Влюбленная герцогиня
Элоиза Джеймс


Герцогиня #1






Годы и годы прошли с того дня, когда повеса и Ловелас Камден, герцог Гертон, сразу же после свадьбы покинул девочку-супругу Джину — и уехал из Англии. Теперь он изволил вернуться в Лондон… и увидел, что «гадкий утенок» превратился в прелестную женщину, экстравагантную светскую львицу, постоянно окруженную поклонниками. Однако Джина поклялась, что никогда не будет принадлежать ни одному мужчине — и уж точно не уступит домогательствам покинувшего ее когда-то Камдена… Он раскаивается? Он страстно влюблен? Он, в конце концов, ее супруг? Тем хуже для него!






Элоиза Джеймс

Влюбленная герцогиня





Глава 1

Разговор в спальне герцогини Гертон


Загородный дом леди Троубридж, Ист-Клифф

— Ну и как он выглядит?

Джина задумалась, а потом не слишком уверенно ответила:

— Насколько я помню, у него темные волосы.

Она сидела за туалетным столиком, завязывая узелки на ленте для волос. Эмброджина, герцогиня Гертон, страшно нервничала. Хотя одна из гувернанток постоянно твердила ей, что герцогиня всегда обязана вести себя как герцогиня, Джина сейчас была в панике.

— Ты что, не знаешь, как выглядит собственный муж? — расхохоталась Эсма Роулингс.

— Тебе хорошо смеяться. — Джина сердито посмотрела на подругу. — Это не твой муж возвращается с континента, и не вокруг тебя разгорелся такой скандал. Я должна потребовать, чтобы Кэм аннулировал наш брак, и тогда я смогу выйти за Себастьяна. После того как он прочтет все эти ужасающие сплетни в «Тэтлере», он подумает, что я распущенная женщина.

— Зная тебя, не подумает, — опять залилась смехом Эсма.

— Но в том-то и дело! Ведь он меня совсем не знает. Вдруг он поверит сплетням о мистере Уоппинге?

— А ты уволь своего домашнего учителя, и через неделю об этом никто уже не вспомнит.

— Нет, я не уволю бедного мистера Уоппинга. Он проделал трудный путь из Греции, чтобы стать моим учителем, и ему здесь больше некуда идти. Кроме того, ни он, ни я не сделали ничего предосудительного. Зачем же мне вести себя так, словно я действительно чем-то провинилась?

— Хватит и того, что утром тебя вместе с твоим учителем видел Уиллоуби Брук, а его жена была не слишком благоразумна.

— Но ты же знаешь! Мы просто наблюдали за метеоритным дождем. Во всяком случае, ты не ответила мне. Вдруг я не узнаю собственного мужа? Это будет самым унизительным моментом в моей жизни!

— Ради Бога, Джина, — поморщилась Эсма. — Ты похожа на скверную актрису в мелодраме. Разве дворецкий сначала не доложит о нем? Ты успеешь взять себя в руки и сосредоточиться. «О, мой дорогой супруг, — с чувством произнесла она, бросив на Джину трогательный взгляд. — Если бы вы знали, как меня печалила разлука с вами». — И Эсма начала томно обмахиваться веером.

— Полагаю, ты часто используешь подобные выражения? — скривилась Джина.

— Естественно. Мы с Майлзом всегда очень любезны при встречах… которые, слава Богу, редки.

Джина опустила ленту, завязанную уже в пятидесяти местах.

— Посмотри, у меня дрожат руки. Вряд ли кому-нибудь предстояла столь ужасающая встреча.

— Не преувеличивай. А как, по-твоему, чувствовала себя бедная Каролина Пратт? Ей пришлось рассказать о своей беременности мужу, который весь предыдущий год безвылазно провел в Нидерландах.

— Видимо, это было весьма неприятно.

— Хотя на самом-то деле Каролина оказала ему любезность. Что бы случилось с его поместьем, если бы она не сумела произвести наследника? В конце концов, они женаты больше десяти лет. Пратту следовало бы очень деликатно поблагодарить ее, но я сомневаюсь, что он это сделал, ведь мужчины такие грубые и невоспитанные.

— Боюсь, встреча с Кэмом будет для меня чрезвычайно неприятной, — вздохнула Джина. — Я не уверена, что узнаю его даже после того, как о нем доложат.

— Я считала, что все детство ты провела радом с ним.

— Когда мы поженились, Кэм был еще мальчиком. Теперь он взрослый человек, а это совсем не одно и то же.

— Многие женщины предпочли бы, чтобы их мужья отбыли на континент, — заявила Эсма.

— На самом деле Кэм мне вовсе не муж. Я всегда думала о ней как о своем кузене, пока нас в один прекрасный день не поженили.

— Не вижу в этом ничего особенного. Браки между кузенами не редкость. А вы даже не кузены, поскольку твоя мать лишь воспитала тебя, а не произвела на свет.

— Честно говоря, Кэм не был моим мужем, — быстро прибавила Джина. — Когда отец заставил его произнести брачные клятвы, он через пятнадцать минут просто выпрыгнул из окна. Ему потребовалось двенадцать лет, чтобы вернуться.

— Мой супруг по крайней мере вышел через парадную дверь — как воспитанный мужчина.

— Кэм вряд ли был тогда мужчиной. Восемнадцать ему исполнилось всего за несколько дней до женитьбы.

— Ты прелестно выглядишь в этом розовом платье, — сказала Эсма, улыбаясь подруге. — Он заплачет от сожаления при мысли, что когда-то выпрыгнул из окна твоей спальни.

— Глупости! Я некрасивая. Слишком худая, и волосы у меня, как морковь. — Джина повернулась к зеркалу. — Вот бы мне твои глаза, Эсма, а то мои — цвета грязи.

— Они у тебя зеленые, — поправила подруга, — Что же касается твоей красоты… посмотри на себя! Ты похожа на Мадонну эпохи Возрождения. За исключением волос, разумеется. Может, ты унаследовала их от своей скандальной французской маман?

— Откуда я знаю? Отец категорически отказывался говорить о ней, и я понятия не имею, как выглядела моя настоящая мать.

— В общем, Мадонна — самое точное определение, — продолжила Эсма, озорно подмигнув. — Несчастная… до сих пор еще замужняя девственница!..

Тут в дверь постучали, и Энни, горничная герцогини, доложила:

— К вам с визитом леди Перуинкл, ваша светлость.

— Попроси ее войти, — ответила Джина.

Через секунду в комнату впорхнула Карола Перуинкл, маленькая, восхитительно округлая женщина с лицом в форме сердечка, вокруг которого подпрыгивали спирали локонов.

— Мои дорогие! — радостно взвизгнула она, увидев Эсму. — Я просто обязана была прийти, даже зная, что мешаю вам одеваться, ибо леди Троубридж рассказала мне в высшей степени потрясающую сплетню насчет мужа Джины…

— Это правда. Мой муж действительно возвращается в Англию.

— Как романтично! — Карола сложила руки.

— Ты находишь? Я не вижу ничего романтичного в муже, аннулирующем наш брак.

— И он приезжает из Греции ради того, чтобы освободить тебя и позволить выйти за человека, которого ты любишь? Я не сомневаюсь, что втайне эта мысль разбила ему сердце.

Эсма с отвращением поморщилась.

— Иногда меня удивляет, почему я с тобой дружу, Карола, — сказала она. — Я думаю, муж Джины с превеликим удовольствием сбудет ее с рук. Разве наши с тобой мужья, появись у них такая возможность, не ухватились бы за нее? Почему же герцог должен быть другим?

— Я предпочитаю думать иначе, — ответила Карола, упрямо подняв свой, маленький носик. — Пусть мы с мужем и не столь гармоничная супружеская пара, но он никогда не аннулирует наш брак.

— А мой — да, — сказала Эсма. — Просто он слишком добродушен, чтобы произнести это вслух. Когда мы впервые разошлись, я сделала все возможное, пытаясь рассердить его и склонить к разводу, но он слишком порядочен. Тем не менее, будь у него выбор, он бы им воспользовался.

— Какое безрассудство! — Джина с притворным негодованием взглянула на подругу. — Значит, ты губишь свою репутацию, чтобы привлечь внимание Майлза?

— Вроде того, — печально улыбнулась Эсма. — Даже не знаю, почему со мной дружит такая приличная герцогиня, как ваша светлость. Потому, естественно, что я собираюсь выйти замуж. К кому еще я должна идти за советом, если не к тебе? — Глаза у Джины лукаво блеснули.

— Да, лучше к ней, чем ко мне, — хихикнула Карола. — Мы с мужем разошлись после месяца совместной жизни. Тогда как Эсма не расходилась со своим больше года.

— Дело в том, Джина, что именно ты должна раздавать нам советы. Мы с Каролой освободились от супружеских уз и после скандала неплохо проводим время. А ты всегда должна вести себя как примерная замужняя герцогиня!

— То есть, по-твоему, я ужасная зануда, — возмутилась Джина.

— По сравнению с нашей запятнанной репутацией….

— Говори за себя, — вставила Карола. — Возможно, моя репутация несколько подпорчена, но отнюдь не запятнана.

— Хорошо. Зато моя настолько черна, что этого хватит на троих, — беспечно сказала Эсма.

— А теперь мне лучше исчезнуть, иначе вечером я буду выглядеть как старая карга. — С этими словами Карола выскользнула за дверь.

Эсма вскочила со стула.

— Я тоже убегаю. Дженни собирается уложить мне волосы в греческом стиле, и я не хотела бы слишком задерживаться. А то Берни потеряет всякую надежду на мое появление.

— Берни Бардетт? Кажется, ты говорила, что он занудливый дурак.

— Меня не интересуют его умственные способности, — усмехнулась Эсма.

— По-моему, леди Троубридж сказала, что сегодня придет твой муж?

— Конечно, Майлз придет. Ведь леди Рэндолф Чайлд уже здесь, не так ли?

Джина закусила губу.

— Это всего лишь слухи. Возможно, он хочет увидеть тебя.

Синие глаза Эсмы, которые большинство молодых людей уподобили бы сапфирам, часто были сверкающими и холодными, как драгоценные камни. Но они потеплели, когда Эсма взглянула на подругу.

— Ты действительно милый человек, ваша светлость. — Наклонившись, она поцеловала ее в щеку. — Я должна сделать из себя роковую женщину. Было бы чрезвычайно неприятно, если бы леди Чайлд выглядела лучше меня.

— Такое невозможно, — с полной уверенностью заявила Джина. — Ты просто напрашиваешься на комплимент.

Своими черными шелковистыми локонами, дерзким возбуждающим ртом и великолепными формами Эсма могла составить конкуренцию самым красивым лондонским куртизанкам. Но она предпочла отказаться от соперничества с ними.

— А ты не напрашивалась на комплимент, стеная по поводу грязного цвета своих глаз? Джина шлепнула ее по руке.

— Это совсем другое! Любой джентльмен, я знаю, на коленях приползет к дверям твоей спальни. Тогда как во мне они видят лишь тощую, стянутую корсетом герцогиню.

— Ты выжила из ума, — фыркнула Эсма — Попробуй рассказать Себастьяну о том, какая ты некрасивая. Я уверена, он сможет весьма красноречиво описать твое алебастровое чело и так далее, а мне надо причесываться. — Еще раз поцеловав подругу, Эсма вышла из комнаты.

Джина со вздохом поглядела ей вслед.

— Стыд и срам, вот что это такое, — ответила на ее вздох Энни, берясь за щетку для волос. — Тут леди Роулингс, одна из красивейших женщин в целом Лондоне, а ее муж и не думает скрывать, что у него отношения с леди Чайлд. Позор, да и только!

Джина молча кивнула.

— Вы знаете, ее муж потребовал себе комнату рядом с комнатой леди Чайлд, — добавила Энни.

— Правда? — испугалась Джина, поймав в зеркале взгляд горничной.

— И это еще не все, что меня удивляет. Порой слушаешь, и даже оторопь берет. Потому как я теперь старшая прислуга, миссис Мэсси вполне со мной откровенна. Так вот, сколько ей и леди Троубридж пришлось вынести беспокойства, пока они размещали гостей да меняли по их требованию комнаты, вы даже не поверите.

— Я верю, — не слишком убедительно пробормотала Джина.

По крайней мере они с Себастьяном не будут такой супружеской парой, когда поженятся.

Бедная Эсма.




Глава 2

Неприятная встреча герцога с поросенком и солиситором[1 - Солиситор — в Великобритании представитель одной из адвокатских профессий; адвокат, ведущий дела в судах графств. Выполняет также функции юрисконсульта.]


«Да, кто бы усомнился, что мы наконец причалили к английскому берегу», — раздраженно подумал Камден Серрард, стряхивая с полей шляпы дождевую воду. Его итальянские ботинки хлюпали по речной грязи, дождь лил как из ведра, и сквозь эту белую стену герцог не мог различить конец тропы, ведущей от причала.

— Осторожнее, сэр!

Кэм повернулся, однако не успел ничего предпринять. Мимо резво промчался сбежавший откуда-то поросенок. Маленькие твердые копыта весьма ощутимо протопали по забрызганным грязью ботинкам герцога.

Кэм уныло пошел в том направлении, где, судя по огням, мог находиться постоялый двор. Какого дьявола они причалили к этой Богом забытой пристани на самой окраине Ридлсгейта? Правда, капитан «Розы» без тени раскаяния признался, что допустил маленькую навигационную ошибку, и в качестве извинения утешил их, что до Лондона всего несколько часов езды почтовой каретой. Но с точки зрения Кэма, столица Англии с таким же успехом могла быть и на другом континенте, ибо насколько хватало глаз во всех направлениях тянулись грязные соленые отмели.

Войдя в гостиницу, Кэм буквально остолбенел. Оказывается, за то время, пока опередивший его слуга Филлипос заказывал ему комнату, поросенок успел присоединиться к обществу и теперь рыскал между стульями. Кроме Филлипоса, наглого животного и хозяина гостиницы, в помещении находился единственный посетитель: белокурый господин, читающий у огня, который едва поднял глаза на Кэма.

Зато хозяин Джон Мамби, увидев широкоплечего аристократа, стоявшего на пороге, тут же бросился ему навстречу:

— Добрый день, ваша светлость! Для меня большая честь принять вас в моей скромной гостинице «Улыбка королевы». Не желаете чего-нибудь освежающего?

— Принеси чего-нибудь на свое усмотрение. — Кэм сбросил плащ в протянутые руки Филлипоса. — И будь любезен, не называй меня, пожалуйста, «ваша светлость».

Мамби с недоумением заморгал, но быстро оправился.

— Конечно, милорд, — лучезарно улыбнулся он. — Да, сэр. Проходите, сэр. Лорд Перуинкл, я бы попросил вас убрать этого поросенка, мы не впускаем домашний скот в общественное помещение.

Белокурый господин поднял голову.

— Черт возьми, Мамби, — обиженно сказал он. — Во-первых, ты сам только что разрешил оставить животное в комнате. Во-вторых, тебе известно, что проклятая свинья не имеет ко мне никакого отношения.

— Поросенка купил ваш кучер, — с неопровержимой логикой ответил хозяин, — и у меня нет сомнений, что он вернется за ним, как только починит ось вашего экипажа. Если у вас нет возражений, сэр, то мой сын отнесет его обратно в сарай.

Перуинкл кивнул, после чего поросенок был лишен свободы и унесен под дождь.

Кэм сел в удобное кресло перед камином, испытывая приятное чувство возвращения домой. Он покинул Англию неопытным восемнадцатилетним мальчишкой, преисполненным ярости и отчаяния… но всегда с любовью вспоминал дымно-пшеничный запах английских пабов. «Ничего лучше этого нет», — подумал он, когда появился Мамби с кружкой горячего эля.

— Или вы предпочитаете коньяк? — спросил хозяин гостиницы. — Должен вам признаться, сэр, что мой друг время от времени подбрасывает мне пару бутылок… через заднюю дверь. Приятная вещь, хоть и французская.

«И этот друг, видимо, капитан „Розы“, — лениво подумал Кэм. — Безрассудный парень занимается контрабандой, чего же удивляться, что мы причалили в такой глуши».

Герцог сделал основательный глоток из кружки. Превосходный эль, контрабандный бренди. Жизнь явно улучшается.

— Предлагаю начать с жареного фазана, — сказал Мамби, — а затем будет кусочек свежей свинины.

— Насколько свежей? — с беспокойством спросил Кэм. Ему совсем не хотелось получить на обед знакомого поросенка.

— Забита на прошлой неделе, — уверил хозяин. — Висела, пока не достигла совершенства. Моя жена прекрасно готовит, сэр. Вы можете сами в этом убедиться.

— Хорошо. И бренди, если у вас есть.

— Да, сэр! — пропел Мамби, представляя себе увеличивающийся столбик блестящих монет.

По ходу дела выяснилось, что в гостинице есть мишень для метания дротиков, и вечером Кэма ждала еще одна неожиданность. Оказывается, лорд Перуинкл был не только мастером по части дротиков, но и страстным любителем рыбной ловли, которую обожал и Кэм. Потом герцог узнал, что они с Таппи Перуинклом посещали одну и ту же школу, правда, с разницей в пять лет. Оба легко сблизились, что свойственно только людям, которые выросли в одних и тех же условиях или слишком много выпили одного и того же французского коньяка.

Когда Мамби спросил, не желает ли Кэм нанять утром карету, герцог отказался. После утомительного сорокапятидневного путешествия из Греции и шторма в Бискайском заливе он не видел необходимости сразу мчаться в Лондон, где ему предстояла встреча с обузой-женой. Таппи его поддержал, ибо и сам пять лет назад расстался с супругой.

— Как-то, придя в ярость, она уехала к матери и больше не вернулась. А я, устав от ее бесконечных жалоб, не потребовал ее назад. С тех пор мы живем врозь.

— Передай моему солиситору, чтобы приехал ко мне, — приказал герцог Филлипосу. — Я хорошо оплачиваю его услуги. Он может присоединиться ко мне за завтраком.

Филлипос не переставал восхищаться способностью хозяина наилучшим образом воздать должное еде и питью, а на следующее утро выглядеть так, словно ничего и не было. Но он все же сомневался, что утром герцог действительно пожелает увидеться с солиситором, если принять во внимание третью, еще не открытую бутылку французского коньяка, стоявшую на столе. Тем не менее, поклонившись, Филлипос незамедлительно отправил срочное послание в столицу с требованием, чтобы мистер Раунтон, эсквайр, из адвокатской конторы «Раунтон и Раунтон» встретился за завтраком со своим уважаемым клиентом Камденом Серрардом, герцогом Гертоном.

Имея богатый, слишком богатый опыт общения с покойным герцогом и здраво рассудив, что Камден Серрард, пожалуй, мало чем отличается от своего отца, Эдмунд Раунтон счел разумным прибыть на встречу днем, когда молодой герцог станет после завтрака менее раздражительным.

Около двух часов дня адвокат чопорно вышел из кареты у гостиницы «Улыбка королевы», ощущая неприятные спазмы в желудке.

— Добрый день, мистер Раунтон, — сказал герцог, вскакивая со стула.

«У него отцовские глаза, хотя более веселые, — подумал адвокат. — А покойный герцог своими злобными черными глазами и белым цветом лица походил на Вельзевула».

Солиситор учтиво поклонился:

— Ваша светлость, рад видеть вас в таком добром здравии. Рад, что вы вернулись на родину.

— Да, да, — ответил Камден, указывая ему на стул. — Я давно не был в Англии, и мне требуется ваша помощь.

— Если это в моих силах, то конечно. Я всегда готов служить вашей светлости.

— Тогда перестаньте называть меня «вашей светлостью». Я не люблю формальности.

— Хорошо, ваша… разумеется.

Адвокат оглядел своего небрежно одетого клиента. Без сюртука! Рукава белой рубашки закатаны до локтя и открывают мускулистые руки. Честно говоря, Раунтон находил подобную неформальность отнюдь не привлекательной.

— Я собираюсь аннулировать мой брак, — начал герцог. — И полагаю, что это не займет слишком много времени. Как всем известно, брак не был настоящим и никогда им не будет. Сколько времени потребуется на составление документов? — Раунтон удивленно моргнул. — Да, и пока я здесь, мне нужно увидеться с Биксфидлом. Не потому, что я недоволен его управлением и собираюсь внести какие-то изменения. Просто хочу убедиться, что все в прекрасном состоянии. Это для Стивена. — У адвоката отвисла челюсть, и Камден прибавил: — Разумеется, я выделю хорошее содержание жене. Она проявила удивительную любезность в отношении этого дела.

Мистер Раунтон заставил себя встряхнуться.

— Значит, вы желаете аннулировать свой брак, ваша светлость? — уточнил он.

— Вот именно.

— И насколько я понял, желаете передать поместье вашему кузену… графу Слейду?

Черт побери, герцог выглядит абсолютно нормальным, хотя и чужд условностям. Одет весьма неряшливо, волосы у него почему-то стоят дыбом, но он, кажется, не пьян.

— В конце концов поместье и титул все равно перейдут к Стивену или его сыну. Я им не пользуюсь. Я дал слово отцу, что не притронусь к его поместью, и никогда не брал оттуда ни пенни.

— Но… как же… ваш наследник, ваша жена, — пробормотал Раунтон.

— Кроме Стивена, у меня нет других наследников, — заявил герцог. — И у меня нет жены, это одно название. А поскольку я не намерен снова вступать в брак, то хочу освободиться от поместья, и как можно скорее.

— То есть вы хотите аннулировать ваш брак, но другую жену иметь не собираетесь.

— По-моему, я выразился достаточно ясно! — Герцог начал проявлять нетерпение.

. — Подготовка документов — относительно простая задача, ваша светлость. Но судебный процесс требует времени. На него уйдет больше недели.

— Даже при наших обстоятельствах? Несмотря на то что я не видел жену лет одиннадцать или двенадцать? Только глупец может подумать, что у нас когда-либо были брачные отношения.

— Вряд ли у вас могут возникнуть проблемы, связанные с юным возрастом вашей супруги, — ответил Раунтон. — Тем не менее судопроизводство требует утверждения в парламенте, а также регентом. Это быстро не делается. Боюсь, вы должны смириться с длительным пребыванием в Англии.

— Я не могу. У меня срочные дела в Греции.

— Но вам непременно… — попытался вставить Раунтон.

— Нет! — И солиситор понял, что решение окончательное. — Я становлюсь безумным, если надолго покидаю свою мастерскую. Вам нужен тут сумасшедший герцог, бродящий по сельской местности? Почему бы вам не подумать над тем, как сделать все за несколько дней? — Герцог встал, что означало конец беседы. — Я подпишу бумаги, а об остальном вы можете позаботиться сами.

Раунтон медленно поднялся, успев представить, сколько его ждет юридических препятствий.

— Тогда мне придется часто беспокоить вас до вашего отъезда, милорд. Герцог кивнул.

— Думаю, я останусь в этой гостинице еще на пару дней, — сказал он. — Я слышал, тут есть отличные места для рыбалки. Почему бы вам не навести справки и, не вернуться сюда завтра?

— Я сделаю все от меня зависящее, — ответил Раунтон.

Да, молодой герцог действительно похож на своего отца: оба хотели невозможного, и обоим это требовалось еще вчера.

— В таком случае я заранее благодарю вас и жду к обеду. — Герцог поклонился.




Вернувшись в свою лондонскую контору, расположенную в здании Четырех юридических корпораций, Раунтон долго размышлял над создавшимся положением. Ясно как день, что герцог собирается аннулировать свой брак и уехать обратно в Грецию, или где он там еще проводил время последние двенадцать лет. А ведь речь шла о судьбе герцогства Гертон, которому служили его отец и дед.

И будь он, Эдмунд Раунтон, проклят, если допустит, чтобы старинное, уважаемое герцогство попало в чужие руки по прихоти высокомерного молодого ничтожества, интересующегося только обтесыванием кусков мрамора и не понимающего значения собственного титула.

— Я не позволю тебе это сделать, мой мальчик, — бормотал адвокат, ходя вокруг письменного стола.

Конечно, он мог понять, отчего герцог уехал за границу. Даже спустя двенадцать лет Раунтон помнил искаженное яростью лицо юноши, когда он бормотал клятвы, женясь на девочке, которая до того утра была, как он думал, его кузиной. Ничего удивительного, что новобрачный после церемонии сбежал и никогда больше не показывался в Англии. Даже на похоронах собственного отца.

— Упокой его душу, Господи, — невольно сказал Раунтон и прибавил: — Старый ублюдок.

Кроме того, граф Сплейд, единственный наследник герцога, хотя и представлял консерваторов в Оксфордшире, давно не пользовался своим титулом. Но это не имело значения, потому что Сплейд ничуть не лучше своего кузена. Слишком увлечен политикой. Он до сих пор не женат и не собирается, хотя старше Гертона ему сейчас уже тридцать шесть лет. Сплейд так и умрет в своей палате общин, Гертон считается женатым, но холостяком развратничает в Европе. А герцогство тем временем погибнет. Обреченное. Вымирающее.

Адвокат горестно вздохнул. Ему не удалось произвести наследника мужского пола, так что его старая уважаемая фирма «Раунтон и Раунтон» тоже попадет в чужие руки, когда он удалится от дел. Желудок опять скрутило болью; Пусть Гертон поступает, как хочет. Пусть отбрасывает свою родословную. Пошло все к черту!

Раунтон раскрыл газету, аккуратно лежавшую на письменном столе. Чтобы уменьшить боль при очередном приступе расстройства пищеварения, доктор рекомендовал адвокату в это время какое-нибудь спокойное занятие вроде чтения. Несколько секунд Раунтон безразлично просматривал светскую хронику, механически читая новости о легкомысленных поступках легкомысленных особ, пока ему вдруг не бросился в глаза следующий пассаж:

«Мы весьма обескуражены последней тенденцией в высшем обществе. Красивая молодая герцогиня Г., которая, без сомнения, не может пожаловаться на скуку и отсутствие развлечений в столице, ибо получает множество приглашений на любое из них, предпочла загородный дом леди Троубридж, где появилась вместе со своим домашним учителем истории. По слухам, этот учитель — красивый молодой человек… Остается лишь надеяться, что герцог вернется из-за границы и сам развлечет свою жену».

Раунтон прищурился, забыв о боли в желудке и чувствуя новый прилив энергии. Нет, он не уйдет в отставку, пока не спасет родословную Гертона. Это будет его последний акт верности, последний и лучший подарок герцогам Гертонам от преданных Раунтонов.

Он по крайней мере делал все возможное, чтобы произвести маленьких солиситоров, которые бы унаследовали фирму. Им с Мэри Бог не дал мальчиков, так уж получилось. Но у герцога есть совершенно здоровая молодая жена, и он, черт возьми, мог бы попытаться сблизиться с ней перед своим возвращением на континент.

— Я заставлю тебя сделать это, — твердо произнес Раунтон.

В его голосе звучала уверенность человека, привыкшего спорить с законом — и ничтожными людьми, — отстаивая интересы своих клиентов.

— Более того, — решил адвокат, — ради созидания я пойду даже на хитрость.

Одному Богу известно, сколько раз старый герцог требовал от него умения обходить закон, и он научился этому. Ему будет нетрудно заставить нового герцога плясать под свою дудку.




Глава 3

Семейная политика


«Улыбка королевы», Ридлсгейт

На следующий день из почтовой кареты, подъехавшей в шесть часов вечера к гостинице, вышли трое мужчин.

Кэм сразу узнал среди них своего наследника Стивена Фэрфакс-Лейси, графа Сплейда, и, вскочив со стула, бросился к нему.

— Стивен! Как же я рад тебя видеть. — Герцог обнял кузена. — После твоего приезда в Ниссос минуло уже восемь лет!

— Когда ты стал герцогом? — улыбнулся Стивен, высвобождаясь из его объятий — Ну и как мне тебя называть? Было бы приличнее «ваша светлость».

— К черту формальности! Я по-прежнему Кэм, а ты по-прежнему Стивен. Я давно отошел от всех этих английских церемоний, в которые так верил мой отец. В Греции люди ведут себя, как им хочется.

Раунтон вежливо кашлянул.

— Ваша светлость, надеюсь, вы не думаете, что я попросил графа Сплейда меня сопровождать. Просто возникла чрезвычайно важная тема для разговора.

Кэм улыбнулся Стивену.

— Большое спасибо.

— Могу я представить вам своего младшего партнера мистера Финкботла? — спросил Раунтон, указав на робкого с виду молодого человека лет двадцати. — Он будет выполнять роль нашего связного.

— Рад познакомиться, сэр. Почему бы нам всем не сесть? — предложил герцог. — Стульев тут достаточно, и у хозяина имеется превосходный коньяк.

Граф сел первым, вытянув ноги. При его почти двухметровом росте даже час езды в тесной карете был настоящей пыткой.

— Ты выглядишь постаревшим, Кэм, — вдруг сказал он.

— Возраст — это недостаток, присущий всем нам, — пожал плечами герцог. — К тому же последние двенадцать лет я вел отнюдь не безоблачную жизнь.

Пока Раунтон дотошно излагал многочисленные юридические затруднения, связанные с расторжением брака, Стивен попивал коньяк, внимательно разглядывая своего кузена. Для человека, жившего в Греции, тот выглядел удивительно бледным, черные брови казались нарисованными углем на пергаменте. «Только его руки совершенно не изменились», — с ностальгической грустью подумал Стивен. Все его детство оживляли и разнообразили вещи, сделанные из дерева этими длинными пальцами…

— Ты еще вырезаешь, Кэм? — неожиданно спросил он, воспользовавшись секундной паузой в беседе. Герцог улыбнулся.

— Вот, смотри. — Пошарив рукой возле стула, он поднял какую-то деревянную палочку.

— Что это?

— Дротик, — ответил Кэм. — У меня возникла интересная мысль. Если переместить центр тяжести, то дротик вернее попадет в мишень.

Стивен взял палочку, осмотрел. Как и все, что делал Кэм, она была превосходно выточена, гладкое острие с узким желобком дожидалось оперения.

— Ну, как тебе?

— Если увеличить вес, стрела начнет резко падать, ибо, когда ты поставишь наконечник, оперение не удержит равновесия. — Граф показал ему на пальцах. — Видишь?

Кэм задумчиво следил за его движениями.

— Вероятно, ты прав, — согласился он.

— У тебя всегда были нелады с механикой, — заявил Стивен. — Помнишь те лодки?

— Тонули почти все до единой, — со смехом ответил Кэм.

— Но этого бы не произошло, если бы ты придал им нормальную форму. Однако ты всегда пытался быть слишком умным.

Адвокат решил, что теперь самый подходящий момент перевести разговор на более щекотливую тему, поскольку герцог явно находился в сносном расположении духа.

— Ваша жена сейчас гостит у леди Троубридж, а Ист-Клифф отсюда всего в часе езды, — сказал Раунтон.

Герцог мельком взглянул на солиситора и опять занялся дротиком.

— Жаль, — небрежно произнес он. — После стольких лет я бы хотел увидеть девочку, но у меня нет времени предпринимать увеселительную прогулку по сельской местности.

Такое выражение лица адвокат слишком часто ввдел у старого герцога, но отступать от задуманного он не собирался.

— Оказалось, что подготовить бракоразводные документы за неделю фактически невозможно.

— Могу я рассчитывать, что вы очень постараетесь? — Тон у герцога был подчеркнуто любезным.

«Сын своего отца», — мрачно подумал Раунтон. — Тут есть и другая проблема, ваша светлость.

— Действительно? — Взяв маленький нож, герцог начал обстругивать конец дротика.

— Я готов приступить к аннулированию брака. Но с вашей женой недавно произошло нечто такое, что осложняет все дело.

Камден поднял глаза.

— И что же с нею произошло?

— Герцогиня… — Раунтон замялся. — Герцогиня оказалась в центре скандала.

— Скандала? — без особого интереса спросил герцог. — Джина? Какого же рода скандал могла произвести Джина? Бурю в стакане воды, и только. Она же славное маленькое создание, Раунтон.

— Конечно, я полностью согласен с вами в оценке достоинств герцогини, милорд. Тем не менее высшее общество осудило ее.

— Признаюсь, я удивлен. — Герцог продолжал вертеть дротик в поисках неровностей. — Любой англичанин, побывавший в Греции, а их там на удивление много, должен был только восхвалять добродетели моей жены.

— Если вы намерены добиваться развода в этот специфический момент, вы его, без сомнения, получите. Но боюсь, впоследствии ее светлость может быть исключена из высшего общества.

— На основании чего я делаю вывод, что маленькая Джина, видимо, зажгла свечу с обоих концов. — Герцог посмотрел на кузена. — Правильно?

— Я не вращаюсь в тех кругах, — пожал плечами Стивен. — Но до меня доходили слухи, что Джина водит знакомство с несколько сумасбродными людьми. Это молодые замужние женщины…

— Все замужем?

— Их репутация не слишком целомудренна, — с явной неохотой прибавил Стивен.

— Тогда почему расторжение брака может как-то повлиять на репутацию Джины? — нахмурился Кэм.

Солиситор открыл было рот, но Стивен опередил его:

— Раунтон считает, что ты должен выказать ей свою поддержку. Он просил меня тоже поехать к леди Троубридж.

Кэм сердито уставился на дротик. Ну и что ему сказать Джине? Если она флиртует со своим маркизом, пусть, в конце концов, и выходит за него.

— Когда Джина с Боннинггоном поженятся, разве все эти сплетни не утихнут?

— Сомневаюсь, — ответил Раунтон. — Это, конечно, улучшило бы положение, но вдруг их брак не состоится?

— Дело в том, что Джина решила провести время не с маркизом Боннингтоном, а с неким мистером Уоппингом, в некотором роде слугой, — вмешался Стивен. — И теперь есть сомнение, захочет ли Боннингтон вступить в брак.

— Это же полный абсурд, — фыркнул герцог. — Уоп-пинг — домашний учитель, которого я сам ей и прислал. Нашел в Греции и отправил сюда.

Раунтон кивнул.

— Теперь, ваша светлость, вы понимаете, насколько важно, чтобы вы продемонстрировали обществу свое отношение к последствиям несправедливых домыслов. Проведя несколько дней у леди Троубридж, вы всем дадите понять, что этот Уоппинг нанят вами, и таким образом рассеете подозрения. А когда вы положите конец недоразумениям, общество последует вашему примеру. Вы же все-таки ее муж, ваша светлость.

— Несколько минут, проведенных у алтаря двенадцать лет назад, вряд ли можно^назвать браком. Я лично никогда не считал Джину своей женой. И мы с ней оба сознаем, что не являемся супругами.

— Я думаю, что мы оба едем в Ист-Клифф, — заявил Стивен. — Я могу выкроить пару дней. Возможно, ты не знаешь, Кэм, но сессия парламента будет не раньше ноября.

— Конечно, я это знаю, дуралей!

— А поскольку ты, видимо, не желаешь останавливаться в доме лорда…

— Стивен, — прервал его с усмешкой герцог, — может, ты и постарел, но совсем не изменился. Ты всегда понимал свою ответственность. Я всегда был лишен столь превосходной черты и не вижу повода кардинально менять удобные привычки. Я должен работать дома.

— По-моему, ты обязан помочь Джине, — настаивал кузен.

— Ты не понимаешь. Я должен сделать работу.

— Почему ты не можешь делать что-нибудь в Англии? У нас тоже есть камень, зубила, резцы… и красивые девушки, чтобы тебе позировать.

— Я заканчиваю работу над великолепным куском бледно-розового мрамора. Ты знаешь, сколько времени я уже потерял, добираясь сюда из Греции?

— А это имеет значение? — осведомился Стивен с оскорбительным высокомерием политика, убежденного в собственной полезности для общества.

— Да, черт возьми, имеет, — отрезал Кэм. — Если я не работаю… в общем, это единственное, что имеет значение.

— Я видел твою «Прозерпину», которую в прошлом году купил у тебя Следдингтон. Довольно мила.

— Только немного рискованная, да? Сейчас я работаю над «Дианой». Не в меру стыдливой. И позирует, конечно, Марисса.

— Конечно, — пробормотал Стивен и повторил: — Я думаю, ты обязан помочь Джине. Все годы, пока ты вел свободную жизнь за границей, она была твоей женой. Ты не можешь порицать ее за скандал. Хотя он и выеденного яйца не стоит, но как только Джина перестанет быть герцогиней, ее сразу выкинут из общества. Я сомневаюсь, что она понимает, насколько жесток свет. Экс-герцогине там не простят даже ничтожного пятнышка на репутации.

— Проклятие! — Кэм швырнул на пол сломанный дротик.

— Мы поедем вместе, — продолжал Стивен. — Я найду для тебя глыбу мрамора, и делай из нее вторую «Прозерпину».

— Кажется, я слышу в твоем голосе ехидство, кузен? Ты не любишь римских богинь? — Стивен промолчал. — Ладно, я оставлю свою «Диану». Надеюсь, Марисса не растолстеет за это время, иначе мне придется морить ее голодом, чтобы она снова обрела божественную форму.

— Марисса — его любовница, — объяснил Стивен адвокату и младшему партнеру Финкботлу.

— Моя муза, — поправил кузена герцог. — Великолепная женщина. Сейчас я делаю с нее «Диану, выходящую из воды». Стивен одарил его мрачным взглядом.

— Не беспокойся. Я изваяю вокруг бедер немного пены, — с сардонической улыбкой заявил Кэм. — Ты считаешь это вздором, не так ли?

— Да, считаю, — резко ответил граф. — Потому что это действительно вздор.

— А людям нравится. Красивая женщина способна оживить сад, Я сделаю и тебе одну.

— Ты себя унижаешь, — рассердился Стивен. — Именно это мне больше всего и не нравится.

— Здесь ты не прав. — Кэм вытянул сильные руки, на которых были видны мелкие шрамы от резца. — Я горжусь своими богинями. И зарабатываю на них довольно много денег.

— Не слишком веская причина, чтобы заниматься ваянием обнаженных женщин, — огрызнулся Стивен.

— О, это не единственная причина. Мой талант, если он у меня есть, проявляется в создании обнаженных женщин. Не дротиков и не лодок. Я не умею изготавливать полезные вещи, но я могу так воспроизвести линии женского живота, что при одном взгляде на него тебе станет неловко от желания. — Стивен промолчал, а Кэм обратился к Раунтону и Финкботлу: — Забудем семейную перебранку, джентльмены. Стивен — наш подарок обществу. Поскольку он стоит за нетрудоспособную армию ветеранов и делающих карьеру молодых людей…

— Тогда как его светлость делает состояние, продавая выскочкам наподобие Пендлтона Следдингтона пухлых нагих женщин из розового мрамора.

— Нет, Марисса пока еще не пухлая, — ответил Кэм и хлопнул кузена по плечу. — Как же приятно опять спорить с тобой! Мне очень не хватало высоконравственного и степенного человека вроде тебя.

— Насколько я понимаю, ваша светлость, — подал голос Раунтон, — вы намерены присоединиться к графу и поехать с визитом в Ист-Клифф?

— Да. Я просто вспомнил, что у меня есть подарок для Джины, присланный из поместья ее матери. И я доставлю его лично… если Стивен договорится, что мне доставят полутораметровый блок мрамора.

— Чтобы ты опять превратил его в какое-нибудь женское тело, — парировал Стивен.

— Это вызов! — засмеялся Кэм.

— Отнюдь. Я сомневаюсь, что ты умеешь создавать нечто иное, кроме женских торсов в натуральную величину.

— Вряд ли я могу сделать из такого блока статую в натуральную величину. Но обещай мне: что бы я ни сделал из него, ты выставишь это в своем поместье.

— Договорились.

Раунтон наконец с облегчением вздохнул. Теперь он должен полагаться лишь на то, что красота герцогини покорит сердце ее мужа. Он сделал все от него зависящее, чтобы хоть ненадолго свести их вместе, а дальше пусть распорядится сама природа. Недаром же молодая герцогиня славится яркой красотой своих рыжих волос и зеленых глаз. По дороге в Лондон адвокат вознес краткую молитву, Чтобы Гертона сразили наповал если уж не все прелести его жены, то хотя бы ее волосы.

Стивен остался в «Улыбке королевы», послав слугу кузена в Лондон за собственным камердинером, багажом и мраморным блоком. Ему было приятно сидеть в гостинице возле камина, попивать коньяк и дружески спорить с единственным родственником.

Вечером к ним присоединился Таппи Перуинкл. Оказалось, каретник сможет починить ось его экипажа только на следующий день.

— Как поживаете, сэр? — Перуинкл обменялся со Стивеном рукопожатием.

— Отлично. — Граф сразу почувствовал к нему симпатию. — А вы обитаете в здешних местах?

— Оставь его в покое, кузен, — сказал герцог, предпринимавший уже пятую попытку сделать дротик. — Таппи живет в Кенте, так что он не из твоего округа и тут не голосует.

Стивен поморщился.

— Это был только учтивый вопрос. — Заметив удивленно поднятые брови Перуинкла, граф объяснил: — Я — член парламента от Оксфордшира.

— Мои поздравления.

Стивен ответил ему легким поклоном и обернулся к родственнику.

— Тогда как ты узнал о моем избрании в палату? — спросил он. — Только не говори, что в Греции получают лондонскую «Таймс».

— Представь себе, да. Хотя ничего особо интересного для чтения я там не нахожу, — сообщил Кэм. — А узнал я, конечно, от Джины. Она писала мне о твоей кампании. Я даже собрал тебе один голос.

Кузен явно усомнился.

— Я это сделал! — заверил его герцог. — Суетливый человек по имени Питер Паркинсон как-то оказался за моим столом. Он был из Оксфорда и обещал проголосовать за тебя.

— Благодарю. И много ты встречаешь там англичан?

— Довольно много. Полагаю, их влечет любопытство. Тебе вот не надо платить и двух пенсов, чтобы полюбоваться на выжившего из ума английского герцога. Более того, ты можешь забрать статую домой и установить в саду, если у тебя имеются деньги. В эти дни я назначаю просто абсурдную цену.

— Пользуясь своим титулом? — фыркнул Стивен.

— Естественно. В другом отношении он абсолютно бесполезен. Он хорош только для передачи сыну, а у меня нет желания его приобретать.

— Но, расторгнув брак, ты можешь когда-нибудь снова жениться.

— Черта с два, — буркнул Кэм.

Поскольку он больше не произнес ни слова, граф предпочел сменить тему.

. — Что привело вас в эти края, лорд Перуинкл? — спросил он.

— Я направляюсь с визитом к своей тетушке. Она весьма занятная старая особа и всегда устраивает приемы в загородном доме. Желает, чтобы я тоже приехал и выказал себя ее наследником, хотя я никак не оправдываю ее ожиданий. — Перуинкл чуть заметно улыбнулся. — Она будет кричать до посинения, глядя на эту одежду, пока мой камердинер не узнает, где я нахожусь. Ибо мой багаж у него.

— А что такого с вашей одеждой, черт побери? — удивился Кэм.

— Ничего, если сравнивать с вашей, — засмеялся Таппи.

На герцоге была рубашка из белого полотна, заправленная в серые брюки. Все не слишком модное и не слишком новое, зато удобное и очень чистое.

— Кто ваша тетушка? — поинтересовался Стивен.

— Леди Троубридж, хозяйка Ист-Клиффа.

— Если ваш экипаж не починят, вы поедете с нами. Это загородный дом, где мы увидим твою жену, Кэм. Тот что-то буркнул, не отрываясь от дротика.

— Тогда мы оба увидим наших жен, — сообщил Таппи.

— Я думал, вы со своей расстались, — сказал Кэм.

— Но это не значит, что я вообще ее не вижу. Как правило, только на приеме у тетушки. Я не могу им пренебречь из-за ее угрозы лишить меня наследства. Большую часть времени я провожу на рыбалке. В имении моей тетушки есть отличный ручей, там водится форель.

— Тогда что же это за прием? — спросил Кэм, прекращая свое занятие.

— Неприятность. Моей тетушке угодно мнить себя литературно образованной хозяйкой. У нее в доме всегда толпа скверных поэтов, беспутных актеров и неуклюжих девиц, приобретающих изысканность для своего дебюта. И разумеется, общество моей жены. Они наверняка там.

— Молодые и незамужние, — продолжил Стивен. — Которым до смерти наскучила их собственная жизнь и собственная репутация, которые достаточно богаты, чтобы выставлять напоказ свое пренебрежение условностями, и достаточно не удовлетворены, чтобы это делать.

— А моя герцогиня? — спросил Кэм.

— Тоже, ваша светлость, — мрачно улыбнулся Таппи. — Думаю, она из числа лучших подруг моей жены.

— Не называйте меня так, — нетерпеливо произнес Кэм. — Я ненавижу эти церемонии, зовите меня по имени, прошу вас. Почему вы не сказали мне вчера, что наши жены — подруги?

— Я не считал это заслуживающим особого внимания, — ответил удивленный Таппи.

— Джина всегда была озорным маленьким созданием. Помнишь, Стивен, тот случай? — Кэм повернулся к Таппи. — Мы не брали ее с собой на рыбалку, потому что она девочка. Тогда Джина незаметно прокралась за нами и, пока мы удили рыбу, стащила наш обед.

— Я про это забыл, — хихикнул Стивен. — И что она сделала? Выбросила еду? — спросил Таппи.

— Нет, это было бы слишком просто. Мы сказали ей, что она не может идти с нами, поскольку девочки боятся червей и поднимают крик. Так вот она вскрыла каждый мясной пирог, каждый домашний торт с вареньем и уложила туда слоями червей.

— Оправившись от шока, мы пришли в восторг, — подтвердил Стивен. — Джина лишила нас обеда, но обеспечила червями на целую неделю.

— Разумеется, на следующий день мы взяли ее с собой, — ухмыльнулся Кэм.

— И она поймала больше, чем каждый из нас, — добавил кузен.

— Теперь, когда я вспомнил о ее проделках, — задумчиво сказал герцог, — мне кажется вполне логичным, что Джина попала в круг безнравственных людей.

— Насколько мне известно, она со своими подругами занимается лишь тем, что устраивает скандалы, — ответил Таппи. — Иногда я думаю, что моя жена оставила меня по единственной причине: ей просто скучно жить с мужем.

— Это весьма легкомысленная причина для разрыва супружеских уз, — заметил Стивен.

— Ни у одной из них нет мужа, — пожал плечами Таппи и кивнул в сторону Кэма. — У вашей жены есть вы, но вы живете за границей. Эсма Роулингс тоже имеет супруга, но они давно расстались. Представьте, он даже не скрывает свои любовные связи. И, наконец, леди Годвин.

— О! — воскликнул Стивен. — Если не ошибаюсь, это жена Риза Холленда?

— Который без зазрения совести поселил в своем доме оперную певицу, — добавил Таппи. — По крайней мере так говорят.

— Следовательно, они все без мужей и вольны делать, что хотят, — задумчиво произнес Кэм. Наступило тягостное молчание.




Глава 4

Семейные удовольствия


Поместье Троубридж, Ист-Клифф

Эмили Троубридж считала себя поистине счастливой женщиной.

Около двадцати лет назад судьба подарила ей возможность покорить человека, обладавшего такими несомненными достоинствами, как прожитые годы и акции на бирже. Причем и того и другого у него было в избытке. Когда лорд Троубридж объявил себя пленником мисс Эмили, которая сочетала послушание со способностью иметь множество детей, ее кузен сообщил ей на ушко, что жених вдвое старше Мафусаила и настолько же богаче Креза.

Не стоит думать, что Эмили выходила замуж против своей воли, ибо матушка доходчиво объяснила ей преимущества такого союза. Троубридж стар, следовательно, не будет обременять ее слишком долго. Он богат, а значит, она может иметь служанок и в Лондоне, и в поместье. А с армией пьяных лакеев она вообще не будет знать, что делать.

И правда, лорд Троубридж быстро покинул этот грешный мир. Через два месяца супружеского блаженства он, к некоторому облегчению Эмили, умер от сердечного приступа, оставив всех любопытствующих в ожидании реальных плодов ее способности к деторождению. Но когда со дня похорон минуло две недели и тщетность этих надежд стала очевидной, у молодой вдовы началась счастливая, безоблачная жизнь. Она тратила свой ежегодный доход, ни в чем себя не ограничивая.

Первое время Эмили еще подумывала о новом замужестве, но быстро отказалась от подобной идеи, поняв, что ей неинтересны длительные любовные отношения, а тем более муж, который станет учитывать ее расходы. Поэтому она пригласила к себе наследника со стороны мужа, лорда Перегрина Перуинкла, известного еще как Таппи, заверила его, что никогда больше не выйдет замуж, и продолжала тратить все свободные деньги, оставленные дражайшим супругом.

Через несколько лет Эмили Троубридж превратилась в женщину, которую ни за что бы не узнал старый лорд. Она усвоила привычку властвовать, носила весьма эксцентричные туалеты, что присуще или очень красивым женщинам, или тем, кто мог заплатить (как Эмили) огромные деньги своей модистке. У нее было слишком длинное бледное лицо, которое тем не менее казалось привлекательным благодаря ее собственным усилиям и немалому искусству ее горничной.

Со временем известность приобрели и приемы у леди Троубридж. Они стали особенно популярны летом, после закрытия сезона, и перед осенней сессией парламента. К тому же на них фактически не требовалось приглашения. Там можно было обсудить последние скандалы или найти себе пару. Там одинаково хорошо себя чувствовали и те, кто стремился к браку, и те, кто намерен был развестись. А когда леди Троубридж вдруг стала интересоваться сельским хозяйством, ландшафт поместья украсили маленькие греческие храмы и круглые оранжереи, гарантирующие уединение вне зависимости от того, с какой целью его искали.

Молодые люди приезжали, чтобы поохотиться в богатых дичью лесах Ист-Клиффа и пофлиртовать с замужними женщинами, не обремененными принципами. А куда направлялись молодые холостяки, туда же следовали мамаши с дочками на выданье, которые семенили рядом, как украшенные лентами спаниели.

Кроме сливок высшего общества, леди Троубридж всегда приглашала целую толпу исполнителей, художников, артистов, музыкантов, которые являлись в надежде обрести богатого покровителя и еще ради возможности пожить месяц на всем готовом.

Конечно, присутствие особ с артистическим темпераментом не облегчало положения хозяйки. Но, как она говорила своей подруге миссис Остерли, эти люди все же доставляли ей меньше беспокойства, чем любовники. А последних к ней понаехало сейчас немалое количество.

— Будут Майлз Роулингс и леди Рэндолф Чайлд, — сказала она, загибая пальцы на руке. — Потом, думаю, жена Роулингса с Берни Бардеттом, ее последним любовником, хотя я не могу представить, как она выносит его общество.

— Я могу, — ответила миссис Остерли. — Ведь Бардетт ужасно красив, а Эсма Роулингс неравнодушна к красоте.

Леди Троубридж не имела подобной слабости, поэтому лишь фыркнула и продолжала:

— Сэр Рашвуд после долгих колебаний наконец вчера сообщил мне, что хотел бы поселиться на одном этаже с миссис Бойлен.

— О! — Миссис Остерли хихикнула. — Господи, я помню, как она выходила замуж за Бойлена. Носилась по всему Лондону, заявляя, что нет женщины более счастливой, чем она.

— Полагаю, она тогда еще не знала о его склонности к девкам. А все его дети… Пять или шесть, не так ли? Это наверняка стало ужасным потрясением для бедной девушки. И разумеется, прелестная герцогиня, — продолжила леди Троубридж.

— Герцогиня Гертон? — уточнила миссис Остерли. — Но только представьте, кто ее любовник! Или я должна сказать вам, который из них?

— Естественно, маркиз Боннингтон, дорогая. Вы же не верите сплетням насчет домашнего учителя?

— Почему бы и нет? Уиллоуби Брук утверждает, что видел утром герцогиню с ее учителем в оранжерее.

— Она говорит, что они наблюдали за метеоритным дождем.

— Скандал, вот что это такое, — заметила миссис Остерли, думая о рыбе, поданной к завтраку. Видимо, пикша была несвежей, если судить по мерзкому ощущению в ее желудке.

— На мой взгляд, репутация герцогини не хуже, чем у миссис Бойлен.

— Нет, хуже. Миссис Бойлен осмотрительна, а герцогиню видели ночью с мужчиной… со слугой. — Миссис Остерли трудно было шокировать, но сейчас она выглядела именно расстроенной.

— Я просто не верю этому, — сказала леди Троубридж, — Мистер Уоппинг довольно странный маленький человек. Вы его видели?

— Конечно, нет, — хихикнула миссис Остерли. — В моем возрасте редко посещают классную комнату.

— «Тэтлер» сильно преувеличила, назвав его красивым. Лицо у него заросло волосами, чего я не выношу, да к тому же эти его напыщенные манеры. Ноул жалуется, что он не знает своего места.

— Дворецкие всегда говорят одно и то же. Мой, если недоволен кем-то из слуг, непременно указывает ему на незнание своего места. В общем, метеоритный дождь или нет, а герцогине следует вести себя более осмотрительно. Ведь маркиз Боннингтон не в меру щепетилен для своего возраста.

— Слышали новость? — спросила леди Троубридж. — Муж герцогини возвращается в Англию.

— Нет!

— И тем не менее. Полагаю, этому есть лишь одна причина. Боннингтон, должно быть, просил ее руки.

— Возможно, до начала ее отношений с Уоппингом, — заметила миссис Остерли. — Мне до сих пор кажется странным, что она приехала со своим домашним учителем.

— С ним, кстати, все очень странно, моя дорогая, — согласилась леди Троубридж. — Может быть, мистер Уоппинг просто младший сын или что-нибудь в этом роде. Потому что он…

Но договорить она не успела, ибо дверь распахнулась и на пороге возникла экономка. Оказывается, мышь добралась зимой до стопки постельного белья, и миссис Мэсси ждала ответа на вопрос: что в связи с этим собирается предпринять хозяйка?

Миссис Остерли была не единственной, кто считал, что домашнему учителю не место среди высшей знати.

— Я бы хотел, чтобы ты вообще от него отказалась. А уж привозить с собой на великосветский прием домашнего учителя истории — просто неслыханно. — Маркиз Боннингтон протянул герцогине очищенный персик и весьма неумно добавил: — Нет ничего более скучного, чем синий чулок.

— Значит, я настолько скучна? — прошептала герцогиня, почти касаясь губами его щеки.

— Нет, Джина.

— Почему нет? Возможно, ты прав. А знаешь, Себастьян, твои волосы похожи на чистое золото, блестящее под солнцем. Досадно выходить замуж за человека более красивого, чем ты сама. Из тебя могла бы получиться восхитительная женщина.

— Оставь, пожалуйста, нелепые замечания на мой счет. — Боннингтон отстранился. — Целоваться на виду очень неразумно.

— Мы же устроили пикник за городом! Кто нас видит? Тут на мили ни одной живой души, Хоз далеко отсюда, в придорожной гостинице. Почему бы тебе не поцеловать меня?

— Этот пикник неприличен, — ответил маркиз. — Я не люблю целоваться на воздухе. И такое поведение вообще предосудительно.

— Мне трудно понять мужчин, — посетовала Джина.

— Я не говорю, что не хочу тебя поцеловать. Надеюсь, ты понимаешь это?

— Я не понимаю, что плохого в том, если ты целуешь свою невесту.

— Ты еще не моя невеста, поскольку ты замужем, — нахмурился Боннингтон. — Напрасно я взялся сопровождать тебя на этот пикник. Представляешь, если твоя мать узнает, где ты была.

— Себастьян, не обманывай себя. Ты прекрасно знаешь, что ее это абсолютно не интересует.

— А ей бы следовало поинтересоваться.

— Тебе известно, что делают в Китае с женщиной, которая нарушила супружескую верность? — спросила Джина, заплетая травинки.

— Понятия не имею.

— Они забрасывают ее камнями.

— Ты, может, и замужем, но ведь супружескую верность не нарушаешь?

— Благодаря тебе, — хихикнула Джина.

— Ты же так не думаешь, — помрачнел Боннинггон. — Ты просто пытаешься шокировать меня, говоря как твоя подруга леди Роулингс.

— Пожалуйста, не осуждай Эсму, ее плохая репутация крайне преувеличена. Ты сам знаешь, что эти глупые болтуны наблюдают за нею, словно кошка за мышью, и с нетерпением ждут, когда она сделает какой-нибудь ложный шаг.

— Разумеется. В конце концов, именно она дала им повод для столь многочисленных выдумок. Джина нахмурилась.

— Эсма моя лучшая подруга, и после того как ты женишься на мне, должен будешь опротестовывать сплетни о ней, а не выдумывать новые.

— Это будет нелегко, — возразил Боннинггон. — И не говори мне, что прошлой ночью твоя подруга ограничилась только поцелуями. Они с Бардеттом отсутствовали больше часа!

— Я не могу сказать, чем они занимались, но совершенно уверена, что ничем предосудительным, — резко ответила Джина. — Кроме того, она считает Бардетта невероятно скучным и никогда бы не позволила ему никаких фамильярностей.

— Пусть он и скучен, зато дьявольски красив.

— Ты совершенно бесчувственный. Эсма так страдала из-за своего ужасного мужа… и с твоей стороны гадко интересоваться сплетнями о ней!

— Я не интересуюсь сплетнями. Мне только непонятно, почему ты не можешь найти себе друзей столь же добродетельных и безупречных, как сама.

— Эсма добродетельна. К тому же веселая, умная и заставляет меня смеяться. Более того, что бы ни говорили о ней люди, она — моя подруга.

Себастьян выглядел озадаченным.

— Ладно, хватит об этом, — сказала Джина, вставая и поправляя легкую муслиновую юбку. — Полагаю, нам действительно не следовало устраивать пикник, хотя всем известно, как у нас с Кэмом обстоят дела.

— Это единственная причина, по которой я согласился присоединиться к тебе. Я никогда бы не посмел сопровождать незамужнюю даму на пикник без ее компаньонки.

— Знаешь, Себастьян, — задумчиво произнесла Джина, кладя тарелки в корзину, — ты начинаешь казаться несколько педантичным с тех пор, как унаследовал титул.

— Соблюдать приличия — отнюдь не педантизм, — возразил Боннингтон.

— Почему-то, когда мы познакомились несколько лет назад, приличия интересовали тебя намного меньше. Помнишь, как я сбежала из дома и ты повез меня в Воксхолл?

— Стать зрелым человеком совсем не то же самое, что быть педантом. — Маркиз поджал губы. — Я не хочу, чтобы репутацию моей будущей жены порочили слухами. В конце концов ты станешь маркизой и, вероятно, еще до Нового года.

Джина быстро теряла самообладание. Боннингтон видел это по тому, как вспыхнули ее щеки, как она бросала в корзину столовое серебро, как закалывала шпильками выбившиеся пряди волос.

— Я не хочу с тобой ссориться.

— А я с тобой. Прости, Себастьян. Я люблю тебя за надежность и респектабельность, а потом за это же начинаю тебя пилить!

Джина обняла его, но Боннингтон ее не поцеловал.

— Мы с тобой идеально подходим друг другу, но это не относится к твоим знакомым, которые тебя окружают. Ты — женщина высоких моральных качеств. Почему же водишь дружбу со столь легкомысленными особами? Вряд ли хоть одна из них живет со своим мужем.

— Они не легкомысленные, поверь мне. Эсма, Карола и Элен не виноваты, что им не повезло с мужьями. Но это их заслуга, что мы с тобой вместе. Понаблюдав за их супружескими отношениями, я точно знаю, что хочу именно такого мужа, как ты.

Взгляд у Боннингтона потеплел.

— Мне совсем не нравится, когда мы ссоримся, — произнес он, целуя Джину в лоб.

— Конечно. — Она лукаво посмотрела на него. — А то мы уже ссоримся, будто давно женаты.

— Вот именно, — ответил маркиз, неприятно удивленный.




Глава 5

Страсти, кипящие в поместье Троубридж


— Карола! — позвала Джина, наклонившись над перилами.

Та подняла голову и улыбнулась.

— Боюсь, скоро заиграет оркестр, а я бы не хотела пропустить первый танец.

Герцогиня спустилась к ней.

— Ты замечательно выглядишь. — Она легонько сжала руку подруги.

— Я не уверена, что этот воздушный материал подходит женщине моего роста.

— Такой лиф сейчас очень моден, — похвалила Джина. — Струящийся шелк и твои локоны делают тебя похожей на ангела.

— Я слегка нервничаю, поскольку мой супруг обычно посещает открытие собраний у леди Троубридж, — прошептала Карола. — Ты уверена, что я не выгляжу полной?

— Абсолютно уверена.

Когда подруги шли по залу, гости приветствовали их с едва заметными улыбками, обещавшими подробное обсуждение за завтраком.

— Почему встреча с мужем заставляет тебя нервничать? Я видела его только один раз, и он показался мне очень приятным.

— Он на самом деле приятный, — грустно ответила Карола. — Хуже всего то, что он и мне очень нравится. — У нас с тобой одинаковые причины для беспокойства, — заметила Джина. — Сегодня вечером тут может появиться и мой супруг.

— Значит, он приехал?

— Я получила записку от его солиситора, в которой тот сообщает, что герцог, вероятно, будет на этом приеме. А я даже не помню, как он выглядит.

— Я бы тоже хотела забыть образ Таппи. Мне стало бы намного легче.

— Почему?

— Ну, живя с ним врозь… — Они проскользнули мимо кучки матрон в шелках и бриллиантах. — Когда я не с Таппи, я почти не думаю о нем. Ты знаешь, как я люблю танцевать, ходить по магазинам, встречаться с друзьями.

— Ну и что?

— А когда я вижу его… в общем, я чувствую себя виноватой, — торопливо закончила Карола.

— Зачем же ты оставила его?

— Мы поссорились. Жутко поссорились, и я ушла. Я думала, он приедет к моей матери, будет умолять вернуться, но он этого не сделал.

— А я полагала, что вы с ним обо всем договорились. — Джина с любопытством смотрела на подругу.

— О, сначала я без остановки плакала, — беспечно ответила Карола. — В то время я была довольно высокого мнения о браке.

— Но ведь ты счастлива и без него.

— Разумеется. — Карола улыбнулась сквозь слезы. — Я вольна делать все, что мне нравится. Таппи ужасно отстал от жизни, не желает никуда выходить по вечерам.

Тут Джина заметила Боннингтона, который разговаривал с Сесилией Девентош.

— Посмотри-ка на леди Девентош! Она пытается завладеть моим женихом и преподнести его в подарок одной из своих пяти дочерей.

— Я бы не стала беспокоиться. Маркиз всецело предан тебе. Это ясно любому. — Карие глаза подруги шаловливо блеснули. — Что особенного предложит тебе Боннингтон как муж, чего не смог бы дать герцог?

— Не сравнивай! — воскликнула Джина. — Мы с Камденом едва знаем друг друга, а Себастьян обладает всем, что я хочу найти в муже: спокойствие, надежность, просто доброту.

— Конечно, — ответила Карола, проследив за ее взглядом. Маркиз Боннингтон, вне всякого сомнения, был одним из красивейших мужчин в Лондоне. — А тебе не кажется, что брак с ним может стать… несколько утомительным?

— Утомительным? — Джина выглядела испуганной. — Нет. А что ты имеешь в виду?

— Он чересчур щепетильный. Посмотри, как он высокомерно оборвал леди Девентош. Полагаю, она чем-то его задела.

— Она весьма претенциозно старается навязать Себастьяну одну из своих дочерей! — воскликнула Джина. — Ведь он маркиз.

— Да, — проворчала Карола.

— Может, он слегка чопорен, но это просто его манера поведения. Себастьян чопорен только на людях, а не в домашней обстановке. Хотя я не думаю, что он такой же добродушно-веселый, как твой муж.

— Разумеется, нет, потому что он любит тебя. Мужья легки в общении, когда совсем не испытывают любви, — криво улыбнулась Карола.

— О, дорогая, — произнесла Джина, не зная, что ответить, ибо глаза подруги были полны слез.

— Все в порядке. Для меня всегда труден первый вечер, но потом мы с Таппи будем вполне спокойно переносить общество друг друга, уверяю тебя.

К ним подошел маркиз Боннингтон и поклонился. Тут с противоположного конца зала донеслись звуки настраиваемых инструментов, и лицо Каролы сразу просветлело.

— Интересно, где Невил?

— Он здесь, — ответил Себастьян, указав на чрезмерно модного джентльмена, пробиравшегося сквозь толпу. У него были светлые волосы и голубые глаза щеголя-купидона.

— Вы должны простить меня! — вскричал он. — Ваша светлость, лорд Боннингтон, моя прелестная леди Перуинкл. Я сегодня очень небрежно одет. Неряха, вот кто я такой!

Джина улыбнулась. Невозможно было устоять перед радостной улыбкой Невила.

— Мне скучно. Потанцуем? — спросила Карола, беря джентльмена под руку.

— Ваше желание для меня закон! По-моему, леди Троубридж решила открыть собрание полонезом.

— Замечательно! — Теперь Карола сияла от счастья.

— Извините нас, ваша светлость, лорд Боннингтон, но леди Перуинкл будет огорчена, если мы с ней не окажемся в первых рядах.

Подруги ужинали за одним столом, и Джина призналась себе, что Берни Бардетт, хотя и необыкновенно скучен, обладает на удивление привлекательной внешностью.

— У него прекрасные волосы, ты не находишь? — прошептала Эсма, когда джентльмены отправились за едой. Озорной смех оживил ее лицо. — Они мягкие как шелк!

— Эсма! Говори потише!

— А если бы ты почувствовала его руку, — беззаботно продолжала подруга. — Вечером мы оказались наедине, и, представь, он — сплошные мускулы! Хотя самое великолепное у него — это профиль.

— Красота не главное качество для мужчины, — строго ответила Джина.

— Твой Себастьян тоже красавец, — заметила Эсма.

— Но я люблю его не за это. — Джина не удержалась от улыбки.

— Разве? — насмешливо спросила подруга.

— Себастьян будет превосходным отцом благодаря своему характеру, а не красивому профилю.

Ее слова, казалось, удивили Эсму и повергли в задумчивое молчание. Джина вздохнула. Они с Себастьяном никогда не оставались наедине… он слишком заботился о ее репутации, чтобы позволить такие вещи, и она понятия не имела, мускулистая ли у него рука. Она сделала глоток, задумчиво наблюдая за пузырьками в бокале с шампанским. Почему бы ее жениху не ослабить свое постоянное руководство ею? Она же не молоденькая неопытная девушка, только что покинувшая детскую.

— Спасибо, — ответила Джина слуге, предложившему новый бокал шампанского.

Маркиз, который вернулся в этот момент к столу, нахмурился.

— Будь осторожна, дорогая. Твой… — Эсма сделала многозначительную паузу. — Твой опекун следит за каждым глотком.

— Я лишь намеревался указать, — начал Боннингтон.

— Что такое поведение абсолютно не к лицу порядочной леди, — закончила Эсма, подражая его высокомерному тону. Воинственно настроенная Джина подняла бокал.

— Когда вы станете моим мужем, лорд Боннингтон, то сможете вообще запретить в нашем доме шампанское.

Маркиз бросил на Эсму уничтожающий взгляд, но почел за лучшее промолчать, а Джина встала, решив заставить своего жениха нарушить еще несколько святых установок.

— О Боже, я думаю, вы правы, — сладким голосом произнесла она. — Я позволила себе выпить немного больше, чем следовало, и хочу на воздух. Здесь слишком душно!

Боннингтон поднялся вместе с ней, и она, поймав взгляд Эсмы, улыбнулась.

— Продолжайте без нас, — сказала Джина. — Не знаю, когда мы вернемся. Меня страшно угнетает… духота!

Карола подавила улыбку, Эсма расхохоталась, а Берни в замешательстве оглянулся и спросил:

— Что? Что такое?

Они спустились по лестнице в большую гостиную, оттуда вышли через открытые французские двери в сад. И едва достигли выложенной дорожки, Боннингтон сразу остановился, но Джина потянула его за руку.

— Давай погуляем, Себастьян, — нежно предложила она.

Маркиз высвободил руку и взглянул на спутницу. Джина испугалась, увидев, что его рот превратился в сжатую линию. Это все из-за Эсмы, которая довела Себастьяна до белого каления своими ехидными высказываниями.

— Не знаю, чего ты добиваешься, — холодно произнес он, — но я очень не люблю быть объектом насмешек.

— Мы не смеялись над тобой, — запротестовала Джина.

— Нет смеялись! И ты, и леди Перуинкл, и эта проститутка Эсма Роулингс!

— Не смей так ее называть!

— Разговор начистоту иногда бывает полезным, Джина. Твои подруги хуже самых отъявленных кокеток, каких можно встретить среди знати.

Джина закусила губу.

— Себастьян, а тебе не кажется, что ты не в меру суров?

— Ты хочешь сказать мелочен? Ты, очевидно, жаловалась им на мой педантизм! Но смею тебе заметить, что в обществе людей с хорошими манерами я не считаюсь педантом. Только разумным человеком в противоположность распутникам.

— Я не жаловалась на тебя, — ответила Джина, подавив угрызения совести. — Просто мои подруги обладают прекрасным чувством юмора, вот и все.

— Прекрасным или развязным? Знаешь, многие люди вообще не желают признавать Эсму Роулингс.

— Что несправедливо, ведь так? — рассердилась она. — Это люди, которые раболепствуют перед ее ужасным мужем, а Эсму представляют лишь в черном свете, много хуже, чем она есть на самом деле.

— Посмотри мне в глаза и скажи, что у нее с Берни Бардеттом нет интимных отношений.

— У нее с Бардеттом нет интимных отношений! — закричала Джина.

— Возможно, пока нет, — скривил губы Боннингтон. — Но он никуда не денется.

— Нет, Себастьян, не говори так об Эсме! Ты говоришь вещи…

— Какие? Которые ты не желаешь слышать?

— Да. Которые я не желаю слышать.

— Так все говорят, — решительно заявил маркиз. — Она — проститутка, ты сама это знаешь.

Побелев, Джина пристально посмотрела на жениха.

— Значит, я тоже проститутка! — выпалила она. — Потому что мой муж сбежал и бросил меня, как поступил с Эсмой и ее супруг. Я флиртую с тобой, как и Эсма с Бардеттом.

— Совершенно разные вещи, — поморщился Боннингтон. — Она соединяется с друзьями в постели, а ты, моя дорогая, невинна.

