Убийственная реклама, или Тайна работодателя
Юлия Бакирова








Любой творец, вкладывающий душу и, соответственно, любовь в свои произведения, несет полную ответственность перед людьми, Богом и Дьяволом за последствия обнародования данных творений. Главный герой романа Анатолий, как и все сотрудники рекламного агентства, создавал проекты, которые по сути должны были убивать людей. Даже социальная реклама из-под их «пера» выходила искаженной, направленной против человечества. Чем больше от этой рекламы погибало людей, тем больше зарабатывал творец, тем меньше вокруг него оставалось любимых и дорогих людей. Герою предстоит выбор — материальное или любовь. Книга входит в молодежную серию номинантов литературной премии «Дебют».






Юлия Бакирова

Убийственная реклама, или Тайна работодателя





Глава 1

Кто любит троицу (часть 1)?


1


Май 2004 года.

— Вначале мы показываем парня с девушкой, которые на свидании в кафе заказывают пиво «Krugger», потом их свадьбу и первую брачную ночь, где, сидя на кровати, молодые чокаются бутылочками «Krugger», потом их старость, и они идут в клуб «Кому за 50» на танцы, держась за руки, а в свободных руках пиво «Krugger». Затемнение, и на черном фоне слоган: «Через жизнь с любовью. Krugger», — протараторил Анатолий, потом набрал в легкие воздуха и шумно выдохнул, добавив: — Ну, как?!

Олег, до этого рассматривающий потолок, глянул на парня. Помолчал. Опять уставился в потолок и спросил:

— Какой там слоган?

— «Через жизнь с любовью. Krugger», — моментально среагировал молодой человек, которому от нетерпения хотелось прыгать, бегать, кричать.

— Ты знаешь, Толик, — начал главный редактор творческого отдела, подняв свое стокилограммовое тело с кресла, отчего пружины радостно скрипнули, — в этом что-то есть. «Через жизнь с любовью. Krugger»…

Он замолчал, но губы его беззвучно шевелились, словно смакуя фразу, глаза снова уставились в потолок. Толик тоже посмотрел вверх, подумав: «Может, у него там экран с текстом, который он читает, как в „Новостях“, ха-ха». Экрана не было, только натяжной потолок и лампы — «кошачьи глаза».

— Я думаю, если хорошо проработать детали, то будет не стыдно предложить эту идею заказчику, — продолжил Олег.

Произнося это, он шел вдоль стола, приближаясь к Анатолию, которому стало не по себе. Не хотелось, чтобы потная, мясистая ладонь редактора легла на плечо и одобряюще похлопала. Но тот сделал именно то, чего Толик не хотел, да еще дыхнул в лицо перегаром:

— Вот так, Анатоль, из обычного… Кем ты там работаешь?

— Курьером, — вынужденно улыбаясь, ответил парень.

— Из обычного курьера, Анатоль, рождается генератор рекламных идей. Пройдет еще немного времени, и, помяни мое слово, если ты не прекратишь развиваться творчески, то именно твой креатив заполонит билборды, эфиры, аутдор и индор. Ты видишь, да?

Толику было неприятно фамильярное «Анатоль», и вообще, главный редактор его скорее пугал, чем заряжал оптимизмом, но после обрисованной перспективы паренек расцвел и закивал, сказав:

— У меня еще идеи есть.

— Есть! — отойдя от Толи и хлопнув в ладоши, затем потерев одну о другую, расплывшись в улыбке, вскрикнул Олег. — Есть идеи, а значит, будем жить, Анатоль! Есть!

— Я вот…

— Кстати, хорошо, что напомнил! Пора бы перекусить! — перебил курьера редактор, обошел стол, сел на противно «всхлипнувшее» пружинами кресло, достал из ящика тумбочки кошелек.

— Пойдем поедим! — поднимаясь и приглашая Толика жестом выйти из кабинета, сказал Олег.

— А?

— Обсудим позже, — подходя к двери, ведущей в коридор офиса, — закончил редактор. — Война войной, а желудочный сок у меня вырабатывается по расписанию.

На лице дипломированного дизайнера, по причине безработицы устроившегося «мальчиком на побегушках» в крупное рекламное агентство, вспыхнул румянец. Так бывало всякий раз, когда кто-то «бил» Толика по рукам, предлагая подождать пару часов-дней-месяцев, в то время как он спешил и ждать не собирался.

— Анатоль, — охладил закипающий внутри парня гнев Олег, — мы обсудим все за обедом. Поглощение супа способствует деловому разговору. Ты где кушаешь?

— Где придется, — пожал плечами Толя, следуя по широким коридорам офиса за редактором. Ему не хватило смелости сказать, что на кафе денег нет, а носить еду с собой он ленится.

— Пойдем в столовую, тут недалеко. Кстати, что ты обычно кушаешь? — нажимая толстым пальцем на кнопку вызова лифта, поинтересовался Олег.

— Кашки, — честно признался курьер. Овсяные хлопья готовятся быстро и стоят не дорого, самое то для приехавшего покорять столицу провинциала.

— Кашки, как кашки, — засмеялся редактор, пропуская Толю вперед в кабинку лифта и проходя следом.

Парень шутки не понял, и Олег взялся пояснять, нисколько не стесняясь спускавшихся вместе с ними женщину и старика:

— Я спрашиваю: «Как кашки?», а ты отвечаешь: «Кашки ка кашки». Смешно, да? Я эту игру слов хотел в антирекламе хлопьев конкурента нашего рекламодателя применить, да те судебных исков побоялись.

— Аааа, — многозначительно протянул Толя, больше переживавший о том, как он будет расплачиваться за обед, если его приведут в заведение для обеспеченных людей.

— А знаешь, что самое хорошее в твоей идее? — неожиданно серьезно спросил редактор.

— В како… Ой, — спохватился парень. — В моей?

— Ну, не в моей же про кашки, — рассмеялся толстяк как раз в тот момент, когда лифт остановился на втором этаже, выпуская женщину со стариком.

— Там хорошо показана мысль, что пиво способствует счастливой жизни с любимым человеком? — предположил Толя, который просто придумал сюжет и слоган, но не продумал концепцию его влияния на потребителя.

— Нет, Толь, — вплотную приблизив лицо к лицу курьера и расширив глаза, облизнув губы, зашептал редактор. — Хорош в ней результат. Люди будут пить, пиво будет продаваться, рекламодатели богатеть и заказывать у нас дорогостоящие сюжеты снова и снова…

Пока Олег это говорил, Анатолий смотрел в его зрачки, в которых будто плясали искорки. «И поволока какая-то странная», — подумал курьер, глядя в серые глаза толстяка, который все говорил-говорил:

— К деньгам быстро привыкаешь, а вот с их отсутствием смириться очень и очень тяжело. Человек без финансов опускается. Кто-то сказал, что нищета — это пошло, вульгарно. Ты посмотри вокруг, люди без денег ничего не могут. Я к тому, что ты на верном пути. Раньше, Анатоль, ты приносил какие-то рисунки с рекламой шампуней, гелей для душа. А помнишь, ты сочинил слоган для крем-мыла с ароматом пачули? Как он звучал?

— Вы почуете, как пахнет пачули, — ответил курьер, заметив краем глаза, что редактор что-то ищет в кармане брюк, что-то там тормошит, не сводя с него подозрительно мутных глаз. «От него не перегаром несет», — подумал парень, вдохнув выдыхаемый Олегом воздух.

Редактор же упер массивную руку в стенку лифта, к которой Толя прислонился спиной. Из-за бесконечной болтовни толстяка ему показалось, что кабина опускается очень медленно.

— Почуйте, как пахнет пачули, хаааа-хуу, — продолжая шарить рукой в кармане брюк, рассмеялся мужчина. — Это же хохма, а не реклама. Так продают шоколадные батончики для сопляков, а не крем-мыло для взрослых баб. Да и вообще! Наша организация специализируется на рекламе особых товаров…

«Сейчас, сейчас лифт остановится, мы пойдем в людное место и поедим. Чем же у него изо рта пахнет?» — ощутив, как на висках выступил пот, подумал парень. Ему было неприятно находиться тет-а-тет в замкнутом пространстве с этим грузным человеком неопределенного возраста. К тому же Олег сощурил свои глаза, дыхание и речь его стали прерывистыми, правая рука еще яростнее задвигалась в кармане, шурша шелковой подкладкой. Редактор приблизился к Анатолию так близко, что парню стали видны капли пота, выступившие между черных волосков, растущих меж бровей.

— Идея рекламы пива, рекламы, скрытой конечно, водки — вот конек нашей организации. Именно этим товарам мы отдаем предпочтение. Алкоголь надо позиционировать как нечто необходимое, без чего невозможно прожить ни дня, ни ночи. Мужики должны думать, что без пива у них не встанет. Ты думаешь, что фразы «Пиво без водки — деньги на ветер» или «Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки» — это родившиеся в народе шуточки? О нет. ОООооо…

Толя буквально вжался в стенку лифта. «Он что, в карманный бильярд играет?» Олег же закатил зрачки, рука в кармане задергалась. На переносице собралась большая капля пота. Она скатилась по носу и упала на выпяченную верхнюю губу редактора. Застонав, он резко вынул руку из кармана, посмотрел вверх и крикнул:

— Твою мать, где эта ерунда!

Затем Олег Викторович принялся ощупывать все карманы, в конце концов полез в левый задний карман брюк, комментируя:

— Я думал, что положил его в правый, а оказывается, он здесь. Чуть сердечный удар не заработал. Ищу-ищу, а его нет…

— Кого нет? — понимая, что ошибся насчет действий Олега, спросил Толя.

Кабинку лифта тряхнуло, двери поползли в стороны. Толстяк вышел, раздвигая столпившихся на первом этаже людей, курьер пошел за ним.

— Кого-коГО — Спрея освежающЕГО, — извлекая маленький баллончик с распылителем, поднося его ко рту и брызгая туда мятным сиропом, ответил редактор.

«Вот чем от него пахло», — понял Анатолий. Правда, когда Олег, выйдя из высотного здания, на одном из этажей которого фирма арендовала офисные площади, направился в соседний ресторан, у курьера колени подогнулись. Именно в этот момент он понял смысл услышанной пару минут назад фразы: «Кто-то сказал, что нищета — это пошло, вульгарно». Но редактора не интересовали материальные трудности Толи, он о них не знал и болтал без умолку:

— Очень интересно получается. Вот ты учился на дизайнера, даже диплом получил. Из какого ты города?

— Из Оренбурга, — борясь с желанием развернуться и убежать, ответил парень.

— А почему ты в Москву перебрался, ведь здесь новичкам жить тяжко? — почесав шею, спросил Олег.

— Я хочу чего-нибудь добиться в жизни, стать если не Филиппом Старком, то кем-нибудь покруче…

— О! — остановившись и подняв вверх указательный палец правой руки, воскликнул редактор. — У тебя есть стратегия и цель. Так и у нашей фирмы есть миссия. Правда, обычному курьеру эту миссию знать не обязательно. Но! Если твоя идея пройдет, если ты будешь генерировать новый креатив, то успех накроет тебя, словно волна медузу, выброшенную на песчаный берег. Накроет и охладит тело, успокоит душу, а кошелек наполнит живительной влагой. Ты меня понимаешь, хаааа-хуу.

Олег остановился у входа в ресторан. Он повернулся к Толику, сделал жест, обозначающий необходимость денег, и снова рассмеялся. Парень подумал, что редактор прекрасно понимает, как ему сейчас нехорошо, как он униженно себя чувствует, и специально издевается над ним, но, выдохнув, шагнул в прохладную темень ресторана.

Внутри было очень красиво, но просто, без излишеств, которыми подчас изобилуют новомодные заведения. Никаких выкрашенных в нереальный розовый или голубой цвет шкур ланей на стенах, золотой вычурной лепнины на потолке, массивных картин в огромных, опять же золоченых рамах, статуй из натуральных полудрагоценных камней… Ничего подобного. Все строго и по существу: столики, аккуратно сервированные, стульчики, белые накрахмаленные салфетки, множество растений в вазонах вдоль стен, покрытых фактурной штукатуркой и выкрашенных в успокаивающий сиреневый цвет. От вида всего этого у Толика ноги совсем одеревенели. Ощущая свою безденежность как нечто осязаемое, он в страхе прошел к одному из столиков следом за Олегом. Сев, нервно поглядывая на немногочисленных клиентов, стал ожидать того момента, когда официант в накрахмаленной сорочке принесет меню. «Нищета — это пошло, вульгарно», — вспомнил он слова какой-то исторической личности.

— Ты чего напрягся, как член поутру? — спросил Олег и от души рассмеялся своей скабрезной шуточке.

— Олег Викторович, — сжимая левой рукой правую, решился Анатолий. — Я в такие заведения хожу не часто, вот и чувствую себя немного скованно.

— Ничего-ничего, — протянув над столом руку и хлопнув парня по плечу, ответил редактор. — Скоро ты узнаешь, как много в этом городе отличных и еще более дорогих ресторанов, кафе, стриптиз-баров, саун, бань… Эхх! Все у тебя только начинается. Вот ты получал диплом в Оренбурге, думал ли ты о таком?

— О том, что все рестораны в Москве обойду? Я мечтал о многом. Пока только…

— Правильно делал, что мечтал. Все у тебя получится.

Подошел официант, согнулся как радуга над лесом, протянул книжечку с меню, обтянутую черной кожей.

— Здравствуйте, Олег Викторович, — приветствовал он постоянного клиента, а Толику уважительно кивнул.

— Неси как обычно, только в двух экземплярах, — возвращая назад книжечку, ответил редактор. Потом посмотрел на курьера, говоря: — Ты, конечно, сразу хватанул тему крупную. Пиво — это не просто напиток для утоления жажды. Это товар для взрослых людей. А ты начни с истоков. Откуда мы все родом?

— Откуда? — разглядывая женщину за соседним столиком, пытаясь вспомнить, где же он ее видел, спросил Толя.

— Из туда, из детства мы все родом, Анатоль, — расправляя салфетку, укладывая ее на колени, продолжил редактор. — А что мы употребляем в детстве? Не пиво, нет! А детское питание! Напиши мне текст, прочитав который мамашки бросятся покупать адаптированное детское питание для младенцев «Mlleko’н», забыв про всякие поучения о важности грудного вскармливания. Напиши до завтра. Слабо?

— Постараюсь, — ответил Анатолий, видя, как из двери в стене выплывает официант. Он катит на тележке тарелки, от которых вверх поднимается пар, источающий дурманящий запах.

— Ты меня слышишь, Анатоль? — отвлек курьера Олег.

— Да-да, — только сейчас ощутив, как он голоден, закивал парень.

— Роди мне классную вещь, начни с истоков, а по поводу идеи с пивом я поговорю с начальством и клиентами. У тебя же новая цель — адаптированное детское питание для младенцев «Mlleko’н».

— Да-да, — видя, как аппетитна еда, ощущая ее аромат, понимая, что стоит это все таких денег, каких у него с собой нет, а если он и держал когда нужную сумму, так только в день зарплаты. «Нищета — это вульгарно», — подумал он, не в силах признаться в своей безденежности.

2


«У тебя еще есть шанс, бежим», — умолял мужчина, но было поздно. Женщина со свалявшимися, словно у дворняжки, волосами подняла на него глаза, в которых вместо нежности была злоба, вместо желания любить желание есть. Во рту появились клыки.

Она подпрыгнула, выпрямляя колени, пытаясь укусить его. Он шарахнулся назад, ударившись о груду пустых баков, верхний из которых с грохотом полетел вниз за ограждение. Мужчина и женщина находились на узкой металлической решетке, под ними шумела вода, гудели механизмы завода…

— Сколько, ты говоришь, стоил твой обед? — отвернувшись от телевизора, по которому показывали скучный фильм про вампиров, уточнил Гена.

— Много, — жуя хотдог, купленный у входа в метро, буркнул Толик.

— И он все оплатил сам? — не унимался друг.

— Сам, все сам оплатил, — вскакивая с продавленного дивана, расположенного перед окном, ответил парень. — Разве ты не видишь, что я пытаюсь придумать текст для рекламы этого гребаного питания?! Может, лучше поможешь, чем отвлекать и смотреть эту хрень?!

— Нормальный фильм, — отвернувшись к экрану телевизора, сказал Геннадий. — Я вообще вампиров уважаю. Страшно все.

— Вот и мне надо страшно! — пройдя в угол комнаты, ответил Толя. Он посмотрел в потолок, потом вспомнил, что так делает главный редактор, чертыхнулся и пошел обратно к дивану. Плюхнулся на него.

— Аккуратнее, пиво опрокинешь! — подхватывая бутылку, уже готовую упасть и залить все вокруг, возмутился Гена.

— Вытрем, — махнул рукой Толик, склонившись над листком бумаги и что-то «царапая» на нем карандашом.

— А то, что жирное пятно останется на обивке? Потом как объяснишь этой старой карге? — имея в виду старушку, сдавшую им однокомнатную квартиру на окраине Москвы, не унимался Генка.

— От пива не бывает жирных пятен… Стоп!

Анатолий вскочил, встав ногами на диван, отчего тот вовсе прогнулся до пола.

— Эврика!

— Не актуально так кричать, надо либо «дык», либо «ништяк, браток», — без всякого интереса наблюдая, как киновампирша выедает сердце у бывшего возлюбленного, ляпнул Гена.

— Дык, дык, дык! Чего боятся все тетки? ЧЕГО? — спросил Толя.

— МоЕГО! — рассмеявшись и ткнув пальцем себе в пах, ответил его друг.

— Твоего только дети боятся, да и те изредка. А вот тетки боятся стать некрасивыми!

— И что?

— Надо обыграть это в тексте питания. Я где-то читал, что у кормящих грудью женщин появляются какие-то шрамы, а еще читал, что они много жрут, чтобы молоко было сытным, оттого все рожавшие толстые…

— Не все они толстые. Вот была у нас училка, помнишь, Златой звали…

— Такую забудешь, — беря свою бутылку пива с пола, пригубляя, ответил Анатолий.

— …Ну, она третьим беременна была, когда нас выпускала, — закончил друг.

— Точно, точно. Вот такую можно как женщину, применяющую это питание.

— Надоел ты со своим питанием, — прежде чем окончательно уткнуться в экран, психанул Гена.

Толик его не слышал. Он был в мире, где полностью и безраздельно властвовало его величество воображение. Оно подсказывало дизайнеру нужные слова и рисунки.

— Как у спортивной обуви, точно… не хочет быть жирной… нет… супермать… — бубнил он себе под нос, черкая карандашом.

Он так увлекся, что опустившаяся на его плечо ладонь была полной неожиданностью. Анатолий вздрогнул и поднял глаза от записей. Его потревожил Гена, он сказал:

— Толь, а ведь реклама пива — штука плохая, — обращался к нему Гена. При этом глаза его были расширены, а в глубине какая-то пустота. Лицо было безучастным, словно у восковой куклы.

— Блин, чего пугаешь, — ответил Толик, поведя плечом, желая стряхнуть руку друга. — Ты же его пьешь?

— Поэтому-то я его и пью. У меня силы воли нет, и я очень поддаюсь убеждению, — сжимая пальцы, продолжая смотреть прямо в глаза Анатолия, прошептал парень.

— А я и хочу научиться убеждать, — отводя лицо в сторону от пустого взгляда, буркнул Толя. — Убери руку, не подружка!

Гена зажмурился, тряхнул головой, отвернулся к телевизору.

— Да я так, в голову пришло. Сам не знаю почему, а пришло. Будто кто-то сел около меня и в самое ухо шепнул: «Останови его, пока не поздно».

— Не гони, а! — махнув рукой, словно отгоняя муху, попросил Анатолий.

— Честно. Я даже понял, что голос о рекламе пива говорил. И вообще о рекламе.

— Скажи в следующий раз, чтобы обладатель голоса шел туда, куда ему нужно идти, потому что ему там самое место. И не отвлекай меня.

— Ладно, — расстроенно ответил Гена, встал, забрал свою бутылку и двинулся на кухню походкой зомби.

— Придурок, — уткнувшись в свои каракули, буркнул Толя. Он снова сконцентрировался, думая о порученной работе. В процессе передернул плечами, подумав: «Кто-то ему шепнул».

Через пять минут он второй раз перечитывал набросок, потом крикнул:

— Эй! Гендос! Иди послушай, что набросал человек, которого ждет бо€льшая слава, чем есть у Дэна Уидена.[1 - Дэн Уиден — Родился в 1945 году, основатель частного рекламного агентства «W+K», имеющего представительства в Портленде, Нью-Йорке, Амстердаме, Лондоне, Токио и др. Самое титулованное агентство, имеющее в своей копилке наград Emmy, Clio Award, One Show и др. Известность получил как разработчик рекламы для Nike, Avon, Toyota и др.]

Но никто ему не ответил.

— Гендос! — встав на диване и тихонько подпрыгивая на нем, позвал Толя.

Ни звука с кухни. Парень прислушался. За окном гудел город. Пусть это была окраина, но автомобили проезжали регулярно. Шумела молодежь. В квартире же было тихо. Только жалобно скрипел диван, на котором стоял Анатолий, сжимая в одной руке остро заточенный карандаш, в другой лист бумаги.

— Ге-е-е-н! — позвал он безрезультатно.

«Обиделся совсем, что ли?»— спускаясь на пол, направляясь к двери, подумал парень. Потом вспомнил слова друга: «Будто кто-то сел около меня и в самое ухо шепнул: „Останови его, пока не поздно“. Под ногой скрипнула доска. Толя вздрогнул, выругавшись:

— Блин!

Выйдя из единственной жилой комнаты в маленький коридор, парень направился в кухню, попутно заглянув в совмещенный санузел. Пусто. Даже бутылки из-под пива, которое пил друг, нигде не было видно.

«Не мог же он испариться? А может, на улицу свалил? Вряд ли. Дверь громко хлопает, я бы услышал», — подумал Анатолий, повернув обратно в комнату. И тут он заметил, что входная дверь в квартиру слегка покачивалась, словно от легкого сквозняка. Бесшумно ступая, парень прошел туда, осторожно посмотрел в щелочку между косяком и дверью, которая неожиданно распахнулась. Толик отпрянул назад, выставив перед собой карандаш, словно нож. Но на пороге стоял Гена, держа в руке пару бутылок пива.

— Ты чего? — сделав шаг назад, удивился он.

— Где ты был? Я тут ору-ору, — чувствуя, как учащенно бьется сердце, спросил Толя.

— За пивом сбегал в магазин.

— Замок не закрыл?

— Да что с тобой станет, смотрите-ка, — проходя внутрь и с грохотом захлопывая дверь, ответил Гена. — Тут спуститься-то два этажа да три метра пройти.

— Просто я не слышал, как ты ушел, — решил оправдаться Толя.

— Дык ты ж в работе как в компоте, тут не до слуха, — проходя на кухню, достав открывашку, отвечал друг. — Пиво будешь?

— Я то еще не допил, — присаживаясь на табурет напротив окна, сказал дизайнер. — Смотри, что я написал.

Парень протянул листок Геннадию. Тот расправил его на столе, вчитался в текст, одновременно с шумом втянув в себя пивную пену.

— Прикольно, — заключил он.

— Страшно, да? — уточнил Толик.

— Дык, елы-палы, я ж не баба, мне чего бояться.

— Голосов в башке бойся! — вспылил дизайнер, встав с табурета.

— У меня в голове нет голосов, только опилки, — рассмеялся Генка.

— Будто кто-то сел около меня и в самое ухо шепнул: «Останови его, пока не поздно», — пытаясь говорить на манер друга, напомнил рекламщик.

— Ты о чем? — подняв на товарища полные недоумения глаза, спросил Гена.

— Ты же мне так сказал только что, не прошло и полгода! — сказал Толя.

— Не было такого, братуха, — серьезно произнес парень, сглотнув пиво.

Они смотрели друга на друга, не понимая друг друга. Один посчитал, что шутит друг, а второй подумал, что разыгрывают его. Так, в недоуменном молчании, прошло десять секунд.

— Ладно, проехали, — в конце концов сказал Анатолий. — Давай я выпью да пойду в ванне поваляюсь.

3


Олегу Викторовичу нравилось. Это было заметно по расплывшейся на лице одобряющей улыбке. Он даже перечитал. По привычке посмотрел на потолок. Потом закивал головой и сказал:

— Хорошо, Анатоль, хорошо.

— Вам действительно понравилось? — воодушевился парень.

— Действительно понравилось, но все-таки только хорошо. Пробелы сам видишь или назвать?

— Редактируйте, — кивнул Толя.

— Читаем еще раз. Ты с этой женщиной родила в один час и в один день. Твоего ребенка зовут так же, как и ее ребенка, и ваши дети похожи, как две капли воды. Она сцеживает молоко, чтобы покормить малыша, отчего у нее безобразные растяжки. Она много ест, чтобы молоко было питательным и ребенок поправлялся, от этого она поправляется сама. Ты не хочешь становиться такой. Ты идешь в магазин и покупаешь адаптированное детское питание для младенцев «Mlleko’н». Ты остаешься красивой, не ущемляя ребенка и не заставляя его мучиться, пытаясь высосать грудное молоко. Ты хорошая мать? Нет! Ты отличная мать! Сам сочинил?! — перечитав весь текст, уточнил редактор.

— Сам.

— А я усматриваю здесь переработку небезызвестной, видимо, тебе рекламы известной фирмы спортивной обуви.[2 - Речь идет о рекламе «Nike».] В точку попал? — ткнув пальцем-сарделькой в сторону Толика, обрадовался Олег.

— В самую, — ответил парень, потупив взгляд.

— А еще знаешь что?

— Не…

— Закон о рекламе, слышал о таком?

— Приходилось, в институте предмет был, — смутно понимая, к чему клонит начальник, ответил Толя.

— Плохо учили, да?

— Как везде, да и когда это было, года два прошло, — оправдывался парень, нервно сжимая пальцами левой руки кулак правой.

— Прилагательное «неэтичная» тебе что-нибудь говорит? — самодовольно спросил Викторович, положа пухлую ладонь на лист с текстом.

— Надо закон перечитать, — пробубнил дизайнер, чувствуя, что сейчас у него есть все шансы продолжить работу в качестве курьера крупного рекламного агентства, не перейдя на ступень выше.

— У моей секретарши возьми копию, у нее есть, — сказал редактор и улыбнулся, протянув раскрытую ладонь для рукопожатия над столом, добавив: — Но это детали, детали. Так все отлично, и ты молодец. За пару часов небось сочинил?

— За пять минут, — слегка занизил планку Толик.

— Молодчина. А закон почитай. Мы в отделе посмотрим, что можно сделать. К тебе же другое дело.

— Какое? — обрадовался парень, засовывая руку после пожатия в задний карман брюк, желая стереть оставшийся на ней пот редактора.

— Обдумай рисунок к социальной рекламе с текстом «Скажи наркотикам свое слово: „Нет!“

— А может, короче: «Скажи наркотикам: „Нет!“?

— Толик, этот заказ пришел сверху. — И Олег многозначительно указал пальцем в потолок. — Тебе не нужно обсуждать текст, только рисунок к нему, да такой, чтобы не отвлекал от самой сути послания.

— Извините, с моей стороны глупо было давать совет, — записывая на листок бумаги обращение, ответил парень.

— На этом все, у нас с тобой еще полно работы, правильно я полагаю?

— Конечно, конечно, — спешно вставая, направляясь к выходу, согласился Анатолий.

Он подошел к двери, потянул за ручку, и тут его окликнул Олег Викторович:

— Насчет твоего предложения рекламы пива! Скорее всего, будут снимать ролик, и ты получишь свой гонорар, а я похлопочу о твоем переводе в креативный отдел, хватит бумажки таскать. Пусть доставкой занимаются бездари. А ты теперь отправляйся выполнять новое задание. Я жду рисунков завтра-послезавтра.

Толик молча вышел. Его переполняла радость. Улыбаясь, он подошел к секретарше редактора и попросил сделать копию закона о рекламе. Та, нехотя, медленно, не вставая со стула, откатилась к одному из шкафов. Порывшись на полках, достала ярко-красную папку на завязках, откатилась к ксероксу, включила его, сделала копию первой страницы, перевернула ее, копировала вторую, послюнявила большой палец с выкрашенным в ядовито-зеленый цвет ногтем, перевернула… потом долго искала степлер, чтобы скрепить пухлую стопку законодательного текста, скобы ломались, и она повторила операцию несколько раз, пока у нее получилось. Нажевывая резинку, она протянула копии Толику, который был в таком отличном настроении, что даже медлительность секретарши ни капельки его не раздражала.

С улыбкой он вышел в общий коридор, отправился в приемную, где обычно его ждали документы для разноски и задания как курьера. «Ничего-ничего, скоро я стану креативным директором этого заведения!» — радостно думал он, насвистывая на ходу. Он так замечтался, что не посмотрел, куда идет, и налетел на женщину в белой блузке.

— Ой. Извините, пожалуйста, — выставляя руки вперед, попросил он.

— Ничего, — улыбаясь, ответила женщина, и Толик узнал ее.

— Это вы вчера обедали в ресторане, — сказал он.

Женщина смутилась, отчего стала выглядеть еще симпатичнее.

— Обедала, а вы откуда знаете?

— Я вчера тоже там был и все думал, где вас видел…

— Да, у вас знакомое лицо…

— А я вспомнил. Я приходил в вашу фирму, она расположена этажом ниже. Вы компьютерами занимаетесь.

— Нет, я бухгалтер, просто подменила менеджера по маркетингу, — ответила женщина.

— А я курьер этого агентства, но скоро стану официальным дизайнером. — После этих слов Толя обрел скромность и потому добавил: — Возможно, что стану, если мой креатив пройдет.

— А я за счетами-фактурами зашла, никак не могу найти вашу бухгалтерию. Покажете?

— Запросто, — обрадовавшись тому, что есть повод подольше пообщаться с этой милой женщиной, кивнул Анатолий.

— Теперь я вас совсем вспомнила! — идя рядом с ним по пустынному коридору агентства, сказала блондинка. — Вы мне счет на оплату приносили и договор.

— Да, точно!

— У вас хорошее настроение, как я посмотрю.

— Моя идея по рекламе пива понравилась главному редактору фирмы, да и последнюю работу он похвалил. Правда, закон подкачал, — показывая стопку копий, ответил парень.

— Тебе нравится творческая работа? — поправляя светлый локон, упавший на высокий лоб, спросила женщина.

— Очень. Я по образованию дизайнер, но в этом агентстве, а оно одно из лучших в стране, была только вакансия курьера, так я устроился сюда.

— Правильно, что начал с малого. Главное, попасть в струю. Я тоже начинала с секретаря, потом получила образование. Знаешь… А как тебя зовут?

— Толя, — протягивая руку, ответил он. — Анатолий.

Она подала ему кисть, он аккуратно пожал, отметив про себя: «Какие тонкие пальцы».

— Так вот, Толик, когда ты натуральная блондинка да еще секретарша, то все считают тебя круглой дурой…

— Я так не считаю…

— Не подмазывайся. Ты такой милый, когда ведешь себя естественно, поэтому не льсти просто так, чтобы понравиться.

— Извините. А как ваше имя?

— Полина Борисовна, — кивнула женщина, не сводя с него хитро прищуренных глаз.

— Давайте я буду звать вас просто Полина, — слегка побаиваясь ее реакции, предложил парень.

Она нахмурила лоб. «Опять мораль читать начнет», — подумал Толик и ошибся. Женщина ответила:

— Тогда, Толя, давай перейдем на «ты».

— Нормально! — подпрыгнув от радости вверх, воскликнул он.

— Кажется, мы пришли?

И действительно, они стояли напротив двери с надписью: «Бухгалтерия».

— Я могу подождать тебя и проводить до лифта, — предложил Толя.

— Иди, у тебя своя работа, а у меня счета-фактуры, — делая рукой прощальный жест, ответила она.

— Часто в ресторане обедаешь?

— Нет, вчера второй раз. Это пока зарплата есть, а потом супчики и кашки быстрого приготовления.

— Знакомая история, — кивнул Толик.

Он никак не хотел расставаться с этой малознакомой Полиной Борисовной. Она, возможно понимая это, открыла дверь бухгалтерии и скрылась за ней, не говоря «До свидания». Парень развернулся и поспешил в приемную. Работа есть работа.

4


Скажи наркотикам свое слово, — негромко прочитал Толя вслух. Он ехал по кольцевой в метро. Ему нужно было доставить еще какой-то пакет в представительство крупной корпорации, занимающейся производством алкогольной продукции. О сути того, что в конверте, парень знал только то, что речь идет о скрытой, адаптированной к строгому закону рекламе водки, а точнее, одноименной питьевой воды. Пакет лежал в рюкзаке и не интересовал Толика.

«Скажи наркотикам свое слово: „Нет!“, — „мусолил“ он фразу мысленно. Почему-то у него в голове рождались ассоциации, связанные с потреблением героина и кокаина, а не со здоровым обществом, избавившемся от наркозависимости. Казалось, будто эти слова только подстегивают людей употреблять транквилизаторы. От этого и иллюстрации к слогану возникали какие-то побудительные: женщина одной ноздрей втягивает белый порошок через трубочку, а из второй у нее течет кровь; парень сидит на краю высотки, пытаясь вколоть очередную порцию. При этом женщина была красива, а с многоэтажки открывался потрясающий вид. Романтика. Вроде бы и о смерти и про опасность, да говорить наркотикам „нет“ никак не хочется. „Ладно, дома подумаю“, — услышав, как объявили его станцию, решил Толя, убрал листок со слоганом в карман рюкзака, вышел из вагона.

У эскалатора, как обычно в час пик, собралась толпа. Люди протискивались, толкались, но, в общем, все было мирно. Толик поднялся наверх. Человеческая масса понесла его к выходу из метро, и тут что-то остановило его, потянув вниз. Сзади какой-то мужик налетел на парня и, выругавшись, пошел дальше. Толя посмотрел на то, что удерживало его. Оказывается, старуха нищенка вцепилась тонкими, словно облитыми воском, пальчиками в его запястье. С удивительной силой она тянула его вниз к себе. Парень хотел вырваться и пойти дальше, но старуха оказалась очень сильной. Она дернула его, и Толик припал на левое колено. Вокруг гудели люди, спешившие к выходу в город. Они толкались. Кто-то больно ударил парня в бок ногой, рявкнув:

— Нажрутся и катаются!

— Чего вцепилась! — заорал курьер в лицо нищенке и тут встретился глазами с ее взглядом. Увидев эти пустые глазницы, он испугался и снова попытался встать, уйти, но та держала крепко. Ее синеватые губы беззвучно шевелились, от одежды отвратительно пахло мочой и потом. Пальцы ее сжимали запястье так, что парню стало больно.

— Отпусти! — брезгливо пытался оттолкнуть ее курьер свободной рукой.

— Не делай этого, еще есть возможность отказаться, — овеяв его затхлым воздухом, сказала старуха.

— Что?! — получив еще удар в спину от спешившего куда-то подростка, переспросил Толик.

— Не делай этого! Ты разрушишь свою жизнь! — произнесла женщина, глядя на парня бездонными, мутными зрачками. Голос ее был механическим.

— Отстань от меня! — дернувшись еще раз, вырвав-таки руку, рявкнул курьер. Он выпрямился, сделал шаг в сторону, и толпа понесла его к выходу, но, несмотря на гул, Анатолий слышал, как завывает старуха:

— Беги, спасайся, пока есть возможность! Все и так будет хорошо! Не делай этого!

«Сумасшедшая какая-то», — удаляясь от станции метро, ощущая тяжесть в коленях и давление в висках, подумал парень и вспомнил вчерашнее поведение Гены и его слова: «Будто кто-то сел около меня и в самое ухо шепнул: „Останови его, пока не поздно“. „Глупости, просто старуха начиталась религиозной литературы и теперь сидит на измене по поводу апокалипсиса. Она ж говорила, что надо спасаться. Может, хотела от обмена паспорта и от получения этого индивидуального налогового номера отвратить? Кто поймет этих ненормальных“, — рассуждал парень, входя в здание, арендуемое клиентом, для которого он нес пакет…

Вручив конверт, Толик направился обратно в метро. Его так и подмывало обойти немного, зайти с другого входа, лишь бы не проходить там, где сидит эта старуха. Переборов себя, он решил возвращаться по тому же маршруту. Поднялся по истертым, местами раскрошившимся ступенькам.

Пройдя стеклянные двери, он увидел нищенку. Она сидела с протянутой рукой на груде тряпья, рядом стояла картонная коробка из-под жевательной резинки, в которую некоторые прохожие бросали деньги. Кто-то кидал монетки в раскрытую ладонь женщины, и Толик все же решил подойти к ней. Он задумал дать ей рубль и посмотреть, как нищенка поведет себя на этот раз. Порывшись в кармане, он нашел монетку, сделал пару шагов к старухе. Неожиданно появилось много молодых людей, словно тараканы при выключенном свете. Юноши и девушки строем шли мимо нищенки, высыпая в ее коробочку охапки мелочи. Кто-то кидал бумажные десятки, кто-то ссыпал горсть монет по пять копеек. Старуха крутила головой, не понимая, откуда враз взялось столько благодетелей, и неустанно охала:

— Святый Боже, спасибо, детки! Сохрани вас Господь! Спасибо, детки.

Толик стоял и наблюдал, как, подав старушке, молодые люди выходили за двери, растворялись в городе, спускались вниз к эскалатору. На лицах благодетелей светились многозначительные улыбки, они переглядывались-перемигивались друг с другом, но ничего не произносили вслух. Около старухи монеты были разбросаны по полу, металл постепенно начал возвышаться над коробкой. Нищенка не успевала ссыпать монеты из ладони за пазуху, даже подставив обе руки, не успевала принять всех денег. Спешившие по делам граждане останавливались, смотрели на происходящее округляющимися глазами и бежали дальше, а юноши и девушки все шли, осыпая нищенку денежным дождем.

Толя ничего не понимал, опять происходило что-то непонятное. Он выставил вперед ладони и остановил девушку из компании благодетелей:

— Что происходит?

Девушка сжала губы, словно боялась произнести слово. Она отстранила его руку и растворилась в толпе, уходящей в город. Старуха охала:

— Сколько, Господи! Спасибо тебе! Спасибо, деточки!

Она хотела перекреститься, но чья-то рука просыпала горсть монет по пятьдесят копеек на пол, деньги зазвенели, и женщина попробовала сгрести их ближе к себе, чтобы не затоптали люди, но тут же вниз обрушился еще один денежный водопад, и нищенка бросила бесполезный труд, протянула руку для подаяния.

Толя же остановил парня, волосы которого были выкрашены в ядовитый баклажановый цвет:

— Что это происходит?

— Действительно, — поддакнул незамеченный курьером ранее старик, давно наблюдавший за происходящим из-за спины Толика.

Крашеный сжал губы, помотал головой в жесте «нет-нет-нет» и, улыбнувшись, пошел прочь. Старик выругался, плюнул под ноги очередному подростку, подавшему старухе горсть монеток.

— Святый, святый! — охала та, опустив руки, и только иногда подгребала валявшуюся на полу мелочь к себе поближе. Денег было столько, что все тряпье бабульки было усыпано ими. Она принялась выбирать бумажные деньги, преимущественно по десять рублей, и прятать их за пазуху.

Толик слышал, как вслух удивляются сторонние прохожие. Тут кто-то пихнул его в спину. Он повернулся.

— Чего это? — прошамкал старик, кивнув в сторону нищенки, осыпаемой деньгами.

— Понятия не имею.

— Надо милицию позвать, пусть разберутся. Может, террористы? — сказал дед, почесав небритую щеку.

— Пусть у бабки деньги будут, зачем менты, — произнес, скрываясь в толпе, паренек из шеренги благодетелей.

— А что происходит-то?! — крикнул ему вдогонку Толик.

— Флэш моб! — ответил тот и исчез окончательно.

Стоило всем благодетелям услышать выкрик «флэш моб», как они заулыбались еще сильнее, а монеты посыпались на нищенку бо€льшим потоком.

— Точно террористы! — плюнул дед и пошаркал искать милицию.

— Что такое… — «Что такое флэш моб?» — хотел спросить курьер, но тут молодые люди, даже те, что не успели облагодетельствовать старуху, развернулись и пошли прочь от нее. Через пять секунд возле нищенки никого, кроме Толика и пары зевак, не было.

— Свят, свят, свят! — сгребая деньги, охала старушка.

— Флэш моб, — вспоминая что-то, прошептал курьер и подошел к бабке.

— Давайте помогу, а то кто-нибудь отберет, — предложил он, достав из кармана пакет для пищевых продуктов. Когда конвертов для доставки было много, он складывал их сюда и так разносил.

— Что же это, сынок? — подняв на него полные слез глаза, спросила женщина. Сейчас она не напоминала Толику бездушное зомби из кинофильма, какой показалась тогда, когда держала его за руку и шептала предупреждения. Ему даже показалось, что она не узнает его.

— Не знаю, что это, — присаживаясь, ответил он. — Надо все собрать и валить отсюда, а то дед за ментами пошел.

— Не надо их, нет-нет, — заволновалась бабка, пытаясь подняться самостоятельно.

Парень выпрямился, подал ей руку, ощутив запах мочи и пота. Нищенка встала, и монеты посыпались с ее одежды.

— Что ж это, Господи?

— Флэш моб, — прошептал Толик, пытаясь рассмотреть в глазах женщины хоть намек на то, что она его узнала.

— Помоги, сынок, — указав на разбросанные по полу деньги, попросила она.

— Денег-то сколько, — подойдя к Толику и старухе, произнесла женщина в черном платке, повязанном на голову.

— Налетели благодетели и осыпали, — ответила нищенка, поправляя набитую монетами и бумажками кофтенку.

Толя тем временем сгребал монеты в пакет. Он торопился, потому что любопытные прибывали, слышались комментарии типа:

— О, бли, на бутылку хватит.

— Подфартило, мать?

— Надо милицию позвать, что-то странное это дело.

В конце концов, засыпав пакет на половину, он поднял его. Тяжело, целлофановые ручки оттянулись вниз, будто собираясь порваться. На полу же осталось еще много денег, большей частью по пять—десять копеек.

— Пойдемте, бабушка, — вставая, поворачиваясь к женщине и беря ее под локоть, сказал он.

— А как же эти? — уперлась та.

— Мы соберем, мать, — бросил присевший на корточки молодцеватый мужик, от которого несло табаком.

— Пойдемте, пойдемте, — чувствуя, что надо быстрее убираться отсюда, потянул за собой старуху Толик.

— Это же мне, — возмутилась нищенка.

— Сейчас все отберут, если не уйдем, — прошептал Анатолий в самое ухо нищенки. Под сердцем будто сжималось что-то живое. Так было у него всегда, когда он чувствовал опасность.

— Но…

— Пойдемте.

— Смотри, братан, тут на две бутылки, — поманил друга, стоящего неподалеку от Толика и смотрящего на пакет маслеными глазами прокуренный мужик.

— Уходим, — с силой потянул бабку парень.

К огромной радости парня, та поддалась. К еще большему его удивлению, она шагала быстро.

— Куда идти? — выйдя на улицу, убедившись, что никто за ними не следует, спросил Толик.

— Прямо, вон за тот дом, — указала старушка.

— Давайте, — помогая спуститься по ступенькам вниз, на тротуар, сказал парень.

— Налетели благодетели, — ощерив рот в улыбке, произнесла нищенка.

— Флэш моб какой-то, — кивнул Толик и тут остановился, вскрикнув: — А! Это же прикол такой!

— Что за прикол, сынок? — потянув его к зданию, уточнила женщина. Ее седые волосы развевались по ветру.

— Незнакомые люди договариваются через Интернет о том, что соберутся в определенном месте в определенное время и что-то сделают необычное, при этом не разговаривая между собой, а спустя пару минут разойдутся по своим углам. Я в газете читал, когда в Оренбурге жил. У автора еще фамилия прикольная, Баров? Нет! Галигабаров. Точно…

— Чего ты тараторишь, сынок, — успокоила его старушка.

— Понятно, что за флэш моб? Решили толпой деньгами одарить, — пояснил Толя, посмотрев на нищенку, повисшую на его локте.

— Иди осторожнее, машины тут, — только и ответила она.

— А вы меня не помните? — задал парень тот вопрос, ради которого и вернулся на то же место в метро.

Старуха перевела на него взгляд, сощурилась, напряглась так, что ее подбородок затрясся.

— Вас разве всех упомнишь, благодетелей? — опустив лицо вниз, ответила она.

— Сегодня вы сказали мне, что опасность рядом, чтобы я не делал этого. Чего этого? — настаивал Толик, краем глаза следивший за дорогой. Он видел, что они почти подошли к указанному бабкой зданию.

— Не помню такого. Вот этих благодетелей, спасибо Господи, помню. Лэш моберы-уеберы, — не поднимая головы, сказала нищенка.

— Совсем не помните меня? — удивился Анатолий, чувствуя, как сильно сжала старушка его руку. «Боится, что с деньгами убегу», — подумал он и тряханул пакет, в котором зазвенели-зашуршали монеты.

— Отстань, сынок! Сказала, не помню! Мы пришли.

Действительно, они стояли во дворе нужного дома.

— Вы здесь живете? — разглядывая сохранившуюся местами лепнину над окнами, спросил парень.

— Живу? Разве это жизнь? Сидеть в рванине, — ответила старушка, выпрямив спину. — С тобой что, делиться?

— Чем?

— Деньгами, чем! За просто так никто ничего нынче не делает, — направляясь к подъезду, дверь которого была заперта на кодовый замок, разворчалась она.

— Не нужно, у меня есть.

— Я не настаиваю, — отворяя и проходя внутрь сумрачного подъезда, говорила старуха.

Толик шел за ней и удивлялся происходившей с женщиной переменой. Она резво поднялась по ступенькам, спина прямая, голова гордо поднята.

— Давай быстрее, а то соседи увидят, позору не оберешься. И так многие узнают да с жалобами пристают потом. Объедки приносят. А я их выкидываю…

— Зачем?

— Затем, что жизнь сейчас не та. Педагог со стажем получает смешную пенсию и вынужден сидеть в переходе метро, вонять как чмо…

— Ого.

— Вот те и ого. Сама задыхаюсь. Как ты меня вел, не возьму в голову, да еще бесплатно. Чая попьешь?

— Давайте, — согласился Толя, ощущая урчание в животе. «Почему она не помнит, как схватила меня за запястье, ведь не сумасшедшая?» — подумал он, но снова спрашивать не стал, зачем раздражать человека.

5


Они сидели на кухне.

— У нее эти дорогие конфеты? — жуя батончик с арахисом, спросил Гена.

— У нее красная икра в баночках, при том, что она часть выручки отдает ментам и еще каким-то крышакам.

— Вот живет бабка. Я тут горбачусь, таская муку, рыбу вонючую. Потею, а она сидит себе да псалмы поет, — наливая черного чая в грязный бокал, — возмущался Генка.

— Она тоже воняет. Правда, это у нее спецодежда, хранится на балконе, чтобы дома не загрязнять атмосферу.

— Как ты выражаешься — атмосферу! — закривлялся друг.

— Это она так выражается, бывшая училка биологии.

— Круто, чувак, — проглотив остатки батончика, сказал Геннадий.

— А ты вчера ночью куда пропал?

— Да так, зависал с одной. В магазине познакомился. Видел бы ты ее дойки. — И парень показал на себе размеры груди девушки.

— Не убила тебя своими?

— О! Тебе рассказать, так не поверишь…

— А ты мне не поверишь, — собрался сообщить важную новость Толя. — Мою идею по пиву купили, а по питанию переработают слегка и тоже впарят, а еще мне задали к «Нет наркотикам» нарисовать картинку, что я успешно выполнил.

— Покажь! — вставая со стула, потребовал друг.

— Сейчас, — ответил Толик и, спешно сбегав в комнату, принес оттуда папку с рисунками, протянул их Генке.

— Ооо! Скажи наркотикам свое слово. Скажи им: «Да!» — пошутил друг, вертя в руках листок бумаги.

— Осторожнее, свин! — заметив, как растаявший шоколад от батончика, оставшийся на пальцах товарища, размазывается по углам картинки, крикнул Толик.

— Какие мы нежные, — отреагировал Гена. — Ты, чем ночами такие ужасы рисовать, лучше бы телку себе нашел, с подружкой для меня.

— Я в Москву не за тем приехал, чтобы местных девочек опылять, — усаживаясь за столом напротив друга, ответил парень.

Он плеснул себе чая. Жидкость уже остыла, на поверхности появилась полупрозрачная, белесая пленка.

— Дерьмо пьем какое-то, — бросил он.

— Мне дермеца подлей, — пододвигая пустой бокал с чаинками на дне, попросил Геннадий, при этом его бицепсы напряглись.

— Ты просто Шварц, — посмотрев на казавшиеся каменными бугры, сказал Толик.

— Я же не сижу в переходе, людям на жалость не капаю. Я грузчиком банчу.

— А я завтра должен с главным встречаться по поводу перевода в дизайнеры, — выдохнул парень.

Генка резко положил рисунки на стол, посмотрел на друга удивленными глазами, протянул руку и хлопнул по плечу:

— Чего молчишь-то, это же повышение, братан!

— Сглазить боюсь, — пожав плечами, ответил Толя.

— О, какие глупости. Вот скоро станешь крутым, зазнаешься, меня бросишь. Только и будут меня утешать девки с большими дойками, как вчерашняя…

И Геннадий принялся в подробностях описывать как, куда, как долго, где и чем закончилось вчерашнее рандеву с девушкой. Толик слушал его, слегка завидуя простоте друга, приехавшего вместе с ним в большой город, чтобы устроиться на работу, сделать карьеру, но успокоившегося на заработке грузчика. В процессе разговора он собрал рисунки: женщина, одной ноздрей втягивающая кокаин, из другой у ней текла кровь; девочка с плюшевым мишкой в руках, наблюдающая, как старшая сестра пускает по вене героин… Потом Толику вспомнилась эта старуха, учитель биологии с опустошенными глазами и такие же глаза Гены несколько дней назад. Он задумался: «Если бы не эта ерунда, то в моей жизни сплошная полоса удачи!»

— …К той тогда, помнишь, на дачу ездил. Так у нее коробка использованной резины… — не замечая, что Толя его не слушает, продолжал Генка, вспомнив другую свою случайную подружку.

Вообще-то он в Москве только и делал, что работал, выпивал порой, частенько перепихивался с девицами, легкими на подъем, да откладывал немного денег в банк, на будущее.

«Стоит отдать ему должное, не все тратит», — смотря на энергично жестикулирующего друга, объясняющего, как он ее, думал Анатолий. Он волновался перед предстоящей встречей. Сотрудники агентства, которым он успел вскользь рассказать о своих успехах, предупреждали, что главный строг, справедлив и обыденности вкупе с неподчинением не потерпит…

— Вот она голосила… — рассказывал Гена, но он не успел закончить повествование, поскольку…

В окно, разбрызгивая стекло, что-то влетело, бухнулось о стену и упало на пол.

— Вот, бли! — глянув в окно, выругался Генка. Он заметил удаляющегося в сторону подземного перехода мальчика в красной с белыми полосами футболке, такого же окраса бейсболке, шортах. Какой-то пьянчуга кричал ему вослед: «Чо ты, едалааа, творишь!» Хулиган прибавил шаг, не обернулся.

— Поймаю, суку! — бросившись к входной двери, крикнул грузчик. Он открыл ее, вылетая на лестничную площадку.

— Черт! — рявкнул Толик, решивший осмотреть предмет, брошенный в окно.

Он присел на корточки и поднял булыжник, обвязанный грязно-белым бинтом, из-под которого виднелась свернутая бумажка. С улицы донесся вопль Гены: «Стой, урод!» Отложив камень, Толя поспешил присоединиться к другу. Оказавшись снаружи, оглядевшись, он его не увидел. Несколько человек стояло около магазина, молодая пара с коляской прогуливалась на другой стороне улицы, по трассе проносились машины. Он не знал, куда бежать, вертел головой из стороны в сторону, порываясь пойти то влево, то вправо. Его окликнул мужик с лицом пропойцы:

— Он через переход пошел туда, — махнув рукой в сторону единственной высотки в квартале, сказал он.

— Спасибо! — поспешив к зданию прямо через дорогу, нарушая правила движения, крикнул Толик.

— Спасибо на опохмел не годится.

Но парень не услышал. Он добежал до середины шоссе, вдруг раздался пронзительный рев клаксона. По полосе, на которую готов был шагнуть дизайнер, пронесся серебристый автомобиль. Из открытого окошка прокричали: «Куда прешь, баран!» Волна холодного воздуха растрепала волосы Толика. Он выругался, запрокинул голову вверх, глянул на сумрачное небо, вдохнул отравленного выхлопами воздуха, перевел дух, осмотрелся. Другие машины, представлявшие опасность, были далеко.

— Чеееерт! — закричал он и перебежал дорогу. По пути увидел друга, возвращавшегося к подземке. Поспешил к нему:

— Поймал?

— Нех, — ответил Гена, державшийся одной рукой за перила перехода. — Я его видел, но больно далеко эта сука ушла.

— Ну и… — махнул рукой Толя.

Дав десять рублей пьянчуге, указавшему дорогу, они вернулись в квартиру.

— Он камень с запиской, кажется, бросил, — сказал Толя, запирая дверь.

— И что там написано? — спросил грузчик, все еще тяжело дышавший после внеплановой пробежки. Он прошел в туалет, не закрывая за собой двери. Анатолий прошел на кухню.

— Сейчас гляну, — поднимая с пола булыжник, ответил он, осматривая предмет еще раз. Затем поддел бинт ногтем и, не оборачиваясь, прокричал: — Записка! Точно!

— Чего орешь? — возмутился Гена, успевший справить нужду и уже стоявший позади друга.

— Черт! Ты так тихо подошел, — разматывая бинт, сказал Толик.

— Дай прочитаю! — вырывая камень, огрызнулся грузчик.

— Ну?!

Бинт полетел вниз. Разворачиваемая записка замелькала меж пальцев Геннадия. Булыжник он отложил на стол.

— Читай! — сжимая левой рукой правую ладонь, торопил Толя.

— «Не делай этого, пока не поздно», — прочитал Гена. — Чушь какая-то.

— Ну-ка?

Анатолий взял бумажку, посмотрел. Корявым, но легко читаемым почерком было написано: «Не делай этого, пока не поздно».

— Чеееерт, — выдохнул он и сел на стул с опустошенным выражением лица.

— Стекло разнесли. Что теперь этой старой дуре говорить? Докажи ей теперь!.. — ворчал грузчик.

Но Толя не слушал. Что-то подсказывало ему, что «Не делай этого, пока не поздно» касается именно его. Более того — эта фраза касается завтрашней его встречи с главой фирмы. «Может, кто-то из сослуживцев, из зависти»? — подумал он, скомкав записку и выронив ее. Потом Толик протянул руку к заварочному чайнику, стоящему на столе.

— У тебя руки чего трясутся? — спросил Гена, глядя, как друг наливает темную жидкость в чашку.

Он взял камень и бросил его в мусорное ведро. Булыжник громыхнул, грузчик втянул голову в плечи, пробормотав: «Упс!»

— Не шуми, — попросил Толя.




Глава 2

Кому выгодно повышение?


1


— Это твое новое рабочее место, — убирая рамку с фотографией улыбчивого парня в коробку, сказала Людмила Геннадьевна, обращаясь к Толику.

— Вы собираете вещи бывшего сотрудника? — удивился тот.

— Приходится, — сгребая вслед за рамкой наклейки на компьютер, гипсовых солдатиков, игрушку-конструктор, нисколько не заботясь об их целостности, ответила женщина.

— А он сам не мог собрать свои вещи? — помогая начальнице отдела дизайна, передав ей фигурку оловянного солдатика, поинтересовался он.

— Не мог, — недовольно глянув на новенького, буркнула Геннадьевна.

«Да, мне тут не особо рады», — рассматривая выведенное на принтере фото — изображение бывшего сотрудника, прикрепленное к стене пластмассовой кнопкой, подумал Толик.

Вчера состоялась встреча с главным. Шеф держался строго, но душевно. Одет был в классический, черного цвета, костюм и белую рубашку в черную полоску. Он первым протянул Толику руку для пожатия. Когда их ладони соприкоснулись, парень почувствовал легкое головокружение.

— Присаживайся, Анатолий! — указав на высокий, обтянутый кожей стул, распорядился главный.

Толя присел. Они были вдвоем в огромном кабинете, внутри которого царил полумрак и было душно, даже жарко. «Кондиционер сломался, что ли»? — подумал молодой человек, шаря взглядом по стенам, оклеенным серебряного цвета обоями, по картинам в черных тонких рамках, по лакированному столу…

— Мне понравились твои идеи, — начал руководитель, беря со стола перьевую ручку цвета черный металлик. — Поэтому вот приказ…

Он поднял листок, лежавший перед ним, показал Толику и положил его обратно на стол.

— …Он о приеме тебя в должности младшего дизайнера агентства…

Говоря это, мужчина широким росчерком подписал документ.

— …Сейчас ты идешь в отдел кадров и оформляешь перевод с должности курьера на новую, если не возражаешь, конечно.

Он хлопнул по столу раскрытой ладонью так неожиданно, что Толя вздрогнул, посмотрев прямо в глаза шефу. Они словно засасывали его внутрь, подобно воронке мясорубки. Снова появилось головокружение. Толик перевел взгляд на стену, укутанную в тень.

— Я вижу, что мы сработаемся, у тебя большое будущее, — заговорил главный, потирая руку об руку. — Наша организация очень большая. Ты даже не представляешь насколько. Все те задачи, которые тебе поручал Олег Викторович, ты выполнил отменно. Не волнуйся о законодательстве и морали впредь. Это не твои проблемы. Твое дело — поразить в самое сердце человека, видящего, слышащего, читающего созданную тобой рекламу. Ты вправе идти на эксперимент и быть новатором. Выражай себя в работе, а о материальном не беспокойся. Теперь твои доходы будут расти, я уверен. Можешь идти.

Толик не шелохнулся. Он заслушался и даже не понял, что разговор окончен.

— Все, Анатолий, иди в отдел кадров, — протягивая парню приказ, велел начальник.

Юноша взял листок, попрощался и направился к выходу. Он не удержался и посмотрел на текст, пропечатанный на бумаге. Его принимали на работу дизайнером с окладом согласно штатному расписанию. Под датой стояла роспись главного. Посмотрев на нее внимательнее, Толик остолбенел и ощутил тяжелую легкость в коленях. Ему показалось, что росчерк горит темно-красным, искрящимся цветом. Вокруг словно потемнело, тяжелая и плотная тьма надавила на него, будто пытаясь проникнуть в голову. Все закружилось. Подпись засияла ярче. «Я вижу, что мы сработаемся, у тебя большое будущее», — услышал он слова главного и потому оглянулся. Чернота исчезла. Он снова был в окутанном полумраком кабинете. Начальник сидел, склонив голову над столом, что-то записывал. Он даже не посмотрел на Анатолия, готового упасть в обморок от необыкновенной легкости, резко появившейся в голове.

— До свидания, — прошептал парень и сам не услышал своих слов.

Затем он потянул дверную ручку вниз, открыл выход и вышел в светлую, давно знакомую приемную. В голове тут же прояснилось. Он чувствовал себя отлично, будто ничего и не было. Посмотрев на приказ, он отметил, что подпись директора сделана синими чернилами. Ничего темно-красного и сияющего. «Переволновался», — решил он.

За день новоявленный дизайнер вовсе забыл о произошедшем. Вечером же они с Генкой отметили это дело бутылкой мартини. Когда оно закончилось, друг сбегал за водкой, попутно привел каких-то девчонок из соседнего подъезда. Парни перелили водку в бутылку из-под раскрученного коктейля. Девушки были довольны, даже собирались остаться на ночь, но ограничились обжиманием да поцелуями до трех ночи.

С утра Толик еле-еле продрал глаза и поспешил в офис знакомиться со своим новым рабочим местом. И вот он помогает Людмиле Геннадьевне собирать пожитки, оставленные парнем, занимавшим раньше этот стол из матового пластика с новейшим компьютером, плоским монитором, полным набором необходимых канцелярских принадлежностей…

— А что он создал? Ну, этот работник, кабинку которого я теперь занимаю, — спросил Толя начальницу. Он заметил у нее морщины на переносице и в уголках губ.

— Много всего. Его профилем была социальная реклама против оружия и насилия вообще, — ответила женщина, закончив уборку.

Она вышла с полной коробкой из рабочей кабинки Толика, огороженной ширмой из дерева, выкрашенного в серебряный цвет.

— Аааа, — выдохнул парень, а когда дверца за начальницей закрылась, потянулся и зевнул.

Тут раздался голос: «Дорогие члены агентства, семья, поздравляем вас с новым рабочим днем. Приятного труда». Анатолий вздрогнул и огляделся. На стенке, вверху, висел репродуктор, из которого и вещала диктор. После приветствия она поставила музыку. К удивлению Толика, из динамика «полился» жесткий рок вперемешку с нагонявшим тоску и мысли о безысходности российским рэпом, иногда разбавляемым суицидальным плачем Милен Фармер или другими мрачными композициями. Под такое сопровождение в голову приходили не самые радужные картинки и идеи.

За час раздумий Анатолий набросал сценарий рекламы новой компьютерной игры, в которой создатели предлагали побыть игроку в шкуре наемника либо маньяка, на выбор. Для начала он прошел один тур новинки, чтобы почувствовать материал. «Вот работка по мне», — радовался парень, убивая очередного стража порядка, пытавшегося спасти невинную жертву, на которую герой игры вел охоту. Дизайнер видел, как летят пули, отражает солнечные лучи лезвие ножа, рекой льется кровь, стекает по стене, оставляя надпись с названием игры. Он придумал слоган: «Лучше ты, чем тебя».

— Или, — рассуждал он вслух, — «ударь первым»? А может, провокационное: «Научись втыкать»? Хотя… Тут же из оружия — пистолет, автомат, дубинка. Если бы только нож, то «втыкать» подошло бы стопроцентно. Может, «Научись втыкать и спускать», типа, курок?

Он записал задумку на бумагу, затем вышел из игры. Решил обдумать, как можно использовать в рекламе новшества программы, ее улучшенную графику, сверхвозможности главного героя. Но никак не мог сконцентрироваться. Музыка, звучавшая из репродуктора, будто специально то расслабляла, то будоражила, отчего мысли в голове были какие-то мрачные. Еще появилась неприятная резь в глазах. «От монитора», — решил Толик, не сидевший так долго за компьютером с момента окончания университета.

Он решил пройтись до аппарата по разливу кофе. Включил ждущий режим, встал, открыл дверку своей рабочей кабинки и… Чуть не сшиб ею паренька в очках с толстыми стеклами и пластмассовой чашкой какой-то жидкости в вытянутой руке.

— Извини, я тебя не видел, — прикрывая дверь, попросил прощения Толя.

— Ни-ни-ничего, — ответил очкарик, стряхнув пару капель, выплеснувшихся-таки на его красный галстук с изображением героев культового американского мультика.

— Хорошо, что все не пролилось, — сказал Толик. — Я от этой музыки вообще плохо соображаю, вывалился в коридор, как тюк муки.

— Ничего, потом без нее работа не идет, — взяв чашку другой рукой, произнес коллега. — А ты новенький?

— Если забыть, что я пару месяцев батрачил на фирму курьером, то — да. А ты как давно тут?

— Месяцев пять, — дуя на кофе, источавший приятный аромат, ответил очкарик.

— Ну и как, идеи воплощают, гонорары выплачивают?

— С оплатой нет никаких проблем, и креатив принимают. У меня пара роликов по телику крутится. Может, видел, имиджевая реклама одного музыкального канала, круто замешенная на сексе. — На последних словах коллега загыкал, руки его затряслись, и он выплеснул еще пару капель.

— Задницу Барта[3 - Барт Симпсон — герой американского мультипликационного сериала про семейку Симпсонов. Далее по тексту упоминается Лиза Симпсон.] намочил, — указав на рисунок галстука, по которому расползлось мокрое пятно, сказал Толик.

— Гах-гах, — еще сильнее затрясся от смеха тот. — Ему ее давно следовало намочить. У меня на компе такие мультики про них есть, зашатаешься. Гах-га-гах. Там Лизу… Гах га…

— А где тут аппарат для кофе? — желая побыстрее расстаться с явно озабоченным коллегой, спросил Толя.

— Не знаешь? Я провожу, — перестав ржать, предложил новый знакомый.

— Просто так объясни. Я по пути хочу к редактору забежать, — соврал Толя.

— Короче… — принялся объяснять коллега, жестикулируя свободной рукой.

В процессе он иногда капал темной жидкостью себе на рубашку, на пол, на галстук и в каждом таком случае начинал смеяться. После того, как были получены все объяснения, Толик попрощался и пошел за кофе. Но коллега не хотел так просто отстать.

— Пока. Тут много народу работает, все в своих кабинках, как в ячейках. Мы даже все не знакомы. За пять месяцев я пообщался только с несколькими дизайнерами, лишь с начальством постоянно. Мы иной раз клиентов не видим, зато регулярно получаем деньги, радуемся появлению своих идей в телике, — понесло очкарика. — Чувствуешь себя обезличенным орудием производства, даже обидно. Почему у рекламы нет титров, чтобы все знали создателя в лицо? Я ведь тоже могу быть гением, но кто об этом узнает? Я ведь хочу, чтобы секс двигал товар, и все смотрят на мои работы. Пока! Возможно, мы никогда не столкнемся больше, а жаль. Ты прикольный. Раньше в твоей кабинке тоже прикольный чувак сидел, но он ушел. Не знаешь куда?

— Нет, не знаю. — Толя для вида посмотрел на запястье, на несуществующие часы. — Извини, время не ждет. Побегу.

— Пока… — повторил коллега и продолжил говорить о чем-то еще, но его уже никто не слушал. Анатолий спешно удалялся по коридору.

Отправив два раза по пять рублей в монетоприемник, повернув рычаг, Анатолий достал выплюнутый автоматом стаканчик с кофе. «Более чем чокнутый пацан», — встав в небольшой нише у окна во всю стену, думал парень. Он представил себе нового знакомого в виде жертвы из компьютерной игры, над рекламой которой трудился. Он преследовал его в петляющем ходе подвала, настигал и упускал, словно кошка мышь. Очкарик визжал, вырываясь, падал, ранил ладони о битые стекла, но он достал его тогда, когда тот упал на колено, потеряв очки, которые со звоном разлетелись на мелкие осколки. «Научись втыкать, чувак!» — произнес убийца и обрушил биту на голову рыдающего человека.

Толя представил себе это так ярко, словно он только что размозжил голову коллеге. Он заметил, что пальцы у него трясутся, хотя было нехолодно. Наоборот, судя по бегущей строке в табло автомата, кофе был нагрет до 98 градусов Цельсия. Он подул на него, втянул ноздрями аромат. Его все еще колотило, внутри чувствовалась легкость, возбуждение. «Наверное, так себя чувствует настоящий убийца», — подумал парень, отпивая из чашки.

Он долго смотрел через стекло на маленькие автомобильчики, человечков, зеленые красочные мазки редких деревьев. Ему был виден ресторан, в котором Олег Викторович накормил его самым потрясающим в жизни обедом. Прошло минут десять, и он увидел, как ко входу высотки, из окна которой он за всем этим наблюдал, подъехала машина. Судя по красному кресту сбоку и системе сирен-мигалок, это была «скорая помощь». Из нее выбежали точки-человечки в белом. Толик отпил еще кофе, ощущая, как горячая влага обжигает горло изнутри. Он вспомнил жесткую музыку, плывшую из репродуктора, и снова представил, как, но на этот раз при помощи пистолета, расправляется с гакающим коллегой, загнав его в угол лабиринта. «Предложу два слогана: „Научись втыкать“, „Научись втыкать, спуская“, — опустошая чашку с напитком, решил он. Затем Анатолий, слушая хруст пластмассы, скомкал стаканчик. Он выбросил его в мусорный ящик, сделанный из хромированного металла. Огляделся. Вокруг никого не было. Тогда он потянулся, зевнул, потер глаза и еще раз зевнул. „За работу“, — подумал он.

Мимо него, стоящего в небольшой нише у окна, пронесся человек в белом, но тут же вернулся и спросил:

— Где креативный отдел?

— А что произошло? — поинтересовался Толик.

— Вызов был, у парня удар. Покажешь или нет?!

— Идемте, — взволновался Толя.

Он повел медика к отделу, в котором работал. Их нагнала главный секретарь фирмы и женщина-врач.

2


Они случайно столкнулись у входа в здание. Обменявшись любезностями, он не преминул похвастать выходом очередного ролика по его сценарию.

— Это ты придумал? — спросила, округлив глаза, женщина.

— Да, — кивнул он.

— Я запомнила его, потому что реклама слишком агрессивна.

— Зато передает суть, энергетику игры. А как тебе слоган?

— А слоган, Тоша, вообще убийственный…

— Вот! Этого-то я и добивался, чтобы слова били в цель!

— Пошловатая цель получается, — возразила Полина, нажимая на кнопку вызова лифта.

— Но ее одобрили! — сказал Толик, входя в кабину.

— Не думала, что ты можешь выдать такую мрачную милитаристскую идею.

— При чем тут война, — возмутился он. Лифт поднимался вверх.

— А разве там не задания командования надо выполнять, убить всех врагов? — спросила Полина.

— Нет, там просто так, — смутился парень.

— Просто так надо убить тьму людей?

— Ты так на меня смотришь, будто это я игру сделал. Я только придумал способ ее продвижения на рынке, — развел руками Толик.

— То-то и оно, — вздохнула женщина, скрестив руки на груди, обнаженную часть которой парень наблюдал в глубоком декольте.

Лифт дернулся и остановился.

— Рад был тебя увидеть, может, как-нибудь пообедаем вместе?

— Может быть, — закатив глаза и загадочно улыбнувшись, ответила она. — Может быть, мальчик.

— Я не младше тебя, — выкрикнул в закрывающиеся дверцы Толя, а про себя подумал: «Сколько же ей лет»?

Он поднялся в офис. Пошел по, как всегда, пустому и потому казавшемуся безжизненным коридору. У входа в дизайнерский отдел его ждали.

— Пойдем ко мне в кабинет, — распорядилась Людмила Геннадьевна, кивнув головой в сторону дверей.

— По поводу Игоря? — догадался Анатолий. Он убрал руки в карманы и пошел следом за женщиной.

Кабинет у нее был больше его рабочего места. Она отодвинула ближайший стул, жестом предложила усаживаться, сама же обошла стол и присела напротив Толика.

— Он сказал, что ты был последним, с кем он общался, — произнесла начальница, взяв в левую руку остро заточенный карандаш.

— Наверное, — закинув ногу на ногу, поведя плечами, ответил парень.

— Ты взрослый человек и понимаешь, что просто так, ни с того ни с сего, никто не станет делать глупостей, — взяв карандаш за концы указательным и большим пальцами обеих рук, удерживая его горизонтально перед своим лицом, продолжила Людмила Геннадьевна. — Что-то или кто-то спровоцировало его сделать это. Он упоминал, что ты куда-то спешил, будто не хотел с ним общаться, брезговал. Да-да, Игорь употребил фразу «словно он брезговал общаться со мной». О чем вы говорили, по твоей версии?

— О чем? Да ни о чем. Он пожаловался, что у рекламы нет титров, и потому он чувствует себя лишенным индивидуальности, — ответил Толя, наблюдая, как женщина на пару секунд высунула изо рта кончик языка, лизнула гладкий карандаш. — Еще он хвалился, что на жестком диске у него какие-то мультики. Вот и все.

— И все? — перекладывая карандаш в правую ладонь, взяв его за тупой конец, а заостренный направив вниз, уточнила Людмила Геннадьевна.

— Все, — кивнул парень, не сводя глаз с карандаша.

— Получается, что здравомыслящий молодой человек ни с того ни с сего взял карандаш…

Она показала, как Игорь, по ее мнению, делал это, для чего, обхватив всеми пальцами канцелярский предмет…

— Положил раскрытую ладонь на гелевый коврик для компьютерной мышки… — Людмила Геннадьевна облизала губы, опустив левую ладонь с растопыренными пальцами на ярко-желтый, с пластмассовыми рыбками внутри, коврик, — И со всей дури воткнул в руку! Графитовый стержень до стола достал, — громко и четко произнесла она, ткнув карандашом рядом со своей ладонью.

Анатолий ярко представил, как вопил Игорь, когда пробил свою конечность. Как он бегал по коридору с воткнутым карандашом. Как слезы парня стекали, минуя ободки толстых очков, к губам. Как они капали на пошлый мультяшный галстук. Как он истерически гакал: «Барту намочили попку! Барт совсем мокрый! Гах-га-га-гах…» Потом эта картинка в голове Толика плавно перетекла в другую — Игорь убегает от кого-то по темным подвалам, карабкается к выходу, теряет очки, темная фигура настигает его и заносит биту для удара, говоря: «Научись втыкать, чувак!» Потом появился образ санитара в белом халате, преследующий Толю, спешащего на помощь очкарику, залившему пол офиса кровью, сочащейся из раны от карандаша.

— Эй! О чем задумался? — прервала бешеный ход его мыслей начальница.

— Да так, — пожал плечами парень.

— Ты действительно его не провоцировал? — отложив пресловутый карандаш в сторону, спросила она.

— В мыслях не было, — ответил он.

— Ладно! Этим займутся психиатры и отдел по контролю за охраной труда. У нас же впереди много интересной работы и… — женщина несколько секунд выдержала паузу, подняла указательный палец вверх, облизала губы и договорила: — Ты можешь пойти в бухгалтерию и получить свой первый гонорар за идею по пиву.

Все страшные мысли о его причастности к нервному срыву Игоря, появившиеся в голове Толика, словно ветром сдуло. Он засиял улыбкой, потер ладони одну о другую:

— Прямо сейчас или после работы?

— Можешь прямо сейчас, но потом за дело.

— Обязательно, — вставая и делая шаг к выходу, ответил он, затем остановился и спросил. — Я все хотел узнать…

— Да?

— …Почему из репродуктора играет такая странная музыка, ничего веселого. Я не любитель попсы, Людмила Геннадьевна, но тяжелый рок и готика напрягают.

— Именно поэтому, именно поэтому. В попсе есть глупое веселье, но нет интеллекта, — склонив голову набок, пояснила женщина.

— А еще можно вопросик?

— Да?

— Почему так строго требуется, чтобы творческие работники находились в офисе, ведь мы можем придумывать где угодно?

— Считай так, что дома ты будешь слушать попсу, а это всенепременно скажется на качестве креатива, — ответила она и рассмеялась.

— Я пойду, — улыбаясь, повернулся лицом к двери Анатолий. Чем ближе он подходил к бухгалтерии, тем меньше вспоминал о произошедшем с Игорем.

3


Они словно дураки наблюдали, как плевок летит, деформируется в воздухе и шлепается, расползаясь по воде. Его уносит. На поверхности реки отражается свет фонарей, редких звезд. Светлые пятна расплываются, преломляются. Снова вниз полетел плевок.

— Из-за таких, как ты, москвичи считают жителей других городов свиньями, — растягивая слова, сказал Толя.

— А такие, как ты, оседают в Москве, рожают тут детей, которые считают себя коренными москвичами и думают, что все иногородние свиньи, — бросив с моста бутылку с пивом, икнув, ответил друг.

— Я не замечал раньше, что в Третьяковке так скучно, — прошептал Толик.

— И ноги устают, — добавил Генка.

— Раньше я думал, что это круто — рассматривать оригиналы картин в такой галерее, а сейчас мне они все кажутся пресными. Особенно портреты…

— Полное занудство.

— Во Врубеле что-то есть, в его «Демоне», да?

— По мне, вся эта мазня давно устарела.

— Хааа, они нас с тобой переживут, — улыбнулся Толик.

— Че ты завел, живописец уев, — хлопнув друга по плечу, бросил Геннадий.

— Эээ! — в шутку замахиваясь на друга рукой, возмутился дизайнер. — Ты забыл, с кем имеешь дело! Я будущий…

— Кто?

— А, — махнул рукой парень. — Я самый крутой креативный дизайнер этой планеты, вот!

— Пошли еще выпьем за это, — предложил Гена, посмотрев с моста на реку, на Кремль, на здание гостиницы.

— Мне хватит, у меня язык заплетается, а тут ментов, словно грязи. Поехали домой.

— Нууу, тоже мне, друг, — разочаровался Гена.

— Давай пойдем домой и девок снимем? — предложил опьяневший Толя, до этого момента просадивший только одну шестую своего первого гонорара.

— Молод-ца! — взяв друга под локоть, согласился грузчик. — Как будем снимать, на Тверской или по телефону? Мне тут пацан с работы тусанул номерок. Сказал, что обслужат по полной. Типа, девочка не профессионал, но какой анал!

— Пошляк!

— Ну, позвоним?

— Давай.

До девчонки у Толика так и не дошло. По дороге домой он купил в соседнем магазине пивка, как прокомментировал Гена: «Для рывка», и его действительно прорвало. Ему показалось, что в сартире он провел несколько часов, иногда слыша вопли проститутки, «стоны» разложенного дивана, хрипы товарища. Потом он уснул, положив голову на сиденье унитаза. Ему снилось бескрайнее поле, поросшее черными тюльпанами. Их колыхал ветер. Толик смотрел на это жуткое великолепие и молчал. Вдруг цветки стали закрываться, образуя бутоны, напоминавшие часть мужского детородного органа. Один из цветков стал краснеть, потом порозовел, призывно раскрылся, и сверху раздался голос:

— Ты живой? Голову убери!

— Кто ты? — не сводя глаз с поля, спросил парень.

— Если врать, то Карина, а если нет, то Вика, — весело ответил уставший голос.

— Вика-Карина, ты кто?

— Слушай, хватит бубнить чушь, — тряся его за плечи, чуть ударив головой о край унитаза, отчего у Толика перед глазами поплыли красные круги, сказала девушка.

Толя продрал глаза, увидел ноги, увидел что-то отдаленно напоминавшее розовый тюльпан из сна, нависавшие над ним груди, лицо с насыщенными тенями под глазами.

— Ты кто? — еле ворочал языком парень.

— Вика я, — опирая его на стенку и усаживаясь на унитаз, ответила девица. — Не брезгуешь, надеюсь?

— Нет, — слушая журчание, обхватив бесчувственными руками голову, бросил он.

— Пить надо меньше, а то я бы и тебя обслужила, спонсор, — ни капельки не стесняясь, посоветовала девушка.

— Надо.

— Ты же мне платить будешь?

— Сколько? — уронив руку на колено Вики, даже не шелохнувшейся, спросил он.

— Шестьсот!

— Баксов?! — даже спьяну понимая, что для дворовой самодеятельной шлюхи это круто, удивился парень.

— Рублей, дурень. Но можно и баксов, — вставая с унитаза, ответила она.

— Помоги, — протягивая ей тяжелую руку, попросил он. Поднимаясь же, Толик задал пришедший в голову вопрос: — И чего это мы делаем?

Проститутка, на вид лет двадцати двух—двадцати трех, оказалась с него ростом и теперь смотрела ему прямо в глаза. Ее груди уперлись в его грудь. Она приблизила губы к его уху и сказала:

— Я учу мальчиков втыкать и спускать, а ты?

— Че-го? — спросил Толя, тряхнув головой и пытаясь вспомнить, где же он слышал эти слова. Ползком, по стенке, он выбрался из туалета, направляясь в ванную комнату.

— Чем ты занимаешься? — шлепая босыми ногами следом за парнем, поинтересовалась девушка.

— Я в рекламе, — ответил он, добавив: — Ты что-то там говорила про спускать?

— Да, — махнула рукой девица, отчего ее груди подпрыгнули, словно мячики в авоське. — Реклама есть про втыкать, спуская. Прикольно ведь, про мою работу.

— Прикольно, — отозвался Анатолий, поворачивая кран с водой, подставляя под струю руку.

Они стояли в ванной. Он в замызганных джинсах и обляпанной майке, она голая. Вода полилась из крана в сложенные лодочкой ладони парня. Вначале он не понял, что происходит, потому что болевой порог был понижен, но потом взвыл и отдернул руки. Кипяток из его рук пролился на пол, попав на ступни девчонки.

— Ты чего?! — возмутилась она и шагнула к двери.

— Открой холодную воду, а! Я вентиль перепутал, руки обжег.

Она положила руки на его плечи и отстранила Толика, освобождая себе проход. Когда же подошла к раковине, закрыла горячую и включила холодную воду.

— Умывайся, — вернувшись к выходу из ванной, сказала она.

— Вита, — плеснув в лицо влагой, промямлил он, — Тебя часто спрашивают?

— Я Вика. О чем?

— Почему ты в двадцать лет…

Он не договорил. Закрыл вентиль, но из крана продолжало капать по одной капле, выбивая занудную дробь по эмали.

— Пойдем на кухню, — скомандовал он.

— Холодно там. Меня Гена, друг твой, туда водил, мы на табурете…

— Хорошо не на столе…

— Он хотел, я сказала, что там еда.

— Молодец, — включая свет на кухне, похвалил он, шаркая к одному из табуретов.

Он хотел сразу присесть, да вспомнил о том, что сказала проститутка. Нагнулся и посмотрел на полотно сиденья.

— Не на этом, не бойся, — сказала Вика, будто обидевшаяся. — Подождешь, я оденусь, если только ты не хочешь…

— Одевайся, — ответил он, усевшись около стола, придвинув чайник и кружку. «Научись втыкать, спуская». Меня цитируют проститутки! Вот она, безвестная слава, о которой говорил Игорь. «Блииии, голова моя», — подумал Толик и посмотрел в сторону выхода из кухни, потому что оттуда донесся скрип полов. Это вернулась Вика. Она уже оделась: джинсы, топик (судя по торчащим соскам, лифчика нет), в руках держит какую-то тряпку.

— Что это? — спросил он, ткнув пальцем.

— Покрывало взяла. У вас стекла нет, холодно.

— Ну, завтра вставлю. Какая-то сволочь камень кинула.

— Знаю, Гена говорил, что записку бросили. Не врал? — спросила девушка, усаживаясь на табурет, который час назад использовала в качестве опоры под спину, которая теперь болела.

— Не. Чай хочешь?

— Давай. И деньги тоже.

— Не кину, не боись, — залезая в карман, где оставалась часть гонорара, специально отложенная на сегодняшние гуляния по случаю первой крупной получки.

— Ты что-то хотел спросить там, в ванной? — укутавшись в покрывало, принесенное из спальни, спросила она.

— Я думаю, что толкнуло тебя на панель? — отсчитывая и протягивая деньги, вспомнил Толик.

— Вечный вопрос, — начала она, убирая купюры в карман, предварительно помахав ими на себя. Так обычно делают торговки на рынке, по примете надеясь привлечь покупателя. — Сейчас мне семнадцать, мать умерла три года назад от пьянки и развившегося панкреатита, отец пьет и лапает меня, его дружки лапают. Уж лучше я буду спать с другими за деньги, чем с его собутыльниками за так.

— Ты говоришь это так… равнодушно. — Толик повел плечами.

— Я рассказываю об этом раз трехсотый, я привыкла быть шлюхой, о которой узнают через знакомых. Знаешь, я в тринадцать, когда еще мать жива была, посмотрела «Красотку» с Джулией Робертс. Тогда я подумала, что здорово быть проституткой, легче встретить богатого принца. Как видишь, от части мечты сбываются…

Она нервно рассмеялась, потом спросила:

— Есть сигареты?

— У Генки где-то были, поищи сама.

Девушка ушла. Из соседней комнаты послышались звуки: копошение, голос друга, шаги, слова проститутки:

— Спи лучше, замотал меня.

Через минуту она вернулась на кухню.

— Проснулся?

— Да. — Достав из пачки сигареты, махнула рукой в сторону комнаты: — Еще хочет, а сам еле языком ворочает.

— Часто такие попадаются? — спросил Анатолий, наливая третью чашку чая, отметив, что руки трясутся меньше.

— Как вы? Вы приличные мальчики. Вот местные… — Она глубоко затянулась, попыталась сделать кольцо из дыма, но не вышло. — А как работа в рекламе?

— Получил первые серьезные деньги, большую часть пропил, остальную отдал тебе, — соврал Толя, который еще был пьян, но не утратил осторожности. — Ролики по моим сценариям крутят по телику, и их цитируют незнакомые мне люди, а еще мой коллега пробил себе ладонь карандашом…

— Стукнутый, что ли? — заинтересовалась Вика, докурившая сигарету до середины. Пепел она стряхивала прямо на пол.

— Озабоченный, — привстав и глянув в разбитое окно, ответил Толя. Ноги его затряслись, накатил сильный позыв к рвоте, но он сдержался.

— Я новость слышала по радио, — сказала девушка. — Какой-то псих сбежал из нашей лечебницы. Не твой озабоченный?

— Может. А что, у Москвы есть наша больница для таких?

— О! — кинула бычок на пол, затушив его ногой, обутой в тапочку. — На нас дурдомов не хватит…

Он слушал ее болтовню, когда же Вика замолкала, то задавал вопрос, и все продолжалось. Она выкурила все сигареты, рассказала много всего. Так они просидели до шести утра. Потом она ушла, а он пошел спать. Впереди выходные.

4


На красном фоне белыми буквами было написано: «БЕРИ ОРУЖИЕ». В углу композиции, через фон проходила черная — траурная ленточка, в которой был адрес военного комиссариата и телефоны, по которым могли позвонить все, желающие служить по контракту.

— Ленточка не пойдет, сам понимаешь, — отложив дизайн-макет в сторону, сказала Людмила Геннадьевна. — А так все отлично, даже у меня возникло желание взяться за ружье.

— Можно заменить ленточку на тесьму какого-нибудь ордена или на триколор, — предложил дизайнер.

— Подумай еще и приноси несколько вариантов, тогда же получишь новое задание.

Анатолий встал, забрал макет, вышел в коридор. Ему захотелось пройтись по городу. Сидеть перед компьютером, слушая агрессивную альтернативную музыку, он устал.

Он посмотрел на дизайн «БЕРИ ОРУЖИЕ». Снова подумал, что фраза слишком агрессивная и призывает не столько к службе по контракту, сколько к массовым беспорядкам. Зато этот слоган одобрили главный редактор и сам директор. Каждый из них по очереди высказали свое одобрение идее Толика, который в данный момент хотел пройтись, подумать о том, какой второй фон лучше выбрать для адреса и номеров телефонов комиссариата.

Парень нажал клавишу вызова лифта, но опоздал, и кабинка прошла мимо этажа вниз. Он вздохнул, взглянул еще раз на макет. В горле першило. Цветное табло показало, что лифт уже поднимается с первого этажа вверх. «Бери оружие, что может быть лаконичнее», — подумал дизайнер и усмехнулся. Когда, судя по щелчку, лифт остановился на этаже рекламной фирмы, он испытал радость и улыбнулся. Дверцы открылись. Изнутри выскочил некто, чуть не сбивший Толю с ног. Чтобы не упасть, тот ухватился за металлический косяк, выпустив из рук дизайн с рекламой.

— С дороги! — взвизгнул незнакомец, бросив злой взгляд.

Анатолий посмотрел на человека, проследил глазами, как, кружась, падает макет, заметил, как резко остановился спешивший молодой мужчина. Его внимание, судя по всему, привлекла реклама «БЕРИ ОРУЖИЕ». Переведя взгляд с порхающего рисунка на Толика, незнакомец, одетый в пыльные брюки и засаленную рубашку, взревел. Затем он направился к дизайнеру. Тот, чувствуя неладное, шарахнулся в кабину лифта. Незнакомец, скомкав пойманный на лету макет, прыгнул следом. Он навалился на Толю, тесня его в угол. Защищаясь, дизайнер выставил вперед раскрытые ладони. Нападавший, у которого изо рта текли слюни, схватил креатора за растопыренные пальцы правой руки. Сдавив их, он попытался вывернуть руку взвывшему от боли Толику, который в тот же миг сжал в кулак левую ладонь и нанес обидчику удар в челюсть.

— Аааа! Мою работу воруешь! — верещал незнакомец, от которого несло потом.

Он отскочил в коридор. Толя смог выпрямиться и нажать на клавишу первого этажа. Дверцы поползли друг к другу. Ненормальный вставил руку в проем, задержав их, лифт не тронулся. Створки раскрылись. Дизайнер занес правый кулак и ударил вновь ринувшегося на него человека. Попал в нос, из ноздри моментально потекла струйка крови.

— Насилию нет! — заорал незнакомец, слизнул кровь с губы и замахнулся.

— Эй, ЭЭЭй! — позвал креатор на помощь, увернувшись от одного удара и случайно подставив голову под другой, от которого ноги подкосились. Запах пота обидчика сделался резче. Свет замигал, чуть не померкнув. Кабинка лифта, в которой происходила потасовка, закачалась сильнее, дверцы начали закрываться, но незнакомец снова остановил их.

— Нет насилию! — проорал он, ударив Анатолия рукой, согнутой в локте, чуть ниже шеи…

Дизайнер упал на колени, закрывая глаза. Его окутала темнота. Он чувствовал, как тело опускается вниз, замирает в воздухе. Темнота стала плотнее. Он услышал, как открываются дверцы лифта…

— Толя? Толя?! Толяяя! — разобрал он крики женщины. Попытался открыть глаза, но боль помешала. Вокруг него гул, шум, чернота. Чьи-то руки подняли его.

— Он работает несколькими этажами выше, дизайнером в рекламном, — слышал он приятный знакомый голос.

— Как его зовут? — спросил мужчина, когда Толя попытался вновь открыть глаза.

— Толик, — ответила Полина.

Тут парень потерял сознание. Он чувствовал, как его, падающего вниз, обдувает ветер. Он видел проносящиеся мимо вверх красные искры. Словно от костра. В желудке будто танцевал кто-то, почти доводя до тошноты. Он падал, приближаясь к постепенно увеличивающемуся красному полю, на фоне которого выделялась надпись, сделанная белыми буквами: «ВОЗЬМИ РУЖЬЕ, ОСТАНОВИ НАСИЛИЕ».

Текст становился все ближе и все крупнее. Неожиданно от слова «насилие» оторвалась и полетела вверх, словно затягиваемая в турбину самолета, буква «е». Она была выполнена из твердого, как фанера, материала. Пролетая мимо Толика, «е» чуть задела его по руке. Следом начали отрывать друг за другом остальные буквы фразы: «в», «ж», «а», «ь»… Слог «та», уносясь в высоту, зацепил ногу парня и потянул вверх за собой. Потом слог «ру» ударил в плечо. Дизайнера от этого подбросило выше, и он уперся спиной во что-то твердое. Теперь на него с бешеной скоростью летел «ос» вместе с запятой. Чтобы как-то защититься, Анатолий выставил ладони вперед, а сам сжался, и хоть «ос» пролетел мимо вверх, запятая впилась в плечо своим острым крючком «,». Парень вскрикнул и услышал голос: «Хорош вопить, хорош дрыхнуть! Подъеееем!» Дизайнер попытался отмахнуться от голоса, видя, словно в тумане, как на него летит лицо друга. Гена приближался, дыша на него куревом и перегаром, нудя: «Поъееем, подъееем, подъееем!»

Толя дернул головой и раскрыл веки, напротив которых мигали глаза товарища.

— Я проспал, — сказал друг. — Не хочу, чтобы и тебя вздрючили на работе.

— Ааа, — выдохнул креатор, садясь на жалобно скрипнувшем диване, потягиваясь и зевая.

— Я тебя бужу: «Подъем», а ты испугался.

— А ты себя в зеркало видел? — огрызнулся парень, еще раз потянувшись так, что мышцы напряглись, тут же расслабились и налились теплом.

— Вставай. Я ушел! — выходя в коридор, бросил Геннадий.

— С Богом!

— Сам справлюсь! — громыхая входной дверью, ответил грузчик.

— Ааааа! — потянулся Толик.

Он упал на диван. Затем парень вытянул ноги и руки, растягивая мышцы. Туман в голове постепенно рассеивался. Он вспомнил, что видел цветной сон про фирму, что там была Полина. Сел на корточки, попробовал принять позу «лотоса», передумал. Принялся вращать головой по часовой стрелки, против часовой, потом потянул голову к левому плечу, к правому. Нега разливалась по телу, помятому после сна на мягком скрипучем диване.

— Хоорошооо! — простонал парень, спрыгивая на пол. Он потянулся, направляясь в душ.

5


Он и не думал, что бывают такие заторможенные, но при этом талантливые люди. Артем поражал своими познаниями. Если он предлагал идею, которую приходилось отстаивать, то в ход шло все: проведенный им накануне опрос ста граждан, изучение реакции фокус-группы (состоящей, как правило, из знакомых его знакомых), символическое значение используемых цветов и текстового послания, влияние на подсознание и учение о нейролингвистическом программировании.

Впервые Толик услышал, как Артем отстаивает свой креатив в кабинете главного редактора, куда часть творческих сотрудников пригласили на подобие «пятиминутки». Олег Викторович хотел, чтобы работники обменялись опытом, посмотрели, а если надо, то и покритиковали бы друг друга.

И из всех присутствующих Толя выделил себе двоих: молчаливого мужчину в эспаньолке, выкрашенной в синий цвет, и девочку, на вид совсем юную, в до того короткой юбке, что сидела она с плотно сжатыми ногами и руками. И тот и другая привлекли внимание парня из-за не похожего на остальных собравшихся внешнего вида.

В ходе «пятиминутки» выяснилось, что «синяя борода» — автор отечественной рекламы, являющейся, на взгляд Толика, шедевром. Речь о кампании слабоалкогольных коктейлей «BZdjooch», в которой применялся прием совмещения изображения, расположенного на различных уровнях пространства, но если смотреть спереди, то возникала иллюзия, будто люди и животные, задействованные в ролике, делают совместное действие: целуются, занимаются сексом, совершают аморальные поступки. Весь этот шокирующий и смешной визуальный обман подкреплялся пэкшотом: изображение коктейля на белом фоне с черно-красного цвета надписью, которая гласила: «Воспринимай жизнь, как ТЕБЕ НРАВИТСЯ, „BZdjooch“. Также Артем придумал слоганы к рекламе шоколадок и орешков к пиву, которые ушли в народ и закрепились в фольклоре как поговорки. Короче говоря, мужик был умный и талантливый, хоть и производил впечатление тормоза из-за своей медлительности. А вот девочка в короткой юбке блистала только коленками, про ее работы Толя ни разу не слышал, из чего сделал вывод, что действительно: „Встречают по одежке, а провожают по уму“. Про других работников агентства Толик пока ничего интересного не отметил, разве что двое из них выглядели придурковато, напомнив Игоря, пробившего себе ладонь карандашом. Они так же гыкали по поводу и без, вздрагивали ни с того ни с сего, предлагали выпускать ролики, замешенные на сексе. Один считал, что:

— …Желание удовлетворять потребность в половых отношениях является превалирующей, а следовательно, обнаженные красивые тела, используемые в рекламе, мощнейшее средство продвижения товара.

— Истинное заблуждение, — буркнул Артем, постучав носком одного ботинка о другой.

— Подробнее, — попросил Олег Викторович, напрягшись так, что лицо его покраснело и стало похоже на помидор.

— Они занимаются разработкой креатива товаров для подростков… — медленно сказал дизайнер. При этом Толику показалось, что мужчина не решается высказать свое мнение потому, что Артем никому не смотрел в глаза, а голос его пару раз дрогнул.

— …Надо формировать желание потреблять товар, учитывая современные тенденции, а в наши дни идет возвращение к традиционным ценностям: семья, дружба, любовь к Родине…

— Ага, заплати пошлину, пока Родина тебя не поимела, — загыкал один из придурковатых.

— Не встревай, — выдержав паузу, зло глянув на него, продолжил мужчина. — Вы предлагаете, чтобы продвигать новую марку презервативов, снять тридцатисекундную порнуху, но почему бы не сделать ролик, в котором мать кладет в карман сына упаковку? Надо навязать людям старшего поколения идею о необходимости заботиться о детях, о будущем. Так и они начнут отдавать предпочтение этим изделиям. Что-то типа семейных резинок…

На этот раз хихикнуло несколько человек. Толику же идея показалась не новой, но верной. Олег Викторович напрягся еще больше, даже стало заметно, как под слоем подкожного жира на шее заходил кадык. Артем же не смотрел ни на кого, продолжал:

— …Опять же, батончики. Вы думаете, что будет прикольным и действенным, если напрямую связать потребление товара с успехом в сексуальной жизни, с продолжительностью полового акта. Типа такая вот шоколадная «Виагра», да?

— Да, — гыкнул второй придурковатый.

— А почему не показать, как батончик делает людей добрее, ведь всем известно, что шоколад способствует повышению настроения. Можно пойти проторенным путем и привести сравнительную характеристику поведения человека, который не употреблял шоколадный снек, с человеком, проглотившим товар. Потом показать, что чем больше ешь сладкого, тем лучше.

— Для образования прыщей! — вставил кто-то, сидящий во втором ряду на кресле, не заметный для Толи, пытающегося представить сравнительную таблицу о пользе шоколада на экране телевизора.

— Насколько я знаю, эти батончики, — снова выдержав паузу, словно ища продолжение прерванной нити, сказал Артем, — идут с пониженным содержанием жиров, благодаря какой-то там новой пищевой добавке. Да?

— Это верно, — сделав серьезное лицо, сдвинув брови, ответил разработчик рекламы батончика. На этот раз он показался Толику куда более умным, чем поначалу.

— Ну, так используйте это! Меньше жира, меньше сальных выделений, меньше прыщей, — принявшись искать отклика в глазах собравшихся, энергично жестикулируя, предлагал Артем. — Нужно показать, что именно это сладкое не способствует ожирению. Вот к чему нужно стремиться. А вы спешите сыграть на низменных инстинктах парней. Типа, если ты съешь шоколадку, у тебя писька вырастет на сантиметр. А как же девушки, у них что будет расти?

— Здесь мы хотели использовать вечный сюжет Золушки и шумиху вокруг женского оргазма… — принялся объяснять, смотря в глаза Олегу Викторовичу, потирающему под столом руку об руку, второй разработчик, доставший откуда-то очки в тонкой оправе, надевший их, превратившийся из полудурка в ученого ботаника.

— Шоколад способствует оргазму у женщин! Вот это юмор. — Сказав это, Артем сухо улыбнулся.

