Геймер
Юлия Андреева








Мир, в котором человеческая жизнь ничего не значит, и потому счет идет на сотни и тысячи. Где иногда не успеваешь родиться, как тебя уже разорвали на клочки. Мир, где дети в качестве тренировки учатся отсекать головы. А сюзерен решает, с кем его приближенным жить и кого убивать.

Где светлые волосы и голубые глаза – метка сатаны, и невозможно спрятаться, смешаться с толпой, прикинуться ветошью.

Какой нормальный человек мог возжелать оказаться в этом ужасном, опасном и безысходном мире? Только тот, кто явился не за чужими землями и почестями, а единственно, чтобы поиграть и выиграть! Только настоящий ИГРОК.






Юлия Андреева

Геймер


Вся жизнь – игра






Глава 1


Подлинный самурай не думает о победе и поражении. Он бесстрашно бросается навстречу неизбежной смерти. Если ты поступишь так же, ты проснешься ото сна.

    

Ямамото Цунетомо









Голова последнего врага покатилась по полу, оставляя за собой кровавый след.

Ал поднял меч в ожидании нападения, но вместо этого черные стены пещеры распахнулись, открыв перед героем сияющую Лестницу Победы. Молниеносный скачок мыши, и Ал оказался наверху. Сердце бешено стучало, в висках стянутых шлемом, пульсировала кровь.

Автоматически Ал отбил рукоятью меча вылетевшую на него из темноты бокового коридора летучую мышь, поздно соображая, что нетопырь мог нести в своих лапах ключ от какого-нибудь ценного сундука или сообщить ценную информацию. Хотя, скорее всего, это была обыкновенная штатная гадость, каких в этой игре находилось с избытком.

Одним прыжком он достиг крыши, все еще не веря в победу и держа меч наизготовку.

Прогремел гром, и черные небеса окрасились вдруг розовыми неонами победы. Ал постоял какое-то время, слушая фанфары славы, после чего снял с головы шлем, мгновенно оказавшись в своей крошечной комнате.

Ал посмотрел на монитор, в котором скукожилась спасенная им Вселенная, и устало плюхнулся на прокуренный диван, откинувшись на подушки.

Он понятия не имел, сколько времени провел за компьютером, день сейчас или ночь. Через плотно забитое щитами окно не просачивался свет и не проходили звуки. Окружающий мир был отставлен на подобающее его рангу расстояние. Вселенная, которую не было необходимости спасать от монстров и пришельцев, не предъявляла на Александра свои права. Может быть, она просто не знала о его существовании или, наоборот, знала и нуждалась в нем, но по какой-то нелепой причине скромно дожидалась своей очереди в приемной супергероя, оттесненная более срочными делами.

Ал попытался расслабиться и блаженно уснуть, как это бывало прежде. Воин победитель вернулся домой с блестящей победой… и… Что-то не давало расслабиться и перестать думать.

Что-то… да не что-то, а настоящая проблема и форменное несчастье. Победа была началом поражения и конца. Победа с привкусом горечи и разочарования.

Он был лучшим, без сомнения, непревзойденным мастером, который достиг своего апогея, зенита славы. Но игра, которую только что в пятый раз выиграл Ал, была контрабандно скаченной хакером Виртом разработкой японцев, которая была еще недоделана и должна была поступить на рынок не раньше чем через три года.

Ал обогнал будущее и был не в восторге от этого.

«Что теперь делать? Опять играть в старье, дожидаясь, когда другие фирмы выкинут на рынок что-нибудь стоящее? Опять же – сколько ждать?»

Победа была поражением и смертью.

Лучший в истории воин стоит с обнаженным мечом на горе из трупов. И никого. Один в поле не воин. Остается сделать харакири, последовав за своими друзьями и особенно врагами в ад, где можно будет продолжить вечную битву. Черт возьми – новый уровень! Суперигра!

Ал усмехнулся. На самом деле был еще путь – научиться самому создавать игры. Была и идея – да что там идея – настоящая мечта. Игра по книге Джеймса Клавелла «Сегун».

Закрытая на тысячу замков, отделенная от остального мира секретным Магеллановым проливом Япония. Начало XVII века, и полувоенный корабль «Эразм» из Роттердама с командой и талантливым и пронырливым кормчим Джоном Блэкторном.

С одной стороны, подозрительные, но любопытные как дети японцы, с их традициями и церемониями. С другой, испанские и португальские иезуиты, организовавшие невиданную до этого, по своим масштабам и выгоде, торговлю с Японией и получившие право на распространение католической религии.

В этой схватке кормчий действовал как настоящий, оказавшийся в игре геймер, но при этом нередко его действия были грубы и глупы. Сколько раз он был на волосок от гибели. Не хватало элементарных знаний о стране, людях и обычаях. Кормчий не имел представления о подводных рифах и отмелях японского характера, стараясь использовать все свои знания человеческой природы с единственной целью выжить.

Идею игры Ал разрабатывал со своим приятелем корейцем Кимом, преподававшим боевые искусства в каком-то богом забытом спортивном клубе.

Алекс прочел «Сегуна» раз десять, изучая мельчайшие ходы и незаметные ступени этого нового для него лабиринта. Джон Блэкторн был авантюристом, желавшим стать первым в истории голландским кормчим, добравшимся до Японии. Откуда он рассчитывал, собрав валяющееся под ногами золото (согласно легендам того времени, Япония ассоциировалась с Эльдорадо – страной золота), с честью, славой и немалыми барышами вернуться домой.

Алекс мечтал об этой игре. Оказавшись на месте Джона Блэкторна, он, без сомнения, ни на секунду не забыл, что это игра, и выиграл.

Джон Блэкторн не знал языка, Ал достаточно сносно говорил на японском. Правда, кормчий хорошо знал свое дело, и здесь Ал был слабее впервые севшего за комп юзера. Но зато Ал вместе с Кимом давно занимались дзюдо и оба владели техникой боя на самурайских мечах. Ал, по словам учителя, достиг уровня, которого редко добивается европеец. Традиционно в восточных единоборствах лучшими спортсменами считались азиаты. А значит, подобное утверждение сенсея чего-то да стоило.

Искусство владения самурайским мечом принесло ему победу на устроенной под Москвой игре по новому роману Эрика Морвилла о рыцарях круглого стола.




Ал поднял глаза – напротив него на стене висел плакат, сделанный с той игры три года назад. На нем одетый в кольчугу и кожаные латы, с длинными золотыми волосами и голубыми глазами стоял он сам. Роль короля Артура шла ему, как никому другому. «Ал был необычным, невероятным королем, – так писали о нем в бумажной прессе и Интернете. – Во время решающего поединка с Черным Лордом он применил технику владения самурайским мечом, принеся своему войску долгожданную победу».

Правда, вместе с Алом на роль легендарного короля пробовался и Ким, но ему отказали. Где это видано, чтобы английского короля играл кореец? Любой другой на месте Кима отступил бы и не позорился, но тот лез на рожон. И, в конце концов, даже поссорился с Алом из-за короля Артура. А потом так и вовсе исчез в неизвестном направлении.

Потом Ал исполнил другую свою мечту – отправился в Японию с целью совершенствования языка и посещения могилы своего героя – легендарного кормчего Уильяма Адамса, послужившего прототипом Джона Блэкторна в романе «Сегун». Путешествие было организовано японским обществом. Разумеется, еще в России Ал выяснил настоящее имя своего любимого персонажа, но называл его, как это и было написано в романе Блэкторн. В этом имени ему чудились две составляющие: Блэк – черный, и Тор – скандинавский бог, друг и соратник Одина. Конечно, расскажи он о своих домыслах знакомым, они без сомнения подняли бы Ала на смех. Но сам Ал любил Черного Тора Блэкторна, который от этого, пусть придуманного, родства с богом делался еще значительнее и привлекательнее.

Джон Блэкторн, или Андзин-сан,[1 - Андзин-сан – кормчий (яп.).] как его называли японцы, был похоронен на Миуре, недалеко от прославленной своими самураями Камакуре.

Ал постоял над могилой в окружении сопровождающих его японцев.

– Вы знаете, Андзин-сан – это особая фигура в истории Японии, – затараторил на достаточно хорошем русском, маленький, очкастый япошка, достающий Александру до локтя. – Японцы рюбят Андзин-сан. Эта могира – местная достопримечательность, о ней говориться в туристическом проспекте. – Как и почти что все японцы, очкарик не выговаривал «л», буквы, которой никогда не было в их алфавите.

– Гранит покой хранит, – улыбнулся Ал, ища глазами приглянувшуюся переводчицу, с которой рассчитывал пообедать после экскурсии.

– Интересная штука история. Борьшинство, например, считают Андзин-сан светловолосым и высоким европейцем. Тем не менее я могу доказать, что это не совсем так. Священник – отец Себастью, – он говорил на японский манер – Себастью, а не Себастьян, – который повстречал команду голландского судна одним из первых, дар детарьное описание каждого чрена команды, приложив к нему портреты. Все это он отправил своему церковному начальству в Осака. Он считал, что господин Адамс-сан и его люди – пираты, неоднократно нападавшие на прибрежные деревеньки и убивающие рыбаков. Господин Себастью надеялся, что рисунки помогут опознать их и вынести приговор.

– Каким же он, по-вашему, был? – Ал нахмурился. Он привык верить роману, как непреложной истине, и вдруг кто-то посмел усомниться, да еще и в таком важном деле, как внешность главного героя.

– Он был среднего, для европейца того времени, роста. – Японец вытащил из кармана пиджака электронную записную книжку: – Четыре фута восемьдесят четыре дюйма – один метр шестьдесят сантиметров на наш современный расчет, с черными волосами и карими глазами. В то время как господин Краверр пишет… – Он снова посмотрел в электронный блокнот.

Но Ал опередил его:

– Высокий, выше всех в его команде. По нашим расчетам, один метр восемьдесят сантиметров, с золотыми волосами и голубыми, точно у сиамской кошки, глазами.

– Граза были темными и воросы тоже. Себастью-сан подробно описал всех членов команды, – поклонился японец.

– «Этот человек высокий, с золотистыми волосами и бородой, с голубыми глазами и непонятной бледностью кожи особенно там, где она была прикрыта одеждой, и краснотой там, где на нее светило солнце»… Это слова старосты Андзиро – Муры. – начал цитировать Ал. – «Я считал, что все люди черноволосые и с темными глазами. Китайцы такие, я видел китайцев. А разве китайцы – не весь мир? Почему отец Себастью так ненавидит этих людей? Потому что они поклонники сатаны? Так голубые глаза и золотистые волосы – метка сатаны?»

– Темные. Извините. Так пишет Себастью-сан – черовек, привыкший делать подробнейшие отчеты. Я не думаю, что кто-нибудь стар бы держать его на месте осведомитеря, имей он обыкновение искажать факты. Ошибся писатерь. – Японец снова низко поклонился Алу, зрительно сделавшись при этом еще меньше. – Кроме того, Андзин-сан был сутурым, страдающим подагрой черовеком. Удивитерьно, как он мог держать в руках катану,[2 - Катана – большой самурайский меч.] когда стар самураем?

– Держал, и еще как! – Ал чувствовал, что теряет терпение. – Конечно, свидетельство остается свидетельством, но отец Себастьян мог и не разобраться в пиратах, их же было двенадцать вместе с Джоном Блэкторном.

– Тринадцать. Я проверяр в гравном архиве Осаки. На самом дере пиратов было тринадцать. Но тут уж виноват не писатерь-сан, а сами инквизиторы, которые, по одной версии, считари, что число тринадцать не счастривое чисро. А по другой, вся команда воспринимарась ими как нечто единое, но выбиварся один черовек, который сразу же был назван отцом Себастью опасным и которого тут же выдерири и взяри под свое покровитерьство японцы.

– Понятно. Значит вы хотите сказать, что отец Себастьян в своем доносе написал, что на корабле было двенадцать человек команды и стоящий над ними кормчий. Грубо говоря, матросня отдельно, начальство отдельно. Спасибо за ценные сведения.

Ал церемонно поклонился, и японец ответил тем же.

На самом деле внутри Ала все переворачивалось от столь несвоевременных комментариев, хотя вполне возможно, что японец был прав. Ал ведь в основном руководствовался книгой, а дотошный очкарик просиживал в архивах.

Хотя это по большому счету ничего не меняло, выдумка та же реальность, если в нее поверишь всем существом. И нельзя же так, в самом деле, лезть со своими грязными инквизиторскими письмами на драгоценные страницы книги!

Реальность далекого прошлого не пользовалась у Александра заслуженным уважением, хотя он изучал одежду и обычаи древней Японии, мог порассказать о кодексе чести бусидо и славных походах.

Но больше всего его занимал сам роман. Так, он знал все входы и выходы из деревни, куда судьбе было угодно забросить команду «Эразма», а точнее, как это описывал Джеймс Клавелл.

Ал даже нарисовал карту деревни, нанеся на нее пристань с рыбацкими лодками и расположенную серпом к бухте деревню со всеми ее домами и рисовыми полями.

Разработал рисунки боев, создал несколько сценарных ходов. Все это он вот уже четыре года предлагал в фирмы, изготавливающие компьютерные игры, но так ничего и не добился. Не удалось организовать и игру по «Сегуну». Игровики хоть и признавали задумку интересной, но уж слишком нереальной в наших условиях.

Кучка европейцев и целая армия японцев со всей экипировкой. Где мы возьмем столько азиатских лиц и столько самурайской амуниции вместе с мечами?




Теперь Александр лежал на своем диване, смотрел в потолок и не знал, что делать.

Конечно, ничего особенно трагического не произошло, он мог сыграть в игру еще. Но, а это он знал твердо, каждая новая победа будет приносить меньше радости, нежели предыдущая, пока все это не начнет набивать оскомину, превратившись в нудную и ничего не значащую каждодневную обязанность.

Нет. Уходить нужно сразу. Пока живо само ощущение победы, пока он еще что-то чувствует. Только вот вопрос – куда уходить?

Хорошо бы научиться выключать свое сознание на несколько лет, уснуть и проснуться, когда японцы создадут новую игру. Игру, ради которой стоит жить.

Или… Он повернул голову в сторону тумбочки, на которой стоял пузырек с эликсиром, изготовленным сэром Маразмусом по средневековому рецепту алхимиков. Сэр Маразмус – игровое имя мужа сестры Александра Аленки. Рецепт же он скачал с какого-то библиотечного сайта или получил в подарок от французских игровиков. Ал не вдавался в подробности.

– Это настоящий рецепт самого Просперуса Кунна, который в пятнадцатом веке в Праге получил философский камень. – Внушал Александру мудрый Маразмус. – Знаешь, как он его получил? Думаешь долгими опытами? Черта с два! Он выпил эликсир и скользнул в книгу своего предшественника, раввина Руди Шейнца и выудил оттуда секрет камня.

В книгу, это все равно что в созданное подсознанием автора информационное пространство. В виртуальную реальность. Так более понятно?

Почему-то Маразмус считал Ала идиотом и каждый раз пытался это подчеркнуть.

Автор пишет книгу, прописывая второстепенные действия и не говоря о главном. Но это главное все равно находится в подсознании автора. А значит, оказавшись в книге, ты можешь выудить то, что писатель знал, но не сказал, как это сделал Кунн.




Ал протянул руку и взял пузырек с эликсиром.

«Конечно, трижды презренный Маразмус мог мухлевать, дать отраву и затем на правах родственника захапать квартиру и дорогущий комп с ультрасовременными прибамбасами. Но с другой стороны, держать в руках эликсир алхимиков и не принять его равнозначно…»

Ал встал и закрыл на секретный пароль компьютер.

«Не все ли равно, чему это равнозначно». Он сел в кресло, положив на левый подлокотник книгу Клавелла и на правый привезенный из Японии короткий самурайский меч. Бывали часы, когда Ал думал о том, что ему еще придется воспользоваться этим мечом, но фантазия его при этом простиралась не далее пошленького перерезания вен в ванной. Не поперек, как это обычно показывают в кино, а вдоль, чтобы уже наверняка. Впрочем, ни на что более серьезное он все равно решиться бы не смог. Мысль о харакири пугала его, заставляя душу в который раз эмигрировать в пятки.

Сегодня перед Алом был пузырек с эликсиром. В любом случае, даже если он бы и оказался ядом, смерть от отравления представлялась Алу менее болезненной, нежели от меча. И сегодня, после победы в игре, он не собирался отказываться от такого замечательного вызова – оказаться в Японии начала XVII века.




У Джона Блэкторна не было знаний языка – Ал худо-бедно говорил по-японски. Кормчий не владел мечом – Ал изучил самурайскую технику в совершенстве, кроме того, у него был этот самый меч.

Мало этого – он знал наперед, что должно будет произойти с кормчим и его командой. А знание – сила! И еще одно – то, чего не было у янки при дворе короля Артура, чего были лишены почти все герои историй с попаданием в прошлое или другой мир, – Ал делал все в трезвом уме и здравой памяти. Совершенно сознательно и продуманно. Ал шагал в бездну, и уже бездне следовало думать и решать, что делать с кадром, который вторгся в нее не корысти ради, а игрового азарта для…

Он не знал, сумеет ли забрать с собой меч и книгу, но надеялся на это.

Ал откупорил пробку и, зажав нос, выпил содержимое пузырька. После, положив правую руку на рукоятку меча и левую на глянцевый переплет, он откинулся на спинку кресла, ожидая изменений.

Теперь его задачей было обнаружить команду нидерландского корабля, втереться в доверие к кормчему, доказав свою необходимость для команды.

В горле и животе жгло. Перед глазами клубился туман. Проваливаясь в темноту, Ал сжал меч и книгу, готовясь к решительному прыжку в неизвестность и силясь не извергнуть из себя проклятый эликсир.




Глава 2


В Китае жил человек, который очень любил драконов. Он разукрашивал изображениями драконов свой дом, велел рисовать их на чашках и чайнике, на рукояти своего меча и на одежде. Однажды об этом человеке рассказали драконьему богу, и он явился в дом любителя драконов, чтобы лично познакомиться с ним. Увидав на своем балконе настоящего дракона, любитель драконов умер со страху. Учителя говорили потом о любителе драконов: «Этот человек любит много брать на себя, в то время как на деле он нечто совершенно другое».

    

Китайская мудрость № 1, разрешена официальной цензурой правительства Эдо









Перед глазами все заволокло черным туманом, вдруг сделалось невыносимо жарко и душно. По лицу струился пот, к горлу подступил мешающий дышать комок. Ал напрягся и попытался встать и вызвать «скорую», но отказавшиеся слушаться ноги подломились под ним.

Ал грохнулся на пол, проклиная про себя отравившего его Маразмуса и все еще пытаясь нащупать трубу. На секунду реальность словно озарилась мгновенной вспышкой и тут же погрузилась во тьму.




Ал не знал, сколько времени длился обморок. Теперь вокруг него слышался треск дерева и плеск волн, в воздухе воняло гнилью, тухлятиной, мочой и еще бог знает какой гадостью.

Ал разлепил веки и какое-то время вглядывался во тьму. Его тошнило, мало этого, казалось, что пол, на котором он лежит, ходит ходуном.

Сунув книгу Клавелла и меч под мышку, он попытался нащупать кресло, но его не оказалось на месте. Стена была неровной и почему-то дощатой. Ал поднялся на ноги и больно ударился головой о потолок.

Пахло морем, пол, или, точнее, палуба была подозрительно накренена, так что приходилось идти, держась за мокрую стену.

Его глаза медленно привыкали к скудному освещению. Должно быть, он находился на корабле.

Рядом никого не было, но Ал был уверен, что, приходя в себя, он явственно слышал голоса, множество голосов. Трепотня, стоны, отрывистые приказы, ругань. Он не понимал ни одного слова, догадываясь, скорее, по тембру о сути сказанного.

«Неужели! – донеслось до его сознания. – Я жив, и у меня получилось! Я попал!»

Ал сунул под джемпер книгу и, держась одной рукой за стену, добрался до двери и толкнул ее. В темном, залитом по щиколотку водой коридоре тоже никого не было, лестница наверх оказалась заваленной ящиками и мешками, на палубе валялись обломки мачты и рваные паруса.

Не веря своим глазам, Ал ощупывал мокрые и шершавые стены, пробовал на прочность попадающиеся под руку предметы.

– Ничего себе графика! – выдохнул Ал, – звуки, запахи, все как настоящее, даже водяные брызги, даже ветер!.. Интересно удастся ли почувствовать вкус еды? А объятья гейши? А…

Понятия не имея, как будет объяснять команде, кто он и как оказался на борту корабля, Ал выбрался на палубу и уставился на скудно освещенный факелами и кострами берег. Должно быть, команда была уже там.

Судя по виду корабля, он претерпел нехилый шторм, и теперь местные жители отвели его в тихую бухту.

Ал лихорадочно соображал, что делать дальше, когда увидел как к борту корабля пытается пришвартоваться крохотная рыбацкая лодка, и, отступив в сторону, присел за бочкой.

На борт поднялись четверо японцев, по виду простых крестьян или рыбаков. Ал сразу же выделил одного, пожилого, худого и прямого, точно спиннинг, мужика, перед которым остальные непрерывно кланялись, изображая бурную деятельность.

«Понятно. Я действительно в Японии. Был шторм, Блэкторн вывел свой корабль, и теперь, оставшиеся в живых греются у огня, в то время как староста деревни пришел с комиссией по инвентаризации пиратского имущества». То, что перед ним староста, а не самурай, он понял по его прическе. Волосы аккуратно смочены маслом и завязаны на затылке в хвост. Самураи, да и вообще знать, выбривали лоб. Ал даже знал имя старосты – Мура-сан.

Японцы явно не стремились начать обыск корабля, должно быть, поджидая прибытия охраны или когда расцветет и можно будет работать при естественном освещении.

К «Эразму» подошли другие лодки, староста поспешил подать руку молодому, хорошо одетому самураю. Ал отметил, что молодой человек ведет себя как хозяин, скорее всего, местный князек – даймё. Хотя нет, тут же одернул себя геймер, деревней действительно управляет самурай Оми-сан – племянник даймё Ябу, оба из рода Касиги.

Пока все шло в соответствии с написанным. Это придавало уверенности.

В следующих главах староста отделит кормчего от остальной команды, поселив его у себя. Дальше, по прибытии добрейшего дядюшки, всех затолкают в яму и будут усиленно поливать помоями. Последнее, не входило в его планы.

Незаметно Ал скользнул обратно к лестнице и, пробравшись внутрь корабля, обежал несколько кают в поисках каюты кормчего. По книге, она должна была располагаться где-то на юте, но где именно, следовало догадываться. В одном из отсеков с грузом он обнаружил сундук с расшитой золотом одеждой и украшениями. И прихватил оттуда шмотье и побрякушки, завязав добычу в узел. Не то чтобы он верил, что Оми-сан согласится оставить ему эти вещи. Они были ему без надобности. Просто в игре так принято – если перед тобой стоит сундук – значит, из него нужно что-нибудь достать. Обычно это что-то могло пригодиться в дальнейшей игре. В конце концов, трофей можно было сменять на что-нибудь более ценное.

Обнаружив каюту Блэкторна, он отыскал в рундуке секретный рутер,[3 - Рутер – судоходный дневник, в который кормчие заносили все свои остановки, выгрузку или получение товара. Пиратские набеги – если в качестве пиратов выступала команда, то подробно описывалось, где произошло нападение, сколько убитых и раненых, какова добыча.] и, спрятав его на груди, отправился сдаваться властям.

На самом деле от рутера следовало избавиться, так как, попади он в руки иезуитам, команду во главе с капитаном вздернули бы на реях за пиратство и регулярное разграбление и поджоги святых храмов. Поэтому, добравшись до палубы, он не нашел ничего лучшего, как швырнуть опасную тетрадь в воду, в надежде, что соленая вода быстрее быстрого разберется, если не с бумагой, то хотя бы с чернилами.

Ал услышал над головой быстрые шаги и поспешил выйти на встречу Оми и его самураям первым.

Судя по выражениям лиц собравшихся на палубе, Ал понял, что его появление произвело настоящий фурор.

Во всяком случае, с десяток самураев тут же сгрудились вокруг хорошо одетого юноши с двумя мечами за поясом, ощетинившись обнаженными мечами, точно на палубе распустился в одно мгновение серебряный цветок. Сделалось светлее, благодаря вышедшей из-за кружевных облаков полной луне.

– Охайо годзаимаста!– Здравствуйте (вежливая форма)! – Ал сдержанно поклонился, перекинув через плечо расшитую золотом испанскую куртку. В лунном свете золотое шитье должно было недурственно смотреться, рекомендуя владельца как знатного сеньора, с которым следовало обращаться вежливо. – Комбан-ва. – Доброй ночи. – Он улыбнулся, как бы невзначай показывая рукоятку своего меча.

С некоторым опозданием ему ответили. Это было хорошим знаком. Ал сделал шаг в сторону японцев. Его о чем-то спросили, но геймер не понял ни слова. Запоздало он сообразил, что уже слышал о том, что у японцев в каждой провинции свой диалект, так что южане не понимают северян, а восточные западных. Кроме того, японский изменяется буквально каждый день, так что учебники, написанные для русских в восьмидесятых годах, уже устарели настолько, что многие слова и выражения сделались архаизмами, а то и вышли из лексикона.

В случае с Александром, он сразу же угодил в оба капкана, сам он говорил на южном диалекте «санкай», в то время как произношение аборигенов вообще ни на что не было похожим. Ко всему прочему – японский XVII века отличался от современного японского так, словно это был совершенно другой язык.

Один из самураев что-то сказал Оми и опасливо приблизился к Алу. Двигаясь на полусогнутых, он приходился ему чуть ли не до пояса. Что вероятно насмешило Муру и Оми. Во всяком случае, они обменялись понятными каждому жестами.

Подошедший к Алу самурай трусил, отчего делался непредсказуемым и опасным. Он снова застрекотал. Ал напрягся, силясь уловить суть. До него донеслось слово «мидзу» (вода). Должно быть, мелкий пытался сказать своему командиру, что Ал не мокрый. Тут было о чем задуматься.

На пустом корабле уже после высадки команды и, возможно, обыска (во всяком случае, было бы странно, если бы корабль не обыскали) оказывается неучтенный человек, при оружии, к тому же при японском оружии, в сухой одежде и с сухими волосами. Вопрос – будет ли это расценено как плюс. Знак свыше, указание, что это не обычный бедолага, а нечто особенное, наделенное силой, могуществом или просто ценная неизвестная японцам порода мужика ненамокающего. Или все это будет отнесено к минусу – нечто, увидев которое, следует немедленно развести огонь и сжечь неопознанный немокнущий объект или попросту порубить в капусту. Интересно, была ли в Японии в семнадцатом веке капуста?

На всякий случай Ал аккуратно дотронулся до рукоятки своего меча. Японцы напряглись. Затем так же спокойно вытащил из ножен меч и, присев, положил его перед собой на палубу. Ал, конечно, учился владению самурайским мечом, но сейчас, когда противники имели столь серьезный численный перевес, к тому же это были профессионалы, не умеющие ничего другого воины… Экспериментировать не хотелось.

Его тут же окружили самураи, так что Ал остался сидеть на палубе, ощущая кожей направленные в его сторону лезвия мечей. Кто-то отпихнул его меч ногой. (А еще говорят, меч – душа самурая!) Ал услышал над головой командный голос Оми, понимая, что отказавшись от оружия, проиграл японцам в холостую.

В следующий момент кто-то стукнул его по темечку, и Ал вырубился.




Глава 3


Ищу выход из Интернета…

    

Из страшных снов Алекса Глюка









Когда Ал очнулся, исчезла расшитая золотом куртка, за пазухой отсутствовала заветная книга Клавелла. Длинный старый джемпер и волосы были пропитаны влагой, как если бы он долго лежал на мокром песке или окунулся в воду во всем шмотье и успел слегка подсохнуть. Джинса противно липла к телу, обуви не было. Но последнее скорее радовало, чем печалило. Вдруг представилось, что команда и легендарный Джон Блэкторн узрят его домашние тапочки.

Болела голова. Странное дело, почему-то он сразу вспомнил эликсир, древнюю Японию и неудачу с Оми.

«Если несмотря на поражение я все же остался в игре – значит, есть шанс выиграть. В игре следует оставаться, даже если шансы ничтожны. Игра есть жизнь».

Ал сел, оглядываясь по сторонам. Просторная лишенная мебели комната с прозрачными ширмами из рисовой бумаги сёдзи и жесткими циновками татами в обычное время, должно быть, служила гостиной. Рядом с ним валялось несколько косматых мужиков, сильно смахивающих на современных бомжей. Сходство добавлял характерный запах давно немытых тел. На двух моряках, к своему удовольствию, Ал обнаружил вязаные хламиды, похожие на его собственный джемпер, добавьте к этому европейскую внешность и длинные волосы – в общем, если не считать современных джинсов, можно сказать, что он вписался в команду. Во всяком случае, не привыкшие видеть каждый день европейцев японцы не должны заметить существенных отличий.

Лежащий ближе всех к Алу образина со свежими фингалами под глазами и с кровоподтеком на скуле постоянно чесался во сне. По его одеялу навстречу Алу весело бежала крошечная вошка.

Ал приподнялся, опершись на локоть, и встретился глазами с косматым и чумазым, словно цыган, типом, лежащим на циновке за вшивым.

Тот спросил что-то на незнакомом Александру языке. Пришлось переспросить по-английски. Здесь дела пошли легче. Несмотря на то, что современный английский, которым неплохо владел Ал, сильно отличался от английского XVII века, нидерландские моряки говорили на жуткой смеси португальского, английского и голландского языков, так что и эта странность не бросалась в глаза. Собеседника Ала звали Джоханом Винком, по книге, он был главным артиллеристом корабля.

О себе Ал сочинил, что его корабль «Король Артур» попал в шторм у берегов Японии и затонул со всей командой. В живых остался лишь Ал – Алекс Глюк (одно из первых интернетных ников Александра), скромный негоциант и знаток Японии.

История была хоть и всецело высосанной из пальца, но все же могла иметь место быть. Океан большой, мало ли кто по нему ходит, а Магелланов пролив хоть и тайный, но не одному же Блэкторну повезло с картой.

Себя Ал назвал купцом тоже умышленно. В морском деле он был не то что нуль, а даже со знаком минус, так что спроси его что-нибудь из морской жизни – провалился бы как пить дать.

– Негоциант? Знаем мы таких негоциантов! Пират! – засмеялся в ответ Винк, обнажив беззубый рот.

– Почему пират? Мы, это… из торговых, – покраснел до ушей Александр.

– Торговые неторговые, а камзольчик-то спер. У своих же спер! Понятия иметь надо! – Винк сплюнул.

– Ну, спер, а ты бы на моем месте, можно подумать, погнушался бы, когда корабль пустой, а команда то ли акул кормит, то ли на реях сушится. – Он подмигнул моряку и, не заметив враждебности в его взгляде, поднялся и отодвинул сёдзи.

При виде его, с пола поднялись сразу же три самурая и человек, которого Ал вчера определил как старосту.

– Сумимасен. Тoйpe и дec ка? – Извините. Можно в туалет? – Вежливо поклонившись и держа руки так, чтобы было видно, что в них ничего нет, Ал остановился в шаге от комнаты, из которой только что вышел, готовый по первому приказу вернуться на свое место.

– Нани, пани? – Что, что? – переспросил Мура. – Тойре? Туалет?

– Тойре, то офуро и дec ка? – Туалет и ванну можно? – Он невольно поклонился, выжидающе смотря на старосту.

– Додзо. – Пожалуйста. – Мура показал жестом, что Ал может следовать за ним и сам проводил его на задний двор, посреди которого стояло ведро. Вот и все удобства. Но делать было нечего. Мура пристально наблюдал за тем, как Ал расстегивает ширинку. Так что Ал возблагодарил бога, что на джинсах пуговицы а не молния.

Александр припомнил, что Клавелл описывает японцев того времени как озабоченных половыми вопросами, а значит, староста хотел посмотреть на его член.

Слава богу, при росте метр восемьдесят, остальные части его тела были вполне пропорциональны, а значит, у старого извращенца будет о чем рассказать сегодня домочадцам.

Но вместо этого Мура что-то громко крикнул, и тут же Александр был окружен со всех сторон женщинами и детьми. Молодые и пожилые японки, смеясь и цокая языками, смотрели на его член, прикидывая на пальцах длину и ширину и должно быть примеряясь, кому такая штука может подойти. От женщин не отставали дети, обрадованные бесплатным шоу, они высыпали неизвестно откуда. Ал сжался, отворачиваясь от зрителей и мочась себе на ноги.

Но впереди его ожидало новое испытание – ванна.

По правде сказать, он прекрасно мог обойтись без купания и попросил ванну исключительно вспомнив о том, что поначалу для Блэкторна купание было камнем преткновения. Из-за этих ванн и непонимания массажа японцы считали свалившихся им на головы европейцев грязными, вонючими варварами. Он – Ал – должен был быть выше этого, сильнее и цивилизованнее. Только таким образом он мог избежать быть посаженным в яму с помоями, заживо сваренным в котле, отправленным в местную тюрягу, а также избежать попадания в любую другую ловушку, расставленную для него Джеймсом Клавеллом.



* * *





– Эти новые варвары что-то невероятное, – развел руками Оми. – Мне кажется, вам было бы интересно посмотреть на них лично. Насколько я могу понять, все они прекрасные мореходы.

– Ты думаешь, из них можно сделать приличных людей? – Ябу смотрел на мирно стоящий на глади воды варварский корабль. Лунный свет слегка серебрил мачту, разливаясь по поверхности воды тонким жемчужным покровом. Это зрелище наполняло его сердце радостью.

– Только частично, – усмехнулся Оми. – Могу отвечать за всех, кроме одного.

– Ты говоришь о золотоволосом великане, появившемся на корабле уже после того, как команда была отправлена на берег и произведен первый досмотр? Плохо же смотрят твои люди, если не смогли разглядеть этого жеребца.

Выражение лица даймё не изменилось, так что Оми не сумел прочесть, гневается дядя или насмехается над ним. И то и другое было одинаково неприятно.

– Это были обыкновенные крестьяне, не обученные производить обыск. Впрочем, они будут примерно наказаны за свою оплошность.

– Накажи их штрафом, – махнул рукой даймё, – крестьяне дают рис, если ты казнишь деревню – твои доходы сократятся, а значит, ты накажешь в первую очередь себя. В этом деле еще нужно разобраться. Я не верю в чудеса, но то, что варвар появился вдруг как по волшебству, в сухой одежде и с сухими волосами, то, что он заговорил с вами по-человечески… м-да… Это очень необычно.

Он помолчал, наблюдая за тем, как от берега отчаливает рыбацкая лодка, похожая на лунный серп. Одинокая фигура полуголого старика в ней наводила на мысли о бренности существования и хрупкости человеческой жизни. Хотя можно ли считать рыбака человеком…

– Ты еще не допросил золотоволосого варвара? – спросил он с надеждой в голосе. Подумалось, что было бы, наверное, интересно испытать на нем новые, только что приобретенные у проклятых испанцев орудия пыток. Огромный золотоволосый, белотелый варвар должен был прекрасно смотреться на специальном столе мучений. – Впрочем, допрос и не нужен, все и так ясно – если он знает японский – значит, пиратствовал в наших водах, нанося урон тайко и даймё тех мест. Тот факт, что он вышел сухим из воды… – Ябу снова замолчал, – мы так мало знаем об этих белотелых варварах… лично меня больше всего удивляет, что он сумел открыть дверь, а не разрушил седзи, как это делали варвары до него. Боюсь, мы никогда не узнаем, как это могло произойти. Этот варвар принес с собой так много вопросов, отвечать на которые просто нет времени. Поэтому я рекомендовал бы тебе убить его.

– Такова ваша воля? – Оми удалось скрыть разочарование. – Я выполню все в точности. Что прикажете делать с остальными?

– Двенадцать человек – двенадцать различных пыток. Это хороший опыт – поглядеть, чего на самом деле стоят эти варвары… такие же они сильные как японцы или нет…

– Осмелюсь заметить, священник тоже считает, что их следует убить, всех и особенно золотоволосого. Он прямо кипит от злобы, когда говорит о нем. Я так понял, что он в бешенстве уже оттого, что варвар оказался в сухой одежде после того, как море чуть было не пожрало их корабль. Он считает его порождением сатаны, некой противоположностью своего главного Бога Христа. – Антихристом – темным богом.

– Считать человека дьяволом только за то, что он поменял мокрые штаны на сухие! Как это похоже на христианских варваров! – Ябу засмеялся. – Если отец Себастью считает, что Золотой Варвар должен умереть – он будет жить!




Глава 4


Если хочешь успокоиться и сосредоточиться, возьми в руки сборник стихов и внимательно читай его. Таким образом твой ум самопроизвольно настроится на одно дело, а не на десять. Учись сосредоточению.

    

Из сборника правил для идущих по Пути Духа. Рекомендовано к прочтению юным отпрыскам самурайских семей. Разрешено официальной цензурой правительства Эдо, Индзу, Осоки.









Ал ощущал удовольствия от первых побед. Как и предполагалось, ему удалось уговорить команду признать его перед японцами своим. Правда, для этого пришлось признать себя протестантом, но в этом не было ничего запретного. В конце концов, в каждой игре есть свои правила, а правила этой игры требовали от него быть приверженцем какой-нибудь религии. Для того же, чтобы войти в доверие к морякам с «Эразма», нужно было заявиться протестантом и ярым врагам католицизма.

Мысленно Ал обозвал команду дураками, обещая себе при первой же серьезной неприятности с иезуитами перекреститься в католичество, а то и махнуть в буддизм.

Все это не казалось Александру чем-то из ряда вон. Он верил в Бога – но в Бога, у которого сотни или тысячи имен и лиц, под которыми он является людям. Он верил, что на самом деле верховное Божество в любой религии суть одно и тоже, один и тот же Бог во множестве граней отражений кристалла. Бог, который создал небо и землю, людей, животных и птиц и теперь играет со всем этим. Так что, если ты умный – играй со своим Богом, если глуп – служи пешкой в его игре. У каждого есть выбор, но каждый волен и отказаться от выбора, плывя по воле волн.

Он не понимал и не собирался понимать религиозные войны, целью которых было признание правильности обрядов одной церкви перед другими и вытеснение инакомыслящих, хотя, спора нет, обожал игры с военной подоплекой. Не глупые стрелялки, ими он был сыт по горло, а стратегические игры с их походами и завоеваниями.




История с гибелью собственного корабля, хоть и являлась чисто высосанной из пальца, тем не менее была принята командой, с теми оговорками, что, будучи опытными моряками, они сами дорисовали за Александра подробности бедствия.

На все их мудрые замечания и поучения Ал только кивал головой, изображая из себя безграмотного негоцианта, который, нажравшись в своей каюте, проспал бурю, унесшую в море весь его товар. В то время как сам господин Глюк дрых без задних ног, а теперь даже не мог достойным образом описать, откуда дул ветер и что при этом делали капитан и члены команды.

Что касается спиртного, то и тут все сошло гладко и истосковавшаяся без выпивки непривычно трезвая команда сама подсказывала Алексу сорта популярных вин, глотая слюнки и мечтая, как можно скорее забрать свой корабль и убраться из Японии.

Тем не менее, при всей своей тупости и явной неспособности к морскому делу, Ал был нужен команде благодаря своему знанию Японии и японского языка. Поэтому его и приняли, если не как родного, то хотя бы как тот деревянный спасительный круг, который старались иметь на всех кораблях того времени. Ал уже видел эту штуковину, когда был на «Эразме», и мог поспорить, что такой хренотенью было легче прибить утопающего, нежели спасти.

Матросы стучали зубами от страха за свои жизни, то и дело осыпая Александра вопросами на счет своей участи на этой Богом оставленной земле. Два человека беспрестанно молились, мешая остальным спать Но их не трогали, надеясь, что святоши сумеют как-то выторговать у Господа их трижды проклятые жизни.

Но в основном команда горевала по отсутствию рома, при упоминании об этом напитке, многих начинала бить дрожь и возникали непроизвольные конвульсии.

Так что вопросы – дадут ли мяса и выпивки – задавались Александру пожалуй чаще, нежели поднимались темы о жизни и свободе.

Принявший ванну и немного посвежевший Ал готовился к разговору со старостой деревни или Оми.

На обед подали по чашечке риса, соус, бульон из водорослей и сырую рыбу.

– Что думают о себе эти желторожие?! – заорал на принесших еду женщин юнга Крок. – Как мы можем приготовить рыбу без огня?

Алу пришлось приложить всю силу своего убеждения, для того чтобы уговорить моряков попробовать сырой рыбы, окунув ее предварительно в соус. В то время как команда начала требовать, чтобы он шел к старосте Муре и выражал всеобщее возмущение.

– С какой стати мы согласились покрывать этого дьявола, если от него никакой пользы? – вопил Ханс Питерзон. – Еще неизвестно, какого полета эта птичка и откуда она залетела на наш корабль!

– Точно, сдадим его иезуитам, пусть они решают, что с ним делать, а нам он не нужен! – вторил матрос Понс.

– Постойте! – Ал развел руками в примирительном жесте. – Ну, представьте себе, если я буду бегать по каждому ничтожному поводу к старосте, я же надоем ему пуще его собственных блох. С какой стати он будет помогать нам чинить корабль и разбираться с властями, если мы будем вести себя как дикари и пираты. Все-таки мы пока находимся на их земле и должны подчиняться их обычаям. Вы же не возражаете против женщин, которых вам предлагают в изобилии…

– Он прав, – поддержал Ала Йохан Винк. – Есть вещи, о которых лучше забыть до поры до времени.

– К тому же, если мы будим орать на прислугу и жаловаться, нас могут бросить в тюрьму или убить. Я считаю, нужно выждать время и хотя бы набраться сил. – Ал обвел взглядом команду, ища поддержки.

– С такой пищи мы их наберемся, как же… поди отощаем. Что же касается рома, то я без него не человек. Так что еще несколько дней без выпивки, и можете вычеркивать меня из списка команды, – сетовал на судьбу юнга. Его неприятное исхудавшее лицо сифилитика действовало на Ала раздражающе.

– Вычеркнем – нам же больше достанется, – ухмыльнулся Винк, – тоже мне напугал. Думал, сам сдохнет, так кто-нибудь из нас разорится ему на погребение.




В тот же день Ал упросил Муру отвести его в дом, куда был помещен кормчий. Посоветовавшись с Оми и взяв для охраны самураев, Мура сопроводил Александра к своему дому, где в полном одиночестве коротал дни легендарный Уильям Адамс.

При виде кормчего у Александра упало сердце, мало того, что Адамс был очень худым, сутулым и низкорослым мужичком с черной лохматой бородищей до пупа и черными же, спутанными как у разбойника патлами, его взгляд был безумным, а глаза источали почти животный ужас.

При виде Ала он закричал и забился в угол комнаты, шепча охранные заклинания или молитвы.

– Тихо кормчий. – Ал попытался улыбнуться. Но это вызвало новый приступ ужаса.

Должно быть, Адамс решил, что попал в ад. Перед его глазами уже плясали языки пламени, а уцелевшие после недавней цинги зубы отстукивали чечетку.

Александр заговорил по-английски, стараясь успокоить обезумевшего человека. От которого он так много ожидал и в чьем гении и способности выпутываться из сложных ситуаций был уверен.

Но ничего не помогло, Уильям Адамс, или, как это было более привычно для Ала, Джон Блэкторн был безумен. Пробыв с кормчим еще с полчаса и ничего не добившись, Ал сказал старосте, что собирается вернуться к команде. После чего Мура вызвал дожидающуюся Ала во дворе охрану из трех самураев.

По дороге Александр смотрел на аккуратные чистенькие домики, горбатые, явно китайские, мостики, ухоженные красивые садики, людей на улице. Опрятные и довольно-таки милые крестьянки провожали процессию, непрерывно кланяясь и вставая на колени.




Глава 5


Отряды японских хакеров XVII века в результате длительных боев сумели взломать защиту па главном сервере господа Бога и поставили себе бесконечные деньги и вечную жизнь.

    

Из снов Алекса Глюка









«Попробуем оценить шансы, – решал про себя Ал. – Я думал о Блэкторне, как о герое, в тени которого мне следует продолжать собственную игру. Блэкторн выбыл – остаешься ты один. То есть не один, а с бесполезной и готовой в любой момент устроить бунт ватагой мерзавцев и пиратов. Что бы сделал на моем месте любой стоящий игрок? Постарался бы сбыть их с рук и действовать самостоятельно. Что значит, сбыть с рук? Убить? Отпадает, за убийства тебя, скорее всего, казнят. Продать в рабство куда-нибудь на галеры, где им самое место? Стоп! Какое к черту рабство – в Японии нет никакого рабства – на галерах гребцами служат самураи. Думай дальше. Уйти от них? Куда? Япония – островное государство. Остров – часть суши, со всех сторон окруженная водой. Куда ты денешься с острова без корабля и команды? Значит, придется подчинить их себе полностью. Добиться, чтобы они назвали тебя капитаном или кормчим, а если возразят, пожаловаться самураям или старосте. Японцы любят порядок и, скорее всего, не откажут в помощи».

Они свернули около набережной, Ал снова увидел качающийся на волнах капер. Но теперь компанию ему составляла здоровенная галера. Зачем его привели сюда, что хотят этим сказать? Возможно, прямо сейчас откуда-нибудь из потаенного места за ним наблюдает сам даймё Ябу. Ал огляделся. Он ждал Ябу-сан, в который раз припоминая все, что писалось об этом в романе. Тем не менее, даймё почему-то не спешил встретиться с командой «Эразма» и кормчим. Стоп, поправочка, реальный корабль носил названий «Лифде».

Подойдя к дому, в котором японцы содержали моряков, Александр снял сандалии и, делая вид, что кланяется Муре, тихо произнес:

– Четто матте, онигайши мас. – Одну минуточку, прошу вас. – И с многозначительным видом скользнул за дверь.

– Что это может значить? – спросил Оми, от которого не укрылось странное поведение чужестранца.

– Должно быть, он хочет что-то сказать нам. Интересно, что это может быть такое? – Мура казался озабоченным и одновременно с тем взволнованным. – Быть может Золотой Варвар хочет сообщить нечто важное, что было бы полезно узнать Ябу-сама?[4 - Если в японском языке приставка «сан» обозначает «господин», приставка «сама» – вежливая форма от этого слова. Обычно так обращались к самым важным господам.] – Он поклонился. – Пожалуйста, не оставляйте меня, этот великан – сплошные загадки.

– Да, очень интересно. Не правда ли – этот варвар не такой, как другие, приплывавшие до него, и не такой, как остальные члены команды. Впрочем, он попросил вас подождать его, вас, а не меня. А ведь я главнее. Очень плохие манеры.

– Действительно. Он совершенно не умеет вести себя в обществе порядочных людей. Возможно, мне следует его примерно наказать?.. Но с другой стороны, я бы сначала хотел послушать, что он скажет. – Мура присел на корточки около порога.

Тем временем Александр пробежал по коридору и, распахнув дверь общей комнаты, плюхнулся на циновки рядом с Винком.

– Адамс сошел с ума! – выпалил он без малейшей паузы. Сюда приехал местный князек и редкостный палач Ябу-сан, сегодня, крайний срок завтра, он захочет поговорить с кормчим или капитаном этого корабля.

– Мы погибли, – захныкал Йохан.

Ал дождался, когда моряки немного поизольют свой ужас, и продолжил.

– Я сам слышал, как Ябу-сан сказал, что так как он князь, то и желает разговаривать только с вашим начальством. Переводить при этом будет проклятый иезуит. Инквизитор, у которого несколько лет назад наши единоверцы вырезали всю семью.

– Адмирал умер, кормчий свихнулся. Кого же мы пошлем на переговоры? Нужно провести голосование, – нашелся вездесущий Винк. – Предлагаю себя. Я вас не подведу. Все как есть скажу этому князю, растолкую, кто мы да что. Или давайте старину Тома Корфа, у него тоже язык дай бог как подвешен.

– С какой стати тебя – бездонная бочка? У нас есть купец, на чьи деньги Блэкторн закупал товар и ремонтировал посудину, он не менее других имеет право назваться капитаном. Выберем Ханса Питер-зона, – предложил кандидатуру хромающий на правую ногу Баккус.

Раздались сразу же несколько голосов за и против.

– Итак, у нас получается три претендента, – отметил Винк. – Я, Корф и Ханс Питерзон.

Самый молодой, но уже достаточно стрелянный воробей Крок встал со своего места и велел всем трем претендентам занять разные углы. Ала потеснили, и он автоматически присел в четвертом, свободном углу.

– Я был на «Святой Катерине», когда во время атаки капитан был убит пушечным ядром, после этого мы выбирали нового капитана, – деловито объяснил свои действия юнга. – Если голосовать поднятием рук, считающий может не разглядеть и посчитать кого-нибудь дважды, в то время как если мы все просто подойдем к тому, кого считаем наиболее достойным, все сразу же станет понятно.

– Выбирайте меня, – требовал негоциант. – Я богатый человек и по приезде домой возмещу всем потери и заплачу положенное жалование.

– Не его, а меня, – голосил Винк, – братки, подумайте сами, на кой черт вам торгаш в капитанах?! Пусть себе обсчитывает простачков в своих лавках – продажная шкура. Выберите меня, я вас не оставлю, все по справедливости. Только в море выйдем, весь спиртной товар разделю между членами команды.

– Не верьте ему, это мой товар! Господин Винк не имеет права, – вопил негоциант. – А когда домой придем, я новый корабль снаряжу и одного из вас сделаю капитаном на «Лифде», другого на новом корабле. Клянусь распятьем!

– Не слушайте этих говноедов. Винк пьяница и к тому же главный артиллерист корабля. Из пушки стрелять – не по морю ходить. Ему нас потопить привычнее, чем грамотно курс держать. Пораскиньте мозгами – я приведу корабль не хуже кормчего. Меня выбирайте, – не отставал от других Корф, его изъеденное оспинками лицо покраснело и оттого напоминало недостаточно хорошо прожаренное мясо.




По сигналу юнги моряки встали со своих циновок и нога за ногу перешли кто к Винку, кто к Корфу, а кто и к Питерзону. При этом артиллерист получил значительный перевес голосов. Ал отметил про себя, что предвыборная компания Винка действительно была самой соблазнительной, потому что жалование, компенсация и новый корабль – это когда еще. А дармовая выпивка здесь и сейчас. Только доберись до капера, а там…

– С этого момента я ваш капитан! Ура! – завопил довольный Винк.

– Постойте! – наконец вступил в предвыборную гонку Ал. – Ты – Винк – капитан. Допустим. Значит, ты собираешься разговаривать с Ябу о судьбе команды и корабля?

– А почему бы и нет? – осклабился Винк. – Поди, язык имеется.

– Японский? – Ал приподнял бровь.

– По-японски ты говорить мастак, брат. Мы тебя иезуитам не выдали, так что теперь ты будешь за переводчика.

– Ничего не получится. – Ал развалился в своем углу, подоткнув под спину удобную подушку.

– Почему не получится? – Глаза Винка были переполнены злобой и одновременно с тем страхом. Ты что же. сучий потрох, своих решил бросить? – Его рука метнулась к поясу, где, должно быть, он привык держать нож. – Так я же тебя голыми руками на кусочки порву.

– Меня-то за что? Я же пришел и сказал, что ихний даймё желает беседовать только с капитаном или кормчим. О переводчиках ничего не было сказано.

– А как же мы с ним поймем друг друга без переводчика? Без переводчика никак нельзя. – Глаза Винка заметались, на лбу выступили крупные капли пота. Наконец до него дошло, что хотел сказать Ал.

– Переводить будет отец Себастьян, или Себастью, как его тут называют. Я же вам сказал, когда пришел. – Он притворно зевнул.

– Этот напереводит! Очернит, как пить дать. Тем более если у него к нашему брату личные счеты, – заохал негоциант. – Распнут или голову долой, а то и на костер. Как у них тут с пиратами обходятся?

– По-разному обходятся, – утешил его Ал. – Кого-то в котле живьем сварят, кого-то на кол посадят, кого-то, ясное дело, распнут, а кому-то прямая дорога на костер. Японцы много видов казней знают, они нас всех по-разному порешат, а у них еще полна коробочка всякого разного останется.

– Что же делать? – заныл Баккус.

– Единственный шанс. – Ал гостеприимно указал на место в своем углу. – Присоединяйтесь. Выбирайте меня капитаном или кормчим, и я буду вести переговоры.

– Какой умный! Вот так, в море не ходивши, добычи не бравши, и в капитаны! – взорвался Винк.

Несколько человек попытались наброситься на Александра, но он быстро раскидал их, демонстративно стараясь наделать как можно больше шуму и круша тонкие перегородки. На шум к месту потасовки уже бежали самураи, Александр выскочил навстречу и, приметив Оми, кинулся ему в ноги.

– Оми-сама, помогите мне, пожалуйста. Спасите! – прокричал он на ломаном японском. – Оми-сама, я капитан этого корабля, я поддерживаю здесь порядок, а моя команда подняла бунт против меня. Помогите, пожалуйста, накажите их за неповиновение.

Оми отдал короткий приказ, и в то же мгновение ворвавшиеся в комнату самураи успокоили потасовку, оглушив тройку самых буйных и связав остальных. Оми снова что-то гавкнул. Мимо них протащили упирающихся, орущих проклятия и скулящих от страха матросов.




Глава б


Философы говорят, что следует стремиться к золотой середине во всем. Самурай должен достичь золотой середины. Помедитировать в центре и идти дальше. Путь самурая как направленная стрела.

    

Из изречений господина Тода Хиромацу









Ал ел рис в полном одиночестве в большой и словно осиротевшей после выдворения оттуда команды комнате. Порядок был восстановлен, сквозь тонкую рисовую бумагу на Ала изливался свет луны. Он сам попросил не приносить дополнительного света, желая побыть какое-то время в одиночестве.

На душе было неспокойно. Он думал о моряках, которых предал и которые, быть может, уже сейчас сидят в яме, сетуя на судьбу и проклиная ее на чем свет стоит.

«Муки совести, этого еще не хватало, – обругал он себя, – предал, но кого? Людей, которые жили в начале XVII века? Книжных героев? Или еще того веселее, виртуальных персонажей?! – Глупости!»

Да, за все свои компьютерные жизни Ал истребил бессчетное количество монстров, посылал в бой, часто и на неминуемую гибель целые армии, терял друзей. Но все это было не то. Винк, Питерзон, Крок, другие были совсем как он. Проблема заключалась в том, что все они были слишком живыми, чересчур настоящими, хотя этого, конечно, не могло быть.

Ал отправил в рот еще немного риса и запил бульоном из мидий. И рис, и бульон имели вкус. Более того, они имели вкус традиционной японской кухни.

«Если я поднесу руку к пламени или меня ударят, я почувствую боль. А это значит, что, если с командой что-нибудь случится, я буду испытывать чувство вины, потому что сам послал их на гибель».

Он встал и прошелся по комнате. Циновки были приятными на ощупь, ступать по ним босыми ногами – доставляло удовольствие.

«Надо успокоиться». Ал сел и попытался остановить поток мыслей, слушая казалось нарастающее с каждой минутой пение цикад.

Ничего не получилось. Перед глазами стояли картины из «Сегуна» – смерть Питерзона, пытка юнги. «Вот как, наверное, чувствуют себя провидцы. Погано чувствуют. Ведь я знаю, что негоциант завтра должен погибнуть, а юнгу посадят в котел, чтобы сломить гордый нрав Блэкторна. Я читал все это много раз и все равно предал их всех. Отдал на заклание. Я и никто другой! – Ал хотел поспорить сам с собой, выдвинуть прежние аргументы, но добился только того, что снова обругал себя. – Не стоит прикрываться книгой и тем, что все уже было написано. Ты попал сюда, Блэкторн сошел с ума. Сколько еще будет помех и несоответствий. Быть может, и команда не должна была попасть в яму, ведь, по книге, в яму они попадают после того, как даймё беседует с кормчим и тот нападает на священника и топчет распятье. Здесь же никакой встречи не было, а значит, не отправь я команду в яму, они сейчас спокойно ели бы рис, травили морские байки и жаловались на судьбу».

Но, с другой стороны, что оставалось делать? Команда ни за что не признала бы его капитаном, а значит, без Блэкторна, они легко могли бы сделаться жертвами иезуитов. Теперь же, напуганные и мысленно распрощавшись со своими трижды проклятыми жизнями, они вынуждены будут искать в нем защиты и заступничества перед властями.

А значит – все верно. Что же касается матросни, то, учитывая их нелюбовь к чистоте, одна ночь в помоях не слишком сильно повлияет на их тонкие вкусы и ранимые души.

Ал отодвинул сёдзи и, бесшумно ступая, прошел через коридор, оказавшись на крыльце.

Первое, что увидел Ал, была луна. Огромная, она висела напротив лица геймера, изливая на него свой мистический свет.

– Комбан-ea, Тсуки-сама\ – Добрый вечер, госпожа Луна! – невольно вырвалось у Александра. Он нащупал на полке сандалии и, надев их, прямо на голые ноги вышел в сад. Охраны как будто не было. Не замеченный никем Ал скользнул на улицу.

Луна светила со стороны бухты. Должно быть, там, над водой, она была особенно прекрасной. Мимо Ала прошла стайка девушек, в руках одной из них был изящный деревянный ящичек, две другие несли рыбу и фрукты. При виде чужеземца они начали шептаться, украдкой бросая на него любопытные взгляды.

– Комбан-ea, – поздоровался Ал, и ему ответили. Где-то залаяла собака. Александр свернул у приметной хижины с мандариновым садиком и увидел море.

Луна здесь действительно выглядела царственной богиней ночи. Легкий бриз чуть касался своими крылами поверхности воды, отчего она сделалась похожей на чешую морского дракона. Казалось, словно луна истекает в море волшебным серебрёным эликсиром. И затем он – волна за волной, блестя и переливаясь, течет к нему, к Алу, чтобы напитать его своим светом и сиянием. Волна за волной, волна за волной…

Вдруг Александр осознал, что он не один и кроме него здесь есть еще кто-то. Он медленно повернулся и увидел величественную фигуру Ябу. Конечно, прежде Ал никогда не видел даймё, но это мог быть только он. Гордый, своенравный и коварный князь провинции Индзу. Мечи даймё сверкали в лунном свете так, словно ночная повелительница напитала их своей силой. Но Ала поразило не количество оружия на даймё. Его лицо – спокойное и безмятежное, словно маска медитирующего Будды, резко контрастировало с глазами.

Рискуя быть пойманным, Ал уставился на лицо даймё, но вскоре был вынужден отвести взгляд. Глаза были яркими и блестящими до такой степени, что казались светящимися в ночи.

Ал проследил за взглядом Касиги Ябу и догадался, что тот смотрит на галеру. На которой, согласно книге, должен был прибыть друг Таранаги Хиромацу, прозванный среди самураев Железным Кулаком. Этот самый Хиромацу должен был в дальнейшем сыграть определенную роль в намечающемся спектакле, да и в жизни Блэкторна. Но сейчас об этом не следовало особо задумываться. Если галера здесь, значит Ябу уже потерял власть и над кораблем, и над командой, и над его – Ала – судьбой. А значит, Ябу кипит от злости, пытаясь вычислить предателя, сдавшего его главному даймё страны Таранаге.

«А ведь я могу ответить на твой вопрос, Ябу-сама. Я знаю, кто послал голубя Таранаге. Это Мура – один из руководителей его шпионской сети», – подумал Ал.

Появилась бредовая мысль рассказать об этом Ябу. Предложить ему не отдавать корабль, а вместо этого вооружить своих самураев имеющимися на борту мушкетами, построить другие корабли и, заручившись поддержкой остальных даймё, покончить с Таранагой и малолетним сыном тайко, став военным правителем, – сегуном.

Идея казалась безумной, но одновременно с тем вполне выполнимой. Ал лихорадочно соображал. Сдать Муру, но нет никаких доказательств его вины.

А разве пришедшая по пятам Ябу галера не ярчайшее свидетельство наличия предателя? А раз так, у Ябу будет возможность пытать старосту, и, может, тот расколется.

В этом случае Ал с гарантией спасает команду. Они необходимы Ябу-сан как специалисты в своем деле – причем каждый на вес золота. Станет Ябу выбрасывать в море золото, при помощи которого можно получить власть? Вряд ли.

Конечно, отказавшись отдать Таранаге корабль, Ябу придется перебить присланных на Андзиро самураев. И Таранага будет просто обязан произвести ответные действия. Но что могут луки и мечи против кремневых ружей, мушкетов и пушек?

Кроме того, в Японии нет флота, только джонки, которые плавают возле берега. А значит, если Ябу приобретает хотя бы один боевой корабль, он получает возможность контролировать границы. Корабль – это не крепость, стоящая в определенном месте, это подвижная крепость, которая будет курсировать вокруг японских островов, не давая местным даймё и самому Таранаге носа высунуть из-за укреплений.

Ал перевел дух. Конечно, в этом случае он обрывал линию книги, уходя на запасной путь, но игра, как кажется, стоила свеч. Сделать Ябу сегуном, а себя… и тут Александр осекся. Если уж выводить кого-то в верховные командующие – так Таранагу. Потому как со времен воцарения безродного крестьянина, ставшего легендарным тайко, законы изменились. И желающему подмять под себя остальных даймё сперва следует пройти длинную иерархическую лестницу. По книге, Таранага уже сейчас главный даймё в стране, он в шаге от поста сегуна – он член Совета регентов и находится в родственных отношениях с семьей тайко. Что же касается Ябу – он скоро станет союзником и вассалом Таранага. Конечно, бывает такое, что воинственный вассал скидывает своего господина, присваивая себе трон и корону по праву сильнейшего. Не раз так бывало и в истории Японии, но вот хватит ли амбиций у Ябу?

По книге, он страстно желал власти, но при этом ничего и не предпринимал, неделями ожидая вызова к начальству, получая лишь вежливые отказы. Вот и ответ – тот, кто хочет мечтать, – мечтает. Ставить нужно на того, кто реально делает победу. На Таранагу!

Ал еще раз посмотрел на Ябу и отправился обратно в деревню. Когда его тень скрылась из вида, Ябу вздохнул, разминая затекшие суставы.

«Варвар явно пытался что-то сказать? Но вот только что?» – Внутренним чутьем даймё знал, что его карма и карма таинственного Золотого Варвара, как он его называл, связаны.

Мало того, приезжавший пять лет назад в Эдо[5 - Эдо – старое название Токио.] китайский астролог предсказал ему эту встречу. На его земле, в год, когда третьему внуку исполнится шесть лет. С этими новыми варварами связывалась надежда на новый поворот в жизни. И вот теперь Золотой Варвар ушел, не обронив ни единого слова. Тайна едва-едва приоткрыла полупрозрачные седзи, и вот он опять стоит перед запертой дверью.

Но действительно ли запертой? Быть может, Золотой Варвар решил, что еще не время. Он мог приглядываться, искать подходящие слова. Как жалко, что я не могу говорить с ним без переводчика. Быть может, тогда я сумел бы, сделав его своим вассалом, получить столь необходимую мне власть над морем или, по крайней мере, выяснил, какие мысли посещали его, когда он смотрел на луну? Быть может, варвар написал стихотворение. Хотя – это вряд ли – всем известно, что белые варвары нечутки к поэзии.




Глава 7


Достигнув золотой середины, самурай может помедитировать там, но еще лучше, если он совершит там сэппуку.

    

Из мудрых изречений самурая Тода Бунтаро









Ал попытался протереть глаза, и неожиданно это ему удалось. Ал лежал в луже нечистот – рыбьи головы и потроха, гнилые водоросли, грязь, смрад и целое полчище мух.

С трудом преодолевая рвотные спазмы, Ал сел. Он находился в яме два на два. Рядом с ним сидели, лежали и стояли сданные им же властям моряки голландскою капера «Лифде», который он по привычке продолжал именовать звучным именем «Эразм».

– Ты жив, негоциант? – подскочил к нему Крок. – Ничего не сломал себе при падении?

– Каком падении? – не понял Ал, поднимаясь и отряхиваясь от мерзкой жижи. На его место тут же плюхнулся Корф.

– Тебя косоглазые ночью приволокли и сбросили к нам.

Ал автоматически посмотрел вверх, оценивая расстояние. Теперь он и сам вспомнил, как его разбудили посреди ночи самураи. И как он надавал двоим или троим по шеям. Хотя правильнее было бы сказать – они ему.

– Ну что, вспомнил? – тормошил его юнга.

В этот момент воздух огласил нечеловеческий вопль, заставивший сидящих в яме людей съежиться. Кто-то начал читать молитву, кто-то попытался заткнуть пальцами уши.

– Кто?

– Питерзон, – выдохнул Винк, то и дело хлопая себя по щеке, он пытался расправиться с облепившими его мухами. – Мы вот что решили, господин Глюк. – Артиллерист старался не поднимать на Александра глаз. – Если все так получается – адмирал преставился, а кормчий… – Он сплюнул, кивнув в сторону неподвижно сидящего и смотрящего в одну точку Адамса. – Словом – ты капитан. Без тебя нам не сдюжить это дело. Питерзон первый. За ним очередь кормчего. Не знаю… Но, как ты капитан, иди и поговори с ними. Люди они, в конце концов, или нет… Да, еще прихвати с собой этого, – он пнул ногой сидящего в углу и, подобно кормчему, смотрящего в одну точку японца. – Может, удастся обменять его жизнь на наши. Как-никак самурай.

– Не получится. Им плевать на жизнь.

Ал лихорадочно вспоминал главу, в которой вместе с моряками в яме оказался самурай.

«Ну да. Оми сказал, что пощадит всех, коме одного, кого, должна была решить команда. Все тянули соломинки, выпало идти, кажется, Винку, но в последний момент Блэкторн устроил потасовку. В результате которой один из самураев низвергнулся в яму, и Оми забрал первого попавшегося, а именно беднягу Питерзона.

– Самурай велел подниматься Винку, но он от страха не мог даже пошевелиться. И тут кормчий устроил черт знает что, безумный, что с него взять, – прервал ход размышлений Крок. – В общем, мы схватились и… – Он беспомощно развел руками. – Я думал заложник – хорошее дело…

– Насколько я знаю японцев, максимум, на что он может рассчитывать, это разрешение покончить жизнь самоубийством. Думаю, что, если это заслуженный воин, Оми позволит ему сделать себе сэппуку. Но только в яме. Ведь он провинился, не выполнил приказ, позволил взять себя в плен…

– Еще одну душу загубили, – завыл Корф. – Ой, чую я геенну огненную. Ой, попотчуют черти нас в аду угольками…

– А они сами выбрали Питерзона, вы не тянули жребий?

– Как можно… – Винк казался растерянным. – Ты бы еще сказал, кости бросили. Понимать нужно.

Ал задумался – сюжет начал изменяться, и это было не к добру. Потому как пока все идет как по-писаному – ты встречаешься лишь с теми, о ком тебе что-то известно, и это преимущество. Но стоит тебе только чуть-чуть отойти в сторону – ты ничего и никого не знаешь.

К яме кто-то подошел, Ал заметил тень, так как если бы кто-то стоял в шаге от отверстия в земле, поджидая кого-то или подслушивая. Судя по тому, что часовые не окликнули его, это был кто-то из своих.

«Нужно срочно что-то предпринять, чтобы восстановить нить истории, – лихорадочно соображал Ал. – Ясно же, что уже само мое появление здесь прорвало тонкую канву истории. Когда камень падает в воду, по ее поверхности разбегаются круги. Но потом вода снова спокойна и безмятежна. И только в глубине ее камень.

В истории был только один кормчий Адамс, в книге Блэкторн – это значит, я должен слиться с кормчим в одно целое. Отправиться вместе с ним в Осаку, убедить в своей полезности Таранагу».

Новый крик отвлек его от размышлений. По спине бежали мурашки.

«Нужно убедить японцев, что Уильям Адамс и я неразделимы. Что он не может функционировать без меня, а я без него. Потому что, если я просто назовусь кормчим, меня расколют в первом же порту. Да что там в порту, по сюжету ближайший экзамен по судоходству должен произойти уже в бухте Андзиро. На борту недавно причалившей галеры.

Ал ясно помнил эту сцену: португальский кормчий Васко Родригес, прежде чем принять Блэкторна на борт, устраивает ему форменное испытание. Что же он спросил? Какую-то широту… при всем своем, надо сказать, достаточно хорошем знании книги, Ал не заучивал морские термины. А зря…

Над ямой послышались шаги. Ал поднял голову и увидел Оми. Решетку поспешно убрали. Два самурая спускали вниз лестницу.

– Андзин-сан! – скомандовал Оми, показав рукой, что кормчий должен подняться к нему наверх.

Ал помог Адамсу подняться на ноги и, подведя его к лестнице, кивнул Оми.

– Bamaшu-вa цуяка дec. – Я переводчик.

Оми не прореагировал. В то время как Адамс с неожиданной прытью поднялся наверх. Ал попытался было последовать за ним, но следящий за лестницей самурай пригрозил мечом. Решетка вернулась на прежнее место. Ал услышал обращенные к нему со всех сторон отборнейшую брань и угрозы. Но даже не посмотрел в сторону клянущих его на чем свет стоит людей. Он знал, что при случае сумеет навешать им, даже если матросня полезет целым скопом.

Сейчас его больше интересовало то, что происходило наверху. То, что Оми, забрав Адамса, оставил лестницу, красноречиво говорило о том, что намечается продолжение разговора. И действительно через пять минут к яме снова подлетели самураи, решетка поднялась и со стуком грохнулась об землю. Ал увидел ноги самурая, торопливо спускающегося по лестнице, и тут же его схватили за шиворот и потащили наверх.

– Полегче, мужики, какого черта?! – заорал он по-русски.

Ал щурился на солнце, силясь восстановить зрение и пытаясь увернуться от самураев, которые стягивали с него грязные вещи. Голова кружилась, он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Потом колени стукнулись о твердое. Александр нащупал руками землю и тут же лишился и этой опоры. Кто-то стянул с него мокрый, провонявший рыбой свитер, потом майку. С джинсами самураям пришлось повозиться, так что Алу удалось даже пару раз лягнуть противников.

Он услышал над головой отрывистый приказ, и тут же его поволокли куда-то, подняли и в следующее мгновение он оказался в теплой воде.

«Слава богу. Это всего лишь ванна», – подумал Ал, умывая лицо, как вдруг обоняние донесло до него запах костерка. Ал открыл глаза и завопил что есть духу. Он сидел в большом котле, под которым самураи разводили огонь. Тут же стоял одетый в оранжевые одежды буддийского монаха, но с белыми четками в руках и распятьем европеец. Должно быть, отец Себастью. В пяти шагах от котла находился Оми, и перед ним в позе медитирующего Будды сидел окончательно свихнувшийся Адамс.

Ал попытался взять себя в руки и не паниковать. Конечно, он помнил эту сцену в деталях. Только на его месте в котле должен был оказаться юнга. Почему выбрали его? Да потому что он как дурак, стоял у лестницы в поисках приключений на свою задницу. Дождался.

Оми снова о чем-то спросил кормчего, и священник сбивчиво перевел его слова. Грохот, производимый самураями у котла, заглушал весь разговор, так что невозможно было разобрать ни единого слова.

– Даме! – гаркнул Ал на устроивших возню самураев. – Сачо-сан ханаши суру! – Отставить! Хозяин говорит!

На секунду самураи встали как вкопанные, видимо уловив смысл коряво построенной фразы, а Оми прыснул.

Одобренный произведенным эффектом, Ал собрался с силами, готовя снаряд следующей фразы и одновременно с тем заставляя тело не реагировать на солидное повышение температуры воды. В конце концов, вода в котле не может закипеть за две минуты, а значит пока незачем и паниковать.

– Офуро аригато Оми-сан! – Спасибо за ванну, господин Оми! – заорал он.

Оми резко развернулся и, сделав знак священнику и самураям, подошел к котлу.

– Кто ты такой? – спросил Оми, с интересом изучая Ала.

Такую простую фразу Ал перевел без помощи священника.

– Алекс Глюк. – Он сделал над собой усилие и приветливо улыбнулся Оми. – Ваташи-ва то Адамсу-сан. – Он кивнул в сторону кормчего. – Андзин-сан дec. – Я и господин Адамс кормчие.

– Втари? – Вдвоем?

Ал попытался подобрать японские слова, но не смог, вода нагревалась, сердце бешено колотилось, мысли путались.

– Втари хонто. – Вдвоем, правда. – Наконец изрек он, радуясь тому, что пока может не прибегать к помощи иезуита.

Оми произнес длинную фразу и, поскольку Ал ничего не понял, велел священнику переводить.

– Господин Оми спрашивает, что делают на борту корабля сразу же два кормчих. У вас такой обычай? – нарочно растягивая слова, перевел отец Себастью.

– Мы работаем в две смены. Один несет вахту, другой спит, – нашелся Ал.

Над водой летала легкая дымка, снизу поднимался жар.

– Мы всегда вдвоем. Вы же видите – он безумен. Только я знаю его, только я могу заставить его работать.

– Хонто? – Правда? – Лицо Оми выражало живой интерес.

– Хай\ – Да! – не дожидаясь перевода, гаркнул Ал.

– Господин Оми говорит, что если вы обещаете подчиняться ему во всем, будите делать все, что он ни скажет, и дадите слово за господина Адамса. Господин Оми велит снова поселить вас в человеческом жилье и каждый день будет выпускать из ямы по одному из ваших людей. Вам это подходит?

– Хай! – чуть было не заплакал Ал, сдерживая в себе стоны боли. Вода была еще вполне приемлемой температуры, в то время как днище раскалилось и больно жгло ноги и задницу.

– Кроме того, господин Оми хочет, чтобы вы больше не теряли контроля над своими людьми. В Японии любые попытки бунта против своего сюзерена караются немедленной и позорной смертью.

– Хай!

– Господин Оми говорит, что ваше имя по-японски звучит Арекусу Грюку – это трудно запомнить, что же касается имени вашего друга, оно и того хуже. Поэтому отныне и вас, и его будут звать одинаково Андзин-сан. Андзин – кормчий по-японски, у них только самураи имеют имена, простой люд зовут по роду их занятий, рыбак, землекоп, носильщик. Это не обидно.

– Понятно. Дальше. – Ал начал задыхаться, сердце, казалось, готово было выскочить из груди.

Оми снова заговорил, и Себастьян перевел Александру:

– Господину Оми показалось, что вам понравилась ванна, которую он вам предоставил? Может, вам еще посидеть там?

Оми поднял красивые, точно женские, брови, оттягивая освобождение и проверяя крепость своего пленника.

– Скоши отсуй. – Немножко горячо, – заставил себя улыбнуться Ал и потерял сознание.




Глава 8


Самурай должен часто смотреться в зеркало. Слуги не всегда подскажут самураю, что в его одежде непорядок. Природа слуг – труслива, в то время как зеркала говорят правду.

    

Из изречений самурая Усаги Фудзико









Отдохнув остаток дня, помывшись и получив чистое кимоно, пояс, набедренную повязку, сандалии и белые носки, на которых один палец был отделен от остальных, все в двух комплектах – для него и Уильяма Адамса, Ал приготовился ждать дальнейших распоряжений, похоже, взявшего над ним шефства Оми.

Он помог слугам помыть и переодеть безразличного ко всему Адамса, по ходу дела придумав легенду их знакомства и дружбы. Эту историю он собирался рассказывать японцам, а значит, она должна была быть понятной им, вызывать какие-то чувства. Выходило неплохо.

Без особых проблем они погрузились на галеру, куда были перенесены уже все ящики с мушкетами и ценным грузом «Лифде». Ал упал на койку кормчего и тут же уснул.

Когда он проснулся посреди ночи и вышел на палубу, он увидел, как таинственным образом оживший Уильям Адамс командует матросами, поощряемый сидящим в кресле кормчего толстяком европейцем.

Позже, когда впереди замелькала береговая линия, испещренная осколками скал, толстяк взял управление галерой в свои руки, отпустив Адамса. Проходя мимо Ала, кормчий вежливо поздоровался с ним, похвалив погоду и сделав комплимент на счет знания Алом японского.

По книге – они должны были попасть в шторм, но небо было спокойным, а воздух теплым и влажным.

«Опять несоответствие. А ведь этот шторм очень важен для всей дальнейшей судьбы Блэкторна, то есть Адамса, – рассуждал сам с собой Ал. – Во время шторма должно было смыть кормчего Родригеса, которого на следующий день спасли Блэкторн и Ябу-сан. Благодаря этому Родригес в дальнейшем платил английскому кормчему добром. Во всяком случае, не отравил его, хотя руки и чесались. Теперь же причинно-следственные связи распадались, как пережженные на солнце шторы».

Ал снова посмотрел на мнимого Родригеса и остался недоволен. По книге, это был толстый, но жизнерадостный и весьма коварный испанец. Настоящий морской волк и пират, каких мало, сейчас перед Алом маячила спина какого-то ничтожества. Бакалейщика Буанасье из «Трех мушкетеров» или трактирщика из «Сирано де Бержерака». Ал сплюнул и отвернулся.

