Вне поля зрения
Элмор Леонард








Жизнь взломщика банков коренным образом меняется, когда он бежит из тюрьмы и сталкивается с прекрасной девушкой… Но, к сожалению, Карен работает в полиции. И начинается погоня по всем Штатам… А главный приз? Главных приза два: сердце Карен плюс пять миллионов долларов, хранящихся в неком особняке…

Настоящее криминальное чтиво!






Элмор Леонард

Вне поля зрения





1


Фоули еще не приходилось бывать в такой тюрьме, где можно было бы подойти вплотную к ограде, не опасаясь быть застреленным. Данным наблюдением он и поделился с надзирателем, которого все звали Пупом, — так, чтобы разговор поддержать. Они стояли в тени между часовней и сторожевой башней из красного кирпича — из него были построены все здания тюрьмы — и смотрели в сторону спортивного поля. Около семисот зеков, выстроившись вдоль ограды, наблюдали, как игроки двух команд в одинаковых тюремных робах и без защитных щитков пытаются втоптать друг друга в землю.

— Это они так агрессию выпускают, — сказал Фоули. — А что еще делают, знаешь?

— Ты о чем? — не понял Пуп.

Такого тупого надзирателя Фоули встретил впервые, хотя сделал две ходки в тюрьмы штатов и одну — в федеральную. Это не считая полудюжины мелких задержаний.

— Да они же Суперкубок разыгрывают, — пояснил Фоули. — Делают вид, что находятся на стадионе «Сан-Девил» и что сегодня — следующее воскресенье. Причем обе команды играют за «Далласских ковбоев».

— Дерьмо, а не игроки, — заметил Пуп.

Фоули повернулся и посмотрел на профиль надзирателя, на козырек фуражки, нависший над солнечными очками. Светло-коричневая рубашка с погонами, такие же брюки, портативная рация и фонарик на поясе, никакого оружия. Роста они были одинакового — шесть футов один дюйм, — но если темно-синяя роба, в которую было облачено стройное тело Фоули, нигде не топорщилась, у Пупа в районе талии висело сорок фунтов лишнего веса — форменная рубашка обтягивала этот пузырь, как пленка — сосиску. Фоули предпочел вернуться к наблюдению за игрой.

Шустрый черный паренек вышел под пас, но был сбит с ног не менее шустрым и таким же черным защитником. Из белых играли только несколько сумасшедших байкеров, которым хватало безбашенности и силы, — да и они не играли, а просто молотили друг друга кулаками. Латиносы в игре не участвовали, все стояли вдоль ограды, за исключением двоих, которые нарезали круги против часовой стрелки вокруг поля. Во всех без исключения тюрьмах заключенные, выйдя на прогулку, почему-то двигались против часовой стрелки. Всегда. Эти двое пробегали десять миль каждый день, без выходных. Добежав до ближней к Фоули стороне поля, они перешли на шаг.

Хосе Чирино и Луис Линарес, Чино и Лулу, «муж» и «жена», оба небольшого роста, и оба осуждены на двадцать пять лет за убийство. Фоули пристально следил за тем, как они, лениво перебирая ногами, идут вдоль линии зрителей.

Прошло еще около минуты, прежде чем он произнес:

— Кое-кто хочет уйти отсюда. Что мне перепадет, если я скажу, где и когда?

Пуп повернулся и прищурившись посмотрел на него сквозь очки, — очевидно, именно так он определял, говорит зек правду или вешает лапшу на уши.

— О ком конкретно мы говорим?

— Все имеет свою цену, — ответил Фоули, словно не замечая надзирателя.

— Я же приношу тебе выпивку.

— И делаешь на этом неплохие деньги. — Фоули обернулся. — Нет, мне нужен покой. Поверь мне на слово, в более дерьмовой тюрьме я еще не бывал. Общий режим, а все зеки — опасные преступники.

— И ты один из них.

— Если я и был таковым, то давно остепенился. Да ты сам посмотри, они все — одной злобной породы. Я же насилие презираю, преступления совершаю по привычке, поэтому меня и упрятали сюда до старости, чтобы не взялся за прежние дела на свободе.

Пуп все еще не сводил с него прищуренных глаз:

— Решил стать стукачом?

— Это оправданно, если хочешь обеспечить будущее. Я даю тебе шанс предотвратить побег, ты набираешь очки, получаешь повышение по службе. Тогда как я получаю покой, — надеюсь, ты позаботишься обо мне, пока будешь здесь служить. Не станешь вмешиваться в мои дела, посылать на работу.

Пуп смотрел на него с прежним подозрением:

— Сколько зеков собирается сбежать?

— Я слышал, шесть.

— Когда?

— Похоже, сегодня.

— Кто именно, знаешь?

— Знаю, но не скажу. Пока. Приходи в часовню около пяти тридцати, перед вечерней поверкой.

Фоули смотрел прямо в прищуренные глаза надзирателя. Тот явно пытался прочесть его мысли.

— Ну что, Пуп, хочешь стать героем или предпочитаешь незаметное существование?




Во время обеда Фоули получил свою порцию свиной кожи и двинулся вдоль центрального прохода, пытаясь высмотреть Чино среди множества белых футболок и черноволосых голов. Чино сидел вместе с соотечественниками и жадно пожирал макароны с сыром, от которых самого Фоули всегда тошнило. Господи, целую кучу навалил, а парень напротив еще подкладывает ему со своего подноса. Чино поднял на Фоули взгляд черных глаз, окруженных сетью шрамов — эти шрамы он заработал, делая карьеру боксера, еще до того, как возраст и убийство заставили его уйти с ринга. Чино было под пятьдесят, но форму он поддерживал, Фоули сам видел, как Чино тридцать раз подтянулся на перекладине и ни разу не дрыгнул ногами, пытаясь зацепиться за воздух. Кубинец кивнул, но сесть не предложил, не приказал своим людям освободить место. Рядом с ним приткнулся Лулу, склонившийся над подносом с макаронами и стаканом молока, который выдавали всем заключенным в возрасте до двадцати одного года, чтобы тела их были крепкими и здоровыми.

Фоули отобедал в компании байкеров, которым за тройную цену сплавлял пронесенное Пупом в тюрьму спиртное. Посидел с ними, послушал, как они в шутку сравнивают его ром с мочой. Мнения разошлись в одном, чья именно это моча — собачья, кошачья или крокодилья. Последнее сравнение понравилось байкерам больше остальных, но тут Фоули заметил, что моча должна быть какой-нибудь необычной, и предложил куриную, за что был вознагражден улыбками, полными гнилых зубов и пережевываемой пищи, и одобрительным хрюканьем. Пообедав, Фоули вышел во двор выкурить сигарету и подождать Чино.

Тот появился вместе с красавчиком Лулу, который смотрел на всех, обиженно надув губки и удивленно хлопая длинными, как у девушки, ресницами. Такая вот манера. Чино пришлось отметелить целую толпу поклонников Лулу, чтобы единолично им распоряжаться. Он как-то сказал Фоули, что на свободе Лулу не был гомосексуалистом, но, попав в тюрьму, открыл в себе сей талант. В такие интимные тайны Фоули стали посвящать после того, как он заявил Чино, что более агрессивного боксера второго полусреднего веса в жизни не видал. Будучи проездом в Лос-Анджелесе — грабил там банки, — Фоули присутствовал при том, как Чино проиграл Маурисио Браво. А в Лас-Вегасе Фоули видел его бой с мексиканцем по имени Паломино — Чино тогда не повезло. В шестом раунде остановили поединок и засчитали ему поражение из-за подбитого правого глаза. Фоули сказал тогда: «Кроме тебя, только Роки Бальбоа возвращался на ринг после стольких поражений». Чино выиграл двадцать два боя и проиграл семнадцать, что нельзя было назвать выдающимся достижением для человека, называющего себя боксером. Хотя настойчивостью его можно было восхищаться. Фоули стал единственным белым, которому Чино позволял приблизиться к себе.

Он подошел, обнимая Лулу за плечи, потом опустил руку и зацепил большим пальцем пояс его штанов, как будто взял на поводок.

— Значит, сегодня, — сказал Фоули. — Волнуешься?

— Друг, я же сказал, что Суперкубок в воскресенье, — невозмутимо произнес Чино.

— Да, но, по-моему, ты решил ускорить события.

У Чино появился блеск в глазах:

— С чего ты взял?

— Вы, как обычно, вышли на пробежку, чтобы никто ничего не заподозрил, но пробежали всего пару миль, значит, бережете силы. И ты съел фунтов десять макарон — запасался углеводами.

— Я же сказал, если хочешь, можешь участвовать.

— Можно было бы, да боюсь испачкаться.

— Все закончено, осталось только дернуть отсюда.

— А ограда точно позади?

— Метрах в пятнадцати, не меньше.

Подкоп начинался в узком замаскированном лазе под часовней и шел до лужайки за внешней оградой из колючей проволоки. Принялись копать еще до Рождества — руками, сломанной лопатой, используя в качестве подпорок обломки досок со стройплощадки нового крыла часовни. В первый день Рождества Фоули встретил их в зарослях фикуса у часовни — с перепачканными землей рожами, но в чистых робах. Что они делали в кустах? Трахались? Это было не в стиле Чино, и тогда поклонник бокса Фоули сказал: «Ничего не говори, если не хочешь», а кубинец спросил своего белого друга: «С нами пойдешь?»

Фоули ответил, что в жизни не сунется в узкий лаз под часовней, в полную темноту — а если там кроты и крысы, и ты с ними морда в морду столкнешься? Нет, большое спасибо. Еще он предупредил тогда Чино: «Вы же роете болото, совсем чокнулись? Я говорил со знающими людьми, они сказали, что почва слишком влажная и обязательно провалится». Чино кивнул: мол, да, именно так все и считают, но подкоп обвалился всего один раз. Если делать все аккуратно, не торопясь, если дать перегною подсохнуть и схватиться, стенки все замечательно держат. Он поведал Фоули, что сначала они углубились на четыре фута и только потом повели в сторону ограды тоннель высотой и шириной в один фут. Один человек рыл, другой выносил грунт и рассыпал в подвале часовни, чтобы никто ничего не видел. Работали по двое, в грязной одежде, а перед выходом на поверхность переодевались в чистое.

Фоули спросил тем рождественским днем: «А почему надзиратели ничего не заподозрили, я-то заметил?»

«Видно, они, как и ты, считают, что в грязи этой сделать подкоп невозможно. Или не хотят лезть и проверять, запачкаться боятся. Так что, увидев нас грязными, предпочитают думать, что мы только-только со стройки», — объяснил тогда Чино.

А еще он сказал, что побег назначен на воскресенье, на шесть часов, когда все будут смотреть Суперкубок.

Но вдруг они решили сбежать на пять дней раньше.

— Закончили досрочно?

Чино посмотрел на ограду между административным корпусом и стоящей рядом с часовней сторожевой башней:

— Видишь новые столбы? В пяти метрах от старой ограды ставят новую. К Суперкубку новый забор будет поставлен, и нам придется копать еще дней девять-десять. Так что бежим, как только стемнеет.

— Во время поверки?

— Конечно. Если число зеков не сойдется, примутся считать сначала, и у нас появится дополнительное время. Последний раз предлагаю: хочешь — можешь бежать с нами.

— Я же не помогал копать.

— Если я говорю, что можешь бежать с нами, значит, можешь.

— Спасибо за предложение, — сказал Фоули, глядя на стоянку машин для посетителей, расположившуюся в двадцати ярдах за оградой. В первом ряду стояло всего несколько машин. — Очень заманчиво, но до цивилизации далековато. До Майами сколько? Около ста миль? Я слишком стар для безумных затей.

— Не старше меня.

— Верно, но ты в хорошей форме, как и малыш Лулу. — Фоули подмигнул гомику и почему-то получил в ответ злобный взгляд. — Если и соберусь уйти, то только не в тюремной робе. И заранее просчитаю, куда направиться. Я же здесь почти новичок, еще не прочувствовал систему.

— Друг, ты все делаешь верно. Я за тебя не беспокоюсь.

— Желаю удачи, партнер, — сказал Фоули, положив руку на плечо низкорослого кубинца. — Если выгорит, пришли мне открытку.




Некоторые новички, осужденные за дела с наркотиками, звонили домой чуть ли не каждый день после дневной жратвы. Особенно много среди них было белых парней. Вот и сейчас они стояли в очереди к телефону, у кабинета начальника. Фоули внес свое имя в список и прошел к началу очереди:

— Ребята, срочный звонок, вы же не будете возражать, правда?

Тяжелые взгляды в ответ, но никаких возражений. Эти ребята — салаги, а Фоули — знаменитый рецидивист, ограбивший больше банков, чем все они, вместе взятые, посетили, чтобы получить деньги по чеку. Он учил их самоуважению, как остаться в живых и не опуститься. Если чувствуешь, что деваться некуда, бей первым и чем-нибудь тяжелым. Сам Фоули предпочитал кусок свинцовой трубы длиной около фута, а ножи презирал, нож — это грубо, подло, он ставит тебя вровень с головорезами и прочими свиньями. Нет, первым делом хорошенько приложить трубой по челюсти, а потом, если будет время, переломать руки. Расслабишься — тебя тут же трахнут, так что держи ушки на макушке. Вот, собственно, и все, чему можно было научить этих салаг.

Женский голос согласился оплатить разговор — бывшая жена Фоули, живущая теперь в Майами-Бич.

— Эй, Адель, как дела?

— Ну что еще? — спросила она абсолютно равнодушно, просто задала вопрос.

Адель развелась с ним, когда он мотал семь лет в калифорнийской тюрьме «Ломпок», и переехала во Флориду. Фоули не держал на нее зла. Они познакомились в Лас-Вегасе, где она работала официанткой в коктейль-баре и ходила по залу в крошечном костюме с блестками, глубоким декольте и открытыми ногами. Однажды ночью, когда обоим было невероятно хорошо, они поженились, а меньше чем через год он попал в «Ломпок». Они даже не успели распробовать, что есть так называемая семейная жизнь. Через несколько месяцев после освобождения Фоули приехал во Флориду, и они начали с того места, на котором остановились — ходили в рестораны, пили, занимались любовью…. Адель говорила, что по-прежнему любит его, но просила даже не заикаться о семейной жизни. Фоули чувствовал себя виноватым, что не мог поддерживать ее финансово, пока был в тюрьме, и из-за этой вины залетел снова. Ограбил банк «Барнетт» в Лейк-Уорт — хотел отдать Адели всю добычу, чтобы продемонстрировать ей, что его сердце по-прежнему бьется, но попался и получил от тридцати до пожизненного в тюрьме «Глейдс». Согласно приговору Фоули должен был отсидеть по крайней мере двадцать четыре года, прежде чем суд согласится рассмотреть просьбу о досрочном освобождении. И все это из-за собственной доброты.

— Помнишь, я говорил тебе о празднике по поводу Суперкубка? — спросил он Адель. — Так вот, дата изменилась. Все начнется сегодня в шесть часов.

— Ты же утверждал, что разговоры не прослушиваются… — выдержав осторожную паузу, заметила Адель.

— Как правило не прослушиваются.

— Тогда что за глупые намеки? Говори прямо.

— Какая умница, — хмыкнул Фоули. — Тебе легко там, на свободе, рассуждать.

— Какая свобода? Я ищу работу.

— А что случилось с Мандраком Чудесным?

— С Эмилем Великолепным. Этот сучий фриц выгнал меня и нанял другую девушку, блондинку.

— С ума, наверное, сошел. Поменять тебя на какую-то девчонку…

— Сказал, что я слишком стара.

— Стара для чего? Для того чтобы следить, как голуби вылетают из шляпы? Ты ведь до тонкостей отшлифовала фирменный удивленный взгляд, да и в костюме ассистентки выглядишь сногсшибательно. Да ладно, оглянуться не успеешь, как найдешь другого. Напечатай объявление. Извини, что меняю тему, но я звоню потому…

— Да-да.

— Все случится сегодня, а не в воскресенье. Около шести, всего через несколько часов. Поэтому свяжись с Бадди, чем бы там он ни занимался…

— Свяжусь. И тому парню, который поведет вторую машину, тоже позвоню.

— Ты это о ком?

— Бадди хочет задействовать две машины.

— Ты говорила, что он только думает об этом.

— Он уже нашел в помощь парня, которого ты знаешь по «Ломпоку». Глена Майклса.

Фоули ничего не сказал в ответ. Этот парень даже кино смотрел в темных очках…

— Миленький, но доверия не внушает, — продолжала Адель, — Волосы слишком длинные.

А волосы на теле, наоборот, выбриты. На тюремном дворе Глен Майклс только и делал, что загорал. Фоули хорошо помнил его. Парень угонял дорогие машины на заказ и доставлял в любую точку вплоть до Мехико. И все время пытался доказать, что малый он — не промах, мол, бабы так и вешаются на него, даже кинозвезды — называл имена, правда, ни Фоули, ни Бадди никогда об этих звездах слыхом не слыхивали. Они прозвали его Жеребчиком.

— Ты с ним встречалась?

— Бадди решил, что стоит — на всякий случай.

— На какой всякий?

— Не знаю, спроси у него. Глен сказал, что считает тебя очень крутым.

— Правда? Передай Бадди, если этот козел опять будет в очках, я на них наступлю. Даже с головы снимать не стану.

— Ты все такой же странный.

— Самое позднее без четверти шесть. Но не звони из дома.

— Ты это каждый раз повторяешь. Поосторожнее там. Постарайся, чтобы тебя не подстрелили.

В пять двадцать Фоули вошел в часовню и увидел там растлителя малолетних по кличке Эльф. Свет был выключен, тощий белый парень сидел, сгорбившись, у окна, на скамье рядом лежала пачка брошюр. Фоули щелкнул переключателем, и Эльф моментально втянул голову в плечи, ожидая, что сейчас его снова будут бить — такова судьба близоруких, вынужденных жить среди заключенных, считающих себя высшими существами.

— Совсем испортишь себе глаза, — сказал Фоули, — если будешь читать это духовное дерьмо в темноте. Слушай, мне надо поговорить со Спасителем наедине. Не возражаешь?

Когда Эльф вышел, Фоули выключил лампы и наполовину опустил старые, в коричневых пятнах жалюзи. В часовне воцарился полумрак, были видны лишь очертания рядов скамеек. Он пересек залу и вышел через дыру в стене на улицу — на стройплощадку нового крыла, где пахло досками и высился каркас с пустыми глазницами будущих окон.

Тут и там валялись обрезки досок — тюремным плотникам явно было наплевать на экономию материалов. Взгляд Фоули привлек обрезок двухдюймовой доски. Для предстоящего дела лучше подошла бы труба, тем более что труб здесь тоже хватало, но Фоули понравилось, как доска сужается к одному концу — она напоминала бейсбольную биту.

Он поднял обрезок, взвесил в руке, взмахнул и представил, как мяч со свистом летит в сторону спортивного поля, где собралась половина заключенных. Пятьсот или шестьсот зеков лениво болтались без дела — работы на всех не хватало. Темнело, с неба исчезали последние красные полосы заката, и тут раздался долгожданный свисток, зовущий всех в бараки на вечернюю поверку. Полчаса, потом еще пятнадцать минут на пересчет — и только тогда обнаружится, что шестеро заключенных исчезли. А пока спустят собак, Чино и его друзья будут уже далеко в зарослях сахарного тростника.

Зеки лениво потянулись в бараки, срезая угол через ворота. Фоули смотрел на них и думал: «Время пошло, мой мальчик».

Вернувшись в часовню, он поставил доску у скамьи и накрыл ее сверху джинсовой курткой. Чино был уже внизу, в тоннеле, — наверное, наставлял своих ребят вести себя тихо и терпеть, пока не стемнеет.

Фоули обернулся, услышав, как открывается дверь. Вошел Пуп и внимательно огляделся. Оружия при нем не было, только рация и фонарик. Фуражка надвинута на глаза. Надзиратель, явно нервничая в темноте, протянул руку к выключателю.

— Не стоит, — предупредил Фоули и приложил палец к губам.

Колеса машины закрутились, и все вот-вот должно было свершиться.

— Пуп, они прямо под тобой, в тоннеле.

Надзиратель отстегнул рацию с пояса.

— Подожди. Рано еще, — сказал Фоули.




2


Карен выехала из Уэст-Палм около пяти, долгие мили ехала в сторону заката по шоссе, вспарывающему заросли сахарного тростника, но фары включила только на стоянке у тюрьмы. Лучи осветили полоску травы, дорожку, еще одну полоску травы, ограду из колючей проволоки, увешанную звукоуловителями, темные фигуры в белых футболках по другую сторону ограды, кирпичные бараки, похожие на казармы, складные столы и беседки, которыми пользовались в дни свиданий. Высоко на башнях загорелись прожекторы, залив светом дорожки и лужайки. Ночью тюрьма выглядела не так плохо. Карен закурила и набрала номер на мобильном телефоне.

— Алло, это снова Карен Сиско. Рей еще не появлялся?.. Да, я пробовала. Если позвонит, будьте добры, передайте, что я смогу с ним встретиться не раньше семи. О’кей?

С минуту она наблюдала, как заключенные в лучах прожекторов беспорядочной толпой бредут прочь со спортивного поля, проходят сквозь ворота и расходятся по своим баракам, потом снова взяла телефон.

— Папа? Это Карен. Хочешь оказать мне большую услугу?

— А вставать придется? Я только что налил себе выпить.

— Я сейчас в «Глейдс». А в шесть мы с Реем Николетом должны были встретиться. И мне его не найти…

— Это с которым? С федералом-антитеррористом?

— Папа, террористами он больше не занимается. Его перевели, и сейчас Рей работает на штат, в правоохранительном департаменте Флориды.

— Но он по-прежнему женат?

— Формально. На самом деле они разошлись.

— О-о. Он уже отдельно живет?

— Пока не переехал, но вот-вот.

— Не похоже на развод…

— Может, ты попробуешь его найти? У меня не получилось. Передай, что я задержусь. — Она назвала номер пейджера.

— А что ты делаешь в «Глейдс»?

— Выполняю судебное предписание. Поступила жалоба. Пришлось сюда ехать…

Лучи фар ударили в зеркало заднего вида — позади, в следующем ряду, остановилась какая-то машина. Фары погасли, но тут же зажглись снова, и Карен повернула зеркало, чтобы свет не бил в глаза.

— Пришлось ехать сюда, потому что какому-то зеку, приговоренному к пожизненному, не нравятся макароны с сыром. Он подал иск, заявив, что у него нет выбора, а это нарушает его гражданские права.

— Ну, что я могу тебе сказать? Большую часть времени ты будешь выполнять предписания, обеспечивать безопасность, болтаться в залах суда, доставлять заключенных на слушания…

— Конечно, конечно, ты же меня предупреждал…

— Не повредит напомнить.

— Пап, больше года я в Уэст-Палм не задержусь. Если не переведут на работу с ордерами, уволюсь к чертям.

— Девочка моя, ты, как всегда, упряма… Ты ведь в любой момент можешь перейти ко мне на постоянную работу. Мне тут как раз одно дельце подкинули, на карту поставлены права жертвы…

— Папа…

— Парень вломился в дом, избил старушку и забрал все ее сбережения — восемьдесят семь тысяч. Его поймали, адвокат договорился с прокурором штата: от двух до пяти и полное возмещение ущерба при освобождении. Так вот, парень отсидел пятнадцать месяцев, освободился досрочно и скрылся в неизвестность. Меня нанял сын старушки — хочет отыскать его.

— Ну, отыщешь ты его, и что дальше? Заставишь совершить еще одно вооруженное ограбление, чтобы рассчитаться с бабушкой?

— Видишь? Тебя это дельце уже захватило, раз начала думать. На самом же деле сын старушки удовольствуется тем, что этот засранец будет избит до полусмерти.

— Мне пора.

— Когда увидимся?

— Если позвонишь Рею, приеду в воскресенье, вместе посмотрим игру.

— Ты, наверное, принарядилась ради этого парня…

— На мне костюм от Шанель, не новый, а тот, что ты подарил мне на позапрошлое Рождество. Как видишь, иногда я его надеваю.

— С короткой юбкой? Хочешь, чтобы Рей ушел от жены уже завтра?

— Скоро увидимся. — Карен повесила трубку.

Ее отцу исполнилось семьдесят, и вот уже сорок лет он возглавлял сыскное бюро «Маршалл Сиско Инвестигейшнс Инк.» в Корал-Гейблс. Карен было двадцать девять лет, и она работала помощником судебного исполнителя в Уэст-Палм-Бич, куда ее недавно перевели из Майами. Она несколько раз помогала отцу, пока училась в университете Майами — в основном следила за подозреваемыми. А потом сыскная работа захватила ее, и Карен перевелась во Флоридский Атлантический университет, что в Бока-Ратон, дабы прослушать курс по уголовному праву. В университет частенько заглядывали агенты различных федеральных ведомств — ФБР, АБН, — читали лекции, присматривали перспективных новичков. Но Карен в то время курила травку и даже не рассматривала возможность работы в Агентстве по борьбе с наркотиками. Сначала она подумывала о том, чтобы записаться в федералы, но все агенты, с которыми ей довелось встречаться, были такими тормознутыми, что на любой вопрос отвечали: «По этому поводу мы должны проконсультироваться с Вашингтоном». А потом Карен познакомилась с парой судебных исполнителей. Приятные ребята, и относятся к себе куда проще, чем парни из Бюро. Вот Карен и стала судебным исполнителем, на что отец заявил: мол, дочка явно сошла с ума, если собирается посвятить жизнь этому бюрократическому дерьму.

Рост Карен составлял пять футов девять дюймов — если она надевала туфли на обычных каблуках, а именно такие она носила с черным костюмом от Шанель. Звезда судебного исполнителя и удостоверение лежали в сумочке на сиденье. Пистолет «ЗИГ-Зауер» тридцать восьмого калибра покоился в багажнике вместе с пуленепробиваемым жилетом, форменным кителем, несколькими парами наручников, кандалами, телескопической дубинкой, газовым баллончиком и помповым ружьем «ремингтон». Пистолет в багажник она положила, чтобы не сдавать его на входе в тюрьму. «ЗИГ-Зауер» был ее любимым оружием, она носила его с вечерними туалетами, и Карен не хотелось, чтобы какой-нибудь охранник хватал его своими грязными лапами.

О’кей, она готова. Карен сделала последнюю затяжку и выбросила сигарету в окно. Повернула зеркало, чтобы поправить прическу, но тут же отвела глаза — фары стоящей сзади машины были все еще включены на дальний свет.




3


Бадди заметил, как сверкнуло зеркало и взметнулись светлые волосы в свете фар. В стоящем впереди «шевроле-каприс» с флоридскими номерами сидела женщина.

Никого больше в машинах первого ряда он не заметил. Отлично. Зеки возвращались со спортивного поля, но надзиратели еще не носились как сумасшедшие, да и свистки молчат. Прекрасно, значит, он приехал вовремя. После безумной гонки можно было на несколько минут расслабиться. Ему и так повезло — успел найти Глена и сообщить, что побег состоится сегодня, всего через несколько часов. Не в воскресенье, а сегодня, сейчас. Глен захотел узнать, почему. Бадди сказал: «Нет времени трепаться, понял? Бери машину и жди там, где договорились. После шести. Машина должна быть белой. Глен, ты понял меня?»

Глен, естественно, не понял, при чем тут цвет машины.

«Чтобы мы были уверены, что это ты, а не какой-нибудь легавый с радаром. Да, и оставь свои очки дома».

Глен сразу принялся спорить, и Бадди пришлось намекнуть: «Мальчик, делай, как сказано, и у тебя все получится».

Бадди тоже предстояло найти машину — опять-таки белую, чтобы Фоули не бегал по всей стоянке и не искал его. А до тюрьмы из Майами почти три часа езды.

Шли минуты, и он вдруг подумал, не ждет ли женщина в «шевроле» кого-нибудь из кубинцев, делающих подкоп. Насколько ему было известно, кубинцы любят «шевроле», а женщина может быть их соотечественницей — только с крашеными волосами. Бадди повертел головой, проверил, не ждет ли беглых зеков кто еще. Так на пригородной остановке ждут возвращающихся с работы мужей верные жены.

Блондинка стояла на оговоренном месте. Фоули велел Адель припарковать машину напротив второго столба от сторожевой вышки, что рядом с часовней, — именно там они полезут из земли.

Бадди ненавидел вышки — даже когда находился по другую сторону ограды. Оттуда человек с мощной винтовкой следил за каждым твоим шагом. Фоули, подняв глаза на вышку, заметил как-то: «Представляешь, вот сидит он там и надеется, что кто-нибудь бросится на ограду и тогда вполне законно можно будет пристрелить заключенного. Сидит там и молит Бога о такой возможности. Что за люди?!» Бадди ответил ему, что таково большинство надзирателей — злобные и тупые.

Тогда они только-только познакомились, узнали, что оба занимаются одним и тем же делом, и стали друзьями на всю жизнь. Это произошло всего в пяти милях от Тихого океана, в федеральной тюрьме «Ломпок», переполненной крутыми калифорнийскими наркодельцами, мошенниками и жуликами… Фоули еще сказал тогда: «Бадди, что такие старые профессионалы, как мы, делают в этой собачьей дыре, вместе со стукачами, неудачниками и прочими тупыми задницами?»

Освободились они порознь.

Бадди вышел первым и остановился в Лос-Анджелесе у своей старшей сестры Реджины-Мэри, бывшей монашки, живущей на пособие, пьющей вишневое вино и ежедневно молящейся о Бадди и прочих заблудших душах, уже отдыхающих в чистилище. Выходя на охоту, то есть бомбя банки, Бадди звонил ей каждую неделю и высылал деньги. Однако, попав в тюрьму, он вынужден был ограничиться письмами, так как Реджина отказалась оплачивать разговоры по телефону.

Фоули освободился через три месяца с пятьюдесятью долларами выходного пособия в кармане и на автобусе приехал в Лос-Анджелес, где в угнанной по такому случаю машине его уже ждал Бадди. В тот же день они взяли банк в Помоне — впервые Фоули и Бадди стали партнерами, — сняли пять тысяч шестьсот с двух кассиров и отправились в Лас-Вегас, где славно потрахались и просадили всю добычу. Пришлось вернуться в Лос-Анджелес, и они несколько месяцев бомбили банки по южной Калифорнии. Работали только вдвоем, по кассиру на душу, даже соревнования устраивали — кому удастся забрать больше денег так, чтобы сигнализация не заорала. Бадди очень не хватало Фоули как напарника.

Когда Фоули впервые отзвонился по поводу побега, Бадди еще жил с сестрой в Калифорнии. «Черт возьми, что ты делаешь в тюряге?» — опешил Бадди.

«Ищу способ, как отсюда выбраться, — ответил Фоули. — Полоумный судья впаял мне тридцать лет, а мне здесь делать нечего. Полно идиотов и неудачников, но охрана слабая. Намек понял?» А еще сказал, что во Флориду его занесло потому, что хотел повидаться с Адель.

«Помнишь, она мне все время писала, пока мы сидели в „Ломпоке“?»

«Ага, писала. После того как развелась с тобой».

«Ну, хорошим мужем назвать меня трудно. Денег на домашние расходы не давал, алименты не платил…»

«Так ты ж официально двадцать центов в час зарабатывал. Откуда алименты?»

«Понимаю, но я чувствовал себя обязанным».

«И потому ограбил банк во Флориде».

«Эта муть напомнила мне о том случае, в Пасадене, когда я вышел из банка, а машина не завелась».

«Ну да, ты твердил об этом семь лет подряд, — кивнул Бадди, — и все никак не мог понять, почему не оставил двигатель включенным. Только не говори, что то же самое случилось во Флориде».

«Нет, конечно, но очень похоже. Мои самые крутые залеты связаны с машинами».

«Попал в аварию?»

«Расскажу при встрече».

После этого разговора связь с Фоули держала только Адель и только из телефона-автомата.

Когда дата была определена, Бадди уехал из Калифорнии и снял однокомнатную квартиру в «Шаламар Эпартментс» в Халландейле. Прямо на берегу океана, к северу от Майами.

Потом позвонила Адель, сказала, что все назначено на сегодня, и ему пришлось пошевеливаться. Нужно было дать пинка Глену и найти машину. Идеальная тачка подвернулась на Даниа-стрит — белый «кадиллак-седан-девиль-конкорс». Бадди уже было собрался взломать дверь, как вдруг увидел выходящую из универмага «Винн-Дикси» даму средних лет в жемчугах и на высоких каблуках. Она толкала перед собой тележку с продуктами — сама управлялась, видимо, не хотела давать на чай бедному, приплывшему на плоту гаитянину, дежурившему у универмага. Бадди сунул «фомку» сзади за пояс, подождал, пока дама откроет багажник, и подошел со словами: «Позвольте вам помочь, мадам». Она как-то неуверенно посмотрела на него, но позволила переложить пакеты в багажник, закрыла его, вынула ключ из замка и только потом сказала: «Я о помощи не просила, так что на чаевые не рассчитывай».

Бадди небрежно махнул рукой: «Все в порядке, мадам, я просто возьму вашу машину», сел за руль и укатил. Дама, наверное, кричала, но стекла были подняты, кондиционер работал на полную мощность, и он ничего не услышал. Бадди впервые в жизни угонял машину подобным образом — прямо из-под носа хозяина, этакий карнэппинг.

Без четверти шесть. Если события пойдут так, как говорил Фоули, все должно начаться с минуты на минуту. Почти все зеки ушли со спортивной площадки, последние заключенные лениво перебирали ногами в свете прожекторов.

Бадди снова посмотрел на женщину в «шевроле». Увидел ее руку, выбрасывающую окурок из окна, и снова подумал, что она явно знает о побеге и готовится. Потом она подняла другую руку, и снова сверкнуло зеркало, как и в первый раз, когда он только заехал на стоянку. Через несколько секунд огни «шеви» погасли. Бадди был уверен, что она вот-вот выйдет из машины.

Ему не терпелось увидеть, какая она из себя.




4


Фоули смотрел, как Пуп осторожно идет по проходу меж скамей к передней части часовни, опустив взгляд вниз и вслушиваясь в звуки из-под земли.

— Ничего не слышу, — сказал он. Естественно, он ничего не слышал.

— Пуп, они сейчас не копают, тоннель давно готов. Мы говорим, а шестеро зеков сидят внизу и готовятся к побегу.

Фоули немного подумал, нужно ли еще что-нибудь добавить, и спросил:

— А каковы твои действия, если тебе вдруг сообщили о побеге?

— Прежде всего я должен объявить «янтарную тревогу». Ты уверен, что они там?

— Сам видел, как ныряли в лаз.

— Где кончается тоннель?

— У второго столба ограды, что возле башни. Сам можешь посмотреть.

Пуп повернулся к нему спиной и прошел мимо передних скамей к окну. Свет прожекторов отражался от стекла и окрашивал тени в грязно-желтый цвет.

— Ничего не вижу.

Фоули, взяв куртку с завернутой в нее «битой» из двухдюймовой доски, также подошел к окну:

— Скоро увидишь.

— В это время на шестой башне никого нет.

— Думаешь, они этого не знают?

Он встал за спиной надзирателя. Туго натянутая на плечах рубашка… Здоровый у этого кабана живот. Выпустив куртку из руки, он прижал доску к ноге.

— Какая-то машина светит фарами… — Надзиратель вдруг схватился за рацию на поясе. — Черт возьми… — заорал он. — Человек за оградой! Рядом с шестой башней!

Какая там «янтарная тревога» — Пуп от волнения все нужные слова позабывал.

Фоули шагнул еще ближе. Темно-синяя машина освещала фарами ограду, за которой стояла белая машина — должно быть, Бадди, храни Господь его душу. Фоули приподнялся на цыпочки, он видел свободу, чувствовал ее совсем рядом, а Пуп орал в рацию, что, мол, говорит офицер Пупко, он, мол, наблюдает за периметром. Надзиратель поднял тревогу слишком рано — Фоули еще не был готов. Вдруг в свете фар возникла четкая фигура в синей робе, и он услышал пронзительный крик Пупа:

— Да я вижу его собственными глазами!

Прогнав ненужные сомнения, Фоули напомнил себе, что медлить нельзя, надо доводить начатое дело до конца — будешь медлить, все испортишь, — широко размахнулся, как бейсболист, и врезал Пупу доской по башке. Свалил одним ударом, отбросил от подоконника, надзиратель даже вякнуть не успел. Затем Фоули выглянул в окно, увидел две фигуры у ограды и быстро наклонился к валяющемуся без чувств надзирателю. Расстегнул пуговицы на рубашке, перекатил живое, но безжизненное тело на живот. Черт, с формой пришлось повозиться, от Пупа помощи ждать не приходилось. Завопил сигнал автомобиля, кто-то жал на клаксон не переставая, может быть, это Бадди подавал ему сигнал. Мол, давай, двигайся. Фоули понял, что на штаны времени не остается, придется рискнуть и уходить в своих, синих, даст Бог, никто не заметит в темноте. Он натянул слишком маленькую фуражку на глаза, схватил фонарик, выскользнул из дверей и скрылся в зарослях фикуса.




Карен взяла в руку судебное предписание и уже собралась было вылезти из машины. Последние заключенные покидали спортивную площадку, шли слева направо на некотором расстоянии от ограды. Она открыла дверь…

Минуточку.

Рядом с самой оградой возник какой-то тип — она могла поклясться, что еще секунду назад его там не было. Он был совсем рядом с сеткой, мог дотронуться до нее. То ли присел, то ли стоял на карачках. Карен включила фары, чтобы рассмотреть получше.

Нет, он не просто присел.

Парень вылезал из земли.

С этой стороны ограды.

Вот он наклонился, из земли появились голова и руки, и зеков стало двое.

Прямо у нее на глазах. В двадцати ярдах от машины. Пара зеков бежит, и никакой сирены, никаких тебе свистков, другие заключенные так и идут по двору, даже не подозревая, что происходит совсем рядом…

Карен нажала на клаксон и не снимала руку, пока оба латиноса не уставились на ее фары. Вдруг они замерли на мгновение и кинулись бежать вдоль ограды спортивной площадки. Когда из земли появились третий и четвертый заключенные, Карен выскочила из машины.




Бадди увидел их не сразу. Женщина надавила на клаксон, и это заставило его встрепенуться. Правда, он понял, что побег удался, лишь когда дамочка выскочила из машины и уставилась куда-то влево, вдоль ограды. Тут и он заметил двух зеков, перебегающих подъездную дорогу. Их вдруг осветил яркий луч света, направленный со сторожевой вышки в дальнем углу спортивной площадки, забухали выстрелы. Охранник открыл огонь, но зеки уже скрылись в апельсиновой роще. Бадди перевел взгляд на переднюю машину и увидел прямо перед собой женщину… нет, девушку со светлыми волосами и длинными стройными ногами — она открывала крышку багажника.

Сначала Бадди решил, что она хочет спрятать там зека, помогает заключенным бежать.

Она нырнула в багажник с головой и достала пистолет в кобуре. Автоматический вроде.

Ни хрена себе, да она, похоже, отстреливаться будет…

Бросив пистолет обратно, она снова нырнула в багажник и на этот раз появилась с помповым ружьем в руках. Передернув на ходу затвор, девушка обежала машину и уставилась в ночную тьму, но зеки успели скрыться из виду. Из-за ограды доносились пронзительные трели свистков.

Бадди увидел заключенных, сбившихся в группки и наблюдающих за побегом. Такое впечатление, весь лагерь прибежал полюбоваться на побег. Охранников видно не было. Тогда он сказал себе, что пора вылезать из машины и быть начеку. Хочет он этого или нет.

Он снова перевел взгляд на девушку, которая тыкала ружьем в двух грязных, только что вылезших из-под земли зеков, приказывая немедленно поднять руки. Никому она помогать не собиралась, это точно. Но кто же она такая? Пара латиносов у земляной дыры явно не знали что делать, — черт, свобода была так близка. Они посмотрели на луч прожектора, обшаривающий территорию, потом на главные ворота, из которых уже выбегали вооруженные охранники, и, приняв некое решение, вдруг бросились к дороге. Девушка, эта красотка в короткой юбке, подняла ружье — Бадди знал, что с такого расстояния промахнуться просто невозможно, — но стрелять почему-то не стала. Ах вот в чем дело, пятеро охранников с винтовками и дробовиками уже открыли огонь, и на глазах у Бадди беглых зеков срезали пули. Охранники смотрели в сторону, где упали зеки — они не могли не видеть девушку с ружьем, но ее присутствие, судя по всему, совсем не удивило их, и Бадди понял, что здесь ее знают. Куда больше надзирателей интересовала дыра, из которой вылезли заключенные. Все столпились вокруг нее, направив вниз стволы, но вдруг одновременно отпрянули назад, столкнувшись плечами.

Из тоннеля появилась голова в фуражке охранника, потом показались плечи, парень сказал что-то, возбужденно затряс головой. Лицо под козырьком фуражки разглядеть было невозможно — оно было все вымазано грязью. Один из охранников забубнил что-то в рацию. Другой протянул парню ствол винтовки, чтобы помочь выбраться, но тот вдруг заорал, показывая рукой в темноту, в сторону апельсиновой рощи. Охранники бросились туда — пнув по пути застреленных заключенных, чтобы окончательно убедиться, что те мертвы. Парень, чуть выждав, вылез из ямы.

Бадди знал, что это Фоули — тот решил поиграть еще немного, постоять, качая головой в нахлобученной на глаза фуражке, прямо вылитый добропорядочный надзиратель. Бадди вышел в свет фар и было махнул ему рукой — как увидел наведенный на себя ствол ружья. Он поднял вверх ладонь:

— Эй, эй, милая, все в порядке, мы — хорошие ребята, — сказал он, стараясь не терять самообладания и надеясь, что никаких проблем с этой красоткой не возникнет. Наверное, сотрудница службы пробации, осуществляет надзор за условно освобожденными, вот только он не слышал, чтобы эти копы ходили с оружием.

— Что вы здесь делаете? — спросила она, вернее, не спросила, а произнесла эту фразу так, как цедят ее полицейские, которые абсолютно уверены, что именно ты здесь делаешь.

Она обернулась и посмотрела на Фоули. И все поняла, в этом не могло быть никаких сомнений, но с двоими ей было не совладать. Чумазый, похожий на мутировавшую болотную тварь Фоули двинулся прямо на нее, а Бадди, воспользовавшись подходящим моментом, подскочил сзади и схватил ее за шею. Она, конечно, сопротивлялась, даже попыталась врезать ему прикладом в живот, но подоспевший Фоули вывернул из ее рук ружье. Они оттащили ее за «шевроле» и спрятались за поднятой крышкой багажника. Вдоль ограды, мимо темнеющего силуэта сторожевой вышки пробежали охранники, но скоро они скрылись в апельсиновой роще. Раздались выстрелы, потом все стихло.

— Готов поспорить, больше никого не пошлют, — сказал Фоули. — Иначе некому будет охранять тюрьму.

— Может, потом об этом поговорим? — предложил Бадди.

В свете фар «кадиллака» Фоули и девушка смотрели друг на друга — причем ни один из них не выглядел ни испуганным, ни озлобленным.

— Ты же еще совсем девчонка… — удивился Фоули. — Откуда у тебя ружье? Зарабатываешь на жизнь, расстреливая заключенных?

— Я федеральный судебный исполнитель, и вы оба арестованы.

Фоули продолжал пристально смотреть на нее, как бы обдумывая ситуацию и решая, что делать дальше. Боже праведный, судебный исполнитель…

— От меня воняет, да? — сказал он наконец. — Залезайте в багажник, пора сматываться отсюда.




5


Карен решила, что ее запрут в багажнике, а сами уедут, и потому постаралась поскорее нащупать свой любимый «ЗИГ-Зауер», чтобы потом не пришлось стучать ногами по закрытой крышке и молить о свободе. Она нащупала рукоятку, выдернула пистолет из кобуры и приготовилась действовать, стрелять, если понадобится. В обойме — шесть пуль с полыми наконечниками, одна — в стволе, должно хватить. Но зек в грязной форме надзирателя — нет, этого не может быть, просто невероятно, — подтолкнул ее и лег рядом, прижав к передней стенке и обняв рукой как в постели. Она не могла даже пошевелиться, не то что повернуться и направить на него пистолет.

Крышка багажника захлопнулась, и они оказались в полной темноте — ни лучика, ни пятнышка света. Тишину разорвал звук двигателя, машина тронулась с места, выехала на подъездную дорогу, а с нее — на шоссе. Карен хорошо помнила дорогу: апельсиновая роща, потом техническое здание, дальше — каркасные дома, в которых жил кое-кто из работников тюрьмы.

Она почувствовала на себе его дыхание, и совсем рядом раздался голос:

— Вам удобно?

Хладнокровный зек, терять ему нечего. Карен зажала пистолет между бедрами, юбка задралась почти до талии.

— Немного тесно.

— Ничем не могу помочь, места совсем нет.

Интересно, удастся ли оттолкнуться ногами от стенки, резко повернуться и сунуть пистолет прямо ему в рожу?

Может, и удастся. Но дальше-то что?

— Из меня получится неважная заложница. Откуда полицейским знать, что я здесь, в багажнике?

Она почувствовала, как его ладонь скользнула вниз по ее руке.

— Вы вовсе не заложница. Скорее, компенсация — временное наслаждение после пяти месяцев каторги. Вы не представляете, как я рад оказаться рядом с красивой женщиной, от которой приятно пахнет. Зато от меня воняет, как от канализационного люка. Прошу прощения, путь на свободу был нелегок, пришлось ползти по грязи и гнили.

Он пошевелился, устраиваясь поудобнее.

— Сколько у вас здесь разного хлама… Зачем вам эти наручники, кандалы, цепи?.. А в баллончике что?

— Освежитель дыхания, — ответила Карен. — Можете воспользоваться. Брызните немного себе в рот.

— Шутите? Это же нервно-паралитический газ, «мэйс»… А здесь у нас что такое? Дубинка? Охаживаете ею спины беззащитных преступников? А где ваше оружие? Пистолет?

— В сумочке, в салоне.

Его ладонь скользнула с руки на бедро и замерла там.

— Знаете, у вас нет ни единого шанса, — продолжила она. — Охранники уже прочесывают окрестности и обязательно остановят машину.

— Они сейчас гоняются по тростнику за кубинцами.

Его спокойный, даже безмятежный тон изрядно удивил ее.

— Можно сказать, я проскочил между двух огней. Уже готов был сам подать сигнал, поднять на весь лагерь тревогу, лишь бы вылезти из дыры в неразберихе. Господи, как там воняло…

— Верю, вы угробили костюм, что подарил мне отец. Между прочим, стоит он три с половиной штуки.

Ладонь скользнула дальше по чулку, ниже задравшейся юбки, она почувствовала прикосновение его пальцев.

— Готов поспорить, вы выглядите в нем сногсшибательно. Бога ради, расскажите, что же заставило вас стать судебным исполнителем. Я-то всегда считал, что все они сплошь этакие здоровяки, соль земли.

— Меня привлекла возможность ловить подобных вам негодяев.

— Хотите что-то доказать? Вы что, борец за права женщин? Жить не можете без того, чтобы не оторвать кому-нибудь яйца? Я много месяцев не был рядом с такой красивой, умной женщиной, подумал было, вот она, моя награда за чистую, безгрешную жизнь в тюрьме, а вы оказываетесь мужененавистницей. Скажите, что это не так.

— Откуда вам знать, умная я или нет?

— Вот видите? Вы постоянно ставите меня на место. Да, мне следовало сразу понять, что вы — воинствующая дама, любите размахивать оружием и бренчать кандалами… Но хочу вас успокоить, даже долгие месяцы воздержания не заставят меня изнасиловать вас. В жизни не занимался подобными штуками.

Господи, да этот парень пытается произвести на нее хорошее впечатление…

— У вас все равно не хватит времени, — парировала Карен. — Скоро нас остановят полицейские, машину прокинут по компьютеру, и через пять секунд выяснится, кому она принадлежит.

— Это если посты успели расставить, — ответил он, и она почувствовала его дыхание на своем затылке. — В чем я сильно сомневаюсь. Кроме того, будут искать кубинцев, маленьких, черноволосых, а не здоровенного деревенского парня за рулем «шевроле». В этом деле я целиком полагаюсь на Бога, Спасителя и моего друга Бадди. Он — настоящая деревенщина. Знаете, как это можно определить? Никогда не снимает рубашку.

Ему явно хотелось поговорить. Карен предпочитала отмалчиваться.

— Я имею в виду, на солнце не снимает. Даже в тюрьме, что в солнечной Калифорнии, всего в нескольких милях от океана, он ни разу не разделся. Боялся обгореть на солнце, как фермер. Смотришь на него в душе, лицо и руки загорелые, а тело — белее снега. Хороший парень, посылал сестре письма каждую неделю, ни разу не пропустил. Сообщал, какая у нас погода. Она писала ему в ответ, какая у нее — примерно такая же. Его сестра когда-то была монашкой, из тех, что дают обет молчания и никогда потом не разговаривают. Бадди говорил, она до сих пор мало говорит, в основном пьет.

Карен лежала на твердом полу багажника подпрыгивающей на ухабах машины рядом с бежавшим из тюрьмы заключенным — причем не просто лежала, поддерживала с ним разговор. Скорость увеличилась. Машина шла по прямой, вероятно, выехали на шоссе 441 и свернули либо в сторону Уэст-Палм, либо к автомагистрали между штатами. Впрочем, с 441-го не было выезда на платную автостраду, где можно было развить достаточную скорость. Его ладонь похлопала ее по бедру всего в нескольких дюймах от руки, сжимающей «ЗИГ-Зауер».

— Бадди? Его в самом деле так зовут?

— Конечно. Именно так я его и зову.

— А как зовут вас? Все равно узнаю завтра из газет.

— Джек Фоули. Вы, наверное, слышали обо мне.

— Вы так знамениты?