Он говорил еще много и долго, приводя различные аргументы за внедрение рекламы, фундаментом которой была семья, чистая любовь, здоровье, успех, вера в Бога. Он даже встал, медленно прошел к двери, вернулся к своему месту и вдруг… Осекся! На полуслове, словно его обухом по голове ударили, нож в спину всадили. Мужчина открыл рот. Глаза его забегали по комнате, словно ища кого-то невидимого. Губы, а с ними и синяя бородка задрожали. В этот же момент что-то громко шлепнулось, и все вздрогнули, медленно повернули лица к Олегу Викторовичу. Оказывается, это он хлопнул раскрытой толстой ладонью по столу. Главный редактор улыбался, он облегченно вздохнул, словно только что предотвратил собственную смерть. С висков его стекали крупные капли пота.

Толя глянул на Артема. Тот молча, все еще с открытым ртом, уселся. Принялся тереть пальцами лоб, переносицу, закусил нижнюю губу.

— Так как использовать психологическое понимание значения желтого цвета? — прозвучал вопрос девушки в короткой юбке.

Артем осторожно глянул на нее обеспокоенным взглядом. Опустил лицо вниз.

— Об этом позже! — сказал главный редактор, предварительно хлопнув в ладоши. — Мы превысили свой лимит времени, хотя встреча была полезной. Я прошу всех немедленно вернуться к работе. Вы, — обратился он к разработчикам рекламы батончиков и презервативов, — задержитесь у меня.

Он встал и, махнув руками в сторону двери, повысил голос:

— Все! Все! За работу! Хватит лясы точить! Юленька, после обеда ко мне с отчетом по тому делу.

Люди вышли в коридор. Толя выходил последним, потому что шел следом за медлительным Артемом, еле волочившим ноги по полу. Когда же наконец дверь кабинета редактора оказалась позади, парень подошел к мужчине и легонько похлопал его по плечу. Тот вздрогнул, резко повернул голову:

— Что?!

— Извините, Артем, я недавно работаю в агентстве, новобранец, я дизайнер, Анатолий, — обходя мужчину, протянул руку для пожатия.

— И? — не спеша протянуть свою ладонь, посмотрев на обувь коллеги, промолвил «синяя борода».

— Мне нравятся ваши работы и идеи…

Услышав слово «идеи», Артем поморщился, словно съел лимон без сахара.

— …У вас, как у профессионала, ведь есть портфолио?

— У меня альбом. Эти модные словечки я не люблю, по крайней мере в обыденной жизни не люблю, — монотонно ответил мужчина, косясь на дверь кабинета Олега Викторовича.

— А можно… — переступая с ноги на ногу, начал Толя.

— Пойдем, я дам тебе его. У меня в клетушке.

— Здорово!

Они прошли в отдел, минули кабинку, в которой трудился Толик, свернули направо, оставили позади кадку с пальмой, разросшейся наполовину узкого коридора. Остановились они около двери, выкрашенной черной матовой краской, напротив которой висела фотография в раме стального цвета, изображавшая точно такую дверь, только белую.

— Это мой альков, — отпирая, комментировал Артем. — Заходи.

Войдя, Анатолий поразился большому количеству фотографий, расклеенных на стенах.

— Круто, это ваши работы? — спросил он, рассматривая рекламные изображения, которые раньше видел в журналах, на магистральных щитах, в метро. Оглядев всю кабину, он подумал: «Если идеальный порядок рабочего места способствует рождению таких идей, то нужно попробовать убираться и держать все на своих местах».

— Частично, — ответил мужчина, открывая нижний ящик тумбочки.

Он достал оттуда толстый фотоальбом с обложкой из черной кожи с серебряным переплетом, протянул его Толику:

— Когда посмотрите, пожалуйста, занесите мне.

— Обязательно, — принимая увесистый кладезь и прижимая его к груди, закивал парень.

— А сейчас я срочно должен записать одну вещь, — усаживаясь на вращающееся кресло, нагибаясь к процессору, чтобы включить компьютер, намекнул на желание остаться в одиночестве Артем.

— Я уже ушел, — выходя в коридор и раскрывая альбом, сказал Толик.

6


«Странно, взрослый, с харизмой мужчина плачет, как ребенок. Неужели он так держится за это место, что готов унижаться, лишь бы не быть уволенным? Хотя там такие деньги крутятся. Мне не хотелось бы… Вот блин!» — И тут он представил, что случилось бы, засеки его кто-то за подслушиванием. Отношения были бы испорчены — это мягко сказано. Ему вряд ли светило бы найти новое, настолько выгодное место в случае увольнения из этого агентства.

Он сложил ладони лодочкой и накрыл ими лицо, потом набрал побольше воздуха в легкие и опустился под воду. При этом коленки пришлось поднять наверх, ванная была мала. Под водой как-то пронзительно прозвучало царапанье металлической цепочки, на которой держалась затычка слива, о пожелтевшую за многие годы эмаль. Он сдерживал дыхание, выпуская пузыри, считая секунды. Потом высунул на поверхность верхнюю часть головы, через нос втянул воздух, вспоминая, как все произошло…

Сегодня Толик задержался в офисе. Он закончил свою работу по разработке дизайна к рекламной афише нового российского кинофильма, снятого, как было видно из задания, по книге и сценарию известного фантаста. Черно-белый дизайн интриговал. Отнести его на суд Людмилы Геннадьевны Толя решил завтра. Он предпочел заняться просмотром альбома с работами Артема. Тот все это время лежал на краю стола, около подставки под канцелярские предметы.

На первой странице было черно-белое фото отличного качества, на котором привлекательная девушка эротично держала пухлыми губками трубочку, потягивая ярко-белую на общем сером фоне жидкость из продолговатого, с закругленным верхом стакана, больше напоминающего колбу для химических опытов. Надпись над фотографией белыми буквами: «Дай „SOK’у“ проникнуть в тебя!» Текст под фотографией гласил: «Нежная, густая, терпкая. Любая современная женщина согласится попробовать». Сбоку от макета аккуратно были выведены комментарии с названием работы, маркой продукта, слоганом, наименованием клиента. Также были написаны выводы автора, фокус-группы (при ее наличии), опроса общественного мнения, обоснование и плюсы именно этого варианта, потом шла дата обнародования рекламы. Под всем этим посередине шла надпись: «Все авторские права защищены У. Копирование, полное или частичное воспроизведение дизайна без разрешения правообладателя запрещены». Еще ниже шло наименование агентства как единственного правообладателя.

Перевернув страницу, Толик принялся рассматривать зарисовки к видеоролику и комментарии Артема. Он думал: «Почему я до сих пор не завел себе такой?» Отложив альбом, принялся искать и складывать в стопку перед собой дизайны, зарисовки, утвержденные проекты. Чтобы собрать все, пока малочисленное, наследие своего творчества, Толик устроил еще больший кавардак на столе и в ящиках, чем у него был прежде. «Потом разгребу», — подумал он, убирая найденные работы в файл, который положил под коврик для компьютерной мышки. Он решил завтра все разобрать по датам и, подписав, вставить в альбом. «По пути домой куплю. В метро есть отдел», — пододвигая к себе «сокровищницу» Артема, решил парень и перевернул страницу.

На развороте Толика ждали записи, фотографии процесса съемок любимого ролика «Воспринимай жизнь, как ТЕБЕ НРАВИТСЯ, „BZdjooch“. Оказывается, идея не принадлежала Артему, а была списана с европейской рекламы, о чем автор русской обработки не стеснялся писать в комментариях.

— Дааа, — протянул Толик, скривив губы в усмешке разочарования.

Несмотря на это, он с интересом изучил весь альбом от корки до корки. Для девяносто девяти процентов работ был характерен агрессивный способ донесения идеи и информации о товаре. «Понятно, почему Олег Викторович напрягся. Странно было услышать от мужика, постоянно обыгрывающего сексуальное влечение и низменные интересы людей в своих работах, что необходимо стремиться к семейным ценностям, к вере в Бога. Интересно, как он, используя библейские заповеди, пропиарил бы средство от простатита и импотенции?» — подумал Толя, представив, как ангел спускается с неба в хороводе облачков к несчастному раввину, нареченному Авраам, страдающему от своего мужского бессилия. И вот ангел протягивает служителю веры, который никак не может продолжить род свой, бутылочку, излучающую свет, со словами: «Выполни долг свой перед Отцом твоим». От этих мыслей парень рассмеялся, поднял голову вверх и увидел, что в его рабочую кабинку проникает тьма из коридора. Потом он обратил внимание, что репродуктор молчит. Он покрутил ручку настройки громкости. В динамике что-то зашуршало, и все, — тишина. Парень посмотрел на часы в компьютере, воскликнув:

— Ого!

Часы показывали 22.47. Он даже не заметил, как быстро пролетело время, рассматривая альбом с рекламой сигарет, пива, коктейлей, лекарств и прочими работами Артема.

Толя встал со стула, потянулся. «Как хо-ро-шооо», — подумал он, зевая и щурясь. Выполнив вращения головы по кругу от плеча к плечу, он размял мышцы шеи. Присел. Вспомнив уроки физкультуры в школе, присел еще пять раз, держа руки вытянутыми перед грудью. Когда парень наполовину согнул колени в шестом приседании, до его слуха донесся крик.

Толя застыл, прислушался, но звук не повторился. «Показалось». Опустив руки, он выпрямился. Приблизившись к рабочему столу, закрыл альбом, увидев на задней половине обложки ранее не замеченную подпись. Пастой или краской, цвета красный металлик были выведены затейливые вензеля с кое-где различимыми буквами — фамилия и имя хозяина альбома. Над подписью стоял значок защиты авторского права — У.

Парень поднес альбом ближе к лицу, чтобы подробнее рассмотреть подпись. Вокруг было тихо-тихо. Только где-то тикали часы. «Наверное, в коридоре. Те, с квадратным циферблатом», — ощущая странное чувство от того, что, по-видимому, остался один во всем отделе, подумал он. Ему захотелось сделать какую-нибудь пакость, например, пописать в кадку с цветами, стоящую в коридоре. Просто в голову пришел яркий образ того, как он это делает, а зловредный внутренний голос зашептал: «Давай, давай, давай!»

Толик тряхнул головой, попытавшись сконцентрировать внимание на подписи, ее завитках. На смену желанию нахулиганить пришел детский страх. Он представил, как стоит один в освещенной рабочей кабинке, рассматривает альбом, а снаружи темно, в клетушках других сотрудников темно, единственный источник света горит над выходом из отдела. Он прислушался, не ходит ли кто-нибудь за дверью, поджидая его. Он нарисовал в голове, как чья-то рука проникает в проем между потолком и стенками его кабинетика. Слышно, как тикают часы с квадратным синего цвета циферблатом. Рука с грязными отросшими ногтями опускается. Слышно, как шестеренки приводят в движение секундную стрелку: «Щелк, щелк, щелк, щелк…» Рука хватает его за волосы, сжимая пальцы. А он, занятый до этого изучением подписи, вскрикивает от неожиданности.

Толя тряхнул головой, отложил альбом. «Надо идти домой», — подумал он, все еще видя, как болтает ногами в воздухе. Он нагнулся к мышке, зашел в «Пуск», завершил работу. Системный блок уснул, и стало совсем тихо. «А я считал, что он бесшумно работает», — смотря, как гаснут лампочки на клавиатуре, чернеет монитор, подумал парень, слышащий только бег часов в коридоре и свое дыхание.

Он поднял голову и посмотрел на проем вверху. Слабый свет горел со стороны выхода из отдела. Успокоившись, что ему не придется пробираться в кромешной тьме, Толя вышел из кабинки, в которой предварительно погасил свет, вставил ключ в скважину и закрыл дверь. Он слышал, как щелкнул механизм в замке, как идут часы. «Я в самом деле один здесь, как человек, у которого нет семьи и личной жизни, а только работа», — поворачивая голову в ту сторону, где находился кабинет Артема, подумал дизайнер, убирая ключи в карман джинсов, поскольку рюкзак он сегодня не взял, не хотел идти на работу обремененным ненужными вещами.

«Там свет вроде», — увидев отблеск, падающий на стену из-за угла, сделав шаг в ту сторону, отметил он про себя. Сделал один шаг, почувствовав, как липнет линолеум к подошве обуви. Часы тикали, как ему казалось, все громче. Он втягивал воздух ноздрями. Глаза привыкли к полутьме, он смог даже разобрать рисунок голубых обоев, казавшихся серыми. Почему-то Толя не спешил пройти к углу, свернуть вправо к черной двери, «отражающейся» в белой копии на фотокартине. Он шел медленно. Дойдя до угла, он замер, сжавшись, прислушавшись. Руки его, согнутые в локтях, параллельные полу, словно застыли.

Он заметил тень на стене. Тень не шевелилась. Он ждал, надеясь и боясь, что услышит шаги. Только тиканье часов, сравнимое с ударами молотка по дереву. Внутри все напряглось. Левая ладонь сжала пальцы правой руки. Он пытался понять, кому может принадлежать эта длинная, с расширяющимся кверху концом-веером тень. «Инопланетное существо» не шевелилось. Толя не двигался тоже.

Тут он догадался, что тень не принадлежала инопланетному или другому одушевленному существу. Это тень от пальмы, стоящей в коридоре около самой двери в кабинет Артема. Поняв это, Толя завернул за угол. Он оказался прав. Улыбнувшись, он сделал несколько шагов к клетушке, находящейся за черной дверью. Но тут он услышал тихий плач и остановился, не дойдя до кадки с пальмой два метра. Из-за черной двери послышался умоляющий шепот:

— Я прошу не делать этого, на коленях прошу. Это было как затмение, словно в мое тело проник кто-то и говорил-говорил, а я не в силах был с ним совладать…

Это был голос Артема. Свойственный ему темп речи, хрипотца, к которым добавилось подобострастие.

— …Вы же сами понимаете, что я никогда бы не сказал такого…

Всхлип.

— …Дайте мне еще шанс, еще шанс, умоляю…

Шарканье ног по полу. Возможно, мужчина ползал на коленях перед кем-то. Толя ощутил страх, но любопытство было сильнее. Он продолжал подслушивать.

— …Не молчите! — истерично вскрикнул Артем.

Толе показалось, что он уже слышал подобный крик. Конечно, когда рассматривал подпись на альбоме.

— Не молчите, прошу ВАС! Это не я, — всхлипывая, умолял мужчина кого-то.

Толя весь обратился в слух. Он ждал, когда Артему ответят. Но вместо слов раздался хлопок, сравнимый со звуком пощечины или оплеухи. Следом раздались скуление и всхлипы, перемежаемые просьбами:

— Не я это… Прошу… На коленях прошу…

Толя непроизвольно шагнул на голос, чувствуя, как внутри его все трясется. Он различал, как двигаются люди в кабинете, как они вздыхают, двигают что-то.

— Я прошуууу ВАС! — взвизгнул Артем и тут же, судя по звуку, получил еще удар.

В этот момент Толю кольнула мысль: «Беги отсюда. Если они заметят тебя, то ты пропал! Беги!» И он послушал голос разума. Осторожно, тихо, прислушиваясь, он попятился назад. Артем умолял. Его еще раз ударили, и он взвизгнул.

Минув поворот, Толя развернулся и поспешил к выходу из отдела. Он быстро вышел в общий, ярко освещенный коридор офиса. Глаза ослепил свет. Он зажмурился и на кого-то наткнулся.

— Осторожно, — возмутился старушечий голос.

— Извините, — разобрав, что налетел на уборщицу, ответил Толя. Он повернул к лифту. Глаза привыкли к свету.

— Допоздна работают, — вздохнула ему вослед бабка.

Он не обернулся, торопясь покинуть здание.

На улице было прохладно. В метро и потом, пешком пройдя через три квартала, он не мог думать о чем-то конкретном, только вспоминал подслушанный разговор, а точнее, монолог. «Я прошу не делать этого, на коленях прошу. Это было как затмение, словно в мое тело проник кто-то и говорил-говорил, а я не в силах был с ним совладать…»

Гены дома не было. Толя набрал ванную, лег туда…

Восстановив в памяти до мельчайших подробностей все, что произошло около часа назад, он подумал: «Что было бы, если бы меня поймали»? Но, не желая углубляться в абы да кабы, Толик прикрыл глаза. Медленно дыша, он расслабился и перестал вспоминать.

7


Утром Артема в кабинете не оказалось. Не появился он там и в одиннадцать и в двенадцать часов. После обеда Толя подходил к черной двери, стучал в нее, но никто не ответил. В шесть вечера парень выключил компьютер и ушел из офиса. После вчерашнего происшествия ему не хотелось задерживаться на работе.

Он дошел до метро. Спускаясь к составу на эскалаторе, он решил доехать до Красной площади. При воспоминаниях о первой в своей жизни прогулке у стен Кремля он всегда испытывал радость.

Он добрался до Мавзолея за пятнадцать минут. По площади гуляли люди, большей частью иностранцы и иногородние. Дул прохладный ветер. «С чего я взял, что Артем разговаривал с начальством фирмы? „Я прошу не делать этого, на коленях прошу. Это было как затмение, словно в мое тело проник кто-то и говорил-говорил, а я не в силах был с ним совладать…“ Так можно говорить о чем угодно, не обязательно о рекламе, о теории, высказанной в кабинете Олега Викторовича. К тому же редактор сегодня был весел. Хотя, может, он веселится после разборок с подчиненными». Звук сирены отвлек его. Толик посмотрел в сторону Тверской, откуда доносился шум, потом опустил голову. Он посмотрел на камни, которыми была выложена площадь. От осознания того, сколько этим истертым булыжникам лет, у него дух захватило. Когда же женский голос позади него произнес: «Привет, Толик», он пришел в восторг от появившегося предвкушения чего-то хорошего. Обернувшись, парень склонил голову на правое плечо, ответив:

— Привет, Полина.

— Гуляешь? — держа одну руку в кармане белых брюк, а другой поправляя прическу, спросила она.

— Вспоминаю, как впервые ступил на эти камни, — раскрывая руки, словно для объятий, и улыбаясь, ответил он.

Милиционер, стоящий на углу ГУМа, задержал на нем взгляд.

— А ты как здесь оказалась?

— Решила вспомнить детство. Я класса с одиннадцатого здесь не была, — улыбнулась женщина.

— Почему? Ведь все рядом. — Он провел рукой по воздуху, обводя окружавшее их пространство. — Бери столицу!

— Для меня это просто дом, — взяв его за руку, сказала она.

Они пошли.

— Давай обойдем вокруг, — предложила Полина, кивнув на Кремль.

— Давай, — согласился дизайнер.

Они обошли Кремль за сорок минут, и он предложил пойти на Арбат, перекусить в кафе.

— Я получил первый гонорар, могу позволить себе угостить красивую женщину ужином.

— Хвастунишка, — потрепав его по волосам, рассмеялась она.

Добравшись до Арбата, они нашли свободный столик в уютном кафе. Там съели по отбивной с гарниром, выпили кофе с молоком.

— Над чем сейчас работаешь?

— Закончил афишу к кинофильму. Какое-то крутое российское кино с качественными эффектами.

— Я не люблю спецэффекты. Они не натуральны.

— А мне нравится, особенно когда пули замедленно летят, — наблюдая, как она промокает губы салфеткой, сказал Толик.

— Ты мужчина, тебе должна нравиться война, — отозвалась Полина, отложив смятую салфетку.

— Да уж, — задумался он, вспомнив о новом задании. — Мне поручили разработать агитационный материал для привлечения желающих служить по контракту.

— Вот, — развела руками она. — Война, война.

Затем ей понадобилось отлучиться подкрасить губы. Он ждал, рассматривая посетителей кафе. Потом повернулся к окну, выходящему на улицу. Увидев среди прохожих его, Толя вскочил так резко, что чуть не опрокинул на пол столик. Тот устоял, проехавшись со скрипом по полу.

— Аккуратнее, — попросил проходивший мимо официант, кладя руку на столешницу, удерживая ее.

— Извините, я сейчас, — торопясь к выходу из кафе, сказал парень.

Он вышел на свежий воздух, огляделся вокруг. Привлекший его внимание мужчина не успел уйти далеко. Толя поспешил за ним, планируя на ходу: «Спрошу просто, что случилось, почему его не было». В груди у него образовалась легкость, сердце забилось сильнее. Словно почувствовав, что его преследуют, человек в черной кожаной безрукавке ускорил шаг. Обойдя пожилую пару, неспешно прогуливающуюся по Арбату, Толик крикнул:

— Артееем! Артеем! Подожди!

Тот не оглянулся, и парень побежал. Он чуть не сбил выехавшего из переулка мальчика на роликовых коньках, крикнувшего ему вослед: «Козел!» Конечно, Толя боялся, что Полина обидится, не застав его на месте по возвращении из уборной, но догнать Артема было нужно. Когда до того оставалось около четырех метров, Анатолий позвал:

— Артем!

Мужчина обернулся. Лицо его было напряженным, черная бородка подергивалась.

— Извините, я обознался, — сказал Толя, останавливаясь, выставляя раскрытую левую ладонь вперед. Про себя он подумал: «Бли!»

Он спешно вернулся в кафе, успев как раз к моменту возвращения Полины.

— Не скучал без меня? — спросила она, присаживаясь.

— Очень, — ответил дизайнер, жестом подзывая к себе официанта для расчета.

Полине было тридцать два, но выглядела она моложе. Она жила одна в собственной квартире. В эту ночь у нее ночевал молодой мужчина. На работу они ехали вместе, держась за руки, и она постоянно улыбалась, шепотом повторяя:

— Как девчонка. Как девчонка.

8


На утро после бурной ночи Толику хотелось спать так, как никогда, но работа есть работа. Первым делом он дошел до черной двери, постучал, но Артема так и не было. Тогда молодой человек повернул к себе, но вдруг решил кое-что выяснить у сотрудника, занимавшего соседнюю с Артемом кабинку. Он постучал в дверь клетушки.

— Здравствуй, — сказал Толя, улыбнувшись памятной девчонке с голыми коленками. — Я тут взял у твоего соседа альбом с работами, да теперь никак вернуть не могу. Он вообще бывает?

— Привет, что ты сказал? — выходя в коридор, переспросила она.

— Здравствуй, я взял у твоего соседа альбом посмотреть, хочу вернуть. Он бывает на месте? — повторил парень, отметив, что сегодня девушка не изменила своему стилю и надела к короткой юбке майку с глубоким декольте.

— Артем?

— Да, — кивнул он.

— Вчера, кажется, не было, а сейчас еще рано. Он позже приходит.

— Спасибо.

— Пока! — захлопывая дверь, бросила девчонка.

Толик вернулся к себе. Усевшись напротив компьютера, он достал лист бумаги. Положив на стол, пристально на него посмотрел. Он пытался сконцентрироваться на задании, но в голове всплывали картины прошлого вечера, жар ночи. Он видел ее лицо, улыбающиеся губы, голые бедра, ямочки на щеках… Переборов себя, Анатолий на белом листе написал одну под другой надписи:

1. «Мы дадим тебе автомат, приходи!»

2. «Прямо пойдешь — автомат получишь».

3. «По контракту пойдешь — автомат получишь».

Напротив слогана № 2 он схематически нарисовал указательный камень, как из сказки про Серого Волка и молодильные яблочки. Напротив остальных двух автоматы, погоны, каски.

Отложив карандаш, он рассматривал зарисовки. Попытался представить их в цвете, какой нужен шрифт текста. Левой ладонью он время от времени почесывал шею.

«Может, просто написать „бери оружие“ или лучше „прощай, оружие“, как название романа», — подумал он, взяв карандаш и поставив галочку напротив текста: «Мы дадим тебе автомат, приходи!»

«Поменяю слова местами, рисунков не надо, все на красном фоне белыми буквами, а в углу рисунка адрес комиссариата», — открывая дизайнерскую программу в компьютере, размышлял он.

Выполнив задуманное, Толик вывел дизайн через цветной принтер. Положил лист на стол перед собой, потом поднял его, приклеил кусочком скотча к стене. Откинувшись на спинку стула, подперев правым кулаком подбородок, он принялся изучать результат. Вполуха слушал доносящийся из репродуктора хард-рок. В голове появилось ощущение дежавю. Будто он что-то подобное уже делал. Странное чувство, словно смотришь на себя со стороны, и все знакомо, и каждое действие просто повтор пройденного пути.

— Хорошо! — произнес он.

Затем, переключив компьютер в режим ожидания, отклеил макет, вышел с ним из кабинета.

Людмила Геннадьевна посмотрела его предложение, выслушала другие задумки и сказала:

— Подумай еще и приноси сразу несколько вариантов. Особенно меня интересует тот, где сказочный указательный камень. Хорошо, если люди будут относиться к войне и смерти, как к сказочной истории.

Анатолий встал, забрал макет, вышел в коридор. Ему захотелось пройтись по городу. «Увидеть ее». Он устал сидеть перед компьютером, слушая агрессивную альтернативную музыку, он устал.

Посмотрев на дизайн «ПРИХОДИ, МЫ ДАДИМ ТЕБЕ АВТОМАТ», он снова подумал, что где-то уже это видел. «Может, в рекламных макетах других дизайнеров?» Еще ему казалось, что слоган слегка агрессивен и побуждает к массовым беспорядкам. «Что поделать». Зато этот текст соответствовал заданию, поскольку был лаконичен, ясен, вызывал желание воевать и содержал в себе интригу.

Желая пройтись, подумать над вариантом со сказочным рыцарем на распутье, Толик подошел к лифту. Он нажал клавишу вызова, но опоздал, и кабинка прошла мимо его этажа вниз. Вздохнув, молодой человек взглянул еще раз на макет. Почему-то закружилась голова, а в коленях появились легкость и тяжесть одновременно.

Когда на цветном табло начали зажигаться, сменяя друг друга, единица, двойка, тройка, показывая, что лифт уже поднимается вверх, Толя снова увидел себя со стороны, как бы вспомнив этот момент. Тут щелкнул механизм, и лифт остановился на его этаже. Держа макет в правой руке, он шагнул к расползающимся дверцам. Из кабины выскочил человек. Он толкнул Толика, разжавшего пальцы и выпустившего рисунок.

— Уйди! — взвизгнул незнакомец со знакомым лицом, бросивший на Толю злой взгляд.

Тот посмотрел на человека, затем на кружащийся в воздухе макет. Неизвестный с памятным лицом тоже заметил рисунок. Судя по всему, он даже прочитал слоган: «ПРИХОДИ, МЫ ДАДИМ ТЕБЕ АВТОМАТ!» Это почему-то взбесило его. Переведя взгляд с макета на Толика, у которого в голове мысли путались, он закричал: «Аааааа!» Одет он был в грязные, пыльные брюки и засаленную рубашку, надорванную на правом плече. Скомкав пойманный на лету листок, он прыгнул на Толю, ощущавшего себя героем кинофильма о самом себе и вспомнившего слова проститутки — Вики: «Я новость слышала по радио. Какой-то псих сбежал из нашей лечебницы…» В этот момент незнакомец с известным лицом навалился на дизайнера, тесня его к лифту. Анатолий, скорее машинально, выставил вперед раскрытые ладони. Нападавший схватил его за растопыренные пальцы правой руки. Сжав их, псих попытался вывернуть руку дизайнеру. Тот взвыл от боли, сжал в кулак левую ладонь и нанес обидчику удар в челюсть.

— Аааа! Мою работу воруешь! — заверещал ненормальный, от которого пахло потом. Он отскочил, толкнув Толю назад. Тот взмахнул руками и упал в лифт. Створки кабины начали закрываться. Протянув руку, дизайнер нажал на клавишу первого этажа, но незнакомец выставил руку вперед, задержав створки, и лифт не тронулся. Толик тем временем успел встать. Он смог подготовиться и нанести удар вновь ринувшемуся на него человеку. Смазал ему по носу. Из ноздри моментально потекла кровь.

— Насилию нет! — заорал незнакомец и замахнулся.

— Эй, ЭЭЭй! — позвал Толя на помощь, увернувшись от одного удара и неудачно подставив голову под другой. Ноги его подкосились. Запах пота обидчика сделался резче. Свет замигал, чуть не померкнув вовсе. Кабинка лифта, в которой происходила потасовка, закачалась сильнее, дверцы начали закрываться, но незнакомец вновь остановил их.

— Нет насилию! — проорал он, пнув Анатолия между ног. Дизайнер схватился за пах, упал на колени. Он глубоко вдохнул и простонал:

— Сууукаааа.

Тогда псих ударил ногой еще раз, попав по лицу. Дизайнер запрокинул голову, падая в темноту бессознательного.

Он чувствовал, как его тело опускается вниз, замирает в воздухе. Он услышал, как открываются дверцы лифта…

— Толя? — обратился к нему кто-то знакомый. Он же не смог даже языком пошевелить.

— Толя?! — чуть встревоженно повторил голос, и он узнал его.

— Толяяя! — последовал крик женщины.

Тогда он попытался открыть глаза. Ничего не вышло. Его окутали гул и тьма. Затылок упирался во что-то твердое. Он почувствовал, как чьи-то руки подняли его. Толик услышал сквозь шум в голове слова Полины:

— Он работает несколькими этажами выше, дизайнером в рекламном агентстве.

Она прикоснулась к его лбу.

— Как его зовут? — спросил какой-то мужчина.

— Толик, — ответила она.

Тут парень потерял сознание. Он почувствовал, как обдувает его ветер, заметил проносящиеся мимо вверх красные искры, словно от костра. Он падал в черноту, приближаясь к постепенно увеличивающемуся красному полю, на фоне которого выделялась надпись, сделанная белыми буквами: «ВОЗЬМИ РУЖЬЕ, ОСТАНОВИ НАСИЛИЕ».




Глава 3

Откуда взялся псих и кто сорвал сумку?


1


Она стояла на первом этаже высотки, специально пораньше улизнув из офиса. Вчера она ждала его довольно долго (около получаса), потом психанула: «Жду, как голодная кошка!» — и ушла. Сегодня же она снова подумала, что может проследить за ним.

Ее лицо размазанно отражалось в мраморном покрытии стены. Она поправила торчащую прядь на макушке, сжала губы. Услышав, как открываются дверцы лифта, повернулась. Из кабинки вышло несколько человек, но его не было. «Неужели снова зря простою?» — подумала она. Пожилой мужчина, проходя мимо, оглядел ее с головы до пят, слегка причмокнув губами. Заметив это, она отвернулась лицом к стене, сдвинув аккуратно выщипанные брови и наморщив лоб.

Лифт снова доставил людей. Женщина наблюдала за отражениями на стане. Первой из кабинки вышла девушка в короткой юбке, ее расплывчатый контур поплыл по глади мрамора к выходу из здания. «Вначале появляется ее грудь, а потом она, — повезло», — подумала женщина, пару секунд критически оглядывая отражение собственной фигуры. Затем она заметила, как вперевалку из лифта вышел грузный мужчина, а следом за ним парочка болтающих между собой женщин и еще мужчина. Его не было. Но вдруг из кабинки шагнул парень. Она на миг обрадовалась, но тот, кого она ждала, был выше ростом и шире в плечах. Когда она почти отчаялась, он появился в фойе.

Она задержала дыхание, опасаясь, что он ее заметит. Но молодой человек устремился к выходу из высотки. Тогда женщина развернулась и пошла следом, поправляя время от времени сползающую с плеча сумочку и растрепавшиеся светлые локоны волос. «Когда будет подходящий момент, когда будет момент…» — повторяла она про себя, спускаясь за ним в метро.

Самым трудным было сесть в один с ним вагон и выйти там же, где он. При этом нужно остаться незамеченной. Ей удалось. Она затерялась в толпе, зайдя через другую дверь и встав у окна. Когда же он вышел на платформу, она пошла следом, держась на некотором отдалении. Пару раз молодой человек оборачивался. Лицо его было серьезным, даже обеспокоенным. Но ее он не заметил.

«Тут можно отстать», — выходя к Кремлю, решила она. Его было хорошо видно. Он шел к Мавзолею.

Подождав несколько минут, переборов нерешительность, она подошла к нему. Он в этот момент разглядывал что-то под ногами.

— Привет, Толик, — поздоровалась женщина.

Он обернулся, склонил голову к правому плечу, улыбнулся и ответил:

— Привет, Полина.

— Гуляешь? — спросила она, засунув одну руку в карман брюк, а другой поправляя сбившиеся локоны.

— Вспоминаю, как впервые ступил на эти камни, — расцвел он, расправив руки, словно желая обнять все вокруг. «И меня», — подумала женщина. Она вторую руку тоже засунула в карман, чтобы не выдать дрожью пальцев свое волнение.

— А ты как здесь оказалась? — округлив глаза, спросил дизайнер.

— Решила вспомнить детство. Я класса с одиннадцатого здесь не была, — улыбнулась женщина, вспомнив выпускной.

— Почему? — еще больше удивился он. — Ведь все рядом!

Его рука обвела вид, открывавшийся с места, на котором они стояли.

— Бери столицу! — сказал он.

Полина перехватила в воздухе его ладонь, ответив:

— Для меня это просто дом.

Они пошли, держась за руки. Навстречу им попалось четверо туристов, неустанно фотографирующихся. «Японцы», — решила она, а вслух предложила:

— Давай обойдем вокруг.

— Давай, — согласился Толик, улыбнувшись еще шире.

— Ты рад? — ощущая, как он большим пальцем поглаживает ее ладонь, спросила женщина.

— Тому, что встретил тебя? Очень!

— Спасибо, — посмотрев в сторону, боясь встретиться с ним взглядом, промолвила она.

— Это тебе спасибо. У меня в Москве почти никого, только Генка…

— Кто это?

— Это мой друг, мы вместе приехали из Оренбурга покорять столицу. Лимита, — хмыкнул он, пнув камешек, лежавший на пути.

— Я не считаю, что приезжие портят город, — поправив сумочку свободной рукой, сказала Полина. — Наоборот, они видят здесь массу возможностей для реализации своих идей. А для большинства коренных москвичей…

— Это просто дом, — перебил ее Толя и вжал голову в плечи. Потом он добавил: — Извини, что прервал.

— Ты прочитал мои мысли, — улыбнулась она, встретившись с ним взглядом.

Он сжал ее руку сильнее, что-то сказал, но она не расслышала из-за того, что водитель проезжавшей мимо машины нажал на клаксон, спугнув стаю ворон, сидевших неподалеку на асфальте.

— Куда торопятся? — произнес парень.

— А что ты до этого говорил? — следя взглядом за черными точками птиц, улетающих ввысь, спросила она.

— Сказал, что у тебя красивые глаза…

Потом, обойдя Кремль, он предложил поехать поужинать в кафе на Арбат. Она согласилась. Ее внутренний голос, до этого поучавший: «Зачем он тебе? Сама ты не должна навязываться. Ты не девочка!» — наконец-то замолк, и Полина наслаждалась этим сказочным вечером в обществе интересного собеседника. Получила она удовольствие и потом, когда Толя перешагнул порог ее квартиры, оставшейся от деда, героя Великой Отечественной войны.

— Мы уже взрослые, — прошептал он, привлекая ее для поцелуя.

— Мне тридцать два, — выдохнула она, роняя сумочку.

— Молчи…

Утром они проснулись от писка будильника. Застилать кровать было некогда. Они выпили растворимый кофе, проглотили по конфетке и вместе поехали на работу.

— Мне давно не было так хорошо, — прошептала она, прижимаясь щекой к его плечу в вагоне метро.

Вместо ответа он убрал с ее лба светлую прядь и нежно поцеловал.

У здания, в котором находились их офисы, они расстались, договорившись встретиться на обеде в фойе. В пол-одиннадцатого Полина вывела счета, счета-фактуры, закончила заполнять документы по заработной плате. Необходимо было все подписать у главного бухгалтера, потом у директора. Она достала из ящика компьютерного стола зеркальце, поправила макияж. Отметила, что глаза красные, а значит, нужно спуститься в фойе, взять в аптеке капли.

— Я к начальству, — предупредила она коллег и вышла из бухгалтерии.

На двери кабинета главного бухгалтера была приклеена записка: «Буду через пять минут». Это время Полина решила потратить на то, чтобы сходить за лекарством и привести себя в порядок. Она пошла к лифту, нажала клавишу. Из-за створок доносились какие-то звуки, словно кто-то производил монтажные работы в подъемной шахте. Наконец-то раздалось шуршание, означавшее, что кабинка двигается. Лифт остановился на ее этаже, дверцы раскрылись.

Полина увидела лежащего на спине человека. Она испугалась, но самообладания не потеряла. Шагнула в кабинку и узнала его.

— Толя? — все еще не веря своим глазам, позвала она.

Тут заметила следы крови на полу, на стенах лифта и повторила, присаживаясь на корточки:

— Толя?!

Позади нее появился мужчина, задержалась пробегавшая мимо девушка.

— Толяяя! — закричала Полина, взяв его за руку. Он пошевелился, голова качнулась, веки дрогнули.

— Отойдите! — наклоняясь к ней, отстраняя от распластанного парня, велел мужчина, в котором она узнала заместителя директора.

— Вы его знаете? — потянув за руки парня, спросил мужчина.

— Он работает несколькими этажами выше, дизайнером в рекламном агентстве, — дотрагиваясь до его лба кончиками пальцев, ответила Полина.

— Как его зовут? — спросил только что подошедший главный бухгалтер, положив руки на плечи женщины.

— Толик, — ответила она, вставая.

— Лучше не мешайте нам, — попросил заместитель директора.

— Там везде кровь, — прошептала она.

— У него нет ран, это не его кровь, — успокоил мужчина, перекидывая руку Толика через плечо, выпрямляя колени.

— Я помогу, — поспешил главный бухгалтер, отстранив Полину к стене. Она встала напротив лифта. Туда же подошла девушка из расчетного отдела, стриженная под каре.

— Вызвать «скорую»? — спросила она.

— Да! — рявкнул заместитель. — И принесите аптечку из приемной!

— Сейчас, — убегая, бросила та.

— Охрана звонила, предупреждала, что какой-то полоумный забежал в лифт и поехал вверх, — волоча Толика ногами по полу, пояснял заместитель директора.

— Вы сюда и подошли? — затряс вторым подбородком главный бухгалтер.

— Он не полоумный, — подходя к ним, не сдерживая слез, сказала Полина.

К тому времени в коридоре собралась половина сотрудников, с интересом следивших за происходящим. Кое-кто с усмешкой глядел на женщину, пытающуюся дотронуться до молодого человека.

— Отойдите, Полина Борисовна, — осадил ее заместитель.

Толика положили на ковер. Он дышал легко. На лице, под глазами, проступили синяки.

— Кто он вам?

Она прислонилась спиной к стене, закусила губу и, всхлипнув, ответила:

— Брат троюродный, в Москву приехал.

— Все будет с ним хорошо, не волнуйтесь так.

2


— Кровь закапала там весь коридор, еще на стенах засохшие кровавые отпечатки рук. Думаю, кровь размазал тот чокнутый, которого охрана проворонила. Я когда поднялась, то там уже тьма народу, все суетятся, а он воет, жутко так. Слышу, люди переговариваются, мол, охране пришлось ему ногу прострелить. Жуть. Как можно было такое допустить? Полный город ментов, все под наблюдением, а сумасшедший, находящийся в розыске, спокойно людей избивает…

— А он в розыске был? — прервала девушку пожилая коллега.

— Да каждый день в вечернем выпуске показывали. Из лечебницы сбежал.

— Аааа! — вставая, потеряв всякий интерес к рассказу, воскликнула еще одна женщина. — Я видела. Так он раньше в их же агентстве работал. Я с ним в лифте сталкивалась, и когда по телику увидела его рожу, то сразу вспомнила, как он мне уши лечил своими историями о том, как рекламу снимают.

— А! Ты мне еще рассказывала, — повернулась к ней пожилая коллега.

— Так ему ногу прострелили… — попыталась снова привлечь внимание к своему рассказу молодая сотрудница, но бухгалтерши затарахтели, вспоминая мужчину, наделавшего сегодня шуму.

— Мне расскажи, — попросила Полина, взяв девушку за локоть и уводя к своему столу…

Она все это время стояла в дверях отдела. Начальство разрешило сегодня ей уйти. Она пришла собрать кое-какие вещи. Толю, пришедшего в сознание, но чувствующего себя плохо, все-таки увезли в больницу для осмотра. С ним поехал грузный мужчина, которого звали Олегом Викторовичем.

— А как мне узнать про его самочувствие? Я могу забрать его из больницы, — преграждая путь толстяку, спросила Полина.

— Вы кто? — задал вопрос он, оценивающе посмотрев на нее и задержав взгляд на неглубоком вырезе блузки.

— Его троюродная сестра.

Мужчина хмыкнул, еще раз посмотрел в вырез, потом оглянулся на санитаров, держащих носилки с Толиком, и сказал:

— Если ему предпишут постельный режим, то могу завести к вам домой. Если нет, то оставьте телефон или зайдите к нам в офис. Я главный редактор агентства, в котором Толик работает, Олег Викторович Пельц.

Полина кивнула, стараясь не злиться на намек толстяка. Она спросила:

— Какой у вас телефон?

Тот молча поискал в кармане брюк, достал и протянул ей визитку. После этого Толю, лежащего с закрытыми глазами, пронесли мимо нее к лифту. Она стояла и смотрела вслед. Народ начал расходиться. Кое-кто из сослуживцев, проходя, хлопал ее по плечу, мол, все будет хорошо. Потом подошел заместитель директора:

— Сегодня у вас много работы?

— Есть, а вот это я несла подписать, — протягивая папку с платежками, счетами и прочими документами, ответила она.

— Я сам подпишу, а вы можете пойти домой.

Она кивнула, отдала ему папку:

— Спасибо.

— Ничего-ничего. До завтра, только до завтра.

— Спасибо, — направляясь в отдел, чтобы собрать вещи, ответила она.

Подойдя к бухгалтерии, услышала разговор о том, что произошло на этаже рекламного агентства. Попросила девушку-очевидца рассказать подробнее, на что та с радостью откликнулась:

— …Когда я услышала, что этот парень, ну, которого вы в лифте нашли, работал в рекламном агентстве, то решила подняться туда. У меня интуиция на такие вещи, ведь я несколько лет, да и сейчас иногда, в журналистике вращалась. На такие вещи нюх вырабатывается, понимаете?

— Как вас зовут? — отключив компьютер, спросила Полина.

— Жанна, и можно на «ты», а то я чувствую себя старухой.

— Договорились.

— Я продолжаю?

Полина кивнула. Вспомнив лицо Толика, она печально улыбнулась, полуприкрыла веки и, удобнее усевшись на компьютерном стуле, продолжила слушать:

— …Я не стала подниматься по лестнице, потому что как-то, торопясь описать место преступления для газеты, это было в студенческие годы, пыталась пройти таким путем, но дверь оказалась запертой, а вот лифт продолжал работать и около него не успели выставить охрану. Одним словом, я оказалась права…

Она выдержала паузу, обвела взглядом бухгалтерию, но ее слушала только одна Полина, и та явно не собиралась восхищаться ее интуицией.

— Выход из лифта, весь измазанный уже подсохшей кровью, никто не охранял. Прямо от него кровавая дорожка вела к толпе людей, собравшихся посмотреть на происходящее. Некоторые, пресытившись увиденным, уходили, кое-кто бежал. Мимо меня, зажав рукой рот, пронеслась девчонка. Она задела меня плечом, рука ее дрогнула. Бррр, — сморщив носик, покрытый канапушками, вспоминала Жанна. — Хорошо, что там была кадка с пальмой, а то конец ковру… То есть ее вырвало в кадку.

— Ты смогла пройти дальше? — спросила заинтересовавшаяся-таки рассказом одна из сотрудниц, занимавшая соседний с Полиной рабочий стол.

— Конечно, — словно ее оскорбили, произнесла девушка. — Я даже разглядела того чокнутого, которого охрана проворонила. Он забился в угол и выл, зажимая пальцами рану чуть выше бедра. Из нее кровь быстро вытекала. Его брюки вымокли, руки тоже в крови, а под ним лужа образовалась. Я стояла в толпе, а рядом со мной еще одной девчонке, глянувшей на эту жуть, поплохело. Она сознание потеряла и упала. Лежит, юбка чуть ниже пупка, все видать. Одним словом, часть мужиков переключилась на нее…

— А чокнутому помощь кто… — влезла еще одна сотрудница. Она стояла, прислонившись к стене около окна.

— Я все расскажу!

— Давай, Жанна, — попросила Полина, пересиливая желание позвонить Олегу Викторовичу и узнать, где и как там Толя.

— Чокнутый никого к себе не подпускал. Охрана шаг, он орет и ножом у горла своего размахивает. Тому парню еще повезло, что… Полина Борисовна, вам плохо?

Лицо Полины и вправду побледнело. Она запрокинула голову, прикрыв глаза руками.

— Все нормально, продолжай, — прошептала она, и собственный голос показался ей чужим.

— Одним словом, чокнутый, а это был парень из ежевечерних телевизионных выпусков «Разыскиваются», не подпускал к себе никого, вопя: «Верните мне мою работу! Я хочу убивать! Верните! Я хочу убивать!» К нему попытался подойти мужчина в шикарном костюме и… Одним словом, лицо у него какое-то незапоминающееся было, даже я вспомнить не могу. Судя по всему, это был директор агентства. Так вот, он говорит: «Сережа, успокойся, пойдем, мы окажем тебе медицинскую помощь». А он на мужика взглянул и заплакал, как мой племянник трехлетний, когда его на улице обижают. И говорит: «Я хочу работать, я хочу убивать!» Я слышу, директор кому-то говорит: «Вот видите, он ненормален». Только он договорил, как этот чокнутый Сережа подскочил и с ножом на него бросился. Вот здесь произошла странная штука…

Жанна молча пожевала губами, словно вспоминая, потом сделала пару шагов к окну и продолжила:

— Толпа ринулась назад с визгами, писками, охрана, слышу, что-то кричит, а директор не шелохнулся и спокойно так, выставив вперед правую ладонь, говорит: «Назад!» Чокнутый остановился на месте, колени его подогнулись. Еще секунда, и он упал на спину, ударившись головой об пол, нож выронил. Слышу, что плачет, просит работу вернуть. Ну, здесь часть охраны на него налетела, врачи откуда-то взялись, другая часть охраны нас теснить в сторону начала. Мне даже какая-то дура на шпильках палец отдавила… Вроде — все.

— Да он просто сознание от потери крови потерял, — предположила одна из сотрудниц, отворачиваясь к окну.

— Скорее всего, там столько ее натекло. Но все равно, странно себя директор повел. Может, конечно, он от страха мозги последние потерял. Я вот чуть не…

— А ты назад не побежала, когда тот с ножом кинулся? — подошла старушка бухгалтер, привлеченная-таки рассказом Жанны и прослушавшая его со своего рабочего места за ширмой.

— На меня ступор нашел. Я в неожиданных ситуациях столбенею, — смутилась девушка. — Но директор явно не испугался! Я даже выражение его лица запомнила. Такое волевое, бесстрашное… злое. Злое!

— А что-нибудь еще, странное? — спросила коллега у окна.

— Требования у чокнутого очень странные. Я хочу работать и всех убивать! Если бы не знала, что он рекламой занимался, то решила бы, что он наемный убийца… Аааа, — надумав неожиданную версию случившегося, выдохнула Жанна. — А если…

И уже все женщины в бухгалтерии принялись обсуждать, предполагать, даже утверждать, что могло произойти, что случилось на самом деле. Только две сотрудницы не слушали. Одна срочно должна была закончить рассылку счетов-фактур и актов клиентам, а другая, как оглушенная, вышла из кабинета, прикрыв за собой дверь. Она пошла к лифту.

В кабинке все отмыли. Пахло чистящим средством. На одном из этажей вошли трое мужчин. Они, предварительно оглядев спускавшуюся с ними женщину, занялись обсуждением произошедшего в высотке ЧП:

— Его выносили связанным. Жгутом ногу перетянули. Глаза бешеные. Он начал губы себе прокусывать, так ему рот разжали и кляп вставили…

— Ты видел?

— А то! Я как раз у информации стоял! Там новенькая девчонка работает. Залюбуешься. Ноги я еще не видел, но верх…

Мужчину, расписывающего девочку, один друг пихнул плечом и чуть кивнул в сторону Полины, забившейся в угол кабинки. Она же не обращала на них внимания. Женщина искала в сумочке визитку Олега Викторовича.

3


Полина протерла пыль с фоторамочек. Дядя Кирилл, как всегда, был серьезен, а тетя Алла улыбалась. Мама тоже улыбалась. Как она раньше этого не замечала? Толя оказался прав. В их первый вечер, рассматривая занимавшие пару полок в зале фотографии, он сказал:

— Все мужчины почему-то выглядят моложе женщин. Вот это кто? — взяв одну из рамочек, спросил он.

— Мои родители, — отставив заварной чайник, ответила Полина.

— Извини, но твой папа кажется моложе матери, — вернув фотографию на место, сказал он.

— Так и есть. И у моей тетки муж моложе, а еще у двоюродных сестер.

— Это тенденция прямо-таки, — разглядывая еще одно фото, предположил парень.

«Он прав — это тенденция», — закончив вытирать пыль с телевизора и ди-ви-ди проигрывателя, подумала она, вспомнив, что мама и тетя встретили мужчин, за которых решились выйти замуж, после тридцати лет.

Она прошла на кухню и занялась приготовлением ужина. Нарезая колбасу, она порезала указательный палец левой руки. Женщина вскрикнула, бросив нож на стол. Кровь закапала на разделочную доску. Полина прижала рану к губам, прошла к холодильнику, где на верхней полочке в дверце хранила медицинские принадлежности. Вдруг она вспомнила, а точнее, увидела, как безликий парень ползает в коридоре рекламного агентства, зажимая кровоточащую рану в ноге пальцами. Его слезы крупными каплями скатываются к подбородку и падают на ноги. Он стонет: «Верните мне право убивать!» Он взвывает, случайно запустив палец в дырку, простреленную в его плоти охранником. Парень смотрит вокруг, и черты его лица становятся яснее, различимее. Полина держится за ручку холодильника, не в силах прервать этот кошмар. Она видит, что это Толик ползает по полу, размазывая там собственную кровь. Он тоже плачет: «Я хочу вернуться на работу! Я хочу убивать!» В ярости он запускает пальцы в рану на ноге, раздирая кожу. Он делает это, а сам кричит от боли. Полина плачет, ощущая солоноватый привкус собственной крови, сочащейся из глубокого пореза на пальце. Она забывается, ведет пальцем по щеке к веку, трет его. Смешавшись с кровью, слезы, текущие из ее глаз, становятся красными. Она закусывает губы, пытаясь отогнать видение, но образ окровавленного Толика не уходит. Тогда она бьет правой ладонью себя по щеке. Сознание ее проясняется. Она понимает, что стоит на кухне, а он сейчас спит в спальне. Его привез Олег Викторович и еще двое крупных мужчин. Толе прописан постельный режим, покой. Он сейчас спит.

Полина достала пластырь и зеленку. Обработала рану. Убрав все на место, доварила суп-пюре для Толика. Стоило ей снять кастрюлю с плиты, она услышала:

— Поляяя!

Она пошла в спальню. Он проснулся и улыбался. В комнате было сумрачно из-за тяжелой цвета темной охры шторы, поэтому Толя не сразу заметил, а заметив, спросил:

— Что за красные потеки у тебя на лице? Кровь?

— Ой, — вспомнила она. — Я палец порезала да о щеку вытерла, кажется.

— Поэтому ножи в доме должны быть тупыми, да? — слабым голосом пошутил он.

— Ну что ты, — махнула рукой Полина. — Я сейчас умоюсь и приду. Ты лежи. Кушать хочешь?

— Пока вроде нет, — поправляя подушку, ответил он.

— Голова болит?

— Есть немного, но больше челюсть. Мне по ней заехали ботинком.

— Я знаю, Толя. Ну, я умоюсь, а ты пока отдохни.

Она пошла в ванную. Увидев себя в зеркало с кровавой дорожкой, спускавшейся от уголка левого глаза к губам, вспомнила фото с альбома Милен Фармер. Набрав воды в ладони, умылась. Попыталась улыбнуться своему отражению, но тут на миг вспомнила образ плачущего Толика. Он говорил: «Я хочу вернуться на работу! Я хочу убивать!»

Усилием воли она «прогнала» эту картину. Вернувшись в спальню, обнаружила, что Толя снова уснул. Тогда она вернулась на кухню и завершила начатые дела, потом выключила там свет и прошла в спальню. Толик спал, под глазами синяки, губы местами почернели. Полина осторожно, чтобы не шуметь, присела в кресло. Закрыла глаза. Сон сразу же одолел ее. Два человека спали в пять часов вечера в квартире номер 56 дома 14 по улице Большой Полежаевской.

4


Полине было неприятно то, как этот мужчина поглядывал на нее, а факт присутствия его в ее доме не радовал вовсе. Эта неприязнь была рождена не только его отталкивающей внешностью, тошнотворным мятным запахом изо рта и постоянными намеками на ее с Толей отношения, но и интуитивным чувством страха.

Полина вместе с Олегом Викторовичем подошла к двери.

— Спасибо, что так заботитесь о Толике, — сказала она, опасаясь, что мужчина догадается о страхе, живущем в ней.

— Это политика нашей фирмы. Мы никогда не бросаем работников в трудные минуты. К тому же случай произошел на производстве и тесно связан с нормами об охране труда. Толя отличный дизайнер, у него много нужных идей, что делает его еще более ценным для агентства, — произнес Олег Викторович. Он надевал обувь при помощи пластмассовой ложечки.

— Это хорошо, — ответила Полина.

Олег Викторович выпрямился и протянул ей ложечку. Стоило Полине дотронуться до нее, толстяк схватил женщину за руку. Она высвободила ее, при этом ложечка упала на пол.

— Не пугайтесь так, — зашептал тучный мужчина, наклоняясь вниз. Его взгляд скользил по фигуре Полины, по не прикрытым халатом ногам. — Я не думал, что мой жест так неожидан для вас. Наоборот, мне показалось, что вы будете рады продолжить знакомство. Например, в ресторане? — договорил Олег Викторович.

Он поднял ложечку и повесил ее на гвоздик, вбитый в стену.

— Вы неправильно меня поняли. У меня есть личная жизнь, я ей довольна и приключений на стороне не ищу, — ответила женщина твердо, но тихо. Она не хотела, чтобы разговор услышал Толя.

— Вы уже нашли свое приключение, — сказал Олег Викторович, кивнув в сторону спальни. Он улыбнулся и медленно облизал нижнюю губу.

— Вы умный человек, все сами понимаете, — изобразив улыбку, произнесла она, открывая дверной замок.

— Именно потому, что я умный, еще раз предлагаю вам поужинать в ресторане. Чего вам дался этот мальчишка? — прошептал он.

— Не ваше дело! — ответила Полина резко, но негромко. Она отворила дверь: — До свидания!

— Вы правильно мыслите, — выходя и многозначительно улыбаясь, сказал мужчина. — До свидания! До свидания!

Полина закрыла за ним дверь, заперла замки. Судьба давила на нее, заставляя отступить. Она почувствовала, словно против обретаемого ее счастья началась война. Даже этот случай с побегом ненормального сотрудника агентства из психушки и избиением Толи расценивались ею как коварство судьбы, разыгрывающей свою шахматную партию на черно-белых клетках ее жизни.

Полина прошла в спальню. Толя закрыл конверт и поднял на нее взгляд.

— Ушел? — поинтересовался он.

— Да, — ложась рядом с ним на мягкий плед, ответила она.

— Все, что он рассказал о произошедшем, — это правда?

— Именно так мне рассказала наша сотрудница, Жанна, — сказала Полина.

— Надо же. Я вот подумал… А если бы он нож…

— Замолчи, прошу тебя, замолчи. — Она приложила свои пальцы к его губам.

Он отложил конверт с деньгами в сторону, обнял ее, поцеловал. Полина закрыла глаза, ее губы сомкнулись на его нижней губе, а язык… Он застонал, и она прекратила, поняв, что ему больно.

— После будем целоваться, Толенька, — опустив голову на подушку, произнесла она.

— Извини, десны трещат.

Он снова взял конверт и открыл его. Все еще не верил, что можно получить столько денег в качестве компенсации за то, что его избили на работе.

— Ты доволен, — видя выражение его лица, поняла женщина.

— Если бы это не было болезненно, то я выбрал бы такой способ заколачивать деньги, — сознался он.

— Дурачок. Сейчас я принесу тебе суп, да и себе тоже. Мы проспали…

Она встала и посмотрела на настенные электронные часы.

— …Два часа.

— Если бы не Олег, то спали бы до сих пор, — пересчитывая купюры, пробормотал Толя.

Полина вышла. Почему-то ей не нравилось, с какой страстью он смотрит на деньги. «Хотя для меня это целое состояние, — подумала она, вспомнив о размере своего оклада. — Неужели разработчикам рекламы так много платят? Странно». Через минуту она подогревала суп. Перелив густое ароматное пюре в глубокие тарелки, отнесла в спальню на подносе, расписанном под хохлому.

— Что это? Пахнет потрясающе, — спросил Толик, нехотя откладывая в сторону конверт с компенсацией.

— Суп-пюре. Давай я уберу деньги на стол, — ответила она и протянула руку.

Всего секунду ей казалось, будто он боится отдавать ей пакет. Кажется, у него в глазах промелькнул испуг. Такое выражение лица она раз заметила у маленькой племянницы, когда ту попросили дать посмотреть новую игрушку. Но Толя передал ей конверт, и Полина тут же забыла о его первой реакции на ее предложение.

Они поели, поговорили о его городе, стоящем на Урале где-то в степях. Она так и не поняла, где это. Зато вспомнила «Капитанскую дочку» Пушкина да строчку песни: «Пусть тебя, моя мама, согреет оренбургский пуховый платок».

Позже, сложив грязную посуду в раковину, она услышала его оклик:

— Полиночка!

— Что? — входя в комнату, спросила она.

— Ты не заметила, я был с мобильником в лифте или без? — спросил Толик. Лицо его иногда передергивало от боли.

— Кажется, ты был без него, — ответила она, напрягая память.

— Жалко, если потерял, — вздохнул Толя.

Он перевел взгляд на конверт, лежащий на столе под зеркалом. На его лице засияла улыбка. Он посмотрел на Полину, сказав:

— Куплю новый, теперь могу.

Она улыбнулась, подспудно ощущая тревогу.

— Полиночка, — попросил он, — а мы можем купить вина и конфет, как будто у нас романтическое свидание? Правда, я уже полуголый, но это не важно.

— У меня есть чинзано, полбутылки. Ты любишь?

— Не пробовал, только песню слышал про сыто-пьяно и чинзано.

Последние слова он пропел, подражая кавказскому акценту, рассмешив женщину. Она сбегала за бутылкой, полгода томящейся на нижней полке холодильника. Именно полгода назад, после просмотра кинофильма «Амели», ей стало так жалко себя, что она решила напиться и съесть кучу заварных пирожных. Пирожные она осилила, а спиртное нет.

5


Вот и нужный отдел. Как Толик и предрекал, внутри было пустынно. Она быстро нашла кабинку, в которой он работал. Ключом открыла замок. На столе беспорядок. Рисунки, на одном из которых карандашные наброски с надписью: «ПРИХОДИ, МЫ ДАДИМ ТЕБЕ АВТОМАТ!» Сотовый телефон лежал справа от монитора. Полина сразу его увидела. Большая, бывшая в ходу года четыре назад трубка. Ее внимание привлек фотоальбом, обтянутый черной кожей. Она прикрыла дверцу рабочей клетушки и присела на стул, взявшись за изучение содержания заинтересовавшей ее вещи. Оказалось, что там были собраны рекламные проекты. Женщина бегло пролистала их, пару раз задержавшись на черно-белых фотографиях отличного качества с замешанной на сексе рекламой известных ей марок продуктов. «Неужели это его работы?» — подумала Полина, закрывая альбом, положив его на место.

По коридору кто-то шел. Она затихла. Очень не хотелось встретить Олега Викторовича. Когда шаги кого-то стихли, женщина встала со стула, взяла мобильник. Она открыла дверцу кабинета и вскрикнула. На пороге стоял мужчина. Тот факт, что его борода была выкрашена в синий цвет, испугал ее еще больше. Незнакомец тоже удивился и, отшатнувшись, спросил:

— Кто вы?

— Полина, троюродная сестра…

— Знаю, слышал от Олега Викторовича, — перебил ее Артем. — Что вы делаете здесь?

— Толя сам ходить пока не может. Я забрала его телефон, — показав трубку, ответила женщина.

— Не мобила, а крокодил. Я тоже хотел кое-что взять, — сказал мужчина, заглядывая в кабинку через ее плечо. Он указал на альбом.

— Это ваши работы? — поинтересовалась Полина, передавая ему увесистый талмуд. Она вышла в коридор.

— Мои, — кивнул незнакомец.

— Красиво, — запирая кабинку, сказала женщина.

— Так они же мои, — бросил «синяя борода», задрав подбородок.

— Мне пора, — завершила она разговор с самодовольным коллегой Толи.

Ей хотелось быстрее покинуть рекламное агентство. Проходя мимо места в коридоре, где не было ковра, а обои на стенах затерты до дырок, она представила, как вчера тут корчился чокнутый рекламщик. «Перестань. Пусть день пройдет хорошо», — сказала себе Полина, но надежды ее не осуществились…

Спустя какое-то время она стояла у перехода. Его все не было. Женщина уже пожалела, что взяла на себя инициативу и предложила помощь. От нечего делать она принялась в который раз изучать магистральный щит с рекламой, изображавшей красивую женщину, смотрящую вперед. На столе перед ней лежало зеркало с дорожками белого порошка, а из одной ее ноздри текла кровь. Под всем этим шла надпись: «СКАЖИ НАРКОТИКАМ СВОЕ СЛОВО — НЕТ!» Женщина, словно нарисованная умелым художником, напоминала картину, произведение искусства. Красота ее была влекущей, и трудно было не заметить этот плакат, как и невозможно было не запомнить крупную надпись под ним, особенно в памяти отпечатывались слова: «СКАЖИ НАРКОТИКАМ СВОЕ СЛОВО». «НЕТ!» же было написано хоть и крупно, но как-то терялось на общем фоне рекламы, казалось лишним и неуместным, а потому забывалось легче. К таким выводам пришла Полина, проторчав минут десять в ожидании молодого человека, обещавшего явиться на встречу в красной бейсболке, чтобы ей было легче его узнать. «К тому же, когда читаешь „НЕТ“ после всей фразы, то можешь подумать, что тебя просят дать отрицательный ответ на предложение воздержаться от употребления наркотиков и сказать им свое утвердительное слово», — рассуждала она.

Пришла она к переходу, находящемуся в ста метрах от подъезда, в котором снимали квартиру Толик и Гена, не просто так. В сумочке, висящей на плече, лежали взятые в долг у коллег по работе деньги. Ровно та сумма, о которой шел разговор. Толику она ничего не сказала, потому что домашнего телефона не имела, а его сотовый был при ней. Кстати, из-за того, что мобильник Толика был у нее, из-за того, что она включила его, желая на всякий случай пролистать электронную записную книжку, и из-за звонка, раздавшегося час назад, она оказалась на этом самом месте.

— Толя… Толя… Это Генка, ты слышишь меня, — прокричали в трубку, когда она решилась ответить.

— Это Полина, его… — Но слушать ее не стали, сбросили. «Думает, что попал не туда», — сообразила она, и снова раздалась трель.

— Толя?

— Это подруга Толи, Полина. Не бросайте трубку, — сказала она.

— А сам где?

— У него все нормально, — опасаясь, что может нечаянно расстроить родственников парня, соврала она. — Он временно дал мне телефон, до вечера.

— Бли! Извините! Это Гена, мы с ним квартиру снимаем.

— Он рассказывал о вас. Можете перезвонить через полтора часа, телефон будет у него…

— Времени нет, Полина. Вы не могли бы раньше его найти, очень нужно, очень.

— Не получится. Минимум через час. Я раньше не смогу.

— Полина, — говорил Гена, обладатель приятного мужского голоса. — Его не было два дня, а уже приходила хозяйка квартиры. Ей срочно нужны деньги, предоплата за три месяца. У нее там кто-то умер, и ей похороны нужно оплачивать. Я звонил ему два дня, телефон был отключен…

— Да, — ответила Полина.

— Сумма небольшая, я часть нашел, кое у кого занял. Он знает, что дешевле мы квартиру не снимем…

— Сколько вам нужно денег? — прервала она его излишние объяснения.

Он назвал сумму. У нее с собой было вполовину меньше. Тогда Полина попросила перезвонить его через десять минут. За это время ей согласились занять на два дня недостающую сумму. Когда телефон разразился трелью, она имела на руках требуемые деньги. Конечно, Полина думала, что Толя может пожить с ней, но жизнь научила ее внимательно присматриваться к мужчинам и не решать за них.

— Я подвезу вам деньги, которые должен Толя за квартиру, куда и во сколько?

Геннадий назвал время, адрес, популярно объяснил, как добраться и во что он будет одет.

— А как я вас узнаю? — спросил он, прежде чем повесить трубку.

— Я блондинка в короткой синей юбке с большим красным ремнем и голубой блузке. Если будет холодно, то накину широкий желтый шарф.

Он угукнул и отключился. Она еще раз пересчитала деньги, завершила работу и поехала на встречу.

Вот так она оказалась около подземного перехода в одном из районов Москвы. Гена опаздывал уже на двадцать минут. «Это называется срочно нужны деньги до прихода хозяйки», — стуча носками туфель об асфальт, сердилась женщина. Она поправила сумку, посмотрела на плакат «СКАЖИ НАРКОТИКАМ СВОЕ СЛОВО», и вдруг ее резко дернули за плечо. Одна нога женщины подвернулась, руку же кто-то потянул вверх. Она охнула, увидев спину молодого человека, убегающего прочь. Он сорвал ее сумочку.

— Стой! — размахивая руками в воздухе, пытаясь удержаться на ногах, закричала она. Воришка припустил быстрее, свернул за угол пятиэтажного дома и был таков.

Полина ощущала, как горит плечо, словно по нему хлестнули плетью и облили рану спиртом. Слезы выступили на глаза. К ней подошла пара человек, узнать, что случилось, но она отмахнулась от них. Она хотела побежать следом за вором, даже сделала несколько шагов, но вспомнила случай, когда у нее сорвали меховую шапку и чем закончилась попытка догнать преступника: грязное пальто, шапка пропала безвозвратно. Женщина огляделась по сторонам, мечтая увидеть хоть одного милиционера, но на улице не было людей в форме. Зато ее привлекло ярко-красное пятно бейсболки, прыгая, поднимающееся из перехода. Она вспомнила о деньгах, о том, что в сумке были сотовые, ее и Толика, плюс ко всему ключи и необходимая косметика.

— Полина? — подошел к ней молодой человек с широкими плечами. Красная бейсболка была сдвинута козырьком на глаза.

— Да, — вытирая ладонью слезы, кивнула женщина.

— Что случилось? — спросил Гена.

— У меня сумку сорвали… С деньгами…

— Что?! — крикнул парень, раскинув руки. — Когда, куда он побежал?!

— Не догоните, — ответила она, вспоминая, что паспорт, по счастью, отдала сегодня в кадровый отдел. Даже слегка успокоилась и плакать перестала.

— Почему? Там же деньги! — бесновался юноша.

Прохожие обращали на него внимание, оглядывались. Полину тоже разглядывали, отчего она чувствовала себя голой.

— Там еще сотовые телефоны, мой и Толи, — поправив локоны, сказала женщина.

— И вся сумма?!

— Да, да, вся сумма! — посмотрев в лицо молодому человеку, глаза которого были скрыты козырьком, крикнула она, добавив: — Может быть, вы дадите мне рублей двадцать на метро?

Парень принялся шарить по карманам, поглядывая за спину Полины. Она заметила и обернулась, но увидела только магистральный щит с рекламой «СКАЖИ НАРКОТИКАМ СВОЕ СЛОВО».

— Что там? — спросил Гена, вынимая из кармана джинсов купюры.

— Что? — попытавшись заглянуть к нему в глаза, заметив темные круги под ними и белый бескровный контур вокруг губ, переспросила женщина.

— Я думал, вы кого-то заметили. Может, вора. Давайте пройдем, куда он побежал, вдруг выбросил документы. Некоторые так поступают. И деньги возьмите, — протянув ей бумажки, сказал Геннадий.

Она взяла и сжала их в кулаке. Он обошел ее, пошел впереди. Женщина бросила взгляд на его обтянутую джинсою задницу.

— У вас же встреча с хозяйкой квартиры, — вспомнила Полина, сравнивая пропорцию плеч и бедер нового знакомого.

— Она ее перенесла, — быстро ответил он.

— А я ждала, как дура. У меня там Толя некормленый, волнуется, наверное, — пожаловалась она, пнув камешек и проследив траекторию его полета.

— Что с ним? — не оборачиваясь, поинтересовался мужчина. Он надвинул бейсболку еще ниже.

— Избили. Легкое сотрясение мозга, — ответила Полина. Она вспомнила, как Толик лежал в испачканной кровью кабинке лифта.

— Он туда побежал? — уточнил Гена, остановившись, повернувшись к ней и указав рукой в сторону здания.

— Осто… — хотела предупредить она, подняв руку.

Но на Гену, задев плечом плечо, налетел мужчина с заметным пивным животом. Бросив: «Смотри, куда прешь, нарк поганый!» — он пошел дальше. Юноша же матернулся, кепка слетела с него, он тут же присел, поднял ее с асфальта и нацепил по самые глаза, огрызнувшись:

— Кто из нас еще нарк, пердила!

— Ты как? — протянув ему руку, спросила Полина, глянув на часы и ойкнув: — Ой! Я домой поеду!

— А сумка?!

— Найдешь, вернешь, — ответила она. — Что Толе передать? Как теперь с оплатой?

— Он когда объявится?

— На днях. Ему уже лучше… чем вчера. Он не знает, что ты звонил, и про деньги. Для него будет сюрприз. Может, доедешь со мной, навестишь его.

— Не могу. Старухе надо что-то наплести, — ответил он, глянув на угол здания, за которым скрылся воришка.

— Что там? — спросила женщина, заметив, что парень слегка нервничает.

— Ничего. Я пойду поищу. Как сумка выглядела?

Полина ответила на его вопрос, а потом пошла к метро. Прохожие проплывали мимо, как картонные муляжи. Сам город казался ненатуральным, как киношная декорация. И она будто парила над асфальтом, и так легко было на душе, словно ничего плохого с ней не произошло. А дома ждал он, и она призналась самой себе, что соскучилась.

6


Он удивился тому, что хозяйка просила внести внеплановую предоплату. Потере своего сотового не очень расстроился. Жалко было лишь электронную телефонную книжку.

— А тебе я куплю новый телефон, денег хватит, — обмакивая хлеб в подливку, сказал Толя.

— Не переживай. У него батарейка совсем плохая была, — проглотив кусочек жареной курицы, ответила Полина.

— Как тебе? — посмотрев на нее преданными глазами, поинтересовался он.

— Ты отлично готовишь, но не стоило…

— Стоило, — улыбнулся Толик, накрыв ее ладонь своею.

— Я должна была с тобой посоветоваться, прежде чем нести туда деньги.

— Ты поступила правильно, спасибо тебе, Полиночка. Все, что украли, я верну, а к Генке завтра схожу.

— Не стоит, полежи еще дома, — попросила женщина, выронив вилку.

За окном было темно, стонал ветер, словно зима наступила. В кухне же, уютно освещенной лампой с оранжевым абажуром, было хорошо, спокойно. Полина подняла вилку, подошла к раковине и сполоснула ее. Толя тем временем промокнул губы салфеткой.

— Я сегодня нашел чистую тетрадь на тумбочке и карандаш.

— Это я оставила с утра, так и знала, что ты захочешь порисовать, — выключив чайник, в котором закипела вода, сказала она.

— Спасибо тебе. Я закончил разработку вариантов макетов для военного комиссариата.

— Когда же ты успел приготовить ужин?

— Шутишь? — возмутился Толя, придвигая ей, усевшейся напротив, тарелку с салатом. — Я же полдня только готовкой и занимался.

— Тут баклажаны есть?

— Да, я нашел на нижней полке в холодильнике. Ты не против? — накладывая в свою тарелку добавку приправленного чесноком салата, спросил Толик.

Она была за. Еда была вкусной.

— Когда ты забирала телефон из моего кабинета, никто тебя не видел? — отправляя в рот порцию, поинтересовался Толя.

— А, вспомнила! Твой коллега с синей эспаньолкой приходил за своими работами, — ответила она.

— Артем, — поднимая на нее ставшие серьезными глаза, сказал Толик.

— Точно, Артем. Надменный такой, весь из себя, — кивнула женщина. — Ты же брал у него альбом, черный такой?

— Брал, брал, — заерзав на стуле, ответил дизайнер. — А у него на лице не было синяков? Может, он был взволнован, расстроен?

Парень вспомнил, как в пустынном офисе Артем умолял: «Не молчите, прошу ВАС! Это не я». Словно наяву он услышал хлопок, сравнимый со звуком пощечины или оплеухи, а потом скуление и всхлипы, перемежаемые просьбами: «Не я это… Прошу… На коленях прошу…»

— Толя! Толенька! — отвлекла его Полина.

— Я задумался, лапа, — сказал он.

— Я говорила, что выглядел он свежим, без побоев. А что, на него тоже напал тот псих?

Толик отрицательно помотал головой. Он поднялся, достав с холодильника плетеную корзинку с конфетами и парой пряников, поставил на стол. Она встала и подошла к нему, поцеловала в макушку. Он протянул руки к ее лицу.

— Не больно? — оторвавшись от его губ, спросила она.

— Нет, — ответил он, прижимая ее к себе, скользя рукой по спине.

Тут словно душа Толика отделилась от тела и воспарила к потолку, к оранжевому абажуру. Оттуда она наблюдала, как некто обнимает светловолосую женщину, у которой из спины растут крылья, как у ангела. Некто же был размыт, как темное пятно. Он гладит плечи Полины, опускается ниже. Из его ладони появляется остроконечное лезвие. Душа Толика безмолвно кричит, хочет предупредить, остановить, но мужчина начинает отрезать крыло. Летят перья, брызжет кровь. Женщина начинает вырываться, но тень обхватывает ее, сдавливает. Душа мечется у абажура, словно мотылек у лампочки. Одно крыло ангела падает на пол. Из спины торчит уродливая культя с изорванными краями, белеющими жилами. Второе крыло трепещет под лезвием, женщина тщетно вырывается. Душа Толи смогла устремиться вниз, к злобной тени. Она врезалась, проникла в красную густую жижу, обволакивающую ее прозрачную оболочку…

Толя открывает глаза, отстраняется от Полины.

— Что? Больно? — спрашивает женщина.

— Чуть-чуть, — отворачиваясь, гоня прочь видение, врет он. — Давай чай попьем, может, полегчает.

На следующий день, по дороге на работу, Полина попросила его вернуться к ней домой.

— Можешь забрать вещи из съемной квартиры, если хочешь, — сказала женщина, когда они вдвоем поднимались на лифте, каждый на свой этаж.

— Спасибо, — ответил Толик.

Кабинка остановилась, она поцеловала его в щеку и вышла. Он поехал выше. В файле, зажатом под мышкой, лежали законченные варианты макетов с рекламой для военного комиссариата.




Глава 4

Тайна столешницы


1


Из-за большого объема работы, усталости, просто лени Толик поехал к Генке через пять дней. Он вошел в подъезд, поднялся к квартире, которую они снимали вместе с другом. Когда он позвонил в дверь, то на лестничной площадке верхнего этажа послышалось шуршание. Он не придал шуму значения и нажал на клавишу сигнала еще раз. Судя по тишине за дверью, дома никого не было. Зато с верхнего этажа послышались шаги, кто-то спускался. Толик достал ключи. Второпях принялся искать нужный и выронил всю связку. Та со звоном, подняв пыль, упала на плитку. Темп шагов ускорился, кто-то приближался. Толя присел, оглядываясь назад. Он увидел, как к нему идет худощавого телосложения парень в майке с обрезанными рукавами, потертых годами джинсах, с повязанным на поясе свитером.

— Ты здесь маринуешься? — спросил незнакомец, остановившись около Толика, взявшего связку и выпрямляющегося.

— Временно живу, — ответил дизайнер, разглядывая рябое лицо худощавого, держащего одну руку за спиной, а второй перебирающего черные четки в форме черепов.

— А Гендос? — задал второй вопрос рыжий, глянув на дверь, на ключи в руке Толи, машинально сжавшего кулаки.

— Дома его нет. А вы знакомы? — поинтересовался дизайнер, перебирая связку пальцами, нащупывая самый длинный, как карандаш, ключ.

— А ты не гонишь?! Я тут битый день пасу, а этой суки все не было, — напрягшись, сказал худощавый, перестав играть с четками.

С улицы через открытые дверь и окна в подъезд летели звуки проезжающих мимо авто, стук каблуков по асфальту, чьи-то разговоры. Иногда люди общались так громко и близко, что Толе казалось, сейчас они зайдут внутрь. Он хотел этого, но…

— Ты меня слышь, браток?! — рявкнул рябой, вплотную подходя к дизайнеру.

— Я сам только подошел, Генки не видел. А что случилось? — смотря то в глаза худощавому, то на исписанные матерными словами стены подъезда, ответил Анатолий. Между большим и указательным пальцем правой руки он зажал ключ-карандаш, поглаживал его твердые неровности.

— Он тебе кто? — продолжал допрос парень, слегка задрав голову, смотря как бы сверху.

— Вместе хату снимаем, — заметив, как подергивается левый глаз худощавого.

— А вы не вместе трубками банчите?! — поинтересовался рыжий, дернув рукой, которая была спрятана за спину.

— В смысле? — не понял Толя, погладив ключ, прислушиваясь к звукам с улицы.

— Не в двушник мне убитую мобилу впарили? — вынимая из-за спины руку, сжимавшую мобильный телефон, и смотря прямо в глаза дизайнера, пытаясь уловить в них правду, спросил худощавый. Руку с четками он засунул в карман.

С одного из верхних этажей донесся звук открывающегося замка. Толя расправил плечи, посмотрел на трубку, он где-то ее уже видел.

— Откуда у тебя?!

— Гендос впарил, а она не пашет. Ты не в курсах?

— Это моей подруги телефон, его украли, — узнав мобильник, сказал дизайнер.

— Аахааха, — заржал рябой, посмотрев вверх, откуда спускался кто-то из жителей подъезда. — Вот, бли, грузчик издагон! Срет, где живет. А, ули труба не пашет? — снизив тон и подвинувшись в сторону, освобождая дорогу для старушки, кряхтя спускающейся вниз, спросил худощавый.

— У нее с батарейкой проблемы были, — провожая взглядом старушку с пятого, ответил Толя. — Ты сколько ему отвалил?

Рябой назвал сумму. Довольно дешево.

— Я тебе деньги верну, ты мне телефон, — предложил дизайнер, все еще сжимая ключ.

— А Гендосу туза порвешь, — заржал рыжий, и эхо от его ааахаахааа покатилось по подъезду.

Снизу раздался возмущенный старческий голос:

— Сейчас милицию вызову! Шумят тут, бандиты!

Судя по шагам, пенсионерка вышла на улицу.

— Опа, — засуетился худощавый. — Давай деньги, и разбежались.

Толя, слегка опасаясь, как бы рыжий не позарился на все наличные, достал требуемую купюру. Взяв деньги, оглянувшись назад, на звук открывающейся соседней двери, худощавый протянул дизайнеру телефон. «Точно, украденная модель Полины, — скользнув взглядом по трубке, подумал Толик. — Что же Генка, гад, совсем спятил?»

— Гендосу привет! — смеясь, сказал рябой и пошел вниз. За ним спустился сосед.

Толя проводил их взглядом. Затем развернулся к двери и открыл ее. Войдя внутрь, запер. В квартире было прохладно. Странно пахло. С кухни доносился звук падающих из крана капель, ударявшихся о металлическую мойку.

Толя решил не разуваться, потому что пол весь был в отпечатках грязных следов. Он огляделся. Двери в жилую комнату и ванну были заперты. Он понял, чем пахнет. В воздухе витал запах фикалий и чего-то прокисшего. Что-то тихо упало, — кажется, в ванной. С улицы донесся резкий сигнал клаксона, заставивший парня вздрогнуть. Под ногой скрипнула доска пола. Снова какой-то шум. Толя напрягся. Стены квартиры будто дрогнули, начали сдвигаться. Он зажмурился, открыл глаза. Стены с обшарпанными обоями стоят на месте. Сзади, за входной дверью, раздался приглушенный крик. Толя резко обернулся. Сердце заколотилось быстрее. Как оказалось, подростки что-то не поделили в подъезде. К их крикам добавился необычайно громкий голос старушки с пятого этажа, грозившей вызвать милицию. Топот по лестнице, и за дверью воцарилась тишина. В квартире остался лишь звук падающих из крана капель. Толик успокоился, размял плечи и мышцы шеи. Он заглянул в комнату. Разбросанное постельное белье, полный кавардак. Вещи Толика, некогда сложенные в большую дорожную сумку, свалены в углу. Он бегло осмотрел их. Не хватало куртки. С улицы снова донесся резкий сигнал клаксона. Парень подошел к окну. Он увидел, как с магистрального щита на него смотрит красивая женщина, из одной ноздри которой течет кровь. Под рисунком горела яркая надпись «СКАЖИ НАРКОТИКАМ СВОЕ СЛОВО», дополненная сливающимся с основной цветовой гаммой «НЕТ!». «Вот так доработали! „Нет“ сделали нечитабельным», — подумал Толик, отметивший и обрадовавшийся, что все остальное без изменений. Потом он еще раз оглядел комнату. Раздался какой-то шум в квартире, — кажется, в коридоре. Толик пошел туда.

2


«Они нашли меня», — подумал он. Он посмотрел на лучи света, пробивающиеся в проем между полом и дверью. Темные полосы, видимо чьи-то ноги, двигались снаружи. Потом кто-то дернул дверь за ручку. Защелка выдержала. Парень обхватил руками ноги, сжался. Его трясло то ли от страха, то ли от холода, а может, еще отчего. Дверь дернули еще раз, а потом громыхнул голос:

— Эй, ты там?

Он почувствовал, как горячая слеза течет по щеке к губам. Он давно не плакал. В голове шумело море, а вокруг него выл, как в горах, ветер. Именно так он воспринимал шуршание воды внутри канализационных труб. Снаружи, перекрывая свет, двигались темные полосы-ноги. Одна из них ударила о дверь:

— Открой, открой!

Тут судорога скрутила правую ногу, сжимая мышцы. От боли он резко распрямился, ударившись рукой и затылком о ванную, закричал. Широко открытые глаза смотрели во тьму, в потолок.

— Гена! Открой. Что с тобой случилось?

Но он продолжал кричать и корчиться на холодном кафеле, раня руки о водосточные трубы, края ванны. Кто-то незримый в темноте выжимал его ногу, и он орал на него, желая напугать. А снаружи громыхал голос:

— Генка! Это ты?! Я дверь сломаю.

Полотно тряслось. Лязгнули петли. Гена ощутил запах пота, ржавчины, сырой плесени, грязного белья, проступившей в ранах на руках крови. По бедрам потекла влага. Он сходил под себя. Резкий запах мочи проник в ноздри. Он чуть не задохнулся от всего этого зловония и тут узнал голос того, кто пытался войти внутрь его «пещеры». Он проорал ему, сгибаясь пополам, хватая руками носки разрываемой болью ноги:

— Уходи, Толик, сука!

— Очухался?! Открывай! — дергая ручку, ответили снаружи.

— Пошел на!!! Я…

Тут он непроизвольно дернулся, запрокинул голову и ударился лбом о край ванны. Красные пятна, похожие на семафор, полыхнули перед глазами. Он прикусил кончик языка.

— Это ты подстроил кражу сумки Полины?! Открой, идиот! — набатом гремел голос. Темные полоски — тени от его ног — заслонили весь свет.

— Я взял то, что ты мне задолжал! — снова сгруппировавшись, проорал Гена, сидящий в луже собственных испражнений.

Он вытянул ноги. Они стали такими легкими, словно их и вовсе не было. Он расслышал свое прерывистое дыхание. Ему полегчало.

— Это ты у меня вечно занимал! Может, выйдешь, и мы поговорим?! — пнув дверь, крикнул Толик.

— Эээээ нет! — грозя пальцем в темноту, ответил грузчик. — Я больше не выйду. Она и так пожрала меня, а если я снова выйду, то она позовет меня к себе, и я не стану сопротивляться…

— О ком ты говоришь? О хозяйке квартиры?

Гена рассмеялся. «Как он не понимает, ведь сам создал ее». Он согнул левую руку в локте, завел ее за спину, нащупал бортик ванной, ногами уперся в пол и попытался встать. Поскользнувшись на моче, шлепнулся на кафель и рассмеялся.

— Ты спятил? Гена, открой — и поговорим, — попросил Толя.

— Нет, нееет. Я тебя не пущу. Это ты виноват в том, что она пришла ко мне. Я не испугался. Мне очень хотелось этого. Давно хотелось. Просто нужен был толчок, и ты помог мне решиться. Поэтому ты мне должен. Теперь-то я понимаю, что ты мне должен жизнь. Не обращай внимания. Я иногдаааа-аааа-ааааа…

— Чего орешь?! — не понимал Толик.

Судорога свила обе ноги Гены как раз в тот момент, когда он почти встал. Парень рухнул на колени. Удар отозвался во всем теле, аж зубы лязгнули друг о друга. Кусочек эмали откололся от одного из них, прилип к небу. Беспорядочные движения руками, обдираемыми о трубы, ванну, шляпку гвоздя, торчащую из двери, не причиняли боли. Словно жгутами скрученные жилы и кровеносные сосуды, кости, мышцы, кожа ног — вот что сводило его с умаааАААААААА…

— АААаааааа!!!

Руки невидимого великана, выжимающие сок из его конечностей, ослабили хватку, отпустили. Выступивший по всему телу пот остыл, и Гену снова начала бить дрожь.

— Тттолля! Толька! — обратился он к стоящему за дверью другу.

— Что?!

— Принеси мне его. Я сам боюсь. Он ведь твоих рук дело, так ПОМОГИИИ мне!

— Я вызову «скорую», открой дверь! — дернув ручку, потребовал дизайнер.

— Нет, нет, НЕТ! — сжавшись дрожащим комком, рявкнул грузчик. — Она позовет меня, и я не смогу сопротивляться. ТЫ виноват! ТЫ! Так принеси мне его, пока из меня не сделали фарш…

От требовательного крика Гена перешел к мольбам, всхлипам. В пальцы ног будто втыкали по иголочке. Жалит одна, через секунду рядом впивается вторая, чуть погодя пронзает кожу третья. Он понял, корчась на холодном, сыром от мочи кафеле, что скоро судорога примется делать из его ног жмых.

— Толька, брат, — скулил он. — Он лежит в кухне, под линолеумом, прямо около плинтуса справа. Ты подними линолеум и увидишь. Принеси мне весь пакет…

— Что там?

— Принеси, я прошуууу, — выпрямив правую ногу, на пальцах которой незримый великан отрабатывал метод иглоукалывания под ногти, простонал Геннадий, попытавшийся ухватиться за край ванны, но не сумевший.

— Прошу очень, — ныл он, чувствуя, как скол эмали с зуба рассек плоть неба.

3


Угол линолеума был задран. Подняв его окончательно, Толя увидел целлофановый пакет. Внутри лежала пара одноразовых шприцев, бумажный конверт, моток жгута. «Наркотики», — понял дизайнер. Он отнес это к двери ванной.

— На! — сказал он, просовывая пакет в проем под дверью. Целлофан исчез по ту сторону.

Толик попробовал еще раз открыть дверь, но защелка держала крепко. К запаху он уже привык, поэтому не чувствовал зловония. За окном темнело, сумрак растекался по квартире. Толик зажег свет в коридоре. Из-за двери ванной раздался хриплый голос Гены:

— Найди мне спички, а? Тут темнооооооо…

Дизайнера передернуло от этого вздоха-стона. Он пощелкал выключателем, но в ванной лампочка не сработала.

— Онааа перегорела вчера, кажетсяяааа!

И Гена ударил по двери. Толик побежал на кухню, на подоконнике лежал коробок. Взяв его, дизайнер вернулся к ванной. Он присел и просунул коробок в проем между полом и дверью:

— Бери! Может, выйдешь?

— Аааа! — застонал Генка. — Я ее боюсь.

— Кого?! Я здесь один. А этот гопник, которому ты загнал наши телефоны, ушел.

В ответ из-за двери донесся смех, перемежаемый стонами.

— Ты мне лучше газеты с журналами притащи, — попросил грузчик.

Толя прошел в жилую комнату, с подоконника взял стопку газет и дешевых цветных журналов с голыми девками на обложках. Потом подошел к своей сумке. Он побросал туда одежду и записи, три книги, которые Гена не успел, а скорее всего, не смог загнать перекупщикам. Попробовал сумку на вес. «Легко. Все свое ношу с собой», — подумал он, вынося вещи в коридор. В ванной грузчик стонал и ругался.

— Бери, — просовывая в проем газеты, сказал Толя.

— Аа, молодца, братишка, — подтаскивая к себе бумаги, ответил Гена.

— Что ты собираешься делать?

— Тут темно, — ответил Гена и с силой ударил ногой, которую начало крутить, в дверь.

Толя отшатнулся. Поднявшись, он прошел на кухню, посмотрел в окно. По тротуару шли люди, по автостраде летели машины. Отсюда тоже было видно банер с созданной им социальной рекламой. «Красиво получилось», — с гордостью подумал он, ощутив жажду. Подошел к раковине. Еле сдержал позыв к рвоте, увидев стакан, судя по бурому цвету, с запекшейся на дне кровью и несколько иголок. Пить расхотелось. В ванной кричал Гена. Дизайнер прислушался, прислонившись ухом к стене, на которой висела сушилка для посуды. У Толика возникло чувство нереальности происходящего. Вопли, удары, хрипы, скобления, шум с улицы, падающие из крана одна за другой капли воды, вонь. Его обоняние снова резко ощутило наполнявшие квартиру запахи. Закружилась голова, чистая от каких бы то ни было мыслей.

Толя прошел к ванной. Гена смеялся. Через проем сочился дым и слабый свет. «Он развел костер из газет внутри. Он совсем спятил. Пора валить отсюда», — подумал Толя. Он подошел к выходу из квартиры, повесил сумку на плечо. Подумал, что надо бы попрощаться, но понял глупость этого жеста вежливости в настоящий момент. Возможность образумить Гену посчитал неосуществимой задачей. Он вышел на лестничную площадку подъезда, запер дверь, не подумав оставить ее открытой. В голове снова стало пусто, только иногда кто-то кричал внутри его: «Нет, нееет. Я тебя не пущу. Это ты виноват в том, что она пришла ко мне. Я не испугался. Мне очень хотелось этого. Давно хотелось. Просто нужен был толчок, и ты помог мне решиться. Поэтому ты мне должен. Теперь-то я понимаю, что ты мне должен жизнь, ты мне должен жизнь, ты мне должен жизнь». Зациклившись на последней фразе, Толя вынул мобильник Полины (в это время он уже был на улице). Телефон действительно не работал. Тогда парень зашел в ближайший магазин и купил карточку для таксофона. Он позвонил из ближайшего аппарата в пожарную службу и в «скорую помощь».

— …Наркоман заперся в ванной и развел там огонь. У него ломка, он не адекватен и чего-то боится, наверное, галлюцинации, — пояснил он диспетчеру.

Когда спросили, кто передает информацию, то он повторил информацию о произошедшем, повторно назвал адрес, очень попросил приехать и повесил трубку.

Добираясь в метро до Полины, Толик решил выкинуть выкупленный телефон. Он вынул SIM-карту, а трубку убрал в карман. Сидя в вагоне, Толя рассматривал вошедшего на станции парня в розовых кроссовках. Красивое лицо. Не смазливое, а красивое. Правильные черты, ничего лишнего, и не слащавое. Для рекламы парфюмерии самое то. Помимо модного цвета обуви, объект был примечателен кольцами, унизавшими все его пальцы, а также асимметричной стрижкой, с челкой, справа спускающейся до носа и чрезмерно укороченной слева. Толя поглядывал на парня не открыто, а как бы исподтишка. В Москве не принято зрительно ощупывать незнакомых. Вот в Оренбурге пожалуйста. А здесь так не принято. Сегодня он встретился в офисе с Артемом. Тот вел себя заносчиво, но приветливо. Высказанное Толей одобрение некоторым его работам принял как должное. Ни в его глазах, ни в речи, ни в морщинках у губ — нигде Толя не заметил следов того подслушанного разговора, а спросить напрямую было нельзя.

Объявили его станцию. Толя вышел. У выхода из метро вынул телефон Полины из кармана и бросил трубку в шапку какого-то старика. Тот, хоть и сидел с табличкой «Люди добрые, помогите слепому человеку», сразу зашумел:

— Бомба! Террорист! Бомба!

— Это мобильник! Купи новую батарейку, подключись и пользуйся, — бросил Толя, ускоривший шаг.

— Что?! — не понял лжеслепец.

Он полез проверить, не врет ли молодой благодетель. Уже выйдя на воздух из перехода, Толя услышал пожелание долгих лет жизни и Бога в помощь. Это кричал нищий. Губ Толи на миг коснулась улыбка. Вдруг кто-то окрикнул его:

— Помоги мне!!!

Толик обернулся, но никого знакомого или постороннего, обращавшегося к нему, не увидел. Лишь сумрак, огни фонарей, фары проезжающих автомобилей, свет в окнах домов, пешеходы, запах курева, или перегара, или духов от некоторых из них. Он присел на бетонное ограждение, от которого пахло блевотиной. Толя уставился на мерцающие огоньки витрины бутика «M.N.G.». Лампочки то вспыхивали, то гасли. Они меняли цвета, примеряя на себе весь спектр. Вскоре он смог вычислить схему, по которой они работали. Десять секунд они горели зеленым и мигали справа налево, еще десять желтым и загорались спиралью, еще… «В жизни нет схем, выверенных маршрутов, как и нет людей плоских, односложных, как амебы. Сколько масок и сценариев для каждого из нас приготовлено в огромной божественной гримерной? Как лампочки меняем цвета, меняем поведение, меняем путь. А может, никакого пути нет, и вообще, в чем смысл жизни?» Подобные мысли не посещали Толика с четвертого курса университета. Было не до этого. Нашпигованная идеями и теориями о достижении успеха голова рассуждала только о будущем, словно Сергей Есенин в начале двадцатого столетия, Анатолий жаждал добиться цели, которую сам себе поставил. Он изучал жизнеописание людей, прославивших свое имя, он готов был рискнуть всем и даже унизиться, поэтому вечные вопросы его перестали занимать. А сегодня вечером он сидит на облеванном ограждении, за спиной проносятся автомобили, мимо идут люди, и он думает о том, почему так получилось. «Почему человек добровольно делает шаг в пропасть?» Он вспомнил лицо матери и отца Гены. Полина сказала Толику, что «за недолгое время их связи она успела разглядеть в нем талантливого и увлеченного человека, который рискует сгореть в погоне за большим призом». Эти слова слетели с ее языка, после того как он, кончив, откинулся с нее на спину. Он тяжело дышал, сердце учащенно билось. Тогда он не придал значения ее мыслям, высказанным вслух. «Не я сгорел! Сгорел не стремящийся ни к чему человек. Может быть, Гена сгорел буквально. Почему люди винят в своей слабости других?»

Он встал и пошел домой. Полина ждала его. Толя соврал, что хозяйка выгнала их, и попросил разрешения пожить с ней какое-то время, пока он не найдет новую квартиру. Она ответила: «Дурачок» — и поцеловала его в лоб, прижав к себе. На вопрос: «А как же Гена?» — он пожал плечами. Женщина не стала приставать к нему с расспросами.

Заниматься сексом он не хотел, но отказать ей не мог. К тому же вспомнил, что в различной литературе о здоровом образе жизни пропагандируют физические утехи как отличное средство от стресса. Поэтому он самоотверженно предался ласкам, поцелуям, касаниям, толчкам. Он хотел получить удовольствие, поэтому стремился удовлетворить ее. Его язык то порхал у мочек ее уха, как стайки обезумевших от вида пламени мотыльков. То яростно ударял, как жалящая змея. Потом его губы слились с ее губами, потом опустились ниже, к впадинке аккуратного пупка, и еще ниже. Ее ноги сжались так, что в его висках зазвенело, он понял, что ей хорошо, и тише задвигал языком, дабы не спугнуть истому и не причинить боли. Толик чувствовал, как подрагивают мышцы на внутренней стороне ее бедер. Под аккомпанемент ее стона он вошел. Потом он, подобно карпу в мутной воде, вилял, вращал, барахтался. Он терся, как бы пытаясь распились устрицу. Иногда ударами плашмя он желал разломать персик пополам, а когда удавалось, то угрем проникал внутрь, дабы раздвинуть, поддеть и ускользнуть. Он делал девять неглубоких, на пару фаланг пальца, проникновений и обрушивал десятый до самого дна, как тяжелый камень падает в колодец. Так он повторял несколько раз, пока она не взмолилась не играть с ней. Когда ее ногти рассекли кожу на его спине, он сумел забыть о случившемся в съемной квартире. Когда она с хрипом догорела, Толя испытал настоящую радость, ощутив себя сильным, настоящим, способным дарить удовольствие. Он уснул, обвив ее, повернувшуюся к нему спиной, руками. Глубокий сон.

В четыре часа ночи он разбудил ее криком. Сон помнил обрывочно: кто-то тянул к нему из огромного костра длинные пальцы с нестрижеными ногтями, под которыми засохла бурая жидкость.

4


Идею Толика поддержали. Олег Викторович высказал одобрение и попросил разработать сценарий ролика, сказав:

— В других агентствах есть строгие градации. Работники там делятся, как вам известно, на копирайтеров, эккаунт-менеджеров, дизайнеров, креативных директоров, продакшн-менеджеров и прочих-прочих-прочих. У нас нет подобного разграничения. Пусть ты, Толя, по официальным бумажкам дизайнер, но это не должно тебя смущать. Тебе дозволено все. А самое главное, что за все платят!..

В этом месте речи послышались рукоплескания пары сотрудников и их радостные гы-гы-гы. Олег Викторович посмотрел на них и продолжил:

— Двери открыты. Творите все, что считаете нужным и возможным. Рожайте идеи, а клиента мы под них найдем. Вот, Толя, тебе заказчика найти будет проще пареной репы. Наши специалисты уговорят любого начальника рекламного отдела, а при необходимости дойдут до генерального директора, и ролики, в которых люди идут на все ради обладания определенным товаром, заполнят собой прайм-тайм телеканалов.

