Кровавые сны владык
Эльдар Сафин


Эадор #3






Армия хаоса пыталась захватить этот мир еще в древности — но местный бог, Владыка Дагеррай, смог отбить атаку. Теперь храмы Владыки разрушены, его вера забыта, в городах империи стоят лагеря орков и пасутся кони степняков. Грядет последняя битва, которая решит судьбу этого мира. Юная королева людей, ставшая правительницей Орды, воин-калека, изгнанный своими братьями Рыжими Псами, деревенская ведьма и бывший организатор Арены, маг-отшельник и Алая звезда — в этой игре слишком много игроков, чтобы финал обошелся без крови.






Эльдар Сафин

КРОВАВЫЕ СНЫ ВЛАДЫК





Пролог


Лиерра покинула Жако сорок девять лет назад. Тогда это был веселый город, полный людей, которые с серьезными лицами шутили друг над другом и мало чего стыдились. В отличие от деревенских молодок, горожанки знали, что надо сделать, чтобы не понести от первого попавшегося красавчика, и основными клиентками ведьмы были приезжие, которых в столице огромного государства всегда было полно.

Тянулись веселые и радостные дни, закончившиеся не очень-то смешно, когда палач подвесил Лиерру на крюк и принялся снимать с нее кожу пядь за пядью. В пределах Империи запрещено вычищать чрево понесшим девушкам, и в этом сходились все — и священники Светлого Владыки, и жрецы Дегеррая, и законы.

Бедняга палач!

Он думал, что имеет дело с обычной повитухой, знакомой лишь с низким ремеслом ведовства, а напоролся на мастера черных ритуалов.

Через шесть недель после того, как тело Лиерры закопали на кладбище для бродяг, палач уже был сильно болен, так, что не мог встать с постели, а смрад от его гниющего тела заставил близких бежать прочь. Палача смотрели и врачи, и маги из тех, чьи услуги стоили не слишком дорого, но понять, что с ним, никто не мог.

А еще через несколько дней чрево его разверзлось, и оттуда выползла маленькая, высотой в два пальца, но фигурой и чертами лица в точности повторяющая себя ведьма Лиерра.

Палач видел и чувствовал достаточно для того, чтобы понять, что она делает. Казненная женщина пожирала его плоть, на глазах становясь все больше и больше.

Когда ведьма вышла из дома палача, она была похожа на семилетнюю девочку.

Прошло совсем немного времени, прежде чем она стала такой же, как прежде.

Вот только пытки и смерть, а затем страшное второе рождение изменили ее душу. Из разбитной и общительной женщины она стала страшной и мрачной ведьмой, которая ненавидит людей.

Через много лет после тех событий Дайрут со своими Рыжими Псами вернули ей интерес к людям.

Она улыбалась детским играм гонцов, помогала, как могла, жила вместе с ними при тумене Вадыя. И постепенно начинала понимать, что Орда — это зло. Все, чем живут окружающие ее люди, служит целям, поставленным кем-то повыше даже хана, кем-то, кто не любит никого, кто хочет разрушить все вокруг.

Сами кочевники и варвары не были слишком злыми или бесчестными; они оставались простыми людьми. Но ведьма знала, что самые отвратительные и гнусные вещи творят не монстры или злодеи, а именно такие вот обычные ее сородичи.

Она провела ритуал, который подарит Дайруту одну жизнь — это была благодарность человеку, рядом с которым она больше не хотела находиться.

Он спас ее, а она заранее спасла его. Они квиты.

Смерть Вадыя была написана на его челе крупными знаками — и даже шаман темника, если бы не был так пьян и так глуп, мог бы рассмотреть ее.

Лиерра видела и то, кто убьет его.

Она ушла из ставки темника за день до смерти Вадыя и направилась в Жако.

Там она собиралась поискать, как можно бороться с Ордой, с Разужей, с его темниками.

Ведьма Лиерра помнила, как она любила этот веселый и красивый мир, и отдавать его глупым кочевникам она не собиралась. Среди них было немало таких, что нравились ей, но всех вела страшная и злая сила, с которой невозможно справиться, находясь в Орде, под ее жутким влиянием.

А еще ее пугала алая звезда на небе, ставшая больше всех остальных.

О чем-то подобном рассказывали в Сиреневой Башне, но это было очень давно, да и астрологией она интересовалась слишком мало, чтобы запоминать второстепенные вещи, не имевшие отношения к экзамену.

И сейчас об этом жалела.




Айра


В громадном белом шатре, среди пропитанных потом и кровью подушек и шкур, над лежащим без сознания на грани жизни и смерти ханом Дайрутом стояли трое парней и молодая девушка, почти ребенок.

То один, то другой открывал рот, и голоса их звучали злобно и резко.

Понятное дело, что ни Ритану, ни Коренмаю, ни Имуру не понравилось, что наглая девчонка надела наручи. То, что бывшая королева Дораса при этом не обезумела, скорее напугало их, чем обрадовало.

А вдобавок выяснилось, что она с грехом пополам понимает язык кочевников и даже может на нем говорить, хотя и с жутким акцентом. И это оказалось еще более подозрительным — получалось, что сопливая девчонка все время их обманывала.

Услышав требование немедленно снять проклятые амулеты с рук, Айра отказалась, а после того, как соратники Дайрута вдосталь накричались, бывшая королева Дораса сказала:

— Никто из вас не может править Ордой, так?

— Так, — согласился Ритан.

— Дайрут хотя и жив, но без рук он никто, и жить ему недолго. Так?

— Так, — на этот раз кивнули и Ритан, и Имур.

Коренмай, сжав зубы, с ненавистью смотрел на Айру, его изуродованное лицо налилось кровью.

— А если представить, что Дайрут взял меня, и я понесла его ребенка? — бывшая королева Дораса говорила спокойно, слушая подсказки Голоса, хотя внутри у нее все дрожало от страха.

Ей нужен был выход, ей требовались эти трое кочевников — небритых, дурно пахнущих, но имеющих здесь вес и, в общем-то, не самых глупых.

— Тогда ты носишь под сердцем законного наследника, внука хана Разужи, — Коренмай усмехнулся. — Но я все равно не хочу иметь с тобой дел, потому что ты коварна, как змея. Кроме того, Дайрут так и не взял тебя, а значит, рано или поздно обман выплывет.

Айра задумалась.

Голос молчал — еще в начале спора он отметил, что считает, что девочка должна зарезать Коренмая, что тот слишком неподатлив. Однако ей не хотелось никого убивать, кроме того, не было ясно, сможет ли она после этого договориться с Ританом и Имуром.

— У меня нет ребенка под сердцем, — проговорила Айра. — И вы об этом знаете. И в любой момент вы можете сказать, что я потеряла ребенка, — и, соответственно, стала никем.

— Что это значит? — поинтересовался Имур.

В этой троице он был самым прямым, не склонным к хитростям.

— Это значит, — медленно проговорил Коренмай, — что мы делаем ее матерью нашего будущего хана и этим укрепляем свою власть в Орде. Предавать нас она не будет, так как мы всегда можем выдать ее.

— Красивое решение, такие же придумывал Дайрут в его лучшие дни, — отметил Ритан.

Айра поджала губы. Красивое решение? Гениальный ход, о котором и не мечтали люди, подобные этим грязным кочевникам!

— Что будем делать с Дайрутом? — поинтересовалась она.

«Пусть идет куда хочет, без рук он никто, — настойчиво вмешался Голос. — Подлечите его немного и отпустите».

«Несмотря ни на что, он законный властитель Орды, он хан! — возмутилась Айра. — Его нельзя отпускать, он знает, что у меня нет его ребенка. Отпустить его — значит отдать себя в его власть!»

— Убить, — сказал Коренмай. — Нельзя отпускать его безруким калекой, это было бы слишком подло.

— Убить, — подтвердил Ритан. — Это станет милостью для него.

— Отпустить, — четко сказал Имур. — Он не раз спасал наши жизни, он — единственный, кто на моей памяти жил по-настоящему. Пусть боги затушат огонь его сердца, я не хочу брать это на себя.

Все трое посмотрели на Айру — было видно, что им не нравится, что решать судьбу поверженного хана выпало ей, но и оставлять ее незапятнанной, отошедшей в сторону, им не хотелось.

«Пусть живет, — продолжал настаивать Голос. — Он теперь совершенно не опасен. Он не скажет никому о том, что ты не носишь его ребенка, а если вдруг и скажет — никто ему не поверит! Я никогда не подводил тебя, и в этот раз не подведу, но Дайрут должен жить, это важно».

Айра смотрела на лежащего перед ней человека.

Свет от нескольких масляных ламп освещал Дайрута — беззащитного, заросшего щетиной, с прокушенной нижней губой. У него не было рук ниже локтя, и грязный халат задрался почти до бедер, лежа, он выглядел совсем маленьким, а лицо его искажала гримаса боли.

Лежащее перед ней существо не походило на того хана, что встретил ее в своем шатре несколько дней назад.

Смерть была бы для него не худшим выходом.

Представив, каково это, бродить по деревням, выпрашивая кусок хлеба и не имея возможности даже сунуть его себе в рот, Айра содрогнулась: его будут грабить все и унижать, даже самая сердобольная и неразборчивая женщина побрезгует им. Дайрут станет никем, самым презираемым и жалким существом, и даже для того, чтобы убить себя, ему придется приложить немало усилий.

«Точно. Накажи его — ведь это именно он придумал, что можно переправить воинов Орды на кораблях из Ган-Деза, — сказал Голос. — Он заставил тебя прийти к себе — босой и униженной. Это он виноват в том, что с тобой произошло, происходит и будет происходить. Не бери на себя его смерть — возьми только его боль, его унижение, его позор».

— Он будет жить, — сказала Айра. — Дайрут не вспомнит, случилось что-то или нет, когда мы в шатре остались вдвоем — он был уже достаточно безумен. Без рук и наручей он — никто. Когда лицо его обрастет щетиной, а волосы опустятся до плеч, он станет совсем другим человеком. Мы объявим, что Дайрут Верде мертв, и никто не посмеет думать иначе. Я слышала, в землях Вольных Городов объявился Разужа — только он совсем не похож на себя ни статью, ни умом. Если Дайрут попробует убедить кого-то, что он — это он, никто не поверит. Все помнят хана высоким, сильным, могущественным, в грязном бродяге-калеке его не признают.

Имур кивнул, Коренмай покачал головой.

Ритан же предложил:

— Надо обрить его налысо, выколоть глаза и отрезать язык.

Остальные пораженно посмотрели на него, но Ритан не смутился:

— Я вижу, вы боитесь его даже сейчас, жалкого и больного. Но никто не признается в этом, никто не скажет: «Да, я предал своего хана, потому что он сошел с ума и стал опасен». Никто не скажет: «Надо его убить или сделать совсем беспомощным, чтобы он больше никогда, даже полой своего халата, не задел наших жизней». Никто не скажет, а я скажу. Я привык все взвешивать и измерять, я не верю на слово купцам, я лично бил плетью сотников, которые обещали мне то, чего выполнить не могли — и знали об этом! Дайрута надо убить, это будет честно. Но если вы боитесь этого, то отдайте его мне, и я отрежу ему язык, выколю глаза и отдам верным нукерам, чтобы они выкинули его на околице ближайшей деревни — а там уж, как боги решат, пусть его хоть на мясо пустят, хоть выходят и будут молиться на него.

Коренмай, Имур и Айра стояли как пришибленные.

Бывшая королева Дораса слышала о том, что правда не в чести у кочевников, и ее порой украшают так сильно, что от истины ничего не остается.

Однако сейчас она услышала слова, каких никто не сказал бы и в Дорасе — Ритан в нескольких фразах обрисовал истинное положение дел и не оставил им другого выбора, кроме как признать, что они и вправду боятся поверженного владыку Орды и не хотят признавать ни этого, ни того, что предали его.

— Лучше просто убить его, — тихо сказала она.

Имур и Коренмай по очереди кивнули, Ритан торжествующе улыбнулся.

В этот момент лежавший у их ног обрубок человека застонал и довольно внятно произнес:

— Будьте прокляты… чтоб у вас ничего не получалось… что бы вы ни задумывали… чтобы вас попрекали мною всю жизнь…

Он попытался встать, опираясь на культи, но тут же упал и вновь потерял сознание.

— Беда! — крикнули снаружи.

В шатер никто не вошел бы, потому что все знали, что хан болеет и в гневе может быть опасен.

Айра, Ритан, Имур и Коренмай тут же выбежали наружу — никому из них не хотелось оставаться рядом с Дайрутом. У девушки даже мелькнула мысль, что изуродованный хан может умереть, пока они будут снаружи, и это окажется лучшим выходом.

Светало — весеннее солнце окрашивало серые облака, легкий морозец норовил сбить дыхание.

Мимо Айры с диким визгом промчался вороной жеребец, кто-то заорал неподалеку, заржали кони — в лагере, располагавшемся неподалеку, явно происходило что-то не очень ожидаемое.

Соратники Дайрута, переглянувшись, метнулись вперед, оставив Айру одну у шатра.

Она смотрела на них, пока они не скрылись в суматохе.

Бывшая королева Дораса не знала, что ей делать дальше — заходить внутрь ей не хотелось. Солнце светило так честно и ярко, воздух был таким чистым, вдали виднелась стена, отделявшая Орду от Дораса.

И вдруг Айру накрыло душной, мрачной, желчной злобой на саму себя.

Она осознала, что совсем недавно собственными руками отсекла живому человеку руки. Что она подняла на мятеж против сюзерена его друзей, наговаривая на Дайрута — того, кого почти не знала, и кто по большому счету мог сделать ей гораздо больше плохого, чем сделал.

Она вдруг сообразила, что превращается даже не в правительницу или интриганку — а во что-то другое, страшное и жуткое, такое, с чем недавно не смогла бы без брезгливости стоять рядом.

Айра почувствовала себя уродливой и запятнанной, грязной, неправильной, она начала задыхаться — воздуха не хватало. Упав на колени, девушка едва не стукнулась головой о серую, утоптанную землю, лишь в последний миг удержалась на грани обморока.

Потом ее вырвало, и стало чуть легче.

Она встала и вошла внутрь шатра, намереваясь освободить Дайрута.

Айра еще не знала, как это сделает — убьет ли его, или же, наоборот, поможет подняться и отправит вдоль берега моря или за перешеек, сообщив пароль, с которым его пропустят в Дорас.

Но откинув полог, она обнаружила, что белая стенка шатра разрезана, а самого недавнего повелителя Орды на месте нет, только видны кровавые пятна там, где он лежал еще недавно.

Выглянув в разрез, Айра увидела, как в сотне шагов от нее, пошатываясь и едва не падая, бредет прочь Дайрут.

Она могла бы догнать его и убить, или помочь, но почему-то апатия и нежелание что-либо делать навалились на нее. Ей ничего не хотелось — все должно идти так, как идет, словно кто-то занес эти события на скрижали вечности, и люди могли изменить что-то незначительное, а на такие вот вещи, трагические и страшные, они никак воздействовать не могли.

И эта мысль стала основой для оправдания — это не она рубила руки Дайруту, это судьба. Боги направляли ее, они помогли взять наручи, они посредством Голоса подсказали выход, защитивший ее от гнева бывших друзей безрукого безумца.

А он медленно, но упорно удалялся от белого шатра, в котором, глядя сквозь разрез, все также стояла Айра.

Прошло немало времени, прежде чем Дайрут скрылся, и она облегченно вздохнула. Затем бывшая королева Дораса выбралась из шатра и теперь смотрела на стену, представляя, что за ней происходит.

Как герцог Сечей спорит с Параем Недером — оба они стали с ее уходом регентами, и именно на них лег груз ответственности за Зону и Дорас, пока Айра находится за пределами страны. Как в городах объявляют, что королева Айриэлла пожертвовала собой ради любимого народа и отдала себя на милость жуткого хана Дайрута, как проводят в ее честь службы в храмах Светлого Владыки и сжигают пшено и благовония в храмах Владыки Дегеррая.

Она смотрела на Дорас — такой близкий и такой далекий — и думала о том, что можно сейчас бросить все и побежать туда; надо только успеть, а что будет потом — лучше не думать.

«А потом будут смерть и Хаос, — грустно промолвил так долго молчавший Голос. — Орда распадется на несколько частей, и начнется новый круг войн, они покатятся по миру и вновь доберутся до Дораса. Ты получишь передышку, несколько мирных месяцев, и все. Если ты останешься здесь, то сможешь наладить торговлю между Ордой и своим королевством, благодаря тебе подданные будут сытыми и счастливыми, купцы набьют карманы себе и пополнят казну. Если же ты сбежишь, то твоя земля станет проклятой, начнется голод, за ним придут бунты и эпидемии. Тебе нужно остаться и приложить все силы к тому, чтобы Орда сохранилась как могучая сила».

Айра не успела ответить — хотя ей было что сказать. Сказать о том, что она отвела угрозу, о том, что она не хочет жить во лжи и жестокости, о том, что ей уже сейчас стыдно вспоминать, на что она пошла ради своего королевства — а если так будет продолжаться и дальше, то проще утопиться, чем делать подобные вещи.

Но она не успела, потому что к стоявшему на отшибе шатру хана подъехали Ритан и Имур.

— Я убью хана Дайрута сам, — сказал последний. — Он заслужил смерть от руки друга.

— Я отпустила его, — ответила Айра. — Он ушел в Дорас — там он безопасен и для нас, и для себя. Там он не сможет никому сказать о том, кем был — иначе тут же умрет.

Она не знала, почему солгала, почему не сказала, что он просто сбежал?

Имур сдержанно кивнул, лицо Ритана перекосило от ярости, он скрипнул зубами и хлестнул коня плетью по крупу, отчего скакун взвился свечой и обиженно заржал, роняя пену.

— Я пошлю в Дорас людей из Ган-Деза, найму там кого-нибудь из гильдии, — сказал Ритан свирепо. — Они отыщут Дайрута где угодно и убьют, и никто не сможет защитить его.

Невдалеке море расслабленно накатывалось на берег, с другой стороны шумел лагерь Орды.

— Сегодня же мы снимемся с места и пойдем в сторону Жако, — негромко заметил Имур. — Оттуда правил Разужа, там собирался осесть Дайрут. По легенде, когда-то очень, очень давно там жили ханы, которым принадлежал весь мир.

— Императоры, — поправила его Айра. — Там жили и правили миром императоры. Это было тогда, когда весь мир находился под властью Империи, до того, как от нее откололись почти все окраины. Но это происходило так давно, что с тех пор изменились и языки, и люди, и орки. А то, что осталось так далеко в прошлом — этого, можно считать, что и не случалось.

— Значит, когда-нибудь люди забудут и о том, что мы сделали со своим ханом, — грустно усмехнулся Имур.

* * *


Громадное кресло стояло посреди пустого грязного зала с заколоченными окнами, на стенах висели обрывки гобеленов, пол из красного дерева от грязи и пыли казался обшарпанным.

Но Мартус Рамен находился в превосходном расположении духа; он восседал в кресле так, словно был императором, и убогая обстановка не смущала бывшего распорядителя игр на Арене Тар-Меха.

Вместе со зданием в его руки попали все вещи прошлого владельца, не ставшие добычей побывавших здесь грабителей. Варвары и кочевники не смогли найти искусно укрытые тайники с ценностями, а вот Мартус с этой задачей справился, и сейчас он был достаточно богат.

Ограбив небольшой обоз Орды, их отряд потерял почти всех воинов, но золота хватило на то, чтобы дать взятку наместнику Жараю. А тот подтвердил право Рамена на дом удравшего из Жако перед знаменитой резней вельможи, пустой и заброшенный, никому не нужный.

— Дивиан! — заорал Мартус. — Где ты, Хаос тебе в печень и слизень в задницу!

Ответа не было, и Мартус, которому надоело сидеть на подобии трона, слез с кресла и подошел к окну. Попытался отодрать закрывавшую доступ солнечному свету доску, но она оказалась прибита на совесть.

— Дивиан, мать твоя девственница! — вновь завопил он. — Если ты не явишься ко мне сейчас же, я отправлю тебя в Орду по кускам!

— Ну, хватит орать. — Дивиан вошел в залу через небольшую дверцу для прислуги. — Я брился. Я не люблю торопиться, когда делаю это, а то можно случайно получить вторую улыбку ниже подбородка.

После прогулки по нескольким лавкам он выглядел великолепно — черная шелковая рубаха с громадным воротником облегала его широкие плечи, длинные, но узкие серые штаны скорее подчеркивали, чем скрывали мускулистые ноги, а на поясе висел кинжал, разрешенный к ношению в городе.

— У меня достаточно денег для того, чтобы моего помощника брил цирюльник, — заявил Рамен. — И недостаточно терпения, чтобы ждать его так долго!

Дивиан усмехнулся:

— Я еще не настолько проникся этим городом, чтобы стать таким же беззаботным и доверить свое горло первому попавшемуся мошеннику с наточенной железкой в руке. Чего ты хотел, Мартус?

— Мне нужен чародей, — ответил тот. — Чем умнее и сильнее, тем лучше.

— Зачем? — удивился Дивиан. — Ты же, как и я, не понимаешь этих тварей! Пока маг сражается с тобой рука об руку, от него есть толк, но едва начинается мирная жизнь, где волшебник тоже может порой пригодиться, как оказывается, что зацвела какая-нибудь мандрагора или в соседнем лесу видели дриаду, или еще что-нибудь в этом духе. И он смывается с авансом, а в следующий раз ты видишь этого бездельника через месяц в самом дрянном кабаке, какой только можешь придумать, где он ревет на плече у шлюхи и рассказывает ей о том, как его в детстве пороли за украденный кусок хлеба.

— Не надо путать, Дивиан, — холодно отметил Мартус. — Сейчас ты говоришь о неудачниках, о тех, с кем знаком по скитаниям и Арене. А мне нужен тот, кого можно найти около правителя или в отряде серьезных наемников. А точнее — я хочу получить удачливого и сильного мага, знающего себе цену.

— И где же я его найду? — удивился Дивиан.

Мартус Рамен посмотрел на помощника, как на идиота:

— Мы не затем прошли через половину обитаемого мира, не затем вошли в самый большой и грязный город, в котором великое множество людей и нелюдей, чтобы я слышал: «Где же мы это найдем?» Запомни, друг мой, здесь есть все. Иди — и найди мне хорошего мага. У нас большие планы, и без стоящего колдуна мы не обойдемся.

После этих слов бывший распорядитель игр вольного города Тар-Мех развернулся, прошел к креслу и уселся в него.

Дивиан кивнул и вышел.

За проведенные в Жако дни Мартус уже успел сделать многое — он помог нынешнему главе гильдии воров в борьбе за место, одновременно подсадив хитрого ублюдка на «алку», и теперь вертел им и его людьми как хотел. Сам он полностью избавился от пагубного пристрастия и теперь с содроганием смотрел на то, что раньше приносило только радость.

У него были договоренности с гильдией нищих и гильдией убийц, он прикормил нескольких сотников из гарнизона Жако и в своем квартале мог делать все, что угодно, не забывая отстегивать кому надо.

А еще он отыскал пару десятков юнцов, восхищенных тем, что Мартус, пусть тайно, но откровенно говорил им — и только им! — о том, что кочевников и варваров надо резать и вешать на деревьях.

Дивиан ходил целый день.

За это время Мартус успел вызвать плотника, а тот — отодрать доски от нескольких окон, распахнуть скрипящие ставни и впустить в затхлую залу свежего воздуха. Четверо мальчишек, каждый из которых был уверен, что вскоре именно он станет правой рукой Мартуса в борьбе против ненасытной Орды, сняли остатки гобеленов со стен.

Затем они натаскали воды из Гаро и намыли полы, сходили на рынок и купили полторы сотни свечей.

Потом пришел вечер, а Дивиан так и не вернулся, наступила ночь, и недовольный Мартус уснул на широкой кровати бывшего хозяина.

Дивиана не было и на следующее утро, и к обеду он не пришел, и Мартус начал подумывать, что дело обернулось плохо — в Жако у него были враги, и со старых времен, и новые, и они могли знать, кто служит Рамену.

Бывший герой Арены объявился только ближе к вечеру: он был изможден, но доволен, а едва войдя в зал, выглядевший не так, как вчера, он решительно заявил сидевшему в кресле Рамену:

— Это ведьма. Настоящий мастер в том, что касается заклинаний.

— Ты дурак? — поинтересовался Мартус. — Тебя не было два дня, а когда ты вернулся, то сделал это только для того, чтобы сказать, что нашел ведьму? Какую-то старуху, которая только и умеет, что красть детей, привораживать мужиков и наводить порчу?

— Я не помешала?

Мартус Рамен повернулся к двери и удивленно хмыкнул.

В дверном проеме стояла худощавая, но полногрудая женщина лет тридцати в роскошном черном платье. Оно скрывало ноги до самого пола, зато вверху открывало достаточно, чтобы притягивать глаз. У нее были пепельные волосы и серые глаза, а в ладошках у гостьи сидел скелет котенка, и он выгибался, словно живое существо, и даже вроде мурлыкал.

— Я правильно понимаю, что тебе нужен маг? — поинтересовалась женщина.

— Да, — кивнул Мартус.

— А зачем?

— Это так важно?

— Да, — сказала ведьма, проходя в зал, и маленький скелет растворился в воздухе. — Я буду работать на того, с кем у нас общие враги.

— А кто твои враги? — спросил Мартус, понимая, что Дивиан совершил почти невозможное.

Перед ним стоял высококлассный чародей, и он был женщиной.

— Орда.

— Как и мои, — сказал он.

— Тогда тебе понравится то, что я предложу. — Ведьма скользнула ближе, и на лице ее появилась кровожадная улыбка. — Потому что я ясно вижу, как именно мы можем помочь друг другу.

Мартус Рамен чувствовал себя странно, но очень хорошо.

Он почему-то знал, что это не результат действия приворотного зелья или какой-то магии. Он чувствовал, что эта женщина — загадочная и мрачная, но при этом такая притягательная, войдет в его жизнь и изменит ее навсегда.




Дайрут


Отблеск факела на лезвии, мерзкий скрежещущий звук — и сразу жуткая боль. Ощущение неправильности, но не в том, что происходит здесь и сейчас, а словно весь мир стал иным, неприятным и чужим.

Второй удар топора был сходен с взмахом ножа в руках искусного лекаря — Дайрут излечился от своего душевного недуга и необычайно остро и четко осознал происходящее вокруг. Силы оставили его — он давно не ел, а наручи, позволявшие хану держаться, вместе с руками отделились от тела и существовали самостоятельно.

Дайрут не мог пошевелиться, сказать слово — у него не было сил даже на то, чтобы полностью почувствовать боль.

Хотя возможно дело было в том, что, когда воин получает тяжелую рану, он может некоторое время продолжать сражаться, даже не замечая ее. Дайрут не раз видел подобное на поле боя.

Но когда Коренмай двинул его сапогом в бок и прижал горящий факел к первой культе, хан скрипнул зубами — он все-таки чувствовал боль. Второй обрубок он решил защитить — но безрукий и обессиленный не сумел оказать сопротивления и был побежден тем, кто даже не заметил этой жалкой попытки бунта.

Дайруту стало больно.

В его руки, которых больше не было, словно вцепился острыми клыками дикий зверь. Он терзал ладони, запястья, он скрипел зубами о суставы локтей, и от понимания того, что его не скинуть, не избавиться, потому что рук-то на самом деле уже нет, Дайруту стало мучительно жаль себя.

— Убейте меня, — одними губами прошептал он, однако его не услышали.

Потом он потерял сознание, а когда очнулся, то над ним шел спор: бывшая королева Дораса на ломаном языке кочевников доказывала, что его друзьям ничего без нее не сделать, а они спорили — но больше для вида, это Дайрут видел точно.

— Предатели, добейте меня, — прошептал он, но его никто не услышал.

Дайрут заплакал — от боли, от ярости, от бессилия, от того, что он оказался не тем, кого воспитывал отец, — тот, настоящий, который стоял за троном императора и обеспечивал покой и порядок в Империи, в которую сын пришел как завоеватель. Но слезы не потекли по его щекам, словно в глазах не осталось влаги, а рыдания не сотрясли тело, будто оно уже погибло.

Он понял, что надо умереть, прямо сейчас, когда открылось, что друзья предали его, а сам он предал своего отца и себя. Когда стало ясно, что маленькая королева оказалась более твердой, чем он, смогла защитить свою страну и взять все в свои руки, а он лежит безрукий, безголосый и окровавленный, потерявший все, что только можно, во второй раз.

Но сейчас он, в отличие от первого, не имел возможности даже уцепиться за иллюзии, потому что сам их и развеял.

— Убейте меня, сволочи, — пересохшими губами сказал Дайрут, и его вновь не услышали.

Он кричал и дергался, и крики его были похожи на прерывистое дыхание, а движения — на агонию. Стоявшие над ним палачи спорили и спорили, говорили о всякой ерунде — о том, кто должен стоять у власти.

Потом начали препираться насчет того, стоит ли убивать Дайрута, или можно оставить его живым. И он то начинал надеяться, что вот сейчас ему в грудь просто воткнут клинок, то впадал в отчаяние, когда говорили, что можно его отпустить — вырезав язык и выколов глаза.

Боль, отчаяние и вновь подступающее безумие одолевали Дайрута.

Пришла мысль, что надо что-то сказать, что-то такое, что подвигнет их убить его, и вопрос решится. Собравшись с силами, он перевернулся на бок, и это движение ему удалось, хотя и отозвалось болью в груди.

Дайрут приподнялся, опираясь на левый обрубок и едва не теряя сознание от боли.

Как только сознание прояснилось, он, стараясь говорить как можно более внятно, произнес:

— Будьте прокляты… чтоб у вас ничего не выходило… что бы вы ни задумывали… чтоб вас попрекали мною всю жизнь…

Но, похоже, его опять никто не услышал, так что Дайрут в отчаянии попробовал встать — может быть, тогда они испугаются или решатся закончить начатое? Но собственное тело, слабое, истощенное болезнью и жуткими ранами, подвело его — и недавний хан упал обратно на окровавленное ложе.

А потом снаружи шатра, в узкой щели входа мелькнул Усан — тот мальчишка, Рыжий Пес, который первым учуял в Дайруте будущего властителя Орды, почитавший за честь служить ему даже тогда, когда он был всего лишь командиром отряда юных гонцов.

— Беда! — крикнул он.

Дайрут понимал, что мальчишка переигрывает, чувствовал, что на самом деле ничего страшного не происходит.

Однако Айра, Имур, Ритан и Коренмай, едва ли не сталкиваясь локтями, выскочили из шатра.

Через мгновение Усан незамеченным проскользнул внутрь и подбежал к бывшему кумиру.

— Ты был хорошим ханом, — сказал он. — Но сейчас ты должен уйти, чтобы жить.

— Я не хочу жить, — ответил Дайрут. — Убей меня.

И такое разочарование, такое дикое, вопиющее отчаяние отразилось в глазах Усана, что Дайруту стало стыдно за то, что он подводит рискнувшего всем мальчишку, для которого нет никакой выгоды в спасении искалеченного хана.

— Помоги мне встать, — попросил Дайрут.

Он не верил в то, что сможет удержаться и не упасть.

Но с помощью Рыжего Пса он стоял — на подгибающихся, словно сделанных из подушек ногах, — но стоял!

Усан решительно взрезал стенку, вывел калеку наружу и там помог сделать первые несколько шагов, а потом отпустил хана.

Тот шел вперед, покачиваясь и стараясь не падать — для него вдруг очень важным стало уйти достаточно далеко, настолько, чтобы сгинуть из поля зрения мальчишки, и там уже лечь и умереть.

В том, что смерть близко, Дайрут не сомневался, она кружила рядом, покусывая его культи болью, толкая его яростью и безумием, подшучивая кровавой пеной во рту.

Дайрут мечтал о такой смерти, какой умер отец — в кругу друзей, среди которых ни один не предал, не испугался и не отказался умирать. Сжимая в собственных руках меч, которым сам только что взрезал себе живот, после посвящения собственной смерти Светлому Владыке.

Он завидовал отцу, понимая, что сам умрет на грязном песке, одинокий, с отрубленными руками и проклятиями на устах.

Его отец добился всего, чего мог, он стал верным другом и защитником императора, он выполнил свой долг до конца, и, не раздумывая ни мгновения, умер вместе с Империей. Дайрут же, поклявшись отомстить, стал полной противоположностью отцу — он поднялся до самого верха, но добился лишь страха и уважения среди тех, кого ненавидел. Он помог Орде завоевать Вольные Города и укрепить власть в провинциях рухнувшей Империи.

А в итоге сошел с ума и даже не смог нормально умереть, в последние мгновения жизни вызвал презрение и стыд мальчишки, у которого духа и смелости оказалось больше, чем у него самого.

Мысли настолько захватили Дайрута, что он совершенно не обращал внимания на то, что давно убрел далеко от лагеря, и тот пропал из виду, на то, что тело словно «расходилось», и теперь почти не нужно прилагать усилий для того, чтобы не упасть и шагать быстро.

Его терзала боль, телесная и душевная, одолевала слабость от потери крови, помноженная на бессилие от долгой болезни; ни один нормальный человек не смог бы в таком состоянии сделать даже и шага.

Но Дайрут шел, без мыслей, без цели и желания, на каком-то ощущении, застывшем глубоко внутри.

Он передвигал ноги, рискуя упасть после следующего движения, и — не падал. Вновь передвигал ноги — и вновь не падал, хотя его шатало из стороны в сторону, кренило то вперед, то назад. А руки, которыми он пытался балансировать, оказывались совсем не той длины, которую он ожидал почувствовать.

В какой-то момент сзади прикатился негромкий стук копыт.

Его нагнала старая кобыла, на которой сидел Усан в неудобной и некрасивой шапке, подбитой рыжим собачьим мехом, и на лице мальчишки-гонца красовалась странная усмешка.

«Сейчас я умру, — равнодушно подумал Дайрут. — Меня прирежет ребенок, которому я когда-то после победы на каких-то глупых состязаниях вручил собачий хвост».

Однако гонец не обнажил короткого клинка, он ловко соскочил с лошади, поддержал бывшего хана. А затем с немалыми усилиями взгромоздил своего недавнего повелителя в седло, привязал поводья к правой культе и улыбнулся.

— Какой дьявол тебя послал? — сиплым голосом спросил Дайрут.

— Никакой, — усмехнулся мальчишка, что-то жевавший, отчего речь его была отрывистой. — Я сам решил это сделать. Ради себя. Чтобы знать. Хоть ты и изменился. Кроме того, лошадь все равно плохая. Старая и хромает, а я любил ее. В ближайшее время ее бы прирезали.

После этих слов Усан хлопнул кобылу по крупу, развернулся и пошел обратно в сторону лагеря.

Едва животное тронулось, как Дайрут потерял сознание — то ли лошадь чувствовала, что ей не стоит возвращаться в лагерь, то ли боги в этот момент решили вмешаться, — но в любом случае, очнувшись, Верде обнаружил себя довольно далеко от перешейка.

В мешке, пристегнутом к луке седла, лежали финики, сухой, заплесневелый хлеб и вяленое конское мясо, а рядом с полуразвязанным мешком болтался бурдюк с водой, продырявленный у горлышка.

Вынуть хоть что-то из мешка культями, да еще на ходу, он не сумел, и сын первого полководца Империи почти засунул голову в мешок, чтобы достать зубами кусок конины. Затем склонился, рискуя выпасть из седла, чтобы напиться из дырки в прижатом коленом бурдюке.

Ничего действительно нужного, чего бы хватились или без чего бы не обошелся он сам, мальчишка не отдал: истертое седло со стременами, еда, какую добыть легко, дырявый бурдюк, хромая старая лошадь.

Можно было не сомневаться — если бы у Дайрута осталась хоть одна рука, среди подарков оказалась бы выщербленная сабля со сломанной рукоятью.

Следующие несколько дней он провел в седле, и это стало тяжелым испытанием и для него, и для животного, которое шло все медленнее, а дышало все тяжелее. Но, свалившись с лошади, Дайрут не смог бы взобраться обратно, поэтому он и ел, и пил, и спал, и справлял нужду в седле.

Дважды его замечали грабители, но подойдя ближе и обнаружив зловонного калеку на полудохлой кляче, предпочитали оставить его в покое.

Он был похож на сумасшедшего дервиша — одного из тех, кого сам так недавно вешал на деревьях.

Дайрута всегда выводили из себя косматые и грязные оборвыши, на всех углах оравшие о скором конце света. Хан Разужа любил их, и при нем нельзя было даже думать о том, чтобы тронуть безумцев, но, как только хан сменился, их всех переловили и отправили на тот свет.

От первой деревни его лошадь криками отогнали дети, во второй — история повторилась с той лишь разницей, что сердобольная бабка сунула в мешок недавнему хану небольшой кусок хлеба, сделанного из чего угодно, но только не из зерна: там была лебеда, крапива, древесная кора и, возможно, мука из рыбьих костей. Приложив немыслимые усилия, Дайрут вцепился зубами в подарок, кое-как поднятый коленом и обрубком почти до верха мешка.

К его собственному удивлению, он понемногу выздоравливал, раны на руках рубцевались, силы возвращались в тело, и только разум словно впадал в апатию. Перед глазами иногда вставал окровавленный отец и укоряюще мотал головой, и тогда ничего не хотелось делать.

Больше всего Дайрут желал, чтобы его остановили не слишком брезгливые разбойники, скинули с кобылы и прирезали.

Но однажды лошадь, так и оставшаяся для него безымянной, наклонилась перед ручьем, чтоб напиться, ее копыта подломились, она встала на колени, а через несколько мгновений завалилась на бок.

Падала она медленно, словно с неохотой, так что наездник успел вынуть ногу из стремени и даже поджать ее, хотя смысла в этом не видел никакого. Потом он долго пролежал рядом с тяжело вздыхавшей лошадью и думал о том, что рано или поздно умрет прямо здесь.

Однако через какое-то время обнаружил себя шагающим по узкой тропинке. Грязный рваный халат висел на нем, как на пугале, — за последнюю неделю Дайрут сильно похудел.

Зачем и куда он идет, бывший хозяин громадной Орды не знал и знать не хотел, но молодое тело жаждало жить, оно шло вперед, и апатичному разуму приходилось мириться с этим. Ноги делали шаг за шагом, глаза выискивали звериные тропы или самый легкий путь через завалы.

Боль стала привычным спутником — так же, как и собственная вонь.

Однажды на его пути попался василиск — громадная ящерица, с которой Дайрут легко справился бы, будь у него хотя бы одна рука и крепкая палка, но безрукий и уставший, безразличный ко всему, он готов был принять смерть. Василиск мерзко зашипел, отступил на шаг, а затем тело бывшего хана онемело — полностью, от кончиков пальцев на ногах до макушки.

Прошло некоторое время, и он вновь смог двигаться.

Василиск исчез, так и не покусившись на добычу: отпугнуло ли монстра то, как смердело от его жертвы, или же он был сыт и не собирался нападать — Дайрут не знал и знать не мог.

Он с трудом сделал первый шаг, онемевшие члены двигались неохотно, а потом пошел дальше, даже не задумываясь о том, что мог погибнуть.

Он шел вперед, почти уверившись в том, что у богов есть на его счет какие-то планы — возможно, ему придется испить чашу унижения до конца, стать нищим, испрашивающим подаяние на паперти у храма Светлого Владыки, или же прибиться к бродячему цирку.

Ему было без разницы, он просто шагал и старался выжить. Иногда он находил куст с промороженными еще с зимы ягодами и ел их, не боясь отравиться — и наедался, время от времени натыкался на какие-то грибы и жевал их, а потом обнаруживал себя все также бредущим вперед, и солнце все также светило сбоку сквозь кроны.

Дайрут не обращал внимания ни на боль в обрубках рук, ни на стертые до кровавых мозолей ноги, ни на слезившиеся глаза, ни на образы, то и дело встающие перед его мысленным взором.

Он смирился, но при этом чувствовал, что если ему удастся наесться вдосталь и отдохнуть, то боль — телесная и душевная — вновь начнет терзать его.

* * *


Утром бывшая столица Империи выглядела ничуть не лучше, чем в другое время суток.

Лик Светлого Владыки едва показался над домами, а на улицах было уже не протолкнуться. Люди и нелюди толпились, орали и толкались, слышались десятки наречий, и в этом месиве казалось возможным утонуть.

Жако стал совсем не тем городом, который несколько лет назад покинул Родрис. Изменились жители, изменились многие здания, но больше всего изменилось ощущение от этого места.

Бывший первосвященник, одетый, как множество местных небогатых торговцев, в серый кафтан и такого же цвета мешковатые штаны, подошел к главному храму Дегеррая и с сомнением принюхался. Кочевники сделали из святого места конюшню, причем не особо утруждали себя уборкой.

Родрис грустно вздохнул.

Он помнил, как двенадцатилетний служка драил крыльцо маленькой мягкой губкой из Дораса, специально отобранной из сотни подобных, привезенных сюда с побережья Внутреннего моря.

Он помнил, как отбирал лучшего мастера из полусотни художников, приехавших со всего мира, чтобы тот подновил потускневшие краски на куполе святилища, возведенном двести лет назад и расписанном сценами из жизни Владыки.

Он помнил, как злобный нарушитель, плюнувший на землю ближе чем в полусотне шагов от храма, приговаривался к плетям и неделе покаяния.

А теперь здесь находилась конюшня.

Родрис ждал нечто подобное и потому остался спокоен, когда молодой кочевник в не по-весеннему теплой шапке, отороченной рыжим мехом, просто оставил своего взмыленного коня у входа в храм и побежал по ступеням лестницы, ведущей в Цитадель. Скакуна же служки подхватили под уздцы и повели под своды бывшего храма — туда, куда ранее проходили лишь верующие.

Он не наложил смертельного проклятия ни на них, ни на обладателя шапки, не превратил в жабу нищего, сидевшего неподалеку от входа и нагло плевавшего прямо на стену, хотя, видит Дегеррай, ему очень хотелось.

Он просто еще раз вздохнул и пошел прочь.

Родрис знал, что придет время — и все изменится, все станет как раньше, и вновь здесь будут возноситься молитвы, песнопения и дым от благовонного дерева. Ну, или ничего этого не случится, но тогда и сам он будет мертв, а значит, думать об этом бессмысленно.

Родрис решил обойти вокруг Цитадели, но едва сделал первый шаг, как сзади возмущенно заревел осел.

— Знаешь, — задумчиво начал Родрис, — а почему бы мне не сдать тебя мяснику? Какой мне толк от осла в городе?

После этого вопроса животное унялось и некоторое время смирно плелось сзади. Утренний город просыпался. Бывший первосвященник не раз замечал, что окраины всегда встают раньше, чем центр, и это не зависело ни от времени года, ни от власти, ни от того, мир сейчас или военное время.

Люди вокруг были мрачны и напряжены, старались не глядеть друг другу в глаза, особенно те, что выглядели давними обитателями Жако.

— Где твоя гордость, столица погибшей Империи? — пробормотал Родрис. — Сдохла во время резни, учиненной тут воинами Разужи? Сгнила за зиму? Провалилась в отхожее место и стесняется вылезти оттуда?

Он шел по городу, и ему не нравилось то, что он видел: горы мусора, недовольные люди, мрачные стражники.

Мимо проскакал молодой кочевник, судя по всему, тот самый, что недавно входил в Цитадель. Родрис мрачно глянул ему вслед и подумал, что разницы нет — тот это враг или другой, ведь все они для него враги.

Он приехал в Жако, чтобы найти тех, кто сможет сопротивляться Орде.

Первосвященник дошел до квартала магов, предполагая, что там-то уж точно почище. В конце концов, высокое искусство не терпит громких звуков, неприятных запахов и совсем уж очевидной грязи.

Однако здесь его ждало разочарование.

Часть лавок оказалась закрыта, над другими сменились вывески, а на некоторых неграмотные шаманы или колдуны повесили картинки, показывающие, чем именно занимается владелец — сглазом, приворотом или гаданием.

И грязи здесь было еще больше, чем на улицах, которые уже миновал Родрис. Пока он стоял, размышляя, имеет ли смысл искать здесь хоть кого-то, кто сможет ему помочь, осел копался в куче мусора в поисках хоть чего-нибудь съедобного.

— Идем, — потянул за повод Родрис.

Осел тяжело вздохнул, но на этот раз противиться не стал.

Бывший первосвященник проходил мимо одних лавок и заглядывал в другие, но везде были только шарлатаны и недоучки. Ни одного стоящего мага, ни одного талантливого целителя, даже хороших астрологов ему не попалось, хотя в нынешнее время предсказателей и гадалок было куда больше, чем волшебников и чародеев.

Без особой надежды Родрис заглянул за очередную дверь под вывеской «Лечу дорого магия». А когда заглянул внутрь, то обомлел — перед ним сидел на табурете Татрис Убен, знаменитый на всю столицу Империи шарлатан, которого первосвященник с помощью инквизиции засадил в храмовую темницу семь лет назад.

Одет этот человечишко был в яркий оранжевый кафтан на голое тело, а на коротких ножках его красовались двухцветные лосины: левая синяя, правая красная.

Не спуская глаз с мошенника, служитель Владыки Дегеррая привязал поводья к ручке двери и шагнул внутрь.

— П-первосвященник Р-родрис? — заикаясь от страха, спросил Татрис. — Вы же сбежали и казну с с-собой взяли?

— Про казну первый раз слышу, — буркнул бывший первосвященник. — Сам придумал — или подсказал кто?

Шарлатан съежился, табурет под ним жалобно скрипнул.

— Все говорили, — сглотнув, ответил Татрис. — И еще был слух…

— Хватит, — прервал его Родрис. — Скажи лучше — чего сейчас творится в городе?

Татрис облегченно вздохнул, он понял, что ему сейчас ничего не грозит, что собеседник не собирается вспоминать лекарства, ставшие отравой, и ритуалы, не дававшие никакого эффекта.

— Многое изменилось, а если начать рассказ, то с наместника Жарая, — осторожно промолвил он. — А что именно нужно?

— Обстановка в целом, — решительно сказал Родрис. — Рассказывай все, что знаешь.

Сообщать о своих планах столь ненадежному человеку он не собирался и надеялся вытянуть из того все нужные сведения — Татрис болтлив, и его даже не придется особенно подстегивать.

Шарлатан помялся, а затем начал повествование, время от времени потирая длинный сизый нос, выдававший страсть хозяина к выпивке. Родрис приготовился слушать, а при необходимости — пугнуть собеседника, если он вдруг заартачится и решит что-то утаить.

Когда бывший первосвященник вышел из лавки, он уже знал все, что нужно.

— Мартус Рамен, брат иерарха Светлого Владыки из Дораса, — пробормотал Родрис. — И ведьма, которая не гнушается магией Хаоса. Как же, как же…




Айра


Айра, сидевшая внутри шатра, пила маленькими глотками обжигающий ароматный чай из пиалы, поглядывала на закат, видимый через откинутый полог шатра, и выслушивала очередную отповедь от Коренмая.

— Ты должна слушать нас! — рычал тот, сжимая кулаки.

Рядом стояли Имур и Ритан, оба нахмуренные, насупленные и молчаливые.

Для нее было ясно, что только что они поговорили между собой, и Коренмай уговорил друзей дать ему попытку убедить упрямую девчонку.

— Если я вдруг умру, — сказала она негромко, — вы быстро станете кусками мертвечины. Вас растерзают в схватке за власть. Абыслай собирает урултай, он будет настаивать на том, чтобы достойным, благородным степнякам разрешили забрать меня и воспитать потомка Дайрута и Разужи в соответствии с обычаями и законами степи. Я нужна всем. Вы — не нужны никому.

Этот разговор повторялся уже неоднократно, и трое кочевников устали от него не меньше, чем Айра, но прийти к какому-то соглашению они пока так и не смогли.

Побег Дайрута, в горячке показавшийся чем-то не самым важным, теперь стал мечом, висящим над каждым из них.

Имур видел в этом руку богов и считал, что надо просто жить, зная, что однажды их могут обвинить в предательстве и казнить. По его мнению, душевные терзания от ожидания расправы были правильными сами по себе, даже если никто ничего не узнает.

Ритан предпринимал какие-то шаги; его соглядатаи, рассеянные по всему миру, вскоре должны были получить весточки и начать розыски безрукого калеки, похожего на хана Дайрута, чтобы уничтожить его.

Коренмай же просто объявил хана погибшим в результате нападения бесов — именно они в то утро подняли и взбудоражили лагерь. Он подложил в могилу неизвестного бродягу и сейчас то и дело ездил смотреть, чтобы курган, где остался лежать неизвестный в дорогих доспехах, оказался достаточно высок, защищен смертельными заклинаниями и ловушками.

Для него все выглядело просто: Дайрут, независимо ни от чего, мертв, а калека, который, возможно, ходит еще по миру, никто. И если он вдруг попробует объявить о себе, назвать собственное имя, то станет самозванцем.

Коренмай же вместе с Ританом подобрал трех беременных девушек и отвез их в безопасное место, где верные нукеры ждали, что через несколько месяцев они родят, и если хоть у одной будет здоровый мальчик, то он и станет будущим ханом.

Айра понимала, что у нее есть только эти месяцы, после которых она окажется обузой для своих ненадежных союзников. Но ей не нужно было и это время. Она готова была прямо сейчас сбежать из Орды в Дорас, и только постоянные и, на ее взгляд, не очень уверенные запреты Голоса заставили ее остаться.

— Ты даже не знаешь наших обычаев, — предпринял очередную попытку Коренмай. — Для простых воинов, для десятников, сотников, тысячников, для темников и глав родов — ты никто. Без нас тебя тут же посадят в белую юрту, где ты проживешь только до того дня, в который они узнают, что ты не носишь ребенка. А потом ты сразу умрешь.

Бывшая королева Дораса нахмурилась.

Она понимала, что сама привела ситуацию к подобному тупику, она и Дайрут. Именно он приказал заботиться о ней так, будто она его любимая жена, беременная наследником.

Ритан и Коренмай отказывались выполнять ее пожелания, они не были готовы даже обсуждать с ней свои планы. Все, что она узнавала о творящемся в мире, приходило через Усана — пронырливого мальчишки, непонятно почему взявшегося опекать ее, и через двух служанок, знавших очень много, но с трудом понимавших, что именно нужно их госпоже.

— Ордой не может править женщина, — заявил Коренмай. — Женщина не может направлять войска, отдавать приказы седобородым старикам. Женщину не послушает урултай.

— Это все можете делать вы, — согласилась Айра. — А что делать вам, скажу я.

Ее дар работал — она проверила его на служанках и, в меньшей степени, на Усане, который, видимо, слишком часто бывал рядом с Дайрутом и потому не поддавался ее магии. Айра могла очаровать большую часть простых воинов, но с темниками и тысячниками, с которыми хан проводил немало времени, ничего поделать не могла.

Они подпали под влияние его наручей, получив временную защиту, и то, что наручи сменили хозяина, ничего пока не изменило.

Ее это очень раздражало.

«А чего ты хочешь? — интересовался Голос. — Обычные правители всю жизнь справляются своими силами. Их предают и обманывают, они наказывают и восстанавливают то, что оказалось разрушено».

Айра хотела, чтобы все было проще, как можно проще, настолько просто, чтобы щелкнуть пальцами, приказать — и все стало так, как надо ей, но, к сожалению, так не получалось.

Хуже того, теперь ей нельзя было даже в раздражении ударить по стенке шатра или толкнуть собеседника. Наручи усиливали ее удар до такой степени, что шатер разваливался, а человек отлетал на пару шагов.

Имур утверждал, что у Дайрута получалось и в наручах делать любую работу, похлопывать воинов по плечу. И вообще, в мирной жизни от обычного человека его отличали только необычайно живой ум и яростный, словно безумный взгляд — мало кто в Орде пытался второй раз, посмотреть в глаза хану.

И в этом — в том, что ей постоянно напоминали, насколько велик и славен был хан Дайрут, крылась еще одна проблема. Айра в глазах закаленных ветеранов была всего лишь девочкой.

Она носила сына Дайрута, а потому ее следовало охранять и оберегать.

Но слушать ее хоть в чем-то?

Айра как-то попыталась встрять в разговор между Коренмаем и тысячником Арасом, который полжизни провел в походах, повинуясь приказам Разужи. Арас посмотрел на нее с таким искренним и по-детски чистым изумлением, что Айра замолчала и больше в тот вечер не проронила ни слова.

И поэтому ей нужно было убедить троицу бывших друзей Дайрута в том, что они должны хотя бы прислушиваться к ее мнению.

День проходил за днем, спор сменялся следующим спором, но Айра все также отказывалась слушать их приказы, а они — обсуждать с ней дальнейшие действия тумена и всей Орды.

Сегодня в лагере, разбитом на берегу Внутреннего моря, разговор повторялся и опять заходил в тупик.

— Ты плохая женщина, — сказал Ритан, мрачно взглянув перед этим на Коренмая, которому не удалось убедить строптивицу. — Ты была бы плохой женой и стала бы плохой матерью. Если тебя когда-нибудь какой-нибудь глупый воин все же возьмет в жены, я пошлю этому несчастному в подарок камчу, чтобы он учил тебя три раза в день.

Айра сжала зубы, но не ответила на оскорбление.

Ритан постоянно пытался вывести ее из себя, заставить сказать что-то злое, чтобы потом использовать это против нее же в будущем.

Несколько мгновений он ждал ответа, затем махнул рукой и зашагал к выходу из шатра. Вслед за ним пошли и Коренмай, и так и не проронивший ни слова Имур. Айра осталась сидеть около входа.

Снаружи шатер охраняли несколько нукеров, которых приставили к ней в первый же день.

Все они были верны Айре и готовы отдать за нее жизнь — ее дар сделал их такими. Но это ничего не давало королеве Дораса, потому что они и так должны были сражаться за нее до смерти, а рассказать ей хоть что-то интересное не могли. Их не допускали на советы, им не говорили о планах, и они знали только слухи, причем в этом сильно уступали служанкам Айры.

Девушка сидела и представляла, что она сейчас в Дорасе, а за ее спиной возвышается дворец. И там сейчас пир, там сидит на троне отец и время от времени говорит что-то верховному магу.

Она смотрела прямо перед собой на уходящее за горизонт море и уверяла себя, что ей все еще двенадцать лет, что она стоит на краю причала и что ее ищет няня, чтобы немедленно отправить спать. И оттого, что она почти верила в это, Айре становилось мучительно больно — и мучительно хорошо.

А потом она поймала ощущение покоя и погрузилась в него — Голос не мешал ей, никто не заставлял куда-то идти и что-то делать.

Просто маленькая принцесса стояла на краю причала в Дорасе и смотрела на закат. И так продолжалось целую вечность, пока солнце не нырнуло за горизонт, а на мир не спустилась тьма.

И в этой тьме вдруг совершенно неожиданно, беззвучно кто-то обхватил Айру за шею сзади, затем ей в рот сунули что-то большое и неприятное, голову обмотали тряпкой, а сверху надели мешок. Айра с силой двинула рукой назад, и, судя по стону и хрусту, если и не убила одного из нападавших, то серьезно его покалечила.

А потом ее ударили по голове, и она потеряла сознание.




Очнувшись, Айра обнаружила, что ее спеленали, как ребенка — она ничего не видела и не слышала, — судя по позе и мерному покачиванию, ее везли на лошади, перед седлом, перекинув так, что голова моталась с одной стороны, а ноги с другой.

Попыталась вырваться, но даже усиленное наручами тело не смогло разорвать оболочку кокона.

«Уже утро, — сказал Голос. — Тебя застали врасплох и не отбили у похитителей сразу — значит, есть шанс, что и не отобьют».

«Зачем им это нужно?»

«Выкуп. Борьба за власть. Интриги внутри Орды — тебя могли похитить нукеры Ритана или Коренмая. Я не знаю, но мне это очень не нравится. Попробуй захотеть, чтобы тебя освободили».

Тон у Голоса был такой, будто он не уверен в ее силах, не уверен в том, что они спасутся — да и вообще ни в чем не уверен.