— Когда меня арестовали в Калифорнии, ребята из ФБР попросили перечислить банки, которые я ограбил. Гарантировали, что это не для протокола, просто хотели закрыть старые дела. Ну, я перечислил те, что вспомнил, а они заявили, что я ограбил больше банков, чем любой другой преступник, занесенный в их компьютер.

— Сколько?

— Честно говоря, не помню.

— А если примерно?

— Я работал тридцать лет минус девять на отсидки в тюрьмах штатов и федеральной. Начал в Анголе. Знаете, где это? В Луизиане. В восемнадцать лет, едва успев закончить среднюю школу, пошел в шоферы к своему дяде Калли. Калли и еще один парень, его напарник, решили взять банк в Слайделле на границе штата Миссисипи. Парень прыгнул через барьер к кассирам и сломал ногу. Посадили всех троих. Я отмотал двадцать два месяца и научился бороться за жизнь. Калли же вышел через двадцать семь лет и вскоре умер в больнице богадельни — я думаю, из-за того, что слишком рьяно пытался наверстать упущенное за многие годы. Следующий срок я мотал в «Ломпоке» — семь лет. Но не в том «Ломпоке», куда после Уотергейтского дела посадили ребят Никсона, Холдемана и прочих. Те сидели в федеральном исправительном лагере, который еще называют Федеральным Клубом. Там у них ни ограды, ни злобных маньяков с ножами или бритвенными лезвиями с рукоятками из зубных щеток. Максимум треснут тебя по голове теннисной ракеткой.

— Я понимаю, о чем вы говорите. Вы сидели в федеральной тюрьме. Мне приходилось доставлять туда осужденных.

— И вы в самом деле приковывали себя наручниками к какому-нибудь идиоту?

— У нас был самолет, но приятного все равно мало.

— После полудня с океана приходил туман, накатывался волнами и зависал над двором. Итак девять лет — в Анголе и «Ломпоке». Если добавить месяцы, что я провел в окружных тюрьмах, ожидая слушаний в суде, и в дыре, которую мы только что покинули, то получится больше десяти лет тюремной жизни. Мне уже сорок семь, и сидеть я не собираюсь.

— Уверены?

— Если вернусь, отсижу тридцать от звонка до звонка. Можете себе представить такую перспективу?

— Нет необходимости, я же не граблю банки.

— Уж лучше меня как собаку пристрелят на улице, чем помереть за тюремной оградой.

— Считаете себя отчаянным парнем?

— Не знаю. — Он помолчал. — Никогда так о себе не думал. Хотя, может, сам того не понимая, невольно копировал знаменитых парней прошлого. Видели фотографии Клайда Барроу, как он носил шляпу? Было в его облике что-то этакое, мол, «а пошли вы все…».

— Шляпу не помню, но я видела фотографии его трупа — после того как он столкнулся с техасскими рейнджерами. Вам известно, что он был без ботинок?

— Правда?

— В Клайде, Бонни Паркер и машине, на которой они ехали, насчитали сто восемьдесят семь пулевых отверстий. Бонни перед самой смертью ела сандвич.

— А вы знаете массу интересных фактов…

— Это случилось в мае тридцать четвертого рядом с Гибслендом, штат Луизиана.

— Северная часть штата, далеко от Нового Орлеана, где я родился и вырос. Стоит только уехать из Большого Кайфа, все города становятся похожими друг на друга, словно все Штаты — это сплошной Арканзас. Кстати, Бадди родом оттуда, потом переехал в Детройт, поработал на автозаводе, но душа к этому не лежала, и он отправился в Калифорнию. А кино я увидел, когда вышел из тюряги в Анголе и уже грабил банки самостоятельно. Помните эпизод, когда их застрелили? Уоррена Битти и… актрису не помню.

— Фей Данауэй. Она мне больше понравилась в «Сети».

— Да, превосходно сыграла. А мне понравился парень, который сказал, что ему на всех наплевать.

— Питер Финч.

— Верно. Вернемся к сцене, где их расстреливают. Помню, тогда я подумал, что это не такой плохой конец, если деваться некуда.

— Истечь кровью на проселочной дороге…

— Согласен, потом все выглядело мерзко, — кивнул Фоули. — Но представьте себе, вы сидите в машине, едите себе сандвич, и вдруг… Тут даже понять не успеешь, от чего умер.

— Откуда у вас форма надзирателя?

— Снял с охранника.

— Предварительно убив его?

— Да нет, просто дал по башке, ему не повредит, более тупого человека в жизни не встречал. — Он снова помолчал. — Наверное, мне стоит рассказать, как так я снова загремел в тюрьму… Только я взял банк в Лейк-Уорте и вот стою на перекрестке, хочу сделать левый поворот на шоссе Дикси… Впрочем, нет, это слишком долгая история. Я ведь во Флориду приехал лишь затем, чтобы кое с кем повидаться. Лучше я помолчу.

— То есть вы ограбили банк и уехали на машине, которая была зарегистрирована на ваше имя?

— Я не настолько туп. Но вы правы, все это из-за машины… В общем, я попал в глупейшую ситуацию в своей жизни.

Пальцы Фоули легонько поглаживали ее бедро, голос был совсем тихим, совсем рядом.

— С вами легко говорить. Интересно, если бы мы встретились при других обстоятельствах и заговорили друг с другом, что произошло бы потом?

— Ничего.

— А если бы вы не знали, кто я такой?

— Вы бы сами все рассказали. Ведь не удержались бы, верно?

— Видите, вот что значит «легко говорить». Вы не ходите вокруг да около, не несете всякую чушь, а честно высказываете то, что думаете. Лежите в темном багажнике с мужиком, который только что сбежал из тюрьмы, от которого несет как из унитаза, и совсем не боитесь. Так, во всяком случае, мне кажется.

— Ну да не боюсь…

— Но не подаете виду.

— Мне что, начать кричать? Вряд ли поможет.

Он печально вздохнул, и она снова почувствовала его дыхание.

— Я все-таки думаю, если бы мы встретились при других обстоятельствах, скажем, в баре…

— Шутите? — усмехнулась Карен.

На протяжении нескольких миль они молчали, а потом Фоули сказал:

— Есть еще одна роль Фей Данауэй, которая мне нравится. Это в «Трех днях Кондора».

— С Робертом Редфордом. В молодости я была без ума от этого фильма, особенно от диалогов. Помните, Фей Данауэй там говорит — это происходит на следующее утро после того, как она переспала с ним, хотя почти не знала его… Вернее, сначала он спрашивает, не окажет ли она ему услугу, а она отвечает: «Я тебе хоть в чем-нибудь отказывала?»

— Да… — сказал Фоули.

Она ждала, что он продолжит, но машина сбавила скорость, запрыгала по щебню обочины и остановилась.

Карен приготовилась.

— Понятия не имею, где мы. Так же как и вы, — промолвил Фоули.

Все еще за городом, Карен была уверена в этом — может, на полпути к Уэст-Палм, а может, ближе.

— Вы там еще живы? — услышала она голос второго, Бадди.

Крышка багажника поднялась.

Карен чувствовала на себе руки Фоули, потом они исчезли, и она услышала его голос, уже снаружи.

— Где это мы, черт возьми?

— Там автострада, и Глен с машиной.

Глен.

Карен повторила про себя это имя и запомнила его.

— А как мы до него доберемся? — поинтересовался Фоули.

— Пройдем через кусты и поднимемся на насыпь.

— Вылезайте, — услышала она голос Фоули, раздавшийся над самым ее ухом.

Карен оттолкнулась от стенки, перекатилась с левого бока на правый и, сжимая обеими руками пистолет, наставила ствол на двух приятелей. Было темно, но Бадди и Фоули стояли совсем рядом, два темных силуэта.

— Руки вверх и медленно повернитесь ко мне спиной.

— Вот дерьмо! — воскликнул Фоули.

Они одновременно шарахнулись в стороны. Карен увидела, как опускается крышка, успела почти в упор выстрелить из 38-го, потом багажник захлопнулся, но она продолжала стрелять, оглушая себя в темноте.

Они так быстро отреагировали, что скорее всего она промахнулась. Карен не слышала ни звука, но почти не сомневалась в том, что они сейчас возьмут ее ружье и вернутся.




6


Бадди сказал, что в этой суете совсем позабыл о пистолете, хотя видел, как она бросила его в багажник, прежде чем достать ружье. А потом добавил, что, может быть, стоит оставить ее здесь, ведь эту машину они все равно бросают, какая разница.

Но Фоули уже решил для себя, что девушка поедет с ними. Он ведь еще не закончил разговор. Как ему хотелось посидеть с ней, поговорить, как разговаривают обычные люди. Начать все с начала, помыться, пусть она взглянет на него другими глазами. Однако, даже если бы время позволяло, он не смог бы объяснить Бадди, почему ему хочется продолжить это знакомство. Он сам этого не знал, а потому ограничился короткой фразой:

— Она поедет с нами.

Бадди как-то странно посмотрел на него и нахмурился:

— Черт, чем вы там занимались? Я понимаю, ты столько не трахался, и тебе, наверное, хочется, но у тебя же есть Адель?

— Возьми ружье и ее сумочку. Хочу узнать, кто она такая.

— Это я тебе и так скажу. Ее зовут Карен Сиско, как знаменитого Сиско Кида.

— Карен Сиско… — повторил Фоули и дважды кивнул. — Интересно, ее когда-нибудь звали Сиско Кидом?

Со стороны Уэст-Палм показались фары, и они нырнули в узкое пространство между машиной и бетонной опорой эстакады. Мимо, завывая сиреной и отчаянно мигая, пронеслась бело-зеленая машина шерифа, потом еще одна, и еще — явно гнались за сбежавшими преступниками. На стоящую под эстакадой машину никто внимания не обратил.

Когда звук сирен стих, Фоули осторожно приблизился к «шевроле», предусмотрительно держась чуть сбоку, и ударил по крышке багажника кулаком.

— Карен? Слышите меня? Если будете себя хорошо вести, я вас выпущу.

Из багажника прогремел выстрел, чуть приглушенно, но вполне убедительно. Пуля пробила тонкий металл, а Фоули испуганно отпрыгнул в сторону.

— Это же твоя машина, зачем ее дырявить-то? — закричал он и посмотрел на Бадди с ружьем и кожаной сумкой в руках.

Взяв себя в руки, Фоули немножко успокоился и предпринял еще одну попытку:

— Мы вас здесь не оставим. Я приоткрою багажник, чтобы вы смогли выбросить пистолет. О’кей? Если будете стрелять, Бадди пальнет в ответ, из вашего же ружья, и я не смогу ему помешать. Так что решайте.

Фоули протянул руку, и Бадди, странно посмотрев на него, отдал ключи.

— Эй! — услышали они вдруг голос. Он доносился не из багажника, а откуда-то сверху.

— Это я, Глен.

Фоули вышел на открытое место, Бадди последовал за ним. Вверху, на фоне вечернего неба, у бетонных перил эстакады они увидели фигуру.

— Джек, рад тебя видеть. Вы в кого там палите?

— Подойдем через минуту, — крикнул Бадди.

— Не хочу жаловаться, но я здесь слишком долго торчу. Вот-вот проедет дорожная полиция и меня поимеет.

— А он нам нужен? — спросил Фоули.

— Нас видели ребята в бело-зеленых машинах, — ответил Бадди. — Кто-нибудь из них обязательно свяжет стоящую под мостом машину с побегом и… Пора сматываться.

— Это ты, Жеребчик? — прокричал Фоули, задрав голову. — А мы думали кто-нибудь другой.

Глен убрал волосы со лба:

— Друг, как я рад это слышать… Меня так называли только вы в «Ломпоке».

Фоули промолчал.

— Ребята, — Глен покачал головой. — Я рискую из-за вас собственной задницей, сам не знаю почему.

— Ну да не знаешь… — Фоули с трудом заставлял себя говорить вежливо. — Мы же твои герои.

Он вернулся к «шевроле» и снова постучал по крышке багажника.

— Вы выходите?

Фоули вставил ключ в замок и посмотрел на Бадди, тот подошел и передернул ружье.

— Слышали? — Фоули наклонился к самой крышке, потом повернул ключ и поднял багажник.

Карен протянула ему «ЗИГ-Зауер» рукояткой вперед.

— Твоя взяла, Джек.

Взгляд Бадди стал еще более странным.




Глен, наклонившись над перилами, частично видел открытый багажник и руку Фоули, помогавшего кому-то вылезти. Господи, девчонка… Стоит у машины, поправляет волосы, разглаживает юбку. Парень едва сбежал из тюряги и уже девку подцепил? Они перепрыгнули через кювет и скрылись в кустах, теперь он снова увидит их только на насыпи. Или она работала в тюрьме и Фоули захватил ее в качестве прикрытия?

Вот над чем размышлял Глен, возвращаясь к машине, стоящей на поросшей травой обочине. Черная «ауди», которую он, выехав на автостраду у Палм-Бич-Гарден, разогнал до ста тридцати семи миль в час, мигала включенными аварийными огнями. На всякий случай, осторожность не повредит.

Или Бадди приволок ее для Фоули, а тому стало так невтерпеж, что он трахнул ее прямо в багажнике? Не на заднем сиденье, а так, чтобы Бадди ничего не видел. Возможно. Правда, такие ребята, как Бадди и Фоули, никогда не теряют присутствия духа и не совершают безумных поступков.

Глен познакомился с ними в федеральной тюрьме «Ломпок». Двадцатичетырехлетний салага долго подыскивал себе в приятели парней поинтеллигентнее, которые бы читали книги или, по крайней мере, не были полными идиотами. Бадди спросил, чего это он шляется кругами, и Глен ответил, что просто пытается узнать, с кем следует познакомиться, а от кого стоит держаться подальше. Бадди сказал, что его интересует, сколько ему дали и за что. Глен ответил, что за кражу автомобилей в особо крупных размерах ему впаяли от двух до пяти, но, похоже, придется мотать все пять. Почему, он объяснил чуть позже. Сказал, что угонял по заказу последние модели «порше» и «мерседесов» и доставлял их в любую точку Штатов с чистыми бумагами. Найдя заказанную клиентом модель, он открывал ее «стройным Джимом» или «лимонным папашей», «шлеп-молотком» срывал замок зажигания и «корешем» освобождал руль. Для отключения сигнализации предпочитал пользоваться жидким азотом.

Выпалив это, Глен стал ждать их реакции. Хотел посмотреть, произведет ли рассказ впечатление.

Фоули же сказал, что они с Бадди угнали триста или четыреста машин, но ни одну не продали и ни одной не пользовались больше двух часов.

Для провинциалов они были очень хладнокровными. Оба высокого роста и жилистые. У Бадди из кармана вечно торчала расческа, которой он зачесывал назад темные, волнистые, всегда выглядящие влажными волосы. Волосы Фоули были светло-каштановыми, и он вполне обходился пальцами. Фоули курил сигареты, Бадди сосал табак, заложив его за нижнюю губу. За здоровьем они не особенно следили, предпочитали смотреть, а не тренироваться, но выглядели так, будто всю жизнь проработали на стройке или нефтяных вышках, а не грабили банки. Добродушные ребята, но всегда смотрели в глаза, если ты говоришь с ними или если сами хотят что-то тебе сказать.

Глен старался держаться к ним поближе, и к нему ни разу не подвалил жопник или еще какой извращенец. Фоули всегда повторял: «Иди на это только в том случае, если считаешь, что тебе понравится», а Бадди продолжал: «Просто скажи „нет“, а потом убей придурка». Они всегда поддерживали друг друга, а чтобы справиться с неприятностями, им хватало одного взгляда, который как бы говорил всем поганым извращенцам: «Хочешь связаться с нами — рискни».

Глен считал, что они позволили ему ошиваться рядом только потому, что родом он был из Западного Голливуда, из Лос-Анджелеса, знал жизнь и даже пару лет посещал университет Беркли, но никогда не важничал. Он рассказывал им истории о том, как в бытность свою автомастером перетрахал кучу баб, как чинил машины мультимиллионерам из Беверли-Хиллз и ждал, когда хозяйка дома сама подаст знак. Предложит выпить чего-нибудь холодненького или нырнуть в бассейн. «Так все и было, ребята, причем чаще, чем вы думаете, пару раз даже с кинозвездами». За это они прозвали его Жеребчиком.

Однажды во время прогулки Глен сказал: «Ребята, я сейчас расскажу вам то, что знает, кроме меня, только один человек. Начало срока я мотал в федеральном исправительном лагере, знаете, где это? Сюда меня перевели после неудачного побега».

Чуть выждать, чтобы проверить их реакцию…

«Знаете Мориса Миллера по кличке Снупи? Выступал в легком весе? В лагере он сидел за мошенничество, по-моему, на кредитных карточках залетел. Так вот, один раз мы вышли, якобы на пробежку, Морис — спортсмен, а я — его тренер, и добежали почти до Ванденберга. Нас задержали военные полицейские с воздушной базы, решили, что мы в самоволке».

Бадди спросил, не сбрендил ли он. Мог бы отсидеть пару лет или меньше в загородном клубе с кабельным телевидением, салат-баром в столовой, а теперь ему мотать полную пятерку…

«Причем в совершенно поганых условиях, — согласился Глен. — Но я понимал, что мы со Снупи попадем в какую-нибудь дыру, если нас поймают. Есть много поганых мест: Марион, Льюисбург… А может, у меня крыша поехала, но тогда я об этом не думал. Так вот, в той тюряге я познакомился с парнем, который мотал тройку за чисто интеллигентное мошенничество. А еще, вы только послушайте, ему впаяли штраф в пятьдесят миллионов, и он выписал чек. Так просто, пятьдесят „лимонов“, ниже — подпись».

«Один из жуликов с Уолл-стрит, — сказал тогда Фоули и оказался совершенно прав. — Я читал об этом парне. Залетел за торговлю конфиденциальной информацией. Платил продажным брокерам, и они предоставляли ему информацию о предстоящих сделках типа приобретения контрольного пакета. — Он повернулся к Бадди, который вообще ни хрена не понимал в таких делах, и объяснил: — Когда одна компания покупает другую, то цены на акции резко поднимаются. И если у тебя заблаговременно есть информация, ты покупаешь акции по низкой цене, а продаешь потом по максимальной».

А ведь этот долбаный Фоули даже в колледж не ходил…

«Примерно так он и поступал, — кивнул Глен. — И нажил целое состояние».

«Все считали парня гением, — продолжал Фоули, — пока не поняли, что он зарабатывает деньги древнейшим способом — элементарным воровством».

«Так вот, — встрял Глен, — этот мультимиллионер зарабатывал в той тюрьме одиннадцать центов в час, вытирая полы и подметая теннисные корты… Парень еще жаловался, мол, у него в конторе больше сотни телефонных аппаратов, по которым он раньше говорил восемнадцать часов в сутки, а сейчас вынужден стоять в очереди к автомату… Но к чему я веду — он очень любил потрепаться».

«Особенно с прокурором, — подхватил Фоули. — Вломил всех своих брокеров, и те оказались за решеткой. Никак не могу вспомнить, как его звали».

Глен ждал.

«Да, Рипли. Ричард Рипли. Его прозвали Диком-Потрошителем за то, что он выпотрошил фондовую биржу. Здоровый, приятный на вид мужик, только парик носил, насколько я помню».

«В лагере ему парик не дали. Но влюблен в себя был до безумия. Кроме фондового рынка, говорил только о себе, а я знай слушал. Даже если человек, подписавший чек на пятьдесят „лимонов“, несет полную чушь, я все равно превращаюсь в огромные уши. Моя койка была как раз над его. Я был вежлив, даже лизал ему задницу — до определенной степени, занимал очередь к телефону, в саду я всегда ползал на карачках, тогда как он работал граблями… И он постоянно твердил, какой он крутой, а я все впитывал. Узнал, что у него есть счета за границей, плюс пять миллионов наличными, плюс алмазы россыпью и золотые монеты, вагон золотых монет, каждая по четыре куска. Он так и сказал мне — пять „лимонов“ наличными. И они лежат там, где он всегда может их взять. Вот и все».

«То есть он что, дома их хранит?» — удивился Фоули.

«А где этот парень живет?» — спросил Бадди.

Глен помедлил с ответом, и Фоули сказал: «Наверное, должен скоро выйти…»

«Уже вышел. Об этом писали в газете».

«Я имею в виду, когда вы со Снупи решили пробежаться прочь из лагеря. Ты же сам говорил, что у тебя крыша поехала. Насколько я понял, она у тебя съехала от желания попасть в дом Рипли, пока он в тюрьме парится. Ну что, так оно и было? Терпения не хватило погодить чуточку?»

«Могу сказать только, искушение было велико, — согласился Глен. — Пять „лимонов“ лежат и ждут, чтобы их взяли. Нужно лишь уйти из лагеря. Никаких оград, никаких тебе сторожевых вышек, одна вывеска „Вход воспрещен“. Друг, да если б меня даже приковали к стенке, я б и то, наверное, цепи перегрыз…»

«Но у вас ничего не вышло. У тебя и Снупи. Знаешь, когда он выступал на профессиональном ринге, его звали Морисом Бешеным Псом… Судя по твоим словам, он опустился до Снупи».

«Как телохранитель, он мне был не нужен. Просто Морис живет в Детройте, там же, где и Рипли. Из Снупи дерьмовый защитник, просто он знает окрестности».

«Как и Бадди, — задумчиво промолвил Фоули. — Если уж речь зашла о проводнике».

Тогда, пять лет назад, в федеральной тюрьме «Ломпок» они не проявили особого интереса к этому разговору.

Глен освободился и перебрался во Флориду, которая по количеству угонов машин уступала только Калифорнии, зато отличалась более мягкими законами — угонщика по-быстрому протаскивали через систему, но в тюрьму сажали редко. Так что, если ему придет в голову заняться старым бизнесом…

Он старался не терять связи со все еще сидевшими в «Ломпоке» Фоули и Бадди, писал письма, но в ответ не получил ни письма, ни единого слова. Так что звонок Бадди, случившийся несколько недель назад, был для него полным сюрпризом.

Бадди сказал тогда, что рад был получать его письма, что мир тесен, он, Бадди, только-только приехал во Флориду, а Фоули уже пять месяцев как здесь — мотает срок в «Глейдс». А затем Бадди добавил: «Фоули там не нравится, и он нашел способ смыться. Если ничем не занят, предлагаю сесть за руль второй машины. Займет всего несколько часов».

Если ничем не занят…

Глен ответил, что недавно ездил в Детройт по делу, но в данный момент его ничего не держит. «Думаю, сумею выкроить пару минут для вас». Глен старался быть таким же невозмутимым, как и они.

«Де-тройт, — по слогам повторил Бадди. — Я отмолотил там три года на конвейере завода „Крайслер Джефферсон“, едва успел отвалить, чуть-чуть не рехнулся. Кстати, проблем с твоими специальными заказами не возникнет? Ты нас не подставишь?»

«Я этим больше не занимаюсь. А туда ездил встретиться с приятелем. Помнишь, мы говорили о Дике-Потрошителе, мошеннике с Уолл-стрит?»

«Выписавшем чек на пятьдесят миллионов? Конечно, помню».

«Я встречался там со Снупи, Морисом Миллером, боксером легкого веса из „Ломпока“».

«Ему еще мозги не отшибли?»

«Он теперь работает менеджером каких-то бойцов из клуба. Дал ему сотню, чтобы все узнал о Рипли, где живет и прочее. О деле не сказал ни слова и в „Ломпоке“ не раскололся, чтобы Снупи сам не попробовал забрать бабки. Когда в следующий раз появлюсь в Детройте, он покажет мне дом Рипли и его контору».

«И каким образом этот черномазый коротышка все узнает?»

«Он же аферист, — удивился вопросу Глен, — крутит динамо с поддельными чеками, кредитными карточками. Снупи знает свое дело».

«Очень интересно, но я хочу знать, ты сейчас чист? Больше ни во что не впутался?»

«Я бы так не сказал», — замялся Глен.

«А как бы ты сказал?»

Глен молчал.

«Подумай, я не тороплюсь».

«О’кей. Ребята из Агентства по борьбе с наркотиками устроили засаду в одном доме в Лейк-Уорте. Никого не поймали, но нашли десять килограммов сырца в гараже, вернее, в „мерседесе“, на руле которого обнаружились мои отпечатки. Ну и на дверце чуть-чуть было. Меня взяли. Я заявил, что к этому делу отношения никакого не имею и хочу поговорить с адвокатом. Но потом, подумав немного, я вдруг догадался, откуда на „мерсе“ мои пальцы. И знаешь, откуда? Два дня в неделю я работаю в ресторане „Краб Чарли“, отгоняю машины клиентов на стоянку. Наверное, и этот „мерс“ отгонял. Сказал об этом агентам, но увидел только тоску во взглядах. Десять дней просидел в клетке, дважды меня таскали в федеральный суд. Сначала было слушание о залоге, просто смех, будто я могу вытащить из кармана сотню тысяч, потом затеяли показательный процесс. Но к тому времени мой общественный защитник все раскопал и доказал, что за день до моего ареста „мерс“ в самом деле появлялся на стоянке „Краба Чарли“, даже квитанцию с номером нашел. Судья — очень приятная интеллигентная женщина — прекратила дело и полжопы отжевала прокурору за чрезмерное усердие».

«Больше за тобой ничего нет?»

«Ничего. Может, мне повидаться с Фоули?»

«Не стоит, чтобы твое имя мелькало в списке посетителей. Сиди ровно, пока я с тобой не свяжусь».

«Будешь с ним разговаривать, узнай, помнит ли он Дика Потрошителя. Мне все еще хочется, чтобы вы поехали со мной. Что скажешь?»

Бадди ничего не сказал, и Глен так и не понял, интересно им это дельце или нет.

После того разговора Глен еще трижды встречался с Бадди. В баре в Уэст-Палм, неподалеку от квартиры Глена. В дерьмовом отеле в Палм-Бич, где живет бывшая жена Фоули Адель. Ей уже за сорок, но выглядит неплохо. Глен потом еще раз заезжал к ней, но вовсе не затем чтобы обсудить предстоящий побег, просто хотел узнать, сможет ли трахнуть ее, не упрашивая особо и не угощая обедом. И снова они с Бадди встретились, чтобы скататься до самой исправительной тюрьмы «Глейдс» — Бадди показывал ему дорогу, по которой он будет ехать с Фоули, и место, где будет ждать их Глен со второй машиной.

Именно это место.

Вот уже двадцать минут Глен торчал в зарослях карликовых сосен и пальметт — в пятидесяти футах от припаркованной на обочине «ауди» с включенными аварийными огнями и запиской на боковом окне: «УШЕЛ ЗА БЕНЗИНОМ». Если покажется полицейская машина, он моментально скроется в кустах и спустится по насыпи туда, откуда должны были подняться Бадди, Фоули и девка, которую Фоули скорее всего взял в качестве заложницы. Но теперь она ему на хрена? Бросил бы в багажнике…

Еще через несколько минут Глен услышал приближающиеся шаги.




7


Карен сказала, что, если Фоули отцепится, ей будет гораздо легче взбираться на насыпь. Он выпустил ее руку, отстал на пару шагов и проворчал, что всего-навсего пытался помочь, чтобы она, не дай Бог, не упала.

— И не испачкала костюм, да? — спросила Карен.

Спина и рукава были перепачканы какой-то мерзостью, юбка цеплялась за кусты. Он сказал, что боится, как бы она не поранилась. Карен думала, как потом будет рассказывать о происшедшем сегодня. О разговоре в полном наручников и цепей багажнике со сбежавшим из тюрьмы грабителем, который почему-то хотел знать, как бы все было, если бы они встретились в баре. Первое свидание мужчины и женщины, первое знакомство… Папа будет просто в восторге. «А что случилось потом?» — спросит он.

Хороший вопрос.




Фоули приотстал и не спускал взгляда с ее стройной фигуры, с длинных ног на уровне своих глаз, появляющихся из-под чуть задравшейся, обтягивающей ладную попку юбки. Карен упорно карабкалась по склону. Бадди шел впереди.

— Отдайте костюм в химчистку и пришлите мне счет, — попытался пошутить Фоули, почувствовавший вдруг некую неловкость перед девушкой.

— Обязательно пришлю. Прямиком в тюрьму «Глейдс», — ответила Карен.

Она все еще не подавала виду, что боится.

Они наконец поднялись на насыпь и увидели сквозь кусты мигающую желтыми огнями черную «ауди». Глена нигде не было видно, но вдруг раздался его голос:

— Господи, ты что, через канализацию удирал?

Он стоял на краю зарослей.

— И ты хочешь сказать, что это белая машина? — спросил Бадди.

— Какая разница, все равно других машин здесь нет.

На нем были солнечные очки и расстегнутый, мятый, жалкого вида плащ, натянутый поверх футболки и обрезанных у колен джинсов.

— Сними очки, — вежливо попросил Фоули, остановившись в нескольких футах от Карен.

— Я в них лучше вижу.

— Я бы на твоем месте снял очки, пока на них не наступили.

Фоули почувствовал на себе взгляд Карен, но продолжал смотреть на Глена. Тот пожал плечами, снял очки и сунул их в карман джинсов.

— Подожди в машине, — приказал Фоули.

Глен не тронулся с места:

— Да что с тобой такое, ты ведь уже вернулся в цивилизованный мир, успокойся, а…

— Я хочу, чтобы ты подождал в машине. Понял? Ее усади сзади.

— В багажник?

— На заднее сиденье.

— А на хрена она тебе?

Фоули молчал и ждал.

— Нервы ни к черту после побега, да? Знаю, сам сидел. Но я ведь подставил ради тебя свою задницу. Так что кончай приказывать. Я здесь, хотя ничем тебе не обязан.

— Охолони, Жеребчик, — вмешался Бадди. — А то говоришь слишком много.

— Жеребчик… — повторил Глен. — Мы снова старые друзья, как будто не выходили из «Ломпока». Почему же мне кажется, что это было так давно? — Он повернулся к Карен: — Пошли, нужно делать, что сказано.

Она, опустив глаза, прошла мимо Фоули.

— Погоди, — вдруг велел он Глену. — Дайка сюда твой плащ. Кое-кто забыл захватить чистую одежду.

Он безо всякого выражения посмотрел на Бадди.

— Ничего я не забыл, — возразил тот. — Одежда лежит в «кадиллаке», который остался у тюрьмы. Ты же сам захотел взять ее машину…

— Можете все валить на меня, — вмешалась Карен. — Не возражаю.

Фоули хотел, чтобы они поняли, что он никого ни в чем не обвиняет, лишь пытается шутить, хочет разрядить обстановку и избавиться наконец от чувства неловкости, черт бы его побрал. Объяснить он ничего не мог, поэтому промолчал, лишь проводил взглядом Карен, подошедшую к Глену, который тем временем стаскивал плащ.

— Будьте любезны, сэр.

Глен сложил плащ вдвое, потом скатал его и бросил к ногам Фоули на траву. Потом достал очки, надел их и повел Карен к машине.

Фоули смотрел им вслед.

— Что с тобой происходит? — спросил Бадди.

Фоули ничего не ответил. Карен и Глен подошли к машине, остановились. Глен что-то говорил, Карен, такая же высокая, повернувшись к нему лицом, слушала. Потом Глен оглянулся и открыл дверцу, Карен тоже бросила взгляд на Фоули и, пригнув голову, нырнула в машину.

Глен обошел машину спереди, открыл дверцу и сел за руль. Однако Карен, прежде чем дверь закрылась и погас свет в салоне, успела-таки рассмотреть его лицо. Он положил руку на спинку сиденья, чуть развернулся в кресле и выглянул на улицу, приглаживая ладонью волосы.

— Я сам однажды сбежал из тюрьмы в Калифорнии, знаю, что происходит с нервами, когда вдруг становишься преступником в розыске. Но если он думает, что со мной можно так разговаривать… Черт, почти полчаса здесь торчал, вздрагивал от каждой машины и молил Бога, чтобы она не остановилась и не оказалась полицейской. Это что, весело? Даже косячок выкурил, спрятавшись в кустах. И еще бы от одного не отказался, а ты? — Он повернулся к ней, все еще приглаживая волосы пятерней. — Испугалась, наверное, до смерти, оказавшись в такой ситуации. Слышала, я спросил, на хрена ты ему нужна? А он ничего не ответил. И знаешь, почему? Потому что сам не знает. В тюрьме он крутой, круче не бывает, а как сбежит, окажется на свободе, крыша сразу же уезжает и думать отказывается. Отпустит он тебя или пристрелит? Жаль, но ты оказалась не в том месте и не в то время. Наверное, домой с работы шла?

Он снова выглянул из машины.

Карен чуть наклонилась вперед. Один держал в руках ее ружье, другой — Фоули, — склонив голову, расстегивал пуговицы рубашки. Кажется, они разговаривали.

— Я что говорю-то? В тюрьме можно быть мужиком, а вот на свободе, если не знаешь куда податься, дело труба. Я тут недавно смотался на север, подготовил дельце. По-настоящему крупное. После такого можно и на покой. Хотел прямо сейчас заняться, но в январе там слишком холодно. — Он несколько секунд помолчал. — Знаешь, что он делает? Снимает грязную форму. Сейчас загадит мой плащ, а я заплатил за него десять баксов на блошином рынке в Уэст-Броуард. Фасончик старый, зато настоящий макинтош. Теперь придется чистить. В Детройте он меня не выручил, чуть задница не отмерзла, а был всего-навсего ноябрь. В Калифорнии мне бы и мысли о плаще не пришло. А потом я перебрался в солнечную Флориду, правда, ураган «Эндрю» не застал, только слышал о нем всякие сплетни. Но в конце лета, в начале сезона дождей, вдруг полило как из ведра, и я купил себе плащ. На блошином рынке полным-полно гаитянцев, покупают всякое дерьмо, приемники, которые не пашут, одежду, даже консервы. Я не шучу.

— Глен… — позвала Карен.

Он резко развернулся и уставился на нее сквозь овальные модельные очки в тонкой золотой оправе.

— Ты меня не помнишь?

Он смотрел на нее, не зная, что и сказать.

— В «Глейдс» мы встречаться не могли, — произнес он наконец. — Я там никогда не сидел.

Карен покачала головой.

Ладонью он убрал волосы со лба.

— Уверена, что мы встречались?

— Пару раз.

— Правда? Где?

— Прошлой осенью я дважды возила тебя из окружной тюрьмы в Палм-Бич в федеральный суд. Тебя зовут Глен Майклс. Я никогда не забываю людей, на которых мне хоть раз приходилось надевать наручники и кандалы.

Он не пошевелился и не произнес ни слова, просто смотрел на нее, будто превратился в камень.

— Давай подумаем, Глен, что нам делать дальше. В машине есть оружие?




Фоули, опустив голову на грудь, пытался расстегнуть заляпанные всякой засохшей дрянью пуговицы.

— Что ты копаешься? — спросил стоящий рядом Бадди. — Вот так надо.

Положив ружье на траву, он взялся за форменную рубашку обеими руками и резко рванул, пуговицы посыпались на траву. Бадди вытер руки об свои штаны цвета хаки, а Фоули, сдернув рубашку и отбросив ее в кусты, надел плащ.

— Не могу понять, — сказал он, — зачем тебе Глен-то понадобился?

— Конечно, у меня ведь здесь до хрена друзей… Он согласился помочь, а ты ткнул его носом в дерьмо.

— Ему что-то от нас нужно. Только поэтому он здесь. Если его вдруг возьмут после угона очередной машины, то он моментально договорится с властями и сдаст нас с потрохами.

— Просто он слишком много базарит.

— Именно об этом я и говорю.

— Сними фуражку.

— Не знаю почему, но как только он открывает рот, мне хочется выбить ему зубы.

— Джек, с ним проблем не будет.

— Послушай, я не мог оставить ее в багажнике. Больше мне нечего сказать.

— И бросить ее здесь ты тоже не хочешь.

— Она в машине. Может, поедем — или будем стоять здесь и трепаться дальше?

— А у меня есть выбор? О’кей, поедем, но сначала вытащи голову из задницы и скажи, зачем тебе понадобилась эта девка.

Фоули промолчал.

— Ну что?

— Трудно объяснить…




Она дотронулась до его руки и наклонилась так близко, словно хотела заглянуть ему в душу. Глен быстренько отвернулся и стал смотреть вперед — на что угодно, только не на ее лицо. Господи, что же делать? Хотел взглянуть, чем заняты Бадди и Фоули, когда же они наконец подойдут, но не посмел. А ведь он так хотел похвастаться, когда они сядут в машину, как за считанные секунды разогнал «ауди» до ста тридцати семи миль. Как классно это немецкое железо ездит… Она снова окликнула его по имени:

— Глен, ты сейчас лучше не думай, о’кей? — Точно определила, что он отчаянно ищет выход из положения. — Послушай… Ситуация серьезная, но, по-моему, я смогу тебе помочь.

— Эй-эй, погоди минутку… — начал было он, но тут же сбился. Он не знал, что сказать дальше.

Она снова спросила, есть ли в машине оружие, но на этот раз вопрос был задан чуть по-другому: «У нас есть оружие?» У нас. Как будто они заодно. Он вспомнил ее голос — они тогда ехали в тюремном фургоне. Она всегда говорила вежливо, ни разу не повысила голос, даже когда кто-то из заключенных пытался доставать ее. Глен вспомнил, что с ней можно непринужденно болтать о всякой чепухе. Она вряд ли старше него… Он снова услышал свое имя.

— Глен, у Фоули ничего не получится. Ты сам сказал, что у него крыша поехала, что он потерял способность ясно мыслить. Так что если его арестуют… ты сядешь вместе с ним. — Она дотронулась до его плеча, и Глен подпрыгнул на сиденье. — Если бы у меня было такое тело, такие волосы, я бы все сделала, чтобы избежать тюрьмы. Конечно, если вы и Фоули близки…

— Нет, нет, ты что! Я просто помогаю ему…

— Погоди, — прервала его Карен. — Ты ведь еще ничем ему не помог, верно? И пока тебе нельзя предъявить обвинение в помощи сбежавшему преступнику. Значит, у тебя еще есть выбор. Можешь, конечно, помогать и дальше, рискни. Но не плачь потом, когда окажешься в наручниках и будешь молить Бога о том, чтобы попался разумный судья, а не какой-нибудь твердолобый придурок. Хотя мы можем отыграть все иначе…

Она замолчала, и Глен спросил:

— Иначе — это как?




— В багажнике мы все время говорили, — поделился Фоули. — Можно даже сказать, неплохо ладили.

— Боже праведный, — закатил глаза Бадди и отвернулся, как будто знать ничего не хотел.

— Ты послушай. Меня все не оставляла мысль, а что, если бы мы встретились при других обстоятельствах, например, в коктейль-баре…

Фоули замолчал, не зная, что сказать дальше. Бадди снова как-то странно взглянул на него.

— Хочешь привезти ее ко мне, — догадался он, — почиститься, принять душ. Представляю, выходишь это ты из ванной, воняя лосьоном, и она тебе сразу: «О, да вы совсем другой…»

— Я просто хочу поговорить с ней.

Бадди не сводил с него глаз:

— Ты опоздал, Джек. Ты такой, какой есть, чистый или грязный. Нам с тобой остается лишь смотреть на красивых девушек и думать: «Вот если бы я тогда поступил по-другому…»

Фоули хотел было возразить, но слова куда-то подевались. А повторять одно и то же, лишь бы не сдаваться?.. И вдруг взревел мотор машины Глена, зажглись фары.

— Собирается уезжать, — заметил Бадди. — Не терпится смыться отсюда, и я его не виню.

Они двинулись к тачке.

Еще пара шагов, и они у цели… Но тут «ауди» неожиданно рванулась с места, завизжала колесами по асфальту, и им осталось только проводить взглядом задние огни, пока они не скрылись из виду.




8


В больнице «Добрый самаритянин» Карен объяснили, что ей повезло, кроме легкого сотрясения мозга у нее ничего нет, но ее продержат до завтра, чтобы сделать дополнительные анализы и полностью удостовериться в здоровье пациентки.

Приехал папа с газетами и журналами и встал лагерем в палате, чтобы присматривать за своей маленькой дочуркой. Из Майами прибыл ее начальник Милт Дэнси и простоял у койки два часа. Принесли цветы. Заглянул Рей Николет, чмокнул в щеку, погладил по волосам и удрал, похваставшись, что его включили в оперативную группу по борьбе с насильственными преступлениями и он должен бежать ловить сбежавших зеков. Опять принесли цветы. Потом появился специальный агент ФБР Дэниел Бердон и сразу же попросил отца выйти в коридор, потому что ему нужно поговорить с Карен по конфиденциальному делу. В руках фэбээровец держал копию показаний, еще утром продиктованных Карен. Сейчас была уже середина дня, солнце приятно освещало отдельную палату, узкими лучами пробиваясь сквозь расставленные на подоконнике букеты.

— Что в капельнице? — спросил Бердон.

— Думаю, обычная глюкоза.

— Ты и так достаточно сладкая, Карен. И как же ты набила шишку?

— А разве в моих показаниях об этом не сказано?

— Ты почитай их повнимательнее, — вмешался Милт. — Для этого тебе и дали копию.

— Уже прочел. И теперь хочу, чтобы Карен рассказала все сама, если не возражает, конечно. А вот на твои возражения, Милт, мне совершенно наплевать. Ты даже не должен находиться в этой комнате. Следствие веду я.

Карен перевела взгляд с чернокожего специального агента, похожего на адвоката, на растолстевшего пожилого судебного исполнителя — вылитый коп, ни дать ни взять.

— Милт, только не бей его по лицу. Пусть Дэниел поважничает, я не возражаю.

Бердон улыбнулся:

— Мне нравится. Ты говоришь, как настоящий мужик. Расскажи, как все было. Итак, ты попыталась схватить руль, и где именно это произошло?

— Около развязки на Окичоби. Нужно было срочно позвонить, и я вспомнила о будке сборщика платы. В общем, мы слетели с дороги вниз по насыпи и, похоже, врезались в опору моста.

— А ремень ты, естественно, не пристегнула.

— Что за бред?.. — воскликнул Милт.

— Не пристегнула, хотя подумала об этом, перебравшись на переднее сиденье. Так вот, я перелезла туда…

Перекинула ногу через спинку, задрав узкую юбку. Она еще попросила Глена не смотреть. Вернее сказала прямо: «Не смотри». Карен улыбнулась, вспомнив этот эпизод, а Бердон нахмурился.

— Глен гнал не меньше ста двадцати, другие машины будто стояли на месте… Я имею в виду, он гнал так на дороге, а не когда мы с нее слетели. Как только я увидела съезд и схватилась за руль, он сразу ударил по тормозам. В опору мы врезались на пятидесяти, не больше.

— А почему он так гнал, куда торопился?

— Не знаю, просто убегал, хотел скрыться. Я пыталась с ним говорить, сказала: «Если ты придешь вместе со мной, все будет в порядке. Ты ведь ничего не совершил».

— Ничего? Ну да, всего лишь вступил в заговор с целью помочь сбежавшему преступнику, ехал на украденной машине…

— По поводу машины я просила его не волноваться. Нужно трижды попасться на краже, прежде чем угодишь в тюрьму, и то необязательно загремишь за решетку. В округе Дейд в прошлом году украли сорок тысяч машин, а из трех тысяч арестов меньше половины дел дошло до суда.

— Знаешь, все эти статистические выкладки похожи на пособничество и подстрекательство.

— Я хотела задержать его.

— И после аварии ты Глена уже не видела?

— Я очнулась, когда санитары вытаскивали меня из машины.

— Его больше никто не видел, насколько нам известно.

— Хватит, — снова вмешался Милт. — Оставь ее в покое.

Бердон поднял руку, даже не взглянув на исполнителя:

— Хотелось бы уточнить пару вопросов по поводу тех парней, что тебя схватили. Бадди и второго, Джека Фоули. Я просмотрел его досье. Клянусь, за свою жизнь он ограбил больше двухсот банков.

— Правда? — Карен была удивлена, но не подала виду. — Я спросила, сколько банков он ограбил, но он заявил, что точно не помнит. Занимался этим с восемнадцати лет.

— Ты с ним разговаривала?

— Да, в багажнике.

— О чем?

— О всяком разном. О тюрьме, о кино…

— Парень взял тебя в заложницы, а ты беседовала с ним о кино?

— Может, это прозвучит странно, — Карен смотрела прямо в глаза пижонистому агенту в добротном сером костюме и бледно-голубой рубашке с галстуком, — но я не была заложницей.

— Кем же ты была?

— Его наслаждением после пяти месяцев каторги.

Бердон нахмурился:

— Он пытался тебя изнасиловать?

— Я была наслаждением другого рода.

Бердон молча смотрел на нее, лежащую в больничном халате под простыней, с капельницей в руке, и, видимо, не знал, что и сказать, а Карен не испытывала ровно никакого желания помочь ему.

— Значит, Фоули захотелось побыть рядом с женщиной, и он залез в багажник.

— Не знаю. — Карен смотрела снизу вверх на вытянувшегося на десять футов агента.

— Этот случай с Фоули заставил меня вспомнить о другом парне, о Карле Тиллмане, с которым ты встречалась и который, как потом выяснилось, грабил банки. Помнишь его? Тогда я еще заметил, что ситуация более чем странная. Подумать только, федеральный судебный исполнитель трахается с грабителем… — Он едва заметно улыбнулся. — Так что, когда ты упустила этого Фоули, я не мог не задуматься.

— О чем?

— Может быть, грабители банков тебя возбуждают.

— Ты серьезно?

— Не знаю. Пока не уверен.

— Я понятия не имела, что Карл Тиллман грабит банки. И встречалась с ним вовсе не из-за этого.

— Зато у меня были все основания подозревать его, и я честно предупредил тебя. По крайней мере, ты могла бы быть с ним поосторожнее.

— И что потом произошло с Карлом, помнишь? — осведомилась Карен.

Бердон снова улыбнулся:

— Ты его застрелила. Но почему сейчас все случилось иначе? Почему ты не пристрелила этого Фоули и того, второго? Они не были вооружены, тогда как у тебя было ружье, и все же ты позволила им запихнуть тебя в багажник. Потом у тебя в руке был «ЗИГ-Зауер», но в своих показаниях ты утверждаешь, что не могла повернуться, так сильно он тебя прижал. Но когда багажник открылся — почему ты не грохнула обоих на месте?

— А ты поступил бы именно так?

— В показаниях написано, что у Глена оружия тоже не было, и тем не менее ты позволила ему уйти.

— Дэниел, ты ведь не носишь оружие…

Он чуть замялся:

— Откуда ты знаешь?

— Чем ты обычно занимаешься? Ловишь нечистых на руку бухгалтеров?

— Карен, я работаю в Бюро уже пятнадцать лет, и мне случалось вести разные дела.

— А тебе приходилось стрелять в людей? Сколько раз ты первым врывался в квартиру преступника?

— Я должен что-то доказывать?

— Ты просто должен знать, о чем идет речь.

Он пожал плечами и разгладил спереди серый двубортный пиджак.

— Карен, поговорим об этом в другой раз, хорошо? Сейчас меня больше интересует то, почему Фоули посадил тебя во вторую машину, ведь надобность в тебе уже отпала…

— Об этом ты у него спроси.

— Кажется мне, ему очень не хотелось тебя отпускать. Ладно, еще увидимся.

Бердон развернулся и вышел из палаты.

Через несколько секунд вошел отец.

— Пердун Бердон, так мы его зовем в Майами, — заметил Милт Дэнси.

— Так его везде зовут, — сказал отец. — В Майами, в Майами-Бич, в округе Дейд. Умеет расположить к себе людей.

— Да, — согласилась Карен. — Но в нем есть свой шик. Заметил, какой на нем костюм?

— Ага, напоминает манеру одеваться Фреда Астера. Рубашка и галстук одного оттенка. Вот это действительно был шикарный парень. Как себя чувствуешь? Есть не хочешь? Может быть, пива? Могу сходить, принести.

— Все завтра. Целую неделю ничего не буду делать. Может, пожить у тебя несколько дней? У нас наконец-то будет время поговорить.

— О чем? — Отец мгновенно насторожился. — О ребятах, которым ты позволила сбежать? Хочешь, чтобы я помог? Нашла мне бесплатную работу?

— Ты же мой папочка.

— Ну и что с того?




Фоули держал в руке бланк заявки на получение кредита, на первой странице которой жирным шрифтом было напечатано:






«Нуждаетесь в деньгах?

Вы пришли куда надо»





Подзаголовки внутри подразумевали получение ссуды на покупку автомобиля, дома, обстановки, но там не говорилось ни слова о ссуде, которая помогла бы вам смыться из города. Фоули, стоя у стеклянной конторки с бланками, сунул сложенную брошюру в карман и обвел взглядом операционный зал. В трех из пяти окошек сидели кассиры, за ними высоко на стене были установлены камеры, охранников видно не было, один клиент вышел, вошел парень в костюме с «дипломатом» в руке. Фоули проследил, как он свернул в отгороженную часть зала, как, увидев его, встал из-за стола администратор, пожал клиенту руку и сел. Как только парень открыл «дипломат», Фоули в новенькой кепке «Марлинс» и темных очках подошел к окошку, табличка рядом с которым гласила, что молодую женщину с копной темных волос на голове зовут Лоретта.

— Сэр, чем могу вам помочь? — спросила она.

— Лоретта, видите, вон тот парень, разговаривающий с вашим менеджером, открыл «дипломат»?

— Это мистер Гуиндон, помощник менеджера. Мистера Шоена, нашего менеджера, сегодня не будет.

— Но вы видите парня с «дипломатом»?

Лоретта присмотрелась:

— Конечно.

