Великолепная афера
Эрик Гарсиа








Они питаются наивностью и доверчивостью недалеких обывателей. Они легко «облапошивают» глупых граждан, которые с готовностью отдают им кровно нажитые сбережения.

Познакомьтесь с Роем и Фрэнком — мошенниками экстра-класса, — людьми тонкими, интеллигентными и, по-своему, очень милыми. Наши герои — ребята скромные, за решетку не спешат и зарабатывают себе на жизнь маленькими, аккуратными и изящными аферами. Но вот на горизонте соблазнительно появилось настоящее большое дело, провернув которое можно получить по-настоящему большой куш. Устоять было невозможно, тем более что у напарников внезапно появился новый помощник — 14-летняя дочь Роя, девушка весьма сообразительная и страстно желающая пойти по стопам своего отца.




Книга легла в основу сценария одноименного фильма с Николасом Кейджем, Сэмом Рокуэллом и Элисон Ломан в главных ролях. 






Эрик Гарсиа

Великолепная афера








«Великолепная афера» — это художественное произведение, все персонажи которого являются плодами фантазии автора. Любое сходство между ними и реальными людьми, живущими сейчас или уже умершими, является чистым совпадением.





Ширли, Этель, Давиду, Белл и Джо, которых, я уверен, будет распирать от гордости.




А также дедушке Джерри, который внушил мне, что смех на закате дня бодрит, поддерживает и придает тебе силы.









Десять


В тот день в кафе почти никого не было, и Рой с Фрэнки засиделись у стойки дольше обычного. Вытаскивать карты и затевать игру между собой не имело смысла — потенциальных партнеров поблизости не наблюдалось. В боковой кабинке обосновалась пожилая пара, а в кабинке через проход расположилось семейство с детьми, но ни те, ни другие явно не годились для игры. В такие дни, как сегодня, лучше всего набраться терпения и ждать. Можно, конечно, поразвлечься, заодно и попрактиковаться. И нет нужды жульничать.[1 - Жертва появляется тогда, когда ей угодно, поэтому сидеть и ждать ее бесполезно.] Но если цель все-таки появляется, не стоит суетиться, все будет как надо, Рой в этом убежден. Спорить с ним так же бесполезно, как стрелять из пушек по воробьям.

Официантка, ежедневно обслуживающая Роя и Фрэнки вот уже на протяжении почти шести лет, проходит вдоль стойки и, не останавливаясь, наливает до краев кофе в их чашки. Она делает это грациозно, как балерина, ни одного лишнего движения, словно всю жизнь она тренировалась разливать кофе на ходу. Рой благодарственно мычит. Фрэнки жует гамбургер.

— Как все осточертело, — ворчит Рой. Углы его губ измазаны горчицей.

— Что осточертело?

— Да эти гамбургеры. В прошлом месяце тебя уже мучила подагра, готовься, она снова тебя навестит.

Фрэнки поводит плечами. Видно, как его костлявые острые ключицы двигаются под тонким полотном рубахи, застегнутой на все пуговицы.

— Ты думаешь, мне тебя нечем порадовать? Так ты ошибаешься — есть, и немало, но я же так не поступаю?

— Иногда, — отвечает Рой.

— Ах ты жирный мерзавец. И когда же я донимал тебя чем-либо?

— Бывало.

— Может, и сейчас тоже?

— Да нет, не скажу. Я говорю, что, когда ты в последний раз ел гамбургер… — Рой покачал головой, вытер пухлые щеки бумажной салфеткой. — А вообще-то, черт с тобой, ешь что хочешь.

— Ну спасибо.

Соус течет у Фрэнки по подбородку; он улыбается, показывая красные от кетчупа зубы. Они продолжают есть молча.

Официантка пересекает зал и заходит за стойку. На этот раз она останавливается. На груди у нее поблескивает ламинированная полоска картона, на которой шариковой ручкой накорябано имя «Сэнди». Ее мягкие волосы, распущенные по плечам, густой тяжелой волной спадают до середины спины и блестят, как будто она моет их бензином.

— Вы сегодня будете есть десерт? — спрашивает она.

— Нет, — отвечает Фрэнки.

Рой тычет пальцем в свою чашку; Сэнди наполняет ее.

— Мы еще немного посидим, девочка, ладно?

Сэнди, кашлянув, опять уходит в зал. Каждый день одно и то же. Рой и Фрэнки всегда дают ей хорошие чаевые, да и обращаются не в пример лучше многих, поэтому она разрешает им сидеть за стойкой столько, сколько они хотят. Сэнди закрывает глаза на то, чем они здесь занимаются. Иногда она, правда, прислушивается к их разговорам, но практически всегда делает вид, что ничего не замечает.

Фрэнки дожевывает гамбургер и принимается за остатки гарнира; кольца сырого лука хрустят у него на зубах.

— Этот парень, о котором я говорил тебе на прошлой неделе…

— Тот, который работает в порту?

— Да, он хочет встретиться, и поскорее. У него полно товара, Рой, и полно ребят, готовых делать все, что он скажет…

Рой качает головой и откусывает кусок сандвича с индейкой.

— Не сейчас, — с полным ртом бормочет он. — Мы обсудим это позже.

— Позже?

— Позже, — повторяет Рой.

Фрэнки выплевывает недожеванный лук и наклоняется к партнеру.

— Что с тобой происходит? Ты постоянно все откладываешь на потом. Ты не хочешь оказаться на мели, но и заниматься ничем не хочешь — а я не могу сидеть без дела. Кстати, за мной стоят ребята — мои собственные ребята, которые, как ты знаешь, все время тормошат меня, причем очень настойчиво. А я не могу дать им денег, пока не заработаю.

Рой медленно поворачивает свой обширный и плотно обтянутый брюками зад по виниловому сиденью стула, оказывается лицом к лицу с Фрэнки и строит ему свою самую эффектную рожу. Фрэнки, не мигая, смотрит на подельника; вялая кожа свисает с его продолговатого лица, глубоко посаженные глаза словно прячутся от света. Волосы на голове недавно подстрижены под машинку и отросли не более чем на дюйм, хилые бачки сбегают на щеки. Он старается походить на Джеймса Дина,[2 - Джеймс Дин — американский киноактер, известный по фильмам "Гигант", "К востоку от рая", "Бунтарь без идеала".] но это плохо получается. Рой сомневается, что такое ему вообще когда-либо удастся.

— Дело в том, — начинает Рой, но его слова перекрывает звон двухтонального колокольчика. Входная дверь распахивается. Дичь приближается на расстояние выстрела.

Студенты колледжа, парочка. Мальчик и девочка в форменных трикотажных рубашках, взявшись за руки, идут к стойке. Когда они подходят к высоким табуретам, Рой и Фрэнки уже настолько поглощены игрой, как будто по крайней мере часа два не отрываются от карт.

— Прекрасно, отлично, — говорит Фрэнки, поглядывая на студентов, усаживающихся на табуреты. — Остальные твои карты тоже биты.

Два табурета отделяют студенческую парочку от Роя и Фрэнки, но два табурета — это ничто, когда дело доходит до заглатывания приманки. Два табурета все равно что один дюйм.

— К черту, — говорит Рой, сгребая со стола карты и стараясь этим жестом привлечь внимание парочки, — что-то больно долго мы нынче играем.

— Нет, нет, давай играть дальше…

— Все, отстань, — говорит Рой; он сгребает карты и, сдвинув их по поверхности стойки к Фрэнки, собирает в колоду. — Лучше посмотри, где официантка, и попроси счет.

Фрэнки, делая вид, будто ищет, вертит головой и выгибает шею, но официантки нигде нет. Ей отлично известно, что как раз сейчас надо на некоторое время исчезнуть, поскольку именно этим она и зарабатывает свои чаевые.

— Что вообще происходит? — говорит Рой чуть громче, чем следует, а затем, повернувшись всем телом вправо, повторяет свой вопрос: — Ты можешь себе представить что-либо подобное?

Юноша, а ему девятнадцать, ну от силы двадцать лет, слегка растягивает губы в улыбке.

— Вы хотите, чтобы вас обслужили, вы пытаетесь расплатиться… Ну, что делать-то будем?

По лицу юноши вновь блуждает слабая улыбка. Он уже попал в капкан, но еще не знает об этом. Рой, глядя на него, отвечает улыбкой и поворачивается к Фрэнки.

— Надо ждать.

— Надо ждать, — соглашается Фрэнки.

Так они и делают. Минуту, а может две, официантка находится вне зоны их досягаемости. Вскоре, когда юноша и девушка, перестав беседовать друг с другом, молча сидят, уткнувшись в меню, а затем в стойку. Рой начинает действовать.

— Я понял тот фокус, — говорит он.

— Какой фокус?

— Да тот самый фокус, который я показывал тебе на прошлой неделе…

Фрэнки взрывается хохотом, переходящим в громоподобный гогот.

— Глупее этого фокуса я ничего не видал.

— Ну нет, — протестующе восклицает Рой, — я понял, в чем допустил ошибку Я понял и сейчас покажу тебе, что именно сделал не так.

Внезапно в его руках снова появляется колода, пальцы одной руки сжимают ее, пальцы второй сгибают, а потом отпускают листы, и они с треском и шуршанием распрямляются.

— Послушай, я не собираюсь принижать или оспаривать твой талант, — говорит Фрэнки, — но ты помешался на карточных фокусах, а я не собираюсь тратить на это время.

— Ты так высоко ценишь свое время?

— Да любой, если он, конечно, не дебил, не станет тратить свое время на то, чтобы смотреть твои убогие карточные фокусы.

Рой всем телом откидывается назад, дыхание его становится шумным и тяжелым, как будто его ударили под дых.

— Да ни черта ты не знаешь, — говорит он, делая вид, что приходит в себя, и снова припадая к стойке. — Ты хотя бы посмотри: наверняка тебе понравится.

Фрэнки трясет головой, хлопает ладонью по стойке.

— Послушайте, — откинувшись назад за спину Роя, обращается он к юноше, отделенному от него Роем, свободными табуретами и девушкой. — Послушайте, — повторяет он, когда безошибочно чувствует, что студент повернулся к нему. — Послушайте, хотите посмотреть, как мой друг придуривается?

— Разве я его спросил, хочет ли он посмотреть мои карточные фокусы? — говорит Рой. — Я тебя спросил.

— А мне это не интересно. Может, если бы я был с компанией…

— Дай мальчику спокойно поесть. Я не хочу заставлять кого-то смотреть глупости…

— Почему же, — произносит юноша так, как будто он уже вступил в игру и ему уже известно, что он клюнул на приманку. Вот так всегда и происходит, думает Рой. Все уже предначертано свыше. — Мы посмотрим.

Рой даже и не старается подавить улыбку; она и ко времени, и к месту, а поэтому он позволяет ей широко растянуть свои губы.

— Спасибо, мальчик, — говорит он.

Наклонив голову, Рой смотрит на стойку и на колоду, которую все еще держит в руке.

— Здесь мало места. Пойдемте к тому столику.

Познакомились. Рой и Фрэнки так и представились, как Рой и Фрэнки, — скрывать свои имена не было необходимости. Кафе — это их территория, и маскироваться здесь ни к чему. Кевин и Аманда, как и следовало ожидать, оказались студентами местного колледжа, а в кафе зашли перекусить в перерыве между лекциями.

— Вы очаровательная пара, — говорит Рой, когда они рассаживаются вокруг стола с ламинированной столешницей. — У вас есть дети?

— Мы… мы недавно начали встречаться, — заикаясь от смущения, отвечает Кевин. — Два месяца.

— Прекрасное время, — вздыхает Рой, глядя на них. — Мы с женой женихались шесть месяцев, а потом официально расписались в Вегасе. Брак, скажу я вам, это великий, благословенный дар Всевышнего, но ухаживание… Это особое время. Беззаботное. Для вас, дети, оно течет медленно. И не спешите, обещайте мне, что не будете торопиться.

Аманда улыбается; уже и она стала участницей.

— Конечно не будем, — обещает она таким голосом, как будто говорит с дядей, которого знает всю жизнь.

Рой так хочет, чтобы все девушки были такими, как Аманда. Рой-то знает, что большая часть из них именно такими и являются.

— Выбери карту, мой ученый друг, — говорит Рой. Перетасовав колоду, он со шлепком опускает ее в протянутую ладонь Кевина.

— Помни, я не должен прикасаться к колоде, я не должен видеть колоду. Просто выбери карту и покажи ее всем, кроме меня.

— У меня в машине шутовской колпак, — прозвучал язвительный голос Фрэнки. — Мне сбегать за ним сейчас или после того, как ты закончишь морочить людям голову?

Рой в хорошо отрепетированной манере пропускает реплику Фрэнки мимо ушей, переводит взгляд, в котором все-таки заметно уязвленное самолюбие, на новых друзей и продолжает игру. Кевин, сидящий на противоположной стороне стола, тянется к колоде, вынимает из нее тройку треф и показывает ее Аманде, Фрэнки, а затем снова Аманде.

— Готово? — спрашивает Рой. — Отлично. Вложи ее снова в колоду, но не переворачивай ее, не переворачивай, просто вложи ее в колоду туда, куда хочешь. Так. Теперь перетасуй карты, тасуй как хочешь и сколько хочешь. Хочешь, разложи их по столу, чтобы перемешать как следует.

Пальцы Кевина непривычны к картам, и, пока он неумело тасует колоду, несколько листов все-таки падают рубашками вниз. Кевин смеется, Аманда смеется, Фрэнки смеется дольше всех. Им весело. В самом деле весело.

— Отлично, — восклицает Рой. — Колода готова.

Он протягивает руку, и Кевин кладет ему на ладонь колоду. Рой начинает раскладывать карты. Одна за другой карты лицом вверх ложатся на полированную поверхность стола.

— Только бы не спутать, — бормочет Рой достаточно громко, чтобы быть услышанным. — Только бы не спутать.

Валет, восьмерка, король, туз. Карты ложатся на стол и как будто смотрят вверх, в небо. Кевин, Аманда, Фрэнки внимательно следят за тем, что происходит. Рой, снимая карту за картой, с силой шлепает ими по столу.

— Этому фокусу меня научил старый свами,[3 - Свами — мудрец, провидец в Индии.] живший на Восемьдесят пятой авеню. — Рой, приподняв бровь, смотрит на Кевина. — Ты веришь этому?

— Я… я не знаю, — отвечает Кевин.

— Зато я знаю, — смеется Фрэнки.

— И что же ты знаешь?

— Я знаю то, что ты мешок с дерьмом.

Тройка треф ложится на стол, не просто ложится — шлепается. Кевин видит это. Аманда видит это. Фрэнки видит это и делает то, что в такой момент делает всегда. Его верхняя губа кривится. Чуть кривится, не более чем на миллиметр. Рой продолжает снимать карты и шлепать их на стол. Он вроде и не смотрит на то, как реагирует Фрэнки, и не останавливается. Он продолжает игру, снимая карту за картой с колоды. Если бы Рой увидел сейчас перед собой лицо Фрэнки, он все равно бы никак не прореагировал.

Рой поворачивается к Аманде.

— Ну а вы, вы-то мне верите? Тому, что меня научил свами?

— Я… я не знаю вас, а поэтому… я думаю… — Аманда смотрит на Кевина, а он смотрит на Фрэнки, притворно улыбающегося исподтишка. — Нет, — внезапно говорит она. — Нет, думаю, что я вам не верю.

Рой улыбается.

— С ней не пропадешь, — говорит он, обращаясь к Кевину. — Не затягивай надолго ухаживание и жениханье — прямо сегодня и женись на ней.

Они дружно смеются; общий смех длится одну секунду, даже долю секунды, но хихиканье каждого сливается в один общий смех, и Рой понимает, что настало время действовать.

— Вот она, — четко произносит он, постукивая кончиком мясистого пальца по столешнице. — Вот она. На этот раз я попал.

— Попал, в жопу пальцем, — язвительно уточняет Фрэнки.

— Эй, эй, не забывайся, здесь дама.

— Я сказал только, что тебе надо еще попрактиковаться.

— Что? — осаживает его Рой. — Ты что, думаешь, я опять прошлепал?

Фрэнки пожимает плечами и поворачивается к Кевину; одним глазом он смотрит на юношу, а вторым на тройку треф. Плотно сжатые губы придают его лицу забавное выражение. Глядя на него, Кевин не может сдержать улыбку. И вот они уже стали союзниками. На столе та самая злополучная карта. Это ясно, как день. Однако все делают вид, что Рой ошибся, и вот-вот Рою докажут, что он ошибся. Фокус в том, кто на чьей стороне. Рой всегда это утверждал. Привлеки их на свою сторону, и уже не важно, что ты предпримешь, — фактически игра уже сделана, хотя еще и не доиграна до конца.

— Хочешь попробовать еще разок? — спрашивает Фрэнки. — Мы не против.

— Да пошел ты, — бормочет Рой, но теперь в его голосе слышатся сердитые нотки. Едва заметные, но достаточные, чтобы еще шире разверзнуть пропасть. Кевин уже стал союзником Фрэнки и готов воспринимать все происходящее с точки зрения Фрэнки.

— На этот раз мы поймали его с поличным.

— Да, дружок, тут и говорить нечего, — поводит плечами Фрэнки.

Рой смотрит на сидящих вокруг стола, пытаясь взглядом пробудить в них сочувствие. Все как по команде отводят глаза. Что ж, отлично. Рой доволен.

— Кто готов держать пари на то, что следующая карта, которую я переверну, и будет картой, вытащенной из колоды этим молодым человеком?

Вот она, та самая фраза, которая приносит деньги. Сказанная как бы ненароком, но именно так, как нужно.

— Неужели, — ужасается Фрэнки, — ты в самом деле предлагаешь пари?

— Да. Именно пари.

Фрэнки слегка подталкивает Кевина локтем.

— Хочешь заключить с ним пари? Лично я не прочь предоставить ему шанс выйти отсюда с гордо поднятой головой, хотя ему, похоже, охота избавиться от денег. Ну, это его дело, — говорит он. — Что до меня, я готов на любой вариант.

С этими словами он сует руку в карман и вытаскивает из него несколько сложенных банкнот. Двадцатидолларовая купюра, еще одна такая же, третья купюра того же достоинства ложатся поверх карт.

— Транжира, — ворчит Рой. — Сегодня мы летим домой на твоем самолете.

Он поворачивается к Кевину и Аманде и отъезжает вместе со стулом от стола, чтобы они могли сесть чуть посвободнее.

— Ну а вы, молодежь? — спрашивает Рой, постукивая кончиками пальцев по столешнице. — На сколько вы хотите заключить пари, что следующая карта будет той самой картой, которую вы вытащили из колоды?

Кевин снова осматривается, бросая быстрый взгляд на стол, дабы еще раз убедиться в том, что тройка треф уже сброшена из колоды и лицом вверх лежит на столе. Тут уж не проиграть. Деньги сами плывут в руки.

— На миллион долларов, — смеясь, отвечает он Рою.

Рой закатывается гулким животным хохотом и кончиками мизинцев вытирает уголки глаз, откуда текут самые натуральные слезы.

— Да, — вздыхает он, успокоившись, — у старика Роя во всех карманах не наскрести столько, чтобы… Вот разве что сотенная, как вы?

И вдруг откуда ни возьмись, словно побег, выросший меж пальцев, в ладони Роя появляется стодолларовая купюра. Он разворачивает свернутую в трубочку банкноту и бережно кладет эту бледно-зеленую полосу бумаги на стол.

Кевин и Аманда спорят приглушенными голосами, стараясь прийти к согласию в вопросе финансовой стратегии. Пальцы ныряют в карманы их джинсов, извлекая оттуда смятые чеки, обертки шоколадок, конфетные фантики вперемешку со смятыми купюрами и мелочью.

— Восемьдесят семь долларов, — объявляет Кевин после того, как они пересчитали извлеченную из карманов и сложенную в одну кучу наличность. — Это все, что мы имеем при себе.

— Более чем достаточно, — говорит Рой.

Постучав костяшками пальцев по столу, он придвигает к себе колоду карт, затем распрямляется, упираясь спиной в спинку стула.

— Итак, — говорит он, — мы заключили пари на то, что следующая карта, которую я переверну, будет той самой картой, вынутой вами из колоды, так?

— Так, — подтверждает Кевин, теребя полы рубашки в предчувствии победы и мысленно подсчитывая неожиданно привалившие деньги.

— Так, — объявляет Рой.

Не размахивая руками, не делая ложных движений, Рой неожиданно бросает колоду, склоняется над столом, молниеносно хватает тройку треф и переворачивает ее. Рубашкой вверх. Он сгребает со стола деньги, отправляя их в свой карман, встает со стула и следует за идущей по залу официанткой к стойке.

— Счет, пожалуйста, — обращается он к ней. — Мы закругляемся.

* * *


Рой ведет машину. Фрэнки, расслабившись, отдыхает. Машина Роя — «шевроле-каприс», которому всего-то десять лет. Черного цвета, окна тонированы на разрешенную правилами глубину; отделка салона темно-серая. Наружная полировка в проплешинах, но виниловое покрытие салона в порядке, без изъянов; коврики на полу чистые, без пятен. Рой мог бы купить и новую машину, он это знает. Мог бы, если б захотел, купить себе и сотню новых машин, но его «шеви» хорош тем, что не привлекает внимания, двигатель работает отлично, коврики чистые, а главное, машина везет его туда, куда ему надо.

После кафе, в машине, настроение у Фрэнки поднимается. Им случалось наваривать и больше, чем в этот раз; что говорить, они и наваривали всегда больше, чем в этот раз. Но для Фрэнки любой доход — это счастье. Он перебирает и рассматривает счета, как школьник алфавитные карточки. Рой ведет машину; его пальцы так крепко сжимают руль, что на кистях рук выступают красные пятна. У него поднялось давление. Он ощущает, как кровь толчками приливает к голове.

— Ты видел, как они сматывались? — спрашивает Фрэнки, хихикая. — Детишки вернулись в колледж…

— Перерыв закончился.

— Мы хорошо сработали. Почти сотня баксов… пусть даже восемьдесят семь, но…

— Могло быть и лучше.

— Так ведь больше у них и не было. Мы взяли все, что у них было.

— Но могли более продуктивно провести время, — говорит Рой.

Фрэнки не спорит. Он согласно кивает.

— Пять лет мы разыгрываем этот трюк. Тебе надо бы подумать о том, чтобы обновить репертуар.

— Вот ты и подумай.

Фрэнки глубже вжимается в кресло и, вытянув ноги, укладывает их поверх приборной панели. Его черные башмаки давно не чищены; стоптанные каблуки упираются в дверцу бардачка.

— Немедленно убери свои поганые ноги из-под моего носа, — рычит Рой, с силой нанося удар локтем по ногам Фрэнки.

— Ну что ты, постой… постой… я хотел сказать, что ты просто зациклился на карточных фокусах…

— На карточной игре, — поправляет его Рой. — На игре. Именно на игре — как на главной проблеме. Фокусы это так, от нечего делать. Фокус, обман, жульничество… все это не то. А игра… черт побери, да это все равно что прогулка на свежем воздухе, приятный вечер в парке. И никто не чинит препятствий желающим сыграть.

— То, что ты говоришь, это лишь слова.

— Нет, это не просто слова, — качает головой Рой, — конечно, в них можно вложить и неправильный смысл, если ты воспринимаешь их не так, как надо. Послушай, я говорю всего лишь о том, что тебе следует быть осторожнее. Ты охотишься сразу на нескольких оленей, может, тебе еще и базукой обзавестись?

— А насколько крупны эти олени?

— При чем тут это, базука тебе вообще не нужна. И духовое ружье тоже не нужно. Если ты собираешься уложить оленя, то нужна винтовка. Причем с прицелом, так? Ты должен выбрать оружие, и выбрать его правильно — в зависимости от того, что собираешься делать: спугнуть цель, чтобы она взлетела над водой, или приблизиться к ней как можно ближе.

— А игра действительно хорошее оружие? — спрашивает Фрэнки.

— В данном случае — да. Игра происходит там, где ты пожелаешь.

Фрэнки делает паузу, чтобы обдумать сказанное Роем. Снова пристраивает свои башмаки на приборную доску и через мгновение получает еще один удар по ногам. Рой не переносит грязи в машине. А как Фрэнки обращается со своими автомобилями, ему известно. Перед передним сиденьем гора густых банок из-под содовой; перед задним сиденьем кучи оберток от презервативов; объедки, скомканные карты — одним словом, пейзаж после битвы, только на колесах. Отвратительно. Такое может произойти с любой машиной, если за ней не следят и ее хозяину все безразлично. Но Рой таковым не является, наоборот, он сверхбдителен, когда сотрудничает с Фрэнки. После того как умер Хэнк, Фрэнки стал ему близким другом и основным партнером, но его неопрятность все равно действует на Роя словно вирус, который может довести до болезни.

— Давай остановимся на Четвертой улице, — говорит Фрэнки, — там кафе.

— Я не голоден.

— Я тоже. Но, может, закажем что-нибудь да поиграем снова. Так, для разнообразия.

— Только не сегодня.

— Я подумал, почему бы нам не закрепить успех…

— Не сегодня.

Рой круто, не снижая скорости, поворачивает; ступни вдавливаются в пол, шины скрипят, прочерчивая черные полосы на дорожном покрытии. Фрэнки, качнувшись вбок, прижимается плечом к дверце, ручка которой впивается ему под ребра.

— Послушай, — немного погодя говорит Фрэнки, — мне не очень хочется обсуждать с тобой…

— Вот и не надо.

— …да, но ведь ты разбудил меня в одиннадцать, пригласил пообедать, мы провернули это пустяковое дельце со студентами, и ты хочешь закончить дела на сегодня?

— А разве я это сказал? — задает вопрос Рой. — Разве я сказал, что на сегодня мы закончили все дела?

— А разве нет?

— Нет. Я просто устал, вот и все.

— Да ты вечно устаешь. Последние три недели, чем бы ты ни занимался, всегда в полусонном состоянии, — Фрэнки на секунду замолкает, словно раздумывая, продолжать дальше или нет. — Ты все еще принимаешь свои таблетки?

— Послушай, друг-подельник, — угрожающе рычит Рой, — да убери ты, наконец, свои чертовы копыта с приборной доски.

Больше говорить не о чем. Рой крутит баранку. Фрэнки крутит приемник, ловит какую-то станцию. Ретромузыка. Песни в исполнении эстрадных певцов. Парень его возраста, слушая музыку, едет к родителям. Он поет, и в его песне угадывается человек, все еще живущий воспоминаниями о веселых днях в Вегасе.

На заднем сиденье лежит газета. Аккуратно сложенная втрое. Когда они миновали разбитый переезд через железнодорожную линию, Рой откидывается назад, берет газету за левый угол и кладет ее на колени Фрэнки.

— Ты ведь выполнял кровельные работы?

— Ты что, смеешься? — живо спрашивает Фрэнки.

— Раздел «соболезнования». Выбери что-нибудь подходящее.

— Газета очень старая?

— Две недели. Достаточное время для того, чтобы семья пришла в себя.

Фрэнки с готовностью впивается в газету, поглядывая на страницы с объявлениями о продаже автомобилей. Рой едва удерживается от презрительной гримасы. Чувство досады сжимает ему горло. Бессмысленно просить приятеля собрать мусор, и вступать с ним сейчас в спор также бессмысленно. Это хороший, хороший друг-подельник. Хотя бывало, что Рой оставался абсолютно безразличным к тому, что делает Фрэнки, к его небольшим причудам. К неряшливости, вульгарной одежде, к громкой музыке. Иногда они действительно чувствовали расположение друг к другу, иногда — просто терпели один другого. В последние несколько недель, после того как доктор уехал, все изменилось. Казалось, Рой погружается в океан обиды и негодования, а разливанное море гнева и раздражения захлестывает его. Кроваво-красные валы. Бросайся вглубь, взывают они, бросайся. Рой чувствует себя так, как будто ходит по линии прилива, осторожно пробуя воду пальцами ноги, но в последний момент отскакивая назад. Доктору хотелось поподробнее узнать об этих ощущениях. Все, что касалось этого, он, должно быть, записывал, и они обсуждали это в течение нескольких недель. Но док уехал. Так, наверное, все они и делают. Они уезжают.

— Я, помнится, пересекался с неким Изаксоном в Двадцать третьем квартале, — говорит Фрэнки, водя пальцем по колонке с некрологами. — Восемьдесят три года, остались жена и дочь.

— В том, что осталась дочь, хорошего мало. Она скорее всего там.

— А что с того, что она там, мы все равно провернем это дельце. Ты же сам всегда говорил, что не следует опасаться курятника…

— …да, да, но только если в нем не обедает лиса. Я знаю, что говорю, — вздыхает Рой.

Он не может поверить тому, каким он стал. Сейчас ему иногда приходит в голову мысль о том, что неплохо бы встретить прежнего Роя где-нибудь в тихом переулке между домами и выбить из него всю эту дурь. Перерезать ему горло. Временами такая мысль посещает его.

— Изаксон…?

— Двадцать третий квартал.

— Мы можем проскочить мимо дома Вика, а потом прицепить фургон, — предлагает Рой.

Сейчас он думает, сейчас он разрабатывает план операции, поэтому все посторонние мысли — прочь. Отойти назад в тень и подождать. Лучше двигаться этой дорогой. Безопаснее.

— Так, а униформа? — добавляет Фрэнки.

Он уже нацеливается на дело, и это его возбуждает.

— Ну что, пошли. Всего-то и делов минут на тридцать.

* * *


Миссис Изаксон едва успела положить трубку после телефонного разговора с дочерью, как грузовик компании по ремонту и восстановлению кровли остановился перед ее загородным домом. Они с Линдой решили после обеда побывать в местном отделении Армии спасения, чтобы передать кое-что из вещей Хэла: одежду, которая ему никогда не нравилась, и галстуки, которые он практически никогда не носил. Хэл всегда был горячим сторонником благотворительности, и сейчас, когда его не стало, миссис Изаксон хотелось исполнить то, что, по ее мнению, могло бы быть его последним желанием. Времени для исполнения последней воли ему отпущено не было. Сердечный приступ. Он умер во сне. Ничего не почувствовал, как сказал врач. Его последняя воля так и осталась в мечтах и во сне.

Не зная, зачем они звонят, миссис Изаксон все-таки открывает дверь двум джентльменам, одетым в униформу — легкие серые комбинезоны, слегка испачканные краской и смолой. Один худой как спичка, другой склонный к полноте; улыбаясь, они стоят перед входной дверью, напоминая своим видом число 10. Один держит в руках дощечку с зажимами, на которой закреплены листы с заданиями на выполнение работ.

— Добрый день, мэм, — произносит толстяк.

Лицо у него загорелое, а на бровях поблескивают бисеринки пота.

— Джоунас Тейлор, — представляется он. — Компания по выполнению вентиляционных и кровельных работ. Мистер Изаксон дома? А вы, по всей вероятности, имеете счастье быть его дочерью?

Миссис Изаксон опускает глаза и едва слышно произносит:

— Мой муж…

— Понятно, — с усмешкой прерывает ее толстяк. — Он не сказал мне, что его жена такая красавица. Ну что ж, тем лучше, тем лучше. Кому-то из вас надо подписать вот это…

— Мы хотели начать пораньше, — вступает в разговор его тощий напарник, вытянутое лицо которого обрамляют бакенбарды. — Вдруг дождь, да и…

— Нет, нет, — прерывает его миссис Изаксон. — Мой муж… Хэл… он умер…

Толстый кровельщик делает шаг назад.

— О-о-ох, — произносит он, задыхаясь. У него нет сил говорить. — О-о-ох.

— Сердечный приступ, — продолжает вдова.

— О-о-ох, — снова с тяжелым выдохом произносит толстый кровельщик. Он бессознательно проводит рукой по груди, как будто чувствует предсмертную боль Хэла. — Я… мне очень жаль, мэм.

Она кивает головой.

— Это случилось две недели назад. А вы… вы его знакомые?

— Нет, мэм, — отвечает костлявый. — Он нанял нас сделать кое-какие работы в доме… у вас ведь были проблемы с крышей… Знаете, нам, наверное, лучше уехать. Вам сейчас не до того.

Мужчины обмениваются быстрыми взглядами, толстый снимает шляпу.

— Мэм, — говорит он, кланяясь чуть ли не в пояс, — я всем сердцем сочувствую вашей утрате.

Миссис Изаксон за все ее шестидесятилетнее пребывание на свете не доводилось видеть такого человека, такого вежливого мужчину, который снимает перед женщиной шляпу и называет ее «мэм». Что-то подобное было лишь в те дни, когда Хэл ухаживал за ней. А сейчас… все, кого вызываешь для выполнения каких-либо работ, или хулиганы, или воры, а то и просто грубияны. Теперь она предпочитает вообще не выходить из дома, заказывать продукты и все, что ей необходимо, по телефону, лишь бы не вступать в контакт с теми, кому вменяется в обязанность оказывать услуги.

И вот мужчины уже бредут по проезду к своему фургону, но тут миссис Изаксон окликает их:

— А какие работы заказал вам мой муж?

— Всего лишь подправить крышу, мэм, — прозвучал ответ; они не остановились и не обернулись, поэтому она не поняла, кто именно ответил. — Устранить некоторые дефекты кровли до наступления сезона дождей. Они напомнят вам о себе в свое время.

— Постойте, — кричит она, и они останавливаются. — Раз уж вы собрались сделать эту работу, то… Хэл… деньгами распоряжался всегда он, а дом… Но раз уж вы собрались сделать эту работу, то…

И вот они снова стоят перед входом в дом; водят пальцами по строчкам листа, прикрепленного к дощечке; оживленно переговариваются между собой; называют цифры, числа; упоминают кровельную дранку и гудрон; прикидывают время, нужное им для выполнения заказа.

— Все обойдется вам в тысячу восемьсот долларов, — говорит полнощекий. — Примерно через три часа мы закончим. Это не слишком долго, но я не хотел бы причинять вам неудобства…

— Да не беспокойтесь, — успокаивает мужчин миссис Изаксон. — Я как раз хотела пойти к дочери и побыть с ней несколько часов.

— Отлично, тогда вот еще что, — говорит мужчина помоложе. — Мы заедем на склад, возьмем кровельной дранки, вернемся и сразу же приступим к работе. К тому времени, когда вы вернетесь домой, у вас будет новенькая крыша, а нас уже не будет — как будто мы и не приезжали. Ни грязи, ни беспорядка.

— Да… — задумчиво произносит миссис Изаксон, радуясь, что Хэл, перед тем как уйти, позаботился о том, чтобы избавить ее от этих хлопот; и как хорошо, что он обратился к таким милым людям — наверняка, обдумывая ремонт крыши, он и это предусмотрел. — О, это уж совсем хорошо.

— Нам неплохо было бы получить задаток, — говорит тощий. — Чтобы предъявить боссу…

— Какой задаток, — осаживает его напарник. — Лично я больше чем уверен, что миссис Изаксон можно избавить от излишних формальностей.

Он снова приподнимает шляпу, и его лицо, озаренное добрейшей улыбкой, прямо-таки излучает тепло. Она размышляет про себя: может, стоит организовать для них чай с печеньем или еще что-нибудь, пока они будут работать.

Тот, что меньше ростом, никак не может успокоиться.

— Вспомни, что было в прошлый раз. Какой скандал устроил мистер Ярров, когда мы забыли получить задаток…

— Ну ладно, ладно, с ней можно обойтись без формальностей…

— Да я-то понимаю, но мистер Ярров, чего я боюсь, так это…

Видеть этих милых мужчин спорящими было для миссис Изаксон невыносимо.

— Джентльмены, — вмешивается в спор она, становясь между ними и поднимая тонкую сухую руку, чтобы привлечь их внимание. — Я очень тронута вашим доверием ко мне, но правила есть правила. Я буду рада дать вам задаток.

— Мэм, это совершенно лишнее…

— Нет, нет. Я не хочу, чтобы из-за меня у вас были неприятности. Вы не против, если я заплачу наличными?

— У вас добрейшее сердце, — восклицает полный, галантно приподнимая напоследок шляпу, — наличными даже удобнее, мэм.

* * *


— Тысяча двести баксов, — говорит Фрэнки. Он сворачивает стодолларовые купюры в трубочку, которую перетягивает резинкой. — Да, ну и здорово же ты обставил это дельце.

Рой сворачивает на шоссе. Ехать по улице ему не хочется. Миссис Изаксон дала им несколько пакетов сока, чтобы освежиться и утолить жажду во время предполагаемой поездки на склад. Сок предназначался для внука, сказала она, но он, когда ему исполнилось семь лет, почему-то перестал пить яблочный сок. И с тех пор картонные упаковки так и стоят в доме. Рой потягивает сок, он чуть горчит, а когда глотаешь, то в горле першит.

— Забавно, — рассуждает Фрэнки. — Я думаю, у этой бабы действительно были проблемы с крышей. Мой дядя работал кровельщиком и несколько раз брал меня с собой, когда я учился в школе. Конечно, снизу мы немногое могли разглядеть, но сбоку кровельные рейки выглядят сильно подгнившими. Ей надо серьезно подумать о ремонте кровли, иначе во время сезона дождей дом может превратиться в аквариум.

Рой снова приложился к пакету с соком. Справа и слева в соседних рядах проносятся автомобили. Он лишь боковым зрением улавливает стремительно мелькающие красные и зеленые пятна светофоров. Громко урча, его «шеви» мчится вперед. Но стрелка спидометра дрожит над отметкой «шестьдесят». Он показывал бы то же самое, окажись установленным хоть на велосипеде.

— Они, наверное, идут не меньше чем под девяносто, — бурчит он.

— Что ты сказал? — спрашивает Фрэнки, снова погрузившийся в колонку некрологов.

— Говорю, что они, наверное, идут не меньше чем под девяносто. Другие машины.

— Девяносто, — говорит Фрэнки, передразнивая задумчивый тон Роя. — Да, Рой, ты прав, они наверняка идут под девяносто. А вот смотри, еще один.

Он снова складывает газету, случайно отрывая угол страницы; этот кусочек, планируя, падает на пол. В ушах Роя невыносимо громкий шум, как будто в полуметре от него взлетает реактивный лайнер. Но шелест газеты и звук отрываемого угла — это ничто по сравнению с шумом, который производит обрывок бумаги, плавно опускающийся на пол машины, — кажется, что какие-то крылья, машущие у самых ушей Роя, время от времени бьют по барабанным перепонкам — клочок бумаги касается пола с таким грохотом, как будто кто-то запустил шар для боулинга в стекло громадной витрины. Пальцы Роя мертвой хваткой впиваются в обод руля; костяшки пальцев побелели и, кажется, приросли к пластмассе. Зубы стиснуты; челюсти сжаты; горло у кадыка пульсирует, заталкивая обратно рвущиеся наружу рвотные массы; переполненную глотку жжет кислотой, которая вот-вот фонтаном хлынет изо рта, сокрушая сжатые челюсти с таким шумом и болью, что…

— …он занимался торговлей бриллиантами, — прорезается сквозь шум в его ушах голос Фрэнки. И вдруг снова наступает тишина, и слышен лишь голос Фрэнки. И прежнее ощущение прошло.

— Кто он? — спрашивает Рой.

Машины за окнами уже не проносятся с прежней быстротой. «Каприс» теперь идет примерно с той же скоростью, что и остальные.

— Дельце следующее. Парень. При жизни он был торговцем бриллиантами. Умер от инсульта; детей нет, только жена. Насколько я себе представляю, они, должно быть, спали на мешках с деньгами, причем наличными. Мне кажется, на этот раз мы можем срубить намного больше. Не исключено, несколько штук…

— Я устал, — говорит Рой. — И еду домой.

— Ну что ты, давай туда, мы и едем как раз в том направлении…

— Я еду домой.

Фрэнки пытается спорить, но Рой не реагирует. На каждый довод Фрэнки он отвечает молчанием. Идет странный спор, в котором слышно пока только одну сторону, и спор этот заканчивается, так и не начавшись.

Дом, в котором живет Фрэнки, построен из стекла и стали — какой-то непонятный Рою современный монумент. Однажды он спросил приятеля, сколько тот платит за квартиру в этом доме, и, когда Фрэнки назвал ему сумму, Рой, растерявшись, не знал, что делать — треснуть подельника по голове или оплакать его глупость горючими слезами. Он пытался объяснить Фрэнки принципы вложения денег и накапливания сбережений, втолковывал ему, что жилье, если позволяют средства, выгоднее купить, а не снимать. Но Фрэнки и Рой — это Фрэнки и Рой, и их ночи столь же не схожи, сколь схожи их дни. Каждые полгода Фрэнки покупает новую машину. Каждые два месяца заводит новую подружку. Фрэнки постоянно пребывает в поиске нового дела, потому что вечно в долгах.

— Завтра утром жду твоего звонка, — говорит он Рою, вылезая из «каприса». — У меня куча всевозможных задумок.

— Посмотрим, — отвечает Рой. — Я устал и хочу отдохнуть.

Фрэнки, остановившись на тротуаре, подходит ближе к машине. На его лице выражение озабоченности.

— Не надо так со мной, — говорит он. — Южнее по этому шоссе есть клуб. Мы там можем развернуться и срубить не меньше пяти штук.

— Посмотрим.

Фрэнки наклоняется к раскрытому окну машины; ежик на его голове прижимается к кромке крыши, отчего морщины на покатом лбу разглаживаются. Глубоко запавшие глаза выпучены.

— Есть парни, которым я должен заплатить. У меня нет особого желания раскошеливаться, но заплатить я все-таки должен.

— Может, ты хочешь попросить в долг?

— Я хочу поработать. Так ты позвонишь мне, хорошо?

— Конечно, — отвечает Рой. — Я просто устал, вот и все.

— И еще, дорогой напарник, окажи мне, пожалуйста, услугу — принимай свои долбаные пилюли.

После этих слов Рой не желает ни слушать, ни продолжать беседу. Его «каприс» еще может ходить быстро, если потребуется.

* * *


Рой купил этот дом шесть лет назад. Месторасположение отличное. Ничего особо примечательного, но все вокруг основательное, добротное, рассчитанное на то, чтобы долгие годы быть в цене. Двор дома ухоженный, соседние дома тоже содержатся в полном порядке, и никто никому не докучает. Никто ни во что не лезет. Лучшего и не пожелаешь. Что до самого дома, то он не слишком большой: всего три спальни и две ванных комнаты, но живет в нем Рой и только Рой, и для него этот дом даже слишком велик. Спит он в одной из спален. Вторая спальня превращена в кабинет. Стул, письменный стол, лампа. Здесь Рой хранит записи и папки с документами. Здесь он пишет письма. Третья спальня — комната, расположенная за его спальней, — служит укрытием, или тайником, где никто, кроме Роя, не бывал. В ней разложенный диван-кровать и старый черно-белый телевизор с рогатой антенной; в углу туалетный столик и бюро, все ящики которого пусты. Стены украшают произведения живописи, купленные на распродажах по случаю обновления интерьеров гостиничных номеров; двадцатидолларовые акварели как будто специально повешены для того, чтобы придать комнате отталкивающий вид, до того они безобразны и неинтересны.

В глубине комнаты рядом с пустым бюро стоит керамическая лошадь на четырех ногах, высотой около четырех футов и примерно столько же в длину. Она раскрашена в голубой и зеленый цвета. Причудливой вязки чепрак, спадающий с обеих сторон почти до пола, украшен спиральными разводами засохшей краски. Глаза лошади черные, пустые, ничего не выражающие, тупо и изо дня в день смотрящие в экран телевизора. Вокруг шеи намотана прочная веревка, как будто живая лошадь всего лишь секунду назад попала в неволю, превратилась в керамическую, а веревка так и осталась на ней. Веревка желтая, и ее цвет хорошо сочетается с окрасом статуи. Рою нравится, как выглядит эта скульптурная инсталляция.

Входя в дом, он прежде всего направляется в тайник. Так бывает всегда, по крайней мере, когда он приносит с собой наличные деньги, а с ними он возвращается домой практически из любого похода. Обычно Рой, заходя в дом, кидает пиджак на крюк вешалки и идет в потайную комнату. Но в последние дни, поскольку док уехал из города, надо было делать кое-что еще.

Перво-наперво Рой входит в дом и закрывает за собой дверь. Он поворачивает на несколько оборотов головку врезного штыревого замка и намертво фиксирует положение штырей собачкой. Затем поднимает собачку и открывает замок. Открывает и снова закрывает замок. Открывает и снова закрывает замок. И так четыре раза, после чего дверь заперта. Сомнений в том, что она заперта, нет. Вернее, сомнения в том, что она заперта, слабые.

Он вешает пиджак на крюк рядом с дверью, затем перевешивает его на деревянный колышек вешалки. Сначала на верхний колышек. Потом на нижний. Не зная, как проверить, надежно ли закреплен первый колышек. Ощупывает карманы изнутри, дабы убедиться в том, что все деньги целы и при нем, затем для большей убедительности тщательно проверяет карманы еще раз. Вчера он проверил карманы в третий раз для верности и нашел двадцатидолларовую банкноту, застрявшую в складках подкладки. Сегодня он проверяет карманы трижды и, хотя не находит ничего, однако думает, что неплохо сделать троекратную проверку карманов обязательной ежедневной процедурой — просто на всякий случай.

Перед тем как войти в потайную комнату, Рой снимает туфли, кладет их в коробку, а коробку ставит на третью полку стенного шкафа; ступнями в носках он несколько раз проводит по кафельным плиткам пола — ведь оставшаяся на носках уличная пыль может испачкать ковер. Он проходит в дверь, обходит диван и направляется к лошади.

Керамическая голова лошади, которую Рой отсоединил от тела, оттягивает руки. Он кладет ее на пол, стараясь установить так, чтобы она случайно не упала. Рой запускает руку в карман и извлекает дневную добычу.

Выделив Фрэнки его долю, он имеет на руках почти семьсот долларов. Немного, но и трудов больших не потребовалось — всего-навсего час. Он приготовился просунуть руку через лошадиную шею внутрь статуи, чтобы осторожно поместить свернутые трубочкой купюры поверх того, что уже заполняло нутро, но просовывать руку глубоко не потребовалось. Деньги уже заполняли внутренность скульптуры почти до самого края; внутренность керамической лошади была набита купюрами разного достоинства. И произошло это в течение довольно короткого времени.

Очевидно, пришло время совершить еще одну поездку на Каймановы острова, думает Рой. В последний раз, когда лошадь наполнилась, внутри оказалось на восемьдесят девять тысяч больше той суммы, которую он позволял себе держать дома и которую полагал безопасной суммой, или суммой, необходимой для повседневной жизни.

Но о пляжах и солнце, пуме и сутолоке, царящих на этих островах, сейчас Рой и думать боялся.

Мир там нестерпимо яркий. Нет, только не сейчас, но скоро. Я могу подождать какое-то время. Необходимо подождать. Сейчас Рою хотелось лишь одного: установить лошадиную голову в прежнее положение и забраться в постель. И спать… спать до тех пор, пока шум, давящая тяжесть и боль в голове пройдут. А затем проснуться и узнать, что док Манкусо вернулся в город и готов снова снабжать его этими бледно-розовыми таблетками. А пока… как можно скорее накрыть голову одеялом, подтянуть колени к подбородку, зарыться обеими руками в волосы, и главное — не видеть солнца.




Девять


Фрэнки ломится во входную дверь. Рой через окно потайной комнаты, зашторенное тонкой, просвечивающей занавеской, различает черты его костлявого лисьего лица. Он только что открыл глаза, но способность видеть уже вернулась к нему, и он в состоянии различить стоящего на крыльце Фрэнки, который колотит по входной двери своими маленькими кулачками и своими маленькими ступнями. Раньше Рой в таких случаях смеялся, но сейчас он боится, что его может стошнить, если он засмеется. Это уже что-то новое. И проявилось лишь позавчера, когда он, откинув голову назад, полулежал в своем удобном наклонном кресле, ел консервированного тунца прямо из банки и размышлял: «А как это будет выглядеть, если меня вырвет прямо сейчас? Захлебнусь ли я рвотными массами? А найдут ли меня до того, как я умру?» С тех пор мысль об этом постоянно блуждала где-то в закоулках его сознания.

— Рой, да открой же, черт возьми! — надрывается Фрэнки, и его визгливый голос, хотя и приглушенный деревянной входной дверью, буравит уши Роя. — Я же знаю, что ты дома!

Рой не верит тому, что Фрэнки и вправду знает, что он дома. Фрэнки блефует, и как всегда неумело.

А ведь Рой уже давно учит Фрэнки, как надо блефовать, но он не хочет слушать того, что ему говорят. Как маскироваться, как определять, где можно поживиться. Фрэнки при всех обстоятельствах предпочитает идти напролом, блефуя по-своему. А для прикрытия ему нужен Рой. И Рой это знает.

— Я звоню копам, я не шучу, — грозит Фрэнки. Он еще несколько раз грохает по двери кулаками и башмаками. — Я рассую все свое барахло так, что они ничего не найдут, затем позвоню, они придут сюда и… ты представляешь, что будет, если я позвоню им. Больше мне сказать нечего.

Рой знает, что Фрэнки никогда этого не сделает. Он ненавидит копов. Ненавидит какой-то маниакальной ненавистью. Он уверен, что у них есть что-то вроде сканеров, с помощью которых они определяют, врешь ты им или нет. Нет, у Фрэнки с копами не может быть ничего общего. Но эта неуклюжая угроза заставляет Роя пошевелиться и встать. Такая угроза в устах Фрэнки — это больше чем смешно… Позвонить в полицию. В полицию. Им надо будет рассказывать, с ними надо будет говорить… Медленно шевелясь, тщательно выбирая место, куда поставить ступню, чтобы не испачкать и не протереть ковер, Рой поднимается с кресла и, волоча ноги, бредет к входной двери. Он сначала отводит засов, потом нажимает на собачку стержневого замка и, все еще держа дверь на цепочке, приоткрывает ее.

В щель просовывается нос Фрэнки, а затем появляются и губы.

— Господи, Рой, как ты меня напугал. Открой и впусти меня.

— Снимай башмаки, — требует Рой.

— Чего? Это зачем?

— Они грязные. Снимай, иначе не войдешь.

— Ты что, разыгрываешь меня? Да открывай же и дай мне войти.

— Сначала сними башмаки.

Нос Фрэнки исчезает из щели, и его место занимает глаз, моментально сканирующий все, что оказывается в поле зрения: гостиную, часть столовой самого Роя; глазное яблоко шныряет то вверх то вниз, переводя взор с одного предмета на другой Фрэнки делает шаг назад.

— Ты что, прекратил принимать таблетки?

— Так ты снимаешь свои башмаки или мн снова запирать дверь?

До ушей Роя доносится возня и сопение — это Фрэнки по другую сторону двери стаскивает с себя башмаки. Рой снова хочет засмеяться, но сразу же гонит от себя эту мысль, чувствуя подступающий к горлу ком. Только бы не стошнило. Толь ко не здесь, только бы не на ковер.

Входит Фрэнки, держа в руках башмаки. Носки проношены до дыр. Башмаки за тысячу долларов, а носки за сорок два цента. В другой рук у него пакет с пончиками.

— Завтрак для чемпионов, — говорит он, бросая пакет на кухонный стол.

Внимательно рассматривая все вокруг, он идет через гостиную.

— Ты что-то ищешь? — спрашивает Рой.

— Своего подельника. Ты его не видел?

Рой снова опускается в кресло.

— Ты столько времени ехал для того, чтобы позабавить меня этой шуткой?

— Меня пасут уже пять дней; кое-кто из парней волнуется.

— Я еду путешествовать. Я уезжаю из города.

Фрэнки качает головой.

— На этот раз нет, ты не можешь. Тебе надо быть здесь, потому что мне необходимо видеть, как твой толстый зад продавливает диван.

— У меня дела, — отвечает Рой, поводя плечом.

Все еще держа в руке башмаки, Фрэнки идет через всю комнату, подходит к окну и отдергивает занавеску. Солнечный свет врывается в комнату, яркие прямые лучи словно бьют Роя по лицу. Он вздрагивает и заслоняет глаза пухлой ладонью.

— Что с тобой? — спрашивает Фрэнки. — Ты что, превратился в летучую мышь?

— Что ты так орешь?

— Я говорю нормально. Это тебе кажется, потому что ты уже неделю не слышал нормальной человеческой речи. Так разговаривают все нормальные люди, Рой, все нормальные люди за пределами твоего дома.

— Но ты все равно орешь слишком громко.

Фрэнки испытующе смотрит на своего подельника. Рой тоже испытующе смотрит на Фрэнки.

— Ты принимаешь таблетки? — спрашивает Фрэнки.

— Да пошел ты….

— Ты принимал таблетки?

— Я уже ответил. Послал тебя подальше.

В ответ Фрэнки швыряет свои башмаки на ковер, подметками на ворс. Но они еще не коснулись ковра, они еще не успели замарать его, а Рой уже вскочил со своего кресла. Мыча и стремительно метнувшись на коленях к двери, он хватает башмаки. И вот он уже держит их на весу, подальше от ковра. Осматривает ковер, нет ли на нем грязи или пятен. Его пальцы ощупывают каждое волокно основы, отыскивая сор и грязь.

Фрэнки склоняется к нему. Кладет руку ему на спину. Рой чувствует, что его вот-вот стошнит, прямо здесь, прямо на ковер. И тогда уже ковер вовек не отчистить. Эта мысль срабатывает подобно затычке, перехватывая горло.

— А что случилось с доктором Манкусо? — спрашивает Фрэнки; голос у него тихий. Добрый.

