Деньги - не проблема
Элмор Леонард


Терри Данн, «героический миссионер из Руанды», как не без иронии он сам себя называет, решил заняться обращением язычников в истинную веру не из благих побуждений, а скрываясь от полиции за контрабанду сигарет. Однако этот шаг круто изменил его жизнь. Вернувшись в родной Детройт на похороны матери, он влезает в очередную авантюру, но теперь с совершенно осознанной целью — помочь несчастным детям Африки.


Элмор Леонард

Деньги — не проблема


Джеки Фарбер посвящается


1


Церковь стала могилой для сорока семи человеческих тел, истлевших в течение пяти лет на бетонном полу, хотя вовсе не здесь их прошила очередь из «Калашникова» или искромсал нож. Скамьи сдвинули в сторону, и тела мужчин, женщин и совсем маленьких детей собрали вместе. Черепа, позвонки, берцовые кости, фрагменты одежды, присохшие к мумифицированным останкам, лежали в ряд. У многих жертв недоставало конечностей — их растащили бродячие собаки.


Поскольку живые не переступали больше порога церкви, отец Терри Данн принимал исповедь во дворе своего дома, под сенью старых сосен и серебристых эвкалиптов.

— Простите, святой отец, ибо я согрешил. В последний раз я был на исповеди два месяца назад. С тех пор я согрешил с женщиной из Гисени, три раза. А больше ничего не делал.

Они тщательно прожевывали английские слова — подобное произношение, думал Терри, можно встретить только в Африке. Он накладывал на распутников епитимью: десять «Отче наш» и десять «Богородица Дева», кающийся читал что-то вроде покаянной молитвы, и Терри отпускал его с миром, напутствуя любить Господа и более не грешить.

— Простите, отче, ибо я согрешил. Я давно не был на исповеди, но не по своей вине, ведь не повсюду встретишь исповедника. Грех мой в том, что я украл козу в Нундо, чтобы накормить семью. Моя женушка потушила ее с картошкой и перцем.

— Вчера за ужином, — заметил Терри, — я сказал экономке, что тушеная козлятина нравилась бы мне гораздо больше, не будь она такой чертовски костлявой.

— Простите, отче? — смутился козокрад.

— Когда ее ешь, у тебя набивается полный рот мелких острых костей, — пояснил Терри и назначил грешнику десять «Отче наш» и десять «Богородиц». Это была привычная епитимья.

Некоторые приходили за советом.

— Благословите, отче, я еще не согрешил, я только думаю о грехе. Я видел одного из тех людей, что убили мою семью. Он вернулся. Один из милицейского отряда, хуту. Он вернулся из лагеря беженцев в Гома. Я хочу его убить, но не хочу идти в тюрьму и в ад тоже не хочу. Можете вы упросить Бога простить меня прежде, чем я его убью?

— Не думаю, что Он на это согласится, — отвечал Терри. — Самое лучшее, что ты можешь сделать, — сообщить об этом парне в комендатуру и пообещать свидетельствовать против него в суде.

Потенциальный убийца заметил:

— Отче, когда до этого дойдет? Я читал в «Имвахо», что в тюрьмах сто двадцать четыре тысячи заключенных дожидаются суда. Через сколько же лет дойдет очередь до того, который убил мою семью? В «Имвахо» пишут, что понадобится двести лет, чтобы всех их осудить.

— А парень этот крепче тебя? — спросил Терри.

— Нет, он хуту.

— Подойди к нему, — посоветовал Терри, — и вмажь ему по зубам со всей силы, камнем. Тебе сразу полегчает. А теперь покайся в том, что ты готов был сделать, и выброси это из головы.

Терри мог предложить только временное облегчение, но изменить их жизнь он никак не мог.

Кающиеся опускались коленями на скамью и видели его профиль сквозь затянутую марлей ширму. Преподобный Терри Данн, молодой человек с бородкой, сидел на плетеном стуле в белой сутане. По обе стороны ширмы взгляду открывался двор, заросший кустарником и сорняками, и дорога, что вела в деревушку Арисимби. Исповедь он обычно проводил только раз в неделю, а мессу служил в школе, несколько раз в году — на Рождество, на Пасху и по случаю чьей-нибудь кончины. Епископ Руандез из городка Нундо, расположенного в девяти милях вверх по дороге, прислал отцу Данну письмо с приглашением приехать и отчитаться о проделанной работе.

Он отправился туда в старом желтом микроавтобусе «вольво», который принадлежал еще его предшественнику, и оказался в кабинете епископа между африканскими идолами и плетеными корзинками, с кожаным диваном и креслами, покрытыми накидками в форме звездочек, с репродукцией на стене «Тайной вечери» Леонардо и фотографией, запечатлевшей епископа вдвоем со святейшим папой. Терри был в сутане. Епископ, одетый в белый свитер, спросил его, не пытается ли он учредить в лоне церкви новую секту. Терри ответил, что нет. У него были личные причины, не позволявшие ему работать полноценно, но он предпочел о них умолчать. Сказал он епископу следующее:

— Вы вправе связаться с руководством миссии Святого Мартина в заливе Сент-Луис, штат Миссисипи, и потребовать моей замены, но, если вы так поступите, дай вам Бог удачи. В наши дни молодые люди отнюдь не ломятся в двери семинарии.

С тех пор прошло несколько лет. Когда Терри уходил, епископ скорбно качал головой ему вслед. А Терри продолжал жить как жил.


Этим вечером скамеечка для молитвы стояла под тростниковым навесом, тянувшимся через весь двор от дома священника. Голос, звучавший чуть громче шума дождя, забормотал:

— Простите, отче, ибо я согрешил. — И продолжил с ходу: — Еще мальчиком я убил семерых человек, и еще мы убивали инъензи, тараканов. Я убил четверых в церкви, когда вы служили там мессу, и вы видели, как это произошло. Мы убили пятьсот человек в Нундо, потом пришли сюда и убили, я думаю, человек сто в этой самой деревне, прежде чем все разбежались.

Терри продолжал созерцать двор, спускавшийся к потемневшей от дождя глинистой дороге.

— И убили еще нескольких человек на шоссе у пропускного пункта, где мы останавливали водителей и проверяли документы. Некоторых мы уводили в кусты и там убивали.

Человек замолчал. Терри ждал. Этот парень не каялся в грехах, он хвастался содеянным.

— Вы меня слышите, отче?

— Продолжай, — сказал Терри, ему было интересно, к чему ведет этот тип.

— Могу сказать, что скоро умрут и другие. Откуда мне это известно? Я — ясновидящий, отче. В видениях Святая Дева велит мне делать это — убивать инъензи. Вот я все вам рассказал, а вам нечего ответить. Да?

Терри молчал. Голос, в котором временами слышались визгливые нотки, был смутно ему знаком.

— Да, нечего, — настаивал голос. — То есть вы обязаны сказать, чтобы я этого не делал, но вы никому ничего сообщить не сможете: ни советнику, ни в ПАР, — никому, потому что я говорю все это вам на исповеди, а у вас есть правило, которое запрещает разглашать услышанное. Вы слышите меня? Прежде чем убить, мы отрежем им ступни. Знаете почему? Вы там были тогда, значит, вы понимаете. И вы не сможете нас остановить. Слушайте, если мы увидим вас, когда придем, такого высокого, как вы, мы и вам тоже отрежем ступни.

Терри сидел на своем плетеном стуле и смотрел на дождь, на бледное небо, на туман, покрывавший горы. Эти парни и впрямь способны на такое. Они уже проделывали подобное, так что этот человек не просто болтает.

— Вы назначите мне епитимью? — спросил он.

Терри не отвечал.

— Ну хорошо, тогда я пошел.

Человек встал с колен, и секунду спустя Терри увидел, как он удаляется, увидел его тощие босые ноги, тщедушную фигуру в клетчатой зеленой рубашке и надетой от дождя потрепанной соломенной шляпе с обвисшими полями. Лицо его видеть не было нужды. Терри узнал его, как узнавал жителей деревни по их одежде, которую они надевали утром, если только не спали в ней. Он совсем недавно видел эту клетчатую зеленую рубашку, всего несколько дней назад…


Между палатками на ярмарке.

Этот самый тип в рубашке и трое его дружков пили банановое пиво из оловянного желоба, достаточно длинного, чтобы всем достало места. Присев на корточки и склонив головы, они потягивали густое теплое варево через камышовые трубочки, и пиво горячило их, и сонные глаза их засверкали, когда они проводили взглядами проходившего мимо Терри. Терри встретился глазами с парнем в зеленой рубашке, и тот сказал что-то приятелям, те засмеялись, а парень в зеленой рубашке громче всех, и его визгливый смех какое-то время сопровождал Терри, который остановился около человека, жарившего кукурузу на раскаленных углях. Звали его Томас, и одет он был в желтую футболку, которую Терри подарил ему несколько месяцев назад. Он спросил Томаса об этом парне с визгливым голосом, и Томас ответил:

— Ах, это провидец, Бернард. Он пьет банановое пиво, и Божья Матерь беседует с ним. Кое-кто ему верит.

— Что он сейчас говорит?

— Когда вы прошли мимо, он сказал: «Вот идет умугабо вамбайе иканзу», это он назвал вас «мужчина, который носит платье». Потом он добавил, что вы пришли купить продуктов для вашей потаскушки тутси, которая вам стряпает и которую вы трахаете, но не хотите, чтобы про это знали, потому что вы священник. Бернард сказал, что это Божья Матерь ему открыла все про ваши дела. Он еще добавил, что нисколько вас не боится. Оли эниамасва. Вашими родителями были животные.

— Я его даже не знаю. Чего он добивается?

— Он хочет осрамить вас перед людьми. Называет вас инжиги. — Томас пожал плечами. — Говорит всем, что вы глупец. — Вслушиваясь в слова говорившего, Томас подставил лицо солнцу. Спереди на его майке было написано: «Каменные Койоты», а на спине: «Струнный Рок». — А сейчас он говорит, что видел вас, а вы видели его, но ничего не сделали.

— Когда я его видел?

— По-моему, он имеет в виду времена геноцида, когда он был в отряде милиции хуту и мог убивать кого захочет. Меня тогда здесь не было, иначе и я был бы мертв. — И, помолчав, Томас добавил: — Но вы, святой отец, вы были здесь, да? Тогда в церкви, когда они пришли?

— Это было пять лет назад.

— Глядите, — сказал Томас. — Он уходит. Вы видите — у них у всех мачете. Они хотели бы повторить все снова — добить тех тутси, которых не смогли убить в тот раз.

Терри молча проводил глазами удалявшуюся спину в зеленой рубашке.


Сегодня, сидя на плетеном стуле, он смотрел, как тощая фигура в зеленой рубашке идет под дождем к дороге. Этот тип еще был во дворе, когда Терри его окликнул:

— Эй, Бернард! — Тот остановился. — У меня тоже бывают видения.


Фрэнсис Данн получал весточки от брата не чаще трех-четырех раз в год. Фрэн переводил деньги в коммерческий банк Руанды, отправлял старую одежду и фотопленку, а примерно месяц спустя Терри благодарил его письмом. Он упоминал о погоде, с особыми подробностями живописал сезон дождей, но и только. Фотографий он никогда не присылал. Фрэн говорил жене, Мэри Пэт:

— Вот интересно, что он делает с моей пленкой?

— Пропивает как пить дать, — пожимала плечами Мэри Пэт.

Терри не слишком вдавался в подробности внутренней ситуации в стране со времен геноцида, когда пришедшие к власти хуту закрыли границы и старались уничтожить все население тутси. За три месяца было убито восемьсот тысяч человек, но эту полноценную попытку геноцида едва удостаивали упоминания в шестичасовых новостях. О своей работе в миссии Терри тоже не особенно распространялся. Фрэн любил представлять Терри в белой сутане и сандалиях, окруженным детьми, счастливыми маленькими аборигенами с белозубыми улыбками.

Некоторое время спустя Терри позволил себе быть более откровенным. «Высокие парни и низкорослые парни все еще косо смотрят друг на друга, но, в общем, обстановка вернулась к тому, что здесь считается нормой. Я понял, что именно представляет ценность в жизни: гвозди, соль, спички, керосин, уголь, батарейки, фанта, туалетная бумага, „Джонни Уолкер“ с красной этикеткой, а по особым случаям — с черной. Электричество в деревне бывает до десяти вечера. Но телефон только один. Он стоит в комендатуре, занятой Повстанческой армией Руанды, ПАР, славными ребятами, которые заодно исполняют роль полиции».

Последнее письмо было на целых двух страницах. Фрэн сказал Мэри Пэт:

— Ты только послушай. Он перечисляет всевозможные запахи, которыми пропахла его деревня и которые как нельзя лучше ее характеризуют. Вот слушай. Он пишет: «Здесь пахнет плесенью, сырым мясом, горелым маслом, дымом, отхожим местом. А по утрам сухим молоком — люди варят себе кашу на завтрак. Воздух насыщен кофе, перезрелыми фруктами, эвкалиптами. И еще табаком, немытыми телами, а кающиеся в грехах дышат банановым пивом».

— Фу, гадость, — проговорила Мэри Пэт.

— Да, но ты знаешь что? — спросил Фрэн. — По крайней мере, он снова стал похож на себя прежнего.

— Это хорошо или плохо? — спросила Мэри Пэт.


2


На звонок брата священника из Америки ответил дежурный офицер ПАР и спросил, чем может помочь. Приложив ладонь к уху, он вслушивался в звучавший в трубке голос. Да, ему очень прискорбно это слышать. Да, конечно, он все передаст отцу Данну. Что?.. Нет, это всего лишь барабанит по крыше дождь, по железной крыше. В этом месяце дожди идут каждый день. Слушая, как брат священника снова повторяет сказанное, он бормотал: «Ага, гм, гм». И наконец сказал, что конечно же поедет немедленно. Но тут он кое-что вспомнил:

— Да, сегодня пришло ваше письмо.

— Там есть новости, которые он будет рад узнать. В отличие от того, что я вам сейчас рассказал, — проговорил священников брат.

Офицера звали Лорент Камвейя. Он был тутси, родился в Руанде, но большую часть жизни провел в Уганде, где государственным языком был английский. Лорент посещал занятия в кампалийском университете, обучался военному делу вместе с повстанцами Руанды и вернулся вместе с армией, чтобы отобрать власть у хуту. Скоро год, как он служил здесь, в Арисимби, советником, то есть чиновником местного самоуправления. Лорент подождал, пока дождь стихнет и чайные плантации на холмах снова станут ярко-зелеными. Затем подождал еще.

За час до захода солнца, когда священник обычно оставался наедине с бутылкой «Джонни Уолкера», Лорент сел за руль «тойоты», принадлежавшей ПАР, и поехал вверх в гору — возможно для того, чтобы узнать побольше о странном священнике, хотя охотнее съездил бы в Кигали, где в барах отелей можно встретить хорошеньких женщин.

А здесь, в этой дыре, люди только и делали, что пили банановое пиво и ковырялись в земле, пололи, рыхлили, выращивали кукурузу и бобы и еще бататы. Здесь использовали каждый клочок земли, сеяли кукурузу прямо на дороге, и она вплотную подступала к их жилищам, сложенным из глиняных кирпичей того же красноватого цвета, как и сама дорога, по которой ехал Лорент, мимо школы и картофельного поля, где работали дети. За школой дорога резко вильнула, и Лорент оказался почти у самой церкви, старой белой базилики Святого Мартина с облупившейся штукатуркой. Над колокольней летали стрижи. Церковь была полна призраков и не годилась для живых.

Дорога снова вильнула в сторону, но тут же вернулась назад к церкви, и он оказался перед домом священника, под деревьями, которые густо покрывали вершину холма.

Бунгало, увитое виноградом и тоже с облупившейся штукатуркой, стояло чуть в стороне от дороги. С тех пор как умер его прежний владелец, старый священник, проживший здесь почти всю жизнь, домик быстро ветшал.

Теперь здесь обитал другой священник, отец Данн. Под навесом из камыша, который тянулся от самого дома через весь двор, словно комната, лишенная стен, он вечерами исповедовал и коротал время с «Джонни Уолкером». Еще Лорент слышал, что священник курил ганья, который ему добывала в Гиени его экономка, в кафе «Тум Тум Бикини». А шотландский виски он сам приобретал по случаю в Кигали.

Судя по его облику, по майкам с названиями рок-групп или каких-то американских мест, он не особо старался выглядеть как священнослужитель. Его бородка говорила о том, что он мог быть просто иностранным миссионером, — многие из них любили отпускать бороду. Чем он занимался? Распределял между людьми одежду, которую присылал из Америки его брат, выслушивал исповеди, когда бывал в настроении, а также жалобы людей на жизнь и их плач по погибшим родственникам. Играл иногда с детьми, фотографировал их и читал им книги доктора Сьюза. Но большую часть времени, как полагал Лорент, он сидел на своей горе со своим лучшим другом «мистером Уолкером».

Священник, который как раз смотрел на дорогу, увидев зарулившую к нему «тойоту», встал, вышел во двор и остановился у старого желтого микроавтобуса «вольво». Лорент выключил двигатель и услышал музыку, которая доносилась из дома: негромкий приятный ритм, кажется… да-да, это был регги.

Из бунгало вышла священникова экономка, Шанталь, неся на круглом подносе миску со льдом и бокалы. Шанталь Ниамвейс. Под мышкой она держала бутылку виски, зажав ее между гибким телом в белой сорочке и обрубком левой руки. Шанталь редко прятала обрубок под одеждой. Она считала: он говорит о том, кто она такая, хотя одного взгляда на ее фигуру было достаточно, чтобы определить, что она тутси. Кое-кто болтал, что прежде она работала проституткой в гостинице «Коллинз» в Кигали, но из-за увечья не могла дольше оставаться там. Поверх чистой белой сорочки на ней был надет длинный, до самых белых теннисных туфель передник, плотно охватывавший бедра, — узорчатый, бежевый с голубым, в белую полоску.

Выбравшись из автомобиля, Лорент одернул китель и снял берет. Войдя во двор, он смог разобрать слова доносившейся из дома песни — Зигги Марли исполнял «Куколку», которую часто можно услышать в баре отеля «Меридиан» в Кигали. Зигги пел, как отправился на прогулку с младшими сестренками. Шанталь опустила поднос на выгоревший от постоянного стояния на солнце столик. Лорент отметил, что бутылка непочатая. Он сказал священнику:

— Святой отец, на мне лежит печальная обязанность передать вам по просьбе вашего брата, что сегодня в больнице скончалась ваша матушка. Брат велел передать вам, что похороны состоятся через два дня.

На священнике была футболка с надписью: «Гвозди — вот лучший наркотик». Он два раза медленно кивнул.

— Я благодарен вам за известие, Лорент.

Это все, что он сказал. Потом устремил взгляд то ли на церковь, то ли на небо, то ли на далекие горы, затянутые туманом.

Лорент вспомнил, что брат священника говорил еще кое о чем.

— Да, и еще он передал, что вашей сестре позволено приехать на похороны из… того места, где она находится. Я плохо разобрал из-за дождя.

Он замолчал в ожидании. Но священник, погруженный в свои мысли, кажется, вовсе его не слышал. А может, ему не было дела до сестры.

— Его сестра, Тереза, в монастыре, — вмешалась в разговор Шанталь и, перейдя на свой родной язык, киньяруанда, добавила, что сестра священника принадлежит к ордену кармелиток, монахини которого ведут затворнический образ жизни и соблюдают обет молчания. Чтобы выйти из монастыря и присутствовать на похоронах, Терезе требовалось разрешение. Лорент спросил, собирается ли сам священник поехать на похороны. Взглянув на священника, Шанталь ответила, что не знает. Лорент сказал ей, что его мать тоже умерла в больнице, и начал рассказывать, как интерагамве, головорезы хуту, ворвались в палату с бамбуковыми копьями…

Шанталь поднесла палец к губам, призывая его молчать, после чего взяла священника за руку, чтобы утешить, как утешают близких людей. Лорент услышал, как она пробормотала:

— Терри, чем я могу помочь?

Она обратилась к нему по имени. Разумеется, она была ему не только экономкой. Да и кто наймет для ведения хозяйства однорукую? Шанталь была очень привлекательна, красивее даже, чем шлюхи в баре гостиницы «Коллинз», которые славились своей внешностью. Многие из них были убиты за свою красоту.

Лорент призвал себя к терпению: в конце концов, «Джонни Уолкер» никуда не денется. Надо дать священнику время смириться со смертью матери, близкого человека, пусть и жившей вдали от него. Хотя он должен был бы привыкнуть к близости смерти, обитавшей там, в этой церкви, в каких-то ста метрах отсюда. Интересно, сейчас он смотрит на церковь или просто перед собой? А может, слушает Зигги Марли, который пел теперь «Прекрасный день», и его голос парил над холмами Западной Руанды… Лорент поймал себя на том, что покачивается в такт музыке, и заставил себя замереть на месте, прежде чем священник или Шанталь это заметили.

Священник повернулся, чтобы уйти, но остановился и взглянул на Лорента.

— Вы знаете молодого парня по имени Бернард? Он хуту, ходит в зеленой рубашке в клетку, иногда носит соломенную шляпу.

Лорент несколько удивился: он полагал, что священник погружен в скорбь об умершей матери.

— Да, я его знаю. Он вернулся из Гома, из лагеря. Те, кто организует гуманитарную помощь, не умеют отличить хороших парней от плохих. Пришла ПАР, хуту бежали, а эти волонтеры теперь раздают им еду и одеяла. Да, я хорошо его знаю.

— Он и не скрывает, что принимал участие в геноциде.

Лорент кивнул:

— Здесь таких большинство.

— Он признался, что убивал людей в церкви.

— Я тоже об этом слышал.

— Почему вы его не забираете?

— В смысле, почему не арестуем? Но кто видел, как он убивал? Те, кто там лежат, — мертвы. Где свидетели, которые выступят в суде? Если солдаты из ПАР прослышат про такого, как Бернард, то захотят отвести его в кусты и там шлепнуть. Но тогда их самих арестуют. Двоих уже судили за убийство одного хуту, заподозренного в геноциде. Мы можем только присматривать за ним.

— А если кто-то, не солдат, увидит того, кто убил его семью, и отомстит? — спросил священник.

Он выжидающе замолчал, и Лорент произнес:

— Я его пойму.

— Вы его арестуете?

Лорент ответил, глядя священнику в глаза:

— Я доложу, что искал, но найти не смог.

Священник молча кивнул, потом повернулся и направился к дому, и тут Лорент вспомнил о письме.

— Святой отец! — Он достал письмо из кармана. — У меня тут еще кое-что от вашего брата.

Шанталь взяла у него конверт и протянула священнику и снова положила ладонь ему на руку. Лорент наблюдал за ними: священник бросил взгляд на конверт и, сказав что-то экономке, коснулся ее плеча. И Лорент снова отметил, что этот обмен прикосновениями был для них очень естественным делом.


3


Священник направился к дому, а Шанталь вернулась к столу.

— Он предложил вам выпить, если пожелаете.

— А он вернется?

— Он не сказал. — Голос у нее был усталый.

— Можно со льдом, — сказал Лорент, приближаясь к столу. — Он меня, честно говоря, удивил этим разговором. Мне показалось, он смотрит на церковь, что смерть матери напомнила ему о мертвецах там, внутри.

Теперь они говорили на английском, родном языке Лорента.

— Он хотел бы похоронить их, но бургомистр, тот самый, что призывал милицию хуту войти и убить их, запрещает, говорит, пусть все остается как есть, что церковь им лучший памятник. — Она протянула Лоренту бокал с виски. — Вы можете мне это объяснить?

— Он называет это памятником, — сказал Лорент. — Можно подумать, что мистер Дорогой Костюм теперь раскаивается: смотрите, люди, его мучает совесть. Но я считаю, он держит мертвецов в церкви потому, что тем самым как бы говорит с гордостью: «Глядите, это мы сделали!» Ты тогда тоже была в церкви?

— Нет, я была в Кигали, — ответила Шанталь. — Весь тот день я слушала новости по радио. Диск-жокей призывал хуту исполнить долг, выходить на улицы и убивать. Он, например, говорил: «Тутси сейчас в офисе авиакомпании „Бурунди“ на Рю де Лак Нашо. Идите и убейте их. Тутси в банке на авеню де Русумо». Словно у радио есть глаза. Я слышала, как диск-жокей говорил, что милиция нужна в таких-то и таких-то общинах за городом, и назвал эту, где жили мои родители.

— Ты, должно быть, испугалась за них.

— Конечно, но я не успела приехать вовремя.

— А священник? Он где был тогда?

— Здесь, — сказала Шанталь, наливая себе виски в бокал со льдом. — Будь вы тогда не в Уганде, а тут, то были бы мертвы или покалечены. А отец Данн был здесь. Правда, утром того дня он ездил в Кигали, в госпиталь — навестить нашего старого священника, отца Тореки, который умер через две недели после этого. Отец Тореки служил здесь сорок лет, половину своей жизни. В тот день они тоже слушали радио, которое призывало отряды хуту нападать на общины. Отец Тореки велел отцу Данну возвращаться домой и собрать всех в церкви, потому что церковь ведь всегда считалась убежищем. Вот в церкви и собралось шестьдесят или семьдесят перепуганных людей. Отец Данн как раз был в алтаре, шла самая торжественная часть мессы — освящение Даров, схождение Святого Духа. И в этот самый миг они ворвались в церковь с воплями «Убивай тараканов!», инъензи, и начали убивать всех подряд, даже малышей, пока не перебили всех до одного. Спастись не удалось никому. Кое-кого из женщин эти мясники вытащили во двор и изнасиловали, а потом все равно убили. Вы способны представить это? Отец Данн с алтаря смотрел, как убивают его прихожан!

— И он не попытался остановить их? — спросил Лорент.

— А как бы он смог их остановить? В Мокото священники ушли из монастыря, а тысячу их прихожан убили!

Лорент задумался, машинально подставив Шанталь бокал, и она налила ему еще порцию виски. Лорент все время считал, что Шанталь была искалечена здесь, в этой церкви, и сказал об этом вслух.

— Нет, это случилось по пути сюда, — ответила Шанталь. — Я до смерти испугалась за родителей и сестренку. Они жили не в самой деревне, а на ферме, выше, на холмах, где мой отец разводил коров. — Шанталь покачала головой и проговорила ровным голосом: — Их так никто и не видел и не мог сказать, где их тела. Возможно, их просто бросили в выгребную яму или зарыли у обочины. Мне кажется, что сестра, может быть, лежит в церкви. Я осмотрела все черепа, но Фелиситас это или мумия египетского фараона…

— Значит, ты поехала сюда… — напомнил ей Лорент.

— Один мой приятель довез меня, он дружил с хуту. Сказал, что проблем не будет, что замолвит за меня слово. На дороге нас задержал патруль и велел предъявить документы. Всем тутси приказали выйти из машин. Мой приятель не смог меня защитить. Меня отвели в лес, куда уже согнали остальных, многие были с детьми… — Шанталь замолчала, потом откашлялась. — Хуту, большинство из них еще недавно были обычными парнями из Кигали, но теперь они стали интерагамве, почувствовали себя сильными, и все, как один, были пьяные и не соображали, что делают… Они приблизились к нам с мачете и дубинками, утыканными гвоздями. Нам до последней минуты не верилось, что они станут убивать нас здесь, в лесу, рядом с шоссе. Люди начали умолять о пощаде, матери пытались закрыть собой детей. Хуту тоже кричали, смеялись, а потом в возбуждении накинулись на нас и принялись кромсать нас мачете, словно мы были гроздьями бананов. Я заслонилась рукой от удара… — Шанталь снова замолчала, отпила из бокала и на секунду зажмурилась. — Тот тип схватил меня за руку и рубанул по ней. Моя рука осталась у него… Я увидела близко его лицо… — Она снова замолчала. — Потом я упала, а сверху на меня падали убитые и раненые. Была ночь, они в горячке не удостоверились, все ли мы мертвы. Я долго лежала не двигаясь.

— А тебя они не насиловали?

— Меня нет, но многих других — да, словно звери.

— Ты могла истечь кровью до смерти, — сказал Лорент.

— На мне были бусы, я перетянула ими руку.

— И все же…

— Слушайте, я знаю одну женщину из Найроби, где были убиты тысячи. Она пряталась под мертвыми телами почти неделю. Ночью выбиралась, чтобы раздобыть воды и пищи, а утром возвращалась, отгоняла крыс и зарывалась в трупы. Мне повезло — мой приятель хуту нашел меня и отвез в Кигали к врачу. Врач тоже был хуту, но, как и мой приятель, он не был экстремистом. Он обработал рану и оставил меня у себя на несколько дней. Потом я пряталась в «Коллинзе», я знаю хозяина отеля, он спас сотню людей. Он прятал даже жен государственных чиновников, тех хуту, чьи жены были тутси. Когда эти трусы бежали прочь от вашей армии, я вернулась сюда, чтобы разыскать своих. — Точеные плечи Шанталь приподнялись под тонкой сорочкой. — А потом осталась, чтобы помогать священнику.

— Вести его хозяйство одной рукой, — договорил Лорент.

Она взглянула в сторону дома. Некоторое время назад музыка прекратилась, но священник больше не показывался.

— Вам нравится думать, что я сплю с ним, хотя у вас и нет никаких доказательств.

— Спишь ты или нет, мне все равно, — ответил Лорент. — Я не пойму только, что он здесь делает, зачем он остался, если не выполняет и половины своих обязанностей. Он служит мессу, только когда сам того хочет. Люди говорят, он экономит облатки потому, что монахини, которые делали их для прежнего священника, мертвы. И что он пьет церковное вино за ужином.

Он увидел, как Шанталь устало улыбнулась.

— А сами-то вы в это верите? — спросила она.

— Скажи ты, чему мне верить.

— Он всегда служит мессу на Рождество и Пасху. Он хороший человек. Играет в футбол с ребятишками, читает им сказки… Почему вы хотите в чем-то его уличить?

— Разве он здесь затем, чтобы играть с детьми?

— Вы слишком много спрашиваете. — Шанталь все так же устало покачала головой и снова взглянула в сторону дома.

— А тебе не кажется, — спросил Лорент, — что он не похож на других священников?

— Чем же он не похож?

— Он не держит дистанцию с людьми, не учит их жизни.

Она явно что-то знала и сейчас смотрела так, словно вот-вот готова была это рассказать. Но сказала только:

— Он приехал сюда, чтобы помочь старому священнику.

— И что же? — спросил Лорент.

— Теперь отец Данн сам выполняет все обязанности.

— Он их и впрямь выполняет? — спросил Лорент тоном, который ее покоробил. Она определенно не хотела распространяться о своем священнике. Но Лорент попробовал надавить снова: — Вот ты говоришь, он приехал сюда… Но разве его направил не тот же самый орден, к которому принадлежал прежний священник? Не помню, чтобы я слышал его название.

— Миссия Святого Мартина, — сказала Шанталь. — Называется так же, как эта церковь.

— Его определили сюда официально?

Она слегка поколебалась, прежде чем дать ответ.

— Какая разница, как он здесь оказался?

Лорент понял, что загнал ее в угол.

— У тебя усталый вид, — проговорил он, кивая на стул.


Они сели напротив друг друга. Шанталь прикрыла ладонью обрубок другой руки. Смеркалось, воздух наполнился жужжанием насекомых, на небе замелькали черные точки — это летучие мыши слетались на ветви эвкалипта.

— Вы с вашими вопросами больше похожи на полицейского, — сказала она. — Вот все, что я могу сказать: отец Данн приехал или был послан сюда потому, что старый священник, отец Тореки, приходился ему дядей, он — родной брат его матери, которая умерла.

— Да? — спросил Лорент. Информация его заинтересовала.

— Раз в пять лет, — продолжала Шанталь, — отец Тореки отправлялся домой, в Америку, чтобы чтением проповедей заработать денег для своей миссии. И всякий раз он останавливался у родителей отца Данна, с тех пор как Терри был еще ребенком.

— И за время этих визитов старик, видимо, хорошенько промыл мальчонке мозги рассказами об АФРИКЕ, о том, как живет там среди дикарей, которые раскрашивают себе лица и закалывают львов копьями, — заметил Лорент.

— Вы хотите говорить или слушать? — спросила Шанталь.

Лорент приглашающим жестом махнул в воздухе бокалом.

— Продолжай.

— За эти годы, — сказала Шанталь, — он и отец Тореки очень сблизились и начали активно переписываться. Никто не промывал Терри мозги. Просто отец Тореки научил мальчика быть таким же, каким был он сам, — заботиться о людях. — Лорент кивнул, поджав губы. — Отец Данн сказал, что это мать убедила его стать священником. Говорила, как она будет гордиться им, и все такое.

Лорент снова кивнул:

— Это понятно, за матерями такое водится.

— Его мать, — продолжала Шанталь, — каждое утро в течение всей жизни вставала в шесть часов и шла к мессе и причастию. Она и отца Данна привела в церковь — как только он подрос, стал служить алтарным мальчиком. Отец Данн говорил, что его мать была очень религиозной, каждый день молилась, чтобы он стал священником.

Лорент наблюдал, как экономка подносит свой бокал к губам, чтобы отпить виски, видимо обдумывая, что сказать дальше. Наступила пауза. Лорент нарушил ее:

— Вот он им и стал, когда вырос.

Он ждал, но экономка, видно, слишком глубоко ушла в свои мысли, поглаживая пальцами обрубок руки. Но вот она заговорила снова:

— Да, пришло время, и он поступил в семинарию в Калифорнии. Братство Святого Дисмаса. Я видела это название на его бумагах. Святой Дисмас был африканец, его распяли вместе с Господом. Не успел отец Данн приехать сюда, как недели через две здесь началась резня.

На этот раз задумался Лорент, осмысливая услышанное.

— Ты уверена, что он учился на священника?

— Он мне сам так сказал. — Лорент продолжал смотреть на нее молча, и она добавила: — Он мне не лжет, если вы подумали об этом. Ему просто незачем. Кто я ему? Я не причиню ему неприятностей, даже если бы и могла.

Интересно все же, какого рода отношения связывают священника и его экономку? Похоже, тут что-то большее, чем просто общая постель, если даже это и само по себе правда.

— Вы с ним беседуете? — спросил он.

— Разумеется.

— А мыслями своими он делится?

— Он говорит, я слушаю, — сказала Шанталь уклончиво.

— А ты даешь ему советы?

— Я стараюсь его защитить.

— От чего?

Она ответила помедлив:

— От его собственных мыслей.

— Я полагал, для этого у него есть «мистер Уолкер».

— Он пьет не потому, что он здесь. Он пьет ради удовольствия. Он объяснил мне, почему он не алкоголик, его никогда не тянет отведать бананового пива.

— Он говорил тебе, что у тебя красивые глаза?

— Он говорил, что в Руенджери недавно нашли изрубленные в куски трупы, на этот раз туристов, которые приехали взглянуть на горилл. Геноцид начинается снова.

— Они остановились в отеле «Мугабура» и пошли прогуляться, — сказал Лорент. — Ты права, они были просто туристы, гости. Это не то, что называют геноцидом.

— Но все начинается снова!

— Можно сказать, что по-прежнему имеют место случаи неоправданной жестокости.

— Как это ни называйте, — сказала Шанталь, — скоро все повторится здесь, в деревне.

— Откуда ты знаешь?

— Он мне сам сказал.

— А он откуда узнал?

— Ему сказали об этом на исповеди.


4


Брат Терри, Фрэнсис, служил адвокатом в Детройте, специализировался на оскорблениях действием. Он имел дело с врачами, крупными корпорациями и страховыми компаниями. Зиму и унылые весенние месяцы Фрэн любил проводить во Флориде — поиграть в гольф и присмотреть кое-какую недвижимость.

На этот раз, в первое утро после приезда, он сказал Мэри Пэт, что хочет взглянуть на территорию новой застройки, и поехал из Боса-Рейтон в Форт-Лодердейл, после чего, удалившись миль на тридцать от океана, достиг лесопильного завода, служившего исправительной колонией для женщин. Фрэн собирался повидать молодую женщину по имени Дебби Дьюи, у которой подходил к концу трехлетний срок исправительных работ, полученный ею за «вооруженное нападение с угрозой для жизни при отягчающих обстоятельствах».

До того как сесть в тюрьму, Дебби занималась изысканиями юридического характера, делала кое-какую работу и для Фрэна. Так, она проверяла потерпевших, которые обращались к Фрэну, выясняла, насколько правомерны были их притязания, а также их собственные действия, прежде чем с ними произошла неприятность. Проверяла также послужные списки врачей, которых обвиняли в постановке ошибочного диагноза и неправильном лечении.

На Дебби была серо-зеленая мешковатая тюремная форма, которую она ушила в боках и укоротила. Фрэн сказал, что она выглядит очень мило и что короткая стрижка ей весьма к лицу. Ее светлые волосы сейчас были каштановыми. Дебби провела пальцами по волосам и встряхнула головой, демонстрируя Фрэну их пышность. Она ответила, что ей тоже так больше нравится, и назвала стрижку «лесопильным каре». Они присели за пластмассовый столик во дворе для посетителей, огороженном двойным забором с колючей проволокой наверху. За соседними столиками сидели другие заключенные с родителями, мужьями, любовниками. Кое-кто из посетителей взял с собой детей, чтобы они повидались с мамочками.

— Как твои дела? — спросил он.

— Лишний вопрос. Мэри Пэт и девочки здесь с тобой?

— Они на квартире. Мэри Пэт проверяет, как горничные пылесосят, отодвигают ли мебель или нет. А девочки сидят и ждут. Черт, не помню, что именно сказал жене — то ли поехал посмотреть недвижимость, то ли поиграть в гольф. Если в гольф, то по пути назад надо заехать в клуб и переодеться. А если смотрел дом, то почему вернулся в другой одежде?

— Мне бы твои проблемы!

— Когда тебя освободят?

— Если не прирежу охранницу, то в следующую пятницу.

— Вернешься в Детройт?

— Наверное. Ты знаешь, что я придумала? Снова попытаюсь выступать. Надеюсь, мне поможет материал, который я собрала здесь, и накопленный опыт.

— Ты шутишь! Что за тюремный юмор? И что за материал?

Дебби встала из-за стола и приподняла юбку за края.

— Я выйду в этом самом платье, только размеров на пять больше. В белых носочках и этих говнодавах. Поговорю о тюремной моде. Потом пойдет кусочек о бесконечном стоянии в очередях. Еще о нападении в душе, например. Я вся голая, а эта сексуально озабоченная Рубелла тут как тут. В общем, серые тюремные будни.

— И о том, как ты пыталась убить Рэнди?

— Да, я упомяну об этом в самом начале, как причину, по которой оказалась здесь. — Снова усевшись на место, она спросила: — Как он, кстати, ничего нового не затевает?

— Ну, — протянул Фрэн, — вряд ли мы опять прочтем о нем в колонках светской хроники. — Она заинтересованно оживилась. — Жена с ним развелась и выставила его из дома.

Малышка Дебби выпрямилась, и глаза ее заблестели.

— Я так и думала. Когда?

— Да вот совсем недавно.

— Сколько они прожили, год?

— Побольше. Они составляли контракт, так что ее состояние останется почти целиком при ней. Рэнди получил отступные и ресторан.

— Все-таки ресторан достался ему! — На лице Дебби отразилось негодование.

— Да, в деловом районе Детройта, на Ларнид.

— Вот сукин сын. А почему ты мне об этом не говорил?

— Процесс завершился лишь пару дней назад.

— Я говорю о ресторане. Как он называется?

— «У Рэнди», разумеется. Он купил бар и вложил в него кучу денег — денег жены, конечно.

— Почему же ресторан оставили ему?

— Это было частью договоренности. И его жене не нравилось место. Так что ресторан переписали на его имя, но, полагаю, там есть и партнер. Так сообщают мои источники.

— Чего я не понимаю, так это того, что его жене понадобился целый год, чтобы убедиться, какая он подлая змея, — проговорила Дебби. — Это можно было понять в первый же раз, как он поменял кожу.

— А это ты используешь в своем номере?

— Собираюсь.

— Каким образом?

— Змеям свойственно линять. Я посмотрю, как лучше на этом сыграть. А яхту он тоже заграбастал, сукин сын?

— Яхты и клубы остались у его жены, и в Детройте и на побережье. Рэнди имеет право сохранить членство, если только сам станет оплачивать счета. Один мой приятель работает в той адвокатской конторе, которая его представляла. Поэтому я знаю в общих чертах о соглашении. Рэнди удовольствовался рестораном и парочкой миллионов, тут адвокаты и поставили точку. Но странно, что его бывшая жена, — продолжал Фрэн, — такая богатая и влиятельная дама, не проверила Рэнди вдоль и поперек прежде, чем выйти за него замуж.

— Ты его плохо знаешь, — пожала плечами Дебби. — Он врун, каких свет не видывал. Я разве ему не верила? Хотя по роду занятий имела дело с мошенниками.

— Я не хотел тебя расстраивать.

— Я и не расстроилась, просто все еще чувствую себя оплеванной. — Она оглянулась на соседний столик, где заплакал ребенок, и снова повернулась к Фрэну. Лицо ее было спокойным, голубые глаза смотрели холодно. — Ты заходил в ресторан?

— Заходил выпить. Там все как в мужском клубе. Мужчины в деловых костюмах, есть приезжие, парни из автомобильных компаний. — Фрэн помедлил. — Говорят, вечерами можно найти сладеньких цыпочек.

— Ах, так это клуб знакомств!

— Не совсем то, что ты подумала. Мне сказали, что дамочки там профи, высший сорт.

— Их работа, — хмыкнула Дебби, — ублажать минетом автомобильных воротил. Когда освобожусь, загляну туда, поздороваюсь с Рэнди. Я всегда подозревала, что он сутенер.

— Ты сама догадалась, — сказал Фрэн. — Я колебался, сказать тебе или нет.

— Не бойся, я глупостей не наделаю.

— Полагаю, нет, теперь, когда ты побывала здесь. Выйдешь на волю и начнешь с чистого листа. Да, вспомнил, мой брат скоро приедет из Африки.

— Ах ну да, он же священник.

— Если только совсем не отуземился. Он пишет исключительно о погоде и о том, чем там у них пахнет.

— Он приедет в отпуск?

— Да, впервые за пять лет. На нем все еще висит это обвинение в мошенничестве. Нам надо с этим разобраться.

— Он что — скрывал свои доходы?

— Я, кажется, рассказывал тебе.

— Нет, как и о ресторане.

Змей Рэнди по-прежнему занимал ее мысли.

— Я занимаюсь этим с самого его отъезда. Они уже почти согласны снять обвинение, но сначала хотят побеседовать с Терри, когда он приедет домой. Все сводится к его слову против свидетельства двух человек. Но поскольку Терри священник, а помощник прокурора, с которым я имею дело, убежденный католик…

— Фрэн, я так и не понимаю, о чем идет речь.

— Неужели? Готов поклясться, что говорил тебе. Терри и двух братьев Пиджонни обвиняют в незаконном провозе партии сигарет из Кентукки в Детройт, без уплаты госпошлины. Сразу после того, как их уличили, Терри уехал в Африку, а Пиджонни все сваливают на него, говорят, это была его идея и он скрылся вместе с их долей. Терри обвинили на основании их показаний, но к тому времени он уже был в Руанде.

— Значит, твой брат, священник, скрылся от правосудия? Я правильно поняла?

— Он ничего не знал о предъявленном ему обвинении. Он поехал помогать нашему дяде Тибору, который сорок лет был там миссионером. Тибор Тореки, я тебе рассказывал, как он гостил у нас.

— Не знаю, что и подумать, — пробормотала Дебби.

Фрэн помотал головой:

— Я не уточнил. Терри еще не был священником, когда впутался в это дело с сигаретами. Его рукоположили, только когда он приехал туда.

— Все равно, как может человек, собирающийся стать священником, заниматься контрабандой сигарет? — все еще в некотором замешательстве проговорила Дебби.

— Он просто вел грузовик. Он не знал, что в девяностых годах это было самым популярным правонарушением. В штате подняли пошлину до семидесяти пяти центов за пачку, но в закон это не внесли, так что на этом выгадывали многие. Риск был небольшим, никому это не вредило… — Он видел, что Дебби, опустив голову, обдумывает следующий вопрос, и постарался переключить ее на другое. — Когда он приедет, повидайся с ним. Вы с ним чем-то похожи, одинаково смотрите на некоторые вещи.

— Эти два брата, Пиджонни, — хорошее имечко! — сказала Дебби, — они были его приятелями?

— Вместе учились в школе.

— Это они придумали?

— Они попросили Терри сесть за руль.

— А теперь хотят все свалить на него и выйти чистенькими?

— Считается, что государство теряет в год сто пятьдесят миллионов из-за неплательщиков пошлин, так что братьям Пиджонни решили вкатить по всей строгости, чтобы другим неповадно было. От пяти до десяти. Джонни уже вышел.

— Джонни Пиджонни, час от часу не легче! — фыркнула Дебби. — Он прежде судился?

— Была какая-то мелочь, но к ответственности не привлекался.

— А Терри?

— Никогда не делал ничего противозаконного, хотя и был крутым пацаном. Но это в детстве, я тогда был этаким толстым коротышкой.

— Хочешь сказать, сейчас ты высокий и стройный?

— Зачем же грубить!

— В школе тебя, должно быть, дразнили.

— Придурки, они называли меня Жирнюга Фрэнсис, считали, что у меня девчачье имя. «Ах, Фрэнсис, где твои куколки?» Или обращались ко мне: «Фрэнни», этого я и вовсе терпеть не мог. Но если рядом был Терри, они и пикнуть не смели.

— Хорошо иметь старшего брата.

— Вообще-то он на два года младше, но всегда был отчаянным. Три года играл в футбольной команде колледжа, увлекался боксом, был не прочь померяться силами с ребятами постарше. Даже если его били, он не сдавался. — Фрэн представил Терри в белой сутане, и его лицо смягчилось. — Думаю, после пяти лет в Африке он сильно изменился. Я могу его и не узнать.

— Возможно, он стал святым, — проговорила Дебби.

Эта идея заставила Фрэна улыбнуться.

— Вот это я бы не взялся утверждать. А в общем-то — кто знает?


Десять женщин, семь из которых были черными, заняли скамьи перед телевизором в спальне блока «С» в ожидании любимого комедийного сериала. Дебби слезла с верхней койки и встала, загородив им экран.

— Что ей надо?

— Приготовила свой номер и хочет нас посмешить.

— Я над ним еще работаю, — сказала Дебби. — Он будет о том, каким образом меня надули на пятьдесят тысяч и я попала сюда.

— Это что — смешно?

— Это вы мне скажите.

— Пятьдесят тысяч? А ты откуда эти денежки стянула?

— Я их заработала.

— Проституцией?

— Не позорься. Дебби — адвокат, трахает людишек не в постели, а в суде.

— Я не адвокат, я занималась досудебными разбирательствами.

— На фиг тогда ты училась?

— Думала, что захочу стать практикующим юристом. — Дебби помолчала и, решив зайти с другой стороны, сказала: — Хочу вас кое о чем спросить. Как лучше всего раздобыть много денег не работая?

— Выиграть в лотерею.

— Найти богатого мужика.

— Ага, а потом терпеть его задницу в постели.

— А как насчет вооруженного ограбления? — поинтересовалась Дебби.

— Давай, если хочешь получить кайф.

— А из вас никто не грабил банк?

Женщины переглянулись.

— От кого-то я что-то слышала. Говорят, Розелла, из спальни «В». Знаешь ее? Говорят, Розелла задолжала пятьсот баксов адвокату. Пришла в банк с пистолетом своего парня и говорит кассирше: «Давай мне пятьсот долларов». Взяла и расплатилась с адвокатом.

— А ты сама что об этом думаешь, как лучше заработать? — спросила Дебби другая женщина.

— Я хочу приготовить эстрадный номер. Но хочу и отплатить парню, который надул меня.

Старшая из женщин, «матушка», осужденная на двадцать четыре года за то, что убила мужа чугунной сковородой, посоветовала:

— Наплюй на номер, детка, займись-ка лучше своим парнем. Что-то ты не сказала ничего смешного, пока стоишь тут.


На обратном пути к Мэри Пэт и детям Фрэн предавался сладким мечтам.

Вот Дебби выйдет из тюрьмы, а в Сомерсете у него для нее готова меблированная квартирка. Она и прежде жила там, всего в четырех милях от его дома в Блумфилд-Хиллз. Он поможет ей устроиться, может быть, покрасит стены, передвинет мебель, купит продуктов, вина. Они посидят, выпьют. Дебби расслабится. Конечно, она не будет против, ведь три года у нее не было мужчины. Она взглянет на него… по-особенному. Фрэн все ждал, когда она посмотрит на него так, с тех самых пор, как они познакомились и она стала с ним работать. Этот взгляд скажет ему, что она не против лечь с ним в постель, не за чем-то серьезным, а просто для удовольствия. А когда все произойдет, скажет: «Вау, как же это случилось?»

Когда-то давно он сказал Терри, что ни разу не знакомился в баре с девчонками, даже до свадьбы. А Терри спросил: «Ты не пробовал или просто не получалось?» Фрэн ответил, что не пробовал. Почему-то в баре он утрачивал всю свою самоуверенность, которой обладал в избытке в зале суда. Терри сказал ему тогда: «Ты застегнут на все пуговицы. Попробуй похудеть и некоторое время не ходи в парикмахерскую».

Терри ко всем проблемам подходил одинаково: если можно справиться — справляйся, а нельзя — просто наплюй.


5


Ночью Шанталь не расставалась с пистолетом. Это был русский «Токарев», полуавтоматический, который она купила на рынке на деньги Терри. Там продавались также и ручные гранаты, но их она боялась.

Этим вечером она принесла пистолет с собой и положила его на стол, на котором он скручивал косячки юби.

Она сказала ему, что здесь марихуану называют «эмиюби бвени», то есть «травка, которая горячит голову». Из всего этого он запомнил только слово «юби». Перед ужином они выкурили косячок. На ужин со вчерашнего дня оставалось немного тушеной козлятины — Терри всегда жаловался, что в ней много костей, — а теперь они собирались выкурить еще по одному, с бренди и кофе. На столе стояли кружки, кофейник и цитрусовая свеча.