— Она этого не делает, — вспыхнула Джина.

— Ну, возможно, не в постели, тогда в саду.

— Эсма не позволит мужчине…

— Красивые сказки, — с презрением ответил Себастьян.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-то говорил, что он ее любовник?

— Джентльмены не болтают о женщине, с которой спят!

— Прекрати! Немедленно прекрати. Ты не имеешь права говорить подобные вещи.

Глубоко вздохнув, Боннингтон огляделся, но, к счастью, никто не последовал за ними на террасу.

— Может, вернемся в дом, ваша светлость? — Он подал ей руку.

Однако Джина медлила.

— Я не люблю злиться на тебя.

И что он должен был ей ответить на это? Она подошла ближе.

— Я бы хотела немного прогуляться.

— Знаешь, после вчерашнего я поклялся не совершать с тобой никаких прогулок.

Джина молча протянула руку, зеленые глаза блестели в лунном свете.

— Ты колдунья, — вздохнул маркиз.

Они дошли до маленькой рощицы и остановились. Ее руки легли ему на жилет, потом без обиняков скользнули по груди вверх к его шее.

— Не делай этого! — резко произнес Боннингтон. — Мы не должны выходить за рамки на этой стадии наших взаимоотношений.

— Поцелуй меня, — прошептала она. — Пожалуйста.

Он наклонил голову, теплые губы коснулись ее рта, но руки не обняли ее, и когда Себастьян отстранился, Джина поймала его взгляд — спокойный, без малейшего намека на желание.

— Что случилось?

— Ты совершенно забыла о приличиях? Я не хочу целоваться с тобой в роще. Ты моя будущая жена, а не моя проститутка. Все эти тайные обжимания в темноте оставь своим распущенным подругам!

В ней опять начала подниматься злость, но Джина подавила ее.

— Когда ты ведешь себя подобным образом, Себастьян, — медленно сказала она, — возникает ощущение, как будто ты хочешь не меня, Джину, а лишь хочешь жениться на ее светлости герцогине Гертон.

— Конечно, я хочу жениться на тебе, Джина! Но ты мне слишком дорога, чтобы обращаться с тобой как с легкомысленной женщиной.

— Поцелуй меня, — продолжала уговаривать она. — Никто еще не терял невинность от поцелуя.

В очередной раз вздохнув, Боннингтон исполнил ее желание. Сначала их поцелуй был только соприкосновением губ, но затем, когда его тело пробудилось от ощущения прижавшегося к нему женского тела, поцелуй стал настоящим. Маркиз крепко обнимал ее, а пальцы Джины нежно гладили его лицо.

— Этого достаточно? — спросил он, убрав руки.

— Конечно, — согласилась она. — Вернемся в дом? Боннингтон мило улыбнулся и ответил:

— Да!

Ответил, по мнению Джины, с излишней готовностью. Ладно, он заслужил возвращение. Когда они поженятся, все станет по-другому. Она не будет чувствовать себя охотником, преследующим оленя. Когда они поженятся, он будет свободен в проявлении своей любви к ней… даже если ограничится только их спальней.

Они уже подходили к дому, когда Боннингтон вдруг остановился.

— Надеюсь, ты знаешь, что я хочу жениться на тебе, — повторил он.

— Я знаю.

Маркиз прикоснулся к ее щеке.

— Я действительно хочу, чтобы ты стала моей женой. Я только не хочу губить твою репутацию, вот и все.

— Я понимаю, Себастьян, — улыбнулась она.

Они вошли в зал к началу контрданса и сразу заняли свое место рядом со смеющейся, раскрасневшейся Каролой. Всякий раз, когда фигура танца возвращала Джину к жениху, она так соблазнительно улыбалась, что у Себастьяна запылали уши.

— Джина! — яростно прошипел он.

— Что означает… любить? — невинно продолжала она. А как она смотрела на него! По мнению Боннингтона, в ее глазах была откровенная страсть.

— Джина, вдруг тебя кто-нибудь увидит?

Она хихикнула, и Себастьян впервые осознал, что его невеста действительно выпила слишком много шампанского. Тут он передал ее следующему партнеру, а когда снова взял за руки, Джина откинула голову, и рыжие волосы упали на ее обнаженные плечи.

— Почему ты должна выглядеть настолько… настолько соблазнительной? — Отчего-то вся ее манера поведения взбесила его.

Она взглянула на свое платье из тонкого шелка с темно-розовой отделкой.

— Слишком глубокий вырез, не так ли? — признала она.

— Да! — воскликнул Себастьян.

— Я чувствую, в последнее время ты постоянно сердишься на меня. Это платье не более смелое, чем туалеты других женщин.

Она была права.

— Извини. Все потому… потому, что ты станешь моей женой. И я бы хотел быть единственным, кто восхищается твоей грудью.

Последняя фигура контрданса опять соединила Джину с женихом.

— Глупый, конечно, ты будешь единственным, — нежно сказала она, касаясь пальцем его щеки, и с лукавой улыбкой прошептала: — Обещаю устраивать для тебя закрытые просмотры.

Камден Уильям Серрард, герцог Гертон, вошел в бальный зал и нетерпеливо огляделся, надеясь увидеть Джину, но ее нигде не было. Перед ним двигались танцующие пары, среди которых ему сразу бросилась в глаза великолепная молодая дама, смеющаяся над своим мужем. Когда она, будто цветок к солнцу, тянулась к мужчине, все ее тело выражало такую страсть, что Кэм почувствовал ожог в груди. Потом она вдруг откинула голову, рыжие волосы шелковым водопадом упали ей на плечи и заструились по спине. — Боже мой, кто эта прекрасная женщина? — поинтересовался он у стоявшего рядом Стивена.

— Которая?

— Вон там, — нетерпеливо махнул рукой герцог. — Танцующая со своим мужем.

Кузен посмотрел в указанном направлении.

— Почему ты спрашиваешь? — засмеялся он.

— Из нее вышла бы прекрасная Афродита, — мечтательно ответил Кэм. — Хотя она чуть-чуть нескромная, да? Мне кажется, она готова проглотить своего мужа живьем прямо в зале.

Улыбка Стивена мгновенно исчезла.

— Это не ее муж, — решительно сказал он.

— Нет?

— Нет. Ее муж — ты.




Глава 6

Встреча супругов


Какой бы Джина ни представляла себе первую за минувшие двенадцать лет встречу с мужем, она была твердо уверена в одном: радости ей это не принесет. Но все ее страхи оказались напрасными. Увидев во время танца человека с подвижным, выразительным ртом и черными бровями, она сразу выпустила руку жениха и закричала:

— Кэм!

В следующий момент она уже бежала к нему через зал, бормоча на ходу:

— Ты совсем не изменился… нет, ты очень вырос. Привет, Кэм! Это я, Джина, твоя жена!

Его улыбка осталась такой же кривой и насмешливой, какой она ее помнила.

— Конечно, это ты, Джина. — Наклонившись, герцог поцеловал ее в щеку.

Она крепко обняла его.

— Боже мой, как ты повзрослел! Как я счастлива тебя видеть! Я очень скучала, по тебе! Почему ты редко отвечал на мои письма, негодник?

— Ты столько писала мне, что я не мог за тобой угнаться.

— Хотя бы попытался, — укорила супруга Джина.

— Мне было нечего противопоставить твоей женской преданности. — Герцог взял ее руку. — Когда я покинул Англию, я снова и снова перечитывал твои письма, только они связывали меня с домом.

Она просияла:

— Какая же я глупая, Кэм! Я настолько обрадовалась нашей встрече, что забыла представить тебя своему жениху. — Она подтолкнула вперед джентльмена, стоявшего за нею. — Кэм, могу я представить тебе маркиза Боннингтона? Себастьян, это герцог Гертон, мой муж.

Кэма удивила внезапная антипатия к этому человеку. Во-первых, он был чертовски красив, во-вторых, явно из числа англичан, которые едут в Грецию лишь для того, чтобы пожаловаться на отсутствие там цивилизованной пищи и туалетов.

— Рад нашему знакомству, — с поклоном ответил герцог. — Джина много писала мне о вас.

Кажется, Боннингтона это совершенно не обрадовало, но он тоже учтиво поклонился.

— Надеюсь, что нескромность ее светлости не причинила вам беспокойства. Ей не следовало отправлять письма столь деликатного содержания по почте.

Кэм задумчиво взирал на собеседника. Оказывается, этот маркиз всего-навсего ограниченный и самодовольный болван. Хотя какое ему дело, за кого Джина собралась замуж?

— Она поступила так лишь потому, что мы с ней друзья детства, — ответил герцог.

Джина с немного раздраженной улыбкой взяла Боннингтона под руку.

— Можешь не волноваться из-за Кэма. Он мне как брат, и естественно, я писала ему о самом важном. — Она повернулась к мужу: — Знаешь, Себастьян очень беспокоится за мою репутацию. Ему неприятна мысль, что кто-нибудь может строить предположения о нашем будущем.

Кэм поднял бровь. Если учесть, как она смотрела во время танца на своего маркиза, то лишь слепой мог бы усомниться, что они поженятся сразу, едва она получит развод.

— Тогда перестань так глупо улыбаться своему жениху, Джина. Надо быть полным дураком, чтобы не догадаться о вашей близости.

— Никакой близости между нами не было, — с возмущением заявил Боннингтон. — Вообще ничего такого, что могло бы вызвать хоть малейшую озабоченность вашей светлости. Я слишком уважаю герцогиню.

— Ну-ну, — произнес Кэм. Глядя на маркиза, он почти верил, что тот еще не побывал с Джиной в постели, только не мог представить, как Боннингтону это удалось. — А теперь, когда мы своей прочувствованной встречей продемонстрировали наши отношения всему бальному залу, жена, не хочешь ли ты поздороваться со Стивеном?

Граф, весело наблюдавший за этой сценой, шагнул вперед и с подчеркнутой любезностью склонился к руке Джины.

— Рад снова тебя видеть, моя дорогая.

Кэм оглянулся, ища Таппи, но Перуинкл исчез.

— Вы, несомненно, знаете моего кузена Стивена Фэрфакс-Лейси, — сказал герцог Боннингтону, который продолжал стоять с каменным лицом.

— Я имел удовольствие работать с мистером Фэрфакс-Лейси в палате, — ответил маркиз, кланяясь еще ниже. — Всегда рад встрече с членом семьи герцогини.

— Наедине вы тоже называете Джину «герцогиня»? — полюбопытствовал Кэм.

— Разумеется, нет, дуралей, — засмеялась она. — Но поведение Себастьяна в обществе всегда безупречно.

Кэм взглянул на маркиза. Бедный парень едва сдерживался, оно и понятно: чертовски трудная задача быть всегда безукоризненным, если помолвлен с Джиной.

— Мы отправляемся играть в карты. Я обещал Стивену.

— Даже ни разу не потанцевав?

— Ни разу, — подтвердил Кэм. Пусть уж ее каменнолицый жених снова обретет хладнокровие.

— Прекрасно, — весело ответила Джина. — Но если ваша игра слишком затянется, я приду за вами и непременно вытащу в зал. — Наклонившись к Кэму, она шепнула: — Я пытаюсь заставить Стивена жениться и, по-моему, нашла для него подходящую женщину.

— Не собираешься ли ты пристроить и меня?

— А разве ты хотел бы снова жениться, Кэм? — с изумлением спросила она. — Я считала, что ты испытываешь неприязнь к браку.

— Он мне пока не слишком досаждал.

— Конечно, нет. Мы ведь живем в разных странах, — фыркнула Джина.

Скрыв ответную улыбку, Кэм сделал шаг назад. Меньше всего ему хотелось, чтобы маркиз превратно истолковал его дружбу с Джиной.

— Приятно было встретиться с подругой детских игр после столь долгой разлуки, — нарочито громко произнес он. — Как только я закончу неотложные дела, мы продолжим наше знакомство. С вами тоже, лорд Боннингтон.

Это наверняка заткнет рты сплетникам. Теперь все будут знать, почему он вернулся в Англию, а также что он доброжелательно относится к общению маркиза со своей женой.

— Тупица! — с отвращением произнес герцог, когда они входили в комнату, заполненную сигарным дымом.

— Кто? Боннингтон?

— Естественно.

— Да, сегодня он показал себя не с лучшей стороны, — задумчиво ответил Стивен. — На самом же деле маркиз хороший человек. К примеру, я слышал, что он проявляет удивительную заботу о своих арендаторах. Унаследовал титул от дяди. Всякий раз, когда мы прикидываем, сколько голосов получим в верхней палате, я могу рассчитывать, что он примет верное решение.

Кэм раздраженно пожал плечами.

— В общем, Боннингтон святой. Он не пара Джине, и, если хочешь знать, ему это известно. Он похож на больную корову, она раскусит его за месяц.

— О чем ты говоришь?

— Он еще пожалеет об этом, — ответил Кэм, поудобнее устраиваясь в кресле.

— Не возражаешь, если я закурю? — Стивен достал трубку.

— Да, черт возьми! Он выглядит загнанным, может, опрометчиво сделал ей предложение. Влюбился в ее красоту… Господи, кто бы мог подумать, что Джина превратится в такую красавицу?

— Полагаю, она будет хорошим собеседником.

— Слишком уж хорошим, — съязвил Кэм.

— Насчет Боннингтона я также не согласен, — продолжал Стивен, зажигая спичку. — Насколько мне известно, он по уши влюблен в твою жену.

— Он еще только начинает осознавать, что у него за невеста. Дьявол! Я же сказал тебе, не кури!

— Я не спрашивал твоего разрешения. Я просто спросил, не возражаешь ли ты.

— Хорошо, я возражаю. Не люблю, когда ты пускаешь мне дым в лицо.

— Что привело тебя в столь дурное настроение?

— Бренди, — приказал Кэм слуге. — Дурное? У меня превосходное настроение! Я такой, какой есть, кузен, ты просто забыл.

— Ничего я не забыл. С тех пор как тебе исполнилось шесть лет, я каждую неделю тебя колотил.

— Я только помню, как пытался избить тебя в день твоего двенадцатилетия. Стивен вздрогнул.

— И помнишь, чем все кончилось? Господи, я думал, твой отец никогда уже не выпустит нас из того подвала.

— Да, отец был мерзким типом, — нахмурился Кэм. — А ведь я про это забыл. Кажется, мы провели там целый день?

— И полночи. Было темно, холодно, я ужасно проголодался.

— А мне было очень страшно. Он говорил, что моя мать станет являться всякий раз когда я плохо себя веду. Я много лет боялся темноты.

Стивен опустил трубку и посмотрел на кузена.

— С его стороны это бессовестно, Кэм. Он в самом деле представлял твою мать привидением?

— К несчастью. Я очень долго верил, что она вдруг выскочит ко мне в белой простыне и напугает до смерти. — Кэм взял с подноса стакан бренди.

— Я не знал. Помню, как ты старался рассмешить меня, чтобы я не плакал. Мне было ужасно стыдно, потому что ты не плакал никогда, а ведь я был на пять лет старше.

— Ты проводил у нас лето, да?

— Мои родители уезжали на континент.

— К тому времени я уже привык. Но продолжал бояться темноты и продолжал шутить, чтобы уменьшить страх.

Кузен, попыхивая трубкой, сочувственно смотрел на него, и Кэм отвел взгляд. Он ненавидел жалость, но еще больше ненавидел лицемерие. В жизни, которую он избрал для себя, не было места лжи только ради того, чтобы защитить собственную важность. Это скорее отличительная черта его отца.

— Она не винит тебя за то, что ты не вернулся, — сказал наконец Стивен.

— Кто? Джина? А почему бы ей винить меня?

— Потому что ты ее муж, глупец. Потому что ты в ответе за нее. Ты много лет пренебрегал своей ответственностью.

— О чем ты говоришь? Ведь я ни разу не брал с поместья ни пенни. Однажды в припадке гнева я поклялся отцу, что не возьму, и не взял, — В глазах Кэма таилась насмешка. — Конечно, я живу на средства, вырученные от продажи упитанных розовых статуй, как ты их называешь.

— Она твоя жена, Кэм, — вздохнул Стивен. — Женившись на одиннадцатилетней девочке, ты долгие годы провел вдали от нее и считаешь, что вся твоя ответственность сводится к деньгам?

Кэм спокойно улыбнулся.

— Да, примерно так. И не пытайся вдолбить в меня это ограниченное чувство английской ответственности, с которым ты миришься. Единственное, о чем я по-настоящему пекусь, — это где мне достать очередной кусок мрамора. Мы с Джиной оба знаем, что на самом деле не женаты, так почему я должен был возвращаться, пока она не попросила? Как бы то ни было, теперь я здесь и готов передать мою так называемую жену в руки маркиза. Ты полагаешь, Джина опять танцует с ним? — Отчего-то Кэму вдруг расхотелось сидеть в уютном мужском обществе.

— А тебе что за дело? — фыркнул Стивен. — Вероятно, он бросит ее, после того как ты аннулируешь брак, и ей придется жить в коттедже где-нибудь на севере.

Кэм так резко встал из-за стола, что от толчка бренди выплеснулся на полированную столешницу.

— Когда ты решишь передохнуть от своих поучений, дай мне знать, кузен. А сейчас вся эта скука мне порядком надоела.

Он вышел из комнаты, чувствуя за собой вину. Он не должен был столь грубо прерывать Стивена, но им давно усвоен урок, преподанный ему великим специалистом по нравоучениям. Кэм скривил губы. Ответственность! Во имя ее отец запирал его в каждой темной комнате, лишил его уважения к матери, женил на девочке, всю жизнь бывшей для него кузиной.

Вопреки предположению Кэма Джина танцевала не со своим маркизом, ас дородным господином средних лет, и герцог, прислонившись к стене, какое-то время наблюдал за нею. Его жена не была красавицей в полном смысле этого слова, по крайней мере она явно уступала Мариссе, похожей на средиземноморскую богиню. В то время как Джина… Зато у нее великолепный рот, и пальцы Кэма жаждали воссоздать его в мраморе, хотя задача эта не из легких.

Марисса не выглядела в камне реальной. Скорее она казалась воплощением мужского представления об идеальной женщине: безмятежная, чувственная, восхитительно томная. Джина была языками пламени. И от кого, черт возьми, она унаследовала эти глаза? Они поистине зеркало ее души, а такое почти невозможно воспроизвести.

Танец заканчивался, и Кэм направился в ту сторону зала, где остановилась Джина. Когда он подошел, она с улыбкой, повернулась к нему, и герцог чуть не задохнулся.

Боже, как она повзрослела! Он помнил ее долговязой, тонконогой девчонкой с большими зелеными глазами и постоянно выбивавшимися из кос волосами. Теперь она была в платье, которое не прикрывало, а скорее подчеркивало ее формы, грудь и длинные-длинные ноги. «Без сомнения, французские платья шились на такую фигуру, как у Джины, — подумал он. — Марисса выглядела бы в них полноватой».

— Кэм, ты пришел, чтобы потанцевать со мной? Если да, то, боюсь, следующий танец я обещала…

— Привилегия мужа, — вкрадчиво сказал герцог, беря ее за локоть.

Пары уже становились в круг, и он потянул Джину на площадку, несмотря на то что она пыталась высвободить свою руку.

— Достаточно! Достаточно! Всего три пары, с вашего позволения, — суетливо объяснял пожилой джентльмен. — Хорошо. Готовимся к «Дженни собирала груши». Внимание, следите, пожалуйста, за своими шагами.

— О чем это он толкует? — шепотом осведомился Кэм.

— О танце, дурачок, — прошептала в ответ Джина. — Восемь шагов, потом влево и один поворот.

— Что дальше?

Но тут заиграла музыка.

— Делай, как я! — велела Джина, беря супруга за руку. Это Кэму понравилось, и он взял за руку дородную матрону справа.

— Хорошо, теперь налево, — шепнула она.

Ухмыльнувшись, Кэм двинулся влево, но, поскольку она не сказала, до какого места нужно идти, то уткнулся ей в бедро. Это ему тоже понравилось. Для такой стройной женщины Джина имела прекрасные формы. Она бросила на него удивленный взгляд и повернула лицом к себе.

— Гляди на меня. Нет! Делай, как я!

— Что теперь? — засмеялся Кэм.

— Теперь выходим из круга.

— Выходим? Нет, я не выхожу!

Она с силой потянула его, и он подчинился ради удовольствия держать ее за руку. Он еще оглядывался, смеясь, когда Джина снова прошептала:

— Мы обязаны флиртовать, Кэм.

— О чем ты?

— Я понимаю, звучит смешно, не так ли? Но в этой части танца мы должны изображать беседу.

Флирт с Джиной отнюдь не казался ему смешным, однако тут все опять вернулись на свои места, и Кэм, видимо, уже в десятый раз поклонился.

— Да, было занятно, — сказал он, когда танец закончился. — Английское общество, скачущее по кругу.

— Разве у тебя не было в детстве учителя танцев? — с любопытством спросила она.

— От случая к случаю. Если ты помнишь, отец не ладил со слугами.

— Полагаю, в Греции не особенно танцуют.

— О, еще как танцуют! Причем целыми деревнями.

— И ты с ними танцевал? — Джина смущенно взглянула на мужа.

Она мало что помнила из бракосочетания, поэтому в ее памяти Кэм остался долговязым мальчишкой, который постоянно вырезал деревянных кукол. Теперь он здесь, такой широкоплечий и вообще ужасно большой. «Он стал напоминать своего отца», — подумала она. Руки мускулистые, видимо, от занятия скульптурой, хотя до сих пор она не считала ваяние физическим трудом. Кэм с его безнравственной обманчивой улыбкой казался в этом изысканном бальном зале белой вороной.

— Прежде ты был вполне нормальным, — удивленно произнесла она. — А теперь… — Он ждал, подняв брови. — Ты совсем не подходишь к этому обществу, — закончила Джина, надеясь, что не обидела его.

— А я и не хочу, — быстро сказал Кэм. — Как ты смотришь на то, чтобы я принес тебе что-нибудь выпить?

— Да, пожалуйста, — ответила Джина, радуясь поводу отослать этого варвара с поручением. — Бокал шампанского, если можно. Красного.

Герцог огляделся и ткнул пальцем в стоящего у двери лакея:

— Ты! Принеси мне два бокала красного шампанского. Тот испуганно посмотрел по сторонам, но затем бросился выполнять приказание.

— Тебе не следовало этого делать, — засмеялась она. — Дворецкий поставил тут двух людей на случай, если они понадобятся.

— Для чего?

— Вдруг кому-нибудь станет дурно? Кэм оглядел ее с головы до ног.

— Ты выглядишь здоровой, — констатировал он. — Или ты намерена упасть в обморок?

— Разумеется, нет.

Что-то в его неторопливом взгляде заставило Джину пог краснеть, но тут, к ее облегчению, подошел Себастьян и церемонно поклонился. Тем не менее она поняла, что он не слишком обрадовался, увидев их наедине.

Кэм хотел было откланяться, но потом раздумал: он уже начал уставать от проклятых церемоний. В этот момент появился лакей с подносом.

— Благодарю, — сказал Кэм, передавая жене шампанское. — Извините, что нет бокала для вас, Боннинггон.

Маркиз только молча стиснул зубы, и Джина вздохнула. Разумеется, он считал, что она выпила больше положенного, и, честно говоря, был прав.

— Я не хочу шампанское. Может, ты принесешь мне „ стакан лимонада, Себастьян?

Одобрительно кивнув, Боннинггон отобрал у нее бокал, еще раз поклонился и ушел.

— Как ему, черт побери, удалось не расплескать при поклоне вино? — спросил Кэм. — Проклятие! Теперь нам с тобой придется делить мое, а я имел желание напиться.

Он с такой озорной усмешкой протянул ей бокал, что Джина, не задумываясь, приняла его и сделала глоток. Кэм небрежно прислонился к стене рядом с ней.

— Тебе кто-нибудь докучал приглашением на этот танец?

— Я обещала его Себастьяну. — Она сделала еще глоток, удивляясь, отчего у нее так колотится сердце.

— Но ведь ты не можешь дважды танцевать с одним и тем же партнером, — заметил Кэм. — Помнишь, что ты мне писала, когда дебютировала в свете?

— Даже не верится, что ты запомнил это! Прошло столько лет.

— У меня хорошая память, — лениво произнес он. — Значит, ты отважилась на скандал, чтобы дважды потанцевать со своим женихом?

— О нет, — ответила Джина. — Эти правила относятся только к девочкам, недавно покинувшим классную комнату. Но Себастьян все же ограничивается тремя.

— Будь я твоим женихом, а не мужем, я бы не позволил тебе вообще танцевать с другими мужчинами. Джину вдруг обдало жаром.

— О! — выдохнула она, но совесть заставила ее броситься на защиту своего избранника. — Себастьян чувствует, что у нас довольно сомнительное положение. В конце концов, я ведь еще замужем.

Она раскрыла веер и начала усиленно обмахиваться. Как неоднократно повторяла ее мать, нет ничего хуже пылающего лица при рыжих волосах.

— Да, в конце концов, ты еще замужем, — медленно повторил Кэм.

Он протянул руку, взял у нее шампанское и тоже сделал глоток. Джина облизнула губы. Было нечто слишком интимное в том, что они пили из одного бокала. Видимо, шампанское опять ударило ей в голову.

— Может, сядем где-нибудь? — спросил он.

— Хорошо.

Он тут же повел ее к одному из маленьких альковов с тяжелыми шелковыми портьерами, которые были устроены по всему периметру бального зала. Джина присела на небольшую бархатную софу.

— Я ни разу сюда не заходила.

— Почему? Здесь, правда, душновато. И я не очень высокого мнения о художественном вкусе леди Троубридж. — Он устроился рядом и презрительно оглядел картину с томным купидоном, сидящим на лютике.

— Занавешенные альковы считаются неприличными.

— А я бы только и делал, что проводил все свое время в этих альковах, не пропуская ни одного, — с откровенной насмешкой произнес Кэм и передал супруге бокал. — Полагаю, мы обязаны допить его, пока не вернулся Боннингтон, не так ли?

— Я больше не хочу, спасибо.

— Как ты поживаешь, Джина?

— Прекрасно, — с удивлением ответила она.

Кэм наклонился, и она почувствовала запах его мыла.

— Нет, я имею в виду, как ты поживаешь на самом деле. В конце концов, мы с тобой близкие родственники, хотя и не виделись двенадцать лет. Долгое время мы были кузенами, потом, когда неожиданно выяснилось, что мы не родня по крови, ты стала моей женой.

— У меня действительно все хорошо, — ответила Джина, приходя в еще большее волнение. Она захлопнула веер и уставилась на него.

«Когда глаза Джины прикрыты черными ресницами — наверняка она их красит, — рассеянно подумал он, — ее лицо почти столь же безупречно, как и лицо Мариссы». Странно, что он не заметил этого раньше, видимо, из-за ее глаз, которые отвлекали его. Не глядя на него, Джина изящными пальцами разглаживала веер, и он вдруг почувствовал вожделение, отозвавшееся мгновенной тяжестью в паху. Неужели эти длинные пальцы так же гладили и высокомерного Боннингтона? Если пока и нет, то долго ждать не придется. Кэм с трудом отогнал неприятную мысль.

— Джина. — Она подняла на него свои колдовские зеленые глаза. — Ты не собираешься поприветствовать меня на родине? — хрипло спросил он, а затем без лишних размышлений поцеловал жену.

Кэм почувствовал ее удивление. Он и сам был удивлен. Какого дьявола, что на него вдруг нашло? «Женские губы, закрытый альков, неясные звуки вальса. Англия с ее лучшей стороны», — успел подумать он и растворился в поцелуе.

Услышав сдавленный вскрик жены, Кэм, разумеется, воспринял его как приглашение к действию… и ее рот приоткрылся.

Все исчезло — вальс, портьеры, шампанское. Никакой тоски по родине, никакого приветствия. Брачная игра. В мгновение ока их поцелуй превратился в неразрывное слияние губ. Правой рукой он гладил ее волосы, а ее рука обнимала его за шею. От этого поцелуя мог воспламениться даже воздух, если бы Джина вдруг не отстранилась и не толкнула Кэма в плечо.

С минуту они просто смотрели друг на друга, затем она протянула руку и отодвинула портьеру. Через зал к ним шел ее жених.

— Прости меня, — сказала Джина. — Я на мгновение забыла, кто ты.

Кэм рассердился. Еще ни одна женщина, находясь в его объятиях, не забывала, кто он. А уж тем более собственная жена…

— Похоже, Боннингтон избавит нас от этого супружеского затруднения, — медленно произнес он.

— А разве тебя что-то смущает? — поинтересовалась Джина, подняв тонкую бровь.

Она тоже хладнокровно восприняла случившееся, признал Кэм. И будь он проклят, если поверит, что она ни разу не заходила в альков.

— Я всегда считал неприятным затруднением хотеть собственную жену. Это столь же неприлично, как желание съесть хлебный пудинг в детской.

Она слегка покраснела.

— Хлебный пудинг?

— Да. Хлебный пудинг. Ведь без него можно обходиться долгое время, не так ли? Фактически его редко подают к цивилизованному столу. Но иногда вдруг появляется неожиданная страсть именно к этой домашней стряпне.

Осознав метафору, Джина поняла, что ее сравнивают с невкусной стряпней, которую она так ненавидела в детстве. От бешенства ее голос стал просто медовым.

— Понимаю твое затруднение, — пропела она. — Ведь и в самом деле унизительно испытывать безответную страсть, не так ли?

Кэм улыбнулся.

— Тогда какого дьявола ты помолвлена с этим человеком? — Он кивнул в сторону маркиза.

Джина чуть не задохнулась. Ну что ж, решил Кэм, много приятнее видеть в подобном состоянии жену, чем себя.

— А знаешь, румянец и в самом деле не очень к лицу рыжеволосым, — с видом первооткрывателя сказал он.

Боннингтон подходил к ним, держа стакан отвратительной желтой жидкости. Джина вышла в зал и одарила его чарующей улыбкой.

Кэма очень позабавило, когда он увидел, что загнанное выражение маркиза только усилилось.

— Я должна немного освежиться. К несчастью, это собрание начинает казаться мне довольно скучным. — Джина сделала паузу. — Возможно, это успокаивающий эффект от возобновления знакомства с товарищем детских игр. Полагаю, вы не обидитесь на это, сэр. Боюсь, я совершенно потеряла интерес к детской. — Она холодно улыбнулась мужу и взяла Боннингтона под руку. — Не погулять ли нам в саду?

Кэм исподтишка наблюдал, как маркиз автоматически отстраняется, чтобы соблюсти приличную дистанцию между их телами.

— Надеюсь, вы нас извините, — пробормотал он.

В его глазах мелькнул слабый проблеск мужественной паники, что заставило герцога доброжелательнее отнестись к бедному малому. В конце концов, зачем судить о человеке по его мелочно требовательному поведению на людях? Некоторые из очень благовоспитанных парней, как ему известно, были совершенно возмутительными в частной жизни.

Если хотите, он должен сочувствовать этому зануде. «Его поймали», — думал Кэм, глядя, как Джина уводит Боннингтона. К несчастью, маркиз сам уготовил себе неприятности, когда сделал ей предложение, ркоро он, выйдя из Сент-Джеймсской церкви, окажется под каблуком у своей жены.

— Привет, герцог! — Кэм повернул голову. К нему с непринужденностью заядлого пьяницы обращался неизвестный господин, который слегка покачивался, но сохранял равновесие. — Я Ричард Блэктон, троюродный брат со стороны твоей матери. Сразу тебя узнал. Знаешь, а ты прямо копия своего отца. Зачем сюда пожаловал? Аннулировать первый брак? Хочешь взять кого-нибудь помоложе? Возьми одну из дочерей Девентош. Они тоже рыжие. А в свете не так много женщин с рыжими волосами. Если у тебя склонность к этому цвету, что ж… бедняки не могут выбирать.

— Рад встрече, — ответил Кэм, чувствуя неприятную боль в голове.

— Что? — Пьяница казался смущенным. — Что ты говоришь, сынок?

— Я просто в восторге от нашей встречи.

— Да, иностранные манеры, — сказал Блэктон, подозрительно глядя на Кэма. — Иностранные манеры и рыжие волосы. Мне требуется выпить. — Он повернулся и заковылял к столу с напитками.

Герцог направился в комнаты, отведенные для него леди Троубридж, пытаясь выбросить из головы засевшее там ужасное подозрение. У Мариссы были темные волосы. Очень темные. Настолько темные… просто черные.

А волосы Джины цвета спелого апельсина.

Возможно, у него действительно слабость к рыжим волосам? Эта мысль его смущала, ибо не совпадала с представлением Кэма о себе как об англичанине, который весело живет в забытой Богом стране, ваяет из мрамора упитанных обнаженных женщин, о человеке, который проводит дни, покрытый серой мраморной пылью.

В его жизни… этой жизни… не было места для раздражающей герцогини.

Для жены.




Глава 7

Горечь воспоминаний, последовавших за балом у леди Троубридж


На следующее утро Джина никак не могла заставить себя подняться к завтраку. Она свернулась калачиком в постели, вспоминая каждое мгновение встречи с мужем. Он совсем не походил на того Кэма, образ которого сохранился в ее памяти. «Он стал настоящим мужчиной», — с дрожью подумала она. Его плечи… нет, главным образом его взгляд. Он смотрел на нее с таким выражением, словно она была прелестным объектом для шутки. Джина зарылась в одеяло, игнорируя невольный трепет, который пробудило в ней воспоминание об их поцелуе.

Честно говоря, многие из гостей леди Троубридж были столь же огорчены своими воспоминаниями. Сэр Рашвуд лежал в постели, грустно размышляя над весьма неприятным замечанием жены, сделанным ею после его танца с красавицей миссис Бойлен. У лорда Перуинкла не выходила из головы Карола, не менее трех раз танцевавшая с каким-то щеголем. Сейчас Таппи хмуро жевал тост, гадая, возможно ли с помощью нового гардероба для супруги вернуть ее любовь. Джину вывел из мечтаний голос матери, сопровождается шуршанием юбок.

— Дорогая, открой глаза. Я здесь, — сообщила леди Кренборн. — Приехала вчера очень поздно.

— Я так и поняла, мама, — пробормотала Джина, приподнимаясь на подушке. — Может, перенесем наш разговор на другое время?

— Боюсь, что нет. Я совершила этот вояж только ради того, чтобы поговорить с тобой, и должна немедленно вернуться в Лондон на собрание Женской благотворительной организации. Я получила еще одно! — Тон матери, близкий истеричному, наконец привлек внимание Джины.

— Что получила? — спросила она, уже зная ответ.

— Новое письмо, разумеется! — почти выкрикнула леди Кренборн. — И что мне теперь делать? Мой брат умер!

— Да, мама, — удивленно ответила Джина. — Но какая связь между его смертью и получением этого письма? — Самая прямая! — голосом страдающей Офелии возвестила мать.

Джина ждала.

— В прошлый раз я вызвала брата, и он сам обо всем позаботился. Обо всем! Полагаю, он даже нашел человека Боу-стрит, и хотя с тех пор он никогда об этом больше не упоминал, я думаю, тот человек оказался небезуспешным. А теперь мы одни. Даже Кренборн умер пять лет назад, хотя и в то время он был совершенно бесполезен. Совершенно! «Думаю, женщина умеет держать язык за зубами!» — вот и все, что он мог сказать.

Джина неоднократно слышала этот рассказ о способностях отца, поэтому очередное повторение считала весьма утомительным.

— Слава Богу, Гертон абсолютно не походил на моего супруга, — продолжала леди Кренборн. — Слава Богу, он сразу понял, что ты должна выйти замуж за его сына, а если бы это зависело от твоего отца, тебя признали бы незаконнорожденной еще до того, как он понял бы все последствия.

— Да, но…

— Мой брат просто взял заботу на себя. Осознав всю серьезность положения, он тут же отозвал Камдена из Оксфорда, и на следующий день вы уже были женаты. Если меня кто-то и восхищает, моя дорогая, то это человек действия. Каковым твой отец не был.

— Ты получила еще одно письмо от шантажиста? Но леди Кренборн в ярости ходила взад-вперед по комнате и не слышала ее.

— Я умоляла твоего отца, когда тебя совсем крошкой привезли к нам. Я говорила: Кренборн, если у тебя есть хоть капля ума, заплати этой женщине.

Джина вздохнула. Поскольку разговор предстоял долгий, ода выбралась из постели, накинула халат и села у камина.

— Разве он подчинился? Или послушался меня? Отнюдь. Кренборн только и делал, что бормотал: «Какая необыкновенная эта женщина, какая изысканная, она никогда не предаст собственного ребенка». И что получилось?

— Ничего ужасного. Если ты помнишь, я стала герцогиней, мама.

— Благодаря твоему брату, а не Кренборну! И кто бы мог написать анонимное письмо? Конечно, французы. Я уверена, что его написала эта женщина. И второе письмо тоже.

— Мама, — произнесла Джина, но леди Кренборн продолжала метаться по комнате. — Мама!

— Что? — Она вдруг застыла на месте и автоматически подняла руки к волосам. — Ты что-то сказала, дорогая?

— Графиня Линьи не могла написать это письмо. Она умерла в прошлом году.

— Умерла?

Джина кивнула.

— Твоя… твоя… женщина, родившая тебя, умерла? Невероятно!

— Мне сообщил об этом мистер Раунтон и приложил вырезку из парижской «Экспресс».

— Почему ты не сказала мне?

Джина заметила явные признаки надвигающейся бури.

— Я не хотела расстраивать тебя упоминанием ее имени.

— И что же ты предприняла? — спросила леди Кренборн.

— Предприняла?

— Я знаю тебя, Джина! Пусть я не произвела на свет, но воситала тебя. И что же ты сделала, получив сообщение Раунтона?

— Я написала в ее поместье, — созналась Джина. — Хотела выяснить, не оставила ли графиня послание или какую-нибудь записку.

Леди Кренборн подошла к дочери и погладила ее по голове.

— Прости, дорогая, — сказала она, целуя рыжие волосы Джины, которые та унаследовала от бесчестной графини Линьи. — Я, правда, очень сожалею. Графиня была неблагодарной дурой, хотя ее утрата для меня только благо.

— Все в порядке. Она никогда не обращала на меня внимания, но я думала… — Вздохнув, Джина пожала плечами. — Так странно, хотя…

— Молчи! — Леди Кренборн зажала ей рот ладонью. — Если эта женщина… если графиня Линьи не писала это письмо, тогда кто?

— А что в нем говорится?

— Вот оно, — сказала мать, достав из ридикюля сложенный лист.

Джина пробегала глазами слова, написанные четким почерком с завитушками. Потом до нее вдруг дошел их смысл: «Возможно, маркиз расстроится. У герцогини есть брат».

— У меня есть брат, — прошептала она. — У меня есть брат!

— Должно быть, единоутробный, — поправила леди Кренборн. — Я больше не позволяла твоему отцу ездить на континент после того путешествия во Францию, которое имело столь неприятные последствия. — Она замолчала. — К тебе это не относится, дорогая. Ты мое счастье. Я благодарю Господа, что эта женщина не захотела воспитывать собственных детей. Бог знает, где сейчас может находиться твой брат. Видимо, сына она тоже отдала его отцу, как поступила и с тобой.

— Но кто мог написать это письмо?

— Очевидно, графиня была неосторожна. Она уверила твоего отца, что никто даже не предполагает о твоем существовании. Поняв, что оказалась в интересном положении, она уехала в свое загородное поместье, и ты появилась у нас шести недель от роду. — Леди Кренборн импульсивно поцеловала дочь. — Это был счастливейший день в моей жизни.

— Счастливейший и неприятнейший, мама, — улыбнулась Джина.

— Правда. Но к тому времени я хорошо изучила Кренборна, моя дорогая. Второго такого дурня нет в целом свете. Не держи я твоего отца в узде, он бы наплодил столько детей, что, клянусь Богом, ему бы позавидовал любой кролик.

Джина взглянула на анонимное письмо.

— Может, они снова напишут и сообщат, где мне найти брата.

— Не сомневайся, они напишут и потребуют денег, — заявила мать. — Это письмо — явная угроза. Как ты думаешь, что почувствует Боннингтон, узнав о твоем незаконнорожденном брате?

— Конечно, он будет… — Но слова умерли прежде, чем она хотела вымолвить, что Себастьян будет рад.

С того момента как она призналась ему, что является внебрачным ребенком своего отца и французской графини, Себастьян никогда не упоминал столь позорный факт, делая вид, будто вообще не слышал о нем. Почти все в Англии считали Джину сиротой, ребенком одного из дальних родственников леди Кренборн, и, естественно, эта версия была для него более приемлемой.

— Не думаю, что он хорошо отнесется Атакой новости, — сказала леди Кренборн и чуть слышно хихикнула. — Он расстроится.

— Да, Себастьяну это не понравится, — согласилась Джина. — Ведь существует опасность, что автор письма распространит скандальную новость.

— Слава Богу, я не подпускала твоего отца к делам поместья. Теперь мы достаточно богаты, чтобы заткнуть рот шантажисту.

— Не уверена, что это разумно, — ответила Джина, садясь на край постели. — Шантажист выжидает, не так ли? Дядя Гертон устранил первоначальную угрозу разоблачения, выдав меня за Кэма. Но потом Кэм сбежал в Грецию, и автор письма дожидался своего часа. Наверняка он знал о намерении моего мужа аннулировать брак и теперь рассчитывает, что я заплачу ему целое состояние, только бы удержать Себастьяна.

— Да, в качестве герцогини Гертон тебе не страшен никакой скандал по поводу твоего рождения. Но для экс-герцогини и незаконнорожденной перспектива стать маркизой ничтожно мала. Видимо, тебе лучше самой бросить маркиза до того, как он бросит тебя.

Джина с подозрением взглянула на мать.

— Тебе просто не нравится Себастьян.

— Верно, — ответила леди Кренборн, наклоняясь к зеркалу, стоящему на туалетном столике. — Думаю, он тупица, моя дорогая. Но ведь это не я выхожу за него.

— Вчера приехал Кэм.

— Правда? Как мило! Горю желанием взглянуть на мальчика и постараюсь увидеться с ним за завтраком. Я говорила, что вечером собрание Женской благотворительной организации? Скажу тебе, по большому секрету, разумеется, что у меня есть кое-какой шанс быть избранной президентом. Конечно, я откажусь.

Леди Кренборн полюбовалась в зеркале своей аристократической внешностью. Как вполне современная матрона, она большую часть времени посвящала филантропии.

— Поздравляю, мама! — сказала Джина со всем энтузиазмом, на какой была способна. — Значит, ты станешь главой четырех организаций?

— Трех. На прошлой неделе я покинула Комитет инвалидов. Это просто группа бестолковых старых гусынь, которые ничего не смыслят в руководстве. Если мой брат чему-то и научил меня, так это как нужно руководить. Хотя, должна признаться, сам он плохо обращался с маленьким Камденом. Очень плохо. Это одна из немногих областей, где он действовал не лучшим образом, так я ему и говорила.

— Да, — ответила Джина, вспоминая баталии, которые разнообразили жизнь в доме после бегства Кэма, оставившего свою невесту девственницей в брачной постели.

— Ты не виновата, дорогая. Мой брат оказался не в меру строгим.

— Он мог быть жестоким, мама.

— Я бы так не сказала. Его резкость была вызвана большим умом, — произнесла леди Кренборн, поправляя волосы.

Джина прикусила язык. Гертоны ставили ум превыше гуманности, да и кто она такая, чтобы пытаться изменить свою мать.

— Полагаю, нам следует ждать нового послания.

— Ты хочешь сообщить Боннингтону?

— Нет.

Леди Кренборн оглянулась, в ее глазах была насмешка.

— Осторожно, дорогая. Утаивание секретов от мужа сто свидетельствует о начале разлада в браке.

— Он мне пока не муж, — резко ответила Джина. — Мой муж — Кэм.

— Тогда сообщи Камдену, — посоветовала мать, убирая под шляпу выбившиеся пряди. — Насколько я помню, он столь же умен, как и его отец.

— Я думаю, еще умнее.

— Неудивительно. Гертон всегда жаловался, что мальчик боится темноты, оружия и бог знает чего еще. Все потому, что он не любил охоту. Гертон считал Камдена тряпкой, поскольку тот постоянно вырезал из дерева лодки, а не стрелял в животных. Но, по-моему, он выказывал признаки остроты ума.

— Он не тряпка. Вовсе нет.

— А я никогда так и не думала. Можно сказать, он унаследовал семейный ум. Как и ты, дорогая, — лояльно прибавила мать.

Джина воздержалась от упоминания, что она не кровная родственница Гертонов. Да и после короткой встречи с мужем ей стало ясно, что условности не волнуют его.

— Я не против того, чтобы обсудить письмо с Кэмом. Мать кивнула:

— Нам может потребоваться какая-нибудь помощь. Хотя бы человек, который в случае необходимости передаст деньги шантажисту.

— Мне не нравится мысль платить за молчание.

— А мне не нравится мысль, что ты будешь отвергнута светом. Дураков надо ублажать, поэтому мы заплатим, чтобы ты могла выйти за Боннингтона, раз уж тебе этого хочется. Но потом мы больше не заплатим даже медного гроша. Поскольку мне плевать на то, что думает автор письма, а свет никогда не изгонит жену очень рогатого маркиза. Тем не менее нам лучше не тянуть со свадьбой после твоего развода.

— Себастьян уже получив специальное разрешение.

— Превосходно. Я оставлю тебе записку, дорогая, чтобы ты могла показать ее мужу. Поговори с ним, и как можно скорее. Да, и еще… Полагаю, я не должна тебя спрашивать… но ведь ты избавилась от этого ужасного маленького учителя, не так ли?

— Нет.

— Нет? — повысила голос леди Кренборн. — В своей записке, отправленной сразу же после той скандальной новости в газете, я велела немедленно избавиться от него!

Именно в такие моменты Джина вспоминала, что леди Кренборн и отец Кэма были детьми одних родителей.

— Я не могу этого сделать, мама. Он служащий моего мужа…

— Не понимаю, зачем тебе понадобилось везти его к леди Троубридж, — заявила мать. — Такого ужасного, маленького…

— Он совсем не ужасный. Просто неловкий.

— Что-то в нем очень странное. Не могу понять, отчего ты не оставила его в поместье, раз уж не можешь уволить.

— Он хотел поехать.

— Он хотел? Он хотел поехать! — Голос леди Кренборн поднялся до крика. — Ты считаешься с желанием слуги. Что еще он желает? Посетить Букингемский дворец? Неудивительно, что журнал «Тэтлер» ухватился за это!

— Мама!

— Гертоны не ведут себя как обыкновенная чернь! Мы не теряем собственного достоинства, не совершаем эксцентричных поступков, которые позволяют кому-то чернить твою добродетель. О чем ты думаешь, Эмброджина?

— Да, с моей стороны это было глупо. Я только сказала, что мне жаль пропускать наши занятия, и он выразил такс желание сопровождать меня, что я не смогла оставить его дома. Он совсем не надоедливый, мама. И я с удовольствием занимаюсь историей Италии.

— Он должен уехать, — зловеще произнесла леди Кренборн. — Я немедленно поговорю с твоим мужем. Если мы не увидимся за завтраком, тогда до свидания, дорогая.

И она вышла с таким видом, который ясно давал понять, что женщина успокоится лишь в тот момент, когда учитель истории покинет дом с сумками в руке.




Глава 8

В которой прекрасные мужчины развлекаются на берегу реки


Леди Троубридж устроила пикник на свежем воздухе. Столы были накрыты под сенью старых ив, которые, словно шепчущиеся матроны, расположились на берегу реки, бегущей в дальнем конце сада.

— Господи, он просто совершенство, — заметила Эсма, когда подруги спускались с холма к реке. — Кто этот прекрасный молодой человек?

— Актер, — ответила Джина, посмотрев в его сторону. У него какое-то невообразимо театральное имя. По-моему, Реджинальд Джерард.

Мужчина переходил реку, прыгая с камня на камень, срывая плоды с нависшей над водой яблони и кидая их барышням, ожидавшим на берегу. Всякий раз, когда он терял равновесие и казалось, вот-вот упадет в реку, девушки тихонько вскрикивали.

— Что за отвратительный спектакль!

— Привет. — Джина любезно улыбнулась мужу, будто не она все утро поглядывала на дверь гостиной, дожидаясь его появления.

— Может, представишь меня? — спросил герцог, явно заинтересованный ее подругой.

Эсма слегка присела в реверансе, губы у нее чуть дрогнули от скрытой улыбки.

— Это леди Роулингс. Мой муж, Эсма.

— Я восхищен. — Кэм поцеловал ей руку. Джина ощутила невольную досаду. Ведь он, в конце концов, женат, а Эсма замужем.

— Посмотри, дорогая, — невозмутимо сказала она. — Вот и Бардетт.

Подруга отвела взгляд от Кэма и помахала своему поклоннику, который тут же бросился к ней с резвостью хорошо выдрессированного ретривера.

— Здравствуйте, — весело сказал он. — Разрешите представиться. Я Берни Бардетт.

— Герцог Гертон, — поклонился Кэм.

— О! — в замешательстве произнес Берни, но потом вдруг просиял. — Ваша светлость? Ваша светлость! — Уверенный теперь в должном приветствии, он уже без неприличной торопливости повторил свое имя.

— Молодец, Берни, — похвалила Эсма, беря молодого человека под руку. — Пойдемте сядем?

Кэм шел рядом с Джиной, но, к ее досаде, взгляд мужа был прикован к изящной спине Эсмы.

— Ума не приложу, зачем он ей нужен? — тихо спросил герцог.

— Берни очень…

— Смахивает на дурака? — закончил Кэм. Тем временем Бардетт сбросил у реки сюртук, затем без промедления начал перебираться на другой берег, грациозно прыгая с камня на камень и посрамив актера с его слишком театральными фокусами.

— Ага, — насмешливо произнес Кэм, — теперь я понимаю.

Джина проследила за взглядом мужа. Намокшие серые брюки облепили ноги Берни, самые красивые и мускулистые, какие только могут быть у мужчины, волосы золотом сверкали на солнце. Честно говоря, Берни Бардетт выглядел еще прекраснее, чем прежде.

— Да, — пробормотала Джина.

— Не стоит приходить в экстаз, — сухо заметил Кэм, Физическая красота не главное.

Она с любопытством посмотрела на супруга.

— А я думала, скульптор превыше всего ценит имение физическую красоту. Кэм пожал плечами.

— Я могу изваять тело Бардетта, однако не в состоянии что-либо сделать с его мозгами. Он бы все равно выглядел дураком. — Берни уже протянул Эсме яблоко и в качестве награды поцеловал ее руку. — Нет, как она может его выносить?

Джина пропустила косвенный намек мимо ушей, потому что в тоне Кэма не было презрения или насмешки, только искреннее любопытство.

— Эсма большая поклонница красоты, — объяснила Джина. — Но в то же время она выбирает друзей, у которых… которые…

— Явно слабы умом? — Кэм снова пожал плечами. Ну, мужчины обычно поступают так же. Идеальная любовница должна быть красивой, веселой и праздной. Берни, видимо, соответствует требованиям.

— А ты…

Джина прикусила язык. Обманчивое любопытство вызывало у нее соблазн говорить все, что приходит в голову.

— Сейчас у меня нет любовницы, — услужливо ответ Кэм. — Но когда она была, то полностью соответствовала требованиям, о которых я только что сказал.

— И жены обязаны быть такими? — спросила Джина, приходя в уныние.

— Недостаток красоты допустим, но он должен компенсироваться покорностью. Ты могла бы жить согласно этим требованиям, будь мы по-настоящему женаты?

— Никогда об этом не думала. — Она бросила на него взгляд из-под опущенных ресниц. Такой непристойной улыбки, как у ее мужа, она еще не видела ни у одного знакомого мужчины. — Но я в этом сомневаюсь. Покорность не относится к числу моих достоинств.

Она хотела уйти, но Кэм загородил дорогу.

— В общем-то мужчина не хотел бы иметь всегда покорную жену. — Он будто смеялся над нею, только она не знала, почему.

— О чем ты говоришь?

— Покорность довольно сложная проблема, — мечтательно сказал он. — Например, если дело касается спальни, то нужно выбирать жену…

— Не трудись, — прервала его Джина. — Я не забыла, что не ты выбрал меня в жены.

— Разумеется. Хотя, помню, отец говорил мне, что ты вырастешь красавицей, и, насколько я могу судить, его пророчество сбылось.

— Это сказал твой отец?

— Ну да. А что здесь удивительного?

— Во время моего дебюта в свете он сказал, что мне следует радоваться, поскольку я уже ношу обручальное кольцо и не должна выставлять себя на рынок невест. Я всегда считала это оскорблением.

— И правильно, — кивнул герцог. — По этой части мой отец был непревзойденным специалистом. Фактически мало что из его замечаний нельзя был о воспринять как оскорбление.

— Кстати, меня не сравнишь с великолепной Эсмой, — заметила Джина, сама удивляясь, почему она говорит столь жалкие слова.

Кэм взглянул на ее подругу.

— Да, леди Роулингс, несомненно, одна из самых классически прекрасных женщин, каких я когда-либо видел. По крайней мере в Англии.

— Не могу понять, зачем мы обсуждаем эту глупую тему, — беззаботно сказала Джина.

— Идите сюда! — позвала Эсма.

Кэм тут же направился к классической красоте, но Джина решила присоединиться к Себастьяну. Ей лучше не проводить столько времени с мужем, ничем хорошим это не кончится, а ведь она желает получить развод.

Маркиз в одиночестве сидел за маленьким столиком и таким выражением на лице, которое она всегда называла пуританским. Джина села рядом, повернувшись спиной подруге и мужу.

— Как там сегодня леди Роулингс? — спросил Себастьян. — Похоже, она весьма довольна собой.

— Думаю, что так, — ответила Джина и оглянулась.

Сияющая от удовольствия подруга сидела между Берни и Кэмом, с улыбкой слушая герцога, который что-то шептал ей на ухо.

— Если она займется твоим мужем, тем лучше, он скорее аннулирует ваш брак, — заметил Себастьян.

— Конечно, — пробормотала Джина.

К несчастью, маркиз сидел лицом к их столику и, казалось, не мог оторвать глаз от Эсмы. Даже за мясом барашка под соусом бешамель он продолжал комментировать ее бесстыдный флирт с герцогом.

— В таком случае твой развод будет сопровождаться требованием развода от Роулингса, — недовольно сказал он. Джину стало слегка подташнивать.

— Себастьян, тебе не кажется, что это я должна расстраиваться? Но я абсолютно спокойна. И кого волнует, если Кэм с Эсмой хотят ближе познакомиться? Никого. — Она взяла кусочек цыпленка, но он оказался совершенно безвкусным.

— Думаю, ты права. Только я не люблю, когда хорошего человека втягивают…

— У тебя это просто навязчивая идея! — раздражение сказала Джина. — С твоей стороны в моем присутствии учтиво даже упоминать об этом.

Себастьян выглядел испуганным.

— Ты должна меня простить. Я совсем забыл, что у тебя жизненного опыта не больше, чем у юной девушки.

— Я не такая уж несведущая.

— Нет, я требую прощения. — В голубых глазах Себастьяна было столько теплоты, что Джина смягчилась, невзирая на свою досаду. — Я позволил себе забыть о твоей невинности. Это одно из твоих достоинств, которое мне особенно мило. Ты недосягаема для всего низкого.

— А что произойдет, когда мы поженимся и я перестану быть такой невинной? — дерзко спросила она. Себастьян улыбнулся.

— Ты навсегда сохранишь свою невинную красоту. Ты обладаешь тем, чего не в состоянии испортить никто и ничто, — это врожденный признак хорошей породы.

— Себастьян, — начала она, еще не решив, стоит ли говорить ему про ее незаконнорожденного брата.

Тут леди Троубридж захлопала в ладоши, привлекая внимание гостей, и Себастьян повернулся к хозяйке.

— Слушайте все! Слушайте все! — крикнула она. — Мистер Джерард согласился организовать в уик-энд небольшое представление. Это несколько сцен из Шекспира. Есть желающие принять участие в чтении?

К ужасу Джины, ее жених опять нахмурился.

— Представление вместе с профессиональным актером? В высшей степени неприлично.

— Себастьян, иногда мне кажется, что это твое самое любимое слово.

Маркиз открыл рот, но, еще до того как он напомнил о своем титуле и положении, она с несказанным облегчением вдруг увидела намек на прежнего Себастьяна.

— Ты хочешь сказать, что я становлюсь чопорным, да?

— Совсем немножко, — благодарно улыбнулась Джина.

— Таким был мой отец. Я думал об этом прошлым вечером и полагаю, ты права. Я действительно становлюсь педантом, — ответил Себастьян, ужаснувшись собственному выводу.

Джина похлопала его по руке. Ей хотелось бы проявить сочувствие более убедительным способом, но это бы наверняка шокировало Себастьяна, не говоря уже про остальных.

— У меня есть ты, — сказал он, глядя ей в глаза.

— Да, у тебя есть я, — искренне подтвердила она.

— Какое трогательное единодушие! — вкрадчиво продолжил за ее спиной Кэм. — Мы все были бы так счастливы обладать Джиной. В сущности, я думаю, что у нас с вами на двоих одно большое счастье. Разве это не удивительно?!

— Да, я счастливый человек, — слишком громко заявилСебастьян.

— Я тоже, я тоже.

— Мы с Джиной вызвались добровольно участвовать чтении Шекспира, — сказал маркиз и поднялся, едва не опрокинув стул. — Если позволите, мы…

— Не смею вас задерживать. Я сам подумывал об участии в представлении и знаю, что леди Роулингс думает так же. — Повернувшись, Кэм помахал Эсме.

К возмущению Джины, ее лучшая подруга настолько сердечно улыбнулась герцогу, что она почувствовала некоторое замешательство. Эсма не имела права столь откровенно соблазнять ее мужа.

— Идем, Себастьян! — процедила она и направилась леди Троубридж.

Молодой актер Реджиналвд Джерард стоял в окружении взволнованных дебютанток, которые все как одна хихикали и умоляли дать им роль героини. Но их надежды моментально развеяла леди Троубридж.

— Простите, девочки, только мы с вашими матерями считаем, что для незамужних барышень играть в пьесе довольно рискованно. Я не хочу никакого злословия по поводу моих приемов! — сообщила хозяйка, игнорируя тот факт, что ее вечера уже два месяца были основным источником разнообразных сплетен. — Нет, мистер Джерард обязан иметь дело только с замужними дамами. Например, вы четверо! — воскликнула она. — Это будет великолепно!

Джина заметила, как вытянулось лицо у Реджинальда Джерарда, который явно не горел желанием проводить дни с замужними дамами. Видимо, актер надеялся склонить к бегству одну из наследниц.

— Я полностью с вами согласен, миледи, — поддержал хозяйку Себастьян. — Драматическая проза слишком возбуждающе действует на юных девушек.

— О какой пьесе идет речь? — спросил Кэм.

— «Много шума из ничего». Всего несколько сцен, — ответил молодой актер. Несмотря на разочарование, он уже овладел собой и поклонился — Могу я представиться? Реджинальд Джерард.

— По-моему, я видел вас в «Ковент-Гардене», — с поклоном ответил Себастьян. — Я маркиз Боннингтон, это герцогиня Гертон и леди Роулингс. А также герцог Гертон, — добавил он.

Реджинальд улыбнулся:

— Думаю, у нас получится очаровательное представление. Возможно, герцогиня будет играть Геро и…

— Нет, — прервал его Кэм. — Мы с герцогиней лучше сыграем Беатриче и Бенедикта. А поскольку мы все-таки женаты, мне будет горестно видеть другого мужчину под окном ее спальни.

— О, конечно, — ответил Реджинальд.

— Что это за окно спальни? — насторожился Себастьян.

— В пьесе Клавдио… им, очевидно, будете вы, милорд… решил, что его невеста Геро неверна ему, раз он видит под ее окном другого мужчину.

— Мне это кажется в высшей степени неприличным, — сердито произнес маркиз. — Подходит ли такая пьеса для столь разнородного общества?

— В прошлом сезоне она имела огромный успех, — вежливо сказал Реджинальд. — Кроме того, мы поставим лишь несколько сцен. Если в них что-то смутит вас и леди Роулингс, мы всегда можем обойти это место. Предлагаю встретиться перед ужином в библиотеке и обсудить сцены.

Джина вдруг почувствовала теплую руку на своей талии.

— Полагаешь, мы сумеем уцелеть, проведя вчетвером час или более того?

— Что ты имеешь в виду?

— Думаю, ты заметила, как твой жених беседует с прекрасной леди Роулингс?

И действительно, Себастьян что-то увлеченно говорил Эсме, пока та рассеянно кусала яблоко.

— По-моему, ты страдаешь тем же недугом, — заметила Джина.

Он засмеялся.

— А почему нет? Она красива, соблазнительна и вполне дружелюбна.

— Ты называешь это дружелюбием?

— Готов поспорить, что Боннингтон читает ей нотации за ее «дружелюбие».

Будто в подтверждение этих слов Эсма принялась грызть яблоко, ее щеки пылали.

— Из нее вышла бы превосходная Диана, — сказал он.

— Диана, богиня-девственница? — с ноткой скептицизма поинтересовалась Джина.

— Странно, правда? Но ведь она, невзирая на все свое дружелюбие, и в самом деле недотрога. Возможно, я это и ухвачу, если она согласится мне позировать.

Джина посмотрела на мужа, который изучал Эсму, словно ювелир, оценивающий драгоценный бриллиант.

— Я думала, ты уже работаешь над Дианой. Тебе не скучно делать еще одну фигуру той же богини?

— Нет. Все женщины разные. Давая имена богинь, просто вкладываем в это имя то, что видим на их лицах. Леди Роулингс, например, дерзкая, красивая, даже эротичная, но одновременно сдержанная и осторожная., Уверен, что она не делит постель с Бардеттом, хотя очень старается доказать обратное.

Джина взглянула на мужа с еще большим уважением!

Через некоторое время, когда они с Эсмой возвращались домой, ей нестерпимо захотелось узнать, видел ли Кэм, что они уходят. Она уже почти обернулась, но Эсма схватила ее за локоть.

— Не оглядывайся! — прошептала она, и глаза у нее лукаво блеснули. — Конечно, он смотрит, но ты ведь не хочешь, чтобы он угадал твое желание?

— Себастьян?

— Я имела в виду не Себастьяна, дурочка! — воскликнула Эсма. — Конечно, я имею в виду твоего прекрасного мужа!

— Рада, что ты находишь его прекрасным, — колко ответила Джина.

— Конечно, нахожу. Господи! — Подруга изумленно раскрыла глаза. — Не думаешь ли ты, что я…

— Разумеется, нет.

— Да!

У Эсмы такие восхитительные ямочки, ничего удивительного, что каждый мужчина влюбляется в нее, включая Кэма.

— Оставь свои глупости. Ты знаешь, что я не имею дела с умными мужчинами. — Эсма взяла Джину под руку. — Могу я сказать тебе одну вещь?

Подруга кивнула.

— Я думаю, ты не должна его бросать.




Глава 9

Кусок розового мрамора и задумчивый герцог


Кэм оглядел кусок мрамора, который трое слуг осторожно поставили на эксминстерский ковер. Без сомнения, леди Роулингс с ее великолепными формами и блестящими волосами больше всех походила на Мариссу, а следовательно, на прекрасную богиню, какую он мог бы найти в Англии. Вероятно, Эсма даже согласится на весьма рискованный шаг быть изваянной в розовом мраморе как сидящая полуобнаженная богиня.

Но сейчас герцога почему-то мало интересовала богиня охоты, не говоря уже о настойчивом требовании кузена сделать вместо женской скульптуры что-нибудь другое. Мысли Кэма были заняты пьесой «Много шума из ничего», которую леди Троубридж прислала ему. Когда он впервые покинул Англию, то, испытывая муки одиночества, снова и снова читал пьесы Шекспира, тосковал по дому и английскому камину, по английскому языку и английскому элю.

Однако ему ни разу не приходило в голову сыграть роль Бенедикта для своей жены Беатриче. Он никогда не думал о себе как о женатом человеке, да и с какой стати? Тем не менее, читая Шекспира, герцог представлял Джину с ее стройным телом, шелковистыми рыжими волосами, неукротимым любопытством и проницательным умом. Он продолжал носить обручальное кольцо, хотя и не обращал на это внимания.

Кэм опять взглянул на мрамор. Нет, Джина не смогла бы позировать ему. У нее слишком живой и заинтересованный взгляд, а богиня, ненавидевшая людей, никогда бы не смотрела на человека столь искренним взглядом, никогда бы не приветствовала его с такой радостью, будто действительно скучала по нему. И богиня уж точно не писала бы своему не выполняющему обязанностей мужу сотни писем.

Кэму даже не приходило в голову, что Джина вообще могла ему не писать, раз он сбежал от нее. И все-таки ее письма следовали за ним из страны в страну. Признаться, он сам толкал Джину на это, ибо всегда писал ей перед тем как переехать на новое место. Герцог просто не желал лишаться писем. Был случай, когда он даже отправил Филлипоса в трехдневное путешествие, чтобы тот забрал письмо из гостиницы, которую они покинули.

Кэм нахмурился. Джина связывала его с Англией, только и всего. Нет, ее письма, а не она, связывали его с домом. Это не имело никакого отношения к его жене, важны для него были одни письма.

Конечно!

Он швырнул на пол тонкий сборник пьес, который, скользнув по ковру, остановился перед непристойно розовым мрамором. Черт возьми, Стивен оказал ему плохую услугу. Сейчас, глядя на камень, он видел полные бедра и вульгарные зады, а раньше представлял образ молодой прекрасной женщины, розовой, соблазнительной и обнаженной. Кэм поморщился. Из-за кузена он теперь чувствует себя поставщиком порнографических гравюр.

Его жена не стала бы позировать для пантеона римских богинь, хотя одной мысли о Джине, прикрытой лишь прозрачным куском ткани, было достаточно, чтобы возбудить любого мужчину.

Нет, он не будет делать из нее Диану. И Венеру тоже… слишком пресно. Кроме того, он совсем не уверен, что сможет. Она всегда в движении. Невозможно представить Джину замершей на какое-то время, чтобы запечатлеть ее на бумаге, а тем более в мраморе. И все-таки пальцы зудели от желания попробовать.

Но стоит ли вообще начинать? После этого краткого визита он теперь много лет не вернется в Англию. Да и какой смысл возвращаться? Чтобы увидеть свою жену расплывшейся маркизой, с энтузиазмом производящей в брачной постели младенца за младенцем?

Нет, покорно благодарим, он лучше останется в деревне, там он по крайней мере будет неоспоримым хозяином своей судьбы. Никаких жен вокруг с их наивно соблазнительными высказываниями, которые заставляют кровь пульсировать в чреслах…

Это лишь похоть, думал он. В конце концов, они с Мариссой несколько лет назад прекратили свою вялую сексуальную жизнь. Правда, время от времени он получал удовольствие в женском обществе, но это было уже давно. Вот почему он с такой досадой и унижением глядел на стройные бедра жены, на восхитительную кожу в сгибе ее локтя. Вот почему… он требовал себе роль Бенедикта. Потому что, если он не ошибается, Бенедикт целует Беатриче.

Чтобы освежить память, Кэм схватил брошенный томик и нетерпеливо перелистал страницы. Конечно, у него и мыслях нет обольщать собственную жену или даже целовать ее, как мужчина целует женщину. Просто от долгого воздержания его половое влечение уже не поддается контролю. Воздержание плохо для мужчины, оно приводит к безумию и неконтролируемой похоти. А эта женщина до сих пор его жена. Если он так уж хочет поцеловать женщину, то может спокойно целовать ту, которая давно принадлежала ему.

Кэм снова отшвырнул книжку. Зачем лгать себе? Он хотел Джину. Не только этот неожиданный поцелуй, ее мягкие губы, прелестные формы, шелковистые волосы или то, как она таяла в его объятиях, пока не осознала, кто он такой, и не оттолкнула его. В следующий раз… Да, в следующий раз она уже не забудет, кто он такой, и останется там, где должна быть.

В его объятиях.

Кэма не смущало явное противоречие собственных умозаключений. И поскольку мужчины известны тем, что лучше думают своими чреслами, нежели головой, Камден Серрард, герцог Гертон, решил уступить общему недугу мужского пола.

У Эдмунда Раунтона не возникло никаких сложностей с оформлением развода герцога Гертона. В сущности, его даже немного разочаровала быстрота, с какой закончилось это дело. Все, с кем он консультировался, похоже, были согласны, что лучшее решение — это развод, и по возможности немедленный.

— Прежде все делалось не так легко, — заметил Ховард Колвин, эсквайр, главный специалист Англии по расторжению браков. — Господи, я помню, скольких трудов нам стоил развод герцогини Хинтон, а ведь ее муж был абсолютно недееспособным. Не мог даже помочиться надлежащим образом, если вы понимаете, о чем я говорю. Мы потратили на их развод несколько месяцев, а в довершение герцогиню еще подвергли унизительной проверке на предмет девственности, — возмущенно закончил эсквайр. — Конечно, это было в 1789 году.

— Полагаю, такое суровое испытание больше не применяется?

— Разумеется, нет. Сейчас мы намного гуманнее. Регент неравнодушен к отмене браков, считая, что это избавляет от скандалов при разводах. И он прав. Я сам оформил в прошлом году развод Мид-Фезерстоунхотов. Не слышали? — Раунтон покачал головой. — Мы это не афишировали по вполне понятным соображениям, — объяснил Колвин. — У него было три жены! Он не в своем уме. Большинство мужчин не хотели бы иметь даже одну, а этот вертопрах привел в дом еще пару.

— И что он с ними делал? — удивился адвокат.

— Возил их в Шотландию. По очереди, естественно. Вторая и третья ни о чем не подозревали до возвращения домой. Конечно, первая, официальная, жена сразу потребовала развода. — Колвин выбрался из низкого кожаного кресла. — Вряд ли у нас будут трудности с браком Гертонов, хотя, как я слышал, герцогиня несколько безнравственна, не так ли?

Раунтон пристально посмотрел ему в глаза.

— Ее репутацию чернят завистники, сэр. Это прекрасная молодая женщина.