Мысли у Айры мешались, внутри перемешивалось нечто липкое, где переплетались одновременно и страх, и желание спастись, и попытки понять, что же происходит. Ей было крайне неудобно — голова болела от удара, левая нога онемела, и было непонятно, давно ли, и сможет ли когда-нибудь Айра снова на нее ступить.

Постепенно первую роль в ее мыслях начал играть страх — беспомощная, слепая и глухая, не понимающая, что вообще происходит и чего стоит ждать от будущего, бывшая королева начала дрожать.

Голос, такой спокойный и бесстрастный, порою хитрый и ироничный, не говорил ничего.

Айра внезапно поняла, что он тоже подвержен приступам страха, и именно сейчас, видимо, предается унынию. И от этого ей стало так не по себе, что она задергалась, пытаясь освободиться, поменять позу.

Она хотела сделать хоть что-нибудь, хоть что-то изменить.

Однако добилась лишь того, что кто-то мощной, крепкой рукой жестко ударил ее по заднице.

Ее — королеву, уничтожившую хана Дайрута!

Но если ее могут так просто бить, если ее не боятся, значит, могут и убить?

Айра изо всех сил пожелала, чтобы этот человек умер. Прошло несколько мгновений, затем еще несколько и еще. Ничего не случилось — только становилось все страшнее и безнадежнее.

Запеленатая в мешок и веревки, оставленная один на один с собой, отрезанная от прошлого и будущего, Айра начинала желать одного, потом тут же — другого, и вдруг — третьего. То ей хотелось, чтобы путы ослабли, и она, пользуясь силой наручей, смогла их порвать.

Затем — чтобы их догнали нукеры Ритана или Коренмая, порубили похитителей и освободили ее. Потом — чтобы она смогла как-то дотронуться до врагов или хотя бы увидеть их и с помощью своего дара заставить служить ей.

Но мгновения сменяли мгновения, мерное покачивание слегка замирало или становилось более резким и частым, а затем все вновь приходило к тому же, что было и раньше.

И в какой-то момент Айра поняла, что ее дар больше не работает, что наручи с ее рук, похоже, сняли, что ее везут куда-то, где, возможно, сторонники Дайрута отрубят ей руки, выколют глаза и вырвут язык, а затем выпустят побираться по миру.

От этих мыслей все тело начало пробирать мелкой дрожью, на спине и ногах выступил мелкий пот, а перед глазами замелькали картинки ее грядущего — страшные и отвратительные.

Айре становилось все хуже и хуже, она вновь пыталась высвободиться — и снова получала увесистый шлепок по заду, унизительный и оттого более болезненный.

А потом навалилось безразличие, стало все равно, и даже то, что теперь ее похитители пришпорили своих скакунов, затем еще и еще, для Айры ничего не изменило. Ее начало мотать из стороны в сторону, затем было мгновение полета — и очень болезненное падение на спину, от которого королева Дораса едва не потеряла сознание.

Через некоторое время она почувствовала, что левая рука может немного двигаться. Напрягшись, Айра резко дернулась и порвала мешок из плотной ткани, в котором провела все это время. Некоторое время ушло на то, чтобы выбраться из него, порвать тряпки на голове и вынуть изо рта кляп.

Девушка обнаружила, что находится на узкой лесной дорожке, окруженной кустами и деревьями. Перед ней лежал труп лошади, за ним — мертвый варвар, дальше валялось несколько тел лошадей и людей, а над ними склонились две чудовищных твари рогатых, мохнатых, и у каждого из них в руках были странные вилы, которыми вряд ли удобно кидать сено. Айра поняла, что они гораздо больше похожи на геральдические трезубцы с герба герцога Сечея, чем на оружие.

Еще один такой же лежал чуть сбоку от Айры, а чуть позади валялся и его обладатель, потому она не заметила его сразу. Он не казался слишком высоким или крепким, но выглядел чуждым для этого мира, неправильным, и даже после смерти казался злым и безжалостным. На теле красовалось с полдюжины глубоких ран, но он явно сражался и после того, как получил их.

Черти, выходцы из Хаоса — она читала их описание, в последнее время подобные существа начали появляться то здесь, то там.

Айра осторожно встала, собираясь тихо удалиться и от мертвых похитителей, и от тех, кто их убил. Однако ее онемевшая нога подвела, и девушка, попытавшись наступить на нее, неожиданно для себя завалилась на бок и негромко вскрикнула.

Скачущей походкой один из чертей направился к ней, негромко сипя и икая.

Бывшая королева Дораса нашарила рядом с собой трезубец и встала, опираясь на него, а когда черт подошел ближе, со всей силы метнула оружие.

Никто не снимал с нее наручи — порвать мешок она не могла, потому что он был из очень плотной ткани, а связанные руки было неудобно напрягать. Сейчас же ее ничто не сдерживало, и оружие тварей Хаоса, пролетев несколько шагов, с такой силой вонзилось в черта, что тот отлетел и упал, суча ногами.

Тут же к Айре бросился второй — этот бежал быстро и безмолвно, выставив трезубец. Она сумела схватить оружие и отвести в сторону, но тварь сшибла бывшую королеву Дораса с ног, и они покатились по дорожке, почти сразу упершись в труп лошади.

Айра чувствовала, как вокруг ее шеи сжимаются жесткие пальцы, как в лоб ей упираются чуть загнутые рога монстра.

Сама она на мгновение опешила, но, собравшись с силами, попыталась оттолкнуть от себя черта. Тот отлетел и, пораженный силой жертвы, не решился сразу напасть вновь, закружил вокруг сидевшей на земле девушки.

Айра старалась поворачиваться за ним, хотя это и было поначалу сложно.

Но потом черт пошел медленнее, еще медленнее и еще, пока не остановился, тяжело сипя через сомкнутые зубы. Теперь стало понятно, почему так произошло — откидывая его от себя, Айра проломила своему противнику грудину, и на ней блестели капли крови и были видны отпечатки ее ладоней.

А потом черт завалился на бок.

Айра встала — у нее ничего не болело, она чувствовала себя превосходно.

Наручи давали ей способность быстро излечиваться, и они же наделяли ее нечеловеческой силой, которая впервые пригодилась по-настоящему. Но зато она не представляла, где находится, в какую сторону идти, к чему стремиться дальше.

«Это имперская провинция Алые Грязи, самая окраина, — негромко сказал Голос. — Вместе с кляпом тебе в рот сунули кусочек редкого фиолетового мрамора, и когда слюна намочила его, я не мог общаться с тобой — это настоящая колдовская блокировка. Варвары не могли знать обо мне, видимо, они считали тебя ведьмой и таким образом пытались оградить себя от твоей магии».

— Куда мне идти? — поинтересовалась Айра вслух.

— Эй… — Варвар, которого она сочла мертвым, открыл глаза и посмотрел на нее. — Помоги…

Он говорил на имперском языке, родственном дорасскому — с акцентом, но достаточно внятно.

Присмотревшись, Айра поняла, что это нестарый еще мужчина, в тяжелом кожаном жилете с нашитыми на него кусками стали.

На шее у него красовался гигантский кровоподтек, на левом предплечье — рваная рана, кровь с которой натекла на лицо. В ноздрях у варвара было полтора десятка золотых сережек, а голубые глаза из-под слипшейся от пота рыжей шевелюры смотрели яростно и нагло, хотя тон был просящим.

Варвар не мог встать, потому что тело погибшей лошади лежало на его правой ноге.

«Узнай, чего они хотели, и добей его», — предложил Голос.

Однако у Айры имелась идея получше — она подошла к варвару без опаски, прикоснулась к его окровавленному плечу, внутренне передернувшись от отвращения, и сказала:

— Я спасу тебя. Но за это ты станешь моим преданным слугой.

Варвар смотрел на нее в упор, затем усмехнулся и заявил:

— Лучше добей. Служить женщине? Агхыр воин, а не тряпка!

Айра потрясенно смотрела на него. Она все сделала правильно, он просто обязан был подпасть под ее влияние, подчиниться магии ее дара, стать верным слугой!

— Что, ведьма, не получилось? — поинтересовался Агхыр. — У меня есть оберег от таких, как ты!

— Зачем вы вообще меня похитили? — Айра внимательно посмотрела на варвара.

Ей казалось, что если поговорить с ним подольше, он обязательно изменится и все-таки станет ее верным слугой.

— Разужа покорил горы, он разбил нас и забрал в свою армию, на смену ему пришел выродок Дайрут, и многие подумывали о том, чтобы оставить Орду. Но новый хан круто взял, к тому же неплохо платил. Но, когда умер и он, а нам сказали, что мы должны служить нерожденному внуку Разужи, я сказал — «хватит!», взял свой десяток и, выждав момент, захватил тебя. Я решил увезти тебя с собой, чтобы было с чем торговаться… за тебя дали бы большой выкуп, хватит надолго. И все пошло как надо — твои нукеры проспали, затем мы выбрались из лагеря и не потеряли никого. Мне сказали о том, что у тебя — сила горного медведя, и хотя я не поверил, на всякий случай подготовился… Мы везли тебя вдоль моря, потом по лесу. Мы не очень привычны к лошадям, но из седла не выпадаем, как считают некоторые! И если бы не эти твари Хаоса…

Айре стало понятно, что рассчитывать на то, что он станет ее слугой, не приходится.

«По-моему, ты потеряла свой дар, — сухо сказал Голос. — Такое было и с твоим прадедом. Дважды — один раз на полгода и второй — на одиннадцать лет».

— Мой прадед был героем Дегеррая, — сказала Айра, не обращая внимания на вытянувшееся лицо варвара. — И ты знаешь о том, что у него был такой же дар, как у меня, и о том, как он его терял. Я поняла, кто ты.

«Да?» — с сомнением отозвался Голос.

— Ты один из астральных служителей Владыки Дегеррая, — уверенно подтвердила Айра. — Многие считают, что Дегеррай погиб, но я в это не верю. Вы, его незримые слуги, должны подготовить наш мир для его возвращения.

Варвар скукожился, глядя на Айру со страхом — видимо, он решил, что она сошла с ума, раз уж говорит с кем-то незримым, или же вызвала демона, невидимого Агхыру.

«Точно! — подтвердил тем временем Голос. — Именно так все и есть. И мне не нравится, что ты потеряла свой дар. Извлеки из памяти то, как это происходило — там, в мешке».

— Мне было страшно и неприятно, мне казалось, что вскоре я потеряю руки, глаза и язык, и меня будут за деньги показывать на улицах и площадях, — вспомнила Айра. — Это казалось невыносимым. Я пыталась сделать хоть что-то, но ничего не получалось, и так раз за разом. Во рту у меня торчал кляп, на голове отдельный мешок, руки стянуты веревкой за спиной, и еще я была в толстом кожаном мешке, много раз обвязанном по кругу. Меня везли перекинутой через лошадь, и когда я пыталась освободиться, били… Унизительным способом.

— Эй, так всегда делают с ведьмами, — оправдываясь, заявил варвар.

«Потрясение беспомощности, — грустно пояснил Голос. — Есть шанс, что убив того, кто сделал это с тобой, ты станешь прежней».

Айра отошла в сторону, вынула из мертвого черта трезубец, брошенный ее рукой, затем вернулась к варвару.

— Эй, ты чего, — удивился Агхыр. — Я ранен и не опасен для тебя. Не надо меня убивать!

Бывшая королева Дораса подошла к нему и задумалась — она не привыкла дарить смерть своими руками. Она отрубила Дайруту руки — после того, как ее так долго убеждал в необходимости этого Голос. Да и она сама не оставила тогда себе выбора, взяв в руки топор и встав над безумным и больным ханом.

Но в смерти этого глупого варвара не было необходимости.

Ее дар, ценность которого так часто подчеркивал незримый советник, на самом деле не казался ей таким уж необходимым.

Она обошла варвара сзади так, чтобы он не мог повернуться к ней, — его нога все еще была зажата телом лошади.

— Эй, эй, эй, — нервно повторял Агхыр. — Эй, не надо, эй, эй!

Айра вернулась, вновь вставая перед Агхыром, — она приняла решение не убивать его и сейчас думала скорее о том, стоит ли ей освобождать воина. Но в тот момент, когда она собралась сказать о своих мыслях, варвар приподнялся на правом локте и резко выкинул вперед левую руку.

В груди у Айры появилась рукоятка кинжала, украшенная кусками горного хрусталя.

Боль была жуткой; на короткое мгновение Айра почувствовала головокружение, но тут же оно прошло, и она уже безо всяких сомнений воткнула трезубец в грудь варвару. Левый из трех зубьев сломался о металлическую пластину, однако остальные два вошли глубоко в тело.

Агхыр еще хрипел, когда Айра решительно зашагала прочь, в ту сторону, откуда они не так давно приехали.

* * *


Бегемант очнулся после очередного приступа.

Тело ломило, по пальцам бегали лиловые огоньки — остатки так и не брошенных заклинаний, перед глазами прыгали разноцветные круги. Он висел на отвесной скале, прикованный к ней цепями, толстыми, точно огромные змеи, и внизу стоял Демоз.

— Ты предал Хаос, — торжественно молвил демон. — Ты предал себя, предал меня, предал суть нашего существования. До соприкосновения Осколков осталось слишком мало времени. Вернись, заверши свое дело!

— Что знаешь ты о моем деле? — громогласно поинтересовался Бегемант, вырывая цепи из скал вместе с кусками камня. — Что знаешь ты о Хаосе? О мире? Как можешь ты судить меня? Ты понимаешь, что все здесь держится на моей воле? И если меня уничтожат — Хаос или же маги этого мира, то вы отправитесь обратно в преисподнюю?

Он знал, что Демоз прав во всем, как бывал прав всегда, когда давал себе труд высказаться. Демоз обладал рассудком и чутьем, выходящими за рамки обычного демонического, он мог бы стать прекрасным дьяволом.

Но против воли Хаоса не попрешь — и он оставался тем, кем был.

Миры стремились друг к другу, неизбежно шли к столкновению.

Если бы Бегемант нашел время и силы заняться делом всерьез, он бы смог воссоединить Осколки так, чтобы их было после этого легко уничтожить, чтобы выжило не так много разумных существ.

Но он оставил все на откуп демонам, которые работали не покладая рук, делали все возможное — многие уже отправились вперед, появляясь на куске тверди, на который готовилось нападение, и сея там панику, приготовляя приход Хаоса, великого и победоносного.

Демоз с помощниками смог направить мертвый Осколок, где они находились, в сторону мира Дегеррая. Но чтобы не промахнуться, чтобы не пройти в последний момент мимо, им пришлось сильно уменьшить скорость, и теперь столкновение будет мягким, таким, каким бы его сделал тот же маг, если бы он решил напасть на чужой мир.

Самые опытные демоны сводили с ума обитателей чужого Осколка.

Но никто не мог действовать так, как Бегемант — тонко, на чистом соблазне, чтобы человек или орк, гном или людоед сам раз за разом взывал к своему совратителю, требуя помощи и совета.

А дьявол уже и не знал, чего он хочет — Хаос атаковал его изнутри все чаще, все сильнее, пытаясь вырвать то человеческое, что проникло в суть его отпрыска, но Бегеманта было уже не исправить.

И он все чаще думал, что надо полностью отказаться от Хаоса, а затем начать собирать Осколки под своей властью. Пока это выглядело не более чем настроением, смутным желанием, которое не воплотилось в каких-то поступках.

Бегемант прикрыл глаза и легко вышел в Астрал, чтобы понять — сколько времени остается до столкновения.

Он поразился, окунувшись в буйство кипящих энергий.

Два мира, два клубка, два переплетения многомерных реальностей, какие никогда не воспримет смертный. Один — полный красок и яркий, с городами, замками и астральными духами, и второй — меньше в несколько раз, серый с черным, похожий на кусок пустой породы.

И они сближались, плыли в свете подлого божества, взявшего на себя роль солнца. Первый двигался прямо и равномерно, не отклоняясь от обычного курса, второй замедлялся. И до того момента, когда они соприкоснутся, оставалось совсем немного.

Бегемант мог взять на себя руководство, подправить траектории, сделать все это более зрелищным. Но он все чаще выбирал роль зрителя, не в силах понять, чего именно ему хочется. Он отказывался от места на сцене ради того, чтобы иметь возможность освистать актеров или восхититься их игрой.

И сейчас он был восхищен и заворожен.

Демоз сделал все правильно — насколько мог. Осколки приближались друг к другу.




Дайрут


Поздним вечером, когда уже стемнело, шагавший Дайрут наткнулся на заночевавших в лощинке троих бродяг. Наскоро обыскав чужака, нищие потеряли интерес к нему и даже не особо настаивали, чтобы он убрался подальше от аккуратного костерка, сложенного из сухих, не дающих дыма дров.

На следующее утро они попытались избавиться от прибившегося к ним безрукого калеки, но на этот раз Дайрут показал норов — первому из бродяг, что полез с кулаками, он дал коленом в пах, второму чуть не выбил гнилые зубы культей.

— Я пойду с вами, — заявил он.

Бродяги поворчали, но спорить не стали — привыкшие к тому, что ими все помыкают, они смирились с новым спутником.

Двое нищих, Лито и Тамура, были старыми, еще имперской закалки бродягами, знающими все тропы, постоялые дворы и лесные логова. Третий, казавшийся Дайруту смутно знакомым, прибился к ним сравнительно недавно и происходил из Вольных Городов — длинный, худой и заикающийся, отзывался на имя Агний и знал полтора десятка языков.

Шли они в сторону Жако.

Бывшая столица Империи и сейчас еще оставалась одним из самых богатых и красивых городов мира. Понятное дело, это не значило, что в ней все было хорошо, просто в других местах дела обстояли еще хуже.

— Там, в столице-то, перебили всех взрослых-то, — рассказывал Лито. — Года два назад, а может, четыре. Только наши-то, нищие-то, и остались. Ну, еще жрецов-то малость выжила, они, как крысы-то, всегда уцелеют-то. Часть кочевников-то и не ушла, еще рабов-то понагнали, а потом, откуда ни возьмись, и местные-то образовались, будто и не всех вырезали-то!

Дайрут лучше других знал об этом — город, стоящий на пересечении десятка дорог, да еще на холме и рядом с широкой рекой Гаро, не будет долго пустовать.

Старые и большие города всегда славились тем, что меняли людей под себя, это еще Айн прочитал в большой книге. Так что пройдет лет десять, пятнадцать — и уже никто не вспомнит о резне, а у всякого дома, у каждого чердака, последнего подвала и самой темной подворотни появятся свои хозяева. И ни одного клочка земли внутри старой крепостной стены, не говоря уже о Цитадели, не останется незанятым.

Путешествуя с нищими, Дайрут с удивлением обнаружил, что его ноги стали гораздо сильнее, чем раньше. Зрение тоже обострилось, равно как и нюх — теперь он мог по запаху определить, где и насколько далеко находятся люди.

Он чувствовал дым очагов и почти неуловимый аромат готовящегося в котелках варваров супа. Он чувствовал по дрожи земли, когда приближались невидимые еще всадники — и даже понимал, когда они должны проехать мимо, а когда несутся прямо к ним.

Спутники, поначалу ворчавшие и ругавшиеся на новичка, признали его таланты и без особого сожаления делились с ним пищей — впрочем, почти всегда скудной и не очень аппетитной.

— А я вот хочу на край мира добрести, хоть год идти, — признался как-то Тамура. — Говорят, там самые сисястые бабы, и мужиков у них мало, да и те с мелкими удами.

— Ближайший к нам край м-мира находится за м-морем, — занудно ответил Агний. — И это — цепь скал, не п-приспособленных для ж-жизни. На другом крае живут варвары, и их женщины сильны и сварливы. А с последней с-стороны ядовитая п-пустыня, в которой ж-живут только г-гарпии, а рядом с ними болота с л-людоящерами.

— Сволочь ты, — обиделся Тамура. — Насыплю тебе колючек ночью в постель, попомнишь ты своих людоящеров!

Агний удивленно посмотрел на приятеля.

Дайрут видел, что при необходимости сможет управлять этой троицей как захочет, и руки ему не понадобятся. Все трое были безвольными увальнями, в чем-то подлыми, в чем-то наивными, но любой из них выглядел во много раз глупее прошлых его противников.

Как это жутко ни выглядело, но он понемногу выучился жить без рук — держать разные предметы обрубками, даже спускать с их помощью штаны, когда приспичит, и делать прочие необходимые вещи.

Но кое-что продолжало терзать Дайрута: жгучая память о резне в императорском дворце, а также невозможность нормально умыться и побриться.

Еще доставали вши, перебравшиеся к нему от нищих, но на них он почти не обращал внимания. Зато на небо обращать внимание приходилось — там, где раньше полыхала алая звезда, появился крошечный диск, и он понемногу рос, и каждый день представал разным, то полным, то словно разрубленным пополам, а то крохотным серпиком.

Как все это объяснить, Дайрут не знал.

Бродяги шагали неспешно — путь, который всадник на хорошем коне, останавливаясь каждую ночь, проехал бы за несколько дней, нищие окольными дорогами одолели за месяц.

Время от времени им встречались следы нападения демонов, бесов и чертей.

В деревне Жижа они полюбовались на сожжение колдуна — здесь умудрились даже подзаработать на том, что сняли обугленные останки со столба и закопали их подальше от деревни. Колдуна обвинили в вызове двух демонов, напавших на баб у реки, троих покалечивших, остальных распугавших прежде, чем мужики с дрекольем отогнали тварей.

По рассказам Дайрут понял, что это были не демоны, а бесы, а по выставленным на всеобщее обозрение вещам несчастного «колдуна» догадался, что тот — немного цирюльник, немного знахарь, и уж точно не маг, способный обратиться к Хаосу.

Ничего говорить он, конечно же, не стал, тем более что, кроме всего прочего, в мешке «чародея» обнаружилась маленькая глиняная монетка, по которой узнавали друг друга лазутчики Орды.

Люди везде были хмурыми и злыми, нищие жаловались, что теперь даже обычной весенней работы не найти — хотя раньше всегда можно было помочь вспахать поле или обновить после зимы крышу и за это получить какой-никакой, а горячий ужин и место в соломе амбара на ночь.

Теперь же, подходя к деревне, нищие заранее махали руками, показывая, что оружия у них нет, — иначе вместо приветствия могли получить стрелу. Когда маленький отряд сталкивался с людьми или заходил в селение, Дайрут молчал, предоставляя вести речи спутникам.

Возможно, еще и поэтому он теперь видел очень многое — и то, что люди перестали доверять не только чужим, но и своим, и то, сколько вокруг больных и увечных, и то, что мужики прекратили ровнять бороды и стричься «под горшок» даже к праздникам.

Женщины все еще следили за собой — но и это теперь казалось каким-то не важным.

Нищие старались обходить крупные тракты стороной, а в большие деревни даже не пытались заглянуть, чтобы не столкнуться там с нукерами или с отрядами местных ополченцев.

Но совсем избежать подобных встреч оказалось невозможным.

Каждый раз, натыкаясь на вооруженных людей, Лито и Тамура прикидывались юродивыми — полусумасшедшими, а Дайрут и Агний по мере сил подыгрывали спутникам. Первый выставлял напоказ страшное увечье, второй начинал нести умные бредни, непонятные простым людям.

И каждый раз, перетряхнув мешки и не найдя там ничего интересного, бандиты или воины их отпускали. Иногда при этом давали Агнию несколько зуботычин — своими мудрствованиями он почти всегда вызывал раздражение.

Так бывало и тогда, когда на пути вставали лесные грабители, и тогда, когда встречались небольшие отряды ордынцев. И даже тогда, когда выходили из леса суровые ополченцы из крестьян, требовавшие поклясться Светлым Владыкой, что никто не задумал против них зла.

Однажды ночью Дайрут услышал странные шорохи, вскочил и разбудил товарищей. Те, хотя и не поняли, что происходит, спорить не стали и побрели за ним прочь, ругаясь и почесываясь. А потом с поросшего колючим кустарником холма наблюдали, как скелеты лезут из земли там, где находился старый, давно заброшенный и ставший полем погост.

Как в свете звезд высовываются из земли костяки орков и гоблинов, как почти бесшумно, с тихим перестуком плетутся они к тому месту, где недавно спали четверо путешественников, и как потом их поглощает обратно земля.

— Говорят, конец света-то скоро, — стуча зубами, произнес Лито. — Совсем плохо-то будет!

— Верующие во Владыку Дегеррая и Светлого Владыку спасутся, — уверил его Тамура. — Остальные сдохнут, а наши спасутся!

— С-светлый Влад-дыка — не б-бог, а с-с-светило, — заявил Агний. — Т-то есть и б-бог, и с-с-солнце. А Дег-г-герай был когда-то м-магом пр-р-ростым.

— И что? Выхода-то нету, получается? — поинтересовался Лито. — Я к ручью, подштанники поменяю. Кто со мной?

Его спутники были такими наивными и простодушными, в них так мало было злости и ненависти, что Дайрут рядом с ними чувствовал себя спокойно. Его не отпускали видения, в которых отец убивает дворцовую челядь, но, несмотря на это, путешествие казалось совсем не тем адом, который он себе представлял.

К еде и ночлегу Дайрут относился спокойно — главное, чтобы было можно хоть что-то съесть и хоть где-то прикорнуть, а окажется это мясо или сухари, мягкая перина или пара охапок сена, его интересовало не сильно. В то же время он всегда старался окружить себя людьми, которым можно доверять, или хотя бы теми, чьи действия удается предугадать.

Однако с момента, когда он вместе с Киром ушел из Цитадели в Жако, он ни разу не жил среди тех, с кем ему было спокойно.

Да, бродяги могли при случае предать и продать его, но они и не утверждали обратного. Да, они выглядели не самыми умными и честными людьми, у каждого имелось в изобилии недостатков, но по-своему они были искренними, и просчитать, что именно они предпримут в тот или иной момент, мог даже ребенок.

Лито пришил к штанам Дайрута длинные петли, чтобы их можно было снимать или натягивать культями, а Тамура под руководством Агния сделал из дерева две деревяшки — одну с крюком, другую с ложкой, которые с помощью тряпичных ремней приделали к предплечьям Дайрута.

Весна понемногу набирала силу, ночи становились все теплее, и встречные, все такие же мрачные и подозрительные, словно бы понемногу оттаивали.

В очередной деревне прямо во время разговора со старостой, решившим нанять бродяг для обновления гати через болото, на стене ближайшего дома проступили демонические символы.

И почти сразу после этого из воздуха появились шестеро бесов.

Бабы заорали, мужики похватали вилы и палки, а Дайрут, понявший, что сейчас всем придется плохо, своим зычным командирским голосом принялся отдавать приказания. В несколько фраз он создал какое-то подобие строя, а затем помог загнать бесов в угол, где их закидали камнями и палками, а потом добили вилами.

— Ну, значь, непростой ты калека, — сказал после этого староста, мрачно почесываясь. — Ты, значь, десятником был, а то и сотником.

— Сотником, — кивнул Дайрут. — В армии императора — да останется его смерть в сердцах всех, кто был верными подданными Империи.

Староста с сомнением посмотрел на бродягу — на вид ему, даже бородатому и заросшему, дать больше двадцати лет было нельзя, а значит, когда Империя приказала долго жить, было ему не больше восемнадцати. Но говорить ничего не стал, всех четверых накормили постной кашей — едой богов, если сравнивать ее с тем, что им приходилось жрать в последние недели.

На следующее утро их все равно отправили поправлять гать, и несколько дней Агний, Лито и Тамура, переругиваясь и ворча, меняли гнилые доски на свежие и собирали из гибких веток щиты, которые потом вплетали с помощью обрывков веревки в старую гать.

После окончания работ староста дал им немного снеди и даже несколько медных монеток. Этим он несказанно удивил Тамуру, который уверял остальных, что староста не будет старостой, если не попытается обмануть их.

Чем ближе они подходили к Жако, тем богаче и вместе с тем неприветливее выглядели селения. В некоторых деревнях стояли каменные храмы Светлого Владыки или Владыки Дегеррая, а дома у старост почти везде были в два этажа.

В то же время здесь попадалось много бродяг и без Дайрута с его спутниками, и большая их часть не брезговала ни воровством, ни грабежом. А по лихим судили и остальных — то и дело встречались развешанные на деревьях, словно диковинные фрукты, бродяги.

На груди у некоторых можно было порой обнаружить табличку, на которой читалось «маг» или «разбойник», а в случае, если вешал неграмотный десятник или сотник, что случалось чаще, рисовали островерхую шляпу или кривой нож.

Магов в последнее время ненавидели — необъяснимое появление множества чертей, бесов, адских гончих наводило подозрение на волшебников. А то, что одновременно происходило еще больше загадочных вещей, вроде превращения молока в воду или вырастающих в огороде железных деревьев, делало чародеев, не могших ни объяснить, ни устранить все это, настоящими преступниками в глазах обычных людей, орков и полуросликов.

Пока Дайрут находился у власти, он старался сдерживать народный гнев и предоставлял защиту магам. Однако после того как объявили о его смерти, все стало иначе — теперь у чародеев покровителя не было, и хотя никто не приказывал их травить, но и тех, кто все-таки брался за это дело, особо не останавливали.

И так было во всем — купцам вновь стало опасно ездить по землям, захваченным Ордой. Без Дайрута и Разужи тысячники и темники распоясались, и порою даже сотник мог потребовать дань с проезжающей мимо повозки.

И даже ханская грамота, говорившая, что все уплачено сполна, не всегда оберегала от поборов.

С разбойниками, с которыми при Разуже или Дайруте разговор был коротким, теперь в некоторых местах цацкались. И кого-то из них даже брали на службу, при том, что после этого не наблюдалось изменений в их повадках — как грабили, так и продолжали.

Вот только теперь делились добычей с тысячниками или наместниками Орды.

Все это не могло не повлиять на настроение крестьян — тихие и забитые еще со времен Империи, когда все-таки можно еще было хоть как-то жить не голодая, они постепенно начинали думать, что пахать и сеять теперь уж совсем невмочь. Все равно урожай отберут — проще уйти в лес и там вырыть землянки, перебиваясь тем, что пошлют боги.

Постепенно роль Дайрута в их небольшой компании менялась — от нелюдимого чужака, которому приходится отдавать долю, он поднялся до человека, которого уважают за дела и способности.

Теперь зачастую при встречах с небольшими отрядами вооруженных людей Лито и Тамура просто выставляли вперед Дайрута, утверждая, что он может договориться, и он договаривался.

За жизнь Дайрут не боялся, так как смерть казалась ему отнюдь не худшим из возможных вариантов. Он говорил с разбойниками и солдатами на равных, шутил, предлагал помощь, разводя культями в стороны.

И к его удивлению, встречные смеялись его шуткам и даже порой подкидывали им что-то из еды, а один раз патрульные из варваров даже выделили бурдюк слегка забродившего сухого дорасского вина — видимо, им не нравилась эта кислятина с привкусом уксуса. Ну а Дайруту это было в самый раз — он не смог определить год, но точно узнал сорт винограда, и это навело его на воспоминания о юности, об отце, об императоре.

То, что его не трогали, Дайрут связывал с тем, что он выглядел калекой. Командиры, с ним разговаривавшие, словно откупались от подобной судьбы — стать такими же беспомощными, как и он.

Всякий воин знал, что подобное может случиться и с ним.

Неподалеку от Жако их компания столкнулась с другой группой нищих, которые решили почему-то, что Дайрут с приятелями зашли не на свою территорию. И здесь Дайрут Верде показал себя в полную силу — он уже окончательно выздоровел, и драка была ему в радость.

Они махали руками с зажатыми в них ножами и палками настолько беспорядочно, что Верде это казалось смешным. Он танцевал между противниками, пиная их в лодыжки, ломая ноги ударами под колени и подталкивая тогда, когда они сами начинали терять равновесие.

За несколько мгновений Дайрут раскидал их, получив лишь пару скользящих ударов дубьем, ножами его даже не задели. За это время Агний успел заработать громадный синяк на лице — как он умудрился сделать это, не мог объяснить даже он сам.

— И чтобы больше-то к нам не лезли-то! — орал воинственно Лито, которого чуть ли не силой тащил за собой Тамура. — А то так просто не отделаетесь-то!

* * *


Черные свечи, выстроенные правильным шестиугольником, горели ровно.

В их свете был виден стол необычной формы и склонившаяся над ним нагая ведьма, осторожно водившая пальцем по пергаменту свитка. Тот понемногу раскручивался, потрескивал, а по написанным на нем словам заклинания бежали серебристые искры.

Некоторые люди считают, что быть магом или ведьмой — одно удовольствие. Что достаточно выучить несколько заклинаний, и ты можешь почивать на достигнутом, и еда сама будет лететь к тебе в рот, что люди с полновесными золотыми монетами в кошелях выстроятся в очередь, чтобы отдать честно или нечестно нажитые деньги за какую-нибудь несложную волшбу.

Однако любой хороший маг знает, что это не так, что за серьезные заклинания их творец расплачивается силами, а порой — если не рассчитал — и жизнью.

Самые действенные и интересные заклинания невозможно сотворить, если нет места, где можно научиться их применять. Такого, как Пси-Монолит, разрушенный в Жако иерархами Светлого Владыки сорок лет назад, или Сфера Пламени в Тар-Мехе, которую сровнял с землей семьдесят лет назад сам Владыка Дегеррай, в очередной раз недовольный слишком уж обнаглевшими магами.

Большая часть тех, кто ныне держал в руках посох чародея, были недостойны его. Лиерра по пальцам могла перечислить тех, кто учился не только в Сиреневой Башне и ныне заброшенном Соборе Света в Жако, но еще и в других местах.

Почти все нынешние «маги» пользовались свитками, созданными великими творцами прошлого про запас, для себя или своих учеников, и совершенно не умели придумывать что-то новое, свое.

Ведьма провела пальцем по пергаментному свитку, оставляя на нем тончайшую полоску своей крови.

Она составляла ритуал «Массовое помешательство», сложный и хитрый, требующий некоторых особых навыков. Все, что ей было нужно, — это покой и время. Она рисовала магические линии собственной кровью, отдельно вычерчивая ярость, злобу, желание мести и зависть.

После того как этот ритуал окажется запущен, все жители Жако разом выйдут на улицы, чтобы свергнуть наместника Орды. Разум останется только у тех, кого ведьма снабдит амулетами, и именно их будут слушаться эти безумцы.

Лиерра сделала уже больше половины работы — спину ломило, руки просто отваливались. Она осторожно плюнула на край пергамента, и слюна, подтверждая, что все идет как надо, превратилась в кровь.

Кто-то считает, что быть магом слишком сложно и опасно.

Лиерра знала, что так оно и есть — если ты плохой маг; она считала, что когда ты мастер хоть в чем-то, ты не пропадешь, особенно если вдобавок к таланту имеешь хоть немного ума.

Плохие солдаты умирают первыми, неумелые крестьяне стоят в очереди на порку, негодных монахов вышвыривают за монастырские ворота или сажают в подвал на хлеб и воду.

Опасно быть самоуверенным недоучкой, и неважно, какую стезю ты выбрал.

Мало кто мог бы создать ритуал такого уровня, на каком сейчас работала Лиерра, а потом довести его до конца, сохранив рассудок и жизнь.

Она в очередной раз проколола палец кинжалом из обсидиана, на этот раз мизинец на левой руке, и продолжила рисовать узор.

Ритуал можно было провести и иными способами, Лиерра знала не меньше трех. Но при двух необходимо находиться в Башне Гипноза, а третий подразумевает принесение в жертву двух девственниц, а с этим товаром в Жако всегда было не ахти, если не брать во внимание совсем уж мелких девчонок.

Линия ложилась за линией, слова вспыхивали и гасли, черные свечи оплывали, создавая на богах причудливые выпуклости, похожие на изогнутых в неестественных позах любовников.

Лиерра видела, что она успевает уложиться в то время, пока будут гореть свечи, с приличным запасом, а значит, ритуал будет создан.

Она потянулась, разминая плечи, на это ушло несколько драгоценных мгновений, но они у нее, к счастью, были. А потом ведьма собралась приступить к последним штрихам, но внезапно в гробовой тишине за дверью послышался топот сапог по лестнице.

Это не мог быть Мартус или кто-то из его людей, все они — кроме, пожалуй, самого Рамена — боялись ее как огня. Но кто же тогда?

Лиерра, проклиная про себя этих идиотов, быстро тушила пальцами левой руки свечи, каждый раз делая охраняющий жест — но она не успела.

Дверь распахнулась, движение воздуха погасило две последние свечи, пергаментный свиток начал раздуваться, от него пошло мерзкое шипение, искры из серебристых превратились в алые.

В тот момент, когда дверь только начала отворяться, Лиерра прыгнула в угол, накладывая на себя заклинание антимагии. А через мгновение огнем оказалась заполнена вся комната — свиток, что мог заставить взбунтоваться десятки тысяч человек, разрушился потому, что условия его создания были нарушены. При этом он выбросил такое количество магической энергии, что в недавно отремонтированной комнате впору было вновь перестилать полы и вешать новые гобелены.

Лиерра с трудом поднялась.

Магическое пламя не тронуло ведьму, но она сильно приложилась к стене головой и теперь не очень хорошо соображала.

Надо спуститься вниз и взять там склянку с зельем, которое вернет ей ясность мыслей, но в голове пульсировало только одно — «Только бы не Мартус… Только не Мартус…»

Она подошла к двери и осмотрела два обугленных тела.

Мертвецы оказались, если судить по одежде, кочевниками, и Лиерра попыталась восстановить картину произошедшего. Наглые пришельцы потребовали, чтобы их пропустили. Люди Мартуса попытались воспротивиться, а затем решили — что они будут мешать самоубийцам? — и пустили их к ведьме.

И были в чем-то правы… Вот только не будет такого нужного и удобного ритуала — приступить к созданию подобного Лиерра теперь могла бы только через полгода, не раньше…

«Хорошо, что это оказался не Мартус, — подумала она. — И вообще, пора бы уже затащить его в постель».




Айра


Едва отойдя от места схватки, Айра услышала цокот копыт — кто-то приближался, но встречаться с этим «кем-то» в ее планы не входило. Она забралась в заросли крапивы, благодаря саму себя, что по обычаю Орды под длинной юбкой носила шаровары из толстой ткани.

Айра была уверена, что всадники либо остановятся у поворота за двадцать шагов до места, где она свернула в лес, либо проедут еще сотню шагов, чтобы разобраться с тем, что же произошло на дороге.

Однако, к ее удивлению, они придержали лошадей точно там, где укрылась она, и, спешившись, несколько человек пошли прямо к ней. Выглянув из зарослей, она обнаружила, что через крапиву шагают Ритан и Имур, и оба выглядят виноватыми.

Заметив девушку, кочевники остановились.

— Это была моя ошибка, — признал Ритан. — Я должен был понять, что тебя надо охранять более тщательно.

К удивлению Айры, он говорил почти как нормальный человек — не пытался давить на нее, не отрицал вину за случившееся.

Ей давно рассказали, что половину жизни Ритан гнался за старшим братом Арысом, которого все считали разумником и красавцем, а ему, младшему, вечно доставались остатки и роль догоняющего. И когда старший брат погиб, Ритан смог без риска и опасений выступить на первых ролях.

И вдруг оказалось, что ему доверяют то, что раньше могли поручить только его брату, а еще достается зачастую не только то, что он заслужил сам, но и то, к чему давно шел Арыс.

И Ритан пер вперед, не считаясь с потерями среди своих людей, он видел только цель, и остальное мало его касалось. Насколько понимала Айра, именно это нравилось в нем Дайруту, умело использовавшему своих друзей.

Теперь же Ритан признавал свою ошибку, и девушка не могла определиться с тем, как реагировать.

— Я рада, что ты это понимаешь, — сказала она.

— А еще я хочу сказать, что во многом ты оказалась права, — добавил Ритан. — Коренмай сейчас беседует с посланцами урултая. И если бы я не нашел тебя, то нам можно было бы не возвращаться. Всем нужна мать ребенка хана Дайрута, и никому не нужны его старые друзья, от которых каждый, кто хоть что-то значит в Орде, желает избавиться.

Айра по-новому взглянула на собеседника.

Черноволосый и высокий, с лицом, на котором вечной маской застыла чуть презрительная усмешка, он на самом деле не был так глуп, как ей казалось раньше, он любил притвориться менее умным, и в этом имелся смысл.

«Не добивай его, иначе он никогда этого не забудет, — сказал Голос. — Признай за ним право говорить от твоего имени».

Айра помедлила — ей очень хотелось уязвить Ритана, потому что именно он чаще всего пытался заставить ее выйти из себя; но сейчас ситуация выглядела неподходящей — они ехали к ней на выручку и отставали не так уж и на много, вполне могли и догнать, даже если бы не вмешались черти.

Но вот как им удалось найти ее так быстро?

— Вы знали, где я? — спросила она.

— Да, конечно, — мягко ответил Имур, предпочитающий обычно молчать и слушать. — У нас были твои вещи — платье, украшения. Мы заставили шаманов искать тебя по ним, и того, кто согласился рискнуть и поставить свою жизнь против большой награды, взяли с собой как проводника.

Только теперь Айра обратила внимание на то, что, кроме нескольких десятков крепких нукеров, вместе с Ританом и Имуром приехал какой-то странный старик в халате мерзкого желтого цвета.

Он вел себя так, будто, кроме него, вокруг никого не было — чесался, сплевывал, ковырял носком старого сапога землю, словно искал там клад.

Айра никогда не верила в возможности шаманов, ведь на уроках магии ей не раз говорили, что им не знакомо высокое искусство магии, что они профаны, дорвавшиеся до ремесла и принижающие нечто достойное просто тем, что живут и что-то пытаются делать.

В то же время она слышала, что во время битвы при Жако именно шаманы нанесли серьезный урон армии императора. И сейчас она отнюдь не была уверена, что выпускник Сиреневой Башни смог бы ее отыскать — а этот грязный старик поставил свою жизнь против денег и сделал это.

— Что дальше? — поинтересовалась Айра, смотря на Имура, но обращаясь больше к Ритану.

Тот прекрасно понял ее игру и возражать не стал.

— Теперь мы возвращаемся в лагерь, там ты предстаешь перед посланцами урултая — они будут уговаривать тебя оставить нас и поехать с ними. Расписывать то, что тебя ждет, они станут красиво, но в итоге, если ты согласишься, за твою жизнь нельзя будет дать даже медяка — если они узнают, что ты не возлежала с Дайрутом, то, скорее всего, ты умрешь.

— И вы тоже умрете, — утвердительно сказала Айра.

— Нет, — ответил Имур. — Нас отправят в разные тумены, сделав не больше чем сотниками, и постараются давать самые неприятные и опасные задания. Мы — друзья Дайрута, нас нельзя просто так убивать, это не понравится простым воинам, которые слышали про нас слишком много. И про Кристального Короля, и про взятие Тар-Меха, и про Руан-Дер, и про битву с ханом Разужей.

Айра отметила, что Ритана эти слова удивили, но, подумав немного, он кивнул — именно так все и будет.

— Хорошо, — согласилась королева Дораса. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы остаться с вами. Но вы после этого позволите мне участвовать в ваших советах.

Ритан и Имур спорить не стали — похоже, они были заинтересованы в ее согласии гораздо сильнее, чем она в их.

«Продешевила, — подтвердил Голос. — Могла выторговать гораздо больше».

Обратный путь занял весь день и большую часть ночи, и только под утро отряд выехал на морское побережье, откуда рукой оказалось подать до лагеря Орды. Увидев лагерь, Айра с удивлением отметила, что большая часть шатров и юрт собрана и множество людей суетятся, снимаясь с места.

— Коренмай должен был договориться с посланцами о том, что мы выступаем в сторону Жако, — сказал Ритан. — Это нужно даже не для того, чтобы идти к столице, а чтобы понять, насколько сильно против нас настроены люди из собранного Абыслаем урултая.

— Видимо, не все так плохо, — кивнул Имур.

Они могли потребовать больше уважения к себе, и тогда все остались бы на своих местах.

Проезжая через лагерь, Айра чуть ли не впервые оценивала его истинные размеры и поражалась, насколько он велик.

Когда-то она считала, что Орда — это куча кровожадных кочевников, варваров и орков, но после добровольной жертвы ее уверенность поколебали происходившие с ней события и люди, с которыми она общалась.

Теперь же Айра видела, что даже малая часть Орды, остановившаяся ненадолго на одном месте, превращается в настоящий город, в котором есть все, что угодно — от цирюльников до оружейников, от продажных женщин до лавок с едой и аракой.

В громадной черной юрте ее ждали, сидя на подушках, скрестив ноги, шестеро пожилых кочевников в теплых халатах.

Айра вошла внутрь и сразу же попала под пронизывающие, острые взгляды. Захотелось спрятаться, но она только гордо вскинула голову — ничего, и не с такими имела дело.

— Правда ли, что хан Дайрут взял тебя как жену? — грубо поинтересовался полный старик с крючковатым носом и длинной желтовато-седой бородкой.

— Правда, — ответила Айра и смело посмотрела ему в глаза.

— Правда ли, что до этого ни один из мужчин не брал тебя? — поинтересовался другой старик, ехидно усмехаясь.

— Правда, — твердо сказала бывшая королева Дораса.

— Правда ли, что ты чувствуешь внутри себя жизнь? — спросил третий, самый молодой из присутствующих, на вид ему было не больше сорока, и выглядел он не так мерзко, как остальные.

— Правда.

Дальше вопросы посыпались один за другим — Айра отвечала, не задумываясь, а когда не могла сообразить, как вывернуться в данном случае, ей тут же подсказывал Голос.

Мгновение сменяло мгновение, девушка вспотела, у нее пересохло в горле, и если бы не поддерживающие ее наручи, она обязательно упала в обморок от духоты и душевного напряжения. Посланцы урултая относились к ней, как к куску мяса, который надо осмотреть со всех сторон и решить — брать ли его на суп или же сделать из него плов.

А может быть — кинуть псам или вообще сжечь, чтобы не плодить болезни.

Наконец допрос подошел к концу — старики довольно кивали, перекидываясь тихими фразами, смысл которых она не могла уловить.

— Ты поедешь с нами, — заявил тот, что говорил первым.

— Я останусь здесь, — ответила Айра и вызвала этим ошеломление у посланцев урултая — их физиономии вытянулись, глаза блеснули.

— Ты строптивая девчонка, — прошипел первый. — Тебя никто не спрашивает!

«Хан Дайрут приказал мне слушать его верных друзей — Ритана, Коренмая и Имура, и не верить никому другому», — подсказал Голос.

— Хан Дайрут приказал мне быть с его верными друзьями — Ританом, Коренмаем и Имуром, — повторила Айра. — И опасаться всех остальных, потому что я должна выносить и родить его сына в безопасности.

Старики несколько мгновений сидели молча, затем начали быстро и тихо переговариваться. Один из них, самый молодой, небрежно махнул Айре — мол, иди прочь, и она, не прощаясь и не кланяясь, развернулась и вышла.

«Надо было проявить уважение, — Голос казался недовольным. — Если ты затеешь ссориться с урултаем, Ритан с друзьями не встанут на твою сторону. Уважение к старикам в степи прививают в них с раннего детства, особенно к таким старикам, знатным и мудрым».

«Если мне станет совсем плохо, я сбегу в Дорас, где меня любят и ждут, — ответила Айра. — Мне не нравится здесь. Когда ты говорил, что нужно что-то сделать ради Дораса, я делала, а теперь, когда ты говоришь, что нужно что-то делать ради всего мира, мне это не интересно».

«Если весь мир погибнет, Дорас не останется в стороне».

Как только Айра вышла из юрты, внутрь тут же скользнули Ритан и Коренмай. Имур пошел рядом с девушкой, на ходу отдавая приказы нукерам.

— Они могут забрать меня против моей воли? — спросила Айра кочевника.

— Ты — женщина, и твоя воля ничего не значит для стариков, — ответил Имур. — Когда мой отец умер, оставив после себя двух жен и семерых детей, наш род отдал нас всех старому козлу, который издевался над новыми женами и надругался над моей старшей сестрой, а нас заставлял работать с утра до ночи. И мы ничего не могли сделать, потому что так решили старейшины.

— Ты сбежал оттуда? — спросила Айра.

— Мне было двенадцать, — кочевник усмехнулся. — Хан Разужа как раз тогда заставил варваров подчиниться ему, и намечалась большая война против людоедов. Я убил Казая — так звали отчима — и оказался в тумене Вадыя, где не было никого из моего рода. К этому времени мой старший брат вырос и смог убедить всех, что он может прокормить двух женщин и их детей.

Из этого рассказа Айра поняла, что ее мнение, как и мнение соратников хана, ничего не значит для урултая — стариков можно запугать, можно купить, но для этого надо быть настоящей силой, какой был хан Разужа и какой показал себя хан Дайрут.




Весь день Айра провела в шатре — ее умыли, переодели, волосы расчесали и уложили, на нее нацепили множество украшений и тяжелые одежды, в которых даже сидеть было неудобно, а ходить и подавно.

Служанки по ее просьбе рассказывали ей историю Дайрута — как он появился в тумене Вадыя, как прослыл героем, возглавил Рыжих Псов, затем убил темника, встав на его место, а потом поссорился с ханом Разужей и оказался более удачливым, чем его отец.

— Вы правда считали его красивым? — спросила Айра, которую в их рассказе больше всего удивило именно это.

— Красота мужчины в его удаче, — ответила черноглазая и шустрая Расуль. — К тому же Дайрут никогда не издевался над нами, не хватал за грудь и зад, не напивался. Нас подарили ему вместе с сотней других слуг и служанок, и ему никогда не было дела до того, чем мы занимаемся, если у него все как надо.

— Он был лучшим хозяином, какого только можно представить, — согласилась более степенная Алгаш. — Им все восхищались, его любили и ненавидели, и на нас смотрели не как на служанок какого-нибудь родовитого человека, а как на тех, кто помогает любимцу богов. Жалко, что он умер, и хорошо, что он успел заронить в вас свое семя. Может быть, его сын станет еще более славным и удачливым.

Расуль на мгновение задумалась, а потом сказала:

— А если родится девочка…

Тут же Алгаш ударила ее по губам.

— Родится сын, — сказала она жестко. — Иначе урултай подарит нас всех более удачливым военачальникам.

Айра вспомнила о том, что Ритан вывез нескольких беременных девушек в безопасное место — он не собирался рассчитывать на случай.

Вечером к ней пришли все трое бывших друзей Дайрута.

И первым заговорил Коренмай, к чьему изуродованному лицу Айра постепенно привыкала и теперь уже воспринимала его как неглупого и осторожного военачальника, а не как монстра, который еще и разумен.

— Я потратил много золота, подарил двух годных для рождения детей девственниц и каурого дорасского жеребца, — заявил он. — И теперь двое посланцев урултая на нашей стороне, и еще один не будет чинить препятствий первым двум.

— Но их шестеро, — удивился Имур. — Надо было одарять четверых!

— Не все так просто, — усмехнулся Ритан. — Ты словно не знаешь? Они будут заседать, пить горький чай и потеть в толстых халатах до тех пор, пока не придут к общему решению. Те, кто принял подарки, предложат их часть остальным, а те либо согласятся, либо потребуют еще. Если хотя бы двое из шести приняли деньги, то все, можно считать, что решение уже легло под копыта нашим коням. И единственное, что может измениться, — цена этого решения.

— Айриэлла сказала посланцам, что Дайрут хотел, чтобы мы ухаживали за нею, — отметил Коренмай. — Это очень важно — последняя воля хана. Чтобы пойти против нее, урултаю нужно будет доказать, что мы как-то причастны к смерти Дайрута или что мы идем против законов и обычаев степи.

— Значит, все должно решиться в нашу пользу, — сказал Имур и, коротко поклонившись, заявил: — Тогда мне нужно идти. В лагере целую ночь и день не происходило ничего странного, думаю, сегодня точно или нападут демоны, или случится еще какая-нибудь гадость.

Он вышел наружу.

Айра смотрела ему вслед и думала о том, как же хорошо, когда можно все разложить и решить так просто. Имур восхищал ее тем, что не занимался интригами, он просто жил, и жил так, как считал правильным — на его пути не существовало выбора между плохим и худшим. Если он встречался с чем-то неприятным, то просто находил лучший вариант и добивался его.

Она слышала о том, что Имур не гнушался убийствами и пытками, что для Дайрута он сам и его люди выполнили немало дурнопахнущих заданий. Но сам Имур при этом каким-то образом все равно оставался чистым, его уважали за то, что он не шел против своих правил.

Сама Айра порой ненавидела и даже презирала себя, и потому простота Имура восхищала ее, и иногда ей хотелось быть такой же.

Ритан и Коренмай долго спорили, нужно ли попытаться еще что-то предложить посланникам урултая. Однако спор этот, на взгляд Айры, был совершенно бессмысленным — они не собирались ничего делать, а вся эта «риторика», как ее назвал бы Парай Недер, просто помогала ждать.

Глубокой ночью прибежал Усан и позвал Коренмая.

Тот ушел и вернулся под утро.

Старики просили еще золота, четырех скакунов, двух девственниц и одну красавицу постарше, знающую, как ублажить зрелого мужчину.

Айра даже не пыталась возмутиться — она очень устала.

Ритан обрадовался — цена показалась ему разумной.

Пока в Орде все оставалось по-старому, только вместо Дайрута ханом теперь считался не родившийся ребенок Айры, которого заранее считали мальчиком, а управлять его владениями и армиями должны были Ритан, Коренмай и Имур, каждого из которых обязали присматривать за остальными.

* * *


Демоз летел над опустошенным Осколком и размышлял о том, насколько же уродливые и странные формы приобретает сущее, когда уходит далеко от Хаоса и долгое время остается предоставленным само себе.

Огненная купель Хаоса, неупорядоченная и беспредельная, несущая в себе все — это было самое прекрасное, что знал Демоз.

Он появился на свет демоном, он прошел от слабого «зародыша», одного из многих созданий Хаоса, до матерого и хитрого бойца, который был быстрее, умнее и коварнее остальных. В схватке даже с могучим магом он мог оглушить противника, а затем высосать из него жизнь и душу, забирая себе все силы жертвы.

Раньше Демоз искренне не понимал, зачем жизнь всем этим людям, оркам, эльфам, и лишая их существования на уродливых Осколках, искренне считал, что помогает разным существам, освобождая от заблуждений и бесцельной жизни.

Однако становясь все более и более опытным, находя в себе силы подняться над остальными демонами и в чем-то даже заглянуть туда, куда заглядывать не полагалось, он начал многое понимать. Он вдруг осознал, что является частью чудовищной силы, но именно силы, одной из многих.

Для него Хаос являлся всем потому, что любой демон навсегда остается частью создавшей его стихии. Но были и другие существа, совсем иные, те, кто ценил нечто другое и жил иначе, черпая силу в других источниках.

А еще Демоз видел, как Бегемант, дьявол, который должен направлять его, вести в бой и рушить миры, возвращая их в Хаос, становится другим. Это ранило демона, показывая одновременно и то, что можно быть другим, и то, насколько это страшно и неприятно.

Демоз собирался завершить то, что не мог или не хотел взять на себя Бегемант. Остальные демоны готовились к схваткам, а он учился иным вещам, он пробовал выполнить работу, которая была по силам только дьяволу, самому совершенному созданию Хаоса.

И у него почти получалось.

На цветущий мир, к которому стремился безжизненный осколок дьявола Бегеманта, уходил один отряд за другим — бесы, черти, адские гончие, а порою и демоны из наиболее слабых.

Для них создавали проходы через астрал, и поскольку никто не защищал Осколок, не было Владыки, который мог бы встать на пути, эти отряды сеяли смерть, страх и разрушение. Чувствуя приближающийся Хаос, многие из смертных сходили с ума, другие же были слишком близко к грани безумия и колебались на ней, время от времени переступая.

И Демоз видел это, чувствовал происходящее, он словно прикладывал руку к шее беспомощного мира и прижимал когтем тонкую голубую жилку, бьющуюся под кожей.

Но у него не было сил и знаний для того, чтобы пережать ее или разорвать, — он оставался всего лишь демоном, первым из них, но тем, кто никогда не сможет возвыситься еще сильнее.

И это безумно злило.




Дайрут


Стены столицы империи, что показались над горизонтом, ошеломили Дайрута, а вовсе не порадовали.

