Дело о золотом песке Юлия Зябрева Отдел «Т.О.Р.» #9 Сколько лет можно ждать своего часа — если ты точно знаешь, что твой час придёт тогда, когда ты сочтёшь нужным? А что ты будешь делать, если тебе попытаются помешать? …а если против тебя — экстрасенсы из отдела «Т.О.Р.»? Юлия Зябрева Дело о золотом песке 9 августа 1996 года, 8:40, прииск «Западный», Амурская область. — Это что за издевательство?! Это кого догадало нам сюда прислать такое у…ще?! — сипло орал Михеенко, успевая одновременно утирать вязаной шапочкой обильный пот с лица и лысины, размахивать обеими руками, бегать вокруг вертолёта и ругаться с пилотами и старателями. Кричать он начал, когда вертолёт вошёл в зону видимости, и оказалось, что это Ми-10К, уродливый «коротконогий» вертолёт-кран, а не привычный здесь старенький Ми-34, «четвёрушка», как называли его в артели. Старатели издалека узнавали «четвёрушку» по рокоту винтов. — «Крокодил», мать вашу! — кричал Михеенко. Охранники, присланные хозяином артели, беззлобно посмеивались: не первый раз наблюдали «ритуальную пляску» Паши Михеенко. Они вежливо просвещали его, что «крокодилом», вообще-то, называют Ми-24, транспортно-боевое чудо конструкторского бюро Миля, но он тут же разворачивался прыжком в сторону возражающих и радостно поминал их родню до седьмого колена в самых извращённых позах. Закруглял речи, когда охранники начинали демонстративно поправлять автоматы. — Слазь, козёл! Слазь, пархатый! Слазь, кому говорят! — выл Михеенко, прыгая и размахивая, как флагом, своей шапочкой перед кабиной пилота. — Слышь, вылазь! Я кому говорю! Его просили не отрывать пилота от настройки аппаратуры, и он принимался вдохновенно «разбирать по винтику» технику, которая до того уже всех довела, что теперь ему, Павлу Тарасовичу Михеенко, ответственному за погрузку, придётся лично лезть в нутро этой паршивой консервной банки, потому что ну не может он не проконтролировать, закрепят ли груз должным образом. И вообще — куда дели «четвёрушку», где Самсон, лучший пилот в мире, где Киряша? Почему вообще под такой ответственный груз поменяли команду?! — Да уймись ты, оглашенный! — звук знакомого голоса оборвал поток словесных нечистот, и Михеенко подбежал к двери: — Киряша, …, почему молчал?! — Да вот ждал, когда же ты устанешь блажить. Понял, что никогда, и решил отозваться. Чего орёшь-то попусту? Михеенко насупил седые кустистые брови и пробурчал что-то оправдательно-невразумительное. — Эх, Пашка-Пашка, — вздохнул Кирилл Михеенко, брат-близнец Павла. Оба они были старателями золотодобывающей артели «Западная», только Павел боялся высоты и предпочитал передвигаться по земле, а Кирилл с детства мечтал стать пилотом, вот и летал теперь, сопровождал грузы, закупал припасы по спискам, составленным братом. — Ты чего распсиховался, Паш? Михеенко отдышался, обтёр ещё раз лысину, понюхал шапку, отбросил её в сторону и вытащил из кармана носовой платок. Или это всё-таки была четверть простыни? — Ну а ты бы не психовал? Пока ты там летал, мы тут кустовое месторождение разработали! И теперь у нас шестьдесят пять килограммов! Хухры-мухры? Кирилл развёл руками: — Не хухры-мухры! — То-то же! — гордо ткнул пальцем в чистое, без облачка, синее небо Павел. — А ты ещё спрашиваешь, чего психую… Проследив за пальцем брата, Кирилл завистливо вздохнул: над их головами кружил беркут. «И отчего люди не летают так, как птицы? Мне иногда кажется, что я птица…» — мысленно вторил Михеенко Катерине из «Грозы» Островского. Дальше он отступал от канона, не планировал вставать на горе, раскидывать руки и лететь, но мечтал о моторчике, как у Карлсона. Чтоб нажать кнопочку — и лететь себе спокойненько, куда хочется. Пилот, наконец, завершив «настройку аппаратуры» (а попросту переждав истерику Паши Михеенко), выбрался из машины. — Мы готовы. — Ваше монаршье величество? — съехидничал Павел. Пилот фыркнул: — Я и машина! — Так бы сразу и говорил. — Я так сразу и сказал! — Брэк, — скомандовал Кирилл, и его тут же послушались. От становья уже несли, медленно и торжественно, небольшой металлический ящик на деревянных носилках. — Вот оно, — благоговейно проговорил Павел. — Вот оно, родимое наше. Золотишко-то. Кирилл поморщился: — Ты ещё скажи, Полоз притянул вам это золотишко, под рекой прошёл… Павел недовольно покосился на брата: — И скажу! Ведь и правда прошёл. Полосой лежало! И вообще. У тебя свои приметы, у меня свои! Кирилл медленно провёл кончиками пальцев по тусклому боку металлического короба: — У меня примет нет. Ни своих, ни чужих… а может, давайте «четвёрушки» дождёмся? Её обещали на той неделе починить. Заодно, может, ещё золотишка подсоберём? Павел подобрал в траве шапочку и натянул по самые брови. Решительно рубанул рукой по воздуху: — Нечего! Это — сейчас отправим, а потом ещё столько же намоем и на «четвёрушке» отошлём! — А что другие скажут? — А что они тебе скажут, а, ребят? Старатели выразительно посмотрели на Кирилла, и он пожал плечами: — А я-то что, а я как все… вернее, как товарищ Завгородний. Борис Завгородний, молчаливый заместитель председателя артели, уже шёл к вертолёту, на ходу застёгивая пряжки на объёмистом рюкзаке, набитом всякими, вне сомнений, полезными в полёте вещами, такими, как компас, мотки верёвки, запасные бутсы, зимняя шапка… В числе прочего, в особой кожаной папке лежали бумаги, которые следовало подписать с представителем Московского завода специальных сплавов: он обещал прибыть в Хабаровск или девятого августа к вечеру, или десятого днём. Поэтому даже речи вести нельзя было о какой-то там «четвёрушке через недельку». Приметы приметами, а своя традиция у живущих на прииске старателей была: погладить груз перед отправкой средними пальцами обеих рук. Кто, когда её завел, никто не помнил, но все соблюдали. Пока шестьдесят пять килограммов золота ещё стояли на твёрдой земле, каждый подошёл, отметился. Завгородний — самым первым. Многие шептали что-то, пока чертили две невидимые полоски на металле. Кто-то молился, кто-то читал заговоры на удачу, кто-то просто прощался с золотым песком, вспоминая, каков он на ощупь… — Ну хватит уже, а? — не выдержал Кирилл. — Заносите, крепите, да полетели уже! — Сейчас… — Сейчас… — Да ладно… — Уже, уже… — вразнобой отозвались те, кто ещё не успел попрощаться с грузом. Вскоре закончили и они. Носилки втащили в полутёмное нутро вертолёта, и Павел подумал, что изнутри эта каракатица выглядит ещё больше, чем снаружи. — Эй, хозяин! Какой она у тебя длины? Метров сто? — Метров тридцать, — недовольно пробурчал пилот. Наконец, затянули последнее крепление, и братья Михеенко пошли на выход. — Знаешь, Паш… ты хороший брат. — Че-го? — Павел попытался, как всегда, сделать одновременно пару дел — спрыгнуть на землю и оглянуться, но споткнулся и покатился кубарем, пока не поймали друзья-старатели. Затейливая брань потекла извилистым ручьём. Пилот заслушался. Он даже не сразу понял, что эта речь обращена к Киряше, гаду этакому, паникёру и дубинушке стоеросовой. — Ржавый якорь тебе в …! — На словах ты — Лев Толстой, а на деле… — то ли Кириллу лень было договаривать рифмовку до конца, то ли он просто не хотел материться, как брат-близнец. — Полетели мы, в общем. Не поминайте лихом! Теперь уже и остальные почуяли сбой. Обычно Киряша так не прощался, обычно он кричал что-то бравурно-восторженное типа «небеса зовут!» или там «передавайте приветы любавушкам!». И Павла он называл братом крайне редко. А уж чтобы хорошим, так и вовсе ни разу. Завгородний сидел в кабине пилота, его каменно-твёрдое лицо виднелось через лобовое стекло, и только пара человек во всей артели понимала, что на самом деле Борис очень сильно волнуется. Не каждый день везёшь на передачу в Москву шестьдесят пять кило золотишка! Заревел мотор, пришли в движение лопасти. Секунда, две, три — ветер от винта пригнул траву, дотянулся до берега Селемджи, погнал волны от берега, заставил старателей попятиться, отойти подальше. Громоздкий вертолёт тяжело подпрыгнул на полметра вверх, а там обрёл вдруг хищную плавность, повёл фигурным хвостом и стремительно уплыл в синеву. — Ровно пошёл, — выдохнул Семён, связист. — Пойду бандуру настраивать. — Да они до Хабаровска часа через два доберутся, не раньше, — вяло откликнулся Павел, провожая взглядом вертолёт, превратившийся в чёрточку. — Ну и что. В прошлый раз барахлило… — Ладно, как хочешь. …Через два часа вертолёт до Хабаровска не долетел. Через три тоже. Через четыре часа с хабаровских баз уже подняли авиацию на поиски пропавшего Ми-10К, бортовой номер 04128, но не нашли его ни к вечеру, ни через неделю, ни через год. Артель распалась. Связист Семён спился. Павел Михеенко повредился в уме: он всем говорил, что в нём теперь живут двое, Паша и Киряша… 9 августа 2012 года, 9:40, камеры хранения на Казанском вокзале. В ночь моросил навязчивый мелкий дождик. Такой осенний, что не вдруг поверишь: лету жить ещё месяц. Но утро развеяло все сомнения, окунув едва проснувшийся город в душную жару. Расписание поездов от погоды не зависело. Казанский вокзал жил обычной жизнью. Гулкое эхо проносило голоса диспетчеров от края до края перронов. Перекликались гудки, тревожные и радостные. Волнами накатывал народ — и откатывал, накатывал и откатывал… Камеры хранения наполнялись и пустели. Поток людей то иссякал, то возобновлялся. Ближе к десяти утра наметилась краткая передышка, по расписанию выпала пауза в пятнадцать минут между поездами. Максим тоскливо вздохнул: жутко хотелось курить. Действительно, жутко и даже просто дико, но — нельзя. Начальство ругается, если табаком пахнешь. И пересменок только в час. А до часа ещё уйма времени. К пункту приёма-выдачи подошёл мужчина среднего роста, среднего возраста с очень средним невыразительным лицом и яркими глазами. Максим нацепил наиприветливейшую из возможных улыбку: — Здравствуйте… Вышло жалко и натянуто. Пассажир усмехнулся: — И вам не хворать. Вот, примите багаж. Курить резко расхотелось, зато захотелось спать, и зевота раздирала рот, сдержать — никакой возможности. Оставалось только прикрывать рот предплечьем. — Примите багаж. Максим проглотил зевок, прищурился: небольшой чемоданчик, из новых, с кодовым замком, черный, с выдвижной ручкой и колёсиками. Он оказался неожиданно тяжёлым. — Принимаю… Навесить бирку — убрать на полку — заполнить квитанцию… — Ваша фамилия? Мужчина молчал, положив обе ладони на стойку. — Как ваша фамилия? — повторил Максим и поднял взгляд. — Ты сам знаешь, — вежливо склонился к нему собеседник. — Угу, — согласился Максим и продолжил заполнять квитанции, не отрываясь от ярких, мистических глаз клиента. Зевота одолевала. Снова захотелось курить. А, чёрт, будь что будет, вот сейчас дозаполнит, позовёт Димку и смотается на минутку, мало ли, вдруг в туалет припёрло. — Распишитесь… вот ваш жетон… Только теперь, когда пассажир удалялся, Максим заметил, что одет он слегка не по погоде, в вязаную шапку и демисезонную куртку. — Брр… — Ты чего? — спросил подошедший незаметно со спины Димка, и Максим подскочил на месте: — Чего? — Это я у тебя спрашиваю — чего? — Да ничего! — А чего рычишь? — Кто? — Дед Пихто. Ты что, с утра не проснулся? — Нет, я с ночи не уснул… Дим, ты тут посмотришь? Я на минутку, буквально? Я того… ну, по делу. Дима понимающе улыбнулся: — Беги уже, дыми. Максим и побежал, против воли пытаясь нашарить взглядом в сгущающейся под прибытие поезда толпе мужчину в куртке и шапке. Глаза скользили рассеянно по майкам и летним рубашкам, цепляясь то за глубокое декольте, то за короткую юбку, то за тигровые лосины. Все оделись по сезону. «Зябкий» пассажир исчез. 12 сентября 2012 года, 10:00, Москва, «Отдел «Т.О.Р.». Горячев, начальник отдела «Т.О.Р.», старший следователь по особо важным делам, уже не первый день чувствовал себя не вполне хорошо. Что там — откровенно плохо, но изо всех сил старался не подавать вида. Он умудрился где-то крепко простыть, плохо спал ночами и наотрез отказывался от помощи друзей-экстрасенсов. — У меня крепкий иммунитет, — неубедительно говорил Николай Васильевич и подкреплял слова чиханием или кашлем. — Мы с ним справимся с простудой сами. Ярослав Краснов, неофициальный «второй начальник» отдела «Т.О.Р.», которого Горячев за глаза иногда называл «старшим экстрасенсом», решил, что даже самому крепкому иммунитету не повредит небольшая энергетическая помощь. Краснов сделал вид, что ему нужно подойти к окну, и словно невзначай заинтересовался ноутбуком «первого начальника». Тот как раз разглядывал фотографию пропавшего вертолёта. Чтобы получше рассмотреть экран, Ярославу пришлось обеими руками взяться за плечи Николая Васильевича, склониться к ноуту… кажется, Горячев так ничего и не заметил. Ничего. Завтра утром, наконец, проснётся не совсем здоровым, но уверенно идущим на поправку. — А зачем они послали вертолёт-кран? — Их грузовой был сломан, а пилоты крана за отдельную плату согласились привезти золото, — медленно, стараясь не гундосить, ответил Горячев. Он рассказал Ярославу, что Следственный Комитет поднял из архива дело шестнадцатилетней давности — пропажу вертолёта Ми-10К, перевозившего в Хабаровск золото с прииска «Западный». — А теперь… через шестнадцать лет им пришлось обращаться в наш отдел… — Горячев закашлялся. — Может, всё-таки… — робко завёл Краснов. — Нет-нет, сейчас я попью тёплого, и станет лу… пчхи! Ярослав молча встал и пошёл на кухню. Скрипка и Валуйский играли в карты. Чтобы «уравновесить шансы», карты Сергея лежали рубашками вверх, и, как раз когда зашёл Краснов, он, блаженно улыбаясь, вёл рукой над разложенными на столе цветными прямоугольниками. Игорь тоже улыбался, но как-то очень уж напряжённо. Видимо, всё равно проигрывал. Ярославу сразу вспомнилась песня «Nautilus Pompilius» — «Негодяй и ангел сошлись как-то раз за одним и тем же столом. Негодяю пришло четыре туза, а ангел остался с вальтом…» Скрипка с его льняными волосами до плеч и чистым ясным лицом, действительно, напоминал ангела, прячущего крылья под классическим костюмом, а загорелый Валуйский с тёмными коротко остриженными волосами и в чёрном кожаном пиджаке вполне мог сойти за негодяя. — Дай, — протянул, не глядя, Сергей руку к чашке, в которую Ярослав налил горячей воды. — Дай, дай. Вторая рука экстрасенса продолжала медленно плыть над картами. Краснов усмехнулся и вложил чашку в требовательно прищёлкивающие пальцы Сергея. Он взял её обеими руками. Опустил голову. Поднёс чашку к лицу. Игорь не сменил позы, только улыбка погасла. — Не колдует, — ответил Ярослав на его невысказанный вопрос. — Это не колдовство. Это… — …приготовление лекарства, — тихим призрачным голосом отозвался Скрипка. — Сейчас… ещё… минутку… уфф! — шумно выдохнул он. — Не говорите ему, пусть думает, что просто вода. Краснов забрал чашку. Валуйский вопросительно вскинул бровь, и Ярослав ещё раз ответил на неозвученный вопрос: — Нет, от самовнушения тут ничего не зависит. Вот увидишь, это поможет. Игорь хмыкнул. Сергей развёл руками и быстро перевернул одну из карт, накрывая ею козырного короля Валуйского: — Я победил. Среди карт Скрипки всё же оказался козырной туз. — Я предупреждал: сегодня мой день. Они сами ко мне идут. Игорь с приглушённым рычанием сгрёб карты со стола и принялся что-то втолковывать коллеге, но Ярослав не стал дослушивать, вернулся к Горячеву. — Вот, я принёс тёплой воды. Николай Васильевич поблагодарил и недоверчиво покосился на Краснова. — Клянусь. Я ничего с ней не делал, — Ярослав говорил чистую правду и оттого был убедителен, как никогда. Он же действительно ничего не делал с этой водой! Горячев снова закашлялся и начал потихоньку прихлёбывать из чашки: — На чём мы остановились? Этот кашель… выбивает все мысли из головы. — Вы хотели рассказать, почему комитет вспомнил про дело шестнадцатилетней давности. — Ах, да. В 1996 году в Амурской области пропал вот этот самый вертолёт, — постучал костяшками пальцев по рамке экрана Горячев, — а около месяца назад на Казанском вокзале сдали в багаж чемоданчик. Маленький такой. Оформили все документы, положили на полку и… кхе-кхе-кхе… Краснов терпеливо ждал, хотя теперь уже знал, о чём собирался рассказать ему собеседник. Маленький чемоданчик уложили на полку, она прогнулась, чемоданчик начал медленно сползать по наклонной… а когда стали укладывать сумку на полку над ним, он решил, что ему пора в путь, и приземлился выдвижной ручкой на ногу служащему камеры хранения. Тот возмутился — такая мелочь, а ногу отбила, как чугунная! И тут же испугался: а вдруг бомба?! Вызвали полицию. Работу вокзала парализовало на несколько часов — явились подрывники, оцепили район предполагаемой диверсии… но бомбы не нашли. — Кхе… чемодан упал на одного из сотрудников камеры хранения, и тот сообщил своему начальству, что груз малых габаритов весит больше, чем положено, и вообще в нём что-то тикает. Ну, про тиканье он, видимо, соврал… но чемодан всё-таки вскрыли, — Краснов кивнул, пока всё верно. — И там нашли целый литр золота. Представляете? Литр золотого песка! — Это около двадцати килограммов? — прикинул Ярослав. — Да уж… неудивительно, что парень испугался. — Ну да. Кхе-ххе… В общем, как уже говорилось, прибыла транспортная полиция в сопровождении сапёров. Со всеми мерами предосторожности вскрыли груз… стали опрашивать служащих. Принимал этот чемодан Максим Сабанеев. И вот какая штука, он совершенно не помнит, как это вообще было. В журнале записана фамилия Кравченко, с одинаковым успехом это может быть как мужчина, так и женщина. И Максим не может вспомнить вообще начало дня девятого августа, когда он регистрировал этот груз. Горячев сделал долгий глоток, смакуя воду, как вино. Ярослав не торопил его. Ему не нравилось, что он, обычно отслеживающий ситуацию через мысли собеседника, по меньшей мере, на пару шагов вперёд, никак не может разобраться, что же там не так с этим самым песком. А то, что логика опережала предчувствие, нравилось ему ещё меньше — ведь он уже сделал выводы. Не почувствовал, не увидел — а именно сделал выводы. — Золото отправили в нашу лабораторию, и там установили по составу примесей, что этот золотой песок добыт на прииске «Западный» в Амурской области, — подтвердил Горячев предположения Краснова. — А этот прииск, оказывается, уже лет пятнадцать как закрыли. У них истощились запасы. — Полоз отвёл золотишко… — пробормотал Ярослав. — Что-что, извините? — Нет, ничего… я так, просто, мысли вслух. Вспомнились тут предания приисковые. — Про Золотого Полоза, — попытался понимающе усмехнуться, но вместо того снова закашлялся Горячев. Впрочем, кашлял он уже значительно мягче. — Про него самого, — согласился Ярослав. — Вот и получается, — продолжил Николай Васильевич, — что либо кто-то продолжает разработки на давно законсервированном прииске… — Либо кто-то нашёл пропавший вертолёт. — Да. Горячев допил воду. Нахмурился, разглядывая чашку. Покрутил её в руках, поставил подальше от себя. — Нас просили разобраться с этим золотом как можно быстрее. Сами понимаете, ГОХРАН и другие важные аббревиатуры… Я подумал и решил, что вести это дело могли бы Игорь и Леночка, вдвоём. Игорь отправился бы в Хабаровск, разузнал бы подробнее про этот вертолёт, про прииск «Западный»… Елена осталась бы в Москве и разобралась с этим… или этой неизвестной… или неизвестным, который сдал золото в багаж. Ярослав кивнул: — Правильно. С Валуйским полетит Аля, а Марченко возьмёт в помощь Скрипку. 