Лавина чувств
Элизабет Чедвик


Джослин де Гейл одержал много побед в сражениях, но вынужден сдаться перед красотой своей юной возлюбленной, которую зовут Линнет де Монсоррель.

В недавнем прошлом с лихвой хлебнув горя от жестокого и грубого мужа, Линнет теперь просто наслаждается семейным счастьем, находясь в сильных руках нового защитника, Джослина де Гейла. Но их любви предстоит пройти через многие испытания: муки ревности, подозрения, гордость, — и даже смерть вступит в схватку с ними, угрожая всему, чем они так дорожат…


Элизабет Чедвик

Лавина чувств


Глава 1


Джослин де Гейл, ехавший во главе отряда наемников, процедил проклятие сквозь зубы и сердито посмотрел на заваленную вещами телегу, которая стала поперек дороги, загородив проезд всем остальным повозкам. Джослин был в седле с самого рассвета, а уже близился вечер. Они ехали целый день под дождем, но уютный отцовский дом в Лондоне все еще был в пяти милях от преградившей путь телеги.

Рыцари и воины окружили ее, словно зеваки, собравшиеся вокруг мертвого тела. В центре этой толпы какой-то мужчина осматривал сломанное колесо. Надетый на нем плащ, отделанный соболем, и его стройная, с лоснящимися боками лошадь, придерживаемая оруженосцем, указывали на то, что он был благородных кровей. Укутанные в одинаковые платки женщины робко поглядывали на мужчин из-под ветвей нависшего над дорогой дерева.

Спешившись, Джослин бросил поводья своему оруженосцу и подошел к поврежденной телеге. Воины замерли, опустив руки к рукояткам мечей и сжав пальцами копья, а дворянин, едва заслышав ржание лошадей, доносившееся с дороги, обернулся и презрительно поморщился, как только узнал Джослина.

Джослин относился к нему с таким же презрением. Молодой барон Джайлс де Монсоррель являлся дальним родственником графа Лестерского и потому причислял себя к родовой знати. Джослин — простой вояка, заработавший дворянский титул своим мечом, — ему и в подметки не годился. Им иногда приходилось встречаться друг с другом во время рыцарских турниров во Франции, но дружбы из этих встреч не получилось. Монсоррель был не из тех, кто мог забыть человека, который однажды выбил его из седла тупым концом рыцарского копья.

Обстоятельства вынуждали Монсорреля быть вежливым, и потому он холодно поприветствовал Джослина кивком головы, сжав при этом губы и слегка покраснев. Ответив на его приветствие тем же, Джослин обратил внимание на сломанное колесо телеги. Теперь он видел, что оно не просто сломано, а безнадежно разбито соскочившим с него железным ободом.

— Да вам его ни за что не починить, — заметил он. — Боюсь, придется одолжить телегу в ближайшей деревне. Кларкенвелл недалеко отсюда.

Он медленно обошел вокруг сломанной повозки, внимательно осматривая ее со всех сторон, и остановился перед тремя все еще запряженными в нее лошадьми.

— Тяжелый ли у вас груз?

— Это вас не касается, — ответил Монсоррель, и золотое ожерелье на его сердито дернувшейся шее вздрогнуло. Стряхнув капли дождя с белокурых волос, он злобно посмотрел на Джослина.

— Нет, касается, — возразил тот, — я не могу проехать. Ваша телега загородила всю дорогу. Если она не слишком тяжелая, я мог бы помочь вам перетащить ее на обочину.

Теперь уже все лицо Монсорреля покрылось багровыми пятнами.

— Полагаешь, я уступлю дорогу такому, как ты? — проговорил он, задыхаясь от гнева.

Одна из женщин, что-то быстро шепнув на ухо своей соседке, отделилась от остальных и, направившись к двум спорщикам, стала между ними. Она внимательно посмотрела в лицо Джослину, так что тот был вынужден оторвать взгляд от Монсорреля. Ее шерстяной платок весь намок от дождя, а короткие локоны влажных каштановых волос ниспадали на брови. Жалобные серо-голубые глаза и утонченные черты лица придавали ей какое-то детское выражение. Глядя на Джослина, она указала рукой на сломанную повозку.

— Пока мы сумеем найти колесного мастера или взять у кого-нибудь телегу, городские ворота закроются на ночь. — Обдумывая, что сказать дальше, она закусила губу, будто сдерживая дрожь. — Я заметила, что ваша повозка в два раза больше нашей, но меньше нагружена. Уверена, если вы одолжите ее нам, мой муж отплатит вам благодарностью за все издержки.

Джослин с изумлением уставился на нее, не зная, что сказать. Она ответила лукавым взглядом и туго затянула мокрый платок на подбородке.

— Линнет! — крикнул Монсоррель, подняв кулак и обратив свой гнев с Джослина на жену. — Как ты смеешь вмешиваться?

Она слегка вздрогнула, но ее голос оставался ровным и спокойным:

— Я думала о вашем сыне, милорд. Он может простудиться.

Монсоррель с досадой посмотрел на женщин, сидевших в стороне и ожидавших развязки. Джослин взглянул туда же. Из груды тряпья и одеял высунулась маленькая детская рука, которую нежно взяла одна из нянек. Затем показались огромные испуганные глаза и вздернутый носик на бледном крохотном личике. Монсорреля злило то, что он оказался в ловушке, так как не мог, к своему стыду, перечить женщине, но, вспомнив о ребенке, с пониманием отнесся к ее мужеству. Стиснув зубы, он обратился к Джослину:

— Хорошо. Раз уж вы нанимаетесь, я заплачу за то, чтобы вы доставили мои вещи к дому.

Джослин едва сдержал смех. Он не относил себя к тем наемникам, которые могут позволить Джайлсу де Монсоррелю распоряжаться собой за деньги.

— Я не стану вам служить, — строго ответил он. — Ваша жена говорила всего лишь о благодарности. Думаю, мы сможем договориться.

Монсоррель сжал кулаки, и его глаза налились кровью.

— Нет? — удивился Джослин и, пожав плечами, повернулся, чтобы уйти.

— Черт возьми, пусть будет по-вашему, — сердито проворчал Монсоррель.

Джослин, саркастически улыбнувшись, удалился, чтобы приказать слугам развязать веревки на своей повозке и разгрузить ее.

Линнет де Монсоррель вернулась к остальным женщинам. От страха у нее защемило в груди. В этом мире все имеет свою цену, и она знала, что ей тоже придется заплатить, когда они с Джайлсом останутся одни.

— Мне холодно, мама, — хныкая, пожаловался ее сын и, бросив свою няню, вцепился в юбку матери.

Она нагнулась и погладила его по руке, заметив грусть в его глазах и усталость на бледном лице.

— Уже недолго осталось, дорогой, — успокоила она его, укрывая своим плащом, словно наседка, согревающая цыпленка теплом своего тела.

— Мадам, я знаю этого человека, — прошептала Элла, ее личная служанка, указывая кивком в сторону наемника, которого Линнет только что упросила оказать им услугу. — Это Джослин де Гейл, сын Вильяма Железное Сердце.

— Да? — удивилась она. Ей была известна репутация Вильяма Железное Сердце. Поговаривали, что он ужасно жесток, упрям, вспыльчив и опасен для тех, кто встает на его пути. Линнет посмотрела на Эллу, а затем на де Гейла. Не меняя выражения лица, она спросила:

— Как тебе довелось познакомиться с ним?

Служанка покраснела.

— Я просто знаю его в лицо, мадам. Прошлой весной он был на свадьбе моей сестры в качестве шафера. Они вместе с женихом служили в Ноттингемском замке.

— Понятно, — проговорила Линнет, погрузившись в раздумье о де Гейле. Судя по внешности, ему было за двадцать пять. — Почему же он простой наемник, если является сыном Железного Сердца?

— Он всего лишь внебрачный сын лорда Вильяма. Его мать была дочерью обычного наемника, если верить словам моей матери, — заметила Элла, переминаясь с ноги на ногу и кутаясь в платок. — Говорят, когда мать де Гейла умерла при родах, лорд Вильям чуть не сошел с ума и едва не наложил на себя руки, но лишь ранил себя, так как меч сломался. После этого случая люди прозвали его Железным Сердцем, так как его грудь оказалась крепче стали. Мама говорит, что прозвище Разбитое Сердце ему подошло бы больше.

Элла вновь перевела взгляд на их невольного спасителя, который в это время стоял, прислонившись к повозке, сжимая одной рукой меч, а другой откидывая со лба мокрые от дождя волосы.

Линнет, у которой за шесть лет замужества выветрился из головы весь романтизм, ничего не сказала. Она испытывала скорее досаду, чем интерес. Линнет знала, что значит зависеть от другой женщины, которая, в свою очередь, зависела от мужских капризов. Двое воинов, пыхтя, стягивали с телеги огромный железный ящик.

— Поторопитесь! — резко приказал Джайлс.

Но Линнет заметила, что он смотрит на де Гейла, с неприкрытым любопытством разглядывающего сундук с деньгами.

— Теперь я вижу, что за груз вы везете, — заметил наемник, не боясь последствия своих слов. — Не удивительно, что у вашей телеги сломалось колесо.

Быстро потеряв интерес к сундуку, он подошел к женщинам.

Линнет опустила глаза, зная, что у нее будут неприятности, если де Гейл зайдет в своей дерзости слишком далеко. Джайлс мог бы подумать дважды, прежде чем вступить в борьбу с де Гейлом, но обидеть Линнет ему не составляло особого труда. Она увидела, как двое воинов, тяжело дыша и изрыгая проклятия, пытались забросить сундук на повозку де Гейла. Когда она услышала резкий от нетерпения и испорченного настроения голос Джайлса, у нее по телу побежали мурашки.

Де Гейл, присев на корточки, осторожно отвернул полу ее плаща и, увидев ребенка, спросил:

— Кто это?

— Мой сын Роберт, — ответила она дрожащим голосом, бросив беглый взгляд в сторону мужа. В это время он давал указания своей охране, изредка посматривая на жену.

От де Гейла не ускользнул ее испуганный взгляд.

— Вы очень мужественны, миледи, — отметил он. — Надеюсь, я больше не причиню вам неприятностей. — И, нежно взяв ребенка из-под плаща, усадил его на руки. — Идем, мой юный воин, для тебя тоже в моей повозке приготовлено сухое местечко.

Линнет протянула руки к сыну, невольно вскрикнув при этом. Роберт испуганно смотрел через плечо де Гейла на свою мать, но все произошло так быстро, что он даже не успел заплакать. Когда же, опомнившись, завизжал, то уже сидел на сухом одеяле в новой повозке, до подбородка укутанный пледом.

Линнет, последовав за ними, вскоре оказалась рядом с сыном. Роберт перестал плакать и начал поглаживать руками плед, словно это был котенок. Линнет дотронулась до лба ребенка и, посмотрев на де Гейла, произнесла:

— Я вам очень признательна. Благодарю вас.

Де Гейл пожал плечами и небрежно бросил в ответ:

— Какой смысл держать бедняжку под дождем, если здесь ему будет намного теплее. Ну что ж, надеюсь, ваш муж тоже отблагодарит меня. — И уже собрался отойти, но, вспомнив, добавил: — Для ваших женщин, миледи, здесь тоже достаточно места. Я скажу им об этом, хорошо?

Дождь барабанил по крыше повозки. Линнет выглянула из-под навеса и увидела простиравшееся до горизонта поле. Запах мокрой одежды был ей неприятен и мешал дышать. Она следила взглядом за де Гейлом, который подошел к служанкам. Походка у него была легкой и элегантной. И все-таки его почему-то считали человеком второго сорта.

Она горячо любила своего отца, хотя была ребенком от его второго брака. Ему было уже за сорок, когда она родилась. Мать вскоре умерла, и ее воспитанием занимался отец. Десять лет она росла избалованным ребенком, и ее берегли как зеницу ока. Затем у отца начались боли в груди, и однажды утром он не проснулся. С этого момента и начался кошмар. Линнет столкнулась с обратной стороной мужской натуры. Рука, прежде ласкавшая и нежившая ее, теперь стала бить и наказывать за малейший проступок. Наследник отца, Томас, был приятным, но беспомощным и малодушным двадцатилетним юнцом, любившим все наслаждения жизни. Он водился с такими же, как и он сам, друзьями, среди которых был и Джайлс де Монсоррель, унаследовавший поместье и замок Рашклифф. В знак дружбы Томас отдал сестру в жены Джайлсу вместе с ее огромным приданым. Она вышла замуж в тринадцать лет, сразу после того, как у нее установились месячные.

Она видела красивое, но суровое лицо мужа, крепко сжатый на рукоятке меча кулак и широко расставленные ноги. Она много раз пыталась быть ему хорошей женой в надежде получить хоть немного ласки, заранее зная, что все ее старания тщетны. Ничто не могло смягчить Джайлса. А Томас погиб в пьяной драке в день своего двадцатитрехлетия. Теперь, кроме Роберта, ей больше никто не улыбался, и она знала обо всех опасностях, подстерегавших ее на каждом шагу.

Позади нее, на другой стороне повозки, воины укладывали весь во вмятинах от ударов сундук с одеждой. Роберт закрыл глаза. Линнет прислонилась головой к сыну, обняв его, и тоже закрыла уставшие глаза.


Глава 2


— Джослин, ты мошенник! — радостно крикнула Мод де Монсар и обняла своего племянника так же крепко, как в детстве. Ему в нос ударил запах лаванды, пота и миндаля, так обожаемого ею, но от которого у нее попортились все зубы. Уже пять лет как она была вдовой, и, не оставив после себя детей, вынуждена была ютиться в доме де Роше в качестве экономки и компаньонки леди Агнес, жены Вильяма. — Что привело тебя в Лондон?

Он в ответ тоже обнял ее и, улыбнувшись, сказал:

— Я приехал на ярмарку лошадей. Надо заменить кое-какое снаряжение и купить верховую лошадь.

— А я думала, ты сейчас во Франции, принимаешь участие в турнире.

Она взяла его тяжелый от дождя плащ, передала его слуге и подвела Джослина к столу, где стояли кувшин с вином и несколько изящных кубков. Наполнив один из них, она протянула его Джослину, наблюдая, как он пьет. Он сделал четыре больших глотка, тяжело вздохнув, расслабился и улыбнулся; на этот раз его улыбка получилась менее натянутой.

— Неподходящее время для турнира. Я обязался служить наместнику де Люси по крайней мере до Михайлова дня. Может случиться так, что он пошлет меня вместе с другими в Нормандию, чтобы присоединиться там к королевским войскам. Но скорее всего мы останемся в Ноттингеме. — Он снова наполнил кубок и оглядел гостиную. Две служанки зажигали свечи и закрывали ставни, оставляя за ними сгущающиеся тихие сумерки. Уже час как дождь перестал идти. Солнце, едва показавшись из-за туч, тотчас же спряталось за горизонт.

Возле печи стояла женщина, помешивала в горшке суп, и пар от него, пропитанный луком и чесноком, поднимался кверху. На стене висели портьеры, которых прежде не было. Кроме того, он заметил, что отец наконец-то купил себе новое кресло. Старое, все изъеденное древесными червями, уже давно пора было выбросить. На новых красных кубках, вполне отвечавших вкусу Мод, были изображены всадники.

— Плохи дела. Собственные сыновья восстают против короля, — произнесла Мод, задумчиво покачав головой и сложив руки на груди. — Я уже слишком стара, чтобы помнить, что было до того, как Генрих стал королем, но я бы ни за что не хотела пережить подобное еще раз. О чем он думал, когда позволил своему старшему сыну принять королевское помазание? Сначала он должен был привить ему свои идеалы.

— У этого щенка уже есть свои идеалы, — возразил Джослин, сделав еще один глоток вина, наслаждаясь тем, как оно скользит по горлу, слегка отдавая в нос. — Этот молодчик был коронован для успокоения, но теперь понял, что, несмотря на роскошь и обещания, он остается таким же беспомощным ребенком, каким был раньше. А что касается его отца, то он может быть королем сколь угодно долго. Я склоняюсь именно к этой мысли.

Сделав недовольное лицо, он встряхнул плечами. Намокшая одежда неприятно прилипала к телу.

— А что об этом говорит мой отец?

— Он рассуждает, почти как ты, но менее осторожен в своих высказываниях.

Зеленые глаза Джослина засияли от удовольствия.

— Ну и где же этот старый волк? Я был уверен, что увижу его здесь.

— Он обедает с юстициарием. Наместником де Люси.

— Прямо сейчас? — подняв брови, удивленно спросил Джослин, усаживаясь в новое кресло отца.

Ричард де Люси фактически являлся правителем Англии, пока король находился в Нормандии. Будучи очень преданным королю Генриху, он обладал незаурядными способностями. Отец Джослина и наместник де Люси давно уже были друзьями, объединенными общими интересами и делами.

— Видимо, граф Лестерский и прочие сейчас находятся в Лондоне, с тем чтобы просить у де Люси разрешение покинуть Англию и отправить королю Генриху подкрепление и деньги, — многозначительно ответила Мод. Подозвав слугу, она приказала ему подавать на стол.

Джослин еще больше нахмурился. Роберт Лестерский преследовал корыстные интересы, не имея ни малейшего понятия о чести. Если он шел на войну, то это означало только одно: нажиться за счет других, более слабых, чем он. Король Генрих, конечно же, не был слабаком в отличие от своего сына.

— Часть этих денег, кажется, я уже видел сегодня, — задумчиво произнес Джослин, слегка наклонив кубок, следя за тем, как по дну стекает темный осадок. — Более того, я помог доставить их в город. Они находились под охраной одного из подхалимов Генриха. И только по милости божьей я приехал сюда, так и не запачкав свои руки кровью Джайлса де Монсорреля.

Его глаза вспыхнули мрачным огнем.

Мод села рядом с ним, опершись руками о кресло, и внимательно стала слушать рассказ о его случайной встрече с де Монсоррелем. Постепенно его тон становился все более жестким — он явно не стремился скрыть неприязнь к де Монсоррелю.

— Он с отвращением смотрел на меня, ставя себя намного выше. Честное слово, если бы не женщины и маленький мальчик, я бы набросился на него с кулаками, а не стал бы ему помогать. Вы бы видели, как его люди мучились с этим сундуком. А денег в нем было более чем достаточно, чтобы купить пару хороших лошадей в Смитфилде и какой-нибудь подарок для жены.

— Он недавно вступил в наследство, если я правильно помню. — Мод наморщила лоб, напрягая память. — Да, точно. Старый лорд Раймонд умер от приступа на светлой Пасхальной седмице, хотя последний год он и так был очень болен.

— Я слышал об этом, — согласился Джослин, но не стал говорить о том, что этот приступ случился как раз тогда, когда Раймонд забавлялся с дочерью своего слуги. Этот случай послужил поводом для сплетен в пивнушках Ноттингема. Джайлсу де Монсоррелю ничего не оставалось, как примириться с этим фактом. Все это напомнило Джослину о его сводных братьях, и лицо его исказилось при этой мысли.

— А Рагнар и Иво здесь?

Слуга поставил горячее блюдо из свинины с бобами на стол перед Джослином, а затем принес буханку хлеба с вырезанным сверху крестом.

— Вообще-то, да, — нерешительно ответила Мод, и морщины на ее лице стали еще глубже. — Но их не часто застанешь дома, ведь они большую часть времени проводят в публичных домах или в таверне. Твой отец говорит, что они просто дают волю своим страстям и очень скоро устанут от этого.

— Но вы-то придерживаетесь другого мнения.

— А ты как думаешь? — спросила она, искоса посмотрев на него.

Джослин отрезал ломоть хлеба и обмакнул его в блюдо.

— Вы же знаете, как обстоят у меня дела со сводными братьями, — тихо проговорил он, не забывая о том, что слуга может его услышать. — Я внебрачный сын, а наследник — Рагнар, и он напоминает мне об этом при каждом удобном случае. Есть вещи, от которых он никогда не устает. — Джослин прожевал хлеб и проглотил его, при этом лицо его стало мрачным. — А Иво ведет себя, как овца: всюду следует за Рагнаром, куда бы тот не пошел. Слава богу, я не пробуду здесь больше недели.

— Но ты ведь только что приехал! — запротестовала Мод.

— Я совсем забыл, — грустно промолвил он. — Прямо на пороге я вспомнил, что у меня дела, которые надо выполнить. Я и так уже опаздываю.


Глава 3


Линнет де Монсоррель смотрела на паутину, висевшую под дубовой крышей. Огромный паук высасывал жизнь из мухи, судорожно бившейся в его железных объятиях. Джайлс, впиваясь пальцами в бедра Линнет, в очередной раз насиловал ее, стараясь удовлетворить свое желание. Она не чувствовала ничего, кроме запаха пота, тяжести и боли. Взвыв, он нанес очередной удар, и его тело содрогнулось в агонии. Расслабившись, он грузно повалился на нее. Она почувствовала, как его язык скользит по плечу, слизывая кровь, почувствовала, как дрожит его плоть.

Линнет неподвижно лежала под мужем, зная, что ей все равно не под силу сбросить его с себя. Она вновь посмотрела на паутину — несчастная муха больше не сопротивлялась. И Линнет тоже ничего не оставалось, как поддаться похоти Джайлса, став его жертвой.

Оставив женское плечо в покое, он начал двигаться ниже, нащупывая языком ее грудь, словно ребенок. Под тяжестью его тела она глубоко погрузилась в постель. Он стал жадно сосать ее грудь. У Линнет появилась тупая боль в ребрах, и в глазах зарябило.

— Прошу вас! — задыхаясь, простонала она. — Не надо, вы раздавите меня.

Он опомнился и, подняв голову, посмотрел на нее с укором.

— Видит Бог, ты только и умеешь, что жаловаться.

Он сполз с нее. Переведя взгляд от его красного, блестящего от пота тела, она сдвинула ноги. Плечо горело от укусов.

— Что ты там лежишь, принеси мне чистую одежду! — снова взорвался он. — Сегодня вечером у меня встреча в доме Лестеров.

— Да, милорд, — стараясь скрыть захлестнувшую ее ненависть, она села на постели, натянула сорочку и молча пошла к гардеробу. На полу лежали вещи, которые он стянул с себя, пытаясь поскорее повалить ее на постель. Она заметила, что второпях он порвал рубаху, которую нужно починить не позднее завтрашнего утра.

— Если тебя это не устраивает, то иди лучше займись сыном, — резко сказал Джайлс, выхватывая у нее из рук свежую одежду. — Единственный ребенок, которого ты родила за шесть лет нашего брака, и тот плакса. Впрочем, ты знаешь, что я о нем думаю.

Ничего не ответив, Линнет подала ему ремень и нож. Родив Роберта, она чуть не умерла. Даже сейчас ее фигура оставалась по-детски тонкой и хрупкой. Во время родов Джайлс просил лишь спасти ребенка — он всегда смог бы найти себе новую жену. К тому же какой смысл иметь такую слабую хозяйку? Однако Линнет осталась жива, а одна из бабок-повитух даже дала ей совет, как избежать очередной беременности. Для этого нужно прикладывать пропитанную уксусом губку. Впрочем, вымоченный в уксусе мох тоже вполне годился. Но вот уже несколько недель, как она не предпринимала никаких мер предосторожности, надеясь подарить мужу второго ребенка, однако судя по всему пока безуспешно.

Джайлс медленно натянул штаны, долго застегивая и постоянно поправляя их на поясе.

— Думаешь, мне приятно лежать с таким бревном, как ты? — опять начал он, мрачно уставившись на жену. — Да я с тем же удовольствием мог бы взять в постель какой-нибудь портрет — разницы никакой!

Она робко взглянула на его крепкую, мощную фигуру, затем снова опустила глаза. Что она может ответить ему, если при его грубых ласках ей и в самом деле хотелось стать бревном или камнем?

— А может, ты мечтаешь о каком-нибудь принце? — вновь заговорил он, надевая рубаху. — Кстати, мне очень не понравилось, как ты вела себя сегодня днем.

— Прошу прощения, милорд. Я лишь думала о нашем сыне.

— Да что ты говоришь! Я видел, как смотрел на тебя этот де Гейл, пока вы с ним ворковали. Человеку его происхождения достаточно малейшего намека.

— Клянусь, я ни о чем не помышляла, милорд, — проговорила она, и мурашки пробежали по ее спине. — Клянусь жизнью.

Джайлс вырвал у нее из рук ремень, и она опять вздрогнула.

— Клянешься жизнью? — переспросил он. — Ты бы еще сказала, что клянешься своей шкурой. — И он начал затягивать широкий кожаный ремень с бляшкой в виде головы дракона.

— Клянусь, — повторила Линнет, не отрывая глаз от искусно отлитой скандинавскими мастерами бляшки. Она знала, какую боль может причинять эта холодная медь.

Джайлс продолжал не спеша одеваться, подыскивая, как бы еще оскорбить жену.

— Я мог поверить тебе один раз, — хрипло произнес он, и взгляд его стал более напряженным, — но однажды я понял, что во время течки любая сука готова подпустить к себе первого попавшегося кобеля! — Туго затянув ремень вокруг стройной талии, он завязал узлом его свободный конец. — Ты сама знаешь, что тебя ждет, если опять забудешь о том, как должна себя вести.

Линнет опустила глаза и тупо уставилась в пол. Она лишь видела сапоги из позолоченной мягкой кожи, в которые был обут Джайлс, воинственно выставивший правую ногу вперед.

— Да, милорд, — покорно прошептала она, еле держась на ногах от усталости и тошноты.

Наконец он направился к дверям.

— Одевайся поскорей. Тебе еще нужно смотреть за домом, — крикнул он напоследок. — Давно пора научиться хоть что-нибудь делать! — И она услышала, как распахнулись двери, и, громко топая, он пошел вниз по лестнице, приказывая на ходу одному из своих слуг подготовить лодку, на которой намеревался отправиться к Лестерам.

Липкие струйки медленно сползали по ее ногам. Ее затрясло, и она присела на край кровати. Затем взяла гребень, выточенный из бивня нарвала, и начала расчесывать спутавшиеся волосы. Она могла бы позвать служанку, но сейчас ей лучше было остаться одной. Кроме того, она не хотела показываться перед прислугой в таком виде, ведь качество прислуги в первую очередь зависит от того, как держатся сами хозяева. Положив гребень на место, Линнет взяла кувшин с маслом, приготовленным из лепестков бархатцев, и аккуратно принялась смазывать им болевшие ссадины.

Джайлс часто избивал ее. Раньше, бывало, даже намного больнее. И, пока она вскрывала восковую пломбу на запечатанном кувшине, на глаза навернулись слезы. Молодая женщина обмакнула пальцы в масло. Боже, как ненавистно полностью находиться в его власти, как той мухе в паутине.

Перед глазами все поплыло, и она тихо опустилась на сундук, стоявший напротив комода. Даже железная обшивка сундука причиняла боль ее бедрам, ставшим такими чувствительными после грубых рук Джайлса. За двойным замком этого сундука лежали деньги, вырученные от продажи всей состриженной в этом году шерсти, а также подати, собранные с населения деревни. Вся серебряная утварь в Рашклиффе тоже хранилась в сундуках. Это была часть ее приданого, и Джайлс не имел права отдать его Роберту Лестерскому ради достижения своей цели. А деньги нужны были Джайлсу, чтобы держать своих должников в безвыходном положении. Обещаниями сыт не будешь, и ее муж уже успел установить для жителей деревни до предела высокие налоги. Так что, если в этом году урожай будет плохой, некоторым из его людей придется голодать. И все только потому, что какой-то шестнадцатилетний юнец страдает манией величия.

Предполагалось, что Джайлс будет сопровождать по морю Лестера, спешившего поддержать короля Генриха, расправлявшегося со своими восставшими сыновьями, но Линнет интуитивно чувствовала, что замышлялась измена. Джайлса не устраивали права, которыми король Генрих наделил баронов, и поэтому казалось маловероятным, что он действительно спешил на помощь государю. Джайлсу скорее могла понравиться другая перспектива: ведь у него появится куда больше возможностей, если на троне будет восседать малоопытный юнец, которому именно Джайлс поможет заполучить власть. Азарт и предвкушение собственной выгоды завладели Джайлсом — по крайней мере, Линнет не помнила, чтобы он когда-либо был так возбужден, вспыльчив и раздражителен одновременно. А она, к тому же, сама подлила масла в огонь.

Поднимаясь с сундука, Линнет запястьями быстро вытерла слезы. Кое-какое облегчение они все-таки принесли, хотя сердце Джайлса не смягчится от того, что она только что поплакала. Она бы вообще перестала плакать, если бы не знала, что есть мужчины с доброй душой. И сегодня днем ее заплаканные глаза, дрожащий голос и материнская забота о сыне заставили наемника Джослина де Гейла, несмотря на всю свою неприязнь к Джайлсу, оказать ему помощь.

Наконец Линнет позвала служанку, спокойно выдержала ее взгляд, когда глаза Эллы, скользнув по ее плечу, остановились на ужасном кровавом синяке.

— Вам сейчас нужны теплая вода и полотенце, — сочувственно заговорила Элла и поспешила за водой.

Линнет зажгла от ночника тонкую свечку и, пройдя через всю комнату, подошла к шторе. За нею в своей маленькой кроватке спал ее сын, изнуренный долгим путешествием. По подушке были разбросаны его взъерошенные светлые волосы. Он казался таким слабым и хрупким, легким, как былинка, но она горячо любила его, чувствуя свою вину перед ним. Хилые дети очень часто умирают в детстве, поэтому она постоянно была рядом с ним, постоянно была готова к тому, что, если вдруг появится кашель или жар, она сможет дать ему нужные настои из трав. А если он все-таки вырастет — каким мужчиной он станет? Уж точно не таким, как его отец, хотя одному Господу известно, что ждет его, когда он больше не сможет хвататься за ее юбку, оказавшись в суровом мире мужчин.

— Ни за что, — поклялась она, держа ладонь под свечой, ронявшей горячие капли воска. Если бы так же легко она смогла защитить его от жестокого будущего.


Глава 4


Ричард де Люси, главный хранитель власти на время отсутствия короля Генриха, удобно откинулся в кресле, поместив кубок на округлом животе и подозрительно посматривая на своего гостя печальными глазами.

— Что вы думаете о последних новостях из Нормандии?

Вильям де Роше, прозванный Железным Сердцем, оперся плечом о спинку кресла и задумчиво покачал головой. В отличие от разъевшегося де Люси, он казался очень худым и костлявым. Де Люси даже любил пошутить, предлагая Вильяму де Роше надеть черный плащ и взять в руки косу, чтобы продемонстрировать, как выглядит Смерть.

— Вы имеете в виду то, что королева Элеанора была задержана при попытке бежать в Париж, чтобы присоединиться к восставшим против короля сыновьям? Меня она уже ничем не удивит, — проворчал он. — Не удивляюсь даже тому, что, когда ее схватили, она была переодета мужчиной. Уже не в первый раз она выделывает такое. — И он многозначительно посмотрел на собственную жену. Равнодушная к происходящему, она неподвижно сидела возле стройной жены де Люси. Хорошо, что хоть Агнес знает свое место, и если она когда-нибудь опрометчиво переступала границу его терпения, то громкий окрик и поднятый кулак всегда возвращали ее на свое место, заставляя виновато опустить глаза и закусить губу. Но некоторые женщины, воспитанные при недостатке суровой дисциплины, могли позволить себе огрызаться и грубить содержащим их мужчинам.

— Надеюсь, теперь ее хорошо охраняют.

— Да, конечно, но от этого восстание не становится менее опасным.

Железное Сердце взглянул на де Люси из-под густых седых бровей.

— Мне известно, что граф Лестерский был у вас и просил разрешения отправиться в Нормандию, чтобы поддержать силы короля, — заметил он, что-то рисуя столовым ножом на скатерти. — Судя по слухам, он собрал немало золота, чтобы обеспечить себе достойный поход.

Де Люси какое-то время молча смотрел на него, затем засмеялся и покачал головой.

— Клянусь Богом, Вильям, вы наперед обо всем знаете больше моего!

— Просто мне известно, возле каких дверей лучше подслушивать, — ответил с улыбкой Железное Сердце. — Кроме того, Лестер, по-моему, не делал из этого особого секрета.

— Вам никогда не нравились решения Роберта Лестерского, так ведь?

Улыбка на лице Вильяма исчезла.

— Его отец был крепким орешком — ему можно было доверить свою жизнь, а вот его наследнику я бы не доверил даже своего пса. Но как бы там ни было, у меня нет достаточных оснований для упреков. Просто какое-то предчувствие заставляет относиться к нему осторожнее. — И он ладонью похлопал себя по груди.

— Значит, и ревность здесь ни при чем, ведь ваши сыновья скорее предпочитают проводить время в его компании, чем в вашей? — спросил де Люси, пытаясь задеть его.

Железное Сердце подбросил свой нож вверх, ловко поймал его и отрешенно посмотрел в сторону.

— С чего мне ревновать? — проворчал он. — Я как был, так и остаюсь их отцом, а он — просто чучело, завернутое в золотые тряпки. Рано или поздно они устанут от его общества и оставят его, как только обнаружат, что скрывается за этими тряпками.

Де Люси нахмурился, так как не был в этом так уверен.

— Я хочу дать Лестеру одну возможность, — сказал он и, улыбнувшись, похлопал себе по животу. — Так подсказывает мне интуиция дипломата.

Железное Сердце глухо вздохнул и поставил перед собой кубок, чтобы слуги могли наполнить его вином.

— Я бы не стал так поступать.

Де Люси предпочел ничего не отвечать на это замечание и перевел разговор на другую тему. Подняв кубок, он сделал большой глоток вина и лукаво посмотрел на Вильяма.

— Вы уже знаете, что я поручил Джослину на это лето?

— Нет, но догадываюсь, учитывая нынешнюю ситуацию.

— Если появится такая возможность, я бы мог назначить его на пост королевского чиновника при каком-нибудь замке. Он уже показал свои великолепные способности, особенно за последние полтора года.

Вильям взглянул на свои короткие пальцы, покрытые многочисленными шрамами.

— Я уже забыл, сколько лет моему мальчику, — промямлил он, — и сколько лет мне. — Затем он засмеялся, но его смех прозвучал неожиданно грубо. — Крепкое у вас сегодня вино — я, кажется, захмелел! Да, чиновник из него выйдет отменный, если не сказать самый лучший.

Такое поведение Вильяма заставило де Люси обратить свой взор на женщин, которые до сих пор оставались в стороне от их беседы. Агнес де Роше казалась внешне безразличной, но у нее внутри все кипело от злости. Ее кулаки были крепко сжаты, а на шее проступили багровые пятна. В конце концов, они с Вильямом в ее присутствии обсуждали карьеру Джослина, что для Агнес было подобно пытке.

— Рогеза, почему бы тебе не отвести Агнес наверх и не показать ей новые ткани, которые нам доставили вчера из Италии? — предложил де Люси своей жене, надеясь, что его дипломатичная натура опять не подведет его.