«Необходимо собраться с мыслями, вспомнить, что там у них было в реальной истории. Для создания проекта игры по „Сегуну“ ему приходилось почитывать различные умные книги и копаться в Интернете.

Так, сейчас у них апрель одна тысяча шестисотого года. Дату высадки команды Клавелл взял из реальной истории, и тут нет противоречий. Прекрасно. Это означает, что за пятьдесят лет до этого тайко, а тогда безродный, злобный и весьма жестокий и опасный крестьянин начал собирать вокруг себя головорезов, при помощи которых он захватывал одно небольшое владение за другим вырезая непокорившихся и устанавливая повсеместно свою диктатуру.

С чего я взял, что разбойник, достигший величия, достойного императора, начал с завоеваний именно мелких деревень и крошечных провинций? Да потому что Япония и сама не особо велика, и к тому же в то время она была раздроблена на крошечные княжества, часто не превышающие размера рыбацкой деревеньки и разделенные между собой сточной канавой или обыкновенной тропинкой. Справиться с таким, с позволения сказать, княжеством для тогдашнего тайко и его башибузуков было плевое дело. Зато получив в свои владения деревню, они забирали рис и новых добровольцев в отряд.

Слава одерживающего победу за победой крестьянина вскоре дошла до многих самураев и даймё, некоторые из которых примкнули к нему, рассчитывая в конечном счете не только сохранить свои земли, но и приумножить их. Среди присоединившихся к тайко были представители самых известных и почитаемых самурайских семей Японии – такие как Таранага, историческое имя Токугава Иэясу, и Города, настоящее имя Ода Нобунанга.

Постепенно действуя таким макаром, они подгребли под себя практически всю Японию, учредив единую власть. Вроде пока правильно. Сам тайко, по книге, Накамура, по историческим документам – Тоётоми Хидэёси прожил шестьдесят два года, немало для столь беспокойного воина.

После смерти тайко Ода Нобунанга и Токугава Иэясу продолжали его дела объединения Японии. Оба палачи еще те. Города, или Ода Нобунанга, ни много ни мало сжег буддийский храм, что мирно стоял и никому особо не мешал на горе Хиэй, в который раз доказав, что сильный всегда прав. Его не скосил ни мстительный рок, ни стрелы врагов.

Так что в сорок восемь лет он к большой радости противников покончил с собой, оказавшись в окружении в Киотском замке.

После смерти Города власть повисла на тончайшем волоске, подрастал, но еще не вошел в возраст компаку сын великого тайко, и после кончины великого регента следовало выбрать другого, способного поддерживать порядок в стране правителя.

Был создан Совет регентов, председательствовал на котором Таранага, или Токугава Иэясу. Кроме него трон пытался захватить мерзкий персонаж Исидо, среди левых, но все равно достаточно сильных претендентов значилась мать наследника Осиба.

Как будто пока все верно». – Ал вытер пот со лба. Хотелось пить, но он не видел поблизости слуг, которых можно было отправить за водой. Гребцы спокойно делали свое дело, слушая барабан капитана и их не хотелось отрывать.

Ал подумал, что критерием того, находится ли он в реальной Японии или все же в книге, будет служить то, как станут называть приближенные верховного даймё: Таранага – тогда он находится в романе, Токугава Иэясу – значит, произошло невозможное и он в древней Японии.

«Что еще нужно будет как-то передать Таранаге, или Токугаве? – Ал почесал в затылке. – А, вот что важно. В пятьдесят восьмом году по местному летоисчислению, Токугава Иэясу издал указ „Охота за мечами“. Согласно этому указу, носить мечи разрешалось только самураям, которые становились привилегированным классом. Крестьяне должны были сдать все имеющееся у них оружие. Сначала сдавали добровольно, потом шла череда обысков. Не то чтобы все отобрали, японцы весьма хитрая нация, но бандитизма на дороге сделалось поменьше.

Правда самураи и сейчас не гнушались, в качестве тренировки или желая исправить свое дурное настроение, срубить пару-тройку крестьянских голов. Но надо же понимать, что если после пятьдесят восьмого года подобные «шуточки» могли себе позволить только самураи, до пятьдесят восьмого так «шутили» абсолютно все!

Токугава закрепил за самураями и только за ними право военной службы, так что военные специальности отцов наследовали дети. Это было очень удобно уже потому, что крестьяне и ремесленники давным-давно уже передавали свое мастерство, инструменты и крошечные наделы земли своим детям, те же, в случае разорения, шли в солдаты, тесня потомков самурайских родов и нередко обходя их. Токугава Иэясу повелел сапожнику воспитывать сапожника, крестьянину крестьянина, а самураю самурая.

Что потом, потом Токугава Иэясу серьезным образом урезал права христианской церкви в Японии. Не то чтобы иезуиты ему сильно не нравились или он был набожным человеком, просто католики постоянно вмешивались в дела внутренней политики страны.

Токугаве Иэясу следовало выгнать попов из Японии вовсе, но он не сделал этого, так как планировал войну против Кореи и ему было нужно европейское оружие и суда.

Стоп. А не после ли появления Уильяма Адамса у Токугавы и появился этот замысел? – Складно получившаяся история, снова начала разваливаться. Когда Япония воевала с Кореей? А, вспомнил!»– Он хлопнул себя по лбу рукой.

Заметив этот жест, к нему подбежал тощий самурай, и Ал попросил его принести воды. Поклонившись, тот отправился исполнять приказ, немало, по всей видимости, удивляясь – каким жестом варвар подозвал его.

«Япония вторглась в Корею в 1592 году, и в 1598-м то есть два года назад, война закончилась полным поражением самураев тайко. В тот же год сам тайко умер».

Теперь все более или менее вставало на свои места.

«После смерти тайко Токугава Иэясу от имени его сына продолжил объединение страны. Что дальше?»

Посланный Алом за водой самурай принес чашку и, поклонившись, удалился.

«Хорошо было бы вспомнить, что у них там было дальше, и принести на блюдечке Таранаге.

Что же дальше? Он смутно помнил, что наследник тайко отчего-то выбрал своим главным городом Осаку, где правил в окружении политических противников своего отца. А Токугава Иэясу? Он стал сегуном, то есть полевым командиром, и его ставка была в Эдо, современном Токио. Теперь неплохо было бы выяснить, когда?»

Он попытался подсчитать, выходило, что через три года. Это была удача. При случае рассказать Таранаге или Токугаве Иэясу о его дальнейшей судьбе и пробиться в его советники.

Ал оглядел работающих, как роботы, гребцов-самураев, с удивлением для себя обнаружив среди них даймё Ябу. Под стук барабана капитана команды гребцы совершали однообразные движения.

Лицо Ябу-сан оставалось безмятежным и спокойным, казалось, что физические упражнения доставляют ему удовольствие. Ал невольно представил за подобным занятием губернатора какого-нибудь города или области, но при всем его достаточно хорошем воображении – ничего не получилось.

Спустившись в каюту кормчего, Ал растолкал, решившего прикорнуть Адамса и рассказал ему придуманную для них двоих легенду их прошлой жизни. Убедившись в том, что кормчий запомнил все до мельчайших деталей, Ал отстал от него, отправившись на палубу любоваться восходом солнца

В свете новорожденного солнца перед глазами Ала восставала прекрасная Осака. Розовый от утренних лучей город выглядел источающим свет. Казалось, что никакое зло, предательство и коварство не могут проникнуть за его крепостные стены, так велика была сила света в этом месте. Так прекрасно делалось на душе величественного даймё, скромного самурая или обычного рыбака, оторвавшегося от утреннего клева и глядящего теперь, как по небу шествует набирающее силы и жара светило.

Как прекрасна Осака на рассвете…




Глава 9


Одержимый не боится смерти, и с ним не могут справиться и десять человек. Человек, находящийся в твердом рассудке, видит опасность и не выйдет и против пяти противников. Отсюда вывод: если хочешь достичь успеха в деле владения мечом – соблюди безумие!

    

Из изречений самурая Тода Бунтаро









По серым коридорам самого большого и укрепленного в стране осакского замка двигалась небольшая, но довольно-таки пышная и торжественная процессия: главный хранитель сокровищницы замка господин Омои, человек до глубины души честный и безоговорочно преданный своему господину и другу главному даймё Токугава Иэясу следовал по личному вызову господина Исидо в одну из секретных комнат замка. Его сопровождал почетный караул из двадцати отборнейших самураев – десять в серых кимоно Исидо и столько же в коричневых Токугавы Иэясу.

Конечно же, хранитель сокровищницы тайко прекрасно знал расположение замка и мог явиться на встречу в окружении только своих слуг, но присланный за ним начальник стражи самым вежливым образом уговорил его вообще не брать своих людей, портя ими особо почетный караул, самураев в который подбирал лично Исидо.

Немало встревоженный таким положением дел господин Омои только и успел, что шепнуть своей наложнице Каори, чтобы та немедленно предупредила Токугаву Иэясу об аресте господина.

Омои-сан прекрасно знал, что коварный Исидо ненавидит его, и молил Будду о том, чтобы последний ниспослал ему возможность умереть почетной смертью, И желательно, чтобы, когда он будет делать сэппуку, за спиной у него стоял преданный человек.

Они поднялись по узкой и достаточно крутой лестнице на нужный этаж, прошли по серому коридору и остановились около комнаты, в которой хранителя сокровищницы должен был ожидать комендант осакского замка Один из стоящих ближе всего к Омои самурай вежливо отодвинул перед гостем дверь, в то время как другой быстро заткнул ему рот и пырнул ножом в бок. Омои-сан ввалился в комнату, раздирая промасленную бумагу седзи и поганя кровью чистые, белые татами. Из комнаты ему улыбался коварный Исидо, решивший, что перед смертью его враги должны не просто догадываться, кто их приказал порешить, но и видеть истинного убийцу.

Несколько секунд длилась агония, в течение которой господину Омои не удалось произнести ни звука. Наконец все кончилось. Взявшиеся неведомо откуда слуги уволокли окровавленное тело, другие меняли погубленные татами, третьи чинили седзи.

Через несколько минут порядок был восстановлен и наблюдающий за смертью врага Исидо дал знак вести следующего. На шахматной доске перед ним разворачивалась изумительная партия, где его серая армия доблестно сражалась против коричневой армии Токугавы. Сейчас из авангарда великого даймё исчезла фигура ладьи. Что-то еще произойдет.

Он заглянул в лежащий гут же на маленьком китайском столике список, думая, какую фигуру в партии Токугавы Иэясу может олицетворять следующий гость. И присвоив знаменитому военачальнику, которого также вознамерился погубить сегодня, фигуру офицера, приготовился ждать развязки.



* * *





Когда из ямы в деревеньке Андзиро был поднят последний член команды, упавший туда самурай продолжал медитировать.

– Простите мне мое вмешательство, Оми-сама, но Масахико-сан все еще в яме. – Подошедший к Оми начальник стражи показал в сторону ямы. – Прикажете охранять его дальше или…

Оми подошел к краю ямы и посмотрел на коленопреклоненного человека в ней.

– Позволите ли вы ему совершить сэппуку? – вежливо осведомился начальник охраны.

На мгновение Оми задумался, как бы взвешивая в уме заслуги и провинности самурая.

– Нет. Я должен все как следует обдумать, Накана-сан. Пусть ожидает моего решения в яме. Что же касается охраны, то… – Он лениво обернулся и, встретившись взглядом с проходящим мимо самураем, велел ему подойти. – Ты останешься охранять яму, – не глядя, приказал он. – Вы же, Накана-сан, можете отдохнуть.

Трое караульных и начальник стражи поклонились и поспешили исчезнуть с глаз долой. В то время как новоявленный охранник занял свое место, усевшись около ямы.

Приблизительно через полчаса он встал и, убедившись, что по близости никого нет, опустил в яму лестницу. Масахико тут же поднялся на ноги и бесшумно, точно кошка, взобрался по ней. Его тело было сильным и грациозным, а ноги не болели от долгого сидения на пятках.

Вместе они нырнули в барак, воздвигнутый исключительно для нужд дежуривших в гавани военных. Там бывший пленный брезгливо сбросил с себя вываленное в нечистотах кимоно и набедренную повязку, принял приготовленную для него ванну и переоделся во все чистое.

Прикрывая веером лицо, он дошел до дома Оми, войдя через открытую специально для него калитку.

Оми и Ябу уже ждали его, угощаясь чаем и укашами[6 - Укаши – традиционные японские сласти.] привезенными даймё из Киото. При виде начальства, шпион Масахико упал на колени, ткнувшись лбом в циновку.

– Мы рады, что тебе удалось уцелеть среди этих варваров. – Ободряюще улыбнулся ему Оми. – Расскажи обо всем, что тебе довелось услышать, пока ты сидел там.

– Пусть сначала скажет, как ему удалось уцелеть, – прервал племянника Ябу.

– Единственным опасным моментом в этом деле было падение в саму яму. Я боялся, что если я ненароком зашибу кого-нибудь из принадлежащих вам пленников, то нанесу урон Ябу-сама и покрою свое имя несмываемым позором, – поклонившись, сообщил он. – Все остальное было неопасным. Артиллерист Винуку-сан и юнга Кроку-сан хотели использовать меня в качестве заложника, в то время как Золотой Варвар объяснил остальным, что позволивший взять себя в плен самурай, по сути, мертвец. Он предположил, что в лучшем случае меня ожидает разрешение совершить самоубийство, причем Оми-сан позволит мне совершить сэппуку прямо в яме, не поднимаясь наверх.

Я взвесил в уме все «за» и «против» и был вынужден согласиться с ним. Такое разрешение было бы справедливым и очень благородным, очень.

Ябу скривился. Одна мысль, что ему предстоит слушать не голые факты, а еще и измышления шпиона… переполняла его плохо скрываемой яростью, но Масахико был лучшим его шпионом в Эдо. Кроме того, он свободно говорил на языках варваров. На португальском и английском, а значит, его следовало выслушать, вооружившись терпением.

«Чего-чего, а терпение у меня есть, – успокаивал сам себя Ябу. – Другой вопрос, почему Оми, зная, что Масахико можно использовать в качестве переводчика, сунул его в яму?! Ведь теперь следует немедленно отправить его обратно в Эдо. А потом по традиции, обезглавить какого-нибудь рыбака и совершить над ним похоронный обряд. Хорошими шпионами не разбрасываются. Они на вес золота, тем более такие, как Масахико.

Но с другой стороны, все в руках Будды. И жизнь и смерть и новая отсрочка переговоров.

Быть может Масахико сослужит более серьезную службу в будущем. Что же касается Золотого Варвара, то он, скорее всего, еще не готов, а значит, если я раскрою Масахико, я потеряю шпиона и не сумею сделать своим вассалом Золотого Варвара. А значит, все правильно и своевременно.

Время еще не настало, и зачем его торопить – не в этой, так в следующей жизни, но Золотой Варвар будет моим!»




Глава 10


– Я знаю человека, который причиняет зло другим людям, – сказал буддийский монах своему настоятелю.

– Кто этот человек, и в чем состоит зло, причиняемое им? – спросил настоятель.

– Это ваш сегодняшний посетитель, господин, – смиренно ответил монах. – Помните, он пришел с приятелем и начал расхваливать его достоинства. Но все ведь знают, что когда человека хвалят, это делает его надменным. Значит, хвалящий приносит вред!

    

Из разрешенных цензурой китайских историй









Водные просторы должны были рано или поздно подчиниться клану Касиги. А кому еще, я вас спрашиваю? Ведь согласно легенде двести лет назад или около того даймё Эгава Касиги победил демона наводнения, подчинив его своей воле.

Было это так. Касиги со своими четырьмястами самураями должен был перейти вброд небольшую речушку, пройти сквозь деревеньку и за холмом соединиться с силами своего побратима. Прямо скажем, на первый взгляд, задача не бог весть какая.

Но на стороне врагов были сильнейшие колдуны и маги, и вот, за две недели до разлива реки вдруг полил невероятный дождь. Черные тучи сгрудились над головами людей, так что в считанные секунды сделалось темно, точно ночью. Но самураи не дрогнули. Не представляя, что им уготовила карма, даймё приказал своим людям устроить привал и сам юркнул в походный шатер, надеясь немножко выспаться.

Но не тут-то было: вдруг колдовские тучи прорвались белой молнией и с неба низверглись потоки воды. Так что крохотный шатер даймё тут же весь промок, а Касиги оказался в воде. Слава Будде, что его тут же растолкал оруженосец, не то захлебнулся бы даймё Эгава из рода Касиги и умер недоброй и непочетной смертью.

Дождь был таким сильным, что люди едва могли дышать. Осмотревшись вокруг, хотя, что смотри, что не смотри, видимость была хуже некуда, даймё, скорее, вспомнил, нежели углядел, нависающий над дорогой козырек скалы, под которой можно было разместиться, и велел людям идти туда.

На самом деле самурай создан из особого сплава воли и послушания, самурай в огне не горит и в воде не тонет. Или, во всяком случае, не стонет, как глупый крестьянин, и не проклинает свою судьбу. Самурай никогда не жалуется на холод, жару или иные неудобства, а если и плачет, то, расчувствовавшись над каким-нибудь стихотворением или жалостливой песней. Так что Касиги мог и не прятать своих людей, да больно не хотелось, чтобы прославленные бойцы затем хлюпали носами перед союзниками. Вот еще – позориться.

Дождь лил и лил, разбухли рисовые поля, а дороги превратились в скользкое месиво. Даймё сидел на камне, любуясь на разбушевавшуюся стихию, и думал, что ему делать. Три дня его самураи ютились под скалой, не имея возможности даже костра развести. На четвертый день дождь сделался послабее, и даймё дал команду подниматься и идти к реке.

Но тут же выяснилось, что ни к какой реке идти не нужно, так как принуждаемая трехдневным ливнем река сама вышла из берегов и пришла к даймё. Огромные черные волны, подобно взбесившемуся табуну диких лошадей, неслись теперь в долину, сметая все на своем пути.

«Этого еще не хватало»! – подумал Касиги и приказал своим самураям переправляться на другой берег. Но едва первые четыре конника вошли в воду, как колдовские волны подхватили их и потащили вниз. Напрасно самураи кидали в воду веревки, напрасно смельчаки пытались вытащить друзей из воды, их унесла река.

Не поверив собственным глазам, даймё приказал следующей четверке войти в воду, и те выполнили приказ, тотчас скрывшись под водой.

Касиги почувствовал дурноту. Нет, он не боялся смерти, все знают, что смерть не что иное, как избавление от страданий, он боялся, что не сможет встретиться с побратимом и покроет себя несмываемым позором.

Не зная, что предпринять, Касиги призвал к себе сопровождающего отряд монаха и велел ему приготовить все для богослужения. Приготовление не было долгим, и вскоре даймё уже стукнул в гонг, призывая ками этих мест. Долго он умолял местных богов и духов, обещая им богатые жертвы и новые жилища. Ками не хотели говорить с чужим, пришедшим на их земли, князем.

Только одетый в древние доспехи явился полубезумный бог, покровитель военных, Бисямонтэн, который начал советовать князю порубить взбесившуюся воду, доказав на деле, кто здесь хозяин.

«Рубить воду?» Касиги подумал было, что сходит с ума. Как должны были смотреть на него его люди, если он вдруг отдаст приказ рубить мечами воду?

Не доверяя военному богу, князь решился на давнее и давным-давно опробованное средство – принести воде жертву. Жертвой были избраны все жены и полковые наложницы воинов, идущих с даймё Касиги.

В одну секунду лагерь наполнился стоном и плачем. Впрочем, никто не посмел ослушаться воли князя, и вскоре в лагере осталась одна единственная женщина, принадлежавшая самому Касиги. Любимая чужой расы, прекрасная как небесная богиня, которую он взял наложницей и думал после успеха в войне назвать супругой.

Получив жертву, река и не подумала хотя бы немного втянуть в себя воды и дать возможность воинам Касиги перебраться на другой берег.

«Руби мечами воду! Бей ее из луков! Коли копьями! – разорялся Бисямонтэн.

Касиги смотрел на дождь, которому, казалось, не было конца.

Наложница подошла к даймё и, ласково улыбнувшись, подала чашечку с саке.[7 - В Японии саке называется любая алкогольная продукция. В данном случае рисовая водка. Поэтому, вы либо говорите японское саке, либо другое название алкоголя.]

Касиги вздохнул и велел бросить в воду любимую женщину. Такая жертва не могла не подействовать на взбесившуюся воду, но она не принесла ровным счетом никакой пользы. Только напрасно загубил ни в чем не повинную душу и нанес себе рану.

«Руби воду. Бей ее, убивай водного духа»! – требовал бог войны.

Ничего не поделаешь, других советов все равно не было и не отрывая глаз от алтаря, даймё приказал своему помощнику послать лучших воинов отряда атаковать мешающую реку.

Приказ был исполнен, и три лучших воина вместе с конями полетели в воду, правда на этот раз стихия не погребла в своей пучине славных бойцов, так как к их талиям были прикручены крепчайшие веревки. Следующая тройка лучников обстреляла бушующие волны, за ними последовали метатели копий.

И тут случилось страшное. Когда черное копье одного наиболее сильного и умелого самурая исчезло в середине реки, окрестности огласил жалобный стон, от которого кровь застывала в жилах. Несколько лошадей, пораженные ужасным звуком, вырвались и бросились в воду. Двое или трое воинов лишились чувств.

Из воды показала уродливую голову огромная змеюка – истинный хозяин воды, изо лба которой торчало копье.

Истекая кровью, водная змея упала обратно в волны, после чего вода начала отступать.

Обрадованные таким поворотом дел самураи Касиги уже все вместе бросились лупить воду, и вскоре ее сделалось столько, что можно было спокойно перейти на другую сторону.

За этот бессмертный подвиг даймё Касиги и все Касиги, живущие после него, считались повелителями воды.

Так кому же иметь свой флот и управлять водой, если не клану Касиги, уже один раз победившему грозную стихию, доказавшему всей Японии, что, именно они – Касиги – являются подлинными повелителями воды.




Глава 11


Люди говорят – плохая примета. Самурай не должен верить в то, что вслед за черным вороном или черной кошкой в его дом придет беда. Думая так, самурай соглашается с закономерностью пребывания в его доме несчастья и впускает его туда.

Отсюда правило: самурай не верит в приметы.

    

Из изречений даймё Токугавы Иэясу









Как и большинство замков того времени, замок в Осаке отделялся or остального мира кольцом рва, наполненным водой. В свою двухнедельную поездку в Японию Ал бывал в замке и теперь удивлялся схожести и одновременно с этим пропастью различий. Осакский замок, в котором он гулял вместе с экскурсионной группой, был новым, отстроенным по уцелевшим чертежам сразу же после войны. Тем не менее Ал смотрел на стены замка и не видел в них каких-нибудь существенных отличий от знакомой копии.

Отсутствовали праздничные лотки торговцев пирожками с осьминожками тако, не было праздно шатающихся толп народа.

Последнее обстоятельство радовало. Ал вообще не любил находиться в толпе, ходишь как баран, ничего не потрогать, нигде не полазить. Впрочем, бдительная, хоть и малочисленная охрана из самураев сто против одного не дала бы чужестранцу выкинуть что-нибудь подобное.

Мост украшали собой посты самураев, по одному на каждом берегу. Тут же были выстроены отсутствующие в двадцать первом веке аккуратные деревянные будочки, в которых несшие службу воины могли, не роняя при этом своего достоинства, скажем, отсидеться в дождь. В то время человеческая жизнь могла не стоить и протертой медной монеты. Тем не менее никто не позволил бы портить вид собственного замка замерзшими и прозябшими до костей горе вояками. И если при любых обстоятельствах самурай должен был прежде всего оставаться самураем – быть чистым, хорошо одетым и умеющим держать себя в руках, – что же говорить о знати, вся жизнь которой нередко выстраивалась вокруг поддержания себя на достаточно высоком уровне – золотой философской середины.

Самурай всегда должен быть начеку, готовиться к встрече со смертью, перед которой он просто не имел права показаться с запыленными сандалиями, небрежно сделанным самурайским пучком или, не приведи Будда, с неначищенным оружием!

Среди провожающих Ала в замок самураев не было Ябу. Впрочем, это и не расходилось с текстом Клавелла, что радовало.

Ябу не было рядом. Зато Хиромацу, тот самый военачальник, которого Токугава Иэясу послал в Андзиро за Ябу и кормчими, восседал в своем дорогущем паланкине, прямой и грозный; коричневое дорогое кимоно с пятью знаками отличия Токугавы прекрасно гармонировало с черным блестящим поясом, из-за которого торчали рукояти мечей. Самураи, составляющие почетный эскорт военачальника, были одеты в алое, они несли знамена с гербом рода Токугавы.

У ворот Хиромацу передал начальнику стражи пропуск, после чего последовала череда церемониальных поклонов. Не смея вздохнуть, Ал разглядывал все это великолепие – мир, в котором он так мечтал оказаться.

Крепостная стена состояла из огромнейших темно-серых блоков, аккуратно вырезанных из камня, разрушить которые, наверное, не могло ни одно стенобитное орудие семнадцатого века. Развалили бомбы во время Второй мировой войны. Но только развалили. Почему-то Ал был уверен, что японцы не привозили на строительство новых каменных блоков, а выложили стены из тех, что остались после бомбежки, как дети возводят свои крепости из кубиков.

Стены в XXI веке выглядели точно так же, как те, на которые смотрел теперь Ал, без следов раствора, блоки держались на месте своим весом. Как тогда сказала экскурсовод? – пятьдесят тонн каждый. Однако…

Следующие ворота и новые проверки документов, новые поклоны, новые подозрительные взгляды.

Было удивительно, что такая шишка, как Хиромацу, которого в Осаке и тем более в замке должна была знать каждая собака, спокойно вручал свой пропуск, кланялся и отвечал на вопросы. На его месте Ал давно бы уже взорвался и наорал на неторопливых стражников, а то и потребовал бы вызвать начальника.

Новые ворота. Новая, еще более серьезная проверка. Начальник стражи дотошно разглядывал паланкин, стражу и особенно золотоволосого иностранца.

Для приема у Таранаги Ал решил воспользоваться имиджем короля Артура, которого играл три года назад. Поэтому он расчесал заплетенную ему после бани служанкой косичку, отчего сделался похожим на автопортрет Дюрера, с тем различием, что Ал не носил бородку. Золотые волосы рассыпались по его коричневому кимоно со знаками Таранаги венецианской прической. Они были ниже плеч и светились на солнце. Ал поздравил себя с этим эффектом. В конце концов, глупо косить под самурая, если родился с европейской внешностью.

Самураем нужно было родиться, и подделки тут не канали.

Что же касается такой экзотической черточки как кимоно, оби и сандалии, так они на самом деле подходили ему так, словно неведомые мастера создавали эти вещи по его личному заказу. Не хватало только оружия, которое носили все самураи. И без которого Ал выглядел, как какой-нибудь вшивый крестьянин или рыбак.

Но право носить оружие, равно как и остальные привилегии, следовало заслужить.

Поглядевшись в лакированный поднос, Ал остался доволен своим видом. Прислуживавшая ему девушка не могла оторвать взгляда от струящегося золота его волос и голубых глаз.

На самом деле она была здорово напугана внешностью Ала, но правила хорошего тона не позволяли ей поддаться собственным страхам и убежать, как бы это сделала на ее месте неотесанная крестьянка. Она была из самурайского рода, чьи уважаемые предки на протяжении уже семи поколений служили роду Хиромацу. Поэтому она подавила в себе неприличный страх и улыбалась Алу, расхваливая его странный вид и стараясь не замечать наводящие на нее ужас глаза Золотого Варвара.

Ал отвлекся на свои воспоминания и пропустил новую остановку и новые проверки документов. Они миновали, наконец, мост, дальше дорога поворачивала направо, именно так, как водили экскурсии. Проехали мимо хорошо укрепленных домов, предназначенных, должно быть, для самураев, с дополнительными оборонительными стенами, уступающими в высоте главной крепостной стене. Лестницы, дорожки, закрытые и открытые двери, очередной пост. По мере продвижения к сердцу замка контроль усиливался.

Поднялась опускная решетка, снова ров с водой и снова бесконечные посты, переходы – стены, стены, стены. Поражало обилие военных. Все в серых кимоно – целые отряды и отдельные подразделения. Тысячи тысяч с выбритыми лбами и сияющим серебром оружием.

Замок строился навечно. Чтобы его было невозможно покорить и разрушить. Казалось, что кто-то великий и неизмеримо могущественный вложил свою несгибаемую волю и свою живую душу в эти неприступные стены. Чтобы стоял он на зависть следующим поколениям, молчаливый, суровый, невероятный и прекрасный исполин, над всей невероятной и прекрасной Японией.

О том, что они достигли последних ворот, Ал догадался потому, что Хиромацу наконец выбрался из паланкина и, отпустив самураев, дал знак Алу следовать за ним. Двор, в который они прошли, охраняли самураи, одетые в коричневые кимоно Тара-наги или, как его там, Токугавы, следовательно, они достигли территории великого даймё, к которому направлялся Хиромацу.

Ал сразу же разглядел изящный садик и невольно залюбовался цветами, но Хиромацу показал ему знаками, что здесь не следует задерживаться. Они скинули обувь. Ал шел сразу же за Хиромацу, чувствуя исходящую от него силу и уверенность.

Мягкие татами под ногами были приятными на ощупь. Они шли по длинному коридору, где на встречу то и дело выходили самураи в коричневом. При виде великого военачальника они кланялись, многие затевали разговор с Хиромацу. Тот односложно отвечал, кланяясь.

Впереди была лестница, они на одном дыхании поднялись на несколько этажей и свернули в освещенный масляными лампами проход. Возле последней двери дежурили особо подготовленные стражи, все лично подобранные Хиромацу. Многие годы старик считался лучшим и наивернейшим телохранителем Таранаги или Токугавы. Он не любил отлучаться от своего господина, но, поскольку это все же иногда приходилось делать, предпочитал набирать всех офицеров охраны самостоятельно, вышкаливая их по своей собственной методике.

Все они были отпрысками благородных родов. Но одновременно с тем все они являлись непревзойденными мастерами, мечниками, лучниками и, естественно, шпионами.

При одном взгляде на этих воинов сердце старого Хиромацу наполнялось гордостью.

Командовал охраной пятый сын господина, Нага. Этот семнадцатилетний юноша единственный во всей охране вызывал подозрение и непроходящую головную боль старого Хиромацу. Вспыльчивый и скорый на расправу Нага предпочитал сначала рубить, а потом уже разбираться, кто прав, а кто виноват.

До сих пор молниеносная реакция Наги и упорное нежелание думать самому, а лишь подчиняться велению своего меча и своим инстинктам выручала юнца, доказывая его правоту.

«Но ведь не всегда же все будет так. В один прекрасный день, проснувшись от легкого шороха за седзи, он разрубит собственного отца и тогда… – Но Хиромацу не хотелось думать, что будет после смерти господина. – Тогда будет править Хидэтада, его второй сын и законный наследник. Потому что первый болен неизлечимым китайским сифилисом, а с такой болезнью какой он, к темным ками, командир. Пускай первенец уйдет с позором в великую пустоту, где его несомненно заждались все те, кого он туда уже отправил. Слава Будде – народец в Японии не переводится, и женщины успевают рожать новых воинов.

Послышались слова приветствия. Ал физически ощущал нарастающее в нем напряжение. Через несколько минут он увидит Таранагу, или Токугаву. От того, кто это будет, будет зависить его дальнейшая жизнь. Таранага – и он может смело руководствоваться заученным текстом, Токугава – и можно будет кричать караул! Ноги казались ватными, голова кружилась, во рту пересохло.

Ал, скорее, ощутил, чем увидел, как руки охранников начали обыскивать его, пытаясь обнаружить спрятанное оружие, но приказал себе не думать о них.

Его внимание было приковано к полупрозрачным седзи, которые вдруг дрогнули и отодвинулись в сторону, открывая перед Хиромацу и Алом небольшую комнату с мягкими татами цвета слоновой кости и разложенными подушками. Напротив двери он увидел чуть поднимающийся от пола подиум и высокого японца в черной одежде, плечи которого были увеличены, отчего напоминали крылья хищной птицы. Это был Ёси Таранага-но Миновара – великий даймё и человек, который, точно магнит, притягивал к себе Ала через века и страны. Именно таким Ал представлял героя книги. Это был его Таранага, таким, каким он мечтал встретить его, с которым должен был подружиться. И еще, это был легендарный Токугава Иэясу, великий даймё, соратник и продолжатель дела тайко.

Незнакомое: «Токугава Иэясу» жгло губы словно горячий напиток, который Ал почему-то должен был пить.

Хиромацу снял свои мечи и с величайшим почтением, медленно и торжественно, положил их перед собой. Встал на колени, коснувшись лбом пола. После чего Ал также бухнулся на пол, неловко кланяясь.

Краем глаза он увидел, что Хиромацу не поднял головы и застыл в той же позе. При этом он не обратил внимания на то, что японец прижал ладони к полу, его же руки были разбросаны, точно крылья подраненной птицы, это вызвало легкую улыбку великого даймё.

Ал услышал добродушный голос Таранаги, или Токугавы, и, подняв голову, увидел, что то же самое делает и Хиромацу, – им предлагали подойти ближе к помосту. Ал осмотрелся. Комната была совершенно пустой и не такой огромной, как это было описано у Клавелла.

А действительно, с какой стати Таранаге, или Токугаве, если Ал все же каким-то образом угодил не в книгу, а в древнюю Японию, принимать своего старого друга и неизвестного никому чужака в большом зале? Главный даймё страны не производил впечатления человека, любящего пускать пыль в глаза.

У дверей, и у помоста дежурили самураи. Тем не менее, обменявшись парой фраз с господином, Хиромацу подобрал свои мечи и направился с ними к помосту, на свое обычное место.

Ал приметил около помоста даймё согбенную фигуру монаха, определив в нем переводчика, и, как только ему было разрешено говорить, потребовал, чтобы тот передал даймё, что Англия и Португалия находятся в состоянии войны и поэтому Ал просит дать другого переводчика, так как считает, что отец Алвито будет неверно переводить его слова, намеренно искажая смысл.

Ал прекрасно помнил, как эта встреча проходила у Клавелла, и придумал свой вариант развития событий.

Он был вежлив, держался почтительно. Старался, по мере возможности, отвечать на вопросы хозяина Эдо.

Ал помнил, что в результате беседы Таранага должен был отправить его в тюрьму, Блэкторн там научился нескольким словам. Опыт был, нет слов, насколько полезным, но Ал не собирался повторять его.

Поэтому, заняв даймё описанием картины мира и разных стран, он добился того, что тот согласился оставить его и Уильяма Адамса в замке. С тем чтобы они могли нарисовать ему подробнейшие карты, с нанесением на них политических границ различных стран, а также отвечали на интересующие даймё вопросы.

И правда, зачем посылать полезного человека в тюрьму? По книге, Таранага сделал это, надеясь, что там Блэкторн будет в большей безопасности, нежели в замке. Он приставил к нему своих шпионов, которые должны были день и ночь охранять кормчего, притворяясь ждущими казни преступниками.

Реальный хозяин Эдо не собирался совершать подобной глупости. По стране ходил сифилис, завезенный португальцами. Подцепить который в тюрьме было плевым делом. Кроме этого, скудность тюремного питания, спертый воздух, до крайности стесненные условия, в которых люди поглощали пищу, тут же испражняясь под себя и блюя. Вши и блохи…

Нет, он не мог так рисковать здоровьем и жизнью человека, который в самое ближайшее время мог стать полезным ему. Что же касается обучения японскому языку, то в распоряжении даймё были не только переводчики-португальцы, которых недолюбливали оба варвара. Многие новообращенные японцы учились в семинариях и знали английский, португальский и латынь. Поэтому первые уроки японского Ал и Уильям получили в цивильных условиях, чередуя занятия языком с вкусной едой и занятиями любовью с фрейлинами двора.




Глава 12


Истории могут быть хорошими и плохими, поучительными и скабрезными. Самурай не боится слушать различные истории, но он не должен в них попадать.

    

Тода Хиромацу. Из сборника умных изречений, рекомендованных для воспитания юношей в самурайских семьях.









Внутренний садик замка, куда самураи привели Блэкторна и Александра, представлял собой миниатюрный мир, с чистыми реками, островами, горами и равнинами. Посреди небольшого озера в форме слезы на деревянном помосте располагалась ухоженная хижина. В хижине горели фонарики, свет которых проникал сквозь полупрозрачные седзи, отчего домик казался, почти хрустальным.

Для освещения в то время употребляли масляные светильники и восковые свечи, но господин Токугава не любил, и это знали все в замке, открытого огня, предпочитая, чтобы его неровный свет приглушался стенками фонаря, которые можно было сделать матовыми или цветными.

Ал разглядел в глубине домика силуэт высокого, чинно сидящего мужчины и узнал в нем даймё. Рядом с ним хлопотали две женщины. Одна грузная и маленькая, а другая тоненькая и с высокой, по последней моде, прической, из которой торчали шпильки.

Ал замедлил шаг, любуясь театром теней.

Садик явно просматривался со всех сторон охраной так, что на расстоянии полета стрелы мышь не сумела бы протиснуться в эти райские кущи. Но вот для мушкета или кремневого ружья тень даймё на седзи рисовой бумаги была мишенью – лучше не придумаешь. Хотя откуда во дворце такое оружие? Всех проверяют, шмонают, только что в задницу не заглядывают.

Около мостика, ведущего к хижине, сидели на пятках два самурая. Застывшие, с обнаженными мечами на коленях и фанатичными взглядами, они ни в какое сравнение не шли с нашими солдатушками. Те – непременно трепались бы, без умолку травя байки и смоля папироски.

Ал и Уильям Адамс прошли по мосту, где Ал сразу же опустился на колени перед Токугавой, а Адамс сел в позе лотоса, с устремленным черт знает на что взглядом и улыбкой идиота.

Услышав голос Токугавы Иэясу, Ал несмело поднял голову и сразу же столкнулся с устремленными на него глазами сидящей рядом с даймё красавицы. Голубое кимоно с серебряными лотосами и журавлями необыкновенно шло прекрасной переводчице, чья хрупкая красота благодаря небесно-голубому свету казалась еще прозрачнее и тоньше. Неземная, волшебная, удивительная – Ал не мог подобрать эпитетов, при помощи которых можно было передать красоту Марико-сан.

Его Марико, той самой, к которой он шел долгие годы или века. Тода Марико – женщина-звезда, женщина, предназначенная для него точно так же, как он для нее.

Ал потупился, опасаясь выдать себя слишком откровенным взглядом и пряча свое вдруг расцветшее чувство дальше и глубже в сердце. Игра, затеянная им с Токугавой Иэясу, еще не была выиграна. Даймё то шел навстречу, то отгораживался непрошибаемой стеной недоверия.

Да, после первой аудиенции в замке Ал чуть не умер, осознав, что перед ним не привычный по книге Таранага из рода Миновару, а настоящий, подлинный Токугава Иэясу, о котором он совершенно ничего не знал.

Выйдя от Токугавы, Ал шел за провожающими его самураями, еле переставляя ноги. В голове вращались шарниры, дыхание перехватывало.

«Я – не в книге! Не в романе! Я – в настоящей Японии, еще хуже – в Японии семнадцатого века»! – Он отер рукавом выступившую на лбу испарину. Ситуация была невозможной и одновременно с тем она была реальной. До ужаса, до полной усрачки реальной! Ситуация, от которой хотелось орать во весь голос или биться головой о стены. В XVII веке кормчий Уильям Адамс попал в другую страну. Да, он застрял здесь навсегда, женился, наплодил детишек, служил, рвался на родину, умер. Это было ужасно, но одновременно с тем у кормчего Адамса просто так сложилось. На самом деле он мог покаяться перед иезуитами и чисто теоретически те могли вывезти его в Европу. Мог вымолить разрешение на отъезд у Таранага или его преемника – Сударе.

Алу было некого просить, не на кого надеяться, его время еще не настало, и даже если бы он и предпринял отчаянную попытку удрать из Японии на рыбачьей джонке, он не смог бы этого сделать. Куда удрать? Привычной ему России еще нет – одна тысяча семисотый год – Петербург не построен. Да и не его бы это был Петербург. Царь Петр, бородатое купечество, немцы и голландцы…

Ал чувствовал себя челноком в безбрежном океане, птицей, под крыльями которой простиралось бесконечное зеленоватое пространство воды, и не было ни клочка земли, на которую можно было бы просто сесть и перевести дух.

Ужасная игра сделалась настолько схожей с реальностью, что Ал вдруг понял, что уже не выберется из нее. Не выберется, потому что не найдет правил этой самой игры, не поймет, где располагаются замаскированные двери или потому, что на самом деле никакой игры нет. Исчез призрачный Питер, растаял Невский проспект, исчезли Гражданка и Купчино. Нет больше Эрмитажа и Дома книги, нет гранитных набережных и Ростральных колонн, нет Новой Голландии, Сенной, нет метро и остановок троллейбусов и трамваев. Нет ни клочка асфальта, и только неуправляемые еще людьми реки несут свои величественные волны сквозь леса и болота. Утки, зайцы, заросли вереска и багульника, камыш и топи, клюква и морошка…

И никого, никого из знакомых. Ни одного человека во всем мире, ни одного не то что близкого, а просто знакомого человека, лицо которого видел пару раз в метро и отчего-то запомнил. Пустота…




– Токугава-сан просил вам передать, что с этого дня я буду вашей переводчицей, если вы, конечно, не возражаете, – весело поклонилась ему красавица.

И Ал с удивлением вновь увидел, что он в крошечном ухоженном домике, а перед ним, на подушках, сидят: сам даймё Токугава Иэясу, полная дама и прекрасная переводчица.

– Мое имя Тода Марико, – подтвердила она догадку Ала.

– Почту за честь, госпожа Тода, – поклонился Ал.

– Можете называть меня Марико. – Она была очаровательной.

– Благодарю вас, Марико-сан.

– Мой господин спрашивает, откуда вы знаете наш язык и почему в момент задержания при вас был самурайский меч? – перевела Марико.

– О, это очень долгая история, и господину Токугаве, должно быть, она покажется скучной, – начал Ал заранее заготовленную фразу. Было приятно говорить на английском, а не подбирать японские слова.

Марико перевела и выслушала ответ Токугавы.

– Мой господин говорит, что он любит истории и у него много времени. Впрочем, если ему покажется, что ваша история действительно скучна, он остановит вас.

– Для того чтобы рассказать, как попал ко мне меч и почему я начал изучать японский язык, необходимо вернуться на двадцать четыре года назад. Тогда мне было двенадцать лет. Мой отец был купцом и имел свои корабли: «Мадонна», «Дева Мария» и «Бабочка», которые плавали в разных морях, умножая наше состояние.

Токугава остановил рассказ, о чем-то спрашивая Марико.

– Мой господин интересуется, неужели ваш отец мог позволить себе иметь целых три корабля?

Удача! Токугава попался в первую же ловушку, смастеренную для него Алом. В его голосе читалось недоверие и легкая зависть. Геймер мысленно занес на свой счет одно очко. На самом деле перед Токугавой он мог назваться кем угодно, вплоть до принца крови. Но что бы это дало? Почти что наверняка его слова были бы подвержены сомнению, кто – зная, что его нельзя проверить, не постарается возвысить себя? Но, даже если ему и поверят, в Японии никакие его права все равно не имеют значения. Здесь он пленный, трофей, в лучшем случае гость. Кроме этого, Ал намеренно хотел оскорбить великого даймё, показав ему, что он – сын простого купца, имеет свой собственный, причем очень хороший, корабль. А его отец имел целых три, в то время как в Японии нет даже такого понятия, как флот.

– Для того чтобы успешно торговать, необходимо иметь несколько кораблей, – деловито сообщил Ал. – Так удобнее. – Он утвердительно кивнул головой. – К тому же отец нередко выступал посредником между разными купцами. Посредничество – прибыльное дело, если подходить к нему с умом и уважением к своим партнерам.

В огород Токугавы полетел второй камешек. Ал прекрасно знал, что Япония и Китай находятся в состоянии конфликта, тем не менее, Япония не может обойтись без китайского шелка. Посредниками в торговле между Китаем и Японией выступали иезуиты, чей «черный корабль» ежегодно привозил в Японию груз драгоценного материала и уходил, набитый доверху золотыми и серебряными слитками. Александр хотел вызвать лежащую на поверхности ассоциацию и преуспел в этом.

– …Но однажды все его три корабля, груженные пряностями и шелками, попали в жестокий шторм и затонули вместе с ним где-то у берегов Индии. После смерти отца я хотел наняться на какой-нибудь корабль юнгой или матросом, но это было не просто. Ко всему прочему, я и мой друг Уильям, – он тепло посмотрел на Адамса, ненавидя его при этом всей душой, – были приписаны к школе кормчих старого Альбана Карадока и должны были еще два года учиться, после чего тот обещал выправить нам бумаги и помочь наняться на какой-нибудь корабль.

Постоянно путаясь в именах кормчего, Ал пытался не сорваться и не назвать кормчего по-книжному – Блэкторном.

– Нужно было продержаться каких-нибудь два года. Но все наше имущество ушло в уплату отцовских долгов. Он же не мог один снарядить три корабля. Поэтому этот поход кроме отца финансировали еще два купца. Которые потом и забрали за долги почти все, что мы имели.

Мать была вынуждена податься в прачки, я тоже не гнушался никакой работы. Вы же понимаете, мало того, что мы должны были собрать денег на еду и какое-то жилье, нужно было лечить Уильяма. – Он снова посмотрел на Блэкторна с любовью и теплотой.

– Господин Токугава спрашивает, кто вам господин Уильям Адамс и давно ли он в таком состоянии?

– Уильям был сыном матроса с «Девы Марии», когда во время шторма того смыло за борт, отец взял мальчика к нам домой. «Ты должен относиться к Уильяму, как если бы он был твоим братом. Любить его и защищать», – сказал отец. Нам с Уильямом тогда было по шесть лет.

Ал поднял глаза на Токугаву Иэясу, стараясь понять, удалось ли ему затронуть его за живое. Японцы XXI века, которых знал Ал, были сентиментальны, так может и их предки отличались ранимостью и чувствительностью?.. Лицо Токугавы оставалось непроницаемым, как маска сфинкса. Зато женщины разволновались.

– Отец добавил, что однажды, когда на «Деву Марию» напали пираты, отец Уильяма закрыл его собой. Поэтому мой отец чувствовал себя обязанным перед отцом Уильяма.

Мы сразу же подружились и, действительно, стали словно братья. В девять лет мы оба поступили в школу кормчих и учились целый год, когда в наш город вдруг пришла страшная эпидемия. Я заболел и лежал без движения десять дней. Доктора сказали, что я не выживу. Мать день и ночь молила Бога, чтобы тот не забирал меня, а Уильям впал в странное оцепенение. Он сел у моей кровати, скрестив ноги, и часами смотрел в одну точку. Через десять дней я очнулся, а Уильям нет.

Умирая, я чувствовал, как моя душа уносится куда-то через бесконечные лабиринты вниз, вниз, вниз, как вдруг – появился светлый силуэт другого мальчика. Это был Уильям. Он дал мне руку и вывел к свету.

– Вы говорили, что болезнь постигла вас в десять дет, но вы уже учились в школе кормчих и собирались продолжать учебу после смерти отца? Вы говорили только о себе или о господине Адамсе тоже? – перевела вопрос толстой японки Марико. – Возможно ли, что он закончил школу, находясь в таком состоянии? Но если не закончил, то как он оказался на корабле?

– Дело в том, госпожа, что Уильям не постоянно находится в этом состоянии. В море он другой человек. Гений или ясновидящий. Он всегда знает, откуда подует ветер, может ориентироваться в кромешной тьме. Я думаю, что судьба, отобравшая от него его жизнь, одарила его даром быть лучшим кормчим, которого когда-либо знали земли и моря.

– Означает ли это, что он многим лучше вас? – Марико перевела вопрос Токугавы. Он казался очень заинтересованным.

– Да. – Ал потупился. Безусловно, я – ничто, по сравнению с Уильямом Адамсом. Но я горжусь, что имею возможность всякое плавание видеть его замечательное преображение! Он ведь без меня ни за что не пойдет в море.

Последняя фраза была необходимой добавкой. Мол, Адамс гений, но не вздумайте делать ставку только на него – проиграете. Вам нужен Уильям Адамс – нет проблем, только взять его придется с приложением в виде меня – того, без кого легендарный кормчий не более чем овощ.

– Карма, – услышал Ал голос Токугавы.

Геймер напрягся, силясь понять слова даймё, но сумел разобрать только: «Андзин-сан» и «карма».




Глава 13


Мудрые говорят, хочешь узнать душу человека – заболей! Хороший человек придет тебя проведать, плохой – нет.

    

Из изречений даймё Токугавы Иэясу









– Мой господин говорит, что карма наделила вашего друга редкостными способностями, когда он медитировал у вашей постели. В этой истории господин Токугава обратил внимание на то, что и вы в тот день получили необыкновенный подарок – лучшего кормчего, который будет работать на вас и только на вас, как его отец работал на вашего отца. Карма.

– Да. Карма. И господин Токугава прав. Но на самом деле я получил и другой дивный дар. С тех пор я начал видеть чудесные сны; другие страны, незнакомых мне людей, узнавать их судьбы. Два года после болезни я видел во сне одну азиатскую страну, где бывал чаще, чем в других странах, – поспешил Ал придать себе недостающего веса.

Однажды я нанялся на работу в крепость, в которой служило множество японцев. Их называли ронины.

– В Европе много крепостей, где служат японцы? – перебил рассказ Токугава. Марико перевела его слова, даже сымитировав оттенок голоса, чего ей прежде не удавалось.

– Да. В Европе во многих крепостях проходят обучение и служат японские воины. Я привязался к одному старому ронину, который признал в моих снах свою страну и начал учить меня японскому языку и владению самурайским мечом.

– Как его имя, и из какого места он был родом? – спросил Токугава, и в этот раз Ал понял смысл его слов и сразу же ответил.

– Мой учитель не называл мне своего настоящего имени, так как считал, что недостоин носить его. Поскольку не сумел спасти в бою своего ондзина[8 - Ондзин – господин на всю жизнь.] и покрыл, таким образом, свое имя позором. Я понял только, что он был родом с какого-то маленького острова, на котором все люди говорят немного не так, как вы, Токугава-сан, поэтому я плохо понимаю вас, а вы меня.

Он замолк и почтительно дождался, когда Токугава позволил продолжить.

– Учитель сказал, что многое из того, что я видел во сне, было в истории Японии. И добавил, что мне нужно обязательно попасть в эту страну, где мои способности раскроются самым неожиданным образом. Он считал, что в прошлой жизни я был японцем, может быть даже самураем, и теперь моя душа летает ночью в Японию для того, чтобы сделать нечто, что я не сумел сделать в прошлом воплощении.

Умирая, он отдал мне свой меч. И произнес вот такое стихотворение:




Я вижу сон во сне,

И в нем я вижу сон.

Как отраженье в отражение любуется.

Но правды нет ни в сне,

Ни в сне о сне,

Ни в бреде, ни в луне, в отдельности.

Как капельки росы

На стеблях сочных трав

Сплетаются в узор таинственный,

Так мы живем во сне

И сне о сне,

За гранью сна и слов,

Что шепчут призраки.




Я не могу повторить его стихотворение на японском, столько времени прошло, я перевел его на свой язык и так запомнил. (На самом деле тщательно подобранное стихотворение походило на предсмертное стихотворение тайко.




Кто я такой – лишь капля.

Недолог век мой, солнце сушит силы,

Как капля я рожден, как капля, исчезаю.

Я пропаду – лишь замок мой докажет,

Что был когда-то я, как капля на листе.

Но было то, иль сон,

Иль сон об этом сне,

Не разберу перед разверстой бездной.




Токугава не мог не заметить сходства. А значит, появлялся еще один шанс заинтересовать его.

Даймё снова заговорил. Марико перевела:

– Господин Токугава хотел бы знать, помогло ли вашим способностям нахождение в Японии?

– Сны сделались более четкими и конкретными. Но у меня было мало возможности погружаться в мои ночные странствия, господин. – Ал улыбнулся. – Дело в том, что когда я голоден, опечален или изможден, я не сплю вообще или засыпаю и сплю как убитый без всяких снов.

– Чем именно вы занимались в крепости, в которой познакомились со своим учителем? – снова спросил Токугава.

– Обучал ронинов владению кремневыми ружьями и мушкетами, – выдохнул Ал, страшно довольный тем, что Токугава сам вывел его на эту тему.

– Для чего понадобилось обучать ронинов? – Голос Токугавы сделался жестче.

– Я не знаю, господин. Но современные войны ведутся современным оружием.

Токугава Иэясу возмущенно встал и какое-то время молчал, глядя перед собой. Затем он заговорил, разрезая голосом нависшую тишину, точно ножом. Марико затараторила вслед за ним, опустив лицо:

– Мой господин считает огнестрельное оружие самым предательским оружием на земле. Тем более когда его используют против вооруженного мечами и луками врага.

– Да. Огнестрельное оружие имеет явное преимущество перед мечами и луками. – Ал выдержал взгляд Токугавы. – Надеюсь, что пример, который я хотел бы привести, не покажется господину Токугаве излишне грубым. – Ал поклонился. – Этот домик светится изнутри, как фонарик. Любой легко различит тень на прозрачных стенах. Охрана видит каждый дюйм на расстоянии полета стрелы. Тем не менее, если в замке найдется всего один человек с мушкетом и он расположится на балконе, который виднеется на западе, один выстрел и…

Толстуха побледнела, а Токугава улыбнулся и сел на свое место.

– Что ж, вы правы, Андзин-сан. И вы очень смелый человек, если рискуете говорить такое, – перевела Марико слова даймё. – Мы продолжим начатый разговор. Но, прежде чем отпустить вас, господин Токугава хотел бы спросить, можете ли вы предсказывать будущее других людей и, если «да», почему вы не сделали это вашей профессией?

– Для того чтобы зарабатывать деньги гаданием, нужно уметь гадать. Я же, хоть и вижу иногда возможное будущее человека, но это происходит почти помимо моего желания, я как челн в море, который волны швыряют то вправо, то влево, и неизвестно, к какому берегу его, в конце концов, прибьет. Например, я не могу сказать, как зовут самураев, стерегущих мост, по которому я только что проходил. Что же касается моих снов, то я вижу в них людей, с которыми, возможно, никогда в жизни не встречусь…

В разговор снова вступила полная женщина, и Марико перевела:

– Госпожа Кирибуцу просит вас, если это возможно, рассказать какой-нибудь сон о Японии, который кажется вам интересным.




Глава 14


Как следует правильно отрубать голову? Многие задаются этим вопросом. Некоторые самураи считают, что отрубать голову нужно таким образом, чтобы она оставалась болтаться на кусочке кожи. Таким образом, голова не изваляется в песке и не покатится в сторону присутствующих на сэппуку официальных лиц. Но лично я считаю, что правильнее, чтобы голова была отделена от тела полностью.

    

Из мудрых изречений господина Тода Хиромацу









– Боюсь, то, что я могу сообщить, прежде всего не понравится вам, госпожа. – Ал склонился перед прелестной переводчицей.

– Почему? – Она подняла красивые брови.

– Я видел во сне вас.

Токугава о чем-то переспросил, и Марико перевела ему слова Ала и затем, выслушав ответ, перевела сказанное:

– Господин Токугава хотел бы послушать несмотря ни на что.

– А что думаете по этому поводу вы? Ведь это ваша жизнь? – Ал попытался заглянуть в глаза переводчицы, но в них не было ни страха, ни любопытства.

– Прошу вас выполнить то, что сказал Токугава-сан, – попросила она поклонившись. – Моя жизнь всецело принадлежит ему.

– Я видел Марико-сан юной девушкой, на ее долю выпали жестокие испытания. Ее мать была добродетельнейшей из женщин. Она вела все хозяйство мужа, экономя и не позволяя ни себе, ни домочадцам ни малейших излишек. Так как все деньги шли на содержание самураев мужа. И надо сказать, что его войско было образцовым, и всегда больше, чем он был обязан поставить своему сюзерену в случае войны.

Однажды уважаемый отец Марико-сан пригласил на обед своего даймё и военачальников, пообещав, что это будет настоящий пир.

К сожалению, приглашая самого даймё, он не счел нужным уточнить: есть ли в семье деньги необходимые для пира такого ранга. А денег не было.

Тогда мать госпожи Марико-сан продала свои роскошные волосы, пожертвовав ими ради чести супруга.

Вот, что я видел во сне. Одна Марико-сан сможет сказать, отражает ли этот сон реальность или нет.

Марико перевела все автоматически, с каменным лицом. После чего Токугава Иэясу попросил ее подтвердить или опровергнуть сказанное гостем.

В полной тишине Марико низко поклонилась Токугаве выдохнув: «Хай!»

– Я не стану пускаться в подробности относительно дальнейшей жизни госпожи Марико. Скажу только, что все жизненные невзгоды она всегда принимала стоически, как истинный самурай.

По лицам Токугавы и Кирибуцу было видно, что они прекрасно осведомлены насчет судьбы своей переводчицы.

– Но сейчас, вновь, над госпожой Марико нависла рука судьбы. Ее муж… – Ал сделал выразительную паузу. – Он жесток, груб и неистов в гневе. Господин Токугава! – Ал приложил правую руку к груди. – Вы можете лишиться замечательного переводчика. Госпоже Марико следует развестись с мужем или хотя бы держаться от него подальше. Извините, если по незнанию допустил грубость или был неучтив.

Доводя Марико, не любившую обсуждать с посторонними семейные дела, Ал преследовал понятную ему цель. На самом деле, раздувая мнимую опасность, он хотел закричать на весь осакский замок: «Господин Токугава, отдайте мне эту женщину ради всех богов! Потому что я, кажется, люблю ее, как никого не любил до этого».

После рассказа все какое-то время молчали, переваривая услышанное. Наконец Кири-сан попросила Марико спросить у гостя, всегда ли он видит одно только прошлое или ему случалось заглядывать в будущее.

– Я уже говорил, что почти не умею управлять своими видениями. К тому же, когда мне удается заглянуть в судьбу незнакомого мне человека, очень трудно определить, что ты видишь – прошлое, настоящее или грядущее.

Кроме того, до сих пор в основном мои сны были о Японии, в которую я попал лишь теперь.

Уже успокоившаяся и почти что вернувшая себе прежнее безмятежное расположение духа Марико перевела сказанное Токугаве и, выслушав новый вопрос, теперь уже от своего господина, перевела его Алу:

– Господин Токугава просил меня уточнить, действительно ли вы сказали: «почти умею управлять видениями» или это обычная оговорка? Действительно ли вы можете по. своему желанию узнавать будущее или прошлое людей?

– За то время, что я обладаю этим странным даром, я понял только одно. Если я нахожусь рядом с каким-то человеком и сочувствую ему, в решительный момент мне может прийти видение, в котором я увижу подстерегающую его опасность и могу попытаться отвести руку судьбы. Но это не всегда получается. На корабле у меня была книга, при помощи которой я мог достаточно быстро настраиваться на нужное мне состояние и получать ответ или подсказку. Но, к сожалению, ее отобрал у меня господин Касиги Оми. И теперь мои видения стали более чем беспорядочными. – Ал сокрушенно замотал головой.

– Я сейчас же отдам приказ, чтобы книгу разыскали и вернули, – грозно пробасил Токугава. – Эту книгу, как и все, что было на корабле, до последней крысы, должны были отправить ко мне. Как выглядела ваша книга?

Ал уловил суть вопроса и кивнул Марико, что перевод не нужен.

– О, господин. Нет смысла вдаваться в описание этого предмета, – улыбнулся Ал, – уверяю вас, что, когда ваши люди найдут книгу, они сами поймут, что это – она.

– Странный ответ. И, должно быть, странная книга… – Токугава почесал голый подбородок. – На каком языке она написана?

– На языке московитов. Это далеко на севере, где торговал мой отец…

В воздухе повисло ожидание. Токугава чувствовал, что аудиенция непростительно затянулась, и одновременно с тем ему хотелось продлить удовольствие.

Он вежливо кивнул Марико, сказав несколько слов, и она ответила ему глубоким поклоном.

– Господин Токугава доволен беседой, он поблагодарил меня за помощь. И велел передать вам, что эта встреча не будет последней.




Глава 15


Кто сказал, что человек не может из простого крестьянина стать самураем и правителем? Если это сумел кто-то до тебя – подумай, чем ты хуже?

Если у тебя хватает смелости стремиться к большему – ты уже на Пути.

    

Из изречений тайко









Жестокая и опасная игра велась вокруг трона покойного тайко, черные тени его бывших друзей и придворных кружили по коридорам замка, шептались за полупрозрачными седзи из рисовой бумаги.

Черные тени живых, скрывающих за семистворчатым занавесом свои подлинные лица и души, не узнавали друг друга, нередко встречаясь с тенями давно или недавно умерших. Погибших в осакском замке и не могущих найти из него выхода.

Набитый до отказа тенями живых и мертвых замок гудел, как улей, стонал, и эхо разносило все эти звуки. Ровный ритм шагов стражи приглушался мягкими татами, а любовный шепот перемешивался с тихим шепотком шпионов, а экстатический крик с предсмертным криком.

Самое странное, что, несмотря на все это мельтешение, возню и кипение, нет-нет, где-то начинала звучать песня, сопровождаемая сямисеном, чьи струны извлекали нежные звуки, заставляющие воздух вибрировать от наслаждения, распространяя флюиды удовольствия на все покои замка.

Но передышка была недолгой.



* * *





Господин Исидо уже давно заготовил отчеты о расследовании дела об убийстве главного хранителя сокровищницы тайко господина Омои, а также двух его военачальников. Как говорил покойный тайко, в деле составления отчетов Исидо-сан не знает равных. Теперь же комендант замка и член Совета регентов превзошел сам себя, добившись высочайшего уровня в этом непростом искусстве.

Из его отчетов господин Токугава мог получить массу наиважнейших, но на поверку не стоящих ровным счетом ничего деталей.

Сыщики Исидо-сан действительно работали не покладая рук, и его личный талант писателя и стратега еще больше возрос за время расследования этого и других происшедших в последние дни преступлений.

Но мало того, что все бумажки были на месте и собраны в рекордно короткий срок. Для предъявления главному даймё Токугаве Иэясу у Исидо были даже заготовлены виновные, сознавшиеся в преступлениях убийцы, которых господин Токугава мог, по собственному усмотрению, казнить на любой понравившийся ему манер.

То есть у Токугавы не было ничего, а у Исидо – все. Исидо убивал друзей и союзников своего врага, а теперь Токугаве оставалось только обрушить свою ярость на головы ни в чем неповинных смертников.

«Так делает ребенок, который не может нагрубить старшему. Желая унять свой гнев, он бьет игрушки. – Исидо усмехнулся про себя, поглаживая фигурки шахматной партии „Серые против коричневых“. – Скоро все узнают, что" грозный Токугава – не более чем сопливый младенец. Еще несколько таких же успешных ходов, и Токугава Иэясу будет вынужден сделать сэппуку, а я почту за честь помочь ему в этом».

В этот день у Исидо было замечательное настроение. В спальной комнате его ждали два мальчика, с которыми он желал разделить ложе и, может быть даже к утру, испробовать на них машинку для разбивания пальцев, привезенную в последний приезд «черного корабля» из Испании.



* * *





В осакском замке Алу и Уильяму были предоставлены расположенные рядом смежные комнаты. С тех пор как кормчего стали хорошо кормить и за ним начал присматривать личный лекарь Токугавы, сознание стало все чаще навещать Уильяма Адамса.

Это не могло не радовать Александра, который старался пользоваться минимальными проблесками здравого ума кормчего, для того чтобы получить у него информацию, которую в дальнейшем можно было передать Токугаве.

К великой радости Ала, Джон Блэкторн, как невольно продолжал называть его Александр, по прежнему испытывал панический ужас при одном упоминании о самураях, гак что Ал мог на законных основаниях взять на себя роль министра внешних отношений. Не беспокоясь о том, что в какой-то момент кормчий может взбунтоваться и отправиться на переговоры сам.

Блэкторн поправился и даже умудрился нагулять жирок, в хорошие моменты, когда сознание возвращалось к нему, он любил лежать на подушках, поедая принесенные ему яства и запивая великолепным саке.

Странно, находясь на экскурсии в Японии XXI века, Александр не понял вкуса рисовой водки, а теперь выпивка даже нравилась ему. Возможно, причиной этой перемены были придворные дамы, которые подливали в крохотные чашечки саке, улыбаясь и бросая на Ала томные взгляды.

Любую из этих красоток он мог запросто оставить у себя на ночь, и та не сопротивлялась бы, так как это входило в круг ее профессиональных обязанностей. Служившие при замке женщины все поголовно были из рода самураев, а самураи знали, что такое долг. Долгом же называлось беспрекословное подчинение своему сюзерену. А сюзерен повелел обслуживать иностранцев…

Ал заметил, что, люто ненавидя иезуитов и страшась самураев, кормчий с радостью и учтивостью придворного обращается с прислуживающими ему женщинами, с двумя из которых он уже имел постельные отношения и, по всей видимости, собирался продолжать в том же духе.

Находясь в здравом уме и твердой памяти, Блэкторн, или Адамс, черт его знает, как теперь это будет звучать правильно, мог отвечать на любые вопросы касательно истории, судоходства или военного дела. Это был настоящий кладезь информации. Подобно многим людям своего времени, кормчий бегло говорил на латыни, португальском, испанском, английском и, естественно, родном голландском языке. А также немного знал немецкий. Он обладал потрясающей зрительной памятью и мог достаточно четко нарисовать карту мира, причем как политическую, так и географическую. Что было необходимо Токугаве. Он хорошо знал арифметику и мог довольно быстро рассчитать сложное математическое уравнение.

Правда, его почти невозможно было вытащить с собой на прогулки, под страхом смерти он не желал покидать свою комнату, предпочитая лежать, наслаждаясь вкусной едой и приятной компанией.

Прожив около месяца в замке и передав Токугаве сведения, полученные частично от Уильяма Адамса и частично заимствованные из мудрой книги, которую Алу вернули в целости и сохранности, меж тем он начал замечать, что в поведении кормчего наметились новые странности. Так – если, находясь в здравом уме, Адамс осторожничал настолько, что отказывался покидать отведенную ему комнату, то, впадая в безумие, он из этой комнаты норовил не просто выйти, а сделать это по возможности незаметнее. Причем самое странное, что ему это удавалось. Подобно ниндзя, ночью кормчий обматывал голову подвернувшейся под руку тряпкой или полотенцем и исчезал из отведенных ему покоев.

При этом – ни стража, ни прислуга ничего не знали о ночных странствиях пленника Токугавы. Каким-то непостижимым образом кормчему удавалось исчезнуть из своей комнаты, обманув внимание стражников.

Из совершаемых им походов, Адамс норовил притащить Алу какое-нибудь доказательство успешности последних.

Так, однажды он положил перед Алом красный цветок, какие росли только во внутреннем садике коменданта замка господина Исидо. Садик охраняли пять десятков отборнейших самураев, и Алу стоило немалых трудов объяснить дотошной прислуге его появление в своей комнате.

Пришлось сказать, что магнолию принесла в клюве маленькая птичка. В другой раз Адамс притащил купальный халат господина Токугавы. Но чаще это были вещи, украденные в кухне, бане, казарме, или это была мелочевка, которую Блэкторн мог тырить у видящих десятые сны служанок.

Но однажды трофей, принесенный безумным кормчим, поверг Ала в состояние, близкое к истерике. В то утро Адамс разбудил его ни свет ни заря, положив на одеяло, которым покрывался Ал, сверток шатка.

– Черт бы тебя побрал, кормчий! Что это такое? – Ал лениво выпростал руку из-под одеяла и потрогал принесенный ему дар. В ту же секунду его пробил пот, сна как не бывало.

Перед Алом на постели лежал запеленатый в немыслимо дорогой шелк младенец.

– Что за дела, Блэкторн? Откуда ты его взял! – зашипел Ал, стараясь производить как можно меньше шума. По взаимной договоренности, с глазу на глаз, он называл Адамса Джоном Блэкторном. Это имя было чем-то вроде пароля, о котором не знал никто в замке, и в то же время это была связь с книгой, с игрой, с мечтой о Японии.

Вместо ответа кормчий блаженно улыбнулся и сел у стены, скрестив ноги в позе лотоса. На его лице блуждала идиотская улыбка.

Ал взял на руки младенца. Он не очень-то хорошо разбирался в детях. На вид этому было несколько месяцев. Большие карие глаза смотрели на него с озорством и неподдельным интересом. Пухленький ротик двигался, носик был крошечным и курносым.

«Во попал»! – сказал сам себе Ал и начал распеленывать ребенка. Он понятия не имел, как объяснит, что тот делает в его комнате.

– Неужели ты украл его, поганец? – обратился он к счастливой физиономии кормчего. – Украл и, пожалуй, убил кого-то. Хорошо, если кормилицу или служанку, это еще простят, но что, если мать?! И, судя по дороговизне пеленок, мать не из простых людей… О, Боже! Что я скажу Токугаве?

Он развернул пеленки и убедился, что имеет дело с мальчиком.

Не помня себя от ужаса и все еще не зная, что говорить и что делать, Ал снова запеленал ребенка, но таким образом, чтобы два края пеленки можно было расположить подобно ручке от сумки.

Приспособив свою ношу на плече, он вышел с нею в коридор. Дежурившие там самураи приветствовали Ала дружелюбными улыбками и поклонами.

Без сомнения они видели сверток, но не поняли, что такое тащит гость. А впрочем, их ли это дело?..

Ал спустился на кухню, где уже хлопотала прислуга, и, подозвав к себе одну из женщин, небрежно положил ей на руки малыша.

– Анатано намае нан дec ка? – Как твое имя?

– Эрика дec, – поклонилась баба.

– Кодомо онака суета. Вакаримас ка? Исогу. – Ребенок голоден. Поняла? Быстро.

Он выразительно приложил палец к губам, приказывая бабе молчать и, для пущей острастки, сверкая на нее глазами.

Та закивала, обливаясь потом.

– Эрика сан. Коре-ea ваташи-но сан! – Это мой сын!

– Хай! Вакаримаста! – поклонилась японка, сделав серьезное лицо.

– Химицу! – Тайна!

Ал жалел, что у него не хватает слов для того, чтобы подчеркнуть, что он желает, чтобы это дело осталось в строжайшей тайне, и что Эрика должна оставить малыша у себя, но он только еще раз приложил палец к губам и медленно и чинно поднялся к себе, оставив женщину с ребенком на руках.

Весь день Ал ожидал вызова к Токугаве или вопросов от Марико, но все прошло благополучно, то ли Эрика действительно умудрилась скрыть от других появление у себя младенца, то ли хозяева знали о ребенке, но почему-то помалкивали.




Глава 16


Нельзя всецело доверять воспитание ребенка матери. Мать любит ребенка и станет заступаться за него: когда это нужно и когда не нужно. Мать хочет, чтобы ребенок всю жизнь находился при ней. Сделай так, как хочет женщина, – и ребенок не сможет ни держать в руках меч, ни пойти на войну.

Поэтому отец должен забрать ребенка у матери и воспитывать его как воина.

    

Комендант осакского замка, господин Исидо. Из наставлений будущим родителям









С утра Токугаве доложили о появлении у Андзин-сан ребенка.

– У какого именно Андзин-сан? – не сообразил со сна даймё.

Его новая наложница приготовилась уходить и теперь терпеливо ждала разрешения.

– У Золотого Варвара, – пояснила ему взволнованная Кирибуцу. – И еще новость, как вы и просили, Току-тян,[9 - Приставка «тян» или «чан» в японском языке придает имени уменьшительно-ласкательную форму.] настоятель монастыря в Нагое пригласил к себе мать господина Исидо. Она очень набожная женщина и не посмела отказаться, – улыбнулась Кири. – Нам повезло. Теперь Исидо безоружен. Или, по крайней мере, на некоторое время – безоружен.

Токугава показал юной наложнице, что та может уходить, и девушка, поблагодарив его и отбив поклон Кири, исчезла за бесшумно отодвинувшимися перед нею седзи.

– Да, нам повезло. – Токугава поднялся и, выйдя босиком на каменный балкончик, раздвинул полы своего кимоно и помочился, любуясь янтарными каплями, летящими с высоты башни в расположенный внизу садик. – Хороший день, не правда ли, Кири-тян? – Он улыбнулся, не скрывая радости. Хорошо, когда дети любят своих родителей, наши шпионы доносили, что Исидо обожает мать, а значит, пока она у нас в руках, есть надежда, что он прекратит подкарауливать, точно ночной разбойник наших союзников.

– Да, удачно получилось, Току-тян. – Кири наклонилась и, взяв из встроенного шкафчика сандалии, принесла их господину. – Хорошо когда дети почитают своих родителей. – Она засмеялась, грузно опустившись на колени и помогая мужу обуться.

Токугава удивленно поднял на нее брови.

– Я подумала, что хорошо, что мы имеем дело с Исидо-сан, а не с Бунтаро-сан, который… – Она снова засмеялась, вытирая рукавом кимоно выступившие слезы.

Токугава брезгливо повел плечами, Бунтаро-сан был мужем переводчицы Марико и сыном друга Токугавы Хиромацу – молодчик прославился тем, что отличался неизменно омерзительным характером. Вспыльчивый и злобный, он был реальным проклятием всех членов семьи Хиромацу. От его грубости и жестокости регулярно страдали домочадцы, он бил жену и наложниц, отрезал уши и носы служанкам. Еще в самом юном и, можно сказать, нежном возрасте казнил собственную мать, заподозрив ее в измене отцу. После довел до самоубийства свою первую жену и за какое-то рядовое ослушание казнил старшего сына, а вкупе с ним и своего родного брата.

Тода Бунтаро был практически неуправляемым и неподвластным в минуты гнева даже собственному разуму. Одно только было хорошо в Бунтаро-сан – в настоящее время он был союзником и вассалом Токугавы.

Думая о Бунтаро-сан, Токугаве приходилось призывать на помощь весь свой здравый смысл вкупе с буддийскими принципами жизни, которые гласили, что нет никакого прошлого или будущего, одно сплошное настоящее. Так что, если забыть, что в прошлом Тода Бунтаро убил добрую половину своих ближайших родственников и слуг, а в будущем, скорее всего, попытается прикончить Токугаву или переметнется на сторону врага, – если забыть все это, живя одним только настоящим, получалось, что Бунтаро-сан еще как-то можно было терпеть.

Мысленно пообещав себе при первой попытке к мятежу казнить неуправляемого вассала, Токугава переключился на более занимающего его в это утро господина Исидо.

Он попытался представить себе реакцию Исидо на известие о пленении матери. Следовало догадаться, как долго можно будет удерживать старушку в монастыре, чтобы, не дай Бог, не причинить ей вреда. И следовательно, сколько времени руки Исидо будут связаны, столько люди Токугавы и он сам смогут жить в относительной безопасности.

В комнату вошли слуги со столиком для еды и свежим завтраком, их сопровождала одна из наложниц Токугавы, Садзуко. Она встала на колени, налила в чашечку зеленый чай и с поклоном передала ее мужу, тут же наполнив вторую чашку для старшей наложницы господина, Кири, которая как раз в этот момент вытащила из встроенного стенного шкафа шахматную доску. При этом Кирибуцу отдувалась и пыхтела так, словно ее попросили сделать Будда знает какое трудное дело, и это неудивительно – старшая наложница была невероятно толстой, так что любое движение давалось ей с трудом. Кири опустилась на колени и поставила доску на второй, специальный столик слоновой кости, предназначенный исключительно для этой игры, после чего она смогла наконец вытереть платком лицо и с благодарностью принять поданный ей Садзуко чай.

Шахматные фигурки были раскрашены в коричневые и серые цвета. Вид оказавшейся в западне королевы вызвал понимающие улыбки Токугавы и Кири. Садзуко не была посвящена в правила игры. Она только прислуживала за столом, стараясь быть милой и беззаботной. А главное, пытаясь сохранять былую грациозность, несмотря на уже достаточно большой живот, мешавший ей по обычаю низко кланяться, касаясь лбом татами.




Глава 17


В древних самурайских семьях не принято пугать ребенка, так как он может вырасти боязливым. Ребенка следует хвалить, поощрять его стремление бегать, лазить, стрелять, командовать другими людьми. Так он вырастет смелым и не знающим страха воином.

    

Токугава Иэясу. Из наставлений будущим семьям









Семилетний наследник престола Хидэёри заметил варвара, еще когда тот в сопровождении охраняющих его самураев пересекал внутренний замковый дворик, и, выскочив навстречу гостю, подбежал к висящему на стене фонарику, хлопнув по нему ладонью. При этом мальчик лукаво взглянул на чужака, снисходительно улыбнувшись ему, и тут же убежал в левый коридор замка.

«Наследник тайко демонстрирует свою ловкость, – усмехнулся про себя Ал. – Почему бы и нет. Мальчишки прежде всего остаются мальчишками – князья они, бароны, детишки новых русских или простых работяг. А значит, и вести себя с ним нужно так, как вел себя с племянниками – детьми Аленки».