Рой все еще ощущает тошноту. В горле как будто кляп. Он надсадно кашляет и шумно дышит. Фрэнки сидит на полу, держа в руках голову своего подельника. Отбрасывает башмаки в сторону; показывает Рою, что ковер чистый. Заглядывает ему в глаза.

— Все нормально, — говорит он. — Ты в порядке. Скажи, что произошло с доком Манкусо?

Рой делает вдох. Воздух с трудом проходит в легкие.

— С ним финиш, — говорит он, выдыхая.

— Он что, бросил практику?

— Уехал. Уехал из города.

Фрэнки понимающе кивает.

— И далеко он уехал?

— В Чикаго.

Говорить стало легче. И дышать тоже.

— Далековато… А когда?

Рой на секунду задумывается.

— Да уже восемь недель прошло, или около того.

— Господи, Рой… — Фрэнки поднимается на ноги, помогает подняться Рою. Он поддерживает своего грузного подельника, просунув руку ему под мышку, стараясь помочь ему удержать равновесие. — Значит, все это время ты не принимал таблетки?

Этого Рой не может сказать уверенно. Он давно уже перестал считать дни, в которые не принимал таблетки.

— Возможно, месяц…

— Так надо найти нового доктора, только и всего.

Рой качает головой, и она сразу же начинает кружиться.

— Док Манкусо…

— …не единственный на свете. Я знаю, вы с ним понимали друг друга, но что поделаешь, раз он… раз его здесь нет. Мы же не можем… ты не можешь ничего изменить. Ты должен быть в порядке. Ты должен делать то, что положено. А сделать нам надо многое.

— Вот ты и делай, — говорит Рой, отворачиваясь от Фрэнки.

— Мы будем делать. Ведь заправляешь-то всем ты. Правда, сейчас у тебя такой вид, что в это трудно поверить, но в наших делах ты гений. А мы, приятель, работаем вдвоем.

Рой и думать не может о том, чтобы заниматься делами. Единственное, о чем он думает сейчас, так это как бы поскорее оказаться в своем кресле. Усесться в него. Чувствовать себя в безопасности.

Он встает и шаркающей походкой бредет в другой конец комнаты.

— Послушай, — обращается к нему Фрэнки после недолгого раздумья. — Я знаю одного.

— Одного?

— Одного доктора. Он нормальный парень.

— Шарлатан? — спрашивает Рой.

Фрэнки поднимается на ноги и отрицательно качает головой.

— Нет, как раз наоборот. Он знающий док, к тому же честнейший и порядочнейший человек. Это тот самый док, к которому я водил свою маму, когда ее донимали галлюцинации.

— Ноу меня нет галлюцинаций…

— А я и не говорю, что есть. Он психиатр и, как любой психиатр, может прописать тебе необходимые таблетки.

Рою не хочется спорить. Спорить — значит говорить. Говорить — значит выделять слюну. А раз слюну, то значит и желчь. А желчь провоцирует тошноту. Чтобы не спорить, он кивает головой.

— Иди прими душ, — настоятельно советует Фрэнки. — Я тем временем сделаю несколько звонков. Мне нужно кое-что обстряпать.

По пути в ванную Рой оборачивается и видит своего напарника у телефона с трубкой в руке.

— Фрэнки, — обращается к нему Рой.

— Да?

— Хорошенько протри трубку и аппарат, когда закончишь звонить.

— Рой, пойди прими душ.

* * *


Рой сидит в пассажирском кресле в новой спортивной машине Фрэнки, втиснув свое грузное тело в ковшеобразное, обшитое кожей сиденье. Устройства, не входящие в основной комплект и поставляемые за отдельную плату, стоят больше, чем весь «каприс» Роя. Музыка, несущаяся из суперклассной звуковой системы, звучит громко, но терпимо. Мелодии прежних лет. Элла скатирует[4 - Имеется в виду Элла Фитцджеральд; скат — род джазового пения с выпеванием бессмысленного набора слов.] на громкости примерно восемьдесят децибел.

— Секретарша сказала, что не надо будет заполнять много бумаг, — говорит Фрэнки Рою, заезжая на парковку. — Но приехать нам надо за несколько минут до приема.

— Ты назвал ему мое настоящее имя?

— Конечно. Ты это ты, верно?

Четвертый этаж, помещение 412. Клиника доктора Харриса Клейна. В просторной приемной, стены которой выкрашены в белый цвет, Рой заполняет несколько форм. Имя, адрес, чем болел прежде. В графе «род занятий» он пишет «антиквар». Это как бы его фиговый листок. В его доме достаточно безобразных и даже отталкивающих предметов искусства, чтобы подтвердить его принадлежность к этой профессии.

— Хочешь, я пойду с тобой? — спрашивает Фрэнки.

— А ты кто, моя мамаша?

— Я просто спросил. Ладно, посижу здесь. Почитаю журналы.

Когда спустя несколько минут вызывают Роя, он протягивает заполненные формы секретарше и идет по недлинному коридору, обшитому деревянными панелями. Дверь в торце коридора открыта. Он медлит.

— Входите, — доносится голос из комнаты. — Входите, пожалуйста.

Доктор Клейн ждет Роя в кабинете, стоит за изящным письменным столом красного дерева. Доктор Клейн маленького роста, худой. Волосатый. На макушке завитой хохолок; очки, устроившиеся на задранном носу, как птица на насесте. Одет в рубашку и слаксы, без пиджака. На правом запястье «Ролекс». Задний карман слегка оттопырен, там, должно быть, бумажник. Рой принимает решение не залезать к нему в карман и не лишать доктора бумажника. На стенах развешаны дипломы и тарелки вперемежку с семейными фотографиями и причудливыми карикатурами. На полу ковер буро-красного цвета, как будто его вымачивали в вине.

— Как вы относитесь к пятнам? — спрашивает Рой.

Доктор растерялся:

— Простите?

— На ковре. Он такой темный. Так как насчет пятен?

Доктор Клейн улыбается и протягивает Рою руку для пожатия.

— Меня это не сильно волнует, — говорит он. — Мы только иногда едим здесь.

Рой хочет объяснить ему, что дело не только в пище. Причиной пятен может быть что угодно. Побелка для подновления стен. Кровь. Моча. Но он сдерживает себя и молчит. Обменивается рукопожатием с доктором. Садится туда, гуда, по его мнению, он должен сесть.

Доктор Клейн садится напротив Роя и поворачивается в кресле так, чтобы быть лицом к лицу со своим новым пациентом.

— Я рад. Рой, что вы пришли сегодня. Как мне известно, ваш прежний врач-терапевт уехал.

— Не терапевт, — слабым голосом поправляет Рой доктора. — Он был моим психиатром.

— Но по сути это одно и то же, верно?

— Нет. Доктор Манкусо давал мне таблетки. Это главное.

— Понимаю, — говорит доктор Клейн. — Но свои дела вы с ним не обсуждали.

— Что вы имеете в виду?

— Ну… свои проблемы, свои мысли. Чтобы попытаться понять суть ваших проблем.

Рой, вздыхая, опирается на спинку кресла.

— Мой партнер — мой близкий друг Фрэнки — сказал мне, что знает вас; сказал, что я могу прийти к вам и что вы обеспечите меня таблетками, которые мне необходимы. Доктор Манкусо вел меня на дозе в сто пятьдесят миллиграмм анафранила и семьдесят пять миллиграмм золофта. Если вы не можете делать то же самое, то наша никому не нужная встреча закончится, прежде чем по-настоящему начнется.

— Вы сразу переходите к делу, — усмехается Клейн.

— А вы ходите вокруг да около. Так вы дадите мне таблетки или нет?

— Да, — отвечает доктор.

Рой вздыхает с облегчением.

— Тогда не тратьте слов и дайте мне рецепт.

— Послушайте, Рой, обычно я не прописываю лекарств, прежде чем хотя бы немного не поговорю с пациентом.

— И сколько времени на это уходит?

— Вы куда-то спешите?

— Я всегда куда-нибудь спешу.

Сейчас Рой чувствует себя вполне сносно, ковер уже не так сильно волнует его. Он только боится, что его стошнит. Наконец-то. Скоро он получит таблетки, и это поможет.

— Я отниму у вас всего несколько минут. Постараюсь быть лаконичным.

— Отлично, — говорит Рой.

Он усаживается поглубже в кресло. Оно удобное. Мягкое, просторное. Такое, как у него дома.

— Вы собираетесь говорить со мной о моей матери?

— Почему вы так решили? Вам самому хочется говорить о ней?

— Да нет, просто с этого начались наши дела с доктором Манкусо. С разговора о моей матери, моем отце, моих сестрах.

— Вы поддерживаете с ними близкие отношения?

— Они все умерли. Все. Вы в статистической карточке регистрируете меня как человека, имеющего семью и родню, но я говорю вам, что все они уже умерли.

Доктор Клейн заерзал в кресле.

— Это… это совсем не обязательно.

Он кладет на стол тонкую папку, раскрывает ее и пробегает пальцем по полям.

— Здесь сказано, что вы антиквар…

Рой утвердительно кивает.

— … а вам нравится ваша работа?

— В общем, да.

— Дела идут хорошо?

— По-всякому, день на день не приходится.

— Вы знаете, — неторопливо произносит доктор Клейн, вставая с кресла, — я приобрел вот это несколько лет назад на распродаже. Мне сказали, что это Чиппендейл,[5 - Томас Чиппендейл (1718–1779) — известный английский дизайнер мебели] но мне кажется, что меня попросту… как они это называют… кинули. Вы не можете сказать, верно ли…

— Вы знаете, док, мне сейчас не до того. Может, продолжим говорить о том, о чем мы начали?

Клейн снова садится в кресло.

— Отлично, — говорит он; возможно, ответ Роя его смутил. Понять его Рой не может. — Вы женаты?

— Был.

— Как ее звали?

— Хедер.

— И вы… развелись?

— Точно, — отвечает Рой.

— А дети?

Рой пожимает плечами. Доктор повторяет вопрос.

— Возможно, — отвечает Рой.

Клейн вскидывает брови.

— Возможно… Возможно. Это что-то новое.

— Рад бы помочь…

— Возможно означает, что они могут быть ваши, а могут быть и не…?

Рой уже обсуждал это с доктором Манкусо, но этот человек знает, на чем прекратить расспросы.

— «Возможно» в том смысле, что она была в положении, когда ушла от меня. Поэтому возможно, у меня есть ребенок, а возможно, и нет.

— И вы с ними не виделись.

— Я что, непонятно выражаюсь? Да, я с ними не виделся.

Доктор кивает головой. Что-то записывает.

— Вы устали? — спрашивает он.

— Я? А почему вас это заботит?

— Я просто стараюсь получше узнать вас. Чтобы получить хоть какое-то представление…

— А какой в этом смысл, если… Послушайте, док, моя жена ушла от меня утром во вторник, а бракоразводные бумаги пришли ко мне по почте. Все, что я знаю, так это то, что в ту ночь ее сбил междугородний автобус. Все, что я знаю, так это то, что внешних признаков беременности еще не было. Вот и все. Давайте перейдем, наконец, к моему лечению.

Доктор Клейн, кажется, понимает состояние пациента. Он снова опускается в кресло и смотрит в раскрытую перед ним папку.

— Так вы говорите, что у вас обсессивно-компульсивное состояние, сочетаемое с депрессией.

— Поэтому он и вел меня на таблетках. По словам доктора Манкусо, у меня именно это. И именно поэтому анафранил и…

— Знаю, знаю. Просто мне бывает затруднительно поставить пациенту диагноз и выписать необходимые лекарства без подробного и полного…

Рой двигается вместе с креслом вперед; колесики кресла оставляют продольные полосы на черно-красном ворсе ковра. Расстояние между ним и доктором не больше одного фута, глаза глядят в глаза. Он встает. Кладет свои руки на руки доктора и прижимает их к столу. Как будто приколачивает их. Клейн не сопротивляется.

— Я провел всю последнюю неделю своей жизни, сидя в кресле в гостиной своего дома, — говорит Рой (стекла очков доктора запотевают от его тяжелого горячего дыхания), — неотрывно наблюдая за ковром. Не отрывая взгляда от волокон этого распроклятого ковра. Теперь я понимаю, что это ненормально, но ничего не могу с собой поделать. Я не могу, когда нужно, выйти из дома, потому что не знаю, выключил ли я горелки системы отопления. Поэтому я проверяю их и убеждаюсь, что они не горячие, но когда я уже готов переступить порог, то в моей голове внезапно начинает колотиться мысль, ох-хо-хо, а что, если я, проверяя горелки в последний раз, ненароком сдвинул одну из них? И даже если мне все-таки удается переступить порог входной двери, я не могу сделать ни единого шага по ступеням крыльца, потому что не знаю, правильно ли я закрыл входную дверь и закрыл ли все окна. Поэтому я остаюсь в доме, и все идет тем чередом, который я вам описал; при этом я постоянно испытываю страх, что меня стошнит. Да, я постоянно боюсь, что меня стошнит, и нет ничего, что могло бы освободить меня от этого и развязать мне руки. В то же время я думаю о том, что я взрослый, я мужчина в летах и я должен знать, что, черт возьми, происходит в моем сознании, но чем больше я думаю над этим, тем отчетливее сознаю, что мне осталось только одно — разбить вдребезги свою дурацкую голову, но чем сильнее мне хочется разбить вдребезги свою дурацкую голову, тем назойливее становится мысль, что в результате этого станется с моим проклятым ковром.

И так проходят дни. Поэтому, док, дайте мне эти гребаные таблетки, а вместе с ними и возможность нормально жить.

* * *


Рой запивает таблетку глотком содовой. Одна маленькая зеленая таблетка, только и всего. Новое лекарство, сказал доктор Клейн, лекарство нового поколения. «Эффексор» или что-то вроде того. Одной таблетки достаточно, чтобы снять обсессивно-компульсивное расстройство. Новый ингибитор, сказал док. Анафранил не нужен. Золофт не нужен. Роя, впрочем, это не заботит. Он рад принимать что угодно.

— Он просто так дал их тебе? — допытывается Фрэнки. — Прямо в кабинете?

Рой кивает.

— Он сказал, что аптека должна их предварительно заказать, а на это, по его словам, потребуется несколько дней. Он дал мне недельную дозу.

— Да ты что?

— Сказал, чтобы я пришел снова, — говорит Рой. — Поговорить. Хорошего, черт возьми, ты присоветовал мне доктора.

— А что, он нормальный парень.

— Только неуемный болтун, рад говорить целый час.

Фрэнки заезжает на парковку небольшого магазина, работающего круглосуточно.

— В городе есть и другие врачи.

— Другие врачи заставят меня беседовать с ними два часа. Черт с ним, раз начал с этим, с ним и буду продолжать.

Уже в торговом зале магазина Рой чувствует, что лекарство начинает работать внутри его тела. Хотя он и знает, что почувствовать это невозможно. Но ему наплевать. Он уже в течение десяти минут не думает о комке, стоящем у него в горле. Да и ковров в магазине нет, так что не о чем беспокоиться. Протертый линолеум. Грязный. Это слегка выводит его из равновесия. Лучше подумать о чем-нибудь другом.

Фрэнки вышагивает вдоль стеллажей, укладывая в тележку все самое худшее из того, что производит индустрия питания. Чипсы. Пончики. Все, что в свое время должно убить его, но, по всей вероятности, не убьет. Для Роя остается загадкой, как Фрэнки умудряется при этом оставаться таким тощим. Особо, впрочем, это его не заботит, так же как и то, что Фрэнки не следит за собой. Фрэнки относится к еде так же, как к деньгам: еда существует для того, чтобы ее есть, так из-за чего волноваться?

Отобрав покупки, они подходят к кассе. Позади прилавка установлена витрина с лотерейными билетами, перечнем игр и номерами билетов, выигравших накануне.

— Дайте мне один билет с пятью цифрами, — говорит Рой. Он протягивает доллар и зачеркивает на билете цифры, выигравшие накануне.

— Я хочу поучаствовать с этим билетом в розыгрыше двадцать первого числа.

— Сэр, — говорит продавец, рассматривая билет, — шансы выигрыша в лотерею по билету с теми же цифрами в том же месяце, тем более с цифрами, которые только что выиграли, ничтожны.

— Вы что, мой финансовый советник?

— Нет, сэр…

— А-а, вы, наверное, моя мама?

— Нет, сэр…

— Нет, сэр, вы не то и не другое. Поэтому берите доллар и дайте мне лотерейный билет, а заодно наведите чистоту в своем киоске, пока я не подал на вас жалобу в службу санитарного контроля.

Рой не может понять, что творится сейчас в сфере обслуживания.

* * *


Они снова в машине; едут в прачечную самообслуживания, и Фрэнки заводит прежний разговор.

— Я опять говорил с Саифом, и он по-прежнему настаивает на встрече.

— Кто?

— Саиф, — отвечает Фрэнки. — Саиф — это тот самый парень из порта.

— А он кто, араб?

— Вроде того. А может, он из Турции.

Рой изучает лотерейный билет, мнет его в руке. Соскребает дату, мусолит бумагу в том месте, где пропечатана первая цифра; билет уже выглядит так, как будто участвовал в розыгрыше 20-го, а не 21-го числа. Он кладет его на коврик пола, ставит на него ногу. Пачкает его. Билет принимает нужный, по его мнению, вид.

— И он интересуется…

— Искусством. Подделками. Он хочет кое-что выгрузить.

— И что нам об этом известно? — спрашивает Рой.

— Так давай для начала встретимся с этим парнем.

— Для чего?

— Встретимся и узнаем все подробно, — Фрэнки с хрустом раздирает пакет, выгребает из него полную горсть картофельных чипсов и отправляет в рот. — Господи, Рой, да ты превратился в лежачий камень.

Прачечная самообслуживания на противоположной стороне улицы. Рой выпрямляет спину и разглаживает на груди рубашку. Заталкивает лотерейный билет обратно в карман.

— Ладно, поговорим об этом потом.

— Всегда потом…

— Давай-ка провернем одно дело, — говорит Рой. — Соберись.

— Ты можешь хотя бы пообещать встретиться с ним, но уж наверняка?

Рой понимает, что легче согласиться. Всего одна секунда — и больше никаких разговоров. Так обычно бывает с Фрэнки. И это заставляет Роя проявлять еще большую твердость, но сейчас появилось дело, и его надо провернуть.

— Возможно, так и будет. Высади меня на углу.

Фрэнки припарковывается, и Рой выходит из машины. Он раздумывает, не надеть ли галстук, но решает, что не стоит. Воротник белый, но уже не очень. Тут уж ничего не поделаешь. Фрэнки открывает багажник, и Рой вытаскивает из него узел с одеждой. Все вещи чистые, но им следует быть еще чище. Так или иначе, сегодня стирка.

Солнце садится, и его лучи светят Рою прямо в лицо. А ведь обещали, что эта неделя будет прохладной. Жару Рой не любит. Он не любит потеть. И даже не из-за своего состояния. Может быть, помогла таблетка, но сегодня это чувствуется не так сильно.

В прачечной крылья огромных вентиляторов месят воздух, чуть-чуть охлаждая его и делая присутствие в помещении хотя бы терпимым. Помещение маленькое, в нем всего около двадцати стиральных машин и с десяток громадных сушилок. Но и клиентов, однако, не так много.

Чернокожий мужчина, наверняка холостяк, сидит перед стиральной машиной, читая журнал. Это не то, что нужно Рою.

Смеющаяся парочка; прижались друг к другу лбами и щекочут друг друга носами. Целуются. Нет, это тоже не то, что нужно Рою.

В дальнем конце прохода женщина средних лет сортирует белье: белое в одну кучу, цветное — в другую. В ее руках мелькают мужские сорочки, женские блузки, груда детских рубашек и трусиков. У нее есть дети. На ней минимум ювелирных украшений, но на расстоянии, их разделяющем, кажется, что драгоценностей на ней достаточно. Одежда, приготовленная для стирки, без сомнения с распродаж или со стеллажей уцененных товаров, однако подобрана вдумчиво и со вкусом.

Женщина — крашеная блондинка. Брови остались черными. Пожалуй, это то, что нужно Рою. Итак, она.

Рой медленно, с достоинством, движется по проходу, рассматривая стиральные машины, выбирая самые подходящие. Он тяжело дышит, но напевает при этом что-то веселенькое. Машина, соседняя с той, в которой женщина стирает детские вещи, свободна.

— Здесь занято? — спрашивает Рой.

— Нет, — отвечает женщина.

У нее низкий скрипучий голос. Любит покричать, решает про себя Рой.

— Я хотел спросить, вам эти машины не понадобятся? У вас ведь столько белья.

Она улыбается, и ее лицо сразу молодеет на несколько лет.

— Что вы, разве это много, — говорит она. — Вы бы видели, какая у меня стирка после бейсбольных тренировок.

— У вас дети?

— Трое мальчиков и две девочки.

Видно, что она сама не своя поговорить, а поговорить Рой умеет. Люди в годах любят поговорить.

— В доме, где мы живем, есть прачечная, но она сломана, поэтому я отвезла их в школу и примчалась сюда, чтобы управиться со стиркой до того, когда надо будет забирать их домой.

— Задача не из легких, но дети — это благословение Господне. Я сам из многодетной семьи. Семь братьев и сестер. И до сих пор мы стараемся поддерживать родственные отношения. Куда нас только не забрасывала судьба… подчас мы и не знали, когда удастся снова поесть, но…

— Но у вас была вера, — заканчивает она начатую им фразу.

— Это правда. Сейчас мы снова вместе. Воссоединение семьи, если можно так сказать. Уикенд здесь, уикенд там — для меня нет на свете ближе людей, чем мои братья и сестры. Между нами существуют особые связи, вам-то это понятно.

Женщина улыбается, Рой начинает сортировать белье для стирки, раскладывая по отдельности рубашки, брюки, широкие трусы. Он пока не собирается класть их в машину. Может, ему это и не потребуется. Все в порядке. Она подходит для трюка.

— У вас есть дети? — спрашивает женщина; Рой чувствует, что она уже на крючке.

— Нет, — отвечает он. — Мы… старались, но… мы думали взять из приюта…

Женщина понимающе кивает. Замолкает. Протягивает к нему руку и гладит его по руке. Ей неловко от того, что ее вопрос так опечалил собеседника. Она не собирается углубляться в эту тему. Рой смиренно улыбается и снова начинает возиться с бельем. Когда он нагибается, чтобы взять из кучи сорочку, его правая рука проворно ныряет в карман. Движение молниеносное, едва уловимое. Лотерейный билет, планируя, падает на пол. Женщина ничего не замечает. Пока.

Рой забрасывает белое белье в машину и закрывает крышку. Вот он уже роется в карманах, собирая мелочь. В руке у него несколько двадцатипятицентовых монет, но его пальцы путаются в рубашке, которую он держит в руке; одна из монет падает на пол и, подкатившись к ногам женщины, натыкается на подошву ее сандалии.

— Одна сбежала, — улыбается Рой, женщина тоже улыбается. И наклоняется, чтобы поднять упавший четвертак; у Роя сейчас такой вид, будто билет обронила она. Он думает, что она просто бросила его на пол, где ему самое место.

Но она наклоняется, сгибая спину. Левой рукой подбирает четвертак, а правой билет.

— Мне кажется, это тоже вы обронили, — говорит она, распрямляясь.

Рой смотрит на билет, стараясь показать, что изучает его с величайшим вниманием. Качает головой.

— Нет. Я не играю в лотереи.

— Я тоже не играю, — говорит женщина. — Однажды, правда, сыграла, но… мой муж заставил меня прекратить это.

— А ведь здесь возможны как потери, так и приобретения.

— Возможны…

Но она так не думает. Не оглядывается вокруг себя. Рой отводит от нее взгляд.

— Но, вообще-то, я сомневаюсь. В таких местах, как это… люди приходят, люди уходят, они роняют и бросают разные вещи. А какая на нем дата?

— Похоже, второе число. Вчерашний розыгрыш.

Рой оглядывается вокруг. Парочка в углу все еще милуется, прижавшись лицами. Чернокожий уже ушел. Только какой-то тип сидит у двери, уткнувшись в газету. Рой ждет, когда нужная мысль сама придет в голову женщины. Надо дать ей время.

Не прошло и десяти секунд, как случилось то, что требовалось.

— Надо проверить, а вдруг он выиграл, — говорит она.

— Выиграл? А, это же лотерея, и надо проверить, совпали ли цифры, — Рой сделал вид, что обдумывает, как это сделать, будто на самом деле у него есть куча более важных дел, чем это. — А знаете, получится весьма забавно. Мы можем поделить пополам. Ведь даже если три или четыре цифры совпадут, мы можем вернуться домой с парой сотен баксов в кармане.

Женщина уже стала дичью, и оба они уже загорелись, неожиданно объединенные общим делом. Она не колеблясь оставила стиральную машину и, крепко зажав в руке билет, отправилась на поиски газеты. То, что она не выпускает билет из рук, радует Роя. Это всегда срабатывает лучше, если билет находится при них. Он как бы становится их собственностью. Найдены деньги, но это их: деньги. Он видит, как она подходит к мужчине, сидящему в углу со вчерашней газетой, и просит дать ей на минутку газету. Фрэнки — сама учтивость, но он не может удержаться от того, чтобы подмигнуть Рою, когда женщина, взяв газету, поворачивается и идет назад к стиральным машинам.

— В какой это может быть рубрике? — спрашивает она.

— Я не знаю, — отвечает Рой, поднимая голову и отрываясь от белья. — Я живу не в этом городе, поэтому…

Но она и сама достаточно быстро сориентировалась в газете. Рубрика Б, 2-я страница, вчерашние выигрышные цифры. Женщина кладет билет на страницу и начинает сравнивать цифры. На это требуется совсем немного времени.

— Господи, — восклицает Рой. — Бог ты мой… пять цифр из шести. Господи, еще бы чуть-чуть, а? Несколько дней…

Рот женщины открывается, потом закрывается. Она начинает говорить едва слышным голосом; что она говорит, поначалу и не разобрать.

— Так… они совпали. Пять цифр, они… все-таки совпали…

Рой сжимает губы.

— Скверно. Хотя встретить вас — это уже радость….

Женщина хватает его за руку. Сильно сжимает ее.

— Пять из шести. Не так уж плохо, это…

Женщина водит пальцем по газете. Размер выигрыша указан под выигрышными цифрами. Пять из шести — четко и ясно указано: выигрыш девяносто восемь тысяч долларов. Женщина проверяет цифры снова и снова, а Рой, разыгрывая неверие, подливает масла в огонь.

— Да нет, нет, — бормочет он, перемежая слова шумными вздохами. — Да нет же, господи, нет.

Он трет ладонью лоб, затем довольно сильно хлопает себя по нему. Потом еще раз, кожа от ударов краснеет.

— Господи, да быть этого не может….

— Постойте, постойте, — протестующе восклицает женщина. — Вы что, не понимаете, мы же выиграли. Мы выиграли. Смотрите сюда. Видите, стотысячный джекпот, смотрите же сюда!

— Да, черт… но…

— Стоп-стоп, сэр… видите, в газете сказано, что мы выиграли, — она переходит на полушепот и оглядывается вокруг. Дрожащие пальцы почти порвали билет пополам. Это ее билет, ее многотысячный выигрыш. Все прочь. — Вы не понимаете…

— Нет, — говорит Рой твердо, но тоже полушепотом, — это вы не понимаете. Я… я не… я вообще случайно оказался здесь.

— В прачечной?

— Да нет, в этом городе. В этом штате. Я… о господи, мне просто повезло. Я должен был быть в Канзас-Сити. Я должен был быть на собрании представителей фирм, занимающихся кровельными работами, и я… Моя жена думает, что я на собрании кровельщиков.

— Ваша жена…

— В Канзас-Сити. А я совсем не там, я… Проклятие, ведь у меня здесь есть женщина. В городе. И если я…

— Понимаю, — говорит она.

— Если я заявлюсь домой с пятьюдесятью штуками, это здорово, вы согласны? Но ведь это не та сумма, появление которой в моем кармане можно объяснить тем, что я будто бы посидел пару часиков с ребятами за картами. — Рой трет глаза и снова хлопает себя ладонью по лбу. — Ну разве это неверно говорят, что удача слепа? Это точно, удача слепа.

Она молча и пристально смотрит на него. Рой не хочет брать на себя заключительную часть этого спектакля, да и должен ли он это делать? Он предпочитает подождать, пока у них созреет план.

Тогда это будет их идея. Их билет. Их деньги. Все будет их, и ничего не будет его. Такой подход ему нравится.

— Господи, леди, мне нужны деньги, но мне не нужен развод, — и, подождав секунду, добавляет: — Берите их себе. У вас пятеро детей, и вы найдете лучшее применение этим деньгам.

Она и слышать об этом не хочет.

— Мы договорились разделить их. Мы, в конце концов, можем что-нибудь придумать. Я могу выслать вам вашу половину, как только обналичу чек…

— Ну хорошо, а когда деньги придут, думаете, она не спросит, где я добыл их. Моя жена отнюдь не из робкого десятка — она разбирается в банковских делах, понимаете? Нет и еще раз нет, я должен прийти домой с деньгами, выигранными в покер, на бегах, ну, в общем, вы понимаете, что я имею в виду. Если денег будет слишком много, то она вцепится в меня, как… да, ох уж она в меня вцепится.

Рой дает ей возможность глубже вникнуть в ситуацию. Дает ей на это время. Горшок, на который смотришь, никогда не закипит, то же самое бывает, когда ожидаешь от кого-то решительного шага. Надо передать ей инициативу. Он снова трет глаза, поднимает голову и смотрит вверх. Керамические плитки, которыми выстлан потолок, мутные, в грязных разводах. Он опускает глаза.

— Пожалуй, у меня есть идея, — говорит женщина, глядя в сторону.

Рой берет ее руку, сжимает и накрывает своими широкими ладонями.

— Ну что ж, — мягко и проникновенно произносит он. — Поделитесь со мной своими планами.

* * *


Она выходит из дверей банка с маленькой черной сумочкой, которую дал ей Рой. Он сказал, что кладет в нее предметы гигиены, когда отправляется в поездки. На ее глазах он вынул оттуда зубные щетки, расчески, зубной эликсир, и она пошла с ней в банк.

А теперь она держит ее перед собой, прижав к груди, словно новорожденное дитя. Взгляд мечется из стороны в сторону, когда она пересекает парковку, руки плотно сплелись вокруг прижатой к груди сумочки. Рой ждет ее возле многоместного автомобиля, облокотившись на тронутый ржавчиной багажник. Он думает, что автомобили такой марки уже не выпускают.

— Вы знаете, я чувствую себя ужасно, — говорит она, подходя к нему. — Здесь не все.

— Здесь более чем достаточно, — успокаивает ее Рой. — Я боюсь и с этим погореть. Ваш план отличный, просто превосходный. Не знаю, как вас и благодарить.

— Я, поймите… мне очень жаль, что здесь не все, — твердит она. — Но это все, что было на моем счете. Мне казалось, что там около семи тысяч, но в прошлом месяце мы оплатили ремонт машины, так что осталось шесть с чем-то.

— Прекрасно, — успокаивает ее Рой. — Моя жена… она не узнает, я ведь могу сказать ей, что выиграл их в покер, и… Вот дьявольщина, я ведь завязал со всеми этими делами; вчера вечером я принял твердое решение, а сейчас, о господи, я чувствую себя мошенником…

— Да что вы, — успокаивает его женщина, — никакой вы не мошенник. Мы все… каждый ошибается по-своему.

— Ошибается, да…

— Мне так жаль, что я могу дать вам так немного денег. Давайте я вышлю вам позже.

Рой качает головой и, открыв дверцу машины, жестом приглашает женщину садиться. Она садится. Рой, поддерживая ее под локоток, помогает усесться в кресло.

— Благословенно ваше сердце, — говорит он, — и это самое ценное. Когда получите деньги по билету, купите игрушек вашим сорванцам.

Она смотрит на Роя. Лучи солнца бьют ей прямо в лицо. Глаза сужаются в щелки, стараясь укрыться от слепящего света.

— Может быть, вас хотя бы подбросить до…

— Не надо, — отвечает Рой. — Пройдусь, а потом возьму такси. Мне нужно все обдумать. Все, что я сделал. А вы поезжайте. Поезжайте домой.

Женщина захлопывает дверцу и заводит мотор. Из выхлопной трубы вырывается клуб дыма. Да, ее машине вновь и безотлагательно требуется ремонт. Рой отходит назад и не переставая машет рукой, пока она выруливает с парковки и выезжает на улицу.

В горле у него неприятные опущения. Рой думает о таблетках. Следит за полетом птиц.

Двумя минутами позже на парковку въезжает машина Фрэнки, музыкальная система работает на пределе мощности, стекла пульсируют в ритме басовых. А Фрэнки счастлив, думает Рой. Все-таки новые деньги, а значит, и потратить на себя он сможет немного больше. Фрэнки распахивает дверцу, приглашая Роя садиться, и громкие звуки музыки, вырвавшись из салона, разносятся по всей парковке, заполняя чуть шевелящийся под ветром воздух.

— Да выключи ты ее, — кричит Рой.

— Что?

— Выключи, тебе говорят, эту проклятую музыку, иначе я не сяду.

Фрэнки уменьшает громкость стереосистемы настолько, что музыки почти не слышно, и Рой бросает сумочку на колени подельника. Фрэнки раскрывает ее, там деньги, хрустящие стодолларовые купюры.

— Свеженькие, только что из банка, — говорит он, сгибая большим пальцем край пачки; купюры с шуршанием распрямляются. — Как я люблю их. Сколько здесь?

— Что-то между шестью и семью. Точно она не сказала. — Рой садится в машину, закрывает дверцу, пристегивается. — Давай считать, что здесь шесть тысяч, чтобы облегчить расчеты.

— Жадная сучка, — бормочет Фрэнки, запуская двигатель. Машина стремглав срывается с места, проносится по парковке, выскакивает на улицу. Улыбка сходит с его лица, а вместо нее появляется кислое выражение. Шесть тысяч… для Фрэнки этого не достаточно. Рой чувствует, что в такой день, как сегодня, и двадцать шесть тысяч нельзя было бы считать хорошей добычей.

— Это все, что у нее было, — говорит Рой. — Это ее сбережения.

— Ерунда!

— Ерунда то, что ты мелешь; поверь, это все деньги, которые у нее были. Я-то знаю.

— Пусть так, но шесть штук это не плата за стотысячный выигрыш, так? Он слишком легко ей достался.

— Какие сто тысяч? Подумай, что говоришь.

— Так все выглядело… шесть штук за сто штук, какая-то непонятная пропорция. Я не шибко силен в математике, но эта чертова пропорция не осчастливила ни меня, ни тебя.

— Фрэнки, — говорит Рой, раздельно и четко произнося каждое слово, — никаких ста тысяч не было.

— Я знаю, но она-то этого не знает. Жадная сучка.

Рой снимает с подставки теплую банку с содовой. Алюминий даже на ощупь горячий, и жидкость внутри наверняка без газа, да и протухла. Но он пьет и пьет, смывая желчь, скопившуюся во рту. Он смывает желчь, и она вместе с водой растекается по горлу. Его может стошнить прямо здесь, в грязной машине Фрэнки, но он надеется, что этого не произойдет. Он снова присасывается к банке, а затем тянется к банке, из которой пил Фрэнки, допивает остатки. Жжение во рту и в горле уже не такое сильное. Вкус желчи во рту все еще ощущается. Но питье смывает его. Сейчас все нормально. Все нормально. Все неприятные ощущения будут смыты.




Восемь


На этот раз доктор Клейн не заставляет его ждать. Его приглашают пройти в кабинет сразу же, как только он приехал, и уже не объясняют, за какой дверью в обшитом панелями коридоре находится врач. Всю эту неделю он принимает новое лекарство и чувствует себя лучше. Не настолько лучше, чтобы считать себя вылечившимся, а лучше в смысле не так плохо. Улучшение проявляется в том, что для выхода из дома ему теперь требуется двадцать минут, а не шестьдесят, как раньше. Это пока все, что он может сказать.

— Какие-нибудь побочные эффекты? — спрашивает доктор.

Рой пожимает плечами.

— Некоторая сухость во рту.

— Так обычно и бывает. Вы можете не ограничивать себя в потреблении фруктовых соков, возможно, сухость уменьшится.

Рой кивает головой. Он не много пьет сейчас, да и то только содовую.

— Но, вы знаете, в принципе все нормально. Правда, не так, как было, когда я принимал таблетки доктора Манкусо. Я не чувствую себя таким… заторможенным. Понимаете? Я имею в виду, что меня это не беспокоит; анафранил — это хорошее средство, но..

— Но иногда он притупляет чувства и ощущения. Вы заметили?

— Заметил.

— Анафранил это более старое средство, производимое в Швейцарии и содержащееся в каталоге Швейцарского общества химических отраслей, — поясняет доктор Клейн. — По составу лекарство, которое я прописал вам, более сильный ингибитор, но он действует иначе… — Внезапно он умолкает. Отклоняется назад, очки съезжают на самый кончик носа. — Но вы-то, конечно же, пришли ко мне не затем, чтобы обсуждать химический состав препаратов.

— Надеюсь, что так, — смеется Рой.

— Тогда поговорим.

— Поговорим… — соглашается Рой и замолкает, подыскивая нужные слова. — А о чем?

— Да обо всем. О чем хотите. Есть что-либо, что гнетет вас?

— Каким образом?

Клейн откладывает в сторону папку с историей болезни Роя и, сцепив пальцы, кладет руки перед собой на стол.

— Что-то такое, что вы хотели бы прогнать вон из сердца; что-то такое, о чем вы хотели бы рассказать кому-то, неважно кому. Вот такого слушателя вы и видите сейчас перед собой. Рассказывайте мне о своих делах.

На какое-то мгновение Роя охватывает желание рассказать о той женщине из прачечной. Он хочет рассказать Клейну, на что он живет, как добывает деньги. Он хочет изложить все по порядку, раскрыться, поведать ему все и начать все сначала.

Он хочет описать ему ту женщину из прачечной. Не упуская никаких деталей и подробностей. Дешевые колечки, разваливающуюся машину, убогую жизнь. Обесцвеченные волосы, дряблую кону, потухший взгляд. Те шесть тысяч долларов, которых она лишилась, были сняты со счета до последнего цента. Три штуки из этих шести сейчас в его доме и покоятся в чреве керамической лошади, до отказа набитом деньгами. А под сиденьем в его машине спрятана половина такой суммы. Он хочет рассказать о способах выманивания денег, о каждом трюке, который ему известен, и посвятить доктора во все мошеннические таинства игр, какие он пожелает узнать. Он хочет рассказать Клейну обо всем, что умеет делать, и обо всем, что делает.

— Да я ни о чем таком и не думаю, — говорит Рой, отмечая про себя, что ковер по-прежнему очень темный.

Клейн замолкает. Ждет. Рой поводит плечами.

— Ну, если взглянуть… — наконец решается доктор. — В прошлый раз мы немного поговорили о вашей бывшей жене.

— Мы говорили?

— Ну, в основном-то говорил я. Вам это было не особенно интересно, если я правильно понял, но мне кажется, что сегодня, раз уж вы чувствуете себя… чуть получше… то, может, мы немного об этом поговорим.

— Да не знаю, — отвечает Рой. — Я думал, мы просто поговорим… так, ни о чем, понимаете? О спорте, например, а потом вы дадите мне еще одну упаковку.

— Конечно, мы так и сделаем. Не сомневайтесь. Просто представьте себе кое-что. Встретились два приятеля; вот они сидят за столом, «слушай, а как эти деляги, а эти кидалы, а эти щенки… да… ну, а как твоя-то жизнь, как твоя бывшая жена..

Рой не может сдержать улыбку; Клейн знает, как подобрать ключ к нему. Этот парень ему почти нравится.

— Так вы хотите узнать о Хедер? — спрашивает Рой.

— Если вы готовы поговорить об этом.

— Конечно готов, но боюсь, это будет не очень интересно.

— Выслушивать скучные истории — это моя профессиональная обязанность.

— Ну что ж, — соглашается Рой. — Я расскажу вам о Хедер.

* * *


Когда они встретились, ей было девятнадцать; девятнадцать, и она уже хорошо знала цену своему телу. Она ходила так, как будто на ходу исполняла танец живота, а, когда занималась любовью, двигалась, как гимнастка. В Хедер, казалось, не было ничего жесткого, негибкого. Настроение ее менялось легко и быстро: радость переходила в волнение, волнение в озлобление и так далее. Когда она бывала нужна, ее не оказывалось рядом, и оказывалась рядом, когда ее присутствие было излишним. Она всегда пребывала почти на грани общепринятого и всегда присматривалась к чему-то. Но ее никогда не удавалось заарканить или застать врасплох.

Заарканил ее Рой. За восемь месяцев до этого его с треском выгнали из армии, что подтверждали постоянно хранившиеся в кармане документы. Никто конкретно в этом не виноват, а вместе с тем все виноваты. В те дни он часто дрался. Много пил. О многих своих драках он уже позабыл. Клуб, в который он забрел в тот вечер, имел скандальную репутацию. До этого Рой там не бывал. А после тем более.

Она танцевала в толпе мужчин, и ее белые, до самой талии волосы подпрыгивали вместе с телом в такт музыке. Попку туго обтягивали кожаные брючки, распашонка на бретельках, снизу отороченная бахромой, прикрывала маленькие крепкие груди. В центре внимания посетителей обычно был левый угол танцевального помоста, она это знала. И выставляла там себя напоказ. Позже, когда они начали встречаться, Рой узнал, что она, перед тем как выйти на танцевальный помост, массировала свои соски. Ей надо было, чтобы они выпирали, как бы объявляя о ее присутствии. Вот такой была Хедер.

В тот вечер Рой был с приятелем. Раньше они жили по соседству. Рой хандрил, и ему необходимо было выйти на люди. Но спутник его был чем-то опечален и поэтому все время молчал. Он даже всплакнул, когда пил пиво, и затем захотел уйти. А Рой, увидев в баре Хедер, предложил ей выпить. Они выпили по коктейлю, потом стали говорить и смеяться. Он положил руку на ее попку, и она ее не сбросила. Чуть погодя другой мужчина, ее знакомый, вошел в бар и потащил ее танцевать. Рой не возражал. Рой мог и подождать.

Он просидел в баре, наверное, час, терпеливо ожидая, когда толпа рассосется, когда закончатся песни. Он ждал, когда Хедер выберется из круга мужчин и вернется в бар. Но звучала новая песня, и танцы продолжались. Все больше мужчин дрыгали ногами, прыгая по танцевальному помосту. Вот и Хедер. Пять мужчин толкутся вокруг нее. Прижимаются к ней, тискают ее. Рой почувствовал, как кровь тяжелой волной приливает к голове; затылку стало жарко, а в глазах замелькали яркие вспышки. То же самое ему случалось испытывать и прежде… как раз перед тем, как его комиссовали.

Он взошел на танцевальный помост. Похлопал одного из танцующих парней по плечу. „Может, хватит?“ — закричал он, стараясь перекричать музыку. Парень даже не обернулся. „Может, хватит?“ — снова заорал Рой. На этот раз чья-то пятерня плашмя шлепнулась на его лицо, растопыренные пальцы сжали щеки и стиснули нос. И его оттолкнули, оттолкнули прочь.

Жар в голове стал еще сильнее, под волосами нестерпимо давило, как будто кто-то, сидящий там, рвался наружу. Он предпринял попытку, еще одну попытку протиснуться в круг, но сплетенные тела танцующих выталкивали его. Он мог лишь видеть танцующую в центре круга девушку. Ее волосы, ее груди, ее смеющиеся губы.

Когда он снова попытался остановить танцующих, какой-то тощий рыжий парень, не старше Роя, отступил назад и сильно толкнул его в грудь.

— Чего тебе от нее надо? — пронзительно закричал он. — Не видишь, она с нами.

Что именно случилось дальше, Рой точно не помнит. Всякий раз, когда он рассказывает об этом, в его памяти всплывают дополнительные подробности. Получается что-то вроде коллажа, в который время от времени добавляются новые элементы.

Он ухватил парня за запястье, заломил его руку назад, согнул и переломил пополам. Кость, проткнув кожу, вышла наружу. Ночной клуб огласился пронзительными криками, перекрывшими визг и грохот музыки. Давящая боль в голове Роя стала сильнее; казалось, голова увеличилась в размерах. Рука, которую он все еще сжимал в своей, плечо под его ладонями… Рой опустился на одно колено, напрягся, отклонился назад и… нанес удар, звук которого походил на шлепок веслом по воде. И еще один парень с криком свалился на пол. Во время армейской службы Рой выделялся на занятиях по рукопашному бою.

Через две минуты круг танцующих рассеялся. На танцевальном помосте остались Хедер и Рой. И теперь он снова мог видеть то, что делалось в клубе. Пятеро парней, корчась и крича от боли, лежали на полу.

Хедер не знала, что именно на нее подействовало, но она влюбилась.

Через две недели они съехались и стали жить вместе, а спустя месяц после этого поженились. Пятиминутная церемония, выполненная нотариусом, работавшим в экспедиторском агентстве. Работы у Роя не было, а когда ему случалось находить какое-то место, он обычно быстро его терял. Хедер это не заботило. Она любила секс, и ей нравилось, что теперь у нее есть место, куда можно прийти как домой. Они жили в съемной комнате развалившегося фермерского дома, но это было их жилище. Здесь она могла кричать, если ей хотелось. Здесь она могла ходить в чем угодно. Рой любил ее независимо ни от чего. Ей все еще было девятнадцать.

В двадцать она забеременела. В течение двух месяцев ничего не говорила об этом Рою, а потом все пошло наперекосяк. Хедер несколько ночей не ночевала дома, и Рой все вечера, не вылезая из машины, колесил по улицам. Он искал девушек, похожих на Хедер. Избивал их дружков. Перед глазами опять мелькали яркие цветные вспышки. Обходил все ближайшие бары. Шел против движения, заглядывая в каждую машину. Рой ударил Хедер, когда она сказала ему о беременности. Ударил, когда она сказала ему о том, что скрывала свое положение. Прежде он никогда не поднимал руку на женщину, и никогда после. Он бил ее по плечам, по ногам, по лицу. Старался не ударить по животу, хотя перед глазами снова мелькали яркие всполохи, а голова, казалось, вот-вот разорвется на части. Неделями она ходила в синяках, неделями она плакала и стонала, а потом пропала.

Когда она ушла, то была на пятом месяце. Как раз тогда, когда проявились внешние признаки беременности — небольшой животик стал заметно выдаваться на ее гибком теле. Рой не пытался разыскать ее. Он знал, что это бессмысленно. Она ушла от него не из-за побоев. Она ушла от него не из-за ребенка. Она злила потому, что она была Хедер, а он был Роем, а они никогда не должны были быть Хедер и Роем. Через месяц от нее пришли по почте бумаги, которые Рой подписал, не читая. И этой подписью он словно бы стер ее из своей памяти. Он прожил в их доме еще три недели, а когда съехал, то почувствовал, насколько свежим стал воздух. До этого шли дожди, а сейчас они закончились.

* * *


— А вы думаете о ней? — спрашивает Клейн, выслушав рассказ Роя.

— Скорее всего нет, — отвечает тот.

— Ни о том, что произошло, ни о том, что могло произойти?

— А какой в этом смысл? Мне надо было многое сделать в жизни, так что я не мог постоянно думать об этой давней истории.

Доктор скребет подбородок.

— А о ребенке?

— А был ли ребенок…

— А если ребенок все-таки есть, — прерывает его Клейн. — Вы об этом не думаете?

Рой некоторое время молчит.

— Думаю. Иногда. Просто так… не о Хедер, понимаете, это… Вы как бы оставили там часть себя. А вдруг где-то там бегает Рой-младший? А вдруг он похож на меня? Вот какие дела.

Клейн понимающе кивает.

— Ему должно быть сколько… пятнадцать?

— Четырнадцать, а может пятнадцать… да.

— Вот-вот станет настоящим мужчиной.

— Надеюсь.

Мягкое сиденье кресла становится неудобным. Роя передергивает, он поеживается.

— А в чем, собственно, дело?

— Вы ведь рассказывали, помните? И дело ни в чем, если вы так считаете.

— Да нет, — произносит Рой после недолгой паузы. — Если, конечно…

— Да?

— Я не знаю. Иногда мне кажется, что, наверное, хорошо было бы знать, что где-то есть ребенок. Не для того, чтобы видеть их, или зачем-то еще, или вмешиваться в их жизнь, — нет, просто чтобы я знал. Как вы думаете, есть в этом смысл?

— Конечно. Конечно. Видите ли, Рой, в том, что мужчина звонит своей бывшей жене, просто чтобы поприветствовать ее, в этом нет ничего плохого. Даже если у них… были такие проблемы, как у вас. Так было всегда.

Рой не может думать об этом. Он пытается представить, как он звонит Хедер, снимает трубку. И тут желчь подкатывает к горлу. Поднимается выше, жжет.

— Нет… я, пожалуй… это не для меня. Никому это не нужно. А уж ребенку от этого никакой пользы.

— Не всегда нужно думать о том, чтобы извлечь пользу, — возразил Клейн.

— Вы хороший парень, док.

Доктор Клейн встает, выходит из-за стола, открывает ящик, в котором хранятся папки с историями болезней пациентов.

— Мы обсудим это поподробнее в следующий раз, если захотите, — говорит он и вынимает пузырек с пилюлями для Роя. Бросает пузырек через всю комнату. Рой, поймав пузырек на лету, прячет его в карман. — Это месячная доза, но я все-таки хочу видеть вас у себя каждую неделю. Вы согласны?

— Чтобы ворошить грязное белье да чесать языки?

— Так, как мы делали сегодня.

— Хорошо, — соглашается Рой. — Я буду приходить.

* * *


Спустя три недели Рой присматривается к тому, как Фрэнки готовит аферу на манер той, что описана в фильме „Испанский узник“, и прокрученную ими уже в трех городах. Лохом, которого предполагалось развести на бабки, был выбран некий Джон, владелец химчистки, готовый вложить три штуки в надежде на то, что его деньги помогут младшей сестре Фрэнки, пребывающей в Румынии, привезти в Америку семейное достояние. Этот Джон был седовласым болтуном, однако все еще хорохорился на профессиональных сборищах.

На этот раз Рой не участвует, он, правда, помог заманить в дело парня, но после этого держится в стороне. Время отдохнуть. Три последние недели были особо продуктивными, возможно, самыми продуктивными в прошедшем году. Ничего серьезного, ни одной долговременной операции, а только быстрые аферы, прокручиваемые со сногсшибательной скоростью. В последние дни он стал более энергичным и сам это чувствует. Вчера он надел брюки, которые давно не носил, и они пришлись ему почти впору. Пояс уже не сдавливал живот.

И Фрэнки тоже присутствовал на этом балу и побывал во всех местах, где обычно расслаблялся. Оттачивал и шлифовал свои манеры, следуя наставлениям Роя. На это приятно смотреть. Все-таки хороший партнер этот Фрэнки. И день ото дня становится лучше.

И вот все готово, все договоренности достигнуты. Фрэнки возвращается в машину с тремя штуками в кармане, ни он, ни Рой не могут удержаться от радостных криков. Заезжают в кафе перехватить по гамбургеру, потому что обед еще очень не скоро. Рой принимает таблетку во время еды; в одной руке гамбургер, в другой напиток, колени уперлись в рулевое колесо.

— Ты все еще принимаешь их? — спрашивает Фрэнки.

— Каждый день.

Фрэнки, присосавшись к своей банке, кивает головой.

— Это хорошо, это хорошо. Я же говорил тебе, что док нормальный парень.

— Так оно и есть.

— Сейчас-то ты соглашаешься…

— С чем? — спрашивает Рой. — На что ты намекаешь?

— Я намекаю на то, что могу дать тебе чертовски хороший медицинский совет, но почему-то не могу самостоятельно провернуть хорошее дельце, которое нам подворачивается, именно на это я и намекаю.

— Я что-то не возьму в толк, о чем ты сейчас толкуешь.

— О Саифе, — раздраженно отвечает Фрэнки. — Я толкую о Саифе.

— О том самом арабе?

— О турке. Или афганце, или кто он там еще. Уже который месяц я пытаюсь организовать встречу с ним. Я постоянно твержу тебе, что он нормальный парень и что готов делать бизнес, но всякий раз, стоит мне только заикнуться об этом, ты напускаешь какого-то туману, и разговора не получается.

— Я так не делаю.

— Нет, делаешь, как только я начинаю разговор об этом, ты погружаешься в какую-то меланхолию и ничего не хочешь слушать.

— Я не вижу смысла в этом деле, — защищается Рой.

— Я вижу. Доверь мне провернуть это дело, а? Мне это необходимо. Да и ребята у меня уже подобраны.

— Да… Я слышал о твоих ребятах.

Фрэнки дожевывает гамбургер. На этот раз он не собирается сдаваться.

— Ну послушай же, в этом деле живые деньги, а все, о чем я прошу, так это только о встрече. Об одной короткой встрече, только и всего.

Рой не понимает, с чего Фрэнки так возбужден, да это и не сильно его интересует. Он уже привык к его уловкам и ухищрениям, но и при этом Фрэнки в течение многих лет остается его верным партнером. Сейчас он здорово набрался опыта, и его уже не сравнить с прежним Фрэнки. А эти перепалки, они явно никому не на пользу. Придется бросить ему кость.

— Одна встреча, — соглашается Рой. — Назначай место и время. Но если этот парень мне не понравится…

— Разбежимся. В чем проблема?