— Это мой сообщник, и у него пистолет. Если вы не сделаете в точности то, что я вам скажу, если у меня из-за вас возникнут проблемы, я посмотрю в его сторону, и он выстрелит вашему мистеру Гуиндону между глаз. Возьмите один из этих больших конвертов и сложите в него как можно больше сотен, полтинников и двадцаток. Никаких пачек с бандеролями или резинками, никаких пачек с краской или меченых денег. Начните со второго ящика, потом перейдите к ящику под компьютером. Начинайте, Лоретта. Не волнуйтесь, ключ от ящика лежит рядом с вашей рукой. Деньги со дна не берите. Отлично, у вас все получается. Двадцатки положите, если останется место. Улыбайтесь, иначе все подумают, что вас грабят. Хотя нет, дайте двадцатки мне, я положу их в карман. О’кей, мне не пришлось подавать сообщнику знак. Он задержится секунд на тридцать, чтобы убедиться в том, что вы не подсунули мне пачку с краской и не включили сигнализацию. Если вы все же так поступили, он выстрелит мистеру Гуиндону между глаз. Что ж, думаю, я все сказал. Спасибо, Лоретта, и приятного вам дня.

Фоули вышел из банка, изрядно ссутулившись и наклонив голову. В некоторых банках на двери, на высоте шести футов, нанесена метка, чтобы кассир мог определить рост грабителя.

Бадди ждал его на другой стороне Коллинз-авеню в черной «хонде».

— А ты гораздо круче меня, приятель, — восхитился Бадди, когда они тронулись с места. — Не успел сбежать из тюрьмы, как принялся за работу.

— Вспомни «Ломпок», — возразил Фоули. — Ты встретил меня, и в тот же день мы взяли банк в Помоне.

Он замолчал и уставился в окно на проносящиеся мимо розовые, белые и желтые отели, все еще действующие, несмотря на довольно обшарпанный вид.

— Почему мне все время так грустно после дела?

— Скоро пройдет, — успокоил Бадди.

Фоули передал ему брошюру из банка, и Бадди улыбнулся:

— «Нуждаетесь в деньгах? Вы пришли куда надо». Верно подмечено. Как будто сами напрашиваются. Понять не могу, почему девятерых грабителей из десяти обязательно ловят.

— Слишком много болтают или совершают глупые поступки и привлекают к себе внимание. Взять меня, к примеру. Знаешь, как я оказался в тюряге, ограбив ради Адели банк в Лейк-Уорте? Переулками отъехал от банка, выбрался на перекресток с шоссе Дикси и остановился, чтобы пропустить машины и сделать левый поворот. Слышу, сзади двигатель ревет, какому-то парню в «фаерберд-транс-ам» красного цвета явно не терпится тронуться с места. Он сдает назад футов на десять, выворачивает руль и проносится мимо, визжа колесами. Видимо, решил, что я пенсионер и буду поворачивать целую вечность. Ты представь, я только что банк взял, а этот парень решил продемонстрировать мне свою крутость…

— И ты поехал за ним.

— Я повернул налево и помчался за ним. Догнал через милю, обошел слева и прижал свою машину к его, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. Он снова вырвался вперед, я опять его догнал и легонько ткнул в бок. Я был тогда на «хонде», похожей на эту.

— Я читал, что «хонды» угоняют чаще всего.

— Об этом я тоже читал. Итак, ткнул я его в бок, но тут у меня лопнуло колесо, и я потерял управление. Машину потащило вправо, так что я вынужден был остановиться. Парень в «фаерберд», так и не поняв, в чем дело, умчался. Через пару минут подъезжает шериф: «Сэр, у вас проблемы?» — «Никаких проблем, только что ограбил банк, да вот машина сломалась». Он как раз проверял мои права, когда ему сообщили об ограблении — кто-то засек машину. Через секунду я уже смотрел в ствол огромного хромированного «смит-энд-вессона». Подумать только, впервые в жизни вышел из себя и сразу получил за это тридцать лет.

— Через какое-то время ты еще посмеешься над этой историей.

— Да, если буду жив.

— Надо сестре рассказать, посмотрим, будет она смеяться или нет. Всегда что-нибудь придумываю, прежде чем позвонить. Иначе наш разговор состоит из сплошных пауз.

— Которые перемежаются сообщениями о погоде.

Когда они выехали на Холовер-Кат, Фоули вышвырнул новенькую бейсбольную кепку «Марлинс» в окно. Через несколько минут они бросили «хонду» у аллеи и пересели в машину Бадди — изрядно выцветший темно-бордовый «олдс-катлесс-суприм» восемьдесят девятого года, который стоил Бадди, как он сам признался, одно ограбление банка с мелочью.




Фоули сидел на якобы датском диване в комнате с голыми белыми стенами, телевизором и купленными Бадди комнатными растениями в горшках. Деньги из банка, уже пересчитанные, лежали на кофейном столике — пачка получилась не более двух дюймов толщиной, если ее прижать.

— Тридцать семь восемьдесят, — крикнул он Бадди, читавшему газету на балконе. — Лоретта постаралась. Хотя ей не помешало бы сбросить вес и сделать что-нибудь с волосами, — добавил он, выходя на солнце.

— Видел свою фотографию? — спросил Бадди. — Если они разослали именно ее, можешь ходить где угодно, никто тебя не узнает.

— Тюремное фото в фас. Тогда я неважно себя чувствовал. Поэтому и похож на террориста. А Чино в то время был тяжелее фунтов на тридцать. — Фоули внимательно рассмотрел семь фотографий на первой полосе, под цветным снимком кирпичной тюрьмы. — Чирино — это Чино. Набрал вес, когда перестал выступать, но потом пришел в норму, готовясь к побегу. А этот миленький, который Линарес, и есть Лулу, его подружка.

— «Только им двоим удалось сбежать. Остальные четверо пали за оградой под градом пуль», — процитировал статью Бадди. — Все были приговорены от двадцати пяти до пожизненного за убийство. Здесь написано, что твой приятель Чино зарубил какого-то парня мачете.

— Деваться было некуда, — объяснил Фоули. — Задолжал кучу денег, и пришлось залечь на ринге. Только свалился он не в четвертом раунде, как было оговорено — не мог себя заставить поддаться какому-то бледному юнцу, — а в шестом. Из-за этого Чино не только не получил ни цента, но еще и лишился права бороться за звание чемпиона. С карьерой боксера можно было распрощаться, поэтому он взял мачете, пошел в спортивный зал на Пятой улице, что в Майами-Бич, и порубил своего агента на кусочки.

— Линарес… — неуверенно произнес Бадди.

— Это Лулу.

— Да. Здесь говорится, что из-за мешка марихуаны он поспорил с соседом по комнате и девять раз выстрелил тому в голову из «МАК-10». Боже ты мой.

— Только сосед тогда спал, — добавил Фоули. — Но думаю, дело не только в травке. Похоже на ревность. Чино, правда, говорил, что на свободе Лулу не был гомиком, однако я в это не верю, слишком хорошая из него получилась девочка.

— Здесь еще написано, что поиски его и Чино ведутся главным образом в Маленькой Гаване.

— А где ведутся поиски меня?

— До этого я еще не добрался.

Фоули надел темные очки и подошел к перилам. Впереди был океан и пляж, семью этажами ниже — патио и бассейн, все в бело-розовых тонах.

— Пупко упоминается? Надзиратель, который одолжил мне рубашку?

Бадди оторвал взгляд от газеты:

— По-моему, ты читал статью…

— Так, просмотрел. Чертеж подкопа от часовни приведен достаточно точно.

— А, вот он где, этот Пупко. Говорит, что был побежден превосходящими силами беглых преступников. «Увидев, что преступники входят в часовню и почувствовав неладное, Пупко встал на их пути…» Хотел узнать, почему они не в бараках на вечерней поверке. «Удерживаемый другими заключенными Пупко стойко перенес неоднократные удары двухдюймовой доской по голове, нанесенные Джоном Майклом Фоули, — ага, вот и тебя вспомнили. — Позже вышеупомянутый Фоули совершил побег в форме надзирателя Пупко». Здесь говорится, что ты был осужден на тридцать лет за вооруженное ограбление.

— Не было у меня оружия, и не наносил я многократные удары надзирателю. Один удар, и готово. Если эту статью прочтет Чино, у него может сложиться неправильное впечатление.

— ФБР, служба шерифа, правоохранительный департамент Флориды пытаются тебя разыскать, но не указано, где именно. Они даже подумывают, что ты «спасся бегством из страны».

— Быстро бегать приходилось, причем часто, но бегством не спасался никогда. А ты как?

— Да однажды прочел про себя, что я, мол, «спасся бегством с места преступления». О Глене нет ни слова.

Фоули промолчал.

— Нашли «шевроле» той девчонки — там, где мы его бросили, на Южном шоссе, у отеля «Холидей Инн». Но ничего о машине, которую мы взяли потом. Говорится, что «шевроле» был угнан со стоянки тюрьмы.

— О Карен тоже ни слова?

— Сейчас дойдем. Так. «Машина, принадлежавшая службе федеральных судебных исполнителей…» Вот. «Помощник судебного исполнителя Карен Сиско приехала из своего офиса, что в Уэст-Палм-Бич, в тюрьму „Глейдс“, чтобы выполнить судебное предписание согласно жалобе одного из заключенных». Здесь ничего нет о… Вру, есть. «Власти полагают, что Фоули воспользовался ее машиной для побега, после чего бросил оную у „Холидей Инн“».

— Где принял горячий душ и отправился в постель, — продолжил Фоули. — Почему нет ни слова о том, что мы взяли Карен в заложники? Не знают или не хотят говорить?

— Обо мне тоже ничего нет. Ни строчки о пособничестве в побеге. Интересно, с чего это? Если ей удалось удрать, полицейские должны знать обо мне.

— От нас она удрала, это точно.

Но что произошло после того, как она уехала с Гленом?

Он думал о ней прошлой ночью, когда пытался заснуть на жестком диване, думал весь день. Он и сейчас о ней думал, глядя на океан.

— Красиво, да? Если, конечно, тебе нравится такой вид… Наверное, тебе стоит посидеть здесь пару недель, никуда не выходить. Банк ты сделал только для того, чтобы поддержать веру в себя. Упал с лошади и тут же кинулся забираться обратно в седло. Я здесь поразмыслил, может, нам стоит нанять катер и отправиться на Багамы, хотя бы на время. Возьмем рыбацкий катер у причала Холовер, заплатим шкиперу положенные бабки. Что скажешь?

— Я хочу знать, куда делся Глен и что случилось с Карен.

— Скорее всего он просто выбросил ее из машины. Где-нибудь на автостраде. А сам поехал дальше, стараясь лишний раз не останавливаться. Я бы именно так и поступил.

— А вдруг она его арестовала?

— Каким образом?

— Это ее работа. Глен здесь бывал?

— Я не говорил ему, где живу, и номер телефона не давал.

— А Адель?

— Она знает мой номер, но из своей квартиры никогда не звонила.

— Глен, если его взяли, будет трещать без остановки. Сдаст Адель через несколько минут.

— Ну и что? Проверят и узнают, что вы были женаты, потом развелись. Раскопают девичью фамилию Адель, дату рождения, адрес. От этого не уйти. Я ее предупреждал, говорил: если у Фоули все получится, тебя достанут. Она сказала: «А что я знаю?» На Адель можно делать ставку.

— Я тут подумал, а не звякнуть ли тебе Глену? Если он смылся и чувствует себя в безопасности…

— А если он не смылся и его телефон прослушивается?..

— Мы можем позвонить в службу судебных исполнителей Уэст-Палм.

— Зачем?

— Узнать, на работе ли Карен.

— А если на работе, что нам это даст?

— Выясним, что с ней все в порядке, что он ничего с ней не сделал.

— А вдруг у них стоит хреновина, которая определяет номер звонившего?

— Воспользуйся автоматом.

— Ты все еще думаешь о ней?

— Просто хочу знать, что произошло.

Бадди сложил газету и встал:

— Ладно, посмотрим, что можно сделать…




Когда они приехали сюда вчера вечером, старушка в холле сразу спросила, не привезли ли они кислород. Фоули сначала даже решил, что это дом престарелых — в холле сидели одни старушки и несколько сухоньких старичков. «Они постоянно меня останавливают и спрашивают, не привез ли я белье из прачечной, пальто из химчистки или продукты из магазина, — объяснил Бадди, зайдя в лифт. — Они — повсюду, в холле, в патио, как птички на проводах, следят за происходящим. Представь себе, что бы было, если бы ты приволок сюда эту девчонку — судебного исполнителя! С тобой нет проблем. Они понимают и одобряют людей в плащах. Сами надевают плащи, едва завидев облачко на небе. И все время ходят в украшенных бусами свитерах. Клянусь, никогда не видел столько украшенных бусами свитеров в одном месте».

«Ты же все равно не стал бы возражать, реши я привезти сюда Карен, — сказал Фоули прошлым вечером. — Извини, что вел себя, как последняя сволочь. Думаю, все уже прошло».

«Может быть, и меня бы так развезло, будь я на твоем месте, — махнул рукой Бадди. — Мужик, что я не понимаю — первая девушка за пять месяцев, к тому же от нее приятно пахло…»

Всю ночь и следующий день Фоули вспоминал ее: в свете фар, перед тем как они запихнули ее в багажник; ее лицо; как она вылезала из багажника, сначала длинные ножки, потом все остальное; ее силуэт в профиль, когда она стояла на дороге в обтягивающей короткой юбке; вид сзади, совсем близко, когда они взбирались на насыпь. Эти изображения постоянно возникали в его голове, и он наслаждался, мысленно их рассматривая. В сексуальном плане он о ней не думал, ни разу не представил ее голой и не задумался, какие волосы растут у нее между ног. Он помнил прикосновения к ней, свою ладонь на ее руке, на ее бедре, чуть ниже задравшейся юбки. Слышал ее голос. «Вы так знамениты?» «Шутите?» И потом, когда вылезала из багажника: «Твоя взяла, Джек». Он проигрывал в голове эти фразы снова и снова. «Бадди? Его в самом деле так зовут?» Это когда он лажанулся и сказал, что Бадди ведет машину. Слишком много болтал. Потом он еще попытался исправить положение, сказал, мол, да, именно так и зовут. Что еще он ей наболтал? Карен ловила каждое его слово. Все время была начеку. Она гораздо умнее его, умнее, чем Глен, этот мальчик из колледжа. Конечно, это она уболтала Глена уехать. Он так долго ждал на обочине, весь издрожался от страха. Но не может же она до сих пор быть с Гленом. Или может? Если бы его взяли, об этом обязательно рассказали бы в газетах. А если она его не арестовала — что же произошло?




Бадди отсутствовал недолго. Вышел на балкон, где наслаждался солнцем Фоули, и опустился в один из пластмассовых шезлонгов.

— Я позвонил Глену, но услышал только автоответчик, который попросил меня оставить сообщение. Ничего не стал оставлять.

— Я бы тоже не стал. Не люблю разговаривать с пустым местом. Как насчет службы исполнителей?

— Спросил, есть ли Карен, и услышал, что она в отпуске, будет только на следующей неделе.

— В последний раз мы ее видели в машине на автостраде, а на следующий день она уже в отпуске. Откуда-то я знал, что ее не будет на работе.

— Ты слишком много думаешь. И вообще, ты соображаешь, что творишь? Ты волнуешься о человеке, работающем на органы. Хочешь посидеть и выпить коктейль с девушкой, которая пыталась тебя пристрелить. Доходит, на что я намекаю?

— Не нужно было тебя впутывать, — вздохнул Фоули.

— У меня своя голова на плечах. Слушай, тебе на Багамы хочется или как? Нужно решать, куда мы двинем дальше.

Предложение имело смысл, и Фоули кивнул:

— Давай смотаемся для смены обстановки. Денег хватит… Тридцать семь восемьдесят — не так уж плохо. В банке я сказал, что парень, беседующий с менеджером, — мой сообщник. Бедняга даже не подозревал, что стал преступником.

— Я о другой феньке слышал, — усмехнулся Бадди. — Парень сначала шутит, чтобы кассир расслабился, а потом подает записку, в которой сказано: «Это не шутка, отдайте крупные банкноты».

— Неплохо, — согласился Фоули и кивнул, как будто задумался. — Знаешь, со временем мы все становимся одинаковыми. Пытаемся разнообразить дело, чтобы интереснее было.

— Ну разумеется. Наша работа, как и любая другая, со временем становится скучной. Конечно, можно сменить род деятельности, попробовать кражу со взломом, в чей-нибудь дом вломиться…

Фоули покачал головой:

— Взломщик из меня не получится, подленькая работенка. К тому же тяжелая. Таскать телевизоры, закидывать их в грузовик. А если воровать только украшения, надо разбираться, стоят ли они хоть что-нибудь.

— Вторжение — это когда все до́ма, — заметил Бадди. — Врываешься и начинаешь вымогать деньги. А можно заняться супермаркетами или винными магазинами.

— Лучше уж грабить банки. Налет есть налет. — Он встал со стула и посмотрел на океан. — Мне не терпится узнать, что же произошло.

— Тогда надо разыскать Глена. Если бы его сцапали, газеты мигом бы об этом пронюхали, значит, прячется. Или снова поехал в Детройт. — Бадди закивал.

— Когда я с ним связался, он только-только вернулся оттуда. Помнишь мошенника с Уолл-стрит, Дика-Потрошителя? Он там живет.

— Рипли? Конечно, я его помню. Как можно забыть человека, который хранит дома пять миллионов на мелкие расходы? Глен все еще не забил на это дело?

— Хотел даже навестить тебя в «Глейдс», узнать, не хочешь ли заняться.

— Сейчас почему бы и нет? Думаешь, Глен в Детройте?

— Или за решеткой. Но здесь его точно нет. Неужели он сначала бросил бы нас на шоссе, а потом разгуливал бы по городу?

— Я на него не сержусь, — усмехнулся Фоули. — Как был придурком, так придурком и остался. Но если он в Детройте и дело на мази…

— Он нашел Снупи Миллера. Помнишь, постоянно нам о нем твердил? Сейчас Миллер сам не выступает, Глен сказал, что Снуп стал менеджером. Думаю, надо всего-навсего узнать, где проходят бои, там-то мы и найдем Снупи.

— А Снупи приведет нас к Глену, которому мы поможем распотрошить Потрошителя. Такой у тебя план?

— Ну, если ты, конечно, не против вломиться в дом этого мужика… — кивнул Бадди.

— Никогда не любил ползать в темноте. Но чтобы понять, нравится тебе дело или нет, надо сначала его попробовать. Я, к примеру, впервые попробовал окру, — знаешь такой плод? — только когда повзрослел, хотя и вырос в Новом Орлеане. А теперь окры нигде нет.

— И взгляни на это дело с другой стороны, — сказал Бадди. — Как известно, любимая работа — лучшее средство от всяких треволнений.




9


— Ну наконец-то… — сказал отец, дочитывая статью. — Назначили вознаграждение. Десять тысяч долларов за информацию, которая может привести к аресту…

Кто-то позвонил в дверь.

— Я имею в виду за каждого. Дело пахнет тридцатью тысячами.

Карен встала и, уже выходя из комнаты, услышала: «А он опоздал…» — и еще какое-то бурчание о том, что теперь придется пропустить любимую программу. Восемь пятнадцать вечера, третий день после побега. Она открыла дверь и увидела улыбающегося Рея Николета. Он сказал, что едва нашел дом, все так заросло деревьями и кустами, а потом добавил:

— Какие-то джунгли, чесслово.

— Точно, — согласилась Карен. — Я однажды спросила отца, помнит ли он, как выглядит наш дом, и знаешь, что услышала в ответ? «Конечно, помню. Он белый».

— Нужно нанять садовника.

— У него есть садовник, но отец любит уединение. Когда была жива мать, дом было видно с улицы. Каждый день она подстригала кусты, полола…

— Ты, значит, гостишь у него сейчас?

— Он взял неделю отпуска, чтобы побыть со мной. Играет в гольф каждый день, смотрит «Опасность» после обеда, потом английские детективы. В которых нет винтовок «МАК-10» и пятен крови на стенах.

Она провела Рея через темный дом в гостиную, которая была заставлена креслами и диванами, обитыми красно-зеленой тканью с узором в виде гибискусов.

Папа сидел с газетой под лампой. В окне за садом и лужайкой была видна площадка для игры в гольф, принадлежащая известному загородному клубу.

— Папа, это Рей Николет.

Они пожали друг другу руки, и Карен добавила:

— Его включили в оперативную группу по борьбе с насильственными преступлениями, и он сейчас ищет беглецов.

— Вижу, — сказал отец, а когда Рей повернулся к Карен и, распахнув пиджак, показал ей красную надпись спецотдела на футболке, добавил: — А футболки вам выдают на тот случай, если кто-то вдруг засомневается, чем вы там занимаетесь.

— Я опоздал… — попытался объясниться Рей, но отец прервал его:

— Рей, ответь мне на один вопрос.

Тело Карен автоматически напряглось, но потом она решила, что бояться нечего. Отец все еще читал газету, а значит, не собирался расспрашивать Рея о личной жизни, семье, разводе, о том, живет ли он по-прежнему с женой, и прочих подобных штуках.

— Ага, вот… «Я переспала с убийцей», — заявила потрясенная жительница Майами. Она живет в Маленькой Гаване. Парень пришел к ней в дом, сказал, мол, только что перебрался сюда с Кубы и никого здесь не знает. Тогда она угостила его свиными отбивными с рисом. Он поел и тут же занялся с ней любовью на диване. Она утверждает, что парень был очень ласков.

— Я с ней беседовал, — кивнул Рей. — Этот тип поплакался ей о том, как скучает по своей маленькой дочурке, и она его пожалела.

— Вот как сейчас надо добиваться расположения. — Отец опять углубился в газету. — Вы только послушайте… Потом она пошла в спальню к детям и легла спать, а позже заявила, цитирую: «Я никого, кроме мужа, не пускаю к себе в постель». Мужа в городе не было, он где-то работал. Утром она приготовила парню на завтрак кукурузные хлопья «Келлоггс» и послала одного из сыновей в ближайший магазин за кремом для бритья «Колгейт» для нормальной кожи.

— Ты о чем? — спросила Карен. — О рекламе в показаниях свидетеля? Беглые каторжники предпочитают крем для бритья «Колгейт»…

— Для нормальной кожи, — добавил отец. — Меня интересует, как определили, что это Чирино.

— По ее описанию, — объяснил Рей. — Все совпадает, вплоть до татуировок. Пчела на каждом предплечье. Жалил, как пчела, ведь он выступал на ринге, до того как сесть в тюрьму. Женщина также заявила, что ее гость украл пистолет мужа двадцать второго калибра и что-то из одежды. Но у меня имеются новости посвежее.

— Подожди. — Отец поднял руку. — Эта женщина замужем. И она переспала с парнем только потому, что он соскучился по дочке, после чего объявила о своем поступке всему миру. Но вы не сообщаете ее имя, пытаетесь ее защитить. Таким образом, вы нам как бы говорите: пусть себе спит, все в порядке, пока муж об этом ничего не знает. Это все равно, как если бы какой мужик ходил на сторону, а потом убеждал нас, что ничего страшного в таком поведении нет, жена-то не знает, и ладно. Хорошая политика.

Отец взял свой бокал, а Карен сказала:

— Позволь Рею рассказать, что случилось в мире, о’кей?

— Вообще-то, все покажут в новостях, в этом я не сомневаюсь, — заговорил тот. — Одного мы таки взяли.

Отец даже поставил выпивку обратно на столик:

— Серьезно? Где?

— В западной части округа Дейд, неподалеку от автострады.

— Ага. Знаешь, как только я прочел о вознаграждении…

— Папа, — перебила его Карен.

— …то сразу понял, все, кранты ребятам.

— Папа!

Он поднял на нее глаза.

— Это был Фоули? — спросила она у Рея.




Целых пять миль они бежали по тростнику, прежде чем добрались до бензозаправочной станции на двадцать седьмом шоссе и сели в пустой кузов, вернее, полуприцеп огромного тягача. В котором и ехали всю ночь в направлении некого местечка под названием «El Hueco», что означало «Дыра». «Дырой» называли спрятанный в зарослях лагерь бродяг, которые жили в хибарах, воздвигнутых из фанеры, листового железа и сидений автомобилей. Здесь обитали исключительно кубинцы и только мужчины. Чино сказал, что его плот развалился, но ему, благодарение Мадонне, удалось добраться до берега. Потом он добавил, что своего спутника, одетого так же, как и он, совсем не знает, и постарался сделать так, чтобы Лулу рядом с ним никто не видел. «Не ходи за мной, держись подальше», — велел он ему. Через три дня он и Лулу могли принести легкие двадцать штук любому бродяге, умеющему читать. Бродяга прочтет газету, подумает: «А почему бы и нет?» и сходит до ближайшего поста дорожной полиции, который располагался всего в миле от лагеря…

Газету ему показал Лулу. Он обвинил Чино в связи с женщиной и сунул под нос статью с громким названием «Я переспала с убийцей». Чино сказал, что да, конечно, он специально искал женщину, потому что не трахался добрых восемь лет. А Лулу возразил: «Ты же со мной трахался». Обиженно так возразил, даже со злостью, с ревностью обманутой женщины. Наверное, он так же злился, когда вогнал семь пуль из автомата в спящего соседа по комнате. Чино отдал Лулу рубашку и штаны, которые украл из дома той женщины, и сказал, что все объяснит позже, когда стемнеет. И пошел пообщаться с человеком, который варил кофе «Кубано», курил панетеллы «Кохиба» и слушал «Радио Мамби» по дерьмовому приемнику. Человека звали Сантьяго, он дрессировал бойцовых петухов с бритыми ляжками, которых держал в проволочных клетках, и жил здесь со времени урагана Мариел, то есть очень давно. Сантьяго знал этот мир. «Видел парня, который со мной разговаривал? — спросил его Чино. — Он — гомосексуалист».

«Верю», — ответил Сантьяго.

«А еще я точно знаю, что он — убийца и хочет прикончить меня по личным соображениям, но сам в полицию идти не могу, меня там знают по старым делам. Но если пойдешь ты и скажешь им, где найти этого гомика, тебе дадут десять кусков. Понимаешь, о чем я тебе говорю?»

«Конечно».

— Наш телефон и адрес командного пункта на северо-западной Двадцать седьмой улице был напечатан в газете, так что парень знал, куда идти.

Рей Николет присел на край дивана поближе к отцу и смотрел то на стоящую Карен в джинсах и рубашке навыпуск, то на ее отца, потягивающего что-то из бокала.

— Парень по имени Сантьяго пришел к нам с потухшей сигарой во рту и заявил, что может сдать двух беглых преступников, которые скрываются в лагере бродяг за аэропортом. Я там бывал — проводил облаву во время петушиных боев. Очень похоже на заросшую бананами помойку. Мы показали ему кучу фотографий, Чирино и Линареса он узнал сразу и сказал: «Этот и этот. И когда я получу свои двадцать штук?». Мы велели ему посидеть в пункте и сказали, что скоро вернемся. В шесть тридцать все были на месте: ребята из правоохранительного департамента, ФБР, полиция округа Дейд, местная полиция — даже из департамента охраны рыб и диких животных примчались. Мы заняли позицию, подлетели вертолеты и осветили лагерь, что твое футбольное поле. Заорали во всю глотку петухи, что-то вопили по-испански перепуганные до смерти люди, выходившие из лачуг с поднятыми руками. Приказ был таков: видишь бегущего, потребуй остановиться, а если он не подчиняется — стреляй. Линарес налетел на полицейского из округа Дейд, попытался удрать и схватил четыре пули. В поисках Чирино мы каждый камушек перевернули, но так никого и не нашли. А Линарес умер по пути в больницу «Джексон Мемориал».

Карен вытащила сигарету из пачки и взяла зажигалку со столика рядом с креслом отца.

— А тому стукачу вы вознаграждение выплатили? — поинтересовался отец.

— Да, как только вернулись.

— Выписали чек?

— Наличными. Было уже поздно, банки закрылись, и я спросил Сантьяго, не хочет ли он оставить деньги до утра в нашем сейфе. «Шутите? Ни за что…» Сухонький такой старичок с темной кожей, точь-в-точь цыпленок ощипанный. И ушел от нас с десятью тысячами в хозяйственной сумке.

Карен затянулась и выдохнула дым тонкой струйкой:

— Значит, Фоули там не было?

— Там живут только кубинцы. Если у Фоули был сообщник с машиной, значит, он действовал по программе. Кажется, он один знает, что делает.




Вечерний выпуск новостей сменился прогнозом погоды. Дистанционным пультом Бадди выключил стоящий на тумбочке в окружении комнатных растений телевизор и спросил у застывшего на диване Фоули:

— Ну, что думаешь?

— Я, признаться, считал, что Чино найдет место получше. Этот лагерь похож на кишащие бродягами джунгли.

— По телеку сказали, что Чино там не было.

— Если был Лулу, значит, и Чино ошивался где-то рядом. Но успел смыться. Знаешь, что меня больше интересует? Не думает ли он на меня. Понимаешь, в тот день Чино спросил, не хочу ли я бежать с ними, я отказался, но не сказал, что у меня есть собственные планы на побег.

— Почему?

— Его они не касались. Но сейчас он увидел газету и оттуда узнал, что я тоже рванул из тюрьмы. Но он-то знает, что все было совсем не так, как утверждает Пуп, ведь на надзирателя никто толпой не набрасывался. Чино поразмыслит как следует и спросит себя: а что я делал в часовне вместе с надзирателем? Не сообщил ли я случаем, что они задумали сбежать? Да, я об этом сообщил, но только для того, чтобы заманить Пупа в часовню и снять с него форму. Кстати, совсем не факт, что всем удалось бы сбежать — даже если бы Пуп их не видел. Наверняка что-нибудь заметил бы охранник на седьмой башне или кто-нибудь задел бы ограду, включил тревогу…

— Ему на тебя наплевать, он собственную шкуру спасает.

— Да, наплевать. Но только в том случае, если он не валит все на меня. Если же у него в голове зародились хоть какие-то подозрения, Чино обязательно будет меня искать. Такие ребята иначе не поступают, они просто обязаны отомстить.

— И как же он тебя найдет?

— Возможно, через Адель.

— Он знает, где она живет?

— Я ему не говорил. Но однажды мы сидели, потягивали ром и секретничали, можно так сказать. Чино описал, как приехал сюда с Кубы в двенадцатилетнем возрасте. Родился он в сорок седьмом. Сначала хотел стать боксером, биться за звание чемпиона, но потом упустил свой шанс, согласившись залечь на ринге… А я упомянул Адель, рассказал, как ограбил банк, чтобы отдать ей деньги, как попался из-за дурацких игр с парнем на «фаерберде»…

— Если ты не сказал, где она живет, по телефонной книге ее искать бесполезно.

— Не сказал, но упомянул, что она работает с фокусником, чем очень заинтересовал Чино. «Да? А как он распиливает женщину пополам?» Чино видел этот фокус в Лас-Вегасе. Когда там выступал. «А как женщина в клетке превращается в тигра? А Адель когда-нибудь превращалась в животное?» Он захотел с ней познакомиться или, по крайней мере, посмотреть на нее, если она приедет на свидание.

Бадди встал:

— Пойду возьму диетическую пепси. Тебе захватить? Или пива?

Фоули покачал головой. Бадди двинулся в сторону кухни, но остановился.

— А ты называл имя фокусника?

— Эмиля Великолепного? По-моему. Слушай, ради меня, позвони Адель, а? Так, на всякий случай.

— И что я ей скажу?

— Чтобы не разговаривала со всякими кубинцами.

— А если телефон прослушивается?

— Она знает твой голос?

— Конечно.

— Так скажи эту фразу и повесь трубку.




Когда стемнело, Чино вышел из лагеря, добрался до Двенадцатой улицы, а потом через открытые поля прошмыгнул к стоящему на отшибе кафе «Куба Либре». Сантьяго говорил, что именно там он, как правило, напивается, и Чино решил, что старик не станет изменять привычке и отпразднует свалившееся на голову богатство. Купив шесть бутылок пива «Полар», Чино перешел через дорогу, чтобы посидеть среди деревьев. И подождать этого петушиного тренера, как ждал когда-то своего агента в спортивном зале на Пятой улице. Жизнь стала такой из-за бесчисленных обстоятельств, на которые он никак не мог повлиять.

Ему слишком часто ломали руки.

У него не было времени должным образом тренироваться.

У него никогда не было менеджера, который мог влиять на агентов.

У него никогда не было специальной ленты для рук, приходилось пользоваться хлопчатобумажной и стирать ее каждый день после тренировки.

Что еще?

У него никогда не было тренировочного костюма с капюшоном.

И самое главное…

Он еще ни разу не встретил человека, который бы по-настоящему заботился о нем. Тренер должен был предупредить, что сморкаться после удара в глаз нельзя. Когда сморкаешься, повышается давление в кровеносных сосудах, глаз опухает и закрывается. Именно из-за этого долбаный рефери остановил тот поединок с Паломино в Лас-Вегасе, который видел или говорил, что видел, Джек Фоули. Словам Фоули тоже нельзя верить, потому что он оказался вруном, который притворялся другом. Не повезло тогда Чино, не надо было сморкаться. Если бы не высморкался, то поколотил бы Карлоса Паломино, а потом Куэваса и Бенитеза, Дюрана, Карри, всех этих сволочей, и не пришлось бы ему залегать в поединке с бледным мальчонкой, которого он, тридцатидевятилетний профессионал, мог избить одной левой.

Под деревьями напротив «Куба Либре» он выпил первую бутылку пива, посидел чуть и принялся за вторую. Пистолет, который он украл у той бабы, оказался длинноствольным «ругером» двадцать второго калибра, скорее всего спортивным, а не боевым, но хватит и такого… Ровно в семь тридцать Чино услышал полицейские вертолеты, увидел лучи прожекторов, освещавших, видимо, лагерь бродяг в миле от кафе. Чино не был уверен, в самом деле до него донеслись выстрелы или ему показалось. Может, там и стреляли… Он сидел и ждал, медленно потягивая пиво, чтобы продлить удовольствие. Через три часа он увидел пикап Сантьяго. Машина, такая старая, что Чино даже модель не смог определить, подъехала со стороны Майами. Сунув пистолет за пояс под рубашку мужа той бабы, он перешел улицу. Пикап остановился прямо перед кафе, среди других машин; Сантьяго вылез из кабины и захлопнул дверь. Чино окликнул его, Сантьяго обернулся. В свете фонарей и красной неоновой надписи «Куба Либре» Чино увидел, как удивление на лице старика мгновенно сменилось простодушной улыбкой и дружелюбным взглядом.

— Тебе заплатили?

— Все, как ты сказал.

— Где деньги?

— Думаешь, я их взял? Э-э, нет, оставил в полицейском сейфе до утра. Сказали, что завтра я могу их забрать.

Чино повернулся и заглянул в кабину пикапа.

— А что у тебя в сумке?

Она стояла на полу, под креслом рядом с сиденьем водителя.

— Так, купил кое-что.

— Хочешь пива?

Он в жизни не встречал человека, на лице которого проступила бы столь явная благодарность.

— Да, конечно, — обрадовался Сантьяго и направился к кафе.

Чино схватил его за тощую руку.

— Не туда. Я уже купил. Мне все равно много…

Он потащил старика через улицу, а Сантьяго все повторял, что надо идти в бар, что он хочет угостить Чино, даже отдаст половину вознаграждения, мол, хотел завтра сделать ему сюрприз.

— Мне нужен твой пикап, — сказал Чино, когда они оказались под деревьями.

Сантьяго кивнул: конечно, в любое время.

— Где ключи? — спросил Чино.

Сантьяго сказал, что в кармане куртки. На нем была черная спортивная нейлоновая куртка со свисающим на спину капюшоном.

— Снимай, — велел Чино.

Сантьяго пояснил, что с самого начала намеревался подарить ему эту куртку. А сняв, с тоской посмотрел на «Куба Либре», на машины и на свой пикап, на людей, которые упорно сидели внутри кафе и никак не хотели выходить на улицу. Чино, встав у него за спиной, вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил Сантьяго в затылок, а потом всадил еще две пули в уже лежащее на земле тело.

Он подошел к пикапу, прикрывая курткой пистолет в руке, залез в кабину и поехал в Майами. Ему нужен был телефонный справочник.




10


— Она вернула девичью фамилию и снова стала Адель Делизи, — сказала Карен. — Вышла замуж за Фоули в восемьдесят шестом в Лас-Вегасе, а через год в округе Лос-Анджелес подала на развод. Адель сорок два. Она живет в отеле «Норманди» на Коллинз-авеню в районе Саут-Бич.

Они сидели за столом на кухне. Карен курила и пила кофе. Отец в костюме для гольфа завтракал сыром и желе на французской булочке. После завтрака он собирался в клуб.

— Кто-нибудь догадался проверить ее телефонные счета?

— Шесть раз за последний месяц Адель звонили за счет вызываемого абонента из тюрьмы «Глейдс», последний раз — в день побега. За пять месяцев, что Фоули там сидел, она его ни разу не навестила.

— Не хотела, чтобы ее имя светилось в списке.

— Бердон спросил, почему он постоянно ей звонил. Она ответила, что он всегда ей звонит, когда у него плохое настроение, и что она не видела его вот уже восемь лет.

— Она точно замешана, — подвел итог отец.

— Я тоже так думаю. Фоули начал говорить, что приехал во Флориду, чтобы кое с кем повидаться, а потом вдруг заткнулся. Сказал, что лучше помолчит.

— Он звонил ей, но кому звонила она?

— Своей невестке Энн, которая работает диск-жокеем, кажется, в Канаде. И фокуснику, на которого работала. Эмилю какому-то там.

— Великолепному, — помог отец, жуя сандвич и запивая его черным кофе. — Третьесортный обманщик. Самое поразительное, что этот Эмиль еще выступает. Работает с голубями.

— В разговоре с Бердоном она отозвалась об Эмиле как о сучьем фрице. Он выгнал ее перед самым Рождеством и нанял девушку помоложе. За Адель наблюдают с самого дня побега, но пока безрезультатно. Она поместила рекламу в «Геральд» в разделе частных объявлений — ищет работу у другого фокусника. Что ж, удачи ей… Бердон сообщил, что и телефон, и квартира Адель прослушиваются.

— Готов поспорить, она об этом знает. Почему бы тебе не поговорить с ней?

— Я тоже об этом думала, даже предложила Бердону, но он ответил, что помощников у него хватает.

— Все равно поговори. Если поведешь разговор как надо, она расскажет тебе то, что никогда не расскажет Бердону. Обрати внимание, как она говорит о Фоули, на ее тон. Скажи, что считаешь его отличным парнем. Нет, сначала поведай, как провела с ним полчаса в багажнике, в полной темноте, и посмотри на реакцию. Ну что Адель получит за все свои хлопоты, за полицию, которая наседает ей на пятки? Готов поспорить, что ничего. Значит, она все еще любит Фоули и готова рискнуть ради него. Как думаешь, такое возможно? Что он за человек?

— Достаточно спокойный, уверенный.

— Много мнит о себе?

— Нет, но был удивлен, что я о нем не слышала. Может, я и в самом деле что-то пропустила…

— Он, наверное, напомнил тебе того парня, Тиллмана?

— Вовсе нет.

— Помнишь, ты мне позвонила? По-моему, после того как третий раз с ним встретилась. Сказала, что парень подозревается в ограблении банков, и спросила, что делать. Я ответил — заведи другого любовника.

— Неправда. Ты посоветовал мне задать ему вопрос в лоб.

— Да, заговорить с ним на эту тему, посмотреть на его реакцию. Если покроется потом, вызывай подмогу. А теперь этот Фоули… Знаешь ведь, что он — грязный тип, а все равно тебя к нему тянет.

— Я хочу взять его за задницу и заковать в кандалы.

— Да, конечно, только не перестарайся. Понимаю, задета твоя гордость — ты была вооружена, а он тебя взял. Это тебя беспокоит, и я понимаю твои чувства. Но он тебя не только в этом смысле интересует — вчера вечером ты дважды спросила о Фоули своего женатого любовника Николета. Тебя беспокоит его судьба, но ты стараешься не подавать виду.

— А ты очень хорошо подставил моего женатого любовника — подсунул эту дурацкую статью, чтобы потом перевести разговор на супружескую неверность. Ушам своим не могла поверить. Впрочем, могла. Вот почему я не вожу своих парней домой. Ты сразу устраиваешь им допрос. Мать постоянно орала на тебя из-за этого.

— Твоя мать, упокой Господь ее душу, никогда не повышала на меня голос. Смотрела иногда странно, это было. Я просто пытался произвести предварительный отбор кандидатов, хотел сообщить тебе, кто из них подонок, а кто — не очень, помочь отшить непригодных. Взять, например, этого Николета — неплохой парень, как мне кажется, но ковбой. «Магнум» сунул за пояс джинсов… Тебе нравятся такие дикие? Помнишь, я тебе говорил, что между полицейскими-ковбоями и вооруженными грабителями почти нет разницы, обе категории не мыслят жизни без оружия. Может быть, этим и объясняется твой интерес к Фоули, старому профессиональному грабителю.

— Он похитил меня.

— Да, и вы проговорили всю дорогу от тюрьмы до автострады. Скорее похоже на первое свидание, чем на похищение. Слышала о Стокгольмском синдроме?

— Остановись.

— Во время ограбления банка два парня, забыл, как звали главного из них…

— Олафссон, — подсказала Карен.

Отец подмигнул:

— Ты догадываешься, о чем я говорю. Так вот, эта парочка несколько дней держала женщин в качестве заложниц. А когда их наконец вышибли из банка, сразу три женщины заявили, что любят Олафссона.

— Я не была заложницей и просидела с ним в багажнике не более получаса.

— Не знаю, не знаю. Судя по твоим словам, этот парень очень похож на Олафссона. Поговори с его бывшей женой, узнай, кто он такой.

— Мне и так известно, кто он такой. Сбежавший из тюрьмы закоренелый преступник.

— Совсем недавно ты назвала его спокойным и уверенным, как будто он тебе нравится.

Карен посмотрела, с каким аппетитом отец поедает сандвич с сыром и желе, как пьет кофе, склонившись над столом, и тоже захотела есть. Он был похож на актера, на Уолтера Маттау, только ростом чуть ниже. Как-то раз он сидел в машине и следил за одним типом. Вдруг с криками «Это же Уолтер Маттау!» на него налетели две бабы. Объект вышел из бара и преспокойно уехал, прежде чем отец отбился от тех полоумных поклонниц.

— Слушай, давно хочу у тебя спросить… — вновь заговорил отец. — Почему ни в одной газете нет ни слова о Глене Майклсе?

— Бердон заявил, что Гленом будет заниматься только Бюро, и никто другой. Я сообщила ему о разговоре в машине, о крупном деле на севере, и Бердон захотел узнать, где именно на севере. Я сказала, что Глен упоминал, как в прошлом ноябре у него чуть задница не отмерзла в Детройте. Можно начать оттуда. Сегодня утром он позвонил и сообщил мне, что в ноябре никто по имени Глен Майклс никуда из Флориды не улетал. Я выдвинула предположение, что Глен ездил туда на машине, а Бердон в ответ предложил мне успокоиться.

— А еще он, наверное, посоветовал тебе не напрягать прелестную головку…

— Посоветовал.

— И тебе сразу захотелось дать ему по яйцам.

— Нет, мне захотелось арестовать Глена. За Фоули я уже охочусь. Бадди тоже возьму, если под руку подвернется.

— Налей мне полчашечки, пожалуйста, и расскажи, что мы знаем о Бадди.

— Немного, — ответила Карен, после того как принесла кофейник и подлила отцу кофе. — Примерно одного с Фоули возраста, есть сестра, которая была монашкой, но нам неизвестно, где она живет. Сидел в «Ломпоке», видимо, там и познакомился с Фоули. Там же с ними повстречался Глен. Бердон собирается позвонить в тюрьму, выяснить, не помнит ли кто друга Фоули.

— Ему сильно повезет, если кто-нибудь вспомнит самого Фоули. Сколько там сидит народу, тысячи две?

— Было около тысячи шестисот, когда я там появлялась.

— И он считает, что какой-нибудь тамошний администратор или заключенный на доверии будет копаться в компьютере в поисках Бадди? Даже если бы они выяснили его фамилию, все равно нужно знать, когда его посадили. Сколько лет шерстить придется? Да и какой срок он мотал? Представь себе, звонишь это ты в тюрьму и говоришь: «Привет, ребята, никто из вас не помнит заключенного по имени Бадди?» — Он допил кофе. — Ну, мне пора бежать.

Отец встал из-за стола, подтянул сползшие с живота желтые слаксы и подошел к окну, выходящему на поля для гольфа.

— Я спросила у Фоули, неужели его и правда так зовут, и Фоули ответил, что лично он только так Бадди и называет. А если Бадди — это настоящее имя?

Отец повернулся и посмотрел на нее несколько удивленно — так, во всяком случае, ей показалось.

— Откуда он родом?

— Из Арканзаса.

— Не знаю, не знаю… Нужно подумать, но Бадди может оказаться ключом к разгадке. За эту ниточку стоит потянуть. Он рискнул всем, включая жизнь, чтобы выручить парня, с которым сидел в тюрьме. Где здесь его выгода? Он поступил как друг или за что-то расплатился? Понимаешь, к чему я веду?

— В любом случае, теперь ему обязан Фоули.

— Из этого следует, что в следующем деле Бадди, каким бы оно ни было, Фоули обязательно будет участвовать. Найди Бадди, найдешь и Фоули.

— Если бы мы знали фамилию Бадди…

— Ты подкинула неплохую идейку, но мне пора бежать, уже опаздываю.

Карен проводила отца до двери в гараж:

— Пап, но как мы его найдем?

Он обернулся и посмотрел на нее:

— Возможно, мой план сработает, а может — нет. Расскажу, когда вернусь.

— Вернувшись, ты битый час будешь говорить только об игре.

Дверь закрылась.

Каждый удар, каждый замах на зеленом поле, особенно попадания в лунку будут неторопливо обсуждены за стаканчиком «Джека Дэниелса» со льдом. Он преувеличивал свои возможности, даже пытался ее обмануть, наверное… Но он умел искать людей, потому что занимался этим всю жизнь. Карен повернулась к раковине. Помыть посуду, что ли?

Или пообщаться с Адель Делизи?




Бадди звонил ей три раза, но дома не застал. Когда же он вернулся в квартиру, Фоули сказал, что это не имеет значения, он, мол, сам к ней заедет. Тогда Бадди объявил, что он чокнулся, но Фоули ответил, что уже не передумает.

— Ты понимаешь, что за отелем следят?

— Следят только за Адель, а не за всеми подряд, кто входит-выходит.

— Зачем рисковать?

— У меня перед ней должок.

— Восемь лет не давал ни цента. А сейчас вдруг…

— Я говорю не о деньгах. Здесь другое. Всю ночь думал, пытаясь заснуть на этом диване, вернее, доске, все ворочался… Если б не Адель, меня бы здесь сейчас не было.

— Это точно, если б не Адель, ты бы не грабанул тот банк и не оказался в тюряге.

— Она помогла мне сбежать. Я должен хотя бы попробовать повидаться с ней. Не получится, значит, так тому и быть, но попытаться нужно.

— Я тебя не повезу.

— Сам доберусь.

— Тебя узнают на улице.

— Сам говорил, что на той фотографии я на себя не похож, а другой у них нет.

— Это ты так считаешь. Лично я видел твои фотографии в банках еще до того, как познакомился с тобой.

— Оденусь туристом. Шорты, соломенная шляпа, фотоаппарат на шее, носки и сандалеты… Сможешь достать?




11


У Адель уже рябило в глазах от отелей в стиле арт-деко. Все утро она ходила от одного к другому, обошла десять кварталов, протискиваясь между столиками на тротуарах и снующими всюду туристами, и все спрашивала официанток в кафе и барах, не окажут ли они ей огромную-преогромную услугу. Даже знакомые девушки редко соглашались взять в руки карточку три на пять дюймов, как будто она была измазана дерьмом, а если и брали, то не читали ее, несмотря на объяснение Адель, что это увеличенная копия объявления в «Геральд», которое показалось ей в газете слишком маленьким, и потому она решила увеличить его и разнести по побережью… Официантки обычно извинялись и возвращали ей карточку или говорили «да» и небрежно бросали ее на столик, что случалось значительно реже. Карточка гласила:






«СЛОВНО ПО ВОЛШЕБСТВУ!

Наберите „673-7925“, и выскочит Адель!

Опытная ассистентка фокусника!

Знаток голубей и всех видов фокусов!»





Возвращаясь по Десятой к Коллинз-авеню, она остановилась и обернулась. Парень, следивший за ней все утро, тоже замер на месте и принялся озираться, как будто заблудился. «Хвост» на другой стороне улицы наклонился, чтобы завязать шнурок. Зачем они с ней возятся? Адель помахала парню, что завязывал шнурок, и продолжила путь к Коллинз. Еще пара серьезных, подтянутых ребят сидела в машине, один из них читал газету. Каждый день в новостях по телевизору и в газетах сообщали, что Джек и еще один кубинец «все еще на свободе», но ни словом не упоминали о Бадди или Глене Майклсе, значит, план побега на двух машинах удался. За несколько дней до побега Глен вдруг нанес ей визит и долго сидел со стаканом водки с тоником, поигрывал волосами и строил из себя крутого, разглагольствуя о том, как они с Бадди и Джеком обстряпают дельце, так талантливо им подготовленное. Видимо, ждал, что она потащит его в постель. Уже через пять минут она поняла, почему Джек терпеть его не может и почему пообещал в последнем разговоре, что наступит на очки Глена, не снимая их с его рожи. Она тогда так и сказала Глену: «Знаешь, кого ты мне напоминаешь? Того самого волосатого нахлебника, который жил у О’Джей Симпсона в домике для гостей и который, подкараулив удобный случай, моментально стал знаменитостью». «Да? Правда?» — удивился тогда Глен, посчитав сказанное комплиментом. «Вот бы, — размечталась она тогда, — засунуть Глена Майклса в волшебный ящик Эмиля Великолепного, чтобы он исчез к чертовой матери и никогда больше не появлялся…»

Она подошла к «Норманди», стоящему рядом с другими отелями пастельных тонов, и кивнула сидящим на террасе и доживающим здесь свой век старушкам. В фойе поздоровалась с торчащим за конторкой Шелдоном и получила в ответ полную гнилых зубов улыбку. Хоть он ей улыбнулся… А то эти чопорные дежурные отелей и официантки ни разу не посочувствовали ей, не подбодрили даже словом.