— Хорошо, я сделаю несколько вариантов, — кивнул Толя, посмотрев на Артема, сидящего нога на ногу в углу кабинета. «Самодовольный хлыщ», — подумал парень, отметив, что тот забыл прокрасить корни волос синей эспаньолки.

— Сделай, уж будь любезен. Обыграй воровство, верность. Может, убийство?

— Его не пропустят буквоеды из высших структур, — вставил присутствующий на совещании-«пятиминутке» мужчина, которого Толя часто встречал около аппарата по разливу кофе.

— Смотря как сделать ролик. Как обыграть? — спросил Олег Викторович, обведя взглядом собравшихся.

— Я придумаю! — выпалил Толя, с радостью отметивший, что Артем опустил начавшую было подниматься для заявки руку.

— Вот! Вот о чем я говорю, — хлопнул в ладоши Олег Викторович и указал растопыренной пятерней в сторону Толика. — Будет рвение, будут нужные необычные идеи, будет и оплата.

После «пятиминутки» Толик задержался в кабинете главного редактора. Тот, похлопывая его по спине вспотевшей пухлой рукой, расспросил о самочувствии, не болит ли у него до сих пор челюсть.

— Все нормально, спасибо!

— Ты выглядишь измотанным, но лечение у сестры дает свои плоды. Кстати, как она поживает?

— Отлично. Олег Викторович, Полина мне не сестра, вы же понимаете.

— Более чем, — ответил толстяк и облизнул губы языком, покрытым белесым налетом.

Толя провел остаток трудового дня за разработкой роликов. Из репродуктора неслись мелодии русского шансона. Лагерная жизнь, свиданки, прокуроры, перегоны, малолетка, золотые купола, зеки — сменяли друг друга. Хриплые прокуренные голоса, еврейские мотивы, скрипки и дешевые электронные эффекты, видимо, включили специально, чтобы дизайнер лучше обыграл тему воровства в рекламном ролике газированной воды. Но, несмотря на кипящую работу, в голову иногда лезли мысли о Генке, и тогда парень яростнее вжимал карандашный грифель в бумагу, начиная проговаривать вслух свои идеи.

Обедать с Полиной он не пошел. Они условились, что не будут пока показываться вместе на работе. «Так меньше пересудов», — сказала она. Он догадывался, что смущает ее не общественное мнение, а кто-то из его коллег, наверняка Олег Викторович. Тогда, после его визита в квартиру Полины, он почувствовал изменение в ее настроении.

Он задумался. Карандаш выпал из руки, покатился по столу и полетел на пол. Толя откатился на стуле к стене. Карандаш лежал в дальнем углу под столом. Дизайнер слез со стула. Он присел на корточки и протянул руку под столешницу. Дотянуться до карандаша не получалось. Пришлось согнуться еще ниже. «Еще чуть-чуть».

— Еще чуть-чуть, — вырвалось у него изо рта.

От напряжения губы его скривились, лоб прорезали морщины. Пальцы почти прикоснулись к предмету, слегка нажали, подтягивая карандаш к себе, но он сдвинулся еще дальше в угол.

«Бли!» — выругался про себя парень, опускаясь на колени и подлезая дальше к стене. Он таки достал карандаш и, выползая из-под стола, ударился затылком о подставку для клавиатуры. На этот раз Толик выругался вслух, упомянув чью-то мать. При этом глаза он поднял вверх и…

— Что за?

Но внимательнее разглядеть находку под таким углом, с запрокинутой головой, упирающейся в подставку, было трудно. Сжимая карандаш в руке, дизайнер согнулся и вылез из-под стола. Он поставил канцелярский предмет в специальное приспособление, вмещавшее в себя ручки, ластики, степлер и скобы, нож, маркеры. Сделав это, Толя присел на корточки. «Кто это мог сделать?» — подумал он и боком подлез обратно под стол, посмотрел на находку. Что-то было выцарапано на полотне столешницы, но он не понял. Тогда Толик уперся одной рукой в пол, а пальцами другой потрогал рисунок. «Звезда с какими-то значками вокруг и текстом внутри», — определил он. Часть букв парень прочитал, некоторые были сильно затерты.

Спустя три минуты, улегшись на спину, Толя перерисовал находку. Поднявшись с пола, он снял рубашку и отряхнул пыль со спины. Завершив чистку, он уселся за стол, попытался понять, что обнаружил, но буквы и цифры никакой понятной ему информации не содержали. «Больше похоже на шифр. Можно пробить через Интернет», — подумал Толя. Он уже собирался выйти к секретарю, которой обычные работники фирмы оставляли заявки на поиски информации или клипардов во всемирной Сети (эта процедура была предусмотрена специально для того, чтобы оградить агентство от оплаты бесполезных выходов сотрудников в Интернет), да тут посмотрел на часы в компьютере. Рабочий день закончился сорок минут назад.

— Бли! — выругался дизайнер, сгреб в пакет зарисовки, кинул туда пару карандашей, маркер. Бумажку с перерисованными знаками аккуратно свернул и положил в нагрудный карман, который застегнул на пуговицу-заклепку.

Из офиса он вышел без приключений. С памятного случая его избиения охрана стала куда более бдительной, и даже на выходе его паспортные данные сверили со списком работников рекламного агентства.

— Все в порядке? — забирая документ, спросил Толик у статного мужчины в светло-зеленой рубашке и хмуро-зеленых брюках.

— В полнейшем, Анатолий Ефремович. До завтра, — отсалютовал охранник.

— Можете ответить мне на один вопрос? — неожиданно для самого себя поинтересовался дизайнер. — Тот чокнутый, что избил меня, вы его знали?

Мужчина кашлянул в кулак. Кивнул в знак прощания выходящему из здания человеку в сером плаще. Потом спросил:

— Так это вас он избил?

— К сожалению, — прочитав на бейдже имя охранника, ответил Толик.

— Я уже лет пять на этом объекте, посменно, конечно. Люди проходят перед глазами каждый день. Сначала у них проверяешь документы, потом они запоминаются и проходят так, через какое-то время они не просто здороваются с тобой, а интересуются семьей, здоровьем. Некоторые, вы не поверите, знают обо мне столько, что я диву даюсь. Люди обсуждают нас за обедом, в минуты рабочего затишья. Иногда появляется новый человек, как вы, например, подходит и уже знает, как зовут мою жену, где сын учится. Спрашиваешь: «Откуда все знаете?» — а он смеется. Судачат о нас. — Охранник замолчал, потер мочку правого уха, кивнул еще одному уходящему и, вздохнув, продолжил: — Так вот тот парень, он со мной запросто общался. Он вообще был разговорчив. Постоянно задерживался на работе. Работал он тут около полугода, кажется. Последние месяцы замкнулся, просто бросит: «Привет!» — словно погремушку ребенку, от которого хотят отдохнуть. А потом исчез. Через день пришел кто-то из отдела кадров вашего агентства и принес новый список работников без его фамилии.

— А как его фамилия?

— Зачем вам, Анатолий Ефремович?

— Хочется знать больше о том, кто… Ну, вы понимаете, — указав на заметные еще синяки, ответил Толик.

— Его с детства воспитывала мать. Без мужчины. Я смотрел программу как-то, в выходные, где говорили, что таким образом пацанов делают геями. Сергей являлся прямым доказательством этой теории. Он был как девчонка с характером. Стерва, — усмехнулся мужчина. — Фамилию его я вам не скажу, забыл…

Толя не поверил в это «забыл», но озвучивать свои подозрения не стал. Охранник же продолжал:

— Так он рассказывал о вечеринках в ночных клубах, о своем новом друге, о прежнем друге. Он мог избить человека, мог бы и убить. Видно, в нем были злость, ненависть. Он как-то хвалился, что затеял драку в баре и его туда больше не пускают. Я еще шутканул: «Ты здесь веди себя скромнее». Сами видите, как вышло.

— А мать его как?

— Не знаю. Когда его задерживали, ментам сдавали, то трудно было узнать в полудурке с бешеными глазами того Сергея: остроумного, стервозного, ценящего красоту.

— Вы более чем лояльны к геям, — удивился Толик.

— У меня свои причины.

— Понятно, — сказал дизайнер, посмотрел на настенные часы с круглым циферблатом, ойкнул и протянул охраннику руку: — До завтра, мне пора. Спокойной рабочей ночи.

— Ваши слова да Богу в уши, — ответил мужчина.

На улице было светло от мириад искусственных огней. Толя достал бумажку с перерисованными знаками из кармана, записал на обратной стороне имя и фамилию охранника, кое-что о Сергее. Убрав листок обратно, перешел улицу. По тротуару ему навстречу шла сгорбленная старушка, опирающаяся на толстую трость с черной, судя по внешнему виду, пластмассовой ручкой. Проводив ее взглядом, Толя вспомнил вопрос, заданный мужчине: «А мать его как?» Давно он не звонил домой. Анатолий оглянулся на старушку. Она удалялась, уменьшаясь в размере, поглощаемая далью ночного города. Она шла одна, и ему показалось, что вокруг нее стелется туман. На душе стало тревожно.

Толя сразу купил карточку для таксофона, позвонил родителям в Оренбург. Мать, глотая слезы, сообщила о смерти:

— Сегодня с утра ее не стало. Приезжай, пожалуйста.

— Отчего она умерла?

— Врач сказал, от старости.

— Что я могу сделать? — спросил Толик.

У него еще никто из близких не умирал, поэтому, стоя на ветру у входа в метро, он не находил слов, не видел решения. Мать сказала, что самое нужное — это его присутствие, добавив глупое: «Что люди подумают, если тебя не будет».

— Похороны через два дня. Ты приедешь? — задала она вопрос, и связь прервалась.

5


Полина, конечно, ждала и волновалась, но Толя словно выпал из реальности этого мира. Его тело бестолково бродило вдоль освещенных дорог, а душа сжималась комочком грусти. Тихая скорбь о забытой в погоне за успехом пожилой женщине, качавшей его на коленях, забиравшей из детского сада, из начальной школы… Он вспоминал ее, словно обтянутые пергаментной бумагой, руки с вздутыми местами венами. Глубокие морщины, подобные тем, что пролегли сейчас через его лоб, покрывали все ее лицо. Жидкие седые волосы, коротко стриженные. Серебряные кольца-недельки на тонких, со вздутыми суставами пальцах, дань моде советских времен и памяти об умершем много лет назад муже.

Полина второй раз поставила подогреть воду для чая, который Толя предпочитал пить во время ужина. Она пару раз подходила к двери, слыша чьи-то шаги на площадке, но они проходили мимо. Часы тикали, а женщина бесцельно слонялась по комнатам. Ни на чем не могла сосредоточиться. Звонок застал ее у окна на кухне, грызущей заусеницы на пальцах.

— Что случилось? — впустив Толика, спросила Полина.

— У меня бабушка умерла. Я ее так давно не видел, и теперь… — в нем проснулось красноречие, — теперь ее нет. Странно все это. Когда мать мне сообщила, то я не нашелся с ответом. Стою у автомата, а сам будто где-то в другом месте. В тихом и одиноком, — говорил парень, разуваясь, проходя в ванную мыть руки. — Даже не так! Вначале я не понял, точнее сказать, не осознал. Потом стал вспоминать ее лицо, ее руки, и навалилась такая тоска. У тебя кто-нибудь умирал?

— Несколько раз, — следуя за ним тенью, отозвалась Полина.

— А самое плохое, что в моей жизни ничего не изменилось. Вот ее не стало, а жизнь идет, как шла. И когда умру я…

— Перестань, — перебила Толика женщина, обняв и прижавшись к его груди.

— Постой! Когда я умру, тоже ничего не изменится. Никто не вспомнит обо мне, кроме родных. Тогда зачем я живу?

— Чтобы жить, — гладя его спину, ощущая мышцы под ладонью, прошептала Полина.

— Ради процесса?! — Толя отшатнулся от нее. — Зачем дышать просто, потому что так надо. Должен быть смысл. У каждого он свой.

— У тебя он есть?

— Я хочу продолжать жить после смерти в своих работах, в книгах по дизайну, в галереях. Я не хочу просто умереть. Моя бабушка человек очень хороший… была… Она всю жизнь проработала в детском саду, помогла людям воспитать потомков, вырастила своих, всю душу вкладывала в семью и работу. Но умрут ее воспитанники и потомки, что тогда?

Полина не знала, что ответить. Ей казалось, что Толик сам не понимает, что говорит. Они прошли на кухню, он присел за стол. Женщина молча поставила перед ним тарелку с овощным рагу, достала нарезанный сыр и колбасу, хлеб. Налив чай, поставила тарелку для себя. Он жадно ел, успевая попутно говорить:

— Бабушку забудут. Вот я не помню своих прадедов и прабабок. А ты помнишь?

Полина отрицательно мотнула головой, макая корочку хлеба в мягкую овощную массу.

— А вот Пушкина ты знаешь, Гоголя, клоуна и актера Никулина, Моне, Айвазовского все знают! Вот когда смерть жизнью продолжается. Их потомков не знают! Вот ирония! Все вспоминают тебя, и ты как бы не умер, ты жив. Твои работы приходят смотреть в галерею люди в сюртуках, потом во френче, в кожанке, в рубашке из суперсовременного материала будущего. Люди многих поколений оценивают, обсуждают тебя, ты волнуешь их, вызываешь эмоции, пусть даже ненависть и насмешки, оскорбления и хулу, но ты не безразличен, а значит, не забыт.

Он подавился, закашлялся. Она хотела встать и похлопать его по спине, но Толя остановил жестом. Глубоко вздохнул и продолжил:

— Я помню, как она рассказывала мне сказки на ночь. Не из книжки читала, а сама выдумывала из головы. Я ночевал у нее, не мог уснуть, и бабушка придумала историю о том, почему вода в море соленая. Что-то типа русалочки, только нашей персональной. Как сейчас вижу розовые замки подводного королевства, сиреневый песок с морского дна, хороводы рыб и русалок, их песни. Она мне пела песни! Она сама сочиняла! Я уверен в этом, потому что больше никогда и нигде не слышал их, а когда просил бабушку пересказать историю или спеть еще раз песенку, то повторить слово в слово она не могла. Сказка камнями падала в мою душу только один раз и оставалась там жить. Больше ни у кого не будет такой сказки. А когда умру я, то умрут и волшебные истории во мне. Фантастический мир, оставшийся в моей душе после смерти моей бабушки, сгниет вместе со мной, и память о ней сотрется. А когда бульдозеры сровняют с землей кладбище, на котором ее похоронят…

Он осекся. Полина подлила ему и себе чая, подумав: «Моя тетка умерла от рака, не оставив после себя даже детей».

— …Мне необходимо попасть на похороны, — подняв палец вверх, сказал Толя.

— А когда они?

— Через два или три дня, не помню точно. Из головы вылетело.

— Скажи на работе, что головные боли усилились и ты до понедельника не выйдешь.

— А на чем я так быстро доберусь? Поездом два дня, ну полтора.

— Самолетом?

— Сколько у меня денег осталось? Надо постараться успеть, — задумался Толя.

— Не хватит, можем занять. Я могу поехать с то…

Их глаза встретились, посмотрели в упор друг на друга. Она подумала: «О Боже». Он вспомнил, как в том кошмаре падало на пол кровоточащее крыло ангела. Его рука накрыла ее руку.

— Не надо. Я вернусь. Можно? — произнес Толя.

На плите кипел чайник. Пар выходил струйкой из носика, исчезая-умирая в воздухе, а молодой мужчина и женщина смотрели друг на друга и молчали.




Глава 5

Предупреждение усопшей


1


Он успел. Был вечер накануне похорон, когда он вошел в подъезд знакомого с детства дома.

Гроб стоял на двух табуретках посреди единственной комнаты в квартире, где покойница жила на протяжении нескольких лет. У изголовья обтянутого красной материей гроба стояли цветы в трехлитровых банках. Рядом с ними стоял еще табурет, на котором около иконы Святой Девы Марии горела лампадка. Потрескивание ее фитиля было, пожалуй, самым громким звуком в квартире. Окна были плотно зашторены, внутри стоял полумрак, отчего на входящих наваливалась грусть. Хотелось плакать, но не получалось, отчего становилось совсем плохо на душе. Несколько старушек сидело на расставленных вдоль гроба стульях. Та, что была знакома Толику, прижимала ко рту маленький белый платочек, нашептывая что-то. Он вошел без стука в открытую дверь, разуваться не стал. Сначала увидел скорбное место, уловил незнакомый запах лекарства, мяты, прогорклого масла. Никто из старушек на него не посмотрел. Все лица были обращены к лежащей в гробу старухе. В наползающем сумраке кожа ее казалась еще белее, чем Толик помнил. Морщины почти разгладились. Уголки губ чуть вниз, ладони сложены на груди, в них иконка, на голове платочек. Толя хотел подойти и поправить кружево, опоясывавшее гроб, но тут его тронули за плечо.

Он вздрогнул и обернулся. Холодные руки обвили его шею, а голова в черном платке уткнулась в плечо. Он обнял женщину.

— Привет, — шепнул он.

— Успел, — сказала мать и тихо заплакала.

Он посмотрел в сторону гроба. Пламя лампадки плясало, играя отсветами на стенах, лицах скорбящих и покойницы. Знакомая ему старуха убрала платочек ото рта, посмотрела на него, кивнула и заплакала. «Наверное, считает, сколько ей осталось», — подумал Толик, принявшись рассматривать портрет, висящий на одной из стен. Дед с холста смотрел, как казалось Толе, на подходящих ко гробу.

— Проголодался, наверное, — отняв голову от его плеча, сказала мать. — Я тебя покормлю. Пойдем.

— Не хочется, — ответил он, снимая через голову рюкзак, в котором лежали кое-какие вещи.

— Ну, тогда чай нагрею, ты же любишь. Пойдем, — потянув его за руку, настаивала женщина.

— Я немного побуду здесь и приду.

— Ладно, — ответила она, но не ушла. Толя посмотрел на лицо матери, и ему показалось, что она боится одна возвращаться на кухню.

— Иди, — попросил он, желая побыть в одиночестве. Старухи ему почему-то не мешали. Они словно слились со скорбной комнатой, с гробом и умершей в одно целое и больше напоминали мебель, чем живых людей. «Может, потому, что скоро их черед?» — подумал Толя, делая несколько шагов вперед, протягивая руку.

Пальцы его коснулись тонкой паутинки. Он поправил кружево, чуть сползшее вниз, обнажившее шляпку гвоздя. Взгляд скользнул по ногам бабушки, покрытым белой тканью. Потом ее руки, лицо, обрамленное платком. «Не красиво», — подумал он, захотев снять его, но лишь присел на свободный стул. Поймав на себе взгляд одной из скорбящих пенсионерок, незаметно скрестил указательный и средний пальцы на правой руке.

На него навалилось бездумье. Только слышно дыхание старух, редкие их перешептывания да как фитилек горит. Толик разглядывал комнату, шкаф и видневшиеся изнутри названия книг, крошечные статуэтки героев мультиков, фотографии, линялую коричневую окраску пола, тапочки в углу, комочек пыли там же, иконки, цветы, аромат которых он чувствовал… Время тут словно остановилось, превратившись в вязкое месиво, затягивающее его. Он поймал себя на том, что не хочет смотреть в гроб. А когда он это понял, то находиться здесь стало нестерпимо. Он встал и ушел на кухню.

Там, помимо матери, находилась еще тетя Ира с дочерью.

— Здравствуй, Толя, — кивнули они в унисон.

Он присел за стол, ему пододвинули кружку горячего чая, чашку с пряниками и дешевыми шоколадными конфетами. Взглянув на них, он кое-что вспомнил. Подняв принесенный с собой рюкзак, достал оттуда коробку с восточными сладостями.

— В аэропорту купил, думал, проголодаюсь, — прокомментировал он.

— На самолете летел?! — удивилась тетка, косо глянув на его мать.

— Да. Иначе не успел бы. Похороны завтра?

— Завтра.

— Угощайся, — пододвигая коробку к двоюродной сестре, предложил он. Та взяла рахат-лукум.

— Зубы вязнут, — прошепелявила она склеившимся от лакомства ртом.

— Билеты дорогие? — спросила тетя Ира.

— Не важно, в данном случае деньги значения не имеют, — ответил он и сделал глоток горячей жидкости. — А где отец, дядя Ваня?

— Дома сидят, технику караулят, — ответила тетка. Сестра взяла кружку с полки буфета, подпирающего стену. Набрав воды из-под крана, принялась полоскать рот.

— Перестань! Для этого есть ванная! — осадила ее мать Толика, в то время как тетя Ира даже бровью не повела.

— А что такого, все же свои!

— Иди в ванную! — настаивала женщина.

— Мам, успокойся, — попросил Толя, голова которого начала трещать.

— Вот и я говорю, — вмешалась тетка, — Тома, давай накапаю чего?

— Не надо, только в покое меня оставьте, очень прошу, — выходя из кухни, сказала женщина.

Толя допил чай и вышел. Он нашел мать на улице. В прохладной темноте она стояла у подъезда и курила. Увидев его, стряхнула пепел.

— Они решили меня с ума свести. Все из-за квартиры. Дележка началась.

— У нас есть где жить, — ответил парень, следя за тлеющим огоньком сигареты, чуть более тонкой, чем пальцы матери.

— А ты как?

— Не ругайся из-за квартиры ради меня. У меня есть деньги, и если все пойдет так, как я планирую, то мои доходы не станут меньше. Я думаю, что куплю что-нибудь в Подмосковье.

— Так хорошо платят? — удивилась мать.

— Не то слово, — ответил он, посмотрев в ночное небо, найдя созвездие Малой Медведицы. — В других фирмах в несколько раз меньше.

— Я с ними и не ругаюсь, — продолжила мать. — Но они не верят, что мне все равно. Еще боятся, что бабушка завещание на тебя написала.

— Я не хочу об этом говорить. Как она умерла?

— Я была у нее, когда она решила прилечь отдохнуть, — выпуская струйку ароматного дыма, ответила мать. — До того как закрыть веки, она сказала кое-что для тебя…

Толик напрягся, в груди зашевелилась змея нехорошего предчувствия.

— …Это звучит странно, но она сказала, чтобы ты был осторожнее в Москве. А потом ее глаза словно помутнели, голос как будто изменился. Тогда она сказала, что на твоем счету больше тысячи человек. Да-да, так и сказала. «На счету Толика больше тысячи человек, но место отступить есть…»

Он вспомнил нищенку у входа в метро, Генку, камень с запиской, разбивший окно. Все это промелькнуло перед его мысленным взором за секунду. Мать же докурила сигарету до фильтра, отбросила «бычок» в сторону мусорного вазона и сказала:

— Я очень удивилась и испугалась тогда, а сейчас понимаю, что у нее были предсмертные галлюцинации. Такое случается, я читала.

Мать задумалась, посмотрела на звезды. Толя обнял ее. Она заплакала:

— Почему она умерла? Ведь не было повода. Она была здорова… Для своих лет. Мне так тяжело сейчас. И ты где-то далеко. С тобой нельзя разговаривать каждый день, а отец… Ты же знаешь, — махнув рукой в сторону, всхлипнула она. — Он пьет. Сестра ополчилась на меня, и ее бескультурная дочь сводит меня с ума.

— Перестань. Я буду звонить каждый день, — попытался успокоить маму Толик.

— Куда?! У нас телефона нет!

— Я куплю тебе сотовый, — ответил он, прижав ее сильнее. «Опять началось. На моем счету больше тысячи человек? О чем это? Может, впрямь, предсмертные галлюцинации? Куда я могу отступить? Господи, что она имела в виду?» — подумал Толя.

2


Он бросил рюкзак около кровати.

— Ну, как?

А что еще спросить?

— Как в песне, закопали и забыли. Мать жалко, на нее там давят из-за квартиры, — ответил Толик.

— Наследство, — сказала Полина, присаживаясь на краешек кровати, наблюдая, как он снимает свитер, рубашку, расстегивает ремень джинсов.

— Давай, пожалуйста, не будем об этом говорить. Все жутко неприятно. А главное, что еще целых шесть месяцев ждать, пока откроется дело по наследованию. Шесть месяцев неясности. Я матери сказал, чтобы не конфликтовала, пусть все заберут. Я себе пару старых фотографий, еще прошлого века, взял.

— Покажешь? — попросила Полина, поднимаясь, подходя к нему.

— Позже, — стягивая джинсы, ответил он.

Она обняла его, оставшегося стоять в синих трусах-плавках и серых носках. Они поцеловались. Просеменили к кровати, рухнули на матрац. Лаская ее шею, Толя расстегивал пуговки, стягивал с нее рубашку. Он то закрывал глаза, то открывал, поэтому не сразу заметил, а обратив внимание, остановился и спросил:

— Что это?

Она открыла глаза, посмотрев на запястье правой руки, черневшее синяком.

— Не знаю. Я такая неуклюжая, а кожа у меня чувствительная, вот и хожу постоянно как побитая собака, — слишком быстро ответила она, встала с кровати и начала застегивать пуговицы.

— Ударилась? Ты куда? — спросил он.

— Чай поставлю. Ты ведь голоден, — торопливо причесав пятерней волосы, ответила женщина.

— Я голоден, но в другом понятии слова «голод», — вставая, подначивал Толик.

— Позже. Там все выкипит и подгорит. Я потом сковороду не ототру.

— Выключай огонь и возвращайся, — попросил он, глянув на синяк на ее запястье.

Она поймала его взгляд, чуть дернула плечами и пошла на кухню. Ей не хотелось его огорчать, не хотелось, чтобы он видел ее тело при ярком свете, тогда он заметит еще следы и в просто «ударилась» не поверит.

Толя откинулся на подушки. Ткань пахла ею. В это мгновение он понял, как сильно соскучился. Ее стремительному бегству из постели он значения не придал, потому что вспомнил, как стоял, обжигаемый солнцем, на кладбище посреди толпы приглашенных знакомых, друзей и родных, а четверо поддатых мужиков опускали гроб в свежевырытую яму. Тогда, наблюдая черные кляксы ворон в небе, он подумал: «На моем счету больше тысячи смертей». Эта мысль тут же ушла, но вот она снова всплыла в его голове. «На моем счету более тысячи смертей. Предсмертные слова только забивают мозг да нагоняют страха. А может! Черт! Точно! Возможно, бабушка имела в виду более тысячи рублей на счету в банке, открытом ею на мое имя? Но при чем здесь люди и возможность отступить? Что-то не клеится», — рассуждал Толя, глядя в потолок и слушая, как свистит закипевший чайник, как Полина снимает его с плиты, наливает кипяток в заварник.

Он позвал ее. Она ответила:

— Иди в ванную, прими душ — и кушать!

Он встал, подошел к рубашке, лежащей на столе. В нагрудном кармане он оставил бумажку с номером телефона матери. Перед отъездом он купил два телефона: себе и ей.

— По приезде позвоню, — пообещал парень и сейчас собирался выполнить данное слово.

Выпотрошив карман, он нашел еще какую-то бумагу. Толя развернул ее. Это были перерисованные им со столешницы знаки. «Совсем забыл», — подумал он и убрал их обратно. Из рюкзака Толя достал новенький телефон и неношеную майку. Одевшись, позвонил матери:

— Мам? Я приехал… Да, все в полном порядке… Да… Да… У меня здесь все отлично… Нет, не взрывали… Глупости, мамуль… Плюнь ты на них, пусть хоть горла друг другу перегрызут… Завтра на работу… Еще не спрашивал, не передавал… Обязательно передам… Всем тоже привет… Отцу пламенный… Пока. Я буду звонить, ты карточку обновляй… Пока… Пока.

Он отключился. Посмотрел на свое отражение в лакированной дверце шкафа, откуда на него смотрел высокий парень атлетического телосложения в трусах-плавках, чуть прикрытых майкой, и в носках.

— С кем ты разговаривал?! — крикнула Полина из кухни.

— С мамой, купил ей телефон, — ответил он, шаря в рюкзаке, вынимая оттуда сверток. — Я рассказал ей о тебе. Она передала подарок. Если честно, то я брать не хотел, но она настояла.

— Мне подарок! — поставив масленку на стол, обрадовалась Полина. Ей необходимо было поднять настроение, если она захандрит, то все расскажет ему, а это лишнее.

— Сейчас, — сказал Толик, входя на кухню. Он заметил, что не хватает одного цветка, стоявшего раньше на холодильнике.

— А где фиалка? — спросил он.

— Какая? — удивилась женщина.

Он указал кивком головы, пакет же прятал за спиной, сжимая его в левой руке.

— Когда я ударилась о холодильник, они упали и разбились, — ответила Полина, вспомнив, как отбивалась и умоляла. — Давай подарок!

— Стоп-стоп-стоп, — охладил он пыл женщины, выставив правую руку вперед. — Угадай, что это. Подсказка — для всей страны Оренбург именно с этим связан.

— Платок! — воскликнула она.

— Круто! — выпалил он, протягивая ей бумажный сверток. — Угадала.

Она раскрыла подарок. Настоящая паутинка, легкая, словно воздушная.

— Не знаю, зачем тебе он в столице…

— Спасибо, — прервала она его, обняла, крепко поцеловала.

— Он греет, если холодно, — сказал он, когда сел за стол. Полежать в ванне Толя решил после. Полина тоже присела.

— Тут бывает морозно, — ответила она, аккуратно сложив пуховый платок в несколько раз и положив его на колени.

— Тебе уже холодно, видимо, — намазывая горчицу на корочку «Монастырского» хлеба, бросил Толя. — В брюках по квартире ходишь.

— Под руку попали, вот и надела, — сказала Полина, вспомнив, как толстые пальцы сжимали ее ногу, как она вырвалась, била мужчину по его свисавшей оладьей щеке.

— Что с тобой? — протянув к ней руку, взволновался парень. Он заметил, какими печальными стали вмиг ее глаза.

— Ничего. Просто подумала о том, как тебе тяжело сейчас.

Она макнула печенье в сливки с сахаром. Он пережевал хлеб и проглотил.

— Стоя у могилы, я подумал, что абсолютно прав, считая, что смерть можно перебороть. Возьми хоть историю Иисуса. Он действительно воскрес и действительно вечен, потому что его помнят, во имя его строят храмы и сокрушают народы…

— Ты затрагиваешь очень тонкую и опасную материю, — остановила его Полина. — Нельзя вот так за кружкой чая рассуждать о вечности и Боге. Ко всему прочему нельзя нас равнять с Богом.

— Я не равняю, лапочка, но согласись, — намазывая масло на пряник, продолжал Толя, — человек умирает только тогда, когда имя его предано забвению.

— Умирает память о человеке, а сама душа его живет где-то, возможно перерождается, — отвечала она, размешивая сахар в кружке с вновь налитым чаем.

— Я не говорю сейчас о загробной жизни, я говорю о жизни на Земле именно того человека, той плоти. Вот я. Я умру…

— Перестань. — Она выронила ложечку, та звякнула и упала на стол. Губы Полины задрожали, она прижала пальцы к глазам и разрыдалась. Думать о смерти после случившегося, сдерживая все в себе, было тяжело.

— Прости, я сказал ерунду.

Толик подошел к ней, опустившись на колени. Он уткнулся лбом в ее ногу.

Он случайно надавил на синяк, отчего нерв на лице женщины дрогнул. Она попыталась взять себя в руки и забыть лицо, слова, наглые приставания того человека. Но секундными кадрами кинопленки продолжали вставать перед внутренним взором женщины лицо мужчины, его слова, щупанья, мокрые губы, толстые пальцы, оттопыренный гульфик брюк («Смотри, как ты меня заводишь, какой у меня!»), полированные ногти, разбивающийся горшок с фиалкой…

— Полиночка, — гладя ее ноги, позвал Толя. — Как ты жила без меня? Ничего не произошло?

— Все в порядке. Просто на работе с шефом поругалась, вот и реву как дура, — ответила она, вытирая тыльной стороной ладони слезы. — Давай поедим без разговоров о смерти. Лучше расскажи, видел ли ты своих друзей или еще что-нибудь интересное о поездке.

— Я никого не встретил, — соврал парень, возвращаясь на свое место у холодильника. — В поезде на обратном пути познакомился с парой. Они пили пиво, рекламу которого я придумал. Они даже слоган как девиз своей семейной жизни проговаривали пару раз: «Через жизнь с любовью». Жаль, что они смахивают на будущих алкоголиков. А в самолете…

Он рассказывал ей о том, как кормили в самолете. Удивился тому, что она никогда не летала. Расписал, как это здорово, смотреть в круглое окно-иллюминатор на облака и землю.

Единственное, о чем он промолчал, так это о произошедшей в Оренбурге встрече с матерью Генки. Та очень расстроилась, узнав, что Толя давно с Геной не виделся.

— Я живу в другом районе, работаю допоздна, да и он тоже, — врал дизайнер женщине в дурацкой синей кофте, уродливо подчеркивающей ее некрасивую грудь.

— И не созваниваетесь? У него телефон сотовый отключен, я позвонить не могу, — продолжала расспросы мать Гены.

— Вот и я не могу. Хотя на прошлой неделе мы виделись. Все у него было нормально. Зарплату получил.

— А сколько у него? Не повысили? — спросила женщина.

Он ответил ей, еще чего-то наврал, потом поспешил на вокзал за обратными билетами. Добираясь туда, купил слабоалкогольный напиток и выпил его. Он захмелел, но на душе легче не стало…

Толя с Полиной поговорили еще, избегая слов «смерть», «похороны», «гроб». Потом они пошли в спальню, где он овладел ею. Чувствуя его, она на время забыла того человека.

3


На «пятиминутке» Олег Викторович объявил, что впредь необходимо всем и каждому предлагать новые стратегии продвижения на рынок пива.

— Скоро рекламу пива на телевидении запретят или ограничат, а посему мы должны быть готовы предложить клиентам фирмы другие возможности для завоевания рынка сбыта. По имеющимся у нас данным, будет запрещено использование анимации, образов людей. Более точную информацию мы еще не получали. Подумайте над идеей внедрения сопутствующих товаров клиентов, как мы уже делаем для производителей водки и сигарет…

Началось бурное обсуждение, в ходе которого несколько человек предложили уже опробованный и имеющий хождение в практике способ выпуска и рекламы фисташек, соленого арахиса, рыбки к пиву под тем же наименованием и с логотипом, что и у напитка. Потом пошли предложения и дебаты по виду, содержанию, основным приемам подобной рекламы.

Олег Викторович рассеянно слушал выступления сотрудников, поглядывая на Толика, сидящего ближе к выходу из кабинета. Судя по всему, Толя даже не догадывался, значит, она ничего не сказала. «Боится. Его жалко, да и что он сделает?» От этой мысли на его толстых губах заиграла усмешка. Олег Викторович бросил взгляд на девчонку-дизайнера в короткой юбке, на ее коленки.

— Олег Викторович! — отвлекла вошедшая секретарша.

— Что, деточка? Что случилось?

— Шеф вызывает вас к себе через полчаса, — доложила девушка.

Он кивнул ей: мол, все понял, и она скрылась за дверью.

— Еще двадцать минут обсуждаем — и за практическую работу, — объявил он, нежась в обтянутом ароматной кожей, новом широком кресле. В нем его грузное тело покоилось, словно густой сливочный крем в бокале.

— Так вот, — продолжил прерванное высказывание один из сотрудников, отвечавший большей частью за продвижение гигиенических средств для женщин.

Олег Викторович слушал его вполуха. Он вспоминал, каким мягким было ее тело, как она, вырываясь, ударила его по щеке. Толстяк даже ощутил жжение. «Малыш точно ничего не знает», — улыбался мужчина, посмотрев на Толю, изучающего какую-то бумажку. Толстяк пригляделся. Ему показалось, что от бумажки лучится чистый свет. Олег Викторович поежился в кресле. Такой же свет был в ее словах, поэтому он и ушел, сгорая от желания и не имея силы перебороть эту женщину.

Толя тоже вспоминал Полину. Пытаясь понять смысл знаков, срисованных им со столешницы, он почему-то увидел ее лицо в центре звезды, зажмурился, открыл глаза, видение исчезло.

После совещания он подошел к секретарю-референту, в обязанности которой входило разыскивать в Интернете запрашиваемую сотрудниками информацию. Толя соврал, что хочет использовать эти знаки в новом проекте, но не совсем уверен в их смысле.

— Про звезду я и сама скажу, — посмотрев на листок, сказала девушка. — В книге читала, что звезда используется как защитный символ от темных сил. Путники рисовали у себя на куртках этот знак с внутренней стороны, жители Пенсильвании вырезали звезду на кроватях, ставнях, подоконниках и наличниках. Якобы тогда вампиры не посмеют войти в дом.

— Что это за книги ты читаешь? — поинтересовался парень.

— Брэма Стокера «Дракулу», — хихикнула она. — Ну, и еще кое-какую литературу. Я вообще вечерами одна, поэтому читаю. Симпатичных парней много, а нужного не найду.

— Кто ищет, тот найдет, — ответил Толя, понимая намек девушки. — Когда зайти за данными?

— К вечеру ближе, — разочарованно улыбаясь, сказала она и застучала точеными пальцами по клавиатуре.

Он оставил ей листок, пошел к себе в кабинку. Сегодня необходимо было разработать концепцию продвижения и нарисовать дизайн для химического завода. Рекламировать предстояло небезызвестный клей «Момент», за последнее время потерявший ведущие позиции на рынке. Почему-то в голову к Толику лезли идеи о токсикомании и навеянных ядовитым запахом галлюцинациях.

Слоган он придумал с лету: «МОМЕНТальный результат». Про себя Толя веселился: «Летальный результат». Но смех смехом, а необходимо было придумать что-то серьезное. Над этим он просидел без обеда до половины пятого. Потом поспешил к секретарю.

— Я уже два часа назад подготовила тебе список, — протягивая ему лист, сказала девушка. — Остальные пентаграммы тоже обеспечивают защиту от темных сил. Их изображают на нательных талисманах-оберегах или на стенах дома, на оружии. Если звезда общий знак, то остальные защищают от одной или двух-трех бед.

— Да, — произнес дизайнер.

— Вот смотри. — Секретарь положила лист перед собой, так и не вручив Толе. — Эта загогулина символизирует скандинавского бога, дарящего простым смертным защиту от хворей, а вот эта завитушка оберегает сразу от руки врага и от обмана.

— То есть все вместе защищает от всего сразу? — уточнил парень, сжав в левой руке пальцы правой.

— Да. Их расположение тоже не случайно. Хоть знаки и принадлежат разным культурам, но вместе составлены были в один символ, именуемый абсолютным щитом, неким ученым Ильисимусом в шестом веке до нашей эры. Он утверждал, что подобное их расположение сводит власть тьмы над человеком, носящим их, или над местом, где они изображены, на нет. А самое интересное, он писал, что дьявольские слуги даже не увидят эти знаки. Только продажный человек, согласившийся служить тьме, может заметить рисунки.

— Значит, если мы их видим, то с душой у нас все в порядке, — усмехнулся Толя.

— Значит, так, — улыбнулась девчонка.

— Давай, я сам изучу, — сказал он, забирая листок со стола и чуть коснувшись руки секретаря. На миг он представил девушку без одежды.

— А какой проект ты готовишь с этими знаками?

— Косметика молодежная. Защита от старости. — И он сделал жест, обозначающий «чур меня, чур».

Секретарь рассмеялась. Толя махнул ей на прощание рукой и пошел к себе. В коридоре он столкнулся с Олегом Викторовичем.

— Что это у тебя, новая работа? — спросил он, указав на листок толстым пальцем с заостренным ногтем.

— Хочу в рекламе для косметики использовать, знаки-обереги, — поднося к лицу толстяка отпечатанную на принтере страницу, ответил дизайнер.

— О! — выдохнул мужчина, отстранившись назад. — Интересная задумка.

— С «Моментом» я почти закончил. Занести вам показать?

— Нет, Анатоль, твой непосредственный начальник Людмила Геннадьевна. Я только чуть помог твоему карьерному росту, надеюсь, не забыл?

— Как можно? Я ни…

— Ладно, ладно, иди работать, — обходя Толика, перебил Олег Викторович. Лицо его было напряженным. Щеки напоминали залежалые зачерствевшие оладьи. «Жаль, что Полина не дала мне, — думал он, косясь на лист с пентаграммами, скривив жирные губы. — Тогда бы ты меня точно не забыл».

4


«Зачем этот Сергей начертил обереги на рабочем месте? Он чего-то боялся? А чего? Хорошо было бы узнать о нем больше. Может, зайти в отдел кадров или у кого из коллег поспрашивать?» — так рассуждал Толя после прочтения скачанной из Интернета информации о символе абсолютного щита. Он почувствовал себя детективом, которому предстоит расследовать важное дело.

В отдел кадров идти было поздно. Еще десять минут — и рабочее время закончится. А расспросить кого-то из коллег было вполне возможно. Толя выключил компьютер и поспешил к лифту, надеясь подкараулить кого-нибудь. У кабинки стоял парень, знакомый по «пятиминуткам». Производил он впечатление человека ухоженного: аккуратная модная прическа — каре, очки в тонкой оправе, глаженая рубашка с галстуком под цвет брюк, остроносые туфли.

— Не уезжай! — крикнул Толя, видя, как малознакомый коллега входит в открытые створки, в то время как ему еще оставалось пробежать метров пять до лифта, но…

Прямо перед его носом дверцы закрылись. «Вот придурок!» — стукнув кулаком по стене, подумал Толя. Он подождал минут десять, но никто из сотрудников креативного отдела не появился. Тогда парень, резко почувствовавший усталость, поехал вниз: «Пойду домой, Полина ждет». Но ей пришлось ждать его еще долго.

Она успела приготовить ужин: тушенная в сметане рыба, жареная картошка, гренки, фруктовый салат с йогуртом. Потом убралась, помыла посуду, закинула грязное белье в машинку. За это время у нее в животе образовалась неприятная пустота, захотелось есть. Она посмотрела на часы. Восемь вечера. Толя должен был вернуться к половине седьмого, ну в семь. Отправив в рот пару сухариков, лежащих в пакете на холодильнике, женщина решила протереть пыль в спальне. Как только она взяла в руки тряпку, в дверь позвонили.

— Наконец-то, — поспешила она, но, прежде чем открыть, посмотрела в глазок.

Полина увидела мужчину на лестничной площадке и беззвучно ойкнула, отстранившись от двери и прижавшись спиной к стене. Левую руку она запустила в волосы, правую прижала к груди. Тяжесть в коленях и ниже, в щиколотках, словно щекотка, будто лапки муравьев скребут то тут, то там. «Неужели он осмелился прийти вновь», — подумала женщина, хватая ртом воздух так, словно долгое время провела без кислорода под водой. Испугавший ее мужчина опять позвонил. Полина вздрогнула. Незримые муравьи побежали выше, к пояснице. Она с силой сжала волосы левой рукой. Перед глазами поплыли темные пятна. «Это не может быть он, я обозналась», — стало проясняться в ее голове. Правой рукой Полина надавила себе на грудную клетку, и дышать стало легче. Еще звонок. Женщина глубоко вдохнула и приблизилась к глазку, посмотрела. На лестничной площадке действительно стоял мужчина средних лет с широким лицом и тонкими белыми усиками. Это был не Олег Викторович.

— Вам кого?! — спросила она. Получилось очень тихо, сдавленно, и поэтому она повторила погромче.

— Мне Крюкова Романа, — ответил незнакомец.

— Вы ошиблись, Роман с женой живут на этаж ниже.

— Аааа, спасибо, — понял мужчина. Он развернулся и пошел прочь.

Полина постепенно успокаивалась, но жестокая память воскресила то, что произошло за время пребывания Толика в Оренбурге. Поняв, что не сможет думать о чем-либо другом, пока не вспомнит все, женщина пошла на кухню, налила чая…

Олег Викторович позвонил в ее дверь на следующий вечер после того, как Толик уехал на похороны. Не обрадованная визитом толстяка, женщина открыла дверь. «Это может быть важный разговор, вдруг что-нибудь по работе», — подумала она, туже затягивая узел пушистого пояса на запахнутом махровом розовом халате. Ее волосы еще сочились влагой после душа. Полотенцем, как многие женщины, она их не обматывала, считала, что на воздухе они сохнут быстрее и распрямляются лучше.

— Полина Борисовна, здравствуйте! — вкатывая свое круглое колобкообразное тело в прихожую, сказал Олег Викторович. Она вымученно улыбнулась и поприветствовала мужчину:

— Здравствуйте. А Толика нет дома. Он с другом пошел гулять, осматривать столицу, — соврала женщина.

— Вот и чудненько, — промолвил он, показывая черный с золотым рисунком пакет для пищевых продуктов.

— Вы по какому-то делу, по работе? — спросила она, поправляя свисающие мокрыми сосульками волосы.

— По делу, но не по работе. — Он, не нагибаясь, снял туфли, и она почувствовала запах дезодоранта для ног. — Это к чаю, — потрясая пакетом, говорил мужчина. — Вы же угостите меня чашечкой? Я ровно час стоял в пробке, пока добирался до вашего дома, Полина Борисовна.

— Проходите, — вынужденно согласилась она, повернувшись к кухне.

Они прошли к столу. Олег Викторович извлек из пакета дорогие конфеты, джем, торт «Трюфель», еще конфеты, вафли. Вынимая сладости, он маслеными глазками косо поглядывал то на не прикрытые халатом ноги Полины, то на ее запястья, то на шею.

— А вы только что из душа? — спросил он, сворачивая опустевший целлофан.

— Присаживайтесь. — Женщина указала на стул и пошла к плите ставить чайник. — Я собиралась отдохнуть: поесть, посмотреть мелодраму, выспаться. Толя должен прийти чуть позже. Молодой парень должен общаться с друзьями. Кажется, они все дизайнеры…

Она несла эту чушь, стоя у плиты, спиной к незваному гостю. Что делал тот, она не видела и не слышала. Поставив наполненный водой чайник на раскалившуюся конфорку, она повернулась к Олегу Викторовичу. Вскрикнув, подняла руки вверх, словно уронила что-то. На мгновение ей показалось, что она ударилась о стену. Будто комната незаметно стала узкой. Но стена при этом была мягкой. На самом деле Полина уперлась в податливое тело Олега Викторовича. Тот тихо подкрался к ней сзади, когда женщина занималась чаем.

— Зачем так пугаться, Полина Борисовна? Это всего лишь я, — сказал он, глядя в ее глаза с расстояния в три-четыре сантиметра, словно готовясь поцеловать.

— Вы тихо ходите, — ответила женщина, пытаясь опустить руки и понимая, что в таком случае они упрутся в толстяка.

— Я много чего умею делать тихо и хорошо, — зашептал он, облизав нижнюю губу языком, как будто состоящим из красных маленьких икринок.

Он был так близко, что она заметила трещины на его губах, поры на носу-картошке, каплю пота, выступившую у правого виска. Полина видела, как его круглое лицо приближается к ней. Снова из щели рта вылез язык и потянулся к ее губам. Она опустила руки и попыталась отпихнуть толстяка. Пальцы погрузились в рыхлую, плотную массу. Одна его рука сжала ее бедро, другая обхватила талию. Он прижимался к ней. Женщина повернула голову в сторону, и мокрый горячий язык Олега Викторовича скользнул по ее щеке к уху. Она обмякла и присела вниз, задергалась, словно птица в лапах кошки, потом закричала:

— Отпустите меня!

— Что тут такого, Полина Борисовна, мы взрослые люди, — зашептал Олег Викторович. — Ваш мальчик ничего не узнает, зато его карьера будет расти на дрожжах, вы ведь не против. А для этого ничего и не надо, только порадовать себя.

— Я радовалась до вашего прихода, отпустите! — упираясь ладонями в его мясистый живот, отбивалась она.

— Грубо, зачем так грубо, Полина Борисовна. Я отличный любовник, не мальчиш…

Он осекся. Звук пощечины звоном наполнил пространство кухни. Его тело чуть отодвинулось, но этого было достаточно. Она смогла вырваться и отойти к холодильнику. Вода с ее волос капала на линолеум. Олег Викторович, прижимая толстую ладонь к покрасневшей щеке, повернулся к ней.

— Вот это зря, это не по дружески, Полина Борисовна. Этот жест может только разрушить наши отношения: мои, ваши, Анатоля. А вдруг с ним произойдет что-то жуткое…

Услышав эти слова, Полина испугалась еще сильнее. Она ощутила, как дрожат кончики пальцев.

— Смотри, как ты меня заводишь, какой у меня! — приближаясь к ней, будто косолапый медведь, говорил Олег Викторович, тыча пальцем в оттопыренный гульфик брюк.

Она откинула голову назад. Капли с волос упали на линолеум слезами. Полина попятилась к холодильнику и поскользнулась. Ударилась спиной. Горшок с фиалкой покачнулся и рухнул вниз, едва не задев ее плечо. Рука мужчины с силой сжала ее запястье.

— Не падайте, не хватало еще, чтобы вы убились, — промурлыкал он, но голос его был жесток и холоден.

Он зажимал ее. Женщина ударилась локтем о холодильник, и на ее глазах выступили слезы.

— Господом Богом молю, уйдите! — прошептала она, выдергивая руку из его хватки.

Олег Викторович ушел, собрав все сладости в пакет. Ушел, не говоря ни слова, только зло скалился, поглядывая время от времени то на нее, то вниз, на все еще торчащий гульфик. Она не проводила его. Сползла вниз, прислонясь спиной к холодильнику, и села на корточки. Слышала, как он обувается, ощущала запах дезодоранта. Ее пальцы, пачкаясь, возились в земле, рассыпавшейся по полу. Фиалка погибла. Олег Викторович вышел из квартиры, хлопнув дверью. Ей были слышны удаляющиеся шаги в подъезде. Полина, не задумываясь, запустила грязные пальцы во влажные волосы. Поднявшись, она прошла в душ, чуть не проколов по пути ступню об осколок горшка. Вода из рассекателя смывала грязь с волос, с рук, из души…

Сидя на стуле, сжимая в руках кружку остывшего чая, Полина плакала. Она вспомнила, и ей стало легче. Женщина подошла к раковине, умылась. В дверь позвонили.

Это вернулся Толик. Он не заметил, что у Полины покрасневшие глаза. Он был взбудоражен. Его расследование продвинулось вперед, о чем он хотел рассказать сильнее, чем хотел есть.

5


— Сергей был веселым парнем. Он даже писал статьи в юмористические газеты и журналы. А придуманные им сразу после института рекламы были реальными гэгами, — рассказывал Толя, уплетая рыбу. — Он даже тему однополой любви использовал, а у нас это до сих пор плохо проходит. Несмотря на это, с его подачи женские колготки рекламировали, надев на мужика. А несколько лет назад фирмой была запущена рекламная кампания престижной марки женских духов и косметики. Банеры с рекламой висели во многих городах страны. Изображение на них было поделено на две части. В одном квадрате красотка, в другом — мужчина, из которого эту красавицу сделали при помощи продвигаемой косметики.

— Я, помню, даже купила себе их помаду. Не очень хорошего качества оказалась, — вставила Полина, с улыбкой внимавшая словам Толика.

— Это была его последняя работа мирного плана, — отправляя в рот золотистую картошку, продолжал Толя. — Потом пошла социалка против войны в Чечне, против агрессии США в Афганистане, против распространения оружия массового поражения. Он делал плакаты, нацеленные на снижение межнациональной розни. На одном из проектов было фото с вооруженным мужчиной, наставившим автомат на стоящего перед ним на коленях ребенка. Надпись: «Вы можете оказаться на его месте».

— На чьем месте? — уточнила Полина.

— Видимо, на месте ребенка, — ответил дизайнер, собирая корочкой поджаренного хлеба сметану с морковкой.

— А может, на месте убийцы?

— Действительно. Я тоже так подумал. Странное немногословие. Вообще, многие последние работы Сергея были странными и недосказанными. Их можно было трактовать по-разному. Может, он, как художник, хотел побудить людей сомневаться и выбирать путь самостоятельно?

— А разве реклама, направленная на побуждение к каким-либо действиям, не должна быть конкретной? — наливая себе и Толе чай, спросила женщина.

— Но ведь это социальная реклама. Она не товар продает, а идею.

— А что ты еще узнал о нем?

Толик задумался, посмотрев на потолок, потом в стену, на которой весели ящики с кухонной утварью и крупами. Его губы беззвучно шевелились. Потом взгляд прояснился, и Толя заговорил:

— Два-три месяца до нервного срыва он большую часть времени просиживал на работе. При этом у окружающих возникало ощущение, что делает это Сергей из-под палки. Он, вообще, возмущался, что социальная реклама не его конек, а потом вдруг раз, и, стало казаться, что кроме как ею, он никогда ничем не занимался. Еще у него появились деньги. Он и раньше не бедствовал, а тут вообще стал покупать всякие дорогостоящие безделушки, одеваться в бутиках, за границу все собирался, только работу оставлять не хотел…

— Трудоголик, — вздохнула Полина, сметая тряпкой крошки со стола в ладонь.

Ужин был окончен. Толе оставалось допить чай.

— На трудоголика не похож. Его друг сказал, что Сергей стал фанатиком. Он стремился создать макет такой силы внушения, какого еще не было. Одной работе он мог посвящать уйму времени. Днями просиживал, иногда с красками. Как художник, ищущий совершенства…

— В нашем несовершенном мире, — зевнула она. — Откуда ты все это узнал?

— Я рассказывал про одного из охранников нашей высотки? — спросил Толик, встав, подойдя к раковине, сполоснув чашку.

— Не помню, — ответила женщина, вставая со стула.

— Я познакомился с Петром Алексеевичем. Он охраняет высотку уже лет пять. Так вот сегодня его дежурство. Я уговорил рассказать мне побольше о Сергее, а он переадресовал меня к своему сыну. Я говорил, что Сергей гей?

— Нет, — удивилась Полина, подойдя к нему, стоящему около раковины. Она положила руки ему на плечи.

— Да, он гей. С сыном Петра Алексеевича они были, так сказать, друзья-подружки.

— Пойдем в зал, телевизор включим, и ты мне все расскажешь, — предложила она, взяв его за руку, потянув прочь из кухни.

— Пойдем, — шлепнув ее по попе, улыбнулся парень.

Она, игриво повиляв бедрами, спросила:

— Мальчик хочет пошалить?

Он обнял ее за плечи, поцеловал в шею. Они стояли в темном коридоре, соединяющем комнаты и прихожую. Слабый рассеянный свет с улицы проникал сюда через открытую дверь, ведущую в зал. Толя второй раз прикоснулся к ее шее, она вздрогнула, ощутив, как устала.

— Сделаешь мне массаж? — попросила она.

— Пойдем, — подталкивая ее вперед в комнату, согласился Толя.

Они вошли в зал, уселись на диван. Полина нашла пульт и включила телевизор. Потом она легла на живот, погрузившись в мягкость темно-синего, а в полумраке кажущегося черным дивана. Толя присел над ее поясницей, напряг ноги, оставаясь чуть на весу. Она поерзала. Парень растер ладони одна о другую, чтобы кожа стала теплой, потом потер ее плечи, стал нежно массировать. Подушечками пальцев он ощущал, как напряжены мышцы женщины.

— Расслабься, — прошептал он, наклонившись к ее уху.

Она поежилась, хихикнув:

— Щекотно до мурашек.

Он поцеловал ее в мочку уха. Полина рассмеялась, потом сказала:

— Я перебила твой рассказ, что там с Сергеем?

— Я созвонился и встретился с Ваней, сыном Петра Алексеевича. Он с радостью выложил мне все, что знал. Он считает себя виноватым в том, что не смог спасти друга от психушки, хотя и пытался. Один раз они подрались даже. Ваня обвинил Сергея в фанатизме, а тот чуть не задушил его за это.

— Ненормальный, — чувствуя, как тепло разливается по телу, вставила Полина.

— Ваня сказал, что Сергей помимо всего прочего увлекся чтением книг о магии, колдовстве, и порой казалось, будто он борется за свою жизнь, изучая всякие манускрипты, талмуды, заклинания, примеры и учения. Я говорил, что нашел под столом рисунки со знаками-оберегами?

— Нет! Когда?

— Недавно, — надавив сильнее в области ее шеи, ответил Толя.

— Ты от меня многое скрываешь? — скорее игриво, чем обиженно спросила она.

— Просто это было в день, когда я узнал о похоронах…

— Извини.

Полина перевернулась под ним на спину, протянула руки и обвила его шею.

— Не за что. Я сейчас тебе все рассказываю, — сказал он, наклоняясь к ней, целуя в лоб.

— А где ты этого Ваню встретил?

— В смысле где мы разговаривали? — ложась на нее, уточнил парень.

— Да, — выдохнула она, ощущая тяжесть его тела.

— У входа в ночной клуб. Внутрь я не пошел, потому что еще рано было, он был закрыт.

— Что за клуб? — запустив пальцы в его волосы, спросила она.

— Какой-то в центре, я не запомнил, честно. Меня больше интересовало прошлое Сергея. Зачем он рисовал обереги на рабочем столе? Что-то тут неладное.

— Давай сейчас забудем об этом, — гладя его плечи, прошептала она. — На время.

Он поцеловал ее, воскресив в памяти яркие огни вывески ночного клуба, зябнущего на ветру в легкой обтягивающей одежде Ваню и как он скоро шептал, словно опасаясь чего-то, словно избавляясь от груза. Иван будто стремился быстрее передать тяжесть своих воспоминаний постороннему человеку. Последние слова, которые он произнес, прежде чем попрощаться, были следующие: «Что-то свело Сергея с ума на этой работе. Что-то там не так, ты приглядись».




Глава 6

Тесты с секретом


1


Толя поймал мотор. Терять время на метро не хотелось, тем более что деньги были. Он посмотрел на купленные вчера часы, змеей сжимавшие запястье. Время еще оставалось. Сидя в автомобиле, он позвонил матери. Та была рада услышать его голос, потом, расплакавшись, сообщила, что бабушка приходила к ней во сне, просила присмотреть за внучком:

— Так и сказала: «Ты за Толенькой-внучком приглядывай. Я ему уже не помогу».

— Мама брось, сходи в церковь, закажи панихиду или просто свечек поставь, — отмахнулся он, разглядывая через приоткрытое окно прохожих и автомобили на соседних полосах движения.

— Я ходила сегодня, за всех ставила. Что там произошло! Толенька, ты меня прости, что нервничать тебя заставлю, но я должна рассказать, — произнесла мать и замолчала, словно опасаясь чего-то.

— Мам, деньги капают, говори уж! — психанул парень.

— Вы ведь с Геной вместе уезжали. Я просто его маму встретила в церкви. Она на коленях перед иконой поклоны била, а как меня заметила, так бросилась, будто дикая, и кричит: «Что твой сын с моим мальчиком сделал?! Мне знак был! Что сделал?!» И женщина заплакала, переживая произошедшее, ощущая запах ладана, чувствуя на себе взгляды верующих, собравшихся вокруг.

— Что за знак ей был? — спросил Толя, с силой сжав сотовый правой рукой. Потом он обратился к водителю автомобиля:

— Долго еще?

— Сам видишь, какие пробки. Вон тачка с мигалками дорогу перегородила, — указал вперед мужик, дыхнув на Толю прокуренным ртом.

Дизайнер отвернулся и спросил мать:

— Так что за знак ей был?

— Не знаю, сынок. Она словно взбесилась, меня за рукав схватила и к иконе Девы Марии поволокла, приговаривая: «Перед ликом святым говори! Как мать матери говори! Что с моим мальчиком?!» Я отбивалась, она рукой махнула и несколько свечей сбила…

Тут женщина осеклась, словно ей в спину воткнули нож и слова застряли в горле. Толя, посмотрев, как впереди правительственный автомобиль, сигналя лампочками, поехал влево, освобождая дорогу, спросил:

— Мам, ты чего замолчала? Мам?!

Он слышал ее дыхание, еще какой-то звук, похожий на знакомый с детства хлопок пистона в игрушечном пистолете.

— Мама, хватит молчать!

— Толенька, — прохрипела она, и по спине парня побежали мурашки. — Она смахнула те самые свечки, которые я за твое, Генкино и отца твоего здоровье ставила.

Она вспомнила еще раз, как мать Гены, с округлившимися безумными выплаканными глазами, дергает ее за рукав. Трещат нитки шва, верующие вокруг ропщут. Пахнет церковью. Другой рукой женщина машет, задевая свечки, только что поставленные за здравие дорогих и просто знакомых людей. Огоньки гаснут. Восковые палочки летят на деревянный пол. Еще несколько свечей по соседству гаснут и падают вниз. Воскресив это в памяти за миг, мама Толи продолжила:

— Вот тогда на нее налетели люди и спасли меня. Возникла сумятица, я сбежала от стыда, — затараторила она. — Надо сходить и службу за здравие заказать, только в другую церковь. В эту боюсь идти, хоть и рядом с домом.

— Мамочка, тебе нужно успокоиться. Ты с похоронами, с наследством совсем вымоталась, а тут еще эта ненормальная. Я понятия не имею, что делает Генка. Я тогда его матери не сказал, но он подсел на наркотики, и наши пути…

Его перебили гудки. Он посмотрел удивленно на телефон, перенабрал номер. Абонент был недоступен или находился вне зоны досягаемости. «Батарейка могла разрядиться», — подумал парень, убирая сотовый в кожух, прикрепленный к ремню. Недосказанность повисла в воздухе как что-то осязаемое, твердое. Толя посмотрел в окно:

— Подъезжаем?

— Уже, — притормаживая, ответил водитель.

Парень протянул деньги, вышел. «Может, зайти к Генке, на старый адрес? Узнаю, что к чему?» — размышлял он, но стоило увидеть яркую неоновую вывеску ресторана, стоящую около входа в него Полину в вечернем платье, то обо всем забыл.

— Привет, я не опоздал? — подходя, целуя ее в щеку, спросил он.

— Я только что подъехала.

— Нужно было ехать вдвоем, — подставляя ей согнутую в локте руку, сказал Толя.

— Я же была в парикмахерской, стыдно признаться, но в ресторане не была несколько лет, — обвив свою руку вокруг его, ответила она.

— Первый раз я же видел тебя обедающей в ресторане у высотки, — улыбнулся дизайнер.

— Я имею в виду походы с мужчиной, моим мужчиной, — прильнув к его плечу щекой, прошептала она. Волосы женщине уложили в витиеватую ракушку, над которой парикмахер трудился полтора часа.

— Столик номер двенадцать, — сказал Толя подошедшему к ним распорядителю зала.

Зализанный мужчина кивнул и повел пару меж столов, занятых разномастными персонажами: лысые, пузатые, после перманента, обесцвеченные, в строгом и дорогом, в блестящем и безвкусном, ярко накрашенные и с естественным макияжем…

— Тут красиво, — призналась она.

Когда с салатами было законченно, принесли перемену. Каждый успел осушить по бокалу красного вина. Толя сказал:

— Сегодня меня вызывали к главному. Он очень хорошо отзывался о моих работах. Сказал, что я делаю успехи и процент вовлечения в потребление, а также уровень внедрения информации, размещенной согласно моим макетам, судя по проведенным агентством тестам, неуклонно растет.

— Ваша фирма проводит тестирования? Я слышала, что это дорогостоящая процедура.

— Агентство может себе это позволить, коль они выплачивают такие гонорары и зарплату, — ответил парень, вдохнув аромат жареной дичи, вспомнив последнюю сумму, полученную им в бухгалтерии.

— А тебе показали графики и таблицы с опросами? — разрезая ножку острым посеребренным ножом, поинтересовалась Полина.

— Нет. Я что-то не спросил. Я про Сергея пытался выведать.

— Опять? — вспомнила рассказ Толи о том, как он ходил в отдел кадров, расспрашивал немногословных коллег, но так ничего нового и интересного не узнал.

— Да, когда шеф сказал: «Ты делаешь успехи», я спросил: «Такие же, как Ивлев Сергей? Я слышал, что он был талантлив». Главный замолчал, откатился на стуле в тень за столом, еще подумал и ответил: «Сергей был талантлив, но желание добиться идеала свело его с ума. Его работы запоминались и порой производили эффект взорвавшейся бомбы, но оказались малоэффективными, согласно исследованиям». Это все, что я узнал.

— Значит, по его работам тоже проводили тестирование. У вас в фирме должен быть специальный отдел маркетинговых исследований, — макая ароматное мясо в нежно-розового цвета соус, предположила Полина. — Там можно попытаться найти волнующую тебя информацию.

— Точно! Заодно и свои тесты посмотрю. Верно ведь? — подливая еще вина, слегка благоухающего медом, одобрил ее предложение Толик.

— Солнце мое, — захмелев, она решилась на этот вопрос, — а зачем тебе копать так глубоко? Зачем тебе этот Сергей?

— Он мне по барабану, — освежая напиток в ее бокале, сознался парень. — Но мне кажется, что не все так просто. Я хочу знать, почему он сошел с рельс.

Он не стал рассказывать ей о странностях, заполнивших его жизнь с мая этого года. Он промолчал о случае с коллегой, проткнувшим себе ладонь карандашом, о камне с запиской и предсмертных словах бабушки, о плачущем Артеме, о своих снах. Эти жуткие сны периодически будили его среди ночи, заставляя вставать, идти в ванную, умываться холодной водой. Сны были разнообразными, но чаще всех повторялся и запомнился тот, в котором его манила к себе огромная черная тень, за плотной спиной которой бесновался огонь, а за ним, Толиком, волочились тени меньше и прозрачнее. Эти скулящие водянисто-серые кляксы тянули к нему истертые сумрачные руки и молили о чем-то. Когда одной из теней удавалось схватить его за щиколотку, он просыпался.

— О чем задумался? — тронула его руку Полина.

— А? Да так, я просто за мать переживаю.

— Звонил? — отпивая вина из бокала, отражавшего свет ярких ламп ресторана, спросила Полина.

— Да, пока сюда ехал. Что-то она там замоталась.

— Давай съездим, покажешь мне свою малую родину, — склонив голову набок, предложила Полина.

— Сейчас некогда. Работы много, — ответил он и пристально посмотрел на девушку за соседним столиком, задумался, потом тряхнул головой, сказав: — Нет, не в этом месяце. Скоро должны внести поправки, ограничивающие рекламу пива, так мы занимаемся выдумкой способов продвижения этого чудесного напитка в массы иным образом.

— Рекламу пива вообще уберут? — уточнила женщина.

— Нет, на телевидении ограничат и еще кое-какие запреты введут.

— Уже знаете — какие?

— Ответ отрицательный, но готовимся к полному запрету, так думается легче, без задних маневров и места к отступлению, — допивая вино, ответил он.

— А можем мы поговорить не о работе и этом Сергее, — попросила Полина, промокнув губы салфеткой.

— Можем, — кивнул он. — Пойдем танцевать.

Играли вальс Доги. Скрипка затрагивала душу, заставляя увлажняться глаза сентиментальных людей. Толик заметил, как платочком вытирает выступившую влагу седовласая женщина у стены, одиноко пьющая коньяк, закусывая его лимоном.

— Здесь разве принято? — поджимая руки к груди, спросила Полина.

— Какая разница. Мы клиенты, можем потанцевать, если хотим. Для чего нанимать оркестр, если не для танцев?

— Нет. Не будем.

— Тогда пойдем в клуб, где можно расслабиться. Я давно не танцевал, а ты?

— Тоже очень давно, — призналась Полина. — Да и в…

Она хотела сказать, что стара для танцев, и испугалась чуть было не сорвавшихся с губ слов. «Если постоянно напоминать, что старше его, то зачем на что-то надеяться, а ты уже привыкла к нему». Сейчас, опьянев, она готова была сказать, что любит его, но боялась напугать. «Одно дело, когда молодой человек живет с тобой в твоей квартире, а совсем другое — намекать ему на длительные отношения со всеми вытекающими последствиями». Она согласилась поехать в ночной клуб, расположенный неподалеку от ее дома. Он рассчитался, и они ушли из ресторана.

2


— Там такие слова написаны: «В этом месте вчера десять человек забили насмерть прохожего. Двое пинали его ногами, восемь прошли мимо, не оказав помощи. Равнодушие приравнивается к соучастию. Будьте осторожны, вы можете оказаться на месте того прохожего». Как тебе такая ботва? — говорил один парень в майке из мятой ткани соседу Толика по барной стойке.

— Типа, меня могут завтра забить какие-нибудь гопники? — переспросил сосед, прикрыв ладонью ухо, направленное в сторону танцпола, гремевшего хард-роком.

— Чувак, у тебя вообще серые клетки откинулись от кислоты?! — прокричал «мятая футболка». — Я о подоплеке соучастия. Типа, если не встреваешь в мочилово — ты подонок!

— Я понял, что меня могут грохнуть, если догонят, — заржал сосед.

— Ваш мартини готов, — пододвигая к Толику фужер на длинной тонкой ножке, сказал бармен. Тогда дизайнер отвлекся от подслушивания обсуждения придуманного им по социальному заказу текста. «Дело делается, работу обсуждают», — порадовался он, слегка озадаченный непонятливостью одного из парней.

— Вот деньги, — расплатился он за напиток, взял его и пошел к столику, за которым ждала Полина. По пути еще раз отметил, как она сегодня хороша и что его начинает штормить от выпитого.

— Вот ваш мартини, мадемуазель, — чуть не выронив фужер из размякших рук, сказал Толя.

— Спасибо, сэр, — ответила женщина, принимая напиток. — Смотри, как красиво сделали свечки.

Толик повернулся к танцполу, на котором колыхались колосьями люди, а по стене загорались лампочки, люминесцентные огни, и время от времени, когда музыка сбавляла темп, превращаясь из водопада в плавную и тягучую реку-мелодию, по стенам вспыхивали встроенные свечки. Парень уставился на один из язычков искусственного пламени, и перед глазами встал внутренний свод церкви, в которую он приходил молиться, живя в Оренбурге. Современные биты отступили, уступая место хоровому пению. С икон на него смотрели святые, верующие били поклоны и без устали крестились, шепча молитвы, подпевая. От серебра и золота все поплыло перед глазами. Церковный запах проник в нос. Голова парня закружилась. Свечка подрагивала перед ним, разгораясь сильнее. Он ощутил тепло на коже. И чей-то рот жарко зашептал ему в самое ухо: «Перед ликом святым говори! Как матери говори, что с моим мальчиком?!» Церковное пение исчезло, снова брызжет клубный микс, а голос уже над его ухом кричит: «Что с твоим мальчиком?!» Толя зажмурился, сжав руки в кулаки, расправив их и снова сжав. Голос повторил: «Что с твоим мальчиком?!» Толя открыл глаза и посмотрел вверх. На него смотрела девушка с черными волосами.

— Очнулся, — произнесла она. — Полин, могу я присесть?

— Конечно, — попытавшись запустить пятерню в волосы, но вспомнив, что они уложены в строгую вечернюю прическу, кивнула женщина.

Незнакомка отодвинула третий стул, доселе пустовавший. Поставила на столик бокал, судя по красному цвету и бархатистой консистенции жидкости, с «Кровавой Мэри» и положила пачку удлиненных дамских сигарет.

— Это Лиза, коллега по работе, — представила девушку Полина. — Это Анатолий, мой…

— Троюродный брат, — вставила Елизавета, вынимая сигарету.

— Так точно, — кивнул парень. — Что это у тебя за коктейль?

— А, «Машка»! — перебрав пальцами в воздухе, словно стуча подушечками по столу, ответила девушка. Она прикурила, убрала зажигалку.

— Я думал, «Кровавая Мэри», — протянул Толя, подпирая правой рукой висок, а левой ища под столом колено Полины, сложившей обе руки на стол.

— Так и есть, — улыбнулась Лиза, выпустив кольцо дыма изо рта. — Просто бармены так называют эту штуку. Так короче, а значит, быстрее.

— Ты одна? — подключилась к разговору Полина, чувствуя, как ее колено гладит мужская рука. Толя смотрел на нее прищуренными хитрыми глазами.

— Одна. Дома скучно, вот вышла погулять, — ответила та.

Они поговорили обо всем и ни о чем, минут тридцать потанцевали под что-то модное, название чего все трое забыли. Перед тем как разойтись по домам, заказали еще по коктейлю. Потягивая через трубочку густую сливочно-белую консистенцию, стоившую немалых денег, Толя услышал:

— Извини, что напоминаю. Ты раньше знал Сергея, который тогда напал на тебя?

— Все в курсе того, что на меня напали?! Нет, не знал я Сергея, — ответил парень.

— У нас несколько человек в тот день поднимались в ваш офис, — пояснила Полина причину осведомленности коллеги. — Лиза тоже успела застать арест этого…

— Да и что такого. В высотке только на эту тему судачили дня два, — закуривая, бросила Елизавета. — Я к чему спросила-то. Он, этот Сергей, странный был какой-то. Может, ты с ним спорил, вот он и психанул?

— Я с ним не спорил. А ты его знаешь? — задал вопрос Анатолий, ощущая на языке приторность входящего в коктейль ликера.

— Несколько раз сталкивалась до того момента, пока он не исчез. Сейчас-то я знаю, что его в психушку упекли, а тогда думала, что он на войну подался, наемником.

— Почему ты так подумала?! — Эту фразу Толя прокричал, потому что с танцпола донеслись чрезвычайно громкие звуки, перекрывавшие голос.

— Он со мной как-то в лифте ехал тет-а-тет! — объясняла девушка. — Приблизился, посмотрел пристально так… Бррр, вспоминаю, и холодок по спине… Говорит: «Ты согласилась бы брать дополнительные деньги за убийство людей»? Я в шутку, лишь бы отвязаться: «Смотря сколько. А что, тебе предлагают? Соглашайся!» Он свое лицо чуть ли не прижал к моему и шепчет: «А мне не предлагали, просто дали задание, и все, я сам все узнал, и мне это нравится». Тут лифт остановился, вошли еще люди, мы поехали на первый этаж.

— Ужас, — слизнув капли сливочного алкоголя со стенок фужера, вставила Полина. — Тебе повезло, что он… Даже думать не хочу.

— А о чем он говорил, он не пояснял? — спросил Толя, допив свою порцию.

— Как было, так я и рассказала. Поделилась, и на душе полегчало.

На танцполе включили веселую танцевальную обработку песни популярной западной грандж-группы.

— Опа-опа, песня клевая, я танцевать пойду, — вскочила Лиза, второпях туша окурок. — Вы со мной?

— Мы уходим, — прикрыв левой рукой глаза, а правой распуская укладку-ракушку, ответила Полина. Потом посмотрела на Толика, уточнила: — Мы уходим?

— Да, Лиз, мы пойдем. Уже сил нет, — ответил дизайнер.

— Бросьте, завтра же выходные!

— Спать, спать, спать, — повторил парень.

Девушка сказала: «Пока!» Она сгребла со стола пачку сигарет, зажигалку, сумка болталась у нее на плече. Когда она растворилась в толпе конвульсивно двигающихся полуночников, пара встала, пошла к выходу. Обоих шатало.

— Теперь я еще больше убедилась, что этот Сергей шизофреник и больше ничего, — выходя на улицу, сказала Полина.

— Угу, — поддерживая ее за локоть, буркнул Толик. Он осмотрелся, указал пальцем вправо, сказав: — Нам туда.

3


Он сжимал левой рукою пальцы правой. Заметив это, остановился, посмотрел под ноги. В зеркально-блестящих после нанесения американского дорогого спрея носках новых туфель, выбранных для него Полиной, Толя увидел свое искаженное отражение. «Что ты хочешь там увидеть?» — словно спрашивало оно, искривляясь от малейшего движения. «Действительно, что?» — задумался он, расправив плечи, подняв голову. По переходу шли люди. Их лица были ему незнакомы, поэтому он подумал: «Вдруг я наткнусь на кого-то, кто меня помнит? Если произошло что-то страшное, то меня могут втянуть в разбирательство». Толя машинально потянулся левой рукой к правой, понял это и заставил себя остановиться, убрав правую руку в карман. Люди обходили его, как обтекает препятствия вода. Какой-то сгорбленный старик с орденами на лацканах потертого, засаленного пиджака ругнулся, искоса посмотрев на хорошо одетого молодого человека:

— Встал тут, как статуя! Людям пройти не дает!

Анатолий отошел к стене, не прислоняясь к грязной плитке. Было жалко испачкать купленный на днях кашемировый свитер. «К чему накручивать себя, к чему эти нервы?» — подумал Толя. Словно в ответ на эту мысль, он посмотрел влево, где походя высокий мужчина в рубашке с лиловым галстуком и серых классического кроя брюках разговаривал с женщиной в розовом пончо и джинсах:

— Зачем лишние треволнения, зачем делать так. — При этих словах великан левой рукой потрепал мочку правого уха. — Ведь можно сделать вот так. — И он потер правую мочку правой рукой. — Быстрее?!

Женщина рассмеялась, что-то ответила, но Толик не слушал, он думал: «Действительно, чего я жду, когда можно сходить и все узнать».

Он вышел из перехода и сразу ощутил, насколько затхлый там, под землей, воздух, впитавший в себя запах мочи, грязи, пота попрошаек. Он отметил, что у магазина сменили вывеску, повернулся к дороге — социальный баннер с наркоманкой сняли.

Анатолий вошел в подъезд. Знакомые стены, да и не стоило ожидать каких-либо изменений за столь короткое время. Он поднялся вверх, прошел мимо квартиры, служившей ему с Геной домом. Щербиной содранной краски зияло деревянное полотно, блестели новые замки. Прислушавшись, поняв, что никого в подъезде нет, парень подошел ближе к двери. «Ломали», — тронув безобразную дыру, подумал он и приложил ухо к двери. Внутри было тихо. Он напряг слух, но так ничего не разобрал. Тут до него донесся звук шагов. Кто-то вошел в подъезд.

Дизайнер, спускаясь вниз, узнал старушку с пятого этажа. «Вряд ли она помнит меня в лицо», — подумал он, обратившись к пенсионерке:

— Извините, здравствуйте! Можно задать вам один вопрос?

Она подняла на него глаза, от которых во все стороны отходили лучики морщин. Правый зрачок был белесо-голубым, а левый — ярко-синим.

— Я не тороплюсь, спрашивайте, — ответила она.

— В квартире на втором этаже жили молодые люди…

— Нет там молодых, в возрасте все. Я в этом доме уже почитай лет тридцать. Всех знаю…

— Они не долго жили, снимали квартиру, — пояснил Толя, опираясь рукой в обшарпанную стену с надписью под потолком: «Коля — казел, я его долбал».

— Аааа! У Гальки?! — всплеснула руками старуха, чуть не ударив дизайнера клюкой по колену.

— У Галины Ивановны, — кивнул дизайнер, подумав: «Какого я назвал имя хозяйки!»

— Жили у Гальки два наркомана. Один чуть дом не спалил, хорошо люди добрые милицию вызвали. Сирены гудели, до мигрени! Эмчээсовцы приезжали. Дверь ломали, пыль подняли во всем подъезде. Я сперва думала — бандиты, и кричу: «Милицию сейчас вызову!», а они смеются, окаянные, и кричат, что сами милиция…

— Что сталось с этими наркоманами?! — перебил Толя пожилую женщину и убрал руку, испачкавшуюся в побелке, в карман. Сверху кто-то спускался. Судя по быстрым скачущим шагам — мальчишка с третьего этажа, памятный дизайнеру своими полуночными играми на приставке с сильной громкостью.

— Одного не нашли, а второго, что костер в ванной запалил, увезли…

— Куда увезли? — посторонившись, пропуская рыжеволосого мальчугана, спросил парень. Малец обернулся, узнал его и быстрее припустил на улицу.

— В дурдом сдали, кажется. — Она замерла, задумавшись, уставилась в лицо Анатолия. — Точно, точно, в дурдом…

— Спасибо! Пока! — бросил Толя, огибая пенсионерку, решившую подробнее описать случившееся этому милому опрятному юноше.

Она что-то говорила ему вдогонку, но он не хотел больше ничего слышать. Голова наполнилась звоном: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Этот звук в долю секунды проходил от виска к виску, переворачивая нутро наизнанку. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — стучало до помутнения в глазах. Он выбежал на улицу. Почувствовал, как скрутило в животе. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — звенело, когда Толика, не успевшего скрыться во дворе за углом, вырвало прямо на стену, асфальт. Реплики прохожих его не волновали. Он хотел избавиться от: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Чья-то крепкая рука сгребла его за шиворот свитера. Он дернулся, вырвался и побежал вперед. Бежал долго, пока не оказался в каком-то пустынном месте, посреди тропинки, проходящей между двух металлических сетчатых заборов. Остановился, но лица прохожих, фонари, стены домов, магазины… продолжали мелькать перед глазами. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — стало громче. Он оперся на сетку забора и попытался еще раз вырвать. Толя хотел, чтобы с остатками переваренной обеденной пиццы из его тела убралось: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Казалось, желудок поднялся до горла, но ничего, кроме воздуха, не вышло. Перспектива стала зыбкой, искривленной. Его качнуло. Ударом в спину завалило на забор. Ноги поползли назад, будто их кто-то тянул. Толя упал лицом на сетку. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», — гремело в голове. Он, обдирая кожу о металл, сполз к земле. Лег на живот. Кто-то пнул его по щиколотке, крикнув:

— Наркоманы чертовы, дорогу освободи! А еще одет хорошо-шо-шо-шо-шо-шо-шо-шо-шо…

«Динь-динь» сменилось на шипящее, шероховатое, шарообразное, непослушное «Шо-шо-шо-шо». Этот звук окутал дизайнера, убаюкал его, увлекая в черноту.

4


Чернел фиолетовый вечер. Толик очнулся, почувствовав, как кто-то шарит по его карманам, пытается подлезть к животу, где на ремне висел кожух с сотовым. Еще не успев открыть глаза, Толя подвернул руку, схватив воришку за указательный и средний пальцы. Тот выдернул их, шумно выдохнув. Дизайнер открыл глаза. Он увидел сетку забора, вырастающую из земли, ощутил на языке вкус почвы. На зубах скрежетал песок. Воришка продолжил, но стал действовать быстрее, без осторожности. Толик попытался подогнуть ноги, но на них сверху наступили. Парень, в голове которого прояснилось, крутанулся, переворачиваясь. Рука воришки, ноги которого в тот же миг соскользнули, оказалась под спиной дизайнера. Лоб вора стукнулся со лбом Анатолия.

— Блин! — выругалось существо неопределенного пола, выпустив облако гнилого перегара.

— Пошла вон! — гаркнул Толя, почему-то приняв это обряженное в почерневшую от времени фуфайку, кое-где лопнувшую ватой, за женщину.

Существо не испугалось, перекинуло ногу, встав над дизайнером на колени. Опухшую пропитую физиономию оно склонило к Толику. Пальцы забегали у кожуха с телефоном. Анатолий напряг правую руку, смазал человека кулаком по впалой щеке. Услышал хруст зуба. Прижав ладонь к месту удара, существо взвыло. Фуфайка распахнулась. По обнажившейся отвисшей груди Толя понял, что не ошибся, на него напала женщина. Толик взбрыкнул, скидывая ее с себя и пытаясь подняться. Воровка, скуля, вцепилась в его штанину, подтягивая раскрытый для укуса рот к щиколотке парня. Он выдернул ногу, встал и огляделся. Этот узкий переулок он не помнил, не помнил, как попал сюда. С одной стороны дорожка уходила в глубь тьмы, с другой — виднелись пятиэтажные дома с возвышающимся над ними остовом многоэтажки. Из сумрака послышалось ворчание. «Еще бомж», — подумал Толя и побежал в сторону домов. Левое колено ныло при каждом шаге.

Забор перешел в гаражи. Проскочив их и пройдя между кряжистыми деревьями, он вышел в слабоосвещенный двор. Под ноги парня бросилась тень, растекаясь по земле. Толя шарахнулся назад к стволам тополей, чернота заскользила в другом направлении. Он понял, что испугался собственной тени, сжал левой рукой пальцы правой и зашагал к проему между домов. Походя оглядел себя. Вязаный кашемировый свитер был перемазан в земле и чем-то белесом, джинсы тоже испачканы, сотовый на месте. Он ощупал нагрудный карман, пришитый с внутренней стороны свитера, — деньги на месте.

Арка, образованная домами, выпустила его на ярко освещенную улицу. Свет фонарей заставил зажмуриться. Прохожие сторонились его. Сам Толя сторонился бы себя, если бы мог, такой у него был вид и такое зловоние от него исходило. Он стянул свитер через голову, смотав его, зажал под мышкой. «Одного не нашли, а второго, что костер в ванной запалил, увезли в дурдом. Точно, точно, в дурдом…» — ветром прошелестело в голове. Толя вспомнил лицо Гены, как он улыбался в день приезда в Москву, их посиделки вечерами за чаем или пивом. Как откровение всплыли в голове забытые слова Гены: «Толь, а ведь реклама пива — штука плохая… У меня силы воли нет, и я очень поддаюсь убеждению». Увидел его обескровленное лицо восковой куклы, расширенные глаза, в глубине которых зияла пустота.

— У меня силы воли нет, и я очень поддаюсь убеждению, — повторил Толик вслух.

— Что ты сказал?! — подойдя к дизайнеру и вернув его в реальный мир, возмутился парень с ирокезом, выкрашенным в цвет баклажана.

— Я о своем, — сделав неопределенный жест правой рукой, сказал Анатолий.

Панк пошел своей дорогой. Толя осмотрелся. Эти места были ему знакомы. Он повернул к станции метро.

«Если я действительно повинен в том, что он стал наркоманом, то каждый художник, писатель, журналист должен нести ответственность за эффект, который производят его творения на людей. Это абсурд. Если он пил пиво до меня, то пил и после. Если ему суждено было вколоть себе порцию, то это произошло бы без моего участия. Это позиция слабака — обвинять в своих бедах стороннего человека. Я разработал макет, который настраивал людей против употребления героина, и его непонятливость не моя вина», — рассуждал парень, спускаясь к перрону, и чем больше он думал о том, что толкнуло Гену к игле, тем больше злился на земляка. Усаживаясь в вагоне на свободное место, он понял, что не уважает Генку за его бесхарактерность и ненавидит его.

Выйдя на своей станции, он достал телефон, набрал номер матери. Связи не было. Он посмотрел на часы. «В Москве десять, значит, в Оренбурге полночь. Она спит», — подходя к дому, понял он.

Полина ахнула, увидев его в таком виде.

— Что произошло? — закрывая дверь, спросила она, одетая в халат.

— На меня напала банда придурков, еле отбился, — соврал он, снимая майку и измазанную грязью обувь.

— Где? Ты успел вызвать милицию? Как все было? Толенька, что же с тобой постоянно приключается. Ты сильно пострадал?

— Я решил после работы зайти в магазин. Тот, на параллельной улице, «Шоколадница», — сочинял он, а она кивала головой. — Чтобы сократить путь, побрел через дворы и заплутал. Какие-то малолетки нюхали клей, а такие борзеют и ничего не соображают…

Толик стоял с голым торсом в коридоре. Полина, державшая его свитер и майку, перебила:

— Проходи в ванную, отмойся от всего этого. Что там дальше?

— Они мелкие совсем, мне по пояс, но много… Человек семь обдолбанных детишек, — снимая в ванной джинсы, трусы «CK», включая воду, продолжал он. — Сбили меня с ног, я упал на живот, уши прикрыл, чтобы голову не отбили.

— О Боже, — выдохнула Полина, заметив царапину на его шее.

— Я отбивался… Не хочу вспоминать. Там кое-кто из жильцов вмешался, потом у себя в квартире дали мне анальгина, и вот я стою перед тобой в изгаженном свитере и вообще.

Он развел руки, стоя под бьющими из рассекателя струями. Она подошла к ванне, он склонился к ее губам, прижал к себе.

— Стой, я принесу аптечку и обработаю раны перекисью, — отстранилась женщина, видя, как прозрачные капли бегут по его коже, и ощущая жар в низу живота.

— Пара царапин, — не отпуская ее, сказал Анатолий. — Залазь ко мне.

Под утро он проснулся от кошмара, в котором огромная тень манила его к себе, а женщина с расплывчатым лицом и одним крылом за спиной плакала, обвив руками его ноги. По культе, белесым жилам и рваным лоскутам кожи, торчащим около уцелевшего крыла, Толик узнал в ангеле Полину, уже виденную в одном из кошмаров.

Он посмотрел на нее, мирно спящую на другой половине кровати. Губы чуть приоткрыты для дыхания. Под закрытыми веками заметно движение глазных яблок. Ресницы сплелись между собой, перекрещиваясь. Он осторожно вылез из-под покрывала, встал и пошел в ванную, не заботясь о нижнем белье, оставшемся лежать на полу у тумбочки. Дойдя до выхода в коридор, оглянулся, посмотрел на Полину, продолжавшую спать в позе фламинго. «Она мой ангел», — всплыло в голове.

5


Из своего рабочего кабинета он позвонил матери. Минуту говорили ни о чем. Та держалась бодро, но чего-то не договаривала.

— Мам, что происходит? — не выдержал Толя.

— Я хочу разойтись с твоим отцом, не желаю в старости терпеть его пьяную рожу, — сразу ответила она.

Повисла пауза, а потом Толик сказал:

— Жизнь ваша, решать вам.

— Я знала, что ты поймешь…

— Я тоже хотел кое-что сообщить, — приступил к цели своего звонка парень. — Вчера встретил нашего общего с Геной знакомого. Не знаю где и что, но есть сведения, будто он в лечебнице из-за наркотиков.

— Кош-мар, — выдохнула мать.

— Ты его старухе не говори пока. Вдруг это лапша. Просто имей в виду.

— Ладно, сынок, — ответила женщина. Голос ее стал тише.

— А так все у меня хорошо. Я сейчас к начальнице, говорить больше не могу. — До свидания. Ты к нам сможешь приехать?

— Не в этом месяце. До свидания, — отключился он, откатившись от стола, захламленного рисунками, фотографиями моделей, канцелярскими предметами.

У Людмилы Геннадьевны он провел десять минут. Она одобрила его идеи новой рекламной кампании компьютерной игры.

— Тогда я дорабатываю этот вариант, — уточнил Толик, тыча карандашом в скрепленные скобой рисунки под общим номером пять.

— Да. Этот вариант как нельзя лучше передает суть игры, — кивнула женщина.

— У меня еще просьба, — улыбаясь, обратился к ней дизайнер. Он заранее продумал этот разговор, поскольку видел в ответе на него еще один способ побольше узнать о работе фирмы и о своей работе, в частности.

— Шеф сказал, что по каждому проекту работника проводят исследования, и он советовал мне изучить мои показатели. Это возможно?

— Советовал? — не поверила Людмила Геннадьевна.

— Вы ведь понимаете, что такого рода информация не повредит…

— А только поможет тебе повторять одни и те же приемы в работе, — перебила она. — Я считаю, что художник, а ты, несомненно, художник, не должен волноваться по поводу мнения фокус-группы. Кто и что сказал, как проходит внедрение продукта на рынок, — оставь эту головную боль специалистам. Ты должен творить, вкладывая душу в свою работу. Ты согласен?

Он кивнул, заметив произошедшие в кабинете начальницы изменения. «Она повесила другую картину». Действительно, вместо желтого квадрата, наводненного сине-черными мелкими рыбками, на стене, позади Людмилы Геннадьевны, разместилось черное полотно с проходящей по диагонали серебряной полосой-молнией.

— Ты также согласишься, что на настроение художника не должна влиять ситуация на экономическом рынке страны. Ведь так?

— Так, — усмехнулся он. — Вы повесили новую картину.

— Что? — не поняла женщина, заерзала на месте.

— Рыбки в желтом море ушли, — указав на холст, сказал Анатолий. — Новая картина.

— Ааа, — поворачиваясь к нему спиной, лицом к полотну, поняла женщина. — Вообще-то у меня под каждое настроение есть картина. Я их утром меняю.

— Интересная практика, — понимая, что черно-серебряное настроение не предвещает ничего хорошего, ответил дизайнер.

— Но мы отвлеклись, — развернувшись к нему, произнесла Людмила Геннадьевна. — Ты заверши работу над проектом, потом получишь новое задание. Забудь про фокус-группу, не ставь себя в зависимость от мнения толпы.

— Согласен, — выходя, ответил парень, думая: «В следующий раз буду узнавать ее настроение по картине, а потом просить о чем-либо».

Подходя к своей кабинке, он столкнулся с парочкой. Артем и девчонка в вечно короткой юбке шли, беседуя о новом проекте мэтра.

— Ты считаешь, что мы должны быть психологами? — уточняла она.

— Конечно, а как иначе ты влезешь в голову человека и заставишь его бежать в магазин за рекламируемым товаром, — отвечал Артем, перекрасивший эспаньолку в красный цвет.

— Ничего, если я вмешаюсь, — произнес Толя, перекрыв парочке проход.

— Привет! — дуэтом поздоровались те.

— Раз вмешался, так вмешивайся, — подергав красные волоски пальцами правой руки, сказал Артем.

— Вот ты говоришь, что нас должны волновать экономические показатели выгодности рекламы. Верно?

— Правильно сечешь, — вставила девчонка, поправив декольтированную блузку. Толя машинально перевел глаза с лица «красной бороды» на обнаженную часть груди девушки.

— Но ведь мы художники! Мы творим над толпой, не связывая себя узостью мышления простых смертных…

— Стоп-стоп-стоп, — выставляя руку вперед, как бы останавливая его речь, сказал Артем. — Ты хочешь сказать, что все исследования на внедрение рекламы в сознание потребителя, тесты на узнаваемость — просто шелуха, поскольку ты самобытный творческий человек, со своим внутренним миром?

— Именно так, — согласился Толя, перестав пялиться на грудь девчонки и обратив внимание на ее довольно улыбающееся лицо.

— Это не «Третьяковская галерея», а рекламное агентство. Ты в ответе за результативность…

— Но как я могу узнать результативность, — перебил напыщенного мэтра Толик.

— Я провожу собственные тестирования, фирма проводит свои, — сказал Артем.

— Да?! — удивился Анатолий, почесав затылок.

— А для чего у агентства есть отдел маркетинговых исследований, как ты думаешь?

— Но нам ведь не разглашают результаты тестирований фокус-группы.

— Да, — повернув личико к Артему, поддакнула девчонка, и Толя заметил какой у нее курносый нос.

— Просто вы не доросли до уровня, когда можно знать такую информацию, — ответил «красная борода». Он нервно оглянулся, руки его, скрещенные на груди, чуть дрогнули.

— Что с тобой? — не стал скрывать, что заметил волнение мэтра, Анатолий.

— Все нормально. Исследования важны, но не всем их стоит знать, — задрав левую манжету рубашки, будто смотря на часы, бросил Артем. — Я опаздываю. Ты идешь? — обратился он к девчонке, нырнув взглядом в ложбинку ее декольте.

— Конечно, пока! — обходя Толю, попрощалась она. «Красная борода» скупо махнул рукой, открыв на миг левое запястье. Этого было достаточно, чтобы дизайнер мог отметить отсутствие часов на руке Артема. «Словоблуд ляпнул лишку, — входя в свою кабинку, подумал парень. Как же узнать результаты исследований по моим работам и работам Ивлева?»

Поработав над деталями рекламы около получаса, Толя решил найти, где располагается отдел маркетинговых исследований. Обойдя весь этаж, нужного кабинета он не нашел.

— Слушай, мне нужно отнести предложения в отдел маркетинговых исследований, — сказал он секретарю в приемной директора. — Не подскажешь, где это?

— Оооо, — оторвавшись от раскладывания пасьянса «Косынка», вздохнула девушка. — Это на другом этаже. Ты можешь макет мне оставить, я передам.

— Я сам могу занести, когда доработаю его. Макет пока сыроват, — вилял Толя.

— Высуши и приноси, — пошутила секретарь. — Туда только Олег Викторович да сам шеф ходит.

— Начальство само? — удивился дизайнер.

— Иногда начальник отдела исследований, на мышь похожий, сам забегает, — сказала девушка и тихо прыснула в кулак.

— Не боишься так о людях?

Она не удостоила его ответа, задвигав компьютерной мышкой карты. Анатолий пошел к аппарату, продающему кофе. Его расследование усложнялось.

6


Впервые он пришел домой раньше Полины. С тех пор как они решили не афишировать свои отношения на работе, в высотке каждый был сам по себе. Толик не дожидался ее, не заходил в обед и после окончания трудового дня, Полина поступала так же. Иногда это давало ощущение некоей свободы, будто вообще их офисы находятся в разных концах города. Анатолию это обманчивое чувство нравилось, а Полина понимала, что постоянно быть рядом с мужчиной вредно для него, поэтому относилась к эфемерной свободе как к неизбежности.

И вот он впервые пришел домой раньше ее. Открыл дверь дубликатом ключей, изготовленных ею еще в начале их отношений. Полина тогда сказала: «Это знак моего доверия к тебе, ты ведь понимаешь?» Он осознавал это.

Сегодня он вошел в квартиру не один. Ему хотелось порадовать Полину, поэтому дизайнер зашел в цветочный магазин и купил замену погибшей при странных и неизвестных ему толком обстоятельствах фиалке. Растение оказалось высоким для размещения его на холодильнике. Распустившаяся лиловыми сочными цветками верхушка упиралась прямо в потолок, поэтому он поставил горшок на пол у выхода на балкон. «Пусть хозяйка сама решит, куда его поставить».

Замороженную пиццу и салат-ассорти из креветок, кальмаров, мидий, кукумарии, трепанга и еще каких-то неизвестных ему морских обитателей он выложил на стол. К ее приходу они оттают. Останется только подогреть — и ужин готов.

Переодеваясь в домашнее трико и майку, он, пожалуй, впервые задумался о сути их взаимоотношений. Какие чувства он испытывал к этой привлекательной женщине. В том, что она любит его, он не сомневался. Она могла дальше сдерживаться и не произносить три слова в слух, но достаточно было увидеть ее глаза в те тяжелые дни, бетонным потолком рухнувшие на него, чтобы не оставалось сомнения. Так не смотрят просто на тех, кого жалко. Так смотрят на любимого, дорогого человека. А как он смотрел на нее?

Думая об этом, Толик прошел в зал и принялся рассматривать фотографии, выставленные в аккуратных рамочках. Выбрав фото, на котором она получилось еще красивее, чем в жизни, он сел на диван. С минуту он вглядывался в изображение под стеклом, в ее глаза, линию губ, маленькую крепкую грудь, обтянутую красной тканью вечернего платья. На его губах появилась улыбка. Он вспомнил последнюю девушку, с которой у него было что-то типа любви. Вспомнил прогулки по парку, секс в полутьме в лесопосадке за домом после дискотеки, как ему впервые в жизни сделали минет. Почему-то в памяти воскрешались лишь влажные отношения. Он подумал, что с прежними девушками-женщинами встречался ради траханья. Ни о какой любви речи не шло. В том смысле, что он их по-своему любил, но не серьезно. Его голову занимало будущее, карьера и успех, желание устроиться лучше в жизни. А Полина? Чем она отличалась от тех немногочисленных девчонок?