— С вашего позволения, милорд, — пробормотала Рогеза де Люси, посмотрев на мужа взглядом, исполненным раздражения и понимания одновременно.

Де Люси ответил в свою очередь благодарным взглядом, а затем женщины поднялись и тихо вышли из гостиной. Вильям с облегчением вздохнул и позволил себе немного расслабиться.

— Когда на будущий год вашим оруженосцем станет Мартин, я думаю, что моя жена может немного пожить в монастыре, — сказал он, поглядывая на двери.

— А Агнес об этом знает? — спросил де Люси, потирая рукой подбородок.

— Пока нет, — неуверенно ответил Железное Сердце, — но не вижу причин для ее возражений. Она слишком много времени проводит в Арнсби. Давно пора было ее куда-нибудь отправить.

Де Люси ничего не сказал, продолжая смотреть в глаза своему собеседнику. Если Агнес де Роше была почти идеальной женой, то Вильям де Роше как муж был, безусловно, далек от совершенства. Ричард присутствовал на их свадьбе в качестве шафера почти тридцать лет назад и все это время видел, что в их браке было слишком мало согласия. А после того как появилась мать Джослина, стало совсем трудно поддерживать какую-либо гармонию между Вильямом и Агнес.

Вильям оставил нож в покое и, подняв кубок, сделал глоток.

— За будущую свободу, — провозгласил он тост. — И хватит об Агнес. Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом.

* * *


Оруженосец Железного Сердца взял Агнес за руку, помогая ей слезть с лошади, и отвел ее на задний двор. Вильям тоже спешился. Из сада тянуло запахом мокрой после дождя травы и листьев, к которому примешивался запах разбросанного под ногами навоза и соломы. Стало смеркаться, но за садом еще виднелись отблески воды в Темзе. Из черных ворот конюшни вышел конюх со своим помощником, несшим на небольшой жерди фонарь. При этом тусклом свете Вильям заметил, что все стойла были переполнены лошадьми, только немногие из которых принадлежали ему.

Отдав поводья мальчишке, он, согнувшись, переступил через порог и, подбоченясь, стал внимательно разглядывать прибавление. Стройный каурый жеребец с бросавшимися в глаза белыми пятнами поднял голову от кормушки и, не переставая жевать, посмотрел на него большими умными глазами. Вильям хорошо знал Уайтсокса, так как его принесла одна из кобылиц в его табуне. Четыре года назад, когда Уайтсокс был еще совсем необъезженным, он подарил жеребца Джослину.

Агнес недовольно фыркнула.

— Сколько еще эти твари будут кормиться за наш счет? — вскипела она, но тут же замолчала, испугавшись собственной дерзости, так редко дававшей о себе знать.

— Это продлится всего пару дней. Потом их будут содержать на деньги казны, — ответил Вильям, думая совсем о другом.

Такой неожиданно мягкий тон взбодрил Агнес, и она продолжила:

— Вы же знаете, что Рагнар и Джослин на дух не переносят друг друга. А это может стать лишним поводом для вражды.

— Я хозяин в этом доме. Успокойся, никаких неприятностей не будет, — холодно проговорил он, похлопывая по крупу жеребца. — Кроме того, Рагнара сейчас здесь нет. Он опять где-то кутит вместе со своими дружками.

Агнес посмотрела на высокую стройную фигуру мужа, заметив, что он уже давно не приводил в порядок зачесанные назад волосы. Шестнадцатилетней невестой она любила его так страстно, что стоило ей только взглянуть на него, как у нее начинала кружиться от радости голова. И в первые месяцы их брака он был с ней настолько ласков, что она не сомневалась в том, что он тоже хоть немного любит ее. За все эти годы она родила ему четырех дочерей, и через три месяца, как появилась на свет последняя, Катарина, Агнес вновь забеременела. Слабая и изможденная, она смотрела, как он отправляется на войну. Оставшись одна, она молилась за него каждый день, натирая на коленях мозоли о холодный каменный пол.

Ее молитвы были услышаны, ибо спустя три месяца он вернулся цел и невредим, привезя с собой из Бретани группу наемников для охраны своего замка. Он также прихватил с собой женщину, сестру одного из наемников. Первые признаки беременности не портили ее внешности, и она, будто ярко вспыхнувшая свеча, сияла от радости. Именно эта женщина, темноволосая и зеленоглазая, подарила Вильяму сына, первого для него сына, так как у Агнес мальчик родился мертвым. Тогда-то, видя во взгляде мужа радость, триумф и благодарность, Агнес узнала, что такое ненависть.

С тех пор она родила ему троих сыновей, но их появление не вызывало у него такого же восторга. Как только в этот дом пришла Морвенна и родила Вильяму сына, Агнес пришлось отступить на второй план.

— Стоит Джослину здесь показаться, как у нас сразу возникают неприятности, — проворчала она.

Вильям обернулся и предупреждающе на нее посмотрел.

— Попридержи язык, пока я не засунул тебе в рот удила, — грубо ответил он.

Сжав губы, она повернулась и зашагала по двору, направляясь к лестнице, ведущей на верхний этаж дома. Она не хотела идти через гостиную, ибо тогда ей пришлось бы встретиться с этим незаконным сынком Морвенны. Служанка открыла Агнес дверь, которую та захлопнула с такой силой, что содрогнулись тихие летние сумерки.

Вильям сощурил глаза.

— Старая сука, — пробормотал он, зная, что не совсем справедлив к своей жене, но справедливость сейчас его меньше всего заботила. Даже в самых тайных уголках его души никогда не появится желания раскаяться или, тем более попросить прощения.

Войдя в гостиную, он увидел растянувшегося в его кресле Джослина, сидевшего перед камином. Рядом, на половике, расположился его оруженосец, склонивший голову над рукояткой ножа, которую он перематывал новой кожей. Что-то кольнуло в сердце Вильяма, когда он подошел к сыну. Боже, как он был похож на свою мать. Его зеленые глаза, милая улыбка — все пробуждало в Вильяме сладко-горькие воспоминания.

Джослин стремительно встал навстречу отцу и по-мужски крепко обнял. Они были одинакового роста и одного телосложения, ведь Вильям пока еще не позволил ослабнуть и провиснуть ни одному своему мускулу. Только вот черты лица выдавали пятьдесят лет тяжелой жизни.

— Ей-богу, ты растешь, как на дрожжах. Последний раз, как я тебя видел, ты, кажется, не был таким, — радостно отметил он и, освободившись от объятий сына, поспешил к камину. Оруженосец, сидевший на корточках, почтительно отскочил в сторону.

— Принеси вина, — приказал Вильям, — и два кубка. — Он взглянул на теплый плащ, свисавший с кресла до самого пола. — Надеюсь, ты не прочь выпить немного со своим старым отцом?

Джослин слегка покраснел.

— Конечно, сэр. Именно вас я и ждал.

Вильям улыбнулся и многозначительно посмотрел на него, предпочитая больше ничего не говорить. Если Джослин собирается ночью ехать в город, то его это не должно касаться, хотя свое любопытство Вильям мог скрыть с трудом. Ведь Джослин, как правило, избегал всю ночь напролет гулять в пивнушках и тавернах.

Оруженосец внес вино.

— Как прошел твой последний поход?

Джослин, покачивая головой, заулыбался и уставился в пол, затем поднял свои выразительные глаза.

— Вы всегда знаете, как ударить по скорлупе, чтобы расколоть орех!

— Назовем это богатым опытом.

И уже во второй раз за сегодняшний вечер Джослин пересказал историю о случайной встрече с Джайлсом де Монсоррелем.

— Он мерзок, как груда гнилой рыбы, — в заключение сказал он. — И с чего это ему вздумалось перетащить все свое богатство в Лондон?

С верхнего этажа доносились приглушенные женские голоса, затем раздался громкий стук от захлопнувшейся крышки сундука. Вильям с раздражением посмотрел наверх.

— Он ведь кем-то доводится Роберту Лестерскому, не правда ли? А Лестер получил у де Люси разрешение отправиться на следующей неделе в Нормандию, чтобы помочь королю Генриху. Так он, по крайней мере, утверждает. Но лично я скорее поверю песенке какого-нибудь бродячего музыканта.

Джослин задумчиво закивал; слушая рассуждения отца.

— Монсоррель тоже старается внести свой вклад. Насколько я знаю Джайлса, он никогда не отличался особой верностью королю. Если ему предоставить свободу выбора, я уверен — он предпочтет молодого Генриха.

Железное Сердце с отвращением фыркнул.

— Я бы ни за что не смог положиться на неопытного шестнадцатилетнего юнца, о котором говорят, что он такой же капризный, как потаскухи из Саутуорка. Но не забывай, что манипулировать тщеславным и испорченным мальчишкой намного легче, чем добиться расположения закаленного в боях зрелого мужчины, который к тому же уже сидит на троне последние двадцать лет. — Вильям глотнул вина. — А Джайлс де Монсоррель — полный дурак.

— И богатый дурак, унаследовавший недавно Рашклифф, — заметил Джослин.

— Недолго ему оставаться богатым, — проворчал Железное Сердце. — Он уже промотал большую часть денег, доставшихся ему вместе с приданым жены, не говоря уже о том, что она получила в наследство от умершего брата.

— Брата?

— Томас де Курсель. Во время одной ссоры он расшиб себе об каменный пол голову, в которой все равно были одни опилки. Я знал их отца, Роберта де Курселя. Он был не слишком строгим, но зато вполне порядочным. Земли, принадлежащие их семье, в основном находятся в графстве Дербишир, если к этому моменту их уже не распродал Джайлс де Монсоррель.

— Мне кажется, я помню Томаса де Курселя, — проговорил Джослин. — Худой и высокий, с истеричным смехом… Я не придавал ему особого значения, когда видел его на турнирах. Мастерством он не отличался и скорее был зрителем, чем участником, — растерянно добавил он. — Они очень не похожи со своей сестрой.

Напускное безразличие в голосе Джослина заставило Вильяма насторожиться.

— Сводной сестрой, — заметил он. — Они от разных матерей, — и, лукаво улыбнувшись, спросил: — Она ведь тебе понравилась?

Джослин немного покраснел.

— Мне было жаль ее, хотя не стану говорить, что она не заинтересовала меня. Думаю, я выглядел слишком добрым.

Отхлебнув немного вина, он вновь посмотрел на отца. Железное Сердце продолжал улыбаться, не скрывая своих чувств. То, как говорил о ней Джослин, доказывало, что ее образ прочно засел в его голове.

— Кстати, — начал он, — Джайлс де Монсоррель известен своей нездоровой ревностью.

— Ему незачем ревновать.

— Не пытайся меня обмануть. Да я всего лишь хочу дать тебе хороший совет.

— Мне сейчас не нужны советы.

Железное Сердце, хитро поглядывая на сына, от души рассмеялся.

— Ну что ж, в советах ты, значит, не нуждаешься, — заговорил он и, решив переменить тему, добавил: — Поговорим тогда о другом. Сегодня де Люси сообщил мне, что нанял тебя на все лето.

Джослин расслабился, но взгляд его остался по-прежнему напряженным.

— Конечно, награды за рыцарские турниры намного выше, но и риск достаточно высок. — И, пожав плечами, продолжил: — Служить в охране, может быть, и скучно, но зато постоянно сыт и при деньгах. А что мне еще нужно?

Вильяму стало неловко. В голосе Джослина не чувствовалось ни обиды, ни досады, но что-то подсказывало Вильяму, что он виноват перед ним. Его первый сын и единственный ребенок Морвенны был незаконнорожденным, а потому не мог претендовать на имения де Роше. Джослин был вынужден самостоятельно и любым способом пробивать себе дорогу в этой жизни. Вильям и так старался: многому обучил Джослина, снабдил его необходимым оружием, но на душе у него не становилось легче.

— Сомневаюсь, что тебе придется скучать, — произнес он, как только Джослин осушил свой кубок. — Ричард не любит выкладывать все сразу, но, думаю, он может предложить тебе что-нибудь, помимо службы в охране.

— Например?

— Об этом спроси у самого де Люси.

На мгновение узкие брови Джослина недоуменно приподнялись.

— Тогда я, пожалуй, потороплюсь, чтобы насладиться свободой, — сказал он и обвел опустевшую гостиную рукой. — Как видите, мои люди уже готовы к отъезду.

Вильяму показалось, что этот жест выдавал некое беспокойство, возможно, оставшееся у Джослина после встречи с Монсоррелем и его женой. Ему действительно не помешало бы сейчас отдохнуть в таверне или провести ночь с какой-нибудь женщиной, хотя ехать в Лондон ночью очень рискованное дело.

— Побереги себя, Джос, — сказал он, нахмурившись.

— Я всегда осторожен, — ответил Джослин и, холодно попрощавшись, открыл двери и растворился в летних сумерках.

Вильям тяжело вздохнул. Указав испуганному слуге рукой на соломенную подстилку, он подошел к камину и уселся, собираясь допить вино. Его мысли вернулись к матери Джослина. Морвенна. Стоило ему прошептать это имя, как начинало колоть сердце.

Она была всего лишь сестрой наемника, и он хорошо помнил, как одним весенним вечером в 1144-м году заплатил ей за услуги. До Морвенны он мог только мечтать о такой женщине. И вот она появилась, навсегда разбив его сердце. Пять лет она была рядом. Он вспомнил тот вечер у костра, когда она развязала свои густые темные волосы, и представил ту ночь, когда эти волосы были аккуратно уложены вокруг безмолвного холодного лица. Рядом с ней положили маленькую мертворожденную дочь. Она ушла, и больше ничего не напоминало о ее существовании, исключая разве что недоумевающего четырехлетнего мальчика и не менее смущенного мужчину тридцати двух лет.

Один Бог знает, как он возненавидел Агнес в первые месяцы после смерти Морвенны. В его душе совсем не осталось места нежности или даже терпению. Вместо того чтобы радоваться, что Агнес вновь забеременела и вот-вот родит ему ребенка, он испытывал одно только раздражение. Вильям знал, что к своим собакам относится намного лучше, чем к собственной жене, но ничего не мог с собой поделать. Стоило ему посмотреть на Агнес, как перед глазами появлялось бледное, безжизненное лицо Морвенны. Его уверяли, что это был несчастный случай, что она споткнулась на лестнице и упала. Начались схватки. Двое суток она истекала кровью и в конце концов умерла. А он даже не успел с ней попрощаться.

Стоявшая возле него на подставке свеча затрещала, догорая, и он вздрогнул, очнувшись от нахлынувших воспоминаний. В темных углах на соломенных матрасах спала прислуга. Обычно они укладываются поближе к огню, но сегодня никто не смел вторгнуться в его одиночество. Железное Сердце тяжело встал на ноги, выплеснул последние капли вина в огонь, послушал, как они тут же зашипели, превращаясь в пар, и устало побрел к постели.

* * *


Дом графа Лестерского стоял на Стрэнде, одной из самых больших улиц Лондона. Даже в сумерках было заметно, что деревянный дом с крышей, покрытой красной черепицей, выстроен недавно. Черепица, безусловно, стоила дороже соломы, но зато надежнее на случай пожара. Внутри и снаружи на стенах висели факелы, освещавшие гостей, многие из которых еще толпились на заднем дворе, в то время как другие уже успели занять удобные места в гостиной. Приправленная травами баранья туша, насаженная на вертел, роняла на угли капли жира. За ней присматривал захмелевший поваренок, суетливо носившийся вокруг нее, не выпуская из рук кружку с вином.

Джослин остановился, не решаясь приблизиться к дому. В одном из углов двора он увидел знакомых ему воинов, служивших юстициарию де Люси. Он бы мог сейчас присоединиться к ним. Их дружный хохот манил его. Пока Джослин мешкал, к нему подошла стройная молодая женщина с томным взглядом. Она улыбнулась ему и соблазняюще завиляла бедрами. Не упуская ее из виду, он наконец переступил через порог и вошел в переполненную людьми гостиную.

За стоявшими вдоль стен столами вплотную сидели рыцари и вассалы Лестера. Среди них Джослин узнал фламандского полководца, с которым ему часто приходилось сталкиваться во время турниров, а также двоих прославленных рыцарей, зимовавших в этом году у графа. В дальнем конце гостиной, под двумя скрещенными знаменами, сидел сам Лестер. В свои тридцать лет он уже был достаточно упитанным, но, несмотря на то, что его мышцы оплыли жиром, оставался по-своему красивым. В эту минуту он, приветствуя, обнимал прибывшего на сломанной телеге Джайлса де Монсорреля, который по пути уже успел напиться, судя по его размашистым жестам и чересчур громкому голосу. По другую сторону от Лестера, налегая на стол, чтобы было лучше слышно, и продолжая обгладывать куриную ногу, сидел еще один его родственник, Убер де Бомон. Семейная склонность к полноте у него проглядывалась в двойном подбородке. Впрочем, Джослин его плохо знал. Слышал только, что он пользовался дурной славой, прослыв необыкновенным расточителем, немало промотавшим за последние три года в компании взбунтовавшихся сыновей короля.

Решив, что ему лучше оставить эту пьяную компанию и провести ночь с той девушкой, Джослин повернулся и собрался уже уходить, но вдруг его окликнули:

— Эй, приятель! — Джослин очень хорошо знал, кому может принадлежать этот тон. Ладонь тяжело опустилась на его плечо. — Как все, пришел на дармовой ужин?

Джослин нехотя обернулся и посмотрел в лицо своему сводному брату.

— Элфлин, принеси вина для нашего высокого гостя! — приказал Рагнар де Роше и язвительно улыбнулся.

Темноглазая девушка недовольно ухмыльнулась и удалилась. Рагнар уселся и, растолкав соседей, очистил место для Джослина, указывая ему рукой на скамью. Но в этом жесте скорее был вызов, чем приглашение. За этим же столом среди остальных рыцарей сидел другой брат, Иво. Он был па два года моложе Рагнара, но во всем старался на него походить.

— Приехал продать свой меч? — поинтересовался Рагнар. — Лестер теперь хорошо платит, а тебе судя по всему деньги сейчас особенно нужны, — сказал он, осматривая одежду Джослина, которая, хотя и была сшита из отличной шерсти, уже изрядно износилась. Кроме того, она совершенно не была украшена вышивками.

— У меня уже есть поручение, — ответил Джослин. — И я не настолько беден, чтобы хвататься за любое предложение.

— О-о! — ехидно протянул Рагнар. — Так сказать, живем по принципу?

Иво нервно захохотал.

— Что-то я раньше не слышал о наемниках с принципами! — захлебываясь от смеха, проговорил он, посматривая то на Джослина, то на Рагнара, ожидая их реакции на свое замечание.

— Ты никогда не узнаешь, что такое принцип, Иво, если к тебе кто-нибудь не подойдет и не ударит по лицу, — с презрением парировал Джослин.

Девушка вернулась, держа в руках желтый кувшин, из которого она наполнила их кубки крепким красным вином. Рагнар схватил ее за руку и дернул, заставив ее упасть ему на колени. Она завизжала, но не стала сопротивляться, когда он, обхватив ее за талию одной рукой, второй пополз ниже.

— Значит, ты уже получил задание? — переспросил Рагнар.

— От юстициария де Люси. До Михайлова дня. — Джослин глотнул вина, чувствуя, что приближаются неприятности. Внутри у него от злости кипела кровь. Глаза Рагнара тоже налились кровью.

Он стянул с плеч девушки одежду и поцеловал ее в грудь.

— По-твоему, ты дотянешь до этого дня? — спросил он, не отрывая губ от ее нежной кожи.

— Подумай лучше о себе, — ответил Джослин и брезгливо оглядел всех собравшихся. — Если ты считаешь, что поход в Нормандию — самый легкий путь к славе, то у тебя мозги действительно находятся в заднице.

Иво хихикнул. Рагнар оторвался наконец от женской груди и поднял голову, выставив вперед подбородок, слабо поросший бородой.

— Тебе придется ответить за свои слова, — проговорил он, побелев от злости.

— Зачем? Я же сказал правду.

Рагнар уже готов был ударить, но остановился, заметив одного дворянина, как раз проходившего мимо них.

— Убер, — сказал он, взяв его за рукав, — вы знакомы с моим братом Джослином?

Убер де Бомон, переминаясь с ноги на ногу, давал понять, что ему необходимо срочно выйти во двор. Он быстро кивнул Джослину, едва посмотрев в его сторону.

— Лицо вроде бы мне знакомо. Я, наверно, видел вас на Пасху в Париже.

— Прошлым летом я участвовал в турнирах под Тулузой.

Де Бомон нахмурился, шепотом повторяя слова Джослина. Вдруг выражение его лица изменилось.

— Ах да, вспомнил, — заговорил он, но голос его звучал совсем не радостно. Он снова повернулся к Рагнару. — Он ваш брат, вы сказали?

— Сводный брат, — ответил Рагнар и, отчетливо выговаривая каждое слово, добавил: — Он внебрачный сын моего отца, который подхватил во время похода одну шлюху, успевшую до этого уже со многими побывать.

Одна из служанок вскрикнула, стараясь поскорее проскочить мимо Джослина, занесшего руку для удара. Братья набросились друг на друга с кулаками. Кубки полетели в разные стороны, разбрызгивая свое содержимое. Кувшин опрокинулся со стола и раскололся надвое, образовав на дубовом полу красную лужу. Джослин на мгновение повалил Рагнара на стол, пропитав его рубаху анжуйским вином, оставшимся на ней в виде огромного кровавого пятна. Затем братья повалились на пол и начали кататься по дубовым доскам.

Испуганный Убер де Бомон, совершенно забыв о своем переполненном мочевом пузыре, раскрыл рот. Иво, нервно вытирая ладонью рубаху, забрызганную вином, расталкивал собравшихся, пробираясь поближе к драке. Его обычно бледное лицо слегка порозовело.

Рагнар прижал Джослина к полу и быстро выхватил из ножен стальной кинжал. Но Джослин успел оттолкнуть его ногой, так что тот отлетел к камину, ударившись головой о кирпичи. Рагнар взвыл, но, не теряя времени, перевернулся на бок и снова вскочил на ноги, сжимая кинжал на уровне пояса. Он бросился на Джослина, но тот опять сумел увернуться. Улучив момент, Джослин вынул нож, висевший у него на кожаном ремне, но остановился, заметив, что Рагнар продолжает неподвижно лежать. Тяжелый сапог одного из воинов крепко прижимал к полу его руку, все еще не выпускавшую кинжал.

Джослин поднял глаза и увидел мужчину с дородной фигурой и удивительно коротко подстриженными светлыми волосами. Вокруг проницательных серых глаз уже наметились ранние морщинки. Джослин узнал Брайена Фитцренара из Рейвенстоу. Он был одним из лучших воинов де Люси, служивших в разведывательных отрядах.

— Довольно, — сказал Фитцренар и нагнулся, вырывая из руки Рагнара его оружие. Он с раздражением, но по-дружески посмотрел на Джослина. — А вам я советую сейчас уйти, пока не случилось чего похуже, — обратился он к нему, сохраняя в голосе спокойствие.

Джослин оглядел гостиную. Гости, изредка на него посматривая, вновь вернулись к своим беседам. Джослин чувствовал в их взглядах вражду, презрение и, может быть, немного любопытства. Лицо Лестера также оставалось гневным. Зато вот Джайлс, изрядно набравшись вина, уже ничего не видел, опустив голову и раскидав свои волосы по липкому столу.

Фитцренар поднял ногу и позволил Рагнару встать, но кинжал он, похоже, не собирался ему возвращать. Тяжело дыша, Рагнар уселся на скамью. Его дорогая одежда была совершенно испорчена огромными пятнами вина, к которым теперь еще прилипла солома.

— Когда-нибудь я убью тебя! — зарычал он на Джослина, и его лицо побелело от злобы.

— Тогда я стану почаще оглядываться назад, — ответил Джослин. — Только сзади ты не побоишься наброситься на меня.

Вытирая тонкую струйку крови возле уголка рта, он вышел во двор. Его дыхание оставалось неровным, а в глазах кипели слезы обиды и унижения. Он знал, что поступил неверно, знал, что ему следовало проще ко всему отнестись, но ничего не мог с собой поделать.


Глава 5


Мышь, спрятавшись в угол, усердно перебирала передними лапками колосок пшеницы, жадно вгрызаясь острыми зубками в сладкие крахмалистые зерна. Через трещину на двери конюшни внутрь проникал луч солнца, придававший резкий оттенок желтой соломе, на которой лениво растянулся каурый жеребец.

Джослин полуоткрытыми заспанными глазами наблюдал за увлеченным трапезой грызуном. В голове стучало, а во рту пересохло и неприятно пахло — такова была расплата за вчерашние грехи, о которых он, исключая драку с Рагнаром, почти ничего не помнил. И не хотел вспоминать.

Вдруг что-то пестрое пронеслось мимо его носа и скрылось в мягкой соломе. Джослин быстро вскочил на ноги, выхватив из ножен свой кинжал. Его сердце готово было выскочить из груди. Полосатая кошка недовольно посматривала на Джослина своими янтарными глазами. В ее крепких челюстях еще продолжала биться мышь. Не спуская глаз с Джослина, кошка торопливо перебежала через конюшню и, протиснувшись через приоткрытую дверь, выскочила во двор.

Джослин, тяжело простонав, сел, положив голову себе на колени. Снаружи уже доносился шум из дома отца. Две служанки о чем-то тихо сплетничали, стоя у корыта для свиней. Кто-то из мужчин пару раз громко свистнул. Джослин почувствовал дым от костра, разведенного прямо во дворе. Где-то совсем рядом кудахтали куры, разгребая лапами траву. Вдруг послышались шаги: кто-то подошел к двери конюшни, загородив собой доступ солнечным лучам, нежно ласкавшим соломенную подстилку. Джослин услышал два приглушенных голоса, один из которых явно принадлежал подростку, а другой — уже зрелому мужчине.

— Хотел почистить лошадей, сэр, но там все еще спит он.

— Неудивительно, учитывая состояние, в котором он вчера вернулся, — ответил баритон. — Иди займись пока другими делами, а я посмотрю, стоит ли его разбудить.

— Уже незачем, — проговорил Джослин, открывая изнутри дверь и впуская в конюшню яркий утренний свет. Перед ним стоял конюх со своим помощником, испуганно выпучившим глаза. Джослин, проведя рукой по взлохмаченным волосам, выгреб из них пучок соломы. — Мне, конечно, следовало лечь в гостиной, но конюшня оказалась ближе. Кроме того, я не был уверен, что ноги донесут меня до дома.

На обветренном лице конюха появилась улыбка.

— Вас действительно немного пошатывало, господин Джослин, — согласился он.

— Да, хорошо я вчера нализался, — заметил Джослин, — так, что теперь вся голова раскалывается.

Помощник конюха решил поскорее убежать и чего-нибудь успеть перекусить до того, как его заставят заниматься лошадьми, ибо теперь ему уже ничего не мешало.

— Господин Рагнар вообще не приехал домой, — вновь заговорил конюх, поднимая вилы и сердито посматривая в сторону убежавшего мальчишки. — Вашему отцу это совсем не нравится.

Джослин, поправляя на себе одежду, подошел к бочонку, чтобы ополоснуть руки и лицо дождевой водой, стекавшей с крыши. Разбитая губа до сих пор болела, ребра не переставали ныть. Его отцу еще больше не понравится, когда он узнает о драке. Может быть, он уже о ней слышал. Иво никогда не умел держать язык за зубами.

— А где Иво?

— Лежит еле живой, — ответил конюх, явно недолюбливавший его.

Джослин закусил губу. Возможно, еще не поздно было предупредить его, чтобы он не проболтался.

— Джослин! — услышал он, получив при этом несильный удар между лопаток. Тонкие руки и ноги по-обезьяньи обвили фигуру Джослина, когда их обладатель прыгнул ему на спину. — Ты отвезешь меня на ярмарку в Смитфилде посмотреть на танцующего медведя? — На него пристально смотрело веснушчатое лицо, скрывавшееся под копной темно-рыжих волос. Джослин поднял руки, схватил хрупкое тело мальчика и, сняв его с плеч, поставил перед собой.

Мартин, самый младший из сводных братьев, не переставая улыбаться, с нетерпением вглядывался в лицо Джослину. Ему было всего восемь лет, но уже скоро предстояло стать оруженосцем в доме де Люси. Мартину принадлежала своя доля имений де Роше, но это пока не делало его надменным.

— С какой стати я должен тебя куда-нибудь везти? — поинтересовался Джослин и наморщил лоб.

Недовольно посмеиваясь, конюх отправился на поиски своего ленивого помощника.

— Я буду хорошо себя вести. Обещаю!

— Я это уже не раз слышал!

— Ну, пожалуйста, — попросил Мартин, посматривая на Джослина преданным взглядом. Несмотря на звон в голове, заставлявший ни о чем не думать, Джослин чувствовал, что ему придется уступить.

— Позволь мне только сначала привести себя в порядок и позавтракать. А потом видно будет, — ответил он и направился к дому. Мартин, как ягненок, поскакал за ним, торопливо рассказывая о разных чудесах, которые можно будет увидеть в Смитфилде.

— А еще там есть настоящая русалка, — заявил он, когда они уже вошли в гостиную. — Голая вот досюда… Но, чтобы взглянуть на нее, надо выложить целое пенни.

Джослин знал эту «русалку», так как, участвуя в турнирах, он не мог пройти мимо ярмарок, обычно организуемых рядом с турнирными боями. Единственное, что ее сближало с рыбой, это матросы, которым она отдавала предпочтение в борделях Саутхемптона. Длинные белые волосы были всего лишь париком, а «хвост» был сделан из искусно сшитой змеиной кожи. Он мог бы назвать ее грудь красивой, если бы не знал других женщин. В любом случае одного пенни было многовато.

— На такие деньги мы лучше купим имбирный пряник, — сказал он Мартину и, побледнев, остановился, заметив спускавшуюся к ним леди Агнес. Судя по выражению ее лица она была не в лучшем настроении.

— Где ты был? — набросилась она на Мартина, схватив его за руку. — Иди переодень рубаху. И поторопись. Через час мы должны быть у наместника, а ты похож на грязного мальчишку, слезшего с повозки какого-нибудь наемника.

Мартин, возможно, и был самоуверен, но далеко не глуп, поэтому решил, что лучше подчиниться матери, и побежал, корча на ходу рожи.

Настроение Агнес, конечно, было испорчено появлением Джослина. Она знала, что вчера ночью он вовлек Рагнара в драку. Холодная учтивость в его взгляде сейчас еще больше злила ее. Она могла бы заявить, что он вырос в сточной канаве, будь она уверена, что сама совершенно непричастна к его воспитанию.

Джослин сел на скамью и взял небольшую булочку из плетеной хлебницы, стоявшей в центре стола. Затем он налил себе кружку светлого пива. Он, безусловно, мог бы усесться за хозяйский стол и потребовать лучшего белого хлеба и вина, но сегодня утром ему не хотелось лишних неприятностей.

— Где отец? — спросил он, оглядев гостиную и заметив, кроме прислуги, только своих людей, устало сидевших в углу. Никого из людей де Роше не было видно. На мгновение ему показалось, что она не намерена отвечать. Ее глаза прищурились, а тонкие ноздри задрожали. Все выражение ее лица говорило: «Не твое собачье дело», — но за свою жизнь она хорошо усвоила, как должна вести себя с мужчинами, и потому не осмелилась открыто игнорировать его вопрос.

— Он уехал, чтобы забрать Рагнара из дома Лестеров, — холодно ответила она, поворачиваясь к нему спиной и обращаясь к прислуге.

Джослин нахмурился и начал есть. Вид Рагнара отца явно не порадует, подумал он. Двадцатитрехлетний Рагнар, полный злобы и ярости, был уже слишком взрослым и опасным, чтобы его можно было отхлестать ремнем, как непослушного ребенка. Джослин посмотрел на разбитые пальцы правой руки, попробовал сжать их и поморщился от боли.

Агнес прошла мимо него, стараясь сохранять на лице спокойствие. Прислуга последовала за ней. Джослин решил, что ему лучше уйти и оставить Агнес в покое. Поспешно дожевав последний кусок хлеба, он вышел во двор, прихватив с собой кружку с пивом, которое собирался допить наедине. Но, похоже, он поторопился. Едва Джослин вышел из дома, как во двор въехал его отец, а за ним, немного отстав, — Рагнар. Было видно, что оба находятся в дурном настроении.

Железное Сердце спрыгнул с лошади и наградил помощника конюха оплеухой, за то что тот замешкался с поводьями. Он быстро направился к дому, но убавил шаг, заметив Джослина. На лице Железного Сердца проступили скулы. Он подошел к Джослину, не пытаясь скрыть своего гнева.

— Значит, был у Лестера! — проревел он. — Во всем Лондоне ты не мог найти другого места для драки! Ты позоришь меня и мою кровь!

Джослин, не решаясь взглянуть отцу в глаза, смотрел на Рагнара, все еще сидевшего на лошади.

— У меня были на то причины, — быстро проговорил он, крепко сжимая пальцами ручку кружки.

— Лестер говорит, что ты был слишком пьян. Он с радостью пересказывал мне все подробности, пока я стягивал Рагнара с потаскухи, на которой он заснул, — продолжал, по-прежнему возбужденно, Железное Сердце. — Мне, наверное, лучше было дать обет безбрачия, чем породить таких безмозглых сыновей, которые до сих пор висят у меня на шее!

— Я не был пьян, просто меня разозлили, — пробормотал Джослин.

— Еще вчера вечером, когда ты был здесь, ты знал, на что идешь. Дюжина свидетелей утверждают, что драку затеял именно ты!

Голова Джослина слегка дернулась, словно он получил по ней удар. Он ничего не ответил, уставившись перед собой. Ни за что на свете не сможет он повторить то оскорбление, которое подстрекнуло его на драку.

— И дай мне пройти! — проворчал Железное Сердце. — Я хочу пропустить немного вина, а то у меня в горле все пересохло.

Войдя в дом, он, будто раненый медведь, заревел на свою жену.

Рагнар вплотную подъехал к Джослину, нарочно не остановив лошадь, пытаясь запугать брата.

— Думаю, если ты поскорее уберешься отсюда, тебе же самому будет лучше, — усмехаясь, заметил он.

— Как всегда, ты думаешь неверно, — ответил Джослин, с ненавистью поглядывая на него.

Лицо Рагнара покрылось капельками пота. Огромный синяк красовался вокруг его левого глаза, по которому Джослин вчера ударил со всей силы. Рыжеватая бородка окаймляла плотно сжатые губы.

— Когда-нибудь я стану хозяином всех имений отца, а у тебя ничего не будет, — сказал он, стараясь уколоть Джослина. Его лошадь затопала и замахала хвостом, задев им руку Джослина, все еще державшего кружку с пивом. Джослин все-таки решил ответить:

— Ты, Рагнар, совершенно не видишь никакой разницы, совершенно не понимаешь, что значит не владеть ничем и быть ничем, — с презрением сказал он и выплеснул из кружки остатки пива на землю. — Я могу продать свой меч, но никогда не продам честь.