Она поднялась на второй этаж и вошла в свою квартиру — все те же пальмы и яхты на шторах и светлая мебель пятидесятилетней давности в стиле «Майами-Бич модерн». Включила кондиционер на окне. Выглянула на улицу — уже в который раз. Все надеялась увидеть на другой стороне улицы Джека. Вот он стоит у столба, как в кино, закуривает и с тоской смотрит на ее окно. Джек тоже любил рисоваться, но делал это куда талантливее, чем Глен.

Адель бросила оставшиеся карточки «СЛОВНО ПО ВОЛШЕБСТВУ!» на покрытый стеклом обеденный стол и некоторое время смотрела на них. «Знаток голубей и других видов фокусов»? Знаток уборки голубиного дерьма из гримерной. А еще она лучше всех умела ставить ноги строго одну перед другой — попробуй исполни это в туфлях на четырехдюймовых каблуках, — сиять улыбкой и грациозным взмахом руки приветствовать вылетающих из-под замызганного плаща Эмиля птиц.

Нужно было преподносить себя как фокусника, а не как ассистентку, работать на днях рождения, в школах, на праздниках в конторах, в тюрьмах — почему бы и нет? Она умеет делать фокусы с веревкой: разрезать ее и сращивать, продевать в иголку, освобождать от пут добровольцев из зала. И носовые платки… Фатима-танцовщица, извивающийся шелк, распадающийся узел. С картами она тоже умела работать: индусская и верхняя перетасовки, сомнительный подъем, струя…

На письменном столе у окна зазвонил телефон.

Да, плюс фокусы с запечатанными конвертами: цыганка-ясновидящая, невероятная проницательность…

— Хай, у телефона Адель.

— Это Адель? — уточнил мужской голос с кубинским или похожим на него акцентом.

— Да. Вы звоните по объявлению в газете?

— Нет, не видел я никакого объявления.

— Значит, получили мою карточку? Шли буквально за мной, когда я их раздавала?

— Я разговаривал с парнем, на которого вы работали, с Эмилем.

— Ну да. Я почти четыре года выпрыгивала для него из ящика.

— Выпрыгивали из ящика?

— Была его ассистенткой. И что он обо мне сказал?

— Он дал мне номер вашего телефона и адрес, где вы живете. Понимаете, мне нужна ассистентка, и я хотел бы с вами поговорить.

— Сэр, могу я спросить, вы работаете в районе Майами?

— Да, где-то рядом. Я был волшебником на Кубе, прежде чем перебрался сюда. Меня так и звали — Мануэль Волшебник. Могу я спросить, вы исполняете фокус, когда вас распиливают пополам в ящике?

— Конечно!

— И как вы его исполняете?

— А вы?

— Простите, я просто хотел убедиться в вашей опытности.

— Ну, мы выполняли его двумя способами: при помощи тонкой пилки и старым методом Селбита. Вы это имели в виду?

Молчание в трубке, потом кубинец сказал:

— Да, вижу, вы дело знаете. Я хотел бы зайти к вам и поговорить по поводу работы.

— Почему бы нам не встретиться на террасе «Кардозо»? Знаете, где это?

— Да, а почему вы не хотите, чтобы я пришел к вам домой?

— Мне нужно уйти по делам. Через час я готова с вами встретиться. Устраивает?

Снова пауза.

— Конечно.

Адель повесила трубку.

«Как вы исполняете фокус, когда вас распиливают пополам?..» Он что, серьезно? Ведь выпрыгивать из ящика — это и значит ассистировать. Может быть, волшебники на Кубе называют ассистенток как-то по-другому?

Зазвонил телефон.

«Пойду в шортах, чтобы были видны ноги».

— Хай, у телефона Адель.

На другом конце провода повесили трубку.




Бадди вышел из «Вулфи» и сел в машину:

— Она дома.

Он повернул на юг по Коллинз и не произнес ни слова, пока они, миновав десять кварталов, не проехали мимо «Норманди».

— Здесь. Видишь парня на террасе? Сидит среди старушек. А в машине неподалеку засела еще парочка.

Фоули завертел головой:

— Никого не вижу.

— Они здесь, и ты это знаешь.

— Постараюсь держать глаза открытыми.

Бадди свернул направо, на Десятую, потом еще раз — в переулок за чередой отелей:

— Отлично, сзади никого нет.

Доехав до Одиннадцатой, он остановил машину:

— Пистолет с собой?

Фоули приподнял с коленей соломенную сумку:

— Здесь, вместе с кремом для загара и пляжным полотенцем.

— Хочешь дать ей денег?

— Отдам все, что заработал.

Бадди кивнул, не сводя с Фоули пристального взгляда:

— Наверное, тебе все-таки стоило надеть какую-нибудь шляпу…

— На всех фотографиях в банках я либо в шляпе, либо в кепке. Такое впечатление, меня без головного убора никто и не видел.

— Сверим часы. Сейчас одиннадцать двадцать. Я вернусь через полчаса, без десяти двенадцать. Если тебя здесь не будет, приеду еще раз, уже в двенадцать двадцать. А если и тогда не встретимся, стало быть, до встречи через тридцать лет.




Кафешка явно принадлежала пуэрториканцам, Чино сразу это определил по их манере разговора, но ему было плевать. Здесь подавали кофе «Кубано», и никто не мешал ему сидеть за стойкой и смотреть сквозь стекло и надпись задом наперед на четырехэтажный отель «Норманди», что застыл на другой стороне улицы. Бывшая жена Фоули жила на втором этаже, в двести восьмой комнате. Если ее окна выходят на улицу, может, она сейчас тоже смотрит на кафе, как он — на отель. Он ей звонил именно отсюда, а потому не пришел в восторг от плана встретиться в толпе на террасе отеля «Кардозо». В общем, Чино решил посидеть здесь, выпить кофейку чашку-другую, а потом он поднимется к ней в квартиру и поговорит с Адель наедине. Неужели она ему откажет?




Фоули вышел по переулку на Коллинз-авеню и остановился, чтобы пропустить потоки машин, ползущих в обоих направлениях. Сплошные туристы, глазеющие на Саут-Бич или ищущие, где припарковаться. Потом, не торопясь, он направился к отелю в центре квартала. Бадди прав, где-то здесь должна стоять машина с парой ребятишек. Чуть впереди от поребрика отъехала машина, ее место тут же заняла «хонда» с женщиной за рулем. «Интересно, — подумал он, — баб для слежки они тоже используют?» Все равно придется заходить в отель. Если парень, сидящий на террасе, последует за ним, Фоули заведет разговор с дежурным за конторкой о ценах на следующий сезон. Придумает какую-нибудь историю. Попросит показать комнату или спросит, где туалет, а затем, выбрав удобный момент, скользнет по лестнице наверх. Хотя скорее всего легавый, засевший среди старушек, не обратит на него внимания…

Фоули почти поравнялся с «хондой». Женщина вышла из машины, встала рядом со счетчиком стоянки и принялась рыться в карманах в поисках мелочи.

Светлые волосы, желтовато-коричневая куртка, длинные ноги в узких джинсах и туфли, обычные розовые туфли на среднем каблуке. Они-то и привлекли его внимание — вернее, не они, а сочетание розового цвета с синевой джинсов. Волосы и профиль женщины заставили его снова вспомнить Карен Сиско.

Она отвернулась от счетчика, и Фоули увидел Карен Сиско. Она стояла всего в десяти футах, смотрела на него и ждала, когда он подойдет ближе.

— Вы случайно не разменяете мне доллар?

Фоули перебросил соломенную сумку в левую руку и мысленно приказал себе не останавливаться. Не говорить ни слова, но все-таки он не удержался…

— Виноват, — промолвил он извиняющимся тоном и, не меняя походки, все так же неторопливо, глазея по сторонам, изучая вывески, людей, дома, направился дальше.

«Только не оборачиваться, — приказывал он себе, — ни в коем случае». Это была она, возникла откуда-то прямо перед самым его носом. Он видел ее, видел ее глаза, и ему даже показалось на мгновение, что она… «Обернешься, — сказал он себе, — и тут же превратишься в каторжника. На этом самом месте в синюю робу оденешься. Даже не думай. Увидел ее еще раз, и довольно… Большего тебе не дано».




Карен смотрела, как он идет мимо «Норманди», мимо старушек на террасе, мимо агента, и думала: «Нет, этого не может быть». Она четко помнила измазанное грязью лицо Фоули, — правда, глаза его были закрыты козырьком фуражки, — помнила полицейскую фотографию, как помнила многие другие портреты преступников. Но на той фотке был уголовник с номером, а не этот парень в дурацком, кричащем оранжево-желтом пляжном костюме, темных носках и сандалиях из толстой кожи. Плюс соломенная сумка в руке… Она чуть не улыбнулась, чуть не сказала ему: «Привет, как дела?» Почти протянула руку к сумке… В тот момент Карен была абсолютно уверена, что перед ней — Фоули. Но его взгляд не изменился, лицо не дрогнуло, он лишь бросил: «Виноват», и прошел мимо. Она думала, он вот-вот обернется, проводила его взглядом до конца квартала, до самого перекрестка, но он так и не оглянулся, хотя должен был, если ей и в самом деле встретился Фоули. Карен почему-то почувствовала себя обманутой и разочарованной. Мог бы остановиться и сказать хоть что-нибудь. Полное безумие, конечно, никакого здравого смысла, но над этим Карен сейчас не задумывалась, просто чувствовала, что так могло произойти. Как будто он или она сложили руки буквой «Т» и взяли таймаут на несколько минут, чтобы закончить начатое в багажнике. Вот тогда можно было бы сказать: «Привет, как дела?» «О, совсем не плохо». Они бы постояли, поболтали непринужденно. «Никогда не забуду, что нам пришлось пережить вместе». — «Да, я тоже». — «Но все закончилось не так уж плохо». Потом он бы припомнил ей, как она в него стреляла, и Карен ответила бы что-нибудь типа «Ну да, конечно, но вы же понимаете…». «Может быть, выпьем что-нибудь, если у вас есть время?» — «Ну, несколько минуточек я могу урвать…» Они бы прошли к берегу, сели за столик, поболтали ни о чем — о том, что первое придет в голову. Выпили бы еще, поговорили о кино… Вполне вероятно. Почему нет? Предугадать тему разговора невозможно. Они бы просто болтали, пока не истекло бы их время. «Что ж, пора браться за работу…» Она бы встала и ушла, а оглянувшись, уже не увидела бы его. И с этим делом было бы покончено навсегда. При следующей встрече — а уж Карен постаралась бы сделать так, чтобы они встретились еще раз, — она бы защелкнула на его запястьях наручники и отволокла Фоули в полицию.

Карен прошла к «Норманди», из вежливости показала удостоверение и звезду судебного исполнителя молодому, незнакомому ей агенту и сообщила, что пришла поговорить с Адель.

— А Бердон знает об этом? — уточнил агент.

— Не волнуйся, — успокоила его Карен.

Она было шагнула в холл, но вдруг обернулась и спросила:

— Кстати, у тебя нет двадцатипятицентовой монетки для счетчика?




Неторопливо шагая по Коллинз к Пятой, Фоули то и дело останавливался, чтобы посмотреть на витрины, почитать меню ресторанов, пока не убедился, что Карен не села ему на хвост. Следовательно, она его не узнала. «Конец был близок», — подумал он, но почему-то облегчения не испытал, наоборот, в душе его царила опустошенность.

Сейчас она разговаривает с Адель. Иначе что ей здесь делать? Он и так чуть не подставил бывшую жену. Приди Карен несколькими минутами позже и застань его в двести восьмой квартире, Адель обвинили бы в пособничестве беглому зеку, а это уже преступление первого класса. В общем, хватить валять дурака и искушать судьбу, пора рвать когти.

Но уже через минуту он думал о том, что, может, стоит вернуться к отелю, пройти по другой стороне Коллинз, встать напротив ее «хонды» и подождать, когда она выйдет от Адель, чтобы посмотреть на нее еще раз.

«Господи, ты что, в школу вернулся? Только что узнал, кто такие девочки?»

На Пятой Фоули повернул за угол, потом еще раз свернул в переулок, миновал мусорные баки и воняющие жиром открытые двери, что вели в кухоньку кафе. Перед глазами стояла Карен в узких джинсах. Вот она выходит из отеля, залезает в свою машину, и тогда он пересекает Коллинз, подходит к ней и говорит…

Если она его не узнала, то можно вернуться и сказать ей что-нибудь — практически что угодно. В банках он никогда не терялся. На месте придумывал, что сказать кассиру, прежде чем потребовать деньги. «Ирен, у вас просто очаровательная прическа. Так сейчас модно?» или «Как приятно пахнут ваши духи. Не подскажете название?»

У Карен — классные туфли. Их и можно было бы похвалить… «Я просто хотел сказать, мне очень нравятся туфли, что сейчас надеты на вас».

Она бы опустила глаза вниз, на свои ноги — так кассирши всегда поправляют прическу, услышав комплимент. Она бы посмотрела вниз, а он тем временем тихонько ушел.

А потом, подняв голову, она бы подумала: «Интересно, и что это был за идиот в дурацком пляжном костюме?»

На Одиннадцатой его уже ждал Бадди:

— Ну?

— Пора смываться из этого города.

— Вот это разговор.

— Поедем на машине или как?

— На машине. Я бы прямо сейчас и выехал.

— А вещи? Я только-только купил новые туфли…

— Нам понадобится зимняя одежда, иначе совсем пропадем в пурге. Пальто, перчатки… Поехали в магазин.

Бадди свернул в переулок, ведущий к Коллинз.

— Двинем в Лодердейл, там есть отличный магазин «Гэллериа», купим себе теплые пальто.

— Длинные?

— Или куртки с капюшоном, если хочешь.

— По-моему, у меня никогда не было пальто.

— Ты и в Детройте никогда не был. В январе там яйца звенят на морозе.

— А ты точно хочешь туда ехать? — на всякий случай уточнил Фоули.




12


Приоткрыв дверь на цепочке, Адель общалась с Карен через узкую щелочку:

— Я уже сказала ФБР: я знаю только то, что видела по телевизору или читала в газетах. Джек мне не звонил, я с ним не встречалась и понятия не имею, где он сейчас. Почему меня не оставят в покое? Мы развелись восемь лет назад.

— Он говорил мне о вас, — пояснила Карен, — в машине.

— Вы что, были с ними? — после некоторой заминки спросила Адель.

— Скорее я попалась на их пути, и они засунули меня в багажник. Потом Джек лег рядом. Я думала, ребята из ФБР все вам доложили.

— Вы лежали вместе с ним в багажнике?

— Всю дорогу от тюрьмы «Глейдс» до автострады. А потом, когда я пересела в машину Глена, тот вдруг рванул с места и оставил их на дороге.

Карен рассматривала лицо Адель — косметика наложена совсем недавно, явный перебор с тенями для век и помадой.

— Они вам и об этом не рассказали?

— Мне вообще ничего не рассказывали, только задавали вопросы.

— Но вы понимаете, о чем я говорю? Вам ведь известно, что за рулем второй машины сидел Глен?

Некоторое время Адель молча смотрела на нее, а потом сказала:

— Я знаю только одного Глена.

Дверь закрылась и тут же открылась снова, на этот раз полностью.

— Я собиралась по делам. Но заходите, на минутку. Хотите диетической «колы»?

Карен вежливо отказалась и принялась рассматривать пошлое убранство номера курортного отеля. Отодвинув стул от покрытого стеклом стола, она села, и тут с кухни вернулась Адель с бутылкой «колы» и пачкой сигарет. Она была в прозрачной, распахнутой на груди накидке для макияжа, в трусиках, но без бюстгальтера и прозрачных же пластиковых тапочках без задников. Десятый размер, мягкое белое тело, немного полноватое, но хорошие ноги и темные вьющиеся волосы.

— Удобные у вас туфли, — заметила Адель. — А мне на работе постоянно приходится носить эти убийственные шпильки.

Она снова вышла и вернулась с пепельницей.

— Когда вы с Джеком лежали в багажнике…

Карен подождала, пока она закурит.

— …он вас случаем не обидел? Ничего такого вам не сделал?

— Вы имеете в виду, не пытался ли он меня трахнуть? Нет. Ему скорее хотелось поговорить.

Адель села с другой стороны стола:

— А обо мне он что рассказывал?

Карен была готова к такому вопросу:

— Сказал, что приехал во Флориду только для того, чтобы повидаться с вами. Наверное, какое-то время вы провели вместе.

— Да, пока его не арестовали.

— Но в тюрьме вы его не навещали.

— Он сам того не хотел.

— Почему?

— Не знаю. Он изменился, услышав приговор. Ведь ему предстояло отсидеть тридцать лет.

— Но вы общались с ним по телефону.

— Он пару раз звонил.

— И в день побега он тоже звонил вам.

— Правда? — Адель удивленно на нее посмотрела. — Я даже и не помню. А что еще он обо мне говорил?

Так, срочно что-нибудь придумать…

— Сказал, что хочет начать с вами новую жизнь. Только нормальную.

— Дай ему Бог здоровья. Одно могу сказать о Джеке. Он никогда не был мелочным или раздражительным и никогда не пил много. Но нормальная жизнь по Джеку Фоули — это ограбления банков. Ничем другим он не занимался.

— А вы знали о его «профессии», когда выходили замуж?

— Он соврал, что зарабатывает деньги игрой в карты. Это я могла пережить. Иногда он возвращался домой с кучей бабок и хвастался, что выиграл на бегах в Санта-Аните. Думаю, пару раз так и было, он любил играть. Я узнала, что он грабит банки, только когда его поймали из-за того, что машина не завелась. Представляете, случится же такое… Он вышел из банка, а машина не заводится. В «Ломпоке» я его один раз навестила — думаю, вам известно, что он там сидел. И сообщила, что подаю на развод. А он ответил, — Адель пожала плечами, — «О’кей». С ним было очень просто и очень весело, но настоящим мужем он никогда не был.

— В «Ломпоке» он и познакомился с Бадди.

— Ага, и с этим подонком Гленом тоже. — Адель прищурилась и посмотрела на Карен сквозь сигаретный дым. — А почему о Глене не пишут в газетах?

— Не знают, где он сейчас, и не хотят в этом признаваться. Похоже, Глен куда-то смылся.

— Хорек. Знаете, чего мне хочется? Чтобы вы упрятали за решетку его и забыли о Джеке. Тридцать лет для Джека — слишком много.

— Я бы все отдала, лишь бы найти Глена. Однажды мы уже встречались. Я везла его в суд. Любит потрепаться.

— Да, особенно о себе, о том, как он крут. Он намекал, что подготовил какое-то дельце и хочет использовать Джека и Бадди. Куда ему!

— Какое дельце?

— Не признался. — Адель затянулась. — Я и встретилась-то с ним только потому, что когда-то он был дружком Джека. Больше мне сказать нечего.

— Думаю, с Бадди вы тоже встречались.

— Думайте, что хотите, здесь я ничем помочь не могу. Мне пора одеваться, спешу на встречу по поводу работы. Называет себя волшебником, а сам — латинос. Что-то я в нем сомневаюсь. Вам известно, что я работала с фокусником?

— С Эмилем Великолепным.

— Ага, с этим самым козлом. А мужик, который звонил, спрашивает: «Как вы исполняете фокус, когда вас распиливают пополам?» Мне бы спросить: «Вы что, шутите?» Сказать: «Это же не фокус, а иллюзия…» Он потом оправдывался, мол, хотел проверить, как я знаю свое дело.

— Лично я никогда не понимала, как ваши руки, ноги и голова шевелятся, когда ящики отодвигают друг от друга.

— Волшебство.

— Или, к примеру, другой фокус… Девушка залезает в клетку, потом ее закрывают простыней, хлоп — и в клетке оказывается…

— Клетку сначала нужно покрутить, — подсказала Адель.

— Клетку крутят, сбрасывают простыню, девушка исчезла, а в клетке сидит тигр.

— Эмиль в этом фокусе использует льва.

— Да ну!

— Старый самец, мы берем его напрокат на вечер. Старый, но зубов еще полная пасть.

— И как вы это делаете?

— Открывать тайны фокусов неэтично.

— Мне просто любопытно, я никому не скажу…

— Вы когда-нибудь слышали, как создается иллюзия? Нет? Правильно, потому что это секрет. Самое главное, что иллюзия создается. Поверьте мне, то, как это делается, вовсе не интересно.

— А Джеку вы поверяли свои секреты?

Адель не торопясь затянулась.

— Иногда он спрашивал. И я показывала ему, как исполнять некоторые легкие фокусы.

— А как фокусник меняет девушку на льва?

— Вы разочаруетесь, если скажу. Все намного проще, чем кажется.

— Ну расскажите. Больше ни о чем не буду вас спрашивать.

— Даже о Джеке и тех ребятах?

— Оставлю вас в покое, обещаю.

— А вы клянетесь, что никому потом не растреплете?

— Клянусь. Вот вам крест!

Карен не отрываясь смотрела на Адель. Та уже было открыла рот, но вдруг подпрыгнула на стуле — в дверь кто-то три раза постучал. Через короткий промежуток стук повторился, и раздался мужской голос, звучащий как будто откуда-то издалека:

— Адель? Мне нужно с тобой поговорить, пожалуйста.

Адель повернула голову на звук голоса:

— Кто это?

— Я звонил тебе по поводу работы.

— Я же сказала, что встречусь с вами.

— Я уже здесь, открой дверь.

— Я не одета.

— Послушай, — голос стал едва слышен, — я — хороший друг Джека Фоули.

Карен вскочила на ноги и положила сумку на стол:

— Спросите, как его зовут.

Адель снова повернулась к двери, все ее тело будто замерло на стуле, даже сигарета неподвижно застыла между пальцами.

— А кто вы такой?

Пауза.

— Хосе Чирино.

Карен достала из сумки «беретту».

— Может быть, ты слышала обо мне, Джек называл меня Чино. Так вот я — он и есть.

Карен подошла к Адели и прошептала:

— Скажите, чтобы подождал вас в холле. Что вам нужно одеться. И говорите погромче.

Адель не просто повысила голос — она проорала все, что просила Карен, тем самым предоставив ей возможность неслышно передернуть затвор девятимиллиметрового пистолета.

— Ответь мне, где Джек Фоули, и я не стану тебе надоедать, — посулил голос из-за двери.

— Скажите, что не знаете, — шепнула Карен.

Адель повиновалась.

— Послушай, — взмолился Чино, — я помог Джеку бежать из тюрьмы. Он просил обратиться к тебе, если мы вдруг разминемся.

— Я же сказала, что не знаю, где он.

— Эй, милая, открой ты эту долбаную дверь. Тогда и поговорим.

— Уходи, не то я вызову полицию! — крикнула Адель, не спуская глаз с Карен.

— Почему ты так поступаешь с другом?

Адель промолчала.

— О’кей, не хочешь мне помочь, не надо. Я ухожу.

Адель попыталась вскочить со стула, но Карен ее удержала.

— Ухожу, — повторил Чино. — Может, еще увидимся. Пока.

— Идите в спальню и закройте дверь, — прошептала Карен, потом приблизилась к входной двери и взялась за ручку.

Карен щелкнула замком и обернулась. Адель в пластиковой накидке и дурацких тапочках стояла в дверях спальни. Карен махнула «береттой», мол, уходите. Адель застыла на месте, как каменное изваяние. Убеждать ее было уже поздно. Карен потянула дверь на себя, приоткрыв ее на несколько дюймов, — и быстро отскочила назад. Дверь распахнулась, и в комнату влетел Чино, весь в черном. Заметив Адель, бросился к ней, уже пробежал мимо стола, но вдруг остановился и медленно оглянулся, потом повернулся всем телом, и Карен увидела в его руке пистолет. Тонкий ствол двадцать второго калибра был направлен вниз, вдоль его ноги. Карен обеими руками подняла «беретту» и прицелилась Чино в грудь.

— Пистолет на стол, и кругом!

Чино поднял вверх левую руку и нахмурился:

— Подожди. Ты ведь не Адель?

— Я — федеральный судебный исполнитель. Ты арестован. Пистолет на стол. Быстро.

— Почему? Я же ничего не сделал. Если ты — не Адель… значит, вот это Адель. — Карен разом перестала интересовать Чино.

Латинос стоял к Карен в профиль, рука с пистолетом прикрыта телом.

— Уходите в спальню, — приказала она Адель.

Та, замерев, уставилась на Чино.

— Быстрее, и закройте дверь.

Адель начала поворачиваться, но тут вмешался Чино:

— Эй, стой, я же к тебе пришел…

Он наставил пистолет на Адель.

— Опусти пистолет, или буду стрелять, — сказала Карен.

Он обернулся, удивленно подняв брови:

— Ты будешь в меня стрелять? Правда? Такая красивая девочка? — Он улыбнулся. — Я так не думаю.

Эта улыбочка ее добила.

— Не думаешь?

Карен двинулась к нему, и выражение его лица разом изменилось, улыбка исчезла, он неуверенно взглянул на Адель, все еще целясь в нее из пистолета, потом — на приближающуюся Карен.

— Тебе решать жить или умереть.

Карен ткнула «береттой» прямо ему в лицо, ствол застыл всего в нескольких дюймах от глаз Чино.

Глаза на мгновение закрылись, потом открылись и посмотрели поверх ствола прямо на Карен.

— Ты не будешь в меня стрелять? Или будешь?

— На что хочешь поспорить?

— Но я ведь могу уйти…

— Только шевельнись, брось на нее хоть один взгляд — мигом отправишься на небеса.

Они смотрели друг другу в глаза. Она заметила, как Чино глубоко вздохнул, плечи его бессильно опустились, рука с пистолетом упала. Карен услышала, как пистолет брякнулся на ковер, и чуть было не опустила голову, но сдержалась, продолжая смотреть прямо в глаза зека, потускневшие, из которых ушла всякая надежда.

— Повернись и обопрись на край стола.

Потом она подошла, задрала куртку, быстро обыскала и резкой подсечкой выбила из-под него ноги. Чино рухнул на колени, ударившись подбородком о край стола.

— Я уж думал, ты меня застрелишь, — поделился он, морщась от боли.

Карен подняла с пола пистолет и приказала Чино лечь лицом вниз. Проследовав к письменному столу, она сняла трубку, набрала номер и взглянула на ошеломленную Адель.

— Дэниела Бердона, пожалуйста. Говорит Карен Сиско.

Она подождала немного, потом повернулась к окну.

— Дэниел? У меня есть деловое предложение…




13


— И тогда я спросила Бердона: «Ты включишь меня в состав оперативной группы, если я возьму Чирино? Со своим боссом я договорюсь, главное, чтобы ты дал добро».

— То есть ты не призналась, что уже взяла его? — уточнил отец.

— Я инстинктивно почувствовала, что сначала нужно договориться.

— Вот умница! — похвалил отец.

Они сидели в патио, потягивали «Джек Дэниелс» со льдом и наслаждались закатом. Отец частенько повторял, что это любимое время дня Уолтера Хастона из «Виргинца» и что Уолтер, несомненно, прав. Но сегодня отец даже не заикнулся об этом.

— Бердон, естественно, отнесся к моим словам с недоверием, а потому говорит: «Девочка, ты что, поиграть со мной решила?» «Просто скажи — да или нет?» — отвечаю я. «Притащишь кубинца, можешь заказывать музыку», — заключил он и через двадцать минут был уже в квартире Адель. Посмотрел на Чирино и приказал своему агенту увести его. Потом поинтересовался, как мне удалось уложить беглого каторжника мордой вниз — но без особого удивления, так, словно это обычное дело.

— Ты буквально выбила из него согласие, — указал отец. — Здесь даже я бы вряд ли сдержался.

— Он должен был решить, какую позицию занять и как ко мне относиться, а потому пребывал в некоторой растерянности. Поговорил с Адель, задал ей кучу вопросов. Она вела себя очень хладнокровно, я даже удивилась.

— Если кто и вел себя хладнокровно…

Отец приветственно махнул бокалом.

Карен тоже сделала глоток, потом подняла глаза на отца:

— Когда все уже началось, кровь бежит по жилам, ты знаешь, что это за парень, знаешь, что не имеешь права поддаться ни на дюйм… У него есть выбор, у тебя — нет.

— Ты сказала об этом Бердону?

— Нет, но он вдруг предложил: «Пойдем, выпьем чего-нибудь холодненького и поговорим». Мы отправились в «Кардозо» и просидели там почти час.

— И что он пил? Воду?

— Да, «Эвиан» или что-то вроде. Впервые спустился с небес на землю, стал похож на нормального человека. Он спросил, стала бы я стрелять, если бы Чирино не бросил пистолет. Я ответила, что стала бы, а он сказал, что верит мне. Захотел поужинать со мной. Раньше тоже предлагал, но таким тоном, будто делает одолжение. Ого! Я буду ужинать с Дэниелом Бердоном! Я каждый раз отказывалась, и он, видимо, считал меня расисткой. Как во времена, когда я еще училась в колледже. Какой-нибудь чернокожий парень приглашал меня на свидание, а если я ему отказывала, потому что он идиот или мудак, или у него воняет изо рта, он тут же называл меня расисткой.

— Так в чем проблема с Бердоном?

— Считает себя неотразимым. Хочет затащить меня в постель, вот и все, а я не вижу будущего у этих отношений. Рей Николет такой же и ведет себя так же. Ох уж эти крутые самцы… Оставили бы они меня в покое…

— Обо всех рассказывать необязательно, особенно мне, — перебил отец и поднес бокал к губам.

Помолчал, глядя на лужайку, и вдруг спросил:

— А почему мы в мяч не играем?

— Готова в любое время. — Карен улыбнулась. — Как твоя рука?

— Не знаю, давно не тренировался.

В двенадцать лет у нее уже была собственная перчатка модели «Дейв Консепсьон», и они часто играли в бейсбол на лужайке.

— Ты узнала, что на свете есть мальчики, и перестала играть.

— Просто не хотела их смущать.

— А могла бы, рука у тебя твердая. Мяч ты бросала, как настоящий пацан.

Они помолчали, наслаждаясь последними лучами солнца.

— Я не хочу тебя терять, — заговорил вдруг отец. — Наверное, считаю, что буду жить вечно. И всегда рядом со мной будет моя дочурка. Я потерял твою мать — этого вполне достаточно.

Он замолчал, а потом добавил:

— Ты слишком умна, чтобы носиться с пистолетом и возиться с преступниками. Слишком умна и слишком хороша.

Карен встала, подошла к отцу, поцеловала его и замерла, склонившись над ним и обняв за плечи.

— Я отказала Бердону, потому что хотела побыть с тобой. Хотела съездить к Адели, вернуться домой и ждать тебя здесь. Знаешь, почему?

— Потому что ты любишь своего папочку.

— Потому что я люблю тебя и потому что ты знаешь, как найти Бадди.

— Ты сама подсказала мне способ. Помнишь, спросила, а что, если Бадди — это его настоящее имя?

Карен выпрямилась:

— Так оно и оказалось?

— Нет, но для начала достаточно и этой ниточки.

Карен присела на кованый столик.

— Я обратился к своему главному источнику информации.

Отец замолчал и сделал глоток.

— К компьютерному гению Греггу. Говори быстрей, не мучай.

— А я что делаю? — несколько обиженно произнес отец. — Я позвонил Греггу и намекнул: «Что сможешь вытянуть из следующей комбинации? Ключевое слово — Бадди, дополнительная информация — налеты на банки или вооруженные ограбления в Калифорнии с тысяча девятьсот семидесятого по девяностый год». И добавил, что в этом или прошлом году Бадди освободился из «Ломпока», но мы не знаем, сколько он отсидел.

Карен закурила. Отец отобрал у нее сигарету, и ей пришлось закурить новую.

— А травки у тебя случаем нет?

— Я этим больше не балуюсь. Продолжай, что дальше?

— Если предположить, что это кличка, положение выглядит безнадежным, верно? Но если приплюсовать дополнительную информацию и если тебе повезет… Грегг использовал какую-то свою программу, все время забываю ее название… «Нексис», «Лексис»… и получил имя. Оррен Эдвард Брэгг, арестован двадцать второго марта восемьдесят пятого года по обвинению в ограблении тремя месяцами раньше банка «Сити Федерал» на Сепульведа в Лос-Анджелесе. Как его взяли? Как и большинство других грабителей, по наколке. Полицейское управление Лос-Анджелеса получило анонимный звонок, который, как потом оказалось, сделала — ни за что не догадаешься! — его сестра. Один из полицейских дословно процитировал ее сообщение: «Это Бадди Брэгг ограбил „Сити Федерал“ и кое-какие другие банки, да простит его всемогущий Господь». Представь себе, в связи с ограблением банков Бадди нигде больше не упоминался, да и эта строчка была зарыта в какой-то газетной статье, а Греггу понадобилось всего пять минут, чтобы откопать информацию, распечатать и переслать мне. Его факс лежит в гостиной.

Карен встала, потом снова села:

— Но мы же не знаем наверняка, что это наш Бадди.

— Поэтому я позвонил Флоренс, ты с ней как-то встречалась, другому моему источнику, и велел: «Поищи для меня в округах Дейд, Броуард и Палм-Бич некоего Оррена Брэгга». Я звонил ей из клуба, так же как и Греггу. Вернулся домой, а тут меня ждут целых два факса. Оррен Брэгг платит по счетам электрической компании «Флорида Пауэр энд Лайт» и телефонной компании «Белл-Саут». Номер его телефона тоже указан. Живет он в «Шаламар Эпартментс» на шоссе А1А в Халландейле. Квартира семьсот восемь.

— Это наш Бадди, — решила Карен и опять встала.

— Оба источника возьмут с тебя по пятьдесят долларов каждый. Счета передам, как только получу.

Карен кивнула:

— Как ты думаешь, почему на Бадди донесла его же родная сестра?

— Хотела, наверное, помочь ему. А может, он никогда ей не нравился, был плохо воспитан и издевался над ней в детстве.

— Фоули упоминал, что она — монашка или была таковой.

— Понятия не имею. Лично мне всегда нравились монашки. Всегда такие чистые. Как будто никогда не потеют.

Она допила виски и почувствовала на себе взгляд отца.

— Надеюсь, ты не бросишься к телефону? И не станешь названивать Бадди, чтобы узнать, дома ли твой дружок? Только не говори мне, что именно так ты и намеревалась поступить.

— О’кей. Не скажу.




Она не шутила. Такая мысль и в самом деле пришла ей в голову. Набрать номер Бадди, попросить кого-нибудь к телефону, назвать любое имя… Она не сомневалась, что голос Бадди узнает сразу — или Фоули, если, конечно, именно он ответит на звонок. Что здесь такого, ей всего-навсего скажут, что она ошиблась номером, и повесят трубку. Заманчиво. А если они узнают ее… Она хотела было попросить отца, но передумала, решила действовать по правилам и позвонила Бердону. На услышанное он отреагировал холодно, спросил, откуда у нее такая информация, а когда она ответила, сказал: «Карен, это просто невероятно! Можешь поехать с нами, если хочешь». Потом он заявил, что заедет домой к знакомому судье за ордером, соберет спецгруппу захвата и встретит ее у «Шаламар Эпартментс». А на прощанье попросил: «Карен, — по имени назвал, а не „девочкой“, как обычно, — пожалуйста, если тебе не трудно, возьми у управляющего ключ».




Карен хорошо запомнила детали, о которых позже вечером ей предстояло рассказать отцу.

Запах квашеной капусты в квартире управляющего на первом этаже. Его испуганные водянистые глаза, когда она заверила его в том, что жители не пострадают. Заверила и подумала, какова будет их реакция на вторжение в отель спецгруппы. Как расширятся от настоящего ужаса глаза старушек в бифокальных очках и свитерах, накинутых на плечи, когда агенты в черной униформе, касках и пуленепробиваемых жилетах с крупными желтыми буквами «ФБР» на спинах, грохоча коваными сапогами, с автоматами наперевес, ворвутся в здание, словно толпа инопланетных Дартов Вейдеров.

«Нет, — подумала она потом. — Старушки Дарта Вейдера и не знают. Они скорее примут фэбээровцев за нацистских штурмовиков, которые пришли утащить их в концлагерь и с которыми кому-то из них явно приходилось иметь дело в реальной жизни». Она встречала в Майами старушек с поблекшими синими номерами на руках.

Карен расскажет отцу, что она ожидала увидеть, а потом опишет, как была удивлена, когда Бердон не устроил полномасштабную атаку на здание. Просто поражена.

Он приехал с восемью ребятами в куртках и шерстяных рубашках навыпуск, кроссовках, половина — с сумками на плечах, в которых могли лежать теннисные ракетки или любой другой спортивный инвентарь. Жители оторвались от своих занятий, то есть от просмотра телевизионных программ и игры в «джин», чтобы посмотреть, что происходит, — с любопытством, но без тревоги. Бердон оставил двоих агентов снаружи, у главного и черного входов, а еще двоих послал на седьмой этаж — наблюдать за коридором.

— Готова? — спросил он у Карен, но ответа не услышал, так как одна из старушек громко поинтересовалась, они случаем кислород не доставили.

Бердон, Карен и оставшиеся четверо бойцов вошли в лифт. Бердон по очереди оглядел агентов и расставил по местам:

— Ты — первый, ты — второй, ты прикрываешь. — Он повернулся к четвертому. — Таран будем использовать?

Таран, судя по всему, лежал в брезентовой сумке, похожей на матросский мешок.

— Дверь в квартиру управляющего — металлическая, — заметила Карен. — Понимаешь, о чем я? А если в этом доме все двери такие?

— Тебе, как я понимаю, уже приходилось ломать двери, — усмехнулся Бердон.

— Если дверь железная, от тарана будет только ужасный грохот и мало пользы.

Она расскажет отцу, что сначала нужно крепко ухватиться за похожую на спинной плавник рукоятку сверху тарана и за вторую в задней части, после чего хорошенько размахнуться и врезать по цели. Если дверь деревянная, она сразу развалится. Если металлическая, всего-навсего прогнется. Впрочем, у четвертого агента было еще ружье, заряженное специальным патроном «шок-лок», разносящим вдребезги замок.

Они поднялись на седьмой этаж, агенты сняли куртки и рубашки, надетые поверх тяжелых пуленепробиваемых жилетов с керамическими пластинами в области сердца. Карен отдала ключ агенту с брезентовой сумкой. Тот уже достал ружье — «ремингтон» с трехдюймовой полоской металла, прикрученной к стволу. Скопом двинулись к семьсот восьмой квартире.

Первый и второй номера встали справа от двери, держа в поднятых руках пистолеты «беретта». Агент, который должен был войти третьим и всех прикрывать, держал в руках автомат МП-5. «Ремингтонщик» вставил ключ в скважину и повернул. Дверь не обратила на него внимания. Тогда он поднял ружье и приставил металлическую полоску к тому месту, где ригель входит в дверную коробку, ствол застыл точно в трех дюймах от замка. Агент обернулся и посмотрел на Бердона и Карен. Бердон кивнул. Грохнул выстрел, первый номер ударил всем телом в дверь и ворвался в квартиру, за ним последовали второй и прикрывающий. Карен, у которой звенело в ушах, тоже выхватила «беретту», ожидая в любой момент услышать выстрелы.




14


Фоули сказал, что выбор зимних пальто в этом магазине совсем дерьмовый, если, конечно, ты не едешь кататься на лыжах или охотиться. Бадди возразил, что некоторые куртки совсем не плохо смотрятся. Фоули тогда заметил, что здесь даже шерстяных перчаток нет. Бадди поинтересовался, а чего он, собственно, ожидал, они ведь во Флориде. А Фоули ответил, что он, собственно, ожидал увидеть длинные пальто, иначе зачем они сюда приехали? Частично он злился из-за того, что чувствовал себя полным идиотом в пляжном костюме цвета детской неожиданности, носках и сандалиях. На обратном пути Бадди констатировал, что, похоже, одежку придется купить на севере, скажем, когда они переедут реку и переберутся из Кентукки в Цинциннати, штат Огайо.

— Погоди! — воскликнул он вдруг. — Я знаю нужное нам место.

Они свернули с девяносто пятого шоссе на проспект Халландейл-Бич и уже через минуту подъехали к еврейскому секонд-хэнду.

— Вылитый магазин Армии Спасения или Святого Винсента де Поля, только еврейский. Здесь найдем все, что нужно, — объяснил Бадди.

Плакат у входа гласил: «БОЛЕЕ 3000 НОВЫХ ПОСТУПЛЕНИЙ ЕЖЕДНЕВНО». Они миновали отдел домашних принадлежностей, забитый кроватями, бюро и прочими товарами — от телевизоров до тостеров и вафельниц, — быстро прошагали через секции детских и женских товаров — черт возьми, норковая шуба всего за восемьсот баксов! — где толпа покупателей жадно рылась в грудах одежды, беспрестанно лязгая металлическими вешалками. Ага, вот и мужской отдел — горы костюмов, курток, даже фраков и, конечно, пальто, причем фасон некоторых вполне удовлетворял Фоули.

Первым он снял с вешалки двубортное, темно-синее. Без брюк, в сандалиях и носках он выглядел смешно, но сразу почувствовал, что это — его вещь. Немного приталенное, не прямое, пальто будто само его выбрало…

Потом он выбрал темно-синий же легкий двубортный костюм с ярлыком «Брук Бразерс». Костюм ему тоже приглянулся. Рукава чуточку коротковаты, но это не страшно, лучше чуть короче, чем с длиной переборщить. Брюки вообще подошли идеально и даже почти не блестели на заднице. Интересно, кто носил их раньше? Фоули искренне надеялся, что жизнь этого человека удалась. Он внимательно рассмотрел себя в зеркало — костюм поверх пляжного наряда — и в целях достижения максимального эффекта выбрал белую сорочку с короткими рукавами и галстук, в рисунке которого преобладал темно-синий цвет. Снова подошел к огромному зеркалу, ожидая увидеть в нем серьезного бизнесмена или администратора.

Сейчас он точь-в-точь походил на парня, только что освободившегося из тюрьмы — видел такого в кино, еще лет двадцать назад. Стив Маккуин в роли Дока Маккоя. Да… В принципе неплохо. Он встал вполоборота к зеркалу и выставил вперед бедро: фотография Джека Фоули после дерзкого побега из тюрьмы. Потом он представил себе Клайда Барроу в надвинутой на один глаз шляпе, и вдруг перед его мысленным взором возникла Карен Сиско — сначала в короткой юбке, когда она вылезала из багажника «шевроле», потом в джинсах и розовых туфлях. Если бы она увидела его в этом костюме… Полутемный бар. Они смотрят друг на друга…

Подошел Бадди. Серое двубортное пальто «в елочку».

— Что скажешь?

Фоули одобрительно кивнул.

— Всегда мечтал о таком пальто, — поделился Бадди. — Но к нему нужна шляпа. Мне нравятся шляпы.

Фоули спросил, на кого он похож, Бадди подумал чуть и ответил:

— На биржевого маклера.

Затем Фоули примерил фрак — просто так, чтобы посмотреть, как будет в нем выглядеть. А Бадди заявил, что он похож на официанта, причем сильно пьющего, которого постоянно выгоняют с работы. Два взрослых мужика веселились как дети, меняя наряды.




В квартире они обнаружили одежду, пару новых туфель, продукты и напитки в холодильнике: апельсиновый сок, диетическую пепси-колу в полугаллонных пластиковых бутылках, пиво в упаковках по шесть банок.

— Только пиццу не трогайте, — предупредил Бердон. — Бадди должен вернуться, и мы его будем ждать. Один — здесь, в квартире, и кто-нибудь с рацией — внизу, в холле. Карен, позвони в полицейское управление Халландейла, попроси, чтобы сюда прислали тихого, непритязательного криминалиста. Пусть снимет отпечатки пальцев с дверных ручек, стаканов на кухне, пустых бутылок, со сливного бачка в туалете. Скажи, чтобы использовали обычную машину, а не полицейскую. Наверняка пришлют молоденькую девчонку, мечтающую стать офицером полиции. Кстати, что-нибудь из вещей тебя заинтересовало? Может, видела что-то?

— В прихожей в шкафу висит плащ. Раньше он принадлежал Глену Майклсу. — После некоторой паузы она добавила: — Фоули одолжил его, чтобы снять перепачканную рубашку.

— Которую, в свою очередь, стащил с надзирателя, ударив того по башке двухдюймовой доской, — продолжил Бердон. — Значит, он здесь жил или еще живет. Я предпочитаю последнее. Побыстрей бы покончить с этим делом… Карен, ты включена в мою группу. Не волнуйся, с твоим боссом я все улажу. Потом поговорим о переводе в Бюро.

Карен ничего не ответила, только кивнула и позвонила в местную полицию. Потом еще раз обошла квартиру — хотела увидеть следы пребывания здесь Фоули, хоть что-нибудь, подтверждающее, что он здесь жил.

Еще раз осмотрела туфли — темно-коричневые мокасины десятого размера, абсолютно новые. Скорее всего это туфли Фоули, потому что стоят у дивана рядом с парой кроссовок «Найк» того же размера и тоже новыми — правда, кроссовки пару раз явно надевали. Две пары туфель в шкафу в спальне выглядели поношенными, а следовательно, принадлежали Бадди. В гостиной она заметила журналы «Спортс илластрейтед» и «Нейшнл инквайрер» и пачку газет «Майами геральд» и «Форт-Лодердейл сансентинел» за всю неделю — с понедельника, когда состоялся побег, по сегодняшний день, то есть по пятницу. В «Геральд» она нашла фотографию Фоули и попыталась сравнить ее с лицом человека в пляжном костюме, с которым столкнулась на Коллинз-авеню. Если это был Фоули, значит, он сидел прямо здесь — снимал кроссовки и надевал сандалии. Сильно рисковал, решив повидаться с Адель. Впрочем, он не меньше рисковал и тогда, когда бежал из тюрьмы. Недостатком храбрости Фоули никак не страдает… Может, пляжный наряд — это своего рода изощренная шутка, маскировка, потому что в обычных обстоятельствах он бы ни за что на свете не вырядился туристом. Полчаса, проведенные с ним в темном багажнике, продемонстрировали Карен его абсолютное хладнокровие. Такие ребята не носят оранжево-желтые пляжные костюмы и сандалии с носками…

— Вот телефонные счета мистера Оррена Брэгга, — сказал Бердон. — За последний месяц четыре раза звонил в одно и то же место, код два-ноль-три, это Лос-Анджелес. Не знаешь, у него есть там знакомые?

Она покачала головой.

— Узнаем. Кухню осматривала?

— Нет еще.

— В мусорной корзине лежит обувная коробка, похоже, с чеком, наверное, от новых туфель. Может, зайдешь завтра в магазин, спросишь, не помнят ли они покупателя? Если, конечно, мы здесь ничего не высидим…

— Но ты считаешь, что они вернутся?

— Да, и мы их приятно удивим. Возьми рацию, спустись в холл, затеряйся там в толпе. Что будешь делать первым делом, если увидишь Фоули или этого Брэгга?

— Сообщу тебе.

— И дашь им подняться. Понятно? Сама ничего не предпринимай.

Бердон явно решил, что может говорить с ней как с подчиненной.

— А если они меня обнаружат?

— Ты этого не допустишь. Они нужны мне наверху.




Бадди свернул с проспекта Халландейл-Бич на А1А в трех кварталах от «Шаламар Эпартментс».

— До места, грубо говоря, пятнадцать сотен миль. Доедем дня за два. Если выедем сегодня вечером и не будем по пути нигде останавливаться, приедем туда в два или три часа ночи в воскресенье. В Детройте бары по воскресеньям закрываются в два, а выпивкой начинают торговать только с полудня. Дают жителям возможность помолиться в храме, прежде чем пропустить стаканчик.

— Ты это о чем?

— Когда хочешь выехать — сегодня или завтра? Если поедем завтра утром, скажем, часиков в семь, и дело обойдется без всяких там остановок, в Детройт попадем днем. Игра начнется в шесть, у нас хватит времени, чтобы найти, где остановиться, и запастись продуктами. Если, конечно, ты не хочешь посмотреть игру в баре. Знаешь, есть такие, с огромным телевизором…

— А ты на кого ставишь?

— На «Стилерс», и с максимальным отрывом… А можно выехать сегодня вечером, остановиться рано утром где-нибудь в Джорджии, хорошо выспаться, плотно позавтракать… Тебе нравится овсяная каша?

— Я ее просто обожаю.

— А крекеры с острым томатным соусом?

Они уже подъехали к дому и свернули на дорогу, ведущую в подземный гараж.

— Плевать на соус, — сказал Фоули. — А вот обвалять бекон в овсяной каше — просто восхитительно. Когда хочешь, тогда и поедем.

— Тянуть тоже не стоит, как будто у нас времени целый вагон. — Бадди припарковал «олдс» рядом с лифтом. — Может, оставим новые тряпки в машине, чего их таскать?




Пожилой джентльмен в бейсбольной кепке предложил Карен перекинуться в «джин».

Несколько дам по пути к лифту поинтересовались, не решила ли она здесь поселиться.

Потом еще одна ветхая, седенькая старушка за восемьдесят, похожая на мышку, с тростью из ротанга в руке, спросила, уж не к матери ли она приехала. Карен совершила ошибку, сказав, что нет, ее мать скончалась. Ей пришлось убрать с дивана рацию и захваченный из квартиры Бадди «Нейшнл инквайрер», чтобы бабушка могла сесть рядом, похлопать ее по руке, побормотать о том, что на все воля Божья, и осведомиться о причинах смерти. Карен сообщила, что мать умерла двенадцать лет назад от лимфомы, но не Ходжкина. Старушка издала «О!», еще несколько раз похлопала ее по руке, потом рассеянно осмотрелась и заявила, что ей пора принимать таблетки.