12 сентября 2012 года, 11:20, Москва, Казанский вокзал. Сергей Скрипка неотрывно смотрел под ноги, но всё равно спотыкался едва ли не на каждом шагу. Его словно шатало от эха объявлений. — Эй, эй, великий экстрасенс, ты же говорил, что сегодня твой день! — подбадривала коллегу Елена Марченко. — Мой, — мрачно отозвался Сергей. — Поэтому я сейчас… я сейчас всех слышу. Понимаешь? Нет? Твоё счастье. Лена задумалась, задержала шаг. Скрипка тоже остановился. — Ну? — спросила Марченко. — Что? — Ну объясняй же, в чём именно моё счастье. Белый маг (так называл себя сам Сергей) помотал головой: — Боюсь, не получится. — Значит, я тебе про свои путешествия рассказываю, а ты мне не хочешь? — Это не путешествия. Мрачный тон перерос в бесповоротно похоронный, и Лена решила больше не настаивать. Однако, похоже, она и так уже перегнула палку — Сергей сосредоточенно всматривался в некие заоблачные дали, на лице его резче обозначились скулы, а светлые глаза потемнели — это зрачки расширились, словно Скрипке закапали атропин. — Сегодня мой день. Сегодня я способен двигать горы… сегодня я могу воскрешать мёртвых… сегодня я слышу, понимаешь, слышу каждого. Тебя, его, её, их… — закрыв глаза, Сергей поворачивал голову, словно указывая на перечисляемых людей. — Ты недовольна тем, что Игоря засылают в Хабаровск, а ты остаёшься здесь, и я это слышу. Марченко фыркнула. Ну надо же! Можно подумать, это очень сложно — сложно догадаться, что она против разлуки с Игорем! — Во всех подробностях! — многозначительно добавил Серёжа. Лена зарделась. «Подробности», которые, судя по кривизне улыбки, разглядел Скрипка Всесильный, можно было бы назвать эротическими, но с большой натяжкой. А вот без неё — только порнографическими. — И я не буду их озвучивать, раз ты этого не хочешь, — успокоил Сергей. — Он… — Марченко скосила глаза и увидела яркого брюнета в тёмных джинсах и косухе на голое тело, — он купил новый байк и боится, что любимая не одобрит покупку, она, — Скрипка «смотрел» с закрытыми глазами на блондинку средних лет, — одинока и страдает от одиночества, но ещё не знает, что это ненадолго, там, куда она едет, её ждёт… ах, Лена… — парень глухо застонал. — Я слышу вас всех разом, я вижу, что происходило здесь раньше, я… Марченко зябко поёжилась. — Прости, — она погладила Скрипку по плечу, то есть, подплечику, как всегда, гигантскому, потом взяла под локоть и медленно повела в сторону камер хранения. — Прости, я подумать не могла, что это так… ну… — Так тяжело? — Ну да. Сергей кивнул: — Очень тяжело. А знаешь, что тяжелее всего? Лена снова остановилась, нахмурила идеально выщипанные бровки: — Не знаю. — Тяжелее всего то, что я знаю, что, в принципе, мог бы помочь им всем. Или многим. Но… у меня не хватит ни сил, ни времени. Понимаешь? — Бррр… — Елену снова передёрнуло. Она честно попыталась представить себе, что у каждого из тех сотен и тысяч людей, что её окружают, есть какие-то проблемы, которые она в состоянии решить — и что вот прямо сейчас все они выстраиваются в очередь, или даже просто обступают кольцом… …и внезапно все хором начинают рассказывать о том, что их тревожит, и требовать помощи. — Бррр! — повторила она. — А знаешь, — внезапно голос Скрипки из раздражительного стал мягким и тёплым, — знаешь, что хорошо? — Что? — Что «моих дней» в году набирается от силы три-четыре. Обычно на смене сезонов. — Пфф! — Чего «пыф», ну чего «пыф»! Это как-то напрямую связано с энергетическим полем Земли, я уверен. Когда меняется сезон, меняется наклон земной оси, что-то определённо происходит и с магнитным полем… с информационным полем… я, как малая частица биосферы Земли, в такие дни особенно остро ощущаю волнения ноосферы… — Серёжа! Серёжа, очнись, я тут! — Лена пощёлкала пальцами перед лицом друга. — А? — Бэ! Ты вообще помнишь, куда и зачем мы идём? Сергей остановился, переменился в лице: — Лена, где я? Куда ты меня завела? Марченко не на шутку перепугалась — настолько натурально изумился экстрасенс. Если бы он тут же не улыбнулся и не подмигнул, она бы бросилась звонить Валуйскому, чтоб спасал её от свихнувшегося Скрипки. Какая жалость, что отпала такая шикарная причина для звонка… — Стой прямо! — скомандовала Лена. — Пригнись! — Не пригнусь, — обидно расхохотался Сергей. — Чтоб тебе удобней меня бить было? Не дождёшься! И вообще. Вон стоит Максим Сабанеев, мы же к нему шли, так? Марченко оглянулась. Невысокий парень в белой рубашке и серых брюках нервно топтался у стойки приёма багажа. — Здравствуйте, — подошла к нему Лена. — Я следователь по особо важным делам Следственного Комитета Российской Федерации Марченко Елена Валерьевна, это мой консультант, Скрипка Сергей Витальевич. Вы — служащий камеры хранения, Максим Прохорович Сабанеев? — Д-да, — Максим растерянно переводил взгляд с Елены на Сергея. — Вас оповестили о том, что мы придём к вам для беседы? — Д-да… да, оповестили, я, вот, меня даже освободили на… это… на время допроса. — Это не допрос, — строго поправила Марченко. — Пока ещё не допрос. Вас предупредили, что вести беседу будет консультант-экстрасенс? — Д-да… — шепнул парень. — Можем начинать? — Лена оглянулась на Скрипку и ужаснулась бледной зелени его щёк и мутности взгляда. Тихонько спросила: — Тебе… совсем нехорошо? — Ага… — Может, нам отсюда уйти? — Не-а… — Максим Прохорович, пожалуйста, обратитесь к своему начальству, чтобы нам предоставили отдельное помещение для разговора. Парень опасливо посмотрел на шатающегося экстрасенса и побежал выполнять просьбу. А Лена взяла со стойки листок бумаги и помахала им на Скрипку. Тот благодарно кивнул, слегка розовея. — Может, пиджак снимешь? — Ты что… — Но тебе же нехорошо. — Это не от жары. Тут такие выбросы эмоций, — виновато развёл он руками. — Тут столько, столько, кошмарно много людей с такими, такими мощными, яркими эмоциями, они так подолгу держатся, так одна на другую наслаиваются… мне, наверное, нельзя ходить на вокзалы в… мои дни. — Держись. Что ещё могла сказать Лена? Ей, правда, было очень жалко Скрипку, и в то же время еле удавалось сдерживать злорадное хихиканье: мужчина с «критическими днями»! Кому рассказать — засмеют и не поверят! — Держусь, — как-то неубедительно заверил её Серёжа. Помещение, которое предоставило руководство вокзала, оказалось одной из многих безликих комнаток для «внутреннего персонала». Из-за новеньких компьютерных столиков согнали двух девушек. Одна блондинка, вторая брюнетка, с одинаковыми «французскими» косами по бокам головы, в одинаковых блузках, юбках, колготках и даже туфлях… вроде бы раньше сотрудников вокзалов не обязывали носить униформу? Как же она им сочувствовала. Лена ведь тоже, «выйдя на дело», оделась по официальному дресс-коду, и теперь изнывала в классическом костюме (хорошо хоть с коротким рукавом!) и колготках. А Скрипка, бедный Скрипка! Духота после ночного дождя, плюс сломанный кондиционер, плюс рубашка с длинным рукавом, плюс пиджак, да ещё и галстук… Лене казалось, когда она жалеет Серёжу, ей самой становится легче. Сергей и Максим заняли места друг напротив друга. Их разделял стол. Со стороны могло показаться, что они готовятся к армрестлингу, но передёргивания плеч Скрипки свидетельствовали о желании вытряхнуть из мозга лишние «шумы». Сергей молчал. Марченко молчала. Сабанеев попеременно краснел и бледнел, обильно потел и, естественно, тоже молчал. — Приступим, — решилась, наконец, нарушить тишину Лена. — Мы хотим помочь вам вспомнить, Максим Прохорович, о том, что происходило девятого августа этого года утром, когда к вам пришёл… или пришла, клиент или клиентка, чтобы сдать в багаж чемодан с двадцатью килограммами золота. При слове «золото» Максим содрогнулся всем телом. Сергей наморщил нос: — Вы не могли бы… реагировать вслух? Пожалуйста. Так мне будет проще выделять вас на фоне окружающих. Лицо Сабанеева и так было красным, но стало вообще багрово-свекольным: — Н-но я… э… я не… это… э… Скрипка устало закрыл глаза: — Вы реагируете нецензурно, я знаю, но, пожалуйста, попробуйте проговаривать свои мысли вслух. И… не бойтесь так. Ни я, ни Елена Валерьевна не кусаемся. Максим, похоже, не поверил, но Сергей продолжал всё тем же ровным тоном: — Я, конечно, не поощряю нецензурную брань, но, если она поможет вам снять нервный зажим, пожалуйста, материтесь вслух. Лена недовольно поджала губы. Ишь, нашёлся великий психотерапевт, зажимы нервные снимать надумал! Лучше бы себя как-то подлечил, ведь того и гляди свалится. «Его день» у него, понимаете ли. — Итак, — изменившимся голосом, медленно и глухо проговорил Сергей. — Девятое августа. Утро. Вы… пришли на работу? — Пришёл на работу, — покорно повторил Максим. — Вы… — Я… — Вы… — Сергей душевно так хрустнул пальцами. Сабанеев ещё раз вздрогнул. Да, Лена уже привыкла к фирменному «кххрыканью», но на человека неподготовленного оно обычно так и действовало. Максиму тоже показалось, как и многим до него, что под ним разваливается стул или над ним начинает осыпаться потолок. — Скажите, пожалуйста, вы пришли ко времени или опоздали? — Я пришёл ко времени. — И вы… — И я… Скрипка с грохотом поставил локти на стол, с громким стуком уронил голову между ними и с хрустом сцепил пальцы над затылком. Простонал: — Ле… Елена Валерьевна, я не могу! Все они!.. Они все!.. не мо-гу! Максим оцепенел и побледнел. Лена прищурилась. Похоже, он решил, что обещанные экстрасенсы-консультанты на самом деле шизофреники-маньяки и вот прямо сейчас начнут его пытать и расчленять. Сергей расшифровал нервные содрогания Максима точно так же и проникновенно попросил, отклеивая лоб от столешницы: — Пожалуйста, не бойтесь меня. Я нормальный. Просто я сегодня слишком… чуткий. Я слышу… вот сейчас чётче всего вашего начальника, он очень недоволен тем, что вы вляпались в эту дурацкую историю. Понимаете, это всё может оказаться очень неприятным, очень громким делом, которое может очень негативно повлиять на имидж вокзала — а прежде всего начальника, и долго ли он ещё проходит в начальниках, неизвестно. И даже ваши… кхм… мозговые камасутры менее ярки по сравнению с его дикими страхами. А ещё я слышу одновременно всех, тут так… ярко и громко!.. И… Он побарабанил пальцами по столешнице. — И не могли бы вы мне дать листок и ручку? Я, пожалуй, всё же напишу той, что здесь сидела перед нашим приходом. — Что напишете? — еле слышно прошелестел Максим. — Я напишу для неё, но не для вас! — окрепшим голосом решительно отрезал Сергей. — Елена Валерьевна, предлагаю перенести беседу в штаб-квартиру нашего отдела. Мысленно Лена закатила глаза. Сделать это наяву не позволила гордость. Сегодня Скрипка был особенно невыносим. Интересно, всех экстрасенсов так плющит в «их» дни? Украдкой Марченко всё же заглянула в записку Сергея. «Он дал неправильные телефоны вам обеим», — гласило послание. Похоже, вместо того, чтобы считывать воспоминания Сабанеева, Скрипка увидел и в меру возможностей решил проблему местных девочек. 12 сентября 2012 года, 12:45, Москва, Шереметьево. Валуйский расплатился за такси, подхватил все три объёмистые сумки и бодрым шагом направился в сторону центрального входа Шереметьево-2. — Ай, молодой, не гони, не гони! — остановил его лениво-насмешливый голос Али Сочиной. «Цыганка» сладко потягивалась, щурясь на солнце. Река пешеходов каким-то непостижимым образом обтекала её со всех сторон. — Всё равно не улетишь раньше самолёта! Игорь поудобнее перехватил ремни сумок. Одна гигантская, на колёсиках, две помельче, но потяжелее, на длинных ремнях. Все три принадлежали Але. Лёгонький рюкзак Валуйского болтался у неё за спиной. Игорь взял с собой только самое необходимое: ноутбук, пару флешек и пару сменных комплектов белья. Его искренне интересовало, что ж такого понабрала Сочина? — Много будешь знать, плохо будешь спать! — прищур Али стал ехидным и предназначался уже не солнышку, а Игорю. — Пошли лучше билеты брать! — поторопил Валуйский. — Да говорю ж тебе, всё равно раньше самолёта не улетишь. А самолёт будет только вечером. Игорь пробормотал какое-то не слишком изощрённое ругательство и добавил: — Я говорил, надо в Домодедово ехать! — А я говорила — в Шереметьево. Вот увидишь, тут ещё вечером билет будет, а в Домодедово уже только в ночь. — Ну так пошли же брать! — Не спеши, не спеши, друг, а то вот так поспешишь — и успеешь… Валуйский решил не обращать внимания на спутницу. Хотя бы некоторое время. В конце концов, Горячев и Краснов им двоим объясняли одно и то же: надо лететь сначала в Хабаровск, там разбираться с делом о пропаже Ми-10К, собирать адреса свидетелей — вдруг за шестнадцать лет они успели расселиться по всей России? А потом аккуратно выйти на прииск «Западный» и разузнать, не ведутся ли там незаконные разработки. Оба знали, что попасть в Хабаровск желательно как можно скорее. Нет, Игорь, конечно, смутно подозревал, что ленивая неспешность Али вызвана тем, что ей открыто то, что неизвестно ему, но эти ненавязчивые (а иногда, как сейчас, очень даже навязчивые и ехидные) демонстрации превосходства, мягко говоря, раздражали. Вот то ли дело Ярослав! Тот — настоящий мужик, не требует ничего сверх и всегда конкретен и чёток. А Скрипка — гад. Это же надо было так подло обмухлевать, да ещё и принудить ставки делать! На желания! Возле касс Аля Сочина догнала Валуйского. Обворожительно улыбнулась: — Что, баро, переживаешь? Не переживай. Будут нам билеты. Долетим без проблем… Когда подошла очередь, оказалось, что ближайший рейс на Хабаровск будет только в шестом часу вечера. Тоскливо посмотрев на электронные часы над кассой — четыре часа ждать. Вот почему Аля и не думала поторапливаться. Игорь вздохнул: — Ну, говори, шаманка, подходит нам этот рейс или как? — Подходит, подходит… но билеты возьми лучше на следующий. В этом рейсе у них машина старенькая, а следующий… — Неужели на новенькой? — Нет. На менее старенькой. Бери давай! Бери, бери, сам только что вперёд паровоза летел! Игорь хмыкнул… и ещё раз двадцать переспросил Алю, подходит ли им этот рейс? А этот? А вот тот? А правда подходит? А почему подходит? А может, взять на другой? Он, конечно же, ставил целью вывести Сочину из себя, но она улыбалась каким-то своим мыслям и с иррациональным спокойствием объясняла Валуйскому, почему можно брать билеты на этот рейс, и ещё на этот, а вот другой не нужен. Когда Игорю, наконец, надоело, Аля усмехнулась и хлопнула его указательным пальцем по носу: — Молод ты ещё со мной тягаться, юноша! Ай, молод! Иди сдавай вещи в камеру хранения. Нас ждёт зал ожидания… 12 сентября 2012 года, 12:45, Москва, салон автомобиля. — Этот станет в пробке на два часа, — отказался Скрипка от услуг белого «фольксвагена». — Этот будет стоять в той же пробке, — забраковал Сергей серебристую «ауди». — О! А вот этот поедет дворами, и мы потеряем всего полчаса на мосту! — потянул он Елену и Максима в сторону лягушачье-зелёной четырнадцатой «лады». — Фу! — скривилась Лена. — Никакое не «фу», — отмахнулся Серёжа. — Вот увидишь. Сегодня всё-таки мой день! Лена не выдержала и рассмеялась, окончательно перепугав Сабанеева. Он и так уже вздрагивал после каждой фразы Скрипки, отшатывался при каждом движении Марченко. Его решили посадить рядом с водителем. — Обещаю не домогаться, — поклялся Сергей, усаживаясь рядом с Леной на заднем сиденье, и тут же демонстративно положил ладонь ей на коленку. Марченко душевно поймала его за ухо — а ногти длинные, со свежим маникюром! — и пообещала всё рассказать Валуйскому. Сергей очаровательно улыбнулся и тоже пообещал что-нибудь рассказать Игорю — в подробностях, да-да, в тех самых! Он вообще оживал с каждой минутой, и, чем дальше отъезжали они от вокзала, тем живее и веселее становился экстрасенс. Минут двадцать Марченко и Скрипка дружески подтрунивали друг над другом, чем немало забавляли водителя и пугали Сабанеева. Потом Серёжа попросил: — А расскажи, как ты была… где-нибудь зимой, а? Лена остервенело крутила ручку, открывая окно: — Бесплатного путешествия захотелось, да? Не заслужил! Скрипка усмехнулся и всё-таки