— Она и должна быть такой, чтобы снова выйти замуж. Но после развода ей придется энергично взяться за дело.

— Полагаю, у нее достаточно поклонников, — холодно ответил Раунтон.

— Не обижайтесь! А то я подумаю, что она ваша родственница, — усмехнулся старик. — Пришлите мне в контору бумаги, мой мальчик, и я быстренько все улажу. Лично поговорю с регентом, и, уверен, при данных обстоятельствах мы сразу получим согласие парламента.

— Большое спасибо. — Адвокат поклонился.

— Не за что, не за что, мой мальчик.

Ховард Колвин заковылял к дожидавшейся его карете, а мрачный Раунтон отправился в свою контору. По мнению солиситора, отмена брака не должна быть просто делом о разводе. Если человек берет себе три жены, тогда его обязаны посадить в тюрьму, и все тут.

Он распахнул дверь и позвал своего младшего партнера, не заметив, что Финкботл сидит перед ним. Компаньон подскочил на несколько дюймов. Волосы у молодого человека стояли дыбом, словно его таскали за них во время драки. «Надо же иметь волосы такого цвета», — подумал Раунтон — Сегодня я посылаю вас в Кент, — отрывисто сказа он. — Здесь у меня часть бумаг по разводу Гертонов, остальные документы будут готовы через несколько дней. Но ваша задача, Финкботл, не торопить события. Не торопить. Вы поняли? — Лицо младшего партнера выражало испуганное замешательство. — Притворитесь, что у; нет документов. Притворитесь, что ливень задержал курьера в пути. Короче, идите на любую хитрость. — Раунтон понизил голос: — В Кенте вам предстоит выполнить особое задание.




Глава 10

Плоды сожаления


Карола Перуинкл чуть не плача сидела перед туалетным столиком. Та же самая комната, где она спала уже неделю; то же самое утомленное лицо в зеркале; та же самая пустая кровать в тени за ее спиной.

Накануне она, в сущности, провела вечер с Невилом. Они танцевали ридотто, они танцевали кадриль и три раза вальс. Ей не было нужды беспокоиться насчет мужа. Она мельком видела Таппи в дальнем конце зала, но он не соблаговолил подойти к ней, чтобы поздороваться. Ее глаза (уже не впервые за сегодняшний день) наполнились слезами, и Карола прикусила губу.

На следующей неделе ей исполнится двадцать пять, она с каждым годом все яснее осознавала, насколько была глупа. Скоро она станет тридцатипятилетней, потом, не ус пев оглянуться, сорокалетней дурой. К пятидесяти годам она вообще может умереть. Пятидесятилетние женщины не скачут по бальному залу, танцуя вальс. Они чинно сидят за столом, глядя на своих дочерей, или шепчутся по углам о сумасбродстве и расточительности сыновей. А вот ей даже не о ком будет поговорить. В дверь тихонько постучали.

— Миледи, служанка герцогини Гертон хотела бы узнать, может ли ее светлость зайти к вам?

— Разумеется.

Сдернув с волос ленту, Карола начала причесываться, и когда горничная по обыкновению шагнула к ней, жестом отослала ее из комнаты.

Не лучшее для нее средство исцеления видеть свою безупречную подругу-герцогиню; у Джины, кроме мужа, был еще жених, и оба хотели ее. Счастливая женщина. А вот ее, Каролу, не хотел никто. Прослезившись от жалости к себе, она тяжело вздохнула.

Вошедшая в комнату подруга выглядела прелестно, как и подобает выглядеть тому, кто счастлив. Она была немного смущена, и Карола подумала, что это очень мило с ее стороны, возможно, она самая воспитанная женщина в свете.

— Ты заболела? Тебе чем-нибудь помочь?

— Я не больна. Просто не могу заставить себя выйти из комнаты, — уныло ответила Карола.

Джина села в кресло возле туалетного столика.

— После того пикника и очередной ссоры с женихом у меня было такое же самочувствие. Но теперь я почти оправилась.

Карола слабо улыбнулась.

— И о чем же ты спорила с лордом Боннингтоном?

— Не отстал ли он от века. И, о чудо из чудес, он со мной согласился. Поэтому в виде компенсации мы будем играть в неприличной пьесе Шекспира.

— Неужели? — спросила удивленная Карола. — Трудно представить лорда Боннингтона, вовлеченного в столь неестественное для него занятие, как спектакль. Значит, он действительно любит тебя.

— Да, конечно, — пробормотала Джина.

Отчего-то последние слова подруги не вызвали у нее особого энтузиазма. В любви своего жениха она не сомневалась, ее беспокоило другое.

— Не обращай на меня внимания, — с извиняющейся улыбкой сказала Карола, вытирая слезы. — Я плачу целый день.

— Потому что приехал твой муж?

Так как подруга молчала, Джина укорила себя: наверное, ей стоило выразиться более тактично.

— Да, — наконец ответила Карола. — И да, и нет. Просто с каждым годом становится все хуже. С каждым годом все больше сожалею. Возможность примирения уходит в прошлое.

— Тогда почему бы тебе не поговорить…

— Невозможно. Ты не понимаешь, Джина. Твой жених смотрит на тебя как на богиню, а теперь в Англию вернулся твой муж и, судя по его взглядам, тоже боготворит тебя.

— Неправда!

— Конечно, это правда. Я взрослая женщина и уже была женой. — Карола всхлипнула. — Я узнаю такое выражение в глазах мужчины. Тап… Таппи когда-то смотрел на меня; так же! — И она разрыдалась.

Джина села рядом и обняла подругу за плечи.

— Дорогая, если ты до сих пор любишь своего мужа, дай ему это понять. Соблазни, если потребуется. Вот и все.

Пытаясь справиться с рыданиями, Карола лихорадочно нащупывала платок, и Джина вложила его в руку подруги.

— То, что ты предлагаешь, невозможно, — сказала та неприятным дрожащим голосом.

— Почему?

— Совершенно невозможно.

— Но почему?

— Ты все равно не поймешь!

Джина почувствовала досаду.

— Отчего же? По-моему, ты должна уяснить себе очевидный факт. Раз ты оставила мужа, а не он тебя, значит, это твоя обязанность найти к нему подход. В сущности, уговорить его вернуться.

Глубоко вздохнув, Карола вытерла глаза.

— Все не так просто. Я совершила ошибку, ужасную ошибку и теперь должна с этим жить. Нет, погоди, — сказала она, когда Джина хотела прервать ее. — На самом деле я плачу не из-за Таппи. Я не могу вернуть то, что потеряла, вот почему. — В каждом ее слове звучала непоколебимая уверенность. — Ты ничего не знаешь, Джина, поскольку не делала ошибок. Тебя любят два человека, ты можешь выбрать. Не важно, кого, все равно ты будешь жить с человеком, который любит и хочет тебя.

— Как ты можешь говорить, что Камден меня любит?

— Мне совершенно ясно, что он тебя хочет, а Боннингтон любит тебя. Мой же супруг и не хочет, и не любит меня. — Карола снова заплакала.

— Я даже не подозревала, как ты относишься к мужу, — сказала Джина, гладя подругу по плечу. — Я имею в виду, что ты до такой степени в него влюблена. — Ничего подобного!

— А выглядит именно так.

Карола проглотила слезы и выпрямилась.

— Я видела его прошлым вечером, так он не соблаговолил даже поздороваться со мной. Хотя обычно… берет меня за руку, спрашивает, как дела. И это… так унизительно.

— Совсем неунизительно. Очень интересно. Но скажи Бога ради, зачем ты притворялась, что тебе нравится жить отдельно от мужа?

— Я не притворялась, — жалобно произнесла Карола. — Сначала меня это и правда не слишком беспокоило. Только после того как он не приехал за мной, я стала поджидать его на улице, искала встречи с ним. Чтобы он увидел, как я счастлива, понимаешь? А потом я вдруг обнаружила, что недостаточно часто вижу его, и в конце концов стала думать о нем постоянно.

Джина подала ей свежий платок из небольшой стопки.

— Я выходила замуж не по любви, на этом браке настояла моя мать. Таппи был лучшей партией из множества других, и она не хотела ждать нового сезона, поскольку в свете уже дебютировала моя младшая сестра. Хотя мы с Таппи встречались не больше четырех раз, в самом конце сезона он попросил моей руки. Не прошло и месяца, как мы поженились.

— Ну и что неприятного в замужестве?

— Ничего. Только я никогда себе в этом не признавалась, иначе бы это означало, что мать была права. Она говорила… — Карола громко всхлипнула. — Если я оставлю свое тщеславие, говорила она, то очень мило устроюсь в конюшне с Таппи.

— О! — вымолвила Джина, придя в замешательство.

— Я страшно разозлилась. Я приехала к ней после брачной ночи… — Карола умолкла. — Ты поняла, что я имею в виду, Джина?

— Разумеется.

— И что я услышала в ответ? Довольно невразумительные метафоры насчет конюшни, лошадей и привыкания к моему выгону. Она сказала, что он, видимо, плохой наездник и я должна постараться быть послушной кобылой. Итак, я вернулась домой, опять поссорилась с Таппи и сбежала к матери, а он… больше не приехал за мной.

— Как и любой мужчина, — раздраженно ответила Джина. — Вряд ли хоть у одного из десяти есть чувство ответственности. Таппи не лучше мужа Эсмы. Если бы он приехал за тобой, продемонстрировал свою верность и постоянство, ты бы сейчас могла иметь семью.

— При чем здесь ответственность? — пожала плечами Карола. Она уже не плакала, а рассматривала в зеркале свое мрачное лицо. — Ему плевать на меня. Да и как иначе, Джина? После краткого пребывания в его доме и в его постели я с воплями сбежала к матери. А перед своим бегством я только и делала, что визжала, как это больно. И правда очень больно, — вдруг сказала она. — Но ведь никто не потрудился объяснить мне, что боль в конце концов пройдет.

— Тогда как же ты… — Джина прикусила язык.

— О, свои брачные клятвы я не нарушала. У меня почему-то не было желания, хотя, конечно, я слышала рассказы других. Посмотри на Эсму. Она бы не стала рисковать своей репутацией, если бы это не было приятно? А теперь я хочу только жить со своим мужем, который даже не поздоровался со мной.

— Уверена, что он бы это сделал. Видимо, не смог найти тебя среди твоих многочисленных поклонников.

— Я видела, как прошлым вечером он разговаривал с этой рыжей нахалкой, которая неожиданно стала такой модной. А выглядит занудой.

— Пенелопа Девентош? Подруга кивнула.

— Он может развестись со мной на основании моего ухода из семьи.

— Если бы он хотел, то мог сделать это несколько лет назад.

— Но вдруг мисс Девентош покорит его сердце…

— Нет, если ты опередишь ее. Тебе нужно просто соблазнить мужа, вот и все.

— Соблазнить!

— Да. По-моему, задета его гордость. Ты не говорила ему, что советовалась с матерью?

— Ты имеешь в виду, насчет плохого наездника? Сознаюсь, я несколько приукрасила комментарий матери, но я действительно считала это занятие грязным и мучительным. Как и свой брак.

— Тогда еще хуже. Поэтому он не приехал за тобой.

— Я не умею никого соблазнять, — уныло ответила Карола.

— Выбирай: или это, или он женится на мисс Девентош.

— Я скорей убью глупую девицу. Я хочу его… даже если он слишком высок, чтобы танцевать с ним, и любит только свою рыбу.

— Об этом ты ему тоже говорила?

— И более того.

— Господи! Полагаю, мы должны посоветоваться с Эсмой.

— Ты думаешь, она лучше знает, как надо соблазнять? Джина вспомнила глаза своего мужа, когда Эсма улыбнулась ему.

— Я в этом уверена, — мрачно сказала она.

— Но я не хочу быть соблазнительницей, — прошептала Карола. — Чтобы он догадался о моем желании завлечь его в постель? Для него это была бы такая победа! Нет, я скорее умру.

Джина старательно подбирала ответ.

— По-моему, он все-таки должен узнать. Разве мужчине хочется жить с женщиной, которая… — Тут она вспомнила, как Себастьян требовал ее невинности. Он не сомневался, что она не испытывает никакого желания, хотя все доказывало обратное.

— Ты права, — устало согласилась Карола. — Зачем бы ему возвращаться ко мне, если он думает, что я буду визжать, как павлин, всякий раз, когда он попытается лечь со мной в постель?

Встретив в зеркале взгляд подруги. Джина подняла брови.

— Настолько плохо?

— Я была молодой и глупой.

— Некоторые мужчины не хотели бы иметь жену, которую обуревают желания. Думаешь, Таппи один из них? — спросила Джина.

— Я уже сама замечала это, и неоднократно. Они берут в жены чистых и непорочных, а потом влюбляются в женщин, далеко не столь невинных. Я слышала, как женщины выражали по этому поводу недовольство, — продолжала Карола. — Сделай мужчине подобного сорта хоть малейший аванс, и он будет презирать тебя. А как же, ведь ты сошла с пьедестала, запятнав свою невинность. Я думаю, что Таппи не из таких.

— Надеюсь, — пробормотала Джина. При мысли о том, что Себастьян именно такой, она почувствовала, как заныло сердце.

— Тогда мы сделаем вот что, — с неожиданной энергией заявила она. — Ты считаешь, Таппи долго пробудет здесь?

— Не меньше трех недель. Иначе леди Троубридж угрожает лишить его наследства.

— Она когда-нибудь пыталась вас помирить?

— Она ни разу не говорила об этом.

— Сначала мы поговорим с леди Троубридж, потому что она рассаживает гостей за столом.

— О да! — воскликнула Карола. — Я могу сесть рядом с Таппи!

— И она же распределяет спальни, — с лукавым блеском в глазах прибавила Джина. Ее подруга открыла рот.

— Спальни!

— Только в крайнем случае.

— На такое бесстыдство я просто не способна. Я не могу этого сделать!

— Вероятно, тебе и не понадобится, — успокоила подругу Джина. — В конце концов, мужчины всегда соблазняют женщин. Что здесь может быть сложного? А еще мы посоветуемся с Эсмой.

— Ты говоришь, спальни, Джина?

— Только если он не выйдет за рамки благоразумия, — заверила ее подруга.

Если бы леди Кренборн видела в этот момент свою дочь, она бы ею гордилась: вне всякого сомнения, Джина была из той же породы, что и Гертоны.




Глава 11

Непристойный Шекспир


Джина очень тщательно подбирала туалет для вечера, ибо у нее зародилась мысль испытать жениха. Общеизвестно, что мужчины плохо контролируют свое половое влечение, поэтому она решила выяснить, распространяется ли общее правило на желания Себастьяна. Чем больше она думала над этим, тем меньше ей хотелось просидеть всю замужнюю жизнь на пьедестале, в то время как ее супруг будет развлекаться с веселой и сладострастной любовницей. Видимо, до сих пор она слишком переоценивала значение супружеской верности.

Прежде чем в третий раз сменить туалет, Джина, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, отослала горничную. В конце концов она выбрала темно-синее вечернее платье из тяжелого шелка со шнуровкой на спине, которое открывало ее шею и плечи. Но главной деталью, перед которой невозможно устоять, был, по ее мнению, подол юбки, приподнятый по бокам и выставляющий на обозрение атласные туфельки. У нее ведь красивые щиколотки, так что не повредит их продемонстрировать. Волосы зачесаны кверху, и только шелковистые локоны падают на обнаженные плечи.

В общем, это наиболее смелое из всех ее платьев, и если уж оно не воспламенит Себастьяна, тогда не подействует ничто, размышляла Джина, спускаясь по лестнице.

Поскольку леди Троубридж не питала любви к чтению, она редко наведывалась в библиотеку, где с 1600 года не произошло никаких перемен. Это была темная, спокойная комната с высоким сводчатым потолком и массивными, с латунной отделкой книжными полками, которые стояли между узкими окнами. Днем ее освещало солнце с южной стороны, но по вечерам окна превращались в темно-серые грязные пятна между книжными полками. Единственная лампа горела только в дальнем конце, остальная часть комнаты тонула во мраке.

Джина, неслышно ступая по толстому ковру, направилась к горевшей лампе. Все участники были на месте, и актер Реджинальд что-то говорил. Кэм вежливо слушал, но она смогла различить насмешку в его темных глазах. Себастьян хмурился, глядя на свою книгу, в свете лампы волосы у него блестели, как недавно отчеканенная золотая монета. Эсма сидела на низкой скамеечке рядом с Кэмом — идеальное положение для того, чтобы любой желающий мог заглянуть в вырез ее вечернего платья.

Когда Джина вошла в освещенный круг, мужчины, разумеется, встали, а Эсма улыбнулась.

— Представь, дорогая, мистер Джерард выбрал меня на роль несчастной девицы, которая падает в обморок и почти умирает, когда ее обвиняют в легкомысленном поведении. Джина не сдержала улыбки. Что бы ни говорили про Эсму, никто не мог сказать, что она заблуждалась.

— Наверное, мы должны устранить это несоответствие и поменяться ролями. У тебя намного более высокие требования к незапятнанности героини, чем у меня.

Вместо Джины ответил Себастьян.

— Я не возражаю против такого предложения, — сказал он. — Хотя Беатриче кажется довольно остроумной, но все же она дурно воспитанная молодая женщина. Совсем не такая, как ее светлость.

— Настоящая леди? — тихо спросил Кэм, обращаясь к супруге.

Часть ее плана состояла в том, чтобы, используя мужа, доказать Себастьяну, что она недостойна возведения на пьедестал. Чем больше она думала о том, как муж целовал ее, тем яснее сознавала, что такое поведение для него в порядке вещей. Возможно, мужчина хочет каждую женщину, оказавшуюся рядом с ним. Джина грациозно села, с удовлетворением отметив, что юбка не прикрывает ее щиколотку.

Кэм посмотрел на стройную ногу жены, быстро перевел взгляд на ее лицо и, подняв брови, медленно оглядел с головы до атласных туфель.

— Как я понимаю, этот показ устроен не только для меня? — прошептал он.

— Замолчи, негодяй! — шепотом ответила Джина и покраснела.

Он видел ее насквозь, даже когда они были детьми. Но это и делало его идеальной кандидатурой, чтобы вызвать у Себастьяна ревность. Кэм никогда не воспримет ее флирт всерьез, никогда.

Тем временем Себастьян, поздоровавшись с нею, опять сел и продолжил листать книгу.

— Да, — веско сказал он, — по-моему, роль Беатриче вполне подходит ее светлости. «Для меня приятнее слушать, как моя собака лает на ворон, чем как мужчина клянется; мне в любви». Действительно подходит.

— Что? Я это говорю? — Джина раскрыла свою книгу. — Где?

— Значит, ты не согласна с подобным утверждением? — спросил Кэм.

— Разумеется, согласна. Я лишь пытаюсь найти текст.

— Позволь тебе помочь. — Наклонившись, он взял у нее книгу. — Боннингтон читал из первого акта.

От Кэма пахло чем-то не поддающимся определению. Свежим и осенним, словно листва деревьев. В отличие от; большинства мужчин он не пользовался духами. Когда он нашел страницу и отодвинулся, щеки у Джины пылали.

Она подозрительно смотрела на текст. Похоже, что ее героиня Беатриче довольно сварливая женщина. Кэм снова наклонился.

— Мы с тобой вздорная пара. Смотри. — Он указал строку. — Ты грозишь оцарапать мне физиономию.

— А ты выглядишь хвастуном. — И она язвительно процитировала: — «В меня влюблены все дамы, за исключением вас одной». Какое самодовольство! Все дамы; надо же!

Лицо Кэма было совсем рядом, она чувствовала его дыхание на своей щеке.

— Может, у тебя есть преимущество, — шепнул он. — Давай почитаем дальше, чтобы узнать, поставила ты меня на колени или нет.

От его взгляда Джина задохнулась, на миг забыв, где находится.

Однако беспокойное покашливание тут же привело ее в чувство. Она подавила торжествующую улыбку и повернулась к жениху. Он заметил.

— Как тебе роль, Себастьян? — Она игнорировала официальное обращение, ведь они были среди друзей.

Маркиз поджал губы, давая понять, что обратил внимание на ее неповиновение.

— Моя роль кажется мне превосходной. Очевидно, я полагаю, что вижу свою невесту у окна спальни в объятиях другого мужчины и, естественно, я от нее отрекаюсь. Это четвертый акт:




«…Кто бы не поклялся

Из всех вас здесь, что девушка она,

Судя по виду? Но она не дева.

Она познала ложа страстный жар».




Конечно, при данных обстоятельствах я не женюсь на ней, — с некоторым удовлетворением сказал он.

Джина смутилась.

— Никогда не читала эту вещь. Эсма играет женщину, на которой ты отказываешься жениться?

— Да.

— Значит, я выгляжу девственницей, каковой по сути не являюсь, и познала… как вы это назвали? — спросила Эсма.

— Ложа страстный жар, — с ударением повторил Себастьян.

— Только мужчина способен прийти к столь абсурдному выводу, — заметила Эсма.

— Почему абсурдному? — Боннингтон пожал плечами. — Дыма без огня не бывает, вы согласны, леди Роулингс?

Джина с недоумением переводила взгляд с подруги на маркиза. По неизвестным причинам обычная напряженность между Себастьяном и Эсмой сегодня явно усилилась.

— Но ваша невеста вам не изменяла?

— Конечно, нет, — вмешался Реджинальд Джерард. — Злодей подговорил другую женщину сыграть роль, стоя возле окна ее спальни.

— У меня тут есть отличные реплики. — Себастьян заглянул в книгу:




«Ее не соблазнял я даже словом.

Но ей выказывал, как брат сестре,

Любви безгрешной искренность и робость».




— О чем ты говоришь? — поинтересовалась Джина.

— О своем отношении к моей будущей невесте, которую играет леди Роулингс. Естественно, я никогда не выходил за рамки целомудренного поведения и относился к ней как брат к сестре.

Это был намек? Джина, прищурившись, взглянула на жениха, который выглядел очень довольным собой. Как он смеет поучать ее? Она раздраженно захлопнула книгу.

— Я охотно воспользуюсь удобным случаем, чтобы назвать свою жену попугаем, — сказал Кэм. — Почему бы нам с Джиной не сыграть этот кусок из первого акта?

— Хорошо! — согласился Реджинальд, видимо, ощутив некие подводные течения в отношениях артистов. — А также сцену, которая вас так восхищает, лорд Боннингтон? Затем, возможно, еще одну…

— Я предлагаю сделать весь четвертый акт, — прервал его Кэм.

— Разумеется, — кивнул Реджинальд. «Странно, — подумала Джина, — кажется, мой муж тоже в высшей степени доволен собой».

— В чем дело? — спросила она. — Это хороший кусок, Джина, — с удовольствием заявил Кэм. — Тебе понравится.

— Сомневаюсь, — небрежно сказала она, покачивая ногой.

Эффект был головокружительным, и она хихикнула. Возможно, это не соблазняло ее жениха, зато явно произвели впечатление на мужа.

— У тебя есть несколько интересных строк, — произнес Кэм.

— О?

— Правда. Например, ты клянешься мне в вечной любви.

— О, как я могу сказать подобную ложь! — воскликнули Джина, театрально прижав руку к сердцу.

— Уверен, ты легко с этим справишься, — парировал герцог.

— Сомневаюсь, — протянула Джина. — Только не такому наглому хвастуну, как ты.

— Это не я, а Бенедикт, герой Шекспира, — поправил ее Кэм и, понизив голос, добавил: — Ведь ты очень искусна в подобных вещах, не так ли?

Моргнув, Джина посмотрела супругу в глаза, опушенные настолько густыми черными ресницами, что она почти утеряла нить разговора.

— Фактически это мое первое театральное представление.

— О, но ты же, видимо, говорила этому бедному парню, что любишь его и обожаешь, — тихо сказал Кэм.

Джину захлестнуло негодование, и она глубоко вздохнула.

— Должна ли я понять вас так, милорд, что вы передумали? — Теперь настала его очередь моргать. — Судя по тому, как вы хулите моего будущего мужа, я могу предположить, что вы боитесь остаться холостяком, милорд. — Она похлопала его по руке. — Пожалуйста, не беспокойтесь. Мы обязательно подыщем кого-нибудь, кто согласится выйти за вас. — Но в ее голосе была нотка сомнения.

— Мегера, — проворчал Кэм.

Сердце у Джины громко стучало, и она едва слышала, что говорил им Реджинальд. Согласно ее плану она должна заставить жениха ревновать. К несчастью, он казался рассеянным, и вряд ли она может рассчитывать на успех, если он не заметит ее флирта с другим мужчиной. Но Себастьян опять был занят только Эсмой: оба, склонившись над книгой, спорили по поводу своих реплик.

— Леди и джентльмены! — Реджинальд хлопнул в ладоши, призывая их к вниманию. — Предлагаю забрать книги с собой и до конца недели выучить наизусть свои роли. Леди Троубридж наметила представление на уик-энд.

— Выучить наизусть? — спросил потрясенный Кэм.

— Что, слишком большое напряжение для пожилых мозгов? — проворковала Джина.

— Я-то по крайней мере сумел прочесть эту пьесу до сегодняшнего вечера.

— Очень хорошо, ваша светлость, — ответил Реджинальд. — Мы встретимся через три дня, и я буду весьма признателен, если вы подготовите свои роли из первого и четвертого актов.

Джина встала, расправила юбки, затем, как бы ненароком, чуть спустила кашемировый шарф, наброшенный на плечи, и краем глаза увидела, что взгляд мужа прикован к ее груди. Кэм тут же отвел взгляд, но его тяжелый вздох принес ей несказанное удовлетворение. Однако ее жених, помогая Эсме встать, тем временем что-то доказывал ей и ничего не замечал вокруг. Подруга молча отошла, и Себастьян умолк на полуслове.

— Может, присоединимся к остальным гостям? — спросила она у Джины.

— Конечно, — ответила та, и женщины вышли из комнаты. — Мне очень жаль, что вы с Себастьяном не находите общий язык.

— Да, — процедила сквозь зубы Эсма.

— А если мне поговорить с ним? Ты думаешь, это поможет?

— Не обращай внимания, прошу тебя. — Подруга сжала ей руку. — Я думаю, его невозможно изменить, он все равно останется таким же придирчивым. Лорд Боннингтон ведет себя благородно, и его огорчает недостаток благородства в поведении других.

— Конечно, — пробормотала Джина. — Только мне бы хотелось, чтобы он не вел себя с тобой как педант.

— Он не педант. Он просто… имеет мужество поступать согласно его убеждениям.

— Конечно, — повторила Джина, теряя вдруг хорошее расположение духа.

Подруги вошли в Большой салон, где леди Троубридж устроила этим вечером игру в карты, и за одним из столиков увидели Майлза Роулингса, который нежно гладил по щеке леди Чайлд.

— Уж лучше педант, чем распутник, — мрачно произнесла Эсма. — Маркиз Боннингтон никогда бы не унизил тебя на людях. Мне это кажется счастьем.

Роулингс заметил вошедших и помахал им, подзывая к столу.

— Твой муж очень дружелюбен, — сказала Джина. — По крайней мере вы с ним не живете в состоянии войны.

— О, разумеется, нет. Мы прямо-таки образец цивилизованной супружеской пары. Ну что, поприветствуем его? Вчера мне удалось избежать встречи с ним.

Майлз Роулингс был крупным, плотного сложения мужчиной. Издалека он казался образцом грубой мужественности, но вблизи это впечатление нарушалось до странности женственной ямочкой на его подбородке.

Джина могла бы поклясться, что заметила во взгляде Майлза искреннее восхищение, когда он поднялся и с видимым удовольствием поцеловал Эсме обе руки. Леди Чайлд тоже встала, пробормотав ей приветствие с ноткой извинения, отсутствующего в тоне Роулингса.

— Как поживаете, моя дорогая? — спросил он и лучезарно улыбнулся жене.

— Прекрасно, благодарю, — ответила Эсма, высвобождая руки и делая реверанс. — Очень рада встрече, леди Чайлд.

Вам нравится сельская местность?

Леди Чайлд была примерно лет на пятнадцать старше Эсмы и выглядела на свой возраст. Матрона обожала лошадей, подарила своему мужу двух наследников, после чего, по слухам, уже никогда не делила с ним постель. И ни с кем другим, пока не встретила Роулингса.

С минуту они мило болтали, потом Эсма сжала руку Джины.

— Прошу меня извинить, — сказала та. — Но я должна вернуться к мужу. Эсма, ты не проводишь меня в столовую? — Джина улыбнулась сидящей паре, и они покинули салон. — Думаю, могло быть гораздо хуже…

— Может, оставим эту тему? — прервала ее Эсма. — Прошу тебя!

— Конечно. Ты в порядке?

— Разумеется. Просто брак — нелегкое дело, вот и все.

— Ты во много раз красивее, чем она, — утешила Джина подругу.

— И это должно иметь значение, не так ли? — Эсма все ускоряла шаг. — Оказывается, нет. Дело не в том, что я хочу его. Нет. И уж определенно не хочу его в своей постели, так что я должна благодарить леди Чайлд. Однако не могу этого сделать по единственной причине: я ужасно ревнивая особа.

— Нет, ты не ревнива!

— Да. Ты знаешь, он влюблен.

— Не в первый раз, — заметила Джина.

— Но думаю, в последний. Я действительно так думаю. Ему посчастливилось найти женщину, которую он любит, и будь у нас другое общество, то они прожили бы вместе до конца своих дней. А я не уверена, что у них получится.

— Вряд ли, — подумав, ответила Джина. — Сыновья леди Чайлд наверняка пострадают из-за репутации матери.

— Вот именно, — с грустью согласилась Эсма.

— Дорогая, что случилось?

— У леди Чайлд есть сыновья.

Джина не смогла на это ответить, а потому обняла подругу за талию, и они вошли в столовую, где увидели Каролу, сидевшую, как всегда, в окружении молодых людей.

— Ей нужен твой совет.

— Мой совет? — удивилась Эсма, но позволила Джине подвести ее к столу.

Карола тут же вскочила и принялась гнать своих обожателей.

— Давайте, давайте! Мне нужно поговорить с этими леди. Трое, ворча, покинули ее, остался только Невил.

— Уходите, Невил! Я потанцую с вами позже.

— Не уйду. Ваша светлость, леди Роулингс. — Поклонившись, он усадил их в кресла и опять занял свое место. — Как самый приближенный из мужчин, я чую грядущий шабаш ведьм. А мне, знаете ли, прелестные дамы, всегда хотелось поучаствовать в шабаше.

Карола закатила глаза, однако Невил улыбнулся так обезоруживающе, что она сдалась.

— Хорошо, можете остаться. Но это секретное заседание, вы понимаете? — Она строго на него посмотрела.

— Скорее весь крахмал Англии превратится в масло, чем я промолвлю хоть единое слово, — торжественно произнес молодой человек.

Джина с интересом оглядела его искусно сделанный и накрахмаленный шейный платок.

— Разве это будет настолько ужасно?

— Жизнь без идеально накрахмаленного утром шейного платка не имеет смысла, — ответил Невил и получил удар веером по руке.

— Это военный совет, — заявила Карола. — Если вы не можете быть серьезным, убирайтесь отсюда. Невил моментально выпрямился.

— О, война! Я всегда мечтал об униформе. Я буду выглядеть в ней очень лихим.

— На поле боя нет крахмала, — заметила Джина.

— Пожалуйста, оставьте свои шутки. Эсма, мне нужна помощь. Твой совет в… — Карола не могла сформулировать просьбу.

— Можно я? — вмешалась Джина.

— Нет, позвольте мне догадаться! — воскликнул Невил, с любовью глядя на Каролу. — Моя леди Перуинкл хочет вернуть своего ужасно одетого мужа, и ей требуется помощь восхитительно соблазнительной леди Роулингс.

— Это настолько очевидно? — испугалась Карола.

— Ведь я ваш самый близкий друг? — спросил Невил. Она кивнула. — К тому же вы никогда не проявляли интереса ко мне, а значит, решил я, вы продолжаете любить своего мужа.

— О, Невил, — засмеялась она.

— Дело в том, что Кароле надо соблазнить мужа, — объяснила Джина. — Он, видимо, останется здесь на две-три недели, Эсма, так что у нас мало времени.

— Никаких особенных проблем с соблазнением твоего супруга я не предвижу, — ответила Эсма.

— Ты можешь… могла бы соблазнить любого, кого захочешь? — с благоговением спросила Карола.

— Мужчины как дети. Нельзя серьезно воспринимать их требования независимости.

— Я предполагал, что непременно узнаю некие семейные истины, если останусь, — засмеялся Невил. — И не ошибся. Карола проигнорировала его.

— Должна вам сказать, что Таппи не обращает на меня никакого внимания. Он даже не соизволил поздороваться со мной, когда приехал. Я не уверена, помнит ли он, что я вообще существую.

— Если он не знает о твоем существовании в данный момент, то скоро узнает, — пообещала Эсма. — По-моему, лорд Перуинкл из породы тех мужчин, которые реагируют на… скажем прямо, на женщину, которая хочет его.

Джина кивнула.

— Именно так думаем и мы с Каролой.

— Я не могу этого сделать, — прошептала та. — Это слишком унизительно!

— Ничего явного тут не будет. Мужчина даже не сознает, что происходит, — объяснила Эсма. — А теперь… вот что нам следует предпринять. — Она замолчала и посмотрела на Невила. — Убирайтесь отсюда! Вы слышали уже достаточно.

Подчинившись ее власти, молодой человек поднялся.

— Может, вы и правы, — сказал он с притворной серьезностью. — Подобная беседа вселит ужас в сердце любого мужчины. — Он поклонился дамам и поцеловал кончики пальцев Каролы. — Первый менуэт?

Она кивнула, и Невил покинул их общество.




Глава 12

В которой маркиз Боннингтон подвергается оскорблению


Стивен еще днем сбежал в Лондон, а герцог и Таппи отправились после ужина в Большой салон. Кэм мгновенно отыскал взглядом Джину, стоящую рядом с каменнолицым человеком, за которого она собиралась замуж.

Пока маркиз по своему обыкновению читал ей нотации, она рассеянно играла веером, и Кэм вдруг ощутил, как в нем закипает гнев. Причина была ясна: он хотел собственную жену и не мог ею обладать. Именно поэтому он жаждал причинить ей боль.

— Кэм! — просияла она, увидев мужа. Боннингтон сразу поджал губы.

— Я считаю весьма неразумным слишком частое общение ваших светлостей.

— Это не должно вас беспокоить, — ответил Кэм. — Мой солиситор пишет, что с разводом не возникло никаких затруднений. Фактически Раунтон намекнул, что они стали обычным делом.

— Только не в Англии, — возразил Боннингтон. — Наверняка вам бы не хотелось запятнать неприятными слухами репутацию вашей жены.

— Да, кстати, — нахмурился герцог. — Что у тебя происходит с твоим домашним учителем, Джина? По словам Раунтона, все уверены, что ты флиртуешь с беднягой.

Джина засмеялась, но тут снова подал голос Боннингтон.

— Подобные темы не для ушей ее светлости, — веско сказал он. — Хотя я разделяю вашу озабоченность, это можно обсудить позже.

— Будь я проклят, если вы не из породы самых бесчувственных типов, как мой дражайший, ныне покойный отец. — Кэм повернулся к жене: — Джина, какого дьявола ты делаешь с беднягой Уоппингом? Мужчина не может спать с леди, если она платит ему, ты губишь его репутацию.

Герцогиня хихикнула.

— Я уже всем это говорила. Он самый застенчивый из мужчин, каких я знаю,

— Черт возьми, я прислал сюда какого-то повесу слоняться вокруг моей жены.

— Это недоразумение! Мерзкая газета что-то напечатало про нас, а потом, когда мы были в оранжерее, чтобы понаблюдать за метеоритным дождем, нас увидели мистер Брук и его жена.

— Метеоритным дождем? — скептически повторил Кэм. — С чего тебе вздумалось на него смотреть?

— В ту ночь, когда Флоренция пала, сдавшись Медичи, был метеоритный дождь. Мистер Уоппинг думал, что мне полезно это увидеть, поскольку атмосферные явления воздействуют на общественное мнение. Но календарь ошибся, и ночь была темной.

— А я думал, Уоппинг тебе нравится, — сказал Кэм. — По твоим письмам мне показалось, что ты немного заскучала.

Посмотрев ему в глаза, Джина увидела там понимание.

— А тебе когда-нибудь бывает скучно? Кэм поднял и оглядел свои большие руки. В отличие от других мужчин он не носил перчаток.

— Было бы скучно, если бы я только и делал, что танцевал да менял одежду.

У маркиза Боннингтона выдался не самый приятный вечер. Сначала его ввела в искушение и заставила спорить с ней эта чародейка Эсма Роулингс. Потом, когда он попытался объяснить свое абсолютно справедливое отношение, его будущая жена не согласилась с ним. А теперь Джина обсуждала своего домашнего учителя с мужем, словно он не существовал. Как будто его отношение к этому учителю не в счет. Правда, Боннингтон выпустил из виду, что учитель Джины его никогда не интересовал.

— Я рад сообщить, — произнес он, — что ни ее светлость, ни я не занимаемся черной работой в качестве приятного времяпрепровождения.

— Ну разумеется, — протянул герцог. — У меня почти вылетело из головы, что Джина ни ткать, ни прясть не умеет. Ведь ты одна из лилий долины, не так ли, моя дорогая?

Взглянув на своего будущего мужа, Джина поняла, что ей следует немедленно вмешаться в эту опасную перепалку.

— Себастьян, — мягко сказала она, — можно с тобой поговорить?

Но Кэма уже переполняла ярость.

— Как замечательно, что вы такой современный, Боннингтон. А глядя на вас, мне бы и в голову не пришло, что вы способны жениться на незаконнорожденной женщине. Внебрачном ребенке французской графини, правда, Джина?

— А вы, сэр, не джентльмен, раз способны упоминать об этом, да еще открыто.

— Понимаю. Стараетесь делать вид, что ничего подобного не существует, да? Увы, Боннингтон. — Герцог повернулся к жене, которая стояла, окаменев. — У меня есть для тебя кое-что от матери. Это от твоей настоящей матери.

— У тебя?

Он кивнул.

— Не знаю, почему это доставили мне, видимо, кто-то в ее поместье ошибся. Напомни, чтобы я отдал это тебе завтра.

— Погоди! — Джина схватила супруга за рукав. — Что это? Письмо?

Ее взгляд потряс герцога.

— Извини, Джина. Я не предполагал, что подарок так взволнует тебя, поэтому забыл упомянуть о нем.

— Это письмо?

— Может быть, внутри и письмо. Это небольшой ящик примерно такого размера. — Кэм показал руками. — Я эгоистичный негодяй, мне бы следовало знать, что ее подарок будет очень важен для тебя. Хочешь, я немедленно принесу его?

— Нет! — резко ответил Себастьян. — Вы не отдадите моей будущей жене вещь, присланную этой распутной женщиной. Хотя бы раз проявите ответственность, выкинув ее хлам.

— Ты шутишь, Себастьян? Ты намерен отобрать у меня подарок моей матери? — Джина недоверчиво смотрела на жениха.

— Ваша мать, — процедил тот сквозь зубы, — леди Маргарет Кренборн. И естественно, я никогда бы не стал ограничивать переписку между вами и вашей матерью. Но с этой презренной женщиной, да! Ни один муж не позволит своей жене получать письма, а тем более подарки от пользующейся дурной славой особы, графиня она или нет!

Джина проглотила застрявший в горле комок.

— Разве столь важен титул, Себастьян? Она была… она была моей матерью, и она что-то мне оставила.

— А по-моему, она потеряла свое право называться матерью, когда бросила тебя отцу, — холодно произнес он. — Я считаю в высшей степени неприличным затевать подобный разговор в людном салоне.

Кэм взглянул на Джину из-под опущенных ресниц. По ее щекам катились две слезы. В ярости он чуть не бросился к самодовольному ублюдку, желая свалить его ударом на пол, однако поймал взгляд жены и увидел, как новая слеза стекает у нее по щеке.

Вместо этого он поклонился.

— Боннингтон, к вашим услугам. Джина. — Он подал ей руку.

Но она не принята ее, сознавая, что, если уйдет сейчас с Кэмбм, помолвка будет разорвана. Подтверждение этому Джина прочла в глазах жениха, потемневших от бешенства.

— Себастьян, — дрожащим голосом сказала она, — по-моему, я не так спокойна, как мне бы хотелось. Ты не прогуляешься со мной по саду?

На его лице не отразилось даже признака торжества. Он протянул ей руку.

— С большим удовольствием.

Кэм отступил, снова поклонился и смотрел им вслед, пока обнаженная спина жены не исчезла в толпе разодетых аристократов. Опустив руку, он молча изучал слегка дрожащие от напряжения пальцы. Герцог справился, не ударил возомнившего бездельника, за которого хотела выйти его Джина. Он нахмурился. Его Джина? Только в юридическом смысле, и то ненадолго.

Судя по всему, ей нет до него дела, она ушла со своим маркизом, даже не оглянувшись.

Кэм стиснул зубы. Его пальцы опять инстинктивно сжались в большой угрожающий кулак.




Глава 13

Разговор под дождем и его результаты


Летний дождь начался в тот момент, когда Джина с Себастьяном вышли из дверей салона на террасу. Какое-то время они смотрели, как тяжелые капли покрывают темно-серыми пятнами каменный пол, как под их легкими ударами вздрагивают красные розы в саду. Наконец Джина глубоко вздохнула и попыталась успокоиться. Сейчас ей необходимо хладнокровие.

— Начинается дождь, — произнес Себастьян, переминаясь с ноги на ногу.

«Он не уверен во мне, — подумала Джина, — он знает, что я почти бросила его».

— Я все еще хочу, чтобы мы поженились, — сразу перешла к делу она.

Но, честно говоря, Джина сомневалась в правдивости своего утверждения. Его рука, за которую она держалась, инстинктивно дрогнула.

— Конечно, если ты этого хочешь, — прибавила Джина.

— Разумеется, хочу, — бросил Себастьян без своей обычной любезности.

Услышав сзади приближающиеся голоса, они посторонились, чтобы пропустить группу барышень в прозрачных нарядах, которые высыпали посмотреть, как тяжелые капли падают на землю.

— Что за неприятность! — воскликнула одна. — Тут все мокрое!

Они с веселым смехом вернулись в уют салона, не преминув кинуть любопытные взгляды на герцогиню Гертон и ее спутника. Джина слышала, как чей-то голос, прозвучавший громче, чем намеревалась его обладательница, произнес:

— Она не так уж стара, Августа. Не думаю, что ей больше двадцати пяти…

— Не желаешь прогуляться? — спросила Джина, поднимая глаза на Себастьяна.

— Ты простудишься, — нахмурился он. — Ты слишком легко одета.

— Нет, воздух совсем теплый. Обещаю тебе не простудиться. Я с самого детства ни дня не болела.

Он смотрел на нее с задумчивой озабоченностью, и это заставило ее внутренне ощетиниться.

— Идет дождь, ваша светлость. — Поймав ее взгляд, он поправился: — Джина.

Она уже открыла рот, но Себастьян ее опередил.

— Мы не должны выходить под дождь, — медленно произнес он, подчеркивая каждое слово.

В порыве ярости Джина чуть не ударила жениха. Он стоял на мокрой террасе, в свете факелов, такой суровый и непреклонный, с таким… каменным лицом, пришло ей в голову замечание Кэма.

Будто прочитав ее мысли, Себастьян вытянул руку и подставил ее под дождь. На его ладони заблестели капли.

— Ты испортишь свое платье, — сказал он. — Вода оставит на шелке пятна. Вздохнув, она сдалась:

— Пожалуй, я лучше пойду спать. Не проводишь меня в библиотеку, Себастьян? Я забыла там свой экземпляр «Много шума из ничего».

Он подал ей руку, и они молча направились к библиотеке. Джина изо всех сил пыталась рассуждать здраво, а это весьма трудная задача для человека, которого переполняет гнев.

Она хотела выйти за Себастьяна. Действительно хотела. Он поддерживал ее в нелегкие годы, когда она была молодой замужней женщиной, но без мужа. Он станет ответственным, любящим супругом и отцом. К тому же он красив, на него приятно смотреть. Конечно, она хотела выйти за Себастьяна.

«Просто он не в меру строг по отношению к морали. Но зачем он так настаивал, чтобы я отказалась от этого подарка? Может, и к лучшему, что графиня Линьи умерла до нашего бракосочетания», — размышляла Джина, вспоминая письма, которые она писала и с надеждой отправляла во Францию. Все остались без ответа, тем не менее она писала их до того дня, как Раунтон сообщил ей о смерти графини.

— Ты действительно хочешь, чтобы я отвергла подарок графини Линьи? — спросила она маркиза, когда они вошли в библиотеку.

Поскольку огонь в камине погас, Себастьян взял кочергу и принялся ворошить тлеющие поленья.

— Какое бесстыдство! Слуги леди Троубридж обманывают ее и пренебрегают своими обязанностями, злоупотребляя вдовьим статусом хозяйки.

— Себастьян?

Он прислонил кочергу к стенке камина и обернулся.

— Возможно, никакого вреда не будет, если ты оставишь у себя ее последний подарок. Ведь она была твоей матерью. И она умерла.

Джина облегченно вздохнула.

— Спасибо тебе, — сказала она, понимая, как нелепо прозвучали эти два слова.

— Я разочарован готовностью твоего мужа публично обсуждать подобные темы. — Лицо Себастьяна выражало нечто весьма похожее на презрение. — Кажется, его совершенно не беспокоит чрезвычайная щекотливость положения.

— Кэм никогда не придавал значения условностям, — объснила Джина. — В отличие от своего отца, который неукоснительно их соблюдал.

Боннингтон кивнул.

— Судя по тому, что я о нем знаю, герцог всегда поступал именно так, как следовало. Подойдя к жениху, Джина положила руки ему на грудь.

— А ты, Себастьян, тоже всегда поступаешь именно так, как следует?

Он посмотрел на нее с таким выражением, будто она спросила его о чем-то непристойном. Тлеющая в ее сердце надежда, которую она весь этот вечер пыталась разжечь, на миг вспыхнула и умерла. Ее руки соскользнули с его груди.

— Джина, ты хорошо себя чувствуешь? — наконец спросил маркиз. В его глазах были доброта и любовь.

— По-моему, да.

— С тех пор как приехал твой муж, ты не похожа на себя.

— Кэм только вчера приехал.

— Да, и ты сама не своя, не та Джина, которую я знаю. — И «люблю» повисло между ними.

— Ты имеешь в виду, что я добивалась, чтобы ты меня поцеловал? — спросила она высоким голосом, звеневшим от подступающих слез. — Но я вела себя таким же образом и на пикнике, до приезда Кэма, если ты помнишь. Ты назвал тогда мое поведение неподобающим.

Поколебавшись, Себастьян быстро оглянулся.

— Мы совершенно одни, — с легким презрением заметила Джина. — У тебя нет причин для беспокойства за свою репутацию.

— Я беспокоюсь о твоей репутации, Джина. — Его взгляд был настолько обезоруживающим, что ее гнев исчез. — А твоя репутация всегда под угрозой, ибо ты замужняя женщина. Я не хочу, чтобы общество наказывало тебя за недостаток уважения со стороны твоего мужа.

— Ты думаешь, что Кэм такой? — удивленно спросила она.

— Так думает каждый разумный джентльмен. Твой муж безответственный, невоспитанный человек, надолго сбежавший из Англии, оставив тебя, неопытную девушку, на милость первого встречного распутника. Если бы ты не обладала этой врожденной неприступностью, страшно подумать, что могло бы с тобой случиться без супружеской защиты.

— Я не нуждаюсь в мужской защите!

— Согласен. Ты очень необычная женщина. Правда. Многие из юных девушек не имеют подобной ауры невинности, даже когда дебютируют в свете. Они бы сразу оказались в постели какого-нибудь развратника. Только взгляни на леди Роулингс.

— Положение Эсмы всецело…

Себастьян прервал ее:

— Я обвиняю Роулингса. Если слухи верны, он покинул супружескую постель через месяц. Он несет полную ответственность за то, что оставил красивую молодую жену на милость бездельников вроде Берни Бардетта.

— Давай оставим эту тему, — сказала Джина, ибо ей не хотелось снова затевать уже порядком надоевший спор. — Роулингса надо повесить, — сверкая глазами, выкрикнул маркиз, и Джина с удивлением воззрилась на жениха. Подобной горячности она в нем прежде не замечала. Потом он, казалось, вспомнил, о чем говорил до этого. — Лишь женщина твоей высочайшей добродетели могла бы сохранить себя нетронутой.

Джина вздохнула, осознав наконец, почему Себастьян отвергает ее попытки к сближению.

— Потому-то, — сказал он, понизив голос, — меня не слишком беспокоит, что твоя мать не была замужем. И потому я не придаю значения глупым слухам насчет твоего учителя. Как истинная леди ты не подвержена низким, распутным эмоциям, которые в последнее время управляют большинством женщин. Я буду горд назвать тебя своей маркизой.

— Никаких особенных достоинств у меня нет, — ответила Джина. — Просто я не хотела быть похожей на свою мать.

— Надеюсь, — фыркнул он.

— Себастьян, ты любишь меня или свое представление обо мне?

— Конечно, тебя. Разве я этого не говорил? О, так вот в чем дело! Ты беспокоишься, что я не люблю тебя? Конечно, люблю. — Он сиял, будто преподнес ей луну и звезды. — Ты довольна? Теперь мы снова можем успокоиться. — И он взял ее за руку.

Джина поднималась по лестнице молча, а лорд Боннингтон, расслабившись как солдат после битвы, весело говорил о планах на следующий день. Когда они подошли к двери ее комнаты, он поклонился и поцеловал ей руку. Она тщетно пыталась улыбнуться, но Себастьян, похоже, не заметил этого.

— По-моему, наша маленькая дискуссия пошла нам обоим на пользу, — сказал он. — Ты должна простить меня за недостаток понимания. Я забыл, насколько чувствительны молодые леди. Впредь буду яснее выражать свои чувства и постараюсь не приводить тебя в смущение.

Именно так все и будет, подумала Джина, закрывая за собой дверь. Вероятно, он станет каждое утро перед завтраком информировать свою жену, что любит ее, чтобы не нарушить супружескую гармонию. Ибо жить со столь чувствительной женой — это, конечно же, великий труд.

Сняв перчатку, она бросила ее на кровать. Вторая никак не расстегивалась, и она яростно сорвала ее с руки. Жемчужная пуговица отлетела и запрыгала по полу.

Джина хотела было вызвать горничную, но передумала. В данный момент она так раздражена, что с досады может накричать на бедную девушку.

Какой уж тут сон! Она помолвлена с каменнолицым маркизом, который всегда делал именно то, что следует. Так же он будет вести себя и после того, как они поженятся. О чем она думала раньше?

Подойдя к окну, Джина раздвинула тяжелые бархатные портьеры. Разве Себастьян изменится в лучшую сторону, когда наденет ей на палец обручальное кольцо? «Но ведь он прекрасно ко мне относится», — нехотя признала она. Просто дело в том, что жених абсолютно… бесстрастен. Она видела страсть в глазах Эсмы, когда та рассказывала про мускулистую руку Берни. Страсть была и в жесте Роулингса, когда он прикасался к щеке леди Чайлд.

А на что может рассчитывать она? Только на привязанность, это совершенно ясно. Конечно, Себастьян ответственный, уравновешенный, но он ее не хочет. Итак, страсть и ответственность, Кэм и Себастьян.

«Я могу соблазнить его, — вдруг подумала она. — Карола соблазняет Перуинкла, я могу сделать то же самое. Завоевать Кэма с его темными глазами и сильными руками». Соблазнить… но для чего? Разделить с ним постель — определенно. Любить его — сомнительно. Жить с ним и растить детей, быть герцогиней для своего герцога — никогда. Лучше остаться с Себастьяном и попытаться разжечь в нем желание.

Из темного сада доносился аромат омытых дождем красных роз и запах влажной черной земли. Дождь еще шел, но так лениво и неохотно, что воздух не успел посвежеть. Она сбросила кашемировую шаль и встала у окна.

«Пожалуй, я могла бы взять подарок матери сейчас», — решила Джина. Конечно, она бы все равно забрала его, невзирая на то, что говорил по этому поводу ее будущий муж. Вопрос в том, как ей найти Кэма?

Прежде чем она успела что-либо придумать, в комнату вошла горничная.

— Добрый вечер, миледи! Желаете лечь? — спросила она.

— Пока нет. Я собираюсь еще зайти к мужу. Ты не могла бы узнать, где находится его комната? — Служанка раскрыла от удивления глаза, и Джина пояснила: — Мы с ним должны обсудить кое-какие юридические дела.

— Конечно, миледи. Желаете, чтобы я посмотрела, не остался ли его светлость внизу? Думаю, большинство леди и джентльменов теперь спят. — Энни направилась к двери. — Если милорда нет внизу, я спрошу Филлипоса, где он может быть. Это его слуга, — ответила девушка на вопросительный взгляд хозяйки и хихикнула. — Он грек и такой оригинал! Настоящий соблазнитель, как он думает.

Сев в кресло и нетерпеливо дожидаясь возвращения горничной, Джина с болью думала о том, что мать совсем ею не интересовалась, даже не оставила для нее записки. Но этот подарок означал, что графиня Линьи все-таки помнила о своей дочери. Возможно, она читала ее письма. Возможно, она любила ее… хотя бы немножко.

Было бы просто замечательно, окажись в том ящике письмо. Или портрет. Но лучше письмо. Личное письмо, от матери.

— Его светлость несколько минут назад лег спать, мадам, — доложила вернувшаяся Энни. — Его комната дальше по коридору, четвертая дверь слева. Филлипос был внизу. Очевидно, его светлость не нуждался в помощи слуги.

Джина с любопытством взглянула на раскрасневшуюся горничную.

— Надеюсь, Филлипос не требовал платы за свою информацию?

— Плата — самое подходящее для этого слово, мадам, — хихикнула девушка.

— Я вернусь минут через десять, Энни. Не жди меня. Потом я сразу намерена лечь в постель. — Глубоко вздохнув, Джина вышла из комнаты.

Длинный коридор оказался полутемным, так как его освещали только два настенных канделябра, расположенных в противоположных концах. Сердце у нее бешено колотилось, пока она считала двери. Вдруг Энни ошиблась, и дверь герцога не четвертая, а третья? Какое это будет унижение! От ее репутации вообще не останется и следа!

Дойдя наконец до четвертой двери, она тихо постучала. Внутри послышалось движение, будто кто-то шел на стук, и дверь распахнулась.

Это был он.

Все произошло как в тот вечер, когда она впервые увидела его в бальном зале. Беспокойство исчезло, и Джина с искренней радостью улыбнулась:

— Привет, Кэм!

— Черт возьми! — грубо воскликнул он вместо приветствия. Затем, быстро оглядев коридор, схватил жену за руку и втащил в комнату. — Какого дьявола ты здесь делаешь?

Она снова улыбнулась:

— Решила зайти к тебе с визитом.

На ее счастье, Кэм был полностью одет. А если бы он уже приготовился лечь? Высвободив руку, Джина прошла в комнату, оказавшуюся будуаром, точной копией того, где жила и она. Видимо, леди Троубридж оформляла комнаты для гостей по единому стандарту. Тем не менее одно различие все же было: огромный камень, стоявший в углу казавшийся нелепым, грубым и пыльным бугром на дорогом ковре.

— Боже, что это? — спросила она, подходя к глыбе. — Ты собираешься делать скульптуру прямо в комнате?

Обернувшись, Джина увидела, что Кэм стоит, прислонившись к стене, и тут же почувствовала опасную интимность положения: она в спальне мужчины, на котором из одежды только белая полотняная рубашка и панталоны.

— Так что? — ехидно спросила она.

— Нет, я не обтесываю камень в своей комнате. Джина, зачем ты здесь?

Она провела изящным пальцем по зазубренному краю блока.

— Тогда зачем он здесь?

— Мне дал его Стивен. Возможно, я разобью его, поскольку мрамор такого размера нельзя быстро обработать, а у меня нет времени. Я должен вернуться в Грецию.

— Приятно жить за границей? — Джина опять нагнулась к камню, боясь, что он увидит в ее глазах зависть.

Кэм наконец отошел от стены.

— Ты без перчаток, Джина? За несколько дней в Англии я успел забыть, как выглядят женские руки.

Взяв ее руку, Кэм стал внимательно рассматривать длинные тонкие пальцы.

— Может быть, я вылеплю твою руку, Так что ты здесь делаешь? — повторил он.

Но Джина, занятая изучением чувственной формы его рта, проигнорировала вопрос.

— А ты, случайно, не ошиблась дверью? Может, ты искала Боннинггона? — прищурился Кэм. Она потрясенно воззрилась на мужа, поэтому он выпустил ее руку. — Извини. Конечно же, Боннингтон никогда не опустится до связи с женой другого мужчины.

— Конечно, — ответила Джина, овладев собой. — К тому же, по мнению Себастьяна, я — женщина исключительной добродетели, — беззаботно закончила она.

— Боннингтон не слишком хорошо тебя знает, не так ли?

— Конечно, он меня знает. Он много лет был моим близким другом!

— Тебе приходилось туго после нашей женитьбы? Я чувствую себя подлым развратником, когда слушаю лекции Боннингтона. Но честно говоря, я думал, что о тебе заботится твоя мать… Или вообще старался ни о чем не думать, — с сожалением признался Кэм.

Она пожала плечами и чуть заметно улыбнулась.

— Для леди столь исключительной добродетели, как я, обыкновенный развратник вроде тебя не представляет соблазна.

— Ведьма. — Он погладил ее по шее. Грубые с виду пальцы оказались на удивление нежными. Она вздрогнула, однако взгляд не отвела, — Спрашиваю тебя еще раз, жена. Зачем ты пришла ко мне среди ночи? Я абсолютно уверен, что Боннингтон этого не одобрит.

— Разумеется, — ответила Джина, наконец вспомнив о цели своего прихода. — Я хотела забрать подарок матери.

— О! — Несколько секунд он смотрел на нее, затем повернулся к шкафу. — Вот, бери.

Он передал ей деревянный ящичек, прочно и хорошо сделанный, но далеко не изящный, с простеньким запором.

— Тяжелый, — удивилась она.

— Я не открывал его.

— Знаю.

Кэм никогда бы не позволил себе интересоваться вещью, предназначенной другому человеку. Глубоко вздохнув, Джина открыла крышку, но увидела только ярко-красную рябь блестящего атласа. Кэм заглянул поверх ее плеча.

— Довольно кричащий, — заметил он. Поскольку она, казалось, окаменела при виде яркой ткани, предложил: — Разреши мне?

Она кивнула, и он быстро снял верхний слой.

Под ним лежала статуэтка.

Это была фигура обнаженной женщины высотой примерно в две ладони. Взяв подарок матери, Джина автоматически сжала пальцами талию статуэтки, чтобы защитить ее от взгляда Кэма.

— Алебастр очень высокого качества, — объяснил Кэм и протянул руку. Но ее пальцы сжались еще крепче, и он мог видеть только голову и ноги статуэтки. — Возможно, это Афродита. Лицо как у Афродиты, выходящей из воды, с картины Тициана. На ней есть одежда?

— Нет, — прошептала Джина, чуть не плача. — Она совершенно нагая. Мать подарила мне нагую статуэтку.

— Это не просто нагая статуэтка, — быстро сказал. — Розовый алебастр очень ценный. Она закусила губу и положила фигурку обратно в ярко-красную постель, лицом вниз.

— Похоже, Себастьян был прав. Очевидно, моя мать думала, что мне будет приятно иметь фигуру обнаженной женщины… видимо, в моей спальне?

Джина захлопнула крышку и отодвинула ящичек в сторону. Кэм видел разъяренных женщин и прежде, но сейчас перед ним была женщина, находящаяся вне себя от бешенства.

— Я собираюсь на прогулку, — сказала она.

— Там дождь.

— Не важно. — Подойдя к двери, она помедлила. — Ты идешь? — В ее голосе звучало нетерпение.

— Разумеется.

Кэм приготовился ждать, пока Джина отнесет подарок матери в свою комнату, но та вернулась через минуту. «Видимо, бросила статуэтку в огонь», — с сожалением подумал он. Печально, ему бы хотелось повнимательнее рассмотреть ее.

Они молча прошли через опустевшую темную гостиную в мокрый сад. Легкий ветерок лениво стряхивал с веток дождевые капли, но Джина жаждала бури, чего угодно, только бы это было под стать ее эмоциям. Себастьян не ошибся, ее мать просто распутная женщина, одна из тех особ, которым ничего не стоит отослать своего ребенка в чужую страну, не заботясь о том, примет его отец или нет. И неудивительно, что она сочла эту похотливую статуэтку вполне достойным подарком. Джина с силой ударила по нависшему суку яблони, и Кэм, идущий следом, тихо выругался.

— В чем дело? — безучастно спросила она.

— Ты стряхнула на меня воду.

Ее платье тоже покрывали темные пятна, едва различимые в лунном свете.

— Ты слышишь? — вдруг спросил он. — Это соловей. Птичья трель казалась Джине печальной, будто соловей пел о потерянной любви и недостойной жизни.

— Ты плачешь? — Кэм с подозрением взглянул на супругу. Как всякий мужчина, он ненавидел женские слезы.

— Нет, — дрожащим голосом сказала она. — Это лишь капли дождя.

— Теплый дождь, — произнес он, коснувшись пальцем ее щеки. — Что тебя расстроило? — Герцог выглядел озадаченным.

— Моя мать послала мне неприличный подарок. Она была легкомысленной женщиной. Сибариткой. — Джина, казалось, выплевывала эти слова. — И очевидно, думала, что я такая же!

— Сибаритка? Графиня Линьи?

— Распутница, насколько мне известно.

— Вздор, — ответил Кэм. — Может, она и произвела на свет ребенка вне брака, но это еще не делает ее распутницей.

Джина пошла обратно по темной дорожке, мокрый шелк прилипал к ее ногам.

— Вздор, говоришь? Она родила не одного внебрачного ребенка. Их у графини Линьи двое.

— Двое? С чего ты взяла?

— Значит, моя мать не сказала тебе, что получила второе письмо шантажиста?

Кэм схватил Джину за руку.

— Ну и что в нем?

— У меня есть брат! — выкрикнула она;

— Что еще было в письме? — Он стоял перед ней, загораживая путь к дому. — Требование денег? Ты показала его Раунтону?

— О деньгах речи не было. Письмо доставили моей матери, и Раунтон его пока не видел.

— Я поговорю с ним. Мы должны нанять человека с Боу-стрит. Проклятие! Очень сожалею, что это снова произошло.

— Думаю, твой отец уже нанимал агентов.

— Нет ли в письме какой-нибудь зацепки? Оно на французском?

— Нет, на английском.

— Любопытно, первое было на французском.

Джина нахмурилась.

— Язык несколько странный, но в письме точно сказано, что у меня есть брат.

Полуобняв Джину за плечи, Кэм легонько поглаживал руку.

— Возможно, язык странный потому, что это писал француз.

— Не думаю. Но кто еще, кроме француза, мог знать о графине? Я имею в виду, знать о существовании второго ребенка?

Кэм продолжал гладить ее, и Джина вдруг ощутила легкую дрожь. Он стоял на дорожке под персиковым деревом, свет полной луны проникал сквозь листву, образуя на ее плечах танцующий узор.

— Я всегда хотел иметь брата, — сказал он.

— Не в этом дело! — раздраженно произнесла она. — Кому захочется иметь незаконнорожденного брата?

— И ты незаконнорожденная, Джина. Она старалась не думать так в отношении себя, и обычно ей это удавалось.

— Конечно, — подавленно вымолвила она.

— Не хотел тебя обидеть. Просто я не вижу смысла в беспокойстве по поводу ошибок, которые совершили родители.

— Герцог всегда был на высоте, и я уверена, что у тебя нет незаконнорожденных братьев и сестер.

— Возможно. Хотя он поставил себя выше закона, — ответил Кэм. — Мне было около пятнадцати лет, когда я обнаружил, что он замешан во многих незаконных делах. Просто чудо, как все это не выяснилось до его смерти. Тебя никогда не удивляло, откуда берутся деньги, несмотря на то что в поместье очень мало земли? — Джина покачала головой. — Игра. Не в азартные игры в каком-нибудь игорном доме. Спекуляции на бирже. И лишь в том случае, когда он знал, что останется в выигрыше, поскольку сам это организовывал.

— Боже мой!

— Деньги, которые инвесторы, привлеченные герцогским титулом, вкладывали в его мошеннические предприятия, он успевал забрать раньше, чем эти компании разорялись. — Кэм снял руку с ее плеча. — Так что пара-тройка его незаконнорожденных детей меня бы не слишком обеспокоила.

— Извини, — пробормотала Джина.

Он пожал плечами.

— Мы не отвечаем за своих родителей.

Капля воды упала ей на спину, заставив поежиться, и большая рука снова легла на ее плечо, казавшееся в лунном свете алебастром высокого качества.

Он наклонился, и Джина затаила дыхание. Но Кэм не мешкая прижал ее к себе и поцеловал. В этом поцелуе не было почтительности, не было нежного прикосновения к губам, приятного, доставляющего удовольствие и вполне приемлемого. Его поцелуй оказался неистовым, влажным, требовательным. Джина открыла рот, чтобы запротестовать, и он тут же нагло взял то, что ему предлагали.

Она лишь потрясенно молчала, чувствуя, как его руки гладят ее обнаженную спину и опускаются к талии. Она даже не заметила, когда сама обняла его за шею, чтобы удержать на тот случай, если он попытается освободиться.

Но ведь ее целует не Себастьян, а муж, для которого не имеет никакого значения их недопустимо длительный поцелуй. Он лишь еще крепче прижал ее к своей твердой груди, так что темно-голубой шелк платья не мог защитить ее от нежданных ощущений.

Кэм приветствовал ее объятие удовлетворенным вздохом, а она все теснее приникала к нему, страстно желая вобрать в себя то, что пульсировало между ними. Он вдруг простонал и отстранился.

Сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди. Джина открыла глаза.

— Бог мой! — хрипло произнес он. — Твои глаза были такими же зелеными, когда я женился на тебе?

Но в следующий момент он, видимо, забыл, что хотел сказать. Ее губы от поцелуев были малиновыми, желанными. Он похитил свою личную собственность. Кэм зачарованно смотрел, как она провела языком по нижней губе.

— Я тебя попробовала. Ты изумительный на вкус, — прошептала она, склонившись к нему.

Он опять безжалостно припал к ее рту, словно жаждущий в пустыне к источнику, но все же отпустил ее, когда Джина откинула голову.

— Мне совсем не нравятся влажные поцелуи, — заявила она, продолжая обнимать его за шею.

Зеленые глаза потемнели, сейчас они были под цвет пихты.

— Нет? — спросил он и нагло облизнул ее губы, соблазнительные сверх всякой меры. — А я думаю, нравятся.

Она попыталась ответить, но смогла только перевести дух.

— Ты что-то сказала, жена?

— Ты лижешь мое ухо? — в замешательстве выдавила она.

— Угу. Как видишь, мне нравятся влажные поцелуи, — сказал он, проводя языком по лебединому изгибу ее шеи. — Влажные, — повторил герцог, прокладывая дорожку по ее мокрой щеке к открытому рту.

Никаких замечаний по поводу влажных поцелуев больше не последовало. Удовольствие опалило его чресла, когда язык Джины так невинно — и так пылко — встретился с его языком. Оно бушевало у него в груди, когда она с трепетом ответила на прикосновение его напряженных бедер, а потом едва ощутимо снова и снова прижималась к его телу. Все это говорило о невинности и о страстном желании.

Но что-то беспокоило Кэма. Назойливый, раздражающий голос не переставал твердить ему: «Она твоя жена, она твоя жена».

— Ты моя жена, — вслух повторил он.

Джина не слушала. Так вот почему вспыхивали глаза Эсмы, когда та смотрела на руку Берни. Проводя ладонями по груди Кэма, она тоже чувствовала под тонким полотном рубашки твердость и пьянящую силу его мышц.

Кэм вдруг осознал, что сказанное им вслух — правда.

— О Господи! Ты моя жена. — Он моментально отдернул руки, будто прикоснулся к раскаленному железу, и сухо заметил: — Это не самый удачный способ ведения нашего развода.

Она улыбнулась:

— Я нахожу его очень приятным. В конце концов, никакого вреда от поцелуев нет. Они же не… не…

— Половое сношение, — подсказал Кэм.

Вспыхнувший на ее щеках румянец не могли бы передать никакие масляные краски. Такой полупрозрачный розовый оттенок Кэм видел только на перламутровой стороне большой раковины. Но Джина сохранила хладнокровие.

— Поцелуй всего лишь поцелуй. Мне это понравилось. — Вскинув голову, она вызывающе посмотрела на супруга. — Я целовалась и с другими мужчинами. Целовалась много раз с Себастьяном. Все-таки я замужняя женщина.

— И твой муж — я! — рявкнул Кэм. Мысль, что Боннинггон целовал Джину, привела его в ярость.

— Тем более! — парировала она и, сделав несколько шагов по направлению к дому, оглянулась.

Кэм неподвижно стоял на дорожке, освещенный луной, с непроницаемым выражением черных глаз.

— Мне холодно, — заявила Джина.

Он провел рукой по волосам и наконец тронулся с места.

— Больше никаких поцелуев. — Его тон был угрожающе спокойным.

Она заправила за ухо влажный локон, и хотя пальцы у нее дрожали, голос остался твердым. Она не покажет ему свою реакцию.

— Это был всего лишь поцелуй, — нетерпеливо сказала она. — И тот факт, что мы с тобой женаты, не делает его ничем иным, кроме поцелуя.

Его глаза сардонически блеснули, он легким прикосновением руки остановил ее и тихо напомнил:

— Влажный поцелуй, Джина.

Она промолчала, тут же утеряв свою мнимую искушенность. Кэм наклонился и с нарочитой медлительностью провел языком по ее прекрасным, малиновым губам, которые чуть-чуть приоткрылись. Он сразу воспользовался приглашением, а когда наконец поднял голову, сердце у него стучало в бешеном ритме.

— Больше никаких поцелуев, — хрипло повторил он.