Карен проводила взглядом сухонькую фигурку с огромной тростью, едва передвигавшую ноги к лифту, и снова подумала о матери, которой сейчас было бы всего пятьдесят семь — и жила бы она дома, а не ползала бы в этой богадельне, и каждый день выходила бы в сад в соломенной шляпе и перчатках, подстригала бы кусты и выпалывала сорняки, и тогда дом был бы виден с улицы. Она вспомнила, что говорила об этом всем своим друзьям, даже Рею Николету, а затем мысли ее переключились на оперативную группу, на агентов в засаде, на слова Бердона: «Ты дашь им подняться. Сама ничего не предпринимай».

Она перевела взгляд влево, на лампу рядом с диваном, на гигантскую шеффлеру в горшке рядом со входом. Двери лифта были прямо перед ней, меньше чем в тридцати футах.

Сухонькая старушка все еще дежурила возле них, опираясь на трость.

Тут лифт открылся, и Карен заметила внутри двух мужчин примерно одинакового роста. Один — в темной рубашке и брюках, второй…

Второй был одет в оранжево-желтый пляжный костюм и держал в руке соломенную сумку.

Старушка уже пробиралась в лифт, нащупывая каждый шаг тростью.

Мужчина в пляжном костюме смотрел прямо на Карен, а она смотрела на него — лампа дневного света, помещенная на потолке лифта, горела как на процедуре опознания. Пляжный костюм не шевелился и, только когда двери лифта стали закрываться, поднял вверх руку.

Прежде чем двери закрылись, Фоули — а это был именно он — помахал Карен, как будто здоровался.

Лифт остановился на третьем. Старушка не тронулась с места, и Бадди спросил:

— Матушка, это случаем не ваш этаж?

Та словно очнулась, посмотрела на указатель со светящимися цифрами и проскрипела:

— Ой, правда мой.

— И наш тоже, — сообщил Фоули, оглядываясь на Бадди. — В холле я видел Карен Сиско. По-моему, наверху нас ждут не дождутся ее приятели.

Они пропустили старушку, которая долго выходила из лифта, нашаривая путь своей тростью, после чего скользнули по коридору к двери с табличкой «ВЫХОД» и спустились по лестнице в гараж.

— Я так думаю, — сказал Бадди, когда они запрыгнули в машину, — что мы выезжаем сегодня.

Его спокойный тон пришелся Фоули по душе. Бадди никогда не нужно было напоминать, что они не настолько торопятся, чтобы сшибать все машины на своем пути.

— Лифт поднимется на седьмой, и она посчитает, что мы решили скрыться у себя, — предположил Бадди. — Значит, у нас есть еще несколько минут.

Они уже выезжали из гаража, вливались в поток машин.

— Она нас видела, — возразил Фоули. — Значит, поняла, что мы попытаемся смыться.

— Ну, — пожал плечами Бадди, — если они знают, где я живу, значит, определили, на чем я езжу. Может, возьмем другую машину? На этой еще калифорнийские номера. Или навесим на нее флоридские. У меня есть отвертка в бардачке. Знаешь, во Флориде принято ездить с одним номером. Может, и в других штатах так же? Давай-ка тормознем, пока не выехали на девяносто пятое. Здесь рядом, на проспекте Халландейл-Бич, есть «Уол-Март», рядом с которым всегда стоит куча машин. Что скажешь?

— Она смотрела мне прямо в глаза — и ничего. Не закричала, даже не пошевелилась.

Они неслись по А1А — двухполосной улице, полной огней машин.

— Слава Богу, что уже темно, — вздохнул Бадди, покосившись на Фоули в зеркало заднего вида.

— Она просто сидела и смотрела на меня.




15


— Он в самом деле помахал тебе? — спросил отец.

— Поклясться не могу, но практически уверена, — ответила Карен. — Поднял руку на уровень головы и, как мне показалось, помахал, когда двери лифта закрывались.

Семь вечера, суббота, весь день их дома не было, и сейчас они решили выпить немного на кухне, а потом поехать куда-нибудь поужинать.

— Может быть, просто почесал голову?

— И все время смотрел прямо на меня.

— Он понял, что ты его узнала?

— Уверена. Поэтому, наверное, и помахал. Терять ему было нечего. Понимаешь, что я имею в виду? Он уже не мог притвориться кем-нибудь другим, ведь я видела его в этом дурацком пляжном костюме. — Карен чуть заметно улыбнулась. — Хладнокровный парень, этого не отнять.

Отец тоже старался быть хладнокровным — в ее присутствии.

— А ты в ответ не помахала?

— Времени не было. Двери уже закрылись.

— Но, думаю, тебе хотелось махнуть ему, — как можно более небрежно заметил отец, сам до конца не понимая, говорит ли он серьезно и стоит ли всерьез относиться к словам своей маленькой дочурки, выслеживающей беглых преступников и доставляющей их в федеральный суд. — А что потом?

— Я связалась по рации с Бердоном, сказала, что Фоули меня узнал и что они с Бадди обязательно выйдут из лифта раньше. Он оставил одного агента в квартире, а с остальными прочесал все этажи.

— А ты сама что делала?

— Бердон приказал сидеть на месте. Еще я связалась с ребятами на улице и велела им проверить вход в гараж. Правда, тогда мы не знали, есть ли у Бадди машина, а если есть, то какая и где зарегистрирована.

— Они все еще могли быть в отеле.

— Могли, но на самом деле смылись — еще до того как пара агентов, что дежурила на улице, добежала до гаража. Бердон связался с шерифом Броуарда, тот позвонил в «Аутотрек» и выяснил, что у Бадди есть «олдс» модели восемьдесят девятого года, зарегистрированный в Калифорнии на имя Оррена Брэгга. Однако облавы на дорогах при помощи местной полиции устраивать было уже поздно. Бердон, правда, объявил тревогу по всем постам, но Бадди и Фоули явно успели сменить машину или, по крайней мере, номерные знаки.

— Бердон все еще следит за отелем?

— Следил, но сегодня днем снял наблюдателей. Я, кстати, заехала в Агентство по борьбе с наркотиками, посмотрела досье на Глена Майклса. Его обвиняли во владении с целью сбыта, но вынуждены были закрыть дело. Судя по показаниям, Глен ездил в Детройт, чтобы навестить друга, искал себе работу — можешь себе представить? В агентстве, естественно, поинтересовались, где Глен останавливался в Детройте и кто его друг. Тогда Майклс заявил, что его друг — это Морис Миллер, известный под кличкой Снупи, бывший профессиональный боксер. Я проверила его дело — сидел в «Ломпоке» в одно время с Гленом. Они даже ушли из исправительного лагеря вместе — я еще почему-то подумала, ага, взялись за ручки и пошли себе. Их, разумеется, поймали и отправили в тюрьму строгого режима «Ломпок», где Глен и познакомился с Бадди и Джеком Фоули. В общем, все подтверждается. Когда мы сидели в машине, Глен все твердил о крупном, подготовленном им деле. И из его слов явствовало, что дело это будет провернуто в Детройте. Одним словом, я позвонила Бердону. Знаешь, что он сказал?

— Даже не буду гадать.

— «А какое отношение все это имеет к нашим грабителям?» А потом добавил, что те уже наверняка на пути в Калифорнию, ибо преступники всегда «бегут прятаться в знакомые места».

— Да неужели? — поднял бровь отец.

— В квартире Бадди я видела телефонные счета. По крайней мере раз в неделю он звонил в Лос-Анджелес. Догадайся кому.

— Сестре.

— Откуда ты знаешь?

— Сама сказала «догадайся», я и догадался.

— Реджина-Мэри Брэгг, бывшая монашка, сдавшая его полиции. Бердон связался с ней сегодня — кстати, в Лос-Анджелесе в это время было пять утра. Она ответила, что брат уехал во Флориду навестить друга, но она не знает ни его номера телефона, ни имени. Интересно, почему Бадди каждую неделю звонит сестре, которая собственноручно сдала его полиции?

— Наверное, не держит на нее зла.

— Я думаю, что он, в сущности, хороший, добрый человек.

— Может, из-за долгих лет воздержания у нее развилась нервная болезнь, и телефонные звонки поддерживают ее стабильное состояние.

— Фоули упоминал, что она пьет.

— В пять утра — вряд ли, — ответил, немного подумав, отец. — Хорошенькое время выбрал Бердон… Если она в самом деле алкоголичка, то с похмелья ведет себя очень осторожно и обдумывает каждое слово.

— Видимо, лучше всего с ней говорить, когда она уже приложилась.

Отец кивнул:

— Вечером, но не слишком поздно.

И они поехали ужинать в «Каменный Краб Джо».




Вернувшись, Карен прямиком двинулась на кухню, звонить Реджине-Мэри Брэгг. В Лос-Анджелесе было восемь вечера.

Отец, захватив с собой коньяк, отправился в гостиную смотреть телевизор. Пощелкал пультом, пока не увидел Роберта Редфорда и Макса фон Зюдова в чьей-то библиотеке. За письменным столом сидел еще какой-то человек. Редфорд наставлял на хозяина дома нечто похожее на «кольт» сорок пятого калибра, а Макс, держа в руке «вальтер ППК» — куда более интеллигентный пистолет, — приказывал Редфорду положить оружие на стол. Он почему-то вспомнил «ЗИГ-Зауер» Карен, подаренный им на Рождество три года назад. Когда она лежала в больнице и очень переживала по поводу его потери, он пообещал подарить ей такой же в апреле, на день рождения, если она будет себя хорошо вести, а Карен сказала: «Я верну себе пистолет, когда найду Джека Фоули. Вообще-то мне нужны туфли, только не покупай их сам. Ладно?» Так она говорила каждый год, а потом превращалась в маленькую девочку, с удовольствием разглядывая подарок, а он с не меньшим удовольствием наблюдал за ней. Макс фон Зюдов подошел к человеку за столом и выстрелил ему в правый висок — прямо на глазах у удивленного Редфорда, — после чего вложил «вальтер» в руку мертвеца. Маршалл Сиско, проработав сорок лет частным детективом, никогда не носил оружия, даже не держал его дома. Его коллеги тоже работали без оружия — даже Карен, когда она по его заданию следила за мелкими жуликами, пытавшимися нагреть страховые компании. Они как раз говорили об этом за ужином. Маршалл безуспешно пытался убедить дочурку заняться частным сыском, возглавить контору, начать зарабатывать настоящие деньги, представляя крупные компании: супермаркеты и рестораны, больницы, производителей мотоциклов и машин… Ей больше не пришлось бы носить оружие и забивать багажник машины всяким полицейским железом. Встречалась бы только с адвокатами и врачами — что совсем неплохо, если, конечно, они разведены. Зачем зацикливаться на выпивохе ковбое-полицейском, который к тому же обманывает свою жену? Эти козлы все одинаковы. Во время разговора Карен была мила, вела себя в некотором роде хорошо, даже несколько раз кивнула, расправляясь с клешнями краба, а потом спросила, останутся ли Бадди и Фоули вместе. «Не лучше ли им расстаться?» — «Ну что ты будешь делать? — подумал он. — Все мысли моей маленькой дочурки заняты этими преступниками. Говорит о Бадди, а сама думает о Фоули». Он сказал, что, конечно, шансов скрыться у них будет куда больше, если они разбегутся, но если Бадди задумал провернуть какое-нибудь дельце, Фоули его не бросит, так как обязан ему свободой… Макс фон Зюдов и Редфорд уже выходили из дома. Макс повернулся к Роберту, на глазах у которого только что совершил убийство, и спросил, не подбросить ли его куда.




— «Три дня Кондора», — сказала Карен, войдя в гостиную. — Как мне нравится это кино. А знаешь, как называется роман, по которому его сняли?

— Ну?

— «Шесть дней Кондора». Я говорила с Реджиной-Мэри. Голос у нее такой тихий, чуть громче шепота. «Да, чем могу вам помочь?» Настоящая монашка, правда, уже слегка поднабралась, как мне показалось. Я решила рискнуть: «Реджина? Говорит Карен — подруга Бадди из Майами. Он мне сказал, где остановится, я даже записала, а сейчас не могу найти бумажку». Она, такое впечатление, слегка растерялась от моих слов. «О? — прошептала она. — Понятия не имею». Но я ее явно зацепила. «Карен, — прошептала она еще тише, — он недавно звонил, говорил, что у него все в порядке». Я просто не поверила собственным ушам и спросила: Бадди что, уже добрался до Калифорнии, ведь он только вчера уехал? Она возразила: «Нет, он в Лексингтоне, штат Кентукки». А теперь слушай самое главное. Она потом добавила, что в Детройте он будет не раньше завтра.

Отец широко улыбнулся:

— Замечательно.

— Я сказала: «Какой Бадди заботливый, он всегда вам звонит». И знаешь, что она ответила? «Так и должно быть, если он хочет спасти свою бессмертную душу». Что бы это значило, как ты думаешь?

— Это значит, что она мнит себя его билетом на небеса и не потерпит, если он перестанет поддерживать с ней связь. Монашескую рясу она сняла, но в душе осталась монашкой. Что-нибудь еще она сообщила?

— Ничего особенного. Я попросила узнать, где Бадди остановится, может, записать номер телефона. Она ответила, что ей этого не нужно, так как он поклялся честью звонить ей.

— Да, не все монашки добренькие. Судя по твоим словам, Реджина сначала ласково погладит тебя по руке, а потом треснет линейкой. Безумно больно.

Карен предпочла промолчать и выпить.

— Нужно рассказать обо всем Бердону, а тебе этого так не хочется, верно? — заметил отец.

— У ФБР выписаны ордера на арест более шести тысяч беглых преступников. Двумя больше, двумя меньше…

— Шутишь?

Карен сделала еще глоток.

— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь, — попросил отец.




В воскресенье Карен вернулась домой лишь ко второй половине игры на Суперкубок. Отец попытался сделать вид, что ее опоздание абсолютно его не волнует.

— Извини, я опоздала. Какой счет?

— Тринадцать-семь, — провозгласил отец, оторвавшись от кружки пива и орешков. — В пользу Далласа. Но еще не вечер, хотя шансы хреновые. «Ковбои» могли бы забить пару-другую, если бы не возились в центре поля.

— Слишком надеются на свою репутацию.

— Погоди, погоди….

— Я встречалась с Бердоном.

Отец даже оторвался от экрана, чтобы кинуть взгляд на свою дочурку:

— Он что, не смотрит игру?

— Хотел, но я ему помешала. — Карен остановилась на полпути из гостиной. — Тринадцать-семь. Всего — двадцать. Ты на сколько поставил? На шестьдесят?

— На шестьдесят один. Конечный счет — сорок четыре — семнадцать, и «Ковбои» ведут на протяжении всей игры.

— Значит, за вторую половину они должны набрать аж тридцать одно очко?

— Это меня не волнует. В прошлом году «Сорок девятые» победили «Чарджеров» из Сан-Диего, и общее количество очков составило семьдесят пять. Годом раньше Даллас сделал Буффало с шестьюдесятью девятью. Ты куда?

— За пивом. Сейчас вернусь.

Это дало отцу время подумать об их пари. Шансы «Ковбоев» из Далласа и «Стилеров» из Питтсбурга оценивались букмекерами не в пользу последних. И он, и Карен хотели, чтобы выиграл Питтсбург, поэтому поспорили на количество очков. Карен сказала, что будет сорок пять, у нее явно крыша уехала, а отец заявил, что игра закончится на шестидесяти одном. Если выиграет Карен, она выберет себе любую пару туфель в «Джоан энд Дэвид», а если отец — Карен всю неделю будет готовить его любимые блюда: тушеную говядину, мясо по-швейцарски, курятину с перцем. Отец хвастался перед всеми знакомыми, что Карен готовит не хуже, чем бабушка.

Она вернулась с «Будвайзером» в бутылке с длинным горлышком:

— Как дела?

— Все так же. Перерыв. Эксперты объясняют то, что мы и сами видели. — Отец подождал, пока Карен сядет на диван, и предложил ей арахис. — Итак, ты сломалась и выложила Бердону, что они в Детройте.

— Да, а он заявил: «То есть там может быть Бадди?» Бердон до сих пор уверен, что они разбежались. Его теория гласит: Бадди знает Детройт, жил в этом городе, поэтому и решил там спрятаться. Тогда как Фоули, согласно его досье и его же собственному признанию, грабил банки исключительно на юге, вернее, на юго-востоке и в Калифорнии.

— Бердон пытался следить за игрой, пока вы разговаривали?

— Стоял в дверях, и войти мне не предложил. Игру было только слышно… Я спросила, не хочет ли он послать меня в Детройт. Конечно, нет, даже не о чем разговаривать. Чего ради? Он ведь уже объявил тревогу по всем постам, и ребята из конторы в Детройте знают, кого надо искать. Я возразила, мол, всего-навсего хочу помочь, потому что знаю беглецов лучше, чем кто-либо, занятый в расследовании. Агенты могут встретить их на улице и пройти мимо, а я обязательно узнаю. Нужно только сообщить тамошнему руководству, что я приеду.

— А он, наверное, изнывал от желания посмотреть игру…

— Именно, даже сказал «да», чтобы побыстрее от меня избавиться. Вылетаю утром, скорее всего остановлюсь в «Уэстине».

Отец нахмурился и покачал головой:

— Знаешь, как к тебе отнесутся, когда ты появишься там? Ну вот, притащилась какая-то девчонка и учит нас, как ловить беглых каторжников…

— Если эта девчонка притащится… Не забывай, я там уже бывала, причем дважды. Конвоировала преступников.

— Стало быть, тебя в Детройте помнят.

— Но не ребята из Бюро. У меня там есть приятель полицейский — инспектор из отдела по борьбе с особо опасными преступлениями. Он мне поможет.

— Женат?

— Они все женаты.




Большую часть игры на Суперкубок они посмотрели в «Баре Галлигана» на Джефферсон, всего в квартале от отеля «Омни», где остановились.

Первую четверть игры они наблюдали в номере, за бутылкой «Джима Бима», принесенной Бадди, расположившись на стуле и кровати, но потом Фоули сказал, что лучше будет пойти в бар, чтобы следить за игрой в орущей толпе. Поеживаясь от холода — даже недавно купленные пальто не спасали, — они отправились в «Бар Галлигана» и присоединились к четырем парням, застрявшим в городе на уикэнд, и женщине, которая сказала, что она из Гриктауна, хотя на гречанку совсем не смахивала. Блондинка, за пятьдесят, даже представилась, хотя Фоули мгновенно забыл ее имя, и ушла во время перерыва, отговорившись, что ей еще предстоит деловая встреча.

Бадди и Фоули болели за «Стилерс» только потому, что терпеть не могли напыщенных индюков «Ковбоев», хотя сегодня «Ковбоям» было не позадаваться. Дерьмовая игра. Счет двадцать семь — семнадцать в пользу Далласа.

Фоули встал из-за столика, чтобы поговорить с барменом.

Бадди заказал пару стопок «Джима Бима» с содовой на дорожку.

Вскоре Фоули вернулся.

— Бармен говорит, что бокс можно посмотреть в «Кобо Холле», в «Паласе», где обычно играют «Пистонс», а еще в «Театре» на Вудворд-авеню. Отсюда можно дойти пешком. О Морисе «Снупи» Миллере не слыхал. Я спросил, почему никто не боксирует в «Джо Луис Арене». Он ответил, что боксируют, но чаще там играют в хоккей «Уингс». «Да, — кивнул он, — в „Джо“ проходят поединки, но не регулярно». Они называют этот зал «Джо».

— Знаешь, Луис ведь отсюда родом, — пояснил Бадди. — Старина Черный Бомбардир. У них даже стоит что-то типа памятника ему на Джефферсон. Правая рука со сжатым кулаком.

— Черный Бомбардир. Звучит по-расистски. В наше время нужно быть более аккуратным, а то прослывешь расистом, сам того не ведая. Да, а еще этот парень сказал, что, если Снупи Миллер занимается боксом, мы можем найти его в зале «Кронк», в том самом, где тренировался Томас Хернс. Я своими глазами видел, как этот Убийца победил по очкам Бенитеза в Новом Орлеане. Меня тогда как раз занесло в родные места. Но когда я поинтересовался, где находится этот «Кронк», бармен ответил, что не знает, где-то в западной части города.

— Я жил на востоке, — промолвил Бадди, повернувшись к окну. — Ты когда-нибудь в жизни видел столько стекла? Эти дома похожи на гигантские стеклянные трубы. Самый высокий — отель «Уэстин». Ресторан и коктейль-бар — чуть ли не на самой крыше, этаж семидесятый, да еще вращаются, но так медленно, что даже не заметно. Вот ты смотришь на Мотор-сити, потом хлопнул стаканчик и видишь уже Канаду за рекой. Если хочешь, можем сходить, посмотреть на город.

— Такое впечатление, все здесь повымерли, на улицах — пустота.

— Воскресенье, Джек. Все сидят по домам, смотрят игру. Пойдем в «Уэстин»? Поднимемся наверх, полюбуемся.

— Если только не придется долго идти по улице.

— Не так уж и холодно. Знаешь, что надо сделать? Расслабиться и не сутулиться. Руками помаши. Тогда кровь потечет по жилам и сразу станет теплее.

— Кто тебя этому научил?

— Кажется, сестра. Кучу всяких премудростей знает.

— А сама живет в солнечной Калифорнии. И нам нужно было ехать туда, а не на этот долбаный Северный полюс.

— Погоди. На улицу нам выходить почти не придется. Эта стеклянная труба идет прямо через Джефферсон — своего рода мост от нашего отеля к «Ренсену».

— К «Ренсену»?

— К «Ренессанс-сентр», он там, вон в тех стеклянных трубах. Что скажешь?

— Не знаю. Что делать в Детройте, если делать нечего и банки закрыты? — Фоули сделал глоток. — Зато я знаю, куда мы пойдем завтра.

— Да? И куда же?

— В спортивный зал «Кронк».




16


Морис первым делом сказал Глену:

— Угу, только не называй меня Снупи. Я на это дерьмовое имя больше не откликаюсь.

И потом чуть позже, уже в машине:

— Белый Бой кличет меня Мори — когда у меня есть на то настроение. Белый Бой — настоящий универсал, когда охраняет меня, а когда машину водит.

Сейчас Бой сидел за рулем «линкольн-таун-кара» модели девяносто четвертого года, на котором Глен приехал из Флориды и для которого Морис достал мичиганские номера, а также, по его словам, чистые бумаги. Глен уже даже не понимал, принадлежит машина ему или этому пижону в дурацком лиловом платке, которого он некогда знал как уголовника по кличке Снупи.

Их разговор, похоже, совсем не интересовал Белого Боя, тот просто гнал машину сквозь холодный, хмурый день от Вудворд-авеню в Блумфилд-Хиллз, чтобы показать Глену дом мистера Рипли.

— До профессионала Белому Бою далеко, хотя иногда он может быть подлым и злобным мудаком. Просто когда боец наносит ему удар в ближнем бою, у него глаза закатываются, и все, планка падает, он перестает понимать, где находится. Я хочу сказать, на ринге надо играть по правилам. На улице — дело другое. Ты только посмотри на него, на эти плечи, на шею двадцатого размера. У него рост шесть футов четыре дюйма и вес двести пятьдесят фунтов. Кулаком кирпичную стену пробивает, сам видел. Эй, Белый Бой, — крикнул Морис, — расскажи-ка Глену, как ты влетел за ограбление.

Белый Бой посмотрел на них в зеркало заднего вида.

— Потерял бумажник в доме, который ограбил. — Он криво улыбнулся.

— Вывалился из кармана, — объяснил Морис, — когда вылезал из окна. Украл телевизор, видеомагнитофон, еще какое-то дерьмо, а бумажник потерял. Приехали легавые, спросили: «Боб, не ты потерял?» «Я», — ответил Белый Бой, не понимая, где это могло произойти. И мигом залетел в «Гурон-Вэлли». Сколько ты там отсидел? Два года?

— Двадцать два месяца.

— Следи за дорогой, Бой, — велел Морис и повернулся к Глену: — Хорошая тачка. Никто к нам в том районе не прицепится — ни полиция, ни охрана. Понимаешь, о чем я?

— Конечно. Подумаешь, какой-то снежный человек катает черномазого в темных очках и мудаческом лиловом платке… Что тут удивительного? Никто ничего и не подумает.

— Не в лиловом, а в сиреневом, друг, а модным этот цвет, этот стиль стал благодаря Дейону и другим профессионалам. Я тоже мог бы быть одним из них, жил бы вместе с докторами и баскетболистами моей расы. Друг, нужны только деньги… Белый Бой, как называется эта дорога?

— Большой Бобр, — оскалился Белый Бой в зеркальце заднего вида.

— Белый Бой не может пропустить дорогу с таким названием. О’кей, мы проехали уже миль пятнадцать от того бордельного отеля, в котором ты остановился. Вот Блумфилд-Хиллз. Сейчас повернем налево, потом направо. Холмов особых нет, несмотря на название, но до фига деревьев. Помнишь «Ломпок»? Такой был чудесный вид, а придурок директор приказал спилить деревья.

— Эвкалипты, — подсказал Глен.

— Не успели назначить, а он уже деревья спилил. И еще приказал до полудня никого во двор не выпускать. Я работал по ночам в пекарне, а после смены обычно тренировался во дворе. Так этот кретин лишил меня возможности тренировать ноги. А если ноги слабые, на ринге делать нечего.

— А Мори может бить меня в живот со всей силы, — вдруг похвастался Белый Бой.

— Ты за дорогой следи. Притормози, кажется, нам пора поворачивать… Да, Вогэн-роуд, кругом сплошные бабки. А вот и дом мистера Рипли слева, за кирпичной стеной… Вон дорога к нему.

Глен обернулся и едва успел увидеть загородный дом в стиле Тюдоров. Черепичная крыша, огромный такой особняк.

— Слишком быстро проехали.

Морис приказал Белому Бою развернуться и проехать еще раз, помедленнее, чтобы Глен успел разглядеть дом:

— О’кей, еще медленнее. Здоровенный домина, а? Мы как-то проезжали мимо и увидели людей, копошащихся на лужайке. В общем, я послал Белого Боя к боссу, чтобы узнать, нет ли какой работы. Босс сказал: «Нет», тогда Бой отыскал слугу, моющего машину во дворе, и попросил, нельзя ли попить воды из шланга. Слуга тоже белый, понимаешь? Они разговорились. Ну, Белый Бой и закинул удочку — не надоедают ли им воры, угонщики машин и все такое прочее. А слуга ответил: мол, у них здесь стоит такая система, что если хозяин слышит какой-нибудь звук, который ему совсем не нравится, то нажимает кнопку и в доме, даже во дворе зажигается свет. А если еще раз нажать кнопку, свет начинает мигать, включается сирена, и раздается сигнал в полицейском участке. Чуть ли не морские пехотинцы выбегают из гаража. Не, такое дерьмо нам не нужно. Если решу, что стоит распотрошить дом этого Рипли, поступим по-моему. Я это сразу придумал, как только ты мне поведал об этом мужике.

— И как же?

— Расскажу, когда подхватим еще пару ребят. Пару спортсменов, которые зависают в «Кронке». За сотню баксов сделают все, что скажу.

— Погоди, я беру в дело только тебя, а не кучу твоих друзей.

— В какое дело? — удивился Морис. — Появился ниоткуда, пять лет молчал, а теперь заливаешь, что у мужика дома куча денег, золота, камней. Но сейчас-то у него что есть? А еще обещал приволочь пару старых профессионалов, которые знают дело. И вдруг ты передумываешь и никого с собой не привозишь.

— А ты сказал, что знаешь, как взламывать дома, да только твой эксперт, как выясняется, свои бумажники повсюду разбрасывает.

— Не ошибается тот, кто ничего не делает. Сначала нужно узнать, где бабки, а потом делать дело. Не будешь же ты врываться в дом, все перетряхивать и потрошить матрасы. Таких пацанов называют костоломами. Вламываются в квартиры и лупят старушек, чтобы отнять у них деньги, спрятанные в банке из-под кофе. Нет, работать нужно с людьми, которые нажили деньги незаконно и потому тебя не вломят. С такими, как твой мистер Рипли. Правда, может, он просто трепался — или давно уже спустил все бабки. Понимаешь? Но кое-что намекает мне — наше дельце выгорит. Дом невдолбенно большой. Чтобы жить в таком особнячке, нужно немало бабок тратить.

— Ты не волнуйся, деньги у него есть.

— Мужик, меня волнует лишь одно. У тебя самого кишка не тонка? А, как? Может, ты готов только разговоры разговаривать?

— А к чему мне нужно быть готовым?

— Грохнешь вместе со мной домик? Там живет один белый, которому я продавал дурь, когда работал на «Молодые пацаны, Инкорпорейтед».

— Извини, но ты о чем вообще, мать твою, а? — не понял Глен.

— Перестань глазеть в окно и слушай меня, тогда все дойдет. Друг, «Молодые пацаны» были хозяевами в западной части города. Этот мужик, о котором я говорю, обычно приезжал в микрорайон, останавливался на моем углу, и я снабжал его дурью. Потом я стал работать на «Братьев-сокамерников», у них еще есть фабрика крека, знаешь?

Глен покачал головой.

— Девки бодяжат там такие кристаллики — их «рокеттсами» называют.

— А я думал, что ты работаешь с кредитными карточками.

— Так, подрабатывал, чтобы покупать шмотки, вещи для дома. Но потом залетел, и федералы решили обвинить меня в сбыте наркотиков. Пришлось сознаться в афере с карточками, чтобы скостить срок. Понимаешь? Федералы решили, что лучше хоть что-то, чем ничего, и послали меня в «Ломпок», а ты уговорил меня сбежать. Единственная глупость, которую я совершил в своей жизни. О’кей, так вот этот мужик… Понимаешь, о ком я говорю?

— О том, который покупал у тебя коку.

— Героин — это сначала, а затем он нашел счастье в креке, который я ему поставлял, когда работал на «Сокамерников». Дальше он совсем скурвился, решил сам подторговывать, сбывать товар таким же белым, как он сам. Понимаешь?

— Да, долгая история… — Глен снова уставился в окно, стараясь вести себя спокойно, но он четко понимал, что ситуация выходит из-под контроля. Сначала Морис забрал машину, теперь пытается выпихнуть из дела… И куда только подевался мелкий аферист по кличке Снупи?

— Слушай, — окликнул его Морис, — я знаю, что ты крутой, но таким тоном со мной не разговаривай, о’кей? Не нравится, что я говорю, можешь отваливать, куда хочешь, прямо сейчас и выходи.

«Заигрался парень, — подумал Глен. — Пора осаживать». Он собрался с духом.

— Ты не забыл, что это моя машина? Я на ней сюда приехал.

— Что за пурга, друг? Я сказал, что хочу эту машину, значит, она моя. Возьми себе другую. Так что, будешь меня слушать?

Глен понял, что они не спорят, а в некотором роде стараются пережать друг друга. Морис решил показать, кто здесь босс. Глен в новом плаще на шерстяной подкладке, шерстяных же перчатках и шарфе решил изобразить удивление:

— Откуда такая враждебность, мужик? Я думал, мы понимаем друг друга.

— Я спросил, ты будешь меня слушать или нет?

Вот и все понимание.

Глен решил промолчать, пусть Морис подождет, а потом сказал — как можно более безразлично:

— Этот парень, которому ты продавал дурь раньше и который сейчас снабжает своих белых братьев… Ты решил ограбить его, потому что он не заявит в полицию, так как зарабатывает деньги, как ты говоришь, незаконно. Верно? — сказал и с нарочитой усталостью взглянул на этого чернокожего пижона, похожего в своем платке на африканского принца. — Ну, что еще?

— Ты либо полный дурак, либо крутость мне свою показываешь. О’кей, посмотрим, на что ты способен в деле.




Молодая женщина по имени Марси Нолан — репортер полицейской хроники из «Фри пресс» — заметила Карен Сиско у входа в полицейское управление Детройта, что на Бьюбиен, 1300. Марси только что пообедала в ресторане в Гриктауне, в двух кварталах от здания полиции. Пока она проходила через металлоискатель в холле, Карен уже поднялась на лифте на какой-то из этажей. К примеру, она могла заглянуть к начальству на третий, в убойный отдел на пятый или в отдел по борьбе с особо опасными преступлениями на седьмой. А если Карен прилетела сюда за преступником, значит, ее нужно искать на девятом этаже, ведь именно там расположены камеры. Если, конечно, преступник не сидит на противоположной стороне улицы, в тюрьме округа Уэйн. Марси взбежала по лестнице на второй этаж, в свой кабинет, который она делила с репортером из «Ньюс», и позвонила помощнику редактора.

— Привет, это Марси…

Ей не терпелось рассказать о судебном исполнителе Карен Сиско, которую Марси знавала еще по Майами, еще по тем временам, когда работала в «Геральде», однако сначала нужно было ответить на вопросы. Нет, новой информации пока нет… Какой-то свидетель видел четырех парней в голубом фургоне… Две женщины были здесь утром на опознании, и полицейским пришлось отпустить подозреваемого…

— Но слушай, у меня есть кое-что интересное, сюда приехал судебный исполнитель из Майами, ее зовут Карен Сиско… Еще нет, нужно ее найти. Вероятно, забирает кого-то из-под стражи. Конечно, выясню… Кстати, в «Геральде» была напечатана ее потрясающая фотография — Карен на фоне здания федерального суда… Нет, в Майами. Какая разница, фотография просто великолепна, к тому же Карен сногсшибательная красавица… Сам увидишь. Даже если писать будет не о чем, напечатаем фотографию в рубрике «Имена и лица». Это лучше, чем в который раз сообщать, что еще выкинула Мадонна… Снабдим фотку подписью, напишем, что Карен забирает преступника или еще что-нибудь — придумаем… Да без проблем. А насчет того фото — ты с ума сойдешь, когда его увидишь.




Ближе к вечеру Карен позвонила отцу из своего номера в «Уэстине». Он спросил, как она долетела, и добавил, что надеется, авиакомпания «Нортвест» перестала подавать пассажирам бутерброд с яйцом, банан и йогурт, плюс рулет, если вы очень уж голодны. Холодный рулет, уму непостижимо… Ответа на эту свою реплику он дожидаться не стал. Как не стал интересоваться тем, какая в Детройте погода.

— Ну, чем занимаешься?

— Сейчас? — Карен стояла у окна. — Смотрю на Виндзор, Онтарио. Помнишь фильм «Странный рай»?

— Нет, а кто там играл?

— Ладно, неважно… Я виделась с Реймондом Крузом.

— Из убойного отдела?

— Он раньше там работал. А сейчас борется с преступлениями против личности и собственности, а также с теми, что были совершены на сексуальной почве. Плюс на него повесили жестокое обращение с детьми.

— В Детройте у него, должно быть, много работы.

— Целая куча ограблений домов, изнасилований… Сейчас гоняются за бандой, которая разъезжает по городу в голубом фургоне и насилует женщин. Четыре парня. Хватают женщину на улице или вытаскивают из машины, трахают хором и выбрасывают на улицу. Реймонд говорит, что банду вот-вот схватят, поэтому ни на секунду не может оторваться. Кстати, он знает Мориса Миллера, у которого останавливался Глен Майклс, когда приезжал сюда в ноябре. По словам Глена — останавливался… Кстати, дело этого Миллера недавно притащили из архива, проверяли его старые грешки — аферы с кредитными карточками. Местные подозревают, что Миллер замешан в серии ограблений. Они прослушали телефонные разговоры некоторых парней, бомбящих наркопритоны, — так вот, его имя часто упоминалось, мол, неплохо было бы взять его в компаньоны.

— Плохие ребята упоминали?

— Ага, очень хотели, чтобы он с ними работал.

— Мориса уже взяли?

— Даже не искали. Я предложила Реймонду помощь, но он лишь вручил мне последний адрес Мориса и категорически запретил действовать в одиночку. Я сказала ему: «Реймонд, я — федеральный судебный исполнитель и вооружена…» Ему очень хочется пойти со мной, только времени нет.

— Как на свидание?

Иногда она предпочитала пропускать слова отца мимо ушей.

— Я увидела в досье Мориса некую информацию, которая может тебя заинтересовать. Он указал, что работает профессиональным боксером в центре отдыха и развлечений «Кронк». Слышал о таком?

— «Кронк»? Конечно, слышал. Оттуда вышли все лучшие бойцы за последние двадцать лет. Тренировал их по своей программе Эмануэль Стюарт. Томми Хернс…

Отец вдруг замолчал.

— Маккрори, — подсказала Карен.

— Да, Милтон Маккрори.

— И этот легковес, Кенти?

— Хилмер Кенти. Неужели ты помнишь всех этих ребят? Твои сверстники носились по пляжу, а ты смотрела бокс по телевизору.

— Но иногда смотрела и мыльные оперы. «Больницу», например. Чуть не стала после этого медсестрой.

— Чем сегодня будешь заниматься?

— Ничем. Посмотрю телевизор, если будут показывать что-нибудь интересное.

— По понедельникам всегда идет Пуаро, потом мисс Марпл. В «Кронк» не пойдешь?

— Может, загляну. Разведую там обстановку.

— Настоящим боксерам будет не до тебя — после тренировки они едва живы. А еще там будут другие ребята, которые захотят, чтобы ты сочла их боксерами. Они сразу начнут подпрыгивать, как будто тренируют ноги, уклоняться от ударов, колотить в грушу, но на ринг так и не выйдут. И самая последняя категория — это те, кто любит потусоваться в клубе, потому что считает себя крутым. Вот такая атмосфера. Но ты ведь сумеешь за себя постоять?

— Завтра позвоню, скажу, что удалось сделать.

— Совсем забыл спросить — как там у тебя погода?




— Было время, — сказал Морис, — когда здесь стоял золотистый «мерседес», на номере которого было написано «УБИЙЦА». Это означало, что в зале занимается Томми Хернс. От одного вида этой машины кровь быстрее бежала по жилам.

Глен сказал, что он ожидал увидеть рядом с залом толпу спортсменов, бегающих вокруг, отжимающихся и так далее. А здесь, черт, такое унылое место, и ветер разносит мусор по улицам… На что этот пижон Морис в дурацком сиреневом платке и куртке с такими широченными плечами, что в нее влез бы даже Белый Бой, заявил, что на улице заниматься слишком холодно. Бой, в шерстяной рубашке навыпуск поверх футболки, догнал их уже у дверей центра «Кронк». Это было двухэтажное кирпичное здание, которое почему-то напомнило Глену библиотеку — заброшенную и никому не нужную в таком бедном районе города. Улицы были беспорядочно застроены стандартными домами на две семьи, перед которыми, перегораживая и без того узкие улицы, торчали обшарпанные машины. Войдя в зал, они записали в журнале свои имена, время и пометили в последней графе: «занятия боксом». Глен услышал детские голоса, удары баскетбольного мяча об деревянный пол, доносящиеся из спортивного зала, а потом они спустились по лестнице в подвал и наконец подошли к заветной двери, верхняя часть которой была выкрашена в ярко-желтый цвет, а нижняя — в красный. На желтом фоне красовалось: «КРОНК БОКС», а алый цвет сообщал, что «ЭТА ДВЕРЬ ВЕДЕТ К БОЛИ И СЛАВЕ».

— Скорее к боли, — заметил Морис и подождал, пока Белый Бой протиснется к двери и откроет ее для них. — Чувствуешь, как здесь жарко? — спросил он Глена, входя в зал. — Жар бьет прямо в морду.

Он сбросил куртку и остался в черной шелковой рубашке и клетчатых серо-коричневых брюках.

— А воняет несильно, хотя все потеют. Посиди здесь, на скамейке. Я подойду через пару минут.

Скамейки, похожие на парковые, стояли вдоль стены напротив огромного ринга, занимающего большую часть спортивного зала. Четыре молодых парня, трое чернокожих и один, смахивающий на араба, прыгали по рингу, вели бой с тенью, пригибались, уклонялись и наносили удары невидимому противнику обмотанными лентой руками. Глен заметил грушу, фотографии боксеров на стенах, плакат «ВКЛЮЧИ МОТОР» и еще один, гласивший: «ЧЕМ БОЛЬШЕ НАГРАДА, ТЕМ ВЫШЕ ПОТЕРИ». Он подумал, что плакат стоило бы переписать, начать с «ЧЕМ ВЫШЕ ПОТЕРИ…». Слева от ринга расположились тренажеры, висели груши, стоял массажный стол и валялись яркие спортивные сумки. Старые чернокожие тренеры в желтых футболках с красными надписями «КРОНК» переговаривались с боксерами и следили за прыгающими на ринге ребятами. Рядом с тренерами паслись Морис и Белый Бой. Морис встал в стойку и в шутку принялся наносить удары всем тренерам по очереди, покачивая костлявыми плечами, но, похоже, ему здесь не радовались. Все только качали головой. Белый Бой, сбросив рубашку, качал мускулы на тренажере.

Глен достал из кармана рубашки сигарету и уставился еще на один плакат: «НЕТ БОЛИ — НЕТ ПОБЕДЫ». Ни хрена себе. Он вытащил зажигалку, сунул сигарету в рот, но сразу с другого конца зала, от самой двери, подошел один из тренеров — огромный грузный мужик, — покачал головой и показал рукой на надпись «НЕ КУРИТЬ». Глен распахнул плащ и опустил голову, чтобы без рук, одними губами засунуть сигарету обратно в пачку. А когда он снова поднял глаза, то увидел двух белых парней в длинных пальто. Парни направлялись прямо к нему.

Господи, Джек Фоули и Бадди…

— Эй, Жеребчик, — поприветствовал его Бадди. — Как дела?

Фоули ничего не сказал, но как-то странно, как-то ласково посмотрел ему в глаза. Такое впечатление, они вовсе не злились на него, правда, сели по бокам, да так близко, что у Глена было всего несколько секунд, чтобы очнуться от изумления и попробовать прийти в себя.

— Черт возьми! Что вы здесь делаете?

Прозвучало неплохо. Удивленно, но не слишком, как будто на самом деле он очень рад их видеть.

— А разве ты нас не ждал? — спросил Фоули.

— Послушайте, — взмолился Глен. — Я все объясню.

Сидеть и смотреть на ринг, на котором осталось всего два боксера, было как-то глупо.

— Девка, что вы подцепили, оказалась федеральным судебным исполнителем, можете себе представить? — Он повернулся направо к Фоули, потом налево к Бадди, который встал, снял пальто и снова сел. — Она знала меня еще по тому дерьмовому делу с наркотиками. Возила в суд, дважды. Знаете, что она сказала, когда мы сидели в машине на той автостраде? «Я никогда не забываю людей, на которых мне хоть раз приходилось надевать наручники и кандалы».

— Правда? — не поверил Фоули. — Она так сказала?

Глен повернулся к Фоули, который смотрел на него по-прежнему ласково и почти улыбался.

— А еще спросила, есть ли у меня оружие.

Намек на улыбку стал еще более очевидным, как будто Фоули находил услышанное смешным.

— Она приказала мне уехать, бросить вас на дороге, или, мол, посадит меня в тюрьму на всю оставшуюся жизнь.

— Что произошло потом? — уточнил Фоули.

— Я уехал. А как бы ты поступил?

Фоули промолчал, сейчас его лицо ничего не выражало. Глен повернулся к рингу, на котором двое парней занимались спаррингом, танцевали друг напротив друга, уклонялись от ударов, молотили друг друга по перчаткам.

— Ну а потом что случилось?

— Она приказала мне съехать с автострады, наверное, чтобы арестовать меня. Большое спасибо. Я вжал педаль в пол. Она бросилась на меня, попыталась схватить руль, тогда мы слетели с дороги и врезались в опору моста.

— А дальше что ты сделал?

— Выбрался из машины и удрал.

— Она пыталась тебя остановить?

— Она вырубилась.

— А как ты понял, что она не умерла?

— Еще дышала.

— Но рана могла быть серьезной.

— А что я должен был сделать? За помощью сбегать? Арестовала бы сразу же, как только очнулась бы. Я несся как ветер. Потом угнал машину, приехал в Орландо и смешался с толпой в «Дисней-парке». Так и прятался, пока не придумал, как поступить дальше.

— С Микки-Маусом прятался?

— С Микки, с Минни, со всей толпой. Потом подумал-подумал и решил убить двух зайцев одним выстрелом — спрятаться здесь и провернуть дельце, о котором рассказывал тебе в «Ломпоке». Понимаешь, о чем я?

Фоули кивнул.

— Я позвонил Морису.

— Кто такой Морис?

— Снупи, — подсказал Бадди и, наклонившись, взял пальто. — Снупи Миллер.

Услышав кличку Снупи, Глен — вот странно — почему-то вдруг почувствовал невероятное облегчение. Он вспомнил одноименного песика из комикса и только потом уже подумал о другом Снупи, который перестал быть Снупи, о том, что стоял рядом с тренерами, нет, о том, который уже идет сюда и разговаривает с Белым Боем, несущим в руке рубашку. И почему всего несколько секунд назад Глен чувствовал себя загнанным в угол?

— Вон Снупи шагает, — сказал он, наклонившись к Фоули. — Узнаешь?




Фоули прищурился. Он видел Мориса всего пару раз — на ринге в «Ломпоке», как раз в то время, когда все стали называть его Снупи, а не Бешеным Псом, и еще раз с Гленом во дворе. Глен встал, а Фоули посмотрел на Бадди:

— Парень в платке.

— Да?

— Это Снупи.

— Шибздик, — отозвался Бадди. — Интересно, чем он сейчас занимается? Судьбу предсказывает?

— Эй, Снупи, как жизнь? — спросил Фоули, когда тот подошел к Глену.

Остановившись у края ринга, Снупи внимательно оглядел Фоули, затем повернулся к Бадди и очень серьезно спросил:

— Мы знакомы?

— «Ломпок», — намекнул Фоули и стал ждать, когда в разговор вмешается Глен. Это была его партия. Но не дождался.

— Да, «Ломпок», — кивнул Морис, как будто припоминая, что это такое, но не до конца.

— У нас проблемы? — осведомился подошедший с ним верзила.

Фоули словно в тюрьму вернулся. Так там оценивали друг друга, принимали решения, от которых могла зависеть чья-то жизнь. Фоули даже не взглянул на верзилу, продолжал не отрываясь смотреть на Снупи — он вспомнил, каким тот был показушником, как все время дергался, делал финты головой, раскачивался, подносил руку к лицу, даже когда рядом не было противника. Он смотрел на Снупа, пока лицо того не расслабилось и губы не растянулись в улыбке.

— Джек Фоули. Я прав?

Фоули кивнул.

— И Бадди. Да, помню, видел вас в тюремном дворе. Джек Фоули, знаменитый грабитель… Кажется, я читал о тебе в газете. Только что сорвался из тюряги во Флориде, верно?

— Люди там были дерьмовые, Снуп. Пришлось уйти. С небольшой помощью моих друзей, как говорится.

Фоули заметил, что Глен хочет что-то сказать, но его опередил верзила:

— Если еще хоть раз назовешь его так, пробью твоей головой стену.

— Как так? — не понял Бадди. — Снупом?

Фоули увидел, как Снуп поднимает руку, чтобы остановить своего костолома.

— Белый Бой пытается объяснить, что меня никто больше не называет Снупом или Снупи. Он просто дурно воспитан, понимаете? А все клички я оставил в тюрьме.

— И как же тебя теперь называют? — спросил Бадди.

— Очень просто, меня зовут Морисом.

— А этого детину ты называешь Белым Боем?

— Белым Боем Бобом, — внес свою скромную лепту Глен. Прозвучало достаточно невинно, но не для Фоули.

— Белый Бой был боксером, — объяснил Глен.

И Бадди, конечно, не смог сдержаться:

— А сейчас он чем занимается? Треплется?

— Все как в добрые старые времена, — сказал Фоули Морису.

Морис усмехнулся:

— Именно. Никто не хочет уступать. Стоит уступить, и ты уже чья-нибудь жена. Так что вы с Бадди делаете здесь, на морозе?

— Наверное, думают, что участвуют в нашем деле, — вмешался Глен. — Только меня никто не предупредил о том, что они сюда приедут. Помнишь, я упоминал тебе, что у меня есть два парня, а потом сказал, что нет. Так вот это они.

— Поговорим на улице, — предложил Морис.

— А здесь чем не устраивает? — не понял Фоули. — Тепло и приятно.

— Тепло? Здесь девяносто пять градусов, иногда бывает и сто, так Эмануэль заставляет ребят потеть — от этого они становятся худыми и злыми, как Томми Хернс. И в зале я о делах не разговариваю. Для меня это место святое, понимаешь? К тому же мне пора. Захотите поговорить, приходите на бои в среду вечером, посмотрим бокс, потреплемся.

Фоули повернулся к Бадди, тот пожал плечами, и Фоули спросил:

— Куда приходить?




На улице, по пути к машине, Фоули спросил:

— Заметь, предполагалось, что это дело Глена, а сейчас он будто работает на Снупа.

— Только попробуй его так назвать, — сказал Бадди. — Слышал, что вякнула эта раскачанная задница? Понял, что он с тобой сделает?

— Он просто пытался объяснить, кто он такой, хотел познакомиться с нами.

— И кто же он?

— Раскачанная задница. Но знаешь, что меня больше беспокоит?

— Если Снуп прочел о тебе в газете, стало быть, ему известно, что ты стоишь десять штук.

— А ты не помнишь, там писали за живого или за мертвого?

— Думаю, столько стоит информация, которая может привести к твоему аресту. Возможно, заплатили бы и за труп, только вряд ли у Снупа силенок хватит. Понимаешь, что я имею в виду? Это тебе не какого-нибудь кубинца сдать, как там его…

— Лулу, — помог Фоули. — Интересно, а Чино поймали?

— Возможно. Мы не следим за событиями.

