но для Мирка из соседнего села оно бьется часто безо всякой магии. Ты можешь остановить мое сердце вовсе. И тогда сердце Мирка остановится вместе с моим безо всякого приказа. Только одно твоей магии не под силу — заставить мое сердце любить тебя. Потому что вольно мое сердце в выборе. И оно уже выбрало…»

* * *


— Айка!

— Тихо… — бурчат рядом. — Нет здесь никакой Айки.

Солнце лезет в щелку между веками — яркое, злое, болезненное. А в зубы тычется твердый полукруглый край, выплескивает воду. Вода течет в рот, блаженно шелковистая, усмиряющая саднящую глотку.

Вкус у воды странный. И хочется выпить больше, но от мерзкого привкуса подташнивает. Брюс закашлялся, стараясь вдохнуть.

— Спасибо. — Шершавый язык еле ворочается, все еще обложенный пылью.

Элия в ответ молчала, глядя напряженно и испытующе. Уставилась прямо в глаза, ища что-то. Признаки смерти?

Она сидела рядом, поддерживая его голову одной рукой, а во второй была фляга. Казалось бы, самая что ни на есть милосердная и женственная позиция. Только девушка выглядит так, будто прикидывает, а не опустить ли злополучный сосуд на висок страдальца.

Погоди! Еще рановато прекращать Брюсовы мучения.

— Эль?

Она встрепенулась, взгляд прояснился и смягчился.

— Хвала богам! — кажется, она произнесла это искренне, даже улыбнулась, пытливо всматриваясь в его лицо. — Я уж подумала, что ты не очнешься. — Она поудобнее переместила Брюсову голову на своих коленях и отставила флягу в сторону. — Ты даже дышать перестал, пока я тебя тащила.

— Тащила? — Брюс пошевелился, хотя не требовалось особо разворачиваться, чтобы узреть до оскомины знакомую махину замка в непосредственной близости. Они находились как раз в его тени. И выбитая дверь маячила в трех шагах. Язык из крошева осколков тянулся через порог наружу.

— Стражи!.. — Брюс приподнялся на локтях, Элия нажала на его плечи, укладывая обратно.

— Не шевелись. Все равно не удержишь… Но за то время, что ты провел без сознания, ни один страж не появился. Хотя из замка иногда доносятся удары. Очень далекие.

— Они все же ушли вниз, — с облегчением констатировал Брюс, устраиваясь на девичьих коленях покомфортнее. Вполне удачная подушка — мягко, округло, тепло. Век бы лежать и не двигаться.

— Я пыталась к тебе пробиться, — Элия слегка наклонилась, теперь ее тень падала Брюсу на лицо. — Но опоздала. Потом услышала треск и грохот, из щелей вырвались тучи пыли, а потом все стихло… Когда мне удалось пробраться внутрь, я нашла только тебя среди обломков. У тебя из носа текла кровь. Точнее, уже не текла. Ты был мертвым… Ну, мне так подумалось.

— И ты меня поцеловала, — с удовольствием напомнил Брюс. Мелькнуло разочарование, что поцелуй был вовсе не Айкин. — Снова.

— Я просто постаралась заставить тебя дышать, — возразила Элия, отведя глаза. Веки были красные, опухшие, ресницы слиплись. Плакала? Из-за него?

— Ты испугалась за меня?

— Нет… Просто не хотелось оставаться одной в этой глуши.

— Вранье! — воодушевился Брюс. — Ты испугалась и потому полезла за мной в подземелье! А что? Это нормально!

— Брюс, — напряженно произнесла она, — заткнись!

— Почему? Это же похвальное человеческое поведение. А потом боялась, что я умру…

Он бы еще ляпнул что-нибудь столь же радостно-бессмысленное, просто потому, что болтовня помогала очухаться и осознать, что смерть обошла стороной, но Элия вдруг переменилась в лице и резко отшатнулась.

Брюс будто больной нерв ненароком дернул. И взвыл, когда его голова вместо мягких колен приложилась затылком о землю.

— Чушь! — взорвалась девушка. — При чем тут ты? Да кто ты такой, чтобы я за тебя переживала?!

Брюс растерялся, изумленно глядя на нее снизу вверх и даже прикидывая, а не отползти ли подальше. Тень, что ли, зловредная ею овладела?

Элия высилась над ним, как разъяренная сова. Глаза круглые, взгляд горит, лицо белое с пестринами веснушек, нос заострился клювом и рдеет на кончике, пальцы скрючились, как когти. И даже истрепанная куртка плескает полами-крыльями.

— Мне показалось… — Дыхание у нее перехватило, но она с силой продолжила: — Мне показалось, что я среди этих теней заметила Дьенка. Я видела его отражение в твоих глазах… То есть думала, что видела. Я надеялась, если ты умираешь, то уступишь ему свое тело.

— Что ты… — (М-да, и впрямь самое время отползать от обезумевшей спутницы подальше и готовиться отражать атаку.)

— А ты звал свою проклятую Айку! — Элия притопнула в сердцах.

— Ты не меня спасала?

— Я думала, ты умер!

Брюс оторопело моргал. На языке еще таял странный привкус, и его вдруг неприятно осенило:

— Вода… Ты хотела отравить меня? Чтобы я побыстрее уступил место разлюбезному Дьенку?

Что ж, способ сбить с раскричавшейся спутницы боевой задор оказался удачным. Элия замешкалась, отступив.

— При чем тут вода?

— Где ты взяла воду?

Еще пару мгновений девушка казалась сбитой с толку, а потом вдруг глянула на него с уничтожающим ледяным презрением:

— Я не травила тебя.

— Где ты взяла воду? — повторил Брюс, приподнимаясь и бросая косой взгляд на все еще заваленный колодец. Поодаль, весело поблескивая на солнце, выплескивалась через край вода из заговоренного источника.

Элия резко поднялась с места, подошла к колодцу, наклонилась над остатками разбитой поилки для лошадей и демонстративно зачерпнула горстью, а затем резко выплеснула мутноватую воду.

— Это дождевая вода, идиот! С утра был дождь, тут накопилось немного.

Стало невыносимо тихо.

Злополучная вода растекалась кляксой по камням, выпуская струйки-ножки. Обманутая воцарившейся тишиной воздушная медуза неторопливо проплыла над ней. Пятно на брусчатке казалось ее тенью.

«Извини!» — хотелось сказать Брюсу, но губы не шевельнулись. Может, она и не пыталась отравить его, но вернуть надеялась другого. Да и Брюс сам в последний миг вспоминал совсем не ее. Так что квиты.

— Дьенка нет, — мстительно произнес он, поднимаясь на ноги.

Качнуло сильно. Болела, кажется, каждая кость, ныла тяжело, словно залитая горячим свинцом. Элия глянула искоса. Отчаяние и разочарованный гнев уже утекли из ее взора, лицо вновь осунулось, а в трещинке запекшейся губы алела бисерина крови. Эта строгая, усталая девушка мало походила на прежнюю боевую наследную баронессу Загорскую.

Та уж точно не сказала бы хоть и через силу, но мирно:

— Я не желала тебе смерти.

— Всего лишь воспользовалась моментом.

— И сделаю так снова.

— Я знаю.

— И ты тоже. Если выбор будет между мной и этой твоей селянкой.

Брюс пожал плечами, разминая затекшие плечи. Болели они так, будто все утро он только и делал, что таскал проклятый замок с места на места вручную. По камешку.

— Уходим отсюда.

— А как же… — она оглянулась на присмиревшую каменную громадину за спиной.

На пару секунд почудилось, что вопрос ее эхом оттолкнулся от стены и множественно рассыпался по двору, ворохом беззвучных щекотных отголосков: «…Как же… кто же… спасите…»

— Что могли, то сделали, — ворчливо, но втайне гордясь, буркнул Брюс. — Стражи сейчас бесятся где-то в подземельях. Они за считаные часы доберутся до самых дальних уголков…

Это было странно… Произнося слова вслух, Брюс не сомневался, что говорит правду. Замок все еще жил в нем, и он чувствовал, как тупо и зло бьются в замковом чреве каменные монстры, стремясь добраться до ложной приманки в глубинах. Он воспринимал неощутимые, но тем не менее отчетливые содрогания каменной плоти, шелест осыпей, рыхлый клекот сырой земли.

— Идем, — Брюс перехватил повод Лако, тоже пытливо вслушивающегося в происходящее внизу. Гиппогриф даже пригнулся и склонил голову набок.

— А тени? — Элия не стала спорить, успокоенная уверенностью в голосе Брюса. Шмыгала носом совсем по-простецки, послушно шлепала следом.

— Тени получат свободу, как только проклятие спадет.

Он и сам не знал, с чего все убыстряет шаги. В атмосфере исподволь нарастало напряжение. Его ощущали даже летухи, вырвавшиеся из-под карнизов и беспорядочно закружившие над головой. Следом за ними дымная струйка потекла из отдушин под крышей в дальней башне. С места снялись полчища нетопырей.

— Уже? — взволнованно спросила Элия, увертываясь от косяка дрейфующих медуз. Их, похоже, тоже выгнало из привычных заводей в тени недоброе предчувствие.

Двор наискось перебежала встрепанная крыса. За ней следом другая.

— Стражи достаточно тяжелы, чтобы под их весом где-нибудь, да провалился пол. До воды там внизу рукой подать. Какой-нибудь из камешков, пусть даже самая малая крупинка, однажды упадет сквозь пробоину в подземный поток и тогда проклятие спадет.

Они достигли пролома в стене, перебрались, подгоняемые смутной тревогой. Лако перемахнул стену, с шорохом распустив широкие крылья.

— Наверное, на это все уйдет день, может, два…

Надрывный, тугой скрип накатил со стороны замка, сменяясь глухим, переливчатым шорохом. Взмыли над замком опоздавшие птицы и летучие мыши. Стены замка окутались дымкой.

— Ну, или так… — ошалело пробормотал Брюс, глядя, как башня слева складывается сама в себя.

Грохот, замешанный на тучах пыли и каменной крошки, накатил с опозданием. В воздухе туго развернулись мутные вихри. О листву дождем застучала мелкая гранитная сечка.

«…Мы свободны!..» — пробилось сквозь шум призрачное ликование.

Перекидной мост под ногами содрогнулся. По поверхности побежали рваные черные трещины. Решетка в арке ворот застонала, выгибаясь и лопаясь. Даже земля вокруг вскрывалась влажными разломами.

Мысленно проклиная свой непредсказуемый дар обращать обычную магию в катастрофическую, Брюс вслед за Элией и гиппогрифом побежал прочь.

* * *


Болели плечи, болели руки, стенал натруженный хребет, от голода живот только что к спине не прилип, однако шагалось по лесу неожиданно легко.

Топал, чавкая влажным мхом, гиппогриф. Элия шла рядом, придерживаясь рукой за перья на вороте Лако. Брюс, прихрамывая, плелся следом, изредка ловя на себе пристальный взгляд спутницы.

Молчали они уже долго, но молчание не столько тяготило, сколько связывало их.

— Чему ты улыбаешься? — не выдержав, наконец подозрительно поинтересовалась девушка.

— Я? — искренне удивился Брюс, и на всякий случай недоверчиво прикоснулся к лицу. Хм-м… А она не врет.

— Ты редко улыбаешься. Чаще ноешь, «когда мы пойдем домой»? — передразнила она ехидно.

Благодушный настрой не позволил Брюсу огрызнуться. Он лишь улыбнулся шире, на этот раз осознанно.

…Возвращаться к дороге они не стали. Манящие чары утратили силу, но все равно идти прежним маршрутом не хотелось. Двинулись наискось в надежде пересечься с трактом уже в другой точке. Благо что лес, будто тоже скинувший заклятие, посветлел, просох и расступился. Чащи разредились, подобрав шлейфы колючего кустарника, будто матроны — пышные подолы; деревья теснились по окаемам полян, разбегались гребнем по краям распадков, обегали лощины. Солнце, перевалив через полдень, все еще грело жарко, запуская лучи в самые укромные уголки. Сыто пахло грибами и горьковато — прелью.

И странное чувство… Замок остался далеко позади, но присутствие сотворенной там волшбы все еще ощущалось. Восприятие Брюса резко обострилось. Он теперь весь лес воспринимал живо и болезненно, как будто лишившись защитного покрова. Под снятой кожей обнажились нервные окончания.

Воздух чуть шуршал. Деревья сопели, втягивая корнями сок из почвы. В холодной земляной плоти рыл ход упорный крот. Мертвый лист гнил, разваливаясь на лохматые клочья в студеном ручье. Щемил свежий слом на березе. Он разил кисловатой сладостью и болью…

Ветер нес запах реки. А земля передавала мерные толчки струящегося неподалеку потока.

— Брюс?

— Да?..

— Ты спишь, что ли?

Может быть. Наяву. Это так удивительно… Лес — прозрачный и просторный — раскинулся на тысячи и тысячи шагов вокруг. Его плоть упруга, но податлива, как дыхание. Но живое и дышащее нашпиговано сгустками мертвого… Вон там заросшая дорога усеяна крутыми скобками потерянных подков. Металл сгнил до ржавой трухи, пахнет горько и зло. А вон там снулой рыбой прикорнул в корнях оброненный нож из серебра. С виду целый, но покрылся тухлой корочкой патины.

Любопытно…

Брюс нагнулся, чтобы вынуть из травы серебряную же пряжку, вполне новенькую с виду, лишь слегка зачерненную. Видно, потерял кто-то недавно. Может, какой случайный охотник? Или сорока украла, да до гнезда не донесла.

Словно в подтверждение, сорока недовольно застрекотала совсем близко.

— Ты, кажется, хотела клад найти?

— Клад? Где? — Элия машинально огляделась. — Да я уже и забыла…

Брюс устремился мимо нее и удивленного Лако, вонзаясь в заросли боярышника. Чудесная восприимчивость потихоньку испарялась, надо было не упустить момент.

— Ты куда?!

— Там что-то есть… Не клад, но монетки теплые, свежие… — смутно шепча, Брюс ломился через кустарник. Прошлогодние сморщенные ягоды охотно валились за шиворот.

— Да погоди же! — Неловкому в лесной тесноте Лако удалось не сразу развернуться, так что Элия задержалась, выпутывая из ветвей сумку и повод.

Брюс, как взявший след пес, несся на привкус металла, ни на что не обращая внимания.

— Он здесь! Я чувствую… Совсем близко, — как настоящая гончая, он припал к земле, ощупывая толстый слой прели, забивающий своим рыхлым вкусом металлическую едкость монет.

— Совсем с ума сошел, — негодовала Элия издали.

— Золото… Нет, серебро, — бормотал себе под нос Брюс, выписывая сужающиеся круги по присыпанной прошлогодней листвой поляне. — И медь. Немного, но на обед нам хватит.

Монетки были совсем близко.

— Может, лучше грибы насобираем? — безнадежно предложила девушка.

— Хочу настоящий ужин, — упрямо произнес Брюс. — Горячий, с мясом!

И внезапно почувствовал новый мускусный привкус. Пряный, живой, сильный. Если бы у страха был запах, он был бы таким. Это было загадочно. Вообще-то клады не пугаются.

— Ты здесь до завтра кружить будешь, но ничего не найдешь. Смотри, сколько листьев нападало!

— Некромант я или нет? — он возмущенно разогнулся и приосанился. — Сейчас я его вытащу!

Прикрыв глаза и уже привычно (практики было вдоволь!) сосредоточившись, Брюс вытянул руки над землей и потянул. Переносицу заломило, резкий мускусный запах усилился, металлический сгусток в земле чуть стронулся… и сел обратно.

Брюс озабоченно поскреб подбородок.

— Что-то мешает.

— Может, и не настаивать? И полдня не прошло, как ты целый замок развалил. Не хватит ли на сегодня?

— Подумаешь, замок! Там было все ясно… А вот теперь не пойму что, — рассеянно пожаловался он. — Какие-то заковыристые чары? Монеты вроде близко. Вот здесь, — он притопнул и почувствовал, что поверхность земли под ногами мягче, чем везде. — Но их вроде что-то держит.

— Некромант из тебя… — Элия снисходительно потрепала по шее заскучавшего гиппогрифа.

— Какой есть, — обиделся Брюс, опустился на корточки и разгреб листья. Часть из них поддалась охотно, а другая будто приклеилась к почве. И под покровом из листьев ощущалось нечто бугристое: местами податливое, а местами твердое.

С недоумением Брюс ощупал что-то округлое и жесткое. Кажется, оно сдвинулось с места, стоило нажать чуть сильнее.

— Надо ножом подковырнуть. Или лучше мечом.

Он мог поклясться, что шкура из листьев на земле содрогнулась.

— Меч из замка я не дам, — тут же откликнулась девушка и назидательно сообщила: — К оружию надо относиться уважительно. Ради пары монет ковырять реликвией в сырой земле негоже. Выманивай, коли взялся!

— Только потом не жалуйся, что я опять что-то развалил…

Запустив пальцы в ворох опада, Брюс снова мысленно подсек горстку монет, как сторожкую рыбину, и потянул. На этот раз сильнее, приложив усилий столько, что мог бы выволочь на поверхность сундучище, размером с себя самого. Да и чувство, что он тянет что-то несомненно более объемное, чем несколько монет, лишь усилилось.

— Ну?! — Он увеличил натиск.

Снизу сдавленно хрюкнуло и пискнуло. Земля вспучилась крутыми буграми, вдруг поползла, вскрываясь. Пестрое лиственное одеяло скомкалось, собираясь складками, а из-под него, из черного провала, с выпученными от страха глазами выкарабкались двое людей. Парень и девушка. Девушка вцепилась в парня мертвой хваткой, а юноша стискивал выскользающий из пальцев кожаный кошель, который в свою очередь изо всех сил старался выпрыгнуть в протянутую Брюсову руку. Монетки в кошеле позвякивали, как живые, натягивая округлыми боками затертую кожу кошеля.

— Ой! — сказала Элия.

Брюс подавился вдохом.

Двое выскочивших из-под земли таращились на него, перекосившись от ужаса. Совсем юные, практически подростки. Оцепеневшие, с бескровными лицами, но точно не покойники.

— Что за…

— Это охотничья ловушка, — хихикнув, пояснила из-за спины Элия, придерживая сердито заклекотавшего при виде чужаков Лако. — У нас такие тоже делают.

Оторопевший Брюс заглянул через край в неглубокий короб, вырытый в земле. На севере для ухоронки охотники просто выкапывали яму, накрывая зачарованным покрывалом. Но там почва теплая, а здесь сыро и холодно, так что короб обложили досками, а на дно набросали сена.

В рассчитанном на одного объеме разместиться вдвоем можно было только тесно прижавшись друг к другу. То-то эти двое такие помятые.

— Не похожи вы на охотников, — брюзгливо заметил Брюс. — Что вы тут вообще делаете?

Более глупого вопроса, наблюдая за их смущенным переглядом, и не сразу придумаешь. Элия снова фыркнула.

— Мы от вепрей прятались, — сдавленно пояснила девушка. — И мокрецов. Их развелось много, по лесу ходить опасно…

Паренек согласно, хотя и несколько запоздало кивнул, подтверждая уклончивое объяснение.

Нюх полумагических тварей, таких, как вываран, водяной вепрь или, например, дракон, так тонок, что обычным способом от них не укрыться. Живых они учуют даже через каменные стены.

Брюс пошевелил носком сапога краешек покрывала. Просмоленную холстину с одной стороны густо обклеили сухой листвой, закрепив древесной смолой. Чары были хоть и доморощенные, но добротные. Это и обмануло незадачливого некроманта, не позволив распознать вместе с металлом живых людей.

Вот тебе и заковыристые чары!

Он живо представил себе, что испытали сейчас эти двое, когда над их головами пришлый некромант требовал себе ужин из горячего мяса, а потом принялся выволакивать наверх чужой кошель, вместе с владельцами.

Девочка прерывисто вздохнула. Она была конопатая и курносая, а паренек темноволосый и растрепанный. Одежда на обоих простая, но добротная, из домотканого полотна. А поверх — кожаные безрукавки с вышивкой.

— Это мое, — сдавленно просипел парень, все еще крепко сжимая в скрюченных пальцах пытающийся убежать кошель. И тут же противоречиво добавил: — Заберите все, только ее не трогайте!

Девушка приникла к плечу невзрачного защитника, испуганно блестя глазами.

— Извините, — сконфуженно произнес Брюс, запоздало роняя руку.

Кошель обвис в потном кулаке хозяина. Парнишка торопливо сунул его обратно за пазуху.

— Вы местные? — Элия не стала терять даром времени.

— Д-да…

— А селение далеко?

Мгновение они колебались, видно опасаясь навести на родное село прохожего некроманта, но потом все же сознались.

— Рядом… Дорога выведет.

Собственно, можно было и не спрашивать. И так ясно, что эта парочка не могла далеко отойти от дома.

— Свободны! — величественно бросил Брюс, делая вид, что все идет, как задумано.

Они метнулись было прочь, только листья брызнули, но девчонка вдруг притормозила пятками, оглянулась.

— Го-господин некро… то есть, господин маг, а вы правда… замок? Который проклятый?

— Хотите посмотреть сами?

Их как ветром сдуло. Только шорох потянулся по подлеску.

* * *


Обсыпанная кровавыми ягодами тропа расширялась, а вскоре и вовсе влилась в стремнину старой дороги. Дорога, задумчиво выписав изящный изгиб, выскочила к берегу неширокой лесной речки, схваченной поперек бревенчатым мостом.

То есть моста уже не было… Одно бревнышко застряло между черными опорами, второе прибило в камыши у берега, а остальные, надо думать, унесло течением.

Прошедший дождь вздул тихую речку, позволив ей вообразить себя буйным горным потоком, сносящим преграды.

— Наконец-то! — невесть чему обрадовалась Элия. — Люди!

Брюс не разделял ее воодушевления. В последнее время все их столкновения с людьми заканчивались беготней и утратой имущества.

Хотя чем мог повредить одинокий рыбак?

Ссутуленная фигура в соломенной треугольной шляпе и непромокаемом балахоне неподвижно торчала почти посреди реки, лениво покачивая длинным удилищем. Вода едва доставала рыбаку до колен.

— Добрый день!

Рыбак охотно повернулся, запрокидывая шляпу за спину.

— И вам доброго! — Лицо у него было круглое, украшенное вислыми усами.

— Как улов?

— Бывало и получше.

— Вы местный? Не подскажете, далеко до деревни?

— Прямо идите, не ошибетесь. — Удилище плавно качнулось, когда рыбак махнул рукой, обозначая направление. — Скоренько дойдете.

Заветная дорога, не заметив отсутствия моста, легкомысленно перепрыгивала на другой берег и вновь исчезала в чаще. Вода в реке была белесой, мутной от непогоды.

— А мост давно снесло?

— На днях…

Рыбак приветливо улыбался, снова качнув удилищем. Вокруг его балахона закручивались грязноватые пенистые буруны. Течение реки все еще было быстрым, но с ног, судя по всему, не сбивало.

— Придется идти вброд.

Лезть в воду не хотелось. Элия, без раздумий, вскочила на спину гиппогрифа.

— Идите, не бойтесь, — приободрил Брюса рыбак. — Тут и коню копыт не замочить толком…

Тростник, осадивший пологий берег, расступался с сухим, костяным шелестом. Брюс еще успел мельком подумать, что рыбак, видно, давно забрался в реку, раз жесткие стебли успели заровнять брешь после его вторжения, как вдруг твердая опора как-то сразу кончилась.

С изумленным охом Брюс ушел под воду с головой.

Жесткие листья тростника, за которые Брюс судорожно попытался ухватиться, рассекли ладони. Мутная вода сомкнулась вокруг, сделалось темно и тесно. И тут же сильно поволокло влево.

Течение в реке оказалось мощным и коварным. И дно не прощупывалось вовсе.

С силой оттолкнувшись от упругих стеблей и преодолевая ток воды, Брюс ринулся вверх. Что-то плотное и длинное скользнуло по животу, попытавшись обвиться.

С шумом и фырканьем Брюс вырвался на воздух, увидев торчащего как ни в чем не бывало рыбака на прежнем месте. Правда теперь до него было рукой подать, потому что злое течение швырнуло Брюса практически в центр реки.

— Что за… шутки? — Брюс силился откашляться, одновременно сражаясь с настырным потоком воды.

Рыбак широко ухмылялся. Кончики зубов у него были заострены, как у щуки.

— Брюс! — Изумленная Элия вцепилась в поводья гиппогрифа, наполовину втиснувшегося в тростниковые заросли.

— Назад! — закричал Брюс. — Тут глубоко!

Речка, такая безобидная и мелководная с виду, упруго пульсировала, словно артерия, увлекая Брюса за собой. Могучее течение волокло, норовя обернуть водоворотом и затянуть в омут, чей мутный глаз с готовностью открылся рядом. Брюс попытался ухватиться за удилище.

Удочка вдруг живо извернулась, собравшись крутыми изгибами, и пружинисто выпрямилась, пытаясь захлестнуться вокруг шеи Брюса. Тот снова ушел под воду, погрузившись в буро-блеклую муть.

Выскочил, шлепая руками и разгоняя пенные буруны.

— Брюс!

Краем глаза Брюс видел, как Элия сражается со взбудораженным гиппогрифом, убеждая его то ли взлететь, то ли остаться на месте. А может, они просто неудачно зацепились друга за друга. Дожидаться результатов схватки было некогда, и Брюс попытался выгрести против течения.

Рыбак злорадно скалился, занося свою жуткую удочку. Брюсу вдруг померещилось, что нечто гибкое, упругое, пытается обвиться вокруг его ног. Он в ужасе забился.

— Держись! — из леса показались бегущие фигурки, волокущие длинные, явно наспех сломанные ветки. — Хватайся!

Тот, что успел первым, с ходу вломился в тростник и закинул свою ветку. Ветка шлепнулась о воду. Листья растопырились, как маленькие ладошки. Несколько сорвались и, кружась, поплыли вниз.

Брюс вцепился в спасительную ветку. Вторая жердина, протянутая подоспевшими доброхотами, едва не стукнула Брюса по голове.

— Ой!.. Простите! Едва успели… — уже знакомая конопатая и курносая девушка виновато причитала, помогая спасенному выбраться на берег.

Темноволосый паренек сопел с другой стороны, подставляя плечо.

— Как вам не стыдно, дедуля! — девчонка погрозила кулачком в сторону речки, где по-прежнему ухмылялся рыбак.

— Сама бы постыдилась, срамница! — парировал «дедуля». — Небось с ухажером своим тискалась, вместо того чтобы за мостом, как положено, приглядывать!

— Шли бы вы, дедуля, рыбку пасти, — нелюбезно посоветовал паренек, отжимая штанины.

Рыбак скорчил гримасу, бросил удилище и вдруг резко прыгнул, высунувшись из воды и тут же нырнув на пару шагов ниже. Показалось и втянулось следом длинное тело с пучком толстых щупалец. Забурлила и тут же затянулась стремниной вода.

— Водянус завелся, — пояснила девчонка, заботливо стряхивая с Брюса водоросли и листья тростника. — Так-то он тихий, но всегда сторожит путников, когда мост сносит…

— Вы… бы… мост… починили, — посоветовал Брюс, стуча зубами не от холода, а от нервного потрясения.

— Да некогда все, — покаянно вздохнула девчонка. — Дорога старая, мало кто ездит, вот все и откладывают… Мы дежурим тут по очереди. Простите нас, господин некро… Ой! Господин маг. Мы отлучились-то всего на минуточку, — повторила она покаянно.

— На минуточку? — сварливо усомнился Брюс.

Паренек торопливо отвел глаза, девочка вновь зарделась.

Гиппогриф, балансируя крыльями, аккуратно перескакивал по торчащим из воды сваям. Восседавшая на его спине Элия внимательно вглядывалась во взбаламученную реку.

— Дедуля раньше человеком был. Рыбу ловить любил и другим пакостить. А как утоп, так в водянуса и перекинулся.

— Так что, считай, никаких перемен в его жизни не произошло, — проворчал паренек.

Девчонка строго посмотрела на него, но тут же отвлеклась на вопрос, заданный приблизившейся Элией.

— Да! Конечно, у нас путников привечают. У нас очень большое селение. Называется Плескуны. Есть постоялый двор! К нам даже маги заезжают. Вот как раз сейчас гостит целых двое! — простодушно похвасталась девчонка. — Говорят, ищут какого-то беглого… Вы, если дороги станете придерживаться, прямиком к околице выйдете.

Брюс и Элия переглянулись и сдержанно покивали.

Надо ли говорить, что от дороги они отвернули практически сразу, как только незадачливые охранники несуществующего моста исчезли из виду.

Может, и не по их души маги засели в Плескунах, но…




…Человеческая душа — настоящий алхимический котел, в котором воздушные замки надежд становятся железными принципами, а пламя страстных идей неведомым образом переплавляется в журчащую воду холодных речей.

Как происходит превращение? Знатоки разводят руками… Непредсказуем и темен сей процесс. Видно, в каждом из нас содержится собственный уникальный элемент, что служит катализатором…

* * *


…День переваливал за половину, солнце, время от времени кокетливо высовывающееся из лохмотьев туч, наконец, заскучало и скрылось окончательно. Сразу стало серо и сумрачно.

Гиппогриф лениво выклевывал из сырого воздуха особо крупных комаров. Прочие комары, а также гнус и мошкара, клевали заморенных путников.

— Поселок! — слегка оживилась Элия, указывая вправо. Ей из седла было дальше видно. — Может, рискнем?

О да! Еще одна ночевка в мокром лесу — и здешние насекомые обглодают их до костей.

Рыжая, охотно раскисающая земля казалась всклокоченной. До поселка напрямую рукой подать, но пришлось попетлять, следуя дорожной строчке, чтобы обогнуть бесчисленные русла ручьев. В непогоду они переполнялись, и вода сбегала по отводам в крошечные прудики, выложенные камнями. На каждом маячило по мельнице. Иные размером с собачью будку, но встречались и большие. Когда-то выкрашенные яркими красками, сейчас мельницы безнадежно полиняли.

Посторонилась низкая повозка, пропуская гиппогрифа. Широкие колеса легко трамбовали грязь. Возница слегка приподнял край широкополой шляпы-конуса, то ли в знак приветствия, то ли любопытствуя.

Перед поворотом к селению Элия нехотя облачилась в изрядно помятые некомплектные доспехи. Уныло оглядела себя в луже. Вздохнула горестно.

— Ничего, — бодро утешил Брюс. — Не доспехи красят воина, а воин — доспехи. По тебе сразу видна вся твоя героическая летопись. Тебя плющили, колотили, сбрасывали со скалы и…

— Не смешно, — пробурчала угрюмо девушка, примериваясь к отверстию в шлеме. Круглым оно так и не стало, несмотря на все усилия по ремонту.

— Главное, чтобы не смешно было селянам, — осклабился Брюс еще шире. — А если станут смеяться, у тебя есть очень большой и очень ржавый меч.

Шлем Элия запихала обратно в сумку, горделиво вздернула нос и ткнула Лако пятками в бока. Ну, во всяком случае, бравый вид она на себя напускать умеет. Иногда работает лучше фальшивой брони.

Деревню по периметру обводил частокол, густо заросший колючками и утыканный вдобавок ржавыми гвоздями. Впрочем, покосившиеся ворота гостеприимно отвесили щербатую челюсть. Дома за частоколом, сплошь деревянные, были нахлобучены на высокие каменные фундаменты. Центральная дорога накатана так, что ее никакой сырости не разъесть.

Поселяне глазели на чужаков без особого интереса.

— Не-е, — говорили в очередном дворе, почесывая шейку сторожевой рогатой жабы или собственное пузо. — Какая у нас работа? Разве что на поле… Не хотите? Ну, тогда и не знаю…

Рогатые жабы, посаженные на цепь, таращили немигающие круглые глаза и только время от времени со звучным чмоканьем выстреливали языками, прихватывая целую горсть комарья разом.

Даже гиппогриф восхитился.

А вот местных жителей унылый маг с растрепанной косой в помятом доспехе ничуть не впечатлял.

— Хоть постоялый двор у вас есть? — безнадежно осведомилась Элия, получив очередной отказ. — Или трактир?

— Не! — традиционно отозвалась тетка в накидке, скребя широкой тяпкой по разноцветному лишайнику, обметавшему высокое каменное крыльцо дома. — Зачем нам целый трактир? А прохожие на постой к Дармеду идут, это дальше! Зеленый дом, не промахнетесь…

Линяло-зеленый дом под остроконечной крышей высился над соседями, как капитан над новобранцами — широкоплечий, уверенный, мрачноватый. За его спиной разлегся заросший устрашающими лопухами и папоротником пустырь. А на границе, где лес отсекал частокол ограды, маячил совсем уж заброшенный с виду дом.

Во дворе, вместо рогатой жабы, восседал старый вываран. Панцирь зверя потрескался и потускнел, не перекатывая знакомые пламенные переливы.

Туго отошла обитая просмоленной кожей дверь. Вместо колокольчика под потолком болтался череп рогатой жабы с камешками. Изнутри пахнуло теплом, дразнящими ароматами тушеного мяса, выпечки и грибами.

На визитеров вопросительно глянул от стойки упитанный, лысоватый мужчина, увлеченно раскладывавший серебряные и медные монетки на две стопки. Принять найденную пряжку в качестве оплаты за ужин на двоих хозяин согласился без комментариев.

— Ну что за жизнь такая, а? — следом в залу ввалился бородатый и влажный тип, принявшийся шумно отряхиваться и разгонять по тесноватому помещению вонь отсыревшей кожи. — Что я рыба, что ли, с утра до ночи плескаться? Или жаба какая, в грязи ковыряться? — Он сбросил дождевую накидку на руки подоспевшей хозяйки. — Заварцу мне! Погорячее… В смысле, позабористей, а не кипяток… Или лучше грогу! — отдуваясь, уточнил он. — А то знаю я вас.

— Чего опять раскричался, Джух? — местные даже ухом не повели.

— Впору жабры отращивать, — бородатый Джух привычно умостился за столом, вклиниваясь в компанию таких же взъерошенных и непросушенных аборигенов. — А ведь были времена, когда на прадедовском поле солнечные цветы растили! А теперь сплошь речная капуста…

Элия, завороженно наблюдавшая за громогласным бородачом, встрепенулась, перехватывая меланхоличную тощую женщину с повадками хозяйки заведения. Та волочила накидку к груде таких же на вешалке.

— Нам ужин. На двоих… С капустой, — мужественно добавила Элия.

Брюс, хмыкнув, облюбовал единственный пустой стол у окна. И сразу же понял, почему стол пустовал до сих пор. Подоконник и рамы обжили семейства мелкоедов — сытых, толстых, обожравшихся мошкарой до отвала. Не в пример худому хозяину заведения Дармеду и его еще более худосочной супруге. Она проскальзывала в тесные щели между столами и посетителями, словно плоская камбала. И косила глазами так же… Брюс перехватил ее пристальный, оценивающий взгляд в свою сторону.

Подавали здесь белую бескостную рыбу с гарниром из речной капусты (блеклые, зеленоватые листья с прожилками выгодно оттеняли розоватое мясо рыбы) и говядину с водяными яблоками и грибами. А заварец припахивал смолой, зато только что в кружке не кипел.

— Поля вымывает, мокряки приходят чуть ли не каждый день, посевы сжирают на корню, — доносились местные перепевы «за жизнь».

И тут же неизбежным припевом:

— Брошу все, рвану к внутреннему побережью. Или, может, пора уже на Золотые земли податься…

— Как же, ждут там тебя!

— А как же, ждут, — подал голос хмурый тип от камина, где он грел руки о здоровенную кружку. — Таких дураков и ждут… — Он со стуком поставил кружку на решетку камина. Из рукавов высунулись массивные металлические кольца. Мужик с привычным проворством натянул на запястья изрядно обтерханную ткань рубахи, скрывая кандалы из виду.

Брюс отвел глаза. Должники магов встречались нечасто. Во всяком случае, те, у кого обе руки были в наличии.

Однажды к Брюсу зашел один такой, узнав, что он промышляет иногда кузнечным делом. Убедившись, что простенькие с виду, но намертво заклятые кандалы не по зубам даже вываранам, парень в отчаянии даже захотел отпилить себе руку. Потом передумал и отправился искать счастья в Огненном краю.

А вот любопытно… Работа с металлами — прерогатива земных магов. Кто сейчас этим занимается, а?

— Все подались в Золотые земли, да мало кто оттуда возвращается, — продолжали выпевать местные.

— Так чего возвращаться, если и там хорошо?

— Хорошо там тем, у кого голова золотая. Или зубы… В крайнем случае содержимое кошеля, — должник мага снял с решетки согревшийся грог и шумно хлебнул.

Никто его не слушал. В байках про Золотые земли у всех слушателей восприятие обычно отключается сразу же после слова «золото».

Духота концентрировалась, обещая осадки. Все явственнее воняло капустой. Дым тянулся в насыщенном воздухе нитяными струйками, завиваясь. Брюс поднялся с места, вылавливать хозяина.

— Да не-е, — уже привычно откликнулся Дармед, выбирая заплесневевшие булочки из хлебной корзинки, — какая тут работа для чужаков? Сами справляемся… Ну, вот если в поле яблоки перебирать…

Водяные яблоки оба претендента на работу предпочитали перебирать исключительно тушеные и в собственных тарелках. А полевая страда грозила затянуться до конца сезона, да еще и наградить радикулитом от сырости.

— Переночевать? Да не-е, места у меня мало, а постояльцев вишь сколько! — Дармед прикопал одну из только что обнюханных булочек поглубже на дно корзины и с удовольствием окинул взглядом горницу. Прищурился хитро: — Но если, скажем, цену перебьете…

Брюс выразительно посмотрел на Элию. Девушка вяло ковырялась в тарелке с рыбой. Белесые куски, обнажив вареные кости, приобретали все более неприглядный вид.

— Это сколько? — вздохнул Брюс. Услышал ответ, приложил максимум усилий, чтобы отпавшая челюсть не брякнулась о столешницу, и с деланой небрежностью отмахнулся: — Вряд ли ваши хоромы стоят столько.

— Это как оценивать, — хмыкнул ничуть не обиженный хозяин. — Вот, скажем, спросить тех бедолаг, что решили сэкономить на моем гостеприимстве и заночевать в лесу, так они наверняка скажут, что цена невелика… Одна беда, на услугах некроманта, который понадобится вам для таких опросов, сэкономить не удастся.