— Послушай, если мне не понравятся его чертовы волосы…

— Тогда мы сразу уйдем, — с ходу соглашается Фрэнки.

Он возбужден и готов действовать немедленно. Горячится как мальчишка, принятый после окончания школы на первую в своей жизни работу. Так думает Рой.

— Ведь решать-то тебе, Рой.

— Не сомневайся, так и будет.

— Ты об этом не пожалеешь. Мы будем купаться в деньгах, вот увидишь.

* * *


Он еще не переступил порога дома, как зазвонил телефон. Он запер дверь, подавил возникшее желание открыть замок, а затем закрыть его снова и направился на кухню. Ковер был в порядке. Рой старался не смотреть вниз. Старался представить себе, что он в порядке, и не зацикливаться на этом.

— Слушаю, — произнес Рой, сняв трубку.

— Рой?

— Да? — ответил он, насторожившись: голос был ему не знаком.

— Это доктор Клейн.

Рой почувствовал облегчение:

— Привет, док. Вы хотите перенести встречу?

— Нет, нет, совсем нет, — в голосе доктора слышались нотки возбуждения. Возбуждения и нервозности.

Рой отодвинул стул из-за стола и сел.

— У меня для вас кое-какие новости.

— О Хедер?

— И да, и нет. А в общем, да.

Во время последних встреч Рой разоткровенничался. О Хедер, об их взаимоотношениях. О нескольких сладких минутах и о множестве горьких. А доктор Клейн пробудил в нем любопытство. В основном это возникшее в нем любопытство касалось ее, но немного и ребенка. Возможности появления ребенка. И хотя Рою хотелось это выяснить, он не мог заставить себя позвонить. Поговорить с ней. Всякий раз, когда он думал об этом и мысленно прокручивал в голове возможный разговор, желчь, поднимаясь вверх, нестерпимо обжигая глотку, напрочь лишала его способности говорить. Однажды ему даже пришлось стремглав бежать в туалетную комнату клиники Клейна и стать на колени перед унитазом. Рвотный рефлекс без последствий. Сочные плевки на пол.

Доктор сказал, что он сделал это. Но ведь так не поступают, так не принято, но он все-таки сделал это. Позвонил Хедер от имени Роя. Предложил встретиться, если у нее есть желание поговорить. Это был лишь первый шаг. Может, впоследствии и у Роя возникнет желание побеседовать с ней. Попытка не пытка.

— Я нашел ее, — говорит Клейн. — Я нашел ее, для этого мне пришлось прочесать весь штат.

— И где? — спрашивает Рой, но затем, спустя секунду, поспешно добавляет: — Постойте, не отвечайте, не надо. Рассказывайте дальше.

— Я нашел ее, и я позвонил ей, и мы… мило побеседовали.

Рой делает глотательное движение. Пока это еще не желчь.

— Она не изъявила желания поговорить со мной?

На другом конце провода раздался глубокий вдох. Через мгновение — долгий выдох.

— Да нет, — говорит Клейн как бы между прочим. — Не изъявила.

— Понятно.

— Она не поняла, что это могло бы оказать помощь при вашем лечении.

— Вы сказали ей, что я прохожу курс лечения?

— Я сказал ей, что я психиатр. Да, сказал. Я же не могу врать, Рой.

Рой глубже вжался в стул.

— Значит, видеть меня она не хочет.

— Нет. Нет. Но есть и хорошая новость, Рой. Очень даже хорошая.

— У нее рак? — горько усмехнувшись, спрашивает Рой.

Доктор ненадолго замолкает. Слышится лишь жужжание в телефонной линии.

— Рой, это что… неужто вы ей этого желаете? — голос доктора звучит мягко, но с укоризной. — Нам надо будет общими усилиями освободить вас от такого количества злости…

— Да это просто глупая шутка, док. Забудьте. Давайте, рассказывайте другую новость.

Проходит секунда, нужная Клейну, чтобы собраться с мыслями. Рой задерживает дыхание.

— У вас есть ребенок.

Выдох. Рой чувствовал: что-то должно произойти; почувствовал сразу, как только взял трубку.

Так вот почему Клейн звонил к нему домой. Новость о Хедер могла подождать и до следующего приема. Но новость о ребенке…

— Как его зовут? — спрашивает Рой.

— Анджела.

— Он… это девочка?

— Не совсем подходящее имя для мальчика, а? Да, Рой. У вас появилась четырнадцатилетняя дочь, которую зовут Анджела.

— Господи боже мой. Анджела, а? А что, мне кажется, имя хорошее.

— И она хочет с вами повидаться.

Рой делает глубокий вдох. Задерживает дыхание. Чего-чего, но этого он не ожидал. Доктор ведь намеревался побеседовать с Хедер. Поговорить с ней. О встрече речь и не шла, по крайней мере, в обозримом будущем, об этом они договорились. Но ребенок. Дочь.

— Когда? — спрашивает он.

— Как только вы сможете назначить место и время. Она ходит в школу, но ведь есть же уик-енды, есть и вечера.

— Вы можете это организовать?

— Могу, но вам, должно быть, это…

— Организуйте, — просит Рой. — Договоритесь обо всем. И мы с ней увидимся.

* * *


В двух милях от дома Роя есть парк. В парке есть качели, есть скамейки, есть и замок на холме. Отличный парк и хорошее место для встреч. Именно здесь доктор Клейн решил устроить встречу. Именно сюда он собирается привезти Анджелу.

Рой знает, что она приедет на поезде, но встретить ее на вокзале он не захотел, хотя док предложил встретиться там. По мнению Роя, увидеть свою дочь, которую прежде никогда не знал, на вокзале — это не лучший вариант. И даже странный. Вокзал вечно забит людьми, толпа настолько плотная, что и не пошевелиться. Невозможно маневрировать. Он предпочитает встретиться с ней в парке. На открытом месте. К тому же здесь повсюду кусты, в которых можно скрыться, если вдруг начнет тошнить.

Рой приезжает к месту встречи заранее. Он не сказал Фрэнки о предстоящем свидании. Наверное, это неправильно, но Фрэнки ничего не знает. Возможно, когда все закончится, тогда он и скажет ему, размышляет Рой. Наверное, тогда, когда он встретится с дочерью — с Анджелой, — когда он с ней встретится, тогда он и сможет рассказать своему подельнику о ней. О том, что у него есть ребенок. А пока Фрэнки думает, что это запланированная встреча с психиатром. То, что такие встречи нужны и важны, он понимает. Мать Фрэнки была хорошей и доброй женщиной, по-настоящему доброй женщиной; она заставляла их есть столько, что они едва не лопались; она никогда не сказала ничего дурного ни о ком. А потом, пять лет назад, у нее вдруг начались галлюцинации, и она, обращаясь к стенам, заходилась в пронзительных криках. Она кричала и на Роя, когда он заходил к ним, осыпала его проклятиями. Обзывала его. Непристойно выражалась. Так Фрэнки и узнал о том, что существуют психиатры. И таблетки. То, что у Роя вдруг появилась дочь, Фрэнки может просто не понять, только и всего. Но с этим можно подождать.

Рой садится на скамью, предварительно стерев с нее носовым платком птичий помет. Сегодня он надел один из своих самых лучших костюмов — черный костюм, а к нему желтый галстук. Сорочка широка и собралась в складки на том месте, где раньше выступал живот. Воротник тоже широк. Раньше он сдавливал шею и затруднял дыхание, а сейчас между воротом и шеей зазор не меньше дюйма. Рой понимает, что надо бы купить несколько новых сорочек, но ему приятно чувствовать себя по-новому в этих, ставших просторными. Ему нравится та свобода, которую ощущает его тело.

Парк заполнен гуляющими семьями. Дети, убегая от отцов, смеются и кричат. Рою вдруг подумалось, что в его жизни упущен этот момент. Сейчас, правда, он не чувствует, что упустил его, но понимает, что со временем это придет. Возможно, когда Анджела появится, она тоже захочет побегать с ним. А что, если она попросит его подержать ее рюкзачок? Как поступить в этом случае. Рой не знает.

И пока Рой ждет, он внимательно рассматривает посетителей парка. Вот несколько таких же, как он, одиноких мужчин, гуляющих, или совершающих пробежки, или наблюдающих за птицами. Рассматривая каждого, он незаметно для себя представляет его втянутым в какую-либо ловкую и эффектную аферу. Такова уж его натура. Вот, к примеру, дама, стоящая около пруда, в котором плавают утки, идеально подошла бы для лохотрона по почте. Молодой человек, что под деревом, идеально подходит для роли завещателя в пользу испанского узника. Рой уже прокрутил десятки подобных афер и уверен, что и доктора Клейна без особого труда можно было бы пропустить почти через любую из них. Метод мышления психиатров аналитический, а он-то как раз довольно легко и приводит прямиком в западню. Рой размышляет, какого рода приманкой может послужить Анджела. Допустим, она девочка такого типа, которая подходит для долговременной аферы? А возможно, она годится только для кратковременной быстро прокручиваемой аферы? А способна ли она выдать? Или неожиданно выйти из игры? Пока он не уяснит всего этого, не сумеет понять ее. А когда все это станет ему ясным, то и не будет нужды напрягаться, чтобы понять Анджелу. Сегодня он чувствует себя нормально.

На парковку, расположенную примерно в пятидесяти футах от его скамейки, въезжает седан, в котором Рой безошибочно угадывает машину Клейна. Он и сам не прочь ездить на такой машине. Такая машина больше всего подходит человеку, находящемуся в ситуации, похожей на его собственную. Машина выглядит не слишком вызывающей, но она удобная. То, что надо.

Доктор Клейн выходит из машины, видит Роя и машет ему рукой. Рой в ответ тоже машет рукой. Стекла машины тонированы, но Рой замечает прядь волос, прижатую к стеклу пассажирского кресла на переднем сиденье. Волосы такие, как у Хедер. Длинные, густые. В голове Роя мгновенно проносится мысль, не привез ли Клейн и его бывшую жену; он вскакивает со скамейки и смотрит на дерево, на куст, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу…

Девочка. Не Хедер, а девочка. Она выходит из машины. Длинные каштановые волосы свисают с затылка конским хвостом. Ростом ниже, чем Хедер, и лучше сложена. Тонкие черты лица, вздернутый носик, самоуверенно изогнутые брови. Стройная фигурка, длинные для ее роста ноги, округлая манящая грудь. Рой сразу же представляет себе, какой красивой станет она, когда подрастет, и что будет красавицей именно в его вкусе. Он замирает на месте. Закрывает глаза, открывает их. Дочь. Перед ним его дочь.

Он поднимает глаза и видит, что расстояние между ними сокращается. Анджела приближается к нему, идя рядом с Клейном; не заметно, чтобы она была смущена или сильно взволнована — она просто идет. Встретившись глазами с Роем, улыбается, ее губы растягиваются, на щеках появляются ямочки. Рой пытается найти в ней хоть какое-то сходство с собой. Может быть, уши. А губы? Нет, он не уверен. Да и собственное лицо он не знает досконально.

— Пробки, — начинает разговор доктор Клейн, глядя на часы, — у вокзала вообще творится бог знает что.

— Да не важно, — успокаивает его Рой. — Все нормально.

— Вы не очень долго ждете?

— Нет, нет, не волнуйтесь.

Клейн слегка пятится, кладет ладонь на плечо Анджеле.

— Пока мы ехали, успели приятно побеседовать, — говорит он. — Рой, это Анджела.

Девочка сгибает в локте руку и вытягивает вперед, Рой поспешно берет ее ладонь в свою и пожимает. Ее маленькая ручка скрывается в его ладони, как будто мягкая виноградина осторожно зажата в кулаке, а он вспоминает, была ли та ручка меньше этой. И что он тогда чувствовал.

— Рада встрече с вами, — говорит Анджела, слегка проглатывая слова. У нее высокий голос. И в нем чувствуется уверенность в себе. Рой думает, что так он и должен звучать. Так говорила Хедер.

— Да, да, отлично, я тоже. Ваш голос… он напоминает голос вашей мамы.

— Да? — удивляется Анджела. — А все говорят, что у меня голос точь-в-точь как у Лайзы Макферсон.

— Не знаю, — пожимает плечами Рой. — А кто это?

— Девушка, которая раньше ходила в мою школу А сейчас она диктор новостей на Девятом канале.

— И твой голос похож на ее?

— Я думаю. Так, по крайней мере, говорят.

Доктор Клейн становится между ними.

— Мне в три часа нужно быть в клинике… мне очень жаль, но придется…

— Все в порядке, — успокаивает его Рой. — Мы знаем, как отсюда выбраться.

Клейн улыбается, похлопывает Роя по спине. Как правило, люди не позволяют себе похлопывать Роя по спине. Во всяком случае, делают это не более одного раза. Но сейчас Рой не говорит ни слова. Клейн ничего не вкладывает в это похлопывание.

— Поезд, на котором ей надо ехать домой, отходит в восемь часов. Если я понадоблюсь, чтобы…

— Я могу довезти ее, — отвечает Рой. — Я могу довезти. Если так будет нормально…

— Конечно, — радуется Анджела. — Вот здорово.

Доктор Клейн на прощание пожимает руку Рою и пожимает руку Анджеле. Машет им на прощание и уходит. Садится в машину, трогается с места. Рой не сводит глаз с седана, выезжающего с парковки. Смотрит вслед машине, выворачивающей на улицу. Ему легче смотреть в сторону, чем начать разговор.

— Так, — говорит Анджела. — Ты мой отец.

— Вроде того, — отвечает Рой. — Это… это выяснил доктор Клейн.

— Круто. Ведь у меня не было отца, понимаешь?

— А твоя мама не рассказывала тебе про меня?

Анджела качает головой.

— Она говорила мне, что ты умер.

Рой сглатывает слюну.

— Понимаю.

— Но я… я видела фотографии и другие вещи, но не знала… я решила, что так оно и есть, и не думала об этом много.

Она подняла глаза на Роя, а ему было тяжело смотреть ей в глаза.

— А что… может, ты хочешь покачаться на качелях?

Рой не особенно уютно чувствовал себя на сиденье качелей, но он вцепился в металлическую цепь и потянул ее на себя. А Анджела… она уже взлетала вверх-вниз и сгибала и выпрямляла ноги, чтобы раскачаться сильнее.

— А этот доктор вообще-то хороший.

— Док Клейн? — спрашивает Рой. — Да, он молодчина.

— Мы говорили с ним, когда ехали сюда. После того, как он встретил меня с поезда.

— И о чем же? — поинтересовался Рой.

— Да о многом. О его жене.

— У него есть жена? — спрашивает Рой.

— Да. А ты что, не знал?

— Да мы, когда встречаемся, обсуждаем в основном мои дела, — поводит плечом Рой. — А как ее зовут?

— Его жену? Лили, — отвечает Анджела. — Он показывал мне ее фото. Она ничего. И мы говорили о том, как все происходит, о моей маме; о том, что она говорит мне, что она делает. Я спросила у него кое-что о тебе, ну и вообще.

— И что же он рассказал обо мне?

Анджела резко распрямляет ноги, взлетает выше прежнего.

— Что ты жил для себя, что ты хотел увидеться со мной. Чтобы я не напугала тебя и так далее.

— Не напугала меня?

— Я не знаю. Я же сказала, что он хороший, но не сильно сообразительный.

Она снова качается медленнее, в такт с вялыми раскачиваниями Роя.

— А ты растолстел, — вдруг как бы между прочим объявляет она.

— Да?

— Да. По крайней мере по сравнению с тем, каким ты был на тех фотографиях, что я видела.

Рой пожимает плечами.

— В старости люди полнеют.

— Некоторые мужчины в старости худеют. Кожа, кости да морщины. Приглядись к маленьким старичкам на улице: есть такие, что и весят не больше двадцати фунтов.

— Маленькие старички… х-м-м?

— Да нет, все нормально, хоть ты и пополнел, и вообще, — говорит она, сдерживая качели и притормаживая ногами по земле. — Я считаю, что ты выглядишь нормально. И полнота у тебя здоровая, понимаешь? Ну как у футболистов или у других спортсменов; как будто сейчас ты больше не играешь. Ты же не переваливаешься с боку на бок при ходьбе и не задыхаешься или там еще что.

— Так у твоей мамы есть мои фотографии?

— Кое-что есть. Я нашла их под кучей старого хлама в чулане, когда искала свои туфли. Ну и после этого она должна была рассказать мне, кто ты.

— В чулане…

— Она по крайней мере не вырезала твое лицо с фотографий, — говорит Анджела. — Мать моей подруги Маргарет, когда развелась с ее отцом, вырезала его лицо со всех фотографий. Только лицо, и теперь когда смотришь на фотографии, то на них Маргарет, ее мама, а с ними рядом какой-то тип, у которого на месте лица пусто. Забавно, правда, как будто Фредди Крюгер потрудился над этим.

— Фредди… кто?

Анджела смеется и спрыгивает с качелей. Ее волосы задевают и щекочут нос и лоб Роя. Она нагибается, расставив ноги и уперев ладони в колени, и смотрит Рою прямо в глаза. Ее радужки ярко-голубые, искрящиеся, напоминают те, что Рой видел утром в зеркале. Кто знает, может быть, это досталось ей от него. Может быть, у нее его глаза.

— А у тебя есть машина?

— Да, машина у меня есть.

— Тогда давай покатаемся.

* * *


Официантка в кафе не удивляется при виде Роя, ее озадачило лишь то, что рядом с ним нет Фрэнки. И конечно же, не ожидала, что он заявится с девушкой, да еще с такой молодой, как эта. Она подумывает о том, чтобы позвонить копам. Но потом решает не делать этого. А вдруг это племянница или какая другая родственница. А может, он просто решил порадовать ребенка.

— Сэнди, есть свободные столики? — спрашивает Рой, и в ответ официантка широко развела руки.

— Сколько угодно. Выбирайте любой.

Они выбирают кабинку недалеко от угла и усаживаются. Рой не хочет привлекать внимание постоянных посетителей. Возможно, кто-либо из них видел, как он прокручивал здесь свои трюки. Они с Фрэнки обычно не обделывают свои дела там, где их знают, хотя иногда, когда их одолевает скука… Как тогда, когда они накололи на баксы студентов из колледжа, разыграв перед ними карточный фокус. Нет, он не хочет привлекать к себе нездоровое внимание.

— Что тебе здесь нравится? — спрашивает Анджела.

— Все. А что, разве здесь плохо? Я обычно заказываю индейку.

— С черным хлебом?

— Да, с черным хлебом.

Анджела сияет.

— Это я люблю.

— Здесь не кормят говн… — говорит Рой и, спохватившись, замолкает, сконфуженно поджав губы, а через секунду продолжает: — Здесь хорошо готовят.

Она смеется; смеху нее звонкий и приятный. Это что-то среднее между смехом и хихиканьем. Но все-таки больше похоже на смех.

— Мне уже четырнадцать, — говорит она Рою. — И я слышала это слово раньше.

— Лучше его не произносить.

— Конечно, но иногда только его и можно употребить, хотя лучше говорить „дерьмо“. Мы часто говорим „из дерьма не сделать конфету“ или „закопался, как жук в дерьме“ — тут уж хочешь не хочешь, а ничем это слово не заменишь, хотя все про себя произносят более крепкое словцо.

Рой раскрывает меню и вперяет взгляд в слова, которые читал уже сотни раз, заказывая в этом кафе еду.

— И все-таки лучше не надо… лучше говорить так, чтобы обходиться без него, вот что я хочу сказать.

Он не собирается читать девочке лекцию. Не собирается учить ее правилам. Так уж получилось, и он виноват в том, что первый сказал это слово.

— Забудь это слово, — говорит он.

— Как скажешь, — пожимает плечиками Анджела.

Она смотрит в меню, проводя пальцем по полям листа. Решает, что заказать, а Рой не может оторвать взгляда от ее сосредоточенного лица. Она так увлечена, что высовывает кончик языка. Хедер делала так же. Рой улыбается.

Девочка поднимает глаза и встречается с ним взглядом. Отвечает улыбкой на его улыбку.

— А что ты выбрал?

— Сандвич с индейкой.

— Я тоже.

Сэнди принимает у них заказ, приносит им напитки, ставя перед каждым бутылку с содовой. Они сидят молча. Взгляд Роя устремлен гуда-то в сторону, но то и дело перескакивает на дочку; он старается поподробней рассмотреть ее в надежде найти сходство. Может быть, плечи. А может быть, подбородок.

— Ну а как вы… развлекаетесь, чем вообще занимаетесь?

— В основном гуляем, — отвечает она. — С друзьями. Ходим в кино, бродим по аллеям. Играем, ну, еще видеоигры.

Рой понимающе кивает, как будто сам развлекался так же.

— Да, это весело, — говорит он.

— Ага, весело.

Снова молчание. Рой, кашлянув, прочищает горло, готовясь сказать что-то, но Анджела опережает его.

— Послушай, мы можем сидеть здесь молча и думать, если ты, конечно, не возражаешь.

Рой просто счастлив. Он едва заметно усмехается и согласно кивает. Анджела двигается в глубь кабинки и осматривает обеденный зал. Между делом снимает зажим с волос, и конский хвост рассыпается по плечам, затем начесывает челку.

Почти сразу приносят еду. Рой ковыряется в своей порции, отщипывая маленькие кусочки индейки. Анджела, наоборот, отрезает большие куски.

— Смотри, как бы у тебя не заболел живот, — предостерегает девочку Рой.

— Нет. Я зараз съедаю целую пиццу в пиццерии, и не маленькую порционную, а большую, какую обычно разрезают на восемь частей и подают на глубоком блюде. Я ем все… ну почти все. Мама когда-нибудь готовила тебе цыпленка в грибном соусе?

— Не помню.

— Ты бы вспомнил, если бы она тебе его хоть раз приготовила. Тогда бы от него живот заболел у тебя.

Рой скалится в улыбке. Думает о прошлом.

— Ты знаешь, мы с твоей мамой… мы ведь не часто ели дома. Все больше где-нибудь, и в основном на скорую руку в таких местах, как это. Или в клубах. Где можно что-то быстро перехватить на ходу.

— А мне не попасть в клубы. У нас там есть клуб, но туда пускают только тех, кому исполнилось восемнадцать, и там наркотики. По пятничным вечерам туда пускают тех, кому уже исполнился двадцать один год, и там строго проверяют карточки. У нас в школе был парень, который мог пропустить твою фотографию через „Фотошоп“ и соорудить любую фотку на удостоверении личности, но Робин Марксон попалась, и теперь ей не разрешается водить машину, пока не исполнится тридцать, или что-то вроде этого.

Рой растерян, он не знает, как поддержать разговор.

— Пятничный вечер, это же не время для школьников.

Анджела закатывает глазки:

— А я и не говорю, что хожу на них, я просто сказала, что они тщательно проверяют карточки.

— А-а-а.

— А мама не больно интересуется этими школьными вечерами.

— Что ты говоришь? Х-м-м… а как у тебя в школе… в каком ты классе?

— В девятом.

— Ну а как ты учишься?

— Нормально. С компьютером у меня нет проблем. И с обществоведением тоже.

— Да? Ну а как с этой… с географией?

— И с историей, и с устройством государства. Со всеми этими предметами нормально. Миссис Капистрано, учительница, она крутая и разрешает мне находиться у нее в классе во время уроков по другим предметам.

Анджела покончила с индейкой и принялась за гарнир.

— А они что, не важные? Другие предметы?

— Важные, но…

— Пойми, — говорит Рой. — Они наверняка важные. Ты не должна пропускать уроки.

Анджела опирается о стенку кабинки. На ее лице сияет притворная улыбка. Эту улыбку Рой узнает. Так улыбается он.

— А что, так уж важно ходить в школу, а? Тебе нравилась школа?

— Нет, не нравилась.

— А что именно не нравилось? Сама школа не нравилась?

— Не нравилось ходить в школу. Я завязал после второй ступени.

Анджела глубже усаживается в кресло.

— Ага. Поэтому ты и покатился по преступной дорожке?

Рой растерянно моргает. Почему она так сказала? Почему употребила именно это слово?

— Твоя мама рассказывает тебе эти сказки?

Анджела снова принимается откусывать кусочки от листа салата. Откусив и прожевав очередной кусочек, она говорит:

— Да нет, она никогда о тебе такого не говорила, и вообще ничего не говорила. Просто я так думаю.

— Ты неправильно думаешь.

— Кто же ты тогда? — спрашивает она, не обращая внимания на недовольное выражение его лица. — На грабителя банков ты не похож…

— Ты доела?

— …и на убийцу тоже. Наверняка ты не убийца. Это сразу видно. Мы с классом ездили на экскурсию в местную тюрьму. Нам сказали, что там мы увидим правосудие в действии, но я-то знаю, они просто хотели вбить в наши головы страх. Тем не менее, пока мы находились там, одного заключенного вели назад в камеру, и он был в оковах. Когда конвой вел его мимо нас, я остановилась и посмотрела ему в глаза. А он посмотрел мне в глаза… да, посмотрел прямо мне в глаза… и я сразу же поняла, что это убийца, что он убил кого-то. Не знаю, кто это был, но знаю, что убийца. И теперь я знаю, как выглядят глаза убийцы. Твои глаза — это не глаза убийцы.

Рой не представляет себе, куда может завести эта беседа.

— Ты закончила?

— Я пока не выяснила, каким именно криминалом ты занимаешься.

— Я совсем не…

— Да ладно, оставим это. Каждый совершил в жизни что-то недостойное. Каждый. Если ты построишь на этом свою карьеру, тогда тебе надо будет совершать плохие поступки постоянно и непрерывно.

— Я не преступник, — настойчиво произносит Рой. — Я продавец антиквариата.

— Нет, ты не продавец антиквариата.

— Да, я продавец антиквариата. Я покупаю предметы антиквариата, а потом через какое-то время продаю их.

— О-о-о-х, — вздыхает Анджела и говорит, но уже менее твердым тоном: — Но когда вы были вместе с моей мамой, ты был…

— Когда мы были вместе с твоей мамой, я был несмышленым юнцом. Я натворил кучу глупостей, о чем впоследствии жалел. Вот и все. Это было пятнадцать лет назад, вот тогда-то я и понаделал уйму ошибок.

— Понятно, — она уже где-то далеко. Смотрит куда-то через его плечо. Опускает взгляд на свои руки. — Это старая история.

Рой снова принимается за еду. Анджела сидит молча и неподвижно. Рой мучительно думает, не сказал ли он что-нибудь не то и не испортил ли этим их первую встречу. Он надеется, что нет. Пока все было хорошо, в том числе и еда. Сидеть за обедом, забыв обо всех неправедных делах. Просто беседовать. Так, как с доктором Клейном, но только с человеком, более близким тебе. С которым говоришь так, как будто с самим собой. Приятно, хотя и необычно.

— У вас близко есть „Дэри Куин“?[6 - "Дэри Куин" — система предприятий быстрого питания в США и Канаде, где подают молочные блюда и мороженое.] — спрашивает Анджела; ее голубые глаза сияют, отражая свет флуоресцирующих ламп.

Рой утвердительно кивает, его дочь смеется и радостно хлопает в ладоши. Он надеется, что прощен за все.

* * *


Рой, подъехав к вокзалу, выходит из машины, открывает дверцу и помогает Анджеле выйти. Один поток пассажиров втекает в вертящуюся дверь, другой вытекает из нее.

— У тебя все есть? — спрашивает он. — Кошелек, сумочка, ранец для книг?..

— Да, все есть.

Рой сует руку в карман и достает пачку денег, перетянутую резинкой. Вытаскивает из нее стодолларовую купюру, лежащую сверху, и протягивает ее девочке. Она смотрит на него широко раскрытыми глазами.

— Если захочешь поесть в поезде.

— Господи, — смеется она. — Там что, кроме икры ничего не подают?

Рой тоже смеется:

— Да нет, просто… ведь тебе нужны деньги, верно? Ну там… купить что-то… попить или еще что-нибудь.

— Сотню баксов на кока-колу? Ты мог бы дать и поменьше.

Рой усмехается; Анджела кивает головой в сторону вокзала:

— Ты хочешь пройти на перрон? До отхода поезда ждать еще почти полчаса. Я могу что-нибудь поучить из уроков на завтра, но если тебе хочется поговорить, то мы можем…

— Да нет, — говорит Рой. — Нет, иди в вокзал. У тебя же есть чем заняться.

— Ты правду говоришь?

— Да. Я должен…

Через полчаса он должен встретиться с Фрэнки в районе порта. Но об этом говорить Анджеле не надо. Однако, как это ни странно, ему хочется сказать ей об этом.

— Мы встречаемся с одним из моих клиентов за обедом.

— Клиент, интересующийся антиквариатом?

— Да, клиент, интересующийся антиквариатом.

— Х-м-м, понятно.

Одной рукой она укладывает стодолларовую купюру в карман; вторая рука подпирает бедро. Ухватив рюкзачок с книгами за лямки, она закидывает его на узкое, изящное плечико. Из ранца вынимает ручку и блокнот, на обложке которого нарисованы кошки. Раскрывает и что-то пишет.

— Это мой сотовый телефон, — говорит она, протягивая листок Рою. — Мама купила его мне в прошлом году, когда мы постоянно трепались с Бекки. Мы висели на телефоне по шестнадцать часов в сутки без единого перерыва. Мама Бекки на целый месяц запретила ей подходить к телефону, а мне купили мобильник. Круто, верно?

— Да, круто.

— Ну так вот, — заключает Анджела, — звони и попадешь на меня. Тебе нечего опасаться, что ты нарвешься на мою маму.

— Да я и не опасаюсь этого. А ты можешь передать ей от меня привет, хорошо?

— Не думаю, что это нужно.

— Я понимаю, просто скажи ей, что я говорил…

— Скажу, скажу.

Рой протягивает руку, и Анджела берется за нее. Она тянет его за руку, он всем телом подается к ней; Анджела вытягивается, встает на цыпочки, поднимает голову. Она целует его в щеку. Поцелуй быстрый, мягкий.

— Увидимся на следующей неделе? — спрашивает она.

— На следующей неделе?

Он все еще чувствует прикосновение ее губ к своей щеке. То место, куда она его поцеловала, еще влажное. Ветерок холодит щеку.

— Конечно, обязательно. На следующей неделе.

Рой смотрит, как его дочь закидывает рюкзачок на плечи и уходит в здание вокзала. Несколько молодых мужчин, стоящих на ступеньках, провожают ее глазами. Они смотрят на нее слишком уж долго и внимательно. Явно похотливыми взглядами. Первое инстинктивное желание Роя — размозжить им головы. Переломать им руки, чтобы они и дотронуться до нее не смогли. Переломать им ноги, чтобы они не смогли пойти за ней. Порвать им глотки, чтобы они не смогли заговорить с ней.

Но изнутри его ничего не давит. Боли под черепушкой не ощущается. Желчь не жжет глотку. Все органы работают нормально. Анджела сливается с толпой, ее конский хвост маятником раскачивается за спиной… вот и он пропал из виду. Она ушла. Рой вспоминает и не может припомнить, из-за чего он разозлился. Люди снуют мимо него, спеша по своим делам. Вращающаяся дверь крутится и крутится без остановки. Анджелы уже нет. Он садится в машину и отъезжает от вокзала. Надо делать дело.




Семь


Когда Рой подъехал, машина Фрэнки уже стояла недалеко от въезда в порт. Фары выключены, да и музыка, наверное впервые, не слышна. Роя это радует. Вообще-то ему нравится слушать эстрадных певцов, но только не громко, когда их голоса звучат доверительно и дружески. И не слишком часто. Рой заруливает машину в свободный промежуток, шины шуршат по щербатому деревянному настилу. Из машины почти ничего не видно. Он заглушает мотор и ждет, не выходя из машины. Дует теплый ветерок. Он слышит недалекий шум и плеск воды — звуки океана. Запах дохлой рыбы. Люди говорят, что она гниет под портовыми сооружениями. Во время приливов рыбы заплывают в береговую зону и застревают в зарослях, а когда вода сходит, они погибают, хлопая в предсмертных судорогах хвостами. Они спекаются под жарким солнцем, и иногда их плавательные пузыри и желудки взрываются. Рыба гниет под портовыми складами и сооружениями. Это и есть запах океана. Рой бывает здесь не часто.

Он все еще сидит в машине и ждет, потому что из-за темноты не может рассмотреть ничего снаружи. Да он и не знает, куда идти. Это целиком и полностью затея Фрэнки. Если все пройдет так, как надо; если этот турок такой, каким описывает его Фрэнки, за дело стоит браться. А шансы… он с самого начала не считает это дело серьезным. Что-то в рассказах Фрэнки настораживает его. К тому же Рой не любит участвовать в деле на правах партнера. Он вообще не любит работать с партнерами, кроме тех, кого знает уже много лет. Фрэнки работает с Роем уже семь, а может и все восемь лет. И уже пять лет они работают в постоянном содружестве. Немало хороших дел провернули они за это время. До Фрэнки был Хэнк, а до Хэнка он и не занимался такими делами. Это как родословная, ряд последователей и преемников. Хэнк, Рой, Фрэнки. Все чисто и гладко, никаких срывов. И сейчас не стоит рушить того, что уже устоялось и проверено. Не надо шутить с отливом.

— Рой. Рой.

Призывный шепот слышится откуда-то сзади.

— Фрэнки?

На расстоянии десяти футов ничего не видно. Освещение скудное, да и свет от него в сумерках не проникает сюда. Луна сегодня за тучами.

— Где ты?

— Между зданиями. Смотри вниз и иди по желтой линии.

Эта тонкая, проведенная краской линия ограничивает по периметру портовую зону, и Рой идет вдоль нее, не отрывая от нее взгляда. Идет как канатоходец. Вскоре он замечает сухощавое тело Фрэнки в небольшой аллейке между складскими зданиями. В руках у него мешок из толстой грубой ткани.

— Что здесь? — спрашивает Рой.

— Пластик.

— Зачем?

— Для предмета искусства. Если мы захотим его взять.

— Предмет искусства.

Фрэнки идет по аллее. Рой идет за ним.

— Предмет искусства, предмет искусства из… послушай, давай сначала встретимся с этим парнем и ты посмотришь, идет? Ты согласен. Рой?

— Да, согласен, я так и говорил. Давай встретимся с ним. Ну так веди, пошли.

Предмет искусства, о котором он хочет говорить… а что Рой вообще знает об искусстве?

— Ты сам-то видел эту вещь?

— Она прекрасна, тебе она сразу понравится. Поверь мне, ты не сможешь на нее наглядеться.

— Но ты выяснил, что это за вещь? — спрашивает Рой. — Ты все выяснил?

— Я уже говорил тебе, что знаю Саифа два года.

— Откуда?

— Да знаю я его, не волнуйся.

— Я спрашиваю, откуда?

Фрэнки прибавляет шагу, Рой изо всех сил старается не отстать.

— Откуда я его знаю? Он, если хочешь знать, приятель друга моей сестры.

— Да, близкое знакомство.

— Ну хватит тебе, — со злобой сплевывает Фрэнки.

— Я говорю только то, что в таких делах не должно быть никаких неясностей…

— Все абсолютно ясно.

— …потому что меньше всего я хочу причитать впоследствии над тем, как мы могли быть настолько слепыми и не заметить такого явного подвоха.

— Здесь все ясно, — упорствует Фрэнки, — здесь все ясно. Господи, ну надо же быть таким упертым. Как с тобой тяжело работать, ты это понимаешь?

Рой молча усмехается, но в темноте его улыбка не видна. Они подходят к зданию склада; рядом с громадными распашными воротами-шлюзом маленькая дверь. Фрэнки стучит один раз, ждет мгновение и снова стучит дважды. Дверь открывается.

Складское помещение огромно. Двадцать, а то и тридцать футов высотой. Стропильные балки скрыты за подшивным потолком, слабые лампы дежурного освещения, висящие на длинных шнурах, болтаются почти над самой головой. Пол завален ящиками, коробками, каким-то мусором. Стены покрыты панелями из шумопоглощающей пены, которая не отражает свет и не создает бликов. Все закрыто непромокаемым брезентом. Защищено. Рою нравится такая защита, нравится сама идея такой защиты. Придумано толково.

— Фрэнки! — доносится до них возглас из глубины складского помещения; возглас приветливый, их приходу рады. — Рад тебя видеть. Ты отлично выглядишь, мой друг.

Акцент более сильный, чем Рой ожидал. И не такой, как у тех немногочисленных арабов, с которыми он имел дела.

Фрэнки хватает руку, которую, подходя к ним, протянул высокий плотный мужчина. Он темный — темнокожий, темноволосый. Тонкие усики над верхней губой. Острый нос. Не похож на араба. Может, так выглядят турки. Он целует Фрэнки в щеку, прижимает его к себе. Фрэнки отвечает объятием на объятие. Рой сует руки в карманы. Видимо, это и есть тот самый Саиф.

Он разжимает объятия и, отстранив от себя Фрэнки на расстояние вытянутой руки, тычет пальцем в свою верхнюю губу:

— Немного не добрил, да? О таких усиках мы с тобой говорили?

— Мы не занимаемся растительностью на лице, — обрывает его Рой.

Саиф прикладывает руку рупором к уху:

— Вам не надо…

— Растительность на лице. Это же примета. Они на первом же опознании вычислят тебя по такой явной примете, как эта.

Раскатистый смех Саифа гулко разносится по складу и тонет в слое пены на стенах.

— Мне уже нравятся такие усики, — говорит он Фрэнки, а затем подходит к Рою и протягивает руку, которую тот пожимает.

Рой смотрит на часы. Он хоть и оказался неизвестно где, но не имеет ни малейшего желания провести остаток вечера на этом складе. Запах гнилой рыбы здесь повсюду.

— Может, перейдем к делу? — говорит он, поворачиваясь к Саифу и как бы отстраняя Фрэнки от обсуждения. — Мой друг говорит, что у вас есть кое-какое дельце, которое вы хотели бы провернуть. Хочу предупредить вас заранее, мы не покупаем и не продаем краденое.

— А я знаю, — отвечает Саиф. — Фрэнки сказал мне об этом. Но то, что мы хотим предложить, это не обычное для вас… дельце, как вы только что сказали. Я ищу партнера, точнее, того, кто…

На лице Фрэнки появляется раболепная улыбка, прежде чем Рой, остолбеневший на мгновение, открывает рот для ответа.

— Партнер? — переспрашивает Рой. — Я думаю, вы обратились не по адресу. Мы не нуждаемся в партнерах.

— Но ведь вы наверняка работаете в контакте с другими людьми.

— Но только по принципу "ты мне — я тебе"; дело кончено, и разбежались.

— А Фрэнки?

— Фрэнки мой многолетний подельник. Однажды, правда, он собирался покинуть меня, только давно это было. В вас я, честно сказать, не уверен.

Рой поворачивается, чтобы уйти, но Фрэнки, выступив вперед, бросается к нему. И нервно, проглатывая слова, умоляющим голосом лопочет:

— Послушай, Рой, может, мы с самого начала не нашли здесь общего языка и этим осложнили положение. Но уверяю тебя, Саиф чист…

— Вы повсюду можете увидеть мои товары, — горячится донельзя уязвленный Саиф; его всего трясет, а смуглое лицо багровеет. — Это самые лучшие товары. Любой в этом городе скажет, что Саиф хороший человек. Спросите кого хотите.

— Это его обычная предосторожность, — успокаивает Саифа Фрэнки. — Он не хотел тебя обидеть.

Обернувшись к Рою, уже стоявшему спиной к ним обоим, Фрэнки взмолился:

— Рой, Рой, да здесь все чисто. Ты же говорил, что мы посмотрим, как все выглядит; ведь ты же говорил, что мы проверим, возможно ли провернуть это дело.

Рой вздыхает. Он осторожен. Он знает, что у него есть право быть осторожным, что это единственный способ разрулить эту ситуацию. Но осторожность не должна препятствовать сделке, по крайней мере, если все окажется таким, как должно быть. Деньги есть деньги.

— Ну что ж, посмотрим, что у вас есть, — говорит он.

Саиф кивает головой:

— Я понимаю вашу осторожность.

— Да что вы? Отлично. Тогда эту часть нашего обсуждения можно считать законченной. Посмотрим, чем вы располагаете.

Саиф ведет их по складу. Рой на ходу осматривает все ящики, все коробки, мимо которых они проходят.

— Товары приходят на кораблях? — спрашивает он.

— И прямиком на мой склад, — отвечает Саиф. — Я сам произвожу разгрузку. Это мое правило. Некоторые доставляют товар до конечной точки, некоторые… некоторые товары портятся при транспортировке.

Фрэнки смеется. Саиф смеется вместе с ним. Рой не смеется.

— Ладно, если у вас всегда есть наготове скупщик, зачем тогда мы вам?

— Друг мой, вы опять возвращаетесь к старому; это не совсем… скупка. Пройдите сюда. Взгляните на это.

Саиф останавливается перед вскрытым ящиком высотой в шесть футов. Он сует руки в темное нутро ящика и извлекает оттуда картину. Завернутую в ткань, но без рамы. Неясные мазки неяркими красками. Под картиной оказывается другой холст. Абстрактная живопись.

— Что это за идиотская мазня? — спрашивает Рой.

Саиф качает головой:

— Это Поллок.[7 - Джэксон Поллок (1912–1956) — американский художник-экспрессионист, один из основоположников "абстрактного экспрессионизма".]

— Пусть Поллок. Дальше что?

— Не совсем Поллок.

Рой смотрит на Фрэнки. Он что, пришел сюда шутки шутить?

— Что это, в самом деле, Поллок или не Поллок?

— И то, и другое, — с достоинством отвечает Саиф. — Но не тот и не другой.

До Роя доходит. Он и раньше сталкивался с подобными аферами.

— А, так это подделка…

— Не совсем так, — Саиф снова скалится в улыбке; ему нравится разыгрывать Роя.

Рою это не нравится.

— Еще две секунды, и меня здесь не будет.

— Постойте, пожалуйста, — говорит Саиф, складывая руки. — Я сейчас все объясню.

Он выдвигает картину на более освещенное место.

— Взгляните на этот угол. На нижний правый угол.

— Там, куда он показал, можно различить блеклую подпись. Несколько волнообразных линий и больше ничего, но можно со всей определенностью сказать, что подписал ее совсем не Поллок.

— Так кто же это? — спрашивает Рой.

— Этот человек живет в Амстердаме. Его зовут Филипп Марат. Он самый великолепный фальсификатор работ Джэксона Поллока во всем мире. Работы Поллока вряд ли возможно купить, даже предложив за них астрономические суммы. Ведь только несколько из них мелькают на рынке. Вот поэтому-то и появился Марат.

— Так я и думал, — заявляет Рой. — Это подделка.

Саиф утвердительно кивает головой.

— Но не Поллока. Это подделка Марата.

Рой, заметив улыбку на лице Фрэнки, начинает понимать, зачем подельник привел его сюда.

— Так это подделка подделки.

— Работы Марата пользуются такой популярностью, что он, с одной стороны, требует громадные комиссионные, а с другой, будучи уже достаточно богатым, может позволить себе такую роскошь, как сократить количество выпускаемых на продажу работ. Количество работ Марата, предлагаемых на рынке, утроилось за последний год, однако всего лишь несколько из них созданы Маратом. Вот тут-то мои люди и могут оказаться полезными.

Рой не понял сути дела. Живопись — это, конечно, не его сфера. Только один взгляд на картину снова заставляет его подумать о ковре, лежащем на полу у него в доме. Но ведь некоторым все это нравится. Рой знает людей, которые платили немалые деньги за фотографии покойников, сделанные в моргах и прозекторских. И видел эти фотографии собственными глазами.

— И что, люди платят за это?

Друг мой, люди платят за это хорошие деньги. Когда я работал через своих европейских дилеров, такие работы продавались намного быстрее всего остального, что я туда доставлял. У меня есть работы многих художников, которые сделаны подобно этой. Много работ. За каждым Поллоком стоит некий Марат и никому не известный человек из Африки. За каждым Ротко[8 - Марк Ротко (1903–1970) — американский художник-экспрессионист.] стоит какой-нибудь Гардинер и его копиист в Швеции, и так далее. А цены здесь, в Штатах, намного выше, чем в Старом Свете. То, что мне привозят из Турции, можно легко…

— Мы не занимаемся скупкой и сбытом краденого, — снова повторяет Рой. — Я знать ничего не хочу, где…

— Но мы же знаем ребят, — взволнованным голосом прерывает его Фрэнки. — У нас есть кое-кто в городе, Рой. Мы ведь сейчас говорим только о том, что будем действовать посредниками в этом деле, пойми, посредниками. А раз так, мы и потерять-то ничего не сможем.

— Что-что, а потерять-то мы сможем всегда.

Саиф поджимает губы и кивает головой.

— Мне понятна ваша озабоченность. Если искусство вас не интересует, что ж, здесь есть немало людей из моей страны, которые занимаются торговлей запрещенными товарами. Возможно…

— Никаких наркотиков, — обрывает его Рой. — Это мое правило.

Он подходит к картине и трогает руками холст. Слой краски твердый, толстый. Рой с удивлением ощущает поверхностный рельеф картины, удивляется его крепости.

— У вас еще такие есть?

— Сотни, — отвечает Саиф. — И каждую неделю прибывают в еще больших количествах.

Рой отходит на шаг назад, еще раз внимательно смотрит на картину. Он все еще не понимает, в чем именно состоит его интерес, но чувствует, что здесь можно заработать.

— Я не знаток искусства, — говорит он, топчась подле картины и не сводя с нее глаз. — Я даже и не притворяюсь, что знаю, как начать. Я не могу ответить, кто такой Поллок или этот парень… Марат, я не могу с уверенностью сказать, хорошая это подделка или дрянь…

— Уверяю вас, она превосходна…

— … хотелось бы верить вам на слово. Почему? Да потому, что за вас ручается Фрэнки. И потому, что я не знаток искусства. Или подделок под искусство.

— В таком случае я должен поблагодарить вас.

— Но одно я знаю наверняка, а именно то, что все это — большой геморрой. Мошенничество. Рэкет. Не знаю, как вы называете это у себя в стране, но мы здесь занимаемся этим со времен, когда ваши соотечественники еще и коз-то пасти не додумались. Я знаю всех, кто не пожалеет денег на покупку вашего товара, и я встречусь с ними еще до того, как ваши парни всего лишь помыслят об этом.

— На сей счет, мой друг, у меня нет никаких сомнений.

Рой внимательно смотрит на турка. На его одежду, его волосы. На то, как он смотрится на фоне всего, что находится в помещении. Замечает, что все предметы, находящиеся здесь, стоят как бы по отдельности.

— Скажите, вы знаете, что такое гриб-сомбреро?

Саиф улыбается, разводит руками и говорит:

— Просветите меня.

— По-нашему гриб-сомбреро — это большой черный зонт. Совершенно обычная вещь, но и с его помощью можно делать дела: однажды, в прежние времена, один деляга сидел дождливым днем на трибуне ипподрома и принимал левые ставки.

— Левые ставки?

— Незаконные ставки, то есть сделанные не в официальном тотализаторе. Вы можете поставить десять против одного на какую-то лошадь, бегущую в пятом заезде, а этот фрукт ставит на ту же лошадь двадцать к одному. Нашлось немало желающих сделать такие ставки. Они повалили к этому типу на трибуне. Ну так вот, он сидел там под дождем, принимал ставки, и, конечно же, наличными. Как только начались заезды, у него в карманах было уже десять, а может, и все двадцать штук, не говоря уже о том, что втрое больше он поставил под честное слово. Однако ему было наплевать, кто придет первым, поскольку он и не собирался сидеть там до конца.

Как только прозвенел второй удар колокола и лошади понеслись, все взгляды словно приклеились к беговому кругу. Вот тогда-то этот мошенник и раскрыл свой гриб-сомбреро, поднял его над головой и слинял, растворившись в толпе, над которой во множестве поднимались такие же зонты. Все денежки он, конечно же, прихватил с собой. И ни один из тех, кто клюнул на приманку, никогда больше не встречал его.

Если мы начнем работать вместе, — продолжает Рой, подходя ближе к Саифу, ловит его взгляд и пристально глядит ему в глаза, — и я замечу, что ты собираешься раскрыть свой гриб-сомбреро, я убью тебя. Так и договоримся, я убью тебя.

Саиф кивает головой.

— Другого я и не ожидал, — негромко произносит он.

— Ну и отлично, — объявляет Рой, и все весело улыбаются. — Давайте взглянем на ваш остальной хлам.

* * *


На следующей неделе Рой и Фрэнки сбыли восемь картин, обещав покупателям доставить еще. Их подельник, работавший в городе, парень, знакомый Рою еще с тех времен, когда он проворачивал дела с Хэнком, знает другого парня, тот знает другого парня, который, в свою очередь, знает еще какого-то парня. Входить в дело глубже Рой не желает. Они с Фрэнки имеют на двоих примерно восемь штук за картину. Роя такой заработок устраивает.

Как-то вечером, когда они занимались произведениями искусства, одна из картин привлекла внимание Роя. Краски более яркие по сравнению с другими полотнами, интересные фигуры. Это абстрактная живопись, но Рой думает, что она, наверное, имеет определенный смысл, который раскрывается тому, кто долго и внимательно смотрит на картину.

— Это Миро,[9 - Жоан Миро (1893–1983) — испанский живописец, скульптор и график.] — поясняет ему Саиф. — Одна дама из Брюсселя сделала копию с копии, сделанной одним джентльменом из Эль-Сальвадора, который, в свою очередь, скопировал копию, выполненную другим джентльменом из Испании.

Саиф в благодарность за работу и в знак доброго расположения отдает картину Рою и отказывается брать с него деньги. Рой тем не менее заставляет его принять тысячу долларов. Он с подозрением относится ко всему, что достается бесплатно.

Придя вечером домой, Рой вешает это полотно без рамы на стене комнаты, которая служит ему укрытием, или тайником, над керамической лошадью. Полотно явно контрастирует с блеклыми, ничего не выражающими акварелями. Оно вносит какой-то дополнительный свет в его комнату. Этой ночью он впервые с момента покупки дома спит в своем убежище. Раскрывает диван-книжку, сразу же укладывается и не сводит глаз с картины. С подделки из Брюсселя.

Наутро Рой просыпается поздно. Солнце светит в окно, от голубого неба по комнате разливается мягкий свет. Время лишь на то, чтобы принять душ и побриться. Завтракать уже некогда. У него назначена встреча с доктором Клейном.

— Я опоздал? — обращается он к секретарше, входя в приемную. — Опоздал, да?

Ванда уже привыкла общаться с Роем. Она смеется и взмахом руки просит его не волноваться.

— Он и сам постоянно опаздывает. Проходите, ничего страшного не произошло.

Клейн сидит за письменным столом и, как обычно, что-то пишет в блокноте. Как обычно. Рой бросает взгляд на груду книг, громоздящихся на углу стола. Мешок из толстой ткани валяется на ковре.

— Приветствую вас, док, — говорит Рой, устраиваясь поудобнее в кресле. — Черпаете из кладезя знания?

Доктор поднимает голову от бумаг.

— Рой, вы… оче…

— Почти не опоздал. Проспал.

— Я не то хотел сказать. Вы неплохо выглядите. Это меня радует.

— Чудодейственные таблетки, док, — пожимает плечами Рой. — В них, наверное, содержится что-то особое.

Клейн смеется.

— В них, если быть точным, входит SSCI-ингибитор, но это и вправду чудодейственные таблетки. Примерно сейчас проявляется их действие, — на мгновение он останавливает взгляд на своем блокноте, вертит в пальцах карандаш. — Я слышал, вы хорошо провели время с Анджелой на прошлой неделе. Я слышал, все прошло хорошо.

— Да. Все прошло хорошо. Мне тоже так кажется, хотя в том, чем живут четырнадцатилетние, я разбираюсь как свинья в апельсинах, согласны? Но тем не менее мы хорошо поговорили. Мне так думается. Все было… все было хорошо, — Рой замолчал, раздумывая, откуда док узнал, что у них все прошло гладко. — Вы говорили с ней?

— Говорил. Я говорил с ней. И теперь мне надо кое о чем поговорить с вами.

— Кое о чем, что касается Анджелы?

Рой слышит, как позади него, за спиной, открывается дверь. Слышится звук шагов по плиткам, которыми выстлан пол. Походка легкая, беззаботная. Еще не обернувшись и не увидев ее, он уже знает, что идет она. На ней юбочка из шотландки, голубая блузка, в зубах зажат кончик пластиковой обертки от сладкой плитки.

— "Сникерсы" в автомате закончились, — объявляет Анджела, — пришлось взять "Твикс". Ненавижу эти "Твиксы".

Она окидывает взглядом комнату и видит Роя. Улыбка озаряет ее лицо.

— Привет, Рой. У тебя отличный галстук.

В два прыжка она приближается к Рою и чмокает его в щеку. Рой в смятении — должен ли он ответить поцелуем на ее поцелуй, но она уже прошла половину расстояния до стены кабинета, через секунду усаживается в мягкое кресло, положив ногу на ногу. Выставляет себя напоказ. Так обычно делала Хедер.

— Сегодня… сегодня ведь среда, — говорит Рой, не скрывая удивления. — Я думал, ты позвонишь… я планировал все на уикенд…

— Да, как договорились, так все и будет. Ты знаешь, я передала маме привет от тебя. Помнишь, на вокзале ты сказал мне передать от тебя привет, а я ответила, что вряд ли это нужно, и…

— Я помню.