Сопровождающие Ала самураи, почтительно склонившись, дожидались, когда наследник скроется из виду, и затем продолжили свой путь.

Неожиданно послышались шаги, и навстречу им выскочили несколько женщин. Они быстро затараторили что-то, расспрашивая стражу. До Александра донеслось имя Хидэёри-сама, и он понял, что мальчишка сбежал от своих нянек. Главный из сопровождения Ала самурай показал дамам направление, в котором ускакал наследник, и даже отправил вместе с ними двоих своих людей.

«Мальчишка есть мальчишка, даже если это наследник великого диктатора, – продолжал рассуждать про себя Ал, – что он видел в осакском замке? Да ничего стоящего. Одни и те же мамки, няньки, дотошные учителя, готовые на все самураи, да еще два непримиримых врага Исидо и Токугава, которые тащат мальчика в разные стороны».

Они остановились перед одной из комнат, возглавляющий охрану самурай постучался условленным стуком, и седзи тут же отодвинулось, открывая перед Александром светлую, на первый взгляд, лишенную всякой мебели и украшений комнату, в которой на кожаных подушках сидели Токугава, Марико, Кири и еще два японца, которых Ал не знал.

Поклонившись, они вошли в комнату и устроились напротив Токугавы, усевшись на японский манер – на пятки.

В рукаве своего коричневого, как носили все самураи Токугавы, кимоно Ал нес очередные разоблачавшие иезуитов сведения, которые написал перед этим, на время вышедший из своего состояния Блэкторн.

За последнее время поганцам в рясах пришлось попотеть, отвечая на вопросы Токугавы насчет распространения власти Португалии и Испании в мире, о вероломных вторжениях на чужие земли, свержении законных правителей, о грабежах и убийствах.

Ал плохо знал историю, путался в датах и именах правителей, вообще ничего не слышал о папских эдиктах. Единственное, что он запомнил из курса истории и прочитанных им для игровой деятельности книг, был один простой вывод: инквизиция – зло. Страшное зло, и пусть будут прокляты Божии каратели во веки веков. Аминь.

Дома на своем компе он уничтожал последователей святого Доминика и Бернара всеми мыслимыми и немыслимыми путями. Здесь он получил реальную возможность подпортить саму их экономическую основу в Японии. Разрушить посредничество в торговле шелком, на которой португальцы зарабатывали баснословные капиталы, предложив новых, более дешевых и менее вредных посредников. На самом деле – это была идея Блэкторна. Но поскольку никаких других идей у Ала не было, он не без успеха присваивал себе все ценные мысли кормчего.

Слава богу, Уильям Адамс, или Блэкторн, как продолжал называть его Ал, ненавидел испанцев и португальцев и просто сыпал всевозможными фактами, которые Ал только успевал записывать.

Отдавая Алу книгу, Токугава выразил свое восхищение развитием печати у неведомых ему московитов и даже возжелал торговать с ними. На что Ал дал пространный ответ, мол, весна придет, лед растает, а может, и не растает, кто его знает лед-то.

– Как вы себя чувствуете? – прервал размышления Ала Токугава.

– Благодарю вас, я совсем поправился и силен как никогда. – Сегодня он хотел поговорить с Токугавой насчет скорейшего освобождения того из плена осакского замка, но не знал, можно ли доверять другим гостям. Из всего собрания он узнал лишь Ябу-сан и Хиромацу-сан. Уже второй раз Ал видел вблизи Железного Кулака. Согласно роману, в самом недалеком будущем Блэкторну будет отдана в качестве наложницы внучка этого монстра. Умная, образованная и полезная во многих делах женщина. Теперь, смотря в лицо старого рубаки, Ал пытался представить, что ему или реальному Блэкторну посчастливится сделаться зятем этого вооруженного до зубов чудовища.

Марико сообщила, что по правую руку от Токугавы сидит его наследник Хидэтада. О наследнике Токугавы Ал помнил только то, что тот сменит его на посту сёгуна и введет ряд запретов на распространение христианской религии. Но эти сведения были пока еще никому не интересны, так что Ал припрятал их на потом, вместе с действительно ценным сообщением о том, когда сам Токугава удостоится чести стать сёгуном.

– Наши обычаи сильно отличаются от ваших, – снова заговорил Токугава, обращаясь к Алу. – Марико переводила синхронно, чуть отставая от господина, – удается ли вам привыкнуть? Возможно, вы хотели бы о чем-нибудь спросить?

Ал понял, что сегодня предполагается лишь светская беседа, и немного расслабился. Вопреки обыкновению, на Токугаве было простое белое кимоно из хлопка, больше подходящее для бани, нежели для светских посиделок.

– Только что я имел счастье видеть уважаемого наследника и подумал, что, должно быть, ему скучно находиться все время лишь в обществе взрослых людей.

– Хидэёри-сан готовится принять в свои руки наследие отца – уважаемого и почитаемого всей Японией Хидэёси-сан – тайко, ему нужно много учиться и общаться с людьми, которые могут его чему-то научить, – отрезал Железный Кулак. Ему было неприятно, что иноземец посмел вмешиваться в такое важное дело, как воспитание наследника самого тайко.

– Да, конечно, уроки очень важны, – попытался говорить мягче Ал, – но мальчику нужны игры и другие дети. Например, в царственных домах Европы принято окружать наследника детьми знати, таким образом, у него никогда нет недостатка в друзьях по играм и одновременно с тем он с самого раннего возраста имеет свой собственный двор. Он живет вместе с детьми, которые, возможно, в дальнейшем займут места своих родителей при дворе. А значит, к тому времени, как он займет предназначенный ему трон, он будет знать их как облупленных, а они научатся подчиняться ему. Многие правящие дома, желая приучить своих отпрысков с малолетства к войне, имеют собственную армию, состоящую из детей или потешных солдат, которыми может командовать ребенок.

– Я думаю, что это мудро. Впрочем, я пригласил вас для того, чтобы искупаться вместе с нами. Я и наследник сейчас пойдем в уже известный вам садик, где я учу его плавать.

– Почту за честь. – Ал поднялся вместе со всеми, пытаясь восстановить кровообращение в ногах. С непривычки сидеть на пятках было неудобно.




Глава 18


Опыт – это маленький фонарик, висящий у нас за спиной и освещающий уже пройденный нами путь.

    

Конфуций






Способность предвидеть – фонарь, позволяющий разглядеть нечеткий рисунок тропы перед собой. Возможно, интересно время от времени погружаться в дорогие сердцу воспоминания, но двигаться все же следует вперед, а не назад!

    

Господин Хиромацу









«Эти новые варвары совершенно непостижимы. – Ябу-сан расхаживал взад и вперед по комнате, не в силах больше скрывать свои чувства. – Я понимаю – завышенные комиссионные за посредничество в торговле шелком, которые дерут с нас южные варвары, понимаю насаждение своих школ и повсеместное обращение местных жителей, включая самураев и даймё, в их веру. Это можно понять и предсказать. Но это?!»

Рядом с ним на коленях, не смея поднять головы, сидел осведомитель.

– Расскажи еще раз, Бучи-сан, про ребенка Золотого Варвара. – Он сел напротив своего шпиона, заглядывая ему в глаза. – Откуда этот чертов ребенок? Что он для Андзин-сан? Что он вообще собирается с ним делать?

– Я не могу ответить ни на один из ваших вопросов, господин. Ребенок мужского пола, на вид ему около двух месяцев. Он похож на наших детей, скорее всего, он японец. Но откуда его взял Золотой Варвар, никто не знает. Известно только, что третьего дня он отдал его на кухню служанке Эрике, сказав, что это его сын.

– Сын! У варвара есть сын! – Ябу снова поднялся и забегал по комнате. – Но варвары пришли на своем корабле совсем недавно, так что, даже если они и имели дело с какими-нибудь женщинами, могли ли те понести от них и успеть разродиться? Означает ли это, что варвары размножаются не так, как мы, или, скажем, китайцы? Это очень интересно, не так ли? Ты когда-нибудь слышал что-нибудь подобное?

Бучи-сан помотал головой, желая только одного, как можно скорее отделаться от дотошного Ябу. Его и так уже трясло от проклятого убийцы, деду которого поклялся его дед служить верой и правдой, признав его ондзином и став на веки вечные добровольным вассалом. И потеряв, таким образом, собственные земли и богатства.

«Стыдись, Бучи! Это недостойно тебя и твоих предков, которые поклялись страшной клятвой самураев служить клану Касиги. Ты должен напрячь сейчас все свои чертовы извилины и постараться ответить на вопросы господина», – приказал он себе.

– Нет, Ябу-сан, я ничего не слышал о таких делах. Но возможно и другое. Андзин-сан мог украсть ребенка у какой-нибудь бабы, мог быть свидетелем грабежа и убийства, когда младенец остался в пыли возле трупов своих родителей. Варвар мог пожалеть его и забрать с собой.

– Пожалеть… – Ябу почесал подбородок. – Да, мой племянник Оми говорил мне, что христианская религия основывается на любви к ближнему, а следовательно, и жалости. Но христианин ли он? Помнится, в Андзиро священник и не думал заступаться за Андзин-сан и его команду. Он сам просил меня распять этих новых варваров, так как они, по его же словам, не были христианами.

– Тогда, быть может, он использует младенца с какой-нибудь другой целью?

– С какой? – Глаза Ябу налились кровью, руки дрожали.

– Многие японцы предпочитают заниматься любовью с мальчиками, некоторые с очень маленькими…

– Да. – Ябу дотронулся до меча, ему показалось, что Бучи намекает на его собственные склонности.

– Вот я и подумал, как далеко может зайти страсть к маленьким мальчикам. Сначала он любит маленьких мальчиков, потом очень маленьких и, наконец, младенцев. В мире так много интересного и непонятного, Ябу-сама. – Бучи вздохнул.

– Очень может быть, но почему тогда никто до сих пор не доложил мне об этом? Как он умудряется предаваться наслаждениям с таким маленьким ребенком, чтобы никто вокруг не услышал ни звука? Мне кажется, что это практически невозможно.

– Тогда остается только одно. – Бучи сделал знак, отвращающий зло. – Он использует его в колдовстве!

– Колдовство! – Ябу подскочил на месте.

«Действительно, Токугава не раз говорил о том, что Золотой Варвар сновидец. А от сновидца до колдуна один шаг. – Он задыхался от возбуждения. – Колдовство, конечно, вот почему Токугава-сан делает вид, будто бы никакого младенца не существует. Он ждет дня, когда варвар сумеет показать на что он на самом деле способен, воспользовавшись кровью младенца! Вот почему никто не ищет пропавшего малыша, вот как он появился в стенах хорошо охраняемого замка. Его принесли люди Токугавы. Конечно, если бы Золотой Варвар украл его у кого-нибудь из придворных или слуг, это не прошло бы незамеченным. Но совсем другое дело, если это ребенок эта,[10 - Эта – самая низшая каста людей в средневековой Японии. Неприкасаемые. Эта обмывали трупы, выделывали шкуры животных и занимались любой грязной работой.] доставленный в замок по приказу Токугавы. Или его купили у крестьян. Это объясняет очень многое, почти что все объясняет».




Глава 19


Если в рядах защитников крепости нет согласия, крепость обречена.

    

Из умных мыслей господина Исидо









– Почему ты не встаешь передо мной на колени? – Хидэёри смотрел на Ала с деланной строгостью будущего правителя Японии.

– Я встану на колени, если вы хотите, – улыбнулся Ал, – но у нас дома принято приветствовать принца грациозным поклоном, поэтому я и поклонился вам по-европейски, как сделал бы при дворе европейского монарха.

– Я хочу, чтобы ты встал передо мной на колени, как это принято в моей стране, – топнул ногой мальчик

Ал послушно опустился перед ним, ткнувшись лбом в пол. Чего только не сделаешь, чтобы снискать уважение власть имущих. А этот мальчишка был ему особенно нужен. Тем более после того, как он понял, что вместо строгого сюжета судьба подсунула ему нечто плохо просчитываемое и совершенно непредсказуемое. Ал и так уже сидел в Осаке дольше положенного, а это наводило на мысли, что возможно уже скоро и без того тонкая сюжетная линия бесследно исчезнет, оставив его наедине с суровой реальностью. В этом случае хорошие отношения с наследником были бы более чем кстати.

– Вы довольны, господин? – спросил Ал, распрямляясь и поднимая глаза на мальчика.

– Мне не нравится, когда со мной разговаривают без моего на то дозволения! Я прикажу отрезать тебе твой поганый язык, варвар! – Хидэёри подбоченился, поглаживая рукоятку одного из своих мечей.

– Но тогда я не смогу рассказать вам о разных странах, в которых успел побывать, о королях и королевах, о морских пиратах и удивительных животных. Ни о чем не смогу рассказать.

Мальчик задумался, без сомнения ему хотелось услышать все это. Но он не знал, может ли прекратить, вот так вдруг, распекать своего придворного, или перевести все сказанное в шутку.

– Тогда я прикажу сохранить тебе язык, но велю выколоть глаза. Мне не нравятся твои голубые кошачьи глаза, ты похож на сиамскую кошку Кири-сан, это очень вредное животное. – Он покачал головой, цокая языком в подтверждение сказанного. – Да, я прикажу ослепить тебя, варвар, тогда твой язык будет рассказывать мне обо всем на свете, но при этом я не буду видеть твоих противных глаз.

Стоящая рядом с Алом на коленях Марико едва поспевала за наследником, который запретил ей во время всей аудиенции давать варвару мудрые советы. С такой помощницей, как Марико-сан, кормчий мог с легкостью одержать победу над наследником тайко, в который раз доказав, что Хидэёри всего лишь мальчик, который должен слушаться взрослых.

– Если вы велите ослепить меня… – Ал сделал вид, будто серьезно обдумывает новое предложение маленького садиста. – Если вы ослепите меня, господин, мы с вами не сможем отправиться в морское путешествие. Потому что без глаз у меня не получится управлять судном, и оно сядет на мель или разобьется о скалы.

Теперь пришло время задуматься Хидэёри.

– А ты точно возьмешь меня в морское путешествие? На настоящем корабле? – на всякий случай уточнил он и, получив положительный ответ, смилостивился. – Хорошо, я сохраню тебе глаза и… все остальное. Только ты теперь обязан взять меня на свой корабль.

– Конечно. Нужно только, чтобы Токугава-сама позволил нам выйти в море.

– Он позволит. Он добрый. Только бы господин Исидо не помешал. Но это ничего, я все устрою. – Он радостно улыбнулся Алу, после чего они отправились, по установленному Токугавой обычаю, плавать в небольшом озере внутреннего садика.



* * *





Господин Исидо прослушал отчет относительно общения Золотого Варвара с Хидэёри, как обычно, его интересовала любая мелочь, и шпиону пришлось попотеть, отвечая на бесконечные вопросы военачальника.

Наконец он отпустил самурая и сел. Токугава не посмеет сделать Андзин-сан наставником наследника. Этот вопрос может быть решен только на Совете регентов. Но, с другой стороны, Токугава может возразить, что проклятый варвар не является учителем Хидэёри, а дан ему в качестве забавы. Может ли он дать наследнику новую игрушку, пусть даже живую? А почему бы и нет.

Безусловно, Золотого Варвара нужно было убить. Причем уже давно. Но Токугава до сих пор не отпустил драгоценную заложницу – мать Исидо. А значит, действовать следовало очень осторожно. Комендант замка задумался, есть ли у Золотого Варвара другие враги и, к удивлению для себя, насчитал их немало. Первыми в списке шли, разумеется, иезуиты, финансовые дела которых Андзин-сан серьезно подпортил. Кроме того, Исидо докладывали, что христиане считают Золотого Варвара еретиком. А значит, должны опасаться, что он начнет, пользуясь своим нынешним влиянием, распространять ересь. Вторым в списке врагов шел даймё Касиги Ябу, который забрал его корабль и как будто уничтожил одного из людей Андзин-сан. По донесению тех же шпионов, христиане ценят жизнь, получалось, Золотой Варвар должен будет отомстить за жизнь своего человека и забрать голову Ябу. Ябу-сан не может не учитывать такой возможности и, скорее всего, попытается убить золотоволосого. Правда, корабль потом перешел к Токугаве, посему хозяина Эдо тоже нельзя списывать со счетов.

Исидо довольно потер руки, получалось, что в скорейшей смерти ненавистного Золотого Варвара заинтересована уйма народа. А значит, будет легче легкого уничтожить коварного варвара, воспользовавшись, скажем, одним из приближенных Токугавы или Ябу. Можно было нашептать в уши какому-нибудь не в меру вспыльчивому самураю, например Наге, сыну Токугавы, о том, что Золотой Варвар порочит имя его отца, и все: молодая кровь ударит в голову, а в результате Андзин-сан останется без головы. Или его уничтожит какой-нибудь новообращенный воин, посчитавший, что Золотой Варвар является врагом церкви.

Да, месть Исидо будет сладка, но только все это будет возможным после того, как проклятый Токугава отпустит его мать. Через своих людей в Нагое он уже подпустил слушок о том, что старушка простудилась в монастыре, находиться в котором для нее становится все опаснее и опаснее с каждым днем. Эту весть со дня на день должны были передать врагу.

«Неужели Токугава настолько потерял голову, что возьмет на себя смерть несчастной старухи? – задал себе вопрос Исидо, и сам же ответил на него: – Не стоит чрезмерно беспокоиться, Токугава вернет мать в целости и сохранности. Он не настолько силен и не настолько глуп, чтобы, являясь сам, по сути, заложником, уморить такую важную фигуру, как мать своего злейшего врага. Шутить изволите, господин Токугава. Наша партия в самом разгаре и скоро, пожалуй уже сегодня, вы отдадите приказ препроводить ее с почетным караулом и всевозможными предосторожностями в Осаку».




Глава 20


Не говори, если дело можно уладить без слов.

    

Тода Хиромацу. Из сборника мудрых мыслей, рекомендованных для воспитания юношей в семьях самураев









Последнее время светская жизнь Ала сделалась куда более насыщенной: с утра он проводил час или два в покоях Токугавы, которому передавал полученные от Адамса сведения об окружающем мире, разных странах и обычаях, а затем направлялся на половину наследника.

Все самураи Токугавы в обязательном порядке учились плавать. Любовь к воде Токугава сумел привить и Хидэёри. Частенько вместе с мальчиком тренировались в плавании Ал и Уильям, которые единственные в замке умели нырять, чем приводили мальчика и его свиту в настоящий восторг. Женщины хлопали в ладоши, шумно выражая свое одобрение. Токугава, которому доложили о невиданных в Японии способностях варваров нырять в воду, позабыл о важном совещании и припожаловал в садик, где повелел гостям научить и его прыгать в воду.

Тренировка заняла целый час, в течение которого Токугава несчетное количество раз бился о воду. Его бедра, живот и грудь покраснели и болели, тем не менее он считал ниже своего достоинства отступать. Он тренировался и тренировался, пока у него не стало получаться. После чего Ал и Уильям поздравили даймё, и тот довольный и счастливый, точно маленький ребенок, принял их поздравления, весело поклонившись в ответ.

После купания Хидэёри пил зеленый чай, после чего слушал рассказы Адамса или Глюка.

Чаще говорил Уильям, который, в отличие от Ала, обладал реальной информацией и мог порассказать бессчетное количество интересных историй, легенд и сплетен, забавлявших наследника.

Реже рассказывал Ал. Плохо разбираясь в истории и боясь из-за этого сморозить какую-нибудь глупость, получив за это взыскание от Адамса или Марико, он выбирал рассказы, в которых не участвовали исторические персонажи, часто переиначивая для Хидэёри и Токугавы фильмы или книги.

Однажды, когда Уильям Адамс рассказывал о Китае и вдруг ни с того ни с сего замер, уйдя в себя, как с ним это нередко случалось, Ал решил продолжить рассказ приятеля реальной историей, происшедшей в Китае незадолго до того, как Ал выпил эликсир и скользнул в Японию начала XVII века. Это была известная история о том, как сорокалетний геймер Цю Чэйвэй убил своего друга за то, что тот продал совместно выигранный ими виртуальный меч.

Ал начал так:

В далеком-предалеком Китае жили-были два славных воина Цю Чэйвэй и Чжу Цаоюань. Цю Чэйвэю исполнился сорок один год, и он был прославленным воином, побывавшим во многих битвах. Его другу было около двадцати, но слава его ничуть не уступала славе Цю Чэйвэя.

Однажды в Китае шла война, и Цю Чэйвэй и его друг Чжу Цаоюань вместе совершили немало подвигов, за которые китайский князь Он-Лайн даровал им меч, носящий имя «Меч дракона».

– Господин Хидэёри спрашивает, – прервала повествование Марико-сан, – почему князь подарил им один меч на двоих?

– Дело в том, – нашелся Ал, – что еще раньше князь объявил своим воинам, что тот, кто выиграет великую битву, получит «Меч дракона». А меч этот был только один, и его было невозможно поделить пополам.

Отдавая меч двум воинам, князь думал, что таким образом только скрепит их дружеский союз. Но он ошибался. Каждый из воинов хотел владеть мечом поодиночке, хотя и не признавался в этом. Вместе они построили домик дружбы, где должен был храниться «Меч дракона». Его охраняли верные слуги обоих воинов.

Однажды Чжу Цаоюань прокрался в дом дружбы и, перебив людей Цю Чэйвэя, забрал меч. Завладев мечом, он продал его, решив, что если его друг придет к нему с претензиями, он сумеет договориться с ним, отдав половину цены.

– Пропал Китай! Его околдовали южные варвары! – заключил Токугава. – Немыслимо, чтобы между моими самураями приключилась столь постыдная история. Как мог воин продать меч, а вместе с тем и свою честь?..

Все закивали, соглашаясь с мнением даймё.

– Но что же было дальше? – торопил рассказ Хидэёри.

– Дальше. Как только Цю Чэйвэй обнаружил пропажу, он обратился к императорскому суду с просьбой призвать обидчика к ответу. Но судьи отказали ему, сказав, что такие споры должны решаться между воинами.

– Вот это правильно, – пояснил решение судей Токугава, – что это за воин, который бегает и жалуется властям. У него отобрали меч или голову? Всегда есть возможность продолжать битву. Ты не можешь драться, когда умрешь. Хотя и это не факт…

– Тогда Чэйвэй ворвался в дом к Цаоюаню и потребовал у него вернуть меч. На что Цаоюань возразил ему, сказав, что сделанного не воротишь, и предложил другу забрать все полученные с этого дела деньги.

Услышав, что меч утрачен безвозвратно, Чэйвэй выхватил из-за пояса нож и несколько раз ударил им вора. После, он явился в суд и признался, что убил Цаоюаня.

– На месте Чэйвэй-сан я бы не стал возвращаться в суд. Это дело воинов, и я бы решил его, как это и подобает самураю, – наконец подвел итог Хидэёри. – Своим недостойным поведением Цаоюань-сан подписал себе смертный приговор. Он не должен был жить, продав меч. Оказавшись на месте Чэйвэй-сан, я бы тоже убил предателя, после чего совершил бы сэппуку и умер с честью.

Пришедшая в восторг от такого решения наследника Марико-сан прослезилась. Слушавшие рассказ вместе с господами няньки Хидэёри тоже едва могли сдерживать волнение. Токугава погладил мальчика по голове.

– Признаться, я уже совсем собрался остановить вашу неприличную историю, в которой князь делает глупость, даря один меч сразу двум воинам. Любой даймё в Японии нашел бы выход из этого щекотливого положения, предложив второму воину не менее достойный меч или увеличив его земельные владения. Хотя возможно, князю Он-Лайн как раз хотелось избавиться от одного из этих воинов. Должно быть, они мешали ему, нарушая мир и спокойствие. – Он с минуту подумал. – Тем не менее Хидэёри-сан сделал правильный вывод, я горд за него и благодарен вам, Андзин-сан, за то, что вы помогли ему найти верное и единственно правильное решение.

Ал был почти что в трансе. История с убийством из-за виртуального меча мучила его. Сестра и Маразмус хором говорили, что обворованный геймер зазря порешил кореша, Ал же твердо знал, что тот был прав. И вот наконец он попал в мир, в котором полностью разделяли его убеждения.

Прощаясь с Хидэёри и Токугавой, Ал вдруг с неожиданной четкостью вспомнил свой потерянный, быть может навсегда, виртуальный замок с ловчими владениями, горами, пышущими огнем вулканами и изумительными подземельями, кишащими орками и троллями, и затосковал.




Глава 21


Один юный самурай получил задание от учителя научиться отрубать головы. Для этой цели ему привели несколько человек, осужденных на смерть. Отрубая одну голову за другой, юноша устал и, когда у него уже не было сил, даровал оставшимся жизнь.

    

Из личного собрания историй Тода Бунтаро









Желая отблагодарить Ала за урок прыжков в воду, Токугава-сан собрал у себя господ, имеющих уже дело с Андзин-сан. Справа от господина на специальной подушечке восседала грузная Кирибуцу. Ее доброе лицо освещала довольная улыбка. Встреча была неофициальная, поэтому можно было расслабиться.

Весьма довольный вначале приглашением сюзерена Ябу теперь погрустнел, поняв, о чем пойдет речь. Он-то ожидал, что Токугава согласится наконец вернуть ему его законную добычу – корабль со всем грузом и командой – или хотя бы отблагодарит его за это достойным образом.

Тода Хиромацу, как всегда единственный при оружии, наблюдал за присутствующими из-под густых бровей, словно искал среди гостей Токугавы потенциальных врагов или шпионов господина Исидо.

Его невестка Тода Марико была приглашена как официальная переводчица Андзин-сан, но Токугава обычно редко обращался к ней за советами в присутствии свекра. Так что, можно было сказать, Тода Марико приглашена исключительно для того, чтобы на этом званом вечере было на кого полюбоваться.

Одетая в лимонно-желтое кимоно, с голубоватым веером в руках госпожа Тода напоминала весеннюю бабочку. Залюбовавшись Марико, Токугава не спешил уделять внимание другим своим гостям. Казалось, что от нее исходит какое-то волшебное, почти что неземное сияние, наслаждаясь которым Токугава лечил свою исстрадавшуюся в осакском плену душу.

– Я хотел бы сделать приятное Андзин-сан, но не могу решить, что бы это могло быть, – наконец начал Токугава. – Я, конечно, понимаю, что Андзин-сан, я имею в виду Золотого Варвара, не японец и вряд ли поймет наши тонкости и изыски, поэтому я и испытываю некоторое затруднение.

– Оба Андзин-сан варвары. А варвары любят деньги и блестящие вещички, – по-военному откровенно сообщил Хиромацу. – Да простит меня господин, но я скажу напрямую. Любой прибывший в Японию варвар, будь то священник или матрос, думает только о деньгах. Деньги их единственный бог – так дайте ему денег, и пусть молится на них.

– Но Андзин-сан не может выйти в город и потратить эти самые деньги, – вмешалась Марико. – Какой смысл иметь даже очень много денег, которым невозможно найти применение?.. Боюсь, что это может обидеть Андзин-сан.

– Тогда подарите ему какие-нибудь вещи, лучше, если это будут шкатулки или ткани в китайском стиле – красное с золотым, с обезьянами и драконами. Варвары любят все аляповатое и навряд ли поймут, если вы захотите подарить им что-нибудь неброское и нежное, как это любят японцы, – гнул свое Хиромацу.

Когда прислужница попыталась подлить ему еще чая, Железный Кулак резко убрал свою чашку, потребовав саке.

Подобное поведение было не в новинку для всех гостей, кроме Ябу-сан. Будучи не просто начальником охраны, а и личным другом господина Токугавы, господин Хиромацу имел определенные привилегии, которыми не забывал пользоваться.

Так, в любое время он имел право войти к господину и оставаться в его присутствии, не расставаясь с оружием. То же касалось выпивки. Находясь на неофициальных встречах у Токугавы, Хиромацу мог сам распоряжаться, что он собирается пить.

– Андзин-сан, насколько я это успела выяснить, ни в чем не нуждается, у него достаточно одежды, хватает еды и саке. С ним делят ложе несколько придворных дам. Так что подаренные вещи, скорее всего, не будут восприняты им как подарки. Он примет их как нечто само собой разумеющееся и вскоре забудет об этом. – Кирибуцу погладила свой толстый живот. – Вот если бы Токугава-сан подарил бы обоим Андзин-сан по наложнице из самурайских семей, чтобы они могли жить своими домами, тогда…

– Для начала нам всем было бы неплохо убраться отсюда и жить своими домами со своими семьями. – Токугава вздохнул. – Тем не менее я благодарен тебе, Кири, за эту мысль. Обещаю, что подумаю об этом, когда придет время.

– Я слышала, как Андзин-сан говорил о том, что хотел бы иметь меч. – Потупившись, сообщила Марико. – Мне кажется, что обоим Андзин-сан обидно находиться безоружными в обществе вооруженных людей. Особенно это относится к Золотому Варвару, господину Алексу Глюку, потому что другой Андзин-сан, господин Уильям Адамс, крайне редко выходит из своей медитации. Даже странно, как дикий варвар может сохранять такую концентрацию.

– Меч подарить нельзя, так как оба Андзин-сан в настоящее время не столько гости, сколько пленники. – Хиромацу высморкался в платок и положил его рядом с чашкой.

– Если нельзя подарить меч, то почему нельзя научить им пользоваться? – вступил в разговор ранее молчащий Ябу.

Все с удивлением посмотрели на него. Польщенный всеобщим вниманием Ябу-сан продолжил свою мысль:

– Андзин-сан Золотой Варвар впервые появился на моей земле в деревне Андзиро и был встречен моим племянником Оми, который сообщал в своем отчете, что Золотой Варвар появился с самурайским мечом в руках. Я думаю, что он не умеет владеть мечом, так как он не стал биться и позорно сдал оружие. Но, должно быть, приобрел меч, надеясь найти в Японии достойного мечевластителя, чтобы брать у него уроки.

Токугава кивнул:

– Андзин-сан рассказывал, что меч передал ему умирающий учитель, который, по всей видимости, научил его нескольким приемам. Но в остальном господин Касиги Ябу безусловно прав. И если Андзин-сан поделился с нами своим искусством прыгать в воду, отчего же нам не сделать ему ответный подарок, обучив его владению самурайским мечом. Мы не можем подарить ему меч, так как здесь в Осаке это может быть расценено не в нашу пользу, но можем преподать искусство владения мечом. Так что, когда Андзин-сан получит реальный меч, он уже будет знать, что с ним делать. – Токугава довольно потер руки. И посмотрел на Ябу: – Не могли бы вы, попробовать преподать ему пару уроков, господин Касиги?

Ябу заскрипел зубами, но отступать было поздно. Сам же вроде как и напросился.

– Конечно, конечно, сделаю все, что только будет в моих силах, – поклонился он Токугаве.

– Впрочем, если Андзин-сан не захочет учиться, не стоит его заставлять. Опять же я хотел бы дополнительно просить вас, Ябу-сан, чтобы с Золотым Варваром ничего не случилось.

Ябу удивленно поднял брови.

– Я ни в коем случае не хочу обидеть вас, господин Касиги, но эти варвары такие безрукие, и мне бы не хотелось, чтобы он сам или самураи, с которыми он станет тренироваться, ненароком поранили бы его. Андзин-сан нужен нам живым и невредимым.

– Ни один волос не упадет с его головы, – уверил Ябу Токугаву.

На этом совещание закончилось.

В тот же день Алу было сообщено, что в качестве особенного поощрения и подарка, сам даймё Касиги Ябу преподаст ему несколько уроков владения самурайским мечом.

Обрадованный возможностью немного размяться Ал едва дождался, когда пришло время и самураи препроводили его во внутренний дворик, на урок с князем Индзу Касиги Ябу.

«С чего начинать первый урок? – раздумывал Ябу, выйдя от Токугавы. – Как показать Токугаве, что я, с одной стороны, послушен его воле, а с другой, являюсь человеком, у которого есть и более важные дела, нежели воспитание нецивилизованных варваров?»

К сожалению, рядом не было Оми, который без сомнения мог бы дать дельный совет.

«Если я начну оттачивать с Андзин-сан какой-нибудь прием, то Токугава будет недоволен, если мы долго провозимся и в результате неповоротливый чужак не сумеет показать свои знания».

И тут его осенило. Господин Ябу решил, что самым лучшим будет, если он обучит варвара искусству отрубания голов. С одной стороны, это упражнение вырабатывало координацию движений и требовало силы. С другой, закаляло самурайский дух.

Поэтому он тут же вернулся со своим проектом в замок, где попросил у начальника охраны привести на тренировочный плац человек десять осужденных на смерть.

Не видя в просьбе гостя господина Токугавы ничего странного, начальник стражи тотчас обещал все исполнить, и в назначенное время в чистеньком, ухоженном дворике с небольшим садиком и скамейками для отдыха, в котором был назначен первый урок, рядом с господином Ябу стояли десять осужденных на смерть преступников.

Осмотрев смертников, Ябу остался доволен. Поджидая Андзин-сан, он велел осужденным встать на колени, так чтобы расстояние между ними было не менее трех шагов.

Так что, когда Марико-сан и Андзин-сан вышли из маленькой боковой дверцы и, весело болтая на языке варваров, приблизились к Ябу, их вниманию предстало прелюбопытное зрелище, увидев которое, Марико побледнела и начала делать знаки Ябу, чтобы он выбрал какую-нибудь другую тему урока, а Ал так просто чуть не прыснул со смеху. Важный, чопорный Ябу в компании грязных, голых мужиков выглядел, мягко говоря, странно.

– Я попрошу вас, Марико-сан, перевести Андзин-сан то, что я хочу ему сказать. – Весьма довольный собой Ябу поманил пальцем ожидающего вызова слугу, стоящего возле стены замка с ящичком в руках, и тот приблизился. – Господин Токугава оказал вам честь, Андзин-сан, разрешив вам приобщиться к искусству владения мечом, доступному самураям великой Японии. – Он сделал паузу. – Когда мне было четыре года, мой отец дал мне меч и попросил отрубить голову курице. Я обезглавил курицу с третьей попытки, и отец поблагодарил меня. В шесть лет я обезглавил дворовую собаку, в десять он отвел меня к тюрьме, где я казнил своего первого преступника. Если хочешь научиться правильно отсекать головы, тренируйся на преступниках, осужденных на казнь, – сказал он мне. Так как в любой момент твой друг, родственник или просто самурай может попросить тебя помочь ему совершить сэппуку, и ты должен будешь избавить его от мучений, а не причинять новые.

Вникнув в справедливость отцовских слов, я казнил чуть ли не каждый день и наконец научился делать это почти виртуозно. – Он снисходительно улыбнулся: – Смею вас заверить, что такое упражнение, как отсекание головы, требует от исполнителя зрения сокола, силы гепарда и концентрированности и собранности истинного самурая.

– Он что, действительно хочет, чтобы я казнил этих бедолаг? – вытаращился на Ябу Ал.

– По всей видимости, да. – Марико делала Ябу отчаянные знаки, но он не позволял себя перебить, исполняя заранее разученную партию.

– Итак, Андзин-сан. Вот меч, который вам дается на время нашего урока. – Ябу щелкнул пальцем, и к нему приблизился самурай, на руках которого лежал меч.

Ал с недоверием принял оружие.

– А вот и первый объект казни. – Ябу захихикал, показывая на ящик в руках стоящего рядом слуги. – Откройте, пожалуйста, и покажите господину ученику, что мы для него приготовили.

Слуга открыл ящичек и вытащил оттуда связанного петуха.

– Пожалуйте, Андзин-сан, ваше дело – отсечь петуху голову. – Ябу убийственно улыбнулся. – Не страшно, если в первый раз вы попадете по самой голове или ваш меч врежется в тело птицы. Далеко не у всех первые попытки заканчиваются успехом. Впрочем, у нас еще много припасенной для этого дела птицы. И у вас будет возможность натренировать руку, тем более что я не расположен учить вас длительное время, как я уже сказал, здесь я выполняю волю господина Токугавы, и, согласно его приказу, я обязан дать вам один-два урока. Хотя мне почему-то кажется, что вы с легкостью справитесь с заданием, потому что, как я сказал, у нас это делают дети из самурайских семей, в то время как вы, Андзин-сан, сильный мужчина.

– Но позвольте, – вступилась за Ала Марико. – Если я правильно поняла, вы желаете, чтобы после того как Андзин-сан натренируется на курицах, он казнил этих людей?

Ябу довольно хрюкнул.

– Простите, что невольно разочарую вас. Много общаясь с отцами иезуитами, я могу сказать определенно, что с точки зрения европейцев, выступать в роли палача является невозможным для благородного человека. Простите. Но я знаю с определенностью, что если вы заставите господина Глюка убить человека, таким образом, вы опозорите его на вечные времена.

Ябу почесал в затылке.

– Надо же, а как славно все начиналось. Хотя, если Андзин-сан не может убить связанного человека, курицу-то он может обезглавить. – Этим мы ни в коей мере не запятнаем его честь, если у варваров вообще есть честь. – Плюнув ядом, Ябу развернулся к Алу и Марико спиной, молниеносным движением выхватив из ножен свой меч, с легкостью вскинул его над головой первого в очереди осужденного, сделал неуловимое движение и отсек бедняге голову.

В воздух взметнулся фонтан крови, Ала передернуло, он прикрыл ладонью рот, пытаясь остановить рвоту. В то время как весьма довольный собой Ябу деловой походкой приблизился ко второму осужденному и, с деланной заботой поправив его рассыпанные по плечам волосы, еще раз взмахнул мечом.

Вжик. И вторая голова грохнулась об землю.

На нетвердых ногах Ал выбежал из садика. Едва доковылял до угла, где его вырвало. Не желая показывать, что она все видела, Марико деликатно остановилась в нескольких шагах от своего подопечного.

– Могу ли я вам чем-нибудь помочь Андзин-сан, – спросила она, не поворачиваясь к Алу.

– Нет. Спасибо. – Ал вытер рукавом липкие губы.

– Это не страшно, что вас вырвало. Это со многими по-первости случается, попыталась она успокоить Ала. – Я думаю, что господин Касиги Ябу хотел как лучше. Он надеялся, что будет вам полезным и исполнит волю Токугавы. Что же до этих людей, то они все равно были осуждены на смерть, так что…

– Бесчестие убивать связанных людей. Ябу прирожденный палач. – Ал не мог успокоиться.

– Возможно, но уверена, он хотел как лучше. Не беспокойтесь. Я сейчас вернусь к господину Ябу и скажу, что у вас неожиданно случился страшный понос. Это не бесчестие, если вам приспичило в туалет. Это со всеми может случиться. – Она поклонилась и убежала обратно.

Еле переставляя ноги, бледный как смерть, Ал вернулся в свою комнату и рухнул на постель.




Глава 22


Конфуций говорил: «То, что вас оскорбили или ограбили, само по себе ничего не значит, если вы не будете каждый день об этом вспоминать».

Никто не уйдет от ответа.

    

Тода Бунтаро. Из собрания мудрых мыслей, разрешенных цензурой города Нагои.









Исидо подошел к окну, в которое был виден внутренний дворик, и сразу же встретился глазами с прекрасной Осибой, вынужденно гостившей в осакском замке.

Ни «да», ни «нет» не говорила гордая красавица. Хотя, казалось бы, отчего ей, бывшей наложнице тайко не выйти замуж за коменданта осакского замка, члена Совета регентов, сторонника ее покойного супруга, да и вообще вполне приличного человека. Неужели лучше оставаться вдовой, нежели женой даймё? Жить в замке в качестве пленницы, нежели его хозяйки?

Да, конечно, род Исидо не столь древен, как род Токугавы Иэясу, еще совсем недавно Исидо были мастеровыми. Но ведь и тайко – покойный Хидэёси, из крестьян, да мало ли кто еще…

Все самураи когда-то были крестьянами, все самураи могут в любой момент сделаться нищими ронинами. На все воля Будды.

Впрочем, Исидо никогда не считал, что он из крестьян. Этого еще не хватало. Когда Исидо был ребенком, мама рассказывала ему историю подлинного происхождения их рода, и он уверовал в нее. Исидо происходили из ремесленников, еще точнее из известнейших оружейных мастеров Оно. В доме Исидо хранились несколько мечей, сделанных его знаменитыми на всю Японию предками. Хотя для таких людей, как Токугава Иэясу и Осиба, ремесленники – это те же крестьяне. Мелкота и неровня им.

Конечно, рассказанная матерью история сильно смахивала на волшебную сказку, но разве рассказы монахов из монастырей о творимых в их обителях чудесах сами по себе не напоминают сказки? Разве не от солнечной богини Аматэрасу Омиками, дочери богов Идзанаги и Идзанами, ведет свой род император? Разве недавно появившиеся в Японии христиане не заставляют верить в свои сказки?

Исидо еще раз посмотрел на стройную фигурку Осибы и отошел от окна, усевшись на любимую шелковую подушечку. Как хотелось ему поговорить с госпожой Осибой просто по душам, растолковать ей, кто он есть, и насколько выгоден для нее этот брак. А потом, если между ними возникнут более теплые отношения, в один из вечеров Исидо пригласит Осибу посмотреть вместе на то, как раскроет свои лепестки какой-нибудь прекрасный цветок, или как будут падать лепестки сакуры, или листья с карликового клена. И быть может, он наконец расскажет ей о чудесном происхождении своего рода.

Поведает необыкновенную историю, в которую Осибе придется поверить, так же как поверил в нее он.

Исидо щелкнул пальцами, и слуга принес ему столик, на котором стояла шахматная доска, глядя на партию «Серые против коричневых», комендант осакского замка вспоминал много лет назад рассказанную матерью историю.



Душа меча





Шестой день осени выдался дождливым и… душа самурая Такаси подсказывала ему, как можно назвать полупрозрачную и делающую нечеткими силуэты домов и деревьев ткань дождя, но сам Такаси видел в дожде только неудобство для себя и своих людей. Хотя разве истинный самурай будет придавать значение какому-то дождю? Он должен быть поглощен тем, как ему наилучшим образом исполнить свой долг.

Такаси оправил пояс, из-за которого привычно торчали рукояти двух коротких мечей.

Жаль, что дед не дожил до этого часа, не дожил и не узнал, что внук смыл клеймо позора с рода Такаси, вновь вернув им утраченное пятнадцать лет назад звание самураев, честь и возможность идти по Пути.

Пятнадцать долгих лет они были презренными ронинами, воинами-наемниками, потерявшими своего господина, утратившими честь.

Пятнадцать лет, за которые умерли почти что все Такаси, пятнадцать лет…

Как хорошо, что боги наконец-то услышали его мольбы и надоумили даймё Идзуми набрать себе воинов из ронинов. Как удачно, что среди счастливчиков оказался он. Как хорошо…

Такаси провел рукой по мокрой от дождя голове. Самурайская прическа была сделана идеально.

Одно не давало покоя Такаси – потерянный отцом старинный меч, выкованный Легендарным мастером Оно-сан в Осаке. По старинной легенде, мужчины из рода Такаси всегда носили мечи мастеров из рода Оно. И так было с незапамятных времен. Так должно было быть и сейчас.

Меч сгинул вместе с отцом пятнадцать лет назад, и Такаси уже не рассчитывал его отыскать.

Оставалось последнее, найти кого-нибудь из рода мастера Оно и, если тот еще не разучился ковать, заказать у него меч.

Такаси расспрашивал о семье Оно у всех, у кого только можно было надеяться получить ответ, и вскоре судьба снова улыбнулась ему.

Последний мастер из легендарного рода Оно был жив! И не просто жив, а находился в Йокогаме, куда из деревни, которую должен был охранять Такаси, рукой подать.

Другое скверно, последний из Оно не хотел ковать, предпочитая пить рисовую водку и валяться на грязной подстилке с девками. Дом Оно был убог, словно принадлежал не знаменитому мастеру, а презренным эта. А сам он зарос бородой, точно дикарь с Хакайдо.

Долго умолял его Такаси выковать меч. Обещал пять лет выплачивать половину жалования, помочь перестроить дом, подыскать жену из хорошего рода.

Оно лишь пил и смотрел на облака.

– К чему мне делать прекрасные мечи, если ими будут владеть душегубы вроде тебя? – рассуждал, вычесывая из всклокоченной бороды вшей, Оно.

– Меч служит своему хозяину, так же как самурай своему, – пожал плечами Такаси. Меч – душа самурая, а несамураи души не имеют. Значит, убивая крестьянина или разбойника, я не становлюсь душегубом. Убив же самурая…

– Убив самурая и не уничтожив при этом его меч, ты не убиваешь его душу, а стало быть, не совершаешь убийства. – Оно засмеялся. – Другое дело, если ты погубишь прекрасный меч! Я не хочу смертей, но мои мечи слишком хороши. Они хороши настолько, что способны сделать мастером клинка, даже не бравшую ни разу в руки никакого оружия крестьянку. Я беру твердую и мягкую сталь, добавляю чугуна, затем заготовки для меча следует склепать воедино молотом.

Такаси кивнул. В его голове начала выстраиваться идея, как можно заставить мастера сделать меч.

– После, когда все склепано, я снова разбиваю заготовку на мелкие кусочки не больше монеты. – Оно снял с пояса почерневшую веревочку, на которой болтались несколько монеток с дырочкой посередине, и бросил ее самураю. – Затем кусочки снова сбиваются вместе и снова разбиваются. Но что толку тебе, уважаемый, слушать разглагольствования старого пьяницы. Ведь даже если ты, господин военачальник, запомнишь каждое мое слово, то все равно не сумеешь применить полученные знания на практике. Потому что, клянусь бутылкой, ты и молота-то в руках ни разу не держал.

– Я держал меч. – Такаси встал, в его глазах читалась решимость. Правая рука сжимала короткий самурайский меч, который он в мгновение ока извлек из-за пояса. – Простите меня, мастер Оно, за вынужденную грубость. Но мне не остается ничего иного, как только заставить вас выполнить мой заказ. А заставить-то я сумею.

Такаси было стыдно за свое поведение, но он решил, что меч, тем более меч, созданный руками последнего из рода Оно, того стоил.

Левой рукой Такаси поднял потерявшего от страха дар речи мастера. В полной тишине они добрались до кузницы.

– Ты не понимаешь, если ты будешь пытать меня, я не смогу сделать меч. Мои руки, пальцы, зрение… все это необходимо, чтобы я создал идеальный меч, – залепетал Оно, едва они подошли к маленькой кузнице.

– Я могу выжигать на твоем теле клейма, могу защипывать кожу клещами. – Такаси вздохнул. – Существует немало способов добиваться желаемого, не калеча при этом человека.

– Хорошо. Я согласен, – наконец сдался Оно, по его лицу текли крупные капли пота. – Но господин видимо не понимает, какого злого духа он предлагает мне выпустить. Ведь я последний из рода. Мастер, достигший совершенства! Я же говорил господину самураю, что выкованные мной мечи созданы для убийства. И любой, кто ни возьмет их в руки, тотчас сам становится убийцей. Поняв это, я отказался ковать мечи. Отказался от своего дара, от искусства моих предков.

Такаси безразлично повел плечами.

– Имея такой меч, я с легкостью стану лучшим из воинов даймё. Я принесу ему головы его врагов, их земли и богатства, покрыв себя бессмертной славой. Я…

– Любой, кто возьмет в руки мой меч станет мастером клинка! Любой! – Оно поднял вверх палец с грязным ногтем. – Но и это еще не все. Едва появившийся на свет меч потребует красной воды. А раз испив человеческой крови, он уже не согласится просто так покидать свои ножны, чтобы полюбоваться солнышком или поучаствовать в дружеских схватках с другими мечами. Меч, который создам я, станет воплощением зла! Черным демоном в серебряном теле оружия смерти!

– Пусть так. – Такаси с достоинством поклонился мастеру. Именно такой меч мне и нужен. Я приму его и буду следить, чтобы никто и ни при каких обстоятельствах не дотронулся до него. Я же за такой меч готов отдать все, что у меня есть.

– Будь по-твоему, – вздохнул Оно. – Обещаю, что ты не пожалеешь, что принудил меня сковать этот меч. Не успеешь пожалеть, – добавил он, глядя в пол.

На следующий день в кузнице закипела работа. Несколько дней Такаси наблюдал, как побритый и помытый по такому случаю мастер то склепывал куски металла воедино, то снова разбивал их на мелкие части.

Такаси не видел смысла в этом, но верил, что мастер знает свое дело. Ему же, самураю Такаси, нужно просто набраться терпения и делать свое дело. Сторожить, чтобы коварный Оно не сбежал, оставив его в дураках.

Раскалив стальную болванку в горне добела, Оно быстро обернул пышущий жаром металл куском рисовой бумаги, и тут же подмастерье облил сверток глиняным раствором. Все произошло так быстро, что у Такаси перехватило дыхание.

– Подай-ка мне чашку с золой, – не глядя на самурая, попросил Оно.

Такаси знал, где стояла зола. Только утром мастер велел жечь рисовую солому.

Приказ прозвучал с такой уверенностью и силой, что Такаси невольно подчинился ему. Должно быть, силы меча уже начала передавать свою волю мастеру.

Так что Такаси начал было опасаться, как бы Оно не воспринял слишком много силы, сделав меч небоеспособным.

Погрузив болванку в раскаленные угли, Оно принял от подмастерья чашку холодного чая.

– Влажная глина и зола не дают металлу перегреться, – снисходительно пояснил он свои действия.

– Не пора ли тушить свет? – осведомился помощник.

Оно не моргая смотрел на огонь, в котором красным светом сиял кусок запеченной в глину стали.

– Потушить фонари? – снова спросил парень.

Оно не ответил, а как-то неопределенно дернул плечом. Подмастерье бросился тушить фонари. Самурай обнажил меч. Оно не моргая глядел в огонь.

– Куда он смотрит? – спросил парня Такаси.

– Цвет слитка должен совпасть с цветом огня, – неуверенно прокомментировал подмастерье.

– Ищу трещинку. Если она есть, все придется начинать сначала.

Несмотря на жару, стоящую в кузнице, Такаси пробил озноб.

– Могу ли я чем-нибудь помочь? – спросил он.

– Молитесь, – ответила ему черная на фоне пылающего горна спина мастера.

Убийственно медленно текли минуты. Такаси чувствовал, как по его лицу ползут крупные капли пота, но не пытался их стереть. Казалось, любое движение, любой неверный вздох или даже мысль способны испортить заготовку.

– Хорошие глаза и упорство. Только эти условия помогают выковать действительно славный меч. – С этими словами Оно взял щипцы и извлек из горна заготовку. Не дождавшийся дополнительных указаний помощник протянул мастеру малый молот. Привычно взвесив орудие на руке, Оно начал аккуратно обстукивать заготовку, ловко сбивая с нее остатки глины и пепла. Когда заготовка была полностью освобождена от своей неказистой скорлупы, помощник взял молот побольше и, придерживая заготовку щипцами, зажатыми в правой руке, начал колотить по ней.

Уверенно стучал молот, звонко отвечала ему заготовка, плющась и удлиняясь. В ушах у Такаси стоял серебряный звон. Казалось, что весь мир состоит из резких пронзительных звуков.

Наконец Оно пробил в горячем металле посередине борозду и согнул заготовку пополам, восстанавливая ее первоначальную длину.

Такаси уже начал было думать, что мучениям его пришел конец и меч готов, но не тут-то было. Заготовка снова была отдана подмастерью, который принялся плющить и вытягивать ее, после чего Оно вновь согнул ее, и так много раз.

Дни сменялись днями, недели неделями. Такаси потерял счет времени, когда мастер остался наконец доволен результатом и сказал, что пришло время нанести клеймо и узор.

Такаси уже знал, что для этого Оно с вечера пришлось обмазывать изделие слоем красной глины, смешанной с золой.

После чего мастер пробил подсохшую глину бамбуковой палочкой в нескольких местах и снова отправил заготовку в огонь. Через пробитые в глине отверстия огонь выжег нанесенный рисунок, формируя узор.

То есть то, что узор нанесен, сказал Оно, после того как в очередной раз счистил присохшую глину. Такаси ничего такого не видел, как ни крутил меч в руках, как ни пытался скосить глаза.

– Узор есть, но пока он невидим, – пояснил Оно. – Вот отполируем клинок, тогда он, родной, и проступит.

Такаси не оставалось ничего иного, как вернуть клинок. Он сел было на свое место, но мастер остановил работу, сказав, что желает сначала сходить в храм.

В храм так в храм. Такаси чисто вымылся, оделся, как это и подобает самураю, побрился и привел в порядок самурайскую прическу.

Вместе они отправились на другую сторону деревни, где стоял крошечный алтарь. Ударив в гонг, Оно постоял молча несколько минут, после чего налил в чашу перед статуей Будды воды. Такаси оставил несколько жертвенных монет.

Молча они спустились на пристань, где Оно пожелал отведать креветок в тесте. Такаси не возражал. Основная работа была сделана, клинок готов. Что же плохого, если теперь мастер немного расслабится и отдохнет?..

Он хотел было купить Оно немного саке, но мастер отказался от дармовой выпивки, и Такаси впервые подумал о нем с уважением. За время изготовления меча Оно преобразился почти до неузнаваемости. Он был чисто выбрит, его носки были белые, точно лепестки лотоса, а одежда хоть и старой, но чистой и аккуратной.

«Его преобразовал еще нерожденный меч. Меч необыкновенной силы. Сделал из старого пьянчуги человека», – размышлял Такаси.

Все чаще он думал, как следует наградить мастера за его тяжкий труд. Поначалу Такаси собирался выплачивать ему половину своего жалования в течение пяти лет, потом подумал, что мастер Оно должен переехать к нему и жить в доме как родственник.

Теперь, наблюдая с каким достоинством Оно ест креветок, Такаси вдруг пришло в голову, что расставшись с чудо-мечом, Оно снова опустится, сделавшись жалким пьяницей. Меч – был и душой самурая, и душой мастера, держащего его в руках. Что будет с Оно, когда он выпустит из рук меч? Он потеряет свою душу, смысл жизни.

Лицо самурая вдруг озарилось восторгом, он подумал, что, получив меч от мастера, самое верное тут же предложить ему покончить с собой, как это и подобает благородному человеку. А он, самурай Такаси, будет помогать при совершении сэппуку. Он встанет над мастером Оно с обнаженным мечом и не позволит ему мучаться ни секунды. Как только Оно дотронется острием меча до своего живота, он, Такаси, тут же срубит голову. Белая одежда смертника зальется красным. А душа мастера отлетит прямо в рай.

Такаси попытался сделать обычное выражение лица, усмиряя дыхание, мастер Оно без сомнения будет счастлив такому щедрому подарку, но Такаси решил не радовать его раньше времени. А то как бы мастер от восторга не испортил меча.

Оно тоже тяжело дышал, к его лицу подошла кровь, должно быть креветки были излишне горячими.

Вместе они вернулись в кузницу, где мастер принялся за полировку меча, а Такаси пошел переодеваться в обычную одежду.

Когда он вернулся в кузницу, там было непривычно тихо. Надев на пальцы маленькие, величиной с монету точильные камни, Оно ловко шлифовал металл, заставляя его сиять.

День уже клонился к вечеру, и мастер сказал, что завтра при свете солнца он будет проверять свою работу.

– Нет одинаковых мечей, как нет и двух совершенно одинаковых людей. Все мы разные и каждый уникален по-своему. Жизнь каждого величайшая ценность, потому что каждый является единственным в своем роде, – делился своими мыслями Оно.

Такаси понимал это по отношению к мечу, люди не привлекали его вообще. Что такое меч и что такое человек, если скажем, кому-нибудь придет в голову их сравнивать. Человеческий век короток, меч переходит из рук в руки, из поколения в поколение. Меч тоже гибнет, но при правильном уходе он может жить тысячи лет.

Меч не смог бы появиться без помощи человека, без помощи человека он не смог бы осуществлять свои подвиги, но даже сам Оно-сан признает, что меч изменяет человека, делая из него настоящего воина. А значит, как человек кует меч, так и меч выковывает истинного самурая.

– Обычно, я отсылал меч в кузницу моего друга в Наруто, – прервал размышления Такаси Оно, но этот меч я хочу сделать сам от начала и до конца. Нам осталось подобрать гарду, оплести рукоятку и изготовить ножны.

Такаси кивнул.

На счастье, Оно действительно был не только непревзойденным мастером, способным изготовить лучший в мире клинок, но и мастером на все руки. В сарайчике за его домом хранилась пригодная для работы древесина магнолии. Из двух таких заготовок он вырезал ножны для меча, так что Такаси ахнул. Оно-сан даже не думал измерять меч, он знал его досконально.

– Почему вы, уважаемый Оно-сан, склеиваете ножны обыкновенным рисовым клеем? – решился на вопрос Такаси. – Ведь есть же более сильный клей из акульих плавников, и его нетрудно достать? – Он смутился, когда Оно и его помощник взглянули на него как на глупого подростка.

– Дело в том, Такаси-сан, что ножны вы будете время от времени чистить, а значит, клей должен быть самым легким, чтобы вы могли без труда и ущерба для ножен расщепить половинки.

Такаси сдержанно поклонился. Действительно, как опытный воин, он об этом мог и сам догадаться, но сказанного не воротишь.

– Когда ножны сделаны правильно, создается такое ощущение, будто бы лезвие плотно соприкасается со стенками, буквально каждой точечкой своего металлического тела. Но на самом деле это иллюзия. – Оно улыбнулся. – Если меч будет соприкасаться с ножнами, не миновать ржавчины. А ржавчина – болезнь меча!

«Когда мастер отдаст мне меч, я сразу же предложу ему совершить сэппуку, – с удовольствием подумал Такаси. – К чему такому хорошему человеку мучаться на этой земле. Пусть обретет покой и славу».




– Меч готов. – Голос Оно прозвучал над головой самурая, как голос доброго ками из-за облаков.

Самурай поднял глаза, и тут же его голова покатилась по земле.

Весьма довольный содеянным, Оно вытер лезвие шелковым платком и опустил его в ножны.

– Я же сказал тебе, Такаси-сан, что меч сделает любого непревзойденным мастером клинка, и что ты не пожалеешь, что заставил меня его выковать. Не успеешь пожалеть. И что же – так и произошло, ты умер, думая о вечности, умер, не чувствуя боли и не успев пожалеть о том, что невольно способствовал созданию чудо-меча. Жаль, что мир не успел услышать твоего последнего стихотворения, но это, поверь мне, небольшая потеря для мира.

Оно снова извлек из ножен сладко запевший меч и, сделав неуловимое движение рукой, отсек голову некстати подошедшему к кузнице крестьянину. Новорожденный меч требовал свежей крови. Много крови.

– А теперь мне придется назваться твоим именем, самурай Такаси, сделать себе самурайский пучок и стать лучшим.

Родился чудо-меч, и я уже не могу быть прежним мастером, делающим клинки, потому что любой другой меч будет хуже этого, и мне от стыда и безысходности придется покончить с собой.

Родился новый меч, а во мне родился непревзойденный воин, имя которого скоро будет знать вся империя.

Душа меча начала свою жизнь в теле простого человека, выковывая из несовершенной материи субстанцию королей и божественных воинов.

Родился меч и изменился мир!




Исидо любил эту историю и часто рассказывал ее себе перед сном, или когда хотелось немножко расслабиться, вновь ощутив себя маленьким мальчиком на руках у заботливой и любящей мамы.

Хотя не все в этой истории было правдой. Оно не взял имени убитого им самурая Такаси, но действительно отправился со своим новым мечом искать счастья. Вскоре ему посчастливилось – он получил службу в отряде одного богатого самурая. Получил право носить два меча, а вместе с самурайским званием и новое имя. Так умер знаменитый мастер Оно-сан, и родился родоначальник рода Исидо самурай Исидо Ямамото.

Вот и вся история.




Глава 23


Слово, руководствуясь которым можно прожить всю жизнь, – СНИСХОДИТЕЛЬНОСТЬ.

    

Конфуций






Если человек, рожденный в семье самурая, не будет знать ни одного слова, кроме слова ЧЕСТЬ, я с легким сердцем возьму его в свой отряд.

    

Тода Бунтаро









Опасаясь, что его могут убить во сне, Токугава каждую ночь произвольно менял свои покои и все внутренние и внешние пороли стражи. Надеясь, что такая бессистемность поможет избежать сметливых убийц Исидо.

Тем не менее уже много раз местом для тайных переговоров с Хиромацу или Кири, он выбирал самую высокую башню замка, где у шпионов практически не было шансов подслушать тайную информацию. Один раз, правда, Железный Кулак ухитрился изловить особо наглого и талантливого негодяя, примостившегося за перилами на балконе любимой комнаты Токугавы.

Обнаружив шпиона, уставший гоняться за ними по причине разыгравшейся подагры Хиромацу поступил с ним так, как это велело его оскорбленное достоинство старого служаки. Показав знаками, что видит негодяя, Железный Кулак попросил хозяина не поднимать шума, и затем они оба подошли к балкончику, за которым на невозможной высоте притулился шпион, и, задрав полы кимоно и отодвинув набедренные повязки, помочились прямо ему на голову.

Шпион со страшным криком и проклятиями полетел вниз, упав посередине небольшого садика и размозжив себе голову о прекрасный камень, привезенный в Осаку с Кюсю.

Токугава потом долго жалел, что так и не узнал имя смельчака, отважившегося подняться на такую высоту и держаться там, словно какой-нибудь паук, а Кири только и могла, что нежно бранить старого дурня Хиромацу за то, что тот подвергал такой опасности своего господина. Как будто нельзя было зарубить негодяя или, еще лучше, пристрелить из лука…

В этот день Токугава хотел обсудить со своей верной Кири вопрос о членах Совета регентов, который он возглавлял после смерти Оды Нобунаги. Дело в том, что по приказу покойного тайко, Совет должен был собираться два раза в год в замке Осаки. Куда члены Совета должны были являться с ограниченным числом охраны и слуг. Неявка на Совет без уважительной на то причины приравнивалась к измене. Любой нарушивший приказ тайко мог рассчитывать только на одно получение приказа немедленно покончить с собой, невыполнение которого делало изменника изгоем и влекло за собой смерть всей семьи и слуг.

Токугава прибыл в Осаку в назначенный день, более двух месяцев назад. Но с тех пор Совет так и не состоялся. То заболевал один регент, то у другого случалось несчастье в семье. Токугава же вынужден был сидеть и ждать, выслушивая лживые извинения и придуманные врагами отговорки. Покинуть Осаку, не дожидаясь Совета, Токугава не мог, так как его немедленно признали бы изменником и приговорили к смерти.

Не было никакого сомнения, что Совет откладывался не без участия проклятого Исидо, а значит, главный даймё страны Токугава, вынужден был оставаться его гостем, а по сути, пленником в ненавистной ему Осаке.

Все это время Токугава пытался перетянуть на свою сторону членов Совета, с тем чтобы выполнить наконец свои обязанности регента и убраться восвояси.

Пользуясь голубиной почтой, а также контролируя всю шпионскую сеть Токугавы, Кири собрала последние сведения об интересующих их людях, все, что казалось сколько-нибудь интересным и стоящим. И теперь должна была доложить о результатах.

– Господин Кияма опять не сказал ни «да», ни «нет», – покачала головой Кири. – Знаете, его положение так шатко, на его месте я бы тоже боялась открыто перейти на чью-нибудь сторону. Его зять, господин Судзияма, вернул в прошлом месяце племянницу Кияма-сан, якобы за оскорбление свекрови. Господин Кияма подозревает заговор и не хочет казнить любимую племянницу, так как считает ее невиновной.

– Девушка жива? – Токугава смотрел вдаль, на рыбачьи лодки, стоящие в гавани, и казалось, думал о своем.

– Жива, но очень хочет умереть. Господин Кияма пока не разрешает ей сделать сэппуку.

– И не надо. У господина Ябу, мне кажется, сын приблизительно того же возраста, что и племянница господина Киямы. Нужно, чтобы господин Ябу попросил у господина Киямы его племянницу в качестве наложницы, или… – Он насупил тяжелые брови. – Мне докладывали, у моего вассала господина Наборы недавно овдовел сын. Если какой-нибудь из этих двух вариантов устроит господина Кияму, его племянница окажется в хорошей семье, а он будет благодарен нам. Кто следующий?

– Член Совета регентов господин Оноси доставляет нам массу беспокойств, он не любит Исидо, по донесениям наших шпионов, открыто называет его грубым крестьянином. Но при этом, в случае открытого конфликта между вами и Исидо, будет сохранять нейтралитет. Это объясняется тем, что господин Оноси уже много лет болен проказой и болезнь вот-вот доконает его. Все дела господина Оноси на самом деле ведет его сын Юя.

– Что ты можешь сказать о нем?

В окно залетела желтая бабочка и села на седзи. Токугава невольно засмотрелся на грациозное насекомое.

– Служанка господина Юя сообщает нам, что когда ему нечего сказать, он пускает ветры. Не правда ли – любопытная привычка. – Толстушка Кири весело рассмеялась, отчего ее тройной подбородок уморительно затрясся.

– Да уж. – Токугава протянул руку к бабочке, и та перебралась на рукав его коричневого простого кимоно.

– Зато его сын пускает ветры в любом случае, – усмехнулась Кири. – Кроме этого, та же служанка говорит, что господин Юя последнее время заинтересовался юношами с круглыми, похожими на дыньки попками.

– Тогда будет правильным найти ему красавчика с круглой попкой. И преподнести в качестве подарка. Мне кажется, новый массажист, которого недавно предложил нам на службу господин Нага, мог бы подойти.

– Эта птичка очень чувствительная, Токугаватян, он не выдержит злого духа, который выпускает господин Юя.

– Тогда найдите ему юношу без обоняния. – Токугава невольно дернул рукой, и бабочка упорхнула прочь. – Хотел бы я быть такой бабочкой, – вздохнул Токугава, – найдите для господина Юя и его сына хорошего доктора, который сумеет решить их маленькую проблему, и когда служанка сообщит вам, что Юя перестал портить воздух, пошлите к нему вашу птичку.

– Господин Хиромацу снова просит разрешить его внучке Фудзико совершить сэппуку. После того как вы, Току-тян, совершенно справедливо велели казнить ее мужа и ребенка, Фудзико сама не своя. Господин Хиромацу боится, что она не выдержит и убьет себя без разрешения.

– Фудзико, самурай! – Токугава встал, злясь на себя за то, что не смог сдержать гнева. – Она обязана подчиняться моим приказам, а я запретил ей совершать сэппуку. Скажи Хиромацу, что она нужна мне живой. Если он не может справиться с внучкой, пусть пришлет ее к моему двору. Ты лично будешь следить за ней, пока мы будем здесь, а потом я подыщу для нее нового мужа. Ненавижу глупые смерти. Тем более Фудзико-сан внучка и дочка даймё. Союз с ней может сослужить бесценную службу. Что еще?

– Опять же, Хиромацу-сан просит взять на службу другую его внучку Тахикиро. Он говорит, что Тахикиро владеет мечом и луком даже лучше его сына Бунтаро. Она могла бы стать идеальным телохранителем для вас, мой господин.

– Это очень дорогой подарок. Передай Хиромацу, что я ценю то, что он делает для меня. Хотя я сам скажу ему это. – Токугава указал на парадный пояс оби, лежащий тут же на циновке, и Кири была вынуждена, неуклюже поднявшись, замотать его на тонкой талии своего господина, после чего с поклоном подала ему мечи.

– С Тахикиро не все так благополучно, как это кажется на первый взгляд. Конечно, она лучший воин, когда-либо подготовленный вашим другом Хиромацу, но она очень похожа на своего дядю Бунтаро – такая же неуправляемая и опасная. – Кири опустилась на колени, поправляя складки на кимоно Токугавы, – неделю назад, один из друзей Бунтаро-сан, чрезмерно выпив саке, перепутал Тахикиро с местной служанкой и попытался уложить ее на свой походный футон.

– Внучку даймё Хиромацу?! – Токугава был поражен до глубины души – его сердце начало подпрыгивать, дыхание сбилось. – интересно узнать, на сколько частей разрубил негодяя Железный Кулак? – Токугава пытался взять себя в руки и не мог.

– Это сделал не Хиромацу. – Опираясь рукой на татами, Кири встала, ее полное лицо было красным и лоснилось от пота.

– Бунтаро-сан?

– Ни Хиромацу, ни Бунтаро практически ничего не досталось от негодяя. Тахикиро зарубила его своим мечом, затем отрезала половые органы и голову и все это отнесла своему деду. Остальное же тело она разрубила на мелкие кусочки, которыми потом погнушались даже собаки. Так сказал Хиромацу. Ему и его сыну Бунтаро не оставалось ничего другого, как утолить свой справедливый гнев, расправившись с семьей и слугами мерзавца. Но Хиромацу говорит, честь его любимой внучки Тахикиро при этом не пострадала.

– Однако… – Токугава был поражен свирепости предлагаемого ему телохранителя. Подарок Хиромацу мог обернуться серьезной проблемой.

– В доказательство подлинности этой истории Хиромацу прислал вам член и голову наглеца – Кири надела сандалии и, топая одеревеневшими от долгого сидения на пятках ногами, прошла на балкон, где в специальных погребальных ящичках лежали указанные части тела. – Желаете полюбопытствовать?

Неохотно Токугава подошел к Кири, извлек за волосы голову и, посмотрев в мертвые глаза, в которых навечно застыл дикий ужас, плюнул в мертвое лицо.

– Скажи Хиромацу, что я принимаю и эту его внучку, она станет моим личным телохранителем и всем, чем я прикажу ей стать. Если же она обнаружит в себе неуправляемость, я оставляю за собой право поступить с нею, как поступил бы со всяким ослушавшимся самураем.

Они еще какое-то время обсуждали свирепый норов девушки. Оказывается, Кири было известно то, что скрыл от своего ондзина старый Хиромацу. Дочь корейской наложницы и младшего сына Хиромацу Усаги была зачата по особому соглашению, которое его сын заключил с необыкновенно свирепой и дикой женщиной-воином, утверждавшей, что в ее семье рождаются только самые мудрые военачальники, самые свирепые бойцы, самые меткие лучники и самые невероятные наездники. По слухам, она была настоящим бичом не только для соседей, с которыми ее князь вел регулярные войны, но и для самих корейцев – простых крестьян и воинов, которых неистовая фурия уничтожала в великом множестве. Просто ради тренировки, оправдывая свои жестокости единственно тем, что корейцев на свете так много, что и не сосчитаешь, семьи их огромны, и плодовитость известна.

– Этой воительнице следовало отправляться в Китай, – перебил рассказ Токугава. – Китайцев еще больше. И «кто владеет Китаем, владеет всем миром», разве не так? – Он улыбнулся, потрепав Кири за толстую щеку.

– Сын господина Хиромацу Усаги заключил с ней договор, о том, что она рожает ему ребенка и после этого тот отдает ей половину всего, что он имеет. Я слышала, будто бы господин Хиромацу, ваш друг, говорил сыну, что не к лицу благородному самураю и даймё торговаться с обыкновенной бабой, точно купец на рынке, но когда он увидел будущую невестку… – Кири зашлась в беззвучном смехе.

– Хочешь сказать, что Хиромацу в штаны наложил? – попытался догадаться Токугава. – Именно поэтому он и не рассказал мне до сих пор о появлении в их семье кореянки.

– Нет, не наложил и даже не испортил воздух. Что, вы не знаете господина Хиромацу? Он только почесал в затылке, помолчал с минуту и только потом произнес: «Однако»… и сразу же уехал из Наруто, где тогда гостил его сын. И то верно, ведь как я слышала, кореянка была выше господина Хиромацу аж на две головы, с широкой и плоской, точно сковорода, рожей. В общем, тьфу, что такое, а не женщина. Не то что жена его старшего сына Бунтаро, госпожа Марико-чан.

– Что, только «однако» и все? – Токугава задумался. – Нет, врешь, женщина. Вот как было дело. Он сказал: «Однако», а потом постоял немножко и ушел.

– Точно, так мне и рассказывали. Как вы догадались, господин? – изумилась в свою очередь Кири.

– Да как же, Кири-чан? Неужто ты не знаешь старика Хиромацу! Он от страху не поднапустит в штаны. Его кишечник сделан из стали, а мочевой пузырь прочней его доспехов. Он только становится немного слаб в ногах, а больше ничего… он точно также выиграл легендарную битву на Кюсю, когда против него были выдвинуты силы в шесть раз превосходящие его собственные. Все в новых сверкающих на солнце доспехах, на лошадях… тайко приказал ему отступить и попытаться обойти вражину сбоку. Но старик Хиромацу только охнул и стоял до победного конца, держа в руках обнаженный меч. Ни шагу назад, ни шагу вперед. Стоял, а вокруг него падали окровавленные тела врагов. Во, как оно бывает.

– Все-то вы шутите, Току-тян, – залилась смехом Кири. – Ума не приложу, что я буду делать без вас, когда…

Но Токугава жестом приказал ей замолчать. Кирибуцу повиновалась, понимая серьезность момента. Они больше не смеялись.




Глава 24


Будьте прохожими.







Прозрачный мир японских домов, в котором невозможно сохранять какие-либо секреты, обожал тайны. Сложные, заимствованные в Китае иероглифы неизменно зашифровывались, запирая смысл на сложный замок, а потом еще и снова, снова… Пока письмо не начинало напоминать запутанную шараду, разгадать которую было подвластно лишь истинным умельцам, светлым головам, служившим по обе стороны баррикад.

Прозрачный мир из тонких седзи, как многослойные одежды наложниц турецкого султана, таил свои сокровища и свои опасности.

В прозрачном мире осакского замка Ал задыхался от невозможности остаться хотя бы на краткий миг одному, постоянно созерцая рожи охранников, личики служанок, лица вельмож. Большинство из которых весело улыбались при встрече, излучая счастье. Счастье было необходимой частью этикета. Японцы просто светились счастьем, вырабатывая вольты и ватты этой энергии, если конечно счастье измеряется в этих величинах.

По сути, японцев вокруг было так много, что если бы они не кланялись и не улыбались вам как господину, лучшему другу или желанному и долгожданному гостю, их следовало бы поубивать всех до единого.

Ал мучался в прозрачном мире, где, а это он твердо знал, творились страшные вещи, иногда он слышал приглушенные крики и мольбы о помощи. Но когда приходил на зов, ничего подозрительного не обнаруживалось. Точно заговоренные татами не хранили следов борьбы, невесомые седзи оставались непорочно чистыми, гармония и порядок не были нарушены.

В прозрачном мире Ал чувствовал себя несчастным, мечтая о крепком, каменном доме, о своей квартире в старом фонде с идеальной звукоизоляцией, телевизором, компьютером и, главное, здоровенным чугунным засовом на дверях.

Как же давно это было. Здесь он все время находился на чьих-то глазах. Когда спал, купался с наследником, беседовал с Марико или Токугавой, когда сидел на ночном горшке или мылся в бане.

Проклятые японцы точно пронизывали каждый сантиметр осакского замка, кишели, как термиты.

Это было невыносимо!




За семью небесами,

За семью облаками

Скроюсь от всех

За восьмислойной завесой, —

Семислойная уже не спасет. —




произнесла как-то Марико.

– Мы, японцы, с самых первых дней жизни приучаемся уходить в себя так глубоко, как нам это только хочется. Реальный мир с его суетой, сутолокой и ежедневными проблемами отгораживается сначала одним полупрозрачным занавесом, потом другим, третьим, пока не исчезает совсем. Изображение стирается, люди и предметы либо исчезают, либо обращаются тенями. Если вы, Андзин-сан, будете приучать свое сознание останавливаться на приятных вещах, таких как цветок, красивый камень, картина падающей воды, вы научитесь быть свободным от окружающего мира.

– Хотел бы я освободиться от всего этого раз и навсегда!

Эта игра переставала ему нравиться все больше и больше. Конечно, он не ожидал, что все пойдет как по маслу, но на такую подлость, как подсунуть ему вместо супергероя Джона Блэкторна, за чьей могучей спиной он изначально надеялся спрятаться, полубезумного, опасного типа… на это он даже не знал, чем ответить. Кроме того, время в этой игре длилось точно так же, как и в реальном привычном ему мире. Шли дни, ему уже давным-давно осточертел замок. А Токугава, казалось, и не собирался трогаться в путь, предъявлять свои права, рваться к власти.

В ожидании более серьезных дел Ал старался учить язык и ухаживать за красавицей Марико. Но разве можно ухаживать за замужней женщиной в прозрачном и переполненном шпионами мире?

Уже несколько раз Ал подумывал слинять из Японии и попробовать развернуться в какой-нибудь другой, более привычной для европейца стране, но это было невозможно без корабля. Игра затягивала, не объясняя правил и почти не позволяя двигаться. Хотя с каждым проведенным в Осаке днем Ал все больше и больше проникался мыслью о том, что происходящее с ним давным-давно перестало быть игрой.

«Продолжать ли игру или выйти из нее и обратиться с претензиями к разработчику?

То есть к какому к черту разработчику, если игра происходит в твоем сознании?» – обругал себя Ал. И тут он по настоящему испугался – что значит, обратиться к разработчику? Что значит, прийти к Маразмусу и набить ему морду? Если это игра, то каким образом вообще можно выйти из этой игры?

Ал не знал ответов, да и, скорее всего, никто этого не знал. Он сглупил и попался в свой собственный капкан, в мир, из которого, возможно, нет выхода.