Перед тем как начать курить, он непременно рассказывал ей забавные вещи, которых наслушался на исповеди. Или о своем брате-адвокате, о том, как он выколачивает деньги для своих клиентов. Или шутил, и она всегда смеялась вместе с ним, хотя и не понимала его шуток.

Но этим вечером Терри был странно серьезен. Он сказал, что сегодня до хрена жуков, он еще не видел столько долбаных жуков. Обычно он выражался так, когда бывал пьян: долбаные жуки, долбаный дождь. Он говорил иногда, что, когда включает в доме свет, кажется, будто стены шевелятся, что на обоях движется рисунок. В доме нет обоев, возразила она. Он сказал, что имеет в виду жуков. Их так много, что они напоминают рисунок на обоях. Стоит только включить свет, как они начинают копошиться.

Шанталь относилась к нему с терпением. Сегодня вечером то и дело в разговоре возникали паузы, и она терпеливо ждала.

На этот раз он удивил ее, сказав безо всякой связи:

— Некоторых, прежде чем убить, калечили. Калечили намеренно.

Последнее время он снова и снова заговаривал о геноциде.

— Да, они делали это намеренно, — согласилась Шанталь.

— Они отрубали ноги, ступни.

— И забирали обувь, — сказала Шанталь, — если она была. — Она решила, что он вспоминает пережитое тогда, в церкви. Очень давно он не возвращался к этой теме.

— Не помню, чтобы им удавалось сделать это одним ударом.

Это было сказано с удивившим ее равнодушием.

— Иногда удавалось.

— Тебе приходилось наблюдать?

Ей не нравилась, когда он говорил в такой манере, впрочем, вместе с его словечками это служило еще одним доказательством того, что он много выпил. Она ответила:

— Может хватить и одного удара. Но у них лезвия, должно быть, затупились или с самого начала были не наточены. Тот, кто ранил меня, — я тогда закрылась рукой от удара… — он схватил меня за руку, я пыталась вырваться, и он снова ударил. И я увидела, что он держит мою руку за кисть и разглядывает. Кажется, он удивился. Потом на его лице появилось другое выражение — ужаса, отвращения. Но не знаю: его просто ужаснуло увиденное или же то, что он только что сотворил…

— А если ты его опять встретишь?

— Надеюсь, этого никогда не случится.

— Ты можешь привлечь его к суду.

— Правда? И это вернет мне руку?

Терри закурил при свете свечи и, помолчав, проговорил:

— Те, кого убивали в церкви, стояли и ждали. Сгрудились в кучу и держались друг за друга. Хуту вытаскивали их в проход, и некоторые звали меня на помощь. Я тебе никогда не рассказывал, как они кричали: «Святой отец, ради Бога!..»

Ей очень не хотелось, чтобы он переводил разговор на себя.

— Знаешь, — сказала она, — по всей Руанде хуту отрезали у тутси ступни за то, что они выше ростом.

Но он снова заговорил о том, что произошло в церкви.

— Они стояли и позволяли себя убивать…

Ей хотелось его успокоить.

— Послушай! Раз у них не было оружия, они поняли, что им все равно суждено погибнуть. Я слышала, в Кигали некоторые даже платили хуту, чтобы те застрелили их вместо того, чтобы зарубить. Понимаешь? Они знали, что так или иначе умрут.

Но ее слова ничего для него не значили. Он сунул косяк в рот, но не затянулся и проговорил:

— Я ничего не сделал, чтобы им помочь. Пальцем долбаным не шевельнул. Я просто смотрел. Все это время, пока их убивали, я стоял и смотрел…

Он произнес это безо всякого выражения, и ей стало жутко.

— Но ты держал в руках Святые Дары, ты сам говорил. Ты ничего не мог поделать. Попытайся ты их остановить, они тут же убили бы и тебя. Им все равно, что ты священник.

Он поднес к губам юби и застыл так.

— Можно мне кое-что спросить? — Он замолчал, и она проговорила:

— Да. О чем?

— Как ты думаешь, от меня здесь есть какой-то прок?

Можно подумать, что сейчас он жалеет себя. Она сказала:

— Ты хочешь правду? Ты не делаешь всего, что мог бы делать. — И добавила: — Делай побольше. Говори с людьми о Боге, неси слово Божье. Делай все то, что полагается священнику. Служи мессу каждую субботу, как от тебя ждут.

— Ты и в самом деле веришь, — спросил он, глядя в ее освещенное пламенем свечи лицо, — что можно взять хлеб и превратить его в тело Христово?

Что стояло за этим вопросом? Она ответила:

— Конечно можно. Священник как раз и совершает это во время мессы. Он превращает хлеб и вино. Я верю в это, и все, кто приходят на мессу, тоже верят.

— Салли, мы верим только в то, во что хотим верить. — Иногда он называл ее так — Салли, от «асали», что означало «милая». — Хочешь знать, во что я верю? — спросил он.

— Да.

— Я приехал сюда, полный благих намерений. И в первую очередь мне хотелось выкрасить дом отца Тореки. По фотографиям, которые я рассматривал еще мальчишкой, было видно, что дом сильно в этом нуждается. Я это умею, иногда я помогал отцу, когда у него были крупные заказы, например на покраску двухэтажных коттеджей.

Зачем он рассказывает это ей? Или просто он выпил сегодня лишнее, и его мысли бессвязно блуждают?

— Мой отец всю свою жизнь красил дома. По меньшей мере лет сорок он простоял лицом к стене, водя по ней кистью, нюхая краску, потом затаскивал лестницу в фургон и перекуривал или подкреплялся водкой из горлышка. Когда я хотел бросить колледж, чтобы помогать ему, он сказал мне: «Лучше доучись, сынок, и устройся на нормальную работу. Ты слишком вострый, чтобы всю жизнь мочиться в банку из-под краски». Единственным его развлечением была оленья охота осенью, раз в году. К врачам он никогда не обращался и умер в шестьдесят три года. Фрэн, мой брат, сказал, что он умер, когда смотрел по телевизору «Львов». Не настоящих, а «Детройтских львов», профессиональную футбольную команду. Фрэн написал в письме, последнее впечатление отца в жизни — «Львы» ведут мяч через все поле и упускают его у самых ворот противника.

Ей показалось, что он улыбнулся, и она пытливо взглянула на него. Но возможно, ей это только показалось.

— Ты не знаешь моего брата, — проговорил Терри. — Он вовсе не хотел проявить неуважения.

Это с ней он разговаривает сейчас таким странно отрешенным голосом или с самим собой? Шанталь смотрела, как он затягивается юби. Это была последняя затяжка.

— Тебе лучше пойти прилечь.

— Скоро лягу.

— Ну а я пойду. — Она встала из-за стола, взяла русский пистолет и замешкалась, глядя на Терри. — Почему ты со мной так разговариваешь?

— Как?

— Неважно, — пробормотала она, уходя. Но услышала, как вдогонку ей прозвучало:

— А почему ты злишься?


Лежа в постели, Шанталь слышала, как он принимает душ, как чистит зубы в ванной, разделявшей две спальни. Перед тем как прийти к ней, он всегда чистил зубы, и в постели от него пахло мятой. Раз в неделю он приносил с собой две пилюли ларриума от малярии, и они запивали их водой из одного стакана. Пилюли вызывали галлюцинации, и наутро они рассказывали друг другу свои причудливые сновидения.

Сегодня он скользнул под сетку и неподвижно вытянулся с ней рядом, предоставляя ей решать, что будет дальше. Она спросила:

— Ты сказал, что приехал сюда, чтобы выкрасить дом. Это что — единственная причина?

— Я действительно собирался это сделать.

— Почему же тогда не сделал?

Терри не ответил, а немного погодя произнес:

— Я хочу похоронить тех, кто лежит в церкви. То, что от них осталось.

— Да? — переспросила она. Но он снова замолчал. — Ты не можешь говорить об этом со мной? — спросила она.

— Я пытаюсь.

Тогда она сказала:

— Дай мне шанс. — Это было одно из его выражений, которое она любила. Некоторое время она вслушивалась в ночные звуки, потом повернулась на бок и придвинулась к нему, настолько близко, чтобы видеть его лицо, чтобы положить ему на грудь обрубок руки. Если сейчас он возьмет его в ладони…

Он это сделал, взял загрубевший, зарубцевавшийся конец ее искалеченной руки и начал легонько поглаживать его пальцами. Она приподняла голову, и он подсунул под нее свою руку.

— Я знаю, почему у тебя не получается поговорить со мной.

И подождала, пока он спросит: «Почему?»

— Потому что ты собрался уезжать. И больше уже не вернешься.

Она подождала еще немного и, не дождавшись ответа, потянулась вперед и прижалась губами к его губам.


Утром Шанталь проснулась и, увидев сквозь москитную сетку солнце, снова закрыла глаза, чтобы прислушаться к звукам дома. Она знала, что он ушел, но все равно продолжала вслушиваться.

Иногда ночью он возвращался в свою спальню. Иногда просыпался прежде нее и ставил на плиту воду для кофе. Ей хотелось услышать, как он покашливает, прочищая горло. Она знала, даже если долго-долго его не увидит, но услышит в толпе это покашливание, то сразу узнает по нему Терри.

Иногда ей казалось, что он любит ее. Не только в постели, когда он утолял свою страсть, но и в другое время. Иногда, когда он внимательно смотрел на нее, она ждала, что он скажет ей об этом. А сама когда говорила ему о любви, то всегда улыбалась, чтобы его не испугать. После того как они впервые провели ночь вместе, у него был такой странный вид, что она сказала:

— Послушай, у меня уже были священники — из Руанды, из Франции. Тут для меня нет ничего нового. Ты думаешь, люди станут судачить, если мы будем спать вместе?

Она открыла глаза и повернула голову на подушке. Его не было. Тогда она придвинулась к своему краю кровати, собираясь встать. И, взглянув на прикроватный столик, увидела, что пистолет исчез.


6


Ему понадобилось три часа, чтобы проехать сотню миль из Арисимби до коммерческого банка и билетного агентства «Сабена» в Кигали, и три часа обратно. По таким дорогам, как в Руанде, ему не приходилось прежде ездить.

Если въехать в гору и оглядеться кругом, то повсюду можно было видеть одни только бесчисленные холмы, затянутые дымкой, ярко-зеленые холмы, возделанные, обработанные и засеянные под сенью банановых пальм. Вся эта страна, думал Терри, похожа на один гигантский огород.

Красные полоски на далеких холмах были не чем иным, как грунтовой дорогой, красные квадратики, усыпавшие склоны, — домами, строениями, церковью. Терри ехал по двухполосному шоссе, опустив все стекла на окнах старого «вольво» Тореки. Он ехал с ощущением, что сделал решительный шаг, крутой поворот в жизни.

На извилистом спуске он попал в пробку между грузовиками, груженными бананами, мешками с углем, везущими бригады рабочих. Уже много миль перед его глазами маячила желтая полуторка с надписью «Пиво „Примус“». Грузовики, люди на обочине, стоящие в ожидании автобуса и спешащие куда-то, женщины в цветастых платьях, с пластмассовыми ведрами и глиняными горшками на головах, мальчишки, толкающие тележки со сваленными в кучу пластмассовыми стульями, козы, щиплющие на обочине траву… Местные коровы с изящными рожками и жестким мясом успевали спариваться посреди всей кутерьмы… И никаких собак. Куда подевались собаки?

Придорожный щит призывал беречься от СПИДа. На рекламной вывеске кока-колы красовалась надпись: «Парикмахерский салон ИСИ». Люди как ни в чем не бывало выходили на проезжую часть дороги, и он то и дело нажимал клаксон, чего никогда не делал дома.

Перевалив, наконец, вершину, он спустился к Арисимби, которая раскинулась внизу по обе стороны дороги. Базарная площадь с палатками, дальше комендатура, а еще дальше, посреди бесконечных огородов, красные кирпичные строения: бар, пивная, здание, где размещалась комендатура Лорента, водокачка, дом угольщика, дом Томаса, торговца кукурузой, — все это напоминало красно-зеленое лоскутное одеяло, которое растянулось до белой церкви и укрытого деревьями дома священника.

Терри поставил «вольво» перед комендатурой и вошел внутрь.

Лорент Камвейя в отутюженном кителе поднял голову от единственного в комнате стола и встал со словами:

— Святой отец, я к вашим услугам.

Терри симпатизировал Лоренту, и ему хотелось думать, что тот говорит искренне.

— Вы знаете, где можно найти Бернарда?

Лорент на секунду замер. Потом повернулся вполоборота к окну с распахнутыми тяжелыми деревянными ставнями, откуда открывался вид на деревенскую улицу.

— Видите белый цветок над дверью пивной? — спросил он. — Сегодня день бананового пива, значит, он там со своими дружками. А скажите, зачем он вам?

— Есть к нему разговор, — сказал Терри. — Может быть, удастся заставить его явиться с повинной.

— Хотите убедить Бернарда Нуикизи сознаться в убийстве?

— Хочу спасти его бессмертную душу.

— Вы серьезно?

— Я попытаюсь. Вы очень заняты сейчас? — спросил Терри. — У меня к вам еще дело.

— Пожалуйста… — Лорент сделал приглашающий жест над столом, на котором не было ничего, кроме доски с зажимом и нескольких бумажек на ней. Кирпичные стены конторы были так же пусты, как стол. Пол покрывал плетеный коврик. Комната всегда выглядела временным пристанищем. Лорент с любопытством наблюдал, как Терри сунул руку в карман своей белой сутаны и достал франки, десять пятитысячных купюр, новеньких, с изображенными на ними народными танцами, и положил деньги на стол.

— Здесь пятьдесят тысяч франков, — проговорил Терри. — Сделайте мне одолжение. На половину суммы наймите рабочих, чтобы они вырыли на церковном дворе могилы. Сорок семь могил.

— У вас есть разрешение бургомистра?

— Плевать на бургомистра, это частное владение, государство тут ни при чем.

Лорент колебался.

— Почему вы обратились ко мне? Вы сами можете все организовать.

— Я уезжаю. Возвращаюсь домой.

— Навсегда?

— Не знаю. Самолет сегодня вечером.

— На ваше место назначен кто-то другой?

— Это не мое дело, спросите епископа.

— Но вы по-прежнему останетесь священником?

Терри помешкал.

— Почему вы спрашиваете?

— Вы не похожи на остальных священников. Я говорю это как комплимент. — Лорент сделал паузу, еще надеясь, что Терри ответит на его вопрос. Но он не ответил, и тогда Лорент сказал: — Двадцать пять тысяч на то, чтобы выкопать могилы, — это очень щедро.

— Обычная плата — доллар с половиной? — Терри взял пять купюр и придвинул их ближе к стоявшему с другой стороны стола Лоренту. — Это за другое одолжение. Мне надо добраться до аэропорта.

— Поезжайте автобусом, — предложил Лорент. — Это обойдется куда дешевле.

— Я хотел вас попросить, — сказал Терри, — отвезти меня на «вольво». Потом вы вернетесь на нем назад и оставите у Шанталь или продадите его в Кигали, а деньги отдадите ей.

— Мне придется повторить вопрос, — сказал Лорент. — Почему вы хотите, чтобы все это сделал именно я?

— Потому, что вы — человек порядочный, — ответил Терри. — Может быть, вы на мой счет и сомневаетесь, но я на ваш — нет. Если я ошибся и вы возьмете деньги и машину себе, Шанталь останется ни с чем. Решать вам, старина. — Пусть поразмыслит. Уже у двери Терри оглянулся. — Я не задержусь. — Он помедлил, словно что-то припоминая, и спросил: — А куда подевались собаки? Я давно хотел узнать.

— Люди больше не хотят держать собак, — сказал Лорент. — Собаки сожрали слишком много трупов.


Единственная разница между пивной и баром — оба были из красного кирпича и с железными крышами — состояла в том, что хозяйка пивной сама варила свое банановое пиво — урвагва, — разливала его в пустые литровые бутылки из-под пива «Примус» и продавала с тростниковой трубочкой по цене от пяти до пятнадцати центов в зависимости от активности спроса.

Пивная предлагала и коммерческие сорта: «Примус», например, приготовляемый из сорго, и «Мюзиг». Терри изредка пил его. Он вошел в пивную, дыша через рот. Здесь разило перезрелыми бананами и по́том. Внутренность помещения с голыми кирпичными стенами напоминала тюремную камеру.

Бернард в своей зеленой рубашке и с ним его приятель сидели у стены за фанерным столиком и сосали тростниковые трубочки, опущенные в коричневые литровые бутыли с потертыми этикетками «Примус». Еще один парень сидел слева от Бернарда на табурете и раскачивался, свесив босые ноги. Четвертый как раз шел к столу из глубины помещения.

Терри подождал, когда он войдет в зал, — эти четверо были вместе в тот день на ярмарке. Все они сейчас пристально смотрели на него. Бернард что-то сказал им на киньяруанда. Хозяйки не было видно. Терри спросил, обращаясь к Бернарду:

— Не было ли новых видений?

— Я вам уже говорил на исповеди, — напомнил Бернард, — о том, что случится очень скоро. — Он не выпускал трубочку изо рта и прижимал бутылку к груди. — А здесь я не рассказываю о своих видениях.

— Не важно, — ответил Терри. — На ярмарке ты говорил всем, что видел меня, а я видел тебя. Ты имел в виду тот день, когда ворвался в церковь с мачете. Это твои слова: «Я видел его, а он меня». Так? Я видел, как ты зарубил четверых, и не остановил тебя. Теперь ты обещаешь, что все повторишь. Укоротишь кого-нибудь, чей рост тебя не устраивает, включая меня. Да? Ты ведь это говорил?

— Здесь я разговариваю только с друзьями, — сказал Бернард, по-прежнему не выпуская изо рта трубочку. — В нашей компании вы лишний. Зачем вы сюда пришли?

— Чтобы предложить тебе сдаться. Расскажи Лоренту Камвейя, что ты сделал в церкви.

Бернард усмехнулся.

— Вы никак спятили? — Он сказал своим приятелям что-то на киньяруанда, и те тоже заулыбались.

— В тот день они были вместе с тобой? — спросил Терри.

— И они, и многие другие. Мы выполняли наш долг. Мы называем это «Тугире гукора акази»: «Пора за работу». И мы ее сделали. Ступайте, вам нечего здесь делать.

— Только сперва наложу на тебя епитимью, — проговорил Терри.

Он выхватил из-под сутаны пистолет Шанталь и выстрелил в Бернарда. Бутылка, которую тот прижимал к груди, разлетелась вдребезги. Затем выстрелил в того парня, который сидел рядом между стеной и столом, — он как раз попытался вскочить на ноги. Затем в того, который раскачивался на табурете. И наконец, в того, который последним подошел к столу. За секунду до выстрела этот последний успел выхватить из-за пояса мачете. На солнце, светившем в распахнутую входную дверь, клинок ослепительно сверкнул, и Терри выстрелил еще раз.

Выстрелы гулким эхом прокатились по помещению. Терри поднял пистолет на вытянутой руке на уровень глаз — русский «Токарев» напоминал старую модель кольта сорок пятого калибра, такой же тяжелый и большой — и перекрестил им убитых. Сказав: «Покойтесь с миром, подонки», — он повернулся, вышел из пивной и встал у дороги.

Очень скоро из-за здания комендатуры выехал желтый «вольво».


Они стояли на кухне в доме священника, и Шанталь смотрела, как Лорент достает из глубоких карманов солдатских штанов разные предметы, а за окном быстро сгущались сумерки.

— Это ключи от «вольво», от дома и, я полагаю, от церкви. — Он положил их на кухонный стол. — Твой пистолет. Я могу достать тебе другой, в котором вдвое больше зарядов. Здесь осталось только две пули. — Он положил на стол «Токарев». — Четверых пятью пулями. Он хорошо сконцентрировался, этот твой священник. Понимал, что промахиваться не стоит.

— Как вы доложили?

— Неизвестный убийца.

— А если кто-то усомнится?

— Все свидетели мертвы. Как всегда. — Лорент опустил руку в нагрудный карман кителя. — Он просил передать тебе билет авиакомпании «Сабена». Я сказал ему, что даже бельгийский посол не летает рейсом этой компании. Я отвез твоего священника в Гома и свел его с одним человеком, командиром подразделения из Конго. Он доставит его в Момбасу. Оттуда он долетит до Найроби и потом на британском самолете до дома.

— Он мог поменять билеты, — сказала Шанталь.

— Он хотел, чтобы ты взяла их, получила за них деньги или слетала в Брюссель на выходные. Почему бы и нет?

— Он всегда отличался щедростью, — сказала Шанталь, — когда давал деньги на расходы.

— Он же священник, — заметил Лорент. — Они дают обеты подражать святым. Но может быть, он забыл их дать? Я всегда говорил, он не похож на остальных священников.

Шанталь вроде бы хотела что-то сказать, возможно, поделиться мнением, защитить своего священника, но нет — она только дернула шнур, чтобы зажечь свет, потом принесла непочатую бутылку «Джонни Уолкера» с черной, а не красной этикеткой, достала из холодильника лед. Когда она снова заговорила, священник исчез. Она спросила Лорента:

— Вы ужинали?


7


— Привет! Все настроены повеселиться? Ну что же, давайте послушаем. Никакой халтуры и самодеятельности. Юмор самой высшей пробы.

Конферансье комического шоу в бейсболке с огромным козырьком пользовался большим успехом. Сегодня вечером половина столиков большого зала с приглушенным освещением была заполнена, что совсем неплохо для открытия.

— Сейчас я имею удовольствие приветствовать возвращение во Дворец комедии Марка Рибли малышки, которая смешит так лихо, что я спросил себя: «Рич, почему такая потрясающая малышка, как Дебби, снисходит к нам со своим выступлением?» И в моем усталом мозгу молнией блеснул ответ: «Да потому, что она чудачка, паренек». Эта малютка быстро набирает популярность. Вы все еще с нами? Да? Итак. Смотрите и слушайте! Дебби Дьюи из Детройта!

Она появилась из двери посередине сцены в своем серо-зеленом тюремном наряде, рабочих башмаках до щиколотки и белых носочках. Ее костюм был встречен аплодисментами. Сейчас следовало бы указать на конферансье в бейсболке, который покидал сцену, и прокричать, перекрывая шум: «Ричи Барон! Да! Сейчас он кое-что услышит!»

Но она не стала кричать. Когда зал успокоился, она сказала:

— Привет. Да, я Дебби Дьюи. — И повернулась, демонстрируя себя в профиль. — Восемь — девять — пять. Три — два — девять. — И снова обратилась лицом к публике. — Это был мой номер в исправительной колонии, где я отбывала срок за вооруженное нападение при отягчающих обстоятельствах. Истинная правда. Я навещала маму во Флориде и натолкнулась на бывшего мужа… своим «бьюиком-ривьера».

Она замолчала, пережидая оживление в зале.

— Он был взят напрокат, но свое дело сделал.

Аудитория смехом подзадоривала ее продолжать. Но Дебби не слишком спешила.

— Я остановилась у светофора на Коллинз-авеню, в Майами, когда дорогу начал переходить Рэнди, мистер Великолепие, в солнечных очках и белой яхтсменке. Тут как раз передо мной загорелся зеленый. — Кое-кто засмеялся в радостном предвкушении. — Полицейскому, который меня арестовал, я сказала: «Я имела полное право ехать на зеленый». — Снова раздался смех, и она покачала головой. — Рэнди — это особый случай. Он казался этаким обаятельным, веселым, истинным духом свободы. Много вы знаете людей, у которых живет и свободно летает по дому летучая мышь? — Дебби вскинула плечи, втянула голову и замахала в воздухе руками. Затем подняла глаза, замерла в настороженной позе и снова встряхнула головой. — После того как летучая мышь вдруг пропала, я стала подозревать, что Рэнди — змея. Были и другие факты… Например, старая змеиная кожа, которая валялась на полу в ванной. Словом, когда я поняла, что летучей мыши больше нет с нами, я подумала: «Боже ты мой, он же сожрал ее».

Раздался сдержанный смех, но не настолько единодушный, как она рассчитывала.

— Но привычка линять — еще полбеды. — Дебби подождала, пока отсмеются те, кто знал другое значение этого слова. — Потом я узнала, что одновременно со мной у него есть еще одна жена, и это меня не слишком устроило. Как и то, что он пользовался моими кредитными карточками и, прежде чем сбежать, обобрал меня дочиста. Так что когда я увидела, как он переходит дорогу… я подумала, эх, полуторку бы мне. Груженную металлоломом. Чтобы сделать все как следует. Действовать лучше наверняка. Или повторить попытку — я потом над этим думала, — как только Рэнди избавится от гипса. Но меня осудили, приговорили, и я стала одной из шестисот леди, составлявших контингент женской исправительной колонии. За двойным забором с колючей проволокой.

Дебби приподняла край своей юбки, словно собралась присесть в реверансе.

— Это последняя тюремная модель. Вы можете себе представить шестьсот женщин, носящих одинаковые платья? Еще нам выдали джинсовый комплект — рубашку, пиджак и штаны с белым кантом. Можно носить пиджак с платьем, если нравится такое сочетание. Еще нам выдали белье и два безразмерных лифчика… Я не шучу. Чтобы лифчик хоть как-то держался, приходилось завязывать лямки узлом, и так до самого освобождения.

Дебби сунула руку за ворот платья, чтобы подтянуть лямки, и почувствовала, что аудитория на ее стороне. Особенно женская часть.

— Я хотела подложить что-нибудь в чашечки, но нам выдавали только по четыре пары носков. Платья все-таки были нескольких размеров — маленькие, средние, большие и экстра. — Она снова приподняла края юбки. — Это — маленькое. Я как-то сказала интенданту, славному такому парню: «Почему бы вам не выдавать побольше маленьких размеров, даже миниатюрных, а особо крупных женщин не селить в мужском блоке?» Как вы догадываетесь, крупные дамы любят устанавливать свои порядки. Например, может случиться такое…

Дебби запрокинула лицо, зажмурилась, начала гладить ладонями грудь и плечи.

— Представьте, что блаженствуете в душе… намыливаетесь с головы до ног хозяйственным мылом… Вода успокаивает, уносит весь негатив, и тут вы слышите голос: «М-м-м, до чего ты хорошенькая, с головы до ног». И вы моментально догадываетесь, что увидите перед собой, открыв глаза.

Дебби повернула голову и посмотрела вверх, словно глядя на человека ростом по меньшей мере футов семь.

— «Привет, Рубелла, как дела, девочка?» Рубелле приходилось напоминать о том, что она девочка. «Хочешь, угощу тебя коктейлем? У меня есть немного лака для волос, а у тебя не осталось, случайно, „сэвен-ап“?» Или: «Хочешь, чтобы я сделала тебе прическу? Дай мне дюжину шнурков для ботинок, и я наращу тебе волосы».

Дебби с робкой надеждой посмотрела вверх. Затем обвела зал серьезным взглядом.

— А если вы не смогли придумать, как отвлечь трехсотфунтовую сексуальную хищницу, вас поимеют. Буквально. Любым способом, каким вздумается Рубелле.

Кажется, у нее получалось, и она почувствовала себя более свободно. Публика смеялась и ждала продолжения.

— На самом деле пристают и насилуют не так уж часто. Знаете эти фильмы о женских тюрьмах, такие как «Шикарные девчонки в тюряге», где заключенные ходят в этаких хорошеньких костюмчиках? На самом деле ничего похожего. В женских тюрьмах образуются семейные группы. Старшие дамы, сидящие обычно за убийство, они — матери. Да, именно так. Роль отца берет на себя какая-нибудь мужеподобная аборигенша. Есть сестры и, так сказать, братья. И конечно же парочки. Даже в тюрьме любовь носится в воздухе. Если кто-то из цыпочек находил меня привлекательной, я говорила: «Я бы не прочь, милая, но должна признаться, что у меня положительная реакция на СПИД». И это действует до тех пор, пока какая-нибудь птичка не улыбнется в ответ и не скажет: «И у меня тоже, лапочка». Нет, моя главная проблема в тюрьме была… Как вы думаете какая?

— Жратва! — выкрикнул мужской голос.

— Жратва — это отдельный разговор, — отозвалась Дебби. — Но все же это не ужас номер один.

— Очереди, — произнес другой мужской голос.

Дебби с улыбкой поднесла ладонь к глазам и всмотрелась в аудиторию.

— Вы тоже побывали там? Вы знаете про очереди! И что делают с теми, кто пытается пролезть не в свой черед… Место в очереди можно купить, в столовой достаточно пары сигарет, — и она выходит, а ты занимаешь ее место, это в порядке вещей. Но если кто-то попытается пройти вперед просто так… Знаете, с той поры как я вернулась домой, я все свои покупки делаю ночью, чтобы не стоять в очереди. Если приходится покупать что-то днем, то я беру ровно столько предметов, чтобы пройти через экспресс-кассу, — не больше десяти. Я слежу, как впередистоящая женщина выгружает тележку, и считаю ее покупки. Если у нее их больше десяти, даже на одну, я прихожу в неистовство, уличаю ее громогласно, требую, чтобы ее поставили в очередь в обычную кассу. Я знаю свои права. Если эта нахалка взяла сверх положенного один «тик-так» или упаковочку «джуси фрут», она вылетит из очереди, даже если мне придется выпихнуть ее самой.

Дебби приняла вызывающую позу. Она на мгновение расслабилась, но тут же снова напряглась.

— А если какой-нибудь деловой тип пытается влезть впереди меня? Вы знаете, как это бывает: «Вы не против, если я пройду вперед, — у меня всего одна покупка». Против ли я? Да стоит ему только попытаться пролезть вперед, как я выхвачу заранее припасенную опасную бритву… Миг — и я снова в старой компании леди, обвиненная в новом нападении при отягчающих обстоятельствах. Хочу сказать — если вы не стояли в тюремных очередях, вы вообще в них не стояли! Но и это было не самое худшее. По крайней мере, для меня.

Дебби обвела комнату взглядом. Публика притихла в ожидании.

— Скажу вам, что кое-кто из моих соседок по спальне был осужден за убийство первой или второй степени: Бренда, Да Донна, Лакванда, Таниша, знакомая вам Рубелла, Шанника, Танника, Пам, две испорченные кимберлийки и Бобби Джо Ли, игравшая пару сезонов за «Дельфинов» Майами, пока не узнали, что она вообще-то женщина. С этими дамами не слишком приятно иметь дело, если только вы не за рулем «бьюика» с запертыми дверцами. Вот наступает вечер, пора смотреть телевизор. Угадайте, кто решает, что смотреть? Я или Рубелла, которая размером со вселенную? Я или домохозяйка из провинции, которая семь раз выстрелила в своего мужа и сказала полицейским, что приняла его за взломщика? В три часа дня он с кошелкой, полной покупок, вошел через кухонную дверь. — Дебби помедлила. — В тюрьме самым худшим для меня была комедийная программа, которую смотрели мои соседки по спальне каждый вечер по местному кабельному телевидению. Отгадайте, какую именно?


8


Переодевшись в джинсы и плащ, Дебби зашла в бар, расположенный в вестибюле. Ее тюремное платье и ботинки лежали в холщовой сумке. Одна увидела ожидавшего ее Фрэна и приготовилась услышать, что он скажет что-нибудь о ее выступлении — здорово или что-нибудь в этом роде. Но нет. Несмотря на то что это было ее первым выступлением за три года, Фрэн сказал:

— Вот, хочу познакомить тебя с моим братом.

От стойки бара к ней обернулся с бокалом ирландского виски в руке мужчина. Отец Терри Данн был одет в черную шерстяную парку с капюшоном. Он очень смахивал на средневекового монаха. Бородка на худощавом лице делала его немного похожим на Франциска Ассизского. Он начал прямо с того, что ей так хотелось услышать:

— Вы были ужасно… — он мило улыбнулся, — смешной, и ваша манера говорить превратила все в забавный эпизод.

— Это или срабатывает, или нет, — сказал Фрэн серьезно. — Тут требуется индивидуальность и природный юмор. Вы понимаете, о чем я? Мало просто проговорить смешной текст. Дебби, так это мой брат Терри.

Они обменялись взглядами и рукопожатиями, продолжая мило улыбаться. Она взглянула на Фрэна и снова посмотрела на священника.

— Вас не обязательно называть «святой отец»?

— Не обязательно, — ответил он.

Она не знала, что еще сказать. Ну как там Африка? Ей вдруг пришло в голову — видели ли они все ее выступление целиком?

— Я вас не заметила в зале перед выходом.

— Ты как раз начала, называла свой тюремный номер, а мы вошли и сели позади, — пояснил Фрэн.

Терри кивнул.

— Еще до того, как вы натолкнулись «бьюиком» на вашего бывшего супруга.

— «Бьюиком-ривьера», — уточнила Дебби.

Он снова улыбнулся.

— А вы не пробовали другие марки? Например, «додж-дайтона»?

— Тоже неплохо.

— А «кадиллак-эльдорадо»?

— «Кадиллак» был на повестке дня, но… кем я должна быть, чтобы иметь «кадиллак»? Я остановилась на «ривьере».

— Да, это прозвучало подходяще.

Фрэн, похожий на муравья в своем твидовом спортивном пиджаке и свитере, предложил:

— Пойдемте куда-нибудь, где можно поговорить и перекусить.

Дебби зажгла сигарету, Терри подхватил ее сумку. Фрэн начал рассказывать, как во Флориде забывает о еде с Мэри Пэт и девочками.

— Этот парень… — кивнул он на Терри, — с тех пор как вернулся, питается только арахисовой пастой. Черпает ее прямо ложкой из банки.

Это дало ей возможность задать вопрос: разве в Африке нет арахисовой пасты?

Фрэн вывел их из Дворца комедии на Четвертую авеню, по дороге рассказывая брату, как предложил Дебби, когда она выйдет на сцену, сделать вид, будто ужасно нервничает — так что, если выступление и не будет иметь успеха, ей, по крайней мере, посочувствуют за ее кураж.

— Дебби не нуждается в кураже, она — само хладнокровие, — заметил священник, крайне ее удивив.

Она передернула плечами.

— Что-то я замерзла… — И едва удержалась, чтобы не добавить: «До самой задницы». Но все-таки удержалась.

Священник, ссутулившийся в своей парке, сказал, что и он тоже замерз. Пришлось Фрэну напомнить им, что сейчас весна, пятнадцать градусов и очень даже тепло. На что Терри сказал:

— Ну, значит, мне нисколько не холодно. — И Дебби вдруг ощутила странную близость к нему и подумала: даже скажи она: «До самой задницы», — он все равно согласился бы с ней и, возможно, даже улыбнулся.

Они заняли столик в «Ле Панто». Фрэн, по-прежнему необычно оживленный, спросил официантку, не подают ли здесь банановое пиво, единственный сорт, который способен пить его вернувшийся из Африки брат. Дебби очень хотелось, чтобы он наконец перестал валять дурака.

Официантка, не выказав никакого интереса, ответила равнодушно, что такое здесь не держат. Дебби едва ее не расцеловала. Фрэн несколько успокоился, и Дебби заказала «Абсолют» со льдом, но он тут же снова возбудился, когда Терри сказал, что будет только «Джонни Уолкер», красный, если здесь держат шотландский виски. Фрэн начал уговаривать его поесть что-нибудь, кроме арахисовой пасты. Может быть, аперитив и какой-нибудь салат? Терри ответил, что не голоден. Фрэн принялся внимательно изучать меню, а Терри все так и сидел в своей парке.

Дебби решила, что он неважно выглядит. Может быть, он страдает какой-нибудь африканской болезнью, типа малярии? Ей понравились его глаза, их спокойное выражение. Она сказала ему:

— Я все пытаюсь вспомнить, где находится Руанда.

— В самом центре Африки, — ответил Фрэн, не отрываясь от меню. — Можно сказать, прямо на экваторе. Тамошним миссионерам приходится каждые пять лет приезжать домой — освежиться и поправить здоровье. — Он наконец поднял голову. — Если ты ничего не будешь, я тоже не буду. — Но тут официантка принесла им напитки, и он заказал салат «Цезарь» и рогалики.

Дебби спросила у него, глядя на Терри:

— Он всегда хотел стать священником?

Терри улыбнулся, а Фрэн ответил:

— Да, он еще ребенком грезил об этом поприще. Так же как ты хотела стать монахиней, когда училась в школе Святой Марии.

— Не надо, моя семья не бедствовала, я училась в академии Святого Сердца! — Дебби умирала от желания спросить Терри о том, как он занимался контрабандой сигарет, но стоило ей встретиться с ним взглядом, как она тушевалась. Она только поинтересовалась, к какому миссионерскому ордену он принадлежит. К миссии Святого Мартина, ответил Терри.

— В Детройте есть школа с таким названием, — заметил Фрэн. — Там учатся только негритята, но тут вряд ли какая-то связь.

— Только та, что сам Мартин был черным, — сказал Терри. — По линии матери. А отец его был испанским идальго. Они не состояли в браке, и долгое время отец не хотел иметь никаких дел с Мартином, потому что тот был мулат. Можно назвать его и южноафриканским американцем. Он жил в Лиме, в Перу в семнадцатом веке. А святым его объявили, потому что он заботился о больных и бедных. — Слушатели Терри никак это не прокомментировали, и он добавил: — Святой Мартин считается также покровителем парикмахеров.

— Дела давно минувших дней… — пробормотал Фрэн.

Дебби промолчала. Потом она как-нибудь полюбопытствует — почему парикмахеров? Она спросила, не случалось ли там с ним каких-нибудь смешных историй? И есть ли там комические шоу? Терри, по-видимому, задумался, а Фрэн возразил:

— Дебби, нелегко думать о смешном, когда людей убивают тысячами. Терри оказался там как раз в разгар геноцида.

— Я даже представить себе этого не могу, — содрогнулась Дебби. Она в самом деле мало что слышала о геноциде.

— Терри служил мессу, когда они ворвались в церковь, — сказал Фрэн. — Это зрелище всю жизнь будет стоять у него перед глазами.

Лицо Терри даже не дрогнуло. Она подумала, что так, наверное, смотрят святые… Темные волосы и бородка добавляли сходства, капюшон парки лежал на плечах, будто капюшон монашеской рясы. Хорошо бы он пояснил, о чем говорит Фрэн.

Но Терри заговорил о другом:

— Вы были удивительно смешная. Наверное, вы получаете удовольствие от выступления.

— В основном — да, — подтвердила Дебби.

— Откуда вы взяли эту летучую мышь?

— Исключительно из воздуха. Мне хотелось показать темную сущность Рэнди со смешной стороны. Если я понятно выражаюсь. Этакий зловещий красавчик с летающей по дому летучей мышью. Но люди не особенно смеялись.

— Я смеялся, — сказал Терри. — Но впрочем, я привык к летучим мышам. Они каждую ночь съедают тонны жуков. Еще мне понравилось про змеиную кожу на полу в ванной. И о привычке змея-Рэнди линять.

— Надо было убедиться, сработает ли это, — сказал Фрэн.

— Это тоже не очень-то сработало, — заметила Дебби. — Дошло только до некоторых. Возможно, если хочешь мрачно пошутить, надо с самого начала шутить в таком духе, а не вставлять шутку где-то посередине.

— Единственное, чего я не понял, — вступил в разговор Терри, — почему самым худшим была юмористическая передача. Сам я ничего такого не смотрю. Как она называется? «Уркель»?

— Уркель — это персонаж, — поправила Дебби. — А шоу называется «Дела семейные». Уркель — противный такой негритенок с гнусавым голосом. Дамы в нашей спальне смеялись над ним до слез. Но вы правы — это не срабатывает. Я, пожалуй, избавлюсь от Уркеля.

— Может быть, побольше поговорить о Рэнди?

— Может быть, но я так злюсь, когда о нем думаю, что это уже не смешно. Ему слишком мало досталось.

— То есть Рэнди существует на самом деле? И вы в самом деле на него наехали?

— «Фордом-эскорт». Но если сказать, что я натолкнулась на бывшего мужа «фордом», это точно не сработает. И на самом деле я на него не то чтобы натолкнулась.

— Она устроила на него засаду, — уточнил Фрэн, поглощая салат. — Подстерегла на большой дороге.

— Но вы должны понять, — продолжала Дебби, — он вытер об меня ноги, избавился от моей собаки, украл сбережения… Он единственный из мужчин, которых я знаю, кто выходил из ванной без журнала или газеты под мышкой, хотя проводил там часы. Наконец до меня дошло: он делал тщательный обыск — рылся в аптечке, в ящичках… Я припрятала некоторую сумму в укромном месте, потому что иначе быстро бы все потратила. Лучше бы я спрятала эти деньги в рулончик туалетной бумаги или в пакет с тампаксами. Мерзавец нашел эти тысячу двести долларов и потом врал: «Это не я». Как будто я могла забыть, где их хранила! В другой раз возвращаюсь домой — а собаки нет. «Где Камилла?» Рэнди в ответ: «Ой, наверное, сбежала». Это лхасо апсо — самая ленивая собака в мире, у которой было все — игрушки, лакомства! И она сбежит? Я знаю, что он сделал: увез ее подальше и выкинул из своей долбаной машины. Беспомощную маленькую собачку! — Дебби глотнула водки и, подняв глаза, встретила спокойный взгляд Терри. — Я сейчас просто расстроена. Обычно я так не выражаюсь.

— С каких это пор? — осведомился Фрэн.

Терри улыбнулся, словно нашел сказанное братом невесть каким забавным, и спросил, снова удивив ее:

— На какую сумму в общей сложности он вас обобрал?

— Он вовремя подсуетился, — ввернул Фрэн. — Я только-только уплатил ей комиссионные за одно успешно проведенное дело.

— Общая сумма, включая деньги, которые он брал взаймы, составила шестьдесят семь тысяч. Да еще машина и наличные, и это меньше чем за три месяца.

— И еще Камилла, — добавил Терри. — Она тоже чего-то стоит. — И посмотрел на нее невинным взглядом. Это что, сказано вроде как в шутку? А он продолжал: — Этот тип, наверное, очаровал вас в стельку. — И в этот миг он совсем не был похож на священника.

— Он смотрел вам в глаза ясными глазами и нагло врал, и ему хотелось верить, — повествовала Дебби. — Мы встретились на свадьбе в Оукленд-Хиллз, куда, как я потом узнала, его вовсе не приглашали. Он просто прочел в газете. Мы танцевали, пили шампанское. Потом он спросил, выходила ли я когда-нибудь в море. Я сказала, что пару раз плавала по озеру Сент-Клэр. Мы танцевали, и он прошептал мне на ухо: «Я собираюсь совершить кругосветное путешествие и хочу, чтобы ты отправилась со мной». Представьте еще, что у него голливудская внешность, ему тридцать с небольшим, он покрыт золотистым загаром с головы до ног и носит в ухе золотую сережку. И еще прическа как у Майкла Лэндона. Он сказал, что продает свой дом в Палм-Бич за восемь миллионов. Я уже готова была бежать в «Хансон» за матроской. Он рисовал мне на салфетке, как поплывет от Палм-Бич в Мексиканский залив, потом через Панамский канал на Таити и дальше, до Новой Каледонии…

— Вот только плыть ему было не на чем, — подвел итог Фрэн, собирая подливку рогаликом.

— У него была яхтсменка и фотография яхты, он сказал, что она стоит в гавани во Флориде и ее готовят для круиза. Под этим предлогом он и стал брать у меня деньги. Сначала это была пара тысяч, потом пять, потом десять — для приобретения навигационного снаряжения, радара, такелажа, потому что его деньги все вложены, и он до поры до времени не хочет их трогать.

— А чем он зарабатывал на жизнь? — спросил Терри.

— Охотой на дурочек, — отозвалась Дебби. — Мне до сих пор не верится, что я так попалась. Он сказал, что служил на «Меррил Линч», известном торговом судне, и я поверила. Потом решила проверить, да только было уже поздно. Но знаете, что еще меня погубило, кроме его прически и загара? Жадность. Он сказал, если у меня есть вклад, который приносит совсем небольшой процент и я хочу его увеличить… Он показал мне свои липовые акции на миллион, и я сказала, как идиотка: «У меня есть пятьдесят тысяч, и от них в самом деле мало толку». Я подписала эти бумаги и больше своих денежек не видела.

— Но потом вы встретились опять, — напомнил Терри. — На Коллинз-авеню?

— У вас хорошая память, — сказала Дебби. — Да, спустя пару месяцев. На выступлении я говорю, что это произошло, когда я навещала мать во Флориде, отчасти это так и есть. Она там лежит в клинике в Уэст-Палм с болезнью Альцгеймера. Она считает себя Энн Миллер. Говорит, что трудно танцевать в домашних тапочках, и я привезла ей свои старые балетные туфли.

— Ее состояние не слишком тяжелое?

— Она не так плоха, чтобы отказаться брать уроки.

— Ты переехала его на Ройял-Пойнсиана, — вспомнил Фрэн и, начисто вытерев тарелку половинкой рогалика, отправил его в рот.

— Если строго придерживаться деталей, — заметила Дебби. — Но Коллинз-авеню звучит лучше.

Фрэн встал из-за стола и сказал брату:

— Утром рано я уезжаю во Флориду. Я сейчас вернусь, и лучше нам здесь не засиживаться.


Дебби увидела, как он проследовал в сторону мужского туалета.

— Он на прошлой неделе был во Флориде.

— У девочек каникулы, — сказал Терри. — Мэри Пэт сидит с малышками, и Фрэн собирается присоединиться к ним на выходные. Но по-моему, он торопится домой только потому, что не наелся. Мэри Пэт держит в холодильнике запас блюд домашнего приготовления, и они очень даже ничего. Мэри Пэт профессиональная домохозяйка.

— Я никогда ее не встречала, — сказала Дебби. — Меня не приглашали в гости.

— Фрэн боится, что Мэри Пэт увидит в вас угрозу.

— Он так сказал? — полюбопытствовала Дебби.

— Я догадываюсь, поскольку знаю Фрэна. Я полагаю, он и сам хотел бы так считать.

— Но он никогда ничего не предпринимал в этом отношении.

— Не хочет рисковать, боится быть отвергнутым.

— Вы намекаете, что он ко мне неравнодушен?

— Это очень легко себе представить.

Он смотрел прямо ей в глаза, словно хотел сказать, что на месте Фрэна непременно испытывал бы что-то подобное. На мгновение ей сделалось не по себе.

— Правда? — спросила она тупо.

Он сказал, по-прежнему глядя ей в глаза:

— Я все думаю: когда вы сшибли Рэнди, вы все еще состояли в браке с ним?

— Мы не оформляли брак. Но когда я называю его своим мужем, все разведенные женщины в зале встают на мою сторону. Если я скажу, что наехала на бывшего любовника, это не произведет такого, знаете ли, эмоционального эффекта.

— Но вы жили вместе?

— Он жил у меня в Сомерсете. Сейчас я снова живу там. Фрэн снял мне квартиру. Это не звучит так, будто я содержанка?

— Только если бы на месте Фрэнсиса был кто-то другой, — заметил Терри. — Рэнди и правда положили в гипс с головы до ног?

С каким упорством он возвращается к Рэнди!

— Нет. Но протаранила я его не слабо.

— После этого вы его видели?

— То есть навещал ли он меня в тюрьме?

— Ну да, вы ведь временно выпали из обращения. Я вот что подумал. В следующий раз, как его встретите, сделайте так, чтобы он наехал на вас, и потребуйте возмещения убытков на сумму шестьдесят семь тысяч. Думаю, раз вы работаете с Фрэном, таким опытным экспертом по всевозможным увечьям, то должны знать, как устроить подобный несчастный случай.

Священник сказал это не моргнув глазом. Он что, продолжает разыгрывать ее?

— Мы с Фрэном, — сказала Дебби, — ни разу не устраивали автомобильную аварию. И даже никого не нанимали для этого дела. — И добавила после крохотной паузы: — И еще я никогда не занималась контрабандой сигарет.

Он широко улыбнулся. И она поняла, что они могут поддразнивать друг друга и не воспринимать это слишком всерьез.

— Мы с вами не в исповедальне, святой отец, и я не каюсь перед вами в грехах, деловых и личных, — проговорила Дебби.

— А вы вообще ходите на исповедь?

— Сто лет не была.

— Если вдруг почувствуете необходимость — я никогда не назначаю больше десяти «Отче наш» и десяти «Богородиц».

— Неужели? — спросила она. — А там, в Руанде, у них грехи те же самые, что и у нас здесь?

— Вот вам самый типичный: «Благословите меня, отче, ибо я согрешил. Я украл чужую козу, и моя жена потушила ее с овощами». Но здесь не так уж много похитителей коз.

— А вы когда-нибудь ее пробовали?

— Козлятину? Там ничего другого практически и не едят.

— А как насчет адюльтера?

— Я ни разу не поддался искушению.

Лицо его оставалось невозмутимым, но видно было, что разговор его забавляет.

— Я имела в виду — многие ли там каются в этом грехе?

— Сплошь и рядом. Но я уверен, что этим грешит гораздо больше людей, помимо решивших покаяться.

— А им вы что назначали?

— Десять и десять, как обычно.

— А как насчет убийства?

— В нем мне сознался только один человек.

— И что вы назначили ему?

— С ним я хватил через край.

Она подождала немного, не объяснит ли он подробнее. Но он не объяснил, и Дебби спросила:

— Вы называете прихожан «сын мой»?

— Это бывает только в кино.

— Я так и думала. Теперь, когда вы вернулись домой… — Тут она увидела, что к столику приближается Фрэн. — Чем вы думаете заняться? Наверное, отдохнете некоторое время?

— Мне надо собрать некоторую сумму.

— Для вашей миссии?

Тут как раз Фрэн подошел к столику и спросил:

— Ты готов?

И Терри не успел ей ответить. Он сказал брату:

— Я — да, если ты готов, сын мой.

— Что за дерьмо ты несешь? — отозвался Фрэн.


На стоянке Терри взял ее за руку и снова сказал, что ему очень понравился ее номер и очень было приятно познакомиться, в общем, все то, что принято говорить. Когда Фрэн подошел к «лексусу» и нажал кнопку пульта, чтобы открыть дверь, Терри обратился к ней:

— Мне бы хотелось увидеть вас снова.

Голос у него был точь-в-точь как у подростка, спрашивающего телефончик. От того, что это говорил священник, ее охватило странное чувство. Она повернулась к Фрэну:

— Почему бы мне не отвезти твоего брата?

Она сказала это быстро, чтобы не успеть передумать.

— Он остановился у меня, — сказал Фрэн, несколько удивленный — помнится, он уже говорил ей об этом.