— Да… Ну так вот, я передала ей привет от тебя, а она сказала, что не желает о тебе слышать. А я сказала ей, что нет ничего плохого в том, что ты передал ей привет, и что если уж ты захотел это сделать, так ей по крайней мере надо услышать это. Я правильно сказала, да? Ну и все. Но она опять сказала, что не желает слышать об этом и не хочет, чтобы я общалась с тобой. А я ответила ей, что не думаю, что она должна решать, с кем мне общаться, а с кем нет; тогда она сказала, что, если я не перестану приставать к ней с приветами от тебя, она запрет меня дома. Но для того, чтобы посмотреть, что она будет делать, я снова сказала ей, что ты передал ей привет, а она и впрямь закрыла меня дома. А когда я снова и снова стала говорить ей о твоем привете, она попросту вышла из себя, я тоже вышла из себя и…

Она улыбается, поднимает мешок, лежащий на ковре у ее кресла, перекладывает его к себе на колени.

— Ведь у тебя в доме найдется комната, так?

* * *


— И часто такое случается? — спрашивает ее Рой вечером, расстилая новую простыню на раскинутый диван. В его комнате-убежище темно, картина Миро не видна. — Ты часто убегаешь из дому?

— А ты никогда не затеваешь скандалов, верно? — сперва спрашивает Анджела и через мгновение отвечает на вопрос: — Иногда такое случается.

— Затеваю скандалы?.. Да нет, я просто не ожидал…

— Обычно я ухожу к друзьям, девочкам, с которыми учусь в школе. И остаюсь у них на несколько дней, пока мама не успокоится и не позволит мне снова вернуться домой.

Рой взбивает подушки, изо всех сил стараясь сделать их мягче и пышнее.

— Она до сих пор все еще выходит из себя и бывает буйной?

— Если это можно так назвать. Иногда она просто прелесть, и мороженое мне купит, и гулять мы с ней ходим, просто гулять, понимаешь? Ходим и говорим о чем угодно; она просто редкостная мама. И если мои друзья допоздна засиживаются у нас, то из этого никто не делает проблемы. А бывает, что она вдруг взрывается и затевает скандал без всякой причины, демонстрируя мне все свои изуверские приемы. Она вцепляется себе в волосы, вопит диким голосом, вертится на месте и носится кругами по комнатам. Наша собака начинает дрожать и прячется под стол. Ты представить себе не можешь, что происходит. — Анджела сидит на разложенном и застеленном диване; диван слегка поскрипывает под ее худощавым телом. — Когда вы были вместе, она тоже позволяла себе такое?

Рой сидит на другом конце дивана. Диван прогибается под ним.

— Не часто, — отвечает он. — В основном-то мы кричали друг на друга. Я не знаю, что являлось причиной. Помню, однажды поздно вечером мы вышли, чтобы перекусить, но все клубы были уже закрыты. Мы нашли одно местечко, по-настоящему отличное местечко, где обслуживали до трех часов.

— Какое-нибудь кафе?

— Нет, не кафе. Это заведение располагалось несколькими ступеньками выше обычного кафе. Туда приходят после того, как уже прошвырнутся по барам, или после театра. Ты же знаешь, люди ходят на спектакли, заканчивающиеся поздно, а потом ищут место, где бы поесть; так вот, это было именно такое заведение. Там, кроме нас, были еще посетители. Но мы нашли свободные места, сели, заказали еду и, перешучиваясь и пересмеиваясь друг с другом, принялись рассматривать платья и костюмы людей, сидевших рядом с нами. И вдруг, немного погодя… я думаю, что официант, убиравший посуду со столов, разлил воду около ее ног. Около туфель твоей мамы. Я не знаю, были ли это ее любимые туфли, или просто туфли, или еще что, но она словно с цепи сорвалась. Она схватила со стола корзину д ля хлеба и вилок, переломила ее пополам и швырнула ее со всем, что в ней было, в задницу несчастному официанту. К моменту, когда нас вышвырнули оттуда, твоя мама умудрилась сломать три столовых прибора и обругать последними словами всех, кто находился в обеденном зале.

Рой чувствует, что непроизвольно улыбается, вспоминая это событие.

— Это похоже на маму.

— Согласен, — поводит плечами Рой.

— Как ты думаешь, она продолжала бы вести себя так же, если бы вы были вместе?

Он смотрит на Анджелу. Невинные глазки.

— Что ты хочешь сказать?

— Именно то и хочу сказать. Может, мама злится из-за того, что вынуждена растить меня одна.

— Постой-постой, — взволнованно говорит Рой. — Постой… ведь не я ушел от твоей матери. Я даже… я даже и не знал о том, что ты существуешь…

Анджела обхватывает руками голову Роя, прижимая ладони ко лбу. Успокаивает его.

— Я не это имела в виду. Я не виню тебя… я никого не виню. Возможно, маму. Я лишь думаю, что если бы вы до сих пор были вместе, то ей было бы легче. Меньше волнений и стрессов.

— Возможно. Хотя я сомневаюсь. Я не… не стоит беспокоиться об этом. Уже поздно, ты устала. Мне надо съездить кое-куда по делам. — Он встает, диван расправляется. — Если проголодаешься, в холодильнике есть вкусные мясные деликатесы.

— Не волнуйся, я в порядке, — говорит Анджела, — спасибо.

— Хлеб в морозилке, просто разогрей его в микроволновке. Горчица тоже в холодильнике. Там же и замороженный суп, но… он, похоже, уже старый, поэтому… Не надо есть этот суп, в кладовке есть консервированные супы.

— Да ладно, Рой, я сыта.

— Ну ладно. Если захочешь чего-нибудь выпить… ты пьешь?

— Мне ведь четырнадцать.

— Да, понимаю, — говорит Рой, немного смутившись, хотя не уверен, что правильно понял смысл ее ответа. — Если захочешь выпить, то загляни в винный ящик; он рядом со стереопроигрывателем в гостиной.

Анджела залезает в постель, укрывается одеялом до самого подбородка. Ну точь-в-точь как Хедер, думает Рой. Она как будто плывет по воздуху.

— Я скоро вернусь, — говорит Рой. — Не бойся, все будет в порядке.

— Я буду спать. А куда ты идешь?

— На встречу с клиентом.

— Еще с одним? В полночь?

Рой кивает головой, разглаживает складки на одеяле поверх тела Анджелы.

— Антикварные вещи не могут ждать.

Она усмехается, поворачивается на бок, обхватывает руками подушку.

— Спокойной ночи, Рой.

— Спокойной ночи, Анджела.

* * *


В кафе Фрэнки, не умолкая, говорит и говорит о сделках с произведениями искусства. У него уже есть планы, грандиозные планы, заверяет он Роя. Идеи, методы их воплощения в жизнь, новые способы охвата всей страны сетью продажи предметов искусства. Он уже обдумал, как создать местную, региональную и всемирную сеть продаж. Он мысленно представляет себе, как это становится основой их бизнеса, главным источником финансовых поступлений. И все это время Рой, не переставая, думает о том, как там Анджела в его доме. Его волнует, хорошо ли ей спится. Его волнует, что будет, если она проснется и увидит керамическую лошадь. Его волнует, а не снимет ли она с лошади голову Его волнует, что будет, если она заглянет внутрь. Если она заглянет, он должен будет объяснить ей, чем он в действительности зарабатывает на жизнь. Если она заглянет, он должен будет сказать правду.

— Послушай, о чем я думаю, — говорит Фрэнки. — Мы берем деньги, полученные, ну, скажем, от продаж в Англии, и постепенно переводим их обратно, используя каналы, которые мы организовываем в Азии. Таким образом, мы работаем как бы с двумя финансовыми структурами, осуществляя две разные операции.

— Угу, — бормочет Рой. Сегодня индейка пересушена. И горчица не помогает.

— А еще курсовая разница. Если правильно выбрать момент, так можно наварить еще по штуке, а то и больше, за каждую картину, и это только за счет обмена денег в правильно выбранный момент. Я видел по Си-Эн-Эн, как проворачиваются такие операции.

— Ты прав, я не спорю.

Фрэнки откладывает недоеденный гамбургер в сторону. Пристально смотрит на безучастное лицо своего партнера.

— Послушай, может, мне сегодня пойти домой пораньше и потрахаться с хомячком? — спрашивает он, стараясь быть таким же спокойным и безучастным.

— Отличная мысль, — бормочет Рой в ответ. — По мне, так это очень даже неплохо.

Но вот Фрэнки привстает, вот уже наполовину приподнялся над стулом, вот в бешенстве хватает вилку и мечет ее в пол. Рой вздрагивает и возвращается в реальность.

— Я-то думал, что эти чертовы таблетки действуют, — рычит Фрэнки.

— Что? Они действуют.

— Не морочь мне голову. Ты что, не принимаешь их?

— Да все я принимаю… принимаю! И какого черта ты все время говоришь об этих таблетках? Сядь! — Рой огляделся вокруг; они обратили на себя внимание посетителей; одни смотрели на них, обсуждая возможную причину столь бурной вспышки, другие перешептывались. — Ты слышишь, сядь!

— Да что с тобой происходит, черт возьми? — не может успокоиться Фрэнки, все еще приподнявшись наполовину над стойкой. — Скажи мне, в конце концов, что у тебя за проблемы.

— Для начала сядь и успокойся, а потом поговорим.

— А мы что делали, не говорили? Я, по крайней мере, говорил. А ты целых полчаса что-то ворчал и бурчал мне в ответ. Я говорю о деньгах; о том, как нам делать деньги, а ты как сомнамбула.

— Да нет же. Нет…

Фрэнки не дает ему закончить:

— Я знаю, то, что мы имеем от продажи картин, для тебя пустяк. Я знаю, что десять штук д ля тебя пустяк…

— Нет и нет, — обрывает его Рой. — Десять штук — это десять штук.

— …потому что у тебя такая пропасть этих чертовых денег, что хоть задницу ими вытирай; все твои сбережения и твои… просто не знаю, как назвать то, что ты с ними делаешь.

Рой не собирается вникать, что там знает или не знает Фрэнки. Он уверен, что Фрэнки ничего не знает о лошади. И он уверен, что Фрэнки ничего не знает о Каймановых островах, о его банковских счетах. К тому же он не собирается давать ему ка-кой-либо шанс оказаться в курсе всего этого. Фрэнки его подельник, и Фрэнки хороший парень. Но деньги Роя — это деньги Роя. И никого больше это не касается.

— Успокойся, — снова просит Рой. — Успокойся. Я не знаю, с чего ты взял, что у меня пропасть денег.

— Ладно, перестань. Мы снова ругаемся из-за этого, я же знаю, какова твоя доля.

— Так ведь и твоя доля такая же.

— Но я трачу деньги. Я покупаю дорогие вещи. Ты же разъезжаешь на старом драндулете, живешь в какой-то хижине и по десять лет таскаешь одни и те же затрапезные костюмы. Ты постоянно твердишь о бережливости; о необходимости откладывать на черный день; о том, что таким людям, как мы, жизнь может преподнести что угодно, и все в таком духе.

Рой откидывается назад. Делает глубокие вдохи. Чувствует относительное облегчение.

— С чего ты вдруг завел разговор об этом?

Фрэнки шлепается на табурет. Остальные посетители постепенно отворачиваются от этой пары, привлекшей их внимание, и возвращаются к своим заботам.

— Дело в том, — говорит он, — что я делаю все, чтобы заработать деньги, так ведь? Я все еще должен делать дела, которые дают нам возможность держаться на плаву. И поверь мне, я не испытываю морального удовлетворения, когда моему партнеру наплевать на все, что я предлагаю.

— Я ни на что не плевал, — возражает Рой, но сам-то знает, что плевал. Он не всегда обращал внимание на Фрэнки. И, конечно же, оставил без внимания все то, что его подельник излагал сегодня вечером. — Я был просто…

Он не может подобрать нужного слова. Фрэнки вне себя, и Рой это видит. Он хочет знать, что дела снова пойдут так, как надо. Рой может обещать ему это. Рой может все объяснить. Черт возьми, ведь когда-то недовольство партнеров должно прорываться наружу.

— У меня есть ребенок, — говорит Рой как бы невзначай. — У меня появилась дочь, которую зовут Анджела. Ей четырнадцать лет, и сегодня она ночует у меня дома.

Фрэнки подносит гамбургер ко рту, откусывает от него кусок и ржет с набитым ртом.

— Ну и шуточки у тебя. Рой.

— Если это шутка, то я все еще жду, чем она закончится. — И он рассказывает Фрэнки всю историю от начала до конца.

* * *


Всю дорогу до порта, куда они направились этим вечером, Фрэнки говорит и говорит Рою о том, как он воспринимает сложившуюся ситуацию:

— Это нехорошо. Это совсем не хорошо.

— Но это же временно, — объясняет Рой. — Они расплевались с мамашей, поэтому она останется у меня на денек-другой, пока все уляжется.

— Ведь ты не знаешь, что такое иметь детей, это я и хочу сказать.

— А ты знаешь?

— И я не знаю. Но я и не взял бы ребенка, как это сделал ты… лишь потому, что мой психиатр сказал, что от этого я буду лучше себя чувствовать.

— Она же моя… она часть меня. Я ее сотворил. Я участвовал в этом, я… послушай, я сейчас тоже несу за нее ответственность. Особую ответственность. И если это требует определенных усилий с моей стороны, то я должен сделать все, что должен сделать.

— Это опасно.

— Да нет. — Они уже в порту, и Рой опять припарковывается на пятачке, что рядом со складом Саифа. — Она не знает, чем я занимаюсь, она ни о чем не догадывается.

— Не исключено, что скоро ей захочется узнать об этом, а возможно, и поучаствовать.

— Нет, она не хочет и не захочет. Ты ее не увидишь. Тебе незачем ее видеть. Ну все, приехали.

Выйдя из машины, Фрэнки с силой захлопывает дверцу. Рой не реагирует. Они идут на склад. Фрэнки впереди. Рой несет сумки, в которые уложат покупки, и деньги. Носить деньги при себе он не любит. Рой нервничает. Он пытается следить за тенями, которые отбрасывают на стену их тела, но проход слишком узкий. Все вокруг пропитано запахом гниющей рыбы. Рой думает, что зимой здесь будет намного лучше.

Саиф, как всегда, радостно приветствует их, раскинув руки, готовые к объятиям. Рой не противится. Он уже позволил Саифу обнять себя при их последней встрече, создав этим прецедент. Это — составляющая цены, когда ведешь дела с сирийцами. Или с турками. Или кто он там есть на самом деле.

— Сорок нпук, — говорит Фрэнки Саифу, доставая пачку денег из сумки Роя и выкладывая ее на крышку ящика. — Это за Кандинского и… ну, этого, у которого черный квадрат в середине и оранжевый сбоку?

— Уилдера, — подсказывает Саиф.

— Да, за него. Двадцать пять за Кандинского, пятнадцать за Уилдера.

Саиф щелкает пальцами, появляется тощий человек в голубом спортивном костюме и забирает деньги.

— А ваша доля?

— Уже взяли, — отвечает Рой. — Так быстрее. Если это все, тогда до завтра. Приедем за очередной порцией. — Он направляется к выходу.

— Друзья мои, — останавливает его Саиф. — Пожалуйста, не уделите ли вы мне минутку своего времени?

Рою это не нужно. Он хочет домой. Хочет лечь в кровать. Хочет узнать, спит ли Анджела или лежит и мечтает. Хочет знать, все ли в порядке. Он смотрит на Фрэнки; глаза этого мерзавца требуют. Он остается. Чтобы выслушать этого человека.

— Да? — со вздохом произносит Рой, поворачиваясь к Саифу.

— Принимая во внимание то, что вы так успешно работали в течение этих нескольких недель, может быть, вы готовы развить наши отношения?

Рой отрицательно качает головой:

— До пятого свидания я не лезу к даме с поцелуями.

Саиф осклабился.

— Я устал заниматься одними и теми же шедеврами. Я в этом бизнесе уже много лет, и хотя он приносит прибыль, но он… надоедает.

— Заведи себе какое-нибудь хобби, — предлагает Рой. — Макраме. Гольф. Лично мне все равно, чем ты займешься.

— Хобби, которое меня увлекает, это ваш жизненный стиль.

— Наш жизненный стиль?

— Мошенничество. Незаконные доходы. Мне интересно почувствовать себя на вашем месте.

— Мне кажется, я ясно выразился, — говорит Рой. — Мы не намерены устанавливать с вами партнерские отношения.

— Ну а в роли ученика…

— В ваших проектах мы также не собираемся участвовать.

Саиф смотрит на Фрэнки. По его взгляду Рой понимает, что они уже говорили об этом раньше. Фрэнки кивком головы выражает свое согласие с тем, что сказал Саиф, а турок продолжает:

— Я понимаю, что для работы в более широких масштабах… для более крупного мошенничества… необходим капитал.

— Мы не играем подолгу в одну и ту же игру.

Вообще-то они играют, но не часто. Только об этом лучше не распространяться.

— Я понимаю, что это может быть намного более прибыльным делом, к тому же у меня есть и необходимый капитал.

— У нас тоже есть деньги. Так что спасибо; спасибо, нет.

А Саиф все говорит и говорит; его слова пролетают мимо ушей Роя.

— К тому же у меня много друзей, согласных участвовать и обладающих такими же капиталами. Многие ищут, как бы удачнее использовать свои возможности.

Рой старается выглядеть более убедительным. Старается показать, что каждый шаг, каждый его ответ тщательно обдуман. Все, что он говорит, твердо и неколебимо. На этот раз он хочет вбить это в тупую башку Саифа.

— Я уже потерял счет тому, сколько раз я повторил тебе это, — произносит он, стараясь не повышать голоса. — Написать тебе это на лбу? Или высечь на твоем надгробном камне? Но поскольку все мы завязаны на бизнесе с шедеврами, я еще раз окажу тебе честь и скажу все напрямик: Мы… Не хотим… Быть… Партнерами.

Саиф отшатывается назад. Опускает голову, глядя в землю.

— Понятно. Может быть, еще не пришло время, друзья мои.

Не пришло время. Рой снова чувствует, как его голову сжимает словно тисками, в ушах шумит. На стенах склада мелькают яркие пятна. Рой знает, что ему нужно расслабиться. Думает о таблетках, ожидающих его дома. Думает о том, как они ему хорошо помогают. Думает об Анджеле, спящей в его потайной комнате. Он может сорваться и не совладать с собой прямо здесь, прямо сейчас.

Скрипя зубами, сжав челюсти, Рой сгребает Фрэнки и молча ведет его вон из склада, в пропахшую рыбой ночную темень.

Фрэнки еще не пришел в себя от случившегося.

— Это как раз то, о чем я все время говорю с тобой, — скулит он. — А что ты сделал… ведь этот человек предложил нам вести дела…

Рой поворачивает своего подельника лицом к себе, подносит к его лицу кулак; в его движениях чувствуется неподдельная ярость. Такое Фрэнки видит впервые. Теперь уже не нужно сдерживать голос и тон.

— Попробуй только еще раз выкинуть что-либо подобное за моей спиной, ты понял? Здесь мы получаем товар — но это не то же самое, что дело, которое мы проворачиваем. Если в деле ты и я, то в нем только ты и я. И никто из этих недоносков не должен совать в него свой нос. А то, что он получает от нас деньги, не имеет никакого значения, ты понял это?

— Господи, Рой, да я и не думал… я был уверен, что тебе понравится это предложение.

— То, что ты сделал, — то, что ты хотел сделать, — в этом нет ни капли здравого смысла, зато смердит от жажды смерти, хоть это ты понимаешь? Много ты видел групп из трех или четырех подельников, которым посчастливилось достаточно долгое время кантоваться на свободе, до того, как они загремели за решетку? Ты нашел нового парня, значит, надо волноваться еще и за этого парня. Ты ведь знаешь его не долго — ты говоришь, что знаешь его два года, — а то, что он мог за это время переродиться и готов всадить тебе нож в спину, — на это плевать, пусть всаживает нож в спину мне... когда найдет нужным. Прихватит наши деньги да и даст деру.

Фрэнки выглядит удрученным и озлобленным.

— Ты вбиваешь себе в голову невесть что, — вкрадчиво говорит он.

— Я ничего не вбиваю себе в голову. Мне следовало послать тебя ко всем чертям, вот что мне следовало сделать. Хэнк всегда говорил мне: когда у твоего подельника свербят пятки, не стоит смазывать их мазью. Пусть уходит. Ты хочешь отвалить, так? А теперь ты хочешь скорешить меня с Саифом?

— Да нет… господи, Рой, нет…

— Ага, не хочешь…

Рой уже выпустил пар. Голову больше не сдавливает. Отпустило. Он снова может видеть, видеть во тьме дорогу к машине.

— Потому что мы хорошая пара, — продолжает он, но уже значительно тише и более спокойно. — Мы с тобой хорошая пара. А поэтому давай не вредить друг другу. Идет?

— Конечно. Конечно.

— Если так, тогда базар закончен.

* * *


Рой не хочет будить Анджелу, но не хочет и держать шесть штук в кармане, ему не терпится положить их в лошадь. Он понимает, что это глупо. Понимает, что держать деньги внутри лошади небезопасно, все равно что хранить их в ящике бюро или в шкатулке. Но он именно так хранит деньги, и независимо от того, принимает он таблетки или не принимает, он желает хранить наличные средства внутри лошади.

На цыпочках, затаив дыхание, он входит в свою потайную комнату. Мягко опуская ступни на пол, старается двигаться бесшумно. Это нелегко. Боль пронзает лодыжки. Анджела спит на разложенном диване-книжке, одеяло сползло, руки по-прежнему обхватывают подушку. Ночная рубашка задралась выше колен, и Рой усилием воли отводит глаза от ее ног. Ноги у нее точь-в-точь как у Хедер. Лучше смотреть в сторону. Лучше смотреть на лошадь.

Голова лошади тяжелая, тяжелая как обычно. Но сегодня ночью ему кажется, что она сделана из свинца. Чем больше стараний он прилагает к тому, чтобы не шуметь, тем больше, как ему кажется, пума производят все его движения. Керамическая шея, когда он хочет поднять голову, со скрежетом поворачивается на теле. Он замирает, оставив голову на месте. Капли пота струятся у него по шее. Анджела вздыхает, всхрапывает во сне, переворачивается на другой бок. Лицом к стене. Отлично.

Рой снова берется за голову, и она поддается. Он старается удержать ее одной рукой, прижимает голову к бедру и достает пачку денег из кармана пиджака. Опускает новенькую пачку вниз, ощупывает пачки, уже лежащие во чреве. Чрево заполнено. Даже переполнено. Надо ехать на Каймановы острова, и скорее. В лошади уже слишком много денег. Кто угодно скажет, что слишком много.

Поставить голову на место легче. Ни треска. Ни скрежета. Он на мгновение застывает на месте, глядя на висящего на стене Миро. Эта картина похожа на Анджелу, думает он. В ней есть жизнь. Из всего, что висит на этих стенах, жизнь есть только в ней. Завтра он, возможно, попросит у Саифа еще одно полотно Миро.

— Рой? — окликает его Анджела. Сердце Роя начинает биться чуть быстрее.

— Спи, — говорит он, поворачиваясь к ней. Она, приподнявшись на локте, всматривается в темноту. Его манипуляций с лошадью она не видела. По всей вероятности не видела.

— Ты только что проснулась? — спрашивает он.

— Угу. Пить хочется, принесешь мне воды?

— Конечно, сейчас. Лежи, не вставай.

Рой спешит на кухню, берет чистый стакан и наливает в него воду из-под крана. Кладет в стакан несколько кубиков льда, чтобы вода была попрохладней. Выжимает несколько капель лимонного сока, чтобы улучшить вкус. Без этого вода из-под крана мало пригодна для питья.

Он возвращается в свою потайную комнату, садится на край разложенного дивана и протягивает ей стакан.

— Спасибо, — говорит она, поднося стакан к губам. — В комнате очень сухой воздух.

— Здесь всегда сухо. Из-за ветра.

Она снова подносит стакан ко рту.

— Как прошла твоя встреча?

— Нормально. Появились еще покупатели.

— А что они хотят купить?

— Одну вещицу, которую я продаю. Столовый сервиз. Очень старый.

Анджела смеется, поднимает волосы к макушке. Пряди опадают и покрывают ее лицо, покрывают глаза. Сквозь них он видит только ее губы; они растянуты в улыбке.

— Можно задать тебе еще один вопрос?

— Завтра. Сейчас спи.

— Почему мама тебя бросила?

Ох уж этот ребенок со своими вопросами.

— Ты бы… спроси лучше у нее.

Анджела отдает Рою стакан, потягивается. Рой укрывает ее одеялом.

— Так из-за этого мы и поскандалили, — говорит она. — Я спросила ее, но она не захотела говорить об этом. Несколько раз обозвала тебя нехорошими словами.

— Да… на нее это похоже. Правда… — Рой не хочет рассказывать Анджеле о том одном случае, когда его кулаки сделали его хозяином положения. Хедер все равно бросила бы его. Наверняка бросила бы. Возможно, она предвидела такой исход намного раньше, чем он. — Я, по правде, не знаю, почему твоя мама ушла от меня. Возможно, она считала меня плохим человеком.

— Плохим человеком? Тебя? — переспрашивает Анджела. Голос ее звучит приглушенно, руки снова обхватывают подушку, в которую уткнулось лицо. Она постепенно погружается в сон. — Ты действительно плохой?

— Да.

— Ты не похож на плохого человека.

— Здесь-то и зарыта собака. То, что я не похож на плохого, делает меня еще хуже.

Глаза Анджелы закрыты, голова утопает в подушке.

— Я не думаю, что ты плохой человек. Ты совсем не плохой человек.

— Тебе еще рано судить об этом, — говорит Рой. Он встает, поправляет на ней одеяло и идет к двери. — Спи. — Он выходит в коридор, прикрывает за собой дверь, смотрит на постепенно затухающую полоску света, которая пробивается из-под двери потайной комнаты. Рою тоже пора идти спать. Он направляется в спальню.

Пройдя пять футов, он все еще слышит бормотание Анджелы: "Я вовсе не думаю, что ты плохой человек".




Шесть


Рой никогда прежде не был в этом магазине. Это бутик. Низко висящие светильники, необычная музыка. Об одном таком модном магазине рассказывали по телевидению. Свои костюмы он всегда покупал в больших универмагах. Однажды он купил костюм на массовой распродаже, устроенной оптовой компанией. Тот костюм до сих пор отлично сидит на нем. Нынешний магазин расположен в тихой тенистой аллее, он суперизвестен. Правда, Рою название этого бутика ничего не говорит, а вот Анджела узнала его сходу. Она взвизгнула, схватила его за руку, потащила в бутик и подвела к мужчине в атласном жилете. Через мгновение Рой уже примерял пиджаки, брюки, галстуки.

— Да мне все это не нужно, — говорит он ей.

На нем голубой костюм в светлую полоску.

Красный галстук.

— Нужно. Поверь мне, нужно.

— Я не понимаю, чем тебе не нравятся мои костюмы.

— Они старые.

— Они нормальные, — сопротивляется Рой.

— Я же их видела. И сразу поняла, что их надо обновить. Согласись, это так.

Рой смотрит на свое отражение в зеркале. Пиджак сидит на нем отлично, скрывая брюшко. Рукава не наезжают на кисти рук. Брюки — точно по бедрам и не давят в талии. Оказывается, это не такая уж сложная задача — подобрать подходящую одежду, в которой великолепно смотришься.

Они выбирают еще два костюма, которые ему нравятся, две спортивные куртки, несколько сорочек и галстуков. Анджела снует взад-вперед между примерочной и стойками, на которых одежда развешана на плечиках, перебрасывает выбранные ею вещи через штору, чтобы Рой их примерил. И возвращает вещь на прежнее место, если Рою она не нравится, а если нравится, то укладывает в корзину, которая предъявляется на кассе.

Когда они закончили, Анджела ведет Роя к выходу.

— Смотри, это называется кассовый аппарат, — говорит она игриво. — Когда ты последний раз покупал костюмы, они уже существовали?

Рой с улыбкой смотрит на кассира.

— Моя дочь. По крайней мере до тех пор, пока за ней не приедут из приюта, чтобы забрать назад.

Анджела пихает Роя в бок, а он смеется.

Кассир не проявляет никакого интереса к их разговору. Он проводит сканером по этикеткам и объявляет итоговую сумму:

— Шесть тысяч четыреста восемнадцать долларов шестьдесят пять центов. Предпочитаете чеком или наличными?

— Наличными, — отвечает Рой.

Кассир не уверен, а вдруг покупатель смеется над ним. Он не смеется. Перед тем как идти гулять, Рой заглянул в свою лошадь. Ему случалось оплачивать и более крупные счета. На узком прилавке гора стодолларовых купюр смотрится несколько вызывающе. Рой отсчитывает купюры, ожидает сдачу. Анджела наблюдает за тем, как кассир пытается запихать полученную кучу банкнот в ящик кассового аппарата; размеры ящика не совсем подходят для этого.

— Он антиквар, — говорит она молодому кассиру. — И у него удачный бизнес.

После того, как они побывали еще в трех магазинах, Анджела убедила Роя подстричься. Подстригая Роя, парикмахерша-визажист, которую зовут Дафне, горячо обсуждает с Анджелой привычки и манеры кинозвезд. Он доволен, что их внимание переключено на другое и он может расслабиться. Говорить ему не хочется.

Для Роя непривычна радость человека, обедающего в приличном ресторане. Он всегда обращал внимание на людей, вкушающих пищу в таких заведениях, но сам никогда там не бывал. Они с Анджелой присмотрели китайский ресторан, где оба выбрали на обед ло мейн.[10 - Ло мейн — китайская лапша, которую подают как гарнир к различным мясным блюдам.] Это, как она сказала, ее любимое блюдо. Как, впрочем, и его. Все-таки что-то он передал ей. Глаза, предпочтение к китайским блюдам и сандвичам с индейкой. Но это только начало.

— Ты меня доконала, — говорит Рой. — Никогда не думал, что делать покупки настолько утомительно.

— Это потому, что ты никогда не делал покупок со мной. Если хочешь, то после обеда зайдем в секцию лучших товаров универмага "Прада".

— Сдаюсь. Сначала пусть уляжется пища, а там посмотрим.

Анджела принялась за ло мейн и начала накручивать нитки лапши на палочки.

— А там, в бутике… ты платил наличными деньгами, да?

— Конечно.

— Это надо целую кучу денег таскать с собой. С чеком проще. Многие пользуются ими.

— Я не доверяю банкам.

— Вообще?

— Вообще. Я им не верю.

— Не понимаю, — говорит она. — Думаешь, они украдут твои деньги, или что? Банки хотят тебя разорить?

Рой отправляет в рот большой кусок, а вслед за ним пучок лапши.

— Они берут твои деньги и отдают их кому попало. Займы на покупку машин, закладные, да что угодно. А отстегивают тебе за это два процента из своих десяти. Они же крадут у тебя восемь процентов.

— Я совсем не разбираюсь в таких делах, — соглашается Анджела. — У меня в последней четверти по математике трояк. Я знаю только, что дома на все требуется пропасть денег.

Рой поводит плечами. После стрижки короткая щетина на затылке трется о ворот сорочки.

— Мне кажется, она слишком много сняла сзади.

— Она сняла столько, сколько надо. У тебя отличная прическа.

Рой проводит растопыренными пальцами по голове. Ему кажется, что на ней почти нет волос.

— Похоже, меня подстригли под ежик.

— Да нет же. Поверь мне, у тебя отличная прическа. И выглядишь ты великолепно.

Они снова принимаются за ло мейн. Запивают содовой. Наблюдают за людьми, идущими по залу с подносами. Покупатели. Счастливые потребители.

— Ты же не наркоторговец, — говорит Анджела, — скажи?

Лапша застревает у Роя в горле. Он кашляет раз, два. Сплевывает в салфетку. То, что не выплюнул, проглатывает.

— Прости?!

— Для меня это не важно. Каждый зарабатывает себе на жизнь, как может.

— Почему ты так решила? Я не наркоторговец.

— Не очень-то верится, будто ты нашел кучу любителей антиквариата, которые так и бегают за тобой, а при этом их карманы набиты деньгами.

— Сделки такого рода оплачиваются наличными.

— По крайней мере, ты ведь не продаешь наркоту детям. Это уже грязный бизнес. Ты же не продаешь наркоту детям, верно?

— Бога ради, — отвечает Рой, стараясь сдержать себя и не повышать голоса. — Я не наркоторговец.

— А кто же ты тогда?

Вопрос простой, требующий точного ответа. На этот раз она не шутит. Анджела вся подалась вперед.

— Я… послушай, а какая, в принципе, разница?

— Никакой. Просто я хочу знать. Чем ты, Рой, занимаешься?

Он обводит глазами зал. Домохозяйки, колдующие над тарелками с кальцоне.[11 - Кальцоне — итальянская пицца, оформленная в виде пирога.] Бизнесмены, переворачивающие шампуры в фондю. Никому, кажется, нет до них никакого дела. Каждый занят собой.

— Я скажу тебе, — говорит Рой, — но после этого мы оставим эту тему и завершим обед?

— Так чем ты занимаешься?

— Давай договоримся, я отвечаю тебе, и больше ни слова об этом, ни слова. Разговор закончен.

— Да. Так чем ты занимаешься?

— Я мошенник.

Глаза Анджелы расширяются, она откидывается на спинку пластмассового стула.

— Круто, — произносит она почти нараспев.

— Да нет, это не круто.

— Так ты жулик.

— Да.

— Обманщик.

— Да.

— Вор на доверии. Кидала. Шулер. Лохотронщик. Мастер впарить.

— Ты неплохо знаешь весь этот жаргон.

— Хожу в кино. Да, папочка, это круто.

— То, чем я занимаюсь, это не кино. Это не забава, это не игра. Это… то, что я делаю, и это по большей части противозаконно. Теперь я рассказал тебе, чем я зарабатываю на жизнь, выполняй условия договора и заканчивай обед.

— Научи меня чему-нибудь.

— Прекрати, Анджела.

— Ну почему, научи.

— Ты что, совсем… я не собираюсь тебя ничему учить.

У Роя пропадает аппетит и желание доедать китайскую пищу. Ему хочется почувствовать, как желчь подкатывает к горлу. Хочется разозлиться на дочь. Она не должна была задавать эти вопросы. Не должна была изъявлять желания обучаться мошенничеству. Но желчь к горлу не подкатывает. И голову не давит.

— Ну хоть одному трюку, — канючит она. — Одному, чтобы я могла применить его в школе.

— Господи, ну прекрати. Я сказал, нет.

— Ну хорошо, я не буду применять его в школе. Я вообще нигде не буду его применять. Клянусь, я просто хочу знать. Я хочу знать, как ты это делаешь, ведь это же так круто…

— Послушай, — говорит он, приподнимая ее со стула и притягивая ближе к себе. Его рука, обвившаяся вокруг ее тела, чувствует мягкость и тепло ее плоти. Пальцы чувствуют упругость ее маленьких бицепсов. — То, что я делаю, вовсе не круто. Вовсе не смешно. Я отбираю деньги у людей настолько глупых, что их деньги сами просятся в руки. А ты слишком хорошая… ты хорошая девочка, и я не собираюсь обучать тебя подобным делам.

Он отпускает ее. Но она не отодвигается назад. На лице недовольная гримаса, надутые губы. Она не опускается на стул, не принимается за еду. Недовольная гримаса, надутые губы.

— Ну все, — говорит он. — Садись и ешь.

Она даже не шевелится, руки безжизненно болтаются вдоль тела, плечи обвисли. Глаза смотрят сквозь него.

— Ладно, — машет рукой Рой, склоняясь над тарелкой с ло мейн. — Продолжай в том же духе. И с тем же лицом. А я голоден.

Не раньше, чем они сели в машину и отъехали от ресторана на четыре квартала, Рой понял, что его точно так же, как когда-то, подвергают наказанию, не разговаривая с ним. А ведь прошли годы. По крайней мере, пятнадцать лет. Он уже едва мог вспомнить, как его наказывали молчанием. Анджела сидит рядом с ним; руки скрещены на груди; неподвижный взгляд устремлен вперед на дорогу. Ни недовольной гримасы, ни надутых губ, только застывший взгляд.

— Куда бы ты хотела поехать еще?

Никакого ответа. Хотя для него молчание — вполне понятный ответ.

— Может, включить радио?

Она даже не шевельнулась. Рой вовлечен в действо. Он сгибается над приборной доской и включает приемник. Крутит ручку настройки. Находит станцию, передающую классическую музыку. Он не любит классику, но уверен, что Анджела любит ее еще меньше. Прибавляет громкость. Музыка заполняет весь салон.

— Если хочешь, я убавлю громкость, — кричит он, перекрикивая музыку, — только скажи.

Ни слова. Рой делает новую попытку.

— Может, опустить стекла? Я могу опустить стекла.

Не дождавшись ответа, он с размаху грохает по выключателю. В машину врывается поток воздуха. Волосы Анджелы развеваются, чуть ли не дыбом встают. Ветер дует ей прямо в лицо, в глаза. Никакой реакции. Чудо, а не ребенок. Ее мамаша давно бы уже закатила грандиозный скандал. Кричала бы, визжала, хохотала — Рой согласен на любой из трех вариантов. Но с Анджелой все иначе. Она гордая, гордая на свой лад.

Рой ведет ее в кино. На комедию. Люди в зале смеются, смеются так громко и так много, что им не хватает воздуха. Лицо девочки вытянуто, и на нем ничего не отражается. Рой бросает в нее горсть попкорна; несколько зерен застревают у нее в волосах. Она взмахом руки стряхивает их с головы. Снова складывает руки на груди. Недовольная гримаса и надутые губы.

В обед продолжается все то же самое. Обедали дома, заказав спагетти в соседнем итальянском кафе. На середине трапезы Рой выключил телевизор в надежде, что она заговорит. Она не заговорила. Он обратно включил телевизор. Ему хотелось, чтобы вокруг был хоть какой-то пум, чтобы хоть что-то происходило. Ничего, все тихо. Вечером, когда он провожает ее в постель, она не задает ему ни одного вопроса. Она не желает напоминать ему о своем существовании. Она не целует его в лоб. Она не делает ничего из того, что делала прежняя Анджела. Она не желает ему спокойной ночи.

Рой отправляется спать, внушая себе, что к утру она образумится. Она упряма, упрямство ее изощренное, но, по сути дела, она еще маленькая девочка. Она должна заговорить как бы невзначай. Рано или поздно она сдастся.

Завтрак проходит в молчании. Вокруг словно вакуум какой-то. Рой предпринимает попытки, энергичные попытки.

— Ладно, — наконец говорит он, отодвигая от себя тарелку с кашей.

Анджела сидит за столом напротив Роя. Она все еще в ночной рубашке.

— Ладно, в эту игру могут играть двое.

И тут Рой начинает наказывать ее собственным молчанием. Теперь он молчит. Но и она молчит. Они сидят над нетронутыми тарелками с кашей, уставившись друг на друга. Сцепились глазами. Воля Анджелы против воли Роя.

* * *


Малый, стоящий за прилавком этого работающего допоздна магазинчика, только что получил отставку у своей девушки, у девушки, которая однажды уже разрешила ему зайти дальше дозволенного… Джессика. Его Джессика. Она носила очки, и ее поцелуи были немного слюнявыми, и она была среди продвинутых учеников, но она принадлежала ему. А он… шестнадцатилетний, костлявый, прыщавый, да к тому же с ненавистью относящийся к своей нынешней работе. Это была единственная работа, на которую его взяли, а если бы не взяли, то пришлось бы и дальше пахать фасовщиком в бакалейной лавке неподалеку от дома. Но ему не хотелось, чтобы кто-нибудь из его школы видел, как он стоит за прилавком, а этот магазинчик расположен довольно далеко от его дома. Работу свою он ненавидел, но любил деньги, которые получал за нее. С этими деньгами он мог ходить на свидания. Если, конечно, было с кем.

Часы показывали почти полдень, когда эта девушка вошла в магазин. Она влетает в зал, не дожидаясь, пока дверь полностью откроется, и, пританцовывая, идет по проходу. Первокурсница, подумал он. Или второкурсница. Симпатичная. Каштановые волосы с рыжеватым отливом спадают ниже талии, почти как у Джессики. Фигура лучше, чем у Джессики. Тоненькая. Ноги длинные, стройные. Прелестные губы.

Анджела пролетает проход, ловит на себе заинтересованный взгляд парня. Крутится перед прилавком, перебирает пальцами блоки жевательной резинки, разложенные на открытой витрине.

— Какая ваша любимая? — обращается она к юноше.

— Любимая жвачка?

— Да. Хочу купить, но не знаю какую. Может, вы посоветуете?

Продавец откашливается. Никто еще не спрашивал у него совета.

— Мне нравится "Дентайн", — говорит он.

— "Дентайн"! Ясное дело, я тоже люблю "Дентайн", — она смеется. В ее смехе чувствуется какая-то преднамеренность. — Здесь наши вкусы сходятся.

Продавец согласно кивает. Улыбается. Он не знает, что у нее на уме, но пока все, что происходит, ему нравится.

— Сколько она стоит? Вроде сорок пять центов?

Он знает, что пачка стоит пятьдесят центов, но ему хочется показать, как он работает. Хочется произвести впечатление. Поэтому он проводит пачкой по сканеру, и на экране появляется цена.

— Пятьдесят центов, — произносит он ломающимся голосом. — Пятьдесят.

Анджела, вертя попкой, роется в карманах в поисках мелочи. Мальчик силится отвести взгляд от выреза на ее блузке, из которого прямо на него смотрят округлые прелестные грудки. Он смотрит в сторону, за нее, в проход. Снова ей в лицо. Концентрирует взгляд на ее лице.

— Нет мелочи, — говорит она, вынимая руки из карманов. — Вот только это. — И она, сконфуженно улыбаясь, протягивает ему двадцатидолларовую купюру. — Понимаю, что глупо давать вам двадцать долларов за то, что стоит пятьдесят центов.

Он успокаивает ее жестом руки.

— Не переживайте. Это обычное явление. Бывает, сюда заглядывают парни, чтобы купить банку воды, а протягивают сто долларов.

Со щелчком он открывает ящик кассового аппарата, вынимает из него сдачу. Подает девушке девятнадцать долларов и пятьдесят центов, пытаясь при этом прикоснуться к ее ладони. Она мягкая, такая, как он и ожидал.

— Благодарю, — говорит она и кладет сдачу в карман.

Ленточка на упаковке сорвана, пластинка жвачки отправлена в рот. Она наклоняется над прилавком, ее лицо в каких-нибудь двух футах от его лица.

— А ты, наверное, где-то учишься?

Юноша сглатывает слюну; молится про себя, чтобы голос его звучал по-мужски, и отвечает:

— Вроде того. Я учусь в Гамильтоне.

— Что ты говоришь? Здорово. Я дружила с ребятами оттуда и частенько ездила с ними на игры. Послушай… вот где я тебя видела. Ты же играл в их футбольной команде, так?

Краснеть он не желает. Что угодно, только не краснеть. Пытается не дышать, чтобы не покраснеть.

— Нет, — отвечает он. Ему так хочется приврать, приукрасить себя, но он не может. — Нет.

— Ты правду говоришь?

— Правду… да, я… понимаете, я участвовал в отборочных соревнованиях в команду, но… понимаете… но у меня были другие дела.

Анджела понимающе кивает головой.

— Стыдуха, — говорит она, подаваясь вперед и касаясь руки парня. Поглаживает его бицепсы. — С такими руками… Да они же враги себе, что, не так?

— Так. Конечно, так.

Ему трудно дышать от охватившей его радости. Прелестная девушка, зашедшая в его магазин, выстреливает в него прощальной улыбкой и машет ручкой. Она направляется к входной двери. Он хочет окликнуть ее, спросить, как зовут, попросить дать ему номер телефона, но его голосовые связки отказываются служить. Вдруг она останавливается, разворачивается и направляется обратно к прилавку. В его голове проносится мысль, а не собирается ли она пригласить его куда-нибудь. Не собирается ли она сделать первый шаг.

— Я нашла пятьдесят центов, — говорит она, хлопая по прилавку двумя четвертаками.

В первую секунду он ничего не соображает. При чем здесь пятьдесят центов, когда речь должна идти о свидании? Тут его осенило: жвачка. Жвачка.

— О, — только и может сказать он. — Отлично. — Он опускает поданную мелочь в денежный ящик.

— Я могу получить назад мои двадцать баксов? — спрашивает она, моргая такими милыми, большими, голубыми глазами.

Он кивает головой и вынимает из денежного ящика ее купюру. Подает ей, смотрит, как она кладет ее в карман. Наклоняет голову и смотрит в пол. Ему легче говорить, не глядя на нее.

— Послушай, — говорит он; слова застревают в горле, — может, мы как-нибудь куда-нибудь сходим?

Ответа нет. Он боится поднять глаза. А что, если она смеется над ним?

Но смеха не слышно, да и ответа не будет. К моменту, когда он собирает всю свою волю, пересиливает страх и поднимает голову, над входной дверью звякает колокольчик. Девушки нет.

Оказавшись на улице, Анджела замедляет шаги. Рой появляется из-за деревьев, растущих позади магазина, подходит к ней.

— Получила двадцать баксов?

— Да.

— И девятнадцать пятьдесят, которые он дал тебе на сдачу?

— Твоя наука, — смеется она.

— Это трюк с двадцатидолларовой купюрой, — говорит Рой. — Старейший трюк, описанный в книгах. Может быть, и не самый старый, но…

— Господи, это было так легко. Я и не думала, что это будет так легко.

— Это азы. Самое необходимое. Будет еще легче. Но учти, так бывает не всегда.

— Понимаю, понимаю. Это просто… это доставило удовольствие. Как будто сделала что-то хорошее для разнообразия.

Рой пожимает плечами. Он рад, что для нее все кончилось хорошо.

— Да нет, все это не так. Это всего лишь один из способов делать дела.

— Так что, — говорит она, — давай снова провернем такое же дело. На этой улице есть киоск "7–11".[12 - Сэвен-Элевен (7–11) — крупнейшая международная сеть розничной торговли.]

— Нет, хватит. Мы договаривались на один трюк.

— Ну давай, экое дело какой-то затрушенный киоск. Тоже мне событие. Ну как, по-твоему, я смогу совершенствоваться, если у меня не будет практики?

— Тебе и думать не следует о том, чтобы совершенствоваться, и вообще не следует практиковаться. С этим покончено.

Именно этого он и опасался. Тяги к легким деньгам. Самое первое дело, которое он провернул, было тоже с двадцатидолларовой купюрой, а потом все пошло по восходящей. Хэнк обучил его всем ходам и выходам, всем подробностям и особенностям этой системы; но именно его первое дело, трюк с двадцатидолларовой купюрой, поймало его на крючок, втянуло его в это занятие.

— Не хочешь ли пообедать? — спрашивает он Анджелу, надеясь, что она не выкинет какой-нибудь очередной фокус.

— Конечно, хочу, — отвечает она. В голосе нотки разочарования, это заметно; но на сей раз обошлось без наказания молчанием. Она разумная девочка. Она знает меру.

Зуммер из заднего кармана брюк. Лицо Роя искажает гримаса, будто кто-то впился ему в ягодицу. Он протягивает руку назад, нащупывает твердый пластиковый квадратик, подающий звуковой сигнал. Его можно настроить на подачу вибросигнала. Эту техническую новинку Рой ненавидит.

Он достает из кармана пейджер и смотрит на номер. Номер ему неизвестен, но после номера стоят четыре цифры 2420. Это код Фрэнки.

— Вот дерьмо.

— Что?

— Я получил сигнал позвонить.

Анджела, улыбаясь, многозначительно смотрит на него:

— Срочная распродажа антиквариата?

— Отдают почти даром. Мне надо найти телефон-автомат.

Анджела достает свой мобильный телефон, но Рой жестом руки просит убрать аппарат.

— Да что ты, звони, — убеждает она. — У меня оплачено пропасть сколько времени.

— Из автомата, — стоит на своем Рой. — В нашем деле надо только так.

Они быстрым шагом идут по улице, Рой пробегает взглядом по обеим сторонам улицы, выискивая телефонную кабину. Ага, вот она, на другой стороне. Рядом с гастрономическим магазином.

— Жди меня здесь. Я быстро.

Когда Рой втиснулся в узкую телефонную будку, то понял, что Анджела пересекла улицу вместе с ним. Она машет ему рукой через стекло. Рой набирает номер с экрана пейджера и ждет, когда Фрэнки ответит.

— Алло? — отвечают неуверенно. Голос незнакомый.

— Фрэнки?

— Нет, это Боб.

— Боб?

— Да.

Рой в смущении:

— Боб, ты мне звонил?

— Нет. Нет, ты звонил мне. Ты звонишь по этому номеру.

— Правильно, — говорит Рой. — Я получил сообщение на пейджер. И этот номер у меня на пейджере…

Во время разговора Рой отмечает, что фоном в трубке звучат какие-то голоса. Вот как будто голос Фрэнки, чем-то ошарашенного Фрэнки: "…отойди к черту от телефона, жалкий идиот. Дай мне его, дай мне…"Слышится возня, затрудненное дыхание. Затем из трубки доносится голос Фрэнки, громкий и чистый:

— Рой?

— Да, это я. Что там происходит?

— Я в аэропорту. Звонил тебе на пейджер, отошел на секунду пописать, в это время ты как раз и позвонил, и какой-то козел снял трубку и ответил тебе. Кстати, кто ответил тебе по автомату в аэропорту?

— Боб. А в чем дело?

— Я здесь заварил одно дельце, и теперь ты мне нужен. Кукла по-ямайкски; все готово, я пыхтел над этим дельцем не одну неделю. Парень и курс понизить готов, дело на мази.

Анджела прижимается лицом к стеклу телефонной кабины, черты ее лица искажаются. Рой отворачивается.

— У меня здесь тоже дело, я не могу его бросить на середине. Может, можно подождать до завтра?

— Нет, никак нельзя. Он нервный, как истеричная баба, и не захочет откладывать.

— А деньги при нем?

— Конечно, об этом я и толкую.

Анджела снова перед ним, в руке у нее губная помада. Она начинает что-то чертить помадой на стекле; Рою хватает одной секунды, чтобы распознать написанное: 7–11,7–11,7–11. Он снова отворачивается от нее. На этот раз запутывается в телефонном шнуре.

— И сколько?

— Примерно тридцать штук, — отвечает Фрэнки. — Я сказал ему, что мы можем встретиться в баре зала компании "Дельта" в три часа.

Рой смотрит на часы — сейчас около двух. Прикидывает расстояние, пробки, возможные остановки — времени у него в обрез.

— Хорошо, я буду.

— Захвати бумаги и подготовь бабки.

— Конечно, — говорит Рой. — А в чем?

— В фунтах.

— И мне придется прикидываться кем-то вроде англичанина? Да мне ни за что не скопировать этот проклятый акцент… в прошлый раз ты раскрутил этого французского козла…

— Американский банкир со Среднего Запада, — произносит Фрэнки, смеясь. — Это тебе подходит?

— Ну ладно. В три часа в баре зала компании "Дельта".

Анджела тем временем изрисовала яркой губной помадой стекло на другой стороне телефонной кабины. Цифры 7 и 11 смотрят на него отовсюду. Пританцовывая, она вертится вокруг кабины, улыбается, смеется и машет Рою рукой. До него доходит, что надо подумать о том, как быть с Анджелой. Он понимает, что у него нет времени подбросить ее домой. Он понимает, что она ни под каким видом не должна ехать с ним.

— Я привезу с собой то, чем отвлечь внимание.

— Отвлечь что? — не понимает Фрэнки.

Рой вешает трубку. Выходит из телефонной кабины.

— Кто звонил? — спрашивает Анджела.

— Да, это по делу.

— О-о-о-о, — оживляется Анджела. — Может, я могу помочь?

Рой спешит, он почти бежит. Анджела не отстает.

— Да.

— В самом деле?

— Да. Мне, конечно, влом, но и выбора у меня нет. Ты сделаешь то, что я скажу, тогда все для всех кончится благополучно. Ты хотела попрактиковаться — вот и попрактикуешься.

— А в чем будет состоять моя работа? — спрашивает она. — Что я буду делать?

— Ты должна будешь разыграть приступ буйства. Думаю, ты с этим справишься?

Анджела смеется. Она смеется все время, пока они идут к машине.

* * *


Фрэнки и клиент уже сидят в баре за небольшим столиком. Рой видит их через полуматовое декоративное стекло. Перед каждым стоит стакан, клиент нервничает — это заметно и по выражению его лица, и по беспокойным взглядам, которые он мечет по сторонам. Рой смотрит на часы: он опоздал на пять минут. Им ведь надо было заскочить домой, позвонить знакомому одного из знакомых, работающему в обменном пункте банка. Пять минут это не страшно.

В правой руке у него дипломат, простой черный дипломат с золочеными застежками. Ничего странного в этом нет. Ничего необычного тоже. Таких тысячи в этом городе, да и в любом другом тоже. Именно такими дипломатами Рой предпочитает пользоваться в подобных делах. Хэнк, когда случалось проворачивать куклу по-ямайкски, обычно отправлялся на дело в костюме от Гуччи, но Рой всегда считал это излишней показухой. Бессмысленной. Тратой денег непонятно на что.

Рой проверяет в зеркале прическу, одергивает пиджак. На нем один из купленных вчера костюмов. В таких костюмах, должно быть, ходят банкиры. Рой решил, если возникнет необходимость, сказать, что он из Род-Айленда. Не хотелось разыгрывать жителя Среднего Запада.