Взглянув на мужа, она молча кивнула. Теперь Джина уже не выглядела безразличной.

Они вместе прошли через темный салон, и Кэм мысленно готовил себя к неправдоподобной лжи. Никаких больше поцелуев: это все равно, как если бы его отец пообещал не мошенничать.

Он бы перестал целовать свою жену… в тот же момент, как только она перестанет быть его женой. В конце концов, поцелуй — это всего лишь поцелуй, она сама так сказала.

С великим трудом, но он все же сумел удержаться от того, чтобы пригвоздить жену к стене коридора и впиться в ее губы.

— Спокойной ночи, — бесстрастно произнес герцог. Ему показалось, что по ее лицу мелькнула тень разочарования.

Она сделала реверанс.

— Ваша светлость.

Кэм поклонился. Его голова очутилась на уровне ее декольте, а взгляд уперся в затвердевшие от холода соски, отчетливо видимые сквозь тонкий шелк.

— Тебе лучше уйти в свою комнату, — резко сказал он.

Ее глаза весело блеснули.

— Я не забуду, — пропела Джина, постучав изящным пальцем по его подбородку. — Никаких больше поцелуев… по крайней мере с собственным мужем. — Она с удовлетворением заметила его сжатые губы. — Спокойной ночи, Кэм.

И она захлопнула перед его носом дверь своей комнаты.




Глава 14

Иногда правда бывает неприятной


— Я не говорю, что это было унизительно, отнюдь. Но все же достаточно неприятно.

Эсма смотрела на свою лучшую подругу с улыбкой, если не сказать с усмешкой.

— А что у вас произошло?

— Ничего, разумеется. Я отправилась в свою комнату, он, естественно, — в свою.

— Жаль, — сказала Эсма.

— Мне тоже.

— Этот поцелуй тебе весьма полезен, моя девочка, — засмеялась подруга. — Ты ведь не хочешь, как твой жених, отстать от века.

— Себастьян не отстал от века. — Но в голосе Джины не слышалось уверенности, поэтому Эсма игнорировала ее замечание. — Да, забыла тебе сказать. Вчера я получила наследство графини Линьи.

— Наследство? От своей матери? Джина кивнула.

— Его передал мне Кэм. Видимо, поверенный графини считал, что я живу с мужем, и отослал подарок в Грецию.

— И что это?

— Статуэтка. Фигура обнаженной женщины. — Поскольку ночной сон притупил гнев и замешательство Джины, она произнесла это довольно спокойно.

— Не очень пристойная, да?

— Розовая, вся полированная. Без единого клочка одежды.

— В защиту своей матери ты можешь сказать; она умерла, как и жила.

— Наверное. — Джина снова почувствовала раздражение.

— Статуэтка тебе не понравилась?

— Нет. Хотя ничего другого и нельзя ожидать от женщины, которая бросила своего ребенка.

— Жестоко, — сказала Эсма. — Незамужней женщине в высшей степени трудно воспитать ребенка. Посмотри на себя. Ты герцогиня. Ты счастлива. А что бы произошло, останься ты с ней?

— Я бы имела мать.

— У тебя есть мать. Леди Кренборн любит тебя, поэтому не рассказывай мне сказок о несчастном детстве.

— Возможно, ты права.

— Ну и где же твоя скандальная ню? — Эсма огляделась.

— Конечно, я положила ее в шкаф.

— Почему «конечно»? Если ты боишься конкуренции, то напрасно. Я бы, например, поставила ее рядом со своей кроватью.

— Я же не ты! — вспыхнула Джина.

Поднявшись, Эсма поцеловала ее в щеку.

— Я не хотела дразнить тебя, дорогая. Конечно, ты поступила разумно. Вдруг ее увидит Боннингтон? Какое несчастье!

— Он не заходит в мою спальню.

— Все равно. Если он узнает, что ты прячешь в шкафу непристойную статуэтку, да еще посмертный дар своей незамужней матери, его праведному возмущению не будет конца. Возможно, он распалится до такой степени, что у него дым пойдет из ушей.

Джина вздохнула.

— Неужели вы оба не в состоянии просто игнорировать друг друга?

— Это платье немодное? — спросила Эсма, разглядывая себя в большом зеркале.

— Ты великолепна.

— Леди Чайлд неплохо выглядит эти дни.

— Она старая. И далеко не такая красивая, как ты.

— Я соперница. И не могу вынести, что все знают, чью постель часто посещает мой супруг.

— Но все знают, чью постель часто посещаешь и ты, — выпалила Джина, не сумев сдержаться.

— Я редко посещаю чужие постели, — невозмутимо ответила Эсма. — Я получаю удовольствие, выбираю образцы, но не принимаю это близко к сердцу.

— Раньше тебя не волновали любовницы Майлза. Ты похожа на Каролу, питающую надежду вернуть своего мужа. Ты что, тоже хотела бы соблазнить его?

Подруга с отвращением поморщилась:

— Ни в коем случае! Просто я раздосадована, что он влюблен. Разве это не ужасно?

— Ужасно, — согласилась Джина. — Хотя и естественно.

— У нее есть дети. Вот что меня действительно волнует.

— Я знаю. — Джина сжала ее руку. — А теперь, как ты посмотришь на то, если мы, две бездетные старые карги, отправимся пообедать?

— Святой Себастьян тоже будет там? — улыбнулась Эсма.

— Возможно, Себастьян и не в меру строг, но он не святой!

— Надменный! — резко бросила Эсма. — Почему бы тебе не прихватить с собой «Много шума из ничего»? Тогда после обеда можно порепетировать свои роли, если у тебя нет других планов.

— Хорошо. — Джина взяла томик в кожаном переплете. — Но я не смогу долго этим заниматься. У нас с мистером Уоппингом идет работа над Медичи.

— Не понимаю, зачем ты столько времени проводишь с этим человеком? Можно подумать, ты скучаешь по классной комнате. Что тебе это дает? Я бы решила, что у тебя с |ним роман, если бы не…

— Если что?

— Если бы мистер Уоппинг… не был мистером Уоппингом!

— Газета описывала его как очень красивого молодого человека. Я должна быть счастлива, что привлекаю такого красавца.

— Да, если тебе нравятся маленькие и волосатые, — засмеялась Эсма.

— Он похож на белку, не так ли? Когда-нибудь он женится на маленькой…

— Очень маленькой, — вставила подруга.

— Очень маленькой женщине, и у них появятся маленькие волосатые дети.

— Которые будут говорить по-гречески. В сущности, Джина, если надолго задержишь его у себя, он может научить греческому и твоих детей.

— Я уверена, что, как только он закончит свою книгу, его пригласят в Оксфорд или Кембридж. У него много свежих идей о политической ситуации в Италии эпохи Возрождения. По-моему, Кэм нашел его в каком-то греческом замке и послал сюда, надеясь, что у меня он хотя бы не умрет с голоду. Я согласилась на домашнего учителя, ведь именно для этого Кэм и прислал его. А потом меня действительно заинтересовала история.

— Господи, почему твой муж не мог сам его накормить?

Джина задумалась.

— Видимо, он решил, что проще отослать его в Англию. Это похоже на Кэма. А мне нравится учиться.

— Ладно. — Эсма вздохнула и в последний раз одернула платье. — Я флиртую, ты учишь историю. Думаю, понятно, кому суждено попасть на небеса?




Увидев вошедшую в салон подругу, Карола тут же бросилась к ней и страдальческим полушепотом сообщила:

— Таппи здесь. Я хотела начать соблазнение и не могу набраться смелости! Я скорей упаду в обморок, чем заговорю с ним. По крайней мере я бы так не мучилась.

— Тебе нужно только заговорить с ним, — успокоила ее Джина. — Вспомни советы Эсмы. Проявляй интерес ко всему, что бы он ни сказал.

— Я боюсь даже подойти к Таппи. Хотя дело не в этом, потому что я всегда молчала рядом с ним.

— Не верю. По-моему, ты никогда чрезмерной робостью не отличалась.

— Не могу этого объяснить, но с Таппи все иначе. У меня просто язык отнимается.

— Я пойду с тобой. — Джина похлопала подругу по руке. — Я начну разговор, а ты сможешь присоединиться в удобный для тебя момент.

Карола потащила ее через гостиную с такой быстротой, что старый джентльмен чуть не пролил вино, когда они пронеслись мимо.

— Не торопись! — цыкнула Джина. — Ты же не хочешь, чтобы он догадался!

Подруга испуганно остановилась.

— Да, я помню. Я хорошо выгляжу?

— Ты очаровательна. Это платье выбрала Эсма?

— Да. Я хотела надеть желтое, оно повеселее. Но Эсма сказала, что это более элегантное и с глубоким декольте. По-твоему, я должна переодеться?

— Конечно, нет. Ты выглядишь очаровательно и весело.

— А не безрассудно?

— Нет. Теперь давай подойдем к Таппи. Я вижу его. Медленнее, Карола, медленнее. Подруга выглядела невменяемой.

— Медленнее, — бормотала она себе под нос, делая какое-то странное ракообразное движение в сторону.

Джина подавила смешок. Через секунду они грациозно остановились перед лордом Перуинклом, и она с радостью отметила, что Карола не упала в обморок. Еще более интересным ей показался тот факт, что муж подруги был нем как рыба. Очень интересно.

Впрочем, Карола хоть и не потеряла сознание, но тоже не произнесла ни слова, поэтому Джина автоматически вошла в роль герцогини, что всегда удивительным образом действовало на людей, которые испытывали неловкость. Она рассказывала истории, шутила, смеялась над собственными шутками, ободряюще улыбалась Таппи и задавала ему вопросы до тех пор, пока он не пришел в себя и не начал поддерживать разговор.

Около получаса они с лордом Перуинклом увлеченно беседовали о жизненном цикле форели, и за все это время Карола не издала ни звука.

— Милорд, я получила большое, просто огромное удовольствие, — наконец сказала Джина, которой надоели морские обитатели. — Надеюсь, в ближайшем будущем мы продолжим разговор о ваших очаровательных экспериментах.

Он поклонился:

— Я буду счастлив, ваша светлость.

Перуинкл выглядел уже более веселым, и теперь Джине встало ясно, почему Карола так его хотела. Когда он с воодушевлением говорил о разведении форели, волосы очень мило падали ему на глаза, делая Таппи ужасно обаятельным.

— Я должна поздороваться со своим мужем, он только что вошел в салон.

И Джина быстро исчезла, оставив Каролу и Таппи молча смотреть друг на друга.

Подойдя к Кэму, она схватила его за руку и повернула спиной к чете Перуинклов, чтобы иметь возможность незаметно следить за ними.

— Какого дьявола? Что ты задумала? — спросил он.

— Молчи! — Кэм хотел повернуться, но она не позволила. — Смотри на меня, сделай вид, что мы заняты беседой.

— Очень интересно, — усмехнулся герцог.

Полночи он провел без сна, а когда наконец заснул, ему приснилась его сверхсоблазнительная жена, превратившаяся в обнаженную статуэтку. Потом он все утро глазел на кусок мрамора в углу спальни, размышляя, не изваять ли Джину в виде розовой обнаженной Афродиты. Заманчивая мысль.

И она стала еще более заманчивой, когда герцогиня собственной персоной стояла перед ним. Она будет прекрасной Афродитой, хотя, конечно, не совсем обычной. Джина стройнее, лицо у нее чрезвычайно смышленое и любопытный взгляд. А у всех известных ему Афродит были чувственные, вялые лица, как у той алебастровой статуэтки. Но почему Афродита, богиня любви и страсти, должна иметь невыразительное лицо? Почему в ее взгляде не может быть невинности с долей чувственного любопытства, как у его жены?

— За кем ты наблюдаешь? — спросил он, поворачивая голову. — За той женщиной, покрасневшей до слез?

— Нет, — рассеянно ответила Джина.

— Все смотрят на нас, очевидно, полагая, что я собираюсь нырнуть в вырез твоего платья.

Джина оглянулась. И точно, добрая половина гостей зачарованно следила за интимной сценой между герцогом и герцогиней, а небольшая группа престарелых дам оживленно перешептывалась.

— Не пофлиртовать ли мне для отвода глаз с твоей великолепной подругой? — любезно предложил Кэм. — Это умерит жгучее беспокойство, которое все леди испытывают по поводу нашего развода.

— Какая жертва! — ехидно заметила Джина.

— Ты смотришь на Таппи Перуинкла? — Он наконец сумел определить предмет ее внимания.

— Допустим.

— Но зачем?

— Женщина, с которой он разговаривает, его жена.

— Я думал, он потерял свою жену три года назад.

— Он тебе сказал, что она умерла?!

— О нет, что они просто разошлись.

— Сейчас она вряд ли ему безразлична, — с удовлетворением произнесла Джина, глядя на оживленно беседующую пару.

Они стояли почти вплотную друг к другу и Карола говорила с большим воодушевлением.

— Знаешь, я не уверен, что Таппи хотел снова вернуть свою жену.

— Слишком поздно. Взгляни! Кажется, они нашли тему для разговора и помимо форели.

— Разве она знает что-нибудь о форели?

Джина тяжело вздохнула: звука пощечины, которой был награжден Таппи Перуинкл, мог не услышать только глухой.

— Вот что случается, когда обретаешь потерянную жену, — весело сказал Кэм. — Я же говорил тебе, что он ее не хочет.

— А по-моему, совсем наоборот: это она не хочет его, — парировала Джина.

За обедом Джина сидела рядом со своим женихом, и, чтобы развлечься, Кэм стал подбирать для маркиза эпитеты. «Каменнолицый» он уже использовал. Требуется нечто более грубое, плебейское, что действительно произведет впечатление на Джину. «Спесивый» звучит почти лестно. А вот «брюзга», пожалуй, самое подходящее. В этом определении есть педантизм, даже скука. Брюзга Боннинггон — да, это именно то, что надо. Кэм подошел к столу, где они сидели, и обнаружил свободное место рядом с восхитительной подругой Джины.

— Приветствую вас, леди Роулингс, — сказал он чуть более любезно, чем требовала обычная вежливость. — Боннингтон, к вашим услугам. Кажется, я не сразу заметил ваше присутствие, — с ленивой улыбкой прибавил Кэм.

Брюзга одеревенел, но все же холодно кивнул в ответ.

— Как поживает твоя истеричная подруга? Та, что отхлестала Перуинкла? — осведомился герцог у жены, сидевшей напротив.

— Она его не хлестала, — процедила та. — Карола в полном порядке.

Заняв место рядом с женщиной, у которой была великолепная грудь, Кэм сразу повеселел, но вдруг, к своему удивлению, наткнулся на яростный взгляд брюзги маркиза.

Черт побери, Боннингтону вроде не нравится, когда другой мужчина заинтересованно смотрит на прекрасную Эсму.

Решив проверить свою догадку, Кэм наклонился через маленький стол к жене и одарил ее улыбкой, которую обычно приберегал для своих редких встреч с танцовщицей по имени Белла, живущей в соседней деревне. Это была чуть заметная, возбуждающая улыбка, сопровождавшая взгляд, медленно скользивший от чувственного рта Джины куда-то вниз.

К своему глубочайшему потрясению, Кэм обнаружил, что определенные части его тела моментально отреагировали на это с таким пылом, какой поразил бы даже многоопытную Беллу. Он быстро посмотрел на жену и встретил ее удивленный взгляд. Джина покраснела, миндалевидные глаза на миг затуманились, став темно-зелеными.

Герцог откинулся на спинку стула с таким ощущением, будто его ударили по голове дубиной. Зато брюзга Боннингтон выглядел абсолютно спокойным.

Теперь для продолжения эксперимента Кэму стоило бы уставиться на грудь леди Роулингс, но по некой причине он должен был сначала перевести дух. Грудь Джины, конечно, уступала роскошному бюсту его соседки, и все же…

Он наклонился к Эсме, вдохнул пряный аромат ее духов, затем придвинулся еще ближе и одарил улыбкой. Увы, невзирая на то что грудь Джины не могла сравниться с этой грудою, он не почувствовал головокружения, какое испытываешь, ныряя с высокой скалы в море. А когда он поймал взгляд Эсмы, в нем не было, как у Джины, неожиданного приглашения с намеком на эротическое удовольствие. В ее глазах он увидел только спокойную насмешку.

Эсма наклонилась вперед и тихо спросила:

— Развлекаетесь, ваша светлость?

Моргнув, Кэм перевел взгляд на Боннингтона, который, похоже, был вне себя от ярости. Маркиз густо покраснел и сжал зубы. В глазах такого цивилизованного брюзги пылала жажда крови с обещанием убить — немедленно и без всякого раскаяния.

— Полагаю, да, — ответил Кэм, отодвигаясь от леди Роулингс.

Он не собирался падать мертвым в траву ради богатой англичанки, однако у него было несколько вопросов, на которые она вполне могла ему ответить.

Но Эсма его опередила:

— Как у вас обстоят дела с заучиванием «Много шума из ничего»? — В ее тоне слышалось предупреждение.

Очевидно, леди Роулингс поняла намерение герцога и не желала идти ему навстречу. «Хорошая девочка, — вдруг подумал Кэм. — Преданная Джине. И чертовски красивая».

— Не могли бы вы оказать мне честь и стать моделью? для скульптуры? — поддавшись внезапному порыву, спросил он.

Она выглядела удивленной.

— Значит, вы делаете скульптуры реальных людей? Я слышала о ваших работах, они хорошо известны в Лондоне. Но мне даже в голову не приходило, что это не мифические персонажи, а живые люди.

— Возможно, я сделаю вас Дианой, — сразу решил он.

— Дианой? То есть богиней, которая ненавидела мужчин?

Кэм задумался.

— Я вижу ее богиней, которая соблазняла мужчин, купаясь обнаженной в ручье, и затем превращала их в животных, если они попадались на эту удочку.

— А вы не столь уж безрассудны и слепы, как обычный мужчина, да? — спросила она, понизив голос, чтобы ее не услышали.

Кэм улыбнулся. Ему нравилась сильная и все же ранимая подруга Джины.

— Вы не против быть изваянной в розовом мраморе? Соответствующую реакцию высшего света я вам гарантирую.

— А почему я должна быть заинтересована в создании очередного скандала? — подняла брови Эсма. — Уверяю вас, что я устраиваю скандалы, только когда сама захочу.

— В особенности эта идея не понравится брюзге маркизу.

— Тише.

Он поднял голову — на них пристально смотрели Джина и ее жених.

— Леди Роулингс только что согласилась позировать мне для следующей работы, — заявил Кэм.

В глазах Джины что-то сверкнуло и пропало.

— Эсма будет великолепной богиней.

Герцог кивнул. Что промелькнуло в ее взгляде? Она же не обиделась? Черт возьми! Наверное, ему следовало подумать об этом до его скоропалительного предложения. Ведь час назад он решил изваять Джину в образе Афродиты, а вместо этого берется за Диану.

Теперь Боннингтон выглядел чопорным уже сверх всякой меры. Он явно горел желанием сурово отчитать леди Роулингс, но потом все же повернулся к Кэму:

— Я всегда полагал, что вы специализируетесь на изготовлении более чем неприличных статуй. Вы расширяете поле своей деятельности? — Но его тон свидетельствовал, что это невозможно.

— Фактически мы с леди Роулингс сошлись во мнении, что из нее получится восхитительная Диана.

— Я очень этого жду, — пропела Эсма, наклоняясь вперед и коснувшись грудью руки Кэма. — Герцог предложил Диану в ручье… но, по-моему, это немного слишком, не правда ли, лорд Боннингтон?

Если бы взгляд мог убивать, подумал Кэм, они бы с Эсмой были уже мертвы.

— Вовсе нет, — процедил маркиз. — Я уже видел одну из работ вашей светлости в прихожей у Следдингтона. — Он перевел уничтожающий взгляд на Эсму. — Уверен, что вам понравится быть изваянной в мраморе. Следдингтон использует статую как подставку для шляп. Видимо, леди Роулингс может стать чем-то столь же… полезным.

Кэм почувствовал, как рядом с его рукой напряглось тело Эсмы, и ободряюще подтолкнул ее.

— Туше! — прошептал он. — Ваша очередь.

Но прежде чем она сумела заговорить, раздался скрип отодвигаемого стула, и Кэм увидел свою жену.

— Прошу меня извинить, — сказала она. — Должно быть, я съела что-то неподходящее. — Джина направилась к выходу, и Боннингтон последовал за нею.

— Туше! — фыркнула Эсма. — Ваша очередь.

Кэм, подняв брови, взглянул на свою единственную соседку по столу.

— Вам известно, что вы играете с огнем?

Эсма взяла вилку и размешала грибное фрикасе.

— Ничего подобного. Я… — Она умолкла и вдруг резко закончила: — Это совершенно неуместный разговор.

— Возможно. Значит, у вас есть муж?

— О да!

— Он тут?

— Естественно. — Она кивнула на столик слева.

— Который из них?

— У Майлза каштановые волосы.

— Вы имеете в виду, были каштановые?

— Ну, кое-что у него все-таки осталось, — сказала Эсма, посмотрев в. сторону мужа. — Он сейчас обнюхивает плечо леди Чайлд.

— Весьма подходящее для этого слово, — задумчиво ответил Кэм. — Не желаете, чтобы я привлек его внимание, а потом обнюхал ваше плечо?

— Нет, благодарю вас. — Эсма отправила в рот очередную порцию грибного фрикасе.

По мнению Кэма, ей не следовало бы казаться совсем уж незаинтересованной. Видимо, предположил он, это потому, что зрители, которым полагалось отреагировать на скандальное поведение леди Роулингс, уже покинули гостиную.

— В таком случае у меня к вам просьба. Вы не поможете мне выучить роль? — жалобным тоном спросил он.

Нельзя допустить, чтобы она впала в уныние. Эсма вздохнула и согласилась.

Когда через полчаса Джина вошла в библиотеку, Кэм и ее лучшая подруга сидели перед камином, склонив головы над Шекспиром. Черные локоны Эсмы выглядели блестящим шелком рядом с непокорными кудрями герцога.

— Хватит смеяться, девушка, — сказал ей Кэм. — Давайте я повторю эту строчку еще раз. «Как, милейшая Шпилька, вы еще живы?»

Джина молча повернулась и так же незаметно, как вошла, покинула комнату. Ее ждал мистер Уоппинг. А тот факт, что в висках у нее пульсировала боль, не имел никакого отношения к увиденному в библиотеке.

Эсма заслуживает немного счастья.

Кэм вообще не заслуживает его.

Когда Джина поднялась на третий этаж, чтобы прослушать лекцию о тяжелом положении средневековых городов-государств, она пришла к заключению, что еще никогда в жизни не страдала от такой ужасной головной боли.

И она твердо знала, кто в этом виноват.

Ее безмозглый супруг решил соблазнить лучшую подругу. Невзирая на то что Эсма замужем и даже оказалась в центре многочисленных скандалов. Невзирая на то что у нее такая репутация в свете, мало кому из мужчин удалось побывать в ее постели. Эсма ни разу не была уличена в компромате.

Кэм такими проблемами не обременен. Так что не имело смысла думать о том, насколько быстро женщина станет его жертвой. Одного взгляда этих насмешливых, соблазнительных глаз достаточно, чтобы у нее голова пошла кругом. Подождем, когда он начнет ваять Эсму в мраморе. Глядеть на нее. Обнаженную?

Мистер Уоппинг, пригладив усы и бороду, положил на стол несколько книг.

— Сегодня у меня для вас совершенно захватывающая информация, ваша светлость, — с большой долей самомнения произнес он. — Надеюсь, мои исследования прольют новый свет на роль Макиавелли в правительстве Флоренции. Вы помните, о чем мы говорили на прошлой неделе? — Иногда мистер Уоппинг имел обыкновение забывать, что обучает не студентов.

— Да, конечно, — послушно ответила Джина. — Медичи снова захватили Венецию и отправили Макиавелли в изгнание.

— Не Венецию, а Флоренцию, — с тенью неодобрения поправил ее мистер Уоппинг и раскрыл книги. — Я уверен, что вашу светлость тоже заинтересует разногласие между Сендлфутом и Саймоном относительно попыток Макиавелли получить место в совете Медичи.

Джина кивнула. Ее душил гнев, потому что она не хотела, чтобы ее лучшая подруга стала жертвой ленивого и беспринципного герцога.

Только по этой причине.

— Ваша светлость? Ваша светлость? Вы хорошо себя чувствуете?

— Разумеется.

— Мне показалось, что сегодня вы не очень внимательны. — Потом Уоппинг вспомнил, с кем разговаривает. — Не вернуться ли нам к теме? Конечно, Макиавелли был мудрым стратегом, особенно в военном искусстве. Хотя он предпочитал брать противника измором, называя это «окольным путем», но в определенных ситуациях требовал решительного и действенного сражения.

Чуть заметно улыбаясь, Джина мрачно размышляла о своем муже.

— Не хотите ли повторить гипотезу Сендлфута относительно Макиавелли?

— Не сейчас.

Уоппинг охотно взял это на себя, что было его излюбленной формой обучения, а Джина тем временем обдумывала личную стратегию. На ум приходило только сражение. Она войдет в его комнату и размозжит ему голову куском мрамора. Без всяких проволочек, решительно и эффективно. От этой мысли Джине стало немного легче, и следующий час она лелеяла ее, пока не созрел окончательный план размозжить голову мужа розовой Афродитой.

— Мистер Уоппинг, — сказала она, бесцеремонно вмешавшись в его научные рассуждения, — что вы знаете об Афродите?

Он с каким-то странным звуком прервал свою речь.

— О, прошу прощения! — воскликнула она. — Я не хотела вас прерывать, мистер Уоппинг. Я просто несколько озабочена…

— Ничего, ничего. Итак, Афродита. — Он задумался и пригладил усы. — Что бы вы желали узнать?

— Она замужняя богиня?

— Совершенно верно. Она была женой лорда Гефеста.

— И была ему неверна?

— Гомер писал, что Афродита спала с Аресом, богом войны, в постели своего мужа. Но имела еще несколько любовников, включая двух смертных, Адониса и Анхиса. Почему вас заинтересовала Афродита, есть какая-то особая причина?

Джина покачала головой.

— Следовательно, Афродита не слишком респектабельная богиня?

Уоппинг улыбнулся, и Джина в очередной раз отметила, насколько у этого человека неискренняя, вызывающая раздражение улыбка.

— Должен с вами согласиться, ваша светлость. Афродита — богиня эроса, или физической любви, которую легкомысленные ученые часто путают с римской богиней Венерой. Она и в самом деле не слишком респектабельна.

После урока, сославшись на головную боль, Джина ела у себя в комнате. Отсутствовала и Карола, заявившая, что скорее умрет, чем сядет рядом с мужем, однако не рассказала Джине, чем Таппи довел ее до неистовства. А Джина не имела ни малейшего желания смотреть на Кэма, улыбающегося Эсме.

Не спеша приняв ванну, она устроилась в кресле возле камина, чтобы присмотреть кипу бумаг, доставленных ей сегодня из поместья. Через час или около того Джина отложила бумаги и вынула из ящичка Афродиту. Статуэтка, несмотря на явную чувственность и развращенность, действительно была прекрасна.

Джина уже начала — только начала — отказываться от мечты размозжить голову своему мужу. Он этого не стоит. Пусть убирается на свой жалкий маленький остров и до конца жизни делает свои жалкие голые статуи.

А она будет маркизой, вырастит сотню детей с белокурыми, золотыми, как солнце, волосами и, как боги, красивых. Ни у кого из них не будет непокорных кудрей и раздражающих черных глаз.

Когда в дверь постучали, она быстро спрятала Афродиту под оборку кресла. Странно, что горничная вернулась после того, как ее отпустили. Видимо, Энни что-то забыла.

— Войдите.

Поняв, кто это, Джина пришла в замешательство, хотела запахнуть пеньюар, но потом вспомнила, что оставила его на кровати.

— Можно войти? — охрипшим вдруг голосом спросил он.

Джина не ответила, лихорадочно соображая, не осуществить ли ей свой план и не стукнуть ли незваного гостя Афродитой по голове. Он выглядел слишком привлекательным, чтобы остаться в живых. Это было бы несправедливо по отношению ко всем замужним дамам. Она сделала еще глоток бренди.

— Джина? Я в коридоре. Могу я войти?

— Если надо, входи, — нелюбезно сказала она.

В конце концов, она вряд ли сумеет размозжить ему голову, если он и Афродита не будут находиться в одной комнате.

Секретарь совета десяти Макиавелли наверняка счел бы такие путаные рассуждения предосудительными. В десятой главе трактата «Государь» он говорил, что вести переговоры с врагами надо крайне осторожно, поскольку велика опасность скрытого нападения.

Увы, в суматохе последних дней герцогиня Гертон не успела ознакомиться с пятой главой о преимуществах решительного и действенного сражения.




Глава 15

Герцогиня в дезабилье


Кэм убедил себя, что ему незачем беспокоиться по поводу значительной выпуклости на его вязаных панталонах. Джина явно была девственницей, и, судя по тому пиетету, с каким относился к ней Боннингтон, она вряд ли знает, чем вызвано плачевное состояние панталон мужа. Если она вообще это заметила. Всем известно, что девственницы не имеют ни малейшего представления о мужской физиологии.

— Я пришел взглянуть на письмо шантажиста, — сообщил он, направляясь к столику, на котором стоял графин с бренди. — Могу тебя поздравить, ты неплохо разбираешься в напитках. Какого дьявола они дали тебе всего один бокал?

Кэм оглядел комнату, потом удовлетворенно кивнул и взял стакан для воды, стоявший рядом с кроватью.

— Мне дали всего один, потому что я сплю одна.

Наливая бренди, он думал о нотке сожаления, которое уловил в ее голосе. Или ему просто хотелось это услышать?

В следующий момент Кэм вынужден был изменить свое представление о непорочной девственности. Когда он повернулся, взгляд Джины зачарованно скользил по его телу и вдруг замер, очевидно, на его панталонах. Кэм подавил желание прикрыться руками.

— Увидела что-нибудь интересное? — спросил он. Джина спокойно отвернулась. Ни тени замешательства!

— Конечно, — сказала она бесцеремонно-любезным тоном.

Подобным тоном убеждают женщину, что она нисколько не располнела, когда она беременна или недавно съела половину мясной туши.

— Вот и славно, — ответил Кэм, не найдя более остроумного замечания.

Неужели канули в Лету времена, когда девственницы кричали от ужаса, впервые увидев мужское достоинство? Видимо, он слишком долго прожил за границей.

Джина пристально смотрела на огонь в камине. «Выглядит так, будто ее ничто на свете не интересует, — подумал Кэм. — Она просто бесстыдна в своем безразличии». Подобное оскорбление могло бы заставить безнравственного мужчину бросить такую женщину на ее собственную кровать.

Но ему, конечно, это неинтересно, это обычное возбуждение, которое чувствует мужчина, видя перед собой полуодетую женщину.

— Ты не могла бы накинуть халат? — спросил он. Джина подняла брови и сделала еще глоток бренди.

— В комнате довольно тепло, а ты мой муж. Но если ты настаиваешь…

Она, грациозно пожав плечами, поднялась с кресла, прошла мимо него к кровати. Лоскуток одежды из тончайшего бледно-желтого щелка, льнущий к ее стройным бедрам, настолько изысканно драпировал и одновременно подчеркивал их линию, что этому позавидовали бы совершенно неодетые статуи.

Конечно, Джина набросила не какой-то там плотный льняной халат. Пеньюар был под стать ее дезабилье, только большую его часть составляли кружева. И он, естественно, ничего не скрывал. Когда она шла обратно, едва различимое шуршание показалось возбужденному Кэму одним из самых соблазнительных звуков, которые он когда-либо слышал. В воображении рисовались гладкая кожа и нежные линии живота.

Она вдруг опять вскочила с кресла.

— Я забыла письмо.

Джина направилась к шкафу. Кэм проклинал свое вышедшее из-под контроля тело и, глядя на огонь, пытался ослабить напряжение в чреслах.

Его жена играла с ним. Она — полная противоположность девственнице. Возможно, она спала и с Боннингтоном, и с Уоппингом, и с сотней других мужчин. Ленивая манера, с какой она двигалась, не была походкой девственницы. Кроме того, всем известно, что сидя девственницы сдвигают колени, скрещивают ноги в лодыжках и краснеют при одной мысли о мужчине в их спальне.

Но это была его жена, которая вызвала его в Англию, чтобы он перед всем парламентом засвидетельствовал ее невинность, которая пила бренди и носила одежду, какую мечтала бы назвать своей любая Киприда.[2 - Киприда — в древнегреческой мифологии одно из имен Афродиты, данное ей по названию острова Кипр, на который, согласно легенде, она вышла после рождения из морской пены.]

Она вернулась, держа в руке сложенный лист.

— Ты делаешь это каждый вечер? — с негодованием спросил герцог.

— Что именно? — Во взгляде кроткое удивление.

Черт побери, неужели ей не ясно, что огонь камина подчеркивает каждую линию ее бедер и длинных ног? Он разглядел даже округлый холмик между ее бедрами. Положение становилось просто нелепым.

— Ты всегда сидишь тут, как райская птица, пьешь бренди и, полуодетая, развлекаешь мужчин? — грубо осведомился Кэм.

Джина усмехнулась.

— Это и есть жизнь куртизанки? Признаться, я думала провести не столь мирный, а намного более… суровый вечер. Но я склоняю голову перед вашим знанием предмета.

Кэм промолчал. А что он мог ответить? Его жена оказалась той еще девственницей.

— Господи, вы уже совершенно побагровели, ваша светлость! — будто лишь сейчас заметив, воскликнула она. — Я предупреждала, что в моей комнате жарко. Но к ответу на ваш вопрос. Я предпочитаю мыться вечером, и мои волосы очень медленно сохнут. Во время работы я имею обыкновение пить бренди. Оно действует так успокаивающе, вы не находите? — Она почти ворковала. — После небольшого количества бренди я ощущаю приятное расслабление и ночью великолепно сплю.

«Ведьма. Она умышленно старается довести меня до безумия, только неясно зачем», — подумал он. Но это игра для двоих.

— Что же у тебя за работа, которую ты находишь столь утомительной моя дорогая? Как твой муж, я готов снять часть ноши с твоих плеч. — Кэм глотнул бренди и нагло ухмыльнулся. — Но супружеское участие в постели я нахожу более расслабляющим, чем спиртные напитки. Если бы я имел счастье быть женатым, я говорю о настоящем браке, я бы даже настаивал, чтобы моя жена еженощно успокаивала себя подобным образом. А еще лучше, чтобы я по мере сил помогал ей в этом достойном стремлении.

— О, какой бы счастливой женщиной она была. И сами бы управляли делами поместья? Или бы это ей пришлось нести двойную ношу?

Кэм хотел самодовольно улыбнуться, но вдруг нахмурился.

— Какие дела поместья?

Джина указала ему на кипу бумаг, лежавшую рядом с ее креслом.

— Вашего поместья, которым я временно управляю. Но после развода я, конечно, перестану этим заниматься.

— Я думал, всем занимаются Раунтон и Биксфидл. Какого дьявола они тебе докучают?

— Биксфидл не может самостоятельно принимать важные решения. Ты должен был знать, что в основном именно я занимаюсь всеми делами. Я уже писала тебе о проблемах.

— Но я не предполагал, что ты над ними работаешь. Я думал, Биксфидл просто консультируется с тобой раз или два в год.

— Конечно, — фыркнула Джина и снова указала на кипу бумаг. — Вопросы Биксфидла за этот квартал. И все требуют срочного внимания.

— Проклятие! — Кэм схватил первый лист. Это была записка Биксфидла по поводу налогов. — Кто эти люди? Генри Полдерой и Альберт Томас из Верхнего Гертона. Эрик Хорн и Бесси Миттинс из Нижнего Гертона.

— О, дорогой, Бесси опять ждет ребенка.

— Она прислуга в доме?

— Нет, эти люди живут в деревне. Ты же помнишь, что в поместье две деревни? Генри Полдерой был кузнецом, но прошлой зимой повредил руку и не может работать. У него три маленьких сына, все родились в один день. Это был замечательный день, Кэм! Миссис Полдерой очень просила меня быть крестной матерью. К счастью, я оказалась в деревне, когда родился первый ребенок, Генри. Я навестила своего крестника. У миссис Полдерой опять начались схватки, и на свет появился второй сын! Мы назвали его Джеймсом. Он такой красавчик. Не успели мы его обмыть и запеленать, родился Камден.

Джина кивнула.

— Он твой. Кажется, в деревне три Камдена, включая Камдена Уэбстера в соседнем приходе.

— Какого дьявола они называют своих детей в мою честь?

— Ты же хозяин поместья. Ты владеешь землей, на которой они живут, они зависят от твоей поддержки. Если ты лишишь их прав на выпас, они умрут с голоду. Если ты лишишь их денежных средств, они попадут в долговую яму.

Не зная, что ответить, герцог снова взглянул на лист, который держал в руках.

— А что случилось с Бесси Миттинс?

— Ничего, если не брать в расчет, что она без конца производит на свет детей.

— И чем зарабатывает на жизнь ее муж?

— О, мужа у нее нет, — весело ответила Джина. — Боюсь, она распущенная женщина. Она говорит, что не в состоянии пропустить ни одного двуногого, а таких, я думаю, в Нижнем Гертоне хватает. В этом отношении, — хихикнула она.

Кэм улыбнулся.

— Ты хочешь сказать, что присутствовала при рождении детей Генри Полдероя?

— Кроме первого. Но Джеймс и Камден родились при мне.

— Значит, с тех пор как я покинул Англию, произошли важные изменения? Могу поклясться, что раньше девственницам запрещали присутствовать при родах.

— Незамужним женщинам — да, — согласилась Джина.

— Но ты ведь не замужем, по крайней мере в полном смысле этого слова.

— Я — герцогиня. Для миссис Полдерой или Бесси Миттинс не имеет значения, когда ты покинул меня, в брачную ночь или на следующий день. Им нужна герцогиня и она у них есть.

— А почему мы платим за соседний приход? — спросил Кэм, заглядывая в лист. — Кажется, это земля Стаффорда?

— Он постоянно отсутствующий помещик. Ему плевать на своих людей, и они умрут с голоду, если мы не поможем. К счастью, наше поместье весьма доходное.

— А я считал, что это мы отсутствующие помещики, — удивленно сказал Кэм. — Я думал, ты жила в Лондоне.

— Жила, — слегка пожала плечами Джина. — Но последние пять лет я провожу около полугода в Гертоне. Нельзя успешно вести дела поместья без своего личного контроля и постоянного внимания.

— Будь я проклят, если не выгоню Биксфидла, — процедил Кэм: — Мои указания были предельно ясными. После того как мой отец стал прикован к постели, всеми делами поместья должен был заниматься Биксфидл.

— Я — герцогиня Гертон, — повторила она. — Я уже двенадцать лет герцогиня и восемь лет управляю поместьем.

— Я знаю, сколько лет мы женаты! — Он схватил второй лист. — Что здесь насчет твида?

— Я пыталась возродить производство твида в деревне, но последние несколько лет случались засухи, а без хорошего урожая овцеводство невозможно.

Внутри у Кэма начал образовываться неприятный комок вины, он швырнул листы на столик, но они разлетелись по полу.

Ты превращаешь хозяйство в благотворительное предприятие. Мой отец не похвалил бы за это.

— Если бы твой отец не выжимал отсюда каждый цент, ничего не вкладывая, мы бы не имели сейчас нищих арендаторов.

Кэм снова ощутил приступ вины. К счастью, он давно уже стал большим специалистом по игнорированию неудобных для него чувств, а потому тут же забыл об этом, позволив взгляду медленно скользить от ярких губ Джины к ее длинной стройной шее. Когда он, испуганный бурной реакцией на то, что было, в конце концов, только шеей, поднял голову, Джина протянула ему сложенный лист.

— Это письмо шантажиста, — сказала она, поднимаясь с кресла. — Могу я предложить вам еще бренди, ваша светлость?

— Почему вдруг опять «ваша светлость»? — раздраженно спросил герцог. — Только что ты называла меня по имени.

Плеснув себе буквально пару капель золотистой жидкости, Джина повернулась и взяла у него стакан.

— Ты мне надоел. Осмелюсь предположить, что подобное чувство ежедневно испытывают твои близкие знакомые, и вряд ли я от них отличаюсь.

Кэм уже хотел извиниться, но передумал. Он никогда не извинялся. Самое полезное, чему его научил отец, это никогда не признавать свою вину.

— Насчет моих близких знакомых ты, может, и права. Боюсь, Марисса порой выражает недовольство.

— Я в этом уверена.

Он ждал продолжения, но, поскольку его не последовало, наконец спросил:

— Не хочешь узнать, кто такая Марисса?

— Думаю, это полная молодая леди, которая служила моделью для твоих богинь, — спокойно ответила Джина, подавая ему стакан с бренди и садясь в кресло. — Видимо, она твоя близкая подруга.

Кэм недоверчиво уставился на жену.

— И тебя не интересует, была она моей любовницей или нет? — рявкнул он.

Джина подумала.

— Нет. Как твоя жена, я бы страшно возмутилась, если бы ты превратил мое нагое тело в мраморную подставку для шляп. Но если Марисса довольна своим положением весьма полезной вещи в прихожей, то кто я такая, чтобы возражать.

— Проклятие! Не все мои скульптуры используются в качестве подставки! — закричал Кэм. — Только одна из них.

— Но боюсь, именно твоя подставка для шляп получила в Лондоне наибольшую известность.

— Я не должен был продавать ее Следдингтону. Моя «Прозерпина» не предназначалась для такого использования. Если заглянуть под шляпы, увидишь, что она держит цветы. Мне не следовало продавать ее этому идиоту. Мне даже в голову не приходило, что он найдет ей такое применение.

Джина с сочувствием посмотрела на герцога.

— Знаешь… она… прилично выглядит в его прихожей.

— Ты ее видела? Проклятие, она же голая, Джина! Кстати, что ты делала у Следдингтона?

— Ходила посмотреть знаменитое произведение искусства, созданное мужем. Я слышала про нее от множества людей. По-моему, Следдингтон поехал в Грецию только ради того, чтобы приобрести одну из твоих скульптур. И это, безусловно, придало ему значимости.

— Ублюдок! О чем он думает, показывая молодым женщинам обнаженную статую?

— О, ты не должен беспокоиться. Она не обнаженная.

— Нет?

— Он чем-то обернул ее вокруг талии.

— «Прозерпина, завернутая в пеленку»?!

— Не в пеленку, скорее…

— Верх совершенства! Я известен в Лондоне как создатель «Прозерпины в пеленке».

Джина с трудом подавила зевок.

— Извини.

Кэм развернул листок и прочел вслух:

— «Возможно, маркиз расстроится? У герцогини есть брат». Что это такое?

— Письмо шантажиста. Отправлено в Лондон моей матери.

— Очень странно, — нахмурился Кэм. — Оно совершенно не похоже на первое.

— То я никогда не видела.

— Сначала я даже не поверил, что оно существует, и отец вынужден был показать его. Точно не помню, но почерк вроде бы совсем другой. И оно было на французском.

— Тем не менее автор наверняка тот же самый, — возразила Джина. — Сколько человек могут знать эту тайну? Он пожал плечами.

— К настоящему времени уже сколько угодно. Кому ты рассказывала, что графиня Линьи твоя родная мать?

— Только ближайшим друзьям.

— Чертовски глупо, если ты хотела сохранить в тайне обстоятельства своего рождения.

— Предпочитаю, чтобы меня не называли глупой, — ответила Джина и, проглотив капли бренди, поднялась. — Очаровательный антракт, но я устала.

— Нечего злиться, раз сама виновата. У тебя слишком длинный язык.

— Твое замечание нелепо. Кому бы я ни рассказала о графине Линьи, никто их них не знал, что у меня есть брат.

— Если он действительно существует. Фраза очень странная, как ты думаешь?

— По-моему, скорее насмешливая.

— Именно это я и хотел сказать. «Возможно, маркиз расстроится?» Я помню, отец пришел к выводу, что первое письмо написал кто-то из слуг графини. А человек, плохо владеющий родным языком, вряд ли мог построить вопрос с такой нарочитой развязностью на английском.

Джина прислонилась к стенке камина, и герцог, делая вид, что изучает письмо, разглядывал линию ее бедер и самые красивые ноги из всех, какие ему доводилось видеть. Он продолжал упрямо смотреть на лист, представляя, что почувствует, когда эти ноги обхватят его талию.

Через какое-то время Джина кашлянула, и ему пришлось вернуться к действительности.

— Увидел что-нибудь интересное? — спросила она. Тогда Кэм встал и шагнул к ней.




Глава 16

Спальня отвергнутой женщины


Кароле Перуинкл было не до отдыха. Да, она полулежала на кровати, но стиснув зубы и дрожа от ярости. Ее презренный, нелюбимый, коварный муж не только проигнорировал ее, забыв поздороваться или попрощаться, он был повинен в совершенно непростительном грехе.

— Изверг! — тихо, чтобы не услышала служанка, шептала Карола. — Сатана! Дьявол!

Она замолчала, глядя на смятое шелковое покрывало. Когда раздался легкий стук, горничная поспешила открыть дверь. Она остановилась на пороге, загораживая хозяйку. Но Карола узнала голос и быстро села.

— Пожалуйста, входи.

— Добрый вечер, — сказала Эсма. — Я увидела свет под твоей дверью и решила узнать, как обстоят дела с нашим маленьким планом.

— Никак. — Карола расстроенно взглянула на подругу. — Таппи влюбился.

— Правда? В кого?

— В Джину!

Эсма фыркнула.

— Тут он ничего не добьется.

— Конечно, не добьется. Кому он нужен, кроме меня, этот мерзкий, испорченный негодяй. А все потому, что я такая дура. Он не интересуется мною, потому что я ничего не знаю про форель.

— Про форель? — удивленно спросила Эсма.

— Я читала книгу о тритонах, поскольку он всегда про них говорит. Карола указала на стол. — «Руководство по приготовлению тритонов, лягушек и ящериц». А он тритонов даже не упомянул. Вместо этого Джина стала обсуждать с ним разведение форели. Ты знаешь, что последние несколько лет она разводила в Гертоне речную форель?

— Никогда об этом не слышала.

— Так вот знай. Кажется, рыба погибла от какого-то заболевания или чего-то в этом роде. Если бы я выглядела переживающей и знающей о форели, у меня был бы шанс, — стенала Карола. — Но я приготовилась к разговору о тритонах. А он даже не упомянул про ящериц!

— Ты себя недооцениваешь. У тебя прекрасная гладкая кожа. И великолепные локоны. — Эсма накрутила на палец ее мягкую прядь. — Взгляни! Ты просто мечта парикмахера. Джина хотела бы иметь короткие волосы. Ты выглядишь как херувим.

— Ну и что? Он даже не замечает меня. После ухода Джины он только и говорил, насколько она умная. А я дура. Со мной скучно. — Глаза у Каролы наполнились слезами. — Я прошла через всю гостиную, чтобы поговорить с ним. Даже была готова выслушать его утомительные рассказы о тритонах! И что он делает? Влюбляется в мою подругу! Изверг!

— Они все изверги.

— Но я люблю его! — По щекам Каролы покатились слезы. — Он скучный, жестокий…

— Всегда говорящий о тритонах, — вставила Эсма.

— Всегда говорящий о тритонах человек, но он мой. И я хочу вернуть его!

— В таком случае ты должна присутствовать на трапезах. Леди Троубридж поменяла гостей местами, и я сидела напротив бедняги. Думаю, пустой стул рядом с ним отнюдь не увеличил его интереса к тебе.

— Я пыталась беседовать в гостиной. Но он все время только и говорил, как ему было интересно с Джиной, потому что она все знает о разведении форели. В конце концов я дала ему пощечину!

— Мне все ясно, кроме одного: почему ты ударила беднягу Таппи?

— Он меня оскорбил, — процедила сквозь зубы Карола.

— И что же он тебе сказал?

— Вначале он говорил о Джине, а потом, как будто сам этот факт не был оскорблением, сделал ужасное замечание.

— Какое?

— Сообразив наконец, что я подстриглась, он заявил, что длинные волосы Джины — это одно из лучших ее украшений.

— Очень неосмотрительно с его стороны, — нахмурилась Эсма.

— Потом он спросил, не набрала ли я вес.

— Но ведь ты его не набрала, не так ли?

— Конечно, нет. Только он все время смотрел на мою грудь, и сейчас я думаю, что это твоя вина. Ты велела мне надеть красное платье, а оно слишком открытое и подчеркивает мою полноту, — всхлипнула Карола.

— Значит, он смотрел на твою грудь? И потом спросил, не поправилась ли ты?

— Да. Я ответила, что не поправилась, тогда он сказал, что фигура у меня, должно быть, изменилась с возрастом.

Эсма глубоко вздохнула.

— Ты вела себя правильно, Карола, он заслужил пощечину.

— Мне следовало пнуть его ногой. Сначала влепить пощечину, а затем ударить ногой!

— Тем не менее его поведение кажется мне странным, — задумчиво ответила Эсма. — Грубость не в характере Таппи.

— Возможно, у него случайно вырвалась правда. Я старею. Сморщилась, как чернослив, и слишком растолстела.

— Хватит! Он говорил вздор. Никакой ты не чернослив, скорее уж восхитительная слива, которую так и хочется съесть. — Эсма дернула подругу за локон. — Если бы у меня были такие волосы!

— А я бы предпочла твою внешность. Ты на голову выше, и это делает тебя элегантной. Я выгляжу коротыш кой. Мне не на что надеяться, он совсем не обращает на меня внимания.

— Карола Перуинкл! — сказала Эсма, улыбаясь. — Наоборот; мы делаем успехи. Я хочу, чтобы завтра ты надела платье с еще более глубоким вырезом и пофлиртовала с другим мужчиной. На глазах у Таппи.

— Не хочу. Во флирте я не сильна.

— Разумеется, ты справишься, это заложено в женщине природой. С кем бы ты хотела флиртовать?

— Ни с кем. — Потом Каролу осенило. — Наверное, с мужем Джины. Герцог довольно красив, правда?

— Правда. И у него приятный смех.

— Ну, Эсма! — возмутилась подруга, — Не знаю, как ты могла приобрести такую репутацию! Похоже ты не замечаешь в мужчине ничего другого, кроме ширины его рук.

— Просто я считаю, что руки мужчины говорят обо всем остальном. — Эсма лукаво подмигнула. — Хочешь, я одолжу тебе Берни? Он загорается от флирта, как хворост, но в то же время не воспримет это серьезно.

— Разве он не твой?

— В настоящий момент Берни думает, причем справедливо, что он слишком глуп для меня, чтобы рассматривать его как сексуального партнера. Если он вообще думает. Умственные способности этого джентльмена весьма ограниченные.

— Лучше я пофлиртую с Невилом. В конце концов, он уже знает о нашей интриге. Я отправлю ему записку, и мы начнем прямо за завтраком.

Эсма поцеловала подругу в щеку.

— Ты пахнешь как персик. — И она направилась к двери.

— Спасибо тебе, — сказала ей вслед повеселевшая Карола.

— Не стоит благодарности.

Выйдя в коридор, Эсма тут же налетела на мужчину.

— Извините, — прозвучал над ее головой холодный голос.

Чтобы устоять на ногах, она прижалась к стене, но быстро выпрямилась и сделала реверанс.

— Вам нет нужды извиняться, милорд. Я сама должна была смотреть, куда иду.

Наконец она не выдержала и посмотрела на него. Зачем ему такие синие глаза? Они слишком красивы для мужчины.

— Чья это комната? — недовольно проворчал он. — И что это за великая благодарность?

Эсма окинула его ледяным взглядом, которым успешно пользовалась многие годы.

— Великая-превеликая. Могу только пожелать, чтобы и вам когда-нибудь выпало такое счастье. — Она хотела обойти его, но он вытянул руку, загораживая проход. — Лорд Боннингтон?

Ее взгляд мог бы испепелить кого угодно, однако Себастьян, никогда не испытывавший перед ней робости, остался жив.

— Вы должны прекратить свои визиты в спальни мужчин. Вдруг кто-нибудь, кроме меня, увидит, как вы покидаете мужскую спальню? Ваша репутация и так уже висит на волоске.

Эсма начала закипать от ярости, но она никогда не показывала мужчине свой гнев или другое истинное чувство.

— Мужчина или женщина? — проворковала она.

— Что? — опешил Боннингтон.

— Кто меня увидит, мужчина или женщина?

Он скрипнул зубами.

— Мужчина!

Она взглянула на него, досчитала про себя до сорока, потом чуть заметным ленивым движением плеч слегка приспустила корсаж, и без того едва прикрывающий ее грудь.

— Не трудитесь отвечать. Полагаю, вы способны откупиться от любой неприятности. Джентльмену очень повезло.

Эсма одарила его соблазнительным взглядом.

— Я всегда плачу свои долги.

Хотя внутри у Эсмы все кипело, на лице не мелькнула даже тень гнева. Она старалась придумать еще какое-нибудь дерзкое замечание, когда лорд протянул руку и на миг прикоснулся к ее щеке.

— Не надо.

В коридоре наступила абсолютная тишина.

— Что не надо?

— Не делайте этого. Нет необходимости. Сексуальная аура спала с нее, как тяжелый плащ.

— Вы совершенно ясно выразили свои чувства, милорд. Вам не стоит опасаться, что я попытаюсь соблазнить вас.

Черт бы побрал эти синие глаза! Они умоляли, стараясь унять ее гнев. Потом он вдруг схватил Эсму за плечи и медленно-медленно потянул к себе, не спуская с нее глаз. И она пошла к нему, словно кролик под взглядом удава.

Их поцелуй длился до тех пор, пока Эсма не почувствовала его руки на своей груди и не осознала, что дрожит, готовая застонать… Она мгновенно пришла в себя и так резко отпрянула, что ударилась головой о стену.

— Извините.

Что-то ушло из его глаз, они стали опять голубыми.

— Это мне следовало бы извиниться. За то, что я задержал вас, — закончил он.

Порыв ярости заглушил неистовый стук ее сердца.

— Я могу понять, что вы считаете мой долг аннулированным, милорд?

Эсма присела в глубоком реверансе, уверенная, что ее грудь теперь полностью видна.

— Пожалуйста, не надо, — сказал он нетвердым голосом.

Опять возникло то странное ощущение, как будто вокруг исчезли все звуки.

— Я должна идти, — спокойно ответила Эсма.

Она прошла мимо, не удостоив его взглядом, и побежала по коридору.




Глава 17

В которой на первый план выходит страсть


В горле у нее пересохло, рука сжала пустой бокал.

— К твоему сведению, я действительно увидел нечто такое, что мне понравилось.

Кэм сделал шаг и остановился перед Джиной, Она снова почувствовала его свежий лесной запах, только почему-то с привкусом мела.

— Могу я это взять?

Сначала она не поняла вопрос.

— Почему от тебя пахнет мелом? — спросила она, выигрывая время.

— Прежде чем приступить к скульптуре, и работаю на бумаге.

— Значит, ты рисуешь богинь? — Она пыталась не думать о его вопросе. — А Эсма…

Но он закрыл ей рот поцелуем и осторожно высвободил из ее пальцев стакан. Джина расслабилась: «Да, бери что хочешь». Правда, она не сказала этого вслух, было слишком легко добавить: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

Кэм, видимо, тоже забыл свой вопрос, он был всецело поглощен игрой с ее волосами.

— У тебя необыкновенные волосы, — прошептал он. — На фоне горящего камина они сами пьлают, как огонь.

— Весьма поэтично, — сказала она и постаралась крепче прижаться к нему.

— Я рисовал не богинь. Оказалось, я рисую тебя, — с некоторым удивлением ответил Кэм.

— Но ведь я совсем не богиня. — Честно говоря, это признание не доставило ей радости.

— Ты лучше, — хриплым от страсти голосом произнес он.

Ее окатило волной удовольствия: он целовал ей шею с таким поклонением, словно она и вправду была богиней. Но это все же не то, чего она хотела. Не совсем то…

Джина провела руками по его спине, и герцог, нежно поцеловав ее щеку, без промедления занялся мочкой уха. Она затрепетала, чувствуя, как под ее пальцами напряглись его мускулы, и вдруг с силой притянула Кэма к себе.

— Если ты не возьмешь это, — пробормотала она, — тогда возьму я.

Кэму не требовалось особого приглашения. Его искусно-ленивый, распаляющий страсть поцелуй заставил Джину позабыть обо всем на свете, а когда он скользнул руками по ее груди, она, беззвучно вскрикнув, изогнулась ему навстречу.

— Кэм!

Открыв глаза, она увидела, что он смотрит на нее: взгляд по обыкновению смеющийся и бесстыдный.

— Желаешь поэкспериментировать, леди жена? — шепотом спросил он.

Джина кивнула, в ушах у нее грохотал океанский прибой. Но Кэм ждал, приподняв бровь, его рука медленно двигалась по ее груди. Она снова притянула его к себе и держала так крепко, как только могла. Это нельзя было назвать лаской, скорее мертвой хваткой утопающей женщины.

— Черт возьми, поцелуй же меня!

— Герцогиня ругается, — засмеялся он. — Только поцеловать?

Почему его голос настолько спокоен, в то время как у нее он был хриплым от желания? Джина кивнула. Тогда Кэм подхватил ее на руки, отнес на кровать, рывком спустил лиф пеньюара и начал целовать обнажившуюся грудь. Джина громко вскрикнула и, казалось, уже не могла остановиться. Всякий раз, когда он втягивал ее грудь в рот, она снова кричала и выгибалась под тяжестью его колена, пытающегося раздвинуть ей ноги.

Кэм снова дернул за пеньюар, который аккуратно разорвался по шву между кружевами и шелком, опять склонился над нею, и она запустила пальцы в его волосы.

Неожиданно Кэм лег сверху, и теперь единственной преградой между их телами были его панталоны да шелковая ткань. В ответ на ласки Джина бессознательно покачивала бедрами и, закрыв глаза, молилась, чтобы муж понял, чего она хочет, без унижающих ее просьб. Кэм остановился. Убрал руки.

— Нет, — выдохнула она.

— Джина. — Она притворилась, что не слышит. — Мы должны остановиться.

— Нет!

Он засмеялся, и Джина открыла глаза.

— Как ты можешь смеяться?

— Я смеюсь не над желанием, если ты спрашиваешь об этом. — Поднявшись, Кэм сел на край постели.

Каждая частица тела дрожала от удовольствия, разочарования и страсти. Желтый шелк разорванного пеньюара сбился на сторону, обнаженная грудь с бледно-розовым соском бурно вздымалась. Это было прекрасно, хотя и выглядело и ощущалось совсем по-другому, не как час назад.

Смуглая рука обхватила упругое полушарие, и Джина чуть-чуть выгнула спину.

— Проклятие, ты сводишь меня с ума…

«Видимо, это какая-то непроизвольная реакция», — подумала она, услышав собственный крик. Теперь он держал обе груди, попеременно лаская соски, и она снова… снова кричала до тех пор, пока он не зажал ей ладонью рот. Она укусила ее.

Кэм наконец выпрямился, тяжело дыша. Она последовала его примеру, но только затем, чтобы встать перед ним на колени.

— У мужчин тоже есть соски, правда?

Но он, видимо, пытался справиться с дыханием, поэтому она бесцеремонно задрала ему рубашку. У него были соски, красивые, плоские, как две монеты, лежавшие на мускулистой груди. Она изучающе обвела пальцем один из них, и по его телу пробежала дрожь, словно она тронула поверхность озера.

— Если я поцелую тебя здесь, ты будешь стонать?

— Никогда, — ответил Кэм, глядя в потолок.

Она догадалась, что он постарается игнорировать ее, пока не обретет контроль над своим дыханием, и продолжила эксперименты. К ее разочарованию, Кэм действительно не издал ни звука, но его рука скользнула под разорванные кружева и гладила ее обнаженное плечо.

Когда Джина привстала, чтобы глотнуть воздуха, он тут же оттолкнул ее.

— Черт возьми, Джина!

— Герцог ругается! — передразнила она. — Призвать войска! Собрать милиционную армию!

— Успокойся.

Джина с озорным блеском в глазах снова наклонилась, обхватила ладонями его лицо и запечатлела на его губах демонстративный поцелуй.

— Разве жена не имеет права целовать собственного мужа?

— Все, пора заканчивать эту бессмыслицу, — деревянным голосом сказал он, чувствуя приближение головной боли. — Еще немного, и твой маркиз окажется обманутым.

— Себастьян мог бы оказаться обманутым, если бы я потеряла девственность, — ответила Джина. — Но до этого еще далеко.

— Ты уверена? — процедил Кэм.

Белые руки обняли его за шею. Да, если он сейчас же не уберется из этой комнаты, то сделает Джину своей. Тут нет проблем. За исключением того, что у нее есть высокопарный маркиз.

— Спасибо, Кэм. Это было… очень приятно. Кэм отвел ее руки.

— Я согласен. Очень приятно.

Он быстро отошел, но, когда встретил ее взгляд, у него пропало желание шутить. Джина смеялась.

— Ты не можешь представить, какое это удовольствие сознавать, что я, обыкновенная старая Эмброджина, почти довела мужчину до отчаяния.

— Я бы не стал называть это отчаянием.

— Так говорит Эсма.

— Ну, может, она и не слишком далека от истины, — неохотно признал Кэм.

Один вид полунагой Джины, сидящей на кровати, мог бы довести его до отчаяния. Вскочив, она грациозно накинула пеньюар и подошла к мужу, словно победоносная роковая женщина.

— По-моему, здесь нечему радоваться, — буркнул он.

— Я не предполагала, что способна довести мужчину…

— До отчаяния, — закончил Кэм.

Ее губы чуть заметно улыбались, но глаза были серьезными.

— Иногда я чувствую себя так, словно уже постарела, не побыв молодой.

— Старая? Тебе сколько? Двадцать два? — Двадцать три. Достаточно старая, чтобы в первый раз выходить замуж, Кэм.

— Большинство гречанок выходят замуж после двадцати.

— Не знаю, как в Греции, а у нас я слышала, как женщин моего возраста или чуть старше называют высохшими старыми девами. Я думала, может… — Она умолкла.

— Ты хочешь сказать, что чувствуешь себя высохшей? — с недоверием спросил Кэм.

— Нет… просто… — Она долго затягивала пеньюар и наконец подняла голову. — Я замужем и поэтому слышу много разговоров о постельных делах.

— Могу себе представить. Женщины болтают о том, какое удовольствие они получают в постели.

Джина выглядела искренне удивленной.

— Наоборот, они чаще говорят о том, как удовольствие получают мужчины. Но я не… Совершенно ясно, что мужчинам нравятся очень молодые женщины. Ты сам это видишь. Супруги редко спят вместе, и у мужей есть любовницы. Притом не моего возраста, а значительно моложе.

— Эти мужчины не женаты на тебе. — Его руки скользнули по шелку ее волос к округлым плечам, коснулись груди, погладили восхитительный изгиб ягодиц. — Если бы мужчина был женат на тебе, он бы никогда не захотел никого другого. Ни моложе, ни старше.

— Ты не считаешь меня очень старой? — В ее глазах была неподдельная тревога.

— Очень старой для полового сношения? Ты в своем уме, Джина? Твой муж наверняка потащит тебя в постель, даже когда тебе будет восемьдесят пять и ты будешь еле двигаться.

Кэм рискнул взглянуть на ее тело и обнаружил, что пеньюар, несмотря на ее усилия затянуть его, опять распахнулся. Его грубый палец скользнул по розовому соску, и она издала звук, похожий на стон. Он повторил. И она снова вскрикнула:

— Джина, если я прикоснусь вот здесь? Тебе нравится? — Она молчала. — Тебе нравится?

— Очень приятно, — чуть слышно прошептала она.

Кэм положил руку ей на спину, она покраснела и смутилась. Тогда он без предупреждения втянул в рот один из ее восхитительных сосков. В конце концов, они ведь просто сидели и целовались.

Джина вскрикнула, ноги у нее подогнулись, и Кэм едва удержал ее в объятиях.

— Ты крикунья, — удовлетворенно сказал он. — Фактически, и я говорю это со всей уверенностью, ты одна из самых чувственных женщин, которых я когда-либо имел счастье целовать.

«Если не самая чувственная», — молча признал он.

Джина смотрела на мужа: в зеленых глазах желание и замешательство. Он улыбнулся и решил еще больше смутить ее.

— Значит, высохшая? — Левой рукой Кэм обнимал ее за талию, а правая скользила вниз и неожиданно легла на приятнейший из холмиков. Даже сквозь шелк он чувствовал жар. — Если бы твоя ответная реакция стала более явной, — хрипло сказал он, — мужчина вообще бы не покидал твою спальню.

Кэм уже не мог остановиться. Толкнув ее на кровать, он почти до конца разорвал ей платье и снова начал целовать, а его рука спускалась все ниже… ниже. Джина закрыла глаза и, тяжело дыша, вцепилась пальцами ему в плечи.

Наконец он владел той частью ее тела, которой так жаждал, которая была сейчас влажной, скользкой, пульсирующей. Когда он выпустил изо рта сосок, она сделала попытку отодвинуться, бормоча «нет» и другие глупости, но герцога это не интересовало. Он видел только великолепное тело, распростертое перед ним, и вожделенный треугольник волос.

Целовать ее там… Он поднял голову, и Джина тут же схватила его за руку, хрипло пробормотав:

— Кэм! Ты должен остановиться…

— Молчи, — отстранение прошептал он. — Молчи.

Его губы двигались по ее груди, придавая форму, облекая эту грудь в нечто более прекрасное, чем обыкновенный мрамор. Ее глаза затуманились, стали дымчато-зелеными. Он позволил своей руке действовать в ритме, который знал так же хорошо, как собственное имя.

— О, Кэм! — бормотала Джина, подчиняясь воле искусных пальцев.

Он жаждал лечь на нее и сделать то, что должно быть сделано. «Моя жена. Она моя». Возьми ее, требовали чресла. Возьми ее, убеждало сердце. И лишь назойливый голос в голове твердил: «Она не хочет тебя, она хочет вздорного маркиза».

Но Кэм пренебрег неуместными предупреждениями. Несведущая… и все же сведущая Джина выгнулась под его пальцами. Всхлипывающая, прижимающаяся к нему, молящая:

— Пожалуйста, Кэм… пожалуйста… пожалуйста.

«Это заставит ее выйти за тебя замуж», — не унимался голос, очищенный от ненависти его отца и его собственной ненависти к принудительному браку. Он немного охладил его, позволил обрести контроль и преодолеть искушение.

Не останавливаясь, Кэм продолжал целовать жену, затем провел большим пальцем по соску… и Джина содрогнулась в последней истоме.

Он стиснул зубы, подавляя желание войти в нее, заполнить пустоту собой, теплом, пульсацией.

Но голос разума победил.

Джина хотела открыть глаза и не смогла. Во всем теле была приятная теплота, а в ногах приятная тяжесть.

— Я должен уйти. Нам не следовало этого делать, — глухо сказал герцог, и Джина наконец открыла глаза.

Конечно, им не следовало этого делать. Она же обручена с кем-то еще, а это Кэм, друг детства. Она попыталась овладеть собой, но ее продолжала нести безвольная волна удовлетворения.

— Я больше не зайду в твою комнату, — говорил Кэм. — Так что подобный… инцидент больше не повторится. В общем, я…

— Не извиняйся.

Кэм выглядел удивленным.

— Я и не думал об этом. А должен был?

— Мужчины извиняются после единственного поцелуя, — улыбнулась Джина. — А ты…

— О, мы ведь женаты, — ухмыльнулся он.

— В настоящий момент.

— Достаточно и момента. К тому же ничего особенного мы не делали. Поцеловались, только и всего.

Только поцеловались? Ноги у Джины дрожали, дыхание еще не пришло в норму, а он называл это поцелуем?

— Я должен поскорее убраться отсюда, — сказал Кэм, заправляя рубашку в панталоны. — Будет чертовски затруднительно для нашего развода, если меня увидят в твоей комнате.

Джина окончательно пришла в себя. Ей хватило секунды, чтобы осознать правду: для него они уже разведены, оставаться женатым не входило в его планы.

Через минуту Кэм выглядел так же, как перед своим приходом, и она почувствовала раздражение. Как он смеет выглядеть, будто ничего не произошло?

— Но я должна еще поблагодарить тебя, — сказала она, когда герцог направился к двери. — Ты очень меня успокоил. — Он мгновенно принял нахально-самодовольный вид. — Я счастлива, что имела возможность изучить эту проблему с тобой, а не с Себастьяном, и теперь пойду в его постель со вновь обретенным чувством уверенности.

Кэм застыл, глядя на нее, затем поклонился:

— Рад был тебе услужить…

Остаток ночи Джина провела в размышлениях, коря себя за то, что при расставании не смогла сказать что-нибудь поумнее. К рассвету она точно знала, что требовалось сказать, будь у нее хоть капля мозгов.

Вариант номер один (язвительный): «Я чрезвычайно благодарна тебе, ибо теперь знаю, что пойду в постель моего любимого Себастьяна с восторгом, равным его желанию». Этот вариант звучал так, словно ее жених испытывает к ней страсть, хотя здесь нет и доли правды.

Вариант номер два претерпел за ночь многочисленные изменения, сопровождавшиеся кое-какими воспоминаниями, и звучал примерно так: «Я хочу, чтобы ты немедленно вернулся в постель».

Иногда она добавляла: пожалуйста…




Глава 18

Гостям не требуется вставать до полудня


Джина проснулась очень поздно. Она чувствовала себя очень уверенно. Переполненная чувствами, торжествующая женщина исчезла, зато обретенные познания никуда уже не денутся. А это самое важное. Она и вправду должна благодарить Кэма. Теперь ей не нужно волноваться по поводу ее первой брачной ночи — настоящей брачной ночи с Себастьяном. Наконец-то она имеет пусть и не очень большой, но все же опыт.

В безжалостном свете утра она выглядела скорее неопрятной, чем соблазнительной. Избавившись от порванного пеньюара, Джина надела сорочку. И тем не менее…

Она с легким самодовольством улыбнулась своим воспоминаниям.