Он шагал по дороге, чувствуя запах гнили и разложения, исходящий и от города, и от тех, кто топал в том же направлении. Туда же, куда и бродяги, шли десятки людей, и ничуть не меньше стремилось им навстречу.

И все, каждый, от старика до ребенка, были мрачны и сосредоточены.

Дайрут помнил, что даже в последние дни Империи у ее жителей бывали поводы усмехнуться или поддержать друг друга, но сейчас никто не собирался утешать даже близких.

Над городом словно висела тьма, и те, кто шел внутрь, и те, кто выходили из широких ворот, казались подавленными и побежденными. Даже кочевники и варвары, отличить которых порою было не так просто — многие вырядились в одежды, купленные здесь или снятые с погибших врагов, — выглядели мрачными и отчаявшимися.

— Что-то мне не нравится-то, — сказал Лито. — Может, обойдем город-то и пойдем в Вольные Города?

— Жако н-некогда был с-с-столицей мира, — нравоучительно заявил Агний. — И к-каждый цивилизованный ч-ч-человек…

— Какой-какой? — уточнил Тамура. — Ты говори по-имперски, чтобы понятно.

— Н-ну, — смутился Агний, — любой ч-человек, к-который не варвар, с-с-считал своим д-д-долгом хоть раз п-п-побывать в Жако и н-насладиться его в-в-величием и красотой.

В этот момент из городских ворот выбрался отряд из полусотни конных варваров. Увешанные оружием, пьяные и мрачные, они даже не попытались выбирать дорогу, поперли напролом, и нищим пришлось как можно быстрее убраться на обочину.

— Все изменилось, — отметил Лито. — Теперь-то варвары считают своим долгом, или как его там-то… А «цилизованные» стараются обойти этот город стороной.

Но, несмотря на эти разговоры, они так и не свернули и вскоре, пройдя через двойные ворота, мимо огромных башен и ленивых стражников, почти не смотревших по сторонам, оказались в бывшей столице Империи.

Это был не тот Жако, каким его помнил Дайрут — чистый, громадный, величественный, город смеющихся детей и деловитых мужчин, кокетливых девушек и величавых матрон.

Теперь в Жако властвовала грязь.

Центральные улицы вокруг Цитадели и у Южных Ворот вроде бы кое-как чистили, а остальные просто тонули в мусоре. При императоре чистотой заведовал особый советник, управляющий небольшой армией работников, сейчас же до этого никому не было дела.

Наместник Жарай, управляющий городом, судя по рассказам, следил только за тем, чтобы не было мятежей, а купцы исправно платили подати. Созданный при нем и не разогнанный пока городской совет, где заседали главы гильдий, решал вопросы, помогающие людям выжить, но не особо успешно.

Большинство горожан только совсем недавно стали хозяевами своих жилищ и относились к городу не слишком-то хорошо.

Зато для Дайрута здесь было раздолье — он знал все ходы и выходы в Цитадели, окружающей императорский дворец, и в самом дворце, его память хранила карты улочек Жако, он помнил старые укрепления, которые со временем вросли во все расширяющийся город, чтобы стать первыми этажами или подвалами жилых домов.

Айн Рольно, ставший Дайрутом Верде, мог бы оборонять этот город бесконечно. Сейчас, имея боевой опыт как простого воина, так и военачальника, со всеми теми знаниями, которые наставники и отец вдалбливали в его голову, он точно знал, сколько ему надо людей для той или иной задачи.

Вернувшись в Жако, он осознал, насколько не хватало ему родного города.

Да, здесь теперь жили другие люди, на обшарпанных стенах появились оскорбительные надписи на всех языках мира, включая гоблинский, эльфийский и наречие половинчиков.

Но суть города оставалась той же.

Дайрут шел по улицам, пряча обрубки в рукавах халата, и мечтал о схватках, о боях, об осадах и штурмах. В моменты, когда он сражался, память переставала вновь и вновь возвращаться к страшным сценам из прошлого, и он начинал жить свободно и спокойно.

Однако о каких битвах может идти речь в его случае? Драки с калеками и нищими? Осады мусорных куч? Схватки за право просить милостыню у заброшенного храма Владыки Дегеррая, ставшего теперь громадной конюшней новых хозяев?

Горький ком подкатил к горлу Дайрута.

— Вот это жизнь, — мечтательно произнес шагавший рядом Тамура. — Ты глянь, какие бабы! Ладные, толстые, веселые!

Верде глянул в указанную сторону и увидел стареющих женщин, с дряблыми животами и вислой грудью, с замороженным на лицах выражением презрения и с руками, привыкшими к тяжелому труду.

Если ему придется привыкать к подобной жизни… Уж лучше смерть!

Державшийся позади Агний неожиданно бросился вперед и заорал:

— Г-г-господин распорядитель! Г-господин распорядитель!

В обернувшемся поджаром и сосредоточенном человеке, под кафтаном которого скрывался длинный нож, а рукоять еще одного торчала из сапога, Дайрут не сразу признал распорядителя игр на Арене Тар-Меха.

Тот цепким взглядом охватил улицу, Агния узнал мгновенно, а на бывшем десятнике Рыжих Псов задержал взгляд, хотя узнать того просто не мог, слишком мало они виделись и слишком сильно тот изменился. Мартус Рамен задумался на мгновение, а затем улыбнулся неуклюжему бродяге и даже похлопал того по плечу.

— Какая встреча! Ты не один? Представь мне своих друзей!

— Н-ну, это… — замялся Агний. — Л-ли-лито… П-путешественник. Тамура… Т-тоже путешественник. И Л-лойто — т-тоже, н-н-наверное, путешественник.

— Пойдемте со мной, вонючие ребята, — широким жестом предложил Мартус Рамен. — Ради подобной встречи я угощу вас вкусным обедом и налью вина. Агний, мальчик мой, я так скучал без тебя.

Дайрут, назвавшийся бродягам как Лойто, подозревал, что ему лучше держаться подальше от бывшего распорядителя игр. Но возможность хорошо поесть, а потом умереть — ну или сразу умереть — его совершенно не пугала, а скрыться и убежать от Рамена он все равно не мог.

Двое бродяг, перед которыми открылась возможность бесплатно пожрать, были в полном восторге.

И только Агний, который хорошо помнил отношение к себе со стороны Мартуса Рамена, оказался в замешательстве. Однако получив от старого знакомого пару хлопков по спине, он осознал, что не должен молчать, и фальшивым голосом заявил:

— К-конечно же… Я т-тоже вас р-рад видеть… И мои д-друзья…

Бывший распорядитель повел их в гнусного вида кабак, у входа в который лежали полураздетые пьяницы.

Внутри было темно, дымно и вонюче.

— Вина, маэстро Танзо! — громко крикнул Мартус. — И твоего лучшего мяса!

— Здесь только крыс подают, — хрипло подсказали из угла.

— Не клевещи на моего приятеля, — проникновенно сказал Рамен. — Или ты меня не узнал?

После этих слов кабак начал быстро пустеть — посетители заспешили к дверям, оставляя на столах недопитое и недоеденное. Лито и Тамура не обратили на это внимания — им нечего было терять, Дайрут же вспомнил, что ему, хану, писал наместник Жарай — в Жако появился некто, подмявший под себя отребье, организовавший какое-то подобие гильдии среди нищих и воров.

Да, и те, кем он командует, вроде бы называют себя «черными братьями».

По словам наместника, управлявшего бывшей столицей Империи, они провозгласили себя борцами против Орды, однако не брезговали грабить и обычных людей, зачастую даже предпочитая таковых, потому что кочевники и варвары имели обыкновение носить с собой оружие, а горожанам это было запрещено.

Хозяин притащил два кувшина вина.

Дайрут хлебнул его, склонившись над чашкой и помогая себе обрубками рук, и понял, что напиток неплох. Затем принесли тарелки, на которых лежали мелкие кусочки мяса, тонувшие в овощном рагу. Определить, чья именно тушка пошла на это блюдо, не смог бы самый опытный гурман — слишком долго ее варили, однако Дайрут полагал, что исчезнувший завсегдатай был прав, и они ели крысятину.

Но его это совершенно не смущало.

Бродяги жевали так, что за ушами трещало, и даже Агний уплетал свою порцию, с опаской поглядывая на Мартуса Рамена. А тот не ел и не пил, он просто смотрел на тех, кого кормил, и на лице его красовалась странная улыбка.

Потом бывший распорядитель игр начал говорить, тихо, обращаясь словно в никуда:

— До начала всего этого безобразия у меня был свой город. Не такой большой и грязный, как этот — а красивый и богатый. Люди приходили в мой город, чтобы прогулять деньги, поторговаться и посмотреть на схватки между сильными бойцами, монстрами и чародеями. В моем городе жили сильные маги, гордые нищие и ловкие воры, тороватые купцы и умелые убийцы, домовитые горожане и умелые наемники.

Город жил и богател, а моя казна пополнялась из карманов всякого, кто проходил через ворота. Приходили варвары — и становились частью моего города, приезжали эльфы, и никто их не трогал, пока они, возомнив себя обиженными, не хватались за луки. Гномы торговали доспехами, а орки нанимались в охрану к купцам, и никто не обращал внимания на их клыки и зеленую кожу.

Он был жемчужиной в ожерелье Вольных Городов, и каждый, кто приходил в Тар-Мех, находил то, что было ему нужно.

Но однажды в город приехали десятеро кочевников, почти мальчишек, диких и злых. Они плевали на мраморный пол и говорили только на своем языке, кроме предводителя, общавшегося со мной на чистейшем имперском языке.

Я сразу увидел, что они несут беду. Помнишь, Агний? Не отвлекайся, ешь, этот вопрос не требует ответа. Я отправил их в Кристальные Холмы, полагая, что если они справятся с проклятием, то это будет благом для города, а если не справятся, то никакого вреда не окажется.

Но я ошибся. Нужно было посадить их под замок, а потом тихо удавить по одному. Но тогда я верил в свою звезду и искал способы использовать всех, даже тех, в ком видел страшную опасность.

Кочевники вернулись — их было меньше десятка, и я уже не мог посадить их под замок, потому что их считали героями. Но я мог убить их, наплевав на мнение всех вокруг — в конце концов, кому какое дело до быдла, когда решается судьба целого города?

Но я на мгновение упустил нить событий из рук, и она обвилась вокруг моей шеи. Кочевники убили тех, кого жители Тар-Меха считали своими повелителями, тех, кому присягали наемники и от кого ждали милостей и гнева, денег и решений. Эти грязные мальчишки, обвешанные дешевым оружием и воняющие, как козел в сточной канаве, уничтожили мой город, потому что все решили, что смерть консулов — это знак.

Все, кто мог спасти Тар-Мех, сбежали из него, а те, кто остался, были готовы поклониться кому угодно. И тогда, стоя у готовых пасть стен города, видя его неминуемую гибель, я поклялся отомстить.

Отомстить Разуже, проклятому хану, сдвинувшему с места степь, чтобы поднять города на копья.

Отомстить Вадыю, пославшему в Тар-Мех мальчишек, у каждого из которых на лбу громадными рунами было написано, что они несут несчастье всякому, кто собирается сделать им добро.

И отомстить Дайруту Верде, тому, что взял монетку перед тем, как отправиться в Кристальные Холмы. Дайруту Верде, выжившему там, где погибали герои и получше его, вернувшемуся в Тар-Мех, чтобы уничтожить мой любимый город.

Я ждал момента, я работал над тем, чтобы моя месть осуществилась — искал убийц, верных людей. Там, где другому потребовалось бы полжизни лишь на составление планов, я тратил месяц, но я все равно не успевал.

А в это время Дайрут Верде убил темника Вадыя. Я решил, что теперь у меня только два врага, и пытки и мучения, которые я придумал на троих, достанутся только им.

Прошло время, и Дайрут умудрился поссориться и с Разужей. Я говорил, что на его челе, как клеймо, горела надпись: «Уничтожу все вокруг»? Так вот, я говорю это. Он лишил жизни своего покровителя, кровавого пса Разужу.

И тогда я решил, что Дайрут умрет почти без пыток в награду за то, что он сделал за меня почти всю работу.

Я пришел в Жако, потому что рано или поздно он должен был приехать сюда. Я собрал людей, недовольных правлением ханов — вначале Разужи, а потом Дайрута, людей, ненавидящих Орду, и это было несложно, потому что мои враги сеют вокруг себя разрушение, голод и смерть.

А некоторое время назад до меня дошли слухи, что хан Дайрут погиб в схватке с демонами, которых сейчас хватает везде, что появляются из ниоткуда и убивают, пока их самих не прикончат.

Я не поверил в то, что Дайрут Верде, хан Орды, умер таким образом. Какой-нибудь сотник мог погибнуть так, даже тысячник, любой дворянин, даже король какой-нибудь страны.

Но не Дайрут! Я знал, я чувствовал, что ему предстоит погибнуть от моей руки. И я поклялся себе, что если боги — а я знаю, что они есть где-то, — предоставят его мне, то я убью его легко и быстро и закончу эту историю.

А вы — ешьте, не отвлекайтесь… Это так, просто болтовня.

Дайрут слушал внимательно и внутри смеялся — как высоко ценит себя этот мелкий распорядитель игр города Тар-Мех, как ставит себя на одну доску не только с Вадыем, Разужей и им самим, но и с богами, до которых нельзя дотянуться так просто.

Бывший хан понимал, к чему рассказ, что должно случиться, но это не волновало его: жизнь прошла, и расстаться с ней он не боялся, ведь лучше смерть, чем существовать без рук, мучаясь от воспоминаний и душевной боли.

Он поел и выпил еще вина, когда в кабак вошли с полдюжины крепких мужчин.

Они были одеты в черные широкие рубахи, и у каждого за поясом висело по тесаку — застань их в таком виде на улице стража, схватки, по мнению Дайрута, было бы не миновать.

— Взять этого, — указал на бывшего хана Мартус. — Удавить и скинуть в реку. Гаро надежно укрывает тех, кого мы считаем врагами.

— Что делать с остальными? — поинтересовался один из обладателей черных рубах — невысокий и поджарый.

— Бродяг пристройте к делу, если они не совсем тупые, а Агния я возьму с собой, в его голове много полезного.

Нищие заозирались, пытаясь понять, что происходит, заика уставился в стол, и щеки его покраснели, а Дайрут улыбнулся. Ему представилась возможность умереть в бою, и это же просто великолепно!

Спокойно встав, он показал бандитам обрубки и спросил:

— Неужели вы убьете калеку?

Воспользовавшись мгновенным замешательством, он резким пинком опрокинул тяжелый стол, затем вскочил на его кромку и мощным ударом правой ноги отправил ближайшего врага на пол. Попытался зацепить второго, но тот ловко ушел в сторону, и тесак оказался в его руке.

В отличие от нищих, эти люди драться умели, и хуже того — умели делать это вместе.

Дайрут успел пнуть двоих и опрокинуть третьего, когда ему воткнули в бок длинный нож. Через мгновение удавка охватила шею недавнего повелителя мира, и воздуха стало очень мало.

Судорожно махая обрубками, Дайрут попытался вырваться, но его скрутили, потом перед глазами поплыли цветные пятна, а их сменила темнота.

Мартус Рамен потрогал шею убитого врага, подождал несколько мгновений, убеждаясь в том, что биения жизни нет, затем улыбнулся и негромко сказал:

— Я мечтал об этом так долго… Но за то, что ты убил Вадыя и Разужу, я подарил тебе легкую смерть.

* * *


Люди далеко не всегда знают о том, чего хотят, и более того, они чаще всего уверены в том, что мечтают об одном, получают другое, а нужно им на самом деле третье.

Лиерра сидела у окна ее собственной комнаты, расположенной в светлой и высокой мансарде, и смотрела на тихую в это время года реку Гаро.

Если бы кто-то лет десять назад сказал ей о том, что у нее будет собственный дом в большом городе, человек, называющий ее женой, и дело, которое она станет ценить почти так же, как собственную жизнь, она только улыбнулась бы перед тем, как выпотрошить шутника.

Однако теперь все обстояло именно так.

Ну, почти так.

Мартус Рамен считал ее своей женщиной и поговаривал о том, что надо попросить одного из священников провести обряд. Но Лиерра не была уверена в том, что это ей нужно или когда-либо понадобится, вообще ни в чем не была уверена.

Он ворвался в ее жизнь, как комета, и они сошлись резко и сразу.

Мартус умел обращаться с людьми, у него был нюх на интриги и ловкость в их ведении. Лиерра же знала сложные магические ритуалы, могла принудить к откровенному разговору любого, попавшего к ней в руки, и не видела разницы при этом между живыми и мертвыми — последние в ее руках болтали даже более охотно.

Ухаживания бывшего распорядителя игр ведьма восприняла поначалу как нелепую шутку. Однако вскоре поняла, что он небезразличен ей, и тут сам Мартус с его странными понятиями приостановился.

Однако выпив однажды крепкой варварской араки, они оказались в его постели — и ей не были противны его прикосновения, не было противно или безразлично и то, что произошло позже.

Мартус оказался сильным мужчиной, который чувствовал свою силу и отмеривал ее ровно столько, сколько нужно.

С тех пор они нередко просыпались вдвоем, хотя вовсе не жили вместе, как муж и жена. Мрачность ведьмы понемногу умерялась, порой она забывала о том, что ей не двадцать и не пятьдесят, а чувствовала себя совсем молодой, как много, очень много лет назад.

Она сама замечала, что сильно изменилась.

Пока Мартус выстраивал схемы, в результате которых деньги попадали в его руки мимо лап властителей Орды, а некоторые люди переселялись из шатров и домов под землю или на дно реки, Лиерра готовила ритуалы.

Теперь у нее была большая комната, в которую не проникал ни один посторонний звук, имелась кладовка с сотнями зелий и магических предметов, с большим запасом фиолетовых кристаллов и несколькими артефактами, подходящими для занятий той или иной магией.

Если она выражала желание иметь глаз горгульи или сушеный лист мандрагоры, то вскоре получала желаемое. Мартус никогда не обременял ее историями о том, с какими трудностями столкнулся он или его люди, он просто делал все, что было в его силах.

Никогда ей не было так легко.

И это — пугало.

— Госпожа?

Человек, сунувший голову в приоткрытую дверь, наверняка до этого стучался, но задумавшаяся ведьма не услышала его.

— Да, Дито?

— Монсеньор просил передать вам, что он убил Дайрута Верде.

Лиерра замерла.

О том, что хана Дайрута сместила малолетняя королева Дораса, умудрившаяся оттеснить Рыжих Псов от власти, надеть магические наручи и не сойти с ума, она знала.

Но то, что Верде так быстро обнаружится и так легко даст себя убить, оказалось для нее сюрпризом.

Несмотря на то что ведьма сама оставила его лагерь, она питала к нему чувства, схожие с теми, что испытывает мать к неблагодарному и непутевому сыну. И теперь она размышляла о том, умирал ли Дайрут ранее — между тем днем, когда с него сняли наручи, и тем, когда его получил в свои руки Мартус?

Ведь если нет, то у бывшего хана есть еще одна жизнь.

Та самая, которую обеспечила ему она, Лиерра.




Айра


Ночью к ней пробрался убийца — он точно знал, где спит девушка, и действовал быстро и четко. Прокравшись мимо нукера из личной гвардии покойного хана, он взрезал стенку шатра, задушил спящую Расуль и вонзил клинок в сердце Айры.

А потом, когда она открыла глаза и вцепилась в ворот его халата, убийца заорал — так громко, что разбудил едва ли не четверть громадного лагеря. После долгих пыток он признался, что его послал человек Абыслая, предложив много золота, и что он сам — из гильдии.

Айра встретилась с бывшими соратниками хана в новом шатре, так как в том, где в нее всадили кинжал, жить отказалась.

— О сегодняшнем нападении нельзя говорить никому, — заявил Коренмай. — Абыслай — человек знатный, влиятельный. Если люди узнают, что он против нас, они засомневаются — а правда ли мы должны править Ордой?

— Я могу убить Абыслая, — предложил Имур. — У Ритана есть свои люди в его тумене, я пошлю пару человек, которым помогут подобраться к этому шакалу поближе, а дальше все просто.

— Если Абыслая убьют, подозрение падет в первую очередь на нас, — ответил Ритан. — Надо каким-то образом переманить его на свою сторону, вот только я даже не представляю, как это сделать.

«Абыслая надо убить, — посоветовал Голос. — Он не остановится. В его жилах течет кровь ханов, и он мечтает о том, чтобы править Ордой».

— Я устала от всего этого, — заявила Айра. — Я хочу спать на высокой кровати, хочу мыться каждый день в теплой воде, хочу еду, к которой привыкла, и дорасское вино, пусть даже и разбавленное. Мы двигаемся, но очень медленно, словно больная черепаха. Как Дайруту удавалось вести армию быстро?

Имур рассмеялся, Ритан и Коренмай нахмурились.

Они были опытными воинами и командирами, но все равно не могли управляться даже с одним туменом так, как это делал хан, и каждый день ставил перед бывшими Рыжими Псами новые вопросы.

Как Дайруту удавалось заставлять людей работать днем и ночью, и чтобы никто не возмущался? Как ему удавалось прокормить всю Орду, да еще и наполнить доверху свою мошну золотом? Как он договаривался с урултаем, с гномами и половинчиками, и чтобы все оставались довольны и потом еще предлагали помощь?

Тень Дайрута будто стояла за их спинами, и хотя только она спасала троих друзей и королеву Дораса от слухов, а то и смерти, эта же тень давила на них.

Айра не раз слышала о том, что Дайрут был сильным, смелым и удачливым, она вспоминала его — и понимала, что именно так все и было. Он казался ей красивым и неглупым, в нем чувствовалась сила, покоящаяся на некой произошедшей ранее трагедии.

В то же время она вспоминала ужасные донесения, которые приносил Парай Недер, слухи и собственные фантазии о громадном жестоком монстре, и это все не сходилось воедино.

К ее удивлению, Дайрута в Орде любили.

Он побеждал, он приносил своим воинам славу, деньги и удачу, и за это ему прощали все, что угодно — впрочем, как теперь выяснялось, ему и прощать-то было нечего. Тень безрукого хана смеялась у нее за спиной, и девушка не раз уже думала о том, что произошло бы, если бы она не послушалась Голоса, а просто дождалась бы того, чтобы Дайрут излечился от своего душевного недуга?

Голос говорил, что хан обязательно надругался бы над ней и постарался сделать так, чтобы Айра в ближайшие недели понесла от него, но ей почему-то казалось, что все было бы совсем не так.

Он отказался взять ее тогда, когда она сама предложила себя.

Она пришла к нему босой и простоволосой, и это почему-то оказалось той каплей, что лишила его рассудка.

Теперь Айра была почти уверена, что смогла бы стать Дайруту женой, и вместе они могли бы править миром, но Голос, а затем и коварные друзья хана — заставили ее убить его.

«Это ты заставила их помочь себе, — напоминал Голос. — Мы — если точнее».

Айра не видела выхода — ей не хотелось править Ордой, постоянно конфликтуя с Коренмаем и Ританом, не хотелось прикидываться беременной от сошедшего с ума хана. Она желала просто вернуться в Дорас, откуда приходили одновременно добрые и грустные вести.

Эона родила сына, и он получил запятнанный кровью титул герцога Дорасского. Отцом ребенка объявлен герцог Сечей — так решил Парай Недер, который весьма неправдоподобно и путано объяснял это свое решение в письме.

О том, что Айра жива и сейчас в Орде, Дорас уже знает — и этому есть странное и нелогичное объяснение, придуманное Параем, и есть множество слухов о заколдованной, обманутой или пожертвовавшей собой ради страны королеве.

Демонов и бесов появляется все больше, но и справляться с ними королевские воины и ополченцы уже навострились.

Маги в Сиреневой Башне предсказали конец света и даже назначили дату, но народу об этом никто ничего не сказал. Однако слухи — как шило в мешке, их не спрячешь, кроме того, множество людей чувствует, что приближается нечто страшное, и самозваных пророков то и дело ловят в разных местах.

О том, что надвигается что-то ужасное, Айре могли и не писать — она и сама ощущала, что происходит нечто неправильное, и потому очень хотела вернуться домой. Ей почему-то казалось, что там не может случиться ничего действительно плохого, хотя на самом деле все обстояло не так.

Ведь именно в Дорасе погибла вся ее семья, там ходил по дворцу старый маг, убивавший челядь, и там же против нее организовали заговор, который провалился из-за того, что Айре помогал Голос.

Она не хотела жить в шатре, спать на шкурах, пить горький чай вместо сладкого разбавленного вина и есть недосоленную и недоперченную пищу только потому, что окружающие люди, которым она не могла по-настоящему доверять, считали, что это — ее участь.

Отвлекшись от своих мыслей, Айра вдруг поняла, что трое собеседников внимательно смотрят на нее.

— Я что-то пропустила? — спросила она как ни в чем не бывало.

— Иногда мне кажется, что ты действительно беременна, — ответил Имур. — Прошло уже два месяца с того дня, когда погиб Дайрут. Тебе пора начинать носить тонкую подушку под халатом. С завтрашнего дня мы приставим к тебе немых служанок.

— Я не хочу новых служанок! — возмутилась Айриэлла Дорасская. — Алгаш не предаст меня!

Ритан рассмеялся:

— Если ты желаешь оставить Алгаш, ты можешь ее оставить. Но ей придется расстаться со своим языком, потому что ты вольна рисковать своей жизнью, но не нашими.

После короткого, но яростного спора Айра согласилась на новых служанок.

Ей была отвратительна мысль, что теперь станет невозможно поговорить в то время, когда ее моют или одевают.

С другой стороны, если бы она все же решилась на побег, вопреки запретам Голоса и желаниям Коренмая, Ритана и Имура, то всех ее слуг примерно бы наказали. И в этом случае окажется даже лучше, если появятся новые люди, к которым она не привыкла и привыкать не собиралась.

Тумен двигался в сторону Жако, не так шустро, как если бы его вел хан Дайрут, но с приличной скоростью. Коренмай ехал впереди с сотней личной гвардии хана — после покушения каждый раз перед тем, как расположить ставку, они тщательно обыскивали выбранное место.

Ритан охранял бывшую королеву Дораса, Имур распоряжался остальным.

Теперь Айру везли в паланкине четверо рослых немых рабов.

Они были неутомимы, и если ни один из них за день не сбавлял ход, и сама хозяйка говорила, что у нее все хорошо, им полагался двойной ужин. А если хоть один из лишенных языка силачей начинал слабеть, то всех их пороли, а на следующее утро Айру несла другая четверка.

Для нее это все было дико.

Конечно, в Орде не было карет, да и не годились они для странствия по разбитым дорогам, а ехать в повозке для матери будущего хана просто неприлично. Но рабы? И — пороть? В Дорасе пользовались трудом каторжников, о чем ей не раз рассказывал Парай Недер, слывший большим знатоком по этой части.

Однако это являлось именно наказанием, которое преступники отрабатывали за свои проступки.

Все здесь было для нее чужим, все, начиная от отношений между людьми и заканчивая едой, от того, как верить в богов, до жизненных целей. Здесь по-другому спали, любили, одевались и иначе ненавидели.

За те долгие недели, которые Айра провела в Орде, она дико устала.

Эта усталость начала копиться еще в Дорасе, но тогда где-то глубоко внутри сохранялась вера в то, что она придет к Дайруту, и на этом что-то закончится, а что-то начнется. Когда же на самом деле ничего не закончилось, а только стало сложнее, маленькая королева поняла, что от нее ничего не зависит.

Она может спорить с Ританом и требовать у Коренмая, чтобы тот посылал гонцов темникам и поторапливал их. Она может просить у Имура новые тазы вместо мятых, более аккуратных слуг и еще шкур себе на довольно жесткое ложе.

Она может улыбаться беззубым сотникам с исполосованными шрамами лицами. Может каждый день есть, пить и спать, может ждать, что ее в любой момент попытаются убить или похитить.

Однако она устала, и от этой усталости уже не хотелось жить.

Договор между Ордой и Дорасом все никак не получался — претензии были и у Парая, и у Коренмая. Они перекидывались письмами, частью вычурными, частью хитрыми, однако здесь коса нашла на камень — кочевник шел напролом, убирая все, что он не мог понять полностью, а начальник тайной канцелярии старался в каждом пункте оставить пространство для толкования, без оснований полагая, что сможет потом воспользоваться подобными лазейками.

Вместе с каждым письмом из Дораса приходили весточки — но с недавних пор они перестали радовать Айру. Ей казалось, что она уже никогда не вернется домой, что сгинет в Орде, либо в паланкине на ходу, либо ночью, в шатре, просто исчезнет, превратится в ничто.

Она добилась того, чтобы Коренмай, Ритан и Имур прислушивались к ней — и порою они теперь спрашивали совета даже по делам, которые ее особо не интересовали. Но все равно в итоге решали трое соратников сгинувшего неведомо куда хана, которого так и не смогли найти.

Голос с каждым днем вмешивался все реже, и только тогда, когда Айра почти решала для себя что-то непоправимое — например, сбежать. Он почти перестал говорить о том, что ей надо делать, только о том, чего делать не стоит ни в коем случае.

Все вокруг превратилось в серый и страшный сон, который все никак не заканчивался.

Нельзя было проснуться — и это казалось самым страшным.

Теперь воспоминания о Дорасе перемешивались с тем, что осталось в памяти о Дайруте. Айра поняла, что, убрав его, не сделала на самом деле никому лучше — наверняка можно было иначе решить ситуацию, не жертвуя вначале им, а затем и собой. Не надевая наручи, что сделали ее гораздо более раздражительной и в которых она каждое мгновение сомневалась в себе.

А где-то совсем рядом жило безумие, и между ним и Айрой стоял только ненадежный и странный Голос, отношения с которым в последнее время тоже испортились.

А на небе росла странная круглая штука, каждый день менявшая облик и становившаяся все больше, и что это такое, не могли объяснить ни шаманы, ни сама бывшая королева, учившаяся астрологии.

Однажды ночью к Айре без предупреждения, распугивая немых и безымянных служанок, ворвался Коренмай. Он оказался пьян и настроен решительно, однако не полез к девушке, а принялся задавать ей вопросы, пытаясь выяснить кое-что загадочное.

— Ты надела наручи и осталась в здравом рассудке, — сказал он, плюхаясь на подушку. — Я много думал о том, почему Дайрут не сошел с ума, а потом — почему не сошла с ума ты. Между вами есть что-то общее, и именно твое появление сделало его больным. Признайся, что происходит — я никому не расскажу этого.

Айра замерла — поведать Коренмаю о Голосе?

Она была уверена, что изуродованный кочевник никому не расскажет об этом и поверит каждому ее слову, что он не сочтет ее безумной, во всяком случае, более безумной, чем обычно.

Имур когда-то говорил ей, что глубоко под землей, в пещере сказочного Кристального Короля Коренмай пробовал надеть наручи, и только помощь друзей спасла его от жуткой участи.

Но рассказав свою историю, Айра проявит слабость и даст ему возможность использовать свои слова против себя же. Как королева, она давно узнала, что красивая ложь в таких случаях гораздо предпочтительнее уродливой правды.

— Я дитя правящего дома, — сказала она. — Нас учат жить с большим грузом с самого детства. Надев наручи, я почувствовала подступающее безумие, но смогла отгородиться от него. Возможно, у королей есть такое свойство — ведь недаром говорят, что власть нам дается богами. Дегеррай и Светлый Владыка ко мне гораздо ближе, чем к простым людям, и они помогают мне, хотя я могу и не чувствовать этого.

Коренмай кивнул, но видно было, что его эти слова не убедили.

— А почему же тогда Дайрут не сошел с ума? Я-то знаю, что он — сын Кира Верде, а не хана Разужи! Он — черной кости, его предки не правили королевствами или степью.

— А может быть, ты ничего на самом деле не знаешь? — спросила Айра. — Про Кира Верде мне многое рассказали — он воевал под началом Разужи почти с самого начала, его знают. Он трижды становился десятником и трижды за разные проступки его делали простым нукером. А про Дайрута, якобы его сына, никто ничего не слышал — он появился и сразу оказался отличным воином.

Она искала зацепки — и к собственному удивлению находила их.

— Дайрут Верде совершенно неожиданно оказался хорошим командиром и мастером интриги. Все говорят, что он быстро завоевывал друзей и превращал в союзников собственных непримиримых врагов, — Айра усмехнулась. — Говорят, ты не любил его и желал ему смерти или увечья. Но прошло время — и ты сам поставил его на свое место во главе Рыжих Псов, а потом стал главой его личной гвардии. И ты думаешь, что он был простым мальчишкой, сыном какого-то Кира Верде?

Коренмай задумался, на лбу его залегли морщины, а глаза потемнели.

— Да, ты права, — протянул он. — Я много раз думал о том, как ему это удается, как у него получается быть таким удачливым, что даже я в свое время решил, что не пойду против него, а постараюсь воспользоваться его везением… И в итоге я несколько раз чуть не умер, но всегда казалось, что именно он вытаскивает меня. Теперь я понимаю, что он не был простым человеком. Он всегда хорошо владел оружием, предпочитая два клинка, а в степи так не делает никто. Он не очень хорошо ездил верхом, что казалось мне странным и доказывало, что он — желторотый юнец. Но если он не сын десятника Кира, то чей же?

Айра улыбнулась — ей всегда нравилось, когда человек, которому ты говоришь необходимую ложь, сам начинает подгонять под нее факты.

— Подумай сам. Он знал какие-нибудь языки, кроме вашего?

— Да, — Коренмай усмехнулся. — Но этим ничего не докажешь. Он говорил с варварами на их каркающем наречии, сюсюкал с имперцами по-ихнему и даже знал немного бормотание гномов, во всяком случае, разбирал их руны. Но он точно не гном и не варвар.

— А значит… — начала Айра, увидев, что ее собеседник на грани понимания.

— Он — из Империи, — уверенно ответил Коренмай. — Появился сразу после разгрома армии Империи у Жако. Не знал простых вещей и разбирался в том, в чем никто из наших не смыслил просто потому, что в степи в этом не было необходимости.

— Принцем Тори он быть не может, — Айра попыталась вспомнить всех принцев Империи. — Тори слишком высокий, я видела его. Принц Мако совсем маленький, к тому же я знаю людей, которые видели, как его убили. Еще у императора был родной брат, и у него сын — Айн. Вот он вроде бы подходит.

Сказав это, Айра внезапно вздрогнула, словно непонятно откуда взялся холодный сквозняк. Но тут же встряхнула головой и усмехнулась — это озарение было чушью, явной ложью, ведь оно основывалось на ее собственной выдумке о том, что наручи могут носить только короли или их дети.

— Да, все сходится, — заявил тем временем Коренмай. — Дайрут Верде наверняка был именно этим Айном. Он учил нас языку Империи и пытался приохотить к мерзкому вину. Он не был настоящим кочевником, и он мог носить наручи. Спасибо, Айриэлла, ты помогла мне все понять.

Он вышел, а Айра задумалась — кем же мог быть на самом деле Дайрут Верде?

Не принцем, конечно же, это бред, но, возможно, дворянином, сыном губернатора провинции, успевшего подкупить Кира Верде или каким-то образом заставить его…

* * *


Родрис усмехнулся.

В последние дни улыбка не сходила с его губ, хотя места, которые он посещал, мало располагали к смеху. От лечебницы, где медленно выздоравливали или умирали захворавшие воины гарнизона, он шел в тайные укрывища гильдии убийц, а оттуда направлялся в самые дикие трущобы Жако.

Ему предстояло провести невероятно важный и сложный ритуал, более ценный даже, чем жизнь первосвященника, а для него требовался человек, отвечающий нескольким сложным условиям.

Улыбку вызывали разные обстоятельства, но в этот раз ее породило то, что он услышал обрывок разговора двух варваров, обсуждавших, что скоро в столицу прибудет беременная наложница Дайрута, бывшая королева Дораса.

Интересно, как ее теперь называют в Орде — ханша?

Родрис помнил Айриэллу совсем еще девочкой, избалованной и капризной, но в то же время пытливой и требовательной к людям. Да, в ней были задатки королевы, но, кроме того, были и способности, которые позволили бы ей стать великолепной жрицей Дегеррая.

Уж кому, как не ему, увидеть подобное?

Он и увидел, и долго беседовал после этого с королем Доросомнаем, который наотрез отказался отдавать дочь в храм. Это стало не более чем досадной помехой — в конце концов, власть земная отличается от власти небесной тем, что она конечна, а значит, другой король на месте безвременно усопшего предшественника наверняка оказался бы сговорчивее.

Однако ночью после той беседы к первосвященнику явился сам Дегеррай и потребовал оставить девчонку в покое.

И вот теперь она правит едва ли не всем светом, пусть только формально, водит под своим началом худших врагов Дегеррая, каких только видел этот мир. Предыдущий хан, Дайрут, уничтожил в Орде хаосопоклонников, за что Родрис был ему весьма благодарен, и вроде бы Айриэлла собиралась продолжать его линию — во всяком случае, гонения на жрецов Светлого Владыки прекратились.

А вот на тех, кто еще поклоняется Дегерраю — нет!

Родрис сплюнул на грязный пол — ладно, пора вернуться к делам…

Очередная лечебница, куда он забрел, находилась при храме Светлого Владыки, и народу тут было немного. Тот, что заинтересовал бывшего первосвященника, лежал в углу на соломе — у него не хватало левой ноги, отъятой до середины бедра, и правой руки — чуть выше локтя.

До того, как умереть сегодня утром, он был крепким парнем и вообще-то мог бы подойти, если бы местный целитель не утаил важной детали — кроме всего прочего, у бедолаги оказались магически выжжены глаза.

Выйдя из лечебницы, Родрис вновь усмехнулся.

Он подумал о том, чтобы зайти в ближайшую таверну и глотнуть немного вина. Его устроило бы даже обычное имперское — последние урожаи, довольно скудные, были вместе с тем и неожиданно приятными на вкус.

Однако неожиданно бывший первосвященник замер, и что-то его потянуло вниз, к берегу Гаро. Он прошел сотню шагов по грязной и извилистой улочке, миновал узкий причал и спустился к воде.

И там, прямо рядом с причалом, покачивался на волнах именно тот, кто был ему нужен. Великолепнейший представитель рода человеческого — молод, пусть даже не очень высок, с широкими плечами, великолепными пропорциями, выдающими в нем хорошо тренированного воина.

А еще у него были черты лица, по которым опытному человеку несложно узнать отпрыска императорской фамилии свергнутого правящего дома, и два обрубка на месте предплечий.

— Значит, Дайрут Верде некогда был Айном Рольно, — соединил два и два Родрис. — Ну, что ж, если ты еще жив, у тебя появится возможность искупить грехи перед Владыкой Дегерраем.

Человека бывший первосвященник искал не для себя, а для своего покровителя, отдавшего четкий и недвусмысленный приказ через алый кристалл — произошло это прошлой ночью, и приказ прозвучал так чудно, что Родрис вначале не поверил себе, и только повторное указание заставило его действовать…

Такова участь того, кто является слугой, пусть даже и бога.




Дайрут


Очнувшись, Дайрут долго хватал ртом воздух, пытаясь понять, каким чудом он выжил. Затем увидел над собой низкий потолок с широкими дубовыми балками, голые стены, большой стол в центре помещения, сундук в углу и стоявшего около него высокого немолодого мужчину.

— Что ты готов сделать ради пары хороших, крепких рук с ловкими пальцами? — спросил тот, и Верде понял две вещи — этого типа он где-то видел и перед ним наверняка колдун.

— Что угодно, — мгновенно ответил Дайрут и лишь потом осознал, что именно сказал.

Говорить такое магу — это все равно что совать голову в пасть василиску.

— О, не беспокойся, — усмехнулся чародей. — От тебя не потребуется ничего слишком сложного и неприятного. Просто почаще размахивай мечом, ввязывайся во все битвы и занимайся всякими привычными для тебя делами. Видит Дегеррай, я не сомневаюсь, ты бы делал это и без моей просьбы.

Дайрут недоверчиво посмотрел на собеседника.

Предложение мага казалось заманчивым — чтобы избавиться от воспоминаний, постоянно свербящих занозой, он бы и сам полез в бой — вот только рук у него пока что не было. Но наверняка за ним крылась ловушка — всем известно, что чародеи ничего не делают просто так, без выгоды для себя.

Но вот какая ловушка? В чем она состоит?

— Нам предстоит небольшой ритуал, — продолжил маг. — Слегка болезненный, но ничего опасного…

Говорил он тем тоном, каким любят вещать лекари, подбираясь к больному с острой штуковиной за спиной, в то время как помощник уже готовит дубинку, чтобы тюкнуть жертву по темечку.

— Кто ты? — ответил Дайрут. — Почему я жив?

— На первый вопрос я отвечу чуть позже, на второй ответа у меня нет. И вообще, Айн, если ты хочешь новые руки…

И в тот момент, когда он произнес это имя, старое и почти забытое, которое Дайрут не слышал так давно, что отвык от него, снизошло озарение. Рядом с ним оказался первосвященник Дегеррая, только изрядно похудевший и словно помолодевший за прошедшие годы.

— Почему ты сбежал?

На несколько мгновений Родрис замер, затем усмехнулся — по-доброму, почти по-отечески.

— Узнал, да? Я не сбегал. Как полководец, ты можешь назвать это запланированным отступлением. Да, именно! Но не будем об этом. Итак, ты согласен получить новые руки?

— Да, — ответил Дайрут.

— Отлично, и да поможет нам Дегеррай. — Лицо бывшего первосвященника стало серьезным, он взмахнул рукой, и в следующее мгновение Верде потерял сознание, успев уловить далекое неприятное шипение — словно капала на раскаленные угли вода.

Очнулся он непонятно через какой промежуток времени, не имея возможности пошевелиться, отвести взгляд или сказать хоть слово.

Вокруг было темно, тепло и сыро, все тело словно пронзали медленные молнии. Кто-то, скорее всего, первосвященник Дегеррая, читал нараспев заклинания, унылые и непонятные.

Что-то вспыхивало рядом, громыхало; Дайрут видел алые тени, скользящие мимо, ощущал касания непонятно чем и непонятно к чему и чувствовал боль, то острую, то тупую, но очень сильную.

Со временем молнии стали бить быстрее, а ритм чтения начал ломаться.

Дайрут попробовал пошевелиться — однако это было все равно что пытаться сдвинуть гору.

Прошло еще какое-то время, боль выросла, теперь тело словно протыкали раскаленными прутами. Алые тени закружились вокруг в бешеном хороводе, шипение стало громче, причем доносилось одновременно со всех сторон. Затем ему стало казаться, что все кости превратились в расплавленный металл и стремятся вырваться наружу.

Боль выворачивала наизнанку, захватывала власть над телом и разумом, становилась настолько нестерпимой, что превращалась в наслаждение, подкатывалась к порогу, после которого даже смерть покажется ласковой и тихой гаванью.

Но на этом все не кончилось, а стало еще хуже, хотя Дайрут даже и помыслить не мог о подобном. И в тот момент, когда он уже не понимал ни кто он, ни где, а боль сделалась сладкой и желтой, густой, как суфле, рецепт которого придумали в Вольных Городах, вдруг все прекратилось.

Не было ни темноты, ни сырости, ни боли.

Постепенно из мрака проступили стены, но не обычные, деревянные или каменные.

Дайрут не мог понять, что за материал перед ним, а кроме того, их было гораздо больше, чем в любой постройке, какую ему приходилось видеть — сотни многогранных поверхностей, идеально стыкующихся друг с другом.

А затем стены исчезли, и только слегка саднило левую ладонь.

Неподалеку кричали чайки.

Дайрут открыл глаза и обнаружил, что лежит на кровати в том же помещении, где разговаривал с беглым первосвященником, и что по самую шею он укрыт теплым и тяжелым одеялом.

Он аккуратно приподнял одеяло и увидел руки.

И в первый момент решил, что все еще болтается в безднах бредовых видений и что представшее ему — морок, чушь!

Кисти и предплечья, дополнявшие обрубки, не выглядели человеческими.

Нет, на них не появилось чешуи, когтей или дополнительных суставов.

Просто руки от локтей и до кончиков пальцев были словно выточены из светло-розового полупрозрачного камня.

Дайрут дернулся, попробовал сжать их, и это у него получилось.

Он ощущал новые руки в точности, как старые, и не мог заметить отличий, а когда смотрел внимательнее, то видел внутри каменной плоти вены и кости, такие же, как настоящие!

Конечности откликались на приказы, точно так же ощущали прикосновения…

Это было магией, и магией странной и страшной, о какой он даже не слышал! Кроме того, он так и не понял, какую цену придется заплатить за вновь обретенные руки. Ведь не могло же быть такого, чтобы беглый верховный жрец действительно хотел того же, чего и он сам.

— Доволен? — спросил вошедший в комнату Родрис.

Дайрут не стал смотреть в его сторону, он и так знал, что его собеседник улыбается.

— Да, но пока не до конца, — ответил он, пытаясь скрыть и испуг, и неуверенность. — Мне нужно оружие, парные мечи или сабли, а еще кто-то, с кем я мог бы размяться, привыкая к новым рукам.

— Вот что значит помогать людям? — в притворном гневе спросил Родрис и подошел к кровати.

Он выглядел изможденным, но глаза довольно блестели.

Первосвященник откинул одеяло в сторону, ощупал руки и пробормотал что-то о милости Дегеррая.

— От меня никаких мечей ты не получишь, но можешь отправляться куда угодно и добывать их сам, — сказал он.

— От меня что-то еще требуется? — поинтересовался Верде, не веря себе.

Его вот так просто отпускают? Ничего не требуя взамен? Невозможно!

— Ты должен кое-что знать — это не милостыня, и я не свихнулся, — улыбка не сходила с губ первосвященника. — По большому счету мне без разницы, кого и как ты будешь убивать, но убивай побольше, и лучше бы, чтобы умирали люди Орды.

— Ну, я постараюсь, — ответил Дайрут.

— Ты видел ту штуковину, что в небе? — спросил первосвященник, перестав улыбаться.

— Да…

— Вскоре она станет еще больше, а потом рухнет на наш мир.

Поверить в подобное было сложно.

— Я не могу этого изменить, а значит, мне плевать на это, — сказал бывший повелитель Орды.

— Не веришь? Так будет обязательно, и к этому стремится враг всего сущего — Хаос.

— Я не могу так просто принять это. — Дайрут помнил посвященные злу проповеди в храме Светлого Владыки, но силы Хаоса для него всегда были чем-то вроде страшилки для детей.

— Зря, — первосвященник покачал головой. — И что самое страшное, на стороне Хаоса в последней битве этого мира выступит Орда. Поэтому ты должен будешь сражаться с ней. Это понятно? В любом случае тебе лучше присоединиться к тем, кто собирается противостоять твоим бывшим друзьям. В Жако есть некто Мартус Рамен и, как ни горько мне это признавать, некая ведьма Лиерра, за которой я долго охотился и которую однажды даже убил — правда, чужими руками.

— А Мартус убил меня, — сухо отметил Дайрут.

— Что стало с этим миром, в котором даже смерть изменяет людям? — пробормотал Родрис. — Так помирись с Раменом. Иди и сражайся во славу Дегеррая и нашего мира.

— Я попробую. — Дайрут поднялся с кровати, на мгновение почувствовал головокружение, переждал его, а затем сделал шаг.

Земля под ногами слегка покачивалась, как палуба стоящего в порту судна.

— Убедил, — сказал он негромко.

Он и сам понимал, что ему предстоит война против Айриэллы и Рыжих Псов, и раз уж есть готовое войско, хоть и возглавляемое его врагами, он не будет ходить длинной дорогой.

— Они не подведут? — спросил бывший хан, разглядывая руки.

Они ничем не отличались от обычных, если не считать внешнего вида, он не чувствовал никакой разницы…

— Нет, — уверенно ответил первосвященник. — На, вот это тебе пригодится.

Первосвященник дал ему длинные перчатки из светлой замши, издалека похожей на обычную человеческую кожу. Также Дайрут получил новую одежду и кинжал, достаточно короткий и узкий, чтобы быть удобным оружием в тесноте городских улиц.

Как бывший хан он знал, что более длинное оружие в городе запрещено.

Камзол чуть жал в плечах — мелочь по сравнению с новыми руками.

И даже память, что вновь и вновь подкидывала ему сцены из прошлого — смерть отца, его собственная смерть, — словно ослабила свой напор, и Дайрут чувствовал себя почти спокойно.

— Спасибо, — сказал он первосвященнику.

— Не благодари, рано еще, — ответил тот со странной улыбкой.

Дайрут вышел из комнаты, оказавшись в одном из постоялых дворов на берегу Гаро. Затем он выбрался из него под мелкий и теплый дождь и зашагал по улицам, привыкая к новым конечностям.

Кристальные руки словно «жали» — так, как жмут новые башмаки, хотя это сравнение и казалось ему самому странным. Они исправно сжимались и разжимались, предплечья стали более длинными, что Дайруту понравилось, так же, как и более длинные пальцы, выгибавшиеся лучше прежних.

Это были руки музыканта или скульптора.

Дайрут подхватил с земли кусок засохшей грязи и раскрошил его между пальцами, наслаждаясь подобной возможностью. Потом отряхнул перчатки и почесал себе сзади шею — в том месте, которое свербело всю дорогу до Жако, и, чтобы унять зуд, приходилось по примеру лосей тереться о деревья.

Он брел по трущобам, не встречая никого, и думал, что делать дальше.

В жизни того, кто некогда звался Айном Рольно, произошел очередной перелом — но, в отличие от прошлых, он оказался приятным, и не было никаких споров с самим собой, не было сделок с совестью.

Дайрут получил новые руки, чтобы избавить мир от Орды.

Осталось придумать, как это сделать, как выйти на людей, что должны стать его союзниками.

Дайрут шагал по портовому кварталу, где обшарпанные стены старинных домов местами почти смыкались, а окна были так высоко, что допрыгнуть до них не удалось бы и более высокому человеку.

В дождливую пору грязь здесь стояла, как жижа в стакане, достигая уровня колен, — и не один десяток пьяниц утонул в этом кошмарном месте только потому, что не мог держать голову выше.

На этих кривых улочках раньше легко было встретить громил или шлюх, всегда кто-то предлагал контрабандные товары из Вольных Городов или Дораса, легко можно было купить алку или вытяжку из черных грибов.

Однако сегодня все выглядело спокойно — скорее всего, Жарай, чьи люди здесь пострадали, в какой-то момент просто провел большую облаву и перевешал всех, кто не смог доказать, что он честный горожанин.

Дайрут хотел было развернуться и пойти в сторону Цитадели, когда из переулка ему навстречу вывернули двое — кочевники, но слишком старые и плохо одетые для того, чтобы сойти за патруль.

— Эй, ты! — крикнул на вполне приличном имперском шагавший первым — его лоб украшал длинный и извилистый, не до конца заживший шрам — такие в Орде наносили тем, кто ворует у своих и пойман за подобным не впервые. — Стой на месте!

— Я стою, — согласился Дайрут.

Второй кочевник при ближайшем рассмотрении вообще оказался уроженцем Вольных Городов, нацепившим на себя обноски обитателя степей.

— Мы — патруль уважаемого Жарая, — заявил первый. — И ты обязан помочь нам!

Дайрут неожиданно понял, что степняк произносит заученные слова — на самом деле этот человек не знал его родного языка, он просто выучил несколько связанных между собой фраз и произносил их в нужное время.

— А если я откажусь? — поинтересовался Верде.

— Мы — патруль уважаемого Жарая! — заорал изуродованный вор.

— Вы — преступники, которых Жарай повесит на ближайшем дереве, если найдет, — ответил на языке кочевников Дайрут. — Сдайтесь, и я попрошу его не убивать вас сразу.

В тот же момент второй грабитель, до сего момента прикрывавшийся первым, метнул нож. Верде легко схватил его за лезвие и легким движением отправил метательный клинок назад.

Уроженец Вольных Городов захрипел, получив порцию стали в горло.

— Ты не убьешь брата? — умоляюще сказал кочевник.

Он держал саблю, руки Дайрута оставались пустыми, но вор был опытным и прожженным, его наверняка не раз ловили и много раз били, и каждый раз он умудрялся остаться живым — не потому, что недооценивал противника.

Едва договорив, он мягко вложил саблю в дешевые деревянные ножны.

— Шакал — твой брат, — презрительно ответил Дайрут.

Он не любил убивать безоружных, но чувствовал, что оставить противника живым — предать что-то очень важное в себе.

Он шагнул вперед, собираясь достать из-за пазухи кинжал, однако кочевник оказался быстрее. Он ловко выкинул руку, и в нее из рукава выпал заточенный до бритвенной остроты короткий нож.

Дайрут едва успел отмахнуться левой рукой от брошенного в лицо «сюрприза». Лезвие со скрипом прошло по предплечью, легко разрезав замшу перчатки и обнажив бледно-алую каменную кожу.

Правой он вынул оружие и по рукоять всадил в грудь неудачливому грабителю.

После этого Дайрут некоторое время искал на одежде противников более-менее чистое место, чтобы вытереть об него испачканное лезвие, и, так и не найдя, вытер его о подкладку халата погибшего первым.

Там, куда ткнулся нож вора, не появилось ни зазубрины, ни царапины, ни крови.

Дайрут сжал и разжал руку, потрогал кожу — несмотря на странный цвет, она легко прогибалась.

Верде снова достал нож и аккуратно, очень медленно, провел лезвием по тыльной стороне ладони — кожа прогибалась, он чувствовал прикосновение стали, и ее холод, и ее остроту, даже самую чуточку боли.

Но порез не появлялся.

Глубоко вздохнув, Дайрут с силой полоснул себя по предплечью.

Это оказалось больно, но раны не появилось.

— Спасибо тебе, Владыка Дегеррай, — сказал он и неловко, совсем легонько поклонился двум лежащим перед ним трупам.

А потом, усмехнувшись, поклонился в пояс.

Разогнулся и захохотал.

У него были руки, отличные руки, и они не могли принадлежать какому-то музыканту или пахарю, мяснику или цирюльнику. Это были руки воина, который не стесняется обнажать свой меч и всегда готов к схватке.

* * *


На проселочной дороге, в перелеске, стояла телега.

Запряженная в нее лошадь нервно всхрапывала и время от времени недовольно била копытом — и в этом не было ничего удивительного, учитывая то, что рядом лежало четверо мертвых людей, в каждом из них торчало по стреле, а то и по две.

К телеге подошел невысокий и мускулистый воин, с явной примесью варварской крови, но одетый как горожанин, причем довольно щегольски. Он пнул ближайшее тело так, что в носу варвара забренчали золотые колечки, отряхнул испачканную штанину и крикнул, обернувшись:

— Эй, давайте сюда быстрее! Я же говорил, все сдохли! Будто я не признаю, как падает мертвяк.

— Дык это самое, того-этого, — забормотал подбежавший плюгавый мужичонка в теплом зеленом халате, явно снятом с кочевника. — Мы и не вообще, и никогда, и ничего.

За ним к воину подошли еще шестеро мужиков с луками — эти были поосанистее и поувереннее в себе.

— Значит, так, — сказал варвар. — Ордынцев похоронить так, чтобы никто не нашел. Лошадь отдайте кому подальше, скарб забирайте себе. Я возьму только деньги, если эти уроды смогли выжать звонкую монету хотя бы у одного старосты из четырех деревень, в которых собрали дань. И будьте готовы — я вернусь к вам через неделю, пойдет большой обоз из Тар-Меха, вам надо будет собрать людишек побольше, и я с собой приведу воинов.

— Дык эта, — заголосил плюгавый. — Того-этого! Не договаривались так!

— Точно, — подтвердил один из лучников. — Дивиан, ты, получается, все деньги себе забираешь, а нам с вещами возиться. Нехорошо это.

Варвар рассмеялся.

— Нехорошо — это когда твой сын на старосту похож. А сейчас все отлично. Вы без меня ложкой жрать боялись — как бы ханские прислужки не решили, что вы мятеж затеяли. Я вас собрал, накормил, рассказал про то, что кочевники — такие же люди, как и мы, что у них тоже кровь течет. Потом привел сюда, где и спрятаться легко, и из лука стрелять удобно. Двоих конных нукеров, между прочим, я убил лично.