— Рад вас приветствовать, — говорит он, входя в бар и направляясь к столику.

Он пожимает руку Фрэнки, но не спешит называть своего имени. Он не знает, как Фрэнки отрекомендовал его; лучше пока вообще не произносить никаких имен.

Фрэнки представляет их друг другу.

— Чак, — говорит он, поворачиваясь к клиенту, — это Арден Дейвис, банкир, о котором я вам говорил.

Рукопожатие.

— Очень приятно, — говорит Рой. — Чак, это…?

— Чарли, — поясняет клиент. — Чак, если вы не против. Послушайте, мне как-то не по себе.

Рой садится, оглаживает пиджак. Ставит дипломат на пол вплотную к ноге.

— Вас что-то смущает?

— Да, видите. Видите ли… Все как-то очень поспешно.

— Ну так что? — недоумевает Фрэнки. — Это же аэропорт.

— Да, это аэропорт, это…

— И мы не можем пойти куда-нибудь в другое место. — Фрэнки поворачивается к Рою. — Ваш рейс уже объявили? А куда вы летите?

— В Даллас. Один из наших корпоративных клиентов хочет открыть счет и провести финансирование таким образом, чтобы использовать средства во франках и лирах, поэтому я должен быть там, чтобы объяснить ему все ходы и выходы такой операции, — он смеется и жестом подзывает официантку. — Дорогуша, пожалуйста, мартини. Спасибо. — Он продолжает прерванный разговор. — Вот именно этим я и занимаюсь изо дня в день: объясняю людям, как и что им делать с деньгами.

Слова Роя, казалось, ничуть не успокоили волнения клиента. Все тот же рыскающий по сторонам взгляд, чего Рой терпеть не может.

— Вы волнуетесь, — говорит Фрэнки. — Я понимаю. Давайте обсудим все, что вас волнует.

Чак качает головой. Отваливается от стола.

— Да дело не только в этом. Что я хочу сказать — ведь это огромные деньги, о которых мы сейчас ведем речь, а мы…

— Лично я пытаюсь помочь вам, — говорит Фрэнки. — Но ведь, черт возьми, я одновременно стараюсь помочь также и себе, так что игра идет честная, без дураков. С какой стороны доски не посмотришь — ситуация беспроигрышная. Если я не прав, поправьте меня.

— Нет, нет, — успокаивает его Чак. — Я согласен, но…

Фрэнки кивает Рою, тот вытягивает ногу и пододвигает к себе дипломат. Он достает его из-под стола и с глухим стуком ставит на стол. Рой оглядывается вокруг, убеждается, что никто за ними не наблюдает, после чего щелкает замками. Пододвигает его так, чтобы содержимое дипломата оказалось прямо перед глазами Чака, и поднимает крышку.

Фунты стерлингов. Настоящие английские фунты, купюры разного достоинства упакованы в плотные пачки. Дипломат заполнен ими до отказа. Чак с трудом проглатывает слюну.

— Это они… они все здесь?

— Тридцать тысяч фунтов, — говорит Рой, закрывая крышку дипломата и защелкивая замки. Он понижает голос до шепота. — Это пыль, собранная в отделении обмена валют банка после одной уборки.

— Арден — вице-президент банка, — поясняет Фрэнки. — Его положение достаточно высокое. Ну, какие вам еще нужны доказательства?

Чак вытаскивает на стол свой дипломат, похлопывает его по боковой стороне. Фрэнки придвигает его ближе к себе и со щелчком открывает крышку. Американские банкноты, упакованные на тот же манер, что и английские фунты.

— Тридцать тысяч, — говорит Чак. — Как мы договаривались. Но я не знаю, надо ли мне… я просто не знаю.

— Да господи, — восклицает Фрэнки, откидываясь назад. — Мы оказываем вам услугу. Вы получаете тридцать тысяч английских фунтов… а чему это соответствует, Арден?

— По сегодняшнему курсу… — Рой делает вид, что на секунду задумывается, перемножая числа в уме. Но на самом деле он помнит: это число он вычислил еще полчаса назад. — Примерно сорок девять тысяч восемьсот.

— Сорок девять восемьсот, — повторяет Фрэнки. — Сделка, на которую мы идем, обеспечит вам на курсовой разнице почти двадцать штук баксов только за то, что вы всего лишь слегка отсидите здесь свою задницу и заодно поможете моему другу выйти из затруднения. Представляете, сколько людей были бы счастливы словить такую удачу…

Фрэнки продолжает, дружелюбно похлопывая Чака по спине. Он говорит и говорит, а в это время Анджела входит в бар. Рой вскидывает брови. Она идет по залу. В правой руке у нее дипломат. Простой, черный, гладкий. С золочеными замочками. Рой делает незаметный взмах рукой. Она останавливается за несколько столиков от них.

— Я понимаю, у меня состояние близкое к паранойе, — говорит Чак. — Я знаю. Но откуда все взялось? Скажите, чьи это деньги?

На лице Фрэнки появилось выражение скептицизма:

— Чьи… вы, по-моему, разыгрываете меня.

Рой не обращает внимания на Фрэнки. Это как раз та часть сценария, в которой персонаж-приманка должен отойти в тень. Он привел клиента, и теперь нужно передать его в руки того, кому надлежит завершить дело. Но правильный уход со сцены Фрэнки не дается; в таких ситуациях у Роя постоянно возникает ощущение, что он силой вырывает у партнера управление операцией. Наверное, в следующий раз им стоит поменяться ролями. Хотя сомнительно.

— Эти деньги оказались лишними, — объясняет Рой. — Неучтенными. Плавающими вне бухгалтерских книг, как слой сливок на молоке.

— И вы просто… сняли его? — предполагает Чак. Он входит в суть дела, глаза его оживляются и сверкают.

— Ну конечно. Конечно.

К их столику приближается официантка с бокалом мартини на небольшом подносе. Рой поднимает правую руку и чешет нос. Удивительно точно рассчитав время, Анджела возникает перед их столиком одновременно с официанткой, а когда та наклоняется и ставит перед Роем заказанный мартини, Анджела, пользуясь ее телом, как ширмой, ставит свой дипломат на пол у ног Роя.

Когда официантка отходит, Чак достает свои деньги. Он уже решился и сейчас подкрепляет свое решение:

— По вашим словам, это — присвоение денег, прошедших все банковские фильтры.

Рой просто обожает, когда они сами предлагают термины, кажущиеся им наиболее верными. Люди избегают и сторонятся тебя, если ты совершаешь обычный хулиганский поступок, но, если дело касается интеллектуального мошенничества, тут уж они желают быть с тобой на равных вплоть до самого последнего процента.

— Можете называть это так, если вам нравится. Поймите, я мог бы оставить эти деньги при себе, но я никак не смогу их использовать, потому что банк следит за каждым моим шагом. Аудиторы и сотрудники службы безопасности не спускают с меня глаз. Стоит мне обменять хоть один песо, они сразу же будут знать об этом.

До Чака дошло:

— Ага, а если мы совершим обмен здесь, так как мы…

— Этого им знать не обязательно. Вы можете забрать эти фунты, уехать с ними куда вам будет угодно и там обменять их. Кстати, пункт обмена есть и в аэропорту, тут неподалеку.

— Лучше им не пользоваться, — говорит Фрэнки.

— Конечно, нет, — поддерживает подельника Рой. — Но для него это в принципе безопасно. За ним-то не следят.

Чак полагает, что дело сделано, а Рой делает вид, будто торопится.

— Ладно, — говорит Чак. — Так, а как мы это сделаем?

— Без особых затруднений, — отвечает Рой и указывает кивком головы под стол. — Здесь два дипломата. Когда мы встанем, вы берете мой, а я беру ваш. Затем вы уходите, мы немного задерживаемся здесь и тоже уходим. Вот и все.

— Кажется… нетрудным, — говорит Чак.

— Так оно и есть.

Неожиданно в дальнем углу бара возникает какая-то суматоха. Несвязный разговор на повышенных тонах. Перебранка. Пронзительный крик. Кричит какая-то молоденькая девушка.

— Да на кой черт мне это проклятое удостоверение личности?! За каким чертом мне надо предъявлять удостоверение в вашем затраханном баре, это же аэропорт, так зачем вам мое удостоверение?

Бармен пытается образумить ее, пытается призвать к порядку и спокойствию, но девушка не унимается. Она хватает бокал и кричит еще громче:

— Я перебью всю посуду в вашем затраханном заведении. Да, да, именно это я и сделаю, не сомневайтесь.

Когда стаканы полетели на пол, устилая его осколками стекла, все, кто был в баре, поворачивают головы, стараясь рассмотреть, что происходит. В том числе и Чак. И Фрэнки. А Рой пользуется моментом, чтобы сдвинуть с места дипломат с фунтами, а вместо него поставить тот, который принесла Анджела. Он задвигает первый дипломат подальше под свой стул, так что его не видно. Эта подмена заняла не более двух секунд.

Скандал стихает так же внезапно, как начался. Рой наблюдает, как Анджела разыгрывает заключительный акт своего шоу; слезы текут ручьями по щекам. Она, стараясь произвести как можно больше шума, выходит из бара, громогласно проклиная всех и вся. На всякий случай, не оборачиваясь, швыряет последний бокал назад за спину. Бармен подхватывает его на лету, не дав упасть на пол. Посетители награждают его аплодисментами.

В баре наступает спокойствие. После недолгой тишины помещение наполняется гулом негромких голосов посетителей, ведущих застольные разговоры. Рой смотрит на часы.

— Хорошо бы нам закончить. Чак, мне было очень приятно иметь с вами дело. — Они пожимают друг другу руки, и Рой кивком головы указывает на дипломат под столом. — Ну что ж, — говорит он. — Берите деньги, развлекайтесь и веселитесь. В Лондоне, говорят, очень неплохо в это время года.

Чак нервно усмехается и хватает черный дипломат.

— Мне что… уходить первому?

— Предоставьте нам немного времени, — отвечает Фрэнки. — Нам не следует выходить вместе.

— Конечно, — соглашается Чак. В собственных глазах он уже мастер по отмыванию денег. — Конечно, о чем разговор.

Он берется за ручку дипломата, тянет его к себе. Вес нормальный, оттягивает плечо. Слегка дрожат пальцы. Слегка дрожит рука. Он отыскивает глазами выход и непринужденной походкой направляется прочь из бара.

Когда он скрывается из виду и проходит минута с небольшим, Фрэнки оборачивается к Рою.

— Как ты думаешь, через какое время он раскроет дипломат и обнаружит в нем газеты?

— Когда дойдет до платной парковки, — отвечает Рой. — Уже в машине.

— Тогда нам стоит поспешить.

— Встретимся в кафе?

— В кафе, — отвечает Фрэнки. — Да, Рой… заварушка. Это была твоя?..

Рой утвердительно кивает. Он знал, что Фрэнки не одобрит этой затеи.

— Да, коллега, моя, — произносит он.

Фрэнки кивает головой. Он не смотрит на Роя.

Не хочет встречаться с ним глазами.

— Значит, в кафе, — говорит он. — Тогда до встречи.




Пять


Анджела все еще не отошла от своего сегодняшнего успешного выступления. Она поглощает сандвич с индейкой. И еле сдерживается, чтобы спокойно сидеть на стуле.

— Я швырнула стакан, и он разлетелся вдребезги. Мне казалось, что не так уж сильно я его бросила, а он разлетелся на мелкие кусочки, вы ведь слышали? Как будто что-то взорвалось.

— Ты классно сработала, — говорит Рой. Он едва сдерживает улыбку. Она возбуждена. Она классно сработала. Но Фрэнки не в восторге. Фрэнки не в восторге от всего, что произошло. Он пришел в кафе, когда они уже сидели за столиком. Казалось, вообще не замечает присутствия Анджелы. Рой пытался познакомить их, пытался сделать так, чтобы Фрэнки понравилась его дочь, но из этого мало что получилось. Рукопожатие. Хмыканье. Анджела тоже прилагала усилия, но Фрэнки открыл рот лишь для того, чтобы заказать себе гамбургер.

— Я ведь чуть не порезалась осколками, — продолжает Анджела. — Хорошо, что отпрыгнула назад. А вы видели эту курицу за прилавком? Ну эту, наштукатуренную? Она чуть не померла, когда я швырнула стакан.

— Ты классно сработала, — повторяет Рой. Поворачивается к Фрэнки, пытается вовлечь его в разговор. — Правда, она отлично сработала?

— Да-а, — бормочет тот.

— И начала она как раз вовремя.

— А то, что я так громко кричала, так и надо было? — спрашивает Анджела.

Рой кивает.

— Конечно. И надо было громко. Я же сказал, разыграй припадок, ну ты и разыграла припадок. Молодчина.

— Фрэнки, — говорит Анджела.

— Х-м-м?

— Нормально получилось?

— Да. Нормально, громко. Все как надо.

Рою невмоготу. Фрэнки и Анджела не разговаривают друг с другом. Фрэнки никогда рта не закрывает, а сегодня молчит. Он не может так себя вести, тем более сегодня вечером. Уж не потому ли, что она с ними. Он склоняется над столом.

— Не воспринимай это слишком серьезно, идет?

— Что не воспринимать слишком серьезно? — спрашивает Фрэнки. — Я и не воспринимаю.

— Так в чем же тогда проблема?

Фрэнки отводит взгляд.

— Никаких проблем нет.

— Получили тридцать тысяч. Проблема, насколько я понимаю, не в этом.

Фрэнки начинает было говорить, потом смолкает, сдерживая себя. Закрывает рот. Смотрит на девушку, на Роя. Роется в кармане, вынимает из него горсть четвертаков.

— Если пройти несколько домов по этой улице, там есть салон видеоигр, — говорит он Анджеле, высыпая горсть четвертаков на стол. — Почему бы тебе не пойти туда поиграть?

— Если вы хотите поговорить обо мне…

— Да не хотим мы.

— …я не пойду.

— Мы не собираемся говорить о тебе. Просто мне надо обсудить с Роем одно дело.

Анджела качает головой. Обхватывает стол руками.

— Так вот, я буду сидеть здесь и есть. Я не буду вам мешать.

— Да я и не говорю, что ты мне мешаешь. Я просто говорю… Рой?

Но он не хочет вмешиваться в ситуацию. И не хочет принимать какое бы то ни было решение.

— Да пусть она останется, — говорит он. — Пусть сидит и ест свою индейку. И ты тоже… давай обедать.

Анджела улыбается, с жадностью принимается за еду и при этом с многозначительным видом отодвигается подальше от мужчин. Фрэнки качает головой.

— Ну вот… именно об этом я и толкую тебе все время.

— У тебя возникли проблемы из-за того, что я втянул ее в это дело. Это было глупо. Согласен.

При этих словах Анджела взрывается:

— Но ты же говорил, что я все сделала как надо.

— Тихо. Сиди и ешь. — Рой снова поворачивается к Фрэнки. — Это было глупо, но без этого было не обойтись. Твой звонок был как гром среди ясного неба, а она была в это время со мной; так что, по-твоему, мне оставалось делать?

— Вот тебе, пожалуйста, результат того, что ты постоянно твердишь, будто нам не нужны никакие партнеры.

— Здесь дело не в этом.

— В этом. Именно в этом. Она точно так же повязана с нами, как и любой другой, кого мы привлекли бы к этому делу. Саиф, Говард с водопроводной станции, или еще кто. — Фрэнки в запале и уже не обращает внимания на Анджелу. Она наблюдает за их спором, но, похоже, это его не заботит. — С ней мы сыскали на свои задницы такие приключения, каких не сыскали бы ни с кем другим.

— Ты не прав.

— А что, если Чак пойдет в полицию?

— Не пойдет.

— Ну а если все-таки пойдет?

— Никто из них не пошел. Мы же прокрутили шесть или семь таких дел, так? То, что было со всеми остальными, произойдет и с Чаком. Он выйдет из аэропорта, сядет в машину, откроет дипломат и найдет в нем вместо денег десять фунтов газет. Секунд через двадцать до него дойдет, что его кинули, но он не побежит в полицию, потому что, прежде всего, это противозаконный бизнес. Вот поэтому-то дела с куклами проходят так удачно.

— Нет. В этот раз так, как ты говоришь, не получится, — возражает Фрэнки. — Он не сделал ничего противозаконного. Никакой продажи денег не было. Он был попросту ограблен, и, возможно, он допер до этого. А тогда — ничто не удерживает его, чтобы обратиться в местное ведомство шерифа.

— И что?

— То, что он сможет описать нас.

Но Рой стоит на своем:

— И они кинутся делать фоторобот двух нуликов? Чтобы взять их разом? Брось ты.

— Все правильно. Мы ни разу не попадались. Наших рож нет в их гроссбухах. Мы в безопасности.

Рой откусывает большой кусок от сандвича. Сегодня индейка особенно вкусна.

— Если мы в безопасности, в чем тогда проблема?

— Я скажу тебе, в чем проблема. Он может припомнить суматоху, которая поднялась в баре. До него может допереть, что именно тогда мы подменили дипломат. Он мог запомнить лицо той девушки. Он может сопоставить факты. Тогда результат получится совсем не тот, на который ты надеешься.

Замолчав, Фрэнки пристально смотрит на Анджелу. Смотрит и смотрит на нее. Она тоже пристально смотрит на него. Никто не отводит взгляда.

— И, возможно, он опишет ее. И, возможно, у них уже есть портрет этой девушки. Возможно, она до этого уже вляпалась во что-нибудь. А тогда они берут в оборот ее мамашу, которая говорит им, где найти дочь. И вот они уже стучатся в твою дверь. И что еще хуже, потом они приходят ко мне, чтобы постучаться и в мою дверь. — Обращаясь к Рою, он не спускает взгляда с Анджелы. — Вот каким образом у меня появилась проблема, уважаемый партнер.

— Рад, что ты согласен взять на себя свою долю ответственности, — говорит Рой. Сейчас он чувствует себя доктором Клейном. Сейчас он понимает, каково слушать напыщенные речи. — Но тебе не следует переживать по этому поводу. Если твоя проблема только в этом, то не волнуйся, мы чисты. А у Анджелы никогда не было никаких проблем с законом. — Он поворачивается к дочери, отсевшей от него на несколько дюймов в глубь кабины.

— Давай, — обращается он к ней. — Подтверди ему, и оставим этот разговор.

Анджела улыбается Рою. Своему отцу. Улыбка какая-то неестественная. Лоб наморщен. Брови вскинуты. Хедер так смотрела. Но что это означало, он не помнит.

— Давай, — говорит он, — закончим с этим, и тогда вы станете друзьями. Скажи ему, Анджела, что ты чиста. Ну давай, скажи ему это, Анджела.

Она откусывает кусок своего сандвича. Внезапно Рой чувствует, что очень устал сегодня.

* * *


— Я должна была сказать тебе, — говорит она ему в машине по пути домой, не в силах сдержать поток слез. — Но до суда же не дошло.

— До суда? Как до суда? Тебе же всего четырнадцать — когда ты умудрилась достукаться до ареста?

— Я всего-то забыла заплатить за колоду карт. Можно подумать, ты в четырнадцать лет был пай-мальчиком.

— Господи, но ты ведь девочка. Когда это случилось?

— Точно не помню, года два назад.

— И они передали тебя копам… — Рой чувствует, что его ступни как будто налились свинцом. Он с трудом удерживает руки на руле. — Они вызвали полицию из-за того, что ты украла одну колоду карт.

Анджела поводит плечами.

— Я, должно быть, подняла слишком сильный шум, когда охранник поймал меня.

— Анджела…

— Господи, Рой, он тискал меня. Он тискал меня за груди. Что мне, по-твоему, надо было делать? Позволить этому чертову копу лезть дальше? — Ее всю трясет от злости.

— Да нет, нет… я не о том… Ты должна была сказать мне, только и всего. О таких вещах мне необходимо знать.

Она сжалась в комок, подтянув колени к подбородку. Сидит в позе эмбриона и сопит.

— Мне неприятно говорить об этом, понятно? И вообще, забудь об этом.

— Что сделано, то сделано. Но меня волнует Фрэнки.

— Ему-то что за дело?

— Ты ему не нравишься.

— Велика важность, — отвечает она, презрительно надув губы. — Мне он тоже не нравится.

Рой мотает головой. Стряхивает усталость и сонливость. Дорога впереди застлана туманом.

— Прекрати. Об этом не может быть и речи. Он мой напарник.

— Я могу быть твоим напарником.

— Он мой напарник. Ты… вообще… К тому же я не могу иметь своим напарником свою… Ну как вы будете смотреть друг на друга? Нет, нет, я не могу пойти на это, даже если вы с ним никогда впредь не увидитесь. У меня и так в жизни хватает проблем, так что вражда с ним мне совершенно ни к чему. Просто… постарайся относиться к нему поспокойнее, хорошо?

Анджела выпрямляется и кладет ноги поверх приборной доски. Рой не реагирует. Узнает знакомую привычку, но не реагирует.

— Если он будет спокойно относиться ко мне, я тоже буду спокойно относиться к нему.

— Ну, спасибо. А теперь расскажи о других арестах. Мне необходимо о них знать.

— В этой стране? — спрашивает Анджела, часто моргая своими невинными глазками.

— Анджела.

— За уголовные преступления или просто за судебно наказуемые проступки?

— Ты веселая девочка. Тебе это говорили? Тебе бы организовать свое шоу.

— Ты имеешь в виду аресты или составление протоколов в полицейском участке? С предъявлением обвинения или с освобождением от ответственности? Вам, детектив, надо более конкретно формулировать ваши вопросы. — Анджела смеется и набрасывается на Роя, охватывая рукой его широченные плечи. Он вцепляется в руль, стараясь выровнять машину. Она припечатывает сочный поцелуй на его щеке и плюхается на сиденье.

— Когда-то я попалась, — говорит она, — но все-таки я хороший человек. Рой. Моя мама тоже так считает. Так что, пока ты не научил меня другим делам, я все-таки хороший человек.

* * *


Недели пролетают быстрее, когда Анджела рядом. Она появляется и исчезает в основном по уикендам, иногда и по будням. Рой ничего не имеет против этого. Он хочет быть в курсе ее школьных дел, хочет быть уверен, что она не прогуливает занятий. Пока все идет хорошо. Но он ничего не может изменить. Если бы ее мать ругалась, то он бы не ругался. От Анджелы он знает о том, как они скандалят. Хедер не изменилась, не изменилась ни на йоту. Если бы Анджела не сбегала сама, ее все равно вышвыривали бы из дома. Пока мать не успокоится, она не может там появиться. Рой не возражал против этого.

Она даже сделала его жилище более обжитым и уютным. Принесла несколько комнатных растений, научила Роя поливать их. Так, чтобы они не погибли. Они вместе придумали имена этим растениям: Анджела и Рой. Одно растение — папоротник, другое — кактус.

Вопреки своему первоначальному желанию держать ее подальше от дел, Рой с удивлением замечает, что учит Анджелу кое-чему, что знает сам. Еще нескольким трюкам; то тут, то там. Во время вынужденного бездействия. Он позволил ей прокрутить трюк с двадцатидолларовой купюрой в "7–11", куда ее так тянуло. Ей нравится разыгрывать продавцов. Молодых или старых — для нее это не имеет значения. Когда Анджела прокручивает трюк, Анджела таки прокручивает трюк. Рой не может стоять в стороне как наблюдатель. Рой не может стоять, не наблюдая. Она — просто самородок.

Фрэнки видится с Роем не так часто, как раньше. Они все еще проворачивают совместные дела и по-прежнему занимаются сбытом картин. Но по завершении дела он уже не приглашает Роя вместе отобедать. Или хотя бы выпить. В кафе после трудового дня они едят; они обсуждают то, что произошло в этот день, а потом расходятся по домам. Рой не рассказывает Фрэнки про Анджелу, а Фрэнки и не спрашивает о ней. Еще дважды они прокрутили куклу по-ямайкски, но оба раза Рой оставлял дочку дома. Она, конечно же, обиженно надувала губы, ругала его. Все было напрасно.

Рой позволяет Анджеле оставлять при себе деньги, заработанные в результате афер. У него и в мыслях нет забрать деньги у своего ребенка. Но он заставляет ее дать обещание хранить их в тайне от матери. Ничего хорошего не будет, если Хедер вновь сядет ему на шею. Она наверняка только об этом и мечтает. Лучше держаться отдельно. Чтобы все было чисто.

Вечером в один из уикендов, когда Анджела вновь улизнула из материнского дома, чтобы передохнуть и расслабиться у Роя, они вместе прибираются в комнате перед тем, как ему отправиться на встречу с Фрэнки. Акварели уже сняты со стен. Большинство из них. Их место заняли подделки подделок: Миро, Кандинский, Уилдерс. Анджела уверена, что картин недостаточно. Ей нравятся краски. Композиции.

— Да, искусство — это, конечно, классно, — говорит она ему, когда они вместе расправляют простыню на диване.

— Тебе правда нравится? — спрашивает Рой. — Может, тебе стоит походить на какие-нибудь занятия, я имею в виду занятия по искусству.

Анджела, задумавшись на мгновение, согласно кивает головой.

— Было бы здорово. Я могла бы научиться делать это.

— Нарисуй мой портрет.

— Только если ты его купишь, — отвечает она.

Рой смеется. Анджела залезает на кровать, проводит пальцами вдоль рамы дутого шедевра Ротко.

— Рой, ты раздобыл как раз то, что должно быть здесь.

— Рад, что ее величество одобряет.

В последнее время с Анджелой стало легко общаться. Они понимают друг друга с полуслова. Она любит подразнить его. Находит в этом удовольствие. Он тоже находит удовольствие в этом.

— А когда ты избавишься от этого страшилища, — она спрыгивает с кровати и подходит к керамической лошади, — здесь вообще будет обалденно.

Рой сразу мрачнеет.

— Не трогай ее. Вообще забудь о ней.

— Но она страшная. Разве нет?

— Мне ее подарили.

— Все равно она страшная.

Она проводит руками по телу лошади. Рой с трудом сдерживает себя. Надо срочно ехать на Кайманы. Если ему удастся съездить туда, то больше он никогда не станет хранить деньги в лошади. Но пока без нее не обойтись.

— А она, возможно, считает безобразной тебя, — заводит он Анджелу. — Может, она спит и видит, как бы избавиться от тебя.

Анджела огрызается:

— Это же статуя, тупица.

— Статуя, которая считает тебя безобразной. Все, ложись спать, мне надо идти.

Она залезает на разложенный диван, натягивает на себя одеяло.

— Опять к Фрэнки?

— Да, — отвечает Рой. — Я бы взял тебя, да…

— Он все еще не любит меня, — заканчивает она его фразу. — Мне все равно. Передай ему привет.

— Передам.

Она шлепает по клавишам черно-белого телевизора; комната наполняется звуками.

— Наверняка передают что-нибудь такое, что может сбить меня с пути истинного.

— Не сомневаюсь. — Рой расправляет галстук, пробует затянуть его. У него плохо получается. Анджела преувеличенно театрально впадает в раздражение, прыжком становится на колени, одной рукой вцепляется в галстук, а второй рукой расправляет его. Снова плюхается в постель. Рой хихикает.

— Принести тебе мороженое или что-нибудь еще?

— Х-м-м… "Скалистый путь".

— "Скалистый путь" через три часа будет здесь, заметано.

Она прибавляет громкости в телевизоре.

— Ну так иди уже, наконец, — говорит она. — Смотри не опоздай на свидание.

Рой, уходя, закрывает за собой дверь. Пусть Анджела побудет одна, наедине со своими мыслями. Она знает, что и где есть на кухне. Знает, что и где находится в доме. Он уже больше не волнуется, когда уходит и оставляет ее одну. Она уже взрослая девушка. И сама может о себе позаботиться.

* * *


Магазин дилера-антиквара находится в центре пешеходной зоны. Здесь скопление магазинов, поэтому постоянное многолюдье. Вот лавка случайных вещей, а вот магазин элитных вещей. Он залит светом. Рою он не нравится. Это как раз то место, в котором на полную катушку прокручиваются нечистые дела. Те, которые замышляются в порту. На складе. И он не понимает, почему они должны еще и товар сюда сами завозить.

— Я же объяснял тебе, — втолковывает ему Фрэнки, когда они вытаскивают ящик из взятого напрокат грузовичка, — что этот парень, друг Джимми, сегодня заболел. Он не может везти товар.

— И что, нельзя было это отложить? — спрашивает Рой. Хотя спорить-то не о чем. Ведь дело практически сделано. — В следующий раз спешить я не собираюсь.

— Я на сто процентов с тобой согласен. Но Саиф говорил, что до черта таких вещей уже везут сюда с востока, и если мы сейчас не двинем этот товар на рынок, то нам его будет не продать. Верь мне, этот парень серьезный покупатель.

— Ты с ним говорил?

— Я говорил кое с кем, кто говорил с ним.

Всегда эти посредники. Так, конечно, безопаснее, но такая система работы чертовски далека от настоящего бизнеса. Похоже на детскую игру в испорченный телефон. Невозможно быть уверенным в том, что в ваше ухо входит именно то, что должно в него входить. Рою уже и раньше случалось наступать на подобные грабли.

Но на этот раз Фрэнки, кажется, сделал все правильно. Покупатель проявляет интерес, и они сдают ему четыре копии за девять штук, а за Корбе получают десять. Владелец магазина, который знает толк в подобной живописи, изъявляет желание пригласить их отобедать с ним и попотчевать их по-настоящему хорошими блюдами, но Рой вежливо отказывается. Не желает делать из этого событие. Нет нужды становиться на дружескую ногу с этим парнем.

Покончив с делами, они с Фрэнки прогуливаются по пешеходной улице. Прохладный ветер, дующий вдоль улицы, заставляет пешеходов прибавлять шаг. Рою нравится такая погода. Она дает знать, что на подходе зима. В порту перестанет вонять гнилой рыбой.

Обе стороны улицы — сплошь фасады магазинов. Певцы, фокусники. Вот парень играет на гитаре, а его дочка поет. Поет "Отель "Калифорния"". Всякий раз, когда он приходит сюда, — "Отель "Калифорния"". Девочка поет эту песню с пятилетнего возраста. Рой качает головой. Разве можно так относиться к ребенку? К своему собственному ребенку? Он бросает несколько монет в футляр гитары.

— Как твои дела? — спрашивает его Фрэнки.

— Слава богу. А у тебя?

— Нормально.

В такой манере они никогда раньше не общались. Их разговоры были живыми. Подчас остроумными. А иногда и сдобренными богохульством. Это было Рою по душе. Фрэнки матюгался искуснее всех, с кем ему доводилось иметь дело.

Они, уже миновав ту часть улицы, на которой расположены торговые центры и фешенебельные рестораны, прошли мимо высококлассных магазинов и вступили в ту область пешеходной зоны, где по обеим сторонам улицы выстроились лавки секонд-хэнда. Семейные предприятия: ни витрин, ни реклам. На многих окнах надписи: "Сдается в аренду". Улица сужается, появляются темные закоулки. Это мир Роя. Именно в такие места им и следовало бы привозить эти произведения искусства. Но времена меняются.

Они поворачивают за угол, Рой с изумлением видит впереди толпу людей. Толпа имеет форму круга, из которого вырезана четверть; задние поднимаются на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что происходит в центре. Рой узнает знакомое. Идет игра в три листика. Раскручивается уличный лохотрон.

— Может, посмотрим, как там идут дела? — спрашивает Рой; дожидаться ответа Фрэнки ему не обязательно.

Молодой чернокожий парень умело и профессионально заводит зрителей. Когда ставки маленькие, он дает возможность кому-нибудь выиграть, с лихвой возвращая проигранное при розыгрыше больших ставок.

— Следите за дамой, — говорит он, тасуя карты. — Следите за дамой. Дама принесет вам удачу.

Рой наблюдает за тем, как нескольких лохов накалывают на восемьдесят, на девяносто баксов. Проигравшие с помрачневшими лицами отчаливают, но их места впереди не пустуют, их тут же занимают другие. Не только за тем, чтобы играть, сколько просто понаблюдать. Рой чувствует, как на него горячей волной накатывает азарт. Старая школа не позабыта.

— Я хочу попытаться, — говорит он, подходя к столу.

— О, смотрите, у нас новый игрок. Как ваше имя, сэр?

— Меня зовут Рой. Из Де-Мойна. — Он намеренно переигрывает, выставляя себя в глазах лохотронщика наивным чурбаном. Но парень слишком молод, чтобы понять, что к чему.

— Рой из Де-Мойна, сегодняшний день должен быть для вас счастливым. — С этими словами парень выбрасывает на стол три карты: два туза и между ними дама.

— Ваша задача, — объясняет он Рою, — найти даму. Вы находите эту хитрую красавицу, и я удваиваю ваш выигрыш.

— Неслабо. И сколько это будет?

— Давайте начнем с двадцати, — предлагает парень.

Он собирает карты в том порядке, в котором они лежат на столе. Тасует их сверху вниз, снизу вверх. Туз, дама, туз, дама… Внезапно он делает молниеносные, неуловимые движения руками, и карты вновь шлепаются на стол.

— Так какая из них дама?

На этот раз никаких затруднений. Рой легко определяет даму. Парень платит деньги, а Рой снова ставит их на кон. Игра продолжается. Как Рой и предвидел, он выигрывает первые три кона. Следит за картами, следит за махинациями парня. Ему бы потренироваться. Его пальцы слишком скованы, ладони слишком нечувствительны. Казалось бы, простые, естественные движения, но тренировка необходима. Рой уже выиграл шестьдесят баксов, когда лохотронщик предлагает играть на все.

— А может, сыграем на сотню? — спрашивает Рой, прикидываясь самоуверенным везунчиком. Толпа охает и ахает.

— Заметано, на сотню, — отвечает парень.

Вот тут Рой весь внимание. Он знает, что, когда карты лягут на стол, дамы среди них не будет. Дамы не будет. Парень сунет эту карту в карман, или прилепит к ладони, или опустит в рукав, заменив третьим тузом. На этом и основан лохотрон три листика. Тут уж не выиграть. Любому, но только не Рою.

Парень мечет карты, и Рой указывает пальцем на ту, что легла посередине. Упирает в нее палец.

— Вы уверены? — спрашивает лохотронщик.

— Настолько уверен, — отвечает Рой, — что ставлю еще сотню. — С этими словами он кладет на стол вторую купюру, а парень, уверенный, что как следует обул этого лопуха, и уже ощущающий деньги Роя в своем кармане, отвечает такой же купюрой.

— Ну что, заключаем пари? — говорит Рой, и, пока парень собирается открыть рот для ответа, Рой хватает его за руку и крепко сжимает ее в своей руке.

Парень не теряет самообладания и улыбается толпе.

— Так вы считаете, что дама в середине?

— Угу. Могу я сам перевернуть карту? — спрашивает Рой невинным голосом.

— Если хотите, вы можете даже поцеловать ее.

Рой улыбается и переворачивает карту. Это дама. Рой жалеет, что нет при нем камеры, запечатлеть выражение лица молодого лохотронщика. Толпа шумно и дружно хлопает в ладоши. Фрэнки сгребает со стола деньги и заталкивает их Рою в карман пиджака. Они быстро уходят. Незачем здесь светиться. Деляги такого типа, как этот лохотронщик, не любят, когда их обставляют на их же собственных трюках.

— Ловкая работа, — говорит Фрэнки. — Я ничего не успел заметить, но я чувствовал, что что-то будет.

— Парень попросту лопух. Он, подлец, сунул даму в рукав, но я заметил белую полоску, выглядывающую из-под лацкана пиджака. А он даже не почувствовал, как я вытащил у него карту, когда пожимал ему руку.

— Игра в бэ-бэ, — смеется Фрэнки. — Эх, где они, прежние денечки, а?

Копеечные ставки, получишь свой выигрыш или нет, каждые две секунды оглядываешься назад: чуть что почуял — сразу сматываешься. Да, веселое времечко. "Дни вина и роз".[13 - Дни вина и роз — название и первая строка известной песни Перри Комо.]

— Не знаю почему, но мне нравится то время. Может, тогда все казалось легко?

Рой не готов согласиться с этим утверждением, но и для него в тех днях было что-то, что ему нравилось. Фрэнки прав — тогда все было намного легче. Никто ни в чем тебя не подозревал. Ни в каких журналах нельзя было прочитать предостережения гражданам о новейших трюках, угрожающих им на улице. В те дни все решалось быстротой глаз. Те дни… некоторые из них… есть что вспомнить.

Они снова поворачивают за угол, направляясь к машине. Ветер крепчает. Какая-то пара в шортах для пробежек обогнала их и, тяжело дыша, скрылась во мраке.

— Как они могут бегать почти голышом, — удивляется Фрэнки, — по такому дьявольскому холоду.

— Напомни мне купить мороженое.

— Я говорю, что адский холод, а ему подавай мороженое.

— Для Анджелы. Она просила принести ей "Скалистый путь". Там, где мы оставили машину, есть кафе.

Они идут, прижимаясь друг к другу в надежде защититься от ветра. Фрэнки поплотнее запахивает пиджак и обхватывает руками плечи. Они идут молча, и Фрэнки почти через каждый шаг смотрит на Роя таким взглядом, как будто ждет подходящего момента, чтобы прыгнуть ему на спину или шутя завалить его на землю.

— Ты знаешь, — вдруг говорит он, — у меня тут образовалось немного свободного времени, чтобы обдумать новое дельце.

— Новых дел быть не может, — отвечает Рой. — Все, что можно, давным-давно уже сделано.

— Тогда я придумал что-то вроде обновленной версии.

— Да? — говорит Рой без особого интереса. Дела, которые они прокручивают сейчас, идут вполне нормально, а ввязываться в новые опасно. Но ему не хочется огорчать подельника. Фрэнки и так в последнее время стал очень вспыльчивым. — Выкладывай.

— Слушай, это довольно долгое дело, — начинает он, — и я знаю, что ты не любишь иметь дело с такими типами…

— Ладно, давай конкретнее.

Фрэнки вынимает руки из карманов. Когда он волнуется или возбужден, ему всегда помогают говорить руки.

— Для начала скажу о том, что мы можем получить с этого. Без всяких препятствий и ухищрений. Думаю, по пятьдесят штук.

— Каждый?

— Каждый.

Зуммер из заднего кармана брюк Роя. Пейджер. Он вынимает его, смотрит на номер. Номер незнакомый.

— Кто это? — спрашивает Фрэнки.

— Не знаю. Не предполагаю. Давай дальше.

— Слушай, все очень просто. Ты знаешь, есть такие конторы, которые покупают страховые полисы у тех, кто подхватил СПИД?

— Да, знаю. Смотрел об одной из них в телевизионных новостях… Они производят единовременные выплаты?

— Конечно, конечно. В этом-то все дело. Умирающий от СПИДа имеет на руках полис страхования жизни на миллион долларов. Эти типы покупают у него полис, предлагая ему единовременно, ну, скажем, двести штук, а потом, когда он отдает концы, загребают миллион.

Снова зуммер, от виброзвонка ладонь Роя трясется. Тот же неизвестный номер, что и прежде. Это явно не Фрэнки; должно быть, Анджела ввела код домашнего телефона Роя.

— Вот чертовы дети, — бормочет он. Потом, повернувшись к Фрэнки, спрашивает: —Так ты говорил о том, что намерен прокрутить аферу с больными СПИДом?

Да нет, нет. Совсем не обязательно связываться с теми, кто подхватил СПИД; в этом-то и заключается изюминка всей затеи. Я имею в виду, что есть больные рассеянным склерозом, есть чернокожие с серповидно-клеточной анемией…[14 - Серповидно-клеточная анемия — врожденное заболевание крови, встречающееся в основном у жителей Африки, Индии, Средиземноморского побережья.]

В первый раз на этой неделе Рой чувствует подступающую к горлу тошноту. Она подступает издалека, со дна желудка, поднимаясь стальным червем по пищеводу, по всем внутренностям. Жгучий вкус кислоты во рту, обильное слюноотделение, от которого раздуваются щеки. Он сплевывает, кашляет, снова сплевывает. А Фрэнки все еще говорит и говорит о том, как они могут поделить прибыль после того, как прокрутят аферу со страхованием.

Опять зуммер, опять от виброзвонка дрожит ладонь. Перед глазами мельтешат и пульсируют цветные всполохи. Тот же номер, что и прежде, но как добраться до телефона, чтобы позвонить. Для начала просто попросить Фрэнки помолчать. Найти уличный автомат и позвонить по этому номеру: кто знает, может, это поможет. Заставит желчь отступить.

— Опять звонок. — Рой кашляет и, шатаясь, переходит улицу, направляется к блоку телефонов-автоматов. Фрэнки с озадаченным лицом плетется сзади. Его планы так и остались недосказанными.

Рой опускает монеты в щель и набирает номер. Два звонка, трель. Трубку сняли.

— Рой?

Этот голос он узнает. Успокаивающий голос. Но как он узнал, что Рою сейчас худо? Как он узнал, что Рою необходимо поговорить?

— Доктор Клейн? Это…

— Простите, что беспокою вас так настойчиво, — отвечает он. — Я не знал… У меня просто не было другого выбора.

Рой не понимает, о чем речь, но все равно рад слышать голос доктора в телефонной трубке. Вот и кислота пропала, и ее вкус больше не ощущается во рту. Слюна не течет.

— Все нормально. Все нормально. А… а как вы?

— Отлично. Рой, я звоню вот по какой причине, — его слова звучат отрывисто. Так, как будто он зол. — Я звоню по поводу Анджелы.

— Анджелы? Она у меня дома.

На другом конце молчание. До Роя доносятся приглушенные рыдания. Пронзительные рыдания.

— Нет, она не там, — говорит доктор Клейн. — Уже не там.

— В чем дело? Что произошло?

— С ней все в порядке, — заверяет его Клейн. — Теперь с ней все в порядке. Немного расстроилась, но… Приезжайте ко мне как можно скорее. Вам надо забрать ее.

— А где вы?

Он боится услышать ответ. Хотя знает почти наверняка, что именно он услышит.

— Мы в полицейском участке, Рой. Она провела там весь вечер, и я думаю, что сейчас ей очень хочется домой.




Четыре


Рой и Фрэнки, подъехав к полицейскому участку, застают их сидящими на верхней ступеньке лестницы. Доктор Клейн обнимает Анджелу за плечи, а она с трудом сдерживает плач. У нее припухшие пунцовые щеки, на которых заметны следы от недавних слез.

Рой выпрыгивает из взятого напрокат грузовика, наотмашь захлопывает дверцу, бежит со всех ног. Он не ждет, пока Фрэнки вылезет из кабины с другой стороны. Он взбегает по ступеням, Анджела поднимает глаза, видит его. Сбрасывает с плеча руку доктора Клейна, со всех ног бросается навстречу Рою, падает в его объятия. Она снова плачет, тяжело и прерывисто дышит, глотая слезы.

— Тише, тише, — говорит Рой, гладя ее по волосам, — ну что с тобой? Расскажи мне, что с тобой. Все хорошо, да?

Грудью он чувствует движение ее головы. Всего лишь слабый кивок. Рой крепче прижимает ее к себе. Качает ее в такт рыданиям. Хочет вытереть слезы с лица, хочет сделать все, что можно, лишь бы ей полегчало и она забыла все, что произошло.

Подходит Клейн.

— Вы прибыли очень быстро.

— Что произошло?

— Ее забрали, — со вздохом объявляет доктор Клейн. — Полиция.

Анджела смотрит на Роя; он все еще держит ее в объятиях. Ее глаза в красных прожилках, тонкий слой косметики на лице превратился в грязные пятна, пересеченные ручейками слез. Она, превозмогая плач, пытается говорить:

— Я не… я не знала… — начинает она, но не может продолжать из-за несдерживаемых рыданий.

Фрэнки топчется рядом, качает головой.

— Ее зарегистрировали?

— Фрэнки, — взрывается Рой, — пойди посиди в машине.

— А что, я только спросил, зарегистрировали ее или нет, и больше ничего.

Клейн качает головой:

— Не зарегистрировали. Не фотографировали. Ее задержали, вот и все.

Фрэнки удовлетворенно кивает:

— Хорошо. Хоть тут повезло.

Рой обнимает Анджелу, он прижимает ее к себе все сильнее. Не прижимай он ее к себе так сильно, он наверняка пустил бы в ход руки и показал бы этим зрителям, что почем. Схватил бы Фрэнки за горло, да так, что тот бы и не вздохнул. Так, чтобы он посинел. Заставил бы его помолчать, когда это необходимо.

— Фрэнки, — снова обращается к нему Рой, стараясь четко произносить каждый слог, — пойди посиди в машине или заткнись.

Клейн пытается урезонить их:

— Ребята, уже поздно. Уже поздно, и мы рядом с участком. Я думаю, будет лучше, если…

Рой отодвигает Клейна в сторону.

— Фрэнки, если ты сейчас же не заткнешься, пеняй на себя.

— Да пошел ты. Ты что, Рой, сам этого не понимаешь? Да пошел ты.

— А ну-ка повтори, что ты сказал.

— А ты что, не слышал, жирный ублюдок?!! Плевал я на тебя.

Анджела вновь плачет, захлебывается слезами. Она пятится назад, чтобы не оказаться между наступающими один на другого Роем и Фрэнки. Перед глазами у Роя яркие вспышки, кровь стучит в висках. Пульсирует.

— Что вы… Уймитесь. Все и так на пределе, — просит доктор Клейн.

Никакой реакции. Между Роем и Фрэнки один фут, а они продолжают приближаться друг к другу.

— Что ж ты ее не поцелуешь, Рой? — спрашивает Фрэнки.

— Фрэнки, заткнись.

— Прижми ее ближе, целуй ее, ведь тебе так хочется.

— Заткнись, Фрэнки.

— Тащи ее домой, в постель…

— Если через секунду ты не заткнешь пасть…

— …укладывай ее, целуй ее всю…

—.. то я тебе заткну ее.

Глаза Фрэнки сузились в щелки.

— А в чем дело, Рой? Что, разве мало мужиков которые трахаются со своими дочками?

Все почти так, как во время той драки в баре, из-за которой его вышибли из армии. Световой нимб вспыхивает вокруг головы Фрэнки, к небу как будто взлетает огромный световой сгусток. Настолько яркий, что слепит глаза. Под черепной коробкой Роя что-то взрывается, отчего его мозги распирает так, что они вот-вот разлетятся по сторонам. Никаких мыслей. Никаких мыслей.

Взлетает кулак, и на Фрэнки обрушивается сокрушительный удар. В челюсть. Следующий удар в солнечное сплетение сбивает его с ног. Он валится на Роя. Оба, вцепившись друг в друга, катятся по изрытой трещинами бетонной площадке перед входом. Скатываются по ступенькам; сплелись друг с другом настолько сильно, что не встать на ноги и не высвободить рук. Рой ударяется головой о бетон тротуара. Ничего не чувствует. Давление в голове хорошее; это давление как раз то, что ему нужно. У Фрэнки из носа течет кровь, течет обильно. Руки Роя в крови. Свет меркнет. Это хорошо. То, что нужно.

Откуда-то, словно издалека, доносятся чьи-то крики. Некоторые голоса Рой узнает, к некоторым надо прислушаться. Но сам он, его тело и конечности, по-прежнему дерутся, нанося удары и пинки костяшками пальцев и коленными суставами по мягким тканям противника. Опять крики; на этот раз ближе; прорываются в самые уши. Чьи-то руки на его плечах, оттаскивают его назад, оттаскивают его прочь. Давление в голове пропадает. Свет меркнет. Перед глазами только ночной сумрак.

— Прекрати! — пронзительно кричит Анджела. — Прекрати!

Клейн оттаскивает Роя от Фрэнки и пытается приподнять его тело, придавившее хилое тело противника, пытается спасти ему жизнь. Световой нимб рассеялся. Все, что в поле зрения, видится четко, не расплывчато. Рой сам скатывается с противника на землю.

— Прочь отсюда, — тихо, но твердо говорит Клейн, обращаясь к Рою и помогая ему подняться на колени, перед тем как заняться Фрэнки. — Берите девочку и уходите.

Когда они отходят футов на сто, дверь участка приоткрывается, из нее высовывается дежурный в форме и, глядя на бредущую прочь пару, кричит:

— У вас проблемы?

— Все в порядке, — отвечает ему Клейн. — Мы сбились с дороги, офицер.

Коп спокойно наблюдает за тем, как Клейн помогает Фрэнки встать на ноги. Кровь все еще идет у него из носа, губы разбиты. Под глазами набухают кровоподтеки. Голос глухой, хриплый. Без прежней бравады.

— Позвонишь мне, когда закончишь чесать задницу и решишь, что для тебя важнее, — говорит он Рою, ковыляя к грузовичку. Обращаясь к Анджеле, вытягивая палец в ее сторону: — А ты… ты возвращайся к своим затраханным куклам.

Они смотрят, как он, пошатываясь, залезает в кабину и заводит мотор. Слышится визг шин, когда машина срывается с места, рокот мотора и шум колес постепенно затихают.

Анджела заплетающейся походкой, глядя в землю, медленно приближается к Рою.

— Ты очень зол на меня? — спрашивает она.

Он слишком устал, чтобы говорить. С трудом подбирает и произносит слова:

— Нет, моя милая.

Она крепко обнимает его; ее руки обвивают его талию, как ремень. Замирает в такой позе.

— Я прокрутила несколько трюков с двадцатидолларовыми купюрами до того, как меня сцапали, — говорит она.

— Здорово, моя милая. Молодец.

Доктор Клейн везет их домой в ту ночь. Рой не понимает, как это получилось, но, когда к нему вернулась способность осознанно мыслить, он, уже умытый и в пижаме, лежит в постели, до подбородка накрытый одеялом. Он надеется, что Анджела уже спит. Он не в состоянии думать о том, что ему делать. В принципе он, конечно, знает, но сейчас просто не может об этом думать. Утром все будет иметь смысл. Утром все будет так, как надо. Так обычно бывает. И так было всегда.

* * *


Платформа "Д" заполнена людьми, направляющимися в столицу. Люди самого разного пошиба снуют туда-сюда в ожидании прибытия нужного поезда, и Рой борется с искушением наколоть кого-нибудь на бабки, провернув какую-либо из своих афер. Он держит Анджелу за руну. Не хочет, чтобы его мысли дурно влияли на нее. С этим покончено.

— Спасибо, что пришел со мной сюда, — говорит Анджела.

— Да… да… мне идти-то некуда.

— Ты здесь впервые?

Рой кивает головой.

— Обычно я езжу автобусом. Поездом никогда не ездил.

— Может, поедешь со мной? — с улыбкой спрашивает Анджела. — Увидишь мою маму, а заодно — обогатишь свой жизненный опыт.

Рой отрицательно качает головой.

— Не думаю, что это было бы разумно. Во всех смыслах.

— Попытка не пытка.

— Может быть, когда-нибудь я и попытаюсь.

Рой рассматривает билет Анджелы. Поезд отходит через несколько минут. Анджела быстрым движением забрасывает рюкзачок за плечи.

— Так когда мне приехать? — спрашивает она. Все утро она только и делает, что задает Рою вопрос за вопросом. Рой вынужден все время изворачиваться, чтобы уклоняться от прямых ответов. — На следующей неделе?

— Договоримся по телефону, — отвечает Рой. — Мама, я думаю, тоже хочет хоть изредка видеть тебя. А ты пробыла здесь очень долго.

— Да, ты прав. Еще и школа.

— Конечно. Ты не должна забывать про школу.

Они в молчании подходят к поезду. Анджела вцепляется в руку Роя. Останавливается, смотрит на него, в уголке глаза набухает слеза. Вот-вот покатится по щеке.

— Если это из-за той ночи…

— Нет, нет, совсем нет…

— …то я могу повторить это снова. Я могу сделать все как надо. Клянусь, я сделаю все правильно.

Рой трясет головой. Не знает, кого он хочет убедить этим, себя или Анджелу.

— Да нет… Дело совсем не в этом…

Он приседает, его глаза смотрят прямо в глаза Анджелы. Мышцы тела и ног напрягаются.

— Я с трудом воспринимаю все новое. Мне никогда не удавалось… приспосабливаться. Мне больше нравится, когда все устойчиво и постоянно.

— Я могу быть постоянной.

— Я хочу сказать, что уже привык чувствовать тебя рядом. Ты часть… понимаешь, ты сейчас часть моей жизни. И это здорово. Это больше, чем здорово.

— Так в чем проблема?

— Да нет никаких проблем, моя радость, — отвечает Рой. Он не хочет врать ей. По крайней мере, не сейчас. — Просто… мне надо приглядеться, вот и все. Понять, что сейчас со мной. Понять, каким мне надо быть. Так, по крайней мере, говорит доктор Клейн. Понимаешь?

— Не совсем.

— Я и сам не понимаю, — смеется Рой. Выпрямляется; ноги повинуются ему неохотно. — Пошли, а то поезд уйдет без тебя.

Рой обнимает Анджелу, поднимает ее вместе с рюкзачком и всеми вещами, ставит на пол вагона. Она уже не плачет, и правда не плачет; Рой рад этому.

— Когда я приеду снова, — говорит она, — мы будем смотреть ночные каналы?

— Все. И до самого конца, — обещает он.

Анджела, стоя в дверях вагона и держась одной рукой за поручень, наклоняется и целует Роя в щеку.

— Пока, папа, — произносит она шепотом.

Когда Рой поднимает голову, ее уже нет в дверях; она ушла. А через несколько мгновений уходит и поезд.