— Я знаю, где ты живешь, — отозвалась Дебби. — Хочется еще послушать об Африке.


9


В машине Терри сказал Дебби, что в действительности его не приглашали остановиться у Фрэна. Мэри Пэт беспокоилась, что он занесет в дом какую-нибудь болезнь, вроде холеры, или заразит глистами места общего пользования. Но раз Мэри Пэт с девочками в настоящее время во Флориде, а Фрэн собрался лететь к ним, это не имело значения.

— Вы чем-нибудь болели в Африке?

— Мы всегда кипятили воду и спали под москитными сетками, — ответил Терри, и перед его глазами мелькнуло гибкое тело Шанталь, — так что я почти уверен, что здоров. Глисты меня тоже волновали, но я ни разу ничего похожего не обнаружил.

Они сели в машину, Дебби завела мотор — «хонда-фран» была взята напрокат, — и тут заработало радио. Шерил Кроу запела, как встает солнце над бульваром Святой Моники. Дебби приглушила звук и спросила, слушал ли он музыку в Африке. Да, рок, конго-заирского производства, сказал он, пока Фрэн не прислал диски. Джо Кокер, Стили Дэн, Зигги Марли и «Мелоди Майкерс». Она спросила, любят ли туземцы регги, и он ответил, что никогда не думал о руандийцах как о туземцах, поскольку они носят одежду. Его экономка Шанталь носила модные юбки, яркую одежду. Потом Терри рассказал, как она потеряла руку ниже локтя во время геноцида. Как же тогда она убирала дом и готовила одной рукой? — удивилась Дебби. Она вполне справлялась, ответил Терри. Дебби поинтересовалась, привез ли он домой какие-нибудь сувениры на память. Только один — мачете, сказал он.

Терри догадывался, что она хочет поговорить вовсе не об Африке, но, может быть, Африка поможет подойти к этому разговору. До Блумфилд-Хиллз по Вудворд-авеню — пять миль. Терри заметил, что на этой трассе устраивались когда-то знаменитые Вудвордские гонки. Наверное, она их не застала, заметила Дебби. Терри сказал, что раньше они жили на восточной стороне, поэтому он редко бывал в этих местах. Они с Фрэном вместе ходили в епископальное училище, а до того — в школу при церкви «Богородица — Царица Мира». Они болтали в таком духе, а потом Дебби проговорила:

— В этой церкви отпевали вашу мать.

— Вы были на похоронах?

— Да, а потом заходила в дом, где вы жили в детстве. Я видела вашу сестру…

— Она говорила с вами?

— Она не закрывала рта. Называла вас безрассудным во всех отношениях. Рассказывала, как вы любили, когда она читала вам вслух. Вы предпочитали «Жития святых», особенно рассказы о мучениках.

— Святой Агате, — сказал Терри, — отрезали грудь, после чего бросили ее на раскаленные угли.

— Какая неприятность, — пробормотала Дебби. И он догадался, о чем она подумала.

— Зато она стала мученицей. Но чаще христианок отдавали на съедение львам.

— А многие из моих друзей — язычники, — отозвалась Дебби. — Поклоняются идолам. Вы смотрели «Жизнь Брайана»?

— Да, Монти Питон — «Благословенны сыровары». Что они пели в конце, когда их распинали?

— Не помню, но это было здорово.

Они проехали ярко освещенные ряды подержанных машин.

— Вы были алтарным мальчиком?

— И каждый день вставал в шесть часов, чтобы идти на мессу.

— Ваша сестра считает, что вы стали священником из-за этого.

— Правда, в восемь лет я заглядывался на задницу Кэри Беднарк.

Дебби немного помолчала.

— Но потом вы все равно поступили в семинарию.

— Да, в Калифорнии, — ответил Терри.

— Но вы не приняли рукоположение до тех пор, пока не уехали в Африку?

— Так получилось.

— Вы принесли обеты там?

Подразумевалось — бедности, послушания и целомудрия…

— Это обязательно для рукоположения, — пояснил Терри, пытаясь понять, куда она клонит.

— Наверное, — проговорила Дебби, — когда вы жили в африканской деревне, вам нетрудно было соблюдать их.

— Почему вы так думаете? — поинтересовался он.

— Ну, это бедная страна третьего мира… И никого, перед кем надо отчитываться…

Это объясняло легкость соблюдения только двух первых обетов.

Приготовившись услышать, как она справится с обетом целомудрия, Терри спросил:

— И что же?

Но Дебби, удивив его, уклонилась от темы и спросила:

— И теперь вам надо раздобыть денег для вашей миссии?

— Я затем и вернулся. Священник, чье место я занял, отец Тореки…

— Да, ваш дядя. Фрэн мне говорил.

— Он возвращался домой и объезжал приходы в Детройте и собирал деньги, читая проповеди во время воскресных служб. Я, пожалуй, с этим не справлюсь. Проповедник я неважный. Когда я читал проповеди, меня переводили, и на киньяруанда это всегда звучало лучше. У меня много фотографий детей, большинство из них сироты, и эти фотографии раздирают сердце. Но я толком не знаю, что с ними делать. Помню, в школе у нас в классе стояла банка с надписью: «Для детей-язычников», и мы бросали туда мелочь, оставшуюся от денег на завтраки.

— Наверное, за неделю набиралось долларов десять?

— Если бы.

— Сколько вы выручили за контрабанду сигарет?

Она все же спросила! Добралась до того, ради чего завела разговор об Африке. Подкралась к нему украдкой.

— Могу вам рассказать, — ответил Терри. — Деньги, которые мы сделали на сигаретах, не были сигаретными деньгами. Мы шесть-семь часов ехали на грузовике до Кентукки и возвращались с десятью тысячами упаковок. За упаковку выручали по три бакса, за одну поездку выходило тридцать тысяч. Это вам Фрэн рассказал?

— Он сказал, что вы невинная жертва.

— Это так, и он объяснил все прокурору. Я только сидел за рулем.

— Не зная, что участвуете в мошенничестве с налогами?

— А разве вы не скрываете доходы, не придумываете фиктивные расходы? Это тоже мошенничество.

— Должна сказать, я никогда не скрывала своих доходов, — объявила Дебби.

— А я никого не переезжал «бьюиком».

— «Ривьера».

Терри улыбнулся.

— Мы словно два жулика, разговорившиеся на тюремном дворе. Только я не мотал срок.

Они остановились у светофора на тринадцатом километре дороги, и он увидел, как она, повернувшись, внимательно взглянула на него. Едва ли не впервые.

— А Африка разве не в счет?

— Я поехал туда добровольно.

— На вас висело обвинение. И еще Фрэн считает, что вами руководило чувство вины. Вы не хотели, чтобы ваша матушка узнала, чем занимается ее алтарный мальчик.

— Он так вам сказал?

— Он сказал, что вы уехали, а братья Пиджонни сели в тюрьму, вот все, что я знаю.

— Все не совсем так. Их забрали до того, как я уехал.

— Вы приняли решение второпях?

— Я уже некоторое время подумывал, чтобы поехать туда, помочь дяде Тибору. Он был святым человеком.

— Вам лучше знать, святой отец.

Эта малышка Дебби, сидя в темном салоне, смотрела прямо на огни светофора и твердо знала, чего хочет.

— Я встретила на похоронах одного вашего друга.

Он сразу понял, о ком идет речь, и подсказал:

— У него плохие зубы, и он подходит вплотную к собеседнику?

— Ему и дыхание не помешало бы освежить, — заметила Дебби. — Как вы догадались?

— Вы к этому шли и вот пришли. Вы видели Джонни Пиджонни.

На этот раз она, глядя на него, улыбнулась:

— Он просто красавец.

— Хотите вставить его в свой номер?

— Я как раз над этим думаю.

Свет переключился, и они снова двинулись вперед. Дебби перестроилась на правую полосу и сказала после паузы:

— Он ждал, что вы приедете на похороны.

— Дики тоже был там?

— Он еще не вышел из тюрьмы. Джонни сказал, что ему не так повезло.

— Что еще он говорил?

— Он упомянул, что вы должны каждому из них по десять кусков.

— Упомянул как бы между прочим?

— Похоже, это крепко сидит у него в голове.

— Он считает, что я их надул?

— Да, он чувствует себя несколько обделенным. Главным образом он хотел знать, сохранились ли у вас еще эти деньги.

— С тех пор прошло пять лет. И почему он спрашивал об этом вас?

— Ему взбрело в голову, что я ваша подружка.

— Бросьте, разве он не в курсе, что я священник?

— Подружка прежних лет.

Сказав это, Дебби, не сводя глаз с дороги, свернула на улицу, вдоль которой тянулся ряд магазинчиков, и, остановившись около одного из них, открыла дверцу.

— Мне нужно купить сигарет.

— Подождите. Что еще за подружка?

— Та самая, с которой вы жили в Лос-Анджелесе, в то время как ваша мать считала, что вы учитесь в семинарии. Я вернусь сию минуту.


10


Он видел, как, войдя в лавку, Дебби заговорила с молодым арабом, стоявшим за прилавком. Парень засмеялся каким-то ее словам. Купив сигареты, она завоевала поклонника. Парень расскажет приятелям об этой прикольной, забавной блондиночке. Только он и знать не знает, насколько она хладнокровна. Она умеет подобраться украдкой: сначала заставляет признаться в уже известных ей вещах, о которых рассказал ей Фрэн, а потом возникает и Джонни Пиджонни, любитель пооткровенничать. Более того — он принял ее за девушку из Лос-Анджелеса, в чем она его конечно же не разубеждала.

И зачем только он рассказал как-то Джонни на пути из Кентукки про эту девушку!

Дебби прошла вдоль прилавка и скрылась в глубине магазина. Но вот она снова появилась. Араб, улыбаясь во весь рот, заворачивал ей покупку. Дебби что-то говорила ему, потом открыла пачку, и араб потянулся к ней с зажигалкой. Затем он отдал ей сверток. Терри не видел, что именно она купила, — продавец положил покупку в бумажный пакет.

Дебби учинила ему настоящий допрос в автомобиле, проявив живой интерес к его жизни, больший, чем простое любопытство. Но с какой целью? Следовало это выяснить.

Когда она вышла из лавки и села в машину, Терри сказал:

— Я понимаю, почему Джонни спросил про деньги.

— Ясное дело, — ответила Дебби. — Как-никак тридцать тысяч.

Она завела мотор, но, вместо того чтобы тронуться, откинулась на сиденье с сигаретой. Пакет она поставила рядом.

— Он думает, что я забрал их себе?

— Это действительно так?

— Могу вам рассказать, как все было, — предложил Терри. — Мы возвращались с товаром, выгружали его на складе, а на другой день являлись в одну контору в деловом центре, и там эта женщина, миссис Морако, с нами рассчитывалась. Она молча отсчитывала стодолларовые купюры, как правило старыми банкнотами, и мы складывали деньги в спортивные сумки, которые приносили с собой.

— Вы знали, кто заказывал товар?

— Я ни о чем не спрашивал. Первые две поездки прошли гладко. В последний раз поехали только мы вдвоем с Джонни. Дики приболел и остался дома. Я имею в виду в доме Джонни в Хамтрамке. Дики жил с Джонни, его женой Реджиной и их тремя детьми. Два пацаненка отчаянно ругались и делали что им вздумается, а пятнадцатилетняя Мерси усиленно готовилась стать проституткой.

— Только не говорите, что тут замешаны Мерси и дядя Дики, — заметила Дебби.

— Увы, вот только кто из них пострадавшая сторона? Дики утверждал, что Мерси то и дело демонстрировала ему свое юное тело. Как-то я заехал за Джонни на машине, и тут вышла Мерси в открытом купальнике. Она наклонилась к окну с таким видом, словно собиралась спросить — не желаю ли я развлечься. Реджина хотела, чтобы Дики убрался из их дома, но Джонни об этом и слышать не желал. Он говорил, что без Дики ему не с кем будет словом перекинуться. Они смотрели по телевизору спортивные программы и энергично их обсуждали.

— На поминках, — сказала Дебби, затягиваясь сигаретой, — он пригласил меня выпить с ним вместе.

— Что вы ему сказали?

— Мы встретились в кафе «Кадье». Я думала собрать там полезный материал. Но нет, одно название. Что же все-таки тогда произошло?

Терри пришлось напомнить себе, что эта милая девушка не только артистка эстрады. Она побывала в тюрьме. Ну и дымит она! Как паровоз! Он наполовину опустил стекло.

— Реджина вернулась домой с работы и застала Мерси и Дики в ванной. — Терри помедлил. — Так Джонни угощал вас выпивкой в «Кадье»? Кстати, это известное место.

— Он хотел, чтобы потом мы поехали в мотель.

— И что же?

— Я сказала ему, что я монахиня.

Возникла пауза. Терри не знал, шутит она или нет.

— Я справилась с ситуацией, Терри. Итак, Реджина застала Мерси и Дики в душе…

— Они были в ванной, за запертой дверью.

— Вода в душе бежала?

— Я не знаю, занимались они там чем-то или нет. Я был далеко. Реджина вызвала полицию. Они приехали как раз в тот момент, когда Дики пытался засунуть под кровать сотню сигаретных упаковок, из тех, что он сбывал сам. Мы с Джонни в это время возвращались домой, и вдруг по мобильному звонит Реджина. Говорит, в доме полиция, потому что Дики домогался собственной племянницы, и ни слова о том, что копы нашли сигареты, это ее ни с какой стороны не касалось. Мы приезжаем в Детройт, и Джонни, разумеется, направляется прямо домой. Он расстроен не меньше Реджины, потому что боится, что Дики придется выметаться. Я сказал ему, что не хочу подъезжать к дому, раз там полиция. И высадил его возле бара «Лили», поехал дальше, на склад, выгрузил товар и отогнал грузовик на место. А потом позвонил им домой. И Реджина сказала, что Дики и Джонни отвезли в муниципальную тюрьму, и, пока мы разговариваем, дом обыскивают. Тогда еще никто не мог сказать, будет ли дело слушаться в федеральном суде или суде штата. На другой день я получил у миссис Морако деньги…

— Вы рассказали ей, что произошло? — перебила его Дебби.

— Я посоветовал ей на какое-то время прикрыть лавочку и уехал из города.

— У вас был приготовлен загранпаспорт?

— Я говорил, что уже некоторое время собирался поехать в Африку. Но это не значит, что я планировал бегство.

Она пожала плечами, как будто эти подробности мало ее интересовали.

— Значит, Пиджонни раскололись?

— Они сдали меня. Прокурор несколько дней уговаривал их сделать добровольное признание. Они сказали, что я их нанял, что именно я всегда доставлял груз и получал деньги. О миссис Морако они решили промолчать. Узнав, во что я влип, Фрэн поговорил с прокурором, сказал, что это, должно быть, ошибка, поскольку я являюсь католическим священником и занимаюсь в Руанде миссионерской деятельностью. Прошло несколько недель, я оказался в Руанде в самый разгар геноцида. Погибли сотни тысяч людей. Собираются ли мне предъявить обвинение? Фрэн говорит, что мне ничто не грозит, но придется побеседовать с помощником прокурора Джералдом Подиллой у Фрэнка Мерфи, то есть в магистратуре. Нужно достать где-то черный костюм, жесткий белый воротничок и почистить ботинки.

— Как же это у вас нет костюма?

— Перед тем как уехать, я отдал его человеку, которому повезло меньше, чем мне. В судах всегда обращают внимание на одежду.

— Терри? — окликнула она.

— Да.

— Это все чушь.

Он смотрел, как Дебби затягивается и медленно выпускает струйку дыма прямо ему в лицо. Вместо того чтобы разогнать дым рукой, Терри просто прикрыл на миг глаза. Он уже знал, что последует дальше.

— Вы никакой не священник, ведь так?

Он услышал в темноте свой собственный голос:

— Нет, я не священник.

— Вы были им когда-нибудь?

— Нет.

— А в калифорнийской семинарии или где-нибудь еще учились?

Он понял, что допрос близится к концу.

— Нет.

— Правда, у вас стало легче на душе? — спросила Дебби.


Они двинулись дальше. Впереди замелькали габаритные огни машин. Терри испытывал облегчение — он хотел сказать ей об этом еще в ресторане и знал, что все равно рано или поздно скажет. Но только когда рядом не будет Фрэна. Фрэну следовало верить, что он священник. Дебби не захотела поверить — он это увидел, — так что с ней он сразу был самим собой, даже заговорив об исповеди, когда Фрэн вышел из-за столика. Это как раз было легко, потому что он говорил правду, и он тогда почти что открылся ей, устав играть роль. А потом расслабился и позволил ей сомневаться на свой счет и даже заронил в ее душе подозрения. Ей оставалось только собраться с духом и задать прямой вопрос. И она его задала.

Он в темноте проговорил доверительным тоном:

— Вы единственная, кто знает.

— А Фрэну вы не сказали?

— Пока он не кончил диалог с прокурором, я не могу сказать.

— И в Африке тоже никто не знал?

— Ни одна душа.

— И даже ваша однорукая экономка?

Она не забыла о Шанталь!

— И она не знала.

— Она жила у вас?

— Почти все время, что я там пробыл.

— Она хорошенькая?

— Могла бы завоевать титул «Мисс Руанда».

— Вы спали с ней?

Она спросила это, глядя прямо перед собой.

— Если вы беспокоитесь из-за СПИДа, он мне не грозил.

— Зачем мне беспокоиться о СПИДе?

— Я сказал: «Если…»

Дебби швырнула в окно сигарету.

— Она верила, что вы священник?

— Для нее это не имело значения.

— А почему из всех вы сказали только мне?

— Мне так захотелось.

— Да, но почему именно мне?

— Потому что мы мыслим похоже, — пояснил Терри.

— Я сразу это почувствовала, — пробормотала Дебби, покосившись на него.

— Когда я объясню, как все произошло, — сказал Терри, — вы поймете, что это просто забавно.

На перекрестке горел зеленый, и Дебби сразу повернула направо. Теперь по левую руку от них тянулись невысокие округлые холмы, а справа — заросли деревьев.

— Разве нам надо было свернуть здесь? — спросил Терри.

— Я подумала, что мы заедем ко мне. Хорошо?

Терри взял бумажный пакет, который она вынесла из магазина, и нащупал сигареты и бутылку знакомых очертаний, не круглую, а угловатую, как и положено для виски.

— Красная или черная?

— Красная.

— Вы знали, что я скажу, еще до того, как вошли в магазин?

— Да, но я должна была в этом убедиться.

— Вы что-то задумали и вам нужно мое благословение? Я угадал?

Она сказала:

— Терри, ты слишком хорош, чтобы быть настоящим.


11


Дебби позвонила Фрэну из кухни. Ей хорошо был виден Терри, который стоял у стеклянной балконной двери в гостиной и смотрел в темноту. Он повернулся и произнес:

— Столько пространства, и ничего не растет. Здесь можно было бы посадить целый акр кукурузы.

— Здесь трехуровневое поле для гольфа, — сказала Дебби. — Девять лунок.

Тут Фрэн взял трубку. Она говорила с ним меньше минуты, не спеша, но и не затягивая беседу. Когда она положила трубку, Терри вошел на кухню.

— Что он сказал?

— Он сказал: «Да?..» Я сказала, что отвезу тебя после того, как мы выпьем кофе, или ты останешься, если захочешь. Фрэн ответил: «Ты уверена, что у тебя там есть где разместиться?»

— Кому он не доверяет — тебе или мне?

— Поскольку он уверен, что ты дал обет безбрачия, и знает, что я уже давно не была предметом мужского восхищения, то, видимо, считает, что я попытаюсь тебя соблазнить.

— И мечтает оказаться здесь, на моем месте.

— Без комментариев, — откликнулась Дебби. — Нас с Фрэном связывают исключительно деловые отношения. Хочешь послушать, как мы стали работать вместе?

— Он говорил, что встретил тебя в окружном суде, где ты часто выступала свидетелем.

— Да, и он показался мне порядочным парнем. Дело было вот в чем: я видела, как носильщик в аэропорту уронил чемодан на ногу одной женщине, и привела ее к Фрэну. Он возбудил иск против Северо-Западной компании, тогда как раз все в Детройте ненавидели эту авиалинию. Они уплатили, и с тех пор мы дружим.

— Ты учишь людей, как надо хромать? — спросил Терри.

— Как это делать наиболее убедительно, — уточнила Дебби, приготовляя коктейль. На стойке на подносе лежали кусочки льда, стояли в ожидании «Джонни Уолкера» и «Абсолюта». — Но мы еще не разобрались с тобой. Скажи, почему твоя мать считала, что ты учишься в семинарии, когда ты был в Калифорнии?

— Потому что всю мою жизнь она уговаривала меня стать священником. Я все никак не мог понять — почему меня, а не Фрэна.

— У тебя такой проникновенный взгляд, — сказала Дебби. — Как у святого Франциска. Проникновенный и в то же время ускользающий. Думаю, она пыталась повлиять и на Фрэна, ты просто не замечал.

Они неторопливо потягивали свои коктейли.

— Возьмись моя мать за тебя, ты тоже могла бы сделаться кармелиткой, как сестра. Я не шучу. Она не оставляла меня в покое, даже когда я окончил школу и стал помогать отцу красить дома. Потом я бросил это дело и начал продавать страховки.

— Что скорее подошло бы Фрэну.

— Да. Мне это быстро опротивело.

— Контрабанда тоже не стала твоим призванием?

— Когда у меня больше не осталось друзей, которые соглашались приобрести страховой полис, я перебрался в Лос-Анджелес. Мама в каждое письмо вкладывала открытку религиозного содержания или молитву святому Антонию, помогающему обрести себя, или святому Иуде, главному святому по безнадежным ситуациям. Ну я и сказал ей: «Твоя взяла, поступаю в семинарию». И заказал почтовую бумагу с оттиском: «Миссия Святого Дисмаса».

— Это не тот, кого распяли вместе с Христом? — спросила Дебби.

— Он имел репутацию удачливого вора.

— Ты оказался смышленым парнишкой.

— Я считал себя гением! Письма маме я всегда подписывал так: «Твой во Христе, Терри».

— И все это время жил с девицей?

— Не все время. Джил Сильвер — она была здешней уроженкой, поэтому мы и познакомились, — сыграла в массовке в «Скрипаче на крыше» и вздумала стать актрисой.

— И стала?

Терри допил виски и налил новую порцию.

— Только после того, как увеличила размер груди. Но может быть, это было простым совпадением. Я убеждал ее, что маленькая грудь выглядит более стильно. Как-то она возвращается с проб и говорит: «Угадай, какая у меня новость! Мои новые сиськи добыли для меня роль». Может быть, все дело в этом. Месяц спустя она уже жила с режиссером.

— Дело скорее всего в этом, — проговорила Дебби. — Я сама подумываю о том, чтобы сделать подтяжку.

— Чего ради?

— Ради самоутверждения, а то зачем же еще?

— Джил получила роль стюардессы-наркоманки. Она колется в туалете и проливает кофе на пассажиров. Другую стюардессу играла настоящая звезда, не могу вспомнить ее имя.

— А ты чем занимался в это время?

— Страховками, ни в чем другом я не смыслил. Рассматривал иски. В основном это были пожары и оползни.

— А телесные повреждения?

— Изредка.

— Ты мог распознать, если они были сфабрикованы?

— Только если клиент начинал нервничать и предлагал мне войти в долю.

— И ты соглашался?

— Если сочувствовал парню.

— Значит, — констатировала Дебби, — сочувствие сказывалось на твоем заключении! Даже если ты помогал этому парню сжульничать.

— Можно взглянуть на это не как на взятку, а как на чаевые, — заметил Терри. — Клиент выигрывает процесс и готов отблагодарить. Это все равно как если выигрываешь в блек-джек. Ведь даешь же ты деньги банкомету, хотя бы он ничем тебе и не помог.

— Кажется, это называется область неопределенности, — бросила Дебби.

— Именно. Я как-то обратился к Фрэну по поводу одной такой ситуации. Он даже не стал ее обсуждать. Понимаешь, что я хочу сказать? Фрэн не любит риска.

— Фрэн сам и есть область неопределенности, — сказала Дебби. — Если только повреждение не стопроцентно доказанное, лучше ему не говорить. И он сам не станет спрашивать. Значит, он знал, что ты не учишься ни в какой семинарии?

— Не знала только мать.

— Но он считает тебя священником!

— Это из-за дяди Тибора. Дядя сказал матери, что я рукоположен.

— Он соврал ради тебя?

— Все было не так просто…

— Подожди. Сначала ты вернулся из Лос-Анджелеса…

— Это был безрадостный этап моей жизни, — признался Терри. — Я снова взялся помогать отцу. Я пил тогда… больше, чем обычно. У меня не было денег. Не было цели. Как-то вечером я сидел в «Лили» и слушал джаз — кажется, это были «Зомби Серверс», когда туда вошли братья Пиджонни.

— Твои закадычные друзья.

— Не скажу, чтобы мы так уж дружили. Вместе играли в школьной футбольной команде. Иногда даже дрались — они донимали Фрэна из-за его имени.

— В ресторане мне пришло в голову, что это имя должен был носить ты, — ввернула Дебби. — Я говорила, что ты мне напоминаешь святого Франциска?

— Ты хочешь сказать, что представляешь его таким, как я? Если бы меня назвали Фрэнсисом, я бы уже умер или стал инвалидом, потому что драться пришлось бы постоянно. Знаешь, что самое плохое в кулачном бою? Очень долго потом заживают руки.

— Значит, покончив с сигаретным бизнесом, ты уехал в Руанду с тридцатью тысячами или более того, — подвела итог Дебби.

— Ты хочешь знать, остались ли у меня эти деньги?

— В основном это интересовало Джонни. Я бы не хотела задолжать ему даже десять штук, не имея чем расплатиться.

— Я поговорю с Джонни. Не стоит тебе беспокоиться.

Она усомнилась про себя, что это будет так легко, и решила пойти дальше.

— Вернемся к дяде Тибору. Он сказал твоей матери, что ты стал священником…

— Знаешь, зачем я поехал туда? Не только потому, что никому в голову не пришло бы искать меня там. Я был очень привязан к Тибору. Я знал его с детства, он подолгу жил у нас. Мне хотелось чем-нибудь ему помочь: покрасить дом, подстричь газон, сделать что-то приятное. Но когда я приехал, он сказал: «Мне не нужен маляр. Или ты будешь служить мессу, или ты мне здесь ни к чему».

— Твоя мать сказала ему, что ты учился в семинарии, — догадалась Дебби.

— Да, и я не стал его разуверять. Ведь я с детства хорошо был знаком с литургией.

— Хотя и не силен в теологии.

— Какой от нее прок? Большинство людей там говорит только на киньяруанда, и очень мало кто немного знает французский. Тибор готов был немедленно рукоположить меня. У этого восьмидесятилетнего старика было больное сердце, он перенес несколько инфарктов и предчувствовал, что ему недолго осталось. Он сказал, что поговорит со знакомым епископом, чтобы меня посвятили в духовный сан. Я подумал, даже если епископ и произнесет надо мной положенные слова, это все же не сделает меня настоящим священником. Если я сам не пожелаю им стать. Ты понимаешь? Это будет только для проформы. Хотя все и станут считать меня священником.

— Вот еще одна область неопределенности!

— Но прежде чем это было устроено, с Тибором случился сердечный приступ, и я повез его в Кигали, в столицу. Я ему сказал: «Дядя Тибор, на всякий случай, может быть, вы напишете Маргарите, это моя мать, пока вы в состоянии, и сообщите ей, что я наконец-то священник. Это известие из ваших рук сделает ее счастливее. Напишите письмо, а я его отправлю сразу, как только меня посвятят».

— И он написал письмо, — догадалась Дебби.

— Да.

— И умер.

— Не сразу.

— Но письмо ты отправил сразу.

— Чтобы оно не затерялось.

— Ты поехал в Руанду и прожил там пять лет, чтобы отделаться от матери, — подвела итог Дебби.

— Я остался там не из-за нее.

Дебби открыла шкафчик и достала коробку печенья.

— Знаешь, на что это похоже? Ты ждал, пока она умрет, чтобы вернуться домой.

— Я не думал об этом.

Она вынула из холодильника сыр.

— Ты вернулся, но на похороны опоздал.

— Мне нужно было кое-что сделать перед отъездом.

Дебби положила нож рядом с сыром.

— Пять лет в африканской деревне…

— Фрэну требовалось время, чтобы обработать прокурора.

— Понимаю, но Руанда! Разве ты не мог поехать куда-то еще? Например, на юг Франции.

— Я там бывал, — сказал Терри. — Фрэну понравилось, что я занял место дяди Тибора. Семейная традиция и все такое. И еще больше это понравилось прокурору.

— Ты сказал, что выслушивал исповеди, — вспомнила Дебби, протягивая ему крекер с сыром. — Это правда?

— Один раз в неделю, — ответил он, откусывая кусочек.

— Неужели?

— Тебе рассказывают о грехах, ты велишь им не забывать о Боге и больше так не делать. И накладываешь епитимью.

— Тот парень, что украл козу, был на самом деле?

— Он уроженец Нундо.

— А убийца?

— О нем я тоже позаботился.

— Только не говори, что ты служил мессу.

Она смотрела, как он кладет на крекер ломтик сыра и отправляет все в рот.

— В первый раз… — Тут он остановился, чтобы прожевать и проглотить. — Я навещал Тибора в больнице. Некоторое время уже ходили слухи о возможном геноциде. И вот мы услышали по радио, что он начался. Так называемая милиция хуту, состоящая сплошь из головорезов, вооруженных «Калашниковыми», мачете, дубинками, убивает всех тутси подряд. Тибор велел мне ехать домой и собрать всех в церкви, и побыстрее, там они будут в безопасности.

Святилище неприкосновенно. Дебби читала о таком в «Соборе Парижской Богоматери».

— Мы собрались в церкви. Люди были напуганы до смерти и попросили меня отслужить мессу. Я решил, что мы можем просто помолиться. Но они хотели настоящую мессу и причастие. «Потому что мы все равно все умрем». Так они говорили. Они уже смирились, и никакие мои слова не имели значения. Я надел облачение и выглядел в нем как настоящий священник. Я знал, как служить мессу, и приступил к ней. Когда я добрался до освящения Даров, в церковь ворвались хуту. Началась стрельба, они размахивали мачете… Я стоял и смотрел, как они убивают всех подряд, даже детей. Младенцев они хватали за ноги и били головой о стену. Матери пронзительно кричали…

— Они не защищались? — проговорила Дебби.

— Им было нечем. И они знали, что все равно умрут, и приготовились.

Они молча стояли рядом у стойки. Дебби смотрела, как он допивает содержимое своего бокала. Она взяла сигарету и предложила ему тоже. Но Терри покачал головой. Дебби долила ему виски и бросила кубик льда. Он не сразу взял бокал. Она закурила сигарету. Тогда и он достал одну сигарету из пачки, и Дебби снова щелкнула зажигалкой, которую купила в лавочке у араба. Терри затянулся и положил сигарету на край пепельницы.

— Я ничего не сделал. Просто смотрел.

— Разве ты мог что-то сделать? — Он не ответил. — И теперь ты все время об этом вспоминаешь?

— Да, я об этом думаю.

— Поэтому ты там и остался? Ты ничем не помог им и это тебя угнетало? Ты чувствовал себя виноватым?

Эти слова, кажется, несколько его удивили, словно он не думал ни о чем подобном.

— Зачем надо было торчать там целых пять лет?

— Я уже сказал.

— Тебе казалось, что если ты уедешь…

— И что?

— То это будет бегством?

Он покачал головой:

— Нет… не могу сказать, что вынашивал планы мести. Но я все никак не мог осознать, что видел, как убивали всех этих людей. Большинство из них были зарублены собственными соседями, друзьями, даже родственниками. Хуту получили приказ убивать тутси, они послушались и старались, как могли. Как это все понять и на чью сторону встать, если сам ты не принадлежишь ни к тем, ни к этим? Даже когда мне представился шанс что-то сделать, это не было спланировано или обдумано заранее.

— Что же ты сделал?

Он отпил из бокала и поставил его на стол.

— В день отъезда я убил четырех молодых ребят, хуту. Тогда, пять лет назад, они были в церкви. Убил я их потому, что один из них хвастался этим и обещал, что скоро все повторится. Они сидели за столом в пивной и пили банановое пиво. И я застрелил их из пистолета моей экономки.

В комнате повисла тишина. Дебби выжидающе затянулась сигаретой.

— Это правда?

— Да, я в самом деле убил их.

— И это помогло?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты удовлетворен, что сделал что-то? Ответил ударом на удар?

— Это как бы не имело никакого отношения к тому, что случилось в церкви… — сказал он, чуть помедлив.

— Как же тебя не арестовали?

— У власти там сейчас тутси. Один из них помог мне уехать.

Он говорил очень серьезно, но казалось, что сделанное не слишком его тяготит. Дебби придвинулась к нему и коснулась его щеки.

— Считай это своей исповедью. — Она легонько провела пальцами по его щеке и снова взяла свой бокал.

— Есть идея, — сказал Терри, — объехать приходы, получить разрешение обратиться с воззванием на воскресной мессе. Фрэн достал мне епархиальный справочник, и я выписал приходы, которые хотел бы посетить, и имена пасторов. Начну с восточного округа, там я кое с кем знаком.

— Твои труды ни к чему не приведут, — заявила Дебби. — Соберешь сущие пустяки.

— У меня есть фотографии маленьких детей-сирот.

— Должно быть, душещипательные?

— Эти малыши совсем одни на свете, и они голодают. У меня есть снимки, на которых они роются в отбросах…

— Единственный способ добиться успеха, — сказала Дебби, — это достать список адресов католиков. Начини с округа в несколько тысяч. Разошли брошюру с описанием своей истории, поясни свою цель, приложи снимки голодных детишек, где по их личикам ползают мухи…

— Не уверен, что у меня есть снимки с мухами.

— Не важно, главное, чтобы они были душещипательными. И обязательно приложи конверт.

— Одни эти конверты обойдутся мне… — пробормотал Терри, но замолчал, потому что Дебби энергично замотала головой.

— На конверте будет надпись: «Ваша марка тоже поможет».

— Сколько все это стоит?

— Много. Но это сработает. Подожди. — Она потушила сигарету. — Надо сделать сайт в Интернете: «Дети-язычники. Точка. Ком».

— Язычников осталось не так много. Большинство так или иначе обратилось. Очень много адвентистов седьмого дня.

— «Сироты. Точка. Ком», «Миссии и миссионеры. Точка. Ком». — Дебби остановилась. — Сделать предстоит многое. Ты понимаешь? Много черновой неинтересной работы. Можно разузнать, какие сайты уже задействованы. Я, впрочем, не слишком люблю компьютеры, они какие-то… очень уж бездушные. — Она залезла в холодильник за новой порцией льда, повернулась к Терри и, снова подумав, что его лицо напоминает лицо святого, сказала: — Впрочем, о чем я? Ты же не для сирот собираешь деньги.

— Ты так думаешь? — спросил он.

— Ты их просто используешь, этих сирот.

— Мне не особенно по душе эта идея, но ты полагаешь, им не все равно?

Дебби высыпала лед из ячеек.

— Если тебе просто нужны деньги, чтобы встать на ноги…

— Я думал, — сказал он, — ты это понимаешь, коль уж лишила меня духовного сана.

Она насыпала лед в бокалы и проговорила:

— Это навело меня на одну мысль. — И снова замолчала, как будто мысль эта только сию минуту забрезжила в ее голове. — Вот если бы ты помог мне…

— Да?

— Ты выгадал бы намного больше, чем всеми своими проповедями.

— Помочь тебе добраться до Рэнди?

— А ты бы согласился? — ответила она вопросом. И увидела, как он улыбнулся и сочувственно покивал. Временами он казался совсем простодушным.

— Сделать так, чтобы на этот раз он сбил тебя? Я это уже предлагал.

— Да, но я не хочу пострадать серьезно и стать обеспеченным инвалидом. Несчастные случаи так непредсказуемы.

— Но ты в них настоящий спец. Ты, наверное, знаешь тысячу способов, как их устроить, чертенок.

Дебби никак на это не отреагировала. Она снова наполнила их бокалы и повернулась к Терри.

— Ты сказал: «Они сидели за столом в пивной и пили банановое пиво, и я застрелил их из пистолета своей экономки». Это твои точные слова. Вряд ли я их забуду.

Он отпил глоток из своего бокала.

— Тебе было страшно?

Он покачал головой.

— В воображении я сделал это еще до того, как вошел в пивную.

— Они… сопротивлялись?

— Я не дал им такой возможности.

— Ты вошел и сразу начал стрелять?

— Сначала мы обменялись парой слов. Я предложил им пойти и сдаться. Но я знал, что они не пойдут. Так что можно сказать, когда я входил туда, то уже знал, что убью их.


12


Терри стоял и смотрел, как Дебби уезжает на своем автомобиле по дороге, вдоль которой тянулась живая изгородь и стояли старые тенистые деревья. Никаких пальм и эвкалиптов, никаких гор, выступающих из утреннего тумана, только ухоженные газоны, окружавшие загородные особняки. Дебби посигналила, и он махнул ей ленивым движением руки, которой тут же позволил вяло повиснуть. Затем повернулся и взглянул на стоявшего в двустворчатых дверях — открыта была только одна створка — Фрэна. Потом перевел взгляд на стену дома, сложенную из светлого известняка. Оконные рамы и колонны портика были выкрашены в белый цвет. «Стиль эпохи Регентства», — пояснил ему Фрэн. — Мэри Пэт взяла этот дизайн из журнала «Новости архитектуры».

— Еще пять минут — и я бы уехал, — сказал Фрэн. — И ты не смог бы попасть в дом.

На нем была куртка из белого поплина, которая делала его похожим на снеговика.

— Я думал, ты собрался во Флориду.

— Я и еду туда, до аэропорта меня довезет такси.

Предстоящая поездка, судя по всему, не слишком его радовала. Но возможно, его тревожило что-то еще.

— Ты оделся так для самолета?

— Для комфорта, — сказал Фрэн. — Лететь-то четыре часа. Ты завтракал?

— От чашки кофе я бы не отказался. У Дебби дома только растворимый.

— Она как ребенок, — сказал Фрэн. — Кофе для нее — это капучино в ресторане.

— Сколько, ты говорил, ей лет?

— Ей тридцать три, это я точно знаю. И все равно она ребенок.

— Ты хочешь сказать, — произнес Терри, проникая в мысли брата, — что она все равно слишком молода для меня? Даже не будь я священником?

Фрэн, не отвечая, повел его через холл мимо винтовой лестницы на второй этаж и через чинную столовую и буфетную на кухню. Они встали по разные стороны большого разделочного стола.

— Если кто-то видел, как ты выходил от нее в семь утра, что он может подумать?

— Мы ночью жарили хот-доги, — проговорил Терри. — А потом сидели и разговаривали. Было поздно, и я видел, что она устала…

— Я сказал ей по телефону, что могу заехать за тобой.

Он ждал, что Фрэн спросит его, где он спал. У Дебби в квартире была только одна кровать. Но тот, по-видимому, не желал касаться этого вопроса. Тогда Терри спросил:

— Ты боялся, что я поддамся искушению?

Фрэн ответил без тени улыбки:

— Я говорю всего лишь о приличиях.

Это вряд ли. Терри заговорил снова:

— Если меня и видели в семь утра, кому известно, кто я такой? Разве я похож в этой одежде на священника?

— Ты мне сказал, что купил костюм.

— Купил. — Фрэн дал ему свою кредитку, и он съездил в торговый центр в «кадиллаке» Мэри Пэт. Когда Фрэн узнал об этом, его чуть удар не хватил. — Сегодня после пяти я его заберу.

— Тут такое дерьмо, — проговорил Фрэн несколько устало. — В час тебя будет ждать прокурор.

— Я приду.

— Ровно в час, минута в минуту, у Фрэнка Мерфи. Но я тебе уже говорил.

— Да, только придется идти без костюма. У меня остался пасторский воротничок дяди Тибора и его рубашка. Главное, чтобы был виден воротничок. Я пытался примерить его костюм, но он так залоснился — в него можно глядеться как в зеркало.

И он улыбнулся, надеясь, что Фрэн улыбнется в ответ. Но Фрэн не улыбнулся.

— Фрэн, надень я хоть женское платье, я все равно останусь священником.

— Ты меня иногда пугаешь. Тебе это известно, мистер Бродяга?

— Отец Бродяга. Я заговорю с ним на латыни.

— Не смешно. — Фрэнсис хотел добавить что-то еще, но взглянул на часы и бросился из кухни. Терри успел заметить на столе кофеварку. В ближайшем шкафчике он нашел пачку кофе и пустил воду, ожидая, когда пойдет холодная. Фрэн появился снова.

— За мной пришла машина.

— Откуда ты знаешь?

— Она должна быть в семь пятнадцать, сейчас как раз ровно столько. Слушай, Терри, не сваляй там дурака, ладно?

— Хорошо.

— Неблагоприятное впечатление может оставить обвинение в силе. — Фрэн помолчал. — Я из кожи лез ради тебя. Я сказал, что Пиджонни наняли тебя вести грузовик, за десять долларов в час. Ты отправлялся в Африку и нуждался в наличных. Я предлагал тебе денег, но ты хотел их заработать сам, потому что ты такой принципиальный. Да, ты знал, что везешь сигареты, но не подозревал, что дело нечисто, иначе ни за что бы не согласился. Ты не знаешь, кто покупал сигареты и что с ними потом делали. Вот твоя история, и стой на ней твердо. Ты волнуешься?

— Почему? Мне нечего скрывать.

— Это хорошо, — сказал Фрэн. — Правильная установка. Есть вопросы?

— Ничего не приходит в голову.

— Ты меня проводишь?

— Естественно. — Терри повернулся, чтобы закрыть кран. Фрэн не двинулся с места.

— Еще забыл тебе сказать. Звонил Джонни. Его телефон лежит на столе в библиотеке. Позвони ему — ни к чему его злить. Но продолжай твердо стоять на своем. Ты ничего ему не должен, ни цента. Нельзя признаваться, что ты получил тогда деньги. Джонни пытается изобразить из себя крутого, мол, школьные годы давно позади. Грозится, собирается обратиться к прокурору. Зачем тебе такой геморрой?

— Ты о Джонни или о прокуроре?

— Я понимаю, у тебя это невольно получается, — фыркнул Фрэн. — Все хочешь выглядеть остроумным идиотом. Мне казалось, что, вернувшись из Африки, после всего, что ты там видел, ты должен был измениться, стать серьезнее…

Терри кивнул, демонстрируя внимание.

— …ответственнее, да и благодарнее. Ты же помнишь, сколько всего я тебе туда отослал, знаешь, сколько потратил на одни эти майки? Двадцать тысяч долларов, а то и больше. А ты писал об одной погоде, а в конце так, мимоходом: «Да, спасибо за деньги».

— Ты списывал все на убытки, разве нет?

— Разве это главное? А сигаретные деньги? За три поездки ты должен был получить пятьдесят тысяч, считая долю Пиджонни за последнюю поездку. Неужели ты все потратил?

Пытается выяснить, есть ли у него деньги! Терри ответил:

— Фрэн, я провел там пять лет. — Больше ему нечего было добавить.

— Я прочел одно твое письмо Мэри Пэт, то, где ты был несколько откровеннее, чем обычно. В котором перечислялись запахи. Я сказал ей тогда, что ты снова напоминаешь мне себя прежнего. Знаешь, что ответила Мэри Пэт? «Это хорошо или плохо?» Ты понимаешь, что я хочу сказать? — спросил Фрэн.

Терри не был уверен, что понимает, но снова кивнул и слегка прищурился, давая понять Фрэну, что серьезно обдумывает его слова. Фрэн посмотрел на него долгим взглядом — сколько мог выдержать не моргая — и снова взглянул на часы.

— Мне пора.

Терри постоял на крыльце, пока такси не исчезло за поворотом. Затем он прошел в библиотеку, увидел в перекидном календаре два телефонных номера Джонни: домашний и похожий на сотовый. И набрал телефон Дебби. А когда она взяла трубку, произнес:

— Он уехал.


Прошлая ночь определила его будущее. Оно все равно определилось бы, но сейчас казалось таким необыкновенно многообещающим.

Они просто разговаривали. Дебби рассказывала всякие случаи… Потом предложила сигарету с марихуаной, если он хочет.

— Юби? Конечно, почему бы и нет?

Ей понравилось это название, и она сказала, что отныне так и станет называть косячки — юби. Это объединило их. Они сели на ее потертую софу, затянулись и улыбнулись друг другу. Пили. Блаженствовали. И обсуждали, как уроют Рэнди. Который теперь при деньгах. Она впервые об этом упомянула. Он женился на богачке, развелся, но остался с парочкой миллионов и рестораном в придачу.

— Мы до него доберемся, — сказала Дебби. — Я тебе говорила, что когда он впервые попросил у меня денег, то показал фотографию яхты?

— Которой у него на самом деле не было, — уточнил Терри.

— Да, но я не упомянула, что на ее корме было мое имя, «ДЕББИ», а под ним — «Палм-Бич». Он сказал, что переименовал ее потому, что без ума от меня. И кстати, не одолжу ли я ему парочку тысяч?

— Как же он это сделал?

— Подожди. Потом уже, когда он обобрал меня и смылся, я навещала маму во Флориде. Я остановилась у пристани, о которой упоминал Рэнди, осмотрелась и увидела ее. Сорокашестифутовая лодка с названием «ДЕББИ», и внизу надпись — «Палм-Бич». В баре на той же пристани я спросила: не знает ли кто парня по имени Рэнди Эгли? Бармен переспросил: «Вы имеете в виду Эглиони?» А один просоленный такой старичок сказал: «Это тот козел, что шнырял здесь и фотографировал лодки? Мы его живо послали». Я спросила — не знают ли они, где его найти. Бармен посоветовал заглянуть в «Брейкер», где тусуются такие, как он, ловят богатых бабенок. А старичок направил меня в «О Бар», где несколько раз видел его. В «Брейкере» я узнала, что мистер Эгли сюда не вхож, а «О Бар» уже прикрылся. Я была готова зареветь от досады. Но потом я повезла маму обедать в «Чак и Гаральд», и мы уже заканчивали, когда туда явился мистер Великолепие собственной персоной. В руке он держал бокал и явно положил глаз на двух дам за столиком, неброско так одетых, но смело можно было утверждать, что они настоящие, с Палм-Бич — стрижки, знаешь ли, украшения, простые на вид, но очень дорогие. Рэнди подождал, пока они закажут напитки, а потом подошел, грязный халявщик. Я наблюдала — было ясно, что они незнакомы. Пару минут он вешал им лапшу на уши, типа: «Не мог ли я видеть таких очаровательных дам на прошлой неделе у „Дональда“? Нет? Ну, тогда это наверняка было в…» Он подсел к ним. Скоро женщины уже смеялись, подумать только, хотя у него совсем нет чувства юмора. Я иногда шутила, вроде того: «Мой бойфренд такой милашка, ему приходится переодеваться в женское платье, а то девочки ему проходу не дают». Рэнди пару минут сосредоточенно молчал, а потом фальшиво так смеялся: ха! ха! ха! Он не был хоть сколечко забавным. Шутить не умел совсем…

— Значит, подсел он к этим дамам…

— А я сижу с мамой. Что делать — предупредить дурочек? Выплеснуть ему на голову коктейль и устроить скандал? Но только не в присутствии мамы. Я говорила, что она считает себя Энн Миллер? Пока я слежу за Рэнди, мама рассказывает, как ей нравится «В Городке», особенно Джен и Франк.

— Хотел бы я с ней познакомиться, — пробормотал Терри.

— Она до сих пор там. В конце концов я сделала так: подвела маму к столику и сказала: «Мам, познакомься, это Рэнди, известный трепач, который украл все мои деньги». Мама сказала ему: «Как поживаете, Энди, рада с вами познакомиться». Она решила, что он — Энди Гарсия. Я увела ее, отвезла назад в клинику — это рядом, на Флаглер — и вернулась к «Чаку и Гаральду». Я не сомневалась, что он еще там, потому что должен же он был обелить себя перед дамочками, сочинить длинную трогательную историю. Ты видел «Мой обед у Андрэ»? Помнишь сноба, который все полтора часа надоедает Уоллис Шон? Рэнди как раз такой.

— Значит, он еще сидел там…

— Я заглянула внутрь, чтобы убедиться, потом договорилась с дежурным на стоянке, и он позволил мне посидеть в машине и подождать. Наконец, Рэнди выходит со своими дамами и стоит с ними, дожидаясь, пока приедет их автомобиль. Я была уверена, что сам он припарковался дальше на улице — он никогда не тратит свои деньги, если только можно. Не переставая болтать, он усаживает дам в машину. Они уезжают, а он идет вдоль тротуара. Я следую за ним с опущенным стеклом и окликаю: «Эй, ты, задница!» — чтобы привлечь внимание. И говорю, что не оставлю его в покое, что превращу его жалкую жизнь в ад, пока он не вернет мне все мои денежки до цента. Хотя и не представляю, как я этого добьюсь. Он подходит к моей машине, «форду-эскорт», наклоняется и говорит мне в лицо: «Не нарывайся, куколка, ты не из моей песочницы».

— То, что он назвал тебя куколкой, и решило дело? — уточнил Терри.

— И его тон тоже. Мистер Превосходство долбаный! Он пошел дальше, по переходу к Ройял-Пойнсиана, туда, где под пальмами стояла его машина. Я поехала за ним… И сбила его. Перед тем как я его протаранила, он обернулся, и я увидела близко его лицо. Он отлетел в сторону, а я уехала.

— Скрылась с места преступления.

— Это было ошибкой. Преднамеренный наезд при свидетелях, множество которых стояло у ресторана, и бегство.

— Как не стыдно было этим людям смотреть на то, что их не касается? Ты сильно его зацепила?

— Ему пришлось ставить искусственный тазобедренный сустав.

— Я слышал, что теперь это вполне заурядная операция.

— Вторая нога была сломана, легкое повреждено. На голову наложили тридцать пять швов. Государственный обвинитель хотел осудить меня по статье «Попытка убийства». Мой адвокат, которого мне предоставили в суде, сделал все, что мог. Он постарался доказать, что я была в состоянии аффекта, а это всего год. Сошлись на «нападении при отягчающих» — от трех до пяти.