Казалось, что вот-вот может завязаться очередная драка, но громкий голос Железного Сердца, доносившийся из дома через открытую дверь, сдерживал обоих соперников. Рагнар посмотрел сверху на Джослина взглядом, который был красноречивее любых слов, и, сжимая пальцами поводья, развернул лошадь, направившись к давно поджидавшему его конюху. Разворачиваясь, его неуклюжая кобыла чуть не задела Джослина, заставив его отойти назад. Одним копытом она наступила на то место, куда Джослин вылил остатки пива. Он с изумлением рассматривал образовавшуюся в пыли темную ямку, затем посмотрел вслед брату. Рагнар был высок и широкоплеч, а синий бархат, из которого был сшит его костюм, должно быть, обошелся домашнему бюджету леди Агнес в несколько шиллингов.

Рагнар не мог знать, что значит заночевать у дороги, потому что тебе больше не к кому ехать. Он не знал, что значит отвоевывать каждый кусок хлеба и собирать хворост под холодным, пронизывающим до костей дождем, когда настолько от всего устаешь, что хочется просто лечь и умереть, но приходится находить в себе силы, так как от твоей жизни зависит жизнь других людей. Рагнар не знал, что такое настоящий голод.

* * *


Рагнар растерянно ходил по комнате матери, время от времени беря в руки ту или иную вещь. Агнес с беспокойством наблюдала за ним. Она все еще ощущала на своей щеке прикосновение его сухих губ. От его поцелуя отдавало вином, потом и дешевыми духами городских проституток. Она была огорчена, но не удивлена. И уж тем более она не сердилась на него. Во всем был виноват Вильям.

— Поискать какую-нибудь мазь от синяков, дорогой?

Рагнар затряс головой, рассматривая кусок ткани, лежавший на ее корзинке с шитьем.

— Нет, глаз почти не болит, — промямлил он.

— Точно?

— Да, мама.

Сейчас его голос был ровным и спокойным. Агнес вытерла о юбку свои влажные ладони. Он, повертев вышивку в руках, положил ее и подошел к окну. Она восхищалась тем, как легки и свободны его движения, как играет солнце в его светлых волосах. Было очевидно, что он унаследовал от скандинавских предков не только свое имя. Он был силен и красив, и Агнес с гордостью думала о том, что именно она родила его.

— Этого Джослина надо посадить в тюрьму, — вскипела она. — Ты ведь мог остаться без глаза.

Он, не оборачиваясь, что-то проворчал себе под нос, продолжая наблюдать, как во дворе суетится прислуга.

— Мне нужны деньги, — сказал он вдруг. — Не хочу просить у отца, тем более что он все равно мне ничего не даст.

— Сколько?

— Столько, чтобы не испытывать неудобств, пока я буду в Нормандии с войсками Лестера.

Ее сердце заколотилось.

— Ты действительно туда отправляешься?

Он ничего не ответил, но повернулся к ней, уставившись на нее недовольным взглядом. Его глаза, как и у нее, были светло-карими. При ярком солнечном свете на их лицах были хорошо заметны маленькие золотые веснушки. Только вот заплывший фиолетовый глаз нарушал красоту.

— Ты уже разговаривал об этом с отцом?

— Не то чтобы разговаривал, но он знает.

«И ничем не хочет помочь, — подумала Агнес, — а только потому, что ему не очень-то нравится Роберт Лестерский». Сейчас не нравиться может лишь то, что Рагнар рискует своей жизнью. Но она знала, что не сможет удержать сына, не сможет отговорить его. Поэтому теперь для нее самым главным оставалось сделать так, чтобы он ни в чем не нуждался.

— Сколько? — переспросила она, выискивая из ключей, висевших у нее на поясе, тот, который подходил к ее шкатулке с драгоценностями. За каждое пенни, истраченное ею, ей приходилось отчитываться перед Вильямом, но у нее еще оставалась часть приданого, которым она полностью могла распоряжаться по своему усмотрению. Вильям никогда не замечал, носит она украшения или нет, да и ей самой уже редко хотелось навесить на себя эти безделушки. А если уж на карту поставлено благополучие Рагнара, она, ни секунды не колеблясь, готова была с ними расстаться.

Рагнар отошел от окна и, пройдя через комнату, подошел к матери, наблюдая через ее плечо за тем, как она открывает шкатулку. В ней лежали кольца и броши, украшенные каменьями застежки для ремней, а также нарядный инкрустированный крохотными жемчужинами пояс, который теперь ей совершенно был ни к чему, учитывая дюжину перенесенных ею родов. Рагнар, не обращая на все это внимания, вдруг нагнулся и выудил крестик на массивной золотой цепочке.

— Этого будет достаточно, — сказал он, рассматривая крестик на свету. Аметист и лунный камень, агат и берилл, вкрапленные в золото, ярко засияли на солнце.

Агнес огорченно вздохнула. Этот крестик как раз был тем немногим, что она все же изредка любила носить. И, конечно же, он немало стоил. Но, заметив на губах Рагнара довольную улыбку, она опять вздохнула и получила еще один поцелуй, на этот раз выражавший по крайней мере благодарность.

— Спасибо, мама. Я всегда знал, что могу на тебя рассчитывать, — проговорил он, застегивая на шее цепочку и направляясь к двери.

На пороге он столкнулся с теткой Мод, несшей в руках блюдо с финиками. Ее он тоже поцеловал, схватив с подноса несколько сладких ягод, и начал спускаться по лестнице, весело что-то насвистывая.

Мод с любопытством посмотрела на Агнес, которая, слегка порозовев, торопливо закрывала и замыкала свою шкатулку.

— Рагнар на удивление весел, несмотря на то, что Вильям привез его чуть живым, — заметила Мод, ставя блюдо на сундук и закидывая в рот финик. — Ты опять помогла ему?

«Жадная и любопытная свинья», — подумала Агнес.

— Какое тебе дело? — холодно сказала она, поправляя на поясе связку побрякивающих ключей.

— Просто будь осторожней. Не думаю, что Вильяму это понравится.

Агнес прищурила глаза.

— А ты уже побежала ему рассказывать!

Мод, облизывая пальцы, пожала плечами.

— Да нет, — ответила она, сердито посмотрев на невестку, — мне ведь до этого нет никакого дела.


Глава 6


Линнет смотрела, как неуклюжий медведь лениво кружился под звуки вырезанной из кости флейты, на которой играл тучный мужчина, приколовший себе на плечо потускневшей серебряной брошью кусок медвежьей шкуры, уже изрядно побитой молью. На шею он повесил ожерелье из медвежьих зубов и длинных кривых когтей желтоватого цвета. Линнет была уверена, что это все, что осталось от прежнего животного, зарабатывавшего этому человеку на хлеб.

Она взглянула на тяжелую цепь, которой медведь был привязан к вбитому в землю колу, и испугалась, решив, что какое-нибудь звено может не выдержать, хотя зверь выглядел до смерти усталым и не думал вырываться. Его грязная шерсть кишела паразитами, а исходившее от него зловоние было настолько сильным, что Линнет прикрыла нос платком. Бедное животное, подумала она, ибо знала, что значит быть зависимым и плясать под чью-нибудь дудку. Для ее свадьбы Томас тоже купил медведя, который, позабавив немного гостей, на следующий же день был отдан на растерзание охотничьим собакам. Когда же она зарыдала, оплакивая несчастное животное, он, похлопывая по плечу, назвал ее глупой гусыней. Джайлса тогда это особенно рассмешило. Он попросил отдать ему шкуру и заставил Линнет сшить из нее воротник к его плащу.

Оглядевшись вокруг, она заметила, что Джайлс и другие рыцари Лестера тщательно выбирают лошадей. Удивительно, но у него всегда находились деньги на то, что ему хотелось купить, но никогда не хватало на ее нужды. Сегодня утром ей едва удалось выпросить у него немного денег, чтобы купить иголок, ниток и какой-нибудь легкой ткани, из которой она могла бы сшить Роберту летнюю рубашку. Ей становилось дурно при одной мысли, что все серебро, хранившееся у них дома, расходуется на эту бессмысленную войну.

Роберт, уцепившись за ее юбку, робко поглядывал на медведя, широко раскрыв от изумления и страха свои серые глаза. В маленьком кулачке он сжимал сладкий инжир, но совершенно позабыл о нем, и Линнет беспокоилась, что скоро ее платье будет все испачкано его липкими пальцами.

— Смотри, Джослин, вот медведь, о котором я тебе говорил! — весело прокричал кто-то из детей.

Повернув голову, она увидела радостное лицо мальчика лет примерно восьми, который одной рукой показывал в сторону медведя, а другой тащил за собой хохочущего мужчину. Сегодня Джослин де Гейл был одет в рубаху из светло-коричневой шерсти, которая очень шла ему и неплохо сочеталась с темными штанами. Отсутствие на одежде всевозможных вышивок, как ни странно, еще больше подчеркивало ее элегантность. Не портил впечатления и потертый кожаный ремень, свободный конец которого свисал с пояса чуть ли не до самых колен. У них с мальчиком были удивительно похожи линии бровей. Некоторое сходство было также заметно в походке, и Линнет, заинтересовавшись, пригляделась к мальчику.

Раскрыв рот от восторга, он уставился на медведя, совершенно не обращая внимания на его свалявшуюся грязную шерсть. Де Гейл снова рассмеялся. Выражение его лица резко изменилось, когда он, мельком посмотрев в сторону, заметил Линнет.

— Леди де Монсоррель!

Служанка Линнет сразу же поспешила подойти поближе к своей хозяйке, а двое воинов, которых Джайлс оставил присматривать за своей женой, недовольно поглядывали на Джослина, держа руки на поясе возле оружия.

— Сэр Джослин, — пробормотала она и опустила глаза, вспомнив про Джайлса, который всегда злился, если она с кем-нибудь начинала разговаривать. И все-таки она не могла не ответить: — Я хочу еще раз поблагодарить вас за вчерашнее.

— Ну, у меня ведь почти не было выбора, — сказал он, как ей показалось, с легким акцентом и улыбнулся.

Линнет чувствовала, что начинает краснеть. Она боялась посмотреть в глаза Джослину и не осмеливалась вновь с ним заговорить. Но Джослин, успевший показать себя на рыцарских турнирах, также был хорошо известен своим умением обращаться с женщинами. Правда, сейчас одно только его присутствие могло опять навредить ей.

Он присел на корточки и протянул руку к Роберту.

— Сегодня ты выглядишь намного лучше, — обратился он к нему. — Тебе нравится медведь?

Роберт испуганно ухватился за юбку Линнет и прижался к матери. Де Гейл усмехнулся.

— А мне, честно говоря, не очень. Но я сюда пришел не по своей воле, — продолжал он говорить Роберту, посматривая на Линнет.

Она кивнула в сторону второго мальчика.

— Ваш сын?

— Это мой сводный брат Мартин. При моем образе жизни не так-то легко обзавестись семьей, — ответил он и цинично улыбнулся. — Вот та гадалка сказала мне, что я женюсь на прекрасной наследнице и умру, окруженный заботой. Но думаю, ее больше интересовали мои деньги, чем мое будущее. Если бы мне действительно довелось жениться на наследнице, красивой или не очень, я бы неустанно оберегал и защищал ее богатство.

— Зато пока вы защищаете богатство других, — заметила Линнет.

— О да, у некоторых от денег просто сундуки ломятся, — согласился Джослин, косо посматривая на нее, и Линнет догадалась, на чьи сундуки он намекает.

— Идем, дорогой, — обратилась она к Роберту, — нам пора. — Она взяла сына за маленькую липкую ручку и слегка наклонила голову, прощаясь с наемником. Джослин встал на ноги и тоже кивком попрощался с ней. Оставаясь внешне серьезным, он на самом деле едва удерживался от улыбки.

Линнет поспешила подальше отойти от того места. Она услышала, как младший брат де Гейла попросил купить ему имбирный пряник и Джослин согласился. Отважившись мельком посмотреть через плечо, она заметила, что де Гейл задумчиво глядит ей вслед, и у нее на душе стало еще неспокойнее.

— Что он от тебя хочет?

Линнет замерла от неожиданного вопроса. Прямо перед ней стоял муж. Он сидел на отличной новой лошади, которую купил, оставшись довольным ее аллюром. Огромный глаз кобылы злобно косился в сторону Линнет, но Джайлс следил за своей лошадью, до предела натянув поводья.

— Ничего, — произнесла она охрипшим голосом и, откашлявшись, продолжила: — Он просто тоже приехал на ярмарку.

— Тогда почему же ты краснеешь? Что он сказал тебе?

— Ничего, клянусь. Он разговаривал в основном с Робертом.

— С этим трусливым недоноском? — пренебрежительно спросил он. Лошадь под ним дернулась, и Линнет метнулась в сторону, опасаясь попасть под ее мощные копыта. — Неужели ты думаешь, что я в это поверю?

— Он был со своим младшим братом. Прошу вас, милорд, на нас все смотрят. Вы устраиваете скандал из ничего.

Джайлс, нахмурившись, осмотрелся. Убер де Бомон и Рагнар де Роше наблюдали за ними, даже не пытаясь скрыть своего удовольствия. Ричард де Люси, тоже пришедший выбрать себе лошадь, умудрялся всегда выглядеть невозмутимым, но сейчас даже у него на лбу проступила глубокая морщина. Вильям Железное Сердце, сопровождавший наместника, сердито смотрел на них, сжимая руками ремень, на котором висел меч.

— Надеюсь, что действительно ничего не произошло, — с угрозой в голосе сказал Джайлс и тихо добавил: — Но просто удивительно: стоит мне привезти тебя на люди, как ты сразу начинаешь меня позорить. Чем ты лучше проститутки?

Линнет передернуло от последнего слова, как будто он хлестнул ее по лицу поводьями, которые сжимал в кулаках. Ненависть и страх переполняли ее сердце, но она продолжала стоять перед ним, зная, что никто не сможет ее защитить. Роберт, напуганный грозными криками своего отца и огромной, взрыхляющей копытами землю лошадью, начал тихо хныкать, спрятавшись за мать.

— Отправляйся домой и жди меня, — приказал Джайлс.

Линнет покорно склонила голову. Она подумала о монастыре Святой Девы Марии, что в Саутуорке. Но пустят ли туда бежавшую от мужа жену? А может, ей лучше присоединиться к торговцам, которые, объединившись с каким-нибудь отрядом наемников, отправятся в Нормандию? Бесспорно, что даже такое существование не стало бы хуже ее теперешней жизни.

Джайлс развернул свою рыжую лошадь и вернулся к поджидавшей его компании. По их лицам она поняла, что они вполне одобряют поведение мужа и наслаждаются тем, как он унижает свою жену. Собравшись с силами, она взяла Роберта на руки и направилась к запряженной лошадьми повозке, стоявшей на краю поля.

Джослин тем временем купил Мартину большой квадратный имбирный пряник, покрытый сверху глазурью, и теперь они стояли у прилавка, расположенного рядом с «русалкой» Мелюзиной. Он надеялся, что довольный мальчик забудет об этом грязном аттракционе и они смогут заняться куда более полезными делами. Из десятков предлагаемых на ярмарке лошадей им предстояло выбрать и купить ту, которая годилась на все случаи жизни.

Наученный своим отцом, а также дядей Конаном, воевавшим на полях Британии, Нормандии, Анжу и Аквитании, Джослин хорошо разбирался в лошадях. Он знал, что иногда во время битвы жизнь зависит только от лошади. Джослин придирчиво осматривал стоявших в ряд животных, уделяя некоторым из них особенно много внимания и пропуская мимо ушей пустые слова торговцев, уверявших его в качестве и отличной родословной продаваемых лошадей.

Мартину понравилась одна белая кобыла, но Джослин недовольно покачал головой:

— На ней можно совершать летние прогулки по хорошим дорогам, но от тяжелой работы у нее не выдержит сердце, да и ноги у нее какие-то длинные и худые. Вряд ли она охотно пойдет вброд через реку. Посмотри, какая она издерганная.

Мартин сжал губы.

— Зато она красивая.

Джослин засмеялся:

— Женщин тоже много красивых, но в хорошие жены из них мало кто годится.

— И леди де Монсоррель красивая.

Джослин не сразу ответил, осматривая зубы приземистого гнедого жеребца.

— Да, красивая, — согласился он, вспоминая серые глаза и изящную фигуру Линнет де Монсоррель. Обычно он отдавал предпочтение статным пышногрудым женщинам — они лучше всего справлялись с неудобствами, сопровождавшими наемников в пути, — но временами он ловил себя на мысли, что мечтает о более утонченной и нежной женщине. Бреака была стройна и подвижна. Он вспомнил ее черные волосы и такие же черные глаза. Он все еще иногда думал о ней, особенно морозными зимними ночами, когда тепла его собственного тела было недостаточно, чтобы согреться. И о Джуэле тоже. О ней он думал постоянно.

Внезапно Джослин приказал торговцу пустить жеребца рысью, чтобы хорошенько оценить его аллюр.

Мартин, продолжая грызть пряник, посмотрел на простиравшееся на много миль огромное поле. Ярмарка проводилась каждый шестой день недели, и Мартину нравилось приезжать сюда, если, конечно, его семья в это время была в Лондоне. Ему нравилось царившее здесь оживление. Тут можно было увидеть кого угодно: богатых и бедных, лордов и торговцев, воинов и фермеров — всех их объединял интерес к лошадям. Здесь можно было купить любых: от грузных тяжеловозов до стройных кобыл, от маленьких пони до хорошо обученных боевых коней, стоивших целое состояние. Рядом с ярмаркой можно было принять участие в скачках, поставив на какого-нибудь чистокровного арабского жеребца, привезенного из далеких пустынь Азии. А те, кто в конце концов уставал от лошадей, могли посмотреть на других животных: на коров и овец, на свиней и домашнюю птицу. Здесь также продавались различные сельскохозяйственные орудия и можно было понаблюдать за работой ремесленников. На ярмарке Мартину нравилось все.

— Какой-то рыцарь едет сюда, — сказал он Джослину. — Кажется, к тебе.

Хозяин жеребца, которого выбрал Джослин, поспешил подальше отвести свою лошадь от возможной ссоры. Джослин обернулся и увидел, что к нему направляется Джайлс де Монсоррель. Он скакал на взмыленном боевом коне, который плохо слушался своего наездника. Стремена, рассчитанные на невысокого человека, были слишком коротки для Джайлса, который вспотел не меньше своего коня. Его лицо было красным от негодования.

— Если я еще раз увижу тебя рядом со своей женой, тебе несдобровать! — проревел он.

Джослин посмотрел в его голубые глаза, ярко выделявшиеся на фоне красного лица.

— Мы всего лишь обменялись любезностями. Или мне нужно было сделать вид, что я не замечаю ее?

— Ты простой наемник, и я хорошо знаю, что у таких, как ты, на уме.

— А у вас, похоже, вообще нет ума выше ремня, который вы так часто пускаете в ход, — ответил Джослин, начиная выходить из себя.

— Джослин… — испуганно прошептал Мартин.

Джайлс вонзил острые шпоры в бока лошади, и она рванула в их сторону, неистово топая копытами. Мартин оступился и вскрикнул, больно ударившись о землю и выронив из рук недоеденный пряник. Джайлс нагнулся в седле и с силой хлестнул Джослина кнутом. Удар пришелся по лицу, оставив между глаз ярко-красный след. Лошадь задела его собой, но он, пошатнувшись, сумел устоять на ногах. Джайлс продолжал атаковать, размахивая кнутом в правой руке, а левой беспорядочно дергая за поводья.

Мартин вскочил на ноги и метнулся в сторону, где мог оставаться в безопасности. Джослин, едва увильнув от мощных копыт лошади, схватил табурет торговца и со всего размаха ударил им по голове наступавшего на него жеребца. Табурет вдребезги разлетелся. Лошадь совсем обезумела. Джайлс, пытаясь удержаться в седле, отчаянно дергал за поводья, но было уже слишком поздно. Ослепнув и озверев от страха и боли, жеребец вскочил на дыбы, а затем, на глазах собравшейся перепуганной толпы, повалился на землю, подмяв под себя своего наездника.

Послышалось, как хрустнули его кости, Джайлс пронзительно завопил от боли. Джослин бросил остатки табурета и уставился на истекавшую кровью голову лошади. Несколько человек подбежали к ней, стараясь не дать ей еще раз навалиться на Джайлса, которого торговец и какой-то купец вытащили из-под нее. Кто-то принес веревку, чтобы связать бившуюся в агонии лошадь.

Джослин подошел к Джайлсу и тихо опустился на колени. Тот был еще жив, но становилось очевидно, что долго он не протянет. При каждом выдохе в уголке его рта появлялись кровавые пузыри — следствие того, что одно или несколько ребер повредили его легкие.

— Дайте мне пройти! — послышался громкий женский голос. — Ради бога, дайте пройти. Я его жена!

Линнет де Монсоррель с трудом пробиралась через толпу людей, многие из которых, забыв о своих делах, пришли поглазеть на захватывающее зрелище. Протиснувшись наконец к центру толпы, Линнет стала на колени перед мужем.

— Джайлс… — произнесла она и нежно прикоснулась к его волосам. Она не могла поверить своим глазам. Подняв голову, Линнет посмотрела на Джослина. Тот покачал головой.

— У него сломаны ребра и повреждены легкие. Уже послали за священником. Я очень сожалею, миледи.

Ее затрясло.

— Я видела, что вы спорили.

— Да, и мне ничего не оставалось, как ударить его лошадь. Он готов был затоптать меня и Мартина.

Джослин быстро осмотрел толпу и облегченно вздохнул, заметив Мартина, стоявшего возле отца. Лицо мальчика было бледным, а рубаха вся испачкана и изодрана, но сам Мартин был цел и чувствовал себя защищенным, обхватив крепкую руку Железного Сердца. Вильям стоял нахмурившись, но так, словно ему только что подкинули любопытную идею.

— Еще вчера я хотела избавиться от него, — прошептала Линнет, — а сейчас — нет. И не таким образом.

Джослин повернулся и заметил ее виноватый взгляд. Ему стало не по себе. Отец предупреждал его о ревности Джайлса де Монсорреля, но он тогда не придал этому никакого значения.

— Это его вина. И отчасти моя, — сказал он и положил ладонь на руку Линнет.

Она покачала головой и убрала руку.

— Я тоже виновата, — ответила она. — Но вам этого не понять.

Народ начал постепенно расходиться. В это время к Джайлсу подошел Ричард де Люси. Он закусил губу, обнаружив, что у Джайлса задеты внутренние органы.

— Я раньше видел эту лошадь, и уже тогда она показалась мне слишком норовистой, — печально заметил он и мельком посмотрел в сторону Джослина, но не решился говорить о конфликте, ставшем причиной трагедии.

Де Люси отошел в сторону, позволяя священнику пройти к телу Джайлса.

— Мой личный исповедник, отец Адам, — произнес он и помог Линнет подняться, осторожно поддерживая ее за локоть. — Я позабочусь о вашем муже и прослежу за тем, чтобы вы благополучно добрались до дома.

— Спасибо, милорд. Благодарю вас, — отрешенно ответила она, с трудом сохраняя равновесие. На ее светлом платье на уровне колен темнели два пятна.

Де Люси похлопал ее по руке и начал отдавать распоряжения своим людям, приказывая им отвезти домой Джайлса. При этом Джослин тоже должен был сопровождать их.

— Милорд? — растерянно обратился Джослин к де Люси, дотрагиваясь до припухшей красной полосы, пересекавшей левую половину его лица. Священник в это время отпускал грехи Джайлсу на случай, если тот вдруг скончается в дороге. Джослин на секунду увидел мертвенно-бледное лицо Линнет, которая взяла у служанки своего сына и крепко прижала к себе, держа его на руках.

— Вы действительно считаете, что мне следует их сопровождать?

Де Люси строго посмотрел на него.

— Не нужно ни о чем думать. Вы один из моих лучших людей, и я вам доверяю. Я бы мог послать Брайена, но он на самом деле мне сейчас нужен, — ответил наместник и закусил фалангу указательного пальца. — Позже я пришлю кого-нибудь вам на замену. Понимаете ли, при данных обстоятельствах, я считаю, будет намного благоразумнее присматривать за домом Джайлса де Монсорреля.

— Да, милорд, — проговорил Джослин и отправился исполнять приказ наместника.


Глава 7


Линнет сидела в спальне, расположенной на верхнем этаже над гостиной, и прислушивалась к дыханию мужа. Звук был похож на скрип ржавой пилы, застрявшей в плотной древесине. «Я сойду с ума», — подумала Линнет и принялась расхаживать по спальне, пытаясь взять себя в руки, чтобы не схватить подушку и не задушить Джайлса. Она сжала кулаки и остановилась, подойдя к выбеленной известью стене. Снаружи выл ветер, стуча ставнями и стараясь ворваться в дом. Однако и в ее душе свирепствовала буря, готовая вырваться в любой момент. «Боже», — прошептала она и закрыла глаза.

Джайлс застонал, выговаривая ее имя, и она поспешила к его постели. Он попробовал поднять голову и начал что-то невнятно говорить, но Линнет понимала, что этот бред вызван травами, настой которых она добавила ему в вино. Она приложила к его лбу ладонь и посмотрела в его широко раскрытые глаза. Сузившиеся черные зрачки были едва заметны в центре потускневшей голубой радужки.

— Сундук, — промямлил он и схватил ее за руку. К ее удивлению, хватка Джайлса была еще достаточно крепкой.

— Успокойтесь, милорд, — сказала она. — Вам сейчас нужно беречь свои силы.

Он неохотно начал разжимать пальцы.

— Сундук… — повторил Джайлс окровавленными губами. — Отдай его Лестеру.

Он откинулся на подушку, продолжая тяжело дышать. Она наконец высвободила свою руку и потерла покрасневшее запястье. Ее дыхание от перенесенного стресса тоже стало глухим и тяжелым. Если она позволит Лестеру завладеть их деньгами, то вынуждена будет поставить под угрозу будущее своего сына. Линнет не могла этого допустить. Но, с другой стороны, если восстание молодого Генриха закончится удачей, ей придется несладко, за то что она отказалась уступить в его поддержку такие средства.

— Как он, мадам?

Издав приглушенный крик, женщина резко обернулась и увидела перед собой Убера де Бомона. У нее от испуга задрожали колени. Де Бомон был невысок, но довольно силен. Его навязчивость всегда напоминала ей хватку бульдога, с которым он также мог сравниться в жестокости.

— Моему мужу нужен покой, — еле проговорила Линнет и прислонилась к стене, чувствуя, что вот-вот упадет.

Де Бомон, сощурившись, посмотрел на нее и причмокнул языком.

— Да, дела плохи. Кстати, продавца лошади схватили. Не думаю, что ему повезет и удастся избежать виселицы, после того как он продал такого убийцу, как его жеребец. Он наверняка знал, на что способна эта лошадь.

Подойдя к постели, он склонился над умирающим Джайлсом. Линнет опять стало дурно, и она испугалась, что может упасть в обморок. От одежды де Бомона несло едкой смесью запахов пота и дыма от костра. Его курчавые волосы завивались по обеим сторонам лысой макушки, напоминая рога дьявола.

— Пожалуйста, не нужно его тревожить, — прошептала она.

Де Бомон выпрямился и посмотрел на нее. Его лицо расплылось в улыбке, но глаза оставались холодными, как камень.

— Как только я получу серебро, обещанное вашим мужем Лестеру для поддержки его похода в Нормандию, я тотчас же оставлю вас обоих в покое, — сказал он и, не отрывая от нее глаз, достал кусок пергамента. — Вот заявление от самого графа.

С пергамента свисали две ленточки, скрепленные тяжелой печатью. Слишком тяжелой, как показалось Линнет, потому что то была печать власти, не допускавшей ослушания.

— Мой муж ничего мне не говорил ни о каких своих обещаниях. Боюсь, я не смогу вам дать того, что вы просите, — ответила она, подняв подбородок и уверенно посмотрев ему в глаза.

Де Бомон нахмурился.

— С какой стати он должен был вам об этом рассказывать? — с презрением произнес он. — Это не женское дело. Поэтому советую вам поступить так, как говорю я.

Линнет скрестила руки на груди. Она уставилась на де Бомона широко раскрытыми от возмущения глазами, не зная, что ему ответить.

— Вы правы, это не женское дело. И я ничего не хочу знать об этом. Может быть, когда Джайлсу станет лучше…

— Лучше? Черт возьми, да он уже почти труп! — проревел де Бомон, теряя терпение. — Лорд Лестер требует это серебро сейчас же, — заявил он, бросив взгляд на сундук, стоявший возле постели.

Линнет закусила губу.

— Лорду Лестеру придется подождать решения наместника-юстициария, — сказала она и, подойдя к сундуку, уселась на него.

Джайлс издал ужасный хриплый звук, пытаясь подняться и сесть. Глаза де Бомона налились кровью. Сделав два широких шага, он подскочил к сундуку и столкнул ее.

— Дайте мне ключ! — сердито приказал он.

— Я не знаю, где он, — промямлила она, поднимаясь с пола и потирая ушибленный бок.

Де Бомон повернулся к постели.

— Ключ? — крикнул он задыхающемуся Джайлсу, который, с трудом выговаривая ее имя, показывал пальцем на жену.

Линнет задрожала от неожиданной ярости де Бомона и стала пятиться, пока спиной не уперлась в стену, чувствуя, что дальше отступать некуда.

Де Бомон резко поднял руку и схватил Линнет за шею.

— Где он? Говори, сука! — потребовал он, тряся ее и прижимая большой палец к горлу.

Линнет тяжело захрипела. Она пыталась вырваться, но де Бомон крепко держал ее.

Элла, спустившаяся перед этим вниз, чтобы принести своей хозяйке горячий напиток из молока, вина и пряностей, вернувшись, замерла от ужаса на пороге. Раскрыв рот, она повернулась и опрометью побежала вниз, забрызгав свою юбку белыми струйками напитка.

— Говори! — вновь проревел де Бомон, впиваясь неостриженными ногтями в нежную кожу Линнет. Она, ничего не отвечая, в панике колотила ногами по его икрам. Но де Бомон нащупал под своими пальцами кожаный шнурок, висевший у нее на шее и скрывавший под платьем, возможно, то, что ему было нужно. Пыхтя от радости, он схватил шнурок и с силой дернул его.

Джослин, находясь в саду возле дома Джайлса, услышал вечерний звон колоколов, доносившийся с Вестминстера. Дул необыкновенно холодный для этого времени года ветер. Начало моросить. Солнце должно было зайти только через час, но небо над собором уже было темным из-за затянувших его туч, оставивших лишь узкую полоску над Тайберном, протекавшем вдоль линии горизонта.

Поправив одежду, Джослин направился к дому. Сад был запущен, хотя кое-где виднелись следы, по которым было заметно, что его наспех пытались привести в порядок. Вокруг дома не было ухоженных клумб, как возле дома отца Джослина. Весь сад порос диким шалфеем и редкими кустами розмарина. Джослин предположил, что, хотя Джайлс и останавливался в этом доме, когда находился в Лондоне, он никогда не придавал особого значения тому, как ведется хозяйство.

Он взглянул на прикрытое ставнями окно спальни, в которой сейчас лежал Джайлс, медленно расставаясь со своей жизнью. Джослин утешал себя тем, что лошадь была бешеной задолго до того, как он ударил ее табуретом, но гнетущее чувство вины не покидало его.

Наследником Джайлса оставался слабенький пятилетний мальчик, поэтому принадлежащие ему земли будут находиться под присмотром опекунов по крайней мере в течение ближайших десяти лет. Однако во время торгов все поместья могут быть проданы любому, кто предложит за них наивысшую цену и возьмет мальчика на попечение. Насколько Джослин понимал, Джайлс был плохим мужем и отцом, поэтому уже не имело значения, каким окажется его преемник.

Рассуждения Джослина были прерваны спешившим к отхожему месту Малькольмом, молодым рыжим воином, состоящим в отряде Джослина.

— У леди Монсоррель посетитель, сэр, — сказал он с заметным шотландским акцентом. — Один из толстых негодяев Лестера. Говорит, что он друг Монсорреля, но мне он не понравился, так что, прежде чем его пустить, я забрал у него меч.

— Как его зовут?

— Де Бомон, сэр. Убер де Бомон.

Джослин кивнул.

— Он действительно толстый негодяй. Правильно сделал, что забрал у него меч, — сказал он и, похлопав молодого воина по плечу, вошел в дом. Джослин собрался пойти к рукомойнику, находившемуся в углу гостиной, и вымыть руки и лицо, но его схватила за рукав напуганная до смерти служанка Линнет де Монсоррель. Она что-то бормотала насчет своей госпожи, которую хочет убить этот посетитель, и все время показывала рукой на лестницу, ведущую на верхний этаж. Джослин, выхватывая на ходу меч, помчался наверх, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Подбежав к расшитой узорами шторе, он дернул ее и ворвался в спальню.

На кровати лежал Джайлс де Монсоррель, изо рта которого продолжала сочиться кровь. Он протягивал дрожащие руки к висевшему над постелью мечу, но никак не мог до него дотянуться. Заметив лежащую на полу задыхающуюся Линнет и склонившегося над ней мужчину, Джослин перепрыгнул через кровать Джайлса и схватил де Бомона за сальные волосы. Он оттолкнул рыцаря и повалил его на пол, прижав к его горлу острый конец меча.

— Что вы здесь затеяли?

Линнет, жадно заглатывая воздух, обхватила руками шею. Сейчас ее дыхание ничуть не отличалось от дыхания ее лужа.

Красный от перенапряжения, Убер оторвал взгляд от стального меча и посмотрел на Джослина.

— Это наше личное дело, — проворчал он. — Не вмешивайтесь, пожалуйста!

Джослину до смерти надоело то, что все ему постоянно говорят, чтобы он не лез не в свое дело.

— Вы хотите сказать, ваше личное убийство? — спросил он, прижимая де Бомона своим мечом. — Не двигайтесь.

— Нет. Отпустите его, — проговорила Линнет. Ее платье задралось до колен, и она нервно поправляла его.

Не веря своим ушам, Джослин уставился на нее. Противник, улучив момент, перевернулся на бок, подскочил к постели Джайлса и выскочил из спальни. Ругая себя, Джослин погнался за ним.

— Пожалуйста, не надо. Пусть бежит! — попросила Линнет.

— Но он же хотел вас убить, миледи! — растерянно произнес Джослин, но, тем не менее, засунул меч обратно в ножны и помог ей встать.

— Спасибо вам за вашу заботу, но он был прав — это наше личное дело.