Он поставил фотографию на место, почесал поясницу, попытался представить, как складывалась бы его жизнь без нее, и не смог. Вспомнил произнесенную после ночного кошмара фразу: «Она мой ангел». К чему эти сны, ведь он никогда не верил в то, что рожденные в глубинах подсознания абсурдно-абстрактные образы и сцены могут воплотиться в реальность наяву. Если такое и происходит, то не подменяется ли явь сном?

— Она мой ангел, — произнес он вслух, смакуя каждый слог, перекатывая буквы, как горошины на языке.

Он стоял в ванной, из крана бежала теплая вода. Парень стал брать одну за другой ее вещи: крем для ног с экстрактом зеленого чая и мелиссы, скраб с абрикосовым маслом и силиконовыми абразивами, средство для снятия макияжа, пенку для укладки волос сверхсильной фиксации… «Она тщательно следит за своими волосами, за кожей», — подумал он. Делает она это для него или помимо него? Ему было безразлично. Он взял в руки парфюмированный тальк. Он столько раз держал его в руках, наносил на ее кожу, всегда возбуждаясь. Обычно такие действия заканчивались сексом. Кто она для него?

Звонок в дверь взбудоражил спокойные воды его рассуждений, заставив выронить баночку с тальком. Она почти долетела до кафеля, готовая осыпать его осколками декоративного стекла и косметической пылью, но Толя опустил раскрытую ладонь и поймал предмет.

Полина не смогла открыть дверь ключом, поэтому позвонила. Она задержалась. Такое случалось несколько раз в году, как правило, перед сдачей в налоговую инспекцию или пенсионный фонд отчетов и деклараций. Весь день она билась с переданной из налоговой программой. Что-то системный администратор инспекции перепутал, и проводка нескольких сумм уходила в небытие, вместо того чтобы занять положенное место в таблице.

— Ты уже дома? — удивилась она, входя и снимая обувь.

— Я не один, — предвкушая радость, сказал он.

— С кем? Гена пришел? — спросила женщина, проходя в ванную мимо него, даже не поцеловав, как делала всегда.

— Про Гену мне ничего не известно, — выплюнул эти слова, как комок злокачественной опухоли, Толя. — Ты устала?

— Не то слово, — ответила она, включая свет в ванной. — Ты брал тальк?

— В смысле? — подходя к ней, уточнил дизайнер.

— Тальк всегда стоит справа от зеркала, а сейчас он… Да тут все не на своих местах, — принявшись расставлять косметику, вздохнула она. Лицо ее напряглось, выступили морщины на лбу и в уголках рта и глаз.

— Я вспоминал тебя, изучая химический состав этих штук по этикеткам, — отшутился Толя. — Я сейчас ужин подогрею. Ты умывайся — и в кухню, там ждет сюрприз.

— Покажи сейчас, — чуть оживилась она, закончив возвращение баночек, флакончиков и туб в родные пенаты.

— Потерпи. Я хочу подогреть еду.

— Нет, покажи сейчас, — настояла она, выходя из ванной, идя следом за ним в кухню.

— Вот, — поднимая с пола растение с сочными лиловыми цветами, похвастал он.

— Кактус, — выплюнула женщина игольчатое слово.

— Самый дорогой в магазине, новый вид-гибрид! И цветы пахнут, что удивительно. Мне продавец объяснял…

— Толенька, разве можно мерить красоту цветка его ценой?

— Тебе не нравится? — поднося растение ближе, спросил дизайнер.

— Это кактус. Ты видел хоть один кактус в этом доме? Здесь полно горшечных растений, но нет ни одной колючки…

Толя молчал, хотя внутри его боролись, разжигая огонь ненависти, два человека. Один требовал распахнуть дверь на балкон, раскрыть окно рамы и выбросить кактус на улицу, затем собрать вещи и уйти из ее жизни. Другой предлагал перетерпеть, напоминая, что все бабы стервы в той или иной степени.

— …Ты даже не знаешь, что я люблю, а что нет, — завершила свою речь Полина и пошла в ванную.

Он так и стоял посреди кухни и думал, что держит его здесь. Привязанность? Благодарность к этой женщине? Отсутствие места жительства в Москве? У него достаточно денег, чтобы снимать квартиру не на выселках, да еще откладывать на будущие нужды. Привязанность, романтично именуемая любовью? Привычка возвращаться после трудового дня в эту квартиру? Привязанность, после законной регистрации отношений в ЗАГСе переименовываемая в супружескую обязанность-ответственность? Понимание того, что она устала и не в духе, поэтому пренебрегла его чувствами, да еще и оскорбилась тем фактом, что он ничего не знает о ее предпочтениях в цветах. Но он действительно не знал, какие растения она любит. Значит, и его вина в случившемся есть. От осознания этого внутри заклокотало еще сильнее. Он хотел как лучше! Нечего обвинять его в невнимательности! Чертов кактус он унесет на работу, пусть оживляет интерьер клетушки. «Стоп!» — мысленно приказал он себе, глубоко вдохнул, выдохнул, еще раз вдохнул, ощущая, как расправляются легкие в грудной клетке, наполняя душу покоем. Он привязался к ней, пусть называют это кто как хочет, любовью или ответственностью, обязанностью. Он сейчас накроет стол, будет разговаривать ни о чем, а кактус спрячет за диван в зале до утра. «А может, она не мой ангел», — подытожил он, выполняя задуманное.

Полина вышла посвежевшая. Увидев пышущую ароматами пиццу и экзотический салат из даров моря, она открыла рот. Минуту ели молча, потом она, отложив вилку в сторону, сказала:

— Толик, я обидела тебя. Я виновата. Давай спишем это на мою усталость. А еще меня покоробила перестановка на полочках в ванной…

— Ну…

— Подожди! — попросила она. — Я вела себя как зануда, но я хочу, чтобы ты знал…

Она встала и подошла к нему, он поднял голову, посмотрел в ее глаза. Полина присела рядом, накрыв руками его колени.

— …Я долго думала, как ты прореагируешь на мои слова, но зачем терзаться, когда…

Он приложил указательный палец к ее губам, прошептал:

— Шшшш, — наклоняясь к левому ушку, в мочке которого поблескивала циркониевая головка золотого гвоздика. — Я тоже тебя люблю.

Она улыбнулась. Он убрал палец от ее губ и поцеловал их. Осторожно, словно пытаясь разморозить лепестки заледеневшей хрупкой розы. Не отрываясь друг от друга, они встали.

После тридцати минут они, вспотевшие, обнимались, лежа в постели, казалось, что конфликт исчерпан. Он сказал эти слова, она произнесла их тоже, и те камнями легли на дне колодца памяти двух человек. Каждый слышал, что любим, но разве можно словами объяснить, почему люди прощают друг друга, почему он не ушел, раздираемый гневом изнутри, и почему он сказал, что любит? Он не стал раздумывать над этим, у него родилась новая идея, связанная с рекламой. «Ее внедрение может укрепить мое положение в фирме… повысить гонорары!» — прижимаясь к Полине сзади, подумал Анатолий.

7


Олег Викторович перечитал его идею. Толя специально стал подавать предложения в письменном виде, ему проще было облачить мысли в слова у себя в кабинете, сидя за компьютером.

— Ты же понимаешь, — начал Олег Викторович, положив листок на стол, накрыв его сверху пухлой ладонью. — Это попытка обойти закон, нарушив негласное правило не вступать в жесткую конфронтацию с властью. Не всякий рекламодатель пойдет на такое. Заказчики стараются быть законопослушными, а твое предложение — агрессивный выпад против норм закона. Тебе нравится это?

Толя смотрел на главного редактора не мигая и не зная что ответить. Олег Викторович поерзал в кресле, словно дряблое желе в стеклянной розетке, пояснив:

— Меня не покидает чувство, что тебе приятно обходить закон и тебе нравится выдвигать хитроумные идеи на грани фола, я прав?

— Аааа! В этом смысле! Вы просто психолог, — ответил Анатолий, положив руки на стол. — Я действительно ощущаю некое возбуждение, когда в голову приходит подобная мысль.

— Да, на моем месте учишься понимать скрытые мотивы людей, — улыбнулся Олег Викторович, посмотревший на дизайнера, словно ученый на подопытную крысу.

— Ну и как вы считаете, с высоты своего опыта, пройдут такие предложения?

— А ты попробуй, — посмотрев на потолок, произнес мужчина. — Есть заказчик, которому нужна наружная реклама пива новой марки…

— Банер на магистральный щит? — уточнил Толя.

— Любой вид: банер, брандмауэр, стела. Включи фантазию. И включи туда этот штриШОК, — нечитабельность цветов. Какие цвета используешь?

— На желтом фоне напишем белыми буквами: «Чрезмерное употребление алкоголя вредит вашему здоровью».

— Или черными на фиолетовом, темно-синем? — предложил Олег Викторович.

— Или так, — кивнул Толя.

— Сделай макет постера с подобной игрой цвета, а клиента мы убедим, — снова улыбнулся мужчина, посмотрев в потолок.

— Данные и название марки у вас?

— У секретаря моего возьми, — ответил главный редактор.

— У меня просьба к вам, Олег Викторович, — вставая, обратился Анатолий. — Я знаю, что отдел маркетинговых исследований проводит тестирование фокус-групп. Очень хочется посмотреть результаты изучения моих работ.

— Я слышал, что ты интересуешься этими исследованиями, Анатоль, — промяукал мужчина, елозя рукой по листку с предложениями дизайнера. — Я сделаю запрос в отдел. Когда они подготовят ответ, я сообщу тебе.

— Спасибо, Олег Викторович. Это очень важно для меня. Хочется работать эффективнее и знать о результативности своего труда, — обрадовался Анатолий. — Я могу идти?

— Иди-иди, — похлопав правой рукой свою толстую шею, разрешил редактор.

Уже стоя около двери, дизайнер услышал вопрос:

— А как там Полина Борисовна? Давно ее не видел.

Говоря эти слова, Олег Викторович почесывал что-то под столешницей.

— У нее все отлично, а что? — насторожился Толик, обернувшись.

— Простое любопытство. Она красивая женщина. Передавай привет от меня, — сказал мужчина, закатив глаза к потолку. Ноздри его раздувались. Через них с шумом выходил воздух. Правая рука, наполовину скрытая монитором с того места, где стоял Толя, двигалась.

— Обязательно. До свидания, — выходя, бросил дизайнер.

Он получил у секретарши необходимые данные и пошел в свою клетушку.

После долгих рассуждений, перепробовав различные сочетания цветов и перебрав всевозможные шрифты, Толик выбрал черный цвет текста-предупреждения на общем темно-синем фоне рекламного изображения. Шрифт же был одобрен такой, который и в цветовой гамме, различимой для глаза, читался с трудом. «А тут и закон соблюден, и клиенты целы», — сохраняя файл, подумал парень.

Распечатав несколько вариантов дизайн-макета, Анатолий разложил листы на столе, откинулся на спинку и придирчиво принялся изучать результат работы. Чего хотел, он добился. Выполненная в желто-красной гамме реклама пива неизвестной ему марки была заметной по сравнению с черными буквами предупреждения о вреде алкоголя. Он радостно потер ладони. Поднявшись, сложил рисунки в файл, пошел к Людмиле Геннадьевне. Подойдя к ее кабинету, не остановился, прошел мимо, рассудив, что лучше показать эти работы Олегу Викторовичу.

Главный редактор сидел на стуле около двери.

— Ты по вопросу, который мы обсуждали утром? — оторвавшись от бумаг, лежащих в папке из бордового кожзаменителя, спросил он.

— Да, я все подготовил, — ответил Толя, подходя к Олегу Викторовичу. Смотря на документы в папке, он показал рисунки.

— Давай посмотрим.

С этими словами мужчина швырнул раскрытую папку подальше на стол, листки рассыпались. Они заскользили по лакированному покрытию, некоторые попадали на пол. Толстяк, кряхтя, принялся вставать со стула, приговаривая:

— Я сам все подниму, не утруждай себя.

— Да ладно, — ответил дизайнер, опускаясь на корточки, собирая разлетевшиеся документы.

Главный редактор встал, стул жалобно скрипнул, исторгая его тело, показавшееся Толику, глянувшему на мужчину снизу вверх, еще массивнее и рыхлее.

— Подавай мне! — приказал Олег Викторович, протягивая растопыренную пятерню правой руки, чуть нагибаясь.

Дизайнер в одной руке сжимал подготовленные дизайн-макеты, а в другую собирал, держа пальцами, листы из папки. Он бегло просматривал их, но секунд было недостаточно, чтобы понять содержание документов.

— Давай! — нависая над Толиком, командовал мужчина. Парень протянул ему то, что успел поднять, — какие-то таблицы, графики, макеты, фотографии, наклеенные на бумагу.

— Еще под столом, — бросил Толя, подлезая под деревянное полотно. Он слышал шумное дыхание редактора.

Анатолий дотянулся пальцем до листка с таблицей, стал по полу подтаскивать к себе, читая набранную на белом информацию. «Исследования эффективности информационного воздействия разработанного креатива на аудиторию», — гласил заголовок. Ниже, в одной из граф он узнал свои фамилию, имя, отчество. Успел прочитать название рекламной кампании: «Пиво „Krugger“…

— Анатоль, ты там застрял?! — подгонял голос начальника.

— Уже, — не отрывал взгляда от непонятных ему, как профану, цифр, аббревиатур и от воскрешающих приятные воспоминания названий разработанной им рекламы для раскрутки компьютерной игры, детского питания, социальных проектов.

Толя вылез из-под стола, держа лист с исследованиями собственных работ в правой руке. Его новые разработки были зажаты под левой подмышкой. Он встал, не отрывая взгляда от данных, пытаясь впитать в себя информацию.

— Преждевременно, — вырывая лист из руки дизайнера, бросил Олег Викторович, лицо которого стало цвета буряка.

— Это же то, о чем я просил утром, — ощущая напряжение мышц шеи, сказал парень.

— Да, — как попало складывая бумаги в папку, согласился редактор. — Но тебе это видеть преждевременно! Все равно ничего не поймешь. Вот я все изучу, оформлю в удобоваримом виде. — Обошел стол, плюхнулся в кресло. — Потом тебе все станет понятно. А сейчас — преждевременно!

— Как скажете, — не решаясь присесть, кивнул Анатолий. — А что такое «Вн. инф»?

— Я же говорю, что ничего не поймешь, — кашлянув в кулак, посмотрев на потолок, ответил мужчина. — Это сокращение, обозначающее «внедрение информации»…

— В массы? — перебил дизайнер, сжав левой рукой правую.

— Ты, Анатоль, присаживайся. Не стой, как бедный родственник, — указав на стул напротив, сказал Олег Викторович. — Всему свое время. Покажи мне проект!

— Вот, — усаживаясь, протягивая макеты, молвил парень.

По прошествии двух дней один из дизайнов был одобрен клиентом. Решено было запускать рекламную кампанию на периферии. Предупредительную надпись о вреде алкоголя убрали до принятия поправок к закону о рекламе. Решили, что не стоит прыгать через голову законодательных органов и применять еще не принятые и не утвержденные президентом нормы, хотя руководство фирмы из каких-то точных источников знало о том, что новые требования к рекламе пива вступят в силу через несколько месяцев.

— Когда понадобится, мы доклеим отпечатанные по твоему дизайн-макету предупредительные надписи под основным сообщением. Закон будет формально соблюден, а фактически… — На последнем слове Олег Викторович развел руки в стороны.

Агентство разместило несколько десятков банеров по всей стране, а Анатолий получил свой заслуженный гонорар. В довесок ему досталась похвала от начальства всех уровней.

— Как я и говорил, — сказал Олег Викторович на одной из «пятиминуток», — если человек работает, то он получает деньги. Фирма не экономит на работниках. На отличных работниках.

Анатолий ощутил на себе взгляды присутствующих сотрудников. Ему начали завидовать, но это его только радовало.

— Значит, увидели во мне соперника, а не временное явление, — говорил он Полине, когда такси везло их к родителям женщины.

— Современное общество сожрет тебя, если только оступишься, — ответила она, — А завистливые люди еще опаснее.

— От завистливых хотя бы знаешь, чего ждать, — поправляя новый, купленный в дорогом бутике галстук, высказал он свою теорию.

Встреча прошла хорошо. Он почувствовал себя женатым человеком, но это его не испугало. На обратном пути они всю дорогу обнимались, смущая водителя.

— Ты похожа на свою маму — в хорошем смысле, — прошептал ей на ухо дизайнер.

— Жаль, я не знаю твоих родителей, не могу сравнить, на кого ты похож, — ответила она, гладя его волосы. — В хорошем смысле.

— Надеюсь, не на отца, — бросил Толя, сжимая объятия сильнее.

— Почему? У вас плохие отношения?

— Мой отец много и часто пил, чтобы у нас были какие-либо вообще отношения, — скоро ответил парень.

Она поняла, что лучше не разговаривать с ним на эту тему, чтобы не огорчать, и принялась вспоминать, как мама водила ее в садик, встречала из начальной школы. Их отношения приносили обоим лишь удовольствие.

В один из вечеров в новостях сообщили об очередном террористическом акте. Погибли люди.

— Мы их даже не знаем, а жалко, — прижимаясь к его плечу, подогнув колени, прошептала Полина.

— Мы часто не знаем даже близких людей. Я вот прочитал вчера на работе… Ты же знаешь, что у меня в последнее время выдаются спокойные часы… Так вот, я прочитал рассказ, — едва касаясь губами ее виска, говорил дизайнер. — В нем семейной паре прислали коробочку с кнопкой, а потом позвонил мужчина и предложил нажать на кнопку, при условии, что где-то в мире умрет незнакомый человек, зато на счет нажавшего поступят три миллиона долларов…

— Три миллиона, — протянула она.

— Так вот, сперва пара отказалась. Муж сказал, что ни за какие деньги нельзя убивать кого бы то ни было. Жена колебалась…

— Вот так всегда, женщина продажна и корыстна! — перебила Полина.

— Это не мое мнение, солнце! Давай я закончу пересказ. Можно? — следя глазами за кадрами хроники о новой диверсии террористов, мелькающей на экране телевизора, попросил Толик.

— Прости.

— Так вот, мужчина сказал странному звонящему, что они не согласны с его условиями. Прошел день, и некто позвонил вновь, попав на женщину. Она, сомневаясь, спросила: «А я точно не буду знать человека, который умрет?» — «Вы о нем ничего важного не знаете, это просто человек, живущий где-то», — ответил некто. Жена нажала кнопку. Через минуту в квартиру позвонили и сообщили, что ее муж попал под автомобиль. Он умер. Женщина была шокирована. Через несколько секунд после того, как она узнала о смерти мужа, телефон зазвонил вновь. Это был некто, он сказал: «На ваш счет в банке переведены три миллиона долларов». Она же выдавила из себя: «Но погиб мой муж, а вы обещали, что я не буду знать того, кто умрет». — «А разве вы знали своего мужа, что вы о нем знали»? — ответил вопросом незнакомец и положил трубку.

— Жуть, — выдохнула Полина, протянув руку к пульту от телевизора, зажатому в руке Анатолия. — Можно, я переключу на нейтральный канал?

— Музыкальный сойдет? — нажимая кнопку, спросил парень.

— Да, спасибо, — поцеловав его в плечо, ответила женщина. — Разве она ничего не знала о своем муже?

— Знала, но поверхностно. Ее муж никогда бы не нажал ту кнопку смерти, невзирая на деньги и иные блага, а она подумала, что три миллиона сделают их счастливыми…

В их уютную идиллию вторгся требовательный, резкий звук.

— Твой телефон, — сказала она, отстраняясь от Толи. — Он в коридоре, кажется.

— Да, в коридоре, — вставая с дивана, потягиваясь, зевнул он. — Может, ну его?

— А вдруг это странный некто?

Он остановился, посмотрев на нее округлившимися глазами.

— Неудачная шутка, верно? — разведя в стороны руки, пожав плечами, молвила женщина.

Анатолий взял телефон с зеркала в коридоре. Посмотрел определитель.

— Это мама моя, никаких странностей, — крикнул парень, в тот же момент вспомнив, что проблемы с дележкой бабушкиной квартиры утряслись сами собой, когда мать написала отказную от своей доли на наследуемое имущество.

— Хорошо. Как у нее дела? — отозвалась женщина, заочно познакомившаяся с мамой любимого, уже разговаривавшая с ней пару раз по телефону.

— Привет, ма, — принял звонок дизайнер. — Как дела… Что… Когда… Не паникуй, пожалуйста, ма… Может, у друзей ночевать остался… Всех обзвонила… Зачем сразу в морги, может… После больниц… А милиция… Только через трое суток… Найдется он… Гришиным звонила…

— Что стряслось, — подойдя к дверному проему, соединявшему зал с коридором, спросила Полина. Халат на ней распахнулся, чуть обнажив левую грудь.

Толя отмахнулся. Лицо его было напряженным, прорезанным морщинами. Он носком правой ноги стучал в стену.

— Последний раз видели в кабаке… Ма, да он в трезвяке! И туда звонила… Может, поступал, а сегодня с утра выписался… Не поступал… Что делать, что делать?! Занимайся своими делами и не волнуйся. Найдется! В запой ушел, как ушел, так и вернется! Успокойся, я говорю. Ладно. Ты должна мне звонить, нечего извиняться… Ма, держи меня в курсе… Возможно, приеду. Я постараюсь… Хватит извиняться, я же его сын. Я должен знать это… Сразу позвони… Перевод получила? Да… Это не большая сумма… Не надо, ма… У меня доход в несколько раз больше, поэтому я могу позволить высылать тебе такие деньги… Купи новую карточку и сразу звони, сразу! Пока, ма, не волнуйся. Все утрясется… Я тебя тоже люблю, Полина привет передает… Пока.

Он отключился, прислонился к стене, запрокинув голову вверх.

— Что случилось? — подходя к нему, спросила женщина.

— Отец вчера ночевать не пришел и на работе не был сегодня, мать волнуется…

— Ты нервничаешь? Думаешь, произошло что-то серьезное?

— Не знаю.




Глава 7

Очередные подсказки или это загадки?


1


Мальчик ждал этого дня так, как ждут его только дети, ведь с возрастом эта дата превращается в очередной повод критически взглянуть назад, оценивая достижения прошлого, а когда прожито немного лет, то можно позволить себе беззаботно отдохнуть и повеселиться в кругу родных и друзей.

Он встал раньше обычного, скинул покрывало, спрыгнул с кровати, влез в мягкие тапочки в виде собак, стоявшие на ковре, сделал пару шагов и понял, что раньше у него таких тапочек не было. Он присел на корточки и присмотрелся к стеклянным глазам плюшевых животных. Они были очень похожи на настоящие. Именно такие он видел с мамой в магазине. Она сказала, что это слишком дорого, поэтому она не может ему их немедленно купить…

— Ма, ма, вы подарили мне тапочки! Вы подарили?! — забегая на кухню, кричал мальчик.

— С днем рождения, радость моя, — поворачиваясь к нему от плиты, присаживаясь и целуя его в лоб, ответила женщина. Она улыбнулась.

На ее талии был повязан фартук с нашитой ярко-красной клубничкой посреди темно-синей ткани с белыми оборками. Правая рука была в кухонной рукавице для горячих блюд. Она была похожа на голову змеи или ящерицы благодаря нашитым на тыльной стороне ресницам и глазам из пуговиц.

— А где папа? — обнимая мать за колени, спросил мальчик, чувствуя аромат какао, кипящего в кастрюльке на плите.

— Он пошел на работу, но обязательно вернется к застолью, — бросила мама, помешивая глазурь.

— Шоколад варишь? — втягивая терпко-сладкий запах, спросил мальчик.

— Да, — повернулась к нему женщина. — Хочешь попробовать?

Он задергал головой вверх-вниз, улыбаясь.

Вылизав ложку, он сел за стол. Мама налила ему какао с молоком, поставила конфеты и печенье, масленку, хлеб и колбасу. Он давно не видел такого.

— Пир на весь мир! — сцепив в предвкушении еще большего чуда пальцы рук, воскликнул мальчик.

Мама рассмеялась, и он повторил фразу, надеясь вызвать у нее смех еще раз, но женщина только протянула ему салфетки и вернулась к плите. Она сняла кастрюльку, поставила ее на подставку из можжевельника, и по кухне растекся едва уловимый в общей массе ароматов запах дерева. Он следил взглядом, как мама протянула руку вверх, к полке, прибитой к стене. Женщина сняла оттуда металлический поднос с аккуратной пирамидкой коржей.

— Мой торт, можно, я посмотрю?! — вскакивая со стула и подлетая к матери, попросил он.

— Смотри, — ответила она, опрокидывая кастрюльку с душистой шоколадно-ванильной глазурью на верхний корж. Вязкая горячая масса стала растекаться, укрывая желтовато-белую сдобу плотным сладковато-горьким коричневого глянца одеялом.

— Красоти-ща, — выдохнул мальчик, подставив пальчик под глазурь.

Жижа обволокла его, обжигая. Ребенок спешно сунул палец в рот, облизал.

— Не делай так, ожог будет, поедем в больницу вместо праздника, и никаких гостей, — спокойно сказала мать, размазывая шоколад алюминиевой ложкой, придавая торту аккуратный вид.

Он доел завтрак, она завершила приготовление десерта, украсив торт дробленым грецким орехом, припорошив сахарной пудрой, воткнув пять свечей синего цвета.

— Ма, а мне уже пять лет или только после того, как я задую свечи и уйдут гости? — спросил он, стоя рядом с женщиной.

— Ты родился в три часа ночи, а значит, тебе уже пять лет, — ответила она.

— А почему мы не пригласили гостей на три часа ночи? Поздно?

— Так точно, малыш, в это время все гости спят и видят сны, — убирая торт в холодильник на верхнюю полку, не занятую салатами, сказала она.

Раздалась соловьиная трель звонка. Он побежал к двери. Пришла бабушка. Она уложила волосы, закрутив их в мелкий серпантин.

— У твоих волос новый цвет, — сказал мальчик, вырываясь из объятий женщины.

— Хной подкрасила, чтобы стать еще красивее.

— А что такое «хной»? Как акварельная краска или гуашь?

Бабушка ничего не ответила, только рассмеялась и подарила ему набор солдатиков из свинца. Она всегда дарила что-то беззаботное — самое то для детства. Мама тоже смеялась. Лучи солнца проникали в квартиру через стекло, наполняя дом теплом и летом.

Гости стали стекаться часам к трем. Первыми пришли тетя с дядей. Они подарили книжки, набор карандашей, пластилин. Они всегда дарили только полезные и умные вещи, поэтому он не очень любил их подарки. Тетя начала сюсюкать с ним, как с маленьким, поэтому он сделал вид, будто хочет в туалет. Стоя около унитаза, он прислушивался к звукам за дверью. Задумавшись над вопросом: «Почему папа еще не пришел?» — мальчик сжал в левой руке пальцы правой. Пришли еще гости. Это подруга мамы, которая всегда дарила ему сладости. Сегодня он уже ел конфеты, поэтому выходить из туалета не стал. Тут за дверью прошаркали шаги. «Бабушка», — подумал он, слил для вида воду из бачка, дернув обломившуюся еще полгода назад ручку, и вышел.

Мальчик подошел к входу в кухню, невольно подслушав часть разговора мамы и бабушки:

— Он обещал, что вернется вовремя, — говорила мама, скобля «ежиком» по дну сковороды, в которой неудачно поджарилась картошка.

— Он пьяница. Тебе надо порвать с ним, — бросила бабушка, чуть стукнув кулаком по столу.

— Я люблю его, да и сыну нужен отец, — ответила молодая женщина. — Он обещал сегодня не пи…

— Скажи лучше, не похмеляться, — прервала ее бабушка.

Мальчик вошел, они заметили его. Мама отвела глаза к сковороде. Бабушка присела на корточки перед ним.

— А что такое похмеляться? — спросил он.

— Сынок, — вздохнула мать, словно вопрос был неприличный. Так она говорила, когда он спрашивал: «Что такое жопа? Откуда берутся дети? Что такое блидь? Почему писи у мальчиков и девочек разные?»

— Похмелье, внучек, это когда голова болит после излишне выпитого напитка для взрослых, — ответила бабушка, гладя его по волосам.

— А напитки для взрослых плохие?

— Ужасно вредные и опасные. От них мозги разрушаются, — продолжала запугивать женщина, дочь которой молча оттирала нагар.

— А мой папа пьяница, поэтому у него похмелье?

— Сынок…

— Он любит взрослые напитки, внучек, — сказала бабушка, бросив колючий взгляд в сторону дочери, вытиравшей губы краем фартука. — Тебе нужно идти к гостям.

— Я не хочу к гостям, хочу чтобы папа пришел, он обещал вернуться с работы.

— Вернется, — пригладив волосы внука, кивнула женщина.

— А почему он пьет? — задал мальчик вопрос, неожиданно пришедший в голову.

Повисла пауза. Слышно было, как разговаривают гости в зале, журчит вода в туалете. Потом бабушка сказала:

— Ему стыдно, что он зарабатывает копейки, вот он и топит позор в водке!

— Мама! Как ты можешь?! — оборачиваясь от раковины, подходя к ним, возмутилась мать Толи. — Не слушай ее, сынок. Бабушка шутит.

— Шучу, шучу! Если бы он согласился на работу, которую я для него нашла, то получал бы сейчас в пять раз больше…

— Перестань! — твердо приказала мать Толи, потом обратилась к сыну: — Иди к гостям.

В этот момент позвонили в дверь. «Папа», — подумал он, но это были друзья из детского сада. Следом пришли девчонки со двора, еще пара мальчишек. Вся компания в сборе. Подарков было много, бабушка с тетей провели игры, говорили всякие добрые слова. Мама с подругой хлопотали по столу. Отец пришел через час после начала веселья.

Мальчик с мамой вышли встречать его в коридор. Мужчина, опираясь рукой в стену, присел, дыхнув на сына гнилым воздухом и перегаром (Толик выучил это слово год назад).

— Поздравляю, малыш, — попытавшись обнять мальчика за плечи и чуть не завалившись на него, сказал мужчина.

— Иди к гостям, — попросила мама, и Толенька решил послушаться ее.

— Че, блидь! Ребенка мне обнять не даешь, — заваливаясь вперед на пол, огрызнулся отец.

Вышла бабушка, она проводила внука к гостям и заперла дверь в зал. Толя стоял с другой стороны стекла и смотрел, как расплывчатые контуры мамы и бабушки молча поднимают ругающуюся тень отца, ведут в комнату. Потом женщины вернулись и сели со всеми за стол, сказав:

— Наш папа устал, тяжелый рабочий день.

У мамы были покрасневшие глаза, проступил синяк на запястье, а бабушка посмотрела на мальчика, и Толенька вспомнил ее слова: «Он зарабатывает копейки, вот он и топит позор в водке», — закончил рассказ мужчина.

— Странно, — прошептала Полина, прижимаясь к его груди, играя ногтем указательного пальца левой руки с волосами, растущими из темно-коричневых ореолов его сосков.

— Что странно? — спросил Толя, правой рукой погладив ее плечо, глядя в игру света-тени на потолке.

— Это первое, что я узнала о твоем отце, — легко потянув один из волосков вверх и отпустив его, ответила женщина.

— А что странного-то?

— Первое, что я узнала о нем, не очень-то веселое, — сказала она.

— Что вспомнил, то и рассказал. Поэтому я не люблю взрослые напитки, — буркнул Толик, про себя добавив: «И не желаю работать за гроши». На улице проехал автомобиль, тарахтя на всю ночную тишину.

2


«Отец мой, я знаю, что это лишние слова, потому что наказано к тебе обращаться коротко, согласно Писанию, но я не так часто обращаюсь к тебе в последнее время, поэтому прости мне многословие.

Я долго думал вчера ночью о том, что вспомнил. Неужели не было ничего хорошего, а только это? Ведь отец мой человек добрый. Взять хотя бы случай, когда он вступился за мальчишку, которого обижали старшие ребята. Я наблюдал за этим из окна квартиры. Отец не знает, что я все видел. Он шел мимо, как и другие взрослые. Он шел мимо и вступился за парнишку. Тот, утирая слезы по раскрасневшемуся лицу, подал крохотную ручку отцу, чтобы он помог ему встать с колен, с земли. Взрослые пацаны стояли в сторонке и плевали сквозь плотно сжатые зубы, потирая кулаки. Отец гаркнул на них, они отошли подальше. Мальчонка встал, и папа проводил его в соседний двор, где тот жил.

Сейчас я вспомнил случай, когда мы шли с отцом через парк. В кустах кто-то боролся. Оттуда доносились всхлипы и слабо слышные призывы о помощи. Мимо снова шли люди, и никто не обращал внимания на происходящее в кустах. Они даже головы отворачивали в стороны, стремясь миновать место быстрым шагом. Отец не стал игнорировать ситуацию. Он раздвинул ветки акации, наказав мне стоять на тропинке. Из-за листвы донеслись вопли, хруст и плачь. Я испугался за отца и шагнул в кусты. На земле сидела женщина, прикрывающая руками груди, платье ее было разорвано сверху до пояса. Отец кричал угрозы в сторону чащи парка, куда убегал кто-то в темно-синем спортивном костюме. Сейчас я понимаю, что он спас женщину от изнасилования. Маме он не хотел про это рассказывать, а я ляпнул за ужином. Тогда он все выложил, избегая страшных слов, чтобы не напугать меня. Мама сказала, что он так нарвется и что она им гордится.

Почему я забыл эти случаи и помню только свои обиды на его пьянки? Ярко помню, как он дышал на меня перегаром в мой день рождения. Но я забыл, как он ходил со мной на мой первый школьный звонок. На торжественной линейке отец держал меня на плечах, чтобы я лучше разглядел все. Потом мы пошли в приезжий луна-парк на аттракционы. Отче, почему память так выборочна? Почему некоторые вещи неизгладимо преследуют нас всю жизнь, отражаясь на всем, что мы делаем, к чему стремимся, а некоторые вещи просто проходят и умирают где-то глубоко внутри?

Отче, я вспоминаю, как мать пыталась бороться с ним. Она даже била отца, когда он пьяный приползал домой. Она, мне кажется, сильно любила его, да и сейчас любит. Тоько она разочаровалась в нем, как и я. Ты, конечно, знаешь об этом. Ты вообще все знаешь. Так зачем я рассказываю это тебе?

Я хочу вспомнить. Хочу, чтобы во мне стало больше моего отца. В последнее время он словно в тени стоял. Он словно есть, но живет где-то на другом полюсе. И даже во время последней нашей встречи… Верю, что не последней вообще… Отец словно отсутствовал. Мать плакала. Он же молча пил на кухне в нашей квартире, а после кладбища — в столовой. Я подсел к нему, и он предложил налить, но я закрыл стопку ладонью. Он все понял, обновил себе и залпом выпил. У меня тогда возникло ощущение, что он чувствует себя неловко рядом со мной, и от этого мне стало стыдно за него перед людьми. Стыдно за собственного отца, а ведь когда-то он был примером для меня.

Господи, когда же он сошел с пьедестала, потеряв мое уважение? Наверное, в тот день рождения. Тогда постамент дал трещину, крошась с каждым днем, а в день моего совершеннолетия он рухнул в грязь презрения и отрицания. Высокопарно я выражаюсь, да? Прости, Отче, с высоты этих метафор лучше видно ситуацию, как мне кажется.

Отче, я стою вот тут перед иконой Всех Святых. Я давно не был в церкви, потому что не считаю, что здесь твой дом. В смысле, я не считаю, что с тобой можно разговаривать только под сводами храма. Но сейчас я все-таки пришел именно под купола, чтобы попросить тебя о спасении для отца.

Отче наш Небесный, прошу тебя, пусть он найдется, пусть вернется в дом или хотя бы сообщит, что жив. Господи, пусть лучше окажется, будто он нашел себе другую женщину, такую же пропойцу, как он сам. Пусть будет так, чем…» — Анатолий не решался произнести слово «смерть».

Он стоял напротив иконы, свеча за здравие отца догорела до середины, и какая-то церковная прислужница-старушка решила убрать ее. Он резко схватил костлявую руку, сказав:

— Не надо ее трогать, пусть горит.

Седенькая взглянула на него кротким испуганным взглядом и отошла, перекрестилась. На миг ей показалось, что глаза молодого человека не Божье зеркало души, а провалы черноты с копошащимися на дне змиями. Она наложила на себя еще два креста, до троицы, потом пошаркала к другой иконе.

Анатолий перекрестился, следя за кончиком пламени свечи. Он представил лицо отца, и этот воображаемый образ неожиданно прорезала красная рваная полоса, увеличивающаяся в размере до рытвины, пожравшей пол-лица. Он зажмурился, и видение исчезло. Перед ним была икона в золоченой раме.

«Отче, я тебя очень прошу», — посмотрев на потолок церкви, подумал Толя. Сверху на него смотрели глаза изображенных среди кучевых облаков ангелов. В руках своих красивые то ли юноши, то ли девы держали мечи возмездия, которые без жалости обрушатся на головы грешников в день Суда. Взгляды ангелов были строги, и Толик содрогнулся. Словно на него они смотрели, будто лезвия обнажены были для того, чтобы отсечь его главу.

Анатолий склонился, посмотрел в пол, потом поднял взгляд на икону. Наверное, от резкого движения все окружавшее его вдруг стало сжиматься пульсирующими скачками. Станет маленьким и вновь нормальным, маленьким и вновь нормальным. На этом фоне появились черные круги. Он зажмурился, вдохнул пропитанный смирной, горелым воском и ладаном воздух. Открыл глаза, и все встало на свои места.

«Отче, дай моей матери возможность жить спокойно, прошу тебя», — попросил он про себя. Свеча догорела, но никто больше ее не пытался вынуть.

Анатолий подошел к церковной лавке и попросил еще три свечи. Одну он поставил за упокой бабушке и деду, вторую за здравие матери, третью снова за отца. Потом подумал, что стоит заказать молитву.

— А что заказывают за здравие? — обратился он к служительнице веры.

— Обедню можете заказать, молодой человек. Говорите имена!

Он назвал себя, Полину, маму, отца. Женщина аккуратно выводила имена в тетради. Записав три первых имени, она принялась за четвертое, но в ручке закончилась паста. За спиной Анатолия тем временем образовалась очередь. Один из парней, с глазами фанатика, зашептал на ухо стоящей рядом с ним девушке, голова которой была повязана зеленым платочком в дурацких и неподобающих месту уточках:

— Через знаки открывается нам план Господень. Все не так просто в этом мире под Святым Небом. Если уж…

Толя сосредоточился на своих мыслях, чтобы не слушать этот бред, но в голове было пусто, ему даже показалось, что внутри ее только воздух, окуренный фимиамом. Он сжал в левом кулаке странно озябшие, несмотря на теплую погоду, пальцы правой руки. Служительница церкви пыталась расписать ручку, скобля сухим концом по бумаге. Спустя секунд десять пустых стараний она подняла голову от стола и крикнула:

— Мария! У тебя есть ручка запасная?!

— Нет, я сегодня и не покупала, — отозвалась незримая для Анатолия Мария скрипучим старческим голосом.

— Не волнуйтесь, молодой человек, сейчас найду карандаш, — успокаивала его женщина, шаря рукой под столом.

— Возьмите мою ручку, — вынимая из кармана брюк «паркер», протягивая его дрожащей рукой, сказал дизайнер.

— Успокойтесь, молодой человек, всякое бывает, — принимая ручку, наклоняясь к листку, записала имя его отца — Все! С вас…

Он расплатился, не забыв забрать перо. Подошел к иконе Святого Николая Чудотворца, попросил о защите для семьи и возлюбленной, вышел из церкви. На крыльце повернулся к дверям, перекрестился три раза с непременным склонением головы.

«Отче, защити и сохрани», — выходя за кованый забор, попросил он, направившись к станции метро. Было еще светло. Лето вступало в законные права.

3


Он уселся за выключенным компьютером. От монитора уставали глаза, поэтому он решил по старинке воспользоваться бумагой и карандашами. Раскадровка получалась легко. С каждым законченным наброском из него выходила боль бессонных ночей. В последние двое суток его не успокаивал даже секс, и когда измотанная Полина забывалась в его объятиях, он смотрел в потолок, на стены и не мог уснуть. В голову, давя друг друга в эфемерной сутолоке, лезли мысли о смерти. Он видел бледное лицо отца с синими губами, в уголках которых проступили черно-фиолетовые полосы. Он лежал с широко открытыми глазами, стеклянно-смотрящими на мигающие звезды ночного неба. Эта картинка сменялась кроваво-красными лучами закатного солнца, падающими на опухшее, посиневшее лицо папы… Он вставал из постели, шел на кухню, пил чай, слушал радио, пытался читать книги по дизайну, маркетингу, психологии, закупленные им в большом количестве в день получения последнего гонорара.

Каждый день Толик звонил матери, но утешительных вестей не было. Он не соглашался жить с мыслью, что отсутствие новостей — хорошая новость. Неопределенность мучила его. Если бы точно знать, что с отцом, то стало бы легче. Так он думал.

Анатолий закончил рисовать. Просмотрев все кадры, он понял, что не может нормально работать в такой ситуации. Придуманная им реклама была слепком с его мрачных полуснов. Он хотел предложить возобновить социальные программы, нацеленные на возрождение семейных традиций, укрепление уважения между поколениями, поэтому разработал концепцию ролика, в котором бы показывали компанию студентов. Молодежь веселится, и тут у одного из парней заканчиваются деньги, он решает позвонить родителям в другой город. «Попрошу перевести мне пятихатку», — думает герой клипа, набирая номер. Сигнал идет, длинные гудки, гудки, длинные гудки. Никто не берет трубку, парень вешает свою на рычаг. Зритель как бы летит по проводу в то место, куда он звонил, и оказывается в квартире, где все вверх дном. Трюмо опрокинуто, линолеум задран, вещи разбросаны, на кухне вся утварь разобрана, вилки и ложки на полу… Сразу рождается мысль об ограблении, обыске. Камера медленно едет по коридору к спальне, внутри которой обнаруживаются оба родителя со связанными руками и ногами, они лежат на полу. Рты заклеены черным скотчем. Глаза бесчувственно открыты в потолок. Мужчина и женщина средних лет мертвы. Чернеет экран телевизора, зажигаются белые буквы основного сообщения: «Поплачьте о них, пока они живые».

Пересмотрев еще раз раскадровку, написанные комментарии к ней, Анатолий порвал бумагу на мелкие клочки. Так работать нельзя.

Он решил взять отпуск, хоть за свой счет, поэтому пошел в приемную к шефу. По дороге не встретил ни души. Его накрыло ощущение полной изоляции от мира, будто он единственный выживший человек во всем мегаполисе, напрасно ищущий другую душу в этом пустынном офисном здании. Отсутствие секретаря в приемной директора только усилило и без того острое чувство одиночества.

Анатолий в нерешительности постоял около обитой черным с серебряными прожилками дерматином двери. Заметил, что компьютер секретаря включен, мигая на паузе, замер кинокадр. Что-то знакомое. В пламени рождалось или умирало дьявольское существо. «Что за фильм?» — силился вспомнить Толик. От размышлений отвлек звук, напоминавший шипение раскаленного металла, опущенного в студеную воду, донесшийся из кабинета директора.

Анатолий постучал, ему разрешили войти. В кабинете было сумрачно, впрочем, как и всегда. Директор сидел сгорбившись, положив руки, согнутые в локтях, на стол. Рядом с ним сидел Артем. Он бросил в сторону вошедшего колючий взгляд, скрестил руки на груди, закинув ногу на ногу.

— А, Анатолий, — улыбнулся начальник, указывая раскрытой ладонью на один из свободных стульев, расставленных вдоль стола. — Присаживайся. Мы как раз с Артемом обсуждали твои успехи, новаторские предложения. Кстати, тебе необходимо принять участие в нашем разговоре. Я думал послать за тобой.

— Спасибо, — присаживаясь рядом с Артемом, протягивая тому руку для пожатия, ответил парень. — Я к вам с личной просьбой… если честно.

— Личное никуда не денется. А вот клиенты с большим заказом, непременным условием сотрудничества с агентством выставившие твое участие в разработчике креатива, вполне могут исчезнуть с горизонта.

Голос директора был сух и безжизнен, как штиль, тих, как перед бурей.

— Кто-то выставил такое условие? — немного оживился Толик.

— Пивоваренная компания! — подняв указательный палец вверх, произнес шеф, подмигнув одним глазом.

— На какой срок заказ, какие требования? — заинтересовался дизайнер.

Артем крякнул, ерзая на стуле. Толя заметил, что он сбрил бородку, да и виски выбрил не углом, как раньше, а выстриг прямо.

— Об этом тебе сообщит Людмила Геннадьевна, — ответил директор. — Я же хочу лично поблагодарить тебя за отличную работу и сказать, что инициатива в нашей организации не наказуема, а поощряема! Ты пришел с идеей и получил одобрение…

Он говорил, говорил долго, обо всем и ни о чем. Толя слушал, испытывая смешанные чувства: гордости, страха, радости, грусти, — то теряя нить монолога начальника, то видя каждое произнесенное им слово отчетливой картинкой своим внутренним взором.

— …Толя! — позвал его директор.

Артем усмехнулся, и парень пришел в себя. Анатолий задумался, зацепившись мыслью за фразу шефа: «Пойти против власти всегда рискованно, но в данном случае еще и высокооплачиваемо», поэтому прослушал остальное, уставившись в тень на стене.

— Толя, ты задумался? — спросил начальник.

— Да, — сжав кулаки, кивнул дизайнер. — Простите меня, но в последние дни я сам не свой. Мой отец, он живет в другом городе, пропал несколько дней назад…

— И ты не можешь думать ни о чем другом? — так же безжизненно спросил директор.

Артем расправил плечи, задрал голову вверх, словно гусь. Тень падала на половину его лица, словно отсутствующую из-за этой игры света и сумрака.

— Вот разрабатывал сегодня социальный проект, а получился сценарий к фильму ужасов, — сказал Анатолий, разглядывая носки ботинок.

— Покажи?! — вмешался в разговор Артем.

— Да, покажи! — поддержал его директор. Он тоже выпрямился, превратившись из кургана в квадратную плиту, утопающую в сумраке.

— Я не сохранил раскадровку, — признался Толя. — Если честно, то я хотел взять…

— Анатолий, — обнажив зубы в ухмылке, прервал его начальник, — ты помнишь, с чего начался наш разговор?

Тот не ответил, понимая, что отпуска ему не видать.

— Клиент не станет ждать, пока пройдет твоя депрессия, пока наступит мир в твоей душе. Клиенту на нас плевать, ему нужен результат. После того как мы развяжемся с заказом пивоваров, тогда у тебя будет заслуженный отпуск. Тогда он будет истинно заслуженным! Но! Я понимаю, что не имею законодательной силы удерживать тебя от права немедленно использовать отпуск… Ты ведь об этом хотел попросить?

— Да, — кивнул Толик.

— …Ты можешь написать заявление и получишь заслуженный отдых. Но не лучше ли забыться в работе, чем травить себе нервы, сидя дома? Но ты вправе поступать так, как знаешь.

Директор замолчал. Анатолий кивал, ничего не произнося, словно фарфоровая статуэтка с шатающейся головой.

— Можешь подумать, — сказал начальник.

— Я согласен с вами, я подожду. Когда мне дадут задание? — спросил Толя, чувствуя, как першит в горле с каждым выходящим словом.

— Завтра с утра, — ответил начальник. — Мы сейчас с Артемом обсудим, кто какую часть будет подготавливать, и все. У него тоже еще есть идеи и порох в пороховницах!

— Я у него учусь, — механически произнес Толя. — Могу идти?

— Да! Только восстанови и принеси мне раскадровку социальной рекламы, которую сегодня подготовил, — вместо прощания велел шеф, подмигнув правым глазом, ухмыляясь.

— Восстановлю, — чувствуя жар в затылке, ответил Толик, выходя из кабинета.

Секретарь была на месте. Она моментально нажала на паузу и свернула файл с фильмом. Парень подошел к ней:

— Что за кино смотришь?

— С чего ты взял? — набирая для вида текст, бегая пальцами по клавиатуре, спросила девушка.

— Мне можешь не врать. Что за фильм? Я вспомнить не могу?

— «Адвокат дьявола», — выплюнула она, а потом елейно добавила: — С Киану.

4


Анатолий достал из мусорного ведра клочки с раскадровкой, стал собирать картинки, как элементы пазла. Он делал это механически, как выполняет свою работу слепой инвалид, второй десяток лет собирающий выключатели и розетки на специализированном заводе.

Когда он собрал половину, в дверцу его клетушки постучали. Он разрешил войти. Артем шагнул внутрь и закрыл за собой дверь.

— Собираешь? — спросил он, улыбнувшись, склоняя голову к рисункам, разложенным на столе.

— Чем обязан? — подняв на него взгляд, поинтересовался Толя.

— Да ты совсем скис, друг, — присаживаясь на корточки в тесном кабинетике, промолвил Артем. — Я к тебе по делу.

— Выкладывай.

— Мы договорились с шефом, что я беру разработку слогана, за тобой картинка. Потянешь?

— Потяну, — прикладывая к рваному краю очередной подобранный клочок рисунка, кивнул Анатолий.

— Ты так не грузись, — вставая, упирая руки в бока, продолжил Артем. — Случилось и случилось, а отпуск действительно не поможет. К тому же такие деньги платят, что можно наступить на горло своей песне скорби. Я вот…

— Может, ты пойдешь дальше со своими философскими речами?! — психанул парень, махнув рукой. Собранные вместе клочки завихрились, разлетаясь по клетушке.

— Вот к чему приводят лишние телодвижения, — усмехнулся Артем, поймав несколько рваных кусочков левой рукой.

— Я тебя очень прошу, — обхватив голову руками, уставившись в мертвый монитор, попросил Толик.

Раскадровка снегом легла на пол. Мэтр не уходил, молча стоял у двери. Толя не выдержал:

— Ты мне завидуешь, поэтому пришел капать мне на мозги именно тогда, когда я уязвим? — спросил он сквозь зубы, наблюдая гордо-прямое отражение мужчины в стекле черного экрана.

— Чему тут завидовать, — снова присел на корточки Артем, понизив голос. — Я прошел через все этапы: огонь, воду и медные трубы. Я миновал их и остался жив, поэтому ты должен мне завидовать. Я тебе больше скажу. Я за этим и пришел!

Он придвинулся ближе к Анатолию, приподнялся к его правому уху и прошептал:

— С каждым успехом в фирме я терял близкого человека, а у Олега Викторовича вообще никого не осталось, даже кошки и те сдохли. Это не случайности…

Тут он выпрямился, оглянулся, положил ладонь на плечо Толи и сжал пальцы.

— Я тебе больше скажу, — повернувшись вновь к парню, убрав руки, зашептал он еще тише. — Сейчас!

Мэтр полез в карман брюк, достал оттуда плоскую коробочку размером меньше подарочной упаковки для обручального кольца. Поддел ногтем крошечный замочек, поднял крышку. Толя наблюдал за всеми этими странностями молча, пытаясь переварить слова: «С каждым успехом в фирме я терял близкого человека», но ничего не выходило, кроме многократного повторения этой фразы на все лады: «С успехом приходится терять. Близкие люди теряются с успехом. Каждый успех чреват потерей близкого человека…» Артем же достал из коробочки что-то круглое, плоское, размером не больше монеты в два рубля 1998 года выпуска и того же цвета. Он поставил коробочку на стол. На вид она была изготовлена из дерева или из камня. Толя не разобрал. Взять, потрогать коробочку он не успел, потому что, зажав в одном кулаке плоский серебряный предмет, Артем положил свободную руку на плечо парню, нагнулся к его уху и тихо-тихо, медленно начал:

— Я и впрямь тебе завидую, но не потому, что ты брызжешь идеями и посему получаешь больше бабла. Я люблю деньги, но не из-за этого я готов встать на твое место. — Он поднял кулак с зажатым в нем предметом прямо к губам, словно хотел заткнуть себе рот. — Ты не понимаешь, насколько еще счастлив! У тебя еще есть возможность уйти. — Он нервно посмотрел назад, опасаясь того, что там стоит кто-то и подслушивает. — Первой я потерял жену. Я рыдал как проклятый… А почему, в сущности, как проклятый?..

Анатолий слушал, глядя в глаза Артему. Те перестали колоть холодом, потеплели.

— Я и есть проклятый, — шептал мужчина, непривычно выбритый, а потому казавшийся совсем молодым. — Разве у нормального человека могут умирать один за другим близкие люди? — Он замолчал, перевел дух. — Я отвлекся, а ведь каждая секунда на счету. Я хочу тебе сказать, что завидую твоей возможности отказаться от денег, от карьеры. У тебя еще есть шанс. Тебе…

В дверь рабочей кабинки требовательно постучали. Артем вздрогнул, кулак его разжался, и загадочный предмет полетел вниз. Ударившись о пол, он закатился под стол.

— Анатолий! Я слышу, что у вас Артем, — донесся голос Людмилы Геннадьевны из коридора. — Мне нужно поговорить с ним!

— Сейчас, — отстраняя мэтра, словно замороженного на месте, крикнул Толя, протягивая руку к коробочке на столе.

— Я сам! — очнулся Артем, сметя ее в карман.

Анатолий встал и открыл дверь. Женщина вошла резко и грубо, как смертоносное лезвие в горло свинье на бойне.

— Артем, а я тебя обыскалась, шла и голос услышала.

Взгляд ее сверлил мужчину. Артем расплылся в улыбке:

— Вы по поводу пивоваренной компании?

— Именно! Мне шеф сказал, что ты занимаешься слоганом, а Толик общей темой?

— Так точно, Людмила Геннадьевна, — отводя глаза от ее сверлящего взгляда, ответил Артем.

— Он зашел мне сказать об этом, — добавил Анатолий, усевшись на стул, подкатившись к компьютеру.

— Теперь по другому делу, — не поворачивая головы в сторону Толи, продолжила женщина. — Пойдем ко мне в кабинет.

Она взяла Артема под руку и словно потащила за собой прочь из рабочей кабинки.

— Ладно, Толь, я потом зайду. Подготовь мне ее! — При этом он ткнул пальцем в пол.

— Кого? Он еще не знает о концепции и пожеланиях заказчика?! — остановилась начальница в проеме.

— Я про раскадровку социалки, которую Толя утром сделал, да порвал, — сказал Артем.

— Ну, это теперь подождет, — выходя в коридор, уводя следом мужчину, протянула Людмила Геннадьевна.

«Как она услышала его голос? Я почти слов не разбирал. Странно все это. И про социалку он соврал, уверен, что он имел в виду совсем другое», — закрывая за ними дверь на ключ и вставая на колени, думал Анатолий.

Он сразу обнаружил его. Это был серебряный амулет. Достав его на свет из-под стола, положив на ладонь, парень присмотрелся к тисненым рисункам. «Звезда, руны. Такие же, как нацарапал Сергей на столе, — узнал он знаки-обереги. Надо будет узнать у него — зачем»

Анатолий убрал амулет в карман и сразу же вынул обратно, завернул в бумагу и скрепил при помощи степлера. Убрал снова. Работать он не мог. На наручных часах была половина пятого. Он потянулся выключить компьютер и вспомнил, что за весь день не включал его. Тогда Толик вышел из кабинета, запер его, прошел к аппарату для выдачи кофе. От горького обжигающего напитка по телу разлился жар. Руки перестали дрожать. Он для проверки подержал правую раскрытую ладонь на весу. Не дрожит.

Спустившись на лифте вниз, он отправился в магазин сувениров в центре Москвы. Всю дорогу думал над тем, что успел сказать Артем. Как его слова напоминают те три предупреждения, полученные им при переводе на должность дизайнера. «Мистика. Абсурд. Мистику я не отрицаю, но видеть связь в смерти близких и в работе на одну из успешнейших фирм страны — абсурд».

В лавке он купил Полине поющего деревянного человечка без лица и признаков пола. Просто деревянные ошкуренные части, соединенные друг с другом, двигающиеся, и при нажатии на едва выделяющуюся цветом маленькую кнопку кукла пела бесполым голоском: «Ляляля-ляляля-ляляля».

По дороге обратно в офис Толик зашел еще в один магазин и купил дорогие конфеты с цельным ядром бразильского ореха в шоколаде.

В офисе посмотрел на часы. Была половина шестого. Он сразу пошел к кабинке Артема, сжимая в левой руке большой палец правой, шелестя пакетом с подарками, чувствуя, как натирает ногу сквозь тонкую подкладку брюк бумажный конверт с оберегом.

Дверца в кабинет мэтра была заперта, звуков изнутри не доносилось. Анатолий прождал его до шести, но к концу рабочего дня мужчина так и не появился.

Зазвонил телефон. Полина сказала, что ждет его напротив высотки у ресторана. В последние дни она старалась его вытаскивать на различные мероприятия, понимая, что дома тягостнее переживать произошедшее. Он сказал, что сейчас спустится.

Через час позвонила мать. Отец так и не обнаружился. Конфеты с цельным ядром бразильского ореха оказались не так хороши, как их название.

5


Ночью он опять проснулся от кошмара. На этот раз за ним по узкому полутемному коридору следовали люди, издававшие бессвязные звуки. Он убегал от них, петляя и теряясь в лабиринте, напоминавшем подвальные помещения, в которых он с друзьями играл в школьные годы. Только эти ходы меж бетонных стен находились под водой. Он чувствовал это интуитивно, понимая, что бежать некуда. Ему не скрыться от преследовавших его мертвецов. Рано или поздно они загонят его в угол и там разорвут на части, а пока он прячется. Но вот перед ним стена с проступившими капельками влаги и белесым налетом плесени. Он пытается отодвинуть стену, надеясь на замаскированный проход, но преграда монолитна. Тогда он разворачивается, чтобы быстрее выбраться из тупика, и натыкается на человека, схватившего его за горло ледяными руками. Толя просыпается, сдерживая крик, понимая, что во сне его чуть не задушил собственный отец… Или Гена?

Он лежит в постели, смотрит в потолок и силится вернуться в сон. Кого он видел перед пробуждением: отца или друга? От этих попыток мурашки по спине, холод в кончиках пальцев. Он пытается согреть руки и сжимает одну в другой. Полина спит. Он снова измотал ее, пытаясь избавиться от страха.

Анатолий выбрался из-под покрывала, пахнущего ее духами, его туалетной водой, пихтовым ополаскивателем, нашел трусы около батареи на полу, надел их. Встав у окна, он прислушался к звукам в квартире: на кухне дребезжал холодильник, шагала секундная стрелка настенных часов, заложенным носом дышала женщина. Он подумал о Полине. За последние дни он привязался к ней еще сильнее, он запросто говорил, что любит. Вдруг эта легкость в признаниях свидетельствует о его безразличном отношении к ней? В школьные годы он считал, что «я тебя люблю» нельзя выдавать на-гора, словно выдохи и вдохи. С тех пор много воды утекло, но, оставаясь верным презумпции редкостности признания в любви, он говорил эти слова только очень близким женщинам и никогда не забрасывал их как приманку готовой отдаться за ласковую ложь девочке. Он не врал, чтобы переспать. Следовательно, если он часто говорит о своей любви Полине, она ему более чем близка. Даже воспоминание о ее улыбке согревает и отражается на его лице весельем, поэтому хочется всем сказать, как он ее любит. Здесь легкость признаний должна расцениваться как последствия волшебных химических реакций, происходящих в его душе при виде этой женщины, а не как просто слова, произносимые без переживаний, механически. Он ее любит и не стыдится говорить об этом стократно день за днем.

Он посмотрел на Полину, не отходя от окна. «Действительно, люблю», — подумал и отвернулся к стеклу. В ужасе отшатнулся, увидев за окном блестящие белки глаз полупрозрачного человека. Бледный образ тоже ушел в сторону. Тогда Анатолий понял, что испугался собственного отражения. Улыбка скользнула по его губам. В голове за долю секунды разыгралась трагедия, в которой он видел очередную смерть отца. Для человека, обладающего живым воображением, это было мучением. Внутри его ежесекундно могли рождаться и умирать планеты, не говоря уже о такой малости, как увидеть рождение или смерть знакомого, близкого человека. И каждый раз эти невольные фантазии заставляли сердце на секунду замирать в ужасе, сжимаясь в комочек, ноющий болью, словно пустотой наполняемый и раздираемый на части изнутри.

Анатолий не мог заснуть и не мог больше видеть эти жуткие сны наяву. Он вспомнил, что в холодильнике оставалось полбутылки чинзано. Сладкое, терпкое, тягучее, бордовое — оно могло помочь забыться. Он почти вышел из спальни, но, послушавшись непонятной природы наития, вернулся к сложенным на стуле брюкам, достал из кармана бумажный конверт с амулетом. Взяв его, поспешил на кухню.

Оберег поблескивал в слабом свете, проникающем через окно в сумрак комнаты. Анатолий сидел за столом, прикасаясь пальцами к тисненым рисункам. Молодой мужчина смотрел на знаки, и они визуально увеличивались в объеме, источая вокруг себя серебряную пыльцу. Он накрыл амулет ладонью, вспомнив слова Артема о том, что он еще может уйти из агентства, отказавшись от карьеры и денег, но не видя связи между своей работой в фирме и исчезновением отца. Толя поймет, где соединились звенья этой головоломки совсем скоро, но…

Толик перестал думать об Артеме и его словах внезапно, словно подул сильнейший ветер и унес сухие листья размышлений в недостижимую даль. В голове прояснилось. В кулаке правой руки он сжимал амулет с рунами, дарящий покой и защиту от темных сил. Сразу навалился сон, неотвратимый, как смена сезонов. Словно на место бессонной летней ночи встала освежающая, заставляющая закутаться с головой под теплое одеяло осенняя ночь.

Он вернулся в спальню. Там молодой мужчина с зажатым амулетом в руке залез под покрывало, сомкнул глаза и прижался к любимой женщине, к ее горячему телу.

Он спал без сновидений, пока будильник пропищал подъем.

6


Они ехали на работу вместе. Подходя к зданию, Толик остановился у киоска, а Полина пошла вперед. Со стороны конспирация выглядела смешно, но они продолжали делать вид, что живут порознь. Кого они хотели обмануть? Они сами не знали. Хохотали до слез над своими шпионскими играми, но неизменно каждое утро либо ехали на работу врозь, либо расставались, не доходя до высотки.

Он стоял у киоска, наблюдая, как истаивает ее фигурка в смоговой дали. Амулет лежал в надорванном бумажном конверте в нагрудном кармане шелковой рубашки. Толик понимал, что должен отдать эту вещь Артему, но делать этого ему не хотелось.

Артема снова не было на месте. Толя пошел от него к Людмиле Геннадьевне, чтобы получить задание. Она ждала его.

— Вчера мы окончательно подготовили концепцию рекламной кампании…

— А слоган? — вставил Толя.

— Артем подготовил вчера и слоган, — ответила женщина, не отрывая взгляда от монитора.

За ее спиной висела картина: зеленая лупоглазая лягушка на желтом фоне в фиолетовой раме. Понять, в каком состоянии находилась начальница, было затруднительно.

— А где он сам? — спросил Анатолий, пришедший к выводу, что сочетание зеленого, желтого и фиолетового цветов, скорее всего, свидетельствует о хорошем настроении.

— Он уехал, очень срочно! — сказала, как отрезала, Людмила Геннадьевна, бросив на дизайнера взгляд, хлесткий, как удар хлыста.

Толик перехватил его, заметив, как в долю секунды взгляд, скользнувший по нему, стал испуганным, жалким. Нижняя губа женщины дрогнула. Она осела на стул, уставилась в монитор. Он ждал, что будет дальше, ощущая легкость во всем теле. С картины бестолково смотрела лягушка.

— С тобой что-то не так? — спросила она, спустя полминуты молчания.

— В смысле? — стоя около стола, уточнил парень, не понимая, что послужило причиной такой резкой перемены настроения начальницы: из требовательной она стала просящей.

— Ты вчера был другим. Видимо, из-за случая с отцом, да?

— Да, — присаживаясь, наблюдал, как она откатилась на стуле дальше от него, к стене. — У меня отец пропал. Я думал взять отпуск из-за этого, но вчера переговорил…

— Я в курсе, — мягко перебила она. — Но сегодня отец нашелся?

— Нет. Я звонил матери. Она подала заявление в милицию, но отца еще не нашли. На этом фронте без изменений.

Толик почувствовал внутреннее тепло. Оно брало силы от сердца и растекалось во все конечности. Стоило Людмиле Геннадьевне покоситься на него, тепло превращалось в холодный безболезненный жар, а в кончиках пальцев начинала пульсировать энергия. Он понял почему…

— Не важно, — сказала женщина. — Я плохо спала и сейчас могу ляпнуть чушь. Да-да, с начальниками тоже так бывает, — сжимая в правой руке пресс-папье в виде пирамиды с фигуркой древнеегипетского бога Анубиса, знакомого Толе по урокам истории и культурологии, продолжала она. — Я, если признаться, не все подготовила. Позже я либо сама занесу тебе задание вместе со слоганом, либо направлю кого-нибудь. А сейчас уйди, мне нужно побыть одной, — попросила она, бледнея на глазах.

Женщина сжала пластмассовую пирамидку с такой силой, что побелели подушечки пальцев.

— Может, вызвать врача, — предложил Толик, поднявшись со стула и обходя стол, приближаясь к ней.

— Нет! Выйди, пожалуйста! — крикнула Людмила Геннадьевна, ударив пресс-папье по лакированному деревянному полотну.

— Ладно, — направляясь к выходу, согласился он, чувствуя, как под сердцем ослабевает холодный жар оберега, лежащего в кармане рубашки.

Толик закрыл за собой дверь. С обратной стороны о нее что-то ударилось и упало на пол. Он посмотрел вниз. Из проема вытекала вода с черными блестками. «Она швырнула мне в спину пирамидку», — понял парень, поспешив в свой кабинет.

Сидя там, он подумал: «Неужели с Артемом произошло что-то более серьезное, чем поездка в другой город? Один раз его уже били за слова, в этот раз… Почему она боится амулета? Может, мне просто кажется, что его, а на самом деле у нее климакс или предменструальный синдром? Но Артем спокойно носил эту вещь в кармане…» Откинувшись на спинку стула, Толя откатился от стола и закинул на него ноги, как делают киношные американцы. «Он носил амулет в коробочке. Это не просто так, для сохранности. Возможно, раз есть металлы, препятствующие проникновению радиации сквозь них, так и есть материал, делающий незаметным для посторонних силу оберегов. Зачем же он прятал то, что защищало его? Он же говорил, что уже не в силах пойти назад, ему нечего терять. Отче мой Небесный, — Толя посмотрел на потолок, пытаясь проникнуть сквозь него взглядом, — Отче, почему он не смог договорить, предупредить меня. Если ты слышишь, если можешь, то защити, убереги. Дай знак».

В дверь постучали. Не дожидаясь разрешения войти, в кабинку ступила женская нога, прикрытая джинсовой юбкой, начинающейся чуть выше колена.

— Толик, тебе Людмила Геннадьевна попросила передать задание, — протягивая ему пластмассовую черную папку, сказала девушка. — Что-то она сегодня не в духе.

— Зайди, пожалуйста, — убирая ноги со стола, принимая документы, попросил он.

Девчонка вошла. На миг он задержал глаза на ее полуобнаженной груди, потом спросил:

— Что она сказала, посылая тебя ко мне? Как вела себя? Не сложилось впечатление, будто я разозлил ее?

— А что, у вас с утра конфликт был? — подгибая левую ногу, упирая ступню в стену, уточнила коллега, разглядывая оклеенные макетами стены кабинета.

— Небольшой. А что, это заметно? — вертел он в руках папку.

— Чувствовалась какая-то напряженность в ее голосе, когда она просила передать тебе это, — ткнув пальцем с длинным, выкрашенным в розовый цвет ногтем в документы, сказала девушка.

— Слушай, а ты давно здесь работаешь? — спросил Толик, положив папку на стол, посмотрев в глаза коллеги.

— Не очень. Как и ты, наверное. Я больше как подай-принеси, типа испытательный срок.

— До сих пор?

— Ну и пусть. Платят же хорошо, а работы немного.

— У меня вот отец пропал без вести.

— Давно? Вот почему ты на взводе? Еще бы. У одного из парней тут тоже мать умерла, так он вообще на работе полмесяца не появлялся…

— У кого это? Почему я не знал?

— Через кабинку от тебя сидит, Иваном зовут, — ответила девушка. — Почему ты не знаешь? Ты вообще в сплетнях замечен не был. Про тебя некоторые говорят, что ты гордый, не общительный.

— Вот как? — вставая со стула, удивился Толик. Он посмотрел в упор на коллегу, запомнив, какой формы родинка на ее шее.

— Я просто занят всегда, — сказал он.

— Да я-то вижу тебе цену, — улыбнулась она. — В смысле, понятно, что ты общителен, да не для нас. Хотя в фирме все какие-то странные. Я раньше работала в книжном издательстве, так там люди нормальные, общаются, а тут пока не столкнешься нос в нос, не заговорят.

— Извини, — развел руками Толя. — Заходи поболтать как-нибудь.

— Тебе некогда, — выходя, рассмеялась она. — Забыл, что ли?

— Пока! Спасибо за документы! — поблагодарил он.

Закрыв дверь, взялся за работу, но в голове свербело желание пойти к Ивану и поговорить о том, что сказала девушка. В конце концов он отодвинул заготовки в сторону, встал из-за стола. Выключив монитор, вышел в коридор.

Соседа не было. Желая унять дрожь, появившуюся от предвкушения открытия секрета, он дошел до кабинета Артема. Проверил, что его нет. Оттуда пошел выпить кофе. Взял со сливками и корицей. Тепло амулета не чувствовалось. Он пил горячий ароматный напиток, когда в коридоре появился худой мужчина, похожий на крысу. Дойдя до Толика, он ощупал того взглядом, и из надменного его лицо стало озабоченным, осунулось.

— Хотите кофе? Я отойду, — предложил парень, ощутив легкое жаркое покалывание под сердцем.

— Нет! Нет! — обходя его, словно пламя костра, бросил мужчина, удаляясь к приемной директора.

«Он тоже испугался меня. Значит, амулет действует. Но почему девчонка не убежала? Надо зайти к Олегу Викторовичу, проверить его реакцию», — подумал дизайнер, допив кофе и смяв одноразовый стаканчик. Он швырнул его в никелированную урну, пошел к кабинету главного редактора. Навстречу ему шел щуплый паренек, знакомый по «пятиминуткам». «Это Иван! Точно, это Иван», — узнал Анатолий, и сердце в груди забилось, словно у охотничьей собаки, идущей по следу.

— Привет, Ваня! — остановил он коллегу, протягивая тому руку.

Тот остановился, оглядел его, узнал:

— Привет!

Они пожали руки, и вдруг Иван дернулся, словно бабочка, которую нашпиливают на иголку. Он шагнул назад, потом посмотрел вперед и метнулся туда, бросив:

— Я очень тороплюсь!

— Подожди, я с тобой! — поворачиваясь, следуя за ним, крикнул Толя. Под сердцем слабо жгло.

— Не надо, нам не по пути, — не поворачиваясь, отмахнулся коллега, подходя к лифту. Тот был занят. Тогда он спешно направился к лестнице.

— Что за глупости, давай поговорим, — нагоняя Ивана, настаивал Анатолий.

— Не-ког-да! Не-ког-да! — вышел он на лестницу, скрываясь за дверью.

Анатолий шагнул следом. Он успел увернуться от удара. Костлявый кулак Ивана пролетел в сантиметре от левого виска парня, присевшего и чуть наклонившегося вбок.

— Не ходи за мной! — рявкнул нападавший, занося руку.

Толик выпрямил ногу, ударив коллегу в пах. Тот взвыл, зажав руками промежность, упал на колени, запрокинув голову.

— С ума сошел, что ли. Я просто поговорить хочу, — шумно дыша, ощущая энергию в пальцах, во всем теле, сказал Толик.

— Нечего со мной говорить! Ты не такой, как мы, ты двуличен! Тебя внедрили, чтобы лишить нас всего! — иногда подвывая, говорил Иван, ползая по полу, смотря снизу вверх.

— Куда меня внедрили? — спросил Толя, отходя к приоткрывающейся со стороны коридора двери, сжимая кулаки.

— К нам тебя внедрили, чтобы разрушить все дела! — крикнул коллега, следя взглядом за кем-то, проникшим через дверной проем за спину Анатолию, заметившему движение, но не успевшему повернуться.

Его ударили по спине. Колени подогнулись. Потом Толик почувствовал, как кто-то бьет его по затылку. В глазах потемнело. Сквозь сизо-серую пелену он заметил, как Иван вскочил, выпрямился, его пальцы протянулись к нагрудному карману рубашки, рванули ткань. Амулет серебряной монетой взмыл вверх, перевернулся в воздухе и полетел вниз, в лестничный проем. Кто-то обхватил обмякшее тело Толика сзади, не дав окончательно упасть. Когда глаза дизайнера закрылись, погружая его в бездонно-темное бессознание, парня опустили на песочного цвета кафель лестничной площадки.

Когда Толик пришел в себя, то в голове гудели маленькие локомотивы, а спину холодило. Шелковая рубашка «Kenzo» была испорчена, оторван карман. Кусочек ткани лежал на кафеле, сливаясь по цветовой гамме. Амулета не было. «Он улетел вниз», — вспомнил дизайнер, сжимая голову руками.

Держась за перила, подтягиваясь, он встал с пола. Искать оберег не пошел, решив: «Бесполезно. Его Ваня уничтожил. Надо найти этого урода и потолковать».

Но поговорить с Иваном не получилось. Толя, возвращаясь к своему кабинету, встретил бегущую ему навстречу переполошенную Людмилу Геннадьевну:

— Наш сотрудник выскочил из здания прямо под колеса грузовика. Пошли, поможешь, если необходимо.

На улице толпился народ. Пробираясь сквозь толпу, Толик заметил краем глаза Полину. Он хотел подойти к ней, но ее оттеснили, она скрылась из виду. То тут, то там он натыкался на коллег. Все стремились попасть к грузовику, стоящему поперек полосы движения. Были слышны громкие голоса. Самый грубый и истеричный, видимо водитель, шумел:

— Он кинулся под колеса! Как я остановлюсь!

Толя абстрагировался от звуков. Он прорвал толпу, выйдя вперед. Из-под огромных черных колес растекалась лужа темной крови, торчала половина ноги. Вторая нога была неестественно откинута в сторону, подвернута. Толик отвернулся и пошел прочь, не обращая внимания на злобные высказывания отпихиваемых им людей.

Он поднялся к себе, пододвинул бумаги с заданием и наработками, еще раз подумал, как лучше обыграть придуманный Артемом слоган. Работу никто не отменял. До вечера он готовил раскадровку, стараясь не думать о том, что сталось бы с Иваном, не столкнись они в предобеденное время, пытаясь забыть, как густая кровь растекалась, заполняя собой трещины в асфальте.

В эту ночь он спал плохо. Полину тоже мучили кошмары. Она видела остатки погибшего под колесами, и это не отпускало ее. Под утро они задремали. Толе явился отец. Он звал его с собой в ярко-белую даль, но парень отказался, объяснив, что влюблен, обеспечен и не хочет умирать. Отец кивнул, согласившись с сыном, и пошел в добрый, молочной густоты туман.

Толик с Полиной проспали, не услышав писк будильника. Эта ночь подарила им не только плохой сон, не только намекнула дизайнеру на будущее, но и соединила их судьбы самым естественным способом, данным Богом. Правда, пара об этом еще не знала.




Глава 8

А может, происходящее просто бред сумасшедшего?


1


Они проспали, не услышав писк будильника.

Полина спешно допивала кофе со сливками. Толя сидел напротив, держа кружку из тонкого китайского фарфора, прозрачного на просвет, наполненную свежезаваренным зеленым чаем. Чай он купил два дня назад в специализированном магазине на развес, там же взял в подарок Полине сервиз. Когда она радовалась, срывая блестящую шуршащую бумагу с коробки, у него ненадолго поднялось настроение. Сейчас он вспомнил о тех минутах и улыбнулся, отпил чай и сказал:

— Я знаю, что отец умер.

Она поперхнулась, закашлялась, отставив кофе. Он решил объяснить:

— Сегодня я видел сон, в котором папа звал меня с собой в пелену. Знаешь, я много раз слышал, что такие сны — вещие. Он умер и звал меня к себе.

— Прошу тебя, очень прошу, перестань, — выставив ладони с поднятыми вверх указательными пальцами вперед, сказала Полина. — Это все из-за вчерашнего случая у высотки. Я тоже плохо спала, ты ведь знаешь. К тому же ты целую неделю накручиваешь себя.

— Но я сейчас спокоен. — Он отставил чай и взял ее правую руку. — Я успокоился, потому что неопределенности больше нет. Его не стало, а значит, не нужно больше ждать.

— Ты матери хоть не скажешь об этом сне? — спросила Полина, высвобождая руку, взяв в нее кофе.

— Нет. Это знаем только мы. Она не поверит в мой сон. Я только не знаю, как он умер. Где, как и почему? Но уверен — его больше нет на этом свете.

— Перестань, — попросила она, в глазах женщины блестели слезы. — Я не могу слушать про смерть. Я все время вспоминаю этого паренька, грузовик, визг тормозов. Я видела все, пусть и издалека, но видела. Я хочу забыть…

Ее плечи задрожали. Она согнулась пополам, положив лоб на стол. Она рыдала. Толя подошел к ней, стал гладить по волосам. Он тоже хотел плакать, но не мог себе позволить сделать это ней. «Если бы я заплакал в другой день, она бы не стала смеяться, потому что понимала бы мою боль. Она понимала бы, что мои слезы — дань доверия к ней. Но если я заплачу сейчас, то это будет слабостью, проявленною в минуту, когда от меня ждут поддержки, защиты», — подумал он, нашептывая ей на ухо ласковый бред. «Защита! Нужно заказать в ювелирной лавке серебряный оберег. Мне и ей. На всякий случай. Пусть подоплека вчерашнего поведения Людмилы, человека-крысы, Ивана надуманы мною. Пусть амулет здесь ни при чем, но мне он нужен. Глупо отрицать сверхъестественную силу, заключенную в нем».

— Ты моя красавица, хватит плакать. Ты же не виновата в случившемся, — сказал он вслух, гладя ее плечи.

— А еще вчера этот секс, — не поднимая головы, всхлипнула она.

Толя вспомнил, как быстро все произошло. Скомканно, как салфетка, использованная онанистом. Он привлек ее к себе, они поцеловались, он чуть стянул с нее трусики, освобождая путь, а потом без подготовки грубо вошел. Она зажала нижнюю губу зубами, запустила правую пятерню в светлые волосы. Он толкнул три раза, и все его тело пробили конвульсии. Потом он откинулся, вынув, словно трус-воин, убегающий с поля боя. Она закрыла глаза, прижав пальцы к лобку, плотно сжав ноги. До утра они не обменялись ни словом.

— Прости, сам не знаю, как такое вышло, — извинился он.

Он сам почувствовал себя вчера изнасилованным, хотя и делал все сам без души, походя. Ему хотелось унять жар плоти и забыться.

— Я чувствовала себя шлюхой, которой воспользовались и забыли, — сказала она, всхлипнув, — Забытая шлюха, ха-ха-ха-ха.

Она подняла голову от стола, истерично смеясь. Он опустился перед ней на одно колено. Не знал, что сказать, только поймал ее порхавшие мотыльками ладони и зажал в своих.

— Я видела фильм, кажется, «Пианистка», так там молодой любовник засунул ей в рот в кладовке, а ее вырвало, — говорила она, не смотря на него, глядя на холодильник. — Он разругался, бросил ее, сказав, что впервые кого-то тошнит от его члена. Вот урод! Бросить человека за то, что ей трудно было дышать. За то, что забыл о ней, пытаясь побыстрее удовлетворить себя. Ха-ха-ха! Бросить вот так, всю в блевотине!

Толя молчал. Голова была тяжелой и горячей. Он подогнул второе колено и теперь стоял перед ней, как перед иконой. Полина отвела взгляд от холодильника, посмотрела на любовника, слезы катились по ее щекам:

— Ты не бросишь меня? Вчерашнее не означает, что ты меня не любишь?

— Я люблю тебя, — вставая с колен, поднимая ее и прижимая к своей груди, заговорил молодой мужчина. — Я очень тебя люблю. Во вчерашнем я виноват, только я. Сам не знаю, что на меня нашло. Я хотел сделать все как полагается, с нежностью, с любовью, а вышло…

— Ты кончил…

— …Так по дурацки. Мне самому стало хуже вчера, а я виноват. Я тебя люблю, только тебя. Я хо…

— Ты кончил так быстро, не успев прервать, — вставила она, уткнувшись в его плечо, укусив кожу. Он поморщился от боли.

— Я хочу, чтобы мы были вместе всегда. Я люблю тебя, — повторил он, прижав губы к ее холодному лбу.

Он целовал ее аккуратно, едва касаясь, щекоча длинными ресницами ее ухоженную кожу, чертя кончиком языка змеящиеся линии. Она повисла на нем, успокаиваясь, ощущая, как тепло разливается по телу и увлажняется лоно. Когда его губы коснулись шеи, Полина отстранилась, сказав:

— Я и так опоздала. Скажу, что была в налоговой, но дольше задерживаться не могу.

Потом она улыбнулась и добавила:

— Я тебя тоже очень-очень сильно люблю, мой мужчина. Ты идешь на работу?

— Сейчас позвоню, совру, что диарея застала меня врасплох, а потом прошвырнусь по магазинам. Хочу купить тебе кое-что, — ответил он, радуясь, что Полина пришла в норму.

— Что именно?! — делая шаг назад, подпирая руками бока, спросила женщина.

— Вечером узнаешь.

2


Толик проводил ее до двери, позвонил Людмиле Геннадьевне. Ему показалось, что она не верит в его желудочно-кишечные проблемы, но что с того. «Почему я обязан работать над воплощением концепции, сидя в клетушке и слушая опостылевшую тяжелую музыку с перерывами на декаданс готических терзаний западных групп», — подумал он, отключаясь. Он почти научился не обращать внимания на аккомпанемент, льющийся из репродуктора весь рабочий день, но бывали моменты, когда услышанная им песня застревала в мозгу, как кобель в сучке во время вязки. Тогда Толя включал дома на кухне радио «Россия», надеясь перебить навязчивый агрессивный или скорбящий мотив услышанным рассказом, песней, хоть рекламным блоком. Он постоянно замечал, как эта музыка влияет на его творчество, на его настроение. Когда совсем было невмоготу, он прикрывал динамик книгами, заглушая звук. Несколько раз он пытался убедить начальство прекратить трансляции музыки в его кабинете, но руководство оставалось непоколебимо в святой уверенности, что, приобщая сотрудников к искусству, они только помогают им создавать. Тогда он попросил включать что-то кроме альтернативной или готической музыки, на что получил отказ и комментарий о тупости и ненужности в современном мире такого музыкального течения, как попса. «Ничего, поработаю без вашего хард-рока и панка», — рассуждал Толик, одеваясь, аккуратно отсчитывая деньги, складывая их в кошелек из натуральной кожи крокодила. Казалось, тот еще пахнет болотом, фабрикой, дорогой. О таком кошельке Толя мечтал с детства, увидев его в одном из художественных фильмов. Поэтому, не задумываясь, выложил за него круглую сумму на прошлой неделе, прогуливаясь с Полиной по магазинам. Ей он тоже купил тогда подарок — безделушку от «D&G».

Выйдя из подъезда, Толик направился к метро. Сейчас он планировал заказать амулеты и купить для Полины главный подарок, в который вложил бы не только деньги, но и душу.

Он приехал на улицу, обозначенную в путеводителе. Оставалось найти магазин. Солнце ярко светило, прогревая асфальт, бетон, землю, людей. Редкие деревья покрывались зелеными листочками, издали напоминавшими мазки на картинах импрессионистов. Навстречу попадались сбросившие пальто, шубы, повесившие в шкафы куртки женщины. У Толи в голове появилась ассоциация с лужайкой, подставившей землистый бок солнцу, топящему снежный покров. Лето умело обнажало горожанок, слушавшихся его, как искушенного любовника, опытного настолько, что только жеста или взгляда достаточно — сразу хочется снять с себя все лишнее. Молодые парочки беззастенчиво лобзались на лавочках. Мужчины шарили глазами по оголенным прелестям противоположного пола. Толик не выбивался из стаи, он шел, впитывая в себя царившее вокруг состояние вседозволенности. Одна девочка привлекла его внимание вихляющими из стороны в сторону бедрами. Если бы Полина была рядом, то он не позволил бы себе услаждать взгляд, но сейчас можно было стать обычным самцом, ценящим прелести адалисок, но хранящим верность единственной женщине.

Магазин был заметен издалека. Витрины переливались инсталляциями на тему роскоши. Сообщение о снижении цен на изделия из бриллиантов дополнялось сворованным из американской комедии призывом: «Женщины, глазируйтесь!»

Толик зашел в раскрывшиеся перед ним двери. Он спросил охранника, есть ли и как пройти в ювелирную мастерскую. Мужчина в форме указал дубинкой влево. Толя прошел мимо рядов стеллажей, блиставших драгоценными камнями, металлом.

Он объяснил мастеру, какого результата ждет от работы. Нарисовал форму изделия, рисунок для тиснения. Ему предложили сделать инкрустацию золотом, но дизайнер отказался. Он не знает всего о свойствах амулета и не рискует вносить изменения в увиденную структуру.

— Только серебро и только такая последовательность рисунков, никаких улучшений и дополнений, договорились? — сказал он, отсчитывая сумму залога.

Наученный опытом, мастер больше не настаивал.

— Как молодой человек желает, так и сделаю, — крякнул он, принимая купюры из холеных рук.

— Через сколько дней можно подойти за заказом? — убирая кошелек в карман майки из специальной выделки льна, спросил Толик.

Ювелир ответил ему, выдал чек и талончик, убрал бумагу с нарисованными знаками в ящик, пожелал счастливого дня.

Толик сложил талон с чеком в карман, пошел к стеллажам. Он долго ходил от одного к другому, пытаясь представить, какое кольцо будет лучше смотреться на красивых пальцах Полины. «Надо сразу взять комплект с серьгами», — остановился он напротив стеклянного куба, внутри которого на подушечке из черного бархата покоились украшения с прозрачно-голубыми камнями. Толя уже спрашивал их название, но забыл. Слезно-голубые кристаллы нравились ему больше, чем стеклянно-холодные бриллианты, напоминавшие камушки бижутерии. В этом наборе ему нравился современный дизайн. Вот у его матери были кольца с крупными рубинами в лапках желтого золота. Он такие украшения покупать не стал бы никогда. Возлежавшие же на бархате белые с вкраплениями желтого золота и теплыми голубыми искрами кольцо и серьги казались сошедшими со страниц последнего, еще пахнущего типографской краской журнала о достижениях ювелирного искусства. Цена подтверждала его догадки.

Толя подозвал девушку консультанта в белоснежной блузке, с молочными бантами в черных волосах, заплетенных в смешные добрые косички. Она рассказала ему, к коллекции какого дома относятся выбранные им украшения. Затем спросила, как ему удобнее оплатить покупку. Он задал встречный вопрос:

— Это глупый вопрос, но скажите, если девушке делают предложение и дарят вместе с кольцом еще и серьги…

— Это потрясающе, — на выдохе, сложив ладошки, прижав их к груди, ответила продавец. — Вы можете поделить подарок на две части. Сперва кольцо, а на следующий день серьги. Это будет потрясающе.

— Потрясающе, — улыбнулся Толик. — Я возьму. Вы доллары принимаете?

…Из магазина он вышел с пакетом, поймал мотор, чтобы не тащиться через весь город с таким богатством. Водитель домчал его за тридцать минут до дома. Толя проехал мимо нескольких банеров, на которых была реклама, разработанная им. «Мрачновато, — провожая взглядом плакат с информацией о компьютерной стрелялке, подумал он. — Вот результат прослушивания депрессивной музыки во время работы».

Выбирая подарок для Полины, он совсем забыл про работу, забыл про отца, про вчерашний жуткий случай. Он набрал номер, но мать не взяла трубку. Стараясь не нервничать, Толик поднялся в квартиру, спрятал пакет с драгоценностями в укромном месте, предварительно разложив по отдельности кольцо и серьги. «Завтра выходной, завтра и отдам», — чувствуя острое желание прямо сейчас бежать к ней, встать на колено в стиле рыцарской эпохи и сказать слова, танцующие на кончике языка щекотливую чечетку.

«Завтра-завтра-завтра», — повторял он, чтобы успокоиться, добираясь на метро в офис, где его ждал неприятный сюрприз.

3


Дверцы лифта открылись, и Анатолий шагнул на этаж агентства. Он смотрел вперед, поэтому сразу заметил знакомое лицо и шарахнулся назад в кабинку. Мысли кружились в голове беснующимся хороводом: «Он же умер! Вчера попал под колеса! Этого не может быть! Что же происходит в этой фирме, раз трупы оживают?» Иван не сводил с него блестящих глаз. Его плоские губы улыбались. Чуть правее над головой погибшего вчера дизайнера была натянута траурная ленточка. «Это фотография в полный рост», — успокоился Толик, подойдя к матовому изображению.

Справа от фотографии висела бумага в темной раме. Текст гласил:

Вчера трагически погиб один из лучших сотрудников агентства. Семья! Похороны состоятся в субботу, вынос тела в 10 часов утра по адресу:

Малая Слабодская-Кичигина, д. 34, подъезд № 6.

Проводим друга, коллегу в последний путь!

«Еще чего не хватало, идти на вынос тела человека, набросившегося на меня», — было первым, что пришло Толе в голову. Потом нахлынули грустные мысли. Он прошел к себе в кабинет, попробовал дозвониться до матери, но не получалось. Включил компьютер. Пока тот загружался, Толик дошел до клетушки Артема. Мэтра не было. «Неужели и его под колеса», — предположил парень. Он замер напротив двери в кабинку, никак не мог сконцентрироваться, определить внезапно нахлынувшие чувства. После задорно-летнего утра, сверкающе-роскошного магазина, нетерпеливо-желанного момента вручения подарка Полине он снова попал в мрачную сухую склизь неопределенности. Как странно устроен мир. Вот человек идет и все знает наперед, планирует свою жизнь, сверяя каждый шаг с теориями ученых мотиваторов и бизнес-консультантов, и все у человека получается, но… Вот тот же самый человек, словно попадая в другое измерение, испытывает треволнения по поводу неизвестности своего бытия. Тот же человек мучается догадками, как герой детективного романа, да только в книгах все нотка в нотку: если расследования, то расследования, если любовь, то любовь. У него же, с одной стороны, была любовь, с другой — какая-то мистика, от которой хотелось сбежать, отчиститься, как от скверны. Но как? «Пойду работать, — спасением пришла мысль, и Толик буквально увидел себя со стороны: высокий парень, над головой которого загорелась яркая лампочка, обозначающая в комиксах рождение гениальной идеи. — Пойду работать, забудусь, завтра поеду с Полиной за город на пикник или в Питер, а все эти странности пошлю на выходные черту в сраку. Я не могу все время быть в напряжении, все время думать-думать-думать о природе происходящего со мной. Это просто судьба, и нет ничего больше…»

— Толя! — раздался голос, хлестко вернувший его к действительности.

— Здравствуйте! Я зашел к Артему, а его нет, — сказал он, выпрямляясь.

— Я же говорила, что он уехал в другой город, — произнесла Людмила Геннадьевна, сделав удивленное лицо.

Она была одета в серебристо-черное длинное платье. Волосы собраны и заколоты на макушке. Косметики на ней было больше обычного. Проступивший пот размочил пудру, покрывавшую шею. Ему это напомнило змею, линьку которой он наблюдал мальчишкой в серпентарии, приезжавшем однажды в Оренбург. «Меня отец туда водил», — разглядывая складки кожи начальницы, подумал он.

— Толя, что с тобой? — спросила она. — Ты со вчерашнего дня какой-то не такой.

— Я тоже хотел узнать, что вчера произошло с вами, Людмила Геннадьевна? Почему вы попросили меня спешно уйти из кабинета?

— Это очень личное, — загадочно улыбнулась она. — Если ты живешь с женщиной, то должен догадаться.

«Намекает на предменструальный синдром», — понял дизайнер. У Полины такого не было, просто он читал в мужском журнале про эту беду и как мужикам ее пережить.

— А у меня отец пропал, поэтому я…

— Я знаю, ты говорил. Конечно, мы все подавлены со вчерашнего вечера, — начала она, положив руку ему на плечо, подталкивая его в сторону рабочего кабинета, прочь отсюда. — Ваня был талантлив. Настоящий новатор, хотя и уступающий тебе по полету фантазии…

— У меня бурное воображение, — медленно шагая к своей клетушке по узкому коридору, вставил Толик.

— У него зато был свой стиль, легко узнаваемый почерк. Каждая его работа была слепком с его сущности. Нелепая смерть.

— Да, — кивнул молодой мужчина, останавливаясь напротив своего кабинета. — Правда, мне он показался слегка ненормальным.

— Анатолий, так нельзя говорить о мертвых. Они все слышат, — возмутилась женщина, на миг приложив указательный палец к губам. — К тому же любой творческий человек слегка ненормален, согласись?

— Ну…

— Ты тоже можешь показаться кому-то не вполне адекватным. Возьми даже вчерашний день. Девочка, заносившая тебе документы, сочла твое поведение странным.

— Мое? Она? — следя, как капля пота стекла по шее начальницы в ложбинку между грудей, чуть приоткрытых полукруглым вырезом.

— Да-да, — развела руками начальница, кивая головой. — Давай зайдем к тебе, поговорим.

— Давайте, — согласился он, открывая дверь, пропуская внутрь начальницу, отметив, как обтягивает ее зад ткань платья.

Она прошла, повернулась к нему. Лицо ее сделалось серьезным, не предвещавшим ничего хорошего.

— Сегодня ты не пришел с утра, почему? — спросила она, уперев одну руку в стол, другую вбок, задрав голову вверх, как горделивая птица.

— Я же звонил и все объяснил, — удивился Толик. — У меня были проблемы с желудком…

— Которые не помешали тебе съездить в ювелирный магазин?

Это был удар. Она все знала. Он ответил:

— Я отошел как раз к обеду, поэтому решил съездить туда. А откуда вы знаете?

— Кое-кто из менеджеров по рекламе видел тебя там. Мы хотим заполучить право провести промоушен акцию для одного из поставщиков драгоценностей. А что там делал ты?

— Покупал невесте кольцо, — признался Толик, смотря ей прямо в глаза, словно говорящие: «Ты попался, парниша! Ты лгун, и теперь у тебя нет права на ошибку».

— Честность украшает человека, — промолвила она, похлопав его по плечу рукой, которую убрала с пояса. — Анатолий, я прекрасно понимаю тебя. Я тоже теряла родных, но не сломалась. Есть слабые люди, для которых внешние неминуемые стрессы губительны, они уничтожают их психику. Например, Сергей, работавший в этом кабинете до тебя. Он потерял любимую девушку и сломался. Ты сам знаешь, что с ним стало, ты был одной из жертв, попавших под жернова его безумия. Он начинал тоже со вранья, постоянно задерживался, выдумывая правдоподобные причины, но я взрослая, опытная женщина, я вижу суть вещей. Сегодня тебя поймали на лжи, но ты дорог фирме, поэтому на это посмотрят сквозь пальцы. Не думай, что так будет всегда. Многие сотрудники организации обеспокоены твоим поведением. Ты даже сегодня в магазине вел себя странно…

— Да вы что, следили за мной?! — психанул Толик, смахнув ее руку со своего плеча.

— Я же сказала, что рекламный менеджер тебя узнала, она удивилась, почему ты не на работе, подошла к ювелирному мастеру…

У него подгибались колени. Левая рука с силой сжала пальцы правой.

— …Теперь я лучше понимаю, почему нескольким сотрудникам кажется странным твой стиль жизни. Ты почти не общаешься с коллегами, постоянно за работой или пьешь кофе у автомата, интересуешься вещами, которые вряд ли взволнуют человека, находящегося в нормальном состоянии. Я буду ходатайствовать перед директором о предоставлении тебе отпуска. Ну его, заказ, — театрально взмахнув рукой, ахнула она. — Тебе действительно нужен отдых…

— Да куда вы клоните! Я вполне адекватен! Моя психика в норме! — взорвался Толик. — Это вы вчера были не в себе. Вы слежку за мной установили и еще обвиняете меня в сумасшествии!

— Тихо, Анатолий, — властно сказала она, поднеся к его рту раскрытую ладонь. — Не ляпни того, о чем потом пожалеешь. Ты отличный креатор, ты почти гений и имеешь право быть слегка сумасшедшим, но орать на начальство! Я тебе не позволю! — крикнула она, словно окатив его водой из проруби, аж мурашки на спине выступили. — Я — начальник! Я имею право знать, почему ты прогуливаешь работу! Я имею право поговорить с тобой о твоем самочувствии, потому что ты нам дорог. Ты мне дорог как человек творческий, с жилкой, со стержнем. — Она протянула руку, чтобы погладить его по щеке, но он отстранился, следя за очередной каплей пота, бегущей в ущелье меж ее напудренных грудей. — Вчера мы уже лишились сотрудника, на которого многое поставили.

— Я не лошадь, это не скачки, — обведя рукой пространство своего кабинета, ответил Толик. Он хотел бежать отсюда, и еще он думал: «У Сергея не было девушки, значит, она не могла умереть, потому что ее не было, ведь он гомосексуалист! Она врет? Или мне солгали? Или я действительно сошел с ума?»

— Это не скачки, поэтому тебе нужен отдых, — согласилась Людмила Геннадьевна. — Я поговорю с директором.

После ее слов повисла долгая, как эхо в горах, пауза. Он стоял у двери, она полусидела на краю стола. Оба изучали друг друга глазами. Она облизала губы, заблестевшие влагой. Он отвернулся, промолвив:

— Не надо хлопотать об отпуске для меня. Я почти завершил работу. Когда предложения лягут вам на стол, тогда я отдохну, ладно?