Дивиан ткнул пальцем себе за спину — там, в сотне шагов, ходил кругами статный жеребец, а гораздо дальше, почти на самой грани видимости, то ли стоял, то ли медленно шел еще один конь.

— Вы же расстреляли издалека четверых медленных, неповоротливых обозников, а потом долго стояли и ждали — не выйдет ли чего неправильного.

— Дык эта, — рассудительно заметил плюгавый. — Страшно же, того-этого.

Дивиан наскоро обыскал тела и на одном из них обнаружил тяжелый, позвякивающий пояс.

— А раз страшно, так идите и ждите. Через неделю позову.

А потом, не оборачиваясь на ворчание мужиков, забрался в седло спрятанного в зарослях жеребца и направился в сторону Жако — была мысль поймать одного из нукерских коней, но ее бывший герой Арены отставил, ведь по лошади степняки все быстро узнают, и не отвертишься.

Вообще-то он отвозил в Тар-Мех письмо от Мартуса, но когда на обратном пути застал в грязной, покосившейся деревенской таверне нескольких кочевников, собиравших в очередной раз дань с бесхребетных селян, поменял планы.

Дивиан собрал небольшую ватагу для того, чтобы вернуть награбленное, и все прошло успешно.

Мартусу говорить о случившемся он не собирался — хотя бы потому, что через неделю и впрямь пойдет большой обоз из Тар-Меха, и упустить или спугнуть его было бы большой ошибкой, за такое Рамен не погладит помощника по голове.




Айра


Неподалеку от Ранта, столицы провинции Алые Грязи, к личному тумену Дайрута присоединилось еще три тумена.

И темники, двоих из которых поставил на эти места давным-давно хан Разужа, а третий принадлежал к большому и уважаемому роду, темники, ставшие верными слугами нового хана, не были в восторге, обнаружив, что придется подчиняться недавним мальчишкам из Рыжих Псов.

Не говоря уже об Айре, бывшей в их глазах не умнее лошади или младенца.

Первый темник, Джамухар, начинал воевать вместе с Разужей, помнил еще прежние походы, в которых они объединяли под своими клинками степь. Он был из того же рода, что и убитый Дайрутом хан, — высокий и гибкий, и хотя в его волосах блестела седина, а глаза во время советов прищуривались так, что казалось, что он спит, на самом деле разум его оставался светлым, а движения — быстрыми.

Второй сделался темником после ряда побед над варварами, его звали Текей, и был он невысок и объемист. На первый взгляд Текей казался веселым и добродушным, но по рассказам Айра знала, насколько безжалостен этот толстяк к врагам, проблемы он предпочитал решать просто — с помощью пыток и убийств.

Ни Разужа, ни Дайрут даже не пытались сделать его наместником в одной из завоеванных провинций, потому что прозвище Текея было «Бешеный пес», и едва он прекращал воевать, как тут же начинал развлекаться за счет казней. Но если требовалось покорить бунтующий город или нагнать страху на почувствовавшие излишек свободы земли — Текей шел туда и через некоторое время возвращался, неся руки и головы покаявшихся жителей.

В тумене Текея служило больше всего орков и гоблинов, ему нравилось командовать людоедами, и он больше остальных жалел о том, что Дайрут приказал их всех убить. Хотя и люди, ходившие под началом толстого темника, были по нраву такими же, как зеленокожие.

Третий темник, Абыслай, считался ставленником Дайрута.

Якобы последний хан помог ему подняться от обычного тысячника до хозяина мощного тумена, некогда принадлежавшего Вадыю. Но, по слухам, Дайрут никогда не доверял Абыслаю, и только хватка старого лиса, его жестокость и хитрость помогли ему возвыситься.

Все трое относились к Ритану, Коренмаю и Имуру с легким презрением.

Они выслушивали приказы, кивали — и ничего не делали, а то и поступали наоборот. Их собственные тумены были готовы в любой момент встать на защиту командиров.

И Орда около Ранта застряла, хотя Айра и хотела как можно быстрее двинуться к Жако, но теперь это было не в ее власти.

В громадном шатре, поставленном Джамухаром, каждый вечер собирался совет. Шатер этот мог вместить сотню нукеров, но здесь сидело всего десять мужчин — темники, бывшие соратники Дайрута, несколько доверенных тысячников и одна женщина.

Как именно Коренмай смог уговорить допустить ее на совет, осталось загадкой, но то, что ее присутствие не нравилось старым воинам, она видела. С Айрой никто не разговаривал, у нее ничего не спрашивали, а когда она пыталась что-то сказать, на нее смотрели, как на заговорившую овцу.

Джамухар совершенно не стеснялся говорить при ней, что после того, как она родит наследника, было бы неплохо забрать ребенка и отправить ее в степь, под присмотр к уважаемым людям, чтобы своим недостойным поведением она не опозорила память отца и деда будущего хана, чтобы не навлекла тень на сына.

Текей с Абыслаем поддакивали ему и сетовали, что даже сейчас она часто остается с «глупыми юнцами», и такое поведение не подобает женщине, носящей будущего владыку мира.

Под юнцами они подразумевали Коренмая, Ритана и Имура, для которых начались поистине черные времена. Их собственное войско оказалось куда меньшим, чем три тумена старых темников, и даже в преданных тысячах пошли разговоры, что было бы неплохо, если бы всем управляли не мальчишки, выросшие на войне, а зрелые мужчины, хорошо помнящие и обычаи степи, и все победы Орды, начиная от самой первой.

Однажды утром, ничуть не стесняясь сидевшей на совете Айры, Джамухар предложил Текею взять Ритана и Коренмая под стражу. Имур в то утро уехал вместе с собственной тысячей на разведку, и эта поездка обещала затянуться на несколько дней, а потому о нем речи не зашло.

— Дайрут ошибся, приблизив их к себе, — добавил он в конце краткой речи. — Посланцы урултая слишком много ели и слишком мало думали, мы соберем более уважаемых людей, и они поддержат наши решения.

Бывшая королева Дораса оказалась бессильна помочь союзникам — она не могла выйти из шатра, не могла позвать кого-либо к себе и вынуждена была просто сидеть и ждать.

Вечером вновь собрался совет, но на этот раз уже без Коренмая и Ритана.

— Орде нужна твердая рука, — заявил Джамухар, сидя с полуприкрытыми глазами. — Я считаю, что таким человеком может быть Абыслай.

— То, что он может похвастаться знатными предками, не говорит о его разумности, — возразил Текей. — Кроме того, мы говорим сейчас не о том, кто может возглавить Орду, а о том, кто может ее сохранить для внука хана Разужи.

Абыслай, сидевший напротив Айры, напрягся.

— Я уважаю вас, — сказал он осторожно. — И все уважают вас. Как потомок ханов, я могу вызвать подозрение у урултая и достойных темников. Пусть лучше от имени внука хана Разужи правит тот, кто дольше служил деду. Я считаю, это должен быть Джамухар.

Айра видела, что все трое говорят не то, что думают, что их слова имеют несколько слоев.

Привыкшая общаться с Ританом, Коренмаем и Имуром, она почему-то решила, что все в Орде такие же, как они, однако тот же Джамухар мог на равных сесть за стол переговоров с Параем Недером, и бывшая королева Дораса не была уверена, что поставила бы на главу своей тайной канцелярии.

Трое темников перекидывались фразами, в которых предлагали друг другу стать покровителем нерожденному пока еще будущему хану, которого, как совершенно точно понимала Айра, теперь уже может не быть — просто потому, что она на самом деле не беременна, а план с девушками принадлежал Коренмаю, ну а тот сам вскоре потеряет возможность воплощать в жизнь какие-то планы.

— Я не смогу взять на себя эту ношу, — покачал головой Текей. — Я простой воин, который привык, что ему указывают на гору — значит, нужно сровнять ее с землей. Указывают на город — и он берет его штурмом. Указывают на врага — и он разбивает его. Пусть лучше наследника Разужи оберегает Джамухар.

После этой фразы они замолчали, и Айра неожиданно поняла, что все кончилось, что двое таким странным образом проголосовали за третьего.

— Я думаю, правой рукой должен стать Текей, — осторожно сказал Абыслай.

Айра тяжело вздохнула — начинался следующий этап, темники собирались поделить оставшуюся власть.

Этот вздох словно напомнил присутствующим, что они не одни.

— Мать внука хана Разужи не может вынести таких долгих мужских разговоров, — веско произнес Джамухар.

Двое его собеседников кивнули.

Текей встал и вышел, а через несколько мгновений вернулся со старухой, которая в последнее время присматривала за Айрой, — и королева Дораса все время опасалась, что эта мегера как-то вызнает, что ребенка нет, а живот округлился от подложенной под платье подушки.

Пожилая женщина, бубня себе под нос что-то сердитое, вывела Айру из шатра, и там к ним присоединились воины из отрядов Джамухара. Они прошли почти половину огромного лагеря, прежде чем добрались до того шатра, в котором сегодня предстояло ночевать бывшей королеве.

Последние дни она каждую ночь проводила в новом месте — для Джамухара это было само собой разумеющимся, он и сам никогда не оставался в одном шатре два раза, и, по слухам, хан Разужа при жизни делал так же.

Охраняли ее вроде бы не особенно тщательно — двое-трое воинов из личной гвардии одного из темников, и каждый раз новые, что не горели желанием разговаривать и хорошо знали свое дело. Но Айра видела, что за ней следят и что сбежать, вернуть свободу не выйдет.

В шатре старуха попыталась помочь Айре раздеться, но та решительно отказалась.

Лежа на мягких шкурах, девушка размышляла о том, что пора все же попробовать вырваться, хотя бы силой. Наручи дадут ей возможность выжить в первый момент — со всей Ордой никак не справиться, но если выпадет возможность схватиться с кем-то один на один, то она своего не упустит.

В это мгновение Айра остро пожалела о том, что ее дар ушел.

Голос говорил, что такое бывает, и однажды он вернется — и королева Дораса вновь сможет управлять окружающими. Но «потом» будет потом, а сейчас она рисковала собственной жизнью непонятно ради чего.

Прикидывая, сколько ей осталось, Айра рассчитывала на пару дней, ну или неделю — затем кто-нибудь обязательно поймет, что она не носит ребенка, да и не будет рядом Ритана и Коренмая.

Половину ночи она провалялась без сна, пытаясь придумать хоть какой-то план. Под утро решила, что выхода пока нет и надо просто ждать — вдруг обстоятельства изменятся сами.

И когда она готова была сомкнуть глаза и уснуть, в шатер вошел Усан.

— Ты ведь не ведьма? — спросил он негромко.

— Нет, — помотала головой Айра.

— Жаль, — погрустнел ее собеседник. — Я подсыпал сонного зелья нукерам, они сейчас спят. Старуха храпит сама по себе — я трогал ее нос травинкой, не проснется… Если бы ты была ведьмой, мы бы освободили Ритана и Коренмая, а они бы убили Текея. Джамухар — нормальный, с ним можно разговаривать, а вот Текей — страшный, о нем такое говорят.

Айре Текей тоже не понравился, но из этих двоих более жутким она все же считала Джамухара, который говорил тихо и редко полностью раскрывал глаза.

— Вдвоем мы не освободили бы их, даже если бы я была ведьмой, — сказала она. — Там наверняка много воинов.

Усан усмехнулся и заявил:

— А нас тоже немало. Ритан и Коренмай — из Рыжих Псов, и если их закатают в кошму, то всем нам потом несдобровать. Кого-то отправят по другим сотням, кого-то убьют потихоньку — при хане Дайруте мы вошли в силу, многие успели нажить себе врагов.

Айра представила себе, как несколько десятков мальчишек выходят против закаленных воинов Джамухара и Текея, и ей стало грустно.

— Ты плохо знала нас, — сказал, словно услышавший ее мысли, Усан. — Среди Псов есть и те, кто, как я, только недавно взяли в руки саблю. А есть и те, кто уже не раз выходил против врага. И все мы понимаем, что теперь нам жизни не будет. Жаль, что ты не ведьма. Ну, что ж, попробуем без тебя.

— Постой, — королева Дораса задержала его. — Я не ведьма, но кое-что могу. На мне наручи, которые носил хан Дайрут, они дают мне большую силу. Я помогу вам спасти Ритана и Коренмая.

«Глупо, — отметил молчавший последнее время Голос. — Для тебя главное — выжить».

«Если Ритан и Коренмай погибнут, мне долго не жить, — ответила она. — Так что лучше присоединиться к Псам».

«Ты нужна всем, — Голос словно усмехался. — Джамухар, узнав, что ты не беременна, поступит так же, как Коренмай — найдет женщин, которые ждут детей, и подменит тебя в нужный момент. До родов ты в полной безопасности».

«А после? — поинтересовалась девушка. — Что будет потом? Думаю, я просто умру при родах, так?»

«До этого не дойдет».

Айра решительно встала и шагнула за Усаном.

Она не собиралась сидеть и ждать, что решит Джамухар, когда узнает, что она не беременна, и, уж тем более что он с ней сделает после того, как у него в руках будет ребенок, которого вся Орда сочтет внуком Разужи.

Старуха все также храпела, нукеры сидели вокруг затухающего костра так, будто только что прикорнули на мгновение.

Усан шагнул в сторону, поманил за собой Айру.

Было то самое «время волка», о котором девушка не раз слышала от воинов, пора, когда внимание становится рассеянным, и сторожа, которые смогли пересилить себя и не уснуть, зачастую с трудом отличают сон от яви. Они долго шли вдвоем — лагерь спал, и только изредка вдалеке проходили следящие за порядком патрули.

Айра даже не заметила момента, когда их стало больше.

Просто она шагала, глядя на болтающийся на шапке рыжий хвост и стараясь не поскользнуться на сырой земле, а потом вдруг и слева, и справа появились люди. Большую их часть она не знала, однако среди них были гонцы, которых постоянно отправлял куда-то Ритан, и еще молодой воин с рыжей оторочкой на плаще поверх кольчуги — с ним как-то раз при ней долго беседовал Имур.

У всех в руках были сабли, все выглядели решительно, на нее смотрели большей частью презрительно, однако некоторые явно прикидывали, как будут ее защищать — часть славы хана Дайрута падала и на мать его будущего ребенка.

Потом все остановились, и парень в плаще подал Айре желтый шелковый халат, явно снятый с какой-то шлюхи, и сказал:

— Мы приведем тебя к нукерам и скажем, что им тебя послали в подарок. Это воины Джамухара, они, скорее всего, подумают, что это какая-то проверка и начнут нас допрашивать, а на тебя не обратят внимания. Ты должна будешь убить одного из них, это станет сигналом для нас.

Больше всего в этом плане Айре не понравилось, что ей нужно будет, хоть и поверх собственной одежды, надевать чужой грязный халат — она почти видела, что по нему ползают вши и прыгают блохи.

— Можно без этого? — спросила она, но воин отрицательно покачал головой.

Айра решительно, будто прыгая в ледяную воду, накинула халат и завязала пояс.

Вещь казалась недешевой, и это давало надежду, что ее прежняя хозяйка содержала себя в чистоте. Внутри халата в кожаных петлях висел кинжал, оттягивая материю так, что любой приглядевшийся мог бы понять — что-то здесь не так.

Еще сотню шагов бывшая королева Дораса прошла вместе с тремя Рыжими Псами, снявшими с себя собачьи хвосты и после этого ставшими ничем не примечательными молодыми воинами.

Впереди, к ее удивлению, оказался не шатер, а костер, у которого сидели и тихо беседовали полтора десятка воинов.

«Где же Коренмай и Ритан? — подумала она. — Их ведь здесь нет!»

Однако ее спутники уверенно шли вперед, вынуждая ее вышагивать перед собой.

— Десятник Ахыт, тебе подарок от тысячника, — грубовато-наглым голосом заявил тот парень, который дал Айре незадолго перед этим халат. — Тебе и твоим нукерам.

Один из сидевших медленно поднялся, искоса глянул в их сторону.

На Айру он не обратил внимания и прошел совсем близко от нее.

— Я, конечно, уважаемый человек, — сказал десятник. — И я принимаю подарок. Только кто его прислал?

Все пошло не по плану.

Айра сунула ладонь за пазуху, собираясь достать кинжал, но в этот момент кто-то сзади обхватил ее за руки.

Если бы она была обычной девушкой, на этом все и закончилось бы, но наручи делали ее гораздо более сильной, нежели любой человек. Айра легко отодвинула чужака, резко ударила локтем назад, услышав треск ребер и хрип, а затем всадила кинжал в спину десятнику.

Мимо нее пробежали несколько человек, кто-то вскрикнул — что-то происходило, но в ночной тьме Айра не могла разобрать, что именно, а пытаясь помочь своим, многих из которых она не знала, наверняка бы только помешала.

Однако помощь не потребовалась — через несколько мгновений схватка прекратилась, а к Айре подошел Имур.

— Можешь меня не прощать, — сказал он. — Но мне необходимо было испытать тебя. Ты могла договориться с Джамухаром и Текеем, но предпочла помочь моим друзьям, и теперь на мне долг.

Она стояла и пораженно смотрела, как Рыжие Псы, которых рядом оказалось не меньше полусотни, поднимают с земли тяжелые решетки и вытаскивают из глубоких ям людей.

Не двоих — а гораздо больше.

Среди них были и Ритан, и Коренмай — они, едва успев вылезти, сразу взяли из рук соратников кольчуги и сабли.

— Один из троих точно должен остаться жив и здоров, — заявил Ритан. — Джамухар, Текей или Абыслай?

— Абыслай, — мгновенно ответила Айра, хотя вопрос задавался явно не ей.

— Абыслай, — повторил Имур, и было непонятно — то ли он отдает долг, то ли действительно так считает.

— Абыслай, — кивнул Коренмай. — Никто из них не простит унижения, но он самый слабый из троих.

— Быстрее, скоро уже взойдет солнце. — Имур резко наклонился и вынул из мертвого нукера нож. — Ты, ты и ты останьтесь вместо погибших — лагерь не должен проснуться раньше времени.

* * *


Талай скакал по утренней лесной дороге, прижавшись всем телом к спине коня. Тот хрипел, шатался и по всем признакам был на пределе — за последние дни он вымотался, хозяин не давал ему полностью отдохнуть, да и сам, в общем-то, ни разу нормально и не выспался.

Рядом просвистела стрела, затем еще одна и еще, очередная ударила в круглый щит, висевший на спине Талая.

До этой ночи ему везло — он сходил вместе с контрабандистами в Дорас, взял там у эльфов украшений из золота и серебра с драгоценными камнями. Эльфы не любили незнакомцев, но раньше Талай уже бывал у них вместе с Рыжими Псами, посланцем от Дайрута, и только поэтому они не убили его сразу.

А уж если Талаю дать слово, то он даже тролля уговорит начать торг.

По возвращении в Ган-Дез он узнал о смерти Дайрута, и это оказалось очень неприятно — молодой хан покровительствовал купцу с тех времен, когда не был ханом, а взамен просил самую малость — отвезти послание, поговорить с кем-то, а иногда передать нужному гному или половинчику кошель с серебром.

Из Ган-Деза Талай направился в сторону великой степи, взяв только двоих помощников — старого варвара Ухрая, доставшегося ему от купца-наставника, отошедшего от дел, и акробата Кониса, спасенного купцом полтора года назад от гнева темника Джамухара. Тому во время представления ни с того ни с сего показалось, что над ним издеваются.

Тогда Талай отдал за акробата своего коня — породистого и сильного.

Но ни разу не пожалел — Конис много раз выручал его, когда дело касалось сложных вещей, например, он мог положить записку в раскрытое окно на третьем этаже или же выкрасть свиток с заклинанием у мага из котомки.

А сейчас оба верных спутника остались на постоялом дворе, окруженном людьми из рода Тухар. Купец успел вовремя понять, что происходит, выскользнуть из комнаты с ножом в руке и в одной рубахе.

Затем ему удалось убить одного из врагов, забрать его одежду, взять его щит и вывести своего коня из конюшни, надвинув шапку почти на глаза. А потом ускакать прочь — ну а старые друзья остались там, на смерть, и втроем им уйти все равно не удалось бы.

Род Тухар всегда враждовал с семьей Талая, и вражда эта длилась не одно десятилетие, унося жизни чуть ли не каждый год, пока не пришел хан Разужа, назначивший за кровную месть только одно наказание — смерть.

Разужа говорил, что враги есть только в чужих землях, а в степи все — одного рода.

При Разуже Талай много торговал, да немного наторговывал — но зато и саблю обнажать ему приходилось нечасто.

Потом молодой купец познакомился с Дайрутом, в то время еще просто темником, и они сразу же пришлись друг другу по душе. Вот тогда-то Талай и взял все, до чего смог дотянуться, — молодой темник не стеснялся давать ему сложные поручения, но и награждать не забывал.

А уж когда стал ханом, жизнь купца преобразилась, уже забрезжили впереди золотые горы, и пошли первые караваны — не сборные, а его собственные, к которым порой примыкали торговцы победнее.

Но теперь Дайрут погиб, а Талая еще в Ган-Дезе заметили люди рода Тухар и потом как-то выследили его.

«Нет хана на белой кошме — нет порядка в степи», — так говорили старики, и так и было.

Кто накажет за кровную месть? Никто.

У всех есть свои враги, всем нужно с ними разбираться, а не лезть в чужую вражду.

Талай подгонял коня, но чувствовал, что уйти не удастся, что враг все ближе.

Нужно развернуться и принять бой вместо того, чтобы ждать, пока его нагонят и зарубят на скаку. Но сил на это не находил, сердце зайцем прыгало в груди, а душа рвалась подальше — и было понятно, что, скорее всего, у нее это получится, как только молодой купец упадет бездыханным на землю.

Талай пришпорил коня, но тот, вместо того чтобы помчаться быстрее, запнулся и упал на колени, выбрасывая всадника из седла. Купец перекувыркнулся через голову, на щите проехал несколько шагов по мокрой траве, а потом застрял в густом малиннике.

Талай тут же попытался встать, но на шапку неожиданно упало небо, и из него вышибло дух.




— За этим гнались, — негромко сказал кто-то на языке, который Талай знал в совершенстве — на имперском.

— Ну и что? — проревели ему в ответ. — Те кочевники — и этот кочевник! Тех убили — и этого убьем!

— Ну, интересно же, — настаивал первый. — А ну, как мы сможем заставить их самих друг друга перебить? Тогда и по лесам шастать не нужно. Вернемся по домам, ты дальше ковать будешь, я кожи мять.

Талай попробовал подняться, но резкая боль в голове заставила его лечь обратно.

— Я не кочевник, — сказал он тихо. — Я из Дораса. Там хотят помочь вам, вот меня послали… Я вырядился так, чтобы пройти не узнанным, но люди Орды меня все же раскусили…

Он наконец смог открыть глаза и обнаружил, что рядом стоят двое мужчин.

Один был мощный, дородный, в двух длинных льняных рубахах, одна поверх другой, и в каждой по десятку прожженных дыр, ни разу не совпавших. Второй выглядел более худым, но довольно жилистым, и одет был в кожаные штаны и некогда алый камзол, засаленный и явно с чужого плеча.

— Врешь небось? — как-то даже примирительно спросил кузнец.

— Да узрит меня Светлый Владыка, — побожился Талай, сделав жест, который не раз видел — правда, в основном так делали мальчишки, ложно клявшиеся направо и налево. — Вот амулет, оберегающий от сил Хаоса.

Он нащупал за пазухой вещицу, за которую в храме Светлого Владыки в Дорасе выложил немалую сумму — полый шар, сплетенный из фигурок священных хищных птиц. На шее остался только Кулон Торговца — но уж с ним Талай расставаться не собирался.

— Ух ты, какая штука… Ну, значит, помогай, — сказал кузнец, протягивая руку, а его товарищ кивнул.

Купец облегченно вздохнул — наскоро сляпанная ложь помогла ему выжить, и теперь можно подумать и о том, как спасать помощников и товар.




Дайрут


В кабаке, где его убили, Дайрута узнали сразу. Зашептали, задрожали, и зал опустел — исчез даже хромой кабатчик.

Перегнувшись через высокую стойку, Верде на ощупь нашел дорасскую бутыль, узнаваемую благодаря особой форме, вынул ее, откупорил и глотнул прямо из горлышка — вино оказалось отменным и не таким уж и дешевым.

Дайрут сделал еще один глоток, ему стало совсем хорошо.

Он был в своем родном городе, он собирался отомстить за родных и близких, а в ближайшее время он намеревался объяснить человеку, считавшему его злейшим врагом, что тот должен принять Дайрута как родного брата.

Вскоре в кабак вошел Мартус Рамен вместе с десятком соратников.

— И сколько раз надо тебя убить, чтобы ты упокоился? — несколько удивленно поинтересовался он, пристально глядя на затянутые в замшу руки собеседника.

— Не знаю, — пожал плечами Дайрут. — Скажи, у тебя есть хорошие предводители?

Вопрос повис в воздухе — бандиты переглядывались, не понимая, о чем говорит безумный самоубийца, а вот бывший распорядитель игр на Арене Тар-Меха задумался.

— Ты предлагаешь мне себя? — спросил он.

— И не только, — ответил Дайрут. — Я совершенно точно знаю, кто именно недоволен тем, что Ордой правят мальчишки. Я знаю все слабые места Орды, знаю, как можно добыть военные машины и…

— Тихо! — рявкнул Мартус. — Не здесь. Я все понял. Убить тебя еще раз я всегда успею, теперь это мой город. И наместник, уверенный, что он здесь правит, крупно ошибается. Помни об этом — ты теперь никто, и скрыться от меня не сможешь даже на краю мира. Я выслушаю тебя, но не один, еще с нами будет ведьма, и она поймет, если ты солжешь.

Дайрут кивнул и пошел к выходу.

Идти пришлось недалеко, но Дайрут отметил, что пройти по этому пути крупным отрядом будет не просто — узкие портовые улочки, дома с почти сходящимися вверху крышами делали трущобы превосходным местом для обороны и крайне сложным для того, кто решил бы их штурмовать.

А потом настала его очередь удивляться — когда в комнате, куда его привели, обнаружилась сидящая в удобном кресле Лиерра.

— Здравствуй, мальчик, — глубоким и мелодичным голосом произнесла ведьма.

Она сильно изменилась за то время, что они не виделись, она словно расцвела, из замкнутой, словно ледяной, Лиерра стала почти обычной, в чем-то даже домашней женщиной.

В глазах ее не было той угрозы, к которой привык Дайрут.

— Здравствуй, ведьма, — ответил он с вызовом.

Лиерра рассмеялась.

— У тебя новые руки, — проговорила она. — Не снимешь ли ты перчатки?

Дайрут медленно стянул замшу с рук.

Мартус пораженно ахнул, а ведьма лишь сдержанно кивнула.

— Откуда это? — спросила она.

Дайрут заколебался, а потом решил, что нет смысла утаивать что-то от новых союзников — по крайней мере, сейчас.

— Мне сделал их беглый первосвященник Дегеррая.

— Щедрый подарок, — отметила ведьма. — Значит, придурок Родрис еще жив и даже бродит где-то рядом? Ладно, этот вопрос мы решим позже. Насколько я понимаю, ты знаешь, как обстоят дела, готов помочь нам, и тебе есть что предложить. Но зачем это тебе?

Дайрут вздохнул.

Он видел, что ведьма раскусит ложь и мигом поймет, если услышит полуправду. Значит, придется говорить все как есть — при Мартусе Рамене, выдавать которому свои секреты ему хотелось меньше всего.

— Мое настоящее имя — Айн Рольно, — начал он. — Мой отец, Резти Рольно, был родным братом и полководцем последнего правителя Империи Десяти Солнц. После поражения в битве при Жако он убил своими руками больше двух сотен человек, чтобы никто из них не достался палачам захватчиков, а затем лишил жизни себя. Я поклялся отомстить и шел к этому, пока по твоему заданию, Мартус, не добыл и не надел черные наручи, которые притупили мое желание, и в то же время сделали меня гораздо сильнее. Благодаря силе наручей и обучению, которое я получил здесь, в императорском дворце, я смог захватить власть в Орде и уничтожить хотя бы часть тех, кто виновен в гибели моих близких и отца. Однако я и сам изменился и не пошел до конца, уничтожая Орду. Айриэлла Дорасская смогла восстановить против меня моих друзей, и как-то ночью, когда я лежал обессиленный болезнью, они отрубили мне руки вместе с наручами. Безродный мальчишка спас меня, дал хромую кобылу и еду, которой побрезговал бы и бродяга. Я был уверен, что первый же, кто узнает меня, убьет без жалости — и так и вышло, не правда ли, Мартус?

— Истинная правда, — согласился тот. — Что было дальше?

Дайрут, который рассчитывал завершить на этом свой рассказ, нахмурился.

— Затем я очнулся. Думаю, меня воскресил первосвященник Дегеррая, хотя сам он уверял, что это не так. Он предложил мне новые руки взамен того, что я буду сражаться с Ордой. Я согласился и пришел к вам.

— Ты воскрес благодаря моей магии, — отметила Лиерра и, поймав потрясенный взгляд Мартуса Рамена, пояснила: — Дайрут спас мне жизнь, а я не люблю быть должной, и перед тем, как покинуть Орду, провела ритуал, весьма сложный и опасный, для того чтобы снять с себя этот груз.

— Даже если ты останешься с нами, ты всегда будешь не более чем третьим, — заявил Мартус. — Ты подчиняешься мне и Лиерре, ты занимаешься тем, что нужно для общего дела — а свои личные проблемы оставляешь за порогом. Согласен?

— Согласен, — улыбнулся Дайрут. — Если у вас есть лазутчики в Вольных Городах, самое время списаться с ними. Судя по слухам, Айриэлла, не догадываясь о тонкостях, случайно разрушила мои договоренности с гномами — и они на пороге восстания против Орды. Гордость может стать причиной их гибели, но серьезного урона они нанести не сумеют — бородатых слишком мало. Однако думаю, мы сможем убедить их, что они способны на большее, если помогут нам.

— Отлично, — улыбнулась Лиерра. — Что-то еще?

— Абыслай, темник Орды, — ответил Верде. — Он мечтает о ханстве и с трудом терпел меня, так как я, по его мнению — черной кости. Мальчишек и женщину над собой он не потерпит. Если его не привлекли к себе Джамухар и Текей, он поможет нам. Яростный и хитрый воин, способный просчитывать ходы противника, имеющий большое влияние в Орде — и на нашей стороне. Как вам?

— Великолепно, — кивнула ведьма. — Еще что-то?

— Подземный ход в Цитадель здесь, в Жако, с помощью которого можно легко истребить двухтысячный гарнизон и захватить крепость малой кровью. Маги Вольных Городов, которых я обложил суровым налогом для того, чтобы чуть позже отменить его взамен на уступки с их стороны. Половинчики, что сейчас ведут войну с варварами на краю мира, дадут пращников тому, кто предложит им земли получше. Орки, которых по моему приказу убивали по всему обитаемому миру — разобщенные, но по-прежнему хорошие воины, и не такие малочисленные. Гонимые жрецы Дегеррая, многие из них неплохо владеют магией, причем не только священной. Дороги, где идут караваны Орды. Перерезав их, мы сможем поднять на бунт самые ненадежные племена и отряды — а я знаю их наперечет.

— И все равно ты будешь не более чем третьим, — мрачно отметил Мартус.

— Согласен, — все так же легко кивнул Дайрут.

— Мир изменился, — мягко сказала Лиерра. — Грядет конец света. Кто-то думает, что это значит гибель всего. Кто-то полагает, что не изменится ничего, и многие даже не заметят произошедшего. Ошибаются и первые, и вторые. То, что ждет нас, изменит наш мир. Мы можем погибнуть — все, или выжить — некоторые. Люди уже сейчас меняются. Многие чувствуют, что приближается нечто страшное — и боятся. А страх открывает в душах двери, которые были закрыты на множество засовов.

То, что появляются бесы и адские гончие, демоны и черти — не самое ужасное. Хуже всего то, что многие сдаются заранее, сразу. Они даже не ждут, что вскоре перед ними встанет выбор — погибнуть или попробовать выжить. Они смирились, война внутри них проиграна, и, не имея ничего хорошего в себе, они пытаются выплеснуть страх и злобу на окружающих.

Если бы все творилось в мирное время, это было бы полбеды. Но так происходит сейчас, когда власть в руках у воинов Орды, которых все ненавидят и которые ненавидят всех. А значит, мы можем помочь злу и будем помогать ему, истребляя друг друга. Я ищу выход, я стараюсь понять, что именно нас ждет и что мы можем сделать.

Я защищаю тех, кто встает под наши знамена — обереги от сил Хаоса, заклятия уверенности и силы, но мои силы не безграничны.

Ты нужен нам, Дайрут, ты можешь нам помочь. У нас есть люди, есть золото, есть оружие. У нас есть вождь — Мартус Рамен, и есть знания. Но мы не видим картины в целом и не можем влиять на происходящее за пределами Жако. Помоги нам — ради этого мира, ради его богов, ради людей, гномов и половинчиков. Помоги нам ради себя. Но помни — Орда не главный враг. Главный враг всегда приходит изнутри.

— Мне ли этого не знать, — бледно улыбнулся Дайрут.

Ему было страшно от того, насколько сильно изменилась Лиерра — она стала другим человеком, она говорила иначе, выглядела моложе, и, что его особенно поразило, она явно устала.

— И все равно ты будешь только третьим, — шепнул Мартус, выводя нового помощника из комнаты.




Внутренний двор дома Лиерры оказался отличной тренировочной площадкой — просторный, вымощенный и закрытый со всех сторон. Он стал местом, где Дайрут часто отдыхал так, как ему нравилось, и так, что из этого выходила польза, причем не только для него.

Трое обнаженных по пояс парней в широких черных штанах пытались заколоть Дайрута, кружась вокруг него с обнаженными мечами. Сам Верде держал в каждой руке по палке, он легко переступал с места на место и изредка делал выпады, любой из которых стал бы смертельным, будь у него в руках стальной клинок.

Это было даже не смешно.

«Воины» Мартуса Рамена большей частью оказались бывшими рыбаками и крестьянами, некоторые из них сносно дрались на ножах или ловко боролись, но выходить с ними против ветеранов Орды Дайрут бы не стал, даже имея тройное преимущество.

— Не опускай руку с оружием! — крикнул он одному из противников и, подтверждая свои слова, резко ударил палкой по предплечью парня, после чего меч упал на землю. — Еще не наклоняйся за оружием, когда противник рядом!

На этот раз Верде махнул палкой рядом с лицом бедолаги, и тот неуклюже завалился на бок.

Дайрут легко уклонился от ударов второго и третьего, затем быстро шагнул к одному из них, лбом ударил его в нос, приобнял и развернулся. Палкой отвел удар последнего из оставшихся в строю противников, а через мгновение они валялись уже все, держались за ушибленные места и стонали.

— Через неделю приедет Дивиан, — сухо сказал наблюдавший за схваткой Мартус Рамен. — С ним ты сможешь размяться на равных.

Дайрут улыбнулся.

Дивиан был из так называемых героев, бродячих искателей удачи, время от времени нанимавшихся в Вольные Города или мелкие княжества. Порой такие «герои» с отрядами умудрялись захватить целые провинции, однако чаще погибали на какой-нибудь Арене или просиживали свой век во дворце у мелкого князя, отбивая атаки других «героев» или очищая глухие места от монстров.

Среди них встречались порой неплохие бойцы, но большая их часть отличалась от обычных воинов лишь гонором, склонностью к пьянству и неумением вовремя отступить, встретившись лицом к лицу с тем, кто тебе не по зубам.

Конечно, где-то — но не здесь и сейчас — существовали и легендарные герои, вроде хана Разужи, у которых были могущественные покровители и которые могли завоевывать целые страны.

Дивиана Дайрут видел только издалека — этот тип производил не худшее впечатление, двигался как хороший фехтовальщик, кроме того, в его жилах текла варварская кровь, а значит, он не был слабаком.

Скорее всего, у Дивиана не было родины, не было семьи, не было цели — он просто прибился к Мартусу Рамену и шел за ним, пока у бывшего распорядителя игр оставались деньги.

— Если он продержится дольше десяти ударов сердца, с меня два золотых, — сказал Дайрут.

— Если он продержится меньше пятнадцати ударов сердца, с меня два золотых, — согласился Мартус.

Дайрут усмехнулся тому, как ловко Мартус оставил в пари небольшой зазор.

Бывший распорядитель игр этим словно говорил: «Если хочешь, чтобы все было хорошо, не пытайся победить везде».

У Дайрута не оставалось выбора — он мог или проиграть, или согласиться на ничью. Но его никогда не интересовало подобное, ведь бывший хан всегда стремился к победе, независимо от того, против чего он сражался — против врагов, друзей или собственной природы.

* * *


Дивиана подвесили под телегой — когда колеса попадали в ямы, он скребся пузом и грудью по земле, и особенно доставалось некоторым очень нежным и ценным для всякого мужчины частям тела.

Взявшие его в плен кочевники говорили на своем языке, его и в лучшие-то времена Дивиан понимал с пятое на десятое. А пытаясь выплюнуть пыль и изогнуться так, чтобы камнем не раскроило самое ценное, он выхватывал из разговора только обрывки:

— Хан… Не будет… Женщина… Степь…

Нападение на караван оказалось совершенно провальным.

Дело было даже не в том, что вместе с двумя десятками охранников, не обычных обозников, а опытных и крепких воинов, не старых еще — шли четверо орков. И не в том, что в телегах лежали доспехи и арбалеты, а не вино и пшеница, и даже не в том, что два десятка крестьян, едва почувствовав, что дело оборачивается нехорошо, сделали ноги.

Дивиан проворонил момент, когда надо отступить, придумать что-то другое, а то и отказаться от замысла. Он привык давить и получать нужный результат, побеждая прямыми ударами, что идут прямо к цели.

Сегодня это привело к тому, что его ватагу нашпиговали стрелами, порубили и разогнали.

Сам он висел под телегой, обнаженный, привязанный за руки и за ноги к тележным осям, и с каждым локтем дороги веревки чуть-чуть проседали. Над миром сгущались сумерки, и Дивиан очень надеялся, что дело идет к ночи и к остановке, а не к дождю.

— Конец… Война… Степь… Не поймут…

Дивиан стиснул зубы, заскрипел зубами от злости.

Да, он сам купился на пьяный разговор, сам же составил план, а когда Мартус сказал, мол, это слишком опасно, настоял, что все пройдет легко, а добыча окупит все последние расходы, весьма немалые, кстати.

Одна ведьма стоила им как маленькая армия.

Дивиан знал, что бежать надо этой ночью — даже полдня под телегой вымотали его так, что он готов был скорее сдохнуть, чем еще один день провести в таком положении.

— Девка… Грудь… Выпил… Дура…

Стемнело, но караван не остановился, пошел дальше и дальше, теперь Дивиан не видел камней на дороге, а только чувствовал их.

Встали глубоко за полночь около большого постоялого двора — даже из-под телеги было понятно, что на конюшне стоят полтора десятка лошадей, что внутри гуляют люди и кипит жизнь.

«Черти и бесы лезут из всех щелей, Орда захватила весь мир, а здесь пьют и гуляют, — мрачно подумал Дивиан, который сам никогда не отказывался ни от выпивки, ни от возможности повеселиться. — Спалить бы это место».

Кочевники слезли с телег, распрягли коней — судя по всему, они ехали именно сюда и здесь собирались остановиться на несколько дней. Дивиан надеялся, что они расслабятся и не выставят охрану, но мечтам его суждено было остаться только мечтами.

Двое воинов остались у обоза, им вынесли мяса, лепешки и араку, но не слишком много. Оставшиеся сторожить изобразили обиду и пообещали наверстать свое немного позже.

Пленник попытался ослабить веревку, обхватывающую его правую руку.

В дороге это было бы самоубийством, но сейчас могло стать спасением.

Но узлы вязал тот, кто умел это делать, усилия приводили только к тому, что петля затягивалась еще туже.

И когда Дивиан почти отчаялся, послышался шорох, и под телегой обнаружилась девочка лет десяти.

— Ты кто? — спросила она на чистом имперском, выдающем в ней городскую жительницу.

— Обрежь веревку, скажу, — пообещал пленник.

— Ищи дуру, — усмехнулась девчонка. — Меня ж выпорют. А почему тебя сразу не убили?

— Это потому что я — очень ценный, — грустно сказал Дивиан, представляя, как его будут пытать палачи наместника Жарая. Вспомнят все нападения на обозы — и его, и чужие, и придуманные самими ордынцами, не желающими делиться с наместником.

Девочка тронула его шею.

Жест был брезгливым, но слегка заинтересованным — так хозяйка на рынке щупает гуся, за которого просят неожиданно малые деньги.

— Ну какой же ты ценный? — поинтересовалась девочка. — Ты обычный.

— У меня кости золотые, — Дивиана понесло. — Вот и везут к себе, чтобы выпотрошить. В поле-то легко упустить пару косточек, а каждая стоит о-го-го!

Девчонка задумалась — похоже, она и верила, и не верила его словам.

Наконец она решилась:

— Слушай, тебе же все равно помирать. А мне папа никогда-никогда не купит ослика. Мне всего одна косточка нужна, самая маленькая! Ну, или две.

— Да, конечно, мне не жалко, — великодушно разрешил Дивиан — зайчик заглянул в ловушку, и надо только дернуть за веревку. — Бери всю левую руку, там на целое стадо ослов.

Девчонка убежала и отсутствовала так долго, что пленник уже счел, что она испугалась.

Но она вернулась и принесла не только большой мясницкий нож, но еще и сумку — видимо, для отрезанной руки — и какую-то неприятно пахнувшую тряпку, которую намеревалась засунуть Дивиану в рот, чтобы тот не орал.

— Да я не чувствую боли, — отнекивался он, однако девчонка все-таки соорудила кляп.

Затем она попыталась подлезть с одной стороны — не получилось, рука находилась слишком близко к тележной оси, а нож оказался слишком велик. Попробовала зайти с другой — вышло ничуть не лучше, разве что сама едва не порезалась.

Дивиан видел пару способов, как справиться с проблемой, но подсказывать не имел никакого желания.

Распалившись, девочка наконец осознала, что проще всего разрезать веревку, а потом заниматься рукой. В Дивиане она не видела человека, он стал для нее ценной вещью, от которой вот прямо сейчас можно урвать кусочек.

Но едва она освободила руку пленника, как тот схватил ее за горло и крепко сжал.

Через несколько мгновений Дивиан освободил вторую руку, потом настал черед ног. Отдыхая на земле, он пощупал шею девочки — ага, есть, кровь толкается, где надо, а значит, жива.

Под телегами он пробрался к стражам, которые негромко вели беседу — что-то про ужасную штуковину в небесах и грядущие неприятности. Дивиан замер, ожидая удобного момента — вымотанный за день, весь покрытый синяками и кровоподтеками, он не собирался рисковать, бросаясь на двоих сразу.

Прошло некоторое время — Дивиан успел замерзнуть, — когда один из сторожей заявил, что должен отлить. Кочевник отошел всего на несколько шагов, но не услышал и не увидел, как вынырнувший из-под телеги голый коренастый мужчина, прикрыв рот его другу, перерезал тому горло длинным мясницким ножом.

Зато он почувствовал, как ему сжали рот, а затем пришла боль, и за ней — смерть.

Дивиан огляделся — теперь ему нужно одеться, найти оружие, украсть коня и как можно быстрее сбежать.

Геройствовать его больше не тянуло.

Впрочем, он знал себя — пройдет день, два, неделя, и он снова пойдет искать приключений, а никто лучше Мартуса Рамена не находит их для своих друзей.




Айра


Текея и Абыслая удалось взять спящими.

Имур, к удивлению Айры, оказался великолепным тактиком — в том, что касалось расстановки воинов, убийства стражей, захвата пленных. Немногословный и подчас казавшийся тугодумом, в это утро он словно превратился в другого человека.

Ритан и Коренмай, нередко даже не ставившие друга в известность о начатых интригах или новых планах, сейчас сами повиновались ему легко и без тени возражений. Обычные воины откликались даже не на слова, а на жесты.

Абыслай вообще проснулся только после того, как ему, уже связанному, сунули в рот кожаный кляп. Текея взяли Ритан с людьми Имура, и там, насколько поняла Айра, тоже проблем не возникло.

А вот у Коренмая с Джамухаром не сложилось.

Во-первых, один из нукеров умудрился вывернуться из рук схватившего его Рыжего Пса и поднять тревогу. Во-вторых, сам Джамухар выскочил навстречу Коренмаю с громадной кривой саблей и небольшим круглым щитом, хотя и без доспеха, только в штанах.

Он громко заорал, поднимая тревогу, и ловко отбился от наседавших на него воинов. В несколько скупых, но точных движений он убил двоих и ранил еще одного Пса, а затем прыгнул на стоявшего у коновязи жеребца, обрубил поводья и скакнул вперед, сшибая еще одного противника.

Если бы Усан не попал ему в голову камнем из пращи, темник наверняка бы спасся — казавшийся таким старым, спокойным и неповоротливым, на самом деле он был быстр и ловок, как снежный тигр.

Спеленатого Джамухара пришлось вывозить с боем, проснувшиеся нукеры из его тумена встали на пути похитителей. Но они не понимали, что происходит, а Усан догадался заорать о нападении бесов, и многие поверили, потому что схватки с тварями Хаоса становились все более частыми.

Теперь личный тумен Дайрута, где командовали Ритан, Имур и Коренмай и держали заложниками Джамухара, Текея и Абыслая, оказался зажат между тремя обезглавленными частями.

Если бы началась битва, шансов у Айры и ее товарищей не было.

Но первыми погибли бы трое темников, а потерявшие своих командиров тумены были бы опозорены.

Начались переговоры — долгие и муторные, во время которых все время ездили туда и обратно гонцы, тысячники посылали угрозы и предложения, а трое темников лежали связанные, каждый в отдельной юрте.

Бывшая королева Дораса почти все время сидела в своем шатре, к ней то и дело забегал Усан и рассказывал о том, что творится, а затем убегал вновь.

Ближе к вечеру Айра знаками велела глухонемой служанке приготовить для нее чай. Она почти привыкла к этому напитку — во всяком случае, начала различать, когда отвар был совсем гадкий, с металлическим привкусом, а когда более-менее вкусный.

К тому моменту, когда вода в котелке закипела, вошел Ритан — в новой кольчуге и с имперским шлемом, по которому шел гребень с дырками для плюмажа, он выглядел великолепно.

— Чем все кончится? — спросила Айра. — По-моему, рано или поздно нас просто убьют.

— Сейчас мы немного выждем, — ответил Ритан. — Потом расскажем Абыслаю, что если он хочет жить, то обязан будет объяснить Текею и Джамухару, что они должны пойти под нашу руку. Абыслай поговорит с каждым из них, вернется, скажет, что они согласны. Мы не поверим. Он еще раз поговорит с ними и вновь скажет, что они точно согласны. Мы вновь не поверим. Так будет продолжаться до тех пор, пока Абыслай не скажет правду — что они никогда не согласятся.

— А что потом? — удивилась Айра.

— А потом мы скажем, что тогда должны убить их всех. И Абыслай, чтобы остаться в живых, предложит помочь нам убить Текея и Джамухара. И мы подстроим это так, чтобы это увидели и запомнили. Мы скажем, что хотели мира и не могли иначе договориться с остальными. Абыслай сбежит, вместе с ним уйдет его тумен. Вся степь объединится для того, чтобы найти и покарать его. А мы пойдем в Жако вместе с тремя туменами, и никто больше не посмеет усомниться в нашей власти.

— Так просто? — удивилась королева Дораса.

— Нет конечно. — Ритан огляделся вокруг, расчистил одну шкуру от подушек и сел на нее. — Все окажется гораздо сложнее. Каждый наш шаг будут обсуждать, нас обвинят в смерти Джамухара и Текея, Абыслай скажет, что это мы его заставили — магией или пытками. Наместники в разных городах начнут жаловаться на то, что у них плохо с золотом: купцы не платят, а воины хотят вкусно есть. Нам придется разрешать им не платить или пытаться заставить их. В Орде начался раздор, и среди нас нет никого, кто мог бы выйти вперед и сказать: «Я владею по праву». Если мы будем хитрыми и сильными, как волки, мы сможем собрать Орду в кулак. Но сейчас это очень непросто.

«Он умнее, чем я думал, — сказал Голос. — Хотя, может быть, у них сейчас просто нет выхода, и приходится либо быстро учиться, либо умирать».

Ритан не отказался от чая.

Айра, как зачарованная, смотрела, как он отхлебывал из пиалы обжигающую жидкость.

«Мы слишком разные, — сказала Айра. — Они совсем другие».

«Вы совершенно одинаковые, что степняки, что горожане или горцы, — настойчиво ответил Голос. — А различиями обычно оправдываете свое желание пнуть ближнего».

Королева Дораса ничего не ответила — ей очень хотелось ударить незримого собеседника или сказать какую-нибудь колкость, но первое было невозможно, а от второго она удержалась.




Все шло по плану — Коренмай всю ночь беседовал с Абыслаем, тот время от времени ходил к Джамухару и Текею, затем возвращался, и разговор продолжался.

Наконец от Коренмая прибежал вездесущий Усан и сказал Ритану:

— Пора!

Ритан один, без охраны и даже без кольчуги, с простой саблей пошел туда, где ждали тысячники трех туменов. О чем он с ними говорил, Айра так и не узнала — но в итоге поздним утром к шатру, где находились Абыслай, Джамухар и Текей, явились полсотни кочевников в дорогих доспехах, а между ними, выступая в роли заложника, шел Ритан.

Имур и Коренмай ждали в стороне, лица их оставались бесстрастными, руки лежали на рукоятях сабель. Айра подозревала, что они в любом случае не оставят друга и, если что, попытаются выручить его или хотя бы его тело.

В шатер вошли трое тысячников.

Там они пробыли недолго, затем вышли, приглашая еще несколько человек.

Айра, наблюдавшая за всем от своего шатра, изнывала от беспокойства и любопытства.

Через некоторое время у заложников побывали все пятьдесят богато наряженных степняков. Все они оказались в замешательстве, некоторые тихо переругивались между собой, но Айра не знала никого из них и потому не могла даже предположить, что происходит.

Ближе к вечеру к ней прибежал Усан и сообщил, что Джамухар, даже связанный, каким-то образом умудрился ранить Абыслая, а Текей умер, не сопротивляясь. Главной проблемой оказалось то, что никто из тысячников не хотел, чтобы Орда развалилась, перестала существовать, но нет и предводителей, за которыми пошла бы степь, после предательства Абыслая и смерти Джамухара и Текея.

Все склонялись к тому, чтобы попробовать созвать урултай, но на его сбор даже самые легковерные отводили не меньше месяца, а более опытные полагали, что не меньше двух.

— Что будет с Имуром, Ританом и Коренмаем? — спросила Айра.

— Скорее всего, поставят наместниками в каких-нибудь городках, — ответил легкомысленно Усан. — И заставят собирать такой налог, что люди быстро взбунтуются.

— А что сделают со мной? — продолжила спрашивать королева Дораса.

— Не знаю, — растерялся мальчишка. — Не убьют — это точно, ты мать будущего хана, а он — единственная надежда Орды.

— Достань мне кольчугу и саблю, — попросила Айра.

Она не знала еще, что собиралась сделать, но быть игрушкой в руках урултая или тысячников ей точно не хотелось.

Усана не было довольно долго — за это время успело стемнеть, вокруг шатра, в котором погибли Джамухар и Текей, встали воины, в самом шатре не прекращаясь ни на мгновение шел совет.

От усталости у Айры кружилась голова.

Надев с помощью Усана кольчугу поверх расшитого драконами халата, бывшая королева Дораса решительно взяла в руки саблю и пошла к шатру, где решалась в том числе и ее судьба.

Двое воинов, мимо которых она собиралась пройти, загородили дорогу.

Они не поднимали оружия, не угрожали ей — для них она была не воином, а женщиной, напялившей зачем-то кольчугу и взявшей в руки клинок, более опасный для нее, чем для окружающих.

Айра с силой взмахнула саблей, и благодаря наручам удар вышел легким и отточенным. На землю перед ней упали две головы, мгновением позже рухнули тела нукеров.

«Они хотели уничтожить Дорас, — сказала она про себя, надеясь, что Голос не ответит. — Это враги».

И он не проронил ни слова.

С двух сторон к ней бросились другие нукеры, но она пошла вперед, не оглядываясь.

Отодвинув полог шатра саблей, Айра вошла внутрь.

Тут было душно и жарко, именно так, как она не любила, на коврах сидели два десятка воинов в нарядных одеждах, все, кроме Ритана и Коренмая, немолодые, а то и старые.

— Во мне обретает жизнь внук хана Разужи и сын хана Дайрута, — сказала она громко. — И он не хочет, чтобы им помыкали.

— Ты — женщина, — прошипел один из воинов, поднимаясь и подходя к ней.

Однако больше он ничего сказать не успел — Айра одним ударом разрубила его на две части, у каждой из которых оказалось по глазу, по руке и ноге, а те упали в разные стороны.

От вида крови Айру чуть не вырвало, но она сдержалась.

— Будущий хан не собирается ждать, что вы решите за него, — сказала она мрачно. — Он хочет править.

Знатные воины смотрели на нее, замерев, как мыши на змею.

Айра тем временем боролась с тошнотой — она уводила взгляд все дальше от лежащего рядом тела, но краем глаз видела, что лужа крови почти достигла ее ног в мягких невысоких сапожках. Девушке очень хотелось отступить, но отступать было некуда и нельзя — это приняли бы за слабость.

— Внук Разужи говорит через меня, — заявила она. — То, что хорошо для него, хорошо и мне. То, что хорошо мне, хорошо и для него.

— И чего же он хочет? — спросил кто-то из глубины шатра.

— Он хочет воли, — ответила Айра. — Он хочет битв и крови, простора, резвого коня и чтобы вокруг были настоящие воины, а не тряпки.

Приподнялся крепкий старик с ужасным шрамом, проходившим от макушки до подбородка через пустую глазницу.

— Я не привык смотреть на своего хана через живот женщины, — сказал он с усмешкой. — Но до сегодняшнего дня я и не видел, как тупой саблей разрубают напополам человека, хотя бы и такого гнилого, как Астажа. Я верю тебе, Хан-ши.

«Хан-ши, Хан-ши, Хан-ши», — зашелестело в шатре.

Айре это слово было совершенно не знакомо, но судя по уважительному тону, каким его произносили, отказываться от присвоенного ей «титула» смысла не было.

— Я — Хан-ши, — сказала она. — А тот, кто усомнится в этом, умрет.

Ей хотелось приказать всем оставить ее с Ританом и Коренмаем, но она видела, что многие еще колеблются.

— Хан Разужа умирал — и возвращался с той стороны, — сказала она. — Хан Дайрут получал смертельные раны и жил дальше, пока не столкнулся с демонами Хаоса. Меня тоже уже убивали.

Айра протянула вперед левую руку и попробовала сделать на ладони надрез саблей. Однако одноглазый старик оказался прав — Усан принес ей тупой старый клинок, который царапал, но не резал.

Подошедший Ритан подал ей кинжал.

Айра откинула в сторону саблю, приняла оружие и сделала надрез на предплечье. Это было больно и неприятно, от вида крови ее вновь начало мутить — однако рана почти сразу затянулась.

— Мой будущий сын требует своего по праву, — сказала она.

И с удивлением увидела, как кочевники один за другим склоняют головы.

«Хан-ши, Хан-ши, Хан-ши», — шепотком пронеслось вновь по шатру.

— Оставьте меня с Ританом и Коренмаем, — потребовала она.

Тут же все вышли из шатра, остались только они втроем — и еще мертвец, разделенный надвое тупой саблей тысячник.

— Кто такая «Хан-ши»? — спросила Айра, едва полог шатра перестал дрожать.

— Это из старинной и мутной легенды, — ответил Коренмай. — Если говорить коротко, то перед самым концом света должна явиться женщина-воин, бессмертная и беременная, что принесет для степных родов много бедствий и, быть может, погубит мир. Но если она не придет, то мир погибнет точно.