Джослин от удивления поднял брови. На ее белой коже проступили красные отпечатки пальцев де Бомона, а вокруг шеи виднелась розовая полоса, оставшаяся после того, как де Бомон сорвал с нее кожаный шнурок, оборванный конец которого она сжимала в руке. Джослин предположил, что ключ от сундука Монсорреля она хранила на груди, спрятав его под одеждой.

— Я так не думаю, — сказал он.

Избегая его сверлящего взгляда, она прошла мимо него и стала на колени перед кроватью мужа, взяв его руку. Он продолжал судорожно хватать воздух. На мгновение Джайлс замер, тяжело выдохнул и остался лежать неподвижно. Его тело расслабилось, глубоко погрузившись в матрас, весь пропитанный кровью.

Линнет склонилась над ним. Черное небо, прослезившись, роняло тяжелые капли дождя, стучавшего по ставням. Она не плакала. Она стала свободной и независимой, но теперь ее мучило чувство вины.

Де Гейл тихо подошел к ней. Наклонившись, он осторожно закрыл уставившиеся в никуда глаза Джайлса и что-то пробормотал насчет церковного обряда и насчет того, чтобы служанка привела священника, сидевшего в гостиной за ужином.

— Вы знаете латынь? — спросила она, пытаясь хоть как-нибудь отвлечься.

— Меня научили не только тому, что и как можно продать, — ответил он, но ей показалось, что ему не хочется говорить о своем образовании. Он хотел погнаться за Убером де Бомоном, но не мог понять, почему она была против. Она чувствовала, что в его голове полно догадок и он выбирал ту, которая лучше всего могла объяснить ее поведение. Поднявшись, она подошла к ставням и открыла их, чтобы выветрить сладковатый запах крови и смерти. Вдали, за острыми шпилями Вестминстерского аббатства, блеснула молния, в то время как здесь уже давно шел дождь, орошая серый заросший сорняками сад. Не замечая того, она протянула руку к шее, где еще недавно висел кожаный шнурок с ключом.

— Думаю, ему нужно было содержимое этого сундука, — произнес Джослин.

Линнет начала докучать его настойчивость.

— Думайте, что хотите, — холодно ответила она и, поразмыслив, добавила: — Он друг Джайлса, а не мой.

— Убер не может быть чьим-либо другом, — возразил Джослин.

Она ничего не ответила, и они посидели молча. Линнет подняла глаза и заметила, что он подошел к шторе, за которой в маленькой кроватке спал Роберт. Джослин заглянул за штору и посмотрел на ее спящего беззащитного сына, наследника Джайлса, который для нее был намного дороже железного сундука, стоявшего возле постели умершего мужа. Джослин улыбнулся, но в его глазах была печаль, и Линнет впервые поборола в себе материнский инстинкт: она не побежала к нему, не выдернула у него из рук штору и не загородила собой ребенка, подобно волчице, которая прикрывает своим телом волчат.

Джослин заметил ее беспокойство и отошел от шторы. Линнет опять успокоилась.

— Понимаю, что вам не нравятся мои вопросы, — сказал он, — но вы хотя бы позволите мне поставить охрану у входа в дом и сообщить о случившемся юстициарию?

Он говорил негромким, но властным голосом, требующим подчинения. Да она и не думала противиться, ибо так от всего устала, что ее начало знобить.

Он взял со стула плащ и накинул его ей на плечи.

— С вами должен кто-нибудь остаться. Какая-нибудь ваша знакомая, помимо служанки, у которой сейчас и так полно дел. У вас есть знакомые женщины?

Она покачала головой.

— Мой муж не разрешал мне встречаться с женами и сестрами других мужчин. Я виделась с ними исключительно во время официальных приемов, когда у Джайлса не оставалось выбора, — произнесла Линнет и поморщилась. — Графиня Лестерская доводится мне какой-то родственницей, но я не хочу обращаться к ней за помощью.

— Да, — согласился Джослин. По голосу было заметно, что его мнение о Петронилле Лестерской мало чем отличалось от ее отношения к графине. — У меня в городе есть тетка. Живет в полумиле отсюда. Она вдова, но могу ручаться за ее отличный характер.

— Вы хотите поставить надо мной надзирательницу?

Джослин нахмурился.

— Понимаю ваше состояние, но я действительно хотел предложить ее вам в поддержку, — сказал он с достоинством.

Открылась дверь, и в спальню вошел отец Адам. Линнет прикоснулась к болевшему горлу рукой, продолжая думать о своем. Она была похожа на заключенную. Вскоре возле дома поставят охрану. А еще эта тетка, компания которой все равно не избавит ее от страхов. У нее совсем не будет времени, чтобы остаться наедине с собой и во всем разобраться. Но она верила, что де Гейл искренне предложил ей помощь, потому что не мог оставаться равнодушным к ее горю. Его, наверное, очень обидело, когда она назвала его тетку надзирательницей.

Отец Адам, стряхивая с облачения капли дождя, подошел к телу Джайлса. Линнет должна была остаться рядом с мужем. Существовали обряды, которые следовало соблюдать для того, чтобы душа покойного пребывала в мире с богом. Кроме того, требовалось подготовить тело к погребению.

— Прошу прощения, — сказала она Джослину. — Я буду рада видеть здесь вашу тетю.

Выражение его лица оставалось по-прежнему суровым, лишь слегка дрогнули губы. Он поклонился, перекрестился перед священником и вышел. Она услышала его шаги на лестнице, по которой только вчера спускался Джайлс.

Воспоминания были совсем свежи, но казалось, что все происходило не с ней.


Глава 8


Джослин смог заснуть только утром следующего дня. Ему приснилось, будто он скачет через лес, поросший молодым орешником и березами. Солнечные лучи с трудом пробиваются через ослепительно зеленую листву. Вокруг поют птицы, жужжат пчелы, а вдалеке слышится стук топора дровосека.

Рядом с ним на лошади едет женщина. Ему сначала показалось, что это была Бреака, но, повернувшись к ней, он заметил, что у нее глаза не черные, а светло-серые, и во всем остальном она совершенно не похожа на Бреаку.

Позади скакали его воины, сопровождавшие гроб, не прикрытый ни крышкой, ни покрывалом. Джайлс де Монсоррель затуманенным мертвым взглядом смотрел на небо и зеленые ветви деревьев. Вначале Джослин подумал, что Джайлс облачен в кольчугу, но затем понял, что его одежда соткана из множества серебряных монет, которые ярко блестели на солнце. Вдруг труп начал медленно садиться, и Джослин почувствовал, что вот-вот закричит. Челюсть Джайлса опустилась, и он зловеще захохотал, обнажая окровавленные зубы и испуская зловоние. «Ты тоже будешь таким», — словно хотел сказать он.

Женщина тихим тревожным голосом обратилась к Джослину, но, онемев от ужаса, он не мог ей ответить. Птицы перестали петь. Сквозь зеленые ветви деревьев Джослин заметил, как поблескивает на солнце сталь, и понял, что попал в засаду. Едва он это осознал, как началась атака. Его щит все еще висел за спиной, а меч лежал в ножнах. Он даже не успел достать его, как вдруг острое лезвие топора вонзилось ему в грудь.

Он никогда раньше не испытывал такой мучительной боли, которая могла означать одно — приближение смерти. Он закричал со всей силы, но, прежде чем жизнь оставила его, проснулся. Сидя на постели в холодном поту, он долго не мог прийти в себя и смотрел на почерневшие от копоти брусья и натянутую между ними ширму, отгораживающую его от остальной части гостиной. Доносился шум возившейся в доме прислуги, но в его голове продолжал звучать пронзительный крик.

Он сел на кровать и обхватил голову руками. Сон казался слишком реальным, и перед его глазами еще стояли яркие образы и видения, не торопившиеся покинуть его разум.

— Боже мой, — простонал Джослин. От увиденного ужаса его дыхание участилось. В голове звенело, а перед глазами поплыли темные круги.

Ширма раздвинулась, и в альков вошел Стивен, держа в руках кубок с разбавленным водой вином.

— Вас хочет видеть наместник де Люси, — заявил он, передавая ему напиток.

Джослин хлебнул вина, и у него в животе заурчало. Он тихо ругнулся.

— Что-нибудь не так, милорд?

Джослин медленно потянулся за одеждой, все еще сырой после вчерашнего дождя, которая валялась рядом с постелью. Все тело ныло после драки с Рагнаром; лицо, помеченное рубцом от кнута, тоже болело.

— Я плохо спал и не хочу видеть ни отца, ни юстициария, — сказал он и, подняв руку, чтобы надеть рубаху, прошипел сквозь зубы от боли. Стивен поспешил помочь ему, продевая руки в рукава и оправляя рубаху снизу так, чтобы ему не пришлось выпрямлять спину. Несмотря на усилия оруженосца, к тому времени, как был затянут ремень, Джослин был весь бледный и мокрый от пота. На минуту он закрыл глаза руками.

— Иди попроси у прислуги настойки на ивовой коре. У меня раскалывается голова, — сказал он и с трудом проглотил слюну.

Оруженосец побежал за лекарством. Сам Джослин, пошатываясь, тоже вышел в гостиную. Собаке, лежавшей на полу, чем-то не понравился его запах, и она зарычала. Не обращая на нее внимания, Джослин прошел мимо служанок, которые, сделав вид, что заняты работой, перестали сплетничать и снова зашептались, как только он отошел. Два священника сидели за столом, поедая свинину, а писец, поставив рядом с ними аналой, что-то постоянно писал.

Джослин осторожно пересек гостиную, стараясь не тревожить свой неспокойный желудок. Голова продолжала раскалываться. Ричард де Люси и отец Джослина увлеченно беседовали, но, заметив его, перестали разговаривать и смущенно посмотрели друг на друга.

— Вы хотели поговорить со мной, милорд? — пробормотал Джослин. Круги перед глазами стали еще больше и темнее, казалось, зрение совсем оставляет его. Он надеялся, что де Люси не задержит его надолго.

Одежда наместника была безупречно чистой, если не считать одной пушинки на рукаве его темно-синей рубахи. Воротник и манжеты были украшены узорами, вышитыми золотой нитью. Его упитанное лицо, окаймленное аккуратно подстриженными волосами, приняло слегка озабоченный вид, когда он посмотрел на Джослина.

— Ужасная была ночь, — сказал де Люси.

Джослин согласился и потер болевший лоб. Вчера он так и не успел отчитаться перед де Люси и, простояв всю ночь на посту у дома Монсорреля, лишь под утро вернулся к отцу, когда со стороны аббатства доносился утренний звон колоколов.

— Лестер заявляет, что именно он станет опекуном наследника Монсорреля, — проговорил де Люси. — Я встречался с ним сегодня утром и напомнил ему, что он не обладает неограниченной властью. Только король или я, что зависит от обстоятельств, вправе решать, кто может стать опекуном мальчика и завладеть его имениями.

Джослин пытался сосредоточиться, но мысли путались в его голове — нелепые, бессвязные и пустые мысли. Де Люси посмотрел на него, ожидая реакции. Но что он мог ответить?

— А как насчет серебра? — наконец спросил Джослин.

— Ах да, серебро, — вспомнил де Люси, и его лицо расплылось в улыбке, изрезавшей морщинами его пухлые щеки. — Лорд Лестерский тоже не стал медлить с этим вопросом, не преминув заметить, что посланный им вчера в дом Монсорреля человек был вынужден поскорее убраться оттуда из-за одного из моих людей. Пьяный и невоспитанный скандалист — вот как мне вас описали.

Джослин не решался посмотреть в глаза де Люси. Ему хотелось очутиться в сотне миль от этого места и обо всем забыть.

— Поведение Убера де Бомона никак нельзя было назвать законным. Я не арестовал его только потому, что сама леди де Монсоррель попросила отпустить его с богом.

— Вы хорошо постарались, — сказал наместник. — Эти деньги больше не принадлежат Лестеру, как, впрочем, и будущее мальчика. Я совершенно не намерен отправлять это серебро в Нормандию.

— Кстати, а сколько его там? — из любопытства спросил Железное Сердце. — Вы уже выяснили?

— О да. Линнет де Монсоррель тоже даром время не теряла. Получается около семидесяти марок, включая столовое серебро.

Железное Сердце присвистнул.

— Этих денег хватит для снабжения в течение нескольких месяцев такого отряда, как у Джослина.

— Признаться, я сам не ожидал увидеть такой суммы, пока не открыл сундук, — заметил де Люси, потирая подбородок. Вдруг он остановился и поднял вверх указательный палец с надетым на него массивным кольцом. — Джослин, я бы хотел, чтобы вы и ваши люди сопровождали вдову со всей прислугой, которая отправляется домой в Рашклифф. Вы останетесь там в качестве смотрителя замка и пробудете до тех пор, пока не получите дальнейших распоряжений. Сундук с серебром повезете тоже вы, ведь это наследство мальчика, а кроме того, вам самому понадобятся деньги на содержание замка. Вы умеете вести счета? — Вопрос был риторическим, ибо де Люси прекрасно знал о способностях Джослина. — Мне сообщили, что гроб будет готов послезавтра.

На мгновение воцарилось молчание. Джослин понимал, что наместник ждет от него точного ответа и, возможно, благодарности, но перед его глазами опять появились обрывки из сна, открытый гроб, и Джослину стало еще хуже.

Де Люси посмотрел на него и нахмурился.

— Конечно, если это назначение вам не по душе, вы можете отказаться. Я всегда найду другого человека.

— Нет, что вы, милорд. Я буду рад выполнить любое ваше поручение, — нерешительно ответил Джослин. — Я уже могу идти и готовиться к отъезду?

Де Люси с удивлением уставился на него.

— Да что с вами случилось, черт возьми? Можно подумать, что вы сейчас получили от меня не заманчивое предложение, а приличный удар ногой.

— Нет, милорд. По правде говоря, я очень признателен, — промямлил Джослин.

Железное Сердце вмешался:

— Ричард, пусть парень идет и отдохнет. Уверен, что завтра он будет в порядке, если не успеет устать от Агнес.

Наместник нахмурился, понимая, что Вильяму наплевать на Агнес и на ее домашние дела. Его единственная забота была о Джослине.

— Очень хорошо, — сказал де Люси и, кивнув Джослину, отпустил его. Попрощавшись, молодой человек нетвердой походкой вышел из комнаты.

— Вы можете мне наконец объяснить? — сердито спросил наместник у Железного Сердца. — Если его что-то не устраивает, то я лучше поручу это задание другому.

— Он вас не подведет, — уверенно ответил Железное Сердце. — У него сейчас просто упадок сил. Такое с ним иногда случается. Прямо как у Беккета. Все тело начинает болеть, а голова гудит так, словно пришлось выпить целую бутыль плохого вина. Все, что ему сейчас нужно, это хороший сон. С его матерью тоже такое бывало.

Де Люси недовольно заворчал, не совсем поверив словам Вильяма.

— Все равно мне кажется, что его это задание не совсем устраивает.

Железное Сердце решил все-таки высказать свое предположение:

— Это все из-за того, что ему нравится вдова и он знает: если забудет о чести и о вашем доверии, то сможет жениться на ней и прибрать к рукам ее богатство.

— Он вам сам об этом сказал? — спросил де Люси, посмотрев на своего друга.

Вильям расхохотался.

— Что вы, мои сыновья мне никогда ни о чем не рассказывают! Нет, просто у меня есть глаза. Джослин не похож на Рагнара, который гуляет в городе с кем попало. Этот более разборчив и скорее предпочтет остаться один, чем подобрать черт знает кого. А эта молодая вдова его еще как привлекает. Не думаю, что он оставит ее в покое.

Де Люси задумчиво похлопал себя по гладковыбритому подбородку. Вильям де Роше слыл умным и проницательным человеком, но самое главное — он был реалистом. Он слишком обожал своего внебрачного сына и иногда мог позволить себе похвалить Джослина. Юстициарий хорошо знал уязвимые места Вильяма, он также знал, чего тот хочет добиться. Вильям возлагал большие надежды на Джослина, и не без оснований, насколько видел сам де Люси.

— Об этом, Вильям, надо будет хорошенько подумать, но у меня сейчас мало времени, — сказал он и хитро улыбнулся. — Вы нарочно не хотели поделиться со мной своими соображениями, видимо, из опасения, что тогда я не дам Джослину этого поручения.

Железное Сердце тоже улыбнулся, давая понять, что больше не стоит говорить на эту тему.

— Полагаю, теперь мы знаем друг друга достаточно хорошо, — произнес он.


Глава 9


Рагнар, раздетый до пояса, сидел во дворе в одних штанах и усердно затачивал свой меч. Мощными движениями крепких рук он проводил смазанной маслом сталью по огромному точильному камню, стирая зазубрины и придавая острию яркий серебристый цвет. Если Рагнар бывал в настроении, он мог превосходно заточить меч, и даже работа лучших оружейных мастеров графа Лестерского уступала ему в качестве.

Он остановился и тыльной стороной ладони вытер вспотевший лоб. На внутреннем дворе суетился народ, готовясь к отъезду графа, завтра утром собиравшегося в Саутхемптон. Рагнар увидел среди прислуги Элфлин, которая, заметив его, улыбнулась. В руках девушка несла груду белья графини Петрониллы. Он взглянул на телегу, стоявшую возле ворот и завязшую колесами в грязи. Рагнар вспомнил об удовольствии, полученном в зловонной конюшне немногим более часа назад, и о серебряном пенни, которое он дал Элфлин и которое освобождало его от возможных обязанностей.

К нему, загородив солнце своими широкими плечами, подошел Убер де Бомон. Он встал перед Рагнаром и сжал пальцами ремень из оленьей кожи, на котором висел его собственный меч.

— Можно? — спросил он и, не дожидаясь согласия Рагнара, взял его меч, проверяя остроту лезвия. — Отлично, — заметил он и ухмыльнулся. — Вам следовало стать оружейным мастером.

— Разве я похож на ремесленника? — возразил Рагнар.

Де Бомон обвел его взглядом.

— Думаю, что нет. Впрочем, трудно сказать, на кого похож человек, если он в одних штанах, — сказал он, возвращая меч.

Рагнар подлил еще масла на лезвие. Его интересовало, зачем он понадобился Уберу. Этот рыцарь был одним из тех людей Лестера, которые не станут попросту терять время.

— Ваш брат слишком самоуверен, раз бросается на вас с кулаками, — произнес де Бомон.

Рагнар нахмурился и прикоснулся к припухшему глазу.

— Я бы ему показал, на что способен, если бы Брайен из Рейвенстоу не совал свой нос куда не следует.

— Сомневаюсь. У меня вчера с ним тоже вышла ссора.

Рагнар, приложив лезвие меча к точильному камню, провел по его поверхности и плотно сжал губы. Он мог очень сильно ненавидеть своего брата, но мешала какая-то непонятная радость и гордость, когда он думал о том, что в жилах Джослина течет кровь де Роше.

— А что вам нужно от Джослина?

Убер ответил не сразу, продолжая наблюдать за ритмичными движениями Рагнара. Затем он сказал:

— Лорд Лестер требует серебро Монсорреля, а сейчас оно находится под присмотром вашего брата.

— Понимаю.

— Его можно как-нибудь подкупить?

Меч взвизгнул под нажимом рук Рагнара, и тот, рассмеявшись, произнес:

— Нет, черт возьми! Как вы думаете, почему он пользуется таким расположением у наместника? Что бы вы ему ни предложили, этого будет недостаточно для того, чтобы заставить его забыть о чести. Тем более он знает, что вы служите Лестеру, — разъяснил Рагнар и, протерев глаза, засунул меч в ножны. — Получить серебро можно только через его труп.

Де Бомон сжал кулаки.

— Видимо, так и придется сделать, — решил он. — Но, раз уж он мой соперник, я бы хотел побольше знать о нем.

Рагнар неодобрительно посмотрел на собеседника.

— Думаю, вам не стоит спрашивать о нем у меня.

— Почему? На днях я уже видел вашу «братскую любовь» друг к другу. Послушайте, приходите в «Павлин», и мы поговорим с вами за кружечкой вина, — предложил де Бомон, позванивая кожаным кошельком, подвешенным на поясе возле кинжала.

— Не думаете ли вы дать мне взятку? — спросил Рагнар, откидывая со лба мокрые рыжие волосы.

— Кажется, вы уже закончили свою работу и, похоже, хотите пить.

Рагнар засмеялся, показав своему собеседнику прекрасные белые зубы, которых никогда не касались инструменты городских лекарей.

— «Павлин», вы сказали? Ну что ж, идемте. Я действительно очень хочу пить.

* * *


— Джослин всегда был любимчиком у отца, — Рагнар пальцем вырисовывал на столе из пролитого вина что-то похожее на дракона. Другой рукой он подпирал голову, которая к этому моменту стала и легкой, и тяжелой одновременно. Затачивая меч на душном дворе, он так захотел пить, что первые два кубка анжуйского вина осушил почти залпом. Третий он пил чуть помедленнее, стараясь не опережать де Бомона. А сейчас перед ним стоял уже наполовину пустой четвертый кубок вина. — Я уверен, если бы мне по закону не принадлежали земли в Арнсби, отец отдал бы их Джослину — своему первому сыну, — продолжил он, и на его лбу между светлыми бровями появились две глубокие морщины.

— Вы позавчера сказали, что его мать была потаскухой.

— Это правда. Отец нашел ее среди распутных женщин в каком-то лагере во время одной военной кампании. Поговаривали, будто она была благородных кровей. — Рагнар презрительно засмеялся. — Но разве станет порядочная женщина таскаться с отрядом наемников?

Он поднял кубок и хлебнул еще вина.

— После того как она умерла при родах, отец выстроил в память о ней часовню и нанял монашек, чтобы они читали заупокойные молитвы. Один Бог знает, как меня бесит, когда я вижу, что отец каждый месяц наведывается в эту часовню. Она же не была святой, она была шлюхой!

Де Бомон улыбнулся и наполнил кубок Рагнара, затем подлил вина и себе. Он сделал несколько глотков и решил, что они немного уклонились от обсуждения самого Джослина.

— Так как же ваш брат стал наемником? Полагаю, что отец все-таки мог сделать его своим наследником.

— Сначала Джослин собирался стать священником, — сказал Рагнар. — Три года он провел в Лентоне среди монахов, пока один из них не попытался его совратить, за что Джослин выбил ему чуть ли не все зубы. Мой отец решил, что настоящее призвание Джослина — это меч, поэтому начал его обучать военному делу, — продолжал Рагнар, размазывая пальцем пролитое вино.

— И?.. — спросил Убер, ожидая продолжения.

Его любопытство уже изрядно надоело Рагнару и начинало его раздражать.

— Что еще я могу добавить? — сказал он и пожал плечами. — Когда Джослину было пятнадцать, он поссорился с отцом, вскочил на лошадь и уехал. Отец был уверен, что он вернется через месяц, но мы увидели его лишь спустя семь лет. Когда Джослин вернулся, он уже командовал отрядом наемников. К нему относились, как к блудному сыну, и всегда ставили мне в пример. — Рагнар посмотрел на свои пальцы, по которым стекало вино. — Все семь лет я думал, что он мертв и никогда больше не появится в моей жизни.

Де Бомон сложил руки на животе.

— Вы узнали, что произошло с ним за эти семь лет?

— Он никогда не рассказывал об этом. Думаю, что он был у Конана, брата его матери. Именно этот дядя, полагаю, и научил Джослина скандалить и совать нос не в свои дела, — пробормотал Рагнар и взглянул на де Бомона пьяными глазами. — Как вы собираетесь его убить?

Тот закусил губу.

— Я вижу способ заполучить серебро Монсорреля, не ссорясь с вашим братом, — способ, который нанесет серьезный удар по его гордости.

— Вы боитесь сразиться с ним в открытую? — с презрением в голосе спросил Рагнар.

Де Бомон слегка покраснел.

— Я ничего не боюсь, — проворчал он. — Ваше счастье, что вы сейчас пьяны, иначе вам бы пришлось ответить за такие слова. Самое главное для меня — вернуть деньги лорда Лестерского. А если вы хотите избавиться от своего брата, то обойдитесь как-нибудь без меня, — заключил он и, вставая, бросил на стол монету, расплачиваясь за вино.

— Куда вы направляетесь? — поинтересовался Рагнар, продолжая сидеть за столом, так как чувствовал, что ноги могут его подвести, если он вдруг встанет.

— Найму лодку и отправлюсь вверх по реке. Хочется немного прокатиться, — ответил де Бомон и улыбнулся. — Я бы взял вас с собой, но боюсь, что вы вывернете все ваше вино за борт.

Рагнар посмотрел вслед де Бомону, вышедшему из пивной и хлопнувшему дверью. Затем он уставился на недавно выбеленные стены, уже успевшие покрыться копотью вокруг подсвечников. К нему подошла молодая девушка и взяла оставленные де Бомоном деньги и пустой кувшин. Рагнар, пошарив в кармане, достал монету и попросил принести еще вина, решив, что нет никакого смысла оставаться пьяным лишь наполовину.

Прогулка по Темзе стоила Уберу де Бомону трех серебряных пенни, которые он заплатил лодочнику за то, чтобы тот отвез его от дома Лестера вверх по течению к более скромному жилищу — дому Монсорреля. Сидя на носу лодки, он посматривал на усыпанный галькой берег и на деревянную лестницу, ведущую к неухоженному саду. Он услышал, как прокукарекал петух, и заметил кур, возившихся среди высокой травы и кустов ежевики. Дом, облепленный глиной и известью, был выстроен в старинном саксонском стиле. Крыша была соломенной, и лишь главное здание покрывала более дорогая красная черепица. В этот жаркий летний день белые ставни, обращенные к реке, были открыты настежь.

— Причаливать, милорд? — спросил лодочник, стараясь удержать свое судно на течении.

Де Бомон покачал головой:

— Нет, не нужно. Поплыли дальше, к Саутуорку. У меня там дела.

Лодочник поднял от удивления брови, но взялся за весла, подчиняясь его приказу. Услугами лодочников пользовались очень разные люди, но в эти дни было особенно много дворян, приехавших в город за разрешением участвовать в войне в Нормандии. И многие сейчас тянулись в Саутуорк, где можно было купить все что угодно. Женщины прекрасно знали, что именно в темных переулках Саутуорка они легко могут продать свое тело.

Лодочник взглянул на внушительных размеров меч и на длинный кинжал, висевшие у рыцаря на поясе.

— Если вы едете помыться, милорд, я могу порекомендовать вам несколько отличных бань. Хорошенькие сельские девушки…

Де Бомон улыбнулся:

— Может быть, попозже. Сначала мне нужно попасть в «Мейпул». Знаешь, где это?

— Да, милорд, — ответил лодочник и поднес указательный палец к широким полам своей шляпы. Он очень хорошо знал «Мейпул», грязную таверну, в которой собирались одни воры и головорезы. — Не хотите, чтобы я подождал?

Де Бомон достал из кошелька еще одно серебряное пенни и показал его лодочнику. Монета заблестела, как рыбья чешуя.

— У меня там дела, — сказал он, — но я не задержусь. Это достанется тебе, если дождешься меня.

Лодочник, посматривая на деньги, подумал о том, что этот рыцарь, должно быть, не знает, что из «Мейпула» не так-то просто выйти живым.

— Я буду ждать вас только час, не больше, — недовольно проворчал он и начал грести от берега, разворачивая лодку.


Глава 10


Чипсайд, главный рынок Лондона, в этот день был переполнен людьми. На западном конце рынка тянулись засиженные мухами прилавки мясников, ближе к центру располагались ювелиры, продавцы пряностей и торговцы тканями, а рядом с Ойстергейтом, на восточной стороне рынка, продавались зерно, рыба и домашняя птица. Сотни торговцев стояли возле своих лавок и зазывали покупателей. И народ покупал, причем очень охотно, не теряя времени на выбор более качественного товара.

Неся в руках пакет с сахаром, клетку с двумя черными кроликами, моток красной шерсти и коробку со стручками зеленого перца, Джослин умудрялся с легкостью пробираться через толпу, оставляя позади себя Мод, которая уговорила его сходить с ней и Линнет на Чипсайд.

— Бедняжка. Совсем одна в доме! — говорила ему Мод, как будто он был в чем-то виноват, хотя и сам он считал, что в некотором смысле причастен к ее одиночеству. — Ей нужно развеяться. Уж я-то знаю!

Джослин уже открыл рот, чтобы отказаться, но Мод его опередила: она посмотрела на него взглядом, который говорил: «Я много чего повидала, и тебя я помню, когда ты был еще маленьким сорванцом. Так что не спорь, я знаю больше».

— Ей необходимо кое-что купить до отъезда. Нитки, иголки и все такое прочее. Это нужно каждой женщине. Мужчинам этого не понять, пока у них штаны до дыр не протрутся. Да и тебе не помешает прогуляться. Как твоя голова, еще болит? Ты уже выпил напиток из вина и пряностей, который я приносила тебе?

Было совершенно невозможно сопротивляться, и Джослину ничего не оставалось делать, как сдаться и составить им компанию. Теперь он шел, как лошадь, навьюченная всевозможными вещами, купленными Мод. А она хотела купить почти все, что видела. Ему едва удалось отговорить ее от покупки отвратительно пахнущей козлиной шкуры, которую она высмотрела у одного торговца кожей. От шума у него начало гудеть в голове. Наконец женщины, пройдя мимо местной цирюльни, подошли к прилавку с тканями и стали оживленно расспрашивать продавца о нитках.

Широко зевнув, Джослин прислонился к столбу и стал наблюдать, как они торгуются. Его тетка кудахтала, как наседка, что было вполне обычно, а вот Линнет де Монсоррель его на этот раз удивила. Вместо того чтобы полностью положиться на Мод, она сама назначала окончательную цену и твердо стояла на своем. Если продавец отказывался, серые глаза Линнет становились большими и печальными, а уголки губ опускались. Если же он наконец соглашался, на ее лице появлялась робкая улыбка. Такое сочетание упорства и смущения было куда более результативным, чем тактика Мод, которая грозилась сделать нужную ей покупку у другого продавца.

Джослин следил за Линнет де Монсоррель. Она была женственна и казалась совершенно беззащитной, но в ней чувствовались сильная воля и стремление к жизни. И здесь, на переполненном людьми рынке, он начинал понимать, почему эта женщина так привлекает его. Бреака была другой — она оставалась почти незаметной до тех пор, пока что-нибудь не разжигало в ней огонь.

Роберт, отпустив руку Эллы, подошел к Джослину, чтобы посмотреть на кроликов. Обычно здесь продавали серых кроликов, но эти были темного цвета, почти черные, как соболи.

— Вы собираетесь их съесть? — спросил он у Джослина.

— Они не мои, их купила леди Мод, — ответил он, садясь на корточки, чтобы поравняться с мальчиком. — Но я точно знаю, что ей не нравится кроличье мясо. Думаю, она купила их не для обеда.

Роберт просунул пальцы сквозь прутья клетки и дотронулся до их шелковистого меха.

— Я тоже не люблю их есть. Папа однажды показывал мне, как нужно убивать кролика, но мне стало плохо, и он меня побил.

Джослин ничего не ответил. Он лишь плотно сжал губы. Ни один человек не мог прожить осень, так и не став свидетелем того, как забивают свиней, мясо которых солили на зиму. Но трехлетнего или четырехлетнего мальчика было еще слишком рано учить убивать животных, тем более кроликов. Любому ребенку эти зверьки казались такими красивыми и пушистыми, что их так и хотелось погладить. Кроме того, у Роберта не хватило бы силы, чтобы правильно и по возможности безболезненно убить кролика.

— Мой папа умер, — добавил Роберт. — Это значит, что он ушел и больше не вернется.

Голос мальчика звучал неуверенно. Казалось, он ждет от Джослина подтверждения своих слов.

— Да, он никогда не вернется, — тихо согласился Джослин и решил, что нужно предупредить Линнет и Мод. Он не хотел, чтобы Роберт видел, как тело Джайлса положат сегодня вечером в гроб, а затем зашьют в просоленную оленью шкуру.

После того как продавец ниток согласился уступить свой товар по самой низкой цене, Линнет и Мод оставили его в покое и подошли к торговцу иголками, одни из которых были медные, а другие выточены из кости, что зависело от их назначения. Затем женщины направились к прилавку с тканями, чтобы купить белья и каких-нибудь обрезков. Лодыжки Мод уже начали опухать, а Роберт, который так хорошо держался весь день, побледнел от усталости. Джослин посадил его себе на плечо и, отдав всевозможные пакеты служанке, пошел к западному концу Чипсайда, где на Платных конюшнях остались их лошади.

Линнет вернула Джослину кошелек с серебром, который он дал ей на входе.

— Для юстициария вам нужно будет составить список того, что я купила и сколько потратила, — сказала она. — Сегодня я сделала отличные покупки.

— Я заметил.

Линнет слегка покраснела и опустила глаза.

Джослин протянул ей кошелек.

— Оставьте себе. Я уже записал в счетах: «Две марки для леди Монсоррель на покупку товаров для дома». Думаю, что вы не потратили больше десяти шиллингов.

Она еще больше покраснела.

— Вы очень щедры, сэр Джослин.

Он покосился на нее, так как не совсем понял, говорит ли она искренне или с иронией. Линнет же, чтобы избежать его взгляда, не только не смотрела ему в глаза, но и повернула голову в другую сторону. Он видел, что она смутилась, но более не смог ее ни о чем спросить, ибо они подошли уже к конюшне и все его внимание было уделено лошадям. Когда же они подъехали к дому, расположенному на Стрэнде, он совершенно забыл о разговоре с Линнет, увидев перед собой ужасное зрелище.

От здания кухни поднимались густые клубы дыма. Люди, протянувшиеся цепочкой от корыта, стоявшего во дворе, до пламени, быстро передавали друг другу кожаные ведра с водой. Другие, схватив длинные шесты с крючьями на конце, пытались стянуть с крыши горящую солому. Наемники из отряда Джослина тушили огонь, не давая ему перейти на конюшни, из которых уже были выведены в сад напуганные лошади.

— Боже мой! — ужаснулась Мод, замерев с наполовину съеденным кусочком сахара возле рта.

Джослин выпрыгнул из седла и подбежал к людям с ведрами.

— Майлс, что, черт возьми, здесь происходит? — крикнул он своему первому подручному, присоединившись к цепочке людей.

— Пожар в кухне! — тяжело дыша, ответил Майлс и отошел на минуту от остальных. Он был долговяз и высоко поднимал ноги. Его одежда вся вымокла, а штаны прилипли к ногам. — Пожар начался совсем недавно. Повар считает, что виной всему искра, случайно вылетевшая из печи, где выпекался хлеб. Он отлучился посмотреть на товар проходившего мимо дома торговца устрицами, а когда вернулся на кухню, все уже было в огне, — рассказал Майлс, проведя рукой по щеке и оставляя на ней черную полосу от сажи. — Хорошо, хоть крыша главного здания покрыта черепицей, а то нам пришлось бы сегодня ночевать в богадельне.