— Бедняжка, — сказал Терри, обнимая ее за плечи. — Сидеть вместе с уголовницами. Наверное, это ужасно.

Она грустно взглянула на него, отведя в сторону руку с юби, и он поцеловал ее первый раз, очень нежно. Отмечая ее реакцию, Терри вложил в следующий поцелуй немного больше страсти, чтобы посмотреть, что из этого выйдет, и обрадовался, когда почувствовал, что и Дебби тоже увлеклась. Когда они оторвались друг от друга, он взял у нее юби и положил в пепельницу. Но когда повернулся к ней снова, выражение ее глаз изменилось. В них промелькнуло сомнение.

— Я в самом деле не ВИЧ-инфицирован.

— Ты клянешься?

— Слово скаута. — Он поднял вверх правую ладонь.

— А как насчет всяких жутких африканских болезней?

— Нет даже малярии.

Она продолжала смотреть на него, и вскоре ее взгляд смягчился. Она улыбнулась, и он почувствовал себя желанным гостем.

По пути в спальню они не переставая целовались. Она откинула покрывало, и Терри обнял ее сзади. Они погасили лампу, но все равно видели друг друга, потому что в холле свет остался включенным. Она сказала:

— У меня давно ничего такого не было. — И добавила: — Но это все равно как езда на велосипеде.

Только намного лучше. Но Терри не стал говорить ей об этом. В постели он предпочитал молчать.

Потом, когда они лежали в объятиях друг друга, он сказал:

— Мы все пытались вспомнить, что пели эти распятые ребята…

— «Жизнь Брайана», — отозвалась Дебби. — Да, и что это было?

— «Ищи в жизни всегда одну только радость».

— Точно. А другие распятые затем насвистывали припев… — Она замолчала, должно быть придумывая, что бы сказать смешное. Терри подождал, потом повернул голову и увидел, что она разглядывает себя, уткнув в грудь подбородок.

— Когда лежишь, то трудно судить, но мне кажется, они начали обвисать.

— На мой взгляд, они в полном порядке.

— Это если только смотришь сверху. Ты понял, что они накладные?

— Неужели?

— Ты иногда играешь роль, да, Терри?

— Какую же?

— Святой простоты.

— Я, наверное, и в самом деле такой.

— Вот-вот. Ты есть хочешь? — спросила она.

— А не скрутить ли нам еще по одной? И пойдем по второму кругу.

— Ну и ну, — пробормотала Дебби. — В самом деле?


Таким образом, снова о Рэнди они заговорили еще не скоро. Во время следующей передышки Дебби рассказала, как ходила к бывшей жене Рэнди — Мэри Лу Мартс.

— Она не стала менять фамилию, когда вышла за него. В Детройте ее все знают как миссис Вильям Мартс. Она покровительствует всему, что имеет хотя бы мало-мальское отношение к искусству: симфоническому оркестру, оперному театру, художественной школе. Весьма энергичная и популярная в обществе дама. Друзья зовут ее Лулу.

— Ты тоже ее так называла?

— Я никак ее не называла. Я по телефону поделилась с ней своим опытом совместной жизни с Рэнди, и она пригласила меня к себе домой, в Гросс-Пойнт. Вот красота! Точь-в-точь французское шато на озере Сент-Клэр. Меня немного удивило, что она с такой охотой заговорила о нем. Тридцать лет назад она завоевала приз «Мисс Мичиган», хорошо выглядит, стройная, делала всего пару подтяжек…

— Она сама тебе сказала?

— Это было заметно. Я спросила, не предлагал ли ей Рэнди прокатиться с ним вокруг света? Она ответила, это было первое, что он вообще сказал. На какой-то презентации.

— Мальчик зря времени не терял.

— Да. Но знаешь, что она ему ответила? «На вашей яхте или на моей?» Подходяще? Она вовсе не дура, и все же поверила ему. Он сказал ей, что пишет книгу о конфликте на Среднем Востоке, десять лет собирает материал для «Джералд трибюн» и большую часть времени живет в Париже. А яхту свою держит в Израиле, на Хайфе. Через четыре месяца после их знакомства, в течение которых он вроде бы то и дело мотался на Средний Восток, они поженились.

— Как она все же его раскусила?

— С помощью всяких мелочей. Если он много лет жил в Париже, то почему совсем не знает французского? Он сказал ей, что в этом не было необходимости — там все говорят по-английски. Но Лулу сама достаточно часто наезжает в Париж и знает, что это чушь. Как-то она захотела прокатиться с ним в Израиль, взять его яхту и проехать вокруг греческих островов. Рэнди вроде согласился. Потом уехал на неделю. А после этого вернулся и сказал, что его яхту взорвали палестинцы. Они его ненавидят, и он у них в черном списке. Наплел с три короба, чтобы выкрутиться. И теперь у него много расходов, покупает новый «ягуар»… Лулу поинтересовалась, что же случилось с его деньгами. Он сказал, что издательство заплатило ему аванс в двести тысяч долларов, но деньги в ходе работы над книгой потрачены. «Что за книга? — спросила Лулу. — Я ни разу не видела, чтобы ты писал хоть какое-то дерьмо».

— Так прямо и сказала?

— В таком роде. Он ответил, что весь год у него был творческий кризис, но он вот-вот с ним справится и снова начнет писать. Тогда Лулу напустила на него детективов. И все прояснилось. Хотя тоже не так скоро. Их совместная жизнь длилась больше года, поэтому по брачному контракту Рэнди получил несколько миллионов и ресторан.

— Ты видела этот ресторан?

— Только снаружи. Пусть пока не догадывается, что я поблизости. Лулу тоже туда не ходит. Она сказала, что если бы умела делать бомбы, то взорвала бы это место к черту. Вместе с Рэнди.

— Дорого ей обошелся муженек, — заметил Терри.

— Она просто хотела встретить хорошего парня, и только. И еще развлечься.

— А ее прежний муж какими владел компаниями?

— «Тимко индастриз». Блоки питания, сборка, монтаж автоматических линий.

— Гм…

— Ты понял, что я сказала?

— В самых общих чертах.

— Соединители. С их помощью монтируют конвейеры. Всякие двигатели, трансмиссии, топливные резервуары, их надо соединить вместе, чтобы привести в действие линию, с которой каждую минуту сходит автомобиль. Гаечным ключом здесь не обойтись, это замедлит ход линии. И муж Лулу, Билл, изобрел способ сцеплять детали пластиковым фитингом. И скрепляется все кольцом. Я запомнила на всякий случай.

— И он разбогател на этом пластиковом фитинге?

— И на кольце. Терри, в год с линии сходит десять миллионов машин со схемой сборки, изобретенной ее мужем. Он продал патент компании, после чего мог спокойно отдыхать и играть в гольф.

— Он умер вскоре после этого?

— В канун Крещения. О его смерти сообщалось в газетах.

— Компания называется «Тимко»?

— Монтаж автоматических линий. У них у всех такие названия — «Тимко», «Рэнко», и не поймешь, чем они занимаются. Я выступала на званых обедах, которые устраивают такие компании, все ребята там, как на подбор, миллионеры.

— И тебе захотелось немного заработать? — спросил Терри.

Они встали, чтобы поджарить хот-доги, и через час снова легли в постель, и на этот раз погасили свет во всей квартире. Терри сказал в темноте:

— Ты собираешься войти в его ресторан, поскользнуться и упасть?

— Не я, — ответила Дебби. — А ты. Отец Терри Данн, героический миссионер из Руанды, единственная надежда сотен голодающих малюток.


13


Прошлой ночью в постели они не обсуждали это. Он сказал только: «Я вхожу в ресторан, спотыкаюсь и падаю. На что?» И Дебби ответила: «Мы придумаем». Утром за чашкой растворимого кофе он спросил: «Что же мы придумаем?» И она удивилась: «Ты о чем?»

И вот она здесь, рассматривает, запрокинув голову, высокий сводчатый потолок холла. Терри глядел на нее с верхней площадки винтовой лестницы: из-под ее распахнутого плаща виднелись темная юбка и водолазка. Она зацокала каблучками по мраморному полу.

— Знаешь, кем я хотела стать больше всего? Танцовщицей в кордебалете!

— Почему же не стала?

— Узнала, какой это тяжкий труд. Чтобы как-то выделиться и попасть в шоу. Я одно время исполняла в баре эротические танцы, недолго, несколько недель.

— Хотел бы я посмотреть.

— Для звезды у меня сиськи были маловаты. Чтобы зарабатывать этим на жизнь, требуется быть знаменитостью.

— Поднимайся сюда.

Но она сказала:

— Подожди. — И, процокав через холл, заглянула в гостиную. Поднявшись по лестнице, Дебби высказала мнение: — Неплохо. В духе четырехзвездочного отеля. Мэри Пэт свое дело знает.

— Ничего тайваньского или индийского, — заметил Терри.

— Это ты издеваешься над моей обстановкой? Сплошной китч и подержанная дешевка? — Она подошла к нему и поцеловала в губы. — Какие у тебя планы: уложить меня в постель?

— Я думал, ты захочешь посмотреть дом.

— Хочу. И больше не буду говорить пошлостей.

Они прошли в хозяйскую спальню с золотистыми портьерами и стеганым золотистым покрывалом на кровати королевских размеров. Дебби обвела ее внимательным взглядом:

— Вот где Фрэн и Мэри Пэт занимаются этим.

— По меньшей мере два раза это случалось, — сказал Терри и тут же пожалел об этом: прозвучало слишком самодовольно, без видимых к тому причин.

Он провел Дебби к спальням девочек. Она заглянула в каждую и произнесла:

— Очень симпатично.

Куклы и мягкие игрушки не вызвали у нее, однако, особых эмоций.

— Это напоминает тебе твое детство?

— Меня больше занимали танцы и игра в доктора.

Чуть помедлив, думая о брате, который любил свой дом и гордился им, Терри произнес:

— И все-таки здесь уютно, да?

— В доме? — переспросила Дебби. — Да, дом чудесный. А что там, наверху?

— Комната для гостей, где поселили меня.

Он повел ее туда, и она оглядела две кровати под белыми покрывалами, уютное кресло, парку с капюшоном и спортивную сумку на столе. И никакой разбросанной одежды.

— Ты держишь комнату в порядке. Хороший мальчик.

— Просто у меня не так много вещей, нечего особенно разбрасывать.

— А это что такое?

На столе рядом с курткой лежало мачете.

— Этим вскрывают кокосы.

Дебби прошла по комнате, взяла мачете в руки, подержала и положила на место. Затем молча отошла к окну.

— Вот снимки, которые я там сделал, — сказал Терри.

Он взял сумку и подошел к стоявшей у окна Дебби. Они посмотрели на бассейн, закрытый темно-зеленым пластиком, на двор, на облетевшие деревья и кусты. Безжизненный зимний пейзаж.

— Летом Фрэн вешает на клен качели.

Терри отошел от окна и остановился со своей сумкой в проходе между кроватями. Дебби, не отрываясь от окна, сказала:

— Этой зимой здесь, в Детройте, я смогу договориться только о коротких выступлениях. Весной у меня была бы целая программа.

Терри молча доставал из сумки цветные фотографии. Она продолжала:

— Жаль, что Рэнди живет не во Флориде. Я перееду туда, после того как мы разбогатеем. Как тебе этот план?

Терри не ответил, он был занят раскладыванием снимков на покрывале. К тому же он не очень понял, что она имеет в виду. Поехать во Флориду вместе с ней или как? Дебби подошла к нему и взглянула на снимки.

— Сколько же их всего? — поинтересовалась она.

— Сотни две, — ответил он. — Эти самые лучшие.

— Тут всё мальчики?

— Думаю, нет. В таком возрасте их трудно различить. Некоторые дети из сиротского приюта, но там им немногим лучше, чем на улице. Они сбиваются в группы, девочки лет пятнадцати заботятся о маленьких. Дети предоставлены сами себе. Сами заботятся об одежде, о еде… Вот этот роется в угольной яме. Он собирает недогоревшие угольки и потом продаст их. — Он протянул Дебби фотографию. — А здесь дети копаются в отбросах, ищут что-нибудь съестное.

— Господи, Терри… — пробормотала она и села на кровать. — Но на некоторых снимках местность выглядит такой зеленой и цветущей, повсюду что-то посеяно…

— Но они же дети, — напомнил Терри, — дети, а не фермеры, у них нет земли. Маленькие тутси, никому не нужные. Вот десятилетние ребята курят папиросы. Они сами их скручивают. Этот мальчик, сейчас ему тринадцать, во времена геноцида убил своего приятеля. Зарезал мачете. Тогда им было по восемь. Что прикажешь с ним делать?

Он оторвал глаза от снимков и прислушался. Дебби тоже.

— Слышишь? Тебя вроде кто-то зовет, — проговорила она.

Он направился к двери, по пути захватив мачете. Дебби последовала за ним.

— Ты не закрыла дверь? — спросил Терри.

— Она была открыта, когда я вошла.

Из холла снова донесся голос:

— Терри, сукин сын, ты где?

Он сразу понял, кто это.

С верхней площадки лестницы, огибавшей холл, они увидели Джонни Пиджонни, который смотрел на них снизу.

— А вот и Джонни, — сказал Терри.

— Ну и где мои денежки? — спросил тот.


Дебби еще удивилась, когда Терри задержался у стола, чтобы взять мачете. Идя за ним следом, она чуть не наткнулась на него. Может быть, эта привычка осталась у него после Африки — слышишь шум и сразу хватаешь мачете?

Теперь она смотрела, как Терри спускается вниз, сжимая его в руке. Лезвие было длиной фута полтора, рукоятка деревянная, покрытая резьбой. Терри держал его лезвием вниз, вдоль ноги. Джонни это сразу заметил. Она слышала, как он сказал:

— На хрен тебе эта сабля?

Терри ответил, спускаясь:

— Это мачете. — Он ступил на мраморный пол. — Я нашел его в церкви, после того как там зарезали семьдесят человек, пока я служил мессу. На нем все еще была кровь.

— Господи Исусе, — выдохнул Джонни. Дебби смотрела, как Терри поднимает нож, держа его за лезвие, и протягивает Джонни резную рукоять. Джонни, взяв нож в руки, пробормотал: — Господи Исусе, они кромсали этим людей?

— Отрезали им головы, — уточнил Терри, — и ступни.

Дебби тоже двинулась вниз по лестнице, держась рукой за золоченые перила. Она увидела, как Джонни взглянул вверх, на нее, но только мельком, и, взвесив на руке мачете, произнес:

— Оно тяжелее, чем кажется. — И сделал быстрое рубящее движение. — Они в самом деле этим убивали?

И Терри ответил:

— На моих глазах.

Дебби остановилась на нижних ступенях лестницы, наблюдая.

Это был спектакль. Джонни явился требовать назад деньги, а Терри встретил его с мачете и рассказывает о резне в Африке.

Два бывших дружка-контрабандиста. Терри в «ливайсах» и белой рубашке навыпуск, наверное одолженной у Фрэна. Джонни в длинном пиджаке из черной кожи с поднятым воротником, поверх которого перекинуты собранные в хвост жидкие темные волосы. Он был по-своему недурен собой. Ростом пониже Терри, пять футов и восемь-десять дюймов, худощавый, но крепкий, слегка сутулый. Он сказал:

— Так ты священник? Что-то ни хрена не верится.

Но Дебби поняла это так, что он как раз верит. Она увидела, как Терри осеняет Джонни крестом и произносит: «In nomine patris, et filii, et spiritus sancti…»

Джонни замахал на него мачете:

— Заткнись, ради бога. Я хочу знать, куда ты дел мои деньги, десять кусков. И деньги Дики тоже.

— Дики пожертвовал свои сиротскому приюту.

— Вот как? — пробормотал Джонни. — Ну а я кому пожертвовал свои?

— Прокаженным.

— Вот как, прокаженным!

— Они покупали на них спиртное, чтобы облегчить свои страдания, — пояснил Терри. — Я сказал им, что все в порядке и ты не станешь возражать. Когда деньги обесценились, они перешли на банановое пиво.

— Банановое пиво! — воскликнул Джонни.

— Когда меняешь масло и видишь осадок в картере двигателя… так банановое пиво и выглядит.

— Ты, что ли, пил его?

— Не испытывал желания.

— А прокаженные небось пьют.

— Оно отвлекает их от болезни.

— Терр, насрать на прокаженных. Ты потратил мои деньги, так?

Дебби видела, как Терри беспомощным движением пожал плечами и показал пустые ладони.

— Я провел там пять лет, Джонни. На что я, как ты думаешь, там жил?

— На что живут другие миссионеры?

— На пожертвования. Не помнишь разве, как в школе мы собирали на нужды миссий? И для миссии Святого Мартина в Руанде в том числе. Можешь отнести это на счет своего подоходного налога.

— Думаешь, я плачу налоги?

— Твои пожертвования на прокаженных дали мне возможность прожить эти пять лет. Я мог покупать сладкий картофель и изредка мясо. В основном козлятину, но другое я не мог себе позволить. Если ты сможешь взглянуть на эти деньги как на свой дар миссии, тогда я смогу в свою очередь простить тебя за то, что ты сделал.

Дебби пришла в восхищение. Какой классный ход: свалить вину на Джонни. Неудивительно, что тот мрачно нахмурился:

— Простить меня? За что?

— За то, что втянул меня в это дело. Что сказал следователю, будто это была моя идея.

— Но ты умотал, а мы с Дики оказались в предвариловке. Там так паршиво, что только и ждешь, чтобы тебя быстрее отправили в тюрьму. Они там по полгода решают, куда тебя посадить — в федеральную или в тюрьму штата.

— Но видишь ли, Джонни, у меня неприятности. Сегодня днем мне надо идти на встречу с прокурором Джералдом Подиллой по поводу выдвинутого против меня обвинения.

— Этот ублюдок нас и упрятал!

— А теперь у него есть шанс упрятать меня — из-за того, что вы ему наговорили.

— Но ты ведь священник.

— Это не играет роли. Мне придется сказать мистеру Подилле, что ты солгал, что я всего-навсего вел грузовик.

— На здоровье!

— Тебе это не повредит?

— Рассказывай ему, что хочешь, я свое отсидел.

— Тебе пришлось нелегко? — спросил Терри.

— Где, в Джексоне? Сидеть с пятью тысячами придурков, которые орут и дерутся? Когда выходишь из камеры, только успевай смотреть по сторонам. Козел ты долбаный — нелегко пришлось! Я нанял двух самых здоровых черномазых в блоке, для охраны. И все равно получил удар пером в живот. Сам себе накладывал швы.

— А как Дики?

— У него в камере пять человек — практически одиночка. Продает свой приемник всяким маменькиным сынкам. Берет пятьдесят баксов, а приемник — шиш. Я ему твердил — как-нибудь нарвешься не на того парня, старик. Он говорит — насрать.

— Он собирается выходить оттуда?

— Хороший вопрос.

— А как Реджина?

— Она переродилась духовно. У нее на бампере автомобиля надпись: «Мой Босс — Еврейский Плотник». Вам не мешало бы с ней встретиться, спеть пару гимнов.

— А Мерси?

— Кончает школу, хочет заняться программированием.

— Никогда не угадаешь заранее, — пробормотал Терри.

— Не угадаешь — что?


Когда они ехали в город, Дебби, сидевшая за рулем, сказала:

— Вчера, когда мы говорили о Джонни, я сказала, что не хотела бы ему задолжать, а ты ответил, что не стоит беспокоиться. Ты знал, что сумеешь с ним справиться?

— Что сумею запудрить ему мозги, — уточнил Терри. — Он верит всему, что ему наплетут.

— Например, что ты священник.

— Ты видела сама: он не хочет в это верить, но верит.

— Ты когда-нибудь скажешь ему, что это не так?

— Не знаю. Может быть, когда-нибудь… А пока надо иметь его в виду. Он может нам пригодиться.


Они пообедали в греческом кафе: кальмары в оливковом масле, баранья нога, которую Терри нашел очень похожей на козью, и рисовый пудинг, который, как клялась Дебби, здесь лучший во всем городе. Многие из обедавших были присяжные заседатели из суда имени Фрэнка Мерфи, которые попали сюда впервые, и, словно туристы, широко раскрывали глаза, услышав: «Опа!» — и глядели, как официант ставит на стол охваченное огнем сырное блюдо.

Потом они прошли два квартала пешком мимо полицейского управления и нового здания тюрьмы ко Дворцу правосудия.

Терри вошел внутрь — спросить, как найти Джералда Подиллу. Потом вышел и сказал Дебби:

— Он или обедает, или у него уже началось судебное заседание. Это на четвертом этаже.

Они поднялись на четвертый этаж и миновали дожидавшихся в коридоре людей.

— Похоже, он урвал для меня минутку от своего обеденного перерыва, — заметил Терри. — Наверное, это не займет много времени. Отделается от меня по-быстрому и займется другим бедолагой, которого отправит прямиком в тюрьму.

— Ты нервничаешь?

— С чего бы? Фрэн говорит, что он смахивает на швейцара.

— Ему тебя не расколоть. Можно пойти с тобой?

— Почему нет?

— Отлично, — обрадовалась Дебби. — Мне хочется полюбоваться на тебя.


Спектакль номер два.

Терри с черной паркой в руках, с лицом аскета, с бородкой, в темно-синем костюме. Стоило Терри заговорить, окружной прокурор, аккуратного вида мужчина, обернулся и сдвинул на лоб очки.

— Мистер Подилла? Я отец Данн, приехал из Руанды. Как я понимаю, вы хотели меня видеть, сэр?

Из Руанды! Словно он проделал весь путь ради этой встречи. Голос Терри звучал приглушенно, но ровно, с ноткой смирения. Он был весь к услугам прокурора. Дебби остановилась поодаль. Она смотрела, как прокурор кладет бумаги на стол и выходит к ним из-за барьера, — к рядам скамеек, напоминающих церковные скамьи.

— Я очень рад, святой отец, что вы нашли возможным прийти. Я не слишком вас задержу. — Он указал жестом на скамьи. — Давайте присядем где-нибудь и покончим наконец с этим делом.

Терри прошел во второй ряд скамеек, потом обернулся и протянул руку.

— Сэр, это мисс Дьюи, коллега моего брата Фрэнсиса, представляет мои интересы.

Одним махом он возвел Дебби в адвокатский ранг.

Подилла кивнул, пристально посмотрел на нее и мило улыбнулся:

— Рад знакомству, мисс Дьюи. Джерри Подилла. Присаживайтесь к нам, хотя вряд ли доктор Данн нуждается в официальных представителях.

— Радостно это слышать, — улыбнулась Дебби, — но в данный момент я скорее исполняю обязанности личного шофера отца Данна. Доктор Данн был так погружен в дела миссии, что не успел обновить водительские права.

— Не сомневайтесь, Джерри, — сказал Терри, — с этой леди я в надежных руках. — Как легко он ухватился за позволение обращаться к прокурору по имени! — Хотел бы я взять ее с собой в Руанду, — произнес он вдруг.

— Святой отец, прошу вас, — смущенно проговорила Дебби и улыбнулась, чтобы показать, что он шутит и она это понимает.

— И я вас не упрекаю, святой отец, — сказал Подилла. И Дебби пришлось снова улыбнуться, на этот раз Подилле, который подмигнул ей — проказник!

Дебби уселась в том же ряду, но на некотором расстоянии, чтобы показать, что не собирается вмешиваться. Терри сел вполоборота, спиной к ней, так, чтобы Подилла мог видеть ее через плечо Терри. Дебби устремила взгляд на скамью прокурора, прямо вперед, и прокурор мог хорошо разглядеть ее профиль, ее очаровательный носик, слегка приоткрытые губы и то, как она дерзко встряхивает головой, обводя глазами зал. Ей было прекрасно их слышно.

Сначала разговор зашел о Руанде.

Подилла сказал, что читал о геноциде в потрясающей книге под жутким названием «Мы хотим сообщить вам, что завтра пробьет наш час». Читал ли ее Терри? Терри ответил: нет, Джерри, ему достаточно уже того, что он был там и видел, как убивали его прихожан. Подилла деликатно помолчал и поинтересовался, почему жертвы так покорно принимали смерть. Терри ответил, что они по природе законопослушны и привыкли принимать то, что с ними происходит. Терри тем не менее считал их мучениками, которых Господь в тот же день принял в раю.

Тем не менее?

Подилла быстро взглянул в ее сторону, и Дебби ответила ему серьезным взглядом, в меру скорбным. Прокурор стал расспрашивать о том, как судебные власти Руанды справляются с более чем сотней тысяч преступников, заключенных в тюрьмы. Он что-то читал о системе трибуналов, учреждаемых в деревнях ради ускорения процесса. Кажется, это называют словом «гакака». Терри подтвердил, что такой вариант рассматривался.

— Но простите, что поправляю вас, Джерри, на их языке, киньяруанда, это произносится не «ка-ка», а «ча-ча». Гачача.

Джерри Подилла с улыбкой покачал головой. Дебби, улыбнувшись ему в ответ, подумала: «Пора отсюда сваливать».

Она спустилась на лифте на первый этаж и, выйдя на крыльцо, закурила. На улице было холодно, пасмурно, еще два курильщика торопливо докуривали свои сигареты. Присяжные стягивались к зданию после обеденного перерыва. Она невольно задумалась и словно услышала собственный голос: «Однажды мне пришлось быть присяжной. Судили за убийство. Это напоминало „Двенадцать разгневанных мужчин“, только в моем случае это были одиннадцать разъяренных парней и я. Они все хотели осудить обвиняемого, одна я была против. Они говорили: „Этого типа поймали с гребаным пистолетом в руке. Тебе что, мало?“ Я отвечала: „Но он не мог этого сделать. Он такой душка“».

В таком роде… Ты не стала голосовать за осуждение. Ты даже не можешь убить мухи. Почему? Да потому, что ты сама муха. Муха на стене. Жужжишь себе и смотришь своими огромными, во всю голову, глазами. «Сегодня я славно прогулялась по собачьему дерьму во дворе. А почему бы мне теперь не посидеть на том вкусненьком лимонном пироге? Моя цель в жизни — досаждать, заставлять людей отмахиваться и чертыхаться. Вот в постели парочка. Почему бы мне не приземлиться на… — тут зазвонил ее телефон, — эту большую белую ягодицу?»

Сотовый в сумке глухо дребезжал. Дебби достала его и несколько последующих минут слушала, как адвокат, ее приятель, отвечает на вопрос, который она два дня назад задала его ассистенту. Она все повторяла: «Да? Да?» Или: «Неужели?» А про себя думала: «Только бы не это». Потом повторила «Неужели?» еще пару раз. Послушала и сказала:

— Нет, я снаружи, на ступеньках Фрэнка Мерфи. — И взглянула вверх на уходившее в мертвенно-бледное небо здание. — Я тут с одним приятелем, контрабандистом. — Рассказала подробности, послушала еще минуту и сказала: — В самом деле? Ты думаешь, его могут вызвать? — И немного погодя: — Эд, я чрезвычайно тебе благодарна. Обещаю подумать над твоими словами. Да. В любое время. Звони.

Через несколько минут из здания вышел Терри в своей парке, похожий на благостного Франциска Ассизского, улыбаясь ей во весь рот.

— Меня отпустили с миром.

— Вы хотя бы говорили о предъявленном тебе обвинении?

Терри обнял ее.

— У нас не хватило времени. Он сказал, чтобы я не беспокоился об этом, а то у меня и без того хватает хлопот — столько душ кругом нуждается в спасении.

— Не душ, а задниц, — сказала Дебби. — Ты хотя бы изредка называл его «сын мой»? — Она дурачилась, а в голове ее крутился разговор с Эдом Бернацки, адвокатом, который, хотя и не без некоторого колебания, выдал ей по секрету информацию, не подлежащую разглашению. Ей не терпелось поделиться этой информацией с Терри и посмотреть на его реакцию. Но говорить об этом лучше было в другом месте.

Терри рассказывал, что его дорогой друг Джерри Подилла оказался славным парнягой.

— Он даже дал мне сто баксов на сирот. Чеком.

— На твое имя?

— Нет, я попросил, чтобы он отписал его в Фонд маленьких сирот Руанды. Я уже открыл счет. С помощью Фрэна.

— Ты собираешься положить деньги туда?

— Да, и выпить.

Она увидела, что он смотрит в сторону Греческого квартала, и сказала:

— Здесь нет ничего стоящего. Почему бы не вернуться домой к твоему брату? Там можно устроиться с комфортом, если ты понимаешь, о чем я.

Он улыбнулся в свою бородку а-ля святой Франциск.

— Как скажешь.

Именно это она и хотела услышать.


14


Библиотека Фрэна напомнила Дебби о доме, где прошло ее детство: ветхие панели и ряды книг в кожаных переплетах, которые никто не читает. Она сказала об этом Терри и коротко рассказала о себе.

Ее детство кончилось, когда ее отправили в школу Анны Арбор, откуда она приезжала домой лишь на каникулы, а лето, когда развелись ее родители, положило конец ее намерению пойти по стопам отца и приобрести самую что ни на есть идиотскую и скучнейшую в мире профессию. По правде сказать, она никогда особенно не хотела быть юристом. И вот она переключилась на психологию, но, возненавидев ее всей душой, занялась английской литературой, потому что любила читать и могла, по крайней мере, получить от нее удовольствие. Комедии эпохи Реставрации, эксцентричные пьесы типа «Любовь в ванне». Потом ей пришло в голову, что она могла бы играть на сцене. Нет, лучше танцевать. Пусть даже в кордебалете. Или сочинять юморески. Иди самой выступать с ними, потому что друзья считали ее забавной. Ее кумиром стал Голди Хон. И вот, наконец, ее цель определилась — непритязательные эстрадные номера. Шутки. Фарс. Водевиль. Со стриптизом. Можно было сделать неплохие деньги и на эротических танцах. Порочные мальчики суют в подвязки долларовые купюры… Но это было слишком рискованно, чревато неожиданными проблемами.

На похоронах отца она встретила его вторую жену, помощника адвоката, оказавшуюся довольно приятной женщиной. Они договорились перезваниваться. А мама, к которой уже тихими шагами подкрадывался старик Альцгеймер,[1 - Имеется в виду болезнь Альцгеймера — психическое заболевание людей пожилого возраста. (Здесь и далее примеч. пер.)] переехала во Флориду. После этого Дебби распрощалась с танцами, отдала маме туфельки с набойками, послушалась совета второй жены отца и начала блуждать в темных закоулках закона, проводя расследования, отложив на время свои выступления.

— Тут как раз в мою жизнь и вползла эта змея, что стоило мне трех потерянных лет и всех моих денег, — завершила свое повествование Дебби.

— Ты много чем занималась, и все же у тебя не было настоящего занятия, — заметил Терри.

— Теперь я хочу просто нормальной жизни, — сказала она.

Он сходил на кухню и вернулся в библиотеку, неся на серебряном подносе бутылку пива, двойной неразбавленный виски и ее обычную водку. Они сели на диван.

— Мне нужно кое-что тебе объяснить, — начала Дебби.


— Ты замужем, — сказал Терри.

— Нет.

— А раньше была? Поскольку ты уж выкладываешь мне все о себе…

— Едва не вышла однажды, но вовремя поняла, что мой парень намерен контролировать каждый мой шаг. Он учил меня, как одеваться, как причесываться, сколько косметики накладывать. Он покупал мне строгие деловые костюмы и пальто с хлястиками на спине. Он был врач, мама его обожала. За все время, пока я встречалась с Майклом, он засмеялся всего два раза, и мы посмотрели только один фильм.

— Какой?

— «Человек дождя». Ты такой жизнерадостный, потому что тебя отпустили с миром? Может, помолчишь минуту и займешься своим виски? — На этот раз он не стал ее перебивать, и она продолжила: — Я разговаривала с одним знакомым адвокатом, Эдом Бернацки. Я спросила, что ему известно о Рэнди.

— А почему ему должно быть известно?

— Эд очень популярен, он в курсе, что творится в деловых кругах, и не прочь посплетничать, только, конечно, не о своих клиентах. Его адвокатская контора защищает сейчас двух отцов детройтской мафии. Так называемой детройтской мафии. Когда Эд Бернацки употребляет этот термин, он всегда добавляет: «Если, конечно, подобная организация существует». Он позвонил, когда я ждала тебя на крыльце суда.

— Почему ты сразу не сказала?

— Не хотелось говорить об этом на улице или в баре, и за рулем тоже. Тут есть что обсудить. А потом уж ты решишь, все ли еще хочешь мне помогать.

— Рэнди состоит в мафии? — спросил Терри. — Если такая организация еще существует в чьем-то больном воображении.

— Это в Африке ты пристрастился к «Джонни Уолкеру» и заодно научился относиться ко всему так беззаботно? Словно ничто в мире тебя не колышет, — сказала она. — Нет, Рэнди не в мафии. Но у него есть негласный компаньон, который действительно очень близок к ее верхушке. Рэнди только играет в бандита. Это его новое амплуа. У него даже есть телохранитель, чистый гангстер, Эд назвал его Дуб. И знаешь, у кого он раздобыл этого парня? У Винсента Морако.

— Вот как? — произнес Терри.

— Именно так! Когда ты занимался сигаретами, разве не миссис Морако расплачивалась с вами?

— Да, но я как-то не думал, что она жена того самого Морако. Он старик, а она была совсем еще юной.

— Ты знаешь Винсента?

— Слышал о нем от Джонни. У него были связи.

— Вот слушай еще, — сказала Дебби. — Я хотела, чтобы Бернацки представлял меня в суде. Он сумел бы меня отмазать. Свести к условному сроку или трем месяцам отсидки. Да только он тогда занимался рэкетирами. Это было три года назад, и сейчас они наконец должны предстать перед федеральным судом: Тони Твинз, Тони Амилья и их босс Тони Верона. Им светит от двадцати пяти до пожизненного. В случае, если обвинение будет доказано.

— Эти парни, кажется, вечные.

— Первым двум за семьдесят. Всего было шесть обвиняемых по делу, эти три Тони и другие, о которых я прежде не слышала. Но у Вероны обострилась болезнь сердца, и он не смог предстать перед судом.

— Кажется, я начинаю догадываться, куда ты клонишь, — усмехнулся Терри.

— Я так и подумала, — сказала Дебби. — Оказывается, сигаретное дело связано с этим делом пятилетней давности. — Она отхлебнула водки, позволяя себе короткую передышку, прежде чем подвести жирную черту под сказанным: — Я поинтересовалась, могут ли тебя вызвать как свидетеля.

— Свидетельствовать против бандитов в федеральном суде? — спросил Терри, спокойно глядя на нее.

Ей захотелось расцеловать его.

— У тебя невероятная выдержка, Терр, даже если ты заранее догадался, к чему я клоню.

— «Свидетель обвинения», был такой неплохой фильм, — проговорил он. — С Чарлзом Лотоном и Марлен Дитрих… Но сейчас все звучит несколько иначе. Это ты сказала Бернацки, что я был замешан в сигаретном деле?

— Он спросил, что я делаю около суда. Я ответила, и тогда он сказал, что это дело еще не закончено.

— Он предположил, что меня могут вызвать?

— Ну, вообще-то я первая об этом заговорила, — сказала Дебби. — Я спросила Эда, существует ли такая вероятность, и он ответил, что если тебе до сих пор не пришла повестка, то есть шанс, что и не придет. Эд сказал, что государственный адвокат отказался показать ему список свидетелей, боясь, как бы клиенты Эда не добрались до них. Если хочешь, он попробует узнать, есть ли там ты.

— Ты назвала ему мое имя?

— Нет. Хотела сначала посоветоваться с тобой.

— Посмотреть, не ударюсь ли я в панику.

— Я знаю, ты не такой.

— Но ты все же немного сомневалась. Как, ты полагаешь, я поступил бы, получив повестку в суд? Спешно покинул город?

— Не знаю. Ты покинул бы?

Он не сводил с нее своего спокойного взгляда и не произносил ни слова. И она не могла понять, о чем он думает.

— Я просто рассказала тебе, чтобы ты был в курсе, если тебя все-таки вызовут, вот и все, — проговорила она. — Но вполне вероятно, что этого не случится, поэтому мы можем просто об этом забыть, и дело с концом. Нам надо обсудить ситуацию с Рэнди. Если он на короткой ноге с гангстерами, — а Эд говорит, что он начинает вести себя как один из них, — может быть, тебе захочется поскорее о нем забыть? Я не стала бы тебя за это осуждать.

— Ты не рассказала Бернацки о своих планах?

— Сказала только, что хочу вернуть назад деньги.

— И что он тебе ответил?

— Посоветовал забыть. И считать это житейским опытом.

— А что ты?

— Ты прекрасно знаешь, что я не отступлю, — сказала Дебби. — Со мной ты в этом деле или нет. — Она смотрела, как Терри допивает виски и вытирает губы тыльной стороной ладони.

— Если я решу отойти в сторону, ты сама поскользнешься и упадешь в его ресторане?

— Я не уверена, что это лучший вариант.

— Как насчет пообедать там и получить пищевое отравление?

— Неплохо.

— Чтобы вытошнило прямо на скатерть!

Они снова включились в игру.

— Лучше регулярно делать это в дверях ресторана, — подхватила Дебби. — Тогда к нему никто не пойдет, и его бизнес вылетит в трубу. Ресторанный бизнес.

— Или можно пойти прямым путем, — продолжал Терри. — Предложить Рэнди вернуть то, что он тебе должен.

— Как это мне самой такое в голову не пришло? — удивилась Дебби.

— Сколько ты зарабатываешь за год?

— А что?

— Просто ответь.

— Не меньше пятидесяти тысяч.

— Неплохо. Пускай это будет шестьдесят одна тысяча. Умножим на три, и тогда получится сто восемьдесят три тысячи, которые ты не заработала потому, что сидела на зоне. Добавь сюда те шестьдесят семь, на которые он тебя обобрал, и получается, что он должен тебе… да, двести пятьдесят тысяч. Можно поскользнуться, упасть и получить такую компенсацию?

— Ты это сам придумал?

— Слушай меня. Можно отсудить это законным путем?

— Если только сломать позвоночник и потерять навсегда способность ходить. Тогда можно получить и более того.

— Но двести пятьдесят — насколько это реалистично звучит? Сумеет он уплатить такую сумму без особого напряга? Когда мы поделим ее, у тебя все равно останется больше, чем он украл, почти в два раза.

— Но если мы пойдем этим прямым путем и нас вышвырнут пинком на улицу…

— Ну хорошо. Скажем, я поскальзываюсь и падаю в его ресторане, травмирую спину. Мы грозим обратиться в суд. Он говорит «нет» на двести пятьдесят, и тут мы объясняем ему, как можно списать всю сумму на его подоходный налог.

— Постой! Каким образом?

— Если он выпишет чек на счет Фонда маленьких сирот Руанды. Списание актива на благотворительность. — И Терри отхлебнул пива прямо из бутылки.

— Ты долго над этим думал?

— Священники главным образом и занимаются такими вещами: изобретают способы добывания денег. Надо и новый орга́н купить, и починить церковную крышу…

— Он все равно откажется платить.

— Не факт.

— Я знаю, что откажется.

— Давай все же поговорим с ним и посмотрим, что получится.

— Он напустит на нас этого своего Дуба, бандита, который у него служит.

— Ну, в этом я тоже кое-что смыслю, — ответил Терри, и от его тона Дебби сделалось не по себе.


Некоторое время спустя Терри уехал в автомобиле Фрэна за костюмом. Дебби предложила его подвезти, но он ответил, что хочет опробовать «лексус». «Кадиллаком» Мэри Пэт было решено воспользоваться завтра, когда они поедут повидаться с Рэнди. Терри сказал, что с удовольствием садится за руль. Отсутствие прав и незнание дорог его не особенно смущало. Не стоит беспокоиться, сказал Терри, он не заблудится, большой торговый центр по обе стороны Биг-Бивер, так ведь? Дебби сказала: он называется «Сомерсет», весьма претенциозно, там представлены «Тиффани», «Сакс», «Ниман-Маркус»,[2 - «Тиффани», «Сакс», «Ниман-Маркус» — серия дорогих магазинов в Нью-Йорке.] и никаких «Сирс» или «Джей-Си Пенни».[3 - «Сирс», «Джей-Си Пенни» — крупнейшие торговые компании, выпускающие товары широкого потребления.] Он согласился и тронулся с места. Очень уверенно.

Теперь Терри больше не играл в простодушие. Уверенность его была несколько зловещая, он не пытался изображать спокойствие — он был на самом деле спокоен.

Дебби отправилась на кухню, достала из морозильника одну из кастрюлек Мэри Пэт в затвердевшем целлофане, на котором было аккуратно написано фломастером «Цыплячья радость». Сейчас поглядим! Дебби повернулась к стойке, чтобы поставить кастрюльку, и ее взгляд упал на мачете. Тем утром они повели Джонни на кухню угощать кофе. Он все еще не выпускал из руки мачете, играл им, рассекая острием воздух. Терри сказал, что так недолго и порезаться, и Джонни положил нож на стойку. Они стояли, разговаривали, пили кофе. Терри рассказывал, что видел целые груды конфискованных мачете. Этот разговор напомнил ей вчерашний разговор с Терри, тоже на кухне. Он тогда рассказывал о головорезах хуту, которые пили банановое пиво. Она еще сказала, что не сможет забыть его слова. Так, надо вспомнить точно…

«Они сидели за столиком в пивной и пили банановое пиво, и я застрелил их из пистолета моей экономки».

Сидели и пили. Он не дал им шанса даже двинуться с места. «Вошел и сразу начал стрелять?» Нет, ответил он, сначала перекинулся с ними парой слов.

Но уже знал, что так или иначе убьет их.

Он говорил об этом так же спокойно, как сказал только что: «В этом я тоже кое-что смыслю».

Дебби припомнила его слова, готовя себе коктейль, после того как поставила кастрюльку в целлофане в раковину под горячую воду. Они испугали ее. Пусть даже не было никаких оснований полагать, что он захочет это повторить. Или что ему понравилось то, что он сделал. Или что рано или поздно ему придется снова на это пойти. Больше всего, пожалуй, ее беспокоило то, что он несколько лет прожил бок о бок с людьми, которые убивали своих соседей, потому что так им было сказано, а жертвы безропотно принимали свою смерть.

Он спросил: «Ты способна это понять?..» Словно подразумевал, что рассудком этого не постичь. Зачем он привез с собой мачете? Терри сказал, что на память… Дебби приказала себе не делать преждевременных выводов. Она даже не знает, что он точно имел в виду, говоря: «В этом я тоже кое-что смыслю».

Может, он просто имел в виду свое умение выпутываться из опасных ситуаций, вроде того как он справился с Джонни Пиджонни? Взял и вывернул ситуацию наизнанку. Если Рэнди начнет грозить, Терри сумеет его утихомирить.

Вот только Джонни далеко до Рэнди.

А Терри…

Она услышала, как открываются автоматические двери гаража, затем снова закрываются. Распахнулась кухонная дверь, и вошел Терри, на ходу доставая из пакета с надписью «Брукс Бразерз» новенький черный костюм. Он явно гордился своим приобретением — это Дебби увидела сразу. Держа костюм на весу, он нетерпеливо спросил, как ей нравится его обнова?

…Такого, как Терри, ей еще не приходилось встречать.


— Признай, что Мэри Пэт умеет готовить.

— Запеканки делать несложно. Бросаешь в кастрюльку всякой всячины и ставишь в духовку, — сказала Дебби.

— Чем вас кормили в тюрьме?

— На обед изо дня в день одно и то же: макароны с сыром, капустный салат, рисовый пудинг и три ломтика хлеба грубого помола, — ответила она. — А ты ведь не ешь насекомых или какой-то такой экзотики?

— Разве только они сами случайно залетят в рот. Я собираюсь позвонить Джонни, спросить, не захочет ли он завтра присоединиться к нам.

— Зачем? — спросила Дебби, которая не видела никаких оснований для этого.

— По-моему, ему это доставит удовольствие, — только и ответил Терри.


15


Рэнди стал гангстером примерно спустя два месяца после того, как открыл ресторан. Он по-прежнему пребывал в образе Пирса Броснана, одевался в сшитые на заказ темные костюмы, а речь его отличала легкая британская нечленораздельность. На проблемы, вроде слабого огня на кухне, он реагировал следующим образом:

— Неужели? Почему бы вам не обратиться с этим к Карло? — Карло, его метрдотель, имел за плечами тридцать лет в ресторанном бизнесе и скромный поощрительный процент от ресторанных доходов в настоящее время.

Рэнди любил чувствовать себя хозяином, всегда был готов поговорить со своими клиентами об автомобилях, о новейших течениях в мире автобизнеса, информацию о которых черпал из «Автоновостей», а всякие цифры — из «Вашего автомобиля». Роль для такого опытного интригана — несложная. Труднее проводить весь день на ногах, но дело того стоило. «У Рэнди» развернулся что надо и становился популярен.

Журнал «Детройтский час» писал:


«Ресторан „У Рэнди“ заполнил пустоту, оставленную незабвенной „Лондонской отбивной“, до сих пор оплакиваемой теми, кто считает, что хороший обед должен позволить его ценителям предстать в самом выигрышном свете. „У Рэнди“ — это блестящее клубное заведение, и интерьер его неудержимо влечет нашу элиту. Снова Ресторан Номер Один возник в деловом центре, и не случайно: здесь вас ждет сказочная еда, сногсшибательная выпивка и карта вин толщиной с „Желтые страницы“».


Рэнди велел вырезать эту заметку и повесить ее в рамочке у входа. Другие стены пестрели карикатурами на детройтских знаменитостей, большинство из которых успели умереть или уехали из города: Джо Луис, Горди Хоув, Лили Томлин, Том Селлек, Генри Форд Второй, Джефф Дэниелс, Игги Поп… Карло отвечал за изысканность. В курительной комнате имелся бар. Персональные шкафчики с табличками для коньяка и дорогого виски. На блюде у входа мятные пастилки, лед в писсуарах в мужском туалете, а над каждым, на стене — газетные листы с новостями бизнеса и спорта. «Чтобы они могли быть в курсе, даже когда облегчаются, — сказал Карло. — Здесь обедают деловые люди, которые привыкли дорожить временем».

— Ну а в дамском что? — спросил Рэнди.

— Дамы не читают в туалете, — ответил Карло. — У них — лак для волос на раковине, и цветные служительницы, чтобы помочь скрепить расстыковавшиеся детали туалета.

Превращение Рэнди из утонченного британца в крутого гангстера началось вечером в понедельник, около десяти часов (по воскресеньям ресторан был закрыт). Рэнди беседовал со своим карликом метрдотелем у входа в бар. Карло поднял глаза, и вдруг его лицо выразило мгновенный испуг. Он быстро отвел взгляд и сказал Рэнди:

— Поаккуратнее с этим типом. И лучше с ним быть повежливее.

Он тут же приподнял брови, изобразив приятное удивление, и шагнул мимо Рэнди, восклицая:

— Мистер Морако! Как хорошо, что вы, наконец, заглянули к нам. Кажется, вы тут впервые? Ай-ай-ай, как не стыдно.

Мужчин было двое. Рэнди ничем не выделил бы их в уличной толпе. Но если с ними следовало соблюдать осторожность, — а Карло никогда не бросал слов на ветер, — к ним стоило приглядеться. Ребята из криминального мира? Возможно. У старшего был сонный взгляд, темный костюм и рубашка без галстука, но застегнутая на все пуговицы, стального цвета седые волосы коротко подстрижены. Это, стало быть, мистер Морако. Рэнди он показался типичным мафиози, не рядовым, но и офицерского лоска ему все же недоставало. По меньшей мере капрал. А второй был определенно рядовым, пять футов восемь дюймов, лет около тридцати, один из этих крутых парней, в пиджаке, которые носят курильщики марихуаны, в расстегнутой на шее рубашке. Он мог быть бойцом, бывшим боксером на службе у Морако. Итальянского в нем ничего не было.

Морако что-то негромко сказал, проходя мимо Карло. Его взгляд был устремлен вперед. Для пятидесяти с лишним он неплохо выглядел. И такой тонкий, породистый нос. Рэнди вытянул перед собой руку:

— Мистер Морако…

Он сжал пальцы Рэнди, отпустил и произнес:

— Как ваши дела, мистер Эгли? Я Винсент Морако. — После чего замолчал и обвел взглядом зал. — Неплохо для понедельника. Я думал, у вас играет трио.

— С четверга по субботу, — пояснил Рэнди.

Винсент Морако кивнул.

— И бар неплохой. Девочки сюда заходят?

— Юные леди? Разумеется. Но это все же не клуб знакомств, если вы интересуетесь. У нас по вечерам собирается приятное общество, по счастью, в двух шагах отсюда офис «Дженерал моторс».

— Я хочу вот что, — сказал мистер Морако. — Подобрать для вас классных девочек, одетых как надо. Они будут заходить каждый вечер в десять часов. По субботам мужчины приходят сюда с женами и любовницами. В такой день заходить будет, возможно, только одна девочка, чтобы поразвлечь приезжих. Девочки возьмут коктейль в баре, покажутся и уйдут. Но одни, без парня. Если какой-то парень подойдет к ним — они ждут кого-то, мужа. Если парень попытается завязать знакомство, станет назойлив… — Тут Морако повернулся вполоборота к своему спутнику. — Тогда Дуб вежливо предложит ему проваливать. Парень не соглашается, лезет в бутылку? Тогда Дуб выпроводит его на улицу.

— Дуб, — повторил Рэнди. — А к вам обращаться Винсент или Винни?

— Винсент меня устроит. Дуб теперь ваш телохранитель, так что вы должны будете ему платить.

— Сколько?

— Пять в неделю. Наличными.

— Я не уверен, что нуждаюсь в телохранителе.

— Не уверены, потому что ничего не можете знать наперед. Потому-то он вам и понадобится. Вы сделаете вот что: известите ваших завсегдатаев, тех, у кого внутренний счет, что тут есть девочки. Трое или четверо, но зайдут они не все сразу, так что это не будет выглядеть как притон.

Рэнди покосился на наблюдавшего за ними Карло, который кивнул в сторону кабинета, и сказал:

— Почему бы нам не присесть и не выпить за знакомство? — Это был первый шаг на его пути превращения в гангстера.

Направляясь в кабинет, Винсент Морако кивнул Дубу, чтобы тот следовал за ними. Официантка в форменной одежде уже ждала их там.