Его прошиб пот, ноги затряслись, он вышел из своей комнаты и, отодвинув легкие седзи, оказался в комнате Адамса. Кормчий расположился на футоне со скрещенными ногами и улыбкой дауна.

Здесь Ал мог расслабиться и поговорить сам с собой вслух. Иногда это помогало. Кроме того, он прекрасно понимал, что никто из шпионов не разберет русского, но, в то же время, доложит своим хозяевам, что приятели мирно беседовали между собой, а уж на каком языке, кто их знает. Что же касается безумного Адамса, то ему было все равно.

– Выход должен быть, в любой игре есть выход, заветная кнопка или клавиша, игру можно закончить, проиграв ее или выиграв. Всегда есть способ, что-нибудь сделать. – Ал попытался сосредоточиться, представив себя в удобном крутящемся кресле перед сияющим монитором. Но у него ничего не получилось.

Зато на звуки голоса в комнату заглянула местная служанка, ткнувшись лбом в пол, она осведомилась, не нужно ли Андзин-сан чего-нибудь, и скрылась, когда Ал небрежно махнул ей, чтобы убиралась.

Конечно, место и время, куда попал Александр, было сложно назвать игрой. Скорее уж, это был донельзя реалистичный мир, в котором нужно было как-то выживать. Но как? Выжить, а еще лучше – поиграть!

– Только сумеешь ли ты сделать хотя бы один ход, прежде чем тебя засунут в котел или изрубят мечами? – спросил он пустоту. – Можно ли играть, когда твоя реальная жизнь, должно быть, давно проиграна? И если эта история подразумевает наличие нескольких жизней, то как узнать, сколько их у меня?

– У настоящего кормчего девять жизней. Так говорил мой учитель. Семь из них я уже истратил, осталось три. Не так плохо, не правда ли, сеньор? – Голос безумного кормчего заставил Ала вздрогнуть. Несмотря на то, что Адамс говорил по-английски, у Ала волосы зашевелились на голове, когда он подумал, что кормчий каким-то образом понял его русский.

Адамс поднялся на нетвердых ногах и теперь улыбался, раскачиваясь из стороны в сторону.

«Девять жизней, он сказал, у кормчих девять жизней? На языке геймеров – десять попыток начать все сначала. Недурные шансы!»

– Вы видите меня, сеньор? – Ал помахал перед глазами кормчего рукой, но тот смотрел куда-то вдаль, его руки сжимали призрачный штурвал.

– Отдать концы, ленивые отродья! Быстрее! Смотри вперед. Правь на юг. Поворачивай, сучий потрох, иди по ветру!..




Глава 25


Когда настает день, о котором астролог предупреждал, что тебя ждет смерть, задумайся, чья это смерть: твоя или твоего врага.

    

Из мудрых изречений даймё Ябу Касиги









Ночь выдалась темнее темного. В такие ночи люди Токугавы обычно удваивали стражу, командиры Исидо – утраивали. Но в этот раз со стороны господина Исидо были убраны два поста из четырех с восточной стены, а окно второго этажа, находящегося на приличной высоте, сразу же надо рвом, было не закрыто ставнями. Этого хватало для лазутчика гильдии наемных убийц, в которую поступил хорошо оплачиваемый заказ на гостя господина Токугавы Андзин-сан, прозванного в народе Золотым Варваром. Исидо понимал, что рискует, но, тем не менее, согласился на предложение ослабить стражу, для того чтобы убийца мог проникнуть в замок.

Заранее подкупленные воины Токугавы сообщили ему все внутренние пороли, коих было немало. Но изумительная, натренированная годами шпионская память могла, при желании, вместить в себя небольшой свиток хитроумных шифров и иноземных слов.

Убийца шел, скрываемый ночью и своим темным божеством, которому он поклялся верно служить, вплоть до самой своей смерти. Этим темным богом был Будда Амида, именем которого творилось зло – одиночные или массовые убийства, отравления целых провинций и, главное, нагнетание всеобщего ужаса перед неотвратимостью черного Будды – Будды Амиды. Переплыв под водой замковый ров и переодевшись в приготовленное для него на берегу сухое кимоно цвета ночи, он оказался около замка. Убийца вынул из-за висящего за спиной мешка парочку стилетов и, втыкая их в углубления между камней, из которых были выложены стены, полез наверх.

Окно. Он подтянулся на руках, грациозно скользнув в коридор второго этажа. Тень стражника из смежного освещенного коридора выдала его точное местонахождение. Точно посланный нож устранил и эту преграду.

Убийца проскользнул в коридор, оттуда на лестницу. Прокрался на половину замка, принадлежащую Токугаве, где переоделся в коричневое кимоно и, уже не опасаясь быть пойманным, продолжил свой путь.

Ему были известны все внутренние пороли, он шел прямо к цели

Возле спален, занимаемых Токугавой и его ближайшим окружением, он достал из потаенного кармана нож и прирезал открывшего ему на пароль стражника. То же самое он сделал еще с четырьмя охранниками. Троих задушил, одному перерезал горло.

Убийца уже подошел к комнате, в которой мирно спал Ал, когда кто-то свистнул у него за спиной. Ночной воин обернулся и тут же был позорно оглушен ночным горшком.

Довольный собой Адамс саданул еще раз, брезгливо стряхивая с себя вонючие капли. Со всех сторон к месту происшествия бежали люди даймё. Пришедший в себя и понявший, что проиграл, убийца выкрикнул: «Наму Амида Бутсу – во имя Будды Амида!» и с быстротой молнии перерезал себе горло, забившись в судорогах.

На шум кроме охраны вылетели Ал и осоловелый со сна Токугава, вооруженный катаной и коротким мечом, которые сжимал в руках.

– Как вы могли позволить ему покончить с собой?! – взревел даймё. – Как мы теперь узнаем, кто его послал? И кто заказчик?

Прибежавший вместе с другими на шум Хиромацу опустился на колени перед трупом и начал методично стягивать с него одежду. Когда убийца остался совершенно голым, Железный Кулак нашел на его бедре незаметную наколку и показал ее Токугаве.

Маленькую татуировку – китайское изображение особого Будды, Будды Амиды, невозможно было спутать ни с чем другим.

– Эти поганцы не оставляют следов и никогда не выдают заказчиков. – Хиромацу сплюнул на пол, не скрывая скверного расположения духа. Потом мысли его метнулись к другой цели, Железный Кулак поднял глаза на все еще стоящего у него за спиной с обнаженными мечами Токугаву. Хиромацу оглядел своего сюзерена с ног до головы, глаза его при этом выдавали нежность и крайнюю обеспокоенность, наверное, больше свойственную любящей матери, нежели закаленному в боях и походах воину. – Вы в порядке, мой господин? – Хиромацу поднялся, продолжая шарить взглядом по телу Токугавы.

– Пойдем со мной. – распорядился даймё, повернувшись спиной к самураям, слугам и, естественно, трупу. Бесшумно и привычно за их спинами самураи убирали трупы, слуги меняли запачканные татами на чистые.




– Ну, как считаешь, кто хотел моей смерти? – спросил Токугава, когда они с Хиромацу достигли комнаты, которую в эту ночь занимал даймё. Повернувшись к тихо стоящей на коленях служанке, Токугава приказал принести подогретый саке. Разговор намечался серьезный.

– Не вашей, господин. – Железный Кулак только сейчас заметил, что измарал свое кимоно в крови убийцы. Его руки также были в крови, и он поспешил снять с себя загаженное кимоно и тщательно вымыть руки. В одной набедренной повязке с огромным животом и волосатыми ногами он не смотрелся ни старым, ни обрюзгшим. Токугава находил, что мощная фигура Железного Кулака была олицетворением воинской и мужской доблести. Отдав вещи молчаливой служанке и проследив взглядом за тем, как та скроется за дверью, Хиромацу поспешил опуститься на подушку около своего господина. Когда они оставались один на один, Токугава не заставлял старого друга сидеть на пятках, как требовал этикет, зная, что Железный Кулак страдает радикулитом и подагрой. – Если бы убийца пришел за вашей головой, ничто бы не помешало ему получить ее. – Хиромацу смотрел в глаза Токугавы. Его лицо снова лишилось каких-либо эмоций, превратившись в плоскую темно-бронзовую маску.

– Почему ты считаешь, что жертва кто-то другой? – удивился такому заявлению Токугава. – И почему ты говоришь, что меня все равно убили бы, если бы захотели? Хорошо же ты меня защищаешь, старый зануда!

– Убийца знал все внутренние пороли. А их я меняю каждый день. Следовательно, он получил их уже после того, как вы выбрали себе комнату. А значит, он знал, где вас искать, равно как в каких комнатах и кто находится.

– Значит жертва Андзин-сан. Но кто из двух? Уж конечно не тот, что почти не выходит из своей медитации. Кому-то мешает мой Золотой Варвар. Человек, подорвавший торговлю португальцев. Золото – очень важно для южных варваров. Вот кому он помешал, но я это так не оставлю.

Кири, принесшая саке, неловко подсела к своему господину и налила сначала ему, потом Хиромацу и, в последнюю очередь, а это уже была ее особенная привилегия при дворе Токугавы, себе.

– Скажи, друг мой, неожиданно сменил тему Токугава, а случись мне решиться на смерть, ты бы взялся избавить меня от страданий?

Вопрос был настолько неожиданным, что Кири чуть не вскрикнула, вовремя закрыв рот рукой.

– Я сделал бы все, что только было бы в моих руках. Я отсек бы вам голову, и вы бы ни почувствовали никакой боли. – Когда он говорил это, лицо старого Хиромацу застыло, словно бронзовая маска. В глазах читалась решимость. – А потом бы покончил с собой. Зачем мне жить без моего ондзина?!

– А руки-то еще не трясутся? – усмехнулся Токугава.

Хиромацу с недоверием посмотрел на своего друга и господина.

– Я позволю себе рассказать вам одну историю, которая мне кажется поучительной. Я услышал ее от отца, когда был еще ребенком и не срубал голов.

Хиромацу устроился поудобнее на подушке.

– …Отец рассказывал, что один самурай, как-то, решил посмеяться над стариком, служившим у отца писарем.

– Ты так стар, – сказал самурай, – что не смог бы помогать человеку совершить сэппуку. Так что несчастный не получил бы никакой помощи и умер в страданиях.

Вместе с самураем посмеяться над старым писарем пришли его молодые друзья. Услышав остроумное замечание, они принялись хихикать и показывать на старца пальцами.

– Если хочешь знать, сумею ли я совершить кайсаку,[11 - Кайсаку – в то время как самурай совершал ритуальное самоубийство, за его спиной стоял помощник, который должен был отсечь самоубийце голову, дабы избавить его от страданий.] тебе следует провести линию на своей шее, – невозмутимо ответил ему старый писарь. – Позже твои друзья смогут подтвердить, что мой меч пройдет ровно по твоей отметке, не поднявшись и не опустившись ни на волос от дозволенного.

Хиромацу вздохнул и, усмехнувшись, погладил лежащий рядом с ним меч.

– Я еще не настолько стар, чтобы не суметь отсечь человеку голову. Но мне почему-то кажется, что разговор о смерти пока что неуместен. Да простит меня господин, но мне кажется, что мы еще повоюем.

Впрочем, если господину угодно покончить счеты с жизнью – мой меч всегда в его распоряжении. – После этих слов Хиромацу низко склонился перед Токугавой, коснувшись лбом татами и оставаясь какое-то время в этой почтительной позе.

– Ты прав, друг мой, твой меч еще пригодится нам в бою. Что же касается смерти, то о ней никогда не рано и никогда не поздно подумать. Эти думы совершенствуют душу и помогают собрать в кулак волю. – Токугава передал чашечку Кири. – Вернемся же к нашему убийце.

– Простите меня, господин. – Кири опустила и тут же подняла глаза на Токугаву. – Возможно, я не права и вы скажете, что все, что я говорю и думаю, – это обыкновенные женские глупости, но признаюсь честно, что-то не верится мне, будто бы этот ночной кот проник в осакский замок без помощи его коменданта.

– Даю слово самурая, господин Исидо однажды получит свое. – Хиромацу сжал рукоять меча. В присутствии Токугавы он один имел право носить оружие, чем страшно гордился.

– Что ж, господин Исидо сделал свой очередной ход и вновь неудачно. Заодно мы теперь будем знать, что он наверняка действует вместе с португальцами. А это дурной знак.

– Какой такой ход? – не понял Хиромацу, протягивая свою чашечку за повторной порцией.

– Пустое, друг мой. Разберитесь со стражей несшей караул этой ночью. Удвойте охрану Андзин-сан, а передвигать фигурки на доске доверьте мне.



* * *





На следующий день Исидо-сан пригласил Токугава-сан на соколиную охоту, зная, что тот не поедет после неудачного покушения на Андзин-сан. Тем не менее, для высокого гостя был приготовлен лучший конь конюшни Исидо.

На самом деле господин Исидо не любил охоту и приручал соколов, скорее, как дань моде и придворному этикету. Каждый уважающий себя даймё, да что там, каждый самурай были обязаны разбираться в этих птицах, знать манеру полета, излюбленные приманки, полезные для птицы травы.

Исидо хотел побыть один. Хозяин осакского замка, а также его бессменный комендант чувствовал, как этот замок – это произведение тайко – закипает подобно гигантскому котлу. Закипает, как закипает вся страна.

Война неизбежна. Война была, есть и будет. – Он почувствовал это особенно остро сегодня утром, когда на церемонии чаепития гордая и непреклонная госпожа Осиба – мать наследника и вдова покойного тайко, опять не ответила ни «да» ни «нет» на его сто пятое, очень вежливое, предложение стать его женой.

Сто пятое отсрочивание принятия решения – это скорее «нет», чем «да».

Проклятая Осиба – самая красивая женщина в стране. Самая опасная, ядовитая гадина, самая свирепая и безжалостная убийца с лицом божественной Канон. О, Будда! Помоги мне все это вытерпеть!

Уже пять лет, как нет тайко, и она все еще не вышла замуж. Как выгоден был бы союз с матерью наследника. Он, Исидо, смог бы усыновить Хидэёри и стать главным регентом и сегуном, а потом – кто знает – Хидэёри тоже может умереть. Разве мало возможностей устроить случайную смерть мальчишки?..

Чего хочет Осиба? Чего на самом деле хочет Осиба? Не является ли ее отказ следствием того, что она знает, про его Исидо, маленький член? Это проклятие для мужчины, иметь маленький член!..

Тайко, когда желал отличить перед другими своими соратниками Токугаву и унизить Исидо и Ябу, предлагал устроить совместное купание в бане или одновременное писанье с высоты своего любимого балкона в замке.

Тайко был безобразен – маленький с обезьяньим лицом и весь покрыт черной шерстью, как дикари с Хакайдо. Но нефритовый жезл у него был – что надо.

Неужели маленький член является преградой для женитьбы? Нет! Тут что-то другое. Как может маленький член помешать в таком важном деле, как брак?!

Вторая жена Токугавы, сестра тайко вообще никогда не спала с мужем. Он отдал ей ключи от своей сокровищницы, позволил распоряжаться в его доме, но никогда не спал с ней. Впрочем, и другим не мешал, для чего лишать женщину радостей с другими, если сам не собираешься доставлять их ей?

А может Осиба помнит о тех банных заседаниях, может она видела Токугаву голым и теперь вынашивает планы сделаться его женой. Токугава вдовец, вокруг него полно наложниц, но он также не выбрал себе жену. Не потому ли, что это место у него заготовлено для ведьмы Осибы?

Токугава и Осиба – вот когда в стране начнется полный кошмар развал и неразбериха.

Исидо подозвал к себе сокольничего и, передав ему надоевшую птицу, велел сообщить племяннику Ямамото, чтобы он вел охоту вместо него. Подбежавшие самураи помогли Исидо разложить на земле футон, после чего он отослал и их, разлегшись на нем и смотря на плывущие над головой облака.

Исидо знал, что сегодня ни один почтовый голубь ненавистного Токугавы не вылетит из охваченной огнем голубятни. Хорошо, что голуби расположены в одной из башен замка, огонь не сможет распространиться на другие покои. Хорошо придумано, славно сработано. Теперь главное – не торопиться в замок, пусть слуги Токугавы сперва проветрят помещения и избавятся от гари, пусть все займет свои прежние места, а усиленный караул не даст другой птичке, Токугаве Иэясу, покинуть без разрешения коменданта осакский замок.

Пойманный в хитроумную ловушку Токугава был вынужден ждать заседания Совета регентов, в противном случае, его обвинили бы в измене и принудили совершить сэппуку.

Меж тем заседание Совета откладывалось снова и снова. То какая-то мистическая хворь одолевала одного из членов Совета, то другой впадал в тоску и уныние. Теперь же, когда Токугава умудрился умилостивить Оноси и Кияму и они были готовы прибыть на церемонию созерцания цветка, Исидо догадался уничтожить сам цветок.

Конечно, об этом еще не знали члены Совета; отравленный медленным ядом цветок все еще цвел и благоухал, так что только Исидо знал, что благоухает он смертью и уже на утро его лепестки оденутся в черный цвет, словно в варварский траур.

Церемонии не будет, и Токугава опять будет вынужден бродить по своим покоям от стены к стене, от стены к стене – как тигр в клетке.

Собираясь на охоту, Исидо нарочно предупредил начальника охраны своих личных покоев: не мешать слугам, делающим уборку в его комнате. Специально для служанки, шпионившей на Токугаву, он оставил шахматную доску, почти что на видном месте, чтобы та могла затем рассказать своему господину, какие ходы сделал его враг своими серыми фигурами.

Со страхом и затаенной страстью Исидо ждал ответного хода Токугавы.

Токугава не замедлил с ответом.




Глава 26


Надо запастись либо умом, чтобы понимать, либо веревкой, чтобы повеситься.

    

Антисфен









Токугава был пленником замка в Осаке, пленником своего врага – Исидо. По книге, он должен был выбраться оттуда достаточно интересным способом: сделав вид, что отправляет в Андзиро вместе с Андзин-сан свою старшую наложницу Кирибуцу, он позволял Исидо попрощаться с ней, удостоверившись, что уезжает именно она.

После чего его самая молодая, беременная наложница Садзуко должна была рухнуть в притворный обморок, и в этот момент, когда все кинутся на помощь к пострадавшей женщине, Токугава, одетый в точно такой же костюм, как Кирибуцу, должен был занять ее место в паланкине. После чего вся компания удалялась восвояси.

Именно эту идею и предложил Токугаве Ал, надеясь, что тот примет ее". Тем не менее великий воин отверг предложение Ала, сообщив ему, что никогда не покинет замок подобным недостойным самурая образом.

Однако он решил воспользоваться идеей Ала, для того чтобы поиздеваться над караулившим его на каждом шагу Исидо. В благодарность за предложенную идею Токугава частично посвятил Ала в свой план.

Кирибуцу действительно должна была отправиться в отдаленные провинции, куда ее сопровождали Ябу, оба кормчих, Тода Марико и ее муж Тода Бунтаро, парочка священников, готовых по необходимости исповедовать ее, придворные дамы, служанки и обычный самурайский эскорт.

При этом осведомитель Исидо, недавно перевербованный Токугавой, должен был сообщить своему хозяину, что в самом начале пути, еще на территории замка, в паланкин к Кирибуцу подсядет незнакомец, которому она должна будет передать письмо с указаниями от Токугавы и получить наиважнейшие сведения, относительно перехода нескольких даймё на сторону своего господина

Кроме этого, ему было сообщено, что во время прощания беременная наложница Токугавы Садзуко упадет в обморок, что послужит сигналом к тому, что все готово и можно трогаться в путь.

В назначенный день и час, а именно – вечером, когда сумерки сделали силуэты нечеткими и линии неверными, Ал дожидался во дворе, когда Кирибуцу, со всеми приличествующими случаю церемониями, попрощается с остающимися в замке заложниками.

Она рыдала, предвкушая расставание со своим господином, последний – снизошел до того, что спустился во дворик, сказал пару слов также отправляющемуся в Андзиро Ябу и нежно распрощался со своей старой наложницей.

После чего удалился в свою башню, откуда планировал следить за отплытием галеры. Ал наблюдал за тем, как высокая фигура Токугавы, в одежде с плечами, напоминающими крылья, скрылась в одной из дверей замка, и затосковал.

В его паланкине уже лежал раздобытый неведомо где кормчим ребятенок. Последний, должно быть, происходил из самурайского рода, потому что не имел обыкновения плакать или требовать пищи. Ала тревожила мысль о том, что ему не удастся раздобыть для ребенка молока, в Японии, мягко говоря, было не слишком хорошо с животноводством, но потом он решил, что вполне достаточно найти в Андзиро какую-нибудь бабу с младенцем и поручить малыша ее заботам. Собственно, Эрика как-то умудрялась кормить и прятать ребенка целых семь дней, а значит – нет ничего невозможного. Надо только набраться наглости, сделать рожу кирпичом, и все будут служить тебе и угождать.

Малыш был перепеленат в новую светлую пеленку – та, что была на нем в первый день, оказалась выстирана, выглажена и лежала в сундучке Ала вместе с его записями и книгой Клавелла.

«И почему именно мне на голову должен был свалиться этот карапуз? – рассуждал Ал. – Тоже мне, мужик, растаял при виде ребенка. Нужно было оставить его в замке, пусть бы Эрика воспитывала его как своего сына. А так…»

На самом деле малыш ему нравился, и бросать его он, разумеется, не собирался. В той, далекой как звезда Великого Императора, прошлой жизни у Ала не было ни жены, ни детей. И только теперь он понял, что всегда хотел их иметь.

Представилось, что в один прекрасный день они с малышом окажутся в его старой квартире перед мирно сияющим в темноте монитором. Ал положит ребенка на диван, а сам скользнет ненадолго в манящий и загадочный виртуальный мир. Малыш будет мирно спать, посапывая и причмокивая во сне, тихий и спокойный. Настоящий друг настоящего геймера и компьютерщика. Он не будет хныкать и орать, требуя внимания, как это делают другие дети: он рано подружится с мышью. Его пальцы вытянутся, как у пианиста, облегчая пацану работу на клавиатуре, запястье сделается более подвижным. Они начнут с самых простых игр, и постепенно парень втянется, почувствовав вкус к настоящим приключениям. Он научится всему и однажды…

Нет, какой смысл думать о том, что в один прекрасный день ему можно будет принять эликсир Маразмуса и скользнуть вместе с Алом в древнюю Японию – он и сейчас здесь находится.

Ал протер глаза и, убедившись, что окно паланкина плотно завешено, нежно прижал к себе малыша.

«А, будь что будет, – решил он, – ну спросят у меня, откуда ребенок, скажу правду или совру, какое кому, в сущности, дело. Скоро Токугава официально прикажет мне заниматься подготовкой его людей: мушкеты, ружья, пушки, военные стратегии и хитрости. Мне дадут дом, потому что Токугава понимает, для того чтобы что-то получить, сперва необходимо что-то дать. А значит, он даст дом, положит жалованье, заставит окружающих относиться ко мне с почтением. Приставит слуг и учителей, подсунет наложницу.

А если у меня будет свой дом, кому какое дело, что я возьму в этот дом приглянувшегося мне мальчугана? Кто сможет мне возразить, если я захочу усыновить его? Да что бы я ни сделал в своем доме – по японским законам – я прав! Я могу убить любого из домочадцев, включая жену и наложницу, если они у меня, конечно, будут. Могу убить, не считаясь с чувствами семей погибших. Могу и все – имею право. Могу перетрахать всю деревню, если мне это пожелается. Потому что, пока я нужен Токугаве, я – всесилен. Но раз я могу по собственному усмотрению убивать, почему же я не могу сохранить кому-то жизнь?» Эта мысль понравилась Алу, потому что впервые за все время пребывания в Японии ему захотелось сделать что-то по настоящему позитивное и настоящее. Например сохранить жизнь невинному младенцу.




Блэкторн ехал в другом паланкине, как обычно, он пребывал в состоянии глубокой нирваны, улыбаясь во весь рот и только что не мурлыкая от удовольствия. Так что Алу оставалось только молиться, за то чтобы в море он вновь превратился в лучшего в мире кормчего, а не валял дурака.

Кирибуцу забралась в свой паланкин, рассчитанный на двоих пассажиров. Четверо носильщиков подняли его и зашагали было по дороге, как вдруг Садзуко вскрикнула и упала в обморок.

– Садзуко! Ребенок! – закричала Марико. Начавшая было движение процессия остановилась. Кири вылезла из паланкина, поддерживаемая служанками. На помощь к пострадавшей бросились Ябу, несколько самураев и дам.

В этот момент Кирибуцу нырнула в дверь, за которой несколькими минутами назад скрылся Токугава.

– Господин! Я должна позвать господина! – кричала она, путаясь в просторной накидке и придерживая шляпу с вуалью.

– Остановите ее, мне уже лучше! Не стоит беспокоить господина Токугаву, – попросила Садзуко.

Стоящий у дверей самурай окликнул Кири-сан. Та – вернулась на свое место.

Сквозь занавески своего паланкина, Ал наблюдал за паланкином Кирибуцу, пытаясь догадаться, кто теперь прячется за его шелковыми стенами. По сценарию, на место Кири должен был сесть переодетый и загримированный Токугава. Но воспользовался ли он предложением Ала?

Слуги подали сопровождающим самураям зажженные факелы, и они чинно выстроились около паланкинов, готовые, если потребуется, защитить их или с честью погибнуть.

Первый пост стражи – проверка документов. Самураи в сером обошли процессию, заглядывая в лица и задавая вопросы. Отодвинув занавески паланкина Ала, самурай осветил факелом лицо чужеземца. Присвистнув и улыбаясь во весь свой беззубый рот, процедил:

– Выставка уродцев господина Токугавы? – господин голубоглазый кошачий бог!

– Что вы делаете, это гость даймё Токугавы! – оттиснула нахала Марико.

Ал оценил, что ей пришлось для этого выбраться из своего паланкина.

– Госпожа не боится, что после общения с этим кошаком она будет видеть во сне кошмары? – полюбопытствовал страж. – Полагаю, что если бы моя беременная жена увидала такого урода, она немедленно разрешилась бы от бремени, причем с самыми нежеланными для нее и ребенка последствиями.

– Должно быть, ваша жена не из самурайского рода, если с ней такое может произойти от одного только взгляда, – довольно резко осадила она стражника.

Ал уже хотел было вылезти из своего укрытия, чтобы по возможности защитить Марико от ответных оскорблений, но вовремя вспомнил о находящемся тут же муже Марико-сан – Бунтаро. Людей такого роста и сложения, каким был Тода Бунтаро, в России называли шкафами, но Бунтаро был, пожалуй, настоящим бронированным сейфом.

К тому же, стоило ли так беспокоиться по поводу того, что Марико наговорила гадостей обслуге. Японка она или нет, а закон вежливости везде один – действует лишь с теми, кто выше вас, равен или по какой-то причине вам нужен, и не распространяется на окружающее быдло.

Самурай проглотил обиду и пропустил процессию. Они снова двинулись в путь. За шелковыми занавесками разливались блики факельного огня, сквозь прорезь виднелись звезды. Они были не просто большими, а огромными. Ал выглянул из паланкина и велел идущему рядом самураю отойти куда-нибудь в сторону или выбросить свой факел. Тот решил, что свет мешает Алу спать, и, извинившись, отстал на пару шагов. Теперь звезды сделались еще красивее.

Новая проверка документов и новый вежливый шмон. Открыв занавески, Ал наблюдал за тем, как реагируют на проверки самураи. Несколько раз Бунтаро инстинктивно хватался за меч, собираясь порешить негодяев, мешающих ему исполнять приказ. Другие самураи тоже были готовы взорваться, настолько происходящее было унизительным для всех.

Третья остановка и третья проверка окончательно разозлили и без того нервных самураев. Они то и дело поправляли свои мечи и кинжалы, которые поблескивали в свете факелов. Решив размять ноги, Ал велел носильщикам остановиться, и сам выбрался из паланкина, намереваясь какое-то время идти своими ногами, любуясь звездами.

У паланкина Кирибуцу суетились несколько служанок, за поясами которых также поблескивали рукояти кинжалов. В компании с вооруженными до зубов людьми Ал чувствовал себя голым и беззащитным.

За паланкином Марико-сан тащились два монаха с опущенными на самые глаза капюшонами. Ал заметил, что у обоих иезуитов имеется по телохранителю. Рядом с толстым священником стоял молодой самурай двадцати – двадцати пяти лет, в коричневом кимоно и легкой бамбуковой броне. Рядом с высоким монахом – совсем мальчик в металлическом нагруднике и перчатках. Ал невольно залюбовался точеным загорелым личиком. Пацану было лет тринадцать, тем не менее Ал был уверен, что перед ним настоящий, побывавший в боях и походах воин. Глаза парня источали злобное пламя, казалось, что достаточно одного косо брошенного взгляда или ненароком оброненного слова, и полетят клочки по закоулочкам.

Возможно, это сын какого-нибудь самурая, принявшего христианскую религию, может быть, даже семинарист. По молодости лет он еще не выбривал себе лоб и не выстригал монашескую тонзуру, если она ему полагалась. Ал невольно залюбовался его черными, закрученными на макушке волосами, идеальной формой губ и ушей.

«Стоп. Что это я. Совсем сдурел на старости лет». Ал отвернулся от парня и сосредоточил внимание на очередной проверке.

В этот раз среди проверяющих документы стражников оказались и коричневые кимоно. Последнее обстоятельство удивило всех. Меж тем караульные вели себя и вовсе нагло, начальник стражи подошел к паланкину Кирибуцу и, бесцеремонно оттолкнув служанок, попробовал открыть дверь. Но те преградили ему дорогу, выхватив острые, длинные кинжалы. Начальник стражи и обступившие его самураи обнажили мечи, намереваясь отогнать женщин. Но на защиту паланкина встали самураи Токугавы, сопровождающие процессию.

Командир серых произнес отрывистый приказ, и коричневые с неохотой расступились, подошедшая к Алу Марико была напряжена, словно струна. Ал затаил дыхание, ожидая всего, что угодно.

Командир серых рывком открыл дверь паланкина и, схватив за руку неповоротливую Кирибуцу, выволок ее оттуда.

И тут произошло то, чего Ал никак не мог ожидать. Кирибуцу вдруг заорала зычным басом, отбрасывая шляпу с вуалью. Ал протер глаза, не веря в то, что он видит, в женской накидке и гриме, перед коричневыми и серыми самураями стоял сам Исидо!

– Пойман с поличным, трансвестит хренов! – прошептал по-русски Ал.

По толпе прокатилось имя коменданта, переплетенное со смешками.

Теперь все встало на свои места, Токугава решил опозорить недруга, выведя его таким образом из равновесия. Сообщив через двойного агента о том, что Кирибуцу должна будет встретиться с незнакомцем, который передаст ей важные сведения для Токугавы, великий стратег довел Исидо до того, что тот решился подменить Кири и получить все сведения сам. Это можно было сделать в то время, когда Садзуко упала в притворный обморок, а Кири скрылась в башне, якобы зовя Токугаву.

Там-то и сидели переодетый и загримированный под Кири Исидо и его человек, помогший коменданту замка нейтрализовать толстуху, в то время как господин Исидо без особых проблем занял ее место в паланкине.

Самураи склонились перед комендантом замка, и тот прошествовал мимо людей и паланкинов – нелепый в женской накидке и гриме.

«Полетят головы…» – подумал Ал.

Ребенок спокойно спал, и о нем можно было не беспокоиться, сам же Ал продолжал идти рядом со своим паланкином, наслаждаясь теплым воздухом и звездным небом. Вскоре он увидел, что не он один любит пешие прогулки, из другого паланкина вышла Марико и пошла рядом с сопровождающими теперь пустой паланкин девушками. Одна из них, в дорогом кимоно, что-то сказала Марико и, остановив на секунду паланкин, забралась туда, прихватив с собой служанку.

Ночь была теплой и приятной, дорога извивалась змеей, а где-то вдалеке поблескивала река.

Ал подошел к паланкину Блэкторна, рассчитывая, если тот пришел в сознание, потрепаться с ним, но внутри никого не было. Кормчий снова исчез, так что и следа не осталось. Ал невольно перекрестился, моля Бога о том, чтобы в порту проклятый кормчий вновь присоединился к процессии, для того чтобы занять свое место на юте галеры.




Глава 27


Выбирая, достигнуть ли цели или отдать жизнь за своего сюзерена, выбирай второе. О какой цели может идти речь, если ты не выполнил своего долга?!

    

Из собрания мудрых мыслей самурая Усаги Тахикиро. Рекомендовано для обучения отпрысков самурайских родов









Марико шла рядом с Алом – не в шаге за ним, как это было принято у японок, а рядом. Такое привилегированное положение давал ей статус переводчицы.

– Девушку, занявшую ваш паланкин, зовут Фудзико? – спросил он, рассеянно оглядывая окрестности. По книге, на них вскорости должны были напасть, но пока все выглядело вполне мирно и спокойно.

– Да, это Фудзико, Усаги Фудзико, вы ее знаете? – удивилась Марико.

– Служанка называла, вот я и запомнил, – отмахнулся Ал, недовольный тем, что опять не может ничего толком объяснить своей красавице. Да и как тут объяснишь?! Фудзико должна была стать наложницей Блэкторна. По книге – некрасивая, но умная, образованная, а главное, незаменимая помощница во всех делах кормчего. Честно говоря, читая и перечитывая «Сегуна», он не мог понять, как влюбленный дурачок Блэкторн мог настолько прельститься Марико, что почти что не замечал Фудзико, без которой все его дела и благие начинания стоили не дороже ломаного гроша.

Это Фудзико покрывала его встречи с Марико, вела его дела, следила за тем, чтобы ее господин был всегда на высоте.

«Любопытно, кому же из нас двоих Токугава отдаст Фудзико»? – думал Ал, украдкой глядя на паланкин, в котором скрылась молодая женщина. «Нужно постараться быть очень внимательным и чутким к ней, – раздумывал про себя Ал. – Ведь Фудзико совсем недавно овдовела и еще не отошла от потрясения. Нужно быть терпимее и добрее или хотя бы постараться не раздражать ее лишний раз, как это ежеминутно делал Блэкторн».

Странное дело, до встречи с Фудзико Ал ни разу не думал ни об одной женщине с такой нежностью и теплотой. К слову, Фудзико вовсе не была безобразной, как считал ее, по книге, глупый кормчий. Не красавица, конечно, она проигрывала рядом с Марико. Но в этой девушке было столько простоты и мягкости, что Ал невольно растаял. Конечно, Фудзико не знала английского, а он недостаточно хорошо изъяснялся на японском, но все это казалось вполне поправимым.

Он еще выбирал какое-то время между Марико и Фудзико, а потом махнул рукой.

«Дурак, ты же в Японии, а это значит, что у тебя здесь может быть столько женщин, сколько ты сам себе пожелаешь. Какой смысл сосредоточивать внимание только на одной. Все, прошли те времена, когда нужно было врать и притворяться, придумывать оправдания и снова врать. Япония – это рай. Настоящий рай, во всяком случае, для мужчин».

Неожиданно за спиной Ала раздался крик, и в следующий момент один из самураев повалился навзничь со стрелой в груди. Ал схватил Марико и повалил ее на землю, прикрывая собой. Кругом слышались отрывистые команды, из паланкина Кирибуцу выскочили две девушки и тут же попадали на землю.

Раздался шипящий звук, и над головой Ала пролетела горящая стрела, ударившись в ближайший паланкин, тут же шелковая ткань вспыхнула, в огне металась человеческая фигура. Бунтаро опрокинул другой паланкин и из-за прикрытия начал наугад стрелять из лука в сторону ближайших кустов, за которыми расположился невидимый снайпер. Еще один самурай упал сразу с тремя зажженными стрелами в груди и животе, освещая и без того словно взорвавшуюся огнем и смертью ночь.

Одна из служанок превратилась в живой факел, но никто не пришел ей на помощь, давая возможность поскорее расстаться с жизнью. Ал попытался встать и тут же оказался лицом к лицу с вооруженным воином, одетым в грязное, рваное кимоно. Так мог выглядеть нищий ронин, бандит с большой дороги или кто-то, желающий, чтобы о нем так думали. С воинственным кличем воин занес свой меч над головой Ала и тут же изогнулся, словно лук, и, выпустив из рук меч, упал на Ала и Марико. Бунтаро помог им отпихнуть труп, его меч был окровавлен. Ал поднял с земли меч поверженного ронина и, вооружившись им, загородил собой Марико.

Вокруг паланкинов творилось что-то невообразимое – Бунтаро отбивался сразу же от трех противников, не столько фехтуя мечом, сколько разя куда придется, его руки работали как страшная мельница смерти, лезвия блестели в неровном свете факелов, кимоно было уже насквозь пропитано кровью. Один из монахов, также вооруженный коротким мечом, отражал атаку напавшего на него ронина, изящно оттесняя противника от паланкина, в котором, должно быть, спала Фудзико. Его юный телохранитель рубил направо и налево, нанося немалый урон врагу, численность которого, однако, не уменьшалась. Даже наоборот, казалось, что с каждой минутой их становилось все больше и больше.

Ал схватился с толстым усатым типом, орудовавшим одновременно мечом и ножом. Отражая удары ронина, Ал искал глазами Марико, гадая, жива ли она. Злобно выкрикнув что-то, толстяк метнул нож в Ала, так что тот едва успел пригнуться. Клинок рассек рукав его кимоно, царапнув кожу. В пылу сражения Ал не ощутил боли. Он подпрыгнул, когда противник присел, рассчитывая подрубить ему ноги, и, опустившись, кувырнулся, пытаясь подняться.

На какое-то мгновение их глаза встретились, и тут же голова ронина странно съехала набок и отвалилась. В черное ночное небо взметнулся фонтан крови. От неожиданности Ал сел на землю, зажимая рот. Над обезглавленным трупом богом войны восстал Бунтаро. Столкнувшись глазами с Алом, он что-то весело сказал ему, по ходу дела насаживая на меч очередного опрометчиво настигшего его противника.

К Бунтаро снова подлетели несколько вооруженных до зубов ронинов, и он с глухим ревом ринулся в бой. Рядом с ним, плечом к плечу, бился юный телохранитель долговязого монаха.

Юноша присел, пропуская меч противника над собой, и тут же воткнул свой в промежность нападавшего, насадив того, как на кол, и провернув следка для верности.

В этот момент Ал увидел, как огромный, точно орангутанг, детинушка, схватив за волосы Фудзико, занес над ее головой меч, и с неожиданной силой метнул в него свой. Мужик охнул и, выпустив волосы, опустился на колени. Из его спины все еще торчала рукоять меча.

Ябу и его люди бились где-то во главе отряда. Ал не видел их, да и не до того было.

Ал перекатился, уворачиваясь от очередного удара, и тут же увидел вооруженную длинной, чуть ли не в свой рост катаной Марико, которая с боевым криком бросилась в гущу дерущихся. Она оказалась рядом с высоким монахом, как раз когда того притиснули к горящему паланкину, и со всей мочи рубанула первого подвернувшегося под руку ронина.

Ее противник в последний момент вывернулся из-под удара и, развернувшись, занес свой меч над ней, когда монах лихо насадил его на свой короткий и острый словно бритва меч.

В следующее мгновение его оранжевое облачение запылало, и монах был вынужден упасть на землю, сбивая пламя. Оказавшийся рядом Бунтаро одним движением длинного меча разрезал животы сразу же двоим нападавшим.

Ал протер глаза. Теперь ронинов почти совсем не осталось, воины Токугавы выигрывали.

Воспользовавшись паузой, Марико кинулась к высокому монаху, помогая ему снять тлеющее одеяние, под которым неожиданно заблестела великолепная кольчуга.

Юный телохранитель раздобыл где-то лук и теперь тешил себя отстрелом оставшихся ронинов, многие из которых спасались бегством.

Бунтаро никак не мог справиться с последним своим противником, видимо, равным ему по силе, оба широкие, словно буйволы, быстрые и безжалостные, они представляли собой любопытную картинку.

В какой-то момент Бунтаро и его враг оказались возле монаха и Марико, Бунтаро опрокинул очередной горящий паланкин, стараясь, чтобы тот упал на его противника, когда огонь озарил лицо высокого монаха.

– Токугава-сама! – воскликнул сражающийся с Бунтаро ронин, и тут же весть разнеслась по воюющему лагерю. – Здесь Токугава! Здесь сам Токугава!

Позабывший на секунду о своем противнике Бунтаро быстро овладел ситуацией, одним ударом перерезав орущую глотку, но было слишком поздно.

Сразу же из лагеря выскочили несколько ронинов, за которыми телохранитель послал свои стрелы, но было слишком поздно. Переодетые в ночных грабителей самураи Исидо исчезли в ночи.

Уже не скрываясь, Токугава вышел на середину, теперь на нем уже не было монашеского облачения, в свете догорающих паланкинов полыхала его золотая кольчуга и наручи.

– Домо, – поблагодарил он Марико и Бунтаро, знаком приказав им и Ябу подойти к нему.

«Выходит, все это время Токугава был с нами!» – недоумевал про себя Ал. К нему подбежала Фудзико, которая что-то говорила, бурно жестикулируя, и, как видно, звала его на подмогу. Ал пожал плечами и отправился за ней. Красивое кимоно девушки было разорвано, волосы растрепаны, лицо перепачкано кровью и землей, но все же она была жива и как будто невредима.

Когда Ал проходил мимо своего сгоревшего паланкина, сердце его сжалось при одной мысли о смерти малыша. Огня уже не было, но по краям и там, где некогда было сиденье, еще тлели угли. Ал пригляделся, заранее страшась увидеть обгоревшее тельце, но в паланкине никого не было. Ал вспомнил об исчезнувшем незадолго до того, как отряд нарвался на засаду, Блэкторне, и на душе полегчало. Он взял за ручку непострадавший сундучок с книгой и куском шелка и пошел за Фудзико.

Девушка покорно дожидалась, когда Ал произведет необходимую ему ревизию. Когда же на его лице мелькнула полуулыбка, она снова повторила свою просьбу, для наглядности взяв Ала за руку и потащив за собой.

Она остановилась над трупом ронина, из спины которого торчала рукоять меча, и показала знаками, что не может вытащить застрявший в хребте покойника клинок.

Алу сделалось дурно, перед глазами все плыло, на негнущихся ногах он подошел к трупу, но в этот момент его вежливо, но решительно оттеснили. Ал увидел рядом с собой Бунтаро и позволил тому освободить злосчастный меч.

После чего самурай, повертев его с минуту в руках и, по всей видимости, не сочтя оружие сколько-нибудь ценным, протянул трофей Алу.

«С этого момента я не пленник», – догадался Ал, но не испытал ни радости, ни прилива сил.




Глава 28


Восходящие на вершину начинают с подножия горы.

    

Конфуций









Облаченный в позолоченные доспехи Токугава обходил лагерь, подсчитывая потери. Легко раненные самураи разрывали свои кимоно и перевязывали друг друга, те, кто не мог идти, вставали на колени и вспарывали себе животы. За их спинами стояли готовые исполнить свой долг друзья. Те, кто не мог даже встать на колени, молили о смерти. Бунтаро метался между своими людьми, коля и рубя направо и налево. Его кимоно было насквозь мокрым от крови.

– Мой муж в этой жизни боится лишь одного, что в решающий момент рядом с ним не будет помощника, который прервет его страдания, не дав агонии унизить его достоинство, – пояснила Марико, перевязывая руку Ала.

Юный телохранитель Токугавы не отставал от Бунтаро, помогая преставиться друзьям и врагам. Наконец, все, кто должен был умереть в этой схватке, ушли в великую пустоту. Ябу-сан приказал двум самураям взять единственный оставшийся в целости паланкин и, посадив туда раненого самурая, велел процессии трогаться, но теперь уже в быстром темпе.

Какое-то время они быстро шли, как и прежде освещая факелами дорогу. Отряд потерял девятнадцать человек, в то время как нападавшие – пятьдесят. Погибла одна из служанок, не очень тяжело Раненная другая потребовала от Бунтаро обезглавить ее, и тот, не ломаясь и не тратя время на уговоры, помог дезертирке расстаться с жизнью.

Ал с удивлением слушал пульсацию боли в плече. Боль была настоящей!

«Даже если это и очень хороший виртуальный мир, я не должен был бы ощущать боль. Во всяком случае, не так остро… что же это происходит? Значит, если я, по примеру этих несчастных, сделаю себе сэппуку, я буду чувствовать все то же, что и они, а если кореш с мечом отсечет мне голову, я умру!..

По-настоящему умру или только выскочу из этой сумасшедше-интересной игры?»

И прежде случалось так, что Ал заигрывался до такой степени, что забывал обо всем на свете. Игра была его жизнью, единственной страстью. Случалось, что во время игры он терял голову настолько, что мог сутками оставаться без пищи или мочился под себя, не в силах оторвать воспаленных глаз от монитора. Случалось… но все это время он мог сколько-нибудь контролировать ситуацию, во всяком случае, знал, что он в игре, ужасно интересной, захватывающей, но игре.

Происходящее с ним сегодня не было игрой. И если допустить на мгновение, что каким-то немыслимым образом человек может оказаться в другом времени и другой стране, то и все остальное, происходящее с ним, было реальностью.

Ал отер пот со лба. Рядом шла Марико. Как всегда счастливая и внешне вполне довольная жизнью.

Они свернули на узкую улочку, где едва мог пройти паланкин. Ал заметил, что теперь охраны сделалось вдвое меньше. Должно быть, Токугава отправил гонцов собирать рассредоточенные по Осаке отряды самураев, пришедшие по его приказу из отдаленных провинций и под видом нищих ронинов проникшие в город.

Быстрее, еще быстрее – они уже почти что бежали, стук сандалий и бряцанье оружия гулко разносились по улицам города.

«Удивительно, что до сих пор не высыпали любопытные зеваки, – подумал Ал и тут же осекся, – какие, к черту, зеваки, когда в три часа ночи по городу летит на всех парах вооруженный отряд отморозков? Тут не до любопытства, одна мысль: только бы проклятые не свернули к моему дому. Спрятаться, затаиться, прикинуться ветошью…»

Они двигались по бедному кварталу, большинство из домов в котором были в этот час темными, и лишь в немногих горел слабый огонек. Свет проникал через полупрозрачные седзи, делая дома нереально прекрасными.

«Конечно, Токугава специально ведет нас через бедные кварталы, где люди приучены спать по ночам, а не жечь свет. Должно быть, если бы мы таким же маршем проносились через центральные улицы, уже давным-давно на стук и шум сбежались бы все от мала до велика, а света было бы, что в Токио в Новый год. Опять же – стража была бы тут как тут. Здесь в райончике, занимаемом беднотой, экономили свет и берегли свои жизни».

Ал почуял запах моря и снова посмотрел на свой отряд, теперь Токугаву сопровождали человек двести, незаметно подключившиеся к нему из темноты боковых проулочков. Одета эта публика была в разноцветные и разноперые лохмотья бесхозных воинов-наемников ронинов. Что было правильно, случись Токугаве опять угодить в плен, как бы он объяснил Исидо наличие в его городе таких сил. Ронины – они те же разбойники – сегодня служат одному господину, завтра другому, а в выходные грабят и убивают на больших дорогах. Сословие самураев не любило бывших ронинов, неважно, дослужились они до двух мечей или солидных постов в государстве, бывшие ронины презирались за глаза.

Бедный квартал неожиданно закончился, и они оказались на набережной.

Возбужденный бегом Бунтаро толкнул Ала в здоровое плечо, указывая на галеру, принадлежащую Токугаве.

Ал припомнил главу книги, в которой говорилось, как они заняли галеру, порубив с десяток серых самураев Исидо. Потом Токугава с жалкой кучкой людей поднялся на борт, оставив основные силы искать на берегу «почетной смерти».

В реальности же подобный ход был бы давным-давно просчитан. Под покровом ночи море кишело рыбацкими джонками, в которых прятались лучники, получившие приказ не выпускать ценного пленника из Осаки.

«Черта с два»! – погрозил невидимым пока лодкам Ал и, схватив за руку Марико, почти поволок ее к Токугаве.

– Что с вами Андзин-сан?! Где ваши манеры? – изумилась госпожа Тода.

– Простите великодушно, Марико-сан, но не до вежливости сейчас, господин Токугава в опасности.

Вместе они подлетели к разглядывающему галеру Токугаве.

– В море полно джонок с самураями. Если мы поднимемся на борт, они все равно преградят нам путь, а потом расстреляют галеру зажигательными стрелами, – мрачно предрек он.

– Вы это видели во сне? – усмехнулся Токугава, и его поддержали Ябу и Бунтаро. – Море чистое, кроме галеры и португальского фрегата, ничего не плавает.

– Скажите ему, что «плавает» дерьмо, корабли «ходят», – огрызнулся Ал.

Но его тут же перебил Бунтаро, возбужденно указывая на море.

Марико перевела, что ее муж тоже видит множество лодок. Теперь их видели и другие самураи. Цвета кимоно сидящих в лодках было не разобрать, но в лунном свете теперь уже все хорошо видели, как посверкивали в темноте мечи.

– Марико-сан, передайте Андзин-сан мою благодарность за то, что он первым заметил засаду и предупредил нас. – Токугава смотрел на море, пытаясь отыскать какое-нибудь решение.

– Марико-сан, спросите господина Токугаву, есть ли у него с собой штандарт с его гербом, какой-нибудь флаг, ну что-нибудь, что было бы видно на расстоянии?.. – Ала захватила внезапная идея, не отрываясь, он смотрел на стоящий тут же португальский фрегат, прозванный в народе «черным кораблем».

Токугава проследил за его взглядом и довольно улыбнулся:

– Да, если я сумею зайти на этот португальский фрегат и разогнать с помощью его пушек мешающие мне выбраться из гавани лодки, это будет очень хорошо. Я подниму штандарт, и командир галеры поймет, что я на борту фрегата. Так что мы сможем вскоре перебраться на свою посудину… Да, Андзин-сан действительно гений, вы говорили мне правду, Ябу-сан. – На лице Токугавы сияла довольная улыбка. – Спросите Андзин-сан, как я могу попасть на фрегат?

– Да элементарно, ногами. Нужно подойти к трапу, представиться охране и высказать желание подняться на борт. Там отец Алвито, их адмирал, или другое какое начальство. Почему им не пойти на переговоры с вами?

– Ничего не получится. – Ябу помрачнел, его мысли были сосредоточены на голове Токугавы, если принести ее Исидо, быть может, тот обрадуется и пощадит клан Касиги, который только что почти перешел на сторону рода этого неудачника Токугавы Иэясу. «Почти» не считается. Как говорили бывалые самураи: «День на стороне чужой – не считают за постой». – В порту охраняют люди Исидо, они не дадут нам приблизиться к кораблю. Все пропало.




Глава 29


Выбирай противника сильнее тебя. В случае если тебе удастся победить, это будет великая победа. А если проиграть – не так обидно.

    

Из мудрых изречений господина Токугавы Иэясу, рекомендованных для воспитания юношества в семьях самураев









Ал отошел в сторону деревянного заграждения, возле которого в дневное время носильщики ставили свои паланкины. Никто, как видно, не собирался посвящать его в дальнейшие планы, а он не хотел навязываться.

Он уже понял, что его план сочли невозможным, и не находил ничего лучшего, чем ждать, когда начальство само решит, что делать.

Неожиданный всплеск отвлек его от мрачных дум, в воде появилась мокрая голова с ножом в зубах. Ал отпрянул было от заграждения, но человек в воде не собирался нападать на него.

– Приветик, Алекс Глюк! Что у вас тут такое? – Адамс почти вылез из воды, ежась на слабом ветру.

– Да вот лентяй-сама хочет получить пушки с фрегата, да по возможности так, чтобы палец о палец не ударить. – Ал хотел уже сплюнуть, но вовремя подобрал слюни, находящийся в воде кормчий мог расценить плевок как оскорбление. – Ему для этого нужно только пройти пятьдесят метров по набережной да потолковать там с их адмиралом о цене за услуги…

– О чем? – не въехал Адамс. – Дался вам этот адмирал? Что он может решить?.. – Кормчий улыбнулся во все хлебало, сверкая на Ала глазами только что обожравшего незапертую кухню котищи. – Слушай, тебя что в детстве кормилица об землю башкой несколько раз тюкнула, или пьяная матросня твоей милостью словно с мячом играла, что ты такой тупой. Беги, толмач хренов, к своему Токугаве и скажи, что я, кормчий «Лифде» Уильям Адамс только что взял на абордаж эту португальскую шлюху. – Он кивнул в сторону фрегата. – И готов прицепить его штандарт в любом подходящем для этого месте, включая камбуз и гальюн, где ему самое место. Скажи, что за этот подвиг я хочу получить обратно свой корабль со всем грузом и командой, и адьёс амиго…

Ал уже хотел повернуться и доложить о победе Токугаве, но потом передумал и сам прыгнул в воду, заработав руками и ногами по направлению к фрегату. За ним, чертыхаясь и сыпя проклятьями, плыл кормчий.

Увидев бегство Ала, Бунтаро поднял было лук, но Токугава остановил его, поняв, что кормчий что-то задумал, и раз так, не следует ему мешать.

Конечно, Ал мог просто перевести Токугаве слова Адамса, обойдя вниманием те места, где кормчий рекомендовал прикрепить флаг самого главного в Японии даймё в матросском гальюне, но он решил поступить по-своему. А именно, в очередной раз выслужиться перед Токугавой, показав ему, что тоже участвовал во взятии вражеского фрегата.

Конечно, это было нечестно и недостойно истинного геймера, но Ал прекрасно сознавал, что если до сих пор не убит и не выбыл из игры, то это только потому, что какие-то силы оберегают его. Сам же он хоть и назывался кормчим, ничего не знал о море и судовождении. А значит, не мог представлять для Токугавы какой-либо реальной ценности.

Между тем ценность эту он был просто обязан предъявить новому господину. Хотя бы чтобы выжить.




Вместе они доплыли до стоянки фрегата и взобрались на мост, который, как считали люди Токугавы, должен был охраняться самураями Исидо и португальцами. Ал еще пригибался, шаря глазами по сходням, выискивая притаившихся в засаде стрелков. Тщетно. Около трапа лежал богом забытый пьянчуга.

«И никого, и покойники с косами, – вспомнился Алу старый фильм с участием Крамарова. – Хотя нет, это и странно, что никаких покойников, ни единого завалящего трупа. Они поднялись на корабль. Адамс разыгрывал перед Алом картину в стиле „хозяин принимает у себя дома дорогого гостя“. С деланным спокойствием и скукой, он провел геймера по кораблю, открывая поочередно все двери.

Подойдя к одной из кают, Адамс сделался на время более серьезным, сообщив, что сейчас Ал познакомится с самим главным иезуитом японских островов, и, не дожидаясь, когда спутник переварит эту информацию, толкнул дверь.

Перед Алом предстало отрадное зрелище – связанный по рукам и ногам дон Алвито в кресле, два других, не менее закрученных и запутанных в веревках ухаря на полу.

Они вошли, оставляя мокрые следы. На всякий случай Ал вытащил из-за пояса полученный в бою короткий меч. Адамс был вооружен ножом.

– Уважаемый сеньор, м… негоциант. – Кормчий склонился в придворном поклоне перед Алом. – Имею честь представить вам главного подонка этих мест, святошу и мразь, господина главного инквизитора всей Японии, не знаю, как там вас…

– Слава богу, это вы, – обрадовался при появлении Ала дон Алвито. – Скажите, пожалуйста, этому господину, что я не главный инквизитор Осаки, а бедный переводчик и миссионер.

– Мне очень жаль, но он говорит правду. – Ал положил руку на плечо Уильяму Адамсу, чувствуя, как тот расстроился, получив это нелицеприятное известие. – Извини друг, но, честно говоря, это не хуже, а может быть, даже лучше, чем если бы ты захватил главного инквизитора. – Он примирительно улыбнулся.

– Что вы хотите, господа пираты? – Дон Алвито смерил их изучающим взглядом. За тридцать лет жизни в Японии он в достаточной мере постиг японский характер, для того чтобы предсказывать дальнейшие шаги своих оппонентов, но, к сожалению для себя, совершенно оставил без внимания изучение характеров португальцев и вообще европейцев. Потому что, окажись на месте разношерстной матросни фрегата «Санта-Лючия» самураи, они никогда не бросили бы корабль, отправившись по ближайшим тавернам и чайным домикам. Чего нельзя было сказать о дорвавшихся до выпивки, жратвы и дешевых баб европейцев. Так получилось, что пробравшийся на корабль Адамс не нашел на нем не только достойного сопротивления, но и вообще кого-либо, кроме мирно пьющих в каюте и треплющихся обо всем на свете священника, кормчего и адмирала.

– Перед вашим кораблем, сеньор, находится сам даймё Токугава, который ждет вашего любезного приглашения подняться на борт фрегата, и, если вы заставите его ждать еще десять минут, он к чертовой матери перережет всю вашу изумительную команду, во всяком случае, когда они соизволят пожаловать обратно на борт, – убийственно улыбнулся Ал.

– Токугава здесь? Ты не врешь, пират? – внизу на полу завозился адмирал, и Ал был вынужден отступить от него на шаг, опасаясь, как бы тот не укусил его за лодыжку. Столько злобы исходило от этого человека.

– Токугава здесь – это точно. И будет лучше, сеньор Алвито, если вы пригласите его на борт немедленно. Сами знаете японские правила, одному Богу известно, что будет, если вы заставите его ждать слишком долго.

– Да, да, Токугава здесь, война началась… О, Мадонна, помоги мне выдержать это… – запричитал дон Алвито.

– Молиться будете потом, я же говорю – Токугава здесь, он хочет подняться на ваш корабль и переговорить с вами на счет маленького дельца.

– Какого дельца? – Дон Алвито не казался напуганным, что радовало. Он не умел и не собирался успокаивать священника, тем более препираться с ним.

– Вы должны помочь нам покончить с пиратами, которые перекрыли на своих лодках выход из бухты.

Не останавливаемый никем Адамс отыскал себе и Алу по два мушкета и теперь шарил по рундукам, выискивая, чем еще можно поживиться. Ал решил не мешать ему, в конце концов, кормчий обыскивал каюту более чем профессионально, что же касается испанцев – то не обеднеют же они в самом деле!

– Каким образом, сын мой, мы можем это сделать? – Дон Алвито старался не глядеть на примеряющего расшитый золотом адмиральский камзол кормчего, сосредоточив внимание на Але.

– При помощи ваших пушек, сеньор. Вы же не станете отрицать, что на борту полно пушек? – смиренно поклонился ему Ал.

– Еще бы на борту не было пушек! Я счел бы такое замечание оскорбительным для всей Португалии! – опять завозился адмирал.

Ал отметил, что тот низок ростом, с пышными усами и воровскими неспокойными глазками.

– Но святая церковь, сын мой, не может развязывать войну. Мы не вмешиваемся во внутренние дела местных даймё. Господин Токугава бежал из замка в Осаке, его преследуют люди Исидо. Я это понял – но мы-то тут при чем? Это торговый корабль, что же касается меня, то, как я уже сказал, я бедный священник…

– Дон Алвито.

Ал поморщился, подыскивая подходящие доводы, в то время как Адамс уже нашел свой довод в виде великолепного инкрустированного бронзой мушкета, который теперь вертел в руках, нацеливаясь в развешанные на стене портреты и гербы.

– Сеньор! – Ал не отрывал взгляда от Адамса. – Я уже сказал вам, что Токугава ждет внизу, и я все равно впущу его. Он найдет здесь три трупа и, конечно же, спросит меня, что произошло. После чего я выражу ему свои соболезнования по поводу случайной пули, сразившей вас лично. Что же касается ваших спутников, то они могут полечь от других пуль, но уже выпущенных нами в целях самообороны. Далее мы расстреляем из ваших пушек своих преследователей, расчистив путь из гавани. Это все очень неприятно, конечно, но ничего не поделаешь. С другой стороны… – Ал приобнял за плечи дона Алвито, ласково заглядывая ему в глаза: – Я мог бы предложить вам немедленно и со всеми почестями, в которых вы разбираетесь куда как лучше, нежели я, принять Токугаву на борту фрегата. Помочь ему разобраться с его врагами и получить за это подарок. – Он поскреб небритый подбородок дулом мушкета, поданным ему Адамсом. – Скажем разрешение построить в главном городе Токугавы Эдо самый большой католический храм, который вы когда-либо строили в Японии. Какой расклад вы выбираете?

– Почему вы, еретик, хотите, чтобы мы построили собор?! – Дон Алвито сверлил Ала глазами, все существо его напряглось и ждало ответа.

– Потому, что так угодно Богу. – Ал таинственно улыбнулся.

На самом деле было бы, наверное, слишком сложным объяснить священнику начала XVII века, что согласно материалам из курса истории, именно на борту португальского фрегата «Санта-Лючия» был заключен договор на построение этого самого собора. И тут уж Ал не собирался расходиться с реальной историей. Расценив, что собор – дело серьезное и его нехватка в XXI веке может выйти для блудного геймера боком.

– Да, чуть не забыл, – продолжил он более спокойным тоном. – Кроме пушек лично мне нужна грамматика японского языка или какой-нибудь словарь, и это также не терпит отлагательств.

Через несколько минут весьма довольный исходом дела Токугава поднимался на борт фрегата. Его встречали адмирал Альбара, главный кормчий черного корабля Гучиерес и рассыпающийся в комплиментах и извинениях за задержку дон Алвито. К вящему восторгу священника, кроме обещанного храма он сумел выторговать у Токугавы еще некоторые привилегии для своего ордена, в сущность которых Ал не вникал.

Кроме того, Токугава поручил дону Алвито вести переговоры от своего имени со всеми христианскими даймё, и особенно с членами Совета регентов господами Оноси и Кияма, с целью склонить их на свою сторону.

Все участники переговоров остались очень довольны друг другом, а португальский кормчий даже пригласил Ала и Уильяма откушать вина в его каюту, так как, по мнению сеньора Гучиереса, никогда в жизни он не видел более быстрого и успешного абордажа, чем тот, что устроил разбирающийся в таких делах кормчий «Лифде». Они долго смеялись и пили, славя друг друга.



* * *





Главный артиллерист фрегата, здоровенный детинушка итальянских кровей, пьяно тряс башкой с черными вьющимися, словно у барана, волосами, но после того, как его окатили холодной водой, обрел дар речи, первым делом послав Гучиереса вместе с его новыми друзьями к такой-то матери.

После чего на нетвердых ногах он проследовал к своим пушкам и наорал там на вернувшихся из местных питейных заведений моряков. В результате чего над кораблем поднялся флаг Токугавы, дающий понять всем и каждому, что великий даймё находится на борту фрегата.




Глава 30


Будьте строги к себе и мягки к другим. Так вы оградите себя от людской неприязни.

    

Конфуций









Корабль медленно отчалил и плавно выровнял курс. На рыбачьих джонках замаячили огоньки, должно быть, самураи Исидо приготовили зажженные стрелы. В следующее мгновение все услышали брань главного артиллериста, и тут же, почти одновременно, грянули три пушки. Две рыбачьи лодки оказались перевернутыми внезапными фонтанами воды, а фрегат уже шел к другим лодкам, тараня зазевавшихся и наводя орудия на следующие джонки.

Несколько зажженных стрел со свистом врезались в борт фрегата, но находящиеся там самураи Токугавы тут же затушили их. Снова оглушительный залп, и снова блестящая победа.

Довольный произведенным эффектом Гучиерес переехал еще одну лодку. В то время как галера сдвинулась с места. Ее весла дружно молотили воду. Посудина двигалась за фрегатом, прикрываясь его бортом от огненных стрел и в то же время стараясь не подставиться самой.

– На галере совсем зеленый кормчий, мой ученик, как бы нам не потопить собственность Токугавы, – раздумывал вслух Гучиерес. – Ну-ка, братья кормчие, кто из вас пойдет на галеру и отдерет за уши этого салагу, а заодно и капитана, гарпун ему в задницу?!

– Я пойду, – отозвался довольный собой Адамс. Он и Ал получили новую сухую одежду, в которой Ал сразу же запутался, так что кормчему пришлось помогать ему.

Нетвердой походкой Адамс спустился на шлюп, и добрался до галеры.

Через пару часов с успешно проделанным маневром его поздравлял сам Токугава, который покинул фрегат и был переправлен на галеру тем же манером, что и до него кормчий. Следом за ним на галеру был доставлен остальной отряд.

Ал мысленно поздравил себя с одержанной победой. Токугава был спасен из осакского плена, его люди, не считая погибших в засаде, живы и здоровы. Пока все складывалось более чем удачно. Хотя и вразрез с историей, так как согласно историческим документам сам уход из Осаки стоил великому дайме чуть ли не всех сопровождавших его в одежде ронинов самураев. Которые либо погибли от стрел и мечей самураев Исидо, либо с чувством исполненного долга сделали себе еэппуку прямо на берегу. Понты по-японски!

Конечно, теперь история должна была измениться, но Ал ничуть не жалел о сделанном. Какое же это, черт возьми, облегчение, знать, что помог выжить стольким людям. А не бегал по палубе, заламывая руки и раздумывая, как же спасти хотя бы одного из этих несчастных. Как же все это хорошо, Господи!

Ал с удовольствием забрался в каюту, предназначенную для кормчих, и, не задумываясь о несшем вахту Блэкторне (для себя он все еще называл Адамса Блэкторном), улегся спать. Сон пришел сразу. Ал словно провалился в черную дыру другого мира и проспал несколько часов, видя множество снов, ни один из которых он, правда, не запомнил.

Проснувшись, Ал слушал какое-то время равномерный скрип уключин и мирный стук барабана капитана. Где-то на палубе слышались приглушенные голоса. Ал поднялся и, засунув ноги в подаренные Гучиересом сапоги, выбрался из каюты в поисках гальюна.

Неожиданно он услышал зычный голос Токугавы и едва различимое лепетание в ответ. Снова приказной тон, и снова тихий лепет. Дверь в каюту даймё была приоткрыта, Ал увидел коленопреклоненных Фудзико и юного телохранителя Токугавы, которого приметил еще во время бегства из замка. Самураи называли юношу Тахикиро.

Фудзико и Тахикиро стояли на коленях, в то время как Токугава возвышался над ними с обнаженным мечом.

По всей видимости, даймё пылал гневом, готовый прикончить на месте непокорных подданных, не пожелавших или не сумевших выполнить его приказ. Фудзико вежливо, но решительно отвечала Токугаве. Несколько раз прозвучало «нет» и «Андзин-сан», она была настроена вполне решительно. Обнаженный меч в руках даймё не пугал ее. Телохранитель Токугавы Тахикиро почти что кричал на своего сюзерена. Его лицо покраснело, на лбу выступил пот. Было удивительно, что Токугава терпел столь оскорбительный тон.

– Haн дec ка? – Что надо? – спохватившийся охранник наставил на Ала короткий меч.

– Нани мо. Гоменассай. – Ничего. Извините. – Ал попятился к лестнице, ведущей на палубу, и одним прыжком оказался наверху.

Не было никакого сомнения – эта парочка Фудзико и Тахикиро дорвались до хорошенькой головомойки. Может быть, даже такой, после которой оба нарушителя спокойствия господина лишатся голов. Ал еще раз вспомнил, как блестел в свете расставленных по каюте фонарей обнаженный меч Токугавы. Будет просто удивительно, если после всего, что там, внизу, произошло, он оставит их в живых.

Стоп. По книге, Фудзико должна стать наложницей Блэкторна. Ал знал, что она умная и сообразительная. Наложница, без которой у кормчего ничего бы не получилось. Наикрепчайший тыл, двойная броня. Потерять Фудзико было недопустимо. Сейчас внизу Токугава, может быть, пытался убить Фудзико.

Ал хотел было уже ринуться к Токугаве, упасть в ноги великому даймё и потребовать ее себе в жены или наложницы. И к черту Марико с его дурацкой любовью, к черту все, если эта девушка погибнет, ему и самому не выжить в этом гребаном мире!

Ал сбежал по лестнице обратно и чуть не налетел на Фудзико и Тахикиро, которые мрачно брели к своим каютам.

Дверь в апартаменты Токугавы все еще была приоткрыта, японцы ненавидят застоявшийся воздух, поэтому Ал нарочито громко и очень вежливо поздоровался с Фудзико, склонившись перед ней в поклоне придворного. Та заученно наклонила корпус ему в ответ.

«Если Токугава увидит, что я хорошо отношусь к внучке Хиромацу, быть может, он поймет, что нужно, не откладывая, отдать ее мне», – подумал он. На его приветствие Тахикиро лишь кивнул, сжав зубы. Должно быть, ему неслабо досталось от босса, решил Ал, вновь невольно залюбовавшись красотой юноши. Большие раскосые глаза, длинные ресницы и крыльеобразные, идеально ровные брови были необыкновенно красивы. Пухлые красные губы выдавали человека, склонного к наслаждениям и яростным вспышкам. Последние Ал наблюдал в бою, когда Тахикиро и Бунтаро устроили напавшим на них врагам кровавую баню.

«Да что это со мной опять», – обругал себя Ал и зашагал дальше. Нос безошибочно подсказывал ему направление пути.

Справив нужду, он уже совсем было собрался вернуться в свою каюту, когда его осенила догадка: по книге, сразу же по приезде в Андзиро, Марико должна была сообщить Блэкторну о том, что Фудзико приказано стать его наложницей. А значит, скорее всего, он стал невольным свидетелем того, с каким скрипом госпожа Усаги согласилась исполнить волю сюзерена.

Немного смущенный тем, что Фудзико пришлось вытерпеть все эти крики и угрозы, Ал уже подходил к своей каюте, когда увидел, как красавчик Тахикиро, ни о чем не задумываясь и не боясь, что его заметят, скользнул в дверь, за которой до этого скрылась Фудзико.

«Этого еще не хватало! Выходит у нее есть любовник. Получается, Токугава мог орать на Фудзико и Тахикиро, потому что поймал их с поличным. Фудзико, конечно, отрицала эту связь, и, возможно, даймё отпустил их под честное слово. Но что будет теперь, после того как наглый любовник проник к ней сразу же после запрета даймё? Они что, не знают, что на корабле полно шпионов? Да что там шпионов, любой мог увидеть, как юноша заходил в каюту к госпоже Усаги и остался там. А значит, Фудзико и ее любовника ждет смерть. Этого еще не хватало!»

Ал уже хотел постучать к Фудзико, когда рядом с ним неведомо откуда появилась Марико.

– Вам что-нибудь нужно, Андзин-сан? – ласково пропела она, словно обволакивая Ала своим медовым голосом. – Я могу помочь вам?

– Я искал какую-нибудь служанку, хотел, чтобы она поменяла мне повязку. Плечо немного ноет. Мне показалось, что я видел, как за этой дверью скрывается какая-то девушка, я подумал, что она могла бы помочь мне.

– Эта каюта отдана госпожам Усаги Фудзико и ее сестре Тахикиро. Но с ними, несомненно, две или три девушки, сейчас я попрошу, чтобы они прислали к вам кого-нибудь.

– Что вы сказали, госпожи Усаги?! Тахикиро что, женщина?!

Лицо Марико залила краска стыда.

– Простите, Алекс, господин Глюк, это не совсем понятно даже мне, хотя я и японка. У Фудзико и Тахикиро один отец – покойный даймё Усаги Ураги, но они от разных матерей. Фудзико от жены отца, а Тахикиро от его наложницы-кореянки, они сводные сестры. Я понимаю, о чем вы хотели спросить. Но дело в том, что отец Тахикиро хотел, чтобы она могла быть такой же сильной и ловкой, как его корейская наложница, мать Тахикиро. Я слышала, что та была настоящим воином, непобедимым воином. Когда погиб отец Фудзико и Тахикиро, девочкам пришлось расстаться. Тахикиро взял к себе дед Хиромацу, который и сделал из нее бесстрашного воина и отменного телохранителя для господина Токугавы.

– Матерь Божия! – невольно вырвалось у Ала, – никогда бы не поверил, что Тахикиро девушка! Цвет лица, манеры, и вообще…

– Вы несомненно правы, и я тут не могу заступиться за Тахикиро, хотя по мужу мы родственники. Даже крестьянки стараются прикрывать лицо и руки от солнечных лучей, моя служанка Тимико, скорее, согласилась бы лишиться головы, чем выйти на солнцепек без шляпы или зонтика. Но у Тахикиро, должно быть, совершенно другая, отличная ото всех судьба…

Ал смотрел на безупречную белизну лица Марико, на ее гибкую длинную шею и высокую безукоризненную прическу с двумя шпильками, по последней моде, и только что не пускал слюни.

«Как же я мог послать тебя к черту. Отказаться, пусть даже в мыслях, от такого сокровища, – думал он. – Какая там Фудзико? Будь она хоть трижды полезной мне, она ни за что не сравнится с Марико, с ее красотой, умом, обаянием, светскими манерами».

– Ты прекрасна, и я люблю тебя, – словно сквозь сон произнес он и увидел в ответ улыбку, обещающую рай.




Глава 31


Пришел убить. Так убивай. К чему разводить церемонии.

    

Из личного кодекса Тода Бунтаро









Галера обогнула мыс, и перед беглецами предстала Андзиро. После величественной красоты Осаки, деревенька показалась крохотной и какой-то излишне спокойной. Все те же незамысловатые рыбацкие лодочки, домишки, люди на берегу.

Встречать галеру привалили все жители деревни, при одном взгляде на поджидающих его крестьян, Ябу начал неслышно ругаться: «Вот ведь, говно-еды, им бы только от работы отлынивать. Целый день палец о палец не ударят, хлещут чай, жрут рис, портят воздух, совокупляются и, знай, перемывают косточки господам.

Все, нет больше моего терпения, повышу налоги. Все равно Токугава не сегодня завтра развяжет войну и пойдет в наступление. Для того и Андзин-сан здесь, чтобы готовить самураев. Для этого и я вынужден сидеть в деревне, словно какой-нибудь ссыльный. Все для войны, так пусть эти паразиты крестьяне и рыбаки, хоть немножко погнут спины. Наглые, ленивые притворщики. Небось пользуются моей добротой, давно уже питаясь на лакированной посуде, пьют чай из чашек династии Минь. О, не легка ты, княжеская доля! Ох, не легка!..»

Сколько ни пытался Ал встретиться на корабле с Токугавой, сколько ни просил об этом Марико, ничего не получилось. Даймё так и не вышел из своей каюты в Андзиро. Один только Ябу получил аудиенцию, после которой был зол и только что не бросался на людей.

Ал увидел подплывающую к галере лодку и стоящего в ней Оми. Самурай был как обычно красив, изящен и безукоризненно одет. Не желая встречаться с чуть было не сварившим его в котле живодером, Ал спустился в отведенную ему каюту. Немного позже туда подошла Марико.

– Наш господин хочет, чтобы вы сошли на берег уже сейчас, господин Оми приготовил для вас дом. Возьмите с собой свои вещи и садитесь в первую же лодку. – Она улыбнулась Алу: – Я буду сопровождать вас.

– Хорошо. – Он поднялся, взял в руки сундучок с книгой, словарем и куском шелка, в который был когда-то запеленат ребенок, и поискав глазами меч, обнаружил его лежащим на койке. – А Адамс, он едет со мной?

– Господин Токугава просил меня извиниться перед вами, господин Уильям Адамс еще нужен на галере. Возникли какие-то профессиональные затруднения. – Она снова улыбнулась, поправляя кимоно.

– Вы поедете со мной в качестве переводчика?

– Да, конечно.

Вместе они сели в лодку, где уже ждал их нетерпеливый Ябу. Другая лодка доставляла на берег госпож Фудзико и Тахикиро с их верными служанками.

Далее к отплытию готовились самураи Токугавы.

Ал издалека приметил распростертых на песке крестьян и показал на них рукой Марико.

– Ничего необычного. – Она обмахивалась веером с малиновыми цветами. – Как еще крестьяне должны приветствовать возвращение своего князя? Это правильно и, на мой взгляд, достаточно живописно. Вы только посмотрите, Алекс, как красиво расположены их праздничные кимоно. Мура разложил их таким образом, чтобы один цвет плавно переходил в другой, а вся картина напоминала раскрытый веер. Как это мило с его стороны.

Но едва только лодки взрыли носами прибрежный песок, на галере застучал барабан, весла пришли в движение, и быстроходная посудина тронулась с места.

Увидав стремительное бегство Токугавы, Ябу на какое-то время лишился дара речи.

«Он разгадал мой план, проклятый Току-гад! Он понял, что я собираюсь держать его в Андзиро как заложника, пока либо он не сделает меня военачальником, либо я подарю его голову господину Исидо, вымолив, таким образом, у него прощение за измену».

– Господин Токугава попросил меня передать вам это письмо. – Тода Марико встала на колени перед даймё, передавая ему послание.

Ябу с трудом унял дрожь в руках. Его глаза отказывались разбирать четкие иероглифы сюзерена, мозг воспринимать. Наконец Ябу окончательно овладел собой и углубился в чтение.