— Конечно, вы ведь так и условились с шефом, — протянув руку и погладив его лоб, сказала Людмила Геннадьевна. — Толя, у всех случаются трагедии. Их надо встречать стойко и достойно провожать. Я понимаю твое желание потратить деньги на любимого человека, вместо того чтобы сидеть в офисе, понимаю. Если бы у меня был кто-то дорогой, то я испытывала бы счастье, одаривая его. Но, Толя, помни, пожалуйста, что деньги тебе платят за труд. Ведь ты понимаешь?

— Вполне, — почти прошептал он, склоняя голову вниз, не в силах думать о том, сходит ли он с ума или мир вокруг катится в бездну сумасшествия.

— Чтобы отлично зарабатывать, нужно всего лишь посидеть в офисе, сделать свое дело по высшему разряду, и все! Ты в «Kenzo» последней коллекции, благоухаешь новым парфюмом от «Hugo» и можешь выкидывать деньги на драгоценности. Не ищи того, чего нет, просто работай!

— Понятно, — ответил он, силясь вспомнить лицо Полины, вызвать у себя улыбку.

Людмила Геннадьевна ушла. Он уселся на стул. Он был подавлен, мысли в полной сутолоке. В таком состоянии он механически набрал номер матери. На этот раз она взяла трубку, сообщив, что новостей нет, милиция молчит, в морг отца не доставляли, в больницах его нет.

— А что у тебя, ты какой-то грустный? — спросила мать.

— Ма, я показался тебе ненормальным за последнее время?

— Что за вопросы, мальчик мой! Ты нормален, как и всегда. Что с тобой случилось? — взволновалась женщина.

— Ничего. Я просто задумался о природе сумасшествия. Ведь многие творческие люди слегка чокнутые.

Мать отругала его за такие мысли, поинтересовалась, смогут ли они с Полиной приехать. Он ответил, что скоро вопрос решится, и попрощался.

До шести вечера он не вставал из-за компьютера, разрабатывая идею рекламы для пивоварен. По ходу у него появилась задумка для продвижения на рынок каких-нибудь новых технических продуктов. «Например, дочь шантажирует мать, говоря, что сделает с собой страшную вещь, очень страшную вещь, если та не купит ей новую модель сотового телефона или какой крем от прыщей. Мать представляет дочь с выкрашенными в кислотно-зелено-оранжевый цвет волосами и соглашается купить требуемое. Слоган: „Если хорошо попросить, то и тебе подарят!“ Надо записать это на будущее», — набивая текст, решил Толик. На следующей неделе он подготовит несколько сценариев и раскадровок роликов, в которых будет обыгрываться этот сюжет. За него может хорошо заплатить найденный менеджерами клиент.

4


Полина наносила легкими, похлопывающими движениями крем от морщин вокруг глаз и заметила нечто, заставившее все ее тело напрячься, застыв перед зеркалом. Она присмотрелась, приблизилась к своему отражению, чтобы удостовериться, что не обманулась. Баночка с кремом нежного персикового цвета чуть не выпала из ослабевших рук. Полина поставила ее на полочку, поднесла большой и указательный пальцы к правому глазу, раздвинула кожу вокруг него. Она не ошиблась, время неминуемой поступью оставляло шрамы на ее теле. «Вот и очередная морщинка, появившаяся, несмотря на все мои старания меньше улыбаться и поднимать брови», — подумала она, вздохнув. Едва заметная морщинка казалась ей пропастью, разделяющей молодость со стоящей за порогом старостью. Тонкая складочка, словно заявлявшая ей: «Я поселилась здесь навсегда, а твой левый глаз на днях атакует моя подруга».

Полина взяла с полочки маленькое увеличивающее зеркальце, прошла в спальню, включила свет и стала миллиметр за миллиметром изучать свое тело. Она каждый день втирала в кожу кремы, в последние недели у нее появились дорогостоящие маски-пленки с омолаживающим эффектом, купленные Толиком ей в подарок…

«О Боже, он считает, что я постарела, — со слезами пересчитывая морщинки, обезобразившие шею, подумала она. — Если он дарит мне эту косметику, а не специальные средства, созданные только для молодой кожи, значит, он замечает регресс». Следующая мысль была более разумной и убеждала, что Толя просто купил самый дорогой товар в салоне. «К тому же ты сама показывала ему рекламу этого средства в журнале, томно вздыхая», — говорил внутренний голос.

— Я сама намекаю ему на свой возраст, — всхлипнула Полина, смотря на отражение ягодицы, еще упругой, без «апельсиновой корки», но не такой, как лет в двадцать пять.

«Почему я такая? У меня есть любимый мужчина, который моложе меня, и я сама постоянно ему напоминаю о своем возрасте, — вставая с кровати, решив отнести зеркальце на место, рассуждала она. — Интересно, что же его привлекает во мне? За что он любит меня? Хотя можно найти мотивы уважения, но разве можно любить за что-то, также как и ненавидеть? Эти два чувства идут на уровне интуиции, на тонкой душевной волне. Любовь и ненависть либо есть, либо нет. Или же я его чем-то, как говорят, зацепила? Вспомни, когда моя тетка выходила замуж, то все шептались, будто она взяла Макса постелью. Может, и во мне он видит только партнершу по сексу? Чушь. Чушь! Я дорога для него не этим».

Полина прошла на кухню, поставила чайник на плиту. Ей хотелось плакать. Увиденная вчера гибель человека почти истерлась, она перестала вспоминать визг тормозов и крики прохожих, гудок клаксона. Она почти пришла в норму и занялась собой, а тут эта дурацкая морщинка, повлекшая цепь размышлений о подоплеке и истинности чувств Толи к ней.

Она снова вспомнила, как комкано он овладел ею накануне. Такое с ней было не в первый раз. Тогда это был мужчина, какого принято считать красавцем, любимцем женщин. Вот он точно использовал ее, оставив грязное ощущение, будто она была рукой во время его мастурбации. «Но Толя не такой, в последнее время он взвинчен, подавлен. Он странно ведет себя, словно сдерживаясь. А вдруг вчера он показал истинное свое лицо, истинные чувства? Глупость, Толенька любит меня, я знаю это точно, как то, что за осенью идет зима. Но он и в самом деле стал странным, молчаливым, даже замкнутым, словно японец, ищущий вселенную в своей душе», — цокая языком, наливая чай, смотря на часы, думала женщина.

Она вспомнила, как он проснулся однажды среди ночи, прокричав: «Изыди от меня, я защищен!» Она, незадолго до его пробуждения, тоже очнулась ото сна, поэтому хорошо разобрала слова любовника и испугалась. Толя же не заметил, что она бодрствует. Он подошел к окну. Полина видела сквозь полуприкрытые веки, как Толик встал там задумавшись, потом посмотрел на нее и улыбнулся. Ей не понравилась его улыбка. А когда он, снова повернувшись к окну, дернулся, будто увидев за стеклом привидение, она зажмурила глаза, читая про себя молитву. Потом заснула.

А вчера утром, в день, когда погиб под колесами парень из рекламного, Толя всю дорогу на работу проверял что-то, завернутое в бумажный конверт, лежащий в кармане рубашки. Когда же она попыталась узнать, что там, он сказал: «Важная вещь, принадлежащая Артему, надо вернуть». Показать «важную вещь» он отказался, ничем не мотивируя свой поступок. Тогда она спросила: «Но ты ведь говорил, что не общаешься с этим задавакой?» Толя молча проверил еще раз наличие конверта в кармане, посмотрел на нее прищуренными глазами, произнеся: «В последнее время со мной происходят не те вещи, которые я запланировал. Вот и Артем сам изъявил желание со мной поговорить, хотя это не в его, как мне кажется, интересах». От дальнейших комментариев он увернулся.

Полина допила чай. Толика все не было. «Опять работа или?»… В дверь позвонили. Она прошла в прихожую, включила свет, посмотрела в глазок. Обзор закрывал букет мелких бутончиков желтых роз.

5


Стоило ей уловить тонкий аромат желтых крох, как все ее опасения забылись. Толик шагнул на порог и обнял ее одной рукой. Она прижалась к нему, прося Бога сохранить в памяти этот миг единения. Пройдут года, и Полина будет вспоминать этот вечер желтых роз, французского вина и сыра.

— Я тут подсуетился, купил все для праздничного ужина, — взяв стоящий у двери пакет, протянул его ей. — Тебе нравятся такие цветы?

— Они навевают мысли о невинности и солнце, — раскрывая пакет, ответила она. — Ты купил дор-блю?

— Всегда хотел попробовать сыр с плесенью, — захлопнув дверь за собой, повернув механизм замка, отозвался Толя.

— Давай мои розы, иди переодевайся и умывайся, я накрою стол в зале, — распорядилась женщина, присмотревшись к его лицу. — Когда у тебя появилась эта царапина?

— Какая? — удивился он, подходя к зеркалу.

На лбу, около левого виска, чуть рассеченная кожа покраснела и припухла, внутри вздутия ниточкой пролегла корочка засохшей крови.

— Не знаю откуда, — подумав, что мог заполучить эту отметину во время схватки с Иваном, ответил дизайнер.

— Надо будет обработать перекисью, чтобы воспаление снять.

— Лучше поцелуй меня своим волшебным поцелуем, и все пройдет само собой, — прошептал он, обхватил руками ее талию и прильнул к губам губами.

— А как же ужин? — держа пакет на весу, спросила она, поглаживая его ногу своей.

— В постели поедим, все с собой, — не разжимая объятий, ведя ее в спальню, целуя в щеки, глаза, лоб, шею, губы, носик, щеки…

Он встал, отдернул штору. Она рассмеялась, смотря на него снизу вверх.

— Мой Буратино, — опрокинувшись на спину, раскинув руки, сказала женщина.

— Это ты делаешь из меня Буратино, — возвращаясь в кровать, прижимаясь левым ухом к ее животу, ответил Толик.

— Я сегодня думала об очень плохих вещах, — сама удивляясь, почему говорит это, начала Полина. Она выдержала паузу, дождавшись, пока он вынет кончик своего языка из ее пупка и посмотрит ей в глаза. — Я задумалась, что происходит между нами.

— И какой вердикт, госпожа судья, вы вынесли? — спросил он, скрестив ноги как йог, снова рассмешив любимую своим несгибаемо-возбужденным видом.

— Я поняла только то, что люблю тебя, несмотря на все твои странности.

— А я странный? — удивился Толя, вспомнив разговор с Людмилой Геннадьевной, отчего по его лицу пробежала тень волнения.

Она не заметила, смотря в потолок, гладя его правое колено рукой, говоря:

— Иногда, ты только не обижайся, но иногда твое поведение нельзя назвать нормальным. Это все из-за ситуации с отцом…

— Это не ситуация, — буркнул он, пытаясь успокоиться. Не хотелось портить такой вечер, плавно перетекший в ночь за занятием любовью и поглощением сыра с вином в постели.

— Пожалуйста, прости, — поднимаясь с простыни, обнимая его, целуя в лоб, сказала она, ругая себя: «Какая же я дура».

— Я тоже думал о нас с тобой. Я хотел сделать это завтра, не вот так, после секса…

— Это был отличный секс. Если это что-то хорошее, то лучшего момента, чем сейчас, и не надо, — вставила Полина.

— Тогда подожди. Я сейчас все сделаю, — попросил он, спрыгивая с постели, поднимая разбросанную по полу одежду и одеваясь. Ему не хотелось делать такой важный шаг в жизни с голой задницей.

— Ты одеваешься. Мы куда-то пойдем? — взволновалась она, чувствуя, что через несколько минут в судьбе ее произойдут неожиданные перемены.

— Сиди-сиди, — остановил он ее от того, чтобы встать с постели. — Хотя накинь.

Женщина натянула брошенную любимым домашнюю майку с вышитыми котятами, спящими в соломенном лукошке. Ноги прикрыла простыней, а точнее, огромным куском китайского шелка черного перламутрового цвета, купленного Толей на распродаже на прошлой неделе.

— Жди меня, и я вернусь, — выходя за дверь, сказал он.

«Он сделает мне предложение», — мелькнула догадка, превратившаяся в уверенность, когда он вернулся, что-то сжимая в ладони. Полине в тот миг показалось, что сердце замедлило бег. Он ближе, он рядом, он с нею, возлюбленный человек. Он встал перед ней на колени и как на икону глядит. Он словно мальчишка робеет, все тянет, не говорит. Она в предвкушении чуда. Она все предвидит, и вот ее ненаглядный мальчишка коробочку достает. Она обо всем догадалась. Она уже все поняла, и на глазах проступили прозрачные капли слез. Он улыбнулся, сияя, вдохнув, расправил грудь. Он тянет, она понимает, что он боится чуть-чуть. Он ее пожирает глазами, в которых пылает огонь. Он видит: «Она понимает». И расправляет ладонь, ногтем поддевает крышку коробочки и говорит:

— Я хочу, чтобы мы поженились.

У женщины сердце щемит. В слабом свете, проникающем сквозь окно, она видит кольцо обручальное, понимая, что к этому шло уже давно, изначально. Он кольцо ей передает, она коробочку принимает. Она не сказала ему пока «да». Но скажет. Точно знает.

Он осторожно колечко берет, зажимая тонкими пальцами. Украшенье блестит, за собою зовет, под венец сорваться.

— Так ты станешь моею женой, чтобы не было больше у нас недомолвок? — спрашивает он.

Она согласно кивает, все без уловок.

Полина ощущала энергию, захлестнувшую ее девятым валом, когда пальца коснулись его руки, кольцо. Она заплакала, обняла его за шею, повторяя:

— Я тоже тебя очень-очень люблю, мой мужчина.

— И я тебя люблю, — гладя ее светлые волосы, прошептал он, наполняясь радостью и тихой доброй грустью.

Сейчас он не знал, какая будет у них свадьба, будут ли они счастливы, сколько детей она родит ему, да и родит ли вообще. Сейчас, сидя на кровати, прижимая к себе ее горячее тело, чувствуя, как напряглись ее соски под майкой, он видел кошмар, сковавший все его нервы до онемения. Он зажмурился, и картинка стала ярче. В ней он эфемерным телом парил под потолком спальни, а кто-то, обнимавший его любимую женщину, из спины которой росло крыло, достал нож из-под собственной кожи. Душа Толи кричала об опасности, но Полина сильнее прижималась к человеку в тени, подносящему лезвие к сочленению крыла и тела. Острие полоснуло по твердо-панцирной плоти, разбрызгивая кровь. Полина подняла к потолку лицо с широко раскрытыми глазами и беззвучно кричащим ртом. Бесплотный дух рвался на помощь вниз, но его словно цепями приковали к потолку. Человек в тени резал крыло, водя лезвием туда-сюда, прижимая к себе женщину, бесполезно колотящую его в грудь, по плечам, по лицу. Когда все пространство заполнили парящие пух и перья, брызги крови, дух смог прорваться к постели, но опоздал, из спины женщины торчала уродливая кровоточащая культя, веерящая белесо-желтыми жилами. Крыло, сочащееся темно-красным соком, валялось на шелковом покрывале. Человек показал свое лицо. Душа Толика в ужасе расширила глаза, открещиваясь от принадлежности к нему, но образовавшаяся из ноздрей и глаз человека воронка затягивала душу внутрь тела.

Толя, жадно хватая воздух, как надолго лишенный кислорода ныряльщик, открыл глаза. Полина была в его объятиях. Она посмотрела на него с любовью, и глаза ее вмиг стали испуганными.

— Что-то случилось?! — спросила она, чувствуя, как плотно обручальное кольцо обвивает палец.

— Я сейчас, — отстраняясь, вскакивая с кровати, прошептал он. Слова дались с трудом. — Хочешь пить?

— Тебе помочь? Пить я не хочу, — вставая, сказала она, заметив, как побледнела кожа любимого, покрываясь мурашками.

— Я сейчас-сейчас, — выходя в коридор, спеша на кухню, шаря в кармане.

Он включил свет, начал наливать остывшую кипяченую воду из чайника. В кружку с легким звоном упал кусочек накипи. Он не обратил на него внимания, взявшись открывать флакончик с успокоительным, купленным сегодня по дороге домой в одной из аптек.

— Что с тобой? — спросила Полина, подходя к нему, щурясь на свету. Она тихо ступала босыми ногами по полу.

— Все нормально, только лекарство приму, — капая мятно-масляную жидкость в воду, ответил он.

— Успокоительное, — ощущая запах, уточнила женщина. — Тебе тяжело?

— Мне очень тяжело, очень, — залпом выпивая воду, признался Толик.

Голова у него закружилась, он поставил кружку мимо стола, и та полетела на пол. «Лови», — крикнула Полина, но… кружка разбилась. Они решили, что на счастье. Она сказала, что подметет все завтра утром и что согласна стать его женой. Он опустил глаза, увидев ее не прикрытые майкой лобок, колени, ступни.

— Хочешь, я поцелую тебя там? — спросил он.




Глава 9

Или это паранойя?


1


На вынос тела Толя все-таки пошел. Это решение не было данью лицемерной боязни проявить истинные чувства в отношении погибшего. Он не испытывал бы угрызений совести, если бы не пошел в это субботнее утро к десяти утра на Малую Слабодскую-Кичигина улицу, дом тридцать четыре, подъезд номер шесть. Они даже ни разу не общались друг с другом по душам, а единственная попытка поговорить закончилась мордобоем, потерей амулета со стороны Толи и прощанием с жизнью со стороны Ивана. Но, проснувшись сегодня в восемь, он снова испытал наитие. Он подумал, что под колеса погибшего кто-то направил. Не толкнул, а именно направил. Встречаются же люди с огромной телепатической или просто с силой внушения, возьмите хотя бы лидеров псевдорелигиозных сект — они могут убедить сотни людей выпить яд, запереться внутри здания, которое поджигают, прыгнуть с обрыва в пропасть. Чтобы увидеть среди тех, кто будет на похоронах, нужного человека, а если нет кого-то конкретного, то хоть заметить, уловить суть происходящих с ним в последние недели загадочных событий. Вот почему Толя надел черную шелковую рубашку, серебряные запонки с вкраплениями циркония, черные брюки в мелкую белую полоску, сказал Полине, что заскочит на работу доделать раскадровку, а сам направился по указанному адресу на вынос тела…

Она не особо удивилась его желанию поработать с утра. Если бы ей платили столько же, то она, как думала, вообще не вставала бы из-за компьютера. Они условились встретиться на вокзале. Полина с воодушевлением отнеслась к идее поехать в Санкт-Петербург. «Я там давно не была, ты просто золото, мне так хорошо с тобой», — сказала она, провожая его, прежде чем закрыть дверь. Потом пошла к окну и посмотрела на его удаляющуюся в сторону станции метро фигуру. Полина представила его без рубашки и брюк, как при каждом шаге на одной из его ягодиц образуется ямочка. Она рассмеялась сама над собой, над своим счастьем. Отойдя от окна, посмотрела на палец с блиставшим на нем кольцом. Снова рассмеялась. Потом взяла новый сотовый, купленный Толиком, с тумбочки. Не удержалась и сфотографировала кольцо, сделав из этого кадра заставку на экран телефона. Рассмеялась тому, что ведет себя как девчонка-школьница в пору первой любви. Села на не застеленную кровать, набрала номер.

— Мама, — дождавшись, пока на другом конце возьмут трубку, произнесла Полина. — Вчера Толя сделал мне предложение… Да… Да… Ты бы его видела, оно такое красивое, из белого с желтым золота с камнем… Забыла, но, кажется, сапфир, хотя не уверена… Ну он такой, прозрачно-голубой, очень нежный и красивый… Нет, сегодня не сможем, мы едем в Петербург отдохнуть. Во-первых, Толя там не был ни разу; во-вторых, ему нужно развеяться. Он совсем подавлен исчезновением отца, хоть и держится… Да, мам, вчера он ни с того ни с сего пошел на кухню успокоительное пить… Я в нем уверена… Перестань, он не сумасшедший и не маньяк, просто для него это шоковая ситуация… Мам, представь себя на его месте… Все, давай лучше о кольце тебе расскажу… Как он сделал предложение?… Он принес отличное французское вино, еду, мы накрыли стол, свечи и музыка, я надела свое вечернее платье… Да, то самое. Не перебивай! Так вот, он пригласил меня танцевать, взял мою руку, надел кольцо и прошептал на ухо, что просит моей руки и сердца… Чего смешного?… Хватит смеяться, ма!.. Оооо, лучше смеяться, чем плакать. Да-да, я уже взрослая. Да, я выхожу замуж… Рано? Да мне за тридцать, ма… Слушай, мне надо вещи собрать свои и его, я пойду, ладно. Приедем, и я позвоню…

Толик не ожидал увидеть на похоронах столько людей. Почему-то, если человек нам плохо знаком или мы считаем его полным идиотом, а то и недругом, нам кажется, будто с ним враждует весь мир и никто не придет пить компот в день, когда крышку гроба этого человека наскоро забросают землей работники кладбища. Толя не считал, что будет единственным, пришедшим спозаранку в выходной день, держа две красные гвоздики в руке, к подъезду номер шесть. Он даже рассчитывал, что будут еще люди, среди которых кто-то покажется ему странным, возможно даже сверхъестественным. Но дизайнер не ожидал увидеть толпу человек в двести, выстроившуюся в скорбный траурный кортеж всех оттенков черного. Издалека, подходя к дому номер тридцать четыре, в котором, видимо, проживал погибший, все эти люди показались ему увеличенной дорожкой черных муравьев, копошащихся на асфальте среди полосок зеленеющих травой клумб. Подходя ближе, он стал узнавать некоторых пришедших, и толпа перестала быть обезличенным скопищем народа. Толя, пробираясь к подъезду, у входа в который стояла крышка гроба, изготовленная из лакированного массива дерева с вырезанными неизвестным мастером-краснодеревщиком крестом и крыльями ангелов, цветами, завитушками. Объемный рисунок в виде крыльев вызвал неприятное воспоминание об увиденном вчера кошмаре. Толя отогнал его. Он был расслаблен и немного хотел спать, или из-за принятого перед уходом из дома успокоительного, или из-за долгого ночного бдения и упражнения в акробатике сексуальных поз…

Полине не хотелось оставлять грязное белье прокисать все выходные, лежа в корзине из матового сиреневого пластика на основании из нержавеющей стали, поэтому она извлекла все рубашки, блузки, брюки, его трусы и свои трусики, носки, намереваясь рассортировать и постирать в ускоренном режиме. Небольшую дорожную сумку, которая пылилась без дела в шкафу, она уже заполнила. Большей частью самой необходимой косметикой. Бутерброды, кофе в термосе, чтобы перекусить в дороге, она сложила в плетеную корзинку для пикника. Эту милую штучку ей подарили коллеги по работе пару лет назад на день рождения. Полина ею пользовалась, лишь когда приезжала на дачу к родителям, к кому-нибудь из теток, либо выезжая на редкие шашлыки с кем-нибудь из появлявшихся любовников. Ни одному из прежних мужчин она не стирала, считая это интимным делом, которого достоин лишь очень близкий человек. «Например, будущий муж», — подумала она, с улыбкой взяв в руки пахнущую «Hugo» и путом Толи рубашку от «Kenzo». Женщина вспомнила, как Толик радовался покупке, отвлекаясь от переживаний по поводу исчезновения отца. Он тогда сказал: «В институте со мной в одной группе училась девушка Лена. Кроме того, что она была знатной давалкой и не стеснялась рассказывать направо и налево о тех, с кем спала, о форме их членов, о том, под какую музыку они это делали и в каком темпе, она была обеспечена папочкой — прокурором одного из районов нашей области, чем неимоверно гордилась. Так вот она как-то вспоминала случай в магазине элитной парфюмерии. „Я попросила показать мне „кйнзо“, а продавец поправила меня, смотря как на круглую бестолочь: „Кензу“, нужно говорить „кензу“. Интересно, насколько сантиметров вылезли бы из орбит ее глаза, узнай она, что я живу в Москве и могу позволить себе купить несколько рубашек, да и дубленку от ее любимого „Kenzo“ в один присест?“ Полина расправила рубашку, заметила неладное, положила ее на колени. „Когда это он“? — подумала она…

Толик не видел ничего странного. Он заметил Олега Викторовича, стоящего в одиночестве около выполненного из красного кирпича ограждения клумбы. Мужчина обливался потом. Он сжимал в правой руке свернутый легкий льняной пиджак, а подмышками и по широкой спине расползалось темное пятно пота. Подойдя к главному редактору, Толик уловил его резкий запах, смешавшийся с летним цитрусовым ароматом духов для мужчин, флакончик которых стоял в стеклянном шкафу в кабинете редактора. Дизайнер постоянно пытался разглядеть название и марку парфюма, но не мог. Ему хотелось узнать, сколько стоит запах начальника.

— Здравствуйте, Олег Викторович, — протягивая руку, приветствовал его Толя.

— Здравствуй, Анатоль, — словно не замечая протянутой руки, кивнул редактор, смотря поверх людской массы, гудящей о том о сем.

Дизайнер убрал руку, задетый безразличием толстяка, но тут Олег Викторович сам протянул руку, сжимавшую пиджак.

— Вы необычайно задумчивы сегодня, — пожимая пухлую кисть, сказал Анатолий.

— На то есть причины, — обведя левой рукой собравшихся, отозвался мужчина.

Его свисавшие щеки колыхнулись, будто холодец. К своему удивлению, Толя заметил в глазах редактора слезы, поэтому отвернулся, посмотрев на подъезд, потом на часы. До выноса оставалось минут пятнадцать. Он прислушался к гулу, выделяя то один, то другой голос:

— Он был славным мальчиком, очень жаль.

— Вся семья была порядочной, что редко встретишь в современное дермократическое время. Почему они все так рано ушли, чертовщина…

— В этом магазине колбаса ничуть не хуже, а стоит гораздо дешевле, зато масло там дорогое, очень дорогое, милочка, и не спорьте!

Толя попытался абстрагироваться от царившего вокруг шума, подумать: «Значит, у него вся семья погибла? В словах Артема была правда. Что же с ним?..» Вдруг Толика хлопнули по плечу. Он шатнулся вперед, оглядываясь.

— Анатоль, — обращался к нему редактор. — Что со всеми вами происходит?

— В смысле? — не понял парень, кашлянул.

— Почему молодежь, получившая возможность отлично зарабатывать, занимаясь любимым делом… А это не шутки!.. Почему вы спускаете с тормозов? — спросил Олег Викторович Толика, приблизившись к нему.

— У меня все в порядке с тормозами. Не в смысле, что я тормоз, а…

— В каком порядке, Анатоль? Я помню тебя курьером, без особого заработка, и вижу сейчас. Ты постоянно озираешься, словно опасающийся слежки спецслужб террорист.

Непроизвольно Толик обернулся, заметив крючковатую старуху с седыми волосами под черной сеточкой платка. Редактор крякнул, довольный таким подтверждением своих слов…

Полина отчистила место, где был шов, от остатков ниток. Она так и не вспомнила, когда Толик оторвал карман рубашки. «Он надевал ее в тот день. Царапина!» Ей представилась драка, в которой все и произошло. «Но почему он не рассказал? Или он так сильно любит, что не хочет расстраивать, или он что-то скрывает…»

Олег Викторович казался искренним, Толик был ошарашен до ярости, которую сдерживал в себе, не желая портить отношения с начальством и привлекать к себе внимание стольких людей. «Уж точно, истерика в присутствии этой черно-траурной толпы будет выглядеть странно», — сквозняком пролетела мысль в его голове. Редактор же продолжал:

— Твои работы нравятся клиентам, нам. Мы гордимся тобой, но опасаемся за твой душевный мир, — несмотря в глаза дизайнеру, говорил толстяк, — Поэтому-то мы не даем тебе возможность изучить результат исследования процента внедрения твоих разработок в аудиторию. Да-да, именно поэтому. А Людмила Геннадьевна вообще считает, что результаты тестов художники знать не должны…

— Она говорила мне, — вставил Толя, смотря на часы.

До выноса оставалась пара минут. Народ вставал плотнее у подъезда номер шесть, в ясном летнем небе появилось несколько черных точек, словно отражения траурных одежд людей, стоящих на земле. Вороны летели в ту сторону, где сиял диск солнца.

— Она также говорила тебе, что мы согласны предоставить тебе отпуск, потому что ты находка для фирмы?

— После сдачи проекта по пиву я отдохну, — согласился парень.

Гул нарастал. Несколько рослых мужчин вошли в подъезд, следуя за женщиной в темно-синем длинном платье и платке. Сейчас начнется…

Полина рассортировала вещи. Выражение лица женщины было задумчивым, от утренней веселости не осталось и следа. Она нашла в кармане брюк бумажку со странными, отдающими сатанизмом и черной магией, знаками. Чего стоила одна перевернутая звезда, словно козел с бородой. И эти рисунки, карандашные истертые заметки, смысл которых не разобрать.

Полина расправила листок, положила его на кухонный стол. Решила, что, если сможет сдержаться, не будет спрашивать об этом во время отдыха в Питере, просто понаблюдает за Толей. «Я не могла в нем ошибиться», — заправляя порошок, отбеливатель и ополаскиватель в предназначенные для них отсеки, думала женщина. Она подняла руку и посмотрела слезно-голубой камень на просвет. Улыбки не последовало…

Гроб выносили открытым. Женщины и старухи наигранно заплакали, некоторые причитали слишком громко. Олег Викторович замолчал. Он прошел мимо Толи в направлении подъезда. Дизайнер проводил взглядом, полным негодования, его одутловатую фигуру, которую и фигурой-то назвать было нельзя, — желейная масса жира, утянутая в тряпки. Заметил Людмилу Геннадьевну, еще пару знакомых по агентству, но не подошел к ним. Он спешил уйти отсюда, позабыв про цель визита. Он чувствовал, как в груди злость вьется черной змеей, разрывая нутро острой ядовитой чешуей, опускаясь вниз к паху. «Я нормален! Нормален!» — повторял он, сжимая левой кистью правую, указательный и средний пальцы которой были скрещены…

Полина достала белье и развесила на балконе, потом выключила телевизор с видеомагнитофоном из розетки, полила цветы, сложила пополам бумагу со знаками и положила ее в карман облегченных джинсов, взяла сумку, вышла из квартиры, закрыв за собой дверь. До вокзала оставалось еще пятьдесят минут. Она успеет.

2


Вагон подрагивал на ходу. Он смотрел в окно, потягивая горячий кофе из крышки термоса, она читала газету:

— «Большой процент современных подростков, решившихся на самоубийство, делает это в отместку родителям за отказ купить ту или иную вещь. Например, Катюша шантажирует маму, требуя то новой модели сотовый, то последней моды шмотку, то ролики. Напуганная родительница выполняет прихоти дочери до поры до времени, потом ей надоедает, и она отказывает в покупке требуемого свитера. К вечеру Катюшу обнаруживают наглотавшейся таблеток. К сожалению, этот случай не редкость…»

Она убрала газету, посмотрела на него, подумав: «Опять погрузился в себя. Что с ним происходит?»

— Ты слышал, Толь? Современные дети совсем с ума сошли.

— Жуть, — отозвался он и отпил кофе. — Вкусный.

— Ты не слушал? Кому же я читаю? — задиристо спросила она, тронув его ногу.

— Ты про шантаж родителей? Газету ты захватила из дома, я уже читал эту заметку и даже использовал в новой разработке рекламной кампании.

— Как?! — сменив появлявшийся гнев на искреннее удивление, спросила Полина.

— Девочка шантажирует мать с целью заиметь новый мобильник, та представляет, как дочка перекрасилась в полоумные кислотные цвета, поэтому соглашается приобрести телефон, — ответил он, накрутив крышку-кружку на основание термоса.

— Ааа, — расправляя газету, протянула Полина. — Я уж думала, что ты суицид, как угрозу, использовал. Толь, — внимательно посмотрев на него, — а тебе не кажется, что какие-нибудь подростки используют предлагаемый в рекламе способ и станут по-настоящему шантажировать родителей?

Он повел головой сначала вбок, а потом вверх и на нее. Обычно такое движение обозначает — «замучили».

— Полиночка, — начал он. — Я использую ситуации из жизни, обыгрывая их в смешные. Я ничего не придумываю в данном случае, как и во многих других, а просто беру готовую ситуацию. Разве можно обвинять создателей фильмов ужасов, триллеров, даже любовных мелодрам в том, что они показывают жизнь, даже иногда утрируя ее? Или писатели? Ситуация с Анной Карениной, возможно, повлекла за собой цепь суицидов. Все, чувствующие себя несчастными замужние женщины, устремились к поездам на встречу со смертью. А уход из жизни Сергея Есенина вообще имел эффект разорвавшейся бомбы. Люди согласились, что в «этой жизни умереть не ново», и сотни гробов нашли, чем набить себе брюхо. Но я считаю, что нельзя обвинять ни режиссеров, ни сценаристов, ни писателей и известных людей-самоубийц в том, что их поступки и поступки их персонажей кто-то копирует, поэтому я не буду нести ответственность за действия какого-нибудь великовозрастного балбеса, возжелавшего получить новый мотоцикл и ради этого пригрозившего отцу с матерью самоубийством!

Полина сложила газету на колени, вся сжалась, как мокрая кожа на палящем солнце. Он смотрел на нее, как прокурор на обвиняемого в убийстве. Она поднесла к лицу руки, зажала ими рот, чтобы с губ не сорвалась какая-нибудь запальчивая гадость. Выражение его лица изменилось. Губы его дрогнули. Он протянул руки вперед, положил ей на колени. Толик посмотрел на нее снизу вверх, чуть закатив глаза, вызвавшие в ней ассоциацию с выпрашивающей косточку собакой.

— Прости! Прости, Полиночка, — прошептал он.

Вагон качнуло. «Ту-дух, ту-дух», — выдаваемое колесами в дуэте с рельсами стало громче, заполняя собой повисшую между ними тишину. Он понял, что должен признаться ей, объяснить:

— Полина, я соврал тебе. Я не хотел тебя расстраивать, напоминая о том случае, но сегодня я был не совсем на работе…

«Он не хочет меня расстраивать, поэтому врет. Но всегда ли ложь есть ложь во спасение»? — думала она, слушая.

— …То место, где я был, связано с работой, а также с погибшим под колесами Иваном. Сегодня были похороны, на которых сотрудникам агентства очень рекомендовали появиться. Я как лицемер пошел туда, хотя не собирался. И вот мое настроение на нуле, я…

«Всегда ли ложь помогает сберечь отношения? Та бумажка! Она тоже связана с его нежеланием расстраивать меня? Но нельзя же…»

— Нельзя же скрывать все, — перебила его Полина. — Потому что ты не можешь знать, что на сто процентов расстроит меня, а что порадует. Ну, — она ощущала, что теряет нить, путается в мыслях и словах. — Я имею в виду, что ты, конечно, можешь наверняка знать, какой будет моя реакция на подарок, на предложение поехать отдохнуть. Ты можешь знать, что нестыковка в бухгалтерском балансе заставит меня плакать. Но ты не можешь предусмотреть все, ты не Бог. — Она закрыла руками глаза, чтобы сдержать слезы, думая: «Почему, когда все идет хорошо, неминуемо происходит какая-то гадость?» — Ты не должен был скрывать от меня того, что пошел на похороны коллеги, как и не стоило держать в себе переживания после возвращения оттуда. Ты и без того замкнулся. Ты что-то скрываешь, я чувствую это. Я же женщина…

— Ты женщина, — подсаживаясь к ней, обнимая за плечи, прошептал Толик. — Женщина, которую я люблю и с которой хочу прожить оставшуюся жизнь бок о бок. Я действительно возомнил, будто могу уберечь тебя от всех переживаний, но я ошибся. Прости меня, прошу! Если ты считаешь это необходимым, то все, что происходит со мной на работе, я буду рассказывать тебе. Я люблю тебя и хочу, чтобы наши отношения были идеальными.

— Такого не бывает, даже если этого захотят оба, — сказала она, успокаиваясь, поправляя рукой волосы.

За окном проносилась Россия, облачившаяся в зелень. Солнце посылало на землю лучи, проникающие сквозь стекло в вагон. В их свете кружились пылинки. По соседству сидели, ходили люди, на которых пара не обращала никакого внимания.

— Я приготовил для тебя сюрприз, — прошептал он в самое ухо.

— Щекотно, — поведя плечами, наклонив голову, улыбнулась она.

— Тебе очень понравится подарок, я обещаю, вот увидишь, — сказал он, взяв ее правую руку в свои ладони, прижавшись щекой к ее волосам, пахнущим шампунем — Вот увидишь.

— Толя, а ты был искренен, когда говорил, что будешь все мне рассказывать?

Он промолчал, зарывшись носом в ее светлые локоны. Она попросила:

— Скажи мне, ты не увлекаешься магией?

— Что за странный вопрос? — удивился, насторожившись, дизайнер. — Ты хочешь заколдовать меня?

— Не уходи от ответа, — продолжала она. Ее губы улыбались, но глаза оставались серьезными. — В последние дни ты выглядишь загадочно, как одна моя подруга. Мы перестали общаться в одиннадцатом классе из-за ее пристрастия к магическим книгам. Началось все с шуточных гаданий да ворожбы, а закончилось психиатрической лечебницей, в которую ее забрали лет пять назад.

— В чем проявляется моя загадочность? — спросил он, начиная нервничать, сжимая ладони.

— Больно, Толь! — высвобождая руку из его хватки, вскрикнула женщина. — В последние дни ты замкнулся в себе, иногда я замечаю, как ты беззвучно шепчешь что-то, словно молитву.

— Разве православная молитва относится к черной магии? — уточнил он, проследив взглядом за телеграфным столбом, проплывшим за окном.

— Толь, я просто чувствую это. Ты напомнил мне подругу, вот я и спросила, — не желая выдавать, что нашла сегодня бумагу с таинственными знаками в его вещах, сказала она как отмахнулась. — Ты увлекаешься спиритизмом, хиромантией?

— Я не увлекаюсь спиритизмом, хиромантией и прочей мистической ерундой, хотя верю в силу оберегов. Я даже готовлю для тебя сюрприз, связанный с этим. Блин, Полина, я всюду проболтался!

— А что за сюрприз, что за обереги? — спросила она, испытывая странный коктейль чувств: стыд за недоверие любимому и назойливое недоверие ему.

— Всему свое время, давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты успела прочитать статью о «флэш моб» на пятой странице? Нет. Прочитай, а потом я расскажу, как стал свидетелем одного такого розыгрыша, — предложил Толя, вспомнив, словно далекий сон, странный случай с предупреждением нищенки. «Ничего, все будет нормально. Я нормален, ведь та старуха тоже была в своем уме, хоть и не помнила, как предупреждала меня», — подумал дизайнер.

Вагон покачивало, с каждым «ты-дых, ты-дых» возникшее между парой напряжение стиралось.

3


— Подожди, пожалуйста! Не уходи с этого места. Я сейчас, это срочно! — протараторил Толя, несмотря на нее, а глядя в сторону жилых домов.

Она не успела ответить. Он сорвался с места и побежал через проезжую часть, оставив Полину ждать около мраморного льва. Трасса была чистой, без автомобилей, и он быстро миновал ее, вбежав под свод арки. Преследуемый им человек завернул влево.

Толик вбежал во двор, внутри оказавшийся неухоженным, даже загаженным. Он пошарил глазами, уловив, как человек зашел в один из подъездов.

— Постой! — крикнул Толя, подняв руку в направлении мужчины, но тот даже не обернулся.

Дизайнер побежал следом. Под его ногой что-то лопнуло. Он подпрыгнул на месте, второпях оглянулся. На асфальте, исторгая через лопнувший латекс прозрачно-белое содержимое, лежал завязанный в узел на одном конце презерватив. Еще Толя увидел, как арка выплюнула женщину, видимо возвращавшуюся домой жительницу Санкт-Петербурга. Он отвернулся и побежал к подъезду, в котором скрылся Артем…

…Полина стояла, осматриваясь вокруг. Она вспомнила, как впервые сбежала с уроков вместе с подружкой и приехала в город на Неве. Они тогда потратили все свои сбережения на сладости, по монетке бросили в холодные воды, загадав вернуться в этот город еще раз, вернуться вместе. Тогда все было иначе. Впереди ждал целый мир, и не было подруг, связанных крепче, чем они. Но оказалось, что у них разные интересы и судьба им разойтись, даже перестав со временем здороваться при встрече, а виделись они часто, поскольку жили в соседних подъездах. Правда, пять лет назад ее увезли в карете «скорой помощи» в психиатрическую лечебницу. Теперь Полина не испытывает неловкости, проходя мимо бывшей подруги потому, что больше ее не встречает.

«А ведь и намека не было на то, что она впадет в ересь», — размышляла Полина, вспоминая чистые, не замутненные магической блажью глаза подруги. «Куда он сорвался как шальной? Все таки что-то он скрывает, что-то в нем не так. Нельзя так думать! Что я за жена, если так думаю! „А ты еще ему не жена, деточка, — проскрипел в голове голос осторожности: — Именно сейчас нужно присматриваться к тому, с кем собралась связать жизнь. Вчера он снова проснулся с криком, а сейчас бросил тебя одну стоять у дороги“. Полина поежилась, несмотря на теплую погоду. Мимо проносились редкие автомобили. Одна из машин с визгом тормозов остановилась напротив женщины, тонированное стекло поехало вниз, открывая взору широкомордый внутренний мир „Мерседеса“…

…Толя стоял у входа в подъезд. Пахло сырой побелкой. Звук шагов преследуемого ввинчивался вверх, увлекая его за собой. Толя крикнул: «Артем!» Голос эхом покатился по стенам помещения, колыхнул тонкие лохмы паутины, висящей над его головой вокруг черного пластмассового патрона, в который когда-то была вкручена лампочка, а теперь зияла дыра.

«Надо его догнать и расспросить обо всем. Может, он просто шутил надо мной или хотел изжить из фирмы»? — думал Толик, поднимаясь вверх.

Он с легкостью миновал три пролета, потом резко устал, появилась одышка. Он замедлил темп, помогая себе рукой, держась за перила. Топот его шагов стал тише, и Толя прислушался к звукам сверху. Все внутри замерло, когда парень понял, что не слышит больше шагов преследуемого…

…Полина отвернулась от машины, якобы заинтересовавшись парящей в небе птицей, по виду напоминающей чайку. Внутри все сжалось в комок, настороженно ожидая развития событий.

— Сколько стоишь?! — без обиняков раздалось со стороны автомобиля.

Она повернулась, удивленно спросив:

— Вы ко мне обращаетесь? — ладони, сцепленные в замок, она прижала к груди.

— Кроме тебя, здесь больше шлюх нет, — ответил мужчина с арбузно-лысой головой на короткой шее, широкое лицо его было суровым, обветренным.

— Я не проститутка, я жду друга, — оскорбилась она, делая шаг назад к кованому ограждению — Вы ошиблись!

— Все вы не проститутки, пока цену не назовешь, — усмехнулся кто-то, сидящий на заднем сиденье автомобиля. Лысый водитель хрипло рассмеялся, оценивающе посмотрев на Полину. В глазах его блеснул лукавый огонек…

…Толя прислушался, но звук шагов исчез. Запах сырой побелки усилился. Дизайнер, перешагивая сразу через несколько ступенек, понесся вверх. На площадке последнего этажа, как и на всех предыдущих, было пусто. Вверх, к открытому люку, вела проржавевшая местами лестница.

Толя вылез на крышу, выпрямился, держась за дверцу чердачного окна из почерневшего от времени дерева. Ветер продувал его насквозь. В небе парила чайка. Внизу лежал город. Вокруг было пусто, ни души. Ему вспомнилась финальная сцена голливудской кинокартины «Ванильное небо», в которой главный герой в исполнении Тома Круза, поднявшись на крышу высотного здания, узнает, что его мир только иллюзия, компьютерная программа, давшая сбой. И ветер свистит в ушах, а по небу, невероятно насыщенного цвета серо-синего тона, плывут облака. И так много оттенков рождает эта смесь, соединяясь с солнцем, проглядывающим сквозь набежавшую белую вату, похожую на плюшевого медвежонка, что дух захватывает и становится легко дышать, несмотря на смог города и странное ощущение нереальности происходящего. Чайка кричит о своем, паря в воздухе. Хочется, расставив руки в разные стороны, сделать шаг вперед и вниз, а потом взлететь. Толик машинально расставил руки, ощущая легкость во всем теле, думая: «Неужели со мной что-то и в самом деле не так? Кого я преследовал? Я как параноик». Он осмотрелся, не опуская рук, в лицо дунул свежий напор с чуть уловимым запахом жарящейся картошки. Кто-то из жильцов дома готовил ужин, аромат которого через вытяжку попадал наружу, размазываемый ветром, словно кистью художника краска из тюбика. «Господи, ты создал нас, ты создаешь картину, что я вижу, осязаю, чувствую, ты художник, так зачем ты рисуешь мою жизнь в тонах непонятного, таинственного цвета»? — пронеслось в голове дизайнера, зажмурившего глаза, вдохнувшего глубже. Жестяное покрытие крыши под его ногами было выкрашено в красный цвет, местами эмаль выгорела, пошла пузырями. Дверцу-выход с чердачного окна качнуло ветром, вызвав рождение скрипучего стона петель. «Неужели мне и в самом деле показалось, что Артем вошел во двор, в подъезд? Неужели я гонюсь за вымышленными героями собственного мира фантазий? А что, если Артем вообще — воображаемый человек?» — чувствуя в воздухе запах соли, думал Толик, замечая, как играет цветом тень на внутренней стороне его прикрытых век. Вместе с облаками, прорезаемыми острыми пиками солнечных лучей, тона просвечиваемой кожи менялись от черного до красного, от золотисто-желтого до неописуемого. Он растопырил пальцы широко расставленных рук, и меж них запутались прозрачные волокна ветра. «Как хорошо! Впервые я могу сказать, что отдыхаю. Надо привести сюда Полину, и мы вместе насладимся покоем», — подумал он, вспомнив, что в скорой погоне за обманным Артемом оставил ее стоять у дороги. «Полина!» — резанула тревожная мысль, а потом снизу, со стороны проезжей части донесся грубый рев клаксона, рокот мужских голосов. Толик, не успев открыть глаза, дернулся на месте, левая подошва заскользила по наклонной плоскости крыши…

…Полина с нетерпением посмотрела в направлении арки, проглотившей ее жениха. Подумала, что правильно сделала, оставив в номере серьги, подаренные им вчера вечером по приезде в Санкт-Петербург.

— Сутенера ищешь? — хмыкнул широкомордый, улыбаясь.

Она не ответила. С заднего сиденья салона кто-то сказал:

— Она же не проститутка, значит, работает без крыши. Может, ей надо помочь сесть? Может, она привыкла, чтобы перед ней дверцу открывали, а?

— Запросто, — намереваясь выйти из салона, отстегивая ремень безопасности, буркнул водитель.

Полина на дрожащих ногах стала обходить автомобиль сзади, осматривая дорогу. «Подожду его во дворе, они вряд ли поедут следом», — думала она, спускаясь с тротуара на покрытие трассы. Раздавшийся грубый рев клаксона заставил ее вздрогнуть, но не обернуться. Следом за сигналом ей в спину полетели выкрики:

— Да что ты ломаешься! Настоящие мужики тебе воткнут… — орал водитель, вышедший из автомобиля, стоя около мраморного льва.

— Воткнем, спуская! — рассмеялся скрытый тонированными окнами мужчина, сидящий на заднем сиденье.

— Не обидим, заплатим! Стой же, стой! Хоть письки нам подрочи!

Она не оглядывалась, чувствуя предательскую тяжесть в коленях. «Где же он, где? — стучало в голове. — Что-то с ним произошло». Сзади донесся звук захлопнувшейся автомобильной дверцы, рокот мотора. Она вошла в арку, бросила взгляд назад через плечо. «Мерседес» уезжал, мраморный лев остался. Полина вошла, пройдя под сводом, во двор. Отойдя от прохода влево, прислонилась к щербатой кирпичной стене. «Где же он?!» — понимая, что сейчас заплачет, подумала она.

…Толик лежал на животе, вытянутой рукой зацепившись за почерневшее от времени дерево дверцы чердачного окна. Ветер словно усилился. Толя напрягся, второй рукой ухватился за край рамы. Он подтянулся к зеву окна. В голове только нецензурные слова. Краем глаза он замечает, как комочек пыли, смешавшийся с мелким песком, выбившийся из-под рейки подоконника, покатился вниз по наклонной плоскости крыши. Мужчина уперся правой ступней в жесть, булькнувшую под давлением его тела. Подталкивая себя снизу, он наполовину вполз в открытое окно. «Что же со мной происходит?» — подумал он, выдыхая…

…Полина плакала беззвучно. Прижимая одну руку к груди, другой она расчесывала волосы. Ей казалось, что в последнее время она только и делает, что плачет, то от радости, но чаще от вырастающего в груди комка грусти и боли. Вчера, когда Толя подарил ей серьги, а потом позвонил своей маме сообщить о том, что сделал предложение и они собираются зарегистрировать брак, она была на седьмом небе от счастья и расплакалась, спрятавшись в ванной, не желая раздражать любимого своей плаксивостью. Сейчас, стоя у стены в одном из двориков Санкт-Петербурга, смотря на напоминающий издохшую змею использованный презерватив, лежащий на асфальте, она плакала от необъяснимого чувства. Когда-то она прочла, что существует несколько факторов, определяющих вероятность наступления у человека депрессии. В таблице, составленной по результатам тестирования огромного количества жителей планеты Земля, было предусмотрено все, способное вызвать стресс: рождение ребенка, смерть близкого, переезд, свадьба, развод, поездка в другой город и многое другое. «Там не было пункта „странное поведение вашего жениха, — подумала она, и слабая улыбка блеснула на ее губах. — Я собралась замуж в свои годы, я поехала в маленькое путешествие, я переживаю за любимого… Этого достаточно для нервного срыва“.

Она отвела взгляд от презерватива и увидела Толика. Его белая майка была испачкана на груди в чем-то серо-красном. Он выглядел оглушенным, как человек, узнавший о смертельной болезни, подтачивающей его изнутри. Он увидел ее:

— Полина, солнце мое, прости меня, — подходя к ней, заговорил он. — Я сам не знаю, что со мной творится. Я думал, что догоню Артема и узнаю важную информацию, но он скрылся, а я чуть не… Ну, не плачь, пожалуйста.

— Меня приняли за шлюху и чуть не украли, — повиснув на его плечах, сказала она, разрыдавшись в голос.

— Прости, прости, прости, — шептал он, глядя бессмысленным взором в щербатую оранжево-красную кирпичную стену дома.

— Нам пора в гостиницу, собираться домой, — успокоившись, прошептала она, увернувшись от его поцелуя.

— Пойдем, — отозвался он, обнимая ее за плечи, шагая в арку.

4


Она склонила голову на его плечо. Автомобиль ехал плавно, словно лодка по волнам тихой реки. Водитель молчал, всматриваясь вперед. Толя решил, что лучше заплатить чуть дороже, но доехать быстрее в уютном салоне автомобиля, чем трястись в вагоне или на автобусе, и не прогадал. В тепле, сидя на мягких сиденьях, прижавшись друг к другу, словно брошенные посреди заснеженного поля на произвол судьбы сиротки, они окончательно помирились. Снаружи моросил мелкий противный дождь. Петербург провожал их слезами, льющимися из серой пелены, затянувшей небо в плотный корсет.

— Я стала такой плаксой, — прошептала Полина, не поднимая головы с его жесткого плеча. — Это потому, что столько всего происходит так неожиданно.

— Ты про наше решение пожениться? — уточнил он, гладя ее ладонь. За стеклом с ревом пронесся грузовик с кузовом зеленого цвета.

— И про это тоже. Одна моя знакомая жутко переживала перед тем, как пойти в загс и подать заявление, а перед самой свадьбой она вообще готова была сквозь землю провалиться, так боялась, — сказала Полина, убрав со лба светлую челку, посмотрев в зеркальце заднего вида на глаза водителя, не мигая смотрящего вперед, легко поворачивающего рулевое колесо.

— А я не волнуюсь, — признался Толик, наклонив голову.

Он поцеловал ее в волосы, для чего ему пришлось вытянуть губы, сложенные в трубочку. Если бы Полина видела это, то непременно рассмеялась бы, так забавно это выглядело. Она сказала бы: «Ты как утконос с картинки учебника по биологии». Но поскольку она не заметила, как он ее целовал, то сказала:

— В голову постоянно лезут сомнения: правильно ли я делаю, такой ли человек мне нужен, зачем нам регистрировать отношения, если у многих знакомых семейных пар после штампа начались проблемы…

— У меня нет таких знакомых, у моих женатиков все хорошо, — вставил Толик.

— Им повезло. Я не думаю, что нас постигнет судьба тех, кого я знаю. Я гоню плохие мысли, но они, как мошкара, не унимаются.

— Ты не обращай на них внимания, как я, — предложил он, поерзав на сиденье, потревожив Полину.

— Толь, я так хорошо устроилась, — закапризничала она, чуть впившись ногтями в его руку.

Он наклонился и снова поцеловал ее в открывшееся ушко. Она повела плечом.

— Щекотно, — произнесла женщина, проследив взглядом, как капля дождя сбежала вниз по стеклу, оставив влажную дорожку, моментально истаявшую на ветру.

— Я вчера испытал такое странное щемящее чувство, словно и радостно и грусть одновременно, — зашептал ей на ушко Толик. — Когда я сказал маме, что мы поженимся, то она рассмеялась. Кажется, впервые со дня похорон бабушки.

— Я поняла тогда, что тебе хорошо, по лицу поняла, — сказала Полина.

Она приподнялась, наклонилась в сторону водителя, попросив:

— А есть у вас медленная музыка? Лучше классику.

Мужчина встрепенулся, словно сова, очнувшаяся ото сна. Сморщил лоб, вспоминая. Потом, не отводя взгляда от трассы, нагнулся в бок, достал откуда-то кассету, сказав:

— Мелодии уходящего века подойдут? Хорошая музыка.

— Давайте, — согласилась женщина, прижавшись к любимому, обнявшему ее за плечи правой рукой. — Я обоняю запах твоего дезодоранта.

— Ну и как, аромат радует твой обонятельный орган?

— Не только его, — жарко прошептала она, приблизив губы к его уху.

— У меня тоже все просыпается, — прошептал он, слушая начальные аккорды «Одинокого пастуха».

— Я имела в виду сердце, мой шалунишка, — похлопав его ладошкой по колену, улыбнулась она.

Протяжные звуки вкупе с плавным бегом иномарки убаюкивали, погружая в сон, даря отдохновение и покой. О, если бы мир всегда такой мог быть и можно было бы бездумно нам любить, даря себя и получая в дар град поцелуев, нежности пожар. Без интеллекта, словно существа из тех времен, когда вся жизнь едва пробилась через слой камней. Тогда бы все казалось веселей? Или соль жизни в том, чтоб иногда беда входила в дом? Чтоб закалялись, словно полотно из стали в горниле горя и печали?

А за стеклом проносились поселки, городки, деревья, автомобили. Дождь почти сошел на «нет», но ближе к Москве вновь зачастил, разводя круги на лужах. Молодой мужчина и женщина уснули. Музыка пеленала их, как мать дитя. Правда, водителю, как ни жалко было ему будить пару, пришлось выключить кассету и обратиться к Толе:

— Барин, куда дальше или на остановке сойдете?

— Да, у метро останови, — кивнул дизайнер, продирая глаза, потягиваясь.

До дома они добрались быстро и сразу легли спать. Сон был крепким, без кошмаров. В сумочке Полины лежал карманный календарик, на котором она красным маркером отмечала дни своих месячных, начинавшихся так же регулярно, как приходят счета на оплату электроэнергии. Скоро срок, скоро они узнают…




Глава 10

Хорошие вести или плохие?


1


Толик принял решение успокоиться и перестать искать того, чего, скорее всего, нет. Достаточно травить себе нервы, выискивая демонов в углах офиса, надеясь обнаружить взаимосвязь между поворотами судьбы работников и местом их труда. Чтобы не проявить малодушие, Толик даже выкинул квитанцию на получение заказанных им оберегов, не пошел проверить, вернулся ли из скоропалительной командировки Артем. Он решил посвятить себя только подготовке рекламного проекта по пиву, отдыху с любимой женщиной. Несколько дней у него получалось оставаться преданным выбранному пути.

В эти дни работа засасывала его с девяти утра до шести вечера, иногда без перерыва на обед, только крепкий кофе и совещания с Людмилой Геннадьевной и сотрудниками отдела маркетинга. Главной рекламной стратегией, на которой изначально настаивал клиент, было распространение информации о продукте и убеждение потенциальных потребителей в том, что этот продукт — пиво подарит новые ощущения, поэтому если люди хотят испытать необычные эмоции, то им необходимо непременно попробовать, а впоследствии перейти только на предлагаемый продукт. Хотя в должностные обязанности Анатолия, как дизайнера, не входили функции по разработке творческой стратегии, он осуществил подбор целевой аудитории, составил концепцию продукта, вместе с предложением использовать определенные средства распространения рекламной информации предоставил непосредственную стратегию сообщения. Ему так было легче. Зная, на кого нацелен продукт, и изучив статистические данные о среднем возрасте граждан, употребляющих пиво, найденные в Интернете, он с наибольшей вероятностью установил, на кого должна быть направлена реклама. Исходя из предполагаемой группы охвата, Анатолий разработал несколько вариантов рекламных роликов для телевидения.

Поскольку первой задачей было осведомление потенциальных потребителей, то Анатолий поставил перед собой задачу создать первый ролик, при помощи которого можно было бы распространять информацию о существовании и возможности приобретения пива данной марки. Так как эта серия продукта запускалась впервые, Анатолий позволил себе «поиграть» с формой и цветом бутылок.

— Они намереваются выпускать пиво в бутылках стандартной формы из светлого стекла. Мне кажется, что будет лучше запустить серию бутылок эксклюзивной формы, но оставить отличительные признаки привычного характера, а именно оставить темно-янтарный цвет упаковки. У большинства граждан со времен Советского Союза сложилось устойчивое мнение, что пиво разливают именно в темные бутылки, так зачем обманывать ожидания людей? — спросил он у Людмилы Геннадьевны.

— Но потребитель так же привык к бутылкам стандартной формы или к банкам, — попыталась возразить женщина.

За ее спиной, на стене, висела ярких веселых расцветок картина. Она и сама излучала радость, обращаясь к Толику так, словно того неприятного разговора и не было вовсе.

— К форме упаковки люди стали относиться проще. Я, конечно, могу ошибаться, но цвет запоминается сильнее. Возьмите, например, вывески аптек. Не важно, какой они формы, но имеет большое значение цвет: зеленый, белый, красный. У нас в Оренбурге, когда я там жил, один владелец фармасети поддался на уговоры дизайнера и оплатил вывеску темно-синего цвета, которая на просвет была светло-синей. Но он не учел, что днем она будет почти черной. У него упали продажи, потому что люди боялись закупать лекарства в аптеке с похоронного цвета вывеской…

— Анатолий! Не путай пивные бутылки и аптеки, это разные вещи…

— Но суть одна и та же, если мы изменим форму, а цвет оставим стандартный, то покупатели не перепутают, что брать. Поведение большинства покупателей определяет привычка, поскольку людям так удобнее. Не надо особо думать и сравнивать, не надо рисковать, а просто берешь то, что привык. Сейчас форм бутылок так много, что они в привычку не входят, а цвет… — он развел руками, чуть наклонив голову влево — Люди покупают то, что им знакомо.

— Но марка нова, а следовательно, не каждый захочет покупать то, что не знает, по той же самой причине — привычка! — усмехнулась Людмила Геннадьевна.

— Поэтому мы предложим заказчику потратиться, ведь сейчас надо сломать привычку покупать известное пиво. Именно поэтому я разработал варианты роликов с агрессивным наступлением, направленным не только на осведомление потенциальных клиентов, но и на слом сложившихся стереотипов…

— Ладно, я покажу ваши предложения в отделе маркетинга, возможно, клиент сам захочет пообщаться с вами лично. Тогда и расскажете ему свою теорию. Я думаю, что стоит предложить им серию роликов с разными целями, как ты думаешь? — хитро прищурив глаза, поинтересовалась Людмила Геннадьевна.

— А они согласятся потратиться и сделать предоплату того, что появится на экранах только через год, а то и полтора? — спросил Анатолий.

— Это задача наших менеджеров и твоя. Да-да! Если ты так же пламенно будешь рассказывать им о перспективах долговременного сотрудничества именно с нашим агентством, то заказ может быть нашим на все сто процентов.

— Я согласен попробовать. Я изучил необходимый раздел в учебнике по психологии, все сопоставил…

— Ладно, ладно, Анатолий. Я очень рада наблюдать тебя в таком хорошем боевом настроении, — рассмеялась женщина, записывая что-то карандашом в блокноте.

После того как было разработано несколько вариантов осведомительных клипов, Анатолий взялся за подготовку роликов, целью которых было донесение до осведомленной публики информации о качестве, а также о сопоставимой с ним цене продукта.

— Это пшеничное пиво, изготавливаемое на сверхсовременном оборудовании с плотной пеной, что непременно нужно использовать как средство индивидуализации, — предлагал он уже на встрече с представителем пивоваренной компании, стоя около плакатов с нарисованными схемами, висящими на стене кабинета непосредственной начальницы. Справа и чуть выше висела картина с изображением оранжево-красного диска солнца, которое будто с шипением опускалось в синее спокойное море.

Толик продолжал:

— Давайте не будем стесняться и воспользуемся опытом такой марки пива, как «Гиннес»! Они позиционировали свой портер как пиво, у которого пена дольше сохраняет форму и выдерживает вес небольшой монетки, не деформируясь. Этот признак будет сродни знаку качества, что должно защитить потребителей от покупки подделки. Помимо всего прочего, в серии этих роликов стоит цель заставить потребителя приобрести привычку покупать данную марку пива. Здесь можно использовать «доказательную» рекламу, как в предложенном мною варианте «D», — он ткнул указкой в один из плакатов. — Здесь эксплуатируется предполагаемый удовлетворительный предыдущий опыт покупателя в употреблении данной марки.

Заказчик был доволен, поэтому согласился оплатить еще одну серию роликов, над которой Анатолий трудился вкупе с другими сотрудниками агентства. Эти клипы для телевидения и постеры для объектов размещения наружной рекламы должны были стимулировать у лиц, информированных о пиве, устойчивое желание попробовать его, а впоследствии стать постоянными потребителями именно этой марки.

— Обязательно сделай напор на то, что оно стоит уплаченных за него денег, а то и дешевле, чем могло бы быть, и учти, что мы преследуем цель довести приверженность покупателей к употреблению данного товара до автоматизма, — объяснял Анатолий девушке, занимавшей соседний с Артемом кабинет. Кстати, сам мэтр из командировки до сих пор не вернулся, а придуманный им слоган для этой марки заменили на новый, предложенный Толиком.

Сам же дизайнер увлекся настолько, что мог среди ночи вскочить, побежать на кухню за крепким кофе, а потом до утра в зале, при включенном неярком свете лампы и телевизора, записывать идеи и предложения в купленном специально для подготовки пивного проекта блокноте в кожаной обложке.

Полина воспринимала такую его озабоченность проектом нормально. «Это лучше, чем вздрагивать от стонов и вскриков среди ночи», — рассуждала она. На карманном календарике оставалось все меньше дней до того срока, когда должны были начаться месячные, и она больше волновалась по этому поводу.

— Не знаю почему, но мне тревожно, — прижимаясь к любимому, широко открытыми глазами смотрящему в потолок, шептала она.

— Что же страшного может произойти? — спросил он, слегка сжав большим и указательным пальцами левой руки ее правый сосок, твердый, словно сыр, который они сегодня ели на ужин в итальянском ресторане.

— Я могу оказаться беременной, — ответила она, уткнувшись носом ему в выбритую подмышечную впадину, смазанную дезодорантом.

— И пусть, — отозвался он, переворачивая ее на спину.

2


Полина пришла на работу чуть раньше обычного. На этот раз они с Толей приехали вместе. Он поцеловал ее в лифте и поднялся выше на свой этаж. Она сияла, как любая женщина в пору любви. К тому же позвонила мама Толика сообщить о примирении с сестрой, о том, как отлично прошло день рождение племянницы, на которое ее пригласили.

— Мать говорит, что ей были рады, как самому дорогому гостю, — рассказывал Толик утром, сидя на переднем сиденье такси. — Еще бы, она отказалась в их пользу от своей доли в квартире, конечно, они рады. Теперь сестренке будет куда водить мужиков.

— Ты совсем о ней плохо отзываешься, — чистя ногти пилочкой, сидя на заднем сиденье авто, сказала Полина. — Хотя я ее не знаю.

— Узнаешь, когда поедем в Оренбург.

— А скоро? Я заявление на отпуск уже написала, жду твоей отмашки, — поинтересовалась женщина, волосы которой были выпрямлены парикмахерским утюгом, подаренным Толей, и прядями окрашены в темно-красный цвет. В сочетании с новой рубашкой и брюками смотрелась она свежо, но не по-детски, элегантно, но не высокомерно. Очень шло.

— Еще недельку точно будем в Москве, а потом поедем, — ответил дизайнер. — Я недорассказал. Так вот, ма, хоть и радостная, а голос все равно надломленный какой-то, словно плакала. Я понимаю, что тебе это знать не обязательно…

— Почему это?! — проследив взглядом за розовым лимузином, прокатившим по встречной полосе в сторону центра, возмутилась Полина.

— Потому что тебе не нужно расстраиваться лишний раз, я не хочу этого.

— А я хочу, чтобы ты мне все свои чувства описывал, все рассказывал. Для чего же тебе нужна жена, если не для этого. Если мы будем держать все в себе…

— Зачем в себе, — перебил Толик. — Есть службы психологической помощи, аналитики. На них всю грязь и надо выливать.

— Чушь! — махнув пилкой для ногтей, сказала она. — Зачем тогда близкий человек? Зачем жена? Чтобы было с кем трахаться и кому у плиты стоять, да убирать?! Нет! Поэтому в Америке в семьях проблемы! Они дома только спят, а все остальное время бабки заколачивают и не общаются, все психологам рассказывают.

— Я не был в Америке, но учту, — ответил дизайнер, поправив воротник шелковой рубашки с коротким рукавом, в которую был одет, отказавшись в связи с жарой от костюма. — Ты знаешь? Знаешь, Поль?!

— Что?!

Автомобиль подъезжал к зданию высотки, поэтому она убрала пилку в сумочку.

— Я тебя люблю. Ты для меня очень много значишь.

Полина краем глаза заметила, как водитель такси, всю дорогу уместно молчавший, сделал кислую мину, будто говоря: «Да ты, пацан, совсем с ума сошел, она же баба, а они все дуры и стервы», — но она не прореагировала, привстав, поцеловала жениха в макушку.

После всей этой романтики ее ждали суровые трудовые будни. Нужно было провести неучтенные основные средства организации, для чего пришлось обращаться в инвентаризационную службу. Пришлось узнавать рыночную стоимость имущества и перерыть кучу специализированных журналов, в поисках практических советов по осуществлению данных действий. На основании утвержденной формы документа она включила в бухгалтерский учет стоимость проводимого оборудования в состав внереализационных доходов. На это ушло все время до обеда.

В перерыв она позвонила Толе, телефон был отключен, следовательно, он опять с головой ушел в трудовые дела. «Значит, обедать буду одна», — подумала она, вздохнув, откинувшись на «крякнувшую» спинку стула.

— Девчонки, — окликнула она недавно влившихся в их отравленный капиталистическими нормами общежития коллектив двух бухгалтерш — Давайте пиццу закажем по телефону?

Позже, уплетая тонкую треугольную дольку, запивая ее чаем из цветков каркаде, она слушала болтовню девчонок. Одна из них, Жанна, рассказывала, как на выходных в каком-то центре духовного очищения выложила энную сумму за возможность увидеть собственную ауру.

— Я положила ладонь, ее обработали лучом, а потом вывели на монитор мое лицо и вокруг него свет. У меня он был зеленый. Это в состоянии покоя, когда я расслаблена и не волнуюсь, отдыхаю.

— Ты веришь во все это? — спросила ее подруга, специализировавшаяся на разрешении споров с налоговой инспекцией.

— Конечно, — всплеснув руками, ответила та. — Я даже видела, как в процессе работы моя аура распадается, словно на молекулы, и меняет цвет на красно-серый.

— Почему? — поинтересовалась Полина, слизнув кетчуп с нижней губы.

— Мне объяснили, что в процессе работы, особенно когда очень стараемся, мы вкладываем свою душу, энергию в результат труда, мы отдаем часть себя цели, к которой стремимся, поэтому аура распадается…

— То есть, — вставила девушка, специализирующаяся на спорах, — если сегодня я половину рабочего дня потратила на то, чтобы совместно с нашим адвокатом доказать в суде, что согласно гражданскому законодательству наша фирма по-прежнему вправе применять ту систему налогообложения, которую…

— Я поняла! Не надо мне фабулу своей деятельности излагать! — перебила ее Жанна, поставив кружку с чаем на коврик для мышки. — Да! Твоя аура тоже, скорее всего, распалась на части, а какая-то ее часть вообще могла уйти.

— Разве можно лишиться ауры? — спросила Полина, относящаяся к такого рода разговорам скептически, но допускающая возможность существования чего-то, неподвластного разумному толкованию и ее пониманию.

— Не просто так существуют легенды о продаже души дьяволу, — ответила Жанна. — Здесь есть какая-то взаимосвязь…

Раздумывать над столь важным вопросом, как продажа бессмертной души Люциферу, Полина не желала. Она поблагодарила девчонок за компанию и пошла в туалет. Умывшись, она поправила макияж, расчесала волосы. С большой радостью отметила, что красящий тоник не остается на зубьях расчески, а держится на волосах.

Она вернулась в кабинет и не узнала своего рабочего стола. Он был заставлен красивыми коробками, из которых поднимались невиданные ею цветы ярко-синего цвета с фиолетовыми крапинками.

— Тебе, — сказала Жанна, протянув конверт, на котором его почерком было выведено ее имя.

Сотрудницы бухгалтерии смотрели то на Полину, то на это цветочное великолепие во все глаза. Она виновато улыбнулась, мол: «Мне везет», села на стул и вскрыла конверт.

Толик был краток: «Я тебя люблю, жду у выхода в 18.10.

Твой будущий муж».

В этот вечер они поехали в ресторан восточной кухни, отведали «золотого» карпа, мисо и еще какую-то сладость, название которой, видимо, было создано для издевательства над русскоговорящим человеком, такое корявое. Она рассказала ему о теории рассеивания ауры, услышанной на обеде, но дизайнер лишь рассмеялся, принявшись вспоминать свой трудовой день, новые проекты агентства для музыкального телевидения, историю маркетинга компании «Reebok», кухню Италии и прочее-прочее-прочее. Он не хотел, чтобы информация о чем-то необычном, слетевшая с губ его невесты, проникла в его мозг, засела там и подорвала фундамент забора, которым он отгородился от тревожных мыслей. Он даже представил себе, как небольшая кучка размышлений о пугающей неизведанной действительности лежит на покрытом оболочкой сером веществе внутри черепной коробки, огороженная со всех сторон шлакоблоками его решимости жить спокойно и без тревог. На самом деле он исподволь понимал, что в его голове не горстка, не кучка, а в любую минуту готовая вырваться наружу, огороженная платиной, бурная полноводная река сомнений и желания докопаться до сути. Не хватало одного толчка.

3


Сдача проекта шла к концу. В Москве им пришлось задержаться еще на несколько недель. Чтобы быстрее отвязаться, Толя даже в выходные, выезжая на природу, на дачу к родным Полины, работал. Чтобы было удобнее, он приобрел «Ноутбук», который брал с собой всюду. Если же кто-то из родных Полины начинал удивляться его любви к работе, то он говорил, что ненавидит труд вообще и данный заказ в частности, поэтому старается быстрее его выполнить, получить заслуженные деньги и уехать отдохнуть.

На фирме его стали узнавать практически все сотрудники, с ним здоровались и непременно восхищались его работоспособностью. Отдельное «спасибо» за это нужно было сказать инициативе Олега Викторовича, который предложил шефу, а тот утвердил в виде приказа размещение портрета Анатолия с написанными словами благодарности от дирекции на стене напротив лифта, словно на доске Почета из забытых времен советской эпохи. Стоит отдать должное администрации, которая поощряла инициативных работников не только выражением признательности в виде похвалы, но и подкрепляла свою благодарность материальными вливаниями. Узнав, что Анатолий приобрел со своих денег «Ноутбук», для работы вдали от стационарного компьютера, директор подписал приказ о выдаче дизайнеру денежной премии, в размере стоимости покупки чуда современной техники. На появившиеся деньги, добавив недостающую сумму из имевшихся сбережений, Толик тут же приобрел домашний кинотеатр, а также заключил договор с охранной организацией, установившей в квартире сигнализацию.

— Сможем спокойно уехать, не волнуясь за сохранность имущества, — объясняя Полине, как набирать код, сказал он.

— Может, еще застрахуем все, — посмеялась она.

Через два дня, выбрав самый оптимальный вариант с наименьшей франшизой и вразумительным размером страховой премии, подлежащей уплате в «карман» организации, Анатолий подписал генеральный договор добровольного страхования имущества.

— Вот как ты и предлагала, — вручая Полине на хранение документы, одну копию с которых, заверенную у нотариуса, он оставил в рабочем кабинете, а вторую положил в абонированную в банке ячейку.

— Я тогда пошутила, — улыбнулась она, сворачивая бумаги в трубочку.

— А я серьезно, — обнимая ее за плечи, ответил Толик.

За эти недели отношения между ними стали ровными и добрыми. Если она возвращалась с работы раньше его, то готовила ужин, накрывала стол, встречала его с улыбкой на лице, а если ему удавалось вырваться, то он заказывал столик в каком-нибудь новом ресторане, и они ехали ужинать туда.

Сейчас, сидя в небольшом уютном кафе, за столиком около камина, в котором в связи с идущим снаружи дождем и прохладным ветром развели огонь, Полина сказала:

— Мне нравится здесь больше всего. Из всего обилия заведений, которые мы посетили, тут я чувствую себя как дома…

— Тут и впрямь уютно. Это из-за камина, запаха смолы, — накрыв ладонями ее руки, сложенные на столе, промолвил он, улыбнувшись.

— Ты будешь меня приглашать сюда почаще, особенно в холода? — попросила она, тряхнув головой, отчего ее волосы блеснули в свете огня.

— Как скажешь, любимая моя, как скажешь, — он привстал, наклонился к ней и поцеловал в губы, не стесняясь людей за соседними столиками.

— Может, поговорим о свадьбе более конкретно? Когда и как это пройдет?

— Белое платье и торжественные речи более всего ценятся женщинами, поэтому выбор за тобой. Лучше, конечно, пожениться летом, пока тепло.

— Ты знаешь, — сказала она, странно улыбаясь. — Я не хочу пышного торжества, я хочу стать твоей женой, и все, а как это произойдет, мне безразлично. У нас все и так хорошо.

— Поплюй, я суеверен, — отозвался он, подливая вино в бокалы.

Скрипач извлекал из своего инструмента меланхоличные звуки. Посетители кафе перешептывались. В камине потрескивали поленья, от которых бабочками вспархивали красно-золотые искры. Дождь сбегал каплями по темного цвета стеклу окна.

— А я нет, — ответила она. — Я верю в то, что впереди будет только лучше. Ты заработаешь себе имя, ты станешь профессионалом, и твоя мечта стать всемирно известным дизайнером осуществится.

— Спасибо за доверие, — улыбнулся он, убрав со лба отросшую челку, филированную в тонкие пряди. — Мне только осталось выбрать направление, которому я хочу посвятить себя.

— Создавай посуду, домашнюю утварь, — предложила она. — Ты сделал такую изумительную вазу из корней тогда, на даче, у моей тетки.

— Ну, это получилось спонтанно.

— Почему бы не вылить такие формы из коричневого стекла и не запустить серию?

— Эксклюзивность нельзя ставить на поток, — возразил Толик, наблюдая, как пляшут отблески пламени на стенах кафе.

— Ладно, я не стану спорить. Ты просто подумай над этим. И еще…

Она замолчала. Тепло огня «дотягивалось» до ее ног через несколько метров, нежно и тепло гладило, разливая негу по всему телу. Она повернулась, сняла со спинки стула сумочку, положила себе на колени. Он наблюдал за этим действом затаив дыхание, ожидая чего-то важного, серьезного. Она искала внутри календарик, хотела наглядно объяснить что к чему. Скрипка жалобно пела, задавая щемящий тон всему, происходившему в уютном московском кафе в эту моросящую погоду.

— Скоро? — спросил он, заглядывая через стол ей в сумочку.

Полина закрыла ее, погрозила пальчиком. Ей было очень хорошо и легко сейчас. Она много раз представляла, как это произойдет. В институте безликий любимый ликовал, танцуя на столе, узнав радостную весть. Чуть старше она видела его эмоции более сдержанными. Сейчас, кутаясь в воздушно-прозрачную шаль тепла и нежность скрипки, она волновалась и не видела, как прореагирует Толик, но думала, что он будет рад. Она нащупала календарик…

— Извини, я сейчас, — достав беззвучно вибрирующий телефон из кармана, остановил ее Толик. Он посмотрел на экран, высветивший имя звонящего. — Это мама, я должен ответить.

Она, прекрасно понимая его, кивнула. Он нажал кнопку.

— Да, ма, привет!.. Успокойся, я ничего не понимаю…

Он не произносил слов, только слушал. До Полины долетали всхлипы, обрывки фраз, несущиеся из Оренбурга. Лицо любимого мужчины мрачнело, отражаясь на ее лице резкими штрихами морщин. Она выпустила календарик из пальцев, закрыла сумочку. Сложила руки на коленях крест-накрест. Правая рука ее машинально потянулась к волосам, поправить прическу, но женщина сдержалась, мысленно приказав: «Не нервничай! Все будет хорошо».

— После того как вернешься оттуда, обязательно позвони мне, обязательно! И возьми с собой сестру! Пусть она тебя поддержит, да и сама слово скажет. Позвони ей или дай номер, я сам попрошу, — сказал он, смотря перед собой, мимо Полины. — Я буду ждать твоего звонка. И не расстраивайся, это, может быть, не он. Я много таких случаев знаю, когда зря вызывают.

Полина ждала, ловя его взгляд. Он посмотрел ей в глаза только после того, как отключился. Ей показалось, что губы любимого дрожат, готовые сорваться на крик, но он тихо сказал:

— Позвонили из милиции. Нашли обезображенный труп неизвестного мужчины, по комплекции схожий с описанием отца, оставленным матерью в заявлении. Они просят приехать на опознание в морг.

— Но это, может быть, не он, — предположила она, мечтая, чтобы скрипач убрался отсюда вместе со своей жалостливой мелодией.

— Пойдем отсюда, здесь слишком хорошо, чтобы думать о грустном, — предложил он, вставая.

Она согласилась, пошла в уборную. Он расплатился. Через две минуты они вышли на улицу, раскрыли зонтики.

— Давай пройдемся, — сказал он. — Нести грусть в дом еще хуже, пусть ее смоет дождь.

— Пусть смоет, — согласилась она, поведя озябшими плечами. На ней была рубашка с открытым верхом на шнуровке, на нем — майка и легкий джемпер.

Дождик шлепал по асфальту, превращаясь в холодные лужи. По зонтам стучала вода. Подул ветерок. Толя снял с себя бежевый джемпер и накинул ей на плечи, обнял.

— Жизнь преподносит печальные вести тогда, когда их меньше всего ждешь, — сказал он.

— Она порой опережает хорошие новости, отводя им место в конце, — решив, что сейчас не время и не место говорить ему о задержке месячных, отозвалась Полина.

4


Он пришел на работу, заперся в своем кабинетике, включил компьютер. Найдя компакт с картинками, вставил его в дисковод, загрузил программу показа и стал бездумно листать рисунок за рисунком. Он давно не мог выкроить время, посмотреть их, вот и решился.

С поворотом ролика мышки картинку сменяла другая. Нарисованные с использованием последних дизайнерских программ, они выглядели как фотографии с реальных объектов. Пирамиды, врезающиеся углами в небо иной планеты, расцвеченное фантастическими цветами. Зеленые джунгли, хранящие тайны под сочными изумрудными листьями. Птицы сидят на ветвях, обезьяны качаются на лианах, сине-перламутровые воды текут среди мшистых камней, по которым ползают переливающиеся металлом жуки. В гуще зелени прятались эльфы с полупрозрачными стрекозьими крыльями. Пустынные площади заброшенных, покинутых живыми существами городов, полуразрушенных, с щербатыми стенами, овитыми плющом, покрытых плесенью, с засолами. Буро-бордовое звездное полотно вселенной, на фоне которого космические корабли, корабли-призраки, военные сверкающие самолеты летят на бой с неизвестным злом, властвующем на красной планете, вокруг которой вращаются крошечные фиолетовые спутники. На следующей картинке быстрый космолет несется вперед, обгоняя преследующий его огненный шар, с всполохами желто-золотых языков. И снова цвет лесной зелени, смесь салатового, мятного и бирюзового в заросших корявыми деревьями болотах, населенных обнаженными, с чрезмерно большими грудями женщинами-амазонками, прикрывающими причинное место клочком меха цвета тумана. Поворот ролика, и кобальтовое пространство расползается, открывая огромных размеров глаз шоколадного цвета зрачком с насыщенно-красными прожилками, будто следящий за всем, что происходит вокруг. Еще развратная картинка с девицей, изображенной черно-белым. Она слюнявит палец правой руки, в то время как пальцами левой раздвигает… И еще один подобный клип с вставшей в коленно-локтевую позу женщиной, сзади которой пристроился козлоногий демон с длинным раздваивающимся на конце языком, вьющимся из темно-синего рта с проступающими сосудами цвета цикламен.

Толя откинулся на спинку стула, посмотрел в белый, выкрашенный матовой краской потолок. «Надо взяться за работу», — подумал он, но вновь принялся листать рисунки…

На фоне замка с шероховатыми стенами, цвета голубиного пера, маковками башен, по форме напомнивших ему трюфель «Золотые купола», стояла на бежевом песке стройная женщина в высоких пятнистых сапогах, трусиках из шерсти и топе. Копна светлых волос спадала вниз на плечи. Она держала в руках похожее на енота животное с полосатым хвостом, только черные полосы шли вдоль, а не поперек.

Толя вздохнул, посмотрел на часы. Прошло всего три минуты, а он уже побывал в нескольких галактиках, узрел несколько соблазнительных женщин, почувствовал сырой воздух джунглей. Он посмотрел на папку с последними наработками по пивной рекламной кампании. Протянул руку, но передумал и уставился на экран монитора, сменил картинку…

На него, со скрупулезно прорисованного лица, смотрели ультрамариновые глаза. Ресницы цвета сажи завивались вверх, делая взгляд настоящим, живым. Слоновой кости кожа. Губы красной вишни словно хотели открыться, сказать что-то важное. Темные волосы были перевязаны серебряной лентой.

Он сменил рисунок на следующий, который тут же перелистнул. Ему не хотелось изучать фантазии неизвестного автора о черных силах, о дьяволе, который и был сохранен на оставленном им без чуткого внимания файле. Но, несмотря на то что Толя практически не посмотрел на эти когти цвета золотистой примулы с продольными сечениями макового тона, не взглянул в бездонные зрачки, — он не мог перестать думать: «Почему люди столько внимания уделяют фантазиям о демонах? Неужели мир не может быть погруженным в любовь, как это завещал Иисус? Подумать только, какой-то художник сидит за компьютером, у него все хорошо в личной жизни, да и вообще все отлично, так почему он рисует черта, возбужденная плоть которого притягивает к себе невинных бледнокожих дев? Зачем ему это? Или он хочет сказать, что человек должен остерегаться соблазнов, преследующих его всюду?»

Толик зажмурился, и перевернутая в спешке картинка встала перед внутренним взором, горя всеми цветами. Глаза демона впивались в него, будто желая прочитать мысли, заполнявшие голову дизайнера.

Толик открыл глаза, сменил папку просмотра, открыв картинки с полуобнаженными девчонками, киноактрисами, певичками. Женщины выставляли себя в развратных позах, словно говоря: «Смотри, как я хороша! Хочешь меня?! Приходи на фильм с моим участием, купи мой диск и послушай, как сексуально я пою, мой голос такой, словно после оргазма». Он листал фотографии, испытывая возбуждение, думая: «Почему эти женщины не зарабатывают себе имя своей невинностью, непорочностью? А если и появляются такие, которые трезвонят на каждом углу о своей девственности, то на фотографиях они все равно стараются показать больше обнаженных, будоражащих фантазию самцов лакомых кусочков? Людей проще поймать на порок, чем на добродетель. Поэтому и в рекламе я сам использую порок, если можно, ведь этот путь легче».

Он закрыл глаза, нащупал кнопку отключения монитора, нажал ее.

«Я не могу работать сегодня, — подумал он, вставая. — Надо пройтись».

Когда Толя вышел на улицу, то зазвонил телефон. Мама сказала, что не опознала в обнаруженном на городской свалке трупе мужчины своего мужа, его отца. Ее сестра с ней была абсолютно согласна. «Значит, снова ждать? Даже тот сон, в котором отец сообщил мне о своей смерти, не принес мне покоя. Я не смогу нормально жить до тех пор, пока не узнаю наверняка, что с ним произошло», — подумал дизайнер, убрав телефон в чехол. Настроение не стало лучше. Он купил чекушку водки, выпил ее натощак, захмелел. Вроде бы полегчало. Он вернулся в рабочую клетушку и просидел там за финальными аккордами рекламной кампании до конца рабочего дня. Никто из коллег не заметил, что он пьян, потому что никто к нему в этот день не заглянул посоветоваться, да и начальство про него словно забыло.

Полина все поняла, выслушала его пересказ разговора с матерью, обняла и уложила спать. Во сне он увидел демона, с довольным оскалом обнимающего его любимую женщину. От этого кошмара он не проснулся. Видение сменилось другим, содержание которого Толя не запомнил.

5


Встав утром, умывшись, побрившись, почистив зубы, он выпил приготовленный ею кофе. У Полины начался отпуск, поэтому она решила баловать любимого завтраками. Сегодня он состоял из кофе и блинчиков с вишневым прошлогодним вареньем, простоявшим несколько сезонов нетронутым на нижней полке в холодильнике.

— Очень вкусно, домашнее, сразу чувствуется, — слизывая испачканную в сладости нижнюю губу, похвалил он, прежде чем отправить в рот еще кусочек.

— Теперь каждое утро буду делать тебе сюрпризы, — ответила она.

Главный сюрприз этого дня еще был не совсем готов. Она еще не сделала тест, решив дождаться его ухода. Слегка волновалась.

— Что-то не так? — заметив, как она пятерней поправляет волосы, спросил Толик. Он же был спокоен.

— Все нормально. Когда ты пойдешь в отпуск? — перевела она разговор в другое русло, отойдя к окну.

— Сегодня я планирую сдать проект, завтра получу расчет и буду свободен на месяц, — щелкнув языком, ответил дизайнер.

Он допил кофе, доел, поцеловал ее, поблагодарил за такой замечательный завтрак. Она проводила его до двери, закрыла замок, посмотрела в окно, как он удаляется в сторону станции, не думая ни о чем. На душе полное смятение.

Полина нашла в сумочке календарик, глянула на него, убрала обратно. Потом она достала оттуда же тест для определения беременности. Несколько раз за свою жизнь она пользовалась этим изобретением человека. Каждый предыдущий раз руки ее тряслись, а в груди все сжималось от опасения оказаться беременной. Сейчас же она волновалась, но без дрожи, потому что была уверена в человеке, который может оказаться отцом ее первенца.

Минуты, в течение которых должны были проявиться линии на полоске плотной бумаги, она провела на кухне, наливая кофе, смешивая его с сухими сливками и сахаром. По радио «Россия» рекламировали какое-то лекарство от артроза. Женщина слушала голоса людей, которым якобы помогло чудодейственное средство, и верила им. Если бы у нее было это непонятное заболевание, то она сразу позвонила бы диспетчеру и оформила заказ. Она подумала: «Сколько еще человек по всей стране поверили в рекламу?» Решила, что много, поставила опустошенную кружку в раковину, прошла в спальню, где оставила сохнуть тест…

Анатолий развязался подчистую. После обеда ему было велено зайти к директору «на ковер». Конечно же дизайнер ожидал очередной порции похвалы.

Он оказался абсолютно прав. Директор ждал его, развалившись в новом кресле из молочного цвета кожи, пятном выделявшимся на фоне привычной темноты, окружавшей начальника. Казалось, что из-за спины руководителя шло какое-то туманной белизны сияние, на фоне которого Анатолий впервые полностью разглядел статную фигуру мужчины: широкие плечи, мышцы груди, вздымавшиеся под рубашкой с коротким рукавом при каждом вдохе, плотные руки, покрытые густой курчавой растительностью. При этом волосы спускались до запястий, которые оставались абсолютно лысыми. Лоб был открыт. Странным показалось то, что морщин на нем не было. Он был гладким, как вылизанная потоком за многие лета речная галька.

— Присаживайся, Анатолий, — указав на стул около себя, распорядился директор и кашлянул в кулак, так, словно выплюнул жужжащих ос, залетевших в рот.

— Спасибо, — отодвигая стул, ответил дизайнер, спина которого покрылась мурашками от звука кашля начальника, настолько тот был неприятен.

— Это тебе спасибо, Анатолий, — произнес мужчина…

…Первым ее желанием было позвонить, сразу, безоговорочно, но она постаралась успокоиться. «Такие вещи не сообщают по телефону», — решила она, собираясь в магазин.

Полина натянула майку, надела юбку, сдвинула ее замком назад. Осмотрела свой внешний вид в зеркало, подумав: «Скоро я не смогу надеть ничего из этих вещей. Боже мой! Надо полностью менять гардероб».

И тут она поняла, что нужно не только покупать специальную одежду для беременных, но еще и поторопиться со свадьбой. Ей всегда казалось, что невеста с животом — это пошло. Это вульгарнее, чем размышления о природе секса и необходимости адюльтеров в семейной жизни, вышедшие из-под пера Эммануэль Арсан, роман которой Полина так и не осилила, хотя обычно она читала все от корки до корки. «Надо срочно регистрировать отношения, — открывая дверь, решила она. И тут ее кольнуло сомнение: — Все ли будет хорошо у нас с Толей?!» Она заставила себя улыбнуться, но ощущение радости не пришло. Она распрямила плечи, подняла голову, продолжая улыбаться. В конце концов почувствовала прилив оптимизма: «Все будет хорошо…»

…«Все у нас будет хорошо, — вспоминал слова директора Анатолий, возвращаясь к себе в кабинетик. — Что еще надо человеку, собирающемуся во время отпуска жениться, как не такие слова руководства?»

Он подпрыгнул и стукнул в воздухе каблуками туфлей друг о друга, как окрыленный светлыми чувствами герой какого-нибудь фильма о любви. «Все будет хорошо», — отпирая дверь кабинета, повторил он про себя, улыбнулся.

Зайдя внутрь, он достал телефон и позвонил Полине. Он соскучился, он хотел поделиться с ней нахлынувшим состоянием эйфории. Прошло несколько секунд, она не отвечала. Он терпеливо ждал, вспомнил ее плохо скрываемое утреннее волнение, на котором он не стал заострять внимания. Гудки в трубке, гудки. «Ну, что случилось? Ответь мне, ответь», — повторял он, словно мантру.

Убрав телефон в чехол, Анатолий прибрался на столе. Кипа бумаг была разорвана на мелкие клочки, отправившиеся в мусорное ведро. Канцелярские предметы он водворил на предусмотренные для них места. Сбегав в туалет, принес воды и полил кактус, однажды принесший в их с Полиной дом ссору. «Будем надеяться, что ты не засохнешь за месяц», — подумал он, протирая пыль с сочных зеленых шипастых отростков.

Когда в кабинете был порядок, Анатолий решил зайти попрощаться к Людмиле Геннадьевне и Олегу Викторовичу. Ни той, ни другого на месте не оказалось. «Куда мог пойти главный редактор?» — задумался дизайнер, понимая, что уйти тот мог куда угодно. Тогда Толик решил: «Пойду в бухгалтерию за денежками и наберу еще раз Полину».

Дозвониться до невесты не получилось. Она не брала трубку, возможно, не слышала звонка, возможно… Он не хотел думать о том, почему она не отвечает. В его голову лезли разные мысли. Страшные боролись с реалистичными и добрыми. Он в конце концов решил, что она просто отключила звук и легла отдохнуть, ведь у нее заслуженный отпуск. «Она сейчас спит себе, нежась под шелковой простыней», — представив, как облегает ткань ее тело, уверовал он. Толик ошибался.

В бухгалтерии его ждал приятный сюрприз в виде денежной премии, прилагаемой к положенным отпускным и гонорару.

— Счастливо отдохнуть! — пожелала кассир, убирая в толстый скоросшиватель подписанную им ведомость. — Наше руководство не жадное, но такие подарки делает не часто, только для особых работников.

— Я самый обычный трудоголик, — отмахнулся дизайнер.

— Не стоит проявлять малодушие, Анатоль, — раздалось за спиной со стороны двери. — Это заслуженные слова и награда.

— Олег Викторович, — заулыбалась кассир, но мимика ее была не натуральной, словно уголки губ покойника оттянул вверх патологоанатом.

— Я хотел взять денег, — подходя к Анатолию, кладя ему на плечо пухлую ладонь, сказал мужчина. — Но чуть позже, не торопитесь, — распорядился он, и кассир застыла у сейфа, как солдат, одной ногой задевший растяжку и ждущий помощи.

— Я заходил к вам сказать «до свидания», — произнес дизайнер, глядя в лучащиеся слащавым весельем глаза редактора, напомнившие ему кота, наевшегося сметаны со стола хозяина.

— Мне секретарь передала, — промурлыкал толстяк, сжав пальцы, лежащие на плече Толика так, что тот почувствовал ногти, вдавливающиеся в кожу. — Я ходил… Ездил по одному очень щекотливому делу. Но тебе пока об этом знать, Анатоль, не нужно. Меньше знаешь — крепче спишь. Придет время, и все откроется, как карты в покере.

— Так таинственно, интригующе, — сказал дизайнер, испытывая необъяснимые, неприятные ощущения.

— Да, — улыбнулся толстяк, и мясистые щеки его задрожали, подобно телу водянисто-прозрачной медузы, выброшенной на песчаный берег. — Речь о новом проекте фирмы! Никакой интриги. Просто у тебя отпуск, поэтому тебе надо хорошо отдохнуть.

— Аааа, — протянул Толик, почему-то не веря словам главного редактора.

— Новый проект — новые деньги! — рассмеялся Олег Викторович и вдруг оборвал смех, обратившись к кассиру: — Кстати, о деньгах!

— Я пойду, до свидания, — попрощался молодой мужчина, не дожидаясь отдельного приглашения.

— Отличного отдыха! — крикнул редактор.

Дверь закрылась, поэтому Толик не услышал его слов: «И Полина Борисовна пусть повеселится».

Прибрав на рабочем месте, получив расчет, попрощавшись с некоторыми сотрудниками, Толик не знал, чем себя занять. На работе он привык работать, но сейчас его голова была забита мыслями о предстоящем отпуске, поездке в Оренбург с любимой женщиной, ее знакомству с матерью…

Он набрал номер телефона мамы. Она ответила сразу.

— …Жди нас, на днях будем стоять на твоем пороге, — прежде чем отключиться, сказал он. — И не хандри, что опять на тебя напало. Отсутствие новостей — хорошие новости!

Она сказала: «До свидания, жду вас», — и прервала связь. Она, как и сам Толик, не верила, что отсутствие вестей о пропавшем человеке — это хорошо.

Дизайнер не знал, что еще сделать в офисе. Он впервые в жизни выходил в отпуск, поэтому зашел в отдел кадров на всякий случай поинтересоваться, нужно ли что-нибудь еще заполнить, подписать. Его попросили расписаться в приказе об отпуске, удивились такой рачительности, пожелали счастливого отдыха и предложили идти домой паковать чемоданы.

— Все равно сейчас не до трудов праведных. Уже летишь? — спросила работник кадровой службы, глядя на него сквозь толстые стекла очков.

— Куда лечу?

— Я имею в виду, что ты не можешь собраться с мыслями, все мысли об отпуске и ты уже в пути, — пояснила женщина.

Сидящая рядом с ней за соседним столом девушка рассмеялась, Толя тоже, кивая.

— Уже лечу! Только на поезде! — улыбался он, выходя в коридор.

Тут зазвонил его телефон. Определитель рассекретил Полину.

— Привет, почему не брала трубку, спала? — спросил он, прислонившись к стене офиса, оклеенной шершавыми мягкими обоями под покраску.

— Я ходила по магазинам, а телефон забыла дома, совсем растеряха стала, — сказала она. — У меня для тебя важная новость. Ты скоро домой придешь? Может, пораньше отпустят?

— Меня уже отпустили, сейчас приеду. А что за новость?

— Приедешь и узнаешь, — понизив голос, секретничала она.

— Жди! Уже выхожу! Любимая моя, жди.

Он отключился, пошел к лифту. Спустился на первый этаж. Сначала не понял, что кто-то произносит его имя. Потом остановился и оглянулся.

— Анатолий! — звал его охранник, отец Ивана, друга Сергея.

— Здравствуйте, как ваши дела? — подходя к стойке контрольно-пропускного пункта, поприветствовал знакомого Толя.

— Дела идут. Вы спешите? — улыбнулся мужчина, пожимая протянутую руку.

— Ухожу в отпуск, — поделился дизайнер, разведя руки в стороны.

— Вовремя я вас поймал! Мой сын просил передать вам конверт, вот он, — сказал охранник, нагибаясь и доставая из-под столешницы конверт, протягивая его Толику.

— Ого! Мне пишут письма, — попытался пошутить дизайнер, но вышло вяло. Принимая белый бумажный пакет из больших рук мужчины, он не испытывал особой радости.

— Сын сказал, что это важно и поможет вашему делу. Больше я ничего не знаю, — отрапортовал «почтальон».

— А как сам он поживает? — чувствуя подушечками пальцев неприятную ворсистость конверта, спросил Толик.

— Нормально поживает, но я не смею вас больше задерживать, счастливого отдыха!

— Спасибо! — удаляясь прочь, бросил дизайнер. — Спасибо!