Тощая супруга Дармеда, забиравшая опустевшую посуду с соседнего стола, выразительно закатила глаза и вмешалась, упростив витиеватую речь мужа:

— В лесу улиток-мясоедок полно. И еще мокряки шастают. Про гнус уж и говорить не стоит…

Это — да! Про гнус не стоит. К набору фирменных блюд в заведении Дармеда прилагалась бесплатная баночка с самодельной холодящей мазью для успокоения горящей от укусов мошки кожи. Будь ее побольше, Брюс бы обмазался с головы до ног. Зудели, кажется, даже щеки изнутри.

— Так что ночевать всяко лучше под крышей, — заключила женщина, внимательно глядя на Брюса.

— Душно здесь, — буркнула раздраженная Элия, отодвигая расковырянную, но так и не опробованную порцию рыбы. — И грибами воняет.

— Древесину как ни смоли, а все равно гниет, — развел руками Дармед.

— Строили бы из камня.

— Еще того хуже. В камне жить — это сырость и холод копить. Вот господа, те выжарок заводят. А нам куда? Один жене в наследство достался, да и тот выдохся от старости.

Брюс снова перехватил взгляд супруги Дармеда. Она быстро отвернулась, сделав вид, что протирает медный таз. Судя по преувеличенному усердию, таз готовился на роль зеркала.

— …А «Стихии» — это вам не просто игра! — строго донеслось от стола в углу. — Это ж сама жизнь! И будь проклят тот, кто относится к игре легкомысленно… Вот, скажем, карта Огня. Воплощение страсти. Как положишь, так и выйдет. При одном раскладе — обогреет, при другом — испепелит. Все как в жизни…

Брюс крепко ухватил за плечо Элию, еще до того, как она успела незаметно переместиться на самый краешек скамьи.

— И думать забудь!

— Я просто слушаю, — фальшиво огрызнулась она, высвобождаясь.

— …тот, кто холоден в игре и только на блеф рассчитывает, тот, может, и сыграет разок-другой удачно, да только вкус игры не почует, и игра ему за такое пренебрежение всяко отомстит…

— Нечего тут слушать.

— Не указывай мне, — девушка поджала губы. — Лучше сам придумай, как заработать. Наймись к ним насекомых вывести, что ли.

За окнами, покрытыми, как и все здесь, тонким слоем масла (несвежего, а оттого неумолимо воняющего рыбой и водорослями), сгущались сумерки. Все отчетливее разгорались отраженные светильники, все явственнее увеличивалось количество людей — настоящих и повторенных в стекле.

Брюс разодрал ворот, чувствуя, что задыхается.

— Надо искать другое пристанище.

Элия угрюмо кивнула. Как и Брюсу, возвращаться в сырой лес на прокорм мошке ей не хотелось. А ведь где-то там слонялись еще и обещанные мокряки.

Худощавая хозяйка прошла рядом, задев краем платья и овеяв ароматом специй. Кажется, только от нее в этом заведении пахло хотя бы относительно приятно. Правда, когда тебя обволакивает запахами перца, душицы, красеника уже раз в десятый, это раздражает.

— Жена этого мозгляка к тебе неравнодушна, — не поднимая глаз и продолжая выцарапывать на покрытом слоем жира столе нечто не достойное руки наследной баронессы, сообщила Элия.

— Чего?

— Весь вечер глаз с тебя не сводит. Не заметил, что ли? И вокруг нашего стола так и вьется.

— Не выдумывай.

— Не слишком юна, сильно костлява, но в целом на любителя тощих еще вполне в соку…

— И ты ревновать не станешь?

— Если ты договоришься с ней о ночлеге, то не стану.

— Хватит чушь нести.

Как раз в этот момент Брюс перехватил очередной взгляд худощавой женщины. В носу немедленно засвербело от назойливого аромата пряностей. Пока Брюс раздумывал: чихнуть немедля или пару мгновений погодя, жена Дармеда приняла его остекленевший взгляд за приглашение.

Женщина, мельком покосившись на супруга, занятого инвентаризацией теперь уже корзинки с сухариками, решительно двинулась к их столу. Наклонилась, забирая давно пустую тарелку. Брюс почувствовал, кроме пряностей, еще и запах древесной смолы и сдобы.

— Какие у вас руки, — вдруг проговорила хозяйка, нагнувшись к Брюсу еще ближе и поддевая шершавой ладонью его кисть.

Брюс едва не опрокинулся вместе со стулом, выдергивая руку. Элия ехидно хмыкнула и демонстративно пересела к картежникам.

Хозяйка, словно не заметив, медленно улыбнулась:

— Нечасто встретишь такие красивые длинные пальцы… И такую светлую, даже для наших краев, кожу…

Их взгляды скрестились, и неловкость как водой унесло. В глазах женщины не было и намека на фривольность. Совсем даже напротив: смотрела она спокойно, с каким-то расчетливым выжиданием.

— Вы спрашивали работу…

— Да. Моя спутница маг и…

— Не смешите меня. — Уголки тонких бесцветных губ приподнялись еще выше. — Эта девочка такой же маг, как и мой недотепа-муж. Моя прабабка была магом, я хоть и не унаследовала ее дар, но уж кое в чем разбираюсь.

— Значит, маг вам не нужен?

— У меня… у нас есть работа для некроманта.

Брюс моргнул. Пауза скользнула совсем крошечная, но тяжелая, как свинцовый шарик.

— Некромантия запрещена.

— Точно. Вот потому-то и дело наше вот уже почитай два десятка лет стоит незавершенное…

— Что ж… Всегда можно обратиться за помощью в Золотые земли.

— Дело у нас семейное, деликатное… Да и не по карману нам услуги магов из Золотых земель. А вот, скажем, если какому одаренному проезжему негде переночевать и нечем заплатить за ночлег, так мы бы договорились… И насчет крыши, и насчет оплаты.

Брюс задумчиво потер переносицу. В собственной одаренности он сильно сомневался, но в слове «оплата» явственно прозвучали ободряющие нотки.

* * *


…Пробираться пришлось через чудовищные заросли лопухов — жилистых, распластавших твердые, как противни, листья. Ворсистая темно-зеленая поверхность была щедро сдобрена бисером «росы фей».

— …ее прабабка была особа скверного характера. И не одобрила, когда правнучка вышла замуж за простака Дармеда. Боялась, что тот женился на девушке из-за наследства, которое якобы готовила колдунья для единственной внучки.

— Большое наследство?

— А вот этот самый дом. — Брюс остановился, потирая зудящие руки и оглядывая сгорбившуюся в тени плакуч махину постройки.

Дом был целиком сложен из бурого в прожилках камня. От времени и непогоды камень потемнел и покрылся разводами вездесущего цветного лишайника. На конек двускатной крыши летухи нахлобучили лохматое гнездо.

— И что? — голос Элии вывел Брюса из созерцательности.

— Еще шустрая прабабка баловалась магией. В том числе и запретной… Померла она, отравившись черноцветкой. Хоронить собрались наутро, а на ночь скорбящие родственнички оставили тело покойной в доме… Утром тела в запертом доме не обнаружили.

Элия перестала теребить мешавший ей пройти лопух и уставилась на Брюса беспокойно.

— Следов они тоже не нашли, — с удовольствием продолжил Брюс. — То есть нашли, но все внутри дома… Как будто покойница, недовольная переполохом, устроенным родственниками, наводила в доме привычный порядок. А потом как сквозь землю провалилась… В буквальном смысле.

— Что?

— Ну, они подозревают, что покойная колдунья закляла свое бренное тело сторожить дом и с помощью некромантии велела ему затаиться где-то внутри… — Брюс хмыкнул. — А потом, видно, передумала. И теперь является к правнучке по ночам и просит захоронить по-человечески, а Дармеду призрак и вовсе спать не дает.

— Тело они не искали, что ли?

— Видишь ли… Правильно зачарованное тело, как и клад, не пойдет в руки простакам.

— Опять покойники, — Элия недовольно скривилась. — Опять чего-нибудь сотворишь… непредсказуемое.

— Вернемся к Дармеду?

Девушка фыркнула и ускорила шаги.

Даже в сумерках можно было без труда разобрать детали сюжета сквозного ажура каменных перил. А можно и не разбирать… Мало кого порадует созерцание тритонов, пожирающих жаб.

Незапертая дверь отошла легко и беззвучно. Тьма внутри казалась такой плотной, что едва не выплеснулась за обрез дверного косяка.

— Надо было фонарь взять…

Брюс погрузился во мрак, как в выстуженную воду. Слегка потянуло затхлым. Где-то вверху захлопали крылья. За спиной возилась Элия, сгоняя с крыльца мелкую улитку-мясоедку. Ветхое крыльцо скрипело.

— А что? — решил Брюс, оглядевшись. — Здесь вполне можно переночевать.

— Наплести из паутины гамаков, — Элия обошла его и деловито уперла кулаки в бока, изучающе обводя глазами захламленную комнату. — А здесь и впрямь что-то искали… Долго и упорно. Экие родственнички заботливые!

Все половицы были вскрыты. Каждый предмет рассохшейся мебели сдвинут со своего места. Гобелены и ткани, закрывавшие каменные стены, сняты и брошены на пол. Даже облицовка камина разобрана до обточенных валунов.

— На их месте я бы бросила эту развалюху, — Элия пнула стенку, едва успев отпрыгнуть от лавины обрушившейся трухи вперемешку со щебнем. — Зачем им сдался такой дом?

— Не скажи, — хозяйственно возразил Брюс. — Фундамент у дома вполне еще прочный, да и внешние стены крепкие, так что…

— Уж не задумал ли ты его прикупить по случаю? Для себя и своей невесты? — Элия отвернулась, но недостаточно быстро, чтобы Брюс даже в сумерках не успел различить выражение ее лица.

— Какая разница, зачем он им сдался? — Брюс тоже отвел глаза и принялся изучать внутренности уцелевшего камина. Вытяжка вроде чистая, можно развести огонь. — Переночуем под крышей.

— Я бы лучше в лесу.

— Как?! Неужели ты научилась бояться призраков?

— Я научилась бояться тебя, — вздохнула Элия. — Дом и без того едва стоит, а после твоей разрушительной деятельности он и вовсе рассыплется нам на головы!

— Вздор! — неуверенно возразил Брюс. — Я осторожно… Покойников, как клад, нужно брать лаской.

Элия прошлась по покоробившимся половицам, сопровождаемая шлейфом скрипов, стонов и тресков.

Сдернула очередное пыльное полотно паутины. Отшатнулась, словно и впрямь призрака узрела.

В разрыве заблестело серебром тусклое зеркало.

Долгую секунду Элия мучительно вглядывалась в мутное отражение, потом поскучнела, отвернулась, подволокла изъеденное жуками деревянное кресло к недействующему камину и уселась, нахохлившись.

Завидное право исследовать дом и разводить огонь она явно оставила спутнику. Брюс не стал ее тормошить.




…И хоть союзниками земных магов стали некроманты, это не дало им большого преимущества. Все дальше изгоняли их союзные силы трех Стихий и простых людей.

И тогда задумали земные маги уничтожить опору под ногами своих врагов. Великой силой обладали их злые чары, мощью самой земли. Едва отзвучало заклятие — дрожь прокатилась по всему миру, сотряслась вся твердь, а часть суши, отколовшись, ушла под воду, вместе с горами, городами и людьми. Тогда разорвалась связь земель, выпал сегмент из некогда единого пространства. Устрашились люди силы и злобы земных магов, но не сдались…

* * *


…Каменный короб наполняли звуки. Ползли шорохи, шелесты и шепотки. Перекатывались невнятные трески и звоны. Звучно лопнуло что-то на недоступном чердаке…

Никакой явственной угрозы, но неприятно.

Снаружи захлопал спросонья крыльями и зашуршал лопухами гиппогриф. Уютно трещал огонек, вымывая из мрака угол поваленного шкафа, тронутый плесенью гобелен (поверженный дракон косил вылинявшим желтым глазом), помятый латунный кубок… Порозовевшую щеку дремлющей Элии и пряжку седельной сумки, которая служила девушке подушкой.

Брюс передернул плечами, пытаясь стряхнуть дрему и сосредоточиться. Дельце, казавшееся пустяковым, становилось все утомительнее.

Прежняя владелица каменных хором и впрямь баловалась некромантией. Зачаровала свое жилище на совесть. Стоило закрыть глаза, как каждая вещь в доме начинала слабо светиться синим и отбрасывать причудливые, а главное, очень густые тени. В них можно спрятать не то что одно тело — целый полк.

Тени пересыпались с крупитчатым, вязким шуршанием. Что-то искать в них, все равно что рыться в мелком песке.

…Брюс со сдавленным шипением отпрянул назад, напоровшись на колючую запретную звезду. Оглянулся, услышав, как Элия зашевелилась и забормотала во сне: «…я так хочу все исправить… прости, я… Нет!..»

Она не проснулась. Только лицо еще больше осунулось.

Брюс вздохнул, потирая онемевшие пальцы друг о друга. Краем глаза заметил движение в зеркале. Обернулся — но тусклое серебро было неподвижно, отражая лишь огненные блики.

Впечатление, что в доме есть кто-то еще, навязчиво скребло сознание. Ох, не зря тут беспокоился Дармед!

— Где же ты прячешься? — спросил Брюс, забывшись, вслух. Снова тревожно обернулся к спящей девушке, но та спала крепко.

Тьма расступалась, как вода. Волновалась за спиной. Каждый шаг отдавался слабым двойным эхом. Под крышей неприятно заголосили летухи.

«…Если честно, то никакая она мне не прабабка, а пра-пра-пра… кажется, — худощавая женщина мельком нахмурилась. — И дому ее лет сто, не меньше. Вы же видели, у нас таких уже давным-давно не строят… Я ее считала прабабкой, так проще, но все знали, что она живет в этих местах страсть сколько времени… Может, у нее секрет какой был?..»

Может, и был. В доме действительно таилось много странного. Взять, скажем, вот этот узкий меч на подставке, хоть и тронутый ржавчиной, но все еще блестящий и острый. Зачем ведьме меч?

…Луна с любопытством заглянула в окно. На пол легла очередная причудливая тень.

Спать хотелось неимоверно. Брюс споткнулся о рассыпавшийся порожек, ругнулся и услышал явственный смешок за спиной. Обернулся — никого, конечно…

— Ну, хватит! — решил Брюс, опускаясь прямо на пол. — Будем действовать грубо!

Дом притих, насторожившись. Не то чтобы он испугался, но явно заинтересовался.

— Подумаешь, столетняя деревенская колдунья!

Брюсу снова почудился смешок. Он раздраженно дернул плечом. Здесь было достаточно темно, можно и не зажмуриваться, но так привычнее. Ладони легли на шероховатые, взъерошенные сыростью доски (словно на колючую жесткую шкуру)…

Где же ты? Иди сюда!..

Ага!!

Истлевшее, скрюченное тело свернулось под раздерганными половицами, в выдолбленной нише в фундаменте, там где копали раз десять, но так ничего и не нашли. Оно зашевелилось неохотно, тени облепили и держали его, как смола.

Брюс удвоил усилия, вытягивая на себя плотные сгустки. Что-то тихо заскрежетало. С глухим шорохом повалилось ветхое бюро, сразу же рассыпавшись на невесомые трухлявые хлопья.

Покойница недовольно повернулась. Кроме собственно костей в нише находился еще и глиняный кувшин, наполненный золотыми монетами. А от любителей кладов и тело, и кувшин были на совесть заговорены.

Владелица дома знала, что делает.

— Опять! — возмутился Брюс. — Везет мне на скупых покойников…

Нет, с налету не выковыряешь. И присылать сюда наследничков колдуньи бессмысленно, они ничего не найдут, даже если ткнуть в нужное место пальцем. Нужно разорвать заклятие, чтобы тело и клад стали видимы для простых людей.

— Сдается мне, не призраки в доме вас беспокоили, — пробормотал вполголоса Брюс. — А припрятанное золотишко…

— Точно! — беззвучно засмеялись над самым ухом.

Только неимоверным усилием воли Брюс заставил себя лишь слегка дернуться, а не подскочить до потолка. Все же общение с Дьенком позволило выработать в себе изрядную выдержку.

— Ты еще кто?! — Первоначальный испуг прошел, сменившись досадой на собственные нервы и на любителей заговаривать невпопад.

На мгновение померещилось, что это Дьенк, но почти сразу же Брюс понял, что ошибается. Белесая, колышущаяся субстанция имела скорее женские очертания.

— Сопляк, — хмыкнула тень, — я на целый век старше тебя! Изволь обращаться ко мне почтительно! Тем более в моем собственном доме!

— А… Так вы и есть…

— Вот именно! Что, моя любимая наследница нашла-таки некроманта, чтобы потревожить старые кости? Ах, проказница! Не иначе муженек убедил… Никогда этот сквалыга мне не нравился!

— Так это не вы, что ли, говорили с ней по ночам?

— С ними по ночам говорит только их собственная жадность… Ах, как вырождаются старые семьи! Вот взять, скажем, тебя! Посмотри, до чего ты докатился! Копаешься тут в ветоши…

Брюс ошарашенно заморгал:

— Вы… Вы знакомы с моими родственниками?

— Разумеется! После смерти многое скрытое становится явным… Ох, только избавь меня от необходимости углубляться в твою родословную. Ты сюда явился по другому поводу, вот и занимайся тем, на что подрядился. Моему бренному телу и впрямь пора на покой… Да и мне тоже.

— Так вы призрак или…

— А производил впечатление вполне сообразительного, — сварливо прокомментировала разговорчивая покойница. — Призраков не бывает! А я — тень! Чувствуешь разницу? Тень, которая осталась от меня прежней. Я как-то не планировала в тот невезучий вечер откушать салат с ядовитой черноцветкой… Еще, пожалуй, стоило бы разобраться, как она попала в мою миску! Помнится, салатик-то мне прапраправнучка готовила… Хм-м… В общем, осталась куча незавершенных дел. В том, числе и душу свою не успела сшить обратно! Вот часть ее и застряла здесь…

— Так вот отчего вы жили так долго.

— Ну, всяк ищет способ протянуть на этой земле подольше. Но право, я устала… Надоело торчать здесь, любоваться на обалдуев потомков, которые с каждым поколением все глупее… Вы сыночка-то их видали? Дармедова наследничка, весь в папашу… Ух, хорошо, что хоть фамилию нашу ему уже не носить… Вот ведь алхимическая загадка! Будто ингредиент какой теряется с каждым новым поколением. Предки — ого-го! А потомки — слякоть слякотью… Кто б секрет разгадал — с чего так, а?

Говорливая покойница не унималась ни на минуту. Пусть и беззвучный, призрачный голосок у нее оказался трескучим и всепроникающим, словно в оба уха сыпали пыльный горох.

— …А внучка как-то мага сюда заманила. Пришел! С дипломом! Глаза б мои на этого неуча не глядели… Стал горемуху с ушастой медузой толочь… Это сейчас так учат слияние стихий производить, или он обед себе готовил?

— Вы позволите? — с намеком осведомился Брюс, пытаясь оттеснить общительную тень в соседнюю комнату.

Кровь застыла в жилах незадачливого некроманта, когда бесцеремонная покойница, не потрудившись сдвинуться, просто прошла сквозь Брюса. И ядовито осведомилась в спину:

— Чего топчешься? Гнездиться собираешься? Не томи старую тетку, берись за работу, коли подвизался. Небось и аванс взял?

— Не брал я никакого аванса.

— Ты уж не ленись!

Брюс почесал за ухом. Сознаваться в своей некомпетентности этой въедливой бабке не хотелось. И так у нее не самое лучшее представление о современности.

— Ну? Чего же ты медлишь?..

— Не зудите…

— Там в кувшине хрусталек такой хранится, ты его раздави!

— Гр-р…

— Я-то и послала тело за ним в тайник, да после смерти власть моя быстро улетучилась, так что до сих пор тут кукую…

— Да помолчите же вы!

— Ну, не в пример своим родичам, неловок ты, парень! Они, небось, в любых условиях умели дела делать. Дай подскажу, коли ты такой неумеха…

Ну, знаете!!

Древняя книга перелистнулась в памяти, словно шквалистым порывом ветра. Мелькнули темные страницы. Черная вязь нечитаемых рун внезапно стала отчетливой, зазвучав словно сама по себе. Руки дернуло, Брюса неумолимо повело в сторону, в заросший паутиной угол.

— Ух ты! — послышался язвительный комментарий. — Ну прям достойно великого Поднимателя Узола. Вырождаются семьи, эх!..

Брюс мрачно смотрел на вяло колыхающегося мертвяка, по-хозяйски обнявшего глиняный кувшин. Истлевшее платье не столько прятало, сколько открывало иссохшую плоть. Впрочем, и при жизни покойница не отличалась пышностью форм. Прапраправнучка сложением пошла явно в нее.

Ужасно хотелось вновь почесать каждый зудящий зуб изнутри. Ох, достали занятия саморощенной некромантией.

— Хрусталек-то раздави! — бранчливо потребовала тень. — Побыстрей бы уж исчезнуть и не видеть ни тебя, невежду, ни этого труса, что на глаза боится показаться… Вот не думала, что сподоблюсь повстречаться… Такая честь! — язвительный комментарий сопровождался шутовским реверансом куда-то в угол.

Покойник не возражал, когда Брюс вынул из кувшина небольшой хрустальный сосудик, в котором тлела золотистая искра. И лишь когда прохладный кругляш оказался в ладони, хрупнув от поспешного усилия (уж очень достала эта тетка!), сознания достигло только что сказанное.

— Трус? Какой еще трус?

— Глаза разуй! Вон, в тени корчится!.. А ведь казалось бы, уж он… — Голос истаял, так и не завершив фразу. Золотистая искра в хрустальном шарике погасла. Тонкая, волосяная трещинка пересекала стеклянную плоть.

В сгущенном сумраке угла и впрямь нечто шевельнулось.

— Дьенк!

— Где? — невесть в какой момент появившаяся Элия метнулась к Брюсу. — Где?! — На щеке ее отпечатался багровый рубец в форме пряжки от седельной сумки.

Дьенк отделился от тени. Обогнул слабо покачивающегося мертвеца. Попытался прикоснуться к замершей Элии. Девушка вздрогнула, схватившись за свое запястье. Дьенк дотронулся именно до него.

— Где ты пропадал? — Брюс бросил на пол раздавленный сосуд. В душе радость от возвращения Дьенка крепко сплелась с досадой. Если бы старуха не отвлеклась на Дьенка, может, Брюс бы успел узнать что-нибудь полезное для себя.

— Я был рядом… — Дьенк выглядел странно. Слабо различимый, потускневший, он и разговаривал так, что Брюс едва угадывал его голос. — Хотел уйти, но не смог… Не смог.

— Брюс? — Элия теребила Брюса за рукав. — Что ты сказал про Дьенка?

Лучше бы она спала и дала время самому разобраться. Ее нетерпеливый голос заглушал выморочное лепетание Дьенка.

— Подожди… Я не слышу его, — бесцеремонно оборвал Брюс причитания наследной баронессы. Как-то незаметно за время их совестного путешествия понятия о субординации выветрились даже из подсознания.

Элия вдруг метнулась прочь, что-то громыхнуло, скрежетнуло — и девушка вернулась, волоча выдранное с креплениями блеклое зеркало. То самое, что висело на стене.

Ненормальная…

— Где?! — Элия жадно вглядывалась в серебристый тусклый сумрак. — Где он?!

Отражались только перекошенные физиономии живых присутствующих.

— Элия… — Дьенк вился вокруг взволнованной девушки, не отваживаясь вновь коснуться. В тоне его звенело отчаяние. — Элия… Ты не простишь меня…

— Я его не вижу!! — Элия вихрем обернулась к Брюсу. В расширенных глазах горела ярость. Выпущенное из рук зеркало сухо брякнулось о половицы, чудом не расколовшись. Брюсу вдруг померещилось, что сейчас Элия вцепится в его физиономию:

— Ты решил подразнить меня?!

— Я не самоубийца, — невольно попятившись, Брюс попытался укрыться за бесплотным Дьенком.

— Она не может меня видеть, — Дьенк пытался и не осмеливался дотронуться до щеки Элии. — Я частично развоплотился. Потратил слишком много сил на разбойника… Это к лучшему.

— Я не дразнил тебя, — проговорил Брюс, перехватывая уже занесенную для оплеухи руку девушки. Неистовая Элия пыталась вырваться, пришлось хватать ее в охапку. На миг стало жутко холодно, когда не удержавшийся Дьенк вклинился между ними.

Это помогло. Элия обмякла, глядя на Брюса недоверчиво, но с надеждой.

— Он здесь, Элия… Поверь.

— Я расскажу, — Дьенк сновал рядом, неприметный, но навязчивый, как моль. — Всё… Пусть даже мне нет прощения!

— …это я привел разбойников к вам… Поначалу иллюзия сработала, но потом вы не поверили, и я выманил к вам настоящих разбойников… Я думал, что вы успеете убежать, но вы так увлеклись друг другом… Я не соображал, что творю! Я разозлился очень. Разумом понимал, что на вас действует магия, но словно обезумел… И я предал вас… Предал Элию.

Монотонно говорил Брюс, передавая сбивчивую речь Дьенка и даже не особенно вникая в смысл.

— Я не знал, как поступить! Я просто не мог это допустить, понимаешь? Чтобы ты… с ней. С той, кто для меня важнее жизни… — выговорив начало фразы, Брюс смолк, потому что понял, что это предназначалось не для всех ушей.

Дьенк умоляюще таращился на Брюса.

Элия тоже. Лицо девушки менялось на глазах. Пальцы, стискивающие край дряхлого гобелена, светлели от напряжения. А затем ветхая ткань с влажным треском разошлась.

— Я не верю тому, что ты говоришь! — закричала Элия, швырнув оборванный кусок гобелена под ноги. — Не смей такое говорить про него! Ты негодяй! — Она сорвалась с места, бросилась прочь и вернулась уже с мечом.

Запоздало разломилась, упав на пол, подставка.

— Он сам за себя говорит! — огрызнулся Брюс, снова отступая. А комната тесновата для столь экспрессивного выяснения отношений. — Я ничего не придумываю.

— Не верю! Не верю! Не смей!

— Элия! — Дьенк метался вокруг девушки, словно расстроенный пес. — Мне нет оправданий!

— Найди, — посоветовал Брюс сквозь зубы. — Иначе она отрубит мне голову.

Лихо свистнул меч, вонзившись сгоряча в половицу. Дряхлое дерево с готовностью заглотило лезвие, но не сразу отдало обратно. Воспользовавшись заминкой, Брюс кинулся на Элию.

— Не делай ей больно! — Дьенк метнулся между ними.

Тянущим холодом вновь овеяло разгоряченные лица. Стало зябко.

— Я помню!! — Выражение лица сунувшегося навстречу Дьенка пугало посильнее выщербленного лезвия старого меча. — Я теперь помню… Самое худшее из того, что случилось… Предательство!!

Что там успела заметить Элия — не разгадать. Но она шарахнулась в дальний угол. Меч так и остался косо торчать из половицы.

Брюс тяжело задышал. Чужое видение когтями вцепилось в сознание, не стряхнуть.




…Полоскались потрепанные, в пятнах копоти и в бахроме лоскутов, знамена. Белое раскаленное небо усеяно точками боевых птиц и рыб. Упруго ворочается тугой смерч на привязи, кружа вокруг исполинской, изначально синей, но от солнца выцветшей и истончившейся водяной арки…

В ушах отзвуки голосов: «…ты не знаешь удержу. Ты обезумел после ее измены… Тебя страшатся соратники, ты ведешь всех на верную гибель…»

Через прорези железного шлема бьет белый свет и толком не разглядеть лица собеседника. Тот, кажется, нагнул голову… Но вот взвивается, крича:

«Это ваша вина! Вы мечетесь, сомневаетесь, тогда как враг…»

«Враг не так заботит нас, как ты во власти отчаяния… Левиафан в ярости и то более рассудителен… Остановись!»

«Вы предали меня!»

«Ты предал нас, когда повел людей на смерть, забыв о клятве, подчиняясь своей обиде… Мы уходим…»

«Изменники!»…




Брюс тряхнул головой, избавляясь от наваждения. Проморгался — слепящий свет пустыни зажег веки изнутри красным. Сумеречная комната стала непроглядной.

— Это… — он с силой потер глаза. — Это было давно и не с тобой.

— Я, видно, проклят тоже. Обречен быть предателем снова и снова… Или быть преданным… Гнев повелевал моими поступками и тогда, и сейчас… Гнев и жадность. Желание во что бы то ни стало получить свое.

— Ты же сам говорил, что не все, что ты помнишь — это твое прошлое. Или ты вообразил себя магом-полководцем? — Брюс не хотел, но невольно подпустил в голос легкого пренебрежения. И в самом деле, лопоухий Дьенк нимало не походил на сколько-нибудь значимую фигуру. — Вокруг Руин было полно мертвецов подостойнее…

Дьенк не заметил обиды. Повел плечами, уныло вздохнув:

— Не имеет значения. Раз этот эпизод всплыл в памяти, значит, он созвучен мне… А какая разница, малое или большое предательство?

— Обошлось же…

— Это еще не все! Есть поступок хуже этого… Погоня… Ее тоже не было… Это все я.

— Ты гнался за нами?

— Нет… Я внушил вам… в первую очередь тебе, что за вами гонятся, что они уже близко. В поселке возле трещины. А они отстали еще там, возле Гранигора. Я не хотел, чтобы ты бросил Элию… Ей без твоей помощи не дойти до Башни.

— Какая всесокрушающая забота…

— Я… — Он глубоко вздохнул отсутствующими легкими. — Это забота не совсем об Элии… То есть не только о ней. Мне обязательно нужно попасть к магу. Чтобы вспомнить, кто я такой… Чтобы я смог глянуть ей в глаза не как безвестная тень… Я жалкий эгоист.

— Это точно.

— А еще я…

— Слушай, может быть, уже достаточно откровений? — процедил Брюс, не выдержав. — Плевать мне, что ты там еще наворотил, теперь уже ничего не изменишь!

Дьенк огорченно смолк, забившись в самую дальнюю из теней. Ушастый, несчастный, он как никогда походил на новобранца-дезертира перед трибуналом.

— Зачем ты… Зачем ты так, ведь он не может оправдаться… — Элия сползла по стене на пол, зажимая уши ладонями. Вид у нее был такой потерянный, что Брюсу снова захотелось обнять ее. Чисто по-дружески. И врезать бесплотному Дьенку.

— Зато он не исчез, — Брюс сел рядом с девушкой, не решаясь прикоснуться к ее напряженному плечу. — Тебя это должно обрадовать… Или нет?

Элия внезапно встрепенулась, просияв:

— Так вот оно что!

— Что? — подозрительно переспросил Брюс.

— Признайся, что ты лжешь. Дьенка нет рядом, просто ты хочешь меня утешить, — она уже готова была смеяться. — Тогда совсем неважно, что ты говоришь!

— В одной фразе сразу три оскорбления, — возмутился Брюс. — Сначала объявляет лжецом, потом приписывает несвойственное мне человеколюбие по отношению к такой надоеде, как ты, а после и вовсе объявляет мои слова пустыми!

— Брюс, скажи, что ты солгал!

— Он здесь, Элия. Пока еще не испарился. К сожалению.

— Я тебе не верю. Почему я его не вижу?

— Я растратил слишком много сил, — издали признался Дьенк. — Теперь даже не могу отразиться в зеркале…

Брюс повторил. Элия усмехнулась с недоверчивым снисхождением:

— Ловко придумано!

— Она не поверит, — устало сказал Брюс Дьенку.

— Поверит… Я люблю тебя, Элия, — Дьенк внезапно оказался рядом и опустился перед девушкой на колени. — Брюс, скажи ей! Пожалуйста! Скажи, что я люблю ее! С той минуты, как увидел.

Брюс поморщился и неохотно повторил:

— Он говорит, что любит тебя… Теперь веришь?

Она забыла выдохнуть. Глаза девушки расширились, выгоревшие ресницы дрожали. Она жадно вглядывалась в лицо Брюса, будто все еще пытаясь разглядеть в его зрачках Дьенково отражение.

— Верю… — прошептала Элия. — Да… Теперь верю. Ты бы не стал выдумывать такое.

Она резко оттолкнулась от пола, вскакивая. Крепко, по-детски зажмурилась, слепо повела руками с растопыренными пальцами вокруг.

— Дьенк?.. Мне все равно, что ты натворил… Скажи ему, что я тоже его люблю! — Элия светилась.

— Он не глухой, — раздраженно проворчал Брюс, удаляясь от влюбленной парочки к камину.

Пару минут за спиной слышалось приглушенное увлеченное воркование, не всегда совпадающее по фазе. Потом приблизились торопливые шаги:

— Брюс!

— Брюс, не уходи! Я хочу ей сказать…

— Я хочу ему сказать!

— Ну уж нет! — завопил Брюс негодующе. — Жар-птаху на ваших свиданиях я прикармливать не стану!

* * *


Занималось утро. Воздух стал прозрачнее, когда сумбурный диалог (два голоса на редкость точно дополняли друг друга, попадая в такт и в паузы, хотя Элия вроде не могла слышать собеседника) в соседней комнате сошел на нет.

Сначала доносились всхлипывания и вздохи (Брюс даже не стал воображать, что именно они могут значить), потом воцарилась многозначительная тишина. А после смущенная Элия появилась в пустом проеме дверей.

Выглядела она озаренной и счастливой. Сделала несколько робких шагов, опустилась на пол рядом, скромно потупив очи. Кажется, она даже покраснела, но не так, как обычно — нос и скулы. А всю щеку залило нежным, трогательным румянцем.

Хм-м… А Дьенк точно бесплотен?

— Прости меня…

Заглядевшись на неузнаваемую и прекрасную в этот миг девушку, Брюс не сразу спохватился. Да она, в общем, и не ждала реакции.

— Прости, что не поверила тебе… Что хотела ударить…

Брюс, наконец, отвлекся от почти ревнивого созерцания ее нового облика. И понял, что безумно, до умопомрачения скучает по Айке. Что она там, одна, далеко, может быть, уже и не ждет… Хотя нет, она ждет. Живая, смешливая, упрямая… Настоящая.

— Как можно влюбиться в призрака? — внезапно само сорвалось с языка.

«Насколько надо быть одинокой, чтобы найти живую душу лишь в неживом?» — осталось непроизнесенным.

— Не знаю… Как-то само собой вышло… Мы разговаривали. Он умеет просто разговаривать! Ты не умеешь.

— Почему это? — обиделся Брюс.

— Во всяком случае, со мной. Ты только спрашиваешь. Или указываешь, что делать. Или сообщаешь сведения.

— Да у нас и времени толком не было изливать друг другу душу.

— Это ты так думаешь… А Дьенк нашел время поговорить просто так… Точнее, я говорила, а он… Он фантастически умеет слушать!.. И он понял, чего я хочу, еще дома, в замке. Помог мне сбежать… Знаешь, мне кажется, именно Дьенк придал мне сил переступить через привычную жизнь. Той ночью, когда я все же ушла… Я сомневалась. Стояла на пороге, у ворот замка, и сомневалась… А он заглянул мне прямо в душу и словно бы… толкнул!

Брюс, не оглядываясь, знал, что Дьенк стоит у него за спиной. Бесплотная тень сейчас вибрировала так, что чудился звон по всему ветхому жилищу. Недосказанное распирало Дьенка, но оборванный недавно Брюсом, он уже не решался снова подать голос.

— Ты же планировала раздобыть карту и отправиться в путешествие еще до встречи с ним?

— Да, планировала… Как и много раз до того дня… Знаешь, а ведь в глубине души я даже обрадовалась, когда ты украл рисунок. У меня появился повод отложить задуманное.

— Ты боялась?

— Нет! — Элия даже отшатнулась. — Просто не так просто оставить то, к чему привык… Даже если тебе нет в этом никакой радости. Ты ведь и сам такой же… Нужен толчок, чтобы запустить наконец движение… Дьенк сделал это для меня. И что самое удивительное, он запустил движение и в моей душе, понимаешь? А я-то считала, что у меня душа из камня…

Брюс промолчал. В том числе и потому, что видел отнюдь не умиленную физиономию Дьенка. Тот казался подавленным.

— Что ж… Я рад за вас обоих, — Брюс выдал как можно более беспечную улыбку. Хватит на сегодня потрясений.

— Извини… Извините… Мне надо… Надо выйти! — девушка подхватилась с места. — По неотложному делу…

В общем, можно было бы и без подробностей, но осчастливленная Элия вряд ли хорошо соображала.

— Дьенк, ты не исчезнешь? Обещаешь?

Тьфу! Куда исчезла рассудительная и разумная девица без сентиментальных ухваток?

— Не исчезнет, — мрачно пообещал Брюс, заглушив столь же сладкое ответное лепетание Дьенка. — Я посторожу его.

Элия, шало улыбаясь, опрометью унеслась на двор. Ворковала там с озадаченным гиппогрифом, шуршала лопухами, кажется даже припевала.

— Послушай, я хотел тебя спросить, — Брюс увлек Дьенка, вознамерившегося устроиться у запыленного окошка. В конце концов это бестактно даже для влюбленного. — Ты ведь слышал, что сказала старуха, владелица дома, по поводу теней.

— Ну… — Дьенк с заметным разочарованием оглянулся на недоступное окошко и признал: — Кое-что слышал. Ты о чем?

— Она сказала, что тени знают все!

— Только после смерти.

— Значит, ты можешь мне помочь?

— Наверное… Хотя как раз я не все знаю, а значит…

— Я хотел бы узнать… — Брюс вдруг заметил, что Дьенк его не слушает, поглощенный какой-то своей догадкой.

Он повернул к Брюсу посветлевшую и оттого полинявшую до едва различимости физиономию. Кажется, это свидетельствовало о его восторге:

— Погоди! Так это значит, что тот, кто носит главную часть моей души, все еще жив! И его можно найти… — Он погас так же мгновенно, как и загорелся: — Если, конечно, вы теперь захотите иметь со мной дело.

— Да уж не кокетничай, — пробурчал досадливо Брюс. — Теперь эта обезумевшая от счастья влюбленная не отпустит тебя ни на шаг, будь ты хоть воплощением истинного зла.

— Я еще не все вам… — Дьенк осекся, услышав стук двери.

Примчалась воодушевленная Элия. В темной комнате даже посветлело. Причесанная, умытая, коса аккуратно и сложно обернута вокруг головы. Глаза сияют, веснушки мерцают. Еще бы вместо потрепанной куртки — нарядное платье, и с девицы и впрямь хоть картину пиши — пригожая красавица с сельских полей.

Но не баронесса, хоть плачь.