— Есть сказания, в которых Хан-ши — богиня, но обычно она — просто странная безумная женщина, на которую внезапно свалилось огромное могущество, — добавил Ритан. — В нашем роду детей пугали тем, что их заберет Хан-ши. В одном сказании говорится, что когда один из трех драконов, несущих мир, умирает, она похищает в степи ребенка и превращает его в дракона, который после этого должен будет следующую вечность нести на себе нашу землю.

Айра тяжело вздохнула.

Она не была беременной, а значит, скорее всего, не подходила под описание. Она не хотела, чтобы ею пугали детей. Ей не нравилось то, что о ней будут думать, но выбора теперь уже не оставалось.

Она позволит считать себя этой «Хан-ши» из легенды, и она доведет до конца то, чего так хотел от нее Голос — она попробует объединить Орду, спасая этим и Дорас, и мир.

И вдруг у нее мелькнула мысль, никак не связанная с этими думами:

— Ритан, а где Абыслай?

К тому времени, когда они собрали воинов и добрались до шатра Абыслая, старый лис был уже далеко — вместе с ним ушли еще три сотни человек, все из его рода.

Разочарованный Имур, который из предосторожности все ждал подвоха, но так его и не дождался, порывался поехать вдогонку, но Ритан сказал так:

— Найдутся недовольные, будут те, кто не поверит в Хан-ши. Абыслай соберет их вокруг себя, как собака собирает репьи, и мы легко сможем убить их разом. Если его не станет — недовольные, как козий сыр, крошками рассыплются по миру, и выковыривать их из каждой щели будет гораздо труднее.

Айре было ближе мнение Имура, но настаивать она не стала.

То, что произошло сегодня, оказалось для нее серьезной победой — и теперь не она была под покровительством Ритана, Коренмая и Имур, а они зависели только от нее. Сделавшись Хан-ши, бывшая королева Дораса превратилась в фигуру, которую уже не могли разменивать или прятать за другие.

Теперь она сама могла управлять и делать ходы.

Единственное, что ее смущало — так это то, что ей совершенно не хотелось править Ордой. Она не чувствовала в себе желания сделать что-то хорошее для этих людей, таких чужих и неприятных.

Но ничего, все еще может измениться.

* * *


Осел ревел и упирался, будто чувствуя, что Родрис собирается от него избавиться. Они не шли, а именно что тащились по улицам вечернего Жако, пробираясь через толпу. Новые штаны были в грязи по колено, и даже старая кожаная куртка местами покрылась разводами — горожане были теми еще свиньями, а осел вполне подходил на роль пророка их любви к мусору.

— Ты ужасен, — сообщил бывший первосвященник Дегеррая, останавливаясь передохнуть. — Ты самое глупое, ленивое и упрямое животное, и даже варварам не сравниться с тобой в этом!

— Йя? — поинтересовался оскорбленный осел.

— Ты, кто же еще…

За день до этого Родрис договорился о продаже животного с пожилой женщиной — конечно, это станет не лучшей сделкой в ее жизни, осел был тем еще ослом, но, с другой стороны, бывший первосвященник и не заламывал цену.

Однако путь до дома покупательницы оказался слишком долгим.

Родрис сомневался в том, что способен выдержать его до конца, и готов был оставить осла прямо здесь.

— Вот такого! Такого ослика! — заорала девчонка, высунувшаяся из кареты, только что окатившей его нечистотами из лужи.

Она вылезла почти до пояса, и Родрис увидел на шее ребенка кровоподтеки, обычно прятавшиеся под пышным воротничком платьица.

— Берите даром, — в сердцах заявил он и только в следующий момент осознал, что герб на карете принадлежал графу Ранзо, про которого он точно знал, что тот как-то раз запорол четверых конюхов за то, что его жеребец захромал на императорской охоте.

В темницу графа бросили за участие в заговоре против императора незадолго до войны, а освободил, видимо, наместник Жарай.

Девочка в карете, скорее всего, была внучкой графа, и о ней Родрис не знал почти ничего.

Карета остановилась в полусотне локтей от бывшего первосвященника Дегеррая, и с козел спустился кучер. Он подошел к ослу, старательно обходя лужи грязи, молча вложил в руки Родриса одну серебряную монетку — как милостыню подал.

Затем забрал повод и потащил животное за собой.

К удивлению бывшего первосвященника, осел отнесся к этому спокойно и, хотя шел не очень охотно, но особо и не упирался.

— Спасибо, Владыка Дегеррай. — Родрис коротко поклонился вслед отъезжающей карете, за которой мелкой рысью трусил его давний приятель и спутник. — Прощай, осел. Не думаю, что новые хозяева пустят тебя на мясо, они хотя бы богаты.




Дайрут


Теперь Дайрут носил длинные волосы, стянутые на затылке черным шелковым шнурком, аккуратные бородку и усы, черную рубаху, черные штаны и длинный тесак за поясом.

Мартус Рамен, когда говорил о том, что он — настоящий хозяин Жако, не преувеличивал. Никто, даже патрули, не смели останавливать владельцев черных рубах, по крайней мере, в обычных обстоятельствах.

В городе было неспокойно, то и дело появлялись твари Хаоса, возникали из воздуха и бросались на людей. И чаще всего между горожанами и демонами или бесами вставали не кочевники, а люди Рамена.

У них были обереги, они знали слабые места врагов и хоть как-то умели владеть оружием. Подчас кто-то погибал, но все чаще чернорубашечники побеждали без потерь — ведь главным было дожить до конца схватки, а потом можно будет выпить зелье, приготовленное Лиеррой.

На службу к наместнику шли те, кого не взяли чернорубашечники, а если вдруг кого-то ограбили или оскорбили, то за ответом шагали не в Цитадель, а к одному из помощников Мартуса.

То, что город считался принадлежащим Орде, было исключительно доброй волей Рамена и Лиерры.

Налоги здесь собирались из рук вон плохо, а если вдруг кто-то из людей степи оказывался замешан в грабеже или изнасиловании, то его вешали свои же, чтобы ни в коем случае не вызвать волнений, результат которых был известен заранее.

Никакая Цитадель не спасет от разъяренной толпы, в которой есть люди, знающие город и тайные ходы в нем гораздо лучше, чем его временные хозяева.

В своих донесениях наместник Жарай постоянно лгал, потому что иного выбора у него не было — или признать себя неспособным справиться с горожанами, или выгораживать себя.

Больше всего Дайрута угнетало то, что разрабатываемые им операции выполняли другие. Ему хотелось окунуться в бой, надеть доспех и взять в руки мечи, однако это оказалось невозможно. И поэтому ему приходилось изображать из себя одного из многочисленных помощников Мартуса, человека весьма уважаемого.

Однажды Дайрут спас жизнь мяснику, когда на того с ножом кинулся свихнувшийся покупатель. Верде успел перехватить руку с клинком в последний момент, а затем не без труда скрутил хлипкого мужичонку в одежде купца, у которого оказалось не по телу много сил.

Покупатель шипел, пускал пену, а потом внятно, очень грубым, скрежещущим голосом произнес:

— Вы все умрете, возвращая свои тела Хаосу, у которого они были украдены!

И откусил себе язык.

На мясника это произвело очень сильное впечатление, и с тех пор он был уверен, что Дайрут — то ли воплощение Светлого Владыки на земле, вроде паладинов, о которых рассказывают в легендах, то ли сам снизошедший с небес Дегеррай.

Время от времени Дайрут ночевал у молочницы — он не был от нее без ума, от этой полногрудой и, в общем-то, симпатичной женщины лет на пять старше его самого. Но он боялся сорваться, а Лиерра уверила его, что, даже раз в неделю посещая даму, молодой человек становится не таким нервным.

Пышные груди сероглазой чаровницы Атуны оставляли Дайрута почти равнодушным, зато ее лоно принимало его семя, а вместе с ним уходили и яростные мысли о том, что пора уже ввязываться в схватку, а там будь что будет.

Для Атуны он тоже был спасением — хотя и совершенно в другом смысле.

Ее постоянно терзал страх, она панически боялась оставаться одна — ее жениха за несколько месяцев до этого хотели посадить в темницу, он сбежал и прятался от патрулей, но однажды его в клочья разорвали трое бесов, и завершение этого мерзкого пиршества застала Атуна.

Она позвала парней в черных рубашках, и они очистили ее жилище от тварей Хаоса, но очистить память и душу оказались не в состоянии.

Многие после этого побывали в ее постели, но до Дайрута никто не смог вселить в нее даже каплю уверенности, а входить в женщину, которая в разгар страсти пугается каждого шороха, удовольствие небольшое.

Дайрут шел по жизни, как по давно знакомой улице, он показался Атуне воплощением уверенности и целеустремленности, и потому рядом с ним она успокаивалась, становясь почти прежней.

С ним здоровались на улицах незнакомые люди, юноши спрашивали, что нужно сделать, чтобы надеть черную рубашку, а девушки завидовали молочнице Атуне.

Он никогда не чувствовал себя таким нужным — неожиданно Дайрут ощутил, что причастен к чему-то важному и правильному, что делает дело, от которого многим хорошим людям станет проще жить.

Он писал от чужого имени десятки писем — людям, гномам и оркам, половинчикам. Писал темникам Орды и магам Сиреневой Башни, показывая осведомленность, которая намекала, что это послание стоит прочитать. Разрабатывал планы нападения на обозы, высчитывал, как лучше штурмовать ту или иную крепость, взять которую изнутри, скорее всего, не удастся.

Разужа держал Орду единой на поддержке своего божественного покровителя, Дайрут — на полученных от отца знаниях и жажде мести, Рыжие Псы с Айриэллой — на памяти о нем и интригах, в которых никогда не были особо сильны и поэтому справлялись с трудом.

Огромное государство трещало по всем швам.

По слухам, Джамухар с Текеем смогли договориться с Абыслаем и поехали прибирать к рукам власть над Ордой. Абыслай получил еще одно письмо, в котором сообщалось, как можно вбить клин между Коренмаем и Ританом.

Гномы, половинчики и часть варваров сочли себя независимыми, и в их земли не поспешили войска.

А здесь, в бывшей Империи и Вольных Городах не хватало только первой искры для того, чтобы занялся пожар. Причем было ясно, что если пламя займется в одном месте, то тут же полыхнет и во всех остальных.

Дайрут четко знал, как действовал бы он в подобном случае — где-то с помощью устрашения, жестоко убивая каждого пятого, где-то подкупая влиятельных людей или нелюдей, где-то даря некоторые вольности и обещая в случае ослушания жесточайшие кары.

Но его не было с той стороны, и без руководства темники и тысячники действовали словно впотьмах. Некоторые их решения выглядели хорошими, другие, словно плохое лекарство, лишь маскировали беду на время.

Мартус не очень хорошо разбирался в осадах, расстановке войск и прочих связанных с войной вещах. Однако он превосходно знал все старые и новые торговые пути, тропы контрабандистов и людей, которые при необходимости переправят тот или иной товар из одного места в другое.

Он легко мог проследить родственные, дружеские и торговые связи между всеми более-менее известными людьми, а порой и не людьми — если дело касалось, к примеру, гномов.

Мартус Рамен точно знал, что и кому предлагать; в том, что касалось взяток, подарков и угроз, он был великолепен. Единственным недостатком его оставалось то, что бывший распорядитель игр иногда и совсем ненадолго впадал в черную меланхолию, и, чтобы узнать, отчего, Дайруту пришлось немало времени провести с занудой Агнием.

Выяснилось, что раньше Мартус принимал зелье, называющееся «алкой» — его использовали порой лекари и маги. Однако незадолго до встречи с Лиеррой он бросил мерзкую привычку, хотя иногда желание залить этой гадости в глаза одолевало его и по сию пору.

Каждый день Дайрут тренировался с мечами.

Найти хороших воинов среди людей Мартуса оказалось непросто, но со временем, после нескольких правильно составленных писем, в Жако подтянулись и те, кто мог составить ему компанию.

Теперь здесь были и наемники, и герои Арены Тар-Меха.

Но для того чтобы рубиться в полную силу, Дайруту Верде обычно не хватало даже пары бойцов, а тех, кто умеет драться вместе, а не поодиночке, было совсем немного.

Все в том же дворике Лиерры Верде раскидывал противников, скользя между ними с двумя палками. А если бойцы подбирались действительно хорошие, то и с клинками из хорошей, старой имперской стали.

А потом сидел над чертежами укреплений или писал письма.

После этого шел гулять по Жако, одновременно узнавая и не узнавая места, знакомые с детства.

Но рано или поздно он возвращался в свою комнатку, и тогда смутные воспоминания, весь день тревожившие и распалявшие его, приходили и мучили с новой силой.

— Скоро, — бормотал Дайрут. — Очень скоро я отомщу.

И еще одна вещь смущала его все чаще и чаще.

Ни фигуристая молочница, ни работа, ни занятия с мечами не могли его заставить забыть Айриэллу. Королева Дораса, предательски отрубившая ему руки, была словно наваждение, которое порой затмевало даже сцену устроенной отцом чудовищной бойни, но не приносило облегчения.

Боль, рожденная пониманием того, что они никогда не будут вместе, терзала Дайрута — война поставила их по разные стороны, и как бы он ни старался, что бы ни делал, они все равно останутся противниками.

Иногда ему казалось, что когда он победит ее, Айриэлла признает его силу и станет ему верной и послушной женой, но потом вспоминал, как гордо и спокойно она скинула платье, как привела его друзей для того, чтобы изуродовать недавнего повелителя мира…

И понимал, что силой ее не склонить — именно в этом и состояла ее прелесть, а не в узких бедрах, в рыжих длинных волосах или острых маленьких грудках, не в правильных чертах лица.

Она была истинной королевой и могла бы стать настоящей опорой для своего короля.

Из-за мыслей о королеве Дораса он довольно плохо спал.

Утром Дайрут просыпался вымотанным, бокал сильно разбавленного вина приводил его в чувство, и он шел к дому Лиерры, чтобы найти во внутреннем дворике кого-нибудь из воинов и скрестить с ними мечи.

Однажды утром он обнаружил там Дивиана, а рядом с ним — довольного Мартуса Рамена.

— Пора, — сказал тот.

— Пора, — согласился Дайрут, разглядывая противника.

На лице «героя» было несколько свежих царапин, и вообще выглядел Дивиан плохо, усталым и даже изможденным, но улыбался при этом нагло, а смотрел решительно.

— Мартус говорит, что ты хорош, — сказал он после короткого взаимного разглядывания, — но насколько — предложил определить мне.

— То же самое он сказал и о тебе, — Дайрут подмигнул. — Какое оружие?

— Шест, — предложил Дивиан. — Мартус не советовал мне выбирать меч.

Несмотря на раннее время, во дворике собралось немало народа — об их споре знали многие, и все хотели посмотреть, как обернется дело.

Дайрут подкинул шест, приноравливаясь к его весу, несколько раз взмахнул для пробы. Он не привык к подобному оружию: его учили сражаться как благородного человека, который не будет ходить по миру с палкой.

Но, с другой стороны, шест похож на копье, а копьем Дайрут владел неплохо.

Рамен трижды хлопнул в ладоши; Дивиан скользнул вперед — небритый, явно вымотанный дорогой и… и только прикидывающийся усталым. Верде едва успел отвести первый удар, подпрыгнул, отбил второй, затем разозлился на себя и мгновенно нарастил темп так, что Дивиан сам бросил шест и выпрыгнул из круга.

— Я выиграл, — заявил он. — Мартус сказал, надо продержаться пятнадцать ударов сердца.

Дайрут помотал головой — проклятый торгаш!

Впрочем, сам виноват — надо было оговаривать оружие сразу.

— С меня два золотых, Мартус, — сказал он, собираясь уйти.

— Эй, Айн, — окликнул его Дивиан. — Покажешь потом тот прием, каким ты отбил первый выпад?

Дайрут горько усмехнулся — его до сих пор коробило от детского имени, но Дайрутом его называли теперь лишь Лиерра и Мартус, и то наедине.

— Покажу, — ответил он. — На самом деле это несложно.

Насчет «несложно» он солгал, полагая, что Дивиан будет в бешенстве, когда у него не получится повторить прием даже с сотой попытки.




Прошло несколько дней.

Теперь среди бойцов Мартуса Рамена у Дайрута было много приятелей — тот же Дивиан и его соратники. Каждый из них оказался отличным воином и уважал Айна хотя бы потому, что он лучше других знал, с какой стороны берутся за меч и какой частью тыкают во врага.

Его жизнь, как ни странно, успокоилась.

Вокруг творились разные ужасы, люди умирали от голода или в когтях демонов, все время что-то происходило — то мать в приступе ярости топила собственных детей, то бродячий пес начинал проповедовать, убеждая окружающих уверовать в Темных Богов.

У Дайрута же все было спокойно.

Многие вопросы брал на себя Мартус, а если возникало нечто непреодолимое, в дело вмешивалась Лиерра. Она могла с помощью сложных ритуалов наслать голод или болезни на целые города, с помощью астрологических расчетов найти человека, исчезнувшего много лет назад, или определить слабое место у самых неподкупных людей.

Если бы Мартус и Лиерра помогали ему, когда он был ханом, то весь мир лежал бы уже у его ног и, скуля, спрашивал, что необходимо сделать, чтобы порадовать любимого повелителя.

Но ни ведьма, ни бывший распорядитель не стремились работать на кого-то.

Они поддерживали друг друга, шли к общей цели, и было совершенно непонятно — останутся ли вместе, когда Орда окажется разрезана на множество родов и племен, а в том, что так произойдет, сомнений уже почти не оставалось.

«Почти» — потому что диск в небесах рос и рос, он был больше солнца и порой закрывал его, становилось видно, что поверхность его покрыта темными пятнами и светлыми бороздами.

Священники Светлого Владыки, вернувшиеся в свои храмы, днем и ночью молились, пытаясь изгнать из мира силы Хаоса, волшебники закрывали свои лавки, шаманы впадали в безумие. Но большинство людей считало, что как-то все устроится, успокоится, пройдет стороной, хотя по всему было очевидно — не пройдет, не успокоится.

Лиерра иногда говорила, что несколько лет назад силы преисподней отворили двери в обиталище простых смертных, но по разным причинам не смогли провести сюда сразу большую армию.

Хаос просачивался в мир, присылал демонов и бесов.

А сам мир погружался в Хаос злобы и страха.

Каждый новый день грозил новыми бедами: кольчуга за ночь могла превратиться в труху, как это произошло с Дивианом, а вино могло само стать водой — как уверял один трактирщик, хотя как раз в это поверили далеко не все.




Очередную работу он закончил глубокой ночью, при свете свечи.

Дайрут разогнулся, поставив длинную подпись — глаза слезились, кристальные руки, как это порой бывало, безо всякой причины, чесались, словно бы изнутри, и унять зуд казалось невозможным.

Дайрут нередко задумывался об этом подарке.

Он сам попытался найти первосвященника Дегеррая, однако тот словно провалился сквозь землю.

Люди Мартуса Рамена по просьбе Айна искали Родриса, и порой кто-то натыкался на упоминания о нем. Иногда говорили еще и об осле, но в это Дайрут не особо верил — привыкший к комфорту первосвященник вряд ли взгромоздился бы на упрямое и совсем не благородное животное.

Дайрут только что закончил чертить план очередной крепости, которую несложно будет отобрать у Орды, зато потом, сменив небольшой гарнизон на собственный, оборонять придется большой кровью.

Подобное он делал не раз и всегда ставил на листке подпись, причем по какой-то непостижимой причине — каждый раз чужую, порой он писал имя отца, иногда — отца Айры, прошлого короля Дораса, время от времени он выводил рунами гномов прозвище Разужи — «Потрясатель Мира».

Агний, что заведовал теперь всеми бумагами у Мартуса и даже начальствовал над парой писцов и несколькими мальчишками-посыльными, при виде живого Дайрута сделал круглые глаза и попытался упасть в обморок.

Затем привык, но, обнаружив очередную чужую подпись на схеме или карте, бледнел от ярости.

Дайрут знал, что время от времени Агний берет уроки боя на мечах у Дивиана — по настоянию Мартуса Рамена. Также знал и то, что каждый раз бедолага-помощник умудряется едва ли не изувечить себя, но упорно не бросает занятий.

Еще Дайрут слышал, что когда на двух горожанок напала адская гончая, Агний кинулся на помощь и даже кое-как защищал женщин, пока не подоспели воины Орды, в тот день оказавшиеся более расторопными, нежели люди Мартуса Рамена.

Оставив чернила сохнуть, Дайрут распахнул створки окна и выглянул наружу — там заканчивалась весна, там расцветал летний Жако, город, в котором когда-то родился Айн Рольно.

Родился и умер.

А потом воскрес и понял, что нужно многое исправить.

* * *


Несмотря на амулет из храма Светлого Владыки, Талаю особо не доверяли.

И правильно делали.

Потому что едва миновал день, полный чуждых ему забот, и наступила ночь, как он соорудил из старого одеяла и нескольких веток подобие спящего человека, а сам вылез из дымной и мрачной землянки наружу.

Двое стражей, поставленных не так давно, уже спали.

Затерянный в чащобе лагерь был самым ужасным изо всех, которые когда-либо видел Талай — здесь не ругали за провинности, а самым страшным наказанием считали изгнание. Разбойники не заботились о завтрашнем дне; у них имелось шестеро или семеро командиров, что постоянно ссорились между собой.

Десяток воинов — хоть варваров, хоть кочевников, да даже гоблинов или сытых и ленивых пехотинцев Дораса — легко победил бы в открытом бою полсотни этих идиотов.

Никто из них не умел воевать, даже купец больше смыслил в военном деле.

Впрочем, лезть с объяснениями и указаниями он не собирался.

Он просто взял то, что было ему нужно, тихо вывел свою лошадь узкой тропкой из лагеря, определил по звездам нужное направление, в очередной раз поразившись круглой хреновине в небесах, и уехал.

Самое смешное было в том, что он «украл» только свое — собственную лошадь, одежду, саблю и щит, позаимствованные у воина из рода Тахар. Ну и амулет — который здесь стоил раза в два больше, чем в Дорасе, но и там был не самой дешевой побрякушкой.

Он мог взять и еще что-нибудь, но понимал, что лучше этого не делать — да, сбежал, но ведь не убил никого, не взял чужого.

Талай остерегался ехать трактом, но троп и дорожек не знал, поэтому держался обочины и не торопился, готовый в любой момент свернуть в лес. Однако в эту ночь боги были милостивы — ему никто не встречался, если не считать мертвого путника с развороченным чревом, что валялся посреди дороги.

Добравшись до знакомого по многократным поездкам постоялого двора, он спешился, привязал коня к дереву и пошел дальше пешком.

Ворота оказались закрыты — но для молодого купца это не стало преградой, он подпрыгнул, зацепился руками за край створки, подтянулся, перекинул ногу, а через мгновение соскочил с другой стороны. Собак здесь не держали — это он отметил еще в прошлое свое тут появление, перед тем, как рассчитаться за две комнаты и скромный ужин.

Искать своих он не собирался — занятие это долгое и неблагодарное: варвара и акробата вполне могли убить или взять в плен.

Вместо этого Талай забрался на крышу конюшни, по ней прошел до раскрытого по летнему времени окна хозяйской комнаты и спокойно влез внутрь. Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, а затем бесшумно шагнул к кровати и зажал рот лежавшему на ней человеку.

Лицо его оказалось холодным, а голова от прикосновения безжизненно мотнулась вбок. Молодой купец отшатнулся, уловил запах крови, и в этот момент сзади ему почудился шорох.

Резко обернувшись, Талай принял на выдернутую саблю размытую черную тень. По запаху он догадался, что это адская гончая, и вместе они упали на кровать мертвого хозяина постоялого двора.

Тварь крутилась и тонко визжала, словно не обращая на Талая внимания, а затем дернулась и, обдав противника жаром из пасти, сдохла. Купец поднялся и, стараясь не думать ни о потерянных теперь уже спутниках, ни о товаре — хотя его было очень, очень жаль, — вылез обратно в окно.

А там его уже ждали — два беса, висевших в воздухе.

К удивлению Талая, они не спешили атаковать.

Некоторое время он ждал, сжимая саблю, а затем с ненавистью спросил:

— Чего ждете?

— А-амулет, — проскрипел один из бесов.

— Меша-ает, — на удивление мелодично пропел второй.

Купец понял, что купленный за большие деньги в Дорасе кулон и впрямь ограждает его от тварей Хаоса, во всяком случае, этих, потому что адская гончая не испугалась. Хотя и погибла очень легко, словно обыкновенная псина, не особенно живучая или сильная.

Он достал вещицу из-за пазухи и взмахнул ею в воздухе:

— Убирайтесь прочь! В преисподнюю!

Однако бесы только молча перепархивали из стороны в сторону, не желая улетать. Талай наступал на них, понемногу начиная понимать, почему твари остались здесь, а не убрались прочь сразу после того, как убили владельца и постояльцев.

Они ждали путешественников, чтобы убивать их по одному или небольшими компаниями!

Взмахнув в очередной раз амулетом, купец шагнул вперед и провалился, поскольку крыша закончилась. Извернувшись кошкой, Талай успел ухватиться за край настила. Он ободрал колено и бок, но не упал, но это было неважно, потому что амулет с четырьмя хищными птицами улетел вниз.

И в следующее мгновение оба беса метнули в него молнии.

Перед смертью Талай подумал: «При хане Дайруте такого быть не могло».




Айра


Зверей в этом лесу не было — большую их часть истребили крестьяне, искавшие хоть какого-то пропитания, остальные либо ушли дальше от людей, либо попали в руки фуражирам кочевников.

Деревья стояли вокруг полянки сплошной стеной, а в стороны от нее разносился звон стали.

Айриэлла Дорасская, королева и правительница Орды, она же Хан-ши, которой пугают детей, сильно вспотела. Ни наручи, ни занятия с наставниками по оружию не подготовили ее к настоящему бою.

А Коренмай, зная о свойствах артефактов, спасающих жизнь своему владельцу, дрался в полную силу.

Они бились в кругу, образованном несколькими Рыжими Псами.

Изуродованный кочевник сделал очередной выпад саблей, затем легко уклонился от ответного удара, скользнул вперед и пронзил кинжалом то место, где мгновение назад стояла Айриэлла.

Уклонение дорого далось ей — она споткнулась и едва не упала, а в следующий миг сабля уже касалась ее горла.

— Если ты хочешь сражаться на равных с настоящими воинами, тебе надо учиться, — отметил Коренмай. — А Дайрут, если бы у него были руки, растер бы тебя на поле боя в мелкую крошку и сожрал.

— Он действительно такой хороший боец? — поинтересовалась девушка.

— Я точно знаю, что он в пятнадцать лет убил в честном поединке опытного наемника, — ответил кочевник. — А после этого Дайрут тренировался каждый день и становился только лучше. Если бы он не был болен, никто из нас не решился бы выйти против него.

— А все вместе?

— В конце битвы против Разужи он один прошел сквозь все поле боя, из одного конца в другой, на него нападали со всех сторон, а потом он шагал дальше, а его противники оставались лежать. Дайрут был действительно хорош, а оценить его сейчас нельзя — ведь он не снимал наручи, а теперь он, если еще жив, совершенно беспомощен.

Айра вздохнула.

Было в молодом хане что-то, что задевало ее, и даже если бы Голос не сказал, чтобы она пощадила его тогда, в то страшное утро, когда она отрубила ему руки, — королева все равно не смогла бы его убить.

Теперь ее считали Хан-ши, то ли демоном, который носит в своем животе бога, то ли просто беременной девушкой, которой выпала участь развалить Орду и спасти весь мир. Ее больше не пытались убить, на ее власть новые темники, с которыми она шла к Жако, не посягали. С ней не спорили, если она хотела выехать на прогулку или посмотреть, как учатся воины.

Однако не все было так хорошо.

Дайрут оставил ей весьма тяжелое и неблагополучное наследство, и родовитые степняки продолжали плести интриги. То там, то здесь вспыхивали восстания, от разбойников в дальних провинциях не было продыху, а попытка жестко разобраться с бунтарями приводила к тому, что жители целыми селениями уходили в горы или леса.

Только теперь Айриэлла понимала, насколько уютным и мирным, тихим было ее королевство Дорас. Она хотела бросить все на Ритана, Имура и Коренмая и сбежать обратно, так было бы лучше для всех, однако Голос утверждал, что она нужна здесь, правда, не мог достаточно внятно объяснить, зачем.

После того как ограбили обоз с данью из Вольных Городов и золото исчезло неизвестно куда, Айра погнала свое войско с самой большой скоростью, какую могли выдержать люди и животные.

По словам Имура, у Дайрута и те и другие были куда выносливее — и никто не мог понять, отчего.

— Мы успеем, — говорил Коренмай, морща изуродованное лицо. — Дело времени.

Но вот времени-то у них как раз и не было.

Круглая штуковина в небесах все росла, и теперь было видно, что она похожа на исполинский кусок камня — с выступами и ямками. Она закрывала немаленькую часть неба и порой словно проглатывала солнце, и тогда среди варваров и кочевников начиналась паника.

«Как только она закроет все небо, придет время великой последней битвы, — утверждал Голос. — И ты должна будешь сделать так, чтобы Орда оказалась на той стороне, которая спасет мир».

В последнем письме Параю Недеру Айра написала, чтобы тот не пытался ее вернуть, уговорить или принудить к возвращению рассказами о том, как все плохо в Дорасе. То послание гонец увез около трех недель назад, и от главы тайной канцелярии не было ни слуха ни духа, хотя по времени ответ должны были доставить.

Айра даже не знала, что бы она сделала, если бы оказалось, что в Дорасе произошло восстание или случайно погибли Эона с младенцем; сердце точно бы заставило ее вернуться — но разум вместе с Голосом наверняка попробовали бы настоять на том, что ее место здесь…

— Ну что, поехали догонять наших? — спросил Коренмай.

— Езжайте, я задержусь, — ответила Айра.

В последние дни она несколько раз уже побеждала Коренмая и Ритана в подобных спорах. Ей достаточно было напоминать, что она Хан-ши и что мало кто или что сможет причинить ей вред, а потом намекнуть, что здесь и сейчас она одна значит гораздо больше, чем все Рыжие Псы, вместе взятые.

Это почему-то очень обижало и Ритана, и Коренмая, к тому же в конце концов она все равно настаивала на своем, поэтому, начиная с определенного момента, они перестали настаивать, просто соглашаясь с ней, даже если Хан-ши говорила то, что в их глазах выглядело глупостью.

Вот и в этот раз Коренмай коротко кивнул, собрал своих людей и поехал вперед. Айра знала, что несколько Псов все равно останутся, чтобы охранять ее, не попадаясь особенно на глаза.

Ее это полностью устраивало.

Она ехала по лесу, дыша полной грудью, — бывшая королева Дораса привыкла к весу кольчуги, ее она теперь снимала только на ночь: и самой так было спокойнее, и кочевникам она нравилась больше именно такой.

Они видели в ней Хан-ши, одновременно любили и боялись.

Она пришла к ним из их легенд, для них ее родиной было их детство, и за это они готовы были простить ей все: и предательства, которыми изобиловала легенда о ней, и море крови, и то, что она якобы должна родить не внука Разужи, а какого-то непонятного бога, и многое, многое другое.

Но в платье или халате она слишком мало напоминала Хан-ши — об этом рассказал Имур, иногда выглядевший очень наивным, а в другое время показывавший себя как хитрый и дальновидный полководец.

Под копытами хрустели сучки.

Айра ехала куда глядели глаза, зная, что всегда сможет окликнуть, и молодые воины из Рыжих Псов тут же появятся перед ней, гордясь, что их отправили охранять Хан-ши, и радуясь тому, что они могут ей чем-то помочь.

Мгновения сменялись мгновениями, возвращаться туда, где медленно ползут по имперским трактам десятки повозок, ей не хотелось.

Неподалеку треснул сучок — она усмехнулась.

Наверняка кто-то позже получит выволочку за неумение бесшумно двигаться по лесу. В степи любой из Рыжих Псов мог бы ходить вокруг нее кругами, и она даже не заметила бы этого, но здесь, в лесу, они оказались чужаками — и скрыться им было нелегко.

Она ехала все дальше и дальше, не особо торопясь, но и не медля, двигалась без цели и смысла — это давало ей ощущение свободы, временное и обманчивое, но такое приятное.

Впереди возник широкий ручей. Айра спустилась к нему, выбрала место с глубокой заводью, в которой почти не чувствовалось течение, и, спустившись с седла, взглянула в глаза собственному отражению.

Там виднелась красивая молодая девушка — уже не девочка, хотя еще и не женщина с умными, но грустными глазами, с целеустремленным лицом, где появлялись морщинки в уголках глаз и рядом со сжатыми губами.

Расслабившись, Айра увидела перед собой девочку — почти ребенка.

Она улыбнулась этому призраку из прошлого.

А потом рядом с ней свистнула стрела, еще одна и еще. Даже не сознавая, что она делает, девушка рухнула в воду и почувствовала, что кольчуга и тяжелый пояс с саблей утягивают ее на дно.

То ли здесь было так глубоко, то ли время внезапно растянулось — но Айра все тонула и тонула, она пыталась барахтаться, но от страха и неожиданности потеряла ощущение верха и низа.

«Спасут ли меня наручи? Или я умру?» — подумала она, голова неожиданно прояснилась, и хотя тело еще продолжало бороться, в душе девушка смирилась с неизбежным — и от этого стало очень легко.

«Не умрешь, но это будет очень неприятно, — озабоченно подсказал Голос. — Развернись чуть вправо и оттолкнись ногами».

Айра так и сделала.

К ее удивлению, внизу обнаружилась пружинистая земля — а сил благодаря парному артефакту оказалось более чем достаточно, и через мгновение она судорожно глотала воздух на поверхности.

А потом ее вынули из воды, и Айре неожиданно показалось, что она умерла.

Прямо перед ней, сдержанно улыбаясь, стоял рыжий красавец Мышик Кэйра.

— Я приехал за вами, — сказал он негромко.

— Почему? Зачем? — спросила она, жалея, что выглядит не так, как подобает — не в платье, а в кольчуге, да еще и сырая.

— Я люблю вас, Ваше Величество, и всегда любил, — сказал Кэйра.

И от этих слов у судорожно глотавшей воздух девушки окончательно сперло дыхание, и она потеряла сознание.

Открыв глаза, Айра обнаружила себя на лошади перед седлом, а сзади ее нежно обнимали за талию, не грубо, не сально, не жестко — а нежно, но в то же время сильно, уверенно.

Ей нравилось это ощущение, нравилось чувствовать, как подрагивает мужская рука в такт шагам лошади, нравилось чувствовать, как к ней сзади прикасается чей-то доспех.

«Что за дурацкое представление, — проворчал Голос. — Отправь своих дорасских героев обратно домой и возвращайся в Орду!»

Айра не хотела, чтобы это мгновение когда-нибудь закончилось — сейчас был тот недолгий момент, когда она могла ничего не решать, а просто отдаться чьей-то воле и хотя бы немного отдохнуть.

Но Голос вновь и вновь настаивал, чтобы девушка немедленно разобралась в происходящем и вернулась в Орду.

— Мышик? — спросила, наконец, Айра.

— Да, Ваше Величество, — сказал сзади рыжий дворянин.

— Ты подчиняешься моим приказам?

— Да, — ответил он мгновенно.

— Тогда верни меня в Орду.

Ей не хотелось возвращаться — но едва представив, что там начнется без нее, Айра поняла, что оставить в такое время Коренмая, Ритана и Имура будет самым настоящим предательством.

Бывшая королева Дораса хотела вернуться домой и забыть все, связанное с Ордой, как страшный сон, но кочевники точно не оставили бы ее в покое. Они считали, что она носит под сердцем сына Дайрута и внука Разужи, они видели в ней Хан-ши, скорее даже не человека, а силу, которая должна принести много несчастий и при этом предотвратить конец мира.

— Я не могу, Ваше Величество, — ответил Кэйра. — Я оставил свою страну, я взял с собой двадцать человек, из которых уже потерял семерых. Мы ехали день и ночь сквозь земли, на которых нет никого, кто считал бы нас друзьями. Мы шли, чтобы выручить вас, отказывая себе во всем. А когда мы спасли вас от этих варваров…

— Кочевников, — поправила его Айра. — Варвары здесь тоже есть, но они подчиняются людям степи.

— Для меня они все варвары, — резко ответил ей нежданный «спаситель». — И я не верю в то, что вы, ваше величество, по своей воле хотите остаться с ними. После смерти хана Орда трещит по швам — провинции бунтуют, пророки тьмы, не казненные Дайрутом, мутят степные роды. Весь гарнизон Ган-Деза, все вместе заперлись в караулке и сожгли себя. Люди сходят с ума, земля иногда начинает трястись, никто не будет нападать на Дорас, в котором до сих пор помнят такие слова, как «преданность короне». Для вас нет смысла оставаться здесь!

Айра прикусила губу.

Про Ган-Дез она еще не слышала, и для нее это было болезненным ударом.

То, что там сгорели четыре десятка недостроенных военных кораблей, она знала — так же, как и то, что тысячник Тужа сошел с ума и убил четверых сотников прямо во время военного совета.

Но про несколько сотен воинов, что сожгли себя, узнала впервые.

Конечно, до Дораса такие вести могли дойти быстрее — с контрабандистами, через море. Но все равно было обидно от того, что она, Хан-ши, узнает это от человека, никак с Ордой не связанного.

— Я должна остановить войну, — сказала Айра. — Спасти то, что можно еще спасти. Защитить мир.

— Вы, Ваше Величество, многое можете сделать, — тихо ответил Мышик. — Однако не стоит взваливать на свои плечи все — даже великим правителям древности это было не под силу, а вы все же еще пока очень молоды. Я прошу вас от имени Дораса и от своего собственного — вернитесь.

Айра грустно усмехнулась.

Он вез ее и был уверен, что она никуда от него не денется, но все же старался ее уговорить — и каждое его слово точь-в-точь совпадало с тем, что думала она сама. Ей хотелось вернуться в Дорас, она не верила в то, что может действительно что-то изменить, для нее казалось само собой разумеющимся то, что она портила все вокруг.

Она отрубила руки хану Дайруту, который мог держать Орду в узде, — и после этого погибли лучшие темники, кто-то откочевал подальше, а кто-то только прикидывается верным, присылая донесения о том, что бандиты украли припасы и собранное золото.

Ее не боялись так, как боялись хана.

Те, кто видел ее выход перед сотниками в ночь после убийства Джамухара и Текея, верили в то, что она — Хан-ши. Но никто не стремился к тому, чтобы вверить свою жизнь Хан-ши, и Айра очень бы удивилась, если бы нашла подобного человека.

«Ты должна остаться в Орде, если ты уйдешь, войско рассыплется на мелкие части, и мир погрузится в хаос, — твердо сказал Голос. — Постарайся это понять».

Он говорил так каждый раз, когда королева Дораса начинала колебаться — и в последнее время его слова звучали все менее и менее убедительно.

— Я вернусь с вами в Дорас, — сказала она. — Но там вы предстанете перед герцогом Сечеем за то, что ослушались моего приказа.

— Хорошо, — ответил Кэйра, и Айра даже спиной почувствовала, что он улыбается.

Она не собиралась его наказывать.

Более того, ей давно было пора как-то наградить его за все, что Мышик сделал для нее.

«Ты не понимаешь, — грустно сказал Голос. — Нельзя изменить что-то, просто отказавшись от борьбы. Ты только оттягиваешь худшее и усугубляешь то, что творится именно сейчас».

Но, к ее удивлению, он не стал настаивать, чтобы она надавила на «спасителя».

Узкими звериными тропками, то и дело наклоняясь, чтобы не быть сбитыми низкими ветвями старых деревьев, всадники продвигались в сторону Дораса.

Когда Айра сказала, что хочет пить, Мышик дал ей флягу с разбавленным вином — с великолепным, почти забытым вкусом. Когда девушке захотелось есть, ей отдали лучшее, что нашлось в мешках у всадников, хотя там не было ничего особенного.

Он был предупредителен и заботлив.

Они ехали без долгих остановок весь день и всю ночь, а ближе к утру, когда пришлось пересечь некогда многолюдный тракт, ведущий из Жако в Дорас, на пути у них встали две сотни всадников, и первым среди них был Имур.

Уставший и грязный, он медленно подъехал на полтора десятка локтей и поднял руку.

— Айриэлла, тебе сделали что-нибудь плохое? — спросил он на языке кочевников, которого в отряде Мышика не понимал никто.

— Нет, — ответила она, спешившись с помощью Кэйры и сделав шаг вперед. — Я сейчас подойду к тебе, прикажи, чтобы этих людей отпустили.

— Не буду, — сказал Имур. — Мы день и ночь скакали за тобой, они убили моих нукеров, и если я отпущу их, мне будет стыдно смотреть в глаза тем, кто идет за мной.

— Я — Хан-ши, — жестко сказала Айра. — Я беременна богом, обо мне слагали легенды еще до того, как я родилась. И если я скажу, что их надо отпустить, ты отпустишь их.

— Ты предаешь друзей, — кивнул Имур. — И приносишь несчастье. Да, я могу отпустить их, и вина за это не станет для тебя непосильной ношей. Никто не ждет от тебя иного.

Айре было больно слышать подобное, но сейчас это было лучше, чем позволить умереть Мышику.

— Они пропустят вас, — сказала она на родном языке, обернувшись к своему дорасскому подданному. — Оставьте меня здесь и езжайте.

— Нет, — мотнул головой Кэйра. — Ваше Величество, я не смогу уважать себя, если оставлю вас с ними. Это всего лишь грязные варвары, которые умеют только давить массой. Моих солдат учили убивать и умирать, с ними я многое прошел, мы разгоним этих бродяг и прорвемся вместе с вами.

— Это лучшие люди хана Дайрута. — Айра постаралась вложить в голос как можно больше убежденности, ей очень хотелось, чтобы в это утро никто не умер, тем более он. — Они умеют сражаться, и делают это хорошо. Я твоя королева, я приказываю тебе оставить меня.

Мышик Кэйра коротко кивнул, затем поднял руку со сжатым кулаком и резко показал вначале два пальца, затем три и сразу после этого пять, а потом пришпорил коня. В следующее мгновение кто-то подхватил Айру сзади, и на короткое мгновение она перестала видеть, что творится вокруг, а затем ее на скаку уронили в пыль.

Когда бывшая королева Дораса, отплевываясь, поднялась, все оказалось кончено. Дорасские всадники лежали на дороге, утыканные стрелами, как чудовищные ежи, а их коней уже ловили нукеры.

— Глупые, но смелые, — сказал Имур. — Судя по тому, как мало их оказалось, им ты нужна была меньше, чем нам. Кто это был, высокий такой?

— Очень достойный человек, — грустно сказала Айра и даже не заметила, что произнесла эти слова на дорасском.

Ей нужно было срочно возвращаться, чтобы отправить гонцов в Тар-Мех и другие некогда Вольные Города. Ган-Дез лишился гарнизона, а этот город был очень важен для Орды, и потерять его будет опасно.

* * *


Владыка Дегеррай не одобрял занятий астрологией, и тем более против этого были иерархи Светлого Владыки.

С последними Родрис старался не ссориться, а первому служил так много лет, что с трудом подчас вспоминал то время, когда почитал высшей силой искусство магии, и только его.

Однако сейчас он был уверен в том, что никто его не осудит.

Этим вечером он, запершись в комнате постоялого двора, из окон которого открывался вид на Гаро, нарисовал свою космограмму, которую знал наизусть еще со времен обучения в Сиреневой Башне.

Но на этот раз он вычислил еще и местоположение небесного тела, поначалу бывшего «алой звездой».

Раньше не имело смысла учитывать его — звезд, а на самом деле Осколков, на небе было без счета, и влияние их части оказывалось настолько мизерным, что любой уважающий себя астролог просто отбрасывал его.

Однако теперь стало ясно, что алая звезда — это угроза для мира, в котором жил Родрис, а потому она была нужна ему.

Он расчертил астрологическую карту и увидел, что все сильно изменилось по сравнению с тем, что он видел раньше. И самым страшным оказалось то, что собственный гороскоп можно было рассчитать только до того момента, когда два Осколка столкнутся.

После этого космограмма изменится — но как именно?

Родрис не знал.

Он составил еще несколько схем, высчитывая события едва ли не по дням — все благоприятствовало его предприятию, линии сходились, звезды давали однозначный ответ, даже не пытаясь запутать, как это бывает порою.

Однако после столкновения может произойти что угодно.

Родрис может возвыситься и стать живым апостолом Владыки Дегеррая, а может просто погибнуть.

— Ну и на что я убил этот вечер? — грустно спросил бывший первосвященник, почесывая затылок. — Все же правы те, кто считает астрологию лживой.




Дайрут


Дайрут Верде любил Жако — город, в котором он родился и вырос.

Большая часть его короткой жизни прошла в Цитадели, но и по узким улочкам ему доводилось бродить и просиживать вечера над схемами улиц, когда отец заставлял его составлять планы обороны или захвата знакомых мест.

Здесь все было свое, родное — и в то же время чужое и странное.

За время, которое Дайрут провел вне этих стен, он сильно изменился, но город изменился не меньше. Большая часть его обитателей погибла, а те, кто остался или вернулся через некоторое время, устав скитаться по чужим местам, никогда уже не смогут стать прежними.

Новые люди были почти такими же, как те, которые жили здесь раньше.

Но нынешние горожане напоминали освобожденных после долгого заточения и пыток пленников — они все были сломлены. Они боялись Орды, опасались демонов Хаоса, страшились друг друга и даже себя. Они боялись выступать с оружием в руках против собственных страхов, но при этом им постоянно приходилось сталкиваться с разными ужасами и как-то справляться с ними.

И этим они отличались от обитателей того, прежнего Жако.

С ними можно было разговаривать и даже перешучиваться, некоторые из них вступали в ряды помощников Мартуса Рамена, но большая их часть перегорела внутри и жила словно по инерции, как пущенный катапультой огненный снаряд, который по пути гаснет, но продолжает лететь, хотя не сможет причинить вреда врагу, даже достигнув цели.




Этим вечером Дайрут пошел к молочнице, прихватив пару бутылок дорасского вина. Еще одну бутылку он выпил дома, чтобы преследующие его порой призраки отца и его невинных жертв не так яростно напоминали о себе.

Многие в Жако уже узнавали его в лицо как одного из людей Мартуса Рамена.

Отпустив бороду и усы, перестав стричь волосы и скрепляя их сзади шнурком, Верде, не особо стараясь, сильно изменился. Он одевался в черную рубаху, в которой становился одним из многих, и узнать в нем не расстающегося с доспехом и двумя мечами быстрого и яростного хана мог только тот, кто действительно хорошо его знал.

А таких людей здесь не было.

Порой Дайрут видел, как ему улыбались даже калеки и нищие, жизнь которых в это мрачное время совсем не располагала к радости. Его знали в лицо контрабандисты и воры, почтенные отцы семейств и юные девушки, ему радовались, и это каждый раз становилось открытием для Дайрута, привыкшего за последние годы приносить только боль и ужас.

— Уважаемый, — осторожно окликнул его кто-то из темного переулка.

Задумавшийся Дайрут не сразу понял, что обращались к нему — он шел по узкой улочке, одной из нескольких, соединявших базарную площадь с кварталом постоялых дворов и конюшен.

Дома здесь были высокие, до трех, а то и четырех этажей, и узкие, а между ними оставались проходы, в которых легко бегать мальчишкам, но никак не разойтись двум воинам в кольчугах.

Присмотревшись, Дайрут увидел человека в темном балахоне.

— Да? — спросил он, не делая, впрочем, даже шага в направлении подозрительного незнакомца.

— Вы ведь из людей Мартуса, не так ли? — спросил человек в балахоне.

— Я из горожан, — осторожно ответил Дайрут.

У него появилось желание вытащить незнакомца под свет заходящего солнца и присмотреться к нему, но что-то внутри подсказывало, что это может оказаться не таким простым делом.

— У меня есть сообщение для Мартуса, — доверительным тоном заявил незнакомец. — Но мне нежелательно показываться на улицах этого города, а потому я прошу вас взять у меня послание и передать ему.

Теперь Дайруту было совершенно ясно, что есть в этом деле некая гнильца.

Если человеку нежелательно появляться в Жако, а он вдруг оказывается в центре города — значит, он врет.

Неподалеку от Верде скрипел тележкой старьевщик, вполголоса ругавшийся и то и дело сплевывавший в сторону. Локтях в сорока играли несколько детей — они кидали что-то на расчерченные доски мостовой и орали так, словно наблюдали за казнью известного на весь город преступника.

— Кинь сюда свое послание, — попросил Дайрут. — Я передам его Мартусу.

— Я не могу, мои руки слишком слабы, — пожаловался незнакомец. — Подойди ближе, ты молод и здоров, для тебя это ничего не значит.

Судя по голосу, человек не был слишком уж стар.

Дайрут поколебался, но любопытство оказалось сильнее.

Взявшись руками за пояс, поближе к месту, где в тонких кожаных ножнах покоился кинжал, недавний повелитель Орды медленно и осторожно шагнул к незнакомцу. А в следующее мгновение тот распахнул свой балахон, оказавшийся легкими кожистыми крыльями, и прыгнул на Дайрута.

Тонкие, полупрозрачные черты лица, ярко-алые глаза и клыки длиной в мизинец откровенно говорили, что это за существо. Это был вампир — древняя тварь из тех, кого в Империи уничтожили подчистую, впрочем, как и в Дорасе.

Она была сильнее Дайрута, быстрее его и более ловкой.

В один момент Верде оказался на земле, лицом вниз, накрытый сверху вампиром, который ловко, пользуясь полумраком, спрятал их от случайных взглядов своими крыльями.

Еще слышно было плетущегося старьевщика и скрип его тележки, еще доносились звуки детской игры, но Дайрут понимал, что жить ему осталось недолго — легкий укол в шею сменился приятным ощущением тепла.

— Расскажи, ты удивился, увидев меня? — тихо поинтересовалась тварь.

— Какая тебе разница? — прохрипел Дайрут.

— Глупые, глупые людишки, — сказал вампир. — Мир собирается погибнуть, кануть в бездну. Земля смешается с водой и рассыплется на мириады мелких кусков грязи, а вы все также будете убивать друг друга! Неужели вы не чувствуете, что происходит? Как смещаются небесные оси, как все идет к смерти?

— Мы видим, как что-то происходит, — ответил Дайрут. — Но случиться может что угодно, это не повод прекращать жить.

— Ну и ладно, — проговорил вампир. — За последние три дня я оставил восемь высушенных тел, меня несколько раз видели. Сто сорок лет назад после первого же обеда меня попытались изрубить на куски, за мною гонялись с факелами по всему Жако! Если бы я знал, как хорошо и привольно здесь сейчас, я бы не ждал лишние годы в пустыне, питаясь кровью тушканчиков…

Вампир развернул Дайрута лицом вверх.

Из пасти твари смердело мертвечиной, и этот запах словно протрезвил недавнего повелителя Орды. Кристальной рукой в тонкой замшевой перчатке он изо всех сил ударил прямо в раскрытую пасть, сломав один из клыков и достав до глотки изнутри.

Пасть захлопнулась, острые как бритва зубы сомкнулись, однако кристальная рука осталась невредимой. Дайрут проталкивал ее все дальше и дальше и, к собственному удивлению, почти не встречал сопротивления — видимо, нутро твари сгнило или просто было иным, нежели у живых людей.

Вампир попытался оттолкнуть от себя ставшую опасной жертву, но оказался слишком близок к Дайруту. Видимо, раньше кровосос не попадал в подобные ситуации и сейчас принялся суетиться — вместо того, чтобы располосовать противника острыми когтями, тварь пыталась вырваться, пробовала крутить головой и била крыльями.

Дайрут тем временем продолжал терзать внутренности твари, давить ему на глотку изнутри.

Человек на месте вампира был бы давно мертв, но нежити нет необходимости дышать. Лежа на земле, они бесшумно барахтались, пока Дайруту не пришла мысль заорать.

А через несколько мгновений подоспели мальчишки, которые громкими криками привлекли внимание взрослых — в Жако привыкли бежать на помощь в любой момент, потому что сегодня ты защитишь соседа от бесов или чертей, а завтра — он тебя.

Когда вампира срезали с Дайрута по кускам, а он при этом был еще жив, вращал глазами и пытался хрипеть, хотя почти ничего, кроме головы, не осталось, это выглядело страшно.

— Не встречалось таких раньше, — нерешительно отметил один из спасителей — судя по запаху, торговец рыбой. — Если таких много будет-то, совсем плохо придется!

— Не беспокойся. — Дайрут поднялся и наскоро отряхнулся, убеждаясь, что, кроме порванной одежды, царапин и нескольких синяков, повреждений нет. — Таких много не будет, этот залетел случайно.

— Много-то случайных таких в последнее время, — неприязненно ответил торговец. — И откуда только вылезают? При императоре — да останется его имя в веках — такого не было…

Дайрут замер.

Давным-давно всех отучили говорить так о прежнем правителе, за подобное упоминание полагался десяток плетей на площади, а учитывая, что после порки не каждый сможет встать на ноги и дойти до дома, желающих получить наказание за длинный язык не было.

Кроме того, даже и раньше так говорили только в столице — а сколько коренных жителей Жако осталось после кровавой резни? Тысяча? Две? Капля в море для такого большого города. Но вот погляди ж ты — попался один такой и не боится с ножом лезть на вампира, не боится говорить слова, донеси которые до ордынцев, не миновать жестокого наказания.

Дайрут усмехнулся.

Его рубаха не была больше черной — серая от пыли, рваная, она годилась только для старьевщика. Перчатки, прокушенные вампиром, плохо укрывали необычные руки, и те приходилось прятать в рукава. Тело ныло от царапин и синяков, вокруг творилось непонятно что, и каждый миг мог оказаться последним.

Но ему стало хорошо от того, что обычный на вид торговец рыбой оказался осколком старого времени, частью его детства, и, может быть, когда-то Дайрут видел его на этих улицах.

Одна бутылка дорасского разбилась, другая чудом уцелела.

Дайрут поднял ее и продолжил путь, предположив, что молочница в любом случае будет рада его видеть, а кроме всего прочего, она сможет заштопать его одежду и заняться синяками.

В переулке между зданием тюрьмы и старыми конюшнями ему встретился патруль Орды: двое кочевников — никчемных воинов, судя по тому, как они держали свои сабли, один житель павшей империи, глуповатый парень, и варвар, показавшийся Дайруту самым опасным бойцом из четверки.

— Ты не имеешь права носить при себе такого оружия, — указал имперец на кинжал. — Сдай его, и мы разойдемся мирно.

Это было нечто новенькое — для тех, кто ходил в черных рубахах, правил не существовало, и об этом патруль не знать не мог.

— Я пройду мимо вас в любом случае, — хладнокровно ответил Дайрут, ощущая приятное оживление.

Это не вампиры, не твари Хаоса — и драться с ними будет одно удовольствие.

— Игррух, взять его, — на ломаном варварском наречии бросил один из кочевников.

Не дожидаясь, когда на него нападут, Дайрут легким движением вынул кинжал из кожаных ножен и скользнул вперед.

Оружие не годилось для того, чтобы противостоять с ним длинным клинкам, но это не имело значения — бой, настоящая схватка с людьми, которые готовы его убить, а значит, можно не сдерживаться!

Легко уйдя от широкого замаха топором, Дайрут сошелся вплотную с удивленным донельзя варваром и резким ударом кулака, в котором была зажата рукоять кинжала, сломал ему нос.

Остальные стражники еще не понимали, что происходит, они видели, что горожанин в черной рубахе отказался подчиняться приказу, но не верили, что низкорослый парень сможет противостоять гигантскому варвару.

Перехватив рукоять топора левой рукой, Дайрут без труда вырвал его из ослабевших пальцев противника. Прикидывая вес и баланс нового оружия, он шагнул вбок, позволяя варвару упасть на землю.

Удар кулаком снизу в нос очень коварен — не рассчитав, с его помощью можно даже убить человека. Однако варвары народ живучий, и для такой громады явно требовалось нечто большее, но Дайрут вовсе и не собирался прямо сейчас лишать патрульного жизни.