– Слушайте все! – наконец изрек он. – Господин Токугава делает меня начальником его гарнизона. – Слушавшие его самураи заголосили от радостного возбуждения. – Это еще не все. Он оставляет здесь Андзин-сан, которому поручено подготавливать отряды по европейскому образцу, а также заняться обучением самураев стрельбе из огнестрельного оружия, которое господин Токугава оставляет нам. – Исидо покосился на стоящие на берегу ящики, охраняемые самураями Токугавы. Самураи Индзу и самураи господина Токугавы вы будете обучаться совместно. Вашим наставником назначен Андзин-сан, который с сегодняшнего дня произведен в самураи и хатамото, с жалованием в сто коку в месяц. Вы будете разделены на отряды, один из которых будет возглавлен господином Тода Бунтаро, другой Касиги Оми. Господин Токугава желает, чтобы Андзин-сан выучил наш язык. Всем понятно? Марико-сан, передайте Андзин-сан, что подробнее мы сможем переговорить с ним позже. Кроме того, Андзин-сан! – Он повернулся к Алу. – Вам будет предоставлен дом, прислуга, учителя, то же, чего, по вашему мнению, не достает, вы перечислите мне, господину Оми или старосте деревни. Господин Токугава разрешает вам набрать себе личный отряд из двухсот самураев. В этом деле вам также поможет мой племянник. Все.

Ябу картинно развернулся и пошел прочь. Остановив на полуслове перевод, Марико низко поклонилась спине даймё, после чего сразу же вернулась к своим объяснениям.

– Хатамото – это специальный слуга из личного штата господина, – пояснила Марико. – Это значит, что какую бы ненависть ни питал к вам кто-либо, – она посмотрела в сторону удаляющегося Ябу, – они ничего не смогут с вами сделать, так как вы находитесь под абсолютной защитой господина Токугавы. – Она тяжело выдохнула и пошла за ожидающим их Оми.

Ал побрел за ней.

Марико-сан старалась не смотреть в глаза Алу, ее переполняли разрывающие ее на части эмоции. Она ничего не знала о том, что галера покинет Андзиро, не имела понятия, надолго ли ее оставили в руках коварного и быстрого на расправу Ябу. Но Марико-сан была самураем и хатамото, а значит, она была обязана выполнить волю сюзерена, не думая о своих чувствах и безопасности. Поэтому она передала Ябу письмо Токугавы и теперь была готова переводить для Андзин-сан, помогать, объяснять. И самое главное, следить за выполнением приказов господина и ждать следующих.

Дом, который предоставил для гостя Оми-сан, был меньше его собственного, но находился по соседству, что говорило о привилегированном положении, которое теперь должен был занимать Ал. Ведь для любого японца самым ценным было и остается по сей день его вa, которое можно перевести как покой, гармония и личное счастье. Любое нарушение вa в те времена регулярно рассматривалось в судах и каралось по закону. Нельзя было шуметь, жечь мусор, задымляя территорию соседа, невозможно было не содержать дом в идеальной чистоте, потому что некрасивый и неухоженный вид дома и сада также нарушал священное вa соседей. А поскольку, как это уже было сказано, дела о нарушениях вa рассматривались в судах, люди старались селиться рядом с равными себе. Какой смысл, например, поставить свой дом рядом с домом какого-нибудь важного начальника, чтобы в один прекрасный день, он потянул тебя в суд за нарушение его вa? Ведь кто выиграет в таком споре – известно заранее. Судья всегда сочтет пострадавшим вышестоящего и назначит непосильный штраф простому человеку.

Поэтому сам факт, что отвечающий за порядок в деревне самурай и родной племянник местного даймё Оми-сан поселил Ала рядом с собой, было наивернейшим доказательством признания его прав.

Впрочем, эту мудрую мысль, подобно другим мудрым мыслям, Ал выяснил от Марико, чем был очень доволен.




Глава 32


По узкой горной тропке шла, держась друг за друга, вереница слепцов. Каждый из них боялся упасть в пропасть, оттого все они тряслись, читая молитвы и держась за свои обереги. Неожиданно один из слепцов упал в яму.

Другие собрались вокруг ямы, желая услышать, жив ли их приятель.

– Не беспокойтесь обо мне, – донеслось со дна ямы. – Когда я был наверху, я постоянно думал о том, что могу упасть, и боялся. Теперь, когда я уже упал, мне больше нечего бояться. Падайте скорее все, здесь на дне вы обретете покой!

    

Из собрания историй Тода Хиромацу









– Не понимаю, – откровенно изумилась Марико. – Я думала, что на свете просто не существует европейцев, не разговаривающих на португальском и испанском. Я уже не говорю про латынь! Извините Андзин-сан, но святой отец Алвито постоянно повторяет, что все цивилизованные люди разговаривают на латыни. Извините. Я не обидела вас? – Она смущенно опустила глаза. – Просто странно как-то… Господин Адамс говорит на нескольких языках…

Они сидели на веранде его нового дома. Фудзико приказала подать чай и разливала теперь его по чашкам. Фудзико, Марико и даже Тахикиро были в прекрасных кимоно. Каждая благоухала духами, на лицах была аккуратно и вполне профессионально наложена сложная косметика, волосы у всех были подняты наверх и уложены в изящные прически. Должно быть, предусмотрительные дамы не забыли захватить с собой парикмахера и визажиста, если только этим искусством не владели прибывшие с ними в Андзиро служанки.

Ал давно ждал этого вопроса и был готов к нему.

– Видите ли, сеньора. Господин Алвито преувеличивает значение своей страны, ставя ее как бы в центр мироздания. Это общее заблуждение, дорогая сеньора, по-моему, всякий народ склонен считать себя богоизбранным.

– Но Япония действительно располагается на земле богов! Род нашего императора берет начало от солнечной богини Аматэрасу Омиками, дочери богов Идзанаги и Идзанами, создавших японские острова…

– Да, да, госпожа Марико, – Ал сделал примирительный жест. – Иудеи считают так же. Они ведут свое летоисчисление от Адама – первого человека на земле, живут на Святой Земле, кроме того, Иисус… – Он вздохнул. – Вам, как христианке, это прекрасно известно. – То же самое думают о себе арабы, египтяне, индусы, китайцы и… Да практически все народы. Скажу больше: чувство избранности помогает выживать, не теряя веры в себя и самоуважения.

Что же касается моего незнания португальского и испанского, то я уже говорил, что отец готовил меня к плаванию по северным морям и торговле с московитами. Я очень хорошо знаю их язык, культуру и обычаи.

– Почему же тогда вы здесь, а не на северных морях? Мне кажется, что вы были обязаны выполнить волю своего отца. Ослушавшись, вы покрыли себя несмываемым позором! – ворвалась в разговор Тахикиро.

Марико вздрогнула от неожиданности, и тут же ее прекрасное лицо залила краска стыда за невоспитанную девчонку.

Ал размышлял, что ответить.

«Сказать, что Англия находится в состоянии войны с Московиею? Но португальцы будут отрицать эту информацию. И нет никакого основания предполагать, что поверят тебе. Сказать, что для плавания по северным водам нужен какой-нибудь по-особенному оборудованный корабль? Но тогда они спросят, отчего же я не оборудовал свой „Лифде“ подобающим образом?

Наконец, ему показалось, что он нашел подходящую причину.

– Это очень не просто госпожа Тахикиро. – Он попросил Марико переводить. – Дело в том, что мой дядя, брат моего отца, запретил мне готовить корабли для северных морей. Путь туда не прост и весьма опасен. Поэтому к московитам можно ходить только флотилией, чтобы иметь возможность прийти на помощь терпящим бедствие. – Ал вздохнул. – Так поступал и мой отец. Но дядя… Он сказал, что это неправильно рисковать сразу же всеми кораблями. Он против плавания флотилией и считает, что мой отец совершил ошибку, в результате которой лишился всего, что имел, и поплатился собственной жизнью. Поэтому он не дал мне ни денег, ни товаров и послал меня начинать с самого низу, своим горбом расплачиваясь за ошибку отца. – Ал вздохнул, показывая, как тяжелы для него эти воспоминания.

Едва дослушав перевод Марико, Тахикиро быстро заговорила, лицо ее при этом пылало, глаза выражали решительность. Ал заметил, как лицо его ненаглядной переводчицы покрывается пятнами. Она едва сдерживалась, чтобы не наорать на смутьянку. Из всего потока слов, произнесенного яростной Тахикиро, он смог разобрать только одно. «Пусть только кто-нибудь из этих грязных варваров дотронется до меня. Я ему яйца отрежу!»

«Кто ее собирается трогать? Кому она вообще нужна?» – удивился про себя Ал.

Наоравшись вволю, Тахикиро выскочила из дома, чуть не сорвав с места хрупкие седзи.

«Ну и деваха – вулкан! Не дай бог, кому в жены достанется».

– Я прошу прошения за госпожу Усаги Тахикиро. – Марико низко поклонилась Алу, ее лицо снова обрело спокойное выражение. – К сожалению, она очень эмоциональна. Тем не менее она считает так же, как я, что вы правильно сделали, решившись подчиниться своему дяде, который, как мы поняли, после смерти вашего уважаемого отца сделался главой рода. Мы, самураи, знаем, что такое долг. – Марико вздохнула. Выходка Тахикиро явно вывела ее из равновесия.

Еще раз извинившись перед Алом, Марико сказала несколько слов Фудзико, должно быть отпуская ее, после чего та низко поклонилась Алу и вышла прикрыв за собой седзи.

– Господин Токугава оказал мне честь сообщить вам, что на Андзиро он дарит вам этот дом, жалование о котором говорил господин Ябу, а также наложниц. Вам и господину Адамсу.

– Наложниц?! – Ал почувствовал, как по его спине поползли предательские мурашки. С одной стороны он знал, что, по книге, Блэкторн получает наложницу Усаги Фудзико, внучку знаменитого Хиромацу Железного Кулака, но с другой…

Усаги Фудзико недавно овдовела, ее муж был предан позорной казни за то, что чуть не погубил господина Токугаву. Муж и ребенок. При мысли о ребенке у Ала сжалось сердце. Но он быстро взял себя в руки, Фудзико была не особенно красива, но очень умна, родовита и образованна. Она может стать непревзойденной помощницей во всех делах, она…

Одно плохо, после смерти мужа и сына Фудзико страстно желала смерти, каждый день искушая себя совершить самоубийство без надлежащего разрешения, наслав на себя проклятия и испортив карму на все оставшиеся воплощения.

Впрочем, Фудзико могла быть идеальной в японском представлении женой, если вообще теперь можно было верить написанному. Если история не изменилась.

– Вы задумались? Вы, наверное, хотели бы знать имена наложниц? – улыбнулась Марико. – Иметь свой дом это очень хорошо. Вы же хотите иметь семью и детей?

Ал вздрогнул, догадавшись, что Марико знает о ребенке. Марико тоже поняла, что выдала себя, но решила, что во всей этой истории с младенцем нет ничего такого, что Ал мог бы захотеть скрыть. Хотя, если господин Глюк не посчитал нужным рассказывать ей о своей забаве, значит, и ей, как порядочной женщине, не следовало соваться в его дела, нарушая священное ва кормчего. И какой смысл гадать о причинах такой смехотворной скрытности. Скрытности в прозрачных домах?..

– Кого же мне определили в качестве наложниц? – спросил Ал, заранее зная ответ.

– Токугава-сан сказал, что за домом и слугами нужен присмотр. Усаги Фудзико и ее сводная сестра Усаги Тахикиро будут отличными наложницами для вас и господина Блэкторна.

– Усаги Тахикиро?! – Ал вскочил. В голове стучали барабаны, давление видимо подскочило до верхней черты. – Усаги Тахикиро вообще не может быть ничьей наложницей! – Не заметив, он перешел на русский. – Эта стерва!.. – Он помотал головой, пытаясь найти подходящее английское слово, – которую можно только пристрелить – вот, что это такое. Я не хочу проснуться с перерезанным горлом, или недосчитаться какой-нибудь части тела. Тахикиро – мужик, воин, но только не женщина! Я не сплю с мужиками!!!

– Зачем же так волноваться? – Марико протянула ему чай, но Ал не принял чашки. – Конечно, отец очень любил Тахикиро и всегда брал ее с собой в походы. Она выросла среди самураев. Но такова была его воля. Это можно понять. Впрочем, Тахикиро может стать наложницей господина Адамса, а Фудзико вашей. Вот и решение проблемы.

– Но тогда она убьет его! – Ал беспомощно сел на татами рядом с Марико. – Тахикиро еще не была с мужчиной, ведь так?

– Вы правы, Алекс. Тахикиро девственница, но она еще и самурай, а для самурая самым важным было и остается служение своему господину, а значит, она вытерпит. Она будет делать все, что должна делать хорошая наложница.

– Извините, но я не могу принять Тахикиро! – взорвался Ал. – Сегодня она, как вы выражаетесь «вытерпит», а завтра взбунтуется и отрежет мне голову! Пусть возвращается к Хиромацу. Вместе они быстрее придумают, как убедить Токугаву изменить приказ. Или, может, пошлет ее на поле боя, как мамашу…

– Тахикиро получила явный приказ Токугава-сан стать наложницей, и если она явится к Токугава-сан или к своему деду, Хиромацу-сан, точно побитая собака, ее ждет позорная жизнь, которая будет ничем не лучше смерти. – Марико побледнела, ее губы дрожали. – Хиромацу-сан мой свекр, отец моего мужа, и я знаю, что он жесток, но мудр и необыкновенно справедлив. Если Тахикиро явится к нему, не выполнив приказ своего сюзерена, явится с вашим отказом, он отдаст ее эта!

– Кому отдаст? – не понял Ал.

– Эта – грязный народец, который ест мясо, не моется, возится с трупами людей и животных, сдирает шкуры, варит мыло из падали. Эта…

– Японские чмошники, – перевел Ал на русский, и его перекосило. По жизни он терпеть не мог грязных, вечно пьяных и дурно пахнущих соседей, что сначала с неделю пили всей семьей, а затем сдавали бутылки и притаскивали в дом мешки с помоечными трофеями. Из-за этих чмошников, а точнее, из-за тошнотворного запаха, который те испускали, он краснел, приводя в дом девушек. Мало этого, Ал был вынужден всегда встречать своих друзей на остановке, опасаясь, что сам вид бомжеватых мерзавцев мог напугать или здорово испортить настроение его гостям. И вот теперь, из-за его отказа, юную и весьма талантливую Тахикиро, дочку и внучку даймё могли отправить к подонкам похлеще его питерских соседей, чтобы она задохнулась в их смраде и пьянстве. Умерла от стыда и унижения. Нет, этого Ал не мог допустить!

– Под москитную сетку я ее, во всяком случае, не пущу. Иначе, либо ей, либо мне не жить, – мрачно констатировал он.

– Вот и хорошо. Пусть она подыскивает вам девушек по вашему вкусу, а спать с ней вы не обязаны… Впрочем… – Она подумала. – Если вы боитесь, что Тахикиро все равно убьет или изуродует вас, застрелите ее, и дело с концом. Никто не осудит вас за подобное. Вы – мужчина, хозяин в доме, а значит, в любом случае, вы правы!

– Черт знает что! Взять девушку для того, чтобы убить ее… Тогда уж лучше не брать совсем! – возмутился Ал.

– Не взять – будет страшным оскорблением для господина Токугавы. Вы его вассал. Он сделал вас хатамото, подарил женщину. Вы должны быть благодарны ему. Нет, отказаться невозможно – лучше возьмите, а потом – пристрелите. Я же подтвержу перед господином Токугавой и господином Хиромацу, дедом Тахикиро, что она угрожала отрезать вам член. Это очень невежливо! – Она поцокала языком. – Никто не осудит вас. – Марико улыбнулась. Она знала, что Ал не убьет Тахикиро, во всяком случае, в первый же день не убьет.




Глава 33


Сон – такая же реальность, как и явь. Научись управлять своими сновидениями и достигнешь непорочности.

    

Из мудрых мыслей госпожи Осиба









Ал был взбешен самим фактом, что Токугава посмел навязать ему бешеную стерву. Небось, старый черт и сам до усрачки испугался девки, иначе как объяснить, что он поспешил расстаться с таким замечательным телохранителем, да еще после того, как та показала себя в бою прекрасным воином и спасла его задницу. Но судя по всему, этот день был особо богат на сюрпризы.

Едва закончив разговор с Алексом Глюком и кое-как убедив его принять подарочек Токугавы, Марико взяла служанку, и вместе они какое-то время гуляли по берегу. Марико впереди, служанка в нескольких шагах позади. Госпожа Тода считала себя оскорбленной тем, что Токугава бросил ее, не дав сколько-нибудь четких инструкций, не объяснив, как следует действовать. Впрочем, это была далеко не первая переделка, в которую хатамото Таранаги Тода Марико попадала по воле своего сюзерена. Вид мирно перекатывающихся волн помог госпоже Тода успокоиться и собраться с душевными силами.

Когда вечером они вернулись домой, в беседке около дома кормчего ее поджидала Усаги Фудзико, на коленях которой лежало письмо.

– Что такое, Фудзико-сан? – спросила Марико, узнавая тип бумаги и печать своего сюзерена.

– Господин Токугава велел мне передать это вам, Марико-сан. – Лицо Фудзико было серьезным. – Сам он, его охрана и господин Адамс расположились пока в крепости, что к западу от Андзиро. Галеру они оставят в более безопасной бухте. Завтра утром вам следует быть у него. – Она вздохнула, смотря в пол. – Перед тем как сойти на берег, я еще раз просила господина Токугаву отменить его приказ насчет меня и сестры, но он сказал только, что скоро уезжает в Эдо и у него нет времени на бестолковые разговоры. Извините, Марико-сан, я подумала, что мой долг предупредить вас о том, что я сделала последнюю попытку уйти достойно. Больше я не ослушаюсь нашего господина. Еще раз прошу извинить меня.

Марико взяла в руки письмо, сломала красноватую печать и углубилась в чтение.

– Отчего же ты не отдала мне его сразу же, после того как мы сошли на берег? Тогда все было бы куда как проще! – Марико выглядела утомленной.

– Но я получила его только что. – Лицо Фудзико было простодушным и милым. Должно быть, после победы над собой в душе молодой женщины впервые за долгое время появился мир и покой. Ее глаза снова видели цель, а сердце самурая требовало, забыв о себе, исполнить долг. – Когда вы сказали, что желали бы поговорить с Андзин-сан наедине, я взяла свою служанку и пошла посмотреть деревню, в которой мне предстоит жить. Я недолго говорила с женой господина Оми, после чего решила подышать морским воздухом. И мы пошли на берег. В гавани ко мне подошел самурай нашего господина и велел мне идти с ним.

– Вы видели Токугава-сан лично, или вам только передали письмо? – продолжала допытываться Марико. – Вы знаете, что в письме?

– Я догадываюсь, о чем написал господин. – Фудзико потупилась. – Самурай привел меня к самому господину Токугава. Думаю, что он сначала добрался до крепости на галере и после прискакал оттуда на коне, чтобы потолковать с господином Ябу. Во всяком случае, он тоже был там. Мне кажется, что наш господин поступил очень мудро, уведя галеру туда, где ее не смогут захватить самураи господина Ябу. Простите меня, Марико, но я не доверяю господину Ябу и его племяннику, мне кажется, они способны на предательство. Господин Токугава расспросил меня о том, что происходило у нас с того момента, как он отдал приказ мне и Тахикиро стать наложницами иноземцев. И я была вынуждена рассказать ему обо всем в подробностях.

– Вы говорили ему об угрозе, которую бросила Тахикиро?

– Да. – Фудзико повинно склонила голову. – Простите меня, Марико-сан, но это был мой долг. Я не могла солгать господину, даже спасая жизнь сестры. Потом господин Токугава написал это письмо и велел мне отдать его вам, как только я вас найду.

– Господин Токугава ознакомил вас с содержанием письма? – не отставала Марико.

– Нет. Но я все поняла. Господин Токугава, должно быть, решил, что плохие манеры Тахикиро принудят Андзин-сан убить ее в первую же брачную ночь или даже раньше. То есть – если она достанется господину Адамсу или, как его называет иногда господин Грюку, Бу-лэ-ку-ту-рун, – попыталась она произнести фамилию кормчего по слогам, – он и сам несколько неуправляем. Поэтому, либо он убьет ее за непослушание, либо она его, из-за несдержанности и невоспитанности. Я думаю, что Токугава-сан, повелел Андзин-сан, который господин Грюку, – Золотому Варвару, взять нас обеих.

Марико похвалила Фудзико за сообразительность, попросила деликатно сообщить о решении Токугавы сестре и, собравшись с силами, отправилась к Алу.

– Прошу простить меня, – начала она с порога. – Но только что поступил новый, еще более щедрый и благородный, нежели предыдущий, приказ Токугавы.

Ал сжался точно в ожидании удара.

– Вам следует принять обеих сестер Усаги. Так как господин Адамс будет пока жить в Эдо. Где господин Токугава и подберет ему достойную наложницу.



* * *





Тахикиро сидела на татами, ожидая появления своего нового господина Золотого Варвара, как называли его все. Чувства девушки были истончены и остры, как самый острый в мире самурайский меч. Она была готова принять свою судьбу, как приказал ей Токугава, но при этом не могла отделаться от мысли, что само присутствие в доме варвара оскорбляет ее до глубины души.

– Ты не должна так думать, Тахикиро, – попыталась она вразумить сама себя, – во-первых, это ты находишься в его доме, а не он в твоем. Во-вторых, в твоих жилах течет не только японская кровь твоего благородного отца, но и варварская кровь его наложницы-кореянки, твоей матери, которую ты даже не видела. А значит, ты, Тахикиро, – полуварвар. Какое же это имеет значение для тебя – не японки – овладеет ли тобой варвар или японец? Тем более что Андзин-сан самурай и хатамото. Так чего же ты печалишься, дурочка?

Но неприятное чувство не проходило, а казалось, сделалось еще невыносимее. Пойти и прямо сейчас перерезать себе горло, не дожидаясь ночи наслаждения. Разве для этого твой отец учил тебя всем воинским премудростям? Разве твой дед Хиромацу не готовил тебя для благородной роли телохранителя самого Токугавы. Токугавы, который предал тебя, отдал, как дешевую игрушку, в руки этого кошачьего бога, этого голубоглазого и золотоволосого верзилы, который даже говорить-то по-человечески не умеет. Как жестока карма!

Она хотела было по-мужски сплюнуть на татами, но устыдилась своего порыва. Рядом с ней на подушке сидела сестра Фудзико. Добрая и несчастная Фудзико, которой даже не позволили похоронить мужа и ребенка. Карма!

Как молила Фудзико Токугаву дать ей разрешение покончить жизнь самоубийством. Сколько раз умоляла. И что же? Токугава согласился, дал разрешение сделать сэппуку взамен на то, что Фудзико и ее сестра Тахикиро сделаются наложницами варваров на полгода. Как несправедлива жизнь, какая несчастная судьба!

Тахикиро уступила слезам и горю сестры. Никто, тем более самурай, не может мешать другому человеку обрести покой. Несколько раз Тахикиро предлагала Фудзико совершить сэппуку без согласия Токугавы, обещала, наконец, что сама обезглавит сестру, не в силах выносить и дальше ее молчаливых мучений. Но…

Токугава предложил сделку, Тахикиро была вынуждена согласиться, ради блага сестры она проживет с варваром долгих полгода, а потом тоже покончит с собой, от стыда за то, через что ей пришлось пройти.

«Будда! Дай мне сил не убить его после первой же ночи! Дай мне силы вытерпеть эти шесть месяцев, чтобы я тоже смогла обрести свободу и скользнуть в великую пустоту. Дай мне сил не понести от варвара, потому что беременной мне не разрешат сделать сэппуку. Придется рожать, а потом Токугава скажет, что после рождения малыша у меня появится новый долг, долг воспитать ребенка, и так один долг будет тянуть за собой другой, и я никогда не смогу покончить с собой!»

Тахикиро снова была в женском кимоно, ее волосы служанка уложила в аккуратную прическу, лицо набелили.

Сестры издалека услышали цокот копыт и, переглянувшись, уставились в пол, выражая тем самым полное почтение и принятие своей судьбы. Слуги приняли у наездников поводья, и вскоре Марико-сан и Андзин-сан, веселые и вполне довольные жизнью, показались на садовой дорожке. Увидев их, Фудзико и Тахикиро встали и вышли навстречу.

По тому, как варвар посмотрел на нее, Тахикиро поняла, что Марико уже изложила ему суть дела и, должно быть, он принял какое-то решение.

Она внимательно следила за своим новым хозяином, пытаясь догадаться, примет ли он ее после тех, невольно вырвавшихся угроз и оскорблений. О том, что он все понял, она догадалась сразу же, как только с ее мерзкого языка слетели гадкие слова. Но вот стерпит ли подобную обиду?

Вдруг Тахикиро сделалось страшно. Подумалось, что Андзин-сан припомнит ей произнесенную в запальчивости брань и с позором отошлет домой. Нет, она не вынесет нового унижения и нового удара судьбы. Даже не посмеет передать отказ деду Хиромацу, который не примет ее, опозоренную и отвергнутую. Не примет самурая, не справившегося с возложенными на него обязанностями. «Токугава сказал – полгода». Если я явлюсь к нему раньше хотя бы на один день – мне не позволят благородно лишить себя жизни. Меня отдадут эта. Мое имя будет навсегда вычеркнуто из семейной летописи».

Побледнев под белилами и готовая рухнуть в обморок, Тахикиро смотрела, как Андзин-сан устраивается на предложенную ему служанкой подушку, как берет в руки миниатюрную чашечку для сакэ. Все это время голубые глаза варвара, не отрываясь, смотрели на нее. Ее чутье безошибочно подсказывало, что сердце чужака кипит от обиды, нанесенной ею, и одновременно с тем разрывается от жалости. Почему? Как ни старалась Тахикиро, она не могла проникнуть глубже в мысли и чувства Золотого Варвара.

Тахикиро ненавидела Андзин-сан и одновременно с тем молила Будду, чтобы варвар позволил ей остаться и исполнить свой долг. Она приложила немалые усилия, для того чтобы восстановить дыхание и успокоить сердечный ритм.

Ал не спешил начинать ритуал приема в семью новых наложниц. Он смотрел в застывшее лицо Тахикиро, прекрасно понимая ее состояние. Неожиданно перед его глазами всплыло избитое лицо его матери. В тот день Александр задержался на дискотеке и не смог защитить ее от пьяницы отца. «Я никогда не буду таким, как он, – поклялся тогда себе Ал, – я никогда не ударю, не обижу и не унижу женщину».

Никогда в жизни Александр не оскорбил ни одной девушки, не пытался навязаться или принудить силой, и вот теперь сама судьба предлагала ему попробовать себя в роли своего отца. Жестокого и грубого типа, знавшего, что жена всегда и во всем обязана подчиняться его приказам. Должна терпеть.

«Нет. Не будет этого!»

Ал взял себя в руки, нахлынувшие воспоминания застряли комом в горле, мешая дышать.

– Марико-сан, – наконец нашелся он. – Передайте, пожалуйста, Фудзико-сан и Тахикиро-сан, что я польщен решением господина Токугавы сделать их моими наложницами. Это честь для меня.

– Это честь для нас, – эхом отозвались обе сестры.

– Я бы хотел, чтобы вы, Марико-сан, перевели госпоже Фудзико, что я поручаю ее заботам мой дом, моих слуг и все состояние, которое у меня есть и будет.

Фудзико чопорно поклонилась. Тахикиро застыла, не понимая, что происходит. Забота о доме должна была стать и частью ее обязанностей.

– Марико-сан, передайте, пожалуйста, моей наложнице Тахикиро, что… – Ал задумался. «Сказать, что я никогда не прикоснусь к ней, скорее всего, обидит девушку. Если же я скажу, что не войду к ней в комнату, пока она сама не позовет, уроню свое достоинство, ведь я мужчина, хозяин дома. Меня нельзя позвать. Это я должен приказывать».

Огромные глаза Тахикиро смотрели не отрываясь на Ала, пытаясь прочесть в его чертах свою судьбу.

– Скажите ей, что я понимаю, что она может не желать меня. Но я не стану неволить ее. Передайте Тахикиро-сан, что, если она пожелает, я буду относиться к ней как к младшей сестре. Я никогда не воспользуюсь своим положением хозяина и не стану требовать от нее постельных услуг. Разве что она сама придет ко мне по собственному желанию. Это понятно?

Все кивнули в знак согласия.

– Вопросы есть? – Ал уже освоился с ролью хозяина, девушка-служанка налила ему в чашечку саке.

– Если все в доме будет в руках сестры Фудзико, означает ли это, что мне будет позволено быть с вами на плацу, Андзин-сан? – Лицо Тахикиро порозовело под гримом, Ал видел, что его решение, хоть и показалось странным, но пришлось ей по душе.

– Да, ты будешь со мной во время маневров и учений, в то время как Фудзико возьмет на себя дом.

Обе девушки вздохнули с облегчением.




Глава 34


Разбирайся с проблемами по мере их поступления. А еще лучше, найди себе слугу.

    

Из мудрых мыслей самурая Усат Фудзико









– Андзин-сан кара. – От господина кормчего. – Служанка с поклоном подала Алу озорно болтающего ножками малыша. Девушка держала его под мышки, хихикая над тем, что мальчишка при виде Андзин-сан пустил веселую струйку.

– Нани, нани? – Что, что? – Ал взглянул на ребенка, и его чуть удар не хватил. Не было ни малейших сомнений, это был все тот же малыш, которого притащил Адамс и которого он же затем выкрал из паланкина Ала, перед тем как отряд попал в засаду.

«Мой черный человек», – вспомнил он фразу из «Маленьких трагедий» Пушкина. – Карма нэ… – обратился он к служанке, все еще держащей ребенка на расстоянии от себя, чтобы тот не замочил ее нового кимоно.

– Карма. Карма, – радостно закивала головой девка. Должно быть, она решила, что Ал отец ребенка, и радовалась тому, что сын Золотого Варвара похож на нормальных людей, в смысле – японцев.

Не желая более разговаривать со служанкой, Ал кивнул ей идти с ним, и сам пошел куда глаза глядят, на другой конец деревни. Служанка с ребенком на руках едва поспевала за ним, улыбаясь и раскланиваясь на ходу с соседями. Ал шел по наитию, надеясь, что либо в одном из домов ему посчастливится услышать детский писк, либо он доберется до дома старосты и свалит свои проблемы на его голову.

В конце концов, последнее было бы разумным.

Наконец он действительно увидел небольшую хижину, рядом с которой были развешаны рыбацкие сети. Дородная молодая японка, в старом видавшем виды кимоно, баюкала на руках крошечное создание. По всей видимости, ее малышу было не более нескольких дней, во всяком случае, его личико было красным и морщинистым, как кусок мяса.

Ал постучался у калитки, при виде его японка с ребенком вскочила с места и, улыбаясь во весь рот, бросилась отпирать калитку. Она умудрялась одновременно кланяться высокому гостю, ругать зазевавшегося старика и, видимо, оправдываться за бедность обстановки.

Ал оглядел домишко и пришел к выводу, что это местечко подходит для словно преследовавшего его ребенка.

– Бедно, людно, ну и что ж тут такого, – шепнул он на ухо малышу, забирая его из рук служанки и передавая рыбачке. – Был бы ты, брат, умнее, привязался бы к богатому самураю или даже к самому даймё Токугаве. Попал в говно, так не чирикай. Не буду же я с тобой, в самом деле, возиться.

Услышав имя великого даймё, баба начала бешено кланяться, отчего ее собственный ребенок испугался и завизжал. Ал бережно протянул ребенка японке, но она, похоже, ничего не поняла, тараторя что-то и непрерывно кланяясь.

Вздохнув, он снова протянул малыша бабе, для верности прижав его к ее груди. Так что она была вынуждена обнять ребенка, чтобы не уронить.

– Ваташи-но\ – Мой! – пояснил он, со значением подняв палец к небу. – Вакаримашта? – Поняла? – и развернувшись, вернулся на улицу. – Отоде… – Потом… – Он неопределенно махнул рукой, словно желая сказать, что все остальные вопросы включая вознаграждение, будут оговорены после.

«Жаль, что здесь не было Марико-сан, которая могла бы объясниться с глупой рыбачкой, пообещать ей денег, заплатить на худой конец, – сетовал про себя Ал. – Хотя чего горевать. Если Токугава хочет, чтобы я подготавливал его людей, значит, какие-то средства он должен был оставить. А нет – значит, деревня обязана содержать меня со всей моей свитой. Следовательно, вопрос о вознаграждении кормилицы возьмет на себя Мура, или…»

В тот же вечер, подавая чай, одетая в красивое салатное кимоно с бабочками и подходящим к нему лимонным оби,[12 - Оби – широкий пояс, который носят на кимоно.] Фудзико подозвала давешнюю служанку и, показывая на нее, сделала руками жест изображающий, будто бы она, Фудзико, прижимает к груди младенца.

– Анатоно сан. – Твой сын, – разобрал Ал к на всякий случай кивнул наложнице, то ли признавая отцовство, то ли подтверждая, что понял ее. Фудзико показала, что отсчитывает монеты и передает их служанке. Снова последовала длинная фраза. Но Ал давно уже сообразил, что служанка рассказала о происшедшем госпоже, и та сочла нужным заплатить кормилице за содержание ребенка.

– Домо аригато, Фудзико-сан. – Ал поклонился ей. – Какая ты у меня хорошая, – добавил он по-русски. Другая бы жена мужа на порог не пустила с чужим-то ребенком, а ты вот денег дала, да еще и улыбаешься, словно хвалишь меня за что-то. А за что меня в сущности-то хвалить?.. Недостоин я такой жены. Это как пить дать, недостоин.

В порыве нежности ему захотелось сделать для Фудзико что-нибудь особенное, купить ей дорогущее кимоно, туфельки, оби, веера, шпильки, словом, все, что она только сможет пожелать. Отправиться с ней на воды, или куда они тут отправляются с любимыми женщинами.

«С любимыми?.. – Он хлебнул из чашки и посмотрел на Фудзико, тут же наполняющую для него чашку по второму разу. – Что ты говоришь, с любимой. А как же тогда Марико? Как же твоя мечта?»

При одном воспоминании о Марико Ал ощутил возбуждение. Ему нравилась Марико. Во всяком случае, он очень ее хотел. Но вот любил ли он Марико или только желал?

С другой стороны, Фудзико, которая не вызывала в нем столь ярких желаний, но рядом с которой хотелось просто сидеть, пить чай, слушать тишину, вдыхать запах ее духов. Причем делать это он мог все время, целую вечность… Ал вдруг с новой силой понял, как хотел бы иметь семью, услышать наконец-то писк собственных детей. Он хотел покоя и тихого счастья.

«С ума ты сошел, стоило что ли попадать в эпоху твоей мечты для того, чтобы кувыркаться здесь с женщинами и плодить детей?! – в гневе спрашивал он себя, и тут же ответил: – Стоило, ей-богу, стоило, для того чтобы перестать быть ослом и понять себя, стоило и не через такое пройти. Стоило!..»

Почувствовавшая перемену в нем наложница испуганно затараторила что-то, коснувшись рукава кимоно Ала. В ответ он улыбнулся ей, нежно накрыв ее кисть своей ладонью, передавая тепло своего тела.

Фудзико вздрогнула, но не отдернула руки, робко заглядывая в голубые, точно наполненные небом Японии, глаза своего заморского мужа и господина.




Глава 35


Если хочешь кому-то что-то доказать, кого-то чему-то научить, меньше говори и больше делай. Своим примером ты быстрее добьешься желаемого, нежели своими речами.

    

Из мудрых мыслей господина Оми









«Итак. Согласно приказу Токугавы, я должен учить язык и обучать его самураев на европейский манер. Кроме того, я имею право набрать двести человек для своего личного отряда. Нужен ли он мне? Да, пожалуй, лишним не будет.

Теперь, откуда берутся самураи? Самурай – это слуга при господине, слуга о двух мечах. Никто, кроме самураев, не имеет права в стране носить какое-либо оружие Но – если самураи – это те, кто уже имеют своих хозяев, следовательно, мне нужно набрать двести ронинов, то есть бесхозных воинов. Которые сделаются самураями, принеся мне присягу. Разумно».

По книге, ронинов для Блэкторна отбирал сам Токугава. В жизни, черта с два, самый главный даймё страны стал бы чесаться ради какого-то, пусть даже трижды распрекрасного кормчего.

Ронинов должен был набрать и предоставить пред светлые очи Ала Оми.

Пока они еще не прибыли, хотя, по словам того же Оми, извещенного заблаговременно о прибытии дяди и о том, что Андзин-сан в большой милости и нуждается в самураях, ронины были им тщательным образом отобраны и в настоящее время пешим строем перли через все Индзу в Андзиро. Сам же Оми и не думал сопровождать их, а, указав направление, вскочил на лихого коня, и только его и видели.

Но если с ронинами пока все было понятно – нет людей, нет проблем, перед Алом стояла задачка посложнее. Чему обучать вверенных ему людей? Что говорить другим командирам Оми и Бунтаро?

Ал помнил, что Блэкторн занимался муштровкой самураев, типа: «длинным коли», «коротким коли». Ал ничего этого не умел, и хоть и знал, как обращаться с огнестрельным оружием того времени, но не будешь же месяц за месяцем устраивать тир…

«Да меня в два счета расшифрует любой самурай. И что тогда? Что делают в Японии с самозванцами? И что делать мне? – Ал потрогал свой меч, и тот подсказал единственное решение, от которого его бросило в жар. – Плохо, но не до такой же степени», – возразил он мечу.

«Как раз до такой, – гнул свою линию меч. – Милый мой, Япония – остров, куда ты с него? Ты проиграл эту битву, ты проиграл свою жизнь, ты проиграл игру! Так не лучше ли теперь уйти добровольно, не дожидаясь, когда Бунтаро или Ябу обнаружат твое незнание методов ведения войны XVII века и не сварят тебя в котле, как варил своих врагов отец Ябу, и как он сам расправился с беднягой Петерзоном, и чуть не угробил тебя? Карма…»

Действительно, сегодня он уже был на плацу, но не стал проводить никаких занятий, сообщив, что желает для первого дня сделать смотр. После чего сумел как-то убить время, наблюдая за тем, как по приказу Бунтаро лучники показывали искусство поражения цели, а мечники лихо орудовали мечами.

Поглядев и похвалив усердие самураев, Ал отправился восвояси, якобы разрабатывать план обучения. По сути – сбежал.




Глава 36


– Алло, здравствуйте, у меня проблема! Я не могу зайти в Интернет!

– А в чем, собственно говоря, дело?

– А у меня нет компьютера.

    

Из страшного сна Алекса Глюка









На следующий день, едва только Ал приблизился к плацу, один из самураев сообщил о том, что отобранные Оми-сан ронины прибыли в Андзиро и ждут, чтобы он выбрал для себя двести человек. Ал огляделся и заметил, как к плацу неровной колонной, больше похожие на голодных и оборванных каторжников, нежели на самураев, подошли отобранные Оми-сан ронины. Трое из них были связаны. Последних конвоировали сопровождающие колонну самураи.

Один из конвоиров забежал вперед колонны и, вежливо поклонившись, передал подорожные ронинов и сопроводительные бумаги уголовников. Ал заметил, что начальник стражи выглядит как напуганный чем-то ребенок. Его огромные карие глаза были чуть-чуть навыкате, брови бугрились домиком, голова была чуть втянута в плечи, отчего он производил впечатление человека, которого застал за справлением естественной нужды в нужнике его же непосредственный начальник.

– Андзин-сан, я лично отбирал людей. – Оми-сан подошел к обалдевшему от странного зрелища Алу. – Правда, их тут не двести, а шестьсот, но дело в том, что но случаю предстоящей войны я и господин Бунтаро также получили приказ немного увеличить свои войска. Чтобы никому не было обидно, мы все возьмем по двести человек.

– Прошу прощения, – засуетился сопровождающий ронинов самурай, господин Касиги действительно отобрал шестьсот бесхозных воинов, включая троих, приговоренных к смерти. Но по дороге к колонне присоединились еще около ста ронинов, которые пожелали вступить в войско. Они шли организованно, и как мне кажется, все они одна банда, а возможно, что и банда, разбойничавшая где-нибудь поблизости. Я не смог воспрепятствовать им, как ни старался.

– Что значит не смог?! – повысил голос Оми, его губы дрожали. – На что нам лишняя сотня людей? Мы не можем увеличивать наши отряды до бесконечности, тем более что господин Токугава яснее ясного дал понять, сколько человек должно быть в каждом конкретном отряде.

– Я не справился с приказом господина. – Лицо охранника пошло пятнами, отчего вечная гримаса страха на нем сменилась не менее забавной маской панического ужаса. – Как это и подобает истинному самураю, я принял бой, все мои люди приняли бой. Но разбойники пользовались какой-то невероятной техникой, они обезоружили меня и заставили вести их в Андзиро. Я хотел убить себя по дороге, но долг обязывал мне явиться сюда и доложить о происходящем. Кроме того, надо признаться, что ни мне, ни моим подчиненным было попросту нечем совершить сэппуку, так как проклятые разбойники вернули нам наши мечи лишь на подступах к Андзиро. Теперь же я смиренно прошу вашего разрешения покончить с собой, потому что так будет лучше Для всех. – Самурай поспешно поклонился Оми.

– Сто лишних ронинов! – Оми воздел глаза к небу. – Они же разнесут Андзиро!

– Сто настоящих рубак. Ха! – на плац тяжелой походкой вышел Бунтаро с двумя сопровождающими его телохранителями. – Я бы взял их себе. Хорошие воины никогда не помешают, тем более при подготовке к войне. Не огорчайтесь, Масамори-сан. – Он дружелюбно подмигнул охраннику. – Уверяю вас, что ваше самоубийство еще вполне можно отложить, а то и отменить.

– На самом деле в Андзиро прибыло не семьсот, а шестьсот пятьдесят человек. – Охранник покраснел и опустил голову. – Дело в том, что мы шли очень неровно. Не так, как советовал господин Оми, с краткими привалами в заранее отмеченных на карте местах. Признаться, был момент, когда я решил, что вообще не приведу ни одного человека.

– Да что стряслось-то? – Бунтаро терял терпение. – Самурай должен уметь четко и ясно докладывать о случившемся. У вас же ничего не понятно!

– Случилось то, – из толпы неспешной походкой вышел нехилый детинушка, в руках которого была зажата здоровенная дубина, способная, наверное, в гордом одиночестве подпирать нехилый журнальный столик. Сам ронин был под метр восемьдесят ростом, с длинными заплетенными в неровную косицу волосами, с двухнедельной щетиной на волевом широком лице. Его глаза светились спокойствием и решимостью, под лохмотьями угадывались стальные мускулы. – Простите меня за вмешательство, господа. Мое имя Таканобу, я был сотником в армии Оды Набунанги и после его падения утратил свою жизнь и возможность идти по пути, сделавшись ронином, как стали презренными ронинами все его люди. Впрочем, утратив самурайское звание, я не потерял ни одного из вверенных мне людей и привел их всех для вступления в ваш отряд.

Признаю, что я и мои ребята действительно без разрешения присоединились к колонне, так как разрешение было не у кого получать. – Он скромно улыбнулся, поигрывая своим жутким оружием. – Что же касается господина начальника стражи, то, сами видите, насколько сложно с ним бывает договориться. Готов присягнуть, на чем хотите, что ни ч, ни мои люди ничего не слышали о приказе господина Касиги Оми насчет численности ронинов. Мы знали лишь, что где-то в Индзу, в деревне Андзиро, набираются ронины, и решили испытать свою удачу.

Мы думали, что во время отбора воинов в отряд командиры дадут нам какие-нибудь задания, выполнив которые мы сможем доказать, что мы достойны этой чести. Как это обычно было в армии покойного тайко и его сторонника и нашего сюзерена Ода-сан. – Он запнулся, какое-то время разглядывая свои стоптанные сандалии. – Я должен признаться, что непорядки среди идущих в Андзиро ронинов произошли из-за моих людей, так как мы это не сразу поняли, сюда должно было прибыть определенное количество человек. Поэтому те, кто уже был отобран господином Касиги Оми, начали требовать, чтобы мы убирались подобру-поздорову или принимали бой. – Он вздохнул. – Ну, в общем, как честные люди, мы были вынуждены принять вызов и биться не на жизнь, а на смерть.

– Понятно. – Бунтаро облизал пересохшие губы. – Уточните, господин бывший сотник, какие вы понесли потери и скольких бойцов недосчитались мы.

– Да простят меня господа. – Сотник покосился на начальника стражи и, видя, что тот не собирается комментировать ситуацию, нехотя сообщил: – В моей сотне человеческих потерь нет, если не считать нескольких синяков и ссадин. Что же касается ронинов господина Оми…

– Уже подсчитали, пятьдесят человек убитыми. Однако! – усмехнулся Бунтаро. – На самом деле я думаю, что господин Касиги Оми не обидится на то, что вы заменили нам пятьдесят слабаков на столько же по-настоящему сильных и стоящих воинов.

– Не обидится, а скажет спасибо. – Оми поклонился сотнику. – Я думаю, что господин Бунтаро не станет настаивать на том, чтобы забрать всех пятьдесят ронинов из этого отряда себе, ведь и Андзин-сан, и я в не меньшей степени нуждаемся в сильных бойцах.

– Простите, – снова вмешался в разговор Таканобу. – Но если вы готовы взять пятьдесят моих людей, то, может быть, удастся как-то пристроить еще пятьдесят. Все они проверенные люди и заслуживают лучшей участи, нежели лихое дело на дорогах да временные заработки.

– Пятьдесят человек сверх меры. Пусть даже пятьдесят отменных бойцов. – Оми почесал в затылке. – К стыду своему вынужден признать, что моих личных средств едва хватило на содержание дополнительных двухсот воинов, так что я пожалуй вынужден отказаться. Впрочем, задачка действительно не из легких. Пятьдесят стоящих бойцов – не думаю, что Токугава-сан одобрил бы, откажись мы от них. Как вы полагаете, что нам с ними делать, господин Бунтаро?

– Что, что, то же, что и с предыдущими пятьюдесятью. Пусть перво-наперво отобьют себе места в отрядах. В армии покойного Ода-сан был порядок. Сотник говорит дельные вещи. Места в наших отрядах и право носить два меча следует заслужить, а это значит, что мы можем назначить здесь бой. Воины господина сотника, я имею в виду оставшиеся пятьдесят человек, сразятся с пятьюдесятью из отобранных господином Оми. Буквально человек против человека. В результате – победители займут места в одном из трех отрядов.

Было заметно, что Бунтаро нравится его план. Ал с трудом разбирал, о чем спорили между собой японцы. Что касается сотника, то он ему сразу же понравился. Не совсем понятно, что говорит, зато видно, что человек серьезный, и если и гнет свою линию, то делает это по делу.

– По какому принципу будут отобраны воины для поединка? – Оми с волнением оглядел молча стоящую толпу ронинов. – Среди отобранных мной есть люди, которых я знаю лично и хотел бы видеть под своими знаменами. Им нет смысла отвоевывать себе место в отряде, так как я обещал им эти места.

– У вас есть какие-нибудь конкретные предложения? – Было заметно, что Бунтаро не терпится увидеть настоящее сражение.

– Я думаю, что уступлю вам всю сотню, – наконец сдался Оми. Он растягивал слова, собираясь с мыслями. – Уступлю при одном единственном условии, что вначале отбирать себе воинов в отряд будет Андзин-сан. Он хатамото господина Токугава и особым распоряжением должен организовывать здесь подготовку воинов, так что ему и карты в руки. Кроме того, Андзин-сан – гость! – Оми выдержал выразительную паузу. – Гость господина Токугава и гость Андзиро, следовательно, мой первейший долг обеспечить его всем необходимым и лучшим! – Он посмотрел на Бунтаро, как учитель на нуждающегося в нравоучении ученика. Теряя лакомую сотню бойцов Оды Набунанги, он оставлял за собой право ткнуть Тода Бунтаро носом в его невежливое поведение по отношению к персоне хатамото самого Токугавы. А это удовольствие стоило сотни самураев.

– Это не только ваш, но и мой долг. – Бунтаро поклонился Оми с изысканностью придворного.

Ал ощущал кожей исходящую от него злость, в то время как лицо воина оставалось не просто невозмутимым, а каким-то донельзя приторным.

– Действительно, вы совершенно правы, господин Оми, пусть Андзин-сан, на правах хатамото и личного гостя господина Токугава, выбирает себе ронинов первым. И если вы, господин Оми, не претендуете на эту бравую сотню, то после Андзин-сан я просил бы вас отобрать себе двести человек, оставив двести пятьдесят, с которыми я сам решу, что мне делать.

– Пусть будет по-вашему. – Оми снова поклонился Бунтаро и. показывая рукой на ронинов, предложил Алу выбрать себе двести человек.

– Аригато. – Спасибо. – В этот момент Ал понял, что удача изменила ему. Дело в том, что Ал хоть и командовал войсками во время игр по разным книгам и, как говорили, даже имел талант стратега, но ничего не понимал в самураях. До сих пор его критерием по отбору людей были их личные качества. Так, исполняя роль короля Артура, он выбирал в свое воинство людей, с которыми ему было приятно потрепаться, которые были ему интересны и достаточно азартны. С тем чтобы не умереть от скуки во время подготовки к сражениям. Большинство из набранных им игровиков были его закадычными друзьями, других он подбирал, исходя из своего восприятия человека, как правило, задав ему пару-тройку вопросов за жизнь и заглянув в глаза. Маразмус и Аленка так и вовсе участвовали в военных играх Ала без всякого оружия. Но они были необходимы Алу, так как были самыми близкими к нему людьми.

Этот метод, конечно, не сулил набор отменных мечевластителей и опытных воинов, но зато помогал создать действительно жизнеспособное соединение. Со своими бывшими друзьями по играм Алу было приятно встретиться спустя годы. Вместе они вспоминали былые игры, пили пиво и готовились к новым.

Сейчас перед Алом стояли одинаково помятые, небритые и дурно пахнущие ронины, но все достаточно свирепые и сильные. Хуже всего, что Ал не мог поговорить с ними, расспросить о семье и детях, выяснить, чем они занимаются в выходные: ходят ли с дружбанами на рыбалку, потягивают ли пивко, встречаются ли с девушками.

Он оглядел выстроившихся ронинов, не зная, как приступить к делу. Меж тем к плацу поднесли носилки с аккуратно уложенными на них мечами. Носилок было много, но никакой путаницы не произошло. Мечи, предназначенные для самураев господина Бунтаро, принесли к нему, оружие самураев Оми было сложено к ногам Оми. Ал взглянул на мечи, которые самураи аккуратно раскладывали на полотнище, и перехватил жадные взгляды вооруженных дубинами и ножами ронинов. Как же они, должно быть, мечтали об этих мечах! Если приперлись в такую даль, влекомые одной единственной мечтой и страстью, снова стать самураями, войти в обойму, начать жить как люди.

– Все отобранные мною ронины поклялись, что не участвовали в преступных действиях на территории владений господина Токугава и в Индзу, – сообщил Оми.

Да, разве что с этим уточнением можно было принять за правду сказанное ронинами.

– Они поклялись страшной клятвой самураев. – Оми почувствовал, что Ал не поверил ему, но доказательств у него не было.

– Им еще только предстоит стать самураями. – Ал оглядел первый ряд старавшихся держаться орлами бомжей. И перевел взгляд на связанных преступников.

– Эти люди доставлены прямо из тюрем. Но они известны как великолепные воины. Враги могут иногда восхищаться врагами. Не так ли? Трое преступников, осужденных на каторжные работы, немного для трех отрядов по двести человек в каждом.

– Если никто из нас троих не посчитает нужным взять этих, – Ал покосился на связанных, – что их ждет?

– Казним. Не тащить же обратно, – утешил его Оми.

В этот момент кто-то тронул Ала за локоть. Он оглянулся и встретился глазами с Тахикиро. Девушка была одета в коричневое кимоно с гербами Токугавы. Ал улыбнулся ей и снова посмотрел на ожидающих его решения людей. Тут его взгляд остановился на забавном юнце, прическа которого, так же как и у Тахикиро, еще не знала бритвы. Ал ткнул пальцев в сторону юноши и показал, что тот должен выйти из строя и встать рядом с девушкой.

При виде выбора господина Тахикиро не выдержала и прыснула, грациозно прикрывая рот. С некоторым смущением ей ответили несколько ронинов. Ал сразу же приметил четверых, наиболее смешливых и велел им всем встать в свой отряд.

Дальше дело пошло проще. Отобрав пятьдесят человек, Ал утер пот со лба и прошелся вдоль строя.

Странно. Создалось впечатление, что если из всей этой вшивой ватаги матерых убийц и бандитов и можно было отыскать пять десятков форменных раздолбаев, то он это сделал.

«Замечательно, – поздравил себя геймер с первой победой, – все что мог, ты уже совершил, второй тайм за сестренкой Тахикиро».

Он выкрикнул ее имя, хотя девушка стояла рядом, и, подтолкнув ее к потеющим на солнце мужикам, показал знаками, что следует делать. Но Тахикиро уже и сама поняла, чего хочет ее господин, и грозно вперилась глазами в вытянувшееся перед ней во фрунт воинство.

Поискав кого-то и не найдя, она велела первым рядам уйти в хвост, после чего начала выдергивать из гущи народа приглянувшиеся ей рожи. Некоторых из ронинов она знала по именам, на ходу перечисляя Алу их достоинства. При этом она то делала вид, что натягивает тетиву лука, то показывала, как скачут на лошадях и рубятся на мечах.

При помощи Тахикиро отряд Ала увеличился еще на пятьдесят головорезов.

– Все. Давай сперва с этими разберемся. – Ал утомленно показал наложнице и Оми, что желает пока остановиться, предоставляя двоим оставшимся командирам отобрать людей для себя.




Глава 37


Говорят, что если рассечь лицо вдоль, помочиться на него и потоптаться по нему соломенными сандалиями, с лица слезет кожа. Об этом поведали священнику Гёдзаку, когда он был в Эдо. Подобными сведениями нужно дорожить.

    

Ямамото Цунетомо. Из книги «Хагакурэ. Книга Самурая»









Подобно Алу, Оми назвал по списку свою первую сотню людей, и Бунтаро не глядя, велел бывшему сотнику Оды Набунанги встать с его людьми под знамя рода Тода.

Таким образом, триста из шестисот пятидесяти отморозков были пристроены.

Выбранные Алом ронины подходили к нему, вставали на колени, произносили слова клятвы и тут же бежали за мечами, одним длинным и двумя короткими. То же самое делали новые вассалы Бунтаро и Оми.

– Еще по пятьдесят? – спросил Ал по-русски, но так как его шутку никто не мог оценить, показал Тахикиро, что теперь она должна отобрать еще пятьдесят воинов. Для этого он пять раз выставлял перед ее лицом свои ладони с растопыренными пальцами. Умная девчонка все поняла и, поклонившись Алу, отправилась к ронинам. Ал не трогался с места, поджидая новых вассалов.

После Тахикиро Оми отобрал себе еще пятьдесят новобранцев, и то же сделал Бунтаро. Пока все были как будто довольны.

Ал посмотрел на связанных людей, и сердце его сжалось от недоброго предчувствия. Он уже видел, как казнил приговоренных к смерти Касиги Ябу, и понимал, что, если ребятам не помочь, все трое лягут прямо здесь.

Жестами он показал Оми, что пропускает его вперед, подобрать последних пятьдесят человек для личного отряда. Оми не заставил себя ждать. Теперь на солнышке парилось сто пятьдесят душ неприкаянной, бесхозной солдатни.

Ал кивнул Бунтаро, и тот, построив сотню Таканобу и отобрав из них пятьдесят бойцов, выставил против них пятьдесят ронинов.

– Сейчас вы будете биться один на один тем оружием, которое есть при вас. Победитель получает место в отряде. Запомните, каждый из сражающихся за место в отряде может биться только со своим противником. И не имеет права вступать в схватки больше ни с кем, единственное, разрешается защищаться, если нападут на вас. Впрочем, мы, три командира, будем наблюдать за вами, и нарушители правил будут немедленно уничтожены. – Он кивнул в сторону получивших мечи и готовых исполнять любые приказания самураев.

Ал почувствовал, как по его спине побежали мурашки, с одной стороны, он хотел бы прекратить этот бессмысленный кастинг, взять всех оставшихся ронинов к себе, но Оми же сказал, что самураев в отряде должно быть ровно двести. К тому же, откуда бы Ал взял деньги на их содержание? Фудзико, конечно, сделала бы все возможное, продала свои кимоно и срезала волосы, но пятьдесят человек не смогла бы выдержать даже она. А в результате – невыполненный приказ и неминуемая смерть не справившейся с заданием Фудзико. При одной мысли о том, что из-за его незнания законов может пострадать любимая женщина, Ала передернуло.

Пятьдесят ронинов, отобранных Оми, и пятьдесят бывших самураев Оды Нобунанги встали друг против друга. Ножи против дубинок, копья против крестьянских топоров. Ясное дело, что никто из искавших себе службу бандитов не взял с собой самурайских мечей, но и принесенного ими с собой оружия хватило бы для вооружения небольшой армии дикарей.

По сигналу господина Бунтаро противники отрывисто поклонились друг другу, после чего началась сумятица.

Кто-то заносил над головой дубинку, опуская ее на голову стоящего напротив противника, кто-то летел наперерез с кривым, похожим на полумесяц ножом, кто-то выбрасывал вперед нож или незаметную звездочку. В одну секунду окрестность огласилась стуком, лязгом, криками и воем.

В поднятой пыли Ал видел, как поверженные ронины валялись на земле, пытаясь из последних сил достать своих поединщиков. Двое сцепились в рукопашной, один с проломанной головой в агонии бегал по полю боя, ища спасения или смерти. К ногам Оми рухнул дородный ронин с дротиком между глаз.

Выигравшие схватку покидали поле боя, кланялись командирам и с серьезным видом вставали под знамя рода Тода. Когда битва прекратилась, Бунтаро насчитал сорок семь пригодных к военной службе ронинов и принял их в свой отряд, добрав до ровного счета еще троих, не участвовавших в сражении.

После того как последний ронин из нового отряда господина Бунтаро получил свои мечи, проигравшие либо покончили жизнь самоубийством, либо были добиты вновь обретшими самурайское звание счастливчиками.

Едва держась на ногах после перенесенного ужаса, Ал вернулся к остатку ронинов, дожидающихся его решения. Как и следовало ожидать, ни один из командиров не польстился на связанных людей.

Ал присмотрелся к бедолагам. На широкой, плоской, как у кота-перса, морде первого бандита хотелось написать маркером слово «Живопыра». Впрочем, если бы Ал мог написать на нем все то, чего отморозок был достоин, пришлось бы расписывать его всего от бровей до самых пяток.

Многие, даже самые хорошие самураи становятся ронинами, когда их господа проигрывают. Тогда все самураи потерпевшего фиаско командира, все, вместе с их семьями до последнего ребенка, теряют самурайское звание. Потому что нет самурая без господина.

Но если оставшийся без работы торгаш может устроиться на работу в соседнюю лавку, если потерявшая свой чайный домик еще молодая и привлекательная мама-сан, может податься к другой мама-сан, став обычной куртизанкой, потерявший честь воин, прежде всего, остается воином. Он не умеет крестьянствовать, да и кто ему даст? Земля принадлежит крестьянам, а все, что на ней растет, самураям. Все давным-давно мерено-перемерено. Каждый метр закреплен за определенной семьей. Что остается? Ремесла – возможно, но маловероятно. Разве что кто-нибудь возьмется обучать потерявшего хозяина бедолагу, но это вряд ли. Ремесленники, так же как и все остальные люди, имеют свои семьи и передают секреты профессии не первому встречному, а родному дитяти.

Вот и получается, что вчерашние самураи вынуждены скитаться по стране, в надежде ввязаться в какую-нибудь войнушку или авантюру, где требуются горячие головы и смелые сердца. Могли они также податься в охранники, скажем, сопровождать купца с его товаром из одного города в другой. Но все это временно – сезонно. Да, легко потерять честь легче легкого, а вот обрести…

Так вчерашние самураи с голодухи, стыда и отчаяния и шли на большую дорогу, где грабили, стараясь не оставлять в живых свидетелей. Потому что пока есть свидетель, нет надежды обрести нового хозяина и вернуть себе два меча.

Ал показал на оставшуюся сотню и махнул им рукой, чтобы приблизились.

Очень довольные таким его решением, самураи-охранники велели Алу расписаться за доставку трех отморозков, после чего постарались побыстрее сделать ноги. Как-никак, сделавшись самураем, ронин мог вызвать их на поединок или просто укокошить, проверяя остроту оружия.

Алу поднесли контракты на службу, которые самураи, по раз и навсегда заведенным правилам, подписывали кровью.

И передал бумаги Тахикиро, после чего попросил Оми помочь ему разместить самураев и покинул плац.

Немало изумленный поведением нового командира, Бунтаро был вынужден опять проводить со своими самураями обычную муштру, в то время как Ал, пожелав ему удачи, отправился думку думать.

Армейская наложница Ала шла в нескольких шагах позади своего господина и мужа, охраняя его от возможного покушения.




Глава 38


Один даймё пригласил к себе прославленного на всю Японию мастера мечей и, угощая его, начал сокрушаться по поводу того, что тот совсем не обласкан своим хозяином. «Вот, если бы вы служили у меня, уважаемый, – сказал даймё, – я бы отдал вам все, что я имею». – «Если бы я служил у вас, я бы никогда не посмел мочиться вблизи вашего дома», – ответил самурай и после этих слов вышел во двор и помочился.

    

Из собрний историй Тода Хиромацу









Зная, что Тахикиро не отстанет, даже если он начнет бросать в нее камни, Ал старался не замечать ее молчаливого присутствия. Он пошел к морю, где разделся догола, как это делали местные жители, и искупался. Краем глаза он видел, как Тахикиро последовала его примеру, отчего вопреки своему желанию возбудился и был вынужден оставаться в воде, пока не успокоился.

Наконец, он вылез на берег и уселся обсыхать. Песок в этом месте был серым, должно быть, сказываюсь соседство подводного вулкана. Море тихо и спокойно направляло в сторону Ала свои зеленоватые волны.

Вдалеке, там, где совсем недавно стояла галера Токугавы, виднелись несколько рыбачьих джонок.

«Япония – островное государство. Остров – часть суши, со всех сторон окруженная водой. Как же такое государство обходится без флота? Невозможно без флота, немыслимо. Даже если Токугава отдаст Блэкторну его „Эразм“, или, как его на самом деле, – „Лифде“, и они вместе начнут патрулировать на капере вдоль береговой линии, наводя ужас на местных даймё, все равно это будет временной победой – и рано или поздно на силу найдется контр-сила, в лице португальцев с их конкистадорами и военно-торговым флотом. Бац! И нет „Лифде“, и нет Ала, и нет Блэкторна-Адамса, а значит и нет самой истории.

С другой стороны, Блэкторн может вести «Лифде» или любой другой корабль, может подготовить моряков или мушкетный полк. А ты-то что? Что ты без Блэкторна?»

Об этом нужно было подумать и желательно до завтрашнего дня, когда придется предстать перед самураями, и не просто явиться, а начать командовать и учить их. Чему учить?

«Что есть у меня такого, чего нет и не может быть у Блэкторна, то есть Адамса?» – задал он себе вопрос и устыдился ответа.

Ал растянулся было на песке, стараясь расслабиться и что-то придумать. Вдруг его нога коснулась чего-то твердого. Ал попытался отпихнуть мешающий ему предмет, но ничего не получилось. Раздосадованный нежданной помехой Ал сел и, разрыв песок, вытащил оттуда внушительных размеров доску.

Должно быть, ее припрятал кто-то из рыбаков для своих хозяйственных целей. Странно, что староста до сих пор не обнаружил ее и не утащил в свой сарайчик чудес. Судя по тому, что он успел узнать о Муре, тот отличался редкостной прижимистостью и дюжим умом, в конце концов, он умудрялся шпионить для Токугавы, по ходу дела управляя деревней.

Ал поднял доску и поставил ее стоймя. Внешне она немного походила на доску серфингистов. Племянники Ала, дети его сестры Аленки, увлекались серфингом и дельтапланеризмом, пристрастив дядю к этим экстремальным видам спорта. Теперь Ал сжимал в руках доску, не веря в собственную удачу.

Ему представился передовой отряд самураев-серфингистов, бороздящих просторы моря. Настоящая абордажная команда. Короткие мечи, луки и арбалеты наизготовку, у самых талантливых мушкеты. Господи! Да с такими силами, как самураи, можно Армагеддон забабахать!

Не смея еще верить в собственную удачу, Ал скомандовал Тахикиро одеваться. Вместе они бросились домой, где их уже ждала с обедом Фудзико.

К неудовольствию местного садовника Ал оставил доску в саду и одним прыжком оказался рядом с Фудзико. Тахикиро едва поспевала за ним, удивленная и немало озабоченная странной вспышкой господина.

– Mypa-сан, додзо. – Господина Мура, пожалуйста, – попросил Ал позвать старосту, а сам отправился в баню, где наскоро помылся при помощи слуги.

Немного приведя в порядок мысли и отказавшись от еды, Ал затребовал бумагу и перо и набросал старосте проект нужного ему устройства, попросив немедленно пригласить плотника.

Пока он ел, явился плотник – это был мелкий, довольно-таки щуплый человечек, который рассматривал некоторое время рисунок, после чего уточнил размеры и, прихватив с собой доску, поклонился, по обычаю коснувшись лбом пола, и отправился восвояси. Фудзико объяснила знаками, что дайку-сан[13 - Дайку – плотник (яп.).]обязуется выполнить заказ до часа козы, после чего Ал позволил себе проглотить еду, не понимая, что ест, и выпить несколько бутылочек саке, не разбирая вкуса и не воспринимая процент алкоголя.

После еды плотник уже ждал Ала в саду. Как ни странно, доска для серфинга походила на то, что хотел получить Ал. Не веря в собственную удачу, он взял доску и, велев Тахикиро и плотнику следовать за ним, пошел на берег моря, где провел первое испытание. Доска оказалась не такой удобной на деле, но Ал сумел определить дефект, который плотник исправил на месте, буквально с двух попыток.

Конечно, Ал не мог назвать себя профессиональным серфингистом, но, по сравнению с ним, у японцев всяко получилось бы хуже. Поэтому он тренировался дотемна, заставляя тело вспоминать необходимые движения.

Обалдевший от того, что он сотворил, плотник молча сидел на берегу, ожидая дальнейших приказаний господина. Утираясь принесенным Фудзико полотенцем и лакая из горлышка саке, несмотря на лето, он немало охладился и теперь стучал зубами, Ал нарисовал плотнику на песке необходимые ему к завтрашнему дню тренажеры для обучения самураев координации движений. Кроме того, он велел старосте притащить на плац весы, на которых можно было бы взвесить человека. После всех этих приготовлений Ал наконец добрался до своей одинокой циновки и, завернувшись в футон, забылся тревожным сном.

На следующий день Бунтаро и Оми уже ждали его на плацу, личный отряд Ала построился, как и вчера, рядом с Тахикиро.

Тщательно выговаривая слова и помогая себе жестами, Ал попросил Бунтаро и Оми выяснить, есть ли среди их людей умеющие плавать. Бунтаро командовал людьми Токугавы, Оми возглавлял самураев Касиги. Тот же вопрос Тахикиро задала отряду Ала.

Оказалось, что практически все люди Бунтаро умеют плавать, Оми мог похвастаться лишь десятком, умеющих хоть как-то держаться на воде самураев. В отряде Ала водобоязнью страдали восемьдесят из ста человек.

Сделав серьезное лицо, Ал потребовал, чтобы все умеющие плавать самураи шагнули вперед, затем выбрал из них людей, умеющих хорошо плавать, и, наконец, даже раздобыл несколько тех, кто уверяли, что сумеют обучить других.

Тахикиро тут же отобрала учителей плавания для отряда Ала. Было приятно, что девочка не нуждалась в дополнительных объяснениях. После чего Ал велел отобранным пловцам идти вместе с Тахикиро к морю, с собой он пригласил Бунтаро и Оми. Оба самурая поначалу делали вид, что им неинтересны новшества, которые собирается вводить Ал. Но, как и следовало ожидать, первая же демонстрация возможностей доски для серфинга, повергла их в шок.

Вопреки настоятельным просьбам Ала, Бунтаро тут же разделся и попытался подчинить себе непокорную доску, но потерпел фиаско, рухнув в воду. Дождавшись, когда самурай выберется на берег, Ал во всеуслышанье похвалил его за смелость. После чего весьма довольный собой плотник предложил вниманию Ала сделанные по его эскизам физкультурные снаряды. По сигналу мастера крестьяне и подмастерья утвердили их на берегу.

По тому, с какой страстью и яростью Бунтаро накинулся осваивать эти штуки, Ал понял, что тот уже готов покориться его воле.

Потренировавшись с отобранными для серфинга самураями, Ал отправился домой перекусить, после чего они с Тахикиро вновь вызвали к себе плотника и Муру, потребовав у него немедленно изготовить как можно больше досок. Дерево должен был раздобыть Мура. Более или менее освоившись со стилем местной жизни, Ал не считал нужным побеспокоиться на счет того, где Мура возьмет строительный материал. Мура – он кто? Он староста, стало быть, это его головная боль, а не как не хатамото самого Токугавы, которому и без Муровых хлопот дел хватает.

После Ал затребовал у старосты шелк для построения первого дельтаплана. Не зная слова «шелк», он был вынужден попросить Фудзико подойти к ним и, зажав между пальцев рукав ее кимоно, показал жестами, что сматывает шелк в рулон.

Должно быть, староста начал спорить с Фудзико, толкуя ей о цене заказа, но та сурово, но вежливо оборвала его на полуслове. Ей, самураю, дочери и внучке даймё, было невозможно слушать разглагольствования глупого крестьянина относительно денег. И тем более позволять портить настроение столь низменными темами своему господину.

Самураи, и даже очень богатые самураи того времени, были не приучены держать в руках деньги, вести подсчеты, точно презренные торговцы или ремесленники, решать, сколько следует оставить на жизнь, содержание лошадей, самураев и слуг, а сколько можно пропить с друзьями. Все финансовые вопросы в доме решали жены и наложницы, доходило до того, что идущий по городу и пожелавший поесть в харчевне самурай не имел в кармане денег для уплаты заказанного блюда. Впрочем, если самурай был местным, с него никто и не спрашивал, привычно отсылая счет жене или отправляя слугу в дом самурая за деньгами. Исключение составляли самураи, находящиеся в чужом городе, по делам своего господина. И если такой самурай пускался в путь без свиты и наложницы, которая держала в руках его деньги и оплачивала счета, ему приходилось брать с собой заранее высчитанную подругой сумму денег или питаться в полковой кухне, что было не всегда удобно.

Очень часто самурайское жалование получала самурайская жена или наложница. Она же отмеряла, сколько денег пойдет на содержание дома, выплату жалования воинам, входящим в отряд мужа, если таковые имелись, оплачивала повара и слуг. Жена или наложница должна была готовить подарки начальству и друзьям мужа, стараясь не пропускать дат, а также оплачивала посещение мужем куртизанки или выдавала ему требуемую для его телесных нужд сумму. В общем, странная была Япония, странная, но по-своему притягательная.

Желая помочь Фудзико укротить вдруг вышедшего из повиновения Муру, Ал медленно поднял палец вверх, произнеся полным значения голосом: «Токугаеа тамени» – Для Токугавы. После чего дела пошли поживее.

Ночью Ал ворочался с боку на бок, не в силах заснуть. Мысли, одна интереснее другой, подобно пчелам в улье, гудели в его голове. Ал сел, не зажигая огня. Сквозь полуоткрытые седзи на него глядели крупные звезды.

Ужасно хотелось курить. Но об этом лучше было не вспоминать. Он вышел из дома, нащупав в специальном ящичке у крыльца сандалии. После чего взял доску и хотел было уже пойти к морю, как вдруг в доме раздался какой-то шорох, и за его спиной появилась тень.

– Тахикиро-сан? – спросил он, заранее зная ответ.

– Хай, Андзин-сан. – Девушка была одета в ночное кимоно, ее волосы были растрепаны. Ал кивнул на доску, и Тахикиро снова ответила «хай». Вместе они вышли из калитки и устремились в сторону пристани. За поясом девушки привычно поблескивали два самурайских меча.

В ту ночь он учил ее серфингу, и, в конце концов, отважная дочь корейской амазонки преуспела в этом деле. Ал был горд за свою наложницу, которая, должно быть, действительно происходила из семьи женщин-воинов. Но еще больше он радовался за себя и за то, что сумел-таки заслужить доверие этой дикой и опасной девахи, сделав ее своим личным телохранителем и другом.

Другой радостью и победой был Бунтаро, который теперь самозабвенно тренировался, смотря на Ала снизу вверх, как и подобает салаге и неофиту смотреть на своего боевого командира и гуру.



* * *





Жизнь в прозрачных домах не оставляла шанса на интимность и столь привычное Алу одиночество.

Хотя он уже привык к тому, что в бане его моют и трут совершенно голые банщики. Мужчины и женщины трудились вокруг господина, даже не удосуживаясь прикрыть чем-нибудь свои гениталии.

Ал старался не смотреть, закрыться, отдаться приятным ощущениям горячей воды, жесткой щетки, прикосновениям сильных рук массажиста Но он до сих пор стеснялся справлять естественные надобности прямо в поле, во время проведения учений.

«Почему нельзя сделать обычный сортир, с крышей и дверьми, выкопать яму и…»

– Плац. Это наш дом, наша школа! Как можно гадить в доме, а затем ходить по дерьму?! Какие же вы цивилизованные люди после этого?! – налетел Ал на Оми в один из первых дней учебы.

– На какое дерьмо? – не понял он, придирчиво оглядывая вытоптанную самураями землю. – Я не вижу никакого дерьма.

За его спиной очень довольная собой старуха улыбалась, выставляя напоказ голые десны. В правой руке ее болталось ведро, а в левой она держала совок.

На краю поля Ал приметил еще с десяток ловцов дерьма – все они были крестьянами из Андзиро.

Меж тем старуха поблагодарила Оми за то, что тот разрешил ей убрать за собой, и заковыляла к следующему, присевшему под кустом самураю.

Убедившись, что тот собрался испражняться, а не отдыхать, старуха чинно встала поодаль, сложив руки на животе.

В то время в Японии практически не было животноводства. Далеко не все самураи могли позволить себе лошадь. Не было домашних животных, разве что собаки и, совсем редко, – кошки. Не было животных, значит, не было и навоза.

Поля удобрялись разведенным в воде человеческим дерьмом. Посему не было ничего постыдного в том, чтобы собирать это самое дерьмо, где бы оно только ни валялось.

Ала отвлекли от размышлений ругань и грубый окрик. Он повернулся как раз в тот момент, когда один из его новых самураев выхватил из-за пояса меч, секунда, и голова стоящего ближе всех к нему крестьянина с глухим стуком грохнулась на землю. Тело еще стояло какое-то время, обливаясь кровью. После – труп рухнул в притоптанную траву.

– Ну, что ты делаешь? – Оми лениво подошел, к преспокойно вытиравшему свой меч самураю. Растягивая слова, как человек вынужденный заниматься скучным и нудным, но все-таки необходимым делом.

Ал сглотнул. Его трясло. Но он пересилил себя и заставил подойти ближе и встать рядом с Оми В конце концов, убийца принадлежал к его отряду, а убитый крестьянин был человеком Оми.

– Андзин-сан ведь сказал, это наш дом, ты в своем доме гадишь? – Оми специально говорил простыми словами, чтобы Ал мог понять, о чем идет речь.

– Гоменосай, Оми-сама. – Извините, господин Оми. – В спокойном голосе самурая не слышалось раскаянья. – Крестьяне чрезмерно раскудахтались. Из-за куска моего дерьма, я полагаю. Вот я и маленько успокоил их.

– Одного хорошо успокоил, – улыбнулся Оми.

– Одного уж наверняка отучил болтать. Да и другой в следующий раз будет знать, как вести себя на плацу. – Он повел глазами, отыскивая среди стоящих на коленях крестьян провинившегося.

– Андзин-сан. Извините, – вежливо склонил голову Оми. – Быдло иногда нуждается в хороших уроках. А иногда и в очень хороших.




Глава 39


Если ты не знаешь, куда двигаться дальше, если решаешь между «остаться в живых» или «умереть» – выбирай последнее. Еще никто из выбравших добровольный отказ от жизни не пожалел об этом.

    

Из сборника правил для идущих по Пути Духа. Рекомендовано к прочтению юным отпрыскам самурайских семей. Разрешено официальной цензурой правительства Эдо, Индзу, Осаки.









Дни Ала теперь летели с бешеной скоростью. Он плавал с самураями, тренировал серфингистов, учил язык по учебнику дона Алвито, тренировался сам с мечом и луком. Здесь его учителями выступали поочередно Бунтаро и Тахикиро. И дядя, и племянница одинаково хорошо постигли науку убивать. При этом племянница даже превосходила своего дядю по части свирепости и любви к изощренным убийствам, в то время как Бунтаро рубил сплеча стараясь быстрее нейтрализовать противника, а не доставить ему максимум неприятных ощущений. Разойдись Усаги Тахикиро по-настоящему, и никому уже не было бы пощады. Ал видел ее в бою и был рад, что сумел найти общий язык с одержимой манией убийства фурией.