— Разве можно ею не восхищаться? — дохнули Брюсу в ухо холодом.

Брюс мельком улыбнулся, на этот раз чистосердечно. И в мыслях нет возражать.

— Уже светло, пора уезжать, — Элия потянула за ремень седельную сумку, замешкалась, вглядываясь в глубь комнаты и спросила с некоторой брезгливостью: — А с этим что станешь делать?

Забытый во всей этой суматохе костяк, тихонечко пригревшийся в дальнем углу, слегка пошевелился, когда присутствующие обратили к нему свои взоры. Засмущался от избытка внимания, прижал поплотнее кувшин с сокровищами, потупил пустые глазницы.

— Ох… Из головы вылетело… — Брюс расставил пальцы, нацелившись на дряхлого мертвяка. То есть мертвечиху.

С глухим шелестом покачивающееся тело рухнуло на пол. Глиняный кувшин не разбился, аккуратно осев в кучу ветоши. С хрупаньем отвалился лишь краешек, позволив увидеть, что жирный желтый блеск золотых момент стал светлым и жестким.

— Ты же говорил, что там золото? — удивилась Элия.

— Было золото, — слегка смущенно проворчал Брюс. — Стало серебро. Издержки магии.

— Как ты это объяснишь хозяевам?

— А никак. Они меня нанимали тело найти, а не золото. Надо было честно говорить, что их интересует.

— Разозлятся, — хмыкнула Элия. — И ничего не заплатят. Может, проще отсюда оплату взять? Серебро тоже неплохо…

Она потянулась потрогать ребра плотно слежавшихся монет.

Тело немедленно зашевелилось, стоило девушке коснуться кувшина. Костяная рука накрыла трещину, явственно выражая нежелание делиться.

— Не отдаст, — констатировал Брюс. — И воровать нехорошо. Надо будет сказать им, чтобы похоронили тетку вместе с кувшином. Иначе она станет навещать их по ночам.

— Не заплатят, — уверенно повторила Элия. — И еще побьют. По-моему, пора уносить ноги.

— Ушам не верю! Ты научилась предусмотрительности?

Дьенк улыбался во весь рот.

…Записку Брюс все-таки оставил, пришпилив к мирно свернувшемуся у порога костяку. И еще успел мельком заметить, что свой драгоценный ржавый меч Элия забыла лежащим на каминной полке. То ли забыла обо всем на радостях, то ли решила, наконец, чисто по-женски рассчитывать на своего мужчину. Пусть и бесплотного. Ну-ну…




…С огня сходили легионы дымных мороков под напевы колдовской свирели.

Казалось, перелом уже близок. Но отверзлись тогда тайные пещеры, изрыгнув чудовищ, сотворенных земными магами. То были големы из гранита, а вместо крови у них по жилам текла ртуть. Одни големы были как люди, о двух ногах, другие, как черепахи, в броне…

Маг Иррон Веевер поднимал бури, опустошал животворный воздух, живые солдаты бежали в страхе или гибли на месте, но что сделается прочным големам? Некоторые из них были так велики, что сминали, не заметив, целые полчища брошенных навстречу огнерогов и левиафанов, выползающих из океана…

* * *


Сначала она напевала.

Брюс терпел, созерцая раскинувшиеся по обе стороны от насыпной дороги поля, сплошь залитые водой. Они смахивали на стеклянные ковры с зеленым редким ворсом. А стеклянное небо светилось. И капли дождя дрожали на листьях стеклянными бусами…

Когда Брюс почувствовал, что скоро сам остекленеет и лопнет, как перекаленный стакан от фальшивых ноток в милых песенках, он попросил спутницу заткнуться.

Элия не обиделась. Влюбленные толстокожи, как зуброды. И так же бестактны.

— А тебя никто не проклинал? — повеселевшая девушка принялась болтать практически без умолку. — Скажем, когда ты был маленьким, мимо вашей деревни проезжал колдун, которого ты не пожелал угостить конфеткой. И он пообещал тебе участь бессребреника…

— Проезжал, — в сердцах буркнул Брюс. — Он пообещал мне компанию высокорожденной особы, которая сведет меня с ума… Правда, все тогда подумали, что он иносказательно намекает на неземную любовь, а оказалось, предупреждал прямым текстом…

— Ха! — величественно отреагировала наследница семейства Загорских и, задрав нос, пришпорила гиппогрифа.

Лако припустил на юг.

Поля становились все обширнее. Иногда встречались крестьяне, вышагивающие в центре такого поля на ходулях. В руках они держали длинные пики, которыми время от времени ловко протыкали нечто неразличимое, но оставляющее на поверхности воды буруны и пенистый, расходящийся след.

Пресловутые мокряки, которые жрут посевы?

Потом поля стали перемежаться рощицами, но все равно было слишком сыро, даже летучая рыба здесь не водилась. Изредка попадались медузы, полузадохшиеся, вяло шевелящие крыльями-плавниками. Их хватали птицы, пикируя сверху.

— Как вы здесь живете? — страдальчески простонала Элия, приобретая к полднику пару кружек молока на последние медяки, оставшиеся после знакомства с Дармедовой кухней.

Молоко продала девчонка с косичками, которая гнала хворостиной козу вдоль дороги, направляясь к выглядывавшему из-за рощицы поселку. Несмотря на грязь и слякоть, животина выглядела аккуратной и чистенькой и ловко прыгала по кочкам.

— Да нормально живем, — удивилась девчонка, меланхолично стегая себя козьей хворостиной по босым ногам, чтобы согнать мошкару. — Это вон там, у Края жить нельзя. Там сплошь болота, и дождит с утра до ночи… А еще там, говорят, клювоносы на берег из океана выползают. Ну такие, со щупалами…

Брюс разглядывал поселок, почти скрытый жидкими осинами. Маленькие домики устроились на плечах явно не для них предназначавшихся фундаментов. Когда-то здесь тоже был город…

— Спасибо, — Элия вернула опустошенную кружку девчонке.

Козье молоко, густое, насыщенное, сильно отдавало рыбой. Сгоряча проглотив сразу половину, Брюс не решился допить остаток.

Зато Элия, наконец, угомонилась, удерживая полдник за крепко стиснутыми губами.

…Как только равнина распухла холмами, водяного хаоса заметно поубавилось. Склоны курганов, высовывавших макушки из рощиц, поросли злаками и овощами. Изредка среди проборов грядок маячили человеческие фигурки в треугольных шляпах. Еще реже попадались селения. Все дома стоят сплошь на сваях.

В низинах стеклянно поблескивали залитые водой поля. Белые длинноногие цапли мерно, как колодезные журавли, кланялись, разбивая водяное зеркало и выклевывая лягушек.

Вдоль дороги тянулись изгороди, сложенные из жердей. Сама дорога, когда-то мощенная и плотно сбитая, местами расплылась, взъерошилась, как чешуя дохлой змеи. Между разошедшимися булыжниками кладки можно было втиснуть ступню. И застрять намертво.

Время от времени дорогу скобками соединяли разной степени разношенности мосты над вертлявыми ручьями, речками и каналами. Водяные мельницы, высившиеся над ними, смахивали на портновские булавки, прикалывающие блестящие ленточки к полотну земли.

— Далеко еще? — сквозь стиснутые зубы осведомилась Элия, мучительно сражавшаяся со своим желудком. — Хоть до чего-нибудь…

Ничем не способный помочь ей Дьенк усиленно страдал, требуя от Брюса немедленных действий. Брюс его игнорировал, преувеличенно громко шурша бумагами:

— Если верить карте, то скоро мы доберемся до леса, а за ним уже Замок-на-мосту.

Элия простонала нечто нечленораздельное.

* * *


Обещанный лес не подвел и вытянулся на пути сплошной стеной — сучья растопырены, подрост примкнут к стволам, колючки наизготовку. Дорога перед ним, кокетливо вильнув, выписала крутую петлю и замкнулась сама в себя.

— Это что еще за выходки? — возмущенная Элия даже свесилась с седла, обратив свое негодование, похоже, прямо к дорожным камням, словно надеясь, что они устыдятся и улягутся как положено.

Но древняя дорога за века изрядно распустилась и обрела собственное мнение. И, судя по ее мнению, в лес лучше было не соваться.

Чаща, затянувшая все обозримое пространство от горизонта до горизонта, выглядела не то чтобы угрожающе — скорее неприветливо. Как забор, огораживающий частное владение. И ни единой просеки, куда хватало взгляда.

— Это, видимо, Дождевой лес. Владения графа Грендориага Терпикротеня. Цивилизованное место, так что должны быть другие пути.

— Вон там, кажется, люди. Поехали, спросим.

Людей Элия углядела возле мельницы, что торчала поодаль, пристроившись к тощей речке, как здоровенный комар к вене.

Мельница слегка покосилась, но все еще царственно взмахивала крыльями с прицепленными к ним черпаками, загребая воду из худосочной, но быстрой речки. У ее подножия скособочилась съехавшая со скользкого склона телега, груженная мешками, и возились двое, выставив потертые на задах штаны. Они пытались выкатить из камышовой заводи колеса повозки. Флегматичная лошадь, запряженная в воз, с умеренным любопытством косила темный глаз и помахивала хвостом.

— Эй, на гиппогрифе! — без особого почтения окликнул тот из встречных, что был помоложе и пошире в плечах. — Не подсобите?

Второй, в обсыпанном мукой фартуке, разогнулся, продемонстрировав, что потерт у него не только зад на штанах, но и лоснится плешивая макушка. Обернулся, окинув путников оценивающим взглядом, и осуждающе что-то сказал вполголоса молодому.

— Да какие они маги, — отмахнулся пренебрежительно молодой, заправляя край выбившейся рубахи под ремень. — А то я магов не видел…

— Брюс? — возмутилась Элия.

— И не подумаю, — отмахнул Брюс ее невысказанное требование. — Еще обвалю мельницу… А тебе пора уже привыкнуть.

— Я думаю, мы можем продать золотую иглу и приобрести хорошие доспехи.

— Для чего?

— Чтобы каждый встречный не смел даже сомневаться, что перед ним истинный маг!

— Это ты кого из нас сейчас имела в виду? — с интересом полюбопытствовал Брюс, но ответа от насупившейся спутницы не дождался.

— Ну так как? — поторопил бесчувственный молодец.

Брюс приблизился, разглядывая засевшую в мутной воде телегу и утопший тюк, распускавший вокруг себя по волнам мучные белесые пленки.

— Водохлеб держит, — пояснил, почесывая плешь, мельник. — Мельница старая, люди приходят редко, вот и заводится всякая пакость.

— Да отдай ты ему эту развалюху, — посоветовал в сердцах молодой, снова тщетно попытавшись вытянуть колесо из камышей. — Прибытку с мелкоедову икринку, а хлопот, как на мокряковой случке…

— Икринка к икринке, глядишь, уж целая корзинка. Тебе бы, Хрун, лишь бы от работы увильнуть. А вот если бы следил за мельницей, как я велел, так и не завелось бы тут ничего…

— Да уж уследишь за ней, когда она на таком отшибе! — Хрун взмахнул руками, поскользнувшись и пытаясь сохранить равновесие.

— Как к крале своей за озера ездить, так то не отшиб! — резонно парировал мельник. — Кто жбан рыбьих молок на хребте унес для подарка?

— Вы… э-э, господин, помочь подошли или так, поглазеть? — не особо почтительный Хрун воспользовался поводом увильнуть от неприятной темы и поворотился к Брюсу.

— Мы хотели дорогу спросить.

— У дороги спрашивать — это особое умение надобно, — странно ответил мельник. — Земляки в былые времена могли любую дорогу разговорить, а сейчас мастеров и не сыщешь. Так что вам лучше к людям обращаться, если желаете узнать чего.

Брюс слегка оторопело моргнул и под хихиканье Элии перестроил фразу:

— Мы хотели узнать, есть ли здесь где-нибудь проезд через лес?

— Хм-м… Вот вы о чем… Граф Терпикротень не любит незваных гостей. Да и дороги там шалые… Но проехать можно, если знать секрет, — плешивый хитровато прищурился.

Ну, понятно. Хорошо еще, что платой за местный секрет они запросили всего лишь помощь в извлечении телеги. «А то запросто помочь никого не допросишься ведь», — не без укора заметил мельник.

Изрядно облегченная после разгрузки телега все равно стояла мертво, зацепившись где-то в камышах. Поначалу от их совместных усилий повозка тронулась было, но тут же упруго откатилась на прежнее место, отвоевав упущенную позицию. Только опасно хрупнули ступицы. Там в камышах и впрямь что-то засело, крепко стиснув челюсти.

— Пугнуть бы, — безнадежно проговорил мельник.

Кого? Водохлеба, мерина, болтливого Хруна или всех сразу? Брюсу некстати припомнилась ведьма из окраинного дома и ее реплика про неумех.

— Отойдите подальше, — хмуро скомандовал он, покосившись на ветхую мельницу, что опасно кренилась, обещая рухнуть от малейшего чиха.

Они послушались. Не столько из-за убедительности в тоне Брюса, сколько из-за того, что успели изрядно умаяться и хотели передохнуть. Расселись поодаль, вооружились добытыми из запасов вареными яйцами, печеными улитками и пузатым чайником с холодным заварцем и приготовились наблюдать. Даже Элия защелкала улиточной раковиной.

Чавкала перемешанная с камышом грязь под ногами. Журчала тощая речка. Шлепали по воде мельничные черпаки, забирая воду горстями. Натужно скрипели механизмы внутри темного чрева мельницы.

— Отдай, — не совсем уверенно потребовал Брюс, вглядываясь в камышовый сумрак. В ответ донесся глумливый смешок.

Нет, не показалось. Хихикнули не в камышах, а издали. Нахальный Хрун расслышал реплику и потешался над заезжим колдуном. В здешних хлябях, похоже, не особо чтили авторитеты.

Ну, мы им сейчас покажем…

Брюс пригнулся, запуская руки в частокол гниющих стеблей, во взбаламученную, воняющую тиной воду, в глиняную размытую взвесь и, нащупав склизкое дно, вонзил пальцы в мягкую разжиженную плоть земли.

Песок с глиной потекли между пальцами, но все равно Брюс успел почуять, что в мутной, расчерканной стеблями мгле и впрямь засело нечто плотное, довольно крупное, цепко впившееся в дно.

— Эй, на берегу… А этот ваш водохлеб на что похож? — нерешительно осведомился Брюс.

На берегу вспыхнула краткая лингвистически-натуралистическая дискуссия, изобилующая метафорами, размашистыми рыбацкими жестами и сомнительными выпадами в адрес оппонента, из которой следовало, что водохлеб — есть пакостное, вредоносное существо; размер колеблется от овцы до буйвола; обладающее как минимум десятью щупальцами, а также: а) хлебающей пастью-клювом, б) гипнотизирующими зыркалами, в) раздвоенным хвостом с жалами, г) набором прочих устрашающих деталей по вкусу рассказчика…

И зачем такому сдалась телега?

— Короче, это не водохлеб, — Брюс прервал обрастание мифического чудища избыточными компонентами. И без того бедный монстр уже едва дышал под тяжестью панциря, втиснутый между воздушным пузырем для плавания и ядовитой железой.

— А кто?

— Сейчас будет видно.

Судя по всему, усилия следует прилагать не к плененной телеге, а к ее захватчику.

Брюс снова наклонился, пытаясь нащупать находку. И потянул, как слишком глубоко сидящий клад. Бегущая вода мешала сосредоточиться, сбивая настрой. Казалось, что он пытается поймать песчинку в склизком студне. Но если постараться…

Заскрипела протестующе телега, содрогнулась, нехотя тронулась с места. Колеса окутала дымчатая, клубящаяся грязь. Зашуршали, ломаясь, камыши. Завоняло гнилью.

— Эй, ты чего там? — в возгласе Хруна определенно послышался долгожданный страх.

Еще бы! Учитывая, что край берега начал ломаться, вспухая буграми и расседаясь влажными ломтями. Под ним заворочалось нечто объемное. Брюс заскользил пятками, пытаясь удержаться. Ему казалось, что он тянет вросшую в берег мельницу за корень. Вроде что-то поддается, но нужно еще чуть-чуть усилий…

— Да иди ж сюда! — в сердцах рявкнул он, устав бултыхаться.

И опрокинулся навзничь в грязь, усыпанную поломанным камышом.

То, что сидело под берегом, как по команде сдалось и поперло навстречу. Криво выкатилась, скрипя всеми сочленениями, телега, едва не наехав на Брюса. Заволновалась вода, смывая чудовищные наросты грязи на…

А на чем, собственно?

Отпрянувшие было местные, очнулись первыми. Осторожно спустились поближе, оглядывая странное существо, казавшееся горбатым из-за тяжелых, мощных плеч.

— Ты смотри! — восхитился мельник. — У моего деда был такой!.. Только почище, — поправился он после секундной заминки. — Он его на болотах утопил случайно… Вот всем они хороши, да уж больно тяжелые.

Брюс, оскальзываясь и проклиная все на свете, поднялся на ноги, чуть не пнув с досадой керамического болвана в шубе зеленой слизи, что смирно скособочился у телеги. Ручьи жидкой грязи, начиненной мелкими раками и ошметками камышовых корней, стекали по его бокам.

— Настоящий сторожок! — мельник, умиленно прицыкивая языком, ходил вокруг болвана, счищая наросты грязи. — То-то он телегу-то ловко сцапал!.. Небось засосало беднягу, когда большая вода пришла…

— А может, еще с тех пор сидит, как здесь город был, — Хрун, лениво дожевывая обеденный хлеб, огибал керамического болвана с другой стороны.

Брюс, с которого текло не меньше, чем с выволоченного из небытия голема, сплюнул и выбрался на сухое место.

Деловитые аборигены уже решали судьбу находки:

— …рукастый, что твой тыщеног. И по хозяйству польза, и груз какой дотащить… Домой приведу, жена, небось, рада будет.

— Господин маг, — с затаенной надеждой мельник живо повернулся к отплевывающемуся Брюсу, — а вы сторожка с собой возьмете?

— Ни в коем случае, — поспешил откреститься Брюс, представив в их компании очередное топающее след в след страшилище. — Берите себе.

— Так он на вас глазеет. Вы уж ему команду, что ли, дайте…

Болван и впрямь выжидательно смотрел на своего спасителя. На втиснутой между покатыми крепкими плечами голове глаз не нарисовали, но внимание голема угадывалось безошибочно.

— Э-э… ты! Иди! Иди к ним!

— Ты прямо рожден повелевать, — заскучавшая Элия спустилась с пригорка.

Глиняный болван, впрочем, не возражал. Захлюпав, развернулся и уставился на слегка струхнувшего Хруна. От десятилетий, проведенных под водой, керамическая плоть его почти не пострадала, только обрела крепкий черно-зеленый оттенок. Устойчивые, толстые ноги были очень короткими, так что могучие руки, заканчивающиеся угловатыми клешнями, доставали до самой земли.

Кустарная работа. По слухам, такие големы в давние времена были едва ли не в каждом доме. А потом то ли повыдохлись все, то ли запретили их.

— Так что там по поводу проезда через лес? — напомнил Брюс, смывая налипшую грязь в речке.

— В какую сторону путь держите? — уточнил мельник, любовно обирая с вновь приобретенного имущества ряску.

— На юг.

— А-а!.. Вам бы лучше в обход Дождевого леса ехать. Недоброе это место. Говорят, там Золотые охотники с драконами охотятся.

— Золотых охотников не бывает.

— На моей памяти не было никого, кто бы возвратился со стороны Дождевого леса.

— Х-ха, — подавился хрустевший улитками Хрун, — так чего им возвращаться, если они отсюда бегом бежали? Небось, только рады были бросить нашу глушь и податься в Золотые земли.

— Смейся, Хрун, смейся. Только сам-то небось на ярмарку вокруг леса ездишь?

— Так в Дождевом уже все пути размыло! — отмахнулся Хрун. И добавил вполголоса: — Хотя, верно, место недоброе… Егерей полно, которые чужаков бьют без разбору. Да и владелец Дождевого леса уж больно охоту любит.

— На людей, — вполголоса подсказал плешивый.

— Ну, то не доказано.

— Может, и не доказано, да только господа аж с Золотой земли повадились охотиться в наших болотах. С чего бы, когда серебристый олень да царь-вепрь все больше по побережьям Внутреннего моря водятся, а в нашей грязи разве что лягухи бултыхаются?

В общем, после лирических и информационных отступлений в биологию, историю и социологию местные все же поведали, что «в прежние времена владетели Дождевого леса с земляными магами не ладили, так что те им где-то в чаще посадили дорожного пугача. Теперь туда ни одна толковая тропа не сунется, еще на границе разворачивается, а лесные дороги и вовсе зашуганные, обрываются невпопад, путаются, кругами водят. Но проехать можно, если все время на кусты стрелохвата ориентироваться. Их раньше по обочинам высаживали. Дороги поразбежались, а стрелохват остался…»

— Ну, бывайте!

Телега, скрипя суставами, поволоклась в сторону холма. Меланхоличный керамический голем грузно, вперевалку потопал следом.

— Поедем прямо, — Элия обернулась.

— Какой сюрприз!

— В объезд это дня три пути.

— Угу.

— А пешком так и вовсе все пять.

— Может, больше, дороги все расквашены.

— У нас даже припасов нет.

— Ты кого сейчас убеждаешь? — удивился Брюс.

Элия слегка поморщилась, вроде бы отгоняя приставучую мошку. Но они уже успели провести достаточно времени бок о бок, чтобы замечать неочевидные нюансы в настроении друг друга. И сейчас Брюс был готов поклясться, что девушка колеблется.

— С другой стороны, куда нам спешить… — осторожно предположил Брюс. — И, может, по пути подыщем способ заработать…

— Чего ты выдумал? — решительно отмахнулась Элия, припечатывая невезучую мошку к щеке. — Поехали через лес.

Крошечная раздавленная точка на скуле девушки была такой же смазанной, как конец разговора. Сомнения — Брюс чувствовал — никуда не делись.




Земляные маги части своей плоти — ногти, волосы, кровь — высушивали и растирали в труху. Потом подмешивали, например, в землю, где росли деревья или цветы. Трудно найти место в мире, где не растет ни единой былинки. Деревья, растущие из такой почвы, доносили магам обо всем, что творилось в чужом доме. Так, в замке графов Отранников долго искали шпиона, пока не догадались срубить дерево, посаженное властителем замка в год рождения единственной дочери…

* * *


…Выродившиеся деревья сильно смахивали на исполинских пауков, присевших на тонких, выгнутых корнях-ногах. Вывороченные и подмытые водой корневища путались клубками и обросли шлейфом лишайников. Кое-где дорога ныряла прямо под свод стянутых узлами плетей, а кое-где она исчезала под чавкающей трясиной, сменяясь черной гатью из бревен. По корням шныряли мелкие, пушистые зверьки, стрекоча, как птицы.

Иногда, как и было предсказано, дорога внезапно пропадала вовсе, и тогда путники ориентировались по зарослям стрелохвата, уверенно переползающего по склонам.

Дождь здесь не прекращался ни на минуту, правда сыпался он не с неба, а все больше с ветвей. Вода норовила забраться за шиворот и давно пропитала каждый шов на одежде. От холода стучали зубы. Чтобы слегка согреться, Брюс и Элия обдирали черные подвяленные ягоды стрелохвата. Ягоды горчили, но пьянящее тепло бодро растекалось по жилам.

Поначалу чуть-чуть, а потом…

— А приключение-то вышло отменное!

— Кому рассказать, так не поверят, как я в компании баронессы…

— А я с некромантом…

— Ха! А как ты выдумала…

— Да и ты хорош, когда…

Косматые, пропитанные сыростью деревья заступали путь, словно угрюмые старцы, в чей храм забрались два радостных шалопая. То и дело на них обрушивались потоки ледяной воды с ветвей, но это лишь добавляло веселья.

Хмель вытеснил всякую тягу к осторожности. Про дороги путники начисто забыли, продираясь через заросли напрямик и волоча на поводу упирающегося гиппогрифа. Элия выбросила из головы всяческие сомнения, Брюс — здравый смысл.

И когда реальность дала-таки хмельному веселью изрядного пинка, они сориентировались не сразу.

Склон, покрытый скрюченными березками и окошками прозрачных ключей, полого потек вниз, открывая широкую проплешину, окаймленную чащей. Путники как раз прошли половину пути по склону, когда из леса показался человек в светлой изорванной рубахе.

И устремился наискось вниз, не разбирая пути. Упал, кувыркнулся через голову, снова вскочил и побежал. От грязи светлая рубаха сделалась сложно-пятнистой.

— Куда это он? — шало улыбаясь, полюбопытствовала Элия.

— Мимо нас не проскочит, — с хмельной проницательностью предсказал Брюс.

Человек в мокрой рубахе пронесся было мимо, но метнул на незнакомцев дикий взгляд и затормозил, скользя. Глаза его были совершенно круглыми. Шевельнулись бескровные губы, выплюнув запаленное:

— Бегите!!

Расцарапанное ветками лицо подергивало тиком. А на темной от влаги рубахе проступали багровые, расплывающиеся рубцы.

Гиппогриф задергался, мотая головой и попытался дотянуться тяжелым клювом до безумца. Тот резко отпрянул, в очередной раз оскальзываясь и опрокидываясь навзничь. Завозился, поднимаясь неуклонно, как неваляшка.

Холодок все же протиснулся в разгоряченные хмелем головы. Брюс и Элия перестали ухмыляться. Но соображали они все еще не слишком быстро.

— Бежать? Зачем?

— Они близко! Прочь!!

И «неваляшка», всплеснув руками, понесся дальше, через пару мгновений занырнув в зеленую гущу, будто в трясину — беззвучно и бесследно. Только кусты слабо шелохнулись, да оплывали следы на земле.

Брюс внезапно ощутил, что язык режет от горечи ягод. И что ему совсем не так весело, как казалось еще пару минут назад. И что они торчат на склоне холма как на ладони.

— Начинается… — пробормотала не слишком впечатленная Элия. Но и с ее скул сбегал лихорадочный румянец, а в глазах гасли шальные искорки.

И впрямь началось.

Из чащи показались приземистые, стремительно несущиеся твари. Разошлись клином, устремив острие в сторону чужаков. Грязь вперемешку с травой летела за ними широким веером.

— А этот… что из леса выскочил, мог быть и поубедительнее, — возмутилась Элия. — Сказал бы «выжарки!» — и мы бы прониклись.

— Не убежать, — согласился Брюс, прикидывая расстояние, которое сокращалось на глазах, — вывараны без труда обгоняют лошадь.

Собственно, пока Брюс говорил, твари уже оказались на расстоянии десятка шагов. Подбежали, взяли в кольцо и застыли, дыша жаром и буравя неподвижными взглядами. Под их лапами грязь взялась сухой спекшейся корочкой.

— Похожи на тех, что жили в твоем доме, — заметила Элия меланхолично.

— Все они на одно лицо… то есть морду, — Брюс отступил на шаг, когда ближайший к нему вываран с хлюпаньем втянул слякоть и, подавившись, захаркал огненными сгустками. — Как насчет обещанных уроков обращения с вываранами?

— Самое время… Почему они не нападают?

— Потому что мы их не боимся, — пробормотал Брюс с запоздалым облегчением. — Они, как гиппогрифы, клюют на страх.

За годы общения с вываранами Брюс настолько привык к ним, что даже не сообразил, что испугаться бы следовало. Эти твари не знают привязанностей. Ну, а Элия и вовсе ничего не боится… К тому же и алкоголь до конца не выветрился.

Вывараны почти не шевелились, наблюдая за людьми крошечными глазками, упрятанными под лицевые щитки.

— Они едят людей? — с хладнокровным интересом осведомилась Элия. — У нас в замке живет вываран и он…

— Да, я помню, ты говорила. Забавное существо.

— Кажется, его кормили углем…

— От мяса они тоже не отказываются, — Брюс все же решил начать небольшой экскурс в физиологию и привычки вываранов. — Им без разницы что превращать в пепел.

— В здешней сырости это лучше, чем собаки… Хотя не очень удобно для охоты, — решила Элия. — Нагонит добычу и превратит в угли? Хотя если натренировать, то хозяин может получить сразу готовое к употреблению блюдо. Скажем, запеченного в глине вепря.

— Или человека, — подсказал Брюс, продолжая эту несколько диковатую беседу под мрачными взглядами обступивших их вываранов.

— Это незаконно! — не поверила Элия.

Ну что с ней станешь делать?

Черные панцири вываранов были в окалинах и сплошной корке пестрой грязи. В подсохших трещинах переливались пламенные блики. На шипы налипли листья. С игл гребней срывались искры, бесследно пропадая в мокрой траве.

Ближайший из вываранов снова нервно кашлянул, сплюнув сгусток огня в глиняную жижу. Плевок был бледен и едва выпарил воду из земли, оставив скомканное клочьями круглое пятно.

Подморозили беднягу, мельком подумал Брюс. Держат, наверное, тоже в сырости… Плевок здорового выварана выжег бы почву на локоть.

Другой вываран нервно почесался, рассыпая нагар вперемешку с засохшей грязью.

— А вот и охотнички, — хмуро прокомментировала Элия появление из леса всадников. — Сейчас поговорим с ними о законности травли людей.

— Это, видимо, обещанный граф с компанией. Как там его? Терпи… что-то.

— Подумаешь, граф! Я дочь барона!

Брюс с сомнением покосился на вновь раскрасневшуюся девушку. Кажется, ее хмельной задор никуда не делся и намерен и впрямь познакомить высокорожденных охотников с основами законодательства Земледержца.

Похоже, что они снова влипли. Во всех смыслах.

Всадников было чуть больше десятка. Все на простых лошадях, в попонах, защищавших от слякоти. Вышитые на попонах гербы и знаки не разобрать под бурой коркой. Так что остается только догадываться, кто именно изволит развлекаться в Дождевом лесу.

— Ха! — высокомерно заявила Элия, выступая вперед. — Да я же его знаю! Это же…

Внезапно ее лицо резко изменилось. Издав сдавленное невнятное мычание, Элия подалась назад, за спину спутника, а затем плюхнулась на четвереньки. Брюс с вываранами только рты раскрыли, увидев, что девушка загребла горстями черную жижу и принялась развозить ее по своей физиономии и одежде.

— Маскируешься? — осведомился Брюс, когда дар речи вернулся. — Или прихорашиваешься?

Через минуту Элия выпрямилась, избегая его взгляда.

— Я его знаю, — едва разжав губы, обронила она. — Это бывший претендент на мою руку. Тот, к которому я привела в спальню пилозуба. Я знала, что он родом из этих мест, вот только имя забыла…

Ясно, отчего она колебалась перед лесом!

Ну, вот теперь Брюс прямо-таки увидел, как алкоголь улетучивается из головы его спутницы. Тревожно заплясал на поводу гиппогриф, втягивая воздух. Зашевелились заскучавшие вывараны. Один из них даже потянулся тупой мордой к девушке.

Она не обратила на зверя ни малейшего внимания, не спуская глаз с приближающихся охотников.

— Брюс… Не выдавай меня.

— Что?

— Я знаю, это твой шанс, но не выдавай меня… Пожалуйста.

Брюс даже не сразу сообразил, о чем она просит. И лишь спустя долгое мгновение спохватился — а ведь это и впрямь его шанс! Шанс вернуться домой обеленным. Потому что бывший жених Элии наверняка узнает несостоявшуюся невесту.

Как случилось, что он сам не подумал об этом?

Брюс хотел было оглянуться, но не решился. Элия дышала за спиной — часто, как зверек. Гиппогриф дергался, мотая клювастой головой. Вывараны чавкали, беспокойно переступая в грязи.

…Брызнула слякоть, запахло конским потом и железом, забренчала сбруя. Лошади закружились вокруг, разгоняя замешкавшихся вываранов.

— Кто вы такие и как смеете находиться на землях графа Терпикротеня? — Гнедой жеребец заплясал прямо перед Брюсом, вынуждая попятиться. Несмотря на попону, грудь и брюхо коня слоились от грязи.

— Просто путники, — произнес Брюс, прямо-таки хребтом чувствуя нарастающее напряжение, исходящее от притихшей Элии. А еще слыша беспокойство и злое сипение гиппогрифа.

Кто из них граф? Точно не этот носатый тип, что вопит со спины жеребца. Этот явно из свиты… И не вон тот, бледный, с собранными в хвост длинными волосами, что лениво накручивает на запястье повод своего коня. Скорее всего бородатый, с вывараньим свистком на шее. Разгоряченная физиономия выражает досаду.

На редкость не подходящее для себя имя носит граф.

Бородатый сделал небрежный знак рукой, отгоняя ретивого слугу.

— Господина… мага, — с брезгливой заминкой на подобранном определении проговорил граф, — разве не предупреждали, что Дождевой лес закрыт для путников? Тут и пострадать недолго.

Что ж, это и впрямь несостоявшийся жених Элии. То-то она едва дышит и смотрит исключительно в землю. А ведь и впрямь в этой замарашке без подсказки дочь баронов не опознать.

— В самом деле? — фальшиво удивился Брюс вслух. — А с виду такое мирное местечко.

— Тут прорва хищников. Я прикажу егерям проводить вас до моего замка, — отчего-то в предложении явственно прозвучала угроза.

Волей-неволей тянет отказаться. От всех соблазнов сразу.

— Сожалею, что вынужден отклонить ваше любезное предложение. У нас срочные дела…

— Спешите? — лениво вмешался длинноволосый всадник, как-то легко стушевывая и оттесняя плечистого графа.

— Спешим, — согласился Брюс.

— Вров, проводи его всемогущество господина… мага и его даму до замка, — с нарочитой заминкой, словно и не заметив отказа Брюса, граф Терпикротень другой рукой выгнал вперед одного из вооруженных людей.

Занятно… В иных местах всего лишь присутствия гиппогрифа хватает, чтобы избежать любого принуждения даже со стороны знатных персон, но, похоже, уровень птицеконьего авторитета падает с каждой тысячей шагов на юг.

Магов у них тут как грязи?

Бледный и инородный в этой компании длинноволосый всадник, не сводил с Брюса пристального взора. Что-то затаилось в близоруко прищуренных глазах. Но присмотреться к нему не удалось, потому что Дьенк замаячил перед носом, делая какие-то знаки. Чего он захотел так некстати?.. Тем более что вновь влезть в шкуру одного из этих людей для него равносильно самоубийству.

Панцири вываранов ритмично соприкоснулись, передавая волну быстрых движений. Твари напряглись. Вров на гнедом жеребце подъехал к Брюсу. Конь дышал живым теплом, от него пахло потом и разогретой промасленной кожей. Зверь заметно занервничал, косясь на раздосадованного Дьенка, сновавшего рядом.

«Да изобрази же что-нибудь, маг!» — ввинтился в уши сердитый бесплотный голос.

Что?

Брюс в замешательстве поднял руку. В блестящих, слегка выкаченных глазах коня отразилась его фигура во весь рост.

Дьенк завопил — неслышно для людей, но невыносимо для животных. Кони беспокойно затанцевали, задирая головы и фыркая. Жеребец Врова, испуганно всхрапнул, сдал назад, а затем и вовсе сорвался с места в галоп, унося прильнувшего к шее всадника.

Присутствующие проводили его долгими взглядами.

Когда Вров скрылся в лесу, произошло быстрое перемещение в стане оставшихся. Бородач незаметно затесался в гущу своей свиты. Длинноволосый лениво усмехнулся уголками губ.

— Мы просто путники, — с нажимом повторил Брюс, опуская руки и обращаясь исключительно к длинноволосому.

Всадник сомневался. Теоретически, видимо, предполагалось, что вывараны сожрут любого, оказавшегося на их пути. А вот беседа с несостоявшимися жертвами охотниками не предусматривалась. И даже документы у них спрашивать как-то явно неловко…

Впрочем, доделать то, что не рискнули сделать вывараны, всадники могли. Поэтому Брюс попытался перехватить инициативу.

— Мы видели здесь бегущего человека, — негромко произнес он, глядя прямо в лицо белобрысого всадника. — Бедняга выглядел очень напуганным…

Брюс с демонстративным безразличием опустил ладонь на голову ближайшего выварана (правда, пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы тут же не отнять обожженную руку).

Повисла пауза, длинная, тяжелая, как свинцовая кудель. Всадник понял намек. Если случайный путник легкомысленно гладит по голове чудовищ, то наверняка он способен и на более странные выходки. Стоит ли с ним связываться?

Длинноволосый близоруко сощурился, вглядываясь в Брюса:

— А! — вдруг слегка качнулся он назад. — Это вы… Кто бы мог подумать? Так вот куда вы отлучаетесь так часто… А уж слухи-то ходили! — охотник усмехнулся уголками тонких губ.

Затем он пренебрежительно и как-то по-новому оглядел напрягшуюся Элию.

— Кукла?.. Ах, нет еще!.. Право, среди поселянок попадаются и понаряднее… Впрочем, не мне вам советовать, какими критериями руководствоваться, подбирая личинки…

— И не мне вам советовать, на кого охотиться… — стараясь не спугнуть удачу, сухо произнес Брюс.

— Как я погляжу, мы с вами оба ценители этого благородного искусства — охоты. И знаем толк в добыче, — засмеялся длинноволосый. — И мы все чтим кодекс Земледержца. Верно, господа? — Он обернулся к своим спутникам.

Даже бородатый граф торопливо закивал. Хвостатый, к счастью, авторитетом в этой компании обладал большим, чем забредшие невесть откуда маги.

И холодно раскланявшись, всадники завернули лошадей, направляясь обратно в чащу. Уже от самой каймы леса донесся переливистый посвист и недовольные вывараны гуськом последовали за владельцем. За ними в слякоти оставались посветлевшие черепки спекшейся грязи.

— Ты его знаешь? — осведомилась Элия неприязненно.

— Нет.

— А он тебя знает.

— Нет, — повторил Брюс, с шипением перевязывая обожженную ладонь. — Он меня принял за кого-то другого. Решил, наверное, что я некромант, подыскавший себе жертву.

— И позволил уйти?.. Некроманты вне закона!

— Охотники на людей тоже… Видно, он счел меня кем-то весомым, если не рискнул связываться. Я не сдам его, потому что тогда тоже нарушу закон. Взаимный нейтралитет.

— Они снова нагонят того беднягу…

Брюс скрипнул зубами, взял гиппогрифа за повод и поволок прочь.

— Брюс! — понеслось следом.

Брюс не стал оборачиваться. Элия догнала, коснулась руки и проговорила:

— Спасибо, что не выдал.

— Мне бы не поверили, — в сердцах огрызнулся Брюс.