Для этого будет время позже.

— Охрани меня, Светлый Владыка, — запричитал парень, отступая шаг за шагом.

Дайрут ударил кинжалом, нанося ему длинную и страшную с виду, очень болезненную, но пустячную на самом деле рану.

Парень с плачем рухнул, не понимая того, что на самом деле мог бы продолжить сражаться, если бы в нем оставалось хотя бы немного мужества.

Теперь перед Дайрутом стояли двое кочевников: сабли они держали правильно и стояли неплохо — таких одним тычком с ног не собьешь, но в глазах их мелькала тревога, и то и дело они косились друг на друга — не дрогнет ли второй?

Испуганный враг наполовину побежден.

Дайрут мог бы оставить им путь к отступлению, и после нескольких выпадов они наверняка сбежали бы, но ему хотелось крови.

Мягко шагнув вперед, он дал патрульным возможность встать с двух сторон от него — один сзади, другой спереди. Расценив это как ошибку, тот, что очутился впереди, кинулся на него, пытаясь отвлечь, но едва успел упасть, уходя от неожиданно легкого и быстрого взмаха топором.

Дайрут тут же обернулся и принял на кинжал второго кочевника.

Лезвие, с силой направленное между металлическими пластинами, нашитыми на кожаную куртку, с шелестом вспороло одежду и вошло в живот чуть ниже солнечного сплетения.

Не останавливаясь, Верде выдернул клинок из тела противника, крутанулся на месте и сильным ударом всадил топор в шею пытающегося подняться первого кочевника. На этом все оказалось закончено.

Сабли покойников, выщербленные и весьма старые, мало годились для серьезного боя, но воткнуть их в плакавшего от жалости к самому себе парня и пытавшегося встать варвара оказалось делом простым.

Дайрут прислонил к стене топор — это было хорошее оружие, в нем чувствовалась мощь гор и сила варваров. Вытер кинжал о легкую куртку парня, самого чистоплотного из всего патруля. Осмотрел одежду — не измазался ли в чужой крови, добавляя пятен на и без того грязную рубаху? Огляделся — не видел ли кто его схватки? Поднял с деревянного тротуара бутылку с вином.

А затем пошел обратно — к Мартусу Рамену.

Его настроение улучшилось, он вспоминал упоение боя — а то, что при этом уничтожил четверых врагов, было всего лишь приятным дополнением.

Но лучше всего выглядело то, что после подобного Мартус наверняка поднимет людей на бунт.

Они давно уже обсудили подобный вариант — пока ордынцы соблюдают определенные правила, Жако позволяет им считать себя хозяевами, но как только случается что-то очень неприятное…

И даже ведьма не помешает им всколыхнуть мир — несколько дней назад она засела у себя в комнате, обложилась книгами и свитками и потребовала, чтобы ее не беспокоили до конца мира.

Ну а тот, по ее же словам, совсем близок.

* * *


В последнее время Лиерра заметила, что заклинания Хаоса стали требовать гораздо меньше кристаллов и усилий — и при этом давали гораздо большую, крайне неприятную отдачу. Если раньше вызов демона отзывался ноющей тупой болью внизу живота, то теперь ее колотило и трясло даже после наложения простенького проклятия, созданного с помощью сил Хаоса.

И в то же время проклятие это срабатывало быстрее и лучше, а обереги и защитные заклинания уже не спасали, и Лиерра немало времени потратила на то, чтобы понять, как именно можно противостоять возросшей силе Хаоса.

День за днем, отрываясь от других важных дел, затягивая подготовку к ритуалам, она пыталась понять, что можно сделать против магии разрушения. Десятки замученных крыс и мышей, бессонные ночи, многочисленные астрологические карты на отдельных людей и целые города.

Ей надо было понять, как бороться с врагом.

А враг находился близко, и именно он направлял ту штуковину, что росла в небесах, — в этом не оставалось сомнений. Так же как и в том, что Орда — это порождение демонических сил. То, что там прекратили убивать служителей Светлого Владыки, показывало лишь временную слабость сил Хаоса, но никак не перерождение их.

Лиерра искала выход.

Простое обращение к Светлому Владыке помогало уменьшить действие демонических заклятий. А хороший, по всем правилам проведенный ритуал в его славу позволял защитить от Хаоса кого угодно. Жаль только, что Лиерра никогда за всю долгую жизнь не интересовалась религией.

И теперь ей пришлось засесть за священные труды, в которых, в отличие от магических манускриптов, все излагалось какими-то совершенно безумными иносказаниями. Там, где хороший маг написал бы прямо, пророки и жрецы шли в обход, не всегда даже вспоминая в конце, что именно они хотели сказать в начале.

Но Лиерра знала, когда надо проявить настойчивость.

Она училась, преодолевая собственное отвращение к святошам и лицемерам, читала, выгрызая крупинки смысла из гор мусора, и все лучше и лучше понимала, что происходит.

Хаос собирался уничтожить все, не оставив после себя даже погостов.

— Светлый Владыка, — прошептала она однажды, поднимая слезящиеся от усталости глаза от громадного тома. — Я не прошу прощения за свою жизнь. Но знай — теперь я тебя понимаю.

И это было ближе всего к слову «молитва» из сказанного ею за всю жизнь.




Айра


Смерть Кэйра ошеломила Айру.

До его появления она могла не вспоминать о Мышике неделями, да и вспоминала в основном как о чем-то раздражающем — для королевы Дораса он был одним из тех, перед кем у нее остался долг.

Однако теперь все изменилось, теперь ей казалось, что он любил ее по-настоящему и что она тоже любила его. Крепкие руки, сжимавшие ее талию, обещали что-то завораживающее, настоящее, но обещание это, с благосклонностью принятое Айрой, так и осталось несбывшимся.

По ее приказу люди Имура вырыли большую могилу для дорасских солдат, а Айра нарисовала на влажной земле орла — символ Светлого Владыки и посох с тремя навершиями — знак Владыки Дегеррая.

Она прочитала две короткие молитвы — все, какие вспомнила.

Да и в том, что вспомнила — наверняка бы сбилась, если бы Голос, чувствующий ее настроение, не подсказал слова.

Для Айры эта помощь показалась удивительно приятной — в последнее время она то и дело начинала сомневаться, а правда ли Голос так хорош и добр, как он прикидывается? Не может ли он исходить от одного из тех, кого в Орде называли Темными Богами?

Еще ей почему-то казалось, что, похоронив рыжего Мышика вместе с дорасскими солдатами, она успокоится — но на самом деле ей становилось все хуже и хуже.

Айра поняла, что на самом деле она предала Дорас, который обещала защищать до последнего — и ради чего? Ради кого? Для того, чтобы сохранить в целости Орду, что сама по себе являлась самой страшной угрозой для страны, в которой Айриэлла была королевой?

Имур словно чувствовал ее состояние — пока они ехали обратно, он ни разу не попытался заговорить.

Обратный путь по старинному тракту оказался гораздо более быстрым, хоть и не таким приятным. Доехали поздним вечером, и когда впереди показался конный разъезд, говоривший, что лагерь рядом, Айра спросила:

— Как ты меня нашел?

— У меня есть шаман, которому я дал твою вещь, — ответил Имур. — И он по ней легко определяет, где именно ты находишься. Так было в прошлый раз, когда тебя украли те глупые варвары, и так случилось сейчас. По направлению я понял, что тебя везут в Дорас, а учитывая, что пройти туда можно только по узкому перешейку, все оказалось просто. Я отправил сотню воинов к единственному проходу, а сам взял две сотни и местного проводника. Он подсказал три места, где вы можете выскочить на дорогу, я счел то, где встретил вас, самым лучшим — и не прогадал.

Мышик Кэйра погиб не потому, что был плохим воином или слишком сильно любил Айру. Он сложил голову из-за того, что недооценил врага — для него Орда была кучей сброда, варваров, степняков, орков и гоблинов, всех тех, кто, по его мнению, не умеет слушать приказов, сражается, только если преимущество очень значительно, а в остальных случаях сбегает.

У шатра Хан-ши как ни в чем не бывало ждали Ритан и Коренмай.

— Здорова, красива и с виду одержима демонами не более чем обычно, — усмехнулся Ритан и тут же ушел.

— Пришли новости из Ган-Деза, — сообщил Коренмай, когда они вошли в шатер.

— Там больше нет гарнизона? — уточнила Айра.

— Все сошли с ума, — мрачно кивнул кочевник с изуродованным пытками лицом. — Заперлись в караулке, запалили огонь и до последнего, до смерти пели что-то жуткое. Откуда ты узнала об этом?

— В Дорас известия доходят морем, там о Ган-Дезском пожаре узнали гораздо раньше.

— Мне не нравится то, что происходит. — Коренмай нахмурился и стиснул рукоять сабли. — Воины сходят с ума. И если месяц назад безумцы появлялись раз в несколько дней, то теперь и дня не обходится без потерь. Люди обеспокоены. Многие считают, что нужно возвращаться в степь, кто-то распускает слухи о том, что там гораздо лучше и нет смысла умирать здесь за чужую землю.

Айра кивнула — ей это было знакомо.

Она и сама предпочла бы вернуться в Дорас.

— Надо казнить нескольких болтунов, — предложила она. — Остальные умолкнут.

— Уже не поможет, — сказал Коренмай. — Все меняется слишком быстро. Провинции готовы восстать, бандиты грабят наши обозы. Вчера пришло донесение о том, что неподалеку от Тар-Меха наши люди остановили купеческий караван, где гномы пытались провезти две разобранные катапульты. Кому они везли их — неизвестно, потому что все они полегли в схватке.

— Катапульты — это серьезно, — нахмурилась Айра. — Это уже не бандиты, это нечто большее.

Коренмай кивнул, и его изуродованное лицо сморщилось в гримасе ярости.

— У меня сотни донесений, и в каждом — плохие новости! Наместники, боясь нашего гнева, пишут, что они удерживают свои земли — но на самом деле они врут, и это ясно по тому, что пишут другие наместники, опять же выгораживая себя. В каждом городе есть гильдии воров и убийц, с которыми мы боролись и боремся, но они привыкли всегда быть в тени, и выкорчевать эту заразу не удается. Торговцы и ремесленники днем работают, а ночью берут в руки сабли и топоры и грабят наши караваны или взламывают амбары. Демоны нападают на людей, и Орду винят в каждой смерти, вспоминая, что при прежних правителях такого не было!

— Люди всегда недовольны, — попыталась успокоить собеседника Айра.

— Да! — пробормотал тот. — Всегда! Недовольны темники, недовольны главы родов, сотники, десятники. О простых воинах я и не говорю. Хорошо, что сейчас лето — можно найти еду, выжать что-то из крестьян. Но этой весной почти никто ничего не сеял. Когда я думаю о том, что будет через год, мне становится страшно. Мне, воину, который не боялся встать против Кристального Короля, воину, что отказался лгать, даже когда видел, как шипит мой жир на раскаленном пруте в руках палача! Я не хочу бояться! Я хочу взять в руки саблю и увидеть перед собой врага!

Побагровевший от внезапной ярости, он дернулся так резко, что едва не врезался в стенку шатра. Коренмай замер на мгновение, и Айре показалось, что он опомнился, однако он тут же посмотрел на нее, и в глазах его было безумие.

— Мы все виноваты в том, что случилось, — сказал он. — И я, и Ритан, и Имур. И ты — тоже. Да, ты не меньше нас. Если бы Дайрут был здесь, он собрал бы Орду в единое целое и сделал ее оружием, а не тем гнилым куском мяса, в который она превращается сейчас!

С этими словами он вышел из шатра, а Айра подумала о том, что с удовольствием выпила бы, причем неразбавленного — но для «беременной» матери будущего хана это, к сожалению, невозможно.




Ночью она спала плохо, а когда все же задремала, то все равно ей что-то мешало.

А затем Айра внезапно проснулась и с ужасом обнаружила, что рядом с искаженным лицом стоит Коренмай, с губ его капает слюна, а из груди торчит острие сабли.

— Это грустно, но он сошел с ума, — заявил Имур, выдергивая оружие из груди друга. — Я пытался остановить его, но Коренмай шел словно зомби. Твоя охрана не осмелилась бы его остановить, и он наверняка попытался бы убить тебя.

«Время пришло, — торжественно заявил Голос. — Все твое окружение теперь будет подвергаться атакам демонов. Грядет последняя битва, в которой ты, вместе с Ордой, встанешь между своим миром и Хаосом. Готовься, ибо в ближайшие дни всех ждут великие потрясения, и скоро тысячи людей сойдут с ума, они будут нападать на вас, а потом твердь содрогнется, и к ним присоединятся демоны!»

«Ты пугаешь меня, — произнесла Айра. — Раньше ты так не говорил».

«Это потому, — обычным уже тоном ответил Голос, — что я сам боюсь. Если хоть что-то пойдет не так, мы все исчезнем без следа, поглощенные Хаосом».

— Спасибо, Имур, — ласково сказала бывшая королева Дораса, хотя ее трясло от страха. — Ты спас мне жизнь.

Оба они понимали, что Коренмай вряд ли успел бы отрубить ей обе руки — сама Айра стала достаточно ловкой и почти привыкла к вспышкам боли, после которых раны тут же заживают.

Утром Коренмая похоронили, и они отправились дальше.

Орда ползла к Жако медленно, но целенаправленно — как орк с отрубленными ногами ползет к своему врагу, чтобы зубами вгрызться в его горло. Вести со всех сторон приходили хуже некуда — то там, то тут вспыхивали мелкие восстания, часть удавалось подавить, в других случаях тысячникам и темникам приходилось начинать переговоры, показывая свою слабость.

Но если бунт начнется в Жако и столицу поверженной Империи не удастся удержать, тут же начнут откалываться провинции, поднимут головы Вольные Города, с именем Урда возьмутся за топоры вечно недовольные гномы.

— Пусть никто в лагере не ходит поодиночке, — сказала Айриэлла Имуру вечером, когда они собрались на совет. — Хаос атакует нас, демоны собираются выпить всю нашу кровь. Они несут безумие, и любой из вас может внезапно поднять меч на брата — так пусть каждый будет готов к этому и не боится, что его назовут трусом, если он позовет на помощь.

— И до ветру ходить парами? — спросил кочевник.

— Конечно! — возмутилась Айра. — Никто не должен оставаться один даже на мгновение.

Имур ушел, а она выбралась из шатра, чтобы немного развеяться.

Стоявшие, как истуканы, Рыжие Псы даже не шелохнулись.

Дайрут брал в личную гвардию только совсем молодых воинов, зачастую еще даже не знавших бритвы, и это было мудро — для них он становился не просто правителем, но и чем-то вроде бога, которому повинуешься без рассуждений, в то время как опытные воины были слишком недоверчивы.

Кроме того, молодые лучше помнили рассказы о Хан-ши, и, значит, на них королева Дораса имела гораздо большее влияние, чем на кочевников, прошедших с ханом Разужей через десятки битв и не верящих ни во что так же сильно, как в собственный клинок.

А еще Айра именно сейчас «входила в пору» — так говорила когда-то няня в Дорасе про Зону. То есть она расцветала, и молодые мужчины теперь совсем по-другому смотрели на нее, и она не стеснялась себе признаться в том, что ей это нравится.

Все молодые воины вокруг были влюблены в нее, без слюнявых признаний и попыток вырвать поцелуй — они любили ее как богиню, поклоняясь и признавая ее власть без оговорок, они не обращали внимания на ее акцент; девушка быстро училась языку, но все еще порой ошибалась.

Каждый раз, когда Айра видела подтверждение своей власти, все портил Голос, говоривший довольно: «Я не ошибся в тебе».

Ее приказы выполнялись беспрекословно, но во всех этих людях — кочевниках, варварах, сломленных унижениями и пытками рабах словно не хватало чего-то. Они пытались как можно лучше делать все, но почему-то сами признавали, что при хане Дайруте это получалось иначе.

Дайрут Верде был ее кошмаром, как бы она ни старалась, что бы ни придумывала — она всегда лишь пыталась догнать его, и раз за разом проигрывала схватку калеке, а может быть, уже и покойнику.

Она не умела сражаться и вполовину также ловко и умело, не могла заставить тумены двигаться быстрее, не обладала способностью ссорить противников между собой — те скорее договаривались друг с другом.

И еще она была женщиной, к тому же чужой для Орды крови.

И если со всем остальным можно было как-то справиться, то с этим ей оставалось только жить.

Дорасом уже второй месяц управляла Эона не как королева — а лишь как ее сестра, к тому же с помощью Парая, герцога Сечея и под чутким контролем жрецов и виднейших дворян. Но Айра чувствовала, что вряд ли она когда-либо сможет вернуться на родину и сесть обратно на собственный трон.

Если ей удастся пережить ближайшие дни, которыми ее так стращал Голос, она все равно будет вынуждена тянуть на себе Орду, которая даже не государство, а какой-то бессмысленный слизень, растекшийся по множеству земель.

«Главное — не подведи свой мир, — сказал, почувствовав ее настроение, Голос. — Потом все устроится».

Она знала, что ничего не устроится.

И даже победа приведет ее не к желаемому, а к ненавистному.

Айра не хотела сражаться против демонов, пределом ее мечтаний было вернуться в Дорас, где больше нет войны. Она мечтала о спокойной, тихой жизни, обычных развлечениях, о том, что когда-нибудь наверняка появится кто-то, хотя бы вполовину такой же сильный и яркий, как проклятый Дайрут Верде, или ее отец, и с кем ей захочется быть рядом.

Ничего этого не будет.

Айра хрипло рассмеялась, явно испугав стоявших по бокам от входа Рыжих Псов.

Будут длинные дни, заполненные теми делами, без каких не обойтись ни одному правителю. Будут делегации магов и половинчиков, будет вражда или поклонение, и все время кто-то будет пытаться использовать ее в своих мелких планах.

А потом к ней приведут какого-нибудь дальнего родственника последнего императора, старого и противного, и ради мира она выйдет за него замуж, и даже родит наследника — или двух.

Не от него, скорее всего.

Айра ненавидела себя за подобные мысли, за то, что допускала даже саму возможность подобного. Но вся ее жизнь в последние месяцы и даже годы стремилась именно к этому, а выбраться из заколдованного круга можно только проиграв, и тогда она подведет весь мир — если Голос не лжет.

* * *


Дивиан был бы уже в Жако, если бы как-то утром, по дороге из Руан-Дера не попал под каменный дождь.

Падавшими сверху раскаленными булыжниками убило вначале мальчишку, который брел рядом, рассказывая разные истории и зарабатывая этим ужин. Затем погибла лошадь бывшего героя Арены, а сам он успел спрятаться под раскидистым деревом до того, как каменный дождь стал каменным ливнем.

Слава богам, вскоре камни перестали падать, и Дивиан смог продолжить свой путь.

Однако в ближайшей деревне купить лошадь не удалось — там во время этого ужасающего дождя убило трех жеребцов и одну кобылу, и оставшиеся были для крестьян ценнее золота.

Расстроенные и обескураженные мужики попробовали было заколоть вилами явно небедного гостя, но Дивиан оглушил ножнами первых двоих, а остальным громко, яростно и доходчиво объяснил, что на самом деле им хочется совсем иного. Например — всем умереть, оставив жен вдовами, а детей сиротами.

Посовещавшись, крестьяне решили, что им и вправду не стоит нападать на него, но даже после этого продавать коня отказались.

Поэтому остаток этого дня, ночь, а затем и утро следующего Дивиан шел пешком, а два села, которые тоже попали под каменный дождь, обошел стороной. Ближе к полудню ему повезло — навстречу ехал барышник с четырьмя клячами, на которых не позарились бы даже упившиеся аракой варвары.

Дивиан придирчиво осмотрел лошадей и выбрал ту, которая вроде бы не собиралась издохнуть в ближайшие дни.

Ни удила, ни шпоры не помогли ему выжать из несчастного животного нечто большее, чем вялую рысь, поэтому до Жако он не добрался даже к ночи. И хотя город был уже не очень далеко, он решил дать кобыле отдохнуть и заночевал в таверне, в тесной комнатке с низким потолком, которую хозяин отказался сдавать без шлюхи.

Девушку звали Риэн, она была не очень красива, но услужлива и молчалива. Дивиану ее близость не доставила особого удовольствия, в Жако и гораздо более красивые женщины соглашались согреть его постель, не прося ничего взамен.

— Возьми меня с собой, — попросила она утром, когда он начал собираться.

— Не могу, я обручен со смертью, — ответил Дивиан одной из фраз, давно опробованных на таких же девушках. — А чем тебе здесь не нравится? Кров над головой есть, еда есть, да и хозяин вроде не худший, в обиду небось не дает.

Риэн потупилась, а затем взглянула ему прямо в глаза и негромко произнесла:

— Мир сойдет с ума. Небо упадет на землю, и смешаются люди и звери, и попраны будут все разумные законы, а других взамен не дадут. Боги погибнут, и все расы проклянут себя…

Тут Дивиан дал ей пощечину — ему было неприятно то, что говорила Риэн.

— Еще что-нибудь? — спросил он как можно небрежнее.

— Ты не возьмешь меня с собой? — поинтересовалась девушка вновь как ни в чем не бывало.

— Теперь — точно нет, — ответил Дивиан, застегнул на поясе ремень с ножнами и вложил в них короткий меч, лежавший всю ночь под кроватью с его стороны.

А потом он вышел прочь, собираясь забыть слова девушки, как страшный сон. Снаружи его ждал хозяин, теребивший грязный передник короткими толстыми пальцами.

— Ваша лошадь… — начал он, но не решился закончить фразу, видя грозное лицо гостя.

Дивиан быстрым шагом прошел в конюшню и обнаружил, что кляча ночью издохла.

— Ну как тут не поверить, что мир сошел с ума? — поинтересовался он.

Хотя поблизости никто не видел каменного дождя, шансов найти себе даже такую же кобылку не было — на день пути вокруг Жако люди наместника Жарая выгребли все подчистую.

И даже старосты порой впрягались в плуг, когда надо было вспахать поле.




Дайрут


Место, куда выходил старый подземный ход из Цитадели, Дайрут нашел давно.

Но только теперь, после того, как кочевники и варвары словно с цепи сорвались, пришло время открыть дверь.

Дайрут переступил через порог первым — он единственный хорошо знал Цитадель. За ним в темный тоннель один за другим нырнули лучшие бойцы Мартуса Рамена — всего сто пятьдесят человек.

Среди них шли мечники и арбалетчики, бывшие герои Арены и наемники, разбойники, воры и убийцы. Они все были разными людьми — кто-то воевал в свое время под знаменем императора, кто-то служил в охране купца или вельможи, кто-то продавал свои знания, силы и меч, получая взамен деньги и раны, кто-то предпочитал ночами пробираться по крышам до нужного окна, проникать внутрь, а затем вылезать обратно, оставляя позади тело того, за чью жизнь отмерили полновесные монеты, кто-то не любил вставать против более сильного и многочисленного противника, но в совершенстве знал искусство засад на большой дороге.

Они были разными и раньше легко могли столкнуться друг с другом, и при этом кому-то из них точно бы не поздоровилось. Однако сейчас все они стремились к одной цели — освободить Жако от кочевников, изгнать Орду с улиц древней столицы Империи.

Воины Рамена входили в темный проход один за другим, и у каждого третьего в руках горел факел.

Самому Дайруту свет был не нужен — некоторое время назад он обнаружил, что его скрытые под замшей перчаток руки светятся, и это позволяет ему хорошо видеть даже в полной тьме.

И сейчас он шел, держа в каждой ладони по старому мечу имперской работы, освещая путь тем, кто следовал за ним.

Он никогда не бывал в этом местами узком, местами широком — два орка разойдутся — тоннеле, но точно знал длину и даже все его изгибы. Помнил карту подземных переходов, здесь, невдалеке от реки Гаро, близких к поверхности, а с другой стороны Цитадели — глубоких и уходящих все ниже и ниже.

Те ходы, что располагались в пределах города, были исследованы досконально, а вот узкие и местами заваленные лазы, что находились под полем, где полегло в битве с Ордой войско Империи, уходили все ниже, неизвестно куда. По слухам, там имелся настоящий лабиринт с множеством ловушек, страшными тварями и сокровищами, но старинным указом вход туда был запрещен.

Дайрут в детстве дважды видел, как вешали искателей сокровищ, чудом выбравшихся из тех подземелий — причем каждый раз бедолаги могли похвастаться лишь свежими ранами и изможденным видом.

Тоннель привел их к двери, а та должна была открыться в сокровищницу.

Но выломав засов с помощью пары соратников, он обнаружил залу, забитую разбитыми ящиками и содранными со стен старинными гобеленами. Дверь из сокровищницы оказалась заперта снаружи, и не просто заперта, а еще и запечатана каким-то заклинанием — попытка выбить ее закончилась ничем.

Молодой маг, не проходивший обучение в Сиреневой Башне, зато обожавший Мартуса, считавший себя будущим героем и оттого полный энтузиазма, несколько раз мягко ударил по толстому дереву левой ладонью. Затем он зашептал заклинание, сжимая в руке магические кристаллы, и те начали один за другим рассыпаться в черную пыль.

— Готово, — сказал маг, когда длань его опустела.

Дайрут толкнул дверь — и она с диким грохотом вывалилась.

Мальчишка переборщил и, пытаясь уничтожить засов, превратил в ржу все три петли.

— За мной! — заорал Дайрут, кидаясь вперед.

Если он все правильно рассчитал, то до дверей ближайшей караулки им предстояло пробежать полсотни шагов — и теперь все зависело от того, сколько воинов Орды выскочит на шум. Если с полдюжины, то восставшие успеют раскидать их и закрыть двери, запереть добрую сотню противников.

А если хотя бы человек двадцать — то исход вылазки может оказаться совсем иным.

Двух кочевников, стоявших у двери на страже, Дайрут убил на бегу, почти не замедлившись.

А вот около двери караулки казарм завязался серьезный бой — выскочить оттуда в коридор успели немногие, и теперь они мешали выйти остальным, но точно так же не давали и людям Мартуса Рамена закрыть двери.

Дайрут сражался с улыбкой — ему действительно было хорошо, потому что в схватке, как обычно, воспоминания оставили его. Кристальные руки работали превосходно, тело будто стало единым целым с мечами, ну а легкий доспех почти не стеснял движений и в то же время отлично защищал от кинжалов и сабель противника.

Верде мягко перетекал из шага в шаг, продвигаясь к дверям, но чем дальше он забирался, тем труднее ему было двигаться. Светившиеся в полумраке руки пугали и почему-то словно одновременно привлекали к себе врагов.

И в какой-то момент кочевники навалились на него и ценой жизни двух воинов просто свалили Дайрута, а сверху на него упал один из врагов — раненый, с перекошенным в болезненной гримасе лицом, вонявший чесночной колбасой.

И падал еще кто-то, и кто-то лез, кто-то орал, кто-то тыкал саблей в левую, зажатую под бедром умирающего врага руку, видимо пытаясь погасить ее кристальный свет или отколоть кусочек.

Подарок первосвященника Дегеррая не поддавался, острие не оставляло даже царапин, и оказавшийся под грудой тел Дайрут засмеялся. Но почти сразу же он начал задыхаться, так как чуть сдвинулся и теперь ему на живот давило что-то тяжелое и острое.

А потом он потерял сознание.

Открыв глаза, понял, что лежит на широкой кровати в смутно знакомой комнате.

— У тебя был опыт боев в подземельях? В узких коридорах? — поинтересовался стоявший рядом с ней Мартус Рамен.

— Мы со степняками брали штурмом каждый дом в Руан-Дере, — хрипло ответил Дайрут, с ужасом понимая, что он находится в собственных покоях старого императорского дворца. — Но там было гораздо проще.

Несколько лет назад Айн проснулся тут, для того чтобы надолго исчезнуть из Жако.

Три небольшие комнаты — спальня, комната для занятий и гардероб, в котором когда-то хранились все его наряды.

Дайрут вспомнил времена, когда точно знал, как нужно одеваться к Малому Приему, как — к Большому, как — к занятиям с наставниками и как — к разговору с отцом. Он жил внутри церемоний, даже думал фразами, которые подходили к тому или иному случаю.

— Я все время забываю, что ты еще совсем мальчишка, — Мартус улыбнулся, и стало видно, что он изрядно устал. — Ты получил хорошее образование, выжил в десятках схваток и прошел длинный путь от простого воина до хана. И в то же время ты не стал мудрым и взрослым, а остался почти ребенком. Зачем ты полез вперед?

— Никто не знает Цитадель лучше меня.

— Ты крикнул «За мной!», а после этого должен был остановиться и разобраться в ситуации. У тебя имелся маг, имелись хорошие воины. Пяток арбалетчиков мог завалить коридор трупами и держать его сколь угодно долго. Тебе действительно надо было лезть вперед, размахивая мечами?

Мартус Рамен был прав и в то же время ошибался, он не знал о том, как тяжело обычно Дайруту и как легко ему становилось во время битв.

Но говорить об этом Верде не собирался.

— Мы победили? — спросил он.

— Ты был без сознания четыре дня. За это время мы захватили Жако, — ответил бывший распорядитель игр. — Восстание началось в шести бывших провинциях Империи, в некоторых Вольных Городах. Некоторые роды кочевников под предводительством Абыслая отделились от Орды и вернулись в степь.

— Это победа, — улыбнулся Дайрут. — Все именно так, как мы рассчитывали. Айриэлла вынуждена будет разбить Орду на отдельные тысячи, чтобы справиться со всеми проблемами сразу, или она застрянет на месте и ничего не сможет сделать.

— Не совсем так, — поморщился Мартус. — Вместе с четырнадцатью тысячами отборных воинов она совершила очень быстрый переход и сейчас осаждает Жако. И если она захватит город, это будет сильным ударом. Кроме того, у нас — как и везде вокруг — множество безумцев. То здесь, то там возникают демонические твари, крылатые или ползающие, сосущие кровь или разрывающие на части всех подряд. А то, что в небесах, теперь закрывает почти половину неба и становится все больше, и оно похоже на лик гневного бога. Маги утверждают, что оно рухнет на нас, и расходятся только в том, куда именно оно упадет и к чему это приведет.

Дайрут приподнялся, пытаясь понять, насколько хорошо работает тело — руки и ноги двигались легко, позвоночник не был поврежден. Соскочив с кровати и не смущаясь собственной наготы, он подошел к окну и толкнул створку.

Там был день, и там было темно.

Нечто громадное и зловещее, напоминавшее исполинскую брюквину с дырками в боках, заслонило часть неба.

— Закрой, — попросил Мартус. — Смотреть противно.

— Эта штука падает на нас? — спросил Дайрут. — Что говорят маги?

— Ничего путного, как обычно. Понятно только, что эта штука твердая, это не иллюзия, и что она движется в нашу сторону, увеличиваясь так, как это делает путник, шагающий издалека — вначале он всего лишь точка, а потом оказывается рядом и заслоняет для тебя и дорогу, и обочину.

— Когда она врежется в нас?

— Сегодня вечером, — Мартус Рамен невесело усмехнулся. — Завтра утром. Завтра вечером. Я не знаю — и не знает никто. Лиерра утверждает, что все мы должны молиться Светлому Владыке, что его помощь может отвести угрозу, но, скорее всего, завтра днем мы столкнемся. Еще она говорит, что на этой хреновине сидят готовые к схватке полчища демонов Хаоса, и грядет последняя битва. Лиерра хочет, чтобы мы помирились с Ордой и сражались против захватчиков на одной стороне.

— Это возможно? — спросил Дайрут.

— Нет, — ответил Мартус. — Мы послали гонца к Айриэлле Дорасской, она желает, чтобы мы сдались на ее милость, и ни о каких переговорах, объединениях и тому подобном речи вести не хочет.

Снаружи послышался дикий, леденивший души вопль, затем крики, гомон, звуки ударов.

— Мы все время сражаемся с демонами, — еле слышно сказал Рамен. — Мы слабеем. А если Лиерра права, а она всегда бывает права, то завтра мы столкнемся с легионами тварей Хаоса.

— На что ты рассчитываешь? — поинтересовался Дайрут, поднимая со стула штаны и легкую куртку.

После долгого беспамятства он соображал быстро и четко, искал возможные выходы из ситуации. Ему показалось, что кристальные руки стали чуть более алыми, но, скорее всего, это было не так.

— Что завтра Айриэлла поймет настоящую опасность и встанет вместе с нами против демонов.

— А если она окажется на их стороне? — поинтересовался Верде. — Орда была создана силами Хаоса, и я не смог полностью уничтожить их влияние.

Мартус пожал плечами.

— Мы должны убить Айриэллу, — сказал он. — Тогда ты сможешь забрать наручи и попытаться объединить Орду под своим командованием. Ты сумеешь привлечь Абыслая обратно?

— Он не пойдет против меня, — Дайрут усмехнулся. — Не посмеет. Хороший план, но вот вопрос, как его выполнить за один день?

— Ну, убить девчонку можно. Мы возьмем сотню лучших солдат, ты проведешь их подземным ходом к лагерю Орды. Мы нападем неожиданно на королеву Дораса и ее телохранителей.

Дайрут улыбнулся и хмыкнул.

План выглядел не особенно хорошим — лабиринт ходов с этой стороны от Цитадели мало изучен, и можно запросто угодить в ловушку; и даже пройдя под землей до лагеря противника, надо еще как-то выбраться и дойти до бывшей королевы — незаметно это сделать не получится, а значит, придется драться в таких условиях, когда их будет меньше.

Кроме того, мысль убить Айриэллу не очень радовала Дайрута, хотя он видел выход — если он сам будет там, а он будет, то может как-то удастся заставить ее сдаться или просто взять в плен.

— Надо действовать немного по-другому, — заявил он.

И тут же его словно ударило изнутри, а перед внутренним взором предстал отец, с безмятежным лицом втыкающий в собственный живот мифрильный клинок, и лежащие вокруг люди, десятки, сотни.

Женщины, старики и дети, те, кто не смог бы встать против врага, — изломанные тела, резаные раны, лужи крови, смыкающиеся между собой в настоящее озеро, островами в котором стали тела.

Дайрут не мог, не должен был пытаться вновь возглавить Орду.

Этим он снова шел в ловушку, где был не так давно.

Он должен уничтожить Орду одним ударом — раз и навсегда или же постепенно, откусывая кусочек за кусочком, убивая темников и тысячников, вешая гоблинов на деревьях и распиная на стенах орков.

Вот это было бы правильно, это было бы честно по отношению к отцу и всем тем, кто погиб в тот день от его руки.

«Я живу взаймы, — подумал Дайрут. — Мой долг слишком велик для того, чтобы приумножать его».

Однако если Мартус сказал правду, а сомневаться в этом не находилось повода, то Орда была единственной силой, которая могла хоть как-то сопротивляться демонам.

Долг перед погибшим отцом — или долг перед всем миром?

Дайрут рассмеялся, не обращая внимания на удивленный взгляд бывшего распорядителя игр.

Весь мир не был нужен Дайруту, ему не нужны были ни Жако, ни погибшая Империя, ни Вольные Города. Ему хотелось только сделать все так, чтобы являющийся в снах отец перестал презрительно смотреть на сына.

Но, кроме этого, имелось и еще нечто — Дайрут не хотел смерти Айриэллы Дорасской.

Она действовала на него, как змея на мышей, и он помнил, что это именно королева Дораса отрубила ему руки. Помнил, что она отобрала у него и Орду, и наручи, и друзей, что свою жизнь она спасла тем, что прикинулась беременной от него, а его самого объявила мертвым.

Но даже зная все это, Дайрут не хотел ей зла.

Для него она оставалась той мелкой и смешливой девчонкой, с которой жрецы Дегеррая обручили его много лет назад. Она была красавицей и умницей, смелой до безумия и необычайно ловкой; Дайрут восхищался тем, как она посмела прийти к нему, как скинула платье в его шатре, как, не сомневаясь ни мгновения, отрубила ему руки.

При мысли об Айриэлле он чувствовал, что вновь готов погрузиться в бездну безумия, потому что он должен был ее ненавидеть, но не мог.

Для него она была чем-то ярким, настоящим в сером и тусклом мире.

И сейчас, когда мир собирался рухнуть в бездну Хаоса, только он мог спасти ее от всех опасностей. Ну а если вдруг у него бы не получилось спасти — он убил бы ее, так же, как однажды отец, уставший и раненый, лишил жизни множество людей, которых любил и которыми дорожил.

Потому что легкая смерть в тот день стала подарком.

— Так что, по-твоему, надо делать? — поинтересовался не дождавшийся продолжения Мартус Рамен.

* * *


Родрис, заглядывая в зеркало, не узнавал себя, и очень этому радовался.

Щеки и подбородок его стали чистыми, его чуть раздавшиеся щеки блестели и лоснились, равно как и новоприобретенная лысина, нос бывшего первосвященника приобрел форму картофелины, а глаза изменили цвет на фиолетовый. И в этом не было никакой магии, просто серебряная монетка бродячим актерам и каждое утро по маленькой капельке зелья на основе мандрагоры в глаза.

Теперь он был одним из полусотни магов, входивших в армию города Жако, восставшего против Орды.

Самые талантливые и умные ушли в горы и пустыни еще до того, как два с половиной года назад к Жако подступила Орда. Самые хитрые и осторожные, высчитав время и место, где произойдут главные неприятности, загодя сбежали к варварам на край мира.

Среди оставшихся оказалось больше полубезумных шарлатанов, чем в среднем бедламе — фанатики, недоучки, подмастерья, бывшие жрецы Дегеррая и Светлого Владыки, разочаровавшиеся в собственных богах, вот с такими людьми теперь приходилось общаться Родрису.

И оставалось только делать вид, что он такой же, как они.

Большую часть времени они проводили в одной из таверн, ставшей чем-то вроде резиденции для «боевых магов». В связи с осадой все немного нервничали и пытались как-то отвлечься, хотя и понимали, что не сегодня-завтра придется идти воевать.

— И тогда я закинул ее ноги себе на плечи… — разглагольствовал прыщавый юнец, вряд ли израсходовавший за жизнь хотя бы горсть сиреневых кристаллов.

— Как ты себе это представляешь? — грубо прервал его коренастый мужчина диковатого вида, видимо, из ведунов. — Взять ноги руками — нормально, когда баба обхватывает ляжками твои бедра — тоже. А чтобы на плечи закинуть, это ты должен быть коротышкой или согнуться в три погибели!

Родрис пил разбавленное вино и думал о том, как давно он не был с женщиной. Дегеррай сквозь пальцы смотрел на многие шалости, за верность прощая и чревоугодие, и сладострастие, и даже сребролюбие.

Однако последние годы бывшему первосвященнику приходилось соблюдать себя, не переедая, не напиваясь и не заходя в бордели или к любвеобильным вдовушкам, которых его взгляд быстро находил среди жительниц Жако.

Даже всеобщие помрачение и упадок, страх и боль утрат не могли полностью умерить то человеческое, что позволяло делать детей и получать удовольствие, и Родрис мог определить, когда дама искренне страдает по усопшему мужу, а когда готова распахнуть объятия приятному незнакомцу.

Но Родрис знал, что все может измениться в любой момент, и тогда ему понадобятся все силы и вся его резвость. Сейчас, когда священного кристалла уже не было с ним, он мог только наблюдать за Дайрутом, пусть упуская его из вида, но всегда чувствуя, где он находится.

И в данный момент обладатель кристальных рук был, как ни странно, под землей, рядом с городской стеной — точнее Родрис сказать не мог.

— Сейчас начнется, — негромко сказал он.

Сидевший рядом чернобородый худосочный чародей удивленно посмотрел на соседа. А в следующее мгновение дверь таверны распахнулась, и внутрь вошли двое помощников Мартуса Рамена в черных рубахах.

— Собирайтесь, господа маги, — сказал громко один из них. — Ваша помощь может понадобиться в любой момент.




Айра


Любое большое войско, осевшее на захваченной территории, обрастает нахлебниками — шлюхи, купцы и обозники становятся частью его, помогают отдыхать и обеспечивают постоянную подпитку телу армии.

Когда Голос прямо сказал Айре, что пора избавиться от рабов, девок и обозов, набитых захваченным скарбом, она согласилась легко. Однако когда он настоял на том, чтобы маги и шаманы провели долгий и опасный ритуал, который поможет лучшим воинам быстро добраться до Жако, ей это не понравилось.

Айра вообще не очень доверяла магам, которые не прошли обучение в Сиреневой Башне. А уж когда речь заходила о шаманах и чародеях, а также бывших священниках и жрецах, которые даже со старинным свитком, помогающим провести ритуал быстро и легко, не могут справиться как надо, она пугалась.

В этот раз от их умений зависело слишком многое — Жако вышел из-под власти Орды, и эту новость принесли два голубя, посланных наместником Жараем, и, судя по некоторым оборотам, сам он выжить уже не чаял.

Но очень хотел, чтобы взбунтовавшиеся горожане, сплошь воры, разбойники и прочие человеческие отбросы, отплатили за его гибель своими никчемными жизнями.

«Если мы не вернем Жако, Орда потеряет свое влияние в мире, — сказал Голос. — Это очень, очень некстати. Ты должна прямо сейчас бросить обозы и тех, кто не в состоянии держать в руках сабли. Возьми только лучших — часть тумена Текея, часть тумена Джамухара и лучшие тысячи из своего тумена».

Сказать это было просто, а вот выполнить — гораздо сложнее.

После убийства темников их тумены разбили на тысячи и перемешали, отдав новым командирам. В тот момент Ритану и Коренмаю показалось хорошей идеей поменять все как можно сильнее, чтобы сдружившиеся тысячники оказались как можно дальше друг от друга.

Однако когда выяснилось, что быстро нужна сильная армия, нашлись только разрозненные тысячи.

Положиться она могла только на бывший тумен Дайрута, всего четырнадцать тысяч.

Голос заявил:

«В любом случае мы так не успеем. Придется рискнуть — шаман Астахажи умеет проводить ритуал, магия которого поможет тебе вместе с войском за полтора дня добраться до Жако».

Айра не знала, откуда Голосу было известно о знаниях шамана, она не знала, с чего тот вообще решил, что это возможно — пройти недельный переход в полтора дня. Но ей и не хотелось этого знать, потому что после «смерти» хана Дайрута большая часть собранных им магов, талантливых и умных, исчезла, а положиться на тех, кто остался, в таком сложном и опасном деле она не могла.

Однако Голос настаивал, упирая на то, что штуковина в небесах растет, и Айра согласилась.

По ее приказу привели Астахажу.

— Ты умеешь то, что нужно мне, — сказала девушка. — И я, Хан-ши, приказываю тебе немедленно использовать твои знания и помочь мне с моим войском как можно быстрее добраться до Жако.

Шаман бухнулся на колени.

Он был стар и изможден, его глаза слезились, а руки тряслись.

— О, Хан-ши! Твой приход значит, что конец мира близок. Твое лицо красиво, а слова резки. Ты можешь умирать и воскресать вновь. По твоему слову люди готовы гибнуть. Но даже твоей власти не хватит на то, чтобы я смог использовать этот ритуал. Я не настолько силен… Ты можешь приказать убить меня…

— Молчать! — закричала разгневанная Айра. — Соберите всех магов и шаманов, в том числе плененных, и пусть думают все, пусть притащат из обоза все артефакты и волшебные предметы, что собрали во время походов.

Чародеев всех мастей набралось почти четыре десятка — слишком старых и слишком молодых, искалеченных и больных, тех, кто не смог или по глупости не захотел скрыться подальше в тяжелое для мира время.

— Вы должны провести ритуал, — заявила Айра. — У вас есть время до заката.

— Но должны быть определенные условия, — начал было один из пленных магов. — Нам нужны посохи и кристаллы…

— Выдать им все, что попросят, из наших запасов, — приказала Хан-ши ждущим распоряжений Рыжим Псам. — И если до заката они не начнут ритуал, казнить их всех до единого.




В армии, ночью начавшей движение к Жако, оказалось только шестеро шаманов — остальные или ослабли настолько, что могли не пережить даже поездку на носилках, либо умерли во время ритуала.

Те полтора суток, за которые пятнадцать тысяч отборных воинов прошли недельный переход, Айра запомнила как сплошной, непрекращающийся ужас.

Да, кони шли вперед, как стальные, и люди были такими же неутомимыми, дорога словно сама стелилась под копыта животных, и деревья мелькали по сторонам, как корявые уродливые тени. Ночь для них стала днем, и по болотам или речушкам войско проходило, как посуху, никто не спорил и не пытался сбежать, и все равно за этот короткий срок армия потеряла больше тысячи воинов.

Кто-то просто сходил с ума и кидался на других.

Целая сотня за несколько ударов сердца состарилась, умерла и превратилась в мумии, а кони их ржали и бесились. Горстка бесов, напавших на передовой отряд, прежде чем упали мертвыми, успели уничтожить по несколько десятков всадников каждый.

У одного из коней выросли рога и крылья, и он смог покалечить нескольких воинов и их скакунов прежде, чем его хозяин догадался вонзить кинжал в алый глаз ставшего чудовищем животного.

Айра не знала, было ли это частью обычных неприятностей последнего времени или стало следствием плохо проведенного ритуала, и думала, что, скорее всего, одно просто наложилось на другое.

И когда она утром выехала из леса, а вдали показался величественный и красивый Жако, его громадные серые стены и выпирающие бастионы, Айра не поверила собственным глазам.

Для нее это выглядело чудом — что их страшный и выматывающий путь, проложенный магией, наконец закончен.

Люди падали с коней, и многие животные тут же умирали; Ритан и Имур с помощью тысячников пытались заставить воинов поставить шатер хотя бы для нее, но воины засыпали, едва спустившись с коней.

Тех, кто мог хоть как-то двигаться или хотя бы стоять с открытыми глазами, осталось едва ли сотни три — остальные спали там, где упали, и Айра отнюдь не была уверена в том, что все они проснутся на следующее утро.

Если бы в этот момент из Жако вышла хотя бы тысяча вооруженных ножами юнцов, участь ее нукеров оказалась бы незавидной.

Однако из города выехал только один всадник, в белоснежном плаще поверх доспеха, которого Айра вместе с изможденным Имуром встретила на половине пути до своего лагеря.

Издалека всадник показался Хан-ши паладином — одним из тех несгибаемых, могучих воинов, что несли веру в Светлого Владыку на остриях своих клинков. Когда он подъехал ближе, стало очевидно, что это обычный молодой воин, испуганный и уставший, только пытавшийся казаться сильным и независимым.

Светлая прядка выбивалась из-под его шлема, из-за чего он казался совсем мальчишкой.

— Мартус Рамен, по праву сильного взявший город Жако, передает тебе, Айриэлла Дорасская, — мир движется к краху, и сейчас не время людям воевать между собой, — сказал всадник. — Мартус предлагает объединиться всем, кто способен держать в руках оружие, для того, чтобы встретить силы Хаоса лицом к лицу и попробовать спасти то, что еще можно!

«Если ты проявишь мягкость, они почувствуют слабину, — тут же заявил Голос. — Откажись. Завтра ты предложишь им свои условия».

Айра слишком устала, ей хотелось пить, есть, спать, и больше всего хотелось стянуть кольчугу и одежду и вымыться. Она не желала обсуждать условия, затевать интриги и тем более — воевать.

Поэтому слова Голоса показались ей убедительными.

— Вы восстали против моей власти, — сказала она. — Я — Хан-ши, та, что приходит перед концом мира, и та, что спасает. Подчинитесь мне, и я сама решу ваши судьбы и судьбу мира наилучшим образом.

Всадник кивнул, развернулся и поехал обратно.

— Хорошо, что он не попросил письменного ответа, — пробормотала Айра. — Я слишком устала для этого.

Имур промолчал.

Приглядевшись, Хан-ши поняла, что ее верный помощник спит с открытыми глазами прямо в седле.

Один из зевавших охранников взял его поводья и направил коней в сторону лагеря. Но и тут Имур остался сидеть крепко и не подумал вываливаться, и вдобавок он начал негромко и очень заразительно похрапывать.




Айра проснулась в походном шатре ближе к вечеру.

Натянув на себя опостылевшее железо — она давно уже научилась делать это без посторонней помощи, — Хан-ши вышла из шатра и пораженно вздохнула.

Лагерь больше не напоминал кладбище с восставшими мертвецами — никто не умер во сне, многим воинам хватило недолгого отдыха для того, чтобы восстановить силы, и сейчас жизнь кипела. Кто-то рыл выгребные ямы за лагерем, кто-то сооружал коновязи, во множестве котлов варили еду.

А высоко над землей, за облаками висела серовато-черная глыба, словно выпущенная из исполинской катапульты и падающая с невозможной, чудовищной медлительностью.

«Каких же она размеров?» — подумала Айра.

— Люди устали бояться, — задумчиво сказал подошедший сзади Ритан. — Но им нужна победа, хотя бы маленькая.

— А мне маленькой будет недостаточно, — грустно сказала Айра.

— Что это значит? — удивился кочевник.

— Я же Хан-ши, — ответила девушка. — Мне нужна только одна победа, та, которая спасет весь мир.

Ей было дурно и страшно — все сходилось в единое целое: и страхи, и надежды, и предсказания, и легенды. Она стояла под стенами самого большого города в мире, нечто совершенно невообразимое падало сверху, и ей подчинялась армия, равной которой в этих землях не видели давно.

Она пока еще отвечала за королевство Дорас, она отвечала за Орду.

И как будто этого было мало: все вокруг считали, что она же отвечает еще и за спасение всего мира.

— Иногда мне хочется просто лечь на землю, свернуться калачиком и тихо умереть, — доверительно сказала Айра. — И мне даже кажется, что я и вправду смогла бы это сделать…

— Тебе нельзя, — ответил ей кочевник.

— То-то и оно. — Девушка улыбнулась, но улыбка вышла грустной. — Знаешь, когда я управляла Дорасом и меня посещали подобные мысли, я говорила о них своим советникам, и они находили примеры из прошлого, говорили о великих людях, на которых оказывалось так много ответственности, и они справлялись. И мне сразу становилось проще. Ты можешь рассказать мне о какой-нибудь девочке, которой было сложнее, чем мне, и от которой ждали большего — и чтобы она справилась?

— Ты — Хан-ши, — ответил Ритан. — Другой такой нет. Сегодня мы окружили этот город. Завтра возьмем Жако штурмом, сломим и жестоко убьем всех тех, кто восстал против твоей власти, и многие из тех, кто пока не решил — на чьей они стороне, вынуждены будут подчиниться тебе. Ты объединишь мир под своей властью и спасешь от демонов.

— Ты знаешь это, потому что веришь в меня? — тихо спросила Айра.

— Нет, — еще тише ответил Ритан. — Я говорю это, потому что верю в то, что ты — Хан-ши.

Королева Дораса грустно усмехнулась.

Ритан был одним из двух человек, точно знавших, что она не беременна, а значит, никак не может быть Хан-ши, и, тем не менее, и он, и Имур верили в то, что это именно она.

Странная вещь — эта вера.

— Много лошадей выжило? — спросила девушка, меняя тему разговора.

— Очень мало, тысяч пять-шесть, — ответил кочевник. — И осталось едва ли три тысячи, на которых можно сесть и поехать прямо сейчас. Большая часть животных нуждается в уходе и заботе, в хорошей еде и покое.

«Вам не понадобятся кони, — заявил Голос. — Все фигуры стоят на своих местах, кости брошены — осталось только дождаться, когда они остановятся, и станет понятно, кто выиграл».

«А я вообще могу выиграть? — поинтересовалась Айра. — С уставшими воинами, с врагом под боком, но победить и встать против демонов Хаоса? Я помню, как священник в храме Светлого Владыки говорил о том, что против темных сил надо выходить с уверенностью в чистом сердце. У меня нет уверенности, из-за меня погибло множество хороших людей и еще больше погибнет вскоре. Если мы возьмем штурмом Жако, нам придется пытать горожан, чтобы весть об этом дошла до других мест и там испугались, и не смели больше противиться власти Орды».

«Не беспокойся об этом, — ответил Голос. — Ты все сделала правильно. Это не ты такая, это сам мир требовал от тебя этих действий и будет требовать впредь. Но я обещаю, что если ты доживешь до вечера завтрашнего дня, я помогу тебе вернуться в Дорас».

Айра глубоко вздохнула.

Она уже не была уверена в том, что хочет возвращения, она не была уверена ни в чем. Ей хотелось — как она уже сказала Ритану недавно — просто лечь на землю и умереть.

Она устала, устала настолько, что ей не хотелось слышать о том, что выяснили лазутчики, при приближении войска Орды наверняка выбравшиеся из Жако, чтобы рассказать все, что им известно.

У нее не было желания штурмовать этот старинный город — тем более что у нее не было катапульт, а лестницы, которые недавно начали делать, наверняка будут не самыми крепкими и их окажется слишком мало. Ей не хотелось спасать мир, который требовал от нее стольких жертв и смертей. Она не видела смысла ни в чем — ни в своей жизни, ни в смерти кого бы то ни было.

И хуже всего было то, что она не хотела спать — иначе просто пошла бы и легла и забылась на некоторое время.

— Ты разговаривал с нашими лазутчиками? — спросила она у Ритана.

— С ними сейчас беседует Имур, — ответил он. — Я знаю, что мятежников немного, и среди них почти нет хороших воинов. Думаю, все складывается хорошо для нас.

Айра с тоской взглянула в небо.

Громада в небесах вроде бы еще выросла.

* * *


— Ты можешь остаться, это не твой бой, — сказала Лиерра.

В свете огоньков свечей ведьма наблюдала за тем, как Мартус Рамен стоически терпит затягивавшего ремешки доспеха мальчишку-оруженосца, а тот путается, сопит, но старается изо всех сил.

— Ты не воин, — продолжила Лиерра. — Глупо идти с нами просто потому, что иду я.

— Один раз, если помнишь, я отказался от боя, — ответил бывший распорядитель игр. — И потерял все. Второго раза не будет.

В кирасе, кольчужной юбке и легком шлеме Мартус смотрелся настоящим красавцем, героем. Ведьма с удовольствием глядела на него и чувствовала, что он ей по-настоящему дорог.

Да, они уже больше месяца не делили ложе — Лиерра знала о близости последней битвы и готовилась к ней, как могла, и не могла тратить время даже на любовные утехи.

Но если вдруг все кончится, а они оба останутся живы…

Ведьма улыбнулась — как же глупы бывают влюбленные женщины!

Ей было смешно и от того, что она понимала свою глупость, и от того, что ничего не могла с нею поделать. Она не хотела, чтобы Мартус шел вместе с ней и отрядом Дайрута — в конце концов, Рамен лучше всего проявляет себя как мастер интриги, а не полководец и тем более не как обычный воин.

— Ты должен остаться, — настаивала она. — Если мы проиграем…

— Если мы проиграем, — резко обрубил Рамен, — то все остальное будет бессмысленно. Без тебя, без Дайрута, без Орды армии демонов уничтожат наш мир — и ты сама об этом говорила.

Он был прав.

Лиерра смотрела на то, как мальчишка прикладывает пластину поножа к лодыжке любимого ею человека и думала, что если он погибнет, у нее не будет особого желания сражаться за мир.




Дайрут


Библиотека императорского дворца так же, как и остальные комнаты, была разграблена. Только чудом можно было счесть то, что некоторые свитки уцелели, и в частности карты подземелий.

Они выглядели неполными, часть проходов просто не нанесли.

С другой стороны, некоторые из отмеченных тоннелей оказались непроходимыми из-за обвалов. В их число попал и тот, где в данный момент находился Дайрут и отряд городских воинов.

Задача состояла в том, чтобы не только пройти до лагеря Айриэллы и обратно, но еще и найти путь для большого отряда. Поэтому узкие ходы, куда пролезть можно только без доспеха и по одному, не годились.

Дайрут приложил свернутый кусок пергамента к стене и расправил его.

Утром он не ошибся — руки стали светиться более ярко, и цвет их стал насыщеннее.

— Сейчас обследуем вон тот коридор, что уходит влево, — сказал он негромко. — Если там тоже нельзя пройти, пойдем в правый и будем искать ответвления налево.

Чтобы обследовать здесь все, требовалась не одна жизнь, но у Дайрута и его команды из полудюжины наемников был только один день и часть вечера.