Чаще всего пожар так и начинался, но Джослин почувствовал что-то неладное. Посмотрев на людей с ведрами, тушивших пожар, его подозрения усилились.

— Ты снял Гильберта с охраны сундука?

— Да, сэр, — ответил Майлс, уверенный в правильности своего решения. — Я поручил это задание Уолтеру. У него болит плечо, и здесь при тушении пожара от него мало толку.

— Оставь это и идем со мной, — резко приказал Джослин, направляясь к главному зданию.

— Что-нибудь не так, сэр?

— Надеюсь, что нет.

Джослин стал подниматься по наружной лестнице на верхний этаж. Входная дверь здесь была закрыта. «Это хороший знак», — подумал он, взявшись за щеколду. Она легко поддалась, но дверь не открылась, как будто за ней что-то стояло, преграждая вход.

— Уолтер, открой! — встревоженно прокричал Майлс, начиная колотить кулаком в дверь, но безответно. Вместе с Джослином они надавили на нее и немного приоткрыли, образовав небольшое отверстие, через которое, однако, невозможно было ничего разглядеть.

— Я принесу топор, — нашелся Майлс, поспешив вниз. Джослин с нетерпением, тяжело дыша, еще раз с силой надавил на запертую дверь, но безуспешно. Вернулся Майлс, вертя в руках военный топорик, принадлежавший одному из наемников. Джослин выхватил у него оружие и, размахнувшись, погрузил лезвие рядом с петлями. Поднатужившись, он выдернул топор и изо всех сил всадил его снова. В дубовых дверях появилась увеличивающаяся с каждым ударом трещина. Еще немного, и тяжелая дверь отделилась от петель. Майлс опять надавил на нее, и она, как откидной мост, глухо шлепнулась на лежавший за нею труп.

— Боже праведный! — воскликнул Майлс. Перепрыгнув через дверь, мужчины освободили неподвижное тело Уолтера. Не было сомнений, что он был мертв. На его горле зияла огромная рана, от которой он, видимо, и скончался. Выбеленные стены были забрызганы кровью, и по полу тянулся кровавый след. Наверное, Уолтер умер не сразу, а полз к двери, пытаясь позвать на помощь. В комнате стоял запах, как на скотобойне.

Быстро осмотрев помещение, Джослин без удивления заметил, что пропал сундук, стоявший возле большой кровати, и некоторые другие вещи: кольчуга Джайлса и превосходные фламандские портьеры, висевшие на стенах.

— Кто бы это ни был, он не мог далеко уйти, — отчеканил Джослин, прикидывая в уме, сколько времени прошло с начала пожара, а также вес и количество украденных вещей.

— На улицу через переднюю дверь никто не выходил — могу поклясться жизнью! — хрипло произнес Майлс, едва оправившись от потрясения. Он был наемником, человеком, чья жизнь целиком зависела от умения пользоваться мечом и от смекалки, а потому он быстро соображал, как исправить положение. — Единственным путем, по которому можно перенести такую тяжесть, является река!

— Возьми с собой несколько человек и встречай меня у причала, — приказал Джослин, — а сюда поставь слугу, но накажи ему ни под каким предлогом не впускать в эту комнату женщин и тем более детей.

— Да, сэр!

Джослин быстро побежал вниз по ступенькам, пересекая неухоженный сад, и помчался к берегу реки, служившей задней границей владений Джайлса.

Несколько скользких заросших мхом ступенек спускались в покрытую гравием речную долину. Там, на берегу, стояли небольшие лодки, многие из которых были совсем ветхими. Был отлив, берега обнажились, и стоило больших усилий дотащить лодку до воды. Джослин увидел двух мужчин, одетых в длинные поднятые кверху и выбившиеся из-под ремней рубахи, которые, пыхтя, толкали в Темзу одну из лодок. Третий мужчина восседал у кормы на ворованном сундуке, призывая их поторопиться. Перед ним лежала груда мешков, в которых, возможно, находились остальные пропавшие вещи. Увидев приближающегося Джослина, сидевший в лодке мужчина перешел на крик, и толкавшие лодку люди стали работать еще усерднее, пытаясь стащить ее на воду.

Джослин полубежал, полускользил вниз по влажным ступенькам, находя твердую опору своими кожаными сапогами и пытаясь удержаться от падения. Он миновал последнюю ступень, пересек короткое расстояние по гальке и с разбега набросился на одного из грабителей, стоявшего слева. Это произошло так внезапно, что разбойник не смог устоять и свалился в реку, увлекая за собой Джослина. Вода была ледяной, их одежды вымокли, отяжелели, сковывая движения. Барахтаясь в воде, они продолжали сражаться. Наконец Джослин встал на ноги и, схватив за волосы голову своего врага, погрузил ее в воду. Когда люди Джослина подошли на помощь, он ослабил свои тиски и голова вора вынырнула на поверхность, кашляя и задыхаясь. В таком состоянии его вытащили на берег.

Второму вору удалось стащить лодку на воду, но он поскользнулся, пытаясь вскарабкаться на нее, и в это время был схвачен Майлсом и другим воином.

Третий грабитель, сидевший на корме, теперь греб изо всех сил веслами, стараясь достичь середины реки и скрыться от опасности на противоположном берегу.

Сняв с себя верхнюю одежду, Джослин бросился в воду, плывя к намеченной цели, — так было быстрее, чем пытаться бежать по воде. Было уже достаточно глубоко, когда он, протянув руку к носу лодки, начал забираться внутрь. Маленькая лодка раскачивалась из стороны в сторону. Грабитель встал, сделав небольшую остановку, и поднял мокрое весло, чтобы ударить Джослина. Тот увернулся, и весло прошло мимо его головы, но больно ударило в плечо. Вор ударил его снова, и лодка качнулась так сильно, как будто на реке поднялся шторм, зачерпнув грязной воды с одной и другой стороны.

Джослину в конце концов повезло, и он, изловчившись, толкнул гребца ногой, и тот, зашатавшись, грохнулся на другую сторону лодки. Оказавшись рядом с ним, Джослин быстро схватил валявшееся весло и, не дожидаясь, пока тот встанет, ударил его в грудь. Запаниковав, упавший стал неистово брыкаться. Джослин, зарычав от боли, не собирался уступать такому отчаянному сопротивлению. Наконец грабитель выбился из сил, пал духом, и Джослин нанес ему последний сокрушительный удар. Гребец перестал сопротивляться, у него перехватило дыхание, его побежденное тело обмякло и замерло.

— Довольно, — брезгливо сказал Джослин.

Кругом и так было много смертей. В такие минуты, когда человек не чувствовал за собой никаких моральных ограничений, ничего не стоило лишний раз угодить властелину зла. Расстегнув ремень поверженного и лежащего в лодке бандита, Джослин перевернул его на живот и крепко за спиной связал ему руки. Приходя в сознание, вор застонал и поднял дрожащую голову, чтобы не наглотаться холодной и грязной воды, заполнявшей четверть лодки.

— Не доставляй мне больше хлопот, — взяв за волосы голову этого бедняги, Джослин подпихнул под нее кольчугу Джайлса, чтобы он не захлебнулся. — Я мог бы с легкостью бросить тебя на съедение рыбам, и в этом тяжелом камзоле ты камнем пошел бы ко дну, как этот наполненный серебром сундук. — И Джослин, похлопывая ладонью по его крышке, уселся на него сверху. Затем, взяв весла и вставив их в уключины, повернул лодку к берегу.

* * *


Было поздно. В церкви уже, наверное, закончилось повечерие. Освободившись от своих обязанностей, Джослин мечтал об отдыхе в кругу женщин, где бы он мог расслабиться, выпить вина, закусив его пирогом с олениной, одним из блюд, принесенных Стивеном из лавки на Кинг-стрит, поскольку от кухни Монсорреля остались одни развалины.

Новая дверь была наспех сколочена из досок одной из лодок, стоявших у берега, а пол выстлан новыми брусьями, взятыми у соседей. Следы крови смыли. Усевшись на табурет, Джослин прислонился к стене и размышлял обо всем случившемся за последнее время. Он едва ощущал своей спиной неровности и шероховатости стены, так как здесь уже висели другие портьеры взамен украденных. Слегка перекусив и успокоив женщин, он хотел пойти к гробу Уолтера и постоять там, отдавая последний долг умершему. Люди, служившие ему, среди которых особое место занимал Уолтер, жили одной большой семьей, и гибель любого из них причиняла ему сильную боль. Сейчас он переживал эту утрату еще тяжелее, чем другие, ведь Уолтер приходился ему верным товарищем, одним из первых, ставших под его знамя в тот год, когда умер Джуэль.

Оставшись с женщинами, Линнет де Монсоррель сняла платок. Коса светло-каштановых волос упала ей на плечо, коснувшись кожаного пояса. Цвет ее волос удивил Джослина. Он ожидал, что они будут темнее, как и ее брови. У него перед глазами пронеслась их первая встреча и ее темно-каштановые, как у него самого, волосы, и он понял причину такой перемены — ее волосы тогда просто вымокли.

— Я оставил троих внизу в гостиной охранять сундук, — произнес он, — и несколько человек находятся рядом на всякий случай, хотя я не думаю, что в Лондоне нас еще раз побеспокоят. Лестер со своей свитой уезжает рано на рассвете, насколько мне известно.

— Вы уже говорили с Ричардом де Люси? — спросила Мод.

В это время Джослин стряхивал крошки пирога со своей потрепанной рубахи. Его любимая более приличная рубаха порвалась в стычке у реки и осталась там на берегу. К тому же наемнику следовало скорее вкладывать свои деньги в хорошее оружие и лошадей, чем покупать красивую одежду.

— Нет, его не было дома. Но это может подождать до утра. Заключенные надежно охраняются, но я сомневаюсь, что, прежде чем их повесят, он сможет из них что-нибудь вытянуть. — Он на мгновение замолчал и уставился на почти опустошенный кубок. Заговорив снова, обратился не к своей тетке, а к Линнет:

— Может быть, теперь вы расскажете мне об Убере де Бомоне и вашей личной ссоре с ним. Думаю, что не такая уж она личная.

Линнет невольно дотронулась рукой до горла, где виднелись синяки, оставшиеся после де Бомона, пытавшегося сорвать шнурок с ключом от сундука, который сейчас охранял сам Джослин.

— Если вы кому-нибудь расскажете об этом, начнется скандал и я буду обесчещена. Убер де Бомон пользуется дурной репутацией. Известно много случаев, в которых оказались замешанными порядочные женщины. Вы бываете на рыцарских турнирах и понимаете, о чем я говорю.

Ее слова укололи Джослина, и он вздрогнул. Принимая участие в рыцарских турнирах и странствуя по свету как наемник, он часто имел дело с такими людьми, как Убер де Бомон. Да и себя он не мог считать абсолютно невинным.

— Он пришел за серебром. Джайлс сам хотел его отдать, но я помешала им обоим. Мне следовало решить, как лучше поступить, чтобы меня не обманули. Тем более что я должна заботиться об интересах своего сына, которому отныне принадлежит этот сундук. И даже в данную минуту я не убеждена, правильно ли поступаю. Нет полной уверенности в том, что король Генрих выйдет из этой войны победителем. Заходить слишком далеко, поддерживая одну из враждующих сторон, для меня очень опасно.

Джослин, допивавший вино, в то время когда она произносила эти слова, чуть не поперхнулся, услышав от нее такие признания, сказанные задумчивым и серьезным тоном.

— Вести двойную игру намного опаснее, — заметил он.

Опустив голову, она посмотрела на свои руки, бессознательно поглаживавшие платье у самых колен. Мимо его взгляда не прошло ее слегка исказившееся лицо, и он быстро перевел его на золотые отблески ее красивых кос. Затем она глубоко вздохнула, как будто собираясь с духом, и, посмотрев ему в глаза, произнесла:

— А иногда, я думаю, и безопаснее. Я прошу вас выслушать меня. — И, подняв руку, добавила: — У меня есть к вам одно предложение, касающееся завтрашней поездки.

Джослин посмотрел на ее тонкую руку с длинными пальцами и коротко остриженными ногтями и настороженно спросил:

— Правда?

— Сундук — хорошая цель. Лестер понимает: обратись он в суд, можно наверняка проиграть. Он к тому же знает, что завтра мы отправляемся в Рашклифф и нам придется проезжать через земли, где его влияние такое же могущественное, как и у верховного юстициария.

— Да, — нахмурившись, согласился Джослин.

— То, что я хочу предложить, касается наследства моего сына, которое мы… — разговор неожиданно прервался резким стуком в дверь.

— Входите, — крикнул Джослин.

В дверь просунул голову Малькольм. Из-под его шлема торчали рыжие волосы.

— Только что прибыли юстициарий и ваш отец, сэр, и хотят встретиться с вами, — оттарабанил он с таким сильным шотландским акцентом, что Линнет и Мод с удивлением уставились на него. Джослин, успевший в отличие от женщин привыкнуть к его речи, встал.

— Хорошо, сейчас спускаюсь, — и, обратившись к Линнет, произнес: — Мне будет интересно услышать, что вы мне скажете, когда я вернусь. — И, подойдя к двери, он лениво добавил: — Если я к этому времени не свалюсь с ног от усталости.

Джослин вошел в гостиную и увидел ожидавших его отца и юстициария. Лицо Железного Сердца выглядело каким-то самодовольным, и Джослин сразу же насторожился. Но тут же ему стало легче, когда он вспомнил о заключенных, дожидавшихся допроса. Правда, несмотря на определенный успех в этом деле, один человек все же погиб, а кухня и конюшни превратились в груду дымящихся углей.

Джослин стал подробно рассказывать обо всем, что здесь произошло. Но чем точнее становилось его повествование, тем большее недовольство отражалось на лице его отца. Де Люси нашел нужным улыбнуться, сидя на скамье, располагавшейся вдоль стены. Около него стояла клетка, сплетенная из соломы, в которой, свернувшись, прижав носы к своим хвостам, спали два небольших черных кролика.

— Запас пищи на время поездки? — спросил де Люси, посматривая на клетку.

— Это подарок моей тетки Роберту де Монсоррелю, — холодно ответил Джослин.

Железное Сердце презрительно и недовольно проворчал:

— У Мод в голове меньше ума, чем у овцы.

— Она просто стала более чувствительна, чем раньше, — заметил Джослин и, увидев, что оба собеседника пристально смотрят на него, пожал плечами. — Сегодня я потерял хорошего человека и сам едва остался жив в этой потасовке с грабителями. Поэтому прошу меня извинить за усталый вид.

Опомнившись, де Люси счел своим долгом успокоить Джослина:

— Всегда горестно потерять друга. Зная, что вы уезжаете, я сам позабочусь о том, чтобы все прошло на должном уровне, и закажу заупокойную службу. Мы не станем вас больше задерживать. У меня к вам есть только одно предложение, которое, полагаю, может оказаться для вас полезным. Кроме того, оно имеет прямое отношение к данному вам поручению. — Говоря все это, наместник мельком поглядывал на Железное Сердце.

«Сегодня ночь предложений», — подумал Джослин, замечая, как отец беззвучно смеется, судорожно колыхаясь всем своим телом от какой-то потаенной радости.

Сложив пальцы у подбородка, де Люси добавил:

— Вначале мне хотелось, чтобы вы сопровождали Линнет де Монсоррель вместе с сыном в Рашклифф, взяв там бразды правления в свои руки, пока я не найду подходящего опекуна для мальчика. Но сейчас я рад сообщить вам, что уже нашел его.

Джослин следил за де Люси, не отрывая от него глаз. То, что предлагал юстициарий, казалось странным и необычным. Для этого следовало иметь высокую должность, огромные деньги, знатное происхождение и влияние в свете. Ни о чем подобном он и не помышлял.

— Милорд? — вопросительно произнес он, чтобы хоть что-то сказать.

— Я приехал сюда, — продолжал де Люси, — чтобы предложить вам опекунство над Робертом де Монсоррелем, женивши вас на его матери.

Эти слова настолько поразили Джослина, что в первую минуту он не понял их смысла. Медленно он стал приходить в себя, стараясь привести в порядок свои мысли. Но это оказалось не такой легкой задачей. Он продолжал смотреть ничего не понимающими глазами, безмолвно, как во сне, двигая губами, повторяя, как заклинание, последнее предложение наместника.

Де Люси довольно улыбнулся. Он любил преподносить сюрпризы, ставя в неловкое положение своих собеседников и наслаждаясь их замешательством. Этот его порок следовало скорее назвать озорством, чем злобой.

— Будет проще заплатить короне за право взять эту леди в жены. Придется, правда, немного подождать, прежде чем ее земли перейдут к вам по закону. — Он хихикнул. — Только не делайте таких удивленных глаз. Если бы я не верил, что вы сможете надеть одежду барона, я не предложил бы вам поместье Рашклифф. Конечно, оно будет вашим до тех пор, пока мальчик не станет совершеннолетним. Но за вдовой останется ее часть наследства, а это тоже приличная сумма. Что вы скажете на это?

Джослин ждал, не зная, что ответить наместнику. Его голова ничего не соображала от эмоций, его переполнявших.

— Я не знаю, что вам ответить, милорд.

Де Люси засмеялся.

— Я думаю, что вы поселитесь в поместье Рашклифф и станете верно служить короне вместе со своими будущими сыновьями.

— Женщин всегда нужно чем-то занять, — живо согласился Железное Сердце и, широко улыбнувшись, обнажил свои корявые гнилые зубы. — Постель, прялка и колыбель — вот что им нужно для счастья.

Джослин видел, что постель, прялка и колыбель сделали с законной супругой отца, и подумал: верит ли Железное Сердце сам в то, что говорит, или произнес это просто по привычке?

Однако вслух он ничего об этом говорить не стал и повернулся к де Люси.

— Милорд, я буду рад принять ваше предложение, если, конечно, сама леди не будет против.

— В данном случае у нее нет выбора, — проворчал Железное Сердце.

— Тогда я дам его ей, — парировал Джослин и вызывающе посмотрел на отца, пока Железное Сердце не опустил глаза, от недовольства плюнув на пол.

— Очень хорошо, — серьезно сказал де Люси. — Только если сама леди будет не против, — повторил он, вспомнив, как его жена, вступая в брак, тоже не имела права голоса и как ему хотелось добровольно получить на это ее согласие, и его рот слегка искривился: в конце концов в парне просто взыграла гордость. Он не мог представить себе, чтобы Джослин отказался от такой хорошей возможности поправить собственные дела из-за женского каприза. Де Люси покачал головой, глядя на Железное Сердце. — Это, видите ли, задевает его самолюбие, Вильям: как это он может силой заставить свою невесту выйти за него замуж.

— Моего самолюбия это не ущемляет, — ответил Железное Сердце. — Да простит меня Бог, если я хоть раз принуждал Агнес, эту грязную ведьму!

— А если бы вам пришлось так принуждать мать? — спросил Джослин.

Лицо Вильяма потемнело.

— Тогда бы она, возможно, осталась жива, — с горечью ответил он. — Я предупреждал ее спускаться осторожнее по той лестнице в таких длинных платьях, но она, как обычно, поступала по-своему. А я был тогда таким простофилей, что не отправил ее в более безопасное место, пока она не родит.

В комнате стало неуютно от наступившей тишины. Джослин знал, что переступил через запретную черту, но иногда это помогало обороняться. Очень редко в разговорах с отцом затрагивалась тема о его матери, она стала почти запретной. Железное Сердце не любил говорить о ней. Даже при жизни она редко встречалась с посторонними, обитая под семью замками в темном аду семейного круга. Отец винил себя в ее смерти. Эта вина давала знать о себе постоянно, как глубокая кровоточащая рана.

Набрав в легкие воздуха, чтобы что-то сказать и прервать наступившую тишину, Джослин случайно бросил взгляд на висевшую на двери и раскачивающуюся на сквозняке штору и вынужден был остановиться, широко раскрыв глаза от ужаса.

На пороге стояла Линнет де Монсоррель. По выражению ее лица стало ясно, что она слышала весь их разговор и это не предвещало ничего хорошего.

Железное Сердце, не дожидаясь нападения, принялся атаковать.

— Подслушивать у вас, видимо, вошло в привычку? — спросил он, осмотрев ее сверху донизу, давая понять, что у нее не совсем приличный вид. В самом деле, на Линнет было надето лишь белое шерстяное платье, и в довершение ко всему она стояла с непокрытой головой.

Линнет смело выдержала первый натиск, хотя от Джослина не могло ускользнуть, как побледнело ее лицо.

— Нет, милорд, — с достоинством ответила она с легкой дрожью в голосе. — Я спустилась, чтобы взять кроликов. Моему сыну приснился кошмар, будто их убили. Вот я и хочу отнести их ему, показав, что это всего лишь сон. Я услышала, как вы беседуете, а поняв, что это касается меня, стала слушать, уверенная, что имею на это полное право.

Вильям что-то пробурчал.

Линнет посмотрела в лицо Джослину.

— Вы ждете моего согласия стать вашей законной супругой?

— Я прошу вас о такой чести, миледи, — ответил он, подумав о том, как избито прозвучала эта фраза, напомнив ему баллады бродячих музыкантов. Ее глаза выражали лишь презрение — так, во всяком случае, показалось ему.

— Чести, — устало произнесла она. — Какое пошлое слово.

Железное Сердце все еще безмолвствовал, сжав рукой ремень, будто желая ее отлупить. Полное лицо де Люси пребывало тоже в крайнем смущении.

— А сейчас я нужна сыну. — Взяв клетку с кроликами, стоявшую возле судьи, она поклонилась мужчинам, смерив их взглядом, полным презрения, и вышла.

— Клянусь Богом, мягкое место этой распутницы плачет по плетке! — выпалил Вильям, сжимая ремень своими сильными мужскими руками. Во всем его облике чувствовалось какое-то раздражение.

— Я не хочу иметь такую жену, как Агнес, которая вздрагивает всякий раз, услышав ваш голос, — ответил Джослин, поглядывая на развевающуюся у двери штору.

— А это та жена, о которой ты мечтаешь! — прохрипел Железное Сердце. Подойдя к столику, где стоял кувшин, он налил себе в кубок вина и, высоко подняв его, провозгласил тост: — За согласие леди! — Его глаза заблестели, и он сделал большой глоток, а затем вытер губы тыльной стороной ладони.

— Вильям, довольно! — предостерег его де Люси.

— Я добьюсь ее согласия, — спокойно сказал Джослин и с вызовом посмотрел в глаза отцу. — И мне при этом не придется ее унижать.

Железное Сердце устремил на него свой яростный взгляд.

— Да уж, я тебя знаю. Ты скорее готов позволить ей оседлать себя, подставив свою спину.

— Может быть, я предложу ей вашу — вы совсем меня не знаете! — И он с шумом вышел из комнаты, дабы в порыве гнева не убить собственного отца.

* * *


Убедившись, что кролики невредимы, Роберт уснул, одной рукой слегка касаясь клетки, как бы не желая с ней расставаться. У Линнет застрял комок в горле, а на глаза навернулись слезы. Оторвав взгляд от постели сына, она пошла привести себя в порядок. Перелив холодную воду из медного таза в розовую мраморную миску, она ополоснула свое разгоряченное лицо. Слова де Гейла показались ей лестными, но она знала им цену. Она считала его таким же расчетливым, как и любого другого воина, не имевшего ничего за душой. Замок, сундук с добром, жена, которая готовит ему еду и лелеет в постели, — вот что им всем нужно. Слуги, и она тоже, называют его милорд и исполняют любой его каприз. И это он называет честью, самонадеянный болван.

«Как будто у меня есть выбор, — думалось ей. — Стоит мне отказать, как его нежные слова растают, как туман, и в ход пойдут ничем не прикрытые грубости». На нее накатилась волна головокружения, и, держа руки в холодной воде, она попыталась дышать медленнее, но глубже.

— Что случилось? — спросила Мод, подходя к Линнет с другого конца комнаты, где служанка стелила ей постель. Мод уже приготовилась ко сну, и седые волосы, заплетенные в косу, ниспадали ей на грудь.

Линнет нервно рассмеялась.

— Едва похоронив Джайлса, мне уже нашли нового защитника. — Ее губы задрожали, когда она произносила последнее слово.

Мод посмотрела на нее ничего не понимающим взглядом.

— Вы хотите сказать, де Люси назначил Роберту опекуна? А как же Джослин? Разве он не отправляется завтра с вами на север?

Линнет прочла на лице Мод удивление, граничащее с любопытством.

— Джослину, — тихо ответила она, — и предложили это опекунство при условии женитьбы на мне. Теперь мой сын, я и наши земли перейдут к нему. Все, что мешает этому, так это только мое согласие, но даже его можно легко получить, дав священнику необходимую взятку.

У Мод от удивления округлились глаза.

— Ричард де Люси предложил вас в жены Джослину?

— Да.

— Так, так, так, — скрестив руки на груди, пробормотала Мод. — А что говорит сам Джослин?

— Что жениться на мне — это большая честь для него, и он ждет лишь моего согласия. Конечно, я понимаю его тайные желания. Он вовсе не хочет сделать меня счастливой, как, вероятно, это может показаться, судя по его словам. Ему нужно завладеть моим состоянием, не испытывая при этом никаких угрызений совести. И все это он прикрывает разговорами о чести. Я прямо сказала ему об этом.

— Вы сказали это Джослину? — спросила Мод с испуганным видом.

— Я сказала им всем троим, — вызывающе ответила Линнет, подходя к умывальнику, чтобы вытереть руки. — Джайлс тоже считал себя верным чести. — Она сдернула с плеча платье и показала Мод сохранившуюся метку от укуса и синяки вокруг шеи. — Вот доказательства.

Мод обняла Линнет.

— Не все мужчины такие испорченные, дорогая, — сказала она полным сочувствия голосом. — Мой муж никогда не поднимал на меня руки. Он даже никогда не упрекнул меня в том, что я бесплодна. Мы очень любили друг друга. Мне его так не хватает, — мягко добавила она.

Линнет не хотелось переводить разговор на другую тему. Ее отец тоже напоминал мужа Мод, но она полагала, что подобные исключения встречаются крайне редко.

— А ваш племянник, как он обращается с женщинами?

— Джослин вас никогда не обидит, я уверена в этом.

— Как и его отец?

Мод еще сильнее обняла Линнет своими ласковыми руками.

— Если бы вы знали Вильяма, вы бы поняли, что он больше лает, чем кусает. Я не хочу сказать, что он легкий человек; иногда он бывает совершенно несносным, но его плохой нрав — всего лишь щит, которым он защищается от всех, кто может причинить ему вред. Кроме того, Джослина всегда отличало умение поступать по-своему. По этой причине иногда возникают между ними ссоры, и тогда они готовы разнести все кругом. — Подумав немного, она добавила каким-то совершенно другим тоном: — Вы против брака с Джослином из-за его происхождения?

— В жилах Джайлса текла кровь нормандских графов, но это не помогало ему. Он всегда оставался диким животным. Меня совсем не интересуют обстоятельства рождения Джослина.

— Тетя Мод, я бы хотел остаться наедине с леди Линнет, — послышался вдруг с порога голос Джослина.

Линнет отошла от Мод.

— Мне нечего вам сказать, — холодно произнесла она, побаиваясь оставаться с ним в комнате и заметив в его лице какое-то напряжение.

Мод преградила ему дорогу, как бы защищая ее.

— Думаю, будет лучше перенести этот разговор на завтра.

— Нет, — решительно не согласился он, давая понять, что она не имеет над ним никакой власти в вопросах личного свойства. Он мог бы послушаться ее в делах обыденных, но здесь был другой случай, и, усевшись на сундук, на котором уже сидел чуть раньше, он прислонился к стене и принялся ждать.

Мод еще какое-то время настаивала на своем, но видя, что это не помогает, пожала плечами, извиняясь посмотрела в сторону Линнет. Вернувшись в дальний конец комнаты, она слегка отодвинула штору, но Джослин показал ей знаком, чтобы она закрыла ее. После некоторой паузы женщина уступила, раздраженно махнув рукой.

Посмотрев в лицо Джослину, Линнет почувствовала приступ тошноты и какой-то холод в руках.

— Если не я, — проговорил он, — то кто-нибудь другой займет мое место, и очень скоро. Вам нельзя оставаться вдовой.

Его голос звучал ровно, но ее трудно было обмануть и скрыть от ее пристального взгляда невольное раздражение и гнев, так знакомые ей по супружеской жизни с Джайлсом.

— Я должна похоронить своего мужа, а вы говорите со мной о браке! Боже мой, вы заставляете выслушивать меня всякий вздор, следуя голосу своей похоти. Должно быть, вам действительно ужасно не терпится!

— Я бы мог поговорить об этом в гостиной, но вы не захотели там оставаться.

— Когда вы втроем, уставившись на меня, словно мелочные торговцы, обсуждали все мои достоинства и недостатки, как товара на рыночной площади?

— Думаю, вам действительно могло так показаться, — искренне признался он, — но юстициарий сделал мне это предложение не в качестве награды за верную службу, которую я нес раньше. Он и меня тоже считает вполне качественным товаром.

— Значит, он воспользовался мною и моим сыном, чтобы купить вашу верность.

— Черт возьми, у всех женщин такой длинный язык, они совершенно не хотят думать головой! — повысил голос Джослин и замолчал, устало потирая глаза. — Прошу извинить, — ему было тяжело продолжать этот разговор. — Я устал и нахожусь в ужасном расположении духа. Я вовсе не хочу обидеть вас. Послушайте, де Люси предложил мне то, что больше никто и никогда не сможет мне дать. Большинство наемников гибнут, как мухи. И лишь немногие могут дослужиться до поста смотрителя замка. Это тот счастливый случай, который бывает лишь раз в жизни, и я должен быть сумасшедшим, чтобы отказываться.

Линнет вздрогнула, когда он закричал на нее, но его извинение прибавило ей смелости, и она решилась пойти в атаку.

— По закону Рашклифф принадлежит моему сыну. А вы говорите о нем, как о лакомом кусочке, который поднесли вам на подносе, чтобы вы его проглотили.

Джослин сжал губы, но затем, расслабив их, попытался улыбнуться.

— Это правда, — сказал он. — Быть опекуном ребенка являющегося наследником крупного поместья, на самом деле очень выгодно. Я признателен де Люси, за то что он выбрал меня, надеясь, что я могу получать с поместья хороший доход. Было бы бесчестно с моей стороны заявлять обратное, но, если я сам не буду отличным управляющим, доходы могут со временем уменьшиться и вообще исчезнуть.

В его словах чувствовался здравый смысл, но Линнет никак не могла успокоиться. И, конечно же, у нее не было пока оснований во всем ему доверять.

— Джайлс мог бы в любую минуту продать наследство своего ребенка французам, — сказала она все еще враждебным голосом. — Почему же вы должны мне казаться более заботливым отцом?

— Потому что… — начал он, рассеянно поглядывая в ее сторону, но, не договорив до конца, замолчал. Подвинувшись, он указал ей свободное место на сундуке, чтобы она могла сесть, не касаясь его. — Садитесь, я не съем вас… пожалуйста.

Не без опасений, Линнет все-таки села, но не потому, что он попросил, а потому, что уже еле держалась на ногах. Она присела на самый краешек, крепко прижав руки к коленям. — Когда ваш сын вырастет и мне придется вернуть его земли, у меня еще останутся ваши личные владения в графстве Дербишир, — продолжил он. — И если я буду хорошо служить королю, то получу другие награды. Зачем рисковать уютным будущим ради нескольких лет расточительной жизни?

«Да, — подумала она, — мои земли, мои права и я сама…» Ей стало интересно, что сказали бы ее отец и Томас, если бы были живы и стали свидетелями этого разговора. Джайлс наверняка перевернется в гробу.

— А скитальческая жизнь, проведенная в рыцарских турнирах, подготовила вас к такой перемене?

На этот раз он сдержал себя, но невероятной силы гнев готов был вот-вот вырваться наружу. Лишь подергивание век и дрожание губ выдавали его внутреннюю борьбу. Когда он заговорил, его голос звучал неестественно холодно:

— Я питался крохами, падающими со стола других. В моей жизни все зависело от удачи, но я никогда не опускался до того, чтобы просить милостыню, сидя на паперти. Уже давно я установил для себя доход, ниже которого я никогда не опускался. Вы увидите, что я достаточно хорошо умею управлять своим и чужим состоянием.

Она чувствовала на себе его тяжелый и властный взгляд.

— Какая мне польза в том, что я стану чьей-либо женой, если могу оставаться вдовой Джайлса? — спросила она, с опаской взглянув на него.

— Де Люси все равно придется назначить опекуна вашему сыну. А ваши поместья всегда будут желанной добычей для авантюристов всех мастей даже против вашей воли.

— Ричард де Люси никогда этого не допустит!

Он покачал головой.

— Сейчас все на стороне закона, а значит, во власти юстициария. От ваших денег почти ничего не зависит. Если он решит, что вы слишком упрямы, отказываясь от моего предложения, то в следующий раз он не будет склонен проявлять к вам сочувствие. Он может увеличить налоги и на все закрыть глаза.

Посмотрев на свои руки, стараясь ими не двигать, чтобы скрыть свое волнение, так как он постоянно глядел па нее, Линнет внимательно изучала стены комнаты, ставшей сейчас для нее ловушкой, и пыталась найти выход. У этой клетки были двери, но, приглядевшись, она поняла, что они всего лишь ведут в другие клетки, поменьше и похуже, откуда она уже никогда не сможет вырваться.

Незаметно вдова покосилась на Джослина. Он всегда был очень ласковым с Робертом, как ей казалось, и ему дважды за последнее время пришлось столкнуться с Джайлсом, сдерживая свой гнев и вынося его выходки, но это ни в коей мере не делало его святым. Подобно Джайлсу, он был своеволен и самоуверен. У нее, правда, не имелось веских причин жаловаться на его несносный характер. А с другой стороны, есть ли у нее выбор? Мысль о таком человеке, как Убер де Бомон, наполнила ее страхом, и она почувствовала, как кровь холодеет в жилах.

— Как бы вы поступили, если бы я не подслушала ваш разговор там, внизу? — с любопытством спросила Линнет.

— Я бы зашел к вам утром, — ответил Джослин, и усталая улыбка скользнула по его лицу, удивив ее. — Может быть, сидя в саду, после мессы, и слушая, как за стеной играет Стивен на своей лютне, я стал бы перед вами на колени.

Ей пришлось улыбнуться, но улыбка получилась неискренней.

— Тогда бы я вам точно отказала.

— А сейчас?

Линнет осмотрелась, как бы припоминая, где она находится, и стала оглядывать все ту же погруженную в полумрак спальню: на стене прыгали какие-то странные тени от горящей свечи, за шторой их разговор подслушивала тетка, поодаль стояла кровать с сатиновым покрывалом, блестящим, как на солнце. Именно эта кровать вызывала в ней самое сильное отвращение, как символ предательства и боли. Как она все это ненавидела.