* * *


Международный аэропорт на Большом Каймане[15 - Большой Кайман — один из Каймановых островов, владения Великобритании в Вест-Индии в Карибском море, известной по всему миру оффшорной зоны.] расположен в шестнадцати милях от Джорджтауна. Поездка на такси до города не сопряжена ни с какими трудностями, кроме духоты в салоне, поэтому стекла в машине опущены до предела. Рой не возражает. Ветер приятно обдувает лоб. Самолеты Рой ненавидит, ненавидит долгое сидение в тесном кресле, даже если кресло большое и просторное. Он всегда летает первым классом. Не воспринимает это как роскошь и излишество. Это необходимость. Сидячие места смерть для него. Рой уверен, что это не преувеличение. Действительно, это смерть для него.

Заднюю часть машины безжалостно подкидывает на каждом ухабе. Багажник забит вещами Роя. Всего три места: большие чемоданы с дополнительными навесными замками. В каждом чемодане находится примерно по двести тысяч американских долларов. Это деньги, которые копились и хранились в чреве керамической лошади. Скоро они найдут безопасный приют на счете Роя в "Грэнд Нэшнл Бэнк" в Джорджтауне. А сейчас он еще волнуется из-за денег. Что будет, если таксомотор с кем-нибудь столкнется? А вдруг раскроется багажник? А вдруг они налетят на скалу? Да мало ли опасностей.

Если бы он помнил про свои пилюли, он не испытывал бы сейчас лишних волнений. Они так и остались на кухонном столе. Рой мысленно видит флакончик с таблетками рядом с кофеваркой. Он думает о них с той минуты, как самолет поднялся в воздух. Но тогда было уже слишком поздно. Как будто его мозг сыграл с ним злую шутку, держа это в секрете до тех пор, пока самолет не взлетел. Он не сел бы в самолет, если бы вспомнил о таблетках еще на земле. Он обдумывал возможность поднять шум, заставить их совершить посадку, но понимал, что неприятностей от этого будет больше, чем пользы.

Выйдя из самолета на Большом Каймане, Рой первым делом позвонил Клейну, и доктор успокоил его, сказав, что кратковременный перерыв в приеме таблеток никак не отразится на нынешнем состоянии Роя. Это не страшно. А ему не мешало бы отдохнуть, а Каймановы острова — это райское место, добавил доктор. Рой не сказал ему, что прилетел сюда по делу. Доктору незачем об этом знать. Он и так знает слишком много.

Таксомотор между тем подъезжает к центру города, и Рой велит водителю дожидаться его возле банка. В такое время поймать такси на улицах Джорджтауна чертовски трудно, и у него нет никакого желания стоять несколько часов на улице, ожидая свободную машину. Он хочет поскорее оказаться в отеле, где он обычно останавливается, и поесть. Поспать.

Рой не хочет, чтобы кто-то помогал ему тащить в банк багаж. Он вообще не хочет привлекать к себе внимание, но управиться с тремя чемоданами за раз совсем не просто. Он умудряется затащить их в вестибюль. Некоторое время выжидает. Он стоит в вестибюле с ничего не выражающей миной на лице и ждет. Рой не в первый раз проделывает эту процедуру. Он знает, что это сработает.

Дама, сотрудница банка, прошедшая мимо него, — из новеньких, но Рой знает, что служащий банка, который ему нужен, скоро появится.

— Сэр, могу я чем-нибудь вам помочь?

— Скажите, пожалуйста, мистер Чейвили сегодня здесь?

Она утвердительно кивает и просит Роя подождать. Он оглядывает банк, других клиентов. Не он один явился в банк с багажом. Не он один настороже.

Рой слышит свое имя, объявленное по громкой связи, оглядывается вокруг, надеясь увидеть мистера Чейвили, с которым он обычно имеет дело.

— Вы не позвонили и не предупредили нас о своем приезде, — в голосе этого банковского служащего слышится британская монотонность, свойственная жителям Кайманов и уже ставшая Рою привычной. — Я бы забронировал для вас номер в отеле.

— Я никого не хотел беспокоить, — говорит Рой.

Он никогда не звонит перед приездом. Он знает, что если позвонит, то Чейвили будет стараться затащить его куда-нибудь на обед, познакомить его с девушкой и все такое прочее. Так уже бывало и раньше, когда он сотрудничал с другим банком. Такой способ сближения с клиентурой принят на Кайманах. Рой — противник отношений подобного рода. Анонимный банковский счет и безопасность, гарантируемая законодательством оффшорной зоны, — больше ему ничего не нужно.

После нескольких сладкоречивых фраз Чейвили ведет Роя в офис и помогает тащить чемоданы. На большом старомодном калькуляторе они подсчитывают общую сумму привезенных Роем денег.

— Положим это на основной счет или откроем новый?

— На тот же счет, — отвечает Рой. Он никогда не видел смысла в том, чтобы иметь несколько счетов. Скрытые деньги — это скрытые деньги. В одной пачке или в десяти пачках — не все ли равно. Требуется запоминать больше цифр. Больше паролей. А это трудно и нудно.

После того как деньги подсчитаны, после того как подведен и согласован окончательный итог, Рой и мистер Чейвили проходят необходимые формальности, открывающие доступ к счету. Хотя мистеру Чейвили доподлинно известно, что Рой владелец счета в "Грэнд Нэшнл Бэнк", в его должностные обязанности входит получить от Роя номера счетов и установленный пароль доступа. Только эти данные обеспечивают доступ к счету, и Рою это известно. Именно поэтому он крепко-накрепко держит эту информацию в голове. Ничего при этом не записывая. Когда-то он записал номера в различных неприметных местах своего дома, в закодированном виде занес их на страницы блокнота для записей адресов и телефонов. Но потом вырвал и вымарал все. Безопасности ради. Или это у него в голове, или вообще нигде.

— Итак, вот… что у меня получилось… так?

Мистер Чейвили подает Рою листок, на котором записана сумма, равная почти четырем миллионам долларов. Рой доволен. Это то, что он и ожидал.

— Ну вот, — говорит банковский клерк, — что я могу еще для вас сделать? Еда, выпивка… женщины?

Рой отрицательно качает головой, пожимает клерку руку.

— Все нормально. Завтра я лечу домой.

Таксист ждет у банка, и Рой садится в машину.

— Отель "Хиатт Виллас", — говорит он водителю. — Разбуди меня, когда приедем.

Рой устраивается на заднем сиденье, подбирает под себя ноги, готовясь к продолжительной поездке до Семимильной косы. Он рад, что избавился от наличных денег, что денег нет ни в лошади, ни в доме. Они в надежном месте. Он пытается заснуть, несмотря на тряскую езду и сквозняк, раздувающий волосы. Чем ближе к курортной зоне, тем оживленнее становится движение. Основные дороги острова забиты машинами, взятыми туристами напрокат. Рой помнит свой первый приезд сюда почти десять лет назад. Тогда здесь не было столько народу. Тогда и его чемоданы не были такими тяжелыми.

Номер для Роя еще не готов. Прошло уже четыре часа, как он прибыл, но комната еще не приготовлена. Он мог бы поднять шум, выразить недовольство, начать жаловаться, но это не тот случай. Да он, в общем-то, и не расстроен. Хайс-мит, управляющий отеля, плохо себя чувствует и не может проводить Роя в рекреацию. Конечно, хорошо бы немного поспать, но пока можно и выпить.

Рекреация почти пуста; только несколько пар, вытянувшись в мягких креслах, глазеют сквозь окна на море. Громадные венецианские окна, из которых открывается величественный вид на океан. Рою этот вид уже не в диковинку. Океан голубой. Вода. Он не стремится поплавать под водой со скубой.[16 - Скуба — дыхательный аппарат для плавания под водой.] Со шноркелем[17 - Шноркель — трубка для плавания под водой с маской.] плавать он тоже не собирается. Он сидит в баре спиной к воде.

— Что вам приготовить? — спрашивает бармен.

— Джин-тоник с лимоном, — отвечает Рой. — Меня направил сюда Хайсмит.

Бармен делает жест, как бы снимая шляпу, которой в действительности на нем нет, и смешивает Рою напиток.

— Вам нравится здесь, сэр?

— Я только что приехал, приятель. — Рой загребает с блюда горсть миндаля и колет орехи зубами.

Бармен выжимает четверть лимона в стакан и ставит его на стойку.

— Вы собираетесь побыть здесь?

— Хотелось бы.

— Вы семейный?

— Нет, — отвечает Рой по привычке. Затем, как бы второпях, поправляет себя: —Дочь. В Штатах. Ей четырнадцать лет.

Бармен улыбается и тоже берет несколько миндальных орехов. Забавный парень.

— В следующий раз берите ее с собой. Тут есть много интересного для молодой девушки. Ей нравится нырять?

— Не знаю, — отвечает Рой.

— А плавать? Под водой с маской? Волейбол?

Рой поводит плечами и качает головой:

— Понятия не имею.

Бармен делает удивленное лицо и вжимает голову в плечи:

— А что ж ей нравится? Уверен, здесь она найдет все, что захочет.

— Мы играли в игры. Нам всегда нравились игры. — Он делает большой глоток из стакана. Вкус напитка горький.

Бармен широко разводит руками.

— У нас полно всяких игр. Целая комната. Она любит шахматы? У нас отличный павильон с шахматными столиками прямо на берегу…

Рой отходит от стойки и направляется в другой конец комнаты отдыха, предоставляя бармену возможность говорить с самим собой. Останавливается перед венецианскими окнами, образующими почти сплошную стеклянную стену. Глядя через них на океан, он вполне ясно видит и собственное отражение. От этого создается впечатление, будто он стоит на поверхности воды. Словно он погружается в воду. Вода окружает его, успокаивает, баюкает. Твердь под ногами голубая и мокрая, ковер мокрый, пропитавшийся водой. Ковер. Мокрый.

Рой смотрит вниз. Он пролил свое питье. Все пролилось на ковер, все его питье. Темное пятно расползается по плотному пушистому белому ворсу ковра, которым покрыт пол в комнате отдыха. Останется пятно, думает он. Несмываемое. Сейчас океан надвигается на него отовсюду. Подступает со всех сторон. Ноги дрожат, подгибаются под массой тела. Он поспешно садится в ближайшее кресло, руки бессильно повисли вдоль тела. Голова, откинутая назад, опирается на подголовник, так что закат он увидит. Он, конечно, видел его и раньше. Он розовый. Он желтый. Он голубой. Все цвета смешиваются, лучше смотреть на них, чем на ковер. Лучше, чем на пятно, до сих пор еще расползающееся по всему полу. Невыводимое пятно. Отвратительное. Губительное.

Снова подкатывает желчь. В душе Рой проклинает себя. Как глупо, как нелепо. Клейн сказал, что ничего не случится. Он говорил, что действие таблеток не будет таким, что они как бы останутся у него в организме. Но желчь-то подкатывает быстро, и он не может совладать с ней. Зеленая, липкая, она ползет вверх по горлу. Медленно, словно ужасающий монстр из фильма ужасов. Щекочет небный язычок. Наполняет рот слюной. На полу грязный ковер. Вот-вот он станет еще грязнее. Вот-вот он будет окончательно загублен.

Он, бросившись прочь из рекреации, попадает в вестибюль. Наталкивается на группу туристов. Прерывистое, тяжелое дыхание. Дикие глаза. Стремительно бежит назад, в рекреацию, направляется к другому выходу. Наталкивается на киоск, падает на колени, брюки на нем рвутся. Хватается руками за края стоящей на полу вазы, содержимое желудка вот-вот хлынет наружу, вот-вот хлынет наружу. Рот раскрывается еще шире, препятствий приближающемуся потоку нет; еще мгновение и…

Ничего не происходит. Во рту снова сухость. Легкое сухое покашливание, кашель. Горловой клекот. Плечи дергаются при каждой судороге. Слезы капают в вазу. Стекают по щекам. Вдохи частые, резкие, прохладный воздух холодит горло. Жжение прошло. Желчь схлынула. Ковер… спасен.

Рой, пошатываясь, встает на ноги, отходит от киоска. Моет лицо. Поправляет галстук. Обтирает разодранные колени. Быть может, его номер уже готов. Хорошо, если пол в номере будет из твердой древесины.

* * *


По пути домой Рой не обращает никакого внимания на запрещающие знаки. Сигналы, которые подают ему водители, он также игнорирует. Ограничения скорости и правила обгона сейчас не для него. Рой на пределе после бессонной ночи и суматошного дня. В сильном тумане, не сводя глаз с дороги, маневрирует на своей машине из стороны в сторону. Нынче утром он задержался в отеле и едва не опоздал на самолет. Он проверил номер, дабы убедиться в том, что ничего не забыл, затем проверил номер еще раз. И еще раз. Шесть раз он осматривал номер, пока не убедился, что взял все, и только после этого закрыл дверь. Думал, что на этом все закончилось. Час спустя он осмотрел номер еще пять раз.

Он понимает, что попал в затруднительное положение. Понимает, что ему необходимо принять свое лекарство. Звонит Клейну из аэропорта, но его нет в клинике. Машина набирает скорость. Рой решает, что позвонит ему снова из дома, когда примет таблетки. Таблетки ждут его дома.

Обратный рейс обернулся для него настоящим испытанием способности владеть собой. Контролировать дыхание. Держать глаза закрытыми. Одна симпатичная маленькая стюардесса буквально чудом избежала участи появиться дома со сломанным носом. В полете она постоянно будила Роя. То предлагала ему коктейль. То рассказывала ему о фильме. То просила пристегнуть ремень. В последний раз Рой даже не взглянул на нее. Он просто отмахнулся от нее, и его рука просвистела в дюйме от ее лица. Больше она его не беспокоила.

Рой въезжает в свой квартал, сворачивает в проезд, ведущий к дому. Чувствует облегчение от того, что скоро окажется дома. Он утомлен, но в приподнятом настроении. Таблетки в доме, внутри, на кухне. Он ощупывает замок, затем с силой бьет себя по щекам, чтобы стряхнуть сонливость. Один сильный удар по щеке. Сонливости как не бывало.

Он входит в дом, закрывает дверь. Запирает ее на замок. Хочет пройти в дом, но вдруг в голову приходит мысль, что он, должно быть, не запер дверь, как положено. Отпирает дверь, затем снова запирает. Смотрит, как засов входит в скобу. Вроде все нормально. Так, как и должно быть. Рой делает глубокий вдох и поворачивается спиной к входной двери. Идет в дом.

Пять шагов, шесть шагов. Шаг за шагом по направлению к кухне. Огибает угол, вот-вот закончится весь этот нонсенс, и все войдет в норму. Он надеется найти рядом с кофеваркой то, что разрешит проблему.

Там этого нет. Флакончика с таблетками там нет. И Рой знает, что сейчас будет: желчь, жжение. Тошнота.

Все проходит. Вот он, флакончик, рядом с холодильником. Его флакончик. Его таблетки. Он не помнил, где их оставил, но это не важно. Рой бросается к таблеткам, одной рукой сжимает флакончик, другой наливает в стакан воду. Ему нужна двойная доза, тройная доза. Хоть что-нибудь. Он раскрывает флакончик.

В нем всего одна таблетка. Рой закрывает глаза. Трясет флакончик, пытается всунуть палец внутрь. Одна таблетка. Он трясет и трясет флакончик, надеясь, что хотя бы еще одна таблетка прилипла к пластиковой стенке и ее нужно просто отлепить. Одна таблетка. Неужели они так быстро кончились? Как он мог допустить такое? Одна таблетка — это ничто. Если он сейчас примет эту последнюю таблетку, он вообще останется ни с чем. Ни одной таблетки на вечер и на ночь. Ни одной таблетки на утро. Нет, так нельзя, ни в коем случае нельзя.

Через секунду он на телефоне, набирает номер Клейна. Телефон звонит и звонит. Сняли трубку.

— Док, — сразу кричит Рой. — Мне нужен эффексор.

— Вы звоните в справочное аптечной сети, — отвечает ему с другого конца линии приятный женский голос. — Никого из врачей сейчас нет.

Рой смотрит на часы: восьмой час.

— Вы должны мне помочь, — говорит Рой. — Мне нужен доктор Клейн. Харрис Клейн. Я его пациент.

— Мы принимаем сообщения для доктора Клейна и передаем их ему, — отвечает женщина. — Если вам будет угодно, я передам ему ваше сообщение.

— Сообщение… нет, это не поможет. Послушайте, мне надо поговорить с ним прямо сейчас.

— Сэр, я могу послать ему сообщение, но у меня нет прямой связи с вашим доктором.

Рой сжимает трубку в руке, с силой придавливает ее к уху:

— Мне нужно… послушайте, послушайте, ну войдите же в мое положение. Я не могу владеть собой, понимаете?

— Сэр…

— Ну хорошо. Мне нужно несколько флаконов таблеток. Только и всего. Тех же самых таблеток, которые доктор прописал мне и которые я принимаю в течение многих месяцев…

Женщина прерывает Роя:

— Если у вас есть на руках рецепт, то любая аптека…

— Да у меня нет рецепта. У меня только… послушайте, он сам дал мне таблетки, понимаете? Доктор Клейн дал мне таблетки, и мне надо… — Рой прервался. Задумался. — Вы сейчас в клинике?

— Нет, сэр. Вы разговариваете с центральной справочной службой.

— Угу. Но ведь вы можете попасть в клинику. В случае необходимости.

— Сэр, я…

— В случае необходимости.

С другого конца линии доносится глубокий вздох:

— В случае крайней необходимости, да, сэр, но…

— Это как раз и есть случай крайней необходимости! — кричит Рой в трубку. Он никогда не повышает голоса, чем очень гордится. Но сейчас не до того. — Мне нужны эти таблетки…

— Понимаю, но…

— …для жизни. Я не могу жить без них. Я заплачу за ваш обед, хотите? Черт возьми, да я куплю вам машину. Только добудьте для меня флакончик этих таблеток, без которых я не могу жить.

На другом конце линии тишина. Она обдумывает его предложение? Рой старается не дышать.

— Сэр, я могу оставить для доктора сообщение…

Он с размаху грохает аппарат на стол, потрясая трубкой, как дубинкой. Пластик трескается, рассыпается. Куски корпуса разлетаются по кухне. Рой не обращает на это внимания. Плевать. Аппарат разбит, и приходится подчиниться этому голосу, заткнув рот этой проклятой бабе. Заткнув рот всему проклятому миру.

* * *


Помещение аптеки залито ярким светом. Рой мучительно роется в карманах пальто, ища солнцезащитные очки. Надевает их, чтобы свет не резал глаза. Так лучше. Свет все еще яркий, но уже лучше. Эта ближайшая к дому аптека, которую ему удалось найти. По крайней мере, он думает, что эта аптека ближайшая. Как трудно было выйти из дома. Как трудно было правильно закрыть эту проклятую входную дверь.

В кармане у него флакончик. В нем осталась одна таблетка. Глотать ее он не хочет. Не хочет до тех пор, пока не убедится в том, что запас таблеток пополнен. Он не может обойтись без них. Без них это не жизнь, а непонятно что. Остаться без них просто опасно.

Помещение большое. Эта аптека предоставляет скидки покупателям. Стеллажи, стеллажи, на которых выставлены не только медицинские препараты. Предметы ухода за жилищем. Продукты. Напитки. Одежда. Книги. Приборы и устройства. Мороженое, непонятно зачем. Мороженое в аптеке? Ему не понятно, зачем в аптеке мороженое.

— А где сама аптека? — спрашивает Рой у первого контролера, которого видит в зале.

— Что? — Парень не расслышал, что именно пробормотал Рой.

— Я спрашиваю, где, черт возьми, сама аптека, — взрывается Рой. — Где она?

В конце зала. Там прилавок. Рой спешит по проходу туда, лавируя между покупателями. Расталкивая их плечами. Они мешкают и не спешат освобождать ему дорогу. Они вообще разучились двигаться. Да они все просто спят. Стадо баранов.

К прилавку выстроилась очередь. Извивающаяся шеренга людей. Протянутая по залу веревка предназначена для упорядочения этой очереди. За прилавком всего один мужчина. Белый халат. Белые волосы. Должно быть, фармацевт. Именно он-то и нужен Рою, этот человек, способный помочь.

Перед ним в очереди пять человек. Женщина с малышом за плечами. Малыш что-то бормочет. Пытается говорить. Смотрит на очки Роя, на свое отражение в них. Перед женщиной двое мужчин. Они выглядят вполне здоровыми, думает Рой. Так какого же черта им надо в аптеке?

Перед прилавком пожилая женщина беседует с фармацевтом. Рой не слышит, о чем они говорят, но ему кажется, что их бессмысленная беседа затянулась. Больше того, они говорят совсем не о лекарствах. Похоже, что она уже получила нужное лекарство, и теперь они просто обсуждают последние новости.

— Дама, отойдите от прилавка, — кричит Рой. Все стоящие в очереди поворачиваются к нему. Он смотрит на них. Они предпочитают отвести глаза в сторону.

Чем дольше Рой ждет, тем более навязчивой становится мысль о таблетках. Ведь они же здесь, в каких-то двадцати футах от него, где-то на этих полках. И всего-то надо, чтобы этот маленький человечек за прилавком повернулся, отошел на несколько шагов от прилавка и вернулся к прилавку с таблетками. Передал бы ему флакончик. Если бы не все эти люди, стоящие в очереди перед ним. Здоровые люди. Люди, которым здесь нечего делать.

Наконец пожилая дама отходит от прилавка, но Рою уже невмоготу. Он выходит из очереди и проталкивается к прилавку, отталкивая мужчину средних лет, занявшего место пожилой дамы.

— Эй, приятель, — говорит мужчина, — здесь очередь.

— У меня чрезвычайная ситуация, — бормочет Рой.

— Да? У нас у всех тут чрезвычайная ситуация, — заявляет мужчина. Он высокий, плотный. На дюйм, а то и на два выше Роя. Смотрит на него сверху вниз.

Рой силится улыбнуться. Улыбнуться этому мужчине. Уладить дело по-человечески.

— Понимаешь, друг, я малость не в себе. Может, сделаешь мне одолжение.

— А может, ты пойдешь и встанешь в очередь. — Он кладет руку на плечо Роя, сдерживает его. Пытается оттеснить его назад.

Рука Роя стремительно проскальзывает под руку мужчины, вторая его рука, оказавшись под локтем, приподнимает руку с плеча. Рой сгибает руку мужчины, поворачивает ее, и тот сразу опускается на колени; рука его намертво зажата рукой Роя; на лице выражение жгучей нестерпимой боли. Стоны. Натужные вздохи.

На лице фармацевта ужас.

— Вы что… оставьте его…

— Я задержу вас на какие-то десять секунд, — говорит Рой, обращаясь к очереди.

— Сэр, тут очередь…

— Я знаю, что очередь. Я вижу, что очередь. У меня нет проблем со зрением. Я вижу очередь. — Рой отпускает руку мужчины; тот отодвигается назад, подальше от Роя. — Послушайте, я не… в себе сегодня. Мне необходима помощь-Он лезет в карман. Вынимает флакончик с таблеткой, ставит его на прилавок. — Мне нужен такой флакончик, но полный.

Фармацевт хочет как можно скорее разрешить возникший инцидент. Смотрит на других людей. Они тоже хотят, чтобы все закончилось побыстрее. Отлично. Прекрасно. Он берет флакончик, смотрит на этикетку.

— Это куплено не у нас.

— Я знаю, — говорит Рой. — Я знаю.

— У вас есть рецепт?

— Мой врач… доктор Клейн… он дал мне эти таблетки. Он… после приема дал мне эти таблетки, понимаете? Я думаю, мне надо попринимать еще, но…

— Простите, — перебивает его фармацевт. — Я не могу помочь вам, раз у вас нет рецепта. Таковы правила.

Рой выхватывает флакончик из руки фармацевта, тычет пальцем в этикетку.

— Смотрите, — говорит он. — Эффексор. Видите, что здесь написано. Эффексор, одна сотая миллиграмма. А рядом написано мое имя. Меня зовут Рой. И это я.

Фармацевт качает головой.

— Вину, но… сэр, помочь вам я не могу.

Рой замирает. Делает вдох. Старается сохранить контроль над собой. Пока он держится хорошо. Клейн мог бы им гордиться. Рой сжимает пальцами крышку флакона, крутит ее и открывает флакон. Внутри знакомая зеленая таблетка. Рой, вытряхнув ее на ладонь, протягивает фармацевту.

— Видите это? Эффексор. Видите, у меня ведь есть уже таблетка. Ведь ясно, что мне можно отпустить их.

Фармацевт смотрит куда-то вдаль, встречается глазами с одной из своих помощниц. Она кивает головой и берется за телефон.

— Без рецепта, — повторяет он, — я ничего не могу для вас сделать.

— Пожалуйста, — говорит Рой, чувствуя, как закипает в нем ярость. — Я не люблю просить. Я никогда ничего не просил. Но сейчас я прошу вас. Девять, десять таблеток. Чтобы я мог пережить уикенд. До того времени, пока вернется мой психиатр.

Два охранника, стоявшие у входа, направляются к прилавку фармацевта. Туда, где возникло недоразумение. Они быстро идут по проходу.

— Без рецепта…

— Да что это, черт подери, такое! — кричит Рой. — Что вы за люди! У меня же есть эффексор. Вот он, смотрите, и я прошу лишь дать мне немного еще!

Фармацевт уже почти раскрыл рот, готовясь повторить свою дежурную фразу, когда таблетка оказалась у него перед глазами. Зеленая. Зеленая таблетка, а этот шумный мужчина уверен, что это эффексор.

— Дайте-ка взглянуть, — просит фармацевт, зажимая таблетку между большим и указательным пальцами. Подносит ее к свету.

— Спасибо вам, — говорит Рой. Он на грани срыва. Но сейчас чувствует облегчение. И признательность. — Спасибо вам.

Фармацевт качает головой.

— Это не эффексор, — говорит он.

Рой не расслышал, что он сказал:

— Простите?

— Это не эффексор. Это вовсе не антидепрессант.

Рой в недоумении качает головой. Он ничего не понимает. Именно эти таблетки Клейн дает ему. Антидепрессанты против компульсивности.[18 - Компупьсивность — так в психиатрии называется очень сильное и часто неконтролируемое желание к совершению каких-либо многократно повторяемых действий или поступков.] От… его проблем. Так что же этот тип парит ему мозги?

— Что… а что это?

— Я не знаю, — отвечает фармацевт. — Но это не эффексор. Эффексор выпускается в таблетках и в капсулах, но они голубоватого цвета, а не зеленые, как ваша таблетка.

Охранники быстро идут по проходу, направляясь к Рою, крупному драчливому парню. С галлюцинациями. С припадками.

Рой берет назад свою таблетку, смотрит на нее. Как бы пытается заглянуть внутрь, под оболочку. Он крутит верхнюю половину капсулы, отделяя ее от нижней. Внутри белый порошок, он рассыпает его по прилавку перед фармацевтом.

— Что это? — спрашивает он. — Что, если не эффексор?

Фармацевт внимательно вглядывается. Замечает гранулы. Знакомая искрящаяся белизна порошка. Он придавливает порошок кончиком пальца, а потом осторожно слизывает прилипшую частичку.

— Это сахар, — бесстрастно изрекает он. — Ваш доктор дает вам сахарные пилюли.

Рой не дожидается, пока охранники схватят его за руки. Он не хочет, чтобы его выводили. Сейчас он не чувствует никаких предостерегающих сигналов, никакого жжения на задней стенке гортани. Никакого внезапного ощущения давления. Роя тошнит прямо здесь. Прямо на прилавок фармацевта. На фармацевта. Его тошнит, тошнит и тошнит, и он оседает и валится на пол в аптеке, которая продает лекарства со скидкой.




Три


Секретарша пытается задержать Роя, вломившегося в клинику, но она слишком нерасторопна. Не успевает вылезти из-за стола. Он рывком распахивает дверь приемной и вихрем проносится по коридору, стены которого отделаны панелями. Дверь кабинета Клейна закрыта. Рою плевать. Даже если она заперта на замок — все равно плевать. Он вышибет ее одним ударом. Снимет с петель, если потребуется.

Сегодня утром он не мылся. С позавчерашнего дня, когда он вернулся с Большого Каймана, он не брился. Последнюю ночь Рой не спал. Он с трудом вышел из аптеки и доковылял до своей машины. Большую часть вечера провел, странствуя из бара в бар, пытаясь заказывать выпивку. Повсюду замечал грязь: на полах, на стенах, на стаканах, в которых ему подавали спиртное. Он отбрасывал от себя стаканы, отбрасывал их прочь. Он ждал, когда, наконец, наступит девять часов утра. Ждал, чтобы увидеть Клейна. Он заснул около половины седьмого в ванном блоке, проснулся в десять. Ополоснул лицо над раковиной. Вымыл руки. Вымыл их снова.

Дверь, распахнутая Роем, рикошетом отскакивает от стены, пластмассовая ручка разлетается вдребезги. Он входит и останавливается на пороге, закрывая своим телом дверной проем. Вбежавшая следом секретарша пытается удержать его и лепечет извинения.

В кабинете Клейн, сидя за письменным столом, углублен в беседу с каким-то человеком, устроившимся на стуле пациента. Клейн смотрит на дверь, напуганный грохотом, с которым она распахнулась. При виде стоящего на пороге Роя в его глубокосидящих глазах появляется испуг.

— Все нормально, Ванда, — обернувшись назад, говорит он секретарше. — Сейчас разберемся.

Он как бы нехотя опирается о край стола, принимает прежнюю позу.

Рой двумя шагами преодолевает расстояние от двери до письменного стола, все его огромное тело трясется от ярости.

— Пилюли с сахаром? — рычит он, бросая флакончик в Клейна. Флакончик попадает ему в грудь. — Вы дали мне эти гребаные пилюли с сахаром?

Он рядом с доктором. Его руки в одном дюйме от его лица. Клейн пытается отодвинуться назад, но ножки стула увязли в ворсе ковра. Отклоняет назад голову.

— Рой, сейчас неподходящий момент.

— У меня химическая интоксикация, вам это известно?

— Рой, прошу вас…

— У меня химическая интоксикация мозга. Мне нужны соответствующие лекарства, лекарства определенного действия, а не ваши проклятые пилюли с сахаром!

Он еще ниже склоняется над доктором, поводя плечами, как танцор. Клейн отодвигается назад, Рой наступает. Не контролируя своих движений. Не думая о том, что будет дальше.

— Я что, затраханный кролик для ваших опытов? Морская свинка, которую вы описываете в своих идиотских статьях?

Доктор жестом обращается к пациенту, который продолжает сидеть на своем стуле и безучастно смотрит на происходящее. Его глаза полуоткрыты, на лице смущенная улыбка.

— У меня на приеме пациент.

— А я кто? А? Я что, вам не плачу?

— Мы можем обсудить это через час…

— Нет, мы можем обсудить это сейчас. — Рой смотрит на пациента и делает жест рукой. — Мотай отсюда, мне надо поговорить с доком.

Никакого ответа. Никакого движения. Едва заметная улыбка все еще поигрывает на губах.

— Да что с ним, черт возьми?

— Он под гипнозом, — отвечает Клейн. — Я не могу попросить его выйти из кабинета, пока он находится в таком состоянии. Так что простите.

Рой обходит стол, не отрывая взгляда от загипнотизированного пациента. Наклоняется над ним, заглядывает ему в глаза. Смотрит на улыбающееся лицо. Затем берет пациента за плечи и сильно встряхивает его, голова на безвольной шее описывает круги.

— Просыпайся, — орет Рой в самое ухо молодого человека. Бьет его по лицу. — Просыпайся, черт тебя возьми!

Пациент начинает приходить в себя, моргать сощуренными глазами. Смотрит вокруг; сознание его все еще затуманено.

— Что…

— Эй, ты все еще спишь?

— Нет… нет, кажется, нет…

— Отлично, — говорит Рой, ставя мужчину на ноги. — До свидания.

Он выводит пациента из кабинета, входит обратно и захлопывает за собой дверь.

— Рой, так нельзя, у психиатра так себя не ведут, — говорит Клейн.

Рой смеется. Смеется от души.

— Док, а вы забавный парень. Уж не собираетесь ли вы побеседовать со мной о том, как вести себя у психиатра? — Снова подходит к письменному столу, садится на край. Вытягивает ноги, касаясь ими колен Клейна. — Ну, так как вы все это объясните?

— Вы не хотите присесть?

— А я что, стою?

— Как… как пациент? На стул?

Рой слезает со стола и, взяв стул за спинку, переносит его на другую сторону от стола. Ставит рядом с креслом Клейна. В футе от него. Садится. Пристально смотрит на Клейна. Не хочет, чтобы доктор был от него далеко. Не хочет, чтобы тот чувствовал себя комфортно.

— Вот так пойдет?

— Ну… прекрасно. Рой, а почему вы так уверены, что вам необходимы таблетки?

Рой, выпятив нижнюю губу, качает головой.

— Нет, нет, нет. Повремените со своими вопросами. Сначала ответьте на мои. Вы дали мне сахарные пилюли?

— Да.

— Что ж, ладно. — Он не ожидал, что добьется признания так легко. Он готовился к драке, побоям. — Почему?

— Потому что вам не нужен эффексор.

— Идите к черту. У меня химическая…

— … интоксикация, знаю. Химическая интоксикация мозга, знаю, знаю. Выслушайте меня, и вы все поймете. Но сначала ответьте мне: почему вы так уверены в том, что вам необходимы таблетки?

Рой поднял руки. Они дрожат. Трясутся. Дрожь никак не унять после вчерашней ночи. После посещения аптеки.

— Посмотрите на меня, — говорит он. — Я же просто развалина.

— Согласен.

— Я не могу… я не могу нормально думать, я не могу ничего делать так, как надо. Мой рот… я все время захлебываюсь слюной и мокротой. Я не могу выйти из комнаты без того, чтобы несколько раз не проверить дверь, без того, чтобы закрыть ее и снова открыть. Я не могу смотреть на ковер, на волокна. У меня… у меня боль в горле, эта слизь, это жжение, от которых меня тошнит. Прошлым вечером меня едва не арестовали в аптеке. Вам этого мало?

— И вы связываете это с действием пилюль с сахаром, которые я вам дал?

— Вы сами связываете.

— Да, связываю.

Рой широко раскидывает руки.

— Именно об этом я и говорю. Сахарные пилюли, я раскрыл одну из них. Что в них еще?

Клейн садится глубже в кресло. Рой сидит как сидел.

— Как Анджела? — спрашивает Клейн.

Рой откашливается.

— Давайте не будем менять тему разговора.

— А мы ее и не меняем. Так как Анджела?

— Она уехала.

— Когда?

— На прошлой неделе, — отвечает Рой.

— В какой день?

— Я не знаю. Во вторник. Может, в среду. За несколько дней до моей поездки.

Клейн кивает. Тянется рукой к своему проклятому журналу. Рой хватает его и с силой отшвыривает прочь. Журнал, отскочив от стены, падает на пол.

Доктор Клейн кладет карандаш на стол, но по его виду не заметно, чтобы он испугался. Он как будто ожидал от Роя подобной выходки.

— Так вы говорите, она уехала… и давно?

— Шесть или семь дней назад.

— Угу. Семь дней.

Рой сжимает и разжимает кулаки. Нет, он не хочет ударить доктора, пока не хочет, но ему самому легче от того, что он держит доктора в напряжении.

— Вам что, это так важно?

— Вы разговаривали с ней, после ее отъезда?

Рой поводит плечами.

— Она же в школе…

— Значит, не разговаривали.

— Нет, ей ведь надо много заниматься. Я что, должен следить за ней? Она позвонит мне, когда сочтет нужным.

— А сами вы не пытались звонить ей.

— Нет. Так… лучше. Так, как сейчас. Она должна быть с матерью.

Клейн поднимает на Роя глаза:

— А вы уже начали замечать это?

— Что?

— Взаимозависимость. Анджела уехала и ваши… трудности.

Рой качает головой. Такого он не замечает. Это все штучки психиатра, только и всего.

— Док, вы дали мне сахарные пилюли. Объясните лучше, где тут взаимосвязь.

— Значит, вы ее не видите.

— Может, хватит, — вздыхает Рой. Он чувствует, что попал в затруднительное положение. Его терпение иссякло. — Что? Что я не вижу?

Клейн подвигает свой стул ближе, его колени касаются коленей Роя. Если он подвинется еще ближе, то разве что для поцелуя.

— У меня был один пациент, — начинает он. — Три-четыре года назад. В общем, хороший парень. Любил семью, любил друзей, делал для них все, что мог. Но дела у него не всегда складывались хорошо. Как и у каждого из нас, в его жизни случались потери. Большинство людей смиряется с ними и продолжает жить дальше. Но у этого человека было то, что мы называем дефицитом атрибутивности.

— Поясните.

— Забавный способ перекладывания вины за свои неудачи на других. Ну, например: в колледже он завалил экзамен по астрономии. И решил, что это произошло потому, что профессор имел что-то против него. Просто вдруг невзлюбил его.

— Может, так и было, — предполагает Рой.

— Возможно. Но это стало как бы моделью. Его поперли с работы. С трех разных мест. Почему? Каждый раз он объяснял свое увольнение тем, что начальникам не нравилась либо его прическа, либо его одежда, либо что-то еще. Кстати, жена его бросила. Почему? Думаю, что она выполняла свои обязательства. Но ведь и он должен был делать хоть что-нибудь. В одну из ночей дом сгорел дотла, потому что он заснул в своем кресле-качалке с сигаретой в руке. И что он сделал? Подал в суд на табачную компанию и магазин, в котором купил пачку сигарет. — Рой не может сдержать смех, Клейн вторит ему. — Вам это ничего не напоминает, Рой?

— Вы что, хотите сказать, что мне следует винить себя?

— Я хочу сказать, что вы смотрите не туда, куда надо, только и всего. Я говорю, что вы стараетесь во всем обвинить таблетки, хотя дело совершенно не в них. Я вел вас на сахарных пилюлях с того самого первого дня, когда вы пришли ко мне…

— Вы сукин сын…

— … и по вашему собственному признанию, вы чувствовали себя прекрасно. Вы приходили сюда на третьей, четвертой неделях, и все было как нельзя лучше. Обсессивно-компульсивная петля пропала, депрессия отступила, и к началу второго месяца лечения вы были на таком подъеме, какой вам никогда не доводилось переживать. Вы тогда буквально парили в облаках. Да вы и сами это знаете.

Отрицать этого Рой не может. Хочет, но не может.

— Да. Ну так что?

— А то, что вам больше не нужен эффексор. Я могу хоть сейчас выписать его вам. Возьмите мой блокнот и сами выпишите себе рецепт, и живите на нем, получайте его без всякого труда в ближайшей аптеке. Но это без меня, потому что вам это лекарство не нужно. Ведь вы уже не один месяц принимаете эти сахарные пилюли, и если бы они у вас не кончились и вы не пошли бы в аптеку, то никогда не почувствовали разницу. Так в чем проблема? Какой смысл начинать все сначала?

Ответ Рой знает. Пока не хочет говорить. Клейн не торопит его. Они в молчании смотрят друг на друга. На столе у Клейна звонит телефон, он не снимает трубку. Не делает и малейшего движения в сторону телефона. Ждет, когда Рой заговорит. Телефон вновь звонит, потом замолкает.

— Анджела, — вдруг произносит Рой.

— Анджела. Она уехала, и у вас снова начались проблемы. Все дело в Анджеле. Она вошла в вашу жизнь. Сделала ее лучше. Она, а не лекарства. Она. А сейчас ее с вами нет.

— Анджела, — повторяет Рой. — Это Анджела.

— Вы поняли это, и вы поняли себя.

* * *


У Роя уходит всего несколько минут на то, чтобы отыскать тот самый клочок бумаги среди беспорядка, царящего на кухне. Вдребезги разбитый телефонный аппарат валяется на полу. Его сломанные и растоптанные внутренности разбросаны по всем углам. Дверь холодильника осталась открытой, и вся еда в нем протухла и воняет. В таком виде он оставил дом, когда сломя голову ринулся в аптеку. Будучи не в своем уме… будучи не в своем уме.

Он находит листок бумаги с котятами на одной стороне и номером телефона на обратной. Пробует позвонить с телефона в гостиной. Не поломанного телефона. На автоответчике мигает индикатор. Одно сообщение. Он нажимает на клавишу прослушивания, надеясь услышать ее голос.

— Привет, приятель. — Это Фрэнки. Голос сдержанный, негромкий. — В ту ночь… сам не знаю, как это получилось. Мы были… так нехорошо… сам, наверное, понимаешь? Такое случается иногда. Ну… как бы там ни было, прости меня, идет? Я не… хотел. Ты ведь не собираешься заниматься бог знает чем, а у меня на примете дела, которые можно провернуть. Довольно легко, без всяких трудностей… ну ладно, захочешь поговорить, звони. Я на месте. Да и вообще звони. Я на месте.

Рой затирает сообщение. Он рад, что Фрэнки позвонил. Рад, что извинился. Рою надо сделать то же самое. Но не сейчас. Перед ним бумажка с номером телефона Анджелы. Звонить Фрэнки он сейчас не готов. С этим можно повременить.

Рой набирает номер. Ждет соединения. Надеется на то, что трубку снимет Анджела. Оставлять сообщения он не любит. Оставить сообщение — значит записать свой голос. А это уже западня. Кто угодно может прослушать его; узнать, что ему надо; использовать его голос для чего угодно. Но может быть и хуже — что, если она бросает свой телефон в доме где попало, и ему ответит Хедер? В этом случае он, конечно, может повесить трубку. Может повесить трубку и этим закончить все разом.

— Алло? — Мужской голос. Рой смотрит на листок бумаги, который держит в руке. На телефон. Он уверен, что набрал именно тот номер.

— Алло, — отвечает Рой. — Возможно, я неправильно набрал номер, здесь…

— Все может быть. — Хриплый скрипучий голос. Недружественный голос.

— Мне нужна Анджела.

— Что?

— Мне нужна Анджела. Это ее… Рой. Скажите ей, что это Рой.

— О-о-о. Да. — Молчаливая пауза. Рой слышит звуки телевизора, работающего где-то близко. Музыку, какие-то неясные бессвязные звуки. — Да, не вешайте трубку.

Крики, тишина. Видно, этот тип прикрывает трубку рукой, думает Рой. Зовет кого-то. Снова крики. Громкие пререкания. Грохот. Что-то свалилось. Рой встает, ходит взад-вперед по гостиной, телефонный шнур путается под ногами. На линии молчание, тишина. Может, этот придурок повесил трубку? Может, ему позвонить снова?

— Алло? — Это Анджела.

— Анджи, это Рой.

— Ой! Ой! Я звонила тебе!

— Да? Меня не было. А кто это был?

— Кто?

— Ну, этот тип, что снял трубку.

— А, этот? Это Джо. — Она перешла на шепот. — Он козел.

— Мамин дружок?

— Да. Она позволяет ему жить у нас. Не бери в голову, он просто пьян.

До Роя доносятся какие-то крики, пум. Что-то с грохотом падает на пол. Мужской крик, переходящий в визг. Не совсем подходящее место для ребенка. Совсем не подходящее место для Анджелы.

— Он здорово пьян?

— Да, — отвечает Анджела. — Иногда он может не пить… — Она замолкает, и Рою слышится шум то ли возни, то ли потасовки. — Убирайся от меня, ты понял, Джо, — кричит Анджела, видимо прикрыв трубку рукой. — И не хватай больше мой телефон.

Ее голос звучит надсадно, как будто она, говоря с Роем, отталкивает его. Отталкивает его от себя.

— Может, мне приехать к вам?

— Нет, — торопливо отвечает Анджела. — Я с ним справлюсь. — И снова заговорила своим обычным тоном: — Я рада, что ты позвонил. Когда мне снова можно будет приехать?

— Я думаю, в субботу. Может, съездим вместе куда-нибудь…

— Если хочешь, я могу приехать завтра. Могу промотать школу.

— Нет, у меня… есть дела на завтра.

— О-о-о, так я могу помочь.

— Да нет, это дела другого рода. Приезжай в субботу, хорошо?

Пауза. Она расстроена? Надула губы?

— Я приеду на поезде, который отходит в половине девятого. Мы славно проведем время.

Рой выпутывается из телефонного шнура, садится на кушетку.

— Хорошо. Договорились.

— Договорились.

Снова пауза. Рой пытается расслышать, что там творит Джо, этот пьяный придурок.

— Мы долго будем сидеть у телефона? — вдруг спрашивает Анджела. — У меня ведь много льготного времени…

— Ладно, пока. До субботы, — со смехом отвечает Рой.

— До субботы. Пока, па.

На этот раз Рой тоже прощается по-другому:

— Пока, Анджи.

Он кладет трубку и некоторое время молча сидит на кушетке. Смотрит вниз на ковер. Думает, не позвонить ли ему снова. Должен ли сказать ей, чем он занят завтра вечером. Должен ли посвящать ее во все дела, чтобы она принимала участие в том, что он задумал.

Лучше подождать. Лучше удивить ее этим. Лучше убедиться, что это возможно, а потом уж посвящать ее. Но ему нужно условиться о встрече. Посмотреть, сможет ли он решить это дело завтра. До того, как приедет Анджела.

Еще один телефонный звонок. Рой снимает трубку и набирает номер справочного. Рой помнит номер, который нужен ему сейчас, и это его радует.

* * *


Этот человек, фамилия которого Глассер, одет лучше, чем Рой, на котором сейчас новый костюм, недавно купленный в бутике. Рой уверен, что материал костюма мистера Глассера лучше. Покрой лучше. Галстук: не такой кричащий и не пестрый. Он не выглядит вызывающим, скорее классическим. Это не просто костюм. Он удивительно точно гармонирует с обстановкой. С кожаной мебелью. С полированным деревом. Даже с картинами на стенах. Здесь Рой не чувствует твердой почвы под ногами. Здесь он не ощущает спокойствия.

Говорить этот человек умеет.

— Вам удобно на этом стуле? — спрашивает он. — Я могу попросить Сандру принести вам другой.

— Все нормально, — отвечает Рой. Ему не хочется причинять беспокойство. Он нервно вертит в руках пресс-папье, взятое со стола, за которым сидит мистер Глассер. Оно тяжелое. Старое. Фотографии, запечатлевшие сцены из детской жизни этого человека, покрывают стены. Снимки, сделанные во время отдыха. Фотографии, запечатлевшие церемонию вручения диплома. Жена, тут и там.

— Так в чем препятствие, мистер Глассер? — спрашивает Рой. — Это действительно трудновыполнимая задача?

Стол покрыт бумагами. Все бумаги — бумаги Роя. Мужчина, глядя поверх очков, сдвинутых на кончик носа, перебирает их.

— Такие дела никогда не бывают легкими, — говорит он. — Они всегда требуют повышенного внимания, в особенности если одна из сторон оказывает давление.

— Предположим.

— К тому же существует еще одна проблема, которую следует принять во внимание. — Адвокат сдвигает очки к переносице, поправляет дужки. — Но до начала слушания суду необходимо будет ознакомиться с величиной вашего дохода.

— Деньги… у меня есть. Это не проблема.

— Это мне понятно. Но они захотят узнать что-то… что можно проверить. Работа. Карьера. Вы можете представить документальные подтверждения всему этому?

Рой качает головой:

— Нет, мы так и можем сказать судье, нет. У меня есть средства, но…

Глассер кивает головой.

— Понимаю. Эту проблему нам и предстоит решить в первую очередь. Я полагаю, что при этом мы не сможем найти ваших налоговых деклараций за последние несколько лет.

— Я подавал декларации. Как работающий не по найму, а в собственном бизнесе. Продавец антиквариата. Это тоже приносит определенные средства.

— Х-м-м-м. Вы хотите обнародовать сей факт на слушании дела, хорошо. Нам надо будет вместе изучить их.

— Это можно. Я сделал копии.

Мистер Глассер откидывается назад, опирается на спинку кресла. Трет переносицу. Смотрит не на Роя, в потолок.

— У вас дома нормальная, стабильная обстановка?

— Да, конечно. Я уверен.

— Никаких арестов? Никаких наркотиков?

— Нет, нет, — поспешно заверяет его Рой. — Ничего подобного.

— Отлично. Свидетели безупречности вашего поведения найдутся?

Рой пожимает плечами.

— Видите ли, не многие захотят появляться в суде. Может, мой психиатр.

Адвокат качает головой, выпрямляется в кресле.

— Давайте лучше вообще не упоминать о лечении, если это будет возможно. Ваш судья старый человек, а они проявляют особую дотошность, разбирая дела такого рода. Скажите мне, как ко всему этому относится мать девочки?

— Она не желает говорить со мной.

— Значит, с ней вы это не обсуждали.

Рой ерзает в кресле.

— Я же говорю, она вообще не хочет говорить со мной, так как же мы можем обсуждать что-то?

Глассер откидывается назад.

— Да… Тут я на вашей стороне. Я просто пытаюсь разложить все по полочкам.

Рой понимает. Но все эти вопросы доставляют ему сплошные волнения. Как и манера адвоката исподволь подбираться к фактам.

— Скажите мне прямо, — говорит Рой. Он хочет знать правду. Он хочет услышать ответ, но ответ определенный. — У меня есть шансы?

Очки сняты с носа и зажаты в руке. Локти на столе.

— Мне приходилось заниматься случаями, подобными вашему. Иные из них были более сложными и запутанными. Решение судьи зависит от многого, в том числе и от дня рассмотрения дела; иногда, я думаю, выносимое ими решение зависит от того, в какой фазе пребывает луна в день судебного слушания. Но ваше желание установить совместную с вашей бывшей женой опеку над ребенком не является чем-то необычным. Если все пойдет так, как нам нужно, то ваши шансы весьма неплохие.

Однако нам предстоит большая работа еще до суда. Если уж выражаться более точно и определенно, то эту большую работу предстоит выполнить вам. Я не люблю появляться перед судьей, когда руки у меня, как бы это выразиться, слегка связаны. Я не хочу брать на себя обязательства и убеждать судью в том, что вы собираетесь найти работу и что вы собираетесь принимать активное участие в общественной жизни своего муниципального округа. Прежде чем мы войдем в зал судебных заседаний, я хочу иметь официальные свидетельства, характеризующие эти аспекты вашей жизни хотя бы на протяжении нескольких месяцев. Короче говоря, вы должны иметь желание и волю изменить свой образ жизни: свой дом, свою машину, род занятий — все необходимое для того, чтобы вы установили над вашей девочкой опеку совместно с бывшей женой. Если вы этого хотите, тогда вы должны делать так, как я сказал.

Итак, до того, как мы приступим к дальнейшему обсуждению, скажите мне, готовы ли вы к этому?

* * *


Рой не говорит Анджеле, куда они направляются, и она не может догадаться об этом до тех пор, пока машина не въезжает на платную стоянку.

Вдалеке, за линией киосков, в которых расплачиваются за стоянку машин, она может разглядеть половину чертова колеса, выступающего над горизонтом. Доносится запах корн-догов.[19 - Корн-дог — пирожок из кукурузной муки с ветчиной.] Слышится музыка.

— Но ты же не переносишь ярмарки и аттракционы, — обращается Анджела к Рою.

Он пожимает плечами.

— Никогда не был ни на одной из них вместе с тобой. Может, я просто дожидался сегодняшнего дня.

Анджела хохочет и, схватив Роя за руку, тянет его к главному входу. Сегодня на ней школьная форма. Рой не может отделаться от мысли, что в ней Анджела выглядит еще более юной. Более слабой. Более нуждающейся в защите. Ведь, в конце концов, она еще совсем ребенок.

— Если здесь есть "Русские горки", я уверена, они тебе понравятся, — говорит ему Анджела, — двойная петля, а потом извивающийся спуск…

— Что ты говоришь, тогда надо подумать, стоит ли идти на "русские горки".

— Ой, ты прямо как ребенок, — ворчит она.

— У меня желудок слабоват для таких встрясок.

— Тебе понравится. Я уверена. — Она останавливается. Поворачивается к нему лицом. Ловит его взгляд. — Положись на меня, ладно?

Рой кивает головой. Через секунду он понимает, на что согласился.

Очередь в кассу короткая, всего несколько человек; настоящее впечатление от аттракционов еще впереди. Анджела с Роем быстро продвигаются к прилавку кассы, за которым сидит пожилая дама, готовая получить с них плату. На вид ей лет шестьдесят, седые волосы, изящное ожерелье сверкает на фоне шерстяной кофточки. Отработанная улыбка Анджеле, когда девочка подходит к прилавку.

— Один взрослый и один ученический, — говорит Анджела. Еще на стоянке Рой дал ей деньги, чтобы она почувствовала себя распорядительницей; она выбирает, и она платит. Сегодня он приглашенный.

Дама-кассирша пробивает чек.

— С вас двадцать один доллар пятьдесят центов, милочка.

Анджела вынимает из кармана две двадцатидолларовые банкноты.

— Ну и ну, — говорит она. — У меня только двадцатидолларовые бумажки, а мне казалось, что у меня есть еще и мелочь…

— Не волнуйтесь, милочка, — успокаивает ее пожилая кассирша. — Я дам вам сдачу.

Рой смотрит на них. Понимает, на что нацелена Анджела. Он кладет руку ей на плечо, слегка сжимает, Анджела поднимает на него глаза. На ее лице озорная и вместе с тем вызывающая улыбка. Глаза блестят. Рой отрицательно качает головой. Она отвечает ему утвердительным кивком. Он снова сжимает ее плечо, но Анджела отворачивается от него и смотрит на кассиршу.

Дама пододвигает Анджеле входные билеты и протягивает ей сдачу.