— У меня в ресторане, — сказал Рэнди, — каждый официант в вашем распоряжении. Но Синди — наша звезда. Она обслуживает только кабинет номер один, вот этот самый. Если ей нужна помощь, ей помогают.

Синди приняла заказы и покинула их. Провожая ее глазами, Дуб впервые заговорил. Услышав его речь с сильным деревенским выговором, Рэнди повернулся к нему.

— А она не хуже других могла бы развлекать клиентов!

— Ты откуда родом? — спросил Рэнди.

— Из Индианы, — ответил Дуб. — Знаете, где расположен Бедфорд?

Рэнди принял решение:

— Дуб, мне здесь не нужен ковбой, распоряжающийся моим персоналом. Ты понял?

Парень, кажется, удивился. А Винсент Морако сказал:

— Он знает свое место.

Так Рэнди утвердился в новом качестве. Он принял предложение — в общем-то у него не было особого выбора, — но у себя в ресторане намеревался оставаться боссом. Это был его второй шаг в преступный мир.

— Работает это так, — сказал Винсент Морако, помешивая свой «Канадиан Клаб» с колой. — Ваши клиенты из «Дженерал моторс», «Форда», «Компьюсерв» подзывают вас к столику. «Послушайте, Рэнди, вы знаете ту рыжую девочку, что сидит сейчас в баре?» Вы смотрите: «Ах, это вы о Джинджер? Желаете с ней познакомиться? Она живет в отеле, тут, за углом». Потом вы говорите. «Существует договоренность: вы хотите познакомиться с Джинджер, я могу поставить вам это в счет». После этого они понимают, что не нужно брать с собой лишние деньги, а лучше произвести внутренний расчет. Если жена увидит чек, то закричит: «Ты покупаешь выпивку шлюхам!» То, что он трахается со шлюхой, ее не так покоробит.

— И сколько брать с клиента?

— Пятьсот.

— За каждую одинаково?

— Да, за каждую пять сотен.

— А если на всю ночь?

— Тысяча за каждый лишний час. Девочки, которым придется нанимать ночную няню, получат еще по двести от клиента, помимо чаевых.

— Что, если клиент, после того как разок пообщается с ней…

— Захочет пообщаться еще? Девочка зовет вас, и вы ставите это ему в счет.

— А сколько получит сама девочка?

— Триста. Вот список ребят, приезжающих на конференцию Союза инженеров-автомобилистов, и все они захотят развлечься. Девочки поселятся в отеле. Работать будут посменно, так удобнее.

— Девочка исполняет все желания клиента?

— Да. Если только оно не оставляет следов. Если клиент захочет, чтобы она на него помочилась или опорожнилась на кофейный столик со стеклянной столешницей, а он будет смотреть снизу… — Морако пожал плечами. — Разные встречаются чудаки.

Чтобы прогнать услужливо нарисованную воображением картинку, Рэнди перевел взгляд на Синди в ее униформе.

— А ваша доля? — спросил он.

— Чтобы вам не путаться с бухгалтерскими книгами — ровно восемь тысяч в неделю.

— Исходя из чего?

— Из среднего сбора за ночь. Скажем, четыре девочки, каждая примет двух клиентов в течение пяти ночей, с понедельника по пятницу. Сколько это будет?

— Двадцать тысяч.

— Из них — восемь нам. Расчет каждую субботу, а то, что останется сверх восьми, вы берете себе.

— А если ночь неплодотворная?

— Оживить бизнес — ваше дело.

— Что, если девочки не придут?

— Такое возможно, скажем, в случае болезни кого-то из их домашних.

— Но вы свои восемь тысяч получаете в любом раскладе?

— А вас это не устраивает? — поинтересовался Винсент.

— Просто хочу убедиться, что все правильно понял, — сказал Рэнди, и взгляд его становился сонным по мере того, как образ Пирса Броснана тускнел, а мафиози Счастливчик Лучано, только без оспин, напротив, проступал в нем. — Вы подразумеваете, — продолжал он, — девочки могут переквалифицироваться хоть в биржевых маклеров, вы по-прежнему будете получать свои восемь в неделю?

— Так же верно, как то, что у вас были папа и мама, — кивнул Винсент.


К концу апреля, через девять месяцев после этого разговора, связь Рэнди с мафией обошлась ему в сто шестнадцать тысяч двести долларов наличными. Он по-прежнему считал, что поступил правильно, хотя и чувствовал, что на Лучано все же не тянет. Да Лучано к этому времени уже разделался бы с Морако и сам распоряжался бы всеми девочками.

Карло грозился уйти — некоторыми клиентами он был решительно недоволен. Они без предварительного бронирования устремлялись в кабинет номер один, не спросясь разрешения. Сотрудничество с Морако обходилось недешево. А Дуб — его пять сотен в неделю можно было считать деньгами, выброшенными псу под хвост. Какой в нем прок? Девочки нисколько не нуждались ни в чьей защите.

Дуб не слишком интересовал Рэнди. Но в одну из суббот, перед тем как пришел Винсент Морако, чтобы бесплатно пообедать и получить свои восемь тысяч, Рэнди, стоя у входа в бар, заговорил с ним.

— Скажи-ка, — спросил он, — чем ты тут конкретно занимаешься?

Вопрос заставил Дуба сосредоточенно нахмуриться.

— Это вы о моей работе? Я присматриваю за вами.

— По поручению Винсента?

— Со мной он тоже не говорит. Я работаю на вас, потому что я ваш телохранитель. И если я ничего, по-вашему, не делаю, то только потому, что вы не задаете мне никакой работы.

— Какого рода работы? — спросил Рэнди.

— Ну, выставлять пьяных или тех, кто нарушает спокойствие.

— Многие из посетителей — наши друзья. Что еще ты можешь делать?

— Все, что положено телохранителям. Если вам кто-то досаждает, я могу преподать ему урок.

— Мне в самом деле кое-кто досаждает.

— Скажите его имя, и я велю ему оставить вас в покое.

— Винсент Морако.

Возможно, это было слишком в лоб, слишком неожиданно для Дуба, чтобы он сразу мог разобраться в ситуации. Он кивнул, отвел взгляд, потом через секунду повторил:

— Мистер Морако?

— Я хочу, чтобы ты присутствовал при нашем сегодняшнем разговоре, — сказал Рэнди. — Послушай, что я буду говорить Винсенту, и помни о том, кто тебе платит.


Стены кабинета Рэнди, выдержанного в коричневых тонах, с приглушенным светом и обилием хромированных поверхностей, покрывали фотографии — а не карикатуры — знаменитостей. Винсент Морако был приглашен занять кресло напротив стола, Дуб устроился сбоку, под черно-белой фотографией Супи Сэйлс.

— Прежде всего, — начал Рэнди, — вы понимаете, что деньги моих клиентов, уплаченные ими за девочек, учитываются в графе доходов ресторана?

— И?.. — отозвался Винсент.

— А это значит, что я плачу налог на доход, который не является доходом. Больше трехсот тысяч баксов не на что списать.

— Считайте, что вы их отмываете, — сказал Винсент.

— Да, но те, кто этим обычно занимается, получают вознаграждение, гонорар за услуги, за предпринятый риск.

— Вам просто нужен опытный бухгалтер.

— Но это только половина проблемы.

— Да?..

— Вы получаете вашу долю из расчета четырех девочек за ночь, но приходят только две, очень редко три. Причем сменяются они тоже редко, а те, кто работает всю ночь, еще реже.

— Вы должны понять, — сказал Винсент, — что такого уровня девочки на дороге не валяются. Знаете, кто они? Лучшие из них? Студентки колледжа. Они работают, чтобы платить за обучение и приобрести профессию.

— Но две, самое большее три девочки, пусть они даже бакалавры и трудятся не покладая задниц, капитала не наработают.

— Почему же? У вас трудности с клиентами? Бизнес не клеится?

— Бизнес идет стабильно. Карло говорит, это в порядке вещей. Не важно, как бурно вы начинаете, но со временем наступает затишье. Впрочем, в выходные у нас по-прежнему оживленно.

— Что вы хотите сказать?

— Я вам объясняю, что так, как обстоит дело сейчас, оно себя не окупает. Или привлекайте больше девочек, и тогда мы будем домом терпимости, где подают еду, или умерьте ваши потребности. Если мы закроемся, вы не будете иметь ни цента.

— Умерить до какой суммы?

— По крайней мере до четырех. Я хочу иметь с вами дело, Винсент, но я не в состоянии платить вам из доходов ресторана и оставаться на плаву. Ваша доля опустошает мой личный кошелек.

— Который вы вытянули у той вдовушки? — поинтересовался Винсент. — Я знаю, сколько у вас денег, Рэнди. Все это знают.

Эту фразу Рэнди счел за лучшее пропустить мимо ушей. Он сказал:

— На сегодняшний день, например, я лишился около тысячи пятисот баксов. И что получил взамен, Винсент? — Рэнди помолчал, как полагалось по роли. — Возможность любоваться, как вы едите здесь свой обед?

Впервые за девять месяцев Рэнди увидел, как Винсент Морако улыбается. Он смотрел, как Винсент переводит взгляд на Дуба, и тот улыбается в ответ.

— Ты слышал, что он сказал?

— Ему приходится любоваться, как вы едите ваш обед.

— Дуб, ты тупая задница. — Морако встал с кресла, по-прежнему улыбаясь, и сказал, обращаясь к Рэнди: — Давайте конверт, и я не стану вас больше задерживать.


— Дуб, на какие мысли тебя навел этот разговор?

Дуб обдумывал вопрос, полузакрыв глаза и наморщив лоб. Рэнди терпеливо ждал. Немного погодя он добавил:

— Я плачу этому человеку из своего кармана. Разве деловое партнерство состоит в этом?

— Ему нет до вас дела.

— Что случится, если я прекращу платить?

— В первый раз, если вы задержите деньги, кто-нибудь побьет вам окна. Так поступают с барыгами, если они не платят свой налог.

— Что, если я выставлю девиц и положу конец этим внутренним расчетам?

— Думаю, вам устроят пожар. Придется закрыть ресторан.

— А лично мне что он сделает?

— Мне думается, от вас он все равно не отстанет.

— А ты тогда вернешься назад к Морако?

Дуб ухмыльнулся:

— Прикольно вы сказали о том, как он тут ест. Я смеялся не только с ним за компанию. Я мистера Морако не уважаю, и он это знает. Он потому меня сюда и определил, что я не его человек.

— Зачем тогда он вообще тебя нанял?

— Я сидел в тюрьме Огайо, там был один старикан, за которым я присматривал, чтобы никто его не доставал. Когда я вышел, то мистер Росси устроил так, чтобы меня взяли на работу тут, в Детройте.

— Значит, Морако взял тебя из уважения к этому Росси?

— Да, но я никогда не целовал Морако в задницу, как ему хотелось, так что мы с ним не слишком ладили. Сначала я был водилой у мистера Амилья. Тогда я впервые надел свой первый костюм.

— Это и есть сам босс?

— Да, только он посчитал, что я езжу слишком быстро. И они поставили меня на улицу. Давить на барыг, чтобы исправно платили. С теми, кто сачкует, у меня разговор короткий.

Рэнди заинтересованно подался вперед, положив локти на стол.

— И что ты делал?

— Чтобы заставить их платить, да? Подъезжаю домой, говорю с женой. Если он снова берется за старое, подкарауливаю его и ломаю пару ребер.

— А если бы парень попался здоровый, футов этак на двести?

— Я драться умею, — ответил Дуб. — Поднимал тяжести, занимался боксом в Огайо. Получалось неплохо.

— А в тюрьму как попал?

— Ввязался в драку в баре и пристрелил одного парня, такого Беллафонтане. Это в Огайо. Я там делал искусственный снег для лыжных трасс.

— Это в Огайо-то лыжная трасса? — усомнился Рэнди.

— Там есть горка. А этот тип в баре сам нарывался. Я дал ему разок. Он выхватил пистолет, я стал его отнимать, и, пока мы толкались, пистолет выстрелил.

— Ты убил его?

— Да. Но свидетели подтвердили, что он начал первый, так что меня судили не за убийство. Я получил сорок месяцев. Мистер Росси сказал, что я мог бы получить меньше. И еще я убил одного типа, уже в тюрьме, во дворе, ножом. Но только этого никто не видел. Ни один из двухсот парней, что там сидят.

— А этого за что?

— Преподал ему урок. Чтобы не лез к моему другу мистеру Росси.

— А для Морако ты делал что-нибудь подобное?

— Как-то раз, да. Был один такой барыга, цветной, из Диборна, да? Я тогда еще возил босса. Этот недотепа, которого они наняли, струхнул или что, уж не знаю. Я тогда выхватил пистолет и выстрелил тому прямо в сердце.

— И Морако перестал уважать тебя за это?

— Я сказал вам, это я его не уважаю, и он это знает.

— Дуб, ты тут уже девять месяцев, — сказал Рэнди. — А я так и не знаю твоего настоящего имени.

— А вы не спрашивали. Меня зовут Серси Джей Брэгг.

— А откуда взялся Дуб?

— В тюрьме моим сокамерником был парень по имени Джефф, да? Большой такой, здоровый парень. Вот он и стал называть меня так. Вы поняли? Его сильно отделали во время беспорядков. Может быть, вы слышали о бунте в тюрьме Огайо? Говорю вам, когда я вышел, там все еще был сущий бардак.

— И ты не против, когда тебя так называют?

— Нисколько.

Рэнди удобно откинулся на стуле и закинул руки за голову.

— Значит так, Серси…

Но Дуб остановил его:

— Дуб мне нравится больше, чем Серси. Вам самому-то понравилось бы такое имя?

— Думаю, что сменил бы его.

— Когда я занимался боксом, меня звали Громилой. Громила Брэгг. Но мне это было не особенно по вкусу. — Он поднял правый кулак, чтобы показать наколку ГРОМ на костяшках пальцев. — Моим коронным ударом был хук правой.

Рэнди начал снова:

— Значит, так, Дуб, мы тут в небольшой переделке, да? — В интонации Рэнди проступил акцент, который до сих пор не был слышен. — Как бы избавиться от этого мистера Морако? Знаешь что? Я подозреваю, что половину из этих восьми тысяч он кладет в свой карман. Пока его босс судится… Ты слышал о том, что сейчас идет суд?

— Да, сэр, читал в газете.

— Но Морако не привлечен, так? Почему, как ты думаешь, он остался в стороне?

— Думаю, он чересчур ушлый. Никогда не говорит о делах там, где могут поставить «жучок». Даже у себя в автомобиле. Считает, что прокурор все еще надеется повесить на него хоть что-нибудь.

— Пока он гуляет на свободе, — заметил Рэнди, — я не думаю, чтобы мистер Амилья слишком часто о нем вспоминал. У старика Тони свои проблемы — он озабочен тем, как избежать тюрьмы. — Рэнди сделал паузу. — Просто из любопытства, сколько ты обычно берешь за то, чтобы кого-то убрать?

— Убить? У меня нет твердой таксы, — сказал Дуб. — А вам как сильно это нужно?

Рэнди был готов с ответом. Он наклонился вперед, положил на стол руку и взглянул на Дуба в упор.

— Я согласен дать двадцать пять.

— Двадцать пять — чего?

— Того, сколько ты заработал бы за год — двадцать пять тысяч долларов. Наличными или чеком.

— Я согласен.

— В самом деле?

— Да. Я это сделаю.

Рэнди откинулся назад, но тут же снова наклонился вперед:

— Как?

— Предпочитаю его застрелить.

— У тебя есть пистолет?

— Могу достать. Но после мне лучше сразу свалить, думаю, они скумекают, что это сделал я.

— Да, ты прав. — Рэнди помедлил пару мгновений и произнес: — Так, значит… — И снова замолчал.

— Как-то раз, — разоткровенничался Дуб, — я решил попробовать грабить. Хотел проверить, смогу ли. И вот я зашел в… это было что-то типа аптеки, только там продавали и всякие другие штуки. Подошел к девчонке за прилавком и сказал: «Погляди-ка сюда!» — и распахнул пиджак.

— Ты оголился?

— Я показал ей пистолет, засунутый за пояс. Она посмотрела на него, потом на меня и говорит: «Ну и чего?» Я сказал: «Ни хрена, забудь». И вышел. Девчонка была слишком тупой, чтобы ее грабить. — Он помолчал, встал и со словами: — Значит, решено, — вышел из комнаты.

Рэнди зачарованно проводил его взглядом.


16


Карло увидел, как некто в черном кожаном пиджаке бросил взгляд на столик бронирования, где должна была сидеть Хейди, — но там ее не оказалось, — и устремился в кабинет номер один с такой быстротой, какую только мог себе позволить.

— Сэр, мне очень жаль, но кабинет занят.

Тип в кожаном пиджаке, с волосами стянутыми сзади в конский хвост, ответил:

— Все правильно, гарсон, это я его занял.

— Сэр, я хорошо знаю этих людей…

— Как фамилия тех, кого вы ждете?

— Я знаю этих людей лично, они приходят сюда…

— Уже одиннадцатый час. Не похоже, чтобы они появились.

— Сэр, мне очень жаль, но вы должны были заказать кабинет заранее. Но к счастью, если вы пройдете со мной, я смогу устроить вас в зале.

— Нет, мне тут больше подходит. Не парьтесь понапрасну, — сказал тип в коже. Он поднял взгляд, и его лицо стало более приветливым. — А вот и остальные.

Карло обернулся и увидел молодую особу в дешевом плаще и священника. Священник? Да. Он уже помогал женщине снять плащ. Карло смешался. Святой отец явно попал не в ту компанию. Он произнес:

— Святой отец, как поживаете? Боюсь, что по поводу этого столика вышло недоразумение.

— Нет, все правильно, — откликнулся священник, вручая ему плащ. — Сдайте его в гардероб, будьте так добры. — И повернулся к столу, за который уже уселась молодая особа в затрапезном черном свитере и юбке.

Карло забормотал:

— Нет, подождите. — Фраза «Да кто вы, собственно, такие?» так и вертелась у него на языке. Он снова повернулся к священнику, который производил впечатление благоразумного человека, и сказал: — Святой отец, мне ужасно жаль, но этот кабинет в самом деле уже зарезервирован. — Он не скрывал разочарования. — Я всем сердцем желал бы сказать вам: «Да, оставайтесь», — но я не вправе. Вон там есть свободный столик, видите? Совсем близко от музыкантов. Вы сможете слушать их и наслаждаться обедом.

Он слышал, как тип в кожаном пиджаке пробормотал: «Офигенный музончик». А девица добавила, оглядевшись: «Здесь шикарнее, чем я думала. Фрэн — идиот, это ничем не напоминает мужской клуб». Кожаный сказал: его друг говорил ему, что в мужском туалете в писсуарах тут кубики льда. На что девица откликнулась: «От этого у напитков должен быть странный привкус». Еще Карло слышал, как священник спросил: «Вы уверены, что хотите сесть именно здесь?» Ему ответил кожаный: «Мы уже сели, разве нет? И теперь, уж конечно, останемся. — Потом добавил: — Ей их правила по фигу — и, подняв глаза, сказал: — Гарсон, как насчет выпить?»

Пора звать Дуба, решил Карло. Но тут услышал, как молодая особа говорит:

— Хочется просто посмотреть, что будет делать Рэнди.

И Карло начал думать, что появление здесь этих людей преследует какую-то цель.

— Простите, — пробормотал он и вышел.

Дебби сказала Джонни Пиджонни:

— Откуда ты знаешь, что его зовут Гарсон?

— Он имеет в виду «garçon»,[4 - Гарсон, лакей (фр.).] — пояснил Терри.


Проходя по коридору мимо комнат отдыха, Карло увидел Хейди, стоявшую в дверях кабинета Рэнди. Он сказал ей:

— Дорогая, ты не против, чтобы вернуться на свое рабочее место?

— Ты не против, если я прежде заскочу на минутку в комнату для девочек? — откликнулась Хейди, протискиваясь мимо него. Эта крупная блондинка ни с кем особенно не церемонилась — она спала с Рэнди, когда тот того желал.

Рэнди читал газету, разложенную на столе. Он поднял на Карло взгляд.

— «Судебное разбирательство приостановлено до следующей недели по причине обострения простатита у Тони Амильи». Хотя дальше пишут, что больным он не выглядит. — Рэнди снова уставился в газету. — «Одет он изысканнее всех подсудимых — неизменно в деловом костюме и при галстуке. Тогда как прочие надевают в суд спортивные костюмы и кроссовки». Стильный старик и его затрапезная команда… — Рэнди снова поднял глаза. — Я больше не собираюсь волноваться из-за этой шпаны. Кучка неудачников. Что-то случилось?

— Какие-то трое засели в номере первом и не уходят. Я твержу, что здесь занято, а они ни в какую.

— Кто зарезервировал кабинет?

— Мистер Морако! На четверых.

— На какое время?

— На десять.

— Скажите мистеру Морако, что вам пришлось отдать его кабинет потому, что он припозднился. Если станет жаловаться, скажете, такова жизнь. Кто не успел, тот опоздал.

— Я могу сослаться на ваши слова?

— Можете сослаться на что угодно.

— Кажется, эти люди в кабинете знают вас. Один из них священник.

— Я не знаю никаких священников.

— Другой тип сказал, что женщине, которая с ними, наплевать на наши правила. Но она ответила: «Нет. Я просто хочу посмотреть, что станет делать Рэнди».

— Это еще ничего не значит. Какая она из себя?

Карло неопределенно пожал плечами.

— Симпатичная, но в общем ничего особенного. Возможно, вполне приличная женщина.

— Тогда откуда мне ее знать?

— Так что мне делать, когда придет мистер Морако?

— Пускай сам разбирается.

— Я сказал вам, что там священник?

— Карло, если ты не в состоянии справиться со своей работой…

— Да?

— Слушай. Если Морако захочет, чтобы они пересели, они пересядут. И никаких проблем.


Синди, которая обслуживала первый кабинет и не интересовалась, кто именно его занимает, принесла меню и подала напитки. Джонни, отхлебывая пиво из бутылки, разглядывал карикатуры на именитых детройтцев. Дебби пыталась угадать, кто есть кто, Джонни удивлялся, Терри молча выжидал.

— Вот Сонни Боно.

— Думаешь?

— А кто же еще так выкатывает глаза? Там Лили Томлин. В бейсболке команды «Тигры» — Том Селлек. А девчонка рядом с ним… это Пэм Даубер.

— Это Марло Томас! Она тоже родом из Детройта.

— Нет, все-таки Пэм. Помните «Морк и Минди»? Я никогда не пропускала эту передачу, хотела походить на нее.

— У тебя с ней ничего общего, — отреагировал Джонни. — А там… Батюшки! Неужто Эд Макмагон? И он, что ли, тутошний?

— Вижу Дайану Росс, — сказала Дебби. — Смоки Робинсон… Майкл Мориарти — мне он так нравился в «Законе и порядке». О господи, это же Уолли Кокс!

— А рядом с ним, — включился в процесс опознания Терри, — узнаешь? Сеймур Кассел.

— Какой на хрен Кассел?

— Он славный, он играл в… там было что-то такое о китайцах. А тот, кто рядом с ним, — его вы обязаны знать. Дэвид Патрик Келли!

— Вот уж о ком никогда не слышал.

— Ну, Пэт Келли — он же учился в нашей школе, только на три года старше. Он играл вместе с Ником Нолте и Эдди Мерфи в «48 часах».

— И кто там был Келли?

— Помнишь, парень бежит по улице, Эдди Мерфи распахивает дверцу машины и пинает его в зад. Вот это он самый и был.

— А вон гляньте — за стойкой сидит Билл Бондс, — сказала Дебби.

— Телеведущий? У того волосы не такие, — возразил Джонни.

— Его-то уж знают все, кто смотрит телик.

— Я говорю, что обычно он нацепляет другой паричок.

Дебби подозвала метрдотеля и спросила у него. Карло посмотрел в сторону бара.

— Да, там мистер Бондс с женой. Они часто сюда заходят.

— Он что — выпивает тут?

— Только «Перье».

Тут Джонни разглядел на стене картинку с Тедом Ньюджентом.

— Вот это точно он, потому что один надзиратель в нашей тюрьме был вылитый его копия.

— Ваш надзиратель был такой же осел? — спросила Дебби.

— Кто же туда пойдет из умников?

— Там, где я сидела, они никогда не могли правильно пересчитать нас с первого разу. Никогда.

— Точно! Можно было хоть весь день простоять и не дождаться, пока они всех сосчитают.

— А вон там не Элис ли Купер? — спросил Терри.

Но его спутники продолжали говорить о своем:

— У вас ведь надзиратели были бабы?

— Не все, мужчин даже больше.

— Трахали вас?

— Со мной этого не случалось. Но такое водилось, кое-кто из девочек даже напрашивался. Если удавалось добиться их расположения, жизнь становилась более сносной.

— Видите у бара рыженькую? Я бы не отказался от ее расположения, — заявил Джонни.

— Если тебе нравятся шлюхи! — уточнила Дебби.

— Иди ты.

— Подойди к ней и спроси.

Джонни перевел взгляд на Терри:

— А ты как думаешь — она шлюха?

— О чем ты спрашиваешь священника? Ему-то откуда знать? — сказала Дебби.

— А ты откуда знаешь?

— Я слышала, что здесь работают девочки по вызову. А рыжая как раз из тех, которые занимаются этим ради денег.

— А я все-таки проверю, — уперся Джонни.

Они смотрели, как он подходит к стойке бара, застегивая на ходу пиджак, поправляя воротничок и убеждаясь, что хвост лежит сверху. При его приближении девушка повернулась и склонила голову набок, поправляя сережку. Джонни уже собрался занять свободное место рядом с ней. Девушка что-то ему сказала, и Джонни быстро заговорил, взмахивая руками, а потом положил ладонь ей на плечо.

Тут к бару приблизился парень, стриженный под ежик. Он подошел к Джонни — они оба были примерно одного роста, но Джонни в более легкой весовой категории, — и что-то сказал. Джонни пожал плечами, взмахнул рукой и показал в сторону кабинета.

— Он что, зовет их к нам присоединиться? — спросила Дебби. Но нет, Джонни вернулся один. Проскользнув в кабинет, он сказал:

— Этот вышибала подходит и говорит: «Лапа, этот тип к тебе клеится?» А она мне: «Это мой муж». Вышибала долбаный! Представляете?

Дебби продолжала наблюдать за рыжеволосой красавицей и парнем, стриженным под ежик.

— Он ее сутенер, тупица.

Джонни недоверчиво обернулся.

— Ну да? Где ты видела, чтобы сутенер так одевался?

— Что ты ему сказал?

— Что пришел сюда вместе со священником, так что он может быть спокоен. У него над бровью жуткий такой шрам.

— Должно быть, ему часто доставалось, — заметил Терри.

Дебби начала выспрашивать у Джонни что-то о зеленом платье, которое было на девице в баре, и о ее сережках, а Терри тем временем задумчиво оглядывал зал…


Его взгляд остановился на человеке, который напомнил ему дядю. «Тибор» сидел за столиком в клетчатой спортивной куртке, с ним молодая женщина, и официант наливал им красное вино. Но нет, конечно же это не Тибор. Тибор пил бурбон «Эрли Таймс», умудрялся как-то покупать его или выписывал из Кентукки и всегда имел хороший запас. Тибор пил его с колотым льдом, которого в изобилии добавлял в бокал, а сверху присыпал сахаром. Он был сластеной, а его излюбленных шоколадных леденцов в Руанде не водилось. После его смерти остались непочатые бутылки в деревянном ящике с печатными буквами на киньяруанда. За первый год Терри выпил три бутылки, бурбон он пил, только когда у него заканчивался «Джонни Уолкер», а в Кигали ехать было неохота. Бурбон тоже был неплох, он свое дело делал. Но красный «Джонни Уолкер» был его любимцем, вид квадратных бутылок с закругленными углами и красной аккуратной этикеткой ласкал глаз, такая бутылка на старом деревянном столе казалась произведением искусства, в лучах заходящего солнца она излучала теплый янтарный свет.

Более дорогой, черный вариант тоже был хорош. Бутылку с черной этикеткой Терри держал на кухне в шкафчике, ради особых случаев, которые никак не подворачивались. Он не сомневался, что Шанталь уже продала остававшиеся бутылки «Эрли Таймс». Если только не попробовала его сама и он не пришелся ей по душе. Выпив, она слегка теряла координацию, но все равно двигалась грациозно, бедра плавно покачивались под панье, доходившей ей до щиколоток. И голос ее тоже менялся, становился тоньше и требовательнее. С легким налетом раздражения она добивалась от него объяснений непонятных ей вещей. А в спальне под москитной сеткой в темноте клала искалеченную руку ему на грудь, и он накрывал ее своей ладонью…


Джонни помахал рукой, подзывая метрдотеля.

— Слушаю вас.

— Видите, скоро одиннадцать. — Карло молча ждал. — Ну и где те люди, которые якобы заказали кабинет?

— Когда они явятся, — отвечал Карло, — вы узнаете об этом первыми.

— Мы бы желали повторить напитки, а потом сделаем заказ, — сказала Дебби.

— Конечно.

— Погодите. Рэнди сейчас здесь?

Карло оглядел зал и снова повернулся к ним.

— Кажется, его нет. А вы хотели с ним поговорить?

— Может быть, — сказала Дебби. — Я еще не уверена.

— Разрешите мне назвать мистеру Эгли ваше имя.

— Вы же сказали, что его сейчас нет.

— На тот случай, если он придет.

— Передайте ему, что доктор Данн хочет его исповедать, — вмешался Джонни.

Дебби покачала головой.

— Я дам вам знать. — Карло отошел, а она положила руку на локоть Терри.

— Я подумала, сначала мне стоит поговорить с ним наедине, прежде чем мы начнем действовать. Посмотреть, каким он стал.

— Последнее, что он сказал тебе, было «не нарывайся»?

— И еще — «куколка». Но это предпоследние слова. Самыми его последними словами были: «Ты не из моей песочницы». Но вдруг он переродился? Теперь, когда получил то, что хотел.

— Ты сама сказала, что он стал гангстером, — напомнил Терри.

— Вот дерьмо! Совсем забыла. Но я ему правда нравилась. Нам было хорошо вместе, по крайней мере вначале.

— Готов спорить, он здесь, — сказал Терри. — Если хочешь его повидать, смелей вперед!

— Я так и поступлю, — сказала Дебби и ткнула Джонни локтем. — Дай-ка мне выйти. — И снова повернулась к Терри: — Если подойдет официантка, возьмите мне устрицы, салат домашний, семгу «Сохо», запеченную в пакете, и еще порцию «Столичной». До скорого.

Джонни снова сел на место, взял меню и сказал:

— А я начну с морского коктейля. С пикантным соусом. Но что-то я не вижу здесь королевских креветок.

Подошла Синди принять заказы, и он спросил — как же так, нет королевских креветок? Она ответила:

— Сэр, вы можете заказать все, что пожелаете.

— А вы подадите, что сами пожелаете, да?

Терри терпеливо ждал, пока Джонни разберется с заказом. Когда настал его черед, он передал официантке пожелание Дебби и добавил:

— Мне то же самое. — Для удобства. — Но вместо «Джонни Уолкера» на этот раз принесите двойной бурбон «Эрли Таймс» с колотым льдом.


17


Стоя в дверях офиса, Дебби смотрела, как Рэнди разыгрывает спектакль. Когда она вошла, он поднял глаза, придал им правильное выражение — одному удивленное, другому — радостное. Она даже представила, как изображает это на сцене. Затем он зафиксировал этот взгляд. После чего сардонически вскинул одну бровь — именно это слово пришло ей на ум. Первое означало — наверное, мне привиделось. Второе — верить ли своим глазам? И вот он утробно засмеялся и начал покачивать головой. Теперь его брови говорили: «Все-таки не могу поверить». И наконец, выражение стало серьезным: «Но я, кажется, рад ее видеть». Последнее неожиданно тронуло ее. Конечно, он притворялся, ну и что? Ей все равно было приятно. Придавало уверенности в себе.

Она смотрела, как он встает, обходит стол и раскрывает ей навстречу объятия. Предполагалось, что она бросится в них. Но она прошла мимо него и села на стул лицом к столу. А Рэнди, тот попятился назад за стол, приподнял правую ногу и положил бедро на столешницу, нацелив промежность на Дебби — внушительная выпуклость говорила о том, что он до сих пор набивает себе ширинку. Когда они жили вместе, она однажды застала его — они как раз собирались ложиться в постель — за вытягиванием из трусов пары носков. И сказала тогда по глупости: «Отличный фокус». А он вскинул голову и подмигнул.

Она проговорила машинально:

— Ты по-прежнему думаешь, что это производит впечатление?

И тут же мысленно обругала себя: зря дала ему понять, что заметила.

Рэнди ухмыльнулся, совсем как прежде, посмотрел на нее томно и произнес:

— Ты соскучилась по мне, правда?

Она тут же решила, что самым лучшим будет говорить напрямик.

— Нет, Рэнди, не соскучилась. Я поддала тебе по заднице «бьюиком-ривьера».

Сказала так, как привыкла говорить на сцене. А этот сукин сын ответил невозмутимо:

— Разве? Что-то не помню, чтобы ты ездила на «бьюике». Мне помнится, это был «форд-эскорт».

Это страшно разозлило ее, и ей потребовалось несколько мгновений, чтобы успокоиться.

— Как тебе не надоест придуриваться? — сказала она. — Кто ты теперь — гангстер? С кругосветным путешествием уже покончено? Ты всегда кого-то изображал, и меня хотел заставить думать, что у тебя есть какая-то тайная жизнь. Это на время удалось, впрочем, ты прекрасно понимаешь, о чем я. Ты уезжал на несколько дней, я спрашивала — где ты был, а ты отвечал: «Прости, куколка». Ты так и не понял, как я ненавидела, когда ты называл меня куколкой. Я, видишь ли, не куколка, Рэнди.

— Почему же ты мне не сказала, если тебе это было так неприятно?

— По глупости. Я тогда думала, что влюблена в тебя.

— Может быть, ты и до сих пор влюблена? Глубоко в душе?

— Оставь это. Ты отвечал тогда: «Прости, куколка, в настоящее время я не могу рассказать тебе всего». Подразумевалось, что ты сотрудничаешь с ЦРУ. Почему ты не можешь просто оставаться самим собой?

— Я — это я, кто бы я ни был, — сказал Рэнди многозначительно. Он, как никто другой, умел вывести из себя.

— Бред собачий, Рэнди, — отрезала она. — Если хочешь казаться умным, так лучше помолчи. Я серьезно говорю. Нельзя строить всю жизнь на обмане.

В ответ на ее слова он посмотрел на нее своим исполненным искренности взглядом и сложил руки на колене.

— А почему тебя это волнует?

Можно было подумать, что он тоже решил говорить серьезно. Она продолжала, помня, однако, об осторожности:

— Неужели тебе нравится быть задницей?

Не проймет ли его это?

Он тяжело вздохнул в характерной для него манере, сохраняя серьезное выражение лица.

— Я жалею о том, как с тобой обошелся. Я говорю правду. Когда ты доверила мне свои деньги, я, наверное, впервые в жизни испытал укол совести.

— Но ты взял деньги!

— Ну да, взял, — не стал отказываться Рэнди, сокрушенно потупив взгляд.

— Так, может быть, ты вернешь мне их?

— Я думал об этом, — сказал Рэнди. — Правда, не в больнице, страдая от боли, но потом, когда выписался.

— Пока я сидела в тюрьме, — заметила Дебби.

— Я в самом деле хочу с тобой помириться, — сказал он.

— Ну и что это значит?

Но тут в дверях появился чертов метрдотель!

— Мистер Морако здесь!


Они приступили к закуске, не дожидаясь Дебби: Джонни обмакнул в пикантный соус свою королевскую креветку, а Терри взялся за устрицы. И тут он услышал, как Джонни сказал:

— Иисусе, это же Винсент Морако.

Терри поднял глаза.

— Который?

— Тот коротышка, под руку с женой.

— Это не она нам платила!

— Платила его подружка. Она называла себя миссис Морако, чтобы с ней не спорили и не пытались мухлевать. Понял? А то будете иметь дело с самим Морако. Я слышал, что полиция ищет ее, но она словно испарилась.

— Они тебя вызывали?

— Меня нет, но другие парни, которые занимались тем же делом, получили повестки.

— А второй кто?

— Вито Геноа. Телохранитель. Человек мистера Амилья.

— Они смотрят сюда, — сказал Терри.

— Вижу. Лучше не смотри на них.

Но было поздно. Терри кивнул троице новоприбывших и улыбнулся. Морако и Вито Геноа, которым что-то говорила подошедшая старшая официантка, не улыбнулись в ответ. Появился метрдотель и сам заговорил с ними с высоты своего положения, увлекая их к бару.

Джонни сказал:

— Помнишь, как мы катались на санях в Болдак-парке? Геноа тоже приходил туда и вел себя так, словно он — царь горы.

— Он учился в нашей школе?

— Нет, он из Гросс-Пойнт. Он однажды хотел натереть мне лицо снегом, но ты бросился на него. Нам было по десять, а ему двенадцать или тринадцать, а на вид и того больше.

— Он тогда меня отдубасил, — припомнил Терри.

— А я получил сотрясение мозга, да только он больше уже не лез к нам.

— Откуда ты знаешь, что это он самый и есть?

— Его фамилия Геноа. В старших классах играл в городской футбольной команде, и его снимок напечатали в газете. С тех пор он набрал фунтов пятьдесят, — прикинул Джонни.

В этот момент вернулась Дебби, и он встал, чтобы пропустить ее на место.

Она опустилась на банкетку со словами:

— Я почти победила! Он сказал, что собирается помириться, но тут вошел этот долбаный метр. Вон он, Рэнди, идет вдоль стойки бара. Видите его? Ну и каково впечатление?

— Он выглядит, как типичный владелец ресторана, — сказал Терри. — Хорошо упитан. Костюм сидит на нем в обтяжку.

— Он прибавил в весе, — признала Дебби, — но манеры прежние. Все тот же позер.

Они смотрели, как он подходит к Морако и Вито Геноа, заговорив на ходу, берет миссис Морако за руку, не переставая говорить, и вызывает у нее улыбку. Ее спутники, впрочем, не выказали особой радости. Рэнди принялся энергично жестикулировать, качать головой, изображая бессилие.

— Мы сидим в их кабинете, — догадалась Дебби. — А он говорит, что ничего не смог с нами поделать.

— Может, час назад это и был их кабинет, — сказал Джонни, — но не сейчас. В ресторанах вечером заказанный столик держат пятнадцать минут. Если ты опоздал, вставай в очередь, так всегда водится.

Они увидели, как Морако отвернулся от Рэнди и бросил несколько слов Геноа, после чего этот тип двинулся прямо к ним. Дебби подтолкнула Джонни локтем:

— Повтори все этому мужлану.

На что Джонни пробормотал:

— Вот дерьмо, — не вкладывая в свои слова особенного смысла.

Терри увидел, как Геноа остановился перед Джонни, положил ладони на стол и навис над ним. Затем взял одну из королевских креветок из морского коктейля Джонни и положил себе в рот. Джонни не проронил не звука. Терри же сказал:

— Вито? Я отец Данн. — Геноа повернул голову, убрал руки со стола и выпрямился. — К какому приходу ты принадлежишь, Вито?

Геноа не ответил, видимо пойманный врасплох, или же впервые задумался над ответом на этот вопрос. К какому он в самом деле принадлежит приходу?

— Помню, когда мы были детьми, ты принадлежал, как мне кажется, к «Путеводной Звезде». Я не ошибаюсь?

Геноа по-прежнему молчал. Наверное, пытался уразуметь, что тут происходит и кто такой этот священник.

— Ты помнишь отца Собесски, твоего пастора? Он долго проработал на одном месте. А я работал в нашей миссии в Африке, Вито. В Руанде. Я был там как раз тогда, когда за какие-то три месяца были убиты полмиллиона людей. Одних застрелили, но большинство были зарублены мачете.

Он замолчал. Геноа тоже молча смотрел на него.

— На следующей неделе, — снова заговорил Терри, — я буду в «Путеводной Звезде», с призывом от имени миссии. Удастся ли мне собрать денег, чтобы накормить сотни маленьких сирот, матери и отцы которых были убиты во время геноцида? Их маленькие личики все время стоят у меня перед глазами.

Вито Геноа наконец-то заговорил. Он произнес следующее:

— Если вы сейчас не встанете сами, святой отец, я волоком протащу вас по всему этому долбаному столу.

Терри представил, что если его протащат по столу, то это сильно попортит его новый костюм — его придется отдать в чистку. Но с другой стороны, если этот тип исполнит свою угрозу на глазах у множества свидетелей, у них будут все основания предъявить Рэнди иск. Ему предоставлялась возможность выбора. Придется отказаться от желания встать и дать собеседнику по носу. Его нынешняя роль была ролью жертвы. И он сказал:

— Вито! Неужели ты поднимешь руку на человека, который возведен в сан священника церковью, к которой ты принадлежишь?

— Во время поста я не посещаю церковь, — ответствовал Вито. — Я вообще отложил это дело до тех пор, пока не соберусь сыграть в ящик. Ладно, тогда я пользуюсь случаем, каюсь в грехах и заранее прошу отпущения.

— Ты самонадеян, сын мой, а самонадеянность — это большой грех. Тебе не одержать победу, Вито.

— Тебе тоже. Выходи.

— Я предпочитаю остаться на месте, — сказал Терри и приготовился, что сейчас его протащат по столу.

Но Вито обошел стол кругом, приблизился к Терри, положил руку ему на плечо и сильно сжал пальцами мышцу между плечом и шеей. Острая боль пронзила всю руку Терри. Он попытался вывернуться, но пальцы негодяя держали его железной хваткой.

Дебби вскрикнула:

— Отпусти его! — и попыталась оторвать руку Вито от Терри. Тогда тот схватил Терри за лацканы пиджака и вытащил из-за стола. После чего похлопал Терри по плечу, одернул на нем костюм и спросил:

— Я был не слишком груб, правда?

Терри был вынужден согласиться, что да, не слишком. Ему требовалось более решительное нападение и свидетели. И он сказал Вито негромко, приблизив свое лицо к его лицу:

— Ты щиплешься, Вито? Не потому ли, что ты вонючий итальяшка, пидор без намека на яйца?

Сказав это, он получил то, что хотел, — удар в солнечное сплетение. Вито двинул его кулаком со всей силы. Терри пошатнулся, у него перехватило дыхание, он согнулся пополам и схватился на живот. Дебби пронзительно завизжала. А Вито ударил его коленом в грудь, а бедром в лицо, и Терри рухнул на спину и лежал, судорожно хватая воздух ртом.

Он увидел рядом Дебби, которая расстегивала ему воротничок. Это мало помогло. Над ним озабоченно склонился Рэнди, затем выпрямился и сказал кому-то:

— Об этом узнает Тони. Уведите его отсюда.

Парень, стриженный под ежик, — кажется, тот самый вышибала, который сказал Джонни, что проститутка в баре его жена, — расстегнул на Терри пиджак, ослабил ремень, оттянул брюки на талии, приподнял его и велел вдохнуть и выдохнуть несколько раз, часто и коротко.

— А знаете, вы попали в точку, — сказал он.


Они вошли в ярко освещенный кабинет Рэнди. Дебби осторожно помогла Терри сесть в кожаное кресло, обращенное к столу. Рэнди пристально наблюдал за ними.

— Я хочу знать, что он сказал Вито Геноа.

Дебби, стоя к нему спиной, наклонилась к Терри и быстро погладила его по волосам, по щеке. Терри спросил тихо, не ввязался ли Джонни в драку? Она ответила, что нет, он остался за столиком. Это хорошо, откликнулся Терри и запрокинул голову на спинку кресла. Дебби выпрямилась, села под Супи Сэйлс и достала сигареты. Рэнди, явно нервничая, остался стоять. Он повернулся к ней:

— Он сказал что-то такое, отчего Вито взбесился.

— Ты считаешь, это достаточный повод, чтобы ударить священника, служителя Господа?

— Помолчи. Я хочу знать, что он такое сказал.

— Спроси у него сам.

— Кто он вообще такой? Что ты делаешь в компании священника?

— Он — очень дорогой мне друг.

— Ты никогда не говорила мне, что знаешься с попами.

— Очнись, Рэнди, я же ходила в католическую школу. Говорю тебе, это отец Данн, миссионер, недавно вернувшийся из Африки. — Она перевела взгляд на Терри. — Святой отец, как ваш живот? Все еще болит?

Терри медленно повернул голову.

— Не слишком. Но стоит мне шевельнуться — ох! Словно кто-то вонзает мне нож в спину. В то место, которым я ударился об пол. Кажется, завтра мне не удастся отслужить мессу.

Прекрасно! То, что надо! Дебби хотелось расцеловать его, но приходилось сохранять на лице выражение сострадания. Она произнесла:

— По-моему, вам следует поехать в больницу, отче.

Рэнди купился на это. Он повернулся к ней и пробормотал:

— Черт! — И забегал по кабинету. В течение нескольких секунд он что-то напряженно обдумывал и, наконец, сказал: — А тот второй — кто он?

— Друг отца Данна, по имени Джонни. Они вместе служили алтарниками в приходе «Богородица — Царица Мира». — Она снова взглянула на Терри. — Рэнди спрашивает, что вы сказали тому типу?

Терри слабо повернул голову.

— Я спросил, к какому он принадлежит приходу? Он не ответил, но я решил, что это может быть «Богородица — Путеводная Звезда». — Он со стоном закрыл глаза. — О боже, никогда еще мне не было так больно.

— Ему надо домой, — сказал Рэнди. — Где он остановился?

— У брата в Блумфилд-Хиллз.

— Вот как? Его брат, видимо, преуспевает?

— Он адвокат, занимается оскорблениями действием.

— Черт, вот черт, — снова забормотал Рэнди.

— Можно уладить все прямо здесь, — предложила Дебби.

В глазах Рэнди промелькнула догадка, он прищурился.

— Так вот почему вы заняли кабинет! Все было подстроено заранее!

— Точно, — сказала Дебби. — Я узнала, что кабинет заказали гангстеры, и мы заняли его, рассчитывая, что они разозлятся и нанесут телесное повреждение доктору Данну. — Она помедлила. — В надежде, что не слишком серьезное.

— Исусе! — воскликнул Рэнди. — И давно ты водишься со священниками?

— В тюрьме, Рэнди, я увидела свет и обрела спасение. Ты знаешь, что мой теперешний босс — Еврейский Плотник.

— Исусе, — повторил Рэнди.

— Наш Господь и Спаситель, — подхватила Дебби. — Ты знаешь, Рэнди, что у тебя в баре сидел популярный телеведущий? Его показал нам Карло. Билл Бондс с супругой. Ты его конечно же знаешь. Карло сказал, что он пил только «Перье» и видел все, что произошло. Да все, кто сидел в ресторане, видели, если только они не слепые. Так как — мы договоримся или ты предпочитаешь суд?

Рэнди задумался. Дебби надеялась, что он вполне отдавал себе отчет в случившемся. В его ресторане совершено нападение на духовное лицо. Он, разумеется, понимал, что она права, и спросил:

— О какой сумме идет речь?

— О двухстах пятидесяти тысячах.

— И ты утверждаешь, что это все не подстроено?

— Клянусь, Рэнди, это наш Спаситель позаботился о нас.

— Хорошо. Если твой защитник — Плотник, веди его в суд. — Рэнди помедлил, и его взгляд снова стал настороженно-хитрым. — Ты сказала — позаботился о нас? Какое отношение его падение — возможно, в состоянии опьянения — имеет к тебе?

— Отец Данн и я действуем заодно, — сказала Дебби. — Названная сумма включает шестьдесят семь тысяч, которые ты украл и, по твоим словам, хотел бы мне вернуть.

— Когда это я говорил, что что-то тебе должен?

— Рэнди, постарайся хотя бы минутку помолчать. Я хочу объяснить тебе, каким образом ты сможешь дать нам двести пятьдесят тысяч долларов, не испытывая при этом сожаления, и списать всю сумму на убытки.


Джонни остался сидеть за столом, сохраняя невинный вид. Он и в самом деле тут ни при чем. Все это затеяла Дебби. Он помахал официантке и попросил свой обед. Но официантка возразила: она полагает, что он хочет дождаться остальных. И поскольку Джонни неприятно было оставаться объектом всеобщего внимания, он прошел в бар, около которого отирался его знакомый вышибала — он оглядывал зал, облокотившись о стойку. Джонни сел рядом.

— Ты видел, что тут произошло?

— Еще бы нет.

— Как же ты позволил ему ударить священника? Разве ты не вышибала?

— Я телохранитель мистера Эгли. Это один из этих двоих, что были тут, отдал меня в его распоряжение.

— Так ты тоже из них, из братвы?

— Я уже сказал тебе, чем занимаюсь.

Дуб поднял руку, чтобы взглянуть на часы, и Джонни увидел на его костяшках наколку «ГРОМ».

— Ты сам это наколол?

Дуб снова поднял руку.

— Вот это? Нет, мне сделали. Я был боксером.

Наколка была не слишком аккуратной, и Джонни это навело на одну мысль.

— Наверное, твой сокамерник?

— Мужик из соседней камеры. А ты откуда знаешь?

— Я знаю, что говорю. Я свою сделал в гребаном Джексоне, самой большой тюряге в Штатах. А ты?

— В Южном Огайо.

— За что сидел?

— Завалил одного мужика. Со ствола.

— Так ты, стало быть, киллер?

— Можно сказать и так.

— Иди ты! И скольких положил?

— Троих пока что. Одного водилу, одного падлу в тюрьме и одного цветного.

— Но ты не макаронник?

— С какой стати?

— Как же ты связался с этими парнями?

— У меня было письмо от одного большого человека…

— С зоны?

— Да. И он писал, чтобы мне дали работу.

— Как они тебя зовут?

— В основном Дуб.

Джонни ему поверил: парень, кажется, был не слишком башковитым.

— Меня зовут Джонни, — произнес он. — Пять лет назад я тоже на них работал. Доставлял сигареты из Кентукки.

— И что-то с этого имел?

— Так, кое-что. А ты видел самого босса, старика Тони?

— Возил его какое-то время. Но сюда он не заходит.

— Но прибыль от ресторана получает? — Дуб пожал плечами. — В Джексоне я знал одного киллера. Он получал десять кусков за выстрел.

— Я имею побольше.