— Слышь, — сказал Фоули, когда они подошли к машине, — а мне понравился платок Снупа. Круто выглядит. Согласись.

— Наденешь такой же, лично тебя заложу. За те же десять штук.




Глен попытался было получить кое-какие ответы, пока Морис наблюдал за двумя тренирующимися боксерами, но с тем же успехом он мог говорить со стенкой:

— Ты сказал, есть пара ребят, готовых поработать за сотню баксов?

Морис заорал парню в фуфайке с надписью «РИКАРДО ОУЕН» поверх футболки, чтобы тот бил, бил короткими, иначе зачем он вообще надевает перчатки. Руки в перчатках — значит, бей.

— Если у тебя есть пара ребят, зачем нам Фоули и Бадди?

— Моих ребят здесь уже нет.

— А где они? Ты выяснил?

— Рики, бей и уходи, удар и уход! — проорал Морис боксеру, а потом повернулся к Глену: — Им запрещено появляться здесь.

— Что значит запрещено?

— Рики, не отпускай его. В угол зажимай!.. Они лишились такого права, козлы. Тренер засек, что они толкают траву рядом с залом. Рики, в ответ его зажимай, что ты телишься!

Прозвучал гонг, и боксеры разошлись по углам, бессильно опустив руки.

— Отойдем-ка, — предложил Морис.

Они отошли от ринга, миновали тренеров и сели на скамью рядом с дверью. Белый Бой удалился в другой конец зала и принялся лупить тяжелую грушу.

— Ты мне сначала сказал, что привезешь ребят, потом заявил, что их не будет, а ребята приехали сами.

— Я ж говорю, я даже не подозревал об их приезде.

— Но они здесь, знают о деле и хотят поговорить. Чудесно. Видишь ли, те двое, которых я подумывал использовать, мне больше не нужны, они себя замарали. Понимаешь? Почему бы нам не использовать твоих грабителей? Они-то ребята серьезные, иначе бы столько банков не бомбанули.

— А делиться? С ними же надо будет делиться, за сотню баксов они пальцем не пошевелят.

— А ты как с ними договаривался?

— До этого дело не дошло.

— Предложить можно одно. А расплатиться кое-чем другим, — сказал Морис.




17


Телефон в номере Карен зазвонил в половине девятого. Услышав: «Карен, это Марси Нолан», она сразу поняла, каким образом ее фотография оказалась на следующей странице после раздела «Все о еде», в рубрике «Имена и лица».

На фотографии шириной в две колонки Карен была изображена в строгом черном костюме и с помповым ружьем «ремингтон» в правой руке. Приклад ружья был уперт в кокетливо выдвинутое вперед бедро, ствол торчал над головой, ладонь сжимала оружие чуть выше спусковой скобы. А еще на Карен были темные очки, и она смотрела мимо камеры, чуть приоткрыв губы. Подпись гласила:






«ЕЕ ЗВАЛИ КАРЕН

Федеральный судебный исполнитель Карен Сиско охраняет вход в здание суда в Майами во время слушаний дела колумбийских наркодельцов. В ее обязанности также входит конвоирование правонарушителей в тюрьму и обвиняемых в суд, а следственная работа Карен заключается в выслеживании уголовных преступников. Вчера Карен Сиско, состоящую в штате службы судебных исполнителей Майами, видели в здании управления полиции Детройта, где она встречалась с высшими полицейскими чинами в связи с выполнением специального задания».





— Это была ошибка, — попыталась объясниться Марси. — Ну, то есть они поторопились. Я же велела им подождать, пока возьму у вас интервью — может, и писать-то не о чем…

— Как вы узнали, что я здесь?

— Видела, как вы входили в полицейское управление. Правда, я понятия не имела, с кем вы встречаетесь, но подумала, что все равно сумею с вами поговорить, а потому, чтобы не терять времени…

— Эта фотография была напечатана в «Геральде».

— Да, и я попросила редактора найти ее. По сети это несложно — стоит только сделать запрос, и через несколько минут увидишь все на мониторе. А еще я сказала редактору, что, если никакой истории не будет, фотографию можно напечатать в рубрике «Имена и лица» — он так и поступил, самолично придумав подпись. Видите ли, потом я не смогла вас найти, занялась другой статьей, закрутилась и не позвонила редактору. А ведущий рубрики «Имена и лица» чуть подкорректировал подпись, сделав ее более обтекаемой, и послал в печать. Карен, мне ужасно неловко, что я не сумела с вами поговорить.

— Все в порядке, не волнуйтесь. Ничего особенного не случилось.

— Я боялась, что вы просто рассвирепеете…

— Иногда я злюсь, но свирепею — редко. Правда, ребята из ФБР и службы судебных исполнителей могут задуматься — и правда, что же я здесь делаю?

— А они что, не знают?

— То есть они могут решить, что я просто обожаю любоваться своим именем в газете и сама вам позвонила. Впрочем, не думаю, что это их сильно взволнует.

— Вы не хотели, чтобы они знали, что вы здесь, а я вас, сама того не желая, разоблачила. Карен, правда, извините меня. — Несколько секунд она молчала, а потом добавила: — Может, все-таки скажете, зачем вы сюда приехали?

— Чтобы встретиться с высшими полицейскими чинами в связи с выполнением специального задания. Чем вас не устраивает такая формулировка?

— Тем, что ничего не раскрывает.

— А на мой взгляд, этого более чем достаточно. — Карен не терпелось повесить трубку, но она не могла не спросить: — Кстати, как вы узнали, что я остановилась в «Уэстине»?

— Инспектор Круз сказал. Я лазила по управлению, пока не выяснила, что вы встречались именно с ним. Ну хоть что-нибудь скажите… Хотя бы без протокола.

— Посмотрим, что будет дальше, — туманно выразилась Карен. — Как вам Детройт?

— По сравнению с чем? С Северным полюсом?

— Лично я думала, здесь будет холоднее.

— Я готова убить, лишь бы вернуться в Майами.

— Вот убьете — тогда я вас туда и доставлю. Если у меня будет свободная минутка, я вам позвоню. О’кей?

Она набрала номер Реймонда Круза, но никого в кабинете не застала. Круз позвонил только через два часа — извинился и сообщил, что весь день будет занят.

— Реймонд, ты от меня бегаешь? — спросила Карен.

Он занервничал, потому что в сущности был хорошим парнем, сказал, что конечно нет, он не бегает от нее, хотел бы встретиться, но… После разговора она почувствовала себя чуть лучше, хотя день выдался абсолютно пустым. Можно позвонить Марси Нолан и договориться о встрече после пяти. Или можно забыть о Реймонде Крузе, завязать с ничегонеделанием и проверить последний адрес Мориса «Снупи» Миллера.




Фоули прочел новости спорта, просмотрел раздел «Все о еде» и перевернул последнюю страницу. Прочитав подпись и внимательно изучив фотографию, он позвонил в номер Бадди.

— У тебя газета есть?

— Видел. Что думаешь?

— Фотография просто сногсшибательная.

— А кроме?

— Не знаю… — Фоули снова принялся разглядывать снимок. — Не думаю, что ее приезд сюда связан с нами.

— Ага, она проводит здесь отпуск, потому что без ума от дерьмовой погоды.

— По-моему, она ищет Глена.

— А как определила, что он здесь?

— Ты же знаешь Глена, сам растрепал, наверное. Как ты считаешь, она догадывается, что мы тоже здесь?

Бадди немного помолчал.

— Нет, но если его засекли и нас увидят вместе… Вряд ли она работает в одиночку.

— Девушка еще не ушла?

— Джек, на ночь такие не остаются, если, конечно, ты им не заплатишь.

— Дай подумать. — Фоули все еще смотрел на снимок Карен с ружьем в руках. — Я тебе позвоню.

Даже если Карен подозревает, что они здесь, и проверила отели… Они зарегистрировались под именами Джордж Р. Келли и Чарльз А. Флойд, придумав их на месте, и заплатили за неделю вперед наличными, намекнув клерку, что не хотели бы видеть счет из гостиницы у себя дома. «Доходит, почему, а?» — спросил Фоули и едва не подмигнул, но воздержался, увидев скучающую мину на лице администратора.

Он снова позвонил Бадди, и тот сразу же сказал:

— Если за Гленом «хвост», нас поимеют. Возьмут завтра вечером, прямо на боксе.

— Понимаю. Может, попробуем аккуратно выяснить, следят за ним или нет, и только потом согласимся участвовать в деле?

— И как мы это выясним?

— Пока не знаю. Поехали посмотрим, где там эти бои проходят. В этот, как его, «Театр»… Ну и названьице…

— Это и есть самый настоящий театр. А иногда там кино крутят.

— А вокруг что? Нужно проверить. Потом прокатимся по городу, покажешь, где работал.

— Ты не читал статью в газете?.. — Бадди замолчал. — А, вот она. «Ссора по поводу запеканки из тунца закончилась убийством». Любовник женщины, ему семьдесят лет, прикинь, пожаловался на то, что запеканка из тунца и лапши невкусная, и она выстрелила ему прямо в морду из двенадцатого калибра.

— Мне такие запеканки тоже никогда не нравились, — поведал Фоули. — А особенно макароны с сыром.

— Здесь еще говорится, что полиция нашла лапшу в волосах старушки и определила, что мужик вывалил ей запеканку на голову. Прожили вместе десять лет.

— Любовь — странная штука.

Фоули повесил трубку, в который раз взглянул на фотографию, еще раз обдумал то, что собирался сделать, и позвонил телефонистке отеля:

— Номер мисс Сиско, пожалуйста.

Через минуту телефонистка сообщила, что постояльца с таким именем не зарегистрировано. Фоули взял «Желтые страницы» и открыл их на рубрике «Гостиницы». Позвонил в «Атеней», в «Бест Вестернс», в «Понтчартрейн», потом в пару «Хилтонов», затем поглядел на список из пяти «Холлидей Инн» и промолвил:

— Вот дерьмо.

Подошел к окну и уставился на гигантские стеклянные трубы, снова поразмыслил.

«Уэстин», точно.

Нашел номер в справочнике, набрал.

— Мисс Карен Сиско, пожалуйста.

Буквально через секунду телефонистка отреагировала:

— Ждите ответа, соединяю.

Фоули стал ждать. Он понятия не имел, что скажет Карен, но трубку не вешал.

— Извините, — снова проявилась телефонистка. — Номер мисс Сиско не отвечает. Может, оставите сообщение?




Карен позвонила в дверь и сунула руки в карманы длинного темно-синего пальто, двубортного, с хлястиком на спине.

Дом на Парксайд находился всего в квартале от Макниколс-стрит, которую, по словам швейцара «Уэстина», все называют Шестимильной дорогой, ибо она находится ровно в шести милях от реки. Следующую улицу называли Семимильной, потом шла Восьмимильная и так далее. По Лодж до Ливернуа, мимо Детройтского университета, и Парксайд всего в нескольких кварталах справа… Там большие дома стоят, старые, но хорошие…

Сплошная стена домов. Практически все из красного кирпича… Сейчас они выглядели особенно унылыми рядом с голыми, мерзлыми деревьями. Она еще спросила швейцара, выпадал ли уже снег. «Еще нет, — ответил он. — Но скоро обязательно выпадет».

Дверь открылась.

— Мозель Миллер? — уточнила Карен.

Женщина лет за тридцать, светлокожая, с заспанными глазами, зябко куталась в зеленый шелковый халат.

— А чего надо? — отреагировала она.

— Ищу Мориса.

— Когда найдете, передайте, что собаку переехала машина и у меня кончились деньги на продукты.

— Мозель, ты с кем там болтаешь? — раздался вдруг мужской голос.

— Одна дама ищет Мориса.

— А что ей нужно?

— Не говорит.

— Это случаем не Морис? — осведомилась Карен.

— Это Кеннет, мой брат. Разговаривает по телефону.

— Спроси, что ей от него нужно, — велел голос.

— Сам спроси. Дела Мориса меня не касаются.

Она то ли устала, то ли мучилась от скуки. Повернувшись, Мозель удалилась в гостиную.

Карен вошла в прихожую и закрыла дверь. Снова услышала голос Кеннета, а вскоре и увидела его — в кабинете, в маленькой комнатке с пустыми книжными полками на стенах. Чернокожий, шесть футов один дюйм, среднего сложения, от двадцати пяти до тридцати, в желтой футболке и бейсбольной кепке козырьком назад… Он стоял к ней в профиль и разговаривал по беспроводному телефону:

— Откуда я знаю? — Помолчал, покивал. — Да, успею. В «Театре», да? Кто дерется? — Снова покивал, послушал. — А как с другим делом?

Повернулся лицом к прихожей, и Карен двинулась дальше, к гостиной.

Мозель сидела на диване и прикуривала.

— Присесть не хотите? — предложила она Карен.

Карен поблагодарила, придвинула стул и осмотрела комнату — мрачный, серый свет из окон, темное дерево, белая штукатурка, камин полный мусора: пластиковых стаканов, оберток, коробок из-под пиццы.

— Зачем вам Морис? — спросила Мозель.

— Ищу приятеля, которого, насколько мне известно, знает Морис.

— Вы не из службы надзора за условно освобожденными?

Карен покачала головой:

— Нет.

— Адвокат?

Карен улыбнулась:

— Нет. Хотя, может, вы тоже встречались с ним. Зовут Глен Майклс.

Мозель глубоко затянулась и выпустила струю дыма:

— Глен? Не знаю я никакого Глена.

— А в прошлом ноябре его здесь не было?

— Может, и был, только я его не видела.

— Он говорил, что у вас останавливался.

— Здесь? В этом доме?

— То есть у Мориса.

— Мориса здесь практически не бывает. — Мозель снова затянулась, выпустила дым и лениво помахала рукой. — Мне, конечно, хочется выяснить, где он шляется, но вместе с тем я видеть его не желаю. Понимаете? До Мориса у меня был мужик, я знала все его дела, знала, чем он занимается — красивый молодой парень. Сразу было видно, что его ждет и чем все закончится. Этим самым и закончилось. Его на куски разорвало.

Карен молчала.

— Он сидел тогда в кресле… Я говорила с ним по телефону. Пока сидел, все было в порядке, а как только встал, разнесло на куски.

— И вам было известно, что это случится? — спросила Карен.

— Я слишком много знала. Сли-и-и-шком много. Поэтому сейчас не знаю ничего. Не знаю никакого Глена, не знаю, что происходит. Понимаете меня?

Карен наблюдала, как Мозель зябко кутается в халат.

— Ваш пес погиб?

— Машина переехала.

— Как его звали?

— Ее. Таффи.

— А как вы думаете, где можно найти Мориса?

— Понятия не имею, в спортзале, на боях… Все еще мнит себя боксером. Ни одного боя не пропускает. А значит, завтра вечером он пойдет в «Театр». Раньше меня с собой брал.

Под аркой, ведущей в прихожую, возник Кеннет:

— Зачем вам Морис?

— Вообще-то она ищет парня по имени Глен, — ответила Мозель.

— Я тебя спрашивал? Выйди отсюда, займись чем-нибудь.

Он подождал, пока Мозель не встанет и не выйдет в столовую. А потом двинулся к Карен — этакой легкой походкой, надвинув бейсболку на глаза и всем своим видом показывая, насколько он крут, как быстр и ловок, словно твоя муха.

Карен разглядела шрамы вокруг его глаз и поинтересовалась:

— Ты боксер?

— Как догадалась?

— Легко.

— Был. — Он сделал финт головой. — Потом сетчатка отслоилась пару раз.

Он стоял так близко, что Карен пришлось поднять голову.

— В каком весе выступал? В среднем?

— Сначала в легком, потом во втором среднем, когда тело поднакачал. А у тебя какой вес? «Петуха»?

— «Мухи».

Карен заметила, что он ухмыльнулся.

— Знакома с жаргоном. Любишь бои смотреть? А суровых ребят любишь? Готов поспорить, что да. Может, поборемся на полу? Раньше я часто боролся с Таффи, пока ее машина не переехала. Потом я ей говорил: «Ты хорошая собачка, Таффи, и сейчас получишь угощение». Я давал Таффи самое любимое собачье лакомство. Знаешь, какое? Косточку. Я и тебе могу дать косточку. Хочешь, покажу? Можешь даже протянуть руку и потрогать.

Карен покачала головой:

— Ты не в моем вкусе.

— Какая разница. — Кеннет начал расстегивать ширинку. — Сейчас выпущу свое чудовище, и ты сделаешь все, что оно захочет.

— Погоди минуту. — Карен сунула руку в сумку, стоявшую рядом на стуле.

— Неужто и презики захватила?

Она достала из сумки нечто похожее на рукоятку бейсбольной биты.

— Ну что там у тебя? — презрительно хмыкнул Кеннет. — «Мейс», свисток, еще какие бабьи игрушки? Только не говори, что ты, мол, лезби или что тебе не хочется…

Карен встала со стула:

— Мне пора, Кеннет.

И дружески ткнула его под ребра черной виниловой дубинкой, похожей на рукоятку бейсбольной биты.

— Может, еще увидимся.

Она скользнула мимо, отчетливо понимая, что он обязательно попробует остановить ее.

— Ну нет, — сказал он, схватив ее за левое запястье. — Сперва поваляемся.

Карен тряхнула дубинкой, и из рукоятки выскочили шестнадцать дюймов нержавеющей стали. Чуть отстранившись, она рубанула его дубинкой по голове. Кеннет попытался было увернуться, пригнуться, но потом заорал: «Черт!» — и выпустил ее руку. Карен отступила еще на пару шагов, большего и не требовалось, и повторно приложила его дубинкой. Кеннет опять завопил и застыл на месте, прижимая ладонь к уху.

— Да что с тобой, мать твою?!.

Он поднес ладонь к глазам, после чего снова прижал к уху. Карен так и не поняла: он обижается на то, что она ударила его дубинкой, или на то, что она его отвергла.

— Ты же хотел побороться. Мы поборолись.

Карен вышла из дома.




Мозель вернулась из столовой, запахивая свой зеленый халат и сочувственно качая головой.

— Мальчик, ты что, не догадался, кто она?

Кеннет нахмурился, ничего не понимая, — не зря ему полжизни стучали на ринге кулаками по голове.

— Она из полиции, мой драгоценный. Но красива, правда?

— Морису расскажешь?

— Она же тебя поколотила, а не меня.

— Морис появится позже, нам еще дельце одно нужно провернуть.

— Если я буду наверху, передай ему, что мне нужны деньги на продукты.

Зазвонил телефон, и Кеннет скрылся в кабинете.

Кто-то позвонил в дверь. Мозель открыла и снова увидела Карен. Та протянула ей визитную карточку и сказала:

— Здесь мой номер телефона в отеле, на случай если вы вдруг встретитесь с Гленом.

Мозель положила карточку в карман халата. Кеннет не спросил, кто заходил, а она ничего ему не сказала.




Фоули не мог понять одного. Почему в таком крупном промышленном городе так мало людей на улицах? В воскресенье, если верить Бадди, все сидели по домам и смотрели игру. Сегодня же был вторник, но на центральных улицах практически никого не было. Фоули сказал, что местных жителей можно по пальцам пересчитать, а Бадди ответил, что, наверное, понастроили новых дорог и все люди уехали из города. Они ехали в «олдсе» по Ист-Джефферсон, сменив номера на мичиганские, и Бадди, выступая в роли экскурсовода, показывал Фоули мост на Белл-Айл, старый военно-морской арсенал, «Семь Сестер» — так называли трубы электростанции Эдисона. Вот аквапарк. Бадди спросил: «Про Понтиака слышал? Но не про машину, а про вождя индейцев? Где-то здесь он уничтожил колонну британских солдат, „красных мундиров“, и это место назвали Кровавой Тропой».

Фоули слушал его вполуха, крутил головой по сторонам, но видел перед глазами только Карен: ее фотографию в газете, а также свою любимую картинку — настоящая, живая Карен вылезает из багажника и говорит: «Твоя взяла, Джек».

Повалил сильный снег.

— Почти приехали, — известил Бадди. — Вот пожарное депо.

Он вдруг выпрямился за рулем и нахмурился, пытаясь разглядеть что-то сквозь снег и работающие дворники.

— Где ж завод-то? Выходил здесь на улицу, с мостом в контору и административное здание. Нет завода… А, вот там что-то есть. «Джефферсон Норт». Видишь указатель? Чуть дальше трубы. Видимо, построили что-то новое. Понимаешь, огромный был завод, на несколько кварталов тянулся, шесть тысяч машин в час делал, и вдруг его не стало. Показать, где я жил?

— Обойдусь.

— Пора разворачиваться. — Бадди повернул «олдс» к бензозаправке, выкрутил рулевое колесо и покатил в сторону центра. — Если снег не прекратится, скоро на улицы выйдут грузовики с солью. Знаешь, чем я занимался на заводе? Подсоединял коробки передач к двигателям.

Фоули вырезал фотографию Карен из газеты. С ружьем и в черном костюме, который показался ему знакомым. Он нащупал вырезку во внутреннем кармане пиджака. Вот если бы он ей дозвонился… Она бы сказала «алло», он бы сказал…

— По конвейеру идут двигатели, скажем, для машин с автоматической коробкой. Я беру скобу в левую руку — вообще она болтается сверху, — нажимаю на кнопку подъемника правой рукой, так чтобы шпильки в скобе совпали с отверстиями на коробке передач, все подгоняю…

Первым делом он бы представился. «Привет, это Джек Фоули, как поживаете?» Вот так, чем проще, тем лучше. Она поинтересуется, где он и как узнал, что она здесь. Нет, нет, скорее, скажет, что удивлена — или еще что-нибудь, совсем неожиданное. Во всяком случае, он бы хоть голос ее послушал…

— Потом снова давишь на кнопку подъемника, перекидываешь коробку через линию, подправляешь и соединяешь с двигателем. Выпускаешь из руки пульт подъемника, хватаешь пневматический пистолет и загоняешь четыре болта в верхнюю крышку корпуса. Вжж, вжж, вжж, вжж. Как будто выстреливаешь.

Может быть, пойти в «Уэстин» и позвонить ей в номер? Если ее там не окажется, можно будет подождать в холле, пока она вернется. Она же наверняка еще появится в отеле, чем там ни занималась. Если, конечно, не закончила дела и не улетела…

— А если, скажем, коробка висит на подъемнике, а двигатель уже проскочил и его не достать, тогда ты должен хватать коробку в руки, честно говорю, хватать эту железяку весом больше двухсот фунтов и мчаться догонять двигатель.

Вот она входит в холл, идет к нему. Замечает его и останавливается, они смотрят друг на друга, и ей предстоит решить, можно ли разговаривать в подобной ситуации, можно ли взять тайм-аут. Он-то все равно покажет ей букву «Т», положив ладонь одной руки на вытянутые пальцы другой. Вдруг она поймет его?

— Когда я здесь работал, с конвейера сошел миллионный автомобиль — «крайслер-ньюпорт». Стоил тогда сорок одну сотню. Вроде бы немного, а тогда были большие деньги.

Фоули прислушался, как скользят по стеклу дворники.

— О-о, дружище, кажется, началось, — ухмыльнулся Бадди, — от «Ренсена» осталась только нижняя часть, все остальное — снег.

— Там есть магазины?

— Самые разные.

— Думаю, надо зайти, купить ботинки по погоде, что-нибудь повыше.

— Там легко заблудиться. Нужно смотреть внимательно, куда идешь, иначе будешь бродить кругами.

— Отель в центре?

— Да, самый высокий дом. С коктейль-баром наверху, да я тебе рассказывал. Постоянно крутится. Можешь там поесть или перекусишь наскоро в магазине. Голоден?

— Может быть, просто выпью.

— Мне нужно позвонить Реджине. О заблудших душах она уже не так часто молится, потому что разговоры о чистилище сами собой стихли. Но все равно перебирает четки, чтобы я не облажался. Двадцать семь дней нижайшей мольбы, двадцать семь дней благодарения — без разницы, получаешь ты, о чем молишься, или нет. Я звоню, значит, меня не арестовали. Однажды я позвонил ей на двадцать седьмой день, и она сказала: «Вот видишь?» Так она думает. Если меня не арестовали, значит, я не ограбил ни одного банка. Другими словами, Бог услышал ее молитвы, и в ад я не попаду. А если она знает, что я на свободе, значит, у нее есть цель в жизни. Хотя как сказать… Может, то, что она делает, спасает мою задницу — или, если правильнее, душу. Я даже не уверен, есть ли ад. А ты?

— Знаю только один — в округе Палм-Бич. Не думаю, что кто-нибудь произносит девятидневные молитвы по моей заблудшей душе, но туда я не вернусь, это точно.

— Не зарекайся.

— Единственное, в чем я уверен в жизни.

— Приставят пистолет к спине, пойдешь как миленький.

— Пистолет — это, конечно, круто, но выбор-то все равно остается, а?




18


Три часа дня, вьюга за окном, а ресторан на верхнем этаже отеля практически пуст, работает, кажется, только одна официантка. Карен была готова поспорить, что ей предложат столик рядом с тремя обедающими молодыми людьми в деловых костюмах, что и произошло. Молодые ребята, похоже администраторы, трепались, смеялись над какой-то шуткой, отпущенной одним из них, но, когда Карен прошла мимо, разом замолчали. Она повернулась, села за столик у стеклянной внешней стены и решила было попросить пересадить ее подальше от этих ребят, но вдруг передумала. Они уже пили кофе с коньяком, а она зашла сюда на минутку, только выпить.

— «Джек Дэниелс» и воду, пожалуйста.

Она посмотрела на свое отражение в стекле на фоне хмурого неба, на кружащийся под порывами ветра снег. Город был где-то внизу, в семистах футах под ней.

— Почему бы и нет? — воскликнул один из парней. — Селеста, нам повторить, и включи напиток леди в наш счет.

Карен почему-то вспомнилась книга, которую год назад читал отец: «Селеста, мадонна Золотого берега». Она обернулась, и ребята приветственно подняли бокалы, приятные, лет тридцати пяти, сорока, в темных деловых костюмах, двое в белых рубашках, один — в синей, такой же темной, как и костюм.

— И тем не менее спасибо, — промолвила она, покачав головой.

Официантка скользнула к столику Карен:

— Они хотят вас угостить.

— Я поняла. Но передайте, что я предпочитаю расплачиваться сама.

— Хорошие парни, — несколько заговорщически, как девушка девушке, произнесла официантка. — Празднуют удачную сделку.

— А я — нет. Да, Селеста, принесите двойную порцию и не забудьте воду.

Она понаблюдала, как официантка передает ребятам сообщение. Те разом повернулись к ней, Карен пожала плечами и уставилась в окно. Снег за окном, подумала она, похож на снег в стеклянном глобусе — потрясешь его, и снежинки долго летают в воздухе, только сейчас ты сидишь внутри глобуса. Через десять минут доставили виски. Она разбавила его водой из небольшого графинчика, сделала хороший глоток и вдруг заметила, что парень в рубашке под цвет костюма и с бледным галстуком цвета ржавчины стоит рядом с ее столиком.

— Простите… — начал он.

Ей понравился его галстук.

— Мы с коллегами поспорили, чем вы зарабатываете на жизнь.

Он улыбнулся.

Не с друзьями, не с приятелями — с коллегами.

— И я победил. Привет, меня зовут Филип. Не Фил, а Филип.

— Филип, если вы, конечно, не возражаете, я предпочла бы выпить в тишине и удалиться. О’кей?

— И вы даже не хотите узнать, что я предположил? Как догадался о вашей профессии?

— По правде говоря, меня это нисколечки не волнует. Честно, Филип, не хочу показаться грубой, но оставьте меня в покое.

Она снова погрузилась в созерцание пейзажа.

— У вас был неудачный день? Понимаю и сочувствую.

Она увидела в стекле, как он повернулся и ушел. Настоящий джентльмен — вежливый, заботливый, понимающий. От нее требуется лишь сказать: «Ладно, пошли», и все будет в порядке.

— Думаю, я знаю, почему вы расстроены, — заявил следующий, — если, конечно, вам интересно мое мнение.

Как он уверен в себе…

— Вы сегодня провели деловую встречу, предложили сделать заказ, а вам ответили, что «ну хорошо, мы подумаем».

Всему виной — этот ее черный костюм. Как им кажется, она занимается бизнесом, но не слишком успешно.

— Я интуитивно догадываюсь, что вас только что назначили на должность представителя, а клиент совсем не пришел в восторг от идеи, что такая молодая женщина, как вы, пусть даже потрясающе красивая, будет заниматься его заказом.

Да, чертов черный костюм…

— Я прав? Кстати, здравствуйте, меня зовут Энди.

Как в телевизионной рекламе. «Вы испытываете стыд от того, что часто мочитесь в штаны? Кстати, здравствуйте, меня зовут Джун Эллисон».

— Да, а вот лично мы — простые ребята, работаем в рекламе. Прилетели утром из Нью-Йорка, чтобы провернуть сногсшибательную сделку. — Энди наклонился ближе окну, чтобы посмотреть на снег, а может, чтобы что-то разглядеть. — «Хайрам Уокер Дистиллери», как раз на другом берегу реки, если, конечно, Канада в том направлении. Сейчас ни зги не видно, верно? Мы представляли им свою концепцию рекламной кампании. Новый напиток типа «Маргариты»… Показали парня, похожего на мексиканского бандита в огромной шляпе «чихуахуа» и с перекрещенными на груди пулеметными лентами. Подпись гласила: «Вонючий бармен теперь тебе не нужен!» Клиент чуть с ума не сошел от счастья. Мы решили немного отпраздновать удачу, а завтра вернуться домой.

Карен все это выслушала и сказала:

— Энди? Хочешь честно? Неужели ты думаешь, это дерьмо хоть кому-то интересно?

Он нахмурился — как-то даже сочувственно:

— Почему вы так злитесь? Не хотите поделиться, что произошло?

Для этих ребят существует только бизнес.

— Отвали, прошу тебя.

Карен не спускала с Энди глаз, пока тот не ушел. А ведь стоило уступить и присоединиться к ним, да только настроения не было. Сидеть и улыбаться? «Чем же вы занимаетесь, если не работаете в торговле?» — «Я — федеральный судебный исполнитель, и вы все арестованы, говнюки». Нет, это им понравится, говорить надо проще, сказать, что работаю федеральным исполнителем, охраняю закон. Они воскликнут: «Вау! Не шутите? — с искренним интересом. — А оружие есть?» А потом начнут обыгрывать каждое сказанное ею слово, дабы показать, какие умные и веселые парни работают в рекламе. В общем, все кончится вопросом: «Вы ведь в этом отеле остановились?»

Карен была уверена, что третий парень просто обязан что-то предпринять — а если он сам не решится подвалить, то его вынудят друзья. Рано или поздно он подойдет.

Карен выпивала с друзьями. Иногда позволяла угостить себя незнакомому парню, если он не очевидный подонок, разумеется. Так она познакомилась с Карлом Тиллманом. Он угостил ее, а потом оказался Грабителем. Тогда она рассказала о нем отцу, уже после того как Бердон сообщил, что за Тиллманом установлено наблюдение, и спросила, что ей делать, а отец ответил: «Заведи нового любовника». Рано или поздно она бы его все равно бросила — даже если бы он не грабил банки. Просто Тиллман был не в ее стиле. Куча мелочей в нем ее раздражала. Например, он говорил «чао» вместо «пока» или «до встречи», называл ее «леди»…

Да, если ее оставят в покое, будет совсем неплохо, новое ощущение — сидеть одной в тепле и смотреть на вьюгу за окном, потягивая виски. Она уже начала успокаиваться, входить в расслабленное состояние, но тут в стекле появилось отражение еще одного темного костюма. Третий парень решил испытать судьбу. Карен гадала, с чего он начнет.

— Можно я вас угощу?

Она не глядя поняла, кто это.




Даже ее внутренности отреагировали — какая-то мышца или еще что-то сжалась внутри, да так и застыла, не отпускала. То, что она себе представляла, обыгрывала в голове, происходило на самом деле. Она вдруг испугалась, что, если сейчас обернется и посмотрит, это окажется совсем не он, а один из тех парней. Она изучала отражение, пока не поборола свой страх и не набралась сил посмотреть ему прямо в глаза. Рядом со столиком — в темно-синем костюме, с чуть взъерошенными волосами — стоял Джек Фоули. Он выглядел превосходно.

— Можно. Я с удовольствием чего-нибудь выпью, — ответила она совершенно легко и непринужденно. — Не желаете ли присесть?

Не сводя с нее глаз, он отодвинул стул, потом сел напротив, положил руки на стол… Они просто сидели и молчали, не говорили ни слова — даже о погоде. Три рекламных агента смотрели на них, Карен чувствовала их недоуменные взгляды. Кого они видят? Мужчину — белый, сорок семь лет, шесть футов один дюйм, сто семьдесят фунтов, волосы светло-каштановые, глаза голубые, видимых шрамов нет… Нет, они видят мужчину, похожего на них самих, но немного другого. Что-то в нем есть… Она попыталась забыть о его прошлом, может быть, тогда хоть что-нибудь получится из того, что между ними происходит. Никакого прошлого, ничего, кроме настоящего. Но глаза у него действительно ярко-голубые — и неважно, узнала она это из его досье или увидела только сейчас. И зубы белые, достаточно белые, чтобы…

Он протянул ей руку и улыбнулся:

— Меня зовут Гари.

Она чуть помедлила, но тоже включилась в игру:

— А меня — Селеста.

Карен улыбнулась в ответ, причем совершенно непринужденно, потому что хотела, потому что они поделились тайной, неизвестной никому в мире.

Потом он накрыл ее ладонь своей, она протянула вторую руку и стала, не спуская с него глаз, наблюдая за выражением лица, легонько поглаживать его костяшки кончиками пальцев.

— Здесь выпить принесут не раньше, чем через час. Работает только одна официантка.

Он отвернулся на мгновение и начал было подниматься со стула.

— Я могу сходить в бар.

— Не оставляй меня.

Он опустился обратно.

— Те ребята тебе надоедали?

— Нет, нормальные парни. Просто ты очень вовремя пришел. — Она придвинула свой стакан к нему. — Угощайся.

Фоули выпил и с наслаждением причмокнул:

— Бурбон.

— Почти угадал.

— Хочешь сказать, что «Джек Дэниелс» — не бурбон?

Лишь легкая улыбка скользнула по ее губам.

— Да, наверное, ты права. Тебе нравится «Джим Бим», «Эрли Таймс»?

— Неплохие сорта.

— «Уайлд Терки»?

— Просто обожаю.

— Значит, здесь наши вкусы совпадают.

Он сделал еще глоток и поставил стакан перед ней.

— Ты видел фильм «Странный рай»?

Он повернулся к окну, чтобы взглянуть на снег, и она поняла, что фильм он смотрел.

— Ребята хотят показать девушке, только что приехавшей из Чехословакии, озеро Эри и везут ее в Кливленд? А там столько выпало снега, что озера не видно? Этот фильм?

Она улыбалась.

— Проверку решила устроить?

— Один из парней подарил ей платье, а она сорвала его с себя, бросила в мусорный бак и сказала: «Это платье меня раздражает».

— Любишь действовать непредсказуемо?

— Да, когда есть время.

— Чем зарабатываешь на жизнь?

— Работаю торговым представителем. Сюда приехала, чтобы встретиться с клиентом, а он меня завернул, потому что я — девушка.

— Вот кем ты себя считаешь.

— Торговым представителем?

— Девушкой.

— Не вижу никаких проблем.

— Мне нравятся твои волосы и твой костюм.

— У меня был еще один, очень похожий, но пришлось его выбросить.

— Да?

— От него воняло.

— Даже химчистка не помогла?

— Нет. А ты чем зарабатываешь на жизнь, Гари?

Ее взгляд изменился, стал почти серьезным.

— Интересно, и как далеко мы зайдем?

Его слова заставили ее замереть, даже потрясли немного:

— Подожди чуть-чуть, только ничего не говори. Ладно?

— Вряд ли у нас что-нибудь получится, если мы будем притворяться другими людьми. Понимаешь, о чем я? Гари и Селеста… Господи, что они знают о жизни?

Она понимала, что он прав, но немного помедлила с ответом:

— Не притворяясь, мы сразу станем сами собой. Только не спрашивай, к чему все это приведет и чем закончится. Хорошо? Я понятия не имею. Никогда не играла в такие игры.

— Это не игра.

По его тону она поняла, что он говорит честно.

— А ты видишь в происходящем какой-нибудь смысл?

— Почему обязательно должен быть смысл? — спросил Фоули. — Все просто случается. Наступает момент, когда встречаешься с человеком, которого раньше никогда не видел, идешь по улице, смотришь на него, он — на тебя…

Карен кивнула:

— Он привлекает твое внимание, хотя сам ты этого не хочешь.

— За несколько мгновений вы словно узнаете друг друга. Вглядываетесь друг в друга и что-то понимаете.

— Понимаете то, что не поймет никто другой, — добавила Карен.

— А в следующее мгновение человек уходит и предпринимать что-то уже поздно, но ты помнишь чувство, потому что оно не оставляет тебя, и думаешь: «А что, если бы я остановился и заговорил с ней?» Такое случается всего несколько раз в жизни.

— Или вообще однажды, — сказала Карен. — Почему бы нам не уйти отсюда?

— Куда?

Карен подняла глаза. Рекламщики уже закончили трапезу, бросали салфетки на стол, отодвигали стулья, но не слишком торопились. Сначала Филип посмотрел на нее, потом Энди. Энди помахал. Наконец они вышли из ресторана.

Тишина. Она перевела взгляд на Фоули в приталенном темно-синем костюме, в белой рубашке с пристяжным воротником и сине-бордовом галстуке — он сейчас походил на консервативного делового администратора, — заглянула ему в глаза и предложила:

— Пойдем ко мне?

— В номер?

— В апартаменты. Показала удостоверение, и меня сразу же перевели классом выше.

— Неплохая у тебя работа.

— Не знаю, Джек. Судя по последним событиям, возможно, придется искать другую.




19


Морис, Белый Бой Боб, Кеннет и новичок в их компании Глен готовились в гостиной к делу, разложив на кофейном столике пистолеты и коробки с патронами. Мозель наблюдала за ними из прихожей. Глена она наконец встретила, хотя никому не говорила, что ищет его.

Когда Глен приехал, Морис сказал, что он опоздал, и услышал в ответ: «Да? Правда? Выгляни в окно, поймешь, почему». Глен сказал, что у него руки болят от долбаного руля, который пришлось сжимать изо всех сил, чтобы не слететь с долбаной дороги. Какая-нибудь машина обгонит — и все ветровое стекло в дерьме. «Ты же водитель-ас, — удивился тогда Морис. — Это ты должен обгонять, а не тебя». «Да? Правда?» — снова спросил Глен. «Слишком воображает, не мужик», — подумала Мозель. Потом он рассказал, как пристроился за грузовиком с солью и его обстреляли словно шрапнелью. Затем баба какая-то затормозила впереди, он тоже ударил по тормозам, и машину развернуло на триста шестьдесят градусов. Вообще ни хрена не видно, и езда по льду и снегу — это тяжелый труд, к такому он не привык.

— Все сказал? — спросил Морис. — Может, теперь дело обсудим?

— За руль я не сяду. Забудь сразу.

— Именно это я и собирался тебе сообщить. Шофером ты не будешь. — Морис обернулся: — Мозель, тебе что-нибудь нужно?

— Деньги на продукты.

— Мы как раз за ними едем. Надевайте варежки, маски, вдруг захочется покататься на лыжах… Ну как? Похож я на ниндзю?

— К Кертису поедете, да?

— Вернемся через пару часиков. А где моя собачка Таффи? Я хочу поцеловать ее в мордочку на прощание.

— Вы едете к Кертису, — заключила Мозель.

Морис чуть не сбрендил, услышав про собаку, и Глен даже решил, что дело отменят. Он просто рвал и метал. Они забрались в угнанный Кеннетом фургон, Морис сел на переднее сиденье и принялся вопить, что прибьет козла, переехавшего малышку Таффи. Подожжет его дом вместе с этим уродом внутри. Кеннет, заправившийся кристаллическим метамфетамином и потому разговорчивый, спросил, как интересно Морис собирается найти этого козла. Морис ответил, мол, не волнуйся, найду, но не объяснил, каким образом. А потом несколько раз врезал кулаком по приборной доске, чтобы — как показалось Глену — не терять запал перед предстоящим делом. Кеннет несколько раз бил по тормозам и блаженно орал: «Да-а-а-а-а», подняв руки от руля, когда машина шла юзом. Морис ничего не говорил ему, пока они не проехали пару миль по Вудворд-авеню, заснеженной и выглядящей в свете фонарей очень необычно, и не повернули на Бостон-бульвар, где стояли дома пошикарней, чем у Мориса. На бульваре Кеннет умудрился врезаться в припаркованную машину, и тут босс не выдержал:

— Да что с тобой?

Больше никто не произнес ни слова, пока они не подъехали к довольно большому дому, в котором тускло светились лишь несколько окон.

— Оставь машину посреди улицы. Не хочется откапывать ее, когда закончим, — велел Морис.

— Мы работаем лопатами, и вдруг раз — подъезжают легавые! — воскликнул Кеннет, которому такая ситуация, судя по тону, показалась смешной.

«Черт, с кем я связался…» — тоскливо подумал Глен.

— Готовы? — спросил Морис. — Проверьте оружие.

Глен получил короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра. У Кеннета было ружье, у Белого Боя Боба — какой-то ствол плюс пожарный топор. Морис был вооружен сорок пятым калибром, потому что Хью П.Ньютон как-то раз сказал: «Армейский сорок пятый остановит любого». Морису о Хью П. и «Черных пантерах» рассказали в детстве.

— Ты и Кеннет, обойдете со мной дом сзади, — обратился он к Глену. — Белый Бой пойдет с главного входа. Услышим, как он вломился, врываемся в дом тоже.

Он посмотрел на здание:

— Удачное время. Они ни черта не увидят.

— И сколько там их? — решил поинтересоваться Глен.

— Мужик Фрэнки, его жена Инез и ниггер, который на них работает, по имени Седрик. Если, конечно, у них нет гостей.

Выскочив из фургона, они поспешили скрыться за углом. Кеннет в своих теннисных тапочках с трудом пробирался по глубокому снегу. Остановившись около черного входа, все натянули маски и почти сразу же услышали звон разбивающегося стекла. Белый Бой ворвался в дом и, судя по грохоту, решил снести его до основания своим пожарным топором. Они услышали его вопль — далекий, но вполне различимый:

— Полиция! Всем оставаться на местах!

— Давай, — отдал приказ Морис, и Кеннет вышиб прикладом стекло в двери.

Протянул руку и повернул замок. Дверь открылась, Глен проследовал за ним в темный дом, обошел стол в столовой, но тут дверь на кухню распахнулась, и он увидел черного парня с ружьем в руках. Парень очень удивился, обнаружив их так близко, попытался скрыться на кухне, но Морис сунул ему прямо в морду сорок пятый и приказал Глену забрать ружье.

— Седрик, друг мой, ты думал, я о тебе забыл. — Он подтолкнул слугу в направлении гостиной и по пути поведал Глену: — Этот ниггер вломил меня, и я сел в тюрягу.

Седрик ответил через плечо что-то невнятное и мгновенно получил по затылку стволом сорок пятого. Втянув голову в плечи, он прикрылся руками.

Белый Бой зажег свет в гостиной — в комнату из разнесенного вдребезги огромного окна врывался холодный воздух.

— Они наверху, — сообщил Бой.

— Возьми Седрика, пусть идет впереди, — велел Морис.

Они поднялись по лестнице на второй этаж, где обнаружили широкий коридор и много-много закрытых дверей. Морис ткнул Седрика стволом сорок пятого:

— Веди к хозяину.

На этот раз Седрик предпочел промолчать и быстро провел всех к двери в конце коридора, остановившись у которой Морис заорал:

— Полиция! Всем выйти с поднятыми руками!

И, не дожидаясь выполнения приказа, тихо произнес:

— Белый Бой…

Гигант взмахнул топором, дверь от удара разлетелась в щепки — ее аж с петель сорвало. Морис втолкнул в комнату Седрика, потом, махнув пистолетом, приказал зайти внутрь Белому Бою и Кеннету.

Глен проник туда следом за Морисом, ожидая увидеть спальню. Но это был офис — офис, как на складе или фабрике какой: старые письменные столы и картотеки, забитые чем-то картонные коробки, бутылки из-под водки, полные окурков пепельницы, весы, калькулятор. Белый мужчина в рубашке стоял у открытого окна. Женщина вышла из ванной, оттуда донесся звук сливающейся из бачка воды. Глену хозяева показались грязными, нечесаными наркоманами. Оба замерли у окна, зябко поеживаясь на сквозняке.

— Какая, на хрен, полиция?.. — пробурчал мужик, глотая окончания. То ли пьяный, то ли спал. — Морис, это ты, пижон?

Морис снял лыжную маску. Белый Бой и Кеннет последовали его примеру. Глен предпочел оставить лицо закрытым.

— Если не я, Фрэнки, значит, это был бы кто-нибудь другой.

— Сразу предупреждаю, дури ты не найдешь.

— Конечно, нет, раз ты спустил ее в унитаз. Как иначе… Инез, девочка, как дела? Не слишком здорово, да? Выглядите так, будто вас пожевали и выплюнули. Фрэнки, ты можешь простудиться у окна…

Морис повернулся к Глену:

— Это тот джентльмен, о котором я тебе рассказывал. Был клиентом, носил костюм и причесывал волосы, это пу́гало даже Фрэнком раньше называли. Фрэнки и его прекрасная жена Инез… Видишь, что творит с человеком героин? Давай, доставай зеленые, чтобы нам не пришлось разносить твой чудесный дом по кирпичику. Где ты их прячешь? Наверное, в этой комнате, и ведь у тебя тысяч сорок-пятьдесят должно быть, а, Фрэнки? Слышь мои слова? Говори, где. Считаю до трех. Готов?.. Раз-два-три.

Морис поднял сорок пятый и прострелил Седрику голову. От удара пули тот отлетел к картотеке, немного повисел на ней и соскользнул на пол. Морис подошел к нему… Глен было подумал, чтобы выстрелить опять, но Морис опустил глаза и молча уставился на покойника.

Фрэнки заговорил, и Морис поднял голову:

— Тебе так не терпелось его грохнуть? Ты ведь за этим и пришел…

— Если ты так считаешь, давай попробуем то же самое с Инез. — Морис поднял ствол. — Ты готов? Я начинаю отсчет.

Лицо Инез, такое впечатление, превратилось в одни большие глаза, она смотрела на него, втянув голову в плечи и сжав кулаки.

— Отдай, — произнесла она хриплым, даже скрипучим голосом и закашлялась. — Отдай все, что он хочет.

— Он же все равно нас застрелит, — ответил Фрэнки. — Причем и тебя, и меня. — Он перевел взгляд на Мориса. — Верно?

— Ага. И немедленно, если не скажешь, где лежат бабки.

— Разложены по картотеке, той, что рядом с Седриком.

— Инез вам больше не нужна? — оживился вдруг Кеннет. — Я ее уведу?

— Давай, только недолго там… — махнул стволом Морис.

Кеннет схватил Инез за руку и потащил прочь из комнаты. Она шла не сопротивляясь, путаясь в собственных ногах. Ее ничего не видящие глаза по-прежнему были широко раскрыты.

— Вот ты бы стал трахать такую бабу? — скривившись, обратился Морис к Глену. — Кеннет ни одной дармовой дырки не пропускает.

— Друг, да я бы ее даже твоим концом трахать не стал, — вмешался в разговор Белый Бой.

— Ну-ну, — изрек Морис, выдвигая верхний ящик картотеки. — Посмотрим, что здесь есть.

Он начал перебирать папки, передавая деньги — сплошь мелкими купюрами — Глену, который их пересчитывал и складывал в картонную коробку. Набралось чуть больше двадцати восьми сотен. И все.

— Хочешь заставить нас потрудиться? — повернулся Морис к Фрэнки. — Без этого никак?

— Да пошел ты… — процедил Фрэнки. — Все равно ж грохнешь.

Морис ничего не ответил, не произнес ни слова, пока они не обыскали всю картотеку, пока не перетряхнули все коробки — некоторые с маленькими бутылочками из-под крека, — пока не перерыли все ящики столов. Даже в сливной бачок унитаза слазили. В общем, все что можно обыскали.

— Ты прав, — сказал Морис Фрэнки и дважды выстрелил ему в грудь.

Бах! Бах! Как просто. Прямо на глазах у Глена. Фрэнки чуть не вылетел в окно — врезался спиной в подоконник и сполз на пол.

— Думаю, здесь нам больше делать нечего, — заключил Морис.

Глен с деньгами в руках шел за ним по коридору и думал: «Скорей бы убраться отсюда, сбежать вниз по лестнице, рвать из этой хаты, рвать…» Они поравнялись с открытой дверью одной из спален, увидели натягивающего штаны Кеннета и валяющуюся на кровати Инез. Ее ноги все еще были задраны и разведены в стороны.

— Господи! — выдавил Глен.

Вид этой потасканной наркоманки, ее темный треугольник между белыми бедрами, были ему неприятны, даже омерзительны, но одновременно он почувствовал возбуждение.

— Кто еще хочет попробовать? — ухмыльнулся Кеннет.

Глен молча стоял, держа коробку с деньгами в руках. Он же один из них, верно?..

— А ты нам что-нибудь оставил? — якобы пошутил он.

— Поберегись! — крикнул Морис, выходя в коридор и нацеливая свой огромный армейский пистолет.

Кеннет поднял руку вверх, словно пытаясь его остановить, а другой тем временем торопливо застегивал ремень:

— Погодь, погодь, ты что делаешь?..

Морис навел сорок пятый и выстрелил. Тощая фигура подскочила на кровати, ноги вытянулись и замерли. Морис выстрелил еще раз, тело опять подпрыгнуло, но уже не так высоко.

— Готова?

Кеннет смотрел на Инез, а Глен — на него, хотел услышать, что тот скажет.