Под городом подземелья выглядели почти безопасными, некоторыми проходами пользовались, причем нередко — на потолке оставались мазки копоти от факелов, а в пыли на полу виднелись следы тех, кто не помнил или не знал об указе, запрещавшем людям спускаться под землю.

Однако сразу за крепостной стеной тоннели резко уходили вниз, и тут уже не было никаких следов. Зато прятались оставленные неизвестно кем ловушки — распахивающиеся створки, открывавшие ямы с кольями, лезвия, вылетающие из стен на уровне шеи взрослого человека, падающие сверху плиты.

Чудным казалось то, что в свете кристальных рук места ловушек светились.

Дайрут специально надевал перчатки и пытался обнаружить угрозу с помощью факелов — ничего! А едва он обнажал ладони, как даже ребенок мог бы понять, где лучше обойти по стенке, где наклониться, а где перепрыгнуть через ненадежное место на полу.

— Не хотел бы я оказаться здесь без тебя, — усмехнулся Дивиан, шагавший следом.

— Это точно, — подтвердил еще кто-то.

— Хорошие руки, — равнодушно отозвался Дайрут.

На самом деле конечности его слегка пугали.

Настолько необычные и чудесные подарки никогда не делаются просто так, тем более людьми вроде первосвященника Родриса. В сказку о том, что от него требуется просто побольше сражаться, верилось с трудом, а то и вообще не верилось.

— Мы идем в правильном направлении, — сказал он. — Но нам нужно подниматься. На карте обозначены ходы, не пересекающиеся, но идущие почти в одном направлении.

— Зачем нам подниматься? — поинтересовался Дивиан.

С оружием в руках он соображал куда лучше, чем в других ситуациях.

— Чтобы выбраться на поверхность, — терпеливо ответил Дайрут. — Сейчас между нами и открытым пространством локтей тридцать, и копать напрямик придется до конца света.

Теперь они шагали медленнее, тщательно осматривая все вокруг.

Из узкой дыры в стене выкатились несколько больших, с кулак величиной насекомых, похожих одновременно на сороконожек и скорпионов, но готовые ко всему воины быстро раздавили их сапогами.

— Вот там ловушка, — сообщил Дивиан.

— Где? — спокойно спросил Дайрут.

Наемник просто указал рукой — там, куда он ткнул, кусок стены, находящийся чуть выше пояса, имел несколько другой цвет и выглядел не монолитным, а скорее сложенным из множества камушков.

— Молодец, — похвалил Дайрут и ударил рукоятью меча в подозрительное место.

Звук вышел гулкий, показавший, что за стеной — пустота.

Вперед вышел Дивиан, взяв у кого-то сзади молот, он в несколько ударов раскрошил ложную стену. За ней не нашлось прохода — зато грудой лежали золотые слитки и монеты, каких никто никогда не видел.

— Сокровища… — пробормотал кто-то из наемников. — А может, ну его, а? Возьмем золотишко? С ним и при Орде неплохо живется, и с демонами, поди, договориться можно?

— Молчать! — рявкнул Дайрут. — Значит, так. Стену сейчас попробуем закрыть обратно. После боя каждый из вас, кто выживет, получит свою долю. Делить будете между собой — мне ничего не надо.

— Так если сейчас можно… — начал нерешительно Дивиан.

— Кто-то из вас умрет в бою, — ответил командир. — Кто-то выживет. Те, кто останется, получат больше. На семерых здесь будет мало.

Наемники умолкли, принялись чесать в затылках — каждый легко записывал в покойники остальных, оставляя себя среди живых.

Пойти против Дайрута, единственного, кто может вывести их из этого подземелья, они не могли — если только связать его… Но каждый видел, на что способен молодой и плечистый коротышка с мечами.

— Я согласен, — вымолвил Дивиан. — Пусть лучшие после боя разделят сокровища между собой.

Дайрут кивнул.

Золота в нише вроде бы было не очень много, но утащить такой вес будет не так просто. Как хан, он не раз видел небольшие сундуки с монетами, которые крепкие мужчины едва тащили вчетвером.

Им предстояло найти выход к поверхности и вернуться обратно — а сокровища явно не упростили бы эту задачу.

Обходя очередную ловушку, Дайрут оступился и тронул ногой пол, который тут же провалился. Дивиан бросился на помощь командиру, но запоздал, и через мгновение Верде повис над покрытыми паутиной кольями, держась за руку наемника.

— Нам сюда, — сказал он, с улыбкой посмотрев вверх. — Здесь в стене ход.

— И как до него добраться? — прохрипел Дивиан, красный от натуги.

Дайрут осторожно встал на один из кольев, тот хрустнул под ногой, но выдержал и подошву не проткнул. Оперся на стену и выпустил начавшую дрожать от напряжения ладонь наемника, и тот принялся ее растирать.

С помощью веревок они спустились в яму.

Дайрут, осмотрев карту, нашел это место — новый ход, узкий и низкий, поначалу расширялся и при этом вел вверх, хотя и с небольшим уклоном; здесь ловушек не было, зато хватало волчьих следов, говоривших, что отсюда есть выход.

И действительно, вскоре Дайрут выбрался из-под земли среди кустарника. Обнаружил впереди обрывистый берег ручья, за ним — воинский лагерь, а посреди него огромный белый шатер, в котором сам он провел не один десяток ночей.

Это была Орда, и где-то совсем рядом находилась Айриэлла.

Соблазн выйти, найти предателей — Имура, Ритана и Коренмая и убить их, а затем сорвать наручи с подло укравшей их королевы оказался так велик, что Дайрут скрипнул зубами, сдерживая себя.

Позже. Чуть позже. Этой ночью.

На обратном пути один из наемников, расслабившись, не пригнулся, где надо — и лишился половины черепа.

— Дивиан, — сказал тогда Дайрут, — напомни мне позже вернуться сюда с инструментом. Если металл пережил сотни лет в сыром подземелье, то он действительно хорош, будем делать из него мечи.

— Скажу, если ты выживешь, — просто ответил наемник.

От обратного пути Дайрут не ожидал неприятностей — все ловушки известны, путь нанесен на карту.

Но в расширившемся тоннеле неподалеку от Цитадели их встретили двое минотавров — огромных и воняющих зверем, с рыжей шерстью и чудовищными мускулами, у каждого по странной двухклинковой секире с длинным древком.

Дайрут слышал, что в лабиринтах под Жако можно встретить подобное существо, но последнее упоминание подобного случая относилось ко временам его прадеда.

А тут — сразу двое!

— Я не собираюсь причинять вам зло, — сказал Верде, надеясь, что его поймут.

Вроде бы эти твари достаточно разумны…

Однако минотавры стояли и спокойно смотрели на него, ничем не показывая, что слышат. О том, откуда они взялись, оставалось только гадать, то, что жили и плодились где-то в подземельях, мало походило на правду.

Дайрут отступил, остальные воины также сдвинулись.

— Обход есть? — негромко поинтересовался Дивиан.

— Есть, конечно, — подтвердил Дайрут. — А вот времени — нет.

Он осторожно вложил один из клинков в ножны, достал правой рукой узкий и длинный кинжал и двинулся вперед.

Минотавры стояли все также, и по их бычьим мордам нельзя было понять — боятся ли они или, быть может, рады предстоящей схватке. А вот Дайрут одновременно и боялся, и радовался — никогда не сталкивался с подобным противником, поэтому неизвестно, чего от него ждать, но зато можно показать себя.

Он остановился, прикинул баланс кинжала, пожалев, что не носит метательных ножей, а затем вспомнил уроки Имура и отправил оружие в полет. Клинок мгновенно пролетел десяток локтей и по рукоять вошел в грудь твари с бычьей мордой там, где у человека находится сердце.

Но монстр и не подумал умирать, он заревел и бросился вперед, склонив голову.

Дайрут скользнул ему навстречу, и казалось, что столкновение неминуемо — но бывший хан успел в последний момент отпрыгнуть в сторону, полоснув минотавра клинком по плечу.

В следующее мгновение на него кинулась и вторая тварь — теперь два минотавра находились с обеих сторон от Дайрута, а сам он оказался зажат в небольшом отрезке коридора.

Он кувыркнулся вперед, уходя от громадной секиры, поднимаясь, заехал рукоятью меча в пах монстру и не обнаружил там ничего, что напоминало бы причиндалы человека, орка или гоблина. Продолжая движение, он резко вскочил, оказавшись вплотную к минотавру, и словно бы вынул меч из ножен — с той лишь разницей, что ножен не было, а был стоящий рядом монстр.

Длинный и узкий порез через половину бедра и весь живот разъярил и эту тварь.

Дайрут увернулся от удара лапой второго, а затем отскочил и прижался к стене. Минотавры ударили по тому месту, где он только что стоял, и оба они попали друг по другу.

Первый потерял левую лапу, второй получил глубокую и страшную рану, открывшую ему чрево. От боли и ярости чудовища обезумели и начали наносить друг другу беспорядочные удары.

Дайрут попробовал проскочить мимо, но попал под удар локтем — и отлетел прямо под ноги Дивиану.

— Это был лучший бой, что я видел в жизни, — заявил тот, помогая подняться Дайруту.

Верде глянул назад — минотавры стояли на коленях, но драться не прекращали. Яростно мыча и отбросив в сторону неудобные двухклинковые секиры, они бодались и рвали друг друга мощными лапами.

— Когда я прорвался между ними, я рассчитывал, что ты поможешь мне сзади, — проворчал он.

Выждав, пока минотавры ослабеют, Дайрут двумя резкими ударами снес рогатые головы, затем вынул свой кинжал и осмотрелся.

— Надо бы оттащить трупы в один из боковых проходов, — сказал он. — Чтобы вечером, когда мы вновь окажемся здесь, нам ничего не помешало. Давайте, парни, за дело.

С задачей справились быстро и пошли дальше.

Уже под Цитаделью обнаружили, там, где раньше был один проход, целых два. Кусок стены оказался выломан, причем по сколам на камне стало ясно, что пролом свежий.

— Минотавры вылезли отсюда, — заявил подошедший Дивиан.

Он держал одну из двухклинковых секир — она была ему великовата и наверняка слишком тяжела, но оставить оружие гнить в подземелье он не смог, может быть, рассчитывал продать его за приличные деньги.

— Скорее всего, ты прав, — сказал Дайрут. — Но вот вопрос — почему они веками сидели где-то там тихо, и только в тот момент, когда мы решили пройти этим путем, оказались перед нами? Что или кто пробудил или создал их, заставил выйти навстречу нам, проломив толстую стену?

Дивиан рассмеялся:

— Какая разница? Это наверняка не Орда, и это главное. Давайте уже вернемся — мне не терпится рассказать всем про этих тварей, которых мы уничтожили.

— Я уничтожил, — уточнил Дайрут.

— Ну, — улыбнулся Дивиан, и серьги в его носу зазвенели. — Если ты так ставишь вопрос, то тогда я расскажу о том, как они сами поубивали друг друга, а ты случайно оказался рядом.

Дайрут расхохотался и хлопнул Дивиана по спине — так, что тот закашлялся.

— А ты за словом в котомку не лезешь!

Остаток пути они проделали быстро и легко, а вылезших из подземелья воинов приветствовал закованный в доспехи Мартус.

— Ну что там? — спросил он.

— Все нормально, — ответил Верде и небрежно добавил: — Были небольшие проблемы, но ничего, с чем не мог бы справиться мужчина с мечом в руке.

А потом Мартус увидел оружие минотавра в руках у Дивиана и сказал:

— Айн, твоя скромность легко побьет мою гордыню… Не думал, что я когда-нибудь произнесу нечто подобное.

— Жизнь каждый день приносит нечто новое, — Дайрут пожал плечами. — А не последний человек в храме Дегеррая сказал мне недавно, что и смерть в последнее время стала изменчивой и ведет себя как девка из портового квартала.

Мартус Рамен усмехнулся.

Немногие знали о том, что некоторое время назад он убил Дайрута — а чуть позже тот сам вернулся, чтобы попроситься в отряд к бывшему распорядителю игр на Арене Тар-Меха.

* * *


Лиерра в последний раз проверяла, все ли она сделала.

Много месяцев подготовки, ритуалы и заклинания, зелья, амулеты и заговоренные доспехи для воинов Мартуса Рамена — работа была проделана немалая.

Она жила ради этого дня, ради момента, когда сможет что-то изменить, отбить свой мир у жадных и глупых варваров и кочевников, ведомых страшной силой. Но в то же время она не хотела идти в бой против Орды, ведьма бы предпочла, чтобы Орда оказалась на ее стороне.

Чтобы у нее, выученицы Сиреневой Башни, имелась возможность вместе со своими врагами встать плечом к плечу против врага еще более страшного, угрожающего не обратить в рабство или убить, а уничтожить весь мир, от края до края.

Открыв пустой вроде бы сундучок, Лиерра сняла иллюзию, и показались шесть лежащих рядом свитков.

Три из них ведьма сунула себе в сумку, два положила обратно, а последний развернула и склонилась над ним, мерно читая слова, которые не смогла бы запомнить, даже если бы очень захотела.

Это было странное ощущение, будто бы свиток сам использовал ее для того, чтобы она прочитала его.

Она прервалась, не доведя дело до конца совсем немного.

Прерывать заклинание всегда опасно — а порой и смертельно, однако Лиерра знала способ сделать это правильно.

Зато теперь она отложила магию как бы «про запас», оставив возможность довести ее до конца в любой момент — несколькими простыми словами. Словно взвела невидимый арбалет, способный выплюнуть стрелу такой силы, что она принесет смерть не одному десятку врагов.

И таких «арбалетов» при ней было уже много.




Айра


Легкий ветерок донес до Айры запах полевых цветов.

Это выглядело почти что чудом — в лагере пахло дымом, жареным мясом и прогорклым жиром, здесь можно было учуять людской и конский пот, а также испражнения.

И вот среди этих запахов бывшая королева Дораса смогла почувствовать аромат цветов, словно вынырнувший из ее воспоминаний о детстве.

«Все будет хорошо, поверь, — заявил Голос, хотя сам он звучал несколько нервно. — Все обязательно будет хорошо. Ты спасешь мир, и все вернется на те круги, по которым двигалось последние сотни лет».

«Я не хочу, чтобы все было хорошо, — желчно ответила Айра. — Я хочу, чтобы это прекратилось прямо сейчас. Я не хочу спасать мир».

«Ты уже его спасаешь, — Голос усмехнулся. — Главное, не останавливайся».

Ветер тем временем усиливался.

Сидевшая у входа в шатер Айра видела, как деревья на опушке ближайшего перелеска вначале просто качались, затем наклонились в одну сторону. В этот момент ей стало неуютно, и шатер внезапно захлопал, задергался под напором стихии, точно норовящая улететь огромная птица.

К упавшей наземь Хан-ши бросились двое Рыжих Псов.

— Оставьте меня! — заорала Айра, хотя и понимала, что ее все равно не услышат. — Ложитесь сами на землю!

Однако молодые воины с достойным баранов упорством пытались помочь ей подняться, и когда Айра решила ударить того из них, кто старался больше, ветер стих, и оба кочевника покатились по траве.

— Хан-ши! Ты в порядке?! — крикнул появившийся около шатра Ритан.

Он был в полном тяжелом доспехе, непривычном для воинов Орды, и двигался в нем уверенно и легко.

— Я здесь, — крикнула Айра, поднимаясь. — Что это было?

— Не знаю, — на лице у Ритана виднелся свежий кровоподтек, но выглядел он в целом неплохо. — Не думаю, что это устроили маги из Жако, скорее всего, ветер принесла та штука, что в небесах.

— Как настроение у воинов? — спросила Айра.

— Чуть лучше, чем обычно, — ответил Ритан. — Когда цель далека и непонятна, люди начинают заниматься глупостями — думать о смерти, о старости. Они вспоминают демонов и пророков, они смотрят в небо, которое в последнее время дает только плохие предзнаменования. А когда ты собираешься завтра идти на приступ, то твоя жизнь разделяется на два куска. Первый — до приступа, короткий и самый важный, и второй, может быть, длинный, но такой далекий, что времени на такие мысли не остается. Конечно, сейчас всем плохо, но нам не тяжелее, чем тем, кто сидит за стенами Жако.

Он все говорил и делал правильно — это Айра чувствовала.

Но Ритана выбрал Дайрут, а не она. Став Хан-ши, она получила все то, что приготовил он.

Бывшая королева Дораса одновременно ненавидела хана и тянулась к воспоминаниям о нем. Теперь она точно знала, насколько сложным и запутанным было то, что он делал. Айра не понимала, как Дайруту удавалось сохранить Орду целой после того, как он победил Разужу, она не понимала, как ему удалось выиграть ту битву.

Все вокруг до сих пор считали, что у бывшего Рыжего Пса не было ни единого шанса, но он победил.

Он разработал план вторжения в Дорас и наверняка бы исполнил его, он подмял под себя магов, жрецов и священников — тех, кто не пожелал подчиняться ей и пустился в бега при первой возможности.

Его боялись, к нему относились, как к выскочке и мальчишке, но при этом никто не смел выступить против него, а самые лучшие и именитые, такие как Абыслай, Текей, Джамухар, просто пришли под его руку, хотя могли объединиться против нового хана.

Это было тогда, а сейчас о нем вспоминали с любовью и сожалением даже Ритан и Имур, хотя именно они держали своего хана в тот момент, когда Айра рубила ему руки.

— Это все хорошо, — задумчиво произнесла она. — Как ты считаешь, мы возьмем завтра Жако?

— Нет, — ответил Ритан. — Приступом эту крепость нам не взять. Даже если мы пройдем внешние стены, защитники скроются в Цитадели, и ее мы бы не смогли захватить, даже если бы нас было сорок тысяч, и перед штурмом десяток катапульт проломил бы стены.

— Тогда зачем мы готовим штурм? — спросила она.

— Потому что ты — Хан-ши, — загадочно ответил Ритан. — Ты делаешь то, что должна делать. Мы делаем то, что обязаны.

Он кивнул ей и пошел прочь.

Айра не понимала Ритана — в нем не было почтения к ней как к Хан-ши, он не видел в ней полководца, но, тем не менее, по ее приказу был готов на следующий день повести войска в бой и погибнуть.

— Усан! — крикнула она, видя пробегавшего мимо мальчишку.

— Да, Хан-ши! — весело отозвался тот.

Даже когда в Орде не хватало еды или после очередного нападения адских гончих хоронили воинов, Усан единственный оставался бодр и весел — если бы Айра не знала его, она бы подумала, что это от недостатка ума.

— Скажи, ты знаешь, что завтра будет штурм? — спросила она.

— Да, Хан-ши.

— Как ты думаешь, мы возьмем крепость?

— Да, Хан-ши, — Усан улыбнулся. — Или не возьмем.

— И тебя это не расстраивает? — удивилась Айра.

— Шаман мне сказал, когда будет конец мира, и теперь меня ничего не расстраивает, — заявил Рыжий Пес.

— И когда? — с замиранием сердца поинтересовалась девушка.

— Вчера! — расхохотался сорванец. — И теперь для меня каждый день — счастье!

Он убежал, а Айра долго еще стояла и смотрела на лагерь.

Двое лекарей по очереди осматривали тех, кто не уберегся во время урагана. Молодой кочевник тщательно изучал копыто коня, несколько взрослых воинов обсуждали заточку на саблях. Седой пес, успевший прибиться к лагерю за столь короткое время, выкусывал блох в промежности, а рядом лежала обглоданная грязная кость.

Жизнь продолжалась.

Люди выглядели мрачными, и заботы их были связаны с войной, болью и смертью, но они все равно продолжали жить.

Опытные воины так же, как и Ритан, наверняка подозревали, что завтрашний штурм не может окончиться захватом Жако, но никто не смотрел на нее презрительно, никто не пытался сбежать.

Конечно, все они привыкли к тому, что за побег перед битвой или с поля боя могут повесить, а если уйдет целый отряд, то казнят каждого десятого, а остальных просто прижгут каленым железом…

Но дело было не только и не столько в этом — все эти люди верили в судьбу, в предопределение.

Айра наконец поняла то, что так долго не давало ей покоя, заставляло чувствовать себя чужой: они делали то, что считали лучшим и более правильным, но когда чувство долга сталкивалось в них с желанием лучшего, они отказывались от лучшего, говорили «так должно быть» и шли вперед, туда, где их ждали лишения, а возможно, и смерть.

И там, где любой житель Дораса сказал бы: «Катитесь в Хаос!», не забыв после этого сделать жест, отгоняющий злых духов, кочевник просто пожимал плечами и делал то, что было ему предначертано.

Айра вернулась в большой белый шатер — тот самый, где когда-то ее ждал Дайрут, где она жила до тех пор, пока ей в сердце не вонзили кинжал. Еще пару дней назад она не вошла бы в него, ушла бы спать в другое место, но в безумный рейд к Жако захватили почему-то только его, а обозы остались далеко позади.

И сейчас Айра сказала тихо:

— Пусть будет что будет.

В шатре было тепло и уютно, там ее ждали мягкие шкуры и подушки, а над углями в очаге кипел котелок с чаем.

«И это правильно, — отметил Голос. — Поверь, ты не пожалеешь».




Глубокой ночью Айра рывком села в постели — она не понимала, что ее разбудило, но чувствовала тревогу.

«Пора, — сказал Голос. — Время пришло».

Девушка достала щипцами горящий фитиль из масляной лампы и подожгла еще несколько светильников. Одевшись в штаны, рубашку и куртку, она выглянула наружу и толкнула одного из стоявших у входа Рыжих Псов.

— Пошлите за Имуром, он знает, что надо делать. И принесите мой доспех.

Еще несколько недель назад наместник Орды в Ранте прислал ей в подарок полный доспех из мифрила и легкий треугольный щит из того же металла. Скорее всего, когда-то очень давно его носил кто-то из малолетних родственников императора, а потом воинское облачение попало в руки захватчикам.

Тогда Айра только примерила доспех на себя — надевать его каждое утро, заставляя служанок затягивать ремешки и смотреть за тем, чтобы все было сделано правильно, ей показалось слишком сложным.

Девушке очень понравилось, как она выглядела в этом почти игрушечном, но таком крепком доспехе, сделанном гномами.

Но только теперь для него настало время.

До того, как принесли доспех, она успела сполоснуть лицо и выбрать для себя оружие. Из шести клинков, с которыми Айра хоть немного работала, она остановилась на узком полуторном бастарде из старой имперской стали.

Когда пришел Имур, сонный и не очень довольный, она сказала:

— Пора, время пришло.

Эта фраза, украденная ею у Голоса, звучала одновременно весомо и загадочно.

Имур мгновенно проснулся, взгляд его прояснился — наверняка он понял не больше, чем Хан-ши, но услышанного для него оказалось достаточно. Он помог Айре надеть доспех, затянул все ремешки и заправил их так, как надо, а потом показал, как держать щит правильно — в этом у девушки не было никакого опыта.

— Так ты его не потеряешь в бою, — сказал кочевник. — Вот здесь надо чуть подтянуть, а вот здесь — ослабить, чтобы не натирало. Лагерь потихоньку поднимается, и я послал за Ританом, а он приведет с собой пару сотен воинов.

— Ты все сделал правильно, — серьезно сказала Айра.

Она не понимала, что происходит, но чувствовала, что вот-вот случится нечто, то, чего она так ждала и чего не хотела для себя ни в коем случае.

Они вышли в ночь.

Вдали возвышались стены Жако, в стороне виднелись брошенные дома посадов, что днем станут пепелищем. Крепость, такая красивая и нарядная днем, сейчас казалась угрожающей и темной, в свете звезд она возвышалась над миром подобно черному монолиту.

У Айры мелькнула мысль о том, что зря они все это затеяли — какой штурм, в самом деле, когда вот-вот миру придет конец?

— Ты знаешь, откуда взялась эта штука? — спросила она Имура.

Уродливая исполинская глыба сейчас поднималась над горизонтом, закрывая почти треть небосклона.

— Да, — ответил тот. — Когда-то давным-давно, когда боги были еще юны…

— Нет, — рассмеялась Айра. — На самом деле, не из сказок.

Они медленно шли по лагерю в сторону Жако, и с разных концов лагеря подходили воины, которых собирал Ритан.

— Ну, точно-то никто не скажет, — смутился Имур.

— Вот это верно — никто, — заявила Айра. — Разве что…

Наверняка Голос владеет этими сведениями, но захочет ли он ими делиться?

— Наверняка хан знал, — уверенно сказал Имур. — Не Разужа, а Дайрут, наш хан.

— Дайрут, Дайрут, — зло буркнула Айра. — Что он мог знать? Меня учили лучшие наставники в мире. Я была рождена, чтобы править! А он — выскочка, наверняка из мелких дворян Империи! Да, он был красивым и сильным, в чем-то умным, но когда речь идет о знаниях, я уверена, он бы рядом со мной показался ребенком!

Имур тихо рассмеялся.

Айра и сама уже жалела о собственной вспышке — конечно же, ее не учили править. Младшая дочь в большой королевской семье, она могла надеяться в лучшем случае удачно выйти замуж и стать женой наместника провинции в Империи.

Хан-ши отвернулась от Имура, и тот не стал настаивать на продолжении беседы.

«Почему мы не можем договориться с горожанами Жако? — спросила она мысленно. — Если все равно нам придется выступить против сил Хаоса?»

«Потому что Хаос, когда лишился Орды как своей силы, искал других помощников — и нашел их в лице ведьмы Лиерры и интригана Мартуса Рамена. Договорившись с ними, ты поставишь под удар весь мир».

Айра глубоко вздохнула.

Она все детство мечтала о встрече с Лиеррой — одной из двух женщин, которым удалось пройти полное обучение в Сиреневой Башне. Она не хотела верить, что ведьма оказалась на стороне сил зла, что она договорилась с дьяволом и теперь ведет мир в Хаос.

Про Мартуса Рамена она также что-то слышала — его родной брат сейчас был высшим иерархом Светлого Владыки в Дорасе, и как-то это не очень хорошо сходилось, один брат священник, другой — слуга Темных Богов.

Но эти аргументы не произвели впечатления на Голос.

Тот объяснял, что возможно все, и даже не отрицал, что может ошибиться.

«Если ты права, то мы получим небольшую прибавку в силах, но при этом все вокруг сочтут тебя слабой, — сказал он. — А если прав я, но ты договоришься с ними, то они предадут тебя в самый важный момент, и мир погибнет».

И против этого Айра не смогла возразить.

Сейчас она стояла на окраине лагеря и смотрела на штуковину в небе, слегка похожую на некое гигантское облако.

А вдали возвышался Жако.

«У нас слишком много врагов», — произнесла королева Дораса про себя.

«Главное то, что мы — правы, — ответил Голос. — Ты же помнишь, плохие никогда не побеждают».

«Да, — с сомнением ответила Айра. — Но хорошие все же иногда умирают».

* * *


Хотя войско защитников Жако строилось в ночной тьме, и факелы мало ее разгоняли, даже далекому от ратных дел Родрису было ясно, что это не армия, а сборище шутов.

Строй не держался даже нескольких мгновений после того, как десятники его выравнивали. Вообще все, что творилось здесь, было похоже на балаган, хозяин которого внезапно решил, что его карлики и бородатые женщины способны показать великолепную актерскую игру, и занялся постановкой трагедии.

Мрачные и серьезные лица бездарных актеров показывали, что они настроены решительно, и крови в последнем акте будет достаточно.

Родрис понимал, что все правильно, что все идет так, как и задумано, и если эти люди не выйдут против живущей войной Орды, все может разрушиться, как домик, выстроенный ребенком из щепок на песке.

Но ему было жалко их.

Не каждого по отдельности — в любом из них наверняка имелось достаточно мерзкого и неприятного. Родрис жалел их как скопище наиболее деятельных и сильных горожан, как тех, кто мог бы возродить Жако к жизни, стать скелетом, на который наросло бы мясо новых поколений.

Но все они были обречены, роль каждого расписана по мгновениям, а если кто и останется в живых после этой самоубийственной вылазки, то и тогда есть шанс, что вся затея провалится, и Хаос поглотит мир, уничтожив все — от великанов до половинчиков, от гор до песчинок.

Родрис глубоко вздохнул и решил для себя, что он не будет переживать ни за что. Он просто сделает свое дело так, как должен — а дальше будь что будет.

— Живот втянуть! Грудь вперед! — рыкнул подошедший к нему седой десятник в нагруднике с вмятиной.

Родрис так на него посмотрел, что старый вояка, служивший, скорее всего, даже не у последнего императора, а у его отца, отвел взгляд и пошел искать жертву полегче.




Дайрут


Дайрут выпил зелье, приготовленное Лиеррой, и почувствовал себя совершенно здоровым. Усталость и ушибы после схватки с минотаврами исчезли, как утренняя дымка.

Он всерьез считал, что с нею им повезло — и как командир, и как простой воин он чувствовал себя гораздо спокойнее, когда его прикрывал не какой-то незнакомый маг, непонятно что умеющий, а она.

Он поправил куртку, придирчиво осмотрел кольчугу.

Два меча из старой имперской стали можно было не проверять — они не теряли заточку годами, а чтобы поставить на них выщерблину, надо было приложить очень большие усилия.

Дайрут был готов.

Его ждал бой, возможно, последний в жизни, и сердце, которое обычно в ожидании схватки начинало учащенно биться, сейчас будто даже немного замедлилось, точно смакуя последние удары.

Он усмехнулся.

Что-то происходило с этим миром, нечто носилось в воздухе, с вдохами проникая внутрь любого разумного существа, — нечто такое, что гораздо раньше людей почувствовали те твари, что полезли изо всех щелей. Нечто впитанное в себя и осознанное вампиром, убитым неподалеку от рынка, нечто такое, что теперь было очевидно даже для человека, во всяком случае, для Дайрута.

Мир подходил к своему завершению.

Некоторые вещи, почитавшиеся незыблемыми, вечными, само собой разумеющимися, исчезали. Это было похоже на гигантское, страшное по размерам и опустошительности похмелье, после которого должна наступить даже не смерть, а забвенье.

И сразу стало понятно, почему люди и нелюди сходили с ума, отчего происходили странные, необъяснимые вещи.

Все взаимосвязано, нельзя осознать подобное, прочувствовать его всем телом и душой и остаться прежним. Кого-то это ломало, кого-то заставляло изменить всю свою жизнь, но Дайрута, как ни странно, даже обрадовало. Он понял, что его вечный бой с самим собой, его ежедневные маленькие смерти от уколов памяти скоро прекратятся, просто потому, что все изменится, а то и вовсе исчезнет вместе со всем миром.

— Кольчуга, пара мечей и сильные руки, — сказал он негромко, словно перекатывая эти слова во рту. — Это все, что мне нужно.

Он был готов, и ему нравилось то, от чего даже сильные мужчины превращались в трусов, а слабые по ночам убивали в спину или насиловали женщин, которые днем на них даже и не взглянули бы.

Дайруту нечего было терять. Не достигнув двадцати, он успел потерять все, что только можно, — и честь, и память, и друзей, и родных, и руки, и жизнь, и даже смерть, оказавшуюся столь же непостоянной.

Он вышел из своих комнат и спустился вниз, во двор Цитадели, где ждали бойцы.

Здесь все оказалось готово — десятникам объяснили, что и как нужно делать, те втолковали это простым воинам, заодно проверили в последний раз, как подогнаны доспехи.

И на этот раз рядом с Дайрутом шли Лиерра и Мартус.

Преодолеть подземелье без потерь не удалось — несколько человек погибли в ловушках, еще одиннадцать просто исчезли, последний десяток и замыкающий воин из предпоследнего. Никто не заметил, что с ними произошло, не увидел и не услышал ничего подозрительного или странного, людей просто не оказалось, точно они свернули не туда и сгинули.

Наружу для начала вылезли вдвоем — Дайрут как предводитель и самый опытный воин, и Лиерра, пообещавшая, что сможет вывести людей без шума и укрыть их от глаз кочевников.

Выбравшись из подземелья, Дайрут оказался в глухой тьме, а сделав шаг, едва ли не по пояс ушел в холодный и неожиданно глубокий ручей.

Этих мест он, если честно, почти и не знал — его, как отпрыска императорской семьи, нечасто выпускали даже из Цитадели, не говоря уже о том, чтобы разрешить прогуляться за городскую стену.

Дайрут замер, вглядываясь и вслушиваясь, с удивлением отмечая, что чувства его словно умерли — в первый момент не смог понять, есть ли кто рядом или вокруг пусто, нашумел он или остался незамеченным.

Лиерра выбралась из подземного хода с грацией хищной кошки — доспеха на ней не было, но даже одетая в простую серую одежду ведьма распространяла вокруг себя ауру уверенности и силы.

Она приложила палец к губам, показывая, что спутник должен молчать, а в следующий момент, сжав что-то в ладони, тонко и протяжно завыла. Звук, порожденный ею, был не особенно недолгим, но отчетливым, и в тишине, что висела над миром, показался громогласным.

Дайрут замер, думая, не сошла ли ведьма с ума?

Но ничего не случилось — никто не кричал, не поднимал тревогу, не бряцали оружием нукеры.

В зените мерцали звезды, громада, закрывавшая их, наполовину пряталась за горизонтом. Ночь была тиха и спокойна, в такую, наверное, будет неплохо умереть даже не в бою, а в собственной постели.

Из подземного хода начали выбираться воины из Жако.

Двигались медленно и аккуратно, по одному спускались в ледяную воду, и ни один не проронил ни звука. Оставаясь в ручье, они отходили в сторону, освобождая место для соратников, и волны негромко плескали о берега.

Их было много, но не настолько, чтобы их заметили сразу.

— Почему все спокойно? — тихо спросил Дайрут.

— Я усыпила ближайших стражей, — ответила Лиерра. — Скоро начнется вылазка из города.

Выждав некоторое время, Дайрут вывел первые десятки на берег, но там все оказалось именно так, как она говорила, — стражи, на которых наткнулись почти тут же, спали стоя, лагерь был безмолвен.

Указав на них десятникам, Верде, не теряя осторожности, пошел вперед.

Позади раздавались хрипы и шорохи, там умирали люди Орды, те, кого он еще так недавно и так давно вел за собой.

Они шагали мимо угасших костров и стреноженных лошадей, но людей вокруг было очень мало — или Айра привела с собой куда меньшее войско, чем он думал, или оно куда-то сместилось.

Но куда и зачем? Нет ли предательства?

В белый громадный шатер, перед которым спали двое Рыжих Псов, Дайрут вошел сам. Он даже не посмотрел на тех, кого сразу после этого зарезали, хотя знал всех мальчишек, состоявших в отряде.

Ведь это он сам давал парнишкам рыжие собачьи хвосты и напутствовал их.

Он двигался тихо и уверенно, рассчитывая застать Айриэллу спящей, но, к громадному его разочарованию, бывшей королевы Дораса в громадном белом шатре не оказалось.

Еще горели фитили в масляных лампах, и даже ложе из мягких шкур было теплым.

Ловушка? Не может быть!

Дайрут перевернул одну из лежавших на ложе шкур и увидел на обратной стороне рваный шов. Он сам убил этого волка, когда возвращался после очередного задания, полученного от Вадыя.

Это было совсем недавно, а такое чувство, будто целая жизнь прошла.

Дайрут помнил, как кинулся на него взбешенный серый хищник, как кто-то из его десятка — Отар? Имужа? — выстрелил из лука, и стрела свистнула рядом, но в цель не попала. И как в последний момент он — тогда еще простой десятник Рыжих Псов — ударил хищника ножом и свалился с лошади, а потом поднялся целый и невредимый, а волк дергался в агонии, ломая хрупкий наст головой и лапами.

— Я сразу не чувствовала ее, — сказала вошедшая в шатер сзади Лиерра. — Но думала, что она просто закрыта от меня заклинаниями — пробиться к этой девочке невозможно. Айриэлла обладает защитой, поставленной магом очень высокого уровня или…

— Или? — поторопил ведьму Дайрут.

Если он останется жив — будет время для ностальгии, если умрет — все это не будет иметь смысла.

— Или какой-то силой, что превосходит возможности обычного мага. Это точно не Светлый Владыка, Дегеррай мертв или почти мертв, а значит, возможно, ей покровительствуют силы Хаоса.

Дайрут задумчиво прикусил губу.

Та гордость, та сила, которые он видел в Айриэлле — это ее собственные? Или же это что-то, взятое взаймы у того, кто хочет разрушить мир?

Думать об этом было почти так же болезненно, как и видеть мелькавшие перед мысленным взором и отступавшие только в пылу битвы воспоминания об учиненной отцом резне.

— Ты можешь определить, где она находится?

— Нет, — ответила Лиерра. — Но могу понять, где сейчас больше всего бодрствующих воинов Орды.

Она указала пальцем в сторону Жако.

— Они там, довольно далеко, и их много, — добавила ведьма удивленно. — Похоже, что все войско на ногах.

— Скольких еще ты сможешь усыпить? — поинтересовался он.

— У ручья я применила «общий сон», это не самое простое заклинание, и мне его не повторить. Усыплять людей или нелюдей десятками — задача очень сложная, и теперь мне проще убивать или калечить, кого я вижу.

Выбравшись из шатра, Дайрут понял, что все его воины находятся рядом — но что теперь делать, если армия Орды бодрствует, а шанс быстро и легко найти и убить или взять в плен Айриэллу пропал?

Теперь в любом случае придется драться… или лучше отступить?

— Вылазка из города началась, — проговорил подошедший сзади Мартус Рамен. — Если бы все шло по плану, мы уже должны были убить Айриэллу.

Со стороны Жако раздались вой труб и перестук барабанов — причем в этих звуках не было той стройности и угрожающего звучания, какие Дайрут помнил с детства. Защитники города не были имперским войском, их набралось едва ли пять тысяч, а в лагере Орды находились лучшие воины, более десяти тысяч отборных рубак, самых быстрых, смелых и яростных, наконечник гигантского копья, который ковал вначале Разужа, а затем и сам он, Дайрут.

— Вперед, — коротко бросил Верде и устремился туда, куда недавно указала ему ведьма.

Атаки с этой стороны ордынцы не ждут, а значит, можно попытаться ударить, убить девчонку, лишить врага командира и посеять хаос, а затем попробовать им воспользоваться.

Вчетвером с Коренмаем, Имуром и Ританом и в черных наручах он преуспел бы, смог бы, наверное, пройти сквозь охрану Айриэллы и убить ее.

Но сейчас наручи были на ней, и бывшие друзья тоже наверняка стояли рядом, а сотне, что шла за Дайрутом, он не мог доверять безоговорочно, и случай с открывшимся кладом подтверждал это.

Чужаков заметили, хотя поначалу не поняли, кто это и зачем явился.

Кто-то оборачивался, чтобы сразу получить рубящий удар, кто-то, почувствовав неладное, пытался вскочить на лошадей, и в таких люди Дайрута, подготовленные заранее, пускали стрелы.

Пока они шли, но вскоре Орда опомнится, и все станет куда хуже.

Дайрут бежал впереди, выглядывая цель и думая — где, где же она, проклятая девчонка?

Лиерра быстро шла, словно летела над землей рядом, то и дело посылала молнии и огненные шары в разные стороны и выглядела довольной и расслабленной, будто находилась на прогулке, или скорее охоте.

Мартус Рамен, не привыкший к таким пробежкам, тяжело дышал, из-под его шлема торчали слипшиеся от пота волосы.

— Дайрут Верде! — произнес тонкий и яростный голос. — Ты жив еще, ублюдок?

Стало ясно, что они шли немного не в том направлении — Айриэлла стояла чуть в стороне, и воинов вокруг нее было предостаточно.

— Я не дам тебе уничтожить мир! — Девушка стояла в кругу телохранителей, большинство которых недавний повелитель Орды отлично знал. — Ты вернулся из могилы, и твои руки целы. Но ты бешеный пес, Дайрут Верде, и я убью тебя!

— Рыжий Пес! — крикнул он в ответ. — И я заберу у тебя свою Орду!

Она была прекрасна — в великолепном мифрильном доспехе, с полуторным мечом-бастардом в правой руке и треугольным щитом в левой, с развевающимися рыжими волосами по сторонам от изящного узкого лица.

Его сотня уже вступила в бой, со стороны Жако катилась плохо обученная, не умеющая держать строй армия. Лагерь Орды походил на осиное гнездо, полное разъяренных насекомых, и они были готовы жалить.

Дайрут не хотел убивать Айриэллу, но если выбора не останется, он сделает это.

Он стиснул в руках мечи и шагнул вперед, срезав на полушаге метнувшегося к нему мальчишку с собачьим хвостом на высокой шапке. Еще троих кочевников он положил, тратя на каждого не более одного удара сердца.

Рядом упал кто-то из своих — Дайрут даже не оглянулся, он чувствовал, как все мощнее и мощнее бьется внутри кровь и как с каждым ударом он превращается в нечто более совершенное, нежели обычный воин.

Выпад — уход — выпад.

Прыжок, удар локтем в чью-то челюсть, выпад.

Знакомое лицо — не этот ли воин уступил ему своего коня во время подавления какого-то мелкого мятежа в Вольных Городах? Неважно, мертв уже и он, и двое стоявших рядом с ним, а по лезвиям стекает густая кровь.

Дайрут крутился, подпрыгивал, иногда неожиданно останавливался, а затем падал вперед. Бора был бы счастлив, если бы увидел его сейчас — да, в их последнем разговоре ученик оказался прав, он сменил одного наставника на целую Орду, и она его многому научила.

Забывшись на мгновение, Дайрут едва не пропустил выпад в бедро — иногда ему казалось, что на нем все еще наручи, а значит, можно и пропустить удары, идущие вскользь.

Дыхание оставалось ровным, движения — четкими и отточенными.

Постоянные тренировки сделали свое дело — его тело работало, как гномий механизм.

Сквозь прорезанную в десятке мест замшу перчаток все ярче сияли кристальные руки, и на этот свет словно мотыльки слетались все новые и новые враги.

— Мой хан! — крикнул кто-то, узнавший в нем Дайрута Верде, и упал, пронзенный мечом.

Надо было быстро решать вопрос с Айриэллой, и решать одним-единственным возможным образом — после этого он сможет подхватить ханский бунчук, и чем раньше он это сделает, тем меньше людей погибнет.

На короткое время рядом оказался Мартус Рамен.

В его движениях не было грации и изящества, он не приносил смерть — он просто рубил как дровосек, всех, кто имел неосторожность попасть под его удар. Дивиан и еще несколько неплохих бойцов опекали его, стараясь не подпускать к своему командиру тех, кто мог серьезно ему повредить.

Дайрут крутанулся на месте, чувствуя неприятности спиной — и едва успел принять удар широкого ятагана, тут же проткнув противника вторым мечом. Какой-то шаман кинул в него проклятие, и Верде ощутил, как уходят из тела силы, как руки и ноги становятся все более и более тяжелыми.

Продлилось это недолго — на помощь пришла Лиерра.

Но бывший повелитель Орды потерял скорость и упустил из вида Айру, к которой все еще пытался прорваться.

Своих вокруг становилось все меньше, и только то, что кочевники не особенно умели биться в пешем строю, да еще неожиданность спасала сотню воинов Жако от немедленного уничтожения.

Один удар Дайрут все-таки пропустил — но он пришелся в его кристальную руку. Выронив меч и выругавшись, Верде пронзил слишком ловкого противника, затем оттеснил другого и пинком швырнул его на третьего, отвоевывая себе время и место для того, чтобы поднять упавший клинок.

Разогнувшись, он осознал, что теперь понятия не имеет, где искать Айриэллу.

Время оказалось упущено, и шанс, что Дайруту удастся как-то устранить ее, перехватывая управление Ордой, рассыпался в прах.

На мгновение он остался один, без противников, среди множества трупов. Появилось время на то, чтобы окинуть поле боя взглядом.

Внимание Дайрута привлекла ведьма — Лиерра присела на корточки и воткнула что-то в землю.

Бывший повелитель Орды усмехнулся — это наверняка будет отличный подарок для его врагов. Он прыгнул вперед, туда, откуда набегали новые воины, отрубая чью-то руку, державшую копье, и вклиниваясь в неровный строй.

* * *


В таверне последние дни было пусто, несмотря на то, что стояла она на ходком месте, на развилке.

С одной стороны появились кочевники, осадившие Жако, с другой непонятно откуда прибрел гигант, не пропускавший ни одного путника — не для грабежа, а просто для того, чтобы сожрать.

Хозяин таверны пил вино со вчерашнего дня.

Он устал настолько, что каждый раз, когда просыпался, испытывал удивление от того, что еще жив. Он устал от страха — перед демонами и Ордой, перед каждым бродягой с ножом и перед скелетами, которые повадились время от времени вылезать прямо из леса, где, видимо, когда-то очень давно было кладбище.

Он устал бояться засыпать — и бояться просыпаться.

Его пугали новости, пугали цены на зерно, по которым было совершенно точно видно, что до следующей весны доживут немногие. Его пугало то, что гости, даже выпив, не требовали женщин и не пытались подраться, а все чаще просто молчали, глядя в кружку.

Еще больше его поражало то, что многие не просили у него сдачу, когда он по старой привычке не сразу приносил ее.

Но больше всего сейчас его нервировала шлюха по имени Риэн — раньше многие ее любили, и даже из Жако порой заезжали мужчины, чтобы специально отведать ее сочных прелестей.

Однако в последнее время Риэн отвадила всех обычных клиентов, и только редкие гости, не знающие о ней ничего, брали ее на ночь. Хозяин таверны старался, как мог, подкидывая ей работу, но посетители все чаще выходили от нее со страхом и отвращением на лице.

Риэн начала вещать.

Она просто мыла посуду или пила разбавленное вино — и вдруг, ни с того ни с сего, заводила бесконечную жалобу на то, что все вот-вот рухнет, что огромный камень упадет на землю, а Внутреннее море выйдет из берегов.

Или про то, что мертвые встанут из могил и заберут к себе живых.

Или про то, что небо и земля поменяются местами.

Причем говорила она так же, как священники Светлого Владыки — теми же словами. Но служители бога-солнца обычно если и пугали, то потом объясняли, как можно спастись от преисподней — надо молиться, соблюдать пост и не поступать с другими так, как не хочешь, чтобы поступали с тобой.

А Риэн только пугала и никогда не советовала, что же можно сделать, чтобы избежать ее предсказаний.

Раньше ее бы за такое наверняка отправили на костер, но сейчас, когда у всех и без того хватало бед, ее просто старались обходить стороной, а вместе с ней и таверну.

Хозяин пил и пил, он собирался пить до самой смерти.

Он был уже сильно пьян, и потому не смог, как обычно, встать и уйти, когда в зал вошла Риэн.

Девушка пустым взглядом обвела помещение, а потом сказала:

— Сегодня наш мир погибнет.

— Слава Светлому Владыке, — облегченно выдохнул хозяин таверны. — Отмучились!




Айра


В последние дни Голос стал капризным и загадочным, многое из того, что он советовал, Айра не понимала.

Быстрый бросок к Жако оказался бессмысленным.

Шаманы, вымотанные ритуалом, позволившим тумену за короткий срок пройти так далеко, тратили силы зря. У Айры не было осадных орудий и достаточных сил, а без них можно месяцами сидеть у высоких стен и ждать, когда осажденные сойдут с ума и решат дать сражение.

Отказ вести переговоры с Мартусом Раменом тоже выглядел глупо — Айра не верила, что горожане находились на стороне Хаоса, ведь на них точно так же, как и на Орду, то и дело нападали жуткие твари.

Однако Голос раз за разом повторял:

«Ты должна сделать это ради спасения мира. Слушай меня, иначе все рухнет».

И она слушала, но была уже на пределе.

И ночью, когда ее незримый советник потребовал, чтобы бывшая королева Дораса проснулась, надела на себя полный доспех и вышла к краю лагеря, она едва не сорвалась на него.

Вместе с Имуром, в окружении самых верных воинов она ждала, глядя на город, а позади нее понемногу скапливалось войско — хотя совершенно неясно, для чего, ведь не пойдут же они в атаку прямо сейчас?

«Жди, — сказал Голос. — Скоро начнется».

И он не обманул — когда из Жако под гнусавые голоса труб и неровный бой барабанов вышло войско восставших, Айра почти поверила в то, что они одержимы демонами.

Вылезти из-за высоких стен против втрое превосходящего противника, который к тому же и гораздо опытнее в сражениях?

«Обернись, — попросил Голос. — И узри человека, который хочет уничтожить мир».

Айра повернула голову — из глубины лагеря, срубая одного за другим попадавшихся навстречу воинов, шел Дайрут, и его руки были при нем. Он показался ей похожим на Гарроса, орочьего бога войны. Коренастый, с широкими плечами, по клинку в каждой ладони и с яростным, почти безумным взглядом, он был совершенен.

Он шел так, будто и не уходил никуда, будто оставался здесь все время, дергая за веревочки, как кукольник в балагане. Дайрут выглядел так естественно и правильно, настолько на своем месте, что Айре стало совершенно очевидно, что именно она — чужая здесь. Бывшая королева Дораса хотела бы признать, что он прав, а она нет, но это значило бы предать весь мир и обречь его на гибель.

Он был красив, красив весь — и как человек, и как мужчина, и как полководец, и как тот, кто смог сплотить Орду вокруг себя. В этом и впрямь было что-то демоническое, но Айра не могла пересилить себя и перестать восхищаться им.

— Дайрут Верде! — крикнула Айра и поняла, что должна как-то принизить его, оскорбить, чтобы прямо здесь не расплакаться от того, как несправедлива судьба. — Ты жив еще, ублюдок? Я не дам тебе уничтожить мир!

Голос ее, словно усиленный ветром, разнесся окрест.

В этот момент все, кто находился в лагере, все ее воины поспешили к Хан-ши, чтобы защитить ее.

— Ты вернулся из могилы, и твои руки целы. Ты бешеный пес, Дайрут Верде, и я убью тебя!

Айра бросилась к Дайруту, но в этот момент ей навстречу выскочил кто-то из горожан, пришедших вместе со свергнутым ханом. Девушка приняла чужой меч на щит, одновременно делая выпад, и, не глядя, шагнула чуть вбок — туда, где только что находился лишенный ею рук человек.

Бой кипел уже всюду, крики и лязг стали, яростный визг и хрипы доносились со всех сторон.

Вместе с Айрой шли полтора десятка телохранителей, крепких и сильных мужчин, прикрывавших ее от любой опасности. Это было хорошо — девушка могла не заботиться о том, что упавшего врага нужно добить, да и вообще ей нужно было только выбирать направление, а все остальное брали на себя они.

Но, с другой стороны, она теперь не могла просто броситься куда-то, рискуя, что останется одна.

Вокруг раздался стон, словно сама земля дрогнула — но нет, это просто вскрикнули разом все кочевники. Несколько воинов из ее охраны упали и явно не собирались больше вставать — они были либо мертвы, либо слишком тяжело ранены.

В то же время бойцы, пришедшие с Дайрутом, словно воодушевились и стали сильнее.

«Это „белая магия“, — отметил Голос. — Мощное заклинание, и отдача от него не слабая. Не каждый маг пойдет на такое, а от Лиерры я подобного вообще не ожидал — раньше ее любимым делом было поднятие нежити».

Все смешалось.

Айра не видела, где сейчас Дайрут, да это было и неважно — вокруг падали свои и чужие, земля подрагивала, а сердце сжималось, но не от страха, а от предчувствия, что вот-вот должно произойти нечто непоправимое.

Сверху, прямо на воина, стоявшего рядом, из темных небес свалился мертвый демон. Айра отскочила в сторону и покатилась, потому что левая нога попала в какую-то ямку.

Обычных сил девушке не хватило бы, чтобы встать, но наручи помогали ей, к тому же на ней были мифрильные латы, легкие и прочные. Опершись о влажную от утренней росы землю, Хан-ши попыталась встать, но перчатка скользнула, и она до обидного глупо упала лицом в вытоптанную траву.

На мгновение Айра потерялась — она не понимала, где находится, что происходит, зачем это все надо, на нее кто-то наступил, сверху что-то орали, затем ее перевернули на спину.

Айра была готова ударить того, кто это сделал, небольшим треугольным щитом — мечом ей было в любом случае не развернуться. Но тем, кто ее ворочал, оказался Имур, он внимательно взглянул ей в глаза, а затем, ничего не говоря, ловко дернул бывшую королеву вверх.

Неожиданно для себя Айра вновь оказалась в самой гуще боя.

Имур уже исчез, а вместо него рядом оказались трое Рыжих Псов — тех, которые обычно находились рядом с ним.

И вновь ее пытались убить, она отбивалась, а стоявшие рядом кочевники помогали ей остаться живой и невредимой. Поле боя полнилось криками ярости, стонами, шипением заклинаний и звоном стали. Неподалеку стонало окровавленное существо с распахнутой грудной клеткой — ребра топорщились, кишки вывалились наружу, и признать в нем человека, а уж тем более кочевника или горожанина Айра не могла.

Она шла сквозь весь этот ужас, время от времени рубила кого-то мечом, иногда поднимала щит, чтобы принять удар.

В происходящем не было ничего от «упоения боем», не было ни танца, ни красоты, ни изящества. Айра шла куда-то и зачем-то не потому, что ей так хотелось — просто битва имела внутри себя некие течения, иногда бурлила, иногда почти утихала, в ее громадном котле варились сотни, тысячи людей.

— Хан-ши! Хан-ши! — заорал кто-то неподалеку, видимо, увидев ее.

И тут же со всех сторон понеслось «Хан-ши! Хан-ши! Хан-ши!».

Люди выкрикивали одно из ее имен, украденное из легенды, и с этим именем бросались в бой и умирали с ним на устах.

«Жако! Жако! Мартус и Жако!» — орали другие и умирали за свои слова — может быть, более правильные или честные, но явно не заслуживающие того, чтобы за них лилась кровь.

В мифрильный нагрудник ударил небольшой топор, Айра устояла только потому, что сзади оказался кто-то из тех, кто прикрывал ее. Разозлившись на себя, на своих, на врагов и вообще на весь мир, девушка кинулась вперед.

Она срубила чью-то руку, затем щитом ударила врага снизу в челюсть, шагнула еще и оказалась в центре схватки. Ее били, ее толкали, но Айра вдруг почувствовала, что понимает происходящее, что во всем этом есть нечто, похожее на танец.

Надо просто отступить назад, сделать выпад, чуть наклониться, сделать шаг вперед, показать, что прикрываешься щитом. А потом резко отойти в сторону и рубануть того, кто летит вслед за своим мечом, не встретившим ожидаемого сопротивления.

Все изменилось — теперь Айра чувствовала, что именно и почему происходит рядом. Она знала, что будет делать воин в старинном шлеме с плюмажем из хрупких перьев, видела, в кого собирается метнуть заклинание шаман, знала, что вот-вот, сейчас ее воины отступят, потому что там, вдалеке, кинула заклинание ведьма.

«Наручи, — отметил Голос. — Они признали тебя».

Айра не слушала, она действовала, делала все, что могла.

Бывшая королева Дораса не стала больше видеть или лучше двигаться, она не приобрела каких-то загадочных свойств или умений. Она просто поняла суть — ушел страх, ушли раздражение и отвращение, мелькнула мысль, что если бы она сейчас смотрела ту битву между Разужей и Дайрутом на потолке в королевском дворце Дораса, то наверняка бы поняла все.

Айра шла по полю боя, точными и даже скупыми движениями сражая врагов и защищая себя. Она высматривала места, где людям Орды, ее людям, приходится тяжелее, и шагала туда.

Внезапно прямо перед ней поднялся кочевник с рассеченной почти надвое головой. Он протянул руки к королеве Дораса и тут же упал обратно, потеряв башку — Айра отсекла ее одним ударом.

— Это зомби! — крикнул один из двух оставшихся в живых телохранителей.

И действительно, мертвецы вставали тут и там и бросались на бывших соратников.

Айра не видела в них ничего страшного — двигались они не быстро, кроме того, плохо различали врагов и друзей.

Но тем, у кого не было силы наручей, приходилось тяжелее — убить поднятого покойника с одного удара очень сложно, мертвые не боятся боли и могут драться даже с ножом в сердце и переломанными руками.