Она вспомнила похотливые взгляды Кэма, его прерывистое, хриплое дыхание. Это удивительным образом рассеяло ее тайные опасения, что жених не реагирует на нее, поскольку она не слишком молода. Слишком неловкая, слишком герцогиня, слишком худая. Кэм, судя по всему, не считал ее худышкой. Правда, он все еще хотел развестись, но это в основном из-за его характера. Он всегда избегал любой ответственности, связанной с браком. Главное, прошлой ночью он хотел ее, и теперь она знала, как заставить и Себастьяна захотеть ее.

В комнату влетела Энни, чтобы помочь хозяйке одеться.

— Уже готовы планы на день, — сказала она, заплетая Джине косу. — Леди приглашены участвовать в соревновании по стрельбе из лука. Чаплины собираются продемонстрировать свое искусство фехтования в три часа. О! Леди Троубридж спрашивала, не желаете ли вы присоединиться к ней, она едет в деревню, там родился еще один младенец.

— Я бы хотела посмотреть ребенка. — Джина бросила взгляд на кипу бумаг, до сих пор лежащих возле кровати. — Но у меня очень много дел.

— Вы слишком много работаете, — ответила Энни. — И вся эта работа отнюдь не на пользу душе.

— Возможно, однако на письма нужно ответить.

— Желаете надеть сегодня платье с короткими рукавами, мадам?

Проскользнув в гостиную, Джина едва успела поздороваться с женихом, как леди Троубридж хлопнула в ладоши и гости отправились на обед. Кэм появился, когда подали суп. На его плече виднелся след мела. Джина отвела взгляд, ибо ее совершенно не интересовало, что муж немедленно устремился к Эсме, как пчела к розе.

— Себастьян! — с воодушевлением сказала она. — Я хочу несколько часов поработать в библиотеке над письмами. Вы не присоединитесь ко мне во второй половине дня?

Маркиз наклонил голову:

— Почту за честь.

Потом лорд проводил ее до комнаты и уже откланивался, когда Джина, открыв дверь, буквально остолбенела на пороге.

В спальне царил хаос. Одежда, книги, яркие ленты, которыми Энн перевязывала хозяйке волосы, были разбросаны по всему полу, дверцы шкафа распахнуты, ящики туалетного столика выдвинуты.

Боннингтон с досадой оглядел погром.

— Кажется, тебя кто-то ограбил. Драгоценности не пропали?

— Нет. Леди Троубридж настояла, чтобы они хранились у нее в сейфе. Энн относит их туда каждый вечер.

— Мудрая предосторожность, — заметил Себастьян. Он прошел через комнату, с отвращением глядя на валявшиеся под ногами вещи. — Негодяи обшарили твой стол в надежде, что ты здесь что-нибудь оставила. Подумать только, нагло явились средь бела дня, хотя их вполне могла застать горничная. — Он поднял упавший стакан и поставил его на столик.

Джина медленно вошла в комнату. Ее зеркало было снято и прислонено к стене, белье, сдернутое с кровати, валялось на полу.

— Меня никогда раньше не грабили, — слегка дрожащим голосом сказала она.

— Тебя и сейчас не ограбили, — успокоил ее Себастьян. — Поскольку здесь нечего было красть, тебе лишь причинили беспокойство. Ты же не впала в истерику, не так ли? — Джина покачала головой. — Твоя служанка быстро наведет порядок. Интересно, грабители побывали и в других комнатах? Сейчас мне лучше уйти. — Он направился к двери. — Я бы не хотел, чтобы меня увидели в твоей спальне.

— Едва ли кому-нибудь придет в голову, что ты сорвал эти простыни в минуту страсти. Успокойся, я пошутила! — Она бесцельно нагнулась и подняла два корсета. — Очень неприятно. А тебя когда-нибудь грабили?

— Несколько раз. Фактически, когда собирается много гостей, кражи приобретают характер эпидемии. В прошлом году обыскали мою комнату в Фокс-Мэноре, взяли пару запонок.

— И они тоже все перерыли, включая нижнее белье? Себастьян посмотрел на то, что Джина держала в руке, и быстро отвел взгляд.

— Они искали твои драгоценности, а их часто прячут в белье, в том числе и нижнем. Я скажу об этом инциденте леди Троубридж. Думаю, она захочет опросить слуг. — И Себастьян исчез.

Джина огляделась. Бумаги, присланные Биксфидлом, разлетелись по всему полу, возле кровати валялся один шелковый чулок, другой она так и не смогла найти. В конце концов она села на голый матрас и стала дожидаться горничную. Хотя Себастьян назвал это лишь причиненным беспокойством, Джина чувствовала себя намного хуже.

— Тысяча чертей!

Герцог стоял в дверном проеме, огромный, разъяренный, изрыгающий проклятия. Джина всхлипнула, глаза наполнились слезами.

— Они причинили мне беспокойство.

Кэм быстро взглянул на Джину, снова выругался, затем подхватил жену, сел и посадил ее к себе на колени. Слишком удивленная, чтобы протестовать, Джина опустила голову ему на грудь, слушая нескончаемый поток ругательств.

Наконец Кэм взял себя в руки.

— Они что-нибудь украли?

Джина покачала головой, но протянула руку, в которой еще держала корсеты.

— Взгляни!

— Презренные ублюдки! — рявкнул он.

— Вряд ли я когда-нибудь захочу их надеть. — Подбородок у нее задрожал.

— Ублюдки! Пристрелил бы их за это!

Джина заплакала, и герцог стал гладить жену по руке, успокаивая словно ребенка, а затем протянул ей большой носовой платок.

В этот момент на пороге возникла леди Троубридж.

— О, дорогая, я просто ненавижу воров, просто ненавижу! — вскричала она. — Все в порядке, моя дорогая?

Понимая, что должна спрыгнуть с колен мужа, но чувствуя, как его руки крепко сжимают ее, Джина не тронулась с места.

— Ее светлость, конечно, расстроена, — ответил Кэм и встал. — Я провожу ее в библиотеку, а тут пусть наведут порядок.

— Отличная идея, — с задумчивым видом произнесла леди Троубридж.

Не сказав больше ни слова, он вышел в коридор, и Джина стала вырываться.

— Отпусти меня, Кэм. Я не желаю упасть!

— Ты не упадешь.

— Я слишком большая, чтобы ты нес меня по лестнице. Немедленно отпусти… то есть, пожалуйста, отпусти меня.

— Нет. Мне нравится держать тебя на руках. — Он слегка сжал объятия.

— Кэм!

— В этом определенно что-то есть. Открываются такие замечательные перспективы. — Он весело подмигнул, а его руки…

. — Кэм! — Джина была вне себя.

— Так-то лучше. Ты уже не выглядишь как испуганный кролик.

— Я не кролик!

— Ну да, просто красные глаза и все, — кивнул он.

— Пожалуйста, можно я пойду сама? — умоляюще спросила Джина. — Это весьма затруднительно.

— Для кого затруднительно?

Кэм слегка вытянул правую руку и шумно вздохнул. Но когда они дошли до лестничной площадки, он поставил ее на ноги.

— У меня и правда могут возникнуть затруднения.

— Неужели? Это действительно проблема, — усмехнулась она.

Герцог быстро огляделся. Поскольку здесь их никто не видел, он обнял жену, скользнув руками по ее спине и восхитительным бедрам.

— С моей стороны это был акт милосердия. Требовалось отвлечь твои мысли. Ты ведь что-то потеряла…

— Что? — нахмурилась Джина.

— У тебя короткая память. Ты уже забыла про корсеты? Я только что представлял, как ты будешь выглядеть, не имея под платьем ничего, кроме собственной кожи.

— Почему…

Не дослушав окончания фразы, он закрыл ей рот поцелуем.

— А потому, что без корсета ты будешь…

Но Кэм уже не помнил, что хотел сказать, ибо ее теплые губы прижались к его рту, и он сделал то, о чем думал всю ночь, — он положил руку ей на грудь, и Джина, выгнувшись, тихо вскрикнула.

— А я думал, мне это показалось, — с удовлетворением сказал Кэм. — Значится не ошибся. — Он снова заглушил ее крик поцелуем, а потом шепнул на ухо: — Ты не способна заниматься любовью вне спальни.

Его уже начало беспокоить, что кто-нибудь может появиться на лестнице, поэтому он слегка оттолкнул ее и дернул за платье.

— Смотри!

— О чем ты? — удивленно спросила она и вдруг поняла. — Боже мой! Да будет тебе известно, что англичане никогда не делают… этого.

Кэм засмеялся:

— Охотно верю, что некоторые этого никогда не делают. Или ты подразумеваешь, что они никогда не делают этого вне дома?

Спустившись с лестницы, Джина обернулась, и герцога вдруг охватило непреодолимое желание растрепать ей волосы. Она слишком уж герцогиня с этой ее гордой походкой и спокойной манерой говорить.

— Будь я женат на тебе…

— Уже, — вставила она.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Если бы я действительно был женат и жил в Гертоне, я бы повел свою жену в лес, где цветут колокольчики.

Они дошли до коридора, и он неловко одернул сюртук. Нужно прекратить этот разговор, иначе ему грозит общественное унижение. Посмотрев на Джину, Кэм внезапно решил повести ее на прогулку. Она сдвинула брови, словно обдумывала какую-то сложную проблему.

— Ты помнишь тот лес с колокольчиками? — прошептал он ей на ухо.

— Конечно, помню, — отрезала Джина. — Ты оставил меня там среди ночи, как я могу забыть?

— А вот я забыл, — усмехнулся Кэм. — Мы со Стивеном убежали, да?

— Сначала ты сказал мне, что в лесу живут упыри, — возмущением напомнила она.

— Ты слишком преуспела тогда в рыбной ловле, и мы решили поставить тебя на место. А кроме того, мы вернулись за тобой через пять минут, разве не так?

Фыркнув, Джина открыла дверь гостиной и была встречена неравномерным гулом, словно там летал целый рой пчел. Наверняка все уже знали, какому оскорблению подверглась герцогиня. Кэм поклонился и шагнул назад, сейчас мужское общение конюшен показалось ему намного более привлекательным.

Чем-то жена сводила его с ума, и он мрачно засмеялся. У него слишком долго не было женщины, вот и все. А поскольку Джина — единственная женщина, с которой он не мог спать, чтобы не повредить их разводу, то, естественно, искушение доводило его до безумия.

Это все объясняло.

Кэм направился к конюшням.

Посреди ночи он вдруг понял, что важным пунктом их развода является невинность. Прошли долгие-долгие годы от невинности до ее потери. И если жена захотела поэкспериментировать с ним, до того как прыгнуть в постель к своему чванливому маркизу, то кто он такой, чтобы жаловаться?

Кэм шел к двери конюшен, обдумывая несколько вопросов, которые собирался задать леди Троубридж.

К примеру, нет ли в ее поместье леса с колокольчиками?




Глава 19

Рыбацкие споры на берегу реки


Невил оказался слишком придирчивым, и Карола даже пожалела, что не согласилась на предложение Эсмы и не выбрала для флирта Берни. Они еще не спустились к реке, потому что Невил все время поправлял ее одежду и давал наставления, как нужно флиртовать.

— Невил! — раздраженно воскликнула она. — Уверяю тебя, что Таппи не обратит внимания на мою одежду, появись я хоть в мешковине.

— Ты себя недооцениваешь, — заявил молодой человек, в последний раз критически оглядев туалет спутницы. — Нет, он совершенно не к месту. — И Невил убрал шарф, с которым до этого полчаса возилась ее горничная.

— Без шарфа декольте выглядит слишком вызывающе. Я не могу в нем показаться!

— Конечно, можешь. Вот теперь именно то, что нужно, — с удовлетворением констатировал он.

Карола в ужасе посмотрела на свою грудь.

— Он и так уже думает, что я толстая, Невил! Я должна замаскировать всю эту плоть, разве тебе непонятно? Иначе он решит, что я увеличилась как минимум на два размера!

— Когда ты вышла замуж за беднягу?

— Четыре года назад. А что?

— Полагаю, за это время твоя грудь должна была увеличиться. И она, несомненно, увеличилась с тех пор, как я с тобой познакомился, с милой, еще не оформившейся девушкой.

— Размер моей одежды закрытая информация, — нахмурилась Карола.

— Даже если я пообещаю не жаждать твоей большой и соблазнительной груди? Хотя я не позволяю себе этого, однако вполне допускаю, что этого желает твой несчастный, ослепленный страстью муж.

— Ослепленный страстью? Маловероятно!

— Ослепленный, — повторил Невил. — Я заметил, как он смотрел на тебя, когда ты дала ему пощечину. Он имел столь же унылый вид, как одна из тех рыб, которых он так любит, Если у меня и была надежда заполучить тебя, в тот момент я от нее отказался.

Карола взяла его под руку и улыбнулась.

— О, Невил, ты лучший друг, какого может иметь женщина.

— Не улыбайся так, иначе я передумаю отдавать тебя бедняге Таппи.

Они уже подходили к реке, и он замолчал, но Карола тянула его вперед.

— Вот он. Я узнаю его спину!

— Минутку, Карола.

— Тебе надо думать обо мне.

— Я думаю.

— Нет, в самом деле обо мне. — Он приподнял ей подбородок, но Карола стояла, невинно моргая карими глазами. — Будь я проклят, если не завидую Таппи, этому торговцу рыбой, — пробормотал Невил.

И он припал к ее розовым губам, не обращая внимания на то, что она яростно молотит кулачками по его груди.

— Вот так, — наконец сказал он.

Щеки девушки покраснели, она выглядела крайне возбужденной, но, увы, от злости, а не от желания.

— Ты! Ты! — прошипела Карола. — Ты не должен вести себя так возмутительно, Невил Чарлтон!

— В следующий раз, если кто-нибудь схватит тебя, бей его ногой прямо по щиколотке, — посоветовал он, поворачиваясь спиной к реке. — А теперь запомни: ты должна смотреть на меня. Не на торговца рыбой.

— Он не торговец рыбой! — ответила Карола, еще больше покраснев.

— Добрый день, — поздоровался Невил.

Рядом с Таппи сидели два престарелых джентльмена, принимая наживку от слуги. Оба при появлении парочки встали. Карола старалась не смотреть на мужа, но все же заметила, что единственный свободный стул был рядом с ним. Она собралась занять его, однако Невил опередил ее. Он сел и дерзко улыбнулся.

— Я посажу вас к себе на колени, миледи, — с явным вожделением сказал он.

Карола изумленно раскрыла глаза, поскольку никогда в жизни еще не садилась на колени к мужчине, но он выжидающе протянул ей руки. Два старика вернулись к беседе о рыбной ловле и не обращали на них внимания. Карола с величайшей осторожностью присела на его колено.

Слуга подал им удочку.

Невил устроил целое представление, обхватив руками и показывая, что надо делать.

— Расслабься, маленькая дурочка! — тихо сказал он.

— Я расслабилась, — возмущенно прошептала Карола. Невил положил ладонь ей на руку, демонстрируя правильный обхват удилища.

— Я послал слугу за стулом, — раздался справа от нее суровый голос.

Карола наконец взглянула на мужа, и презрение в его глазах заставило ее окаменеть. «Наверное, Таппи считает, что я слишком толстая, чтобы сидеть у мужчины на коленях, — с ужасом подумала она. — Возможно, он послал за стулом, чтобы освободить Невила от моего веса».

Забыв обо всем, Карола нежно хихикнула и взглянула на своего учителя.

— Мне тут очень удобно, сэр. Вас это не смущает? «До чего же у Невила плотоядный взгляд, — подумала она. — Просто удивительно, как его обычно добродушное лицо моментально обрело такое непристойное выражение». Он снова положил ладонь на ее руку.

— Я не смог бы мечтать о чем-то более восхитительном! — задушевно произнес Невил.

Лишь когда он ткнул ее в бок, Карола вспомнила, что должна сказать в ответ. Она бросила на мужа взгляд из-под опущенных ресниц. Таппи, определенно слышавший заявление Невила, мрачно смотрел на свою удочку.

— Я никогда бы не смогла лишить вас подобного удовольствия, — ответила Карола, в последний момент вспомнив, что надо многозначительно улыбнуться партнеру.

— Отлично, — шепнул тот и с демонстративным восхищением посмотрел на ее грудь.

«Да, грудь у нее роскошная, черт бы ее побрал! Но чего не сделаешь во имя дружбы».

— Прижмись ко мне, — прошептал он и украдкой взглянул на мужа Каролы.

Судя по всему, Таппи готовился устроить побоище, и он, Невил, конечно, будет первым, кто падет от его руки. Именно в этот момент оба пожилых джентльмена встали и направились к дому.

Невил слегка дернул леску, чтобы крючок показался из воды, а потом резким движением снова забросил удочку.

— Черт возьми! Речная вода попала мне на брюки. Я должен немедленно переодеться! Ничто не оставляет таких мерзких пятен, как речная вода.

— Речная вода? — с удивлением спросила Карола. — Я ничего не вижу.

Она наклонилась вперед, чтобы посмотреть на его лимонно-желтые панталоны, давая Таппи возможность заглянуть в ее декольте. Невил усмехнулся. После того как он взялся за решение маленькой проблемы Каролы, ему придется исключить себя из числа ее потенциальных женихов.

— Уверяю вас, я чувствую холод речной воды. И естественно, не могу допустить, чтобы меня увидели в грязной одежде. — Невил поднялся, нежно усадил Каролу на свое место, передал ей удочку и одарил партнершу самым плотоядным взглядом. — Я мигом вернусь и провожу вас домой. Наверняка эта прогулка была в высшей степени утомительной, и вам требуется отдых, леди Перуинкл.

Не дожидаясь ответа, молодой человек энергично зашагал к дому. Раз ему не суждено обладать этой восхитительной грудью, можно утешиться теплой лепешкой. А лучше тремя или четырьмя. Пусть влюбленные часок посмотрят с глупым видом друг на друга.

Тем временем Карола глядела на реку, а не в сторону мужа, пытаясь дышать неглубоко, чтобы ее грудь не выглядела более полной, чем есть на самом деле.

Когда сбоку послышалось нечто похожее на рычание, она наконец повернулась к Таппи:

— Вы что-то сказали, милорд?

— Вы еще моя жена, хотя, видимо, забыли этот факт.

— Я осознаю свой замужний статус, — ответила Карола, стараясь не привлекать его внимание к декольте.

— Тогда почему ты ведешь себя как проститутка? Карола тут же забыла о своей груди.

— Я не проститутка!

— Но ведешь себя именно так. «Я никогда бы не смогла лишить вас подобного удовольствия». — Таппи презрительно фыркнул.

«Кажется, план Эсмы дает результаты», — подумала Карола и бросила невинный взгляд на мужа.

— О, просто я не могла отказать Невилу. Последний год он был моим ближайшим другом.

— Сам вижу, — процедил сквозь зубы Таппи, уставившись на свою удочку.

Пора было сменить тему.

— Используете приманку? — спросила она, поводя леской и надеясь на клев. Будет замечательно, если она поймает рыбу под носом у Таппи.

— Блесну, — сказал он.

— Из кроличьего хвоста?

— Дерево, — с непроницаемым видом ответил ее муж. Карола чуть не взвыла от его безразличия, но решила не сдаваться.

— Я лично предпочитаю из кроличьего хвоста. Финклер утверждает, что такие приманки особенно хороши для сельских рек.

— Финклер идиот.

Оба замолчали, слышалось только пение зимородка на противоположном берегу.

— И что же вам известно о Финклере? — наконец спросил он.

— Случайно его услышала, — беззаботно сообщила Карола, хотя специально отправилась на лекцию, надеясь увидеть Таппи. — И потом я читала его книгу. Она довольно интересная, за исключением тех мест, где Финклер говорит о разделывании несчастной рыбы. — Ее передернуло. — Это было отвратительно.

— С каких пор вы заинтересовались рыбной ловлей? Карола начала терять смелость. Но что хуже: навсегда потерять мужа или унизить себя признанием? Прошлым вечером она тайком пробралась в библиотеку леди Троубридж и вернулась к себе даже не с одной, а с двумя книгами по рыбной ловле. Она предпочла солгать.

— Меня обучил Невил. Благодаря ему рыбная ловля стала моим любимым развлечением. Он искусный рыбак, вы сами могли убедиться в его блестящем мастерстве.

— О да, — холодно произнес Таппи. — Мы, рыбаки, всегда очень беспокоимся насчет пятен от речной воды. Даже не могу сосчитать, сколько я испортил желтых панталон.

— Невил прекрасный рыбак, он сам вырезает себе блесну.

— Я тоже! Это делает каждый умелый рыбак.

— Он не только умелый рыбак. Посмотрите, с каким мастерством он владеет удочкой! — Об этом Карола услышала на лекции Финклера.

Однако Таппи не воспринял ее слова за веское доказательство. Лицо у него стало еще более суровым.

— Надеюсь, вы знаете, о чем говорите, мадам, — холодно сказал он.

— Конечно, знаю! — Да как он смеет подвергать сомнению ее познания в рыбной ловле после того, как она прочла все эти книги? — Невил во много раз искуснее обращается с удочкой, чем вы, лорд Перуинкл!

— Я и не предполагал, что вы нас сравниваете. — Он бросил удочку на землю и поднялся.

Карола тоже встала.

— Почему, Таппи…

— О, теперь я уже Таппи? А что случилось с лордом Перуинклом? — Он шагнул к ней. — И почему же вы не сказали мне, что я участвую в соревновании по рыбной ловле?

— Это не соревнование.

— Ловля форели в частном пруду, — резко ответил Таппи. — И пруд, о котором идет речь, похоже, вы, мадам. — Его взгляд был прикован к ее груди.

Карола посмотрела вниз. Боже, она совсем забыла, как надо дышать, и сверху ее грудь выглядела до безобразия полной.

— Хочу надеяться, что она все еще принадлежит мне. — Голос у Таппи слегка дрожал.

Потом он вдруг притянул Каролу к себе, и когда ее грудь прижалась к его, она почувствовала секундное унижение. Но когда Таппи поцеловал ее, она растаяла, обняла его за шею и вообще повела себя так, будто ее любимое развлечение именно поцелуи, а не рыбная ловля.

Он с непроницаемым видом отстранил жену, и его взгляд задержался на ее вздымавшейся груди. Карола чуть не умерла от стыда. Если бы она надела шарф, он бы сейчас не думал, что она ужасно растолстела!

— Я вижу, что еще не проиграл соревнование.

Она смущенно молчала, не находя ответа. Таппи ждал.

— Нет, — произнесла Карола не слишком уверенно, и его взгляд изменился.

— Должен признаться, миледи, я считал его давно проигранным.

— Не обязательно, — прошептала она.

Таппи коснулся пальцем ее мягкой щеки.

— Тогда я очень постараюсь лучше обращаться со своей удочкой. Как рекомендует Финклер.

Собрав все свое мужество, Карола подняла голову. Пусть лицо у нее и в красных пятнах, но она не станет прыгать ему в руки, словно пойманная форель.

— Он также говорит, что рыбу надо приманивать.

Губы у Таппи чуть дрогнули.

— Видимо, я слишком давно читал его книгу и не помню именно этого.

— Тут целая глава, — сообщила Карола. — Другой рыбак только и ждет, как бы украсть твою рыбу.

— О, вы абсолютно правы, мадам. Я должен более внимательно относиться к своему умению.

Карола глубоко вздохнула, уже не заботясь о том, как выглядит ее грудь в декольте.

— Честно говоря, эта рыболовная прогулка меня утомила. Нет, вам не надо провожать меня.

Она чувствовала на себе взгляд мужа и, сделав несколько шагов, обернулась. Таппи не двинулся с места. Спутанные волосы падали ему на глаза, он был такой милый, обаятельный, красивый, что она еле удержалась, чтобы не побежать обратно и не броситься в его объятия.

Таппи поднял руку, и она помахала в ответ.

— Увидимся вечером, — сказал он и добавил: — За ужином.

— О да! Утром леди Троубридж сообщила мне, что посадила милого Невила слева от меня, и теперь два моих любимых рыбака будут по обе стороны от меня. Какая прекрасная трапеза!

Похоже, Таппи скрипел зубами. Во всяком случае, Карола на это надеялась. Она снова помахала ему и пошла к дому.




Глава 20

В которой речь идет о супружеских постелях и спальнях


Леди Троубридж устроила для гостей концерт фортепьянной музыки, чтобы некоторые из молодых леди имели возможность продемонстрировать обществу свои таланты. Мисс Маргарет Девентош боролась с Генделем, вкладывая в это больше страсти, чем умения.

— Ты видела «Афродиту»? — спросил Кэм, садясь рядом с женой.

— Тише! — Джина отвернулась, чтобы посмотреть, как мисс Маргарет покоряет ударами клавиатуру.

— У нее стало больше прыщей, чем три дня назад, — прошептал он.

— Успокойся! — Себастьян, сидевший с другой стороны, замер.

— Ты видела «Афродиту» после обыска в твоей комнате? — уже более спокойно повторил Кэм.

На этот раз Джина поняла, о чем он говорит, и покачала головой:

— Но я абсолютно уверена в ее сохранности. Кому она нужна?

— Мне, например. Да будет вам известно, мадам, что это работа самого Челлини.

— Не знаю, кто такой Челлини, но моя статуэтка выполнена очень небрежно. Вчера я хорошенько ее рассмотрела и увидела линии соединений.

— Соединений?

Боннингтон постучал по ее руке пальцем. Джина сердито посмотрела на мужа и вернулась к концерту. Мисс Маргарет как раз заканчивала выступление, с силой нажимая на педали.

— Боже, кто учил ее играть? — простонал Кэм, не обращая внимания на укоризненные взгляды соседей. Когда раздался последний оглушительный аккорд, он сразу поднял Джину с места. — Слава Богу! Мы должны проверить «Афродиту».

— Зачем?

Себастьян мрачно смотрел на Кэма, но тот игнорировал его.

— Нужно убедиться, что твою «Афродиту» не украли.

Джина беспомощно помахала лорду.

— Твоя комната оказалась единственной, куда забрались воры, хотя могли ограбить какую-нибудь старую леди. Всем известно, что они не расстаются со своими драгоценностями и спят, положив деньги под матрас. А стоит лишь взглянуть на тебя, и сразу ясно, что твои драгоценности под замком.

— Что означает твое «взглянуть на меня»?

Кэм хмыкнул.

— Ты когда-нибудь спала в изумрудном колье?

— Ну, вообще-то нет…

— Ты когда-нибудь ложилась в постель, не умывшись, не намазавшись кремом и бог знает какой еще косметикой?

— Я не пользуюсь на ночь косметикой, — отрезала Джина.

— Ты когда-нибудь спала голой под простыней? Выбегала утром из дома, не почистив зубы? Танцевала на лугу босой?

— Похоже, больше всего тебе нравится представлять женщину неопрятной и раздетой, — с достоинством сказала она.

Засмеявшись, герцог стал подниматься по лестнице.

— Тогда идем, герцогиня.

— Я часто встаю очень рано. На прошлой неделе я пошла в оранжерею в три часа утра.

— Ага, метеоритный дождь, который привел к тому, что вас с бедным мистером Уоппингом заподозрили во внебрачных удовольствиях?

— А никакого звездопада не было, хотя календарь его обещал.

Когда герцог повернул в коридор, Джина остановилась перевести дух.

— Ради Бога, Кэм! Не представляю, зачем такая спешка? Я уверена, леди Троубридж и ее гости сейчас удивляются, что на тебя нашло.

— А я уверен, они знают, в чем дело.

— Никто не знает про «Афродиту», кроме тебя и Эсмы. Ты ведь никому не говорил?

— Я не то имел в виду.

— О! — произнесла Джина, чувствуя себя глупой.

— Идем. — Он протянул руку.

— Ты когда-нибудь надеваешь перчатки?

— Никогда. А вы, женщины, кажется, носите их постоянно. Тебе они не мешают?

Джина взглянула на свои жемчужно-серые перчатки.

— Нет, хотя меня раздражает, если я надеваю пару с многочисленными пуговицами. Как правило, я не могу расстегнуть правую без помощи горничной. И в перчатках очень неудобно есть.

Они подошли к двери ее комнаты. Благодаря стараниям горничных леди Троубридж комната выглядела так, будто ничего не произошло.

— Где она? — сразу осведомился Кэм.

— «Афродита»? На своем месте.

Кэм быстро достал ящичек, откинул крышку… но пена красного атласа уже не баюкала обнаженную женщину.

— Боже мой, ее все-таки украли! — воскликнула Джина, но потом вдруг успокоилась. — Нет, прошлым вечером я положила ее сюда.

Наклонившись, она достала статуэтку из-под оборки кресла, стоявшего возле камина.

— Ты оставила бесценную статуэтку под креслом? — возмутился Кэм.

— Никто не считает ее бесценной, кроме тебя. И она была там в полной безопасности. — Джина инстинктивно обхватила пальцами талию фигурки, прикрыв ее наготу.

— Могу я посмотреть?

— Ее стоимость меня не интересует, — упрямо заявила она. — Можешь сам убедиться, что ее не украли.

— Твою комнату перевернули вверх дном только ради «Афродиты». Я уже говорил, что обыскали лишь одну комнату, а это очень странно. Обычные воры заходят в три-четыре комнаты, а этот, должно быть, разыскивал именно статуэтку. Бедняге и в голову не могло прийти, что ты, никогда не оставляющая на туалетном столике ничтожное изумрудное колье, бросила под кресло бесценную «Афродиту».

— Во-первых, я не бросила ее. Во-вторых, твой сценарий абсолютно неправдоподобен. Откуда вор знал, что она вообще у меня есть?

— Возможно, статуэтка и письмо шантажиста как-то связаны.

— Еще более неправдоподобно. Зачем бы моя мать, отдала мне дорогую статуэтку, если она даже ни разу не потрудилась ответить на мои письма? С чего бы она решила оставить мне нечто ценное? — Джина взглянула на «Афродиту». — Непристойная маленькая вещь для украшения моего туалетного столика. Вот и все участие с ее стороны.

— Графиня Линьи поступила глупо, не ответив на твои письма, — откровенно сказал Кэм.

Глаза защипало, но Джина прикусила губу, не желая лить слезы перед мужем.

— Полагаю, если она и не отвечала на них, то по крайней мере читала и могла оставить тебе статуэтку в знак благодарности.

— Смешно! Тогда она могла бы окунуть перо в чернила и написать это сама.

— Возможно… Разреши, я взгляну?

Сначала Кэм долго смотрел на лицо Афродиты, затем стал медленно поворачивать фигурку, гладя пальцами каждый изгиб ее тела, и наконец поднес к свету. Он даже попытался ковырнуть стык на ее боку.

— Она бесценна? — спросила Джина, вставая рядом с ним у окна.

— Не думаю. Мне инициалы автора неизвестны. — Кэм показал на основание статуэтки, где были нацарапаны две буквы Ф. — Но работа прекрасная. Видишь эту руку, чуть прикрывающую глаза Афродиты? А эти волосы, откинутые назад и струящиеся по спине? Очень трудно передать в алебастре настолько мелкие детали.

— Я знала, что она не представляет ценности, — с раздражением ответила Джина.

— Похоже, она сделана из двух частей, отлично пригнанных друг к другу. В сущности, я никогда в жизни не видел настолько искусной работы.

Джина забрала статуэтку из рук мужа.

— Мне нравится ее лицо.

— А мне тело.

— Она выглядит смущенной. Вряд ли этой Афродите нравится ее нагота.

— Думаю, она спасается бегством от Вулкана. Муж застал ее с поличным в супружеской постели, и она бросает последний взгляд на своего любовника. Афродиту обычно изображают выходящей из моря или убегающей из спальни Вулкана. Тут художник взял последнюю ситуацию, потому что Афродита смотрит назад через плечо.

— Замечательно! Моя мать посылает мне статуэтку нагой женщины, которую застали в момент измены.

Кэм взял руку Джины, державшую фигурку, и передвинул ее к солнечному свету, падавшему из окна.

— Твоя мать подарила тебе вещь необыкновенной красоты.

С минуту они вместе смотрели на статуэтку. Лучи солнца играли на мраморе, розовый алебастр светился, будто под кожей Афродиты текла настоящая кровь.

— Ты думаешь, она смотрит назад, потому что теряет своего любовника. А я думаю, она печалится из-за того, что изменила мужу.

— Вот она моя высоконравственная маленькая герцогиня, — криво улыбнулся Кэм. — Ради Бога, женщина, разожми пальцы! У нее прекрасные бедра, грех прикрывать их.

— А ты делал подобных «Афродит»?

— Нет, у Мариссы слишком пышные формы здесь… — Он указал на грудь. — И здесь. — Он прикоснулся к бедрам статуэтки.

— Наверное, ты мог бы сделать ее для меня, — заметила Джина. — Тогда бы я имела двух «Афродит» от двух людей, которые… — Она замолчала.

— Которые что?

— Состоят со мной в родстве, — безразлично ответила Джина.

— Ты не это имела в виду. Она пожала плечами.

— У меня ни матери, ни мужа. Странно, что вы оба выбрали мне в подарок обнаженные статуэтки. Если помнишь, на мой двадцать первый день рождения ты прислал нагого купидона. Будь это Афродита, выходящая из морской пены, я бы теперь имела соответствующую пару.

— Твой будущий муж вряд ли бы пришел от этого в восторг, — проворчал Кэм. — А спальня выглядела бы не лучше борделя.

Джина с легким стуком наконец поставила статуэтку.

— Наша спальня, — поправила она и покраснела. — Не наша с тобой, а моя с Себастьяном. — Она резко отвернулась, коря себя за пылающее лицо. — Не пора ли нам вернуться в гостиную?

— То есть вы с этим напыщенным маркизом собираетесь делить спальню?

— Разумеется. И я бы предпочла, чтобы ты не добавлял оскорбительные эпитеты к имени моего жениха. Ты идешь?

— Мы не должны оставлять «Афродиту». Вор может вернуться. По справедливости, ее лучше положить в сейф леди Троубридж вместе с твоими драгоценностями.

— Мне бы не хотелось, чтобы она вообще знала о ее существовании. Кроме того, даже если вор искал статуэтку, теперь он наверняка отказался от своей затеи.

— Можешь снова положить ее под кресло, если хочешь.

Другого безопасного места в комнате все равно не было, поэтому Кэм нагнулся и засунул «Афродиту» под оборку кресла.

Он молча шел по коридору, а потом вдруг с любопытством поинтересовался:

— Когда же вы с Боннингтоном пришли к соглашению по поводу общей спальни?

— Боюсь, тебя это не касается, — ответила Джина, сумев подавить раздражение.

— Это будет весьма необычным соглашением, не так ли?

— Естественно, я осознаю этот факт.

— Большинство пар спят в разных комнатах, если не в разных домах. Тогда дважды в месяц, а то и реже муж стучится в дверь своей жены и требует исполнения супружеских обязанностей. В конце концов, необходимо же произвести на свет наследника, даже если задача не из приятных.

— У нас с Себастьяном все будет по-другому, — отрезала Джина, спускаясь по лестнице. — Это в высшей степени неприличная беседа.

Кэм схватил жену за руку.

— Только не со мной. Почему ты думаешь, что у вас будет иначе?

— Потому что мы любим друг друга, идиот, — прошипела она. — Ты удовлетворен?

— Нет. Горю желанием услышать, как ты уговорила своего напыщенного маркиза разделить с тобой спальню. Готов поклясться, что Боннингтон из тех, кто посещает жену раз в месяц. Имея на стороне любовницу, конечно, — добавил он.

— У Себастьяна не будет любовницы на стороне!

— Правда? Ну, тебе лучше знать.

И Кэм двинулся по лестнице вниз. Она тронула его за плечо:

— Тебе не следует говорить подобные вещи! У Себастьяна не будет любовницы, и мы будем спать вместе не только раз в месяц!

Герцог с улыбкой обернулся:

— Учитывая твое поведение прошлой ночью, я, наверное, должен посоветовать бедняге маркизу, чтобы он бросил свою любовницу и постоянно находился в боевой готовности, пока не состоится развод.

Прежде чем Джина поняла смысл метафоры «боевая готовность», они уже подошли к гостиной.

Себастьян все еще сидел там, где Джина его оставила, но ее место заняла Эсма. Подруга смотрела на лорда, а он что-то шептал ей на ухо, и, судя по тому, как вздрагивали ее плечи, она смеялась. Джина вздохнула.

И вот так всегда. Только она начинала думать, что они смертельно ненавидят друг друга, оба внезапно поворачивались кругом и общались как лучшие друзья. До очередной ссоры.

В любом случае будет лучше, если она вернется к работе над бумагами поместья. Она обещала порепетировать роль с Себастьяном и до сих пор не прочитала главы о Макиавелли, которые ей выбрал мистер Уоппинг. Молча выйдя из комнаты, Джина отыскала слугу, послала его за бумагами, потом с чайным подносом удалилась в приятную тишину библиотеки, разложила на столе бумаги и около часа работала. Свет из окон падал ей на плечи, в солнечных лучах танцевали пылинки, кружились над бумагами, когда она бралась за перо или откладывала его. Наконец в библиотеку вошел Себастьян, и она улыбнулась.

— Можешь дать мне одну минуту? Я как раз заканчиваю ответ управляющему по поводу разведения овец.

— Почему ты не передашь эти дела своему мужу?

— Я бы могла, но мне и правда нравится заниматься делами поместья. Боюсь, я принадлежу к числу энергичных женщин. Ты способен это вынести?

Себастьян поклонился.

— Должен тебя предупредить, что, к счастью, у меня есть два отличных управляющих.

— Тогда порепетируем наши роли? — Она села на софу, жених присоединился к ней и открыл Шекспира. — По-моему, я наконец выучила начальную сцену. Это мои любимые строки. «Благодарю Бога и мою холодную кровь за то, что в этом я похожа на вас: для меня приятнее слушать, как моя собака лает на ворону, чем как мужчина клянется мне в любви».

— И я знаю, почему, — ответил Себастьян, — Это очень тебе подходит.

— Подходит? — удивленно повторила Джина.

— Твое замечательное выражение независимости.

— О!

— Я тоже выучил свою часть, — сказал он, перелистывая страницы. — А леди Роулингс во время концерта сообщила, что даже не приступала к работе над ролью. Поскольку ты знаешь свой текст, возможно, мне следует найти ее. Она слишком легкомысленная, и я бы не удивился, что она не выучит свою роль, если ее не заставить. Совсем не как моя герцогиня. — Себастьян улыбнулся.

Джина вздохнула.

— В таком случае я успею написать еще несколько писем.

— Твоему чувству ответственности можно только позавидовать. Но здесь уже темно. — Себастьян вскочил с софы, колокольчиком вызвал слугу, затем поклонился и бросился к выходу. — Я велю принести свечи.

Джина с некоторым потрясением смотрела на закрывшуюся дверь. Жених со всей очевидностью дал ей понять, что у него есть дела поинтереснее общения со своей будущей женой. Она медленно вернулась к столику и взяла очередной лист. Биксфидл писал, что мост через реку Чарлкоут на грани разрушения. Угодно ли ей отремонтировать существующий пролет или снести его?

Джина рассеянно пробежала глазами на приблизительную смету, когда в библиотеку вошел Кэм.

— Человек из конторы Раунтона спрашивает, может ли он поговорить с нами, — не поздоровавшись, сказал он и направился к сидящей жене. — Так как дело, видимо, касается развода, я попросил его присоединиться к нам в библиотеке. — Герцог заглянул ей через плечо. — О, я вижу, Биксфидл хочет снести мост через реку?

— Очевидно, все бревна прогнили.

— Жаль. У него прекрасный высокий пролет, как в елизаветинских мостах. Это смета по новому мосту?

— Да.

— Он не пишет, будет ли мост иметь ту же высоту.

— Думаю, нет. Биксфидлу не хватает воображения. Наверное, он просто велел архитектору строить плоский мост.

Кэм придвинул стул и взял лист.

— Нам такой не нужен. Я сам пошлю ему рисунок. Теперь, когда думаю об этом, мне бы хотелось иметь арку над поверхностью воды.

Джина завороженно наблюдала, как на листе появляется арочный мост с красивым пролетом.

— А это, полагаю, будет каменным? — спросила она, видя, что он заштриховывает пролет.

Он кивнул.

— Если уж старый деревянный мы снесем, я предпочел бы заменить его каменной аркой. Это репродукция моста во Флоренции. У нас, конечно, будет поменьше, но…

— Кэм, мы не можем позволить себе каменный мост. У нас не хватит денег. Ты знаешь, сколько придется заплатить каменщикам? В прошлом году мы отдали больше тысячи фунтов только за ремонт каменного двора.

— Надеюсь, звезду в середине ты не заменила гравием или еще какой-нибудь гадостью?

— Конечно, нет! Поэтому я знаю, сколько это стоит. Четырем каменщикам понадобились месяцы работы, чтобы заменить все кирпичи на центральной мозаике. В этом году мы просто не можем позволить себе каменный мост.

Кэм заканчивал рисунок.

— Не вижу причин. Помню, что просматривал цифровые данные, которые присылал мне Биксфидл. Разве мы не получили в прошлом году доход в одиннадцать тысяч фунтов? И куда все ушло?

— Это было два года назад, — ответила Джина. — Прошлый год оказался еще лучше, доход составил около четырнадцати тысяча фунтов только за ренту и собственность. — В голосе Джины слышалась гордость.

Герцог улыбнулся, в уголках глаз собрались морщинки, и у нее вдруг перехватило дух.

— Хорошая работа, Джина. — Он взглянул на рисунок. — Давай вложим часть этих фунтов в наш мост.

— Невозможно. Часть денег пошла на мое содержание и содержание нашего дома в Лондоне. Оставшиеся предназначены на строительство водостока в деревне.

— Четырнадцать тысяч фунтов на водостоки? Ни в коем случае!

— Боюсь, твой отец совершенно не уделял внимания деревне. После его смерти оказалось, что все коттеджи в ужасающем состоянии.

— Дорогой отец, — усмехнулся Кэм. Он взял перо и начал возиться со своим рисунком.

— За те годы, пока я управляла поместьем и вела хозяйство, мне удалось перестроить большинство коттеджей или хотя бы привести их в состояние, пригодное для жизни. Но теперь мне необходим каждый пенни, чтобы построить нечто вроде канализационной трубы. — Она толкнула мужа в бок. — Тебе известно, что жители деревни просто сливали помои в реку? А она течет мимо замка Гертон, совсем рядом с нашим колодцем! В прошлом году мы обнаружили, что погибла вся форель.

— Из-за мерзких привычек сельских жителей? — рассеянно спросил Кэм. Мост на его рисунке обретал богатые украшения.

— В действительности оказалось, что виноваты рудники выше по течению, которые загрязняли реку и губили рыбу. Мистер Раунтон вынужден был вручить им повестки, и только после этого горнорабочие прекратили сбрасывать отходы в воду.

Затем, когда вода стала чище, я опять попыталась развести форель, к несчастью, она вымерла. Но Биксфидл докладывает, что в озере Чарлкоут рыба еще жива, поэтому…

Кэм быстро и крепко поцеловал Джину.

— Тебе кто-нибудь говорил, насколько ты прекрасна, когда рассуждаешь о форели?

— Никто.

— Я говорю. Ну и что ты думаешь? — Кэм перевернул лист, чтобы удобнее было смотреть.

— О! — неуверенно произнесла Джина. — Очень красиво.

— Видишь, тут статуя Нептуна. А это две речные нимфы. Еще две нимфы вот здесь.

— Одетые?

— Конечно. Ты же знаешь этих речных нимф, их никогда не видели без корсета и перчаток. — Он улыбнулся.

Джина закусила губу.

— Ты хочешь заменить старый деревянный мост каменным, и его будут охранять нагие речные нимфы? Полагаю, Нептун тоже без одежды?

Кэм взглянул на рисунок, затем слегка прикоснулся к нему пером.

— Вот. Теперь у него вокруг талии вполне художественная водоросль.

— Невозможно! — закричала Джина. Ее безнравственный муж просто смеялся над нею. — Ты не понимаешь, Гертон красивое поместье, построенное…

— Ко времени одного из путешествий королевы Елизаветы в 1570-х годах. Я знаю это, Джина. Несколько обнаженных статуй только оживят парк, как я помню, он до смерти скучен. Неужели этот ужасный английский парк еще на месте?

— Да! — процедила она. — И я не хочу ничего менять. Перед смертью его разбила твоя мать, и он служит ей памятником.

— Как будто ей уже не все равно, — буркнул Кэм.

— Не все равно!

— Откуда ты знаешь?

— Потому что для нее это было единственным занятием, твой отец почти не выпускал ее из дома, как тебе известно.

— Я был слишком юн, чтобы это понимать. — Взяв новый лист, герцог сосредоточенно делал наброски.

— Я уверена, что она бы не позволила снести дома.

— Ты никогда не видела мою мать, — нахмурился Кэм. — Я и сам почти не видел ее. Так зачем все эти страсти из-за ее парка?

— После твоего отъезда я не… мне было одиноко, поэтому я…

Кэм отложил перо.

— Что значит была одинока? А где находилась твоя мать?

— Она вернулась домой и оставила меня там. Герцог сказал, что я должна немедленно приступить к своим обязанностям, а ты знаешь, как он ссорился с матерью. Я умоляла его, чтобы он позволил ей чаще приезжать ко мне, но герцог отказал.

— Будь он проклят! Но ведь у тебя была гувернантка. Пегуэл или Пегуорти, да?

Джина кивнула.

— Миссис Пегуэл была очень хорошей женщиной и довольно долго проработала у твоего отца, кажется, года четыре. Но к тому времени мне исполнилось пятнадцать лет, и я уже была достаточно большая, чтобы обходиться без гувернантки.

— Я чувствую себя подлецом.

— Твой отец был трудный человек.

— Не просто трудный, настоящий ублюдок. Мне следовало бежать вместе с тобой. Но я никогда не думал, что леди Кренборн оставит тебя на милость Гертона.

— Ничего, все в порядке. А что это за глыбы? — Джина указала на рисунок.

— Они называются опорными камнями. Мы сможем поставить на них статуи здесь и здесь.

— Ты не можешь украсить Гертон обнаженными фигурами, — сказала Джина. — Я этого не позволю, Кэм.

— Но именно это я и намерен сделать. Обнаженные Венеры в зале, подставки для шляп в каждой комнате, нагие купидоны в столовой.

— Невозможно, — поморщилась она. — Сельские жители придут в ужас.

— Только не от Нептуна и его нимф. — Кэм так низко склонился, что касался ее плеча. — Ты не станешь возражать, если я поменяю…

Но Джина не слушала. Что особенного в ее муже? Почему он так действует на нее, постоянно вводя в искушение? Он быстро делал наброски, а ей хотелось всем телом прижаться к нему, запустить пальцы в его волосы, повернуть лицом к себе. Кэм выпрямился.

— Если мы изменим те арки, Джина… — Он замолчал. Во взгляде сверкнула греховная насмешка, и он снова наклонился. — Это рисунок Нептуна, да? — прошептал он. — До того как я добавил водоросль, конечно.

— Не знаю, о чем ты говоришь.

Кэм без лишних слов поднял Джину и пересадил к себе на колени.

— Я говорю о тебе, — сообщил он, ведя пальцем по ее нижней губе. — О тебе и о том, как ты смотришь на меня.

— Я на тебя не смотрю! — испугалась Джина и оттолкнула его руки.

— Так же и я смотрю на тебя. Хочешь узнать, как?

Джина решительно покачала головой и для убедительности прибавила:

— Конечно, нет.

Ей действительно нужно встать с его колен. Только почему-то не хотелось.

— Когда я смотрю на тебя, мое воображение рисует, что ты выкинула те корсеты, за которые так цеплялась утром. Это бы означало, что под льняным платьем нет больше ничего, кроме восхитительных изгибов и гладкой кожи. — Естественно, он сопровождал эти слова поцелуями. — Будь я проклят, если у тебя не самая красивая в Англии грудь, Джина. — И его руки следовали за его словами.

Тут герцогу пришлось замолчать, ибо жена схватила его за волосы, пробормотав нечто подозрительно напоминавшее «Заткнись», конечно, если бы порядочные герцогини могли выражаться столь невежливо. Впрочем, он и так был лишен возможности говорить, поскольку любое прикосновение к груди Джины вызывало у нее пронзительные крики, заставлявшие сходить с ума от вожделения.

А когда Кэм убедился, что она действительно выкинула корсеты, его руки привели ее платье в такое состояние, что оно уже ничего не прикрывало.

Разумеется, если бы его всецело не поглотили старания заглушить ее крики своим ртом и побудить ее к новым крикам своими руками, Кэм бы наверняка услышал, что дверь библиотеки открылась. И следовательно, если бы он слышал, как открылась дверь библиотеки, их бы с женой не увидел целующимися один из солиситоров, работающих над их разводом.

Или, выражаясь иначе, они бы не предстали его взгляду настолько близкими к соитию, насколько это возможно без снятия одежды.




Глава 21

Шокированный солиситор


— Не обращайте внимания, — посоветовал Кэм солиситору, застывшему на пороге.

Дворецкий леди Троубридж, бросив единственный взгляд в комнату, мгновенно ретировался со сцены.

Лицо молодого человека стало таким же красным, как и его волосы.

— С вашего разрешения, я вернусь через… в более удобное время.

Джине хотелось провалиться сквозь землю или по крайней мере упасть в обморок, но ее сердце продолжало биться в обычном ритме.

Кэм, поправляя одежду, прошел к библиотечному столу.

— Глубочайшие извинения, сэр, — с поклоном сказал он, — но я совершенно забыл ваше имя. Должно быть, от волнующего нас решения.

— Меня зовут Финкботл, я младший партнер мистера Раунтона. Мы имели удовольствие встретиться на прошлой неделе в гостинице «Улыбка королевы».

— Хорошо, мистер Финкботл. Могу я иметь удовольствие и представить вам свою жену, с которой развожусь?

Джина сделала не слишком грациозный реверанс, ибо колени у нее все еще дрожали.

— Прошу меня извинить за беспорядок в одежде. Я была не готова к вашему появлению. — Она словно порицала бедного солиситора, чего никогда бы не сделала истинная герцогиня. — Но это целиком наша вина. Простите, сэр.

— Могу я вернуться чуть позже?

— Нет-нет. Полагаю, вы пришли, чтобы поговорить о… — Джина запнулась, выбирая слова. — О нашем разводе. Пожалуйста, садитесь.

— Мистер Раунтон поручил мне информировать вашу светлость о том, что ваше намерение остаться в Англии только на неделю весьма нецелесообразно, — доложил мистер Финкботл.

— Какого дьявола ему требуется столько времени? Герцогиня хочет вступить в повторный брак немедленно, а я должен вернуться в Грецию.

— Мистер Раунтон осведомлен о вашем желании… — пробормотал Финеас Финкботл.

Он никогда не был горазд на выдумки, поэтому бумаги о разводе герцога и герцогини жгли ему нагрудный карман. Но приказ Раунтона был предельно ясен: не спешить.

— Я ожидаю сообщения от мистера Раунтона в течение одного-двух дней. Я остановился в ближайшей деревне и…

— О нет, — сказала Джина. — Леди Троубридж будет рада, если вы останетесь здесь. Мы бы не хотели, чтобы из-за нас вы жили в скучной деревенской гостинице. Я настаиваю и сейчас же поговорю с хозяйкой дома. Ваша светлость, мистер Финкботл.

Она сделала реверанс, не глядя на мужчин, и покинула библиотеку, надеясь, что это выглядит как достойный уход герцогини, а не как позорное бегство.

— В какой юридической корпорации вы обучались? В Линкольне?

— К сожалению, нет, — ответил мистер Финкботл, явно не стремясь к продолжению беседы на эту тему.

— В Серженте?

— Я обучался на континенте.

— А! — произнес Кэм, устремив задумчивый взгляд на огненно-рыжие волосы молодого человека. — Вы, случайно, не француз?

— Среди моих предков были французы.

— И давно вы работаете у Раунтона?

— Не очень, — вежливо ответил Финкботл.

По мнению Кэма, что-то в этом человеке не соответствовало его чопорной одежде солиситора. Что-то неуклюжее было в его манере двигаться, словно он вот-вот споткнется о собственные ноги.

Нельзя сказать, чтобы Эсма так уж радовалась соседству с мужем. Леди Троубридж извиняющимся тоном объяснила, что имела огромные трудности с рассаживанием гостей.

— Как хорошо, что вы и лорд Роулингс цивилизованные люди, — призналась она Эсме.

— Мы с Майлзом не возражаем. В конце концов, он ведь мой муж.

— Приятно слышать. — Леди Троубридж похлопала девушку по руке. — Тем не менее, если не чувствуешь близости, не захочешь сидеть рядом.

— Пожалуйста, не волнуйтесь, — успокоила хозяйку Эсма. — Добрый вечер, как поживаешь? — спросила она мужа, принимая от слуги порцию шпигованной телятины.

Майлз просиял. Он не был красив или слишком одарен, зато всегда находился в добром расположении духа и сейчас, увидев, с кем его посадили, не выразил неудовольствия. Совсем наоборот.

— Прекрасно! Рад нашей встрече, дорогая. Признаюсь, я хотел спросить тебя, что нам делать с церковью. Викарий пишет, что колокольня уже разваливается.

— О, дорогой, у него же в прошлом году было восемьсот фунтов для перестройки кладбищенской ограды.

— Так много? Я предполагал, что у него есть довольно крупная сумма, хотя не знал, сколько именно. Тогда не следует ли нам отремонтировать колокольню? Поместье, кажется, в приличном состоянии, даже сам не знаю, почему.

— Будет очень досадно, если колокольня рухнет, — заметила Эсма.

Еще один пример врожденной порядочности Майлза. Он спрашивал ее мнение и вообще продолжал считать ее своей женой, а многие на его месте давно бы уже развелись с ней.

— У тебя все в порядке, Эсма? Ты не выглядишь веселой, какой я привык тебя видеть.

— О да, — мрачно сказала она.

У мужа были добрейшие глаза, такие Эсма видела у пасущихся телят, и она моргнула, прогоняя непрошеные слезы. Он взял под столом ее руку.

— Возможно, я не лучший из мужей, но очень тебя люблю. Что мне сделать, чтобы развеселить тебя?

— Я хотела бы кое о чем спросить, — начала Эсма.

Боже, задавать столь деликатный вопрос здесь, у всех на виду! Она быстро огляделась и, к своему облегчению, поняла, что никто не обращает на них внимания. В конце концов, есть и более интересные вещи, чем цивилизованная беседа супружеской пары.

— Я к твоим услугам, — заверил он и сжал ее руку.

Тогда, понизив голос до шепота, Эсма спросила:

— Ты все еще хочешь наследника, Майлз?

Глаза у него расширились от изумления, он даже стал заикаться.

— Но ты… ты… ты была…

— Да, я много что говорила. Когда мы поженились, я была очень юной, Майлз. Теперь я на десять лет старше и понимаю свои обязанности.

— Мой племянник, — начал Роулингс и остановился. — Ты совершенно уверена, моя дорогая?

Взглянув на полное лицо мужа, а затем на еще более полное тело, она засомневалась. Но сколько раз может потребоваться на осуществление этого желания? Наверняка всего лишь несколько, пусть и неприятных, совокуплений, и потом у нее будет ребенок. Она сжала под столом его руку.

— Я с радостью поставлю точку на моих глупо прожитых годах, Майлз. Я не имею права лишать тебя наследника.

Он слегка покраснел.

— Честно говоря, дорогая, это было моим самым заветным желанием. Последние несколько лет я особенно чувствую, как мне не хватает сына. Только… — Он пожевал губу. — Я должен обсудить это с леди Чайлд.

Эсма вздрогнула:

— Это необходимо?

— Ребенок очень многое изменит в нашей жизни. Когда он появится, мы с тобой должны будем жить вместе. Мне придется отказаться от моего дома на Портер-сквер.

— Разве обязательно что-то менять? Почему нельзя жить, как раньше?

— О нет, — ответил Майлз на удивление твердо. — Мне надо жить в доме, подавая хороший пример. Мы оба должны проявлять большую осторожность, так лучше для ребенка.

Эсма всегда замечала нелепость и уж тем более не пропустила ее в этом разговоре.

— Возможно, если мы сохраним дом на Портер-сквер, ты сможешь… навещать там леди Чайлд.

— Это будет неправильно. Леди Чайлд удивительная женщина, она изменила мою жизнь. Я уже никогда и никуда не опаздываю. В прошлом году я даже произнес речь в парламенте! Конечно, ее написала она. Так что мне следует очень деликатно обсудить с ней этот вопрос.

— Я уверена, что леди Чайлд все поймет. Имея собственных детей, она знает, насколько это важно для тебя.

— Если она даже бросит меня, это будет ничто по сравнению с великим счастьем иметь семью.

— Боже мой! — Эсма внимательно посмотрела на мужа. — А я и не знала, что ты настолько одержим идеей воспроизводства.

— Когда мы только поженились, мне было наплевать, — согласился Майлз. — Но я не становлюсь моложе, дорогая, эта идея начала крепнуть во мне, и ничего с ней уже не поделаешь. — Он вдруг поцеловал жену в щеку. — Для меня это слишком важно.

В его сияющих глазах Эсма увидела свое будущее. Скандально известная замужняя женщина превратится в семейную матрону, будет жить с мужем, показывая хороший пример детям. К несчастью, Эсма не слишком любила быть обремененной твердыми моральными устоями.

— Скажем, дня через два? — спросил Майлз.

Сначала она не поняла, о чем он говорит.

— Этого времени мне будет достаточно, чтобы обсудить ситуацию с леди Чайлд.

Наконец до Эсмы дошло, что муж имеет в виду. Очевидно, их семейная жизнь начнется сразу после того, как леди Чайлд одобрит (вероятно) его план.

— Ты прелесть, Майлз! Очень благородно с твоей стороны быть столь откровенным с леди Чайлд.

Он покраснел до слез и что-то пробормотал в ответ. Эсма медленно обвела взглядом длинный обеденный стол. Конечно, Себастьян сидел рядом с невестой. Джина весело смеялась, а он наклонил голову, чтобы услышать, что она ему говорила. Волосы у него блестели в свете канделябров.

Позволив себе мимолетное удовольствие полюбоваться маркизом, Эсма вздохнула и повернулась к мужу, который с сочувствием смотрел на нее.

— Мне очень жаль, дорогая, — тихо сказал он. Майлз был не только чрезвычайно милым, но еще и понятливым. Слишком понятливым для мужчины. Справившись с раздражением, она выдавила слабую улыбку.

— Ты хорошая женщина, Эсма. И не думай, что я этого не знаю.

— Вряд ли за этим столом хоть кто-нибудь согласится с тобой, — фыркнула она.

— И будут не правы, — с улыбкой ответил Майлз и повернулся к соседу.

Эсма повернулась к Берни. Но даже плечи Берни потеряли для нее привлекательность. Более того, ее поклонник стал выглядеть каким-то побитым и раздражительным, а это говорило о том, что пора отпустить его на волю.

— Как сегодня охота? — с натянутой улыбкой спросила она.

Слушая краем уха рассказ о кончине трех уток, куропатки и двух зайцев, Эсма старалась представить себя в постели с Майлзом. Невозможно! Даже представить такое невозможно. Десять лет, после нескольких недель брака, они практически не спали вместе. И к чему привела ее импульсивность?

Тем не менее ребенка Эсма Роулингс хотела больше, чем скандальной известности. Она хотела ребенка, хотела прижимать его к груди, баюкать, целовать. Она устала от мускулистых рук и обольщающих взглядов. Она готова променять все это на милую пушистую головку. Думая о своем будущем ребенке, она так улыбалась Берни, что он забыл недавно посетившую его мысль о том, что леди Роулингс просто флиртует с ним.

— Послушайте! — воскликнул он, сжимая ей руку.

Эсма поморщилась. Рука и так болела от пожатий мужа.

— Я хотел спросить, могу я вечером пригласить вас на первый танец?

Она вспомнила, как танцевала с Майлзом, который, словно умирающая рыба, с трудом двигался по танцевальной площадке.

— Я буду рада оставить за вами не только первый, но второй танец, если хотите.

Берни просиял. В последнее время он решил, что леди Роулингс слишком недоступна. Значит, был не прав.




Глава 22

Леди Элен, графиня Годвин, бежит от неприятных происшествий в Лондоне


Карола Перуинкл была вне себя от радости и беспокойства. Едва подруги удалились в туалетную комнату, она тут же воскликнула:

— Я думаю, наш план работает! Я думаю… он поцеловал меня. Разве это не удивительно, Эсма? Разве это не чудо?

Эсма притворилась, что поправляет волосы. Горничная снова сделала ей прическу в греческом стиле, и шляпка без полей самым жалким образом съехала набок.

— Конечно, дорогая, — сказала она, и голос ее потеплел. — Я просто счастлива, что Таппи появился в свете.

— Возможно, в течение вечера он еще раз поцелует меня. — Карола разгладила свое креповое, цвета соломы, бальное платье. — Я не собиралась его носить из-за слишком глубокого выреза, а потом вспомнила… — Договорить она не успела, поскольку дверь комнаты открылась. Эсма повернула голову, и ее лицо осветилось искренней улыбкой.

— Элен, милая, как я рада тебя видеть! Вот уж не думала, что ты намерена заехать к нам.

Графиня Годвин была высокой стройной женщиной с гладкими белокурыми волосами, уложенными в замысловатую прическу.

— Добрый вечер, Эсма. Очень рада видеть тебя, Карола! Леди Перуинкл бросилась к Элен, и слова посыпались из нее, обгоняя друг друга.

Графиня села в кресло, со смехом выслушала чрезвычайно эмоциональный монолог Каролы и наконец сказала:

— Позволь мне все это упорядочить. Бог знает по какой причине ты решила, что хочешь вернуть своего мужа, и наша дорогая Эсма дала тебе настолько превосходный совет, что бедняга теперь вне себя от страсти после одной рыболовной прогулки. Надеюсь, завтра не пойдет дождь. Он может подмочить столь многообещающее искусство.

— Дождь привлекает рыбу на поверхность, — ответила Карола и усмехнулась. — Я настоящий специалист.

— Что за прелестная картина, — сказала Элен. — Вы с Таппи ежитесь от холода на речном берегу, обмениваясь под дождем жаркими взглядами. Уже одна эта мысль заставляет меня радоваться, что я не рыбак.

Карола весело засмеялась:

— О, Элен, тебя вообще невозможно представить на берегу реки. Ты слишком изысканна!

— Слава Богу, — ответила подруга и обернулась к Эсме: — Ну а как наш местный ловелас? Неужели Дадли столь великолепен, как ты писала?

— Не Дадли, а Берни. Он действительно великолепен. Но чтобы ты знала, я собираюсь, если использовать рыбную терминологию, бросить его назад в море.

Карола, уже наклонившаяся над туалетным столиком, чтобы поправить выбившийся локон, обернулась.

— Правда? Но я думала, — с лукавой улыбкой произнесла она, — что ты еще недостаточно поработала над Берни.

Подруга сморщила нос.

— Хватит ничтожеств. — Эсма пожала плечами. — Я заимствую страницу из твоей книги, дорогая. Собираюсь забрать своего мужа обратно.

— Майлза? Ты собираешься вернуться к Майлзу?

— В настоящее время он мой единственный муж. Элен ничего не сказала, только прищурилась.

— Я хочу ребенка, и Майлз самая подходящая кандидатура для осуществления моего желания. — Не имело смысла приукрашивать правду, тем более перед своими подругами.

Карола упала в кресло, на ее лице был испуг.

— Вы обе выглядите так, будто я приглашаю вас на свои похороны, — усмехнулась Эсма.

— И ты не соскучишься по Берни? — спросила Карола.

— Абсолютно нет.

— Какая жертва! — сказала Элен.

— Я ужасно хочу ребенка, теперь меня совершенно не интересует ни Берни, ни его мускулатура, ни чья-либо еще. Я просто хочу ребенка.

Элен кивнула:

— Я понимаю, что ты имеешь в виду.

— А я нет! — воскликнула Карола. — Я не считаю, что Эсма должна примиряться с мужем. То есть с Майлзом! Он толстеет. И он рабски привязан к леди Чайлд.

— Уже нет. — В глазах Эсмы мелькнула насмешка.

— Он бросил ее ради тебя? — изумилась Карола.

— Не вижу ничего удивительного, — ответила Элен со смехом. — Майлз был бы счастлив приблизиться к жене хоть на десять шагов.

— Он милый человек, — сказала Эсма. — И очень добрый. Он действительно любит леди Чайлд, но хочет наследника.

— Эсма, я никогда не сомневалась, что ты добьешься любого мужчины, которого захочешь, — сказала Карола. — Просто я не могу представить тебя с Майлзом. Боже мой!

Он не выдерживает никакого сравнения с Берни, не так ли?

Взяв с туалетного столика веер, Эсма начала обмахиваться, прикрывая им лицо.

— Я понятия не имею, что можно найти в голове у Берни. Но что бы там ни было, у него не хватит ума это оспаривать.

— Надо же, какие перемены. Я вот мирюсь с Таппи, по крайней мере надеюсь примириться. Джина собирается выйти за своего маркиза…

— Возможно, — сказала Эсма.

Элен подняла брови, но Карола продолжала:

— А ты хочешь иметь ребенка от Майлза. Ты намерена с ним жить?

— Да. Он считает, что так будет лучше для ребенка, и я с ним полностью согласна.

— Как странно. Мы все трое будем жить с нашими мужьями. Никаких больше скандалов в свете.

— И мне придется нести факел за вас троих, — прибавила Элен.

Карола улыбнулась:

— О, Элен! Ты и скандалы — вещь несовместимая.

— Отнюдь. В конце концов, я не живу со своим мужем, а так как я не могу представить себя лежащей рядом с ним, пока мы не в могиле, то не собираюсь присоединяться к вам троим в ваших счастливых брачных авантюрах.

Эсма криво усмехнулась:

— Думаешь, я заключаю сделку с дьяволом, не так ли?

— Нет, — ответила Элен. — Я бы тоже хотела иметь ребенка. Будь мой супруг даже наполовину столь порядочным и добрым, как твой, я бы сломала его дверь, требуя исполнения супружеских обязанностей. Но поскольку…

— Зачем ты приехала к нам? — Эсма старалась не смотреть на подругу. — Я думала, ты решила остаться в Лондоне еще на месяц.

Элен ответила не сразу.

— Прошлым вечером он посетил оперу, — наконец сказала она. — В сопровождении той молодой женщины.

Карола неодобрительно пискнула:

— Этот беспутный, дегенеративный…

— …развратник, — закончила Эсма.

— Я намеревалась сказать «развязный человек», — с достоинством произнесла Карола.

— Ты могла сказать «пес», — добавила Эсма.

— Или «подлец», — вставила Элен.

— Лорд Годвин — свинья! Я не могу поверить, что он привел в оперу эту проститутку. Не говорите мне, что они вошли в ложу!

Элен сидела выпрямившись, в обычной для нее позе, только подбородок был слегка вскинут.

— Да, они вошли.

— Боже мой! — вскричала Карола.

Эсма резко захлопнула веер.

— Подлец — это еще слишком мило для него.

— Я сидела с майором Керстингом, — сказала Элен. — Это был трудный момент.

— Просто ужасный, — простонала Карола, сжимая руку подруги.

— Я бы не назвала его ужасным. Но было трудно.

— Оставь, Элен! — поморщилась Эсма. — Было трудно? А по-моему, отвратительно!

— Майор Керстинг поддержал меня, — улыбнулась Элен.

— Ничего другого он и не мог, старый тупица. Не понимаю, зачем ты все время ходишь с ним?

— Он разбирается в музыке. Кроме того, не делает никаких авансов.

— Еще бы! Ведь каждый знает, что… — Эсма замолчала.

— Что знает? — спросила Карола. — Я никогда не слышала, что майор Керстинг страстно увлечен какой-либо определенной женщиной.

— И не услышишь. В том-то все и дело, Карола. Майор предпочитает общаться с мужчинами.

— О! — Когда Карола была чем-то потрясена, глаза у нее становились круглыми, как у ребенка, и она еще больше напоминала херувима.

— Он славный человек, — с долей резкости ответила Элен.

— Я не собираюсь третировать кого-либо из твоей свиты, — заметила Эсма. — К тому же Керстинг мне нравится.

— В любом случае майор очень помог мне. Он разговаривал… разговаривал с ней, пока в театре не погасили свет, и тогда мы, конечно, ушли.

Эсма опять раскрыла веер.

— Непонятно, почему твой муж получает такое огромное удовольствие, мучая тебя. Неужели ему мало того, что он привез ее в ваш дом?

— Думаю, он не предполагал, что там буду я. Он просто хотел представить девушку театральной труппе. Он говорит, что у нее действительно есть голос.

— О, я уверена, — с отвращением сказала Эсма. — Голос, который она…

— Я пришла к выводу, что она не виновата в этой ситуации. Мне кажется, что ей всего-то четырнадцать-пятнадцать лет. Она и рассуждает как ребенок.

— Четырнадцать! Твой муж просто отвратителен! — взвизгнула Карола.

— Это уже признанный факт, с тех пор как Годвин пригласил юную проститутку в свой дом. Так что незачем это повторять, — успокоила подругу Эсма.

— Я бы отнесла сей факт к тому времени, когда он пригласил жить с ним трех участниц русской певческой группы, — задумчиво сказала Элен. — Подобного особняк его предков еще не видел, по крайней мере так говорили слуги. Они быстро покинули дом, проинформировав весь Лондон о причине своего бегства. Это произошло до твоего дебюта, Карола.

— Я помню, — кивнула Эсма. — Девицы танцевали голыми на обеденном столе, когда вошел дворецкий. К тому времени ты уже покинула дом, не так ли?

— О да! Возможно, он чувствовал себя одиноким.

— Не слишком долго!

— Не понимаю, как вы обе можете над этим шутить, — возмутилась Карола. — Муж Элен отвратительный, дегенеративный…

— Ты повторяешься, — заметила Эсма.

— Ничего смешного здесь нет! Бедная Элен живет в доме своей матери, в то время как муж превращает ее собственный особняк в бордель.

— И ты живешь у матери, — ответила Элен. — Я, к счастью, люблю свою мать.

— Но Таппи не превращает в бордель мою бывшую спальню.

— Расскажи мне о Таппи, — попросила Элен. — Мне очень интересно, когда ты решила, что хочешь вернуться к нему.