Однажды, после тяжелого дня, Ал подошел к Бунтаро, с которым последнее время сдружился, и попросил его зайти после плаца к нему. Дома, приняв, как это уже было заведено, ванну и переодевшись во все чистое, оба самурая устроились в небольшой беседке, которая в это время дня сохраняла особую прохладу. Ал прошел в дом и, отперев свой сундучок, к которому он под страхом смерти не разрешал никому приближаться, вынул оттуда словарь дона Алвито, а также писчие принадлежности и вернулся к ожидавшему его Бунтаро.

Попросил принести холодного сакэ для себя и подогретого для гостя. – Ал просто не мог пить в такую жару горячий алкоголь. Одетые по случаю приема дорогого гостя и родственника в изящные кимоно, Фудзико и Тахикиро помалкивали, подливая мужчинам напитки, и старались быть как можно менее заметными и более полезными в сложном деле, о котором Ал хотел посоветоваться с Бунтаро.

Первым делом Ал рассчитывал навести некоторый порядок проведения занятий на плацу, разделив их на уроки. Таким образом, самурай, который должен был учиться плавать и заниматься серфингом, мог посещать оба предмета в один день. А сам Ал, который не только преподавал искусство владения доской, но еще и учился у Бунтаро, мог бы, не отрывая последнего от занятий с его самураями, вписываться к нему на время урока, никому не мешая и не создавая дополнительных трудностей.

Как ни странно, Бунтаро сразу же понял идею Ала и даже подал несколько ценных предложений, искренне благодаря Андзин-сан за столь дельный совет.

Вторым пунктом Ал рассчитывал договориться о проведении с самураями уроков дзюдо, для чего желал привлечь Муру. Из книги он знал, что староста – являлся в прошлом мастером. Бунтаро ничего не знал о таких талантах Муры, но Фудзико подтвердила, что уже слышала об этом от старшей наложницы старосты, которой можно было верить, так как она шпионила за мужем по ее, Фудзико, приказу.

Бунтаро снова поблагодарил Ала за смекалку, после чего Ал развернул перед самураем свой секретный план построения дельтаплана.

Он знал, что у него не хватит слов, для того чтобы толковым образом объяснить, что к чему, посетовав только на то, что проклятый Мура не может раздобыть для него необходимого количества шелка, отговариваясь тем, что Андзиро – деревня, а не город.

Ал заверил Бунтаро в том, что как только ему удастся построить хитроумное устройство для полетов по небу, он, Бунтаро, будет первым, кто это увидит, а может быть, даже и опробует.

Ал планировал создание двух отрядов: небесного под рабочим названием «Сокол», и отряда серфингистов «Акула». Две принципиально новые силы с почти что неограниченными возможностями и расчетом на неожиданность.

Как ни странно, Бунтаро не стал возражать против затей Ала, доказывая, что-де это невозможно, и не было еще такого, чтобы самураи по небу летали. После демонстраций возможности доски Бунтаро поверил в гений Ала и старался не пререкаться с ним по пустякам. Во всем рассказе Золотого Варвара он лишь возмутился и вознегодовал на Муру: первое, тот скрыл, что является хорошим борцом, и второе, что формально посмел отказать хатамото Токугавы в куске шелка! Последнее тянуло, как минимум, на немедленное отсечение головы, причем как его, так и всех членов его семьи и обслуги, вплоть до последней шелудивой суки.

Ал просил его помощи, и Бунтаро был обязан ему эту помощь оказать. При этом было непонятно, почему с таким простым делом не смогла справиться Фудзико. С гневом он воззрился на племянницу, задрожавшую от его взгляда, точно попавшая в силки пичуга.

Наконец, справившись с собой, он велел немедленно пригласить для дальнейшего разговора Оми, желая ткнуть его носом в дерьмо, оставленное его собственным старостой. Отказ исполнить приказ хатамото простым крестьянином – был невероятным проступком, за который было мало снести головы только семейству Муры, виноваты были Касиги!

Оми, чей дом был виден из окна беседки, не заставил себя долго ждать. После всех обычных в таких случаях поклонов Бунтаро приступил к сути дела, не вдаваясь, однако, в подробности относительно того, для чего Андзин-сан понадобился шелк.

– Странный человек ваш староста, господин Оми, – выплюнул ядовитые слова в лицо молодого человека Бунтаро, чья мощная фигура занимала чуть ли не половину беседки. А голос вдруг сделался медоточивым и одновременно с тем горьким и до нельзя оскорбительным. – Как своей наложнице шелка задницу прикрыть, так это он может раздобыть. А как хатамото самого Токугавы приказал, так, какой шелк, мы в деревне?! Чертов Мура достоин быть четвертованным при жизни! Сначала руки, которые не туда лезут, затем ноги, за то, что не туда его несут. Член, чтобы… сами понимаете. А то, как таранить врата куртизанкам, это он может. А как выполнить приказ, так нет… Да что я говорю, когда ему, он же деньги копит, чтобы вперед своих господ купить ночь с куртизанкой первого класса, которую Гёко-сан обещала на днях привезти из Миссимы. На меньшее он уже не согласен!..

При упоминании о куртизанках Оми вздрогнул.

– Вперед своего даймё и хозяев, поди, не сунется. А сунется, так я лично его сувалку собакам скормлю, – пообещал он. Тут же, правда, придя в себя и вернув приличествующий самураю достойный вид, Оми вежливо поклонился Бунтаро: – Благодарю вас, господин Тода, за то, что вы указали мне на непорядки в деревне. Мура будет примерно наказан за свои упущения. Что же касается шелка, то надеюсь, Андзин-сан не откажется принять рулон в подарок от семьи Касиги. – Вежливо поклонившись, он вновь сделался хозяином положения.

Ал смотрел на Оми, понимая, что Бунтаро невольно сделал юношу его врагом.

«Какая глупость!» – досадовал на себя Ал. Ведь еще читая книгу, он думал, как было бы здорово подружиться с этим умным и талантливым человеком.

Проводив Бунтаро и Оми, Ал пригласил Тахикиро искупаться, и она с готовностью, заткнув за пояс пару стилетов и нацепив соломенную шляпу в виде конуса, побежала за своим господином.

Вода была просто парная, солнце уже начало свое величественное нисхождение, не обжигая Ала и его юную спутницу. На берегу они разделись и вошли в воду. Ал уже привык, что наложница всегда плавала недалеко от него, не приближаясь и не отдаляясь Она купалась, ныряла, вертелась в воде как маленькая русалка. Ал любовался на красоту и грацию девушки, иногда жалея, что она не желает его.

Должно быть, это все-таки было упущением, что он предоставил сестрам свободу от его мужского внимания. Наверное, было бы правильным спать с одной из них или с обеими: ночь с одной, а затем ночь с другой… или сразу с двумя.

Было приятно думать об этом, наблюдая, как плещется в воде грациозная фигурка и летят золотистые в солнечном свете брызги.

Неожиданно Ал посмотрел в сторону берега и ужаснулся. На том месте, куда они с Тахикиро положили свои кимоно, теперь сидел самурай. Его лошадь тут же пощипывала траву. Это было упущением, что они одновременно вошли в воду. Всему виной было дневное время, когда ни Ал, ни Тахикиро не ожидали нападения и расслабились.

Снедаемый дурными предчувствиями Ал поплыл к берегу, окликая девушку, но та и сама уже видела самурая. Они вышли из воды почти одновременно. В этот раз Тахикиро не плелась за ним, как это было принято у японских женщин, а шла вровень, даже на полшага впереди, готовая разорвать зубами глотку любому, кто только попытается причинить зло ее господину.

Заметив приближение Ала и Тахикиро, самурай поспешно встал на колени, оправив свое кимоно. Теперь Ал узнал его, это был нескладный, смешливый юноша, которого он первым отобрал для своего отряда.

Самурай ткнулся лбом в землю, затараторив нечто нечленораздельное. Затем резко поднял голову и, вытащив из ножен меч, подал его Алу.

Ничего не понимая, Ал уставился на Тахикиро, и она начала объяснять ему сказанное, пользуясь понятными господину словами.

Оказывается, юноша был из очень почитаемого самурайского рода, он был старшим сыном брата даймё Киямы. Мать послала его служить господину Кияме, и тот поначалу принял родственника в свою личную охрану. Но парень в первый же день умудрился проворонить сбежавшего из клетки здоровенного паука внука даймё, который неминуемо должен был проползти мимо его поста. И который перепугал наложниц господина Киямы, и особенно его младшую, беременную любимицу, которая слегла затем после полученного потрясения. Разгневанный даймё приказал услать нерадивого родственничка в пограничный отряд, несший службу на границе владения господина Киямы с господином Оноси. В первый же день службы отряд, в который был определен юноша, умудрился попасть в засаду. Из всей сотни в плен угодил только его десяток.

По всем правилам пленных должны были тут же обезглавить, но юноше и здесь удалось проскочить мимо своей удачи, обманув стражников и сбежав от них. В результате чего всем его друзьям было предложено сделать себе сэппуку, и они ушли из жизни с честью, он же остался с несмываемым позором. Мать и отец, услышав о постигших сына несчастиях, отреклись от него, то же сделал и господин Кияма. Так парень сделался изгоем и ронином.

На счастье в ронинах он пробыл недолго, несколько раз подряжался на временную работу – охранять товар купцов, сторожил у какого-то склада. Когда работы не было, приходилось подворовывать у крестьян. Потом, когда пронесся слух, что иноземец подбирает себе воинов, вместе с другими он пошел к Алу.

Юноша прервал рассказ, позволив Тахикиро поднять с песка кимоно и облачиться в него.

После того как молодой человек вернул себе звание самурая, он подумал было, что удача улыбнулась ему, но тут же снова потерпел неудачу, да еще какую. Все учителя, которых приставил к самураям Ал, кляли парня на чем свет стоит за нерадивость и бесталанность.

Поэтому он и принял решение прийти к Алу, чтобы тот покарал его по всей строгости, как и следовало сделать настоящему командиру, в рядах которого затесалось эдакое чмо.

– Ладно, понял, – остановил Ал Тахикиро. – Ты умеешь плавать? Ойогу? – обратился он к юноше.

Тот с отвращением поежился.

– Серфинг?

При одном упоминании о проклятой доске самурай позеленел, изображая жестами, что его сейчас вырвет.

– Понятно… – Ал дотронулся до рукояти предложенного ему меча.

Юноша набрал в легкие побольше воздуха и, сев боком к Алу, подставил ему свою шею.

– Додзо, Андзин-сан. – Пожалуйста, Андзин-сан, – глухо выдавил из себя он. – Домо аригато. – Большое спасибо.

– Меч? – спросил Ал, обнажил меч и сделал несколько движений, которым учил его Бунтаро.

– Хай! – Юноша восторженно застрекотал.

Тахикиро перевела для Ала:

– Самурай говорит, он умеет драться.

Ал показал руками, что натягивает тетиву лука.

– Хай! – Юноша закивал головой.

– Понятно. – Вакаримас. – Ал вытащил из-под задницы парня свое измятое кимоно и, делая вид, что не заметил этого, оделся, кивнув головой, чтобы самурай шел за ним.

Добравшись до дома, он первым делом подошел к весело выскочившей ему навстречу Фудзико.

– Сделаем так. – Он показал в ее сторону. – Ты, – он ткнул в сторону самурая, – жить мой дом. Служить госпожа. Охранять! Понял?

– Понял. Но я хочу идти на войну! – попытался возразить парень.

– Какого черта! – рявкнул на него Ал по-русски, понимая, что пацан здорово скучает по отцовской порке. – Фудзико-сан моя жена! Если что, ты мне за нее головой ответишь! Понял?

– Хай. Вакаримас! – Да. Понял! – с восторгом прокричал пацан. Его лицо просияло.

– Корми его получше, – попросил он Фудзико, но та и сама все уже давно поняла.




Глава 40


Во имя Отца, Сына и Святого духа.

ENTER.

    

Молитва Алекса Глюка









С самого утра господин Исидо был очень доволен. Во-первых, загнанный наконец в Эдо Токугава отдал приказ об освобождении матери Исидо, и та сообщала голубиной почтой, что направляется прямиком в Осаку, где будет счастлива вновь увидеть единственного сына.

Во-вторых, соколиха, которую он приказал выкрасть у Токугавы, для отвода глаз подпалив небольшой замок в Такамацу, где недруг держал для себя несколько соколов на случай охоты, оказалось, готовилась стать матерью.

Отвечающий за операцию самурай доложил, что все сделано самым естественным образом, с гор, близ Токушимы, за две недели до этого была согнана шайка разбойников, которые отправились шастать по окрестностям. Так что, в случае возникновения непредвиденных осложнений с властелином Эдо, всегда можно было сослаться на разгул лихих людишек и пообещать их изничтожить.

Для инспекции, которую должен был послать Токугава на расследование дела с поджогом и уничтожением всех самураев и обслуги охотничьего замка, у Исидо имелись идеально обгоревшие трупы людей и птиц. Всех, кроме одной – любимой соколихи Токугавы. Та, какая жалость, вероятнее всего сгорела дотла. Но такова карма, и ничего не поделаешь.

Соколихе намеренно покалечили крыло, тем не менее лекарь и сокольничий Исидо уверяли его в один голос, что это не помешает птице снести яйцо и высидеть птенца.

Но это еще не все, гостившая у него уже второй месяц, против своего желания, мать наследника госпожа Осиба наконец, похоже, смекнула, что от нее требуется, и просила о встрече.

«Да, Будда на твоей стороне, Исидо». – Комендант осакского замка нежился в новом шелковом кимоно, таком нежном, что казалось, будто ткань ласкает каждый дюйм тела господина.

Он подумал, что теперь было бы неплохо выпить чая, и тут же словно из-под земли, рядом с Исидо появился изящный молодой человек, одетый в женское кимоно лилового цвета с рисунком в виде темных бабочек и синим оби. Юноша грациозно опустился перед даймё на колени, сервируя маленький изящный столик, недавно подаренный Исидо знающим о его пристрастье к изящным вещам господином Киямой. На лице юноши светились и плясали блики от чашки, в которой плескался солнечный зайчик.

Исидо протянул руку, но пронес ее мимо чашки, дотронувшись до лица молодого человека. Прекрасные глаза увлажнились, кожа на лице порозовела, отчего юноша сделался еще более желанным, чем был за минуту до этого. Господин Исидо совсем уже решился немедленно предаться наслаждению с фаворитом, как вдруг его отвлекла тень на седзи. Он вспомнил, что назначил встречу с начальником охраны, и теперь, должно быть, помощник Исидо топчется за дверью, ожидая, когда можно будет войти.

С неохотой комендант оторвался от созерцания совершенного лица юноши и позвал помощника. Обиженный фаворит изобразил на лице улыбку, досадуя в глубине души на непрошеного гостя. Желая подразнить господина и утвердиться в глазах слуги, юноша с покорностью и смирением занял место за правым плечом господина, где полагалось сидеть его жене или наложнице.

Эта вольность не скрылась от глаз помощника, и он пообещал, как только Исидо прельстится заносчивым юнцом, забрать его красивую голову или подложить в чай отравы.

– Что там у вас? Нагае-сан?

– Начальник охраны дожидается вашего вызова. Я велел ему поскучать немного в галерее, – вежливо сообщил помощник, – я думаю, у него плохие вести. В руках похоронный ящик.

Исидо съежился, но быстро взял себя в руки, велев пропустить начальника стражи. Не ожидавший подобного поворота юноша встал и неслышно скрылся за седзи.

– Кто? – спросил Исидо, лишь только уродливая медвежья рожа Нагае показалась в дверях. Глаза Исидо не отрывались от ящичка.

Нагае поклонился, как того требовал этикет, но не выдержал всех требуемых в таких случаях поклонов, а просто открыл перед Исидо уже пахнущий корицей и благовониями, чтобы скрыть запах разложения, ящичек.

Как ни крепился Исидо, ему пришлось вскрикнуть, заплакав от жалости. Перед ним лежала голова его юного любовника Накано, последней и долго выстраданной страсти. Юноша, почти мальчик, принадлежал к древнему самурайскому роду. Целый год, небывалое время, Исидо добивался взаимности, и наконец это свершилось.

– Нага-сан – сын Токугава-сан, свидетельствует, что Накано-сан закончил свою жизнь благородно и достойно. Он сам присутствовал во время совершения сэппуку, и нашел поведение Накана-сан очень хорошим и достойным всяческих похвал. Сначала он помог совершить сэппуку трем своим друзьям. Но когда он сам должен был обнажить свой живот, никого уже не оказалось рядом, и Нага-сан распорядился приставить к нему одного из своих лучших самураев. Потом, когда все свершилось, он приказал вымыть и вычистить головы самураев, чье поведение счел безукоризненным, и отправить к вам для дальнейшего погребения. Все ящички находятся в моем паланкине, если хотите, я распоряжусь, чтобы их внесли сюда…

– А этот палач не пишет, почему моих людей вынудили совершить самоубийство? – Лицо Исидо вдруг сделалось белым как мел, на лбу прорезались крупные морщины.

– Он пишет, что ссора произошла из-за плохих манер их командира, господина Фумихиро. И, насколько я имею честь знать его, смею предположить, что это может быть правдой. Даже наверняка. Господин Фумихиро, которого вы отправили с посольством к господину Нага, вполне мог наговорить дерзостей, а если выпьет, мог и потерять лицо, наорав на кого-нибудь или высказав что-нибудь колкое в адрес вашего врага Токугавы. Господин Нага так и пишет, что была затронута его честь и честь его благородного родителя. И я думаю, – он вздохнул, – ему следует поверить. Насколько я знаю господина Фумихиро…

– Ступайте. – Исидо поднялся и, шаркая ногами, доплелся до столика с шахматной партией, рухнув перед ним на колени, отчего фигурка серого короля затряслась и чуть не слетела с доски. В последний момент комендант поймал ее и утвердил на месте. – Ты ударил меня в самое сердце, подлый Токугава. Ты лишил меня радости. И теперь я лишу тебя твоего счастья. Я заберу головы всех твоих сыновей и наложниц, всех, кого ты любишь, с кем ты привык смеяться и любоваться закатами и восходами. Всех, кто сколько-нибудь дорог тебе. Я отомщу тебе, Токугава. Ты сделал свой подлый ход. Следующий ход за мной.




Глава 41


Постоянно бежать куда-то трудно, так как можно запыхаться и устать. Но как приятно после долгого бега постоять и подумать, нет – посидеть и помечтать, нет, взять подушку и уснуть.

То же самое – справедливо ко всей жизни человека. Прилагайте большие усилия, пока вы молоды, отдыхайте в старости, и мирно усните, когда придет время умереть.

    

Cuдa Китинсукэ









Три месяца упорной подготовки дали свой результат. Теперь уже на практике Ал убеждался в справедливости мнения, будто бы самураи являются самыми сильными и выносливыми воинами на земле. Алу нравилось то почтение, которое они оказывали ему, желая услужить, немножко скрасить жизнь или хотя бы в точности выполнять все приказы, вплоть до малейших распоряжений.

Поначалу эта готовность слепо выполнять волю командира доводила Ала до белого каления. «Свою голову иметь надо!» – ругал он смиренно стоящих перед ним на коленях воинов. Постепенно он начал понимать, что головы-то у японцев есть и работают что надо, с одной лишь разницей. Там, где европеец спасал бы свою шкуру, японец из кожи вон лез, желая угодить любимому начальнику.

Токугава убрался в Эдо, не дождавшись нескольких часов до того, как Ала посетила великолепная идея создания отряда серфингистов, а он особенно не задумывался, к худу это или к добру.

Было плохо – потому что рядом не было Марико, которая очень нравилась ему как женщина и которая, в конце концов, могла бы четко и ясно объяснять самураям приказы Ала. На подготовку к разговорам с японцами уходила уйма времени. Ал сначала составлял со словарем необходимые ему предложения, затем разучивал их. Недостающую информацию приходилось рисовать или показывать жестами, что привносило массу неудобств.

Хорошо же было уже потому, что над Алом не было никакого начальства. Иногда на плац забредал Ябу, но хозяин Индзу практически никогда не касался дел самого Ала, по привычке ругая самураев или беседуя с Бунтаро.

Ал чувствовал себя хозяином положения. Он не должен был перед кем-то отчитываться, доказывать свою правоту. Это было приятно.




С другой стороны, Ал жутко уставал, проводя все свое время в подготовке боевых отрядов «Акула» и «Сокол». Но три месяца упорной работы не прошли даром. Он был готов к тому, что Токугава может учинить внезапную инспекцию, и был уверен, что самураи не подведут.

Правда, за время подготовки отрядов утонуло семь человек, одного Алу удалось вытащить из воды, когда неудавшийся серфингист уже отчаялся выбраться на берег. Это был самурай из отряда Оми.

Видя, как Ал переживает потерю людей, Бунтаро встряхнул спасенного самурая, о чем-то быстро его спрашивая. Тот покаянно склонил голову, соглашаясь с военачальником.

«Что он пристал к этому несчастному сукину сыну? – недоумевал Ал, выжимая кимоно, которое он не успел снять с себя, бросившись в воду. – Ну не удержал человек равновесия, получил доской по балде – бывает»…

– Самурай, которого вы изволили спасти, не умеет плавать и скрыл это! – наконец сообщил Бунтаро, пнув провинившегося ногой. – Он достоин позорной смерти.

Ал посмотрел в глаза самураю. Тот начал кланяться, что-то лепеча в свое оправдание.

Ал ничего не понял, и на помощь ему пришла слышавшая весь диалог Тахикиро. Она уже приучилась общаться с господином простыми словами, дополняя сказанное жестами.

– Такеда-сан, – она кивнула в сторону самурая, – говорит, что это бесчестие для него не участвовать в передовом отряде «Акула». Потому что его предки уже тысячу лет являются самураями. А значит, он должен быть впереди.

– В авангарде, – помог ей Ал. – Он же не умеет плавать. А я сказал, если самурай уметь плавать – серфинг можно. Если не уметь – нельзя.

– Да. Такеда-сан понимает, что он провинился, и просит вас наказать его.

Последнее можно было и не говорить, все у этих проклятых японцев сводилось к простейшей формуле: приказ – нарушение – наказание. Все почему-то больше заботились о том, чтобы умереть почетной смертью, нежели чтобы выжить и досадить как можно большему числу врагов.

– Пусть учится плавать. Тренируется каждый день. Здесь, с господином учителем. Это хороший самурай. Выбрасывают мусор. Это не мусор. – Ал был доволен собой и своим японским, хотя и сознавал, что тот далек от совершенства. Главное, чтобы его понимали и он улавливал суть сказанного, остальное придет.

Ал специально сказал «здесь с учителем», потому что получивший приказ самурай мог тренироваться и в одиночестве, а с его дурной башкой и полным отсутствием тормозов, такие тренировки в открытом море могли угробить упертого дурака.

С японцами следовало оговаривать каждую мелочь.

Ал недосыпал и был постоянно голодным, сказывалось отсутствие привычных продуктов. Особенно не хватало хлеба и кофе.

Поначалу, еще дома, он думал, что в отличие от Блэкторна, страдавшего в Японии от отсутствия хлеба и мяса, он любит японскую кухню и понимает их обычаи. Черта с два! Японская кухня XVII века разительно отличалась от традиционной кухни нашего времени. Так, в ней совершенно отсутствовали блюда, содержащие животные жиры, молоко, масло. Почти совсем не было яиц.

Поняв, что хозяин страдает от отсутствия привычной ему пищи, Фудзико послала сестру на охоту, и та приволокла упитанного фазана.

Повар сразу же отказался потрошить птицу, умоляя Фудзико тут же казнить его, как не справившегося с обязанностями. Рядом с отцом на коленях стояли все его шестеро детишек. Фудзико пришлось пригласить на один вечер повара-христианина, вычтя деньги, полагающиеся за готовку, из жалования своего повара.

В этом плане она полностью поддерживала точку зрения мужа, не любившего зря проливать кровь. Тем более что в деревне было проблематично отыскать подходящего повара, а на доставку другого из Осаки или Эдо ушла бы уйма времени.

За три месяца пребывания Ала в Андзиро Фудзико сделалась совершенно необходимой ему. Так, каждый день он вставал, и она или служанка уже несли ему чистое и отглаженное кимоно, набедренную повязку, пояс и носки. Когда он возвращался домой, его всегда ждала ванна, еда и саке. Она вела все его дела, неизменно извиняясь, если он выпивал больше того, что имелось в доме.

Наконец, Фудзико регулярно отправляла деньги кормилице, воспитывающей малыша, которого ее господин назвал своим сыном. Сам Ал за все три месяца так и не сподобился повидаться с приемышем, зная, что Фудзико все устроит наилучшим образом.

Ал любил ее веселость и усердие, то, как она старалась помочь ему, взвалив на свои хрупкие плечи все домашние заботы и предоставив Алу выполнять свой долг перед Токугавой.

Фудзико даже научилась владеть пистолетами, так как считала, что это может ей пригодиться, если мужу будет грозить опасность.

Все это не могло не трогать Ала, заставляя его относиться к своей наложнице с теплотой и нежностью.




Глава 42


Если кто-то попросил тебя помочь ему лишиться жизни, но ты не хочешь этого и не можешь найти достойную причину, чтобы отказаться, делай то, о чем тебя просят.

Беспричинный отказ большая обида.

    

Из высказываний Тода Бунтаро









Однажды, во время учений, к Алу подбежала домашняя служанка, обычно подающая ему по утрам горячее полотенце ошипури, она громко и невнятно бормотала что-то, кланяясь и упрашивая его идти с ней.

Из всего ее лепета Ал уразумел только одно, что-то случилось с Фудзико. Скорее всего, что-то ужасное.

В этот момент Ал занимался подготовкой стрелков. Кивнув готовому поразить мишень Бунтаро, чтобы тот подменил его, Ал побежал к дому.

Фудзико ждала его на веранде. Не умываясь, он влетел к ней, на ходу сбрасывая сандалии.

– Фудзико? Нан дec ка? – Что такое?

Фудзико сидела с застывшим лицом, смотря в одну точку. Она не среагировала, когда Ал, огромный и взъерошенный, влетел на веранду, рухнув перед ней на колени.

– Фудзико? Ион dec ка? – повторил Ал, тронув ее за плечи.

Звуки голоса господина вернули ее к жизни, и женщина залилась слезами, прикрывая лицо широким рукавом кимоно.

– Фудзико? Господи! Что же случилось? – Ал старался отвести ее руки от лица. – Аната-но кибун дайдзебу дec ка? – Как твое здоровье?

– Аригато, генки дec. – Спасибо. Все хорошо. – Ответила она сквозь слезы.

Ал обнял ее и начал укачивать, как маленького ребенка.

Фудзико попыталась было отстраниться, что-то объясняя ему. Наконец, он вышел с веранды и, велев служанке принести госпоже чай, отправился к своему сундучку, в котором хранился словарь дона Алвито. Достав книгу и еще раз глянув на шелковую пеленку, в которую был завернут младенец, принесенный кормчим в первый день, он вернулся на веранду.

Увидев Ала со словарем в руках, Фудзико тут же отослала служанку, объясняя что-то. По ее лицу лились слезы. Из всего запутанного рассказа, Ал выделил слово «окачан» – беременность. После которого Фудзико показывала на свой живот, делая рукой знаки, что тот увеличивается.

– Ты беременна! – выдавил из себя Ал. – Аната-ва окачан дec ка? – вроде бы это должно было звучать так.

Фудзико кивнула головой.

– От кого? Даре дec ка? Даре?! Кто? – Он тряхнул наложницу за плечи, так что ее голова дернулась, а из прически выбились несколько прядей. Волосы упали на мокрое лицо. – Даре?! – рычал Ал, прекрасно осознавая, что если он поднимет крик, это заклеймит вечным позором и Фудзико, и его самого.

Фудзико снова принялась что-то лепетать. Теперь из сказанного Ал выделил слово «муж».

– Я твой муж! – Ал ткнул себя в грудь. – Со дec ка? – Так ли это?

– Хай. Coдec. Демо. Да. Это так. Но… – снова последовала трескотня.

Безумными глазами Ал следил за тем, как руки Фудзико показывали куда-то за ее спину. Значит, речь шла о прошлом. Потом она рубанула ребром ладони воздух, словно отсекала чью-то голову.

– Понял. Хай. Вакаримашта, – выдохнул Ал. Теперь все действительно вставало на свои места. Он знал, что муж Фудзико был повинен в преступлении против своего сюзерена Токугавы, за что его казнили как государственного преступника. Его и маленького сына. После этого, почти что сразу, Фудзико сделалась его наложницей. Значит, она уже тогда была беременна и не знала об этом.

Ал попросил подать чая, а сам пошел в приготовленную для него ванну. Безусловно, Фудзико была невиновна ни перед ним, ни перед законом. А значит он не имел права орать на нее или тем более выставлять из дома. С другой стороны, ребенок, которого носила под сердцем Фудзико, был не от него.

– Ну и бог с ним, – решил наконец, Ал. – Я уже взялся однажды воспитывать чужого мне ребенка, почему же не двоих. – Эта мысль показалась ему интересной. – Ребенок Фудзико. Это все-таки ребенок Фудзико. А она мне нравится. Так что, если бы ты не ловил ворон, не мечтал о Марико и не проводил все время с самураями, давно бы уже жил с ней, и сейчас никто бы даже не подумал, что Фудзико могла быть беременной от своего первого мужа.

«Дурак и с роду так». – Он улыбнулся этой мысли, жалея, что не попросил подать в ванну саке.

Наконец, довольный и спокойный, он вернулся на веранду, на которой все так же сидела Фудзико.

– Ребенок это хорошо. Я люблю тебя, Фудзико, и полюблю этого ребенка. Все хорошо. Это будет мой ребенок. Все хорошо. Извини меня, – произнес он тщательно составленную речь.

– Йе. Нет – Фудзико помотала головой в знак протеста. Впервые она выступала против решения Ала.

– Почему?! – не понял Ал и на всякий случай повторил тот же текст, подкрепляя его понятными жестами. – Ты и я – муж и жена. Это наш ребенок.

– Йе. – Глаза Фудзико горели непоколебимым огнем. – Токугава-сан… – Она снова заговорила, повторяя пантомиму с отрубанием голов.

«Понял. Токугава повелел казнить не только мужа, но и все его потомство. Тогда все решили, что единственным сыном был двухмесячный ребятенок Фудзико, теперь, когда она знает, что беременна еще одним, ее долг как самурая уничтожить и его».

– Ребенка? – Ал вытаращил глаза. Интересно как она это сделает? Аборт? А умели ли в семнадцатом веке делать аборты? Или дождется, когда малыш родится, чтобы задушить его пуповиной?

– Нет! – теперь запротестовал он. – Ты моя наложница?

– Хеш, – с готовностью отозвалась Фудзико.

– Значит, и ребенок мой. Мой, поняла?!

– Йе, – снова возразила Фудзико.

– Мой! Я приказываю тебе, чтобы он был моим! – Алу захотелось ударить ее, да не просто ударить, а избить до крови. Он еле сдерживался. Мешало то, что нельзя было накричать на нее, задавить криком. Кругом были уши. Кругом шпионы. Следовало быть максимально осторожным. Тем более после того, как он понял, что ребенку угрожает опасность. – Я приказываю тебе молчать о том, кто отец этого ребенка. Поняла?

– Хай. – Глаза Фудзико наполнились слезами, она уже была готова сдаться.

– Химицу, – вспомнил он слово «тайна». – Поняла?

– Хай, – сдалась Фудзико, уже не сдерживая слез.

– Это мой ребенок, твой и мой. Мы муж и жена, поэтому никто не удивится, что у нас будет ребенок. – У него не хватало слов, на глаза тоже навернулись слезы. Не страшно, что это не мой ребенок, – продолжал он по-русски. – Главное, что это твой ребенок. Вакаримашта.

– Хай, – тихо соглашалась Фудзико, прижимаясь мокрым личиком к его груди. – Хай, Андзин-сан. Хай.



* * *





Токугава был в недоумении, одни его шпионы докладывали из Андзиро, что Золотой Варвар ходит по воде, яко посуху, другие, что он летает в небе.

Дрянь, а не шпионы! Всех пришлось казнить.




Глава 43


Если изловить, убить и сжечь ядовитую змею мамуси, гадина все равно возродится в первоначальном виде. Хотел бы я, чтобы достойные люди достигли такой степени самоконтроля и непогрешимости, чтобы всегда оставались сами собой.

    

Из изречений даймё Кияма









Внезапно зарядил дождь, белый дождь, льющийся беспрестанным потоком. Ал и Бунтаро были вынуждены отложить занятия с самураями до окончания ливня. Тахикиро уверяла, что дождь закончится буквально через пару дней, прося Ала не печалиться и не злиться на карму, мешающую выполнить приказ Токугавы.

Фудзико старалась всячески угодить просиживающему теперь дни напролет дома мужу. Целый день дом оглашался ее веселым щебетанием. Она радовалась жизни, тому, что Ал наконец-то дома, вкусной еде, гармонии падающих капель.

В доме кормилицы приемного сына Ала от накопившейся воды рухнула крыша, но, несмотря на то, что несчастье случилось под утро, когда семья спала, рыбачка умудрилась выскочить из дома, прихватив с собой доверенного ей господином ребенка. Своего грудного она вытащила уже при помощи подоспевшего с другими соседями Муры – мертвым. Другие дети выскочили и выбрались из дома самостоятельно.

Прихватив их с собой, но не приглашая зайти в дом, рыбачка рухнула перед Фудзико на колени прямо в набравшуюся у крыльца лужу, ткнувшись лбом в грязные ступени с налипшими на них за ночь улитками.

– Додзо, Фудзико-сама, гоменосай. – Пожалуйста, госпожа Фудзико, извините. – Она протянула хозяйке малыша. – Простите, что не могу держать его у себя дольше. Карма. – Она поклонилась еще раз. Мокрые и грязные дети молча переминались с ноги на ногу у калитки.

Фудзико приняла ребенка – пятимесячный карапуз казался вполне невредимым и, поблагодарив рыбачку, предложила ей с детьми временно расположиться в беседке, но та отказалась, сославшись на то, что староста позволил им пока перебраться в дом, служивший в Андзиро гостиницей. Рыбачка продолжала улыбаться и стоять на месте, этикет не позволял ей заговорить о деньгах на отстройку дома первой. Фудзико все поняла и, вздохнув, попросила, чтобы рыбачка пригласила к ней Муру.

«Карма, – подумала она. – Конечно, Андзин-сан не обязан за свой счет восстанавливать дом этой женщины, но возможно он захочет, чтобы его сын продолжал жить с кормилицей. Тем более после того, как ее собственный ребенок погиб, и молока, судя по всему, вдоволь. И тогда будет упущением, если я не распоряжусь восстановить дом в самое ближайшее время».

Видя, что рыбачка еле-еле сдерживается, чтобы не расплакаться из-за погибшего младенца, Фудзико сделала вид, что не знает о случившемся. Распрощавшись с кормилицей и всучив ей немного денег на первое время, Фудзико была рада, что смогла справиться и с этим непростым делом.

За полупрозрачными седзи слабо угадывался силуэт Андзин-сан, корпящего над словарем отца Алвито.

«Должно быть, он будет рад повидаться с малышом», – подумала Фудзико, улыбнувшись этой мысли и главное, тому, что теперь не надо было думать, чем заняться. Она оглядела ребенка и пришла к выводу, что его заляпанная грязью набедренная повязка и перепачканное личико вряд ли произведут приятное впечатление на хозяина.

Поэтому она позвала служанок, велев им вымыть ребенка и сбегать в деревню за материей на новую одежду для него.

«Ты плохая хозяйка, – усовестила себя Фудзико. – Приемный сын Андзин-сан – и твой приемный сын. Разве допустимо, чтобы сын хатамото выглядел как ребенок эта. Хорошо, что никто из соседей не видел его. В противном случае тебе следовало бы сделать себе сэппуку».

Через пару часов, когда Андзин-сан попросил подать чая, Фудзико вошла к нему и весело рассказала о визите кормилицы и о том, что хозяин, если пожелает, может повидать своего приемного сына.

Фудзико оказалась права, ребенок немного развеселил Андзин-сан, так что тот решил позволить ему пока пожить в доме. Фудзико уже подумала, что может не давать денег на восстановление дома рыбачки, но потом решила не отступать от задуманного. В конце концов, эта женщина повела себя безупречно и была достойна награды.

– Я хотел спросить о красивом домике, расположенном на площади сразу же за домом Оми-сан, – спросил Ал, оторвавшись от книги.

Наигравшийся ребенок заснул прямо у маленького столика, куда служанки подали еду для хозяина и хозяйки. Тахикиро с утра пошла к плотнику, по поводу постройки новых дельтапланов, и еще не вернулась.

– Это чайный домик. Вы бы хотели пойти туда? – оживилась Фудзико.

– Чайный домик. Это там, где находятся куртизанки?

– Да. – Она улыбнулась с видом заговорщицы. – Я видела несколько дней назад госпожу Гёко, мама-сан, она говорила, что в ее чайном домике новенькие. Молоденькая Тори-чан,[14 - Tbpu-чан – маленькая птичка (яп.).] куртизанка третьего класса, и Тсукайко,[15 - Тсукайко – укротительница змей (яп.). Учитывая то. что мужской половой орган в японской поэзии часто сравнивается со змеей, имя Укротительница Змей могли дать только одной из лучших куртизанок.] куртизанка первого класса. Обе из Нагасаки. Мама-сан сказала, что Тсукайко-сан знала многих португальцев и хорошо говорит на португальском и английском языках. Это очень красивая женщина. Она поет, танцует. Кроме того, если вы захотите посетить чайный домик, мама-сан приготовит для вас португальскую еду. В Нагасаки очень много иноземцев, и чайный домик, в котором работали Тори-чан и Тсукайко-сан пользовался громкой славой.

– Нет. Спасибо. – Ал задумался. «А почему, право, нет? Дождь как из ведра, не побегаешь с самураями, не поплаваешь в свое удовольствие. Остается одно, учить проклятый японский или гулять под дождем…»

Фудзико следила за выражением его лица.

– Господин мог бы немного развлечься, – прочла она его мысли.

– Да. Но, боюсь, это дорого…

– Господину не престало думать о таких пустяках, как деньги. Деньги есть. Это моя забота. Куда важнее счастье господина. – Зная, что Ал плохо понимает по-японски, Фудзико старалась говорить простыми предложениями. – Хотите, я схожу и договорюсь с мама-сан. – Она вскочила, легкая, словно птичка. – Сегодняшний вечер вам подойдет?

– Да. Почему бы и нет? – Ал пожал плечами. – Быть в Японии и не узнать, что такое гейша.

– Что вы сказали? – Фудзико снова опустилась на колени.

– Гейша, ах да. У вас же еще нет гейш. Вот еще упущение. Нужно будет поговорить с Токугавой. – Ничего Фудзико, все хорошо. Договорись, пожалуйста, с мама-сан. Я буду тебя ждать.

Фудзико тут же поднялась и, кликнув служанку, надела на себя плащ и шляпу в виде конуса. Вместе они вышли на дорожку в садике и, подбирая кимоно, засеменили по лужам.

– Эй!

Перед Алом возник щуплый охранник, которого он совсем недавно взял к себе в дом.

– Госпожа. – Ал кивнул в сторону удаляющихся женщин.

Охранник поклонился и, заткнув за пояс мечи, побежал догонять Фудзико.

– Как же все-таки мило все устроено в этой Японии. Жена бежит договариваться с проституткой о вечере для мужа. С прислугой можно даже не разговаривать. Это их дело понимать, что хочет хозяин. Не жизнь – малина.

Он посмотрел на спящего малыша, вдруг вспомнив, что так и не дал ему имени.

«Как назвать ребенка? Существуют ли какие-нибудь правила? Типа дня святых или можно называть от балды»? – Он задумался. Конечно, имя должно быть японским. Он японец, живет в Японии, а значит, зачем ему проблемы.

Ал прилег около стола. Тихая, приветливая служанка убирала чашки. Другая хотела было унести малыша, но Ал остановил ее.

В таком серьезном деле, как подбор имени, ребенок был ему необходим.

«Интересно, как звали младенца Фудзико? – подумал было он и тут же обругал себя за подобные идеи. – Еще не хватало, чтобы, глядя на малыша, она каждый раз вспоминала своего сына».

Фудзико отсутствовала не более часа, и, вернувшись, первым делом побежала на задний двор помочиться. Вместе с мама-сан они выпили много чашечек чая, пока цена не устроила обе стороны. Зато теперь она могла сиять, похваляясь своей победой. Ведь куртизанка первого класса достанется ее мужу так дешево. Так дешево!..

На самом деле Фудзико была совершенно неопытной в деле общения с миром ив,[16 - Миром ив, или плавающим миром, называли жизнь куртизанки, позже гейши.] ее первый муж покровительствовал одной молодой особе из чайного домика, расположенного недалеко от их дома, но все дела он делал сам, не прося о посредничестве жену.

В противном случае она должна была насторожиться, услышав неправдоподобно низкую цену названную мама-сан за вечер с куртизанкой первого класса, а то и отправиться прямиком к Оми-сан, доложив ему о странностях, творящихся в деревне А там уж пусть он выведает своими методами, что тут да как. Но, повторюсь, Фудзико была очень юна и неопытна в этих делах.




В конце дня общими усилиями ребенку было дано имя Минору. Оно не резало слух и вполне подходило нежному и симпатичному малышу.

Явившийся за деньгами на постройку дома Мура предложил было не давать имени вообще, мол, крестьяне же как-то обходятся без имени. Если в семье первым родится мальчик, его называют Первый Сын, первую девочку – Первая Дочь, и так далее. Но, услышав подобное, Фудзико забранила старосту, посмевшего сравнить ребенка самурая с ребенком какого-то глупого крестьянина. Мура униженно просил извинения, и вскоре покой восстановился.

Когда за старостой закрылась дверь, очень довольная собой Фудзико сообщила, что договорилась с хозяйкой чайного домика. И Ал может пойти туда в полночь. Такой поздний час был назначен Гёко-сан в связи с тем, что она хотела принять дорогого гостя как можно лучше, приготовить европейские кушанья, на которые требовалось много времени.

Пересказывая Андзин-сан недавний разговор с мама-сан, Фудзико раскраснелась от возбуждения, ее глаза сияли счастьем и юным задором, из прически выбилась развеселая прядка, которая очень шла ей. Казалось, что это не Ал, а она сама должна была провести чудесный вечер со знаменитой куртизанкой. Фудзико весело щебетала, описывая красоты, увиденные в доме Гёко-сан, заражая своей веселостью домочадцев и слуг.

Впервые в жизни она вошла в чайный домик! Впервые торговалась, и как торговалась с неуступчивой мама-сан! Она выполнила приказ господина, выполнила свой долг, и теперь Ал может пойти к куртизанке первого класса. Какая хорошая карма! Как заметна на Андзин-сан рука Будды!..

Теперь ее господин мог пойти к госпоже первого класса, к тому же прославившейся в Нагасаки и знающей несколько языков!

Фудзико подумала, что даже Марико-сан, жена дяди Бунтаро, не смогла бы сделать лучше. К куртизанке Фудзико отправляла мужа, хлопоча вокруг него и растолковывая по ходу дела, как да что он должен сделать, что скажет госпожа и что, по правилам, должен ответить он.

Ал слушал в пол-уха, наслаждаясь ванной и массажем и радуясь не меньше Фудзико.

Наложница проследила, чтобы Ал надел на себя свое лучшее кимоно, сама заплела его волосы в косу и велела самураю-охраннику сопровождать его в чайный домик.

– Ну зачем мне там охрана? Сама подумай. Кто на меня нападет? – слабо сопротивлялся Ал, принимая поданные наложницей мечи.

– Так принято. Без телохранителя нельзя. Потом, кто будет караулить ваши мечи, когда вы будете с Тсукайко-сан? Не можете же вы войти к госпоже при оружии! Это против правил. Даже даймё, даже император чтит мир ив. Кроме того, оружие нужно охранять. Не ровен час – воры, а мечи тоже денег стоят не малых. – Фудзико смутилась, что затеяла с мужчиной разговор о деньгах. Не мужское и тем более не самурайское это дело – деньги считать. Поэтому, не долго думая, она перевела разговор в более приличное русло. – Если оставить меч без присмотра, какая-нибудь госпожа может им воспользоваться. Не всем же нравится их жизнь в плавающем мире.




Глава 44


Слабые духом считают, что саке укрепит их перед боем или принятием важного решения. Глупцы – саке не столько укрепляет человека, сколько делает его более рассеянным, а следовательно, уязвимым для соперника.

    

Из мудрых изречений Тода Бунтаро









Отправив Ала с телохранителем в чайный домик, Фудзико подозвала юношу, которого Андзин-сан оставил для ее личной охраны, и приказала ему на всякий случай тихонько отправиться за господином и проследить, как все получится.

Сердце Фудзико стучало и бежало. «Куда?» – спрашивала она себя и не могла ответить. В утробе толкнулся ребенок.

«Надо же – уже толкается. Ребенок первого мужа. Странный человек Андзин-сан. На что ему сдался чужой ребенок? Должно быть, какая-то выгода в этом все-таки есть».

При воспоминании о муже ее сердце сжалось, пронзенное болью, горло стянула невидимая веревка.

– Будда! Что же это? – встревожилась Фудзико. – Что-то недоброе с Андзин-сан. Но только что? Чем помочь? Куда бежать? – Она оглянулась. – Неужели ты, глупая наложница, как-то подвела своего господина? За чем-то не уследила? Не сообразила? Не уберегла?

Она хотела уже кликать служанок и, надев шляпу и дождевик, бежать в ночь к треклятому чайному домику, но тут же заставила себя сесть на подушки. Никакой опасности не было, то есть никакой видимой опасности. Той, о которой должна была подумать хорошая наложница. Тем не менее тревожное предчувствие сжало ее сердце. Фудзико позвала к себе служанку, попросив ее подать зеленого чая.

Бежать в ночь, бежать за мужчиной, который отправился к куртизанке, было бы недопустимой потерей лица. Фудзико была дочерью и внучкой даймё, и она не могла поступать столь опрометчиво, теряя свою честь и марая тем самым честь своего господина.

Поэтому Фудзико села на свое обычное место на веранде, ожидая часа, когда ее господин вернется наконец из дома наслаждения и скажет ей, как обычно: «Ну почему ты не ложишься, Фудзико? Иди спать».



* * *





Токугава был в недоумении из-за происшествия, приключившегося утром. В то время, когда он принимал у себя делегацию местных аристократов, пытающихся вызнать у него о начале войны, в его собственные, идеально охраняемые апартаменты проник неизвестный. Да мало того, что проник, с шахматной доски его серо-коричневой партии с Исидо исчезла фигура коня.

Токугава и раньше позволял известным ему шпионам врага пробираться в комнату, где стояла шахматная доска, и подглядывать сделанные хозяином ходы.

Но такая наглость осуществилась впервые.

Сразу же полетели головы.

Токугава ходил злой и задумчивый.

«Сам шпион, какой бы наглостью и смелостью он не обладал, вряд ли пошел бы на подобное воровство. Опасно и глупо. Шахматную фигуру могут обнаружить при обыске, и тогда – медленная и весьма позорная смерть. Значит, на этот „подвиг“ благословил его ненавистный Исидо. Следовало догадаться, что хотел сказать этим враг». Токугава вышел на балкон, смотрящий на задний двор, на котором, как раз в этот момент, комендант замка, выказывая никому ненужное усердие или оттачивая былое мастерство, сек головы офицерам стражи.

Токугава невольно залюбовался, как этот вечно согнутый в поклоне человечек с тихим голосом и манерами, больше приличествующими девушке, нежели шестидесятилетнему самураю, страдающему радикулитом и ранним облысением, одним невероятным по скорости движением отсекает головы провинившимся. Вжик, Токугава даже не сумел различить движение меча. Так быстро все произошло. Коленопреклоненный самурай еще несколько секунд моргал, пока на его шее и губах не проступила кровь. Одно конвульсивное движение, и отрубленная голова съехала набок. В солнечном свете на фоне изумрудной листвы кипарисов фонтан крови показался невероятно красным, и оттого завораживающе красивым.

Наблюдающие за казнью самураи бурно приветствовали мастерство коменданта. Сам Токугава, не удержавшись, крикнул ему слова одобрения за прекрасный удар. Мимо, спокойно беседующие о чем-то, прошли кормчий Адамс и Марико. Судя по всему, они не горели желанием задерживаться на месте казни. Заметив хозяина, комендант низко поклонился ему, вытирая меч о свой шелковый пояс.

– Хороший день сегодня, Токугава-сама, – поприветствовал он даймё. – Спасибо, что уделили время и посмотрели на мое скромное искусство. – Комендант снова становился сам собой. А в таком амплуа он был уже не интересен Токугаве.

– Отличный удар, Акира-сан. – Он помахал рукой и неторопливо вернулся к шахматной партии.

«Что же хотел сказать своей наглой выходкой Исидо? Он похитил коня, значит, кто-то из моих людей снова подвергся нападению. Скорее всего, уже умер. – Токугава еще раз просчитал возможные ходы, и пришел к выводу, что в задуманной им комбинации конь представлял собой едва ли не самую главную фигуру. – Следовательно, Исидо решил отобрать голову одного из самых близких или самых нужных людей».

Он сразу же отмел идею с родственниками, все они были мало полезными в его деле. Все, включая сыновей, которых еще следовало долго и упорно натаскивать, уча уму разуму. Нет, речь шла о ближайших помощниках.

Кто? – задал себе вопрос Токугава. Тода Хиромацу? Верный друг, преданный пес. В былые времена Токугава сразу же сказал бы, что удар нанесен по Хиромацу – правой руке Токугавы. Но это было давно. Очень давно. После побега из Осаки Токугава еще не видел Хиромацу, и, следовательно, его можно было с большой натяжкой отнести к наиболее близким и наиболее ценным союзникам и вассалам.

Бунтаро – его сын. Верный до фанатизма. Правда, верен он только идеалам покойного тайко и клялся в верности Хидэёри. Но будет верен и Токугаве Иэясу. Будет, пока сам Токугава не отступит от Хидэёри, провозгласив себя военным правителем – сегуном. В этом случае, самым безопасным было бы сперва покончить с Бунтаро и затем уже изменять клятве. Нет – это не Бунгаро.

Его жена Марико – верная и очень нужная союзница, ее устами говорят оба Андзин-сан. Потеря госпожи Тода была бы страшным ударом для всех. Но главные события сейчас происходили в Андзиро, в то время как Марико находилась в Эдо. Не далее как минуту назад он сам ее видел. Опять не то.

Ябу. При одном воспоминании о Касиги Ябу Токугаве захотелось плюнуть. В последнем письме Кири сообщала, что господину Ябу должны были доставить приказ от Исидо о скорейшей доставке в Осаку головы Токугавы. Вот ведь шельмец!..

Токугава улыбнулся, ему нравилось играть с глупым и расчетливым Ябу, как кошка играет с ящерицей. То выпуская острые кривые когти, то пряча их в мягких подушечках лап. «Ябу – свой человек, – успокоил себя Токугава. – Ничего хорошего от него ждать не приходится, а значит, не разочарует». О таких, как Ябу, в Японии говорили, что, заснув с ним в одной комнате, можно проснуться без головы. Опасный, ужасный человек.

Ябу следует сменить. Быстро, случайно и надежно. Пусть клан Касиги возглавит его сын. Жалко, конечно, что нельзя поставить во главу племянника Оми. Этот хотя бы сначала думает, а потом рубит. Хорошее качество. Весьма похвальное поведение. Но ничего тут не поделаешь. Для того чтобы поставить Оми во главу угла, придется устранить сначала Ябу и его потомство, затем отца Оми брата Ябу, и уж потом…

При этом совершенно непонятно, присягнет ли позже Оми-сан дому Токугавы или решит сделаться вассалом Исидо. А раз так, то стоит ли убивать Ябу-сан? От него, по крайней мере, знаешь, чего ожидать. К тому же начинать войну без самураев земли Индзу совершенно немыслимо, тем более что других союзников нет.

В седзи постучали, Токугава по привычке взял лежащий тут же меч.

В комнату заглянула улыбающаяся головка массажистки.

– Токугава-сама желает массаж?

Он кивнул и разлегся на одеяле, позволив девушке заняться своим делом. В то время как сам он пытался разгадать загаданную ему Исидо загадку.

Остаются Андзин-сан. Один из них сейчас стоит под окном и наблюдает казнь. Другой – тот. которого все называют Золотой Варвар, подготавливает моих самураев в Андзиро. Андзиро – вот мой главный фланг на сегодня. Золотой Варвар – главный командир, чье искусство и советы настолько уникальны, что не имеют ничего общего со всем, что ему, Токугаве Иэясу, приходилось слышать до этого.

Золотой Варвар несомненно главная фигура в партии, следовательно именно этой фигуре грозит опасность. Несчастье уже произошло или вот-вот должно произойти!

Токугава вскочил, напугав девушку, и, быстро накинув купальный халат, крикнул дежурившему возле покоев самураю, чтобы тот принес прибор для письма.

– Извини. – Токугава чуть кивнул массажистке и тут же забыл о ней. Его мысль лихорадочно работала.

Он тут же написал два письма – одно в Андзиро для Бунтаро – сообщение о том, что намерен немедленно выехать к ним. Другое его отцу Хиромацу – приказ выезжать в Андзиро.



* * *





Когда Ал поравнялся с калиткой чайного домика, дверь отворилась сама собой, на пороге стояла улыбающаяся мама-сан. Фудзико называла ее Гёко-сан. По дороге сопровождающий Ала самурай рассказал, что хозяйка заведения в прошлом сама была куртизанкой из Миссимы, правда всего третьего разряда. По словам телохранителя, будучи госпожой мира ив, мамашка звезд с неба не хватала, довольствуясь щедротами двух или трех высокопоставленных господ. На чьи деньги она и организовала теперь свой бизнес.

Андзиро – деревня, то, что господин Ябу умудрился организовать здесь чайный домик, было дивно, но вполне объяснимо. Старый маразматик Ябу был одним из давнишних мамашкиных клиентов.

Обычно в этом домике служили госпожи не выше третьего класса, но вот, буквально за последнюю неделю, все изменилось. Госпожа Гёко выписала себе из Нагасаки дивной красоты куртизанок, одна из которых была аж первого класса! Небывалое для деревенской жизни дело!

– Для кого интересно такая роскошь? Думаете, господа Касиги оправдают ее расходы? – спросил самурай. Ал не понимал многих слов, однако смысл до него доходил. – Не иначе как госпожа Гёко прознала из надежного источника, что сюда приедет сам даймё Токугава со своими самураями. Потому как на обычное самурайское жалование с госпожой первого класса не разгуляешься.

Кланяясь и что-то щебеча на ходу, мама-сан открыла перед Алом дверь, проводив его в первую комнату, где он был вынужден, как и предупреждала его Фудзико, сдать свое оружие под охрану телохранителя.

Тот поклонился, и тут же сел на пол, скрестив ноги.

Дверь в комнату госпожи открылась, и Ал сразу же позабыл все те умные советы, которые дала ему наложница. Перед ним в блестящем кимоно темного золота стояла ослепительная красавица.

– Добро пожаловать; Андзин-сан, – весело поклонилась ему куртизанка. На вид ей было двадцать четыре или двадцать пять лет. – Ваша наложница сказала, что вы предпочитаете разговаривать на английском. Мне тоже нравится этот язык.

Она пропустила его в комнату перед собой, задвинув седзи. Первое, что бросилось в глаза Алу, был ломящийся от еды крохотный японский столик. Наверное, малыш в первый раз был нагружен с таким размахом. У Ала потекли слюнки. Точно во сне, он сел на предложенную ему парчовую подушку, и тут же красавица откупорила для него высокую бутылку с длинным горлышком.

– Господи! Виноградное вино, утка в яблоках, свинина! Откуда все это, госпожа?

– В мире ив первоочередным делом считается – любым доступным способом доставить удовольствие господину. – Тсукайко с видом профессионального резчика мяса отделила тонкий кусок превосходной буженины и, подхватив его двумя палочками, положила на тарелку перед гостем. – Доставьте же мне удовольствие, кормчий. Откушайте этот кусочек, запив его добрым анжуйским вином, привезенным моими друзьями португальцами из далекой Франции.

– Госпожа. Я ожидал всего чего угодно от чайного домика в Андзиро, но такое великолепие… – Ал развел руками. – Ради бога, госпожа, ущипните меня, чтобы я понял, что не сплю.

– Я ущипну вас, укушу или зацелую, но немного позже, – рассмеялась красавица. – А пока кушайте. – Она отодвинулась на подушки, стараясь не мешать гостю и наблюдая за ним. Вы должны как следует отдохнуть, дорогой мой. Впереди у нас ночь… – Она прищурилась и завлекающе рассмеялась, показывая Алу изумительные жемчужные зубы. – Господин разрешит мне угостить саке вашего телохранителя? – немного помолчав, спросила она.

– А почему бы и нет, только боюсь, что он не оценит великолепного анжуйского. Да и мясо ему лучше не предлагать. – Ал поперхнулся, и куртизанке пришлось похлопать его по спине.

– А мы и не будем тратить такой замечательный напиток на грубого самурая. – Она хлопнула в ладоши, и тут же, как из-под земли, перед ней возникла миловидная служанка. – Отнеси саке самураю, который сидит за дверью, – попросила она на японском и снова с нежностью посмотрела на Ала. – Вы шли сюда под дождем, будет обидно, если ваш телохранитель теперь заболеет.

– Пусть пьет, если вы разрешаете, – махнул рукой Ал.

– Желает ли господин, чтобы я станцевала или спела? – Алу показалось, что красавица изучает его всего, оценивая, кто он есть на самом деле.

– Не надо ни песен, ни танцев. – Ал вытер влажным полотенцем жирные пальцы, выпил вина и приблизился к куртизанке. – Если не возражаете, я хотел бы сразу же приступить к десерту. – Он приблизил губы к губам Укротительницы Змей и поцеловал ее.

– Действительно, к чему тратить время на бессмысленные занятия, когда и вы, и я – оба прекрасно знаем, для чего вы сюда пришли.

Она поднялась и, взяв за руку Ала, увлекла его в соседнюю комнату. Где-то за седзи зазвучали первые аккорды протяжной и прозрачной японской песни.

Масляные лампы тускло освещали изящное убранство спальни. Медленно, словно профессиональная стриптизерша, куртизанка развязала пояс, позволив ему упасть на пол, нижнее кимоно было цвета светлого золота. Оно полыхало в неровном свете ламп.

Ал почувствовал легкое головокружение и отер лицо, изображение сделалось смазанным, кругом плясали световые блики, силуэт красавицы превратился в колышущееся световое пятно.

«Зачем я так напился»? – спросил себя Ал и провалился в долгий черный сон.




Глава 45


Излишняя добродетель убивает в человеке воина. Милосердный проявит мягкотелость, добрый не убьет врага, который после разделается с ним. Верующий предаст тебя ради своего бога.

В нашем мире можно положиться только на людей злых и недобродетельных – от них, по крайней мере, не ожидаешь ничего хорошего, а значит, и не можешь обмануться в своих ожиданиях.

    

Из изречений Тода Хиромацу









Ал попытался открыть глаза, но они не слушались. Попытался подвигать рукой или ногой – снова неудача. Он прислушался, где-то совсем рядом потрескивали дрова, должно быть горел камин или небольшой костер. Хотя нет, никакого движения воздуха не было заметно. Значит, все же камин или жаровня.

Ал услышал шелест шелкового кимоно и поспешные шаги. В помещении кроме него были люди. Два голоса: оба женские, один из них явно принадлежал куртизанке, второй, более тихий в вкрадчивый, должно быть, молодой служанке. Ал попытался разобрать, о чем они, но ничего не получилось. Голос Тсукайко звучал резко и повелительно, в то время как голос служанки, скорее, оправдывался за что-то.

Потом Ал услышал стук и торопливые шажки. Прислужница побежала к входной двери. Ал напрягся, пытаясь разобрать, что же происходит. Он был отравлен или усыплен, скорее всего, куртизанка подложила чего-то в его еду или вино. Зачем? Для чего усыплять человека, телохранитель которого находится за дверью? Какой смысл?

Снова шаги, сначала тяжелые с цоканьем, точно вошедший был обут в сапоги с подбитыми каблуками, которые цокали по каменному полу, затем – суетливые женские.

– Мое почтение, госпожа! – раздался низкий мужской голос, от которого Ала бросило в дрожь. Человек говорил на английском. Ал напрягся, пытаясь разлепить глаза, но снова ничего не вышло.

– Здравствуйте и вы. – Тсукайко прошла вправо, скрипнуло кресло. – Присаживайтесь, святой отец. Он еще не очнулся.

– Я надеюсь, все прошло как обычно: чисто и гладко? Клянусь Богом, вы лучший воин общества «Хэби», лучший из всех, кого мне приходилось встречать на своем веку.

«Хэби – змея», – автоматически перевел Ал. – Что еще за общество?

– Все прошло безупречно, святой отец. Тем не менее я не рискнула бы увозить нашего пленника из этого милого замка. Кругом люди Токугавы, Индзу на стороне нашего врага, а Золотой Варвар слишком приметен, вряд ли нам удастся довести его до храма Хэби так, чтобы его никто не опознал по дороге. Я предпочла бы допросить господина Глюка, или кто он там на самом деле, прямо здесь.

При упоминании о допросе у Ала защемило сердце.

– Могу ли я чем-нибудь помочь прекрасной королеве?

– Вам прекрасно известно, что я не королева и до сих пор даже не регент. Хотя магистр мне и обещал. – В голосе дамы прозвучали капризные нотки. – Но вместо этого я черт знает сколько просидела «в гостях» у этого прохвоста Исидо, вознамерившегося, вот наглец, жениться на мне! Шутка ли сказать, на женщине, которая была почти что женой самого тайко!

– Но госпожа Осиба. Исидо всего лишь грубый крестьянин. Он не помешает нашим планам, уверяю вас. Когда вы только-только приняли посвящение и вступили на путь Змеи, мы сразу же сказали вам, что не за горами тот день, когда император женится на вас. И что же? Это было почти что исполнено. Вы сделались наложницей человека, держащего в руках реальную власть в стране. И как держащего!

«Осиба! Что – Тсукайко на самом деле госпожа Осиба, наложница тайко, мать его единственного наследника?! Во попал»!

– Но тайко не был императором! – попыталась возразить Осиба, подтверждая догадку Ала.

– Но он был сильнее императора. Общество «Хэби» выбило почву из-под ног императорской семьи и помогло никому неизвестному Тоётоми Хидэёси добиться реальной власти, сделавшись тайко. Какой смысл носить императорский титул и быть при этом, по сути, карточным корольком? – Незнакомец рассмеялся. – Вы получили то, что вам было обещано, и даже больше. А потом, разве не общество «Хэби» помогло вам зачать от избранного нами претендента, чтобы на троне Японии был человек определенного рода, рода, за которым наше общество видит реальную силу.

– Все это так. – Кресло скрипнуло, должно быть, Осиба поднялась и сделала несколько шагов по комнате. Ал слышал, как стучали ее деревянные гэта. – Но страшно подумать, что бы сделали со мной, если бы стало известно, что наследник тайко на самом деле незаконнорожденный. Что сделали бы с ним…

– Общество «Хэби» всегда будет защищать вас и вашего сына и не позволит правде о его рождении выйти на поверхность. В конце концов, прекрасная госпожа, это невыгодно, прежде всего, «Хэби».

– Итак. Что я должна сделать сейчас? Могу ли я применить пытки по отношению к господину Глюку?

– Какие только придут на ум, впрочем, не думаю, что вам придется по-настоящему потрудиться, лично мне думается, что успех Золотого Варвара не в его душевных силах или физическом здоровье. Помните, что говорил магистр? Этот человек знает намного больше, нежели должен был бы знать? И не знает того, без чего он не смог бы отправиться в плавание. Все это кажется необыкновенно подозрительным. Попытайтесь выведать у него хотя бы, кто он на самом деле такой. С какой целью был заброшен в Японию? А остальные подробности, уверен, польются из него как из рога изобилия, едва только вы отрежете ему хотя бы один палец или обварите ноги в кипятке.

Впрочем, если госпоже неудобно пытать пленника самой, я всегда в вашем распоряжении.

– Благодарю вас, святой отец, сама справлюсь.

Снова заскрипело, и Ал услышал удаляющиеся шаги, скрип открывающейся двери и лязг дверного замка.

Ал встряхнул головой. Вокруг него возвышались никак не напоминающие чайный домик в Андзиро кирпичные стены, света почти не было. Хотя, где-то в глубине небольшого подвального зала в камине тлели угли.

Рядом с Алом стояла прекрасная Осиба.

Его окатили водой. Не ожидавший ничего подобного Ал захлебнулся и закашлялся. Вода попала в рот и нос, стекала по волосам и одежде. Кто-то уже вытирал его, с нарочитой жестокостью дергая за волосы и делая больно. Ал попытался сопротивляться, но руки оказались прикованными к стене, около которой он сидел.

– Мы не утопили его, госпожа? – раздался незнакомый девичий голосок.

– Дерьмо не тонет, – ободрила спутницу Осиба по-японски, но такую-то фразу Ал не мог не понять.

«Пытать меня собралась, сучка? – вспомнил Ал, лихорадочно оглядывая зальчик. – Узнавать, кто я такой. Да за что же, матушки-батюшки? Что я ей сделал плохого? Ах да, конечно же. Первые в Японии, да и вообще в мире, отряды серфингистов и дельтапланеристов. Сверхоружие будущего».

– Очухался? – Она перешла на английский.

– Госпожа напрасно отказалась провести со мной ночь, – деланно ухмыльнулся Ал, плотоядно разглядывая ее идеальную фигуру и наглую, красивую морду светской дряни. – Очень много потеряла. – На самом деле в этот момент Ал больше всего мечтал провалиться сквозь землю, исчезнуть, проскользнуть в дверную щель, в общем, любым доступным и недоступным способом смотаться от проклятой и очень опасной бабы.

– Когда ты понадобишься мне в качестве любовника, я сообщу тебе дополнительно. Впрочем, я не сплю с животными. По крайней мере, пока еще не спала. – Она развратно подмигнула Алу. – Думаешь, следует попробовать?

– До сих пор все оставались довольными.

– Хорошо, вернемся к этому позже, котик. – Она облизала губы и, подобрав полы дорогого черного кимоно с рисунком цвета состарившегося золота, чтобы оно не замочилось в разлитой на полу воде, присела около Ала.

Даже сейчас, каждой клеточкой тела ощущая грозящую ему смертельную опасность, Ал возбудился, почувствовав аромат этой женщины.

– Кто ты, дорогой? Как и для чего ты оказался в Японии? – медоточивым голосом почти что пропела бывшая возлюбленная тайко.

– Меня зовут Алекс Глюк. Я негоциант, и в Японию меня занесло по делам торговым.

– Алекс Глюк. Понятненько, негоциант. Что же, все яснее ясного. А почему же тогда господин негоциант занимается военной подготовкой самураев господина Токугавы? Почему его дружок готовит матросов и мушкетный полк? Как-то все это маленько не вяжется с торговым сословием, к которому вы себя причисляете.

– Возможно, госпожа знает обходные пути торговли. Что же касается нас с господином Адамсом, то мы не можем торговать, когда наш корабль, груз и вся команда арестованы сеньором Токугавой. А следовательно, мы вынуждены на него работать. Хочешь жить – умей вертеться. Не думаю, что господин Токугава стал бы терпеть нас, откажись мы помогать ему. А так – есть надежда, что он вернет наш корабль, позволив нам убраться из этой вашей Японии.

– Хорошая мысль – убраться из Японии, после того как развяжете войну. Подлую войну. Мечи против пороха и мушкетов! Правда, я думаю, что убраться хочет только господин Адамс, или, может быть все же Блэкторн, как вы его частенько называете? – Ее глаза казалось проникали в самую душу Ала. – Вы обзавелись двумя наложницами, приняли в семью ребенка, а через несколько месяцев появится и второй.

Ал встрепенулся, никто не должен был знать о беременности Фудзико. Он сам приказал ей скрывать свой живот столько времени, сколько это получится. Выходит шпион в доме!

Осиба расшифровала его реакцию, в который раз убеждаясь в том, что варвары не умеют ничего скрывать. Что на уме, то и на лице, а значит, и на языке. Примитивнейшее устройство.

– Наложницы, дети… – Ал улыбнулся Осибе самой располагающей своей улыбкой. – Госпожа, да у меня в каждом порту по законной жене. И детишками тоже Бог не обидел. Тем не менее сейчас я здесь и разговариваю с вами, а не задницы малолеткам подтираю.

– Хорошо. У вас много семей, это понятно. Есть ли у вас братья или сестры? Другие родственники?

«Чего она добивается?» – Перед глазами появились лица Аленки, ее мальчишек, предателя Маразмуса. Потом замелькали лица друзей, других геймеров, игра три года назад и решающий поединок с Черным Рыцарем. Он почему-то вспомнил корейца Кима, пытавшегося оспорить у Ала роль короля Артура. Потом увидел собственную комнату, комп, старый узкий лежак в углу, протертые тапочки, пузырек с эликсиром на тумбочке у стены. Увидел Невский, поток машин, людей, Аничков дворец, легкий снег. Девушки в куртках с капюшонами и без, снежинки блестят в волосах, подобно бриллиантам. Ощутил во рту вкус светлого чешского пива, как же он соскучился по этому напитку, увидел разложенную на газете вяленую рыбу, сигареты. Ал даже вздохнул, затягиваясь горьковатым дымом.

В тот же момент Осиба закашлялась и со всего размаха врезала ему по лицу. Удар получился не слабый.

– За что? – не понял Ал.

– Как это возможно, добровольно вдыхать дым? И что это за напиток вы пили? Горько, но приятно. В жару должен хорошо утолять жажду.

Ал вытаращился на Осибу. Негодяйка умела проникать в его мысли. Она была еще более опасной, чем показалась вначале. Хотя куда же еще опаснее?

– Вы очень странный человек, господин Глюк. Или, возможно, не Глюк? – Она прищурилась, забираясь глубже в мозг Ала и располагаясь там поудобнее. Что эта была за страна, повозки, повозки?.. У нас в Японии не разрешается ездить на повозках, колеса портят дороги, только паланкины. И то для аристократов. Крестьяне не пользуются паланкинами, купцы и рыбаки тоже. Разве что они больные или очень старые, и их сюзерен выдал им письменное разрешение. Хотите сказать, что это Англия?

Ал напряженно думал. Судя по тону Осибы, она имела некоторое представление о том, как должна была выглядеть Англия, и врать было бесполезно.

– Мне показывали вашу книгу, которую вы вытребовали у Токугавы. Странная книга.

У Ала перехватило горло.

– Токугава глупец, он разглядывал переплет, считал страницы, но не обратил внимание на четыре цифры в самом начале. Я не понимаю языка, на котором она написана, пока не понимаю. Зато хорошо запомнила четыре цифры, распложенные сразу же под названием. Я помню эти цифры: 2005 – что это, друг мой?

– Цена, – не задумываясь, выпалил Ал.

– Цена? – пришло время удивиться Осибе. Но кто же ставит цену на товар? Его же не получится потом перепродать.

– Эта книга не предназначена для свободной продажи, госпожа. – Ал выдержал ее взгляд. – Она… она распространяется только между членами ордена, к которому я принадлежу.

– Я слышала, что вы ясновидец и все такое. Но что член ордена?.. – Она поцокала языком. – Выходит, вы здесь по приказу своего ордена. Иначе зачем бы вы взяли с собой эту книгу.

Ал понял, что попался, но отступать было поздно. Тем не менее в голову ничего не шло.

– Хотите помолчать? А вот я – как раз наоборот, расположена продолжать разговор. – Осиба встала, подзывая к себе служанку и беря в руку вежливо поданную ей раскаленную кочергу. – Итак, с какой целью вы прибыли в Японию? Поддержка Токугавы? Свержение существующего режима? Надо же, десять лет жили без войны, и тут приходит этот, и все встает с ног на голову.

При помощи стилета служанка разрезала рукав кимоно Ала и отступила в сторону, не желая попадать хозяйке под раскаленную кочергу.

– Я повторяю вопрос, с какой целью вы были присланы своим орденом в Японию?

Она сделала изящный выпад в сторону пленника, Ал попытался отстраниться от нее, но ничего не получилось. Его плечо обожгла страшная боль, в воздухе запахло жареным мясом. Ал заорал, пытаясь вытащить руки и ноги из сжимающих их кандалов, но вновь потерпел фиаско.

Осиба присела рядом с Алом, поднося красную кочергу к его глазам.

– Видишь, что у меня есть, милый. И я буду дотрагиваться до тебя этой штукой всякий раз, как ты соврешь или откажешься мне отвечать. И так будет день за днем, ночь за ночью. Пока смерть не разлучит нас. Понял?

Ал кивнул.

– Итак. – Она подула на кочергу и, не глядя, бросила ее служанке, которая тут же подала ей новую.

– Я должен был укрепить власть господина Хидэёри, чтобы, когда он вырастет, престол достался ему, – затараторил Ал.

– И для этого вы вооружаете самураев предателя Токугавы, который вышел из Совета регентов и тайком покинул Осаку? Ответ неверный.

Новый молниеносный выпад. Ал скорчился от боли, вопя что есть силы. Кружилась голова, к горлу подступил комок рвоты. Больше всего на свете в этот момент Ал мечтал потерять сознание, но вместо этого он не мог глаз отвести от пытавшей его женщины, воя от страха и отчаяния и матерясь последними словами.

Новая боль пронзила Ала с ног до головы, он дернулся, и черный омут обморока наконец поглотил его.




Глава 46


Однажды заседал высокий Совет. Один важный самурай предложил свой закон. И когда ему отказали, он поклялся, что убьет каждого, кто посмеет идти против него. Советники немедленно приняли новый закон.

Когда на следующий день о случившемся доложили императору, он повелел придать закону силу и разогнал свой Совет. «Они больше пекутся о том, чтобы сохранить в целости свои шкуры, нежели о благополучии своего сюзерена», – сказал он.

Сумевшего же добиться своей цели самурая правитель приблизил к себе, повелев ему с этой минуты отстаивать интересы своего господина.

    

Из историй, рекомендованных к прочтению юным отпрыскам самурайскихс семей. Разрешено официальной цензурой правительства Эдо









Нервы Фудзико были на пределе. И хотя сама она мирно и благородно восседала на подушках и обмахивалась желтым веером с перламутровыми цаплями, ее душа металась маленькой напуганной птичкой, не находя никакого приличного выхода из создавшегося положения.

«Будь мудра и рассудительна, Фудзико, – пыталась она успокоить мысли, – на тебя смотрит прислуга, какой стыд, так переживать из-за того, что твой господин отправился к куртизанке. Тебе не было никакого дела до того, когда в чайный домик в Миссиме начал наведываться твой первый муж. То есть было, конечно, дело. Тебе должно было быть бесконечно приятно, оттого что он весело проводит время и его одноглазый змей нашел для себя подходящую ракушку. Нет – дело не в ревности. Не в этом варварском предрассудке. Я не ревнива. В моем роду все женщины покорны судьбе и тем счастливы. Все дело в предчувствии беды. Но кто поверит предчувствиям несчастной наложницы? Дед Хиромацу, глава нашего рода, несомненно, поверил бы. Он всегда ставил женский ум выше мужского, хотя и не признавал этого при слугах. Он сразу бы послал самураев окружить проклятый чайный домик.

Но вот поверит ли Оми-сан? Поверит ли дядя Бунтаро, для которого женские слезы – не дороже водицы, а женские предчувствия – легче утренней дымки над озерцом?»

Наконец Фудзико показалось, что она нашла верное решение. Она крикнула служанку, велела подать плащ, шляпу и зонтик, одеться самой и следовать за госпожой. Впрочем, идти предстояло недалеко. До соседнего с ними дома господина Оми.

У калитки Фудзико-сан еще раз прислушалась к бешено колотящемуся сердцу и, собравшись с силами, постучалась.

Ей открыл старик садовник. На порог дома выскочили две служанки. Дом Оми светился, расточая щедрый свет на небольшой, но тщательно ухоженный садик, цветы и мокрые, блестящие камни у дорожки, напоминающие в эту пору панцири вылезших из пруда черепах. Возле ступеней собралась вода, и Фудзико была вынуждена чуть приподнять край кимоно. Поднявшись на веранду дома, она отдала зонтик, шляпу и плащ подошедшей служанке и, войдя в дом, встала на колени, приветствуя хозяина и его гостя.

Удача. В этот день вместе с Оми, его женой и матерью пировал дядя Бунтаро. Это обстоятельство немного успокоило Фудзико.

В конце концов, дядя не позволит Оми-сан поднимать на смех родную племянницу, даже если она и наложница варвара.

– Добрый вечер, – лилейным голосом поздоровалась Фудзико, кланяясь всем поочередно, согласно раз и навсегда затверженному этикету. Сначала – хозяину и его гостю, затем – матери Оми-сан и, наконец, его супруге.