расстегнул пиджак, тоже открывая окно со своей стороны: — Так я же сегодня могу сделать так, что и ты там словно заново побываешь. И Максим Прохорович тоже… вот только водителя мы с собой не возьмём, чтоб всё-таки доехать до нашего офиса, а не до ближайшего столба! Водитель, молодой загорелый парень, беззлобно оскалился: — Доедете, доедете, не волнуйтесь! Повезу дворами, в обход всех пробок! — Что я говорил? — щёлкнул пальцами Сергей. — Ну Елена Валерьевна, ну пожалуйста, расскажите же, а? Марченко задумалась. — Говоришь, я тоже словно заново туда попаду? — Ага… — выдохнул Скрипка, растекаясь по сиденью. — Ну тогда я расскажу тебе… — Нам! — Хорошо, вам… — Нет, нам всем, ведь и тебе тоже! — Ты б определился, ты ко мне на «ты» или на «вы»? — Вообще на «ты», но при людях же на «вы»! А вообще, не морочь голову, рассказывай! — Ну, хорошо-хорошо, сейчас я всем нам расскажу, как была с подругой на горнолыжном курорте в Австрии, забавно так называется — Зёлль. Вот слово «soll», как мы тогда выяснили, в немецком означает «норму», а что такое Зёлль нам так никто и не перевёл. Мы туда попали как раз в новогодние каникулы… …порыв ветра швырнул ком снега в лицо, и Лена громко, но невнятно выругалась: — Так вот как нас встречает этот твой хвалёный Зёлль! — Он не мой и не хвалёный, просто мне картинка понравилась! — Вот именно, тебе! Лена медленно и осторожно сползала вниз по трапу, подружка Оля так же медленно и осторожно ползла следом за ней. «Ветер» оказался проезжавшей мимо снегочисткой, которую занесло на обледенелой дорожке, и она, вместо того, чтобы сыпать снегом в едущий за ней грузовичок, обдала им выходящих из самолёта туристок. Машинки, небольшие, аккуратные, обе синенькие, глухо урчали, продолжая работу. Чистенькие, ухоженные домики степенно взбирались на подошву горного хребта Карвендель. «Зауберкайт унд орднунг»[1 - Die Sauberkeit und die Ordnung — чистота и порядок (нем.)] буквально пропитывали морозный воздух. А вокруг в лучах солнца переливались всеми оттенками белого иней и снег. Радужные искры скакали по сыплющемуся в кузов грузовика снежному крошеву, задорно сверкали на дальних елях, росших по склонам гор. — И вообще, — проворчала Ольга, счищая рукавицей снег с лица, — это ещё не Зёлль, это пока только Кранебиттен, а до Зёлля ещё часа полтора-два ехать. — Вот именно, затащила меня… подруженька! Хотя, по совести, «затаскивала» сама Елена. Это она заказывала билеты из Шереметьево до Инсбрука, узнавала, как потом добраться до Зёлля. Не иначе как «плевок» снегочистки отбил память! Оля стучала зубами: — И где тут минус пятнадцать?! Что они врали? Тут все минус сорок! Тут кислород в лёгких замерзает! — Вот только выдумывать не надо! Если бы в твоих лёгких кислород замёрз, ты уже была бы трупом! — Но ведь холодно же! — Не настолько. Лена, проморгавшись, потащила подругу в здание аэропорта: надо было искать транспорт до курорта, в Интернете говорили, что лучше автобус, но можно и частника, вот, правда, немецкого языка обе девушки не знали, а туристический разговорник, как оказалось, Оля спрятала на дно чемодана… …водитель затормозил и весь вывернулся, чтобы поближе рассмотреть Сергея и Елену на заднем сиденье. — Как вы это делаете?! Скрипка развёл руками: — Не знаю! Извините, я буду лучше стараться, чтобы вас не задевать… — Да не, парень, ты задевай! По такой жаре это нормально, чтоб не свихнуться, вместо кондиционера! Рядом с водителем медленно приходил в себя, недоверчиво ощупывая салон машины, Максим. Он никак не мог закрыть слишком широко распахнувшиеся глаза и поднять с полу отпавшую челюсть. Лена ещё раз провела по лицу ладонью и только теперь поняла, что не стоит в международном аэропорту Кранебиттен, а сидит на заднем сиденье «Лады». — Я думала, ты шутишь, — пробормотала она, разглядывая следы помады и туши на руке. — Когда ты сказал, что словно заново там побываю, я думала, ты просто прикалываешься. — Не, — смущённо порозовел Скрипка. — Иногда я, конечно, прикалываюсь, но сегодня… — …твой день. Я помню. Слушай! А давай я тогда ещё про бугельный подъёмник расскажу! — оживилась Лена. — Ты знаешь, что это вообще такое? Это же настоящий кошмар! Хоть ночной, хоть дневной! Круглосуточный! Голый трос, за который цепляешься, и он тебя тянет, а ты должен как-то так умудриться ноги держать, чтоб не падать!.. Оставшиеся сорок минут дороги все, включая водителя, заливисто хохотали, переживая вместе с Марченко её обучение пользованию бугелем, и раз за разом отпускали верёвку и падали в снег, чтобы трос не тащил наверх, выкручивая лыжами ноги. 12 сентября 2012 года, 12:45, Москва, «Отдел «Т.О.Р.». Улыбка медленно сползала с лица Скрипки. В офисе отдела «Т.О.Р.» ему не мешали «растрёпанные» эмоции вокзальной толпы, он полностью контролировал и себя, и окружение… но никак не мог поймать волну и увидеть, что за человек сдавал в багаж двадцать килограммов золота. Это было странно. Ведь он настроился на работу. Он чувствовал Сабанеева, даже помогал ему унять сердцебиение и войти в благодушное состояние. Но… Максим, полностью освоившийся в машине (или на бугельном подъёмнике? Поди разбери эти шуточки восприятия!) снова начал нервничать, несмотря на все усилия Скрипки. Он без конца приговаривал: — Не помню, не помню, не помню… — и затравленно оглядывался по сторонам. — Успокойся, — Сергей решительно взял его за руки. — Сейчас мы вспомним вместе. Не напрягайся. Вот так. Правильно. А теперь вдохни. На выдохе ты закроешь глаза и увидишь, как месяц назад утром увидел Кравченко… Они закрыли глаза одновременно, и тут же землю выбило из-под ног. Яркая вспышка — утреннее солнце в глаза — странная жажда, не воды, не еды… курить?! Курить! Жара. Духота. Курить. Сейчас… подходит… подходит… ближе… ещё шаг, и будет видно… Бездна распахнула чёрную жадную пасть, взметнула алым языком свежей крови из перебитой артерии… что?! Ку-да?!? Да я тебе!.. Врёшь! Не отдам! Вцепиться, ухватить, удержать, выдернуть… А потом всё затянуло серым маревом. Оказывается, умирать не больно и даже не очень страшно, зато так обидно! … — Спокойно. Спокойно. Всё уже хорошо, — в глазах постепенно светлело, а голос Ярослава по одной возвращал миру краски. — Спокойно. Всё хорошо. Ледяная тряпка на носу, испуганное лицо Лены, звон в ушах. — Что случи… — начал говорить Скрипка, но Краснов уже отвечал: — Вы потеряли сознание, оба, у вас обоих пошла носом кровь. Спасло вас то, что сегодня ты силён, как никогда. Иначе кровь пошла бы не носом, а прямиком в мозг. Я не успел тебя остановить. Слишком поздно увидел, что это настолько опасно. Сергей вытер тряпкой лицо, сел. Он сидел на диване — а ведь был же за столом, рядом с Максимом. Кстати… — А где Максим? — Мы его уложили у Горячева, — ответила Лена. — На диванчике. — Угу… Ярослав! Ему стёрли память, да так, что я… — Я уже догадался. Краснов стоял, сплетая и расплетая пальцы странными «кукишами», и мрачнел с каждой минутой. — Извини, Серёжа. — Да Ярослав Олегович!.. — Я должен был догадаться раньше. — Да… — растерянно хрустнул пальцами Скрипка. — Да ладно, не надо, я сам хорош… но что же нам делать? — Просить о помощи Марину. — А вы сами… — Я сам и попрошу Марину о помощи. Сергей и Ярослав встретились взглядами, и Скрипке стало зябко: он впервые видел, чтобы его кумир чувствовал себя настолько неуверенно. Белый маг опустил глаза. Интересное, однако, дело попалось. — Я… — Сергей знал, что должен сказать, но не мог подобрать нужных слов. — Я… простите меня, я больше не буду так рисковать… я не должен был… Ярослав крепко сжал пальцы на его плече: — Да. Ты не должен был так рисковать. Ни собой, ни свидетелем. Но… так вышло, что в этот раз никто заранее не мог знать всю степень опасности. 12 сентября 2012 года, 15:15, Москва, квартира Марины Лещинской. Как-то так получилось, что Марина подыскала себе квартиру в том же районе, что и Ярослав. Если бы он пошёл к ней от себя, добрался бы пешком минут за пятнадцать, как раз через коллектор, где Чурилиху заливали в трубы, но ехать пришлось от «штаб-квартиры», и пешком не получилось. Не получилось и за пятнадцать минут. Зато Марина уже ждала, стояла на пороге и улыбалась, и Краснов с готовностью улыбнулся в ответ. Иногда Ярославу снились такие сны… сны ли? Может быть, он просто открывал окно в будущее, где бежали, раскинув руки, навстречу восходящему солнцу его и Маринины сын и дочь, и сами они с Мариной бежали за ними следом, и под ноги стелился шёлковый ковёр изумрудной травы, и тёплый ветер ласкал их лица и перебирал волосы… пожалуй, для реального будущего такие картины были слишком уж пасторальными. Но такими желанными!.. — Здравствуй! — шагнула вглубь коридора Марина, приглашая жестом проходить. — Здравствуй! — отозвался Ярослав, переступая порог. Ему нравилась эта маленькая уютная квартирка, такая симпатичная, ладненькая, так похожая на свою хозяйку. Мысленно он, конечно, уже обнял свою любимую, расцеловал жадно, подхватил на руки, унёс… Кхм. Он виновато улыбнулся и развёл руками: — Извини… — За что? — Марина сделала вид, что не поняла, и Краснов облегчённо выдохнул. Конечно, он мог и дальше подозревать, что Лещинская перехватила его настрой, но… ведь не созналась же. И настаивать, оправдываться, объяснять — глупо. Может, и правда, ничего не «перехватывала», она же не умеет влёт читать чужие мысли. И в итоге — получился всегдашний неловкий разговор ни о чём, на фоне которого выразительные взгляды вели свою собственную беседу. «Я ведь тебе нравлюсь», — то ли спрашивали, то ли утверждали серые глаза в длинных, круто загнутых ресницах. «Ты же знаешь, что ты мне нравишься», — то ли отвечали, то ли соглашались серо-зелёные, бездонные. — Дело пытаешь, аль от дела лытаешь? — щурилась Марина, разливая по чашкам травяной чай. Она ещё ни разу не назвала Краснова Князем в лицо — а так хотелось иногда! — и за глаза предпочитала вежливо именовать Ярославом Олеговичем. Да и вообще старалась даже не думать так о нём в его присутствии — он же мог читать мысли. Но что-то сказочное и волшебное постоянно прорывалось наружу. — Дело, — вздохнул Ярослав. — Ещё какое дело! Представляешь, в камеру хранения сдали двадцать килограммов золотого песка, и сегодня Скрипка не смог вытянуть из парня-свидетеля, кто это вообще был. — Он же мне сегодня с утра звонил, пересказывал мои сны, жаловался, что его «накрыло», и он сегодня слышит и видит всё! — Правда? — заинтересовался Краснов, и Марина смущённо порозовела. Неужели успел зацепить отголоски сна? Ярослав успел. Но… ну это же было некрасиво. Хотя так приятно! — В общем, там странная история, — поспешил он ретироваться на безопасную территорию. — Мы сумели понять только то, что человек, оставивший это золото в камере хранения, каким-то образом стёр память парню. Лещинская обняла тонкими пальцами чашку. Как там было у Маршака? «Дама сдавала в багаж: диван, чемодан, саквояж…» Сквозняки теребили занавески. На подоконнике тесно жались один к другому горшочки с мятой перечной, мятой водной, мелиссой лимонной, базиликом, калуфером, тысячелистником, эстрагоном… и даже с обычной полынью. А от чашек по маленькой чистой кухне плыли сладкие ароматы. Марина как-то раз показывала Ярославу, откуда у неё берутся эти волшебные травки для заваривания: сорвала с вишни листик и долго-долго грела его в ладонях, потом растирала, пока он не сменил цвет с зелёного на коричневый, а запах из травяного не превратился в вишнёво-шоколадный. Краснов бережно гладил бок своей чашки. Даже не представлял, что гладит Марину. Хватало того, что представляла она… Наверное, так долго молчать было некрасиво. Так откровенно думать — тоже. — В общем, — сделал Ярослав ещё одну попытку перейти к просьбе, — в общем, я к чему. У нас есть этот чемодан. Я надеюсь, что сейчас Николай Васильевич как раз договаривается, чтобы нам разрешили его осмотреть, ведь тебе же нужно потрогать, чтобы увидеть того, кто его брал. Правильно? Марина молча кивнула. — Тогда допиваем — и в путь. Она грустно вздохнула: — Да, нас ждут великие дела… «…картину, корзину, картонку и маленькую собачонку». 12 сентября 2012 года, 15:15, Москва, здание Следственного Комитета. Марина представляла себе это всё как-то по-другому. Ну, хотя бы так, как показывали в кино: или стайки балагуров-полицейских, оживлённо острящие по поводу и без повода, или преисполненных пафоса служителей закона, с суровыми лицами вдесятером эскортирующих Самую Главную Улику. А процедура выдачи вещдока на осмотр казалась ей настолько ответственной, так ярко и торжественно представлялась по пути в здание Следственного Комитета, что реальность разочаровала. Краснова здесь уже знали, способности его под сомнение не ставили, встречали с радостью, содействовали с готовностью, и вообще принесли чемодан в целлофановом пакете прямо в кабинет следователя, Георгия Владленовича, можно просто Георгия, с которым договаривался Горячев. Просто Георгия сильно впечатлила красота Лещинской, и он с порога принялся оказывать ей знаки внимания, насколько хватало фантазии. Краснов же свинтил на подоконник и, высовываясь в распахнутое окно, обрывчато комментировал паркующиеся перед зданием и отъезжающие от него авто. Георгий успел угостить Марину чаем, леденцом, шоколадной конфетой; ненароком погладить её по предплечью и по плечу, стряхнуть пыль со спины, попытаться потрогать бедро — после чего у него резко разболелась голова… а Ярослав… Ярослав! — И что он лезет, этот бумер, разве не видит, что прогал всего в полмашины? «Ничего страшного», — сама себя успокаивала Лещинская. Ничего страшного. Надо сосредоточиться на работе. Вот у Скрипки не получилось увидеть, хоть это и «его день». Значит, что-то тут не так. Значит, Марина — последняя надежда, и она должна, просто обязана понять, кто же сдал багаж… «Дама сдавала в багаж»… А почему сразу дама? Разве мужчина не мог сдавать все эти «диван-чемодан-саквояж»? Лещинская попросила Георгия достать вещдок из пакета, и он в мгновенье ока освободил чемоданчик от лишней экипировки, а в процессе освобождения успел всё-таки потрогать и бедро Марины, и плечи, и — вау! — скользнуть тыльной стороной кисти по груди! А Ярослав… — Вот сейчас эта «тойота» оправдает все восемь движений кистью, сулящие богатство и процветание![2 - Чтобы написать «Тойота» по-японски, требуется восемь движений кистью; считается, что это число приносит богатство и процветание — прим. ред.] Только не своему владельцу, а тому, в кого впишется. «Спокойствие, только спокойствие!» — сама себе процитировала Карлсона Марина. Обрести спокойствие не получалось. Краснов созерцал парковку. Георгий жарко дышал в ухо. Чемодан немо хранил свои тайны. «Я — хороший поисковик!» — самоубеждалась Лещинская. — «Я — лучший поисковик. Мне достаточно на секунду прикоснуться к вещи, чтобы узнать, кто её хозяин, где её хозяин…» — Да, то, что за рулём этого «форда» сидит девушка-блондинка, было видно сквозь крышу — кто паркует машину поперёк стоянки, подпирая тех, кто успел встать на прикол раньше? — Я — хороший поисковик, — тихонько пробормотала Марина вслух. — Сейчас я увижу хозяина этого чемодана. — О, Мариночка — кстати, Мариночка, ничего, что я вас так называю? О, я вижу, я знаю, что вы действительно хороший поисковик, и что вы сейчас всё увидите и нам всё расскажете! А вы, случайно, не увидите там фамилию-имя-отчество и паспорт-серию-номер того, кто принёс это на Казанский? Ха-ха-ха! Простите, простите, виноват, ха-ха-ха… — Опа! Всё-таки врезались! — удовлетворённо соскочил с подоконника Краснов. Марина поняла, что он не просто закипает, а уже кипит. И крышечка бренчит вовсю под давлением пара. Лещинская торжественно возложила обе ладони на бок чемодана… Яркий солнечный свет ударил в глаза, он слепил, заливал сознание, затапливал понимание, в подушечках пальцев поселились дрожащие колкие искры жара… мужчина! Мужчина в демисезонной куртке и вязаной шапке уходил в солнечный свет. Он шёл туда прямиком из Марининой жизни. — Вижу, — хрипло выдохнула Лещинская. — Кого? — «цепким» тоном спросил Краснов. Лещинская повернулась к нему — медленно. Очень медленно. — Тебя! — Марина постаралась вложить в это короткое слово всё то презрение и недовольство, которое испытывала в тот момент к мужчинам в общем и целом и просто Георгию и Ярославу в частности. К последнему — особенно. Князь! 12 сентября 2012 года, 16:45, Москва, «Отдел «Т.О.