Женщина глубоко вдохнула.

— Я не отказываю вам, — сдалась она.

В его глазах вспыхнули искорки радости.

— Вы действительно этого хотите?

— Я даю вам свое согласие, — ответила она, что было не одно и то же. — Но я хотела бы, как и полагается, три месяца носить траур по Джайлсу. Я должна сделать для него хотя бы это. — Последнее предложение Линнет произнесла очень тихо, как бы опасаясь кого-то.

Она видела, как Джослин на секунду замер, обдумывая ее ответ. Затем, поглядев на постель, он спокойно сказал:

— Сомневаюсь, что вы вообще ему что-то должны. — Он посмотрел на нее и пожал плечами. — Во всяком случае, вы обязаны ему пока тем же, чем обязаны и мне. Любое вознаграждение нужно заслужить. — Боясь коснуться ее, он встал. — Вы готовы завтра, до того как мы отправимся в путь, подтвердить все сказанное здесь перед свидетелями?

Линнет заколебалась. Она уже позволила связать себя своим согласием. Теперь ее снова ждала несвобода. Безмолвно она утвердительно кивнула.

— Вам не придется сожалеть об этом шаге, я клянусь, — твердо заверил он.

Она вспомнила, как Раймонд де Монсоррель однажды сказал эти же самые слова — нежно, шепотом. Он обманул, о боже, как он обманул, порушив все ее планы.

Джослин остановился, но, так как она, отвернувшись ничего не ответила, глубоко вздохнул и направился к двери. На пороге повернулся и, щелкнув пальцами, глянул на нее.

— Да чуть было не забыл: ранее вы хотели мне что-то предложить, касающееся этого сундука.

Линнет неуверенно поднялась. Она беззвучно молилась, чтобы он ушел, но, наверное, молитва была не столь сильной. Было бы проще отправить его, сказав, что это предложение не существенно, просто женская глупость, которая может подождать до утра. Она знала, что он не станет допытываться особенно судя по появившимся у него теням под глазами, а ведь ему еще предстояло нести дежурство возле гроба погибшего солдата. Но к утру у нее возникает слишком много других дел. Да и само предложение не было таким уж глупым. Наоборот, оно очень полезно.

Она рассказала Джослину о своем плане и была за это вознаграждена взглядом, полным восхищения.

— Я займусь этим прямо сейчас, — пообещал он и вышел из комнаты бодрой походкой, увидев в этом добрый знак для себя, а самое главное, как ему показалось, скрытое желание Линнет быть с ним всегда вместе.


Глава 11


Теплым летним днем Джослин подъезжал к Рашклиффу по древней Фосс-роуд, волнообразно тянувшейся по пустошам восточнее реки Трент и города Ноттингема и выходившей затем на проторенную обозами тропу, соединяющую Рашклифф с Саутвеллом и Ньюарком.

Прислонившись к нему и укрывшись его плащом, сидел Роберт де Монсоррель. Джослин усадил ребенка к себе в седло, чтобы дать Линнет и ее служанке немного отдохнуть, а кроме того, у него теперь был отцовский долг перед мальчиком. Джослин чувствовал себя не так одиноко благодаря находящемуся рядом с ним мальчику.

Он улыбнулся, глядя на сонного светловолосого ребенка и представив себе реакцию Железного Сердца, если бы тот стал свидетелем этой сцены. Отец упрекнул бы его в излишней мягкости к этому милому созданию и счел бы опасным для воина выставлять напоказ свою нежную любовь к детям, так как люди могут перестать его уважать. Место ребенка — возле своей матери, а ее место — возле очага — так должны считать все здравомыслящие мужчины. Джослин помрачнел. О нем пока еще не говорили, что он слишком сентиментален, когда дело касалось женщин и детей.

Сделав очередной поворот по закругляющейся пыльной дороге, он наконец увидел замок Рашклифф, который предстал перед ним во всем своем великолепии, и у него перехватило дыхание. Главная башня, выбеленная известью, чтобы защитить камень от непогоды, высоко поднималась к небу. Эта громадина внушала гордость за нормандских лордов рода Монсоррелей. Глядя на замок, он почувствовал себя его обладателем, и это чувство вначале приятно поразило, но, испугавшись себя самого, он попытался его заглушить. Рашклиффом он мог пользоваться только до тех пор, пока не повзрослеет ребенок. Было неразумно, попав после долгих лет скитаний и бедности на богатый пир, с жадностью бросаться на еду. Ради себя самого же ему придется быть бережливым.

Когда они подъехали ближе, взорам предстал небольшой город, выросший под сенью этой огромной башни. Проезжая вдоль узкой главной улицы и пробираясь через рыночную площадь, они стали замечать выходивших из глиняных жилищ людей, с любопытством глазевших на отряд воинов и на похоронную процессию. Под ногами вертелись собаки, куры и дети. Огромная пятнистая свинья, лежавшая на дороге в луже, кормя свой выводок, загородила им путь, и пришлось остановиться, чтобы убрать ее оттуда.

Женщины, держа на руках грудных детей, наблюдали за приезжими с порогов своих домов. Дети постарше стояли рядом. Раздетый до пояса плотник, весь усыпанный опилками, вышел из своей мастерской, неся в руках рубанок, из которого торчали стружки. Джослин сразу приметил его холодные глаза и плотно сжатые губы. Один-два человека перекрестились, когда мимо них провезли гроб, но большинство просто смотрели. Воинственного вида маленькая старушонка, выглянувшая из пивной, осмелилась даже плюнуть и потрясти своим кулаком.

Джослин вел своего высокого гнедого жеребца рядом с чалой кобылой Линнет.

— Джайлса не очень-то любили, — сухо заметил он.

Линнет поджала губы.

— Они ненавидели его, — спокойно сказала она. — Он требовал от них уважения, но никак не мог понять, что его нужно заслужить. Он заставлял платить большие подати, пренебрегая их правами, и отказывался слушать их жалобы.

— Вы его тоже ненавидели? — спросил он. В его взгляде Линнет увидела призыв к откровенности и опустила глаза.

— Он был моим мужем. Я уже и так слишком много вам сказала.

— Вы исполнены чувства долга.

— Вы на что-то жалуетесь?

— Только на то, что вы скрываете от меня свои настоящие мысли и говорите неискренне.

Она испуганно посмотрела на него. Джослин пожал плечами.

— Я привык к женщинам, живущим в бараках и военных лагерях. Приличия никогда не мешали им говорить правду.

Она обдумывала его слова, и он заметил, как ее рука сжала поводья. Когда она заговорила, ее голос был ровным и холодным:

— Конечно, давайте будем во всем откровенны, но я не хочу говорить о Джайлсе.

Джослин был достаточно опытен и гибок и знал, когда нужно идти на попятный. По выражению ее лица он понял, что его настойчивость сделает ее более упрямой и враждебной. Он взглянул на светлую головку мальчика, заснувшего у него на руках.

— Давайте тогда поговорим об этом молодом человеке. Как только у меня появится возможность, я найду для него пони. Ему уже давно пора научиться ездить верхом.

Она живо закивала и сразу же засияла от радости, как будто услышала хорошие вести.

Тихо беседуя друг с другом, чтобы не разбудить ребенка, они проехали мимо водяной мельницы, в которой мололи зерно для деревни и для замка. Серебристая вода с шумом падала на вращающееся колесо. Крыша мельницы была покрыта новой соломой, а возле ее южной стены стояли стога тростника. Семья мельника и прочие работники выскочили из дверей, чтобы посмотреть на проезжающий мимо отряд. Рыжеволосый мальчик, примерно того же возраста, что и Роберт, стоял рядом с пышногрудой молодой женщиной. В одной руке он держал ремень. Ниже рубахи виднелись его босые ноги и сбитые коленки. Его по-скандинавски крепкое телосложение напоминало огромного рыжебородого мельника, но глаза и узкие губы указывали на кровь Монсоррелей.

Джослин с любопытством посмотрел на мальчика. Он вновь почувствовал беспокойство Линнет.

— От вашего мужа? — спросил он, вновь сводя разговор к Джайлсу. Да и как можно было его избежать, если все кругом напоминало о нем?

Она покачала головой.

— Один из сыновей Раймонда.

— Ах да, у него именно такая репутация, — заметил Джослин, прищурившись и вспомнив кое-какие непристойные байки и шутки, рассказанные в бараках Ноттингема. — Сколько у него таких сыновей?

— Я не знаю, — холодно ответила она, давая понять, что эта тема ей неприятна. — Джайлс с отцом поссорились несколько лет тому назад, и с тех пор мы жили за мой счет. — Она сердито посмотрела на него, и, когда заговорила снова, в ее голосе зазвучал вызов: — А у вас есть дети, сэр Джослин?

— Когда сам являешься внебрачным сыном, то дважды подумаешь, прежде чем породить такого же, — ответил он и, поерзав в седле, мрачно добавил: — Иногда думаешь дважды, но все равно рискуешь, поскольку человеческая природа берет свое. Но, насколько я знаю, у меня нет отпрысков.

«Больше нет», — подумал он.

Ехали молча, пока не проснулся Роберт, которого нужно было спустить на землю, чтобы размять ноги. Они проезжали сейчас мимо небольшой рощи из берез и орешника, принадлежащей лорду, продавшему жителям деревни право собирать здесь осенью хворост и орехи. За рощей простирался широкий луг, на котором паслись молочные стада из замка. Выше по склону, ближе к главной башне, щипали траву гуси и овцы.

Вернувшись к матери, Роберт уселся в ее седло, обхватив маленькими ручонками шею лошади. На ярком солнечном свете волосы его стали светло-золотистыми, а глаза нежно-голубыми, отчего он стал похож на крохотного ангела.

Откуда-то слева, с дальней стороны рощи, слышался стук топора, будто рубили деревья. Джослин почувствовал себя неуютно в этой роще. Деревья были похожи на страшных чудовищ с длинными руками и уродливыми, торчащими во все стороны костлявыми пальцами. Он оглянулся и посмотрел на закрытый покрывалом гроб. Повозка, на которой он лежал, скрипела и дребезжала, подпрыгивая на неровной дороге, и Джослину на мгновение подумалось, что это может разбудить покойника. У него мурашки побежали по спине от таких мыслей, и он начал гнать их от себя прочь.

— Что случилось? — с беспокойством спросила Линнет.

— Переберитесь в середину, миледи, под защиту мужчин, — сказал он, надев свой шлем. Затем стянул с ремня щит, висевший у него за спиной, и приготовился к бою.

Линнет уставилась на него, раскрыв рот от неожиданного поворота событий.

— В боевой порядок! — прокричал он, повернувшись в седле, чтобы предупредить своих людей. — Малькольм, оставайтесь возле леди!

— Есть, сэр! — Из-под его шлема по-прежнему выбивались рыжие волосы. Он взял поводья у Линнет и отвел ее лошадь в центр отряда.

Залитая солнцем тропа оставалась впереди все такой же безлюдной и безопасной, но все воины, достав оружие и подняв щиты, заняли свои места в боевом порядке.

— Вы что-нибудь заметили, сэр? — спросил Майлс де Селсей, ехавший рядом с Джослином.

Джослин приметил во взгляде своего подопечного любопытство.

— Интуиция, — ответил он. — Рыцарское чутье, как говорит мой отец. Ты заметил, как стало тихо, даже птиц не слышно?

Седло де Селсея заскрипело, когда он, повернувшись, посмотрел в гущу деревьев. Он прищурился и кивнул, как бы подтверждая слова Джослина.

Двигаясь дальше, Джослин насторожился. Все его сознание в эти минуты было напряжено. Он ощущал каждый волосок на своей голове. Его жеребец Уайтсокс, казалось, почувствовал настроение своего хозяина и тоже напрягся.

Они приблизились к концу рощи, где тропа становилась уже и шла прямо. На ней остались следы от телег лесников и старые отпечатки лошадиных копыт, временами попадались кучи несвежего навоза. Легкий ветерок посвистывал среди ветвей. Тропа раздвоилась, как кончик змеиного языка. Путь отряду преградило поваленное дерево, и воинам пришлось разбиться по двое.

Сверкнувшая среди ветвей сталь ослепила Джослина. Он услышал чью-то короткую команду и глухой стук копыт и тут же заметил каких-то всадников, скачущих наперерез его отряду, чтобы закрыть выход из рощи. Двигавшийся впереди рыцарь размахивал топором, блестевшим на солнце. Затем, схватив топор за круглую рукоятку и, выставив его вперед, он приказал атаковать.

Через пару секунд отряд врага очутился возле команды Джослина, но неожиданности в этом для его людей уже никакой не оказалось, и нападение было лишено преимущества внезапности. Тем не менее оно было не на стороне Джослина, ибо он располагал меньшим числом воинов, кроме того, его передвижение сдерживали две груженые телеги и повозка с гробом.

Двое из атакующих рыцарей попытались пробиться через охрану, окружавшую Линнет и Роберта. Гнедой жеребец поравнялся с кобылой Линнет, а его наездник, схватив поводья, стал разворачивать ее кобылу. Плакавшего Роберта выхватили из ее рук. Она закричала, как могла, зовя на помощь и отчаянно оглядываясь кругом. В гуще сражавшихся она заметила Малькольма, вовлеченного в ожесточенную борьбу с врагами, обступившими его с двух сторон, и поняла, что он не сможет вырваться, чтобы помочь ей и Роберту.

Высокий гнедой жеребец с всадником начал отходить уводя за собой Линнет, но подоспевший Джослин ударом меча отрубил наезднику руку, высвободив таким образом поводья Линнет. Хрипя от боли, всадник, чуть не похитивший ее, вывалился из седла. Защищая Линнет, Джослин кружился на Уайтсоксе, выставив вперед щит, отражая удар за ударом. Увидев другого рыцаря, держащего Роберта, он поднял свой меч и перешел в наступление. Смертельный удар, обрушенный Джослином на похитителя, оставил глубокий след на его теле, и тот, захлебнувшись в крови, упал на землю. Джослин успел выхватить у него из рук Роберта.

— Вот, возьмите его, — задыхаясь, сказал он Линнет.

Взяв ребенка, молодая женщина крепко прижала его к груди, но, заметив на нем кровь, начала судорожно ощупывать его, пытаясь найти рану и оценить, насколько она опасна.

— Ради Бога, миледи, это не его кровь! — прокричал Джослин. — В таком сражении вряд ли стоит обращать внимание на подобные пустяки!

Она хотела крикнуть ему, что захват Роберта и грубое обращение с ним отнюдь не пустяки, но он уже был слишком далеко, чтобы услышать ее, направив Уайтсокса к одной из повозок, захваченной врагом.

Кучер с телеги валялся на земле лицом вниз, и, сидя на его месте, один из атакующих рыцарей делал все возможное, чтобы развернуть лошадей. Управляя повозкой, ему пришлось выпустить из рук свой щит. Случайно увидев его, Джослин узнал на нем изображение золотого дракона на светло-голубом фоне.

— Рагнар! — яростно прокричал он и бросился в атаку. Но прежде чем смог приблизиться к своему брату, огромный толстый рыцарь своей увесистой тушей преградил ему дорогу. Защищаясь от меча Джослина, он выставил вперед свой ручной топор. Удар меча пришелся как раз в деревянную ручку этого топора, и Джослин, покачнувшись, едва удержался в седле, потеряв равновесие. Он прижался к седлу, чтобы не упасть с лошади, и повернул руку, пытаясь освободить свое оружие. В это время его взгляд встретился с глазами Убера де Бомона, и Джослин понял, что на этот раз никто из них не уступит.

Де Бомон тоже размахнулся топориком. Джослин увернулся. Топор просвистел мимо его уха и задел плечо. Удар разорвал кольца его кольчуги, и Джослин пошатнулся в седле. Убер воспользовался моментом и бросился вперед, раскачивая топориком, висевшим у него на запястье на кожаной петле, намереваясь свободными руками стащить Джослина с седла.

Еще немного, и де Бомон бы убил его, но допустил ошибку, и Джослин, наученный сражаться в лагерях Нормандии и Фландрии, воспользовался моментом, и, когда оба падали на землю, ему удалось упасть таким образом, что грузное тело де Бомона, отяжелевшее к тому же на тридцать фунтов из-за боевых доспехов, приземлилось возле тела Джослина, а не на нем. Затем, размахнувшись мечом, Джослин нанес удар, но промахнулся, зато получил достаточно времени для второго и верного удара.

Тяжело дыша, Джослин стоял перед телом Убера де Бомона. Он выглядел неважно, наблюдая за тем, как повозка с сундуком Монсоррелей исчезает по дороге к Ноттингему, сопровождаемая ликующими и торжествующими воинами.

Джослина не покидало ощущение, что он побывал под жерновами мельницы. Усталым движением руки снял шлем и пошел за Уайтсоксом.

— Погонимся за ними, сэр?

Он посмотрел на Майлса. Серый жеребец его подручного был ранен, но не смертельно, и по его бокам из многочисленных порезов сочилась кровь.

— Слава богу, что они нас оставили. Пусть себе скачут. Нас и так слишком мало. — Он слабо улыбнулся, но улыбка получилась вымученной. — Пусть Рагнар отпразднует свою победу. Безопаснее, я думаю, поспешить в Рашклифф, пока они не опомнились и не догадались вернуться. — Он осмотрел место сражения. — Положите погибших на лошадей. А те, кто тяжело ранен, могут ехать на повозке с гробом.

— Есть, сэр. — И, повернувшись, Майлс стал отдавать распоряжения.

Джослин наблюдал, как оставшиеся в живых воины начали привязывать своих мертвых товарищей к свободным лошадям, словно убитую на охоте добычу. Шесть человек погибли, а четверо тяжело ранены — это почти половина его отряда. Ему стало не по себе. Кругом суетились люди, слышались стоны раненых. Он направился к Линнет, склонившейся над одним тяжелораненым, утешая его, пока он дожидался своей очереди быть положенным на повозку.

— Малькольм? — Джослин присел на корточки перед молодым наемником и посмотрел на его окровавленную рану от копья, зиявшую между ключицей и плечом на бледной, усеянной родинками коже.

— Я не был достаточно быстр, сэр… — Малькольм сжал зубы от боли. На его глаза навернулись слезы, и он заплакал, как мальчишка. Слезы тихо капали на развевающиеся на ветру рыжие волосы. Его шотландский акцент усилился: — Их было двое, справа и слева от меня. Я не мог остановить их. — Он с надеждой смотрел на Джослина и Линнет, которая держала в руках его пропитанную кровью рубаху. — Я ведь не умру?

— Конечно, нет! — ласково ответил Джослин.

Испуганные глаза Малькольма выражали неверие, и он начал задыхаться и биться в панике. Из раны просочилась новая кровь, и наложенная на нее повязка вымокла, став бордово-красной. У уголков рта тоже показались капли крови.

— Рана серьезная, — голос Линнет оставался все таким же спокойным, когда она склонилась над ним, — но она обязательно заживет. Если не будет заражения крови, вы останетесь жить. Посмотрите, копье не задело жизненно важные органы.

Благодаря ее спокойному тону дыхание Малькольма стало ровнее.

— Вы думаете, я настолько глуп! Простонал он.

— Вы, как все, — сухо заметила она. — Будет больно, когда вас начнут поднимать, но, слава богу, лежа в постели, вы скоро почувствуете себя лучше.

Когда двое воинов осторожно подняли Малькольма и понесли его к повозке, Джослин положил свою руку на плечо Линнет.

— Спасибо, — тихо сказал он. — У вас есть божий дар.

— Я сказала правду. Если рана будет чистой и не будет других осложнений, он отделается всего лишь едва заметным шрамом.

Ее рассудительность теперь не шла ни в какое сравнение с тем беспокойством, которое она проявила по поводу судьбы своего сына, но Джослин прекрасно понимал, как сильно любая мать привязана к своему ребенку. Вспомнив о мальчике, Джослин заметил, как Роберт, устроившись на руках у служанки и крепко прижимая к груди корзину с кроликами, смотрел куда-то вдаль отчетливо выделявшимися на худеньком бледном лице глазами, похожими сейчас на две большие луны.

— Извините, что я накричал на вас, — сказал Джослин, повернувшись, чтобы вскочить на лошадь. — В разгар битвы некогда думать о приличиях.

Она покачала головой и печально улыбнулась.

— Вы так разозлились на меня, что мой гнев как рукой сняло.

Он улыбнулся ей в ответ, однако мысль о недавнем сражении вновь отразилась на его лице печатью озабоченности.

— Ими руководил Убер де Бомон, так что скорее всего они действовали по приказу Лестера. — Его губы сжались. — Мой брат Рагнар тоже был с ними.

— Мне очень жаль. Представляю, как вам это неприятно.

Он кашлянул и вскочил в седло.

— Я всегда относился к Рагнару как к своему врагу. Неприятно должно быть моему отцу.

— Они забрали сундук.

Он встретился взглядом с ее серыми глазами, и ему вдруг показалось, что за последние несколько минут они стали ближе друг другу. Ее глаза добрее и с пониманием смотрели на него.

— Да, забрали, — подтвердил он, сухо улыбнувшись. — Пять бочонков уксуса и два бочонка песка для чистки кольчуг. Ничего существенного. Портьеры, ткани, домашняя утварь и прочие вещи остались в Ноттингеме и прибудут позднее по реке Трент на барже. — Повернув к ней лицо, так что она увидела складки на лбу, он выпрямился в седле. — Ничего существенного, — уныло повторил он, — не считая жизни шести человек. Жизнь Убера де Бомона на другой чаше весов никак нельзя назвать полной компенсацией.

* * *


Ожидая с нетерпением на застланном досками берегу Трента парома, Рагнар настороженно поглядывал назад, прислушиваясь, нет ли погони, но царящую кругом тишину нарушало лишь его собственное дыхание. На горизонте никого не было. Он повернулся к реке и посмотрел на мрачную серую гладь воды. В полумиле от него на другой стороне реки показался паром, и два паромщика не спеша переправляли его на этот берег.

Кусая ногти, Рагнар что-то нервно проворчал. Он все еще видел перед собой широко раскрытые глаза Убера де Бомона, не верившего, что меч Джослина все-таки достигнет своей цели, видел его кровь и слышал его предсмертные хрипы. От нахлынувших воспоминаний ему стало дурно и холодная дрожь пробежала по его телу.

Он взглянул на повозку с багажом. Его задание, заключавшееся в захвате сундука Монсорреля и доставке графу Лестерскому, его полноправному владельцу, было выполнено. Успех мог бы его подбодрить, но вместо этого его мучили сомнения. Появилось какое-то странное предчувствие. Он посмотрел на сундук, который спокойно стоял среди различных бочонков и мешков. Джослину была доверена сохранность сундука, и он должен был беречь его, как свою собственную жизнь. Почему же тогда он отказался от погони?

Сомнение переросло в болезненное подозрение. Рагнар выхватил меч и вскочил на обтянутую парусиной повозку. Железная обшивка сундука поблескивала, дразня его. Он не мог больше бороться со своими подозрениями и начал яростно бить по замку. Увесистый и на совесть сделанный замок поддался не сразу. В темноту полетели искры, а звук от все усиливающихся ударов меча Рагнара по железному замку был настолько сильным, что мог бы, наверное, разбудить даже мертвеца. На шум сбежались люди, спрашивая его о том, что он делает.

Задыхаясь от злости, Рагнар размахнулся в последний раз. Засов наконец поддался, но в этом изнурительном поединке сломался и его прекрасный меч. Пострадал и сам Рагнар. Металлический осколок, отлетев от лезвия меча, вонзился ему прямо в бровь. Из раны обильно полилась кровь, на время ослепив его. Поэтому взломанный сундук открыл другой воин, обнаруживший что в потертых кожаных мешочках лежали не серебряные монеты, а маленькие круглые камушки сильно пахнущие рекой и травой.


Глава 12


Арманд де Корбетт, старший слуга замка Рашклифф, втянув руки в рукава, раскачивался взад-вперед в своих золоченых кожаных сапогах, нервно переминаясь с каблука на мысок. Прищурив глаза от ветра, дующего со стороны восточной башни, он всматривался вдаль, завидев приближающийся отряд. Посыльный заранее сообщил ему о прибытии нового лорда, он также доставил письмо с печатью королевского наместника, предписывавшего ему передать замок в руки Джослину де Гейлу и оказывать ему всяческую помощь.

Де Корбетт пригляделся к стройному гнедому жеребцу и к мужчине, уверенно восседавшему верхом. Внебрачный сын Вильяма де Роше, человек, пользующийся, с одной стороны, заслуженным уважением в определенных кругах, а с другой — ненавистью, кроме того, очень близкий к юстициарию. Де Корбетт помнил Джослина, увидев его однажды среди воинов Ноттингема. Его новое назначение было действительно заметным продвижением вверх. Очевидно, наместник выбрал де Гейла из-за его способностей — мысль, не понравившаяся слуге и душившая его, словно у него на шее была петля.

Гальфдан, командир отряда, охранявшего замок, вытянул вперед свою влажную нижнюю губу.

— Почему мы не можем просто поднять перекидной мост, повелев им проваливать? — воинственно спросил он.

— Ты хочешь закончить свои дни изгнанником в лесу? — усмехнулся де Корбетт. — Если бы ты имел голову на плечах, то не говорил бы таких глупостей. Это не простая встреча. От нее многое может зависеть в нашей судьбе, во всяком случае, расположение таких важных персон, как Вильям де Роше и Ричард де Люси, являющегося правой рукой короля Генриха! — Он сунул ему в руки письмо. — Неужели ты не понимаешь?

Гальфдан уныло уставился на него. Де Корбетт гневно прорычал сквозь зубы:

— Послушай, от тебя не многое потребуется, постарайся просто не раскрывать рот и не путаться под ногами. Позволь мне сказать все самому. Ты же не хочешь, чтобы тебя повесили возле башни?

Неохотно подчинившись, Гальфдан зашаркал вниз по лестнице. Де Корбетт сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться. Старый лорд Раймонд любил показывать своим гостям Гальфдана. У него был внушительный вид, но полное отсутствие ума. Иногда ради развлечения Раймонд устраивал бои между Гальфданом и другими наемниками, бывало, даже со смертельным исходом. На сражавшихся ставили пари. Де Корбетт нашел этого огромного неуклюжего детину крайне полезным для себя в поддержании порядка в замке. Но смерть Раймонда и смена хозяина очень быстро изменили его планы на будущее.

Спустившись во двор, де Корбетт почувствовал под мышками холодный пот, проступивший на его рубахе из дорогого синего шелка.

Гнедой жеребец прошагал по мосту и вошел во двор. Де Корбетт поспешил навстречу, чтобы склонить колено у стремени нового хозяина.

— Добро пожаловать, милорд, очень рады. — Он нарочно сделал ударение на титуле.

Де Гейл слегка дернул за узду, останавливая лошадь.

— Кто вы такой? — холодно спросил он.

— Арманд де Корбетт к вашим услугам, милорд. Я главный слуга этого замка.

После некоторой паузы атмосфера стала еще более напряженной.

— Поднимитесь, — сказал де Гейл, и слуга вздрогнул. Взгляд Джослина был твердым и жестким. Каждое слово и каждый жест выражали враждебность и подозрительность. — Почему вы позволили вооруженным людям устроить засаду в роще на ноттингемской дороге?

Опустив глаза, де Корбетт выпрямился. Он догадывался, что ему зададут этот вопрос — посыльный де Гейла уже сообщил ему о случившемся, — но оказалось очень трудным придумать для себя оправдание.

— Я не знал, что они там, милорд. Несколько наших воинов ездили вчера в деревню, но они ничего не заметили.

Де Гейл бросил на него презрительный взгляд, не суливший ничего хорошего, и слез с лошади. Он оглядел двор, который находился в запущенном состоянии, и остановился на пыльных сапогах де Корбетта.

— Ваше дело — знать все, что имеет отношение к безопасности замка, особенно во время восстания или войны.

Де Корбетт откашлялся.

— В последний год жизни лорду Раймонду было очень трудно услужить, а лорд Джайлс приезжал сюда только на Пасху.

— Меня не интересуют ваши оправдания. То, что я вижу, уже достаточно хорошо показывает, что вы так же ни на что не способны, как и ваши предыдущие хозяева.

— Милорд, я не ищу вашего снисхождения… — начал Арманд и остановился, облегченно вздохнув: он увидел, как во двор вошла чалая кобыла, осторожно ступавшая возле повозки, на которой лежали закрытый покрывалом гроб и несколько раненых воинов. Он мог бы при необходимости продолжить разговор с Джослином, хотя и понимал, как нелепо будут звучать его слова. — Миледи, — пробормотал он, наклоняя голову и беззвучно благодаря Бога за дарованное ему спасение.

— Де Корбетт, — приветствовала она его холодным кивком, — приведите священника и побеспокойтесь о том, чтобы для раненых было готово помещение.

Слуга с нескрываемой радостью так быстро побежал выполнять это поручение, будто его кто-то преследовал.

Джослин некоторое время смотрел на его удаляющуюся фигуру, размышляя над чем-то, а затем тихо сказал Линнет:

— Убежал от меня сломя голову, даже не дав мне закончить. Первое, с чего я думаю начать здесь, — это назначить нового сенешаля.

* * *


Линнет глянула на соломенные матрасы, на которых лежали тяжелораненые воины из отряда Джослина, а затем увидела их командира, стоявшего в дверях. Было уже поздно. Сгущались сумерки. В темноте едва мерцали маленькие огоньки свечей. Фитили, опущенные в соленый жир, давали мало света и больше коптили. То и дело в стороны разлетались шипящие брызги. Комната наполнилась вонью горящего бараньего сала.

— Я думала, вы не придете. — Она повернулась, чтобы взять ножницы.

Джослин угрюмо вошел в комнату и, расстегнув ремень, положил его на скамью.

— Я осматривал главную башню. Мощные прочные стены — единственное, на что здесь можно рассчитывать. Все остальное находится в плачевном состоянии.

— У отца Джайлса не было жены, которая могла бы все содержать в порядке. — Она вертела в руках ножницы, глядя, как они отражают тусклый блеск. — С тех пор как они поссорились с Джайлсом, мы не заглядывали сюда даже тогда, когда Раймонд лежал на смертном одре.

— А как насчет жены де Корбетта? Полагаю, она у него есть?

— О да, — Линнет поморщила нос. — Леди Мейбел. Всегда заметно, когда ее нет, особенно если остается много недоделанной работы; и я сомневаюсь, что она изменилась. Во всяком случае, в комнатах больных я никогда не видела ни ее саму, ни ее дочь, но как только зазвучит звук горна, они первые появляются за столом.

— В моем отряде, кто ничего не делает, не получает еды, — мрачно сказал он и пошел к раненым, чтобы по очереди обратиться к каждому из них и сказать слова утешения.

Линнет видела по его лицу и походке, что он устал и изнывает от боли, но старается не показывать этого, продолжая исполнять свой долг. Он задержался у постели Малькольма, и она услышала их тихий разговор и смех. Вернувшись к ней, Джослин все еще широко улыбался, качая головой.

— Малькольм говорит, что я могу не беспокоиться за раненых — у вас легкая рука, — заявил он, имитируя шотландский акцент, и сел на комод с одеждой, покрытый протертой скатертью.

Линнет опять взяла в руки ножницы и улыбнулась.

— Вы поверили ему?

— Он, конечно, известный плут, но я полагаю, что вы, должно быть, нежнее, чем Майлс, который обращается с ними, как мясник. — Он хотел снять свой плащ, но стиснул зубы от боли.

Линнет поспешила помочь, снимая с него одежду. Самым трудным оказалось распустить застежку на доспехах. Кольчуга была слишком тяжелой, плохо гнулась и плотно облегала фигуру. Женщина ощущала тепло его тела, едкий запах пота, и такая непривычная для нее близость мешала ей, заставляя нервничать. На нее нахлынули воспоминания, и ей стало не по себе. Не принесло большого облегчения и то, что она наконец сумела стянуть с него кольчугу и смогла отойти.

Его голова склонилась вниз, дыхание стало тяжелым от боли. Когда боль чуть утихла, он посмотрел на нее через слипшиеся от пота волосы.

— Можно ли выпить вина? — сказал он, запинаясь.

Линнет положила его одежду на стоявший рядом сундук и принесла кувшин и кубок со стола, стоявшего возле окна.

— Это прошлогоднее, — извинилась она, наливая ему мутной жидкости. — На вкус это больше похоже на кислый сок, чем на вино, но это все, что у нас сейчас есть, как говорит слуга де Корбетта. Когда у меня будет время, я сама проверю. — Она подала ему кубок и постаралась подавить угнетавшее ее чувство, возникшее, когда она помогала ему раздеться.

— Ничего страшного. — Джослин сделал несколько быстрых глотков и остановился, вздохнув. — Боже мой, как больно.

Его рубаха прилипла к засохшей на плече ране. Линнет начала ее отмачивать в теплой воде уверенными, но осторожными движениями, наблюдая за его лицом и стараясь облегчить ему боль.

— Вам повезло, могло бы быть намного хуже, — нежно произнесла она. — Кажется, у вас только содрана кожа, а все остальное — просто сильные ушибы.

— Из-за чего поссорились Раймонд и Джайлс? — Чтобы нарушить молчание, он задал ей первый же вопрос, который пришел ему в голову.

Линнет прекратила промывать ему рану и повернулась, чтобы выжать небольшой кусок ткани в миске с хвойной водой. Капли упали на поверхность воды и, растворяясь, превратились в мерцающие золотистые круги. Она почувствовала слабое томление. Какой-то жар растекался по ее телу, У нее перехватило дыхание. Мускулы на ногах стали судорожно сжиматься. Она испугалась, но не подала виду, что с ней что-то происходит.

— Джайлс и его отец всегда спорили между собой, — сказала она, продолжая оказывать ему помощь. — Муж ничего не мог сделать по-настоящему правильно. Раймонд упрекал его при каждом удобном случае, говоря, как ему лучше поступить… и Джайлс нашел выход. У него не было другого выбора… Ну вот, можете снять рубаху, чтобы я смогла получше разглядеть рану.

— А дальше? — напомнил Джослин.

Линнет потянула рубаху и сняла ее со здоровой руки, увлекшись так, что не заметила его проницательного взгляда.

— Остальное, я думаю, снимете сами. А вы знали Раймонда де Монсорреля?

— Не очень хорошо. Случалось, что они с моим отцом вместе охотились, но являлись не совсем добрыми соседями. Раймонд де Монсоррель был очень высокого мнения о себе — в его жилах текла самая благородная нормандская кровь, если, конечно, это означает какое-то благородство. Он всегда смотрел на моего отца сверху вниз из-за примеси датской крови в нашей семье. Но, знаете, — добавил Джослин, — он, похоже, не скупился, раздавая свою благородную кровь направо и налево — о его разврате знали все кругом.