Он вышел на улицу. Воздух был сухим, отравленным выхлопными газами, солнце шпарило нещадно. Люди куда-то спешили. Большой муравейник жил обычной жизнью. Анатолий аккуратно сложил конверт пополам и, еще раз перегнув наполовину, убрал в задний карман брюк. Потом достал телефон, позвонил Полине:

— Ну, что за новость у тебя! Я терпеть больше не могу.

— А ты где?

— По пути домой, — переходя дорогу на зеленый свет, ответил он.

— Вот дома и узнаешь. Я тебя люблю, жду. Давай быстрее!

Он поцеловал трубку, отключился, но даже этот звонок не перебил появившихся в голове мыслей о Сергее и письме его друга. «Узнаю, что там Полина мне приготовила», — решил он, спускаясь на платформу в метро.

Письмо лежало в кармане. Его надо было только открыть, и будущее могло бы сложиться иначе.




Глава 11

К чему приведут разговоры в поезде?


1


Толик подхватил ее на руки, прижался к ее щеке своей, потом на его лице отобразился испуг, руки дрогнули, с губ слетел вопрос:

— Резкие движения запрещены?

— В каком смысле? — не поняла она, обвив его шею. — Ты можешь носить меня на руках, в этом нет ничего страшного.

— Я просто так скоро сделал это, а потом испугался, что мог навредить ребенку, — объяснил он и потерся щекой о ее светлые волосы.

Она звонко рассмеялась, в уголках глаз залучились морщинки:

— Я тебя люблю, мальчик мой! Я так тебя люблю!

— А я тебя люблю, — ответил Толик, неся ее в спальню.

Он осторожно положил ее на кровать, опустившись на одно колено, потом присел на ковер. Хоть Полина и находилась на уровень выше, их глаза находились напротив, на одной волне. Они пристально глядели друг на друга, ничего не говоря, словно впервые изучая и оценивая. Улыбки не сходили с их губ. Женщина протянула левую руку и запустила пальцы в его вихры:

— Тебе надо подстричься, — сказала она.

— А тебе надо сходить к врачу, проконсультироваться, — ответил он, вставая с пола, присаживаясь на кровать.

Под ним покрытая шелковой простыней поверхность просела. По ткани побежали стрелы — впадины, преломляя и изменяя оттенки цвета.

— Вначале я был оглушен, потом подумал, что давно знал о твоей беременности, и только сейчас до меня доходит, что я стану отцом, — положив ладони на ее ногу, заговорил Толик. — Я шел домой с чувством, что все изменится. И я исподволь знал, что эти метаморфозы не будут связаны с моим отпуском…

— Тебя отпустили в отпуск! — обрадовалась она, всплеснув ладошками, подпрыгнув, отчего новые стрелы-впадины искривили шелковое полотно.

За стеклом сияло солнце, нагревая асфальт, бетон, железо, кожу и все-все-все, заполняющее этот большой город. Шторы, висящие на деревянной гардине, были чуть прикрыты, чтобы сдержать жгучие лучи.

— Да, у меня месяц свободы, но это не новость в сравнении с тем подарком, который сделала мне ты! — сказал Толя, погладив ее изящно лежащую руку.

— Когда поедем в Оренбург? — спросила она.

— Ты несколько минут назад сообщила мне, что беременна! Дай осмыслить! Я думать забыл о поездке к городу корней, я весь в мыслях о будущем, о своем новом статусе.

— Я хочу поехать познакомиться с твоей мамой, — ответила она.

— А к врачу? Когда ты пойдешь к врачу? — проследив, как, словно по волнам, «солнечный зайчик» «поплыл» по шторе.

— У меня небольшой срок, могу пойти в Оренбурге, если что.

— Никаких «если что»! Откуда эта беспечность?! — возмутился Толя, вскакивая с кровати.

Она молча посмотрела в сторону окна, потом в направлении двери, затем на него.

— Я не хочу бежать в больницу сейчас, в этом нет необходимости, поверь мне. Я хочу увидеть город, подаривший мне моего любимого мужчину, — пояснила она и посмотрела вниз, опустив ресницы.

— Ну, ладно. Я могу сейчас поехать и купить билеты на завтра. Если они есть, — усаживаясь обратно, взяв ее руки в свои, сказал он.

— Я могу поехать с тобой на вокзал за билетами.

— Чтобы стоять в очереди?

— А закажи их по телефону, — предложила она, вспомнив о такой возможности.

— Полиночка, я хочу пройтись, чтобы обдумать свое новое положение, можно?

— Ладно, я понимаю, ты еще в шоке.

— Да, это по-нашему, — улыбнулся он, вставая.

Она проводила его, заперла дверь. Через какое-то время он вернулся, достал из кармана билеты на завтрашний поезд.

— Я позвонил маме, сказал, что мы завтра выезжаем. Она обещала приготовить бешбармак. Это хоть и казахское блюдо, но у нас считается праздничным, и готовят его в семьях с разным национальным составом, — входя в квартиру, сказал Толик.

— Я ела бешбармак в исполнении своей тетки, теперь поем в исполнении свекрови, — ответила женщина, обняла его, прижавшись головой к широкой груди.

2


— Черт! Совсем забыл о нем! — вспыхнул Толик, глядя, как за окном вагона медленно поплыли привокзальные постройки.

— О чем?! — испугавшись, что он забыл выключить утюг, которым перед самым выходом подглаживал стрелки брюк, воскликнула Полина, присев на нижнюю полку купе.

— Письмо, которое мне сотрудник знакомый передал. Я совсем про него забыл, — выждав несколько секунд, ответил дизайнер. — Оставил в кармане брюк.

— А о чем письмо? — успокоившись, спросила она, расстегивая замок дорожной сумки на колесиках.

— Не знаю, — скользя взглядом по проплывающему за стеклом железнодорожному составу, сказал Толик.

В дверь постучали, и сразу, не дожидаясь разрешения войти, полотно поехало в сторону, ролики чуть шуршали. В купе вначале появился заостренный носик ребенка и витушки волос соломенного цвета, вихрящиеся вокруг лица.

— Место тридцать пять здесь? — спросила девочка высоким, с хрипотцой, явно прокуренным голосом.

— Да, — ответили оба одновременно, посмотрели друг на друга и улыбнулись своей непроизвольной синхронности.

Лицо исчезло. В купе вползал, подталкиваемый сзади, чемодан, какой Толику доводилось видеть лишь у бабушки, не желавшей использовать новоявленные легкие дорожные сумки китайского производства. Бока квадратного ископаемого были зеленого цвета с черными поперечными полосками. «Арбуз», — подумала Полина и хмыкнула, Толик посмотрел на нее и улыбнулся.

— Что это за квадратный арбуз?! — обратился он к девочке, зашедшей в купе.

Та вздохнула, ее тоненькие руки, как птицы, вспорхнули вверх. Не прекращая жестикулировать, соломокудрая пассажирка ответила:

— Да, все так говорят. Я просто деда расстраивать не хотела, он все еще живет временами, когда хлеб стоил несколько копеек. Жуткий брюзга. Мне проще было тащиться с этой рухлядью, чем объяснять ему современные тенденции, — она попыталась, не прекращая говорить, засунуть чемодан в ящик, под сиденьем нижней полки, но крышка не открывалась, тогда Толик помог ей спрятать «арбуз», а девушка продолжала: — Жить с пожилым человеком, стоящим одной ногой в могиле, а другой в маразме, — это еще то веселье! Уж поверьте мне! Сейчас с ним моя мать одна, как она там, ума не приложу. Если бы он был мне не дедом, а отцом, то я бы, возможно, относилась к его заходам проще, а так… — она развела руки в стороны, затем резко сцепила тонкие пальчики-соломинки в «замок» на груди. — У вас есть пожилые родственники?

— Моя бабушка недавно умерла, — ответил Толя.

Полина предпочла промолчать, пытаясь переварить всю информацию, обрушенную словно воды Ниагары на ее голову всего за несколько секунд из уст этой, похожей на ребенка, женщины, о возрасте которой красноречиво говорили морщины на шее и сморщенная кожа на тыльных сторонах ладоней.

— Соболезную, — усаживаясь на сиденье, напротив пары, продолжила пассажирка. — Смерть тяжело пережить, но можно. У меня подруга умерла от пьянки. Панкреатит, кажется. Когда ее мать рассказывала мне о тех муках, которые перенесла за последние свои дни Лиза, я плакала, а сейчас спокойно говорю об этом вам, незнакомым людям. — Тут она подпрыгнула, словно вспомнив что-то важное, ее руки-птицы вспорхнули вверх. — Аааа! Мы не познакомились! Извините, пожалуйста, я обычно сразу представляюсь и узнаю, с кем разговариваю, это профессиональная привычка. А сейчас просто после похорон не могу прийти в себя. Вроде все спокойно, а изнутри что-то гложет. Меня зовут Жанна Ванова, я журналист одной из газет города Оренбурга. А вы?!

Они молчали, смотря на этого маленького человечка с блестящими внимательными глазками темно-зеленого цвета, пронырливо-заостренным носиком и тонкими губами. «В жопе воду не удержит», — подумала Полина, и на лице ее расплылась улыбка, а потом смех вырвался наружу, сотрясая все тело.

— Извините, — вставила она и продолжила веселиться, наблюдая, как удивленно округлились красивые глаза пассажирки.

— Я что-то смешное сказала?! — возмутилась та, вставая.

— Извините мою невесту, — вмешался Толя, протягивая руку и предлагая женщине присесть обратно. — У нас очень хорошее настроение, а ваше появление было таким… — он задумался, подбирая нужное слово, — таким стремительным и неожиданным…

— И смешным, — улыбнулась Жанна, уперев руки в сидение, обтянутое красным дерматином.

— В некотором роде, — пожал плечами молодой мужчина, прочитав название станции, которую миновал состав, вспомнив, что здесь Москва заканчивается и начинается пригород.

— Извините, — вытирая выступившие слезы, сказала Полина, поднимая лицо на журналистку. — Я вспомнила анекдот, который уже забыла, но смеха сдержать не смогла. Меня зовут Полина, а моего жениха Анатолий. Я коренная москвичка, а он из Оренбурга…

— Да! — обрадовалась Жанна, всплеснув руками, хлопнув себя ладонями по острым коленкам. Одета она была в синие со стразами джинсы и бледно-голубую майку с белыми цветами, напоминавшими пионы или хризантемы.

— Чистая правда, — кивнул Толя.

— А что в Москве делал? — без обиняков взялась за расспросы попутчица.

— Работал, а в процессе счастье свое нашел, — он указал на смутившуюся от этих слов Полину.

— Расскажите? — растаяла женщина, сцепившая ладони, подперев ими подбородок, локти она уперла в колени.

— Сделать нашу историю достоянием целого города? Ну уж нет! — отказал молодой мужчина, почесав большим и указательным пальцами левой руки переносицу, потом надбровные дуги.

— Я не собираюсь писать статью на основании вашей жизни, если не хотите, — положив руки на стол, вздохнула Жанна. — Я не использую все, что мне известно о людях и городе в своих материалах. Надо соблюдать журналистскую этику. У нас есть негласные правила, которых придерживаются все. Например, не писать об одном и том же в разные газеты…

— Разве?! — почесав за ухом и отодвинув наползшую на половину окна шторку, закрывшую вид на дачи, коттеджи, деревья, удивился Толя. — Во всех газетах пишут об одном и том же на разные лады.

— Это пишут журналисты, состоящие в штате данных средств массовой информации. А я говорю про то, что если я напишу статью о ядовитых свойствах «луноцвета», то не понесу ее в несколько газет сразу, понятно?

— Понятно, — улыбаясь, ответила Полина. — А при чем здесь «луносвет», что это такое?

— «Лу-но-Ц-вет», — повторила журналистка, быстрым движением убрав со лба кудри. — Просто в голову пришло. Посмотрела перед выездом «Властелин колец, две твердыни», это вторая часть трилогии. Там король сына схоронил, а на кургане выросли «луноцветы». Помните? — Она посмотрела на Толика с Полиной, но те отрицательно закивали головами. — У них дома ничего другого не было, кроме этого фильма, вот и пересматривали его по возможности. Ночью! Днем я находила, как убить время, а к ночи нападала бессонница. В голову лезли всякие мысли о жизни. А больше о смерти. — Лицо женщины стало грустным, кожа словно побледнела, и на ее фоне глаза засияли еще ярче. — Вот живет человек себе, а потом решает попробовать спиртное… Я не ханжа, не думайте! — отрицательно помахав перед носами пары руками, выпалила она. — Я сама выпиваю изредка. В нашей работе без этого порой никак. Бывает, что надо раскрутить на откровение респондента, а он уважает вино, а чаще водку. Приходится, — развела она руками, кивая головой. — Но моя подруга… Мы с ней дружили в школе, а потом она поехала учиться в Москву, у бабушки жила, замуж вышла, но мы переписывались и ездили друг к другу в гости. Так вот, она сначала с бабушкой, еще той алкашкой, годами закаленной, потом с мужем. Пила часто и много. Чаще пила пиво, — посмотрев в окно, проследив за убегающей назад пушисто-зеленой елью. — Она думала, что это безвредная штука, только почти чистит…

Жанна неожиданно замолчала. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, наружу, за горизонт. Она сглотнула слюни, и внутри горла что-то дернулось, подбородок приподнялся и опустился. Женщина запустила пальцы обеих рук в завитушки волос, вздохнула, а затем продолжила, не глядя на пару:

— Знаете, что такое панкреатит? Тот, что был у подруги, развалил ее печень на куски. Как время рушит древние строения, так болезнь человека. Все жжет, хочется пить, очень хочется, а нельзя. Ее к койке привязывали, чтобы не сбежала. — Жанна вздохнула еще раз, сцепила пальцы рук на затылке, перевела взгляд на попутчиков.

— Соболезнуем, — промолвила Полина и положила руку на левое колено журналистки — Может, чай принести?

— Это можно, — сразу изменилась в лице Жанна. — Что-то я раскуксилась! Сейчас бы выпить для поднятия тонуса, но я себе обещала — ни-ни!

— Толь, — обратилась к жениху Полина, — достань из пакета заварку и кружку металлическую. — Потом посмотрела на попутчицу: — Вы какой чай любите: зеленый, черный, с бергамотом или?

— Ого! — всплеснула руками журналистка, чуть подскочив на месте. — У вас целый набор, что ли?

— Несколько сортов взяли, чтобы разнообразить путь-дорогу, — ответил Толик, достав пакет из-под стола, поставив его на сиденье.

Когда он раскрыл шуршащий полиэтилен, в дверь постучали, затем створка поехала в сторону. Заглянула проводница.

— Белье подходите брать, кто хочет. У нас в продаже минеральная вода, чай, кофе, — отрапортовала она и пошла в соседнее купе.

Вагон покачивался, стуча колесами по рельсам: «ты-дых», «ты-дых», «ты-дых». Жанна встала, скинула шлепанцы, напоминавшие своими загнутыми вверх острыми носами обувь из восточных сказок, влезла на нижнюю полку, дотянулась до регулятора громкости радио, повернула его. Из репродуктора полилась дребезжащая мелодия в стиле латино. Ее зажигательный ритм, как нельзя кстати, подходил солнечному дню, неумолимо катящемуся к закату, а также рассеивал грусть, оставшуюся после воспоминаний Жанны.

— Никто не возражает? — указывая на репродуктор, спросила она.

Никто не возражал, поэтому она спрыгнула с нижнего сиденья, влезла обратно в шлепки и поспешила за бельем. Толя, достав из кармана кошелек, открыл его и отсчитал необходимую сумму (о стоимости комплекта постельного белья он прочитал при входе в вагон на двери проводников).

— Я возьму постель. Вода нам нужна? — спросил он.

— Мне нет, а ты, если хочешь, — ответила Полина. — Я займусь чаем, стол сделаю. После суматошного вокзала хочется есть.

— Это малыш хочет есть, — пригнувшись, протянув руку и потрогав ее живот, сказал Толик. — Проголодался, пацан.

— С чего ты взял, что у нас будет мальчик?

— В моем роду одни пацаны почти.

— А в моем девчонки почти всегда, — улыбнулась женщина, погладив его ладонь, прижимавшуюся к ее животу. — Давай принеси белье. Сделаем это место уютным, поспать сможем вдоволь.

Он вышел. Вагон качало, иногда что-то пронзительно как бы свистело или скрипело. Полина достала заварку — черный чай с бергамотом. Она засыпала нужное количество в эмалированную кружку и вышла с ней из купе.

3


— Я однажды в секту внедрилась, чтобы написать о них. Прятала диктофон в кармане, посещая мессы, — рассказывала Жанна, потягивая зеленый чай, только что заваренный Полиной.

За окном вагона пролетали огоньки семафоров и фонарей, иногда падал свет фар проезжающих мимо автомобилей. Кроме них, ничего видно не было. Ночная темнота была плотной, как расплавленный битум.

— Я написала статью про них, а потом получила письмо в редакцию, где сообщалось, что меня прокляли, и после смерти я буду гореть в огне, а мое имя каждый раз будет упоминаться в их молитвах. Они обещали просить своего Бога о том, чтобы я горела, — говорила журналистка. — Я в то время боялась домой возвращаться по темноте. Да и дома страшно было, вдруг дверь подожгут. Они способны.

— А ты пишешь на какие темы, кроме сект? — спросил Толя, свесив голову с верхней полки.

Он прикрыл босые ноги простыней. Одет он был в трико черного цвета с белыми продольными полосками и майку с эмблемой известной фирмы, производителя спортивной одежды. Эти вещи он купил в тот день, когда ездил за билетами в Оренбург. Зашел в специализированный магазин спортивной одежды и взял себе и невесте вещи, в которых можно было бы ходить в поезде.

— Я больше пишу про криминал. Это всех интересует…

— Нууу, — протянула Полина.

— …Так считается, что всем интересно воровство, убийства и их подоплека. Наверное, людям приятно знать, что они живы, хотя могли бы быть мертвы, вот и читают.

— Спорное утверждение, — сказал Толик. — Я не люблю ни читать про смерть, ни думать о том, что мне повезло.

— Это вы не подумав говорите, Анатолий. Подсознательно все думают, что им повезло, — возразила журналистка, макая овсяное печенье в чай. — Давайте не будем спорить по этому поводу.

— Жанна, — обратился молодой мужчина, пытаясь разглядеть что-нибудь во тьме за окном, — а ты знаешь что-нибудь о пропаже людей. Когда человек уходит из дома, с работы и пропадает?

Полина выдохнула. Уткнувшись лицом в подушку, вдохнула через нос. Пахло пылью, стиральным порошком и чем-то еще. Она засыпала, утомленная бесконечными историями попутчицы: «Неужели все журналисты так разговорчивы?» Ей вспомнился скандально известный журналист и ведущий с грузинскими корнями, который мог нести полную ахинею, связывая ее в монолитную, подобную восточному ковру речь, при этом смысла в его словах было на ноготь. Полина прослушала вопрос любимого, глаза ее закрылись, она уснула. А Толик, не дождавшись молниеносного ответа, повторил:

— Жанна, ты что-нибудь о пропаже людей писала?

— А кто у тебя пропал? — проглотив последний кусочек печенья, подтянув ноги под себя, спросила женщина. За окном пролетел красный глаз семафора.

— Отец. Уже больше месяца его не могут найти.

— Знаешь… — ответила она, выдержав паузу, — нельзя однозначно сказать: «Оставь надежду всяк сюда входящий!» Бывает, что людей не могут найти десятки лет, а потом выясняется, что они процветают и живут просто замечательно. Чаще же людей находят через несколько месяцев…

Поезд несся вперед. Полина тихо дышала во сне, ей ничего не снилось. В приоткрытое окно проникал свежий воздух, с нотами дыма, солярки, леса, сырости… Толик лег на спину не закрывая глаза. Жанна легла на подушку, она свернулась калачиком, словно ребенок. Чуть звенела чайная ложка, ударяясь о стекло стакана. «Дзинь-дзинь», «дзинь-дзинь». «Ты-дых», «ты-дых».

Толик смежил веки. «Какова вероятность того, что отец просто сбежал в другое место, возможно, с другой женщиной? — думал он, сжимая в левой руке пальцы правой, прислушиваясь к звукам, наполнявшим пространство вокруг. — Я не верю, что он просто сбежал, хотя этот вариант куда лучше, чем…» Вместо слов в его голове возникла картинка с посиневшим лицом, почти черными губами и засохшим кровоподтеком, нитью спускающийся из левой ноздри. Он сжал веки сильно, как только мог, пытаясь подумать о чем-нибудь другом. Получилось представить купол храма, который они с семьей посещали в православные праздники. Потом, резко-резко, он оказался напротив входа в святилище. Над дверьми была прикреплена икона Девы Марии. Он перекрестился три раза, не забывая кланяться. Затем потянул массивную ручку на себя, желая войти внутрь, но створка не поддалась. Он напрягся до скрежета зубов, но все тщетно, да тут еще сзади кто-то обвил руками его ноги, а потом раздался старушечий голос: «Где же мой мальчик?! Где он?»

Толя проснулся, с шумом втягивая воздух в широко открывшийся рот. «А в самом деле, где он?» — возник вопрос в голове.

4


— Я все думаю, не пересыхает ли у нее в горле? — держа его под руку, прогуливаясь по перрону станции, которую она видела впервые в жизни, говорила Полина. — Столько историй, столько слов. Не думала, что человек может вмещать в себя столько самой разнообразной информации, как энциклопедия.

— Не самая хорошая энциклопедия получается, больше посвященная житейским вопросам, ничего научного, — ответил Толя.

Красные прожилки сосудов проступили на белках его глаз после бессонной ночи. Постоянно хотелось зевать. Грудь словно сдавливали руки силача, и, чтобы вдохнуть глубже, он время от времени подносил ладони «лодочкой» ко рту, словно маску-респиратор, и вдыхал.

— Ты не выспался? — спросила Полина, пристально посмотрев на него.

— Я что-то задыхаюсь, — ответил он. — У меня случается такое.

— Ты нервничаешь! — резюмировала она. — Эти рассказы о преступлениях, о взрывах и тайных расследованиях… Откуда она может это знать? Не станут же органы сотрудничать с ней и, как на блюдечке, показывать свои секреты.

— У таких людей есть информаторы, нужные люди, — предположил Толик. — Хочешь чего-нибудь?

— Чебурек!

На крышке ведра старушки-продавщицы лежал, источая запах горелого масла, теста и мясного жира, «полумесяц» с румяными, местами темно-коричневыми боками.

— Дайте нам две штуки, — протягивая пятьдесят рублей, попросил Толик.

— Беляшиков? — спросила старушка, вытирая тыльные стороны полноватых ладоней о засаленный фартук. — Очень вкусные, с мясом, свежайшие!

— Нет, чебуреков! — уточнила Полина.

Продавщица подняла зеленую крышку с ведра, запустила внутрь руку, выхватив, словно рыбу из проруби, два продукта ширпотребления. Потом, спохватившись, она достала нарезанную на прямоугольные полоски газетную бумагу, лежащую в кармане ее фартука, завернула в нее чебуреки. Протянула их покупателю.

— Сервис на грани фантастики, — прошептала Полина, принимая золотисто-коричневый «полумесяц» из рук Толи.

— Зато это не американский фаст-фуд, а чисто российская забава, как и семечки, — ответил он. — Пойдем назад, к вагону, скоро отправление.

Они шли мимо торгашей, ларьков, забитых всякой всячиной от презервативов до «Мартини», нищих, бездомных, солдат. С соседнего пути отправился состав в Москву.

— Не тянет домой? — спросил Толя, похлопав ее по ладони.

— Не-а, — не прекращая жевать жестковатое тесто с хрустящей корочкой, ответила она. — Вкусно, да?

— Я такие не люблю, — отрицательно замотал головой мужчина. — Мне нравятся мягкие, как дрожжевые. Более жирные.

— Фу! — бросила она, улыбнувшись.

— О! Моей руки постер! — заметив цветную картинку на одном из ларьков, обрадовался Толик.

Они подошли ближе. Полина прищурила глаза, словно плохо видела.

— Бликует, — прокомментировала она, поднеся ладонь ко лбу, как козырек.

— Уже запустили, — произнес дизайнер. — Я подчас поражаюсь скорости, с которой работает фирма. Они внедряют проекты уже на следующий день, если не в вечер согласования результата с заказчиком.

— Почему ты не сказал Жанне, что делаешь рекламу? — спросила Полина. — Она журналист, вдруг решит написать о тебе статью, как о Старке. Я читала в глянцевом журнале о нем, поэтому знаю только его. Как бы талантлив ни был художник, но в наше время ему необходима связь с общественностью и промоушен.

— Что за слова — «промоушен»?! — рассмеялся Толя. — Если я захочу попасть в средства массовой информации, то именно в глянцевый журнал, а не в черно-белую газету областного масштаба. Думаю, она написала бы обо мне только в случае моей смерти от рук маньяка…

— Перестань, — хлопнув раскрытой ладонью по его спине, попросила женщина. — Иногда ты пугаешь меня, говоря всякий бред! Меня нельзя расстраивать, ты же знаешь.

— А давай журнал о беременности и родах купим? — подходя к ларьку с периодикой, предложил Толик. — Что у вас для беременных есть? — обратился он к продавщице.

Та выложила перед ними несколько журналов и газету о «здоровом жизненном образе». Газету пара отвергла сразу как антинаучную ахинею, вобравшую в себя бред миллионов нездоровых людей со всей страны. Промучавшись между тем или иным глянцевым изданием около минуты, Толик заплатил за все.

— А теперь в вагон, — забирая купленное, скомандовал он.

У ларька, предлагающего в основном алкоголь и пиво, выстроилась очередь. Один из мужчин посмотрел на красочный плакат со слоганом: «Заведи нового друга!» «Надо попробовать», — подумал он, сжимая в мозолистой руке деньги.

5


За окном еще было светло, когда они подъезжали к Оренбургу. Проплывали грязные домишки, виднелись высотки, проскользило изображение Ленина в профиль, вроде бы вылитое из гипса, и они въехали под мост.

— Совсем скоро станция, — сказала Жанна.

Казах, подсевший к ним на одной из станций, уже вышел в тамбур, вместе со своим огромным багажом. Пара не торопилась.

— Нас не оставят, куда торопиться, — гладя ладонь любимой, сказал Толя.

— Я вообще не понимаю людей, которые спешат выйти из поезда, — сказала Жанна. — Купе — это, пожалуй, единственное место в мире, где я могу хорошо выспаться. Особенно здорово ехать на большие расстояния. Делать нечего, вид за окном утомляет, соседи надоели, а пить водку нет ни сил, ни желания, тогда ты ложишься и спишь — спишь — спишь.

— А мне дома спать нравится, — вставила Полина, считывая непонятные номера и серии, написанные на цистернах грузового состава, мимо которого проходил их поезд: «34562 РО», «34634 РО», «34723 ЮН»…

— Вас будут встречать? — спросила журналистка, поправив кудри.

— Вряд ли, — мотнул головой Толя. — Сами доедем.

— Если за мной приедут, то можно вас подбросить, — предложила она. — Мне ехать в Степной. Это такой район в Оренбурге, застроенный большей частью высотками, — пояснила она Полине. — По пути бы высадили вас на Пролетарской, а там пешком недалеко. Дом же около ментовки, да?

— Да, — кивнул Толя, вспоминая, как лучше добраться до дома родителей.

— Ну, сейчас встанем, — констатировала Жанна, наблюдая, как толпа встречающих мечется по перрону, как проплывает пропускной пункт на пригородные поезда, новый вокзал, здание старого вокзала, напоминающее лицо старой актрисы, с которого куском отвалился толстый слой театрального грима, выставив на всеобщее обозрение ее морщинистую кожу и нелепый макияж.

Звук тормозов, покачивание вагона, дверь купе самопроизвольно поехала вбок, потом вернулась на прежнее место. За окном промелькнули мужчины в форме милиционеров, люди, одетые в кислотно-оранжевые спецовки, у некоторых в руках были молоточки, другие инструменты. Еще раз скрип. Качнулись еще раз. Поезд встал.

— Приехали! — выдохнула Жанна.

Она наклонилась, взяла свой чемодан за ручку, подняла его.

— Давай я помогу, — предложил Толик, дорожная сумка у которого висела через правое плечо.

— Не возражаю, — согласилась женщина. — Надоело мне таскаться с этим «арбузом». Он сам тяжелый, так еще вещи в нем нелегкие.

— Что у тебя там? — почувствовав вес груза, спросил мужчина. — Гантели, гири?

— Книги недорого купила на Арбате у старухи какой-то. Про магию, душу. Я в последнее время интересуюсь такими вещами, — идя впереди к тамбуру, принялась рассказывать журналистка. — Про судьбу хочу все знать, о карме.

— Я слышала, что можно увидеть цвет кармы? — громко произнесла Полина, замыкавшая процессию троих людей, шедших по вагону самыми последними.

— Да, — обрадовавшись тем, что разговор поддерживают, закивала Жанна, а ее руки-птицы вспорхнули вверх, жестикулируя. — Можно и цвет увидеть и узнать, как жизнь лучше прожить. У нас есть филиал исследовательского центра, который проводит такие тесты…

— За деньги! — вставил Толик, ощущавший, как натянулись мышцы спины и шеи от веса чемодана и сумки, которую он старался удобнее повернуть, чтобы протиснуться между водонагревателем и дверью в купе проводников.

— Бесплатно ничего хорошего не получишь, — ответила журналистка, махнув правой ладонью и ударившись ею о красный стоп-кран. — Черт! Больно! Кстати, сейчас моя карма могла изменить цвет на более агрессивный. Я вычитала это вчера, когда в тамбуре курила.

— Это под вечер?! А мы тебя потеряли, думали, в ресторан пошла, — сказала Полина, шагая следом за ними.

— Оооо! Учения о судьбе так интересны. Многие верят, что ее можно изменить и что высшие силы посылают нам знаки, подсказывающие, как лучше поступить…

«Знаки», — это слово загорелось в голове Толика красной неоновой лампой, но он не хотел думать на эту тему, не хотел погружаться в таинственное, окружавшее его, несмотря на все старания не замечать странного.

— Можно поговорить на другую тему, Жанн? — перебил он журналистку. — Видишь кого-нибудь из знакомых, мы не откажемся, если нас подвезут.

Они стояли на перроне, вдыхая воздух с характерным привокзальным запахом.

— Никого нет! — осмотревшись, сказала женщина. — Стой! — вскрикнула она так, что идущая по асфальту старушка вздрогнула и, выронив сумку, оглянулась. — Мы телефонами не обменялись, — обратилась она к Полине.

— А, — выдохнула та, — сейчас. Толь, оставь наши координаты.

— Конечно, — поставив чемодан на перрон, сняв сумку с плеча, кивнул мужчина.

Он присел, раскрыл боковой карман дорожного баула, порылся там, достав наружу небольшой целлофановый пакетик, внутри которого лежали картонные прямоугольнички.

— Визитки, — развела руками Полина. — Без них теперь никуда. Правда, у меня нет, лишь у Толика. Но у нас общий домашний телефон, звони.

— И у меня нет визиток, — ответила Жанна, всматриваясь вперед, в толпу, стекающуюся к выходу в город. — Хотя нужно заказать. Я же с разными людьми общаюсь, часто приходится оставлять телефон, кстати, мой…

Она продиктовала свой номер, потом достала из заднего кармана блокнотик с ручкой, вырвала листок, записала цифры, протянула бумагу Полине. Анатолий выпрямился, отдал журналистке визитку.

— Вот, — сказал он. — Тут сотовый, домашний в Москве, в Оренбурге и еще рабочий. Я тоже иногда с людьми общаюсь, правда, не в таком количестве, как ты.

— Ты дизайнер рекламного агентства, — прочитала Жанна, убрала визитку в блокнотик, прицепила к нему ручку и спрятала все в карман.

— Раз там написано, значит, так и есть…

Он не хотел говорить ей о том, чем занимается. Сам не знал почему, но подспудно ощущал, что это повлечет долгие и малоприятные для него разговоры, скорее напоминающие перекапывание старого кладбища совковой лопатой. Поэтому, когда с боку раздался громкий выкрик: «Жаннка, мы тут!» — он вздохнул с облегчением.

— Привееет! — запрыгала на месте журналистка, замахав правой рукой. Ее кудряшки подскакивали вверх-вниз, словно пружинки.

— Мы не опоздали?! — спеша к подруге, орал здоровенный детина с топорщащимися кисточками усов.

— Опоздали! — крикнула она в ответ, потом повернулась к паре и сказала: — Это сотрудник нашей газеты, отличный фотограф, художник. Если вы договоритесь, чтобы вас зарегистрировали в Оренбурге, то позвоните мне, а я его попрошу сделать вам свадебные снимки. Будет просто отличное качество. Правда, в нашем загсе заставляют платить стороннему фотографу, но ничего, будет больше хороших снимков…

— Жаннка, ты как добралась, где твой чемодан? — подойдя, спросил газетчик.

— Отлично добралась. Вот мой чемодан. А это мои новые знакомые: Анатолий, он дизайнер рекламной фирмы, и Полина, она… — журналистка вопросительно посмотрела на женщину.

— Бухгалтер, — протягивая руку мужчине, ответила та.

— Москвичка? — взяв ладонь, поднеся ее к губам, сказал фотограф. — Сразу видно.

— Они собираются пожениться, а еще у них будет… Что-то я разболталась. Бери мой багаж, и пошли, хочу домой, в ванную. Чуешь, как воняет? Это вагон и тамбур такие, жуть, — говорила она.

И вся процессия двинулась к выходу с перрона: впереди здоровяк с «арбузом», следом Жанна, Толик и Полина шли рука об руку чуть позади.

— Кстати, мы можем подбросить их до Невельской? — поинтересовалась женщина у коллеги.

— Хоть до дома, — поворачивая голову назад, бросил мужчина, тряхнув чемоданом. — Вы к нам надолго?

— На месяц или меньше, — ответил Толик, который испытывал двойственные чувства в отношении не скрываемого фотографом восхищения его невестой.

— У нас погода должна быть хорошая, приходите к нам в редакцию, — произнес здоровяк, задев боком какого-то пьяницу, стоявшего у витого черного забора, отгораживающего перрон от привокзальной площади, заставленной автомобилями, полной народа разной масти.

— Возможно, как-нибудь, — отозвался Толик.

Полина молча шла рядом, рассматривая незнакомый город. Галантный жест фотографа вызвал у нее мысль, что здесь живут культурные люди. Услышав ругань каких-то женщин в длинных грязных юбках, заметив, как грубо здоровяк отпихнул незнакомого прохожего, она поняла, что это просто город, каких много. Она смотрела на Толика. В его лице что-то изменилось. Оно стало серьезнее, чуть высокомернее. «Наверное, когда б Ломоносов вернулся на малую родину, то у него было бы такое же лицо», — подумала она и улыбнулась. Толя заметил это и шепотом спросил, наклонившись к самому уху:

— Ты чего? — обдал ее мятным дыханием, защекотавшим кожу.

— Просто настроение хорошее, — ответила она, погладив его по бицепсу.

— Я тебя хочу, — прошептал он еще тише, но она расслышала, несмотря на царивший вокруг шум и громкую трескотню Жанны, идущей впереди. Журналистка рассказывала о похоронах подруги:

— Очень мрачно. Кладбище там совсем другое, не как наш «Пентагон», или старое. Хотя наше кладбище вообще архаично…

— Я тебя тоже хочу, — прошептала Полина, прикоснувшись губами к мочке его уха. — Может, сперва в гостиницу? Мама захочет с тобой поболтать, да и я с ней хочу пообщаться. Да мне и неудобно будет.

— Согласен, — не раздумывая, ответил Толик. — Жанн! Жанн!

— Что?! — оглянулась та. Они уже подошли к синим «Жигулям», видимо принадлежавшим фотографу.

— Мы не поедем, я хочу показать невесте Советскую, набережную Урала, — соврал Толя.

— Скоро ночь. Какая набережная? — отозвался здоровяк.

— Во! — указав пальцем на коллегу, кивнула журналистка. — Он и то понимает, а ты словно не здесь вырос.

— Ничего страшного, — произнесла Полина. — Еще светло. Сейчас же лето!

— Как знаете, — открывая багажник, загружая туда чемодан-«арбуз», буркнул фотограф.

— Пока! — ответила пара, поспешив уйти.

Они вышли на остановку перед торговым центром. Толик поймал «мотор», назвал гостиницу.

— Это же в пяти минутах ходьбы отсюда, — удивился водитель. — Но хозяин — барин!

Они тут же домчались до гостиницы «Факел», прошли в регистратуру, взяли номер… Через два часа они позвонили в дверь дома, в котором прошло детство Толика.




Глава 12

Кто придет в дом через телевизор?


1


Как и предугадала Полина, спать они отправились часа в три ночи. Мама Анатолия хотела знать все и сразу, а еще она хотела рассказать о своем, наболевшем. Когда в ходе разговора упоминался отец Толика, то непременно повисала пауза, слова застывали, словно капли росы, которые никак не могут скатиться вниз с зеленых листьев, хоть и должны. Все вздыхали, смотрели кто куда, а потом продолжали. Угощали их бешбармаком, салатами. От вина Полина отказалась, сказав, что беременна. В этом месте паузы не было, будущая бабушка обрадовалась, вскочила со своего места, принялась ходить туда-сюда по комнате вдоль стола, жестикулировать, потом сбегала на кухню, вернулась с горящей сигаретой в пальцах, потом опомнилась, убежала обратно, вернулась с открытой коробкой сока. Все это время Толя с Полиной улыбались, наблюдая за реакцией матери. Успокоившись, женщина разлила по рюмке водки себе и сыну, они выпили, и она принялась вспоминать, как узнала о том, что носит под сердцем ребенка, как вынашивала его, как поскользнулась и упала будучи на пятом месяце беременности, как врач, принимавший роды, сказал, что у них мальчик.

— Твой отец был так горд, — произнесла она, и повисла пауза…

Хозяйка постелила им вместе, во второй комнате, которую когда-то занимал Толя. В ней почти все было без изменений. Лакированный, темного дерева шкаф в углу около батареи, напротив которого стояла пружинная кровать, предназначенная для одного человека. Чтобы детям было удобно спать, хозяйка уговаривала занять ее ложе, которое после исчезновения отца стало одиноким и слишком большим, но Толик отказался, мотивируя свое решение тем, что питает к своей комнате нежные ностальгические чувства. Тогда к кровати придвинули раскладушку, постелили общий широкий матрац, в результате чего получилось просторное место для отдыха, пружины которого скрипели при каждом движении.

— А здесь я выполнял спортивный минимум, — сказал Толик, подтягиваясь на перекладине уголка здоровья, состоящего из колец, лестницы, трех перекладин, качелей, приспособления для боксерской груши. — Ты знаешь, что я ходил в бассейн несколько лет?

— Ты не говорил, — ответила она, сидя на краю кровати, смотря на него.

— Поэтому у него широкие плечи, как у атлета, — похвастала мать, стоящая в дверях в домашнем халате из хлопчато-бумажной бежевой ткани.

Толик был с голым торсом. У него хорошо были развиты дельты, грудные мышцы, предплечья. Сейчас он подтянулся, подбородок его был на уровне металлической перекладины, мышцы напряжены. Он выдохнул и опустился, мягко спрыгнул на пол.

— Не смущай меня, мама, — сказал он, убирая волосы со лба.

— Надо же, — вздохнула женщина, в глазах ее заблестели слезы, она подошла к сыну, обняла его. — Мой мальчик женится на такой красивой женщине, у него будет ребенок. Жаль, что…

Она заплакала. Толя обнял ее. Полина смотрела на покачивающиеся, как маятники, кольца в спортивном уголке. «Жизнь летит, и никогда не знаешь, что ждет тебя завтра. Ты можешь предугадывать, составлять планы и ставить цели, но наверняка не скажешь, все ли выйдет по-задуманному», — появилась в ее голове мысль.

— Я пойду, вы, верно, устали от дороги и от моей болтовни, — взглянув на настенные часы, показывающие половину третьего ночи, спохватилась мать Толика. — Хорошего сна.

— Спокойной ночи! — махнув левой рукой, пожелала Полина.

— До утра, — выключая свет, прикрывая дверь за выходящей матерью, сказал Толя.

В комнате воцарился сумрак. Толик, подходя к кровати, стянул трико, в которое переоделся по приезде. Полина тоже начала снимать одежду, в которой ходила в купе. Он помог ей снять трико и «олимпийку», расстегнул бюстгальтер, сказав:

— Я люблю тебя, Полиночка…

2


Несколько дней он занимался тем, что выискивал достопримечательности, которые мог бы показать будущей жене.

— Вот в этом доме останавливался Пушкин, когда приезжал к нам, — рассказывал он, указывая на дом, находящийся напротив нового торгового центра. — Он работал над «Капитанской дочкой». Знаешь, так смешно. Я ведь в школе не читал это произведение и всегда думал, что оно о моряках. В моей голове рисовались шторма, киты, гарпунеры, сети, доски корабля с засолами, киль. Все это больше напоминало не Пушкина, а Хемингуэя. И только на четвертом курсе университета я решил восполнить пробел и прочитать «Капитанскую дочку». Я так был поражен, что моряков там не было в помине.

— Смешно, — улыбнулась Полина, держа его под руку, переходя дорогу по истертой «зебре». — Я читала все, что задавали в школе, даже летние внеклассные чтения осиливала. Только на «Войне и мире» застряла, места, где описываются сражения, смерть, я пролистывала. Поэтому у меня получилось больше «Мир», чем «Война и мир».

Они гуляли по бульвару у набережной, по которому, несмотря на попытки городских властей сделать его полностью пешеходной зоной, иногда проносились машины.

— Раньше тут ходили троллейбусы, но теперь их упразднили, зато сделали автобусный маршрут, — объяснял Толик. — Теперь старые люди редко выбираются к Уралу, любимому месту прогулок всего Оренбурга, поэтому здесь одна молодежь.

На пляже, тянущемся от пешеходного моста до автодорожного, закрытого в это лето на ремонт, действительно было много молодых людей. Парни и девушки загорали на расстеленных покрывалах, полотенцах, прямо на землистом песке. Многие курили, пили пиво или водку, разлитую в бутылки из-под газированной воды.

— Мы тоже так делали с друзьями, чтобы в ментовку не загреметь, — вспоминал Толя, расстегивая верхние пуговицы рубашки, слишком дорого-броской на фоне одежды собравшихся у берегов Урала людей. — Видишь, бутылка из-под «Буратино», а пузырьков нет. Сразу понятно. Да и пьют залпом.

— А что на том берегу? — указала она на противоположный берег, заросший деревьями.

— «Зауралка», роща, — ответил он. — Там база отдыха, дискотека, кафе, тоже пляж, и опасное место для женского пола.

— Почему?

— Очень часто там обнаруживают тела… Давай не будем об этом, — наморщив лоб, попросил мужчина, совсем расстегнув рубашку.

Полина замечала, какие взгляды на него бросают девчонки, облаченные в купальники, поэтому прижалась к любимому сильнее. Они перешли на тот берег по мосту. При свете дня он выглядел не так уж страшно. Заасфальтированные, около бордюра искрошенные, выщербленные тропинки, вьющиеся меж высоких тополей, берез и других деревьев, которые Полина видела впервые. Почти все лавочки, с установленными с боку от них урнами, забитыми пустыми сигаретными пачками, одноразовыми стаканчиками, бутылками из-под напитков, были заняты. На качелях, выкрашенных в ядовито-зеленый цвет и раскачиваемых ветром, сидел котенок белого цвета с коричневыми крапинками. Он мыл хвостик, иногда поднимал мордочку к солнцу, щурился. Пара шла дальше. Они миновали кафе, дворик которого был заставлен столиками и сиденьями, сделанными из распиленных на чурбачки деревьев. Пахло жарящимся шашлыком, шаурмой. Толик купил две, завернутые в тончайший лаваш.

— Бери! — протянул он ароматную шаурму невесте. — Там весит объявление: «Требуются опытные шаурмены и бастурматоры».

— Кто? — не поняла Полина, наблюдая, как по небу летит птица.

— «Шаурмены и бастурматоры», — повторил Толик и рассмеялся. — Да это шутка такая, шутка.

— Я поняла, — улыбнулась Полина, проведя пальцами по голой груди любимого. Ветер колыхал края его рубашки.

Мужчина поцеловал ее, слизнув с ее губ кусочек поджаристой морковки, взял под руку. Они шли молча, поглощая шаурму. Навстречу попадались пары, некоторые с колясками. Толик с Полиной зашли в глубь рощи. Тропинка расширилась, превратилась в землистую дорогу, граничащую с полем, поросшим травой. Кое-где были расстелены покрывала. Люди отдыхали, угощаясь принесенной с собой едой, громко разговаривали. Некоторые парочки целовались, не стесняясь гладить друг друга, а потом, словно опомнившись, отстранялись, но снова набрасывались, сливаясь в поцелуе, не в силах совладать с либидо.

— Пойдем назад, — сказал Толик. — Как тебе шаурма?

— Вкусная, я наелась. Спасибо, — ответила Полина, прожевав последний кусочек шаурмы. — Я бы не подумала, что тут опасно. Роща кажется мирной, — произнесла она, обведя рукой поле у дороги.

— Но это не так. Не всегда то, что кажется хорошим, является таковым. Се-ля-ви, — возразил мужчина, ощущая, как ветерок лижет торс, треплет волосы, еще больше отросшие за эти дни.

Анатолий сам не понимал, насколько окажется прав относительно этого места, хранящего в себе тайны о многом и припасшем секрет специально для его семьи.

3


— Мам, — встретив на пороге женщину, вернувшуюся с работы, радостно произнес Толик. — У меня для тебя подарок.

— Какой? — скидывая с ног сланцы, спешно проходя в квартиру, спросила она. — Какой?

Она запыхалась, словно до этого занималась бегом.

— Мы купили вам новый телевизор! — стоя в дверях кухни, объявила Полина, сияя улыбкой.

Волосы ее были заколоты на макушке, лицо открыто. Она готовила на ужин макароны с семенем подсолнечника, сметаной и зеленью, поэтому была в фартуке. Этот рецепт она прочитала в одной из газет, которые покупала свекровь. Разбирая эти серые средства массовой информации, Полина заметила, что в каждом из них есть страница, посвященная розыску людей, пропавших без вести. Жениху об этом она не сказала.

— Да? — скорее удивилась, чем обрадовалась, мама. — А он уже показывает, его можно включить?

— Надо только настроить, — ответил Толик, следуя за матерью, зашедшей в комнату, где раньше стоял прежний ламповый телевизор, который в это утро был безжалостно вынесен к мусорным бакам.

— Сынок! Включи мне первый канал, там уже передача началась, а я и без того опоздала, — взмолилась она, увидев мертвый черный экран нового телевизора.

В данную секунду ее не волновала стоимость подарка, не беспокоило то, что надо произнести слова благодарности. Она хотела присоединиться к людям, несущим тот же крест, что и она. Хоть на час ей нужно было сплотиться с теми, кто ждет.

Толик воткнул вилку в розетку, в ручном режиме настроил первый канал. Шла программа, посредством которой разлученные по тем или иным обстоятельствам люди разыскивали друг друга. Ведущие представили очередных потерявшихся.

— Это Галина Ивановна из Керчи. Расскажите нам свою историю, — попросил мужчина в костюме, проникновенно глядя на морщинистую женщину в грязно-серой блузке.

— Зовут меня Галина Ивановна Беседина. Я родом из Керчи. — Тут женщина поднесла руку с платком ко рту, захныкала. — Десять лет назад моя дочь поехала сдавать документы в…

Толик не хотел смотреть это шоу. Он вышел на кухню, где у плиты стояла Полина, перемешивая томящиеся в сметане и зелени подсолнечные зерна.

— Какой же будет вкус у блюда? — прикасаясь губами к ее шее, обнимая правой рукой за живот, спросил он.

— Понятия не имею, готовлю такое в первый раз, — ответила она. — Что за передачу спешила посмотреть мама?

— О розыске людей, — сказал он, отходя от нее, присаживаясь на стул у окна. — А я не могу себя заставить смотреть такие программы.

Толик, глядя на маленького воробья, прыгающего по ветке березы, зеленевшей за стеклом, подумал: «Если у других людей происходит такое же горе, как у нас, значит, им тоже нелегко, следовательно, мы не одни. Возможно, в этом успокоение для тех, кто смотрит это шоу? Как говорила Жанна, людям хочется знать, что другим тоже плохо».

Полина не думала и не знала что сказать. Она следила, чтобы зерна не прилипли к раскаленному днищу сковороды. Вода под макароны уже закипала, поэтому она взяла спагетти, поломала их пополам, чтобы те полностью влезли в кастрюлю. Чуть позже, запустив их, женщина посолила забурлившую воду. И тут раздался крик! Полина удержала в одной руке крышку, готовую упасть вниз, на ноги, но другой рукой она задела кастрюлю, которая пошатнулась и поползла вбок, с газовой конфорки.

— Толик! Быстрее сюда! — истошно звала мама.

Он вскочил и ринулся на зов, задев Полину.

— Прости, — бросил он, выбегая из кухни в тот самый момент, когда Полина схватила пальцами горячий край кастрюли и поставила ее обратно на сине-желтый огонь.

— Черт! — выругалась она, погасила пламя под сковородой с подсолнечником и пошла в комнату, где шумела свекровь:

— Это же она! Только осунулась. Это точно она, Толь!

Полина вошла в комнату, наблюдая, как ее мужчина присаживается на корточки. В этот момент он напомнил ей ломающееся на сильном штормовом ветру дерево-сухостой, руки-ветви которого поднялись вверх, обхватывая крону-голову. Она не видела, как изменилось его лицо. Между тем его рот широко открылся и с шумом втягивал воздух, глаза округлились, кожа побледнела. Толя опустил руки, зажал пальцы правой руки в кулак левой. Его мать наклонилась ближе к экрану, с которого к миллионам зрителей обращалась рыдающая женщина в черном платке:

— Он уехал в Москву, периодически звонил, но несколько месяцев назад пропал. Я ничего о нем не знаю. А с парнем, с которым он уехал, тоже не могу связаться. Люди добрые, Господом Богом молю, помогите найти Геночку! — вытирая пот, выступивший на лбу, но не снимая траурный платок, проревела женщина.

— Это мать Гены, — прошептала Полина, прислонившись боком к косяку.

На экране появилась фотография Геннадия. Появилась всего на миг, и тут же другой человек стал обращаться с просьбой о помощи: «У меня пропала жена…»

— Толенька, как же так? Как она постарела, Толенька, — заревела свекровь, обхватив лицо, склонив голову к коленям.

— Я же сказал, что он подсел на наркотики, поэтому мы разошлись! — психанул «парень, с которым он уехал», выпрямившись, замахав руками. — Надо было ей сказать, что он наркоша?! Ты думаешь, она поверила бы?! Да она бы никогда не поверила, да и меня бы обвинила в чем угодно! Я ему не нянька!

— Толя, Толя! — подходя к нему, попыталась успокоить любимого Полина, но он отмахнулся, чуть не задев ее по лицу.

— Не травите мне душу! — сцепив пальцы в замок, произнес он и закусил нижнюю губу.

Мать плакала, иногда говоря: «Как же так? Вы ведь друзья были?» Толик сорвался с места, подошел к ней, взял пульт дистанционного управления, лежащий на диване, и выключил телевизор. Он сказал:

— Мне надо подышать, мне надо выйти подышать.

Подойдя к Полине, коснулся ее щеки, прошептав:

— Ты не волнуйся, это не приятно, но не волнуйся. Я сейчас приду, ладно?

— Может, мне пойти с тобой? — предложила Полина.

— Нет. Ты же на ужин какую-то вкуснятину готовила, — шептал он. — Я вернусь, и мы поедим. Мать к тому времени успокоится, я успокоюсь.

— Я в норме, — поднимая зареванное лицо, отозвалась женщина. — Пусть идет на воздух, Полиночка, а я тебе помогу со стряпней. Мы поступаем как эгоисты, упиваясь своими несчастьями, мы забыли, что ты носишь ребенка. Я сейчас тебе помогу, только покурю.

Она встала, прошла мимо них к выходу на балкон, закрыла за собой дверь. Через секунду они почувствовали слабый запах табака.

— Я приду, — повторил Толик, направляясь к выходу из квартиры.

— Как скоро? — ощущая пустоту в груди, спросила блондинка.

— Если хотите, то садитесь ужинать без меня, — ответил Толик, прежде чем захлопнуть дверь.

Он ушел. Полина пошла на кухню, включила огонь под сковородой с подсолнечником, попробовала спагетти, успевшие наполовину свариться. Она поперчила воду и запоздало налила туда ложку подсолнечного масла, чтобы макароны не слиплись между собой. «Он не говорил мне, что Гена наркоман. Что же он еще скрывал от меня? Конечно, в те дни мы не были близки настолько, что можно было бы сообщать такое. Я вполне могла подумать, что и Толя балуется наркотой… А вдруг? — помешивая деревянной лопаточкой семечки в сметане, рассуждала она. — Он не балуется этим. Я бы заметила. Конечно, он вел себя странно, но это было, кажется, так давно. Потом у него пропал отец, на нем висел большой проект рекламы, фирма давила на него по срокам. Он не наркоман. Нет. Не наркоман. И ему сейчас тяжело, ему стыдно за то, что он не совершал. Но он не мог ничего изменить. Или мог?»

— Мне нужно было поговорить с ней, — прервала рассуждения снохи мать Толика, войдя на кухню. Она уже переоделась в домашнее.

— С мамой Гены? — уточнила Полина, глядя на нее через плечо.

— Да, — кивнула та. — Нужно было все выложить. Хоть это и больно, но она должна была это знать. Ладно. Чем тебе помочь?

4


Словно мастерский художник разрисовал все вокруг. Толик шел по земле, разукрашенной темным капутом, переходящим в оранжевый марс, расщепляющийся на железно-окисную красно-коричневую рябь. Иногда приходилось наступать на траву, прорисованную зеленым кобальтом с переливами железной лазури. Небо, расстилавшееся над головой, было словно подсвеченный сзади холст, с нанесенными мазками виноградно-синей краски, марганцово-фиолетовой, вспышками церулеума, перьями темно-сиреневого краплака. С приближением сумерек, которые он не заметил, ловкий художник пролил на небосвод краску цвета индиго с полосами ультрамарина, а землю окрасил в темно-красную охру, траву покрыл темно-зеленым кобальтом.

Он очнулся, стоя на краю поля, огороженного со всех сторон бетонными темно-серыми с белыми вкраплениями блоками. Из них торчали, как наросты, ржаво-коричневые металлические скобы. По заросшему травой пространству пролегала теплотрасса. Трубы, завернутые в слой стекловолокна, ваты, неизвестного ему синтетического материала, словно гусеницы, слипшиеся боками жестких тел, пролегли от края до края этой заброшенной территории. Местами, запутавшись в полой сухой амброзии, шелестели на ветру пакеты от чипсов, кукурузных палочек, сухариков. Ветер подул сильнее, и одна из ненужных никому упаковок взлетела вверх, закружилась в замысловатых па, сделала переворот, умчалась прочь с его глаз.

Толик остановился рядом с лежащей на земле бетонной плитой, по поверхности которой пробежали морщины трещин, местами проросли растения, одуванчики тянулись вверх из забившейся в глубокие выбоины земли. Он осмотрелся. Он хорошо помнил это поле. С друзьями, среди которых был и Генка, они частенько наведывались сюда, устраивали пикники. В их компании был парень, его звали Сашей. Так вот он постоянно нахваливал эту, по его словам, «благословенную землю девственно первозданной красоты». Вспомнив манеру Санька разговаривать, Толик улыбнулся. Этот тип любил изъясняться витиевато. Его речь была, словно каллиграфия века Пушкина, такая же помпезная, с закорючками, штришками, галочками, вензелями. Так вот, Александр любил повторять: «Именно в это место вас принесут ноги, когда безжалостные когти ностальгии вопьются в мозг, заставляя переживать прожитые дни вновь и вновь, потому что нет лучше места для дум о высоком, чем этот забытый людьми и сбереженный Богом кусочек суши».

«Я пришел сюда не вспоминать. Я пришел, чтобы забыть, Санек», — подумал Толик и присел на плиту. В задницу впился острый осколок бетона. Толя привстал, стряхнул его, смел крошево с плиты ладонью, поцарапав кожу, присел снова.

«Сколько же сейчас времени? Надо бы позвонить Полине и сказать, что у меня все нормально», — ощупывая ремень, открывая кожух, в котором хранился телефон, думал Толик. Но сотового не было. Он забыл его, в спешке покинув дом. «Они поймут меня», — решил мужчина, глубоко вдыхая.

По небу летели птицы. Вначале он не заметил их из-за потемневшего к ночи неба. Но когда они приблизились, выделившись черными кляксами на полотне цвета индиго, он посмотрел вверх, прислушался к их крикам. «Поминальные песни», — вздохнув, подумал Толик, взяв камушек с земли. Он покатал его по раскрытой ладони указательным пальцем, отметив, что ногти отросли и их нужно подстричь.

«Если она так воспитала своего ребенка, то почему я должен страдать? Действительно! Ведь я не стал наркоманом, несмотря на весь этот мир со всеми его соблазнами, а значит, меня правильно воспитали. А его? Какое вообще мне дело до того, как кого воспитали? — размахнувшись и кинув камешек вперед, подумал Толик. — Надо успокоиться, надо взять себя в руки. Успокойся». Он глубоко вдохнул, стал медленно выпускать воздух, слушая пробуждаемый им к жизни звук. Небо чернело, словно художник замазывал светлые блики синих оттенков газовой сажей.

Толик встал, раскинул руки в разные стороны и закричал громко-громко. Вместе с криком с углекислым газом из его горла вырывалась боль. Он орал, словно пьяный, которого накрыла белая горячка. Он шумел, заглушая голос совести, обвинявшей его во всем, что произошло с Геной. Толик начал хрипеть, когда поток воздуха почти весь вышел. Внутри горла словно потерли наждачной бумагой. Он затих и услышал знакомый голос:

— Твои ноги нашли путь к месту искупления, но лучше бы ты орал в другом месте.

Сказавший это, человек положил руку на плечо Анатолия, хмыкнул, приблизив губы к его уху, и прошептал:

— Ты мне такое божественное дрючево обломил, братан.

Обернувшись, Толик улыбнулся и раскрыл объятия, словно герой фильма о войне, вернувшийся с победой домой.

— Санек! Я тебя вспоминал только что, — пробормотал он, обнимая одногруппника, стоящего перед ним с голым торсом, в джинсах, застегнутых на одну верхнюю пуговицу, с болтающемся ремнем, и выглядывающим из-за пояса кончиком возбужденного члена.

— Осторожнее, Толян, я еще не эякулировал, — вымолвил тот, отстраняясь.

— Мне подождать? — усмехнулся дизайнер, заметив, как колышется сухостой около забора.

— Обяжешь, — ответил Александр, посмотрев через плечо назад, подтянув джинсы. — А ты не торопишься?

— Иди, пока не опал! — махнул рукой Толик, улыбнувшись.

Друг из времен университета, словно кенгуру, запрыгал в сторону сухостоя, крича:

— Готовься, неизвестная планета. К тебе летит огромный корабль с миллионом пришельцев на борту. Открыть врата, принять вторжение!

— Заткнись, дурак! — донесся женский голос до Толика, повернувшегося к полю.

«Кто-то живет как кролик, а кто-то женится», — подумал он, присаживаясь на плиту.

5


— Я злилась, а потом мама дала мне валерьянки, и я заснула, — прошептала Полина, прижимаясь к нему голой спиной.

— Прости, но позвонить я не мог, телефон забыл, — ответил он, обнимая ее, взяв ладонью ее правую грудь, зажав между пальцами сосок. — Я тебе сейчас расскажу, кого встретил.

Он прижался к ней сильнее. Эта поза называется «ложка». Мужчина сзади на боку, партнерша тоже на боку к нему спиной. Им так больше всего нравилось разговаривать по ночам. Он гладил ее, покусывал в плечи сзади, целовал шею, мочки ушей трогал, и они рассуждали на разные темы.

— Я встретил друга по университету. Я в полном безмыслии забрел на пустынное поле, которое обязательно покажу тебе. В этом месте мы часто устраивали группой пикники. Его показал нам Санек. Его я там и застукал с какой-то девкой. Ты прости, но она действительно девка, потаскуха…

— Откуда ты знаешь на все сто процентов, — насторожилась женщина, повернув голову назад.

— А как можно назвать бабу, которая ждет с раздвинутыми ногами, пока ее трахарь бегает разговаривать с другом, а потом снова занимается сексом? Потаскуха она и есть!

— Они при тебе…

— Нет! Я просто стоял смотрел на поле, потом закричал. Из меня вырвалось, словно боль с криком уйти собиралась. Столько всего накопилось…

— Ты не виноват, — перебила она, повернувшись к нему лицом, прикоснувшись губами к губам, но не целуя. — Ты не виноват в том, что он выбрал такой путь. Я долго думала, пока ждала. Ты скрыл от меня правду, и ты был прав. Ты ушел оттуда и снова был прав. Они не имеют права обвинять тебя в том, что Гена выбрал такой путь.

Он взял правой рукой ее подбородок, поцеловал в губы, в шею. Она вдавила ногти в кожу на его спине…

— Я тебя люблю, — хрипло прошептал он, после того, как, конвульсивно дернувшись, кончил.

— А я тебя, я тебя сильно люблю, — убирая челку с его лба, целуя его, ответила женщина, тяжело дыша. Ее тело было мокрым от пота, соленым.

— Стоит ли после такого продолжать рассказ о встрече на поле? — откидываясь на спину, произнес Толик, правой рукой погладив низ ее живота, выдохнув.

— Давай, все равно не уснем, — отозвалась она и громко сглотнула.

— Санек пришел через несколько минут после того, как пошел, извини за выражение, дотрахать свою девчонку. Ту я даже не видел, она осталась ждать его там, они выбрались с ночевкой и с несколькими бутылками разнообразной выпивки…

— Ты пил пиво, — сказала она, прикрыв груди согнутой в локте левой рукой.

— Да, он притащил с собой. Он так смешно шел, как я тогда, — он привстал на локтях, посмотрел на нее, — Ну, когда мы сделали это с утра, перед работой! Я тогда шел как медведь вперевалку, ноги не сгибались.

Она улыбнулась. Ее волосы, разметавшиеся по подушке, серебрил лунный свет, проникавший в окно сквозь раскрытые шторы. Толя продолжил:

— Мы поговорили о том, кто и чем сейчас занимается. Я сказал, что собираюсь пожениться и что у меня будет ребенок. Я не мог сдержаться. Так хотелось ему сказать, что у меня все отлично. Тогда он спросил: «Так чего же вы, сэр, подобно оголодавшему волку, воете на не проявившуюся еще луну?» Это был удар ниже пояса. Я уже выпил и все рассказал. И о том, как ночевал у тебя, а потом Генка обманул тебя, украл деньги и телефоны…

— Стой! — она пристально посмотрела на него, привстала. — Ты хочешь сказать, что он подстроил то воровство? И ты знал об этом?

— Я догадался, когда нашел свой телефон у нас на съемной квартире, — повинился Толя, потупив взор, подумав: «Нельзя пить, нельзя!»

— Почему ты мне не сказал! — возмутилась она, отворачиваясь, перейдя на шепот: — Ты слишком много от меня скрываешь, тебе не кажется? Я скоро перестану тебе доверять, а это равноценно прекращению всех отношений между нами…

— Перестань, я очень прошу, перестань, — прикоснувшись к ее спине губами, затараторил он. — Я не хотел говорить тебе об этом, мне было стыдно. Я боялся, что ты подумаешь, что мы все такие, все приезжие. Если бы я сказал, что он наркоман, что он ворует, то в наших отношениях все могло измениться…

— Все равно не нужно было врать, — сбросив с себя его руку, сказала женщина и убрала со лба светлые локоны.

— Полиночка, прости. Это последнее, что я могу сказать по данному вопросу, — отстраняясь от нее, отозвался мужчина.

Его горячее тело отодвинулось, по ее спине пробежал холодок, а вместе с ним появилось осознание того, что он может уйти, а она останется одна и никогда не простит себе разрыва, потому что сильно полюбила, потому что у них будет ребенок. Поняв это, она повернулась к нему, схватила его голову руками, привлекла к себе, прошептав:

— Я прощу, но только не лги мне больше, очень прошу, не лги.

— Ладно, — ответил он, целуя ее в левый висок. — Я продолжу?

Она кивнула, сползла ниже, прижавшись щекой к его груди, слушая биение сердца, пытаясь угадать, сколько в нем любви к ней.

— Я все рассказал Саньку, а он ответил, что Генка всегда выглядел как последний гопник. Я психанул. Странно, да? Я должен был бы обрадоваться, ведь эти слова равноценны поддержке, это все равно что услышать: «Толян, ты поступил единственно верным образом». Но я психанул на него, сказав, что не ему судить Генку. Они в универе не ладили никогда, поэтому я так сказал. А он рассмеялся, хлопнув меня по плечу, и произнес: «Ты словно больной, которого излечили, а он требует вернуть все на круги своя, потому что не знает, как жить без болячек в будущем». Так и сказал! Еще назвал меня мазохистом, потому что я переживаю по этому поводу. У меня прямо кулаки чесались поругаться с ним, поспорить, а он парой предложений заткнул все мои страдания и возражения. Это судьба. Судьба привела меня туда, чтобы успокоить.

— Ты смешно говоришь, — ответила она. — В смысле, как-то косноязычно, словно пьяный. Сколько, говоришь, пива ты выпил?

— Началось! Не успели пожениться, а меня контролируют! — наигранно возмутился Толик, погладив ее по шее большим пальцем.

— Потому что я люблю тебя, мой славный, — обняла его Полина. — О чем вы еще говорили?

— Было уже темно, я пошел домой. Договорились встретиться завтра, в кафе.

— Я согласна, — улыбнулась она. — А теперь давай спать, что-то в сон клонит.

Они обнялись и через пять минут уже спали.




Глава 13

Что за «фу» скрывает роща?


1


Солнце сияло ярко, но привычной для этих мест духоты не было.

— В нашем деле главное уметь правильно подать продукт, — разглагольствовал Александр, жестикулируя. — Вот если я скажу: «Фу, ФУ, ФУУУ!»

— Мы подумаем, что этот «хот-дог» отвратителен, — ткнув пальцем в булочку с сосиской, вставила Лена. Она тоже постигала основы дизайна вместе с ребятами, поэтому была приглашена в кафе на небольшую встречу. Сейчас она работала в рекламном агентстве менеджером, и в ее обязанности входило вести переговоры с потенциальными клиентами, заключать контракты. Одним словом, добывать для работодателя «кислород» в виде денег.

— Фуууу! — скорчив кислую мину, махнув в ее сторону рукой, повторил Александр, одетый в черную рубашку с коротким рукавом, наполовину прикрывавшем бицепсы, в ярко-бардовый галстук, опускавшийся до такого же цвета гульфика на черно-фиолетовых джинсовых бриджах, которые сменяли белые носки и кеды в черно-белую полоску с красными шнурками.

— Ты клонишь к тому, что можешь одним слогом сделать антирекламу всему этому кафе, — сказал Толик, обведя рукой территорию, расположенную на берегу Урала, в тени высоких деревьев и небольших кустов сирени.

— Фу-фу-фу! — быстро произнес Саша, манерно взмахнув пальцами рук, вопросительно посмотрев на Полину. Женщина была одета в заканчивающееся чуть выше колен облегающее белое платье с закрытым, наподобие «водолазки», воротом, отороченным серыми, короткими перьями.

— Не знаю, — улыбнулась она, поправив волосы. — Вы хотите объяснить, как правильно подать продукт. Следовательно, ваш продукт называется «фу», и вы хотите нам доказать, что и его можно преподнести как нечто положительное, я угадала? — наблюдая, как меняется выражение лица спрашивающего: из вопросительного оно стало удивленным, затем восторженным.

— Вот! — вскочив с места, указав правой ладонью в сторону женщины, вскричал Александр, привлекая к себе внимание людей за соседними столиками. — Вот она, сила логики! Полина, вы, кажется, бухгалтер?

Она кивнула, продолжая улыбаться. Толик и Лена удивленно смотрели то на нее, то на друга. Саша между тем успокоился, вернулся на место, сказав:

— Порой нам, людям творческим, не хватает именно логики и прагматизма, чтобы осмыслить продукт, сделать его интересным для покупателя. Мы волнуемся о воплощении своего «я» в дизайне, а ведь ни заказчиков, ни потребителей мы не волнуем, им нужно разложенное по полочкам утверждение: «Надо покупать именно этот продукт, потому что ты с ним обретешь счастье!» А китайское слово «ФУ» для слуха русскоязычного человека все равно что слово «дерьмо». Но если я скажу вам, что оно обозначает, то ваше отношение к этому слогу изменится радикально…

— Ну, и как переводится твое «фу»? — не удержалась Лена, отставив бумажный одноразовый стаканчик с газированной водой в сторону.

— «ФУ», друзья мои, — это китайский символ счастья! Он продается как амулет и пользуется большим спросом во всем мире, частью которого является и Оренбург, — он наклонился к центру над столиком, поманил сделать то же самое остальных и тихо прошептал: — Напротив меня сидит девчонка, у которой на груди висит именно этот амулет. Для нее «ФУ» — это надежда обрести рай на Земле…

Он выпрямил спину, откинулся назад и закончил:

— Наша задача, как работников рекламного бизнеса, показать, что употребление тех или иных продуктов, вне зависимости от их названия, полезности, вида, является для человека, употребляющего их, равноценным обретению счастья!

— Вот тебе и «фу», — взяв стаканчик обратно, промолвила Лена, одетая в брючный летний костюм изо льна.

— Вот тебе и теория, — вздохнул Толик, подливая еще пива из стеклянной бутылки в пластиковый стакан. — Но я считаю, что «я» автора рекламы должно присутствовать в каждой работе, иначе человек теряет всякий интерес к тому, что он делает. У него остается один мотив для труда — зарабатывание денег на жизнь.

— А что в этом мотиве плохого?! — возмутилась Елена. — Я же не буду вкладывать душу в поиск клиентов… Хотя…

— Ааа! Ты задумалась! — обрадовался Толя.

— Нет ничего ужасного в этом мотиве, кроме того, что он иногда заставляет человека пахать за копейки сразу на несколько фирм, сея вокруг однообразие и узколобие, — произнес Саша, поглаживая себя по бедрам.

— То есть человек согласен работать за маленькую зарплату? — уточнила Полина, взяла свой стакан с соком и отпила через трубочку.

— Да, если выбора нет, а мотив только в зарплате, то он будет делать свою работу по шаблону, не вкладывая ничего нового, интересного, — ответил Александр. Он достал сигарету из пачки, лежавшей на столе, закурил.

— Я тебя не пойму, — протягивая левую ладонь в сторону друга, сказал Толик. — То ты говоришь, что работать надо не вкладывая свое эго, то противоречишь себе, утверждая, будто без души дизайн-проекты, а мы говорим о них, станут скучными.

— Я не противоречу сам себе! — хлопнув себя по левому колену, возмутился Саша. — Я говорю о том, что интересует заказчиков и какие будут последствия, если следовать их точным рекомендациям. Логика должна быть при разработке макета, но она не должна выходить на первый план. Я говорил про то, что художникам не всегда достает логического мышления, как, например, бухгалтерам…

— Ну, извините, — решила включиться в беседу Полина. — Получается, что мой труд бездушен и сух, как воздух в Сахаре.

— Отличное сравнение! — рукоплеская, взорвался Александр. Его коротко стриженные, торчащие к верху волоски, задрожали.

— Не увиливай от темы, — схватив его за руку, рассмеялась Лена. — Ты вечно так, заведешь в дебри и бросаешь там, как Иван Сусанин!

Толя захохотал, схватившись за живот. Вдруг скривил лицо, ойкнул:

— Мне надо отлучиться, по маленьким делам.

— Живот болит? — взволновалась Полина, посмотрев на любимого, протягивая к нему руку.

Он неопределенно мотнул головой. Саша, подперев рукой подбородок, вздохнул, выпустил струйку дыма и произнес:

— Если бы обо мне пеклись так же, то я тоже женился бы без раздумий.

2


— У тебя занимательные друзья, — держа Толика за локоть, прижимаясь щекой к его плечу, сказала Полина. — А Санек действительно балагур и болтун. Так много говорит, и ничего не понятно, если не слушать внимательно.

— Он всегда был сорокой, — согласился Толик.

Было четыре часа дня. Встреча окончилась час назад, проходила она в обеденный перерыв, потому что вечером и Лена и Саша были заняты. Полина и Толик, как отдыхающие, в свободное время решили пройтись по магазинам центра. Для начала они зашли в парфюмерный салон.

— Вы ищите духи для вас? — обратилась аккуратно одетая девушка к Полине.

— Да, мы хотим найти что-нибудь на лето, к такой вот погоде, — ответил Толик, взяв со стеклянной полки круглый пластмассовый флакон серебристо-красного цвета.

— Тогда этот аромат не подойдет, — покачала пальчиком консультант. — Он слишком горячий, терпкий. В нем превалируют имбирь, можжевельник, кардамон и белый перец. Для стоящей на улице жары это не совсем то, согласитесь, — и она улыбнулась.

— Но можно мы понюхаем, — настояла Полина, которой не очень понравилось, как эта девушка уверенно и самодовольно смотрит в глаза ее жениху.

— Конечно! — Консультант прыснула в воздух духами из шарообразного флакона и помахала в облаке ароматной влаги бумажной полоской, взятой с полки.

Пара вдохнула запах. Он оказался и впрямь резким. Если таким побрызгать в салоне автобуса или ином закрытом пространстве, подогреваемом снаружи солнечными лучами, то у присутствующих может наступить удушье или рвота. Полина кивнула, сказав:

— Я хотела бы что-нибудь легкое, с ароматом ванили.

— У нас есть несколько подобных ароматов, — улыбнулась девушка. — Пройдемте!

— А у вас настоящие духи, не версии? — спросил Толя, следуя за женщинами между витрин, заставленных парфюмом.

— От производителя, очень стойкие, поэтому и цены такие, — ответила консультант не поворачиваясь. — Вот этот аромат попробуйте, — взяв с полочки высокий флакончик с прочерченными зигзагами и стеклянными дутыми пузырьками на основании, предложила она, потом брызнула на специальную бумажную полоску. — Фрезия, лепестки розы, цитрус в первых аккордах, а вуалью идет ваниль. Надо подождать, пока пройдут первые ноты. Сердцевину аромата составляют орхидея, лотос и китайская буддлея. Чувствуете, немного медовый, сладенький запах.

— Что-то есть, — вдыхая, сказала Полина.

Она представила, как будут реагировать люди на этот парфюм. Толик решил предоставить Полине возможность самостоятельно побродить среди стеллажей, а сам пошел к отделу с мужской косметикой. Подошедшей продавщице он сказал, что не нуждается в помощи, а хочет только посмотреть кое-что. Такого объяснения оказалось достаточно, консультант в форменной синей юбке и белой блузке отошла назад к прилавку.

Толик подошел к парфюмерии американских марок, взял правой рукой флакон в виде увеличенной гильзы с позолоченным наконечником. Он открыл его и принюхался. Сквозь витавший внутри здания запах душистых вод он смог различить резкий аромат кедра, что-то напомнивший. Мужчина задумался, перелистывая страницы памяти. Он увидел лицо отца. «У него был подобный одеколон». Дешевый, советского производства, предназначенный для обработки кожи после бритья — вот какой запах имела дорогая американская туалетная вода, представляемая на рынке как средство для привлечения женщин и денег. Толик даже вспомнил страницу в мужском журнале, на которой была представлена реклама этой марки. Манерный, с запоминающейся внешностью, одетый как бизнесмен мужчина, лежа в кровати спиной к знойной, пышногрудой женщине, пересчитывал деньги, сложенные стопочками в металлическом дипломате, а на первом плане, на прикроватной тумбочке, стоял флакон в форме гильзы. Слоган гласил: «На войне как на войне». С воспоминанием об отце на него накатила волна необъяснимой тревоги, проникавшей, казалось, извне, из светлого пространства этого магазина, и превращавшейся в гнилостную жуть, доходящую до кончиков волосков, покрывавших его тело. Он даже ощутил, как мелкие капельки пота выступили на спине и шее.

— Толик! — отвлекла его Полина, стоявшая в нескольких метрах напротив него у полок с парфюмированным тальком.

— Да?! — сжимая туалетную воду в руке, спросил он.

— Я выбрала духи, — сказала она. — Оценишь?

— Конечно, — поворачиваясь, чтобы поставить флакон на место, ответил он. Потом замер, задумчиво посмотрел на подсвеченную сзади рекламу торговой марки, размещенную над стеллажом, затем повернулся к консультанту, порхающей около Полины. — Вынесите мне, пожалуйста, это!

— Ты тоже решил сделать покупку? Даже мне не показал! — поспешив к любимому, возмутилась женщина.

— Хороший выбор! — подходя к покупателю, произнесла продавец с неизменной улыбкой. Ее глазки «ощупывали» его фигуру.

— У моего отца был похожий запах, хочу иметь такой же в коллекции, — пояснил Толик, ставя упаковку на стекло.

Дамы промолчали. Все вместе прошли к полке, на которой была выставлена парфюмерия, понравившаяся Полине.

— Я отказалась от ванили в пользу белой акации, — сказала она, протягивая ему бутылек в виде бабочки с розово-белой крышечкой.

Он откупорил флакон. Его обоняние улавливало тонкий, словно нить шелкопряда, запах, вызывавший ассоциации с зимой, снегом, что вполне подходило к стоявшей снаружи жаркой погоде.

— Возьмем! — кивнул он.

— А ваша невеста обратила внимание на тальк из той же серии, посмотрите, — как бы невзначай предложила консультант, улыбаясь. Потом одернула задравшийся край синей юбки и сжала губы, освежая помаду.

— И его берем, — сказал Толик, махнув рукой, поворачиваясь лицом к Полине: — Ты ведь согласна.

Она подпрыгнула, хлопнула в ладоши, затем наклонилась, обняв его за шею. Он обвил правую руку вокруг ее талии, прижался губами к ее лбу. Продавщицы поглядывали на блондинку с плохо скрываемой завистью.

Толя расплатился, взял пакет с веревочными сине-оранжевыми ручками и нарисованными на упаковке тигровыми лилиями. Внутри лежали четыре коробочки, завернутые в тонкую целлофановую пленку. Две предназначались Полине, в третьем лежал мужской парфюм, а в четвертом подарок для мамы, производства Франции.

— Я жалею, — прижимаясь к его плечу щекой, сказала женщина, — что с нами не было Саши. Он бы убедился, что можно вкладывать душу даже в продажу косметики.

— Ты про «синюю юбку», с вытатуированной улыбкой? — уточнил Толик, проводив взглядом переливающийся на солнце отполированный, черный «Фольксваген», проехавший мимо пары по трассе.

— Да, с улыбкой она пересаливала, но ее познания меня убедили, — говорила Полина, смотря под ноги. — В любое дело можно вложить любовь, свое «я». Даже занимаясь выписыванием накладных и актов на списание материальных средств, можно…

— Быть творцом, — вставил он и рассмеялся, но, увидев, как она надула губки, изменился в лице, добавив: — Ты абсолютно права. Многим людям свойственно работать, как говорят, с душой, и бухгалтера не исключение.

— Вот именно!

3


В те самые минуты, когда Анатолий и Полина выбирали духи в дорогом салоне, в парке «Зауральная роща» двое студентов Государственного аграрного университета отошли от столика в кафе помочиться. Они прошли под сгорбленными ветками деревьев, примяли траву.

— Я с этой шмарой, Олей, отойду. Невтерпеж, — поливая светло-желтой струей толстый ствол тополя, произнес один из парней. Он был стрижен под расческу, одет в майку без рукавов, в джинсы, на левый бицепс была нанесена татуировка в виде колючей проволоки с вплетенными в нее листками, похожими на клевер.

— Что, шершавого загнать? — бросив завистливый взгляд на товарища, спросил другой. — Как ты их цепляешь? Пара пива, чекушка водки, и они ведутся.

— Моя слава идет впереди меня, — мотнув головой вниз, на зажатый в правой ладони член, ответил тот и стряхнул капли. — Я пер ее подружку, Ира вроде. Та, бли буду, растрепала.

— Если мы тоже сговоримся, то уйдем, — убирая в трусы свое среднестатистическое мужское достоинство, произнес студент и застигнул ширинку.

Они вышли обратно к задворкам летнего кафе. Обошли одноэтажное, сложенное из кирпича здание. Девчонки, изрядно захмелевшие, перебрасывались шутками с мужчиной, хлопочущим над шашлыком у мангала, от которого прямо в небо поднимался столб дыма.

— А вот и наши мальчики, — водя подушечкой указательного пальца по круглому горлышку бутылки пива, пропела одна.

Это была Ольга. Ее когда-то обесцвеченные волосы отросли, показав всем истинный черный цвет. Это придавало девушке неряшливый вид. Тонкие губы были накрашены толстым слоем ярко-красной помады, обведены такого же цвета карандашом, отчего казались толще. Накрашенные ресницы выглядели как накладные. На переносице красовалось несколько веснушек.

— Оль, давай пройдемся, поговорим, — предложил парень с татуировкой. Он встал в метре от столика. Большим пальцем правой руки он зацепился за петлю пояса джинсов, а остальными хлопал себя по ноге.

Девушка переглянулась с подругой так, что стало понятно, — они предвидели такое развитие событий. Поэтому Оля, ничего не говоря, встала, не забыв прихватить с собой сумочку и опустошенную наполовину бутылку.

— Мы вас тут подождем, — присаживаясь на ее место, заговорщически глядя на товарища, предупредил второй студент.

Парочка, чуть пошатываясь, побрела в сторону моста, мимо людей, мимо велосипедистов. Он положил ей руку на плечи, она вздохнула, посмотрела на Урал. На другом берегу плескались отдыхающие горожане. Проходя под мостом, девушка сказала:

— Мне Люба рассказывала о тебе…

«Точно, Люба, а не Ира. Люба с большими дойками», — осоловело взглянув на девчонку, подумал студент.

— Ты ее помнишь?

— Конечно, — кивнул он, прижимая ее поближе к себе. — Как она?

Они вышли на дорогу. Две колеи с потрескавшейся на дне засохшей грязью уводили в гущу деревьев. Прохожие стали встречаться реже.

— Она пришла в норму, — ответила Ольга. — Она месяц не могла отойти от того раза.

— Ты так смотришь на меня, словно я в чем-то виноват, — запустив ей в волосы пятерню, чуть сжав пальцы в кулак, произнес он.

— Вряд ли ты виноват в том, что владеешь таким агрегатом, — рассмеялась девчонка и без тени смущения раскрытой левой ладонью схватила парня за пах.

Он развернулся к ней лицом, обхватил руками и прижал к осине, зеленевшей у дорожки. Она увернулась от поцелуя, отпихнула его.

— Не тут! Пойдем туда! — ткнув рукой, сжимавшей бутылку, сказала она.

— А ты с характером, мне такие нравятся.

— А ты с яйцами, — рассмеялась Ольга, удаляясь с дорожки в сторону чащи, буйно зеленевшей.

— Значит, Любашке не понравилось? — пробираясь за ней следом, спросил татуированный и отодвинул в сторону упругую ветку.

Ольга не ответила, скрывшись за разросшимся кустом, покрытым мелкими ребристыми листочками. Он слышал только, как хрустнула ветка под ее ногами. «С характером!» — подумал он и улыбнулся, нащупывая в заднем кармане джинсов упаковку презервативов.

Минуя куст, он увидел ее. Она стояла на краю небольшой полянки, пересекаемой нешироким оврагом, в который Ольга и заглядывала. Одновременно он почувствовал жуткую вонь. Задержав дыхание, он подошел ближе, увидел ее лицо. Оля плотно сжала алеющие губы, а щеки раздувала словно лягушка, собирающаяся квакнуть.

— Что с тобой? — спросил он и втянул ноздрями воздух, чуть не одурев от смрада.

В кронах деревьев щебетали птицы, а солнечные лучи, если поднять голову вверх, как бы играли, путаясь в листве над поляной. Ольга выронила бутылку и зажала нос освободившейся рукой. В то же мгновение она разжала губы и вдохнула, не отрывая глаз от того, что лежало в овраге.

— Зажми нос, а то блеванешь, — предложила она татуированному, но было поздно. Не выдержав зловония, парень сделал несколько шагов назад к дороге, уперся плечом в ствол дерева. Его вырвало.

Потревоженные мухи взвились, открывая обзору полуголое мужское тело. Ольга набрала воздуха, подула перед собой, чтобы отпугнуть насекомых. Они, жужжа, метнулись в сторону, а потом опустились вниз, скрывая липкую, белесо-зеленую кожу, с торчащим в области шеи горлышком бутылки зеленого стекла. Ольга посмотрела на лежащую около ее ног бутылку, в которой еще было пиво. «Такая же», — решила она и… рассмеялась.

Татуированный обтер рот, подбородок тыльной стороной правой ладони, посмотрел назад, на хохочущую девчонку. Она на полусогнутых ногах, упираясь в живот руками, стояла над оврагом. Вокруг нее жужжала туча мух. Он с новой силой почувствовал смрад и побежал к дороге, царапая руки, рассекая кожу на лице и плечах о ветки, острые сучки. Иногда, когда он задирал голову вверх к скрытому зеленью небу, его слепили солнечные лучи. Он припал на колено, наступив в ямку, и услышал голос Ольги. Он не верил, что слышит это, но она действительно сквозь смех кричала:

— Через жизнь с любовью! Ха-ха-ха! Через жизнь с любовью! Через жизнь с любовью!

Татуированный, встав с колена, вдохнул свежего воздуха. Посмотрел на сочившуюся кровью длинную рану на правом плече. Ольга все смеялась, но тише. Он оглянулся, раздумывая, что делать дальше, глубоко вдыхая. Когда она снова крикнула: «Через жизнь с любовью!» — он снял с пояса мобильный телефон, набрал «02».

После того как долгие объяснения с дежурным милиционером были закончены, он оглянулся и, вздрогнув, выронил телефон. Ольга стояла в метре позади него, ее губы иногда расползались в улыбке, из горла вырывался звук: «хагы-хагы».

— Я думала, что ты сбежал, — произнесла она каким-то бесцветным голосом. — Оставил меня одну с этим трупаком и мухами… Через жизнь с любовью, твою мать! — после этого она сплюнула, затем сжала губы и надула щеки, словно лягушка. Так она сдерживала позывы к рвоте.

— Ты дура! — заорал татуированный, схватив ее за волосы, смотря прямо в ее мутные глаза. С его губ со словами слетали капельки слюны. — Какая любовь? Ты дура?! Дура!

— Отпусти меня, козел, — сжав левой рукой хозяйство парня, выплюнула она.

Он взвыл, разжав пальцы, выпуская ее двухцветные волосы, сгибаясь пополам. Она посмотрела на него сверху вниз и сказала:

— Его горлышком от пивной бутылки прирезали. «Krugger» называется.

4


Толик с Полиной возвращались домой пешком. Несмотря на беспощадно припекавшее солнце, хотелось еще погулять. Они шли по пыльной обочине, мимо проносились автомобили, иногда проезжали, громыхая всем корпусом, троллейбусы. Воздух был сухой, поэтому дышали не глубоко, мелкими «глотками», и разговаривали:

— Посмотри туда, — предложил Толик, указав левой рукой, свободной от подарочных пакетов, в сторону сгрудившегося вдоль дороги частного сектора.

Полина повернула голову, прекратив разглядывать кустарно выполненную вывеску парикмахерской, висевшую на стене высотного дома, мимо которого они проходили. В направлении, указанном Толиком, сверкал в золотых лучах золотой крест церкви, возвышаясь над окружившими его домами. Остов соседнего купола был окружен строительными лесами, словно переломанная шея больного поддерживающей конструкцией.

— Там идет ремонт? — спросила она и тихонько кашлянула, ощущая сухость в горле.

— Да, — кивнул он, убрав со лба влажную от пота челку — Уже давно. В эту церковь мы ходим чаще остальных, потому что она рядом с домом. В ней уютно, — он говорил, и они шли дальше, приближаясь к колонке, возле которой брызгались водой ребятишки, перемазанные грязью. — Вот в храме Христа Спасителя мне не нравится…

— Почему? — удивилась Полина и посмотрела вниз. Туфли, а также открытые участки пальцев были покрыты слоем бархатистой, неприятной пыли.

— Там как в метро, — ответил он, не задумываясь. — Там слишком много места. Человек чувствует себя там песчинкой в океане.

— Так он ощущает величие Бога, — возразила она, переступив зацепившийся за сухую ветку пакет с надписью: «Спасибо за покупку!»

— Даже не знаю, — пожал плечами Толик. — Я не ощущал присутствие Его в этом огромном месте, как ни старался. Там как в музее, в выставочном зале, и даже прозрачные ящики для сбора пожертвований кажутся инсталляциями на тему «Щедроты людские». — Он сглотнул, сжав ее пальцы в своей ладони сильнее, огибая мальчишек, резвящихся у колонки, направляющих друг на друга струи прохладной воды. — Там нет души…

— Опять мы вернулись к тому, о чем говорили с твоими друзьями, — улыбнулась Полина, а ощутив, как влажная капля, «поцеловав» ее голень, потекла вниз, посмотрела назад. Сорванцы застыли и замолчали, сделав вид, что не причастны к тому, что струйка воды выстрелила в сторону белокурой женщины в красивом платье с перьями.

— Что такое?! — посмотрел на нее Толик. — Они обрызгали тебя?

— Нет, — зашагав вперед, ответила она. — Просто вспомнила, как в детстве с подругой кидали свежие куриные яйца с балкона на головы прохожих…

— Дааа?! — удивился он, широко открыв рот. — Ты способна на поступок исподтишка?

— Это было в детстве, в юридически несознательном возрасте, — махнула она рукой.

Мимо, оставив шлейфом клубы пыли, пролетел красный, обтекаемый, словно капля, автомобиль. Сзади послышались радостные улюлюканья ребятни. Пара молчала. Их разморило. Обдувавший ноги ветерок, остужавший подошвы, был как спасение.

— Зря я предложил пройтись пешком, — произнес Толик, подумав: «Надо было попить из колонки».

— Ничего, — ответила она и вздохнула. — Осталось совсем чуть-чуть.

Она выдержала паузу. За это время они миновали остановку, под козырьком которой, прячась от солнца, ждала транспорт ветхая старушка, сжимавшая в правой костистой руке авоську с зеленым термосом внутри. Дойдя до перекрестка, Полина сказала:

— У меня из головы не идет разговор с сотрудницами об ауре и о том, что в процессе работы мы теряем часть своей души, если стараемся выполнить ее на отлично.

— К чему тебе эти размышления? — вздохнул Толя, ощутив пыль на языке и как влага из подмышек потекла ниже. — Все эти разговоры на философские темы, теории устройства мира, устройства духовного мира… Они не приводят к каким-нибудь последствиям. Они были придуманы, чтобы занять рот и язык во время встреч с образованными друзьями. Они не изменили планету и мировоззрение людей…

— Почему это? — остановила поток его слов Полина, посмотревшая в его глаза. — Ты хочешь меня убедить, что библейские заповеди никого не удержали от опасного шага? Чушь!

— Не самый удачный пример, но и по нему отвечу: горстку людей они удержали, — сказал он, пожав плечами. — Конечно, если бы их не было и люди не боялись бы расплаты после смерти, то все было бы куда хуже. Но вместе с тем они не решили всех проблем…

Пара пересекла улицу Комсомольскую, повернула направо, перешла улицу Невельскую, оказавшись около высокого длинного бело-пыльного забора, вдоль которого они и пошли. Толик говорил:

— Вот тебе пример! Некоторые писатели пишут книги, в которых пытаются научить читателей добродетели, привить чувства долга, ответственности и так далее. Вот «Преступление и наказание» Достоевского. Казалось бы, люди должны осудить действия главного героя-преступника, убийств должно стать меньше, но я сильно сомневаюсь в том, что кого-то остановил этот литературный образ.

— Ты думаешь, что книги не учат людей?

— Только если это не учебники, — ответил он. — Да и те не всегда. Нас учит опыт, личные ощущения и переживания, и мы поступаем так, как нам удобнее и лучше. Если человеку нравится убивать и ему хорошо жить в тюрьме, то он будет стараться вернуться туда обратно.

Он замолчал. Она не ответила, не возразила. Мысли в голове ворочались с трудом. Впереди показался их дом. Они пересекли дорогу по наземному пешеходному переходу, дождавшись, пока проедут автомобили, не спешившие уступать путь людям, несмотря на предписания правил движения.

Зайдя в квартиру, оба поспешили в ванную комнату. Включив холодную воду, вместе встали под душ, поливая друг друга освежающими струями.

— А тебе можно так? — вдруг спросил Толик, отвернув от невесты рассекатель.

— Не надо принимать беременность за болезнь, — сказала она.

Потом, насухо обтершись махровыми полотенцами, выданными мамой по приезде, они оделись в минимум одежды: шорты, а для Полины еще топик. Пошли на кухню, где она занялась приготовлением ужина, он раскрыл журнал «Рекламный бизнес» и принялся читать вслух интересные статьи о кампаниях, проводимых известными торговыми марками по всему миру.

Часов в шесть с минутами пришла мама. Ей понравился аромат подарка. Она даже прослезилась. Потом еще раз предложила сыну собрать ужин с родственниками, с теткой и сестрой, с остальными, на что он согласился, сказав: «Но только не сегодня».

Они поужинали, уселись перед новым телевизором, посмотрели кинофильм про инопланетных монстров, атаковавших Землю, а в половине двенадцатого легли спать, предварительно открыв настежь окна, на рамы которых для защиты от насекомых пригвоздили канцелярскими кнопками марлю. Спали крепко, без сновидений. Полина с Толиком не обнимались во сне, потому что было жарко. Мама не укрылась, предпочитая спать в одной ночной рубашке с подушкой под головой. Часов в шесть утра за тридцать минут до того момента, как должен был сработать будильник мамы, затренькал ее сотовый. Она забыла отключить аппарат на ночь. Женщина тут же проснулась. Ища телефон в сумочке, она думала: «Случилось что-то плохое, иначе в такую рань никто бы не позвонил». Она была права.




Глава 14

Убийственная реклама?


1


Он проснулся от звука плача. Сперва он подумал, что ветер за окном раскачивает деревья и они скребут ветками по стеклу, но прислушался и понял, что ошибся. Из комнаты матери доносился плач, иногда переходящий в скулеж, вой. За окном же было светло, солнечно, занимался отличный летний денек. Это так резко контрастировало с долетавшими до ушей звуками.

Толик повернул голову в сторону Полины, она не шелохнулась. Ее руки обнимали подушку. Он осторожно, чтобы не потревожить сон любимой, встал. Пружинная сетка кровати качнулась. Натянув шорты, молодой мужчина вышел из комнаты.

Когда он отворил дверь комнаты, из которой доносился плач, мать повернула лицо в его сторону. В ее правой руке был зажат телефон. Ворот ее ночной рубашки был влажным, скорее от пота, чем от слез.

— Что произошло? — подходя к ней, присаживаясь на край кровати, спросил он, подспудно понимая, что пришли вести об отце.

— Звонили из милиции, просили приехать в морг. — Она произнесла слово «морг», словно отрыгнула игольчатую, небольших размеров рыбью кость, раздражающую гортань. — На опознание.

— Куда нужно ехать? — Он накрыл правой ладонью руки матери, сложенные крест-накрест на коленях.

— В криминальный морг, это в пригороде. — Она задумалась, потом продолжила: — Я там бывала уже один раз. Помнишь, тогда?

Он кивнул, но не стал успокаивать ее, говоря, что на этот раз снова может выйти ошибка, не обязательно они обнаружат труп отца. Мать сама предположила:

— Возможно, это снова не он.

— Возможно, — закивал Толик, сжав пальцы левой руки и ощущая, как напряглись мышцы предплечий.

— Полина… Она спит?

— Да, — ответил он. — Не будем ее будить пока. Ты умойся, а потом мы поедем.

— Хочешь кушать? — спросила мать, вставая с кровати, зевая.

— Кофе выпью, а ты? — вставая, поинтересовался он.

— Я поем немного. А сейчас я переоденусь, подожди на кухне, — попросила женщина, направляясь к шкафу.

Толик вышел, прошел в ванную комнату, умылся. Когда он дочистил зубы, то вошла мать. Он спешно вытер лицо полотенцем, пошел на кухню. Снял чайник с плиты, открыл крышку, посмотрел, хватает ли воды. Пришлось долить из-под крана. Чайник отяжелел. Он отставил его на одну из конфорок, взял коробок спичек со стола, зажег огонь той, что была с самым большим диаметром, поставил чайник сверху. В этот момент зашла мать. По ее внешнему виду нельзя было сказать, что она только что плакала и что она переживала внутри. Сам он нервничал, чувствуя, как вокруг сердца постоянно что-то сжимается, то усиливая хватку, то ослабляя ее. Если бы он не принимал в течение месяца успокоительное, то давно рванул бы в морг, разбил бы все вокруг, потерял сознание от напряжения, которое переполняло бы его. Но он переживал тихо, не выражая своих эмоций внешне.

— Кофе? — обратился он к матери, которая кивнула в ответ.

Женщина подошла к холодильнику, достала оттуда салат из помидоров и огурцов, заправленный подсолнечным нерафинированным маслом. Поставив тарелку на стол, она вынула из хлебницы остатки вчерашнего батона.

— Покушай, — позвала она сына. — Даже если сейчас не хочешь, то все равно поешь.

— Обойдусь кофе, — ответил он, снял чайник с конфорки, залил кипятком гранулированный коричневый дар бразильского производства. Вверх поднялся ароматный пар.

Они сидели за столом, молчали, вошла Полина. Она была растрепанная, словно нахохлившаяся пташка, промокшая под дождем. Прикрыв рот ладонью, она зевнула, потом хотела улыбнуться, но, взглянув на лица сына и матери, спросила:

— Что-то произошло? Вы так выглядите…

Вместо слов она сделала руками в воздухе неопределенное движение, видимо, означавшее, что смотрятся они не очень радостно. Толик улыбнулся, осознавая, что вышло натянуто и ненатурально, и понимая, что не сможет солгать.

— Все хорошо, Полина, — произнесла мать, макая ломтик батона в образовавшийся от нарезанных помидоров и огурцов сок. — Просто мы разговаривали на грустную тему, вот и все.