— Наверное, ты большой профи в этом деле. Ты какое оружие предпочитаешь?

— Какое придется.

— Так говоришь, что мочканул одного водилу, урку и еще одного парня?

— Араба. Он отказывался платить мзду.

— Урку ты едва ли мог застрелить.

— Его я на перо посадил.

— Значит, застрелил ты только двоих?

— Да. Но скоро, возможно, будет третий.

— Да? А тебе шофер не пригодится?

— Едва ли.

— Тот киллер в Джексоне всегда работал с водителем. — Джонни подозвал бармена и попросил: — Дай-ка на минутку ручку.

Дуб сказал:

— Я подумывал, чтобы сделать это у него в доме.

Джонни записал свой телефонный номер на салфетке и повернулся к Дубу.

— Я бы не стал. Там могут быть люди, жена этого типа. Или ее ты тоже хочешь завалить? Всякие соседи пялятся в свои гребаные окна. — Он протянул Дубу салфетку. — Вот возьми. На случай, если захочешь со мной связаться.

Дуб уставился на телефонный номер.

— Зачем?

— Чтобы встретиться и потрепаться, — сказал Джонни. — Ты разве в тюрьме не трепался с парнями, не слушал их истории, за что они сели, на чем прокололись? В Джексоне один мужик мотал срок за сотню вооруженных ограблений. Он рассказывал, где это было, сколько бабла он брал, когда по глупости напортачил, в какие попадал переделки. Мы его слушали развесив уши, забавный такой был мужик, умел рассказать и заставить всех уржаться. Парни просили его: «Роджер, расскажи-ка, как ты грабанул универмаг на Сейфвей». Сами уже раз десять это слышали, но не важно, все равно было смешно. — Джонни улыбался во весь рот, и Дуб тоже скупо улыбнулся. — Словно бы мы снова на долбаной зоне.

— Когда я сделаю следующего, об этом напишут в газетах, — сообщил Дуб.

— И как скоро?

— В ближайшие два дня, я думаю.

— Вот интересно, — сказал Джонни, — еще кому-нибудь ты говорил об этом?


18


— «У Тони Амильи обнаружен рак простаты, — прочитал Терри, раскрыв газету. — Но диагноз был поставлен вовремя, и, принимая во внимание его возраст, можно будет обойтись без операции. К тому времени, как болезнь убьет его, он уже умрет от чего-то еще. Так что если его осудят, от тюрьмы его это не спасет».

— И все-таки я думаю, что он увильнет: получит условный срок или откупится. Десять лет назад он привлекался практически по такому же самому обвинению, но отвертелся.

Они сидели у Фрэна в библиотеке и просматривали воскресное приложение к «Ньюс». Специальный раздел был посвящен судебному процессу, в сносках освещался жизненный путь обвиняемых и история организованной преступности в городе Детройте со времен «Багровой лиги» начала двадцатых.

— А ты знаешь, что эта банда состояла из одних цветных? — спросила Дебби.

— Знаю только, что они не были связаны с мафией. — Терри оторвался от газеты, чтобы взглянуть на Дебби, которая сидела на другом конце дивана по ту сторону разделявшей их газеты. — А откуда взялось это имечко — «Багровая лига»?

— Их называли «многоцветными», и кто-то окрестил их багровыми — по цвету гнилого мяса, и это прижилось. — Она пытливо взглянула на него. — Как твоя спина?

— На самом деле трудновато разогнуться.

— Как удачно ты сказал Рэнди, что кто-то словно вонзил тебе в спину нож.

— Мы сумели его убедить.

— Но он все-таки никогда не раскошелится на двести пятьдесят, он знает, что эту сумму нам через суд не получить.

— Он считает, мы должны возбудить иск против Вито Геноа.

— Как же — против киллера мафии!

— Если только он на самом деле киллер, — заметил Терри. — В кино обычно киллеров вызывают из Детройта, словно бы они сидят тут и ждут звонка. Вот парень снимает трубку: «Киллер у телефона, чем могу помочь?» Я только что видел что-то похожее в газете. — Он пробежал глазами страницу. — Вот, три человека найдены убитыми и обезглавленными. Два киллера, уличенные в преступлении, приехали к нам из Сан-Диего. Если уж они неизбежны в нашем обществе, зачем их выписывать из-за границы? — Он опустил газету на колени. — Джонни побеседовал с тем парнем, которого принял за вышибалу. Это телохранитель Рэнди, ты о нем упоминала, это его зовут Дуб. Он сказал Джонни, что считается кем-то вроде киллера, — убил троих и сейчас ему заказали четвертого.

— С чего это он разоткровенничался с Джонни?

— Джонни тоже удивляется. Можно рассказать о таком сокамернику, но не парню, который подсел к тебе в баре. Джонни нужен был всего лишь телефон той рыжей девицы. Ее зовут Анджи.

— Ну и что — он узнал телефон?

— Да, но мне не говорит.

Дебби не стала смеяться и снова уставилась в свою газету. Ночь они провели на королевском ложе Фрэна и Мэри Пэт, и все в этот раз у них было серьезнее и темпераментнее, чем в прошлые ночи. Когда он сказал: «А ты просто профи, солнышко», она обиделась и ответила: «Большое спасибо». Он попытался загладить оплошность, сказав, что она неправильно его поняла. «Я хотел сделать комплимент». Она снова придвинулась к нему со словами: «Я лучше, чем профи, Терри, я подключаю чувства». Опыт, который он получил в постели с Дебби, стал для него бесценным приобретением на всю оставшуюся жизнь. Был даже момент, когда он испытал прилив необычайной нежности — увидев ее лицо в мягком свете утра, он едва не сказал ей, что любит ее.

— Я вот что подумал, — сказал Терри. — Если этот Дуб и впрямь так глуп, как говорит Джонни, и если ты уже прочитала записанный телефонный разговор двух бандитов в машине…

— Я еще не дошла до него.

— Даже их адвокат считает их олухами. Он сказал судье, что они усвоили подобную крутую манеру говорить, насмотревшись фильмов типа «Крестный отец».

— А так они честные, славные парни!

— Именно. Ничего не поделаешь — они взяли свой имидж из кино, а люди теперь пугаются. Кстати, отчасти это может быть правдой, стоит послушать запись. ФБР поставило им «жучок» в автомобиль и записало беседу. Они остановили автомобиль на Мичиган-авеню у спортивного магазина. Владельца они называли верблюдом — он, видимо, со Среднего Востока — и собирались разбить ему витрину: хозяин им задолжал. Но шел дождь, и никто из них не хотел вылезать из машины. Один из них и говорит: «Сможешь пальнуть отсюда?» Другой отвечает: «На улице до черта народу. Гляди, так и мельтешат. Какой это козел сказал, что улицах Детройта небезопасно?»

Потом они поехали в восточный округ и заблудились. «Где эта сраная Девяносто шестая? Должна быть где-то здесь». В таком духе. Еще они поговорили о Тони Амилье: что случится, если его засадят. Они походили на двух младших школьников, которые играли в гангстеров.

— Так они выстрелили из окна или нет?

— В тот раз — нет. Кое-кто из барыг, которых вызвали свидетелями в суд, утверждал, что угрожать они угрожали, но дальше этого дело не пошло. Не то что нью-йоркская мафия.

— Их называют «тихой группировкой», — пояснила Дебби. — Тони Амилья прежде не состоял под судом, он человек семейный, имеет пятнадцать внуков, щедро жертвует на благотворительность, тихо живет в Гросс-Пойнт, занимается льняным бизнесом. Я только что рассматривала фотографию его дома. — Она полистала страницы и передала газету Терри.

— «Проезд Виндмилл-Пойнт», — прочел Терри. — Там на озере дома стоят не меньше миллиона. Сейчас, наверное, даже больше. Дальше вдоль берега идет Гросс-Пойнт-Парк, потом Гросс-Пойнт-Фарм, потом Гросс-Пойнт-Вудз, а по ту сторону скоростной автострады — Харпер-Вудз. Я вырос в этих местах. А за Харпер-Вудз — это я знакомлю тебя с восточным округом — находится район Копленд, где живут в основном детройтские копы. По словам Фрэна, поговаривают о том, чтобы изменить правила и позволить им жить и за чертой города. Большинство же гангстеров, кроме Амильи, живут к северу от всех этих пойнтсов, в районе Клинтон и Сент-Клэр.

— Суд, наверное, приговорит их к конфискации, — предположила Дебби. — Машины точно конфискует и все то, что они приобрели за последние десять лет или больше. Всего собственности на двадцать миллионов. Судя по этому, рэкет не столь уж прибыльное дело.

— Пара миллионов в год — разве плохо? — спросил Терри.

Дебби ответила:

— Тони снимает все сливки, но что остается его людям? Пусть даже их всего десять-двенадцать человек, как утверждают. Я читала, что в самые золотые их времена, в тридцатых годах, в группировке состояло не больше двадцати трех человек.

— Вот что в самом деле непонятно, — сказал Терри. — Почему они из кожи вон лезут, чтобы заниматься своим нелегальным бизнесом в городе, где он всегда был легален? Всегда у нас были автодромы, даже когда лотерея была государственная, и казино существует официально. Какая разница?

— Но в гангстеры идут плохие парни, — заметила Дебби. — Ты разве не знаешь?

— Правильно, но есть и почтовые клерки, и даже школьники, которые стреляют в своих товарищей. Я вовсе не оправдываю деяния группировок, но они, как правило, ведут себя тихо и их практически не замечаешь. Ты что-то сейчас сказала интересное о Тони Амилье, — продолжал он. И добавил после паузы: — Любопытно, получится ли у нас нанести ему официальный визит?

— Зачем?

— Я подумал: а не могла бы ты устроить это с помощью своего друга-адвоката? Как его — Бернацки? Сейчас я поясню, что у меня на уме. Тебе понравится. Думаю, ты не откажешься с ним повидаться.

Дебби подошла к окну, взглянула на серенькое утро и снова повернулась к нему.

— Ты хочешь побеседовать с главарем мафии?

— Который активно занимается благотворительной деятельностью.

— Ах, так ты представишься ему отцом Данном!

— Ну разумеется!

— Непременно расскажи ему о маленьких сиротках из Руанды, — напомнила Дебби.


Офис Эда Бернацки в Центре Возрождения выходил окнами на реку Детройт и канадскую границу. Самым ярким пятном на набережной было казино. Эд сказал:

— Вообще-то сегодня воскресенье. Откуда вы узнали, что я буду на месте?

Дебби объяснила: сначала они позвонили ему домой.

— На будущее мне придется быть осторожнее, давая свой домашний телефон, — проворчал Бернацки. Выслушав ее объяснения по поводу того, зачем им хотелось бы получить аудиенцию у мистера Амильи, он удивился:

— Только-то? Хотите знать мое мнение? Не уверен, что Тони согласится. Едва ли он решит, что ему это нужно. Он старательно избегает всякого рода огласки.

— Даже когда его выставляют в выгодном свете?

— Газеты в состоянии вывернуть все наизнанку, они заявят: ясно как божий день, зачем он это делает. Но я все-таки с ним поговорю. Может быть, Тони и согласится, хотя, повторяю, весьма сомнительно. В любом случае в своем доме он вас не примет. У него бывают только близкие соратники.

Дебби сказала: это все равно, где состоится встреча.

— Тогда подождите, — проговорил Бернацки и позвонил Тони Амилья в его особняк на Виндмилл-Пойнт, который раз в неделю тщательно очищали от «жучков».

Бернацки спросил у Тони, как он чувствует себя этим унылым зассаным воскресным утром, и ему ответил низкий глухой мужской голос:

— Забавно, что вы это спросили, Эд. Знаете, что я делал всю ночь? Ссал. Вставал четыре, пять раз. Не было сил терпеть, едва добегал до унитаза. Моча то капала, то переставала, то капала снова. Я так долго сидел в уборной, что Клара кричала: «Ты там в порядке?» Иногда моча шла двумя струями. Я все думал: «Что происходит, черт возьми?» Днем то же самое. Я перестал пить кофе по утрам, иначе залью весь зал суда. Это, впрочем, неплохая мысль. Показать им, что я думаю об их ссаном процессе. Эд, когда у меня позыв, я знаю, что проведу на унитазе минут двадцать. Моча выходит по капле. Я сказал Кларе: «Из меня выходит больше жидкости, чем я потребляю». Как вы это объясните?

— Ну, это симптом, — отозвался Бернацки. — Поскольку в простате опухоль, это мешает естественном отходу урины.

— Но почему я ссу больше, чем пью?

— Наверное, вам это только кажется.

— Иногда в моче появляется кровь. Мой уролог уверяет, что, мол, не стоит из-за этого тревожиться, чего же ожидать, мол, раз у вас рак? У этого парня такта, как у копа.

— Как мне кажется, вы больше озабочены вашим мочеиспусканием, чем процессом, — заметил Бернацки.

— Нассать мне на процесс! Этим судьям надо во что-то играться.

— Тони, я хотел поговорить с вами кое о чем, что обеспечит вам благоприятную прессу, сейчас нам это весьма на пользу. Один священник по имени отец Данн, из Африки, очень желал бы побеседовать с вами.

— Что, черный?

— Нет, белый, он миссионер.

— Все они приходят с протянутой рукой. Сколько ему нужно?

— Это предлог, — ответил ему Бернацки, — но тут есть любопытный нюанс. Идея может прийтись вам по вкусу.

— Хорошо, в чем дело?

— Я бы посоветовал вам выслушать его лично.

— Только по телефону.

— Вы же знаете, Тони, что они подключаются к кабелю. Почему бы не договориться с ним? Вместо того чтобы выслушивать это от второго лица, вы услышите все непосредственно от отца Данна. И лучше прямо сегодня, чтобы не думать долго над подходящей датой.

— Католический поп? Ну разумеется, ему нужны деньги, я уверен.

— Как я уже сказал, существует аспект, который может вызвать ваш интерес.

— Вы абсолютно уверены в этом типе?

— Тони, это служитель Господа, к тому же за него ручается человек, которому я безусловно доверяю.

— Хорошо, я сообщу вам о своем решении. Да, пусть захватит с собой своего освященного масла и соборует меня, чтобы покончить с этим заранее.


19


Они сидели в зале ресторана, который ради приватных встреч закрывали для прочих посетителей: Тони Амилья и его адвокат Эд Бернацки. Стол, за которым могли бы свободно уместиться человек десять, был накрыт белой скатертью. На нем стояли блюда с оливками, несколько бутылок «Пеллегрино», кувшинчик с кофе, бокалы, чашки, пепельницы. Тони курил сигарету и потягивал кофе. Бернацки сидел рядом, и они о чем-то переговаривались, но так тихо, что стоявший у стола Винсент Морако не мог ничего разобрать. Винсент, одетый, как обычно, в темный костюм и крахмальную рубашку, подошел к распахнутой двери. Отсюда ему был виден вход в пустовавший главный зал, у которого Вито Геноа дожидался прибытия священника.

Когда Винсент спросил у Тони: «Кто придет на встречу?» — Тони ответил только: «Священник».

— Что за священник? — решил уточнить Винсент, которому сразу припомнился, разумеется, тот самый, вчерашний, на что Тони ответил так же скупо:

— Священник, и все. — Тони еще стоял одной ногой в католической церкви, бывал на крестинах своих внуков и на их первом причастии.

Лет двадцать назад Винсент и помыслить бы не мог, чтобы спросить у босса — тогда у него был другой босс, — с кем они встречаются. Он вообще не заговаривал первым и ждал, пока к нему обратятся. Теперь это уже не имело значения. Старик Тони вовсе не был слабаком, но его разрешалось называть просто по имени, как и обсуждать с ним перипетии судебного процесса. Тони советовал запастись терпением. Все встанет на свои места, говорил он. Перед началом процесса Тони спросил Винсента: «Как вышло, что тебе не предъявили обвинение, Винсент?» Этот вопрос прозвучал несколько зловеще, но не имел последствий. Следующий вопрос — а не заключил ли ты сделку с правительством? — так и не прозвучал. Винсент привел главную причину — он никогда не позволял себе бесед на улице. Даже в автомобиле не проронил ни единого слова о бизнесе. И слава Всевышнему! Сидя в зале суда среди посетителей, он слушал пленки с записями разговоров, подслушанных в автомобилях.

Два эти недоумка, Жожо и жирнюга Тито, наговорили достаточно, и теперь имели статус свидетелей обвинения. Винсент потом спросил у Тони, не вывести ли их из игры, и Тони ответил: «Что могут знать эти два лоха? Тут всего лишь их слово против моего. Эд спросит у них, какого рода соглашение они заключили, вот и все».

На одной из пленок был записан разговор, имевший место в тот дождливый день в автомобиле на Мичиган-авеню. Жожо Мордатый спросил: «Что будет, если старик Тони совсем выдохнется?» Тито, который никогда ничего не знал, сказал, что не знает, и задал встречный вопрос: «Кто его заменит?» Жожо ответил: «Об этом я и толкую. Как все перетрясется в команде? Помнишь, как это было в Нью-Йорке, когда произошла смена в верхушке? В Нью-Йорке у них все лучше схвачено. А тут сидим на заднице, и никакого тебе движения». Голос Тито отвечал ему: «Ты хотел бы, чтобы Тони помогли освободить место?» Жожо: «Да я так только спросил».

Ни хрена. Он конечно же об этом думал, раз завел такой разговор с Тито. И другие парни об этом думают.

В тот раз, когда Винсент спросил у Тони, не стоит ли убрать этих козлов, и Тони ответил — нет, Винсент сказал еще: «Тони, столько людей слышали эту запись, теперь они станут думать, что мы придурки, и перестанут нас уважать. Эти двое даже по дороге домой сумели заблудиться». Тони посоветовал ему не беспокоиться и отошел отлить. Старик теперь босс только по названию. Он приговорен, и дверь перед Винсентом открыта. Винсент полагал, что сумеет войти в нее. Если Тони и не сядет в тюрьму, надо только подождать, пока он не изойдет мочой до смерти или, как сказали эти двое слабоумных, кто-нибудь да поможет ему освободить место. Если это случится, тогда он унаследует все. И первое, что сделает, — это обеспечит себе восемь кусков в неделю от Рэнди и станет его полноправным компаньоном. Будет часто бывать в ресторане, и люди узнают о нем, узнают, кто он такой. Он считал, что богатые дамочки любят гангстеров, обожают флиртовать с парнями, которые могут быть опасны. И в то же время умеют носить смокинг. Этот Тони жил, как крот в норе, и только процесс вытащил его оттуда. Он, видите ли, не хочет говорить, о чем пойдет речь на предстоящей встрече! Сказал только, что придет некий священник. Наверняка тот самый, что вчера обозвал Вито пидором. Для попа у него на редкость крепкие нервы.


На Келли-авеню Дебби, сидевшая за рулем, свернула направо, и они увидели ресторан «Приправа». «По воскресеньям закрыто», — прочитал Терри.

— Только не в том случае, если Тони выбрал его местом встречи, — сказала Дебби. — Который час?

— Двадцать минут пятого.

— Отлично. Эд не велел заходить раньше четверти пятого. — Она въехала на парковку. — Смотри-ка, это не твой ли приятель стоит у двери?

Она остановилась у входа в ресторан, покатая крыша которого и фасад в виде буквы «А» делали его похожим на швейцарский лыжный домик. Дебби подождала, пока Терри достанет с заднего сиденья сумку с фотографиями, и они вместе подошли к Вито Геноа, придерживавшему дверь.

— Как самочувствие, святой отец?

Это напомнило Терри, что ему надо сильнее сутулиться. Он с подчеркнутым усилием повернул голову.

— Думаю, что буду жить.

Вито провел их внутрь, бросив на ходу:

— Вам не стоило говорить мне тех слов.

Терри, продолжая держать неподвижно шею, повернулся к нему всем корпусом:

— Я по-прежнему готов принять вашу исповедь.

Они прошли через весь пустой ресторан, погруженный в полумрак, и невысокий подтянутый мужчина, которого Дебби запомнила со вчерашнего вечера, Винсент Морако, жестом подозвал их к круглому столу. Она увидела Тони Амилью в синем утепленном жакете, который внимательно разглядывал их, слушая что-то говорившего ему Эда и время от времени кивая головой. Она не знала, следует ли им сесть к столу. Похоже, что не следовало, потому что Эд предостерегающе взглянул на них — он явно был начеку — и произнес:

— Вы, конечно, понимаете, что это не дружеские посиделки. Я уже сказал мистеру Амилье, кто вы такие, поэтому можете сразу переходить к делу.

Терри приблизился к столу, держа в руке спортивную сумку, расстегнул «молнию». Эд сказал:

— Святой отец, вы хотите сделать подарок?

Терри не успел ответить, как Винсент Морако возник сбоку, взял у него сумку и заглянул в нее. Потом поставил ее на стол и сказал Терри:

— Я вынужден обыскать вас, святой отец, поскольку мы вас не знаем. — Тон его, впрочем, был довольно любезен. — Может быть, вы не тот, за кого себя выдаете.

Терри повернулся к нему и распахнул полы пиджака.

— Я прекрасно все понимаю. Прошу вас.

Дебби в это время не сводила глаз с Тони. Его лицо и лысеющий череп покрывал загар — результат зимы, проведенной во Флориде. На нем были дымчатые очки в металлической оправе, и его запросто можно было принять за удалившегося от дел бизнесмена средней руки.

Винсент Морако отошел назад, и Терри принялся аккуратно выкладывать на стол в рядок свои снимки. Дебби видела, как Тони закурил и что-то негромко сказал Эду, не проявляя видимого интереса к действиям Терри. Хорошо бы Терри заметил это и поторопился. Наконец он поднял голову и проговорил:

— Я уверен, что вам уже приходилось видеть фотографии беспризорных детей, брошенных на произвол судьбы. Таких, как эти, там тысячи. Их родители были убиты, зарублены мачете, и детям приходится рыться в отбросах в поисках еды. В моей церкви в Руанде лежат сорок семь тел — с того самого дня, как я служил мессу и видел, как их убивали, резали. Многим отрубали ступни ног — во время геноцида хуту творили подобное по всей Руанде.

Терри оперся ладонями на стол, застыл в такой позе на несколько мгновений, затем медленно, с видимым усилием выпрямился.

— Я вернулся домой, чтобы посетить приходы и собрать деньги для сирот. Но теперь не сумею этого сделать, из-за травмы, которую получил вчера, когда поскользнулся и упал в ресторане «У Рэнди».

Дебби пристально следила за Тони и Эдом. Никакой реакции. Терри нагонял на них сон. Она шагнула вперед:

— Святой отец, присядьте, не то упадете. — Быстро выдвинув стул, она помогла ему сесть. В глазах Тони мелькнул проблеск интереса.

— Если вы только позволите мне сказать, — обратилась к ним Дебби, — я постараюсь прояснить ситуацию. — Тони вроде бы кивнул, и она поспешно продолжила: — Я тоже в этом замешана. Если хотите знать каким образом, то виноват во всем этот членосос, нынешний владелец ресторана, который выманил у меня обманом шестьдесят семь тысяч долларов и отказывается их возвращать.

Она почувствовала, что завладела вниманием Тони.

— Когда я в другой раз его увидела, то наехала на этого сукиного сына автомобилем на глазах у свидетелей и получила три года исправительных работ на лесопильном заводе во Флориде. А когда освободилась, то узнала, что у Рэнди теперь денег куры не клюют, что он получил миллионы после развода и владеет процветающим рестораном в деловом центре. Я решила добиться справедливости. Я обратилась за помощью к отцу Данну — он друг нашей семьи — в надежде, что ему удастся заставить Рэнди раскаяться, осознать свою подлость и исправить содеянное…

На сигарете, тлеющей в руке Тони, скопилось столько пепла, что он вот-вот грозил осыпаться.

— Мой план, мистер Амилья, состоял в том, чтобы потребовать у Рэнди двести пятьдесят тысяч: половину на детей отца Данна, а другая половина, в два раза превышающая сумму, которую должен мне этот негодяй, должна компенсировать мне то, что я не смогла заработать, поскольку провела три года в тюрьме. — Дебби откашлялась. — Можно попросить стакан воды?

Тони ничего не ответил, только взглянул на Винсента Морако. Винсент подошел, взял бутылку «Пеллегрино» и наполнил бокал. Дебби сделала несколько жадных глотков, перевела дыхание и отпила еще. Затем, поблагодарив, продолжила свой рассказ:

— Но вчера в ресторане случилось кое-что, заставившее нас изменить планы. Двое ваших людей выгнали нас из-за столика. Это возмутило отца Данна, и он сказал нечто, о чем сейчас сожалеет. Он назвал вашего мистера Геноа пидором. Естественно, это не понравилось мистеру Геноа, он сбил отца Данна с ног, и тот серьезно травмировал спину. Но отца Данна оправдывает то, что он счел в корне неправильным уступить столик людям, пришедшим на целый час позже времени, на которое столик был заказан. — Тони Амилья перевел взгляд на Винсента, и Дебби добавила: — Доктор Данн — служитель Господа, но в то же время он привык защищать свои и чужие права. Другим и не может быть руководитель миссии в Центральной Африке, где на улицах безнаказанно убивают людей…

Она снова взяла бокал, глотнуть еще воды.

— Встреча с мистером Эгли, которая состоялась после этого, получила новое направление. Теперь речь зашла уже и о компенсации за оскорбление действием. Мы надеялись, что мистер Эгли предпочтет обойтись без суда. Я предложила ему свой способ поправить дело, на что он посоветовал мне проваливать. Вот его точные слова: «Не нарывайся, куколка. Ты не из моей песочницы». Но это еще не все. Можно мне сесть?

По крайней мере, она сможет держаться за стол.

Тони кивнул, не замечая, что пепел с сигареты обильно засыпает его утепленный жакет. Дебби села на соседний с Терри стул, на секунду задержала ладонь на его плече и приготовилась продолжать.

— Я вот что хочу предложить, мистер Амилья. Если вам удастся получить у этой змеи двести пятьдесят тысяч и перевести эти деньги на счет Фонда маленьких сирот Руанды, то вы сможете списать всю эту сумму на свой подоходный налог. А пресса объявит вас спасителем сироток отца Данна, именно сейчас, когда вам нужна положительная реклама.

В комнате повисло молчание. Тони продолжал в упор смотреть на Дебби и не говорил ни слова. В конце концов молчание нарушил Эд Бернацки:

— Если чек будет выписан на сирот, каким образом ты получишь свои деньги, Деб?

— Эд, я надеюсь, ты не думаешь, что отец Данн способен обобрать меня!

— Хорошо, а каким образом это попадет в газеты?

— Я сама об этом позабочусь. Если мистер Амилья захочет, можно сделать фотографию, на которой он передает чек отцу Данну.

— А тебе не кажется, что именно сейчас цель такого жеста будет слишком очевидна?

— Почему же? Мистер Амилья давно известен своей благотворительностью. Да, сейчас его привлекают к суду по какому-то абсурдному обвинению, но при чем тут это? Его щедрость говорит сама за себя.

Эд улыбнулся:

— Это ты хватила через край, Деб.

— Не знаю, Эд, я просто говорю то, что думаю, — ответила она не моргнув глазом.

Снова наступило молчание. Все ждали, что скажет босс. Тот, наконец, заговорил, обращаясь к Терри:

— Скажите мне вот что. Эти парни, которые отрезали людям ступни, зачем они это делали?


20


В понедельник утром Терри проснулся первым, оставил Дебби досыпать на королевском ложе Фрэна и Мэри Пэт и спустился вниз, сварить кофе и взять свежую газету.

Вчера вечером Дебби допоздна ждала у телефона звонка Эда Бернацки.

— Я уверена, что он согласится! — самодовольно сказала она. — С чего бы ему отказываться? У него такое влияние. Ему всего-то надо приказать Рэнди, чтобы он отдал деньги.

Вчера после встречи в ресторане, когда Эд провожал их до двери, она спросила — какие у них шансы? Эд ответил, что ничего не может сказать. «В некоторых случаях Тони вполне предсказуем, но это не та ситуация. Дайте ему время подумать. Если он скажет „нет“, тогда забудьте и больше не напоминайте ему о себе».

— Если не сработает, что тогда? — спросил Терри вчера вечером. — Снова примемся за Рэнди?

— Тони сделает это! — убежденно сказала Дебби. — Разве ты ничего не заметил? Я ему понравилась.

Терри принес кофе наверх, сел в кресло и засмотрелся на спящую ангельским сном маленькую обманщицу. Ему легко было представить, как он делает это каждый день и что они живут вместе. До сих пор мысль о женитьбе не приходила ему в голову. Однажды она сказала, что никогда не хотела иметь детей, а он спросил: «Почему же?» И добавил, что всегда представлял себя отцом большого семейства — троих или даже четверых детей. Она спросила: «Почему же тогда не женился? Вместо того чтобы столько лет морочить собственную мать?» Что он мог ответить? Не был внутренне готов, не встретил подходящую девушку, не нашел работу по душе… Банальные причины. Подходящая ли девушка Дебби или нет — так вопрос для него не стоял вовсе. Стоит только взглянуть на нее! И какая она забавная! Многих ли девушек можно назвать забавными? Но именно из-за этого она и хотела быть эстрадной артисткой, и он решительно не мог представить ее домохозяйкой. И все его рассуждения заходили в тупик.

— Деб? — окликнул он. Потом окликнул еще раз, и она открыла глаза. — Мой брат со своим семейством возвращается сегодня днем. Часа в четыре они будут здесь.

— Надо сменить постельное белье, — отреагировала Деб. — Постелить такие же простыни, как были. И еще сменить полотенца. А дальше что станем делать? Ты останешься, а я уеду? Или ты расскажешь все Фрэну и переберешься ко мне, поиграем в семью.

Как легко она об этом сказала! Он кивнул на стоящий на тумбочке кофе. Она взяла чашку и улыбнулась ему.

— Ты знаешь, Терри, кто ты? Ты святой! Я так и сказала твоему брату, еще когда ты был в Африке со своими сиротками, со своей экономкой в модных юбках. Я так и сказала: «Он, наверное, святой». А твой брат ответил: «Я не стал бы заходить так далеко». И добавил: «Впрочем, кто знает?» Видишь, какое ты производишь впечатление? Ты, Терри, очень заботливый человек.

Ее подтрунивание нисколько не изменило его чувств, которые он переживал сейчас в этой чужой спальне, очень близко подойдя к тому… что бы там дальше ни случилось, глядя на девушку, с которой он спал и которую, как ему казалось, любил, к которой испытывал нежность. Бывали минуты, когда подобную нежность он испытывал и в Африке — к Шанталь, и тогда спрашивал себя: что будет дальше? Шанталь была красивой, но она не была забавной. Хотя, возможно, на своем родном языке, киньяруанда, она выражалась более свободно, но ему это узнать не суждено.

Дебби неторопливо пила кофе, сидя на постели.

— Когда получим чек, то придется открыть счет, — проговорила она.

— Я говорил, что уже открыл счет, — напомнил Терри. И увидел, как что-то промелькнуло в ее глазах. — В день моего приезда Фрэн отвез меня в Коммерческий банк. Мы сможем положить деньги на счет Фонда маленьких сирот.

— Ах да. Я и забыла. Я думала, мы откроем совместный счет.

— Ты что сейчас подумала? — спросил Терри. — Что я за твоей спиной сниму с него деньги?

Она улыбнулась.

— Значит, ты действительно веришь, что мы их получим.


Дебби с утра включила свой мобильный, и в час пятьдесят он зазвонил.

Они как раз были в спальне — застилали постель свежими простынями. Дебби пыталась вспомнить, как именно они были заправлены и подогнуты — вчера вечером, когда они откинули покрывало и прыгнули в постель, им не пришло в голову это рассмотреть. Она отошла с телефоном к окну и остановилась, глядя на дорогу, кусты и деревья, на которых начинали проклевываться почки. Дебби сочла это знамением.

— Деб? — окликнул голос Эда.

— Ну, что он сказал?

— Он это сделает.

— Тебе долго пришлось его умасливать?

— Это твоя заслуга, малыш. Ты ему понравилась. После твоего ухода он сказал: «Как она назвала Рэнди членососом!» Ему это пришлось по вкусу.

— Я знала, что придется, потому и сказала. В фильмах всегда так говорят. Значит, что будет дальше?

— Как только он получит чек, я позвоню тебе. Или кто-то другой. Больше одной встречи не понадобится. Ребята эти, скажу я тебе…

— Эд, почему ты вообще взялся их представлять?

— Я же адвокат. Разве ты не знаешь?

— Ну давай, скажи правду.

— Ладно. Первое — дела у них громкие, всегда привлекают внимание прессы. Второе — платят они всегда своевременно. И третье — забавно наблюдать за ними. Посмотри хотя бы то, что показывают по телевизору, — это же сплошная комедия положений. А за нынешний процесс я с ними просто сроднился. Ты меня понимаешь? Если знаешь, что тебе не причинят вреда, — да они просто милейшие ребята! Если ты не смеешься вместе с ними, ты смеешься над ними, но в любом случае с ними не скучно. Ну, до встречи, и прими мои поздравления.

Терри все это время стоял на изготовку у кровати, держа в руках свой конец простыни.

— Когда мы получим чек?

— Через день-два. Сначала его должны доставить к Тони.

— Тебе удалось! Если бы ты не помогла, я бы до сих пор искал сочувствия, а все вокруг крепко спали.

— Говорю же тебе, что понравилась ему, — сказала Дебби.


Анджи взяла телефонную трубку.

— Одну минуточку! — И принесла телефон в спальню, где Винсент Морако как раз натягивал брюки. Рубашку и носки он обычно не снимал, хотя никогда не выказывал спешки. Но сегодня было бы очень желательно выпроводить его из апартаментов к шести.

— Кто это?

— Кажется, Вито.

Винсент взял трубку. Да, звонил Вито. Он сказал, что Тони хочет немедленно его видеть.

— Он никак не мог тебя разыскать, — добавил Вито. — Я ему сказал, что, кажется, знаю, где ты можешь быть. Ну и как успехи?

Но Винсент уже отключился.

— Меня требует Тони.

Анджи быстро взглянула на часы. Пять минут шестого.

— Тогда тебе лучше поспешить.

На ней был свободный длинный свитер из хлопка, который почти закрывал розовые трусики. Дальше шли самые белые ножки, которые Винсент только видывал в жизни, — чистейший мрамор. Только они всегда были теплые, если провести по ним рукой.

— Ты кого-то ждешь?

— Милый, — сказала она, — я работаю. Если мне некого будет ждать, как же ты станешь пользоваться своими привилегиями?

— И кто же это?

— Какая разница? Мужчина.

— Из тех, что находит тебе Рэнди?

— Наверное.

— Тогда две сотни мои.

Вот урод! Она могла поспорить, что он до сих пор не потратил деньги, полученные на первое причастие.

Винсент ушел. А спустя несколько минут вошел Джонни Пиджонни.

— Память меня не подвела, — бросила Анджи. — Я так и думала, что это окажешься ты. Снимай свой плащ.

— Мне показалось, в фойе я видел Винсента Морако, но не успел хорошенько его разглядеть, — сказал Джонни.

— И хорошо, что не успел, — отозвалась Анджи. — Он сказал бы тебе: «Ну что вылупился?» Помнишь, как в одном фильме?


Винсенту пришлось дожидаться в передней, пока Тони позовет его. Вито сказал, что у него сейчас Бернацки. Вито вышел на улицу, а Винсент снова задумался над вопросом: что за парень явился сегодня к Анджи? Сейчас он больше не сомневался, что это тот самый тип, который сидел вчера в кабинете вместе с попом. На нем был тот же самый пиджак. Этот парень показался ему знакомым, напомнил о сигаретном бизнесе, которым он несколько лет назад занимался. Но вот имени его Винсент вспомнить не смог.

Появился Эд с портфелем и, проходя, кивнул. Винсент вошел в кабинет и подошел к Тони, сидевшему за столом, который больше смахивал на красный с золотом свадебный пирог, — Тони уверял, что некогда такой же стол был у Людовика Четырнадцатого. Красная кожаная поверхность стола была, как всегда, пуста, только перед хозяином лежали несколько листков бумаги.

— Наведайся к Рэнди, — распорядился Тони, — и возвращайся с чеком на двести пятьдесят тысяч.

Винсент не поверил своим ушам.

— Вы всерьез хотите дать им деньги?

Тони тяжело посмотрел на него и через стол бросил ему бумаги.

— Пускай подпишет вот это. Это договор о займе.

— Тони, этот тип у нас в руках. Это то же самое, как если бы вы брали сами у себя.

— Сколько он отчисляет нам в неделю?

— Пять тысяч, — не колеблясь, ответил Винсент, хотя отлично понимал, что за этим последует.

— Помнится, речь шла о восьми.

— На восемь его ресторан едва ли тянет. Я назначил ему пять, как остальным.

— Он платит нам уже девять-десять месяцев?

— Из доходов, который приносят девочки.

— А пять он выплачивает легко?

— Эту сумму я ему назначил. Я не спрашивал, как он ее наскребает. Если ему и приходится черпать из собственного кошелька, ничего не поделаешь. — Винсенту не терпелось сменить тему. — Вы и впрямь хотите дать этому попу четверть миллиона на его черномазых сопляков?

— Половину из этих денег получит та цыпка, — сказал Тони. — Ты ведь был там, как же ты не помнишь?

— Но какое нам-то дело, если Рэнди и надул ее когда-то? Вы отдаете им деньги, которыми мы сами могли бы пользоваться.

Не сводя с него пристального взгляда, Тони положил руку на телефонную трубку.

— Если я прямо сейчас позвоню Рэнди и спрошу у него, сколько он платит нам в неделю, ты уверен, что он скажет — пять тысяч?

Винсент замялся. Черт возьми, он не был готов к подобному вопросу и, кажется, колебался несколько дольше, чем хотелось бы, под взглядом старика Тони. В конце концов он пожал плечами и ответил:

— Ну разумеется, пять, — пытаясь изобразить удивление. Потом добавил: — Ведь я же сказал вам. — И позволил себе обиженную нотку — как Тони может подвергать сомнению его честность?

Тони снял руку с телефона.

— Винсент, ступай и принеси мне двести пятьдесят тысяч.


21


Рэнди не думал, что со священником возникнут проблемы. Пока его брат предъявит иск, пока его рассмотрят, соберут показания свидетелей, пока назначат дату суда, которую еще несколько раз перенесут по множеству причин, к той поре или даже раньше священник укатит назад в свою Африку. А с Дебби он сможет справиться, он это знал. Если однажды он и выманил у нее шестьдесят семь тысяч — Рэнди, кстати, даже и забыл, что так много, — он даст ей тысячи две, чтобы успокоить, и начнет с ней заигрывать, льстить ее самолюбию, хохотать над ее остротами, а если захочется, даже возобновит с ней прежние отношения.

В идеале Дуб уже на этой неделе покончит с Винсентом, и это положит конец еженедельным выплатам, по крайней мере, до тех пор, пока Тони не сообразит, что деньги не поступают. Но к тому времени он может оказаться на добрых лет двадцать за решеткой. Какая сладкая надежда! Рэнди почему-то верил, что Дуб не подкачает и избавит его от Винсента, поскольку он и сам заинтересован в этом: парень терпеть не может Винсента. Правда, Дуб, малый недалекого ума, может по глупости наломать дров и дать себя поймать или копам, или братве, что вероятнее, если только не умотает сразу после убийства, не дожидаясь условленного вознаграждения. Рэнди не думал, что Дуб выдаст его. Если это случится, Рэнди будет все отрицать с величайшим недоумением.

Он сидел в кресле и при мягком свете настольной лампы читал последний отзыв о своем ресторане в «Детройтском часе».

Аура — изысканная. Обслуживание — превосходное. Еда…

И тут в его кабинет вошел Дуб.

— Звали меня?

— Да. Заходи и садись. Как дела?

— Все о'кей.

Дуб затворил деверь, подошел к столу и сел на стул.

— У тебя есть для меня новости?

— Какие?

— Ты уже готовишься… к предприятию?

— А! Да, не сомневайтесь. Я как раз обдумываю план, решаю, где лучше всего это сделать. Я хотел отправиться к нему на дом, только там будет его жена, а ее я не хотел бы трогать. Если вы меня понимаете.

— Я тебя прекрасно понимаю, — отозвался Рэнди, проявляя мягкость и терпимость к своему туповатому деревенскому другу.

— Лучше подкараулить его, когда он выберется куда-нибудь поужинать.

— Но разумеется, не здесь.

— Нет, хорошо бы в каком-нибудь итальянском ресторане, когда он усядется и заткнет за воротник салфетку…

— Небольшой семейный ресторанчик, — подхватил Рэнди, — известный своей пастой и клетчатыми скатертями, как в кино.

— Типа да, такого рода.

— Тут рядом таких нет, — уточнил Рэнди. — В Детройте итальянских ресторанов почему-то не густо. Они все наперечет… Нет, я думаю, лучше всего будет проследить за ним. Подождать, пока он выйдет из машины, улучить удобный момент, выстрелить и быстро уехать. Машина у тебя есть?

— Пикап, в котором я сюда приехал. Но нужно менять аккумулятор, а то все время приходится подзаряжать. Я подумывал, чтобы купить новую.

— Или ты мог бы угнать, ради такого дела. Насколько я знаю, — продолжал Рэнди, — именно так и поступают в подобных случаях. Если вдруг, понимаешь ли, кто-то запомнит номер.

— Хорошая мысль.

— Ты когда-нибудь угонял автомобиль?

— Еще в детстве, для кайфа. Мы брали с пацанами машину и ехали в Индианаполис кататься. Но я вот что подумал, — сказал Дуб, — я могу добыть шофера. С ним бы я чувствовал себя как-то свободнее. Ведь придется искать место для парковки и все такое.

— Хочешь попросить приятеля?

— У меня здесь нет приятелей. Но я знаю парня, который сказал, что согласился бы на это.

Рэнди последняя фраза решительно не понравилась.

— Дуб, я не думаю, чтобы тебе понадобилась помощь, ты ведь не новичок в этом деле, — сказал он, переходя на протяжный говорок, свойственный южанам. — Просто раздобудь пистолет, застрели его и уезжай. Для всего этого не нужен помощник.

— Да я в общем-то и сам бы справился.

— Ты уже достал пистолет?

— Еще нет, но скоро достану. Мне сказали, что здесь, в городе, это пара пустяков.

— Вот что, Дуб, — твердо проговорил Рэнди. — Давай-ка покончим с этим до воскресенья. Хорошо?

— О'кей, понял. — Он встал и собрался уходить, но снова обернулся. — Вы еще не сказали, когда со мной рассчитаетесь.

Рэнди как бы слегка удивился, демонстрируя абсолютное простодушие.

— Я полагаю, когда дело будет сделано. Разве не так принято?

— Вообще-то… — начал Дуб, но Рэнди оборвал его:

— Тише!

Дверь отворилась, и вошел Винсент Морако. Дуб посторонился, давая ему дорогу, а Рэнди сказал:

— Привет, Винсент, а мы тут как раз о вас толковали.


Дебби на кухне готовила гренки с тертым сыром, когда зазвонил телефон. Не ее мобильный, а висевший на стене, так что она предоставила Терри снять трубку. Терри был в библиотеке, где, развернув на коленях газету, смотрел телевизор. Прошло некоторое время, прежде чем он дошел до кухни.

— Это Фрэн звонил. Они останутся еще на день, а вернутся завтра, в четыре.

— Как же быть с кроватью? — спросила Деб.

— Да, если мы в нее ляжем, то придется снова перестилать простыни.

— Что, если мы просто поспим в ней, а утром аккуратно заправим, чтобы была как новенькая? — сказала Дебби.

— А простыни менять не будем?

— А кто узнает?

— Просто поспим, и все?

— Милый, трахаться можно и в любом другом месте.


Винсент сел в кресло лицом к Рэнди, а Дуб устроился под Супи Сэйлс. Рэнди ждал, когда Винсент спросит, что именно они говорили о нем, но потом решил: нет, только не Винсент, он ни за что не станет показывать, что его это интересует. И он впрямь заговорил совсем о другом:

— Тони хочет, чтобы вы одолжили нам двести пятьдесят тысяч долларов. — Винсент протянул документы. — Вы поставите здесь подпись, и Тони передаст чек той девчонке, которую вы облапошили. Тони говорит, это будет вам уроком.

Рэнди сощурился, но без особого результата.

— Как это она до него добралась?

— Вдвоем с тем попом. Религиозное вымогательство чистой воды. Она его уболтала.

— Она пыталась проделать это и со мной, но я их вытурил. Значит, она обошла самого Тони Амилью?

— Он любит таких малышек.

— Да ну? Ему же семьдесят пять!

— Ни черта. Если Тони чего-то захочет, он это получит.

— Хорошо. Он, значит, выписывает чек на счет этого фонда маленьких африканских сирот и списывает сумму на убытки… А когда Тони вернет долг?

— Здесь все сказано. — Винсент бросил бумаги на стол. — Вам нужно подписать все три копии.

Рэнди взглянул на долговое обязательство, не прикасаясь к нему руками.

— На срок двадцать пять лет, процентная ставка согласована, я передаю ему всю сумму сразу…

— Переводной вексель, — пояснил Винсент, — оплачиваемый по предъявлении.

— У меня нет такой суммы в одном банке.

— Выпишите чек.

Рэнди задумался.

— Или… — Он помолчал. — Что? Я хочу сказать, нет ли возможности без этого обойтись? В конце концов…

Ответ на свой вопрос он получил абсолютно неожиданно, от сидевшего у стенки Дуба.

— Да просто надо избавиться от этого парня, которому предназначен чек. Вот и не придется вам ничего платить.

Наступило молчание, впрочем, совсем недолгое. Его нарушил Винсент:

— Естественно, это первое, что приходит на ум. Но советую хорошенько подумать.

Идея, поступившая столь неожиданным образом, заставила Рэнди выпрямиться в кресле. Интересно, почему Винсент словно бы на это согласен? Он сказал:

— И о чем тут думать? Так и надо сделать.

— Я говорю — подумать, как лучше это сделать.

— Надо найти парня, который знает как.

— Но только кого-то со стороны, не из наших.

Мозг Рэнди бешено заработал.

— Переехать его грузовиком, когда он будет переходить улицу. Да чем угодно. Хоть «бьюиком-ривьера».

Винсент через плечо обернулся на Дуба:

— Наш юный фермер это уже проделывал. Вот и поручите ему убрать этого типа. Он скажет — о'кей, пойдет и все сделает, как надо. Ведь так, Дуб, сделаешь?

— Само собой, — произнес Дуб и встретился взглядом с Рэнди, впервые с тех пор, как Винсент вошел в кабинет. Больше всего Рэнди удивило полное спокойствие на лице Дуба. Дуб говорил всерьез, и он принял заказ от человека, которого ему уже заказали! Крепкие же у него нервы. Почему Винсент так уверен в нем? Винсент не может не разбираться в людях… Что, если Дуб не так прост, как кажется? По спине Рэнди пробежал неприятный холодок.

— А он справится? — спросил он у Винсента.

— Говорю вам, ему не впервой.

— А ты что скажешь? — снова повернулся к Дубу Рэнди.

— Все сделаю в лучшем виде. Только еще раз скажите — кого?

— Попа.

— Ах, этого… — И сказал после короткой паузы: — Все в порядке. Сам-то я баптист.

— Значит, решено, — подвел итог Рэнди. — Уберешь его.

— Хорошо, сэр. Вот только кто мне заплатит?

— Винсент, — тут же ответил Рэнди, хотя прекрасно сознавал, что спор неизбежен.

— Как же! — возразил Винсент. — Кто из нас больше заинтересован?

— Но вы теряете больше, чем я, — упорствовал Рэнди, — если только Тони докопается… — Он в упор взглянул на Винсента. А пошел он! И сказал: — Я вот подумал: почему вы-то не хотите, чтобы Тони дал им эти двести пятьдесят? А потом меня осенило: вы считаете эти деньги все равно что своими. И эти ваши восемь штук в неделю! Я не удивлюсь, если вы давно привыкли снимать сливки. Если Тони уйдет, ты, Винсент, сможешь забрать все в свои руки, ведь так? Что захочется, то и возьмешь. Ресторан — это только начало. Я для тебя дойная корова.

Винсент внимательно слушал, глядя Рэнди в глаза. На его лице не было заметно и тени волнения. Он просто смотрел своим сонным взглядом и казался абсолютно спокойным, и это начинало сказываться на нервах Рэнди. Они натягивались все туже. Он не сомневался, что угадал правду, но не слишком ли далеко зашел? А потому счел нужным добавить с легкой улыбкой:

— Впрочем, я не жалуюсь.

Винсент встал и навис над столом.

— Подпиши бумаги и поторопись с чеком.

— Зачем? — спросил Рэнди. — Ведь теперь он уже не нужен.

— Я должен вернуться к Тони с чеком, за которым он меня послал. Понял? Выписывай уже наконец этот долбаный чек!

Рэнди подписал все копии обязательства, достал из выдвижного ящика чековую книжку, выписал чек на имя Тони Амильи на сумму двести пятьдесят тысяч долларов и положил его поверх бумаг. Винсент взял бумаги вместе с чеком, свернул их в трубочку и сказал вместо благодарности:

— Наш разговор еще впереди, умник. — И, повернувшись к Дубу, произнес: — Попа уберешь немедленно.

Он вышел. Дуб быстро встал и поспешил за ним. Рэнди окликнул его:

— А ты куда? — Но Дуб уже был таков.


Дуб догнал Винсента в зале ресторана и вышел с ним на улицу. Только тогда Винсент обернулся к нему:

— Что тебе?

— Сколько заплатите?

Он ответил, поразмыслив с минуту:

— Двадцать пять.

— Двадцать пять — чего?

— Сотен, а ты что подумал?

Теперь настала очередь Дуба поразмыслить.

— О'кей. Еще нужен ствол, чистый.

— Сделаю, что смогу.

Он хотел уйти, но Дуб добавил:

— И вам лучше рассчитаться со мной заранее, когда достанете ствол. Сразу после дела я дам тягу.

— Я сказал, постараюсь.

— Уж постарайтесь получше. Вы хотите убрать попа или нет?

На этот раз Винсент смерил Дуба взглядом, который напомнил ему его мамочку. Она смотрела на него точно так же, когда он забывался и говорил в ее присутствии «говно». Тогда она называла его «молодой человек» и грозила, что вымоет ему рот с мылом. Впрочем, она только грозилась. Эти ребята тоже любили брать на испуг. Винсент смерил его взглядом и сказал:

— Будь здесь. Я тебе позвоню.