– Добрый вечер, Фудзико-сан, как мило, что вы зашли к нам, не хотите ли чаю или саке, – весело улыбнулся ей Оми-сан.

– Спасибо. – Фудзико приняла протянутую ей служанкой чашечку зеленого чая и из вежливости пригубила ее. – Простите за беспокойство, Оми-сан, должно быть, я зря потревожила вас и вашего гостя в такой час, но я нахожусь в некотором затруднении. Видите ли, Андзин-сан час назад отправился в чайный домик к куртизанке первого класса Тсукайко-сан, прихватив с собой всего одного телохранителя.

– Куртизанка из Нагасаки! Признаться, я тоже рассчитывал посетить ее. Ваш Андзин-сан должно быть уже на небесах наслаждения. – Оми мечтательно поднял глаза к потолку.

– Конечно, Оми-сан, сходите к куртизанке, – встряла в разговор его мать, – я просто умоляю вас познакомиться с этой госпожой. Уверена, что вы получите большое удовольствие, ничем не сравнимое с тем, что вы имеете дома. – Она с брезгливостью поглядела на притихшую невестку.

– Да, Оми-сан, и я прошу вас, сходите, – поддержала свекровь Медори, жена Оми.

– Так в чем же ты испытываешь затруднение племянница? – вернулся к прерванной было теме Бунтаро.

– Видите ли, насколько мне известно, Андзин-сан впервые посещает куртизанку такого высокого класса. Конечно, он теперь самурай и хатамото, но все-таки иноземец. Я подумала, что весть о том, что он был допущен к госпоже первого класса немедленно облетит Андзиро, и завтра с утра… Да что там, уже сегодня вокруг чайного домика начнут собираться крестьяне, рыбаки и деревенская эта. Мне кажется, будет позором, если в такой ответственный момент у командира «Акулы» и «Сокола», у хатамото и ближайшего вассала господина Токугавы, не будет почетного эскорта. – Она выдохнула, уткнувшись лбом в пол, сердце ее бешено колотилось, но за всю долгую речь на лице не дрогнул ни один мускул.

– Я считаю, что Фудзико совершенно права. Мы, правда, обычно не посылаем паланкин и не даем почетную охрану самураям, посещающим куртизанок. Но тут, пожалуй, особый случай. – Бунтаро с невольным уважением посмотрел на племянницу. – Я отправлю ему самураев из моего отряда.

– Позвольте с вами не согласиться, Бунтаро-сан. – Лицо Оми покраснело от выпитого саке и посетившей его идеи. – К чайному домику должны отправиться самураи моего отряда. Извините. Я отвечаю за Андзиро, и это моя обязанность услужить командиру Андзин-сан.

Мужчины раскланялись.

– Фудзико-сан, я прямо сейчас распоряжусь, чтобы были выделены самураи для почетного караула и паланкин. На рассвете они будут ждать Андзин-сан у калитки чайного домика.

– А можно прямо сейчас, и… не нужно паланкин. А то я боюсь, что это может обидеть Андзин-сан. Все-таки он сильный мужчина, а паланкин после куртизанки, это, скорее, подойдет немощному старцу. – Фудзико зарделась. Не в ее привычке было давать мужчинам советы, но тут был особый случай. Могла быть задета честь ее господина. А значит, она имела право быть непреклонной и даже в меру настойчивой.

– Хорошо, хорошо. Не надо паланкина, значит не надо, – рассмеялся Бунтаро. – Ты находишь, Андзин-сан сильный мужчина? Это хорошо, когда наложница говорит так о своем господине. Это делает ему и ей честь. Но вот только я не понял, почему ты хочешь, чтобы Оми-сан выставил почетный караул прямо сейчас. Погляди – кругом ночь и дождь. Какой нормальный мужчина захочет покинуть гостеприимный дом с удобной постелью и услужливой госпожой первого класса в такую погоду. Или Андзин-сан имеет обыкновение подниматься с ложа сразу же после облаков и дождя? – с притворной строгостью он воззрился на Фудзико.

На самом деле оба мужчины и женщины, затаив дыхание, ждали каких-либо подробностей сексуальной жизни Золотого Варвара. Чего Фудзико, как самурай, не могла допустить.

– Андзин-сан часто встает посреди ночи, для того чтобы отправиться плавать с Тахикиро или тренируется на доске. Он говорит, что к приезду нашего господина не только его люди, но и он сам должны быть в отличной форме. – Она улыбнулась, довольная собой.

– Не беспокойтесь, Фудзико-сан, я пошлю самураев прямо сейчас. И не просто самураев. Андзинсан безусловно достоин самого лучшего почетного караула, какой я только могу выделить. Поэтому я не только отряжу десять самураев, но и отправлю главным своего заместителя, господина Кимура, прошедшего вместе с моим дядей Ябу-сама долгие годы войны.

Фудзико поклонилась и, попрощавшись со всеми, вышла на веранду. Когда она надевала поданный ей служанками плащ, в дверях появился Бунтаро.

– Пожалуй, я тоже прогуляюсь до этого самого чайного домика. – Он проницательно заглянул в глаза племянницы. – Посмотрю, что там да как.



* * *





Уже на подступах к чайному домику и Бунтаро, и старый воин Кимура почувствовали неладное.

В чайном домике было слишком мало света. Явно недостаточно для приема дорогого гостя. Самураи переглянулись, Кимура обнажил меч, то же самое сделал Бунтаро.

Они открыли калитку и прошли через небольшой садик.

Бунтаро-сан вежливо постучался в дверь, но никто не ответил. Стоящие возле крыльца самураи переминались с ноги на ногу в ожидании приказа к действию. Кимура насупил брови, оглядывая садик.

Он решительно шагнул на крыльцо, постучавшись еще раз, но уже громко и властно. Его старое, испещренное шрамами лицо в свете факелов казалось маской злобного ками.[17 - Коми – дух (яп.). Дух места, предмета, природного явления, иногда не обретший покоя дух умершего человека.]

– Вперед, – тихо скомандовал Кимура.

Они распахнули незапертую дверь и, влетев в домик, рассредоточились по разным сторонам. Возле самой дорогой комнаты, в которой должна была размешаться госпожа первого класса, валялся мертвый телохранитель, все еще сжимающий меч, доверенный ему Андзин-сан.

– Яд, – обнюхав труп, заключил Кимура.

Бунтаро с яростью распахнул дверь в комнату госпожи. Там никого не было.

– Пошлите человека к Оми-сан, трубите тревогу и общий сбор. Андзин-сан похищен! – воскликнул Бунтаро и, прихватив с собой пяток самураев, выбежал в сад.

Ночь в Андзиро была отменена. Отряд самураев во главе с Бунтаро ринулся по дороге, ведущей в Миссиму, отряд Оми-сан прочесывал леса и долы, люди Кимура-сан взяли на себя дорогу в Эдо. Но никаких следов коварной куртизанки и Андзин-сан не было.

Утром в личную голубятню Оми прилетела голубка с известиями о том, что даймё Токугава находится на расстоянии дня пути к Андзиро. Оми было приказано срочно решить вопрос с размещением важных персон и готовить смотр отрядов Андзин-сан.

«Я погиб. – Оми-сан не мог найти себе места. – Нужно срочно испросить у дяди разрешения сделать сэппуку или, возможно, даже лучше не спрашивая его, покончить со всем этим безумием. Сначала мать, затем жену, отца и, в последнюю очередь, себя.

Любимый вассал нашего господина похищен и, возможно, даже убит. Как я объясню господину, где в это время был я? Саке жрал, наслаждался обществом Бунтаро-сан, о куртизанках первого класса грезил, любовался дождем, с женой баловался. Да если бы не Фудзико-сан, я бы до сих пор не знал, что творится в Андзиро. Позор мне. Несмываемый позор!»




Глава 47


Когда в бою сломается твой меч – бей врага голыми руками.

Если тебе отрубили руки – дави его плечами.

Отсекли плечи – ты еще вполне можешь перегрызть несколько глоток.

Никогда не спрашивай: «Что мне делать?» Действуй!

    

Из мудрых мыслей Тода Бунтаро









– Ты не очень-то крепок? – улыбнулась японка, ее лоб был в капельках пота.

Ал запоздало ощутил боль в руке и, повернувшись, застонал, узрев работу негодяйки. Но теперь он уже был обязан взять инициативу в свои руки. Осиба была сильным и опасным противником, и Алу следовало сразиться с ней всеми имеющимися у него в наличии силами и возможными способами.

– Змея больно кусается, – произнес он, еле шевеля запекшимися губами, глядя в глаза Осибе.

Та сделала вид, что пропустила мимо ушей слово «змея», или действительно не придала особого значения словам пленника, сочтя их за обыкновенные оскорбления.

– Змея по-японски – хэби? – Он не отрывал взгляда от лица своего врага, как это несколькими минутами до этого делала она.

– Хэби, – произнесла она, рука, потянувшаяся было за новой кочергой застыла в воздухе. В глазах красавицы читались недоумение и вопрос.

– Мы в чем-то похожи, Осиба-сан. Вы – змея, я… впрочем, обо мне позже. Вы правы, я действительно поддерживаю господина Токугава. Но, согласитесь, в таком важном деле, как поддержание законной власти в стране, необходимо встать на чью-то сторону. Господин Токугава в этом плане кажется мне наиболее достойным союзником. Впрочем, изначально мне было безразлично, какого даймё этой страны стоит поддерживать. Мои мушкеты, летающие и скользящие по воде отряды способны в десять раз усилить любого даймё. Так почему же не его? – Он улыбнулся госпоже Осибе, которая, казалось, теперь пожирала его глазами. Ваше общество «Хэби» преуспело в плане того, что сделало вас наложницей тайко, и скоро позволит посадить на престол незаконного наследника.

– Господин Хидэёри – сын тайко! – взорвалась Осиба.

– Для всех он и останется сыном тайко. Это очень мудро. Но мы-то с вами знаем, кто отец Хидэёри. – Он выдержал ее испепеляющий взгляд и продолжил: – Сейчас ваш наследник, госпожа, нуждается в сильной руке, способной помочь удержать власть. Что вы выиграете на стороне слабака Исидо? Прокаженного Оноси или маразматика Кияма? Оноси не сегодня завтра протянет ноги, он не в счет. Исидо сделает вас своей наложницей и запрет на правах мужа в каком-нибудь отдаленном замке. А после отравит Хидэёри и будет наслаждаться властью. Кияма, вы лучше меня знаете, госпожа, что ему нельзя доверять. – Он со значением посмотрел в глаза Осибы, надеясь, что она сама додумает за него, отчего нельзя доверять неведомому Алу даймё Кияма. – В конце концов, он заставит вас побрить голову и отправиться в какой-нибудь монастырь, где ваша красота исчезнет во цвете лет. Токугава-сан умеет держать свое слово. И до сих пор не проигрывал ни одного сражения. Это хорошая привычка. Не правда ли? Вы все равно не сможете править страной на правах регента. В Японии это невозможно для женщины, даже если она подарила стране наследника тайко. – Ал подмигнул Осибе. – А значит, вам следует выбрать из тех, кто может что-то дать. Чтобы не продешевить и не потерять свою жизнь и свободу.

– Вы очень много знаете о нас и нашей жизни, – наконец нашлась Осиба. – Если я отпущу вас, вы можете мне гарантировать, что мушкетный полк, который готовит в Эдо господин Адамс, и ваши «Акула» и «Сокол» никогда не будут использованы на территории Японии? «Хэби» хочет мира.

– Это невозможно, госпожа. Оружие роздано, самураи уже умеют им владеть.

– Но они не смогут продолжать тренировки, если вы вдруг исчезнете? – Казалось, она мучается над решением какой-то важной задачи.

– Я воспитал великолепных командиров, которые будут продолжать занятия, несмотря ни на что. Мое исчезновение ничего не даст вам.

– Значит, если вы исчезнете, ничего не изменится, самураи будут готовиться к войне. Чудненько. Что же, господин Глюк. Я, кажется, приняла решение. Я пойду на переговоры с Токугавой, постараюсь заключить с ним мир, может быть, даже выйду за него замуж, но вы, мой друг, сделаетесь жертвенным агицем на алтаре войны. Вас я убью. – Она вытащила из-за пояса стилет и прицелилась им в шею Ала.

– За что же, госпожа? – Ал почувствовал, что бездарно проиграл эту партию.

– Вы слишком много знаете о делах «Хэби» и моей личной жизни. Кроме того, мне будет сложно заключать мир с Токугавой, чьего любимого вассала я пытала. А значит, мне, как всегда, придется скрыть следы преступления, убив вас, и уничтожить замок. Тем не менее я не хочу, чтобы вы сочли меня неблагодарной тварью. Я очень признательна вам за дельный совет и буду молиться, чтобы ваша душа не заблудилась в великой пустоте.

С этими словами она занесла стилет для удара. Ал зажмурился, ожидая страшной боли, но ничего не произошло. Он открыл глаза, кто-то держал Осибу за руки, и она не смела пошевелиться, ее прежде красное от жара лицо смертельно побелело.

– Не надо, мама. Не делай этого. – Раздался голос Хидэёри. – Андзин-сан мой друг. Я не позволю тебе убить его. – Из-за спины матери появился наследник. Его красивое разрумянившееся после конной прогулки личико, казалось, источало энергию, карие глаза блестели.

– Господин сын, я обязана уничтожить этого человека, так как мой долг велит мне защищать вас.

– Но Андзин-сан мой друг, – топнул ногой мальчик. – Мы друзья и скоро пойдем на его корабле в настоящее плавание. Знаешь, какой он умный? Сколько он рассказывал мне историй о далеких землях. Даже господин Токугава похвалил его, сказав, что хотя его истории часто бывают неприличными, они помогают мне научиться жизни. Я люблю Токугава-сама и Андзин-сан.

– Но… – Голос Осибы срывался. – Я должна его убить. Ты видишь, что сделала с ним… моя служанка. – Она кивнула в сторону изуродованной руки Ала. По лицу ребенка пробежала незаметная судорога, но он снова сделался спокойным и безмятежным.

– Какая служанка?

– Эта! – Осиба выбросила вперед руку, одновременно метнув стилет в сердце не ожидающей предательства подельницы.

– Что ж, мы должны оказать Андзин-сан всяческую помощь и препроводить его к господину Токугава, чьим вассалом он и является.

– Но мы не можем послать с ним людей, моя свита и так до неприличия мала… Ваша… господин Исидо узнает, что мы общались с Золотым Варваром, если мы пошлем его людей.

– Тогда не будем никого посылать, кормчий доберется до дому сам, нужно только вывести его на дорогу и показать направление. В конце концов, его найдут самураи Касиги, которые уже давно рыщут в округе, прочесывая все близлежащие леса и горы. Его обязательно кто-нибудь найдет. Но живым – мама! Если Андзин-сан умрет, я посчитаю, что вы пошли против моего приказа, и тогда мне придется забрать вашу голову. – Хидэёри повернулся спиной к обескураженной матери и, поднявшись по ступеням, ведущим из подвала, обернулся к Алу: – До скорого свидания, Андзин-сан. Постарайтесь простить мою мать и ее бестолковую служанку, и да пребудет с вами милость Будды.




Глава 48


Один человек был оскорблен во дворце императора и тут же убил оскорбителя, осквернив тем самым священный дворец. Когда же император велел казнить убийцу за неуважение к своей особе, сын императора заступился за него, сказав, что защищать честь можно в любом месте и в любое время. Убийца был оправдан.

    

Китайская история № 2, разрешенная цензурой города Нара для воспитания юных самураев









Ал очнулся в своем доме, хотя не помнил, как там оказался. Последним воспоминанием дня пыток было то, как он, умирая от лютой боли в обожженной руке, шел по раскисшей после дождя дороге и как упал в грязь и уже не смог оттуда выбраться.

По седзи пробежала легкая дрожь, и они открылись, оставив на пороге принесшую тазик для умывания служанку. Встретившись глазами с господином, она неловко ойкнула и выскочила из комнаты.

Ал услышал, как она зовет Фудзико, и растянулся на постели. Потревоженная рука тут же заныла. Ал потрогал тугую, чистую повязку и остался ею доволен.

Едва появившись в дверном проеме, Фудзико немедленно встала на колени, ткнувшись лбом в пол.

– Здравствуйте, Андзин-сан. Как вы себя чувствуете? Уже лучше?..

Ал заметил, что пояс ее кимоно лежит несколько необычно, должно быть немного вырос живот.

– Здравствуй, Фудзико. Как ребенок?

Фудзико снова брякнулась на колени.

– Простите меня, господин, вы велели скрывать ото всех мою беременность, но так получилось, что пока вы были больны, вот… – Она поглядела на свой живот и неловко улыбнулась. – Сиката га най… Ничего не поделаешь…

– Все равно все бы узнали. – Ал отмахнулся от нее здоровой рукой. – Сколько времени я провалялся?

Оказалось, что почти две недели. Причиной такого плохого состояния Ала были не ожоги, а та порция яда, которой коварная Осиба угостила его и телохранителя еще в чайном домике.

– Вам еще повезло, господин. Враги хотели только усыпить вас. Телохранитель сразу же умер. Он был не нужен, и потому ему дали очень большую дозу яда. Вас же хотели еще пытать, поэтому вам повезло. Вы живы и можете снова служить нашему господину.

Токугава сам наведывался поглядеть на доставленного полуживым Андзин-сан, оказывая ему тем самым небывалую честь. Видя, как беспокоится даймё Токугава о здоровье своего любимого вассала, господин Ябу пригрозил истребить всю деревню от мала до велика, если почетный гость Андзин-сан не выкарабкается.

История же, происшедшая после того, как Андзин-сан отправился в чайный домик, да будет он трижды проклят, вошла в местные легенды, и ее можно было послушать многими годами спустя. Вот она.




Когда дверь за Арекусом Грюком – японцы так и не научились правильно произносить его имя, мы же не будем отступать от традиций – итак, когда дверь за Алексом Глюком и его телохранителем закрылась, наложница Фудзико ощутила, как, должно быть, сама судьба стягивает ей горло. Так было всякий раз, когда женщины дома Усаги чувствовали нависающее над господином, детьми или ею самой несчастье. Поэтому Фудзико отправила вслед за Алом юного самурая, которого Ал из жалости взял служить в свой дом.

Имя этого самурая было Хироши. Он был, наверное, самым бестолковым самураем на всем белом свете, потому что ничего не умел толком делать. Ни совершившему дерзкий поступок крестьянину башку отхватить, ни стрелять из лука, ни плавать, ни с женщинами ноги переплетать. Ничего не умел Хироши и горько сожалел о своей бестолковости и ненужности.

Тем не менее он был очень хорошим, старательным юношей. И когда Фудзико-сан попросила его тихо следовать за господином, чтобы подсобить ему, случись в дороге какая-нибудь неприятность, Хироши решил, что лучше вспорет себе живот над главной помойкой Андзиро, нежели подведет своих господ.

Поэтому он заткнул за пояс два самурайских меча и тише самого тихого камышового кота отправился за Андзин-сан.

Вскоре Хироши увидел светящийся, точно волшебный дворец заколдованной принцессы-дракона, чайный домик. Он присел возле ограды, так чтобы растущий там карликовый клен закрывал его своими листьями, и принялся ждать.

Вскоре двери чайного домика открылись. На пороге появилась служанка. Она постояла какое-то время, оглядывая садик и прислушиваясь к ночным звукам. Хироши затаил дыхание. Служанка вернулась в дом и вскоре появилась вновь в сопровождении дородной мама-сан, красивой куртизанки в черном кимоно с золотым рисунком, и хозяина. Андзин-сан был ранен или сильно пьян. Его руки лежали на плечах служанки и мама-сан, которым приходилось буквально тащить его на себе.

Хироши хотел уже выскочить из своего убежища и предложить дамам посильную помощь, но вовремя одернул себя. Все, что происходило в эту ночь около чайного домика, было очень странным.

Почему мама-сан или куртизанка не кликнули еще слуг? В доме их должно было быть сколько угодно. Отчего не любивший напиваться до подобного состояния господин в этот раз нализался, как дорвавшаяся до корыта с пьяным рисом, который остается после процеживания саке, свинья? И, наконец, почему госпожи дотащили Андзин-сан до калитки, где по сигналу служанки неведомо откуда подскочили незнакомые Хироши носильщики с паланкином и погрузили бесчувственного хозяина туда?

Незнакомые носильщики в деревне, где все знают друг друга как облупленных, это было уже слишком!

Хироши позволил процессии отойти на несколько шагов и бесшумно прокрался в чайный домик, где никогда не был прежде. Не по чину бедному и бестолковому самураю куролесить с любящими звонкую монету куртизанками. Тем не менее Хироши сразу же нашел, что искал, другие странности. В доме вообще никого не было. В самой красивой части дома, где должна была размещаться комната куртизанки первого класса, лежал труп телохранителя его господина.

Теперь Хироши не сомневался в том, что произошло похищение. Он бросился вслед за удаляющимся паланкином. На счастье, тот еще только выезжал из селения. Конечно, оказавшийся на месте Хироши более опытный самурай первым делом позвал бы на помощь.

Но Хироши решил доказать всем и каждому, что и сам чего-то стоит. Невиданное упущение. За что, однако, он и поплатился. Тихо и, как казалось ему самому, незаметно, Хироши крался за похитителями до конца деревни. Когда вдруг, откуда ни возьмись, на его дороге возник незнакомый самурай с обнаженным мечом. Одним мастерским движением пришлый рассек пояс Хироши, разрезав живот. Хлынула кровь, Хироши повалился на траву, а самурай, как ни в чем не бывало, перешагнул через юнца и поспешил догонять процессию.

Не помня себя от боли, Хироши корчился на земле. Но больше собственного ранения и потери крови его мучил стыд, что он посмел остаться жить, когда его господина пленили. Шатаясь и прикрывая рукой рану, он постучался в первый попавшийся крестьянский домик, велев передать Оми-сан, что Андзин-сан похищен и он, самурай Хироши, идет по следу похитителей.

После чего он покинул деревню и пошел по направлению, в котором скрылись злодеи.




На следующий день к поискам подключился только что приехавший в Андзиро даймё Токугава Иэясу. К его приезду был найден и доставлен в деревню раненый Хироши. После того как юноше промыли рану и перевязали, Токугава потребовал его к себе. К слову, рана оказалась невеликой и уж точно, что неопасной. Меч прорезал лишь мышечную ткань, оставив внутренние органы неповрежденными. Так что, как сказал осмотревший рану лекарь, если бы Хироши нашел время и силы, для того чтобы прижечь ее головней, все зажило бы еще быстрее.

– Я шел за похитителями до северной границы Индзу, господин. В лесу они свернули на охотничью тропу, что огибает гору Больших белых птиц и теряется во владениях соседа господина Ябу Нагае-сан, приходящегося вассалом господину Исидо.

– Вы искали там? – не спросил, а выстрелил словами Токугава.

– Мои люди обшаривали основную дорогу. Мы почти не смотрели на маленьких тропах, – ткнулся лбом в циновку Бунтаро-сан.

– А твои? – Он обратился к побледневшему Оми-сан.

– Мы обшаривали другой выход из деревни.

– Куда можно уйти по той тропе? – Токугава смотрел на Ябу. – Индзу твои владения, союзник.

На помощь дяде пришел Оми-сан.

– Я часто охочусь в том районе, по охотничьей тропе можно выйти к горе Больших белых птиц, а после попасть на развилку дорог, ведущих к деревне Инту, охотничьи угодья господина Нагае-сан, а также в болото. Думаю, что они поспешили либо в деревню, либо пройдут через лес, где у господина Нагае есть небольшой замок, в котором он и его гости любят отдыхать после охоты.

– Так отправьте людей в замок, – произнес Токугава спокойным и почти что безразличным голосом. На самом деле великий даймё был в ярости, но эту ярость он умел скрывать. Тем не менее всем, находящимся рядом с ним в комнате, сделалось жутко.




Глава 49


Если ждать согласия кого-либо, такое дело, как справедливая месть, не будет доведено до конца и в конечном счете вы покроете себя позором.

    

Из кодекса чести Тода Бунтаро









После того как Токугава получил сообщение о том, что Андзин-сан пришел в себя, он не замедлил отправиться в дом к своему вассалу, но был опережен Марико и Адамсом, которые ворвались в комнату больного, подобно двум развеселым сорокам. Одного взгляда на них оказалось достаточно для того, чтобы Ал признал в них любовников.

– Ну, как ты, негоциант? – похлопал его по здоровому плечу Уильям. Сам он похудел, но, одновременно с тем, смотрелся здоровым и сильным. Ал невольно залюбовался, как ладно на нем сидит кимоно и смотрятся самурайские мечи.

– Стало быть, ты теперь тоже самурай? – вместо ответа спросил Ал.

– Ну, с твоими успехами не сравнишь, ты же этот, как его?..

– Хатамото, – помогла Марико, ее лицо, так же как лицо Адамса, светилось счастьем.

– Вот уж не думал, что ты таких дел тут наворотишь, но на самом деле все тебе очень благодарны. И Токугава, и мы все, и даже этот нетопырь – твой тесть, что прикатил неделю назад и велел всем ходить вокруг тебя на цыпочках.

– С чего это? – Ал отодвинул одеяло, позволив служанке, подносящей гостям чай, налить и в его чашечку.

– Да ты же ничего не знаешь! Ты ведь развязал войну и спас всех людей Токугавы.

– Каким это образом? – Ал потряс головой, из сбивчивой речи Адамса он почти что ничего не понял.

В разговор вступила Марико:

– Дело в том, что ни один член Совета, ни один даймё в стране, кроме господина Ябу, не поддержал нашего господина против Исидо. Совет прислал господину Токугаве письменный приказ немедленно совершить сэппуку, в то же время, сообщив, будто пленили его старшего сына, господина Хидэтаду, и его почтенную мать. Которые будут убиты, если он не явится в Осаку на поклон Совету и, естественно, Исидо. Наш господин согласился предстать на Совете и вскрыть себе живот. Мы все умоляли его немедленно объявить войну господину Исидо, но Токугава вложил мечи в ножны и приготовился сдаваться. Вы понимаете, что это означает?

– Ну да, полная капитуляция, возможно, потеря родовых земель… – предположил Ал.

– Это значит, что род господина Токугавы будет вырезан, равно как и всех ближайших к нему сановников, как род господина У саги, а вместе с ним Бунтаро-сан, я и наш сын. Мало этого – все самураи, имеющие земли, вынуждены будут лишиться их, потерять сбережения, имущество, все… Но главное – честь! Все самураи господина Токугавы должны будут стать презренными ронинами.

– Ну, и при чем здесь я? – не понял Ал.

– Но ведь это именно вы, Андзин-сан, заставили Токугаву развязать войну! И поэтому каждый самурай нашего господина будет до самых врат великой пустоты благодарить вас за это. – Глаза Марико смеялись. В этот момент она была очень хорошенькой.

Ал заметил, что Адамса буквально тянет к ней. Он старался незаметно понюхать ее духи или коснуться кимоно. Но и Марико вела себя не более скрытно, нежели ее любовник, она вся просто светилась счастьем.

«Если они так же ведут себя на людях, у Бунтаро-сан появятся основания попросить у Токугавы его голову», – опечалился за кормчего Ал.

– Как я мог развязать войну тем, что угодил в идиотскую ловушку?

– Тем, что ради вашего спасения господин Токугава был вынужден ворваться со своими самураями на территорию вассала Исидо господина Нагае-сан и тем самым начать войну.

Ал вытаращился на Марико, не понимая, шутит она или говорит серьезно.

– Но господин Токугава никогда в жизни не сделал бы такого! Он не христианин, что ему до жизни ближнего? Что же касается самураев, то, Марико-сан, они же считают плен страшным позором и…

– Все так, Андзин-сан. Все именно так, как вы сказали. Но это-то и чудесно, что несмотря ни на что, наш господин приказал своему войску перейти границу чужого владения, чтобы вытащить вас из когтей ваших врагов. Разве это не чудесно?! Вы изменили не только господина Токугаву, а сам наш взгляд на жизнь!

Ваш тесть господин Хиромацу самым вежливым образом просил вас встретиться с ним. Разумеется, сразу же после того, как вы почувствуете себя лучше.

«Я изменил историю, – подумал про себя Ал. – Ну что ж – потомкам придется приноравливаться к моим выкрутасам и дальше. „Ужасный век – ужасные сердца…“

В пол-уха он слушал, как Марико рассказывала ему о смотре его двух отрядов, устроенном Токугавой, о том, как старались командиры не опозориться перед даймё и что у них это получилось.

За стеной слышался щебет мальчугана.

«Как же я его назвал»? – задумался было Ал, но не смог ответить и на этот вопрос.

В комнату поспешно вошла Фудзико, извинилась за вторжение и сообщила, что Токугава-сан с минуту на минуту должен сам прибыть повидаться с Андзин-сан. И что он приказал больному не подниматься с постели, для того чтобы приветствовать его, а ей, Фудзико, проследить, чтобы приказ был исполнен.

Зная исключительную исполнительность наложницы, Ал даже не попытался встать, велев служанке расчесать его волосы и уложить их в подобие самурайского пучка. Фудзико и Марико вышли из комнаты, готовить дом к посещению важного гостя.

– А ты, я вижу, излечился от своей странной болезни? Больше не дуришь? – спросил он у Адамса.

– Хочешь жить – умей вертеться, – усмехнулся кормчий. Теперь, когда Марико не было в комнате, его лицо приобрело хитрое и почти что жестокое выражение, глаза блестели.

– Так ты, что же, и не был психом?! – подскочил Ал.

– Был и не был. Я с детства лунатил по ночам. Это было, есть и, скорее всего, будет. А все другое, застывший взгляд… – это для отвода глаз.

– Но зачем? – Ал чувствовал себя полным идиотом.

– Говорю же, чтобы выжить – любые методы хороши. Я знал от верных людей, что в Японии почитают сумасшедших. Во всяком случае, сразу резать не станут. Вот и прикинулся дурачком, а сам пока примечал, что тут и как устроено, да на ус наматывал. Опять же, язык учил.

– И ты не был сумасшедшим, когда меня посадили в котел? Когда меня могли запросто сварить и подать тебе на обед с хреном.

– С хреном бы и съел. А что делать, брат? – Он опустил голову. – Они же Питерзона сварили. Чем я мог ему помочь? Ровным счетом ничем, разве что вместо него в котел сигануть. А так, я и жив, и здоров, и не сегодня завтра верну себя «Лифде», выйду в открытое море, подстерегу «черный корабль» до верху груженный золотыми слитками, и вот – я уже кум королю, рыцарь, барон или граф.

– А Токугава не догадывается о твоих планах?

– Токугава думает, что я нападу на «Санту-Лючию» и заберу слитки на постройку кораблей для него. Что начну торговлю с Китаем и осыплю его шелками. Щас! Да с таким капитальцем, что ждет меня в трюме, мне никакая вонючая торговля не нужна.

– Но Токугава же погибнет!.. – Мысли Ала метались, как застигнутый внезапным пламенем в улье рой пчел. «Что делать? Выдать Адамса Токугаве? Но разве он сам не может разглядеть эту позорную душонку. Японцы мнят себя великими телепатами, так почему бы им самостоятельно не раскусить хитрожопость кормчего? А если не раскусят? А если…»

– Можно подумать, что если я приведу ему корабли, он будет жить вечно. Подохнет, рано или поздно сам вспорет себе живот, или кто поможет. Кому здесь помогать? За кого стоять? Ведь они – убийца на убийце сидит и убийцей погоняет. Их дети с рождения убийцы. Их женщины – ну, против женщин я как раз ничего не имею. Шлюхи их женщины – все до единой профессионалки. Слышал, как называют суку-куртизанку? Госпожа! Да, если эта продажная тварь госпожа – то где же мы?..

Опомнись, Алекс, айда со мной. Я видел отряд «Акула» – пираты! Мало этого, новый вид пиратов, более опасных, неотвратимых. С такими ребятами, с такой техникой, я еще в гавани любой корабль возьму. Им же даже посудина никакая не нужна

– Нет. Я так не могу… – Ал вдруг почувствовал желание встать и уйти, убежать подальше от этого кошмарного человека и его идей.

– А ты сразу не отказывайся. Я же дело говорю, – настаивал Адамс, – иди в мою команду – четверть добычи твоя. Это более чем щедро. Они тебе ничего такого не дадут. Ты думаешь, Токугава святой? Ты считаешь, что раз он назвал тебя самураем и хатамото, то тебе все теперь будет с рук сходить? Да ни боже мой! Да если хочешь знать, Токугава сына родного и любимого казнил. Ты бы смог вот так, свою кровинушку? А ему Токугаве, кровь, что вода. Ослушался – смерть. Так что – сегодня ты первый друг и любимый вассал, а завтра понадобится кому-нибудь твоя распрекрасная головушка, и нет тебя. Вдумайся – сына не пожалел. Где СЫН, а где ты?..




Глава 50


Один повар как-то, поспорив в пьяной компании, был вынужден защищаться и порубил несколько человек. Узнав об этом проступке, сюзерен сначала велел ему совершить самоубийство, но затем передумал, сказав следующее: «Императору и мне лично нужны смелые, умеющие постоять за себя люди. После чего повар сделался личным телохранителем своего господина.

    

Из поучительных историй Тода Хиромацу









– Ну, как поживает мой сновидец? – весело приветствовал Ала Токугава, показывая ему жестом, чтобы лежал, не нарушая предписания личного врача даймё. По словам последнего, улучшение здоровья Андзин-сан могло нести временный характер. А Токугава меньше всего на свете хотел отправить на тот свет только что извлеченного оттуда чудесника.

Рядом с Токугавой, на предложенную Фудзико подушку, уселась Марико. Ее лицо было сказочно прекрасным.

– Боюсь, что как раз как сновидец я и не удался, – улыбнулся Ал, намекая на ловушку, в которую угодил.

– Думаю, на самом деле вы знали про то, что вас подстерегает в чайном домике. – Токугава сделался на минуту серьезным. – Думаю, вы предчувствовали и пленение, и пытки. Но пошли на все это, чтобы встряхнуть меня и заставить вспомнить о своем долге перед Буддой и перед моими союзниками. И я счастлив, что вы открыли мне глаза. Я родился заново благодаря вам, Андзин-сан. И я видел «Акулу» и «Сокола» – конечно, как части регулярной армии они не кажутся мне пригодными, зато в разведке… – Он прищелкнул языком. – Представляю, ночной полет над вражеским лагерем или доставка срочных донесений – с крылатыми самураями, мне же теперь не нужны почтовые голуби! – Токугава довольно хлопнул себя ладонью по коленке. – Вы снова спасли меня! Токугава Иэясу не забывает добра и поощряет преданность.

Он хотел что-то добавить, но Ал вдруг прервал его, отчего лицо Фудзико пошло пятнами, а Марико даже не сразу смогла начать переводить.

– Простите, господин Токугава. Я располагаю сведениями, которые, как мне кажется, могут быть полезными вам…

После он рассказал ему во всех подробностях о своей встрече с Осибой и Хидэё. Об ордене «Хэби», о котором Токугава, разумеется, слышал, но с которым не имел еще никаких отношений.

После рассказа Ала Токугава еще раз подробнейшим образом расспросил его о всех запомнившихся ему деталях и, поняв, что выудил у Андзин-сан все, что тот знал, остался очень довольным встречей.

«Теперь остается одно из двух, – размышлял про себя Токугава, забравшись в седло свого любимого скакуна, – либо Осиба постарается выйти на разговор, предъявив свои претензии и условия, либо она сделает все возможное, для того чтобы убить Андзин-сан. – Последнее расходилось с планами даймё. Но с другой стороны, Андзин-сан уже создал два небывалых в истории Японии отряда и, что немаловажно, подготовил достойных командиров».

Распрощавшись с Андзин-сан, Токугава направился в сторону берега, где, глядя на волны, ему легче думалось. Телохранителям было приказано отстать на пять шагов, что они без особого энтузиазма и проделали. Все-таки, с одной стороны, приказ даймё, а с другой стороны, попробуй, прокарауль пущенную кем-то стрелу. Хуже нет – охранять человека, который как раз от своей охраны и норовит улизнуть. Ему-то что, скользнет в великую пустоту, где его только и ждут, а тут простому самураю сразу же отхватят голову, да еще и лишат права на приличные реинкорнации. Поганое дело быть телохранителями.

Токугава чувствовал себя помолодевшим и вполне счастливым. Сразу же после того как он, не помня себя от неприличной самураю ярости, бросил свое войско на спасение Андзин-сан и развязал, таким образом, войну, он уже мысленно попрощался с сыном и матерью, когда (вот ведь подарок судьбы) выяснилось, что они и не были захвачены коварным Исидо. Чей блеф удалось наконец разгадать.

Оставалось еще невыясненным, кто украл фигурку коня с шахматной доски партии «серые против коричневых». Поэтому Токугава велел для верности казнить всю несущую службу в его покоях прислугу и нескольких самураев личной охраны. После чего он с чистой совестью отправился в Андзиро.
		Семь занавесей, одна плотней другой,



		семь внутренних стен возвел я,



		чтобы в них раствориться, спрятаться,



		дабы враги не прочли стихи моих тайн. —








тихо произнес он. Заслоняя губы перчаткой для соколиной охоты, опасаясь, как бы кто-нибудь из охраны не прочел по губам.

Теперь, когда он сумел убедить даже себя в том, что совершил безумный поступок, ему должны были поверить и другие.

На самом же деле великий даймё никогда не впадал в уныние и, естественно, не совершал опрометчивых поступков. Разумеется, он не полез бы в пекло спасать своего вассала, никто из находящихся в трезвом уме и памяти не стал бы делать такого. Но тут все сложилось на редкость удачно, и Токугава мастерски разыграл неистовство и безумие. Теперь получившим известие о чудачествах Токугавы другим даймё останется только гадать, что нашло на их заклятого врага. Выжил ли он из ума на старости лет, повредился в рассудке из-за постигших его несчастий, околдован ли?

Токугава знал, что сыграл лучше не бывает. Правда теперь враги начнут охоту за Золотым Варваром – это плохо. Но зато они ослабят слежку за вторым Андзин-сан, тем, который занимается подготовкой мушкетного полка и корабля – а это хорошо. Удача! Настоящая удача!

Конечно, Токугава был рад, что в конечном счете Золотой Варвар спасся, да еще и принес ему отрадные известия об Осибе и таинственном и недоступном даймё обществе «Хэби». Все это надлежало использовать с наибольшей пользой.

Было удачно и то, что Ябу поймал наконец объявленную в розыск мама-сан, которую, как и следовало ожидать, коварная Осиба бросила, едва только та сделалась ей ненужной. Испуганная до нельзя, Гёко-сан лебезила перед Токугавой и Ябу, ползала на коленях и рыдала.

Когда же ее рыхлое белое тело попробовали раскаленные щипцы, секреты и тайны полились из нее, как дерьмо из прохудившегося ведра. До сих пор у Токугавы не было шпиона в мире ив, и теперь он узнал, как много выбалтывают мужчины, истекая своим чудесным соком. Невероятно много.

Сводный брат Токугавы Дзатаки, например, каждый раз беря себе девушку, называл ее Осибой, заставляя отвечать на это имя.

Выходит, непрошибаемый, непоколебимый и весьма коварный и вредоносный братик, так же как все смертные, имеет слабость. Дзатаки страстно желал мать наследника!

Бывший исповедник господина Оноси, а ныне отлученный за разглашение исповеди священник поведал за бутылочкой саке, в заведении Гёко, своему приятелю, с которым он делил одно ложе и всегда брал одну девушку на двоих. Он рассказал, будто бы господин Оноси признался, что ему пришло предложение вступить в сговор со своим соседом, против даймё-христианина, дабы захватить его земли. Гёко клялась милостью Будды, что не знает, о каком именно даймё шла речь. Токугава решил подправить исповедь, с тем чтобы узнавший о ней господин Кияма понял, что Оноси собирается напасть именно на него. Изрядный литературный талант Токугавы позволял проделать это без помощи специально приглашенных по такому случаю придворных писателей. Меньше ушей, легче работа.

Выпытав у Гёко самые интересные секреты, Токугава отдал ее Ябу, повелев казнить злодейку тем способом, который тот сочтет наиболее подходящим.

Таким образом, Токугава оказывал честь своему союзнику, доверял ему покончить с их общим врагом. Кроме того, он доставлял своему вассалу наслаждение, позволив сварить противную бабу, отчего Ябу получал настоящее удовольствие, так как бывшая возлюбленная давно уже утратила былую красоту и очарование и держала Ябу Касиги, обещая, при случае, выболтать его самые сокровенные тайны.

Сам Токугава не любил пытать и занимался этим по мере возникновения надобности. Он не получал удовольствия от криков и отчаяния, годных лишь для того, чтобы враг потерял свое лицо, превратившись в беспомощно блеющее животное.

Но Ябу – совсем другое дело. И Токугава решил доставить союзнику немножко радости в последние более или менее спокойные дни.

Сразу же по приезде в крепость недалеко от деревни Андзиро, в которой Токугава разместил своих людей и в которой жил сам, он написал и зашифровал письма, призванные рассорить между собой ополчившихся против него даймё. И открыть ему, Токугаве, путь через горы Синано, находящиеся во владениях его упрямого братца.

Он предлагал Дзатаки заключить тайный союз и пропустить войско Токугавы через Синано. За эту «небольшую услугу» Токугава обещал брату устроить его брак с Осибой, а также передать ему все земли даймё-христиан, на которые последний давно зарился. Он требовал незамедлительного ответа, так как «…дорвавшийся до власти крестьянин, Исидо, так же претендует на мать наследника, что может повлечь за собой смену династии».

Токугава рассчитывал, что если первое предложение должно заинтересовать Дзатаки, то второе, вне всякого сомнения, заставит его писать кипятком в сторону обнаглевшего Исидо, а значит, у главного врага Токугавы появятся новые заботы. Чего-чего, а неприятностей его братец мог наделать предостаточно.

Следующее письмо было написано для Кияма-сан, в котором тот предупреждался, что его сосед, прокаженный даймё Оноси, признался на исповеди в том, что готовит нападение на него. Токугава просил Кияму лучше следить за своими границами со стороны коварного Оноси. Сам факт, что священник был отлучен, наводил на мысли, что послание Токугавы правдиво. Кияме, как даймё-христианину, не составляло труда узнать у иезуитов, за что был отлучен этот человек. А отлучен он был именно за нарушение тайны исповеди. После того как Кияма навел бы справки, он уже не смог бы усомниться в верности послания. А значит, ему пришлось бы стянуть свои войска на границу с Оноси и немного освободить проход для людей Токугавы.




Глава 51


Однажды сын военачальника отправил отцу послание, в котором просил разрешения для себя посетить храм бога Атаго, который издревле покровительствует лучникам. «Обратив на себя милость бога, я сумею сделаться непревзойденным лучником и лучшим вашим воином».

«Отказать, – написал в ответ отец. – Если вы, господин сын, желаете стрелять из лука, вам следует усердно тренироваться, а не разъезжать по храмам».

    

Из наставлений юношеству господина Тода Хиромацу









Когда Ал сумел встать на ноги, Токугава предложил ему устроить смотр его отрядов и мушкетного полка Блэкторна.

Несмотря на то, что сам Ал не собирался принимать участие в смотре по причине медленного выздоровления, он не хотел ударить в грязь лицом, требуя от своих командиров железной дисциплины. Тахикиро командовала отрядом «Сокол». За время вынужденного отсутствия Ала девочка по-настоящему выросла и набралась практических навыков.

Для демонстрации они заготовили специальные флаги Токугавы и Ябу, которые в решительный момент следовало пронести над водой и в воздухе.

Весь день перед демонстрацией Ал работал как проклятый. Спешно пришлось изготовить плоскую модель корабля, которая была прикреплена в бухте за большим валуном, не позволявшим ей упасть в воду.

Демонстрация была устроена для Токугавы и тестя Ала, господина Хиромацу, с которым Ал до сих пор еще не познакомился, так как был занят подготовкой к смотру. Тем не менее, всякий раз возвращаясь с плаца домой, он наталкивался на полный немого укора взгляд Фудзико. Что же касается Тахикиро, то она надеялась произвести хорошее впечатление на деда во время смотра. Когда он познакомится с Алом, ее не касалось. Хотя уж лучше, чтобы это случилось после успешной демонстрации, тогда есть надежда, что старик Хиромацу растает и не зарубит иноземного зятя за дружеским чаепитием.




В день, назначенный Токугавой для проведения смотра, ярко светило солнце и пели птицы. Ал оделся в свое самое лучшее кимоно, то же сделала и Фудзико, которую он пригласил еще накануне поглядеть на необычное зрелище. Оми также пригласил всю свою семью, то есть мать и жену. Его дамы шли в окружении служанок, гордые оказанной им честью.

Ал понятия не имел, где именно должна располагаться знать, а где простые люди. Но Фудзико сама подошла к Медори и матери Оми, туда же направилась Марико. Усаги Хиромацу стоял по правую руку от Токугавы, который сидел на удобном походном табурете с видом, достойным короля.

Мушкетный полк, которым командовал Блэкторн, должны были смотреть после обеда на тренировочном поле.

Ал не увидел поблизости Тахикиро и ее людей, поняв, что они заранее заняли место на ближайшей горе, ожидая своей очереди.

Слуги принесли скамейки для других господ. Ал посмотрел на усаживающуюся на свою скамейку Фудзико и невольно преисполнился нежностью. Вдруг захотелось подойти к ней и поцеловать в нежную шею, как это нравилось ей. Или хотя бы справиться, удобно ли она устроилась. Но Ал пересилил себя. Ему следовало понравиться угрюмому Хиромацу, а значит, он должен был вести себя как истинный самурай, то есть не обращать внимание на свою наложницу, а заниматься делом.

Дамы прикрывались изящными зонтиками и обмахивались веерами. Многие из мужчин так же прикрывали головы не менее веселыми зонтами. Над Токугавой был раскрыт тент.

Взгляд Ала задержался на животе своей наложницы и скользнул на изящную, словно драгоценная статуя, Марико. И тут впервые он понял, что ничего не чувствует к этой красивой, соблазнительной и одновременно с тем такой чужой ему женщине.

Да, он все еще хотел ее, может быть, когда-то даже любил. Но… а это он теперь знал наверняка, его сердце было отдано Фудзико. Доброй и верной Фудзико. С которой Ал привык засыпать и просыпаться, которая ждала его на веранде, даже когда он приходил очень поздно, которая пыталась говорить с ним по-английски, зная, что Алу тяжело все время трепаться по-японски. Которая заставляла повара готовить то, что нравилось Алу, и вообще…

Он понял, что все его мечты о Марико так и останутся мечтами. Сколько раз он представлял себе, что бы было, окажись он в роли Джона Блэкторна, и Марико, нежная, неземная, божественная и страстная Марико была бы рядом с ним. Он привык к мысли, что любит эту женщину, в то время как рядом с ним тихо и покорно жила женщина, ради которой теперь ему, Алу, следовало жить.

К Токугаве неспешной походкой моряка подошел Уильям Адамс. При виде его лицо Марико засветилось нежностью. Кормчий смотрел на госпожу Тода с плохо скрываемой любовью.

Токугава окликнул Ала, велев ему начинать смотр. Ал выстрелил из мушкета Это был сигнал к началу.

Подойдя к Токугаве, Ал приготовился объяснять недостающие детали. Токугава вежливо выслушал его.

– В молодости я играл в пьесах театра Но у меня прекрасное воображение, и оно дорисует недостающие детали! – Он хлопнул Ала по здоровому плечу и приготовился смотреть. Марико привычно перевела сказанное.

По сигналу Ала самураи-серфингисты, возглавляемые Бунтаро-сан, все в облегченных по такому случаю кимоно – фасон Ал нагло перенял из современной японской мужской одежды – короткие бриджи, едва прикрывающие колени, и просторный халатик с поясом. Самураи были вооружены ножами, за спинами у них висели луки и колчаны со стрелами. Левой рукой самураи «Акулы» держали доморощенные доски для серфинга. Они заученно поклонились Токугаве и высокому собранию, Ал увидел, как Хиромацу что-то недовольно шепчет Токугаве и дал сигнал заходить в воду.

Бунтаро, а за ним и все его пятьдесят лучших серфингистов один за другим оседлывали доски, вставая на них и несясь по легким волнам.

Марико начала креститься, многие зрители вскакивали со своих мест, даже Токугава приподнялся, следя за тем, как весело и беззаботно люди шествовали по волнам, яко посуху. Ал знал, что на прошлом смотре Токугава и Марико уже видели его отряды, но, судя по всему, до сих пор не могли поверить в реальность происходящего. Впереди же было самое интересное. Ал наклонился к Токугаве и, показывая на конструкцию в виде лодки с парусом, сообщил, что это стоящий на якоре вражеский корабль.

Токугава кивнул, что понял.

Подобравшись к конструкции на расстояние полета стрелы, Бунтаро вытащил из-за спины колчан, прицелился и поразил цель тремя стрелами, пущенными поочередно. Таким владением лука могли похвастаться лишь единичные стрелки в Японии, среди которых был Тода Бунтаро. Первый десяток самураев с меньшим изяществом повторил действия своего боевого командира. Вторые десять несли на спине тяжелые арбалеты с абордажными крючьями вместо стрел. К каждому крюку была прикреплена веревка. Вжик, и десять крючьев вылетели в сторону конструкции. Ал заметил, как три из них зацепились, остальные лишь погладили лодку и скрылись в воде.

Первый десяток Бунтаро кружил вокруг предполагаемой цели, то и дело стреляя в нее из своих легких луков.

– Они стреляют, чтобы прикрыть самураев с крючьями, – объяснял Ал Марико. – Крючья тяжелые, поэтому приходится подходить ближе.

Марико начала объяснять сказанное Алом Токугаве, но тот лишь отмахнулся от нее, что-то пробормотав в ответ.

– Господин Токугава просил передать вам, что он не тупица и сам прекрасно понимает, что к чему, извините, – передала она ответ даймё.

На берегу возникло ведро со смолой, которое притащил один из самураев. Третий десяток Бунтаро, до сих пор остающийся в резерве, вооружился горящими стрелами и, подлетев к макету корабля, расстрелял его.

Пламя сразу же взметнулось вверх. На берегу послышались голоса одобрения и рукоплескания. Наблюдающие за представлением издалека крестьяне также не скрывали своего возбуждения и восторга.

Любующиеся показательным боем самураи на берегу выкрикивали: «Да здравствует Токугава!», «Да здравствуют Касиги!»

Следующий десяток шел опять с абордажными крючьями, они зацепили горящую посудину и, под громкие крики зрителей, повалили ее в воду.

После чего над водой появились длинные, как на открытии олимпиады, знамена Токугавы и Ябу.

Снова крики радости.

Но это был еще не финал. После того как зрители налюбовались, как развеваются над водой красивые знамена, они увидели такие же в воздухе. Тахикиро и ее соколы взмыли в небо с развевающимися по ветру полотнищами знамен, затмив собой водную феерию.

Ал весело раскланялся. Бледный и пораженный до глубины души увиденным Хиромацу глядел теперь на зятя с плохо скрываемым восторгом.

Приняв скупые поздравления Токугавы и Ябу, Ал подошел к Хиромацу и, вежливо поклонившись, назвал себя.

В отличие от Токугавы, Хиромацу не имел опыта общения с иноземцами и не понимал, что с Алом лучше разговаривать короткими, рублеными фразами.

Ал жестом подозвал к себе Фудзико и, кивнув на нее, произнес составленную им по словарю и вызубренную фразу:

– Господин Усаги. Я счастлив, что имею возможность познакомиться с вами и просить вас об одолжении. Ваша внучка Фудзико моя наложница, но я хотел бы, чтобы она сделалась моей законной женой. Я самурай и хатамото, дадите ли вы мне такое разрешение или нет? В случае согласия, я буду считать вас своим вечным ондзином.

По лицу Хиромацу не пробежало даже тени волнения, хотя в душе он поблагодарил Будду за столь счастливое разрешение проблемы. Никогда прежде женщины из рода Усаги не были ничьими наложницами. Жена – это статус и уважение. Жена может быть только одна, а наложниц – сколько душа пожелает. Поэтому старый воин произнес внутри себя слова благодарности, сказав Алу, что обдумает его предложение. И, не теряя достоинства, отошел к Токугаве.

Ал поблагодарил Бунтаро и Оми, последний входил в отряд «Сокол» и считался правой рукой Тахикиро. Во время смотра он нес знамя Касиги.

Оказалось, что во время учебных маневров восемь из его «акул» низверглись-таки в воду, и трое расшиблись о прибрежные камни, причем один насмерть. В отряде «Сокол» была одна сломанная нога. Но в основном все обошлось более или менее сносно.

После обеда, устроенного в честь Токугавы, должен был состояться смотр мушкетного полка.

– Жарко. Вы не устали? – обратился Ал к скромно дожидающейся его Фудзико.

Другие дамы уже давно отправились на званый обед, но верная наложница осталась караулить своего непутевого мужа.

– Спасибо. Я в порядке. – Она потупилась. – Почему вы сказали деду, что хотите жениться на мне? Разве вам мало того, что я и так принадлежу вам?

– Мне достаточно. А вот… – Но он не сумел подобрать слов. – Завтра вам придется собрать меня в дорогу. Господин Токугава желает, чтобы мы выступили как можно скорее.

– Поняла. Все будет сделано. – Фудзико поклонилась Алу и, пропустив его перед собой, как это и было положено в отношениях между женщинами и мужчинами, пошла следом.




Глава 52


Получивший приказ самурай – стрела, летящая к цели.

    

Из мудрых мыслей самурая Тода Марико









По замыслу Токугавы, его люди должны были прибыть в Эдо, откуда Токугава и рассчитывал начать наступление своих главных сил.

Правда, к месту назначения самураи Токугавы шли не о грядами, что неизменно привлекло бы внимание, а небольшими группами.

С огромной свитой – стражей, служанками, почетным караулом и глашатаями, с личным гербом Тода Марико на паланкине и знаменах в Эдо направлялась прекрасная жена Бунтаро. Ее сопровождал Уильям Адамс, не заслуживший пока собственного паланкина.

К немалой радости Ала, Бунтаро был принужден двигаться со своей личной свитой, с собственным гербом и собственным почетным караулом.

Ябу и Оми также возглавили по процессии. То же самое сделал Хиромацу и его юная внучка Тахикиро, для которой ножом острым была необходимость надеть на себя женское кимоно и накладывать краску на лицо. Не говоря уже о неудобном и медлительном паланкине, в котором следовало оставаться всю дорогу.

Фудзико ехала вместе с мужем.

На самом деле Ал хотел оставить ее дома, а не подвергать беременную женщину опасностям, могущим подстерегать ее в дороге, но накануне выступления, желая сделать ему приятное, Ябу заверил Ала, что в случае поражения Токугавы он уже прикачал своему доверенному человеку в Андзиро сразу же отрубить головы всем женам и наложницам своих самураев, дабы не обрекать их на большие муки. Похвалив даймё за редкостную заботу о своих людях, Ал сообщил, что пока не нуждается в его услугах, а сам опрометью бросился домой, приказав Фудзико немедленно собираться в дорогу, решив оставить жену и приемного сына в хорошо укрепленном Эдо, где рассчитывал приобрести дом, в замке Токугавы или у ее деда Хиромацу, где она была бы в большей безопасности, нежели во внешне спокойной Андзиро.

Часть самураев Токугавы передвигалась по дороге в одежде бедных ронинов, ищущих себе службы или новых приключений на задницы. Еще большие силы были заранее рассредоточены по всей стране, готовые по первому же зову встать под алое знамя Токугавы Иэясу.

Возник вопрос, каким образом переправить в Нагасаки, куда должен быть отправлен отряд серфингистов, приметные доски для серфинга? В Японии было запрещено пользоваться какими-либо повозками. Вид же самураев, несущих одинаковые доски, мог навести на размышления.

Решение было найдено самым неожиданным образом. В тот день Ал сидел на Совете у Токугавы. В какой-то момент ему сделалось скучно, и он замечтался бог знает о чем.

Заметивший подобное непочтительное поведение, но оказавшийся на тот момент времени в хорошем расположении духа Токугава спросил Ала, о чем тот думает. И Ал не нашел ничего более умного, как сказать, что вспоминает чайный домик в Андзиро, который прежде пользовался большой славой среди самураев и который делся неведомо куда, пока Ал болел.

– А действительно, куда пропал треклятый домик? – осведомился Токугава у Ябу.

– После того как презренная Гёко-сан заманила вашего хатамото в ловушку, я распорядился сжечь его к такому-то ками, – гордо сообщил Ябу.

– Неужто сожгли, – удивился Ал, зная японскую бережливость и понимая, что дерево здесь стоит очень дорого.

– Неужели из него нельзя было что-нибудь сделать? – перехватил ход мыслей Золотого Варвара Токугава, заранее предвкушая возможность еще раз поиграть на нервах Ябу. – Странная расточительность, да еще и во время войны, когда чайные домики ломятся от гостей. Неужели нельзя было заключить договор с другой мама-сан и продолжать дела? Мама-сан платила бы налоги в казну Индзу, и на полученные деньги можно было бы вооружить еще больше самураев.

– Я, право, не знаю, господин, сожгли этот домик или нет. Я приказал лишь убрать проклятый с глаз долой, а вот что сотворил с ним Мура…

Позвали старосту. Отбив положенное количество поклонов, тот сообщил, что домик и вправду целехонек. Его просто разобрали на части и сложили на складе, принадлежащем господину Ябу. При этом Мура клялся Буддой, что не держал в голове воспользоваться достоянием господина, а просто решил не губить красивый и могущий дать немалую прибыль домик.

Вот эта-то история и навела господина Токугава на мысль раскрасить доски так, словно они являются частью какого-нибудь деревянного строения, и перевозить их на носилках вместе с частями домика. Проверяющие документы и поклажу на дорогах вояки безусловно узнают части крылечка или красивых столбов, держащих крышу, и не обратят внимание на доски.

После Ябу попросил Токугаву оказать ему честь, отобедав в его доме. Туда же вместе с даймё были приглашены пятьдесят его приближенных, в состав которых вошли также Ал, Фудзико, Тахикиро, Бунтаро, Марико и Адамс.

Дождавшись, когда гости и хозяева прославят друг дружку в помпезных речах и когда все поедят и выпьют, а Токугава и Хиромацу перестанут соревноваться в остроумии, Ал спросил разрешения Токугавы изложить свой план, позволяющий увеличить в несколько раз налог, который платят даймё хозяева чайных домиков.

Идея глобальной перестройки в работе публичных домов того времени принадлежала сваренной живьем Гёко. Но, поскольку та погибла, так и не успев выложить карты Токугаве или какому-нибудь другому даймё, Ал, как это у него теперь часто случалось, решил присвоить идею себе. Последняя была действительно удачной, к тому же, побывав в Японии XXI века, он знал, что вот уже почти что четыреста лет эта система действует и приносит владельцам и государству немалый доход.

Поэтому он и решил уговорить Токугаву поддержать новую реформу, раздобыв, таким образом, дополнительные средства для армии и, возможно, даже вознаградив самого Ала за вовремя поданную идею.

Реформа Гёко состояла в том, чтобы в каждом городе или маломальском приличном населенном пункте, в котором наличествуют несколько чайных домиков, повелеть им размещаться рядом друг с другом, создавая кварталы. Это было удобно в плане сбора налогов, потому как если у вас один чайный домик на западной окраине города, другой – у южных врат и еще пяток разбросаны по центру, то порядка не будет.

Кроме того, это облегчало слежку за гостями. Что было особенно ценно в условиях войны.

Во всех чайных домиках следует ввести единые цены на услуги. При этом было необходимо создать специальную комиссию, которая могла бы подтвердить, что девушки из разных чайных домиков соответствуют присвоенным им классам. Так, госпожа первого класса в Нагое, не должна уступать госпоже первого класса в Эдо и так далее.

Удивленные подобной широтой взглядов и знанием предмета гости кивали головами, прикидывая свои выгоды.

– Далее, среди девушек есть хорошие музыкантши, певицы и актрисы. Их искусство может радовать гостей очень долго, в то время как красота увядает. Так что достигшие определенного возраста госпожи, несмотря на все свои таланты, вынуждены либо кончать собой, либо пытаться как-то устроиться в жизни, в то время как их умения играть и петь остаются при них и даже украшаются приобретенным опытом. Поэтому такое предложение… – Ал чувствовал, как наглеет, выдавая идеи Гёко за свои собственные, и это ему нравилось. – Такое предложение – разделить работающих в чайных домиках девушек на две категории. Одни – куртизанки для постели, другие гейши – для игры на музыкальных инструментах, пения, танцев, и что они еще умеют делать…

– Простите, вы, наверное, хотите сказать не «гейша», а «гейся»? – поправила его Марико. – По-японски «гей» – искусство и «ся» – человек. Получается человек искусства.

– Вы совершенно правы, Марико-сан. – Ал поклонился.

– Ну вот, собственно, и все преобразования. Извините, если наболтал глупостей.

Токугава сдержанно поблагодарил Ала за его проект, удивляясь, как такие простые идеи не пришли ему самому в голову.

Ябу говорил, что немедленно прикажет восстановить чайный домик и призовет в него из Миссимы или даже Эдо самую знаменитую мама-сан, какую только удастся отыскать. Его племянник Оми всеми силами старался заставить дядюшку замолчать. К слову, зачем нужен бордель, когда из деревни уходят солдаты?

«Насколько было бы легче, в самом деле, вести дела с Оми, а не с Ябу», – в который раз посетовал про себя Токугава.



* * *





С момента своего появления в Андзиро Ал почти что не видел японских денег. Когда он спрашивал о деньгах Фудзико, она только пожимала плечами. Мол, да, жалование получено, но деньги… зачем господину деньги? Не мужское это дело – иметь деньги. Не самурайское – мошной трясти, словно какому-нибудь ничтожному купцу, торгующемуся из-за каждой монеты.

Неужели у господина нет другого дела, как требовать у наложницы денег?

– Но я бы хотел купить себе что-нибудь, – не отставал Ал. Для него, как для человека XXI века, казалось диким вообще не иметь денег.

– Пусть господин скажет, что ему нужно. И все будет сделано самым лучшим образом, – кланялась ему Фудзико, не собираясь при этом расставаться с естественным правом наложницы, держать в своих руках все ключи и все кошельки дома.

– Но если я захочу купить себе новый меч?

– Я распоряжусь, чтобы привезли новый меч. Вы же все равно не знаете, кто кует лучшие мечи, а я знаю.

– Но если я захочу купить вам или вашей сестре новые кимоно, веера, зонтики или сандалии? Могу же я пожелать сделать вам приятное.

– Вы и так осчастливливаете нас своим добрым отношением. – Фудзико продолжала улыбаться. – Что же касается новых вещей: возможно, вам не нравится, как мы с сестрой одеваемся? Что же – вам достаточно сказать, чего бы вам хотелось, и мы, если это конечно не будет противоречить нашему воспитанию и законам Японии, оденемся в соответствии с вашим вкусом. Понятно? – В ее глазах читалось непримиримое «нет». Такое жесткое, что Ал был вынужден отступить и сдаться.

Теперь, когда зашел вопрос о дорожных расходах, Фудзико наконец выложила перед ним необходимую ему и его самураям сумму. Медленно и дотошно, как и требовалось разговаривать с самураем, не ведавшим, что такое деньги, она объясняла ему, что и поскольку следует брать. Сколько будет стоить постоялый двор, и по какому принципу следует выбирать дом в Эдо.

В тот момент Ал еще не собирался брать Фудзико с собой, поэтому он, естественно, потребовал, чтобы она предоставила ему отчет о расходах. На что Фудзико снова ответила «нет». Подобное предложение унижало ее как домоправительницу.

– Ну, я же не могу уехать, не будучи уверенным в том, что у вас хватит средств для существования. Мало ли что может произойти…

– Это не разговор самурая. – Фудзико закусила нижнюю губу. – Если я говорю, что денег хватит, значит – их хватит. Это мои обязанности, я справляюсь с ними вполне удовлетворительно. Если вы предполагаете обратное – вот меч, вот шея. Рубите, пожалуйста.

После такого довода, Ал зарекся еще когда-нибудь начать приставать к Фудзико с хозяйственными вопросами.




Глава 53


Однажды к господину Тода Бунтаро подошел грязный, скверно пахнущий ронин, который представился бывшим вассалом недавно убитого господина Набэсима Цунасигэ.

– Ты тоже воин. Тоже можешь попасть в подобное положение. Мне же нечего есть. Дай мне денег, как воин воину.

– Если бы я попал в такое же положение как ты, я бы незамедлительно вспорол себе живот, – ответил господин Бунтаро. Так что, если хочешь получить мою помощь, готов отсечь тебе голову, чтобы не мучался и не приставал к занятым людям.

    

Из собрания историй господина Токугава Иэясу









Уходя из Андзиро, Токугава пожелал встретиться с главой своей шпионской сети в Индзу, Мурой. Для встречи была выбрана самая неподходящая, с точки зрения обывателя, погода – дождь. И самое неприятное место – раскисшее больше обычного рисовое поле.

Токугава добрался до леса на коне в окружении охраны, где оставил самураев и переоделся в одежду простого крестьянина. Нахлобучил на голову соломенную шляпу в виде конуса и почапал месить грязь на встречу со своим лучшим шпионом.

Встреча произошла на открытом месте, где их не могли подслушать даже самые опытные шпионы Исидо или Ябу. Да и кому придет в голову следить за двумя крестьянами, беседующими о чем-то посреди грязи в проливной дождь?

Встреча имела успех, Токугава остался доволен.

Возвращающийся в это время с охоты Ал заметил двух беседующих о чем-то крестьян и, к удивлению, узнал в одном из них великого даймё, а в другом старосту.

Похвалив себя за наблюдательность, он ускорил шаг. Добравшись первым до дома и наскоро приняв ванну, он направился к дому Ябу, где в этот день собирался заночевать Токугава.

Когда даймё и его люди спешились у калитки, Ал низко поклонился Токугаве. Тот отсалютовал ему, пригласив зайти вместе с ним в дом и выпить по чашечке подогретого саке.

– Встречались со своим шпионом? – шепнул на ухо даймё Ал.

Какое-то мгновение Токугаве показалось, что он ослышался. Отпрянув от варвара, он молниеносно начертал в воздухе знак, отгоняющий нечистую силу. Следившие за иноземцем телохранители, как по команде, вытащили из ножен мечи. Токугава остановил их, бросив хриплый приказ.

Окажись на месте Ала кто-нибудь другой, даймё разрубил бы его, не задумываясь. Но это был господин Грюку – ясновидящий. И ему многое позволялось.

– Ты видел это во сне? – спросил он, увлекая Ала за собой в дом.

– Да, господин, – соврал Ал.

– Ты начал видеть сны обо мне?

– Давно уже начал. И рад, что они сбываются.

– Какие шансы у меня победить?

– Огромные, мой господин. Через три года император сделает вас сегуном!

– Все остальное меня не интересует. Пока не интересует.

Этот разговор между сюзереном и вассалом был последним их разговором в Андзиро. Назавтра Ал со своей пышной свитой должен был выйти из деревни.



* * *





До Эдо – главного города Токугавы – нужно было ехать несколько дней с остановками на постоялых дворах. Токугава и Ябу выправили своим людям подорожные, которые они и были вынуждены предъявлять на каждом посту. Буквально у каждого мало-мальски приличного моста, всенепременнейше стояла строгая стража: у каждой деревеньки и по несколько на воротах городов.

Дорога не казалась особенно утомительной, потому что Ал мог любоваться знакомой и одновременно с тем незнакомой ему Японией. По дорогам бесконечным потоком шли люди, временами их становилось так много, что они напоминали идущую на нерест рыбу.

Перед процессией Ала бежали глашатаи, оповещая о том, что сейчас по этой дороге проедет паланкин хатамото самого господина Токугавы. Услышав предупреждение и завидев личный герб Токугавы, люди отступали на край дороги, кланяясь, многие тут же вставали на колени, тыкаясь лбами в дорожную пыль и грязь. Ронины и бедные самураи также считали за благо уступить дорогу столь прославленному господину, как Золотой Варвар, слава которого разнеслась далеко за пределы Индзу.

Назначенный начальником охраны Кимура-сан хорошо знал дорогу, поэтому старался подбирать для путешественников самые красивые и тихие постоялые дворы, какие только знал.

Все ночи Ал и Фудзико проводили вместе, наслаждаясь друг другом.

«А ведь рано или поздно тебе придется оставить ее. – Ал поморщился от этой мысли. – Почему так, почему так несправедливо. – Он повернулся на другой бок, рассматривая лицо спящей жены. – Что будет с ней? А с детьми? Уильям Адамс мог забрать Марико с собой в Европу, он – Ал – никак не мог этого сделать.

Если бы Адамс ушел на корабле вместе со своей любимой, им было бы ой как трудно. Путешествие длиной в два года, скудное питание, ужасные условия корабля, соседство грубых, не привыкших к светскому обращению моряков. Возможно, Англия или Нидерланды показались бы утонченной Марико-сан помойкой цивилизации, но все эти осложнения казались ничтожными по сравнению с его ситуацией.

А может, и правда – забрать Фудзико с собой в XXI век. Будет жить в доме с водопроводом и газом, будет раскладывать карты на компьютере и трепаться с подружками по мобильному телефону.

«Кому какое дело, что жена японка, – рассуждал Ал, – сестра Аленка еще до Маразмуса чуть было не выскочила замуж за корейца Кима, который был моложе ее на десять лет. Ну, были бы у меня теперь племянники корейцы, почему бы и нет?» Он пытался представить себе Фудзико в джинсах и джемпере или красивом деловом костюме, одновременно с тем понимая, что даже если бы он и знал дорогу домой, и мог забрать с собой жену с детьми, она не прижилась бы там.

Согласно донесению из Андзиро, переданному с верховым, Дзатаки открыл самураям Токугавы проход через охраняемые им горы – должно быть основное войско уже близко. Война наступала на пятки или забегала вперед, путаясь под ногами.

Война чувствовалась повсюду, резко взлетела цена на саке, подорожали все жизненно важные продукты. Предчувствуя возможность скорой смерти, даже самые бедные самураи зачастили в чайные домики.

Не сегодня завтра Токугава победит своих врагов. Брат уже на его стороне, покорятся и другие. Оноси и Кияма втянуты в идиотский и весьма кровопролитный конфликт, Дзатаки напал на Исидо и теперь треплет его и в хвост и в гриву. По всей стране вспыхивают небольшие драчки, грозящие в самом скором времени разразиться в настоящую войну. Кто победит? Наше дело правое – мы победим! Да даже если левое – с мушкетным полком, зачатками авиации и серфингистами в сегодняшней ситуации можно горы своротить. Добавьте к этому, что Адамс и Марико отправились готовить к отплытию отремонтированный «Лифде».

В душе Ал был против того, чтобы Токугава разрешил хитрому кормчему нападать на «черный корабль», зная намерения Адамса смыться с награбленным.

Но Ал не мог выдать его Токугаве напрямую.

Даже тогда, когда Токугава вызвал к себе Ала для конфиденциального разговора и спросил его, что он думает о предложении Уильяма Адамса, или, как теперь с легкой руки геймера начали величать кормчего Джона Блэкторна, Ал был вынужден согласиться с представленным ему планом.

Оноси и Кияма – два даймё, чьи владения связаны с самыми большими портами в стране, явно получают процент с «черного корабля». А значит, самураи этих даймё вооружаются на деньги португальцев. Следовательно – отними Адамс «черный корабль», не станет и комиссионных, а значит, не будет и денег на содержание войск. Войск вражеских армий.

Согласятся ли в таких условиях Оноси и Кияма примкнуть к Токугаве? Если, конечно, они не тупые фанатики и не желают заполучить титул сегуна для себя, то почему бы и нет?

«Итак, война началась и возможно даже, что в скором времени Токугава примет власть в стране, а я займу свое почетное место среди его военачальников. Почему бы и нет? Я отправился в эту страну и в это время, для того чтобы сыграть и выиграть. До сих пор победа рисовалась мне именно так». Ал снова посмотрел на Фудзико, ротик которой приоткрылся во сне, а выражение лица сделалось удивительно милым. И понял, что он проиграл.

Проиграл, потому что не почувствует радость от неизбежной победы, и потому что после победы игра могла закончиться. Как до сих пор заканчивались все игры. А значит, он снова окажется в своей квартире в старом фонде, перед шикарным компьютером. Питер, пиво и пронзительное одиночество. Одиночество, в котором он себе никогда не признавался и которое настигло его сейчас в Японии XVII века, в постели с женой, которую он любил.

«Здесь я обрел себя. Я узнал, чего стою, что я на самом деле люблю, а что ненавижу. Что ждет меня дома? Фигня ждет. Да, я дорого заплатил бы за право увидеть еще раз Невский и Петропавловскую крепость, встретиться со всеми, даже с Маразмусом, поцеловать племянников. Но готов ли я отдать за это ее?»

Ал почувствовал, как слеза выкатилась из его глаза и поползла по щеке. Не желая беспокоить жену, он встал и вышел на свежий воздух. Крошечный садик с водопадиком и ручейками пленял своей красотой и ухоженностью. Стоящий на часах самурай вскочил, завидев начальника. Ал поклонился в ответ на поклон стражника и, оправив ночное кимоно, отправился на задний двор.

«Война развязана, – сказал он сам себе. – Я не в силах встать сейчас, собрать вещи и, забрав Фудзико и пацана, уйти куда-нибудь. Это невозможно – потому что невозможно никогда. С моей европейской внешностью меня в два счета отыщут и с позором доставят назад. Невозможно и потому, что я обещал победу Токугаве, и я должен ее добыть. После чего мне не останется ничего другого, как попросить у Токугавы разрешения уйти от власти и поселиться в какой-нибудь не самой бедной деревеньке, где и доживать свой век.

Кто знает, может быть, мне удастся продолжить игру, если я изберу иную цель и принципиально новое направление? – Он задумался. Глупо, конечно было начинать игру, не выяснив до конца ее правила. Глупо теперь пытаться убедить себя в том, что будто бы владеешь ситуацией и можешь влиять на судьбу. С другой стороны, ничего лучшего он не придумал, а значит, приходилось продолжать. – Ладно, буду жить одним днем, как это делают японцы, забыв о том, что было, и не заботясь о том, что будет. Есть только здесь и сейчас. Есть Фудзико и наша любовь. А все остальное не стоит того, чтобы о нем печалиться».

Так, рассуждая о жизни, Ал вернулся в дом, скользнув под мягкий футон, чтобы уткнуться щекой в плечо любимой.



* * *





Странная штука судьба – еще в доме, в Питере, Ал мечтал, как познакомится с Марико-сан и они полюбят друг друга. Как он сделается другом умного Оми и, конечно же, легендарного Джона Блэкторна, которого он чуть ли не боготворил. Как пришьет, при первой же необходимости, ревнивца Бунтаро.

В действительности все оказалось наоборот: Бунтаро сделался лучшим другом Ала, это был настоящий самурай, которому ничего не нужно было объяснять дважды. Отважный рубака, меткий лучник, лихой пьяница. В общем, он действительно нравился Алу. В то время как Марико и Блэкторн похоже, были потеряны навсегда.

Что же касается Оми, то в реальности Ал нашел его излишне мягкотелым и скучным. Вечно на всех обиженный, закомплексованный маменькин сынок, и ничего больше. Правда, как все японцы, он не отлынивал от тренировок, стремясь достичь наилучшего результата, чем очень помогал Алу, но вот только командиром «Сокола» он, не раздумывая, поставил Тахикиро, а не Оми. Решив, что в роли начальника тот, пожалуй, может сплоховать.

Странная штука – судьба.




Глава 54


Начиная бой, настоящий самурай видит только свою цель, определенного воина, которого он должен поразить. Все остальное сражение должно раствориться перед мысленным взором атакующего самурая. Весь остальной мир превращается в тьму. Самурай сражается с самураем в великой пустоте. Только такое сражение можно назвать подлинным.

    

Из изречений самурая Усаги Тахикиро









Это было странно и одновременно печально. Ал думал, что, возможно, он и сам не более чем бестелесный призрак, которому никто не удосужился сообщить о его смерти и который продолжает жить во снах.

«Неужели я умер?» – подумал Ал и проснулся. Вокруг пели цикады, лунный свет серебрил рисовую бумагу на седзи. Ал ущипнул себя и почувствовал боль. «Но может ли чувство боли во сне означать то, что я не сплю?»

Ал протянул руку и дотронулся до спины спящей Фудзико. Та перевернулась во сне и потянулась к мужу.

– Неужели тебя на самом деле нет? Неужели ты мне только приснилась, любовь моя? – прошептал Ал.

Тело Фудзико было теплым и податливым, ночное кимоно открылось на груди, так что правый сосок выбрался на волю и теперь смотрел на луну.

Не желая потревожить супругу, Ал снова вышел во двор, где сразу же увидел одного из своих самураев.

Заметив начальника, тот вскочил, демонстрируя готовность исполнять любой приказ.

– Вот что. – Ал оглянулся, не появятся ли в дверях Фудзико или Тахикиро. – Напади на меня.