— Если нет, то вот-вот откинется. Друг, я еще никогда не стоял так близко…

— Добей, если что, — приказал Морис.

Глен спустился с ним по лестнице и вышел из дома, пробежался по занесенной снегом дорожке, глубоко вдыхая морозный воздух и выдыхая его облачками пара. Эти ребята, ну и козлы… Он сел в фургон вместе с Морисом, который, уставившись на дом, несколько раз повторил:

— Ну давай же, давай…

Они немножко подождали. Наконец появился Кеннет и сел за руль, а Морис спросил:

— Она готова?

— Теперь — да.

Глену хотелось узнать, что Кеннет там с ней сделал, но Морис не спросил, поэтому он тоже решил промолчать.

Они подождали еще чуть-чуть, двигатель работал, но в машине было по-прежнему холодно, дыхание вырывалось из ртов, как сигаретный дым.

— Где Белый Бой, черт возьми? — не выдержал Глен.

— Оставляет визитную карточку, — объяснил Морис, а Кеннет рассмеялся. — Белый Бой всегда гадит после преступления.

Кеннет хохотал до тех пор, пока Морис не приказал ему заткнуться. А Глен сидел в темноте, поеживался в своем плаще на шерстяной подкладке и думал, что, черт возьми, он здесь делает.




Вернувшись домой, Морис отсчитал несколько бумажек Мозель. Она недоверчиво взглянула на деньги.

— И это все? — осведомилась она. — Да я больше получу, работая на полицию. По радио передавали, сотню за любой сданный пистолет, и никаких тебе вопросов.

— А ты веришь… — усмехнулся Морис. — Думаешь, там не смотрят серийные номера, не проверяют, украдены стволы или нет?

— Только что по «Джей-Зет-Зет» передавали. Не говорили бы, если б врали.

— Только дотронься до моих пушек, я тебя так сдам… — Морис повернулся к Глену: — Останешься у меня, чтобы всегда был под присмотром.

Глен нахмурился:

— Ты о чем это, твою мать?

— Не хочу, чтобы ты смылся.

Глен попытался — как можно более убедительно — изобразить на лице удивление:

— С чего ты взял, что я должен смыться?

— Это вроде как дар, — объяснила Мозель. — Он делает вид, что читает твои мысли. Меня там не было, но даже я догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь. Все куда хуже, чем ты себе представлял, правда? Эх, мальчик, ты попал в дурную компанию.




20


Она молчала в лифте, молчала, когда они вошли в апартаменты, молчала, когда Фоули позвонил в обслуживание номеров, сделал заказ и узнал, что доставка займет минут пятнадцать. Он сообщил ей об этом, она ответила: «О!» — и как-то неуверенно оглядела номер, как будто соображала, где им лучше сесть. Включив свет, она подошла к окну и сказала Фоули, что снег все еще идет. После чего ушла в спальню, пообещав, что сейчас вернется, но он-то знал, что, пока не подадут заказ, она не появится.

Официант доставил бутылку «Уайлд Терки», ведерко со льдом, кувшин с водой, два бокала и миску арахиса, поставив поднос на журнальный столик. Фоули расплатился. Он сидел на диване и наливал виски в бокалы, когда из спальни вышла Карен, все еще в черном костюме и с сигаретой.

— О, уже принесли, надеюсь, ты подписал счет?

Он ничего не ответил — рот был полон арахиса. Поднявшись с бокалами в обеих руках, Фоули подошел к ней.

— Спасибо, — поблагодарила она, забирая бокал.

Пригубив, Карен в блаженстве закатила глаза и простонала: «М-м-м-м», как будто никогда раньше не пробовала бурбон.

— По-моему, у тебя появились сомнения.

Она подняла сигарету и внимательно рассмотрела дымящийся конец.

— Я знаю, что тебя беспокоит, и могу понять, как ты себя чувствуешь.

Он подождал, пока она глубоко затянется и, отвернувшись, выпустит струю в сторону от его лица. А когда она снова повернулась, сказал:

— Ты считаешь меня слишком старым.

Пауза.

На этот раз она выглядела несколько удивленной.

Он ждал, лицо его ничего не выражало.

Улыбка тронула ее губы. Отлично. Не слишком заметная, но правильная, немного заговорщическая. Карен смотрела ему в глаза и словно опять говорила, что знает нечто такое, не известное другим. Затем она приняла серьезный вид и кивнула:

— Или это я чересчур молода. Как думаешь, мы с этим справимся?




Они сидели на диване с виски и арахисом в руках. Особого плана действий не было, они решили, что события должны развиваться своим чередом, и уже начинали чувствовать приближение любовного волнения. Карен скинула туфли и поджала под себя ноги. Фоули снял пиджак, но оставил галстук, потому что в нем чувствовал себя хорошо. Вспомнил о вырезке, о снимке Карен с ружьем, и положил ее на столик.

— Значит, встреча не была случайной? Ты знал, что я здесь, — заметила она.

Он признался, что звонил ей из холла.

— А что бы ты сказал, если бы я сняла трубку?

Он ответил, что представился бы и спросил, помнит ли она его, предложил бы встретиться и выпить.

— Если помню, значит, искала, — продолжила за него Карен. — И я сказала бы: «Конечно, давай выпьем». Но откуда такая уверенность, что я не заявилась бы на свиданье с антитеррористической группой? Почему ты хотел мне поверить?

Он промолвил, что ради этого готов был рискнуть.

— Ты любишь рисковать… — Она прикоснулась пальцами к его лицу, потом поцеловала, очень нежно. — И я люблю. От тебя пахнет арахисом.

Она провела пальцами по его волосам и снова поцеловала Фоули, все так же нежно. Он с трудом сдержался, чтобы не съесть ее, снова почувствовав ее запах, вспомнив его. Обняв ее, он провел руками по стройному телу Карен, а она прикоснулась своими губами к его и прошептала:

— Что за спешка, Джек? Куда-нибудь опаздываешь?




Она слышала его голос тогда в багажнике, видела его глаза — чуть раньше, в свете фар, — помнила спокойный взгляд, когда он пробормотал: «Ты же еще совсем девчонка…», и чуть позже: «От меня воняет, да?» Ему тогда хотелось поговорить, хотя он был весь заляпан грязью после побега. Если действительно в жизни есть судьбоносные моменты, все случилось именно тогда, в свете фар. Сейчас он чист, гладко выбрит, лицо — правильное, с жесткими чертами. Она прикоснулась кончиками пальцев к его щеке, провела по челюсти, по крошечному шраму на переносице.

— Рано или поздно… — начала было она, но замолчала, увидев его взгляд поверх бокала. Ей нравились его глаза. — У тебя добрый взгляд, доверчивый.

— Ты не это собиралась сказать.

Она пожала плечами, промолчав. Но рано или поздно ей придется спросить его… Рано или поздно она начнет говорить и не сможет остановиться.

— Помнишь, каким ты был разговорчивым?

— Я нервничал, — признался он, прикуривая сигарету ей, потом себе.

— Да, но это было почти незаметно. Ты вел себя очень спокойно, но когда залез в багажник…

— Что?

— Я думала, ты сорвешь с меня одежду.

— Даже в голову не пришло. Правда, потом… Помнишь, мы говорили о Фей Данауэй?

— Я знаю, на что ты намекаешь…

— Я еще сказал тебе, что мне нравится этот фильм, «Три дня Кондора», а ты ответила, что тебе в нем особенно нравятся диалоги. Помнишь? Они просыпаются на следующее утро, он говорит, что ему нужна помощь, а она отвечает…

— «Я тебе хоть в чем-нибудь отказывала?»

— Мне тогда показалось, буквально на мгновение, что ты набросишься на меня — так ты это произнесла.

— Наверное, у меня мелькнула подобная мыслишка, хотя я ее даже не заметила. А Редфорд сказал, что она не обязана ему помогать, и она ответила… Ну, что она ответила?

— Не помню.

— Она ответила: «На старую подстилку для шпионов всегда можно положиться».

— А почему она назвала себя старой?

— Видимо, хотела себя унизить.

— А ты бы смогла назвать себя подстилкой для шпионов?

— По-моему, она все еще была напугана до смерти, но пыталась не подавать виду, пыталась шутить. Ведь прежде чем лечь с ним в постель, она обвинила его в грубости. Он удивился: «Что я сделал? Изнасиловал тебя?» А она ему: «Ночь только началась». Я еще подумала: «Что же такое она говорит? Сама нарывается…» Нет, я бы себя так не назвала. Никогда не была подстилкой — ни для шпионов, ни для кого бы то ни было еще. А ты продолжал меня трогать, гладить по бедру.

— Да, но нежно.

— И назвал меня своей компенсацией.

— Это было несколько грубо… — Он улыбнулся и прикоснулся к ее руке. — Ты была моим наслаждением.

В досье говорилось, что видимых шрамов у Фоули нет, тогда как по трем пальцам его правой руки шел белый разрез, а половины безымянного не было совсем.

— Ты спросил, боюсь ли я. Я ответила, что конечно, а на самом деле никакого страха не испытывала, и это меня поразило.

— От меня воняло, словно я только что вылез из канализации, но, признай, вел я себя, как настоящий джентльмен. Говорят, Джон Диллинджер тоже был приятным парнем.

— Он убил офицера полиции.

— Я слышал, это случилось не по его вине, неумышленно. Легавый упал, и пуля пробила сердце, хотя Диллинджер целился в ногу.

— Ты в это веришь?

— Почему нет?

— Ты еще интересовался, что бы произошло, встреться мы при других обстоятельствах.

— И ты мне солгала, верно? Сказала, что ничего бы не произошло.

— Возможно, именно тогда я об этом и задумалась. А правда, неужели произошло бы?

— Тогда почему ты пыталась меня убить?

— А ты как считаешь? Ты мог бросить машину где-нибудь, спрятать ее, а я заперта в багажнике. Кроме того, я же предупредила тебя. Велела поднять руки.

— Ага, после того как я предложил тебе вылезти из багажника. Могла бы догадаться, что я не оставлю тебя в машине, а ты принялась в нас палить.

Она подумала о пистолете:

— Я так любила тот «ЗИГ» тридцать восьмого калибра.

Он наполнил бокалы, зажав сигарету в уголке рта. Такое впечатление, он словно пришел из другого времени…

— Я тогда думала о том, как вы со мной поступите.

— Этого я и сам не знал, не придумал. Знал только, что ты мне нравишься и я не хочу оставлять тебя там. Знал, что хочу увидеть тебя снова.

— Ты помахал мне из лифта.

— А я думал, ты этого не заметила.

— Я даже глазам своим не поверила. Я думала о тебе тогда, много думала — о том, что произойдет, если мы опять встретимся. Как будто мы можем взять тайм-аут…

— Правда? И я думал о том же. Вот бы объявить перерыв и побыть вместе.

Она хотела сказать: «Да, но что потом?», а на самом деле спросила:

— Ты узнал меня, когда увидел на улице?

— Шутишь? Чуть не остолбенел.

— Но не остановился.

— Я хотел, но чувствовал себя неловко в том придурочном костюме туриста. А вдруг ты решишь, что я всегда так одеваюсь?

— Черные носки и сандалии.

— Атрибуты маскировки.

— Я следила за тобой до самого перекрестка.

— Я чувствовал.

— Ты хотел повидаться с Адель, верно?

— Пожалуй, не стоит это обсуждать.

— Верно, ты прав. И Бадди тоже. Я даже не буду спрашивать, здесь ли он и что вы намерены предпринять. И о том, встретились ли вы с Гленом Майклсом.

— Не говори так, о’кей? Ты меня пугаешь. Я пытаюсь вспомнить… Фей Данауэй и Роберт Редфорд начали целоваться…

Карен кивнула:

— Он стал ее развязывать.

— А как они оказались в постели?




Она встала с дивана и протянула ему руку:

— Пойдем, я покажу.

Они вошли в спальню. Он сел на кровать, чтобы скинуть туфли, потом встал, чтобы избавиться от брюк. Стянул носки.

— Галстук что, оставишь? — спросила она, раздеваясь.

Увидев ее в черном бюстгальтере и трусиках, он сказал, что не уверен, выдержит ли его старый мотор. А когда она сняла белье и подошла к нему, чтобы помочь развязать галстук, он решил, что умер и уже на небесах. Раздевшись догола, он повязал галстук обратно на шею. И смотрел на нее, пока она не выключила свет:

— Господи, наконец-то ты со мной.

Он никогда не видел такого тела. В журналах — возможно, но не в реальной жизни. Через несколько минут он понял, что никогда не занимался любовью с подобной женщиной — она была везде, целовала, ласкала, произносила его имя каким-то печальным шепотом: «О, Джек…» И ее родной запах… Он спросил, хорошо ли ей, посмотрел на ее лицо, освещенное лучиком из гостиной, на ее улыбку. Но даже улыбка была печальной. Они занимались любовью, и она не промолвила ни слова, не издала ни звука, пока вдруг не начала снова и снова повторять его имя: «Джек? Джек?..» Он спросил, в чем дело. А она лишь повторяла и повторяла его имя, все громче и громче. А потом замолчала. Ни одна женщина не произносила так его имя.

— Кто я теперь?

Они лежали обнявшись на огромной кровати, свет из гостиной почти доходил до них.

— Все еще мое наслаждение.

Она отодвинулась и села, спустив ноги на пол.

— Ты вернешься?

— Можешь положиться на старую подстилку для грабителя.

Он обнял ее, прежде чем она успела встать, коснулся груди, крепко прижал к себе.

— Решила пошутить?

— Мне надо в ванную.

— В самом деле?

— Не знаю.

Он отпустил ее, проводил взглядом до ванной. Дверь закрылась за ней. Он почувствовал, что тайм-аут заканчивается, скоро он услышит свисток, такой, как у надзирателей, когда они приказывают закончить одно дело и перейти к другому. И он не знал, как вернуть ее, что нужно ей сказать для этого. Вряд ли он может поставить себя на ее место и понять, что она думает… Он лишь знал, как надо слушать и ждать, а ждать он умел особенно хорошо. И если он уже не сможет вернуть ее, хотя бы на время, хоть на чуть-чуть, неважно на сколько, то снова станет серьезным. Его желания тут ни при чем. Придется играть до конца.

Но когда она вернулась, по-прежнему обнаженная, и остановилась возле кровати, он искренне уверовал в то, что все-таки сможет ее вернуть.

— Хочу, чтобы ты кое-что понял, — сказала она. — Я с тобой вовсе не из-за того, что просто хотела потрахаться. Если ты вдруг так решил.

— Почему ты сердишься?

— И вовсе не из-за какого-то там извращенного желания. Не потому, что захотела переспать с грабителем. Я не из тех дам, что любят грубости в постели.

— А как насчет моего мотива? Теперь я могу хвастаться, что поимел федерального судебного исполнителя. Думаешь, я на каждом углу об этом растрезвоню?

Она замялась:

— Не знаю.

— Иди ко мне.

Он приподнял одеяло, она постояла в нерешительности, а потом скользнула в кровать, в его объятия.

— Я знавал одного парня, которого жена держала в ежовых рукавицах: не давала ему погулять с ребятами, лишала денег, а все потому, что он пил. Так вот, чтобы ей отомстить, он ограбил банк — причем банк, в котором все его знали, где его не могли не поймать. Жена была унижена, парень — счастлив. Отсидел пятьдесят четыре месяца, освободился, уладил ссору с женой и ограбил тот же самый банк. А еще один парень вошел в банк с бутылкой в руках, в которой, по его словам, плескался нитроглицерин. Взяв деньги у кассира, он уже направился к выходу, но уронил бутылку. Она разбилась, упав на плитки, содержимое растеклось, парень поскользнулся, ударился головой об пол, и его взяли. Нитроглицерин оказался рапсовым маслом. Я знаю куда больше облажавшихся грабителей, чем тех, кто знает свое дело. Сомневаюсь, что хотя бы один из десяти таких грабителей отличит пачку с краской от обычной. Помнишь кино, в котором Вуди Аллен грабил банк?

— «Хватай деньги и беги».

— Он передает кассиру записку. Та читает и спрашивает: «У вас есть ствол? А что это такое?» Это норма. В большинстве своем грабители — полные кретины. Слышала их клички? Вонючий, Пухлик, Бормотун, Лорел и Харди. Еще одного зовут мистер Складка. Есть еще Шейх, который носит что-то типа тюрбана. А есть Попрыгун, который все время через кассу прыгает — просто так, безо всякой на то причины. Робби Гуд…

— А тебя как звали?

— Такое впечатление, клички у меня никогда и не было. Здесь весь смысл в том, что если женщина ложится в постель с грабителем, чтобы всем потом рассказать об этом, значит, она так же тупа, как грабитель. Я знаю, что ты не глупа, знаю, что ты не страдаешь извращенными желаниями. Почему я должен был так подумать? Почему ты решила, что я могу подумать такое?

— Ты тоже совсем не глуп.

— После трех ходок несколько трудновато считать себя умником. — Он помолчал, крепко ее обнимая. — Если ты сейчас начнешь относиться ко мне серьезно, то все кончится. Нужно перестать думать.

На этот раз промолчала Карен, лишь сильнее прижалась к нему.

— Я не хочу тебя терять, — сказала она наконец.

— Это чувство я разделяю. Оно помогло нам оказаться здесь. Но тут ничего не поделаешь, и тебе это известно. Ты с привычной жизнью не расстанешься, а мне отступать слишком поздно. Не смогу, даже если захочу. Что, сменить имя и искать работу? Заключенный, услышав слово «работа», выпрыгивает из окна, даже не потрудившись проверить, на каком он сейчас этаже. Послушай, мы же, когда встретились, понимали, что наше время подойдет к концу. Так вот, оно кончилось. Я говорю это, зная, что люблю тебя всем сердцем, искренне люблю.

Она подняла лицо, и они начали целовать друг друга, касаться друг друга. Подобного чувства нежности Фоули еще ни разу в жизни не испытывал. Посмотрев ей в глаза, он подумал, что она плачет или вот-вот расплачется.

— С тобой я пойти не могу, — сказала она и поцеловала его еще раз, а потом еле слышно добавила: — Я хочу знать, что случится дальше.

— Ты это уже знаешь, — ответил Фоули.




Проснувшись — она лежала на боку, лицом к ванной, — Карен не сразу открыла глаза. Хотя ей очень этого хотелось. Она хотела посмотреть на радио-часы на тумбочке, хотела повернуться, протянуть руку, дотронуться до него, если он еще здесь. Так вот, пока она не открыла глаза, он оставался рядом. Нет, она не станет торопиться, медленно повернется к нему, они займутся любовью, и она снова услышит, как ее губы повторяют в темноте его имя. Она лежала и чувствовала во рту затхлый привкус виски. Все, что осталось. А затем она выругалась про себя: «Когда ж ты наконец повзрослеешь, черт тебя побери!»

И открыла глаза.

Было десять часов пятнадцать минут. Дверь в ванную открыта, свет выключен. Она перекатилась на спину и повернула голову. Его половина кровати была пуста, в комнате тихо, за окнами темно. Она вспомнила, как смотрела на свое отражение в зеркале ванной комнаты, как потом вернулась в спальню, как наговорила всяких глупостей, вспомнила свой голос, свой тон, его вопрос: «Почему ты сердишься?» А потом он промолвил: «Если ты сейчас начнешь относиться ко мне серьезно, то все кончится». Так оно и случилось, она пошла на поводу у эмоций и все испортила, потому что слишком много думала и хотела знать, чем все закончится. «Что ж, теперь ты это знаешь», — подумала она и вылезла из постели.

Карен вышла в гостиную — словно ждала чего-то. Фоули ушел, но, быть может, оставил записку. Она проверила на письменном столе, на журнальном столике. Вырезка из газеты исчезла. Но рядом с полупустой бутылкой виски и ведерком из-подо льда что-то лежало. Нечто завернутое в салфетку. Она взяла сверток и сразу догадалась, что это такое.

Ее «ЗИГ-Зауер» тридцать восьмого калибра.




21


— Я высадил тебя, — рассказывал Бадди, — подъехал к гостинице, передал служащему стоянки машину. В холле нас поджидали Глен и какой-то черный по имени Кеннет. Три часа дня, на улице снег валит, а им захотелось прокатиться. Я сказал, что ты пошел купить себе ботинки, и пожелал им удачи, если они вознамерятся поискать тебя по магазинам. Мы вышли на улицу, Белый Бой ждал в машине. Ты когда вернулся?

— Около десяти.

— Семь часов покупал ботинки?

Утром в среду встревоженный Бадди зашел в номер Фоули, чтобы узнать, где он пропадал.

— Встретил Карен Сиско, — объяснил Фоули. — Она остановилась в «Уэстине».

Бадди сначала ничего не сказал, просто сел за стол и стал смотреть, как Фоули, в нижнем белье и носках, поглощает принесенный в номер на подносе «континентальный» завтрак. Рядом стояла бутылка виски «Джим Бим».

— Она тебя видела?

— Да.

— Ни хрена себе, — изрек Бадди. Фоули добавил «Джим Бим» в кофе. — И ты сообщаешь об этом так небрежно? Разговаривал с ней?

Фоули кивнул.

— Угостил?

— Выпили немного.

— Она тебя узнала?

Фоули снова кивнул, отхлебнул кофе и поднял чашку:

— Хочешь? Можешь взять стакан в ванной.

Бадди покачал головой:

— В общем, мило потрепались, и ты ушел?

Ответа он не дождался, потому что рот Фоули был занят печеньем.

— Вот это номер, сбежавший из тюрьмы преступник расслабляется в обществе федерального судебного исполнителя.

Фоули поставил чашку на стол:

— Ты же знаешь, как я к ней относился. Помнишь ночь побега, когда мы стояли в кустах рядом с шоссе, а она сидела в машине Глена? Ты постоянно спрашивал, зачем она мне нужна. Я ответил, что просто хочу с ней поговорить. Оказывается, она тоже хочет со мной поговорить, чем мы и занялись.

— Ты ее трахнул? Если да, то я хоть начну понимать, в каком месте находится твоя голова. Привлекательная телка много чего может сделать с мужчиной. Правда, я не представляю, зачем ради этого рисковать жизнью, хотя слышал, что и такое случалось.

— Секс здесь ни при чем. Ты сказал мне тогда на шоссе, что мне слишком поздно начинать нормальную жизнь. Я это понимаю. Просто хотелось узнать, как бы все стало, если бы жизнь пошла по-другому.

— Ну и? Узнал?

— Да, узнал, — подтвердил Фоули, но как-то невесело. Не поймешь, то ли он разочарован тем, что узнал, то ли сожалеет сейчас о том, что ограбил все эти банки.

«Только не спрашивай его об этом», — приказал себе Бадди.

— Что будем делать?

— То, за чем приехали.

— Смыться не хочешь?

Фоули сделал глоток кофе:

— Если ты уедешь, я пойму. Лично я остаюсь.

— Что за дерьмо? Если ты, разумный и взрослый парень, спокоен как танк… Хотя, по-моему, нам стоит переехать в другой отель, подальше отсюда.

— Согласен.

— Ей известно, что Глен тоже здесь?

— Думаю, да, но сомневаюсь, что ей удалось найти его.

— Похоже, Глен нервничает в обществе этих ребят. Белый Бой и этот Кеннет даже собственные имена написать не могут, но делают вид, будто знают все на свете. Отвезли меня к «Театру» — самый обычный кинотеатр, стоит на Вудворд-авеню… Если б не навалило снега по самую задницу, могли бы пройтись туда. Эти грузовики с солью, они сначала сгребают снег к середине улицы, а потом увозят. В реку сбрасывают, наверное.

— Во сколько начинаются бои?

— В восемь.

— Приедем к десяти. Они объяснили, почему с ними не было Снупи?

— Сказали, что он занят. Кстати, в разговоре с Гленом я случайно назвал его Снупи, так Глен сразу посмотрел на Белого Боя, а тот так на меня уставился: вот-вот сожрет. В общем, с этими задницами работаем только один раз — мне и этого раза на всю жизнь хватит.

— Да, отказываться уже поздно.

— Они провезли меня мимо «Атлетического клуба Детройта» и объяснили, что Рипли почти каждый день там обедает, а потом, примерно в середине дня, возвращается по Крайслер-фриуэй домой. Глен сообщил, что они следят за Рипли с ноября. Но самое интересное — до своего нынешнего приезда в Детройт Глен Снупи ничего не рассказывал, словом не обмолвился, что за куш поставлен на кон. Понимаешь?

— Не понимаю. Но теперь-то Снупи все известно, так зачем им Глен?

— Хороший вопрос.

— И зачем им мы?

— А этот вопрос еще лучше.

— Будем прикрывать друг друга.

А чем еще они занимались все эти годы? Бадди бросил взгляд на булочки в корзине:

— Ничего, если я?..

— Угощайся.

— У меня осталось ружье твоей подружки, но вынести его из отеля можно только в чемодане. Зато с твоим «Зауером» проблем не будет.

— У меня его уже нет.

Бадди намазал рогалик маслом.

— И куда ты его дел? — поинтересовался он, откусывая добрую половину.

— Вернул.

Бадди задумчиво пожевал рогалик, после чего с набитым ртом пробурчал:

— Если хочешь все забыть и вернуться в Калифорнию, я с удовольствием порулю для тебя.




— Карен, — Бердон, похоже, прикладывал все силы, чтобы не сорваться, — я только что разговаривал с людьми из Бюро в Детройте, и они сообщили, что не слышали от тебя ни слова. — Спокойно, но в голосе нотки удивления. — Как так получилось?

— Я была занята.

Карен плечом прижала трубку к уху, взяла газету и открыла страницу местных новостей:

— Дэниел? «Трое застрелены насмерть вломившимися в дом грабителями». Вчера вечером, когда снежная буря началась. Полиция Детройта считает, что одним из грабителей может быть Морис «Снупи» Миллер, это о нем я наводила здесь справки. Жертвы содержали наркопритон, и Миллер некогда поддерживал с ними деловые связи.

— Снупи… — повторил Бердон.

— Да, дружок Глена Майклса. Они познакомились в «Ломпоке», и ребятам из Агентства по борьбе с наркотиками Глен признался, что, будучи здесь в ноябре, останавливался у Мориса.

— Карен, ты пытаешься уйти от ответа. Почему ты не связалась с нашими людьми?

— Мне нечего было им сказать. Представь, вхожу я к ним в офис с пустыми руками и говорю: «Знаете, я очень хочу вам помочь». Что бы они мне ответили? «Отлично, свари нам кофейку».

— Я сообщил им, что ты приедешь.

— А они?

— Они заявили: помощи двухсот агентов в штате Мичиган, это не считая кучи судебных исполнителей, им более чем достаточно.

— Вот видишь? Так что я не хотела показываться у них, пока что-нибудь не найду, пока зарплату не отработаю, так сказать. Кстати, я почти вычислила Глена. Сегодня иду на бокс, и у меня есть все основания подозревать, что он там будет.

— «Все основания подозревать» — это примерно то же самое, что «по-моему». И считаю своим долгом предупредить тебя. Если найдешь Глена, непременно обращайся за помощью. А если не найдешь, возвращайся домой, мы здесь придумаем, чем тебе заняться. Ты обманула меня, воспользовалась моей слабостью.

— Как с твоей ставкой на Суперкубок?

— Все было в полном порядке, пока ты не пришла. Это все из-за тебя.

— А я выиграла у папы пару новых туфель.

— Так как насчет Фоули? Ничего не слышала?

— Я охочусь за Гленом, он и есть ключ к разгадке.

— Карен, если ты облажаешься, меня отправят прямиком в поселок Белый Клык, штат Аляска… И я до конца жизни буду ловить медведей.

— Я поеду с тобой.

— А как же иначе? Вместе поедем, можешь поставить на кон свою тощую задницу.

— Ну что ж… — протянула Карен.




«Ты небось надеешься, что я облажаюсь?» — вот что на самом деле нужно было сказать. Пока этого не произошло — проведя время с Фоули, она фактически никаких законов не нарушила, и формально ее могли обвинить только в нарушении норм поведения, а не в пособничестве и подстрекательстве. Что-что, а такое обвинение она как-нибудь переживет. Будучи помоложе, она постоянно ходила на исповедь и там каялась: «Милости прошу у Бога, святой отец, ибо я согрешила. Украла помаду из магазина „Бердайнс“ и позволила мальчику дотронуться до моей груди, но больше мы ничем не занимались». А если чувствовала необходимость сказать что-нибудь еще, то добавляла, что курила сигареты, хотя обещала матери этого не делать. Священник в наказание приказывал ей десять раз прочитать «Отче наш» и «Пресвятая Дева Мария», отпускал грехи, и она уходила — в ней оставалось лишь некоторое сожаление о свершенных грехах. Сама же вина бесследно исчезала. Но вот уже пятнадцать лет она не посещает исповеди, потому что теперь крайне редко испытывает чувство вины. Если возникают сомнения, она обращается за помощью к отцу. Или представляет, что говорит с ним, что для нее — одно и то же.

Карен. Я провела с Фоули почти семь часов.

Ее отец. Только без подробностей.

Карен. Не волнуйся. Понимаешь, мы взяли тайм-аут…

Отец. Понимаю.

Карен. Но продолжительность тайм-аута не оговаривали.

Отец. А сейчас ты снова в игре, значит, лимит тайм-аутов исчерпан?

Карен. Полагаю, что да.

Отец. Полагать недостаточно. Ты должна принять это как факт.

Карен. О’кей.

Отец. Твои возможные действия?

Карен. Если я его найду? Арестую.

Отец. А если он попытается убежать? Если наставит на тебя пистолет?

Карен. У него нет пистолета.

Отец. Тебе нужен этот разговор или нет?

Карен. Извини.

Отец. Что, если он окажет сопротивление при аресте, попытается убежать, поставит тебя в положение, когда ты обязана будешь применить оружие? Ты сможешь это сделать?

Карен. Думаю, что нет.

Отец. А если он захочет, чтобы ты поехала с ним?

Карен. Не соглашусь. Я уже сказала ему об этом.

Отец. И позволишь ему уйти?

Карен. Нет.

Отец. Тогда тебе придется стрелять.

Карен. Не знаю.

Отец. Он стал бы в тебя стрелять, если бы у него не было другого выхода?

Карен. Не знаю.

Отец. Он сказал, что не вернется в тюрьму.

Карен. Да.

Отец. Он сам вынудит тебя выстрелить.

Карен. От этого мне не легче.

Отец. Почему ты стала судебным исполнителем?

Карен. Уж никак не для того, чтобы стрелять в людей.

Отец. Да, но такую вероятность никогда нельзя списывать со счетов. Ты сможешь это сделать?




Карен осталась в номере и посмотрела по телевизору «Рипо Мэн». Этот фильм она уже не раз видела, но в нем играл Гарри Дин Стентон, который напоминал ей Фоули. Не внешне — внешне они были совсем не похожи, а своим поведением. Оба — настоящие мужчины, которым надоело то, чем они занимаются, и которые ничего не могут поделать со своей жизнью. Они просто завязли — так бывает, когда ходишь на работу, ходишь и вдруг понимаешь, что это не твое, а идти тебе уже некуда. Интересно, у Фоули хоть когда-нибудь была цель? Или он предпочитает валяться на диване и смотреть кино?




Бадди сказал, что пойдет на улицу, посмотрит, нет ли поблизости шлюх, может, притащит одну из них к себе в номер. Фоули было представил себе бедную девчонку с голыми ногами, в белых сапожках и жалкой меховой курточке, как она стоит на углу под снегом, а проезжающие машины обливают ее грязью из-под колес, но потом решил, что в реальной жизни такого не бывает, и пожелал Бадди удачи. Пощелкал кнопками на телевизионном пульте, пока не наткнулся на прекрасный фильм «Рипо Мэн», который уже смотрел до этого несколько раз. Старину Гарри Дина Стентона, как всегда, все накалывают, но смотреть весело. В этом фильме есть эпизод, когда показывают, как открывается багажник и оттуда исходит странное свечение. Этот прием потом использовали в «Смертельном поцелуе» — странное свечение из чемодана в камере хранения, — а затем в «Криминальном чтиве». Фильмы о загадочном свечении — видимо, это какой-то радиоактивный материал, но как он попал в чемодан, никогда не объясняют, а если объяснение и есть, наверное, Фоули каждый раз его пропускал. Ему нравились такие фильмы — о них можно было поразмыслить на досуге, подумать, о чем же, собственно, кино.




22


Морис время от времени вскакивал со стула, начинал прыгать по авансцене и орать одному из боксеров: «В морду, в корпус, в морду, в корпус». Зрителям он не мешал — ринг располагался выше, — но ужасно доставал всех своими криками, и Глену страшно хотелось, чтобы он поскорее заткнулся. Морис возвращался за столик, и его тут же сменял Кеннет — подбегал к сцене, где между боями околачивались огромные черные парни, зависал с ними, причем говорил в основном только накачавшийся амфетаминами Кеннет. Глен в жизни не видел столько черных громил сразу не в футбольной и не в баскетбольной форме. Кроме него и Белого Боя, во всем зале не насчитаешь больше пяти-шести белых. Официантка приносила пиво, Белый Бой опустошал свой бокал за три-четыре глотка и начинал пихать Глена в бок: «Давай, пей, сосешь, как девчонка», — после чего оглядывался по сторонам посмотреть, не рассмеялся ли какой-нибудь идиот над его шуткой. Черные и их бабы лишь таращили на них глаза и покорно терпели — все из-за того, что Боя и Глена привел Морис.

Вместо кресел, что присутствуют в обычном театре, здесь стояли круглые, как в ночных клубах, столики — по ряду на каждом из четырех уровней, — поднимающихся ступенями через весь зал к длинной барной стойке, мрачной и темной по сравнению с ярко освещенным рингом. По обеим сторонам стойки бродили люди. Позади нее шел проход, заканчивающийся с одной стороны лестницей, ведущей в туалеты. За проходом располагалось внешнее фойе с маленьким барчиком вдоль одной из стен.

Объявили выход боксера, принадлежащего одному из клубов «Кронка», динамики исторгли мощный рэп, и из боковой двери появилась процессия секундантов и прихлебателей. Толпа зрительниц из зала, пританцовывая и размахивая руками, бросилась к сцене — на ринге появился боксер в красно-золотой форме. За двести баксов ему предстояло провести четыре раунда. Заплясали золотые кисточки на высоких красных ботинках, боксер задвигал плечами, имитируя быстрые удары и пританцовывая на своей стороне ринга. С другой стороны за ним равнодушно наблюдал белый, явно не здешний, парень, может, мексиканец. Он изо всех сил старался выглядеть спокойным, помахивал руками и чуть двигал ногами в простых черных ботинках, чтобы хоть чем-нибудь заняться, — скучающе ждал, когда закончится это рэп-шоу и рефери в бабочке и белых резиновых перчатках пригласит их на центр ринга.

Глен, едва оказавшись здесь, постоянно думал о том, как бы ему забрать у Белого Боя ключи от машины. Кеннет и Белый Бой с довольными рожами вспоминали вчерашнюю ночь и трепались о том, что завтра — день большого платежа, имея в виду нападение на дом Рипли. А Глен был вынужден слушать этих двух идиотов и смотреть, как Морис скачет от столика к столику, обмениваясь рукопожатиями или ритуальными касаниями кулаков со своими братьями. Презирающий условности Морис был сегодня в черной аккуратной фетровой шляпе и темных очках. «Стараюсь вести себя сдержанно, — объяснил он. — Никаких тебе платков. На боях я всегда веду себя сдержанно».

Они приехали сюда на «линкольн-таун-каре», за рулем сидел Белый Бой, у него и остались ключи от машины.

Глен уже ходил в туалет на нижнем этаже, и никто из этих идиотов даже не подумал проследить за ним, так что он в любой момент мог выскользнуть из театра, перебежать Вудворд-авеню к припаркованной машине и, будь у него ключи, укатить в Калифорнию. Эту тачку он угнал со стоянки в Уэст-Палм — решил взять «линкольн», потому что машина стояла в первом ряду, словно сама напрашивалась на угон. Когда служащий переставлял машины, Глен быстро скользнул в будку, схватил ключи — он знал, какие надо брать, — прыгнул за руль и умчался. Он тогда захватил с собой инструменты — мало ли каким способом пришлось бы добывать машину, — и они сейчас лежали в багажнике «линкольна», а тачка ждала его на другой стороне улицы. Но долбаные ключи от нее звенели в кармане Белого Боя.

В машину он проберется без проблем, она не заперта. Когда они подъехали сюда, Белый Бой сказал, что не знает, где кнопка центрального замка, и Глен, стоя у открытой водительской двери, ответил: «Я сам ее закрою». Белый Бой ушел, а Глен наклонился, якобы закрывая тачку, увидел, что все трое уже перешли улицу, и просто захлопнул дверь. Он молил Бога лишь о том, чтобы бардачок случайно не заперли на замок — тогда ему удастся открыть багажник простым нажатием кнопки. Останется только достать инструменты, «шлеп-молотком» сорвать замок зажигания — и в путь! А ключами Белый Бой может подавиться. Но если бардачок на замке, все, кранты. Придется чем-то его вскрывать, а это может занять много времени. Морис пошлет своих идиотов проверить, где там Глен задержался.

Нет, бардачок просто не должен быть заперт, иначе Глен пропал.

Придется подождать… Впрочем, лучше уходить прямо сейчас. Прозвучал гонг, поединок закончился, Морис встал и направился к сцене.

Глен еще чуть-чуть выждал, а потом объявил во всеуслышание:

— Ребята, это пиво меня достало, надо бы отлить…

Он немножко помедлил, ожидая, что Кеннет или Белый Бой одарят его подозрительным взглядом и скажут, что, пожалуй, присоединятся к его компании.

Но Белый Бой лишь буркнул:

— И чего ты это нам говоришь? Хочешь, чтобы кто-нибудь подержал тебе конец?

Глен облегченно рассмеялся:

— Да ладно, сам как-нибудь справлюсь, хотя держать придется обеими руками.

— Эй, Глен, — крикнул этот идиот ему в спину. — И не забудь потрясти, только нежно.

Глен уже отвернулся от Белого Боя, и ему не пришлось даже улыбаться — не то что делать вид, что шутка ему безумно понравилась. Все, пора смываться отсюда, и подальше, подальше от этих кретинов. Если не удастся открыть багажник или завести машину, черт с ней, с тачкой, он перебежками рванет в Калифорнию.




Безопасность обеспечивала пара молодых ребят в красно-золотых куртках «Кронк» при входе. Карен в темно-синем кашемировом пальто, в темно-синей же шляпе, джинсах и тяжелых ботинках спокойно прошла мимо. Охранники улыбнулись ей и поинтересовались, как она поживает. Она ответила, что великолепно. Попросили показать содержимое ее сумочки. Она продемонстрировала удостоверение и звезду.

— И больше вам знать не положено, верно?

Они огокнули, осмотрели ее с головы до ног, остались довольны увиденным и снова заулыбались. Карен пересекла освещенное фойе и нырнула в темный зал. Остановившись у стойки бара, осмотрела ряды столиков и сцену, отыскивая здесь белые лица. Пустой ринг, грохочущий из невидимых динамиков рэп, несколько женщин, дергающихся под музыку у столиков. Заметила белых мужчину и женщину у края зала, пару ребят по центру, в первом ряду. Бармен поинтересовался, что она желает, Карен ответила: «Сейчас, минуточку». Один из двух ребят в первом ряду, тот, что поменьше, встал. Второй громко заржал. Маленький повернулся, ему, судя по всему, было несмешно. Карен сразу узнала Глена — тот весьма резво пробирался к выходу. Карен бросила бармену: «Чуть позже», и краем глаза заметила, что Глен, задержавшись у стойки, кинул взгляд на столики и исчез из виду. «В туалет направился», — решила Карен, поскольку Глен был в одном свитере, без пальто. Однако чуть позже ей пришлось слегка удивиться, когда она увидела, что Глен чуть ли не бегом направляется к выходу. Засек ее? Нет, это вряд ли, должна быть другая причина. Она подождала, пока он выйдет на улицу, после чего последовала за ним, улыбнувшись охранникам: «Забыла кое-что». Скользя по грязному утрамбованному снегу и лавируя между включенными фарами еле ползущих машин, Глен перебежал широкую улицу и скрылся на стоянке за первым рядом автомобилей. Карен, стараясь не отставать, вбежала на стоянку, но Глена не увидела. Тогда она надела перчатки и медленно пошла вдоль ряда машин, останавливаясь и прислушиваясь, не заведется ли где двигатель. Но нет, до нее доносились лишь обычные звуки улицы. Она уже добралась до конца ряда, как вдруг неподалеку от нее в салоне одной из машин зажглась и сразу же погасла лампочка. Тихо хлопнула дверца.

Карен осторожно подкралась к автомобилю и заглянула в окошко. В темном салоне копошился угловатый силуэт. Глен лежал на правом боку, волосы закрывали его лицо… Похоже, он пытается открыть бардачок. Когда дверь машины открылась и в салоне опять загорелась лампочка, его голова нервно дернулась, и на Карен уставились огромные, размером с блюдце, глаза. Карен залезла в «линкольн» и опустилась на пассажирское сиденье рядом с Гленом. Тот резко выпрямился. Снова стало темно.

— Глен, что я вижу, ты пытаешься угнать машину?

— Господи, не могу поверить… — жалобно простонал Глен.

Жалкий тип. В Карен даже проснулось нечто вроде сочувствия.

— Думаешь, я явилась сюда, чтобы разрушить твою жизнь? — спросила она.

Он продемонстрировал ей пустые руки:

— Просто у меня нет ключей.

— Это я вижу.

— Ну, то есть я вовсе не собираюсь красть эту машину.

— Правда?

— Конечно. Ведь я ее уже украл. На прошлой неделе в Уэст-Палм, по-моему. Не могу же я украсть ее сам у себя? Да и где мои инструменты? В долбаном багажнике, дьявол его подери.

— Позволь спросить, правильно ли я тебя поняла… Ты хочешь смыться от этих ребят? Так?

— Ты меня видела с ними?

— И ключи остались у одного из них?

— Ага, — кивнул Глен. — Слушай, мне очень хочется в туалет.

— Те двое, с которыми ты сидел… Мориса Миллера среди них не было. Я видела Снупи на тюремной фотке.

— Откуда ты о нем знаешь?

Бедняга совсем был сбит с толку — отчаянно озираясь по сторонам, Глен то и дело кидал испуганные взгляды в сторону «Театра». Карен повернулась посмотреть, что же его так пугает. Из-за машин был виден только купол здания, а под ним — светящаяся надпись: «ТЕАТР».

— Что, плохой денек выдался? Все наперекосяк? — осведомилась она. — Глен, мне известна история твоей жизни, я знаю твоих новых друзей и то, что вы с ними затеяли. Кажется, я даже догадываюсь, куда ты сейчас намылился.

— Ты меня арестуешь за взлом машины?

— За взлом машины, за пособничество и подстрекательство при побеге из тюрьмы, за сговор с целью совершения того, ради чего ты сюда приехал. Глен, скажи, ты что, в дома вламываться начал?

— Господи… — только мог пробормотать он, качая головой.

— Дела, подобные вчерашнему, до добра не доведут. Ты ведь там был, верно?

— Больше ни слова не скажу, клянусь. Боже, я даже не понимаю, о чем ты говоришь.

— Положи руки на руль.

— Зачем?

— Затем, чтобы я могла надеть на тебя наручники.

— Ты серьезно? Слушай, эти парни в любую минуту могут примчаться сюда меня искать. Это — скоты, жестокие скоты. Я не шучу. Я решил смыться, хочу убраться от этих типов как можно дальше.

— Они пугают тебя?

— До усрачки, и я не боюсь в этом признаться.

— Фоули был с тобой?

— Когда?

— Вчера вечером. В котором часу вы ворвались в наркопритон?

— Я же сказал, что ничего не знаю, ничего не ведаю. Я не замешан в их делишках, я не помогал Фоули бежать из тюрьмы. Ты сама меня в этом убеждала.

— Ошибалась. Как думаешь, где сейчас Фоули?

— Откуда мне знать…

— То есть ты его не видел?

— То есть я очень хочу писать. Очень-очень.

— Во сколько точно состоялся налет на наркопритон?

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Глен, расскажи мне, что задумали эти ребята, и мы заключим соглашение.

— Какое?

— Я разрешу тебе пописать.

— Ни хрена себе, соглашение.

— Можешь идти на все четыре стороны и писать, где захочешь.

— А не обманешь?

— Где захочешь. Итак, Глен, когда эти ребята ворвались в наркопритон?

Он чуть замялся:

— Было еще рано. Часов семь, наверное.

Карен достала из сумки сигарету и прикурила от фирменной спички отеля. Глубоко затянулась, медленно выпустила дым. В семь часов — по крайней мере двумя часами позже Фоули был с ней в гостинице.

— Так могу я сходить отлить? Пожалуйста.

Карен махнула рукой. Глен выскочил из машины и быстро расстегнул ширинку. А Карен, опустив стекло, внимательно слушала его рассказ о мошеннике с Уолл-стрит Ричарде Рипли, о том, как завтра, ближе к вечеру, его схватят и отвезут в дом в Блумфилд-Хиллз. На протяжении рассказа она несколько раз кивнула. О Рипли она слышала и знала, что он сидел в «Ломпоке». Потом уточнила адрес и спросила:

— Так как насчет Фоули?

— Он должен был участвовать в этом деле вместе с ними. — Глен склонился над окном. — Но где он сейчас, не знаю, не появился сегодня.

— А где Фоули остановился?

— Почем мне знать.

— Где вы завтра договорились встретиться?

— Послушай, я ведь замерзаю.

— Где встречаетесь?

— Еще не решили. — Он выпрямился и посмотрел в сторону «Театра», после чего снова наклонился и сунул голову в окно. — У тебя в машине есть что-нибудь, чем можно открыть багажник? Хотя бы домкрат?

— Думаешь, Фоули решил отвалить?

— Он со мной своими секретами не делится. — Глен зябко обхватил плечи руками. — У меня задница скоро отмерзнет.

— Хочешь смыться отсюда — беги, заодно согреешься. Только послушай, Глен?

— Что?

— Если ты меня обманул…

— Ага, понял, ты меня все равно найдешь. Господи, да я в этом и не сомневаюсь. Знаешь, что я думаю? Вот если бы прошлым летом ты не возила меня в федеральный суд…

— Мы бы сейчас так часто не встречались.

— Ты бы понятия не имела, кто я такой.

— Если бы я понятия не имела, кто ты такой, Глен, завтра ты бы уже сидел в тюрьме либо лежал в могиле. Ты об этом подумай.




Фоули и Бадди появились под занавес. Зрители потихоньку разбредались. Фоули нашел столик, за которым сидели Белый Бой и какой-то черный парень. Со сцены спустился Морис.

— Где вы шлялись? — спросил он раздраженно. — Настоящие бойцы уже отыграли, остались одни плевые поединки. Ладно, хватайте стулья, присаживайтесь.

— Кеннет, — сказал он черному, — это мистер Джек Фоули и мистер Бадди, знаменитые грабители и рецидивисты, сказали, что хотят нам помочь.

Фоули положил ладонь на висящий на спинке стула плащ:

— А здесь кто сидит?

— Ваш дружок Глен. Да только где-то с час назад он пошел в туалет и до сих пор не вернулся.

Фоули бросил быстрый взгляд на Бадди.

— В унитаз, наверное, провалился, — с идиотской ухмылкой сообщил Белый Бой.

— Я послал эту парочку поискать его, — добавил Морис. — Они вернулись и покачали головами.

— У Глена есть машина?

— Пригнал одну из Флориды. Сюда как раз на ней приехали.

— Если он оставил пальто, — сказал Фоули, — и его нет уже около часа…

— Эй, я тебя понимаю. Глен не хотел, чтобы кто-нибудь подумал, что он отваливает. Друг, я знаю это. Я потом отправил Белого Боя посмотреть, стоит ли машина на месте, проверить ее. Ключи были у Белого Боя, но, зная привычки Глена, я решил, что лучше будет проверить. Врубаешься? Машина стоит на месте, а Глена нигде нет.

— Каждый человек где-то есть, Снуп. Где Глен остановился?

— У меня. — Морис повернулся к рингу и вдруг заорал: — Реджи, мужик, оттолкни и бей. Оттолкни его.

Он снова повернулся к Фоули:

— Почему бы вам с Бадди не посидеть, не выпить со мной? Что желаете?

— Мы отваливаем, — известил Фоули.

— Ты о чем, твою мать?

— Снуп, если тебе не известно, где сейчас Глен…

— Парень передумал и отвалил, только и всего. Решил, что для таких дел у него кишка тонка.

— Глен — просто баба, — вставил Белый Бой. — Вчера вообще ни хрена не делал, просто стоял и смотрел.

— Вчера? — уточнил Бадди.

Подошла официантка, спросила, не хотят ли они чего-нибудь. Фоули покачал головой, Бадди тоже. Официантка вывалила содержимое маленькой оловянной пепельницы на салфетку и удалилась.

— Газеты читайте, — порекомендовал Белый Бой.

— Белый Бой, — перебил его Морис, — то дело к сегодняшнему отношения не имеет. Заткнись, а?

— Он все время на меня смотрит, — сказал Белый Бой, кивая на Бадди.

— Не могу удержаться, — ухмыльнулся тот. — Услышал, как Снуп называет тебя Белым Боем, и все пытаюсь понять, как ты ему это позволяешь.

— Так меня называли в «Кронке», еще когда я там тренировался.

— Выступал на ринге, да?

— И здесь, и в «Паласе».

— Неплохо получалось?

— Хочешь проверить?

— А ты срок когда-нибудь тянул? — спросил Бадди.

— Он хочет знать, — вмешался в их диалог Морис, — выбивал ты кому-нибудь глаза или откусывал уши. У Белого Боя свои приемчики. Но хватит этого дерьма. Послушай. — Морис взял Фоули за руку и отвел его от стола. — Почему этот Глен тебя так беспокоит? Что он знает?