Вот так-то! Они только и способны на свои вонючие взгляды.


22


Во вторник Терри проснулся и пошел на кухню за кофе для еще спавшей Дебби. Когда он проходил через холл, то бросил взгляд в окно и увидел, как на подъездную аллею въезжает автомобиль. Было одиннадцать пятнадцать — почти пять часов до предполагаемого возвращения Фрэна из Флориды. Терри поставил чашку с кофе на стол в столовой и бросился вверх по лестнице, прыгая через две, а то и три ступеньки. Он собирался разбудить Дебби принесенным кофе и сказать ей, что она спит сладко, как школьница. Вместо этого он низко наклонился к ней и произнес:

— Они вернулись! — Это заставило ее открыть глаза. — Фрэн со всем семейством уже здесь.

Дебби проговорила:

— Не может быть. — И ничего больше. Она невозмутимо выбралась из постели в своей короткой маечке, и они вместе расправили и подвернули простыни. Терри вылетел из комнаты и был на лестнице, когда в холл вбежали две девочки и, заметив его, остановились как вкопанные.

Когда он видел их в последний раз, младшая Кэти была совсем крошкой. Теперь ей, видимо, шесть, а старшей, Джейн, восемь. Он спустился вниз и сказал:

— Привет, девочки, помните меня? Я ваш дядя Терри.

Следом за дочерьми в холл вошла Мэри Пэт, с несколько удивленным, но, впрочем, достаточно дружелюбным видом. Появился и Фрэн с чемоданами, поставил на пол вещи и молча взглянул на Терри. Тот сказал:

— Рано вы.

— Мы решили не задерживаться, — пояснил Фрэн. — Если бы мы вылетели в час, как я говорил тебе, это позволило бы всего-то еще пару часов побыть на солнце… Кстати, я звонил Подилле. Он сказал, что вы хорошо поговорили, и он вполне удовлетворен.

— Да, он показался мне славным парнем.

Мэри Пэт в длинном черном пальто с черным меховым воротником стояла не двигаясь и молча смотрела. Ее светлые волосы были все также, по-провинциальному, коротко подстрижены. Она спросила:

— Как поживаешь, Терри? — словно в самом деле ее это интересовало.

Не успел он ответить: «Прекрасно. Рад тебя видеть, Мэри Пэт», — как она сказала:

— Девочки, ваш дядя Терри — теперь отец Терри, отец Терри Данн. Он стал священником.

Она подтолкнула девочек вперед, и они подошли, чтобы обнять его, обхватили его за ноги, тогда он присел, чтобы они смогли по очереди обнять его за шею. Он прижал их к себе, ощутив ладонями хрупкие косточки. Старшая, Джейн, сказала:

— Мы знаем, где вы были. В Африке.

Он ответил:

— Да, и, если захотите, я расскажу вам о ней и покажу фотографии, которые с собой привез. — Ему хотелось быть естественным и разговаривать с ними, как со взрослыми, но он невольно замедлял речь и тщательно выбирал слова. — Слушайте, мои красавицы, мы с вами потом сядем поудобнее, и я покажу вам африканских детишек и расскажу, чем они занимаются… как живут…

Фрэн выручил его, задав вопрос:

— Так ты и правда делал там снимки?

— Да, и множество.

Он встал, и девочки, обойдя его кругом, собрались подняться по лестнице. А он ничего не мог придумать, чтобы их задержать. Сейчас наверху они столкнутся с Дебби…

Мэри Пэт спросила:

— Это твой кофе на столе?

Ее вопрос заставил его встряхнуться.

— Да, я шел из кухни, когда увидел на дорожке ваш лимузин. — И тут же подумал: почему тогда он спускался вниз по лестнице, если кофе внизу? Но это уже не имело значения. Девочки бежали к лестнице, а Мэри Пэт и Фрэн смотрели на стоявшую на верхней площадке лестницы Дебби, одетую в джинсы и свитер.

Она мило улыбнулась всей компании.

— Привет. Вы, наверное, Мэри Пэт. Я Дебби Дьюи. — Она двинулась вниз. — Вы знаете, когда-то я занималась расследованиями для Фрэна. Я заехала за отцом Данном, и он предложил показать мне дом, о котором я столько слышала. Мне очень понравилось. У вас превосходный вкус, Мэри Пэт. — Она спустилась в холл. — Привет, девчушки! — И протянула руку Мэри Пэт.

Фрэн тут же подхватил:

— Да, это и есть Дебби, помнишь, я тебе рассказывал?

Дебби снова обратилась к Мэри Пэт:

— Наконец-то мы с вами познакомились. — Они пожали друг другу руки, и Дебби сказала: — Я собиралась прокатить отца Данна по приходам, чтобы подобрать подходящие, где в воскресенье он мог бы выступить с обращением от имени Фонда маленьких сирот Руанды. Но слушайте, святой отец, вы, наверное, еще немного задержитесь, я не стану вам мешать. — И все же она нашла время, чтобы наклониться, уперев руки в колени, к девочкам: — Привет, я Дебби. Сейчас угадаю: ты — Джейн, правильно? Привет, Джейн. А ты конечно же Кэти. Привет, Кэти. У вас очень милые спаленки и красивые куклы.

Терри следил за ней с приклеенной к лицу улыбкой. Она не лучше его знает, как разговаривать с детьми. Он сказал:

— Я принесу вам плащ, — и направился к стенному шкафу.

— Он, кажется, остался на кухне, — сказала Дебби.

Терри двинулся в столовую.

— Ах да, вы приехали, а мы выпили кофе. — Он взял со стола чашку и велел себе прикусить язык. Мэри Пэт следом за ним подошла к обеденному столу. Он забрал из кухни плащ и, возвращаясь, увидел, как Мэри Пэт осматривает стол и трет пальцами полированную поверхность, где стояла горячая чашка. Но она ничего не сказала, пока снова не вышла в холл, где Терри помогал Дебби надеть плащ.

— А я удивилась, чья это машина стоит у дома.

— А? — переспросила Дебби. — Да, моя. В самом деле было очень приятно познакомиться с вами.

Терри слушал, как Мэри Пэт, сохраняя полнейшую провинциальную невозмутимость, не подняв шума из-за пятна на столе, отвечает Дебби, что ей тоже было очень приятно познакомиться. После чего Дебби выскользнула за дверь. Следом их покинул Фрэн. Он сказал, что каждый проведенный во Флориде день означает новые кипы бумаг на его рабочем столе. Просто груды! Он оставил Терри и Мэри Пэт у вещей.

— Ты не поможешь мне отнести это наверх? — попросила Мэри Пэт.


Терри сбросил с плеч три нейлоновые сумки и два рюкзака на покрытый ковром пол спальни и выпрямился, глядя, как Мэри Пэт осматривает постель. Он сознавал, что ведет себя, как подросток, чью подружку застукала наверху вернувшаяся внезапно семья, но ничего с собой поделать не мог. Как не мог объяснить всю ситуацию, и, главным образом, состояние кровати. Он смотрел, как Мэри Пэт идет мимо кровати к белой кушетке и креслу с низким столиком между ними в оконной нише. На столике, как и по всему дому, стояли цветы в горшках, которые Терри забыл полить. Мэри Пэт села на кушетку, глядя на цветы, затем жестом поманила его к себе.

— Закрой дверь и иди сюда. Я тебя не съем.

Закрывая дверь, Терри слышал, как в холле звонко щебечут девочки. Он повернулся к Мэри Пэт.

— У тебя нет сигареты? — спросила она.

Он похлопал себя по майке.

— При себе нет.

— Посмотри в верхнем ящике комода, рядом с тобой. Там должна быть пачка.

Он выдвинул ящик, порылся в колготках и нашел пачку «Мальборо».

— Здесь есть и пепельница.

— И зажигалка тоже, розовый «Бик». Неси все сюда.

Он протянул ей сигареты, зажигалку и поставил пепельницу на столик.

— Не знал, что ты куришь.

— Ты думал, я только и делаю, что готовлю запеканки и хожу на родительские собрания. А Фрэн считает, что я только и делаю, что намываю кухонный пол.

— А на самом деле?

— Не чаще двух раз в день.

— Он в этом так нуждается?

Она улыбнулась.

— Какая разница. Сядь, Терри, и можешь курить, если хочешь. — Он покачал головой, и она закурила, щелкнув розовой зажигалкой. — Ты никогда не знал, о чем со мной разговаривать. Правда?

— Мы разговариваем.

— Но не по-настоящему. Как ты жил в Африке?

— Не так уж плохо.

— Теперь понимаешь, о чем я? Ты провел пять лет в Руанде, и это было «не так уж плохо». А что было не так плохо — еда, болезни? Тебе нравилось там?

— У меня было все, что мне требовалось.

— Ты много пил?

— Не больше, чем прежде.

— Ты скучал там?

— Иногда.

— Не больше, чем дома, так? Когда тебе не бывает скучно, Терри?

— Фрэн знает, что ты куришь?

— Конечно. Я прячу сигареты от девочек.

— А если они войдут?

— Дверь закрыта. Они знают, что сначала следует постучать и спросить разрешения войти. — Она с удовольствием затянулась. — Я хочу постучаться в твою дверь, Терри, и задать вопрос. И надеюсь, ты ответишь честно.

Терри хотел было дождаться вопроса, но внезапно сказал:

— Между Фрэном и Дебби никогда ничего не было, если именно это тебя беспокоит.

— Господи, мне это прекрасно известно. В противном случае Фрэн с ума бы сошел от угрызений совести. Терри, он в школе президент «Клуба отцов». И еще младший член «Рыцарей Колумба» Детройтской епархии. Его друзья — все равно что ветераны давно прошедшей войны, даже их форма давно устарела.

— А у него есть адмиральская фуражка и кортик? Мне он ни о чем подобном не говорил.

Мэри Пэт снова затянулась. Она ждала.

— Ну хорошо, так в чем вопрос? Ты хочешь знать, спали ли мы с Дебби в твоей кровати?

— Я поняла, что в ней спали, как только вошла в комнату. Даже еще раньше. Стоило мне увидеть эту крошку Дебби на верху лестницы, услышать ваше жизнерадостное щебетанье…

— Я в нем никогда не был силен, — признался Терри.

— Да, это правда. Но тут есть еще кое-что… — сказала Мэри Пэт. — Спать в моей постели с женщиной — это одно… Кстати, а простыни вы поменяли?

— Не успели.

— То, что священник спит с женщиной, — факт вопиющий, скандальный в высшей мере. Ты не признался бы в этом никогда, после всех лет, проведенных в католической школе. — Она выпустила облачко дыма и проговорила: — Ты попался, Терри. Придется тебе сказать всю правду…

— Я сказал.

— …и ничего, кроме правды. Ведь ты никакой не священник, да?

— Нет, не священник, — покачал он головой.

Он вспомнил, как Дебби спросила его — не полегчало ли у него на душе? Сейчас у него на самом деле полегчало. Но он тут же понял, куда клонится разговор. Мэри Пэт сказала:

— Я полагаю, это до сих пор считается грехом, хотя и не таким серьезным, как нарушение обетов. До встречи с Фрэном я была пресвитерианкой, а потом сменила веру. Правила постепенно становятся менее жесткими, и уже трудно сказать, что по-прежнему грех, а что нет. Дебби, конечно, в курсе, что ты не священник?

— Она, как и ты, это угадала.

— Терри, я не угадывала, просто я тебя знаю. Ты не настолько самоотвержен, благоразумен или предан памяти матери.

— Но ты сказала девочкам, что я отец Терри.

— Может быть, какой-то миг я в это верила. Но тут появилась заспанная Дебби, которая старалась изобразить невинность.

— А Фрэн вот верит.

— Скорее он хочет верить. И не хочет волноваться, боясь, что ты кончишь тюрьмой. Но глубоко внутри… Я совсем не уверена. Мне понравилось, как малышка Дебби назвала тебя «святым отцом». «Я хочу провезти отца Данна по приходам, чтобы он обратился от имени своей миссии с просьбой помочь маленьким сиротам». А кровать-то еще теплая! Вы с Деб возбуждаете друг друга?

— Должно быть.

— И вы занимались этим в моей постели.

— Всего раз.

— Ты только что вернулся после пяти лет, проведенных в Африке…

— Ну, может быть, дважды.

— Терри…

— А еще раз там, где ты сейчас сидишь. — Он был почти уверен, что Мэри Пэт слегка шевельнулась на сиденье. — Один раз это было в библиотеке, потом в ее квартире, вот и все.

— Меня восхищает твое самообладание, — сказала Мэри Пэт. — Но скажи мне, если ты не священник, кто же ты тогда?

— Думаю, что снова тот, кем был прежде.

— Терри, не притворяйся, что не понимаешь, ладно? Ты мошенник, признайся. Ты собираешься надеть пасторский воротничок и вытягивать из прихожан деньги. Разве не это ты задумал, Терри, аферист ты этакий?

— Это была первоначальная идея, — серьезно ответил он, посвящая невестку в свои намерения и в то же время слушая себя как бы со стороны. — Но теперь у нас появился благодетель. — Он бегло улыбнулся, представив Тони Амилью за столом в теплом жакете. Мэри Пэт тоже нашла бы эту картинку забавной, расскажи он ей об этом. А может, и нет. Она и не думала улыбаться.

— У «нас»? Дебби тоже в этом участвует? — спросила Мэри Пэт.

— Она очень помогает.

— Легче обмануть одного благодетеля, чем кучу людей, сидящих в церкви?

На это ему не пришлось отвечать. Девочки забарабанили в дверь спальни — звали мать. Мэри Пэт сказала:

— Впусти их, пожалуйста. — Потушила сигарету и разогнала рукой дым над пепельницей.

Терри встал и отворил дверь, и девочки, увидев его, остановились в нерешительности. Он вернулся на свое место, и тогда они вошли.

— Наши рюкзаки куда-то запропали, — сказала Джейн.

— Они как раз тут, — ответила Мэри Пэт. — Дядя Терри принес их наверх. Девочки, подойдите-ка сюда на минутку. — Они подошли к сидевшей у стола матери — шестилетняя Кэти прижалась к ней, и Мэри Пэт поправила дочери челочку. — Расскажите дяде Терри, кем вы хотите стать, когда вырастете, — ласково попросила она. — Расскажите, солнышки, он хочет знать.

— Я хочу стать святой, — сказала Кэти.

— Как та святая, в честь которой тебя назвали? — спросил Терри. — Как святая Екатерина?

— Какая из святых Екатерин?

Он немного подумал.

— Святая Екатерина Сиенская?

— Да, она подходящая. Она могла видеть ангелов-хранителей. Но моя любимая — святая Екатерина Александрийская, девственница и мученица. Ее привязали к зубчатому колесу, да только оно сломалось. И тогда ей отрубили голову.

— Кэти любит мучениц, — пояснила Мэри Пэт.

— А ты знаешь, что сделали со святой Агатой? — спросил Терри.

— Это ей отрезали груди и швырнули в огонь?

— На горячие угли, — поправил Терри.

Кэти протиснулась к нему между столом и кушеткой.

— А еще про кого вы знаете?

— Например, про святого Себастьяна.

— Его пронзили стрелами!

— Кэти увлечена святыми, — заметила Мэри Пэт. — Это она у Джейн переняла, а Джейн читает о них в Интернете. Они обе маленькие интеркатолички. Но в последнее время Джейн серьезно увлеклась теннисом. Она начала заниматься в прошлом году, когда ей было семь, проиграла первые два матча, но с тех пор только выигрывает. Она чемпионка региона в своей возрастной группе — моложе десяти лет, — пояснила Мэри Пэт, теперь играя с волосами старшей дочери. — Да, милая?

— А знаете, кого я хочу обыграть? — сказала Джейн. — Серену Вильямс.

— Но она намного тебя старше.

— Ну да, но когда мне будет, как ей сейчас, ей будет только двадцать четыре или двадцать пять. — Она повернулась к матери: — Ты сейчас назвала его дядей Терри, а не святым отцом?

— Я только думала, что он стал священником, — отозвалась Мэри Пэт, — но на самом деле это не так. Он пошутил.

— А-а-а… — Джейн отошла от них, Кэти за ней. Джейн сказала сестре: — Значит, нам не нужно называть его святым отцом.

— Знаю, — ответила Кэти.

Мэри Пэт подождала, пока они возьмут рюкзачки и выйдут из комнаты.

— Видишь, как просто. Большое дело! Дядя Терри, оказывается, не священник. Ну и ладно. Они будут считать тебя славным дядюшкой, который разбирается в святых. Что тут плохого? Ты понимаешь, что мы наконец-то беседуем? — спросила она.

— Мэри Пэт, из тебя получился бы отличный прокурор.

— Из меня многое что могло бы получиться. Но я предпочла выйти за твоего брата, родить детей и сделаться домохозяйкой. Это то, что я есть. Если тебе нравится быть жуликом, Терри, дело твое. Я больше не стану ни о чем допытываться или мешать тебе. Я только хочу задать еще один вопрос. Или, может, еще два.

— Пожалуйста.

— Ей что — в самом деле понравилось, как я оформила дом?

— Дебби? Да, очень. Этот дом напомнил ей дом ее детства. А второй вопрос какой?

— Она не бросит тебя, если ты потерпишь неудачу?


23


Дуб объявился днем. Он просунул голову в кабинет Рэнди и сказал:

— Сегодня все устроится. — И хотел идти дальше.

— Подожди минуту! Дуб! Что устроится?

Дуб снова возник в дверях.

— Сегодня я уберу их обоих. Морако первого.

— Где?

— Пока не знаю. Я жду, где он назначит мне встречу. Чтобы передать пистолет и деньги.

Рэнди, который стоял у стола в темной рубашке с короткими рукавами и галстуке светлого тона, так и сел на стул.

— У тебя до сих пор нет пистолета?

— Забыл вам сказать. Морако заплатит мне двадцать пять за попа и добудет пистолет. Мы так договорились. Я получу ствол от него.

— Чтобы прикончить Винсента, — напомнил Рэнди.

— Да, как только он даст мне пистолет.

Рэнди кашлянул.

— Ты хочешь воспользоваться пистолетом Винсента против него самого?

— Почему нет? — И, проговорив: — До свидания, — он снова повернулся, чтобы идти.

— Постой!

Простота этого парня сбивала с ног. Этот уроженец Индианы, дай бог ему здоровья, с его мускулами и шрамом стоял и покорно ждал, когда ему позволят идти, со шляпой в руке — если бы только у него она была, подумал Рэнди. Он сказал:

— Дуб, будь осторожен.


К вечеру Джонни Пиджонни ждал его в баре. Дуб позвонил и сказал, что хочет поговорить. Джонни спросил — о чем, и Дуб ответил: «Сам знаешь. Помнишь, о чем говорил позавчера?» Больше он ничего не добавил, опасаясь, что телефон прослушивается. Но у Джонни в данный момент голова работала только в одном направлении. Он решил, что дело касается шлюх. После того как Дуб свел его с Анджи, Джонни захотелось познакомиться и с другими девчонками. И он затеял свою игру: на свой страх и риск сказал Анджи, что является членом группировки и рассчитывает на обычную для таких ребят скидку с трех сотен, которые она обычно получает. Так что заплатил он девочке всего лишь полторы…

Джонни увидел Дуба, который шел к нему из глубины зала, но бармен что-то сказал ему, и Дуб вернулся к входу в бар и снял телефонную трубку. Минуту спустя он махнул бармену — потребовалась ручка. Он записал что-то на листке в дальнем конце стойки, где официанты брали заказанные клиентами напитки.

Джонни был уверен, что понравился Анджи, и она не возражала против скидки. Она ему тоже понравилась, хотя и получилось все слишком быстро. Он всегда мог вернуться к ней, но почему бы пока не попробовать и других девочек, воспользовавшись гангстерской скидкой. Он думал, что речь пойдет как раз об этом.

Дуб подошел к нему и сказал:

— Я, пожалуй, приму твое предложение.

Джонни решительно не помнил, чтобы предлагал ему что-либо.

— Да?.. — пробормотал он.

— Ты собирался поработать для меня водилой.

— Сейчас, только закажу выпивку, — сказал Джонни и попросил водки с тоником, чтобы выиграть время и переключиться с мыслей о девочках на заказные убийства и разговор с парнем, который, по мнению Джонни, всего-то и стрелял у себя на ферме по белкам и бурундукам из дробовика. Пусть даже он и подколол какого-то типа в тюремном дворе и, возможно — только возможно, — застрелил кого-то в баре во время драки. Но заказное убийство? Стоит лишь взглянуть на него. Весьма маловероятно.

— Так ты говоришь, тебе заказали одного парня, и ты хотел бы, чтобы я вел машину?

— Двух, — сказал Дуб.

— Что — двух?

— Заказали двух, и обоих надо убрать сегодня.

Джонни взял бокал и сделал хороший глоток.

— А тачка у тебя есть?

— Разве не водила достает тачку?

— Полагаешь, я сяду за руль собственного автомобиля? Ну нет, обычно как раз киллер и достает тачку. Иначе это отягчает вину шофера. Первое — угон. Второе — сообщничество. Нет, извини, ничем не могу помочь.

— Ладно, тачка за мной, — согласился Дуб.

Джонни заколебался.

— Если добудешь, куда надо ехать?

Дуб достал из кармана рубашки салфетку, развернул и прочитал то, что перед тем записал:

— «Франклин-стрит, между Сент-Обин и Дюбуа». Знаешь, где это?

— Да, только там ничего нет, кроме старых складских помещений и пустых зданий. Правда, неподалеку есть бар и забегаловка.

— Вот и он тоже сказал, что неподалеку на углу есть столовая «Суповая кухня».

— И что этот тип станет делать? Сидеть в машине и дожидаться тебя? — Что-то тут не складывалось.

Но Дуб ответил:

— Я понял, что так.

— В котором часу вы договорились?

— В восемь. Он велел не опаздывать.

— Это он нанял тебя на это дело?

— Да. Так ты согласен отвезти меня?

— Зависит от того, сколько заплатишь, — сказал Джонни, чтобы еще потянуть время.

— Знаешь, если по правде, я пока точно не могу сказать.

Этот парень сам не знает, что делает! Но не похоже, чтобы он шутил. Джонни решил уточнить:

— Хочешь обсудить долю водителя с заказчиком, исходя из твоей доли? Так обычно делают.

— Каждый из них платит мне по двадцать пять.

— Ах да, у тебя же два заказа.

— Двадцать пять сотен за одного и двадцать пять штук за другого.

— Ага, — отозвался Джонни, а про себя подумал: «Нет, этот парень законченный идиот! Может, объяснить ему это? Впрочем, не стоит. Лучше спросить вот что…»

— Ты получил половину вперед?

— Двадцать пять сотен я получу сразу, все целиком. Но из той другой суммы, из большой, мне ничего пока не заплатили.

Джонни посмотрел на него с сожалением:

— Очнись, Дуб! Обязательное условие подобной сделки — обязательное! — ты получаешь половину в задаток или же ничего не делаешь. Иначе тебя надуют как пить дать. Ты меня понял? Первейшее правило в таком деле — половина вперед, Дуб.

— Пожалуй, так, — ответил на это Дуб.

Джонни закурил и отхлебнул водки с тоником.

— Значит, вот как обстоят дела… Если я решу участвовать… Хотя вряд ли. Дай подумать… Где ты полагаешь подкараулить второго?

— Пока что не знаю.

— Дуб, как ни грустно мне это говорить, но, похоже, ты ни черта в этом деле не смыслишь.

— Мне надо лишь узнать его адрес, только и всего.

О господи! Джонни глотнул еще водки.

— Вот что я тебе скажу. Ты давай доставай тачку и подъезжай к «Гранду». Знаешь, где это? — Дуб наморщил лоб, словно пытаясь представить названное место. — Это карточное казино, Дуб, уж его ты ни за что не минуешь. Совсем рядом с новой эстакадой. Это будет тебе проверкой — найти его. Подъезжай к главному входу в половине восьмого с пятью штуками на руках. Отдашь их мне и получишь шофера.

— Я приеду, — заверил его Дуб.

Пускай этот парень дебил, что с этого? Разве пять кусков на дороге валяются?


Рэнди поднял голову от стола и снова увидел перед собой Дуба. Он совсем забыл, сказал Дуб, но он считает, что должен получить вперед половину обещанной суммы, и желательно прямо сейчас. Впрочем, в его голосе не было уверенности, и он по-прежнему мял в руке несуществующую шляпу.

— Ты сомневаешься, что тебе будет заплачено? — спросил Рэнди. — Я тебя вполне понимаю, но сегодня ты пришел слишком поздно.

— Почему?

— Все банки уже закрыты. До завтра ты все равно не сможешь депонировать чек. Почему не подождать и не получить сразу все сполна — двадцать пять больших кусков, выписанных на предъявителя, Серси Дж. Брэгга?

— Я забыл вам еще сказать, — произнес Дуб, — я хочу получить двенадцать тысяч пятьсот баксов наличными.

— Но в данный момент это абсолютно невозможно!

— Деньги сейчас, или все отменяется.

Рэнди встал и вывернул карманы. Увидев ухмылку Дуба, он сказал:

— Ты застал меня врасплох. Где я тебе возьму деньги, если банки уже не работают?

— Когда вы запираете дверь, — стоял на своем Дуб, — значит, вы или с женщиной, или считаете деньги…

— Это в тебе говорит фермерская смекалка?

— …или с вами здесь Хейди, или другая бабенка, или вы достаете деньги из тайника, где их держите. Мне вы платите жалованье наличными, и мистеру Морако его долю тоже, а когда мы с вами договаривались, вы сказали — наличными или чеком.

Да, Рэнди в самом деле так сказал. Но он с самого начала собирался дать Дубу чек и приостановить платеж, едва тот уберется из города. Но, само собой, Рэнди не мог признаться в этом и потому пообещал:

— Ну хорошо, я выпишу тебе чек.

— Мне нужны наличные.

— Я могу выписать чек на всю сумму сразу, прямо сейчас.

— Наличные, или сделка не состоится.

Рэнди помолчал.

— Винсент уже заплатил тебе?

— За попа? Он заплатит сегодня.

— Сколько?

— Двадцать пять, я уже говорил.

— Вот как? Ты говорил, он достанет тебе пистолет…

— Если мне не верите, можете ему позвонить, — предложил Дуб. — Заплатите мне, и вы больше никогда не услышите его голоса. И больше вам не придется любоваться, как он здесь ест.

Рэнди тут же представил Винсента Морако с заткнутой за воротник салфеткой, низко склонившегося над тарелкой. Этого было достаточно, чтобы заставить его передумать и прекратить увертки. Он сказал Дубу:

— Ты прав. Ты оказываешь мне огромную услугу и заслуживаешь того, чтобы получить деньги в таком виде, в каком тебе хочется. Должен тебе признаться, Дуб, что временами я теряю из виду главную цель и начинаю скупиться по мелочам.

— В самом деле? — спросил Дуб.


Мачете по-прежнему лежало на кухне, на том месте, куда положил его наигравшийся с ним Джонни. Мэри Пэт спросила Терри, зачем он привез его домой, и он ответил, что это — напоминание. Она ответила — неужели он нуждается в напоминании о столь ужасных событиях? Он сказал, что нашел мачете в церкви, в месте, где было совершено злодеяние, и оно напомнило ему подробности происшедшего, страшные мгновения словно бы застыли, как на стоп-кадре, в безмолвии, без криков и стонов. Она не стала спрашивать об этих подробностях, а он не стал рассказывать. Девочкам Терри сказал, что нож служит для срезания сахарного тростника и банановых гроздьев с пальм.

Холщовую сумку с фотографиями он оставил на кухне.

Когда девочки были готовы смотреть снимки, Терри разложил их на разделочном столе, все, кроме небольшой пачки, перевязанной зеленой лентой. Ее он сунул обратно в сумку. Девочки влезли на стулья, чтобы лучше видеть, встали на коленки, заинтересованно склонились над фотографиями и начали расспрашивать. Что это он такое делает? Ищет угольки, чтобы продать их или развести огонь для себя. Зачем? Да чтобы приготовить еду, поджарить початок кукурузы. Почему его мама не поджарит ему кукурузу? У него нет мамы, он сирота. Что такое сирота? Ты знаешь, мама нам говорила, а я забыла. Это ребенок, у которого нет мамы и папы. И ему разрешают играть с огнем? Он не играет, он знает, что делает. В Руанде быстро взрослеют, иначе нельзя. Здесь приютские дети играют в какую-то игру. А вот он что делает? Это девочка. Откуда вы знаете? На ней платье. Оно не похоже на платье! И почему у них нет волос? Их сбривают, чтобы в волосах не завелись такие жучки. Какие жучки? Всякие, я нигде не видел столько всевозможных жуков, как в Африке. Когда они ползут по стене, можно подумать, что шевелится узор на обоях. Он покосился на Мэри Пэт, которая мыла в раковине салат. А этот что делает? Он ищет в отбросах что-нибудь съедобное, даже если оно уже начало портиться. А он не заболеет? Возможно, если и не от этого, то от чего-нибудь еще. Почему он не пойдет в магазин? Он бедный, у него нет денег. А почему его мама не пойдет? У него нет мамы. Я уже говорил, что эти дети — сироты. Как это? Я уже говорил, у них нет родителей. Почему нет? Э-э… Их родители умерли, и многим детям негде жить. Мама сказала, что вы приехали, чтобы собрать денег для маленьких сирот.

Он снова посмотрел на Мэри Пэт, и на этот раз Мэри Пэт тоже взглянула на него. Она сказала:

— Девочки, принесите кто-нибудь атлас. Покажите дяде Терри место, где он живет.

Кэти вызвалась принести атлас, что ей и позволили сделать, и, пока ждали ее возвращения, зазвонил телефон, на стене у раковины. Мэри Пэт сняла трубку и повернулась к Терри.

— Твоя партнерша по сбору финансовых средств.


— Что делаешь, Терри?

— Показываю девочкам фотографии.

— А Мэри Пэт в курсе?

— Да. Она в курсе всего…

— Вот как? И что она сказала? Но тебе, наверное, неудобно разговаривать. Слушай, звонил Эд Бернацки, нам надо повидаться с Тони. Угадай где?

— Понятия не имею.

— У него дома! Помнишь, Эд говорил, что никто не бывает у Тони дома, кроме родственников и ближайших друзей. И вот мы приглашены! Тебя прокатят с ветерком.

— Ты заедешь? Когда?

— Нет, они сами пришлют за тобой машину. В половине восьмого.

— Зачем?

— Эд сказал, что надо встретиться, я не стала спрашивать — зачем.

— Тебя тоже привезут?

— Да. За мной тоже пришлют машину.

— Почему мы не можем ехать вместе?

— Может, мы и поедем вместе, но, по словам Эда, нас, похоже, привезут отдельно.

— Почему нельзя сначала заехать за тобой, а потом на той же машине за мной?

— Может быть, так и будет.

— А ты можешь позвонить Эду и сказать, что мы хотели бы приехать вместе?

— Не волнуйся, дурачок, он собирается передать нам деньги.


Девочки, склонив головки, рассматривали на стойке атлас, искали Руанду. Кэти сказала: «Мамочка показывала нам, где это». Джейн возразила: «Ее так трудно найти. Она должна быть здесь… где-то в этом месте».

— Да, ее трудно найти, даже если точно знаешь, где она, — подтвердил Терри. — Видите озеро Виктория? Руанда примерно в одном дюйме слева. Она обычно зеленого цвета. И на самом деле вся страна похожа на один большой огород.

— А там водятся дикие звери?

— Для них там нет места, кругом фермы, вот только в этом уголке в горах живут гориллы.

— Мы видели горилл в кино. С ними разговаривала одна женщина. Она сказала, что надо вести себя спокойно, а не то гориллы разозлятся и решат, что ты хочешь напасть на них.

— Гориллы — они такие, — заверил Терри. — С ними надо держать ухо востро. — Он поднял глаза, поймал взгляд Мэри Пэт и сказал ей: — Сегодня вечером мы встречаемся с нашим благодетелем. Тони Амилья. Ты слышала о нем?

Она слегка замешкалась, отвечая:

— Конечно.

Мэри Пэт отвернулась к раковине, собрала салат в миску и отнесла в холодильник. Снова встретившись с ним глазами, она спросила:

— Фрэн знает?

— Он уехал, я не успел ему сказать.

— Позвонишь ему?

— Если ты считаешь, что стоит. Но, надо думать, он вернется домой до того, как я уеду.

— Терри, у нас с Фрэном нет секретов друг от друга. После нашего утреннего разговора я ему позвонила…

— Так ты меня, значит, заложила? — Она не улыбнулась, и он добавил: — Я не стал бы рассказывать ему всего. И потому только, что Фрэн до сих пор обсуждает мое дело с прокурором, даже после моего возвращения. Если бы он не верил, что я священник, он, по-моему, не мог бы заниматься этим делом с чистым сердцем.

— А то, что ты ему лгал, тебя не волнует? — спросила она.

— Не слишком. Ты считаешь, мне следовало вместо Руанды отправиться в тюрьму?

— Понятия не имею, — отозвалась Мэри Пэт, — чем ты занимался в Руанде, кроме фотографирования этих детишек.

— Я считаю, что справлялся неплохо, — заметил Терри. — Служил иногда мессу, а уж на Пасху и Рождество непременно. Раз в неделю принимал исповедь. Как-то я спросил мою экономку, есть ли от меня польза. Она, правда, ответила, что ее могло бы быть побольше.

Какое-то мгновение Мэри Пэт смотрела на него так, будто лишилась дара речи. Впрочем, он знал, что это не затянется, и добавил:

— Вещи не всегда такие, какими кажутся, разве не так?


24


Дуб опаздывал на встречу с Джонни. В пятнадцать минут восьмого он только вышел из ресторана. У входа царило обычное для этого времени оживление. Дежурные по парковке в красных куртках вскакивали в машины, чтобы отогнать их на стоянку. Дуб сказал одному из них: «Эй, малый, слышь, пригони сюда „кадиллак“ мистера Эгли». Так этот черномазый подал машину только спустя целых пятнадцать минут. Дуб недовольно бросил: «Где это ты так застрял?» Тот огрызнулся: «Никак не мог найти, слышь, малый». Дуб вспомнил, что Рэнди как-то советовал ему перестать обращаться к дежурным по парковке «малый». Цветные парни этого не любят, сказал он, им слышится тут неуважение. В тюрьме ведь ты к ним так не обращался? Дуб сказал, что в тюрьме никак к ним не обращался — ему было незачем.

Потом он никак не мог отыскать главный вход в этот чертов «Гранд», карточное казино, и ему пришлось несколько раз объехать его кругом, а эстакада так и путалась под ногами. Джонни обидится на него за это опоздание. Эх-эх…

Садясь за руль вместо уступившего ему водительское сиденье Дуба, Джонни спросил только то, что его интересовало больше всего:

— Ты принес?

Дуб протянул ему пухлую пачку, и Джонни пришлось признать факт, что этот парень не шутит — затевается убийство всерьез, и он за рулем угнанного автомобиля. Джонни для верности распечатал пачку и пошелестел бумажками. Все деньги были в стодолларовых купюрах.

— Ну ладно, — сказал он небрежно, чтобы показать Дубу, что ничуть не волнуется. — Сколько на твоих?

Дуб высвободил часы, сдвинув рукав кожаного пиджака и манжету рубашки, поднес их к приборной панели, к электронным часам.

— Сейчас четверть.

Они ехали по западной стороне делового центра. Джонни спросил:

— Где ты нарыл «кадди»? Пахнет как новенькая.

— Это машина Рэнди.

— Исусе! Он знает, что ты ее взял?

— Я его спросил, собирается он куда-нибудь, и он ответил — нет.

— Ты соображаешь, что, если на месте окажется свидетель, он может запомнить номер, и копы выйдут прямо на него?

— На месте Рэнди я сказал бы, что машину угнали.

— А что, если заподозрят тебя?

— Я скажу, что Рэнди не позволяет мне брать машину. А если кто-то на меня покажет, он врет, просто хочет меня подставить, потому что считает, что я их, типа, не уважаю, раз говорю им «малый».

— Что за хреновину ты гонишь?

— Не важно.

Джонни сказал ему:

— Хочешь, угадаю? Одного из двоих заказал тебе Рэнди.

— Точно.

— Но он не в курсе, что ты взял его машину.

— Меньше знаешь, лучше спишь, разве нет?

— А пистолет он тебе дал?

— Пистолет? У меня его еще нет.

Он этих слов Джонни чуть было не взвился, но вовремя взял себя в руки, хотя и с большим трудом.

— Хочешь сказать, что мы заедем за ним по дороге?

— Э-э… тот самый тип, которого мне заказали первым, да? Он-то и даст мне пистолет.

Следующий вопрос Джонни был задать не в состоянии, поскольку их сразу возникло великое множество. Он несколько сменил тему, спросив:

— А кто он, этот тип? Ты его знаешь?

— Ну да. Мистер Морако.

— Исусе! — проговорил Джонни. — Ну ты даешь.

— Рэнди его не выносит.

— Могу себе представить, если он не пожалел ради такого дела двадцать пять кусков! — Джонни ощутил в кармане приятную тяжесть банкнот. Большие, однако, люди пользуются услугами этого недотепы.

— Значит, Винсент достанет тебе ствол? — спросил он.

— Да, чтобы убрать того, другого.

— Ну да, я запамятовал.

— Когда покончим с первым, поедем кончать второго.

Джонни все никак не мог свыкнуться с мыслью, что он везет этого деревенщину убивать Винсента Морако.

— Но он не знает… то есть Винсент не знает… Ну конечно, нет, без вариантов.

— Что?

— Иначе хрен бы он дал тебе пистолет!

— Само собой, он не ждет подвоха.

Джонни уже усвоил, что на слова Дуба следует обращать самое пристальное внимание и правильно формулировать вопрос. Тогда от разговора с ним был какой-то смысл, даже если в сказанное и трудно поверить.

Они ехали по Джефферсон-авеню на восток мимо группы высотных зданий Центра Возрождения. Стоял прекрасный теплый вечер. Джонни несколько успокоился. Раз уж он ввязался в это дело, то как-нибудь выкрутится. Целых пять тысяч — а делать в общем-то ничего и не надо. Из машины ему выходить не придется…

— Значит, ты хочешь завалить Винсента Морако?

— Да, сэр, шмякнуть ему по мозгам, чтобы наверняка.

— Он дает тебе пистолет, тут ты его и щелкаешь.

— Только сперва получу свои деньги.

— Дуб, сперва убедись, что пистолет заряжен.

— В этом есть смысл. Не хотелось бы спустить курок и услышать «клик-клик». Да, надо сначала проверить пистолет…

«Какого хрена я здесь делаю?» — подумал Джонни.


Терри в черном костюме и крахмальном воротничке, полностью готовый, стоял у большого окна гостиной и заметно волновался. Фрэн, погребенный под ворохом накопившихся бумаг, позвонил и сказал, что вернется домой не раньше восьми. Девочки поужинали и уселись смотреть телевизор в библиотеке. Мэри Пэт возилась на кухне. Когда перед парадной дверью остановился «крайслер», Терри бросил взгляд на часы. Было семь тридцать пять. Он увидел, как из автомобиля вышел Вито Геноа и взошел на крыльцо, чтобы позвонить в звонок. Дебби в машине не было. Терри крикнул из холла: «Ну, я пошел!» Мэри Пэт выглянула из столовой и спросила, когда он вернется. Понятия не имею, ответил он. Мэри Пэт посоветовала ему хоть немного перекусить, на что Терри ответил, что не голоден. Когда он вышел на крыльцо, Вито Геноа кивнул ему. Терри поинтересовался, заедут ли они за Дебби. Вито ответил, что ее заберет другой шофер. Терри спросил — не проще было бы выслать за ними одну машину. Для кого проще? — спросил Вито. Терри сел на заднее сиденье. Ехать на восточную окраину к пойнтсам всех видов предстояло минут сорок-сорок пять. Он первый начал разговор:

— Знаешь, почему я решил, что ты принадлежишь к приходу «Путеводная Звезда»?

— Ты сам оттуда? — Вито посмотрел на него в зеркало.

— Я ходил в церковь «Царица Мира». Помнишь Болдак-парк и горку, где зимой все катались на санках? Мы с тобой один раз там здорово подрались.

— Да?

— Мне было одиннадцать, тебе на два года больше.

— Хочешь сказать, я начал первый?

— Ты всегда начинал первый, задирал тех, кто младше. Ты, Вито, был отвратительным задирой-переростком.

Вито снова бросил взгляд в зеркало.

— Так говоришь, мы подрались? Ну и кто победил?

— Я разбил тебе нос, а ты бил меня до тех пор, пока я не смог подняться.

— Так это был ты? Помню тот случай.

— Охотно верю, — сказал Терри. — Я помню, потом у тебя болели руки.

— Да, твои долбаные кулаки. Ты умел вымотать.

— Потом я как-то увидел твою фотографию на спортивной странице, ты играл за местную команду, а потом за команду штата. Ты был в полузащите?

— В нападении!

— Точно. Наверное, ты получал всякие предложения?

— Одно-два. Но я никуда не пошел.

Некоторое время они ехали молча.

— Ты сейчас один из обвиняемых на этом процессе?

— Меня вообще не было здесь три года, пока они развлекались.

— И как продвигается дело?

— Да никак. Нас оправдают вчистую.

Терри вспомнился сигаретный бизнес, и он уже хотел заговорить о нем, но подумал: «Зачем? Понравиться ты, что ли, хочешь этому парню?»

Снова наступило молчание. Из темноты навстречу им неслись фары встречных машин.

— Ты, значит, живешь теперь в Африке?

— Жил там пять лет.

— Я бы и даром не взял ни куска этой вшивой Африки.

— Там есть очень даже милые кусочки. Исключение — жуки. Я долго не мог привыкнуть к жукам, особенно гигантским, хотя там они водятся всевозможных размеров.

Глаза Вито снова обратились на него в зеркале.

— Когда ты возвращаешься?

— Думаю, уже скоро.

— Я тоже так думаю, — обронил Вито.

Терри помедлил.

— Да? — переспросил он и, сидя в темноте, ждал, когда в зеркале снова покажутся глаза Вито.


Дебби усиленно пыталась разговорить своего шофера — молодого парня, который этим темным вечером был в черных очках. Разве не супер?

— Давно ты в группировке?

Он немного подумал.

— О какой группировке вы спрашиваете?

— О детройтской, само собой. Ведь мы в Детройте.

— А зачем вам знать?

— Чтобы поддержать разговор. — Вот козел! — А в тюрьме тебе сидеть приходилось?

Он снова поразмыслил над ее словами.

— Это мое дело.

— Держу пари, что нет.

— И не собираюсь.

— А я вот сидела, — сказала Дебби. — За вооруженное нападение при отягчающих обстоятельствах. Парень попал в больницу. — Она выдержала паузу. — И знаешь, каким оружием я его атаковала?

— Ну, каким?

— «Бьюиком-ривьера».

— Да ну?

— Он мой бывший муж. Я навещала мать во Флориде и увидела, как он переходит улицу прямо передо мной. Он задолжал мне алименты за год и не собирался платить.

— Вы его переехали?

— Он упал под машину, и я протащила его сотню футов.

— Да?

— Полицейскому, который меня арестовал, я сказала: «Но горел зеленый свет! Я имела право ехать. А он не имел права переходить».

— Если перед вами горел зеленый, то правда, он не должен был переходить.

— Адвокаты привезли его в суд всего загипсованного, и меня осудили.

— Да?

— На три года. Теперь спроси меня, стоило ли это того, чтобы его переезжать?

— Ну и стоило?

— Нет. Тебя как зовут?

— Томми.

— Никогда не попадай в тюрьму, Томми, если только сможешь. — Некоторое время длилось молчание. — Тебе нравится быть гангстером?


Джонни сказал Дубу, что его покойный папаша работал вон там, в «Итон кемикал», где производили краски и всякие чистящие средства. Ну и темень же здесь! Целый район пришел в запустение, и все эти склады то ли закрыты, то ли все же как-то используются, не поймешь. Они свернули на Франклин и потащились в потоке машин вдоль корпусов бывшего завода «Итон кемикал». Джонни сказал, однажды его папаша вернулся домой, и у него все руки были в красных пятнах: он сильно обжегся соляной кислотой.

— О'кей, ты готов? Смотри по сторонам.

— Я готов, — ответил Дуб.

— Вон стоит какая-то машина. Который час?

— Я уже сказал. Начало девятого.

— Мы сейчас проедем мимо, а ты смотри внимательно.

Джонни сбавил скорость и медленно проехал мимо машины, стоявшей с погашенными фарами.

— Это он, — произнес Дуб.

Джонни быстро оглянулся.

— Там в машине их двое.

— Должно быть, второй — его шофер.

— Ты сказал, он будет один.

— Я повторил то, что он мне сказал: что встречаюсь с ним здесь, и он приехал, как и сказал.

— Как же быть со вторым?

— Его никто не звал, — отозвался Дуб. — Плохо его дело.

— Не нравится это мне, — проговорил Джонни, сворачивая в переулок на малой скорости.

Они повернули еще три раза и вернулись на Франклин. К этому времени стемнело окончательно.

— Остановись-ка сзади них, — попросил Дуб.

— Не стану я к ним приближаться, — возразил Джонни. — Надо оставить место на случай, если придется быстро уматывать. — Он притормозил футах в двадцати от автомобиля. При свете фар в нем можно было разглядеть двух человек, и водитель определенно смотрел в их сторону.

— Погаси фары, — сказал Дуб.

— Я хочу видеть, что ты станешь делать, — снова возразил Джонни. — Тут ничего не угадаешь наперед.

Дуб вышел, и Джонни смотрел, как он подходит к машине со стороны пассажирского сиденья и разговаривает через окошко с Винсентом. Винсент что-то передал Дубу, и тот засунул это во внутренний карман куртки. Должно быть, деньги — двадцать пять сотен. Они снова о чем-то заговорили. Теперь Дуб рассматривал что-то у себя в руках. Наверное, решил Джонни, пистолет.

В окне показалась рука Винсента, взяла у Дуба пистолет и исчезла, затем снова вернула ему то, что взяла. Дуб повернулся и прицелился в сторону горящих фар «кадиллака». Господи Исусе! Дуб снова повернулся к Винсенту, и тут Джонни услышал выстрелы: бах-бах! Силы небесные! И еще два подряд: бах-бах! Это Дуб сунул пистолет в окно автомобиля, чтобы прикончить шофера. Все, теперь надо быстро сваливать отсюда, подумал Джонни. Но Дуб вдруг стал обходить вокруг автомобиля, глядя в сторону Джонни и делая ему знаки рукой, будто пытался объяснить, что собирается делать. Джонни ни хрена не понял. А Дуб подошел к водительскому сиденью, открыл дверцу, и оттуда начало вываливаться тело. Дуб втолкнул его назад, потом сунулся внутрь, а когда вылез, Джонни увидел в каждой его руке по пистолету. Он целился ими в «кадиллак» и ухмылялся. Джонни подъехал к нему.

— Давай садись живее в машину, мать твою!

Дуб сел, и Джонни дал газу, не дожидаясь, пока он захлопнет дверцу. Он бросил взгляд в зеркало — за ними никого не было.

— Господи, кто же был тот, второй? — спросил он.

— Никогда раньше его не видел, — ответил Дуб. — Какой-то незнакомый чувак. В первый раз грохнул незнакомого. — И добавил: — Хотя нет, вру — того араба я тоже не знал, помнишь, я тебе рассказывал? Так и не узнал, как его звали.

— Зачем тебе понадобился второй пистолет? Только время потерял зря!

Дуб взвесил на ладони короткоствольный пистолет тридцать восьмого калибра.

— Мистер Морако дал мне этот, тупорылый, и сказал, что он заряжен, но в нем было только пять пуль. Я спросил, есть у него еще. Он сказал, что если мне пять пуль мало, то он ошибся и нанял не того парня для такой работы, и чтобы я отдал ему деньги назад. Я сказал: «Да, мало, часть из них мне прямо сейчас потребуется». Ну и выстрелил ему в голову. Второго тоже пришлось положить, и остался всего один патрон для другого дела. Я решил, у шофера тоже должен быть ствол, и точно — это оказался самозарядный, видишь?

— Это «глок», — сказал Джонни. — Тут тебе патронов больше чем достаточно — целых пятнадцать.

— О'кей. Рэнди сказал ехать по Семьдесят пятой, а потом на север, к Биг-Бивер. Знаешь, где это?

— Там же, где Шестнадцатая Миля. А потом куда?

— Взять влево. Там мне надо будет сориентироваться.

— Мы, случайно, едем не в Блумфилд-Хиллз?

— Точно! Он там остановился у своего брата.

Джонни резко нажал на тормоз, резина завизжала по асфальту. Дуб выставил вперед руки с пистолетами, ударился о бардачок и выронил оба пистолета на пол. Джонни с силой стиснул руль и уставился на Дуба, который, нагнувшись, шарил по полу.

— Тебе заказали Терри Дана?

— Ну, этого попа! — ответил согнувшийся в три погибели Дуб. — Включи-ка свет.

— Терри нельзя трогать, он мой друг.

Дуб выпрямился с одним из пистолетов в руке, с тупорылым.

— Ничего не поделаешь. Мне за него заплачено.

— Он мой друг, это ты понимаешь? — Джонни уставился прямо перед собой на Джефферсон-авеню, по которой сновали автомобили. — Господи Исусе! — Он затряс головой.

— Так ты повезешь меня или нет? — спросил Дуб.

— Ты этого не сделаешь, Дуб! Оставь его в покое — он все равно уезжает, возвращается в Африку.

— Ты едешь или нет?

— Нет, не еду! Спятил ты, что ли?

— Тогда давай назад деньги.

— Черта с два. Я же привез тебя сюда.

— Живо давай деньги! — И Дуб направил на него пистолет.

Джонни достал из бокового кармана пачку и протянул ему. Дуб взял деньги, продолжая целиться. Джонни напряженно смотрел ему в глаза и вдруг, холодея, почувствовал, как в голове у этого парня зреет решение, которое он вот-вот приведет в исполнение… Исусе! Джонни осторожно снял с руля левую руку и положил ее на ручку дверцы.