Когда же это случилось? Когда стало так, что он перестал видеть в этой сумасшедшей девице лишь препятствие на своем пути домой?..




…И вот уже близка его мечта, созданы мастером сильные крылья, чтобы взлетел Итан к солнцу. Но усомнился юноша, разве достойно это простое механическое изделие того, чтобы навестить само золотоликое светило? Для красоты оковал он себе крылья золотом… Да только позолоченные крылья уже не смогли поднять его ввысь. Так и ходит с тех пор Итан по земле, волочит за собой дивные крылья…

* * *


…Замок-на-мосту был виден издали, а по мере приближения производил и вовсе неизгладимое впечатление.

Узкий пролив рассекал земли от внешнего океана до внутреннего моря. Перебраться с одного берега на другой можно было либо по воздуху, либо через Замок, который и служил этим самым мостом.

Низкие, дождевые тучи сумрачно клубились, придавая Замку монументальность и строгость очертаний. Кажется, на другой стороне разлома они были гуще.

Тянулись ввысь странной формы опоры, свивались крепления. Гранитные ребра выгибались, удерживая колоссальную тяжесть постройки. В скалистые берега намертво впились каменные жилы, сплетаясь в сложный узор. Замок казался выросшим прямо из земли.

На темных и прозрачно-хрустальных шпилях полоскались знамена, в основном торговых гильдий и воздушных перевозчиков, и вились вокруг них черные крылатые точки — то ли птицы, то ли гигантские нетопыри. Для летух крупноваты.

Но ни одной лодки не реяло у причальной мачты. Наверное, из-за непогоды.

— В город нам соваться не стоит, — Элия привстала в седле, вглядываясь вперед. — Потребуют подорожную и налог…

— Что мы там забыли, в этом городе, — не без смутного сожаления отозвался Брюс.

Небольшой городок с разноцветными остроконечными крышами расселся на тракте, словно неумелая западня. Над ним, как отяжелевшие от сытости ласточки, лениво кружили сторожевые скаты. Широкий мощеный тракт вливался в главные городские ворота и выбирался из дальних ворот уже изрядно отощавшим, словно в городе из него хозяйственные обитатели наковыряли часть камней.

Экономные путешественники огибали город по вполне утоптанной дороге, змеиным изгибом улегшейся вокруг стены. Оная явно казалась гораздо привлекательнее отсутствием таких архитектурных излишеств, как будки сторожей.

— Напрасно спешите, — ревниво заявил какой-то горожанин, кативший по главной дороге тележку с небольшим бочонком, опоясанным жестяными обручами, как брыкливый младенец лентами. — Не пройдете сейчас через Замок. Все одно в городе придется ночевать… — Он разогнулся, смахнул со лба пот и приосанился.

— Почему не пройдем?

— А льет на той стороне со вчерашнего дня.

Они посмотрели, куда указано. За обрывом, на другой стороне, и впрямь клубилась расшитая серой, блескучей канителью насыщенная мгла. Из важных интонаций горожанина можно было предположить, что речь идем минимум о вселенском потопе.

— Дождь, что ли? — неуверенно спросила Элия, не спеша разочаровываться. — Вы про дождь?

— Это у вас на востоке — дождь, — горожанин ловко подхватил попытавшийся скатиться с тележки бочонок и пропыхтел в сердцах: — А у нас — стихийное бедствие! На той стороне все дороги развезло, не проедете даже на… — Он вдруг с новым выражением посмотрел на смирного от усталости Лако. — Господа, а вот ежели вы согласитесь подсобить мне с моей заботой, то я вам подскажу таверну, где вас угостят отменным заварцем на плясоцвете с сушеными корочками солнечника… Или изысканными винами выдержки допотопного года!

Как заманчиво. Брюс поймал рассеянный взгляд спутницы, явно уже поглощенной предстоящими за Замком открытиями (чтобы не сказать катастрофами), и с сожалением покачал головой:

— Спасибо, своих забот хватает…

Ну почему у них постоянно нет времени воспользоваться редкими благами путешественника?

…По мере приближения Замок-на-мосту становился все отчетливее похож не на строение, а на живое существо, разлегшееся между двумя берегами. Эдакий гранитный зверь, запустивший лапы к бьющейся в щели, косматой от ярости воде. Вот-вот схватит…

Если верить карте, то мост возвели над узким проливом, соединяющим океан и Внутреннее море. Так что вода внизу, кипящая между скал, была соленая.

А еще стало заметно, что часть башен наверху снесена и наверху зияет явно не предусмотренная создателями длинная дыра в стенах и перекрытиях, которую лишь из вежливости можно обозвать отверстием для широкого обзора на пролив… Там клубилось багровое мерцание огней.

— Нет, господа… — прицеливаясь, как лучше обогнуть докучливых приставал, заученно бормотал плечистый верзила в форменном сюртуке. — Сегодня лодка больше не прилетит. Только час назад отбыла…

Верзилу перехватили у самого подножия винтовой лестницы, обвивающей причальную мачту. Ловкая попытка резко рыскнуть в сторону, избежав дальнейшего общения с целым семейным выводком жаждущих срочно воспользоваться услугами воздушного корабля, не удалась. Дородный усач заступил ему путь.

Верзила покорно отпрянул, обреченно пояснив:

— У нас всего одна лодка. И она улетела… Да, всего одна… Потому что от центра далеко, мы и одну-то лодку порожняком гоняем… Да, изредка бывает, что народу много… Не повезло, — верзила развел руками. — О! А вон, кажется, что-то в тучах…

Пока клюнувшие на детскую уловку несостоявшиеся пассажиры обернулись с надеждой поглазеть на тучи, верзила ловко юркнул мимо и умчался прочь.

Его коллега, коротавший время на причальной площадке на верхушке мачты, бросал куски хлеба черным тварям, хищно кружившим вокруг фонаря. Ветер разносил мерзкое шипение и скрежет.

Зубы у этих летунов железные, что ли?

Разочарованное семейство одинаково втянуло головы в плечи и обреченно поплелось коротать время в разноголосице нижнего этажа.

* * *


Каменные и пологие ступени главной замковой лестницы распадались надвое. Половина вела к нижнему ярусу. Туда поворачивали торговые караваны и заходили путники попроще. Там было оживленно и чадно. Сверкали огоньками и дразнили красками вывески лавок и магазинчиков, сидевших плотно, как зерна в початке.

Сразу за въездом маячила крыша трактира. По пологим, истертым до блеска ступеням одну за другой заводили лошадей на постоялый двор. А разряженную карету вкатывали по бревенчатому пандусу.

Тут и выяснилось, что можно сэкономить на городских налогах, а от частных никуда не сбежишь. В гранитных воротах высились фигуры стражей.

— По серебряку с каждого, — усатый страж повернул равнодушную физиономию в пятнышках комариных укусов. — И за гиппогрифа… Э-э… — Он пошевелил губами, подсчитывая, покосился на воротную арку, прочитав одним глазом что-то на обратной стороне, и воодушевленно закончил: — За гиппогрифа по двойному тарифу, как за лошадь и как за птицу, итого — четыре серебряка и три медяка…

— Грабеж! — возмутилась Элия. — Что значит по двойному тарифу?!

— Ха, — хмыкнул мужик, разбиравший поодаль веревки на возу, — вы бы видели, как они за драконов дерут! По четырем тарифам, как за лошадь, как за змею, как за птицу, да еще и как за оружие!

— А почему как за птицу?

— Так дракон яйца кладет…

— Поговорите тут еще! Распоряжение барона Теоринамидора Ухватца.

— А если бесплатно перелететь?

— Не выйдет. Там над проливом гадюки водятся, они на всякую живую тварь норовят напасть.

— Сам барон разводит, — довольно осклабился страж. — Для таких вот ушлых… От налога господин барон освободил только магов да лиц высокорожденных.

— Еще бы! Небось с них драть деньги он не осмеливается, — мужик даже головы не повернул, делая вид, что поглощен затянувшимся на веревках узлом.

— Это неслыханно! — Элия негодующе притопнула ногой. — С каких это пор барон осмеливается присвоить то, что было выстроено еще до начала времен?

— Баронова земля! Что хочет, то и присваивает. — Красные пятнышки на физиономии стража стали темнеть и сливаться в единое целое, закрашивая лоб и скулы. — А ты, девка, рот-то закрой, пока штраф за оскорбление его светлости не взяли!

— Это незаконно! Да всем известен Договор о…

— Ага. Щас щелкопера позову, пусть закон мне почитает!

— Я наследная баронесса Элиалия Загорская, и я…

— Ха-ха! А я законный наследник графа Яснополяна, а мне приходится тут у ворот ошиваться и всяких проходимцев отваживать!

— Да как ты смеешь, хам?!.

Ну, началось!

Брюс потянул разбушевавшуюся Элию прочь. Сгоряча едва не огреб оплеуху.

— Да как он смеет?! — Элия с силой всадила каблук в стык камней кладки. Брюсу даже искры померещились. — Думает, если здесь край света, то…

— Уймись. Ничего ты сейчас не докажешь.

— Нет, ты слышал? За гиппогрифа, как за лошадь и птицу!

— У нас нет даже трех серебряков, так какая разница, сколько они хотят за гиппогрифа? — раздраженно осведомился Брюс.

— Но это же нечестно!

— Идем, идем! — На них оборачивались, Брюс тянул упиравшуюся девушку подальше, живо припоминая первые дни их совместного путешествия.

Пришлось вернуться к исходной точке и заново оценить исполинский размах древней постройки, изучая второй из возможных путей на другую сторону. Вторая часть, из распавшейся надвое главной лестницы, поднималась выше, к величественной арке, затаившейся меж двух башен.

Вокруг башенных шпилей в кисее изорванных туч вились ленивые ожерелья шаровых молний. Черепичные шелушащиеся конусы крыш смахивали на шляпки старых грибов. В дупла пустых окон заныривали черные твари, походившие на птиц лишь издалека. Две снизились и затеяли свару над фонарем — стало видно, что крылья у них в три сложения и перепончатые, а длинные змеиные тела увенчаны зубастой пастью.

Лако наблюдал за дракой с гастрономическим интересом.

— Гадюки, — мимоходом пробормотала Элия. — Если их не бояться, то они не тронут. А чего нам их бояться?

Действительно. Бояться им следует только самих себя.

— Это плохая идея! — ахнул Брюс, когда Элия, ничтоже сумняшеся, двинулась по пологому скату, к арке верхнего входа, обрамленной стволами исполинских каменных ясеней.

Нечто похожее уже встречалось при въезде в Гранигор. Только у здешних ясеней листва была прозрачной и переливчато мерцала. Красиво, если не знать, что этот свет означает действующую магическую сторожевую рамку.

Базальтовые черепахи, сомкнув темные узорчатые бока несли на спинах звенья широкой лестницы, ныряющей прямо под древесный свод.

— Элия, да погоди же!.. Потрудись прочитать, пока мы снова не влипли…

Прикрепленное к стволу ясеня-исполина, горело огненными буквами предупреждение:






«…а если кто осмелится выдавать себя за мага или высокопоставленное лицо и воровским способом воспользуется запретным для него путем, то карается это преступление мгновенной смертью…»





От дождя горючая надпись была заговорена намертво.

— Воодушевляет?

— Я, между прочим, все еще дочь барона! — возмутилась Элия. — Я имею право!

— Угу. Покойная дочь.

Растрепанная, немытая, в грязной обтерханной одежде дочь барона Загорского производила достойное своему титулу впечатление. Кажется, она и сама это прекрасно осознавала, потому что сдалась достаточно быстро. Умолкла, поглаживая взъерошенного Лако. И вдруг обернулась, просияв:

— А если ты?

— Что — я?

— Ты больше похож на аристократа, чем я, дочь барона. Может, потому что я не дочь барона?

— Извини?

— Неважно.

Брюс встряхнул головой:

— Думаешь, изысканная куртка в потеках грязи выгодно оттенит аристократическую бледность моей физиономии? А изящество кистей никому не позволит разглядеть ссадины и землю под ногтями?

— Я думаю, что ты — вылитый маг с Золотых земель. И в седле Лако ты отпугнешь любого желающего познакомиться с тобой поближе. Для магов внешний вид значения не имеет. Недавно это уже выручило нас. Никто не станет связываться с магом.

— Кроме другого мага.

— Что им здесь делать?

— Охотиться… на кукол, — сквозь зубы процедил Брюс.

— А я стану твоей куклой.

— Ты понятии не имеешь, о чем говоришь.

— Да неужто? — совершенно невозмутимая Элия заплетала потрепанную косу, готовясь к светскому общению.




…Он некромантом был, а земляным магом притворялся для пущей важности. Говорил, люди не так сильно некротов страшатся, как думают. А вот земляки, те были маги силы великой. О них не всякий вслух помянет. Ходил по деревням, запугивал дремучих селян. Толченые кости с землей смешивал, а потом призывать принимался. Земля-то и вскипала, ворочалась, люди, понятно, пугались, за защиту, значит, платили…

* * *


Непроницаемо-плотная гранитная плоть перемежалась с вставками из мутного от толщины хрусталя, а сам камень пронизывали бесчисленные металлические волокна, как прожилки в мраморе.

Стоило приблизиться, как листва каменных ясеней едва уловимо зазвенела… Сильнее, быстрее…

Звон накатил, пронял, ожег череп изнутри миллионом крошечных стеклянных иголочек и… Сгинул.

Брюс перевел дыхание.

— Чего ты там рассматриваешь? — невозмутимо осведомилась сверху Элия.

Ну, например, металлическую стражу, застывшую в складках ясеневой коры. Хорошо вооруженных големов, готовых в любой момент за миг искрошить чужака, не внявшего ясному и четкому предупреждению.

Или, скажем, вписанные прямо в узор на плитах лестницы ловушки. Древние, может, уже и разряженные… А вдруг — нет?

Брюс отдернул ладонь от прозрачного листа, слабо подрагивающего на конце склоненной над ступенями ветке. По прожилкам текло мерцание. Брюс едва коснулся кромки листа, а на пальце осталась глубокая кровоточащая царапина.

Если ясень сбросит листву разом, то неосторожного путника в мгновение напластает на миллион тончайших ломтиков.

Как-то неприветливы они здесь к гостям…

— Брюс! Поспеши. Будет странно, если кукла явится без кукловода…

От такой своенравной девицы можно ждать самостоятельности даже после обращения в инертную куклу, с досадой подумал Брюс, нагоняя Элию и Лако.

«Будьте осторожны…» — внезапно прошелестело над ухом.

А то мы без тебя не знаем! — если на ком и бесполезно было срывать досаду, так это на бесплотном Дьенке. Но рядом больше никого не оказалось.

…Сильно засквозило. Влажный ветер прянул навстречу, взъерошил шевелюру, взметнул одежду.

Пространство раздалось в обе стороны — справа в огненный полумрак, слева — в сумрачность непогоды. Заплескались длинные, черные тени. Проходная вытянутая зала пронизывала Замок насквозь. В дальнем конце слабо синело.

Брюс невольно поежился, приподнимая ворот. А внизу-то не в пример теплее!

Как ни странно, но верхняя часть замка выглядела хуже нижней. Прежде этаж был шире раза в два, но левая его половина рассыпалась, снесенная то ли неповоротливым драконом, зацепившим Замок на излете, то ли не менее неповоротливым временем. За обкусанным окаемом стен и пола осиротело высились колонны пустых опор, между которыми тянулась тонкая гранитная нить, оставшаяся то ли от галереи, то ли от перекрытий пола. Примерно в три ладони шириной. Ее облюбовали крылатые гадюки.

Обрыв от остальной залы отгораживали металлические перила, возведенные уже после обрушения.

Ветер не унимался, меланхолически кружась под сводом и тренируясь в художественном свисте. Выходило фальшиво… В панцирях яшмовых черепах, подвешенных на медных цепях или закрепленных на столбах, вяло шевелилось пламя. Несколько жар-птиц неприкаянно вились между балками, не находя себе места.

От наблюдения за ними становилось еще холоднее.

Людей было мало. В обширной зале, размером с деревенскую площадь, одинокие высокорожденные путники, пережидавшие непогоду, раскатились по нишам и теням. Прямо к резным каменным столбам были привязаны лошади.

В кресле справа, вытянув длинные ноги и запрокинув голову, дремал безразличный ко всему огненный маг. Рыжий гиппогриф, свернувшийся поодаль, лишь лениво приоткрыл затянутый белесой пленкой глаз, провожая взглядом цокающего Лако.

Лако надменно отвел клюв, игнорируя собрата.

Несколько смурных вооруженных людей расселись тесным кругом в самом дальнем углу. Неподвижностью своей они вполне могли посоперничать с големами у входа.

Недовольный мужчина в судейском плаще нервно мерил шагами отрезок между двумя погашенными светильниками. За ним по пятам таскалась его блеклая тень и такой же выцветший помощник с охапкой бумаг. Из прорехи в каменном своде на непоседу сочился бледно-серый свет, продернутый серебром дождя. На плечи дождевая крупа оседала липким бисером.

— Как же ску-учно! — во всеуслышание простонали нежным голоском.

Еще одно кресло, накрытое наскоро брошенной меховой накидкой, занимала золотовласая изящная прелестница в платье с таким длинным шлейфом, что он змеился шагов на десять.

— Напрасно вы затащили меня в эту дыру, — прелестница надула губы, гнездясь поудобнее в кресле. Длинный шлейф на полу изобразил вполне независимое шевеление.

— Вы желали новых впечатлений, — смирно ответствовал некто согбенный подле красавицы. Явно уже не в первый раз.

За креслом красавицы громоздилась плечистая, здоровенная фигура рукохода. Рукоход зевал, не стесняясь, демонстрируя набор крепких зубов. Впрочем, зевота не помешала ему выстрелить в новых людей цепким взором. Телохранитель?

Еще дальше сбились разномастной кучкой слуги, сторожившие расписную карету. В карету были запряжены две палевые фарфоровые лошадки.

— Что тут написано? — Блондинка властно ткнула пальчиком с золотым коготком в россыпь вездесущих грамот, развешанных под светильниками. — Почитай мне!

— Это неинтересно. Разыскиваются какие-то преступники.

— Читай!

С грамот пучили глаза моментальные снимки с «отпечатками» лиц, сделанные магами с абсолютной памятью. Правда, у некоторых магов, похоже, слегка разыгралось воображение. Не бывает таких клыкастых ухмылок или жутко выкаченных глаз даже среди душегубцев.

— …поиск беглого преступника, убийцы и мародера, сбежавшего с Каторжных гор…

— Другое читай!

— …совершенные злодеяния. Грабеж, разбой, нападение на…

— Дальше!

— Э-э… Насилие над личной свободой… Хм-м… Незаконная продажа зачарованных украшений. Принявший данное изделие в дар лишался собственной воли и переходил в полное подчинение дарителю и…

— Кажется, папенька дарил маменьке такое ожерелье на именины.

— Задержанному ювелиру удалось скрыться…

— Фи, ну и рожа! — не одобрила Златовласка. — А тут что?

Брюс вдруг заметил, что длинные ее искристые косы, перевитые жемчугом и затейливо уложенные вокруг бледного личика, и впрямь золотые. Тяжесть металлических нитей заметно оттягивала маленькую головку. Девице приходилось держать шею неестественно выпрямленной, и оттого она казалась вдвойне высокомерной и капризной.

Метавшийся возле розового ушка сладкоголосый песнопевец был не в силах даже шевельнуть золотистые прядки.

— …на вид ей лет двадцать. Роста среднего и сложения, склонного к умеренному… Голубые глаза… Длинные светлые волосы… — продолжал монотонно считывать златовласкин компаньон. — Награда от баронессы Загорской за возвращение дочери…

Брюс с Элией нервно переглянулись. Обширная зала внезапно стала тесной и душной. Напоенным благовониями воздухом трудно дышалось, а синевший далеко выход определенно отскочил еще шагов на тысячу.

— Похититель девицы высокий худой, волос темный, кожа светлая…

— Небось сама с ним сбежала, — перебила златовласка, мельком, не оглядываясь, огладив живописно щетинистую щеку догадливо наклонившегося рукохода. — Ах, может, это самое лучшее… Так ску-учно! Когда уже поедем?

— Как только земля просохнет хоть немного…

Брюс ткнул замешкавшуюся Элию в бок. Якобы похищенная девица сверлила болтливую златовласку ревниво-неприязненным взглядом. Для «куклы» уж очень выразительным.

Рукоход, пережидавший ласку хозяйки, как безразличный кот, поднял голову. Секунду смотрел прищурившись. Взлохмаченная челка косо падала на лоб. Губу рассекал длинный, тонкий шрам. И на обнаженном торсе, бугрящемся мускулами, тоже темнели длинные, тонкие риски давно заживших шрамов. Будто от шпор.

Хрупкая красавица вместе с массивным креслом была рядом с ним, как сахарная игрушка. Сожми покрепче — хрустнет…

Криво усмехнувшись, рукоход отвернулся. Брюс вдруг заметил, что ремни, пересекавшие его обширную грудь, скрепляют узорчатое дамское верховое седло на его холке.

— Ну сделайте же что-нибудь… — неслось следом нетерпеливое, перемежаясь успокаивающим воркованием: «…опасно… снесет с дороги… грязь…»

Каменные плиты пола, истертые тысячами подошв, мерцали проступающим серебристым, игольчатым узором, похожим на морозные рисунки на стекле. Инеистое свечение скрадывало выбоины, царапины от когтей и подков, каверны и мусор…

«…доброго пути, странник…» — считывалось в хитросплетениях серебряных нитей.

— А! Кто бы мог подумать… — Длинная тень упала на надпись, разом гася свет. — Неужели это снова вы?

Брюс нехотя поднял голову.

Заступив путь с непринужденностью шлагбаума, перед ними стоял давешний охотник. Умытый, переодетый, волосы по-прежнему стянуты на затылке в длинный хвост. Остальные, из той же компании, топчутся поодаль, поглядывают с интересом. Хорошо хоть графа нет.

— Новая встреча? — Хвостатый улыбнулся, растянув тонкие губы так, что казалось, они вот-вот лопнут от напряжения. При этом его улыбка не выглядела ни в малейшей степени дружелюбной.

Брюс коротко кивнул.

Кроме того, что ему в принципе не нравился этот тип, он почуял исходившую от него смутную угрозу. Ох, не случайно Хвостатый снова подошел.

— Уж не прервал ли я вашу охоту, как вы мою? — продолжал щедро улыбаться нежданный (да и нежеланный) собеседник. — Все-таки охота — дело интимное, — выдал он несколько сомнительную сентенцию. — Посторонние нарушают настрой… Впрочем, я уже пожалел о своем решении сразу же вернуться домой. Все равно приходится ждать, пока распогодится.

— М-да… Дожди — это так… неприятно, — выдавил, наконец, Брюс, чудом удержав на языке просившееся «мокро».

Вообще следует помалкивать. Будешь выглядеть значительнее.

— Здешние дожди опаснее пожаров. Дороги раскисли, нужно подождать пару часов. Или дождаться, пока прибудет воздушное судно… Впрочем, вам ли не знать об этом? По слухам вы здесь частый гость.

Вот что на это отвечать? Хвостатый явно подковыривает нечто, как ему кажется, занозистое. И хоть явно принимает Брюса за кого-то другого, все равно болезненно.

К счастью, обстоятельства подарили Брюсу небольшую передышку.

— Да что ты мне со своим пледом, дурак! — вознегодовала златовласка, притянув к себе внимание всех присутствующих.

Звон разбитого бокала, брызги хрусталя, жестяное бренчание отлетевшего серебряного подноса.

Придушенный свист раздавленного песнопевца. Неуклюжий взмах крыльев отброшенного пледа. «Бурчало» кланяется и пятится, невнятно извиняясь. Рукоход стеклянно таращится на огонь.

— Что за порядки в этом убогом местечке? Почему я… Я! Племянница самого герцога Тороплянского должна ожидать невесть чего с этими… — Она обвела присутствующих брезгливым взглядом.

Полнейшее безразличие было ей ответом. То ли народ подобрался толстокожий, то ли герцог Тороплянский не был такой уж значительной персоной.

Огненный маг всхрапнул, заскреб ногами, пытаясь поудобнее устроиться в кресле. Рыжий гиппогриф запрятал голову под крыло.

— Терпение — добродетель сильных, верно? — Хвостатый мельком скривился, оглянувшись на капризную красотку. — Право слово, я начинаю сожалеть о своей неспособности создавать покорных кукол… Я слышал, вы лучший в этом деле?

Брюсу оставалось неопределенно пожать плечами.

— Верно говорят, что в вашей власти подчинить своей воле любого за один лишь взгляд?

Брюс промолчал. Взгляды собеседников встретились. Светлые глаза Хвостатого смотрели близоруко, но безжалостно. В выражении их мелькнуло нечто охотничье.

— И что по чужой воле любой из нас способен даже на немыслимое, — в интонациях собеседника явственно обозначилась двусмысленность.

Куда он клонит?

— Я слыхал, что все странные поступки принца Шеарана объясняли не волей несчастного юноши, а близостью его с давним приятелем магом…

Шеаран был младшим сыном Земледержца. Брюс невольно сглотнул.

Золотоволосая красавица со звоном расколотила второй поданный ей хрустальный бокал. Хвостатый снова кисло поморщился:

— Надо признать, здесь и впрямь скучно… Ах, если бы небольшое развлечение? Скажем, вынудить некую девицу пройтись по во-он той тропке над пропастью… Нагишом, а?

— Может, лучше не девицу? — Брюс наконец раскрыл рот.

— Вас привлекает созерцание наготы мужской? — притворно удивился Хвостатый, ухмыляясь уже в полный рот. Намек он, конечно, понял, но отмел его, даже не задумавшись. — Впрочем, вы правы, связываться с истеричкой из дома Тороплянских чревато утомительным общением с ее родственниками. Уж не знаю за что, но герцог Тороплянский обожает свою племянницу… Впрочем, нет, знаю, за что он ее обожает… — Хвостатый сделал вид, что только сейчас заметил замершую поодаль Элию. — А что вы скажете о вашей кукле?

Элия застыла, словно прямой взгляд Хвостатого пришпилил ее к гранитной опоре. Ни тени испуга не мелькнуло на ее лице, но девушка напряженно выпрямилась.

— Она — моя, — с нажимом произнес Брюс.

— Да я и не претендую! Но небольшое развлечение… а? В вашей власти заставить ее пройтись по той тропке не оступившись…

— Это невозможно.

— И это мне говорите вы? С вашей репутацией…

Да что там у этого «Брюса» за репутация? Похоже, этот двойник — неприятный тип.

Коллеги Хвостатого подтянулись поближе, почуяв развлечение, и топтались за его спиной, жадно улыбаясь. Они живо напоминали разбойника Грузя и его компанию.

— А может, вы вовсе не тот, за кого себя выдаете? — От вкрадчивости в голосе Хвостатого Брюс невольно насторожился. — Возможно, в Золотом городе пора узнать, что на самом деле ваша репутация не более чем пшик?..

Он имел в виду вовсе не то, что Брюса так напугало. Хвостатый оказался слишком высокомерен, чтобы видеть дальше своего носа и помнить о чем-то, кроме столкновений, существующих лишь в пределах Золотого кольца…

Да плевать на репутацию того, за кого тот принимает Брюса!

Брюс осклабился широко и самодовольно. И торжествовал ровно пару секунд, готовясь послать этого приставалу на все четыре стороны.

Но Хвостатый его опередил, внезапно оставив собеседника и сделав пару шагов в сторону Элии. Оглядел ее с головы до ног и снова обратился к Брюсу:

— Что ж! Если вы не хотите избавить меня от скуки, то я знаю другой способ… Вон там, видите, этих бравых вояк? Это какой-то капитан из провинции. Он весьма расстроен, потому что вот уже много дней ищет без вести пропавшую баронскую дочь. — Хвостатый перевел взгляд на вновь обмершую Элию и медленно, с удовольствием проговорил, цитируя: — «На вид ей лет двадцать, среднего роста и сложения, склонного к умеренному… Голубые глаза… Светлые волосы…» — Мосластый длинный палец подцепил кончик косы Элии.

Наверное, не отшатнуться девушке стоило неимоверного усилия. А Брюсу такого же усилия стоило повернуться, взглянуть в дальний угол внимательнее и похолодеть.

Как же он сразу его не узнал?!

— Думаю, капитану и родичам пропавшей баронессы будет любопытно узнать, ЧТО стало с их девочкой?..

— Вздор. — Хрипотцу в голосе Брюса, конечно, собеседник услышал и вряд ли списал на здешние сквозняки. — Какая еще баронесса?

— Возможно, это не она, — покладисто согласился собеседник. — Но пока вы станете объясняться и разбираться… Выйдет потеха! Этот вояка чрезвычайно огорчен и оттого свиреп. Говорят, он ждет здесь уже не один день. Никогда еще прежде я не видел такого рвения в ком-то!

Элия, расширив глаза, смотрела в дальний угол.

Там, будто почувствовав внимание, капитан Фарр медленно повернул голову. Брюсу наверняка померещилось, что лицо капитана резко изменилось. В скрещении теней не разобрать…

— В любом случае нам выйдет развлечение…

Ох, выйдет…

Фарр бросил несколько слов своим солдатам, поднялся на ноги, повел плечами, разминаясь. И повернулся в сторону собеседников, явно вознамерившись узнать, чем вызвано столь пристальное внимание к его персоне.

Сейчас он подойдет достаточно близко и в чумазой замарашке узнает пропавшую наследницу.

Разве это плохо? Заберет ее домой…

А она чего хочет?

Брюс перехватил взгляд Элии. У него было всего лишь несколько секунд, чтобы принять решение.

Причем в одиночку, потому что спросить девушку-куклу — Брюс не мог. Она даже кивнуть не смела, поскольку Хвостатый неотрывно таращился на нее.

А Фарр приближался.

Элия не сводила с Брюса стеклянного взора. Голубые глаза даже не моргали. На лице не вздрагивал ни один мускул. Но в глазах билось нечто отчаянное, не способное излиться с сомкнутых губ, но вопящее так, что хотелось бежать прочь.

Что она думает?! Что ждет, чтобы Брюс сказал?

Нет? Да?

Он не может принимать за нее решение!!

Или может?

Походка приближающегося Фарра изменилась. Прежде вышагивающий ровно и уверенно, он вдруг сбился (Брюс видел это краем глаза), задержался на мгновение, будто пес, почуявший дразнящий запах, и…

— Хорошо, — скучным голосом произнес Брюс. — Я проведу куклу… Но если она упадет, вы будете должны мне трех таких…

«Ты с ума сошел!!» — взревел в ужасе Дьенк.

Элия опустила и подняла веки. В глаза вернулась безмятежность.

Брюсу тоже хотелось завыть.

— Я заберусь в этого мерзавца, — Дьенк горячо зашептал ему в ухо. — А вы с Элией…

— Не поможет, — не разжимая губ, отозвался Брюс. — Там Фарр и его люди. Да и у тебя не хватит сил сломить ничье сопротивление…

Ветер взметнул полы одежды, когда все потянулись к огражденному тонкими перилами краю пропасти. Пахнуло льдом. Кое-кто тут же отшатнулся. Каменный зев раскрылся в клокочущую бездну.

Черный от непогоды, извилистый, изорванный в клочья о скалы, язык пролива бился невообразимо далеко внизу. Над камнями клубилась водяная взвесь.

Компания приятелей или слуг Хвостатого на несколько секунд отрезала Брюса и Элию от Фарра, перешедшего на скользящий шаг хищника, заметившего добычу.

Над ухом по-прежнему что-то вопил Дьенк. Виртуозно завывающий ветер заглушал его стенания. Брюс не успел сказать Элии ни слова (оскалившийся Фарр уже отталкивал нерасторопных, оказавшихся на его пути), только взял ее за тут же выскользнувшую ладонь — горячую, твердую, шершавую.

На его руках осталась сброшенная наспех куртка. Затем всплеснула рукавами рубашка, которую едва не украл налетевший ветер. Ловко извернувшись, Элия выпуталась из штанов.

Брюс опустил глаза — уставясь в разные стороны побитыми носами, ее кожаные башмаки уже коротали время у его ног. Когда успела?

Изломанный край залы местами соприкасался с гранитной дорожкой. Элия, словно не задумываясь, выбирала фрагменты перекрытий, уходя все дальше. Легко ступая босыми ногами, прошла по поперечной балке. Торжествующе встала на дорожку.

Ветер, кажется, должен был снести невесомую фигурку, но девушка стояла, прислушиваясь к чему-то.

— А что она делает? — громогласно осведомился нежный голосок. — Куда она?

— А вы куда? — Хвостатый даже потянулся сцапать Брюса за плечо, когда тот, прижимая охапку еще теплой одежды, перебрался через перила. Но тут же отшатнулся, когда ветер отвесил наглецу мокрую оплеуху.

Брюс пригнулся, делая вид, что подбирает зацепившиеся за балку штаны. На самом деле он пережидал приступ нестерпимого ужаса, мгновенно забыв о мелькнувшем было благом намерении пройти следом за Элией. Даже приближение Фарра, толкнувшего Брюса на это безумие, теперь не страшило.

Под ногами разверзлась мутная бездна, скрашенная отсветом багровых огней, льющихся из окон нижних этажей. Бездна дышала сыростью и смертью.

Брюс попятился, содрогаясь.

Капитан уже был рядом. Фарр вцепился в кромку металлических перил, пытаясь вглядеться в фигурку, ступившую на тонкий мост между опорами. Лицо его застыло, словно тоже выточенное из гранита. Грубо, выразительно.

Не до Брюса ему было сейчас.

Брюс перевалился через перила. Взял повод смирного Лако, который хоть и чуял общую нервозность, стоял спокойно. От него исходило тепло. Брюс вцепился в ременную петлю крепче, чем следовало. И не мог разжать стиснутые пальцы.

— Ах да, вы не забыли? Если ваша кукла хоть чуть-чуть испугается, ее разорвут гадюки…

Она не испугается! Элия ничего не боится…

Словно спеша опровергнуть его надежды, из сумрака под мостом показались одно за другим тонкие, извилистые тела, распластавшие длинные крылья. Лако негодующе заклекотал, попытавшись сорваться с повода. Брюс едва его удержал.

— Она же ничего не боится… — растерянно прошептал Дьенк.

Гадюки так не считали. Они вились вокруг одинокой фигурки, упрямо ступающей по каменной тропе. Вот одна спикировала — девушка взмахнула рукой, пошатнувшись. Качнулась маятником коса.

Толпа единодушно вздохнула. Зашевелился, просыпаясь, взъерошенный огненный маг. Завертел подслеповато головой, привстал, разглядывая собравшихся.

Брюс неожиданно четко видел все происходящее вокруг. Как во враждебном, хорошо отполированном зеркале — каждую мелочь, каждую деталь, каждое свидетельство своего предательства…

Зачем он допустил это?!

Девушка замерла, балансируя на одной ноге. Издали гадюка, вьющаяся вокруг нее, смахивала на пиявку.

В ухо ввинтился ледяной бур гаснущего голоса:

— Если я не… Если не смогу вернуться, скажи ей, что я прошу прощения, что нарушил слово, которое дал ей…

— Дьенк?

— Я обещал, что не попытаюсь вселиться в нее. Но сейчас…

Элия снова взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие.

— Сейчас кувыркнется, — пообещал кто-то жадно.

Фарр обернул искаженное лицо. Безмолвные губы, изорванные шрамом, раскрылись. Брюсу вдруг померещилось, что он что-то напутал, и Дьенк все же избрал для нападения капитана, а не идущую над пропастью Элию. Но ни единый звук так и не сорвался с губ Фарра.

Зато в глазах капитана Брюс прочел свой смертный приговор.

— Смотрите!!

Толпа послушно ринулась смотреть. Одна из гадюк впилась-таки девушке в плечо, Элия шарахнулась, балансируя на одной ноге…

Еще миг — и она сорвется в пропасть.

Фарр, забыв о Брюсе, не отрываясь глядел в бездну. Потом перехватил самострел и попытался прицелиться. Его подчиненные последовали примеру командира, но отделить от сумрака тонкую, извивающуюся и быстро перемещающуюся тень было не под силу никому.

— Не стреляйте! — вскрикнул кто-то сердобольный. — Вы ее заденете…

Брюсу малодушно захотелось зажмуриться. Чтобы это все был сон. Чтобы не видеть, как светлая фигурка по его воле (неважно, принудил ли Брюс ее или она сама приняла такое решение) ступает по тонкой гранитной нитке над пропастью.

Внизу кипели, окутываясь белой пеной, волны.

Элия внезапно выпрямилась, словно в тряпичную куклу вставили прочный стержень. Если кто-то и заметил, как болезненно исказилось ее лицо, то скорее всего принял за гримасу «куклы». А Брюс помнил, что точно так же изменилось лицо Фарра, когда Дьенк вселился в него.

И перехватил инициативу.

Гадюки метнулись в стороны, словно ошпаренные.

Светлая фигурка свободно раскинула руки, будто намереваясь взлететь (кто-то даже снова ахнул), и легко зашагала по гранитной трапеции. Почти бежала. Шаг… Десять… Сорок… Ее уже толком не различить — светлая риска на сумрачном фоне.

— Отличная работа, маг! А заставь ее закрутить кульбит…

— Я сейчас тебя заставлю крутить кульбиты, — захлебываясь ненавистью, выплюнул Брюс, поворачиваясь к возбужденному Хвостатому. Лицо того неровно порозовело, будто покрылось лишайными пятнами.

Белый от бешенства Фарр выступил вперед. Длинная тень, опередившая его, накрыла Брюса на мгновение, словно могильной плитой придавила. Рука в перчатке дала короткую отмашку: «Это он! Взять его!..»

Защелкали курки самострелов.

Пронзительно завизжала златовласка. Рукоход закружил вокруг нее, как наседка.

Брюс метнулся за колонну, прижимая охапку одежды. Повод Лако вырвался из рук. Гиппогриф заклекотал, разбрасывая во всю ширь тяжелые крылья. Кого-то сразу же снесло с ног.

— Стреляй!

Пестрые перья разлетелись клочьями, усыпав серебристый узор на полу. К счастью, выстрел задел лишь край крыла. Гиппогриф ринулся на обидчика, снося все на своем пути. Кривой клюв хищно раскрылся, тонкий язык дрожал.

Наперехват ему, слегка косолапя, затрусил рыжий гиппогриф огненного мага.

Брюс прижался спиной к шершавому боку колонны. С обеих сторон звучно просвистело. Цепь одного из светильников брызнула искрами, и черепаший панцирь повис, накренившись. Пламя заметалось.