Р.». Марина молчала всю дорогу и делала это так подчёркнуто, что Ярославу стало совсем нехорошо. Он же не хотел ничего плохого. Он же просто не хотел мешать! Он же думал, что так лучше будет! …а может, вовсе не в чемодане с золотом дело, не в загадках и тайнах, с ним связанных, может, просто виной всему аномальная жара в сентябре, какие-нибудь возмущения электромагнитного поля Земли? Ведь говорил же Скрипка, что «его дни» всегда на стыке сезонов, на сильных волнениях в магнитном поле, излучениях Солнца… ведь должно же быть что-то, объясняющее паранормальные способности людей. Штаб-квартира встретила экстрасенсов тишиной и прохладой: Валуйский успел перед отъездом настроить кондиционер. Скрипка проводил на кухню и предложил холодной воды. Краснов отказался — а Марина, явно ему в пику, с радостью согласилась. Горячев тоже потянулся за стаканом, но для него у Сергея уже была готова чашка с тёплой водой. Просто водой комнатной температуры, «без вкуса, без цвета, без запаха», как пели когда-то давно в рекламе, но принимать просто воду из рук экстрасенса Николай Васильевич всё равно остерегался. — Ну наливайте сами! — щедро подвинул к нему графин Скрипка, и… Горячев не почуял подвоха. Он же тщательно промыл проточной водой свою чашку и сам, своими руками, налил воды из графина. А то, что Серёжа так лучезарно улыбается — это же он рад приходу Марины. Краснов усмехнулся. Главное, что кашель у Николая Васильевича окончательно и бесповоротно унялся. — Итак, что мы имеем? — устало вздохнул Горячев. — Пропавший вертолёт, золото, внезапно нашедшееся шестнадцать лет спустя и которое может быть частью груза того вертолёта. И еще мы имеем… да, вот что. Полную невозможность узнать, кто же подкинул нам этот багаж. Скрипка робко предположил: — Может быть, чем-то может помочь то, что у нашего неизвестного есть экстрасенсорные способности? Ведь он же стёр память Максиму и даже поставил программу самоуничтожения… в которую я вляпался. Он осторожно потрогал припухший, как от удара, нос. — Он сделал это или сам, или его сообщник, или несколько сообщников, — подхватил Ярослав. — Варианты, варианты, чтоб их. — Я где-то видела его раньше, — тихо сказала Марина. — Кого? — едва ли не хором переспросили мужчины. — Того, кто сдавал чемодан. Я, когда трогала, видела. Плохо, коротко, нечётко, но это мужчина, в куртке и вязаной шапке, и мы с ним раньше встречались. Скрипка тоскливо посмотрел в окошко: — Да, нам нужно внезапное похолодание, и половина московских мужчин будет ходить в куртках и шапках. — Вот и я о том же, — вздохнула Лещинская. — Как будто мало я за свою жизнь видела мужчин в шапках и куртках. Но точнее ничего разглядеть не удалось. Он просто был в моей жизни, и всё. — Что ж, — подвёл итог импровизированного совещания Горячев, — будем ждать вестей из Хабаровска. Может быть, там их будет побольше. — Или они будут повеселее, — подхватил Краснов. — А лучше и то, и другое, — улыбнулся Скрипка. Он, как всегда, верил в лучшее. 13 сентября 2012 года, 07:40, аэропорт Хабаровска. Со стороны и для неподготовленного человека это смотрелось дико — цыганка, настоящая, тут тебе и длинная толстая коса под пёстрым платком, и широкие юбки, и даже, кажется, монисты позвякивают… придерживает большими и указательными пальчиками шаль на груди, оттопыривая мизинчики, меленько пришагивает и напевает: — В семь сорок он приедет, в семь сорок он приедет, наш старый, наш славный наш а-хиц ин паровоз… Валуйский не мог считать себя неподготовленным, но дико было и ему. Он спокойно пережил (то есть, проспал) все восемь часов полёта, но стоило выйти из самолёта под яркое утреннее солнышко и увидеть хабаровское время на табло — семь сорок утра — как ему тут же стало нехорошо. Его мутило и подташнивало, голова кружилась, и сил хватило только на то, чтобы с горем пополам добрести до терминала, а там он даже сел на один из баулов Сочиной, разумеется, спросив разрешения. Игорь надеялся, что посидит буквально минутку, оживёт, встанет и пойдёт на поиски следователя Семёнова, того, с кем созванивался из Москвы Горячев. А тут вдруг Сочиной на глаза попалось другое табло, но всё с теми же цифрами, и… Первый куплет ещё только начинался, а вокруг гостей Хабаровска уже начали собираться другие гости. — Аля! Ты уверена, что ты — цыганка, а не еврейка? Та и ухом не повела, только приплясывать начала с большим жаром: — Он выйдет из вагона! И двинет вдоль перрона! На голове его шикарный котелок! — Роскошный! — Ай, ты ещё «кошерный» скажи! — Аля запахнулась в шаль и — словно не плясала только что. — Вставай, давай, баро, ищи, кто тут нас встречать должен был? — А куда деньги кидать? — невинно поинтересовалась рыжая девочка с косичками, торчавшими как у Пеппи Длинныйчулок. Сочина быстро шагнула к ней, властно поймала за подбородок, заглянула в глаза: — Чай бедытко… бут тукэ бэрш?[3 - Девочка шустрая (бедовая)… сколько тебе лет? (романи чиб)] Карие глаза девочки округлились, и она испуганно прошептала: — Тёть… а я вас понимаю! Мне тринадцать скоро! Но почему я вас понимаю? Аля рассмеялась и выудила откуда-то из складок юбки… визитку? Она что, таскает под юбкой целый арсенал? Только что из тех же складок она доставала бутылочку с водой, отпаивать Игоря, потом кошелёк, потом паспорт… Визитку она отдала не девочке, а её маме: — У вашей дочери есть способности. Хорошие такие. Многим людям помочь сумеет, если захочет. Мы сейчас заняты, да и вам пора, скоро ваш рейс, а в Москве будете — звоните, спрашивайте Ярослава Олеговича… А потом улыбнулась девочке: — Ту пущ, чай, у Ярослава Олеговича, во са жянэл![4 - Ты спроси, девочка, у Ярослава Олеговича, он всё знает (романи чиб)] Мама схватила дочку, прижала к себе, а та рассмеялась: — Мам, она говорит, что Ярослав Олегович всё знает! Игорь подумал, что на месте этой мамочки выкинул бы визитку, а после руки святой водой ополоснул. После такого-то представления! Но, странное дело, женщина покрутила картонку в пальцах, покраснела и, одной рукой ещё сильнее прижимая к себе дочку, второй затолкала визитку в карман брюк. — Спасибо вам! Мы уже боялись, что у неё… не всё в порядке. — Всё у вас в порядке… са авела мишто, чай![5 - Всё будет хорошо, девочка (романи чиб)] — Ну что, — поинтересовался Игорь, когда пассажиры прошли к посадочной полосе, — пополнила ряды экстрасенсов новым кадром? — Нет, не пополнила. Просто приблизила к ней на полшага её будущее. Искать Семёнова не пришлось. Он сам нашёл горестно сидящего на бауле Игоря и радостно заигрывающую с молоденьким охранником Алю. Охранник поимел неосторожность сделать Сочиной замечание по поводу её поведения, и теперь Аля от души имела его. Ментально, разумеется. Но… охраннику от этого легче не становилось. — А, вот вы где! — обрадовался Семёнов. Он походил на Валуйского, такой же молодой, энергичный, разве что ростом пониже, а в талии пошире. — А я на вертолётной стоянке вас жду, вам Николай Васильевич не говорил, чтобы вы шли к вертолётам? — Валуйский Игорь Александрович, — мрачно ответил ему Игорь. — А-а, ну да, извините, здравствуйте, я Вадим Семёнович Семёнов, можно Вадим, а можно Семён. А это… — он смущённо порозовел, искоса рассматривая Алю. — А это я, гаджё Семён, Цыганка! Так можешь и называть, всё равно отчество не выговоришь… но, если хочешь, можешь попробовать обращаться ко мне так: многоуважаемая госпожа Сочина… Аля обошла Семёнова по кругу, поигрывая попеременно платком и юбками. Чувствуя, что молчание затягивается, фыркнула: — А вообще лучше бы ты нас не на вертолётной стоянке ждал, а на машине, да в гостиницу отвёз, чтобы мы вещи в номере оставили. А потом бы отвёз позавтракать, а потом и к вертолётам, и мы бы полетели на ваш этот прииск, «Западный», да? — Кстати, да, — встал, отряхивая джинсы, Игорь. — Где нам вещи оставлять и где тут у вас кормят? Семёнов пересчитал взглядом сумки и погрустнел. Валуйский уверенно подхватил самый большой баул и испытал чарующее мстительное удовольствие, когда хабаровский следователь обрадовался, что ему достался меньший груз. Гостиница оказалась всего в пятнадцати минутах езды от аэропорта, а Семёнов, в свою очередь — владельцем вместительного «хаммера», так что далеко идти не пришлось. В номере Аля с большой неохотой временно попрощалась с широкой синей юбкой и сменила её на брюки цвета хаки с тысячей карманов, кармашков и потайных карманчиков: надо же было где-то раскладывать все жизненно необходимые вещи. И так часть пришлось переложить в рюкзачок, практически клон рюкзака Валуйского. Ресторан при гостинице предложил богатый выбор блюд, и голодным не ушёл никто, особенно, местный следователь. Стало ясно, почему он столь широк в талии! Когда Вадим-Семён извинился и отлучился, Игорь, дожёвывая стейк сёмги, спросил Алю: — Слушай, а чего в твоём отчестве, Алевтина Юрьевна, такого сверхъестественного? Сочина звонко рассмеялась, даже из-за соседних столиков обернулись: — Да, по паспорту я Алевтина Юрьевна. Но, когда в таборе жила, меня Алмазой все звали. А моим приемным отцом был цыганский барон Джуро… в общем, зови меня просто — Алмаза Джуровна! — Алмаза Дуро… — с готовностью начал Игорь и стукнул кулаком по столу: — Тьфу! Сглазила! — Да, я старалась! Вернулся Вадим. — Я сейчас пилотам звонил, они готовы. Вы как? Валуйский посмотрел на Сочину. Та кивнула. — Да, мы готовы. 13 сентября 2012 года, 10:10, аэропорт Хабаровска. Вертолёт Ми-4Л показался Але похожим на инопланетного монстра. Таких когда-то обожал рисовать на полях тетрадок по математике Лёша, её ныне взрослый сын. — Стрекоза! — усмехнулся Игорь, и Аля покачала головой: — Нет, какая же это стрекоза. Это… чудище. — Это не чудище! — сверкнул золотым зубом один из пилотов. — Это прелестное создание, и вы вскоре в этом убедитесь. — А сколько лететь до прииска? — спросил Валуйский. — Если пойдём на крейсерской… — начал золотозубый, но его перебил коллега постарше, с изящными провалами на месте двух резцов, верхнего и нижнего: — То далеко не уйдём. Я быстрее ста километров эту машину вести не позволю! — Значит, часа два, — огорчился золотозубый. — Но ничего, в хорошей компании время летит незаметно! — Время-то да, а вот твоя гробарка будет вполне заметно грохотать в полёте! Аля ещё раз окинула взглядом машину. Выкрашенная в страшный синий цвет, с устрашающе длинными серыми лопастями винта, на таких обманчиво хрупких колёсиках, в таких жарких керосиновых ароматах… Сочина потянулась к карману с картами, но не стала брать их в руки. И так видела, что полёт пройдёт успешно. Вместо карт взяла сигареты и закурила. Пока то да сё, успеет подымить перед посадкой. Заодно успокоится. По небу волнами плыли лёгкие облака, и Аля постаралась очистить мысли. Настроиться на поиск. — Многоуважаемая госпожа Сочина! — Молодец, гаджё, запомнил! — Позвольте помочь вам подняться на борт нашего воздушного судна? — Позволю, — согласилась Аля и протянула Вадиму руку. Она впервые в жизни садилась в вертолёт, и ощущения обещали быть незабываемыми. Сопровождать Валуйского и Сочину на прииск местные оперативники отправили десять человек. Эту группу возглавлял Семёнов. Аля удивилась, что пятнадцать человек (она посчитала и троих пилотов) могут свободно разместиться внутри такой маленькой «консервной банки». Заработал мотор, и с оглушительным треском провернулся механизм винта. На минуту Сочина перестала слышать что-либо кроме грохота. Запахи бензина, керосина, машинного масла душили, пол под ногами опасно шатался, а когда взгляд наткнулся на лобовое стекло, за которым виднелось только синее небо в кисее полупрозрачных облаков… — Так, я в окошко больше не смотрю, — пробормотала Аля, пристёгивая ремни. 13 сентября 2012 года, 12:30, прииск «Западный». — Полдень, — многозначительно сказал Костя, золотозубый пилот. — Солнце в зените, — ещё более многозначительно добавил его старший коллега, Михалыч. — Уже невысокое, — обрёк на грядущие беды скорой зимы третий пилот, Стася. Все трое встали рядком на берегу Селемджи, устремив взоры вдаль, к горизонту. Солнце светило им в макушки, протягивая три тени по воде. Аля присоединила к ним четвёртую, Игорь — пятую. Опергруппа рассеялась на местности, судя по шуршанию пакетов — в поисках грибов. На том берегу невысокие сопки прятались одна за другой, приветливо махал под ветром густыми ветками смешанный лес. Лиственные деревья уже примеряли золотистые и красные платьица, хвойные непреклонно зеленели. Ветер сносил ароматы вертолёта в сторону, дышалось легко и свободно. Даже курить не хотелось. Головная боль медленно затихала, и Аля поглядывала на приземистые постройки метрах в двухстах от берега. Там, где стояли пилоты, из воды сиротливо торчали недогнившие сваи. Раньше они служили опорой мосткам, но… шестнадцать лет прошло с тех пор, как прииск законсервировали. Некому было подновлять крепежи, сменить доски, вот и остались от мостиков… рожки да свайки. Кривые ряды источенных водой и жуками «пеньков» тянулись вдоль берега от места посадки вертолёта и до… интересно, как это называется? Бараки? Бытовки? Сочина решительно развернулась и пошла к врастающим в землю домам с местами обвалившимися крышами. Игорь последовал за ней. Пилоты остались медитировать на Селемджу. Оперативники шуршали пакетами по кустам, перекликаясь, кто уже поймал маслят, а кто ещё не пригляделся. — Трава не вытоптана, — отметил Игорь. — Мхом всё позарастало… вон, паутина вековая… не похоже, чтобы тут вели добычу золота. — Угу, — отозвалась Аля, пристально вглядываясь в чёрные провалы небольших окон. Дома оседали, срубы перекашивало, они выдавливали рамы из стен, и уже нигде не осталось ни одного целого стекла. — Двери просели в землю, и с той поры их больше не открывали, — продолжал рассматривать местность Валуйский. — Угу. — Приём, приём, как слышите? — повысил голос Игорь. — Угу. Сочина понимала, что сейчас, в сочетании с расслабленным, отсутствующим выражением лица эти неопределённые угуканья производят на Валуйского первоклассное впечатление, но реагировать иначе не могла. Внутри неё оживали неясные смутные образы, звучали голоса. Если быть предельно осторожной, можно уже сейчас понять, в чём тут дело. Но… Осторожность не помогала. Размытые тени так и оставались размытыми тенями. Невнятные голоса не обретали внятности. — Здесь кто-то был… Валуйский резко обернулся: — Аля? — Здесь кто-то был, — повторила она ещё раз, чуть громче. — Я не могу понять, слишком зыбко всё. Похоже, это было давно, но уже после того, как прииск закрыли. Кто-то приходил… и кто-то заметал следы потом. — Я зову Семёнова, пусть завязывают с грибами и осмотрят прииск как положено! — Зови, баро. Зови. Пусть смотрят, всё равно маслят сегодня не будет. «Всё равно тех следов ни они, ни ты бы и не увидели», — мысленно сообщила Аля стриженому затылку Игоря. 13 сентября 2012 года, 05:45, квартира Горячева. Впервые за прошедшую неделю Николай Васильевич уснул без кашля и проснулся без него же — правда, как-то очень уж рано, ещё шести не было. Хотелось курить, но он дал слово жене, что не возьмёт пачку в руки, пока полностью не вылечится. Да, кашель уже почти прошёл, и неприятный коготок царапал где-то в груди, словно подбадривая: ну, ну! Давай! Выкури! Одну и под форточкой! Никто не узнает! А уж потом-то мы с тобой покашляем вдоволь… Горячева терзали смутные сомненья: радушно пододвинутый Скрипкой графин с водой… кто сказал, что экстрасенс может заговорить стакан воды, но не может поработать с большим объёмом? Сомненья сомненьями, а жена обрадовалась, ведь температура к девяти вечера не взлетела под сорок! Они, наверное, сговорились: и Ярослав, и Марина, и Серёжа. И Аля, наверное, с ними заодно. Выбравшись потихоньку на кухню, руководитель отдела «Т.О.Р.» сурово задвигал бровями, вглядываясь в потихоньку просыпающийся двор за окном. Солнце ещё не встало, календарь говорил, что восход тринадцатого сентября будет в пять пятьдесят шесть, но дворники уже доставали мётлы, шофёры, ставившие свои «ГАЗели» на ночь возле подъездов, разогревали моторы… серого утреннего света им хватало. К тому же по опыту Горячев знал: на улице сейчас куда светлее, чем в квартире. Осторожно чирикали воробьи. Где-то близко тенькала синица — перебралась уже на зиму в город. С одной стороны, хотелось курить. С другой, хотелось кофе с тостом и сыром. А с третьей, не хотелось будить семью запахами. Как ни крути, но проблема же. Мобильный Горячева по ночам не проигрывал мелодии, ограничивался вибрационным «бззз», но, вот беда, Николай Васильевич плохо воспринимал эти звуки на расстоянии. Поэтому сначала он услышал шлёпанье босых ног жены по линолеуму, её сонное «и больше не отключай мелодию!», а потом уже взволнованный голос Игоря в трубке: — Николай Васильич! Извините, что разбудил, просто у нас тут час дня уже, разница во времени! Мы с Алей сейчас на прииске, всё тут осмотрели, всё выглядит так, словно тут никого все шестнадцать лет и не было. Но Аля уверена, что кто-то был, может, даже не один раз, но уже после того, как прииск закрыли! Больше пока ничего не знаем, передайте нашим, что мы идём по свидетелям. Все, кто работал тогда на прииске, теперь живут в Хабаровске, это удача, а пятеро вообще в одном доме квартиры получили. Мы сейчас назад в город и будем опрашивать. Как чего узнаем, ещё звонить будем! Аля вам привет передаёт и жене вашей, как ваше самочувствие, спрашивает! Горячев усмехнулся и всё-таки кашлянул: — Спасибо за звонок, Игорь, я, кстати, не спал. Спасибо Але за приветы, самочувствие моё поправляется… я расскажу Ярославу про то, что кто-то бывал на прииске, возможно, эта информация действительно важна. Хотя — какая разница, был ли кто на прииске после того, как его закрыли, или не был… надо искать вертолёт. Перекладывая трубку из руки в руку, Николай Васильевич продолжал смотреть в окно. Слегка проснувшийся голос жены вывел его из ступора, а вопрос заставил посмотреть на давно знакомую женщину совершенно другими глазами: — Милый, составишь мне компанию? Я хочу кофе с сыром! Кто знает, а вдруг и она — экстрасенс?! 