Линнет почувствовала, как усиленно стало биться ее сердце. Она слабо вздохнула и положила его испачканную кровью рубаху на сундук, боясь посмотреть ему в лицо. Воспоминания мучили и душили ее.

Это происходило именно в этой комнате. Раймонд де Монсоррель, ласково треплющий ее волосы. Она вспомнила его тяжелое дыхание с запахом вина у своего лица и его грубый шепот: «Если бы у моего сына имелось хоть немного мужской доблести, у меня давно был бы внук. Тебе нужен настоящий мужчина, который сможет разбудить в тебе женщину». А потом жар его губ на ее губах и его рука, умело и со знанием дела похлопывающая ее между бедер. Было возмутительно и противно, но, прижатая к стене его крепким телом, она впервые в жизни почувствовала приятные приступы боли, затмившей рассудок.

Ее всю передернуло, и колени чуть не подкосились. Она знала, что Джослин внимательно наблюдает за ней, и попыталась забыть то, о чем сейчас только что думала.

— Раймонд слишком часто злил Джайлса, — сказала она, проглатывая слюну. — Однажды Джайлс в порыве гнева замахнулся на отца мечом, так что их пришлось разнимать охране. Мы уехали в тот же день и не возвращались, пока Раймонд не умер. — Она быстро взглянула на Джослина и увидела, что он нахмурился и о чем-то задумался, прищурив глаза. Открыв глиняный кувшинчик с мазью, она окунула в него свой дрожащий палец. — У вас не так много шрамов для человека, которому часто приходится брать в руки оружие, — решила она переменить тему. Мужчины любят говорить о себе, и, рассчитывая на его тщеславие, она надеялась отвлечь парня от разговора, который был чреват для нее многими опасностями.

— Тут либо быстро всему научишься, либо погибнешь. — Джослин продолжал оставаться задумчивым, пока она втирала ему мазь на плече. — Да и не все шрамы заметны… Ай! — вдруг вскрикнул он и схватился за край сундука.

— Простите, — сказала она, задыхаясь. — Но самое страшное уже позади.

Он сжал от боли веки, немного подождал и посмотрел ей в глаза.

— Я знаю, что происходит, когда постоянно помнишь о прошлом и даешь ему укорениться в своем сознании. Мой отец очень сильно постарел, скучая по моей матери, и я тоже иногда поддаюсь этой слабости. — Выражение его лица стало печальным. Теперь он смотрел мимо нее на тени, которые отбрасывали горящие свечи. — Дело в том, что, похоронив прошлое, все равно продолжаешь о него спотыкаться. Образы прошлого постоянно являются нам, не желая оставлять нас в покое.

Линнет стерла мазь с пальца кусочком мягкой ткани, которую она затем использовала, чтобы перевязать его плечо. «Образы прошлого, — подумала она, приколов булавку, чтобы не слетела повязка. — Как ожившие мертвецы».

Она случайно коснулась пальцами руки Джослина, когда укрепляла булавку. Он взглядом изучал ее. В его глазах горел огонь: видно, он сильно изголодался по женской ласке. Джослин потянулся к ней, чтобы взять за руку. Но в комнату вошла служанка с постельным бельем на руках и помешала ему исполнить свое намерение. Линнет отшатнулась от него, и Джослин убрал руку, допив из кубка вино.

— Вы помните свою мать? — спросила она.

— Смутно. Когда она умерла, мне было меньше, чем сейчас Роберту. Я помню ее длинные темные волосы, которые она обычно душила розовым маслом. — Он посмотрел за нее. — Я помню ее косы, достававшие почти до ее пояса так, что я мог до них дотянуться, когда стоял рядом с ней. Она любила украшать их бантами или маленькими ленточками с камушками. Возможно, из-за того, что ее жизнь была такой неустроенной, до того как ее подобрал мой отец, она любила наряжаться красиво. — Он покачал кубком, разбалтывая вино. — Честно говоря, при воспоминании о своем детстве, передо мной чаще всего предстает лицо моей тетки Мод. У нее не было собственных детей, а так как у меня не стало матери, она решила, что сможет заменить ее мне. — Он поморщился. — Удивительно, что я не растолстел от ее забот и у меня остались все зубы. Она любила кормить меня сладостями! — Затем он тихо добавил: — Мод очень многое для меня тогда значила. Да и сейчас тоже. — Косым взглядом он лениво следил за служанкой, возившейся с бельем. Когда она шла к двери, Линнет собиралась сказать, что ей тоже очень нравится Мод, но, увидев выражение его лица, обернулась.

Молодая служанка замешкалась, остановившись на пороге комнаты, и оглянулась в их сторону. Ее стройную фигуру облегало ярко-красное платье, пошитое из дорогого бархата. Черные волосы, заплетенные в толстые косы, хорошо оттеняли молочно-белую кожу ее лица и шеи. Блуждающий взгляд вдруг загорелся при виде Джослина, и она глубоко вдохнула, приподняв пышную грудь. Он широко раскрыл глаза, глядя на нее. Улыбаясь, она провела руками по своему телу, как будто поправляя платье, и, направившись к Джослину, опустилась перед ним на колени.

У Линнет внутри все закипело от гнева. Склоненная перед Джослином фигура женщины, глубокий вырез на ее платье — все говорило о том, что она готова оказать ему любую услугу, какая от нее потребуется. В довершение ко всему, Джослин сам жадно глазел на нее.

Он выглядел ошеломленным, а когда пришел в себя, поднял девушку на ноги. У нее были длинные пальцы, украшенные несколькими золотыми кольцами, длинные ногти аккуратно подстрижены. Подняв голову, служанка одарила его взглядом своих миндалевидных глаз, горячих и темных, как уголь. Ее взгляд, поначалу невинный, при виде обнаженной мужской груди и плеч стал диким. Она страстно облизнула губы.

— Ваша рубашка, сэр, — холодно сказала Линнет, протягивая ему одежду, а затем повернулась к девушке. — Где ты была раньше?

— Я… я прошу прощения, мадам. Я молилась за Джайл… лорда Монсорреля в часовне перед его гробом. Его смерть — тяжелый удар для всех нас. Это произошло почти сразу же после смерти лорда Раймонда, да упокоит Господь их души. — Она трогательно посмотрела на Джослина — ее влажная нижняя губка слегка выдавалась вперед.

— Конечно, тяжелый удар, — с сарказмом повторила Линнет и добавила, обращаясь к Джослину: — Это Гельвис де Корбетт, дочь нашего сенешаля. Они вместе с матерью отвечали за порядок в замке в течение последних пяти лет. — Линнет сказала это, чтобы поставить девчонку на место и унизить в глазах Джослина.

Девушка бросила на Линнет сердитый взгляд, затем подошла поближе к Джослину. Когда она помогала ему надевать новую рубашку, ее голос звучал тихо, но все так же страстно.

— Милорд, я буду рада сделать для вас все, что вы попросите у меня, чтобы вам… угодить. — Последнее слово было сказано с особым ударением и прозвучало как обещание.

Линнет едва сдерживала себя, ругательства так и рвались с ее языка. Глаза Джослина горели, а лицо порозовело, что явно говорило о его вспыхнувшей ответной страсти.

— Тогда сделай для меня вот что, — вдруг сказал он с явным раздражением, и его голос в эту минуту напоминал бас Вильяма Железное Сердце. — Убирайся прочь с глаз моих и возвращайся к своему бывшему хозяину, точнее к тому, что от него осталось, раз уж тебя так беспокоит его душа. Волнуясь о его посмертной судьбе, ты забыла о своих прямых обязанностях. Можешь больше не утруждать себя своим присутствием.

Гельвис де Корбетт раскрыла рот от удивления и непонимания, как будто он говорил на другом языке.

— Вон! — рявкнул Джослин, словно раненый медведь.

Девушка вздрогнула от испуга, и, посмотрев сначала на него, а затем на Линнет, повернулась я выбежала из комнаты.

— Она всегда утешала Джайлса, когда он здесь всем заправлял. Вы можете тоже воспользоваться ее услугами. Судя по ее поведению, вы ей приглянулись. — Линнет произнесла это с презрением и некоторой враждебностью.

— Вы считаете, что здесь, в нашем доме, в котором хозяйничает моя жена, я последую глупости своего отца и возьму себе в наложницы другую женщину? — сердито спросил Джослин, и, прежде чем она смогла встать или вскрикнуть, он обнял ее за талию и крепко подтянул к себе, опускаясь все ниже к ее губам.

Перепугавшись вначале, Линнет даже не могла пошевелиться. Вспыхнувший в ее сознании образ Раймонда де Монсорреля, сжимающего ее в своих объятиях в этой же комнате, сменился страстным поцелуем Джослина, теплом его прикосновения, ощущением острого запаха его пота. Если чуть ранее она чувствовала себя скованной и напуганной, то теперь ей стало хорошо, и она расслабилась.

Он медленным и волнующим движением руки погладил ее по спине, а затем, крепко обхватив тело, прижал к себе. Ее спина напряглась. Всем своим существом она почувствовала в себе ответное желание. Поцеловав ее в губы, он, задыхаясь, стал шептать ей на ухо слова любви. Затем, взяв ее руку, начал медленно проводить ею вдоль своей груди вниз и от ощущения легкого прикосновения ее пальцев застонал от наслаждения.

Линнет знала, что нужно делать. Раймонд однажды показал ей, положив ее руку на свои штаны, чтобы она погладила скрывающегося там и дрожащего от желания монстра. Да, она знала: чем быстрее настанет облегчение, тем скорее она окажется свободной, но не здесь, где свидетелями их любовных забав являются четверо раненых мужчин, две служанки и, вполне возможно, ее сын, если он вдруг проснется. Женское достоинство не позволяло ей заходить слишком далеко.

Она выхватила свою руку и попыталась высвободиться из его объятий.

— Отпустите меня. Прошу вас, отпустите меня! — зашептала она, вырываясь. Когда же он не ответил, а только крепче прижался к ней, безмолвно шевеля губами, она запаниковала, опасаясь, что ей придется подчиниться его грубой мужской силе. Линнет сумела освободить одну руку и что было мочи ударила ею по его недавно перевязанному плечу.

Это на него подействовало. Он вскрикнул от боли, и его хватка ослабла. Воспользовавшись моментом, она отскочила и посмотрела ему в лицо, тяжело дыша и глядя на него.

Джослин тоже уставился на нее, словно ничего не понимая, а затем, выругавшись, уселся на сундук. Он весь как-то сжался и, плотно стиснув зубы, здоровой рукой взялся за поврежденное плечо, задыхаясь от нестерпимой боли.

Линнет, все еще готовая убежать, наблюдала за ним с невольным опасением.

Его дыхание выровнялось, и он посмотрел на нее из-под спутанных темных волос.

— Глупо все получилось, — сказал Джослин.

Линнет смерила его полным отвращения взглядом, и он быстро покачал головой — выражение его лица стало виноватым.

— Боже мой, я не хотел этого. — Он протянул свою руку. — Это все из-за того, что я целый день провел в седле, а тут еще эта служанка… — Он замолчал, а затем с раскаивающимся видом произнес: — Я даю вам честное слово, что этого больше не повторится.

Линнет устало посмотрела на него. Она не ожидала такого поворота событий. Знала по своему бывшему супругу, что Джослин мог бы избить ее, за то что она ему отказала, и все могло бы закончиться иначе, не в ее пользу. Ей крупно повезло, и в ней проснулось слабое угрызение совести.

— Вы напугали меня, — сказала она. — Я не хотела вас обидеть.

— Я тоже. Я не желаю жить в доме, похожем на дом моего отца. — Он не стал продолжать разговор на эту тему, но, как бы вспомнив что-то, после короткой паузы сделал глубокий и продолжительный вздох, почувствовав неприятный запах, исходящий от его тела. Это заставило его поморщиться. — Здесь где-нибудь можно помыться? От меня не очень хорошо пахнет.

— Думаю, что можно, я сейчас выясню. — Линнет слегка расслабилась, так как их разговор принимал для нее более приемлемый оборот. — А что насчет серебра?

Он взглянул на большую кровать и на матрасы, которые недавно были взяты из-под гроба и теперь валялись здесь в беспорядке. В надежном и уютном месте, среди гусиного пуха, покоились четырнадцать маленьких кожаных мешочков, каждый из которых был доверху наполнен серебром.

— Пусть останется здесь, пока у меня не появится время заказать у плотника новый сундук.

— Вы будете спать здесь? — Задавая этот вопрос, Линнет почувствовала, как покраснела. До этого момента она совсем не задумывалась над тем, кто и где должен спать во время ее траура по умершему мужу.

Он косо улыбнулся.

— Это все равно что приглашение для лисы провести ночь в курятнике. Я бы никогда не смог совладать с искушением, останься с вами в одной комнате. Стивен готовит для меня постель в другом помещении, выходящем окнами на часовню, чтобы я постоянно помнил о вашем трауре и пребывал перед ним в состоянии благоговения до Михайлова дня.

— И вы доверяете мне деньги? — черт дернул ее задать этот вопрос.

— Вы же не ограбите своего собственного сына? Да, я вам доверяю. — В его голосе чувствовался мягкий укор, как будто он подозревал, что она нарочно пытается дразнить его.

После того как он ушел, Линнет побрела к кровати и уселась на нее. Ей стало бы легче, если бы он взял деньги с собой и не говорил о своем доверии к ней, глядя на нее такими глазами. Нет, она не станет грабить Роберта. Он — вся ее жизнь, и ради него она сделала бы все, даже ограбила Джослина. Вчера вечером в Лондоне они с Мод зашили в матрас четырнадцать мешочков с деньгами, но в одном из уголков матраса лежали еще тридцать марок серебра, которые она тайно взяла из сундука в ночь, когда умер Джайлс. Это была ее надежная защита на будущее, ее собственный запас.

Расстилая постель, она размышляла над тем, что скоро ей придется уснуть и провести целую ночь на матрасе с деньгами.


Глава 13


— Сколько зависит от де Корбетта в деле охраны и управления хозяйством? — спросил Джослин в тот вечер у Линнет, когда они уже сидели за столом. Подавали баранину, подгоревшую во многих местах, жесткую и непрожаренную, что свидетельствовало о беспорядке, царившем не только в замке, но и на кухне. Джослин проглотил один кусок, обильно запив его вином, и оставил мясо почти нетронутым, занявшись креветками и мидиями, тушенными в собственных раковинах.

— Я не знаю. Я не была в Рашклиффе с тех пор, как… с той самой ссоры. — Линнет искоса посмотрела на него. Он вел себя так, как будто между ними ничего не произошло несколько часов тому назад. Она же еще слишком хорошо помнила его жаркий поцелуй и вкус его губ, чтобы последовать его примеру.

Джослин тщательно вымылся в лохани, которую все-таки нашли, и от него сейчас исходил едкий запах грубого мыла — такой сильный и неприятный, что ей захотелось чихнуть. «Пора, — подумала она, — давно пора заняться своими прямыми обязанностями и попросить прислугу найти что-нибудь более приятное для умывания, чем это гадкое мыло. Нужно также найти время, чтобы сшить Джослину несколько рубах». Та, что была на нем сегодня, из коричневой шерсти, купленной во время ярмарки, выглядела более чем просто поношенной. Может быть, совесть ее успокоится из-за тех тридцати марок, которые она утаила, если сшить для него что-нибудь подходящее и показать себя образцовой женой.

Он состроил мину из-за кислого соуса, в который обмакнул креветку, и снова потянулся за кубком, сказав:

— У де Корбетта, кажется, слишком широкий круг обязанностей. Похоже, он стал не только сенешалем, но и хозяином Рашклиффа. Каждый раз, когда мне нужен ключ от какого-нибудь сундука, мне говорили, что он у де Корбетта. Когда я о чем-нибудь спрашивал, мне отвечали, что только де Корбетт может мне помочь, и это меня беспокоит. Он создал себе здесь собственное маленькое королевство, и все попались в его паутину. — Вытирая кусками ткани пальцы, он откинулся на спинку кресла и изучающе посмотрел на старшего слугу. Линнет тоже взглянула на него. Тот увлеченно разговаривал с тучным мужчиной, одетым в темно-бордовую шерстяную рубаху, отчего его толстый живот напоминал спелую сливу. Разговаривая с де Корбеттом, он своими мешковатыми глазами то и дело поглядывал в сторону стола.

— Кто это? — проворчал Джослин.

— Фальберт, старший писец, — узнала его Линнет.

— И каков он?

Она нахмурилась, слегка наклонив голову в сторону, стараясь быть беспристрастной.

— Он приятный и любезный человек, и у него красивый тонкий почерк, но он слишком мягок.

Джослин задумчиво кивнул.

Беседа между де Корбеттом и Фальбертом становилась более эмоциональной. Фальберт, качая головой, бросил испуганный взгляд на Джослина. Между двумя стоявшими мужчинами втиснулась женщина и тоже вступила в этот оживленный спор. Было заметно, как на ее полноватой фигуре от напряжения натянулись швы голубого платья. Ее грудь вздымалась, как морской прилив, а янтарные бусы на шее слегка подпрыгивали. На ее упитанном лице невозможно было разглядеть ни губ, ни глаз, так оно заплыло от жира.

Не скрывая своего раздражения, Линнет усмехнулась.

— Джайлс купил этот голубой бархат, который сейчас на ней, потому что хотел пошить себе новую рубаху, но, когда мы уезжали отсюда после его ссоры с отцом, бархат пропал. Не думаю, чтобы он шел Джайлсу так, как сейчас идет Мейбел де Корбетт.

— Это и есть жена де Корбетта? — удивился Джослин.

Она смотрела, как он наблюдает за сенешалем и его супругой, сравнивая его аристократический профиль и толстое краснощекое лицо этой женщины, безуспешно стараясь представить их вместе как мужа и жену.

— Мне сказали, что когда-то она была так же красива, как и ее дочь, Гельвис, — сердито добавила Линнет.

— Это предупреждение?

— Я бы так не сказала, сэр, — Линнет бросила на него лукавый взгляд. — Кроме того, я полагаюсь на ваш здравый смысл.

Немного повеселев, он снова посмотрел на слуг.

— Этот бархат ей придется носить всю оставшуюся жизнь. С этого дня она вынуждена будет довольствоваться тем, что у нее есть.

Линнет приказала слуге наполнить его пустой кубок, но Джослин быстро закрыл его ладонью.

— Вы хотите напоить меня так, чтобы я, свалившись под стол, провел там всю ночь?

— Мне показалось, что вы хотите еще судя по тому, с какой легкостью опустошили последние три кубка вина.

Он угрюмо улыбнулся.

— Я бы тогда просто не смог съесть свой ужин. В этой гостиной и так хватает пьяниц, способных осушить целую пивную. — Он насмешливо посмотрел на Гальфдана Сиггурдсона, который, поставив локоть на стол, боролся с другим охранником. На их столе стояли короткие горящие свечи. Гальфдан, воспользовавшись свободной рукой, поднес наполненный кубок к губам, подбадриваемый своими дружками, из которых тоже никто не был трезв.

Вдруг Джослин встал и, выходя из-за стола, направился к толпе людей, собравшихся в гостиной. Это было так необычно и настолько не укладывалось в привычные представления о хозяевах этого замка, что многие просто опешили, бросая в его сторону подозрительные взгляды, выражавшие у одних враждебное удивление, у других — одобрение и любопытство. Раймонд и Джайлс де Монсоррели удалились бы в свои покои на верхнем этаже, оставив разбираться во всем своих слуг. Но новый хозяин, и это они видели, решил во все вникать сам и навести здесь порядок, применив, если это потребуется, силу и имеющуюся у него власть. Он, словно садовник, выискивал вредителей, чтобы расправиться с ними сейчас, пока еще не слишком поздно. Но он был когда-то таким же наемником, как и окружавшие его в данную минуту люди, поэтому они еще не привыкли воспринимать его в новой роли и относиться к нему так, как это следовало в его нынешнем положении.

Джослин подошел вплотную к де Корбетту. Сенешаль прекратил свою оживленную беседу с писцом и очень подобострастно поклонился новому лорду. Его жена тоже сделала реверанс и захлопала ресницами, глядя на Джослина, но, так как она была вдвое старше и полнее своей дочери, ее заигрывания никак не тронули Джослина. Покусывая губу, он быстро прошел мимо них к главному оружейнику башни и завел с ним разговор о необходимости изготовить стрелы для больших луков, которыми намеревался вооружить воинов, охранявших башню.

Крики присутствующих, оживленно следивших, как двое наемников боролись на руках, заглушили ответ главного оружейника. Нахмурившись, Джослин поднял голову и посмотрел вдоль длинного стола на шумевших мужчин. Гальфдан уже готов был прижать руку своего соперника к расплавленному на столе воску, образовавшемуся вокруг горящего фитиля свечи. Окружавшие их возбужденно стучали кулаками по деревянному столу в унисон крикам так, что подпрыгивали кружки. Пламя свечи вспыхнуло и погасло, когда Гальфдан последним рывком все же уложил руку своего соперника: тот обжег свое запястье горячим воском, а его противник продолжал удерживать руку прикованной к столу, как бы ставя обжигающее клеймо на память об этой схватке. Отвратительный запах коптящего жира заполнил всю гостиную, когда Гальфдан отпустил свою жертву под улюлюканье воинов, приветствующих его победу. Никто не хотел больше соревноваться с ним в силе и выносливости. Разминая свои мощные плечи, он победоносно осмотрелся. Вокруг себя он видел улыбающиеся лица благодарных и восхищенных зрителей. Не улыбался только один человек — Джослин.

— Хотите сразиться со мной, сэр? — Гальфдан протянул свою мясистую лапу. На его запястье красовалась синяя татуировка из древнескандинавских рун. — Или вы боитесь?

Воцарилось молчание — молчание настолько полное, что всем стало как-то не по себе после таких оглушительных криков, предшествовавших ему. Напряжение возрастало с каждой секундой, улыбки исчезли, и все уставились на Джослина, ожидая, что он ответит.

— У тебя больше слов, чем мозгов, — сказал Джослин со спокойным презрением. — В тебе говорит выпитое вино, против меня ты не продержишься и минуты. — Он повернулся к силачу спиной и стал удаляться. Гальфдан продолжал пристально смотреть на него.

— Трус! — проревел Гальфдан на древнескандинавском языке.

Все опять загалдели кругом, то ли от любопытства, то ли от пьяной радости, предвкушая незабываемое зрелище. Теперь датчанин просил у Джослина не просто согласия испробовать силу его рук, он обвинил нового лорда Рашклиффа в том, в чем до сей поры его никто никогда не мог упрекнуть.

Джослин остановился, как бы взвешивая свои шансы. Он мог бы сделать вид, что не знает древнескандинавского языка, выразив еще большее презрение к этому заносчивому хвастуну. К тому же он страшно устал, у него все болело, особенно ныло плечо, и ему ужасно не хотелось именно сейчас столкнуться с этим верзилой, испытав на себе всю силу его мускулов. Но если он уйдет, не приняв вызова, то последствия будут не из приятных. Его проверяли, и он знал, что теперь не время уходить в сторону, закрыв на все глаза. Он медленно развернулся и пошел через гостиную к гигантскому датчанину.

Гальфдан довольно оскалился. Его товарищи были осмотрительнее. Один из них вновь зажег фитили свечей, стоявших на столе, и затесался в толпу, окружившую получившуюся арену.

Джослин сел напротив Гальфдана.

— У тебя появилось желание? — тихо сказал он и протянул руку.

Гальфдан был явно смущен уверенным поведением Джослина и его знанием древнего языка. Он вытер свою руку о штаны и, сделав еще один глоток пива, добавил его ко всему, выпитому раньше, затем грузно опустил свой локоть на истертые дубовые доски стола и обхватил своим огромным кулаком руку Джослина.

Когда Гальфдан начал давить на его руку, Джослин напряг все свое тело, впрочем, стараясь этого не показать, улыбаясь в красное веснушчатое лицо соперника. Никто бы не смог назвать его новичком в подобной игре, ибо они с дядей Конаном часто предавались этой забаве во время походов, иногда ставя на кон камни, если не было денег. Здесь следовало обладать не одной только грубой силой, а прежде всего мастерством, выносливостью и умением выбрать нужный момент для напористой атаки. Все это пытался теперь оценить Джослин, понимая, что против мускулов Гальфдана ему не устоять.

Пока трудно было определить, кто возьмет верх. Гальфдан напряг все свои мускулы и двинулся в решающий бой, но ему не удалось сломить сопротивление Джослина. Заняв оборону, тот не уступал. Задержав дыхание и надавив изо всех сил, корчась от перенапряжения, Гальфдан сделал новую попытку, но его усилия не принесли никаких плодов. Он истратил последний запас своей выдержки и, всхлипывая, набрал в легкие еще воздуха. Теперь наступила очередь Джослина показать, на что он способен, и он начал медленно, но верно атаковать своего соперника, применяя особую тактику, не опережая событий, благо, что у него имелся опыт в подобных делах. Гальфдан состроил неприятную рожу, а затем громко завопил от своего бессилия что-либо поправить. Его рука затвердела и уже не слушалась хозяина, сотрясаясь от последних усилий изменить положение, чреватое полным поражением, и в конце концов стала постепенно опускаться вниз к расплавленному на столе воску, Живая плоть и пламя свечи слегка соприкоснулись. Гальфдан больше не мог этого выносить и, зарычав от ярости, вырвал свою руку из кулака Джослина и вскочил на ноги.

— Отпрыск грязной суки! — завопил он и, бросившись через стол к Джослину, схватил его за горло. Тот сразу же почувствовал на себе мертвую хватку враждебных рук. Зная, что этот сумасшедший может так же легко оторвать ему голову, как сам Джослин домашней птице, он сильно ударил его коленом в пах и, выхватив из сапога нож, без которого никогда не обходился ни один уважающий себя наемник, с размаху вонзил его во врага.

Гальфдан прогнулся всем своим телом, когда Джослин вынимал нож. Из раны потоком полилась кровь. Гигант упал на стол, затем перекатился на свечи, потушив их, прежде чем, наконец, не свалился на пол.

— Милорд, вы в порядке? — Майлс подбежал к Джослину, держа в руке кинжал.

Джослин посмотрел вниз на безжизненное неуклюжее тело, лежавшее у его ног, и резко кивнул. Ему могли сломать шею, его раненое плечо ныло от боли, но самое главное — он остался жив, произведя неизгладимое впечатление на обступивших его с разных сторон свидетелей, которые все это время стояли как завороженные. Теперь они не посмеют бросить ему вызов, после того как их любимец попрощался здесь со своей жизнью.

— Унесите его, — приказал он, пнув Гальфдана своим острым сапогом. — И выкопайте для него могилу завтра утром. — Отвернувшись, он направился к обеденному столу, стараясь своей гордой походкой показать презрение к тем, кто остался у него за спиной, хотя на самом деле каждый шаг причинял ему невыносимую боль. Он сел в кресло, уперся сапогом в край стола и осмотрелся. Опять послышались разговоры, вначале тихие, но постепенно набиравшие силу, и вскоре вся гостиная наполнилась шумом. Тело Гальфдана утащили за ноги, как не пригодную ни к чему тушу, предназначенную, разве что, на корм собакам.

— Теперь они смогут поживиться оставшимися от него вещами, — пробормотал Джослин с выражением полного отвращения, так что его услышали сидевшие рядом воины, от его слов виновато втянувшие свои головы в плечи, словно в каждом заговорила совесть, и уставившиеся на недопитые кубки с пивом.

— Вам не следовало рисковать своей жизнью, выставляя напоказ свою мужскую доблесть, — возразила Линнет, когда он незаметно потер свою шею. — Вас едва не убили.

— Нет, следовало. — На этот раз он не отказался, когда она приказала слуге наполнить его кубок. — Чтобы основательнее узнать Рашклифф, я должен изучить все его особенности, не гнушаясь заглянуть в самые потаенные и скрывающие всякую нечистоту уголки, чтобы избавить его от скверны и уберечь от разложения. Если меня будут знать как человека слабого и трусливого, то никто не станет мне повиноваться и уважать меня. Нельзя проявлять осторожность и колебания в подобные минуты. От этого зависит, как на тебя будут смотреть окружающие и будут ли они исполнять твои распоряжения.

— Вас теперь, кроме того, будут знать как человека, который прячет в своем сапоге нож, — угрюмо сказала она.

— Человека, который готов встретиться с любыми опасностями и сразиться с ними, имея для этого достаточно сил и опыта, — ответил он спокойным, но твердым голосом. Джослин улыбнулся Линнет и поднял кубок, чтобы провозгласить тост: — Вы сами, кажется, из той же породы людей, что и я. За наш супружеский союз, который, я надеюсь, будет взаимовыгодным.

Линнет слегка покраснела, но вовсе не из скромности, и подняла свой кубок.


Глава 14


На следующее утро наконец-то состоялись похороны Джайлса — короткое, но неприятное занятие. Часовня вместила всех присутствующих, и все ощущали себя заживо погребенными в ее стенах. Благовонный дым, струящийся из кадил, обволакивал все находящееся здесь — гроб, священника и угрюмые лица молящихся — и смешивался со сладковатыми дурманящими волнами зловония, исходившего от гниющей плоти.

Гельвис де Корбетт упала в обморок, и ее пришлось вынести. Линнет заподозрила, что это всего лишь хорошо продуманная уловка с ее стороны, чтобы избежать смердящего запаха. И вообще Линнет сомневалась в том, что вчера Гельвис находилась рядом с гробом Джайлса, несмотря на ее чрезмерную набожность.

Похоронный обряд наскоро совершил отец Грегори, семейный священник с пепельным цветом лица. Когда гроб отнесли в склеп и поставили рядом с могилой Раймонда де Монсорреля, Линнет подумала про себя: «Враждовавшие между собой при жизни, отец с сыном навсегда после своей смерти воссоединились здесь, под сенью этого склепа», — и вздрогнула, словно почувствовав прикосновение костлявого пальца, а затем, как только стало возможным, принеся извинения, отправилась в дом, чтобы осмотреть своих подопечных.

Переодеваясь и приказывая отнести раненым горячее вино с пряностями, она поклялась себе, что распорядится убрать из замка все вещи, напоминавшие ей о Джайлсе и его отце. Но для умиротворения душ умерших следовало до конца исполнить свой долг по отношению к ним. Убедившись, что больные ни в чем не нуждаются, она передала их на попечение своих служанок. Подойдя к углу комнаты, находившемуся возле окна, она послала за Фальбертом, писцом. Когда тот пришел со своими перьями, чернилами и листами тонкого пергамента, велела ему составить письмо к известным мастерам в Ноттингеме. Она бы хотела заказать им изображения, вырезанные из гипса, и установить их над могилами умерших супруга и его отца. Пусть никто не сможет обвинить ее в недостатке уважения к памяти усопших. Она также закажет в церкви сорокоуст и поминовение на год. Видно, так угодно Богу.

На внутреннем дворе Джослин осматривал своих людей, специально для этого выстроившихся перед ним. На первый взгляд они производили впечатление ни на что не способного сброда с измученными и изможденными лицами и напоминали скорее беглых преступников, чем воинов, готовых ко всяким испытаниям. Слушая невнятное бормотание, он задумался, стоит ли ему оставлять их у себя или лучше отпустить на все четыре стороны и, отправившись в Ноттингем, набрать новых наемников. Но, напомнив себе хорошо известную истину, что даже самый лучший отряд постепенно превращается в неуправляемую шайку бандитов из-за плохого руководства, он передумал. К тому же где взять столько свободного времени, чтобы ехать в Ноттингем и рыскать там в поисках тех, кто сможет ему понравиться и удовлетворить его требованиям.

Джослин рассказал смирно стоявшим воинам, чего он от них ждет и чего, в свою очередь, они могут ожидать от него в случае их полного повиновения и что произойдет, если они нарушат строгий устав, по которому им теперь предстоит жить.

— У вас есть месяц, чтобы показать, на что вы способны, — сказал он. — Тому, кто окажется достойным, будет гарантирована служба на оставшуюся часть года. Остальные будут уволены. Вопросы есть?

Когда он ушел, оставив их заботливому Майлсу, реакция воинов на его слова еще долго преследовала его. Некоторые из них, погрузившись в свои думы, оставались такими же угрюмыми, как и прежде, другие же, словно пробудившись от долгой спячки, проявили заметный интерес к только что данному им наставлению. Это было заметно по их оживленным взглядам.

— Когда я говорю, вы должны меня слушать! — проревел Майлс, выступая вперед и размахивая перед собой шестифутовым копьем, которое он держал в руке. — Все знают, что это? Нет, это не подпорка, на которую вы можете облокотиться, когда вам хочется спать. Тем более это не клюка, которую вы, по доброте сердца, можете подарить хромой нищенке, чтобы она лучше держалась на ногах. Эй, ты, перестань ухмыляться и подойди сюда. Покажи-ка, на что ты способен и как сможешь отразить удар мечом с помощью этого оружия.

Едва сдержав улыбку, Джослин оставил своего капитана и, поднявшись в башню, вошел в маленькую комнату возле гостиной, в которой хранились рулоны тонкого пергамента, различные счета и казначейские распоряжения. Взяв ключ, который де Корбетт так неохотно отдал ему вчера вечером, он отомкнул обитый железом комод, взял верхний слой пергамента, счеты и приказал ожидавшему поблизости слуге принести вощеную дощечку и палочку для письма.

— Позвать Арманда, чтобы он помог вам, сэр? — спросил тот, когда Джослин развязал мешочек и высыпал на стол содержащиеся в нем палочки с зарубками.

— Я вполне смогу разобраться здесь и без помощи нашего старшего слуги. — Он порылся среди свертков пергамента и, взглянув на слугу, не поднимая головы, холодно улыбнулся. — А вот кувшин с пивом будет очень кстати. Судя по вчерашнему пьяному шабашу в гостиной, пива наварено достаточно много, не так ли?

— Да, сэр. — Молодой человек поспешил удалиться, его прыть отличалась от того полного безразличия, с которым до сих пор довелось сталкиваться Джослину в этом замке. Слуга быстро вернулся и налил Джослину полный кубок густого золотистого пива. — Лучшего пива вам не найти во всей округе вплоть до Ньюарка, милорд, — заявил он с гордостью. — И я это говорю не потому, что его варит моя тетка.

Джослин сделал большой глоток, смакуя горьковатый солодовый вкус напитка.

— Ты прав, — сказал он и, улыбнувшись, добавил: — Передай благодарность от меня своей тетке. У нее действительно хорошо получается. — И он медленно прошелся пальцами вдоль гладких деревянных косточек, натянутых на нитку между рамой счетов.

Слуга, которого уже можно было отпустить, смотрел на него озадаченно, затем кашлянул. — Вы, правда, знаете, как этим пользоваться, сэр? — он показал на счеты.

Джослин пожал плечами.

— Здесь нет никакого колдовства и не нужно большого ума. Меня научили этому монахи в Лентоне, когда я был еще мальчиком. Мы обычно считали овец, которых пастухи пригоняли на стрижку.