Высунувшись из своего укрытия, Брюс успел оценить диспозицию и тут же признать ее безнадежной. Несмотря на переполох, учиненный Лако и отчаянно вопящей златовлаской, никто не замешкался и единственным объектом охоты являлся сам Брюс.

Безоружный, волочащий охапку одежды, которую отчего-то никак не удавалось бросить, заметный. От множества светильников тени вокруг Брюса падали по кругу, как лепестки. И ощущение, что он находится в перекрестье прицелов резко усиливалось.

В таком древнем замке наверняка полно мертвецов, которых мог бы поднять толковый некромант. Но нет ни времени, ни возможности хоть на секунду сосредоточиться.

Брюс позорно метался между колоннами, укрываясь за ними. Падал и перекатывался, успевая наспех оглядеться и засечь в общей свалке перекошенную бешенством физиономию капитана Фарра.

Сам не заметил, как его вынесло прямо к огненному магу. Два гиппогрифа поодаль сцепились, нанося друг другу удары крыльями, когтями и клювами. Сквозняком носило рыжие и пестрые перья. Великанские тени устрашающе метались по стенам.

— Терпеть не могу некромантов, — сообщил хладнокровно маг, заступая Брюсу дорогу. — Давил бы, как тараканов…

Ну, в другой бы ситуации Брюс, быть может, и согласился бы с его мнением, но сейчас он искренне полагал, что злокозненность некротов сильно преувеличивают. Затею спровоцировал отнюдь не потомственный некромант.

Торжествующе заклекотал Лако, запрыгивая на своего поверженного противника. Рыжий слабо трепыхался, суча копытами.

Огненный маг, бросив короткий взгляд через плечо, зло оскалился и вскинул руку. Между пальцами мягко струились, словно кусочки шелка, длинные язычки пламени.

Брюс снова прыгнул в сторону. На том месте, где он только что стоял, образовалась кипучая выбоина, полная расплавленного, быстро чернеющего камня. И еще одна… И еще…

А вот тут снова брызнуло каменной крошкой, констатируя промах.

Фарр, перезарядив, вновь выцеливал свою жертву. Разрубленный шрамом рот криво свело от ярости. За его спиной, прижавшись к перилам, восторженно наблюдал за происходящим Хвостатый.

Чварк!.. — в светильнике слева образовалась ломаная трещина. Брюс в ужасе заозирался, высматривая подходящую щель. Бежать некуда. Только прижаться к шершавому гранитному боку, казавшемуся теплым и живым. Слиться с ним, впитаться до плоской тени. Воззвать к силам, что дремлют в недрах Замка-на-мосту.

Что-то, кажется, встрепенулось в сердце каменного монстра. Тяжелое, медлительное… Похороненный в корнях великан?

Эх, уже не узнать…

Одержавший победу Лако помчался совершать круг победителя, воинственно раскрыв крылья. Брюс не ждал от него помощи, чувствуя, что сам в ужасе от происходящего, но гиппогриф, злобно долбанув увесистым клювом нерасторопного приятеля Хвостатого, ринулся к Брюсу, подставляя бок.

Безропотно позволил вцепиться во взъерошенные перья и забраться верхом.

— Давай, Лако! — Брюс ударил гиппогрифа пятками в бока.

Зверь и без всяких команд знал, что делать.

Запоздало откликаясь на зов, Замок-на-мосту содрогнулся. Сверху посыпалась каменная крошка и деревянная труха. Один из светильников с долгим шорохом стал оседать, разваливаясь на части. Выплеснулся огонь, кто-то закричал, обжегшись. Огнистые змеи вытягивались из горящего озерца и, извиваясь, устремлялись за Брюсом. За ними в камнях дымились проплавленные бороздки.

Поскакали прочь фарфоровые лошадки, волоча за собой карету.

Верткая змейка зацепила краешек платья златовласки, метавшейся, как перепуганная мышь, между колоннами. Шлейф тянулся за ней хвостом. Стоило змейке задеть его — как шлейф пружинисто сжался и моментально вспыхнул.

Златовласка заверещала еще пронзительнее. Вторя ей, тут же заголосил сопровождавший красотку помощник, немилосердно прыгая по чадящему хвосту. Рукоход, то ли не разобравшись в пылу суматохи, то ли осерчав за подпаленный наряд своей подопечной, подскочил к магу со спины и отвесил тому оплеуху.

Маг взмахнул руками, закатив глаза и опрокидываясь. Несколько черных теней вокруг в точности повторили его пассы. Пламя светильников, припав в качающихся панцирях к фитилю, тут же выметнулось за край, выплевывая новых змей. Только теперь они расползлись сразу во все стороны.

Лако наступил на одну из них — брызнули горящие хлопья. Гиппогриф захромал.

— Держись, — прошептал Брюс, припадая к взъерошенной шее зверя. — Держись… Мы вместе…

На мгновение померещилось, что его боль откликнулась в Брюсе. Прошла по руке, впиталась, ослепив… Брюс зашипел, переводя дыхание. Лако выровнялся и понесся смелее.

Игольчатый узор на полу слился в сплошной белесый наст. Позади ревело, взрывалось и искрило. Кто-то кричал, кто-то лупил себя и катался по камням, пытаясь передавить огнистых змей.

Звуки отдалялись, все сильнее пахло дождем…

* * *


На другой стороне и впрямь лило немилосердно. Бурлила, клокоча, словно взбесившаяся вода, мутными потоками не скатываясь, а извергаясь со скользких ступеней. Чудом удерживаясь на ногах, гиппогриф скатывался по пологой лестнице, пытаясь притормаживать крыльями.

— Туда… Она должна быть там…

Мгла, испещренная рисками сплошного дождя, позволяя разглядеть путь едва ли шагов на пять. Клекот воды заглушал любые звуки. Искать кого-то в этом безумии можно только по наитию.

Но если очень хочется…

Лако, разбрызгивая грязь, подлетел к недвижно скорчившейся фигурке, пытавшейся укрыться в изломах скал. Измятая ветрами сосна качалась над ней, впившись живыми корнями в плоть каменного Замка.

— Руку! — как когда-то, много дней назад, потребовал Брюс.

Элия запрокинула фарфорово-бледное лицо с темными провалами глаз. Вгляделась недоверчиво и лишь тогда протянула трясущуюся кисть. Рука показалась ему тонкой и хрупкой. И девушка — невыносимо легкой, когда Брюс втаскивал спутницу в седло. Как ее ветром не унесло там, на тропе?

Дождь хлестал наискось. Сек, как стеклянными прутьями. Дорога плыла, вскипая бурыми водоворотами, волокущими камни, словно горная речка. Ничего, зато погоня отстанет, завязнет в грязи.

…Замок-на-мосту остался далеко позади, утонув в мглистой тьме. Уставший гиппогриф сильно сбавил ход, еле волоча ноги и расставляя крылья для равновесия.

— …сти!

— Что? — Брюс обернулся к Элии, прижавшейся к его спине.

Девушка содрогалась, но смотрела прямо.

— Прости!

— За что?!!

— Я… Не знаю почему… Я не боюсь высоты! Это было так странно…

— Это странное чувство зовется страхом, — горько засмеялся Брюс.

— От меня зависела твоя судьба. Если бы я упала, он убил бы тебя!

— Поздравляю, ты научилась бояться за других… Только вряд ли Фарр стал бы убивать меня. Ему выгоднее привезти нас всех живыми пред очи твоей матери.

— Если бы я упала… Он убил бы тебя за то, что ты послал его дочь на смерть.

Брюсу показалось, что он ослышался. Снова обернулся и увидел напряженное лицо Элии с закушенными губами.

— Ну да, — устало вздохнула Элия. — Капитан Фарр — мой отец. А ты веришь в чудеса? И что после стольких лет бесплодного брака может вдруг волшебным образом народиться дочка?.. Но барон, он все равно был рад мне и считал любимым ребенком. Он говорил, что, видно, род Загорских вовсе скис, если порождает мелкоедов, вроде моего кузена Жеана, и ему не помешает свежая кровь… А мать… Ей стыдно было за свою слабость… И она стыдилась меня. До сих пор стыдится.

Вот это новости! Перед такими новостями даже секрет о проклятии баронской дочери меркнет.

Брюс вспомнил выражение лица капитана Фарра. Белые от гнева глаза и перекошенную изуродованную челюсть.

— Твой отец… Капитан Фарр был прав, когда пытался меня убить. Я бы сделал то же самое, если бы кто-то так поступил с моей дочерью… Я не должен был позволять тебе идти.

Элия неожиданно тихо засмеялась. Брюс даже обернулся, чтобы удостовериться, что ему не показалось. Нет, она и впрямь смеялась:

— Вы много на себя берете… Должен — не должен… Ты должна быть примерной дочерью. Ты должна быть покорной женой. Ты должна вести себя тихо… Ты поедешь со мной, чтобы я мог вернуться к своей прежней жизни… — Они пришлепнула ладонью по спине Брюса и строго сообщила: — Это моя жизнь. Я решаю сама, как поступить. Если бы ты отказался выдать меня за «куклу», я бы все равно забралась туда. Другого пути не было. Капитан меня бы не выпустил.

— Элия…

— Отец не хотел, чтобы я рисковала. Мать была бы только рада, если бы я, ее позор, исчезла из виду. Но отец всегда присматривал за мной… Он очень хороший человек, но иногда даже искренняя забота — словно удавка на шее…

Брюс не стал возражать. В его жизни чаще фигурировали удавки не в переносном смысле.

— Когда я уходила из замка, отец словно почуял что-то… Если бы Дьенк не отвлек его иллюзией, мне бы не удалось уйти той ночью… Послушай, мы, наверное, уже можем остановиться? Хотелось бы одеться…

Под козырьком скалы, источенной ветрами и непогодой, они нашли временное убежище. Ливень все еще сыпался с небес, извергаясь с краев камня водопадом. Так что казалось, что они спрятались в центре фонаря с прозрачными зыбкими стенками.

— Дьенк? — пока Элия отвлеклась, Брюс позвал призрачного спутника, пожалуй, страшась больше не услышать его.

Откликом послужило неясное ощущение присутствия, словно легким сквозняком лизнуло кожу. Показалось? Скала частично закрывала их от ветра, но и здесь воздух вихрился, ероша сухую траву.

— Он здесь, — Элия приблизилась неслышно, и опустилась рядом. — Я знаю.

У ее ног лежала едва различимая, размытая сумерками и непогодой, но все же отчетливо сдвоенная тень.

Брюс с опаской смотрел на девушку, ожидая очередного приступа самобичевания. Но Элия смотрела отрешенно, покусывая потрескавшиеся губы.

— Дьенк просил передать, что просит прощения за то, что нарушил свое обещание… — наконец, решился Брюс.

— Я ни в чем его не виню… Он спас мне… нам жизнь.

— Раньше он делал то же самое.

— Это другое… Понимаешь? Он спас мою жизнь ценой своей. Как можно винить его?

…Спустя некоторое время выяснилось, что за всеми этими треволнениями башмаки Элии так и осталась лежать на полу Замка-на-мосту.

* * *


Дождь сыпал почти неощутимой водяной пылью, а вскоре и вовсе сошел на нет. Путники заметили это не сразу. Порывы ветра секли так, что слезы из глаз вышибало.

Пространство раздвинулось. Равнина, местами вспоротая скалами, лежала растекшись до окоема горизонта. Скалы, вылизанные ветрами и дождями, смахивали на избыточно причудливые скульптуры. Смерчи — тугие, крученые — ходили вокруг, пританцовывая. Беззвучные молнии пронизывали небо от края до края.

Опасаться, что кто-то в этих краях пойдет по следу, не было ни малейшей нужды. Сквозняки подбирали любые следы, как голодные птицы хлебные крошки.

Снова резко похолодало и заложило уши.

— Вон там, кажется, кто-то живет. Задержимся? — ветер унес почти все, что произнесла Элия, но Брюс догадался, потому что и сам думал о том же.

От голода подводило живот. Свидетельства обитания на этой равнине людей встречались все реже, так что последний шанс подзаработать упускать не хотелось.

Утомленный Лако повернул еще до того, как Элия потянула за повод.

Как все здешние постройки, эта припала к земле, будто пытаясь распластаться как можно незаметнее — разросшаяся колючка заменяла забор, обводя хозяйство по периметру. Окна приплюснутого длинного дома с плоской крышей сползли к самой земле, будто не решаясь взглянуть выше. Правда над домом жужжала крыльями массивная ветряная мельница — ее тяжелые лопасти месили воздух с грузным посвистом.

— Эй! Есть кто живой?..

Ну, исключая выползшую из-под навеса здоровенную молниеносную ящерицу. И десятка-другого разноцветных гиппогрифов, что лениво бродили по выгородке за домом.

Ящерица, посаженная на цепь, недружелюбно зашипела, продемонстрировав тройной ряд зубов-игл.

— Здравствуй, милый!

Услышав низкий гортанный голос, Брюс ошибся дважды. Во-первых, когда решил, что заговорила все же ящерица. А во-вторых, когда подумал, что обращаются к нему. А кто еще из присутствующих может быть «милым»?

Понятно, что и разочарование постигло по обоим пунктам.

Заговорила невысокая, плечистая женщина, показавшаяся из-за приземистого сарайчика. А обращалась она к Лако. И «милый» зверь с готовностью потянулся к незнакомке, нежно заворковав и едва не скинув со спины замешкавшуюся Элию.

— Простите, вы не скажете…

— Какой ты красавец! — восхищалась женщина, не слушая, и безбоязненно оглаживая массивный клюв гиппогрифа. Провела ладонью по спине, приподняла крыло, перебрав пальцами края маховых перьев. Хмыкнула, обнаружив срезанные кончики.

Подняла, наконец, глаза на Элию и осведомилась:

— Что ж не напоили-то?

— Негде было, — виновато отозвалась дочь барона, сползая со спины Лако, как нашкодившая девочка.

Тетка снова хмыкнула, хлопнула Лако по загривку и, не добавив ни слова, удалилась.

Брюс с Элией переглянулись. Ящерица загремела цепью, тоже потеряв к гостям интерес, и поволокла длинное тело к навесу. Между иглами на ее хребте проскочила бледная молния. Земля вокруг навеса была усеяна пятнами гари.

Бродившие поодаль гиппогрифы сгрудились у загородки, таращась немигающими круглыми глазами. Они были еще совсем мелкими, на шеях даже не сошел цыплячий персиковый пух.

Хозяйка вернулась, вооружившись большим жестяным ведром. Отвалила в сторону крытый прочной зубродовой чешуей короб, который защищал от пыли водяную колонку, и наклонилась, чтобы накачать воду. Жидкость из скважины побежала мутноватая, забрызгала края ведра меловыми каплями.

Лако охотно протянул клюв, тетка не возражала, машинально погладив лобастую голову и мелкие перышки над глазницами. Гиппогриф даже прижмурился от удовольствия, торопливо втягивая воду и запрокидывая голову, чтобы сглотнуть.

— Заморили птичку, — неодобрительно заметила тетка. — Учтите, новый выводок будет только к новому сезону, а мои все проданы…

Брюс невольно усмехнулся, узнавая интонации.

— Большой спрос?

— А то… На побережье мода пошла на гиппов. На магов все хотят походить. — Тетка нахмурилась. — Только смелости не хватает животное приручить, так они им волю ломают… Я таких вовсе гоню прочь. Вот если бы вашего красавца не видела, то и на порог не пустила!

Заметив недоумение гостей, хозяйка фермы вновь приподняла крыло Лако, проведя ладонью по краешку обкромсанных перьев.

— Не всякий решится срезать побрякушки-то. А раз мальчик от вас не улетел, значит, доверяет…

Элия улыбнулась, несколько ревниво почесывая гиппогрифа с другого бока.

Лако блаженно щурился, присматриваясь к белокурой самочке, дефилирующей поодаль. Гиппогрифиха выглядела крупнее прочего молодняка, что сновал рядом.

— Так что ежели вы за птичкой, то заглядывайте попозже. — Поколебавшись, женщина все же неохотно добавила: — Правда, у соседей, у Стрижей, вроде есть парочка на продажу… Уж лучше вы их возьмете, чем с Золотых земель какой хмырь приедет. А Стрижи, они бессовестные, кто заплатит, тому и отдадут.

— Спасибо, но мы здесь по другому поводу.

— А если не на ферму, то что здесь делаете? — она искренне поразилась. — Места наши безлюдные, дальше ничего, кроме Башни, и нет.

— Мы в Башню, — просто отозвалась Элия, добросовестно перебирая перья на шее Лако.

Тетка приоткрыла рот в изумлении. Потом поджала губы:

— Ну всяк в своей воде плескается… Только места там гиблые.

— Да мы уж привыкли, — с чувством пробормотал Брюс.

— Мы хотели спросить, не нужна ли вам помощь по хозяйству…

А еще: нет ли у вас хлеба, мяса и тихого безветренного места, где можно подремать хотя бы часок. И пары башмаков для девушки.

Работа нашлась. Хорошая, честная, тяжелая работа, за которую платят честным обедом. Трудиться пришлось Брюсу, поскольку: а) Элия все еще являлась наследной баронессой и толку от нее было немного, б) девушка была босая. К вечеру Брюс умотался так, что не слышал, о чем говорят женщины, когда растянулся на скамье, прикрытой благоухающим сухими травами тюфяке.

Зато, как выяснилось, к утру они обзавелись еще одним гиппогрифом. Довольная Элия по-хозяйски крепко держала за повод белую самочку.

— Пусть она лучше будет вашей, — владелица фермы выплеснула очередное ведро белесой воды в поилку для птенцов. — Вы ее не обидите.

Брюс с уважением поглядел на торжествующую Элию. Хотя лучше бы она разжилась обувью поприличнее, чем пара разбитых вдрызг ботов, что нашлись в хозяйстве фермерши.

— Скажите, — он перехватил повод отдохнувшего и оттого развеселившегося Лако. — Вам здесь… не пыльно?

Женщина поставила ведро, убрала прядку за ухо и улыбнулась:

— Зато здесь дышится свободней и никому я за каждый свой вздох не должна налог платить… Да и гиппам здесь проще на крыло вставать. Там, в океане, — она махнула рукой в белесых каплях неопределенно на запад, — Ветровей, еще древними магами ставленный. Он и тебя в воздух поднимет.

…Обернувшись, Брюс увидел, как маленькие гиппогрифы взлетают и кружатся над фермой, закладывая плавные, широкие виражи, опираясь на упругий воздух. Шквалистый ветер лишь добавлял птенцам силы лететь выше.




ЧАСТЬ 2


Воздух — есть открытие новых горизонтов. Простор и ширь, отсутствие ограничений. Свобода или падение. Осознание бесконечности мира вокруг. Символ — ветровей.

    

Наиболее распространенное толкование знаков из книги «Символы стихий, или Стихия символов»






Что там дороги — даже направления здесь размывались…

Небеса сшивали с землей витые смерчи. Воздух пах электричеством, волоски на неприкрытой одеждой коже вставали дыбом. По рытвинам скакали мертвые проволочно-жесткие клубки перекати-поля.

Путешественники молчали, припав к шеям своих скакунов. Временами гиппогрифы пытались взлетать, но ветер здесь был слишком неистов, он давил, прижимая к земле.

Странного вида, паутинчатокрылые твари не столько летали, сколько барахтались в воздушных потоках. Изредка они сжимались в плотный комок, вертикально падали к земле, выхватывая из поземки нечто косматое, похожее на пыльную медузу, и, вновь растопырившись, уносились прочь с добычей.

Когда одна из этих тварей спикировала вблизи, оказалось, что она величиной с лошадь.

…То ли на сытый желудок двигаться легче, то ли удобнее ехать, когда на каждого всадника приходится по собственному гиппогрифу, а может, все дело в том, что однообразие впечатлений скрадывало расстояние. Казавшаяся неопределенно далекой цель появилась в поле зрения тогда, когда ее не ждали.

— Вон она! — Элия привстала, махнув рукой. В ее голосе слышалось недоверие, словно до последнего мига девушка ждала очередного препятствия.

Темная, вытянутая вертикально громада вонзала ощетиненную громоотводами макушку прямо в бугристые тучи. Кольцо смерчей вокруг ее подножия казалось сложно переплетенным, словно декоративная ограда. Низкий, завораживающий гул вселял в душу неясное беспокойство.

— Не похоже, что там тоже кто-то живет…

За ними стелился рой мелких шаровых молний.

Тощая воронка смерча прошлась совсем рядом, слизывая мокрую землю со скалы. Камень — блеклый и выщербленный — сильно смахивал на обнажившуюся кость. Сухо и раскатисто громыхнуло над головой.

— Сейчас опять польет!

Когда начинался ливень (ну, или то, что в здешних краях считалось ливнем), дождевая пленка становилась почти непроницаемой, и дышалось трудно. Так что они погнали гиппогрифа вперед.

Три или четыре небольших смерчика, вразнобой кланяясь, пристроились Лако в кильватер. Низкий завораживающий гул не отставал, словно за всадниками гнался рой раздосадованных пчел.

Громыхало где-то рядом, рукой подать. Тьма клубилась вязкими воронками. Белого гиппогрифа Брюс видел, как размытую, молочного оттенка тень. Зато глаза его мерцали леденцово-желтым.




…Башня выступила из мглы как-то сразу. Шагнула навстречу черной, в хлопьях ржавчины ступней. Верхушка заплетена угловатым венком молний. Раззявилось отверстие в основании — еще более темное, всасывающее.

Воодушевленные гиппогрифы удвоили усилия, оставив далеко позади приставучие смерчи. И вскоре воздух очистился, а буря унялась. Стало светлее.

Размытая тень исполинской Башни лежала, кажется, на всем вокруг.

— Тут кто-то был…

Смерчи ходили стороной и не сняли с почвы вокруг вмятины отпечатков — человеческая обувь, подбитая щегольскими подковками, и огромные четырехпалые птичьи оттиски вперемешку с полукружьями копыт. Следы беспорядочные, старые перекрывают новые.

— А ты говорил, что никому старый маг не нужен, — припомнила Элия давнее пренебрежение, спрыгивая наземь. Из-под босых ног взвились фонтанчики невесомой пыли, припорашивая чужие следы.

— Они не входили в Башню. — Брюс тоже слез с седла, озираясь.

— Побоялись, наверное.

Ага. Очень сильно боялись. Так боялись, что истоптали все вокруг, видимо набираясь смелости не один день.

Тишина навалилась, закладывая уши. Стало слышно, как дышат, жадно разевая клювы, заморенные гиппогрифы, как с их перьев и хвостов скатывается песок. Как скрипит земля под подошвами спешившейся Элии.

И как стучит ее сердце. Или это его собственное?

Брюс сделал несколько шагов по направлению к входу. Его вечно нетерпеливая спутница замешкалась, запрокинув голову и разглядывая что-то наверху. Темная, в окалинах и язвах металлическая громада уходила отвесно вверх, макушка с этой точки обзора безнадежно таяла в зыбкой серости. Беззвучные страшные молнии вились в серых клубах юркими змеями.

Из черной арки, лишенной двери, пахнуло теплом и электричеством. При желании в нее можно было въехать и верхом, но Брюс переступил сбитый порог-рельсу своими ногами.

— Сомневаешься? — Брюс обернулся и успел заметить замешательство на лице девушки.

— Нет, — она тряхнула головой.

— Тогда входи… И не отставай.

Почти сразу за входом начинался каменный завал. То ли внутренние перекрытия разрушились, забаррикадировав основание Башни, то ли кто-то пытался расковырять фундамент изнутри и сдался, лишь когда стало тесно. Среди обкусанных горбатых базальтовых глыб и скрюченных металлических ребер угадывались очертания прочно заклиненного подъемника и искореженные ветряные ловушки.

— Там лестница.

Брюс кивнул, снимая с крюка один из фонарей. Провел ладонью по крышке, смахивая слой пыли. Для многовековой — маловато, но, похоже, к фонарю не прикасались много лет. Те, кто шастал снаружи, не совались внутрь.

— Пустой, — Элия разочарованно громыхнула другим фонарем, возвращая его обратно на крюк.

Из широкой ниши справа в стене пахло горечью и золой. Брюс запустил руку в мягкую, сухую осыпь золы, нащупывая угловатый комок. Вытащил почерневшие пальцы — на ладони свернулся тугой серый клубок. Пришлось скормить ему ворох всякой ветоши, прежде чем впавший от голода в летаргию ручной огонек зашевелился, расправил лепестки, меняя пепельный цвет на оранжевый, дохнул жаром и спрыгнул на фитиль фонаря.

От огня пространство, казавшееся огромным, несмотря на завал, резко сократилось. Тени извилисто легли на раздробленные глыбы и потекли, то вытягиваясь, то сжимаясь к лестнице. Тень Элии раздваивалась.




…Даже сумрак здесь странный — застывший, ватный, комковатый от древности. Вроде и не темно, но свет толчками пробивается невесть откуда: безжизненный, тусклый. Не льется — вваливается. Свет огня не смешивается с ним, как масло с водой.

На узорчатых ступенях слой невесомой, пушащейся пыли и ни единого следа.

Железный остов Башни, словно хитиновый скелет, оброс изнутри податливой каменной и деревянной плотью. В ней выточены ниши, комнаты и целые залы. Рудные жилы вывязывают сложные ажуры на стенах. Драпировки, гобелены и шпалеры скрывают трещины. Самоцветные ящерицы, сбившись друзами, дремлют, повиснув на балках. Отсветы фонарей зажигают на сегментированных драгоценных шкурках россыпь радужных искр. В укромных углах недвижно скрючились големы.

— Здесь нет никого, — задыхаясь, произнес Брюс. — Никто не станет подниматься каждый день на такую верхотуру!

— Ну, он же маг, — неуверенно возразила тоже утомленная Элия, прислоняясь спиной к стене и явно радуясь передышке, попросить которую ей мешала гордость. — Ему подвластны все стихии. Он, наверное, вылетает прямо сверху…

— На охоту, — подсказал сквозь зубы мрачный Брюс. — А его — хрясь! Молнией по макушке… Поворачиваем обратно, пока еще силы остались.

Элия сжала губы и упрямо оттолкнулась от стены, устремляясь вверх. Брюс ждал этого, но попытаться стоило. Особенно потому, что — он явно чуял это — Башня не была мертва. И она не пустовала.

Исполинская лестница сжимала витки незаметно для глаза. Дышалось все тяжелее: и от долгого подъема, и от странного здешнего воздуха — стерильного, неживого, и от все возраставшего ощущения западни.

Схватить девчонку в охапку и уволочь прочь отсюда! Пока не поздно…

Впрочем, уже поздно. Слишком далеко они забрались.

Брюс молча смотрел, как удаляется Элия. Каждым нервом он чувствовал вибрацию Башни — медленную, сбивчивую, тяжкую. Корни строения, наверное, достигали расплавленного сердца земли, передавая наверх его толчки. Раздробленный фундамент шуршал и шелестел, сминая ровный ритм, но не смог заглушить его. Металлическая игла, пронзавшая почву и камни, выпевала миллионнолетнюю мелодию.

Брюс заткнул уши. Мелодия никуда не делась, пронизывая его тело от кончиков волос до сбитой на пятках кожи.

— Ты идешь? — Бледное лицо Элии издали казалось стертым и невыразительным, как серебряная монетка. Фонарь в ее руке качался. По стене плыли две тени. Вторая тень, повыше, заметно запаздывала. Она словно пыталась зацепиться за каждую впадинку, трещинку, как сорвавшийся скалолаз тщетно пытается задержать падение.

Дьенк тоже чуял беду.

— Элия. — Дыхание перехватило, и Брюс заговорил сипло, едва разбирая даже собственный голос: — Может, все-таки не стоит ходить незваным гостем к тому, кто свой день рождения отмечает веками? Вряд ли мы найдем общие темы для разговора…

Элия его не слышала, увлеченно устремившись вправо. Кажется, про усталость она разом позабыла. Фонарь в тонкой руке поднялся выше, заливая светом затканные золотом шпалеры по обеим сторонам высокой узорчатой двери. Воздушные корабли, спесиво надув паруса и расправив крылья, словно живые, шевельнулись, устремляясь к горизонту. Встревоженная светоносная ящерица торопливо скользнула в прореху в ветхой ткани, словно морской змей занырнул в глубины.

Скрипнув, слегка отошла одна из дверных створок, выплеснув медовый, ровный свет.

«Словно по команде», — мельком подумал Брюс, но задержать спутницу не успел. Пока он преодолевал разделявшее их расстояние, прыгая через ступени, Элия приняла решение и толкнула приоткрывшуюся дверь.

Сильнее плеснулся и пополз в сторону свет. Прозрачный шар, в который был заключен светильник, тащила на спине яшмовая черепаха. Обернулась, неодобрительно оглядев непрошеных гостей выпуклыми глазами.

Брюс облегченно вздохнул. Элия повела плечом, сбрасывая его руку. Да, и в самом деле ничего опасного они за дверью не увидели.

В изысканно убранной комнате сильно пахло пылью и едва-едва розами.

Здесь обитала женщина…

— Простите, — незваные гости виновато подались назад, заметив хозяйку. И тут же застыли, осознав, что опоздали со своими извинениями эдак на пару десятков лет. Той, что сидела в кресле, склонив голову на руку, уже давно были безразличны любые визитеры.

— Это она! — Элия вдруг вновь подалась вперед, вглядываясь в высохшее, мертвое лицо хозяйки комнаты, заслоненное легкой кисеей светлых волос. — Она приезжала к нам в замок!

Чтобы узнать в мумифицировавшихся останках давнюю гостью, требовалось изрядное воображение (или желание), но Брюс не стал спорить.

— Кажется, я понимаю, что с тобой тогда случилось, — пробормотал он, отворачиваясь. Мертвый взгляд беспокоил его даже через темные истончившиеся веки женщины. — Хватит и одной встречи, чтобы до конца своих дней человек больше ничего не испугался.

— Не смешно! Все вы некроманты циники. Тогда она была очень красивой.

В светлых, густых волосах мумии еще горели драгоценности. А подол платья украшала ручная изысканная вышивка. С иссохшего запястья давно соскользнул и откатился в сторону изящный браслет.

— Она была совсем не старой, — Элия осторожно огибала осевшее в кресле тело, не решаясь прикоснуться, но не осмеливаясь отвести взгляд. — Почему она умерла?

— Не уверен, что хочу знать ответ на этот вопрос… Идем отсюда, а?

— Она кажется такой несчастной, — Элия его не слышала.

Брюс вздохнул. Разглядеть в искаженном смертной гримасой лице отголоски прижизненного страдания может только очень романтичная девица. Как раз такая, как его спутница.

А что в этом лице способен разглядеть неудачливый некромант?

Чужое, недоброе внимание того, кто уже осведомлен об их присутствии в Башне.

— Элия, идем! — Брюс почувствовал, как паника распускает жгучие стрекала. — Забудь, что я нес тогда у ручья. Нам надо возвращаться домой. Немедленно!

— Сейчас… — словно зачарованная, девушка оглядывалась, легко прикасаясь к вещам.

На дне золоченой клетки, уныло поблескивая, лежали слитки выгоревших жар-птах. Дверцы клетки были распахнуты, но ни одна из птиц не покинула ее.

— Почему они не улетели? — Элия пошевелила пальцем тяжелый комок. Снова обвела взглядом комнату и требовательно глянула на Брюса, словно ожидая ответа именно от него: — Почему она не сбежала отсюда, ведь она могла?

А почему они сами не бегут, хотя могут?..

Стены украшали картины и гобелены. На всех корабли — воздушные и морские и нездешние пейзажи. С полочек и уступов пытались взлететь драгоценные, каменные, металлические птицы. Даже витражные вставки напоминали распахнутые крылья.

Либо у здешней обитательницы нездоровая страсть к пернатым, либо таким образом она выражала свои стремления.

На столе скрючил уголки темный от времени лист бумаги. Такой хрупкий, что и дотронуться боязно. Обрывок чьего-то письма, написанного легким женским почерком: «…ты стремишься за солнцем. Но солнце неутомимо, а люди устают, хотят счастья и покоя здесь и сейчас. И даже бег солнца — всего лишь иллюзия. Солнце — звезда, недвижимая в безбрежной вселенной. Ты гонишься за иллюзией…»

Поверх древнего письма новый бумажный лист, желтый, исписанный уже другим почерком. Скорее тоже женским, но с сильным нажимом. Со злостью?

«…Так забирают покой и уверенность. Так забирают любовь. Так забирают веру в других. Так забирают веру в себя. И, наконец, забирают надежду… Что остается в твоей душе?..»

Это она о ком? О той, чье письмо читала? Или о себе? А может, о муже?

Элия задышала рядом, тоже вчитываясь в блеклые от времени строки. Вздохнула, ток воздуха пошевелил и сдвинул невесомые листочки.

— Я помню… Она смеялась тогда… Не могу сказать почему, но ее смех показался мне… фальшивым, что ли. Слишком резким. Потом много лет я думала, что она смеялась над своей злой шуткой, но теперь…

Брюс решительно взял девушку за руку и потянул к выходу. Она не возражала. Но тут уже сам Брюс замешкался, зацепившись взглядом за гардероб в дальнем углу, маняще распахнувший набитую под завязку пасть. Из нижнего края беззубых челюстей высовывались кожаные носы сапожек.

— Тебе нужна обувь попрочнее.

Элия недоумевающе воззрилась на него. Проследила взглядом в указанном направлении, насупилась, знакомо утвердив кулаки в боках и спесиво вздернув подбородок:

— Что это ты мне предлагаешь?.. Я Элиалия Загорская! Неужто ты думаешь, что я стану красть чьи-то обноски?

— А разумная дочь капитана Фарра такая же снобка, как наследница Загорских? — Брюс выволок из гардероба пару изящных сапожек, подбитых серебряными подковками.

Слишком нарядные, чтобы быть удобными, засомневался он, повертев добычу в руках. Впрочем, как раз это, похоже, и соблазнило Элию.

Подумав, она выхватила сапожки, плюхнулась на пол и принялась обуваться, стараясь не глядеть на спутника. Тот широко ухмыльнулся.

— А новое платье? В компенсацию за нанесенный много лет назад моральный ущерб?

Элия, гордо задрав нос, процокала серебряными подковками мимо, прочь из комнаты. Брюс, не оглядываясь, чуял, как гаснет чужое внимание за закрытыми веками владелицы обкраденного гардероба.

— Вниз, Элия! — безнадежно напомнил Брюс.

Подковки сухо щелкали уже на половине верхнего оборота лестницы.




…Дух человеческий есть воплощение всех стихий.

Но мысль наша, слова, действия — есть тело, оболочка для духа и оттого они владения стихии земли. Информация — есть плоть мысли.

Слова — элементы стихии, подчинены они тем же правилам. Одни слова жгут, как огонь, другие легковесны и пусты, как воздух. Третьи напоят и успокоят, как вода, а четвертым веришь, потому что они прочны и тверды, как сама земля…

* * *


Сильно пахло озоном. Невидимые молнии выпевали трескучий речитатив совсем близко. Беззвучный металлический звон Башни, принимавшей удар, воспринимался нервами нескончаемым раздражающим зудением.

Это здорово мешало адекватно воспринимать происходящее. Поэтому долгожданная встреча не произвела особого впечатления.

— Наконец-то невезучий некромант и непоседливая девчонка, — голос был не то чтобы громким, но разнесся по башенному чреву, словно всепроникающая вибрация. — Входите же, входите…

В этом странном голосе слышался шелест давно засохших листьев, треск остывающего гранита, рокот гравия на берегу и шепот морской пены… Не было в нем только одного — жизни. Нормальных, человеческих интонаций.

Переглянувшись, Брюс и Элия преодолели оставшийся пролет и вошли в проем гостеприимно распахнутых (и намертво заржавевших) дверей. Изысканная оплетка обеих створок горела рыжиной и зеленью коррозии.

Простор залы за порогом угадывался по слабому, но объемному шевелению воздуха. Свет протискивался сквозь узкие щели, прорезанные в высоком своде, и вниз попадал уже совершенно обескровленным, только и способным, что лизнуть завитки серебристого узора на полу.

Звякнул металл, когда подковки новых сапожек Элии соприкоснулись с листвой и плодами винограда, вьющегося под ногами.

— Какой знакомый звук, — произнес голос пока еще невидимого хозяина. — Я узнавал о приближении последней из моих жен по этому звону. Впрочем, ритм твоих шагов другой…

Краем глаза Брюс увидел, что Элия сильно покраснела. Это было заметно даже в полутьме.

— Простите, — выговорила девушка. — Наверное, мне не следовало это делать, но…

Она не договорила. Сухой короткий смешок прокатился меж неразличимых стен, обрывая оправдания.

Тихо треснуло, будто стукнулись друг о друга древесные палочки. Разом зажглись плавающие в воздухе светильники, оплетенные в металл. На пол легли и затанцевали извилистые тени. Помещение раздалось вверх и вширь. И хотя диаметр его не мог быть больше диаметра Башни, все равно показалось, что до плавно скругляющихся стен тысячи и тысячи шагов.

Может, оттого, что на стенах замерцало бесконечное множество крошечных искр-светляков.

— Рад приветствовать. — Ни малейшим движением, ни даже дуновением не сопровождалось это сообщение, исходившее из центра залы. — Подойдите!

Если это и было приглашение, то его подкрепила чужая воля, бесцеремонно подтолкнувшая обоих гостей. Они и осознать сказанное не успели, а стертые подошвы уже шаркали, а подковки покорно цокали по серебряному винограду.

Та самая воля, что неощутимо вела визитеров, стоило им пересечь порог Башни.

— Д-добрый день, — запнувшись, выговорил Брюс.

Утро, день, вечер или ночь как-то разом выветрились из его сознания, когда он разглядел сидящего на железном троне человека. Что ТАКОМУ какая-то смена дней и ночей?

…Тьма и свет скатывались с него, как вода, промывая зыбкие дорожки — вот тут абрис носа, здесь извив хмурой складки на лбу, там тени на смятом рукаве, тут горит рубин в перстне…

Время тоже сходило с него, как ледник с гор. Может быть, частично изменяя очертания, но для незыблемых скал — несущественно. Маг не выглядел старым. Это определение вовсе не подходило ему. Глядя на него, хотелось оперировать терминами не физиологическими, а скорее географическими или геологическими. Что-нибудь об эпохах, периодах, горных хребтах и тектонических разломах.