— Присаживайся, — предложил Анатолий, сделав вид, что с интересом разглядывает пузыри, образовавшиеся на поверхности кофе.

— Я еще не умывалась, — ответила женщина, развернулась и вышла с кухни.

— Не надо ей сейчас говорить, — прошептала мать, насаживая на зубья вилки ломтик огурца. — Это может оказаться не отец, во-первых. А во-вторых, ей лучше не тревожиться. Это опасно.

— Беременность — не болезнь! — отозвался Толя. Он возражал матери по привычке, усвоенной с детства.

— Не будем об этом, — отрезала она, насаживая красный сочный полумесяц помидора.

Она не донесла его до рта. Он соскользнул с зубьев и упал на край стола, разбрызгав вокруг сок, а затем полетел на пол. Толик проследил траекторию полета овоща, плюхнувшегося вниз, около одной из ножек стола. Он нагнулся и подцепил пальцами маслянистую субстанцию, потом встал со стула, подошел к помойному ведру и выбросил помидор туда.

— Надо протереть пятно, — сказала мать, но с места не встала.

Анатолий взял оранжевого цвета тряпочку из целлюлозы, предназначенную для мытья посуды, опустился на корточки и вытер ею сок. Потом вернулся к раковине, сполоснул тряпку, выжал ее. Мать никак не прокомментировала его действия. Если бы она не была подавлена, шокирована, то непременно устроила бы ему выволочку за такое. Она вспоминала, как в прошлый раз ездила в морг, зашла внутрь, увидела сразу много голых бледно-синих стоп, торчащих с полок, ощутила тошнотворный запах какого-то химического вещества и гниющей, несмотря на холод и обработку, органики. От этих воспоминаний ей еще сильнее захотелось есть, поэтому она встала, открыла дверцу гарнитура, висящего на стене, достала овсяное печенье и вернулась с пакетом на место.

— А в меня не лезет, — сказал Толик, перебив ее полусознательное состояние.

Вошла Полина. Она была расчесана, но волосы еще были мокрыми. Глаза ее блестели, губы были яркими, словно накрашенными помадой, щеки отливали розовым. От нее приятно пахло гелем для душа и нежным ароматом, приобретенным вчера.

— Ты очаровательна, — вставая, выразил восхищение Толик, на мгновение позабыв о том, куда они должны будут поехать через несколько минут.

— Садись, Полин, — предложила мать, посмотрев на невестку. — Ты действительно красивая. Моему сыну очень повезло.

— Он у вас сам ого-го, — присаживаясь, ответила блондинка.

Анатолий налил ей кофе, достал молоко из холодильника и поставил на стол. Мать съела пять круглых печений, предварительно вымочив их.

— Полина, — обратилась она. — Я попросила Толика сходить со мной до работы, забрать одну вещь для его тети, моей сестры…

— Да, милая, — стоя над невестой, подтвердил он. — Я туда и обратно, а потом мы пообедаем и пойдем навестим тетку. Некрасиво с моей стороны заставлять ее ждать с визитом. К тому же у нее тоже отпуск, она должна быть дома.

— Ладно-ладно, — согласилась Полина, макнув печенье в молоко, отчего то из чисто-коричневого стало белесым.

Она проводила их, заперла дверь, ощущая какую-то недосказанность, но предпочитая не выспрашивать что к чему. Зайдя в кухню, она включила радио «Россия», висящее на стене около входа. Передавали сводку криминальных новостей. Она села за стол продолжать завтрак.

2


Мать убедила его поехать на муниципальном транспорте. Она объяснила это тем, что еще слишком рано для работников морга. Мол, они не подготовились и нет ничего страшного в том, что они припозднятся. Ее слова были неубедительными. Но Толик, понимая желание матери оттянуть момент опознания, согласился.

Они поднялись пешком на улицу Комсомольскую, прошли к остановке. Там около получаса им пришлось ждать троллейбус, забитый людьми, словно консервная банка селедкой. Запах внутри был соответствующий, только вместо маринада воняло перегаром и потом, которые безуспешно пытались скрыть жевательной резинкой и дезодорантом.

Словно толстая, медлительная гусеница, троллейбус номер четырнадцать доставил их в центр города. Они сошли около нового торгового центра, находившегося напротив высокого, с зеркальными стеклами здания сберегательного банка. Вокруг суетились люди, торопясь на работу, учебу, огороды, рынок. Толик с мамой без спешки, не разговаривая, перешли улицу, встали на остановке в ожидании автобуса, в маршрутной карте которого был пункт «Морг криминального отдела».

Солнце уже сияло вовсю, но было не жарко, а легко. По небу гуляли пушистые клочки облаков, меняющих формы: вначале одно похоже на лебедя, а через минуту на яблоко, второе было как плюшевый мишка, а стало пирамидой. Напротив остановки у здания, занятого ветеринарной клиникой и юридической консультацией, росло дерево, на котором расположилась стая воробьев. Они весело чирикали, прыгая с ветки на ветку, пикируя к крыльцу, у которого курили, грызли семечки, судя по всему, адвокаты.

— Я представляла себе этот день иначе, — вздохнув, сказала мать, взяв сына под локоть. — Точнее, я его вовсе не представляла. Я ждала, стараясь не думать о будущем, о том, что однажды мне сообщат об обнаружении…

Она замолчала. «Я ждала, стараясь не думать о будущем» — повторились слова матери в голове Толика. «Не замечать проблем и не предвидеть свойственно не только ей».

Напротив них встал, качнувшись вперед, белый ПАЗ с красными горизонтальными полосками на бортах и нанесенной рекламой фирмы игрушек поверх них. На стекло был наклеен список остановок. Их значилась предпоследней. В салоне было людно, поскольку автобус проходил через центральные улицы, вдоль которых располагались офисные здания, торговые центры, большой жилой комплекс.

Мать с сыном встали неподалеку от входа, держась за поручень. Окна были закрыты шторками, поэтому смотреть за окно было бесполезно. Люди рассматривали друг друга: студенты, молодые мужчины с аппетитом изучали оголенные части тела женщин, а те, в свою очередь, разглядывали украшения, одежду друг друга. Делали это исподтишка, не в упор.

«Почему у меня нет мысли, что это не отец? Ведь это может быть любой пропавший без вести, а их так много. Хотя тот мой сон, когда он дал понять, что покинул этот свет. Наверное, после него я смирился», — подумал Толик, почувствовав резкий запах пота, и отвернулся в противоположную сторону от открытой волосатой подмышки вошедшей женщины, взявшейся за поручень рядом с ним. На его губах появилась улыбка, он вспомнил анекдот, в котором пьяный мужик просит даму, стоящую рядом с ним в транспорте, так же держащуюся за горизонтальную перекладину: «Эй ты, балерина! Ты или трусы надень или ногу опусти!» Толик снова улыбнулся, стараясь, чтобы не заметила мать, сосредоточенно рассматривающая календарь с изображением пышногрудых девиц из популярной музыкальной группы, приклеенный на спинку водительского места. «У меня, наверное, истерика», — подумал он.

Автобус резко затормозил, отчего всех пассажиров качнуло вперед. Кто-то выругался. Мать отвлеклась от плаката, посмотрела на сына. «Так хорошо было вчера», — подумала она, а солнечный луч, проникнув в разрез штор, скользнул по ее щеке, губам, беззвучно шевельнувшимся.

— Что, ма? — спросил Анатолий, заметив это.

Она отрицательно мотнула головой, сглотнув комок слюней, и отвернулась в сторону толкающей ее в спину девушки, пробиравшейся к выходу. Мать села на освободившееся место, уставилась в окно. Солнце играло на стеклах домов, мимо которых они проезжали. Листва деревьев казалась свежей и сочной. Со стороны могло показаться, что женщина размышляет, но в ее голове не было мыслей. Она даже не фиксировала в памяти то, что видела за окном, к которому прижалась лбом. Образы проплывали, сливаясь в безликую, неконкретную массу. Свое внимание женщина обострила, когда автобус миновал высотные здания, стоящие вдоль объездной дороги, и въехал на мост, разделяющий город и близлежащие поселки, аэропорт, дачи. Она встрепенулась, нашла глазами сына, присевшего на освободившееся место. Он тоже казался задумчивым, но и его сознание было пустым от размышлений.

Когда автобус миновал пустовавшую шашлычную, мать крикнула:

— Сынок! Мы на следующей выходим!

Он поднялся, подошел к кондуктору, оплатил проезд. ПАЗ затормозил, качнулся вперед и встал. Дверцы с грохотом раскрылись, как лопнувшие мехи гармошки.

— Куда дальше? — подав матери руку, чтобы помочь спуститься, спросил Толик.

Она махнула влево, сказав:

— Вначале дорогу перейдем.

— Я Полине позвоню, ладно, — сказал он, доставая телефон.

Женщина кивнула. Они медленно перешли трассу по переходу, услышали сзади ругань спешившего куда-то водителя, вынужденного пропустить пешеходов. Толик набрал номер, подождав, сказал:

— Привет, милая!.. Мы только добрались, поскольку мама убедила меня ехать на перекладных муниципальным транспортом… Зачем ты убираешься?.. Просто я хочу, чтобы ты отдыхала, вот и все… Вернусь? Через часок, наверное… Мне все равно, я всеяден… Ну все, пока… Я тебя тоже… Сильно-сильно!.. Целую.

Он отключился. Навстречу по заасфальтированной тропинке, пролегающей через жиденькую лесопосадку, шла пара. Мужчина был крупным, с раскрасневшимся лицом и короткой широкой шеей, женщина — с покрасневшими глазами. Она семенила, не поспевая за широким шагом мужчины, ворчавшего:

— В четвертый раз дергают! Сколько же в этом городе похожих на твоего брата?! В следующий раз я не поеду, даже не проси…

Они прошли мимо. Мать оглянулась им вослед, а потом сказала, посмотрев на сына:

— Возможно, мы тоже идем, чтобы посмотреть на постороннего человека.

— Увидим — узнаем, — отозвался Толя, ощущая, как припекает солнце.

От свежести утра почти ничего не осталось. Они подошли к зданию морга. Мать поднялась к входной двери, позвала. Вышел взъерошенный парень, что-то объяснял, размахивая руками. Толик подошел как раз в тот момент, когда работник морга скрылся за дверью.

— Возьми это, — достав из сумки носовой платочек, предложила мать. — В прошлый раз я пришла без них…

Ему показалось, что ее глаза безумны, а спокойствие подобно тишине перед смерчем, готовым налететь внезапно в любую секунду и уничтожить маленький домик спокойствия и взвешенных решений.

— Я и себе взяла, чтобы не вырвало. Глупо было бы с моей стороны наедаться, чтобы потом все оставить на полу.

— Мам, — взяв платочек, сказал он. — Поплачь, тебе станет легче. Не надо сдерживаться.

— Я лучше покурю, — достав из сумочки пачку сигарет и зажигалку, возразила она. Ее голова моталась, словно сломанная ветка на легком ветру, удерживаемая тонким лоскутом коры от падения.

Он смотрел, как она прикуривает, думая: «Как же она постарела». Сам он не испытывал ничего, кроме тошноты от едва уловимого запаха формалина, проникавшего изнутри морга. Его чувства, казалось, лопнули. Все время они были напряжены, а в автобусе, не выдержав натяжения, разорвались пополам. Он думал, что сможет сохранить это спокойствие до и после опознания.

Вышел взъерошенный парень, позвал за собой. Мать кинула окурок на ступеньку, затушила его носком туфли.

Они вошли, прикрывая носы платками, но все равно ощущая вонь. Парень пояснял, что тело выглядит не самым лучшим образом и им необходимо припомнить особые приметы: татуировки, родинки, родимые или пигментные пятна, веснушки. Толик попытался восстановить в памяти образ отца. Он предстал ему в растянутой белой майке и семейных трусах, потом голым в бане. Никаких особых примет Анатолий не знал. Мать шла задрав голову, стараясь не смотреть на торчащие с полок стопы…

3


Полина переговорила с Толей, закончила уборку, пошла на кухню готовить обед. Она знала, что ему безразлично, что кушать, но, несмотря на это, хотела угодить. В холодильнике лежали грибы, в морозильной камере — куриные ножки. Она достала эти продукты, выложила их на стол. Ножки слиплись, и Полина попыталась разъединить их. Пальцы закоченели, тогда женщина взяла чайник с еще не остывшей водой и стала тонкой струйкой поливать сине-розовые окорочка…

…Толик увидел торчащие из-под одеяла стопы, отметив, как черны пятки. В этот момент все вокруг стало двигаться слишком резко, словно ускоренная съемка. Он сам ощутил себя быстрым, наблюдая, как мать подходит к трупу, лежащему на металлическом столе. Она без брезгливости, не отрывая от носа платок, прикоснулась правой рукой к щиколоткам мертвеца. Подушечками пальцев впитала холод тела…

…Полина разделяла ножки одну от другой, держа их за покрытые хрящами культи. Когда не получалось, то она поливала разрыв горячей водой, топя лед, а затем с новой силой тянула окорочка в разные стороны. Заледеневшая кожа птицы иногда хрустела, лопалась. Ладони женщины замерзли. Она бросила мясо, отойдя к окну. На душе было неспокойно. Она подумала позвонить Толику, но не стала…

…Ему показалось или в действительности в коже трупа были видны дырки, небольшие такие трещинки. Он подошел ближе, а ощущение было, словно подлетел на реактивных ботинках из фильмов про будущее. Мать же тем временем что-то произнесла, но он не успел уловить смысла, да еще возник какой-то шум в голове, похожий на шелест осенней листвы на ветру. Словно торопясь на важную встречу, работник морга подскочил к изголовью тела, отдернул покрывало. В глазах Толика потемнело. Он подумал, что потерял сознание, но на самом деле просто зажмурился. Услышав крик матери, проникающий сквозь гул в его голове, он раскрыл веки, увидев ее, стоящую все там же, у ступней покойника, сжимавшую правой рукой щиколотку…

…Полина сжала хрящи и резко дернула, разделив окорочка. Взяв самый крупный, женщина положила его на разделочную доску, взяла нож. Потом задумалась, прислушиваясь к речи диктора радио «Россия», отложила лезвие, переложила птицу из раковины в морозильную камеру.

Она вздрогнула от того, что раздался звонок в дверь. По сердцу словно ударила когтистая лапа кошки. Женщина глубоко вдохнула, закрыла холодильник, пошла в коридор…

…Мир сошел с ума. Все вертелось в ускоренном темпе. Так ему казалось. Мать причитала:

— Это он, это его шрам, — гладя бледный серпик, проходивший там, где на ноге мертвеца переставали расти волосы и начиналась лишенная растительности ступня. — Это его шрам!

Толик подошел к лицу покойного, но тут же отвернулся, попятившись назад. Определить по безжизненному куску плоти невнятного цвета, кто это, было невозможно. Прежде чем отойти к матери, обнять ее за плечи, он заметил широкие порезы на шее, груди, животе…

…Посмотрев в глазок, она увидела пустую площадку. Никого не было. Даже шагов слышно не было. Ее охватило волнение. Она машинально поплевала через правое плечо и вернулась на кухню.

Там Полина нарезала курицу на небольшие кусочки. «Мороженое мясо хорошо режется и перекручивается» — так всегда говорила ее мать, так думала и она, разделывая окорочок.

Оставив заготовку на доске, она принялась за грибы. Для них взяла стеклянную разделочную доску желто-синего цвета с изображенными на нее растениями. Лезвие ножа неприятно скоблило по пупырчатой поверхности стекла, но Полина решила не менять доску. Красиво порезав шампиньоны, женщина достала сковороду из духового шкафа и поставила ее на конфорку, которую зажгла, потратив три спички. Почему-то пальцы не слушались…

…Мать не слушала его слов, а он сам не понимал, что говорит. Хотелось успокоить ее, но на язык попадали не те слова, поэтому Толик замолчал. Работники морга закрыли труп отца, предложили пройти и подписать кое-какие бумаги. Мать закивала. Не убирая руки с щиколотки покойного, она перестала причитать, только всхлипывала. Ее сын стоял молча, глядя, как чуть колышется вправо-влево стопа, за которую держится мама.

— Пройдемте с нами, — еще раз позвал взъерошенный парень. Его, казалось, совсем не смущали ни запах формалина, ни горе, обрушившееся на людей.

— Его ножом? — услышал вопрос Толик и понял, что сам задал его, да только каким-то другим голосом, бесцветным, что ли.

— Горлышками от пивных бутылок, — быстро ответил парень, плюнул на ладонь и попытался пригладить торчащий чуб.

Анатолий оглянулся, наблюдая через плечо, как мать нехотя отходит от трупа, качнув напоследок стопу. На этот раз все происходило слишком медленно. Шаг мамы, казалось, длился несколько минут, а работники морга за это время успели переброситься шутками, подслушанными им:

— Неспроста оно называется «Krugger», как фамилия киношного убийцы из фильма ужасов…

— Фреди Крюгер?!

— Да-да, — шептал взъерошенный на ухо напарнику. — И стиль такой же…

Толик повернул голову в их сторону так резко, что хрустнуло за левым ухом. Они осеклись, плотно сжали губы, но по сощуренным глазам было видно, как им весело. Черный юмор и цинизм давно стали их броней, защищавшей от лишних переживаний.

На плечо Толика легла рука, а потом мать обошла его и вышла вперед, спросив:

— Когда мы сможем забрать?..

Она хотела произнести имя-отчество мужа, потом засомневалась, но употреблять понятие «тело» тоже не желала, поэтому лишь кивнула в сторону трупа.

— Сейчас мы все вам объясним, — заверил взъерошенный, снова плюнул на ладонь, провел ею по волосам.

Они вошли в отдельную комнату, где было немного свежее. Привыкнув к запаху, мать с сыном уже несколько минут как убрали платки от носов. Напарники подозвали их к столу, стали что-то объяснять, но Толик не слушал, в его голове пульсировала одна мысль: «Отца убили горлышками от пива, для которого я разработал ролик. Все, кто работают на агентство, теряют близких». Эти слова стояли перед его внутренним взором монолитной алой стеной, заслоняя белый свет. Чуть погодя на смену им пришло другое рассуждение: «Это совпадение, и только, Толька. Лишь совпадение, на котором не нужно заострять внимания». Эти мысли казались разумнее, но он не мог поверить в их правоту. Кто-то резко дернул его за руку. Стена слов рухнула, подарив возможность видеть и слышать то, что происходит вокруг.

— Толенька, — обращалась к нему мать. — Нужно вот здесь расписаться и здесь.

Она указала кончиком ручки на графы, помеченные галочкой. Он закивал…

…Полина пережарила грибы, добавила лук. Она знала, что после этого они станут ароматнее, а значит, суп получится вкуснее. В кастрюле на плите варилась курица. На поверхности пузырящейся воды колыхалась бело-коричневая пена, плавали масляные круги. Женщина вдохнула воздух. Пахло замечательно.

Она побросала в кастрюлю кубики сырого картофеля, оставшиеся со вчерашнего дня и все это время хранившиеся в полулитровой банке с водой внутри холодильника. Подойдя к окну, посмотрела, не возвращается ли Толик. На улице было безлюдно, только пара кошек резвилась в песочнице, голуби выхаживали по асфальту, подбирая крошки еды, да воробьи прыгали то там, то здесь.

Услышав, что шипит вода, «убежавшая» через край кастрюли, она метнулась к плите, быстро сняла крышку, обожгла пальцы.

— Черт! — вырвалось изо рта. Слово прозвучало как приглашение, и женщина испугалась того, что сейчас придет его владелец, но нелепый страх встретить сейчас в квартире хозяина ада моментально улетучился, вызвав лишь улыбку.

— Одиночество вызывает у людей манию преследования, — произнесла Полина вслух, прибавила радио, из репродуктора которого доносилась популярная песня.

Подпевая, женщина закружилась в танце, поглядывая на кастрюлю. Крышка лежала на столе рядом с плитой. Ей внезапно захотелось пойти погулять, ведь на улице такой замечательный денек и воробушки так радостно чирикают, но тут снова резанул звонок в дверь. Всю ее веселость как ластиком стерло.

Убавив громкость приемника, она вышла в прихожую. Полина включила свет, хотя было достаточно светло. Посмотрев в глазок, потянулась к ключам, торчащим из замочной скважины.

— Сейчас открою, — сказала она.

4


Кушали в тишине, даже работавшее радио было незаметным и будто бы бессловесным. Суп удался, а ложка сметаны сделала его еще вкуснее, но ели нехотя, исподволь. Обедали вдвоем. Мама пошла на работу к отцу, чтобы объявить о гибели мужа, а также сделать необходимые звонки со стационарного телефона. Толя хотел побыть с ней, но женщина отказалась.

— Я хочу побыть одна, подумать, — сказала она, выпустив кольцо дыма, бросив окурок на землю, затушив его.

— Может, мы доедем до тети и скажем им? — предложил он.

— Не надо, я сама позвоню. Лучше купи мне карточку для сотового на большую сумму. Думаю, придется много звонить и отвечать на звонки.

— Не вопрос, — отозвался сын, обняв ее за плечи и поцеловав в лоб.

«Слишком много смертей в этом году, — подумал он. — Наверное, год високосный». Проводив мать взглядом до входа в здание, в котором трудился отец, он развернулся и пошел на остановку, размышляя: «Сперва домой. Надо предупредить Полину, но осторожно. Хотя это же не ее отец. Все равно! О смерти необходимо сообщать аккуратно». По пути, трясясь в пустом салоне, Анатолий решил: «Я должен вернуться в Москву, прочитать письмо. Я должен, должен! Но Полине надо оставаться в Оренбурге, с мамой». Он вспомнил лицо Артема, его слова о том, что близкие работников рекламного агентства умирают. «Но это нонсенс. Нельзя увязывать смерть с местом работы. Нельзя! В письме должен быть ответ, я уверен. Но сейчас я не смогу уехать. Подло будет оставить мать с Полиной наедине в такой момент. После похорон. Я уеду после похорон», — встав с сиденья, подходя к кондуктору, решил он.

Кушая суп, словно глотая безвкусную массу, он молчал, не думал. Полина тоже ела без слов. Ей хотелось сделать для любимого что-нибудь, способное унять его боль, но вспоминая личный опыт, женщина понимала, что человек должен пережить случившееся самостоятельно. «Сталкиваясь со смертью в течение жизни, мы воспринимаем ее по-разному, в зависимости от того, кто уходит. Мы спокойно воспринимаем известие о кончине соседского дедушки и безутешно рыдаем над могилкой любимой золотой рыбки. Мы можем знать о том, что смертны, но только пережив уход близкого, понимаем, каково это — терять человека навсегда. Листья уносит ветер. Даже если верить в переселение душ, в счастливый загробный мир, не всегда получается справиться с болью, переполняющей душу», — рассуждала Полина, пережевывая грибы с картофелем и тонкую макаронину.

— Жаль, что такое случилось во время твоего отпуска, — нарушил тишину он.

Она положила ложку в тарелку, пристально посмотрела на него, ответив:

— Не говори глупости, Толенька.

— Я просто подумал, что приношу тебе больше грусти, чем радости.

— Что за ерунда, — вставая со своего места, подходя к нему, возразила она. — Я ни с кем не была настолько счастливой и естественной, как с тобой! Когда человек может быть самим собой рядом с кем-то, то он по-настоящему счастлив. Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — кивнул он, подняв на нее глаза.

Она погладила его волосы, говоря:

— Я так хочу унять твою боль, но знаю, что ты должен это пережить сам, переварить в себе, словно суп, который ешь. Или есть что-то, чем я могу помочь? — Она присела на корточки перед ним, положив подбородок на его колени.

— Нет, — мотнул головой он. — Ты права. Это моя война, моя боль, но я благодарен тебе за то, что ты рядом. Я очень счастлив с тобой. В этом мире у меня осталось два человека, которые держат меня, — это ты и мать.

Она не стала напоминать о нерожденном ребенке, хоть и ощущала его присутствие внутри себя все сильнее. Полина понимала, что Толик мужчина, а потому не сможет на данном этапе понять, что у него есть третий человек, пока еще очень маленький, но уже наделенный душой и ждущий любви своего отца. Она только и сказала: «Спасибо»! — положив лоб на его колени. Он же начал гладить ее волосы, успокаиваясь.

Вместе с чаем он выпил успокоительное, но на этот раз Полина была согласна с этим. Ему нужно было обрести мир, пусть и при помощи валерьянки, хмеля и мяты.

Потом Толик сказал, что неудержимо хочет спать. Она расстелила постель, которую прибрала с утра. Он разделся и лег, она же пошла мыть посуду. Когда с этой работой было закончено, Полина нашла в ванной тряпку и протерла пыль на полках в зале, на шкафчиках навесной стенки в кухне, на холодильнике, в коридоре. В процессе снова и снова она про себя повторяла слова той популярной песни, что услышала за несколько минут до возвращения Толика из морга. Глупые, навязчивые слова с бестолковыми «тру-ля-ля» и «ля-ля-ля» никак не выходили из головы, поэтому женщина принялась коверкать слова, рифмуя их иначе, чем в оригинальном тексте. Вместо «так никто не любит, как я», она придумала «квартира будет чистой моя», а строчку «я возьму тебя, тру-ля-ля», превратила в «пыль всю уберу, ля-ля-ля». Так, придумывая новые слова песни, она завершила уборку и взялась за приготовление ужина, рассудив: «Заранее сделаю, ведь вечером может быть не до этого». Она оказалась права.

5


Все последовавшие после опознания отца дни Толик провел словно во сне. Он будто и не жил, а лишь собирался. Его действия были рефлекторными, направленными на проживание того периода, по окончании которого он сможет уехать в Москву, где в кармане брюк осталось письмо, желание прочитать которое навязчиво зудело в голове: «Ответ там! Правда там!»

За эти пять дней он услышал много слов. Глагол «соболезнуем» был самым часто употребляемым. Всегда он звучал по-разному, но был лишен какого-нибудь смысла при всей своей содержательности. «Если подумать, — рассуждал Толик, ожидая, пока ему вынесут табличку на крест, венок и траурные ленты, — в это слово вмещается длинное предложение, типа: мы узнали о свалившемся на вас несчастье и хотим поддержать вас, но не знаем, что нужно говорить, да и к чему слова, когда скорбь все равно подобна приливу, она уйдет сама собой с течением времени, вне зависимости от нашего желания. Чтобы не говорить всего этого, люди придумали универсальное слово — „соболезнуем“. Толику вынесли ожидаемое, он расписался в накладной, возмутившись качеству таблички, изготовленной из тонкого пластика с наклеенной виниловой пленкой, и ушел из мемориальной конторы, подумав: „Выгодный бизнес“.

Вторым по количеству частоты произношений было слово «скорбим». Все непременно хотели объяснить ему, матери, даже Полине, что испытывают те же чувства, что и семья погибшего. Более всего погрузились в скорбь неопрятного вида мужички, иногда приводившие с собой затасканных женщин с раньше времени состарившимися от постоянного употребления алкоголя лицами. Они звонили, стучали, пинали в дверь квартиры покойного, а когда кто-либо из семьи (Толя, Вдова, Полина) открывал, говорили примерно следующее: «Мы были друзьями покойного, о безвременной кончине которого мы скорбим и хотим выразить свои соболезнования. Можно пройти к гробу?» Когда же им начинали объяснять, что в нарушение православной традиции тело покойного не «ночует» дома, гроб будет закрытым, привезут его только в день, когда состоятся похороны, они все, словно заранее сговорившись, поворачивали одно ухо в сторону говорящего и просили повторить. Прослушав объяснение второй раз, они не спешили уйти. Молча смотрели прямо в глаза отворившему дверь человеку и ждали. Ждать они могли долго. Одни не моргая, а другие нервно дергаясь, некоторые начинали плакать на лестничной площадке, вспоминая, каким хорошим, отзывчивым человеком был покойный и что он всегда угощал знакомых. Испытывая немотивированный стыд, отворивший извинялся, повторял, во сколько и какого числа состоится вынос тела, а потом захлопывал дверь.

Справедливости ради нужно сказать, что слово «скорбим» не всегда произносилось ради получения стопочки поминальной водочки. Иногда оно звучало как сопровождение к материальной помощи, от которой отказываться было бесполезно. Так, коллеги отца, объединившись с администрацией, принесли конверт с достаточно внушительной для этих людей суммой. Поскольку отказаться от денег было грубо, то вдова приняла решение собрать рабочий коллектив убитого мужа в столовой. Недостающую сумму доложил Толик.

Третьим словом, которое семье погибшего приходилось слышать часто, было «безвременно». Все решили, что могут судить о продолжительности срока, отмеренного человеку, и «безвременно оставивший нас» стало общим выводом, к которому пришли соболезнующие. Утвердив меню и возвращаясь с матерью и Полиной из столовой, в которой должны были пройти поминки, Толик задумался: «Он действительно мог еще пожить. Если бы он умер от старости во время сна, то „безвременно ушедший“ не подошло. Но отец погиб от рук напившихся отморозков…» На этом месте к горлу подкатил комок тошноты. Он вспомнил порезы с рваными черными краями на теле покойного, а еще эти небольшие трещинки. На миг ему показалось, как он видит белых червячков — опарышей, растущих в гниющей плоти. Он глубоко вдохнул, почувствовав, как расправились легкие, мотнул головой. Полина спросила: «Что с тобой»? Он сделал жест рукой, означавший, «да так, все нормально». Она повернулась к матери, и женщины продолжили свой разговор. Он не слушал, о чем, ему необходимо было поехать в Москву и прочитать письмо. Еще ему необходимо найти время и незаметно спрятать в укромных уголках дома то, что он купил, удивив продавщиц магазина сувениров.

— Снова возродилась мода на эти штуки? — спросила одна. — Или вы их хотите перепродать?

— Насчет моды не в курсе, а продаю я только свое творчество, поэтому вы не угадали, — ответил он, сгребая вещицы в пакет. Они стучали друг о друга, но Толя не боялся за их целостность, слишком крепкими выглядели изделия.

Пакет он спрятал в нижнем ящике своего книжного шкафа в уверенности, что Полина или мать не найдут его. Он оказался прав, и в один из дней, когда женщины пошли в церковь, дабы заказать службу, он высыпал покупки на кровать. Толик осторожно брал по одной и, распределяя по распечатке значений, прятал в каком-нибудь углу шкафа, за отошедшие бумажные обои, в земле горшков с цветами.

Когда на покрывале осталась последняя нераспределенная покупка, в дверь позвонили. Сложив распечатку значений в несколько раз, он убрал ее в карман, затем спрятал в ладони вещицу восьмиугольной формы. Звонок повторился. Толик поспешил к двери. Вернулись его женщины. Голова матери была повязана черным платком, а Полина прибрала волосы в черную сеточку на макушке. Открывая замок, Анатолий положил вещицу в карман, к распечатке. Он решил оставить восьмиугольник себе. На всякий случай.

Во время самих похорон, состоявшихся через четыре дня после опознания тела, Толик старался не сидеть на месте. Занимаясь какой-нибудь деятельностью, он легче переживал происходящее. Он помогал гробовщикам, расставлял цветы в наполненные водой, обрезанные сверху пластиковые бутылки, укладывал венки. Если была необходимость, то капал в питьевую воду, привезенную с собой, успокоительное. Стояла жара, и нескольким пожилым коллегам отца стало плохо с сердцем, поэтому лекарство пригодилось. Еще он держал слово над гробом. Содержание он вспомнить не смог по прошествии пяти минут после окончания речи. Толик успокаивал мать, тетку, неожиданно признавшуюся, что лучшего семьянина, чем покойный, она не знала. Он хлопотал, чтобы всем нашлось место в нанятом автобусе. Поставил два литра водки могильщикам. В столовой следил за тем, чтобы никого не обидели едой и выпивкой. Полина, на кладбище не ездившая ввиду своего положения, смогла помочь ему лишь в столовой да дома вымыла пол шваброй, чтобы не нагибаться. Мать же в этот день была сама не своя, она даже не курила, постоянно плакала. Успокоилась она лишь дома, распрощавшись с последними соболезнующими.

В тот вечер они сели за стол на кухне, пили чай и доедали оставшиеся пироги с курагой, капустой и рыбой. За разговором обсуждали приходивших на похороны, оценивали качество еды в столовой, подсчитали, сколько спиртного осталось. Потом пошли смотреть телевизор. Несмотря на усталость, а возможно, вследствие ее, спать не хотелось.

— Мама, — произнес Толя, сидевший в кресле, — Полиночка, я хотел сообщить вам, что должен поехать в Москву, меня вызвали на работу. Пожалуйста, не перебивайте, — попросил он, выставив перед собой ладонь. — Меня вызывали на прошлой неделе, но я уговорил дать мне время. Но больше тянуть не могу, я не имею права потерять эту работу, упустить заказ, над которым так долго корпел.

— Как упустить, ты же все сдал?! — не удержалась ошарашенная Полина.

— Возникли трудности, связанные с принимаемыми поправками к закону о рекламе, — врал, произнося давно придуманный бессонными ночами текст, Толик. — В этом проекте большие деньги, поэтому заказчик хочет подстраховаться. Фактически не я буду разрабатывать изменения, а другие сотрудники, но клиент должен видеть, что работаю я лично, сам…

Объяснение было исчерпывающим и долгим. В конце концов Толик убедил женщин в необходимости уехать.

Спать легли часа в два ночи.

— Ты же скоро вернешься? — спросила Полина, положив голову на грудь любимого.

— Постараюсь в течение трех дней, — заверил он, погладив правой рукой ее по волосам и подумав: «Очень на это надеюсь».




Глава 15

О чем узнаешь, попадая в кино?


1


Спустя несколько минут после того, как вагон, в котором он занимал нижнюю полку, миновал гипсовый профиль Ленина, проехав под мостом, Толик подумал, что мог сэкономить время, полетев на самолете. «Почему же я купил билет на поезд?» — задумался он и не нашел ответа.

На этот раз в попутчики ему попались трое парней-студентов. Из их разговора Толик понял, что они едут в Москву, как сказал один из компании, «разгонять тоску». В этих ребятах что-то было не так. Понять, что же конкретно, ему удалось спустя минут двадцать совместного пребывания в купе. «Они говорят выдержками из кинофильмов и анекдотов», — услышав очередную реплику одного из троицы, подумал Толик. И действительно, парни словно жили в киноленте. Они обращались друг к другу, подшучивали друг над другом, используя заезженные фразы.

— Не плачь, мальчонка, — хлопнув товарища по плечу, произнес студент в очках с толстыми стеклами в черной оправе. — Москва слезам не верит.

— Не учи меня жить, лучше помоги мне оплатить постельное белье, — вставая, собираясь выйти к проводнику, парировал его друг с уже заметным пивным животом и кривыми верхними зубами, чуть выдававшимися вперед.

— Пойдем, подсоблю, — ответил «очки».

Он тоже встал, в дверях повернулся, обратившись к третьему студенту с подстриженными ежиком волосами:

— На тебя взять сразу?

«Еж» кивнул. Тогда «черная оправа», посмотрев на Толика, делающего вид, что очень интересуется проплывавшим за окном видом, предложил:

— Может, на вас тоже взять? Деньги потом отдадите.

Толя не сразу понял, что обращаются к нему. Лишь услышав вопрос во второй раз, он ответил через плечо:

— Спасибо за предложение, но я сам.

«Очки» пожал плечами и скрылся. «Еж» уставился в окно, несколько секунд он всматривался в горизонт, а потом дотронулся до руки попутчика, спросив:

— А вы москвич?

— Нет, — мотнул головой Анатолий. — Я коренной оренбуржец, но живу и работаю в столице.

— Меня Сашей зовут, — раскрыв ладонь для пожатия, представился «еж». — Но не с «Уралмаша», — добавил он и улыбнулся своей шутке.

— А меня Толиком, — сжав в ладони тонкую кисть попутчика, ответил мужчина. — Но рифм не надо.

После этого он встал, нащупал в кармане деньги, заранее приготовленные для покупки постельного белья и полуторалитровой бутылки газированной воды, кивнул «ежу» и вышел из купе. Вагон качался, снаружи было ярко и солнечно, и ему подумалось, что он зря нагнетает атмосферу. «Все заурядно, нет никакого паранормального заговора. Просто пришло время отца, и он…» — сжав в правой ладони белоснежную шторку окна, расположенного напротив входа в его купе, прервал ход собственных мыслей Толик. Он сам себе не верил. Слишком много совпадений, слишком часто он убеждался в истинности слов Артема. Мимо него прошло четверо мужчин кавказской национальности, разговаривая о чем-то на непонятном ему языке. Он встрепенулся, направился к купе проводника. «Очки» и «Пивной животик» все еще были там.

— Вот видишь, и впрямь женщину женщиной делает походка, — указав левой ладонью с растопыренными пальцами в сторону нагнувшейся за бельем девушки в сине-белой форме, говорил один.

Толя предпочел выйти в тамбур. Там пахло мазутом и чем-то плесневелым. Тогда он открыл дверь, ведущую в переход в другой вагон, шагнул на вибрирующую сцепку, словно сделанную из двух защитных панцирей средневековых рыцарей. Отросшие волосы подхватил ветер, он словно невидимыми ладонями перетирал волоски, тормоша их, зачесывая то вправо, то влево. Толик глубоко вдохнул, закрыл за собой дверь. Он стоял, а под ним вздымались и опускались, дрожали, раскачивались металлические пластины, под которыми проносились шпалы. Он держался за ручку двери. Тут ему приспичило нащупать его, убедиться, что он с ним. Левой рукой он залез в задний карман джинсов. Восьмиугольник был там. Мужчина достал его, принялся рассматривать. «Что придает им силы?» — задумался Анатолий, разжав правую ладонь, отпустив ручку.

Он осторожно взял большим и указательным пальцами рук вещицу за неровные края, изготовленные из желтого дешевого металла, и пытался разглядеть в черточках и мелко написанных буквах смысл, понять непонятное. «Вера придает им силу, больше нечему», — усмехнулся он, и тут стык вагонов резко качнулся сильнее обычного. Толика потянуло вниз и вправо. Чтобы удержать равновесие, он схватился за ручку двери, выронив восьмиугольник. Тот, блеснув на прощание в солнечном луче, исчез под ногами. Был и нет, навсегда запутался в сети железнодорожных дорог России. «Черт! — подумал Толик. — Черт!» И тут его охватил непонятный страх, какой бывает у алкоголиков во время белой горячки. Захотелось сжаться, превратиться в ничто, недоступное чужому взгляду, поскольку нахлынуло ощущение присутствия более могущественной и злой, что характерно, жутко злой силы. Пытаясь справиться с немотивированным ужасом, сковавшим тело, он широко открыл рот, чтобы вдохнуть, но глубокого вдоха не получилось. Легкие словно перемотали несколько раз кожаными ремнями. Он ударил левым кулаком себя в грудь посередине, ударил еще раз. Вдруг дверь из соседнего вагона отворилась, и на Толика налетела женщина с выжженными пергидролем волосами, похожими на паклю.

— Господи! — взвизгнула она. — И здесь от вас не спрячешься!

Он шагнул вперед, в тамбур вагона, из которого она выходила. Обесцвеченная что-то еще проворчала, но ветер унес слова, растворив их в стуке колес.

Толик попытался вдохнуть еще раз. У него получилось. Вместе с воздухом душу оставил страх. «Сила оберега в вере, а если верить со всей силы в победу и удачу, то он не нужен», — решил Толик, вспомнив, как «подмигнул», переворачиваясь в воздухе, восьмиугольник. Потом еще раз вдохнул и резко выдохнул. Развернувшись, пошел к себе в вагон.

У проводника было чисто. Его попутчики ушли. Толик оплатил белье, купил воду.

— Чай будете? — предложила девушка, хлопая загнутыми кверху длинными ресницами, окрашенными в синий, под стать форме, цвет.

— Только подстаканники, если можно, — ответил он, шелестя целлофаном, в который было упаковано белье.

— Для вас все что угодно, — растягивая слово «угодно», как резину, заигрывала девушка.

Толик, не сказав ни слова, взял подстаканник с выпуклым изображением серпа и молота спереди и колосьев с пятиконечными звездами по бокам, кивнул и вышел.

2


Чтобы завести с ним отношения, студенты предложили вместе пообедать. Толя согласно кивнул. Присоединившись к компании, достал из пакета, спрятанного под столом купе, консервы, курицу-гриль, пресервы. «Пузо» присвистнул:

— Это я удачно зашел!

«Очки» слез с верхней полки, усевшись рядом с Толиком и предложив выпить по маленькой.

— Я все свое ношу с собой, — сказал он и полез обратно на свою полку, где прятал пакет с выпивкой.

— На полчасика, по любому, — хихикнул «Пузо», потирая ладони.

«Еж» был самым немногословным в компании. Он с серьезным видом достал бутерброды с копченой колбасой и сыром, вареные яйца и коробок спичек к ним. В коробке находилась соль, резко пахнущая йодом.

— Я пить не буду, — подняв голову вверх, где шуршал целлофаном «Очки», сказал Толик.

— Толь, за знакомство, — протянул «Пузо».

— Ребят, — посмотрев в глаза «Пивному животику», настаивал мужчина, — вы можете пить, сколько в вас влезет, но я сейчас поем, потом схожу в ресторан за кофе, затем буду спать, договорились? Я вчера схоронил отца, знаете, что это такое?

— Соболезнуем, — в голос ответили студенты.

«Очки» спустился, сжимая за горлышко бутылку водки.

— Мы так, символически выпьем, — сказал «Еж», расставляя стаканы.

— А вы кем в Москве работаете? — проведя раскрытой ладонью над столом, что означало — «давайте кушать», спросил «Пузо».

— Дизайнером, рекламу разрабатываю, — ответил Толик, сняв с хлопком пластмассовую крышку с селедки в свекольном соусе и майонезе.

Он чувствовал себя очень старым, умудренным жизнью. А еще ему было спокойно. Прежде чем вернуться в купе от проводника, он снова выходил в тамбур. В вагоне их два, так вот он ходил в тот, где не курят. Оттуда он позвонил Полине. Связь была неважная, но он поговорил с ней, и ему стало легче. У мамы настроение чуть поднялось, она даже смеялась, хотя их с Полиной впереди ждала «камеральная» уборка. Толя попросил объяснить, что это за уборка такая. Полина весело ответила, что налоговая инспекция проводит «камеральные» проверки и проверки на месте. «Все бухгалтера боятся и ту и другую, но первая все же более всеобъемлющая. Назвав уборку „камеральной“, Полина хотела сказать, что они будут убираться везде. „Сразу попрошу не волноваться, мне можно и полы мыть, и шкафы разбирать“, — добавила женщина. Услышав о большой уборке, Толик испугался: вдруг женщины найдут спрятанные им вещицы, но что он мог изменить?

Еще Полина спрашивала, повезло ли ему с попутчиками. Толик ответил, она рассмеялась, потом смутилась своей радости и замолчала. Тогда Толик захохотал сам, и она присоединилась к нему. «Я люблю тебя», — сказал он, прежде чем отключиться. Сейчас же он пережевывал хлеб с мягкой селедкой в компании троих студентов и был расслаблен. Его страхи смололись под жерновами колес железнодорожного состава.

— И много платят за рекламу? — не постеснялся «Пивной животик», накалывая на искривленные зубья алюминиевой вилки ломтик сочной курицы-гриль, лежащей в одноразовой тарелке.

— Достаточно, — ответил мужчина, сделал еще один бутерброд с селедкой и начал его есть.

— А мы учимся на экономистов, — сказал «Очки», зачерпнув столовой ложкой красную икру из консервной банки, открытой Анатолием. — Первый курс позади, еще четыре, ты только жди.

— Ну ты и дурак, брат, — улыбнулся «Пузо». — Сила в шутке, брат, не та, чтобы песню исковеркать. Шутка за душу брать должна.

— Не ерничай, звезда полей кукуруза, — парировал «Очки»; его рука, держащая бутерброд, дрогнула, и несколько икринок полетело вниз ему на колени.

— Между первой и второй перерывчик небольшой, — достав бутылку, которую зажимал между ног, произнес «Ежик».

— Давай наливай!

— Наливай давай!

Выпалив эти фразы из мультфильма «Масяня», «Очки» и «Пузо» разразились хохотом. Глядя на них, Толик тоже засмеялся.

— Смех без причины означает, что или у вас не все дома, или вы интересная женщина, — повторил услышанную на днях по радио шутку «Еж» и загыкал, отчего бутылка в его руке затряслась, позвякивая о края стакана и проливая водку на стол.

— Ээээ! Осторожнее, Шарапов! — возмутился «Пивной животик», протянув руку к бутылке.

Толик не мог унять смеха. Ему казалось, что он находится в бездарном цирке или, если точнее, сидит у экрана телевизора, транслирующего юмористическую программу. В ней сатирик зачитывает с листка бумаги плоские, как камбала, тупые, как обух топора, шутки, а зрители в зале тем не менее «катаются по полу». Он же бесится оттого, что не понимает веселья этих людей, и ему смешно от их тупости и от того, что им смешно.

— Ребят, — вытирая проступившие в уголках глаз слезы, сказал он. — Дайте-ка я выйду. Вы развлекайтесь, договорились?

— Наелся, что ли? — удивился «Пузо», посмотрев на ломящийся от еды стол.

— Вполне, — подходя к двери, ответил Толик. — «Ал би бэк», — подражая манере Арнольда в кинофильме «Терминатор», произнес он, выходя из купе.

— Цитировать фразы из старых фильмов дурной тон, — прокричал ему вослед «Пивной животик», отчего Толик рассмеялся еще сильнее.

Смех оставил его только в туалете. Закрыв дверь на защелку, он набрал воды в ладони, сложенные лодочкой, нагнулся и плеснул себе в лицо. Пахло хлоркой и испражнениями. В чуть приоткрытое окно, стекло которого было замазано белой краской, проникал запах смога, мазута. Посмотрев в зеркало, по бокам облезающее, Анатолий вспомнил увеличенные глаза «Очков» и снова растянул губы в улыбке. Вагон качнуло, кто-то дернул за ручку двери, пытаясь войти.

— Занято! — крикнул мужчина, ощутив резь в низу живота при одновременном вздутии.

Он огляделся, рассчитывая найти хоть что-нибудь, похожее на туалетную бумагу. Но внутри не было даже газетного обрывка. В животе какой-то маг словно надувал воздушный шарик. Мысленно плюнув на гигиену, Толик приспустил трико, в которое переоделся до того, как сели обедать, приподняв одну, затем другую ногу, поставил их на обод металлического унитаза. Штормило. Ручку двери дернули. Он не стал кричать, что занято, и так понятно…

В мыльнице лежал оплывок хозяйственного мыла. Он тщательно вымыл руки, повернул защелку и вышел. На него зло смотрела пара глаз, подведенных синего цвета карандашом, с длинными ресницами, похожими на накладные.

— Что так долго? — отпихивая его в сторону, протискивая в туалет крупное тело, буркнула женщина.

— Личинку откладывал, — не поворачиваясь, ответил Толик и рассмеялся.

Он дошел до вагона-ресторана, покачиваясь вместе с составом. Там было безлюдно и не особо душно. Старая магнитола выдавала музыкальные пассажи эпохи диско. Композиции, знакомые Толику по школьным годам, просили вернуться в то время, но он не хотел вспоминать, да и не любил, если честно. Он привык жить будущим, стремясь к достижению поставленных целей, в осуществление которых всегда верил, и жизнь доказывала его право на такую веру. Единственная вещь, которую он вспоминал часто и с радостью, это первый приезд в Москву, первые шаги по Красной площади. Какая улыбка сияла в тот момент на его лице, словно у болвана какого-то. А какое чувство охватило душу! Будто за спиной крылья выросли.

— Налейте мне кофе и плитку шоколада с пачкой вон того печенья, — сделал он заказ в вагоне-ресторане.

— Это все? — недовольно спросила женщина в белом чепчике, сидящая за первым столиком зала, на котором одиноко стояла пустая картонная коробка из-под жевательной резинки.

— Пиво у вас холодное?

— Только дорогое, — ответила она.

— Перед уходом я возьму три бутылочки, — сказал мужчина, отсчитывая деньги за кофе, шоколад, печенье. — Но только холодное!

Забрав часть заказа, он сел за одним из столиков дожидаться кофе. Его принесли через минуту в одноразовом стаканчике с одноразовым пластмассовым подобием ложечки, больше похожим на штуку, которой отоларинголог прижимает язык пришедшего на осмотр человека.

Толик проводил взглядом официанта в рубашке с засученными рукавами, распечатал упаковку шоколадки. Он предпочитал черный. Потом порвал бумажную обертку печенья.

Он слушал музыку из школьных лет, надламывая плитку шоколада, сдобное печенье и отправляя их в рот, размачивая там до жидко-вязкой консистенции, проглатывая, запивая небольшим глотком кофе. Иногда через вагон-ресторан проходили люди. Некоторые смотрели на цены и спешно удалялись, некоторые, с ворчанием, расплачивались, покупая то, без чего не могли вытерпеть (пиво, сигареты). Постепенно за соседними столиками стали появляться желающие перекусить горячими пельменями, подогретыми в микроволновке чебуреками, хот-догами, беляшами. Кое-кто заказывал вино. Толик слушал музыку и не спеша ел шоколад с печеньем. Лишь раз он вставал, чтобы повторить заказ кофе. Тогда же женщина в чепчике его спросила:

— Пиво для вас придержать? Сейчас народ пойдет, заберут!

— Придержите, — подтвердил он, заплатив за очередную порцию кофе.

Съев плитку шоколада наполовину, он позвонил Полине. Она сказала, что соскучилась и попросила возвращаться быстрее. Он заверил, что постарается, а потом рассказал о том, что делает. Она предложила ему поговорить с мамой, он согласился. Мать переживала, что он так спешно уехал. Голос у нее был бодрый, но слышалась в нем какая-то надломленность, словно воздух нагнетали в полость, имевшую трещину. «Мам, ты присматривай за Полиной. Я вынужден был поехать, поэтому я прошу тебя, следи за ней. Ты единственный человек на свете, которому я могу доверить заботу о ней», — произнес он, бросив небольшой кусочек шоколада в горячий кофе, наблюдая, как по поверхности расползается темно-коричневое, плотное пятно. Мать растрогалась, кажется, прослезилась и заверила его, что все будет хорошо…

Народу в ресторане стало слишком много. Было шумно. Даже музыку сменили. Теперь в магнитоле крутилась кассета с бодрыми блатными песнями. Толик спешно доел шоколад, печенье, допил кофе. Оставив мусор на столе, подошел к женщине в чепчике, спросил пиво. Та рассчитала его, вынесла три бутылки немецкого темного.

По дороге назад, в свое купе, он не думал ни о чем, лишь вспоминал улыбающееся лицо Полины, и по телу разливалось тепло. Его клонило в сон. Состав покачивался, несясь вперед, в столицу.

3


— Спасибо, Толян! — обрадовались студенты, увидев пиво, поставленное им на стол.

— Завсегда пожалуйста, — ответил он. — Вы меня очень насмешили, настроение подняли.

— Так, может, дернешь с нами? — предложил «Пузо» с изрядно помутневшим взором.

— Нет, пацаны, — отрицательно мотнул головой мужчина. — Я спать хочу, если по правде. Не возражаете, если верхнюю полку займу?..

— Без базара, — встал и качнулся «Очки». — Я сейчас у себя все приберу.

— Я только подушку свою возьму, — добавил дизайнер, посмотрев, как вдали за окном проплывает лес.

— Ты спи, а мы тихонько посидим поокаем, — ляпнул «Еж», выглядевший самым трезвым из всей компании.

Сдерживая смех, Толик залез на полку «Очков», подложил под подбородок подушку, уставился в окно. Наблюдая за однообразным пейзажем, слушая разговор студентов, он заснул. Ничего ему не снилось. Просто тьма вокруг и безмыслие. На самом-то деле за время отдыха он видел не один сон, просто ничего не запомнил, а в памяти осталась лишь чернота да стук колес по рельсам: «ты-дых», «ты-дых».

Проснулся он тоже в темноте. Даже подумал, открыв глаза, что продолжает спать. Но голоса, доносившиеся снизу, редкие смешки убедили его в том, что происходящее явь. Судя по звукам, к студентам присоединились девицы. Позже Толя понял, что их две, они тоже молоды и едут с Москву отдыхать. Все переговаривались тихо, видимо, не желая будить спонсора стола.

— Вообще в нашем мире много странного происходит, — почти шепотом рассказывала девушка с приятным, чуть хриплым голосом. — Я иногда не верю в то, что слышу, хотя точно знаю, что мне не врут. Вот, например, сглаз!

— Меня в детстве сглазили, — перебил ее «Еж», но после непродолжительного шума и просьбы второй девчонки «Не перебивай, пожалуйста» он замолчал.

— Так вот. Сглаз с точки зрения православное религии — нонсенс, но он есть! Даже Саша на собственном опыте знает. Но как такое возможно?

— Так же, как и целители всякие! — «вышел на сцену» «Пузо», еле ворочающий языком. — Вот моя двоюродная сестра ездит к бабке лечиться, а в больницу ни ногой. Она говорит, что там людей только калечат, а старуха, мол, умеет и знает.

— Она за деньги лечит? — спросила девчонка с хриплыми нотками в голосе, все больше нравившимися Толику. Он подумал, что так горькая травка в сладкой настойке лишь придает напитку остроту.

— Нет, — ответил «Пивной животик». — Ей еду оставляют, да и то не явно, а на веранде. У нее на веранде корзина стоит большая, сам видел, и там все желающие поблагодарить целительницу оставляют еду или деньги…

— Ты же сказал, что она денег не берет?! — подначила вторая девчонка с писклявым голосом, резавшим уши.

— Она сама лично не берет, кто хочет, тот оставит. Она не должна знать, кто и что преподнес!

— Почему? — подал голос «Еж».

— Если она будет брать деньги у людей напрямую, то, значит, она продает свой дар, который от Бога. А если она его продает, значит, он должен уменьшаться, — пояснил «Очки».

— Точно! — подтвердила «Хрипотча». — Я тоже слышала, что продавать свою силу нельзя, это все равно что душу продавать, дар Божий!

— Чушь! — бросил «Пузо» и звякнул стаканом.

Поезд мчался к рассвету, трясясь и поскрипывая.

— Пойдем покурим? — предложила «Хрипотца».

— Давай, — поддержала инициативу подруга.

— Мы с вами, — два голоса: «Еж» и «Очки».

— Ну и валите, но помните, что капля никотина хомячка разрывает на куски, — отозвался «Пузо», а затем громко рыгнул, явно впоказную.

— Свинья ты, Леха! — отодвигая дверь в сторону и пропуская вертикальную полоску света в купе, бросила «Хрипотца».

Толик слушал, как четверо уходят. Потом слушал, как возится внизу пьяный студент. За окном пролетали огни. Мужчина сомкнул глаза. Его баюкал поезд: «ты-дых», «ты-дых», «ты-дых». Снизу раздался тихий храп, в воздухе чувствовался запах перегара и селедки. Вагон качнулся. На Толика наползал сон. Он повернулся на другой бок, согнул ноги в коленях, зажал между ними руки. В такой позе он окончательно уснул.

4


Состав резко остановился. Моментально проснувшись, Толик успел зацепиться руками за прикрепленную к стене вешалку и не слетел. Зато «Еж», спавший на полке напротив, вскрикнув, полетел вниз, ударившись руками о столешницу. Коленом он подбил храпящего «Пузо», и тот скрючился от боли пополам, с шумом выдохнув. «Очки» не упал и не был задет, но его очки, лежавшие на столе, подлетели в воздух и, сделав несколько акробатических переворотов, упали на голову «Ежа», стонавшего на полу. Тот с перепугу смахнул их с себя в сторону двери, отлетев к которой одно стекло очков разбилось. В соседних купе тоже что-то падало, состав наполнился скрипящим скрежетом, ударами и отборной бранью. Толик услышал плач, доносившийся или из коридора, или из окружавшей поезд снаружи тьмы. «Кто-то дернул стоп-кран», — подумал он, четко представив, как бесформенная рука, срывая свинцовую пломбу и «контрольную» проволоку, дергает книзу красный рычаг.

— Что за хренотня! — вставая, буркнул «Еж». Он дотронулся до подбородка, сжал указательным и большим пальцами челюсть и простонал от полыхнувшей боли.

— Мы встали! — привстав на локтях, провозгласил «Очки». — Где мои окуляры?

— Они пали смертью храбрых, — ответил «Ежик», поворачиваясь к двери. Он включил верхний свет, затем нагнулся и поднял с пола поврежденные очки друга.

— Осталось одно стекло, — сказал он, передавая их ему.

«Пузо» что-то нечленораздельно промычал. За дверью пробежал кто-то в тяжелой обуви, раздались крики непонятного смысла. Толик свесил ноги с полки, сказав:

— Осторожнее, я спущусь.

«Еж» посторонился. Мужчина спрыгнул вниз.

— Ме-ня стош-нит, — внятно, по слогам произнес «Пузо». Его мягкий одутловатый живот дрожал, лицо его казалось зеленоватым.

— Погоди! — встрепенулся «Очки». Он сел, обыскав пространство под столом, достал целлофановый пакет для хранения пищевых продуктов.

— Сюда! — скомандовал он, протягивая его другу. — Нечего было столько пить!

— Я выйду, — легонько пододвинув «Ежа» в сторону и проходя к двери, сказал Толик.

Он потянул ручку вбок, полотно отъехало в сторону, пропуская внутрь более яркий свет из коридора вагона. Мимо пробежала растрепанная девушка в халате. Одной рукой она зажимала кровоточащий нос. Если бы Толик вышел, то она налетела бы на него, но он был предупредителен.

Посмотрев внимательно, не бежит ли кто-нибудь еще, и убедившись, что нет, он вышел, закрыв за собой дверь. Вагон гудел, словно улей. Во всех купе, будто в ячейках сот, шумели пассажиры. Большая очередь их собралась у обоих туалетов. Девушка с разбитым носом стояла последней у одного из них.

Толик пошел в направлении головы состава. Ему приходилось распихивать пострадавших людей, ругающихся за место в очереди, его самого пихали спешащие то в одном, то в другом направлении пассажиры, проводники. Он не обращал на это внимания, желая дойти до локомотива и узнать причину резкой остановки. Он чувствовал, что она напрямую связана с ним. И чем дальше он удалялся от своего купе, чем ближе была его цель, тем острее ощущалась эта связь. Он даже медленнее стал идти, потому что ноги отяжелели. Каждым шагом он будто растягивал тугой жгут, обмотанный вокруг щиколоток, снова и снова. Он даже перестал слышать звуки вокруг. Кольцо тишины обручем сжало голову, неспособную рассуждать. В этой немоте окружающего пространства он дошел до первого вагона, тамбур которого был заполнен людьми. Их было так много, что протиснуться было невозможно. Стоя около этой людской стены, притесняемый сзади другими интересующимися пассажирами, он ощутил страх. Чувство сковало его, и толпа вокруг сгрудилась плотнее, лишая конечности свободы. Толик задыхался, понимая, что не узнает никогда причину, остановившую поезд, а посему останется непредупрежденным о чем-то, что ждет его впереди, в пункте назначения. Он попытался вырваться, кричать, но тишина стала настолько плотной, что он осязал ее. Толя даже увидел себя со стороны — зажатый в человеческой массе, с широко открытым ртом, вылезшими из орбит глазами. Казалось, закричи он сейчас, и толпа распадется на молекулы, пропуская его к тайне, преградившей дорогу поезду. Он силился, аж лицо покраснело, у висков вздулись вены. Толик закричал и проснулся вместе со спасительным криком, полным страха и желания жить.

Когда он понял, что кричит, лежа на верхней полке купе, то закрыл рот. Что ему снилось, он не помнил. Открыв глаза, лежа на боку, Толик увидел в сумраке два огромных зрачка, находившиеся за стеклами. От этого вида и неожиданности, он резко поднял голову, стукнувшись о багажную полку.

— Ты чего, Толян? — спросил человек, смотревший на него сквозь очки.

Мужчина потер ушибленную макушку и сел. Свесив ноги вниз, ответил:

— С тобой инфаркт заработать можно.

— А с тобой? — съязвил «Очки». — Ты орешь как резаный.

Состав стоял. Толик посмотрел в окно. Перрон был ярко освещен. По нему прохаживались пассажиры. С лотками или ведрами, наполненными снедью, бегали как ошалелые торговцы — местные жители.

— Давно стоим? — спросил Толик у студента в очках, присевшего на нижней полке, напротив него.

— Нет, скоро тронемся, — ответил «Очки» и зевнул, выпустив перегоревший воздух.

— А где твои товарищи? — поинтересовался Анатолий, спрыгнув вниз.

— Санек с телками тусуется, а Леха блюет, наверное.

— Ты не думаешь, что он может попасть в беду?

— Вряд ли, пьяному море по колено.

Толик осмотрелся. Стол был заставлен остатками ужина.

— Хорошо посидели? — спросил он, потянувшись и зевнув.

— Так! — махнул рукой «Очки». — Притащили баб, а они начали пороть чушь, а та лежала и повизгивала…

«Не может обойтись без цитат из анекдотов, клоун», — подумал Анатолий, наклонив голову влево, вправо, вперед, назад, еще раз в той же последовательности, а потом круговое движение.

— …Потом еще байки про покойников рассказывать стали. О, извини, я только вспомнил, что у тебя…

— Не стоит, — прервал его невнятные объяснения мужчина и завел руки за спину, сцепил ладони, потянул вверх, растягивая мышцы.

— Знаешь, а смешно звучит, только ты не обижайся…

— Говори, — потянул он сцепленные руки влево, затем вправо и снова круговое движение головой.

— Вот слушай, только Толька, — произнес «Очки», и лицо его сделалось лицом человека, совершившего великое открытие, — Только Толька!

— Есть такая загадка: «Все в автобусе спали, Толька водитель не спал, как зовут водителя?» — начав делать круговые движения плечами, сказал мужчина.

— Водителя зовут Толя! Прикольно…

Тут «Очки» осекся. Привстав, он посмотрел за стекло, на людей, расходящихся по вагонам. В приоткрытое окно проник обрывок голоса диспетчера, испражненного через динамик. Он призывал провожающих покинуть вагоны.

— …Я Леху пойду поищу, — сказал «Очки», встал и вышел из купе.

Толик продолжал разминать затекшие мышцы. В животе булькнуло. Он спустился с полки. Взяв со стола последний бутерброд с икрой, казавшейся в темноте не оранжево-красной, а бордовой, он откусил кусочек, распробовал и тут же выплюнул в раскрытую ладонь. Хлеб был пропитан водкой.

Стряхнув мокрые крошки в предусмотрительно подготовленный студентами пакетик для не и пищевых отходов, отправив туда же испорченный бутерброд, Толик нашел на столе недоеденную плитку шоколада.

Перекусив, он забрался на полку и, отвернувшись к стене лицом, заснул. Разбудили его за два часа до прибытия в Москву.

— Толян, пива будешь? — спросил помятый «Пузо», окатив изо рта зловонием, словно водой из ушата.




Глава 16

Письмо, которое запоздало


1


Он объяснил парням, как добраться с вокзала до Красной площади, посоветовал купить небольшую карту Москвы, объяснил, как пользоваться метро.

— Это и впрямь боль-ша-я ло-те-ре-я, — выдохнул «Еж», стоя перед ступенями, ведущими вниз, к платформе метро.

— Пойдемте, — позвал Толик. — Я объясню, где садиться, как ориентироваться. Вообще-то все легко. Нужно только следовать по стрелкам и схемам. Москва переполнена схемами, потому что она так велика, что коренные москвичи в ней сами блуждают.

— Дааа, — выдохнул «Очки», не успевая вертеть головой туда-сюда. Он хотел увидеть и запомнить все: людей, передвигавшихся быстро-быстро, запах, как выглядят стены, киоски.

— Вот мой телефон, на всякий случай, — протянув землякам бумажку с написанным номером, сказал Толик. — А вот ваш состав! Станцию помните?

— Да! — ответили все трое хором и исчезли в зеве автоматической двери вагона, затянутые туда потоком людей.

— А вот и мой, — прошептал себе под нос мужчина и направился в противоположную сторону.

Он встал у окна, механический голос сказал: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция…» «Началось», — подумал Толик, сжав пальцы правой руки в левой. Он старался не думать, чтобы размышления преждевременно не увлекли его в дебри сомнений и переживаний. Он превратился в зрение, в слух, отринув способность делать выводы, рассуждать. «Какой у пацана стильный брелок», — думал он, а затем принимался разглядывать другого пассажира.

Выйдя из метро, Толик быстрым шагом направился к дому.

Войдя в квартиру, он снял ее с сигнализации. Огляделся.

Все без изменений. Разве что на полках заметнее стал слой пыли, да и зеркало покрылось серо-землистой пелериной. Проведя пальцами правой руки по ней, он оставил чистый след, казавшийся на общем фоне пыльного зеркала грязным пятном. В этом пятне Анатолий увидел себя, отражение человека, не решающегося сделать то, что необходимо сделать.

Он вошел в спальню. Тиканье часов было единственным звуком, сопровождавшим его. Кровать была застелена, на покрывале ни складочки. Он вспомнил, с каким усердием Полина выполняла эту работу, как она подтыкала ткань под матрац. Он улыбнулся, представив ее, стоящей у окна на кухне в Оренбурге, потом решительно подошел к шкафу, приоткрыл дверцу.

Неожиданно сзади, из коридора, грянула музыка. Она обрушилась на него всеми аккордами, ля-мажорами, до-минорами, заставив резко обернуться, отчего правая рука, до этого безвольно свисавшая, описав дугу в воздухе, ударилась о дверцу шкафа.

— Бли! — выругался Толик и поспешил в коридор.

На одной из полок всею возможностью своего полифонического голоса призывал ответить на звонок сотовый. Войдя в квартиру, Толик, не задумываясь, отстегнул его вместе с кожухом и оставил тут.

— Алло! — взяв телефон, ответил он. — Я домой зашел… С вокзала… Я скучал и собирался набрать тебя… Да… Как мама?.. Это и понятно. Пройдет… Я сильно-сильно скучал… Как твое?.. Я объяснил им, как проехать к Красной площади, а они назвали Москву большой лотереей, как в оскароносном фильме Меньшова… Сейчас переоденусь и пойду на работу… Убрали где?.. А зачем так тщательно?.. Положено… Маме передавай привет, обними ее от меня. Она сейчас где?.. Понятно… Я вечером перезвоню, а может, и раньше… Давай… Я тебя еще сильнее… Очень-очень сильно! Целую.

Он отключился, с улыбкой посмотрел на телефон, мигавший в ладони. Ненадолго задумался, затем нажал на кнопку, выключающую мобильник. На дисплее появилась прощальная надпись, после чего он потух. Положив сотовый на полку к кожуху, Толик вернулся в спальню.

Вытащив вешалку с брюками из шкафа, он присел на кровать. Рука подрагивала. Уголок конверта выглядывал из заднего кармана. Толик достал его, бросив брюки к ногам. Часы тикали, на улице кипела жизнь. Он смотрел на конверт, держа его за края, слушая биение своего сердца, шипящий свист дыхания, ход секундных стрелок. Зажмурившись, он вспомнил, как получил письмо. «Вовремя я вас поймал! Мой сын просил передать вам конверт, вот он», — сказал охранник и протянул белый прямоугольный пакет. «Ого! Мне пишут письма», — бросил Толик в ответ без особой радости. Наверное, угадав его чувства, охранник предупредил: «Сын сказал, что это важно и поможет вашему делу. Больше я ничего не знаю».

— Это необходимо, — произнес вслух мужчина, но так и не надорвал конверт.

Он продолжал вертеть его в руках без всяких мыслей. На улице визгливо закричала какая-то женщина. Вопль длился всего пару секунд, но его отголосок еще долго звенел в голове Толика. Поддев ступней брюки с вешалкой, лежавшие у ног, он откинул их в сторону шкафа. Пластмассовый крючок стукнулся о дерево, напомнив мужчине, как Артем достал из принесенной с собой коробочки плоский серебряный амулет, положил свободную руку на его, Толика, плечо и тихо-тихо проговорил в самое ухо: «Я и впрямь тебе завидую, но не потому, что ты брызжешь идеями и посему получаешь больше бабла. Я люблю деньги, но не из-за этого я готов встать на твое место. Ты не понимаешь, насколько еще счастлив! У тебя еще есть возможность уйти. Первой я потерял жену…» Анатолий вспомнил, как Артем с «потеплевшим» взглядом поднял кулак с зажатым в нем оберегом прямо к губам, как бы желая заткнуть себе рот. «Я и есть проклятый», — шептал он, казавшийся совсем молодым из-за отсутствия усов и бороды.

— К черту! — выплюнул Толик и надорвал конверт.

Узкая полоска бумаги, закрученная спиралью, полетела к полу, а он уже вынимал содержимое пакета. Внутри оказалось несколько листов. На одном был текст и таблица, отпечатанные на принтере. В верхнем правом уголке красной гелевой ручкой была выведена цифра «5». Толик обратил внимание, что каждый лист пронумерован подобным образом. Он разложил бумаги по порядку. Первые четыре листа были исписаны от руки. Предложения шли ровным строем, как шеренги на параде в День Победы. Буквы были не крупными, но и не мелкими, вполне разборчивыми, лишь буква «ч» походила на «с», написанную в спешке.

Бегло пробежав по первому листу глазами, убедившись, что сможет прочитать послание, Толик откинулся на спину, затем перевернулся на живот, положа бумаги перед собой. «Здравствуйте, Анатолий», — прочитал он строчку под выведенной в правом верхнем углу красной цифрой «1».

2


Здравствуйте, Анатолий




Не знаю, но почему-то мне кажется, что Вы нуждаетесь в этом письме. Если я ошибся, то прошу покорно извинить за отнятое время, за то, что излил Вам душу и попытался взвалить на Ваши широкие плечи тот груз, что тяготит меня.

Я просто не знаю, с кем еще могу поделиться этой ношей, а Вы сами интересовались моим другом, его прошлым и немного настоящим. Поэтому я не вижу ничего плохого в том, чтобы рассказать о нашей с Сергеем последней встрече. Я не сомневаюсь, что его слова покажутся Вам странными. Они и меня удивили, насторожили, а чем дольше я думал над ними, тем страшнее становилось на душе. Но хватит! Начну по порядку!

Я позвонил в больницу, где держат Сереженьку, чтобы узнать о его состоянии, а меня обрадовали. Оказывается, он стал примерным мальчиком и заслужил свидание с друзьями и родными. Из родных у него только мать, которую никак не могут вызвонить. Я пообещал, что сам займусь этим. Еще я узнал, когда могу прийти.

Дойдя до матери Сережи, я сообщил ей радостную новость, она даже улыбнулась. В последнее время в том, что произошло с сыном, она стала, мне кажется, винить меня. Отношения между нами стали натянутыми, но я не о них.

Короче, ей я сообщил, а сам в назначенное время прибыл ко входу в лечебницу. Прежде чем попасть к Сереже, я был подвергнут строгому осмотру, опросу, а потом еще и инструктажу по правилам поведения при свидании с пациентом. В этой клинике нельзя произносить слово «больной» и тем более «сумасшедший», только «пациент». Еще мне пришлось притворяться и врать, что я лучший друг Сергея и общаемся мы с детства и все такое. Я был убедителен, не зря же я мечтал поступать в театральный.

Меня провели в палату, где за столом на стуле сидел Сережа. «Он изменился не в лучшую сторону», как пела одна певица. Он осунулся, под глазами были глубокие круги. Если хотите точно представить его внешний вид, то посмотрите «Терминатор-2», сцены с пациенткой сумасшедшего дома. У Сережи был такой же вид, с той только разницей, что он мужик. Я не просто так упомянул эту голливудскую ленту. По ходу повествования Вы, Анатолий, поймете…

Он увидел меня и улыбнулся.

— Здравствуй, друг, — сказал он…

Надеюсь, Вы понимаете, что в деталях я могу ошибаться. Но будьте уверенны, что суть разговора я передаю в точности.

Я ответил ему и присел напротив. Не думал, что наши клиники так похожи на лечебницы из западных кинофильмов.

— Я знал, что ты придешь, — продолжал он. — Я специально сделал так, чтобы ты смог прийти.

Он перешел на шепот, говорил он спокойно, сдержанно даже. Но чем дольше он говорил, тем сильнее я замечал происходившую в нем борьбу, я не мог понять ее истока, пока Сережа не сказал:

— …Я долго притворялся, что успокоился, как в «Терминаторе-2». Помнишь, она перестала убеждать врачей в том, что грядет конец света, и сделалась паинькой. Только она не выдержала проверки и попалась. Я же реально расценил, что метать бисер перед свиньями, то есть правду перед врачами, не продуктивно. Я же рекламист, я умею убеждать людей.

Я кивал, вспоминая фильм. Он же, с горящими глазами, продолжал, сдерживая в себе переполнявшие его эмоции:

— …Я разыграл их так, как умел. К тому же они всегда ходят группами, а следовательно, их возможности снижены, ведь психологам давно известно, что много всегда тупее одного и чем больше группа, тем шире масштабы ее отупления. Это и в рекламе действует и здесь. Они ведь консилиумы собирают, со студентами приходят на осмотры. А еще я был скрупулезен в своем притворстве, зная, что они никогда не доверяют внезапному впечатлению. Если долго-долго и талантливо изображать из себя статую, то люди поверят в то, что ты статуя. Вот так и с врачами…

— Ты не боишься, что они подслушивают нас? — спросил я, вспомнив сцену из кинофильма, где одни сидели за специальным зеркалом и слушали то, о чем говорят другие в комнате.

— Нет. Они доверяют мне. Я пустил в ход все свое обаяние, чтобы мой наблюдающий врач полюбил меня как человека, конечно, как человека, которому пришлось много страдать в жизни. Своим поведением я вызвал в нем чувство гордости за то, что я пошел на поправку, что сблизило нас еще больше.

— Ты, как Ганнибал Лектор из «Молчания ягнят», — сравнил я.

— Спасибо, друг мой, — сказал Сережа и, чуть кивнув головой, улыбнулся. В этот краткий миг его лицо осветилось радушием тепла, и я поверил в то, что врач доверяет ему, потому что любит и гордится им.

— Всегда, пожалуйста, — ответил я, улыбнувшись в ответ.

— Но хватит о том, как я их провел. Я очень хотел, чтобы ты пришел. Время тикает. Так вот, я долго думал, как им удалось заманить меня к себе, да еще заставить работать с такой энергией, зная истинные мотивы фирмы…

— Ты о чем? — перебил я, видя, как напряглось все его тело во время последних фраз. Он готов был взорваться как гнойный нарыв в любую минуту, и огромным усилием воли Сережа сдерживал бурлящие внутри эмоции.

Извините, Анатолий, я, кажется, уже писал об этом, но я хочу донести до Вас то состояние, в котором были произнесены следующие слова:

— Они заманивают к себе деньгами. Потом, чтобы никто не мешал работать, лишают близких. Но это лишь верхушка айсберга! Только то, что очевидно, по крайней мере для меня. Под темной водой скрыта хитрость с троицей…

— Со святой?! — перебил его я и захихикал. Сейчас я понимаю, что это было защитной реакцией на те странности, что слетали с его языка, но тогда все делал рефлекторно.

Он тоже улыбнулся, но притворно, чтобы выглядеть перед санитарами, наблюдавшими за ходом беседы, естественным. Это я тоже понял позже, а тогда еще сильнее рассмеялся. Он напрягся, как тетива лучника, готового пустить стрелу в цель. Я замолчал, потом сказал:

— Извини, сам не пойму, что со мной.

— Ты не в состоянии воспринимать эту информацию, вот что с тобой! Поэтому я не стану говорить лишнего. Соль в том, я понял это перед самым пробуждением три дня назад, как откровение свыше. Так вот, соль в том, что, пока я живу и моя работа делает свое черное, на первый взгляд незаметное дело, мои близкие будут страдать и умирать.

Я снова захихикал, просто не смог сдержаться. Почувствовал, что краснею, прикрыл рот ладонью.

— Извини, — сказал я вновь.

— Запомни это! Пока я живу, вы будете у-ми-рать! Один за другим. Правда, в моей жизни осталось всего два человека, дорогих мне по-настоящему: мама и ты…

Этого я никогда не забуду. Наверное, Вам, Анатолий, кажутся смешными такие чувства, но они настоящие. Простите за лирику, я продолжу…

— …Если тебе дорога жизнь, то в следующий свой визит ты должен принести что-нибудь незаметное и смертоносное. Я готов принести себя в жертву ради вас. Принеси бритву типа «Спутник». Ты сможешь незаметно передать ее с рукопожатием, я уверен…

— Ты спятил! — хихикнул я, а потом понял, что сказал, и сам испугался своих слов, ведь я задел его. Но Сережа, видимо, ожидал именно такой реакции, поэтому сохранял показное спокойствие.

— Наше время сейчас закончится, поэтому запомни: ты должен придумать, что пронести ко мне, чтобы я смог совершить самоубийство, а во-вторых, ты можешь сходить ко мне домой, у меня в комнате в тумбе, третий ящик сверху, лежат документы, которые обманом я получил на фирме. Эти бумаги помогут тебе поверить в то, что я не брежу.

«Сереженька, чем они тебя пичкают?» — подумал я и протянул к нему руку, желая дотронуться до его небритой щеки. Он отстранился, промолвив:

— Не надо, я должен выглядеть в их глазах безупречным.

Все понятно, это не курорт, а лечебница для душевнобольных. За моей спиной послышалось «крык-крык». Это входили в комнату. Я сказал, чтобы было слышно входившим:

— Насколько хороши врачи в этом месте, раз они помогли тебе, Сергей. Еще немного — и ты сможешь вернуться к обычной жизни.

— Вот видите, Сереженька, — раздался голос сзади. — Ваше улучшение налицо…

Что говорил еще человек с залысинами в белом халате, я не помню. Странно. Я прекрасно передал Вам суть разговора с Сережей, но тот сироп, что «вылил» на нас врач, совсем забыл. Наверное, в те мгновения мой мозг был занят осмысливанием слов друга. Он просил помочь ему умереть. Как я мог решиться на такое?

3


Анатолий оторвал взгляд от письма. Во входную дверь стучали костяшкой пальца. По три удара через короткую паузу. Выходя из спальни, Толик подумал, что это очень странно: «Зачем стучать, когда есть звонок?» Он посмотрел в глазок, на лестничной площадке стояла худенькая девчушка в цветастом платке, из-под которого выбивались черные блестящие волосы.

— Вам кого? — спросил мужчина, продолжая наблюдать за девчонкой, ковыряющей тонким пальчиком в левом ухе.

— Добрые люди, подайте на пропитание голодающим, помогите чем можете, очень прошу…

— Подожди! — крикнул он. Отойдя от двери, нашел дорожную сумку с остатками еды, привезенной с собой.

Через две минуты, после того как акт милосердия был совершен, Анатолий вернулся в спальню. «Пока я живу, вы будете у-ми-рать! Один за другим», — вспомнил он слова, сказанные Сергеем другу, и подумал: «Это так похоже на то, что говорил Артем. Не может же в одном месте собраться несколько сумасшедших. Нужно дочитать».

Он лег на кровать, взял оставленный лист бумаги, продолжил чтение:

Как я мог решиться на такое? Ведь Сережа хорошо меня знает. Если бы я был способен на убийство, то не стал бы геем, потому что мне была бы присуща свойственная всем мужикам жажда крови, смертоубийства. Он знал и попросил меня ради спасения меня же. Я не могу сделать такой выбор, к тому же слова Сережи не убедили меня. Я только убедился в его хитрости и тонком знании психологии человека. Поверить в то, что рекламное агентство убивает родных своих служащих? Вы, Анатолий, работаете там, поэтому можете знать больше, но о нашей встрече мы поговорим позже, а сейчас я хочу завершить рассказ.

Сережа просил найти какие-то документы, способные убедить меня в правдивости его слов и необходимости выполнить его просьбу. Не веря, не желая верить в его здравомыслие, я пошел к его матери, рассказал ей о нашей встрече, избегая упоминания произошедшего между нами разговора (короче, отделался общими фразами). Еще я сообщил ей, в общих чертах, мнение врача и расписание приема посетителей пациентами клиники. Потом я попросил разрешения взять бумаги, которые мне необходимы. К счастью, она была так довольна принесенными мною новостями, что не стала, по своему обыкновению, расспрашивать, что конкретно мне нужно и зачем.

В третьем ящике сверху, в тумбочке, я нашел таблицы с комментариями к ним, распечатанные на принтере. Я внимательно прочитал их, но ничего не понял. Там какие-то цифры, объяснения, формулы, связанные с работой Сережи. Единственное, я понял, что самые маленькие, даже ниже нуля, показатели были после выхода в рекламный телеэфир последних работ Сережи на агентство. И вот это меня насторожило! Последние его разработки были действенными, они цепляли, и хотелось следовать их рекомендациям, но «количество СПИ» было самым низким. «Странно», — подумал я и тогда вспомнил Вас!

Анатолий! Вы же в том же бизнесе, что и Сереженька был. Мало того, Вы сидите в том же кабинетике и в той же организации, а ведь таблицы выводили служащие Вашего рекламного агентства. Я вспомнил все это и решил написать, чтобы договориться о встрече. Я хочу попросить Вас растолковать мне сокращения, видимо имеющие прямое отношение к исследованию эффективности рекламы. Еще я надеюсь, что вы сможете объяснить мне, как реагировать на слова Сережи, как мне поступать?

Конечно, Анатолий, я могу ошибаться. Вполне вероятно, что Вы ничего не знаете и не хотите знать, а мой друг просто сумасшедший. Прошу, даже в этом случае встретиться со мной и сказать это в лицо.

Я прилагаю к письму таблицу, чтобы Вы заранее с ней ознакомились и знали, о чем идет речь.

Буду ждать Вашего звонка в течение двух дней после того, как отец передаст Вам письмо. Это номер клуба, в котором я тусуюсь каждый вечер. Мы там виделись в прошлый раз. Позвоните в любом случае, в любом. Я очень прошу Вас, Анатолий.

Жду звонка с 13 часов до 00 ночи».

Толик отложил листы, исписанные вручную, и взял лист под номером «5». Он не понимал сокращений, проставленных в «шапке» таблицы. Из университета он помнил, что существуют формулы расчета количества людей, вовлеченных в потребление рекламируемой продукции, а также способы расчета внедрения рекламы, узнаваемости продвигаемых товарных марок, но вспомнить их сейчас в точности он не мог. Мужчина стал всматриваться в цифры и комментарии, напечатанные под таблицей…

1. Таблица эффективности информационного воздействия разработанного креатива.




Показатель «СПИ» — должен быть более нуля

Показатель «ВИ» — должен быть более единицы.




Р.S.

Вандализм — кампания запомнилась, т. к. был изображен мальчик, писающий на Вечный огонь, но побуждения к действию это не вызвало, а произвело обратный эффект.

Человек без головы — запомнили многие, т. к. мужчина входил в подъезд без головы, оторванной сосульками по весне. Слоган: «Ежегодно от обрушения сосулек в стране погибает несколько тысяч человек». Но эффективности не было, люди не боялись смерти ото льда, инфарктов не случалось, зато улучшилась эффективность работы жилищно-эксплуатационных служб.

4


Толик несколько раз перечитал постскриптум. Он понял, что насторожило Ивана в комментариях к таблице. «Эффективная рекламная кампания не вызвала ожидаемого результата? Что это за ерунда такая?» — подумал он. Перевернувшись на спину, сел на кровати.

За окном было по-летнему жарко, от нагретых стекол теплел воздух в комнате. Толик снял верхнюю одежду, но все равно не мог надышаться. Под мышками и на лбу выступил пот. «Слишком душно», — решил он и направился в ванную, где включил холодную воду, набрал влаги в ладони лодочкой и умыл лицо, потом плеснул на шею, грудь. Ему показалось, что капли испаряются с горячей кожи. Тогда он сбросил с себя всю одежду, влез в ванну, переключил воду в душ. Струи из дырочек хромированного рассекателя устремились вниз, обжигая тело холодом. Он весь покрылся мурашками, но продолжал подставлять плечи, спину под поток, пока не почувствовал, как сковалось движение пальцев, которые мужчина не прекращал поочередно заламывать. Дрожа, Анатолий сел на дно ванны, о стенки которой вода стала барабанить, как ему казалось, с утроенной силой. Он смотрел на капли, сжимая пальцы правой руки в левой ладони. Зубы его начали отбивать нехитрую дробь. Жара, заполнившая все его тело изнутри, превратившая мысли в тягучий сироп, подобный увариваемой с большим количеством сахара ягоде, отступила. В голове прояснилось, и от родившегося плана действий он так резко подскочил, что поскользнулся, заваливаясь вперед, под обжигающе-морозную воду. Чтобы предотвратить удар лбом о стену, он выставил правую руку вперед, подогнул правое колено, которым врезался в бортик ванной. Мужчина присел на корточки, сжав зубы. По спине стучали холодные струи, и казалось, что все пространство вокруг заполнилось звуком, производимым от их соприкосновения с твердыми поверхностями. Толик поднял глаза, протянул левую руку к крану и повернул вентиль с синим ободом. Вода перестала бежать, и шум прекратился. По мокрой спине, словно ветер провел языком, вызывая неприятные чувства, но отрезвляя. Анатолий встал, спустился на пол, взял полотенце и энергично растерся до жжения. Аж кожа покраснела.

Выйдя из ванной, он взял сотовый, включил его. На экране появилось приветствие. Сжимая телефон в кулаке, мужчина прошел на кухню, отложил аппарат, взял чайник и наполнил его водой, затем поставил его на предварительно включенную плиту. К босой ступне прилипло непонятно откуда взявшееся перышко. Возможно, вылетело из подушки. Он нагнулся, чтобы убрать его. Полотенце, обмотанное вокруг бедер, полетело вниз. Толик поднял его и кинул на табурет, отлепил перо. Первое он бросил на табурет, второе выкинул в пустое мусорное ведро. Когда он наклонялся к нему, то уловил запах дезинфицирующего средства, купленного Полиной незадолго до отъезда. Он вспомнил ее красивое лицо, ее тело и страх за ее жизнь, словно человек пнул его по внутренней стороне колен. Они задрожали. Возвращая самообладание, Толик глубоко вздохнул и взял со стола телефон. Номер он не запомнил, поэтому вернулся в спальню, взял листок бумаги с выведенной в уголке красной цифрой «4». На нем был записан телефон бара. Толик нажал необходимые клавиши.

Ждать пришлось долго. За это время он успел заглянуть в чайник. Тот закипал.

— Да, кафе, чем могу помочь? — ответили на звонок.

— Здравствуйте, — поздоровался Толик, прислонившись к краю стола. Далее он спросил, могут ли пригласить Ивана, назвав его фамилию.

— Я не знаю такого, — ответил ему сотрудник заведения.

— Он постоянный клиент, вы должны его знать, — настаивал Толя.

— Извините, пожалуйста, но я два дня работаю и только в дневную смену…

«Только Толька», — ни с того ни с сего всплыло в голове мужчины.

— …Вам лучше позвонить к вечеру, когда придет кто-нибудь из администрации или из старожил-барменов, официантов.

— Но вы можете спросить, присутствует ли человек с таким именем и фамилией в зале. Просто объявить?

— Ладно, подождите, — согласился отвечавший на звонок человек.

Анатолий слышал, как в кафе положили трубку на что-то твердое. Наверное, на барную стойку. Он слышал, как удаляются и без того тихие шаги, как в той грани жизни происходят какие-то действия. До его уха долетел звук бурлящей воды, а потом свист, или в другой последовательности, он не смог бы провести четкого раздела. Шум в трубке продолжался, свист нарастал, заполняя все пространство вокруг, и тогда мужчина понял, что закипела вода в его чайнике, стоящем на плите в его измерении.

Не отрывая телефон от уха, Толик снял утварь с плиты, предварительно выключив конфорку. Левой рукой он достал «заварник», открыл крышку, плеснул туда кипятка. Он ждал, пока стенки чайничка нагреются, ожидая ответа человека из кафе. Треск в трубке заставил насторожиться. Затем послышались какие-то голоса в отдалении, неожиданно их сменили гудки. Толик психанул, ощутив давление в области грудной клетки. Он перенабрал номер, и снова долго не отвечали. За это время мужчина успел вылить воду из «заварника», засыпать туда черный чай, примерно две чайные ложки, залить их кипятком, накрыть чайник чистым полотенцем, выстиранным Полиной, перед тем как уехать. Наконец на его звонок ответили:

— Алло, кафе, чем можем помочь? — все тот же голос.

— Это снова я, по поводу Ивана, — прислонившись спиной к стене, скрестив ноги, сказал Толик.

— А, извините, пожалуйста, ваш звонок сорвался. Я сейчас позову человека, который знает того парня, про которого вы спрашиваете.

В кафе снова положили трубку на что-то твердое, но на этот раз всего на несколько секунд.

— Алло, это Жорик, а с кем я имею честь говорить?

— Это друг Ивана, мы с ним уговаривались встретиться на прошлой неделе, но я не смог, а телефон его потерял вместе с ежедневником, — почти соврал Толя.

— К чему мне знать такие подробности, я не из федеральной службы безопасности. Просто назовите свое имя?

— Анатолий… мое имя, — пройдя от стены к окну, посмотрев за стекло, ответил мужчина.

— Аааа? Точно-точно, Ванечка ждал тебя, но не на прошлой неделе, а раньше. Точно-точно…

— Как я могу с ним увидеться? — отвернувшись от окна, спросил Толя.

— Понятия не имею. Ванек пропал…

— Куда?! — остановившись на середине кухни, вскрикнул Толик.

— Ого-го! Раз он тебе так нужен, так зачем динамил парнишу? Почем я знаю, куда он делся. Просто к нам не заходит, да и в других заведениях я не помню, когда его встречал последний раз.

— А подсказать его домашний, сотовый не можете? — интуитивно зная ответ, все же спросил Толик, стоя все на том же месте посреди кухни под лампой.

— Понятия не имею. Даже адреса домашнего не знаю. А сотовые Ванек не жаловал, облучения боялся. Смешно, да? Ну не будет у него стоять, и хрен бы с ним, а он боится…

Слушать дальше Толик не стал, отключился. Подняв голову вверх, замер. Со стороны могло показаться, что он усиленно думает, на самом же деле его мысли снова застопорились. Прошла минута. Он подошел к столу, положил телефон, снял полотенце с заварочного чайника, подошел к раковине, слил чай, наблюдая, как коричневая жидкость винтом уходит в водосток. Затем он достал кружку, банку быстрорастворимого кофе, засыпал три чайные ложечки и залил их кипятком. В воздух поднялся ароматный пар.

Сев за стол, на отложенное ванное полотенце, он пригубил горячей жидкости, подумав: «Надо найти его через отца, нужно сходить в высотку!»




Глава 17

Кто любит троицу (часть 2) и что такое «СПИ»?


1


Одевшись, он вышел из дома. Идти в это время в здание, где агентство арендовало офисные помещения, было бы глупо, поэтому Толик доехал до известного ему интернет-кафе, оплатил несколько часов и заказал еду. Ему принесли пару пирожных, хот-дог, молочно-шоколадный коктейль. За проведенное в кафе время он ничего не съест, лишь осушит наполовину высокий бумажный стакан через трубочку.

Выйдя в поисковую систему Всемирной сети связи, мужчина недолго думал над тем, что будет искать. В окошечке он набрал: «СПИ». Стрелка мышки превратилась в песочные часики, предлагая подождать. Толика же не покидало чувство, что он уже интересовался расшифровкой этого «СПИ». Когда-то, совсем недавно и в то же время безумно давно он спрашивал об этом. Кого?

На экране монитора появились ссылки на его запрос. Его вниманию предлагали: множество сайтов, публиковавших статьи со словом «спи» в заглавии; секс-сайтов, предлагавших: «Спи, с кем захочешь»; текст песни с названием «Спи»; мемориальный сайт «Спи вечным сном», посредством которого можно было заказать через Интернет гробы, ленточки, венки, памятники из гранита, мрамора, змеевика, более дорогих камней. Прочитав название «Спи вечным сном», Анатолий вспомнил похороны, но не отца, а коллеги по работе. Как черные птицы летели по небу, а толпа змеилась в чаше двора. Как грузный мужчина, весь лоснящийся от пота, говорил ему неприятные слова. Вспомнив Олега Викторовича, Толя понял, кого и при каких обстоятельствах спрашивал о значении «СПИ». У главного редактора имелись данные исследований по каждому сотруднику, а в тот раз он изучал тесты по Ивлеву, несколько месяцев не работающему в агентстве. «Значит, я сам убегал от ответов, надеясь, что все образуется само собой», — подумал Толя и ввел в поисковое «окошко» словосочетание: «исследование эффективности рекламы».

Через десять секунд загорелось несколько ссылок, среди которых мужчина нашел формулы расчета внедрения рекламы, количества зрителей, вовлеченных в потребление товара. Он зашел на сайт, переписал нехитрые формулы, припоминая, что в университете их изучению отводилось два семинара. Затем мужчина достал из кармана рубашки сложенный лист с таблицей, переданной Иваном. Сокращение «ВИ» можно было расшифровать как «введение информации», а точнее, как «внедрение информации». «Точно!» — обрадовался Толик, испытав мимолетную гордость своей находчивости, потянув немного коктейля через трубочку.

Он посмотрел на показатель «ВИ» в таблице с исследованием работ Ивлева. «Просто отличные результаты! Тогда почему „СПИ“ более чем ничтожное? Минус три, притом что внедрение информации в пять раз больше нормы. Да еще этот комментарий: „Кампания запомнилась, т. к. был изображен мальчик, писающий на Вечный огонь, но побуждения к действию это не вызвало, а произвело обратный эффект“. Или: „Человек без головы — запомнили многие, т. к. мужчина входил в подъезд без головы, оторванной сосульками по весне. Слоган: „Ежегодно от обрушения сосулек в стране погибает несколько тысяч человек“. Но эффективности не было, люди не боялись смерти ото льда, инфарктов не случалось, зато улучшилась эффективность работы жилищно-эксплуатационных служб“.

Чего же хотели добиться заказчики последних социальных роликов, разработанных Сергеем? Кампания «вандализм» должна была снизить количество противоправных действий? Но почему она была признана не эффективной, не побуждающей к действию? Не может же быть, что рекламодатели хотели увеличить количество вандалов в стране.

Подумав так, Анатолий поднял голову от листка с таблицей, посмотрел в сторону, и заметившие выражение его лица девчонки за соседним компьютером, огороженным невысокими ширмами из дерева и рисовой бумаги с рисунком, изображавшим цветущую розовыми цветами сакуру, принялись перешептываться и хихикать. Им показалось, что симпатичный мужчина, в соседней ячейке, наткнулся на сайт с какими-то ужасами, настолько его взгляд был удивленно-испуганным, а губы, казалось, еле заметно подрагивали.

Толик сжал в левой руке пальцы правой. Наклонил голову, он обхватил губами трубочку и отпил немного коктейля. Он вспомнил те ролики, что разработал сам. Какие струны в душах потребителей рекламы должны были затронуть они? Он вспомнил, отчего погиб его отец. В голове хороводом закружились слова встречавшихся ему людей, говоривших об ауре, ответственности художников, душе, скрытых мотивах. Ему стало жарко, несмотря на охлажденный кондиционерами воздух. Ткань рубашки под мышками потемнела от пота, несмотря на дорогой дезодорант. Он расстегнул три верхних пуговицы рубашки, чтобы глубже вдохнуть. «На кого я работал?» — словно намалеванный ярко-оранжевой краской на белом холсте, возник вопрос. Вместо ответа он ощутил на языке вкус кофе, чувствуя, как горячая влага обжигает горло изнутри. Конечно, это было лишь его воображение, поскольку шоколадно-молочный коктейль был комнатной температуры и совсем не походил вкусом на кофе. В голове заиграла жесткая музыка, неоднократно прослушанная им в офисе, транслируемая невидимым оператором через репродуктор. Он живо представил, как в компьютерной игре при помощи пистолета расправляется с гакающим коллегой, прошептав: «Предложу два слогана: „Научись втыкать“ и „Научись втыкать, спуская“. Девчонки за соседним столиком хихикнули слишком громко, прервав безумие, начавшее захватывать мужчину, пускающее в нем тонкие корни раскаяния, готовые разрастись в уничтожающую разум вину. Эта вина могла привести Толика к тихому опустошенному существованию в углу палаты клиники для душевнобольных.

2


Чтобы не сойти с ума от нахлынувших мыслей, Толик позвонил Полине. Когда она ответила, то исчез страх потерять ее. Это чувство змеилось где-то под сердцем, осязаемое в своей реальности, но Толик не хотел распознать его, хоть и не мог не заметить. Когда же Полина ответила: «Привет, мой мальчик», — Толик разгадал, что за ощущение подтачивает его — страх за жизнь любимой и за спокойствие матери. Он понял, успокоился, но после того как пришлось закончить разговор, испугался еще сильнее.

Она сказала, что соскучилась, хотя с момента их последнего разговора прошло не так много времени. Еще она похвасталась, что завтра идет в драматический театр.

— Мама купила сегодня билет в обед. Сказала, что это постановка гастролирующего театра из Башкирии. Ей очень его нахваливали, поэтому она взяла мне билетик.

— А она пойдет? — спросил Толик, скосив взгляд в сторону девчонок, лица которых были теперь обращены к монитору своего компьютера.

— Нет, она хочет побыть одна…

— Но, Полиночка, разве не лучше будет вам находиться вместе?!

— Толенька, я думаю, что ей нужно побыть одной в своем доме, у нее остались незавершенные дела, — сказала женщина и оказалась абсолютно права, потому что свекровь хотела перебрать вещи покойного мужа, распределить, что и кому раздать, мечтала поплакать досыта в опустевшей квартире, которую покинули все ее мужчины: отец и сын.

Единственное, чего не предугадала Полина, так это последствий скорбного труда свекрови.

— Ладно, любовь моя, я буду ждать твоего звонка попозже, — сказал мужчина.

— Ладно, моя любовь, я позвоню, перед тем как лечь спать, — ответила невеста. — До свидания!

Он попрощался и отключился, продолжая проигрывать в голове ее последние слова, словно заевшую пластинку. Его пальцы стали тяжелыми и расслабленными, все тело стало таким, а в ушах продолжал звучать голос Полины. Но даже в обретенном спокойном состоянии Толик ощущал жуть того, что происходило с ним. Он повернул голову в сторону девчонок. К ним подходил официант, неся на подносе бутылку пива с двумя стаканами. Это была та самая марка, для которой он делал последний проект. Тогда Толик повернулся к монитору. Он еще был в Интернете на поисковом сайте. В «окошко» поиска он ввел слова «компьютерные игры». Загорелись песочные часики, вращавшиеся по часовой стрелке, затем появился список сносок.