13 сентября 2012 года, 17:40, Хабаровск, улица Шеронова. Дом номер три по улице Шеронова… впечатлял. — Китайская стена! — присвистнул Игорь, окидывая удивлённым взглядом загнутую аж в двух местах под тупыми углами постройку. — Десятиэтажка! Аля не разделяла его восторгов. Здание казалось ей уродливым и дисгармоничным. Во-первых, она искренне жалела тех жильцов, чьи квартиры пришлись на места изгибов. Воображение отказывалось представлять конфигурации сплюснуто-растянутых комнат и дизайнерские ухищрения по размещению нормальной мебели в ненормальных квартирах. Во-вторых, ей просто не нравился этот дом. От беспросветного уныния при виде дома-монстра спасало только то, что Цыганка успела переодеться в милую сердцу широкую синюю юбку и вернула на место все любимые перстни. А Валуйский страдал от смены часового пояса, только всё хорохорился и строил из себя крутого мачо, которому хабаровские сопки не то, чтобы по плечо, а приблизительно по середину бедра. Цыганка наблюдала за ним и только усмехалась. Ей со стороны казались забавными как «хорохорки» Игоря, так и попытки Вадима-Семёна доказать московскому мачо, что здешние «мачи» ему по мачизму ничуть не уступают. Испробовав технику «свой парень» и убедившись, что непринуждённая трескотня не впечатляет ни Валуйского, ни, тем более, Сочину, Семёнов принялся изображать немногословного «крутого мэна», даже солнцезащитные очки нацепил, модные такие, зеркальные. Игорь тоже достал очки. Они оказались круче. Вадим снял и спрятал своё сокровище, признавая поражение. Мужчины договорились, что, пока погода стоит хорошая, устроят опрос свидетелей во дворе дома, в беседке. Аля критично осмотрела свежеокрашенную шаткую на вид конструкцию и нехотя прошла внутрь. Пахло кошками. Одна из них, чёрная, как пантера, запрыгнула на подоконник. — Ш-ш-ш, — сказала ей Сочина. — Мя, — пожаловалась кошка. — Нет, красавица. Ты мне здесь не нужна. Иди-ка ты по своим делам и не путайся под ногами… — А я читал, что кошки магические существа, и что в гаданиях они только помогают! — проявил эрудицию Семёнов. Цыганка стрельнула в него глазами и убила наповал: — Ты мне тоже не нужен тут, гаджё. По крайней мере, сейчас. Иди, позови Игоря Александровича, пусть ведёт первого свидетеля… не сгорит у него там ничего, он газ выключил, так и скажи. Всё запомнил? — Да, многоуважаемая госпожа Сочина, так и скажу, что газ Грицких выключил… — Хорошо, гаджё, молодец, иди… Стой! Вадим покорно замер, не переступая порог беседки, и даже повернулся к Але. — Если ты надеешься, что я когда-нибудь сжалюсь и попрошу тебя больше не называть меня многоуважаемой госпожой Сочиной, можешь прямо сейчас пойти вон к тому кусту, по пути надежду эту задушить и там, под кустом, зарыть. А теперь иди, гаджё! Кажется, он всё-таки зарычал вслух. Грицких на вид оказался ровесником Али — чуть за пятьдесят, может, чуть старше. Невысокий, коренастый, круглолицый, чуть раскосый — это про таких, как он, говорят «типичный сибиряк». Валуйский многозначительно посмотрел на Сочину поверх его головы: — Вот, Терентий Петрович нам решил принести фотографии. Цыганка оживилась, пересела к подоконнику, с которого согнала кошку. Косой луч солнца заиграл на браслетах и перстнях, когда она потянулась за снимками. Терентий Петрович старался не смотреть Сочиной в глаза и молчал, только замычал приветственно. Она усмехнулась. Суеверия… — Не бойтесь, я не глазливая, — попыталась успокоить собеседника Аля, но для того, чтобы переубедить Грицких, требовались более весомые аргументы. Фотографии — обычные, ничем не примечательные, десять на пятнадцать — на ощупь тёплые, гладкие… четыре снимка. Сочина ахнула, вглядевшись в первый же глянцевый прямоугольник: — Я так и думала! — Что, что? — подвинулся к ней Валуйский (а Грицких, наоборот, отодвинулся). — Смотри… На фотографии стояли вдоль реки — на том же месте, где побывали сегодня Аля, Игорь и пилоты — двенадцать человек. Фото вышло не слишком удачным изначально, да ещё и выцвело, лица разобрать сложновато, одни силуэты. А мостки и тогда уже представляли собой жалкое зрелище… Цыганка видела их иначе. Перед ней стояли на берегу девять молодых мужчин и три тени. Она помнила их голоса среди тех, что звенели в ушах на прииске. Только здесь можно было понять, о чём они говорят. — Кто это? — ткнула пальцем Сочина. — Зампред артели, Завгородний Борис, — оказалось, у Терентия Грицких вполне мужественный драматический тенор — когда он не мычит. — Он… погиб, — извиняющимся тоном сказала Аля. — И вот этот… это кто? — Это Паша… нет, Паша всё в шапочке ходил, а это Киряша, Михеенко Кирилл, — недоверчиво прищурился Грицких. — А что? — Да странно с ним всё… вроде, он тоже погиб, — выдохнула Аля. — А вроде и нет. Они летели вместе, эти двое, с ними были три пилота и шесть охранников, и они все… ах, вот оно что. — Что? — переспросили одновременно Грицких и Валуйский. — У него же брат близнец, у Киряши. А вот это… это кто? — погладила она пальцем третий силуэт. — Палей. Это Палей Дмитрий. — Он тоже умер… но… он совсем недавно. Лицо Терентия Петровича странно перекосилось, будто кто-то в две руки оттягивал ему кожу со щёк на затылок. — Завтра девять дней, — медленно проговорил мужчина. Валуйский поджал губы. Слова соболезнования застряли в горле. — Он… — Сочина закрыла глаза, и голос её стал глуше. — Я… Терен… тий. Головачёв… абсолютный игрок. Второй ряд. Там… — Не понимаю, — растерялся Грицких. — Она что-то хочет мне сказать?! — Я говорю тебе, дуболому, Головачёв — абсолютный игрок! — рыкнула Аля, вцепляясь в ворот рубахи Терентия. — Понимаешь, что я тебе говорю?! Теперь не смотреть в глаза Сочиной старался уже Игорь. Он видел, как они меняют цвет, когда она говорит за других, и боялся в такие моменты. И её боялся, и за неё. Слишком часто попадались в детстве фильмы, в которых медиумами овладевали злые духи. — П-па… Паля?! — недоверчиво выдохнул Грицких. — Н-нет, — Цыганка закрыла глаза, разжала пальцы, позволяя Игорю обнять себя за плечи — сил самостоятельно усидеть на деревянной скамейке не осталось. — Нет, не Паля. Паля ушёл. Он сказал всё, что хотел. Он про книгу говорил. Валуйский, одной рукой придерживая Сочину, другой хлопнул себя по лбу: — Ёшкин кот! Конечно, про книгу! Это же книга так называется — «Абсолютный игрок»! У писателя Головачёва! А я думаю — какой ещё Головачёв, почему это он игрок, да ещё и абсолютный… — Нычка?! — изумлённо спросил у них Терентий. — А я почём знаю? — фыркнула оживающая Аля. — Ищите книгу, найдёте, может, и разберётесь, что там вам Паля оставил… а нам остальных можно уже и не опрашивать. Валуйский вздохнул: — Да нет уж, давай опросим. — Нет уж, опрашивай сам… а я поеду в гостиницу. Поем, попью и отосплюсь по-нормальному. Я очень устала, Игорь. Очень, очень, очень… 13 сентября 2012 года, 11:20, Москва, «Отдел «Т.О.Р.». С утра пораньше на базу отдела «Т.О.Р.» прискакал Скрипка. За ним следом пришла Лена, а потом и Марина, и теперь они развлекались на кухне, слушая очередной рассказ Марченко про её путешествия. Скрипка «закреплял результат» и теперь пытался «отправить» девушек на болгарский курорт Калиакра. Получалось не ахти, потому что Сергей хорошо помнил, что и как нужно делать — но силёнок на задуманное сегодня не хватало. — Ничего страшного, — успокаивала его Марина. — Я и так значительно живей обычного представляла себе этот мыс, и крепость на нём, и дельфинов, и бакланов… — А вчера у меня получалось вообще все чувства обмануть, — горестно дёргал себя за пряди волос на висках Скрипка. Лена вздыхала. Да, она не отказалась бы и сегодня пережить всё вновь с такой достоверностью, как вчера в машине! Но что поделать, теперь остаётся только ждать смены сезонов и очередного «его дня» у белого мага. Или ехать в отпуск в Болгарию… В соседней комнате Краснов и Горячев сосредоточенно рассматривали закрытый ноутбук, словно чёрный мерцающий пластик показывал им завораживающие картины. Ярославу, может, и показывал — покосился на коллегу Николай Васильевич. Кто их, экстрасенсов, знает… — Я согласен с Игорем, — тихо сказал Краснов. — Он всего лишь предполагает, что наш литр золота побывал на разбившемся вертолёте, но Аля в этом уверена. Она тоже звонила, говорила, что устала, как хаски после дневного перехода в упряжке, и что эту упряжку вёл целый десяток каюров. Горячев усмехнулся: — Это после работы с фотографиями? Он успел понять, что у Сочиной хор голосов в голове звучит обычно тогда, когда она смотрит фото. — Да. Мужчины молча продолжили изучение «шикарного фильма» на крышке ноутбука. На кухне восторженно солировала Леночка: — А там есть участок один, где буквально в полуметре от края прибоя такая ямка, и вот разбегаешься так, вроде просто в воду бежишь, а потом — бултых!.. Визг Марины. Хохот Скрипки: — Получилось! Де-е-евчонки! У меня — получилось! Краснов покачал головой — в ответ на мысли Горячева: — Нас не пустят сегодня в Гохран. Следователь всё равно вздрогнул, и Ярослав виновато улыбнулся: — Николай Васильич, я не нарочно! Но, чтобы нас туда пустили хотя бы завтра, надо звонить уже сейчас. Боюсь, вам придётся задействовать все свои связи… да и мне тоже. Горячев кивнул: — Да. А вы туда Мариночку пошлёте, верно? — Верно. — Сами с ней поедете? — Нет. Слово легло на воздух, как сухой осенний листок на глянец пруда. — Вы поссорились? Ярослав задумался. — Не знаю. — Значит, поссорились, — огорчился следователь. — Надеюсь, ничего серьёзного? — Я тоже надеюсь, — неопределённо повёл плечами Краснов. — Но разговаривать со мной она соглашается только в случае крайней рабочей необходимости. — Ну вот и славненько! Поедете вместе в Гохран, там и помиритесь. — Нет. Ей там работать нужно будет, а не со мной мириться. Поедет с Леной. 14 сентября 2012 года, 11:20, Москва, Гохран. И снова Марину разочаровала процедура смотра вещдока. Нет, на сей раз, вначале всё было почти так, как ей представлялось. Их с Леной чуть не на изнанку вывернули, проверяя, они ли это, их ли это паспорта, удостоверения, действительны ли они, разрешения на вход в здание и вообще. Вот только сканирования радужных оболочек не было и сенсорных замков, срабатывающих по отпечаткам пальцев. Если бы Марина не была экстрасенсом, ни за что не заподозрила бы, что Марченко, уверенная в себе и своей правоте молодая женщина-следователь, на самом деле внутри вся дрожит от того, что попала в святая святых — хранилище всех российских сокровищ. — Они всё равно там не все, — успокоила её Марина ещё перед выездом из штаб-квартиры. — Так что нечего бояться. Мы же не грабить их идём. А теперь и самой Лещинской казалось, что внутри трясётся и дрожит каждая жилочка. И по спине бегали мурашки. Наверное, от кондиционера… здесь он работал бесшумно, и, если б не лёгкое движение воздуха, Марина не заметила бы его вовсе. Помещение, куда их с Леной проводили двое вооружённых охранников в форме и двое мускулистых мужчин в штатском, поражало гармонией сочетания современного и классического. Совершенно уместными смотрелись и панели красного дерева, и компьютеры, и хрустальные люстры, и жалюзи на окнах… но мало что ли таких помещений в других организациях? Волна разочарования лизнула берег мыслей Марины. Двери раскрылись, и в комнату внесли металлический кейс. Вежливо улыбающийся неискренней «американской» улыбкой мужчина представился девушкам, не спрашивая их имён (да знал уже, конечно!), поинтересовался: — Как вам будет удобнее работать с золотым песком? Вам нужно его держать в руках, или можно оставить его внутри? Марина пожала плечами: — Сейчас я его не вижу и не могу вам сказать, нужен ли тактильный контакт. Если вам несложно, достаньте его… пожалуйста. Продолжая фонить натянутой улыбкой, мужчина открыл кейс и легко, как спичечный коробок, выставил на стол литровую банку. А Ярослав говорил, в ней двадцать килограммов весу… ну и руки, однако! — Это та самая? Вы не пересыпали? — спросила Марченко, с интересом склоняясь к улике. — Мы не храним золото в банках, — в голосе мужчины просквозило такое чувство превосходства, что даже улыбка на некоторое время стала искренней. — Следственный комитет попросил нас не пересыпать, пока не завершится следствие. А вот дальше у Марины началось одно сплошное разочарование. То, что лежало в банке, конечно, блестело, но как-то неправильно. Оно вообще мало было похоже на золото. Конечно, может, виной тому пыльная грязная банка… но разве это — двадцать килограммов золота? — Что-то не так? — предупредительным тоном поинтересовался мужчина, имени которого Марина уже не помнила. — Да нет… всё в порядке. Руки словно сами собой тянулись, подрагивая, к банке. В ушах нарастал странный гул. Рокот. Вертолёт. Пальцы сомкнулись на стекле. Марина закрыла глаза и словно наяву увидела безоблачное синее небо, летящий невысоко над сопками вертолёт… на сопках лес, лес, одна, другая, как стадо овец, мельтешат, торопятся вперёд — а вдруг ворота закроются, и они на водопой не успеют? А эту лепили второпях, на неё уронили усталую ладонь гончара, и верхушка разделилась на две, как там сериал назывался, «Твин Пикс»?.. Грохот взрыва заставил Лещинскую зажать уши, присесть на корточки. К ней разом рванулись и Лена, и мужчина, и ещё двое в штатском, что стояли за дверью, но всё, как оказывается, видели. — Всё в порядке, всё хорошо, — лепетала Марина. — Всё хорошо… вертолёт. Он взорвался. Это золото было там, оно… помнит. В ушах затихал дикий, нечеловеческий вой сгорающих заживо людей: машина сначала загорелась, а потом уже взорвалась. Перед глазами одна за другой вспыхивали картинки: сопка. Огонь. Обломки. Покорёженные останки свалились как раз на ту сопку, которую судьба и так уже обидела, разделила надвое… 14 сентября 2012 года, 13:15, Москва, «Отдел «Т.О.Р.». Лена с Мариной выглядели бледными, усталыми, но довольными. Марченко всё восхищалась: — Нам бы такие интерьеры!.. Нам бы их кондиционеры!.. Нам бы такое, как у них!.. Скрипка слушал отрешённо — то ли продолжал практиковаться в «прямом переносе», то ли просто был на своей волне. «Волна» ему не помешала бы, ведь на нём «висела» уже пара нераскрытых дел. Лещинская, у которой в присутствии Краснова пропадал не то, чтобы дар красноречия, а голос вообще, старательно пересиливала себя, рассказывала о том, что удалось увидеть. Николай Васильевич и Ярослав наперебой засыпали её уточняющими вопросами, а она старательно вспоминала подробности. — Мне кажется, — сказал Горячев, — самым полезным для нас в вашем видении является эта сопка с седловиной. Их таких, конечно, много, но всё же не на каждом шагу они встречаются. Нам известно направление полёта, и можно будет расспросить местных жителей о том, есть ли на пути следования машины подобные сопки. — Мне кажется, — поддержал Краснов, — Игорю не придётся расспрашивать местных. У него есть Аля. — И у Али есть карты? — предположил Николай Васильевич. — Ну, то на худой конец. Но думаю, с поиском этой сопки наша Цыганка справится и без Таро. Марина почти улыбнулась Ярославу — и он почти обрадовался. Но… мысли молодой женщины были перед ним как на ладони. И в них не было ни намёка на примирение. 14 сентября 2012 года, 20:35, Хабаровск, гостиница «Royal», номер Сочиной. — Дай мне карту, — попросила Аля Игоря уже раз этак в десятый. — Дай мне большую карту окрестностей Хабаровска. Валуйский вышел на викимапию, нашёл там Хабаровск, увеличил изображение и пододвинул ноутбук Сочиной. — Дай мне большую бумажную карту! — возмутилась Цыганка. — У меня диагональ двадцать дюймов, тебе этого мало?! — взмутился в ответ Игорь. — Мне надо её потрогать! — Ну фиг с тобой, трогай экран! — Мне надо её ощутить! — Ну ощути экран же! Чем тебе не карта! — Ай, баро, что ж ты непонятливый-то! — Ай, Цыганка, что ж ты отсталая-то! Ты бы радовалась, что у тебя такая возможность — проверить, каково это, работать с электронными картами на большом экране в хорошем разрешении, и я слово чести даю, ни полслова не скажу про залапанный экран и попорченное ногтями покрытие! А ты! Сочина насупилась и ушла к окну, продолжая требовать: — Найди мне большую бумажную карту! Прошу тебя! Разве сложно? Спустись на первый этаж, там наверняка продают, мы же в гостинице, должны же здесь заботиться о гостях города! — Аля! Уймись! — На![6 - Нет! (романи чиб)] — женщина взялась переплетать косу и, похоже, сама не заметила, что перешла на цыганский. — Ну кончай капризы строить! — На ракир акадякэ![7 - Не говори так! (романи чиб)] — Ну потрогай ты экран! — Тэ кинэс, со трэби, дрэ бандза![8 - Купи то что нужно, в магазине! (романи чиб)] — Ну возьми ты ноут! — Йав со лачё…[9 - Будь так добр… (романи чиб)] — Ну попробуй хотя бы! — На! Мэ тут мангав!..[10 - Нет! Я тебя прошу!.. (романи чиб)] Валуйский зарычал. Аля сдвинула брови: — Я что-то не то сказала? — Нет! Ты что-то не на том языке сказала! Она прищурилась: — Я не сказала ничего нового, ты всё это уже слышал и прекрасно меня понял! Мне нужна бумажная карта, чем больше, тем лучше! Ты можешь купить её в магазине! Будь так добр, уважь слабую женщину! Игорь зарычал ещё раз, погромче. Цыганка резко встряхнула недоплетённой косой и подпёрла кулаками бока: — Найди мне карту! Валуйский прищурился, явно взвешивая в уме, что будет проще — переспорить Алю или уступить ей? Второе показалось более полезным для здоровья, и он, издав третий, самый громовой и раскатистый рык, отправился на поиски карты Хабаровска и окрестностей. Как только за ним закрылась дверь, Сочина сразу же словно «сдулась», ладонью стерев с лица недовольство, тихонько рассмеялась, села в кресло, взяла ноутбук на колени. — Значит, ни слова не скажешь… тогда берегись, машинка, я буду тебя лапать! Неизвестно когда вынутые из кармана Таро уже лежали на клавиатуре. — Значит, летел вертолёт в Хабаровск, — рассказывала им Аля, и чувствовала, как руки наливаются силой, а веки тяжелеют, и глаза сами собой закрываются. — Летел-летел, и упал… на сопку… с двумя вершинами… кай тэ джав?..