Строгое, жесткое лицо не имело возраста. На коричневой коже не было морщин, как не бывает морщин на мраморе. Волосы и борода неимоверной длины свалялись в бесконечных пыльных змей, вьющихся вокруг кресла. Присмотревшись, Брюс понял, что некоторые из змей намертво переплелись с серебряным виноградом на полу. Руки мага лежали на подлокотниках, а длинные белесые ногти вросли в пол.

А еще от него исходила сила. Древняя, могучая, нечеловеческая. Сила, без желания. Воля ветра. Власть огня. Несокрушимость земли. Упрямство воды.

Но было еще что-то…

Могучий маг был оплетен сетью синеватых, различимых только магическим зрением жил. Сродни тем, которыми Брюс пытался совладать с мертвецом, только во много раз сильнее.

Заклятие! Заклятие привязывает его к Башне…

— Все верно, — низкий голос зарокотал, кажется, прямо между висков, снимая бесконечный зуд, но заставляя кровоточить десны. — Это заклятие. Я сам наложил его на себя.

— За-ачем? — говорить было трудно. Чужое внимание ворочалось в голове, словно колючий и когтистый зверь.

— Я решил, что настала пора прекратить свои странствия. И чтобы избавить себя от соблазна вновь бежать прочь, я заклял себя… Это было так давно. — Белки глаз мага не шевелились, лишь в зрачках клубилась тьма.

Издали Брюс не мог это видеть, но видел отчетливо, словно маг смотрел ему прямо в лицо.

— …Слишком давно, — повторил маг Аррдеаниакас. — Даже я забыл, на чем основал свои чары, и теперь стал воистину своим собственным пленником. Забавно, верно?

Ни единый мускул не дрогнул на лице мага, но улыбку обозначили обманчивые тени. В ней не было веселья. Так могла бы улыбаться излучина реки.

Забавно…

Синеватые жилы едва мерцали — медленные, мертвые, прочные. Заговоренные на движение своего создателя, на его волю, на стремление к переменам. Вот потому маг и не способен распознать суть заклятия. Он забыл, как желать свободы.

— Когда-то я бегал слишком много. Потом мне надоело… Нет ничего изысканнее и величественнее покоя.

— Даже если вокруг плесень, грязь и смерть?

— Условности, — равнодушно отмахнулся маг. — Можно и так… — Он не шевельнулся, даже глазом не повел, но внезапно зала засветилась и засверкала.

Ослепленному Брюсу померещился шальной вихрь цветных шлейфов, закружившихся по зале, сияние начищенной меди инструментов, мерцание драгоценностей и хрусталя. Почудился смех и говор, музыка и плач. Ноздри вздрогнули, вдохнув аромат благовоний.

И в тот же миг снова стало темно и тихо.

— …но свет слепит и тревожит глаза, яркие краски утомляют, мельтешение мешает сосредоточиться. Тишина, тьма и покой — вот добродетели истинной мудрости.

— А еще лени, — вполголоса проговорила Элия.

Брюс зажмурился, пытаясь избавиться от все еще плавающих перед глазами алых пятен. Словно внезапный резкий свет ранил его восприятие, и теперь оно кровоточило. Зато проморгавшись, он осознал, что видит даже в полутьме более отчетливо.

Множество невнятных светящихся капель, словно испарина проступивших на черных стенах, превратились в крошечные хрустальные сосуды. Вроде того, что Брюс раздавил по просьбе деревенской ведьмы. Сколько же здесь краденых и потерянных душ!..

Неудивительно, что это… существо живет так долго.

— Но достаточно вступлений. Ты! — Кривоватый палец указал ногтем на Брюса. (То есть он даже не шелохнулся, но иллюзия повелительного жеста, рожденная обманными тенями, была полной.) — Подойди! Ты мне нужен, и право, даже для моего терпения — ожидание затянулось.

И снова, повинуясь воле мага, Брюс двинулся вперед еще до того, как успел осознать приказ. Остановился так близко, что мог почуять запах. Не грязи… Скорее сухого пергамента и железа.

Неподвижные глаза вперились в лицо Брюса. Тяжелый, будто пыльный взгляд обшарил сознание, только что череп изнутри не выскреб.

И вдруг Аррдеаниакас пошевелился по-настоящему.

С тихим, вынимающим душу скрипом стали ломаться ногти мага, когда он медленно поднял правую руку и протянул ее к лицу Брюса. Обломки ногтей чиркнули по подбородку, зацепили и качнули цепочку с камнем, потянув к себе и вынудив нагнуться.

— Как трогательно, — усмехнулся маг. — Ох уж эта сентиментальность… Ты хоть помнишь, что случилось той ночью?

— Помню, — глухо отозвался Брюс. Шею ломило, но разогнуться Брюс не мог. Брюс даже не мог отвести взгляда от бесцветных глаз мага.

— Небось, жаждешь мести?

— Нет.

— М-да… В этом-то все и дело. А еще меня тут обвиняют в лености души… Или ты просто трус?

— Он не трус! — отозвалась Элия, и Брюс мельком ощутил благодарность.

— Не трус… Это точно. Что же держало тебя столько лет в глуши?

— А что держит вас?

Маг засмеялся.

— Забавно… А ведь сюда должен был прийти именно ты. Сам. Именно ты должен был наконец устать от участи изгоя, начать искать способ познать себя и все творящиеся с тобой странности, проникнуть в Руины, подхватить Тень и добраться до моей Башни…

Брюс наконец выпрямился, шагнув прочь от мага. В голове звенело.

— …а ты предпочитал отсиживаться в углу, разводя вываранов. Ты, видно, как и все они, давно лишен своей воли.

— Они?

— Земные маги. Их проклятие. И вечная слабость… Они полагают, что только после поражения покорились воле победителей. Но так было всегда! Они слишком медлительны и основательны, чтобы желать перемен… Если бы не эта девчонка… Зачем, спрашивается, я позволил им оставить тебе силу?! — вдруг хрипло закричал маг, не раскрывая рта.

Брюсу очень хотелось встряхнуться, чтобы колючие звонки, поселившиеся в голове, от крика высыпались наружу. Через уши хотя бы. Они мешали сосредоточиться.

— Столько лет! Я планировал это… Начиная с твоей матери, которую я убедил отдать ребенка на воспитание в родичам в глухом поселке! Бедняжка искренне думала, что хочет свободы для своего сына… Впрочем, так оно и вышло. После разорения поселка ты получил свободу… Это я сделал так, чтобы тебя увезли к Руинам. Это я сделал так, что когда проводили обряд Рассечения, никто из магов не почуял в тебе власть земли, а не смерти, как положено некромантам! Они искали не то, что нужно, а некромантова дара в тебе сроду не было. Никто не распознал в тебе земляного мага. Ты отправился в ссылку невредимым и не лишенным дара… Почти. Ты должен был догадаться уже! Идиот.

— Как я мог догадаться?

— По-твоему, отчего все твои попытки колдовать по канонам некромантов обращались такими странными последствиями? Отчего поднятый зомби не пытался никого сожрать, а мирно плелся за тобой, как овечка? Потому что истинный мертвяк, поднятый злостью некроманта, несет в себе его энергию, жажду, голод, а твой — всего лишь тупая плоть! Послушная, инертная, без желаний!

Хм-м… Если бы он и впрямь дал себе труд задуматься… Но птице, рожденной среди рыб, как догадаться, что она не плавает, а пытается летать? Только увидев полет других птиц…

А где ему было встретить других земных магов?!

Брюс вспомнил, как пытался слиться с землей, когда по пятам шла погоня. И как послушно земля укрывала его… И как замерла тварь в Огненных пустошах, когда он возжелал превратиться в камень. Слепая тварь и впрямь узрела перед собой камень, самой горячей точкой на котором был оберег. И как подчинились Брюсовой воле стражи в проклятом замке…

— Я знал, что в Руинах есть тень. Я чую их все… Ты должен был найти ее, она вынудила бы тебя прийти сюда, тени послушны мне… Но шло время, а ты не трогался с места. Я даже забеспокоился и отправил в ваш паршивый поселок мага, чтобы растормошить тебя… К счастью, тут появилась эта девчонка. Она сделала все, как надо.

— Я ничего для вас не делала! — встрепенулась Элия, растерянно мявшаяся в стороне.

— Иногда обстоятельства думают за нас, верно?

— Зачем я вам?

— Затем, что только земляной маг способен открыть мою темницу и освободить меня. Я устал от заключения.

— Раз вы способны влиять на других магов, то давно бы нашли способ призвать к себе любого земляного мага.

— Все земляные маги наперечет. И все они в Золотых землях. Пленники с самого рождения, лишенные собственной воли. Земледержец неглуп, он понимает, что они до сих пор источник угрозы. И богатства.

— Так их много?

— Достаточно. Откуда, спрашивается, в Золотых землях столько золота?.. А ты… Ты выпал из этой сети. Золотая монета, закатившаяся в щель… По моей воле. И ты поможешь мне.

— И не подумаю.

Тени шевельнулись, маг усмехнулся.

— Я могу выполнить любое твое желание.

— Мне ничего не нужно.

— Врешь, — скучно возразил маг. — Возможно, в начале пути тебе и впрямь ничего не было нужно, кроме как вернуться к своему унылому покою, но сейчас — другое дело. Разве не хочется тебе узнать о своем происхождении и о том, что за силой ты владеешь, не умея толком ею распорядиться?

— Вы уже сказали мне достаточно, остальное я узнаю сам, если пожелаю. С чего мне теперь слушать вас?

— С того, что только я знаю, что происходит с каждым человеком в этом мире. Где он находится и что чувствует… И я знаю, где находится девушка по имени Аянна, которая исчезла из дома своего отца сразу после того, как туда заявились люди баронессы Загорской.

— Что?!!

— Они искали тебя, Брюс. А храбрая девочка осмелилась вступить в твою защиту… Тебе везет с женщинами, не находишь? Она гораздо смелее тебя самого.

— Что с ней?

— Я скажу… Но после того, как ты отправишься к последней из Железных башен и бросишь в скважину в ее фундаменте вот этот предмет…

Полупрозрачный шар в металлической оковке появился невесть откуда и, неровно вихляясь, закрутился у ног Брюса.

— Хитро придумано… У меня есть ключ для моего освобождения, но я не могу добраться до замка, потому что прикован к Башне. Я сам это придумал. Давным-давно. Страшась своей слабости. Замок находится в Железной башне. Но все Железные башни создали земляные маги, и только земляной маг способен переступить ее порог. Причем исключительно по доброй воле… Они были хитрецы и не любили, когда на них давят.

«Как я их, то есть нас, понимаю», — подумал Брюс с чувством.

— Иначе я бы и вовсе не стал тратить столько времени на разговоры, а попросту повелел приволочь этого тугодума к Железной башне силой. Ну так как? Сделаешь?

Брюс с усилием кивнул, глядя на лежащий на полу шар. За мутным стеклом скорчился неопрятный комок. Наклоняться и брать предмет в руки не хотелось. Что-то таилось за простотой задуманного предприятия.

— Земледержец стал слишком сыт и нагл. Он не имеет противников, его не страшит ничего, маги совсем распустились… Я получу свободу и встряхну этот порядок. Что ты так испугался?

Так сразу и не скажешь… Всего сразу.

— Хотите я это сделаю? — вдруг вмешалась Элия. — Другие маги не могут войти в Башню, а обычные люди? Я окажу вам услугу, а взамен…

— А… — маг перевел на девушку безразличный взгляд. — Ты еще здесь. Я и забыл. Нет, девочка, ты не в силах это сделать. В Башню можно войти лишь по приглашению земляного мага. Ты и сюда бы не вошла, если бы не он.

— Зачем вы все так усложнили?

— Я жаждал покоя. Я устал от суеты. Я хотел запереться здесь навсегда, и дабы избежать соблазна, я выстроил предохранительную систему против самого себя. Чтобы я сам не смог в порыве малодушия вынудить кого-то разомкнуть свою клетку… Но даже тогда я понимал, что принимать необратимое решение глупо, и оставил для себя лазейку. Если я смогу уговорить другого земного мага открыть замок, то заклятие спадет. Уговорить, убедить, не заставить силой, не принудить…

— По-вашему, шантаж уже не является принуждением?

— Шантаж? Я не похищал твою невесту. Не по статусу мне это.

Брюс поднял шар с пола. Он был ледяной.

— Погодите… — Элия выступила вперед. — А мне? Мне вы помочь сможете? Я…

— Я знаю, зачем ты вторглась сюда незваной. Хочешь, чтобы я снял с тебя проклятие… — Маг беззвучно засмеялся. — Девочка, у тебя нет ничего, чтобы предложить взамен.

— Но… — Элия растерялась, беспомощно посмотрела на Брюса.

Брюс почувствовал ее взгляд, хотя не отрывал глаз от шара в своих руках. На матовой холодной поверхности оставались туманные отпечатки пальцев.

Он понимал, чего ждет Элия. Он мог бы попытаться убедить мага снять с нее проклятие в обмен на то, что отнесет ключ. Но к чему лгать самому себе? Он все равно пойдет и отнесет шар, ради Айки. Зачем магу уступать еще?

Элия прерывисто вздохнула.

— Впрочем, — Аррдеаниакас вдруг склонил голову набок. Или снова тени сыграли шутку со зрением, породив достоверную иллюзию? — Пожалуй, я мог бы тебе помочь. Взамен ты станешь моей женой.

— Что?! — ахнули два (нет, кажется, все-таки три) голоса.

— А что вас удивляет? Или ты хотела, чтобы я оказал услугу бесплатно?

— Женой… — Элия выпрямилась, напряженная, как перекаленное стекло. Тронь — и разлетится осколками. — Зачем вам это? Вы же всесильны и можете наколдовать себе любую красавицу…

— Экая ты, — засмеялся маг. — Готова отдать мне другую, не задумываясь.

— Зачем я вам? — упавшим голосом спросила Элия.

— Надоели куклы. Есть лишь одно в этом мире, непокорное моей власти, — это человеческий дух. Добровольно никто не приходит. Прежние жены давно умерли от старости. По-своему они были счастливы.

— Это одна из них лежит там, внизу?

— Она сама так захотела… Остаться в Башне на века. Почему бы и нет? Я не держал ее силой. Ей просто не хватило мужества уйти.

— Вы безумны.

— Не без того. Но я не зол, если тебя это пугает. Ты умеешь петь?

— Умею, — неожиданно созналась Элия, изрядно удивив Брюса.

— Ты могла бы мне петь иногда… Я могу слышать самых великих песнопевцев мира, но, поверь, живой теплый голос рядом все же лучше… Моя последняя жена часто пела мне.

Элия растерянно теребила косу.

— К тому же тебе все равно нужен муж, верно? А кто осмелится возражать баронессе Элиалии Загорской, если ее мужем станет самый могучий из ныне живущих волшебников?

— Прикованный к Железной башне.

— Это частично ослабляет мою позицию, — усмехнулся маг. — Но не в той области, которая может иметь значение для простых смертных. К тому же решение и этой проблемы уже найдено и стоит прямо передо мной.

Брюс попятился. Точнее, с места не сдвинулся, но ощущение было такое, что под тяжелым взглядом мага он пятился до самой стены. И растекся по ней.

— Я… — Элия, кажется, не слышавшая последнюю фразу, заговорила звонким, срывающимся голосом. — Я не могу!

— Почему? Потому что по уши влюблена в безликую тень?

— Как вы сме… — Элия замолчала.

— Наивная девочка! Зачем тебе эта тень? Неужто лелеешь надежду, что, обретя свой истинный облик и плоть, этот огрызок чужих воспоминаний останется прежним? А тебе не приходило в голову, что сейчас он скорее всего глубокий старец?

— Это… не имеет значения, — голос Элии дрогнул.

— Он может оказаться негодяем, который лучшую часть своей души забыл в развалинах…

— Нет! Он не может быть таким!

— В самом деле? А что если ты узнаешь, что это он вынудил тебя прийти сюда?

— Ложь! — победно воскликнула Элия. — Я сама этого хотела!

— Хотела… Только никогда не решилась бы. Вспомни, ты же была в глубине души рада, когда Брюс стянул рисунок из твоего рюкзака… Ты бы ни за что себе в этом не призналась, но ты чувствовала облегчение. Как и в десятках случаев до этого, когда что-то вдруг мешало тебе исполнить давно задуманное… Сколько раз это было? Сколько шансов сбежать ты упустила?

Элия молчала.

— Он заставил тебя! Потому что все тени мира в моем подчинении. Они все несутся сюда, стоит дать им волю.

Брюс чувствовал, как незримый Дьенк тоже молчит, то ли не находя слов, то ли признавая правоту мага. Дьенк и сам сознавался в подобном.

— Элия, — вкрадчиво произнес маг, — а ты не забыла, что тень способна проникать в мысли того, кто владеет ею? И что он тоже знает о твоем предательстве. О том, что ты вела сюда тень в качестве подарка мне… Поторгуемся? Ты добровольно отдашь мне его, я сниму твое проклятие.

Дьенк ощутимо содрогнулся.

— Я… — голос девушки стерся до шепота. — Я соглашусь стать вашей женой, если вы поможете Дьенку.

— Глупости, — отмахнулся маг пренебрежительно. — Какая мне тут выгода? Или ты полагаешь себя столь ценным призом?

— Слушай… те, господин Аррдеаниакас… — Брюс так разозлился, что имя слетело с языка без запинки. Вот только этим все и ограничилось. Что можно сделать с магом?

Маг с нескрываемой насмешкой смотрел на Брюса, демонстративно выжидая продолжения. Ситуация была идиотской. Не в глаз же дать древнему старцу, защищая честь девушки?

Элия покосилась на Брюса. В выражении ее лица почудилось нечто странное. Не разочарование, но нечто очень близкое. Разглядеть толком все равно не удалось, потому что она вновь обернулась к магу:

— Вы, несомненно, мудрее, чем я…

— Хм, грубая лесть вряд ли тебе поможет.

— …и вы наверняка сможете придумать, чем именно могу я могу вам пригодиться. Любая услуга. Взамен вы поможете Дьенку.

Маг усмехнулся еще шире. Казалось, он дождался именно того, чего желал.

— Ну что ж… Пожалуй, мы договоримся… Только я бы предпочел поговорить с тобой лично.

Элия снова мельком глянула на Брюса и несколько неуверенно возразила:

— Я ему доверяю.

Брюс бы был польщен, если бы в ее интонациях было чуть больше твердости. Но, кажется, сейчас не лучший момент обижаться на это.

— Как трогательно, — проворчал маг. — Но ты должна принять осознанное и собственное решение. Его мнение может повлиять на твой ответ.




…По-прежнему вокруг Башни царило полное безветрие. Небеса озарялись вспышками беззвучных молний.

Но тишину теперь разбавлял скрип песка под тяжелыми шагами, позвякивание сбруи и фырканье лошадей. Недалеко от Башни, в пределах магического периметра появились люди, чьи следы Брюс уже видел.

Да и их самих уже тоже встречал.

— А… — донеслось будничное и неприязненное. — Снова ты…

Из-за конского крупа выступил ученик мага, тот самый, Щербатый. Его товарищ посмотрел вскользь и отвернулся, придерживая заволновавшегося жеребца под уздцы. Водяной маг все так же безразлично сидел в седле гиппогрифа. Уже другого, серого.

Он на землю вообще сходит, хотя бы отлить?

Чуть дальше месил когтями и копытами песок рыжий взъерошенный гиппогриф. Его владелец, огненный маг с физиономией, залепленной пластырем, демонстративно смотрел в сторону. Зато рыжий, завидев недавнего противника, негодующе разинул клюв и зашипел на Лако.

Скрипнули перила, донесся легкий перестук шагов и появилась запыхавшаяся Элия. Даже не взглянув на новую компанию, протянула Брюсу лист бумаги:

— Это подорожная. Маг сделал, чтобы нас не задержали в Золотых землях. Еще он предложил взять этих в сопровождающие, — она небрежно двинула подбородком в сторону троицы магов.

— Обойдемся… Элия, что он тебе сказал?

Элия, потянувшая за повод белую гиппогрифиху, обернулась. Отозвалась отстраненно и устало:

— Он был прав, Брюс. Твое мнение только помешает. Я решу сама.

— Ты дала ему ответ?

— Я сказала, что подумаю… Поеду с тобой и подумаю.

Заметно удалившись от Башни они встретили еще одну группку, во главе с магом на гиппогрифе.

Аррдеаниакас, похоже, объявил большой сбор своих «кукол».

Дорог в этом ветреном мире не водилось, но из неведомого озорства Брюс направил Лако прямиком между всадниками. И те молча расступились. А затем холодный и верткий, как змейка, сквознячок знакомо забрался за шиворот, захлестнул упругую удавку вокруг шеи Брюса, затянул… и тут же отпустил. Напомнил о встрече у Гранигора?




…жила в стародавние времена в поднебесном городе прекраснейшая из владычиц стихий. Когда она смеялась — солнце играло в хрустальных башнях, когда хмурилась — выли ветры. Всякий раз, когда она мыла волосы, волшебный дождь проливался на землю и даже бесплодная почва, орошенная им, зацветала.

Однажды влюбилась она в каменного дракона, величественного и холодного в своих гранитных доспехах. Да сколь ни пыталась Владычица поселить огонь в сердце дракона — не зажигался камень. Как ни поливали дожди твердые латы — ни одно семя не проросло.

Как ни пели ветры мелодии — все обращалось в заунывный свист в скалах…

Лишь камень в душе дракона — самодостаточный, терпеливый, бесплодный.

Иным не дано полюбить друг друга, как не дано пламени напиться водой. Иным не дано мечтать, как камням не положено взлетать…

* * *


Это даже хорошо, что разговаривать здесь невозможно. Неистовые ветра поднимают с вычесанной смерчами земли тучи невесомой пыли, и воздух кажется плотно затканным разводами темных узоров. Здесь нет ни дорог, ни даже направлений.

Видна ли еще оставленная позади Башня — не разобрать. Не разобрать даже утро сейчас или вечер.

Перья на крыльях и шее Лако стоят торчком, словно пестрые лезвия. Гиппогриф припадает к самой земле, вцепившись когтями и пережидая резкий порыв ветра, и тут же отталкивается копытами, бросаясь вперед и стремясь проскочить между вихрями.

Ветвистая плеть молнии с треском вытянулась в буром размытом небе. Брюс невольно пригнулся к загривку Лако. Жесткое перо полоснуло по щеке, и капли крови тут же жадно слизнул ветер.

Слизнул… Не содрал песчаным наждаком, как еще недавно, а всего лишь прошелся шершаво.

Брюс приподнялся в седле, пытаясь оглядеться. И ветер не выдернул его из седла, отвесив только пару-тройку увесистых оплеух. Выбрались?

Стало светлее. Пыльная кисея подернулась прорехами и частично опала, но все еще не позволяла даже различить окоем горизонта. Под распухшим низким небом разлеглась изъязвленная равнина, красная, словно ободранная плоть, в рубцах и бороздах.

Брюс оглянулся, поджидая отставшего белого гиппогрифа и его всадницу.

— …туда, — Элия едва держалась на спине своего зверя. Белый гиппогриф казался пепельным от пыли, а платок с лица девушки давно сорвало, и оно горело от пескоструйной обработки. — Надо выбираться из ветреных земель. Иначе нас здесь освежует.

В ее словах, хоть и раздерганных ветром, был смысл. Закончился их путь по закраинам обитаемого мира.

— Поворачиваем на восток…

— А который из этих вихрей, на твой взгляд, более восточный? — уныло осведомился Брюс, но слова ветер выгреб, кажется, прямиком из гортани.

Лако метнулся влево, держась за размытым белым пятном, в которое обратился белый гиппогриф, стоило Элии отъехать на пару шагов.

Долина ветров отпускала гостей. Пусть и неохотно.

И чем дальше они отъезжали от Края земель, тем спокойнее и многолюднее становилось. Как только территории вновь стали пригодны для жизни, так жизнь закипела.




…Светлые, кудрявые перелески перемежались с лугами. Равнины плавно взбирались на возвышенности. Поблескивали серебристыми шкурками затаившиеся в травах мелкие речки. Воздух — золотистый, пряный — тек, как мед. В нем неподвижно висели слюдяные стрекозы. Поблескивали плавниками непуганые и оттого ленивые воздушные рыбы.

Далеко в небе плыл корабль, тащивший за собой полотнища нарядных флагов. Благодать…

— Вот бы здесь остаться!

Даже не ясно, кто из них это обронил вслух.

— Можем хотя бы передохнуть. Вон там симпатичная лужайка…

Стоило, однако, спешиться и умостить свои изрядно перетрясенные долгой дорогой кости под живописно раскинувшимся кленом, как будто из-под земли возник селянин. Нарядный такой, в чистенькой, украшенной аппликациями одежде. Длинные усы, заботливо заплетенные в косицы, свисают до пояса.

— Э-э… Хм-м… — селянин басовито откашлялся и сдвинул на затылок соломенную шляпу. — Добрые господа… Вы это… Вы на моей земле, значит.

— Ага, — обозначили «добрые господа», что услышали его слова, но еще не определились, как реагировать на смысл сказанного.

Селянин угадал затруднение и охотно попытался помочь:

— Частная собственность, стал-быть… Моя земля, значит.

Сдается, что не топчись поодаль сразу два гиппогрифа, предложение выметаться вон прозвучало бы более прямолинейно.

Препираться в таком буколическом окружении не хотелось. Даже Элия равнодушно подобрала подстеленную куртку и вернулась в седло. Прежде живая девушка, искрившаяся энергией, словно перегорела. Больше молчала и думала о чем-то своем.

Попытка облюбовать бережок у звонкого ручейка закончилась примерно с тем же результатом. Только теперь невесть откуда возникло сразу два местных блюстителя неприкосновенности частной собственности. А вслед полетело неодобрительное: «Понаехали…»

— Не садись на пенек, не пробуй творожок, — процитировала Элия старую сказку после очередного столкновения с местным гостеприимством. — Они под кустами дежурят, что ли?

Просто они отвыкли от такого изобилия людей. Да, собственно, нигде столько и не живет. И ни на одной из покинутых путниками земель не бывает такого щедрого, благодушного и мягкого лета. Там либо печет, либо льет, либо сквозит…

Неудивительно, что все стремятся сюда.

…С очередного холма стала видна широкая, выложенная узорными плитами дорога. По ней катил длинный обоз. Не меньше трех десятков возов. За обозом по воздуху следовала цепь воздушных шаров, тоже нагруженных под завязку. А вокруг сновали небесные скаты с вооруженными всадниками на спине.

Чуть дальше от основного тракта ответвлялась новая дорога, находившаяся еще в стадии зарождения. Посреди суетящейся массы людей, казавшейся на его фоне мошками, поперек пустыря топал четвероногий великан. Животное с низко посаженной лохматой головой неторопливо перебирало ногами-колоннами, уплощавшимися к ступням. От каждого его шага земля, кажется, сотрясалась. Позади исполина оставалась выровненная и совершенно плоская поверхность, где одинаково спрессовывались бугры, колдобины и случайные деревья.

Очень может быть, что одновременно будущую дорогу умащивали случайными жертвами из попавших под пресс жутких лап людишек. Для надежности.

— Это выравниватель, — Брюс даже в седле привстал, чтобы получше рассмотреть происходящее. — Зверь из питомников земляков. Они во время войны целые полки в землю втаптывали походя.

Зверь приподнял массивную башку, задрал короткий хобот и низко загудел. Сновавшие в небесах скаты дружно прянули ввысь, а откатившийся уже достаточно далеко обоз, сбившись, смял ровный строй. Стало видно, как возницы силятся удержать хрипящих лошадей.

— Говорят, их уничтожали в первую очередь.

— Значит, не всех уничтожили. — Элию зверь не интересовал. — Или новых разводят.

— Угу. Это при всеобщем-то запрете на земляную магию.

Брюс жадно провожал взглядом монстра, утихомиренного усилиями доброй сотни погонщиков, сновавших вокруг. Не то чтобы его интересовали нюансы мирного применения живого оружия, но тварь создали земляки… А теперь все, что касалось земляков, было ему интересно.

— Поедешь познакомиться? Поделиться опытом домашнего животноводства? Или отправляемся дальше?

Девушка смотрел снисходительно. Нехотя Брюс шевельнул поводьями.

За дорогой расстилалось поле, заросшее высокими вертушками. Низко гудел воздух, перемешиваемый крыльями ветряков. От надрывного стона и тугой вибрации заныли кости. Неясная тревога заползала в сердце. Все время хотелось обернуться.

— Я слышала, что воздушные маги заселяют в ветряки души тех, кто отказался служить им.

— А я слышал, что поля из ветряков высасывают энергию из воздуха и переправляют ее в город.

— Одно другому не мешает, — резонно заметила Элия.

Если любоваться со стороны, то ветряные поля выглядели даже привлекательно. Ветряки красили в белый цвет, а сердцевину пропеллера в желтый. Издали чудилось, что на изумрудных травяных просторах разрослись исполинские ромашки, намеревающиеся вот-вот взлететь.

Мило, пока не подберешься поближе… Как и ко всему здесь.

Мелькали и пропадали в рощицах многочисленные селения — нарядные, как на картинках. Границы каждого поселка очерчивали аккуратные заборчики. Слишком аккуратные, как платьице на фарфоровой кукле. С расчетом на то, что его владелице никогда не вырасти.

Каждое поползновение спешиться заканчивалось неизменным появлением аборигенов, скупо улыбающихся в лицо, но деловито выпихивающих пришельцев со своих владений. Все чаще встречались и стражи порядка в мерцающей магической броне. На нагруднике — печать Земледержца. На лице заученная улыбка.

— Господа, позвольте вашу подорожную…

Стражи тщательно исследовали бумагу, разве что на вкус не пробовали. Однако стоило задержать извлечение грамоты хотя бы на пару мгновений, как дежурная улыбка леденела на глазах. Даже растянутые губы, кажется, инеем брались.

Впрочем, подделка, выданная магом Аррдеаниакасом, оказалась безупречной.

Так что можно было бы держаться основных трактов, но, набравшись опыта путешествия по радушным Золотым землям, Брюс с Элией отказались от этой идеи. Здешние дороги были надрессированы так, чтобы ненавязчиво возвращать беспечных путников из чужих краев к исходной точке их путешествия.

Так что пришлось пользоваться более покладистыми проселками, ныряя в перелески при первой же возможности.




…Лес обступил дорогу, тоже выложенную узорными плитами, по здешним традициям, но заметно потертую. Она с усилием протискивалась между лохматыми зелеными ладонями, словно выцветшая лента. А потом и вовсе завязалась узлом перекрестка.

— Деревня Яблочников, деревня Ветиши и замок Колодезный сруб, — громко прочитала Элия прибитую к столбу дощечку в центре разветвления.

— Ветиши… — машинально повторил Брюс. Название показалось знакомым. Где-то он его уже слышал.

Нетерпеливая Элия не стала дожидаться, пока Брюс покопается в памяти. Белый гиппогриф зацокал когтями и копытами по каменным плитам.

«…да будет незыблема твердь под твоими ногами, путник!..» — прочел Брюс, склонив голову, выбитую в камне рунную надпись, затаившуюся в извивах узора. Что-то шевельнулось глубоко в сознании.

Несмотря на потрескавшуюся плоть дорожного покрытия, ни единая травинка так и не протиснулась в волосяные щели между плотно подогнанными плитами.

Замок Колодезный сруб выставил над леском остроконечные, сведенные к центру башни, словно когтистую руку, так и не решившуюся сомкнуть захват. Тонких и длинных башен было пять.

Брюс вдруг вцепился в поводья недовольно зашипевшего Лако. Гиппогриф резко осел на задние ноги и затанцевал по дороге.

— Что случилось? — Элия тоже придержала Белую. Принялась озабоченно озираться. — Ты что-то заметил?..

— Да… Нет. Не уверен…

— Слушай, если ты… Эй! Ты куда?! — ужаснулась девушка, когда Брюс свернул с основного тракта, углубляясь по дороге вправо. Дорога выглядела старой, но не заброшенной. И выдерживая общее направление к замку, все же отклонялась чуть в сторону.

— Да куда тебя понесло? — негодовала позади рассерженная Элия. — У нас мало времени! Ты передумал? Ты…

Лес внезапно расступился и осел. Обширную пустошь затянул относительно молодой (по сравнению с деревьями вокруг) и невысокий подрост. Молодые клены и дубы росли прямо через черные остовы развалин, вытянувшихся в два ряда.

— Похоже на деревню… — Элия спешилась, нагнулась и подобрала что-то с земли. Показала обломок фарфоровой тарелки в разводах грязи и копоти. — Здесь бы пожар?

— Точно, — Брюс смотрел поверх лесного гребня на кривые замковые башни.

Он вспомнил это место. Свист бичей и зарево огней.

Проследил взглядом, отыскивая крайний из домов, от которого остался едва различимый в зеленой шубе плотного бурьяна фундамент. Теперь уже и не разыскать нишу в каменных складках, где пытался затаиться перепуганный мальчик.

Обгоревшая яблоня с тех пор успела залечить ожоги и вновь зазеленеть, но черные мертвые ветви торчали из листвы.

Странно, ему казалось, что деревня должна быть больше… И меньше всего Брюс ждал увидеть гнездо некромантов так близко к Золотому городу. Значит, пытаясь по памяти восстановить путь, которым его увозили отсюда, он всегда исходил из неверных предпосылок.

— Брюс? Ты что?

Брюс обогнул мертвую улицу, не решившись пройти между остовами домов, и снова нырнул под сень деревьев. Когтистая длань замка чувствовалась даже в чаще, бросая неразличимую тень на лес.

Кажется, здесь…

Некроманты не ставят памятников над могилами, чтобы не давать меток коллегам. Но любой некромант чует мертвую плоть. Как выяснилось, земные маги тоже… Не зря тех и других всегда связывали тесными узами.

Брюс опустился на колени, прижав ладони к разросшейся кудели из желтых вьюнков. Земля откликнулась сразу же — знакомо, как в детстве. Родным до последней нотки переливом ощущений. Словно мелодия колыбельной.

Давным-давно он слышал ее, валяясь в траве мальчишкой и даже не осознавая этого. Стон и говор пород, тугое молчание базальта, звенящее стаккато рудных жил, ленивое бурчание глины, шепот песочных прослоек. Быструю речь растущей травы, и медлительную песнь старых деревьев.

Там, в Огненном крае они поют иначе…

Сторожко оглядевшись, Элия все же решила присесть на поваленный ствол. И тут же вскочила, услышав неумолимое:

— Господа! Если вы на экскурсию к замку, то вам надо было взять правее… — Из зарослей выкатился, словно великанский еж, некто колючий и сутулый и заговорил слегка дребезжащим голосом: — А тут ходить не велено.

— Кем не велено? — Брюс резко поднялся, отряхивая штанины.

— А то вы не знаете!

При ближайшем рассмотрении пришелец из леса оказался пожилым человеком в накидке. Свалявшийся грязноватый мех на ней слипся и торчал иглами. Под колючим шатром обнаружился худой, дряхлый старик.

— А вы кто?

— Смотритель я здешний, — старик вздохнул, поставил заскорузлую накидку на землю и вышел из нее, как из палатки. — По замку людей вожу, ну и вокруг присматриваю… Тут место опасное. Прежде тут некроманты жили.

Брюс встрепенулся. «Еж» прищурился и вдруг понимающе закивал:

— Ага! Я вижу — вы люди не случайные… Сувениры собираете или для дела? Только тут нету уже ничего. Все как есть до вас повыбрали.

— Да нет, мы так…

— Да уж вижу, как «так»… — Он еще приблизился, бросил взгляд на заскучавших гиппогрифов и понизил голос: — Ежели костями интересуетесь, так я вам целую корзинку вынесу. И проклятые, и вываренные, и выкопанные в полночь, и те, на которые черный зверь помочился…

— Какой зверь?

— Ну… — кажется, Еж смутился. — А вам какой надобен?

— А у вас разные? — поразился Брюс.

— Как пожелаете! Хотите черный пес будет, а хотите и черный медведь… Только подороже выйдет.

— Медведя лично уговаривали?

Сторож посопел, вздохнул и признался:

— Вас, вижу, не проведешь. Кот у меня черный. Он вам чего хочешь пометит… Так берете?

— В другой раз… — хмыкнул Брюс. — Скажите, а вы тут давно смотрителем?

— Да уж лет тридцать, поди…

— Тогда вы должны помнить, как… как обезвредили здесь гнездо некромантов.

Старик насупился и покосился в сторону своего мехового убежища. Брюс почти машинально заступил ему дорогу. Померещилось вдруг, что если старик нырнет под свою накидку, то свернется колючим клубком, и выковырять его оттуда будет непросто.

— Помню… — неохотно признал Еж. — Как же не помнить. Шумно было. Еще бы, такая оказия! Некроманты под брюхом Золотого города… Тихо они жили, незаметно. Если бы не предатель, так и не узнал бы никто…

— Предатель?

Старик вдруг выпрямился, цепко пробежав взглядом по лицам визитеров.

— Ах, вот оно что… А ты не один ли из сыновей Арка? Он вроде в Ветиши подался… — старик подался к Брюсу, вгляделся и вдруг удивление углубило его морщины: — Погоди! Да ты не Арков щенок… Ты скорее из Раздолов! Неужто?

— Из кого?

— То-то я смотрю, лицо знакомое… И на тех, и на других сразу похож…

— Поподробнее.

— Некогда мне. — Старик затоптался, прикидывая, как половчее обогнуть препятствие в виде Брюса на пути к безопасному убежищу. — Дел полно, стемнеет скоро, а на кладбище некротов тьму встречать, это на беду напрашиваться.

— На беду напрашиваться — это костями, обмоченными черным котом, торговать.

— Экие вы некроманты… злые! Как еще старику заработать?

— Я отдам вам вот это, — вдруг вмешалась Элия, выставив ладошку с серебряной подковкой, — если вы расскажете моему другу все, что знаете.

— Элия…

— Ты ведь не уйдешь отсюда, пока не раскопаешь семейные тайны. А вторую подкову я потеряла еще в Башне. Сапожки слишком непрочные для похода…

— Семейные… — усмехнулся Еж, будто слизнув проворно с ладони девушки подковку. — Точно семейные… Ох, выйдет однажды боком Земледержцу этот закон о некромантах! Или не трогать бы их вовсе, или уж не оставлять никого в живых…

— Слушай, ты, старый…

— Не кипятись. Все одно ничего не воротишь. И не я сдал твоих родичей, а один из вас. Был такой Арк. Что-то они там не поделили, но накануне той ночи, когда явились державные маги, Арк вывез свою семью в Ветиши. Оттого и уцелели.

— Вы сказали, что я похож на Арка. Он мой родственник?