— Вы от души повеселитесь на ярмарке, — говорит она, готовясь заняться следующим человеком в очереди.

Но Анджела не отходит от прилавка.

— Какое великолепное ожерелье, — говорит она, наклоняя голову, чтобы получше его рассмотреть.

Дама сияет.

— Благодарю вас, моя милочка… это подарок внуков. — Она показывает пальцем на бусины-амулеты, нанизанные на тонкую золотую цепочку. — Каждая из них в честь одного из моих малышей. Три мальчика и две девочки.

— Господи, — восклицает Анджела, — это замечательно. Пять внуков…

— И еще один на подходе. Значит, у меня скоро появится новый амулет. А за ним еще и еще, так что скоро я не смогу поднять шею.

Анджела, заливаясь смехом вместе с кассиршей, отходит от прилавка. Рой радуется. Он боялся, что дело этим не кончится.

Но она на секунду задерживается, рука ныряет в карман.

— Ой, постойте, один момент. Мне кажется, у меня есть мелочь.

Ну вот, его опасения оправдались. Она собирается прокрутить трюк с двадцатидолларовой купюрой. С кассиршей на ярмарке. Рой сжимает ее запястье, осторожно, но решительно. Оттаскивает ее прочь от прилавка.

— Не смей, ни в коем случае. — Обращаясь к кассирше, говорит: —У нее нет…

— Есть, — настаивает Анджела. — Я нашла доллар и пятьдесят центов…

— Нет. Не смей. Не сегодня. Поняла? Не сегодня.

Анджела смотрит на Роя, глаза делаются узкими. На лице гримаса раздражения. Старается понять, что у него на уме. Он не говорит ни слова. Да в этом и нет необходимости. Он смотрит на нее, надеясь, что на этот раз обойдется без сцен.

— Да, ты прав, — говорит она после паузы. — У меня действительно нет мелочи.

И позволяет Рою увести ее в парк.

— В чем дело? — спрашивает Анджела, когда они отходят от киоска. — Я не понимаю.

— Я не хочу начинать сегодняшний день с этого.

— Не понимаю, что бы это значило.

Они смешиваются с толпой людей, идущих к центру ярмарки.

— Это значит, — отвечает Рой, — что мне хотелось бы понимать, сможем ли мы провести сегодняшний день без того, чтобы наколоть кого-нибудь на бабки.

— И все?

— И все.

— Но почему? — не унимается она. — Это же так весело.

— Согласен, это весело, но это… не совсем то, чем должны заниматься отцы и… их дочери. Вместе. Это не дело.

— И что? Мы же не одно и то же.

— Не одно. И мне это нравится. Но… Послушай, можем мы сделать простую вещь? Ты и я? Давай попытаемся провести весь сегодняшний день без трюков и мошенничества? Никаких афер, ничего такого!

— Ладно, согласна, — отвечает Анджела. — Если тебе так хочется.

— Да, именно так мне хочется.

Рой подает ей руку, Анджела пристально смотрит на его ладонь. В ее взгляде нет ни разочарования, ни обиды. Обдумывает его предложение. Он, глядя на нее, улыбается, более настойчиво протягивает руку, растопыривая пальцы ладони, и она протягивает свою. "Улыбается. Энтузиазм вновь слышится в ее голосе, чувствуется в движениях, в походке.

— Пошли, — приказывает она и тащит его в самую гущу ярмарочной толпы. — Я знаю, где можно славно прокатиться, а заодно и встряхнуться.

* * *


Весь этот день проходит в крутых взлетах и спусках, верчениях, раскачиваниях, трясках, кажущихся бесконечными. Рой не может поверить в то, что добровольно обрекает себя на эти развлечения, вызывающие тошноту. Но его не тошнит. И жгучий вкус желчи не появляется во рту. Не вызывает головокружения и потери ориентации. Тошнота подобного рода не так уж и страшна. Рой вроде бы даже начинает понимать, как и почему такие аттракционы привлекают к себе и волнуют.

На Анджелу гравитационные силы, похоже, не оказывают никакого воздействия. Голова у нее не кружится, лицо не позеленело. Ему приходит в голову мысль, а не прилетела ли она откуда-нибудь с другой планеты. Ее прислали с заданием обманным путем заставить людей вращаться и крутиться, как это только что происходило с ним, и тем самым вогнать их в ступор. Целью первой волны атаки является вывести из строя землян и сделать их неспособными к активным действиям.

На обед они взяли шашлык. Рой понемногу откусывает мясо с шампура; Анджела выбирает самые зажаристые кусочки. Ей с трудом удается удерживать в руках поднос с едой да еще шесть надувных игрушек, которые Рой выиграл на различных аттракционах. И выиграл их без труда. Рой много месяцев проработал подсобником на ярмарочных аттракционах до того, как встретился с Хэнком. Он знает все эти трюки и знает, как выигрывать. Надо направлять удар на нижний угол корзины. Отталкивать бутылку от себя, а не дергать ее вверх. Так он и делает, и всякий раз Анджела отходит от аттракциона с призом в руках. Это не совсем честно, но и обманом Рой это тоже не считает. Провести мошенника — разве это бесчестный поступок?

— У тебя полный порядок с обменом веществ, — замечает Рой, когда они садятся на шершавые доски. В нескольких сотнях футов от них шоу с лошадьми, и, когда ветер дует с той стороны, аппетит Роя напрочь пропадает. Аппетит возвращается только тогда, когда ветер меняет направление. — То, что мы сейчас едим, для многих людей просто мгновенная смерть.

— Да, — отвечает Анджела, с хрустом откусывая кусок засахаренной шляпки огромного бисквитного гриба. — Я ем практически все.

— А мама все такая же? Тонкая, как спичка?

Анджела пожимает плечами.

— Да нет, она, мне кажется, нормальная. Да мы и не едим вместе, так что я не знаю, чем она вообще питается.

— Вы дома не обедаете?

— Практически нет. Я беру что-нибудь из холодильника и ем у себя в комнате. Или ем что-нибудь не дома. Или она ест не дома.

— А Джо?

Взгляд Анджелы мрачнеет:

— А что Джо?

— Как он ест?

— До него мне нет никакого дела. Забудь о Джо.

Рой снимает с шампура овощи, нанизанные между кусочками мяса. Так удобнее кусать.

— Ну, а как часто ты видишься с мамой? — спрашивает Рой, надеясь, что она не поймет, к чему он клонит.

— Даже и не знаю. Я хожу в школу, прихожу домой, а она на работе. Она приходит домой, я ухожу… Мы видимся в общем-то каждый день, но мельком. Наверное, по полчаса.

Полчаса. Это именно то, о чем он должен сказать своему адвокату. Это они могут использовать в суде.

— Да… это не много.

— Немного.

Рой смеется. Старается, чтобы следующая реплика прозвучала как бы между прочим:

— Ты, наверное, больше общаешься со мной, чем с ней.

— Да.

— Анджела, — говорит он и кладет свой шампур на тарелку. — Мы… мы весело проводим время, так?

— Конечно, даже очень весело. Когда поедим, давай пойдем в "Дом с привидениями". Не думаю, что я сильно испугаюсь, потому что и раньше видела что-то в том же духе в "Поездке по кругу ужасов".

— Согласен. Пойдем. Я тоже хочу испытать себя. — Он переключается на другую волну. — А я… как ты считаешь, как отец… я хороший? Понимаешь, ведь…

— Я думаю, ты отличный отец, — отвечает она, глядя на него с неподдельным восхищением.

— Да?

— Да. Я волновалась… понимаешь, волновалась в самом начале. Как-то сразу и непонятно, и… и я не знала тебя, а ты не знал меня. А теперь… теперь все просто отлично, правда?

— Правда, — отвечает Рой. — Правда.

Анджела снова принимается за пончик. Рой не в силах съесть больше ни крошки. В желудке словно водоворот. Сердце колотится. Это все последствия аттракционов. Он так думает.

— Анджела, — обращается к дочери Рой, пытаясь пересилить горловой спазм, — как бы ты отнеслась к тому, что я хочу подать заявление на установление совместной опеки?

Она перестает жевать. Кладет пончик на тарелку.

— Надо мной?

— Нет, над шестью моими другими дочерьми. Конечно же, над тобой. Над кем же еще?

Она задумывается, всего лишь на секунду.

— Тогда я смогу жить с тобой?

— Часть времени.

— Больше, чем сейчас?

— Да, если захочешь. Мы и школу сможем здесь подыскать, если ты захочешь. Я не знаю… я еще не обдумывал это в деталях.

— А мама не будет против?

— Она, конечно, может быть против, но… я сначала хотел спросить тебя, перед тем как что-то предпринимать. Это связано с большими переменами. Нет, не в наших с тобой отношениях, а… лично для меня. С тем, что я делаю, с тем, что у меня за работа.

— И ты согласен пойти на это?

— Да, — отвечает Рой. — Я согласен. И я пойду на это.

Анджела согласно кивает. Придвигается ближе к Рою. Прижимается к нему.

— Отлично. Я очень довольна.

Проходит пять минут. Обед закончен. Проходит еще пять минут, и Рой, вжавшись в раскрашенную всеми цветами радуги капсулу, преодолевает силу земного притяжения, стремительно взлетая вверх и круто падая вниз, на трассе нового аттракциона. Желудок его опускается, затем поднимается к самому горлу. Ноги изо всех сил упираются в ограничительные упоры. Наверняка будут кровоподтеки. Рвотные позывы чувствуются сильнее, чем раньше. Во время спуска Анджела хватает его за руку и что-то кричит ему в ухо. Еду кажется, что она почти оглушила его своим криком. А она все кричит и кричит и, похоже, не намерена умолкнуть до конца заезда. Барабанная перепонка вот-вот лопнет. А он не может припомнить, чувствовал ли он себя когда-нибудь лучше.

* * *


Он встречается с Фрэнки в приличном ресторане в центре города, потому что не хочет привлекать ничьего внимания. Рой знает, если они встретятся в своем кафе, то его подельника ничто не удержит от того, чтобы проявить себя во всей красе. Громкими криками. Упреками в адрес Роя. И хотя он, отчасти, и заслужил их, поскольку, возможно, предает дружбу и партнерские отношения, существующие между ними, окружающим не обязательно знать об этом. Он не может этого допустить, нечего мешать все в одну кучу.

Фрэнки появляется на десять минут позже; вот он идет по ресторану, вертя головой по сторонам. Он в пестром стильном костюме. Рой удивлен, что уже стал понимать, какой костюм стильный. Восприимчивость к моде, которой обладает Анджела, передается и ему. Фрэнки вытягивает шею, шарит глазами, ища подельника. Рой встает, машет ему рукой. Фрэнки устремляется к нему, лавируя в толпе посетителей и обходя столики.

— Спасибо, что пришел, — говорит Рой.

— Все нормально, старина. Рад тебя видеть. — Он нерешительно протягивает руку. Рой протягивает свою. За рукопожатием следуют неуклюжие объятия. Это своего рода извинения, которые каждый приносит партнеру. Синяки на лице Фрэнки почти прошли; темно-синий кровоподтек вокруг правого глаза едва заметен.

— Садись, садись, — приглашает Рой. — Я уже заказал для тебя водку.

Фрэнки выдвигает стул, садится и вытягивается, принимая удобную позу.

— Отлично выглядишь, — говорит он, потряхивая головой. — Похудел еще больше.

Рой поводит плечами. Он и сам это знает. Это не его заслуга, так уж получилось.

— На этой неделе поправишься, на следующей похудеешь. — Оглядывает костюм Фрэнки. — У тебя что-то намечено на сегодняшний вечер?

Фрэнки приглаживает ладонями лацканы.

— Ронда.

— Та, что из клуба?

— Та самая. А у тебя?

Рой разводит руки в стороны:

— Обед с тобой.

— Ты все такой же стойкий, — хохочет Фрэнки. Подошедший официант ставит перед ним водку, Фрэнки делает изрядный глоток. — Отличное место, — говорит он. — Так, чего ради мы здесь?

Рой улыбается:

— А что, разве это место не для нас?

— Нет, мы сейчас бездельники, сидим без дела. У тебя, друг мой, другая причина. Или мы собираемся пощипать всех, кто здесь присутствует? Прокрутить на них какой-либо из наших старых трюков?

Рой отрицательно качает головой, глядя в стоящую перед ним хлебницу.

— Да нет… все совсем не так, приятель.

— Это и плохо. Тут-то как раз и есть живые деньги.

— Да. Вполне вероятно, что есть. — Рой не хочет даже думать о таких вещах. Не хочет больше связываться с этим. Он поднимает голову, усилием воли заставляет себя посмотреть Фрэнки в глаза. — Я ухожу.

— Мы же только что пришли.

— Я ухожу из дела, из такой жизни. Я завязываю с мошенничеством и аферами.

Фрэнки не произносит в ответ ни единого слова. Тянется к стакану, вливает в себя все, что в нем осталось. Трясет стакан, кусочки льда внутри крутятся, позвякивая. Рой молчит, не хочет продолжать. Хочет, чтобы сначала высказался Фрэнки.

— Ты собираешься работать с кем-нибудь другим?

— Нет…

— Это из-за того, что произошло тогда у полицейского участка?

— Нет, я не собираюсь работать вообще ни с кем, — отвечает Рой. — Я завязываю. С концами. Все. Я собираюсь… черт возьми, я и сам не знаю еще, что буду делать. Может, и вправду стану антикваром, не знаю. Может, буду работать в магазине ковров.

— В магазине ковров?

— Возможно, пока не знаю. Дело в том, что я завязываю. Я… я намерен установить над Анджелой совместную опеку, а для этого должен жить как-то по-нормальному.

— Вести примерную жизнь.

— Да, — соглашается Рой. — Вести примерную жизнь. Я хочу стать таким же простаком, каких пруд пруди повсюду.

Фрэнки запрокидывает голову, откидываясь всем телом на спишу прочного деревянного стула.

— И ты собираешься сделать это ради девчонки? И ты все так круто меняешь?

— Именно это я и собираюсь сделать. — Рой оглядывает ресторан, прикидывая расстояние до ближайших к ним столиков. На случай, если Фрэнки разразится криками и набросится на него и ему потребуется быстро заставить его замолчать. Только бы сдержаться, только бы все прошло спокойно.

— Ну что, — говорит Фрэнки, распрямляясь на стуле, — желаю успеха.

Рой чувствует, как кожа у него на лбу стягивается. В словах Фрэнки ему слышится фальшь.

— Ты серьезно?

— Серьезно. А что, я, по-твоему, должен удерживать тебя от того, чтобы обзавестись семьей? Я считаю, что ты просто затраханный осел, но для тебя это не новость. — Лицо Фрэнки внезапно озаряет улыбка. Заразительная. — А знаешь, Рой… ведь много лет ты по-доброму относился ко мне. Ведь это ты, черт возьми, учил меня… Ты знаешь, старина, ведь я бы никогда не допер до этого сам. А если ты сейчас намерен завязать, то я от этого не рухну замертво, не начну стонать и причитать.

— Ну и отлично, — говорит Рой с некоторой растерянностью в голосе. — Отлично… я не знал, как ты это воспримешь.

— А теперь знаешь.

— Да. Теперь знаю.

Они берут по ломтю хлеба из хлебницы. Рой намазывает свой кусок маслом.

— Тем не менее я собираюсь просить тебя об одолжении, — говорит Фрэнки.

— О чем угодно. — Рой рад оказать ему любую услугу в благодарность за неожиданную покладистость, проявленную в только что закончившемся разговоре.

— Помоги мне завершить одно дело.

— Фрэнки…

— Всего одно, ведь когда я стану работать один, мне же нужны хоть какие-то деньги на первое время.

— Даже не знаю…

Фрэнки откладывает в сторону свой ломоть хлеба, вместе со стулом придвигается ближе к Рою.

— Если я буду работать в одиночку или… или если я найду себе нового подельника… мне надо подкопить немного деньжат, чтобы продержаться какое-то время. Ведь одному мне не заработать столько, сколько я зарабатывал с тобой.

— Все у тебя будет нормально.

— Со временем, надеюсь. Но сейчас это даст мне возможность стать на ноги. Мы провернем напоследок вместе одно дело, и я буду начинать все сначала. Я буду начинать все сначала, а ты и ухом не поведешь, и наверняка не обеспокоишься при мысли, а вдруг бедный Фрэнки как бомж валяется где-нибудь на улице.

Рой трет глаза, трет лоб. Это какое-то новое чувство, и оно окутало его, как густое облако. Не давит, нет цветного мельтешения перед глазами. Какая-то неясная тревога в глубине желудка. Неясное предчувствие того, что он должен будет помочь, хотя и не хочет этого делать. Рой размышляет, а может, это чувство вины. Он размышляет, похоже ли то чувство, что сейчас на него накатилось, на чувство вины.

— Я сейчас не в том настроении, Фрэнки, — начинает он. — Я принял твердое решение поменять все. Я думаю, что прекратить сразу и навсегда…

— И я могу тебе в этом помочь. Я помогу тебе с нормальной работой, если хочешь. У моего двоюродного брата есть мебельный завод в пригороде — может, он возьмет тебя на работу администратором или кем-нибудь еще. Я не знаю. Ведь я прошу всего-то об одном последнем деле. Выручка, как всегда, пополам. Приподнимемся. И ты, и я.

— Приподнимемся…

— Именно об этом я и толкую. Одно последнее дело. И все. Дело, которым можно будет гордиться, Рой. Об этом я и толкую.

Рой не хочет ничего обещать, но подспудно чувствует, что согласится.

— Мне надо подумать.

Фрэнки кивает головой и раскрывает меню.

— Если ты и должен мне что-то, Рой, так это и есть та мелочь, про которую я толкую.




Два


За те три недели, что ушли у Роя на подготовку последнего в его жизни дела, Анджела дважды наведывалась к нему. Жила у него по пять дней и каждый раз привозила с собой свои вещи. Сначала покрывало на постель, потом косметичку. Такие вещи превращают жилище в дом. Рой ничего не говорит. Лишь наблюдает да улыбается.

Он понимает, что надо позвонить Хедер, обсудить с ней создавшееся положение. Объяснить, что заставляет его так поступать. Как бы по-новому представить ей себя после столь долгого времени. Но Анджела говорит, что ее почти не бывает дома, а когда она дома, то все еще и слышать не хочет о том, чтобы поговорить со своим бывшим мужем. Чувство обиды еще не прошло. Злоба. Желание оставить все так, как есть. Он знает, что должен будет поговорить с ней, и довольно скоро. Или с ее адвокатом. Поскольку со всем, что было прежде, уже покончено, поскольку последнее дело уже раскручивается, то через несколько месяцев у него будет настоящая работа. Настоящая жизнь, о которой он сможет рассказать. Будет работодатель, будет зарплата. Возможно, он станет волонтером при местном приюте. Возможно, будет и что-то еще, как сказал его адвокат, что упрочит его положение. Обеспечит свидетелей его безупречного поведения. Тогда он подаст заявку на установление совместной опеки, и начнется настоящая игра. Тогда-то, он уверен, Хедер не откажется говорить с ним. Он надеется, что не откажется.

Саиф был на седьмом небе от радости, когда Рой и Фрэнки вновь появились на его складе. Они прибыли с опозданием, поскольку очередной завоз товара уже разошелся. Готовясь к новой жизни, Рой добровольно отказался от участия в этом бизнесе, передав все дальнейшее Фрэнки.

— Так вы вернулись, — крепко обнимая обоих гостей, проникновенно произнес Саиф, — но партия товара еще не прибыла.

— Мы приехали сюда не за товаром, — ответил Рой. Он понимал, что сейчас должен играть по-крупному. Только бы не спугнуть этого турка. — Фрэнки здесь… он наконец-то заставил меня поверить в то, что ты работаешь с нами честно, по всем правилам нашего дела.

— Вашего дела. Вы… ведь партнеры?

Рой вздохнул.

— Были. А теперь, возможно позже, ты работаешь с Фрэнки. Если все пойдет нормально.

— А вы?

— Я выхожу из дела. Для меня это очень хлопотно. — Ему незачем рассказывать этому турку об Анджеле. До того, как он сам, возможно, узнает.

Саиф проявил заинтересованность. Сразу же перешел к обсуждению практической стороны дела:

— А как мы все это обставим?

— Дело в следующем, — вмешался Фрэнки, — нам необходимо знать, что за дело ты планируешь, и провернуть его как следует. А это можно сделать, только если в первой же сделке ты покажешь себя с лучшей стороны.

— Я не понимаю, — сказал Саиф. — Возможно, мой английский…

— Твой английский в порядке, — ответил Рой. — То, что сказал Фрэнки, означает: если ты в деле, то должен авансом вложить бабки на первую сделку. Помнишь, раньше ты говорил мне, что хотел бы поставить дело на долговременную основу…

— Да, да…

— … а в таком случае необходимо вложить капитал. Если ты участвуешь в деле наравне с нами — я имею в виду с Фрэнки, — ты должен вложить денежки.

У Саифа нет времени на обдумывание.

— Что ж, я могу, — отвечает он; в голосе его чувствуется волнение. — Я, конечно, могу. А вы оба… вы проворачиваете дело, так?

Фрэнки и Рой улыбаются друг другу. Улыбки широкие, во весь рот.

— О, мы уже обмыслили дело, — говорит Фрэнки. — У нас уже все готово, найден преотличный лох, которому не терпится поскорее выложить бабки.

Это было неделю назад. После этого Рой только и делает, что пытается собраться с мыслями и взять себя в руки. Приходится вести двойную жизнь. Целыми днями говорить с адвокатами, с Клейном, с агентами по операциям с недвижимостью. Подготовкой аферы, которую они замыслили с Фрэнки, Рой может заниматься только ночью. Разговоры с нужными людьми. Добывание нужных товаров. Рой задумал небольшое забавное дельце, а Фрэнки дополнил его придуманными им трюками. Получилось неплохо. Старая школа. Не долговременное дело, но и не моментальная афера, это скорее то, без чего ему будет скучно.

— Мистер Арбайтер готов встретиться с вами сейчас. — Рой поднимает глаза, смотрит в ту сторону, откуда прозвучал голос. Служащий приемной обращается к нему. Рой откладывает в сторону журнал, который просто держал в руках, но не читал, и встает. Одергивает брюки, поправляет галстук. Никогда до этого ему не случалось проходить собеседования по поводу работы.

— Вы чем-то встревожены? — спрашивает мистер Арбайтер, как только Рой садится на стул в его кабинете. — Может, выпьете воды? — Парень явно много моложе Роя. Чувствует себя на этом месте, как рыба в воде.

Рой качает головой. Ладони у него липкие. Влажные. На противоположной стене кабинета большое окно, выходящее на автостоянку. Стены в кабинете кирпичные. Не окрашенные.

— Я в порядке, — отвечает Рой. — Так что давайте начнем.

Арбайтер задает несколько ничего не значащих вопросов. Возраст, интересы. Перелистывает резюме Роя. Анджела помогла ему его составить и напечатать. Этому она научилась в школе.

— Диплома об окончании колледжа у вас нет? — спрашивает он.

— Нет, — отвечает Рой. Хочет, чтобы ответ прозвучал непринужденно. Не хочет проговориться и быть пойманным. Он указал в резюме, что закончил среднюю школу. Ему не хотелось врать, не хотелось начинать со лжи, но Анджела убедила его в том, что все так делают. Никто не начинает без вранья. — У меня не было возможности.

Кадровик кивает головой и постукивает кончиками пальцев по страницам резюме. Какие у него маленькие и холеные руки, думает Рой. Ему не больше тридцати, максимум тридцать два. А он уже начальник.

— Стало быть, вы продаете антиквариат.

— Да, сэр, в течение некоторого времени.

— Это тяжелая работа?

— Продавать не тяжело. Тяжело построить на этом бизнес.

Арбайтер откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди:

— Мы не рождаемся бизнесменами, Рой. Просто некоторые люди ориентируются в бизнесе лучше других.

Это что, скрытая насмешка или издевка, недоумевает Рой. А впрочем, ему наплевать. Внезапно его голову пронзает шальная мысль: перескочить через стол. Схватить этого недоноска за галстук. Сказать, что ему приходилось вытряхивать дерьмо и из более молодых и более сильных мужиков. Сказать, что в реальном мире он и гроша ломаного не стоит. Это здесь, в конторе, он раздувает щеки.

Но все это осталось в прежнем Рое. Новому Рою нужна работа. Работа, поддающаяся проверке, хотя бы до того момента, пока не будет установлена совместная опека над Анджелой. А потом…

Потом эту работу можно будет в любую минуту послать подальше.

— Мне просто хочется поработать в хорошей компании, — говорит Рой, стараясь дать понять собеседнику, что чувство долга ему не чуждо. Эти слова жгут ему горло. Он думает об Анджеле. Совладав с собой, напрягается. — Если я могу продавать антиквариат, то смогу продавать… Что вы здесь производите?

— Кондиционеры.

— Кондиционеры. Те же самые принципы торговли. Дайте мне шанс, и я продам тысячу этих устройств.

— Уверен, что продадите. Ну что ж, большое спасибо за то, что пришли к нам.

Рой не встает со стула.

— Мне нужна… Мне необходима работа.

— Отлично. Мы вам позвоним.

Рой качает головой.

— Я буду работать изо всех сил.

— Отлично, — повторяет кадровик, но уже более твердым голосом. — Я же сказал, мы вам позвоним. Благодарю вас. — Он встает, и Рой воспринимает это как сигнал покинуть кабинет. Они пожимают друг другу руки, и Рой плетется к двери. В приемной сидят еще пять соискателей. Они внимательно смотрят на него, когда он проходит мимо. Смотрят, чтобы понять, остался ли у них шанс.

— Кондиционеры, — говорит он, обращаясь к кокетливой женщине в дальнем углу. — Если он спросит, знайте: они продают кондиционеры.

* * *


Накануне свершения уже подготовленного дела Анджела ночует в доме Роя. Потайная комната теперь выглядит так, как будто это ее комната. Рой оттащил керамическую лошадь в дальний угол, снял со стен все акварели, которые ей не нравились. Внутри лошади теперь хранилось максимум десять тысяч — деньги, необходимые на текущие расходы. Акварели отправились прямиком в мешок для мусора. Анджела обладала собственным чувством стиля, и у нее были собственные требования к жилищу, которое она могла считать своим. Рой знал, что она любит тюльпаны. И купил несколько штук в супермаркете, когда последний раз заходил туда, поставил их в вазу у ее кровати.

Рой смотрит, как она причесывается перед тем, как лечь спать. Она должна хорошо выспаться. Ей известно, что предстоит завтра. Известно все до мельчайших подробностей. Несмотря на то что сначала Рой и слышать не хотел об этом, Анджела будет участвовать в деле. Потому что только в этом случае все сработает, как надо; только в этом случае дело выгорит. Есть, конечно, и другие способы провернуть это дело, но этот способ наилучший. Главное — установить нужный контакт, и вы можете развести любого лоха. Именно это необходимо, чтобы прокрутить затем само дело. Именно об этом Фрэнки должен будет думать в первую очередь, когда начнет работать самостоятельно.

Рой присаживается на край кровати. Он купил ей настоящую, самую классную кровать, которая теперь стоит в комнате на месте дивана-книжки. У нее есть изголовье и изножье. Матрас самой последней модели. Она сама выбрала ее в мебельном салоне. А пока Анджела причесывается. Рой заполняет заявление о приеме на работу. Он мог бы продавать матрасы. Без всяких проблем.

— Ну что, малыш, не волнуешься по поводу завтрашнего?

— Конечно, нет, — отвечает она. — О чем тут волноваться?

— Да, не о чем. Просто хочу убедиться, что ты не нервничаешь.

— Все в порядке, папочка. — Она кладет расческу, залезает на кровать, собирает волосы в конский хвост, затягивает их резинкой для волос. — Ведь по-любому вам без меня не обойтись. Верно?

— Верно. Но вот что нам нужно обсудить… если вдруг возникнут проблемы…

— Если возникнут проблемы, я бегу. Бегу на вокзал и еду домой к маме.

— Отлично.

— Но никаких проблем не будет, — успокаивает его Анджела. — Я уверена.

— Я тоже уверен. Ну, ложись.

Анджела забирается под одеяло, расправляет его. Поудобнее укладывает подушки. Притягивает Роя к себе, он обнимает ее за плечи. Он склоняется над ее постелью, обнимает дочь обеими руками, прижимает ее к себе. Она прижимается к нему еще сильнее. Заглядывает Рою в глаза.

— А когда все закончится…

Она имеет в виду дело, которое они проворачивают уже в течение нескольких недель.

— Когда все закончится, — говорит Рой, — тогда мы… продадим этот дом и купим большой дом за городом.

Анджела поворачивается в его руках.

— Когда это закончится… у тебя будет хорошая работа в зоомагазине.

— В зоомагазине, х-м-м-м?

— Да. Там положены всякие льготы. Тебе позволят хоть каждый день приводить домой новую собаку, а кошек ты сможешь покупать за полцены.

— Отличные условия. Если так, то я согласен. Когда все закончится… у нас будет бассейн с желобом для спуска в воду и десятиметровой вышкой для прыжков.

— Вот это да, здорово! — Ее веки опускаются, голова клонится к подушке. — Когда все закончится, мы летом вместе куда-нибудь поедем…

— Можем поехать и зимой, если захочешь. Подыщем для тебя хорошую школу, подружишься с ребятами, все у тебя будет нормально.

— …и у вас с мамой наладятся отношения…

Рой замолкает. Для него игра уже закончена.

Он лишь слушает, что говорит Анджела. Ему понятно, чего ей хочется. Но этому не бывать.

—.. и тогда… мы сможем… жить одной семьей.

Анджела спит у него на руках. По крайней мере, мечтает в полусне. Рой не хочет возвращать ее к действительности. Пока не хочет. Он осторожно отстраняется от нее, поддерживая голову дочери. Осторожно опускает ее на подушку. Желает ей спокойной ночи.

* * *


Они встречаются в темном углу в двух кварталах от театра. Анджела, Рой и Фрэнки подкатывают на машине; Саиф приходит пешком. При нем большая спортивная сумка, которую Рой дал ему специально для переноски денег. Сумка свисает с плеча Саифа, оттягивая его вниз своим весом. Рой надеется, что Саиф исполняет роль, изначально ему предназначенную. А исход дела именно от этого и зависит.

— Так это ваша дочь? — спрашивает Саиф, протягивая руку.

— Да, это Анджела.

Саиф склоняет голову в почтительном поклоне:

— Ваш отец очень бесстрашный человек. Очень хороший человек.

— Я знаю.

— Бросает… бросает все. Ради вас. Вы об этом знаете, да?

— Да, знаю. — Анджела смотрит на Роя. Надо ли ей поддерживать этот разговор?

Рой тянется рукой к сумке, висящей на плече Саифа.

— Деньги принес?

— Все здесь. Еле донес. — Он ставит спортивную сумку на землю и расстегивает молнию. В сумке пачки стодолларовых купюр, завернутые в целлофан. Целое состояние. — Триста тысяч долларов. Хорошая приманка, да?

— А за каким бесом Саран их так завернул? — спрашивает Фрэнки.

— Я не мог найти оберточную бумагу. Понимаешь? А идти в банк просить у них фирменную ленту для стодолларовых купюр не рискнул.

— Все нормально, — говорит Рой. — Пошли.

Саиф застегивает молнию и забрасывает сумку на плечо. Они выходят на улицу и плотной группой идут по тротуару.

— Что-то мне как-то тревожно, — вздыхает Саиф. — Начинать с такого.

— В этом деле тревога только мешает, — говорит Рой. — Относись к предстоящему, как к любой другой работе.

— Да, конечно, но…

— Никаких но. Это обмен, и то, что у нас с собой, — приманка. Необходимо дать проглотить эту приманку. Не думай ни о чем другом, и все пройдет, как надо.

Не доходя одного квартала до театра, они оказываются около небольшого здания офисного типа. Фрэнки достает из кармана ключ и начинает возиться с замком.

— Ты приготовил все, что нужно? — спрашивает Рой.

— Все уже там, — отвечает Фрэнки. — Я переоденусь здесь, быстро пройду туда и буду ждать в ванной комнате.

— Отлично. Только проверь все еще раз, чтобы ты пальнул тогда, когда будет надо.

— Можешь не волноваться, мне не впервой. — Фрэнки отпирает дверь и входит внутрь. Протягивает руку, кладет ладонь на плечо Рою. — Ну вот, партнер. Последнее танго.

— Последнее танго, — эхом повторяет Рой. — Будь осторожней, малыш.

Дверь закрыта; Фрэнки внутри здания. Саиф, Рой и Анджела идут дальше. Саиф наклоняется к Рою, прижимая спортивную сумку к бедру.

— Вопрос, — говорит он. — А как мы возьмем назад сумку, когда… этот лох скроется?

— А мы и не будем ее брать, — отвечает Рой. — Незачем. — Опять он не договаривает до конца. — Дело в следующем: если все пойдет так, как надо, ему будет не до сумки. Фрэнки нарисуется, когда товар будет на полу и… послушай, просто предоставь мне делать то, о чем мы там говорили, идет? Предоставь мне распоряжаться делом, и все пройдет, как надо.

Саиф утвердительно кивает:

— А этот лох… он клюнет на это?

— Он охотно клюнет на это, — обещает Рой. — Он дилер, работающий в городе. Я давно присмотрел его и завоевал его доверие. Он ничего не заподозрит, и мы благополучно вернемся домой. Как я и говорил раньше, мы не занимаемся продажей наркотиков — это наше правило. Итак, ты забираешь товар, сбываешь его там, где захочешь, и делишь навар. Но ты должен все делать, как надо.

Анджела не может не вмешаться:

— То, что говорит Рой, коронный номер в классическом стиле.

— Ты права, моя радость. Старая школа.

— Да, все кажется просто, — заключает Саиф.

— Это никогда не просто, — поправляет его Рой. — Просто такова общая схема. Все тщательно подготовлено, и ничего непредвиденного не должно случиться. Но если вдруг что-нибудь и случится…

— Что, например?

— Не знаю, в этом-то и все дело. Может случиться что угодно. Если дело сорвется, как можно быстрей линяй оттуда. Я не смогу тебя защитить. — Он обнимает Анджелу, прижимает ее к себе. — Там, внутри, она — моя главная забота, а не ты. Если окажется, что дело плохо, я прежде всего защищаю ее.

— Так и должно быть, — говорит Саиф.

Они поворачивают за угол. На улице в этот час ни души. Прямо перед ними возникает здание, где в прежние времена располагался кинотеатр "Адельфи".

— Теперь, по нашим сведениям, этот парень легко заглотит приманку, поэтому дело должно выгореть. Внутри здания мы, как договорились, будем называть друг друга другими именами. А после того, как все закончится, самое лучшее для нас — это слинять на некоторое время из города.

— Может, нам прошвырнуться на Фиджи, — предлагает Анджела. — Я видела в одном журнале. Голубая вода, высокие горы.

— Почему бы и нет, моя милая. Фиджи — это здорово.

Стены кинотеатра "Адельфи" расписаны в стиле граффити. Ярко-оранжевые каракули; чьи-то имена, выведенные по серому бетону желтой вязью. Окна забиты досками, на входной двери огромный висячий замок. Рой и его спутники проходят мимо главного входа и сворачивают в боковую аллею. Рядом с боковым входом окно. На досках, которыми оно заколочено, выведена красная буква "9". Рой встает на цыпочки и с силой тянет доски. Они отходят; за ними, в стене, виднеются заглубления, в которых прежде крепились петли.

— Пошли. По одному.

Саиф залезает внутрь, прежде забросив спортивную сумку. Следующей лезет Анджела. Рой подсаживает ее до края проема. Она, стоя в окне, подмигивает ему; Рой подмигивает ей и залезает следом. Пол заброшенного здания покрыт толстым слоем мусора. Пластиковые мешки, упаковки от еды. Шприцы, пивные бутылки, использованные презервативы. Экран этого, некогда помпезно убранного, кинотеатра располосован и разодран в клочья, которые сейчас свисают с каркаса. Сиденья сорваны со стульев, и их поролоновые подушки разбросаны по всему полу.

— Они, наверное, отменили ночной сеанс, а недовольные зрители учинили этот разгром, — говорит Анджела.

Рой прокладывает дорогу в устилающем пол мусоре и хламе, то и дело пиная ногами поролоновые подушки.

— Он закрыт уже лет десять. А сколько дел было прокручено здесь.

— С вашим участием?

Рой поводит плечами:

— Да. Кое-что не обошлось без меня.

Саиф отстает и что-то бормочет себе под нос. Что именно, Рой не может разобрать.

— Ты идешь? — окликает он Саифа, а тот, улыбаясь, кивает головой. Прибавляет шаг.

Позади свисающих полосок и клочьев экранного полотна какое-то движение. Какая-то тень. Рой протягивает руку, удерживает Анджелу.

— Мистер Томас? — произносит он. — Это вы?

Слышатся шаркающие, тяжелые шаги, под которыми шелестит и потрескивает мусор, покрывающий пол.

— Темно, хоть глаз выколи. — Показался силуэт. Приближается. Внезапно вспыхивает свет. Невысокий, ладно сбитый мужчина в тонком свитере, спотыкаясь, выходит из-за экрана и идет по узкой площадке между каркасом экрана и рампой. В руках у него спортивная сумка, такая же, как у Саифа.

— Ну и место вы выбрали.

Рой вскарабкивается на площадку, втаскивает туда же Анджелу. Следом за ними карабкается Саиф.

— Рад снова видеть вас, — говорит Рой, пожимая руку мужчины.

— Вы опаздываете.

— Просим прощения.

— Я не люблю, когда опаздывают.

Рой трясет головой:

— Так уж получилось.

— Мне надо пописать, — говорит Анджела, подавая условленный сигнал.

Мужчина смотрит на троих стоящих перед ним людей. Задерживает взгляд на Анджеле.

— А это?..

— Моя дочь.

— Вы взяли сюда с собой ребенка?

— Она в курсе всего.

Анджела выстреливает в мужчину улыбкой.

— Я уже много лет участвую в делах.

Мистер Томас отступает на шаг.

— Вам, видимо, не хватает проблем в семье, а впрочем, меня это не касается. Ну так что, мы делаем то, что решили, или будем еще рассуждать?

Рой подает Саифу знак, что пора заявить о себе. Турок выступает вперед.

— Это Алан, — представляет его Рой. — Мой давний приятель. Алан, покажи этому джентльмену деньги.

Алан ставит сумку на пол и театральным жестом раскрывает молнию. Пачки на месте, купюры также плотно уложены и также аккуратно завернуты в целлофан.

— Триста тысяч долларов, — объявляет Саиф.

— А на кой черт целлофан?

Рой бросает взгляд на Саифа, но отвечает на вопрос сам:

— Не было времени, чтобы достать банковскую ленту. Деньги это деньги, и так ли важно, как они упакованы? Давайте посмотрим, что вы принесли.

У Томаса нет охоты дебатировать по поводу упаковки. Он рывком протягивает свою сумку Рою, и тот, шатаясь под ее тяжестью, непроизвольно делает шаг назад. Открывает ее, давая Саифу возможность поглядеть на то, что внутри.

Шесть пластиковых мешков, каждый из которых доверху наполнен чисто белым порошком. Рой тыкает пальцем в один. Полный, плотно упакованный. Твердый.

— Отлично, — говорит он. — Лучше бы очищенный…

— Да вы что, чище не бывает, — обиженно восклицает Томас. — Вы получаете самый чистый…

— Я просто спросил, — успокаивает его Рой. — Просто спросил.

Томас осматривается, нетерпеливо переступает с ноги на ногу.

— А что мы вообще здесь делаем? Мы собираемся торговать? — Он смотрит на спортивную сумку Саифа.

— Мне кажется, мы уже все сделали.

— Отлично, — говорит Анджела. — Это место внушает мне ужас.

Какой-то грохот доносится оттуда, где раньше было фойе. Грохот и шум приближающихся тяжелых шагов. Кто-то идет. Все замирают на месте. Голова Томаса вертится то вправо, то влево.

— Т-ш-ш, — шепчет Рой. — Не двигайтесь.

Луч света внезапно вспыхивает за рядами кресел; им видно, как луч рыщет по залу туда-сюда. Приближается к центру зрительного зала. Раздается вопрос, произнесенный мужским голосом:

— Кто опять здесь? Даррил, тебя снова занесла сюда нелегкая?

Четверо людей на площадке перед занавесом окаменели и стоят в полумраке, ожидая, что будет дальше. Сжимаются, стараясь оставаться невидимыми в темноте. Надеются, что луч света пройдет мимо них.

— Тебе нечего здесь делать, — ворчливо произносит тот же голос. — На прошлой неделе я уже вышвырнул тебя отсюда; ты, видно, хочешь, чтобы я еще раз сделал это. Ну погоди, я найду, где ты там прячешься, я найду, но не рассчитывай, что я буду тратить время, чтобы снова отвозить твою задницу в город.

Силуэт человека, входящего в зрительный зал, спереди освещается светом электрического фонаря, который он держит в руке, но и при таком свете не трудно увидеть, что он в форме. Шляпа с полями, острые лацканы. Длинная тень от тела, отбрасываемая в правую сторону. Это коп.

— Господи, — бормочет он, протягивая руку к пистолету и нащупывая кнопку кобуры.

Томас припадает на одно колено, роется в кармане брюк, достает свой пистолет, наводит его на полицейского… который застает всю четверку буквально тепленькими со всеми вещественными доказательствами.

— Брось, — скрипучим голосом кричит коп. — Брось свой чертов пистолет. — Он приближается к ним, идя по проходу и переступая через кучи мусора.

Томас кладет пистолет плашмя на пол. Глаза Роя пылают злобой.

— Ублюдок, — шипит он, хватая Томаса за грудь и бросая его на пол, — ты нас сдал!

— Что? — Томас стремительно отползает подальше от протянутых к нему рук Роя. — Я здесь не причем…

— Да тебя убить мало за это. Убить.

— Заткнитесь, оба заткнитесь, слышите! — прерывает их перебранку коп. Он поднимается на площадку перед занавесом, манипулируя включенным фонариком, который он одной рукой снова заправляет за ремень. Луч света уже не слепит глаза, и вся четверка разом видит лицо копа. Это Фрэнки.

— Послушайте, — говорит Рой, — почему бы нам не договориться прямо здесь?

Фрэнки тычет пистолетом в грудь Рою:

— Я сказал, заткнись.

— Папа? — произносит Анджела, устремив взгляд на Роя и стараясь придать голосу максимально тревожное звучание.

— Все в порядке, — говорит он ей. — Держись, девочка.

Фрэнки опускается на колени перед спортивной сумкой, стоящей на полу, держа Томаса на мушке пистолета. Разрывает один из мешков, высыпает из него немного порошка. Макает кончик пальца в порошок, слизывает то, что прилипло.

— Да вы парочка выдающихся наркоторговцев? Да еще притащили с собой ребенка, вот уж действительно гениально. Судье будет от чего почесать репу, когда вы с ним встретитесь.

Фрэнки вынимает портативную рацию и включает ее. Слышатся разряды, шум и свист.

— Внимание, Центр, я патрулирую по маршруту четыре-тридцать три, — говорит он, перекрикивая шум эфира. — Пришлите две группы захвата к старому зданию кинотеатра "Адельфи".

Томас делает шаг вперед. Неотрывным взглядом пристально глядит на пистолет Фрэнки, стараясь рассмотреть его получше. Рой, глаза которого широко раскрыты, пытается оттащить его назад. Но тот ничего не видит и ничего не слышит. Рой бросает встревоженный взгляд на Саифа, но тот лишь пожимает плечами.

— Я задержал троих подозреваемых, — продолжает Фрэнки. — Один несовершеннолетний.

Еще шаг вперед. Теперь Томас улыбается; улыбка во всю ширь лица. Он делает еще шаг вперед, затем еще. Фрэнки поднимает пистолет, целясь ему в бедро.

— Стой, где стоишь. Стой на месте и ни шагу.

Томас не слушает.

— Ради бога, — взмолился Рой, — прекрати, все кончено…

Но Томас смеется в ответ. Он не слышит того, что говорит ему Рой. Он не слышит того, что говорит Фрэнки.

— Я так не думаю, — говорит он. Наклоняется, хватает с пола свой пистолет. Наводит его на Фрэнки, на Роя, на Саифа. На Анджелу.

С Саифа пот льет ручьями. Он беспомощно озирается вокруг. Руки непроизвольно бегают, ладони то и дело потирают друг друга. Он взволнован донельзя.

— Пожалуйста, — умоляет он, — это офицер полиции. Он не хочет…

— Это не легавый, — заявляет Томас.

Фрэнки мечет обеспокоенный взгляд на Роя.

Рой кивает головой. Фрэнки поднимает пистолет выше.

— Брось пистолет, или я стреляю.

— И чем же? — спрашивает Томас. — Холостыми? Ты собрался подстрелить меня холостыми?

Фрэнки теряется.

— Сейчас приедет подмога.

— Куча говна к тебе приедет, а не подмога. Брось пистолет. Или я за себя не ручаюсь.

Томас, не обращая внимания на пистолет, который наведен на него, уверенно приближается к Фрэнки, хватает рукой ствол. Вырывает пистолет из его ладони. Швыряет через плечо.

Анджела бросается к Рою, зарывается лицом в его плечо. Он, обняв ее обеими руками, прижимает к себе. Все крепче и крепче.

— Так вы, гниды, решили меня кинуть, — заявляет Томас. — Вы хотели меня подставить.

— Да что ты, парень, — горячо возражает Рой. — Я никогда прежде не встречал этого придурка, клянусь.

Томас не обращает внимания на его слова.

— Вы думаете, я вчера родился на свет божий? Вы думаете, что там, откуда я прибыл, не слыхали о таких штучках? Я, по-вашему, никогда прежде не попадал в облавы, устроенные копами?

Фрэнки пятится назад. Он все еще придерживается затверженного сценария:

— Я не понимаю, что ты там плетешь, но если ты не…

Томас резким движением тычет ствол пистолета в лицо Фрэнки. Удар получается сильным, Фрэнки хватается руками за нос. Скулит от боли.

— Появляется важный строгий офицер полиции, — продолжает Томас, — разыгрывает спектакль. Думает, что напугает меня до смерти, я убегу отсюда, бросив свои деньги. И наркоту. Отличный трюк. Отличная задумка. А, может, на улице поблизости отсюда торчат ваши дружки, которые ворвутся сюда под видом полицейской подмоги. Арестуют нас, затолкают в полицейские машины. Грохнут меня, а когда я очнусь, то мои сумки и все прочее тю-тю. Таков был ваш план?

Томас поднимает обе спортивные сумки, закидывает их за спину и направляется к Саифу. На его смуглом лице явственно проступает бледность. Усы обвисли. Он тяжело и быстро дышит.

— И кто же это удумал? — спрашивает Томас.

Саиф качает головой:

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Томас вскидывает руку и быстрым движением хватает Саифа за подбородок. Сильно сжав его, заставляет Саифа открыть рот и засовывает в него ствол. Затем взводит курок.

— Я еще раз спрашиваю, и если твой ответ мне не понравится, то ты узнаешь об этом, когда я спущу курок. Итак, скажи мне: это… было… запланировано?

Саиф кивает головой, дрожащие зубы стучат о металл ствола. Кивает снова и снова. Он почти плачет. Какой-то визгливый неясный звук вырывается у него из горла. Томас вытаскивает ствол изо рта турка.

— Было, — подтверждает Саиф. — Первый… первый…

— Господи, — бормочет Рой. — Ну и дела.

Пятясь задом, Томас оказывается напротив группы, держа всех на мушке.

— Сейчас вопрос заключается не в том, как мне покончить с вами, а с кого начать, кого убить первым, вам понятно?

— Бери деньги, — говорит Фрэнки. — Бери деньги, наркоту. Мы и слова не скажем. Клянусь.

Но Томас качает головой. Улыбается.

— Это не шутка. Я уже пошутил, верно? Я, конечно, мог убить тебя первым. Поганый коп. Это, конечно, не так весело, как убить настоящего копа, но дело не в этом. — Он снова наводит пистолет на Саифа, который весь сжимается. — А этот… ну кто знает, что этот фрукт будет делать, когда выйдет отсюда. Будет выставлять напоказ свои мокрые штаны.

Томас делает шаг в сторону Роя и Анджелы. Махая перед ними пистолетом, разделяет их. Внимательно смотрит на Анджелу, оглядывая ее с головы до ног. Кивает головой, показывая, что доволен осмотром.

— А тут еще эта малышка. Как тебя зовут?

— Отстань от нее, — рычит Рой.

— Заткнись, старик. Так как, милая, тебя зовут?

Анджела с трудом и едва слышно произносит:

— Ан… Ан… Анджела.

Рой стремительно делает шаг вперед.

— Ты что, черт возьми, глухой? Я же сказал, отстань от нее.

Томас не обращает внимания. Поднимает ствол до уровня плеч Анджелы, затем опускает его, переводя с одного бедра на другое.

— Ты очаровательная крошка, Анджела. А не захочешь ли ты пойти со мной?

— Я… нет… не хочу…

— Ну и отлично, — говорит Томас, поглаживая ее по волосам. — Мы можем заняться этим и здесь.

Нечто звериное, нечеловеческое. Рык, вой. Рев, сотрясающий воздух. Рой бросается на Томаса, наклонив голову, как разъяренный бык. Руки раскинуты, чтобы схватить и повалить, добить его ногами.

Фрэнки визжит:

— Рой… нет…

Оглушительный звук выстрела, пламя из ствола. Едкий кислый смрад плывет в воздухе, и Рой валится на пол, схватившись руками за живот. Кровь капает у него меж пальцев, растекаясь лужицей на грязном полу.

Анджела издает резкий крик, бросается к нему, припадает к его телу.

— Папа, — рыдает она. — Папа…

Томас приближается, чтобы оттащить Анджелу от лежащего на полу отца, но тут Фрэнки прыгает на него сзади. Обхватывает и прижимает его руки к телу. Спортивные сумки бьются одна о другую, а затем начинают вращаться вокруг какой-то несуществующей оси. Томас крутится на месте, стараясь высвободиться и стряхнуть с себя Фрэнки, и вот они, словно прилипнув друг к другу, падают на площадку перед экраном. Они стараются изо всех сил дотянуться до пистолета, выпавшего из руки Томаса.

Саиф не знает, что делать. Он стоит неподвижно, словно контуженный. Смотрит на то, что происходит перед экраном.

— Уходи! — вопит Фрэнки. — Убирайся отсюда!

Саиф вновь обводит взглядом все происходящее… Роя, лежащего на полу, смертельно бледного и истекающего кровью. Анджелу, плачущую, заходящуюся в крике, пытающуюся поднять отца, лежащего в беспамятстве. Фрэнки и Томаса, катающихся по полу и тянущихся к пистолету. Саифу нет резона наблюдать и ждать, чем все кончится. Он спрыгивает с площадки перед экраном, бросается в проход, подбегает к окну и выпрыгивает на улицу.

Борьба продолжается еще несколько минут, но движения катающихся по полу мужчин с каждой секундой становятся менее яростными. А вскоре Фрэнки и Томас как по команде прекращают борьбу. Они лежат на полу, часто и тяжело дышат.

Да, не легко им было бороться так натурально и с таким усердием. Даже тяжелее, чем они ожидали.

— Ну все, — говорит Фрэнки, сбрасывая с себя Томаса. — Он удрал.

— Ты уверен?

— Конечно, он смылся. Уже на полпути в свою Турцию.

Томас встает и помогает Фрэнки подняться на ноги.

— Черт возьми, ты чуть не вывернул мне руку, ты что, не чувствовал?

— Я? А как ты трахнул меня пистолетом, мне снова надо идти в больницу, лечить сломанный нос.

Томас пожимает плечами.

— Рой говорил, что все должно выглядеть, как в жизни, вот я и старался, чтобы было, как в жизни.

Они поворачиваются к Рою, к Анджеле, все еще лежащей на его окровавленном теле. Она больше не плачет и не кричит. На ее лице улыбка, говорящая, что все закончилось.

— Я все делала, как надо, а?

— Меня тошнит от этого спектакля, — отвечает Фрэнки. — Но ты все сделала, как надо, малышка.

Рой открывает глаза. Смотрит на стоящих вокруг него подельников.

— Ну что, вроде все прошло как надо, по крайней мере, так мне показалось с этого места. Помогите мне встать.

Они поднимают Роя на ноги. По его животу расползлось огромное красное пятно.

— Я закрепил одну хлопушку другой стороной, — говорит он, потирая живот. — Болит страшно, черт возьми.

— Слушай, Марко, — обращается Фрэнки к Томасу, недовольно качая головой. — Какого черта ты насыпал в мешки детскую присыпку?

Томас-Марко смущенно улыбается:

— Не смог найти муку.

Рой смеется:

— Представляешь, какие усилия потребовались, чтобы не сморщиться, когда я лизал это дерьмо?

— Зато теперь на твоих губах не будет никаких высыпаний. — Марко изумленно трясет головой. — Больно уж быстро этот парень слинял отсюда. Как будто у него загорелись штаны на заднице.

— Все прошло по плану, — говорит Рой. — Пошли отсюда. Разделим все дома.

Они спускаются с площадки в зал и идут по проходу, направляясь к главному выходу из кинотеатра. Фрэнки обнимает Роя за плечи.

— Как мне будет не хватать тебя, старина.

Рой кивает головой.

— Мне тоже. Ты был отличным партнером.