Карола разразилась путаной речью о танцах и рыбной ловле, неоднократно упомянув про каштановые пряди.

— Возможно, нам следует отремонтировать бальный зал, — с улыбкой предложила Элен. — А то создается впечатление, будто в твое отсутствие Таппи могут увести.

Эсма бросила на Каролу укоризненный взгляд.

— Ты не должна открыто проявлять свои чувства. Перед нами — пожалуйста. Но ты ни в коем случае ни жестом, ни взглядом не дашь понять Таппи, что предпочитаешь его Невилу.

— Хорошо, — согласилась Карола. — Наверное, я могу только…

— Нет, — отрезала Эсма, — не можешь. Позволь мне выразить это иначе: ты должна быть абсолютно уверена, что рыба уже на берегу, прежде чем вытаскивать крючок.

— Я знаю, — вздохнув, ответила Карола.




Глава 23

Дерзкий вызов и поврежденная челюсть


Бальный зал оказался полупустым, там были преимущественно те, кто гостил у леди Троубридж. В дальнем конце небольшой оркестр играл вальс, под который Невил кружил свою партнершу Каролу.

— Боже мой! — сказала Эсма, оглядывая зал. — Сегодня вообще нет мужчин. Хотя это не имеет значения, учитывая мой новый замужний статус.

Обычно сдержанная Элен поцеловала ее в щеку.

— Я бы все отдала, чтобы поменяться с тобой местами.

— Правда? Не знала, что ты хочешь ребенка!

— Не стоит об этом. Мы с Годвином никогда не помиримся.

— А ты не из тех женщин, кто имеет внебрачного ребенка.

— Я думала об этом.

— Элен! — воскликнула Эсма. Вот уж действительно вечер сюрпризов.

— Но быстро отвергла подобную мысль, — продолжила Элен с мимолетной улыбкой. — Меня совершенно не интересуют мускулистые тела, как у твоего Берни. И кто будет играть роль отца?

— Почему ты не попросишь Риза о разводе? Вы оба настолько богаты, что тут не возникнет никаких трудностей.

— Об этом я тоже думала, — ответила Элен. — Но за кого мне выходить? Я не похожа на тебя, Эсма, у меня нет сотни красавцев, лежащих у моих ног. Я скучна, люблю только музыку. За последние годы ни один мужчина не сделал мне хотя бы непристойного предложения и уж тем более не просил, чтобы я развелась с мужем и вышла него.

— Вздор! Ты красивая женщина и когда найдешь подходящего человека, он упадет к твоим ногам. Ты никогда бы не захотела выйти за одного из этих дураков, с которыми играю я.

— Я бы не отказалась выйти за твоего Майлза.

— Абсурд!

— Совсем нет. Я пришла к выводу, что больше всего ценю доброту.

— Он полный.

— Я слишком худа, — пожала плечами Элен.

— Он лысеет.

— У меня хватит волос на двоих.

— Он влюблен в свою любовницу.

— А вот это главная причина для возобновления твоего брака. Майлз никогда не станет докучать тебе проявлением любви, к которой ты не расположена.

Эсма с любопытством взглянула на подругу.

— Бедная ты моя, — посочувствовала она. — Тебя, конечно, пугает столь ужасный жребий. Оставь этого лысого толстяка мне. А тебе мы найдем человека тонкого, со страстью к музыке и добротой, капающей с его пальцев. — Элен засмеялась. — Тем временем я представлю тебя Берни. К несчастью, он не обладает ни одним из тех достоинств, которые ты столь уважаешь. А если учесть его исключительную кровожадность на охоте, то, боюсь, он не может похвастаться и добротой.

Эсма танцевала со своим мужем. Он не был хорошим танцором, подпрыгивал, вытирал лицо большим носовым платком, зато так весело смеялся и говорил столько комплиментов, что танец с ним казался приятным. К тому же Майлз был очень внимательным, никогда не злился. Эсма не могла вспомнить его в плохом настроении.

— Почему мы разошлись, Майлз? — вдруг спросила она.

— Ты сама попросила меня уехать, дорогая, — удивленно сказал он.

Эсма вздохнула:

— Я была ужасной маленькой стервой и прошу у тебя прощения.

— Нет-нет. Я был скучен. Я слишком многого хотел от тебя.

— Не больше того, что жена обязана давать мужу, — ответила Эсма.

— Но это жены, которые знают своих мужей, а твой отец оказал тебе плохую услугу. Он должен был подождать, пока мы лучше узнаем друг друга.

— Это обычное положение дел.

— Так не должно быть. — Что-то в голосе мужа заставило Эсму с удивлением взглянуть на него. — Я чувствую, что это неправильно. Мне кажется, будто я купил тебя. Увидел, как ты танцуешь, решил тебя заполучить и на следующее представился твоему отцу.

— Да, — устало ответила Эсма. — Я помню.

Отец вызвал ее в библиотеку и, когда она спустилась, представил какому-то пухлому желтоволосому барону, который попросил ее руки. А поскольку отец уже дал согласие, иного ответа, кроме «да», от нее не ждали, и она согласилась.

— Это было неправильно. — Танец кончился, и они шли к стульям, расставленным вдоль стены. — Я должен был сам представиться тебе, начать ухаживание, но меня сразила твоя красота. Я думал лишь о том, чтобы поскорее сделать тебе предложение до того, пока кто-нибудь другой не опередил меня. В тот сезон они звали тебя Афродитой.

— Я забыла, — ответила Эсма, думая о статуэтке Джины.

— И я купил тебя, — повторил он. — Мне не следовало эго делать. Я знаю, что совершил ошибку, с тех пор как видел тебя плачущей.

— Ты видел меня плачущей?

— Да, перед венчанием. Я обошел церковь и увидел, что ты цепляешься за свою мать и плачешь. Я чувствовал себя подлецом. И это чувство до сих пор не прошло. — Майлз сжал руку жены. — Я хочу извиниться, прежде чем мы попытаемся начать новую жизнь. Ты простишь меня, Эсма?

— Конечно.

Он вдруг покраснел.

— Если тебя это устраивает, я могу посетить твою комнату послезавтра, если ты…

— Это будет замечательно.

— Ты уверена?

— Абсолютно уверена. Водишь ли, — сказала Эсма, улыбаясь, — теперь я выбираю тебя, а не мой отец. Это большая разница, Майлз. — Он тоже улыбнулся, хотя и неуверенно. — Ты поговорил с леди Чайлд?

— Да. — Майлз еще сильнее покраснел. — Она все понимает, очень добра, все понимает… — Голос у него прервался.

Эсма взяла мужа за руку. Это была красивая, изящной формы рука, совершенно неподходящая к его грузному телу.

— Если ты когда-нибудь передумаешь и захочешь вернуться к леди Чайлд, я тебя пойму.

Он покачал головой:

— Это было бы не менее подло. Я уже не в том возрасте, чтобы поступать как ребенок. Собственное мнение о себе много для меня значит.

Наклонившись, Эсма поцеловала его в губы.

— Очень многие, и я в том числе, ежедневно ведут себя как дети. Я с гордостью думаю, что отец моих детей не один из них.

— Не нужно так говорить. А вот и твой следующий партнер, если я не ошибаюсь. — Он встал и улыбнулся Берни Бардетту.

Эсма подавила смешок. Только Майлз способен улыбаться человеку, которого половина светского общества считала любовником его жены.

Увидев, что Таппи вошел в зал, Карола, все еще танцевавшая с Невилом, одарила партнера ослепительной улыбкой.

— Значит, прибыл наш Перуинкл, — усмехнулся Невил. — Как ты узнал?

Молодой человек закатил глаза.

— Напомни мне никогда не делать тебя своей партнершей в висте.

— Ты думаешь, Таппи пригласит меня на танец?

— А он с тобой когда-нибудь танцевал?

— По-моему, да. Наверное, мы танцевали в первые дни нашего знакомства. Но он совершенно отказался танцевать со мной, когда мы поженились. Я имею в виду, — сконфуженно уточнила Карола, — во время первого года нашего брака.

— В таком случае, я думаю, он ненавидит танцы. Сам факт, что это твое любимое развлечение, может его остановить.

Карола молча кивнула, не сводя глаз с партнера, только чтобы не смотреть на Таппи.

— Ты уверена, что хочешь вернуть скучного мужа? Я люблю танцевать.

— Спасибо тебе, Невил.

— И я в десять раз красивей.

— С твоей стороны очень нелюбезно упоминать об этом.

— Поскольку ты, видимо, не замечаешь моих многочисленных достоинств, я вынужден напомнить о них, — пожаловался Невил. — Должен ли я закончить танец перед твоим возлюбленным и передать тебя ему?

— Пожалуй, нет. — Ею вдруг овладела робость. — Ты должен вести себя естественно. Я умру от унижения, если он разгадает мои намерения.

— Конечно, разгадает. Разве он не поцеловал тебя?

— Любой мог поцеловать меня.

— Мужчины редко целуют женщин без определенных побуждений. Например, я никогда тебя не целовал, — заявил Невил.

— Возможно, тебе и следовало бы, — задумчиво сказала она. — Таппи смотрит на нас?

— Карола, поцелуй во время танца явится признанием нашей внебрачной связи, — возразил он. — Это не только погубит, и, возможно, навсегда, твою репутацию, но и не соответствует действительности, что еще хуже.

— Твоей репутации это повредит? — упрямо спросила она.

— Напротив.

— Тогда поцелуй меня. Сейчас, пожалуйста.

Невил замедлил движение, почти остановился, потом наклонил голову, так что его лицо оказалось в дюйме от лица Каролы.

— Когда я тебя целую, то хочу, чтобы ты думала только обо мне.

— Я постараюсь, — хихикнула девушка.

— Кажется, мы достигли желаемого результата без особого вреда для твоей репутации, — сообщил он, не поднимая головы. — Твой муж приближается к нам и выглядит мрачнее тучи.

Карола снова одарила его такой сияющей улыбкой, что она казалась нарисованной, и прошептала:

— Не оставляй меня!

— Только в случае грозящего насилия. — Потом Невил вежливо поклонился. — Лорд Перуинкл, очень рад видеть вас снова. Я был…

Дальнейшее отсек мощный удар кулаком в челюсть. Невил отлетел и, пытаясь сохранить равновесие, ухватился за ближайшую опору — свою партнершу. Миниатюрная Карола пролетела по воздуху даже быстрее, чем он, и приземлилась еще больнее.

Невил крякнул, она взвизгнула. Музыканты, перестав играть, вытянули шеи. Таппи Перуинкл, изобретатель собственной блесны и покорный холостяк, стоял над своими жертвами, стараясь понять, что произошло.

— Карода, — проворчал он, — встань с пола.

Но она больно приземлилась на ягодицы, хуже того, пострадало ее достоинство. Проигнорировав мужа, Карола встала на колени рядом с Невилом.

— Дорогой! Все в порядке?

Оказавшийся справа от нее мистер Реджинальд Джерард закатил глаза. Актрисы-дилетантки всегда переигрывали, и леди Перуинкл не стала исключением. Зато Невил Чарлтон сохранял завидное спокойствие и выглядел отличным кандидатом для сцены.

Открыв глаз, он уставился на Каролу. Потом открыл второй глаз и увидел вокруг озабоченные, возбужденные лица.

— Ой, — сказал он, массируя подбородок.

Карола, игнорируя протянутую руку мужа, пыталась самостоятельно встать на ноги.

— Вы с ума сошли! — крикнула она, сжимая кулаки.

Стоявшие вокруг кивнули. Они согласны. Вызов (пусть и значительный) не соответствовал наказанию. Потом все посмотрели на Невила, который лениво поднялся с пола и начал поправлять шейный платок.

Таппи начинал чувствовать себя полным идиотом.

— Вы, кажется, в порядке.

Невил ощупал челюсть.

— Думаю, что выживу, — сказал он, будто обсуждал падение с яблони. — Не собираетесь объяснить причину этого насилия? — Тон был самым любезным.

— Нет, — ответил Таппи. — Не собираюсь.

Он невольно сжал кулаки, увидев, как его жена суетится вокруг Невила и отряхивает ему сюртук.

— Может, не станем провоцировать сумасшедшего быка?

Карола была вне себя от ярости и унижения, поэтому схватила Невила за руку.

— Как вы посмели ударить моего будущего мужа! — кричала она на Таппи. — Человека, которого я люблю больше всего на свете!

Таппи побледнел.

— Я предвижу небольшую проблему, — начал он.

— Как и я, — вставил Невил.

— Вы имели наглость напасть на моего любимого человека! — Карола почти задыхалась от бешенства. — Вы должны немедленно извиниться!

Наступила мертвая тишина.

— Ладно, я извиняюсь, — сказал Таппи, поворачиваясь к своей жертве.

Невил все еще тер подбородок и старался представить, что находится где-нибудь в другом месте. Опустив руку, он вопросительно поднял брови. Конечно, Перуинкл разумнее своей жены? Увы, нет.

— Можете забрать ее, — процедил Таппи. — Берите! Я не хочу ее. Не понимаю, зачем я пытался защитить ее репутацию.

С этими словами он развернулся на каблуках и направился к выходу. Зрители молча отступили, давая ему дорогу.

Элен взяла Каролу за руку и с улыбкой оглядела собравшихся.

— Леди Перуинкл следует немного освежиться. Мужчины весьма утомительны, не правда ли? Столько эмоций. Лишь женщина, красивая и целомудренная, может вызвать подобную страсть.

Леди Троубридж кивнула, все последовали примеру хозяйки дома, и Элен вывела подругу из зала.

Джина ощутила присутствие мужа еще до того, как он заговорил.

— Добрый вечер, — сказала она. — Полагаю, ты видел замечательное представление, которое устроил здесь твой друг Перуинкл?

— Высмеял муки страсти на свой страх и риск, — с притворной резкостью ответил Кэм.

— Да что ты знаешь о муках страсти? — засмеялась Джина.

— Слишком много, — хрипло произнес он.

Его жена была в каком-то нелепом вечернем платье, чертовски плотно облегающем верхнюю часть тела отделанными у шеи оборками. Со своими рыжими волосами и белой кожей она выглядела как соблазнительная королева Елизавета.

— И когда же ты в последний раз защищал достоинство женщины? — спросила она.

«Глаза у нее под цвет стекла, поднятого со дна Эгейского моря, — подумал он, — а волосы — как вечерняя заря».

— Не желаешь вернуться в библиотеку и закончить начатое? Было бы стыдно задерживать ответ на письма Биксфидла. Возможно, есть и другие, не терпящие отлагательства, дела, которые мы должны обсудить.

Его улыбка превратилась в нечто более таинственное и соблазнительное. Черт побери! Куда это его несет? Если он не хочет посвятить оставшуюся жизнь надзору за мостами через реку Чарлкоут, то не должен заходить дальше, чем…

— Нет, спасибо.

Кэм напрочь забыл, о чем шел разговор.

— Я бы не хотела возвращаться в библиотеку и продолжать там работу над бумагами поместья, — насмешливо объяснила Джина.

Он скривился, но тут снова заиграли музыканты, и герцог быстро взял жену за руку:

— Давай потанцуем.

— Мы не можем, — запротестовала Джина. — Это рулада, а леди Троубридж еще не устроила сиденья.

— Это вальс.

Кэм бросил дирижеру монету, которая сверкнула золотом, переворачиваясь в воздухе, и рулада мгновенно обернулась вальсом.

— Не уверена, что это хорошая мысль, — сказала Джина, глядя на мужа. — Нам следует ожидать развода, а не танцевать вместе. Что скажут люди?

Он немного подумал.

— Если ты не танцуешь со мной, тогда я поцелую тебя, прямо у всех на виду.

— Что?!

— А если ты будешь танцевать, я не поцелую тебя… здесь. Но тебе все же лучше танцевать, иначе Боннингтон превратно истолкует наш поцелуй и, следуя примеру Таппи, может почувствовать себя обязанным защитить твою репутацию. — Кэм улыбнулся. — И я совсем не уверен, что у него получится.

Танцевал он так же, как разговаривал, как жил: с самоуверенной импульсивностью стремительных движений и безнравственной соблазнительностью поворотов. Джина понимала, что все смотрят на них, и ощущала легкое покалывание в плечах. Набросив на себя покрывало хладнокровия, она позволила наблюдателям делать свои замечания.

Кэм почувствовал изменение, взглянул на жену и обнаружил, что держит в объятиях Герцогиню. С прописной буквы. Никто бы не мог истолковать их танец в непристойном свете: фактически ее холодное равнодушие было поистине супружеским. Кэма охватила досада. Он предпочитал видеть свою жену раскрасневшейся и смеющейся.

— Возможно, здесь присутствует твой брат, — сказал он.

— Почему ты это решил?

— Потому.

— Совершенно неубедительное объяснение. Если мой брат находится в доме, он бы давно представился.

— И что бы он сказал? Как поживаете, ваша светлость? Я ваш незаконнорожденный брат? — усмехнулся Кэм.

— Почему бы и нет?

— А вдруг твой брат и есть шантажист, приславший то письмо? Извините, — сказал он, столкнувшись с другой танцующей парой.

— Вряд ли нам стоит говорить об этом в людном месте, — прошипела Джина.

Она уже потеряла свое хладнокровие, даже не обратила внимания, что один спиральный локон выбился из сложной прически и теперь подпрыгивал на шее. Кэм подумывал о том, чтобы поцеловать эту шею.

— Давай удалимся в библиотеку и спокойно все обсудим, — вкрадчиво предложил он.

— Не знаю, понимаешь ли ты сам, что делаешь, — процедила Джина, стараясь игнорировать кривую улыбку мужа, которая лишала ее благоразумия. — Мы разводимся. Мы аннулируем наш брак. Наш брак заканчивается. Наш брак…

— Согласен, — прервал ее Кэм.

— Тогда зачем ты ухаживаешь за мной?

Когда Джина чувствовала неуверенность, она тут же являла собой образец герцогини. Ее вопрос прозвучал, словно королевская декларация. Ее взгляд никогда еще не был столь властным, а тон настолько выдержанным. Сейчас Кэму больше всего хотелось вытряхнуть из нее это хладнокровие, чтобы она стала опять той импульсивной, визжавшей девочкой, которую он когда-то оставил в лесу.

— Я не ухаживаю за тобой, — с напускной снисходительностью произнес он. — Я тебя соблазняю, Джина. Тут есть разница.

Пока оба молчали, оркестр перестал играть, и танец закончился.

— Соблазнение глупо и бессмысленно, учитывая твое желание избавиться от меня, — задумчиво сказала она. — Фактически можно сказать, что оно противоречит твоему желанию.

Кэм поднял брови.

— Я не хочу избавляться от тебя. А если ты сомневаешься в моем желании, я с величайшим удовольствием готов это доказать.

Она саркастически усмехнулась, но тут, поймав заинтересованный взгляд леди Троубридж, вспомнила о более важном предмете.

— И как я должна расценить твои слова о том, что ты не хочешь избавиться от меня? Ведь мы даже не состоим в настоящем браке.

— Ты сама просила меня о разводе. А мне нравится, когда ты рядом… например, я люблю читать твои письма.

— Иметь жену ты не хочешь, я тебе нужна только в качестве, корреспондента. — Джина слегка покраснела. — Соблазнение не заставит меня писать тебе письма. Ты не хочешь, чтобы я была твоей женой, Кэм.

— Только потому, что я не создан для брака. Но еще важнее тот факт, что именно ты не хочешь меня в качестве мужа. Я был бы счастлив оставить все как есть, внеся лишь несколько изменений в наше соглашение…

«О чем ты говоришь?» — поразившись сказанному, он по обычаю всех мужчин сразу пошел на попятный:

— Я считаю наше соглашение довольно тягостным.

— Кэм, ты говорил не об этом. Ты собирался внести какие-то изменения… в сущности, мне показалось, ты предлагаешь, чтобы мы остановили бракоразводный процесс.

«Черт возьми! Неужели я действительно сказал это? Конечно, нет!» Его взгляд скользнул по гладким, изящным плечам жены, по ее длинной шее. Да, он это сказал.

— Итак? — Голос резкий, как у шекспировской героини.

— Незачем торжествовать по этому поводу, — ответил Кэм, пытаясь смягчить тон. — Если ты передумала и решила не выходить за своего замороженного маркиза, я буду рад оставить все как есть. Никто бы не смог пожаловаться на работу, которую ты проделала в Гертоне.

Щеки у нее пошли красными пятнами.

— О, в самом деле? Как мило, правда? Я могу превратиться из жены-невидимки, которая не создает никаких проблем, в жену-невидимку, которая не создает никаких проблем, к тому же продолжая нести тяжелейший груз. Блестящая перспектива! Значит, я должна оставить человека, который любит меня и хочет иметь от меня детей. Поменяв его на человека, который восхищается моими письмами и деловыми качествами?

— Я только предложил, — с громадным облегчением сказал Кэм. Наверняка оно было написано на его лице.

— Мне хотелось бы знать, что ты имел в виду под изменениями? — Он промолчал, и она больно ткнула его под ребро. — Кэм!

— Я говорил о постели. — Он даже не потрудился взглянуть, нет ли кого рядом. — Если мы останемся женатыми, то будем делить постель, я так думаю. По крайней мере когда я в Англии.

— Еще лучше! — воскликнула она, пытаясь не обращать внимания на голосок внутри, предательски одобрявший идею мужа. — То есть я превращаюсь в жену, которая управляет поместьем и одна растит детей, пока ее муж развлекается за границей.

— Ну, мы бы могли получить массу удовольствия, пока я не уехал. И я буду приезжать. — Он даже не прикасался к ней, а она чувствовала себя так, словно он ласкает ее.

Джина открыла рот, чтобы хоть что-то сказать. Но что?

Совсем рядом послышалось осторожное покашливание. Маркиз Боннингтон слегка поклонился Кэму.

— Вечер испорчен неприятным инцидентом, — холодно сказал он. — Я предлагаю собраться в библиотеке и порепетировать наши роли в «Много шума из ничего». Леди Троубридж сообщила, что представление состоится послезавтра и она уже пригласила массу гостей.

— Она же обещала, что это будет просто скетч для узкого круга! — воскликнула Джина.

— Видимо, она решила иначе. Кэм усмехнулся:

— Надеюсь, она не рассчитывает, что мы обладаем такими же драматическими способностями, как лорд и леди Перуинкл.

— Чем меньше упоминать об этой постыдной сцене, тем лучше, — заметил Себастьян.

— Полностью с вами согласен.

У Джины возникло подозрение, что Кэм просто смеется над ее женихом.

— Тогда пошли. Если уж нам предстоит выглядеть дураками, имеет смысл заранее попрактиковаться.

— Вот что значит сила духа, — одобрил Кэм и, повернувшись, огляделся. — Где, о где прекрасная Офелия? — Маркиз нахмурился, и он пояснил: — Это из «Гамлета», другой пьесы Шекспира. Я обращаюсь к более чем прекрасной Эсме.

— У Шекспира эта строчка звучит как «Где прекрасное величие Дании?» — высокомерно процедил Себастьян, направляясь к библиотеке. — Начнем с первого акта? — Если бы это произнес менее достойный человек, его слова приняли бы за лай.

— Именно так, — жизнерадостно ответил Кэм, хватая руку жены, но маркиз не отпустил ее. — Может, позволите Беатриче и Бенедикту присесть?

Он потянул Джину к кушетке. Эсма села напротив, явно забавляясь происходящим.

— Тебе лучше снять перчатки. — Кэм протянул жене книгу и нахмурился, когда увидел миллион пуговок, идущих до самого локтя.

Джина смотрела на его темноволосую голову, пока он ловко расстегивал крошечные перламутровые пуговки.

— Они мне совсем не мешают читать.

Сделав раздраженный жест, Боннингтон сел рядом с Эсмой и язвительно произнес:

— Если вы совершенно готовы…

Кэм стянул обе перчатки и бросил их в сторону, не удостоив Себастьяна взглядом.

— Мы готовы, — сказал он настолько интимным тоном, что у Джины возникло ощущение, будто ее ведут в спальню.

— Тогда начнем! — рявкнул ее жених.

— «Как, милейшая Шпилька, вы еще живы?» — с удовольствием начал Кэм, и она, несмотря на досаду, вызванную его поведением, невольно улыбнулась. — Мы не можем сидеть, как два столба. Мы должны это сыграть, тем более что у нас есть такие достойные зрители. — Он поднес ее руку к губам, поцеловал ладонь, и Себастьян что-то проворчал.

— «Может ли Шпилька умереть, когда у нее есть такой удобный предмет для уколов, как синьор Бенедикт?» — подала свою реплику Джина, стараясь не обращать внимания на покалывание в руке.

Чудо из чудес, Эсма ухитрилась вовлечь ее сердитого будущего мужа в разговор.

— Почему ты нарочно злишь Себастьяна? — прошипела Джина.

— Забыла свою роль? — с непочтительной ухмылкой ответил Кэм. — В театре суфлеры назначают штраф, если актер не выучил свою роль. — Его взгляд явно говорил о том, какое наказание он имел в виду.

— Слава Богу, на память я отнюдь не жалуюсь, — отрезала Джина. — «Сама любезность должна превратиться в Шпильку в вашем присутствии».

— «Тогда любезность станет оборотнем», — парировал Бенедикт-Кэм. — И кстати, я оказал тебе услугу, отвлекая сторожевого пса, которого ты называешь своим будущим мужем.

— Вздор, ты играешь его чувствами так же, как другими важными вещами. Ты когда-нибудь бываешь серьезным, Кэм?

— «Но одно верно: в меня влюблены все дамы, за исключением вас одной».

Джина выдернула у него свою руку, которой он незаметно завладел и теперь гладил каждый палец.

— Вряд ли тебя вообще что-либо заботит. Ты всего лишь птица небесная, как говаривала моя старая няня.

Выражение опрометчивой соблазнительности исчезло с лица Кэма.

— «Я ни одной не люблю», — сказал он.

— В этом ты весь, — процедила сквозь зубы Джина. — Я тебя оскорбляю, а тебе это нипочем, ты шутишь в ответ.

— Но у меня такая роль, — запротестовал он. — Бенедикт говорит, что он никого не любит.

Джина заглянула в свой текст.

— «Какое счастье для женщин: иначе им пришлось бы терпеть убийственного поклонника».

— Твоя пылкость здесь совершенно не требуется.

— Почему нет? Это вполне правдиво. Ты — Бенедикт во плоти. Ты никого не любишь, возможно, за исключением своей греческой Венеры.

— Да, я люблю Мариссу. Она страстная, нежная женщина. — Кэм не стал упоминать, что страсть Мариссы припасена для ее мужа.

— Как восхитительно, — проворковала Джина. — Я выйду замуж за Себастьяна. — Она послала дерзкую улыбку в его сторону. — А ты сможешь вернуться к своей удобной богине.

Кэм удовлетворенно отметил, что Боннингтон занят весьма жарким спором с леди Роулингс.

— Я бы не назвал ее просто удобной, — сказал он, прогоняя воспоминание о своем пустом доме в Греции. — Марисса настолько сердечная особа, что, кажется, наполняет весь дом смехом. Почему ты не продолжаешь строку насчет твоей холодной крови?

— «Благодарю Бога и мою холодную кровь, — процедила Джина, сдерживая раздражение. — Для меня приятнее слушать, как моя собака лает на ворон, чем как мужчина клянется мне в любви».

Кэм шутливо поклонился:

— Сказано с подлинным чувством. Ты — Беатриче в натуре. Будем надеяться, что холодная кровь поддержит тебя во время супружеской жизни с твоим ледяным маркизом.

— Да как ты смеешь!

Оба невольно взглянули на противоположную кушетку, но Эсма и Себастьян ни на что не обращали внимания.

— «Да укрепит небо вашу милость в подобных чувствах. Это избавит немало синьоров от царапин на физиономии».

— «Если физиономия вроде вашей, так от царапин хуже не станет», — уколола Джина.

— Правда? — огрызнулся Кэм.

— Этого нет в тексте.

Ее зеленые глаза сверкали радостью битвы, и непрошеная волна желания окатила его с головы до ног.

— Мы с лордом Боннингтоном хотим сделать небольшой перерыв, — вдруг сказала Эсма. — Мы выйдем в сад и вернемся минут через пять.

Кэм молча кивнул.

— Забыл свою роль? — поинтересовалась Джина, когда закрылась дверь библиотеки.

— Похоже, да. — Он схватил ее за плечи и резко притянул к себе.

— Значит, с тебя штраф, — неуверенно сказала она, глядя на его рот.

Пару секунд она еще пыталась сопротивляться, но потом сдалась и в следующий момент уже сама всем телом прижалась к нему.

— Я требую штраф, прежде чем мы начнем, — задыхаясь, прошептал он.

— Угу, — пробормотала Джина.

Его руки вдруг замерли на ее груди, скованной корсетом.

— Что такое? — прошептал он, ведя пальцем по дуге китового уса. — Я считал, ты отказалась от корсетов.

— Я передумала.

Кэм встал, поднял ее на ноги и, прежде чем Джина поняла, что он делает, потащил жену из комнаты.

— Куда мы идем?..

— В твою спальню, — не замедляя шаг, сказал герцог.

— Что?! — Она резко остановилась.

— Мы идем в твою спальню, Джина. — Он приподнял ей подбородок, и то, что увидел в ее глазах, заставило его вздрогнуть. — Немедленно.

Однако Джина продолжала упираться.

— Мы не можем, пока… — Щеки у нее вспыхнули, голос задрожал. — Я должна сохранить невинность для брачной постели, Кэм.

Она словно окатила его холодной водой.

— Ты действительно считаешь, что я безответственный варвар? И как ты это называешь, птица небесная?

— Нет! Не в том дело. Я доверяю тебе. Я знаю, ты бы не сделал… этого. — Она еще больше покраснела. — Я не доверяю себе.

Хотя Джина выглядела в точности как молодая, величественная королева Елизавета, он знал, что может сделать эту королеву своей одним прикосновением губ. Но поскольку он молчал, плечи у нее заметно одеревенели, и она резко обернулась:

— Вернемся к Шекспиру, сэр? Ваша следующая реплика: «Ну, вам бы только попугаев обучать». — Джина села, взяла свою книгу и с таким вниманием углубилась в нее, словно это был очень интересный документ.

Камден Серрард, герцог Гертон, никогда не действовал, подчиняясь инстинкту, с того момента, как выпрыгнул из окна дома отца без единого пенса в кармане. Он выжил, используя свой ум, и действовал не по инстинкту, а по логике, соединенной с чувством самосохранения.

До того момента, когда он вдруг обнаружил, что стоит бог знает почему на коленях перед молодой и величественной королевой. Он потянулся к ней, обхватил ладонями ее лицо с такой нежностью, словно она была искуснейшей статуэткой, и прильнул к ее рту.

— О, Кэм! — выдохнула Джина.

Когда он прикасался к ней, ее дыхание становилось нежным пламенем в груди. Когда он целовал ее, она теряла всякий стыд. Все в муже, от его черных глаз до мозолистых ладоней, наполняло ее желанием. Никто до сих пор не возбуждал в ней подобных чувств.

Шум за дверью напомнил герцогу и герцогине, что они еще не в спальне. Джина отпрянула, а Кэм улыбнулся и поправил ее брыжи. Он выглядел совершенно беззаботным, как будто они провели время за чтением Шекспира.

«Я не должна этого делать, — говорила себе Джина, — я не должна больше прикасаться к этому человеку, он не мой и никогда не станет моим. Это прямая дорога к разбитому сердцу».

Остаток вечера прошел как в тумане. Они репетировали пьесу три раза, и ее жених взял на себя роль надсмотрщика. Когда они вполне приемлемо справились с ролями, Джина уже изнемогала от усталости.

В заключительном прогоне Беатриче и Бенедикт с такой необузданной страстью вели диалог, что даже маркиз Боннингтон смотрел и удивлялся.




Глава 24

Второй военный совет


— Не думаю, что ты погубила все, — сказала Эсма, внимательно осматривая виноградину, прежде чем положить ее в рот. — Но ты наверняка осложнила себе жизнь.

— Не понимаю, как ты способна есть в такой момент. — Карола находилась на грани истерики. — Ты должна придумать план, как спасти мой брак!

Эсма подняла брови.

— Количество потребляемого мной винограда совершенно не влияет на мое сочувствие, уверяю тебя.

— Но факт остается фактом, и Карола права. Мы должны составить план действий, — ответила Джина.

— Не хотела вам говорить, — добавила Элен, — но леди Троубридж сообщила мне, что лорд Перуинкл завтра на рассвете покидает нас.

Карола зарыдала, и Джина автоматически протянула ей платок. Все четверо находились у нее в комнате, так как она снова отказалась спуститься к обеду.

— Думаю, настало время для решительных действий, — сказала Эсма, проглотив виноград.

Карола опустила платок и бросила на нее отчаянный взгляд.

— Я не хочу выходить за Невила.

— Тем более что он разделяет твои чувства, — заметила Джина.

— Он женится на мне, если я скажу «да», — нахмурилась Карола. — Видимо, я так и сделаю, если… если Таппи решит со мной развестись! — И она снова зарыдала.

Взглянув на платок, которым подруга закрывала лицо, Джина пришла к выводу, что он легко выдержит еще два или три потока слез.

— Думаю, необходим постельный обман, — сказала Эсма. — И очень кстати, что завтра мы играем Шекспира. В его пьесах много постельных обманов.

Элен выглядела огорченной.

— А что это такое, постельный обман?

— Замена одного персонажа другим, — объяснила Джина. — Но тут есть большая проблема. Насколько мне известно, Таппи ни с кем свою постель не делит, и кого же мы заменим Каролой?

— Это действительно проблема, — согласилась Эсма.

— Невозможно, — всхлипнула Карола. — Он не хочет спать со мной.

— Тогда одна из нас должна соблазнить Перуинкла, назначить ему свидание на поздний час, а в постели его будет ждать Карола…

— И Таппи с отвращением сбежит, — прервала ее та.

— Не сбежит, — ответила Эсма, — потому что будет темно. Разве ты ничего не знаешь о постельных обманах?

Карола покачала головой:

— Моя мама не одобрила бы такой образ действий.

— Я считаю это единственным решением. У твоего мужа есть основания думать, что в постели он тебе не нравится, ибо ты дала ему понять, что хочешь положить конец вашему браку. Ты должна убедить Таппи, что хочешь быть с ним, ради этого готова даже скомпрометировать себя. Вопрос в том, кто назначит ему свидание. — Эсма взглянула на подруг. — Джина? Элен?

— Ты, — хором сказали они.

— На завтра у меня назначено свидание с мужем. Сегодняшняя ночь последняя, которую я проведу с удобствами в собственной постели, так как, учитывая размеры Майлза, впредь мне придется спать на полу.

— Никогда бы не подумала, что мы способны говорить о столь неприличных вещах, — сказала Элен, краснея. — Тем не менее, уверяю вас, я не могу назначить свидание, я вообще не имею представления, как это делается.

— Не согласна, — заметила Эсма. — Просто у тебя пока нет стимула.

Три пары глаз смотрели на Джину, которая ела пирожное и определенно чувствовала себя только зрителем.

— О нет! — испугалась она. — Я не смогу!

— Почему нет? Ты уже произвела на него впечатление своими познаниями о разведении форели.

— Я не могу! Я уже…

— И в чем дело?

— Я не позволю, — вмешалась Карола. — Она и так нравится Таппи. Я не в восторге от этого плана, Эсма. Я не хочу смотреть, как кто-то флиртует с моим мужем. Вы красивее меня, я вам проигрываю. Я не позволю!

Три подруги с любовью смотрели на нее: в ореоле золотых кудрей она выглядела прелестной, как только что вылупившийся цыпленок.

— Ты дурочка, — ласково сказала Эсма. — Но если не хочешь, чтобы Таппи соблазняли, будь по-твоему.

— А разве невозможно просто уложить Каролу ночью в его постель? — спросила Джина. — Он ее не ждет, и это будет приятным сюрпризом. Конечно, если ты действительно считаешь, что Кароле необходимо прибегнуть к столь радикальным мерам.

— Да, считаю. Таппи был унижен перед большей частью света. Он мужчина, с мужской нелюбовью к неловким ситуациям, — ответила Эсма. — На месте Таппи я бы даже близко не подошла к своей жене, вне зависимости от того, насколько я очарована ею. А он тобой очарован, дорогая.

— Он не может быть очарован, раз ты думаешь, что он готов лечь в постель с любой из вас, — возразила Карола.

— Я абсолютно уверена, что любая из нас может без всяких усилий завлечь беззащитного мужчину в свою постель. Это касается и тебя. — Эсма строго взглянула на Элен.

— Что я скажу, когда он войдет в комнату? О, я не смогу! Я забыла про его слугу.

— Мы подкупим его, тогда он будет вынужден раздеваться самостоятельно. Все комнаты для гостей у леди Троубридж практически одинаковы. — Эсма кивнула в сторону постели с тяжелым пологом. — Он даже не заподозрит, что ты здесь, пока не разденется и не окажется в постели.

— Но что я ему скажу?

— Ничего, — вставила Джина.

— Как ничего? — Глаза у Каролы округлились. Джина озорно улыбнулась.

— Вообще ничего.

— Ты меняешься прямо на глазах, Эмброджина Серрард, — с восхищением произнесла Эсма. — Что случилось с твоим герцогским фасадом?

— Герцогиня привыкает к молчанию, если этого требуют обстоятельства.

— Так я и думала, — ответила Эсма, подмигнув.

— Ладно, — вздохнула Карола, склоняясь под бременем необходимости. — Я это сделаю.

— Хорошо. Я велю своей горничной подкупить его слугу, а мы… — Эсма взглянула на Джину и Элен, — задержим лорда Перуинкла в бальном зале до подходящего момента.

— Какого момента? — спросила Карола.

— Одиннадцать часов. Мы не позволим Таппи уйти раньше, и у тебя будет время удобно расположиться в его постели.

— Я должна попросить у всех прощения, — поднимаясь сказала Джина, бросив взгляд на каминные часы.

— Почему? Я надеялась, ты прокатишься со мною верхом, — сказала Элен.

— Я договорилась с Кэмом о встрече в библиотеке.

— О! — хихикнула Эсма. — Красавец муж!

— Он не муж. Хорошо, муж, только уже ненадолго. Я обещала ввести его в курс дел, о которых пишет Биксфидл. Он намерен сам взяться за управление поместьем.

— Ну, это большой прогресс! — сказала Эсма. — Возможно, он в конце концов расстанется с детством.

— Это нечестно, — запротестовала Джина. — Живя в Греции, он представления не имел, что это за работа.

Элен прикоснулась к ее руке.

— Но как замечательно, что он, поняв это, тут же решил сам заняться делами.

— На твоем месте я бы держала мужа на туго натянутом поводке, — заявила Эсма. — Он без промедления вернет тебе всю работу, если ты дашь ему хоть малейшую поблажку или покажешь, что она тебе нравится.

— Я буду скучать по ней, — призналась Джина. — Она доставляла мне удовольствие, и чем я заполню дни? Себастьян говорит, что у него двое превосходных управляющих.

— Маркиз непременно должен иметь двоих, когда достаточно и одного, — резко бросила Эсма. — Полагаю, у тебя не останется времени для работы. Тебе и целого дня не хватит, чтобы соответствовать представлению Боннингтона о настоящей леди.

Джина взяла перчатки.

— Я лучше пойду, Эсма, пока мы не поругались. Надеюсь увидеть всех за ужином.

Когда она вышла, Элен озабоченно взглянула на подругу:

— Зачем так резко, дорогая?

Эсма закусила губу.

— Я свинья, не правда ли?

— Ничего ужасного.

— Последние дни меня снедает ревность. Я чувствую себя, как пятилетний ребенок, попавший в чужую детскую. Я отчаянно хочу такую же красивую и не хочу мою собственную.

— Я не помню мужа Джины, — сказала Элен. — Думаю, я видела его, прежде чем он уехал, но я тогда была ребенком. Он действительно так красив?

— Это не герцог, — ответила Эсма.

— Бедняжка. — Элен погладила ее по щеке.

— Я отдам Таппи, если ты его хочешь, — уныло сказала Карола.

— Тогда у нас возникнет настоящая путаница, — хихикнула Эсма. — Представь себе, Таппи гоняется за форелью Джины, а мы с тобой обе гоняемся за Таппи!

Элен встала.

— Не покататься ли нам верхом? Утром привезли мою кобылу, и мне не терпится вывести ее на прогулку. Карола?

Та оторвалась от скорбного изучения своего носового платка.

— Я не могу.

— Можешь, — твердо сказала Элен. — Вечером ты будешь неважно выглядеть, если целый день просидишь дома.

— Как только я начинаю вспоминать о сегодняшнем вечере, мне становится дурно, — прошептала Карола.

— Давайте прокатимся. Я избавлюсь от злобного настроения, Карола от своей хандры, да и Элен наконец, обретет спокойствие. Когда ты поведешь себя так же глупо, как все мы, Элен, я буду рядом, чтобы торжествовать.

Подруга улыбнулась:

— Только не я.

Джина вошла в библиотеку, твердо решив не заниматься с мужем праздным времяпрепровождением. Хватит! Только весь ужас в том, что поцелуи Кэма были для нее почти неотразимыми. А разве большую часть своей жизни она не сгорала от желания стать настоящей женой, частью настоящей семьи? И теперь пожертвовать всем этим ради нескольких поцелуев? Вернуться обратно в Гертон, в то время как ее муж уплывет к своим Дианам? Она не могла этого допустить. Не могла больше вести одинокую жизнь герцогини, без мужа, без детей. Она хотела того, что предлагал ей Себастьян: постоянство, семью, верность и любовь.

В конце концов, она видела много браков, начинавшихся страстью и закончившихся ничем. Пример у нее перед глазами: Элен и ее муж. Когда они были молоденькими девушками, она ужасно завидовала Элен, которая сбежала в Грета-Грин с красивым аристократом. Завидовала целый год, пока графиня не покинула дом своего мужа и тот мгновенно не заменил ее компанией русских певичек.

Кэм ожидал ее за длинным столом, на виске у него опять виднелся след мела.

— Ты рисовал? — спросила она.

— Да, утро было прекрасное. У меня возникла пара идей насчет мраморного блока Стивена.

Но он ничего больше не добавил, а Джина поостереглась расспрашивать, ведь он, в конце концов, ваял Эсму.

Кэм взял стопку бумаг, которые Джина принесла с собой.

— Вопросы Биксфидла?

Она кивнула.

— Некоторые он лишь пересылает мне, другие пишет сам. Я рассортировала их на две стопки. — Джина взяла добрую треть всех бумаг. — Тут вопросы об улучшении землепользования и сельского хозяйства. Эти касаются поместья, а здесь прочие дела.

— Давай начнем с прочих. — Кэм подвинул жене кресло, тоже сел и взял одну из бумаг. — А зачем он хочет подстричь живую изгородь? Почему она не может просто расти сама по себе?

— Поля разделены живой изгородью, — объяснила Джина, — и во время охоты на лис нужно, чтобы люди могли свободно преодолевать препятствия.

Кэм нахмурился.

— А кто охотится на нашей земле?

— Ты! — подняла брови Джина.

— Я не охотник!

— О! Но твой отец…

— Я знаю, — ответил Кэм с ноткой усталости в голосе. — Мой отец был великим охотником. А еще большее удовольствие получал, если мог вытоптать чей-нибудь огород, преследуя маленькое дикое создание. И что, изгороди всегда стригли так, чтобы их можно было перепрыгнуть?

Джина поколебалась и затем сказала, осторожно подбирая слова:

— После того как твой отец в 1802 году оказался прикован к постели, я позволила им расти. Но Биксфидл был этим недоволен и ежегодно умоляет, чтобы мы снова подстригли изгороди. — Улыбка мужа заставила ее моргнуть, и она быстро придвинула ему очередной лист: — Это планы обедов для сельских жителей при сборе урожая.

— Я не помню никаких обедов при сборе урожая, — сказал Кэм.

— 1803 год оказался страшно неурожайным, поэтому я ввела обеды. А также позволила, — твердо прибавила Джина, — охотиться на дичь в лесу. Боюсь, при следующей встрече с тобой Биксфидл непременно пожалуется на меня.

— А с чего бы ему так волноваться?

— У него свои представления о роли герцога. И ему особенно не понравилось, когда я освободила от работы егерей. Но какой смысл нанимать их, если не собираюсь устраивать охоту на нашей земле?

— Позволь мне угадать. — Криво улыбнувшись, герцог коснулся пальцем ее носа. — Егеря были уволены в 1802 году, то есть когда заболел мой отец.

Интимность ситуации лишала Джину присутствия духа, ослабляла ее решимость, она почувствовала, что краснеет.

— Давай перейдем к дому, — сказала она.

Кэм молча посмотрел на нее и кивнул:

— Давай.

Так они сидели бок о бок, герцог и герцогиня, работая над кипой бумаг. Через какое-то время слуга принес им чай, они продолжали работать. Наконец Кэм встал и потянулся:

— Боже всемогущий, у меня совершенно затекла спина. Давай продолжим завтра.

Подняв голову, Джина с удивлением обнаружила, что солнечный свет, падавший сквозь окна библиотеки, давно померк.

— До сих пор не могу понять, зачем нам столько масла, — сказал Кэм. — Шестьсот галлонов — это сверх всякой меры.

— У нас большое количество масляных ламп, — сообщила Джина. — Конечно, в городском доме их можно бы заменить газовыми. В банкетных комнатах павильона Брайтон мы устанавливаем газовое освещение, но вдруг лампы взорвутся? Кто-то говорил мне, что газ ужасно опасен.

— Я ничего про это не знаю, — сказал Кэм.

— А чем пользуются в Греции?

— Свечи… солнце… кожа прекрасной женщины. Наклонившись, он так быстро поцеловал ее в щеку, что она даже не успела ощутить прикосновение его губ. Джина посмотрела на свои руки. Она умудрилась испачкать чернилами запястье.

— Кэм, — спокойно произнесла она, — мы должны прекратить это… поведение.

Он повернулся, оторвавшись от изучения книг леди Троубридж:

— Какое поведение?

— Поцелуи.

— Ах, это! Но я люблю целовать тебя, — ответил ее распутный супруг.

Джина испугалась. А в результате одинокая постель и ответы на письма Биксфидла, пока ее муж будет купаться в теплом море. Она быстро отвела взгляд и сжала зубы. Но Кэм поднял ее на ноги, поцеловал в уголок рта, и она затрепетала.

— Джина, могу я проводить тебя до комнаты?

Она дрожала, словно пойманная птица, а он покрывал ее лицо поцелуями.

— Я хочу тебя.

Его голос напомнил ей о смехе, безответственности, обнаженных статуях, греческом солнце, нагихженщинах и ждущей его возвращения Мариссе…

Джина оттолкнула его руки. Щеки у нее пылали, губы тряслись, но голос был твердым:

— Это плохая идея, Кэм.

На лице герцога мгновенно появилось сдержанно-небрежное выражение.

— Почему? Мы оба могли бы получить удовольствие.

— Ты хочешь получить удовольствие и потом без всякого ущерба для себя преспокойно уехать. — В ее глазах было презрение. — В этом ты весь, Кэм.

— Не вижу тут ничего плохого. — Он пытался обуздать свою раздражительность.

— Возможно, ничего плохого здесь нет. С твоей точки зрения.

— Похоже, ты начинаешь читать мораль, — убийствено-вежливым тоном сказал он. — Могу я напомнить вам, леди жена, что у меня есть благоприятная возможность и законное право брать ваше тело, когда я захочу? Но я предпочитаю игнорировать признаки твоей добровольной готовности, хотя у меня создалось отчетливое впечатление…

Джина прервала его. Герцогини никогда не прерывают собеседника, но она утеряла все притязания на достоинство.

— Мне нравится целовать тебя, — сказала она, покраснев. — Мне нравится, как ты, как ты… — Кэм смотрел на ее, сраженный откровенностью. — Но ты говоришь только об удовольствии, ни о чем другом.

— А чего ты еще хочешь? — спросил он в искреннем замешательстве.

— Мне двадцать три года. Я хочу жить с мужем, иметь детей, и это вполне разумное желание. А ты предлагаешь мне только удовольствие, предпочитая не замечать неприятной для тебя правды. Например, что твоя жена двенадцать лет сидит дома одна, в то время как ты развлекаешься со своей греческой любовницей.

Кэм нахмурился.

— Ты никогда не говорила, что тебя волнует, где я нахожусь. И ты никогда не просила меня вернуться, пока тебе не понадобился развод.

— А ты бы вернулся, если бы я попросила? — Она ждала, но ответа не получила. — Ты бы оставил Мариссу, если бы я попросила? — Он смотрел на нее, сжав зубы. — Я думаю, что семейная жизнь не в твоем характере.

Кэм всегда говорил, что не создан для брака, всегда шутил, что он рано женившийся среди убежденных холостяков. Но сейчас, когда то же самое говорила Джина, ему это не нравилось. Будучи ветераном тысячи неприятных семейных баталий, он быстро овладел собой.

— Все это не имеет отношения к браку, — заметил он, нарочито медленно опуская закатанные рукава. — Это вопрос желания. Поскольку ты говоришь откровенно, я тоже буду откровенен с тобой. Я хочу тебя, Джина. — Он шагнул к ней. — Я хочу войти в тебя. И ты хочешь того же. — Она молчала, неспособная унять палящий огонь в животе и морщась от унижения. — Желание — естественное человеческое чувство, и, конечно, я пойму, если ты захочешь познать его со своим будущим мужем, а не со мной. Поэтому нет нужды меня оскорблять. В восемнадцать лет я не хотел на тебе жениться, Джина. Будь у меня настоящая жена, которую выбрал я сам, я бы не оставил ее на двенадцать лет, да и любовницу не завел бы. Так что несправедливо критиковать меня за нарушение клятв, предписанных моим отцом.

Джина почувствовала такой стыд, будто ее окунули в горячую воду.

— Извини, — прошептала она.

— Тебе не за что извиняться. Мы оба — жертвы моего отца, не первые и не последние.

Она взглянула на него и вдруг поняла, что любит мужа. Он стоял, улыбаясь своей кривой улыбкой, и больше всего на свете ей захотелось протянуть к нему руки и сказать: «Иди ко мне. Поцелуй меня. Полюби меня. Забери меня в свою комнату».

— Марисса замужем за добрым рыбаком, — сказал Кэм. — Она была моей любовницей, но три года назад я танцевал на ее свадьбе. Мы радовались жизни, однако наша дружба не имела последствий для нас обоих.

Теперь Джина знала, что для нее имеет значение только любовь, ее любовь к нему. И не будущая, а настоящая.

Кэм опять взял ее за руки.

— У меня нет права спрашивать, но можно я… можем ли мы… — Видимо, он сам не знал, что хотел сказать, или не знал, как это выразить. Он лишь подал ей руку, согнутую в локте. — Я буду твоим временным мужем, Джина. Но мне нравится быть твоим. Могу я проводить тебя до комнаты?

Джина глубоко вздохнула.

— Думаю, можешь, — сказала она.

Взглянув на жену, Кэм склонил голову, поцеловал ее, затем обнял за талию, и они направилась к дверям библиотеки.




Глава 25

В которой мистер Финкботл выказывает себя достойным работником


Финеас Финкботл проводил не самый приятный вечер. Конечно, он был весьма признателен леди Троубридж за приглашение, ибо ему было необходимо встретиться с герцогом и герцогиней, чтобы выполнить поручение мистера Раунтона. Но как, черт побери, он может удостовериться, что брак герцога и герцогини остался в прежнем состоянии? Все утро он просидел в своей комнате, сознавая, что должен отговорить герцогиню от развода. Однако ее светлость выглядит слишком важной, чтобы затевать с ней разговор о том, за кого она должна или не должна выходить замуж. К тому же после вчерашнего случая, когда он увидел, как герцог целует в библиотеке свою жену, Финеас очень надеялся, что его светлость возьмет эту заботу на себя.

И все же лучше бы ему остаться у себя в комнате и поразмыслить над выполнением своей задачи, чем в молчании ужинать со всеми перед началом танцев. Слуга посадил, солиситора за стол к трем пожилым дамам, которые ответили кивком на его приветствие и продолжили свою беседу.

Финеас ел ветчину и с неприязнью думал о мистере Раунтоне. Если он хотел, чтобы его клиенты спали в одной постели, отчего бы не организовать это самому? Молодой человек почувствовал, что у него запылали уши. Герцог был как минимум лет на десять старше, намного умнее и опытнее. Вряд ли его можно заставить войти в спальню жены. При одной мысли об этом бедный солиситор покрылся мурашками.

Его размышления прервал разговор между дамами.

— …Конечно, дорогие мои, — говорила пожилая дама по имени леди Уонглиш, — могу честно вам сказать, что ее слезы быстро иссякли. Горевала она по нему целых две недели!

Финеас вздохнул. Ему было неприятно, что дамы игнорировали его, но, к великому сожалению, они правы. И одет он не по последней моде, и всего лишь солиситор, хотя его отец был джентльменом. Еще хуже, что он никого тут не знал, кроме своих клиентов и хозяйки.

— Они вместе пробыли в оранжерее по крайней мере два часа! — воскликнула справа от него пухлая миссис Флокхарт. — Два часа, дорогие мои. Говорю вам со всей ответственностью. По слухам, ее мать заперла дверь на ключ, пока не прошло достаточно времени. И разумеется, ее отец потребовал сатисфакции.

— Какой позор! — вступила дама, имени которой Финеас не помнил. — Хотя мне и не верится, что ее мать сделала это. Зачем ей было трудиться и запирать дочь в комнате со вторым сыном? Нет-нет, девушка торопится. Я всегда так думала, с самого момента ее дебюта. Вы знаете, она споткнулась о шлейф собственного платья, когда делала реверанс королеве. Легкомысленная девчонка!

— А я все-таки думаю, именно мать заперла их в комнате, — настаивала миссис Флокхарт. — Она всегда была хитрой. Когда мы были еще девочками, она клялась, что поймает герцога. Конечно, этого не случилось.

Финеас задумчиво прищурился. Если герцог и герцогиня окажутся запертыми в одной комнате, будут ли они потом вынуждены остаться женатыми? Наверняка маркиз отменит помолвку, если герцогиня будет скомпрометирована.

— Что это за комната? — спросил он. Три пары глаз уставились на него.

— Какого дьявола, о чем вы говорите, молодой человек? — проскрипела миссис Флокхарт.

— О комнате, — покраснел Финеас. — Где они провели два часа.

Раздался смех.

— Не спальня, если вы подумали именно об этом.

— И не лучший способ завоевать наследницу, — сказала леди Уонглиш и подмигнула. — Слишком рискованный.

— Я не имею в виду себя, — с достоинством ответил Финеас.

— Слава Богу, — едко заметила миссис Флокхарт. — Не думаю, что тут есть хоть одна неприступная.

— Погодите, погодите, — возразила леди Уонглиш. — Мисс Девентош хорошая добыча. Недавно она получила в наследство тетушкино поместье. И уверяю вас, она неприступна.

— Эта рыжая маленькая нахалка? — вскипела пожилая дама. — Если она наследница, то почему носит такие ужасные платья? Она выглядит как сморщенная репа.

Финеас ощутил невольную симпатию к неизвестной мисс Девентош.

— Их заперли в оранжерее, — продолжила леди Уонглиш и дружески взглянула на него. Или, возможно, хотела вовлечь в скандал.

— О! — произнес он, стараясь выглядеть незаинтересованным, и тут же почувствовал резкий толчок в ребра.

— Кто ваши родители, молодой человек?

— Имя моего отца — Финеас Финкботл.

— Финкботл? Вы сын Финеаса Финкботла? — К его изумлению, леди Уонглиш тут же смягчилась. — Он был одним из моих первых кавалеров. Естественно, до того как потерял все свои деньги.

— Хорошо еще, что вы за него не вышли, — заметила миссис Флокхарт.

— Мой отец не позволил, — созналась леди Уонглиш. — Как он сейчас живет?

— Хромает, мадам. Несколько лет назад он пострадал в дорожном происшествии.

— А вы ладите с родителями, молодой человек?

— Да, — смущенно пробормотал Финеас. — По крайней мере я так думаю. Моя мать погибла.

Старая дама кивнула:

— По-моему, я что-то слышала. Это случилось через несколько лет после того, как Финкботл потерял все деньги на бирже, не так ли? Вы неплохо выглядите. Правда, девочки?

Дамы смотрели на него бусинками глаз.

— Пожалуй, вы правы, — сказала пухленькая соседка справа. — Он действительно хорошо выглядит. — Она казалась удивленной.

— Я представлю его этой нахалке Девентош, — объявила леди Уонглиш. — В конце концов, она моя внучка. Как вы сказали, миссис Флокхарт, она и одевается как репа, да и несчастлива тоже как репа. Говорила мне, что не собирается выходить замуж за бесполезного аристократа. Я представлю ей молодого привлекательного солиситора. И не вздумайте запираться с моей внучкой в оранжерее. — Леди сурово взглянула на Финеаса. — Она хорошая девочка, с передовыми идеями.

Финеас сделался пунцовым от стыда. Хорошо еще, что леди были заняты, собирая шарфы, сумочки и готовясь к уходу. Он поклонился, затем поклонился снова, когда они уходили, и начал подумывать о том, чтобы вскочить в карету и бежать в Лондон. Но мысль об отце и потере места охладила его пыл. Он должен сохранить работу. Просто обязан.

«Я запру герцога с герцогиней в садовом домике», — решил Финеас. Если это не подействует, то мистер Раунтон по крайней мере не сможет сказать, что он даже не пытался. Осуществить задуманное довольно легко, нужно лишь послать вечером герцога с герцогиней в домик, последовать за ними, потом запереть их там. А ключ? Где найти ключ?

Финеас снова ощутил прилив энергии. Теперь нужно обойти сад и найти подходящее строение, которое запирается.

Через полчаса он был совершенно обескуражен. Бродя в темноте, он нашел два маленьких садовых домика, но слишком запущенных и грязных, чтобы в них вошла элегантная герцогиня. Такого он просто не мог себе представить. Затем Финеас обнаружил нечто похожее на небольшой коттедж, однако в нем валялась какая-то рухлядь и стояло зловоние. Да и что бы герцог с герцогиней делали там несколько часов? Трудно вообразить их мирно сидящими на продавленных стульях.

Ни маленькие гроты, ни оранжереи, разбросанные по сему парку, не запирались. Когда Финеас осторожно поинтересовался у садовника о ключах, тот лишь подозрительно взглянул на него и пробормотал, что в этом нет надобности.

Вернувшись наконец в дом, солиситор решил запереть герцога с герцогиней в одной из комнат. Это выглядело даже лучшим вариантом, поскольку его клиенты окажутся запертыми у всех под носом, что вызовет еще больший скандал.

Но Финеас столкнулся все с той же проблемой. Библиотека отпала сразу, ибо она запиралась только изнутри. В конце концов наиболее подходящими он счел бильярдную и туалетную комнату рядом с бальным залом. В общем-то бильярдная предпочтительнее, решил солиситор, выходя из туалетной комнаты, и… покраснел от смущения. Прямо у двери стоял какой-то джентльмен.

— Интересуетесь оборудованием? — с веселой общительностью спросил он. — Как и я, как и я! Представьте, моя жена хочет иметь такую же уборную в своей гардеробной. Вы уже видели бассейн?

Финеас покачал головой.

— Тогда идемте поищем его? — Джентльмен пригладил свои моржовые усы. — Меня зовут Вимплер.

— Я — Финкботл, — поклонился Финеае.

— Отлично! — воскликнул мистер Вимплер. — Отлично, отлично. Дворецкий сказал мне, что к бассейну можно спуститься по лестнице, ведущей из восточного крыла. Наверное, здесь. И он энергично двинулся вперед.

Они спустились по узкой винтовой лестнице и осмотрели небольшой бассейн, выложенный кирпичом.

— Ну и как вам? — крикнул Вимплер. — Думаете, мне следует устроить такой же?

— По-моему, здесь холодно, — заметил Финеас.

— Тут вы ошибаетесь. Леди Троубридж сказала, что он подогревается. Как-то… ага! Горячей водой, я полагаю. Взгляните!

Финеас взглянул.

— Прекрасное место для рандеву, не так ли? — Вимплер усмехнулся и весело толкнул его локтем. — Чуть заметный толчок и всплеск, а? Хотя не думаю, что при установке леди Троубридж имела в виду нечто подобное. — Он засмеялся собственной шутке и стал подниматься по лестнице. — Идемте. Мы не должны опоздать на танцы.

Финеас задумчиво шел следом. Что действительно привлекло его внимание в бассейне, так это ключ, бесшумно повернувшийся в отлично смазанном дверном замке. Если он сумеет заманить сюда герцога с герцогиней, то сможет запереть их здесь. Более того, вход в бассейн находился с восточной стороны, пару вряд ли найдут слишком быстро, а этого времени будет достаточно, чтобы погубить их репутацию.

Следующий вопрос: каким образом их заманить?

Но это, кажется, не составит труда. Идя по коридору, мистер Вимплер куда-то свернул в поисках своей жены, и Финеас увидел герцога с герцогиней, покидающих библиотеку.

— Ваши светлости! — позвал он и бросился к ним. Герцогиня уже встала на ступеньку лестницы и не сразу повернула голову, но герцог остановился и коротко поприветствовал его.

— Леди Троубридж нужно ваше присутствие, — сказал Финеас, переводя дух.

Рука герцога лежала на талии герцогини, и молодой человек слегка растерялся: вдруг герцог действительно взял эту проблему на себя? Но затем он представил апоплексическую физиономию мистера Раунтона. Нет, он не мог положиться на герцога. А кроме того, это ему же на пользу, в конце концов!

— Леди Троубридж хотела бы видеть вас немедленно, — прибавил он, делая ударение на последнем слове.

Герцогиня наконец обернулась и с улыбкой положила руку на рукав герцога.

— Почему бы вам не поприветствовать леди Троубридж за меня? А я немного отдохну.

Возможно, Финеас все же ошибся.

Герцог улыбнулся жене:

— Нет-нет. Я не могу вам этого позволить. Без первоначальных усилий с вашей стороны.

Финеас был совершенно уверен, что их беседа имела двойной смысл. Но герцог и герцогиня уже быстро шли по коридору, и он фактически бежал за ними, чтобы показать направление. К счастью, оба не замечали, куда идут, даже не взглянув на него, они приняли его торопливое объяснение, что леди Троубридж находится внизу. Герцог что-то шептал на ухо герцогине, и Финеас увидел, как она покраснела.

Он без лишних колебаний захлопнул за ними дверь, повернул ключ и сразу почувствовал неимоверное облегчение. Он сделал то, что должен был сделать.

Через три часа он вернется со свидетелями. В конце вечера люди наверняка заметят отсутствие герцогини во время танцев. Он улыбнулся с вновь обретенной уверенностью.

Он, Финеас Финкботл, человек действия. Человек, который разработал, а главное, осуществил план, к удовольствию своего хозяина. И он в великолепном настроении зашагал к дверям бального зала.




Глава 26

Заточение заточению — рознь


Кэму с Джиной потребовалось не более двух минут, чтобы понять, что здесь нет леди Троубридж, и Финеас Финкботл по каким-то известным лишь ему причинам запер их в бассейне.

— Какого дьявола? — закричал Кэм, барабаня в дверь. Но она была сделана из массивного дуба, поэтому издавала в ответ только глухой звук.

— Что он задумал? — спросила Джина.

— Когда я выйду из этой темницы, ему больше не придется думать, — проворчал Кэм.

— Это не темница. — Она спустилась по лестнице. — И конечно, он не собирался нас убивать, поскольку леди Троубридж сама говорила мне, что каждое утро ходит в бассейн. В худшем случае мы просидим тут всю ночь.

— Возможно, Финкботл не знает, что леди Троубридж ходит сюда по утрам.

— Он не похож на убийцу.

Спустившись по лестнице следом за женой, Кэм остановился.

— Он собирается украсть «Афродиту»!

— Утром я отдала ее на хранение Эсме, — улыбнулась Джина. — Решила, что ты, видимо, прав и вор может вернуться.

— Черт бы его побрал. Мне приходило в голову, что он может оказаться твоим братом, но я проигнорировал эту мысль. Дурак! — Кэм был преисполнен гневом человека, не способного защитить свою даму, пусть эта опасность и мнимая.

— Ты думаешь, мистер Финкботл — мой брат? — удивилась Джина.

— Он рыжий. Учился на континенте. И собирается украсть «Афродиту». Лишь твой брат может знать о статуэтке.

Джина замерла, обдумывая слова мужа.

— Мистер Финкботл — мой брат?

— Это единственное объяснение, которое имеет смысл. Боюсь, в данный момент он уже переворачивает твой матрас в поисках статуэтки.

— Почему он не попросил ее у меня?

— Потому что он преступник, — ответил Кэм, размышляя, как им выбраться из заточения.

— Не важно, если бы он попросил, я бы все равно отдала. — В ее глазах было столько печали, что досада Кэма начала испаряться.

— Дураки, оба дураки. Твоя мать не отвечала тебе на письма, а брат даже не мог нормально представиться.

Подбородок у нее задрожал, и Кэм обнял жену:

— Ради Бога, не надо. Почему ты хочешь, чтобы он должным образом представился? Зачем тебе это?

Закусив губу, Джина промолчала. Герцогини не плачут в присутствии других людей. Но ей было так приятно находиться в объятиях мужа, что это почти компенсировало нежелание ее матери и брата встретиться с ней. Нежелание поговорить, или написать, или вообще подумать о ней. Джина прогнала эту мысль, три раза повторив себе: «Герцогиня должна поступать как герцогиня».

— Ну и что это за бассейн? — спросил Кэм, оглядывая кирпичный потолок.

— Их делают по последней моде, — ответила Джина. — Это ванна. — Она высвободилась из его объятий и показала на выложенное плиткой углубление. — Туда спускаются по ступеням. Действительно здорово придумано. Вода идет по трубе вдоль раскаленной стены кухни и попадает в бассейн уже теплая. Но ее можно подогреть, повернув тот вентиль.

— Значит, Финкботл не собирался заморозить нас до смерти. — Кэм изучил трубы. — Да, совсем неглупо. Надо сделать такую же ванну в Гертоне.

— Я думала об этом. Можно без труда провести воду через кухню, поскольку она расположена с восточной стороны.

— Весьма оптимистичный взгляд на расположение кухни. Отец всегда ругался, что она находится далеко от столовой, но по мне теплый бассейн лучше остывшей пищи.

— Все равно мы едим блюда холодными, — прибавила Джина. — Так почему бы не иметь теплую ванну.

Кэм опять спустился в бассейн, чтобы внимательнее осмотреть заинтересовавшее его сооружение, но в этот момент из трубы вырвалась тугая струя воды.

— Проклятие! — взревел Кэм, отпрыгивая назад. Поздно: он уже вымок от колен до сапог.

Джина хихикнула.

— Какой же ты глупый. Что, ты думал, пойдет оттуда? Воздух?

Он проигнорировал ее замечание.

— Леди Троубридж права, вода довольно теплая. — Он направился к лестнице, шумно разбрызгивая воду. — Пожалуй, я сниму мокрую одежду. Не хочу, чтобы Финкботл преуспел в своем желании убить меня с помощью холода.

— Ты не можешь раздеться в моем присутствии! — испугалась Джина.

— Помилосердствуй, — жалобно произнес Кэм. — Я замерзну, если останусь в мокрой одежде. И кстати, — добавил он, указывая на заполнявшийся бассейн, — после всего пережитого неплохо бы опробовать устройство леди Троубридж.

— Купаться в бассейне с тобой? Ванну принимают в одиночестве.

— Не всегда, — многообещающе улыбнулся герцог и, присев на верхнюю ступеньку, начал стаскивать сапоги.

— Ты правда собираешься раздеться? А вдруг кто-нибудь придет выпустить нас?

— Не придет. Думаю, какое-то время мы еще пробудем здесь. Финкботл без спешки обыскивает твою спальню, и ему потребуется еще как минимум час. Так что можешь располагаться поудобней.

— Мне удобно, благодарю тебя. — Задрав нос, Джина с досадой топнула ногой.

Кэм в очередной раз подумал, что его жена самая соблазнительная из женщин, каких он видел. И чем больше он думал об этом, тем больше склонялся к мысли, что отблагодарит Финкботла пачкой денег, когда они выйдут отсюда. Но разумеется, после хорошей взбучки. Стянув второй сапог, он встал и начал расстегивать брюки. Джина зачарованно смотрела на него.

— Ты не должен этого делать.

Он улыбнулся, снял промокшие брюки и отбросил их в сторону. Правда, рубашка прикрывала его чресла, но он уже расстегивал пуговицы.

— Кэм! — выдохнула она.

Оставив в покое рубашку, он подошел к жене, поцеловал ее и больше не мог остановиться.

— Джина, что мы собирались делать в твоей спальне, как ты думаешь?

Она взглянула на мужа своими прекрасными зелеными глазами, таинственными, манящими и страстными. Губы у нее слегка дрожали.

— Принять ванну?

— Нет. Хотя и раздеться… Я бы сам раздел вас, герцогиня, — прошептал он ей на ухо, а затем вдруг крепко прижал к своему телу. Сейчас, когда он снял брюки, она, естественно, поймет, что у него на уме. — Джина, любовь моя, я бы раздел тебя.

Она молча смотрела на Кзма. Она же не дурочка, понимает, что он возьмет желаемое и спокойно отправится в Грецию. Но прежде он… И он назвал ее «любовь моя».

В небольшом помещении становилось жарко от горячей воды, льющейся в бассейн. Кэм опустился перед Джиной на колени.

— Могу я снять туфли с вашей светлости?

Джина аккуратно приподняла юбки и вытянула ногу. В его улыбке не было самодовольства, лишь неподдельное восхищение.

— Прекрасно, — сказал он, и Джина подумала, что он имеет в виду ее щиколотки.

Кэм снял с нее туфли, отставил их в сторону, затем его руки нырнули под юбки, медленно-медленно поднялись от щиколоток к коленям, ловко развязали подвязки, и шелковые чулки соскользнули вниз. Джина покорно разрешила ему снять с нее подвязки и чулки.

Его руки вернулись к лодыжкам, потом снова двинулись вверх, гладя нежную персиковую кожу. Джина затрепетала.