— Рубите головы! — закричала она. — Рубите мертвым головы! Жгите их огнем!

И после этого Айру вдруг будто прорвало — теперь она не просто билась, но еще и направляла остальных, указывая направления, отмечала цели: Мартуса Рамена, ведьму Лиерру, Дайрута Верде, распределяла своих воинов так, чтобы они помогали, а не мешали друг другу.

Кто-то подвел ей коня, но едва Айра вскочила на него, как животное захрипело и упало. Она едва успела поджать ногу и отделалась ушибами, ну а те, благодаря наручам, ее совершенно не беспокоили.

Для бывшей королевы было очевидно, что кочевники выиграют эту битву.

С Дайрутом пришла едва ли сотня неплохих бойцов, и то, что они не погибли в первые же мгновения, было чудом, которое сотворила ведьма Лиерра. Затем в схватку вступили несколько тысяч плохо обученных ополченцев из Жако, но многие из них были не воинами, а ворами или разбойниками, убийцами.

Это девушка видела по их повадкам, по манере держать в руке клинки — как правило, короткие и удобные в городе, но почти бесполезные против длинных и крепких сабель привыкших к битвам кочевников.

Вместе с этим сбродом явилось несколько якобы магов — но Айра, знающая о том, что может сделать выпускник Сиреневой Башни, не могла их так называть; это были недоучки, настолько жалкие, что даже простенькую магическую искру они умудрялись кидать неправильно.

— Ритан! — заорала она. — Веди своих во фланг, мы окружим их и раздавим!

Теперь, когда Айра пыталась командовать, к ней все чаще стремились пробиться враги.

Вначале пал один из двух телохранителей, чуть позже второй, и девушка рубилась без поддержки. Поблизости сражались кочевники, которые пытались помочь ей и защитить, но все они были не телохранителями, а простыми воинами, и теперь самой Айре приходилось следить за тем, чтобы не увлечься и не оказаться совсем одной в гуще врагов.

А потом земля дрогнула, и прямо перед ее ногами в земле возникла длинная трещина, начавшая стремительно расти. А на другой ее стороне земля чудовищной волной пошла вверх, достигла уровня человеческого роста и начала падать на бывшую королеву Дораса.

Айра быстро отступила, еще и еще, затем кто-то дернул ее за руку, и она упала.

А в следующее мгновение мир окутала тишина — люди разевали рты, но не могли произнести ни звука.

Мимо пролетело громадное дерево, вырванное с корнем, в земле открылась дыра, в которую упали полтора десятка защитников Жако. Почти сразу начал возвращаться слух — наручи не позволили девушке даже на короткое время остаться увечной.

— Хан-ши! Хан-ши! — орал кто-то неподалеку, и было непонятно, чего в этом крике больше — гордости, страха или боли.

Айра поднялась с колен — она не помнила, как оказалась в таком положении, но это было неважно. Она подобрала меч, чудом не скатившийся в яму, и пронзила молодого воина, что кинулся к ней с обезумевшим лицом.

Она увидела неподалеку небольшой холм, которого недавно еще не было, на вершине которого стояли четверо кочевников с луками, что всаживали стрелу за стрелой в ошарашенных происходящим бойцов Жако.

Стрелков защищал десяток опытных воинов.

До холма Айра добралась едва ли не по колено в трупах.

Заваленный телами зомби схватил ее за ногу, но девушка отрубила его руку и продолжила путь.

В той стороне, где вроде бы остался лагерь, в воздух поднялась какая-то женщина. Поднявшаяся в воздух пыль помешала разглядеть черты ее лица, но и так понятно, что подобное могла сделать только Лиерра.

— Стреляйте в нее! — крикнула Айра.

Двое лучников развернулись и выпустили по стреле, и один точно попал — ведьма рухнула вниз.

Теперь из-за поднятой пыли Хан-ши видела едва ли на два десятка локтей от себя. Она не могла управлять битвой, но продолжала сражаться — наручи давали ей достаточно сил и выносливости.

Она пробилась к тем воинам, что прикрывали лучников.

На холм пытались взобраться многие — мятежники из Жако видели, что их бьют, как уток, и понимали, что надо уничтожить стрелков. Очередная атака задыхалась, ополченцы тупо лезли вперед, но не могли похвастаться самыми маленькими успехами.

Айра убила парня, что едва ли был старше ее, когда рядом с ней встал один из лучников, и в руках его была обнаженная сабля.

— Что случилось? — удивилась она.

— Кто-то испортил наши стрелы прямо в колчанах, — сморщился кочевник — плечистый мужчина с пропитанной кровью повязкой на лбу. — Я думаю, это их маги.

Следующая волна атаки смяла их.

Айра сражалась как лев, ее легкие и точные движения дарили смерть.

Но когда она смогла утереть пот со лба, то обнаружила, что стоит на вершине холма одна.

Среди клубов пыли мелькнуло едва поднявшееся над горизонтом солнце. Высветило шагавшего по полю боя Дайрута, грозного и красивого — руки его горели темно-алым, словно их покрывали тысячи рубинов.

Он шел вперед, вроде бы неспешно размахивая клинками, и кочевники падали перед ним. Это получалось у Дайрута так просто и так естественно, что Айра, даже несмотря на то, что там умирали ее люди, залюбовалась.

А потом он, словно почувствовав ее взгляд, поднял голову.

Дайрут вскинул окровавленные мечи вверх и закричал:

— Я иду к тебе!

И Айра поняла, что она жила ради этого, что все происходило не напрасно, что сейчас решится то, что должно.

Что гибель ее семьи, все эти смерти, мятежи и похищения — все это было ради этого мгновения.

Скривив губы в усмешке, Айра крикнула:

— Долго же ты шел!

А потом начался их бой.

* * *


Астарах многое знал о мире, о том, как все в нем устроено, и не только о своем, но и обо всех в целом. Он являлся Владыкой одного из самых маленьких во вселенной Осколков и волей-неволей изучал не только свой, который легко можно было обойти за день, но и другие.

В центре его мира стояла башня, в которой когда-то, очень давно, училось множество молодых магов — дерзких, умных, сильных.

Астарах еще помнил то время.

Именно он повел своих друзей на мятеж против Владыки Дегеррая — слишком самоуверенного, жестокого и не особенно умного. И они победили — во всяком случае, большая часть мира оказалась в их руках, четверо героев покоряли провинцию за провинцией, а загнанный в угол маг, возомнивший себя богом, похоже, готов был проститься с жизнью.

Но потом он решился на страшное.

Дегеррай заключил сделку с Хаосом и даже начал разрушать свой мир, черпая силы у безжалостного союзника. Но на самом деле он и его обманул, как обманывал всех остальных — он воспользовался мощью Хаоса, чтобы отломить кусок от своего Осколка, кусок, на котором стояла неприступная Багровая Башня со всеми его злейшими врагами.

А потом он разорвал все контакты с Хаосом, хотя кое-какие каналы остались.

И именно они стали причиной того, что порождения преисподней явились сюда вновь.

Астарах хорошо видел все, что творилось вокруг, в том числе и в астрале.

Его Осколок был связан незримыми узами с Осколком Дегеррая, он не мог ни оторваться, чтобы улететь вдаль, к другим мирам, что вращаются вокруг Светлого Владыки, пожертвовавшего собой ради живых, ни пристать обратно к миру Дегеррая, где можно будет вновь попробовать сразиться со своим старым противником.

Жизнь Астараха и его соратников была тяжелой и скучной.

Магических кристаллов вырастить удавалось совсем немного, с едой было еще сложнее. А единственным развлечением для Астараха оставалось наблюдение за Осколком Дегеррая.

Там все время что-то происходило — разваливалась Империя, появлялись герои, созидавшие из сломанного прошлого новое будущее.

Дегеррай сам или чужими руками уничтожил последовательно все сильные магические школы. Осталось совсем немногое — Сиреневая Башня в Дорасе и Башня Гипноза на небольшом островке во Внутреннем море, закрытая для большинства неофитов.

Однако сейчас Дегеррай явно заигрался — в его мир собирался врезаться Осколок, захваченный силами Хаоса, а сам Владыка тем временем словно был где-то, но в то же время его и нигде не было.

Астарах жалел этот цветущий мир, но он понимал, что с таким богом другого конца ждать не приходилось.

Все началось тогда, когда Дегеррай обратился за помощью к Хаосу, и все закончится сегодня, когда Хаос вернулся, чтобы покарать его за измену, а заодно и созданный старым чародеем мир.

Астарах закрыл глаза и вздохнул.

Он знал, что если Хаос поселится на землях Дегеррая, то и самому ему останется недолго — каким бы маленьким и никому не нужным ни был его Осколок, шансов отсидеться нет.




Дайрут


Замшевые перчатки, истертые и порезанные, развалились очень быстро, и Дайруту пришлось посреди боя стряхнуть с ладоней грязные ошметки.

Громада в небесах уползла в сторону, и из-за горизонта теперь торчал лишь ее край. Солнце вылезло с другой стороны в тот момент, когда прошедшую через подземелье сотню должны были уже разметать, раздавить, а жалкие пять тысяч войска еще только вступали в бой.

Единственной причиной, по которой этого не произошло, была Лиерра, закончившая начатый и проведенный ранее ритуал, воткнув кость в землю. Каждый убитый тут же вставал и, оглядевшись пустыми, мертвыми глазами, начинал сражаться на стороне Дайрута.

Зомби в первую очередь атаковали воинов Орды, но, лишенные поддержки Лиерры, порой увлекались и нападали на людей Мартуса Рамена, и потому были весьма ненадежным союзником.

Дайрут пытался прорваться к Айриэлле, но на его пути всякий раз вставали все новые и новые противники. Надолго пришлось задержаться против Имура и отряда из нескольких варваров, каждый из которых был выше Верде на две головы и немного сильнее.

После того как старый друг пал под его клинками, Дайрут справился и с варварами, но завяз в рядах простых воинов.

Прикрываясь Имуром, вставшим как зомби, он пытался прорубаться вперед, но получалось только стоять на месте и радоваться тому, что он не отступает. Голос Айриэллы звонко и торжественно летел над полем боя — она командовала, и делала это не худшим образом.

Дайрут, выбивая узкой гардой зубы очередному противнику, кивал, слыша, как девушка приказывала защитить лучников. А потом, вскользь взрезая горло кочевнику с тонкими, неровными усами, усмехался, когда бывшая королева Дораса требовала, чтобы ее пустили вперед.

Кристальные руки будто пили кровь убитых хозяином врагов — они наливались все более ярким цветом, из светло-алых становясь густо-багровыми. Каждая смерть, принесенная его усилиями, словно придавала Дайруту дополнительных сил.

Его кольчуга была просечена в нескольких местах, но он не чувствовал боли. Возможно, в этом была заслуга Лиерры, которая всегда оказывалась в гуще боя и не забывала о нем и Мартусе — тот сражался уже без шлема и с раной на виске, но еще кричал, вел людей в бой.

Ведьма успевала всюду.

Несколько лучших лучников Айриэллы специально пытались убить ее, стоя в стороне от схватки — но все их стрелы шли мимо, а если какая-то и долетала до Лиерры, то сгорала, не нанося урона.

В тот момент, когда очередной убитый Дайрутом кочевник не превратился в зомби, когда стало понятно, что даже ведьмы устают, а позади рухнули от стрел сразу трое из сотни смельчаков, мир содрогнулся.

Земля покрылась трещинами, затем вдруг вздыбилась, погребая под собой сразу десяток кочевников и вместе с ними троих зомби. А потом прилетел гул, почти неслышный среди звона мечей и громыхания внутри тверди, что твердью быть перестала.

Бой местами прекратился, но некоторые воины, сошедшиеся насмерть, не прекращали драться.

Лиерра взлетела над полем боя, превратившись в легкую и удобную цель.

— Туда! — крикнула ведьма Дайруту. — Убей Айриэллу, пока не поздно!

После этого какой-то расторопный кочевник все-таки умудрился попасть в нее стрелой, и Лиерра рухнула вниз. К ней бросился бившийся неподалеку Мартус Рамен, открывая спину, и его прикрыл Дивиан.

Дайрут вонзил меч в очередного противника и бросился туда, куда указала ведьма. Из рыхлой земли на его пути высунулась чья-то рука — то ли присыпанного живого, то ли поднятого трупа.

Дайрут не успел убрать ногу, резким взмахом меча он отсек кисть и побежал дальше, пытаясь стряхнуть ее с лодыжки.

Гул тем временем нарастал, он становился все громче и страшнее, а потом внезапно раздался грохот. Этот звук сбивал с ног, колотил по голове не хуже молотобойца и создавал впечатление, что все вокруг переворачивается и рушится.

Дайрут заорал, споткнулся, кувыркнулся через голову, выставив перед собой руки с клинками, и неожиданно даже для себя, почти не потеряв скорости, продолжил бег между стонущими, вопящими, сражающимися людьми, разобрать принадлежность которых уже не мог.

Он рубил тех, кто пытался задержать его, и не обращал внимания на остальных, пока не увидел прямо в нескольких шагах Айриэллу.

Девушка стояла на небольшом холме, совершенно не тронутом катастрофой или ею созданном. Вокруг клубилась пыль, поднимаясь в небо и застилая солнце, умирали люди и жалобно ржали кони.

Вокруг происходило то, что Дайруту казалось обещанной последней битвой, а она спокойно стояла, сжимая в руке окровавленный клинок.

Подняв мечи, он крикнул:

— Я иду к тебе!

И она ответила почти сварливым тоном:

— Долго же ты шел.

Потом они скрестили клинки, и все вокруг перестало существовать — громадная скала, прилетевшая непонятно откуда, придавила полтора десятка воинов, но ни он, ни она даже этого не заметили.

Дайрут был опытнее и сильнее, несмотря на то, что Айриэлла носила черные наручи. Он превосходил ее настолько, что даже артефакт не давал девушке преимущества, хотя и помогал держаться.

Он мог поразить ее уже дважды, но рука не поднималась.

Каждый раз Дайрут отводил клинок так, чтобы тот скользнул по мифрильному доспеху.

Она видела это — опыта уже хватало, чтобы понять, что противник играет.

— Ты не сможешь убить меня! — крикнула девушка. — На мне наручи!

— Тогда возьму в плен, — расхохотался Дайрут и финтом вынудил ее развернуться, после чего ударом кулака бросил девушку на землю.

Однако воспользоваться преимуществом не успел — ловкая и гибкая, Айриэлла откатилась чуть в сторону, потеряв щит, но не бросив меч, и вскочила на ноги.

— Ты предал наш мир! — крикнула она и как-то по-детски беспомощно добавила: — Как ты мог?

— Твои покровители обманули тебя! — ответил Дайрут. — Тобой правит дьявол!

Облака пыли делали утро похожим на ночь, земля под ногами то и дело вздрагивала, то и дело раздавался треск, рядом с местом схватки двух предводителей открылся зияющий провал.

Без щита Айриэлла стала более осторожной, однако в какой-то момент будто нарочно раскрылась, и Дайрут с силой ткнул мечом в слегка погнутую мифрильную пластину, а затем крутанул рукоятью, загоняя лезвие в открывшуюся щель.

— На мне наручи, — сообщила девушка, придвинувшись вплотную, насаживаясь на клинок. — Я бессмертна.

В левой руке она держала тонкий, как спица, и острый стилет, вытащенный из ножен на поясе. Дайрут с двумя длинными клинками, один из которых плотно сидел в Айриэлле, был беспомощен — он не успел бы ничего сделать, после любого движения девушка проделала бы в его теле новую дырку, и кольчуга не могла защитить от этого.

Но бывшая королева Дораса чего-то ждала.

Они замерли в неустойчивом равновесии — Дайрут знал, что наручи не спасают от боли, но к ней в какой-то момент привыкаешь.

Айриэлла была прекрасна, как рассвет: узкие брови, алые губы, рыжие волосы, яркие, словно нет ни пыли, ни грязи, ни крови, ни пота. От девушки пахло чистотой и… смертью, хотя до сего дня он не мог представить, каков ее аромат.

Дайрут не удержался и дотронулся своими губами до ее губ, ожидая в ответ удара в сердце.

Однако прошло мгновение, другое, а затем королева Дораса просто оттолкнула его, сползая с клинка.

Теперь Дайрут лежал перед ней — потрясенный и ошарашенный, словно рыба, выкинутая на сушу. А она стояла над ним в сером мареве пыли, как богиня, сошедшая на землю, богиня грозная, но нерешительная.

Неожиданно — в точности, как тогда, когда отец убивал себя, — марево рассеялось на мгновение, и луч солнца упал на них.

Стоящая Айриэлла и полулежащий Дайрут Верде.

Он мог пнуть ее под колено, откатиться в сторону, затем вскочить и продолжить поединок, мог поднять клинок и отбить последний удар — несколько вариантов промелькнули у него в голове.

Смерть отнюдь не казалась неизбежной, но все это было глупо и бесполезно.

Дайрут не знал, что он может сделать для того, чтобы все исправить, и ему неожиданно стало ясно, что все бессмысленно, смешно и нелепо и в то же время совершенно правильно, логично и точно.

И когда полуторный меч-бастард пошел вниз, отражая лучи глядевшего на них солнца, он выпустил из рук клинки и выставил кристальные ладони, словно приглашая смерть и одновременно пытаясь от нее защититься.

Лезвие вошло в рубиновую плоть, и она с мягким, почти неслышимым в общем хаосе звуков звоном разлетелась на тысячи драгоценных осколков. А затем острие пронзило кольчужный воротник, вминая кольца в плоть, и воткнулось в горло Дайрута.

В этот момент он смотрел на Айриэллу, на ее лицо, на огненную гриву, в непонимающие и словно испуганные глаза.

И еще он улыбался.

Улыбался так, как никогда не делал этого, пока был Дайрутом Верде.

У него просто ни разу не было возможности или необходимости улыбаться так — просто, по-человечески, добро и спокойно, уверенно и в то же время немного удивленно.

И даже смерть не стерла этой улыбки с его лица.

* * *


Лиерра точно знала, что легионы демонов уже принялись за свою работу, убивая и разрушая мир. Она чувствовала, что от места, где произошло столкновение мира с той дрянью, что прилетела неведомо откуда, покатились черные волны.

Она не была уверена в том, что Айриэлла находится под влиянием Хаоса, но, начав действовать, не могла просто так остановиться, да и времени для остановок не было.

Дайрут должен справиться, в этом единственная надежда.

Правда, скорее всего, они уже опоздали.

Если бы мир не был обескровлен войной… Если бы маги Сиреневой Башни не решили остаться в стороне от последних событий, а она смогла бы убедить их помочь… Если бы остались в живых старшие священники и жрецы Светлого Владыки и Дегеррая, и они согласились бы выступить вместе…

Тогда последняя битва могла бы сложиться иначе.

Однако все есть так, как есть, и сейчас она убивала тех, кто мог стоять с нею плечом к плечу.

Где-то рядом сражалось то отребье, которое по необходимости называли «магами Жако». Ни один из них не мог произвести даже обычной волшебной стрелы или магической искры настолько мощной, чтобы убить хотя бы орка. Недоучки, подмастерья и неудачники, они были скорее обузой для солдат, чем подспорьем.

Внезапно Лиерра ощутила, что она не одна, что рядом есть еще кто-то, равный ей по силам…

Но кто это?

Сквозь ряды варваров и кочевников, не останавливаясь ни на мгновение и двигаясь туда, где сражались Айра и Дайрут, шел маг высочайшего уровня, вроде тех, кто некогда преподавал Лиерре в Сиреневой Башне.

Он шагал спокойно и целеустремленно — так, как могла бы это делать и она сама, если бы не была сейчас на грани изнеможения после множества брошенных заклинаний и долгого изнуряющего боя. Он отводил клинки руками и не обращал внимания на сыплющиеся на него стрелы.

Его глаза были странного фиолетового оттенка, лысина блестела, а нос торчал, но ведьма узнала его.

Около полувека назад именно он исполнил роль представителя храма Дегеррая и стал судьей, вынесшим ей приговор. Неведомо откуда на поле боя явился Родрис, сбежавший первосвященник погибшего бога.

Лиерра отвернулась.

Еще полгода назад она не пожалела бы ни сил, ни жизни на то, чтобы отомстить ему. Год назад взялась бы составить проклятие, которое сделало бы жизнь беглого первосвященника настоящей огненной купелью Хаоса.

Но сейчас у нее появились куда более важные дела — надо было выжить, помочь выжить Мартусу Рамену и Дайруту, а потом попытаться спасти мир.

Ведьма легким жестом метнула молнию — и она поразила гигантского кочевника, занесшего меч над Дивианом.

Лиерра хорошо видела сквозь пыль, но помочь друзьям не могла — это требовало слишком больших усилий.

Мгла рассеялась, и солнце осветило небольшой холм, на котором сражались Айриэлла и Дайрут. Впрочем, последний не сражался, а лежал — он был еще жив, но, судя по всему, осталось ему недолго.

Ведьма наскоро составила заклинание, которое должно было помочь юноше, сжала в горсть кристаллы, но в последний момент ее резко и бесцеремонно толкнули в плечо. Лиерра от неожиданности и боли — сорвавшееся заклинание отдачей ударило ее — упала на землю.

Над ней с занесенным мечом стоял Мартус Рамен.

— Убей меня… — просипел он. — Демоны… Я не могу…

Он боролся с тем, кто пытался захватить власть над телом бывшего распорядителя игр, и он проигрывал.

Ведьма, преодолевая боль, быстро начала перебирать готовые заклинания.

Убить Мартуса она могла в любое мгновение, но ей хотелось спасти его, оставить в живых.

Клинок Рамена тем временем пошел вниз.

Лиерра откатилась в сторону, и лезвие с шелестом врубилось в ее плечо.

Она все еще могла убить Мартуса, но все еще пыталась спасти его.

И в последний момент перед тем, как меч опустился ей на голову, ведьма успела кинуть первое попавшееся заклинание.

Это была простенькая «волшебная броня», охраняющая от чужого оружия.




Айра


В тот момент, когда Дайрут дотронулся до ее губ своими, Айриэлла почувствовала что-то вроде облегчения. Так, словно все предыдущее было кошмаром, дурным сном, а сейчас она проснется от поцелуя, как героиня баллады «Спящая принцесса».

«Разбей его руки, — приказал Голос. — Вонзи кинжал в его сердце, а затем разбей руки».

Это было как ушат холодной воды, как раскаленная игла в сердце.

«Нет! — закричала внутри Айра. — Нет!»

«Сделай это, и все кончится. Все тут же прекратится, ты освободишься от всего, сможешь вернуться в Дорас и жить как хочешь!»

Девушка, не слушая советчика, оттолкнула от себя Дайрута.

Матовая сталь, покрытая разводами ее крови, выходила из живота, принося боль. Боль дурманящую, колючую, и в то же время совсем не страшную, по сравнению с мыслью о том, что она может убить Дайрута.

Едва ее противник упал на землю, как место их поединка осветило солнце.

«Светлый Владыка благословляет тебя на последний удар, — настойчиво сказал Голос. — Заверши начатое!»

Айра, не понимая уже ничего и почти сходя с ума от того, что ей предстояло сделать, занесла меч.

Человек, лежащий внизу, ждал, не сопротивлялся, не говорил ничего, и это было больше похоже на принесение в жертву, чем на окончание поединка. Это выглядело дико и неправильно, но в то же время обойтись без этого никак не получалось.

«Бей!» — заорал Голос, и в его интонациях Айра отчетливо уловила нетерпение, а еще некий страшный, недоступный ее пониманию голод.

И она опустила клинок, заранее проклиная себя.

Дайрут выставил руки и улыбнулся.

Когда лезвие раскололо ладони на множество мелких кристаллов, но еще не вошло в шею, Айриэлла вспомнила эту улыбку — перед ней был Айн Рольно, жених, обещанный ей много-много лет назад.

Мелькнул в памяти разговор с Коренмаем, в котором она случайно открыла истину и не поверила в нее.

Но она уже не могла остановить меч.

И убила своего Айна, а затем обессиленно упала на одно колено, опираясь на клинок, острие которого пронзило бывшего хана.

Мысли ушли, в голове было звонко и пусто.

«Ты все сделала правильно, — Голос звучал довольно. — Отдай наручи Родрису».

Айра мельком взглянула на идущего к ней человека.

Она не знала, кто это, зачем ему это все, не знала, поможет ли это спасти мир или ввергнет его в пучину еще более горьких испытаний, и ей было все равно.

Айра встала, выпустив рукоять меча, спокойно распутала завязки, сняла наручи, взглянула на распростертое тело.

Девушка не хотела ничего, совсем ничего, ни трона Дораса, ни покоя, ни власти. Ей было совершенно наплевать на то, что случится дальше с миром, что произойдет с ней самой — живой ли, мертвой ли.

Она выполнила то, о чем просил ее Голос, к чему так настойчиво он подталкивал ее все эти безумные дни, месяцы и годы. Она стала королевой, затем принесла себя в жертву Орде, отрубила руки Дайруту, который на самом деле был Айном.

Она вела Орду за собой, она надела проклятые наручи и не снимала их, даже мылась в этих тяжелых железках, она приказывала убивать, и рядом с ней умирали те, кто был ей дорог.

Это все она делала не потому, что хотела — а потому, что ее просил об этом Голос. Он направлял ее, подменяя мелкие и простые человеческие желания на свои — страшные и жестокие.

«Отдай наручи Родрису».

Родрису? Айра вспомнила его.

Это был тот самый первосвященник Дегеррая в Империи, который обручил их с Айном Рольно. Тот, который спорил с ее отцом — королем Доросомнаем еще тогда, когда сама Айра едва ли умела даже ходить.

Слухи о том разговоре не стихли и через десять лет — слишком уж странным он оказался.

Первосвященник стоял с протянутыми руками и ждал, его лицо было безмятежно и чисто, он выглядел добрым, как настоящий жрец из детской сказки, что всегда придет, утешит и поможет.

«Отдай наручи Родрису».

В этот момент бывшая королева Дораса поняла, что больше не хочет быть куклой на нитках, которую движением пальцев кидают из одной безвыходной ситуации в другую. Ей стало все равно, кто давал советы — Хаос, астральный слуга Дегеррая или сам Владыка.

Согласиться сейчас, когда она все поняла, значило бы предать саму себя, и она изо всех сил пожелала убить надежды кукловодов, перепутать их планы.

Айра взглянула на наручи, сняла их, а затем с протяжным стоном швырнула их вверх, отчаянно желая, чтобы они никогда не достались ни Родрису, ни проклятому Голосу.

И рухнула без чувств на тело Айна Рольно, которого знала под именем Дайрута Верде.

Наручи умчались в вышину и исчезли из виду.




Родрис протянул руку к королеве Дораса, уверенный в том, что сейчас девчонка передаст ему наручи. Однако она вместо этого метнула их вверх, да так, что парный артефакт пропал в клубах пыли и, что самое странное — вовсе не пожелал упасть обратно, как ему положено.

Это оказалось плохо, но худшее осталось позади.

Не страшно было даже то, что легионы демонов уже вторглись в мир, и множество их вот-вот окажется здесь.

Потому что долгий, неимоверно сложный ритуал, начатый некогда Дегерраем, поддержанный Родрисом и завершенный парой молодых людей, что и не подозревали, чем именно занимаются, оказался закончен.

— Дерзкая девчонка, — произнес Дегеррай, вырвавшийся из добровольного заключения в алом кристалле и ныне выглядевший, как колышущаяся тень. — Разрушение наручей дало бы мне достаточно силы для того, чтобы полностью восстановиться, выкинуть демонов из моего мира и оживить второй Осколок.

— Поздравляю вас с возвращением. Я могу собрать священный кристалл, — негромко сообщил Родрис, сгибаясь в полупоклоне.

— Ты можешь дать мне гораздо больше, — ответил Владыка.

Вокруг еще шла схватка, бились между собой люди, лилась кровь, но эти двое были словно вне битвы, и никто не обращал на них внимания.

— Нет… — прошептал Родрис. — Я был верен! Я молился, соблюдал заветы, я сделал все для того, чтобы вы вернулись!

— Да, — грустно сказал Владыка. — Ты родишься через несколько лет в хорошей семье и вспомнишь все годам к десяти. Твоя жизнь будет чередой побед, окруженных безмятежным счастьем. Но сейчас мне нужна жертва. Искренняя и правильно проведенная. Никто, кроме тебя, не сможет этого сделать.

Ветер носил запахи крови, вокруг сталкивались в бессмысленной бойне тысячи людей, не знающих о том, что все разрешилось, что их свели здесь только для того, чтобы двое — королева Дораса и сын первого полководца рухнувшей ныне Империи сразились друг с другом.

Они убивали друг друга и искали глазами, кого можно будет убить в следующий момент. Они рычали, продавливая саблями кольчужные воротники или же рубя наотмашь идущих к ним зомби.

Люди, которых с помощью многих усилий собрал здесь Владыка Дегеррай, умирали, не понимая, что кульминация грандиозного спектакля позади, и все актеры и зеваки могут оставить свои места и уйти прочь.

Первосвященник дрожащими руками очертил круг, в котором оказался он сам, тень Владыки, тело Дайрута, бездыханная Айриэлла и тысячи осколков, некогда составлявших священный кристалл.

Он обнажился, нимало не стесняясь ни брюшка, ни съежившегося от весеннего холода и страха уда. Взял из левой руки Айриэллы кинжал и сделал первый надрез, пока не особенно глубокий.

Для хорошей жертвы нужно много боли.

Родрис собирался снять с себя кожу, начертать на мясе священные руны и умереть только после того, как достигнет кульминации — а тот наступит позже, чем момент, когда потерять жизнь проще, чем терпеть.

И, делая свое дело, он с удивлением отметил, что руки его больше не дрожат.




Айриэлла Дорасская лежала в луже крови — вокруг было мокро, и на ее щеках, губах, ресницах запеклась чужая кровь, она чувствовала ее соленый вкус. Она не хотела открывать глаза, не хотела быть королевой, Хан-ши — и даже Айриэллой Дорасской.

Она согласилась бы стать Айрой — маленькой девочкой, которую каждый вечер няня угрозами и обещаниями загоняет в постель.

Но этого ей уже никто и никогда не предложит, а значит, нет смысла открывать глаза.

Теперь мир либо погибнет, раз уж деваться некуда, либо сохранится, что для Айры выглядело ничуть не лучше. И если жизнь пойдет дальше, то королевой Дораса станет Эона либо корону примет ее ребенок.

В любом случае страна не останется без власти.

После того как по всем городам и странам прокатилась война, и только в маленьком благословенном королевстве все осталось тихо и спокойно, Дорасу ничего не угрожает.

Значит, она им, в общем-то, и не нужна.

Голос утверждал, что Орда необходима только до этого дня, что она нужна, чтобы сопротивляться демонам.

Но вот он пришел, этот день, и содрогнулась земля, и пыль скрыла солнце — все, как обещали. А Орда вместо того, чтобы пойти против тварей Хаоса, занимается обычными делами большого государства, подавляет мятежи, наводит порядок, а самые лучшие ее воины сражаются против простых людей у стен Жако.

Значит, Орде Айра не нужна, и ей больше не нужно прикидываться Хан-ши. Коренмай погиб, Имур погиб, даже смешной Усан умер — одним из первых, в самом начале битвы.

Ритан, скорее всего, тоже умер — Айра почему-то не сомневалась в этом, молодой кочевник всегда старался быть там, где опаснее всего, он каждым шагом доказывал миру и себе, что он лучше своего покойного старшего брата.

Орда развалится на кучу государств, а потом остатки великой армии вытеснят обратно в степь. И потом, через много-много лет, старики будут рассказывать сидящим с открытыми ртами мальчишкам, как они воевали под началом хана Разужи, затем — под началом хана Дайрута, а потом пришла Хан-ши и все уничтожила…

Айра заплакала.

Ей было жалко себя, жалко Айна, с которым так ничего и не сложилось — вернее, сложилось, но совсем не так. Вначале слезы просто тихо катились по ее щекам, а потом рыдания захлестнули девушку, и, чтобы не закашляться, она повернулась на бок.

Это оказалось очень непросто — наручей у нее больше не было, и мифрильные доспехи показались не такими легкими, как раньше.

— Жди здесь, — сказал Голос, но прозвучал не так, как обычно.

Он прозвучал не внутри головы, а снаружи!

Айра открыла глаза.

Перед ней стоял высокий благообразный старик с черными пронзительными глазами, седой и уверенный в себе. Одетый старомодно, но вместе с тем богато и даже щегольски, он сильно кого-то напоминал, кого-то из детства, словно являлся дальним родственником, с которым девушку связывали добрые и приятные воспоминания.

— Не можешь вспомнить? Я помогу, — заявил старик, а затем чистым и красивым голосом запел: — «Славься, Владыка, правь нашим миром».

Это были первые слова из гимна, исполнявшегося на больших службах в храме Владыки Дегеррая.

В храме. Владыки Дегеррая.

А на стене слева от входа располагалась картина с первейшим из Великих Деяний. И главное место на ней занимал высокий черноглазый старик, худой до болезненности и с посохом в руке.

— Владыка Дегеррай? — срывающимся голосом поинтересовалась Айра. — А… Что здесь произошло?

Вокруг было много, очень много крови, столько, сколько не может быть в человеке. А еще неподалеку лежала груда мяса, но туда Айра глянула только мельком и сразу отвела взгляд.

— Ты все же предала меня, малышка. — Старик наклонился, потрепал ее по щеке. — Но нашелся более преданный слуга и спас меня.

Айру пробрала дрожь — она ослушалась самого Владыку Дегеррая.

Она разговаривала с ним непочтительно, спорила, перечила.

Теперь, когда он был не внутри, а снаружи, все стало совсем другим.

— Что теперь будет? — спросила Айра.

Она по-прежнему не знала, чего хотеть, но от того, что рядом с ней стоял бог, хотя и не очень довольный ею, казалось, что на самом деле все изменится к лучшему и произойдет некое чудо.

Владыка улыбнулся — немного грустно, немного сожалея — так, будто смотрел не на Айру, а на собственного нашалившего внука.

— Жди здесь, — повторил он. — Я вернусь и выполню все обещания.

А потом он закрыл глаза и просто исчез.

Айра встала — с трудом, пошатнувшись и чуть не упав в последний момент.

Повсюду лежали мертвецы. Десятки, сотни, если не тысячи, и, судя по тому, что меж трупов ходили кочевники, защитники Жако проиграли битву. Землю иногда легонько потряхивало, и поначалу Айра списала это на то, что сама плохо держится на ногах, однако потом заметила, что шатает не только ее.

— Хан-ши, — поклонился ей подошедший Ритан.

Он был жив, хотя его доспех, который словно специально повесили на столб и хорошенько промяли молотами, вполне подошел бы мертвецу. На голове не осталось шлема, хотя хватало крови, и волосы слиплись, превратились в бурую корку.

— Я уйду от вас, — сказала Айра негромко.

— Твоя воля, — поклонился Ритан.

— Я не нужна вам.

— И мы не нужны тебе, — согласился он.

— Как ты выжил? — спросила Айра. — На твоих латах живого места нет.

Ритан усмехнулся.

Он сильно изменился, эта битва словно опустошила его, а потом наполнила собой.

— Когда мы сражались против Кристального Короля, никто бы не уцелел, если бы Дайрут не взял с собой несколько зелий, сделанных ведьмой по имени Лиерра. Сегодня мне повезло трижды. В первый раз — когда меня сочли мертвым после падения с коня. Кровь шла изо всех сочленений лат, и я не удивляюсь этому. Второй раз, когда рядом со мной вражеский темник, одержимый демонами, убил собственную ведьму. И в третий раз — когда в мою руку, протянутую к сумке ведьмы, вывалилась склянка, точно такая же, как та, из которой некогда Дайрут отпоил меня.

— Ясно, — кивнула Айра. — Ты не будешь преследовать меня?

— Зачем? — искренне удивился Ритан. — Конец мира либо уже свершился, либо его не будет никогда.

Он отвернулся от Айры и пошел прочь.

Ей было страшно даже предполагать, как именно будут срезать мятые доспехи.

Она обошла громадный провал, из которого дул теплый ветер, пахнущий стухшими яйцами, а затем вернулась к холму.

Она все еще верила во Владыку Дегеррая, он оставался ее богом даже после всего, что произошло в последнее время.

Королева Дораса сняла седло с мертвой лошади и села на него.

Она была готова ждать — тем более что ничего больше ей в этой жизни не оставалось.

* * *


Бегемант неспешно летел над своими новыми владениями.

Он ждал, когда демоны подавят всякое сопротивление, чтобы затем уничтожить всех собственных слуг и стать Владыкой сдвоенного Осколка. Он будет здесь хозяином — жестоким и справедливым, он порвет свою связь с Хаосом, который все меньше дает сил и все чаще их лишает.

Внизу были содрогающиеся земли, горящие села и города, поваленные деревья и мертвые животные.

Все это он сумеет восстановить, когда придет время.

Теперь дьявол был даже благодарен Дегерраю за то, что дерзкий маг, возомнивший себя богом, смог пробить защиту Хаоса и сделал Бегеманта таким, каким он стал теперь. Все вокруг имело вкус, запах и цвет, все выглядело по-настоящему интересным, смешным и занятным, каждая мелочь.

Дьявол, словно деликатесы, вкушал мысли горевших заживо людей, мародеров, лазивших по домам, гиганта, растолстевшего после трехдневного пиршества и застрявшего в воротах замка.

Он мог бы сеять панику и ужас, мог бы рушить мир, переделывая его под себя — но он был охвачен восторгом нового осознания себя и Осколка.

После долгих лет на пустынном куске тверди Бегемант наконец попал в цветущее и яркое место. Но в тот момент, когда он поймал ощущения насилуемой четырьмя бродягами крестьянки и принялся смаковать ее ужас и боль, как его ударили с такой силой, будто с небес обрушился сам Светлый Владыка.

Он не сразу сообразил, что произошло.

Вылетев в астрал, дьявол понял, что его атакуют, а в следующий момент узнал противника — им оказался Дегеррай.

Тут же удивленного Бегеманта выкинуло из астрала в обычный мир.

Рядом, в небесах парил маг, ставший богом этого мира, высокий и худощавый, черноглазый, с седой волнистой шевелюрой и длинной белоснежной бородой, он был полон сил и яростен. Он не держал ни посоха, ни жезла, и облачение его имело странные для мага или бога цвета — зеленые, словно леса этого осколка, такие, какими они видны с высоты.

И дьяволу оказалось нечем сражаться.

Обратившись к Хаосу, он не почувствовал ничего — родная сила не отбирала у него жизнь, но и в битве уже не помогала.

Вспоминая старые навыки, заклинания и боевые приемы, он вдруг понял — что-то забыл, что-то не годилось, а что-то вызывало такое яркое и стойкое отвращение, что не хотелось даже пробовать.

Дегеррай легким взмахом скинул Бегеманта на землю, а затем спустился к дьяволу, похожему на сбитую пращой бескрылую летучую мышь.

— Ты все-таки выжил, — прошептало существо Хаоса. — Я не добил тебя.

— И не только выжил, — небрежно ответил Дегеррай. — Все, что происходило в последние годы, было частью моего плана. Удар, который сделал тебя человечнее, отвращая от Хаоса, а значит — постепенно ослабляя. Мое добровольное заточение в кристалле, где я был беспомощен, но и при этом недостижим для твоих ударов. Сведение многих линий событий в единое целое так, чтобы в определенный момент я просто пришел и добил тебя, получая власть над двумя Осколками.

— Мой мир мертв.

— Я вдохну в него жизнь, — усмехнулся Дегеррай. — Это дело времени, которого теперь у меня будет много. Прощай, Бегемант — дьявол, который стал чужим для Хаоса и не смог стать своим для Света.

И бог этого мира нанес удар, завершающий последнюю битву.

Он выпил жизнь из своего врага, возвращая детские и юношеские воспоминания, смешные и страшные истории, прочитанные или услышанные тогда же — все то, чем он ударил дьявола много лет назад, когда смерть казалась такой близкой.

Сразу после этого тысячи и десятки тысяч бесов, адских гончих и чертей по всему миру начали исчезать, лишенные поддержки Хаоса, что шла в них через Бегеманта.

Остались считаные десятки — самые сильные, самые умные твари, но про них Дегеррай пока не думал. Этих можно уничтожить и позже, жалкие крохи былой мощи, которые в ближайшее время затаятся по заброшенным замкам и омутам, по старым шахтам и горным разломам.

Дегеррай возвращал свое и получал чужое.

Он выиграл.

Но и потери оказались серьезными — и восстанавливать все это придется долго и с большими усилиями. Цветущий мир, который он оставил, уходя в священный кристалл, превратился в разоренное войной пепелище.

Ему нужны силы, нужны новые храмы и сотни тысяч верующих.

Но для того, чтобы возродить храмы и начать получать силы от верующих, Дегерраю нужен священный кристалл.




Дайрут


Он был разбит на тысячу осколков, был чем-то разрозненным и ярким, блестящим и звонким, совсем не таким, каким ранее.

И когда его собрали по частям, а затем разбудили, он вспомнил, что когда-то был Дайрутом Верде, а до того — Айном Рольно.

— Выйди из моего кристалла по собственной воле, — требовал кто-то. — Выйди немедля, и ты родишься через несколько лет…

— Кто ты? — поинтересовался Дайрут.

Он ощущал себя светло-алым, с множеством граней и чувств, он слышал, как вдалеке произносили его имя — как пугали матери непослушных детей «ханом Дайрутом», как вспоминали его ветераны Орды, утверждая, что он бы никогда не потерпел поражения в бою.

Он чувствовал недоумение Мартуса Рамена, искавшего его тело среди погибших у стен Жако.

Слышал проклинающего его безногого Дивиана, который жалел о том, что не взял ничего из сокровищ подземелья, а теперь будет вынужден жить нищим калекой.

Он слышал каждого, кто говорил о нем хоть что-то, и казалось, что может перенестись в голову говорящего и услышать и остальные мысли, но сколько он ни пытался, у него не получалось.

— Я Дегеррай, бог этого мира, — послышался наконец ответ. — Ты — Айн Рольно. Твое рождение я запланировал больше ста лет назад, так же как и рождение Айриэллы Дорасской. Она должна была лучше всех в мире слышать и понимать меня, ты должен был стать самым талантливым полководцем и моим героем, который приведет наш мир к процветанию и счастью. Ваш брак был предопределен, и ваши дети должны были править моим миром. Айриэлла разочаровала меня, поставив под угрозу существование мира, когда выкинула наручи, некогда бывшие частью плоти бога Гарроса. Не разочаруй меня ты! Согласись по своей воле выйти из кристалла, и я обещаю — через несколько лет…

— Нет, — ответил Дайрут. — Сейчас. Если я выйду из кристалла, то стану не нужен тебе. Отдай мне мою жизнь.

— Твое тело уже тронуто тленом, и трупные черви клацают зубами, ожидая его в земле! — крикнул невидимый Дегеррай. — Я предлагаю тебе родиться через несколько лет, в хорошей семье, вспомнить прошлую жизнь и прожить новую, гораздо более счастливую, чем эту!

— Дай мне другое тело, — потребовал Дайрут. — Ты бог, а я не верю богам, обещающим что-то в далеком будущем.

— Будь ты проклят, Айн Рольно! Ты разочаровал меня, — гневно сказал Дегеррай. — Ты получишь от меня молодое и сильное тело, которому суждено прожить долгую жизнь. Но это не значит, что ты останешься доволен! Все, условие выполнено, убирайся из моего кристалла!




Проснувшись, Дайрут Верде ощутил себя так, как никогда не ощущал в жизни — словно угодил в нечто мягкое и теплое.

Руки и ноги находились на месте, ничего не болело, нигде не давило, в голову не лезли воспоминания — он даже специально воскресил перед глазами сцену самоубийства отца, и ничего, совершенно ничего не шелохнулось в душе.

— Ваше величество? — вежливо спросил кто-то.

Дайрут открыл глаза.

Над ним простирался приторно-розовый балдахин с вышитыми на ткани дорасскими виноградными лозами и коронами. Сбоку от ложа, где лежал Верде, стоял невысокий хитромордый тип в нарядном камзоле странного кроя — видимо, пошитом по последней моде.

«Это Парай Недер, твой глава тайной канцелярии, — мелодично сказал смутно знакомый голос в голове. — Теперь ты — Айриэлла Дорасская».

Дайрут сунул руку себе между ног и со стоном откинулся на спину.

Он понял смысл угрожающей фразы Дегеррая.

«А ты кто?» — спросил он у голоса.

«Я и есть Айриэлла Дорасская, та, чье тело ты теперь занимаешь. Дегеррай наказал нас обоих. Тебя — за недоверие, меня — за самовольство и дерзость».

— Я позову тебя позже, — бархатным женским голосом сказал Дайрут Параю. — Мне надо отдохнуть.

Он лежал и чувствовал, что хозяйка этого тела ждет его ответа, хочет продолжить беседу.

Дайрут выиграл десятки битв, проиграв всего две или три не особенно значительных, если не считать последнего сражения, исход которого до сих пор был непонятен, хотя, судя по тому, что мир еще существовал и в нем он тоже победил, что бы это ни значило.

Он знал, как выстроить воинов перед битвой, как ободрить их, как заставить падающих от усталости всадников продолжить путь. Он чувствовал, что надо делать тогда, когда разум отказывался предлагать что-то дельное.

Дайрут Верде был настоящим полководцем, и если верить Дегерраю, то его, словно породистого пса, вывели таким. Но что делать дальше? Он мог встать во главе смешной, почти небоеспособной и отвыкшей воевать армии этого королевства и постепенно сделать из нее костяк новой Орды.

Но ему не хотелось этого.

Та страница перевернулась, и теперь впереди был новый чистый лист в тяжелом черном томе под названием «Жизнь».

Впереди были годы, а возможно, что и десятки лет без войн, без женщин, и — наверное — без друзей, потому что доверить свою тайну Дайрут не мог никому. Единственным светлым пятном будет Айриэлла в его голове — при мысли о ней Верде улыбнулся.

Дегеррай все-таки смог свести их вместе.

В его старых планах они должны были жениться и породить династию повелителей мира. И сейчас бог наверняка смеется, хлопая себя по ляжкам, ведь это отличная шутка — женить Айна и Айру вот так, в одном теле.

«Айриэлла, — сказал он. — Думаю, что не смогу скрыть это от тебя в любом случае. Я считаю, что ты — самое прекрасное существо в мире».

«Айн Рольно, ты единственный, кто по-настоящему трогал мое сердце и держал его в своей ладони, — ответила девушка. — Но сейчас ты должен знать, что основной вопрос, который поставит перед тобой Парай Недер — очень важен и при этом не понравится ни мне, ни тебе».

Дайрут пощупал свою грудь.

Небольшая и красивая, она не вызывала у него эмоций.

Жить в теле женщины… Что может быть хуже?

«И что это за вопрос?» — поинтересовался он почти равнодушно.

Дела королевства пока мало волновали его.

«Престолонаследие. Моя старшая сестра, Эона, погибла во время нашествия демонов. Вместе с ней погиб и ее ребенок. И теперь королевству требуется законный наследник. В ближайшие месяцы мы должны выйти замуж и понести сына».

Похоже, что шутка становилась совсем не смешной.

* * *


Кир Верде странствовал по исковерканному жестокими магическими битвами миру.

Он не жаловался на жизнь, но она вновь и вновь подкидывала ему задачи, от которых он бы с радостью отказался.

Год спокойной жизни в собственном улусе, среди женщин, детей и стариков стал для него радостью, но покровитель, время от времени посещавший его разум, сразу предупредил — это еще не конец.

Он пил, ел, щупал молодых женщин за грудь и зад, наслаждаясь ощущением податливой плоти под крепкими пальцами — большее ему было и не нужно. Но когда новый повелитель Орды темник Ритан, один из друзей его погибшего приемного сына Дайрута, вызвал бывшего десятника к себе и предложил стать сотником, долго не раздумывал.

Покровитель предупредил его об этом.

Кир согласился, а затем, возглавив отряд в три десятка нукеров и неполную сотню рабов, поехал осматривать новые земли, доставшиеся от демонов, уничтоженных богом Дегерраем.

Они изучали горы, пещеры, развалины — и то тут, то там сталкивались с демонами. Первыми всегда шли рабы, которых никто не жалел и не считал — они и умирали чаще всего.

В схватке Кир мог использовать не только нукеров, а еще и пару шаманов, один из которых якобы даже учился в какой-то Сиреневой Башне. Второй шаман, из варваров, оказался неплохим бойцом, но в магии смыслил куда меньше, чем сам он, Кир.

Когда рабов осталось совсем мало, сотник начал подумывать о возвращении, но покровитель во сне порекомендовал пройти еще немного. И Кир не стал возражать, как не делал этого и раньше, он согласился и вновь сел в седло — немного — это немного, с ним и младенец справится.

Он знал свое место и чувствовал, что все обязательно сложится так, что ему выпадет вернуться домой и вновь сидеть днем с чашкой кумыса и наблюдать за игрой детей в бабки, а вечерами щупать наложниц, слушая их визг, и пить араку.

Тот участок, каким они ехали сегодня, оказался самым сложным и страшным.

Из сорока рабов он потерял двадцать, а из двадцати оставшихся нукеров — шестерых. Шаман из Сиреневой Башни сложил голову, сражаясь с черным демоном, что даже назвал свое имя перед тем, как отступить.

Звали его Демозом.

Зато в глубокой расщелине Кир, спустившийся с коня по велению незримого покровителя, нашел два наруча — черных, искусно украшенных гномьими рунами. Пока никто не видел, он убрал эти предметы в свой мешок, и они двинулись обратно, предвкушая возвращение.

Через несколько дней сбежал один из рабов, некто Мартус Рамен.

Про него рассказывали, что он хитер и коварен, но всю дорогу он только молчал и время от времени стонал. Как говорил шаман из Сиреневой Башни — от боли, душевной и телесной, сплетавшихся в единое целое.

А потом, однажды ночью, когда видны были вдалеке родные степи, ночью к Киру пришел его покровитель.

— Отдай найденное, — попросил он, когда разбуженной сотник сел, хлопая глазами.

Невдалеке горел костер, около него неподвижно сидели оставленные сторожить воины. Тень ночного гостя металась по земле так, словно была собакой, лаявшей на десяток гостей одновременно, в глазах под капюшоном мерцали синие огоньки.

— Возьми. — Кир подал тяжелые железки прямо в мешке.

Все эти дни он боролся с желанием достать их и примерить на себя, но слухи, бродившие в Орде, обещали любому рискнувшему подобным мгновенное безумие и жестокую смерть от рук собственных товарищей.

— Ты все сделал правильно, и награда тебя не минует, — сказал покровитель.

— Скажи, как тебя зовут? — поинтересовался старый кочевник. — Ты помогаешь мне столько лет, но никогда раньше я не видел тебя вот так, перед собой.

— Это знание тяжело, достаточно ли сильны твои старые плечи? — с угрозой поинтересовался странный гость.

— Достаточно, — рассмеялся потерявший осторожность Кир. — Я еще станцую на свадьбе своего правнука, которым беременна моя внучка!

Синие огоньки мелькнули вновь.

— Нет, не скажу, слишком оно известно, чтобы его называть.

И ночной гость ушел.

Кир хотел окликнуть его, спросить, что это значит и что ему делать дальше, но язык не повиновался ему.

А когда он вернулся вместе с остатками отряда к правителю Ритану, тот действительно наградил сотника: завернул в белую кошму и выложил на солнце, которое убило старого Кира.

Ритану не понравилось то, что старик потерял слишком много людей.




Эпилог


На тех землях, что еще недавно были вотчиной Хаоса, в глубокой расщелине посреди кривых и выщербленных скал сидели напротив друг друга двое — человек и демон.

Мартус Рамен и Демоз.

— Я умираю? — спросил человек.

— Нет, ты даришь жизнь, — загадочно ответил его крылатый собеседник.

Они некоторое время помолчали.

Ни один из вопросов, которые задавал Мартус, не остался без ответа, но и ни слова, полезного для себя, он не вынес из этих бесед. Зачем демон ночью выкрал его, скованного, из обоза Кира Верде? Зачем приносил воду и еду? Почему не убил? А если он ему нужен — почему не вылечил?

На каждый вопрос находился ответ — загадочный и оттого бессмысленный.

— Я нужен тебе?

— Нет. — Демон не возражал против расспросов, но чувствовалось, что они ему наскучили.

Мартус улегся прямо на камнях.

Он не чувствовал холода — у него был жар, от тела несло, как от гниющей на жаре лошади, зубы во рту шатались, а ноги время от времени подергивались.

— Если я выздоровею, то смогу помочь тебе, — закинул удочку бывший распорядитель игр. — У меня есть связи, и я легко нахожу общий язык с людьми, потому что чувствую их слабости.

— Я тоже чувствую слабости людей, — растянул пасть, полную острых зубов, Демоз. — В этом мы схожи.

Сразу после этих слов Мартус Рамен почувствовал жгучую боль в животе.

Он взвыл и принялся кататься по камням.

Демоз встал, расправил крылья так, чтобы не задевать отвесных стен, и прыгнул вверх. Отталкиваясь лапами, в несколько прыжков он оказался под ярким солнечным светом, но здесь оказалось лучше, чем внизу.

Следующие несколько суток он смотрел в небо, наблюдая смену дня и ночи, и размышлял о своем долге перед Хаосом.

После смерти Бегеманта у Демоза ничего не осталось, он не мог захватить или разрушить мир, не хотел возвращаться обратно — туда, где он перестанет существовать как отдельное существо, а станет частью преисподней.

Ему нужна была цель, требовалась точка отсчета, которая позволит ему существовать дальше, не предав себя и Хаос, и в то же время не занимаясь чем-то бессмысленным.

Демоз точно знал, что он способен на многое.

В этом мире реализовать себя он в одиночку не мог, и помочь ему не мог никто. Точнее, почти никто, и он смог вычислить, высчитать, поймать ощущение того человека, что способен дать ему точку отсчета.

День за днем он смотрел в солнце — лик Светлого Владыки, как говорили люди, но на самом деле всего лишь ослепительно яркое пятно, которое когда-то было всего лишь богом. Слушал ветер, носящий пыль, обрывки чужих чувств и желаний, скреб когтистой лапой по камню, гадая по получающимся линиям и узнавая из них о судьбах других демонов.

Он ждал.

И однажды — прошло дней пять, если не шесть — из расщелины выползла миниатюрная женщина, сероглазая и пепельноволосая. Ростом она оказалась едва ли с семилетнюю девочку, но пропорции были как у восемнадцатилетней женщины.

— Ты дал Рамену шанс дожить до моего рождения, — заметила она.

— Да, — кивнул Демоз.

— Ты украл его, затем кормил, а потом ждал меня.

— Да.

— Я, ведьма Лиерра, говорю: ты спас мне жизнь, и я должна тебе. Но из-за тебя не голод и болезнь, а я, своим возрождением, убила любимого человека. И за это ты должен мне.

— Я согласен, — не стал торговаться демон.

— Подставляй спину, — потребовала женщина, похожая на ребенка. — Мы летим в края, где природа более благосклонна, а жизнь менее справедлива — туда, где есть люди.

Демоз нагнулся, неуклюже распластав крылья.

Он никогда не возил на себе никого, но это совершенно не смущало и не злило его. Лиерра была его единственным шансом на настоящее будущее, и он собирался им воспользоваться.

Когда они взлетели, ведьма даже не оглянулась.

Прочитав священные тексты, написанные людьми, эльфами и кем-то еще, кто не оставил после себя подписи, она смогла сложить крупицы истины с тем, что знала раньше, и очень многое поняла.

Теперь она знала, как должен быть устроен этот мир.

Она почувствовала тайные механизмы, которыми неосознанно пользовалась, занимаясь магией.

До собственной гибели она не успела осознать этого, но смерть, а затем ожидание нового рождения в Астрале помогли ей. И теперь знание словно въелось в ее плоть и разум, стало ее сущностью, куда более глубокой, чем даже душа.

Ведьма собиралась многое изменить, и между нею и целью стоял только Владыка Дегеррай.

А пока она летела на демоне, в расщелине между скал оставался обглоданный труп единственного человека, которого она смогла полюбить.