— Мне казалось, что все.

Фоули понаблюдал, как боксеры, нанося друг другу удары, двигаются по рингу, причем один вел бой холодно и расчетливо, а другой бил с размаху и постоянно мазал.

— То, что Глену известно, должно произойти завтра, — кивнул Морис. — Мы схватим мужика на выходе из клуба и отправимся к нему домой. И Глен на каждом углу может трепаться об этом, да только все это — полное дерьмо. Понимаешь? Я изменил план. А Глен об этом ни ухом ни рылом, потому что решил отвалить, пока мы вас ждали. Неважно, почему он там сдрейфил. Главное, что завтра ничего не будет.

— Этот четыре раунда не протянет, — заметил Фоули, все еще наблюдая за боксером.

— Даже двух не сдюжит, — заявил Морис, едва взглянув.

— Хочешь сказать, что результат предрешен?

— Нечего тут предрешать, чтобы знать, кто победит. Все зависит от подбора соперников, кого поставят выступать против местного парня. Доходит?

Фоули по-прежнему смотрел на ринг:

— Если не завтра, то когда?

— Сегодня. Как только уедем отсюда. Заедем ко мне, возьмем все, что нужно, и провернем дельце.

— Одну минутку…

Фоули жестом подозвал Бадди.

— У вас есть две минуты, и все, — крикнул из-за его спины Морис. — Думайте быстрее.

Тогда Фоули повернулся к нему и процедил, глядя прямо в глаза:

— А я твоего разрешения и не спрашивал. Мы с Бадди идем в бар. И будем думать столько, сколько потребуется. Может быть, не вернемся. А если вернемся, все должно быть понятно: делимся пятьдесят на пятьдесят, половина нам. Как вы поделите свою половину, нас не касается.

— Это нужно обсудить… — протянул Морис.

— Никаких обсуждений, будет только так, и не иначе, Снуп.

Фоули ушел, Бадди последовал за ним к бару, в темноту, прочь от яркого света ринга.

— Он хочет сделать все сегодня.

— Какая разница — сегодня, завтра?

— Глен. Он мог нас вломить.

— Глен всегда был ненадежным, — покачал головой Бадди. — Но мы зашли слишком далеко.




23


Карен пожаловалась отцу, что не может заснуть.

— Правда? — удивился он. — А у меня неплохо получалось. Пока телефон не зазвонил. В новостях о моей маленькой дочурке ничего не сказали, и я, наверное, задремал. А теперь вижу, что пропустил шоу Леттермана. Как дела?

Она рассказала, как ей удалось выследить Глена Майклса и заставить его выложить все о намерениях банды.

— Неплохое соглашение ты ему предложила. Отпустила?

— Если бы я притащила его в участок за угон машины, мне пришлось бы объяснять какому-нибудь лейтенанту или сержанту, что я здесь делаю. Он посмотрел бы на меня и подумал… не знаю, что именно, но скорее всего он подумал бы: так, надо брать все в свои руки. Понимаешь, что я имею в виду? Дело не только в том, что он в жизни меня никогда не видел, я — девушка, размахивающая звездой судебного исполнителя, поганый федерал, который бормочет что-то о готовящемся ограблении. И вкручивает это настоящему полицейскому, который только-только с улицы. Он просто обязан был бы меня проверить. А обвинить остальных парней — не в чем, у меня на руках только угон машины. Поэтому я его отпустила и позвонила Реймонду Крузу.

— С которым встречалась на днях.

— Да, и обо всем ему рассказала. Больше всего меня беспокоила проблема юрисдикции. Если эти ребята собираются ограбить дом в Блумфилд-Хиллз, округ Оукленд, должна ли я связываться с тамошней полицией, службой шерифа или нет. Ничего федерального в готовящемся преступлении я не увидела, поэтому и в ФБР не позвонила. Верно?

— Звучит логично.

— Я тебе уже говорила, что Реймонд — инспектор, занимается преступлениями против личности, собственности и на сексуальной почве.

— Что-то припоминаю.

— А также он возглавляет оперативную группу по борьбе с насильственными преступлениями, которая работает совместно с полицией округов, службами шерифа и ФБР. Бюро и антитеррористические подразделения подключили потому, что почти каждое ограбление наркопритона связано с наличными деньгами и оружием. В принципе это все.

— Но твое дело отличается от других.

— Насколько мы знаем или можем предполагать. Дом этого Рипли в Блумфилд-Хиллз вряд ли окажется наркопритоном, несмотря на то что хозяин сидел в тюрьме. Помнишь Рипли?

— Дик Потрошитель, торговец конфиденциальной информацией. Да, думаю, в его доме могут водиться наличные.

— Как бы то ни было, Реймонд сказал, что вне зависимости от того, где находится дом, преступление подпадает под юрисдикцию оперативной группы, а федералы должны быть привлечены из-за готовящегося киднэппинга.

— Какого киднэппинга?

— Завтра они возьмут Рипли на выходе из «Атлетического клуба Детройта», это здесь в центре, рядом с моим отелем. Один сядет с ним в его машину, другие поедут следом. Это киднэппинг.

— Полиция предупредит Рипли? Его известят о происходящем?

— Реймонд сказал, что нет, иначе может накрыться вся операция. Добавил что-то о необходимости рассуждать здраво. В идеале, нужно позволить ребятам схватить Рипли, совершить ограбление и взять их, когда они будут отваливать. Но если возникнут основания подозревать, что жизнь Рипли в опасности, будем действовать раньше. Я сообщила Реймонду, что, похоже, те же самые ребята вчера вечером ограбили дом и убили троих. А он сказал, что тогда нужно брать их еще до того, как они доедут до дома Рипли и заберутся внутрь.

— Но не раньше, чем они похитят Рипли.

— Верно. После чего обвинить их по законам штата или согласно федеральному законодательству. Но тут есть пара моментов, поэтому надо все еще раз тщательно обдумать. Если эти ребята настолько опасны, что нельзя допустить даже того, чтобы один из них сел в машину Рипли, значит, никакого дела о похищении не будет. Будут только парни в предположительно краденой машине, предположительно с оружием. Однако чтобы добиться осуждения преступника хотя бы на пару лет по обвинению в ношении оружия, нужно задержать его в процессе совершения преступления. Итак, позволять им похитить Рипли или нет?

— А что, если Рипли по каким-то причинам не пойдет завтра в клуб? Или эти ребята решат поехать к нему прямо домой?

— Завтра Круз и его бригада отправятся на разведку местности, осмотрят дом и наверняка установят наблюдение, чтобы в любую минуту внести в план нужные изменения.

— А ты чем займешься?

— Реймонд предложил мне поехать завтра с ним, если хочу. Прямо на место преступления.

— Ты там не высовывайся.

— А что такое?

— Или хочешь, чтобы Олаффсен тебя увидел, когда на него будут надевать наручники?

— Какой такой Олаффсен?

— Я имею в виду Фоули. Все время путаю его с тем парнем из Стокгольма.

— Возможно, Фоули там не будет.

— Ты надеешься на это?

— И вполне обоснованно. Глен сказал, что Фоули не пришел на встречу. Они договаривались встретиться на боксерских боях.

— Ну и как бои?

— Не посмотрела. Вернулась лишь за тем, чтобы взглянуть на Снупи Миллера. После чего сразу ушла.

— Фоули все равно может объявиться там завтра.

— Может.

— Но ты присутствовать при задержании не обязана.

— Не обязана. — Карен помолчала. — А ты бы как поступил?

— Ну, меня сцена его ареста вряд ли взволновала бы. Видел его фотографию в газете. Не могу сказать, что она произвела на меня впечатление.

— Понимаю, но сейчас он выглядит иначе. То был старый снимок, сделанный еще в тюрьме.

— То есть побрившись и надев приличный костюм, он перестал быть неудачником? Человеком, растратившим попусту свою жизнь? Да, я бы при аресте присутствовал. И лично надел бы на Фоули наручники, сначала заломив ему руки за спину. А еще сделал бы так, чтобы он обязательно треснулся башкой, садясь в полицейскую машину.

— Большое спасибо.

— Ты хотела знать мое мнение.




Мозель наблюдала за ними из окна верхнего этажа. Сначала к дому подъехал «линкольн-таун-кар», причем так, чтобы за ним могла встать еще одна машина — «олдс», как ей показалось. Проезжую часть уже очистили от снега, и машины на обочине были погребены под толстым слоем снега. Из «линкольна» вышли Морис и Белый Бой, из второй машины — два белых парня, похожие на полицейских. Где Кеннет? И где этот Глен?

Морис поднялся наверх, включил свет в спальне, как будто Мозель здесь вовсе не было, опустился на колени и достал из-под двуспальной кровати чемодан, в котором хранил оружие.

— Парень в темном пальто, — сказал он, не глядя на нее, — беглый заключенный, за его голову обещано десять штук. Не знаю, получится или нет, но я все время думаю о том, как бы заграбастать эти бабки.

— Где мой брат?

— Ищет нам тачку.

— А Глен?

— Решил не участвовать.

— Тело хорошо спрятал?

— Как тебе не стыдно. — Морис достал из чемодана пистолеты, коробку девятимиллиметровых патронов с полыми наконечниками и разложил все на кровати. — Глен решил не участвовать и отвалил.

— И ты это допустил?

Морис спрятал чемодан под кровать и встал:

— Будешь и дальше болтать, рискуешь получить по зубам. За глупые вопросы. Парень в темном пальто говорит так, как будто все еще по тюремному двору расхаживает, а ведь за голову его дают ой какие бабки. Понимаешь, о чем я? Ведет себя так, словно с ним лучше не связываться. Круто-круто, но знаешь, что я скажу этому Джеку Фоули? «Дерьмо ты», — скажу я ему. Звони в полицию. Скажешь, что случайно подслушала на боях, как он обсуждал со своим другом какое-то ограбление.

— Как я могла такое подслушать?

— Какая разница? Подслушала и все. Скажешь, что он похож на беглого зека из Флориды и что ты хочешь получить награду.

— А где они его найдут?

— В доме ограбленного им человека.

— Мертвого, застреленного?

— Похоже на то.

— А его друг?

— Та же судьба.

— И кто их пришил?

— Никто не знает. Может, владелец дома, который они хотели ограбить. Или его слуга. Да, скорее всего его застрелил слуга.

— Они тоже убиты?

— Ну, Джек Фоули выстрелил в них, а они одновременно выстрелили в него и его дружка мистера Бадди. Примерно так. Когда вернусь, расскажу, как было дело.

— Я должна назваться, чтобы получить награду. Это все равно что назвать твое имя. И как быть?

— Ты, значит, хочешь получать деньги на продукты, хочешь накуриваться до паралича травкой, а работать не желаешь?

Морис подошел к окну и уставился на улицу:

— По-моему, я что-то слышал. Точно, это Кеннет. Раздобыл фургон службы водопровода и отопления. Похоже, мы едем на аварийный вызов. У человека отказал котел.

Он подошел к кровати и взял два пистолета.

— Сейчас в нашем доме только трое белых, — заявила Мозель. — А если я попробую получить эти бабки, их здесь будет столько, сколько ты за всю свою жизнь не видел…

Морис повернулся к ней с короткоствольным «смит-энд-вессоном» тридцать восьмого калибра и девятимиллиметровой «береттой» в руках.

— Этот — Джеку Фоули, — перебил он, передавая ей «беретту». — А этот — его другу мистеру Бадди. Отдай им стволы, пока я переодеваюсь. Сделаешь это ради меня?

— В полицию я звонить не буду.

— Об этом поговорим позже, когда вернусь.

— Можешь меня избить, мне наплевать.

— Милая, избиение — это ерунда.

Мозель держала руки в карманах зеленого шелкового халата. В одной из рук она сжимала карточку с телефоном отеля, которую дала ей Карен Сиско.




Вошел Кеннет, но на сидящих в гостиной внимания не обратил, а прошел куда-то через прихожую, возможно, на кухню. Белый Бой тут же скрылся за ним. Появилась женщина, передала им пистолеты и ушла.

— Ну почему никто не хочет посидеть с нами, потрепаться? — удивился Фоули.

Бадди проверил тридцать восьмой, поднялся с дивана, чтобы сунуть его за пояс, и посмотрел на Фоули с «береттой» в руке.

— Умеешь пользоваться?

— Видел по телевизору.

Бадди взял пистолет, проверил обойму, загнал патрон в патронник и отдал оружие Фоули.

— Рассчитан на пятнадцать патронов, у тебя здесь четырнадцать.

— Думаешь, хватит?

Бадди сел:

— Эти ребята — просто психи.

Фоули кивнул:

— Я заметил.

— Наверняка попытаются нас подставить.

— Верю.

— Бросят наши трупы на месте преступления. Ты только посмотри на это дерьмо в камине…

— Уже посмотрел.

В гостиную вошел Морис в белом комбинезоне, будто сшитом на заказ, из-под которого, в полурасстегнутом вороте, торчала белая же футболка.

— Теперь так одеваются на ограбление? — усмехнулся Фоули.

— Бери и вали, вот как это делается, — сказал Морис. — Не теряй времени. Сунь парню ствол в пасть и считай до трех. Где деньги?

— Как же он ответит, если у него пистолет во рту? — поинтересовался Бадди.

— Это его проблема, — пожал плечами Морис. — Выпить хотите? Торопиться некуда. У нас есть пара часов. — Он взглянул на часы. — Уже половина первого. Подождем, пока людишки свернутся в постельках калачиком. Прихватим их тепленькими. Понимаете, о чем я?

— Ты за Глена не боишься? — спросил Фоули.

— Если бы он нас вломил, полиция давно была бы здесь.

— Или у дома того парня.

— Не волнуйтесь, все проверим. Посмотрим по сторонам, прежде чем войти.

— А может, он умер? — спросил Бадди.

— Ага, — подхватил идею Морис, — его переехала машина, или он поскользнулся на льду и проломил башку. Глен ушел по собственной воле, это точно.

— Нужно взять другую машину, — заметил Бадди. — Этот «олдс» — чистый.

— Не нужно, — возразил Морис. — Все поедем в фургоне, который пригнал Кеннет. Позвонил человек, сказал, что у него дома холодно. Когда вернемся, машина будет ждать вас здесь.

Фоули оглянулся на Бадди, но тот лишь пожал плечами. Морис не сводил с него глаз:

— Вы грабите банки по-своему, а я проворачиваю дела по-своему. Когда войдем в дом, сразу же поднимемся наверх. В девяти из десяти случаев самое ценное хранится в спальне. Я буду говорить вам сделать то-то и то-то. Например, проверить другие комнаты. Посмотреть, нет ли в доме гостей. Потому что я знаю свое дело. Понятно? Не потому, что хочу гонять вас как пацанов. Мои-то ребята знают, что делать, им и говорить ничего не нужно. Может быть, мне придется сказать вам, сходите туда, потом туда. Понятно? Что еще? Хотите поделить бабки пополам? Ну, чтобы не сидеть и не спорить, я соглашусь, хотя всю работу сделаем, конечно, мы. Да, и работаем быстро, вошли, вышли — все чисто. Вопросы есть?

— Где твои парни? — спросил Бадди.

— На кухне, наверное. Хочешь расшевелить Белого Боя? Подколоть, чтобы он на тебя рассердился? Для чего? Подумай немного. Хорошо нам будет от этого?

— Просто стало интересно, чем они там занимаются. Накачиваются чем-нибудь или еще что…

— Ну примет Кеннет чуть метамфетамина, чтобы быть бодреньким до конца. Попьет пивка, больше ничего. Что-нибудь еще хотите знать?

Фоули посмотрел на Бадди, тот снова пожал плечами, и Фоули сказал:

— Бурбон у тебя есть?

Морис улыбнулся.




Мозель наблюдала за ними из окна спальни: вот они сели в большой грузовой фургон с названием компании на боку, тронулись с места, красные огни машины скрылись за поворотом улицы. Тогда она подошла к телефону, держа перед собой карточку, которую дала ей Карен Сиско. На карточке было напечатано: «Карен Сиско. Заместитель федерального судебного исполнителя». Звучало солидно, и карточка выглядела красиво, с серебряной звездой в кружочке. Часы рядом с кроватью показывали: «02:20». Почти два часа они сидели внизу, пили и трепались, а Мозель никак не могла дождаться, когда они уедут. Она знала, о чем хочет спросить Карен Сиско, но не понимала, что следует сказать потом, как ответить на вопросы, которых, как она понимала, будет немало. Положила руку на трубку, потом отдернула, решив еще немного подумать. Сложить слова в голове, покурить травки.




24


Фоули проигрывал в голове последние часы своей жизни и воспринимал происходящее сценами: полугаллонная бутылка водки на столе в гостиной Мориса; сам хозяин, пританцовывающий и жалящий ударами невидимого противника, постоянно разглагольствующий, как хитер и коварен он был на ринге; тупые реплики Белого Боя и его раздражающий смех; голос Кеннета, похожий на звуки хип-хопа, ритмичный, но произносящий слова, не имеющие смысла, — все эти социопаты, пытающиеся выставить себя с лучшей стороны и не выглядеть неудачниками. «Черт, — подумал Фоули, — вот в таком дерьме прошла большая часть моей жизни». Он слышал остроумные замечания Бадди, реплики, заслуживающие смеха, но здесь остающиеся неуслышанными — все тот же старый-престарый базар, что обычно ведется на тюремном дворе, только здесь никто и не пытался выслушать говорящего, а думал лишь о том, что сказать в следующую секунду. Какие мы все крутые.

В гостиной — на столе бутылка водки — Морис раздал всем лыжные маски. После чего они забрались в кузов фургона, набитый пластмассовыми трубами и всяческим оборудованием. За руль сел Кеннет и полетел по свободной в это время Вудворд-авеню вдоль снежного сугроба, мимо темных витрин и освещенных стоянок подержанных автомобилей. Бадди дважды говорил Кеннету сбавить скорость, но тот только улыбался в зеркало. Тогда Бадди достал тридцать восьмой и приставил короткий ствол к его затылку.

— Приготовься перехватить руль, — сказал он Морису, — когда я вышибу этому говнюку мозги.

Кеннет снова посмотрел в зеркало, но на этот раз услышал голос Мориса:

— Делай, как говорят. Сбавь газ.

Они выехали на Лонг-Лейк-роуд и оттуда выскочили на Вогэн. Проехали мимо дома дважды, чтобы посмотреть, нет ли машин службы безопасности, не наблюдает ли кто за зданием, и только после этого свернули на подъездную дорогу, плавно заворачивающую к особняку Рипли.




Какое-то время все пятеро молча сидели в тесноте фургона, пока Морис не выпустил наружу Белого Боя. Задние двери остались чуть приоткрытыми, чтобы спрятавшиеся в кузове могли следить за происходящим.

— Он позвонит, — пояснил Морис. — Если дверь откроют, мы врываемся. Если не откроют, а спросят, что нужно, Белый Бой пояснит, что работает в службе отопления и приехал чинить сломавшийся котел. Если ответят, что никого не вызывали, Белый Бой попросит позвонить боссу и выяснить, не ошибся ли он адресом. Они выглянут в окно, увидят фургон — о’кей, он действительно из службы отопления, к тому же белый.

Белый Бой еще раз нажал на кнопку звонка. Не прошло и полминуты, как зажглись каретные фонари по обеим сторонам двери.

— Приготовились встать на лыжи, — усмехнулся Морис, натягивая маску.

Дверь начала открываться.

— Пошли!

Прежде чем Белый Бой ворвался в дом, Фоули успел заметить силуэт молодого парня в рубашке навыпуск и джинсах. Морис выскочил из фургона, за ним было собирался последовать Кеннет с ружьем, но Бадди схватил его за воротник куртки и придержал, пока не вылез Фоули. Так что, едва ноги Кеннета коснулись земли, он направил ружье двенадцатого калибра прямо в лицо Бадди, который еще не успел выкарабкаться из фургона. Однако Фоули схватил ствол одной рукой и резко задрал его вверх, прямо к глазам Кеннета, сверкающим от наркотиков.

— Иди в дом, иначе будет очень больно.

Кеннет придвинулся к Фоули и долго-долго смотрел на него.

— И что мы здесь делаем? — спросил Бадди.

В прихожей, больше напоминающей своими размерами гостиную, Белый Бой прижал парня к столу. Приятный парень лет восемнадцати, волосы до плеч, штаны и рубашку успел натянуть, когда зазвонил звонок, но ноги остались босыми, и ему явно было холодно стоять на мраморном полу. Выглядел испуганным, правильно, так и должно быть — в дом ворвались какие-то люди в лыжных масках и с оружием в руках. Фоули заметил, что парень изо всех сил пытается не нервничать.

— Клянусь Богом, его здесь нет…

— Вышел погулять? — осведомился Морис.

Удивление парня было естественным:

— Он во Флориде, в Палм-Бич.

— А когда вернется? — чуть смутившись, спросил Морис.

— Черт тебя возьми, — не вытерпел Фоули. — Какая разница? Хочешь его здесь подождать?

— Мистер Рипли уехал на весь сезон, — объяснил парень. — С Рождества до Пасхи.

— Ну а ты кто такой? — продолжал расспрашивать Морис.

— Александр.

— Мальчик, я не спрашиваю, как тебя зовут. Кем ты приходишься хозяину, что здесь делаешь?

— Слежу за домом.

— Один?

Парень замялся, и это не ускользнуло от Фоули. Он быстро взглянул на Бадди.

— Да, один.

— Кем ты приходишься хозяину?

— Не понимаю, о чем вы…

— Почему он именно тебя нанял?

— А, он — друг нашей семьи. Старый приятель отца.

— Твой папа тоже проходимец?

— Нет. О чем вы говорите?

— Где сейф Рипли? Где он хранит ценности?

— Его сейф? Понятия не имею.

— Пошли наверх, — Морис кивком приказал парню идти впереди.

— Знаете что, — заговорил Александр, — кажется, сейф, который вы ищете, на первом этаже, в библиотеке.

Морис подтолкнул его к широкой лестнице, которая вела на открытую площадку второго этажа, огороженную перилами.

— Ты ж сказал, что не знаешь, где он.

— Мне просто кажется, что он должен быть там.

— А мне кажется, ты не хочешь, чтобы мы поднялись наверх. Давай, веди нас в спальню хозяина…

— Александр? — вдруг позвал его Морис уже на лестнице.

Тот обернулся.

— Если включишь сигнализацию или свет на улице, будешь следить за домом и дальше, но уже мертвый. Понимаешь меня?

— Да, сэр.

— В доме есть оружие?

— По-моему, нет.

Они поднялись в просторный холл: картины с лошадьми и сценами охоты на лис, роскошные кресла, лампы на пузатых комодах.

— Отлично, — промолвил Морис и повернулся к Фоули: — Иди с мистером Бадди, проверьте другие комнаты. Осмотрите стены за картинами, задние стенки шкафов за одеждой.

— Стены? — переспросил Фоули.

— У мужика есть сейф, и он где-то здесь.

— А может, во Флориде? Позвонил бы, мы бы и там осмотрели стены, прежде чем ехать сюда. Просто сначала надо было проверить, где сейчас хозяин, вот и все. Улавливаешь, на что я намекаю?

Морис с ответом не торопился.

— Не крути со мной, Джек, — наконец сказал он. — Понял? У меня нет на это времени.

Он повернулся к Александру:

— Где спальня хозяина?

— Здесь, — он указал на дверь. — И сейф, наверное, здесь, — добавил он несколько торопливо.

Прежде чем Морис подтолкнул его к двери, Александр как-то странно посмотрел на Фоули. Встревоженно. Хотел что-нибудь сказать? Фоули подождал, пока все войдут в спальню. Загорелся свет, раздался голос Кеннета:

— Ни хрена себе, вы только посмотрите.

Когда рядом остался только Бадди, Фоули поднял маску на лоб:

— Когда-нибудь носил такую?

— Я не катаюсь на лыжах.

— Как ты думаешь, здесь есть еще кто-нибудь?

Они открыли дверь в следующую комнату, нащупали кнопку и включили свет. Огромная кровать, белое атласное покрывало на ней. Фоули двинулся дальше.

— Стены осмотреть не хочешь? — окликнул Бадди.

— Еще как хочу, — ответил Фоули. — Осмотр стен — мое самое любимое занятие. Еще вернемся. Хочу посмотреть, где спит Александр.

— Он мог воспользоваться спальней Рипли.

— Не уверен. Хороший парень, как мне показалось. Изо всех сил старается вести себя естественно.

В следующих двух комнатах кровати были заправлены.

— Этот мужик один живет, — задумчиво произнес Бадди. — И на хрена ему такой дом?

В первой спальне на другой стороне коридора постель была разобрана.

— Здесь никто не спал, — заметил Фоули.

Дверь в следующую комнату была приоткрыта, но свет не горел. Фоули щелкнул выключателем, и их взглядам предстали чучела животных на комоде и туалетном столике: птицы, змеи, какие-то мелкие зверушки. На кровати точно спали — одеяло сползло на пол, подушки измяты, одна валяется на полу, пара тапок… две пары тапок, джинсы и футболка на подлокотнике кресла. Фоули взял футболку — темно-синяя с желтой надписью: «МИЧИГАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ». Он подошел к постели, наклонился к подушкам и почувствовал сладковатый запах пудры.

— Из тебя получился бы неплохой легавый, — прокомментировал стоящий рядом Бадди.

Фоули подошел к двери ванной, закрытой огромным зеркалом, и попытался повернуть ручку. Дверь была заперта изнутри. Фоули прижался щекой к холодной стеклянной поверхности:

— Милая, открой. Все в порядке. Мы тебе ничего не сделаем. Даю слово.

Тишина.

Фоули выпрямился и увидел свое отражение: пальто, белая рубашка, галстук и идиотский вязаный колпак на голове. Он снял маску и сунул ее в карман.

— Мисс, вы меня слышите?

Совсем рядом, из-за двери, прозвучал достаточно спокойный женский голос:

— Где Александр?

— С ним все в порядке.

— Пусть что-нибудь скажет.

— Его здесь нет, но с ним все в порядке.

— Что вы хотите?

— Откройте дверь, тогда отвечу.

Он подождал.

— Мисс, я ведь могу выбить дверь. Не хочу вас пугать, но вы сами знаете, что у меня это получится.

Он подождал еще чуточку, посмотрел на Бадди, который вдруг выпрямился, услышав, как щелкнул замок. Фоули повернул ручку и толкнул дверь.

Рядом с душевой кабинкой стояла женщина. Не смазливенькая девчонка из колледжа, как ожидал увидеть Фоули, а взрослая женщина лет сорока, с густыми рыжими волосами. Крупная, с полной грудью, которую было хорошо видно, как и пупок в центре круглого животика, поскольку на женщине были только прозрачный бюстгальтер и крошечные трусики. Судя по ее виду, она готова была к решительному отпору, если Фоули вдруг попытается приблизиться к ней.

— Вы — подружка Александра? — с сомнением в голосе уточнил он.

Его сомнения оправдались.

— Я работаю здесь служанкой.

К ним подошел Бадди:

— Это ваша комната?

— А что, больше походит на комнату мистера Рипли?

Бадди взглянул на Фоули.

— Давно у него работаете? — спросил Фоули.

— А вам зачем знать?

— Скажите, где находится сейф, и мы оставим вас в покое.

— И вы с Александром вернетесь к тому моменту, на котором вас прервали, — добавил Фоули. — Как тебя зовут, милая?

— Я тебе не милая.

Вряд ли она отличалась особенной нежностью, но, с другой стороны, могла дать все, о чем только мог мечтать такой молодой парень, как Александр.

— Наверное, вам лучше остаться здесь, — сказал Фоули. — Залезайте в кабинку и сидите тихо.

Она уперла руки в бока, словно говоря всем своим видом: да кто ты такой, чтобы мне приказывать?

— Да кто вы такие?

Видимо, рассердилась на них.

— Когда увидите других, поймете, что мы — хорошие. Ради собственного блага, делайте, что вам говорят, спрячьтесь в душе.

— Что с Александром? Где он?

И тут они услышали голос Кеннета:

— А это у нас кто?

Не успели они опомниться, как он уже ворвался в комнату. Ружье в руках, блестящие от наркотиков глаза, которые засверкали еще ярче, когда он увидел рыженькую женщину в одном белье.

— Ни хрена себе, — сказал Кеннет. — Начинается веселуха.




25


Телефон зазвонил, когда Карен, лежа в темноте, смотрела на светящиеся цифры: «3:45». Она была уверена, что звонит Фоули. Никто другой просто не приходил ей в голову, пока она переворачивалась на бок, приподнималась и брала трубку. Сказав «алло» и услышав женский голос, она испытала некоторое разочарование.

— Извините, если я вас разбудила…

— Все в порядке, не разбудили.

— Я звоню потому, что мне нужно задать один вопрос.

Это была Мозель.

— Задавайте.

— Если я знала, что что-то должно произойти, ну, что ребята собираются провернуть некое дельце, и ничего не сообщила полиции… Меня могут за это посадить?

— И когда должно произойти то, о чем вы знаете?

— Понимаете, тогда, ну, когда человек был убит, я тоже кое-что знала и тоже ничего не сказала.

— Да, да, я помню… Вашего парня разорвало на куски.

— Точно. Меня тогда предупредили, мол, если кому-нибудь хоть словом обмолвлюсь, тоже умру. Я и молчала. Вот и сейчас мне сказали то же самое. Правда, на этот раз я могу оказаться замешанной, а этого мне не хочется.

— Мозель, кто вам угрожал?

Молчание.

— Да, если вы не предоставляете властям информацию о преступлении, то становитесь соучастницей противоправных действий. Присутствие на месте преступления не обязательно. Когда все должно произойти? Завтра?

— Раньше. О’кей, я вам сказала, и вы теперь знаете, что я в этом не замешана.

— Но когда все произойдет?

Карен подождала:

— Морис дома?

— Уехал.

— Вы одна?

— Мне не хочется говорить больше, чем нужно.

— Мозель, я сейчас к вам приеду. Вы меня дождетесь? Никуда не уйдете?

Она повесила трубку.

Карен позвонила Реймонду Крузу домой, разбудила его, и ту минуту с лишним, что они беседовали, не сводила глаз с часов. Он сказал, что машина с человеком из отдела по борьбе с ограблением домов будет у отеля раньше, чем она оденется.




Кеннет подскочил к рыжеволосой служанке, все еще стоящей в ванной:

— Мама, а тебя как зовут?

Она не ответила, не произнесла ни слова, тогда он оттянул пальцем резинку ее трусиков и заглянул в них:

— Ни хрена себе.

— Проваливай отсюда, урод, — служанка шлепнула его по руке.

— Нужно показать Морису.

Кеннет гнусно ухмыльнулся и выволок ее за руку из ванной, как будто Фоули и Бадди вовсе не было в комнате.

— Он ее трахнет, — заметил Бадди.

Фоули промолчал. Они прошли вслед за Кеннетом и служанкой в господскую спальню. Кеннет один раз обернулся, но с таким видом, будто их присутствие его совершенно не волнует. Он привел служанку в спальню, передняя часть которой скорее напоминала гостиную, заставленную пухлыми, роскошными креслами. Посреди красовался огромный диван чисто-белого цвета. Здесь все было белым или черным: бар со спиртным, огромный телевизор, проигрыватель компакт-дисков, мужская широченная кровать, рядом с которой стоял скинувший свой комбинезон Морис. Он доставал из шкафа костюмы и спортивные куртки, внимательно осматривал их, некоторые швырял на пол, а другие аккуратно складывал на кресло.

Александр сидел в «гостиной» части спальни вместе с Белым Боем. Увидев служанку, он закричал «Мидж!» и бросился к Кеннету, умоляя отпустить ее. Фоули вошел как раз в тот момент, когда Белый Бой схватил парня за шею и изо всех сил сжал пальцы, заставив того заорать от боли, а потом бросил его на диван.

Кеннет снова сунул палец за резинку трусов служанки — правда, на этот раз Мидж схватила его за запястья, пытаясь помешать ему, — и объявил:

— У этой суки там рыжие волосы. Когда-нибудь видели такое?

Служанка внезапно отпустила руки Кеннета и закатила ему сильную пощечину. Кеннет чуть отпрянул от нее всем корпусом, после чего резко повернулся и провел боковой удар в челюсть. Служанка приземлилась на диван, ее голова ударилась о спинку. К ней тут же подскочил Александр, убрал с ее лица волосы и взял потрясенную ударом женщину за руку. Мидж не сводила удивленных глаз с Кеннета.

— Некоторые сестры красят их в светлый цвет, — заметил Морис из другого конца комнаты, — но натуральную рыжую я, наверное, еще не видел.

— Этот мальчик неплохо устроился, — ухмыльнулся Кеннет. — Не просто дом охраняет, но еще и служанку шпарит.

— Как она? — спросил Морис у Александра. — Ничего?

— Думаю, ей хочется повозиться с настоящим мужчиной. Для разнообразия, — встрял Кеннет. — Чтобы запомнить на всю жизнь, как ей засадили.

— Только после того, как сделаем дело, — отрезал Морис. — В конце-то концов кто-нибудь найдет этот долбаный сейф?

В коридоре Бадди обратился к Фоули:

— Они ее трахнут хором. А нам что? Смотреть?




Мозель сидела на диване, в одной руке держала сигарету, а другой придерживала халат на груди. Она смотрела то на стоящего в прихожей детектива с телефоном в руке, то на Карен, нависшую над ней. В доме было больше белых, чем когда он принадлежал белым.

— Я ему сказала, меня это не касается. Но он так любит хвастаться. Знает ведь, что я его не заложу. На этот раз он захотел, чтобы я кое-что сделала. А если я так поступлю, то сразу буду замешана. С ним еще двое белых…

— Сегодня?

Мозель кивнула и затянулась, она пыталась вести разговор правильно, не говоря ничего лишнего.

— Прямо сейчас. Они уехали с Морисом. — Мозель замолчала, ее взгляд скользнул в прихожую, потом поднялся на Карен Сиско. — Но они с ним не вернутся.

Карен присела на краешек дивана.

— Он оставит их там.

Она поняла.

— Это уже решено.

— Вам известны их имена?

Мозель покачала головой:

— Нас не представили.

— Ты со мной что, играешь? — раздраженно рявкнула Карен, резко забыв о вежливости. — Что еще за игры? Что за чушь ты несешь?

Ее взгляд стал злым.

Мозель отшатнулась:

— Я не знала, как зовут человека, пока Морис не назвал мне его. Я должна была сообщить в полицию, что это за человек и где его найти, то есть в доме этого богача. Но если я так сделаю, то испорчу себе всю жизнь, может, даже в тюрьму попаду. А если не сделаю, то покину этот мир. Вот что я несу, милая.

Карен немного успокоилась:

— Почему надо сдать именно этого парня?

— Потому что Морис хочет получить обещанную за него награду. Если, конечно, за мертвого дадут бабки.

Мозель погасила сигарету в пепельнице и схватилась за подлокотник, чувствуя на себе взгляд Карен.

— Понимаете, этот мужчина — беглый преступник из Флориды…

Она чувствовала ее взгляд, потом почувствовала, что она встала, а когда Мозель подняла глаза, Карен в своем длинном пальто уже стремительно шагала через гостиную к выходу.




Они сняли маски и к чертям разнесли спальню Рипли: покидали на пол содержимое ящиков, сорвали картины со стен, содрали покрывало с кровати, распороли матрас.

Фоули и Бадди, закончив проверку комнат, стояли в коридоре.

— Ты бы спрятал деньги на мелкие расходы в матрасе? — спросил Фоули.

— Я оставляю свои в туалетном столике, — ответил Бадди. — Дерьмовое дело. Все закончится тем, что эти мудаки заберут телевизоры и свалят.

— Хочешь уйти?

— Готов в любое время, но что будет со служанкой и мальчиком?

— Не знаю.

Фоули чуть повернул голову. Александр и Мидж сидели на диване в «гостиной» части спальни. Он знал, что с ними будет, но не хотел говорить. Сейчас они больше напоминали каменные изваяния — замерев, схватили друг друга за руки и боялись даже вздохнуть. Кеннет доставал бутылки из бара и расставлял их сверху.

— Как я вижу, тебе это все тоже не по нутру, — промолвил Бадди.

— С самого начала мне это не понравилось.

— Наверное, стоит разобраться с этими говнюками, прежде чем уходить отсюда.

Фоули кивнул:

— Верно.

Он оглянулся на Бадди:

— Слушай, может, ты свалишь, а я здесь все подчищу?

— В каком смысле? — Бадди нахмурился.

Фоули промолчал, потому что не знал, как объяснить, что сейчас проигрываются последние сцены его жизни, что скоро все закончится и он уже смирился с этим. Все закончится прямо здесь, а не у ограды какой-нибудь там тюрьмы. Как будто Клайд Барроу, выезжая в тридцать четвертом году на ту проселочную дорогу, понимал, что наткнется на техасских рейнджеров, но уже ничего не мог сделать. Как объяснить такое предчувствие другому человеку? Пусть даже этот человек — Бадди. Бадди и так уже нервничал, поскольку чувствовал себя не в своей тарелке.

— Бери грузовик и уезжай, — велел Фоули.

— Не знаю, о чем это ты, — хмуро процедил Бадди, — но уедем мы вместе. Как только я заберу у Кеннета ключи.

Они услышали, как Морис, все еще крутившийся перед зеркалом и примеряющий обновки, сказал Кеннету:

— Поставь музыку.

Кеннет оторвался от бутылок и принялся перебирать компакт-диски на стойке.

— У него только Фрэнк Синатра, — крикнул он. — Правда, есть еще кое-кто, типа маленький Сэмми Дэвис, фигня одна…

— Поставь Фрэнка Синатру, — приказал Морис, рассматривая себя в зеркало. — Фрэнка я терплю.

— Ни хрена себе, у мужика-то Эстер Филлипс имеется.

— Вот это разговор. Поставь Эстер.

— «Исповедь в блюзе».

— А там есть «Блюз Длинного Джона»?

Фоули и Бадди смотрели то на Мориса, то на Кеннета.

— Да, номер десять.

— Поставь, друг. Женщина приходит к Длинному Джону, семифутовому дантисту… — Морис оценивал себя то с одной стороны, то с другой, прикидывая, впору ли ему пиджак. Как будто, если в нем подольше покрутиться, он от этого перестанет висеть как мешок, так, что только кончики пальцев из рукавов видны. — Да, вот эту. И Длинный Джон говорит ей, надо, мол, запломбировать дупло.

Морис изучал себя, едва заметно покачивая головой в такт песне. А потом увидел в зеркале отражения наблюдавших за ним из коридора Фоули и Бадди:

— Как дела? Нашли что-нибудь?

Фоули показал пустые руки, потом посторонился, чтобы в комнату смог войти Белый Бой с пачкой банкнот, перетянутой резинкой.

— Шестьсот, нашел на кухне.

— Отличное начало! — воскликнул Морис.

Александр вскочил с дивана:

— Это мои. Мистер Рипли дал их мне.

Он попытался схватить деньги, но Белый Бой поднял их вверх на вытянутой руке.

— Отдайте, они нужны мне, чтобы заплатить за учебу.

— О’кей, бери. — Белый Бой опустил руку, но тут же резко поднял ее, удерживая паренька другой рукой, когда Александр попытался схватить деньги.

— Грабишь детей? — усмехнулся Бадди. — А как насчет старушек?

— Грабим всех, кого можем, — сказал Кеннет, кивая в такт музыке Филлипс. — Если ты грабитель, то грабишь людей.

Бадди двинулся в комнату, но Фоули схватил его за рукав. Они молча наблюдали, как Белый Бой играет с Александром, то опуская деньги, то поднимая, когда парень дергался за ними. Они молча наблюдали, как Мидж, намереваясь помочь ему, вскочила с дивана, однако к ней сразу же кинулся Кеннет, протягивая руки к ее груди. Они молча наблюдали, как Белый Бой за волосы затащил Александра в шкаф и запер его там.

Бадди попытался вырваться из хватки Фоули, но тот сказал:

— Не вмешивайся.

— Не могу.

— Пойдем, поговорим со Снупом.

Они подошли и встали перед зеркалом.

— Здесь нет сейфа, — промолвил Фоули. — Ни наличных, ни тайника с камнями.

Морис повернулся к зеркалу в профиль:

— Хорошо проверили?

— Глен просто грезил.

— Долбаный Глен. О’кей, берем, что можем. Нужен костюм? Спортивная куртка? Те, что валяются на полу, можете брать, мне они не годятся. Туфли нужны? У этого мужика их пар двадцать. Мне слишком велики. — Он отвел взгляд от их отражений и заорал: — Белый Бой! В грузовике есть картонные коробки. Вытряхни из них все дерьмо и тащи сюда. Заберем выпивку… Посмотри, на кухне в холодильнике нет ничего подходящего?

В зеркале они увидели, как Белый Бой двинулся из комнаты, но вдруг остановился:

— Может, кто-нибудь мне поможет?

— Помочь не желаете? — осведомился Морис.

— Мы уходим, — ответил Фоули.

— Мы все скоро уйдем. — Морис оглянулся и крикнул Белому Бою: — Кеннета захвати.

— Его здесь нет.

— А куда подевался?

— Потащил рыжую по коридору.

«Началось», — подумал Фоули.




Патрульные машины городской полиции и службы шерифа стояли вдоль Вогэн-роуд: тусклые металлические силуэты в темноте, мрачные, как само небо, без всяких опознавательных знаков, — они замерли у занесенной снегом ограды и блокировали оба конца подъездной дороги.

— Пойду посмотрю, что происходит, — сказал детектив из отдела по расследованию ограблений.

Он вышел из машины. По пути он задал Карен пару вопросов насчет побега из тюрьмы во Флориде, и больше они ни о чем не говорили. А еще он заявил, что никогда не слышал о Джеке Фоули.

Когда он вернулся от группки людей, стоявших у одной из машин шерифа, Карен тоже вылезла на улицу. Детектив сообщил, что все ждут инспектора Круза, а тот еще не приехал. Тогда они двинулись к подъездной дороге, и детектив обратил ее внимание на стоящий у главного входа фургон. Похвастался, что они уже связались с компанией и узнали следующее: фургон этот еще вечером исчез со стоянки, видимо, был угнан.

— Дверь, похоже, открыта, — заметила Карен.

— Да. С минуту назад какой-то парень выходил, достал коробки из грузовика, вернулся в дом, лягнул дверь ногой, но она не закрылась.

Карен изучала дверь.

— Реймонд должен скоро подъехать, — успокоил ее детектив. — Хотите курить? Можно покурить здесь, у стены.

Карен покачала головой. Детектив чиркал зажигалкой и все никак не мог ее зажечь. Наконец он прикурил, поднял голову и удивился:

— Эй, вы куда?

Карен шла по дороге к парадному входу, сжимая в кармане «ЗИГ-Зауер» тридцать восьмого калибра.




Фоули видел все в зеркале, и происходящее чем-то напоминало ему кино.

— Кеннет — как бык, трахает все, что шевелится, — объяснил Морис, все еще вертясь перед зеркалом. Лицо его вдруг стало серьезным, он замер и обратился к Бадди: — Друг, ты что задумал?

Теперь и Фоули заметил направленный на Мориса короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра.

— Вы очень плохие ребята, Снуп, — покачал головой Бадди.

— Друг, в наше время плохое — это хорошее, сам знаешь.

Бадди сделал шаг вперед и врезал слева Морису по морде. Тот пошатнулся, ударился о зеркало, вскинул было руку к щеке, но замер со странным выражением, исказившим его черты.

— Последи за Снупом, — промолвил Бадди. — А я разыщу Кеннета.

Фоули достал из кармана пальто «беретту», заметил, что Морис посмотрел на Бадди, после чего уставился на пистолет в его руке. Стерев с губ струйку крови, Морис резво скинул пиджак:

— Джек, ты ведь оружием никогда не пользовался, верно?

— Почти никогда.

— Нервничаешь?

— Немного.

Морис бросил пиджак на пол и прошел мимо Фоули к кровати. Взял свой белый комбинезон:

— И сейчас не знаешь, что делать. Ну, скажи честно.

— Ты прав.

Фоули поднял «беретту» и выстрелил в него прямо через комбинезон:

— Поэтому подумал: зачем рисковать.

Глядя прямо на его окровавленные губы, на начинающие стекленеть глаза, Фоули выстрелил еще раз. Комбинезон выпал из рук Мориса, тяжело грохнулся на пол, видимо, было что-то в кармане, и Фоули увидел кровь на белой футболке Снупа. Тот тяжело опустился на кровать, потом лег на спину, да так и остался лежать с широко раскрытыми глазами. Фоули достал из кармана комбинезона еще одну «беретту» и выбежал из комнаты.

В конце коридора он заметил Бадди, приветственно помахавшего ему.

— Двухпистолетный Фоули… Снуп пытался тебя убить?

— Подумывал об этом. Послушай, Кеннет уже все понял, если, конечно, он не глухой.

— Я ворвусь в комнату и пристрелю его. В жизни ни в кого не стрелял.

— Ты же знаешь, у него ружье.

— Прижмись к стене у двери и поверни ручку… Понимаешь, о чем я?

Фоули положил один пистолет в карман, приник к стене и посмотрел на стоявшего напротив двери Бадди. Левой рукой дотянулся до ручки. Повернул ее. Бадди пнул ногой дверь и ворвался в комнату, но заряд дроби тут же отбросил его назад в коридор. Тогда в комнату влетел Фоули, увидел кровать… Кеннет уже передергивал ружье, но Мидж отвернулась, схватила покрывало и внезапно набросила его на Кеннета, словно сетку. Раздался выстрел, ткань загорелась, и Фоули выстрелил один, два, три раза в извивающиеся очертания Кеннета. Абсолютно голая Мидж вскочила с кровати, дернула за край покрывала. В груди Кеннета зияли пулевые отверстия.

Выскочив в коридор, Фоули встал рядом с Бадди на колени, попытался нащупать пульс на его горле.

— Вот дерьмо… — выругался он и посмотрел на Мидж. Женщину совершенно не волновала нагота, она, видимо, даже не осознавала, что стоит абсолютно голая. — Он мертв.

Она помолчала немного и спросила:

— А где Александр?

— В шкафу. — Фоули поднялся. — Никуда не ходи отсюда. Один еще где-то здесь бродит.




Карен замерла у открытой входной двери. Картонные коробки на полу прихожей, огромный мужчина с пистолетом в руке на лестнице… Услышав выстрелы наверху, он насторожился — явно не знал, что делать. Карен не сводила с него глаз, оба ждали, прислушивались. Она почувствовала движение на улице, до нее донеслись тихие шаги по утоптанному снегу, потом тишина и чей-то голос:

— Карен?

Парень на лестнице обернулся на звук, и тут на открытой площадке второго этажа она заметила Фоули. Он стоял у перил и смотрел на нее. Она быстро подскочила к лестнице и навела на громилу «ЗИГ-Зауер»:

— Полиция! Бросай оружие или умрешь. Бросай, быстро!

Парень как-то неловко наклонился и положил пистолет на ступеньку. Судя по всему, перепугался до смерти.

— Спускайся.

Она все время чувствовала на себе взгляд Фоули.

— Это Белый Бой Боб, — сказал Фоули. — Честно. Так его зовут. Двое других мертвы. — Он замолчал, после чего добавил: — И Бадди тоже мертв.

— Не двигайся, — приказала Карен.

Она провела Белого Боя через прихожую к открытой двери и сдала его полицейским, копошившимся на подъездной дороге. В свете каретных ламп мелькнул Реймонд Круз.

— Там еще один. Дай я его выведу.

— Зачем? — неуверенно спросил Реймонд.

— Знакомый.

— Друг? — несколько удивленно.

— Знакомый, — повторила Карен.




Фоули уже спустился до поворота лестницы. Карен вернулась, и он опустил на лицо лыжную маску.

— Джек, перестань, не надо.

— Притворись, что я — кто-то другой.

— Думаешь, я буду стрелять в тебя?

Фоули достал из карманов оба пистолета.

— Если не ты, то другие. Я же тебе говорил, в тюрьму я не вернусь.

За ее спиной выстроились Реймонд Круз и еще с полдюжины детективов.

— Решил вдруг стать отчаянным? Опусти пистолеты.

Он поднял их на уровень бедра. Карен услышала за спиной какие-то звуки и быстро подняла руку, но поворачиваться, даже мельком оглядываться не стала. Теперь главное — не торопиться.

— О’кей, Джек.

Глубоко вздохнув, она тщательно прицелилась и выстрелила. Выронив пистолеты, Фоули упал на площадку и схватился за правое бедро. Карен сказала Реймонду:

— Подожди здесь, ладно?

Она поднялась по лестнице на площадку, где лежал Фоули. Присела на ступеньку и осторожно стянула с его лица лыжную маску.

— Извини, Джек, но я не могла пристрелить тебя.

— А что ты только что сделала, черт возьми!

— Ты понимаешь, что я имею в виду. И хочу, чтобы ты знал: я считаю тебя очень хладнокровным парнем. Ни на минуту ты не казался мне слишком старым. Хотя через тридцать лет мое мнение может измениться. Мне очень жаль, Джек, действительно очень жаль.

Бедняга, ему, наверное, было больно.




В восемь утра она разговаривала с отцом:

— Еще не известно, будут ли ему предъявлены обвинения в убийстве. В принципе я сомневаюсь. Бюро выписало ордер на содержание под стражей, так что, когда с формальностями будет покончено, его переведут во Флориду.

— Интересно, тебя пошлют или кого другого? Забавная ситуация.

— Согласна.

— Приятно проведешь с ним время в самолете. Возобновите интерлюдию, или как вы там это называете. Начнете прямо с того места, где остановились. А потом ты бросишь его в тюрягу.

— Он знал, что делает. Банки грабить его никто не заставлял. Есть такая старая поговорка — не нарушай закон, если не можешь сидеть в тюрьме.

— Моя милая дочурка, — сказал отец, — моя крутая малышка…