— Что ты делаешь?

— Ласкаю тебя.

Она была в возбуждении, но какое-то первобытное женское чувство самозащиты заставило ее сопротивляться.

— Нет!

Она попыталась оттолкнуть его, на он был скалой, застывшей в поклонении. Откинув голову, Кэм отбросил с глаз волосы и улыбнулся:

— Это всего лишь нежное прикосновение. Так ласкают ребенка.

Хотя колени у нее дрожали, она вырвалась и отошла подальше. Кэм поднялся, стянул через голову рубашку и теперь стоял перед ней в одном нижнем белье. Она не знала, что сказать, куда смотреть, но отвести взгляд не могла. Он был слишком красивый, слишком мужественный, слишком не похож на нее. Широкая грудь с твердыми пластинами мышц покрыта темными волосами, никакой гладкости.

— Почему ты такой мускулистый?

У Джины было представление, что великосветские мужчины вообще не имеют мускулов. Кэм пожал плечами.

— Ваяние — тяжелая работа. Я сам добываю мрамор из карьера. — Взглянув на нее, он вдруг приказал: — Герцогиня, подойдите сюда.

И она повиновалась. Эмброджина Серрад, герцогиня Гертон, послушная долгу дочь, послушная долгу жена, послушная долгу герцогиня подошла к мужу. Но в ее взгляде не было жеманности девственницы, впервые увидевшей обнаженное мужское тело. Нет, Джина смотрела на него с откровенным желанием. «Не торопись, — приказал себе Кэм, — помни, что она девственница». Эта мысль немного охладила его.

— И что дальше? — спросила она.

— Могу я снять с тебя одежду?

— Я справлюсь сама, — быстро ответила Джина.

Кэм улыбнулся. Сознает ли герцогиня, что он хитростью заставил ее раздеться? Он уже понял, что его жена никогда и ни при каких обстоятельствах не просит никого о помощи. Видимо, она считает, что может самостоятельно пройти по жизни, за исключением тех случаев, когда это касается ее перчаток. Но в данный момент она чувствовала себя не так уверенно.

— Возможно, следует погасить лампу.

— Нет. Я хочу тебя видеть.

Щеки у нее горели.

— Я не могу делать это на полу.

— Тут есть шезлонг, — сказал Кэм, и лишь смех в его глазах опровергал серьезность тона. — Но ведь герцог и герцогиня занимаются любовью только в герцогской постели, и нигде больше.

Она предпочла игнорировать его поддразнивание:

— Именно так.




Кэм опустил взгляд и понял, что собственное тело ему неподвластно. К тому же он подозревал, что в последующие лет сорок это станет его обычным состоянием, если рядом будет его жена.

— Опробуем бассейн, герцогиня? Могу я предложить, чтобы вы сняли одежду и купались в сорочке? — Он пресек ее возражения поцелуем.

Джина закусила губу. На самом деле она не возражала против купания в сорочке, ведь это не означает, что она голая. В конце концов, никакой разницы между сорочкой и ночной рубашкой нет. Кэм уже видел ее ночную рубашку… нет, просто разорвал ее. Воспоминание заставило Джину покраснеть.

Он глубоко вздохнул. На ней оказалась сорочка из тончайшего полотна, белая, простого фасона, образец скромности, но во много раз более сексуальная, чем дорогой шелк.

— Идемте в бассейн, ваша светлость?

Джина одарила его такой улыбкой, что Кэм лишился дара речи. Герцогиня Гертон открывала для себя многочисленные удовольствия соблазнения.

— Да, — наконец вымолвил Кэм.

Она протянула ему руку, но он повернул ее ладонью вверх, поднес к губам и поцеловал. Известно ли ей, что произойдет с сорочкой, когда та намокнет? Или это не волнует ее? Чопорная герцогиня исчезла, опять став той страстной чаровницей в желтом шелке и со стаканом бренди в руке.

Наконец он позволил ей подвести его к лестнице и сразу прыгнул в бассейн. Джина медлила на последней ступеньке, пробуя ногой воду.

— Действительно теплая, — с удовольствием сказала она.

— Я повернул вентиль, — сообщил Кэм.

Он стоял по пояс в воде, а она медленно, шаг за шагом, входила в бассейн, пока не остановилась перед мужем. Он нырнул и снова появился из воды блестящим морским животным, скользким и темным, капли стекали с его груди. Чтобы не отстать от него, Джина тоже нырнула.

— Первый раз я делаю это в чем-то большем, чем крошечная ванна, — со смехом заявила она. — Правда, восхитительно, Кэм?

— Восхитительно, — повторил он.

Она проследила за его взглядом.

— О, кажется, моя сорочка потеряла…

Он заглушил ее веселье поцелуем.

Джина никогда не была трусихой. Старый герцог, отец Кэма, даже испугался, обнаружив в юной жене сына необычную для ее возраста твердость характера. Он преуспел в желании сделать из нее истинную герцогиню, но чего это ему стоило! Мистер Биксфидл, управляющий поместьем, с готовностью подтвердил бы мнение старого герцога. Если уж герцогиня Гертон что-нибудь решила, ничто в мире не могло ее остановить.

Стянув через голову мокрую сорочку, Джина отшвырнула ее в сторону, и та, попав в воду, утонула. На лице Кэма было выражение, какое в данных обстоятельствах хотела бы увидеть любая женщина. Джина, не обращая внимания на огонь внизу живота и слабость в конечностях, плеснула на мужа водой.

— Тебе понравится купание в Средиземном море, — хрипло сказал он и шагнул к ней. Его большие руки коснулись ее так, словно она была мраморной скульптурой, изваянной самим Микеланджело. — О Господи, до чего ты прекрасна!

В его голосе прозвучало столько изумленного восторга, что она впервые почувствовала себя действительно прекрасной. Влажные локоны прилипли к ее лицу, и он аккуратно убрал их.

— У тебя краска на щеках. — Кэм потер ее пальцем. Джина выглядела озадаченной, но потом засмеялась:

— Я крашу ресницы.

— Так я и думал, — с удовлетворением сказал он. — Но они хороши и без краски. Словно лучи солнца.

Когда он прижал ее к себе и начал гладить, запоминая каждую линию ее бедер, она превратилась в смеющуюся русалку, готовую упасть в воду. Он должен наказывать ее поцелуями до тех пор, пока она не прижмется к нему, пока у нее не захватит дух. Умоляя его…

Кэм вынес жену из бассейна и уложил на шезлонг леди Троубридж.

Она была распутницей, его герцогиня, и не лежала спокойно под его рукой, как большинство известных ему женщин. Она извивалась, просила и кричала. Совершенно неожиданным, с его точки зрения, был и тот факт, что она не только брала, но и отдавала. Куда бы он ни целовал ее, она возвращала ему поцелуй. Где бы он ни прикасался к ней, она прикасалась в ответ. Его герцогиня прирожденная кокетка, в ней восхитительное сочетание невинности и природного знания.

И она смеялась. Но больше всего Кэма потрясло, мягко выражаясь, что жена оттолкнула его и потребовала собственные права.

— Леди не делают подобных вещей, — предупредил он. — Джина…

Она не обратила внимания, прокладывая дорожку поцелуев к его животу. «Она и не послушается, — как в тумане подумал Кэм, — они будут…» Он потерял мысль, его пальцы схватили ее влажные, скользкие волосы, и у него вырвался хриплый стон. Он зажмурился, увидев на ее лице восторг.

— Он тебя не получит. Ты моя. — Голос у него сел, руки дрожали.

Перевернув Джину на спину, Кэм провел рукой по ее стройным ногам, и они моментально раздвинулись. Он боялся испортить ей удовольствие, боялся причинить боль.

— Это не слишком больно, — прошептал он.

— Я знаю. Пожалуйста, Кэм. Я хочу тебя… Я хочу тебя!

Он вошел в нее. И замер, неясно сознавая, что его тело исступленно требует большего, требует… Но Кэм ждал, целуя закрытые глаза жены, ее лицо, ее губы.

— Джина, — прошептал он. — Все в порядке?

Она распахнула глаза.

— Тебе не кажется, что ты можешь это повторить?

Он не ошибся. Она будет смеяться, занимаясь любовью. Смех мерцал в ее глазах, дрожал в уголках рта.

Он медленно приподнялся и вошел глубже. Смех замер, она прерывисто вздохнула, но ему не показалось, что это был несчастный вздох. Он повторил, и теперь она уже встретила его на полпути.

— Тебе не больно?

— Совсем немного. Ты… больше, чем я.

Он и сам это чувствовал. Каждый дюйм его тела говорил ему то же самое.

— Но это не боль, это… ах… я не знаю. Скорее, голод.

— Ну, тут я в состоянии тебе помочь, — с улыбкой ответил Кэм.

Он входил в нее снова, снова и снова. Она была крикуньей, его герцогиня. Он знал это с самого начала. Кэм не знал одного: что она и его заставит кричать.

Он перевернулся на спину, увлекая за собой жену. Она лежала сверху обессиленная, уткнувшись лицом ему в шею. Он гладил ее по спине и думал, как было бы замечательно остаться в этом бассейне навсегда. Кэм накрыл засыпающую жену одеялом леди Троубридж и поцеловал в макушку.

Наверное, им следовало бы одеться, спасение может прийти в любую минуту. Обняв свою драгоценную герцогиню, Кэм принял решение: он ни за что не отпустит ее, пока они не сделают это снова, возможно, еще тысячу раз. Или две тысячи. Глаза у него закрылись.




Глава 27

Темнота не всегда бывает неприятной


Джина проснулась в абсолютной темноте, настолько плотной, что сквозь нее не проходил ни единый звук, и на миг до смерти испугалась. Но потом она вдруг осознала, что пусть ничего не видит, зато может чувствовать. Да и тишина была не столь уж абсолютной. Она слышала дыхание Кэма. Более того, когда ее сердце перестало громко стучать у нее в ушах, она услышала, как ровно бьется его сердце. Джина почувствовала свое удовлетворенное тело и улыбнулась.

Не было невыносимой боли, какую она, по слухам, должна была испытывать. Она много чего слышала о супружеских играх, знала, что при надлежащих обстоятельствах они доставляют удовольствие. И что некоторым женщинам это не приносит никакой радости, а мужчинам всегда удовлетворение. Она прижалась губами к теплой коже мужа, и у нее мелькнула мысль: «Тем женщинам просто не повезло».

Он проснулся мгновенно.

— Какого дьявола, что произошло со светом?

— Думаю, выгорела масляная лампа. — Джина поцеловала мужа в шею.

Он ничего не сказал. Его тело оставалось напряженным.

— Кэм? — Она нашла его губы.

Он поцеловал ее, мимолетно, скорее из вежливости.

— Я спущу с Финкботла шкуру, — сказал герцог. Это прозвучало даже более яростно, чем в тот момент, когда они впервые поняли, что заперты в бассейне.

— Лампа должна была догореть. Не знаешь, долго ли мы проспали? Возможно, уже наступило утро.

— Сейчас между десятью и одиннадцатью вечера. Мы здесь около трех часов.

— Как ты можешь знать?

— Извини. — Кэм поднял Джину с себя, уложил рядом, потом встал и накрыл жену одеялом.

— Неужели ты видишь, что делаешь? — спросила она. — И откуда ты знаешь, который час?

— У меня есть опыт. — В голосе герцога не было и следа разделенного ими наслаждения.

Кэм отошел, и хотя Джина напрягала глаза, она совершенно ничего не видела.

— Не упади в воду!

— Не упаду. — Голос шел откуда-то справа. — Не хочешь ли одеться?

В следующий момент ей на колени упали вещи. Джина с благодарностью схватила их, быстро оделась. Пара секунд ушла на то, чтобы убедиться, что все сделано правильно.

— Я нашел твои чулки. Но кажется, не могу найти туфли. Джина натянула чулки (намного более трудная задача, чем при свете). Представив, в каком состоянии ее волосы, она вздрогнула, но вместо щетки ей пришлось использовать пальцы.

— Кэм?

— Да?

— Зачем ты просил меня одеться? Разве мы не хотели провести ночь здесь? Мне кажется, Финкботл давно бы вернулся, если бы это входило в его намерения.

— Сомневаюсь, что он хотел вернуться, — зло ответил Кэм. — Я буду стучать в проклятую дверь, пока меня кто-нибудь не услышит.

Джина задумалась:

— Подойди сюда, пожалуйста.

Она услышала его шаги, но все равно вздрогнула, когда Кэм прикоснулся к ней.

— Сядь, пожалуйста.

— Конечно.

— Что случилось? — без всякой обиды или упрека спросила она.

— Ничего, — так же спокойно ответил Кэм. — За исключением того, что мне совсем не нравится быть запертым в темнице солиситором, который, возможно, украл бесценное произведение искусства.

Джина держала мужа за руку, чтобы он не мог ускользнуть. Видимо, после этого мужчины становятся раздражительными… и вдруг ей пришла в голову еще более ужасная мысль. Наверное, он в ярости, что лишил ее невинности и теперь не сможет получить развод.

— Ты сердишься, потому что отменяется наш развод? — спросила она, прежде чем обдумала вопрос.

— Нет, — безразлично ответил Кэм. — Теперь ты моя.

Джина почувствовала спазм в желудке. До сих пор она не принадлежала никому, даже мать на самом деле не была ее матерью, а муж — мужем, и быстрота, с которой он это заявил, подействовала на нее до странности успокаивающе.

— Тогда что случилось?

— Ради Бога, я ведь уже сказал, что ничего не случилось, — буркнул Кэм, поднимаясь.

Джина тоже встала. Ей совсем не нравилась идея спотыкаться за ним в темноте. Но он отбросил ее руку и пошел.

— Это всего лишь темнота, Джина, — грубо сказал он. — Нет оснований тревожиться по пустякам.

— Но я не… — Джина умолкла.

Кэм не успел отойти далеко. Она вскоре уткнулась в его теплое напряженное тело. Герцог стоял, прислонившись к стене. Когда она поцеловала его, он сначала не ответил ей. Потом его губы смягчились, и Джина почти уверовала в свою победу. Но Кэм вдруг оттолкнул ее и сдавленно пробормотал:

— Боже, спаси меня от ненасытной женщины.

Она закусила губу просчитала до десяти.

— Это была шутка.

Джина опять сосчитала до десяти. Как она и говорила Кароле, молчание иногда бывает чрезвычайно полезным. Естественно, Кэм протянул к ней руки, прижался губами к ее волосам, поэтому она не поняла, что он говорит. Он повторил:

— Ты слышала шутку о проповеднике, пуританине и дочери виноторговца?

— Нет.

— Могу загадать тебе загадку, если хочешь, — предложил он.

— Лучше не надо. Я не сильна в их разгадывании.

— Я не хочу, чтобы ты боялась темноты. — Голос у него срывался от гнева. — Я оторву Финкботлу голову за то, что по его милости ты оказалась в столь невыносимом положении.

— Я не боюсь, — спокойно ответила Джина. — Тебе станет легче, если я загадаю несколько загадок? Но к сожалению, я не всегда помню ответы.

Наступившее молчание нарушали только капли воды, падающие в бассейн.

— Я слишком возбужден? — наконец спросил он.

— Ты расстроен. Я сама впадаю в истерику, когда мне встречается змея. Так что имей это в виду.

Он поцеловал жену в нос.

— Думаю, если бы я впадал в истерику, то сейчас именно та ситуация.

— Давай спать с зажженной лампой.

— Нет, меня беспокоят лишь темные комнаты без окон. — Кэм помолчал. — За любую провинность мой отец имел обыкновение запирать меня в кладовках и шкафах.

— Он пытался делать это и со мной. Один раз запер меня в винном погребе, но я описала наказание в письме к матери. После ее визита герцог навсегда оглох на правое ухо. По крайней мере он так объяснял свою глухоту.

Кэм обнял жену:

— Прости меня за отца. Мне даже в голову не приходило, что он способен поступить так еще с кем-нибудь, кроме собственного ребенка. Более того, я думаю, мне надо было взять тебя с собой, когда я бежал в окно.

Джина засмеялась:

— Ты не мог! Представь свою досаду, если бы тебе пришлось бежать с одиннадцатилетней женой.

— Ну, если бы я знал, что он запрет тебя в винном погребе, я бы непременно взял тебя с собой.

— Честно говоря, погреб не очень меня волновал. Для своих одиннадцати лет я была весьма практичной и не отличалась богатым воображением. Но если он проделывал это с тобой, когда ты был совсем ребенком, это просто ужасно.

— Впервые, насколько я помню, он сделал это в день похорон моей матери. Отец решил, что я не выказываю достаточного уважения, поскольку ерзал во время утренней молитвы. Поэтому он запер двери часовни, оставив меня с телом матери.

— Боже правый! Какой ужасный человек. Ведь тебе было всего лет семь или восемь, не так ли?

— Пять, — сказал Кэм. — Потом он запирал меня довольно часто. По-моему, я бы никогда не превратился в труса, если бы не вещи, которые он мне говорил.

— Ты не трус! — Они снова оказались на шезлонге, и Джина обняла Кэма за шею. — А что он тебе говорил?

— Что моя мать будет являться мне. Конечно, я верил ему. Он весьма живописно рассказывал мне о разложившейся плоти и червях.

— Жестокий старик! — процедила Джина, и герцог кивнул.

— Мне понадобилось несколько лет, чтобы это понять. Но трус я или нет, в темноте я чувствую себя неуютно даже сейчас, годы спустя.

— Чего нельзя сказать о твоей матери. Она тебя очень любила!

— Откуда ты знаешь? — В голосе Кэма слышалась насмешка.

— Знаю.

Он пожал плечами.

— Я совсем ее не помню, думаю, она была обыкновенной светской женщиной, которая обращала внимание на сына и наследника лишь раз или два в неделю.

— Она была другой. Знаешь, после нашей свадьбы я заняла ее спальню.

— Ее комнату? Но во время моего детства она всегда была заперта.

— Когда герцог обнаружил, что ты сбежал, он запер твою комнату и вынудил меня жить в ее спальне.

Джина почувствовала на своем ухе тепло его губ.

— Пытался терроризировать нас обоих, не так ли? Хорошо еще, что у тебя оказался твердый характер.

— Сначала это было странно, — призналась Джина. — Вся ее одежда в гардеробе, все щетки на столе, все так, как было, когда она была жива. Но моя гувернантка не придала значения тому факту, что к вещам твоей матери не прикасались целое десятилетие. Она начала складывать и убирать всю одежду. В кармане одного из платьев я обнаружила маленькую книжку. Дневник.

Кэм поглаживал шею жены, но тут замер.

— Она пишет о тебе совсем маленьком, и у меня создалось впечатление, что в Англии, Шотландии или Уэльсе никогда еще не появлялся на свет лучший ребенок. Она каждый вечер пела тебе на ночь. Даже когда были гости, она ускользала в детскую.

Его рука снова начала движение, но Джина понимала, что-Кэм внимательно слушает.

— У тебя были огромные черные глаза и пухлая нижняя губа. У тебя для нее была особая улыбка, а твой первый зуб вырос здесь. — Джина показала, он лизнул ее палец, и она положила его себе в рот. — Ты очень вкусный, хотя давно уже не младенец.

— Зачем ты оделась? — простонал Кэм.

— Я не отваживаюсь сказать, как она тебя называла, — с преувеличенной скромностью произнесла Джина. — Боюсь, это покажется тебе унизительным.

Кэм лениво поглаживал ей бедро.

— Попробуй и узнаешь. — Он поцеловал ее глаза.

— Лютик! — полувскрикнула-полувздохнула она. Его большой палец делал… что-то. — Твоя мать любила тебя больше всего на свете, — успела она сказать до того, как напрочь забыла, о чем говорит.

Она приподнялась, чтобы притянуть Кэма к себе для поцелуя, но добилась того, что он всей тяжестью рухнул на нее, окончательно лишив способности думать. Поэтому Джина быстро произнесла:

— Твоя мать была с тобой в этих темных комнатах. Она сидела рядом с тобой и плакала, потому что не могла защитить своего маленького Лютика. — При этой мысли у Джины выступили слезы.

— Надеюсь, теперь ее опекунство закончилось, — послышался в темноте язвительный голос. — Сейчас я бы предпочел, чтобы мы с тобой остались наедине.

— Ах, ты…

Он скользнул внутрь, словно был рожден для того, чтобы унять дрожь ее напряженных бедер. Она крепко держала его, стараясь попасть в ритм, который был раньше, и на этот раз у нее это получилось быстрее. «Я учусь», — подумала Джина. Затем Кэм сделал что-то другое, поднял ее ноги, которыми она почти бессознательно обхватила его талию и…

Он не перевернулся, не положил ее на себя. Он слишком устал, она слишком много забрала у него, его восхитительная жена. Он просто лег рядом, оставив свою руку под ее грудью.

— Ну и какого цвета были у меня волосы при рождении? — спросил он, когда сердце обрело нормальный ритм.

— Что?

Кэм улыбнулся. Он доставлял удовольствие многим женщинам, но ему не встречалась еще настолько страстная, как его чопорная и правильная герцогиня.

Он скользнул губами по ее щеке. У нее великолепные скулы. Абсолютная темнота пробудила в нем скульптора, он чувствовал ее тело, горя желанием взяться за глину, и резец.

— Моя мать не упоминала, были ли у меня волосы, когда я родился?

— Конечно, были, — ответила Джина. — Прелестные черные завитки.

Он снова улыбнулся:

— Надеюсь, ты не из тех, кто сразу засыпает, получив удовольствие?

Она громко зевнула, похоже, считая, что ответила на вопрос. Но Кэм чувствовал себя так, словно его тело превратилось в одну большую улыбку. Подхватив жену, он зашагал к бассейну и остановился, потому что не хотел сломать ногу. Он был доволен, когда обнаружил, что находится там, где начинаются ступени.

— Кэм, что ты делаешь? — Она терлась лицом о его шею.

Он уже стоял по колено в воде.

— Бросаю тебя, — весело сказал он.

Джина вскрикнула, упав в бассейн, и он подумал, что для этого нет оснований. Трубы, подающие горячую воду, работали прекрасно. То-то еще будет, когда он бросит ее в Средиземное море в декабре. Вот там вода действительно ледяная!

Она с криком вынырнула и, прежде чем он успел сообразить, предприняла контратаку.

— Не могу поверить, что ты это сделала, — вымолвил Кэм, задыхаясь и смеясь.

Он имел преимущество благодаря сверхъестественному ночному видению, но она была настолько тонкой и скользкой, что, казалось, просто просачивалась сквозь пальцы. И атаковала без предупреждения.

— Нет, не смей! — кричал он, со смехом отражая нападения, которые могли иметь серьезные последствия. Наконец он прижал жену к себе и поцеловал. — Ты же не хочешь подвергнуть опасности наших будущих маленьких лютиков, не так ли?

Джине понадобилось мгновение, чтобы вспомнить о лютиках, о нем, о себе. Но Кэм снова припал к ее рту.

Второй раз Финкботл застал герцогиню в страстных объятиях герцога и, до того как отвернуться, увидел изящную спину женщины и руку герцога на ее бедре. Финеас молча поставил лампу и выскользнул за дверь. Он не мог позволить свидетелям увидеть герцогиню обнаженной, но в его сердце шевельнулось некое злорадство. Он, Финеас Финкботл, все-таки остановил развод.

— Извините, — сказал он пожилым дамам, которых привел к бассейну. — Весьма сожалею, однако сейчас не время для осмотра этих помещений.

— Почему нет? — проскрипела миссис Флокхарт. — Что нас останавливает?

Финеас чуть не закричал, но тут же расправил плечи. Он волевой человек, который доводит начатое до конца.

— Я увидел крысу, — решительно произнес он. — Не думаю, что вам это доставит удовольствие.

Миссис Флокхарт вслух сказала то, о чем подумали остальные:

— Хорошо! Я полагаю, леди Троубридж, бедняжка, придет в ужас, когда узнает, что делит свой бассейн с крысами! Она так нас убеждала, что бассейн полезен для здоровья, — хихикнула миссис Флокхарт.




Глава 28

Мистер Раунтон защищает свое наследие


— Знаешь, что мне особенно нравится в твоих глазах? — спросила Джина. — Твои черные ресницы, а сейчас они еще и острые от воды. Я хотела бы иметь такие же.

— Мне твои ресницы нравятся такими, какие они есть. Они… — Кэм умолк. — Черт побери, я виду твои ресницы.

Она повернула голову и посмотрела на лестницу.

— Надо же, — сказал он. — Кто-то приходил и оставил нам лампу. Какие заботливые и любезные, не хотели нам мешать.

Джина потупилась, чувствуя, что краснеет с головы до ног. — Я должна одеться.

— Да, полагаю, дверь уже не заперта.

Он понес ее по воде к лестнице, затем позволил соскользнуть на пол. Она довольно улыбнулась, словно кошка, полакомившаяся сметаной.

— По-моему, тебя не так уж напугала темнота.

— Думаешь, вылечила меня, да?

— Ты не нуждался в лечении. — Джина встала на цыпочки, чтобы смотреть мужу в глаза. — Все поцелуи твоей матери остались у тебя в памяти. Ты нуждался лишь в том, чтобы тебе напомнили, что она любила тебя… Лютик.

— Возможно, ты права, — неохотно проворчал он.

Она нагнулась за своей одеждой, и Кэм обнял жену сзади, крепко прижав к себе ее голые ягодицы.

— Я присоединюсь к моей герцогине в ее постели сегодня вечером.

Она не смогла ответить. Кровь так шумела в ушах, что Джина даже не была уверена, правильно ли его расслышала.

Кэм отпустил ее и пошел одеваться, а Джина стояла, оглушенная мыслью, что без памяти влюблена в своего обманутого мужа.

— И я буду ваять тебя из того куска мрамора. Я и работал над рисунками последние два дня.

Замечательно! Теперь она станет нагой фигурой для гардеробной. Но ее это уже не волновало. Несмотря на протесты своего тела, Джина медленно натягивала чулки. Она собиралась жить среди нагих статуй, и теперь сама будет такой же. Сердце у нее пело.

— Кэм, ты не видишь где-нибудь мои подвязки?

Тот, уже полностью одетый, выключил горячую воду, затем нагнулся, поднял их с пола и шагнул к жене.

— Я хочу сделать твою голову и плечи, — сказал он. — Правда, я не уверен, что смогу правильно воспроизвести твои глаза, особенно их форму в уголках. Но эту красоту здесь… — Он погладил большим пальцем ее шею. — Это прекрасно, и я знаю, что могу ее передать.

Должно быть, она слишком явно выказала облегчение.

— Думала, я превращу тебя в обнаженную Диану? — Она кивнула. — Будь я проклят, если позволю другому мужчине увидеть твое нагое тело. В камне или во плоти. Ты моя жена, теперь уже настоящая жена, Джина. Хотя это не означает, что я не собираюсь ваять обнаженные тела других женщин, — добавил он.

— Марисса? — прищурилась она.

— А кто же еще? Я не намерен торговать собственной женой. Ты будешь нагой только у меня в спальне.

Что-то в его глазах позволяло ей поверить ему. Какой бы глупой она ни была, Джина не осмелилась спросить, что он имеет в виду. Может, взять ее с собой в Грецию? Или оставить дома, в Гертоне? Она прогнала эту мысль.

— О, дорогой, — сказала Джина с притворной грустью. — Какая жалость!

— Что?

— Если я буду обнаженной лишь в твоей спальне., . — Она замолчала и лукаво улыбнулась. — Тогда нам уже не придется использовать лес с колокольчиками в Гертоне. Конечно, ты вылечился от боязни темноты, но я думаю, что мы должны повторять уроки. Ночью.

Кэм глубоко вздохнул.

— Могу я проводить вас до комнаты, ваша светлость?

Джина сделала реверанс.

— Буду признательна.

Поднимаясь по лестнице из бассейна, она попыталась оттолкнуть его руку.

— Прекрати, Джина, — сказал он вполне дружелюбно.

— Нам следует быть посдержаннее, — неохотно ответила та, когда муж открыл дверь. — Я не говорила жениху, что не выйду за него.

— Боннингтон не идиот. А возможно, и да. В любом случае это не имеет значения. — Он придержал дверь, и она вышла в коридор.

— Кэм, — строгим, предупреждающим голосом сказала Джина.

— Я понял. О! Уж не вездесущий ли это мистер Финкботл? — Он потянул жену назад, чтобы она была у него за спиной, и медленно подошел к солиситору, глядя на его руки.

Оказавшись перед разъяренным герцогом, Финеас начал бормотать:

— Надеюсь, я не совершил ошибку… Я очень сожалею, но… инструкции мистера Раунтона… в сущности, ваша светлость, они были совершенно определенными… Я не мог придумать ничего другого… кроме погреба…

Кэм замер, стараясь вникнуть в путаную речь Финкботла. Но в том, что он лепетал, не было никакого смысла.

— Черт побери, о чем вы толкуете? Что за погреб? Что Раунтон поручил вам сделать?

Джина нервно хихикнула.

— Если я правильно его поняла, мистер Финкботл чуть не запер нас в погребе вместо бассейна.

Кэм обнял жену за талию и крепко прижал к себе. Финкботл начал объяснять про ключи и садовника, но герцог резко прервал его:

— Давайте покороче, хорошо? Куда вы дели «Афродиту»?

— Что? — Молодой человек вздрогнул.

— «Афродиту», идиот!

— Я только следовал указаниям мистера Раунтона. Он ничего не говорил об Афродите.

— Не сваливайте это на Раунтона. Он никогда бы не поручил вам украсть драгоценную статуэтку. Он предан нашей семье.

— Вряд ли мистер Финкботл имеет проставление об «Афродите», — вмешалась Джина. — Полагаю статуэтка находится в полной сохранности у Эсмы.

— Тогда вы, может быть, незаконнорожденный брат герцогини?

— Что?! — Глаза у Финеаса чуть не вылезли на лоб.

— Незаконнорожденный брат герцогини, — повторил Кэм. — Так?

— Нет!

— Не могу понять, что ты находишь между нами общего?

— Рыжие волосы.

— Я рожден в браке, — заикаясь, ответил Финеас. — Пусть я беден, но это не означает быть незаконнорожденным. Мой отец — младший сын графа, а моя мать — уважаемая женщина, дочь эсквайра. И они были женаты! — Казалось, негодование придало солиситору храбрости. — Вы усомнились в моем происхождении и даже обвинили меня в воровстве, милорд, но я виновен лишь в том, что на несколько часов запер вас в бассейне.

— Ну и за каким дьяволом вы это сделали? — вкрадчиво спросил Кэм.

Солиситор инстинктивно сделал шаг назад.

— Мистер Раунтон… — опять начал он.

— Это ему велел сделать мистер Раунтон — вмешалась Джина. — Он послал сюда бедного мистера Финкботла и поручил ему скомпрометировать нас. Думаю, мистер Раунтон хотел защитить герцогскую родословную.

— Скомпрометировать нас? — спросил герцог ужасающе спокойным тоном. — Ну, это мы еще посмотрим. Он думает, что может организовать мою жизнь по своему усмотрению? Наверное, вам будет приятно узнать, Финкботл, что ни один человек даже не подозревает о нашем пребывании в бассейне. А чтобы нас скомпрометировать, требуется не менее двух свидетелей. Вам нужны зрители. Поэтому ничто, абсолютно ничто не помешает завтра ее светлости выйти замуж за этого надоедливого Боннигтона. Можете передать это мистеру Раунтону от меня!

— Кэм, — сказала Джина.

— Хорошо, милорд, — кивнул Финкботл. — Я немедленно передам.

Он бочком отступил в сторону.

— А впрочем, я скажу ему сам, — произнес Кэм. Его голос дрожал от гнева. — Не думаю, что хочу иметь солиситора, который берет на себя организацию моих сексуальных встреч. Раунтон переходит всякие границы!

Мистер Финкботл еще больше побледнел.

— Умоляю вас о прощении, милорд. Должно быть, я неверно истолковал указания мистера Раунтона и…

— Кэм!

— Слушаю, дорогая. — Герцог повернулся к жене.

Положив руки ему на плечи, она улыбнулась, и этого было достаточно, чтобы его раздражение улеглось.

— Я не согласна с тобой.

— В чем? — спросил Кэм, пытаясь не смотреть на губы Джины, припухшие и красные от поцелуев.

— Думаю, я все же скомпрометирована. Я абсолютно уверена, что не одному мистеру Финкботлу известно о нашем пребывании в бассейне. Фактически моя репутация безнадежно испорчена, — Она заметила, как прояснились его глаза.

— Ты уверена, дорогая? — Он поднес ее руки к губам.

— Боюсь, что так, — вздохнула она. — И мне бы не хотелось думать, что вы просто играли со мной.

— Я надеюсь играть так и дальше. Сегодня ночью, — прошептал он ей на ухо.

Джина приподняла брови.

— Вы бы чувствовали то же самое, если бы нас заперли в подвале?

— Вы могли бы сесть ко мне на колени, — подмигнул Кэм. Она покраснела, он повернулся к Финкботлу: — Хорошо. Раунтон победил. Мы скомпрометированы. Можете ему это передать.

Финкботл неуверенно поклонился:

— Примите нижайшие извинения за мое дерзкое решение запереть вас в бассейне.

— Я благодарна, что это оказался не погреб, — ответила Джина.

— О, чуть не забыл! — воскликнул солиситор. — У меня с собой бумаги, ваша светлость. — Он достал из внутреннего кармана толстую пачку документов и протянул Кэму.

— Бумаги по разводу? — спросил тот, думая о том, как бы разорвать их.

— О нет, это и есть развод, — ответил Финкботл уже более весело. — Мистеру Раунтону удалось получить его без особых проблем. Учитывая обстоятельства, регент подписал бумаги и отправил на утверждение парламентом. Тут не было никаких вопросов, кроме… — Он замолк.

— Кроме того, что мы никогда не осуществляли супружеских отношений, — закончил Кэм. — А поскольку бумаги подписаны два дня назад, мы никогда их не осуществляли.

Джина ощутила холодок. Маркизой она уже стать не могла. Она придвинулась ближе к мужу и взяла его под руку. Финкботл на миг заколебался:

— Надеюсь, вы поймете, что, хотя мне в высшей степени лестно быть вашим братом, миледи, я не могу игнорировать тот факт, что мои родители состояли в браке.

Джина чуть не засмеялась.

— Конечно, я понимаю, мистер Финкботл. Ваши добрые пожелания утоляют мое разочарование.

Молодой человек поклонился и ушел.

Кэм взглянул на жену:

— Если Финкботл не твой брат, тогда кто?

Джина пошла по коридору.

— Тебе не кажется странным, что не было письма с требованием денег? В конце концов, брак расторгнут, я могу по специальному разрешению выйти за Себастьяна, и тогда автор письма не поимеет ничего.

— Специальное разрешение! — фыркнул Кэм. — Слишком романтично для брюзги-маркиза.

— Кстати, это специальное разрешение он носит в кармане весь последний месяц, с тех пор как ты объявил о своем возвращении.

— Он тебя не получит. — Кэм открыл дверь в свою комнату, и Джина оказалась внутри, не успев задуматься.

— Будь я проклят, если могу вспомнить хоть кого-нибудь похожего на тебя. Рыжие волосы — большая редкость в наше время.

— Нет оснований предполагать, что мой брат находится здесь, — ответила Джина. — Или что он тоже рыжеволосый.

— Если твоего брата здесь нет, тогда кто обыскивал твою комнату в поисках «Афродиты»?

— В доме леди Троубридж нет подходящего человека, — решительно сказала она. — Единственный рыжий — это лорд Скотборо и ему как минимум сорок пять лет.

Но Кэм, уставившись на стену, очевидно, не слушал ее.

— Когда умерла твоя мать, Джина?

— Графиня Линьи умерла в марте, почти два года назад. Хотя какое-то время я не знала об этом.

— Черт побери, — зло сказал Кэм. — Проклятие! — Он вскочил с кресла.

— Что такое? — испугалась Джина.

— Я сам послал его сюда. И зачем я только это сделал? — Он провел рукой по волосам.

— О ком ты говоришь?

— Это Уоппинг. Я случайно встретился с ним через месяц после смерти твоей матери. Он, видимо, считал, что мы живем вместе. И я отправил его к тебе, даже не подумав хорошенько. Тупой, беззаботный…

— Кэм, успокойся. Уоппинг не может быть моим братом.

— Почему же? Он вовремя появился в Греции.

— Во-первых, он шатен, во-вторых, он не знал, что «Афродита»… — Она замолкла.

— Ты сказала ему? — предположил Кэм.

— Нет! Хотя действительно спросила его о богине Афродите.

— Идем. Не знаешь, где можно его найти?

— Он работает в классной комнате наверху, если не спит, — ответила Джина, спеша за мужем. — Но, Кэм, он не может быть моим братом! Я бы наверняка узнала его. Я имею в виду, он же моя плоть и кровь, разве не так? Уоппинг ученый, а не вор…

Она продолжала убеждать Кэма всю дорогу и умолкла лишь тогда, когда он постучал в дверь классной комнаты.

— Пожалуйста, извините нас, мистер Уоппинг, — сказала Джина учителю истории, который сидел, углубившись в книгу.

— Вы брат моей жены? — грозно спросил Кэм.

— Если вас не затруднит, подождите минуту, — рассеянно ответил Уоппинг, опять склоняясь над книгой.

Джина вздохнула. Она прекрасно знала, что, когда он занимается своим трактатом, разговаривать с ним бесполезно. Но Кэм не проявил никакого уважения к личным особенностям ее домашнего учителя. Он бросился к столу и выхватил у него перо. Чернила брызнули на книгу.

— Что вы наделали! — закричал Уоппинг. — Я занимаюсь важным делом! Я как раз заканчиваю четвертую главу своего трактата по Макиавелли, исследую весьма деликатный момент, опровергая ложные обвинения Пиндлеппуса, а вы…

— Являетесь ли вы незаконнорожденным братом герцогини? — Кэм положил руки на забрызганное чернилами опровержение работы Пиндлеппуса. Он говорил медленно, четко выделяя слова, и в его голосе слышалась угроза.

— Как выяснилось, да, — без всяких эмоций ответил Уоппинг.

Он стукнул линейкой по запястьям Кэма. Тот выпрямился и убрал руки, а Уоппинг начал торопливо промокать кляксы, даже не взглянув на сестру, застывшую посреди комнаты. Джина с горечью подумала, что младшие братья далеко не всегда являются счастливым прибавлением к семье.

— Почему вы не открылись мне? — спросила она, приближаясь к учителю, словно карающий ангел. — Почему вы обыскивали мою комнату? Почему швырнули мои вещи на пол!

Уоппинг посмотрел на нее, и, кажется, что-то в ее глазах встревожило его больше, чем угроза во взгляде Кэма. Он вскочил на ноги и попятился:

— Я искал посмертный дар моей матери. Не надо так волноваться. Я лишь удостоверился, что у вас нет статуэтки…

— «Афродита»? — спросил Кэм.

Уоппинг повернул голову и взглянул на него:

— Она у вас?

— Нет, у Джины. Когда вы обыскивали ее комнату, статуэтка лежала под креслом.

— Почему вы не обратились ко мне? Почему не представились, вместо того чтобы шнырять вокруг и притворяться, что преподаете мне историю.

Уоппинг казался оскорбленным в лучших чувствах:

— Я не притворялся, что учу вас. К вашему сведению, вы получили действительно первоклассное образование в сфере политики Макиавелли. Если бы вы проявляли усердие в чтении, вы бы знали почти столько же, сколько и я!

Кэм отступил к стене и подавил смешок. Брат и сестра глядели друг на друга через стол. Он — небольшого роста, она — высокая. У нее волосы цвета заката, у него — коричневой белки. Она — необычайно красивая, он — просто необычный. Однако их фамильное сходство не вызывало сомнений. Кэм подумал, что гордость и выдающееся мастерство были характерными чертами этой семьи.

Джина кусала губу.

— Зачем вам «Афродита»? — спросила она. — Кэм говорит, что статуэтка не слишком ценная.

— Сама фигурка, возможно, и не стоит больших денег, — согласился Уоппинг. — Хотя ее автор Франц Фаберже заслужил прекрасную репутацию в Париже своими предметами искусства с тайниками.

— Тайники! — воскликнул Кэм. — Ну конечно же!

— Значит, вы хотели то, что находилось внутри статуэтки? Драгоценные камни? — процедила Джина.

Казалось, Уоппинга не тронула ее резкость.

— В общем-то точно не знаю, что там внутри. Я видел свою… нашу мать только один раз, на смертном одре. И она сказала мне, что самое дорогое, что у нее есть, находится внутри «Афродиты» и что она посылает ее вам.

— Не очень-то хорошо с ее стороны. Он пожал плечами:

— Другого от нее и не ожидал. Тем не менее я отчаянно нуждался в средствах для завершения исследований. К счастью, за последний год я добился значительных успехов, пока давал вам частные уроки.

— И вы надеялись, что мать оставит вам наследство, — сказал Кэм.

— А что здесь необычного? Она была моей матерью и, похоже, не тратила особых усилий на мое воспитание.

— И вы… мой единоутробный брат? — спросила Джина.

— Мы уже признали сей выдающийся факт, — заметил Уоппинг.

— Можете забрать «Афродиту». Мне она не нужна.

— Я не хочу статуэтку, — с долей нетерпения сказал он.

— Можете забрать то, что внутри.

— Хорошо. В таком случае вы не будете возражать, если я вернусь к своей работе? Мне потребуется минимум час на завершение этой главы. Предлагаю встретиться завтра днем и вместе открыть «Афродиту».

Кэм подошел к жене и взял ее за руку. Джина выглядела настолько пораженной, что могла превратиться в камень.

— Увидимся завтра, Уоппинг, — бросил через плечо герцог.

Но тот уже ничего, казалось, не слышал. Он склонился над столом, аккуратно заменяя испорченный текст чистым листом.

Когда Кэм втащил жену в свою комнату, она даже не протестовала.

— Не могу поверить, что он мой брат, — прошептала Джина, прислонясь к двери.

— Он и в самом деле, очень похож на тебя.

— Я не похожа на него, — воскликнула она.

— Эта ваша экспрессия, — самодовольно заметил Кэм.

— Что ты имеешь в виду?

— Оба любите управлять. Оба совершенно уверены, что все делаете правильно, — усмехнулся ее муж.

— Ничего общего. Я отдам ему драгоценности из проклятой статуэтки, и на этом наши отношения закончатся.

Кэм сочувственно взглянул на жену:

— Я знаю, что ты потрясена, Джина. Но это не конец. Он твой брат. А я сомневаюсь, что внутри «Афродиты» много, драгоценностей. Нетрудно заметить, что статуэтка полая внутри, но вряд ли она начинена изумрудами.

— А что еще это может быть? По словам графини Линьи, «Афродита» содержит все самое драгоценное, что у нее было.

— Интересно, почему она дала ее тебе, а не ему?

— Должно быть, он смотрел на нее с таким же чувством превосходства, — ответила Джина. — Я бы тоже ничего ему не оставила. Видимо, его отец был напыщенно скучен. Мне надо подумать, что с ним делать. Если я…

— Мы должны подумать, — сказал Кэм.

— Конечно, — бездумно согласилась она. — Возможно, если бы я спросила…

— Джина!

— Что? — Она глубоко задумалась.

— Ничего, — вздохнул он.

— Придумала! Несколько лет назад я открыла больницу в Оксфорде и встретила там добрейшего человека. Кажется, он был главой христианской церкви.

— Томас Брэдфеллоу?

— Да, это он. Я напишу ему и попрошу позаботиться о моем брате. Надеюсь, он помнит меня, — прибавила она с сомнением.

— Зато он помнит меня.

— Почему?

— Потому что я заменил крылатого Меркурия во дворе церкви на статую Брэдфеллоу. Кстати, из одежды на ней был только парик, — сообщил Кэм.

— О! — Джина хихикнула. — А мистер Брэдфеллоу… тогда он был столь же значительный, как и сейчас?

— Понятия не имею. Но в статуе он великолепен. Правда, он временно отчислил меня из университета, но я слышал, что он установил статую в личном саду. И когда я приехал следующей осенью, Брэдфеллоу вел себя так, будто ничего не случилось.

— Так я напишу…

— Я сам напишу, Джина.

— Хорошо. Будет замечательно, если это сделаешь ты.

— Как только мы снова поженимся, Уоппинг станет моим шурином. Я не слишком уж неумелый руководитель, знаешь ли.

— В таком случае, ваша светлость, не могу ли я попросить вас о помощи? — улыбнулась она. — Не закончить ли нам завтра работу над письмами Бикдфидла?

Кэм подошел к жене так близко, что она потеряла самообладание.

— Меня вполне можно уговорить.

Джина провела языком по губам.

— Уговорить? И как же, милорд?

— Проклятие, Джина! Я собираюсь изгнать тебя из своей комнаты, иначе я снова овладею тобой прямо здесь. — Глаза у нее расширились. — Прямо напротив двери!

Герцог принял ее молчание за согласие.




Глава 29

В которой на смену танцам приходит упоение


Едва Эсма собиралась покинуть бальный зал, как мужская рука удержала ее за локоть.

— Леди Роулингс, — услышала она суровый голос, и сердце у нее упало. Он стоял рядом, такой высокий и такой… осуждающий. — Не хотел мешать вам, но, кажется, мы условились репетировать «Много шума».

Эсма открыла рот, чтобы отказаться.

— Я понимаю, у вас свои планы. — Он с яростью взглянул на Берни Бардетта. — Однако завтра вечером наше представление. Леди Троубридж уже повесила в гостиной занавес.

Берни, спортсмен и охотник, никогда не пасовал, если требовалось рисковать, но сейчас он мгновенно отдернул руку от Эсмы, будто его ошпарили.

— Я. вернусь в бальный зал, — пробормотал он. — К вашим услугам.

Берни прикоснулся губами к ее руке и бросился в противоположную сторону.

— Я должна взять свой экземпляр.

Он поклонился.

— Если позволите, я вас провожу.

Они молча поднялись по лестнице. Оставив сопровождающего в коридоре, Эсма взяла с туалетного столика книгу, и затем они так же молча спустились по лестнице. Она с удивлением задавала себе вопрос, долго ли он намерен хранить молчание.

— Вы так же вели себя, когда были молодым? — спросила она, поддавшись искушению нагрубить. — Как ходячая кочерга. Это наверняка приводило в смущение вашу мать. «О, вот мой дорогой мальчик… какое несчастье, что он никогда не улыбается».

Он не счел нужным ответить.

«Да какое он имел право, — с досадой подумала Эсма, — осуждать меня и мою дружбу с Берни? Он явно дает понять, что считает меня проституткой. В общем-то, — сказала она себе, — я и есть проститутка». Она никогда не видела причин обманываться насчет последствий своего поведения.

— С другой стороны, — задумчиво произнесла она, — представьте, как моя мама жаловалась на меня. «Взгляните на мою маленькую дочку! Всего пять лет, а она уже флиртует с сыном садовника».

Искоса посмотрев на Себастьяна, она заметила признак улыбки. Какая жалость, что у него такой красивый рот.

— Еще довольно интересная тема, — продолжала она. — У меня нет сомнений в том, что Джина научилась делать реверанс прежде, чем научилась ходить. — Они вошли в маленькую комнату рядом с бильярдной. — Мы будем репетировать здесь?

Вместо ответа Себастьян зажег лампы.

— Полагаю, муж Джины всегда что-нибудь вырезал из дерева, разбрасывая мусор, как делают мальчики. Карманы моего брата всегда были набиты деревяшками, которые он считал утками и корабликами.

Себастьян хранил молчание, а Эсма продолжала щебетать, сознавая, что его присутствие делает из нее полную дурочку.

— Возможно, большую часть времени Гертон проводил, вырезая маленькие фигуры нянек без передника.

— Я не знал, что у вас есть брат, — наконец произнес Боннингтон.

Стоя перед камином, он выглядел таким красивым, что у Эсмы замерло сердце.

— Мой маленький Бенджамен умер в пятилетнем возрасте. — Что-то в выражении его лица заставляло ее продолжать, хотя раньше она думала, что никогда уже не заговорит о Бенджамене. — Он простудился. Его смерть изменила мой взгляд на детей. Очень долго я боялась иметь собственного ребенка.

Он сел рядом на диванчик, однако не смотрел на нее.

— Вы не хотели иметь детей? И потому вы живете с мужем врозь?

— Это весьма неприличный разговор, — ответила Эсма, тщетно пытаясь собраться с мыслями.

И репетиция, да и все представление — ужасная идея. Все время, которое она проводила с Себастьяном, не помогло ей избавиться от нелепой привязанности к нему.

— По моим наблюдениям, ваша беседа всегда неприлична, — заметил он.

«По правде сказать, — с обычной ясностью подумала она, — я бы охотнее переспала с женихом своей лучшей подруги, чем с любым другим мужчиной, которых я знала в моей растраченной впустую жизни». Отвратительная мысль заставила Эсму нахмуриться, и Себастьян разгладил большим пальцем морщинку у нее на лбу.

— Вы делите постель с Бардеттом? — жестко спросил он.

Эсма твердо встретила его взгляд.

— Нет. — Плечи у него слегка расслабились. — Но лишь потому, что умственные способности Берни оказались весьма неутешительными, — добавила она. — Тем не менее я спала и с другими мужчинами, кроме своего мужа. Хотите знать их имена?

— Вовсе нет.

— А мне показалось, вы проявляете к этому большой интерес, — спокойно ответила Эсма и сложила руки на коленях. — Будем репетировать пьесу, милорд, или вы желаете дать мне список ваших любовниц?

Наступило молчание. Когда она взглянула на маркиза, глаза у него были темно-голубые, как анютины глазки. И совершенно трезвые.

Она раскрыла книгу.

— Я не спал еще ни с одной женщиной — ни замужней, ни девицей.

Эсма чуть не подскочила от изумления.

— Вы не спали?

— Нет. — Похоже, он не видел необходимости продолжать.

— Почему нет?

— Потому что я не женат.

— Я понятия не имела, что вы… вы пуританин?

— Нет. — Она ждала. — Я никогда не чувствовал желания завести любовницу. Мои друзья нарушали супружеские клятвы и тратили целые состояния на оперных певиц. А так как я не встретил женщину, которая заставила бы меня столь глупо себя повести, я не следовал их примеру.

— О! — произнесла она, не зная, что сказать. — Начнем с третьего акта, милорд?

— Я никогда бы не нарушил брачную клятву!

— Весьма благородно с вашей стороны, — заметила Эсма.

— Тем не менее я пришел к выводу, что Джина предпочитает остаться с мужем и не выходить за меня. Думаю, завтра она мне это сообщит.

Эсма проглотила комок. Она не могла просто сидеть и молчать. Это слишком вероломно, слишком заманчиво. Майлз возвращается в ее постель. Майлз готов стать отцом ее детей. Она не могла не считаться с этим фактом.

— То есть, насколько я понимаю, вы уже встретили проститутку, которая способна толкнуть вас на глупое поведение?

— Да.

Она встала.

— Тогда желаю удачи в достижении своей цели. К несчастью, пора ложиться спать, иначе мы бы непременно продолжили столь увлекательную беседу. Давайте перенесем репетицию на утро.

Себастьян схватил ее за руку, но Эсма даже не взглянула на него. Он слишком опасен для нее, а она не собиралась быть его любовницей.

— Вы спали с другими мужчинами, — начал он.

Она резко высвободила руку.

— Кардинальное различие в том, что когда я… весьма редко, милорд, делила свою постель с мужчинами, это было потому, что я сама хотела их. Похоже, вы игнорировали такой важный факт. — Она направилась к двери.

Он шел следом, хотя и не прикасался к ней.

— Я повел себя некорректно. Я должен был сказать вам, насколько вы прекрасны. — Она не могла не оглянуться.

Себастьян выглядел слегка нетерпеливым. — Я надеялся, что мы сможем признать наше взаимное тяготение, не воспринимая его с чрезмерной серьезностью.

Эсма сделала глубокий вдох.

— Под признанием вы имеете в виду, что я приглашу вас в мою комнату?

Он кивнул:

— Вы необыкновенно умная женщина, хотя стараетесь выглядеть пустой и легкомысленной.

— Вряд ли это столь важно.

Он схватил ее за плечи и развернул лицом к себе.

— А что важно, Эсма? Я хочу вас. Хочу вас так, как не хотел ни одну женщину, и вы… свободны. Я не женат и не думаю, что собираюсь жениться. Почему бы вам не пригласить меня в свою постель? Уверяю вас, моя голова работает намного лучше, чем у Бардетга.

— Наверное, вы правы насчет брака Джины, — промолвила Эсма и, не дав ему ответить, быстро прибавила: — Однако на мой счет вы ошиблись. Я не свободна, милорд.

— Нет?

— Я возвращаюсь в постель собственного мужа. Так что, боюсь, вы упустили благоприятную возможность. Проститутка — сегодня, завтра — жена.

— Возвращение не предполагает немедленного действия, — прищурился он. — Могу я рассчитывать, что вы еще не до конца примирились с достойным уважения лордом Роулингсом? — Она кивнула. — Тогда я буду последним глупцом, если упущу ту маленькую возможность, которая у меня есть, не так ли?

Не сводя с нее глаз, он закрыл дверь, сдернул шейный платок, небрежно отбросил его в сторону и начал расстегивать рубашку.

Эсма засмеялась:

— Вы сошли с ума, милорд. Это на вас не похоже…

У него было сильное тело наездника, и она почувствовала внутри сладкую боль. Он только ее. Ни одна женщина не прикасалась к его телу. Он швырнул рубашку на стул.

— Вы не можете раздеваться в гостиной леди Троубридж, — запротестовала Эсма. — А если кто-нибудь войдет?

— Не войдет. — Он снимал правый сапог, и она видела, как играют мышцы на его мощной спине. — Уже заканчивался последний танец, когда вы с Бардеттом покинули бальный зал. В бильярдной рядом никого нет, и я уверен, что все готовятся ко сну.

Он взялся за пояс, и во рту у нее пересохло. Она в последний раз попыталась запротестовать.

— Я не должна… — Но мысленно Эсма уже решилась. Каждая частица ее тела уговаривала принять этот дар судьбы. — Может, вам удобнее присоединиться ко мне в моей комнате?

— Думаю, нет. Мне будет неприятна мысль о том, что вы могли спать в этой постели с другим мужчиной. Глупое объяснение, но я чувствую себя именно так.

Она хотела возразить и передумала. Его совершенно не касается, что она много лет не приглашала в свою постель мужчину, и уж тем более во время пребывания у леди Троубридж. В следующий момент маркиз стоял перед ней обнаженный.

— Не собираетесь ли вы раздеться?

Эсма чуть не расхохоталась. Это было самое невероятное соблазнение, в котором она участвовала.

— Не желаете принять на себя роль моей горничной?

Когда он подошел, Эсма почувствовала, что кровь бросилась ей в лицо. Он был так естествен в своей наготе, так уверен.

— Вас не беспокоит то обстоятельство, что вы делаете это в первый раз? — с некоторым любопытством спросила она.

Он перестал расстегивать ей платье.

— Нет. Если этот процесс несложен для большинства мужчин, почему я должен стать исключением? Действие не требует от меня чего-то невозможного. — Он едва заметно улыбнулся. — Я считаюсь очень недурным спортсменом, Эсма. Думаю, я вас не подведу.

Он нежно поцеловал ее шею, и на мгновение она почувствовала, как его язык прикоснулся к коже. Часть ее рассудка, еще не усыпленная желанием, отметила его неслыханное высокомерие. Неужели он так уверен во всем, что делает в жизни?

Она аккуратно сложила одежду на стул и повернулась к нему. Эсма, большая поклонница французского белья, не уступала сейчас парижской куртизанке. Ее сорочка представляла собой лишь несколько полосок кружев. Глаза у него потемнели.

— Вы прекрасны.

Она повернулась и направилась к кушетке. Затем вынула шпильки из волос и, когда они упали ей на спину, протянула ему руку.

— Желаете ко мне присоединиться, милорд?

Эсма дрожала от возбуждения и замешательства. Она никогда еще не занималась любовью в общественном месте, но правильного маркиза это, похоже, не волновало.

Сняв с нее остатки одежды, Себастьян какое-то время просто смотрел на ее обнаженное тело.

— Вы самая красивая женщина, Эсма. Прекраснее вас я никого еще не видел.

Он наконец обнял ее и, обхватив руками за бедра, прижал к своему телу. «Это самый опасный из всех моих поступков, — думала Эсма. — Но глаза у него голубые, словно безоблачное небо».

В этот момент в дверь постучал слуга, желающий погасить на ночь огонь. Себастьян обругал его.

Маркиз Боннингтон, известный в свете как джентльмен из джентльменов, потерял всю свою чопорность. Более того, когда Эсма засмеялась и сказала ему на ухо что-то шаловливое, он не сделал ей замечания. Вместо этого он произнес нечто горячее, невежливое, что заставило ее задрожать и притянуть его к себе.

Правда, она не стала бы утверждать, что спортсмена нечему было учить. Но хороший спортсмен есть хороший спортсмен. И, к своему огромному удовольствию, Эсма обнаружила, что они быстро учились. Даже лучше того, они поняли, что путь к совершенству лежит через повторение… повторение…

И возможно, еще один, последний, раз в серые предрассветные часы, только чтобы доказать, что врожденные атлетические способности имеют немалое значение в любом виде спорта.




Глава 30

В которой требуется храбрость


Спальня лорда Перуинкла

Карола свернулась калачиком под ледяными простынями, надежно укрытая в постели Таппи. Она так плотно сдвинула полог, что сквозь ткань не проникало ни лучика света. Все было готово, отсутствовала только ее решимость. Фактически она уже подумывала о бегстве, лишь теперь осознав, что план Эсмы не учитывал одного важного обстоятельства.

Карола не любила супружеский акт. Не любила, когда Таппи совершил его в их первую брачную ночь, не полюбила и две недели спустя. Предположение матери, что она скоро успокоится под седлом, так никогда и не сбылось.

Подтянув колени к груди, Карола обхватила их руками. Главное, не забывать, что она действительно хотела быть женой Таппи, даже если не хотела исполнять эти обязанности жены. Ей нравилось целовать его, сама мысль о Таппи, целующем ее, заставила Каролу покраснеть.

Но одних поцелуев недостаточно. Эсма выразилась совершенно ясно: она должна убедить Таппи, что настолько хочет быть в его постели, что готова унизиться. А по мнению Каролы, унижение неизбежно, и она пребывала в таком замешательстве, что могла упасть в обморок, когда Таппи ляжет в постель.

Кроме того, ее муж не слишком искусен в такого рода вещах, но сегодня она притворится, что получает удовольствие. Лишь так можно заставить Таппи поверить, что он не столь уж плохой наездник.

— Это замечательно, дорогой, — шепотом репетировала она. — О, как замечательно! — А что замечательно? Ритм? Синхронность? — Как ты искусен, — решила она. — Как ты искусен, я получила удивительное наслаждение!

Звучало совсем недурно. Только не надо говорить это тоном матери, открывающей благотворительный базар. Это следует произнести страстно. Искренне.

Тут послышался скрип двери, и, тихо вскрикнув, Карола зарылась лицом в подушку. Слышал ли он ее? Она просто умрет, если он увидит ее, будучи еще одетым. Таппи должен лечь в постель, когда погасит лампу, иначе он придет в ужас от ее огромной груди. К счастью, у нее под рубашкой небольшой корсет, он удерживает ее плоть на месте.

Таппи ходил по комнате, слышались какие-то шорохи, видимо, он раздевался. Сердце у Каролы бешено стучало. Почему так долго?

Опять раздался скрип, затем наступила тишина. Она замерла. Минута. Две минуты. Наверное, она ждет уже десять минут! А он все не шел. Или… возможно, в комнате был не Таппи?

Глаза у Каролы расширились. Это вор! Человек, который перевернул комнату Джины, пришел украсть запонки ее мужа. Она встала на колени и медленно-медленно двинулась к пологу. Вор может убить ее, если заметит. Всем известно, что преступники отчаянные типы и систематически бьют людей по голове тяжелыми предметами.

Раздвинув полог кончиками пальцев, она сначала увидела только угол комнаты, затем чуть переместилась в сторону… Таппи. Это не вор.

Карола почувствовала раздражение. Так похоже на ее мужа: праздно сидеть, когда предстоит столько важных дел. Ему всегда хотелось сидеть и читать книгу, в то время как она хотела повеселиться или, еще лучше, танцевать на балу.

Он даже свет не зажег. Просто сидел. Ноги вытянуты, лицо усталое. Он казался ужасно одиноким. Жалость кольнула ее сердце. Может, он думает об их браке. Может, он плачет! Но Таппи никогда не плакал, и она с неохотой признала, что он, видимо, не собирался умирать от горя. Он просто глядел на догоревшие поленья.

Наконец он встал, потянулся и начал расстегивать вечерний сюртук. У Каролы даже захватило дух, когда он стянул через голову рубашку. В отличие от других представителей света Таппи не был спортсменом. Он не боксировал с самим Джентльменом Джексоном, не скакал верхом, проводя на охоте четыре дня из пяти, не носился по окрестностям в фаэтоне. Она не могла объяснить, почему он так крепок и строен. Откуда у него словно вырезанные резцом мускулы, если он постоянно сидит на берегу реки. Таппи повесил брюки на спинку кресла и оглядел комнату.

Она подавила нервный смешок: он ищет свою ночную рубашку, которую она скомкала и засунула под кровать, решив, что вряд ли он попытается выгнать ее из спальни, будучи раздетым. Наконец Таппи оставил поиски.

Карола следила за мужем зачарованным взглядом. Мужчины так странно устроены. Его бедра раздувались от мускулов, когда он двигался по комнате, и она вдруг ощутила непонятный жар. Выпустив полог, Карола быстро отползла. Ничего не произошло. Она ничего не слышала, поэтому опять заглянула в комнату. Таппи стоял, опершись о каминную полку, и апатично разбивал кочергой обуглившееся полено, видимо, пытался оживить потухший огонь.

Таппи действительно выглядел грустным, подумала она. Возможно, не хотел завтра уезжать. Возможно, он не так уж и равнодушен к ней.

Потом Таппи направился к постели.




Глава 31

В которой возникает много вопросов


Раздвинув полог, Таппи потянул к себе одеяло, но тщетно: Карола лихорадочно прижимала его к шее. В глубине постели он видел только ее спутанные кудри и блестящие глаза.

Он почувствовал спазм в груди и неожиданно успокоился. Она прелесть, его сумасшедшая жена. Увы, она не его. Они ссорились с первого дня совместной жизни, и он пришел к болезненному решению положить конец их браку. Она может выйти за своего аккуратного танцора, и он забудет о ней. Забудет обо всех женщинах.

— Что ты делаешь в моей постели, Карола? — холодно поинтересовался он. Та закусила губу и промолчала. — Может, ты заблудилась? — Таппи ощутил нарастающую злость. Какого дьявола она забралась в его постель? Она не хочет быть с ним и вчера ясно дала это понять. — Может, ты подумала, что это постель Чарлтона? Мне казалось, ты хорошо знаешь туда дорогу.

Он глядел на нее, страстно желая, чтобы она сказала наконец правду, но Карола только положила ладошку на его руку и умоляюще произнесла:

— Таппи!

Неожиданная мысль пришла ему в голову.

— Ты беременна от Чарлтона и теперь надеешься, что я признаю ребенка своим? Очевидно, это будет один из якобы недоношенных шестимесячных детей, не так ли?

— Она вздрогнула, как от удара, и несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

— План слишком хитер, чтобы ты могла придумать его сама. Тут просматривается искусное участие леди Роулингс.

— Ты… ты действительно так обо мне думаешь? — Голос у нее задрожал.

Или Карола стала превосходной актрисой, или она в самом деле потрясена.

— А что еще я могу подумать? Я не вижу ни одной причины, чтобы ты захотела прийти ко мне в постель. Если кто-то не помог тебе изменить свое мнение, ты всегда считала занятие любовью грязным, скучным и весьма болезненным делом. Поправь меня, если я неверно тебя цитирую.

Таппи смотрел ей в глаза. Неужели это слезы? Он яростно стиснул зубы.

— Ну, Карола? Теперь мы оба старше и мудрее. Вряд ли нам стоит притворяться, что ты без веских оснований проявляешь активность в столь малоприятном для тебя деле.

— Пожалуй, мне лучше уйти. — Она стала отползать на другую сторону кровати.

Он вдруг передумал. Действительно ли ему все равно, что она беременна от другого? Он до сих пор любит свою жену.

— Кара, — бессознательно произнес он и схватил ее за руку.

Она покачала головой:

— Пожалуйста, отпусти меня.

Но он потянул ее к себе с твердым намерением выяснить, что происходит.

— Насчет ребенка все в порядке. — Он тронул свободной рукой завитки волос на ее шее. Он любил… когда-то любил эти мягкие светлые волосы. — Я позабочусь о нем. — Она молча смотрела на него, и Таппи потянул ее за локон. — Это я, Кара, твой надоедливый старый муж. Расскажи мне о нем. Я, конечно, не ждал, что ты сохранишь целомудрие. Мы жили врозь три года.

Она снова покачала головой, что-то пробормотав

— Что?

— Четыре года. — Ее глаза наполнились слезами. — Четыре года и два месяца.

— О! — Таппи вытер слезу, бегущую по ее щеке — Не плачь. Не важно, что это за проблема. Тебе не надо спать со мной, я никогда не заставлю тебя делать это.

Она вдруг зарыдала, и сердце у него сжалось. Он не понимал ее. Он чувствовал, что потерял способность понимать английский язык в тот момент, когда надел ей на палец обручальное кольцо.

— Я согласен дать тебе развод, если ты хочешь, — в отчаянии сказал он. — Совершенно незачем плакать. Ты можешь выйти за Чарлтона, или я признаю ребенка, а ты можешь не спать со мной. Я никогда не унижу тебя подобным образом. — Таппи вытирал слезы, которые потоком лились из ее глаз.

Карола вдруг без предупреждения бросилась в его объятия и начала целовать. Он сразу вспомнил свою молодость и страстное желание раствориться в ней каждый раз, когда целовал. Таппи оттолкнул жену, смущенный воспоминаниями о своей глупости.

— Как я уже сказал, ты не должна смущать ни себя, ни меня, Карола. Я признаю твоего ребенка.

Она, будто не слыша его, опять прижалась к нему, придавила к спинке кровати. Он хотел сделать глубокий вдох, но в этот момент их языки встретились… и он утонул. Таппи ни с кем не переживал таких ощущений, как со своей молодой упрямой женой, и сейчас грустно подумал, что Невил Чарлтон кое-чему ее научил. Отогнав неприятную мысль, он неистово целовал жену со страстным желанием, которое всегда ощущал, когда видел ее.

Во время долгого поцелуя Таппи чувствовал, что Карола не притворяется, имитируя страсть, только для того, чтобы скрыть беременность. Такая изощренная ложь не в характере Каролы. Но его все же беспокоила мысль, что она не без причины оказалась в его постели только в ночной рубашке и корсете, которые она, видимо, не намеревалась снимать, желая выглядеть как можно лучше… а если она не собиралась раздеться, тогда какого дьявола она тут делает?

И Таппи, невзирая на возбуждение, оттолкнул жену.

— Карола, ответь мне, какого черта ты делаешь в моей постели?

Она только открыла рот, не сумев произнести ни звука.

— Карола, — сурово повторил он.

— Я пришла… соблазнить тебя, — сказала она тонким дрожащим голоском.

Чресла у него пульсировали, решимость таяла.

— Я знаю, что это неправда. Похоже на старомодную комедию с постельным трюком. — Удивление на лице жены укрепило его подозрений. — Значит, все организовано, чтобы нас застали вместе, да? Это бы подтвердило, что ребенок от меня. И тебе не пришлось бы делать нечто отвратительное и переспать со мной.

— Не знаю, почему ты все время говоришь о ребенке, Таппи. Я вовсе не беременна, — твердо сказала Карола.

— О? Тогда, моя дорогая, зачем ты надела корсет? Чтобы я не заметил твой живот? Или чтобы предстать в лучшем виде, когда нас прервут?

Она покраснела. Света было немного, однако Таппи не сомневался, что Карола действительно покраснела. Она была настолько хороша, что он снова почувствовал желание.

— Ну? — произнес он сквозь зубы.

— Я не хотела тебя расстраивать.

— Из-за ребенка?

— Никакого ребенка не существует! Видишь? Корсет не прикрывает даже мой живот.

Она пригладила ткань ночной рубашки, и он увидел, что корсет заканчивается над линией талии. Округлый живот пробудил в нем желание.

— Тогда почему ты здесь? — растерянно спросил Таппи тоном человека, который никогда не понимал свою жену, включая ее рыдания в первую брачную ночь.

Помертвев, она прижала руки к щекам.

— Карола?

— Ты был прав, когда заметил, что… размер моего платья изменился со времени нашей женитьбы.

— Что? — Он не казался таким уж потрясенным.

— Я совершила ошибку, придя к тебе в комнату. Это абсурд!

На этот раз она так быстро соскочила с кровати, что он успел только прижаться спиной к двери, пока она хватала свою одежду. Наверное, корсет был одной из женских штучек, которые не нуждались в объяснениях.

— Почему ты оказалась в моей постели? — тупо спросил он, загораживая дверь.

— Потому что хотела соблазнить тебя! — крикнула она. — Но теперь не хочу, болван! И не смей говорить ребенке. Нет у меня никакого ребенка. С твоей стороны безнравственно даже предполагать, что я могла… что я могла лечь в постель не с мужем!

— Ты хотела соблазнить меня?

— Да, хотела. А теперь передумала.

— Нет, ты не передумала. — Таппи схватил жену за плечи и рванул к себе.

Его поцелуй остался таким же неловким, как и раньше. Ничто не изменило манеры Таппи: он был прям, горяч и неловок. И все же Карола таяла от его поцелуя, словно он был нежнее лорда Байрона.

Когда он грубо прижал ее к своему телу, она вдруг затрепетала, и Таппи, быстро повернув ее, притиснул к двери, что было одной из тех немудреных вещей, которые он привык делать.

Он сорвал с нее рубашку, поскольку не мог найти завязки. Руки его дрожали, но везде, где бы он ни касался ее, он чувствовал, что она горит от желания.