— Брат твоей матери. Она сама из здешних… Только вышла замуж за мага Раздола из Золотого города. Уехала к нему. Говорят, родила ему первенца. Только, как водится в Золотом городе, его сразу же у родителей отобрали. А второго сына дурочка решила спасти.

Скрыла беременность, тайно привезла сюда и отдала родственникам. Ну а уж после такая беда вышла…

— Они живы? — жадно подался вперед Брюс. — Маг Раздол и его жена?

— Мне-то откуда знать? Никто с тех пор сюда не возвращался. Вот в Ветишах ты точно родичей сыщешь. Уж Арк наплодил сыновей, как тараканов… Говорят, они его и сожрали.

Брюс закусил губы, переваривая новости. Мать и отец могут быть живы. Даже наверняка живы. Как и его брат.

Вдруг припомнилась физиономия Хвостатого в Замке-на-мосту. Он близорук и мог обознаться. Принять его за брата, который живет в Золотом городе. Земляной маг на службе Земледержца. А Риро тоже нашел в нем сходство с Арком. Сходство по материнской линии…

— Поехали, — Элия деликатно прикоснулась к плечу Брюса. Озабоченно заглянула в лицо. — Ты ничего здесь больше не узнаешь. Заглянем в Ветиши, если…

— Нет, — резко возразил Брюс. — Я ничего не хочу узнавать.

— Почему? — она растерялась. — Ты же хотел знать своих родственников.

— У меня не родственников.

Какая разница, выдал ли некий Арк своих родичей по доброй воле или по принуждению мага Аррдеаниакаса? Какая разница, чем живет семья Раздолов, если его мать предпочла отдать сына родичам-некромантам, лишь бы не растить в Золотом городе? И какая разница, чем занят его брат, если Хвостатый не удивился, встретив его с якобы «куклой»?

Только и общего со всеми этими людьми, что часть фамилии…




…попросила она тогда мага отлить себе сердце из золота, чтобы прочнее было и не так болело. Но золотое сердце тяжело и холодно. И не болит вроде, да нелегко носить его в себе, к земле тянет, беспокоиться заставляет, как бы не украли! Делиться таким сердцем труднее, все кажется, другие лишнего отхватить норовят. А звон золотых монет такому сердцу понятнее и ближе человеческих голосов. Родственники все же…

…Она и сама не поняла, отчего ее сердце перестали звать золотым. Ведь из золота оно, из чистого! Разве золото бывает разным?..

* * *


Золотой город все еще оставался далеко, где-то за окоемом горизонта, хотя по ночам чудилось, что они видят мерцающее золотистое зарево на юге, призрачные величественные купола и шпили и обманчивые ночные радуги.

Но древний город распустил отростки-пригороды на дни пути вокруг себя. Словно спрут-исполин щупальца. Или как паук, разбросав сеть золотой паутины. Спрутова метафора была Брюсовой, а авторство «паука» принадлежало Элии. Чем глубже они забирались в благословенные земли, тем меньше приходило на ум приятных аналогий.

…Очередной город назывался Чистодень.

Как все местные городки, рассевшиеся вдоль размашистого Золотого тракта, — издалека нарядный, шпильно-флюгерный, чешуйчатый от разноцветных черепичных крыш, опушенный кокетливой зеленью.

А вблизи…

— Надо было объехать, — Элия брезгливо морщилась, следя, чтобы ее белая гиппогрифиха ставила ноги на сухие камни мостовой, а не шлепала как попало, разбрызгивая гниющую слякоть.

— Нам нужна еда, — возразил Брюс.

— Не хочу я здесь ничего покупать…

— Придется.

Канализация в городе то ли не работала, то ли не справлялась с потоком мусора. Горожан это не занимало вовсе. Горожанки равнодушно полоскали подолы изысканно вышитых платьев в помоях. Сытые голуби выклевывали зерна из огрызков. Богатый и действительно красивый город смахивал на вельможу в грязном камзоле, почистить который он считает ниже своего достоинства.

Пекло солнце, зажигая медь и бронзу, древний камень зданий под солнечными лучами становился пестрее и ярче. А запахи — насыщеннее. Стойкое амбре окутывало городок, словно кокетку душистый шарф. Смесь запахов была странной — карамель, благовония и падаль.

Хорошо хоть на рыночной площади пахло в основном рыбой.

— Сколько? — не поверил своим ушам Брюс, узнавший о цене на хлебный каравай.

— Приезжие, что ль? — Пухлая булочница пренебрежительно накрыла кисеей раскрытые было пироги. — Сухарей могу продать…

— А за это? — Элия неуверенно продемонстрировала серебряную подковку на раскрытой ладони.

И неожиданно встретила злой отпор:

— Что вы мне за лом подсовываете? — взвилась торговка так яростно, будто ей предложили оценить стоимость обычной ржавой подковы.

— Это серебро, — сквозь зубы, но проявляя чудеса терпения, ответствовала девушка.

— Знаем мы это серебро! Еще на зуб вели попробовать! Ишь, развелось бродяг, как только в город таких пускают… Щас стражу кликну, пусть разберутся, что за мошенники!

— Тише, Нуна, — вмешалась более наблюдательная соседка булочницы, продававшая сласти. — Почему сразу бродяги? Небось господа из провинции, видишь, гиппы какие…

Торговка ощерилась было, но наткнувшись на взгляд приближающегося на шум Брюса и оценив хищно приоткрывшиеся клювы обоих гиппогрифов, которых он вел на поводу, присмирела и нелюбезно проворчала:

— Ну откуда ж сразу поймешь… Вы уж простите, господа.

Брюс увел тянувшихся к кукурузным початкам гиппогрифов. Элия надменно фыркнула, отворачиваясь и отходя от прилавка. Ее мимолетно и скучно обругал проскакавший мимо всадник. Инициативу тут же подхватил купец в отороченной мехом куртке. По лицу купца ручьями тек пот, но вместо того чтобы избавиться от жаркой одежды, он предпочитал срывать раздражение на прохожих.

— И чего прутся в приличный город из своих болот? — булочница все никак не могла успокоиться, шипя вслед хоть и тихо, но отчетливо. — Жабы рогатые…

Все еще непривыкшая к подобному Элия растерялась, покраснела и набрала в легкие воздуха, готовясь разразиться обычным «да как вы смеете…». Она неизлечима, подумал Брюс, перехватывая управление ситуацией. И мысленно добавил: к счастью.

— Поторопись, Брюс, а то я задохнусь, — выдавила Элия через силу. И царственно проигнорировала брезгливую гримаску проходившей мимо нарядной девицы.

Ну хоть воды удалось купить в запечатанных бутылках. И Брюс, наскоро обломав сургуч, торопясь, глотнул. Вроде чистая…

— Я себе в череп заказал каменья вставить, — внятно похвастали от соседнего прилавка. — Видишь? Бриллиант! Теперь могу всем говорить, что у меня каждая мысль в мозгах — с драгоценной искрой!

Брюс поперхнулся. Элия заботливо постучала его по загривку, пряча улыбку.

В этот момент над ухом свистнуло — знакомо, почти беззвучно, но в памяти всколыхнулись сразу все неприятные эпизоды их путешествия. Он еле подавил инстинктивный порыв броситься наземь.

Обернулся, успел заметить металлический взблеск небольшого шарика, пролетевшего мимо. А затем увидел и стрелка — мальчишку лет двенадцати в бархатных штанах. Вооружившись рогаткой, пацан расстреливал старинную мозаику на стене дома. Отлетающие шарики разносились как попало.

Бац! — у мага, изображенного на мозаике, брызнул голубым крошевом глаз. Бац! — осыпались фрагменты лат. Раскинувший когтистые руки черный то ли некромант, то ли оборотень уже лишился головы. За спинами предводителей невнятные соратники и вовсе стали неразличимыми, разбитые вдребезги.

Пацан, скучая, перезарядил рогатку, убойной силе которой позавидовали бы и изображенный маг, и его враг, навечно застывшие в незавершенном поединке.

Прохожие безучастно текли мимо. Ну, кроме тех, в кого попадали отлетающие шарики. Пострадавшие мимоходом кляли распустившуюся молодежь, ленясь задержаться.

— А ты знаешь, кто это? — зловеще понизив голос, Брюс пригнулся к самому уху увлекшегося стрелка.

Тот вздрогнул, обернувшись. Резинка щелкнула вхолостую.

— А? — Глаза у пацана были, как у мага на мозаике — голубые и стеклянно-невыразительные.

— Это же маг Грюн Пескоед! — гримасничая, в притворном ужасе объяснил Брюс. — Он на все свои изображения заклятие наложил. Коли осквернишь его — до конца дней вся твоя еда на вкус песком станет…

— Ты ведь любишь мороженое? — рявкнула подкравшаяся Элия в другое ухо пацана.

Пацан подскочил.

— Стекла бить безопаснее, — посоветовал Брюс вслед бархатному заду и мелькающим пяткам.

— Это, кстати, никакой не Пескоед, — прищурившись, Элия изучала уцелевшее изображение. — Это Лиино Лет, защитник Земель.

Повезло защитнику с благодарностью потомков защищенных.

— Мы не сможем продолжать путь, если не купим провизии, — напомнил Брюс сумрачно, устраиваясь для передышки на ступенях какого-то дома. — И магическая подорожная нас не спасет.

— При таких ценах мы здесь ничего не купим. Но я слышала, что земляные маги умели из камня хлеб делать.

— Я могу попробовать, — с сомнением пообещал Брюс. — Только этот хлеб первой откусишь ты. То, что меня объявили земляным магом, отнюдь не добавило мне мастерства.

— Ну, ты мог бы превратить что-нибудь безопасное…

— Например? Хотя… — он протянул руку. — А позволь-ка ту серебряную подковку…

Значит, говорите, земляной маг? По слухам, им не было равных в обращении с металлами. Самое время попробовать.

Брюс сжал в разом вспотевшей ладони холодную и тяжелую подковку. Прикрыл глаза, отстраняясь от духоты, жары и разноголосицы. Сбитый краешек подковки царапал кожу…

— Брюс?

— Не мешай.

В кои-то веки она не возмутилась бесцеремонностью приказа, а сразу затихла уважительно. Даже не открывая глаз, Брюс чувствовал, как она смотрит на него завороженно, затаив дыхание.

Подковка нагревалась в кулаке. Из прохладной делаясь теплой, затем горячей. Острый чистый привкус серебра отдавал тухлинкой примеси. Подкову изготовили из сплава.

Рука задрожала. Брюс стискивал брусок расплющенного металла все сильнее и сильнее, ощущая, как твердый металл поддается, размягчается, тает… вот-вот прольется сквозь пальцы.

И представив себя в своей кузне, Брюс мысленно приготовил форму для отливки металла, взял ее во вторую руку. Наклонил кулак, позволяя тонкой переливчатой струйке заполнить форму самого отверстия. Потом еще раз и еще.

— Брюс? — голос Элии стал встревоженным.

Он открыл глаза. Зажмурился, пережидая резь.

Мысленно вернувшись в темную кузню, он ждал и наяву багровой огненной полутьмы. А площадь заливало солнце.

— Ты так побледнел… — Элия заглядывала ему в лицо.

— Пустяки, — пришлось постараться, чтобы голос не дрогнул. Голова кружилась. Но подковка из правого кулака исчезла, а в левом… Он с усилием разогнул пальцы. В левом лежала горстка свеженьких, блестящих серебряных монет. С немного кривоватым профилем Земледержца. Художник из Брюса был посредственный, как сумел, так и воспроизвел…

Ну может, никто особо приглядываться не станет?

— Вот это да! — Элия восхитилась совсем по-детски. Потянулась схватить новенькую монетку, случайно коснулась Брюсовой ладони и вскрикнула, отдернув пальцы. — Ой, горячо!

Брюс, сбросив монетки на ступеньку, оглядел свою руку. Она была красной и опухшей. А стоило положить ее на колено, как ткань задымилась. Остужать ладонь пришлось в ближайшей луже.

Пока он бегал искать водоем, Элия хозяйственно собрала монетки и ждала его, таинственно сжав кулачок.

— Что? — встревожился Брюс.

— Я тут подумала… — начала она, и Брюс мигом напрягся. — Я подумала, что наше путешествие могло бы быть более комфортным. Как насчет того, чтобы попробовать сделать золото хотя бы из… ну не знаю, — она с фальшивой небрежностью огляделась, наклонилась и подобрала камешек. Самый обычный осколок булыжника. — Или вот! — она вытянула вперед руку, размыкая пальцы. На ладони лежала медная монетка.

— Сдается мне, что все не так просто. Иначе золото утратило бы свою ценность еще в ту эпоху, когда земляки стояли наравне с другими магами, — Брюс хмыкнул, но камешек и монетку взял. Попробовать ему и самому было любопытно.

Камешек был теплым и шершавым. И мягким. Монетка чуть прохладнее, тяжелее. И твердая. Объяснить нормальным языком эти расхождения в восприятии было невозможно, но то, что камень обратить в золото не получится, Брюс понял сразу. Во всяком случае, ему это пока не под силу. А вот медь…

На этот раз было труднее. Тьма в глазах сделалась багровой. Монета, зажатая в кулаке, хоть и расплавилась охотнее, чем серебро, но при попытке изменить ее сущность неожиданно заупрямилась. Обожгла по-настоящему больно. Переносицу заломило, шум крови отдавался в ушах.

Мало сил, нужна подпитка. Источник совсем рядом, стоит только руку протянуть… Но вот… Кажется, что-то поддается… Словно проворачивается немыслимо тяжелый раскаленный ворот и…

Послышались резкие испуганные крики. Они пробились даже через глухое пульсирование в голове.

Его тормошили за плечо. С усилием раскрыв глаза, Брюс, часто моргая, ошарашенно оглядывался. Оживленная улица сильно преобразилась. Торговка цветами, что подсовывала прохожим розы и фиалки, обронила корзину, рассыпав нежный товар, и держалась обеими руками за голову. Из ее носа обильно текла кровь, заливая подбородок. Чуть дальше богато одетый господин придерживал упавшую в обморок спутницу. У него тоже шла носом кровь. Надрывался, заходясь ревом, ребенок, мать, едва стоя на ногах, пыталась утереть кровь с его мордашки. Кто-то сидел, обессилев, на мостовой. Кто-то удивленно рассматривал свои окровавленные руки…

Даже животные выглядели потрепанными. Неутомимый Лако и вечно бодрая Белая сонно затягивали глаза веками, норовя лечь на землю.

— Что произошло? — К пострадавшим подтягивались те, кого не зацепило неведомой слабостью. — Вам плохо?

— Н-не знаю… — вяло лепетали им в ответ. — Может, солнце слишком жаркое? Такая внезапная дурнота.

— Это колдовство! Запретная магия! — негодующе вскрикнули из окна на втором этаже. — Стража!

Вряд ли крикун знал, о чем говорит, но дожидаться блюстителей порядка не стоило.

— Пошли, Брюс, — Элия тянула его за рукав. Ее произошедшее тоже коснулось, выпив всю краску со щек и наделив взамен багровой полоской, тянущейся из носа к верхней губе.

Злополучная монетка тусклым слитком, звякнув, упала на мостовую.

Пошатываясь (и к счастью, тем самым сливаясь внешним неблагополучием с остальными потерпевшими), Брюс поплелся за спутницей. Его сильно мутило. На языке таял привкус меди.

То ли путая следы, то ли из-за слабости не в силах идти прямо, они немного поплутали по улицам, пока не выбрались к площади с бойким фонтаном. Там и отдышались.

— Что это было? — умывшаяся в фонтане Элия вернулась к сидящему в тени Брюсу.

— Это цена, — угрюмо отозвался он, борясь с тошнотой. — Которую люди платят за золото. Хоть в магии, хоть в жизни…

От фонтана, раскинувшего жизнерадостно искрящийся, хотя и редкий водяной зонтик, веяло прохладой. Глиняная нянька безразлично катала вокруг коляску. Сидящий в ней ребенок отчаянно зевал. У вставшего на дыбы мраморного единорога в фонтане был наполовину сколот рог. Возле изящно выточенных копыт плавали огрызки и фантики. Единорог обреченно смотрел в небо.

— Да залазь на него! — кудрявый розовощекий парень нетерпеливо подбадривал свою неуклюжую пассию, деловито карабкающуюся на спину единорога. Мокрые башмаки скользили, девица съезжала. — Вот так сядь! Поживее позу! Ножку выстави!.. Улыбайся, дура… — прибавил он вполголоса и повернулся к человеку с вытянутым бледным лицом, что терпеливо дожидался рядом. — Ну, снимете?

— Три серебряка, — едва разжав губы, отозвался бледный, презрительно наблюдая, как крупная девица ерзает, пытаясь угнездиться на тощем влажном крупе вздыбленного единорога.

Кудрявый недовольно крякнул, почесав затылок:

— Чего так дорого?.. А за два? Нет?.. Ну, ладно, годится.

Бледный вынул из сумки на боку чистый лист бумаги, неторопливо разгладил, поднял перед собой. Глянул поверх листа на девицу, окаменевшую после грозного цыканья своего кавалера, секунду смотрел не отрываясь и лишь затем опустил подбородок.

По бумажному листу побежали цветные разводы. Белое поле заполнили краски, обозначая синеву неба, условные абрисы зданий, унылого единорога и неестественно вытаращившую глаза девицу на его хребте.

— Готово.

— Чего она рот-то разинула? — придирчиво пробурчал кудрявый, изучая полученный снимок. Вытертые серебряки один за другим с тихим звяканьем посыпались в руку мага.

— Я всего лишь делаю отпечатки с того, что вижу, — равнодушно обронил бледный, пряча добычу в кошель.

— И лошадь убогая… — парень свернул бумагу. — Тоже мне достопримечательность… Эй! Да вылезай уже, хорош бултыхаться! — скомандовал он подруге, пытавшейся удержать равновесие во взбаламученной воде фонтана.

Единорог беззвучно опустил каменные веки. Струйки воды скользили по усталой морде извилистыми дорожками.

…А провизией путешественники все-таки запаслись. Благо что серебра из подковки вышло не так уж и мало.




Попадаются люди, чьи души заякорены. Нет в них движения. Якорем может служить обида или усталость, равнодушие, страх, глупость, зависть. А вокруг иного якоря, такого как вожделение, ревность или месть, ходит душа кругами, день за днем, как слепая лошадь на привязи…

* * *


Дорога распалась надвое. Правая, широкая, выложенная золотистым камнем, утекала в направлении невидимого города. Левая, попроще, бежала прежним курсом, углубляясь в рощицы. На развилке высился указатель — косматое, кривое солнце. Далекий город словно грубо стянул к себе большинство острых лучей. На каждом горела чеканка — Золотой город, Осенние сады, Лебединый мост, деревня Клюжники…

Самый скромный лучик указывал на трактир, рассевшийся за развилкой. Трактир звался легкомысленно «Солнечный заяц».

Явно древнее, двухэтажное строение, словно не сложенное, а выращенное из камня, обступили светлые клены. Мох, деликатно касаясь завитков фундамента, оттенял складки и не решался забраться выше.

— Симпатичное заведение. — Белый гиппогриф нерешительно затоптался, резко сбавив ход. Поскольку Элия явно не могла говорить таким робким голоском, осталось сделать вывод, что это животное запросило пощады.

— И куда мы, в самом деле, несемся? Башня века простояла, небось не упадет, — поддержал инициативу Лако. Брюс всего лишь озвучил его согласие.

И оба гиппогрифа солидарно свернули во двор трактира. Всадники не возражали.

— Господа, позвольте!.. — невесть откуда вывернулся костлявый тип в странной плоской шляпе, бестрепетно ухвативший обоих гиппогрифов под уздцы.

Лако злобно лязгнул клювом. Белый взъерошил перья на загривке, прищурив желтые глаза.

— Эй, осторожнее! — Элия торопливо спешилась.

— Не беспокойтесь, — костлявый резко дернул головой, и странная шляпа с макушки упала ему на физиономию, оказавшись проклепанной кожаной маской с прорезями для глаз. — Мы умеем с ними обращаться… — И он попрочнее намотал поводья на кулаки в перчатках с крагами.

Ну вот! Совсем другое дело! Стоит обзавестись гиппогрифом, как обслуживающий персонал трактиров сразу меняет к тебе отношение и не пытается для начала пристрелить из самострела.

У добротной коновязи топталось, пофыркивая и кивая, несколько лошадей. Под навесом стояла богатая карета и простоватая двуколка. А потом Брюс заметил и пегого гиппогрифа, привязанного за решеткой.

Элия глянула, куда Брюс указал, но отделалась мимолетным пожатием плеч. Это можно расценивать как знак того, что она понимает опасность ситуации и не полезет на рожон?

Ох, вряд ли…

…В неожиданно светлой, обитой деревянными панелями зале явственно пахло зайцами. Не солнечными — обычными. Преобладали ароматы жареной, пареной и печеной крольчатины, но к ним примешивалось амбре от заячьей подстежки с чьей-то куртки на вешалке в углу.

Устроились у камина, под ушастым чучелом. Брюс невольно повел носом, надеясь, что пыльная вонь ему померещилась. В зеве камина стояла клетка с десятком жар-птах. Птицы скучали и едва светились.

— Жаркое из… курицы, — Элия неприязненно уставилась на вышитого на переднике служанки толстого кроля.

Как ни старалась она прикрыть лицо волосами, ободранные песком лоб и щеки все еще багровели. И служанка с любопытством вглядывалась, не спеша уходить:

— Позвольте предложить вам наше особое блюдо из лесного зайца под золотой картофельной корочкой с подливой из…

Брюс перехватил пристальный, оценивающий взгляд из дальнего угла. Угрюмый лысоватый человек откинулся на стенку, пряча под полуопущенными тяжелыми веками блеск глаз. К рукаву его темного дорожного костюма пристало пегое перо. Стоявшая на столе кружка, полная до краев темным элем, тосковала забытая.

Зато соседи человека в темном веселились. Два богато одетых юнца пили сами и наперебой угощали раскрасневшегося простака самого деревенского вида. У ног его притулился потрепанный дорожный рюкзак. Куртка, подбитая заячьим мехом, явно тоже принадлежала простаку.

Кроме этой странной компании в трактире задержалась чопорная пожилая пара, сутулый бородач в плаще странствующего лекаря с бледным заморенным учеником, торговец в круглой шапке с длинными ушами, поглощенный ворохом счетов, и еще некие непроясненные личности, засевшие в углах.

На редкость разномастный набор. Но беспокоил Брюса только маг.

А еще вид из окна. Прямо за трактиром, живописно обернувшись шалью мха и папоротников, враскос торчали могильные памятники. Много… Фамильное кладбище семейства трактирщика? Уж больно камни простые. Такие безымянным бродягам ставят.

— Э-э… знаешь, я, пожалуй, не стану здесь обедать. Что-то у меня вызывает сомнение здешняя кухня…

— Я тоже не люблю крольчатину, но у них есть курица, — Элия нетерпеливо сверлила взором дверь на кухню, надеясь гипнозом выманить оттуда девицу с заказом.

Впрочем, возвращение девицы со скворчащей металлической сковородкой принесло одно лишь разочарование.

— Я же сказала — «из курицы»! — возмущенная Элия поддела на сковородке нечто малоопознаваемое, но определенно не птичье, в ворохе овощей и приправ.

Аппетит у Брюса пропал окончательно. Однако его спутницу подобным не проймешь.

— Это разве куриная нога?! — возглас металлическим эхом отзвенел по углам, случайно угодив прямиком в паузу в разговорах. Струхнувший заяц на переднике служанки съежился, и девица робко отступила на шаг.

Один из богачей обернулся, ухмыляясь. Губы у него были золотыми. В прямом смысле. Недобрая улыбка казалась жирно нарисованной между пухлыми щеками.

— Ха! — Золотые губы шевельнулись. Каждое сказанное слово отдавалось легким лязгом. — А девочка хороша. Для ценителя освежеванных туш. Пыталась омолодиться, содрав с себя кожу, красотка?..

Конец реплики потонул в хохоте второго юнца. Но сказанного было достаточно. Даже торговец, оторвавшись от своих счетов, мельком поморщился и пересел так, чтобы быть к болтунам спиной. Брюс вдруг заметил, что удлиненные уши его шапки подбиты плотным мехом. Не по-летнему. И мех колышется от роившихся возле обоих ушей песнопевцев.

Брюс быстро накрыл лежащие на столе ладони Элии рукой. Пальцы девушки были холодными. Она подняла на Брюса суженные глаза. На мгновение померещилось, что они тоже стали золотыми, но это всего лишь отразились проснувшиеся в камине жар-птахи.

— Что? — сухо осведомилась она.

— Ничего, — Брюс убрал руки. Нос Элии знакомо покраснел, но в целом выглядела она спокойно и отвечать обидчику явно не намеревалась.

— Плевать я на них хотела, — Элия зло сощурилась. — Есть дела поважнее.

Брюс хотел было не поверить своим ушам, но передумал. Уж больно лицо у девушки переменилось. И жесткость, появившаяся в чертах, тревожила.

Не дождавшись реакции, «золотые» юнцы утратили к их столу интерес. Юнцов пока еще занимала первая игрушка.

— …о да, — не скрывая смешков, говорил Золотогубый, — в этом можешь не сомневаться. Ты непременно найдешь работу. В городе просто прорва работы для таких!

— Я думаю, что именно тебя там и не хватает… — вторил другой.

Говорят, что каждое слово жителя Золотого города — золотое. Такое же холодное, скользкое и обманчиво блестящее.

Маг пренебрежительно поджал губы, безразлично глядя в окно. Он сильно походил на усталого пса, которого пьяный хозяин затаскал по трактирам.

— Ты мог бы стать таким, как он, — Элия проследила его взгляд. — У вас много общего. Пасете безмозглых тварей.

— А ты еще упрекала меня в тяге к карьере животновода, — Брюс хмыкнул, наблюдая, как троица наперегонки поглощает содержимое кружек. Почему-то пиво в кружке деревенского простака все не кончалось. — Вывараны гораздо приятнее.

— …Сдавайся!! Проиграл! А говорил, пить умеешь!..

Горожане покатывались со смеху. Деревенщина изумленно лил пивную пенную струю из кружки прямо на пол, Лужа по полу растеклась такая, словно опрокинули средних размеров бочонок.

Маг не сводил с простака тоскливого взгляда. Пальцы, сплетенные в замок, лежали на колене, только указательный слегка шевелился, выписывая круг. Вот и он замер, и хмельная струя из кружки разом иссякла.

Простак опасливо заглянул в коварную емкость.

Бурая лужа в желтоватых разводах пены потекла под столы, пропитала забытый рюкзак. Посетители задирали ноги, спасая обувь. Примчавшийся из кухни ошарашенный трактирщик выпучил глаза и схватился за побагровевшие щеки, но не осмелился ничего сказать. Две служанки, не жалея накрахмаленных передников, кинулись сгребать пивное море тряпками.

— Ты думаешь, он выполнит свое обещание? — Элия ковырялась в тарелке, не обращая внимания на переполох.

О ком она говорит, было несложно догадаться.

— Не знаю. — Пивной прилив добрался до их стола. В темной жидкости отразились бледные физиономии Брюса, Элии и янтарные искры прыгающих в камне жар-птах. Одуряюще пахло хмелем и солодом.

Одна из теней в коричневом море не в такт шевельнулась. Дьенка едва можно было различить. То ли и впрямь тень, то ли обман зрения. Но кажется, «обман зрения» активно мотал головой. Магу он явно не верил.

— Думаешь, у нас есть выбор?

— Уносите отсюда ноги, пока целы, — вдруг посоветовал проходивший мимо лекарь. Он, видно, решил, что реплика предназначалась ему. — Золотая молодежь изволит шалить! — Лекарь подобрал полы плаща и зашагал к дверям. Его худосочный ученик, на ходу дожевывая кроличью ногу, семенил следом.

— Плати, коли проиграл!

Простак, покопавшись за пазухой, вытащил матерчатый кошель, подвешенный на веревочку, и, со вздохом, добыл оттуда серебряк. Неловко обронил на стол. Один из горожан ловко подхватил кругляш и тут же бросил его одной из служанок. Проигравший простак проводил монетку унылым взглядом.

— Да не расстраивайся ты! Будешь в городе, мешок таких загребешь. Или даже золотых. Хочешь золотых?

Бедолага торопливо кивнул.

— Ну, золото в городе только для настоящих горожан. Раз хочешь стать настоящим горожанином, тогда тебе надо пройти посвящение. Согласен?

Брюсу показалось, что и без того лязгающий голос Золотогубого стал еще жестче. Не только к звукам, но и в смысл сказанного добавилось нечто особенное.

— Посвящение? Я…

— Настоящие горожане пьют только золото! Разве ты этого не достоин?

— Золото? Но…

— Эй, трактирщик! Золотой напиток мне и моему другу! — Увесистый, расшитый кошель тяжело перелетел из рук Золотогубого в подставленные ладони трактирщика.

Тот крякнул, переменился в лице, но, ничуть не удивившись, сжал кошель в ладонях и торопливо направился к очагу.

— П-позвольте, господа. — Он прошел мимо Брюса с Элией, склоняясь к камину. Брюс вдруг заметил, что мрачное лицо трактирщика покрыто мелкими бисеринками пота. — Вам бы лучше отсесть подальше… Не дай боги, брызнет…

— Что брызнет? — Элия заинтересованно вытянула шею, следя за действиями хозяина трактира.

Возле огня в каминной нише стоял металлический высокогорлый кувшинчик с длинной ручкой. Растянув шнурок кошеля, трактирщик высыпал в кувшин его содержимое — мелкие золотые монетки — и, приоткрыв дверцу клетки, сунул кувшинчик в гущу всполошившихся жар-птах. А затем, натянув здоровенные рукавицы, схватил клетку и несколько раз встряхнул ее.

Разгневанные птицы заметались по клетке. Пахнуло жаром. Брюс с Элией, находившиеся ближе всех к камину, подались назад. Трактирщик отвернул побагровевшую и заблестевшую физиономию, но клетку не выронил.

Сухо стукнула входная дверь. Брюс обернулся и успел заметить, как в дверном проеме столкнулись плечами торговец и кто-то еще из посетителей. И тот и другой так заспешили покинуть трактирную залу, что застряли в дверях.

Семейная пара напряженно переглянулась.

— Что он делает? — с пробудившейся наконец опаской спросил деревенский простак.

— Особый напиток! Чистое золото! — горожанин широко улыбался.

Чистое расплавленное золото и впрямь пузырилось, булькало и плескалось в извлеченном из клетки кувшинчике. Трактирщик обхватил простеганной рукавицей его ручку, стараясь отставить подальше от себя. Жар-птахи успокаивались, затихая в камине.

— Скорее! Кубок! — Золотогубый горожанин выхватил два металлических кубка, которые принесла бледная и напуганная служанка. Другая служанка замерла у стены, прижав к губам край фартука.

Все явно знали, что происходит.

Беззвучная блестящая струйка полилась в кубок.

— Держи! — широким жестом Золотогубый протянул сосуд простаку. — Пей!

— Но это же… Это… — парень не решался взять исходящий дымом, явно раскаленный кубок.

— Это особый напиток, для тех, кто хочет жить в нашем городе, — засмеялся второй горожанин. — Достаточно выпить!

Простак с сомнением заглянул в чашу. Золото опаляло.

— Сожжет же, — неуверенно сказал он.

— Только тот, кто рискнет выпить это, достоин стать жителем Золотого города, — с нажимом произнес Золотогубый. — Думаешь, я тебя обманываю? Взгляни! Это легко! — Он подставил другой кубок под кувшинчик в руках трактирщика, наполнил и его расплавленным металлом и поднял его повыше, наклоняя над собой.

Тяжелая струйка полилась прямо в разинутый золотогубый рот.

Кто-то из зрителей сдавленно вскрикнул. Второй горожанин широко ухмылялся. Мрачный маг у окна не отрывал больного взгляда от Золотогубого. Стиснутый рот шевелился беззвучно, а пальцы сложно двигались, как лапки паука.

Трактирщик шумно вздохнул рядом. Его слипшиеся от пота бакенбарды стояли дыбом.

— Вот и все!

На золотых губах горожанина стыли желтые блестящие капли.

— Видишь, как легко? Теперь ты!

Простак, обернув ладонь обшлагом рукава, взял чашу. Побледневшая физиономия выражала одновременно ужас и обреченную решимость.

— Он с ума сошел?

Трактирщик мельком глянул на встревоженную Элию и за рукав подтянул к себе одну из служанок:

— Сбегай-ка в Клюжники, закажи гроб. Да попроще! Не то что в прошлый раз… Кто мне этих бродяг оплачивать будет? Да, и еще Тима позови, чтоб с лопатой шел. Скажи, что заплачу ежевичной наливкой…

Девушка метнулась прочь с такой охотой, что даже, кажется, просочилась прямо через закрытую дверь.

Вот и прояснился вопрос о происхождении кладбища за трактиром. Похоже, тут принято так развлекаться…

— Пей!! — одновременно закричали оба горожанина. Их торжествующие ухмылки казались оскалами.

Простак вытянул губы, зажмурившись, и понес раскаленный сосуд ко рту.

Ну, может, специалисту по земной магии и под силу превращать золото в вино или, скажем, на ходу делать глотку и желудок лужеными, но Брюс…

Брюс, даже не успев толком подумать, вскочил и вышиб кубок из рук бедолаги. Руку обожгло даже мимолетным прикосновением. Сосуд стукнулся о стену и упал, выплеснув содержимое. По все еще влажному от разлитого пива полу растекся, почти мгновенно застыв, металлический язык.

— Эй! Да как ты посмел?!

Золотогубый уставился на Брюса не столько разгневанно, сколько изумленно.

Прежде равнодушный маг у окна выпрямился, распахнув тяжелые веки. Глаза у него оказались светлыми.

— Посмел что? — Брюс смотрел прямо в лицо Золотогубому. — Не дать вам совершить убийство? Разве горожане не чтят закон Земледержца?

— Убийство? — криво усмехнулся Золотогубый. — Всего лишь небольшой розыгрыш.

— Смертельный для этого дурака.

— Э! — Деревенщина, зачарованно глазевший на золотой язык на полу, встрепенулся и перевел на Брюса совершенно безумный взгляд. — Сам ты… это!

— Вот именно, — Золотогубый ухмыльнулся еще шире. — Сам ты дурак, коли вмешиваешься не в свое дело. Или тоже жаждешь хлебнуть городского веселья?

— Чур, теперь мой ход первый!

И стиснув кулак, Брюс с наслаждением всадил его прямиком в ухмыляющуюся физиономию, в жирно блестящие желтые губы. Надеясь, что хотя бы кости у этого урода не из золота.

Нет, хрупнуло вполне по-человечески. Корочка золота на губах противника треснула, разрываясь, как тонкая жесть, и брызнула алая кровь. Золотогубый опрокинулся назад, едва не сбив с ног своего растерявшегося напарника.

— Ты на кого руку поднял, хам? — второй горожанин барахтался, выбираясь из-под своего приятеля и пинком отшвыривая стул.

— Ух ты! — произнесла Элия за спиной Брюса. — А говорил, что это я вечно вмешиваюсь…

— Да как ты посмел?! — взревел Золотогубый окровавленным ртом.

— Эй, это мое любимое выражение! — возмущенная Элия встала слева от Брюса.

Еще до того, как началась кутерьма, Брюс заметил, что маг, криво улыбаясь, отступил к окну и скрестил на груди руки.

…Это хорошо, что самодовольные юнцы оказались не готовы к нормальной драке. И хорошо, что вооружены они были всего лишь самоуверенностью и надеждой на карманного мага. И хорошо, что все остальные присутствующие предпочли не встревать в скоропалительное выяснение отношений.

Кажется, это первое нормальное сражение за все время путешествия. Без всякой магии и хитростей.

Но за двери трактира победители выбрались потирая синяки и зализывая ссадины. Следом за ними вывалился ошалелый простак, волочивший пропахший пивом рюкзак.

— Возвращался бы ты домой, — посоветовала Элия, заплетая растрепавшуюся косу. — Похоже, верно говорят, что в Золотом городе обитают люди с сердцами из чистого золота. Не прижиться тебе среди них.

— Куда ж домой-то… — тоскливо вздохнул парень, закинул рюкзак за спину и побрел прочь.

Стойкий запах хмеля тянулся за ним густым шлейфом. Местные мухи дружно снялись с посадочных мест и пристроились в эскорт.

— А в прошлом годе все больше из огня каленые орехи голыми руками таскали, — костлявый тип тянул за поводья гиппогрифов, но смотрел в сторону уходившего. — Накидают, значит, в огонь железных катышков, а как те раскаляются, велят выхватывать… Развлекуха такая, — он почесал нос о плечо и вздохнул. — Городским что, у них и руки, небось, из железа, а дураки горели… Хозяин и камин-то с тех пор не разжигает, жар-птах завел. Но это еще ничего, хоть без руки, а все живы оставались, а вот в позатом году была другая потеха…

— Весело тут у вас, — прервала исторический экскурс Элия, погладив белого гиппогрифа по клюву. — Мы уже поняли.

Маг в черном вышел из трактира и остановился на крыльце, разглядывая чужаков, но не пытаясь задержать. Кажется, он улыбался. Из окна трактира на них глазели. Потрепанные горожане не показывались.

Пока выводили оторванных от трапезы и не слишком довольных этим фактом гиппогрифов, Брюс поймал на себе несколько быстрых, изучающих взглядов своей спутницы и не выдержал:

— Что?

— Не ожидала, — Элия склонила голову, как-то по-новому разглядывая Брюса. — От тебя не ожидала.

— Сам не знаю, что на меня нашло. Поехали.

— Нет, погоди… — она удержала его за руку. — Я давно хотела тебе сказать… Знаешь, я думаю, ты именно такой, каким должен быть земляной маг. Когда я считала тебя некромантом, меня многое в тебе смущало, но я не понимала почему. Ты не похож на некроманта.

— Зато на земляного мага похож, — вздохнул Брюс. — Не выдумывай. Что ты можешь знать о них?

— О них — ничего. Но если бы они были такими, как ты, не было бы войны. Ты такой… надежный, верный, уверенный. Тебя трудно сбить с толку и на тебя всегда можно положиться. Знаешь, я завидую твоей Айке…

Трудно сбить с толку? Пока абсолютно сбитый с толку этим откровением Брюс пребывал в замешательстве, подбирая слова, Элия взлетела в седло и стукнула пятками своего гиппогрифа.