[11 - Куда мне идти?.. (романи чиб)] 15 сентября 2012 года, 10:35, Хабаровск, аэропорт, вертолётная стоянка. Утро выдалось приятным: прохладным, свежим. В небе высоко раскинулась кисея полупрозрачных белых облаков, и свет солнца казался слегка приглушённым, как из-за шторы. Когда Игорь зашёл будить Алю, она открыла ему дверь полностью собранная, в брючном костюме защитного цвета. За завтраком и Сочина, и Валуйский чувствовали странный невроз. Ели быстро, глотали, почти не жуя, торопились, и всё равно Вадим-Семён пришёл ещё раньше, чем они закончили. До аэропорта домчал в считанные минуты. Заразился неврозом от московских коллег? Пилоты были всё те же, Костя с золотым зубом, Стася и Михалыч. Они с Игорем ещё вчера перешли на «ты» и вообще быстро нашли общий язык, понимая друг друга с полуслова. Валуйский поздоровался с ними, разложил бумажную карту, раскрыл ноутбук, показывая, куда нужно направляться… Оперативники, похоже, тоже не изменились с прошлого раза, только четверо, включая Семёнова, оделись в камуфляж, а шестеро в чёрную форму спецназовцев. — Это на случай, если придётся высаживаться без посадки, — сказал Вадим, считая, что все всё поняли из его слов. — Что, гаджи, — прищурилась Аля, — запаслись пакетами? Маслят искать хотите? Да? Нестройный робкий хор смешков почему-то ей не понравился. — А маслят вам сегодня не будет! Бронежилеты все захватили? Услышав Алино соло, бодрый Вадим-Семён решил вмешаться: — Уважаемая госпожа… — Многоуважаемая! — Многоуважаемая госпожа Сочина, — заметно скисая, поправился Семёнов, — не пугайте мне опергруппу! — Так это не ко мне просьба! — искренне удивилась Аля. — Я их не пугаю! А если они пугаются, так это уже не мои проблемы, нет разве? — Разве нет, — решил принять ближний бой хабаровский следователь. — Разве это так сложно — не делать пространных намёков… — Я не делаю пространных намёков!.. Валуйский перестал вслушиваться. Он, не обладая даром предвидения, заранее знал, за кем останется поле битвы. — Мне немного знакомы те края, — пожевал губу Михалыч. — Мы туда как-то на охоту выбирались… давно это было. — Мы тоже туда ездили, — помотал головой Стася, словно отгоняя муху. — Там неприятные места. Словно что-то… давит. Гнетёт. Вот. — А я там не был, — беспечно продемонстрировал золотой зуб Костя. — Но если там действительно разбился вертолёт, то странно, что за всё это время его никто не нашёл. Там же рыболовно-охотничья база «Ярап»… — Она, она самая! — подхватил Михалыч. — Да нет, они дальше! — уточнил Стася. — Но там их территория! — …и они следят за угодьями, — невозмутимо продолжил Костя. — Они бы нашли обломки! Игорь посмотрел на Сочину. Он достаточно хорошо изучил её манеры, и был уверен, что сейчас она нервничает и за изящной (а местами и не очень) пикировкой с Семёновым прячет неуверенность. Но… когда он всё-таки нашёл бумажную карту и вернулся в номер, Аля уже ждала его с увеличенной до максимума викимапией и выясняла, как ставить на ней метки: она не сомневалась в том, что узнала нужное место. На бумажной карте она уверенно ткнула на поля, потому что место крушения вертолёта находилось за пределами пропечатанного ландшафта. Значит, переживала Сочина не из-за того, что опасалась не найти нужную сопку. Валуйский сам не видел причин для беспокойства — и в то же время, был уверен, что из-за пустяков Аля не стала бы переживать. — Скажите, у вас всё в порядке с машиной? — спросил он пилотов. Неожиданный поворот разговора насторожил их. — А что-то… может быть не так? — Ну, это бы вам лучше знать… — Игорь ещё раз посмотрел на Цыганку, и решил, что лучше он напугает пилотов окончательно, зато потом, если что, они будут заранее готовы к неприятностям. — Я почему спрашиваю, моя напарница нервничает. Вы же знаете, она у нас экстрасенс, гадалка и вообще очень чуткая женщина. Вот видите, как ловко она сейчас Семёна топит? А ведь обычно же она сама лояльность. — Может, её спросить, что она чует? — робко предложил Стася. — Спрошу, ребят. А пока прошу, будьте настороже. Лучше ещё раз машину проверьте, пока не взлетели, да и вообще, это… бдительнее давайте. Михалыч сурово поджал губы: — Так, Костя, на аппарат, Стася, мотор, я на винт, Игорь! — Валуйский вздрогнул, но оказалось, это не к нему — на голос Михалыча отозвался коренастый широкоплечий оперативник в чёрном: — Да, Мих? — Лебёдки, фалы, «сурки». — Есть! — Все всё поняли? Пилоты и десантник молча кивнули и словно телепортировались на обозначенные точки. Игорь двинул к опергруппе, заметно расслабившейся и лениво делающей ставки на победителя — восемь из девяти ставили на Сочину. — Алевтина Юрьевна! — привлёк её внимание Игорь. — Я хочу капельку вашего внимания. — Да-да, баро? — Спасибо… Он обернулся к оперативникам: — Я надеюсь, вы все уже поняли, Алевтина Юрьевна — очень хороший экстрасенс. Она очень хорошо предвидит опасности, поэтому вместо того, чтобы лясы точить и тотализатор устраивать, предлагаю проверить ещё раз вооружение и обмундирование. Можете считать приказом, отданным мной на правах старшего группы. Алевтина Юрьевна, вы же чувствуете опасность? Цыганка покачала головой: — Я не знаю, что я чувствую. Но полностью согласна с Игорем Александровичем… ситуация непроста, и лучше перестраховаться… на всякий случай. Пересмешки и улыбки словно сдуло налетевшим с северо-востока порывом ветра. Вадим-Семён уже протягивал Валуйскому бронежилет. 15 сентября 2012 года, 11:25, окрестности Хабаровска. Игорь никак не мог определиться: нравится ему это ощущение, словно он попал в свои студенческие годы, или раздражает. С одной стороны, всё было непринуждённо и весело: дюжина мужиков дружно орала «под крылом самолёта о чём-то поёт», в ритм пению грохотал вертолётный винт, и с каждой минутой всё ближе становилось то место, которое «учуяла» Цыганка. С другой стороны, Валуйскому не нравились запавшие глаза Али, отрешённое выражение на её лице и полная апатия, сменившая нервный задор побрехушек перед вылетом. Да и, в конце концов, они не на шашлыки летят. Аля сжала руку Игоря и что-то проговорила ему на ухо. — Не слышу! — помотал он головой, и Сочина крикнула, как могла громко: — Вертолёт не сядет! И тут же словно отозвался Стася: — На точке не сядем! — А ты улетающий вдаль самолёт в сердце своём сбереги! — перекрыли грохот винтов оперативники. Игорь поморщился: вот точно как на пикник летят. Вертолёт завис метрах в десяти от земли, группа быстро отстегнула привязные ремни, и Игорь тоже. — Ниже не можем! — прокричал Костя. — А ниже и не надо! — прокричал в ответ плечистый оперативник, которого звали Игорем. — «И мой сурок со мною!» Он похлопал по сверкающей лебёдке и катушке с тросом. — Десантировался раньше на тросах? — спросил Валуйского, и тот отрицательно покачал головой. — Тогда сидишь пока тут! Высота малая, но без опыта не пущу! Ещё шею свернёшь! Тёзка московского следователя был главой десантного отряда. Он на пальцах и в жестах, чтоб не напрягать горло, командовал своей пятёркой, и уже через минуту два десантника один за другим начали путь к земле. Игорь подлез поближе к двери, хотелось своими глазами посмотреть, как оно и что. И тёзка пошёл на уступки москвичу: соорудил на нём что-то вроде шлейки из верёвки, крест-накрест пересекающей грудь и обхватывающей талию, и пристегнул карабином к скобе на потолке. Следующие его жесты понял и Валуйский, ранее не знакомый с «десантным языком» — мол, теперь, если и свалишься, дальше верёвки не упадёшь. Вертолёт завис над сопкой с седловиной где-то на середине высоты склона. Казалось странным, что на обширном его пространстве нет больших деревьев, а только молоденькие ёлочки и заросли ежевики. Но Игорь быстро догадался: это и есть место падения Ми-10К. Наверняка здесь был взрыв, пожар, а за шестнадцать лет какой полноценный лес вырасти успеет? Аля сидела, зажмурившись, вцепившись изо всех сил в ремни. Что-то шептала — наверное, клятвы, что больше никогда, никогда, дава тукэ мро лав[12 - даю тебе свое слово… (романи чиб)], не будет летать на вертолёте. А может, и совсем не это бурчала она себе под нос. Вот она вынула Таро, сжалась, словно загораживая их от посторонних взглядов… Глухо вскрикнула, едва не выпустив карты из рук, и закричала: — Тырдёв! Стой! Назад! И одновременно с её криком раздался сухой треск выстрелов. Если Аля была неразлучна с Таро, то у Игоря всегда был при себе «макаров». Он давно уже нашарил и расстегнул кобуру, теперь оставалось только выхватить пистолет и наметить цель. Громкий вопль одного из десантников и мат его товарища сообщили, что враги нашли цель раньше Валуйского. Пол под ногами плясал, оперативники вручную помогали лебёдкам вытягивать трос, машина накренилась — пилоты сообразили, что представляют собой отличную статичную мишень, и пытались изменить ситуацию. Земля удалялась. Вертолёт набирал высоту. Игорю показалось, что он видит силуэт в зарослях ежевики. Ухватившись рукой за скобу в потолке, Валуйский высунулся наружу, прицелился… выстрелил раз, другой, третий — крика с земли не расслышал, но «силуэт» упал на землю, всплеснув руками. И тут же по днищу вертолёта полоснула автоматная очередь. В предплечье словно воткнули огненную спицу, пальцы разжались, за шиворот рванула чья-то сильная рука, и «макаров» упал… Нет, стукнул о скобу в потолке, отлетел на колени к Але. Уфф… Игорь успел выдохнуть с облегчением: родной «макар» не достался таёжным бандитам. И сразу же стиснул зубы, чтоб не застонать: он только теперь понял, что его ранили. …Рокот мотора. Далёкие взрывы. Гул винта. Стрекотание пулемёта. Обрывки фраз: — На помощь!.. — Мать твою, поднимай! — На себя…! — Вооружённая группа!.. — Вы там вообще…?! И, перекрывая эту какофонию — спокойный уверенный голос, эхо под сводами черепа: — Кровь-кровица, красная девица, по полю гуляла, узелки вязала… Аля отстегнула ремни и перебралась на пол, к судорожно скребущему пальцами раненому десантнику. По приказу Сочиной с него стянули брюки — а лужа крови подбиралась уже к ботинкам Игоря, сидевшего в самом хвосте. Яркая, алая… артериальная. — Сколько нам ещё лететь? — спросил Валуйский Семёнова. Тот показал четыре пальца. О четырёх часах речи идти не могло, значит, минут сорок. Сорок минут с перебитой бедренной артерией — вертолёт тряхнуло, раненый съехал к хвосту, и Игорю стало видно, что ногу десантнику разворотило основательно и очень близко к паху — не вдруг перетянешь… да и не перетягивает никто, Аля всех разогнала. И только качает внутри головы бесконечное «кровь-кровица, красная девица»… Валуйский перетянул свою руку повыше раны пристежным ремнём. Судя по всему, пуля застряла где-то в мышце, крови особой не было. Зато боль была, да ещё какая… …но тому парню на полу в разы хуже. А Игорь… ну, подумаешь, подстрелили… в первый раз, что ли… Он ещё раз подтянул ремень и вжался спиной в хлипкое сиденье. Кровь-кровица, красная девица, по полю гуляла, узелки вязала… * * * Сорок минут пролетели как один миг. Бесконечный миг, наполненный гулким эхом речитатива про узелки. На аэродроме вертолёт встречали сразу три машины скорой помощи и много-много военных. Игорь попытался сам спуститься на землю, но боль и нервное напряжение сделали ноги ватными. Кто ему помог, он толком и не понял, зато практически сразу же рядом с ним оказалась Аля в компании врачей. Она забирала у них игоревы куртку, водолазку, майку, гладила его по плечу раненой руки, продолжая что-то шептать, то по-русски, то по-цыгански… когда врачи решили полить рану перекисью водорода, она вскипела белой пеной — и что-то звякнуло по асфальту. Молоденький санитар кинулся поднимать, и замер с открытым ртом: — Это… это пуля! Перекисью вымыло пулю! — И вовсе её не вымыло, гаджё. Я её позвала — и она ко мне вышла. Иди, накладывай повязку! А моя миссия здесь окончена. Игорь, держись давай, всё заживёт быстрее, чем ты хочешь! Сочина удалилась к машине скорой помощи, возле которой стояли носилки с раненым десантником. Врачи собрали консилиум прямо на взлётно-посадочной полосе. С одной стороны, всё указывало на то, что некоторое время назад у молодого мужчины была разорвана бедренная артерия: слабость пациента, окровавленная одежда, залитый кровью пол в вертолете… Но, с другой стороны… повреждения тканей ноги были такими неглубокими! Аля протянула на раскрытой ладони несколько кусочков металла, заторможено проговорила, медленно закрывая глаза: — В него попали какой-то дрянью, ему раскурочило пол-ноги, и я не знаю, как только не оторвало её вообще. Я… считайте, я целительница. Сегодня. Проговорила и — эффектно упала в обморок. 15 сентября 2012 года, 20:20, Больница Медицинского Отдела УВД Хабаровского края, Хабаровск, ул. Павловича, 1 в. Игорю сделали с десяток рентгеновских снимков и даже магнитно-резонансную томограмму всего тела, взяли у него все анализы, до каких только додумались, включая всевозможные смывы, соскобы и биопсию. Все видели рукава куртки и водолазки, прошитые пулей, и саму пулю видели, и… маленькое малиновое пятнышко на руке чуть пониже локтя тоже. Валуйский подозревал, что в соседней палате точно такой же список экзекуций проходит второй пострадавший, над которым сорок минут читала заговор Аля. А медперсонал бегал по коридорам в крайней степени возбуждения, и чем дальше, тем больше появлялось ручек и листов бумаги, фотографий, тетрадей, блокнотов, а весть о появлении в больнице настоящей целительницы, Цыганки Сочиной, той самой, что ещё по телеку показывали, разлетелась по всем этажам и отделениям. Игорь попытался навестить подругу, но его не впустили фанаты и фанатки, отправляя в самый хвост очереди. Пока он шёл на прорыв, его потеряли недоисследовавшие чудесное исцеление врачи, отыскали возле палаты, где раздавала автографы Аля, часть очереди тут же переключилась на попытки прикоснуться к Игорю, чтобы благословение дивного исцеления перешло и на них… Вечером, когда усталое солнце скатилось за ограду больничного сквера и раскрасило облака фиолетовым, малиновым, рыжим, золотым, прорвать оборону удалось самой Сочиной. Она объяснила страждущим, что после заката не может работать, и все ей поверили — хотя приближение ночи странным образом восстанавливало её силы. Валуйский решил, что в нём, определённо, просыпаются экстрасенсорные способности: ещё в обед у него появилась уверенность, что вечером Аля придёт к нему в палату, сама. И вот — пришла, как только закончился ужин. — Что, баро, сидишь? — насмешливо спросила Цыганка, беззвучно подобравшись к Валуйскому со спины. А он не дрогнул даже. Только улыбнулся: — Я тебя жду-жду, а ты всё не идёшь и не идёшь. — А зачем тебе меня ждать, баро? — Как зачем? — Игорь развернулся к Але. Ей привезли из гостиницы юбку и блузку, и она снова выглядела как всегда. — Спасибо тебе сказать. Если бы не ты… — Если бы не я, — мрачно кивнула Сочина. — Если бы не я, мы бы не попали под обстрел. Если бы я поняла раньше, что меня предупреждают и о чём… — Но ты спасла парня. И меня. — Хо-хо, сначала загнать в ловушку, а потом из неё вытащить. Замечательное спасение. — Аля, — шельмовски ухмыльнулся Игорь. — Ну сознайся, это же ты… — Что — я? — Ты помогла мне попасть в того бандита. — Я?! — Сочина попыталась возмутиться, но щёки её предательски порозовели, и это не было проделками закатного солнца. — Ну а что, я сам собой взял и попал в него из «макарова», на весу, на лету? Я же отстреливался просто так, из злости. — Хочешь сказать, я помогла тебе убить человека?! — Но… Валуйский внезапно вспомнил всякие киношные и книжные запреты на убийство для тех, кто стоит на Светлой стороне. — Аля, скажи, ведь это не отразится на твоих способностях? — он осторожно взял её за руку. — Вот ещё! — фыркнула Цыганка. — Если ты про то, что можно потерять способности, убив человека… Она внезапно умолкла, и Игорь решил сменить тему, потому что почувствовал: в жизни Сочиной много загадок, и не все их можно затрагивать вот так, походя. — Но, получается, мы то ли нашли вертолёт, а то ли нет, верно? — Нашли, — вздохнула Аля, усаживаясь на край больничной кровати. — Нашли. Только его уже нашли до нас. Я… видела. Кажется, я видела, что там было. Мне рассказывал Киряша, но он такой странный… призрак — не призрак, мёртвый — не мёртвый… я так думаю, это оттого, что у него есть брат-близнец, и брат до сих пор жив. Киряша сказал, что они с Пашей ещё придут, на закате, и он всё, что знает, расскажет. Вот — жду, жду, а он всё никак. Никогда раньше такого со мной не было… — Аля, мать твою! — заорали под окном. — Ты какого там сидишь, кого высиживаешь?! Я ж сказал, придём на закате! Валуйский подпрыгнул, отшатываясь от окна. — Аля! Аля! Аля! Вы-хо-ди, так тебя и растак и этак!.. Цыганка сначала тихо, а затем всё громче и громче смеялась и тащила Игоря из палаты: — Пошли, пошли же, это Михеенко, Паша-Киряша! И Игорь пошёл. * * * Больница по периметру была обсажена грабами, граболистными и канадскими клёнами. Вдоль дорожек пестрели аккуратно подстриженные кусты боярышника, жимолости, можжевельника. В малиново-сиреневом вечернем свете вся палитра зелёных, жёлтых и красных тонов заиграла совсем другими красками. С каждой минутой, если не с каждой секундой, они всё темнели, сливались и перетекали в ночную черноту. Валуйского и Сочину выпустили из больницы без разговоров, стоило им сказать, что это поход в интересах следствия… или это снова вмешалась Аля? Михеенко обнаружился на одной из скамеечек, что стояли вдоль дороги. — Ну вот, блин, вышла же! Это кого ты с собой ещё притащила? Нечего ему меня слушать! Это я буду решать, кому и что говорить, ясно? Взъерошенный мужичонка разговаривал сам с собой, без конца одёргивал куртку и мял в руках шапку. При особо нервных рывках раздавался треск. Аля придержала Игоря за руку, шёпотом попросила: — Останься тут. — Нет, — так же тихо отозвался Валуйский. — Извини, но этот парень у меня доверия не вызывает. Или ты сама не подходишь к нему близко — или я иду с тобой. — Он не причинит мне вреда. — А я в это не верю. — Говорю же, баро, он безвредный. — Да, он безвредно рвёт на куски свою шапку и матерится, а через минуту захочет порвать тебя и избить. — Да не захочет… это же выживший брат-близнец. Помнишь, мы видели фото? — Помню, — нахмурился Валуйский. — Ну вот. Были два брата-близнеца, один погиб, а второй выжил, у них была очень тесная связь, как у всех близнецов, и… вот в отчётах написано, что Михеенко сошёл с ума и говорит, что в нём теперь живут двое, но это не сумасшествие. Это просто постоянный контакт с погибшим братом. Я сначала не могла понять, почему мне так сложно разобрать, что происходит с Кириллом, погиб он или нет… раньше я о таком только слышала, теперь вижу сама: человек умер, но в то же время он не умер… — Угу, угу, — кивал Игорь, со всем соглашаясь. — Постой здесь, чтобы не спугнуть контакт. — Я не спугну его, Аля. Но я должен быть рядом с тобой. Можно подумать, ты не знаешь, на что способны люди, когда они психи… Цыганка усмехнулась, похлопала Игоря по здоровой руке: — Ладно, баро. Пошли вдвоём. И они пошли. Михеенко, казалось, и не заметил, что рядом с ним появились люди, всё продолжал бухтеть. Игорю показалось, что он даже говорит на два разных голоса: за себя и за брата. — Успокойся, — то ли попросила, то ли приказала Аля, и — дивное дело! — мужичок унялся. Даже ёрзать перестал. — Здравствуйте, Павел, Кирилл. — «Здравствуйте» в карман не положишь, — неразборчиво пробурчал в ответ Михеенко, — и в стопку не нальёшь. Но с тебя чего ещё взять? Нечего, поэтому … с тобой, пусть будет «здрасьте». Сочина усмехнулась, выудила из недр юбки сигареты и зажигалку. Закурила сама, предложила мужчинам. Валуйский отказался. Михеенко сначала взял тонкую дамскую сигаретку, потом покрутил в руках, понюхал, чихнул и вернул Але: — Пашка-дурак, курит табак, спички ворует, дурью торгует. — Кирилл, ты здесь? — Где ж я могу ещё быть, — сумрачно отозвался Михеенко. — Нас двое тут. И Паша, и Киряша. Предупреждаю сразу. Я много не знаю. Я не всё видел и не всё понял. — Расскажи, что знаешь, Киряша. А я помогу тебе уйти. — Расскажу. Но мне не надо помогать. Если я уйду, Пашка тоже умрёт. 