Только лежа на ковре, она стала приходить в себя. Карола открыла глаза и увидела мужа, который склонился над нею, опираясь на локти. Она ласково откинула с его лица прядь волос и поцеловала. Но он все еще выглядел обеспокоенным.

— Кара, ты не очень расстроишься, если я сниму с тебя корсет?

Дрожа от желания и покраснев от стыда, она распустила шнуровку. Он даже закрыл глаза, когда ее груди вырвались на свободу, и Карола впервые подумала, что она неправильно его понимала.

— Как ты красива! — прошептал он.

В его голосе чувствовалось все то, чего не было в его руках: благоговение, нежность, утешение.

— Ты не считаешь, что я растолстела? — спросила она, прежде чем потеряла способность думать. — Ты ведь так не думаешь, Таппи? Потому что ты говорил, я толстая.

— Толстая?! — Голос у него сорвался от удивления.

Она улыбнулась, Он не ответил, но его губы прижались к ее груди, и Каролу больше не волновало, что он мог ей сказать.

Внезапно ее тело напряглось.

— Что случилось? — прошептал он, и его рука скользнула по ее бедру.

Он ни разу не прикасался к ней так, когда они только поженились! Таппи расслабился, и ее страхи рассеялись.

— Может, ты хочешь быть в постели? Я не погасил лампу. Я помню, ты считала неприличным…

— Не имеет значения, — ответила Карола, поняв, что так оно и есть.

Тем не менее она замерла, почувствовав его между ног. Было так странно… казалось, теплота окутала ее тело. Она ничего не могла поделать. Она вскрикнула, когда он вошел в нее.

— Больно? — спросил он.

— Нет, — прошептала она, не кривя душой.

По ее ногам словно текло расплавленное золото, она подняла колени, и он вошел глубже, затем опять и опять. Карола не сказала ему, какой он нежный. Она не хотела лгать, она просто шептала его имя и прижималась к нему, пока он без всякой нежности, резко и быстро делал свое дело. Все это не имело ничего общего с хорошим наездником или с тем, о чем ей говорила мать. Единственное, что она могла сделать, это крепче прижаться к нему и даже — немного погодя — двигаться вместе с ним.

— Французы называют это «маленькая смерть», — улыбнулся Таппи, лежа рядом и поглаживая ее шею. Его пальцы двигались вниз, глаза улыбались.

— Что за вздор, — сумела выговорить Карола, не видя сейчас никакого смысла в глупых спорах по поводу терминологии.




Глава 32

Сожаление приходит утром


Кэм был одним из тех людей, которые спят так крепко, словно душа покинула их тело. Джина никогда об этом не задумывалась, но теперь вдруг обнаружила, что относится к совершенно другому типу людей. Когда муж повернулся во сне, она тут же проснулась. Когда его большая рука легла ей на ягодицы, она замерла и, глядя в темноту, ждала, что последует дальше. Не последовало ничего. Он просто дышал ей в шею, а потом вдруг захрапел, хотя продолжал крепко прижимать ее к себе.

Темнота дала ей время поблаженствовать в собственной глупости. Спя с Кэмом, если это можно назвать сном, она отказалась от брака с ответственным, добрым маркизом. В часы ее вынужденного бодрствования Себастьян все больше представлялся ей примером отцовства: это человек, живущий в Англии и принявший на себя заботы о семье. Человек, который будет любить ее, в отличие от того, кто лишь называет ее «любовь моя». Кто не проводит время за ваянием обнаженных женщин, а занят важными делами. Она проигнорировала тот факт, что большую часть времени Себастьян проводит верхом. Но он, во всяком случае, не храпит, Он слишком приличный, чтобы храпеть.

И Кэм ни разу не сказал ей, что любит ее.

На рассвете Джину разбудил сон, в котором муж представлял ее полногрудой женщине, называя ту «прелестная Марисса». Она сбросила его руку со своего бедра и, глядя на серый рассвет, пыталась решить, выйти ли ей за Себастьяна, который, даже если и будет иметь любовницу на стороне, никогда не позволит, чтобы она узнала об этом, или за Кэма, который без всякого стеснения познакомит ее со своей любовницей. Джина невольно сжала кулаки. Она убьет эту женщину, она… Собственная ярость привела ее в ужас. О чем она думает?

Вероятнее всего, Кэм снова уплывет в Грецию и не вернется еще двенадцать лет. А это означает, что остаток жизни она может провести соломенной вдовой.

К утру Джине страшно хотелось спать, она чувствовала раздражение, усталость и громадное желание сообщить мужу, что с ним абсолютно невозможно заснуть.

Кэм открыл глаза. Он радовался, что проснулся рядом с красивой женщиной.

— Ты храпишь, — обвиняюще сказала жена.

Он попытался выглядеть невинным.

— Правда?

— Ты храпел и всю ночь ощупывал мое тело. Кэм попытался выглядеть еще более невинным.

— Да? Это потому, что ты слишком красива.

Она бросила на него презрительный взгляд, и он закрыл рот.

— Я не могла заснуть всю ночь. Вообще! Если ты не храпел или не ощупывал меня, то брыкался или стягивал с меня одеяло.

— Прости. Могу я чем-нибудь это компенсировать? — И он начал целовать ее в шею.

— Абсолютно ничем. — Она чувствовала только раздражение, потому так быстро вскочила с кровати, что он едва не упал. — Я намерена одеться и немедленно вернуться в свою комнату. Полагаю, мы должны спать в разных комнатах, лишь так я смогу заснуть.

— Постыдись, Джина. Разве не ты уверяла меня, что непременно будешь делить спальню с маркизом?

— И я совершенно уверена, что Себастьян никому не мешает во сне! — выкрикнула она, надевая платье. — Не мог бы ты выглянуть в коридор? Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел, как я выхожу из твоей спальни.

Кэм надел брюки, на секунду задумался и тихо спросил:

— Почему?

— Что «почему»? Вряд ли тебе нужно объяснять причину.

— Мне интересны твои аргументы.

— Наш брак аннулирован три дня назад, пусть даже мы не знали об этом. Следовательно, мы больше не являемся супругами.

— Звучит так, словно ты сожалеешь, что мы осуществили наши брачные отношения.

— Нет. А ты? — Она избегала смотреть ему в глаза.

— С чего бы мне сожалеть? — грубо и лениво спросил он.

Джина проглотила комок в горле. Очевидно, Кэм собирается выполнить свой план, о котором говорил в бальном зале: они продолжают свои отношения, как если бы ничего и не случилось, и будут делить постель во время его приездов в Англию.

— Ты не получишь свободу, — заявила она.

— Свободу?

— Если ты считаешь, что мы действительно женаты, ты не можешь вернуться в Грецию.

— Нет?

— Нет. — Голос у нее почти задрожал, но она справилась. — Если мы женаты, то должны жить вместе.

— Греция — мой дом.

— Гертон тоже. Если ты намерен жить в Греции, хорошо, — сказала она и быстро прибавила: — Я поставлю Финкботла в известность, что я не скомпрометирована.

— Я не люблю шантаж, моя герцогиня.

— Я не собираюсь тебя шантажировать. Я просто думаю…

— Ты просто думаешь, что я подлец, который, получив удовольствие — и лишив жену невинности, — спокойно уплывает в Грецию, будто ничего не произошло.

Она снова проглотила комок.

— А я считаю, что я скомпрометирован, — твердо сказал он. — Скомпрометирован этим положением и моей страстью к тебе. Я не из тех, кто пренебрегает своими обязанностями. Но ты этому не веришь, не так ли? — Его голос звучал раздраженно. — В конце концов, ты очень легко поверила, что я воспроизведу твое тело в розовом мраморе и продам его для установки на бульваре.

— Я не хотела тебя обидеть. Я думала, ты будешь делать мою скульптуру, потому что… это твоя работа.

— Ты совершенно права, — с гневом сказал он. — Я делаю скульптуры обнаженных женщин и этим зарабатываю на жизнь. Более того, я работаю в Греции. А ты герцогиня и живешь в Англии. Два несовместимых факта, не правда ли? Тебе не нужен муж, который занимается столь позорным для себя делом. А я, Джина, не перестану создавать обнаженных женщин. Это моя работа. Стивен не смог остановить меня, не сможешь и ты.

Она нахмурилась:

— Я не просила тебя бросать свою работу.

— Если я оставлю свой дом в Греции, буду жить в Гертоне, проектировать мосты без нимф и превращусь в герцога-филантропа, когда же мне заниматься неприличной скульптурой?

— Я не подумала об этом.

— А тебе и незачем думать. Я сам все понимаю. Идеальный муж в твоем представлении — это чопорный Боннингтон. Но из меня не сделаешь Боннингтона, тщетные попытки. Земля никогда не превратится в золото, Джина. Ты должна это признать и решить, собираешься ли ты продолжить наш брак. Возможно, и к лучшему, что мы не скомпрометированы, твой маркиз еще ждет тебя.

— Он меня по крайней мере любит! Да, любит! — почти выкрикнула она. — Себастьян не храпит и живет в Англии. — Как она ни крепилась, у нее все же выступили слезы. — Ты хочешь оставить меня в Гертоне, вернуться к своей любовнице и…

— Марисса не моя любовница, — прервал ее Кэм.

— Я уверена, что на острове у тебя есть любовница, — ответила Джина.

Он собрался возразить, но вспомнил про Беллу, хотя ее и нельзя было назвать любовницей в полном смысле этого слова.

— Возможно, у Себастьяна тоже будет любовница. Но я по крайней мере не узнаю о ней. — Мысль, что Кэм будет спать с другой женщиной, причинила ей такую боль, словно ее ударили ножом в сердце. — Я этого не вынесу… я не могу… я не хочу…

— Ты не хочешь выходить за меня, — закончил Кэм. В данных обстоятельствах его голос звучал на удивление спокойно.

Джина опустила голову и зарыдала. Кэм оделся, подошел к жене, погладил по волосаы.

— Ты должна решить сама. Если хочешь выйти за маркиза, тебе нет нужды думать обо мне. Я вернусь в Грецию. Документы о разводе на столе. Вы с Боннингтоном можете пожениться сегодня вечером, если ты хочешь именно этого.

Кэм надел плащ, висевший у двери.

— Я, с твоего разрешения, поеду в Лондон и поговорю с Раунтоном. Думаю, солиситор заслуживает выговора за свою дерзость, как ты считаешь?

Он даже не счел нужным спорить с ней.

— Я бы предпочла сделать ему выговор за задержку Финкботлом наших бумаг о разводе.

Глаза герцога были темными и спокойными.

— Никто не знает, что произошло в бассейне, Джина. Ты вправе сообщить Боннингтону, что он может немедленно воспользоваться своим разрешением на брак.

Сердце у нее заныло от ужаса и горя.

— Кэм…

Но тот уже покинул спальню, и она выскочила в коридор.

— Камден! — Но муж был почти в самом конце коридора, и она крикнула: — Вернись!

Герцог обернулся.

— Чего ты еще хочешь? — с яростью спросил он. — Что я могу тебе дать?

Стоять в коридоре больше не имело смысла, но Джина стояла до тех пор, пока не стихли шаги герцога.




Глава 33

В которой инициатива солиситора подвергается осуждению


— Вы написали моей жене это письмо? Вы, мой солиситор, шантажировали герцогиню и отослали письмо леди Крэнборн? Вы что, спятили?

— Не думаю, — ответил Раунтон. — Но письмо действительно написал я.

Кэм с недоверием уставился на Раунтона.

— Трудно поверить, что вы, уважаемый адвокат, личный солиситор моего отца, прибегли к столь бесчестным средствам. И ради чего? Чтобы я имел сына и продолжил род Гертонов? Но вам-то что до этого?

Лишь по тому, как Раунтон вертел в руках карманные часы, можно было понять, что слова герцога произвели на него впечатление.

— Мне это кажется вполне разумной линией поведения.

— Разумной? — повысил голос Кэм. — Похоже, вы переняли недостойный образ действия у моего отца. Но когда он вынудил меня жениться, это одно… — Угрожающее выражение на его лице заставило Раунтона вжаться в спинку кресла. — Если вы скажете, что выполняли указания моего отца, я убью вас.

— Нет. После того как вы покинули Англию, он, насколько мне известно, ни разу не упоминал вашего имени.

— Во время церемонии бракосочетания мне казалось, что вы не согласны с моим отцом. Я помню, вы считали его приказ незаконным.

Раунтон кивнул:

— Вы правы. Я чувствовал, что ваш отец делает ошибку, заставляя вас жениться.

— Почему же вы тогда не использовали благоприятную возможность и не повели себя, как мой отец? По крайней мере его требования были честны и откровенны. Он вызвал меня из Оксфорда, потребовал, чтобы я женился на кузине, и пригрозил убить меня, если я откажусь. Вы добились того же результата хитростью и нечестным путем. Написали анонимное письмо, угрожая моей жене разоблачением! Послали Финкботла скомпрометировать нас! Презренно, Раунтон.

— Не соглашусь, — холодно произнес солиситор. — Я считаю, что мое письмо было искусным подходом. Конечно, я ожидал, что маркиз откажется от своего предложения, узнав не только о незаконном рождении вашей жены, но и наличии у герцогини незаконнорожденного брата. Маркиз Боннингтон имеет репутацию человека, строго придерживающегося условностей. Видимо, герцогиня не сказала ему о письме. Наверное, мне следовало отослать письмо маркизу.

— Как вы узнали о существовании Уоппинга?

— Я не знал его имени. Но ищейки вашего отца выяснили, что графиня Линьи родила еще и мальчика. Более того, организовала передачу ребенка отцу, философу Сорбонны, так же как сделала это с вашей женой.

— Для старого герцога эта информация не представляла никакого практического интереса, но мне… Конечно, я не предполагал, что после смерти графини Уоппинг приедет в Англию или что он захочет получить наследство, которое графиня Линьи оставила вашей жене.

Кэм покачал головой:

— И какое вам до всего этого дело?

— Позвольте заметить, милорд, что не в моих силах принудить вас закрепить брачные отношения. Я только создал возможность, чтобы вы сделали это, если пожелаете, — ответил Раунтон.

— Но если мой отец не требовал этого, зачем вы прилагали столько усилий, стараясь повлиять на мою жизнь?

Раунтон сжал зубы.

— Боюсь, милорд, вы не поймете того, что я намерен вам сказать. Мой отец и отец моего отца служили Гертонам. Со старым герцогом было неимоверно трудно работать, но я не отказался. Незаконность вашего брака являлась только одной из множества незаконных деяний.

— Если вы ожидаете, что я пролью слезы над вашей замаранной белоснежной репутацией, то поищите кого-нибудь другого. Вы продолжали работать на него.

— Меня воспитали в надежде, что Гертоны станут моими самыми важными клиентами, требующими от меня абсолютной преданности.

— Не знаю, почему вы думаете, что я не могу понять ваших мотивов, — цинично заметил Кэм. — Из боязни потерять самого значительного клиента вы мирились с его бесчестными планами.

— Я мог бы иметь любого клиента по своему желанию, — ответил Раунтон. — Я остался с вашим отцом только потому, что, как меня учили, в жизни важна преданность. Именно этого вы и не в состоянии понять.

— Значит, вы полагаете, что я лишен преданности? Раунтон спокойно смотрел на клиента.

— Ваш отец заболел в 1802 году. Вы не вернулись в Англию, чтобы управлять поместьем. Ваш отец умер в 1807 году. Вы оставались за границей еще три года. Вы покинули страну молодым человеком, но сейчас вы уже взрослый. Тем не менее вы не проявляете интереса ни к обеспечению своей жены, ни к поместью. Да, герцогиня оказалась превосходным управляющим, намного лучшим, чем могли бы стать вы или ваш кузен. И я выбрал тот образ действий, который соответствовал интересам рода Гертонов, а также их владениям. Не совершайте ошибки, милорд, я мог бы получить значительно больше денег, служа аристократам, которые сами ведут свои дела, чем служа герцогу, который растрачивает свое время по мелочам на греческом острове.

Кэм заставил себя глубоко дышать, хотя ярость застилала ему глаза. Раунтон не сказал ничего такого, о чем бы не думал он сам с тех пор, как вернулся в Англию. Он действительно пренебрег своей женой и своим поместьем. Он забыл обо всем, кроме ваяния, забыл, что происхождение влечет за собой неприятные обязанности, не имеющие ничего общего с мраморными скульптурами.

— Наверное, вы правы, — наконец произнес он.

— Простите, что я достиг своей цели столь коварными средствами.

— Мне требуется специальное разрешение. И кому-то надо поехать на остров Ниссос, чтобы закрыть мой дом.

— Я могу это организовать.

— Я бы предпочел, чтобы это сделали вы. Мои статуи нужно упаковать с чрезвычайной осторожностью.

Раунтон прищурился. Он, как правило, лично не занимался подобными делами, но сейчас, возможно, ему следует быть сговорчивым.

— Я вернусь к леди Троубридж завтра, — сказал Кэм, вставая, — как только получу специальное разрешение. Если вы присоединитесь ко мне в Кенте, я дам вам более полную информацию о моем доме в Греции.

— Милорд, прошу меня извинить, если я вас чем-то обидел.

— Вы не обидели меня. — Глаза у Кэма были печальными, но гнев прошел. — Я беззаботный подлец, Раунтон, предпочитал работать с мрамором и не думать о поместье Гертон, И вы правы, говоря, что герцогине нравится это занятие. Кроме того, в Англии тоже есть каменоломни.

Солиситор поклонился.




Глава 34

Леди Роулингс в ожидании своего мужа


Конечно, у Эсмы были мужчины и помимо ее мужа, но спала она не со всеми, кого ей приписывали, хотя все же со многими. Правда, с брачной ночи около десяти лет назад она никогда не ложилась в постель с человеком, которого не хотела. Фактически за последние шесть лет у нее даже не возникало особого желания… до вчерашнего дня.

Она затянула пояс халата. Майлз обещал прийти этой ночью. Она уже два часа назад отпустила горничную, а его до сих пор не было.

Эсма с, трудом отогнала воспоминания о мускулистой груди, поцелуях, криках…

«Думай о ребенке!» — приказала она себе. Прошлая ночь была только иллюзией, сном. Такое больше не повторится, а дети — реальность. Малыш будет любить ее и останется с нею. Он не будет молча провожать ее до спальни, а на следующий день избегать. Вообще-то она не ждала от Себастьяна признаний, в конце концов, он женится на ее лучшей подруге. Но попрощаться все же стоило.

Эсма сжала зубы. Она не из тех женщин, с кем мужчины прощаются. О, Себастьян наслаждался прошлой ночью. Она не единственная, кто испытал потрясение. Он наслаждался ею, а затем покинул ее, не произнеся ни слова.

Тихое царапанье в дверь остановило готовые пролиться слезы, Эсма ненавидела и презирала их. Она будет иметь столько детей, что воспоминание об этой ночи сотрется из ее памяти.

Открыв дверь, она улыбнулась мужу:

— Входи, Майлз.

Он на цыпочках вошел в комнату и ждал, пока она закроет за ним дверь.

— Добрый вечер, дорогая!

— Почему ты говоришь шепотом? — удивилась Эсма. — Ведь мы с тобой женаты, в конце концов.

Майлз смущенно кашлянул, и она подумала, что смущение очень шло ему.

— Конечно. Ты абсолютно права. Конечно, — пробормотал он, отводя взгляд. — Какой замечательный огонь!

— Ты чувствуешь неловкость, да? — спросила она, понимая состояние мужа.

— Дело не в тебе. — Майлз наконец посмотрел на жену. — Я… да, ты прекрасна, а я… — Он похлопал себя по внушительному животу. — С леди Чайлд… Извини, я не собирался ее упоминать, дорогая.

— Оставь, Майлз, к чему нам притворяться. — Как ни странно, Эсма почувствовала себя намного лучше. — Отчего бы нам не сесть, не выпить по бокалу вина и не поговорить как разумной супружеской паре, каковой мы и являемся?

Оба с приятным облегчением занялись наполнением бокалов. Наконец Эсма взглянула на мужа. Он действительно был одним из добрейших и внимательнейших мужчин, каких она знала.

— Леди Чайлд восхищается твоим животиком, Майлз? — Она подмигнула ему. — Мы вполне можем быть откровенны друг с другом, поскольку опять становимся любовниками, а друзьями стали уже давно.

Сначала Майлз выглядел испуганным, а потом чрезвычайно обрадованным.

— Ведь мы друзья, не так ли? Эсма кивнула.

— И теперь, когда мы намерены стать родителями, наша дружба особенно важна.

— Боюсь, мои родители не слишком дружили, — вздохнул он. — В детстве это причинило мне достаточно боли.

— Мои тоже, — ответила Эсма, и они улыбнулись друг другу, радуясь, что обнаружили нечто общее.

— Итак, мы оба ценим в родителях вежливость и любезность, — продолжила она, делая глоток.

— Я не очень сведущ в том, как должны поступать родители, — признался Майлз. — Наши родители проводили большую часть времени при дворе, оставляя нас в поместье, я не слишком часто видел отца или мать.

— Так вот почему ты хочешь, чтобы мы жили вместе? Он кивнул.

— Я на всю жизнь полюбил сельскую местность и надеюсь, мы сможем проводить там время с детьми, а не жить отдельно от них.

— Я намерена стать им настоящей матерью. И собираюсь… — Она вызывающе посмотрела на мужа. — Я собираюсь лично кормить грудью своих детей.

Майлз покраснел, видимо, услышав больше, чем ему хотелось.

— Как пожелаешь, моя дорогая, — пробормотал он.

Она бы пожелала, чтобы у мужа не было двойного подбородка. Эсма тут же отогнала недостойную мысль. Если она начнет критиковать его, этому не будет конца. Лучше не думать об отрицательных чертах Майлза. Проглотив остатки вина, Эсма поднялась, бросила взгляд на постель и улыбнулась.

— Итак, приступим?

Он тоже встал, однако не двинулся с места.

— Это черточки трудно. Я чувствую себя развратником.

— Мы женаты, Майлз!

— Нет… Я просто бочонок с жиром. — Он похлопал себя по животу. — А ты самая красивая женщина в свете. Это может подтвердить любой.

Эсма положка руки ему на грудь.

— Ты присоединишься ко мне в нашей постели, Майлз? — Она поцеловала мужа в губы, потом развязала пояс, и халат упал к ее ногам.

Эсма отлично знала, как выглядит: ее французское белье заставит любого мужчину потерять голову от вожделения. Прошлой ночью один из них пришел именно в такое состояние.

Майлз даже пальцем не шевельнул. Она принялась расстегивать ему жилет.

— Не желаешь лечь в постель?

— Да, конечно. Прошу меня простить, дорогая.

Майлз отстранил ее руки и сам расстегнул жилет. Освобожденный от удерживающих его пуговиц, живот, казалось, увеличился в объеме. Эсма деликатно отвела взгляд.

Он начал возиться с запонками.

— Не хочешь, чтобы я помогла тебе?

— Нет! Благодарю.

Она не могла не заметить, какой у него жалобный тон. Рубашка доходила Майлзу до колен, поэтому он с трудом стянул ее через голову. Снять сапоги тоже оказалось нелегким делом, очевидно, этим занимался его камердинер, но он все же справился. Эсма глубоко вздохнула: значит, все не так уж и плохо. Вопрос лишь в том, сможет ли Майлз выполнить свою задачу, похоже, страсть им не овладела. Сев рядом с нею на край постели, он по-отечески похлопал ее по руке. Она поцеловала его в щеку, но и после этого Майлз не ринулся к жене. Видимо, ей нужно снять ночную рубашку? Французское белье практически испарилось с ее тела. Нужной реакции не последовало.

Эсма оглядела себя и пришла к выводу, что ее тело столь же привлекательно. В любом случае оно не изменилось со дня их свадьбы, а тогда Майлз смотрел на него с восхищением. Конечно, если они не ссорились.

— Мы же друзья, Майлз. Поэтому ответь мне, пожалуйста, что с тобой? — обыденным тоном спросила она.

— Извини, я не уверен, что смогу это сделать.

— Разве я…

— Нет, ты прекрасна. Я чувствую себя виноватым. — Глаза у него были печальными, как у больной коровы. — Из меня плохой любовник. Мне кажется, я изменяю.

— Леди Чайлд?

— Да. Глупо, конечно. Ведь моя жена — ты, а не она.

— Леди Чайлд — жена твоего сердца. — Эсма улыбнулась ему. — Ты предпочитаешь не делать этого, Майлз?

— Она говорила, чтобы я сделал. Что я должен, что она будет счастлива за меня, что выбора нет.

— Почему же, есть выбор. Ты можешь встать, одеться и уйти в свою комнату.

Он покачал головой.

— Последние несколько лет я все время думаю о наследнике, Эсма. Только не верил, что это возможно.

— Ты мог развестись со мной.

— Нет. Наш брак — наша общая неудача.

— Ты прекрасный человек, Майлз. Я тебя недостойна.

— Глупости!

— Знаешь… — Она встала и подошла к графину с вином. — Давай еще немного выпьем.

Эсма наполнила его бокал, задула свечи, так что комнату освещал только огонь камина, и легла в постель.

— Майлз, иди ко мне. Теперь я хотела бы заняться наследником.

Она словно приглашала мужа стать ее партнером в висте. Кровать прогнулась и застонала под его тяжестью. Она задернула полог, и они лежали в полной темноте. Поскольку он даже не шевельнулся, Эсма вздохнув, протянула к нему руку.

— Я смущен…

— Мы ведь друзья, Майлз. К тому же не девственники, что должно облегчить нашу задачу.

Его рука легла ей на грудь, а ее рука скользнула по его телу вниз.

Эсма вдруг проснулась. Майлз? Нет, он дышал громко, но равномерно. Слава Богу, а то в какой-то момент его дыхание стало настолько тяжелым, что она испугалась.

Они справились не так уж и плохо, сказала она себе, пройдя через это с малой долей охоты, зато с большой долей юмора. Если потребуется, она вполне может это повторить. Чтобы забеременеть, нужно время, скорее всего раза четыре или пять.

Нет, она действительно что-то слышала! Эсма приподнялась на локтях, но полог мешал ей что-либо рассмотреть. Тем не менее в комнате определенно кто-то был.

Вспомнив о статуэтке, которую отдала ей на хранение Джина, она вздрогнула. Фигурка стояла на туалетном столике, и любой вошедший сразу бы ее увидел.

Эсма прижалась губами к уху мужа:

— Проснись! В нашей спальне вор!

Майлз проснулся, не издав ни звука, легонько оттолкнул ее и сел. Кровать скрипнула, однако вор, казалось, ничего не заметил. Потом она услышала, как открылась дверь. Возможно, он решил, что это она повернулась во сне. Беззвучно соскользнув по другую сторону с постели, она шмыгнула за полог, схватила «Афродиту» и стала на цыпочках обходить кровать. Майлз уже догнал вора, и, хотя огонь в камине почти догорел, она различила две борющиеся фигуры, услышала надсадные хрипы мужа.

Эсма наконец обрела голос.

— На помощь! На помощь! — закричала она, дергая шнурок звонка. — Кто-нибудь! Помогите! В нашей комнате вор!

Через секунду она услышала в коридоре шум, но все произошло так быстро, что впоследствии она с трудом могла описать случившееся.

Два боровшихся человека вдруг разделились, более массивный покачнулся и упал на колени, прижимая руки к груди.

— Майлз! — крикнула она, бросаясь к мужу.

Как ни странно, вор не обратился в бегство, и она замахнулась на него «Афродитой».

— Если подойдешь, я размозжу тебе голову! — Потом она увидела лицо Майлза, и статуэтку выпала у нее из рук. — Майлз, ты в порядке?

Тот непонятно сгорбился, опустив голову на грудь, из которой вырывались булькающие звуки.

Вор присел рядом и вытянул руку, чтобы поддержать голову Майлза.

— Боже мой, Себастьян!




Глава 35

Перед рассветом


Дверь распахнулась, в комнату ворвалась толпа людей, но Эсме было не до них. В свете многочисленных свечей она увидела, что лицо Майлза приобрело ужасный серо-зеленый цвет. Она попыталась уложить его, однако не сумела.

— Помогите мне, — хрипло произнесла она. — Майлз, пожалуйста, скажи что-нибудь.

Сильные руки оттолкнули ее в сторону, леди Чайлд прижала Майлза к себе, и его голова легла ей на грудь. Эсма с отчаянием увидела, насколько безжизненно тело мужа.

— Открой глаза, Майлз, — сказала леди Чайлд. Наступила тишина. Эсма будто издалека услышала, как Элен просит всех покинуть комнату, рассеянно подумала о Себастьяне, но тут Майлз открыл наконец глаза. Он посмотрел на леди Чайлд, и от выражения его глаз у Эсмы перехватило дыхание.

Леди Чайлд положила руку ему на щеку.

— Не разговаривай, дорогой, — спокойно произнесла она и чуть слышно добавила: — Пошлите за доктором.

Вскочив, Эсма бросилась к двери. Снаружи, мрачный и неумолимый, как часовой, стоял Боннингтон.

— Что вы тут делаете? — прошипела она.

— Жду, придет ли в себя лорд Роулингс. — Лицо у него было совершенно белым.

— Срочно требуется доктор! — с яростью выдавила она. — Приведите его!

— За ним уже послан экипаж. Могу я…

Но Эсма захлопнула дверь и не слышала, что он говорит. Майлз опять смотрел на леди Чайлд, дыша медленно, с явным трудом.

— Уильям, — неприятным шепотом сказал он.

— Уильям? Кто такой Уильям? — спросила Эсма.

— Ребенок, — ответила леди Чайлд. Ее ладонь все еще лежала на щеке Майлза. — Так мы назовем вашего ребенка.

Не волнуйся об этом, любовь моя. Просто останься с нами, пока не приедет доктор.

Глаза у Эсмы наполнились слезами.

— Он не… он не…

Леди Чайлд погладила его по щеке, затем поцеловала в лоб.

— Все хорошо, дорогой, — нежно сказала она. — Я люблю тебя. — Видимо, он что-то пытался сказать. — Я знаю, Майлз, ты любишь меня. Я знаю, знаю. И я тебя люблю. — Она крепко прижала его к груди. — Мы назовем его Уильям, и я постараюсь, чтобы он знал о тебе, дорогой. Я все расскажу ему.

Эсма сжала руку мужа.

— Я никогда не оставлю его в поместье, мы поедем с ним в Лондон. Он всегда будет со мной, куда бы я ни поехала, Майлз.

Слышал он ее, нет ли? Ей показалось неудобным сидеть возле них, поэтому она встала и подошла к окну. В коридоре послышался шум — приближающиеся шаги, возбужденные голоса.

Зачем Себастьян вошел в ее комнату? Видимо, хотел удивить своим неожиданным появлением. Сердце у нее разрывалось от унижения, тоски и боли. Любовник пришел к ней в комнату, а в результате умер ее муж.

Белый туман стелился над газоном, над кустами роз, ждущими восхода солнца. Небо уже розовело, когда к ней подошла леди Чайлд и встала рядом.

Эсма оглянулась. Майлз выглядел бы спящим, если бы не тот факт, что он лежал на полу.

— Я не уверена, что у меня будет ребенок, — сказала Эсма, глотая слезы. — Думаю, одной ночи для этого недостаточно.

— Может быть. Но Майлз плохо разбирался в деторождении, его грела эта мысль.

— Да, я знаю. — Эсма положила руку на живот, страстно желая, чтобы там оказался маленький Уильям. — Прошлой ночью…

— Это не имеет значения, — спокойно произнесла леди Чайлд.

— Но это имело значение для Майлза. Ему было очень нелегко. Он чувствовал себя изменником… и не мог… нам пришлось погасить свечи и остаться в темноте. Майлз очень любил вас.

— Да, — ответила леди Чайлд. — И я… и я тоже… Заметив первую трещинку в ее непроницаемой броне, Эсма прижала к себе любовницу мужа, и они вместе рыдали по великодушию Майлза, по его любви, по Майлзу.

Когда им с леди Чайлд удалось надеть на Майлза рубашку и брюки, в дверь комнаты постучали. Так как леди Чайлд сидела на полу, гладя Майлза по голове, Эсма направилась взглянуть, кто там. В коридоре стоял Боннингтон. Леди Троубридж с пожилым джентльменом подошли к ней.

— Это доктор Уэллс, — сказала хозяйка.

— Боюсь, я опоздал.

Она кивнула.

— Могу я поговорить с Люси?

Тут Эсма с удивлением поняла, что даже не знала имени леди Чайлд. Наверное, они были подругами, раз хозяйка называла ее просто Люси.

Доктор склонился над Майлзом, что-то быстро сказал Эсме и леди Чайлд, затем покинул комнату. Эсма вышла в коридор.

— Вас… кто-нибудь видел?

— Да. Как вы намерены поступить, леди Роулингс?

— Поступить? Что вы имеете в виду?

— Я понимаю, сейчас не время делать вам предложение, но…

— Вы сошли с ума! Вы полагаете, что я выйду замуж за вас? Человека, убившего моего мужа? — Она ненавидела и его, и себя.

— Примите мои глубочайшие извинения. Я могу только предложить…

— Вашу руку! — словно выплюнула она. — Я не приняла бы ваше предложение, даже если бы вы не были столь докучливы, нудны и девственны!

Его бледность стала почти смертельной.

— Боюсь, ваша репутация может пострадать…

— Уходите, — отрезала Эсма. — Я хочу, чтобы вы ушли. Единственное, что может доставить мне удовольствие, это ваше обещание никогда не попадаться мне на глаза. Никогда. Я выразилась достаточно ясно?

Себастьян изучающе смотрел на убитую горем женщину.

— Вполне ясно, — наконец сказал он.

Эсма сделала шаг назад, дожидаясь, когда Боннингтон уйдет, и вскоре он действительно ушел. Она вернулась в комнату и села рядом с умершим мужем, сознавая, что ей нечего здесь делать. Но она все сидела. Это было самое малое, что она могла сделать для Майлза, пусть слишком мало и слишком поздно. У нее свело желудок от ненависти к себе.

Так прошел час или около того.

— Вы не попросите слугу прислать мою горничную, дорогая? — обратилась к ней леди Троубридж.

Выйдя в коридор, Эсма едва не столкнулась с Элен.

— Все знают? — без церемоний спросила она.

Элен была известна тем, что никогда не теряла головы. Несмотря на беспутное поведение мужа, она не выказывала даже тени эмоций, однако сейчас ее лицо выражало осуждение.

— Боннингтон оказался полураздетым и уже снял рубашку, когда его настиг Майлз. Совершенно очевидно, что он хотел пробраться к тебе в постель.

— Джина знает? — прошептала Эсма.

Подруга увлекла ее в свою комнату.

— Как ты могла? Как ты могла сделать подобное?

— Ничего не было до прошлой ночи. Пока не стало ясно, что Джина остается с мужем. Боннингтон знал, что я хочу помириться с Майлзом, но он ушел прежде, чем я сказала ему, что это произойдет немедленно.

— Ты не должна была этого делать, — сказала Элен. — А Боннингтон… глупец… мужчины такие глупцы!

— Виновата только я, — тупо произнесла Эсма. — Я убила Майлза. Я убила мужа, потому что я проститутка.

— Боннингтон защищает твою репутацию. Он заявил, что перепутал комнаты.

— Что? И чья же это была комната, он сказал?

— Да, он сказал, что собирался посетить свою жену.

— Свою жену? — чуть не крикнула Эсма.

Элен кивнула.

— Он сообщил всем собравшимся, что они с Джиной вчера поженились по специальному разрешению, и он шел к своей жене, только перепутал комнаты и случайно оказался в твоей. Эсма! Ради Бога, не падай в обморок!

— Я никогда не падаю в обморок, — сказала та, но села. — Значит, он всем сообщил, что они с Джиной поженились?

Элен тоже села.

— Да.

— Но это невозможно! Джина еще замужем.

— Насколько я понимаю, развод состоялся несколько дней назад.

— Она же влюблена в своего мужа.

— О ее чувствах мне ничего не известно. — Голос Элен обрел привычную бесстрастность. — Она до сих пор никак не отреагировала на заявление Боннингтона. И конечно, тут полно слухов о пребывании Майлза в твоей комнате.

Эсма нетерпеливо отмахнулась:

— Пусть болтают, что хотят. Где Джина?

— Я не видела ее. Думаю, она внизу, принимает поздравления. Естественно, все поражены смертью твоего мужа. Большинство гостей собрались немедленно уезжать.

Тут дверь открылась, и вошла герцогиня.

— Прости, — сказала Эсма, поднимаясь. — Я знаю, тебе это безразлично, но я действительно очень сожалею.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

— Не могу сказать, что это не имеет значения, — наконец ответила Джина. — Имеет! Ты хочешь выйти за Себастьяна?

Лицо Эсмы выразило отвращение.

— Нц в коем случае! Должно быть, я свихнулась, раз переспала с ним.

Джина опустилась в кресло.

— Все думают, что теперь мы женаты. Значит я следующая, кому предстоит спать с ним.

— Тебя никто не заставляет, — сказала Элен.

— Да, но если я этого не сделаю, погибнет репутация Эсмы. Если хоть кто-нибудь заподозрит, что Себастьян шел именно к ней, ее откажутся принимать в свете.

— Вряд ли репутация Эсмы сейчас незапятнанна, — заметила Элен.

— А мне плевать на это! Я предала тебя, переспав с твоим женихом. Как ты можешь думать о моей репутации?

— Большинство мужей имеют любовниц, — с болью ответила Джина. — Полагаю, что я привыкну к тому, что Себастьяна придется делить с кем-нибудь.

— Боннингтон не из тех… — начала Эсма, но Элен положила руку ей на плечо и спросила:

— А где наш герцог?

— Он в Лондоне и скоро вернется. Он думает, что вечером будет представление «Много шума из ничего». Мы не очень хорошо расстались. Фактически я сказала ему, что собираюсь выйти за Себастьяна. И он не стал возражать, — с несчастным видом прибавила Джина.

— Это моя вина! Я убила Майлза и…

— Глупости, — сказала Элен. — Твой муж умер от сердечного приступа. Леди Троубридж говорит, что у него были на этой неделе два подобных случая. Она уговаривала его послать в Лондон за доктором. Он мог умереть в любой момент. Он плохо себя чувствовал.

— Я не знала. Я, его жена, не знала, что он так болен. — У Эсмы полились слезы. — Никто не верит, что я любила его, но я любила. Он был хорошим, искренним человеком, мне не следовало его отпускать. Надо было остаться с ним, тогда бы мы уже имели детей. Он хотел ребенка. — Эсма зарыдала. — Если бы я не была такой дурой!

Элен похлопала ее по плечу, а Джина взяла за руку. Лицо у подруги распухло от слез, покрылось красными пятнами, так что сейчас она вряд ли оправдывала свою репутацию самой красивой женщины в Лондоне.

— Себастьян должен сказать правду, — заявила она. — Я сама это сделаю, когда появлюсь внизу. Меня совершенно не волнует их мнение. Я собираюсь уехать в поместье.

— И чем будешь там заниматься? — невинно спросила Элен. — Выращивать бобы?

— Я буду в глубоком трауре. Пожалуйста, Джина, передай Себастьяну, чтобы он сказал правду. А я немедленно уеду.

— Свет растерзает тебя. Надо придумать что-нибудь другое, Эсма.

— Ничего тут не придумаешь. Мне плевать на их болтовню. Я никогда в жизни больше не пересплю ни с одним мужчиной. Единственное, чего я хочу, это чтобы меня оставили в покое. Благословляю вас с Себастьяном. И ты должна знать, Джина, я никогда бы этого не сделала, если бы не была уверена, что ты останешься с мужем.

— Но в том-то и дело! — воскликнула Джина. — Я сама не знаю, чего хочу! Сегодня я хочу выйти за Себастьяна, а завтра — остаться с Кэмом.

За дверью послышался шум, и когда Эсма выглянула в коридор, слуги как раз выносили тело ее мужа. Элен встала у нее за спиной.

— Они знают, куда его отправить? — спросила Эсма. — Он собирался уехать в поместье. Майлз хотел уехать домой.

— Еще не время, — успокаивающе ответила Элен. — Пока его оставят в часовне. Карета отправится днем.

— Карета…

— Ты последуешь за каретой мужа. Надеюсь, леди Троубридж уже распорядилась задрапировать ее черным. У тебя есть черный туалет? Я поеду с тобой, если хочешь.

— Ты слишком добра ко мне. — Эсма вернулась в пустую комнату, задев ногой что-то лежащее на полу. «Афродита». Она подняла статуэтку и увидела, что та сбоку треснула. — Извини, я повредила твою «Афродиту». Я разбиваю все, к чему прикасаюсь.

— Хватит! Просто в ней тайник. Я пришла за ней. Мне нужно отдать брату то, что находится внутри.

— Брату?!

Джина заметила удивленные взгляды подруг.

— Да, это мистер Уоппинг, — с неуверенной улыбкой сказала она, беря у Эсмы статуэтку. — Я не говорила вам, что мистер Уоппинг тоже ребенок графини Линьи?

— Мистер Уоппинг твой брат?

Джина вытащила из тайника связку бумаг.

— На самом деле он только мой единоутробный брат. Но здесь одни бумаги, никаких камней.

— Мистер Уоппинг, — повторила Элен. — Твой домашний учитель. Это он дал тебе статуэтку?

— Нет, она посмертный дар графини Линьи, — ответила Джина, разворачивая сверток. — Как странно! — Подруги вопросительно смотрели на нее. — Это же мои письма ей! Вот первое, второе. Последнее я написала перед ее смертью. Почему она мне их вернула?

— Может, она забыла, что письма внутри, — предположила Элен.

— Мистер Уоппинг будет разочарован, он надеялся на изумруды, — сказала Джина.

— Откуда твой учитель… твой брат вообще узнал об «Афродите»?

— Графиня сказала ему, что в статуэтке находится самое дорогое, чем она владела, — ответила Джина, подавив вздох.

Эсма вдруг улыбнулась.

— Самое дорогое, чем она владела, — тихо сказала она, погладив рукой письма. — Как прекрасно!

— Она имела в виду нечто другое.

— Нет, — возразила Элен.

— Тогда почему она не написала мне сама?

— Кто знает? Но твои письма были для нее дороже всего на свете. — Глаза Эсмы опять наполнились слезами.

— Никогда бы не подумала. — Джина посмотрела на «Афродиту». — Я думала, она послала мне статуэтку, решив, что я такая же проститутка, как…

— Графиня послала ее тебе потому, что она прекрасна. Она хотела, чтобы ты знала, как она ценит твои письма, — объяснила Эсма.

— Я считала, что она такая же, как и Кэм, — дрожащим голосом сказала Джина.

— А что с Кэмом? — спросила Элен.

— Он тоже прислал мне нагую статуэтку. Когда мне исполнился двадцать один год. Я получила от него голого купидона. Сначала я обрадовалась, потом разозлилась. Это было так не похоже на меня.

— Полагаю, купидон был прекрасен, не так ли? — вставила Эсма. — Ведь Афродита чудо как хороша.

Подруги смотрели на статуэтку. Богиня стояла, почти закрыв лицо рукой, глядя назад с испугом, стыдом, печалью или любовью. Каждая видела в ней что-то свое.




Глава 36

Иногда не могут найти жену


— Моя жена внизу?

— Простите, ваша светлость? — с недоумением спросила горничная Энни, паковавшая багаж.

— Я ищу жену. Твою хозяйку, герцогиню. Девушка смотрела на него, открыв рот.

— Ну, так где она?

— Ушла в деревню с… с ее…

— С кем?

— С мужем! — выпалила горничная.

Кэм застыл на пороге спальни. Голос у него был сладкий как мед и в пятьдесят раз более ядовитый.

— Насколько я понимаю, моя… твоя хозяйка вышла замуж за маркиза Боннингтона?

— Они поженились по специальному разрешению, сэр, — громче, чем ей полагалось, ответила Энни, ибо для нее это было самым потрясающим событием за последние недели.

— Он похож на гадюку! — рассказывала она потом слугам. — Гадюка! Моей хозяйке лучше всего находиться подальше от этого огромного грека.

— Герцог Гертон совсем не грек, просто он живет в Греции, — возразила одна из служанок и, поскольку она всегда читала колонку сплетен в местной газете, добавила: — Его мать была дочерью лорда Фэйрли.

— Разве того, что он живет в Греции, недостаточно? Все они убийцы, эти иностранцы. И герцог смотрел на меня так, будто хотел убить просто за то, что я сказала, что моя хозяйка вышла за другого. Каждый знает, что его брак аннулирован. Чему ж он удивился? Мне это известно уже две недели.

— Две недели? Они женаты две недели? — потрясение выдохнула служанка.

— Не женаты, обручены.

Энни важно кивнула слушателям, которые устроились за столом дворецкого. Она наслаждалась обретенной властью, поскольку была личной горничной скандально известной герцогини Гертон, а теперь скандально известной маркизы Боннингтон. Раньше дворецкий леди Троубридж едва замечал ее, а теперь она сидела на почетном месте, по правую руку от него.

— Герцог имеет право выглядеть жестоким, — вмешалась экономка миссис Мэсси. — Ведь леди Боннингтон, в конце концов, была его женой, и приличие требовало, чтобы она по крайней мере поставила его в известность о своем замужестве.

— Я думаю, он не хотел разводиться, — сказала Энни.

— Пока мы тут беседуем, его слуга как раз упаковывает вещи хозяина, — заметил дворецкий. — Я полагаю, его светлость незамедлительно возвращается в Грецию. Я уже послал слугу разобрать театральные подмостки в связи с отъездом герцога и трауром леди Роулингс.

Кэм молча наблюдал, как Филлипос укладывает вещи.

— Что мне делать с этими бумагами, сэр? Вы сами знаете, что уголь не вынесет путешествия. — Филлипос протянул хозяину листы, на которых тот рисовал Джину.

Герцог так же молча принялся рвать их.

— А мрамор? — Слуга кивнул на огромный блок, стоявший в углу комнаты.

— Вырази дворецкому наши глубокие сожаления за причиненное беспокойство и попроси его поступить с ним так, как распорядится леди Троубридж.

Слуга уложил в саквояж последний шейный платок, и Кэм оглядел комнату.

— Чем скорей мы прибудем в Дувр и начнем готовиться к отплытию, тем лучше. Я должен еще попрощаться с леди Троубридж и попросить у нее экипаж.

— А как насчет мистера Раунтона? — спросил Филлипос.

Но герцог, казалось, не слышал его, он смотрел на фрагмент с наброском герцогини, который держал в руке. Филлипос осторожно кашлянул.

— Мистер Раунтон ждет вас в библиотеке, милорд.

— Да, конечно, — рассеянно ответил Кэм и, сунув обрывок в карман, направился к двери.

Солиситор мерил шагами комнату, прикидывая в уме, что скажет герцогу. Семейство Гертонов — всегда проблемы. Одни незаконные действия старого герцога чего стоят. А теперь еще неприятности с молодым герцогом. Конечно, тот был прав, сказав, что он перешел границы. Черт побери, он лишь велел этому дурню Финкботлу немного подтолкнуть события в нужную сторону. Но ведь не до такой же степени! Что за времена, черт побери, никому нельзя что-либо доверить!

Раунтон прижал руку к животу. Наверное, следует послушаться доктора — отправиться путешествовать, съездить в теплые страны.

Теперь Гертон желает, чтобы он ехал в Грецию и разобрался с его домом. Это почти знамение! Если учесть способности молодого Финкботла, то к своему возвращению он может остаться без клиентов. Что, может, и к лучшему.

Тут дверь открылась, и вошел герцог.

— Ваша светлость. — Раунтон поклонился. — Я. готов…

— Я немедленно еду в Дувр, — прервал его Кэм, — и сажусь на первый же корабль, отплывающий в Грецию. Боюсь, ваш хитрый план не удался. Вчера герцогиня по специальному разрешению вышла замуж за Боннингтона. Солиситор выглядел потрясенным.

— Видимо, как только я покинул дом, она сразу бросилась к алтарю.

— Невозможно! Маркиз Боннингтон женился столь легкомысленным образом?

— Только что мне подтвердила это леди Троубридж. Кажется, маркиз по ошибке вломился ночью в чужую комнату, пытаясь найти спальню жены. Его супружеский энтузиазм стал причиной смерти другого человека.

— Невероятно!

— Он дрался в темноте с Майлзом Роулингсом, и тот в конце концов умер от сердечного приступа. Мне сказали, что новобрачные отправились в деревню. Полагаю, Раунтон, вы сможете передать им мой прощальный привет и сердечные поздравления.

Солиситор был уверен, что в этой истории есть какое-то несоответствие.

— Я очень сомневаюсь, чтобы ее светлость могла принять столь поспешное решение, — сказал он, представив себе в высшей степени практичную герцогиню.

— Ничего поспешного здесь нет, — резко ответил герцог. — Она давно с ним помолвлена.

— Не стану отрицать, что я весьма разочарован, — заметил Раунтон.

— Как и я, — с нотой грусти признался Гертон.

Оба впервые посмотрели друг на друга как мужчины, а не как адвокат и его клиент. Раунтон первым отвел взгляд, ему не следовало видеть то, что он видел в глазах собеседника.

— Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы, Раунтон, встретились с Томасом Брэдфеллоу из христианской церкви. Он должен учредить кафедру истории Италии и пригласить туда Уоппинга. — Герцог направился к двери. — Мое поместье отпишите Стивену, и как можно быстрее.

— Конечно, милорд, — пробормотал Раунтон. Он был не в состоянии давать советы.

В широком холле за библиотекой толпились отъезжающие, которые отдавали приказания слугам насчет багажа и целовались с остающимися гостями. Хотя прием леди Троубридж закончился быстрее, чем обычно, волнующих событий произошло намного больше, чем ожидалось.

Кэм уже шел к выходу, когда чья-то рука легла ему на плечо. Это был Таппи Перуинкл.

— Добрый день, — сказал Кэм и поклонился. — Я спешу в Дувр, чтобы поскорее вернуться в Грецию, иначе бы….

— Моя жена говорит, — прервал его Таппи, — что герцогиня любит вас.

— Не понимаю, отчего вы сочли необходимым поделиться со мной размышлениями вашей жены.

Таппи нахмурился:

— Поскольку, нечто подобное произошло у меня, я не хочу, чтобы вы сделали ту же ошибку.

— Если учесть, что моя бывшая жена вчера повторно вступила в брак, меня это уже не касается, — холодно ответил Кэм. — Теперь, с вашего позволения, я должен откланяться.

Попрощавшись с лордом Перуинклом, он кивнул Филлипосу, который стоял в холле с багажом.

Дорога к побережью была долгой, но спокойной, и через несколько дней Кэм стоял на палубе небольшого корабля «Молли», стараясь не смотреть на причал. Глупо надеяться, что облако пыли на берегу скрывает карету с его… нет, теперь уже женой Боннингтона. И совсем абсурдно думать, что его жена могла изменить решение и последовать за ним. Только идиот счел бы все происшедшее дурным сном, полагая, что сейчас он проснется и опять будет обвинен в неприличном храпе.

Тем не менее Кэм не переставал надеяться до тех пор, пока из кареты, остановившейся на пристани, не вылез толстый священник, а за ним еще более толстая женщина. Даже с такого расстояния до него доносился ее пронзительный голос, когда женщина громко ругала спутника, именуя несчастного болваном, негодяем и бездельником.

Значит, Джина сделала выбор… правильный выбор. Боннингтон хороший человек, надежный, кроме того, чертовски красивый и живет в Англии. Правда, маркиз смотрел на Эсму Роулингс, как голодная собака на кость. Ну и что! Не заведет же он интрижку с лучшей подругой своей жены.

«Я бы пользовался таким уважением», — подумал Кэм.

Всю дорогу к побережью он старался представить, как живет в Гертоне, строя мосты и давая обеды, но всегда заканчивал тем, что мысленно укладывал жену прямо на кухонный стол посреди кабачков с бобами и…

Чтобы избавиться от навязчивых мыслей о Джине, он спустился в каюту. Раз капитан говорил о трех пассажирах, значит, все уже на месте, и пора отплывать. Увы, два-три месяца он будет вынужден находиться в обществе священника и его постоянно вопящей жены.

Кэм не хотел видеть, как они поднимаются на борт. Иначе могло показаться, что он кого-то ждет.

Спустя час после отплытия в каюту заглянул Филлипос.

— Капитан докладывает, что мы в открытом море, сэр. Он приглашает всех пассажиров присоединиться к нему за хересом.

Кэм нахмурился. Он только отвлекся от печальных мыслей и опять делал наброски углем, причем не столь уж плохие. Он по опыту знал, что должно пройти какое-то время, чтобы его рука обрела прежнюю твердость.

— Ради Бога, — с облегчением произнес Филлипос. Он выучил несколько английских выражений, которые регулярно использовал. — Какая строгая женщина.

— Медуза, — сказал Кэм, откладывая рисунок богини с волосами-змеями и моя руки. — Ты считаешь, мне надо переодеваться к обеду?

— Без сомнения, милорд. Капитан Брекит, похоже, чтит формальности. Его слуга говорит, что у него есть мальчик, а у того единственное занятие — крахмалить одежду капитана.

Что-то буркнув в отсвет, Кэм снял батистовую рубашку и начал умываться, и минут через десять Филлипос с удовлетворением оглядел герцога.

Зато сам Кэм был в глубоком отчаянии. Умом он понимал, что все скоро пройдет, нужно только взяться за работу. Когда-нибудь он найдет другую женщину, а его временная жена останется в прошлом. Когда-нибудь он даже не вспомнит о письмах из Англии.

Когда-нибудь…

Он распахнул дверь капитанской каюты, ударив в спину толстого священника.

— О, прошу меня простить, сэр. — Кэм подал руку и с трудом поднял его на ноги.

— Все в порядке, ваша светлость, — ответил священник с радостью простого англичанина, случайно оказавшегося в компании аристократа. — Я как раз говорил вашей прелестной жене, что…

Но Кэм ничего больше не слышал.

Она улыбнулась ему, словно они не расставались. Словно он не бежал как трус, узнав про ее замужество. Словно она не выходила за более достойного.

— Извините, что прерываю вас, — сказал Кэм священнику. Поклонившись, он поднес к губам руку Джины. — Моя последняя герцогиня.

— И ваша следующая.

Все в ней было великолепно, от элегантного туалета до черных ресниц и завитых волос. Абсолютное воплощение герцогини.

Кэм смог только улыбнуться.

Повернувшись к священнику, Джина легонько хлопнула его по плечу:

— Вы сами видите, отец Куибл, что герцог просто онемел от удивления.

— Моя сестра так же вела себя при нашем расставании, — быстро ответил Куибл. — Плакала так, будто я отправлялся к антиподам. Надолго ли в Грецию, ваша светлость?

Джина задумчиво смотрела поверх бокала с хересом.

— Герцог делает на островах мраморные скульптуры. Возможно, мы проведем там несколько лет.

Кэм пил разбавленный херес и пытался сдержать рвущуюся наружу радость. Видимо, она продолжала быть его женой, практичной, любящей руководить. То есть опять станет его женой.

— Невероятная жертва! — с содроганием вымолвил священник. — Для столь изящной леди, как вы, острова ужасное место. Да и страна тоже довольно плоха. — Он допил херес. — Моя дорогая сестра тысячу раз спрашивала, не сможет ли она скрасить мне скучное путешествие. Но я был тверд и сказал, что суровая жизнь не для нее. Она может не перенести тамошней жары, а что еще хуже, будет оскорблена аборигенами. У Али-паши ни культуры, ни манер, его двор в Тепелени не имеет даже бального зала!

Герцогиня выглядела именно так, как, по мнению Куибла, и должна выглядеть герцогиня: изысканной, утонченной и дорогостоящей. Никакой остров не может стать домом для английской леди. Несколько лет! Он готов поспорить, что герцог отправит жену в Англию через неделю.

Священник ошибся на месяц.




Глава 37

В которой герцогиня танцует от радости


Голубые сумерки на острове Ниссос имели удивительное свойство придавать необычный перламутровый оттенок коже и волосам Джины Серрард, герцогини Гертон. Они с мужем вели танец урожая. Она смеялась, придерживая белое платье, когда прыгала через костер. Он двигался следом за ней, все быстрее и быстрее, и казался сатиром на ее белом фоне.

Когда герцог подхватил жену на руки, кивнул собравшимся крестьянам и стал подниматься по каменным ступеням к дому на холме, многие любопытствовали, что он шептал ей с таким видом. Возможно, любовные стихи. Англичанин влюблен по уши, это видел любой, у кого есть глаза.

— Что? — не поверила Джина.

— На этой или следующей неделе прибывает Раунтон, — повторил он.

— Солиситор? — чуть не взвизгнула она.

— Он возьмет на себя продажу дома и отправку моих статуй в Англию.

— Зачем?

— Мы возвращаемся, — спокойно ответил Кэм. — Отплывем на «Старлайте». В Лондон. Через месяц. — Он взглянул на нее с выражением полнейшей невинности. — Думала, я не смогу организовать переезд, не так ли?

— Но почему… что…

— А чем, по-твоему, я занимался целыми днями в каменоломнях?

— Поднимал камни? — Джина улыбнулась мужу. — Ты несешь меня, как пушинку.

— Ты и есть пушинка. — На верхней площадке Кэм осторожно поставил жену на ноги. — Раунтон переправит в Гертон тонны, мрамора. Этого будет достаточно, чтобы я до конца жизни мог ваять обнаженных Диан.

— О!

— Во-первых, — сказал он, легонько поцеловав ее в губы, — я расставлю их в парке Марисс, просто чтоб не отвыкла рука.

Джина улыбнулась. Ей понравилась его добрая, ленивая бывшая любовница.

— Но Себастьян говорил, что нам лучше какое-то время не показываться в Англии.

— Скандал касается Боннингтона, к нам это не имеет отношения, — твердо ответил Кэм, — Он сам выбрал для себя роль галантного идиота, пожертвовав во имя Эсмы собственной репутацией. Какой дурак мог бы поверить его истории, будто он воспользовался поддельным разрешением, чтобы попасть к тебе в постель? Но ведь поверили же. Беднягу изгнали на континент, назвали отвратительным распутником, который до женитьбы стремился в постель герцогини. Его несчастливая судьба не должна влиять ни наше решение.

— Но Себастьян говорил, что если мы останемся за границей, то…

— Его хитрость сработала, Джина. Он в изгнании, ты счастливо избежала его гнусных поползновений, репутация Эсмы спасена. Ты герцогиня, твое место в Англии. Наверное, Биксфидл уже погряз в документах. Твой брат в отсутствие семьи чахнет в Оксфорде. — Она скорчила гримасу. — Прошли месяцы. Бесси Миттинс, видимо, опять ждет ребенка, и ей требуется помощь. Кто знает, поймет ли Биксфидл ее любовь к мужчинам Нижнего Гертона, как понимала ты.

— Но мне понравилось в Греции.

Остановившись на пороге дома, Кэм обнял ее и крепко поцеловал.

— Мне больше незачем жить на острове, любовь моя. Теперь я могу ходить в темноте.

Сердце у Джины подскочило от счастья. Наверное, он сказал, что любит ее?

— Ты — мой свет, — произнес он и повел ее в спальню.




Глава 38

Парадная лестница в Гертоне


Они снова затеяли спор. Кэм сказал, что Джине следовало бы посоветоваться с ним до того, как поручать Биксфидлу переделать канализацию в Нижнем Гертоне. Он бы выделил некоторую сумму на строительство каменного парапета в древесном питомнике. Джина ответила, что он никогда не думает о будущем. Кэм сказал, что канализация — ужасно скучное занятие, но если бы она спросила, он бы подумал над строительством каменного стока по типу древнеримских сооружений.

Джина одна поднялась по лестнице. Она знала, что он имеет в виду. Из нее получилась скучная герцогиня. Она посмотрела на свою руку в перчатке, лежавшую на перилах. Конечно, она всегда держалась за перила, поднимаясь по лестнице. Вдруг она упадет? Вдруг споткнется и упадет? Что тогда?

Ничего! Она тратила слишком много времени на то, чтобы избегать малейшего риска.

Какой-то звук привлек ее внимание, и Джина обернулась.

Кэм еще стоял внизу и смотрел на жену.

— Что ты делаешь?

— Жду.

— Чего ждешь?

— Ты можешь передумать.

Стянув перчатку, Джина бросила ее вниз. Пролетев через три или четыре ступени, она упала. Взглянув на мужа, Джина увидела его смеющиеся глаза и начала расстегивать вторую перчатку, когда ей на руку легла большая мужская ладонь.

— Однажды ты сказала мне, как трудно снимать перчатки. Могу помочь, если не возражаешь.

— Помочь? Он кивнул.

— Ты никогда ведь не попросишь. Так замечательно была воспитана моим дорогим папой. Ты когда-нибудь обращалась за помощью, Джина?

— Разумеется.

— С чем-то, что имело для тебя значение? Почему ты не написала мне в Грецию и не сообщила, как много работы в поместье? Не попросила меня вернуться? Ни разу не обратилась за помощью?

— Я привыкла ни от кого не зависеть, — упрямо сказала она.

— Попроси меня, Джина.

В уголках глаз у него образовались морщинки, когда он улыбнулся… За этой кривой улыбкой была неуверенность.

Теперь она знала его, знала, что скрывает его улыбка… Что? Она нужна ему?

— Я… Мне бы хотелось. — Она замолчала.

Это было слишком трудно после стольких лет невысказанных желаний и ненаписанных писем. Очень трудно после тайных страхов, что она никогда не будет иметь семью. Просить о помощи — значит отказаться от мысли, что, если бы она была настоящей герцогиней, у нее был бы настоящий герцог.

— Говорят, у меня есть жена, — прошептал он. — Не знаешь, где бы я мог ее найти?

Джина распознала за его смехом какой-то намек.

— Помочь тебе найти ее?

— Женщина, которую я люблю, здесь. Ты выйдешь за меня, Эмброджина? Будешь ли ты со мной в радости и в горе, в хорошие времена и в плохие?

— Да. — Голос у нее задрожал. — Ты берешь меня в жены, Камден Уильям Серрард, будешь ли ты жить со мной, покинув всех других, пока смерть не разлучит нас?

— Да, — хрипло ответил Кэм и, наклонившись, бережно поцеловал ее в губы.

— Мне нужна помощь.

— Все, что пожелаешь.

— Я бы хотела раздеться.

— Раздеться?!

Он быстро огляделся. Наверх вела широкая лестница, стойки перил были сняты для замены их статуями. Хотя была уже ночь, однако ничто не помешает Рандлзу воспользоваться этим путем. Впрочем, дворецкий предпочитает лестницу для слуг.

— Джина! — со смехом запротестовал Кэм.

Она молчала, стоя к нему спиной, и он поцеловал ее шею… Она пахла, как цветки яблони. Против его воли пальцы сами начали расстегивать пуговицы… одну за другой, ..

Неожиданно Кэм вспомнил отца, стоявшего, как феодал, на этих ступенях и в бешенстве кричавшего на слуг. Пальцы у него задрожали.

Но тут Джина стала вынимать шпильки из волос, они упали ему на руки, и пальцы сразу перестали дрожать. Он снял с нее платье, которое она небрежно откинула ногой в сторону. Оставшись в одной сорочке, Джина повернулась к мужу:

— Мне все еще нужна помощь. Мне нужно…

— Я здесь, Джина.

Что-то треснуло, когда он сорвал с нее рубашку. Теперь она стояла обнаженная, если не считать шелковых чулок, подвязок и туфель. Кэм опустился перед ней на колени, и она засмеялась, ощущая, как его язык скользит по ее животу.

— Спокойно, девушка!

Он вдруг понял, что, если спустится всего на одну ступеньку, его рот окажется у нее между ног. Он игнорировал ее протест, и она, забыв обо всем на свете, забыв, что герцогиня, откинулась на перила. Он целовал ее до тех пор, пока она не закричала. Дав ей немного прийти в себя, он снова занялся делом, не обращая внимания на просьбы вроде:

— Нет, нет! Кэм, мы же на лестнице!

И все закончилось криком жены. Его жены.

Она таяла в его объятиях, хватая ртом воздух, плача от облегчения, а Кэм самодовольно улыбался… до того момента, пока она тоже не улыбнулась, что обещало вознаграждение, и не прижалась к его чреслам.

— Кэм, — мстительно промурлыкала она, — мне неудобно сидеть. Здесь что-то твердое.

Под ее страстным жаждущим взглядом, который совсем не подходил скромной герцогине Гертон, он быстрым движением сдернул с себя рубашку.

— Из тебя вышла бы ужасная маркиза, — заявил он. — Просто ужасная!

Но ей это совсем неинтересно.

— Я в замешательстве, — простонала Джина, откидываясь на перила и чувствуя себя французской куртизанкой, как она представляла свою маман.

— Что такое?

— Мне бы хотелось, чтобы ты задул свечи, Кэм. Он засмеялся.

— Моя маленькая герцогиня… ты уже излечила меня от боязни темноты. Разве ты не знала?

В одежде Кэм не производил на нее такого впечатления, а обнаженным был настолько красив, что она теряла голову от изящной линии его бедер, твердых ягодиц, мощи рук, которые он сейчас поднял, чтобы загасить свечи.

И наконец он сделал то, что хотел сделать весь последний час. Он сел на ступеньку и протянул к ней руки. Но она его не видела.

— Джина, — хрипло сказал он, — иди ко мне. — Где ты?

— Напротив тебя. Не волнуйся, я не позволю тебе упасть. Посадив ее к себе на колени, он прислонился спиной к прохладному мрамору и провел большим пальцем по ее соску. Крик — это все, что он хотел услышать. Ее палец скользнул по его щеке.

— Не шутишь?

— Ты моя жена, моя чопорная герцогиня, моя нагая любовь. Мне не нужно шутить… для меня счастье обнимать тебя.

— О, Кэм… — Голос у нее прервался.

Он забыл про темноту. Единственное, что имело значение — ласки, округлости тела, страстный жар, тяжелое дыхание…

Джина забыла, что обязана вести себя как герцогиня. Но муж поднял ее, подержал в воздухе и дал ей упасть на него. Она закричала. Никакой сдержанности, никакого приличия. Она скакала на нем верхом с безумным восторгом, презрев все условности, и они оба смеялись от радости. В какой-то момент она ухитрилась подложить ему под спину платье, чтобы было удобнее. Но она не желала покинуть лестницу, а он даже подумать не мог о том, чтобы встать.

Он сделал мощный толчок ей навстречу, чтобы услышать ее крик содрогания.

— Я люблю тебя! Думаю, я всегда тебя любил.

Он не знал, слышит ли она его. Но они были вместе, в этой темноте, в этой страсти.

Кэм поднял Джину, не выпуская из объятий, собрал одежду и понес жену в их комнату. Голова Джины покоилась у него на плече, словно голова спящего ребенка.

Он положил ее на кровать. Кровать своего отца, кровать своего деда. На кровать своего будущего ребенка. А если удастся, то не одного, а многих. Он зажег свечи, но лишь для того, чтобы видеть ее.

Джина открыла глаза и с ленивой улыбкой сонно пробормотала:

— Идите сюда, ваша светлость.

— Благодарю. Не сомневайтесь, ваша светлость, что я так и сделаю.




Эпилог


Нельзя было не отметить тот факт, что герцогиня слишком часто целует ребенка. Когда бы счастливый отец ни взглянул на бедного малыша, завернутого в кружева, его охватывало теплое чувство. Даже сейчас его жена со своей лучшей подругой Элен склонились над свертком, лежащим на коленях герцогини. Кэм увидел, как маленькая ручка ухватила прядь рыжих волос и резко потянула.

«Мой сын», — с удовлетворением подумал герцог, пока его жена вскрикивала и целовала ребенка в ответ на его младенческую жестокость.

Когда герцог подошел, Элен встала.

— Максимильян прелестный ребенок, — сказала она, улыбнувшись.

Кэм тоже улыбнулся. Ему нравились подруги жены с их острыми язычками и несчастливыми браками. Правда, Эсма в данный момент не была замужем. И хотя Себастьян защитил ее репутацию, она уединенно жила в своем поместье, клянясь, что никто ей не нужен, кроме ребенка.

Элен коснулась плеча Джины:

— Я сейчас принесу Максу одеяло.

— Ему не требуется одеяло, — сказал Кэм. — Иди сюда, маленький забияка.

Макс засмеялся, протянул к нему ручки и отцовское сердце растаяло.

— Ну разве это не самый умный ребенок? — сказала Джина, передавая ему сына. — Он уже знает папу.

— М-м-м, — промычал умный Макс.

— Он разговаривает. Он даже знает мое имя. А няня сказала, что он не заговорит до года. И вот пожалуйста, хотя ему всего четыре месяца. Она просто не знала, какой ты чудесный, правда, мой Лютик? Она думала, ты как все.

Джина с Кэмом наблюдали, как их Макс зевает, открыв беззубый ротик. Причем он вцепился в большой палец отца и требовательно смотрел на мать.

— Думаю, он хочет молока, — заметил Кэм, показывая, что ум семьи не только в потомстве.

— Мой маленький Лютик, — ворковала мать, демонстрируя, что ум семьи, возможно, на мужской стороне.

— Помнишь, ты говорила мне о дневнике матери? — спросил Кэм, поглаживая волосы малыша.

— Конечно, — рассеянно ответила Джина, готовясь к кормлению.

— То место, где она пишет о моих черных завитках?

— Да, как у нашего Макса.

— Я был лысым, дорогая. Совершенно лысым до двух лет, — сказал Кэм. — И безволосым ребенком изображен в классной комнате. Так кто сказал, что в этой семье только у меня развито воображение?

Джина закусила губу.

Он поцеловал ее. Кажется, за последние два года это был уже десятитысячный поцелуй. Но он не мог не целовать ее, даже среди бела дня, даже в присутствии Максимильяна Камдена Серрарда, будущего герцога Гертона.


notes



Примечания





1


Солиситор — в Великобритании представитель одной из адвокатских профессий; адвокат, ведущий дела в судах графств. Выполняет также функции юрисконсульта.




2


Киприда — в древнегреческой мифологии одно из имен Афродиты, данное ей по названию острова Кипр, на который, согласно легенде, она вышла после рождения из морской пены.