Толик нашел несколько сайтов, предлагавших приобрести игры, креатив для которых он разрабатывал в свое время. По данным распространителей, они пользовались наибольшим спросом, а на паре сайтов были представлены даже видеоролики с рекламой данных игр.

Он отпил немного коктейля, кушать не хотелось. Вид пирожного вызвал тошноту, а хот-дог напоминал ссохшийся отрубленный палец, завернутый в тесто. Со лба скатилась крупная капля пота. Толик расстегнул четвертую сверху пуговицу рубашки, чтобы охлажденный кондиционерами воздух проникал под ткань, не встречая сопротивления.

Он закрыл сайт с играми, вернулся в поисковый, затем вышел из Всемирной сети. Посмотрев на часы в правом нижнем углу монитора, он решил, что еще рано идти к высотке. Отпив коктейля, мужчина подумал, что же означает «СПИ»? После размышлений, длившихся пять минут, он решил, что это может оказаться одним словом, означающим сон. В контексте той правды, что открылась ему, — это вечный сон для всех тех, кто воспринимал рекламу. Если так, то комментарий к таблице с работами Ивлева вполне понятен и конкретен. Люди не умирали от инфарктов, не писали на Вечный огонь, не выламывали кресты на кладбищах и не боялись ходить по скользким весенним улицам под сосульками, а следовательно, своей цели ролик не достиг. «Так вот зачем изменили слоган моей разработки против наркотиков», — ужаснулся Толя, вспомнив сумрачный коридор съемной квартиры и стоны Гены, запершегося в ванной.

Он снова вышел в Интернет, суматошно набрав в «окошке» запрос на поиск «бопьра с теиными чмиалавмт». Тут же стер перековерканные необдуманной скоростью слова, введя: «борьба с темными силами». Монитор заполнило большое количество ссылок на сайты магов, целителей, хиромантов, секс-волшебниц, изотерические виртуальные магазины.

Анатолий переходил от одного сайта к другому, разыскивая подсказки, способы борьбы с тем, что сделало его своим служителем. У него не осталось сомнений, что агентство выполняло черную миссию. «А почему нет, — рассуждал он, не опасаясь, что сошел с ума, а лишь поражаясь тому, что не пришел к этим выводам раньше. — Ведь у Бога есть церковь и священники, монахи, его даже официальная власть поддерживает, издаются приказы и законы, основанные на принципах морали, нравственности, веры. А что есть у сатаны? Никто не узаконит черные мессы. Ха! Только в страшном сне такое привидеться может. Кто будет сталкивать людей с пути истинного, если не тайная организация, действующая в строгом соответствии с законом, иногда переворачивая его как дышло. И эти слова…» Толик напряг память, вспоминая строчки из письма Ивана: «Они заманивают к себе деньгами. Потом, чтобы никто не мешал работать, лишают близких. Но это лишь верхушка айсберга! Только то, что очевидно, по крайней мере для меня. Под темной водой скрыта хитрость с троицей… Со святой?»

Толя замер, напрягся всем телом, словно его обухом по голове ударили. Его рот непроизвольно открылся, между верхней и нижней деснами натянулись слюни-ниточки. На экране мигали картинки с рекламой, предложением читать информацию о ведьмаках далее, прочая ерунда.

«Меня три раза предупредили не делать того, что я хотел сделать! Три раза! Вот тебе и троица», — осмыслил мужчина, запрокинув голову. В шее хрустнуло. Тогда он наклонил голову влево, вправо, вперед, назад, по кругу. За соседним компьютером, сменив девушек, сидел молодой парень с темной кожей, видимо иностранец. Он посмотрел на Толика. Тот поймал его взгляд и вгляделся в темные глаза незнакомца, немедленно отвернувшегося, почувствовавшего, как участилось биение сердца. «Этот человек расист», — подумал молодой араб, но решил не уходить из кафе. «Он знает, что я натворил, — подумал Толик, а потом улыбнулся глупости этой мысли. — Он не может знать. О них никто ничего не знает, кроме горстки избранных и некоторых сотрудников. Они ведут хитрую незаметную игру».

Он продолжил искать информацию по борьбе с черными силами, но ничего путного не попадалось. Усмешку вызвало предложение наследственного колдуна, проживающего на переулке Звездном, оказать услуги экзерциста. А какая улыбка, полная явной злобы, появилась на лице Толика при прочтении предложений избавить дом от барабашек и вампиров при помощи чудодейственного средства, изготовленного из масла чеснока, выращенного под Иерусалимом. Он пробежал глазами по строчке: «Возвращаю на путь истинный», и снова догадка, выкристаллизовавшаяся в веру, поразила его, заставив замереть. «СПИ» расшифровывается как Сбитые с Пути Истинного!» — решил он.

В тот же миг на его плечо легла легкая, но властная рука, вызвав рефлекторную конвульсию по всему телу. Со лба сбежала еще одна капля пота, пальцы задрожали, голову заполнила кричащая тишина, разбухающая внутри, словно смоченный водой хлеб.

— Извините, — раздался голос из-за спины, а рука чуть сжала его плечо.

«Они пришли за мной»! — истерично полыхнуло в мозгу, и Толик обернулся.

Наверное, его лицо было так сильно искажено страхом и злобой человека, не знающего, какие шаги предпринять, что администратор кафе не узнал того, кто оплатил два часа вперед и заказал пирожное и хот-дог, а также коктейль.

— Извините, — повторил он, наблюдая метаморфозу, преобразившую в секунды лицо клиента из пугающего в растерянное. — Я хотел узнать, будете ли вы продлять время выхода в «WWW»?

— Да, конечно, — пытаясь собраться, ответил Толик, переживший за краткий миг, прошедший с прикосновения рукой к его плечу до осмысления, что это всего лишь служащий кафе, настоящий шквал неприятных эмоций.

Он вынул из заднего кармана джинсов кошелек, достал деньги, заплатив еще за два часа. Администратор поблагодарил его и поинтересовался, может ли он чем-нибудь еще помочь, на что получил отрицательный ответ.

3


За дополнительно оплаченное время Толик нашел всего один материал, который подходил под его ситуацию. Последователи некоего посланника веры по имени Артемиус, жившего и проповедовавшего в I веке нашей эры, описывали, пытаясь подражать старорусскому языку, принцип троицы. «Ежели трижды отроку будет дан знак не совершать деяние или прекратить бездействие, то сие есть знаки свыше. И коли отрок, а также муж, жена не примут знаки по непонятливости али по нраву упрямому, то сие человеки не смогут возвратить содеянного вспять, а возвратив, не смогут снять грех с души», — было написано в одном из посланий Артемиуса.

Прочитав текст, мужчина откинулся на спинку компьютерного стула, на котором сидел. В голову пришла неуместная в данной ситуации мысль: «Почему в интернет-кафе, где все выполнено, в подчеркнуто японском минималистском стиле, стоят такие стулья на колесиках?» Скорее не думая ни о чем, чем решая заданные вопросы, Толик посмотрел на потолок. В этот момент он ощутил свое одиночество настолько остро, что не смог подавить вырвавшийся из горла жалкий стон. Почему-то араб за соседним столиком встал и пошел в сторону администратора, он был взволнован, даже напуган. Толик же простонал вновь, не обращая внимания на происходящее вокруг. От обострившегося чувства одиночества он увидел страх. Да-да, именно. Он узрел его в виде бездонно-ночного черного неба, с сияющими звездами на нем. Это небо словно кричало, что он Ничто, имеющее начало и конец, как и все его мечты о славе, деньгах, памяти потомков, способной продлить его жизнь после жизни. И вот у этого Ничто есть душа, которую он продал, сам того не заметив, в погоне за благами цивилизации, торопясь получить общественное признание, которое так трудно заработать и ничтожно легко потерять. Млечный Путь, который Толик увидел перед собой, сидя с закрытыми глазами и откинув голову на спинку стула, мягко, но вместе с тем жестоко объяснял, что, несмотря на пустоту его, Толик, бытия, он лишился большой части единственного стоящего, составлявшего его нутро. Он лишился души. И когда Толик готов был снова взвыть от осознания потери и безысходности, его привел в чувство голос администратора:

— Вам плохо?!

В тоне работника кафе не чувствовалась тревога за самочувствие клиента, хоть он и старался продемонстрировать именно ее. В его вопросе было больше: «Почему бы вам не уйти из нашего заведения, уж тем более, если вам нехорошо?»

— Вам плохо?! Вызвать врача? — повторил администратор, и Толик открыл глаза, посмотрев на него.

— Все нормально. Я хочу уйти.

— Будем рады видеть вас снова в нашем заведении, — привычно улыбнувшись, отозвался работник кафе.

— И я буду рад, — вставая из-за стола, оставляя еду, произнес Анатолий, чувствуя, что больше никогда не вернется в это место.

Прежде чем уйти, он прошел в туалет, умылся, посмотрел на себя в зеркало. Лицо в щетине, глаза красные, больные. Приникнув губами к крану, он стал жадно пить холодную воду, ощущая, как свежесть изнутри расползается по всему телу, прогоняя истому, а вместе с ней мысли о безвыходности его положения. «Даже если вас съели, у вас есть два выхода», — вспомнил он прочитанную где-то фразу, и на его лице появилось подобие улыбки. Стараясь удержать этот призрак веселья на губах как можно дольше, Толик вышел из туалета, прошел через кафе, шагнул на улицу.

Его сразу окутал горячий летний воздух большого города. От асфальта поднималось прозрачно-водянистое марево, искажая перспективу горизонта. Служащие, вынужденные носить костюмы, а некоторые «тройки», напоминали уставших от жизни в вечной смерти привидений, настолько вялыми и, казалось, бесцельными они выглядели. От проезжавших одна за другой машин шел запах. Над их нагретыми лучами остовами, как и над землей, поднимался раскаленный воздух. Нескончаемый гул и спешка делали жару еще невыносимее. Проходивший мимо Толика, все еще стоящего на крыльце интернет-кафе, парень, с пробками в мочках ушей, деревянными браслетами на запястьях и парой одиноких дредов в длинных волосах неопределенного цвета, открыл полулитровую бутылку газированной воды и вылил пузырящееся содержимое себе на голову. К сонму запахов примешался чуть уловимый дух кальцинированной соды и йода.

Толик пошел к станции метро. Страшная мысль, обряженная в маску «выход из сложившейся ситуации», пришла в его голову: «Я должен найти Ивана и узнать, помог ли он умереть Сергею. Если помог, то что изменилось в жизни его близких. Вдруг Сергей оказался прав, и другого выхода спасти любимых и родных, кроме как смерть, не существует. А если так, то, пока есть возможность, я могу попытаться уничтожить осиное гнездо, начав с шефа». Вспомнив прохладный сумрак кабинета директора рекламного агентства, мужчина не испытал ничего, кроме злобы и решимости человека, которого загнали в угол.

Сжимая пальцы правой руки в левой и иногда закусывая нижнюю губу, он ехал в место, где, как ему казалось, думать о душе будет легче. Он вспоминал, как впервые нашел его. На улице с тем же названием, что существует в Оренбурге, на улице «Спартаковской». Он набрел на нее случайно, повернув налево от Казанского вокзала в самые первые дни своего пребывания в Москве. Пройдя минут десять, наслаждаясь спокойствием широкой дороги, не заставленной рядами тоскующих в пробках автомобилей, он вышел к ней. На подходе, подслушал разговор двух бабок. Дескать, сюда сам Пушкин захаживал в свой век, а теперь они.

Толик вышел на нужной станции, поднялся на поверхность. Церковь, показавшуюся в тот первый раз по-настоящему родной, он увидел сразу. «Если и думать о душе, то здесь», — переходя улицу, решил он. В запасе у него оставалось минут сорок, даже час.

4


Лидия Павловна Бурухина до конца своих дней вспоминала тот день, когда она решила, по обыкновению, зайти после работы в церковь. Она мыла полы в магазинах, занимавших первый этаж одного из домов по улице Спартаковской. В свои шестьдесят она продолжала трудиться не от здорово живешь, а по нужде. Оставшаяся одна, без сына, погибшего во время войны в Афганистане, и лишившись мужа, тихо умершего во сне в пятьдесят семь лет, она с завидным упорством и поражающей работоспособностью принялась бороться с нищетой. Она не желала, чтобы ее дом превратился в пропахший стариковским запахом сарай с увядшими обоями, треснутой побелкой и пожелтевшей от времени сантехникой, которой пользуется раз в месяц, да и то с помощью социального работника, она — немощная старуха. Именно такая метаморфоза произошла с некоторыми ее подругами-пенсионерками, предпочитавшими жить на пособие от государства. Лидия Павловна трудилась в разных местах и разными способами зарабатывала деньги, но самыми любимыми были: распространение косметики через каталоги и мытье полов в магазинах на Спартаковской. С кремами, парфюмом, помадами и прочей продукцией американской компании в ее жизни появилась хорошоналаженная сеть потребителей и партнеров, приносивших порядочные проценты. Техничкой же пенсионерка подрабатывала для души. Не в том смысле, что пройтись шваброй по плитке затоптанного пола было делом успокаивающим и богоугодным, а в том понимании, что после того, как выжатая тряпка отправлялась ночевать на батарею в кладовке, Лидия Павловна шла в церковь.

Хорошо одетого молодого человека она увидела не сразу. Он стоял словно в тени, хоть и был в центре залитого мягким светом круга. Лицо этого молодого мужчины показалось ей репродукцией картины, название и автора которой она помнила в те дни, когда сын еще был жив, а перспектива понянчить внуков казалась неоспоримым фактом. Сейчас же, краем глаза наблюдая за человеком, беззвучно шевелящим губами, неустанно накладывающим крест на чело, Лидия Павловна напрягала память, но вспомнить не могла даже названия картины.

Между тем Толик, не замечавший вокруг никого, впал в странное, неведомое ему ранее состояние. Его тело словно растворилось в воздухе, пропитанном курившимся ладаном и горящими восковыми свечами. Он повторял слова «Отче наш», понимая, как никогда ранее, глубину этой короткой и кроткой молитвы, вмещавшей в самое себя все человеческие нужды: хлеб, прощение, любовь, защиту. Толик повторял завещанное Иисусом снова и снова, ничего от себя не добавляя. Если в прошлый раз, когда он приходил просить за отца, он был многословен, то теперь он осознал истину молитвы. Не надо других слов, кроме дарованных, поскольку если душу вложить в них, то мир вокруг станет лучше. Толик плакал, сам того не замечая. Неожиданно состояние эфира тела было потеряно, он ощутил свои конечности, заметил, как рука накладывает крест раз за разом. Виной тому была мысль о растрате души. «Если я продал ее, то услышит ли меня Господь?» — такой была та мысль.

Лидия Павловна, не сводившая с молодого широкоплечего мужчины прищуренных глаз, услышала фразу, слетевшую с его губ. Она стояла совсем рядом, поэтому разобрала каждое слово. «Если я продал ее, то услышит ли меня Господь?» — повторила она про себя, не понимая смысла вопроса, сказанного с чувственностью молодого священника, вершащего первую свою проповедь и еще не усомнившегося в вере, не разочаровавшегося в церковном быте.

Толик, не сводя широко открытых глаз с иконы сына Господа Бога, рухнул на колени. Щемящее в груди сердце, сжавшись, словно помпа, выдавило из уголков его глаз особо крупные слезы. Таких Лидия Павловна не видела за всю свою многострадальную жизнь. Сгорая от любопытства и совершенно забыв, где находится, женщина подошла поближе к уткнувшемуся лбом в увлажнившийся пол молодому человеку.

Толик же, отринувший вопрос, смутивший Лидию Павловну, снова повторял к «Отче наш». И хотя мысленно он проговаривал одни и те же слова, смысл в них постоянно менялся. Говоря: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день», — он просил о возможности жить дальше самому и дать его любимым людям. Прося: «И прости нам грехи наши, как мы прощаем должникам нашим», — он молил об искуплении греха. Умоляя: «Избавь от лукавого», — он надеялся на спасение от нависшей угрозы, исходящей от его работодателя. Он надеялся, но не был уверен.

Лидия Павловна, в свою очередь, была убеждена, что такого проявления покаяния, скорби не видела никогда, даже в кино, даже в книгах о таком не читала. На несколько секунд ей даже показалось, что молодой мужчина, при ближайшем рассмотрении оказавшийся симпатичным, если не красивым, излучает свет. Позже рационализм убедил ее, что на молящегося просто падают блики от иконы, отражавшей пламя свечей. Тогда же она заметила, какие свечи зажжены. Это были самые толстые, которые только возможно было купить в церкви, и было их много. У Лидии Павловны не оставалось ни капли сомнения в том, кто их поставил перед образом Иисуса. «Почему все думают, что большое вложение денег окупит их грехи?» — спросила она саму себя, да так ничего и не ответила. Она переключилась на действия молодого мужчины, который встал с колен, задрал край одетой навыпуск рубашки, промокнул ею мокрые глаза, потом подошел к емкости, содержащей освященную воду, налил ее в кружку, часть плеснул на лицо, а остальное выпил. Когда мужчина поставил кружку на место, она не узнала искавшего покаяния человека. Перед ней был серьезный, решительно настроенный мужчина, надеявшийся лишь на собственные силы.

Толик быстрым чеканным шагом направился к выходу из церкви, не обращая никакого внимания за следившей за ним с испуганным выражением лица женщиной. «Этот готов на все», — думала Лидия Павловна. Остальные прихожане даже не заметили перемены в глазах широкоплечего мужчины. Наверное, они не общались с одержимыми победой людьми. Лидия Павловна, строя сеть потребителей косметики и партнеров по распространению, легко узнала этот огонь в глазах молодого мужчины. Именно его она пыталась зажечь в сердцах очередных приглашенных на семинар по построению маркетинговой сети. Если получалось, то она верила, что совсем скоро посаженное ею дерево бизнеса принесет немалые плоды. Если огня не было, то она отказывалась от работы с таким человеком, как с бесперспективным. «Этот готов на все», — еще раз повторила про себя Лидия Павловна, наблюдая, как Толик выходит из церкви.

5


По пути к высотке Толик купил шоколадный батончик с арахисом. В его руке, на жаре, тот превратился в мягкую шоколадно-карамельную субстанцию с твердыми овалами орехов внутри. Пришлось половину слизывать с внутренней стороны упаковки, что Толик и сделал, совершенно не смущаясь прохожих, поглядывающих на него с неприязнью.

Он приехал к зданию, как и наметил, в половине седьмого. Нацепив на нос солнечные очки с большими стеклами, скрывавшими половину лица, пригладив челку, спрятавшую лоб, и выпростав отросшие волосы, ранее зачесанные за уши, Толя стал почти не узнаваем. Единственное, что выдавало его, это фигура, но тут он ничего изменить не мог.

Толик зашел в фойе и сразу почувствовал, что напрасно потеряет время. Ощущение упущенной возможности стало осязаемо острым, беспрекословным. Но он отринул его, приняв за слабость, даже за трусость.

Он подошел к стойке охраны. Нужного человека за ней не оказалось. Тогда он спросил, когда его дежурство, на что получил ответ:

— Никогда. Он уволился, насколько я знаю, по собственному желанию. Мужик он был порядочный, не пил, его отпускать не хотели, оклад предлагали повысить, а он ушел.

— Подскажете куда? — озираясь, спросил Толик.

— Отчего такой интерес, молодой человек? — пристально посмотрев на него сощуренными голубыми глазами, поинтересовался охранник, вертя в пальцах правой руки карандаш.

— Я должен был встретиться с его сыном, но потерял телефон, а единственное, что знаю, так это место работы отца. Мы заходили сюда с ним…

В процессе лжи Анатолия охватило еще одно предчувствие. Словно ища поддержку ему, он посмотрел в сторону лифта. Над входом туда на табло загорались номера этажей по нисходящей, от седьмого к шестому, от шестого к пятому…

— Убедительная история, — хмыкнул охранник, принявшись отбивать дробь грифельным кончиком по столешнице. — Но я не знаю, куда он уше…

Букву «л» он проглотил вместе с вздохом, наблюдая, как молодой человек в очках со скрытыми волосами лбом и ушами убегает прочь из здания. «Чокнутый», — подумал охранник, поворачивая голову в сторону лифта. Двери одной из кабинок поползли в разные стороны, отхаркивая толстый комок человеческой субстанции. Это был Олег Викторович.

Когда главный редактор ступил на пол фойе, Толик уже был на улице. Он побежал, не оглядываясь, в сторону угла. Завернув за него, он осмелился оглянуться. При виде еще более обрюзгшего медузоподобного тела Олега Викторовича в животе словно надулся воздушный шар, вытесняющий проглоченный недавно батончик вместе с желудочным соком. На втором плане было чувство ярости и желания наброситься на эту тушу, распотрошить ее. Но разум подсказывал, что этот шаг будет последним в его жизни. Прекратив заигрывать с огнем, Толик отвернулся и пошел прочь от здания, раздумывая, что же делать дальше.

«Надо поискать Ивана по клубам», — решил он, сидя на скамеечке в одном из дворов, расположенных неподалеку от высотки. Тут затрезвонил сотовый телефон.

— Да, Полиночка, — ответил мужчина, моргая левым глазом, в который, скатившись со лба, попала капля пота. — Я уже закончил на сегодня… Все хорошо… Какие предчувствия?.. Чушь это все, полная чушь! Мне надо будет задержаться еще на день, может, на два… Ладно-ладно, я постараюсь выполнить работу за день и послезавтра выехать… Я жутко соскучился… Я люблю тебя так же сильно, поэтому и приехал сюда, ведь это необходимо… Ради нас… Мама пошла к соседке? Зачем?.. Аааа… Что еще она раздать хочет?.. Нет-нет, мне ничего из отцовских вещей не нужно… Как память я оставлю фотоснимки, возможно, часы… Ну, конечно, кольцо я возьму… Ты как?.. Ничего, когда еще у тебя будет возможность предаваться лени и смотреть бестолковые телевизионные программы… Вот и отдыхай… Ничего, я приеду, и станет веселее, я обещаю… Как ты думаешь, стоит позвонить маме, с ней поговорить?.. Купи ей карточку, раз так… Завтра?.. Ты в театр в чем пойдешь?.. Оно тебе очень идет. После спектакля мне перезвонишь, расскажешь, как прошло?.. Ладно, я тебя тоже целую… Пока.

Он посмотрел на дисплей, подмигнувший ему на прощание синим светом. Затем Толя убрал телефон, влажный от пота, выступившего на ладонях, в кожух.

— И я тебя люблю, — прошептал он, вздыхая.

Встав, мужчина пошел в метро, надеясь купить карту с указанием ночных клубов города. Он убрал со лба влажную челку, спрятал волосы за уши, снял очки. «А если тебя увидит кто-то из агентства, Олег Викторович например?» — закралась в голову мысль.

— Тогда я либо убью его, либо узнаю правду, — произнес мужчина вслух, не заметив, как от его слов вздрогнула идущая впереди него женщина с младенцем, висящим в «кенгуру».




Глава 18

Проверка теории снятия проклятия на практике


1


Ночная жизнь большого города кипела, раскрашивая мегаполис в яркие неоновые цвета. Стробоскопические импульсные лампы, известные в мире наружной рекламы как лампы-вспышки, беспорядочно мигали прозрачным, красным, синим, желтым, зеленым. Дюралайт, змеей обвивавший колонны, деревья, рамы, двери, клумбы, расположенные вблизи клубов, поражал светотехническими возможностями. Вывески из оргстекла, сверхпрочного пластика и закаленного стекла соперничали с хромированными буквами, жестяными подложками и выполненными из другого металла средствами идентификации увеселительного заведения. Толик уже видел многие «лица» клубов, но лишь на глянцевых страницах специализированных журналов. Уже тогда его поражала красота и манящая бесшабашность вывесок. Сейчас же он осознал, что оригинал всегда лучше копии, фотографии, заменителя. За ночь, проведенную в поисках Ивана, он обошел все места скопления «ночного народа», какие смог. Он извел кучу денег на такси, устал объяснять, кого и зачем ищет. Поначалу он придумывал разные легенды: Иван ему друг по переписке, Иван его брат троюродный, одноклассник, любовник и прочие. К завершению своего напрасного марафона он выбрал одну версию, которая «на ура» прошла в паре предыдущих клубов — Иван, мол, назначил встречу бывшему однокласснику. Ему верили, и вопросы отпадали, начинались поиски. Тогда охрана или бармен вызывал администратора зала или официанта, знавшего всех постоянных клиентов в лицо и поименно, и просил проводить Толика к школьному другу, якобы заказавшему столик или танцующему где-то на танцполе. И почти сразу Анатолию объясняли, что подходящего под описание молодого человека нет и никогда не было в клубе, разве только раз в сто лет он тут появляется, да кто такого запомнит.

Поначалу Толик ходил из заведения в заведение, не задерживаясь нигде, но когда чувство бесперспективности его действий стало нарастать, превращаясь в уверенность, то он принялся заказывать напитки. В каждом новом месте он выбирал фирменный коктейль клуба, а если такового не было, то оплачивал тот, который ему пробовать не приходилось. Он пил из высоких бокалов на тонкой ножке, из рюмок, винных фужеров, из граненых стаканов. Опрокидывая в рот стакан, он прослушал историю о Вере Мухиной, сотворившей «Рабочего и Колхозницу» и Малевиче, небезызвестном авторе «Черного квадрата». Ощущая обжигающий вкус напитка, Толик узнал, что дизайн граненого стакана это дело рук творческого союза именно этих двух людей. Когда жидкость, раздражая горло, стекла огнедышащей массой в желудок, он вспомнил, что проходил это в университете. В другом клубе, потягивая коктейль, с консистенцией магазинной сметаны, содержащий в себе сливочный «Бэйлис», он привлек внимание продажной женщины, сидевшей за стойкой и ожидавшей клиента. Толя в двух словах доходчиво объяснил ей, что он не есть клиент. Решив заказать коктейль, основным ингредиентом которого было пиво, мужчина попросил упаковку соленых кешью. Они были единственной едой, проглоченной им за ночь.

Несмотря на количество выпитого, он не ощущал опьянения. Его голова, как казалось, была ясной, а походка ровной, его язык был остер, а расчеты точны. Возможно, одержимость противостояния злодейке-судьбе, исподтишка подставившей подножку, удерживала его состояние в норме, заставляя перемещаться от клуба к клубу, от вывески в виде пальм, под которыми предлагалось укрыться людям, жаждущим музыки в стиле реги, к истерично вспыхивающему красно-золотыми стробоскопическими импульсными лампами крыльцу приюта для поклонников рэйва. Одержимость найти ответ на мучавшие его вопросы, толкала его в танцующую массу, несмотря на заверения администраторов и официантов, сторожил-тусовщиков, барменов, охранников в том, что разыскиваемого им человека в данном клубе нет. Чем дольше продолжались его поиски, тем настойчивее он «прочесывал» фарш толпы, конвульсивно двигающийся под музыку. Он смотрел в лица людей и не видел того, кого хотел увидеть, отчего становился еще более одержимым. Он лавировал между мужчинами в цветастых рубахах, обтягивающих накачанные торсы майках, полуголых, одетых, как женщины. Он искал, не чувствуя усталости и опьянения.

В одном из клубов ему показалось, что он нашел его. Парень, очень похожий на Ивана, пританцовывая, удалялся в сторону лестницы, ведущей в туалет. Отпихнув в сторону девушку, обезображенную ярким макияжем, Толик поспешил следом, но, нагнав молодого человека на входе в уборную, увидел, что лицо того покрыто морщинами, волосы его седы, а взгляд безумен, как у пытающегося обмануть смерть смертника. Тогда, именно тогда и лишь на короткий миг Анатолий подумал, что проиграл: «Даже если я спрячусь от них, скроюсь в глуши лесной чащи, смерть, родившаяся от последних вздохов людей, погубленных мной, настигнет меня». Раздумывая, он совсем забылся, а между тем престарелый посетитель клуба с интересом разглядывал хорошо одетого молодого человека, рубашка которого подмышками, на груди и спине сменила цвет на более темный.

— Чего застыл, — отвлекая Толика, сказал старик. — Иди потеть дальше, и она обязательно клюнет!

Поняв услышанные слова по-своему, Анатолий развернулся и пошел к выходу из заведения. Он ненадолго задержался на крыльце, находящемся под кронами каких-то декоративных деревьев. Разглядывая темные в сгустившемся сумраке листья, совершенно не подсвеченные лампочками, он вдохнул посвежевший воздух. На короткое ночное время жара спала, чтобы с полуднем неистовствовать вновь.

Толик вдохнул глубоко-глубоко, сжал в левой руке пальцы правой, расцепил этот «трусливо-неуверенный» замок, чтобы сжать ладони в кулаки и подумать: «Жизнь обязательно клюнет».

Он спустился к трассе, поймал машину и назвал адрес очередного клуба, найденного в справочнике, купленном на одном из переходов в метро.

Домой он приехал в семь утра, оглушенный неудачей, вдрызг пьяный, с пульсирующей в голове музыкой, мешающей уснуть, и с твердым намерением пойти в офис, попасть в кабинет директора и уничтожить его. «Тогда я либо убью его, либо узнаю правду», — было последней мыслью, подмигнувшей ему перед тем, как сон поглотил его черной маслянисто-густой пучиной.

2


Ему снилось, что он пришел в приемную фирмы, без проблем вошел к директору, ничего не подозревающему, сумел каким-то хитроумным образом запереть дверь кабинета изнутри и учинил допрос мужчине, скрывающемуся в тени. Директор понял, что Толику все известно, и не стал отрицать связи агентства с некоей могущественной темной силой, несущей в массы антиморальные, губительные принципы, противоречащие завещанным в святых писаниях. Также мужчина, скрытый искусственным сумраком, созданным на его половине кабинета, принялся сулить Толику несметные богатства, славу по всему миру и долгую жизнь, на что тот возразил: «Но я теряю дорогих мне людей!» «Зато приобретаешь дорогие вещи и известность, дарующую жизнь после смерти», — ответил директор. Тогда Анатолий понял, что злой гений эксплуатирует его дар, преподнесенный свыше, дергая за ниточки сильнейших мечтаний его, Толика. «Я не марионетка!» — вскричал он, подбегая к границе света и полутени, протягивая руки к мужчине, моментально испарившемуся. Толик остался в кабинете один на один со своими мыслями и чувством голода, волнами прокатывающимся внутри его, обретающим черты физической боли.

Еще не проснувшись, он машинально перевернулся на живот, как делал всегда под утро, ощущая пустоту в желудке. Но вместо облегчения твердый комок тошноты поднялся к горлу, и Толик открыл глаза, упершись ладонями в кровать, отжимаясь от нее. Мужчина подогнул колени, потом выпростал их вперед, сев. Жгучий комок упал вниз, вонзаясь сотнями иголок в слизистую желудка. «Надо поесть», — подумал Анатолий, попытавшись встать, но тело отказалось слушаться хозяина. Ноги превратились в бесчувственные чурбаны, а голова! Голова становилась тяжелее с каждой секундой, как наливается свинцом доска, в которую расстреливают обойму за обоймой. При всем при этом усилилась тошнота, скручивающая пищевод в жгут. А в рот словно помочился не один десяток кошек. И нестерпимо несло куревом. Казалось, запах табака сочился из-под кожи.

Толик попытался сконцентрироваться на действиях. Он согнул ноги в коленях, пододвинул задницу к краю кровати и выкинул ступни вперед. Таким образом он преодолел-прополз десять сантиметров. Его потуги встать отозвались в желудке волной боли. В тот момент, когда он согнул колени вновь, мир вокруг заполнился душераздирающей трелью. Мужчина почувствовал себя так, словно ему на голову надели большую эмалированную кастрюлю и стучат по ней снаружи сразу в нескольких местах. Именно стенки кастрюли, как подумал Толик, закрыли для него солнечный свет, просачивающийся сквозь плотно сдвинутые шторы. Трезвон продолжался секунд тридцать, затем эхо хаотичной полифонической какофонии не смолкало мгновений двадцать, следом пришла тишина. Кастрюля, которой и не было вовсе, рассыпалась в истлевший тут же прах.

Анатолий открыл глаза, недолго пощурился от света и возобновил попытки встать. «Надо поесть», — думал он, ощущая колики в желудке. «Тебя вывернет от любой еды», — отговаривал здравый смысл и запел голосом известной певицы: «Любовь была еще вчера, сегодня горькое похмелье». Едва улыбнувшись, Толик сполз на край кровати. Он был в одежде, надетой вчера в полдень. От ткани несло табаком, пропитавшим стены ночных клубов. От волос и кожи тоже пахло. Он вздохнул, выпустив перегоревший воздух, и сам сморщился от окутавшего лицо зловония.

Ступив на пол, он усилием воли выпрямился. Тяжелая голова потянула его вперед, на окно. Он выставил вперед правую руку, схватился за штору и повис на ней, а потом услышал треск и полетел вниз. Согнутые в локтях руки врезались в пол, отдачей его подбородок запрокинуло, и он смог увидеть, как сверху летит что-то широкое, колеблющееся. Штора накрыла его, сделав видимый свет приглушенным.

Изо рта вырвался стон. Его продолжало тошнить, но, кроме желудочного сока, утроба ничего извергнуть из себя не могла, потому что была пуста, словно бесплодная женщина. От этого боль лишь усиливалась. Да тут, придя ей на помощь, снова раздался телефонный звонок. На этот раз Толя, страдая от нестерпимой какофонии, догадался протянуть руку к кожуху, закрепленному на ремне, неповоротливыми, словно отекшими пальцами открыть его и достать сотовый. Он нащупал клавишу ответа, нажал на нее, и сумасшедшая трель исчезла. Тогда мужчина подтянул руку с мобильным к уху, прошептав:

— Алло?.. Мам, я не могу говорить, у меня важная встреча… У вас все нормально?.. Просто соскучилась?.. Я тоже… У меня все хорошо, голос нормальный… Я перезвоню, как только освобожусь, поцелуй от меня Полину.

Он отключился, выпустив из пальцев телефон, подгибая колени. Левая нога запуталась в шторе, поэтому пришлось повозиться, прежде чем он смог встать, отбросив в сторону ткань.

Пошатываясь, по стеночке, он дошел до ванной, включил свет, холодную воду. Под поток, хлынувший из рассекателя, он подставил голову. Кожу обожгло ледяной влагой. Потихоньку ему удалось снять с себя пропитанную запахом табака одежду. В рот попадали капли, смывая вонючий зеленовато-белый налет с языка и неба. Толик набрал воды в рот, подержал там, чтобы она согрелась, затем прополоскал его, почувствовав, как смывает твердый кусочек кешью, застрявший между зубов.

Освободившись от одежды, он перевалился, поддерживаясь за края, в ванную. По груди забарабанили ледяные капли. С ними в голове начало проясняться, зато в желудке не утихала буря. Чтобы окончательно не замерзнуть, мужчина открыл кипяток, который, смешавшись с холодной водой, ударил теплым ливнем. Почувствовав, что тело согрелось, Толик закрыл кран с горячей…

Контрастный душ помог не только прийти в себя, но и вернул одержимость, с которой Анатолий рыскал по клубам в поиске ответа, в поиске Ивана. Но сейчас он знал, кто ответит на его вопросы. «Надо дождаться, когда Олег выйдет из офиса, надо его поймать, и тогда…» — решил мужчина, выключая воду, перекидывая ноги через край ванны.

2


Несмотря на голод, он смог проглотить лишь три печенья, да и это ему стоило больших трудов. Подолгу пережевывая каждое кондитерское изделие, он ощущал во рту вязкий шероховатый комочек без вкуса, который можно было в желудок только смыть. Так он и поступал, запивая печенье черным чаем, отдающим запахом дыма и миндаля. На полке холодильника он нашел нераспечатанную баночку с биологически-активной успокоительной добавкой. Прилепив к смоченной слюной подушечке пальца две таблетки зеленого цвета, мужчина отправил их следом за печеньем. «Крепкие нервы мне пригодятся», — рассуждал он.

Закончив скромную трапезу, Толик встал и прошел в зал. Он нашел пульт от телевизора. «Как я не забыл снять квартиру с сигнализации? — падая на диван, удивился он. — Как домой-то вернулся — не помню, а это сделать — сделал!» Он включил «друга человека». С экрана в комнату полился мягкий свет, а диктор начал рассказывать о новом террористическом акте, далее переключился на выборы в какой-то африканской стране, следом показали сюжет об открытии выставки миниатюрных ювелирных украшений… Мужчина не вникал в смысл услышанного. Он сосредоточился на одном, на борьбе с тошнотой, усилившейся после того, как было съедено последнее, третье печенье и выпита последняя капля чая. Помимо бури в чреве, голову окутала слабость. Глаза мужчины сузились. Чтобы удерживать веки открытыми, Толик часто моргал и наклонял голову в разные стороны. Он заметил, что без конца зевает, а пальцы его мелко дрожат. «Какого черта я напился вчера?» — подумал он, выключая телевизор.

Анатолий встал и пошел в туалет. Там он наклонился над унитазом, вспомнив, как несколько месяцев назад провел ночь в обнимку с «белым другом». От этой мысли стало еще гаже. Он присел на корточки, засунул указательный палец в рот, щекоча им небо…

Шумела вода, наполняющая сливной бачок. Толик вышел из туалета. В ванной умылся, прополоскал рот. «Жаль, что успокоительное вышло», — подумал он, закрывая кран с холодной водой, стаскивая с вешалки полотенце.

Он решил, что необходимо сходить в магазин и взять пива, тогда полегчает. Так Толя и сделал в течение пятнадцати минут. За это время он успел переодеться во все чистое, взять деньги, спуститься вниз, пройти по улице и через двор, попросить безалкогольное пиво, пачку жевательной резинки и вернуться домой.

Опустошив полбанки, Толик почувствовал облегчение, и желудок вроде успокоился. Тогда мужчина пошел в спальню, поднял штору, лежащую у окна. Осмотрев ее, он решил, что не все безнадежно, это легко починят в ателье. Толик свернул оборванную им при падении материю, положил ее на подоконник. Она соскользнула вниз, размотавшись. Тогда он сложил ее снова, но теперь оставил на полу, под тюлем. Завершив эту операцию, он посмотрел в окно. Стекло уже нагрелось от солнечных лучей. Лето властвовало, не разделяя своих полномочий. Оно плавило Москву, словно сахар, превращавшийся в вязкую карамель, а потом застывавший до состояния полного безмыслия.

Мужчина отошел от окна, сел, а затем лег на кровать, уставившись в потолок. Он скрестил руки на груди, контролируя дыхание, при помощи которого старался восстановить нормальное состояние организма. Он вдыхал медленно и глубоко, на что у него уходило секунд десять. Так же медленно он выдыхал.

Пролежав так минут пять, он встал, пошел на кухню и выплюнул в мусорное ведро белый комок жевательной резинки, еще пахнущий ментолом. Затем Толик вернулся на кровать и продолжил медленно дышать, чувствуя тяжесть во всем теле, а вместе с ней и расслабление. Такое состояние, когда ты и легкий, как Ничто, и оглушительно тяжелый, словно тонны этого самого Ничто. «Потому что Ничто в купе с другими себе подобными уже имеет вес, так же как любой цифре не помешает стоящий рядом ноль», — всплыла и распалась на частицы мысль, показавшаяся Толику глупой и не принадлежащей его мозгу.

Спустя десять минут он осознал, что должен выспаться. В противном случае у него ничего не получится. Чтобы разгадывать загадки, нужны силы, поэтому он встал, завел будильник на 15.00. «Я позвоню Олегу Викторовичу и скажу, что нам надо поговорить где-нибудь в людном кафе ближе к вечеру. Мне не стоит идти в офис, это опасно. Так и сделаю», — принял Толик окончательное решение, закрыл глаза и погрузился в сладостный, особенно после бестолково-бессонной ночи дневной сон.

3


В 15.00 зазвенел будильник. Толик подскочил на месте, встал на пол. Посмотрев в окно, он увидел залитый жалящим светом город. Мужчина потянулся, ощущая, как солнечный зайчик, упавший на правый бицепс, согревает кожу. Подмышки пахли потом. Он опустил руки, согнулся пополам, коснувшись носков ступней. Мышцы спины напряглись. Выпрямившись, Анатолий размял шею, плечи и почувствовал сильный голод, без тошноты.

Он пошел на кухню, захватив с собой сотовый. Там он распахнул окно, надеясь, впустить в квартиру свежего воздуха, но снаружи полилась духота. Не обращая на это внимания, он набрал номер Олега Викторовича. Тот долго не отвечал, и когда Толик готов был отключиться, послышался треск, затем:

— Здравствуй, Анатоль!

— Здравствуйте, Олег Викторович, — поворачиваясь спиной к окну, ответил Анатолий, ощутив предательскую слабость в коленях. — Как вы поживаете без меня?

— Всем не хватает твоего энтузиазма, идей, новаторства, — сказал главный редактор, тяжело дыша.

«Видно, жара доконала толстяка», — подумал Толик, вслух произнеся:

— А я сейчас в Москве, по семейным делам приехал.

— Как твоя Полина? Вы поженились?

— Откуда вы знаете о наших намерениях?! — почувствовав, как возвращается утренняя тошнота, и присев на табурет, всполошился Толя.

— Я не слепой, Анатоль. Я все вижу. Но ты так и не ответил на мой вопрос. Вы поженились?

— Еще нет, но собираемся. По этому поводу я и позвонил вам, необходим совет взрослого умного человека…

— Не надо лести, Толя, я и без того всегда готов тебе помочь! Когда встретимся?

— Сегодня часов в пять вечера можно. Или у вас много работы?

— В пять, а где? — ответил Олег Викторович.

Анатолий назвал адрес кафе, расположенного на одном из оживленных проспектов Москвы. Это заведение ему не нравилось своей суетностью и большим количеством посетителей, но для будущей встречи оно подходило как никакое другое.

— Объясни, как туда добраться? — попросил Олег Викторович. Было слышно, как он делает пометки в блоке с отрывными бумажными листиками.

Анатолий подробно объяснил, даже сказал, какой веткой метро пользоваться, на случай, если Олег предпочтет подземный вид транспорта. Тот рассмеялся с присвистом и хрипом, но ничего не сказал.

— Значит, в семнадцать часов я вас жду внутри! — подытожил Толик и, получив утвердительный ответ, прервал связь.

«Главное, сделать первый шаг», — подумал он и положил трубку на стол, медленно вдыхая через рот. Постепенно легкость в коленях исчезла, но тошнота осталась. Она горечью проявилась на языке и в горле.

Анатолий принял душ, оделся в спальне в то, в чем бегал в магазин за пивом. Чтобы наполнить желудок, он вышел на улицу. Пройдясь по горячим, закатанным асфальтом тропинкам, достиг магазина, где взял пару бананов. Он почистил один плод, откусил четверть. Покрытая черной рябью желто-белесая кожура, скрывала сладкую, рыхлую мякоть. Пережеванная, проглоченная слизь обволокла горло, попав в желудок, успокоила спазмы голода.

Толик кушал, сидя на детских качелях в одном из дворов. Кроме него, взрослых почти не было, одна старушка грызла семечки на лавочке у подъезда. Дети, преимущественно не старше десяти лет, играли в прятки, несколько девочек копались в песочнице, готовя куличики, предлагая друг другу отведать «рассыпчатое тесто». Анатолий раскачивался, то выпрямляя ноги, то сгибая их в коленях. Второй банан был зажат в правом кулаке. Дети громко обсуждали, кто победил в последней игре. Жирные, серые с переливами, голуби недовольно расхаживали по асфальту, по участкам земли, в поисках съестного. Толик не думал ни о чем. Он понимал, что надо бы заранее спланировать разговор, но в голову ничего не приходило.

Проглотив последний кусочек первого банана, он принялся за второй. От мякоти исходил аромат, схожий с легким запахом лака для дерева, да и вкус у лака должен быть именно такой. Тошнота прошла. Но его разморенное жарой тело, казалось, готово расплыться, словно растаявший белковый крем.

Закончив поздний обед, Анатолий встал с качелей, пошел к метро. Он подумал, что будет правильно, если он купит оберег в какой-нибудь лавке изотерических продуктов. Тот, что он взял с собой из Оренбурга, сейчас поблескивает где-нибудь на железнодорожном полотне. «Может, его заметила ворона и принесла в гнездо. Теперь ее покой будут охранять символы белой магии», — подумал мужчина, ярко представив, как маленькие воронята копошатся, отбирая друг у друга золотистый восьмиугольник. От этой мысли ему стало весело, и он вспомнил, что надо позвонить Полине.

— Привет! — поздоровался он с любимой.

— Привет, дорогая пропажа! Как прошло совещание? Тебя отпускают?!

— Еще нет, но все идет к тому, чтобы отпустили…

«Навсегда», — подумалось ему.

— А чем сейчас занимаешься? — слегка разочарованно спросила Полина. Она заканчивала красить ногти, когда Толик позвонил, поэтому в комнате стоял резкий запах лака и ацетона.

— Прогуливаюсь по магазинам, размышляя о тебе, вместо того чтобы думать о работе, — соврал он, миновав высокое здание, за которым скрывалось солнце. Шквал горячих лучей обрушился на него сбоку.

— А я в театр собираюсь, ногти накрасила почти, — ответила она, посмотрев в окно, напротив которого сидела.

— Где мама?

— Курит на улице. Она выглядит смирившейся.

— Я был бы рад, если бы она выглядела счастливо, — хмыкнул Толик.

— Время должно пройти, — ответила женщина. — Ты перезвони ей на номер, она обрадуется.

— Прямо сейчас! Она зайдет в квартиру и скажет, что я ей звонил, вот увидишь. Созвонимся вечером.

Он отключился, позвонил матери. Она действительно вернулась с улицы и с порога объявила: «А угадай, кто мне сейчас звонил?!» При этом остатки сигаретного дыма продолжали выходить из легких женщины, источая вокруг нее неприятный запах табака. Полина улыбнулась и угадала. Две женщины рассмеялись, потом стали болтать о прошлом: одна при этом красила ресницы, а вторая ждала момента, когда можно будет погрузиться в пучину одиночества и воспоминаний за пересмотром старых вещей покойного мужа.

Анатолий тем временем спустился в метро, где было прохладнее, чем на поверхности. Люди торопились по своим делам. Его пару раз пихнули, обгоняя. Толик шел, размышляя, может ли он без квитанции пойти в ювелирную мастерскую и забрать заказанные амулеты. Учитывая, что он внес лишь аванс и предстояло произвести окончательный расчет, он мысленно махнул на эту идею рукой. «Куплю обычный оберег, главное — вера», — решил он. На его шее висел православный крестик, но Толик почему-то даже не подумал о его защитной силе.

4


Он встал напротив лотка, под пластиком которого в ячейках лежали амулеты. Они были точно такими же, что он скупил в одном из магазинов Оренбурга, только стоили на двадцать рублей дешевле.

— Интересуетесь? — подошел к нему продавец с бородкой в виде косички, в свободных желто-белых штанах из шелка и такого же цвета майке, держащейся на паре ленточек, завязанных на плечах.

— Да, хотелось бы обеспечить себе защиту от черных сил, — ответил Толик, и ему даже не стало смешно.

Если бы он раньше хоть мысленно представил возможность такого, то не поверил бы, залившись смехом. Сейчас он верил во все, был готов ко всему, а потому ощущал странную расслабленность. Прежде ему казалось, что перед опасностью человек напряжен, мышцы его как сталь, нервы на пределе, но, оказывается, в момент настоящей угрозы он становится мягким как вода, и в податливости ее сила, а не слабость.

— Эээй! — позвал продавец, тихонечко дернув задумавшегося покупателя за рукав легкой рубашки, сквозь ткань которой просвечивали темные круги ореолов.

— Что? — посмотрел на него Толя, поднес руку ко лбу и зачесал отросшую челку вправо.

— Я говорил, что здесь очень много амулетов от враждебных проявлений адских сил и козней их приспешников, — повторил «козлобородый». — Вам для дома или с собой носить будете?

— С собой, — кивнул мужчина, вдыхая пропитанный ароматами ладана и сандала воздух помещения.

— Можете взять вот этот…

— Подождите! — остановил его Толик, задумавшись: «Если я принесу с собой оберег, то получится как в прошлый раз — Олег почувствует его и не скажет правды, если не хуже». Как подтверждение его слов с улицы донесся скрежет тормозов, а перед внутренним взором пронеслась картина попавшего под колеса коллеги, отобравшего у него амулет. «Хорошо бы было встретиться с Артемом-„Синей бородой“, но где он теперь?»

— Я передумал, — обратился Толик к терпеливо ждущему продавцу. — Мне нужна одновременно и защита и наоборот. Ну, как если бы я хотел пользоваться амулетом и в хороших и в плохих делах.

— Понятно, такой есть, — кивнул «козлобородый». — Вот!

— Этот?! — удивился Толик, вспомнив, что в оренбургском магазине такого элементарного средства защиты — палки о двух концов не было.

— Да, — подтвердил продавец, убирая с лотка пластик. Он взял в руки вещицу, по виду выполненную из легкого металла. Повертев ее, сказал: — Палка о двух концов, знак добра и света, известный каждому жителю России с молодых ногтей. В силу его значения многие люди подняли волну возражений против использования этого символа.

— Я помню, — кивнул Анатолий, раскрывая правую ладонь, поворачивая ее тыльной стороной вниз. — Сразу после свержения советского строя по телевизору выступал какой-то астролог…

— Да-да-да! — обрадовался «козлобородый». — Как приятно поговорить со знающим человеком.

С этими словами он положил амулет на линии судьбы, жизни, смерти и любви, избороздившие ладонь Толика.

— Вот в таком виде, когда один зубец смотрит вверх — это добро и свет, дающий защиту от дьявольских чар, — пояснил продавец. Затем он осторожно перевернул оберег, превратив его в непременный атрибут черной мессы. — А когда два зубца смотрят вверх, то он привлекает злые силы, — продолжил он.

— Я раньше видел это превращение, знал о смыслах и того и другого, но лишь сейчас понял, какова истинная суть вещей, — произнес Анатолий, по выражению лица которого «козлобородый» понял, как глубоко задеты чувства покупателя.

— Всему, что на поверхности, часто не придаешь значения, — философски сказал продавец.

— Так похоже на морду козла, вот и бородка, — хмыкнул Толя, не выходя из задумчивого состояния.

При упоминании бородки торговец смутился. Он замолчал, ожидая и слушая слова покупателя:

— Получается, что добро и зло — две грани одной монеты. Две стороны одного амулета, уравновешивающие друг друга. Одна не может без другой. За что же идет борьба?

Это уже походило на сумасшествие, поэтому продавец вставил свое:

— Вы будете покупать?

— Конечно-конечно, — встрепенулся мужчина, доставая кошелек.

— Вы сильно-то не заморачивайтесь на смысле жизни. Ни к чему хорошему такие рассуждения не приводят, одна головная боль да депрессия, — принимая деньги, посоветовал «козлобородый».

Затем он предложил шнурок к амулету. «Из кожи, из синтетики, из ткани», — перечислял он, пока не был остановлен жестом широкоплечего покупателя.

— Завернуть? — спросил он напоследок.

— Нет, и распечатки со значением не надо.

«А у нас таких и нет», — хотел ответить продавец, но Анатолий повернулся к нему спиной и пошел к выходу из магазина, уже не ощущая аромат благовоний. «Все, что на поверхности, не привлекает внимания», — подумал он, представив огромное офисное здание в сотню этажей, полностью отданное под рекламное агентство, в котором он трудился. За зеркальными стеклами кипела работа, кажущаяся такой простой, но несшая в себе больше смысла, чем видели власти, клиенты, потребители. От этого видения ему стало страшно, словно он вновь, как в детстве, задумался о бесконечности вселенной. Тогда он не мог понять, как может быть что то бесконечное, огромное и не имеющее конца. При размышлении о вселенной его охватывал жуткий страх. И сейчас при мысли о том, что многое вокруг несет совсем не тот смысл, который все вкладывают в него, он испугался. Даже амулет-звезда, зажатый в кулаке с такой силой, что в местах упора зубьев в кожу появились крошечные кровавые трещинки, не приносил покоя и чувства защищенности. Чтобы не впасть в панику, Толик применил средство, спасавшее его в детстве от бессонных ночей, пропитанных мыслями о бесконечности вселенной — он перестал размышлять над этим, словно и не знал об этом никогда. Сейчас его занимал один вопрос: «Как уберечь любимых женщин от опасности?»

5


Он отключил телефон, чтобы никто не смог помешать закончить разговор. Он ждал около часа, наблюдая, как заведение наполняется народом. Здесь были все: студенты, бизнесмены, тунеядцы, смахивающие на сектантов, бритые на половину головы мужчины, рокеры с засаленными космами в кожаных штанах, надетых вопреки жаре. Группы просачивались в кафе с оживленной улицы, занимали места за столиками, заказывали прохладительные напитки. Некоторые поодиночке устраивались у стойки на высоких стульях, обтянутых разноцветным дерматином. Постепенно лившуюся из репродукторов музыку, преимущественно западную попсу, заглушил гул голосов. Кто-то, увлеченный спором, переходил на крик, не обращая внимания на окружавших его людей. Затем все затихало, понижаясь до шепота.

За время ожидания он выпил чашки три зеленого чая, терпкого и насыщенного, словно расплавленная на огне древесная смола. К чаю он взял одно пирожное «шар». Оно напоминало на вкус памятный с детства торт «Наполеон», только было сделано в виде шарика, размером с теннисный мяч. Распадаясь на небольшие сладкие комочки во рту, десерт пропитывался слюной, попадал в желудок, казалось, окончательно успокоившийся после ночной пытки алкогольными коктейлями.

Амулет-звезда, повернутый двумя зубцами кверху, лежал в заднем кармане брюк. «В случае опасности я переверну его. Это должно помочь», — надеялся Толик, вспоминая, как когда-то, кажется очень-очень давно, он стоял в кабинете начальницы и тепло от амулета Артема растекалось во все конечности и как от одного косого взгляда Людмилы Геннадьевны тепло превращалось в холодный безболезненный жар, пульсирующий энергией в кончиках пальцев. «Она тогда сказала, что плохо спала, а сама бледнела на глазах, сжимая в пальцах пластмассовую пирамидку с такой силой, что кожа побелела. Она умоляла меня уйти, даже кричала. А когда я вышел, то она разбила сувенир о дверь, швырнув его мне в спину. Если звезда обладает такой же силой против них, то я узнаю правду», — думал мужчина, отламывая кусочек «шара». О том, что будет в случае бесполезности амулета, Толик старался не думать. Как в прошлые годы, когда его целью было найти прибыльное перспективное рабочее место в столице, он думал лишь о хорошем варианте развития событий, настраиваясь на позитивную волну…

В это самое время его мать пододвинула стул к двери в комнате, которую она делила с мужем при его жизни. Над входом висела полка, в которой хранились зимние вещи покойного. Полины в доме не было уже минут тридцать или пятьдесят. Если честно, то женщина не смотрела на часы, ей некуда было спешить. «Традиции не терпят суеты», — любила говаривать она. Подчиняясь заученному с детства правилу, она неспешно отдавала дань памяти человеку, с которым прожила столько лет. Она сортировала его вещи, раскладывая их по подписанным стопкам: «детский дом», «церковь или монастырь», «мужу сестры», «соседу Григорьеву», «начальнику цеха Рылееву». Она уже перебрала обувь, хранившуюся в коридоре, а теперь хотела перебрать свитера, джемперы, шарфы, шерстяные носки, кальсоны. В процессе своего скорбного труда женщина не плакала. Она давно уже смирилась со смертью мужа, а в день его опознания с последующими похоронами просто попрощалась с телом, кое давно уже покинула душа. Вчера вечером, ложась спать, она задумалась, как отнесется к сообщению о поимке убийц мужа. Она не могла заснуть до половины третьего, но так и не определилась. Ворочаясь с боку на бок, со спины на живот, вдова прикидывала разные варианты своей реакции. Как она вела бы себя в зале заседания суда над уголовниками? Она не знала, отчего ей стало стыдно. Если бы она негодовала, хулила убийц, то была бы права. Но она не уверена, что испытывала бы такую к ним ненависть. Ей было все равно. Промучившись еще полчаса, до трех ночи, она пришла к выводу, что давно смирилась со смертью мужа, что в ее душе оборвалась та нить, связавшая их души много лет назад, что ей безразлично возмездие, ибо оно бесполезно и не вернет того, кто стал отцом ее ребенка.

Вставая на стул, дотягиваясь до дверок полки, она вновь подумала об этом и пришла к тому же самому решению…

…Толик посмотрел на часы, висевшие над козырьком, накрывавшим барную стойку. Часов было несколько, и все они показывали разное время. Одни Нью-Йорка, вторые Стокгольма, третьи Токио, четвертые Москвы, пятые Сидней, шестые Париж и так далее. В столице было 16.45.

Мужчина встал из-за стойки, попросив бармена придержать для него это место и поинтересовавшись, где туалет. От трех кружек тягучего зеленого чая его мочевой пузырь просто распирало.

В туалете было стерильно чисто, словно уборщица минуту назад обработала все поверхности, отделанные кафелем разного цвета и размера, дезинфицирующим порошком. Пахло пихтой и хлоркой. Толик подошел к дверце одной из четырех кабинок, дернул ручку стального цвета.

— Занятооо! — заорал кто-то изнутри так громко, что мужчина отшатнулся назад, словно за дверью ждал монстр, готовый прыгнуть на него и разорвать длинными острыми клыками.

Анатолий проверил соседнюю кабинку. Она была свободной. Он зашел, осмотрелся. Обод унитаза был чистым, стены тоже. В одном лишь месте имелась надпись — номер телефона. Удовлетворенный тем, что увидел, Толик закрыл дверцу, расстегнул брюки. В проем, образованный между полом цвета зебры и разделяющим кабинки полотном, просунулась нога. Обута она была в летние, с прорезями туфли из замши оттенка кофе с молоком. Толя, тем временем отрывавший полоски от рулона плотной туалетной бумаги, затаил дыхание. Находящийся за перегородкой тяжело дышал, а нога его периодически вздрагивала, словно змея с отрубленной головой в первую минуту своей смерти.

Потом из соседней кабинки раздался хрип, больше похожий на выражение радости. «Вот прижало чувака», — подумал Толик, попытавшись отвлечься от появившейся в его кабинке ноги. Он повернулся к унитазу и выложил оторванные полоски бумаги на обод, затем спустил брюки и присел. В туалет вошло несколько человек. Они громко обсуждали последний клип американской певицы, переставшей нести в массы образ девственницы и перевоплотившейся в падшую женщину, готовую на все и с любым. «Это правильный ход, паря, — говорил один. — Если телка хочет нарубить гринов, то ей нужно скинуть сбрую, показать свои мамки. Да теперь все школьники и мужики с сексуальными проблемами сделают ее королевой своих эротических снов». Заслушавшись этой пламенной речью, Толик не обратил внимания, как ногу убрали. Лишь уловив звук открывающейся дверцы соседней кабинки, он посмотрел туда, откуда она торчала.

— Ааа, братэла, — раздался восторженный вопль человека, отошедшего от унитаза.

Он обращался к вошедшей в туалет компании.

— Здорово! — хором ответило несколько человек.

— Ты какими судьбами забежал? — спросил один.

Толик, делая свое дело, слушал, как перед зеркалами у раковин топчутся люди, некоторые заходят в соседние кабинки. Кто-то вошел в только что опустевшую, наступил на какой-то полый предмет. Тот тихонько хрустнул, а затем, отброшенный носком туфли, вкатился в занятую Толиком кабинку. Это был шприц. Между тем снаружи происходил разговор.

— Чего забежал, соскучился?

— Был мне фарт встретиться с тобой, — ответил уколовшийся несколько секунд назад человек.

— Он снова говорит наркотикам свое слово! — крикнул кто-то, занявший кабинку после наркомана, раздавивший шприц.

— Аааа! Свой героиновый мир ты не отдашь никому…

Больше Толик не слушал. Многократным эхом в голове повторялась фраза: «Он снова говорит наркотикам свое слово!» Вместе с ней вернулась легкость в коленях, тошнота и страх. Сидя на унитазе, мужчина начал молиться. Он повторил про себя «Отче наш» три раза. За это время дверцу в его кабинку пару раз дернули желающие облегчиться люди. Он же чувствовал, как кафель уходит из-под ног, а стерильный запах хлорки с пихтой удушливыми парами проникает в мозг. Вспомнив свою первую работу над социальной рекламой, повторив шепотом: «Скажи наркотикам свое слово!», — Толик потерял веру в удачное завершение разговора с Олегом Викторовичем.

…Его мама протянула руку, чтобы вытащить последний из свитеров. Подтаскивая его, она услышала звук. Твердый предмет царапал дно полки. Тогда женщина приподняла одежду. Стул, на котором она стояла на цыпочках, слегка пошатнулся, но она устояла, сжав в левой ладони ручку дверцы. Под свитером лежала странная вещица. Чтобы разглядеть ее лучше, вдова взяла находку большим и указательным пальцами правой руки, опустилась на стопы, чтобы не отвлекаться на необходимость удерживать равновесие. Она стояла перед выходом из комнаты на стуле, склонив голову к заключенному в золотого цвета рамку такого же цвета рисунку на черном фоне. Это был и не овал, и не прямоугольник, заключавший в себе переплетенные в паутину черточки, галочки, точечки. «Никогда не думала, что он увлекается такими вещами», — подумала женщина, слезая на пол, пытаясь вспомнить, чтобы муж когда-либо приносил этот амулет в дом. Такого в прошлом не было. Тогда вдова попыталась узнать собственность сына в «Австралийском щите», который Толик согласно прилагаемой распечатке поместил над дверью в комнату, желая оградить дом от зла. Но и сын ее, насколько она знала, такими вещами не увлекался. Чтобы убедиться, не обманывает ли ее память, вдова сходила за сотовым, набрала номер Анатолия. Его телефон был отключен. Отложив в сторону мобильный, женщина задумалась и постепенно начала пенять на родственников, своих и покойного, прошедших через квартиру во время похорон. «Наверное, кто-то из них решил наслать на меня беду, как с подругой моей вышло», — подумала она, резко встала, поспешила к выходу из квартиры, отворила дверь. На коврике, постеленном у входа, земли не было. Тогда женщина заперлась, вздохнув и произнеся вслух: «Земли с кладбища никто не подбросил, и то хорошо». Она прошла обратно в комнату, положила находку на туалетный столик и тут заметила…

…Толик вышел из кабинки на неверных ногах, мягких, как вата, легких, словно перо. Возобновившаяся тошнота заставляла прижать к животу правую ладонь, полусогнуться.

— О! Это не твой друг, любитель дури? — ляпнул один из компании.

— Хорош оральник настраивать, — вспылил наркоман. — Не видишь, пацан посрать не может. Ты иди домой, таблетку выпей! — посоветовал он Толе, похлопав его по спине.

Не обращая внимания на окружающих, не поднимая глаз от пола, тот доковылял до раковины, открыл кран. Ему казалось, что стоит посмотреть вверх, и мир рухнет. Пол поменяется местами с потолком, а стены сойдутся в дробящем его кости поцелуе.

Он умылся, набрал в ладошку-лодочку воды, выпил немного. Ощущая, как прохладные капли стекают по лицу, по шее за воротник на грудь, он засунул правую руку в карман брюк, где лежала перевернутая звезда. Мягкими пальцами, вызвавшими в голове воспоминание о растаявшем внутри упаковки шоколадном батончике, которым он утолял голод вчера, Анатолий переместил ее так, чтобы вверх указывал один зубец. Облегчения не пришло. Амулет не подействовал, или же его влияние нельзя было ощутить сию секунду, чего хотел Толик. Левая рука его до белизны в подушечках пальцев сжала край раковины, поскольку кафель под ногами дрожал. «Машину не остановить», — подумал он, убрав правую руку из кармана. Компания парней смотрела на него с неприязнью, один даже хотел вызвать администратора, но его остановил наркоман: «Стой! Еще загребут парю после твоей шестерной малявы».

— Братан, тебе чего, хреново так? — подошел к Толику, склонившемуся над раковиной, кто-то из компании.

— Помоги дойти до двери, — прошептал он в ответ, пытаясь собраться с силами.

— Не вопрос, — взяв широкоплечего молодого мужчину под локоть, согласился парень. Еще двое ребят поддерживали его с другого бока.

Толик сделал первый шаг к двери, и ему стало легче. С приближением к выходу из туалета он чувствовал себя все лучше, хоть тошнота не уходила, зато пропал страх рухнуть на пол, быть раздавленным стенами и потолком. «Что же со мной происходит», — подумал он, встав в открытой двери, сказав ребятам: «Спасибо»! В кафе пахло выпечкой, кофе, шоколадом. Едкий запах хлора и пихты остался позади. «Может, причина слабости в этом?»

Подумать над вопросом было некогда. На часах, показывающих московское время, было ровно 17.00. Толик подошел к своему месту у барной стойки. Кружка заказанного им ранее чая стояла на месте, поверх белой бумажной салфетки. Он повернулся лицом к входу в заведение. Засунув руку в карман, перевернул звезду двумя зубьями вверх…

…Его мама заметила, какой слой пыли осел на листьях фикуса, томящегося в коричневом пластиковом горшке, около подоконника. Горшок стоял на старой бабушкиной табуретке, ошкуренной и покрытой лаком лет десять назад. Эту работу сделал покойный муж, объясняя сыну метод нанесения густого янтарного цвета средства на дерево. При воспоминании о том солнечном дне она улыбнулась, затем сходила в ванную, где на батареи лежал кусок марли, а под раковиной стоял разбрызгиватель с дистиллированной водой, которую женщина специально отливала у знакомого автолюбителя. Она была убеждена, что от такой воды растения лучше цветут, да и вытягиваются быстрее.

Взяв разбрызгиватель и марлечку, она вернулась в комнату.

— С этим трауром совсем про тебя забыла, бедненький мой фикусик, — сказала она. — Скоро в этом доме мы останемся только вдвоем. Мой сын уехал жить в другой город. Почему я не родила ему сестру, которая осталась бы со мной и ухаживала за мной в старости, как я забочусь о тебе. Глупо, правда, надеяться на такое, — опрыскивая листья, пожелтевшие по краю, протирая их марлей, говорила она. — Все дети вырастают и начинают строить собственные дома, а родителям приходится стареть в одиночестве. Миру столько лет, а сценарий не особо изменился…

Она отошла на пару шагов назад и окинула взором результат своего труда. На нескольких листьях снизу еще лежала пыль. Вдова развела руки, вздохнула и продолжила с растением:

— Я и поливать тебя забыла! Вот мамка у тебя совсем дурная стала, совсем!

Покончив с пылью, она пошла на кухню, по пути забросив в ванную разбрызгиватель и марлю. На кухонном столе женщина взяла стакан и наполнила его дистиллированной водой.

— Сейчас! — крикнула она, словно отвечая кому-то. — Сейчас я полью тебя, и ты подрастешь, мой фикусик.

Вдова вернулась в комнату, проходя мимо туалетного столика, посмотрела на амулет, плюнула три раза через левое плечо. Она решила дождаться Полины, прежде чем принимать окончательное решение, — что делать с нечаянной находкой. Она не испытывала тревоги, на душе у нее было легко. Наверное, перебирая вещи покойного, собираясь раздать их, она стряхивала прах со своих ног, вычищала золу горечи из кувшина души.

— Сейчас я полью тебя, — сказала она вслух и опрокинула стакан с водой в горшок.

Поток ударил в землю, открывая золотой краешек какого-то предмета. Обнажившаяся грань была небольшой, но достаточной для того, чтобы женщина ее заметила. Вдова отставила стакан на подоконник, запустила пальцы в мягкую, теплую грязь, извлекая на поверхность еще один амулет, столь же непонятный для нее, как и первая находка. То был круг Тетраморфа — стража райского древа. Служил он оберегом, приносил удачу. Толик не нашелся, куда еще можно было спрятать этот универсальный знак борьбы света со злом, поэтому второпях воткнул в землю горшка, не думая, что фикус будут пересаживать или поливать.

Вдова прошла в ванную, где смыла грязь с амулета. Она подумала: «Если хорошо поискать, то в доме обнаружится тьма такой чертовщины». Но искать она не стала, решив позвонить невестке. Вдвоем разрешить загадку должно быть проще, да и нервы у нее что-то начали пошаливать…

…Он вошел, заслонив разухабистой фигурой дверной проем. На глаза были надеты солнцезащитные очки. Он побрился наголо. Его овальная голова была гладкой и блестящей от выступившего на ней пота. В таком виде главный редактор напомнил Толику сказку о колобке, с одним различием. У этого колобка было тело. Огромное. Казалось, что расстегни пуговицу рубашки или приспусти брюки, так с исчезновением преграды эта масса лопнет и расплывется в разные стороны.

Те, кто заметил появление толстяка в кафе, сразу с интересом принялись исподтишка разглядывать его, перешептываться. Анатолий же успокоился. Сейчас все разрешится, а значит, больше нет нужды волноваться. Он поднял руку вверх и помахал Олегу Викторовичу. Тот заметил, и оладьеподобные щеки искривились от улыбки.

Те, кто не заметил появления толстяка в кафе сразу, увидели его в тот момент, когда он, подобный огромному ягодному муссу, пробирался между столиков. Он на удивление легко лавировал между стульями, посетителями, а если и задевал кого, то потому, что они замирали, с открытым ртом глядя на его приближение. Случайно пихнув одну девушку, Олег Викторович удержал ее от падения за голое плечо. Его губы, подобные двум слипшимся толстым, налившимся красным цветом, опарышам, раздвинулись в улыбке. Девушку передернуло от его прикосновения, правда, никто этого не заметил, кроме нее самой и редактора. На ее коже остался пот мужчины, и ей показалось, что он жжется, словно острый чилийский перец. Она поспешила в туалет, смыть с себя прикосновение лысого толстяка в очках. Он же пошел дальше к стойке, где его ждал Толик, подумавший: «Если бы наша встреча была сценой кинофильма, то он приближался бы под жесткие аккорды гитар и ударных в переплетении с плачем скрипки и переливами гармошки». Толик даже услышал эту воображаемую музыку, увидел, как придуманная им камера наезжает на фигуру в черном костюме, готовом разорваться от жирного «внутреннего мира» в любую секунду. Разлететься на клочки и выплеснуть содержимое. Камера дает крупный план, сочные губы отрицательного героя искривляются в улыбке, показывая зубы. Еще кадр — и со лба стекает несколько капель пота, пробегая по переносице, застревая в бровях, три капли у левой ноздри сливаются в одну, скользящую к верхней губе, из приоткрытого рта появляется розовый острый кончик языка и слизывает ее. Музыка становится агрессивнее и грустнее, ничтожнее, можно так сказать. Громкость в голове Толика нарастает и лопается, как мозоль, оставляя его один на один, несмотря на толпу вокруг, с толстяком, стоящим в одном шаге спереди, произносящим:

— Привет, Анатоль, я ведь не опоздал?..

…Полина возвращалась домой волнуясь. Свекровь позвонила ей во время антракта и попросила срочно приехать. Она сказала, что ничего страшного не произошло, но какого черта тогда бы она стала выдергивать ее из театра, билет в который сама же и купила? Полина, если признаться честно, с радостью воспользовалась шансом покинуть спектакль, оказавшийся обычной непонятной и не имеющей стержня постановкой. Такие принято называть авангардом. Ей больше нравилась классика: «Чайка», «Ревизор», «Вишневый сад». Но она сама не ушла бы из театра, не желая обижать свекровь. А тут она сама попросила вернуться домой. Жаль, что ее голос во время этого дрожал, заряжая волнением.

Полина дошла до остановки, находящейся перед элитным казино и пивнушкой для богатых. Улица, по которой она шла от театра, была полна народа. Создавалось такое впечатление, что у людей больше нет дел, кроме как прогуливаться по бульвару туда-сюда. «Понятно, почему эта улица пешеходная», — подумала она, подходя к остановке.

Она смотрела, не идет ли нужный ей автобус, когда позвонил телефон. Это снова была свекровь. Голос ее стал спокойнее и грубее. «Только что покурила», — разговаривая с ней, поняла Полина, вслух сказавшая, что уже на остановке. «Тебе нужен 39-й маршрут. И извини, что выдернула тебя со спектакля, дело того не стоит», — напоследок произнесла вдова, отключила мобильный и пошла на лестничную площадку, чтобы выкурить еще одну сигарету. Оба амулета она сжимала в левом кулаке. Наверное, они и впрямь обладали магической силой защиты от зла, ибо крупный мужчина с бледным лицом, темными кругами под запавшими глазами и нездоровой усмешкой на губах не зашел в подъезд, где курила вдова. Он решил подождать на улице. Что-то подсказывало ему правильность такого выбора. «Да-да, — думал он „полусгнившими“ мозгами, прячась под козырьком подъезда от солнечных лучей, колющих зрачки. — Надо подождать здесь…»

…Олег Викторович поставил туфлю на подножку, схватился обеими руками за край барной стойки, отчего его массивное тело приподнялось вверх, а затем опустилось на высокий стул, обтянутый дерматином символического черного цвета.

— Мне тоника, — попросил он у бармена, прежде чем снова заговорить с Толиком, сидящим рядом, ощущавшим запах пота, смешавшегося с дорогим парфюмом, исходящие от главного редактора, не снявшего скрывающие глаза очки.

Они молчали десять секунд, потом Олег Викторович спросил:

— Ты устал отдыхать, Анатоль? Ты жутко выглядишь, будто всю ночь бухал и трахался.

И мужчина рассмеялся, а потом захлебнулся воздухом и закашлялся.

— Я хочу поговорить с вами по важному делу, — выдавил из себя Толик, следя взглядом, как языком собеседник слизывает выступивший над верхней губой пот.

— По важным делам не ходят в такие балаганы, — ткнув сарделькообразными пальцами в сторону сидящих за столиками посетителей кафе, ответил главный редактор.

Напротив него поставили запотевший бокал с прозрачным тоником. Он правой пятерней смахнул пот с лысого черепа, затем взял напиток.

— Я выбрал это место не подумав, — соврал Толик. — Я хочу вам сказать, что все знаю, абсолютно все.

— Как?! — всполошился толстяк, вздрогнув всем телом так, что жидкость из бокала выплеснулась на лацкан его черного костюма.

Не ожидая подобной реакции, не представляя ее ни в одном из проигранных в голове сценариев, Толик напрягся. Хоть очки и скрывали, было понятно, что глаза главного редактора вылезли от удивления из орбит, рот округлился в огромное «О», повторившее:

— Как, ты все знаешь?! Откуда тебе знать, что я вчера драл пятерых мулаток, купленных оптом на Арбате?!

Пошутив, Олег Викторович рассмеялся, снова расплескав тоник, попав даже на брюки Толика.

— Видел бы ты свое лицо, Анатоль! Такое ощущение, что тебе в задницу засовывают раскаленную кочергу, — сказал мужчина, потом успокоился, кашлянул и продолжил: — Как я погляжу, ты не настроен на веселую волну радио радости. Так о чем тебе известно?

— О тайне нашего работодателя, о потайной деятельности, проводимой агентством, — выпалил Толик, и ему показалось, что эти слова расслышали даже в самом дальнем углу заведения.

Но на них никто не обращал внимания. Люди пришли развлечься, провести деловую беседу. Им было не до странной парочки, сидящей у барной стойки под часами, показывающими московское время — 17.10…

…Полина проехала мимо зеркального здания сберегательного банка. Посмотрев на дисплей сотового, узнала, что в Оренбурге 19.11. ПАЗ подбрасывало на ухабах, в салоне пахло газом, которым заправляли автобус. Женщина разглядывала плакат с изображением обезьяны, наклеенный скотчем на стекло напротив кондуктора, видимо, вместо шторы. Она прищурилась, пытаясь прочитать надпись, написанную на майке орангутанга. Автобус тряхнуло. Полина поправила прическу, прищурившись вновь. «Game Over», — прочитала она.

Вдова тем временем потушила окурок, плюнув на него. Сморщенный бычок, напомнивший ей вялый мужской член, она отправила в металлическую баночку, когда-то хранившую кофе. Раскрыв левую ладонь, она посмотрела на «Австралийский щит» и «круг Тетраморфа». Вздохнув, вернулась в квартиру. «Зря я, наверное, Полинку дернула, — подумала она. — Мало ли откуда эта бесовщина в доме оказалась». Ей представилась родственница покойного супруга, явная ведьма, закапывающая в горшок с фикусом обнаруженную ею вещицу. Мотнув головой, вдова отогнала видение, подошла к окну, выходящему во двор. Ей показалась знакомой фигура удаляющегося от дома мужчины, что было очень странно. С чего бы этот медленно уходящий прочь человек должен быть знаком ей. Она пригляделась, надеясь, что он обернется, показав лицо, но этого не произошло. Ее охватил немотивированный страх, идущий откуда-то, где в ее теле живет шестое чувство. Расплывающийся, исчезающий образ мужчины, показавшегося ей знакомым, будто бы принес плохую весть. «Принес да забыл доставить», — подумала вдова…

… Олег Викторович снова улыбнулся. «Сейчас он скажет, что не знает никакой тайны, а я просто спятил», — промелькнуло в голове Толика, ожидавшего ответа. Толстяк не спешил. Он отхлебнул тоника, облизал губы, поставил бокал на стойку, положил руки себе на колени.

— А можешь ты рассказать чуть подробнее о том, что за тайная деятельность? Уж не шпионят ли сотрудники фирмы по поручению американского правительства за новыми технологиями, внедряемыми в рекламной сфере России? — спросил он наконец.

— Я говорю о скрытом смысле внедряемой рекламы, о том, что ее целью является не продвижение того или иного товара на рынок, а разложение умов потребителей данной информации, — ответил Толя, перейдя на шепот.

— Ты хочешь сказать, что, снимая ролик о новой марке пива, агентство думало в первую очередь не о заколачиваемых бабках, а о вреде, который принесет этот уважаемый напиток людям, решившим его попробовать? — уточнил Олег Викторович, улыбнувшись.

— Да, — согласился Толик. — И речь идет обо всем, что делает фирма: о социалке, о проектах, связанных с детским питанием.

Он замолчал. Главный редактор усмехнулся, указательным пальцем правой руки приспустил очки так, что стало видно сощуренные, словно заплывшие жиром, глазки…

…Полина спустилась из автобуса на землю, иссушенную солнцем, горячим ветром. Она захотела позвонить Толику, но передумала. Вначале необходимо узнать, что стряслось дома. Если ничего важного не произошло, то она сможет поговорить с ним со спокойным сердцем, а если что-то случилось, то она сориентируется по ходу.

Она перешла улицу и решила сократить расстояние, пройдя через небольшой пустырь, расположенный сзади частного дома. Эту тропинку ей показал Толя. Свернув налево, женщина ступила на узкую дорожку, пробегающую между горой мусора и золы, растущих из нее амброзии, лопухов и одуванчиков. Трава значительно выросла с того момента, когда она последний раз пользовалась этим путем.

Ей оставалось миновать метров шесть, когда с другой стороны тропинки появился он. Мужчина шел сгорбившись, лоб его скрывала челка. Наверное, из-за этой детали Полина не узнала его сразу. Она вообще не придала значения появлению этого крупного человека на пути. Все мысли женщины были заняты догадками на тему «Что случилось дома?» А между тем молодой мужчина узнал ее и усмехнулся своей удаче. «Я знал, что нужно подождать!» — ликовал он про себя, озираясь. Убедившись, что никого сзади нет, он посмотрел вперед, за спину Полине. Там тоже было безлюдно…

…Олег Викторович прикрыл глаза очками, с его губ не сходила улыбка. По выражению лица трудно было понять, о чем он думает. Черные стекла смотрели прямо на Толика. Люди в кафе шумно беседовали, играла музыка в стиле «латино». Одна девушка встала около столика, занятого ребятами из ее компании, и начала танцевать, описывая бедрами восьмерку.

— И что теперь? — нарушил молчание главный редактор, взяв в левую руку бокал с наполовину выпитым тоником.

— Я не знаю, как с этим жить, — честно признался Толик. Его кружка чая стояла рядом. Жидкость давно остыла, а сверху появилась пленочка, говорящая о плохом качестве воды.

— В каком смысле, Анатоль, ты не знаешь, как жить? Не думай, что я юлю, увиливаю от ответа. Просто хочется конкретики, ведь вопрос важный. Так в каком смысле?

— Я не хочу терять близких людей, как это происходит со всеми, работающими на фирме.

— Во-первых, не со всеми, а только с теми, кто вкладывает в работу душу. Сам пойми. Если человек одинок, то никто не мешает полету его фантазии, свершению его мечтаний…

— Но разве вам хорошо так жить, даже не жить, а существовать?

— А разве нет? У меня есть все, о чем я мечтал: деньги, власть, возможность много есть и жить очень долго, несмотря на ожирение.

— Это ваши мечты? — разочаровался Толик.

— А чем твои лучше. Ты хотел меньше, чем я: денег и славы!

— Еще я хочу быть любимым и любить, — возразил молодой мужчина.

— Люби, кого хочешь. Ты же всегда думал, что материальное положение определяет, будут ли человека любить или нет. Поправь, если я ошибаюсь.

Толя задумался. Мимо них прошла официантка, держа поднос с газировкой и тремя стаканами. Внутри бутылки бесновались пузырьки, поднимаясь со дна вверх. Было слышно, как тикают часы над их головами.

— Откуда вы все знаете? — спросил Толик, пытаясь разглядеть глаза собеседника, спрятанные за черными стеклами очков.

— Тебе нравится то, что ты делаешь. Ты сам говорил, что любишь находить способы обходить законы, убеждать людей, ведь так? Ты получил все, о чем молился, я не вру? Ты можешь позволить себе купить любую женщину в этом заведении, так зачем тебе та блондинка, о которой ты почти ничего не знаешь?..

…Полина приближалась к мужчине, а он шел ей навстречу. Солнечные лучи делали цвет ее волос более прозрачным. Она поправила сумочку. До того как поравняться со сгорбленным, смотрящим в землю человеком, оставалось пять его шагов или семь ее. Она обратила внимание на проплешину, совсем крошечную, расположенную ближе ко лбу мужчины, и тут он поднял на нее покрасневшие глаза. Женщина вздрогнула, словно сзади ее хлестнули бичом. Он широко улыбнулся, сказав: «Здравствуйте, Полина!» Получилось хрипло, видимо, в горле пересохло от ожидания и жары. Блондинка остановилась, не зная, что ответить, посмотрев за спину мужчине, но на тропинке было безлюдно. Он же прыгнул на нее. Полина метнулась в сторону, в амброзию, осыпавшую ядовитую пыльцу на одежду женщины. Он выставил сильную руку и поймал ее за плечи. Кожа его стала зелено-желтой от пыльцы. Женщина попыталась кричать, но он быстрым движением правой руки закрыл ей рот, прижал к себе и поволок в сторону от тропинки, туда, где сорняки доходили до пояса. Отойдя метров на семь, он присел, увлекая за собой Полину. Мужчина наклонился к ее левому уху и прошептал: «Не бойся, я хочу поговорить. Если не будешь шуметь, то пойдешь домой через несколько минут. Понятно?» Она несколько раз мигнула, кивнуть не получилось, поскольку мужчина с силой надавил на ее рот. Сам он уселся на нее сверху. Полина крупным планом видела молнию его ширинки, даже чувствовала запах. Напавший на нее потихоньку убрал ладонь, дав ей возможность глотнуть воздуха ртом и спросить: «Чего ты хочешь?..»

…Такой же вопрос стоял перед Толиком. Он ощущал себя рыбой, которой предлагают деликатесы, нашпиленные на крючки. И все эти деликатесы он выбрал самостоятельно.

— Вы можете ответить мне на один вопрос? — спросил он, не желая поддаваться на явную провокацию главного редактора.

— Валяй, задавай! — взмахнув левой пятерней, ответил тот.

— Я еще могу уйти?

Повисла пауза, показавшаяся Толику вечностью. Даже бег секундных стрелок часов, висящих над их головами, стал медленным и гулким. Они, будто камни, падали в глубокий-глубокий колодец. Солнечный зайчик пригрелся на ноге Толика, который залез в задний карман и нащупал зубья звезды, парно смотрящие вверх.

— А кто тебя держит? Но ты лишишься всего. К чему такая жертва?

— Я хочу остановить смерть, — ответил Толя.

— Это невозможно. Пока есть жизнь, будет и она, — пространно сказал Олег Викторович, напоминавший кота, забавляющегося с мышкой.

— Но Сергей нашел способ! — возразил Толик, чувствуя, как подрагивают кончики пальцев и снова становится легко в коленях.

— Какой? Ивлев? Если бы не бестолковые санитары, упустившие его, то ты спокойно продолжал работать, не заботясь о пустяках, не мучаясь угрызениями совести…

— Значит, мне на роду написано было узнать!

— Ты веришь в судьбу и в невозможность ее изменить? А разве ты не знаешь, что мог избежать этого сценария?

— Вы говорите о принципе «троицы»? — уточнил Толик.

— Вот видишь, — всплеснул руками толстяк, и его щеки подпрыгнули вверх, — Ты все знаешь. Так зачем спрашиваешь меня, что делать?..

…Она тоже спросила: «Что ты хочешь делать?»

— Мне нужен Толян-друган, вот и все, — прошептал Гена, а это был именно он. Наклонившись так низко, что кровеносные сосуды, просвечивающиеся на веках и в глазных яблоках, показались ей огромными красными ветками сказочных деревьев, он ждал ответа.

— Он сейчас в Москве, — сказала Полина и зажмурилась потому, что он замахнулся на нее.

— Зачем врать! — рявкнул он.

— Я не лгу, он два дня назад уехал по работе, — задыхаясь от давившего на грудь тела, прохрипела женщина.

Гена замолчал, подняв голову вверх, словно волк, готовый завыть. С тропинки послышались голоса, и он зажал рот Полины ладонью, испачканной в пыльце. Когда он убрал руку, то на ее губах остался желто-зеленый налет.

— У него есть телефон? — спросил Гена, пошевелившись, причиняя ей резкую боль.

Она кивнула, тогда он задал следующий вопрос:

— А у тебя есть мобильник?

— Да, — прохрипела женщина. — В сумочке.

— Ты не виновата, — говорил он, пытаясь найти сотовый. — Ты связалась ни с тем мужиком. Но я тебя не трону, — при этом он почти сполз ей на шею, уткнувшись гульфиком в подбородок.

Она непроизвольно дернулась, и дышать стало еще труднее. Тогда она попыталась сказать, чтобы он поднялся выше, но изо рта шел хриплый свист. Ее руки были обездвижены, но она напряглась и выгнула спину.

— Неудобно сижу? Сейчас исправим, — переползая на грудь, произнес мужчина. — Если бы ты знала, как мне было плохо сидеть там, в лечебнице. Чтобы сбежать оттуда, пришлось очень сильно потрудиться, очень сильно. А вернувшись домой, я никого не нашел. Моя мать пропала. А виноват твой хахаль!

— Твоя мать в Москве! — выкрикнула Полина и получила обжигающую пощечину, задевшую губы.

— Не ори, сука! Плевать мне, где моя мать! Мне нужен Толька! — выплюнул он.

Она замолчала, видя небо в искаженном виде из-за выступивших слез. Гена же нашел телефон, разобрался в клавишах, отыскал в записной книжке сотового номер, озаглавленный «Толенька», вызвал его…

…Ему не удавалось получить конкретных ответов. Олег Викторович играл с ним, дразнил, пытаясь заставить думать так, как было выгодно ему. Чувствуя, что может сломаться, наброситься с кулаками на тушу главного редактора и пропасть, Толик засунул руку в карман и перевернул амулет-звезду одним зубцом вверх, в надежде получить поддержку, подпитку для борьбы с этим продавшим душу злу получеловеком.

— Так что ты будешь делать, Анатоль? — настаивал с выбором редактор, не забывая улыбаться.

— А что я могу?!

— Можешь ответить на звонок, — удивил собеседника толстяк. — Это очень важный звонок, решающий.

— В смысле? — не понял Толя, но достал из кожуха телефон, включил его. После короткого приветствия он затрезвонил. На дисплее высветилась надпись: «Полина». Он посмотрел на главного редактора, затем ответил:

— Да, Полин?

— А вот и не угадал, — тут же ответил ему знакомый мужской голос.

— Кто это?! — вставая с места, шаря взглядом по кафе, спросил Анатолий.

— А это Гена, да не один…

Из трубки послышались шорохи, шумное дыхание и хриплый голос, ее голос:

— Толенька, он не врет. Он на…

«Хватит!» — донеслось до Толика, ощущающего, как возвращается тошнота, обильный пот выступает по всему телу. Его глаза встречаются со стеклами очков Олега Викторовича, довольно улыбающегося.

— Слышал! Я с твоей подружкой, — сказал в трубку Гена и тихонько рассмеялся, зажимая правой ладонью рот женщины, замершей под его весом. — Точнее, я на ней…

— Ты! Тварь! — выкрикнул Толик.

Бармен и несколько посетителей посмотрели в его сторону. Олег Викторович разразился смехом. С его губ в разные стороны полетели капельки слюны. Несколько попало на рубашку теряющего надежду мужчины, прижавшего к уху мобильный телефон.

— Спокойнее, друг, — шептал Гена, щурясь от солнечных лучей. — Я хотел видеть тебя, а ты уехал. Как жаль…

— Отпусти Полину, я тебя очень прошу! Я приеду куда скажешь…

— К тому времени со мной опять что-нибудь может приключиться, как в прошлый раз, когда ты оставил меня одного в ванной задыхаться от дыма, мучаться от страха и боли…

— Прости, но я ничего не мог поделать, — не смея уйти из кафе, не желая отходить от Олега Викторовича, потирающего толстые ладони, попросил Толя, почувствовав, как щиплет в глазах от подступающих слез отчаяния.

— Вот Полина сейчас задыхается, судя по всему. Так ведь…

Снова шорох и ее сдавленное дыхание, похожий на скрип несмазанных петель ответ: «Дааа».

— …Вот она тоже не хочет умирать, в больницу не хочет, как и я не хотел, да ты меня бросил одного. Везет же тебе, Толька-кролька, беды обходят тебя стороной. Ты и капусты нарубил и от меня сбежал. Ты не знаешь, как плохо было там. Как меня наказывали. Солнце светит так жарко, а уже вечер. Тупой город. Мои глаза болят от света. Она даже не извивается, лежит молча. У нее нос в пыльце амброзии, надеюсь, у твоей подружки нет аллергии…

— Чего ты хочешь? — прервав сбивчивую речь наркомана, спросил напрягшийся Толик.

Олег Викторович потер мочку левого уха, слез со стула, словно огромная черная медуза плюхнулась на пол. Он протянул руку к подчиненному, привлекая его внимание к себе.

— Ты знаешь, что делать. Выключи телефон — будешь богат и знаменит… — произнес редактор.

— Я хочу, чтобы ты страдал, как я! Я просил тебя прогнать эту ведьму, которую ты же и создал, а ты ушел… — говорил в трубку Гена.

— Просто прерви разговор, и все, — подначивал толстяк, заслоняя Толику путь к выходу из кафе, в котором почти все посетители следили за происходящим действом, в котором огромный лысый мужик что-то шептал побледневшему молодому человеку, разговаривающему по телефону.

— Если бы ты был в городе, то я подкараулил бы тебя и лишил возможности двигаться. Я знаю, как это делать так, чтобы ты жил и все чувствовал… — продолжал рассказывать Гена.

— Она ничего не значит. Все равно ты не развяжешься с нами никогда. Артем хотел обмануть нас, но у него ничего не вышло. Зачем пробовать, проверять теорию ненормального Ивлева. Отключи телефон, и все. Я был, как ты, но я сделал выбор и не пожалел… — нашептывал Олег Викторович, но Толику казалось, что это говорит не он, а что-то плотно-маслянистое, вселившееся в него.

— Меня научили обездвиживать людей. Один из пациентов клиники научил. Он-то и напал на санитара, а потом другие ему помогли. Раньше они били меня, но ради этого помогли… — понизив голос потому, что со стороны тропинки послышались голоса прохожих, затараторил Гена, надавив ладонью на рот женщины. Она попыталась сбрыкнуть, скинуть напавшего, но не сумела даже пошевелиться.

— У тебя будет все. Положи трубку, — не унимался редактор, но Толик поступил по-своему, заставив редактора спросить: — Куда ты, Анатоль?!

Толик обошел его, направляясь к выходу из кафе. Его лицо было уверенным, он знал, как поступить. Несколько девушек, сидящих за столиками заведения, проводили его широкоплечую фигуру восторженными взглядами.

— Не трогай ее, очень прошу, она тоже ничего не знала. Я обманул ее, использовал, как подстилку, и все, — говорил он, лавируя между людьми. — У нее со мной свои счеты, но она не в курсе. Тебе же я нужен?

— Ты?! — переспросил Гена. — Мне нужно лишить тебя части тебя, как ты отобрал у меня возможность полноценно жить.

— Ты дурак! — крикнул в спину Толику, взявшемуся за ручку двери, ведущей из кафе, Олег Викторович. — Сейчас у тебя есть все! Ни Полина, ни старуха — твоя мать не стоят жизни!

Толик же вышел на улицу, навстречу летнему пеклу большого города. Вдохнул смог оживленной трассы. Скоро на ней будут пробки, но пока водители позволяли себе лихачить.

— Отпусти ее. Что я должен сделать, чтобы ты отпустил ее? — спросил он, зная, что будет делать.

— Ты не сможешь вернуть мне то, чего лишил, — ответил Гена, ожидавший, что его будут умолять, но услышавший в голосе бывшего друга нотки уверенности в том, что все будет так, как надо именно ему. — Я… Я не знаю.

— Ты отпустишь ее! Слушай внимательно. Я стою на одной из центральных улиц Москвы. Сейчас я отдам телефон постороннему человеку, который скажет тебе, что я делаю. Это не блеф…

— Чего ты несешь! Постой! Это мои правила, моя игра, — попытался остановить Толика обезумевший от наркотиков и лекарств мужчина, ослабивший давление на рот жертвы.

— Я отдаю трубку, а ты слушай…

Толик подошел к молоденькой девушке, смотрящей на платье, выставленное в витрине модного салона.

— Здравствуйте, меня зовут Анатолий. Я с другом поспорил, что сделаю одну вещь, — обратился он к ней так, что на другом конце трубки было слышно каждое слово. — Вы не могли бы помочь?

— Пожалуйста, — донесся ответ девушки до Гены, чуть привставшего с груди Полины.

— Я отдам вам мобильник на время. Вы должны комментировать все, что я делаю, договорились? — спросил Толик.

— Конечно. Здорово. А как друга зовут, я ведь с ним буду разговаривать, — поинтересовалась москвичка.

— Его зовут Геннадий, он нас сейчас слышит, ведь так, друг?

— Какого хрена! Ты что собрался делать! — забыв о том, что кто-то может проходить мимо по тропинке и услышать, закричал тот. Рука его вспотела, поэтому телефон чуть не выскользнул из ладони. Тогда Гена убрал правую ладонь ото рта Полины и взял сотовый в нее.

— Итак, Геннадий, я передаю трубку очаровательной девушке, стоящей напротив витрины, смотрящей на оживленную автомобильную трассу, — спокойно, даже весело, словно в рекламном ролике про стиральный порошок, произнес Толя.

Шорох, потом она произнесла:

— Привет, Геннадий! Ваш друг направляется к краю дороги. Ооо! — Она пошла следом за широкоплечим молодым мужчиной, и стало слышно, как проносятся машины по дороге. — Он перелезает через ограждение. Эй! Толя!

— Какого хрена!!! — проорал Гена, подскакивая вверх. Полина успела повернуться на бок, иначе он наступил бы на нее. Она сгруппировалась, сжавшись, вскочила и побежала прочь, забыв про сумочку. Гена же стоял как вкопанный, слушая, ставший истеричным, голос девушки:

— Он перелез, помахал мне рукой и крикнул, чтобы я не шла следом, это опасно. Стойте!!!

Она завизжала, проникая в мозг Гены, тоже закричавшего в другой точке страны, на пустыре, заросшем сорняками, посреди города Оренбурга. Полина не оглянулась на этот вопль, убегая к дому, где у окна нервничала вдова. Ни та, ни другая не знали, что в этот самый момент тело Толика подбросило вверх, крутануло в воздухе. Водитель не успел затормозить, когда под его колеса бросился молодой мужчина. Водитель, сбивший Толю, помял бампер и заработал заикание. А дизайнер постепенно погружался в темноту, обрушиваясь вниз, на трассу. Он ударился телом об асфальт, в метре от него затормозила иномарка, готовая раздавить его череп. Девушка, державшая в руках сотовый телефон Толи, продолжала визжать. Гена не слушал ее, он выронил трубку и поспешил спрятаться, уехать из города навсегда. Олег Викторович прошел мимо места трагедии, цокнув языком, смахнув пот с выбритой головы.

Последним, о чем подумал Толик, было: «Надеюсь, что Ивлев был прав и они в безопасности». Эта мысль догорела в его сознании и…

Его жертва была не напрасной. Сергей Ивлев верно просчитал все, известное ему о фирме и о принципах ее бытия. Его вывод о том, что со смертью дизайнера-творца убийственной рекламы прекращает действовать проклятье, распространяющееся на всех его любимых людей, оказался верным, за исключением одного но…

Не всегда к спасению от проклятия приводила смерть дизайнера-творца. Толик решился на самоубийство ради любимых, и высшие силы оставили ему жизнь. Он перенес множество операций и узрел иную грань бытия, погрузившись в состояние, пролегающее между жизнью и смертью. И лишь Полина могла вернуть его в тот мир, где его любили, где он мог любить.


notes



Примечания





1


Дэн Уиден — Родился в 1945 году, основатель частного рекламного агентства «W+K», имеющего представительства в Портленде, Нью-Йорке, Амстердаме, Лондоне, Токио и др. Самое титулованное агентство, имеющее в своей копилке наград Emmy, Clio Award, One Show и др. Известность получил как разработчик рекламы для Nike, Avon, Toyota и др.




2


Речь идет о рекламе «Nike».




3


Барт Симпсон — герой американского мультипликационного сериала про семейку Симпсонов. Далее по тексту упоминается Лиза Симпсон.