— Ну, тогда пока. Деньги я вернул… А второй-то пистолет ты так и не нашел, Дуб? Посмотри под сиденьем.

Дуб опустил вниз руку, нагнулся, а Джонни всем телом толкнулся в дверцу. Она распахнулась, он выскочил наружу, и одновременно прогремел звук выстрела. Стекло разлетелось вдребезги. А Джонни бросился бежать как сумасшедший вдоль по темной улице, славя Иисуса, Марию, а также Иосифа за то, что первым Дуб подобрал с пола тупорылый пистолет, в котором оставалась только одна пуля.


Когда Дуб нашарил наконец «глок», у него все еще оглушительно звенело в ушах. В заднее стекло нельзя было ничего разглядеть на темной улице. Джонни и след простыл, и, значит, не было смысла гнаться за ним. Дуб решил выехать на шоссе и повернуть на север. Надо добраться до попа раньше, чем Джонни успеет его предупредить.


25


Вито провел Терри в дом. Парню в темных очках, стоявшему в холле, он бросил:

— Отгони машину на задний двор. — И, обращаясь к Терри, сказал: — Подожди там.

В гостиной он увидел у камина Дебби и направился к ней. Она живо обернулась.

— Ты давно здесь?

— Несколько минут. Тони только что заглянул сюда и сказал: «Привет».

— В самом деле?

— Я тоже удивилась. Он сказал: «Я к вам присоединюсь сразу же, как прибудет фотограф».

— Намечается церемония — торжественное вручение чека.

Дебби обвела комнату глазами.

— Что скажешь насчет обстановки? Здесь ничего не меняли лет сорок. И поленья в камине фальшивые.

Терри приложил палец к губам, и Дебби изобразила испуг, втянув голову в плечи. Терри подошел ближе.

— Дом может прослушиваться. Я имею в виду самим Тони, ему интересно, какого мнения гости о его жилище. Если дом им не по вкусу, с ними тихо кончают.

— Здесь страшно мило, — громко сказала Дебби. — Кое-что из мебели просто шик. — Она понизила голос. — Точь-в-точь гостиная моей бабушки.

— Мэри Пэт спрашивала, как тебе понравился ее дом. Я сказал ей, что очень. Потом она спросила: как я думаю, не бросишь ли ты меня, если моя затея провалится. Ты как думаешь?

— Что за вопрос? Конечно нет. Но как может все провалиться? Дело уже сделано.

— Я ей тоже так сказал.

— Она догадалась насчет тебя?

— Она и так знала. Она сказала, что я не из тех, кто идет в священники. Нет во мне этих качеств. Потом позвонила Фрэну и сказала ему. Когда я уходил, он еще не вернулся, так что я пока не имел возможности с ним поговорить, — пояснил Терри. — А по дороге сюда… — Он замолчал и посмотрел на дверь.

— Что?

— Вито спросил, когда я думаю вернуться в Африку? Я сказал, что скоро, и он ответил: «Я тоже так думаю».

— Ну и…

— Они словно хотят убедиться, что я уеду. Я сказал Вито, что летел из Конго с парнем, который занимается контрабандой оружия. Вито поинтересовался, не вложил ли я деньги в это дело? Я сказал ему, что меня подбросили до Момбасы, а оттуда я купил билет в один конец, потому что у меня совсем не было денег. Так что обратного билета у меня нет. Вито посоветовал мне об этом не беспокоиться.

— И что это может значить?

— Как я уже сказал, они хотят убедиться, что я вернусь в Африку и потрачу деньги на сирот.

Дебби задумалась, а он смотрел на нее и ждал.

Она сказала:

— Вряд ли они пошлют с тобой сопровождающего. Мы можем встретиться где-нибудь, скажем в Париже.

— Да, можем.

В дверях появился Вито и жестом пригласил их следовать за ним. Они прошли через холл к двери кабинета Тони Амильи.


Дебби окинула взглядом вычурный стол семнадцатого века — боже, какой мрак! — и бойко улыбнулась главарю гангстеров.

— Мистер Амилья, не могу выразить, как мы благодарны вам за то, что вы сделали.

Тони встал из-за стола. Ради прессы он надел сегодня темный костюм и галстук.

— Все готово. Давайте начнем, — распорядился он и повернулся к фотографу, который регулировал свет и устанавливал под нужным углом белый зонт. Он кивнул им через плечо:

— Привет, я — Джо Во. — И подошел, чтобы поздороваться за руку. На вид ему не было еще тридцати, и он заметно нервничал. — Святой отец, я попрошу вас и мистера Амилью встать у этой стены, — сказал он.

Дебби отошла в сторонку, наблюдая, как Джо ставит их под висевшей на стене мемориальной табличкой: «Колледж „Милосердие“ Детройтского университета благодарит Энтони Амилью за щедрую финансовую поддержку, а также приверженность высшему образованию в лучших традициях иезуитов».

— Видите? — обратился Тони к Дебби. — Я когда-то учился там, еще до того как «Милосердие» слили с другим колледжем. Едва ли это пошло на пользу баскетбольной команде, «Титанам „Милосердия“». Но в мое время там еще играли в футбол, и команда у нас была отличная. — Он снова посмотрел на табличку. — Я хочу, чтобы она была на снимке. Пусть знают, что я уже делал такие вещи и что это не фальшивка. Джо передаст снимок в «Ньюс» и «Свободную газету», они обещали напечатать. Джо — наш семейный фотограф, запечатлевает разные события и дни рождения.

Дебби услышала, как Терри сказал, что тоже учился в католическом колледже, но Тони никак на это не отреагировал и проговорил:

— Ну, Джо, действуй.

Джо спросил:

— Вы хотите, чтобы чек был на снимке?

Тони кивнул Вито:

— Он на столе.

Вито подал ему чек, и Дебби увидела, как Терри пытается разглядеть стоявшую там сумму. Он с улыбкой потянул его за краешек пальцами, но Тони не выпустил чек из рук.

— Вам не обязательно до него дотрагиваться. Я протяну его, а ваше дело выглядеть благодарным. Снимай, Джо.

— Я хотел бы сначала сделать пробный снимок на поляроиде, поглядеть, что у нас получится, — сказал Джо.

— Получимся мы вместе с ним и чек. Давай снимай.

Джо приступил к работе, сверкнул вспышкой, увлекся и сделал один за другим пять снимков. Тогда Тони произнес:

— Хватит. Вито, помоги ему унести снаряжение. Упакуйте все там, в холле. — И вернулся за стол вместе с чеком.

— Быстро все получилось, — заметила Дебби. — Мы вам признательны, мистер Амилья, больше, чем я могу выразить словами.

Тони посмотрел на Терри:

— Ну, святой отец, вы готовы? Вито отвезет вас домой.

— Что ж, как скажете, — проговорила Дебби и подошла к столу, ожидая, что Тони вручит ей чек. Но он произнес:

— Святой отец вернется домой, а вы еще немного задержитесь. Я хочу поговорить с вами.

— Вы не будете против, если отец Данн меня подождет? — спросила Дебби. — Чтобы мы вернулись с ним вместе. — Она лучезарно улыбнулась. — Мы оба так рады.

— Сделайте, как я прошу. Я хочу, чтобы вы остались, — повторил Тони.

Она невинно улыбнулась ему и грациозно пожала плечами.

— Я думала, так будет проще…

Лицо Тони не дрогнуло, он сказал свое слово, не о чем больше дискутировать.

— Ну, если вы приглашаете меня остаться, — отозвалась Дебби, — я, конечно, с радостью останусь. — Тут она, пожалуй, переусердствовала.

Стоявший позади Терри поблагодарил мистера Амилью и бросил:

— Я потом позвоню вам, Деб.

Она обернулась, чтобы увидеть, как он выходит из комнаты. Вито закрыл за ними дверь. И она вспомнила: в гостиной он говорил ей — они хотят убедиться, что он вернется в Африку.


— Не волнуйтесь, — сказал Тони. — Подойдите сюда. Мы сядем и побеседуем.

Он подвел ее к белым кожаным креслам, стоявшим вокруг отделанного перламутром столика с телефоном, рядом пристроился торшер под матовым абажуром. Дебби не стала садиться сразу, прошла мимо кресел к французскому окну, выходившему на озеро Сент-Клэр, встала вплотную к стеклу и, отгородившись ладонями от света, всмотрелась в темноту. И ничего не увидела. Только серые ночные тени. Тони спросил, не желает ли она чего-нибудь выпить. Она ответила, не оборачиваясь:

— Не хочу утруждать вас.

— Все же «да» или «нет»?

— Хорошо, но только если вы тоже будете.

— Я, пожалуй, не стану, мисс Хорошие Манеры, значит, и вы ничего не получите.

Дебби подумала: «Ты хватила через край, он тебя дразнит».

Она все стояла у стеклянной двери, глядя в никуда, на свое собственное отражение, и страстно хотела снова стать собой и перестать изображать любезность и тошнотворную благодарность. Рассыпаясь в благодарности, она перегнула палку. Все, хватит.

В серой пелене, более темной, чем небо, появились две крошечные движущиеся точки света.

— Вы ведь этим путем ввозили ликеры из Канады? — поинтересовалась она.

— Я?

— Во времена сухого закона.

— Думаете, я такой старый? Нет, этим тогда занимались евреи. Братья Флейшнер и Бенни Бернштейн из «Багровой лиги». Это еще до меня.

Она отошла от окна, села напротив него в кожаное кресло и спросила:

— Так в чем подвох?

— О чем вы?

— Что я должна сделать?

— Вы подумали, что я хочу с вами переспать? Приму пару пилюлек виагры, а потом, под Фрэнка Синатру, мы станем ждать, пока они подействуют? А в это время Клара там, наверху, перебирает четки. Знаете что? Я считаю, это было бы отвратительно, — сказал он и добавил: — Вы хотите надуть этого священника?

Как снег на голову! Но по крайней мере, с этим она как-то могла справиться.

— Я — нет. А вы? Он получит чек или нет?

Тони достал чек из внутреннего кармана пиджака и посмотрел на него. Бледно-зеленый листочек. Он прочел вслух:

— «Оплатить Фонду маленьких сирот Руанды».

Потом взглянул на нее в упор и разорвал чек пополам.

— Все правильно, — констатировала она. — Вы получили фотографию, она сыграет вам на руку. Это можно было предвидеть.

— Предвидеть — что?

— Принимая во внимание то, как вы делаете деньги…

— Но вы не в курсе моих дел.

— Я слежу за вашим судебным процессом.

— Судьи и половины всего не знают. Я не распространяюсь о своих делах, зачем заниматься саморекламой? Мне не нужен спектакль. Посмотрите на этих профессиональных благодетелей, этих психов. Какие представления они устраивают, как набирают очки! Жалкие людишки. Ларри Чонка, великий человек, говорил, делай он что-то подобное, Хови Лонг, тоже один из китов, дал бы ему по мозгам. Таков мой стиль — делать дело тихо, не привлекая к себе внимания. Вы сказали, что должны были предвидеть, словно поняли, о чем пойдет речь. Чем вы занимаетесь? Работаете с адвокатами, так? Наводите справки о клиентах. Но хотите выступать в комедийном шоу. Все это рассказал мне Эд. Он сказал, что вы умеете рассмешить. Хотя я ни разу не видел ваших выступлений. Вы и правда умеете рассмешить?

— Я над этим работаю.

— А вот умеете ли вы быть серьезной?

— Я всерьез отношусь к своим выступлениям. А что?

— Я, кажется, задел вас за живое. Возможно, вы еще точно не знаете, чего хотите на самом деле. И каким путем этого достичь. Не думаю, что надо непременно быть смешной, чтобы преуспеть в жизни. Большинство современных комиков беспросветные идиоты. Они выбегают на сцену, словно ими выстрелили из пушки. Это надоедает. Кто ваш любимый комик?

— Ричард Прайер.

— О боже, этот черномазый, изрыгающий сплошные непристойности! А как вам Ред Скелтон? Вы видели когда-нибудь его номер про любителя джина?

— Полный отстой.

— Как, вам не нравится Ред Скелтон?

— Для меня он то же, что и этот урод Милтон Берл.

— А вы смелая девочка. Не сдаете позиций.

— У вас свой стиль, — сказала Дебби, — а у меня свой. Если я и добьюсь успеха, то на своих условиях.

— Сделаете, что задумали, так?

— Во что бы то ни стало.

— А знаете, я могу вам помочь.

— Как? — спросила она. — Напишете за меня монолог?

Тони улыбнулся.

— А вы не прочь рискнуть?

Он поднялся с кресла и, сказав: «Не вставайте», — подошел к столу, взял что-то из папки и вернулся, держа это в руке. Чек. Голубой листок. Он протянул его Дебби и снова сел в свое кресло.

— Какая там стоит сумма?

— Двести пятьдесят тысяч, — ответила она.

— Выписан…

— На получение наличными.

— Именно, — подтвердил Тони. — Это кассовый чек, в отличие от того, для фотографии. По нему вы получите деньги сразу же, не ожидая завершения формальностей.

Дебби взглянула на него в упор.

— И вы отдаете его мне?

— Он ваш целиком и полностью.

— Но почему? Это что — проверка?

— То есть — хочу ли я посмотреть, правильно ли вы им воспользуетесь? Милая моя, тут не действуют понятия «правильно» и «неправильно». Я отдаю его вам потому, что мне нет никакого дела до католических попов с их сиротками. Сироты всегда были, есть и будут.

Она медленно проговорила:

— Но вся эта идея, о которой мы тогда говорили… Вы знаете, эта его миссия…

— Я так решил, — прервал ее Тони. — Если я говорю, что это ваши деньги, значит, они ваши, и больше ничьи.

Дебби посмотрела на чек.

— В самом деле?

— А если вы беспокоитесь о том, как снова встретитесь с этим святым отцом, то забудьте. Я отправляю его назад в Африку.


26


Терри рассчитывал на обратном пути сесть рядом с Вито и попытаться разговорить его, упомянуть о том давнем сигаретном бизнесе и выведать, что происходит. Получат они все-таки чек или нет? Но Вито велел ему сесть сзади и всю дорогу держал рот на замке. Терри заговорил-таки о сигаретном бизнесе, но Вито откликался односложно: «Да? А?»

Так они молча ехали по автостраде, где и посмотреть было не на что. Но у дома Фрэна Вито нарушил обет молчания. Выйдя из машины, он веско произнес:

— Завтра ты улетаешь в Африку, отче. В девять я заеду за тобой, и мы отправимся отсюда прямиком в аэропорт. Так что собирай вещи.

— Я уже сказал, что у меня нет обратного билета, — напомнил Терри.

— Об этом позаботятся, — ответил Вито.

— Значит, я улечу без чека?

— И об этом тоже не беспокойся.

— Его отдали Дебби — мисс Дьюи?

— Меня это не касается, — отозвался Вито. — Увидимся завтра в девять.

— Но у нас не будет времени депонировать чек.

На что Вито повторил:

— Об этом не беспокойся.


Фрэн, едва открыв дверь, засыпал его вопросами. Терри вошел в холл и сказал:

— Дай я сперва перекушу, ладно? Просто умираю с голоду.

Было почти половина десятого, и он последний раз съел бутерброд с ветчинным фаршем, приготовленный Мэри Пэт. Мэри Пэт в это время говорила в библиотеке по телефону со своей матерью — уже примерно час. Фрэн сказал, что они созваниваются два-три раза в день. И как это у них находится столько тем для обсуждения? Терри получил еще один бутерброд с ветчинным фаршем, картофельные чипсы и кружку пива и, поглощая все это, был вынужден отвечать на вопросы Фрэна. Скоро тот знал обо всем, начиная с фотосессии с Энтони Амильей и кончая его предложением Дебби остаться. О том, что завтра за ним заедут в девять, Терри не стал говорить. Может быть, к тому времени его уже здесь не будет…

Пока они так разговаривали, одновременно случились две вещи: кто-то позвонил в дверь, и на кухню вошла Мэри Пэт с девочками — пожелать спокойной ночи.

Входная дверь открылась. Дуб сказал:

— Мне нужен отец Данн. Вы его брат?

Упитанный мужчина, похожий на доброго поросенка, кивнул и спросил:

— Он вас ждет? — Так, словно в противном случае не собирался пускать его в дом.

— Да. Я должен с ним повидаться.

Упитанный недоверчиво мешкал.

— Вас, часом, не мистер Амилья прислал?

Дуб догадался, что правильный ответ позволит ему войти, и кивнул:

— Да, сэр, он.

И в самом деле, дверь перед ним распахнули. Упитанный повел его на кухню, где сидел священник в черном костюме, он обернулся и взглянул на вошедшего. Здесь же были женщина и две маленькие девочки-лапочки. «Вот дерьмо, — подумал Дуб, — делать-то что теперь?»

Упитанный братец проговорил:

— У этого джентльмена есть что-то для тебя, от Тони Амильи.

«У этого джентльмена!» Такого Дуб ни разу еще о себе не слышал. Он молча кивнул.

Женщина, мать лапочек, велела им оставить фотографии на месте — они разглядывали снимки, разложенные на высокой кухонной стойке, — и поцеловать на ночь дядю Терри. Она сказала Дубу:

— Мы уже уходим и не будем вам мешать.

Он ответил как в фильме:

— Весьма признателен.

Но, черт, эти две малышки крайне осложнят ему работу. Он вовсе не хотел убивать и отца, и мать, и дочек. Священник нагнулся, чтобы они обняли его и поцеловали. Затем они выбежали из кухни, подгоняемые родителями, которые тоже вышли. Священник заговорил первым:

— Я хочу сказать спасибо за то, что вы тогда помогли мне отдышаться. У меня от удара просто дух перехватило.

— Да, он двинул вас под дых.

Дуб слышал, как девочки за дверью о чем-то громко просят мать с отцом, их тонкие голосочки выкрикивали: «Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» Дерьмо! Ему это вовсе не надо. Священник между тем доел бутерброд и вытер рот салфеткой.

Тут зазвонил телефон. Он прозвонил дважды, второй звонок оборвался посередине — это кто-то в соседней комнате снял трубку.

Священник сказал:

— Так у вас что-то для меня от мистера Амильи? Случаем, не чек?

— Нет, чека у меня нет.

— Что же тогда?

Тут священник взглянул куда-то мимо него, и Дуб, оглянувшись, увидел в дверях упитанного братца.

— Тебя к телефону, — сообщил тот.

— Дебби?

— Твой приятель. Похоже, он сильно запыхался. Говорит, что долго пытался дозвониться, но телефон был занят.

Приятель? Дуб сразу просек, кто это может быть.

— Это Джонни? — спросил он.

— Да, — ответил упитанный братец. — Вы тоже с ним знакомы?

— Встречались… пару раз.

Братец ушел, и Дуб смотрел, как священник подходит к висевшему на кухонной стене телефону и, сняв трубку, слушает, что ему говорят. Лицом он повернулся к шкафчикам, будто боялся смотреть в его сторону. Ничего удивительного! Сейчас этот сукин сын Джонни все ему выложит! Но священник вел себя так, будто это самый заурядный звонок от друга. Он говорил то «угу», то «не-а», словом, притворялся. Дуб сунул руку в карман кожаного пиджака и нащупал «глок». Интересно, наделает священник в штаны, когда его увидит? Дуб взглянул на фотографии, которые разглядывали девочки. На них черномазые пацаны играли на мостовой. Другие копали что-то похожее на бататы. Наверное, это и есть сироты, на которых должны были пойти деньги.

Священник тем временем повесил трубку и, наконец, взглянул на Дуба.

— Мне кое-что непонятно, — сказал Дуб. — На всех фотках, где сняты голодные негритосики, они всегда облеплены мухами. На этих их еще не так много. Но что там делать мухам, если им нечем поживиться?

— Мертвецы, — произнес священник. — Это на них слетаются мухи.

Он подошел к стойке.

— Давайте я вам покажу. — Сказав это, он сунул руку в холщовую сумку.

Дуб напрягся, готовясь выхватить пистолет. Но рука священника появилась из сумки с пачкой фотографий, перевязанных зеленой лентой. Он развязал ее и выложил снимки на стол рядом с остальными.

— Почти полмиллиона человек были убиты, когда я там был.

Дуб взглянул и увидел мертвые тела, скелеты, обтянутые сморщенной высохшей кожей с присохшими к костям обрывками одежды. Они лежали в ряд на цементном полу. Он в жизни не видел ничего подобного, но по какой-то непонятной причине это напомнило ему тюрьму в Южном Огайо. Он услышал голос священника:

— Я был там и видел в тот день всех этих и еще примерно тридцать человек. Видел, как их убивают. Большинство были зарублены мачете, такими, как вот это.

Дуб поднял глаза и увидел, что священник успел почти вплотную приблизиться к нему, держа в руках острием вниз огромное, зловещего вида мачете. Он поднял его со словами:

— Вот этим убили кого-то из тех людей. — И слегка отвел мачете вбок, как будто готовясь нанести удар, и Дуб усомнился, что успеет выхватить свой пистолет. Так вот рассчитываешь застрелить кого-то, а тебе вместо этого отрезают голову. И это называется священник!

А священник тем временем говорил:

— Скажите мне кое-что. Вот вы, по-видимому, наемный убийца. Скольких человек вы убили?

Дуб, судорожно сжимая в кармане пиджака пистолет, ответил:

— Я застрелил троих… нет, четверых. А одного заколол.

— Это, наверное, в тюрьме.

— Да.

— Ну а я застрелил четверых хуту из русского пистолета, — сказал священник. — Подряд, одного за другим, как уток в тире.

— Хуту — это кто?

— Плохие парни, — пояснил священник. — Интересно, смог бы я разделаться с ними вот этим мачете, зарубить их, как они зарубили тех несчастных в церкви? До сих пор слышу их крики…

— Еще бы.

Священник приподнял мачете, словно прикидывая вес, покачал на руке, готовый взмахнуть им. Дуб невольно втянул голову в плечи. А священник продолжал:

— А знаете что? Пожалуй, я смог бы им воспользоваться, если бы пришлось.

— Мне, чтобы порубать человека, словно как дерево, нужно было бы порядком выпить, до одурения, — сказал Дуб. — За что они их мочили?

— Старая как мир история, — ответил священник, — бедные убивали тех, кто их хоть малость богаче. Зарядились банановым пивом и тронулись умом.

— Так виновато банановое пиво? Мы в тюрьме Огайо делали самогон, от которого голова болела так, что себя не помнишь. Там начался бунт, еще при мне. Вы вот рассказали и мне напомнили. В блоке «Д» забили насмерть шестерых зэков и охранника. Они поджигали все, что горит, а что не горит, то ломали в щепки. Иногда трудно понять, что находит на людей, да?

— Они и детей убивали, — продолжал свой рассказ священник. — Эти сироты — немногие, кто уцелел. — Он положил мачете на стол и сказал: — Я вам расскажу, что произошло, Дуб. Вас ведь так зовут?

— Да.

— Я спросил Тони Амилью, не поможет ли он мне накормить этих голодных детишек… Посмотри на этого, который роется в мусорной куче. Тони пообещал взять деньги у Рэнди. Вам, наверное, об этом известно?

— Угадали, — подтвердил Дуб. — А Рэнди не хотел отдавать ему деньги…

— Но Тони его заставил. Рэнди передал ему двести пятьдесят тысяч долларов, как предполагалось, для этих детей. Но Тони оставил чек у себя. Я из этих денег не получил ни цента. — При этих словах Дуб сосредоточенно сморщился. — Вы понимаете, о чем я?

— Да… но мне уже заплачено.

— Чтобы избавиться от Винсента Морако, так? Джонни рассказал мне по телефону.

— Нет, за Морако мне дали вперед половину. Но сам Морако заплатил мне все сразу, чтобы я убил вас.

Священник на секунду словно бы пришел в замешательство, но тут же смекнул:

— Чтобы мне не достались деньги Рэнди, да?

— Ну…

— Мне они и не достались! Их забрал Тони. Если вам непременно нужно кого-то убить, идите и убейте Тони. Ко мне у вас нет больше дел. — Священник снова повернулся к своим фотографиям. — Разве что… вы захотите дать что-нибудь на пропитание для этих сирот. Вы только посмотрите на этих ребятишек. Посмотрите на их глаза.


Фрэн и Мэри Пэт, сидя на кушетке в библиотеке, смотрели телевизор. Когда вошел Терри, они одновременно взглянули на него. Терри успел переодеться в джинсы и рубашку.

— Что, он ушел? — спросил Фрэн.

— Да, ушел.

— Типичный гангстер самого жуткого вида из всех, кого мне только доводилось видеть, — сказал Фрэн. — Чего он хотел?

— Он прослышал о фонде сирот, — сказал Терри, — и заехал, чтобы сделать пожертвование. — Он показал пачку долларов и перехватил холодный недоверчивый взгляд Мэри Пэт. — Пять тысяч наличными.

— Он носит в кармане такую сумму?

— Ему, наверное, только что заплатили. Никогда не знаешь заранее, откуда могут прийти деньги. Ведь так?

Мэри Пэт все не сводила с него глаз, но продолжала молчать. Фрэн сказал:

— Садись, посиди с нами. Поговорим?

— Когда я вернусь, — сказал Терри, подошел и поцеловал Мэри Пэт в щеку. — Мне надо повидать Дебби.


27


Он нажал кнопку звонка рядом с фамилией ДЬЮИ и при свете лампочки над дверью ждал, что в репродукторе раздастся ее голос или она сразу откроет дверь. Она, конечно, должна догадаться, кто это пришел. Терри еще раз нажал кнопку, подождал, потом отошел на тротуар и взглянул вверх на окна. Но тут вспомнил, что ее окна выходят на поле для гольфа. Тогда у нее он вышел на балкон и смотрел на пустое пространство, которое в той стране, откуда он приехал, все сплошь засеяли бы кукурузой. Ему еще подумалось, сколько земли пропадает даром. Он обошел кругом трехэтажное здание и увидел ее балкон. В квартире горел свет. Запрокинув голову, он крикнул: «Дебби!» В окне этажом ниже тоже загорелся свет. Он снова позвал ее и увидел силуэт за балконной дверью. «Это я!» Она увидела его наконец. Терри помахал рукой и побежал к подъезду, чтобы нажать кнопку. И все равно дверь открылась не сразу. Что она там делает? Дверь с жужжанием закрылась за ним, и он пошел пешком по лестнице к квартире 202.

На ней было розовое кимоно, которого он прежде не видел. Она улыбнулась ему, но как-то устало. А глаза не выразили ровным счетом ничего.

— Разве ты не самая счастливая девушка во всем городе?

— Я была в ванной, — сказала она и повернулась к нему спиной со словами: — Я думала, ты сначала позвонишь.

— Что случилось? Он приставал к тебе?

— Ничего похожего. Выпить хочешь?

Он прошел следом за ней на кухню.

— Так мы празднуем или как? Зачем он велел тебе остаться?

Дебби достала из холодильника поднос со льдом и с хрустом отколола кубики. На столе стояли ее бутылка водки и «Джонни Уолкер», с тех самых пор, как он впервые остался у нее на ночь. Рядом лежала ее сумка.

— Он о многом меня расспрашивал, — сказала она. — Он считает, что может мне помочь.

— Помочь в чем?

— Утвердиться на эстраде. Он даже мог бы устроить меня к Лено.

— Ну да, они же оба итальянцы.

— Он сказал, что у него есть связи.

— С тобой все в порядке?

— Я просто очень устала, — ответила Дебби и через стол подтолкнула к нему его бокал.

— Расскажи, что все-таки случилось.

— Он разорвал чек.

Вот так так! Терри взял бокал.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То и хочу сказать. Взял и разорвал его пополам.

— Шутишь?

— А потом еще раз пополам. Вот это я и хочу сказать, когда говорю, что он разорвал чек.

— Тот самый, который он протягивает мне на фотографии?

— Тот самый.

— Но он сказал: все в порядке. Он дал нам слово.

— Терри, этот тип — грязный гангстер.

— Может быть, ты чем-то его разозлила?

— Он спросил, кто мой любимый комик, и я сказала — Ричард Прайер. А его любимый комик — Ред Скелтон.

— Значит, вы с ним не слишком поладили?

— А когда он сказал, что может мне помочь, я ответила: «Чем? Напишете за меня монолог?»

— Правда? Ты так прямо и сказала могучему мафиозному боссу? «Чем? Напишете за меня монолог?» — Терри замолчал, ему вспомнился один комический монолог, он мысленно его перефразировал: «Ты знаешь, как это делается, Тони. Берешь в руки ручку и…»

— Мысль, может, и неплохая — насчет монолога, — только несвоевременная. Что он ответил? — спросил Терри.

Подражая низкому и глухому голосу Тони, Дебби ответила:

— «Ты любишь рисковать, да, куколка?» Впрочем, «куколка» он не говорил, сказал только про риск.

— И вот ты рискнула, но риск не оправдался.

— Мне показалось, что ему это как раз понравилось.

— Тогда почему он порвал чек?

— Видимо, он с самого начала не думал отдавать его нам. Он очень практичный. Спросил, хочу ли я что-нибудь выпить. Я ответила: только если вы тоже будете. И он сказал: я не буду, значит, и вы ничего не получите. Он грубоват, но, в общем, интересный человек..

— Ты снова с ним увидишься?

— Нет! Конечно же нет. С чего ты взял?

— Ты назвала его интересным.

— Я имела в виду его манеру говорить. Я сразу подумала, что могла бы использовать для себя кое-что.

Тони взял бокал, взглянул на его содержимое и залпом выпил большую часть.

— Что ты сказала, когда он разорвал чек?

— Что этого следовало ожидать.

— Разве ты не удивилась?

— Удивилась! Но сказала так.

— А он что ответил?

Она закрыла глаза и снова их открыла.

— Терри, я страшно устала, я хотела бы лечь.

— Хочешь, чтобы я остался?

Она глотнула своей водки.

— Если ты сам хочешь.

— Скажи, что он ответил?

— Он переспросил: следовало ожидать? Я сказала что-то о том, как он делает деньги, не прямо, конечно, я не назвала его в глаза мошенником, а он ответил… — Она запнулась. — Он ответил: «Вы ничего не знаете о моих делах. И никто не знает». Потому что он предпочитает оставаться в тени, он, мол, не показушник. Он сравнил себя с тем парнем, который раньше играл за «Дельфинов», с Ларри Чонка, который сказал, веди он себя так — я решила, что мне это может пригодиться: как ведут себя профессиональные благодетели… — веди он себя так, тот, другой парень дал бы ему по мозгам.

— Хови Лонг?

— Да, этот самый. Я представила парня в форме, который лупит другого, в шлеме, по голове и вскрикивает: «Черт, моя бедная рука!»

— Мне тоже что-то такое представилось, — заметил Терри. — Значит, все было устроено только ради того, чтобы он смог с тобой поговорить?

— В общем, ничего не вышло. Если ты остаешься, Терри, давай уже ляжем.

— Но ему пришлось взять на себя труд…

— Я больше ничего не знаю. Пойдем, Терри, займемся делом. — Дебби вышла из кухни. Она словно хотела сказать — давай побыстрее с этим покончим. Наверное, она действительно имела это в виду. Он вспомнил их утренний разговор в спальне Фрэна и Мэри Пэт о том, надо ли поменять простыни, Дебби тогда сказала: нет, они только поспят в постели, а трахаться могут в любом другом месте. Он вспомнил это сейчас, и не потому, что его шокировала ее грубость, но… Эта реплика показывала, что она думает о занятиях любовью — мол, заниматься этим можно где угодно, все равно как ночной бабочке ублажить клиента…

Терри налил себе еще бокал, сделал глоток и пошел с ним в спальню. Там Дебби сняла кимоно, которого он раньше не видел, и посмотрела на часы, стоявшие на тумбочке. На ней были белые трусики с маленьким розовым бантиком сбоку. Потом она стянула их с себя, и Терри увидел, что ему лучше приготовиться. Она прошла через прихожую в ванную, и он проводил ее взглядом. Она пробыла там всего несколько минут и, выйдя из ванной и выключив свет, застала его уже лежащим в кровати.

— Я приняла секонал. Мне хочется поскорее обо всем забыть и выспаться. — Она погасила лампу и легла.

— Тогда, может быть, отложим на потом?

— Не беспокойся, я готова, если ты тоже готов. — Она потянулась к нему, коснулась его руками. — Да и ты готов. — И они приступили к поцелуям, прикосновениям и поиску подходящих поз. Потом двинулись по проторенному пути, и перед глазами Терри вдруг поплыли картины Африки: подернутые дымкой холмы и чайные плантации, глинобитные хижины, летучие мыши, пикирующие в сумерках с эвкалиптов. Все это имело целью помочь ему не сбиться с проторенного пути. Но стоило ему увидеть Африку и дымчатое небо, как у него в голове сформировался вопрос: «Если Тони разорвал чек, зачем ему нужно, чтобы я вернулся назад?»

Дебби спросила:

— Что-то не так?

— Ничего. Все хорошо. Все замечательно.

Так и было. Когда они кончили, Дебби потянулась за клинексом и заснула, а Терри лежал и смотрел в потолок.

Почему Тони не хочет, чтобы он остался?

Терри ничем не мог ему навредить. Он не собирался разоблачать его, доказывать, что снимок — фальшивка. Нет, Тони делает это для нее. Убирает его с ее пути, а не со своего.

Ведь это были даже не его деньги. Почему не позволить себе широкий жест? Разорвать один чек и тут же выписать второй и помахать им перед малышкой Дебби. Он потянулся за бокалом, допил его и взглянул на спящую Дебби. Она мерно дышала. Ее носик тихо посвистывал. Он разорвал чек на ее глазах. Она сказала, что должна была догадаться. И что он не любитель демонстраций. Но разорвать чек — разве это не демонстрация? Это часть спектакля. Зачем нужно было утруждать себя с самого начала? Она понравилась ему, и он решил произвести на нее впечатление. И сделал ей предложение, как это бывает в кино, и она его приняла. И это предложение сделано только ей одной, и она не хотела больше встречаться с ним, с Терри, хотела поскорее лечь в постель и спрятаться там.

«Хочешь, чтобы я остался?» — «Если только ты сам хочешь». Что еще она могла сказать? Что у нее разболелась голова? Она думала, что он сперва позвонит. Она едва скрывала досаду. И она не хотела ничего ему рассказывать, но потом, желая, чтобы он поверил в ее искренность и честность, сказала больше, чем собиралась.

И она ничего не спросила о его отъезде.

Они разговаривали об этом как раз перед тем, как войти к Тони. Он сказал: они хотят убедиться, что он уедет назад. Но теперь она и думать об этом забыла. А если не забыла, то не собиралась об этом заговаривать. Он так и так уедет и никогда не узнает, что она получила от Тони.

На ней было кимоно, которое он никогда не видел, и в нем она выглядела как-то по-другому. Или она и правда изменилась, и розовое кимоно с малиновой отделкой тут ни при чем. Ему не верилось, что она была в ванной, когда он звонил в дверь. Не верилось именно потому, что она сказала, что была в ванной. Стоит только представить… Вот ей звонят в дверь, хотя она никого не ждет. Звонок повторяется. Она хочет затаиться. Но тут слышит, как он зовет ее, и выглядывает в окно — это ошибка, но она спохватывается слишком поздно. Она понимает, что он увидел ее, и, если он сейчас зайдет, ей надо спрятать то, что дал Тони, подальше с глаз. Если только это уже не спрятано. Он снова звонит и ждет, чтобы она его впустила. За это время она прячет то, что получила от Тони. «Я думала, ты сначала позвонишь…» Она не слишком обрадовалась ему! Это было совсем не похоже на его возлюбленную, маленькую интриганку, бывшую заключенную и артистку, его подружку последних… да, пяти дней.

Разве любовь не восхитительна?

Она уснула, чтобы все поскорее кончилось, чтобы то, как она поступила с ним, не тяготило ее. Он нравился ей. Терри верил в это. Но нравится ли он ей настолько, чтобы она могла ему доверять?

Она сказала, что была в ванной, когда он позвонил…

Может быть, она пошла туда после того, как он позвонил?

Она пошла в ванную за секоналом и когда вышла, то погасила свет. В их первую ночь здесь она оставила свет включенным, так что, занимаясь любовью, они хорошо видели друг друга.

Терри пристально смотрел в потолок.

Значит, она спрятала там…

Она считает вас, доктор Данн, достаточно наивным, чтобы ей поверить.

Куда она обычно прячет то, что хочет спрятать?

Когда-то она сказала тебе что-то такое…

Терри еще посмотрел в потолок.

Послушал ее ровное дыхание.

И выскользнул из кровати…


Дебби проснулась с тяжелой головой, но сразу же все вспомнила и повернула голову на подушке, чтобы посмотреть, здесь ли еще Терри. Его не было. Она села и взглянула на часы. Двадцать пять минут десятого. Ей захотелось почистить зубы, чтобы избавиться от неприятного привкуса во рту. Но сначала она решила позвонить. Как и следовало ожидать, трубку сняла Мэри Пэт.

— Привет, это Дебби. Как Терри, благополучно улетел?

— За ним заехали, если вы об этом. Их было двое.

— Они неопасны, — проговорила Дебби. — Я хочу сказать, что волноваться в самом деле не о чем. Я не знаю, что он вам рассказал… — И она замолчала, ожидая, что скажет Мэри Пэт.

Мэри Пэт ответила:

— Терри был спокоен, поэтому мы тоже не беспокоимся.

— Да? — переспросила Дебби. — Ну тогда хорошо. Приятно было побеседовать с вами.

По пути в ванную она пыталась представить, в каком состоянии духа Терри улетел в Африку. Когда она вошла в ванную, первое, что ей бросилось в глаза, были рулоны туалетной бумаги: девять штук, составленные в ряд на полочке для косметики. Пакет, в котором они лежали, валялся на полу. Это зрелище потрясло ее так, что чистка зубов сразу отодвинулась на второй план.

Значит, он ей не поверил! Ее дружок и деловой партнер не поверил ей ни на грош. Он обыскивал ванную, сам точно не зная, что ищет. А искал он здесь потому, что она рассказала ему, как то же самое делал когда-то Рэнди!

Но она ничего не прятала в ванной. Она вообще нигде ничего не прятала. Когда раздался звонок в дверь, она только подумала об этом в панике. Но тут же пришла мысль: зачем? Ведь это же Терри. С какой стати он будет шарить по ее квартире?

И она оставила чек в сумочке, на кухне. Дебби прошла на кухню. На стойке все так же лежала сумочка, куда вчера она убрала чек, вложенный в простой белый конверт…

Только сейчас его там не было.


28


Как только трио закончило свое выступление, пианист сказал в микрофон:

— А теперь, чтобы пощекотать ваше чувство юмора, здесь с нами восходящая звезда комического шоу Дебби Дьюи из Детройта!

Он произнес это тем же скучающим голосом, каким обычно по телевизору возвещают о предстоящем показе вечернего фильма и пересказывают его краткое содержание. Когда Карлайл объявил ее первый раз, она сказала: «Я не щекочу чувство юмора».

Карлайл ответил:

— А я знаю. Но ведь не мы с тобой здесь заправляем, смекаешь? Мне велел так говорить босс, и я говорю.

Этот козел Рэнди!

— Ты мог бы говорить хотя бы не так тоскливо? — сказала она.

— Он велел сохранять джентльменский стиль, что для него означает сдержанно. А для тебя означает — правильно! — тоскливо.

Разговор, который сделал возможным такую ситуацию, — между Рэнди и Вито Геноа, — напомнил Дебби вынесение приговора в суде:

— Тони хочет, чтобы она выступала здесь три раза в неделю.

Рэнди сказал в своей характерной манере:

— У меня здесь не театр комедии. Это четырехзвездочный ресторан.

Вито будто не слышал его:

— Платить ей станете пять штук в неделю, и так десять недель. Потом поступайте как хотите.

— Заплатить ей пятьдесят тысяч! — проговорил Рэнди. — Помимо того, что я ей уже дал?

— Пять тысяч в неделю, — повторил Вито. — Можете списать их на убытки. Кроме того, эти десять недель вам не нужно будет платить комиссионные. Тони дает вам передышку.

— Интересно знать, что она дает Тони? — съехидничал Рэнди.

— Что, если я уже не хочу выступать? — спросила Дебби, сидевшая на стуле под Супи Сэйлс.

Вито взглянул на нее.

— Надеюсь, у вас хватит ума держать рот на замке, пока не приведется сказать что-то смешное. — Он снова повернулся к Рэнди: — А где Дуб?

— Я его не видел. Наверное, он уехал.

— А машину вашу отыскали?

— Нет еще.

— Думаю, это он застрелил Винсента и угнал ваш «кадиллак». А вы как думаете?

— Я понял, что насчет Дуба строить предположения бесполезно, — отозвался Рэнди. — Там, где дело касается Дуба, возможно все.


Дуб позвонил Рэнди из Огайо.

— Узнаете, кто это? Это я. Не хочу много говорить по телефону. Одного я сделал, а другого нет, потому что деньги ваши он не получил. А к вам я не зашел вы сами знаете почему — решил вместо этого оставить у себя вашу машину.

— Но она стоит в три раза больше, чем я тебе должен! — взревел Рэнди.

— Но ведь машина застрахована, да? Значит, все о'кей. Мне нужен только документ, чтобы я мог ее продать, если понадобится. Перешлите его на адрес парка Аттракционов на Сидер-Пойнт, где я сейчас работаю. Тут у них есть такие классные каталки — «Раптор», «Богомол», «Удар молнии», а еще «Железный дракон», «Ущелье дьявола»…


Когда Дебби позвонила Тони и, шмыгая носом, рассказала ему о случившемся, воскликнув: «Я держала в руках шанс всей моей жизни, а он обокрал меня! И это называется священник!» — Тони ответил: «Вы имеете в виду, что хотели обмануть его, только этот поп знал вас лучше, чем вы его, и преподал вам урок. Вы были невнимательны».

— Вы что-нибудь предпримете?

— Что, например? Пошлю своего человека в Африку? Это были ваши деньги, детка, а не мои.

— Тони, он конечно же ни в какой не в Африке! Что из того, что вы купили ему билет… Это последнее место, куда он отправится. Я не удивлюсь, если мне позвонят из Парижа или с юга Франции, и я услышу в трубке знакомый голос…

— Только не говорите, что вы убедили его покинуть церковь или что он вообще никогда не был священником, — сказал Тони. Дебби промолчала. — Я не желаю об этом слышать, вы поняли? Я не хочу больше слышать от вас подобных жалоб.

Дебби взяла себя в руки и проговорила спокойным, полным раскаяния голосом:

— Я просто так сказала. Я утаила от него чек, он его нашел, и я получила по заслугам. — И она заставила себя добавить: — По крайней мере, он потратит его на сирот.

— Значит, вы оговорили его со зла, потому что ненавидите проигрывать. Так?

— Да, и мне очень жаль.

— Вы станете его преследовать? Поедете в Африку, чтобы подцепить там какую-нибудь неизвестную болезнь?

— Нет, пожалуй, нет. Я справлюсь и так.

— Может быть, вас в какой-то мере утешит десятинедельный ангажемент с оплатой, скажем, пять тысяч в неделю? Вы хотя бы вернете часть денег.

— У меня не такое громкое имя, чтобы на это рассчитывать.

— Зато у меня такое, — сказал Тони.

Она перестала шмыгать носом.

— Вы сможете это устроить?

— Зачем бы тогда я об этом заговорил?

Она не стала спрашивать, нет ли тут подвоха.


Пианист из трио сказал в микрофон:

— А теперь, чтобы пощекотать ваше чувство юмора и потешить воображение… — Тут он несколько повысил голос: — С нами восходящая звезда крутой комедии Дебби Дьюи из Детройта!

Она вышла из глубины зала и поднялась на маленькую эстраду, одетая в свое сшитое на вырост тюремное платье и ботинки, окинула взглядом белые скатерти и посетителей, которым по карману было заведение Рэнди и которые приготовились слушать ее со снисходительной вежливостью.

Итак, вперед.

— Я хочу предложить вам вопрос. Поднимите, пожалуйста, руки, кто из сидящих здесь отбывал наказание в тюрьме? Я имею в виду не одну ночь в полицейском участке, я говорю о длительном тюремном заключении. — Дебби поднесла ладонь к глазам и оглядела зал. — Неужели же никого из вас не поймали в аэропорту с наркотиками? Когда прилетаешь из отдаленных мест и видишь на таможне маленькую такую собачку, скорее всего ее зовут Снупи, которая обнюхивает ваш багаж, и вы молитесь, чтобы эта маленькая стукачка вас не сдала…

Кажется, им понравилась, что она сочла их такими крутыми.

— Как видно, изо всех присутствующих сидела я одна. Я провела три года в колонии за вооруженное нападение при отягчающих обстоятельствах.

Дебби взглянула на Рэнди, который стоял у стойки бара, и посвятила следующую строчку ему.

— Я навещала маму во Флориде и нечаянно натолкнулась на бывшего бойфренда… «фордом-эскорт». Это не совсем то, что принято называть оружием, но «форд» свое дело сделал. Мой приятель несколько месяцев лежал на растяжке.

Она снова повернулась к почтенной публике, к белым скатертям и лицам, некоторые из которых даже улыбались.

— Когда я расскажу вам, какой змей был этот парень, вы поймете, почему я пожалела, что не сидела за рулем многоколесной фуры, груженной металлоломом. Приготовьтесь послушать, особенно леди. Если у парня дома живет ручная летучая мышь, а сам он иногда выдает себя за священника и хочет назначить вам свидание, отвечайте ему, что заняты. Знаете, первое, что он мне сказал, когда мы познакомились с ним на одной свадьбе, на которую, как я узнала позже, его никто не приглашал…


Шанталь наблюдала через раздвижную дверь: Лорент, офицер ПАР, с беретом под мышкой, и Терри, державший руки в карманах шорт цвета хаки, беседовали, стоя во дворе, переступая с ноги на ногу. Иногда они взглядывали то в сторону пустующей церкви, то на чайные плантации на дальнем холме. Зеленый склон в это время суток казался совсем темным — близилось время «Джонни Уолкера». Но они никак не могли закончить разговор. Терри не звал ее и не просил принести виски, чтобы угостить гостя. Они беседовали как два джентльмена, каждый из которых хотел бы знать, что тут делает другой. Это было все равно что смотреть немое кино. Но она догадывалась, что́ они говорят друг другу. Приятно увидеться вновь. Нет, ничего нового не случилось. Да, тех из церкви похоронили… Она подождала, пока Лорент снова пожал Терри руку, натянул берет, подошел к своему джипу, помахал рукой и уехал. Тогда она раздвинула двери ногой и вышла во двор с подносом, на котором стояли бокалы и миска со льдом, а бутылку «Джонни Уолкера» она прижимала локтем искалеченной руки к боку. Она считала, что это тренирует мышцу — придерживать бутылку, — и думала, что будет делать это вновь, и вновь, и вновь. Женщины часто знают то, о чем мужчины еще не догадываются.


— Почему ты не принесла виски, пока он был здесь?

— Почему ты мне не сказал?

Шанталь поставила поднос и бутылку на кособокий столик и положила в бокалы лед.

— Я думал, сегодня мы отметим мое возвращение черным.

— Я как-то уронила ту бутылку на пол, и она разбилась.

— Не важно. А бурбон у тебя остался?

— Да. И мне он пришелся по вкусу.

— Лорент регулярно сюда наведывался?

Она протянула Терри бокал с виски, доверху наполненный льдом.

— Помнишь, сколько времени тебя не было? Одиннадцать с половиной дней. Что ты имеешь в виду, говоря «регулярно»?

— А все-таки?

— Я ему нравлюсь. Он заходил узнать, все ли у меня в порядке, — ведь я осталась одна. Сейчас к нему приехала его жена из Кампалы.

— Так ты ушла от священника к женатому мужчине?

— Дай подумать. Это я хожу к ним или они приходят ко мне? Но не забивай себе голову Лорентом. — Шанталь приготовила себе напиток и села рядом с Терри, вслушиваясь в тишину. Скоро начнут стрекотать насекомые, стремясь привлечь себе подобных, чтобы спариться с ними и произвести на свет миллионы новых насекомых. — Говоришь, ты вернулся, чтобы позаботиться о детях? Но ты уже не священник.

— Я объяснил тебе, что никогда им и не был.

— Кто же ты теперь — адвентист седьмого дня? Они тоже заботятся о детях. А исповедь ты станешь принимать? Тебе это, кажется, нравилось.

— Просто буду беседовать с людьми, пытаться чем-то помочь. А если они захотят, то могут мне исповедаться.

— А ты станешь налагать на них епитимью?

— Этого я больше не имею права делать.

— А Лоренту ты сказал?

— Скажу в следующий раз. Когда он поймет, что я здесь не в гостях или проездом. Потому что если ты где-то проездом, значит, держишь путь куда-то еще. А конец пути здесь. Он еще спросил — знал ли я, что вернусь?

— И что ты ему ответил?

— Что не знал до тех пор, пока не вернулся.

— Немного попрактиковавшись, ты мог бы стать ясновидящим, — сказала Шанталь. — Рассказывать людям, что открывает тебе Матерь Божья о будущем. Но только хорошее. Людям это понравится, они станут приносить тебе цыплят, помидоры, кукурузу…

— И банановое пиво?

— Ты говорил, оно тебе не нравится.

— Я говорил, что ни разу его не пробовал. Знаешь, кого ты мне сейчас напомнила этим разговором?

— Дай подумать. Наверное, ту женщину, которую ты обокрал и именно по этой причине, как ты считаешь, бросил.

Терри с улыбкой посмотрел на Шанталь и покачал головой, оценив ее слова по достоинству. Потом встал и, нагнувшись к ней, поцеловал в губы долгим, нежным поцелуем.

— Из нас двоих ясновидящая — это ты, — проговорил он. — Предскажи мне будущее.

Она уточнила:

— Ты хочешь знать, что будет, когда ты повзрослеешь или когда у тебя кончатся деньги?

— Деньги? Я всегда смогу их достать, — сказал он.


notes


Примечания


1


Имеется в виду болезнь Альцгеймера — психическое заболевание людей пожилого возраста. (Здесь и далее примеч. пер.)


2


«Тиффани», «Сакс», «Ниман-Маркус» — серия дорогих магазинов в Нью-Йорке.


3


«Сирс», «Джей-Си Пенни» — крупнейшие торговые компании, выпускающие товары широкого потребления.


4


Гарсон, лакей (фр.).