…А у иных людей душа, как вода — любую форму примет, любой воле покорится, но едва исчезнут ограничения — вновь растечется, будто и не было ничего. У других душа, как камень — точить ее и точить. Под давлением может и алмазом стать, а может — песком рассыплется. Душа-воздух, вроде легка и невесома, но без таких людей задохнешься. А есть еще душа-огонь. Сгорит в ней и радость, и боль, и любовь и ненависть без следа. Кому-то тепло и светло рядом станет, а кого опалит до смерти…

* * *


Наверное, маг Аррдеаниакас выдал первоклассную подделку и всесокрушающий пропуск, потому что даже угрюмые серебряные големы на свирепых серебряных же скакунах, сторожившие границу между обитаемыми и заповедными землями, расступились перед ними безропотно. Скакуны оставляли в травяном ковре отпечатки, глубиной в две ладони.

— Что они тут охраняют?

— Тишину и покой, которых уже не хватает на Золотом побережье. Оставили заповедник про запас…

Если и было еще что-то, что Земледержец счел достойным сбережения, то они это беспечно проморгали, наслаждаясь наконец-то безмятежностью пейзажей, полным отсутствием людей и стихийных бедствий.

Земля до начала времен…

Последняя из Железных башен блистала издали практически в первозданном великолепии. Макушка горела под солнцем. Вокруг лениво кружили непуганые птицы. Длинная тень Башни перекатывалась по изумрудным холмам, как стрелка исполинских часов.

Брюс невольно прикоснулся к шару, запрятанному за пазухой. За всеми этими бесконечными и нервными переездами, как-то не хватило времени задержаться и засомневаться в том, что они задумали сделать по воле спятившего от заключения мага.

А надо ли?

— Ну что же ты? — Элия, обогнав Брюса, оглянулась. Наскоро заплетенная коса распустилась, и ветер разметал легкие волосы, окутав голову девушки светлым облаком. Легким, истинно-золотистым, без жирного отблеска металла…

Что, если Золотой спрут распустит щупальца еще дальше? Сейчас он греет свое каменное брюхо лишь на юге, но когда маг получит свободу, возможно, он захочет завладеть всем?

Земледержец, даже с его стражей, магами, колючими заграждениями и обладателями золотых сердец не всесилен. А сумасшедший маг, вырвавшийся из клетки?

Лако, словно почуяв сомнения, сбавил ход, искоса поглядывая на всадника желтым, прозрачным и круглым глазом. Теплый ветер гонял травяную волну по равнине. По насыщенной зелени перекатывалось мягкое серебро. Крупные воздушные рыбины дрейфовали стайками, переливая радугу на боках, как мыльные пузыри.

— Брюс? Не забыл? Тебя ждут…

Да!

Айка… Пока он тут раздумывает, Айка неизвестно где!

Вблизи стало заметно, что и эта Железная башня стара и потрепана временем. Светлое покрытие иссечено мелкими царапинами. Вмятины скомкали некогда полированную поверхность. Рыжие оспины ржавчины потихоньку распускают лепестки.

Перед аркой входа разрослись лопухи высотой в человеческий рост. Жилистые, одревесневшие стебли сплелись намертво, бархатные листья окрашивали солнечный цвет в зеленый.

Зато запертая дверь поддалась от первого же толчка, попросту упав внутрь. Крепления и замки, если они и были, рассыпались трухой.

— Заходите, сударыня, — Брюс дурашливо поклонился, сделав приглашающий жест.

Элия не улыбнулась.

В туче ржавой пыли они вломились в Башню, вдыхая застоявшийся, пахнущий металлом и электричеством воздух.

Тьма здесь была процеженной через решетчатые фермы, громоздившиеся над головой. Какие-то сложные конструкции заплетали сердцевину полого цилиндра Башни. Металл оброс шубой окислов, паутины и пыли. И даже издали казался хрупким.

Сверху пробивался свет. С виду целая постройка давно растрескалась. Но внизу царил серый, слежавшийся сумрак. Чем ниже, тем плотнее и холоднее.

Потревоженные вторжением, в металлической паутине засновали то ли птицы, то ли летучие мыши или летухи. Сверху посыпалась пыль, вперемешку с сухим пометом.

Ситуация, когда вместо ритуального зерна, которым забрасывают победителей, герой вытрясает из волос экскременты, сильно способствует избавлению от излишней пафосности.

— Думаю, он эту дыру имел в виду…

За неимением других подходящих по размеру отверстий в полу приходится признать очевидность суждения.

Диаметр этой Башни, как и Башни мага был в сотни шагов. Пол вымощен уже знакомыми по Замку-на-мосту гранитными плитами, прошитыми металлом. Металл источили железные черви, по камню расходились блеклые кляксы дождевых потеков, но в целом покрытие сохранилось неплохо.

В самом центре зияло вытянутое отверстие, обрамленное поребриком. Колодец? Похоже на исполинскую скважину, мельком подумал Брюс. Ключик, правда, маловат.

Тревожно озираясь, они стали приближаться. Под ногами хрустели хлопья ржавчины. Что-то тускло блеснуло справа… Крупная золотая монета закатилась в щель и стояла на ребре.

«Ты выпал из этой сети… Золотая монета закатившаяся в щель», — Брюсу вспомнился презрительный взгляд мага.

Элия подняла монету с решетчатого, изгрызенного железным червем пола. Повертела в руках и протянула:

— Возьмешь в счет оплаты долга?

— Вот и вся наша прибыль, — засмеялся Брюс. Монета была точно такой же, что когда-то давно (словно в прошлой жизни) выкатилась из сундучка, найденного возле Руин. На стертом аверсе растопырилась саламандра.

Сверху шумно снялась с места крылатая тварь, понеслась ввысь, огибая плетенку ржавых лестниц и балок. Брюс проводил ее взглядом, мучительно завидуя. Очень хотелось выбраться отсюда немедленно.

Вместо этого Брюс вытащил из-за пазухи шар.

Две плоские плиты с невнятным узором должны были сомкнуться друг с другом, отсекая фундамент Башни и все, что дремало в ее недрах. Но то ли механизм заело, то ли его сознательно сломали, но плиты не сошлись, оставив щель шириной шагов в двадцать. В центре ее зиял колодец.

Что маг велел? Подойти и бросить?

…Темный зев колодца густо пах землей и сырым железом. И далеко-далеко, внизу, в самой глубине пропасти что-то тлело багровым. И словно бы дышало.

Брюс наклонился над краем, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь и сражаясь с чудовищной потребностью пасть ниц. То, что жило там, в глубине, было таким древним и мощным, что даже его присутствие давило, гнуло, заставляло опуститься на колени.

Зверь, дремавший под Гранигором, был цыпленком по сравнению со здешним драконом.

Ладонь, сжимавшая шар, внезапно вспотела и задрожала. Если бы не металлическая оплетка, он бы выскользнул из рук Брюса в одно мгновение. Даже камешек, висевший на шее, увесисто оттянул цепочку, закачался над пропастью.

— Что там?

— Ничего не видно… Вроде какие-то лестницы…

Наливались кровью и слезились глаза, каждый глоток воздуха сделался плотным и тяжелым, как расплавленный свинец.

— Брюс?

— М-м?

— Не надо.

Брюс резко оглянулся. Элия стояла за спиной и неотрывно смотрела на него. Брюс уже знал этот взгляд — слегка шалый, но непреклонный. Знал, и потому отступил от к края дыры, готовясь отражать нападение.

— Не бросай!

— У нас договор.

— Брюс, давай просто уедем? Ему не дотянуться до нас, что бы он там ни говорил. Он не так всесилен, иначе ему бы не нужна была ни твоя, ни моя помощь. Мы уедем.

— А как же… ты?

Она не слышала, поглощенная тем, что нарождалось у нее внутри:

— Его нельзя выпускать, понимаешь? Он страшный. Станет еще хуже, когда он выберется.

— Мы не знаем.

— Ты слышал его! Нет, на самом деле ты не слышал его… Он слишком долго живет. Простые человеческие радости уже не существуют для него. Он вырвется на свободу, и тогда… Тогда все наши горести покажутся сущей чепухой!

— Я хочу, чтобы он сказал, где сейчас Аянна.

— Ради этой девчонки ты готов рискнуть всем?

— А ты? Рискнешь собой и Дьенком?

— Мы выживем. Это неважно, что мое проклятие останется при мне, и я никогда не стану баронессой. Неважно, что Дьенку не узнать, кто он на самом деле. Зато мы будем вместе, понимаешь?

Выражение лица девушки пугало. Никогда прежде Брюс не видел ее такой. В расширенных глазах плескался непритворный страх.

— Что с тобой?

— А с тобой что?! Ты же видел его!

— Не в этом дело, — Брюс мотнул головой, заодно гоня собственные сомнения. — Тут что-то еще… Чего ты боишься?

— Ничего!

— Врешь!

— Да как ты смеешь?

— Как раз я и смею… Ты боишься… Вот оно что. Боишься, что узнав, кто он на самом деле, Дьенк покинет тебя? Потому что цельная личность, это не то же самое, что часть. Он может и разочароваться?

Брюс вдруг вспомнил Айкино лицо, растворенное тьмой. И такое же отчаяние в голосе:

«…даже если вернешься, то изменишься. И зачем тебе тогда я, все та же…»

— Да!! — с ненавистью закричала Элия. — Да! Боюсь! Вдруг он станет другим? И этому другому уже не нужна я… Такая.

— Какая?

— Предательница! Проклятая предательница!.. Маг прав, Дьенк ведь знает, что я привела его к магу, чтобы отдать… Отдать в качестве платы за свое избавление!! — она внезапно осипла и прекратила кричать. Принялась с силой вытирать обеими руками слезы, катившиеся по щекам, оставляя красные полосы. Заговорила хрипло: — Когда там… Возле Руин ты сказал, что маги собирают тени, я решила, что это шанс…

— А он привел тебя за тем же самым. По пути вы оба передумали… Вы квиты. А Дьенк по-прежнему здесь. Ты же сама это чувствуешь.

— Да… — она всхлипнула. — Здесь. Я чувствую…

Брюс беспомощно смотрел, как она плачет, и не знал, что еще сказать. Разве что… Он вдруг понял, что не выполнит договор. Потому что представил, что скажет Айка. Потому что опять кто-то более властный вынудил его уступить давлению… Потому что если он согласится, то станет другим человеком. И как этот другой посмотрит Айке в глаза?

И Брюс сделал шаг от пропасти.

— Хорошо, уходим.

— Нет, — внезапно возразила Элия ясным голосом. На щеках ее все еще блестели мокрые дорожки, но на застывшем лице царила непреклонная решимость. — Я передумала. Бросай.

— Ну знаешь… — Вот этого Брюс ожидал меньше всего и растерялся. — Ты все же определись.

— Бросай. Так всем будет лучше. Ты спасешь свою Айку.

— Элия…

— Да бросай же!! — закричала она так, что Брюс отшатнулся. — Это же невыносимо!! Это безумие какое-то!! Я не могу так!! Что бы мы ни сделали, какое бы решение ни приняли, все равно кому-то будет плохо! Дьенку, тебе, мне, всем людям!.. Я устала думать об этом!! Я никогда прежде… Никогда прежде такого не чувствовала… Это невыносимо!

— Ты боишься, — озаренный догадкой, выдохнул Брюс. — Ты учишься бояться за других. Сразу за всех.

— Не за всех… За себя. Бросай!

— Нет.

Она прыгнула с места, как кошка, выставив пальцы когтями. Брюс был готов к этому и шарахнулся прочь. Элия не отставала, запустив руку в голенище сапожка и вытаскивая нож. Где только запастись успела? У мага одолжила?

Брюс перехватил ее запястье. Дочь капитана оказалась не промах и явно усвоила уроки, потому что извернулась прежде, чем противник успел толком сомкнуть пальцы. Свистнул нож, отхватив прядь волос.

— Ты что? — прохрипел Брюс. — Спятила?

Кажется, она даже не слышала… Носком сапога поддела валявшийся под ногами металлический стержень, перехватила его в свободную руку, размахнулась и саданула там, где Брюс был еще мгновение назад. Брызнула бурая пыль. Стержень разлетелся вдребезги…

Но ржавая пыль запорошила Брюсу глаза, ослепив на мгновение. Он пошатнулся, оступился и упал навзничь… Откатился, легко перевалившись через слишком низкий поребрик…

И понял, что падает. Под ногами разверзлась пропасть.

Расставленные руки заскребли по камню, судорожно пытаясь зацепиться. По инерции Брюс сполз вниз, перекатившись через край колодца, и повис, зацепившись за бугристую кромку. Оплетенный металлом шар выпал из пальцев и, не разбившись, отлетел прочь.

Брюс, боясь дышать, проморгался.

Элия воздвиглась над ним, словно воплощенное проклятие. Лицо искажено, волосы растрепаны, в глазах — безумие… Занесла нож, чтобы ударить по пальцам беспомощного противника.

Заколебалась, наклоняясь ближе. Их взгляды встретились. Может, это и невозможно в сумраке, но Брюс различил отражение своих зрачков в ее глазах. А в них отчаянно кричащего Дьенка.

И вдруг Элия шарахнулась назад. Затвердевшее в ярости лицо размякло, словно воск. Растерянность скруглила жесткие черты.

— Брюс? — Она уронила нож и снова кинулась к Брюсу, вцепившись в закостеневшие пальцы. — Держись!

Брюс заскрежетал ступнями по внутренней стороне колодца. Дыхание снизу участилось, потянуло серой и дымом. Резко возросло давление. Висевший на шее камень заметно потяжелел. Перекрутившаяся цепочка лопнула, и камешек, скользнув по одежде, сгинул внизу.

Обе руки Брюса были заняты. Перехватить реликвию он не успел. Перевалился через край и распластался на полу, зажмурившись. Ему казалось, что гарь и пепел оседают внутри легких.

— Жаль… — Элия зачарованно смотрела в дыру.

Брюс поднялся на четвереньки. Его изрядно пошатывало от напряжения. Даже покрытый хлопьями ржавчины пол казался скользким.

— Он сказал… — Элия неотрывно смотрела на дыру. — Он сказал, что поможет Дьенку. А я должна проследить, чтобы ты не передумал. Чтобы ты выполнил договор… А если ты все же передумаешь, то я должна была столкнуть тебя вниз самого. Или убить, а потом столкнуть.

— За… зачем?

— Я не знаю. Еще он сказал, что если я пожелаю, то Дьенку он отдаст твое тело… Ну, после того, как все будет кончено. Он великий маг. Он смог бы это сделать. Он пообещал, что тело будет как новенькое, а Дьенку не нужно будет беспокоиться о том, что он развеется… Тогда Дьенк никогда не вспомнит, кто он на самом деле, и мы сможем жить счастливо… Смогли бы.

Брюс сглотнул. В легких, наверное, черным-черно. В голове, впрочем, тоже.

— М-да… Он был прав… Мое мнение определенно повлияло бы на твое решение.

— Скажи, что он солгал! Что он все равно не смог бы это сделать…

Нет, лгать не хотелось. Если Брюс — недоучка — смог поднять мертвеца и успешно запихать в него Дьенка, то на что способен маг, набиравшийся опыта веками? К тому же овладевший практикой управления другими даже на расстоянии.

— Я так запуталась… Что бы я ни сделала, кто-нибудь пострадает…

Брюс погладил ее по плечу, почувствовал, что она дрожит. Обнял, крепко прижав к себе.

— Я надеялась, что за меня решишь ты… А ты стоял и сомневался.

— Ну, в конце концов, ты выбрала.

— Да… Хотя когда ты повис там… В общем, это было нелегко, — она горестно всхлипнула.

— Идем отсюда. Раз уж так вышло…

— Ага, — Элия обернулась, пытаясь улыбнуться. — Прости, что я… Ты найдешь свою Аянну и без помощи этого… старика. Я вернусь домой и скажу, что ты невиновен. Они оставят тебя в покое и отпустят девушку, и вы… — Элия поскользнулась, неловко поставив ногу.

Каблук зацепил застрявший в щели обломок стержня. Тот выскочил, отлетел в сторону, задел откатившийся шар. Тот легко, с готовностью качнулся и устремился к колодцу, наращивая скорость.

Они одновременно ринулись за ним.

Черный зев колодца проглотил подношение жадно и без единого звука…

* * *


…Качались деревья, перешептываясь. Ласковый вечер накрывал мир, придавая всему вокруг налет таинственности и благородства. До границы Золотых земель осталось пара часов пути.

Они как могли оттягивали возвращение. Бегство утратило всякий смысл, задание мага волей-неволей было исполнено. Но и спешить к нему желания не было.

Трепетал костерок, пробуя на вкус серебристые сумерки, насыщал их навязчивым золотом.

— Как мало в этом мире зависит от нас самих… Или это мы такие неудачники?

— Есть разница?

— Думаю, есть. С собственными неудачами можно сражаться, противостоять воле стихий — вряд ли.

— У стихий нет воли. А у людей есть. Можно драться, сражаться, бежать, но все равно выйдет по чьему-то чужому желанию… — Элия подняла на собеседника потемневший взгляд, в котором огонь костра отражался яркой точкой. — Я решила. Я выйду замуж за мага.

— Мои поздравления, — опешил Брюс и, озадаченный неожиданным поворотом темы, осторожно поинтересовался: — С чего вдруг?

— В конце концов, какая теперь разница? Я не могу вернуться домой. Репутация моя безвозвратно погублена. Я не могу скитаться по дорогам. Я не могу сама помочь Дьенку… Так что… Возможно, однажды муж захочет сделать мне одолжение и поможет Дьенку.

— Сомневаюсь.

— Я тоже… Только не возражай мне. Не пытайся убедить меня вернуться вместе с тобой. В качестве кого? Приживалки? То-то твоя Айка обрадуется… Мы чужие, несмотря на все. У нас разные дороги.

Брюсу хотелось запротестовать, но в глубине души он понимал, что Элия права. Правда, он все равно припас целый ворох возражений. И начал с самого серьезного аргумента. Во всяком случае, ему так казалось.

— А Дьенк? Если ты вернешься к магу, Дьенк придет вместе с тобой. Маг найдет способ забрать его. Ему теперь понадобится долгая жизнь… На свободе.

Она не слушала. Она уставилась на Брюса широко открытыми глазами.

— Брюс… Исполни одну мою просьбу. И Дьенка… Одолжи нам свое тело.

— Что?!

— Всего лишь несколько минут… Ровно столько, сколько нужно, чтобы… — Она покраснела, но не отводила взгляда. И Брюс чувствовал, что напряженный Дьенк тоже ждет. — Я мечтала, чтобы моим первым мужчиной стал тот, кого я люблю… Я не хочу, чтобы это был гнусный маг. Когда я встретила Дьенка, то… Но теперь…

Брюс молчал, первый опуская глаза. В душе царило замешательство.

— Ты понимаешь, о чем просишь?

— Аянна никогда не узнает об этом.

— На это понадобится слишком много времени. Дьенк исчезнет.

«Я готов! — послышалось, нет, скорее угадалось беззвучное. — Ты согласен?»

Брюс сглотнул. Мысли заметались всполошенной стайкой пескарей. Он не хотел ее обидеть. Но и не мог сказать «да». Почему? Потому что, он чувствовал, это неправильно. Не только потому, что это измена Айке. Но еще и потому, что это измена их отношениям с Элией.

— Прости, я…

— Не спеши отказываться! — взмолилась девушка. — Всего лишь раз… Айка не узнает. Или поймет. — В проницательности Элии не откажешь.

— Элия…

— Ты же даже ничего не запомнишь! Это будешь не ты… — слегка сомнительный, но все же весомый довод.

Брюсу немедленно вспомнился мятый цветок шиповника в руках Элии и царапины на своих ладонях, происхождение которых утонуло во тьме беспамятства.

Элия потянулась к нему, коснулась запястья. Брюс лишь усилием воли подавил желание отдернуть руку. Но девушка все равно почувствовала. Разгоряченное лицо построжело:

— Ты не доверяешь мне? Или Дьенку?

— Не в этом дело…

Что ей сказать? Что убедит и не оскорбит романтическую и все еще слишком наивную девушку? Разве что…

Брюс накрыл ее пальцы ладонью и стиснул покрепче (на всякий случай). Заговорил медленно, глядя прямо в побелевшее лицо и стараясь не отпустить ее взгляд:

— Элия, ты забыла, что я говорил тебе? Еще тогда, возле Руин? Про то, что тень не в силах причинить заметный вред взрослому человеку, но без остатка завладевает душой младенца, находящегося во чреве матери… Шанс зачать у девственницы выше, чем у любой другой женщины. Ты готова так рискнуть? Ты хочешь, чтобы вы с Дьенком украли душу ребенка?

Вышло чуть пафоснее, чем он задумывал, но подействовало мгновенно. Элия шарахнулась, закусив губы. Чувства одно за другим менялись на лице девушки.

— Но его же еще нет!

— Он может быть. И он будет моим ребенком… Прости, Элия, но я не могу позволить такому произойти.

Да, некоторые вещи остаются в людях неизменными. Но кое-что меняется. Брюс, к своему удивлению, чувствовал, что все сказанное — искренне.




…Трудности, как известно, закаляют. Делают душу человека твердой, мерзлой. В мерзлую душу бросишь семя сомнений — погибнет оно, не прорастет. Но стоит кинуть туда что пожарче, скажем, любви уголек, или жгучую каплю ненависти, так разъест и эту мерзлоту. Растает душа, мягкой станет, податливой… Делай с ней что вздумается…

* * *


— Мы вернулись.

Башня ощутимо содрогнулась, принимая очередной удар молний. Резкий вкус воздуха щекотал ноздри и глотку. Светляки по стенам меркли, когда их накрывало метущимися тенями.

— Как мило. И опять полным составом? Честно говоря, я ждал, что вы попытаетесь улизнуть. И вы ведь пытались? Ах, как нехорошо лгать старику!

— Мы выполнили ваше задание.

— Ничего подобного! — Тяжелый взгляд лег на Брюса, вынудив его напрячься, чтобы не опуститься на колени. — Это задание выполнило вас! Даже в такой ответственный момент ты, Брюс, не смог принять самостоятельное решение и положился на волю обстоятельств.

— Ключ в замке, — Брюс упрямо стоял на своем, не намереваясь вдаваться в частности.

— Сознайтесь, это ведь случайность? — Маг не пошевелился, но тени беззвучно забесновались вокруг, словно вспугнутая стая многокрылых нетопырей.

— Не имеет значения.

— Действительно не имеет, — засмеялся Аррдеаниакас. Он по-прежнему не двигался, но голос его был так ощутимо шершав, что, казалось, уши саднят и кровоточат, и яд его слов туманит сознание. — Я предусмотрел и это… У меня было целых три варианта! И, как забавно, сработали почти все… Ну, кроме самого кровавого. Девочке не хватило духу выполнить обещание…

Брюс встряхнулся, лишь когда взгляд мага переместился на замершую Элию. Стало легче дышать. Буйные тени покорно легли на места. Зато девушка ссутулилась, словно принимая на плечи увесистую каменную плиту, но тут же упруго выпрямилась.

Маг снова засмеялся. Пыльные невеселые смешки закатывались в щели.

— Впрочем, Брюс, ты прав, это не имеет значения. Чтобы разбудить подземных зверей, что спят уже века после Триединой войны, нужна плоть в крови земного мага. Может быть кусок хлеба, обмакнутый в мою кровь, как в той сфере, что я дал тебе. Может быть камень, в твоей собственной крови, который ты носил на шее много лет…

Машинально прикоснувшись к груди, Брюс не почувствовал под пальцами привычного веса камешка. Вспомнилось, как шею обожгла саднящая боль, когда разорвавшаяся цепь скользнула по коже, устремляясь вслед за оберегом.

— Я зачаровал цепочку, — любезно подсказал маг.

…Пальцы с обломанными ногтями тянутся к Брюсу, прикасаются к камню: «Как трогательно. Ох уж эта сентиментальность…»

Брюс поморщился.

— В конце концов, это может быть сам маг, чья плоть, несомненно, пропитана его же собственной кровью… — Аррдеаниакас развлекался. Сейчас он казался как никогда оживленным. Казалось, вот-вот сорвется с места, волоча за собой спутанные космы, и пустится в пляс.

— Мы не открыли вашу темницу? — Элия напряженно следила за магом, словно тоже ожидая подвоха. — Мы сделали что-то другое?

— Вы восстановили движение земель. Восстановили прежний порядок… Там, под нашими ногами вот уже много веков спят Земные звери, плоть земли и ее порождение. Те, что заставляли обитаемые земли вращаться еще с тех времен, когда мир был полон льда… Железные башни — это клинья. Их придумали, чтобы в случае чего стопорить движение земель и общаться с Земными зверями. Когда земных магов разгромили, некому стало заботиться о Зверях, и те заснули. А земля вновь остановилась.

— Ну и что в этом плохого?

— В давние времена земли вращались не только вместе с планетой, но еще и по собственному порядку, переходя из влияния огня к земле, потом к воде и к воздуху. Ойкумена вращалась меж четырех начал. Огонь согревал плод, земля придавала ему сил, вода поила его, а воздух давал простор и свет для роста… Природа блаженствовала. Людям жилось неплохо. Весь мир был золотым. Что же теперь? Жажда власти захватила горячие головы, ход земель был нарушен. Теперь благоприятный климат только в Золотых землях. Зоны влияния остались, но теперь, когда земли не вращаются, их сила слишком велика. Огонь сжигает земли, Земля тянет из них все силы до капли, истощая, Вода размывает и заболачивает почву, а в землях, где царствуют ураганы, не выжить даже гиппогрифам…

— То есть… Мы совершили доброе дело? — неуверенно произнесла Элия.

— Во-первых, это я совершил, вашими руками. Во-вторых, любое доброе дело чаще всего лишь побочный эффект корыстных интересов… То бишь мне нужна свобода, и я получил ее. Вместе с движением земель разрушено и мое заклятие. А в-третьих, неужто вы думаете, наивные дети, что Земледержец, как только поймет, что порядок сломан, изойдет горькими слезами и распустит армию, или бароны умилятся и дадут волю своим работникам, а торгаши простят долги?

Маг не шевельнулся, но показалось, что он подался вперед, разглядывая оторопевших гостей. Потом явственная, широкая, от уха до уха, и удивительно неприятная ухмылка расколола неподвижную физиономию. С отчетливым тягучим скрипом натянулись свалявшиеся в войлок усы у губ.

— Движение земель запущено, это верно. Башни-клинья сломаны. Но чтобы запустить движение в мире людей, требуется нечто большее. Тут камешком не отделаешься… Тут камешек с головой и желаниями должен быть.

— Вы себя имеете в виду? — предположила с иронией Элия.

— А хоть бы и так… Осмотрюсь, пожалуй.

Растаявшему снегу не вернуться в сугробы. Что сделано, то сделано. Брюс слушал мага, все меньше вникая в суть его слов. Лишь одно по-настоящему жгло его все сильнее. И, не сдержавшись, он выпалил:

— Говорите, где Аянна!

— С чего вдруг? — Тени нарисовали на лице мага скуку. — Ты не выполнил мое задание!

Брюс с места бросился на него, понимая, что это глупо. Но впервые в жизни наслаждаясь тем, что теперь ему уже нечего терять и не о чем сожалеть. Его до обидного легко отшвырнуло и припечатало к стене.

Под лопатками тихо и множественно хрупнуло. Сколько сосудов он раздавил? Брюсу даже показалось, что он слышит многократный вопль то ли освободившихся, то ли погубленных теней.

А взгляд мага нажимал, будто пресс, в стиснутые ребрами легкие не помещался даже глоток воздуха.

— Стойте! — вскрикнула Элия, бросаясь между магом и его жертвой. — Не надо!

Давление ослабло. Брюс смог вдохнуть.

— Что, девочка, боишься за своего приятеля?

— Я… Я не… — Элия тряхнула головой, заговорив торопливо: — Я согласна стать вашей женой. Вы же исполните первую просьбу нареченной? Отпустите его! Он не нужен вам, ведь так?

— А как же избавление от проклятия?

— Я не хочу лишаться бесстрашия, ведь мне придется жить с вами.

Маг презрительно засмеялся:

— Глупая девочка! Ты сама согласилась, хотя как раз тебя мне нечем было вынудить исполнить обещание. Да я и не собирался, поскольку нельзя избавить от того, чего нет. На тебе нет проклятия! Я обманул тебя, это было забавно.

— Как нет проклятия?

— Ты бесстрашна просто от природы. Моя жена просто заметила это раньше всех и обронила ничего не значащие слова. Твоя храбрость внутри. И ты слишком самолюбива, чтобы бояться за других… Правда, теперь, признаю, ты научилась этому.

— Я не понимаю…

— Что тут понимать? Вспомни! Лучше всего страх чувствуют гиппогрифы, он сбегал всякий раз, как только ты боялась. Страх сначала умозрительный: «Ах, нехорошо так поступать!» — Маг скорчил рожу. Мимика его становилась все живее и ярче. — А потом за тех, кто рядом, ибо комфортнее быть вместе… Ну а уж после за того, кого любишь. Страшно настолько, что готов пожертвовать собой. И в конце концов страх за себя… Ты научилась этому, да только поздно…

Аррдеаниакас наконец шевельнулся. Худая рука с неровно обломанными ногтями сделала изгоняющий жест.

— Убирайтесь, вы оба. Мне от вас больше ничего не нужно…

Элия стиснула рот, потом вскинула голову и воскликнула хрипло:

— Вы бесчестный человек! — На побелевших губах расплывались алые отпечатки зубов.

— Поверь, в моем возрасте это всего лишь незначительные условности.

— Когда-то вы считались великим. Что должно произойти с человеком, чтобы он обратился в то, что вы есть сейчас?

— Право, у меня нет ни малейшего желания ввязываться в нравоучительные дискуссии. Скажу просто — нужно всего лишь повзрослеть. Некоторым на это требуются дни, некоторым — века.

— А некоторым достаточно потерять на этом долгом пути что-то важное из своей души.

— Возможно. И поверь, жить станет гораздо легче.

— Лучше сдохнуть, чем жить так… — выдавил Брюс, тщетно скребясь о стену, как недодавленный таракан. Унизительно и мучительно. Да и патетика сказанного растаяла в двусмысленности.

— Это легко устроить.

Теперь незримая рука стиснула сердце, забившееся в жесткой хватке неровно, словно пойманная, задыхающаяся птица. В глазах Брюса темнота налилась багрянцем, маг утратил ясность очертаний, обратившись в непрерывно шевелящегося спрута, выбрасывающего все новые щупальца. Только не золотые — дымчато-черные.

Где-то на пределе слышимости вскрикнула Элия:

— Нет!!!

Обморочную муть перед глазами пересекла стремительная тень. Ушастая, тощая, слабая, раскинувшая руки-прутики, она изо всех сил ринулась на косматое кубло щупалец. Словно сложенный из соломинок человечек, брошенный в костер.

Миг!.. И лишь росчерк мгновенно распадающихся огненных рисок. Где бесплотной тени тягаться с таким монстром?

— Дьенк!.. — Элия попыталась сделать шаг, но повалилась, неловко подвернув непослушные ноги.

Аррдеаниакас засмеялся, косо развевая расплывающийся рот. Приподнялся со своего места, кажется, даже увеличиваясь в размерах. Волосяные змеи с шорохом поползли в стороны. Исполинская тень мага легла на пол, покрывая завитки серебристого винограда колючим инеем…

И вдруг маг застыл, вперив перед собой остановившийся взгляд. Расширившиеся глаза остекленели. Хватка на Брюсовом сердце разом ослабла, и Брюс осел на пол, прижав ладонь к ребрам и унимая глухие толчки в груди.

Аррдеаниакас все еще стоял, перекосив прежде чеканную физиономию и мучительно вслушиваясь в себя. Выглядел скорее нелепо, как обожравшийся лакомка, прислушивавшийся к происходящему внутри себя бурлению.

Бесчисленные тени сходили с ума, хлестали все вокруг размашистыми руками и крыльями, словно пытаясь скомпенсировать неподвижность мага. Тревожно мерцали и гасли светлячки на стенах.

Затем мага затрясло. Сплетенные с серебряным виноградом волосяные змеи лопались, треща. По побледневшему лицу прошлись одна за другой волны судорог, менявших черты, как текучий воск. Выкаченные глаза налились кровью.

— Дьенк… — простонала Элия.

И изрезанные багровыми жилками, глазные яблоки повернулись. Зрачки, словно пробитые в выцветшей радужке, устремились на бледное лицо девушки. Растрескавшиеся в кровь губы мага внезапно разошлись в улыбке.

Совсем не в такой, как раньше. В живой.

— Элия… Ты боялась, что я не узнаю тебя… Ты прекрасна!

Прекрасная Элия прекратила барахтаться на полу, силясь встать, и недоверчиво разинула рот, уставившись на внезапно спятившего мага снизу вверх.

Маг с заметным усилием сдвинулся с места, как в том кошмаре, что померещился Брюсу. Только сгорбленное от непривычного действа, волочащее за собой немыслимую тяжесть одежды и косм, чудище уже не казалось страшным. Особенно когда оно опустилось на колени перед завороженной девушкой.

— Я вспомнил! Я вспомнил, кто я… Дьенком меня звали в детстве. Это часть моего имени. Самая честная и живая из всех. Это ее я оставил в своем доме, чтобы никогда не воспоминать, каким уязвимым и непоседливым был прежде… Я считал, что это самая слабая часть меня, а оказалось, что без нее я только и смог, что превратиться в монстра.

Элия потянулась было коснуться заросшей щеки мага, но не решилась.

— Я понял, что потерял самую важную часть себя, слишком поздно… Я искал ее. Искал так долго, что забыл, зачем это делаю. Я крал чужие души и прятал их в ловушки… Я не мог избавиться от желания вернуть утраченное, но страшился, что найду пропажу. И когда та часть меня, что звалась Дьенком, сама явилась сюда — я не осмелился узнать ее. Если бы он не бросился на меня…

— Так ты… Ты теперь кто?

— Тот, кто уже не прежний Дьенк. И тот, кто уже, слава богам, не способен стать Аррдеаниакасом. Элия, готова ли ты по-прежнему принять меня, такого измененного? Такого… страшного?

Элия смеялась, вытирая катящиеся слезы обеими руками.

— Если ты не воспользуешься этим, чтобы взять назад свое обещание жениться. А уж после того, как я была готова принять тебя в облике Брюса, мне ничего не страшно.

— Я попросил бы, — возмутился Брюс, переводя дыхание и с кряхтением утверждаясь на ногах.

Маг повернулся к нему, машинально отводя назад длинные космы. А уши-то у него под волосами и впрямь оттопырены!

— Брюс, — весело сказал бывший Дьенк, — память Аррдеаниакаса теперь принадлежит мне. Я знаю, где искать Аянну.




…велит тебе зажечь огонь в очаге. Потом плеснет водичкой на пламя, и страсть твою как рукой снимет. А после сыграет на свирели мелодию и уляжется раздрай в тебе, словно по камертону выстроится гармония.

Или камень с сердца, либо тяжесть с души снимет и в виде обрубка какого чугунного или чушки уродливой железной тебе же и вручит. То ли на память, то ли в назидание…

* * *


Если земли и пришли в движение, то пока это никак не проявилось.

По-прежнему пекло солнце. По-прежнему по пыльной дороге ходили пыльные вихри, забивая подсохшую от жары траву.

Мимо проскрипела повозка, груженная знакомыми коробами, в которых снова что-то шуршало. Верховых возница заприметил издалека и заранее посторонился. Теперь вожжи в руках держала не женщина в пестрой шляпе, а хмурый мужичок. Зато рядом восседала все та же любительница яблок.

— Доброго денечка! — Тетка грызла яблоко. Гиппогрифами ее напугать было не так просто. — Издалека путь держите?

— Издалека, — отозвался Брюс, похлопывая забеспокоившегося Лако по перьям на затылке. Лако недовольно разинул клюв в сторону втянувшего голову в плечи мужика. — С Золотых земель.

— Да вы что? — Тетка все же прониклась и даже яблоко уронила. К раскрывшимся губам пристали белые крупицы яблочной мякоти. — И как там?

— Как и здесь. Лето.

Тетка неуверенно улыбнулась, посмотрела назад, на догоняющего белого гиппогрифа. Кажется, собиралась заговорить, но тут лицо ее стало удивленно вытягиваться, а острый локоть ткнулся в бок сгорбившегося возницы.

Тот вздрогнул, с кряхтением обернулся.

— А… — тетка даже привстала. — Доброго денечка, ваша светлость!

Элия мельком ухмыльнулась. Белый гиппогриф пронесся мимо. Пришлось догонять.

…Остался позади городок, все еще притворяющийся поселком. Остались в городке удивленные и равнодушные взгляды. Показалась пожарная вышка, по-прежнему полупрозрачная, хотя уже и изрядно запылившаяся.

Дорога разветвилась.

— Прощай, Брюс! Удачи!

Брюс кивнул. Лако, без раздумий, шагнул на узкую, немощеную дорогу, что вела прямиком к Брюсову прежнему жилищу. А гиппогриф Элии понесся по направлению к замку.

У порога, под навесом кто-то сидел, скорчившись. Темный, тощий, неподвижный. То есть неподвижным он был лишь, пока Брюс не соскочил на землю. А потом под навесом зашуршало, зашевелилось, показалась кое-как связанная проволокой рука в ошметках перчаток и изрядно потемневший и потрескавшийся череп, с прилипшими волосами.

— Привет, — хмыкнул Брюс, оглядывая вылезшего на свет неживого знакомца. — Я тут кое-что привез для тебя… — Единственная найденная в Башне монетка, сверкнув, описала дугу в воздухе и приземлилась прямиком в костлявую руку.

Потрепанный зомби одобрительно заворчал, отрывисто кивнул и двинулся прочь, подволакивая ноги. Направился он прямиком к Руинам.

Дверь дома распахнулась и на пороге показалась тонкая фигурка в светлом платье.

Маг не солгал. Аянна и впрямь исчезла из дома своего отца. Только не потому, что ее увели, — это Брюс с перепугу навыдумывал ужасов, а маг всего лишь воспользовался недомолвками.

А потому что Айка всегда умела сразу принимать решения.

— Брюс, наконец-то!..

Брюс подхватил ее на руки, закружив по крошечному дворику. Вдыхал родной запах ее волос и кожи, вглядывался в смеющиеся, знакомые до последней золотистой крапинки глаза — и не искал перемен.

До конца жизни времени полно. За это счастье Брюс в силах расплатиться не только с отцом Аянны, но и с судьбой. О да! Движение — это жизнь. Но нужно пройти достаточно дорог, чтобы одна из них все же привела туда, откуда все начиналось.