Самурай замотал головой, отступая от Ала на шаг и на всякий случай убирая за спину меч.

– Ну же, как на плацу во время занятий. Давай же. – Ал выставил перед собой кулаки, пытаясь ударить самурая.

– Нельзя, Андзин-сан. Как я могу ударить своего господина?!

– Ну в шутку. Джодан. Вакаримаска! – Шутка. Понимаешь?

– Хай. Вакаримашта. – Да. Понимаю. – Самурай отступал, стараясь не подставлять под побои лицо, но и не делая попытку самостоятельно наносить удары.

– Давай на мечах, – подзадоривал Ал слугу. – Тебе же привычнее рубить. Да? Так давай! Меня Бунтаро-сан обучал. Я выдержу.

– Нельзя. – В свете луны лицо самурая казалось почти что несчастным. – Нельзя бить господина.

– Но господин Бунтаро мог же биться со мной. – Ал сделал очередной мгновенный рывок, но самурай вновь отступил, пропустив Ала.

– Господин Бунтаро – командир. Вы тоже господин. Господин и господин могут драться. Господин и слуга – нет. Если господин хочет, он может побить слугу, и слуга должен терпеть. Бить господина нельзя! – Самурай поднял вверх палец и чуть не поймал щекой кулак Ала.

– Ну, что мне из-за тебя господина Бунтаро теперь тревожить! – взвыл Ал. – А ну давай на мечах, только в чехлах? В чехлах-то можно? – Все его тело словно налилось чудодейственной силой. Хотелось прыгать, драться, смеяться, танцевать.

– В футляре можно. Наверное, можно. – Самурай боязливо оглядывался по сторонам, должно быть, за ними наблюдали не менее сотни любопытных глаз: стоящие на страже самураи, слуги господ, гости, так же, как, Ал остановившиеся на постоялом дворе вместе со своими свитами и охраной.

Ал остановился, и тут же кто-то из слуг протянул ему меч. Он заметил, что за седзи, за которыми должна была мирно спать Фудзико, появился слабый огонек, и понял, что жена проснулась.

«Что ж, дурак и с роду так», – обругал себя Ал и поклонился ждущему дальнейших распоряжений самураю.

– Может быть, начнем?

Поклонившись, как кланяются старшему, самурай послушно занес над головой меч в ножнах и с ревом обрушил его на то место, где секундой до этого стоял Ал. Слава богу, прыгучесть у него всегда была изумительной. За седзи послышались рукоплескания.

Приободренный Ал нанес колющий удар, пытаясь достать до ноги своего противника, но тот был тоже не дурак попрыгать.

– А ну, уступи место начальству! – услышал Ал голос Бунтаро, и через секунду богатырь оказался напротив Ала. В руках его вместо привычного меча красовался изящный ножик с локоть величиной, другая игриво покручивала в воздухе шелковой плеточкой. Было немного странно видеть Бунтаро без меча, но Ал сообразил, что наблюдая за тренировочным поединком, Бунтаро решил тоже потренироваться с другим оружием.

Стегнув воздух в нескольких сантиметрах от глаз Ала, Бунтаро сделал выпад вперед, припадая на одно колено. Ал отступил и тут же попытался садануть Бунтаро по голове мечом в ножнах. В последний момент Бунтаро удалось увернуться. Довольный сверх меры, он широко улыбнулся Алу.

За седзи снова послышался легкий шорох, собравшиеся во дворе стражники принесли дополнительные факелы, чтобы господам было сподручнее тешиться. Бунтаро взял поданный ему оруженосцем меч и вопросительно посмотрел на Ала, мол, продолжаем, или как?

Ал завязал в пучок волосы, чтобы не мешали. Как по команде, они обнажили мечи и отбросили в стороны ножны.

Ал чувствовал переполняющую его радость. Ну и пусть вся его нынешняя жизнь напоминает чудесный сон. Кто может похвастаться, что ему повезло словить столь долгую, столь красивую и столь же разнообразную галлюцинацию?

Если человек находится в мире, в который всегда мечтал попасть, кому какое дело, реальный это мир или придуманный. Что же до того, считать ему, Алу, себя покойником или нет, то стоит ли думать о таких мелочах. Глюк ворвался в мир фантомов, и его от этого прет! Так, что сказать невыносимо, как хорошо!

Бунтаро сделал предупредительный выпад, так что его клинок со свистом разрезал воздух, пройдя в пальце от горла Ала, геймер почувствовал, как его кинуло в жар, и тут же он набросился на Бунтаро, нанося один за другим непрофессиональные, но очень быстрые и непредсказуемые удары.

Вынужденный теперь защищаться Бунтаро с интересом глядел на кружащего вокруг него варвара, которого еще вчера он учил владению мечом. Чему учил? Европеец не держал дыхания, его глаза были безумны, по лицу тек пот, сердечный ритм сбился.

Бунтаро вздохнул, в который раз встречая на своем мече меч Ала и вяло отталкивая его в сторону.

Мешать Алу или нападать на него всерьез Бунтаро не стал бы ни за что на свете. Вот еще! Небось сам устанет и подставится под удар. Таким образом тренировал его в свое время отец. Давал Бунтаро погасить свою ярость, бездарно рубя воздух, а потом осаживал его одним точным движением.

Видя, что Ал уже порядком выдохся, Бунтаро в очередной раз отразил удар, на этот раз ловко выбив меч из рук противника, так что тот отлетел на несколько шагов. Но Ал, вместо того чтобы признать свое поражение и вежливо поблагодарить Бунтаро за доставленное ему удовольствие, вдруг ни с того ни с сего кинулся за потерянным оружием. Тода Бунтаро продолжал стоять посреди поля боя, ожидая нового нападения. Вокруг них самураи с факелами вполголоса обсуждали происходящее.

Весь в поту, едва подобрав меч, Ал набросился на Бунтаро с такой яростью, что тот теперь едва успевал отражать атаки.

«Ну и странные же люди эти варвары, – подумал Бунтаро, – могут полдня отлынивать от тренировок, а тут ночью и такие вдруг силы. Не иначе, как не все у него получается в постели с Фудзико и Тахикиро, вот мужчина и отводит душеньку, разминаясь на мечах.

Надо будет поговорить с племянницами, пусть расскажут напрямик, что у них там с Андзин-сан. Должно быть, во всем виновата Фудзико. Беременные женщины такие занудливые. Хотя, может это он сам боится повредить ребенку, но тогда у него должны быть служанки… Надо выяснить, спит ли он со служанками, и если нет, понять, что ему не нравится, и прислать своих. Молодой мужчина должен хотя бы через день переплетать ноги с какой-нибудь дамой или служанкой. Иначе здоровье уйдет и сил не будет.

Не нанося ни одного упреждающего удара, а лишь вяло отбиваясь, Бунтаро, тем не менее, чувствовал, как его силы слабеют, в то время как неистовый Андзин-сан наносил удар за ударом, не прикрываясь щитом и вообще забыв про собственную защиту. Из-за последнего обстоятельства Бунтаро не решился переходить в нападение, опасаясь случайно задеть Ала.

Наконец ему надоел этот бестолковый поединок: перехватив взгляд появившейся на пороге дома Фудзико, Бунтаро кивнул ей и тут же склонился, положив на землю свой меч. В следующее мгновение он шмыгнул мышью под мечом Ала и, схватив его одной рукой за пояс, а другой за правую руку, отводя от себя меч, весело поднял противника над головой и положил на траву возле крыльца.

При этом Бунтаро постарался проделать свой маневр таким образом, чтобы, с одной стороны, с честью выйти из поединка, и с другой, не унизить своего противника.

Смеясь, Ал поднялся на ноги, его кимоно можно было выжимать.

Они степенно поклонились друг другу, после чего Ал велел слуге приготовить для него баню, а сам попросил Фудзико подать саке.

Вопреки общему мнению, Ал знал, что выиграл свой поединок. Быть может, самый главный поединок в жизни. Он принял жизнь такой, какая она сложилась, потому что понял, что любит эту самую жизнь.

«Галлюцинация или нет, что толку думать да гадать. Я люблю Фудзико – и буду там, где будет она. А она здесь, в семнадцатом, в Японии. Какой же смысл рваться отсюда? Из мира, где есть любовь?»




Глава 55


Поединок не может оставаться незаконченным. Человек, отказавшийся от боя, будет оставлен всеми божествами и буддами.

    

Из умных мыслей господина Тода Бунтаро









Благополучно форсировав гору Синано, самураи Токугавы вышли из окружения и теперь представляли реальную угрозу для Исидо и его союзников. Ожидая обещанной женитьбы на матери наследника, Дзатаки уже планировал усыновление Хидэёри, объявление военного режима и принятие на себя полномочий сегуна.

«Токугава уничтожит Исидо, или Исидо Токугаву, какая, в сущности, разница? – рассуждал он, – если погибнет Исидо – его земли получит Токугава, а потом, когда я на правах военного правителя потребую голову Токугавы и его сыновей, все богатейшие земли двух самых сильных в Японии даймё достанутся мне, как брату Токугавы. Мудро. Будда свидетель – как мудро».

Братья еще раз встретились для того, чтобы обсудить вопросы, касаемые доли каждого в готовящейся Токугавой военной кампании.

Встреча произошла на нейтральной земле. Где Дзатаки соорудил небольшой помост с белой изящной линией запрета движения. Нарушить святость этой границы не могли даже самые отчаянные головы, под угрозой вечного проклятия.

По заранее оговоренному протоколу встречи, оба даймё взошли на помост, прихватив с собой лишь по одному телохранителю. Их почетный эскорт стоял по обе стороны помоста, ожидая решения своих господ и готовый в любой момент нарушить перемирие, перейдя к более решительным действиям.

С первого взгляда на Токугаву, Дзатаки понял, что брат обречен. Живой мертвец с потухшим взором и горбатой спиной. Токугава шаркал ногами, взгляд его метался.

«Возможно ли так измениться за каких-нибудь два или три года? – недоумевал Дзатаки. – Неужели эта война с Исидо отняла у него все силы?»

– Ваши самураи перешли через охраняемые мной горы Синано. Довольны ли вы теперь, брат? – в какой-то момент Дзатаки показалось, что он будет вынужден повторить вопрос, настолько ушедшим в себя показался ему Токугава.

– Да. Благодарю вас. – Токугава посмотрел на Дзатаки мутным взором, его голова тряслась. – Могу ли я обеспокоить вас еще одной просьбой?

– Какой именно? – Дзатаки нахмурился.

– Не могли бы вы уступить мне гору Белой луны, откуда открывается такой замечательный вид на осакский замок. Взамен ее я готов дать вам две свои лучшие деревни, что примыкают к вашей территории? Те самые, что так вам нравились?

– Гору Белой луны? – Дзатаки скрыл удивление. – Это очень хорошая гора. Вид Осаки мне тоже по нраву. Могу ли я спросить вас, почему вы вдруг захотели приобрести у меня эту гору? Если это, конечно, не обидит вас? Уж не собираетесь ли вы сидеть на ней, моля Будду простить вам ваши прегрешения, как какой-нибудь бритоголовый монах?

– Монах лучше, нежели самурай, не так ли, брат? – Руки Токугавы задвигались, голова задергалась еще сильнее, кроме того, он противно жевал ртом. – Долг каждого самурая сделаться на склоне лет монахом. Не так ли? Вы отгадали мою мечту брат. Чувствую, что дни мои на исходе. Скоро я передам власть моему старшему сыну Хидэтаде. А пока… – Он закашлялся. – Простите меня, брат. Кровь убиенных мною стоит у меня в легких, мешая дышать. Я чувствую, что умираю грешником, и от этого мне еще тяжелее. Вот я и решил воздвигнуть три храма Будде на трех разных горах. Одной из которых видится мне гора Белой луны. Впрочем, если это слишком смелая просьба, прошу простить меня, похожая гора, также глядящая на Осаку цитадель моего друга и господина на все времена, покойного тайко, находится на земле господина Касиги, и если вы откажете, я не сочту это обидным для себя.

– Гора на земле господина Касиги не больше кучки дерьма, жалкое подобие Белой луны, и вид с нее такой же. – Дзатаки захотел плюнуть, но он не посмел осквернить девственность помоста. – Я не отдал бы Белую луну ни за какие деревни, но раз дело касается спасения души… Решено, брат, она – ваша.

Вопреки протоколу, Токугава поклонился Дзатаки первым.

– Вы великодушный человек, брат, мои деревни с их рисовыми полями ваши. Еще раз благодарю вас. Теперь, я чувствую, у меня появится шанс вымолить прощение за все то зло, что я причинил.




В течение пяти дней, действуя подобным манером, Токугава выменял и прикупил себе еще две горы, находящихся в непосредственной близости от осакского замка. Как только были оформлены все соответствующие купчие бумаги и поставлены подписи и печати, на эти горы поднялись самураи отряда «Сокол», а также призванные наладить там условия жизни слуги и мастеровые.



* * *





Вот уже с неделю господин Исидо ожидал голубиную почту из Эдо. Его шпион получил задание в очередной раз проникнуть в личные покои господина Токугавы и скопировать рисунок шахматной партии, которую они вели.

Исидо не знал точно, где сейчас находится его злейший враг, шпионы называли то один, то другой замок, это можно было расшифровать так: должно быть, почувствовавший себя в смертельной ловушке Токугава, мечется теперь по всей стране, вымаливая у других даймё поддержки в его войне с Исидо.

Тем не менее господин Исидо прекрасно знал привычки и наклонности Токугавы, равно как и давно уже изучил все его излюбленные тактики, и в отличие от других, не верил в то, что Токугава Иэясу сдастся без боя.

Он приказал отвечающим за голубей самураям караулить крылатого посланника с восхода до захода солнца. Тому, кто первым увидит парящего в небе голубя, была обещана награда. Но не корысти ради, а из одного только желания как можно скорее и лучше выполнить свой долг те дежурили на башне круглые сутки.

– Смотри – голубь! Это я его первым увидел! – возбужденно затараторил дежуривший на голубятне самурай своему приятелю.

– Какой еще голубь? Как будто не знаешь: голуби по ночам не летают.

– А это тогда что? – не сдавался первый. – Он поднял над головой фонарь.

– Что слепишь-то! Смотрит он… Тебе бы только на лошадиный зад пялиться! Вот, ослепил. Так мы вообще ничего не увидим.

– Говорю тебе – это голубь! – не сдавался первый.

– Голуби ночью не летают.

– А кто летает?

– Летучие мыши. Или какая-нибудь ночная птица, почем я знаю. Посмотри, у него и размах крыльев не как у голубя, и полет не схож. Летучая мышь, это и есть летучая мышь. Гадость. Причем совершенно бесплатная. Доложи о ней начальнику стражи и не оберешься взысканий.

– Если это летучая мышь, то почему у нее такое тело? Пресвятая Мадонна, это же… ангел…

Самурай-христианин повалился на колени, приветствуя посланца небес, в то время как его приятель вскинул лук и прицелился.

– Ангел или нет, а границы уважать должон, – с мужицким выговором сообщил стрелок, и в тот же момент у него изо рта вылетел наконечник стрелы. Все произошло так быстро, что стоящий на коленях самурай даже не успел выхватить меч из ножен. Второй «ангел» Тахикиро, подлетевшая с другой стороны башни, с быстротой молнии выпустила вторую и третью стрелу, сразившие самурая-христианина.

Первый «ангел» Бунтаро отсалютовал племяннице понятным самураям отряда «Сокол» покачиванием крыльев и, обрушив на башню первую зажигательную бомбу, увернулся от взметнувшегося пламени. По этому сигналу сразу же трое новых летунов приблизились к замку, бросая зажигательные бомбы в узкие, служащие во время военных действий бойницами окна.

Пожар в осакском замке начался в нескольких местах одновременно, принеся не столько много разрушений, сколько отвлекая внимание Исидо от истинных планов Токугавы.

В то же самое время похожие налеты отряда «Сокол» произошли на землях Оноси и Киямы. С той лишь разницей, что в последних двух случаях налетчики использовали зажженные стрелы, которыми они обстреливали окна и снующих по двору самураев, чьи шелковые кимоно сразу же превращали их обладателей в живые факелы.




Наутро Тахикиро провела смотр своих бойцов, недосчитавшись шестерых. Троих поразили стрелы охраняющих замки лучников, двое, по досадной случайности, спалили собственные крылья, один – в пылу азарта или желая проявить никому ненужный героизм, ворвался в башню замка, где вступил в неравный бой со стражей и был зарублен на глазах у парящих над ним самураев.

– Сколько можно повторять! – Маленькая Тахикиро прошлась перед коленопреклоненными самураями своего отряда. – Наш господин запретил вам идти на неоправданный риск. Он подготовил лишь сто «соколов», а с начала войны, из-за нелепых случайностей или желания сложить головы в бою, как это и положено воинам, мы утратили уже тридцать. Как я буду смотреть в глаза моему мужу и господину? Даже Токугава-сама говорил, что не любит глупо терять людей, тем более людей, которых пока некем заменить. Что я вам приказала, Бунтаро-сан? Похудеть на пять фунтов. Разве это очень трудно для самурая?

Бунтаро ткнулся лбом в песок:

– Хай. Вакаримас. – Да. Понял. Извините, я подвел вас, подвел Андзин-сан. Я не могу жить с таким позором, госпожа Тахикиро. Позвольте мне совершить сэппуку прямо сейчас.

– Повторяю еще раз, – неистовствовала Тахикиро, – никаких сэппуку, никаких неоправданных жертв. Я отвечаю за вас всех. И за вас, дядя Бунтаро. Тем более что вы у нас, кажется, командир отряда «Акула». – Она прищурила свои красивые, наглые глазки, горделиво оглядывая стоящего перед ней на коленях богатыря.

– Вы же знаете, Андзин-сан, в качестве исключения, разрешил мне участвовать в налете на замок, потому что были нужны хорошие лучники. Я проходил подготовку с Андзин-сан еще в Андзиро и подходил лучше других вызвавшихся самураев. Я знал, что для полетов установлен регламент допустимого веса, но не успел похудеть за отведенные мне сутки. Но, видит Будда, я старался.

– Хорошо.

Тахикиро поклонилась самураям, велев им отдыхать и ждать особых распоряжений от Андзин-сан. В последнее время, когда власть сосредоточилась в руках этой отчаянной девчонки, самураи были вынуждены тренироваться днем и ночью.

Тахикиро, или Ангел Смерти, как прозвали ее познавшие неотвратимость стрел и зажигательных бомб юной красавицы даймё и самураи, Тахикиро за последние несколько недель сделалась настоящим бичом замков и крепостей. Жестокая и зловещая, она наводила ужас на всех и вся. Провожая ее взглядом, Бунтаро боролся с искушением пустить стрелу в спину зазнавшейся племяннице. Хотя это можно было сделать и в воздухе около осакского замка, но Бунтаро знал, что подобное – может осуществить разве что в мечтах.

Ангел Смерти был нужен в этой войне, нужен Токугаве, нужен ему. И что с того, что за последние несколько недель девка невыносимо вознеслась и теперь гоняет его, как сопливого мальчишку. Сам напросился у Андзин-сан послать «подарочек» подлецу Исидо. А ради такого удовольствия можно потерпеть и общество мерзкой племянницы, да и мало ли что еще…




Глава 56


Мой возлюбленный сын, когда ты будешь править своими самураями, заклинаю тебя об одной вещи: не повышай им жалование, иначе они не будут ни в чем нуждаться и вообразят, что могут обойтись без тебя. В то же время, не понижай жалования, так как в противном случае они уйдут от тебя к более щедрому хозяину.

    

Из письма господина Тоётоми Хидэёси, тайко, к сыну









Приблизительно в то же время в стране начались форменные неразберихи, связанные с нарушениями законов о земельных владениях.

Самураи одного даймё вдруг, без какой-то на то видимой причины, переходили границы соседа. Добирались до первой попавшейся деревеньки, забирали урожай риса, убивали пытающихся защитить хозяйское добро самураев стражи и растворялись в неизвестности. В городах участились случаи грабежей купцов. Злоумышленники очищали лавки и склады, унося все, что под руку попадалось, и ураганя со злобной изобретательностью враждебных ками.

Доклады о произведенных самураями соседа бесчинствах и последующих за этим недоимках и недочетах шли пред светлые очи обчищенного даймё, и он, в свою очередь, посылал соседу послание с просьбами дать объяснение действиям своих слуг.

Тот с удивлением и негодованием читал присланное ему письмо, после чего вспыхивали реальные ссоры.

Надо ли говорить, что роли самураев-агрессоров брали на себя рассредоточенные по всей Японии самураи Токугавы, переодеваясь в кимоно цвета принятого у одного даймё, они отправлялись куролесить к его соседу, а затем, через некоторое время, если тот не отвечал агрессией, делали «ответный ход» за оскорбленную сторону.

В результате таких действий Токугаве в считанные месяцы удалось поссорить между собой выступающих прежде против него даймё. Теперь, когда у каждого из них был свой индивидуальный и весьма близкий враг, а Токугава следил, чтобы вражда сеялась именно среди соседей, он мог уже спокойно готовить решительный и открытый бой с Исидо. Все равно: больше половины даймё остались без риса, а следовательно, и денег. Значит, у них едва хватает средств на снаряжение отрядов для разрешения междоусобных конфликтов и охраны собственных пределов, не говоря уже об участии в войне Исидо против Токугавы.

Разумеется, через самое короткое время, «обиженные» даймё наперегонки начали пенять Токугаве на неправильное ведение войны. Но тот только и успевал, что подписывать полные сочувствия на действия неизвестных банд, которых ввиду подлости их стратегии и самураями-то назвать нельзя, письма.

Разумеется, все «обиженные» даймё знали или узнавали впоследствии, кто стоит за разбойными нападениями на их территории. Шпионская сеть в Японии всегда была на высоте. Но кто же может признаться в открытую, что только за господином Токугавой наблюдают до нескольких десятков, а то и сотен платных осведомителей?

Но еще более жесткий и безжалостный удар ждал даймё, владельцев главных в стране портов, Оноси и Кияму, когда серфингисты отряда «Акула» взяли на абордаж спокойно дожидающийся прилива, необходимого для успешного отплытия, сам «черный корабль» «Санта-Лючию», груженный золотыми слитками.

Отряд возглавлял Ал. Легкая и незаметная абордажная команда окружила «черный корабль» еще до того, как их присутствие стало заметно с берега, и на перехват вышли несколько джонок, битком набитых лучниками. Снующие, словно танцоры, вокруг «черного корабля» самураи выстреливали абордажными крючьями и тут же забирались на борт, вооруженные ножами и короткими мечами. А сверху, на недосягаемой для стрел высоте, парили несколько соколов с зажигательными бомбами.

Стремительная атака дала свои результаты, правда, несговорчивые португальцы все-таки получили пару небольших зажигательных бомб, но пожар быстро удалось потушить. Так что, в общем, «черный корабль» не пострадал.

Овладевшие верхней и артиллерийской палубами самураи «Акулы» быстро развернули орудия в сторону обстреливающих их из луков самураев в джонках. Первый же выстрел разнес в щепки полную самураями лодку, второй – шарахнул по пристани, где уже начали было формироваться новые отряды.

Сквозь дым и гвалт почти никто не заметил маленькие рыбацкие лодки, подплывшие со стороны выхода в море к «черному кораблю» и до поры до времени скрываемые за его мощным телом. Эти лодки доставили на борт португальского корабля Уильяма Адамса, которому Токугава так и не позволил грабануть «Санта-Лючию» в нейтральных водах, для того чтобы смыться затем со всем капиталом.

Кормчий изнывал от злобы и бессилия, но подчинялся великому даймё. В конце концов, лучше быть первым человеком при правителе Японии, чем гнить на дне какой-нибудь выгребной ямы в том же Андзиро. Кроме него лодки доставили на борт «черного корабля» набранную им в Нагасаки команду португальских и испанских моряков, а также остатки команды «Лифде», которые вновь были готовы пойти с ним на риск и пиратский произвол.

Уильям Адамс, а после того как ему удалось почувствовать реальную власть, он уже не разрешал даже в шутку именовать себя Блэкторном, дожидался начала прилива. Ветер дул как по специальному заказу, а рядом с ним была женщина его мечты – Тода Марико. Самураи отряда «Акула» продолжали отстреливаться – от все еще преследовавших их джонок. Нескольких, особо навязчивых, Адамс подмял под махину «Санта-Лючии». До него донеслись крики и стоны тонущих людей.

Один за другим с борта «черного корабля» были выброшены португальцы, те, что полетели в воду живыми, в отличие от самураев с потопленных джонок, умели плавать.

Постепенно каждый член команды занял свое место, и можно было уходить в море.

Когда опасность быть расстрелянными джонками миновала, а перед глазами раскрылись бескрайние просторы моря, Адамс обнял за талию стоящую рядом с ним женщину.

– Дорогая, – шепнул Уильям на ухо Марико, – готова ли ты пойти за мной на край света? Здесь и сейчас мы можем соединиться навечно. Теперь мы дьявольски богаты и будем очень счастливы вместе. Так что только смерть разлучит нас. Марико, любимая, подумай сама, впереди у нас слава и богатство, позади… – Он махнул рукой, – Что дали тебе эти самураи, эта страна, я смогу…

Но он не успел закончить заранее подготовленный монолог. Острое лезвие стилета кольнуло его в шею. Напротив его глаз светились стальным блеском глаза лучшего шпиона и непревзойденного воина Токугавы Тода Марико.

– Я тоже самурай, Андзин-сан. – Она улыбнулась проходящим мимо пиратам, делая вид, что прижимается к кормчему. Ее стилет был прикрыт рукавом кимоно, словно это было не оружие, а убийственный шип, выросший прямо из руки Тода Марико. – Ведите корабль по намеченному курсу, кормчий. И учтите, что даже если ваши люди перебьют всех находящихся на борту самураев «Акулы», для того чтобы заставить вас привести корабль к Токугаве, будет достаточно и одного человека. Самурая. А именно – меня. И еще одно, я убью вас при первой же попытке предать моего господина. А без вас – без кормчего – «черный корабль» никогда не доплывет до земель варваров. Вакаримас-ка? Понял?




Принеся сокровища варваров своему сюзерену Токугаве, Марико не могла скрыть переполнявшего ее счастья. Наконец-то можно не изображать из себя влюбленную дуру, пороча свое имя и имя любимого мужа! Наконец-то можно забыть об этих проклятых варварах и быть просто японкой, просто самураем, любящей женой и матерью.

В результате проведенной операции наследство ее сына возросло сразу же в десять раз, и Токугава ждал его в замке, для того чтобы принять на почетную службу.

Марико была просто счастлива и хотела только одного – поскорее добраться до своего дома в Эдо, где можно будет помыться в бане, заставив служанок тереть ее и тереть, чтобы кожа утратила само воспоминание о проклятом Блэкторне, Адамсе, или как его там, о его неуклюжих ласках, его поцелуях.

Она ляжет в ароматную ванну, потом переоденется во все чистое, будет спать в своей постели. А на следующее утро проснется совсем другим человеком!

И не вспомнит, никогда не вспомнит Андзиро, Золотого Варвара, Уильяма Адамса. Особенно Адамса. Впрочем, а кто это такой?..




Глава 57


Умный человек не гордится своими познаниями, обычно советы раздают дураки.

    

Из умных мыслей самурая Усаги Фудзико









Теперь, когда золотые слитки с «черного корабля» перекочевали в главную башню замка Токугавы в Эдо, служившую сокровищницей, Токугава мог уже посвятить себя более мелким делам: так, он принял вассальную клятву от господина Киямы. В доказательство верности Токугаве Иэясу, последний помог разгромить своего давнего недруга Оноси, что немало упростило задачу самого Токугавы, у которого явно не хватало людей, для того чтобы одновременно и поддерживать беспорядки на вражеских территориях, и вести борьбу на основных фронтах.

После Киямы Токугава снизошел до давным-давно просящей встречи Осибы, приехавшей в Эдо и ожидающей приглашения в замок, живя на одном из лучших постоялых дворов города.

Встреча состоялась в главном зале дворца, где Токугава обычно принимал большие делегации, устраивал военный совет или пир.

Войдя в зал, мать наследника встала на колени перед Токугавой, ткнувшись своим высоким, красивым лбом в белый мат на полу и оставаясь в такой позе вплоть до милостивого разрешения даймё подняться.

– Позвольте, прежде всего, осведомиться о вашем здоровье, Токугава-сама. – подобострастно начала она. Незаметно оглядывая зал, в котором никогда прежде не была. Полированное дерево приятно сияло чистотой и опрятностью. Идеально белые татами походили на снег на вершине горы, в то время как кедровые стропила возле помоста Токугавы и стена за ними отливали золотом. Воздух был свежим, но одновременно с тем, насыщенным дивными ароматами, должно быть, так благоухал благородный кедр. Древесину доставили в Японию с «черным кораблем», и она стоила бешеных денег. Сам даймё был как всегда одет самым непритязательным образом – в шелковое коричневое кимоно и черный пояс. Вопреки донесениям шпионов, он выглядел не просто здоровым, а еще и помолодевшим лет на пять.

– Благодарю вас, я здоров. А как ваше здоровье? – осведомился Токугава, в пол-уха выслушивая ритуальный ответ.

– Я хотела бы просить у вас прощения за Андзин-сан. – Осиба кокетливо поправила ворот своего изящного кимоно из редкостного сжатого шелка. Верхнее – было темно зеленого цвета, а нижнее салатное. Это сочетание придавало свежесть ее лицу, все еще самому красивому лицу в Японии.

– Ваши извинения принимаются госпожа. – Токугава легко кивнул ей. – Тем не менее я хотел бы поговорить с вами на другую тему. – Он выдержал выразительную паузу, достойную лучшего актера театра Но.

– На другую?.. – Осиба смотрела в глаза Токугавы, пытаясь прочесть в них свою судьбу.

– Очень скоро я подчиню себе большую часть княжеств и займу приличествующее мне положение сегуна.

Снова выразительная пауза, Осиба попыталась выдержать тяжелый взгляд даймё, но, в конце концов, сдалась, кивнув головой:

– Хай.

– Тогда я хотел бы принести клятву моей стране, а сейчас и вам лично, что через шесть лет, когда господин Хидэёри достигнет возраста, приличествующего для того, чтобы стать компаку, я передам ему бразды правления.

Снова взгляд, и снова госпожа Осиба была принуждена кивнуть, произнеся «Хай».

– Шесть лет я буду править Японией по законам тайко, и только в вашей власти решить, хотите ли вы примкнуть ко мне или встанете на сторону моих врагов. В случае, если вы хотите разделить со мной победу, вам придется выйти замуж, став частью моей семьи.

– Я стану вашей женой? – Осиба не ожидала такого поворота дел.

– Это было бы большой честью для меня, но боюсь, что это невозможно. Вы выйдите замуж за моего сводного брата. После окончательной победы ему отойдут все земли не присоединившихся ко мне даймё-христиан.

– Это большая честь для меня. – Осиба была в растерянности. – И я благодарю вас за это предложение. Но могу ли я спросить вас напрямик, отчего вы не желаете жениться на мне сами?

– Это невозможно, моя госпожа, потому что между нами всегда будет стоять один человек.

– Тайко?

– Тайко мертв. И мне нет дела до того, имели ли вы любовников после смерти тайко или нет. Сейчас – вы свободная женщина и можете делить ложе, с кем вам пожелается. Я говорю об Андзин-сан.

– Что?! – На какой-то момент Осиба потеряла дар самообладания, повысив голос, который разнесся по залу многоголосым эхом. Устыдившись такого непростительного срыва, Осиба склонилась, прошептав извинения. – При чем здесь Андзин-сан? Я не любила, а пытала его… Разве пытки раскаленной кочергой могут быть приравнены к постельным развлечениям? Я не спала с ним и готова поклясться вам в этом головой своего единственного сына Хидэёри. Я лишь пытала его.

– Я видел следы пыток. – Токугава тоже понизил голос до громкого шепота. – Кто учил вас пытать, дорогая госпожа? Вы не пытали, а гладили его, подозреваю, что получая от этого неземное наслаждение. Вы подобны Ябу-сан, кипящий стебель которого твердеет и изливается соком, когда он слышит вопли своих врагов, которых он варит в котле.

– Простите меня, господин Токугава, но меня не учили пытать своих врагов! – Осиба не ожидала подобного обвинения и не была к нему готова. – Я простая женщина, которой внушали придворные манеры и то, как следует служить своему мужу. Я знаю чайные церемонии и…

– Орден «Хэби» всегда отличался умением вытягивать интересующие их сведения из своих пленных. – Признайтесь, вы любите Андзин-сан или, во всяком случае, желали бы заполучить его на свое ложе?

Подобное обвинение было настолько грубым, что привыкшей к словесным баталиям бывшей наложнице тайко сделалось не по себе.

– Любовь – иноземное слово. Но я понимаю его значение. Я не люблю Андзин-сан и никогда не любила его. – Она гордо выпрямилась, смотря в глаза Токугавы взглядом готовой к прыжку кобры.

– Тем не менее я думаю иначе. А значит, после того как вы сделаетесь моей женой, я должен буду обезглавить вас по любому ничтожному поводу. Представьте, госпожа: мы поженимся, а потом я получу донос, в котором будет сказано, что вы даете другому мужчине повод желать вас. Вы же знаете, что все высоко поставленные вельможи рано или поздно получают подобные послания. И что же – смогу я поверить в вашу невиновность, если даже сейчас я ревную вас к Андзин-сан?

– Тогда заберите его голову!

– Забрать голову? – Токугава сделал вид, что обдумывает предложение Осибы. – Я много раз думал об этом. Но моя окончательная победа во многом зависит от Андзин-сан. Я не могу потерять столь нужного мне человека. По крайней мере, до окончания войны.

Осиба закусила губу, война могла длиться десятки лет, даже после того как Токугава сделает себя сегуном, он сможет сказать, что Андзин-сан нужен ему для подавления сопротивления неприсоединившихся даймё. Сейчас ей двадцать семь лет – она молода и красива. Будет ли Токугава столь же милостив к ней, когда ей будет сорок или пятьдесят?

– Господин Дзатаки действительно получит земли неприсоединившихся даймё-христиан? – пошла она на попятную.

– Да, в том случае, если принесет мне вассальную клятву верности. – Токугава сохранял каменное выражение лица, ничем не выдав охватившей его радости. – Если же он посчитает возможным встать на сторону врагов – ему придется разделить их участь. Как видите – все просто. Брак с Дзатаки, делает вас снова частью правящего дома. Что же касается моего брата – то должен признаться, отлюбит вас!

Последний довод поразил сердце прекрасной Осибы, подобно не знающей промаха стреле. Ее лицо порозовело под гримом. Осиба вздохнула и счастливо улыбнулась:

– Это меняет дело. Я не хотела бы становиться женой человека, который берет меня просто как военный трофей или залог мира. С этого момента я ваш вассал и самый преданный из ваших союзников. Клянусь вам в этом клятвой «Хэби»!




Глава 58


Об опозорившем себя человеке обычно говорят, что он позорит своих великих предков. Неправда. Предкам есть чем заняться в великой пустоте. Опозоривший себя человек на вечные времена пятнает своих безвинных потомков.

    

Из мудрых мыслей Тода Марико









Решающий бой за Осаку должен был воссоединить разрозненные отряды Токугавы и либо упрочить его притязания на власть, либо передать венец победы Исидо.

Две армии встретились в долине Имацу, расположившись друг против друга. Началось сближение.

Раннее утро было свежо и прекрасно. Солнце играло на доспехах военачальников, сбруях лошадей, на ножнах мечей. За спинами защитников Осаки было море. Море, которое предательски должно было погубить Исидо, принеся победу его врагу.

Но, сиката га най, как сказали бы японцы, в смысле, ничего не поделаешь. Кто-то должен был пасть, кто-то выиграть сражение и власть в стране. Ал и его отряды считали, что победить должен Токугава.

Самураи мушкетного полка были рассредоточены среди остальных самураев. С тем чтобы последние до поры до времени не привлекали внимания своим вызывающим отсутствием самурайских мечей.

Две армии, похожие на две одинаковые полосы, поддерживающие горизонт, сближались. Вернее, двигались лишь нападавшие самураи Токугавы. Защитники Осаки рассредоточились на несколько флангов, призванные оборонять город-крепость до последнего дыхания последнего самурая.

Обычно, когда две армии оказывались на расстоянии полета стрелы, и с той и с другой стороны сыпались привычные в таких случаях ругательства и издевки, призванные раздразнить противников, с тем чтобы те очертя голову ринулись вперед, теряя по дороге силу и изнывая под тяжестью собственной брони.

В этот роковой для Исидо день все было по-другому. Готовые сорваться с губ оскорбления в адрес армии Токугавы застыли на искаженных ужасом или смертью лицах защитников Осаки.

Вдруг неорганизованная полоса самураев Токугавы, словно по мановению волшебных граблей кумицу, разделилась на десять отдельных фаланг, каждая в пять рядов по двадцать пять человек, пять фаланг выстроились в авангарде, и пять за ними в резерве, на расстоянии в сто шагов.

Одновременно передние ряды выстрелили из ружей. Неожиданный залп оглушил противников. Стоящие в первых рядах самураи Исидо начали падать.

Раздался короткий приказ, и только что стрелявшие самураи Токугавы встали на одно колено, перезаряжая ружья. В это же время вторые ряды подняли мушкеты и выстрелили над ними. Тут же встали на одно колено, освободив простор для выстрела третьим, и так далее.

Со стороны Исидо опомнившиеся было самураи начали стрелять из луков, но расстояния явно не хватало.

В самое короткое время позиция защитников Осаки была завалена трупами. Мушкетная и оружейная пуля летела дальше, нежели стрела, выпущенная из лука или арбалета. Это было настоящее побоище.

Расстреляв авангард Исидо, воины Токугавы начали продвигаться вперед. Стреляли, заряжали, снова стреляли. И все это без остановки. Боевые знамена первых подразделений защитников Осаки попадали в пыль, меж тем самураи Токугавы уже шли по трупам, минуя первые рубежи обороны.

Тут на армию Токугавы обрушилась находящаяся до этого в резерве конница, возглавляемая сыном Исидо. Она двинулась сбоку, скомкав строй стрелков. Но ей тут же противостояла рассредоточенная пехота, и за ней навстречу конным противникам вылетела равная им по численности конница.

Фаланги смялись, на поле боя возникла неразбериха, в какой-то момент ведущий своих самураев Ал не успел зарядить мушкет, защищающий его своим щитом самурай охнул и свалился на землю сраженный стрелой. В следующий момент Ал увидел над собой брюхо коня и, тут же получив по затылку, потерял сознание и упал на труп своего телохранителя.

К счастью Ала сразил не самурайский меч, а копыто коня, в одну секунду перепрыгнувшего через вырубившегося геймера, унеся своего более опасного седока в сторону.

Ал не досмотрел окончания сражения. Не видел он и того, как осакский замок был атакован и почти что спален самураями «Сокола» и как в решающий момент сражения по крепостным стенам ударили снятые с «Лифде» пушки. Не слышал он и шума, произведенного голландским боевым кораблем в гавани.

Все это он мог только представлять себе, валяясь в заново отстроенном после пожара гостевом домике осакского замка, куда его, вместе с его наложницами, поместил после знаменитой битвы Хиромацу.

Удар был не очень сильным, и Ал быстро шел на поправку. Тем не менее он уже не участвовал в карательных операциях и битвах по завоеванию земель, все еще стоящих в оппозиции к Токугаве даймё.

Война продолжалась, сочась капельками крови из еще свежих ран. Исидо был еще жив, но скрывался вместе со своими приближенными и кучками то и дело досаждающих Токугаве самураев. Мало этого, из его личных комнат исчезла шахматная доска с бесконечной серо-коричневой партией. Должно быть, бывший комендант пытался сообщить Токугаве, что их партия еще не закончена.




Сразу же после того как придворный доктор Токугавы разрешил Алу выходить из дома, он устроил смотр своих отрядов, которые уже не принимали участия в сражениях по причине нехватки людей.

В одну только битву при Осаке полег почти что весь «Сокол». Тахикиро получила серьезные ожоги, когда ее дельтаплан был обстрелян горящими стрелами. Правая рука и плечо сильно пострадали, но врачи уверяли, что здоровый и молодой организм возьмет свое.

Повидав перебинтованную наложницу, Ал пообещал ей в самом скором времени набрать новых самураев, которых вместе с ним должен был готовить оставшийся невредимым, но сделавшийся как будто старше Оми.

Шло время.

Последние деньки перед родами Фудзико чувствовала себя неважно. Она то вдруг ни с того ни с сего заливалась слезами, точно атакованная враждебными ками, то пускалась бранить слуг. Которые, по ее словам, постоянно допускали небрежности, пользуясь тем, что госпоже не до них.

Ал уже с месяц не спал с ней, пользуясь услугами служанок. При этом Фудзико не уставала умолять его сходить в какой-нибудь чайный домик или выбрать себе по вкусу наложницу, с которой ему будет приятно проводить ночи. Но как только Ал начинал проявлять знаки расположения к какой-нибудь девушке, Фудзико тут же уходила в свою комнату, где заливалась слезами, сетуя на то, что муж решил развестись с ней, предпочтя ей другую.

Вникнув в семейные затруднения Андзин-сан, Марико растолковала ему, что когда Фудзико была беременна первым ребенком, у нее были срывы и похуже, поэтому муж отправлял ее на последних месяцах беременности в деревню.

В конце концов, Ал мог отослать ее в какой-нибудь буддийский монастырь или снять отдельный домик, в котором Фудзико наконец и разрешится от бремени. Но Ал еще не забыл, как его самого заманила в ловушку коварная Осиба, и опасался потерять Фудзико. В Эдо, при дворе Токугавы, где теперь жила семья Ала, Фудзико охраняли лучшие самураи. Поэтому Ал считал за благо поменьше бывать дома и побольше среди своих самураев, которых после штурма Осаки осталась жалкая кучка.

Дел у него было невпроворот. Он планировал отправиться с инспекцией в бывшие владения господина Оноси, где по свидетельству Бунтаро располагалась роскошная гора, вершина которой была словно аккуратно срезана мечом. Бунтаро считал это место идеальным для создания там новой подготовительной площадки для «Сокола».

Казначей Токугавы выдал денег на покупку вооружения и найм новых ронинов. Ал вызвал к себе своих людей и, повысив всех в звании, отправил часть из них закупать необходимое оружие, а часть набирать новых самураев.

Во время военных действий и на тренировках маленькие отряды Ала неизменно несли огромные потери. Поэтому каждый человек в них был на вес золота.

Теперь Ал рассчитывал набрать новых рекрутов, желающих попробовать свои силы в самурайской авиации, причем в этот раз он уже хотел подготавливать сразу два или три отряда.

При этом Ал считал за благо держаться как можно дальше от замка и обитающего там в изобилии начальства, расположившись на пожалованных ему Токугавой землях.




Глава 59


Один самурай, вернувшись домой, увидел, что его слуга спит с его женой. Самурай тот час зарубил слугу, после чего сломал дверь и раскидал вещи, так чтобы казалось, будто он застал вора и прикончил его. С женой же он развелся, не доводя дело до скандала.

    

Из историй господина Касиги Оми









Дата отъезда из Эдо была уже назначена, Ал собирался в дорогу, как вдруг выезд был отложен внезапным приказом Токугавы срочно отправляться на границу его земель с землями дайме Киямы, где на большом поле будет выстроен помост для переговоров, по обеим сторонам которого встанет почетная стража.

Ал уже видел такую конструкцию, когда Токугава встречался с господином Дзатаки и выторговывал у него горы. Поэтому он решил, что Токугава желает, чтобы он присутствовал на его переговорах с каким-нибудь не присоединившимся пока даймё.

– Я хочу, чтобы вы отправились в указанное место завтра на рассвете. – сообщил Токугава доверительным тоном. В разговоре с Алом он старался придерживаться простых и коротких фраз, которые были Алу более понятными.

– Хай, Токугава-сама. – Ал поклонился.

– Господин Кияма ныне наш союзник и вассал, но перед принятием присяги он попросил меня о необыкновенной вещи. Он хочет говорить с вами, Андзин-сан. – Токугава убедился, что Ал все понял и продолжил: – Я не знаю, о чем пойдет разговор. Что хочет Кияма Что он задумал. Но эта встреча очень важна для всех нас.

Седзи за спиной Ала качнулись и охранник сообщил, что Тода Марико только что прибыла в замок и почтительно ждет позволения войти. Токугава кивнул, и прекрасная Марико в малиновом кимоно опустилась на колени перед своим сюзереном.

Теперь Токугава мог говорить более свободно.

– Что вы думаете о том, для чего Кияме понадобилось увидеться и говорить с вами, Андзин-сан?

Ал пожал плечами.

– Задам вопрос по-другому: встречались ли вы когда-либо с даймё Киямой или его людьми?

– Никогда. – Ал был в замешательстве.

– Слышали ли вы что-нибудь о Кияме?

– Да. Но только то, что он католик и что после взятия «черного корабля» мы лишили его изрядной доли барыша. Я бы, на месте господина Киямы, постарался отомстить.

– Я тоже. – Лицо Токугавы помрачнело. – Но не в открытую. Если господин Кияма посмеет убить моего посланника на помосте переговоров, это грозит смертью и ему, и всем членам его семьи вплоть до тетушек и двоюродных сестер. В то время как он подписал со мной мирный договор, благодаря которому не утратил пока ни пяди своей земли. Зачем человеку, только что выбравшемуся из петли, искать себе новую? Что вы думаете по этому поводу, Марико-сан?

– Боюсь, что я ничего не могу придумать. Но быть может, господин Кияма желает просто поглядеть на человека, сумевшего провернуть такое дело. Ни для кого не секрет, что легенды о… – Она запнулась, не зная, стоит ли продолжать дальше. – О Золотом Варваре можно услышать в каждом селении, причем – одна страннее другой. Это может быть обыкновенное любопытство. Простите, но голова Андзин-сан, насколько бы дорого ни ценил ее господин Кияма, всяко не стоит цены голов всей его семьи. Во всяком случае, при желании, ее можно получить и более простым способом, причем не навлекая на себя подозрений. Я уверена, что эта встреча вполне безопасна для Андзин-сан. Но, разумеется, я могу ошибаться.

– Что вы думаете по этому поводу, Андзин-сан? – Токугава перевел взгляд на Ала.

– Господин Кияма успел собрать сведения обо мне, в то время как я ничего не знаю о Кияма-сан. А значит, у меня нет ни одного шанса проскользнуть мимо расставленных им ловушек. – Ал помрачнел. Война утомляла его. Он мало спал и ел когда придется или когда его буквально усаживали за походный столик. Дома же он валился спать и спал без снов. Или не мог уснуть, и тогда его изнуряла какая-нибудь служанка.

– О господине Кияма можно сообщить только то, что он происходит из одного из самых знатных самурайских родов Японии, – подумав, сообщил Токугава.

– Почему он принял христианство? Его отец был христианином? – спросил Ал.

– Я слышала, что когда ему исполнилось двадцать пять лет, он и господин Оноси заразились проказой. Но господин Кияма сумел излечиться от нее, а господин Оноси болен по сей день.

– Господин Оноси умер несколько дней назад, – поправил Марико Токугава.

– Да, простите, господин. Я несколько дней не была в Эдо и не слышала об этом. – Она вздохнула. – Господин Кияма излечился потому, что уверовал в господа Иисуса Христа и пообещал, что если ему удастся вылечиться от проказы, он примет христианство и то же сделают все его самураи. Чудо свершилось. Он вылечился, а господин Оноси нет, хотя потом тоже крестился вслед за Кияма-сан.

Ал задал еще несколько вопросов, которые не сделали ситуацию более понятной. И вот теперь он должен был собираться в дорогу.

«Как, интересно, этот самый господин Кияма собирается разговаривать со мной? Если взять на помост в качестве переводчицы Марико, придется остаться без телохранителя, а это равносильно выйти голому и безоружному против вооруженного до зубов противника. С другой стороны, не дурак же этот Кияма, чтобы гробить себя из-за какого-то чужака, пусть даже этот самый чужак и подсыпал ему под хвост перца.



* * *





Не доверяя слугам, Фудзико собственноручно укладывала кимоно господина. Кроме самураев, личного повара и массажиста с Алом должны были поехать две ее служанки.

Ал оглядел поклажу и, не заметив среди писчих принадлежностей словаря отца Алвито, который он постоянно возил с собой, попросил жену принести его из спальной.

Фудзико с готовностью улыбнулась ему и, неуклюже поднявшись, побежала выполнять просьбу, но остановилась в дверях.

– Простите, господин, но книга отца Алвито находится в вашем сундучке, прикасаться к которому вы запретили под страхом смерти…

– Тебе я вполне доверяю, – рассмеялся Ал.

Фудзико тут же скрылась за седзи. Ал услышал ее удаляющиеся шаги, потом все стихло. Где-то в доме играл ребенок, служанка Кито пела грустную песенку.

Неожиданно мирную атмосферу дома разорвал дикий крик Фудзико. Ал бросился к жене. Та стояла на коленях перед открытым сундуком, ее лицо было закрыто руками.

– Что с тобой? Ребенок? Да? – Ал сгреб, по-видимому, не соображающую ничего Фудзико и, подняв ее на руки, перенес на ложе.

– Живо за врачом, кажется – началось, – крикнул он сбежавшимся на крик слугам.

Лицо Фудзико было мертвенной бледности, в руках она сжимала отрез дорогого шелка, лежавшего на дне сундучка.

– Фудзико, что с тобой? – снова спросил Ал, но не получил ответа – в глазах жены стояло безумие. – Фудзико, ответь мне, тебе больно? Это ребенок? Да?

– Нет. – Фудзико взглянула на Ала и залилась слезами. – Да, господин, – неожиданно она вырвалась из его объятий, и, встав на колени, начала отбивать поклоны.

– Что ты делаешь, ненормальная, опомнись! – Ал снова поднял Фудзико и прижал к себе.

– Я виновата, господин. Не знаю как, но я виновата. Этот ребенок. Мой первый ребенок. Господин, ради Будды, ради надежды родиться в новой жизни самураем, ответьте, откуда вы взяли этот шелк? – Она поднесла кусок к глазам Ала, ее руки тряслись, по лицу катились крупные слезы.

Ал понял далеко не все. Но, присмотревшись к шелку, догадался, о чем спрашивает его жена.

– Это. Это маленький Минору. Наш приемный сын. Блэкторн притащил его откуда-то еще в осакский замок. Он сумасшедший, и сам не знал, откуда взял. А я видишь – оставил. Куда было девать? Никто вроде не хватился и… – Он уже понял, что произошло, и теперь сам с удивлением и невольным ужасом смотрел на кусок шелка. Конечно – Марико говорила, что Токугава казнил мужа и ребенка Фудзико. Малышу было – месяц или два, Ал тогда еще чуть было не возненавидел Токугаву за то, что тот повелел убить и отца, и сына. Сын-то в чем виноват? Он до сих пор опасался, как бы Фудзико вдруг не начала опять строить из себя преданного вассала Токугавы и не предала еще нерожденного ребенка, которого Ал давно уже считал своим. Все это время он не настаивал на том, чтобы жена заботилась о его приемыше, опасаясь, что общение с ним натолкнет ее на неприятные воспоминания. И вот ведь как все повернулось.

– Его никто не тронет. Никто не посмеет рассказать Токугаве о малыше. Слышишь ты – никто. Даже ты. Это будет нашей тайной. Нашей семейной тайной. Ни для кого, поняла. Ни для кого в целом мире! В каждом доме есть свои тайны. Будут и в нашем. Никому не говори, Фудзико, поняла…

Она кивнула, вдруг уставшая от своей истерики, крика, волнений и всей этой ужасной жизни.




Глава 60


Один самурай узнал, что жена изменяет ему с другим. Тогда он убил жену, после чего велел служанке омыть ее тело и уложить в постель. Сам он послал одного слугу за доктором, сообщить, что его жена тяжело больна, и другого вдогонку, что женщина уже умерла и доктор не нужен.

Таким образом он осуществил свою месть и избавился от огласки.

    

Из поучительных историй Касиги Ябу









Марико-сан последний раз подняла глаза на икону, осенив себя крестным знамением. И затем гордо взглянула в глаза Бунтаро.

– Додзо. Бунтаро-сан. – Она опустила голову с высокой прической, на шее поблескивала тонкая золотая цепочка с распятьем. – Додзо.

Бунтаро зарычал и со всей силой рубанул по шее жены мечом. Лезвие легко отсекло голову, прошло сквозь татами и застряло в деревянном полу.

Бунтаро не уклонился от потока крови, который омыл его колени.

– Все кончилось, – сказал он себе, вытирая меч о пояс. – Все. – Он чувствовал себя опустошенным, но ожидаемого успокоения не наступило.

Бунтаро взглянул на труп жены, и, перешагнув через него, вышел из комнаты. Этот труп был чужим. Бунтаро не знал лежащей на полу женщины. Не мог знать.

Он прошел до лестницы и, скупо отреагировав на приветствие дежурившего там самурая, спустился на второй этаж, комнаты на котором занимала его жена и наложницы. Словно пьяный, шатаясь и еле переставляя вдруг сделавшиеся тяжелыми ноги, он распахнул дверь в комнату Марико и, только тут увидев на кровати приготовленный для нее служанкой гребень и купальный халат, заплакал.

Он плакал, не стыдясь своих слез и стараясь обнять все вокруг, широкий пояс, кимоно, почувствовать едва уловимый запах ее тела на постели, перемешанный с запахом ароматического масла, которое Марико любила, чтобы массажистка втирала ей в тело после ванны, запах духов…

– Скорей бы все закончилось, на самом деле. Долго ли еще тут мучиться?..

Марико, любимая и любящая женщина, хатамото и самурай, верный вассал Токугавы. Конечно, он знал, что до своего замужества Марико уже была шпионом Токугавы – лучшим шпионом. Мало этого – Токугава посвятил его в план приставить жену к чужеземцам, с тем чтобы она выведывала их секреты и защищала своего господина. И он – Бунтаро – был вынужден согласиться с планами сюзерена. И вот теперь, когда Марико вернулась к нему, увеличив доход их сына в десять раз и добившись повышения по службе самого Бунтаро, а на самом деле покрыв его несмываемым позором, он был вынужден убить ее.

Бунтаро плакал, а наверху в его комнате слуги тихо и безропотно убирали труп хозяйки, меняли татами, вытирали кровь.

Ничего не произошло. Сам Токугава будет вынужден смириться с потерей своего шпиона, потому что измена – самый страшный грех, какой только существует на земле, и расплата за него одна – смерть.

Тем не менее Бунтаро не чувствовал себя очищенным, поэтому он приказал слуге подать новое кимоно, бросив ему на руки залитое кровью старое. И отправился в замок, где в гостевых домиках жили иноземцы.

Приблизившись к посту охраны, Бунтаро попросил одного из стражников сообщить Блэкторну, или как он теперь сам себя называл, Адамсу, что его срочно ждет Токугава и ему Тода Бунтаро, приказано доставить его. Никто не обнаружил фальшивой интонации в голосе Бунтаро, никто не угадал его намерений.

Заведя Уильяма Адамса за угол дома, где бдительная стража не могла увидеть того, что он намеревался сделать, Бунтаро выхватил меч, так что кормчий не успел даже отступить, и рассек его от плеча до пояса. Тело Адамса развалилось в движении. Но Бунтаро это видел с максимальной отчетливостью, глаза врага успели узреть свою страшную участь, прежде чем Адамс грохнулся оземь, а его сердце вывалилось из груди.

Бунтаро пришлось надавить на труп ногой, для того чтобы вытащить застрявший в кости меч.

Подбежавшая стража попыталась было расправиться с Бунтаро, но куда там – он выхватил меч у одного и, крутанувшись на месте, отрубил второму нападавшему руку, после чего утопил меч врага в животе третьего стражника.

Пока на шум и крики к месту расправы прибежали другие стражники, извлекший уже меч Бунтаро встал над трупом своего врага, широко расставив ноги, и принялся методично расчленять тело, как учил его отец, когда Бунтаро был еще сопливым юнцом. Подобная практика была обязательна, так как помогала юному самураю научиться хладнокровию и начисто вытравляла в нем страх перед кровью, ранами и трупами.

Расчленив тело и получив наконец удовольствие, Бунтаро отдал меч в руки офицера стражи и, совершенно успокоившись, пошел сдаваться властям.



* * *





Утром, в назначенное время, Ал так и не дождался Марико-сан. Очень удивленный, он спросил о переводчице у начальника стражи, и тот заверил его, что госпожа Тода отсутствует по весьма уважительной причине. И, к сожалению, не сможет присутствовать во время встречи Ала с Киямой.

– Я надеюсь, с госпожой Марико все нормально? Она здорова? – спросил Ал. Его беспокойство усилилось еще и тем, что до этого японцы всегда соблюдали любые договоры и были точны и пунктуальны до мелочей.

– Да, с ней уже все в порядке. Она вполне счастлива, – горько улыбнулся офицер стражи. – Не беспокойтесь, Андзин-сан, и извините, пожалуйста. – Господин Токугава велел передать вам, что господин Кияма имеет огромный опыт общения с португальскими и испанскими священниками, и вы сумеете понять друг друга. Впрочем, если вы несмотря ни на что настаиваете на переводчике, он может предложить вам отца Алвито, который, несомненно, будет рад оказать услугу такому заслуженному воину, как господин.

Алу нравился священник, он был обязан ему бесценным словарем и до сих пор не извинился за то, что во время бегства Токугавы из Осаки захватил его корабль, угрожая Алвито оружием. Как же давно это было… что же касается телохранителя, то Ал был уверен в правоте слов Марико. Если господину Кияма понадобится убить Ала, он не станет собирать столько свидетелей, а значит – нет повода для беспокойства.

– Я выбираю отца Алвито, – сообщил Ал и сел на своего коня.




Глава 61


Один самурай поссорился как-то с посетителями чайного домика, и те здорово избили его. Когда самурай явился домой и рассказал о своем унижении жене, та сказала:

– Господин мой, вы помните, что в одном воплощении человеку дано только один раз умереть? Но при этом можно умереть как трус, а можно – как герой. Когда он выбрал смерть героя, жена вынесла ему и себе по мечу, и вместе они явились в чайный домик и порубили оскорбителей.

    

Из поучительных историй господина Касиги Ябу









Еще издалека Ал заметил деревянный настил, приготовленный для переговоров. Около помоста стояли и сидели на земле люди. Ал спешился, идущие за его конем и все время чесавшие языки самураи сделали серьезные лица и прошествовали за своим господином.

Ал предъявил письменное приглашение Киямы и пропуск, подписанный Токугавой, страже. Со стороны ближайшей деревни показалась торжественная процессия с красным паланкином во главе.

Ал оправил кимоно и пояс, потрогал мечи, последнее время у него, как и у многих самураев, завелась привычка держать руку на рукояти меча. Не то чтобы он имел обыкновение вытаскивать меч по любому поводу и без оного, просто так было удобно.

Кияма оказался невысоким, узкоглазым стариком с седеющими волосами и черной, точно смола, аккуратной бородкой.

Этот контраст говорил о двойственности натуры даймё. Кияма был одет в оранжевые и красные тона, на шее у него красовался круглый амулет с изображением змеи, кусающей свой хвост.

Ал и Кияма сели на предназначенные для них подушки. За спиной даймё встал пожилой жилистый самурай с длинными, как у запорожца, усищами и умным, внимательным взглядом.

За спиной Ала невозмутимо, словно его тень, стоял безоружный священник.

После того как Ал и Кияма откланялись друг другу, как предписывал им ритуал, отец Алвито тепло поздоровался с даймё, чьим духовный отцом он являлся.

– Спросите господина Кияму, не возражает ли он против того, чтобы вы тоже сели? – обратился Ал к священнику. Вид стоящего за спиной человека настораживал его, лишая покоя.

Отец Алвито с готовностью передал вопрос Ала, даймё не возражал. Самурай за спиной Киямы остался стоять точно вкопанный.

Ал постарался абстрагироваться от словно нависающего над помостом образины с оружием, внушая себе, что это камень или дерево, до которого Алу нет и не должно быть никакого дела.

Какое-то время даймё и Ал разглядывали друг друга. На всякий случай Ал старался держать себя понаглее.

– Спросите, пожалуйста, для чего он просил Токугаву устроить эту встречу? – попытался Ал разорвать неловкую паузу.

Священник перевел его вопрос.

– Конец игры оттого и конец игры, что тайное вдруг становится явным, и герои встречаются без масок. – Вдруг, четко по-русски, произнес даймё.

– Как? – У Ала перехватило дыхание, от неожиданности он чуть не вскочил на ноги, после чего охранник Киямы, без сомнения, зарубил бы его на месте.

– Я не знаю этого языка? – забеспокоился Алвито, переводя беспомощный взгляд с Ала на Кияму, и с Киямы на Ала.

– Он не может, но ты-то, Александр, поди, еще не забыл? – улыбнулся Кияма, показывая священнику жестом, что тот может отдыхать.

– Кто вы? – С непривычки слова давались с каким-то скрипом, Ал поймал себя на том, что думает по-японски и затем уже переводит на русский.

– Ты забыл меня, ну что ж, немудрено, сколько лет-то прошло. А вот ты остался прежним. Как поживает Аленка? Маразмус? Мальчишки?

– Кто ты? – Ал всматривался в черты лица Киямы, которые теперь казались ему смутно знакомыми.

– Я тот, кому ты постоянно стремился перейти дорогу, – миролюбиво продолжал Кияма, поглаживая бородку. – До сих пор не понимаю, отчего организаторы игры по роману о рыцарях круглого стола отдали роль короля Артура тебе? Неужели светлые длинные патлы и голубые глаза ценятся дороже, нежели владение мечом?

– Король Англии не мог быть с корейским лицом. – Ал смотрел на постаревшего Кима, чувствуя, что еще немного, и сойдет с ума.

– Я ничего не понимаю, Андзин-сан? Господин Глюк? Я не понимаю ни единого слова? Что это за язык? Вы понимаете друг друга? На каком языке вы говорите? – шептал Алвито, но на него никто не собирался обращать внимания.

– Ты узнал меня. Я рад. – Ким улыбнулся, на вид ему было около шестидесяти.

– Но ты же был лет на десять моложе меня. Я не понимаю. Как ты вообще оказался здесь? Почему?

– Это почему ты – с европейским лицом посчитал возможным лезть в Японию? Что – втемяшилось побывать в шкуре Блэкторна? Я сразу понял, что ты захочешь сыграть в это. Поэтому и подстегивал твое воображение, предлагая сделать игру по «Сегуну», а затем – учил тебя владению самурайским мечом. Я думал, что когда Маразмус даст тебе эликсир, ты явишься сюда и будешь тут же уничтожен первым попавшимся самураем.

Но теперь я уже не хочу этого. Я научился преклоняться перед мужеством и героизмом. Ты выиграл эту битву, и я не собираюсь вредить тебе. Кстати, когда ты собираешься домой?

– Домой… в каком смысле? – попытался уточнить Ал.

– Ну, Маразмус же дал тебе эликсир. Ты должен был выпить половину порции, и половина должна была остаться. Половина – билет сюда, вторая – обратная дорога.

– Маразмус не говорил делить порцию на две части. Я выпил все. – признался Ал.

– Забавно. Впрочем, вы оба никогда не виделись мне особенно нормальными. Что ж, тогда я отдам тебе свою половинку эликсира. – С этими словами Кияма снял с шеи медальон со змеей, кусающей свой хвост, и с поклоном передал его Алу. – Когда захочешь вернуться, надавишь на глаза змеи, а дальше сам разберешься, что делать. Долгие годы я не расставался с эликсиром, надеясь когда-нибудь вернуться в Питер.

– А как же ты? – Ал принял медальон, низко склонившись перед Киямой. Надо же до чего сильны новые привычки.

– Думаешь, я смогу после стольких лет, проведенных здесь, вновь научиться жить там? В мире, где люди не носят оружия? Где на улице тебя могут ни за что оскорбить, а ты не имеешь права тут же разрубить обидчика на куски? Я привык и не выживу в мире, где можно дышать в половину вздоха, жить в полжизни, в полсилы, в полсердца. Я не выдержу там, мне поздно вспоминать и переучиваться. Поэтому я останусь здесь, а ты можешь возвращаться.

Ал надел на шею цепочку, ощутив приятную тяжесть медальона.

– Я все сказал. Теперь мы можем расстаться. Скажи Токугаве, что я хотел посмотреть на великого воина и сделал тебе подарок. Если спросит, на каком мы говорили языке, скажи, что это язык людей с далекого севера. Он все равно не сможет проверить.

Кияма попытался, по обычаю, в последний раз поклониться Алу, но тот задержал его вопросом:

– Постой, Ким, но ты же так и не сказал, что произошло с тобой, после того как ты принял эликсир?

– Что ж. – Кияма снова сел на свою подушку. – Эликсир, который мы приняли, не имел ни малейшего отношения к старой Праге и алхимикам. Орден «Хэби», о котором ты слышал, владел рецептом перемещения из одного временного пласта в другой с древних времен. Мой род был посвящен служению Великой Змее, на амулете голова змеи, будущее, встречается с хвостом – прошлое. Этот символ всегда сопровождал воинов «Хэби». Я получил задание отправиться в древнюю Японию и прекратить войну, что я и сделал. Я не должен был давать эликсир тебе или Маразмусу. Это была моя месть, в которой я теперь раскаиваюсь, потому что если я помог тайко победить и прекратить тем самым войну, то ты дал самураям мушкеты и кремневые ружья, а значит – убийствам не будет конца.

Я должен был прибыть в Японию спасителем, и я явился в назначенный день и час, когда жрецы моего ордена ждали меня. Они помогли мне занять место умершего от проказы даймё Киямы, ближайшие родственники которого были воинами и жрецами «Хэби».

Таким образом, я стал тем, кем я стал. Я – Кияма Укон-но Оданага, господин Хиго, Сацумы и Осу-ми, член Совета регентов Японии из династии Фудзимото, глава христиан Японии.

Я не собирался смещать тайко – это было бы излишне рискованным. Вместо этого я приветил на своей земле португальских священников, приняв выгодное для меня христианство и получив за это процент с торговли.

Разумеется, все это время я думал о тебе и о том, что будет, когда мы встретимся вновь. Сначала я был очень зол на тебя за короля Артура, и за Алену, на которой собирался жениться. Потом, когда мне удалось убедить тайко приказать всем, кроме самураев, в обязательном порядке сдать оружие и когда мы добились мира, я начал сожалеть, что просил Маразмуса дать тебе эликсир.

Маразмус был отчасти посвящен мной в секрет «Хэби».

– Но, прости, как получилось, что ты живешь здесь лет сорок, а я всего семь месяцев?

– Очень просто, я явился в Японию сорок лет назад, когда меня можно было посадить на место подлинного Киямы. Ты же влетел в этот мир, когда пожелал сам. То есть, как я понял, в начале истории о Джоне Блэкторне, в реальности Уильяме Адамсе. Впрочем, теперь это уже совершенно другая история.

Оба помолчали.

– Что ж, прощай Ал, Алекс Глюк! Теперь я обязан быть на стороне Токугавы, чтобы восстанавливать все то, что вы с ним разрушили. Моя миссия – мир!..

Кияма и Ал одновременно поклонились друг другу. Встреча закончилась.




Глава 62


Жизнь во сне ничем не отличается от обычной жизни. Все решает выбор. Когда выбор сделан и цель ясна, сами силы природы приходят на помощь. Мы те – кто решают. Решают, где наша стезя: во сне или в реальности.

    

Апекс Глюк









Был тихий приятный денек, с розовых от цветов ветвей сакуры только-только начали облетать лепестки, каждый из которых был совершенным, но совершенство это было призрачным и преходящим.

Ал отдыхал на веранде своего нового, всего год как отстроенного дома в Андзиро.

«Как приятно бывает просто сидеть, слушая, как падают в саду лепестки сакуры. Как хорошо жить, – думал он, улыбаясь своей внутренней гармонии. Во втором дворике, где Ал прицепил к ветке смоковницы качель, слышался детский смех, но Ал отгородился от малышей семистворчатым занавесом, не позволяя детям вывести себя из равновесия и гармонии. – Сегодня новый повар подаст на обед тушеную зайчатину. Можно будет вкушать ароматное, прекрасно приготовленное мясо, запивая его саке и разговаривать обо всем на свете. Мы будем много смеяться и шутить. А потом кормилицы и няньки отведут ребят в их комнату, и можно будет остаться с Фудзико или одной из наложниц. С кем – это можно будет решить во время обеда.

Хорошо, что всему свое время, хорошо – что можно никуда не спешить, наслаждаясь вa.

Стук копыт и отрывистая речь возле калитки вывели Ала из мечтательного состояния, оказывается – он чуть не заснул, сам не замечая, как перешагнул порог сна.

Ал прислушался и, различив среди множества голосов привыкший отдавать приказы голос тестя, поморщился.

«Все. Пропала зайчатина. Пропал приятный вечер».

Он вышел на крыльцо и первым, как это и положено радушному хозяину, приветствовал тестя.

Последнее время Хиромацу наведывался в дом Ала довольно часто. Ал понимал и старался не стеснять лишний раз старика. Поэтому, едва только Хиромацу показывался на пороге его дома, зять тут же вспоминал о сверхсрочной проверке вверенного ему гарнизона или возникали дела во вновь набранных отрядах «Сокол» и «Акула». Хиромацу выслушивал извинения зятя и отпускал его заниматься своими делами, благодарный за то, что тот уходил сам, а не гнал старика. Согласно закону, все права были на стороне Ала, и решись он отказать тестю в гостеприимстве, тот мог уже никогда не увидеть внуков.

После смерти последнего сына – Бунтаро, которого, так же как первого мужа Фудзико, по приказу Токугавы, он казнил собственной рукой, Железный Кулак сильно сдал и испросил разрешения сюзерена постричься в монахи.

Тем не менее, по какой-то нелепой причуде или следуя раз и навсегда заведенной привычке, Хиромацу продолжал носить оружие, наводя ужас на весь монастырь, настоятель которого имел неосторожность не отказать в приюте покаявшемуся в грехах даймё.

Теперь единственными близкими людьми Железного Кулака оставалась семья Ала – внучки Фудзико и Тахикиро и четыре правнука, младший из которых народился, как раз в годовщину казни Бунтаро. Что наводило на недобрые мысли.

Старший сын Минору, которому уже исполнилось четыре года, внешне ужасно походил на своего деда, он был так же широк в кости и имел отменное здоровье. Много раз Ал порывался сжалиться над несчастным стариком, похоронившим почти что всю свою семью, открыв, что Минору – родной сын Фудзико. И всякий раз его язык не желал повиноваться ему, и Ал находил другую тему для разговора или садился на коня и отправлялся к своим самураям.

Смотря на то, каким красавцем вырос Минору, дед Хиромацу вспоминая казненного им первого мужа Фудзико, чье имя в семье не произносилось с момента казни, и думал о том, как велики деяния Будды.

В ту ночь, когда он отсек голову своему зятю, он хотел уже вернуться в дом, где лежач двухмесячный внук, также приговоренный к смерти.

Сердце Хиромацу разрывалось от жалости к собственному потомству, но твердая, точно сталь самого лучшего самурайского меча, воля даймё, приказывала ему подчиняться приказам Токугавы.

Он открыл дверь и застыл на месте, не веря своим глазам. Ребенка не было. Хиромацу выскочил из дома и увидел, как зажавший в зубах узел с младенцем иноземец, подобно кошке, карабкается по стене осакского замка. Вот он уже достиг самого верха, лихо взобрался на стену и побежал по ней. Минута, и Хиромацу потерял его из вида.

Много раз после этого Железный Кулак задавал себе один и тот же вопрос, почему он не выстрелил в спину похитителя? Мог ли он это сделать, или не хватило бы времени? Таким неожиданным и стремительным было похищение и восхождение по чертовой стене.

И каждый раз он приходил к выводу, что то, что произошло, было деянием самого Будды. Против решения которого он, Хиромацу, не мог пойти.

Поэтому Железный Кулак велел самому своему верному и преданному самураю отправиться в город и принести ему младенца мужеского пола, которого к утру он и обезглавил собственным мечом, выдав за своего внука.

После, вернувшись в свою комнату, он сидел всю ночь, перебирая четки и ожидая, что вот-вот ему сообщат, что варвар сорвался со стены, размозжив себе голову и погубив младенца. Но время шло, а об иноземце с ребенком не было ни слуху ни духу.

На следующий день Хиромацу донесли, что у другого чужеземца, гостившего у Токугавы, вдруг, откуда ни возьмись, появился младенец, которого он отдал старшей посудомойке Эрике.

Хиромацу тотчас заявился на кухню, отозвал Эрику и велел ей предъявить ребенка, в котором он тут же опознал собственного внука. Приказав посудомойке выполнять приказ чужеземца, он повелел только заменить приметную дорогую пеленку на обычную. При этом Железный Кулак не посмел забрать кусок шелка или подменить его похожим. Золотой Варвар мог заметить это и насторожиться.

«Как странно, – думал Хиромацу, тяжело слезая с коня и держась за больную поясницу, – как странно, всегда такая чувствительная к любой мелочи Фудзико вот уже скоро пять лет воспитывает своего собственного сына и не догадывается об этом. Вот и верь после этого в женскую проницательность».

Выбежавшие на встречу деду внуки остановились в двух шагах от него и, как по команде, опустились на колени, ткнувшись лобиками в землю. Старший, Минору, изящно и чинно, как взрослый, его сестренки – трехлетняя Гендзико повторила движение брата, двухлетняя Марико запуталась было в роскошном красном кимоно и чуть не ткнулась носом в землю, но ее вовремя поймала нянька и помогла проделать поклон. Хиромацу опустился на колени перед своей семьей, вернув поклон. После чего вся троица облепила старика со всех сторон, обнимая его и щебеча каждый о своем.

Вышедшая вместе со всеми госпожа Фудзико также приветствовала деда: ее движения были величавы и медлительны. Ей не разрешалось вставать на колени и отбивать традиционный поклон, по причине огромного живота. Доктор подозревал тройню, и госпоже Фудзико не следовало делать резких движений или волноваться. За ней шла нянька с младшим ребенком, которого Хиромацу поцеловал в лобик.

«Странная получилась жизнь», – рассуждал Хиромацу, глядя на своего зятя, высокого и золотоволосого самурая и хатамото. Возможно, это и не так плохо, что погиб Бунтаро, казнивший собственную мать – единственную и, как считал Хиромацу, последнюю отраду своей жизни. Считал тогда. Хиромацу провел рукой по своей тщательно выбритой голове и в непонятном порыве обнял всех троих внуков сразу, сгребя их здоровенными и все еще полными силы ручищами. Вдруг он понял, что больше всего на свете любит этих малышей, Фудзико и даже может терпеть Золотого Варвара, если он не станет есть при нем мясо.

Взглянув на небо, он простил наконец своего сына Бунтаро, убившего любовь отца. Простил его жену Марико, принесшую в дом стыд. Простил своего друга Токугаву, по приказу которого он лишил жизни стольких человек… простил и отпустил.




Крадучись, чтобы не заметил тесть, Ал уложил в мешок завернутую в несколько слоев дорогой бумаги тушку зайца и, привесив ее к седлу, на ходу, чтобы не привлекать внимание запахом жаркого, попрощался с тестем. На груди Ала красовался медальон со змеей, кусающей свой хвост.


notes



Примечания





1


Андзин-сан – кормчий (яп.).




2


Катана – большой самурайский меч.




3


Рутер – судоходный дневник, в который кормчие заносили все свои остановки, выгрузку или получение товара. Пиратские набеги – если в качестве пиратов выступала команда, то подробно описывалось, где произошло нападение, сколько убитых и раненых, какова добыча.




4


Если в японском языке приставка «сан» обозначает «господин», приставка «сама» – вежливая форма от этого слова. Обычно так обращались к самым важным господам.




5


Эдо – старое название Токио.




6


Укаши – традиционные японские сласти.




7


В Японии саке называется любая алкогольная продукция. В данном случае рисовая водка. Поэтому, вы либо говорите японское саке, либо другое название алкоголя.




8


Ондзин – господин на всю жизнь.




9


Приставка «тян» или «чан» в японском языке придает имени уменьшительно-ласкательную форму.




10


Эта – самая низшая каста людей в средневековой Японии. Неприкасаемые. Эта обмывали трупы, выделывали шкуры животных и занимались любой грязной работой.




11


Кайсаку – в то время как самурай совершал ритуальное самоубийство, за его спиной стоял помощник, который должен был отсечь самоубийце голову, дабы избавить его от страданий.




12


Оби – широкий пояс, который носят на кимоно.




13


Дайку – плотник (яп.).




14


Tbpu-чан – маленькая птичка (яп.).




15


Тсукайко – укротительница змей (яп.). Учитывая то. что мужской половой орган в японской поэзии часто сравнивается со змеей, имя Укротительница Змей могли дать только одной из лучших куртизанок.




16


Миром ив, или плавающим миром, называли жизнь куртизанки, позже гейши.




17


Коми – дух (яп.). Дух места, предмета, природного явления, иногда не обретший покоя дух умершего человека.