16 сентября 2012 года, 03:50, квартира Краснова. Ярослав спал беспокойно, с тяжёлыми снами, которых не запомнил, а проснулся, потому что его позвала Цыганка. Стоило открыть глаза, и зазвонил мобильный: — Здравствуй, Аля, — сказал Краснов, даже не глядя на номер. — Что-то случилось? — Случилось, баро, случилось. Игоря ранили, мне по носу нащёлкали. Вертолёт нашли раньше нас, но не так давно, в начале этого лета. Его распотрошили, достали золото… Ярослав сполз на пол, лёг, вытянулся, закрыв глаза. Голос Али подтверждал, уточнял, озвучивал смутные беспокойства и догадки. Двадцать килограммов золота — с пропавшего шестнадцать лет назад вертолёта. Вертолёт нашли в начале этого лета. Кто? Кто-то, кто знал о месте аварии все эти годы и у кого хватало сил «отводить глаза» поисковикам. Аля в Хабаровске не чувствует его присутствия, хотя вовсю испытывает на себе следы его «творчества»… — Нам помогли близнецы Михеенко, я попробую привезти их в Москву, им бы тоже помочь, да не знаю, как… а мы пока тут будем искать бандитов, которые ранили Игоря. Они тоже как-то связаны с золотом — скорей всего, у них остальные сорок пять килограммов из того груза… но их словно прикрывает кто-то. Прячет, как тот вертолёт… А вот в Москву, судя по тому, что случилось со Скрипкой и Сабанеевым, около месяца назад явился именно этот «кто-то». Кто-то, кто стёр память Сабанееву. Марина говорит, он связан с её жизнью… Но вряд ли он стирал память ей! То есть, Марина помнит его. Просто память шутит с ней странные шутки. А что может помочь памяти?.. Ярослав пружинисто поднялся с пола и сел на кровать. — Спасибо, Аля. Я верю, что вы справитесь там, а мне пора справляться тут. Краснов отключил мобилу. Казалось бы, чего проще… ввести Марину в глубокий транс и посмотреть, что это за человек такой из её прошлого… Коготь ревности царапнул по сердцу. Стоп! Разве с таким подходом можно браться за серьёзное дело? Кто бы ни был этот человек, что бы он ни значил для Марины… если б значил, она бы вспомнила его в два счёта, а раз не может вспомнить, то, выходит, не так велика была его роль в её жизни! Коготь рассыпался в прах. Остался только вопрос — согласится ли Марина на глубокий гипноз. Небо на востоке начинало светлеть. Четыре утра… а что. Самое подходящее время для визитов! 16 сентября 2012 года, 11:10, Хабаровское УВД. Кабинет Семёнова оказался неожиданно уютным. Казённый салатовый цвет стен компенсировался южной стороной, простой, но симпатичной шторкой на окне и обилием комнатных цветов с пёстрыми листьями. — Можно курить? — спросила Сочина, и Вадим кивнул: — Угу. Они устроились вокруг стола (Аля — ближе к окну), Семёнов повернул монитор так, чтобы не отсвечивал, и вошёл в базу данных. Валуйский сдержался и не скривился, хотя программка была старенькая, не то, что в Москве. Впрочем, фотографии уголовников она исправно показывала, а большего пока и не требовалось. — У него кличка начинается на «у», — напомнила Аля и набрала полный рот дыма. — И он сидел… ну… лет десять. Как минимум. Вероятно, рецидивист. И сейчас ему лет пятьдесят. Семёнов старательно задавал варианты поиска. Электронная картотека выдавала одного за другим Усатого, Угрюмого, Усть-Каменского, Ужа, Устарка, Уссурийца… — У него наколка, — Аля медленно выпустила дым. — Наколка… скарабей. Цыганка показала Вадиму-Семёну средний палец. Следователь покраснел. — Что, гаджё, смущаешься? На среднем пальце у него наколка. Перстневая. Со скарабеем. Валуйский хмыкнул: — Помог ему жучок, привлёк удачу! Вадим промолчал. Он тоже знал, что татуировки-скарабеи считались среди уголовников своеобразными оберегами, приносящими удачу, в том числе, и в делах бандитских. — Вот по наколке мы его скорей найдём! — Да? — недоверчиво прищурилась Аля и прикурила вторую сигарету от первой. Она переняла эту манеру от Горячева, потому что считала удобной. — Ого! — присвистнул Семёнов. — Посмотрите! Кличка — Угол, возраст подходящий, сорок девять, и скарабей на среднем пальце есть! Цыганка глянула на экран. С фотографии на неё угрюмо смотрел достаточно молодой мужчина, лет тридцати пяти, но уже с залысинами в реденьких коротких волосах. Зато брови у него были густые, сросшиеся. И подбородок такой характерный, раздвоённый. — Он, — кивнула Сочина. — Точно, он. Распечатать можешь? — Уже. Загудел принтер, медленно пропечатывая лицо Угла. — Это наш местный авторитет, — с каким-то непонятным удовольствием, словно хвастаясь, проговорил Семёнов. — Углов Николай Борисович, шестьдесят третьего года рождения, впервые попался ещё по малолетке, сажать не стали… а в восемнадцать получил первый срок, на три года. Потом ещё три, и ещё, в общей сложности, девять лет. В девяностые годы собрал группировку… вот, написано, что в наши дни под ним северо-запад Хабаровской области… — Где он сейчас? — спросил Валуйский, механически поправляя кобуру, словно сию минуту в кабинет мог ворваться Угол или его подручные. — Не знаю, — обескуражено ответил Вадим. Аля выхватила из принтера распечатку фотографии, зажала лист между ладонями. — Я знаю. Он прямо сейчас в доме с зелёной крышей. Как раз где-то на северо-западе, в черте города. Дом — частный. — Спасибо, многоуважаемая госпожа Сочина, — как-то безрадостно поблагодарил следователь. — У нас на северо-западе как раз… ма-аленький такой частный сектор. — Возвращайся в гостиницу, Аля, — с мягким нажимом попросил Игорь, — а мы пойдём искать дом с зелёной крышей. Не думаю, что у них тут модно красить крыши зелёной краской! — Так то не краска, — покачала головой Цыганка. — Не краска… медь! Медная крыша. Но зелёная… старая, видать. — А вот это дело другое! — глаз у Вадима загорелся. — Таких крыш у нас, и правда, немного, и, думаю, найти такой дом несложно будет! Аля усмехнулась: — Ну, с богом, мальчики! Если поспешите, то сегодня ещё успеете задержать свои сорок пять килограммов золота! 16 сентября 2012 года, 04:15, квартира Лещинской. И кто придумал, что «Moscow never sleep»? Он, этот выдумщик, не бегал в четыре утра по спальным районам! Тишина, покой, только редкие стайки молодёжи, которая «never sleep» и в других городах, а не только в Москве. Ей, молодёжи, положено быть такой, неспящей, громкой… внезапно вырастающей из-под земли на пути у раннего бегуна: — Ну чё, бразерс, устроим безмазовое утряшко дяденьке? Ярослав сунул руки в карманы и улыбнулся как можно доброжелательнее: — Ребят, бить меня не хотите вы. «Ребят» было четверо, они загодя «растянулись» поперёк дороги, и на их лицах, плохо различимых в свете далёкого фонаря, читалось обдолбанно-тупое непонимание. «Дяденьке» полагалось трястись от страха при виде такой бравой компании, самому, ещё до просьб, предлагать откуп за право уйти слабопобитым, но живым и относительно здоровым… — Меня глючит, или он с себя джедая корчит?! — изумился, наконец, самый низенький. — Я не корчу, — улыбнулся Ярослав ещё милее. — Я просто предлагаю вам, пока есть такая возможность, уйти с моей дороги. — Он борзеет! — восхитился самый высокий. — В реале, борзеет! А ну, быстро, по тыкве настучали, фарш, трубу забрали, в коллектор сплавили! Краснов тяжело вздохнул и вынул руки из карманов. Пока молодёжь развлекала его высокоинтеллектуальной беседой, он собирался и концентрировался, а заодно придумывал, что сделать с нахальной четвёркой. Кажется, придумал. — Э-э… — недоверчиво вытянул руки вперёд самый низенький. — Э-эй! Эй, мужик! Ты где? Все четверо рванули вперёд, принялись ощупывать воздух и друг друга, у них так вытянулись лица… — …, — констатировал высокий. — Я говорил, меньше жрать надо. Ярослава они резко перестали видеть, а он обошёл их по газону и… не удержался. Внёс свои коррективы в утреннюю жизнь мелкой шпаны. Краснов позволил себя увидеть только тогда, когда каждый юноша получил уже по паре крепких пинков от человека-невидимки. Растерявшиеся, изумлённые, парни пытались разобраться, глючит их или уже отпустило, поэтому успели даже передраться между собой, пока Ярослав укладывал их рядком на газоне. Он нажимал пару точек — заглядывал в глаза — и помогал лечь на спинку ровно. — В общем, так, ребята, — восемь пар вытаращенных глаз впились в Краснова. — Бить меня не хотите вы. Собственно говоря, и не можете. И это более чем серьёзно. А в случае, если попытались бы… я мог продемонстрировать всё, на что способен, и у вас осталось бы крайне мало шансов на выживание. Ещё раз выражаю пламенную надежду, что вы больше никогда не будете пить и курить всякую гадость, а также перестанете охотиться на прохожих. Отряхнув руки (судя по стонам молодёжи, ей казалось, что с рук Краснова сыплются жгучие искры или какие-нибудь ядовитые гады), он продолжил путь к дому Лещинской. Нет, конечно, можно было бы этих мальчиков подлечить, наставить на путь истинный как-то более мягко, но… время. Время! Краснову казалось, что он ощущает, как время утекает сквозь пальцы, и торопился за тонкими звенящими струйками, чтобы успеть… Знакомый дом. Нужный подъезд. Нужный этаж… и сонная Марина открывает дверь: — Что-то случилось? Ярослав зажмурился: — Пока ещё нет, но сейчас должно. — Что? Марина просыпалась. Ярослав, даже не открывая глаз, слышал это по её дыханию, по биению сердца. — Марина. — Я. — Прости. — Кого? — Меня! Недоверчивое хмыканье послужило ответом, и Краснов открыл, наконец, глаза. Марина почти улыбалась и жестом приглашала проходить в дом. В спину добила: — И за что я должна тебя прощать? — Я хотел, как лучше, — сознался Ярослав. — Я не хотел мешать тебе, когда ты смотрела чемодан. Теперь я понимаю, что повёл себя неправильно, но только из лучших побуждений. — Князь, — усмехнулась Марина. — Ладно уже. Пойдём, чаю согрею. * * * Марина долго разглядывала чашку. Потом ложку. Потом чашку и ложку вместе. Потом цветочек на скатерти. — Я хочу тебя просить об одном одолжении, Князь. — Не читать твои мысли. — Нет. Это выше тебя, Ярослав. Просить тебя не читать мысли окружающих — всё равно, что просить тебя не дышать. Но… я прошу тебя не молчать. Ты читаешь мои мысли, ты понимаешь, что творится у меня на душе, и, как я теперь вижу, считаешь, что я с такой же лёгкостью разбираюсь в том, что происходит внутри тебя. Но это же не так! Вот ты видел, что я волнуюсь, переживаю, справлюсь ли, ты решил отойти в сторону, чтобы не добавлять мне переживаний, и что получилось? Я не поняла твоего замысла, и… да, я на тебя очень и очень обиделась… Ярослав протянул руку. Накрыл пальцы Марины своей ладонью: — Договорились. Я всегда буду говорить тебе о том, что замышляю… — …и прямо сейчас расскажешь тоже, — подхватила Лещинская, лукаво улыбаясь. — Я же вижу, у тебя что-то случилось. Я готова помочь, ты только скажи, что надо делать. Ярослав задумался: как сказать, что он хочет погрузить Марину в глубокий транс?.. Сам себя оборвал: да так и сказать. — Марина. Я хочу ввести тебя в транс. В глубокий транс. Чтобы ты смогла беспрепятственно вспомнить, кто этот мужчина, тот, что был в твоей жизни, который сдал золото в камеру хранения. Лещинская покачала головой, усмехаясь каким-то своим мыслям — и, о диво! — Ярослав не смог их прочесть, разве что догадаться о том, что они посвящены этим мужчинам, для которых всегда главное их игрушки или работа. — Хорошо, Ярослав. Пойдём в комнату. Мне, наверное, лучше лечь, да? — Да. Свет они не стали включать. Мысли, такие мысли повели хороводы в голове… Марина легла на диван, попыталась расслабиться и задышать ритмично и ровно, однако Ярослав попросил её: — Не торопись. Я знаю, что мог бы предложить тебе следить за маятником или рукой, но… ты так мне доверяешь, что входишь в транс сама… Спасибо, Марина. — Пожалуйста, — пробормотала она, окончательно проваливаясь в безмятежность, граничащую со сном. Краснов закрыл глаза, вслушался в себя. В непривычную тишину — там, где только что была нежная радуга мыслей Лещинской. — Марина. — Да, Князь. Голос Марины слегка изменился. Он словно выцвел и поблек, стал отчасти механическим, тихим, но очень внятным и чётким. — Ты слышишь меня? — Да, Князь. — Ты будешь отвечать на мои вопросы? — Да, Князь. Всколыхнулось волной: вот он! Вот он, момент, когда можно спросить — Марина, ты любишь меня? — Да, Князь. Ярослав вздрогнул. Он был уверен, что не задавал вопроса вслух! — Я сейчас вижу твои мысли, Князь. Краснов помотал головой. Да… как сложно привыкнуть к такому… — Марина, ты должна вспомнить… — Зоран, — ответила она, хотя Ярослав не успел задать вопрос. Так вот как они все себя чувствуют, когда он читает их мысли! — Да, Князь. Мы чувствуем себя именно так. Мысли экстрасенса понеслись вскачь, он хотел знать сразу и всё об этом Зоране, что он из себя представляет, где его можно найти… — Зоран — это серб… — всё тем же неживым голосом продолжала говорить Марина, отвечая на неозвученные вопросы Краснова. — Серб или болгарин, я не обращала тогда внимания. Он участвовал в том же проекте на телевидении, что и я. Мы ним вместе проходили отборный тур, он вёл себя вызывающе. Его постоянно что-то не устраивало. Нас ещё не приняли в проект, а он успел перессориться со всей съёмочной группой. В конце концов, он поругался и с продюсерами, после чего был вынужден отправиться домой. Точная информация о нём должна храниться у руководства программы. Они ведут картотеку участников. Нужно ориентироваться на время моего участия… Ярослав опустился на колени рядом с диванчиком и взял в руки холодную ладошку Марины. Поднёс её к губам, подышал на неё. Поцеловал и замер от счастья: вторая рука женщины нежно провела по его волосам. Никогда в жизни он не проводил такого сеанса гипноза, чтобы реципиент и впадал в транс без его участия, и выходил из него по доброй воле, самостоятельно. — Вот что значит — работать с паранормалами, — ласково усмехнулась Марина. 16 сентября 2012 года, 15:25, Хабаровское УВД. Аля не поехала в гостиницу, осталась ждать группу захвата в кабинете Семёнова. На мониторе компьютера скринсейвер рисовал бодрящие зимние картинки. Зрелище завораживало: по белому экрану пробегала ребристая синяя полоса, потом серая, потом ещё пара полосок разного цвета… потом вдруг оказывалось, что это не полоски, а зимний лес у горизонта, а на опушке невидимая кисточка уверенными штрихами «ставила» берёзки, ёлочки. Часть деревьев рисовали в перспективе, ближе к зрителю. Потом, когда картина считалась завершённой, начинал идти снег, прилетали красные птички… а потом со всех сторон экрана стягивалось кольцо белизны, и всё начиналось по новой: разливали банку голубой краски на нижний край дисплея, полукругом проводили зелёный зигзаг, превращали его в ельник на берегу озера… надо будет потом попросить Семёнова, чтобы он сбросил установочник Валуйскому на флешку, а дома попросить Лёшу, чтоб установил. Какого бы мнения ни был Игорь о «продвинутости» Али в делах компьютерных, но она общалась с техникой ровно настолько, насколько это ей было необходимо. В скринсейверах вот разбиралась — они помогали медитировать. Чего стоили все эти аквариумы, с золотыми рыбками и с экзотическими, с акулами и с дельфинами… Мысли текли плавно и неторопливо. Пейзаж зимнего пруда сменился рождественским. В душе росла и крепла уверенность в том, что пора заказывать билеты до Москвы. Аля уверенно пододвинула к себе клавиатуру, и скринсейвер отключился. Билеты на Москву, как она вскоре узнала, можно было взять только на следующее утро. Так смешно: самолёт из Хабаровска вылетит в десять ровно, а в Москву прибудет уже в одиннадцать двадцать пять! Но при этом в пути пробудет восемь часов… Сочина заказала билеты. Встала, прошлась по комнате. Погладила воздух над пёстрыми листьями колеуса. Кажется, сорт «Чёрный дракон» — густо-фиолетовый с сиреневым… Розово-зелёные с белыми пятнами листья каладиума, фигурные, глянцевые сердечки кротона — оказывается, гаджё Вадим-Семён с ними каждый день тайком разговаривал! Зря, наверное, Аля так его третировала… Зазвонил мобильный. — Да, Игорь? — Спасибо за наводку и что поторопила! Мы нашего Угла застали на чемоданах в ожидании транспорта! Еле успели! — Ну взяли же? — Взяли, взяли! Ему тут обещают такую дольче виту, что мне его нисколько не жалко! — А мог бы и пожалеть, — меланхолично предложила Цыганка. — У него же сердце плохое и с сосудами проблемы. Инфаркт или инсульт, а то и оба вместе, и накрылась дольче вита. На заднем плане чей-то голос истошно завопил «Врача! Врача!», и Аля вздохнула: — Ну вот. А я о чём… Игорь отключился. Сочина вздохнула ещё раз. Смерти Угла в обозримом будущем она не видела, но вот парализация ему грозила, определённо. И остановка сердца. 