— Славные времена, — говорит Фрэнки. — И вот расходимся.

Анджела протискивается между ними. Удобно устраивается в середине.

— Мы что, завязали, Рой?

— Мы завязали, — отвечает он. Чувствует облегчение. Все закончено. Последние пятнадцать лет, аферы, мошенничество. Все. Его новая жизнь, как бы она ни сложилась, может, наконец, начаться. — Все. Точка.

Они выходят из зрительного зала в фойе. Рой с удивлением слышит какие-то голоса. Через щели в двустворчатой двери снаружи пробивается полоска света. Никого не должно быть на улице в столь позднее ночное время. Тем более в этом месте.

Яркий свет вливается в помещение кинотеатра из распахнувшихся настежь входных дверей. Шум голосов, лающие команды, визгливые приказы. Рой быстро пятится назад, защищая ладонью глаза от режущего света. Анджела повисает на нем. Хватает его за руку. Вцепляется в него.

В кинотеатр входит Саиф в сопровождении двух полицейских в форме. Настоящих полицейских. Не таких, как представлял Фрэнки. На груди у Саифа полицейский жетон, висящий на ленте, свешивающейся с шеи. Усов нет. Как нет и акцента.

— Как вижу, рана в живот уже зажила, — говорит Саиф. Речь его безукоризненна, выговор чисто американский.

Лицо Роя перекашивается от ужаса. Как это могло случиться? Такого конца нельзя было даже предположить.

Сейчас Анджела испытывает настоящий страх. Вцепилась в Роя, висит на нем.

— Что происходит, Рой… что происходит…

Он снова пятится назад, подальше от Саифа, подальше от двух полицейских. Подальше от пистолета в руках у Саифа, который он уже достал из кобуры и направил на них. Ему следовало догадаться. Ему следовало расколоть этого парня с самого начала. Ему никогда вообще не надо было переступать порога этого проклятого склада. Никогда не надо было вступать с ним ни в какие дела.

— Я знал, что ты подстава, — говорит Рой безразличным тоном. — С самого начала я это понял.

— Что ж, спасибо за доверие… подельник, — отвечает Саиф, входя в фойе. Держа их под дулом. — Вор у вора… В общем, получилось неплохо. Достукались, голубчики, но, надо сказать, при-думали-то вы все это ловко. Я рад, что застукал вас обоих.

Рой смотрит на дверь. К ней не подобраться. Полисмены стоят с обеих сторон их группы. Рой отходит еще немного назад. Анджела прижалась к его правому боку. Перепугана до смерти и дрожит. Он ни за что не должен был брать ее с собой. Никогда не должен был вовлекать ее в эти дела.

— Отличный материал для прессы, — продолжает Саиф. — "Мошенник со своей когортой, или Маленькая фея несчастья". Что-нибудь вроде этого.

Рой чувствует, как снова давит голову. В течение многих дней он справлялся с этим. Просто надо подумать о чем-нибудь другом. А сейчас он сам провоцирует это. Подталкивает. Надеется, что будет давить еще сильнее. Желчь чувствуется в горле. Ведь это же не его план. Все должно было кончиться не так. Они сейчас уже должны были бы быть дома. Считать деньги. Начинать предавать забвению всю прошлую чушь.

— Ты убил нас, Фрэнки, — безразличным голосом произносит Рой.

— Господи, Рой, — протестующе восклицает Фрэнки; голос его дрожит. — Я же не знал. Я думал… я думал, он чистый.

— Ты убил нас.

Саиф на мгновение опускает ствол вниз, сует руку за спину и достает наручники. Рой не может отвести от них взгляда. Наручники. Они никогда не были на его руках. Наверняка не почувствует удовольствия, когда они защелкнутся на нем. Давление в голове чуть увеличивается. Перед глазами мелькают полосы, но не такие яркие. Он не может вызвать прилив гнева. А что гнев… Он знает, что проиграл. Проклятые наручники… они все ближе.

Застывшая рядом с ним Анджела неотрывно смотрит на пистолет Саифа. Он уже не наведен ни на кого. Он опущен вниз. Опущен сильно вниз. Рой видит все это — и ее взгляд, и пистолет; в его голове проносятся мысли.

Все происходит медленно. Так медленно, что Рой удивляется, почему его движения все еще скованы, почему он неподвижен и не может ничего предпринять. Рой не может не видеть, как Анджела оседает на пол, ее ноги подгибаются; вдруг она, выпрямившись, прыгает. И почти тут же Рой начинает кричать, но крик получается запоздалым. Крик долгий и растянутый, а должен быть резким и грозным.

Тело Анджелы припадает к телу Саифа, ее пальцы впиваются в него. Течет кровь, лицо его расцарапано. Ужасные царапины тянутся кровавыми бороздами по щекам. Рой усилием воли заставляет ноги двигаться, бросается к сцепившейся паре, пытается оторвать Анджелу от копа.

— Не надо, — кричит он. — Прекрати, Анджела, прекрати…

Рой чувствует у себя за спиной двух полицейских. Чувствует, зачем они подбежали к нему. Но ему все равно. Он тащит Анджелу, пытается спасти ее, пытается отвести от нее дальнейшие неприятности. Он согласен взять на себя все, хотя они работают в паре. Только бы выгородить ее. Она здесь ни при чем. Он сможет раскрутить это как надо, сможет разыграть это и перед судьей…

Боль пронизывает его голову. Но это не та боль. Не от давления внутри головы. Это острая боль, распространяющаяся по всему телу. Сквозь быстро застилающий глаза туман он может рассмотреть одного из копов, который снова поднимает дубинку. Дубинка со свистом рассекает воздух. Опускается на голову Роя.

Мычание. Тяжелый шумный выдох. На этот раз боль не чувствуется. Просто какое-то странное ощущение. Движение. Кинотеатр как будто поднимается в воздух, а потом заваливается на один бок. Все изгибается, искривляется. Переворачивается вверх дном. Рой тяжело валится на бок, прижимаясь щекой к полу фойе. Голова дергается из стороны в сторону. Глаза вылезают из орбит.

Кинотеатр снова погружается в туман. Рой не понимает, что происходит. Они ушли? Они ушли и заперли двери? Он видит ноги, видит только ноги, двигающиеся туда-сюда по полу. Он слышит какую-то возню. Что все-таки происходит? Огни все больше меркнут.

Выстрел. Выстрел из пистолета. Резкий, громкий. Отозвавшийся эхом в пустом кинотеатре. Выстрел и крик. Это Анджела. Анджела кричит. Свет уже погас, а Анджела кричит. Крик смолкает, но это ее крик.

"Анджела кричит, — думает Рой в последнее мгновение перед тем, как сознание покидает его. — Анджела кричит, значит, я сделал что-то не так. Я виноват. Только я виноват во всем".




Один


Он лежит на пляже, одежда сгущена ниже пояса. Рой, согнув шею, смотрит на живот, на ноги, рассчитывая увидеть избыточную плоть и волосы. Удивляется, не обнаружив привычного живота. Тонкая загорелая талия. На такую приятно смотреть. А ведь такой она и была много лет назад. Солнце сегодня яркое. Не горячее, но яркое. Он не чувствует жара, исходящего от него, но это его не волнует. Оно яркое, только и всего.

Восточный бриз. Он и его не чувствует. Бриз подгоняет парусные лодки. Порывистый ветер срывает шляпы с родителей и разрушает песчаные замки, построенные детьми. Голубая прозрачная вода. Рыбы снуют у берега; многоцветные плавники и блестящая чешуя. Вода сама держит тело на плаву.

Неподалеку в шезлонге Анджела, подставляет себя солнцу. Голубой бикини, который он ей купил… где-то. Где-то там, в небольшом городке. Они зашли тогда в маленький магазинчик. Их встретил хозяин. Смеялся вместе с ними, угощал их содовой водой со вкусом апельсина. Они купили плавки для Роя, несколько ожерелий из ракушек и акульих зубьев. Голубой бикини Анджеле.

Она глядит на Роя и улыбается. Ему кажется, что она выглядит старше. Старше, чем была тогда, когда они покупали ей бикини, но дело не в этом. Она сейчас взрослая женщина. Красивая. Она наверняка уже ходит на свидания, а Рой и не возражает. Он внушает ей, что надо быть осторожной, следит за всеми молодыми людьми, с которыми она встречается; пока все ему нравятся. Вспомнить никого из них он не может, но знает, что они ему наверняка нравятся.

Анджела что-то читает. Наверное, то, что нужно к школе, думает он. Она занимается даже на отдыхе во время каникул. Какая хорошая девочка. Он рад, что выиграл дело о совместной опеке. Рад, что они смогли отправиться в эту поездку. Правда, он не помнит того, что было в промежутке; не помнит, как они оказались здесь, но это самый прекрасный уголок на островах. Здесь можно позабыть обо всем, расслабиться и просто предаться отдыху.

Он машет ей рукой. Улыбается. Она машет ему рукой в ответ. Между ними всего десять футов, а больше ничего и не надо. Просто знать, что она рядом с ним и отдыхает. Как удобно. Как спокойно.

— Я-да-да-да-ди, — говорит она с улыбкой.

Рой не понимает, что она сказала. Наклоняет голову в ее сторону, улыбается.

— Я-да-да-да-ди. — Теперь более настойчиво. Как будто она хочет, чтобы он, наконец, понял.

Но шум прибоя становится сильнее, и Рой не может понять, что она хочет сказать. Подставляет рупором ладонь к уху.

— Ба-ди-да-ду-да-ди-ду, — повторяет Анджела. — Ба-ди-да-ду-да-ди-ду. Ба-ди-да-ду-да-ди-ду! — слышится сквозь шелест волн. Она обращается к нему более высоким и громким голосом, стараясь, чтобы он услышал. Открывает рот во всю ширь, кричит все громче и громче.

А Рой все не может понять. Что же все-таки она хочет ему сказать? Он пытается приподняться на шезлонге, но понимает, что не может. Он не может пошевелиться, лежит на боку, под щекой шершавая ткань. Пытается приподняться. Выпрямиться. Не может.

Смотрит на Анджелу. Просит помощи. Но ее нет. Шезлонг пуст, только голубой лифчик от бикини колышется на ветру. На пляже ее уже нет. Уже никого нет на пляже. Песок темнеет. Солнце темнеет. Но он слышит, как она зовет его, напевая эту бессмысленную тарабарщину. Слышит ее даже и сейчас, когда лежит пристегнутый к шезлонгу, а шезлонг сползает вниз по берегу, приближаясь к линии прибоя.

* * *


— Я-да-да-да-ди, — выводит труба гаммы, восходящие и нисходящие. Он может видеть все, что происходит вокруг: двое малышей, мальчик и девочка, бегают взад-вперед, поднимаются вверх по бесчисленным лестничным пролетам, съезжают вниз по перилам. Труба заливается, дети скользят вниз. Труба постепенно стихает, а дети все скользят по перилам. Какие-то образы, проплывающие в сознании. В мозгу. Какой-то низкий звук, отбивающий ритм; прыгающий по земле мяч, за которым гонятся дети. Шлепки мяча, глухие ритмичные звуки, гудение, буханье. Все проплывает мимо него. Сквозь него.

— Бум-бум-бум.

Но это уже не музыка. Тело его трясется, голова колотится обо что-то не совсем твердое, но и не совсем мягкое. Обо что-то, обтянутое кожей. Каждое сотрясение сопровождается острой колющей болью. Стук в голове. Череп распирает изнутри. Виски будто зажаты тисками.

Дорожный шум. Шуршание шин по асфальту; машина идет на приличной скорости. Он лежит на кожаном диване. Два раздвинутых кожаных сиденья. Ковшеобразные сиденья. Ковшеобразные сиденья, обтянутые черной кожей. Это машина Фрэнки.

Звук трубы. Музыка и машина. Фрэнки рядом. Рой на заднем диване машины. Не понимает, что с ним. Не может понять, почему так сильно болит голова. А кто-нибудь еще есть здесь с ним? Может… может быть, какая-нибудь женщина?

Рой опирается руками о сиденье и пытается приподняться. В руках нет силы. Ему не сдвинуться. Пытается повернуться, окликнуть Фрэнки по имени. Не раскрыть рта. Из угла губ стекает слюна, разливаясь лужицей под щекой.

Он силится поднять голову. Поднять голову и увидеть Фрэнки. Спросить его, что творится, что происходит. Рой напрягается, напрягает шейные мускулы. Приподнимается. Голова его поднимается, плавая в воздухе; Рой думает, что все обстоит не так уж плохо — приподняться и поднять голову оказалось не таким трудным делом.

Еще один приступ нестерпимой пронизывающей боли, яркая световая вспышка в глазах, голова падает вниз, лицо утыкается в кожаную обивку. Голубое небо и теплый песок. Снова на пляже, на Фиджи. Снова на пляже с Анджелой.

* * *


Он снова поворачивается на диване; оказывается лицом вверх. Может открыть глаза. На секунду, не более. Ослепляющий свет, проникающий в мозг. Слышатся голоса; что-то обсуждают. Крикливый громкий голос Фрэнки. Он что-то объясняет.

Левое веко его приподнимают. Над ним склоняется чье-то лицо, незнакомое лицо. Веко опускают. Поднимают правое веко. То же самое лицо. Он может рассмотреть еще и тело. Зеленая одежда. Все остальные в белом.

Его еще раз перекатывают. Трясут. Куда-то на чем-то везут. Какие-то объявления по системе громкого оповещения. Очень громкие. Непонятно о чем. Следуют почти беспрерывно одно за другим. Он пытается сесть, но не может. Голова зафиксирована ремнями, думает он. И руки тоже, и все тело.

Он делает попытку освободиться. Не может. Крепко они его придавили, думает он. Прижимают его. Пытаются изолировать его от… от кого-то. Это их план. Они пытаются удержать его, не давая даже пошевелиться.

Толчок в руку Колющая боль, вот она проходит. Какое-то неясное ощущение катится волной по всему телу. Жар. Тяжесть. Тепло.

* * *


Рой просыпается, полностью сознавая, что до этого был без сознания. И что в этом состоянии он пребывал некоторое время. Он помнит кинотеатр. Он помнит аферу. Он помнит, что Саиф оказался копом, а потом все самым ужасным образом пошло вовсе не так, как намечалось. Он помнит, что Анджела отошла от него. Он помнит выстрел из пистолета и ее пронзительные крики. Он только не знает, где она сейчас.

Голос Фрэнки. Он где-то совсем рядом. Рой слышит, как он спрашивает:

— А что означают эти огоньки?

Другой голос, женский. Строгий. Это не голос Анджелы:

— Пожалуйста… сэр, пожалуйста, не дотрагивайтесь ни до чего, это очень чувствительные приборы.

— А они что, показывают, должен ли он скоро прийти в себя? — спрашивает Фрэнки. — Подают сигнал… что он приходит в себя?

— Они очень дорогие. Прошу вас, сэр.

Рой открывает глаза. Яркий свет, но уже не такой режущий. Слепит глаза, но не так сильно, как прежде. Чистый белый потолок. Чистое белое постельное белье. Он стонет, пытается приподнять голову.

Внезапно перед ним появляется лицо Фрэнки, закрывая собой почти все поле зрения. Лицо какое-то непропорциональное, расплывчатое. Но это Фрэнки.

— Эй! — то ли плачет, то ли кричит он в самое лицо Роя. — Эй, да он вроде приходит в себя. — Фрэнки опускается на колени возле кровати, у самой головы Роя. — Ты очнулся, дружище?

Рой силится кивнуть. Едва может пошевелить головой. Как только Рой пошевелился, торопливым шагом подходит сиделка.

— Я позову доктора, — говорит она и стремительно выходит из палаты. Фрэнки спешит следом, плотно закрывает за ней дверь и возвращается к кровати.

— Рой, дружище, я так переволновался за тебя.

Рой хочет понять, что произошло. Хочет знать все, что было, хочет обдумать все сам. Но он слишком устал. Хоть он только что проснулся, а все равно чувствует страшную усталость. Напрягает все силы, чтобы задать вопрос. Напрягает все силы в поисках нужного слова:

— Где?..

— В госпитале имени генерала Теппера, — отвечает Фрэнки. Рой не знает, где это. Он никогда в жизни не слыхал о генерале Теппере. — Нельзя было вести тебя в местную психбольницу, потому что ты наверняка в розыске. Я проехал почти две сотни миль… вот так-то, друг… А потом ты побледнел как смерть и стал слабеть буквально на глазах, я перепугался и решил, что хватит, дальше ехать нельзя, мы уже и так далеко отъехали. А ты был в отключке почти двое суток.

Двести миль на заднем сиденье машины Фрэнки. Среди такой грязи. Рой не может думать об этом. Он снова пытается сесть, но при каждом движении боль пронзает все его тело. Фрэнки кладет ладонь ему на грудь. Она как будто свинцовая.

— Лежи, не шевелись, — говорит Фрэнки. — Они сказали, что тебе нужен покой. Это платное отделение госпиталя. Я взял для тебя самую лучшую палату. Думаю, доктора тоже хорошие. Я сказал им, что ты получил травмы в драке, приключившейся в баре. В драке, в которой тебя ударили по голове доской размером два фута на четыре. Думаю, они поверили.

Рою наплевать, что говорил им Фрэнки. Ему надо знать, что вообще произошло, всю ситуацию в целом. Ему надо знать все об Анджеле. Он снова пытается спросить:

— Ч-ч-т-т… что… произошло?

Лицо Фрэнки перекошено от злости:

— Мне плевать на то, что произошло. Эта сволочь Саиф… Ведь я знаю его уже два года, можешь себе представить? Два года, а он, черт бы его подрал, вдруг превращается в копа. Тем более он на моих глазах творил такое, что не снилось половине сутенеров с улицы, а тут он вдруг наезжает на нас.

— Нет. Что произошло… потом?

— Потом? Господи, и вспоминать неохота. Эти два копа набросились на тебя и начали лупить по голове. Марко сразу смылся. Я тоже побежал было за ним, но когда увидел, как они тебя метелят… я… я бросился на них… ты же меня знаешь? Вцепился намертво в одного и начал вытряхивать из него душу…

— Анджела…

Фрэнки отворачивается.

— А он здоровый ублюдок. Бицепсы как… громадные крепкие бицепсы. Но я заехал ему по челюсти…

Рой делает быстрое движение рукой. Хватает Фрэнки за лацкан пиджака, притягивает ближе. Все силы в этой руке, в пальцах этой руки.

— Анджела, — говорит Рой. Брызги слюны летят на лицо Фрэнки. — Что с Анджелой?

Фрэнки пытается высвободиться, но не может.

— Они ее взяли, — отвечает он со вздохом. — Копы взяли ее.

Тело Роя снова обмякло. Пальцы, державшие лацкан, разжимаются; рука падает, безжизненно свешивается с кровати. Веки опустились. Он как будто покинул палату.

— Там же творилось что-то невообразимое, — продолжает Фрэнки. — У входа нас ждали другие копы. Мне пришлось тащить тебя через запасной выход, на ощупь в полной темноте.

Рой пытается думать. Пытается вспомнить фамилию адвоката. А занимается ли он уголовными делами? Может ли помочь?

— Она… она ведь ничего не делала, — говорит Рой. — Я могу показать это под присягой.

— Рой, не…

— Я сдамся. Я все возьму на себя и скажу им, что это я притащил ее с собой. Что она не имеет к этому никакого отношения. Что она была…

— Рой, — прерывает его Фрэнки, — все не так. Не так… — Он замолкает, делает вдох. — Она убила копа, Рой.

— Что?

— Она убила копа. Она убила Саифа.

Глаза Роя закрыты, веки плотно сомкнуты. Он. кажется, опять впадает в забытье.

— Нет… ты, возможно, путаешь что-то, как…

— Они сцепились, — объясняет Фрэнки; каждое его слово словно выстрел в грудь Роя. — Она и Саиф из-за пистолета. Она схватилась за пистолет одной рукой и… ты же слышал выстрелы? Она выстрелила. И он упал. Сразу появились другие копы и… на этом все и закончилось.

— Нет. Нет. — Он не хочет слушать Фрэнки. Не может слушать того, что он говорит. Шум прибоя. Звуки пляжа.

— Она убила копа, Рой. В этом все дело. Не преднамеренно, но… дело сделано.

Рой собирается с силами. Голова должна быть ясной. Надо подумать.

— Где она?

— Пока в окружном суде, — отвечает Фрэнки. — Я позвонил кое-кому из приятелей и выяснил это.

— В камере для малолеток?

Фрэнки отрицательно качает головой.

— Они держат ее в камере со взрослыми. Завтра ее переводят в тюрьму.

Рой вспоминает, как она попала в полицию. В каком ужасном состоянии она была в течение двух часов, после того как ее выпустили из полицейского участка. Ведь ей всего четырнадцать. А для четырнадцатилетней это не место. Она же там умрет. Ее же там убьют.

— Ты не внес за нее залог? Она не может… она не может находиться там.

Фрэнки качает головой.

— Откуда у меня такие деньги, старина? Сумку с деньгами прихватили копы.

— А какой требуется залог?

— Она же убила копа, Рой.

— Так сколько?

— Поллимона, — полушепотом отвечает Фрэнки. — Сегодня утром судья объявил об этом. Мне жаль, но…

Рой делает несколько длинных вздохов. Дыхание затруднено. Должен же быть какой-то выход из этого положения.

— А что Доминик?

Это их друг, всегда готовый выступить в качестве поручителя.

— Не получится, — отвечает Фрэнки. — Доминика нет в городе, а Эдди ни за что не согласится участвовать в таком деле без согласия своего босса.

— Джеки?

— Я пытался… он и слышать не хочет. — Фрэнки пододвигает стул, садится рядом с Роем. — Никто из тех, кто может поручиться, не хочет встревать. Она убила копа; к тому же она несовершеннолетняя, да и риск побега велик. Они не захотят вмешиваться еще и потому, что мы не являемся прямыми родственниками. Жаль, что у меня нет денег, старина…

— У меня есть, — говорит Рой. Решение принято.

— Что?

— Деньги. У меня есть деньги.

— Ты серьезно?

Рой утвердительно кивает. На этот раз движение головой уже не вызывает такой боли.

— Да, я могу дать на это деньги.

Он снова пытается сесть, пытается выпрямиться. Вытягивает свои атрофированные конечности, пытаясь сесть на постели. Голову все время нестерпимо давит, в комнате сгущается мрак. Углы становятся неразличимыми. Он валится на постель. Бесполезно. Идти худа бы то ни было он сейчас не в состоянии.

— Ты должен это сделать, — обращается Рой к Фрэнки. — Ты должен вызволить ее оттуда.

— Я? Я не могу… я… да стоит мне показаться в участке, и я труп.

— Тогда пусть доктор Клейн сделает это. Я скалу тебе, где деньги и как их взять, а ты найдешь доверителя, который вытащит ее оттуда, хорошо? — Он пристально смотрит на Фрэнки. Умоляет его взглядом. — Сделай это для меня.

— Хорошо, — соглашается Фрэнки. — Хорошо. Сделаю.

Рой делает долгий выдох. Мигнул монитор, раздался тоненький писк какого-то прибора в дальнем конце палаты.

— У меня есть счет в "Грэнд Нэшнл Бэнк" на Кайманах. — Он диктует Фрэнки четырнадцатизначный номер счета. Заставляет его запомнить. Заставляет несколько раз повторить цифры. — Когда они спросят у тебя пароль, скажи "Анафранил". Повтори.

— Анафранил.

— Правильно. Пусть они переведут полмиллиона в Штаты на счет Клейна. Они, конечно, заартачатся, но ты прояви настойчивость. Надо вытащить ее оттуда как можно скорее. Если сможешь потом прийти повидать меня, приходи. Если нет, спрячь ее где-нибудь.

Фрэнки хватает руку Роя, крепко ее сжимает.

— Ничего, пробьемся, — говорит он. — Все будет нормально, партнер.

— Да, — отвечает ему Рой. Горький смех срывается с его губ. — Мы еще поднимемся, да?

Через короткое время распахивается дверь и в палату входит сестра в сопровождении бригады докторов. Фрэнки кладет руку Роя на постель, похлопывает докторов по спинам, желает им успехов и выходит из палаты. На пороге он напоследок оборачивается, чтобы проститься. Но он уже не видит Роя. Единственное, что он может разглядеть, это малую часть лежащего в окружении белых халатов тела, к которому сверху спускается множество пластиковых трубок.

* * *


В течение двух прошедших суток Рой не получает ни от кого никаких вестей. Никто ему не звонит, никто к нему не приходит. Никто. Он начинает волноваться, что что-то не так. Что Фрэнки сам попался. Сегодня утром Рой пытался позвонить Фрэнки домой, но никто не снял трубку. Он не захотел оставлять сообщения на автоответчике, поскольку опасается, что номер прослушивается полицией. Беседовать с сотрудником справочной службы Клейна бессмысленно, и Рой повесил трубку прежде, чем услышал голос дежурной. Однажды он уже имел с ней дело и больше говорить не хочет.

Врачи сказали, что у него контузия. Легкая, без переломов. Хирургического вмешательства не требуется. Отдых и покой, без физических нагрузок и эмоциональных потрясений. Они сказали, что его мозг распух от ударов, а поэтому давление внутри него поднялось настолько, что он целых сорок восемь часов находился в беспамятстве. Сказали, что ожидали худшего, поскольку обычно в таких случаях наступает кома. Врачи были рады, что он благополучно вышел из этого состояния, так они сказали. Выслушав их. Рой лишь засмеялся, а они назначили дополнительные анализы.

Контузия его больше не беспокоит. Беспокоит Анджела. В течение двух последних суток мысли о ней ни на мгновение не выходят у него из головы, заставляют его просыпаться, просто не дают ему спать. Он постоянно думает о том, каково ей в камере. С другими заключенными. Она, наверное, все время плачет перед сном. Ей не дает покоя мысль, почему все ее бросили. Нет, ему необходимо знать, что произошло. Что произошло с Фрэнки, ему тоже интересно знать, но сейчас его тревожит только Анджела.

Рой нажимает на кнопку звонка. До этого он не вызывал к себе сестру, поскольку считал, что тревожная ситуация не наступила. Сестра, как он и ожидал, пришла сразу.

— Что-нибудь не так?

— Кто-нибудь приходил сюда, когда я спал?

— Не думаю.

— Молоденькая девушка примерно четырнадцати лет? Волосы почти до талии. Тощий мужчина с запавшими глазами?

Медсестра пожимает плечами.

— Я все время дежурила, но… я не думаю, что к вам кто-нибудь приходил. Извините.

— Она моя дочь. Она осталась одна… но она должна была бы прийти. Проведать меня.

Медсестра понимающе кивает.

— Да, такое бывает. У людей свои дела, более важные.

— Нет, я не о себе… я в порядке. В порядке. — Он оглядывает палату, смотрит на свою одежду, висящую на спинке стула. Смотрит через раскрытую дверь в ванную комнату. Садится, морщась от усилий и боли. Сейчас это уже не так трудно и болезненно, как прежде. Можно терпеть.

— Здесь есть телефон? Мне кто-нибудь звонил?

Кивком головы медсестра указывает на кнопочный аппарат бежевого цвета, стоящий на столике у кровати.

— Вот ваш телефон. В отдельных палатах есть телефоны. Если он не звонил, значит, никто вас не беспокоил.

— Понятно, — говорит Рой. — Понятно. Возможно, я спал, и они перезванивали в приемную.

— Мы не принимаем сообщений для пациентов.

— Но, может быть, кто-нибудь все-таки принял. Ведь люди иногда поступают не по правилам, особенно если их вежливо попросить. — Голос Роя становится более мягким, и он обращается к медсестре с вежливой просьбой: — Очень прошу вас, проверьте, пожалуйста. Может быть, для меня есть сообщение.

Она вздыхает, раздражается. Собирается отказать, но передумывает.

— Прошу вас, придите ко мне и сообщите.

Она выходит из палаты Роя, идет в приемную, подходит к столу дежурной.

— Николь, — обращается она к сидящей за столом медсестре, — ты принимала какие-нибудь сообщения для пациента из 218-й?

— Милочка, разве ты не знаешь, что мы не принимаем никаких сообщений? Я что, по-твоему, похожа на автоответчик?

— Именно об этом я и говорила ему.

— Так скажи еще раз.

Медсестра плетется назад через холл в палату Роя. Она приоткрывает дверь, просовывает голову в щель:

— Как я и говорила, — начинает она, — мы не принимаем никаких…

Палата пуста. Койка заправлена. Белье разглажено и лежит ровно, без морщин. Свет погашен, а температурный график исчез. Такое впечатление, что здесь никто никогда не лежал. Все чисто, прибрано и готово к приему очередного страждущего пациента.

* * *


Поездка на такси до города стоит недешево, но Рою повезло. Его кошелек с деньгами оказался в кармане брюк, в которых он направился в театр. А оттуда в госпиталь. Из ста пятидесяти долларов, оказавшихся в кармане, у него осталось около восьмидесяти. Этого достаточно для поездок по городу. Он не хочет ехать домой и брать свою машину. Пока не время. Сначала надо узнать, не объявлен ли он в розыск.

Такси подъезжает к многоквартирному дому, в котором живет Фрэнки. Зеленые стекла окон, в которых отражается солнце, в упор смотрят на Роя. Ослепляют его. Он просит таксиста подождать его. Тот не возражает. Это самый лучший его клиент за всю неделю.

Квартира 618 хорошо знакома Рою. Рядом с входной дверью домофон и список жильцов, в котором он находит имя Фрэнки. Набирает на клавиатуре код. Ждет ответа.

Звонит по телефону. То же самое, что и прежде. Голос Фрэнки на автоответчике. Рой вешает трубку. Не может решить, что делать дальше. Иногда Фрэнки не отвечает на звонки. Может, он сейчас затаился.

Какой-то жилец выходит из лифта и идет через вестибюль к входной двери. Рой наблюдает за ним через стекло. Делает вид, что общается с хозяином через переговорное устройство.

— Так ты хочешь, чтобы я зашел? — говорит Рой нарочито громко. — Тогда впусти меня.

Жилец и не смотрит на Роя, не проявляет к нему никакого интереса. Он выходит из подъезда, широко распахивая дверь.

— Я буду у тебя через секунду, — говорит Рой в домофон, проскальзывает в вестибюль и быстрым шагом идет к лифту.

Шестой этаж; Рой сразу же находит квартиру 618. Ему знакома поэтажная планировка дома. Вот и квартира Фрэнки. Рой нажимает на кнопку дверного звонка и ждет. Трели музыкального звонка эхом разносятся по квартире, но больше оттуда не доносится ни звука.

Он стучит в дверь. Кулаком отбивает частую дробь по деревянной поверхности.

— Фрэнки, — кричит он, почти прижавшись губами к двери, — Фрэнки, это я. Открой.

Рой смотрит на коврик, лежащий перед дверью, на вытканный на нем причудливый узор. А видна ли на нем грязь, думает он. Он, наверное, совсем не маркий.

Снова стучит, стучит еще громче. Выбивает частую дробь костяшками пальцев.

— Ну где ты, Фрэнки, — взывает Рой, стараясь докричаться. — Открывай же свою чертову дверь, если ты дома.

Кто-то хлопает Роя по плечу. Мгновенно в его мозгу возникает вереница видений — наверняка это Фрэнки и Анджела, но более вероятно, что это полицейские, наблюдающие за домом. Его сцапали. Им повезло. Сейчас его начнут паковать. Все, это — конец.

Его снова хлопают по плечу, и Рой оборачивается. Почти уверен, что сзади стоит парень в голубой униформе. Но видит маленького старичка, ростом не более четырех футов и десяти дюймов, ну, может, на дюйм больше. С хохолком на голове, сооружение которого из остатков волос наверняка потребовало большого труда и изобретательности.

— Вам нужен парень, который раньше жил здесь?

— Да, — отвечает Рой. — Да, я… — Умолкает на секунду. — Жил, вы сказали?

— Вчера он съехал. Вы бы видели, что он устроил в квартире. Тащил ящики и коробки по ковровому покрытию… Я думаю, не вызвать ли его для объяснений в контору домовладельца.

Рой в недоумении качает головой.

— Постойте, постойте, вы говорите, он съехал?

— Вместе с дочерью. Красивая девочка. Но выражается ужасно.

С дочерью. С Анджелой. Фрэнки, должно быть, удалось вытащить Анджелу из тюрьмы и спрятать в надежном месте. Хорошо. Это очень хорошо.

— Примерно четырнадцати лет, — спрашивает Рой, — длинные волосы?

Старичок пожимает плечами.

— Я, признаться, уже больше не засматриваюсь на молодых девиц, но, похоже, это именно она.

Рой быстрыми шагами пересекает вестибюль, направляясь к лифту. Надо найти их, и он знает того, кому известно, где они сейчас.

— Спасибо, — обернувшись, кричит он старичку. — Большое спасибо.

Но тот, похоже, не унимается.

— Передайте своему приятелю, что ему придется многое объяснить. Передайте, что ему придется объяснить свое поведение теперь, когда он, наконец, убрался отсюда!

* * *


Потребовалось немало времени, чтобы доехать до клиники Клейна. Многочисленные пробки на городских улицах, водитель-таксист, безостановочно болтающий о том, как бы ему воплотить в реальность свою мечту и открыть магазин спортивных автомобилей. Рой сидит на заднем сиденье. Думает. Пытается не думать. Пристально смотрит в окно, отгоняя прочь все мысли.

Когда они подъезжают к клинике Клейна, на часах почти пять, и Рой молит Бога о том, чтобы доктор был еще там. Он снова просит водителя подождать, обещая приплатить двадцатку. Он потратил почти все деньги, но дома, в керамической лошади, еще предостаточно купюр. Если после всего он доберется до дому, то заплатит водителю за все. Если нет, то придется просить у водителя отсрочки или надуть его, сбежав не расплатившись. Что делать, будет видно по обстоятельствам.

Рой стоит у лифта примерно две минуты перед тем, как до него доходит, что лифт выключен. Сломан. Это написано на бумажке, приклеенной рядом с кнопкой. В негодовании ударяет кулаком по перилам и начинает подниматься по лестнице. Четыре пролета, но уже на третьем его дыхание становится тяжелым. Он с трудом преодолевает последний пролет, при каждом шаге на следующую ступеньку подтягивая тело руками, вцепившись в перила.

Кабинет Клейна в конце коридора. Рой спешит, почти через каждый шаг глядя на часы. Он пришел вовремя. Клейн должен пробыть в кабинете еще как минимум пятнадцать минут. Скоро все прояснится.

Рой берется за ручку двери и толкает ее; через мгновение он всем телом налегает на дверь. Странно. Он вновь с силой поворачивает ручку, но дверь не открывается. Что за шутки? Налегает на дверь плечом. Никакого эффекта.

Почему закрыто? Они что, уже закончили рабочий день? Рой стучит в дверь, просит того, кто находится внутри, открыть ему. Никакого ответа. Он ничего не понимает.

Он отходит от двери на шаг, пытается обдумать ситуацию. Дверь выглядит иначе. Это то же самое помещение, но дверь… изменилась; она какая-то не такая. Вернее, такая же, как раньше, думает Рой, но… больше в размерах. Выше.

Рой присматривается к двери внимательней. Нет, она вовсе не выше. Просто табличка с указанием имени того, кто принимает в этом кабинете, исчезла. Исчез золотой квадратик с именем доктора Клейна, украшенный геральдическими символами. Золотого квадратика на двери нет.

Вместо него прикреплен листок простой бумаги. Белый листок с выведенными на нем ярко-красными буквами. Удивительно, как он не заметил его раньше. Он и сейчас не хочет его замечать.

Офисное помещение сдается внаем, читает он. Обращаться к смотрителю здания.

* * *


На улице тихо, почти безлюдно. Проезжающий мимо мальчишка-велосипедист бросает на Роя презрительный взгляд. Рой ничего не замечает. Он стоит посреди дороги, не спуская глаз с листка бумаги, который держит в руках. Буквы и цифры пляшут у него перед глазами. Рой уже изрядно выпил. На листке бумаги записан адрес, адрес дома, перед которым он сейчас стоит. Небольшого желтого домика в стиле ранчо. Решетки на окнах. Но газон ухоженный, крыша в порядке.

Звонить в дверь Рой не хочет, но другого выбора у него нет. Если он хочет найти ее, то другого выбора у него нет. Он знает, что будет, если он позвонит в дверь. Один раз он уже звонил, и из-за двери ответили. Но он не пожелал этим воспользоваться. Пока что не пожелал. Решил еще подождать.

Прошло пятнадцать минут, а он все еще стоит посреди дороги, все еще пристально смотрит на листок бумаги. Подолгу пристально смотрит на дом. Дверь открывается.

Появляется женщина в простой футболке и хлопчатобумажных брюках. Она худая, можно сказать, очень худая; волосы ее стянуты сзади в конский хвост. Прошло почти пятнадцать лет с того времени, как Рой видел ее, однако он сразу же ее узнает. Несколько мгновений колеблется, решая, не лучше ли пуститься наутек, но остается там, где стоит.

— Вам что-нибудь нужно? — окликает она его. Подходит ближе, но так, чтобы в случае чего иметь возможность добежать до дома. Если этот парень вдруг набросится на нее. Или если это тип с сексуальными отклонениями. — Или вы решили пялиться на мой дом до ночи?

— Привет, — отвечает Рой. Голос у него хриплый. Как будто не его, а чей-то чужой. Но сейчас, ему кажется, это не имеет значения.

— Привет, — отвечает она.

— Привет, Хедер.

Он знает, как ее зовут. Хедер делает еще шаг вперед, и до нее начинает доходить, кто перед ней.

— Рой? Господи… Рой?

Он кивает. Снова внимательно смотрит на листок бумаги.

— Я нашел твой адрес. Он есть в телефонной книге. — Она стоит прямо напротив него на тротуаре. А он все еще стоит посреди улицы. — Ты постоянно значишься в телефонной книге.

— Конечно, — отвечает она. — А что в этом особенного?

Он кивает головой:

— Да нет, ничего.

Так они и стоят, каждый на своем месте. Хедер наверняка предложит ему зайти в дом, как только он заговорит снова.

— Ты видела ее сегодня?

— Кого?

— Анджелу.

— Кого видела?.. Рой, скажи, ты в порядке?

— Случилось… кое-что нехорошее. С Анджелой.

Она недоуменно качает головой и делает еще один шаг в его сторону. Она как будто собирается взять его за руку. Ввести его в дом.

— Может, выпьешь кофе? Хочешь, я сварю кофе?

— Анджела, — повторяет Рой. — Я думаю, с ней не все в порядке, и я думаю… я подумал, может, она приходила сюда, прежде чем… скрыться.

— Я не знаю, о ком ты говоришь.

— Об Анджеле! — возбужденно выкрикивает Рой; изо рта у него летят брызги. Спотыкаясь, он подходит к Хедер, берет ее за руку. — О нашей дочери. Я толкую тебе о нашей дочери. — Ну как она не может этого понять.

Наступает долгая пауза. Рой надеется, что его бывшая жена собирается с мыслями. Готовится поговорить с ним по-человечески.

— Я не знаю, зачем ты здесь. И я не знаю, что вообще происходит. Если хочешь войти в дом…

— Хедер, прошу тебя, — умоляюще произносит Рой. Еще секунда — и из его глаз покатятся слезы. Впервые в жизни. — Не надо так. Мы должны поговорить о нашей дочери…

— Да у нас нет никакой дочери! — кричит Хедер. Ее слова громом отдаются в ушах Роя. Пронзают уши.

— Как же нет… а Анджела. Она же приезжает ко мне каждую неделю, живет у меня…

— У нас нет никакого ребенка, Рой. — С каждым мгновением в Хедер закипает гнев. Чувствуется, что она силится сдерживать его. — Никакой дочери у нас с тобой не было. Никогда не было.

Рой качает головой. Улица, на которой он стоит, вдруг начинает вращаться, а опрятный желтый домик внезапно заваливается на бок.

— Но ты, когда уходила от меня, ты же была беременна…

— Постой…

— …и ты растила ее без меня. Это же наша дочь… наша Анджела…

— Постой, Рой…

— …это же наша дочь, и…

— Я сделала аборт, понял? Так это поэтому тебя занесло сюда через пятнадцать лет, чтобы выяснить, как все было? Ты понял, черт тебя подери, я сделала аборт!

Рой молчит. Пустыми невидящими глазами он смотрит через улицу. На маленький желтый домик. На зеленый газон. На прочную крышу.

— У нас никогда не было дочери, — продолжает Хедер, но голос ее звучит теперь тише и мягче. Она поворачивается, чтобы идти в дом. — И никогда не будет. Всего хорошего, Рой. — Она на мгновение умолкает, перед тем как сказать последние слова: — Никогда больше не приходи сюда.

Она входит в дом. Рой стоит посреди улицы. Смотрит на цифры, выведенные на листке бумаги. Они такие же, как и на номерной табличке, укрепленной на фасаде дома. Это дом Хедер. Именно здесь и должна была быть Анджела.

* * *


Проходит час; Рой снова в своей потайной комнате. Сидит, привалившись спиной к тому, что раньше было кроватью Анджелы. В одной руке телефон, в другой бутылка рома. Ступни и лодыжки его ног изрезаны в кровь. Он не обращает на это внимания. Не чувствует боли. Он пристально осматривает потайную комнату. Обломки керамической лошади, разбитой вдребезги на миллион мелких кусочков. Все, что было в доме, исчезло. Он видит пустоту. Голые стены. Но именно здесь ему хочется остаться. Чтобы все вокруг выглядело именно так. Так это и должно было закончиться. Именно так это, должно быть, и было спланировано с самого начала, с самого первого хода в этой игре. Как легко стать близкими друг другу. Так тяжело думать об этом.

Он делает последний звонок по телефону, наперед зная результат. Зная ответ еще до того, как он его услышит. Он достаточно опытный игрок, чтобы понять, в чем дело. Он был великим трюкачом, и, как великий трюкач, он знает наверняка, когда его самого надули. Но сейчас уже слишком поздно. И он знает, что уже слишком поздно.

Ему отвечает операционист "Грэнд Нэшнл Бэнк", и Рой сообщает ему номер своего счета. Он сообщает ему пароль. Ждет, пока оператор сообщит ему, что у него на счете. Ждет, пока ему сообщат, что на его счете ничего не осталось. Ждет, пока оператор спросит, чем он может быть ему полезен сегодня. В таком ключе обычно протекает общение с банком, когда все в порядке. Он все еще на линии? Издалека он слышит слова, обращенные к нему, с большого расстояния. А он сам как будто плывет на корабле вокруг света; он только что вышел из порта, и большая часть пути осталась за его спиной. Его несет ветром и течением, он один на судне, вокруг него никого и пустота. На его пути в никуда также никого, все и вся остались позади. Только плот, голубая вода, безбрежный океан, простирающийся до самого горизонта.




Ноль


Рой входит в свое кафе и направляется к стойке. Он и не помнит, когда последний раз был здесь. Сколько же прошло дней, а может быть, недель? Стойка не мытая, грязь по краю въелась. Давнишняя грязь. Он выбирает место, перед которым стойка не такая грязная. Садится. Устраивается поудобнее. На стуле не так уж много места. Не так много места, чтобы удобно устроиться.

Подходит официантка.

— А где твой друг? — спрашивает она.

— Не знаю.

Молчаливый кивок головой. Больше вопросов нет.

— Сандвич с индейкой? — спрашивает она, а Рой в ответ лишь поводит плечами. Почему бы и нет. Официантка отходит от него.

Этим вечером в кафе пусто. Так иногда бывает. То пусто, то густо. Рой еще не забыл, что именно так бывало в прежние дни. Люди то валили толпой, то вообще никто не открывал двери. В таких условиях он привык оценивать обстановку. В таких условиях они с Фрэнки наблюдали за тем, как люди едят. Как они двигаются.

Справа слышится какой-то разговор приглушенными голосами. Шепотом. Рой специально не прислушивается, но услышать, о чем речь, не трудно. Парочка студентов колледжа; смеются. Хохочут. Видимо, они здесь частые гости. Рой размышляет, не пересесть ли ему на другое место, чтобы спокойно поесть.

— Итак, я хочу показать вам кое-что новенькое, — громким голосом объявляет один из них. — Я знаю новый фокус.

— Послушай, — говорит другой так же громко. Явно рассчитывая быть услышанным. — Ты и карточные фокусы…

Рой закрывает глаза. Он чувствует запах еды, доносящийся сзади, запах жареного. Он ощущает грязь под ногами, глубоко въевшуюся в пол грязь. Он слышит звяканье тарелок, разговор клиентов. Чувствует пропитанный маслом воздух.

— Нет, нет, — говорит первый студентик. — Это будет здорово. Этот фокус отработан на все пять.

Кто-то дотрагивается до плеча Роя. До правого плеча. Он открывает глаза. Перед ним студент; каштановые волосы, форменная рубашка из хлопкового трикотажа. На лице улыбка.

— Послушайте, мистер, — говорит он. — Вы не хотите посмотреть, как мой приятель облажается с карточным фокусом?

Рой вздыхает. Смотрит на обоих ребят. Они не в силах подавить улыбки. Выражение их лиц такое, как будто они уже накололи кого-то на этом фокусе. Как будто деньги уже перекочевали в их карманы.

— А что? — отвечает Рой. — Почему бы не посмотреть.

Мальчики представляются, называясь Бобом и Дэном, и подходят ближе.

— Снимите карту, — говорит Дэн, — но не показывайте ее мне. — Рой срезает колоду, снимает верхнюю карту. Это джокер. — Отлично, а теперь кладите ее обратно в колоду. Куда захотите. Так. Прекрасно.

Пока Дэн тасует колоду. Рой отвлекается, и мысли его где-то далеко. Он размышляет о том, что в эту самую минуту Фрэнки, возможно, тоже показывает этот фокус. Раздумывает, а что если Анджела — или как ее на самом деле зовут — одурачивает сейчас подобным образом какого-нибудь простака. Прикидывает, у кого лучше получается этот трюк, у них или у этих сосунков из колледжа. Он знает, кто они. Знает, что они могут провернуть что угодно.

— Ну вот, — говорит Дэн, теребя в пальцах колоду. — Теперь я начну сбрасывать карты из колоды и… и найду среди них вашу карту, мистер. — Он неловкими движениями начинает снимать по одной карте с колоды и бросать их на стол. Вот ложится джокер, и Рой замечает, как Боб, почти не таясь, подмигивает Дэну. Да, такой дурацкий сигнал заметил бы и слепой, но Рой не подает виду.

— Смотрите, — говорит Боб, готовясь перейти к решительному моменту трюка. — Посмотрите на эти карты.

— Нет, нет, постой, постой. — Останавливает его Дэн. Раздумывает. — Следующая карта, которую я сниму — я хочу сказать, следующая карта, которую я переверну — переверну, — и будет ваша карта. Готов держать пари.

Боб роется в кармане и извлекает из него десятидолларовую купюру. Шлепает ею по столу.

— Ставлю это, — говорит он. Обращается к Рою, глаза которого снова прикрыты. — Мистер? Мистер?

Рой возвращается в реальность. Смотрит на джокера, лежащего на столе. Готов закончить игру. Готов сделать последний ход.

— Вы отвечаете на ставку, мистер?

Рой кивает головой. Встает, роется в карманах. Вытаскивает оттуда счета и чеки. Четвертаки, десятицентовики, центовики. Все, что есть. Госпитальную идентификационную карточку, чеки из ресторанов, где обедал с Анджелой. Вытаскивает все. Обшаривает карманы пиджака, находит в них несколько долларов. Складывает всю свою наличность в кучу, сдвигает ее на середину стола. Сорок семь долларов. Это все деньги, которые остались у него на этом свете.

Студенты смотрят друг на друга и пожимают плечами.

— Настал момент показать чудо, — говорит Дэн. — Я сказал, что следующая карта, которую я переверну, будет та карта, которую вы вытащили из колоды, так? Вуаля? — он неловким движением переворачивает джокера рубашкой вниз и вместе с Бобом разражается веселым громким смехом. Рой сидит в углу, кивая головой. Едва заметная улыбка в углах губ.

Дэн укладывает деньги в бумажник, Боб хлопает Роя по спине.

— Хороший фокус, верно? — говорит он. — Вы должны признать, мистер, что это действительно чертовски хороший фокус.

— Да. Признаю.

— Неприятный осадок остался?

— Нет, никакого неприятного осадка.

Боб с Дэном все еще поздравляют друг друга с выигрышем, заказывают десерт и еще по порции содовой. Рой снова поворачивается лицом к стойке и ждет свой сандвич. Теперь ему нечем за него заплатить. Но его это не беспокоит. Это должно беспокоить официантку, но не его.

— Вам надо быть повнимательней, мистер, — обращается к нему Дэн, все еще пребывающий в радостном настроении от выигрыша. — Хочу дать вам дружеский совет. Сейчас никому нельзя доверять.

— Да, — вторит ему приятель. — В следующий раз вам надо быть повнимательней. Помните, в следующий раз это может быть не просто карточный фокус.

Рой не отвечает. Скоро принесут его сандвич, и он примется за еду. Что будет после этого, он не знает. Столько времени прошло с тех пор, как он завязал с такими делами. Он и не припомнит. Он ничего не планирует. Он поест, он выпьет кофе, а там — будь что будет. Потом что-то с ним произойдет. Что-то надо будет делать. Есть разные способы. В конце концов, это всего-навсего кафе. Это такое же хорошее место, откуда можно начать все по новой, как и любое другое.




Благодарности


Вот я и дошел в этой книге до того места, где должен поблагодарить всех, кто помогал мне на протяжении всего пройденного пути. По аналогии с благодарственными речами, которые необходимо произносить после вручения премий, меня так и подмывает затянуть эту часть надолго; однако, в отличие от речей, которые необходимо произносить после вручения премий, здесь вы можете перевернуть сразу несколько страниц. Ну что ж, для того, чтобы быть кратким, я и воспользуюсь этим приемом.

Благодарю Барбару Цитуэр, удивительного и разносторонне развитого литературного агента, а к тому же еще и куколку, которая, когда требуется, обладает бульдожьей хваткой и следит за тем, чтобы мое эго было достаточно кичливым и взбухшим.

Благодарю Джона Карпа, выдающегося редактора, который, спрятав свои колючки под бархатным покрывалом, сделал так, что все сказанное выше стало именно тем, что я хотел сказать.

Благодарю Брайан Липсон, живое свидетельство того, что голливудские агенты еще могут брать приманку, не проявляя при этом акульих повадок.

Благодарю Джека Рейпка, которому понравилась эта книга — вся книга — и которому известно, как сделать, чтобы хороший материал выглядел еще лучше.

Благодарю Мэнни и Джуди Гарсиа, моих родителей, не отказавшихся от меня после того, как я в пасквильной форме описал их в моей первой книге, и которые всегда, с самого детства, поддерживали во мне творческие устремления.

Благодарю Говарда и Беверли Эриксонов за то, что они позволили мне жениться на их дочери, за то, что они поверили в меня, когда я был еще дерзким юнцом с пылающими глазами.

Благодарю Натаниэля Спайнера за то, что он горячо пропагандировал книгу "Великолепная афера" среди школьников, еще не одолевших шестой класс; если мы завоюем читательский рынок учащихся начальной школы, то только благодаря ему. Благодарю также и всю его семью — Ноа, Бланш, Шерил и Эйтен — за их постоянное участие во всех моих замыслах.

И, конечно же, я бесконечно благодарен моей красавице жене, и дочери Сабрине, и Бэйли за то, что они делали каждое мгновение каждого дня более ярким, чем я мог себе вообразить. Сабрина — это та, для кого я написал каждое слово в этой книге, а Бэйли — это мое сердце, облаченное в смеющееся двухгодовалое тельце.


notes



Примечания





1


Жертва появляется тогда, когда ей угодно, поэтому сидеть и ждать ее бесполезно.




2


Джеймс Дин — американский киноактер, известный по фильмам "Гигант", "К востоку от рая", "Бунтарь без идеала".




3


Свами — мудрец, провидец в Индии.




4


Имеется в виду Элла Фитцджеральд; скат — род джазового пения с выпеванием бессмысленного набора слов.




5


Томас Чиппендейл (1718–1779) — известный английский дизайнер мебели




6


"Дэри Куин" — система предприятий быстрого питания в США и Канаде, где подают молочные блюда и мороженое.




7


Джэксон Поллок (1912–1956) — американский художник-экспрессионист, один из основоположников "абстрактного экспрессионизма".




8


Марк Ротко (1903–1970) — американский художник-экспрессионист.




9


Жоан Миро (1893–1983) — испанский живописец, скульптор и график.




10


Ло мейн — китайская лапша, которую подают как гарнир к различным мясным блюдам.




11


Кальцоне — итальянская пицца, оформленная в виде пирога.




12


Сэвен-Элевен (7–11) — крупнейшая международная сеть розничной торговли.




13


Дни вина и роз — название и первая строка известной песни Перри Комо.




14


Серповидно-клеточная анемия — врожденное заболевание крови, встречающееся в основном у жителей Африки, Индии, Средиземноморского побережья.




15


Большой Кайман — один из Каймановых островов, владения Великобритании в Вест-Индии в Карибском море, известной по всему миру оффшорной зоны.




16


Скуба — дыхательный аппарат для плавания под водой.




17


Шноркель — трубка для плавания под водой с маской.




18


Компупьсивность — так в психиатрии называется очень сильное и часто неконтролируемое желание к совершению каких-либо многократно повторяемых действий или поступков.




19


Корн-дог — пирожок из кукурузной муки с ветчиной.