16 сентября 2012 года, 14:15, СИЗО, Москва. Пока Ярослав не попал ни в одну пробку — за вот уже полчаса пути. Его, наверное, спасало то, что сегодня никто не выезжал на обед на личных авто, и для вёрткого мотоцикла не возникало особенных препятствий. Но… Горячев перезванивал два раза. Первый — чтобы попросить поторопиться, ибо Зорана Вешовича уже доставили в СИЗО. Найти загадочного экстрасенса оказалось неожиданно легко и просто, потому что руководство телеканала, о котором говорила Марина, с преогромной радостью пошло навстречу следствию (Краснов подозревал, из вполне корыстных соображений пиара) и выдало все известные им адреса и телефоны Зорана. Второй звонок Горячева не понравился Ярославу совершенно: голос Николая Васильевича показался ему заторможенным и несущим на себе печать мощного энергетического воздействия. Он просил не торопиться, может быть, даже перенести посещение СИЗО на завтра. Когда Краснов попытался сам перезвонить Горячеву минуты через две, трубку никто не взял. Светофоры, как назло, встречали красным светом. Нарушать ПДД нельзя… кто сказал, что этот случай не из тех, когда, если очень хочется, то можно? Ярослав прибавил скорость, и под радостный рёв двигателей промчался на красный свет. Один, другой, третий раз — светофоры только тупо смотрели вдаль, не мигая, воспалёнными красными глазами, а Защитник летел на помощь своему начальнику. Своему другу. Зарекавшийся уже резко тормозить, Ярослав всё равно воспользовался передним тормозом едва ли не на полной скорости, и авто эффектно развернулось, выбивая асфальтовую крошку перед воротами СИЗО. В два прыжка преодолев расстояние до дверей, Краснов заставил себя остановиться. Глубоко вдохнуть. Понять, что Зоран стоит за дверью — и чувствует его приход. И… готов ударить! Ярослав отпрыгнул и упал на землю, зная, что это смажет эффект воздействия, если не нейтрализует полностью — и тут же там, где он только что стоял, распахнулись створки двери. Так, будто по ним пнули изнутри. Но… коридор был пуст. Зоран… Зоран. Ярослав видел его глазами Марины. Невысокий нервный шатен, чуть рыжеватый, лет сорока, с неправдоподобно яркими глазами, как настоящий малахит… с такими же прожилками… линзы. Контактные линзы, купленные специально для телепрограммы! И носит он их для того, чтобы легче устанавливать контакт взглядов! Не каждый станет вглядываться в карие глаза — но каждый захочет понять, какого же цвета эти, изукрашенные концентрическими кругами… Краснов потряс головой, выбивая из ушей навязчивое зудение на пределе слышимости. Словно с болота поднялся рой комаров, и теперь ищет жертву, хочет выпить её досуха… вот-вот настигнет, подомнёт под себя, унесёт в болото, обездвижит, обескровит, лишит сил, лишит жизни… Нет, дорогой Зоран, комары — докучливые мошки, а не кровожадные монстры, обладающие роевым сознанием! Просто ты не жил в тайге. Просто ты вообще не жил, получается, все последние шестнадцать лет. Ярослав медленно поднялся с земли. На пороге СИЗО стоял мужчина среднего роста, среднего возраста с очень средним невыразительным лицом и яркими малахитовыми глазами. Он молчал. Ярослав тоже. Со стороны могло показаться, что встретились двое знакомых, которые расстались не по-хорошему, не ожидали этой новой встречи, не были к ней готовы и теперь не знают, что делать дальше. Поздороваться не позволяет гордость, пройти, сделав вид, что не заметили друг друга, уже нельзя — взгляды столкнулись… …и давят друг друга незримыми прессами, у кого на сколько хватит сил. За вами, говорите, товарищ Вешович, сила? Ну и в чём сила, брат Зоран? В том, чтобы безраздельно владеть несметным богатством? В том, чтобы ради этого богатства убивать? Или просто потворствовать убийцам? А, никто не умер, как я мог забыть! Ведь мы же спасли того паренька из камеры хранения, ты и не хотел его убивать. Ай-яй-яй, как же я к тебе несправедлив, ты просто так, шутки ради поставил ему программу самоуничтожения на случай, если кто-то решит узнать, у кого же он багаж принял… и сторожей своих ты не убивал, и пожилого примерного семьянина Горячева тоже. Просто оглушил слегка. Полежат пару недель в коме, а потом оклемаются?! Нет, Зоран, нет, и ещё много раз нет, пока ты не устанешь слушать. Если за кем-то и стоит сейчас сила — так это за мной. Ярослав резко вскинул руки вверх. Зоран отшатнулся, попятился, пятился до тех пор, пока не упёрся спиной в стену, сполз по ней на пол, свернулся, как эмбрион, тихо заскулил. Ярослав выдохнул и опустился на одно колено. Коснулся пальцами земли… метнулся вверх по этажам. Он не боялся, что Зоран уйдёт. Он был уверен, что ему сейчас хватит сил лишь на то, чтобы лежать и тихо выть, с трудом понимая, где он и кто он. А в СИЗО все… спали. Беспробудно дрыхли охранники, самозабвенно храпели уголовники, и найденный на лестнице Горячев тоже тихо-мирно спал, обняв перила. Краснов сел и засмеялся, встряхивая руками и едва ли не ложась на ступеньки рядом с Николаем Васильевичем. Надо было и Зорана усыпить! 16 сентября 2012 года, 14:45, СИЗО, Москва. Сонные, еле сдерживающие зевоту — а чаще и не пытающиеся сдерживать! — полицейские, следователи, Горячев, Краснов ждали, пока Зоран Вешович придёт в себя. Он делал это постепенно. Медленно. — Мне показалось, он… причинил вам вред, — извиняющимся жестом развёл руками Ярослав. Горячев крепко сжал его плечо: — Спасибо, Ярослав. Спасибо. Я думал, что он убивает нас. Когда у меня на глазах один за другим упали, как подкошенные, охранники, я схватил телефон, и я был в шоке, когда вместо того, чтобы предостеречь, стал уговаривать не торопиться. Он снял очки, взялся протирать стёкла, старательно пряча глаза. — Он держал под контролем ваше сознание, — нахмурился Краснов. — Это страшно, — тихо проговорил Горячев. — Это очень страшно, когда ты хочешь делать одно, а делаешь совсем другое. Бог даст, я больше никогда не буду чувствовать себя так… Зоран закашлялся, резко дёрнулся, вскочил — только для того, чтобы упереться плечами в ладони дюжего полицейского с очень доброжелательной улыбкой. На щеке доброжелательного полицейского красовались свежие царапины, а под глазом наливался фиолетовым синяк: этому парню не повезло резко уснуть на лестнице и скатиться по ней вниз, протереть лбом и щекой кобуру упавшего раньше товарища. — Где я? — спросил Зоран. — Где-где, в Караганде, — подавляя очередной зевок, ответил один из следователей. — Вы в следственном изоляторе, — сухо сказал Горячев, возвращая очки на нос. — И мы ждём, когда вы расскажете нам, как в вашем распоряжении оказались двадцать килограммов золота. Вешович стрельнул взглядом в Николая Васильевича, и тот мягко улыбнулся: один глаз мужчины был карим, а второй малахитово-зелёным. — Кажется, вы потеряли одну линзу, — оповестил Горячев Зорана. — Но это не помешает вам рассказать, как всё было. Экстрасенс продолжал молчать. — Он пытается снова вас всех усыпить, — сообщил Краснов. — И не понимает, почему это у него не получается, ведь только что безотказно работало. Он ещё не понял, что, если когда-нибудь и сможет снова управлять своей силой, то случится это очень и очень нескоро. — Чистосердечное признание, Вешович, смягчит вину, — напомнил один из следователей. 17 сентября 2012 года, 14:05, отдел «Т.О.Р.», Москва. Марина принесла с собой заварку, ту самую, из вишнёвых листьев, заварила чай на всех. Скрипка уже в пятый раз обещал, что завтра же притарабанит полную сумку сырья и будет тереть до посинения, то есть, до смены цвета и запаха, так уж ему пришелся по душе аромат. Лещинская только смеялась: в сентябре подходящего «сырья» не найти! — Я в шоке! — тоже пятый или даже шестой раз сообщил Игорь. — Я в шоке! Аля — Аля! По интернету! Заказала билеты для нас! Представляете?! Лена Марченко молча прикидывалась частью интерьера вблизи Валуйского в надежде, что он обратит на неё хотя бы некоторую часть своего внимания. Игорь и Аля уже закончили рассказ о поисках вертолёта и поимке Угла. То есть, Валуйский закончил в лицах показывать все «пере» — перелёты, переговоры и даже перестрелки. Сочина тихо сидела под форточкой с сигареткой и чашечкой чая и кивала в самые напряжённые эмоциональные моменты. А Горячев и Краснов не торопились рассказывать о том, что узнали сами. Просто пили чай. И только когда допили, Николай Васильевич, на правах старшего, всё-таки поведал историю, услышанную от сербского экстрасенса. Изредка Ярослав вставлял своё уточняющее или поясняющее слово. В 1993 году, за три года до того, как где-то под Хабаровском пропал вертолёт с золотом, молодой экстрасенс Зоран Вешович прилетел на Дальний Восток в поисках «мест силы». Там он крепко сдружился с Маргаритой Ивановной Дьяченко, женой владельца прииска «Западный». Маргарита, когда узнала, что её новый знакомый обладает экстрасенсорными способностями и даже умеет исцелять болезни, не на шутку обрадовалась: она с самого детства верила в то, что мир вовсе не так прост, как это пытаются всем доказать ортодоксы, и на самом деле в нём полно чудес. Зоран, по сути своей не слишком симпатичный молодой человек (на ту пору ему был всего двадцать один год), казался ей верхом совершенства. Обаятельным, чутким, понимающим, всё знающим, способным управлять дикими зверями и людьми… Зоран охотно демонстрировал эти свои умения. Другой бы на месте мужа, Фёдора Игнатовича Дьяченко, заревновал бы. Но… хозяин золотодобывающей артели привык смотреть на чудачества своей экзальтированной супруги сквозь пальцы и воспринимал Вешовича как очередную игрушку, этакую болонку. Помнится, месяц назад она приводила в дом «настоящего дервиша», полгода назад ездила на Тибет, общаться с ламами, а перед этим переписывалась с какой-то ясновидящей из Иркутска, а до того… в общем, вспоминать можно было долго. И Зоран стал всего лишь одним из звеньев бесконечной цепи. Погостив месяца полтора в Хабаровске, обойдя все «места силы», экстрасенс отправился домой, в Панчево. Разумеется, Маргарита Ивановна взяла у него и адрес, и телефон. А когда три года спустя пропал вертолёт, она первым делом бросилась уговаривать мужа прибегнуть к помощи экстрасенса. Фёдор Игнатович долго не мог вспомнить, о каком таком «милом юноше» талдычит супруга, но, в конце концов, сдался под её напором и даже оплатил перелёт Вешовича в Хабаровск. Так он оказался на Дальнем Востоке второй раз. Зорану исполнилось уже двадцать четыре, он повзрослел и возмужал, многому научился, многое постиг и чувствовал себя поистине всемогущим! Когда он узнал, что «цена вопроса» — шестьдесят пять килограммов золота, не сразу сумел представить себе сумму в долларах, не говоря уже о сербских динарах. Около девятисот тысяч долларов! Это же почти миллион долларов!!! Такая сумма не могла присниться амбициозному юнцу ни в одном из самых сладких снов о будущем! Естественно, он сразу же согласился направить поиски. И направил. И так сокрушался, когда вертолёт так и не нашли там, где он просил искать… а сам потихоньку сходил на место крушения. Да, он думал, что легко сумеет найти среди обломков вертолёта так чётко привидевшийся в трансе прямоугольный чемоданчик. А на деле оказалось, что во время взрыва то, что было вертолётом, превратилось в страшную, намертво спаянную в прихотливо искорёженной форме фигуру. Золото было где-то там, внутри… звало его к себе. Манило. Обещало долгую безбедную жизнь, и не в Сербии, а где-нибудь в Лондоне или в Париже. Или где-нибудь за океаном! Но надо было подождать. Совсем немного… а лучше — много. Ведь золото — есть. Оно закрыто ото всего мира обгорелым металлом. И, если Зоран прямо сейчас немного постарается, он сумеет сделать так, что его никто и никогда не найдёт. Никто — кроме него. Никогда — пока он не решит забрать принадлежащее ему по праву. Вернувшись в Панчево, Зоран за все эти годы ни разу не лёг спать, не сосчитав предварительно, каково же его состояние. Он тщательно отслеживал цены на грамм золота, и как же он горевал, когда они упали! Зато какова же была его радость, когда они, наконец, поползли вверх! И с той поры он только ждал, ждал и ждал, когда же его капиталовложение достигнет суммы, удовлетворяющей его запросам. А пока капитал «созревал», он пытался найти себе применение. Попробовал выучиться на финансиста, но с треском провалил вступительные экзамены. Попытался устроиться по специальности, переводчиком, но там платили такие копейки… а потом и вовсе сократили. Работал дворником и разгружал вагоны, уезжал на заработки сначала в другие города, потом и в другие страны, постепенно перебрался на постоянное место жительства в Россию, только старался, чтобы у него всегда был НЗ: сумма, достаточная на оплату проезда до Хабаровска. Естественно, ни о какой жене даже речи идти не могло. Пока. А потом… он и в сорок, и в сорок пять оставался бы мужчиной хоть куда, а обладая двумя миллионами долларов — именно такой отметки к той поре достигла сумма! — заполучил бы себе в жёны любую, какая понравится. Экстрасенсорные способности Зорана никому не были нужны в Сербии, зато в России на них оказался неплохой спрос, и вскоре он уже зарабатывал приличные деньги, тратя непозволительно мало сил. Разве сложно ему посмотреть, какое будущее ждёт начинающийся бизнес Купетмана? Сделать оберег на развитие и процветание Башкевичу? Сварить «отворотное» зелье для неугодного жениха дочери Сорановского? Потом он перестал запоминать фамилии, посетители слились в непрерывную череду, жизнь окончательно изменилась, и только ежевечерний подсчёт капиталов оставался всё тем же, что и все последние шестнадцать лет. А когда сумма перевалила за три миллиона долларов, Зоран с обезоруживающей ясностью понял: он никогда не сумеет в одиночку добыть это золото в тайге. Нет, конечно, он в одиночку сходил и проведал свой вертолёт, заросший ежевикой и молодым ельником, всё было на месте, и золото тоже, но как, как же добраться до него? Где найти соратников? Но… а на что ему экстрасенсорные способности? В который раз уже Вешович обратил их себе на пользу. Ему удалось без лишних проблем и проволочек отыскать подходящего помощника, хабаровского авторитета Угла. Вешович решил оставить свои паранормальные возможности козырем в рукаве. И правильно сделал, потому что Угол соглашался на все условия с подозрительной лёгкостью. Надо обеспечить машину? Легко. Подогнать ребят с резаками? Да не вопрос! Отдать треть сокровища непонятному субъекту? Да пожалуйста! Угол сам, лично, присутствовал на распилке. Слишком уж вскользь поинтересовался, откуда у Зорана такие точные сведения о вертолёте. Как-то очень уж легко поверил в легенду про уцелевшего пилота, у которого дедушка был общий с Вешовичем… Зоран был уверен, что его «поведут» ещё в Хабаровске, и его «повели». Он чувствовал слежку, он знал, что его «коллеги» поедут в одном с ним поезде и даже постараются втереться в доверие, пока неделю прокултыхаются в соседнем купе… Но разве Зоран зря ждал шестнадцать лет своей возможности получить — хорошо, не три, но хотя бы один миллион долларов? И Вешович сдал чемодан с золотым песком в камеру хранения. Перестраховываться — так по полной! Зоран не просто загипнотизировал служащего, не просто стёр ему память, но ещё и опробовал не раз уже проверенную на других «систему самоуничтожения»: он так кодировал сознание особо доверенных лиц в одном санкт-петербургском борделе пару лет назад… выжили двое из десяти, зато тайны хозяина никому не достались. Оставалась самая малость. Избавиться от «хвоста» и забрать золото, но — кто мог знать, что оно не улежит на полке?! — Ну а в дальнейших событиях мы все принимали непосредственное участие, — подвёл итог Николай Васильевич, и Ярослав согласно кивнул. — Какая… трогательная история, — Скрипка сделал вид, что растроган до слёз и даже пару раз всхлипнул, прекратив цирк только при виде кулака Валуйского. — А мне его жалко, — в один голос сказали Марина и Лена. Краснов улыбнулся: — Мне тоже его жалко… — Но я сомневаюсь в том, что он получит справедливое наказание! — возмутился Сергей. — Да он изворотливее угря! — присоединилась к нему Аля. — Вот увидите, он может уплыть ещё до суда! — А может, пусть бы себе плыл? — спросила Марина. — Ведь он и так уже самой судьбой наказан. Он шестнадцать лет жил только тем, что считал свои деньги — деньги, которых у него не было, а теперь уже никогда и не будет. — Нет, — покачал головой Ярослав. — Мне кажется, он просто сойдёт с ума. Когда мы с Николаем Васильевичем уходили из СИЗО, Вешович всё продолжал сам с собой разговаривать. Пришла очередь Горячева кивать: — Да. Он рассказывал себе, как хорошо теперь будет жить, потому что у него есть его золотой песок. notes Примечания 1 Die Sauberkeit und die Ordnung — чистота и порядок (нем.) 2 Чтобы написать «Тойота» по-японски, требуется восемь движений кистью; считается, что это число приносит богатство и процветание — прим. ред. 3 Девочка шустрая (бедовая)… сколько тебе лет? (романи чиб) 4 Ты спроси, девочка, у Ярослава Олеговича, он всё знает (романи чиб) 5 Всё будет хорошо, девочка (романи чиб) 6 Нет! (романи чиб) 7 Не говори так! (романи чиб) 8 Купи то что нужно, в магазине! (романи чиб) 9 Будь так добр… (романи чиб) 10 Нет! Я тебя прошу!.. (романи чиб) 11 Куда мне идти?.. (романи чиб) 12 даю тебе свое слово… (романи чиб)