— Но вы же воин, сэр! — На лице слуги читалось недоумение.

— Разве это означает, что я должен владеть только мечом и луком? Конечно, удобно, когда эту работу для тебя делает кто-то еще. Но никогда не мешает проверить, правильно ли она выполнена, не правда ли? И здесь мое знание, полученное в монастыре, как нельзя кстати, чтобы проверить честность тех, кто занимался этим раньше. Как еще я узнаю, что меня обманывают?

Слуга заколебался, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, как будто пол стал горячим.

— Сэр, я знаю, что это не мое дело и что вы можете за себя постоять судя по тому, что я видел вчера вечером, но все, что вы делаете, очень раздражает сенешаля.

Сказанное слугой лишь подтверждало то, о чем Джослин догадывался и сам, но он был рад услышать это от других.

— Я его еще больше стану раздражать, — резко сказал он и откинулся на резную спинку стула. — Как тебя зовут?

— Генри, сэр. — Набравшись смелости, слуга уже не мог сдержать свою болтливую натуру. — Я родился в тот год, когда король взошел на трон, и моя мать окрестила меня в его честь. — И он добавил с ноткой гордости: — А мой отец здесь главный конюх, и старший брат у него учится. А я вместе с матерью и двумя сестрами служу в доме.

Щелкнув указательным пальцем одной из косточек на счетах, Джослин наблюдал, как она завертелась и запрыгала на нитке.

— Значит, ты видишь и слышишь очень многое из того, что здесь происходит?

— Это так, сэр, даже больше, чем кое-кому может понравиться. — Он мрачно взглянул в сторону гостиной. — Но я не сплетник. Я знаю, когда нужно держать язык за зубами.

Джослин задумчиво разглядывал его — на душе становилось веселее от этого разговора.

— Уверен, что знаешь, — сказал он, — и мне кажется, ты можешь подойти мне в качестве посредника со здешними обитателями замка. Майлс пугает их и заставляет нервничать. Я был бы рад, если бы они стали ближе ко мне. И здесь, я думаю, мне без тебя не обойтись.

— Вы как хозяин имеете на это полное право, сэр.

— Да, я считаю себя хозяином в замке, но не имею никакого понятия о том, что происходит на моих землях вокруг него. Вначале к тому же нужно навести порядок именно в замке, а потом браться за все остальное. Я буду платить тебе восемь пенсов в день, столько же, сколько начинающему воину.

Веснушчатое лицо Генри просияло от радости, и, хотя согласие уже светилось в его глазах и он едва мог сдерживать охватившее его волнение, он взял минутку на раздумье. Парень все больше нравился Джослину.

— Моя мать будет гордиться мною, — громко сказал он.

Джослин улыбнулся.

— Которая из служанок твоя мать?

— Она обычно подносит к столу большой горшок с супом, сэр, и следит за огнем в печи.

— Ах, да. — Он широко улыбнулся, обнажив зубы. Вспомнил худенькую женщину с глазами, похожими на маленькие бусинки, отталкивающую мускулистого Майлса подальше от драгоценного котла, вооружившись лишь черпаком и острым как бритва языком.

После того как Генри ушел, собираясь обрадовать свою мать, улыбка Джослина погасла и он, глубоко вздохнув, приступил к работе, постепенно становясь все более хмурым. Несколько раз он стирал свои вычисления и начинал по-новому. Косточки счетов оживленно стреляли вперед-назад, а па его лбу появлялись новые складки.

Согласно написанному на пергаменте, на прошлой неделе в замок привезли тридцать больших бочек вина, а сейчас осталось только восемь. Так как хозяина здесь не было, то оставалась одна лишь прислуга и несколько воинов, половина из которых пьет только пиво или сидр. И тем не менее исчезло около тысячи галлонов вина. В голове у Джослина никак не укладывалась такая арифметика.

Отложив подсчеты, он взял зажженную восковую свечу и спустился в огромный сводчатый подвал под гостиной, намереваясь все проверить сам.

Возле двери, напротив трех бочонков с сидром, он обнаружил большие бочки вина, каждая из которых имела печать анжуйского производителя. Их было семь. Он прошел мимо восьмой в гостиной, где одна из сестер Генри наполняла из нее кувшины для стола.

Высоко держа свечу, Джослин осторожно пошел вперед. В ряд стояли бочки с соленой говядиной и свининой, сельдью и скумбрией. Заготовленные колбасы и ветчина свисали с потолка вместе с пучками трав и плетенками лука, а три пасхальных пирога были подвешены так, чтобы от них легко можно было бы отломить кусочек и раскрошить его в сидр или вино, когда они высохнут. Тут находились кувшины с медом, горшки с жиром, ясеневые подпорки, шкуры, связки досок для настила нового пола и сломанное колесо от телеги. Очевидно, колесный мастер Рашклиффа был не очень умелым работником. Да и прислуга никуда не смотрит, судя по полному беспорядку в подвале. Чем дальше от глаз хозяина, тем больше недостатков и прорех он обнаруживал.

Посмотрев вдоль подсвечников, Джослин почувствовал, как сжимается у него сердце, когда он понял, что, если это место убрать как следует и все ненужное выбросить, здесь будет почти пусто.

Башня строилась с таким расчетом, чтобы в течение долгого времени выдерживать осаду, не получая со стороны еду и воду. Для этого и предусматривались огромные помещения для складов с провиантом. Являясь наемником, он знал, как жизненно необходимо иметь достаточный запас продовольствия. Стоит закончиться соленой говядине, припасенной рыбе и вину, и у тебя исчезает боевой дух. А когда подходит к концу хлеб, ты сам висишь на волоске от смерти. Изрыгая проклятия, Джослин стал пробираться через кольца веревки к запасам зерна. Его оказалось много, и было оно высшего качества. Он осмотрел все закрома, глубоко погружая туда руку, чтобы убедиться, что это не просто тонкий слой цельного золотистого зерна, насыпанного поверх мякины. Все показалось ему в полном порядке, пока он не отошел и не понял, что это, однако, никак не соответствовало письменным расчетам. Пребывая в некотором замешательстве и уставившись на явные свидетельства подлого обмана и предательства, он вспомнил вчерашний вечер в гостиной и срочный разговор де Корбетта с Фальбертом, писцом. Джослин вскипел, оттого что собственные слуги морочат его, и он, выбежав из погреба, помчался вверх по лестнице к жилым комнатам.

Раненые солдаты, раскрыв рот, изумленно проводили взглядом своего командира, когда тот прошел мимо них, не сказав ни слова.

— Что-то здесь не так, — пробормотал Малькольм. — Я никогда раньше не видел его таким обеспокоенным.

Джослин пересек комнату и подошел к углу, где Линнет диктовала Фальберту письмо. Его лицо выражало гнев, и он с негодованием ударил кулаком по столу, за которым сидел писец. Горшочек с гусиными перьями, пролетев через всю комнату, вдребезги разбился возле умывальника, а чернильница опрокинулась, и чернила растеклись по пергаменту, заливая только что искусно выведенные буквы.

— Что случилось? — Линнет удивленно уставилась на Джослина.

— Спроси этого негодяя!

Губы Фальберта затряслись от страха. Его шея покрылась красными пятнами, что происходило с ним, когда он сильно волновался.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, милорд, — сказал писец, мельком глянув на Джослина и тут же отведя глаза в сторону.

— Эти счета у тебя, я полагаю?

Молчание.

Джослин вновь ударил кулаком по столу, и оставшиеся листы пергамента, взлетев в воздух, попадали на пол.

— Отвечай! — прогремел он.

— Я всего лишь бедный писец, милорд! — невнятно проговорил Фальберт. — Я пишу то, что говорит мне сенешаль, а остальное меня не касается!

Джослин схватил Фальберта за толстый бархатный плащ и, подтянув к себе, пристально посмотрел ему в глаза.

— Твоя одежда говорит скорее об обратном. Ты одет наряднее, чем сам король Генрих! — Давая волю своим чувствам, он с отвращением оттолкнул от себя Фальберта, как будто испачкал об него руки.

От сильного толчка Фальберт упал на колени. Он боялся подняться, и, обхватив голову руками, беспомощно зарыдал.

— У меня не было выбора, милорд! — простонал он. — Если бы я запротестовал, де Корбетт натравил бы на меня и на мою семью Гальфдана Сиггурдсона. Перед смертью лорд Раймонд был уже совсем не в своем уме, и никто не мог заставить его понять, что происходит… А там, где влияние сенешаля не имело силы, влияла его дочь, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Ради бога, объясните мне, в чем дело? — спросила Линнет, поднимаясь со стула.

Внимание Джослина быстро переметнулось на нее.

— Нас окружают воры, наживающиеся на своем ремесле. И это у них неплохо получается судя по тому, что в погребе уже почти ничего нет; и если я не ошибся в подсчетах зерна, мы скоро наполовину лишимся и его.

Ее испуганный взгляд встретился со взглядом Джослина, а затем она посмотрела на рыдающего Фальберта.

— Зовите своих людей, я виноват, — всхлипнул писец, прижимаясь к полу.

Джослин тяжело дышал. При взгляде на жалкого хныкающего Фальберта, его гнев постепенно перешел в раздражение. Он вспомнил, как, еще будучи мальчиком, строил замки из грязи, а затем лил на них сверху воду, наблюдая, как они разрушаются.

— Я знаю, что виноват, — сказал он почти спокойным тоном, все более приходя в себя после яростной вспышки гнева, — но я сомневаюсь, принесет ли это кому-нибудь пользу включая и меня, посади я тебя за решетку. Мне бы очень хотелось повесить тебя у стен башни, но есть вещи, которые мне нужно узнать. — Он почесал подбородок. — Надеюсь, ты не откажешься помочь мне в этом деле, в обмен на твою жизнь, конечно?

— Я расскажу вам все, все, что знаю. Только пощадите меня, если можно. У меня жена и четверо детей, младший — еще грудной. О боже, умоляю вас!

Джослин отступил немного назад, так как Фальберт пополз к нему на коленях, выставив вперед руки.

— Тебе следовало раньше об этом думать, — холодно сказал он. — Куда было продано украденное добро?

— У де Корбетта в Ноттингеме есть родственник, торговец. Товары отправлялись к нему либо вниз по реке, либо на лошадях. Боже милостивый, прошу вас, не лишайте меня жизни! Я буду вам верно служить, клянусь!

— Так же, как служил двум предыдущим господам? — Прищурив глаза, Джослин строго посмотрел на валявшегося у его ног Фальберта, как бы размышляя над тем, что с ним делать. Он был вправе повесить его — по крайней мере, мог бы высечь этого глупца, посадив на неделю под замок, но, пока разглядывал его, в голову пришла хорошая мысль, как избавиться от этого человека.

— Ты мне здесь больше ни к чему. — Джослин пожал плечами. — Для твоей собственной безопасности и для моего личного спокойствия я не могу оставить тебя в этом доме, но я знаю, что моему отцу, Вильяму де Роше, очень нужен писец в Арнсби. Он, правда, и сам в известной степени неплохо читает и пишет, но ему не слишком нравится перо, да и зрение уже не то, что раньше. Тебя отправят к нему, и ты сам расскажешь ему свою историю и передашь от меня рекомендательное письмо.

Фальберт громко засопел, слезы градом катились по его несчастному лицу, и он с надеждой посмотрел на Джослина.

— Или соглашайся на мое предложение, или тебя повесят. Быстрее делай свой выбор, пока моей снисходительности не пришел конец.

— Ког… когда мне можно отправляться, милорд?

— Как только соберешь свои вещи.

Фальберт уселся на полу. Он все еще дрожал, но слезы перестали литься из его глаз, и он мрачно уставился на стену, как будто видел на ней изображение своего будущего.

— Честно служи Вильяму де Роше, и тебе не придется опасаться за свою жизнь и за судьбу близких, — отрывисто сказал Джослин. — Иди, но не смей никому ничего говорить.

— Готов поклясться на могиле матери, что ничего не скажу! — Весь бледный, Фальберт, поклонившись, вышел из комнаты.

Джослин сдерживал себя, что было заметно по его дыханию. Он начал собирать разбросанные счетные палочки и с чрезвычайной осторожностью складывать их в мешочек.

Линнет подняла с пола разбросанные листы пергамента, которыми он потрясал перед носом Фальберта.

— Я все равно ничего не понимаю. Что вы имеете в виду, говоря, что погреб пустой?

— Де Корбетт сбывал ради собственной выгоды жизненно важные запасы из башни, а Фальберт подделывал счета, чтобы все на первый взгляд казалось законным. Идемте, я покажу вам.

По пути к погребу Джослин сделал остановку в гостиной, чтобы отдать приказ двум сидевшим там воинам, свободным от дежурства, которые от нечего делать мерились своей силой, оперевшись локтями о доски, пытаясь уложить на стол руку соперника.

— Бросайте свою игру, — спокойно сказал он. — Разыщите сенешаля и выведите его во двор. Я хочу, чтобы вы продержали его там до тех пор, пока я не подойду сам.

— С удовольствием, сэр, — ответил Ги де Монтобан, в улыбке обнажая свои красивые белые зубы, и встал со своего места, отправляясь исполнять только что полученное задание.

— Что вы сделаете с де Корбеттом? — спросила Линнет, когда Джослин зажег свечу и они вместе спустились по каменной лестнице в темный погреб.

— Повешу его. В деревне или на дворе — я еще не решил. Скорее всего, в деревне. Это послужит хорошим примером тем, кто хочет меня обманывать и впредь. Пусть видят, что я не из тех, кого безнаказанно можно водить за нос.

— А с его женой и дочерью?

— Они содействовали ему в этом, потворствуя его жадности, и вполне заслужили того же, — сказал он, искоса посмотрев на вдову. Он пытался говорить безразличным тоном, но, увидев в ее взгляде осуждение, спросил: — Вы же не станете просить меня помиловать их?

Она опустила глаза.

— Поступайте, как считаете нужным, — сдавленным голосом произнесла Линнет, — но если вы повесите женщин, вас перестанут уважать. Вначале мужчины увидят красоту Гельвис де Корбетт, когда она будет стоять перед виселицей, а потом они увидят, что с этой красотой сделает веревка, и обвинят вас.

— Да, я тоже так думаю. — Он потер сзади шею. — Кроме того, я не уверен, что смогу заставить себя отдать такой приказ — слишком мягкая натура, как сказал бы мой отец.

— Тогда как же вы поступите?

— Отправлю их прочь из замка, и пусть живут, как хотят. В Ноттингеме много работы, и они быстро найдут себе место. Как только они скроются из виду, мне будет на них наплевать.

Они дошли до нижней ступеньки лестницы, и он, взяв ее за руку, шагнул во мрак погреба. Джослин чувствовал ее запах, близость ее тела, и эхо вчерашней дрожи прокатилось по его телу. Боже, ему будет не очень просто выдержать требуемые три месяца.

Он высоко поднял свечу и показал ей темный сводчатый подвал, где царил полный беспорядок, свидетельствовавший о небрежном ведении хозяйства в замке. Набравшись смелости, она пошла за ним, оглядываясь по сторонам.

— А как насчет других запасов? — спросила она.

— Я включил их в свои подсчеты, но даже в этом случае недостача слишком велика. — Проведя ее между колоннами, он показал ей бочки с вином, засоленное мясо и зерно. — Видите, как разбросаны бочки. Составьте их вместе, и почти ничего не останется.

Линнет быстро посмотрела ему в глаза. Они поняли друг друга без слов. На носу была война, а они к ней совершенно не подготовлены. Недостаток провианта, немногочисленное и павшее духом войско и жители деревни, относящиеся к замку либо враждебно, либо безразлично.

На лестнице, ведущей в погреб, послышались шаги, и наконец между стенами показался свет от факела. Джослин обернулся.

— Кто здесь? — резко спросил он.

— Генри, милорд. Я знал, что вы пошли сюда, и видел, как вы открывали дверь. — Слуга завернул за стойку перил и с беспокойством посмотрел в темноту. — Прибыл какой-то воин. Говорит, что он от… юстициария. — Он запнулся на последнем не совсем знакомом ему слове. — Моя сестра дала ему легкого вина и усадила за стол.

— Он назвал свое имя?

— Да, сэр… Брайен Фитцренар! — Генри жадно осматривал подвал, стараясь запомнить каждую мелочь.

Джослин кивнул и направился к лестнице.

— Докажи, что я могу доверять тебе, и ты будешь вознагражден, — сказал он Генри. Его бровь изогнулась дугой и стала еще более выразительной. Тон же его голоса, напротив, граничил с беспокойством.

— Я ничего не видел и не слышал, сэр. — Генри быстро понял намек и повыше поднял факел, чтобы осветить дорогу вверх по лестнице. — В это время года у нас всегда мало запасов.

Джослину показалось, что слуга начинает переигрывать, и он мельком посмотрел через плечо на Линнет, но решил промолчать, понимая, что тот просто старается угодить.

Фитцренар встал из-за стола, у которого сестра Генри угощала его горячим вином, и начал расхаживать по гостиной. Его одежда была вся в пыли, а выражение лица — крайне недовольным, но, увидев Джослина, он расслабился и улыбнулся.

— Прошу прощения, что отрываю вас от дел, — сказал он, кивнув на рубаху Джослина.

Джослин небрежно стряхнул с нее паутину и крошки известки.

— Я устроил в подвале облаву крысам. Двуногим.

— А-а. — Фитцренар сочувственно кивнул. В крупных владениях всегда было много нечестных слуг, особенно в таких, как этот замок, который уже по крайней мере два года жил без настоящего хозяина.

— Что привело вас в Рашклифф? — Джослин взял кубок вина, который предложила ему Линнет.

— Вы знаете, что Роберт Лестерский собирался отплыть в Нормандию с крупной суммой денег и новыми воинами для короля? Ну вот, Лестер сделал то, чего мы все так опасались. Он поддержал восстание. Вместо того чтобы присоединиться к королю, он поехал в свои владения и дал клятву на верность молодому Генриху. На стражу поставлена береговая охрана, во всех графствах собираются войска, и каждый барон должен поклясться в верности королю. Те, кто отказывается это сделать, признаются повстанцами и их поместья конфискуются. Я еду на север с письмом от наместника, повелевающего дать клятву верности законной власти, а также для того, чтобы подготовить войска в случае необходимости.

— Всякий, кто пересечет эти земли, будет самой короткой дорогой отправлен в ад острием моего меча, — сказал Джослин спокойным и уверенным голосом, что поразило его собеседника.

Фитцренар настороженно посмотрел на него. Пять лет, в течение которых он знал Джослина, тот, похоже, никогда не придавал особого значения тому, что являлся внебрачным сыном, вынужденным жить только за счет своего оружия и ума. Когда заходила об этом речь, он улыбался, пожимал плечами, но, возможно, всего лишь притворялся. И за его кажущимся безразличием к своей будущей судьбе скрывались самолюбивые далеко идущие планы. Фитцренар сам был четвертым сыном в семье, принадлежавшей могущественному валлийскому роду, но его положение напоминало положение Джослина. Ему тоже приходилось всего добиваться в этой жизни самому, а не рассчитывать на наследство, и он понимал, насколько сильным может быть стремление к успеху.

— Мой отец еще в Лондоне?

— Нет. Вообще-то, часть пути мы проехали вместе — он сопровождал женщин, которые возвращаются в Арнсби. — Брайен взглянул на Джослина серыми проницательными глазами. — Ваших братьев не было с ним, за исключением самого младшего, и мне стоило больших усилий узнать что-либо о них. Насколько я понял, они присоединились к восстанию Лестера.

— Да, конечно, — кратко заключил Джослин и переменил тему. — Вы останетесь здесь на ночь или вам нужно немедленно ехать дальше?

— Я должен следовать в Ньюарк, но надеюсь заночевать у вас и отправиться завтра утром на новой лошади. Моя кобыла растянула ногу. Я заберу ее на обратном пути и заодно возмещу вам все затраты. — Брайен медленно и внимательно оглядел огромную гостиную. — Я и понятия не имел, что Рашклифф так хорош. Вы действительно неплохо устроились.

— Устроился, — ответил Джослин, — по шею в навозе.

Брайен улыбнулся. Несмотря на жалобу, ему послышалась нотка собственнического удовлетворения в голосе Джослина, и он заметил, какой взгляд новый хозяин замка бросил на свою будущую жену.

В гостиную вошел воин, огляделся вокруг и быстро зашагал к ним. Голова Джослина поднялась, как у борзой, принюхивающейся к ветру.

— Что случилось, Ги?

— Де Корбетт сбежал, сэр, — запыхавшись, ответил де Монтобан, прижимая руку к боку. — Охрана у ворот говорит, что он со своей семьей выехал час тому назад.

— И охрана не сочла нужным остановить его?

— Нет, сэр. Они решили, что вы сами приказали де Корбетту уехать, так как все его пожитки были навалены на трех лошадей и все люди знали, что между вами что-то произошло.

Джослин выругался, стиснув зубы. Он не мог винить охрану за безалаберность — ведь сам не дал им указаний задержать сенешаля, и ее решение было вполне логичным.

— Хорошо, Ги. Велите конюхам седлать лошадей. Мы наверняка еще сможет догнать их.

— Есть, сэр, — отсалютовал де Монтобан и поспешил прочь.

Брайен вопросительно изогнул бровь.

— Неприятности?

— За последние полтора года старший слуга высосал из Рашклиффа всю кровь. Он знает, что я раскусил его, поэтому и сбежал, набив свои карманы награбленным. Мне еще вчера вечером следовало забить его в колодки, а не ждать, пока у меня появятся доказательства его вины.

— Дайте мне лошадь, и я поеду с вами. — Брайен поставил свой кубок на ближайший стол.

— Я не против, — сказал Джослин, проворно кивнув, и обратил свое внимание на Линнет, которая с испугом смотрела на него. — В чем дело?

— Вы очень сильно пострадали в последнем бою, у вас больной вид. Здесь ваша гордость и самоуверенность ни к чему, здесь не арена для рыцарских турниров, и никто не будет вам аплодировать, — воскликнула она. — Подумайте о плече! Стоит вам сесть в седло, и ваша рана снова откроется. Даже сейчас ваша рука еще должна быть на перевязи.

Джослин пошевелил левым плечом.

— Оно выдержит. Кроме того, я должен это сделать.

— Но ведь Майлс мог бы поехать вместо вас. На нем нет и ссадины, — и она показала на него рукой.

— Это мой долг, и я его исполню. Некоторые вещи я могу поручить другим, но не это. Обещаю вам быть осторожным, — добавил он успокаивающе.

Губы Линнет задрожали от волнения.

— Тогда позвольте мне хотя бы лучше перевязать вашу рану: если не вам, то хоть мне по крайней мере так будет спокойнее.

Джослин раскрыл было рот, собираясь отказаться от такой заботы, но Линнет опередила его:

— Вам в любом случае придется подняться в спальню, чтобы надеть кольчугу, и я не займу у вас много времени.

Его губы медленно растянулись в улыбке. Он наклонил голову в знак того, что идет ей навстречу, принимая ее предложение и понимая, что больше не может сопротивляться ее уговорам.

— Ваша настойчивость делает вам честь. Из вас получился бы отличный воин.

Линнет порозовела и повернулась к лестнице.

— Значит, вы уже побывали в сражении? — спросил Брайен.

— Так, небольшая стычка. — Джослин еще раз пожал плечом, следя глазами за походкой Линнет. — Я расскажу вам об этом, когда мы будем в пути.


Глава 15


Напасть на след де Корбетта было не таким уж сложным делом для отряда наемников, обучавшихся этому всю свою жизнь. Они, словно волки дружной стаей, преследовали свою жертву, чувствуя ее по запаху.

Де Корбетт мог поехать только по одной дороге, и Джослину предстояло выбрать направление погони — в Ньюарк или Ноттингем. Дорога на последний проходила через деревню, и, так как сенешаля там сильно не любили, Джослин послал Ги де Монтобана опросить народ. Де Монтобана сопровождал Генри, которого жители деревни хорошо знали. Генри нужен был и как переводчик, так как в запасе Ги имелось слишком мало англосаксонских слов. С ними отправили и мешок с серебром, чтобы развязать неохотные языки. А сам Джослин быстрой рысью направился к Ньюарку.

Через две мили его подозрения подтвердились, когда им встретилась хромоногая лошадь, пасущаяся среди стада овец. На ней все еще была веревка для крепления тюков и отметины от упряжи, оставшиеся на ее взмыленном брюхе. Заметив лошадей воинов, она заржала и усердно похромала им навстречу. На лбу лошади красовалась белая звездочка, и Джослин узнал в ней одну из кобыл, перевозивших вещи во время поездки из Лондона в Рашклифф.

Дул слабый ветерок. Маленький цветной лоскуток развевался на ветках молодого куста боярышника, растущего возле растрескавшегося камня. Спешившись, Джослин пошел обследовать это место и обнаружил голубой шелковый платок, а чуть рядом — связанную простыню, в которой лежала женская одежда.

— Им пришлось облегчить свой груз, — с удовлетворением сказал он Брайену. — Мы на верном пути. Джин, отправляйся в деревню за сэром Ги. — И, вскочив на коня, Джослин пристегнул узел с найденными вещами к сбруе.

Проскакав милю, они заметили поворот на небольшую ферму, принадлежавшую Рашклиффу. По одну сторону узкой дороги, ведущей к этому уютному уголку, стоял густой лес, а по другую простиралось открытое поле. В низине стоял длинный сарай с амбаром и пристройками.

Здание сарая горело.

Пламя то поднималось кверху, то отклонялось немного вбок. Запах дыма был приглушен ароматом летней зелени. От жары воздух так накалился кругом, что как бы плыл и дрожал. Казалось, что невозможно отвести глаза от этого сказочного зрелища. Складывалось такое впечатление, что видишь всего лишь мираж и достаточно протереть глаза, чтобы все исчезло.

— Не похоже, чтобы кто-то сделал все это по неосторожности. — Брайен отстегнул свой шлем, висевший у седла.

Джослин уловил напряжение в его голосе. Первое, что приходило всем в голову — мысль о восстании Лестера, но все стали гнать ее от себя как преждевременную: было еще слишком рано так думать, если это, конечно, не связано со вчерашним столкновением на дороге. Может быть, это всего лишь маленькая месть. Он поразмыслил немного, а затем, потянув поводья, направил Уайтсокса к огню.

Когда он приближался к ферме, клубы дыма сгустились и жеребец занервничал. Джослин чуть не потерял над ним управление, когда они подошли к лошади, растянувшейся поперек изрезанной колеями дороги. Оказалось, что это верховая тускло-черная кобыла. Ее передняя нога была сломана. «И из-за этого, — предположил Джослин про себя, — кто-то перерезал ей горло». Густой рой мух гудел над почерневшей от крови мордой. Из упряжи на ней ничего не было, хотя на теле все еще оставались следы от уздечки и седла.

Сдерживая тошноту, Джослин остепенил Уайтсокса и последовал вперед. Вблизи запах пожарища перемежался с треском всепожирающего пламени. Местами уже целые части сарая были съедены огнем, а деревянный остов был охвачен жадными красными языками. Возле дороги в траве лицом к земле лежал труп.

Джослин узнал Арманда де Корбетта. Его дорогая одежда исчезла — на нем ничего не было, кроме нижнего белья. Три глубокие раны зияли на теле бывшего старшего слуги. В эту минуту он напоминал ощипанного фазана, приготовленного для жаркого. Его голова была повернута набок. Открытый глаз глядел куда-то вдаль, а из другого сочилась кровь. Джослин соскочил с лошади и, крепко сжимая в одной руке поводья, сел на корточки, чтобы прикоснуться к краям зияющих ран.

Лицо Брайена перекосилось.

— Что вы делаете?

Джослин растер сырую кровь у себя между пальцами.

— Ищу ответы на вопросы. Посмотрите на эти порезы. Их сделал человек, обладавший хорошим мечом и огромной силой. Я не сомневаюсь, что эти раны оставил именно меч и никакое другое оружие. От топорика, скажем, раны выглядят несколько иначе. Они — более широкие и глубокие, чем эти. Нож тем более не причинил бы таких повреждений.

Брайен пожал плечами.

— Не понимаю, какая разница, как он убит. — И он отвел свой взгляд от нижнего белья де Корбетта, сверкающего своей белизной на солнце.

Джослин встал и вынул собственный меч.

— Разница в том, что только богатый человек или человек, обладающий определенными навыками в военном искусстве, может владеть мечом. Подняв свой меч, он резко повернул его. — И только человек, находящийся на службе, станет снимать с трупа одежду. Я сам так поступал прошлой зимой, когда лишний плащ означал для меня еще одну возможность побороться со смертью в лютый холод.

— Значит, вы полагаете, что это дело рук наемников?

— Возможно. — Джослин подошел к частоколу, окружавшему горящую ферму. Тихое всхлипывание, доносившееся из зарослей камыша и осоки, заставило Уайтсокса задрать кверху голову и настороженно обернуться влево. Успокоив лошадь, Джослин посмотрел в ту сторону, где заканчивалась изгородь. — Выходите, чтобы я мог вас видеть, — приказал он.

Две женщины, одна — молодая и беременная, а другая — почти сорокалетняя, но все такая же красивая, вышли из своих убежищ. Их грязные платья отяжелели от воды. Женщина помоложе билась в истерике и жалобно вопила, хватаясь за свой вздувшийся живот. Ее подруга по несчастью, видя, что их все равно уже обнаружили, выбрала атаку как лучшее средство для защиты.

— Не вздумайте прикоснуться к нам своими грязными руками! — закричала она, размахивая кухонным ножом перед опешившими мужчинами. — Языческие ублюдки. Отправляйтесь в ад, из которого пришли!

— Никто не собирается причинять вам вреда, — быстро проговорил Джослин на родном языке. — Я Джослин де Гейл, назначенный короной вашим новым лордом. Что здесь произошло? Где ваши мужчины?

Женщина посмотрела на него, не опуская рукоятку поднятого ножа. Лезвие было чем-то вымазано, словно она недавно резала овощи. Ее глаза многозначительно разглядывали обнаженный меч в руке незнакомца, а затем покосились на отряд воинов, не внушавших ей никакого доверия, — так ужасно они выглядели, и только Брайен оказался, по ее мнению, достойным уважения.

— В Рашклиффе в последнее время хозяйничало много новых лордов, — сказала она. Ее бледные глаза выражали презрение.

— Не знаю, как вы к этому относитесь, но сейчас хозяин я. И если вы хотите спокойно продолжать здесь жить, не осложняя себе свое существование, то обязаны оказывать мне посильную помощь, — важно произнес Джослин, надеясь, что недовольство их внешним видом не слишком сильно закрепилось в ее сознании.

Выражение ее лица оставалось прежним, но после недолгого молчания, во время которого она то плотно сжимала губы, то громко сопела, женщина решила заговорить:

— Они были с оружием. Говорили на каком-то языке, который я никогда не слышала раньше, во всяком случае, не на французском, на котором говорят в замке. Мы видели, как они подъехали, слышали их, подонков, как они гнались за сенешалем, а тот визжал, словно попавший в западню кролик. А наши мужчины на мельнице, иначе их бы тоже убили. — Она обняла молодую женщину, чьи вопли поубавились до сопения и всхлипываний. — Мы с Мэг во дворе кормили птицу, когда услышали все это. Посмотрев на дорогу, увидели, как на сенешаля и его семью напали какие-то вооруженные люди и ограбили. Я сразу же заставила Мэг все бросить, побежать к канаве и спрятаться в камышах. — Она вздрогнула. — Мы слышали, как они ругались. Мадам де Корбетт кричала, что было силы, посылая на их головы проклятия и обзывая их всеми возможными именами, какие могла придумать, а они только смеялись над этим и потешались над ней. Я думала, они заметят нас — шум был совсем близко. — Глаза женщины засверкали от нахлынувших слез. — А потом мы увидели, что горит сарай. Как нам теперь жить, когда через два месяца надо платить подати, а половина наших запасов сгорела.

— Можете об этом не беспокоиться, — с нетерпением ответил Джослин. — Я прослежу за тем, чтобы вы больше не терпели никаких лишений. Сколько воинов вы видели?

— Я точно не знаю, всего пару раз и взглянула на них. — Она усердно начала считать на пальцах. — Около двух десятков, думаю, но только у половины из них были лошади. Они взяли коня у старшего слуги и кобылу мадам. Они бы отобрали и нашу лошадь, если бы Роб и Вилл не взяли ее сегодня утром. Женщина мрачно посмотрела на горящие постройки. — Это все построил мой отец своими собственными руками на пустом месте. До нас, конечно, дошли слухи о каких-то погромах и пожарах где-то далеко от нас, но мы думали, что это просто пьяная болтовня. Король Генрих ни за что не уступит своим сыновьям, говорили мы. — Ее подбородок затрясся, и она, крепко сжав губы, с горечью посмотрела на Джослина.

— Я отвечаю за власть короля на всех землях Рашклиффа, — твердо сказал Джослин. — Если здесь рыщут банды грабителей, к кому бы они ни примыкали, я сам с ними разберусь, и очень быстро.

— Да, милорд, — ответила женщина, но в ее голосе слышалось недоверие к его словам, если не сказать — ненависть. Внутри у Джослина закипела злость, но он сдержал себя. Местное население происходило от древних скандинавов и имело больше чем нужно причин, чтобы не любить своих нормандских правителей. Сотню лет назад Вильгельм Завоеватель очистил эти районы. Каждого рожденного здесь мужчину старше пятнадцати лет убивали, и каждый дом ровняли с землей. Во время долгих лет люди вокруг Рашклиффа выносили надменное хозяйничанье четырех поколений семьи Монсоррелей, а Раймонд и Джайлс были достойными потомками этого знаменитого рода. Они так же, как и их деды, управляли своими землями с седла боевого коня и убивали каждого, кто вставал у них пути.

— Отправляйтесь в замок, — велел он женщинам. — Спросите леди Линнет и скажите, что вас прислал я. Генри будет сопровождать вас. — Джослин указал рукой на слугу, смотревшего на все происходящее широко раскрытыми глазами.

Старшая женщина долго и пристально его изучала, затем резко кивнула — это было самое большее, что он мог получить от нее в знак одобрения. Она посмотрела мимо слуги, и ее взгляд резко изменился, а беременная женщина вскрикнула, и у нее подкосились ноги.

* * *


Джослин обернулся и увидел пеструю группу всадников и пеших воинов, направлявшихся к ним со стороны леса. В красивой пегой лошади, скакавшей впереди, он узнал кобылу старшего слуги. У воина, восседавшего на ней верхом, было лицо падшего ангела. Шрам, идущий от уголка рта до изуродованного левого уха, искажал и изгибал его оскал, превратив его в косую улыбку, когда он натянул поводья перед Джослином.

— Приветствую, племянник, — сказал Конан де Гейл, насмешливо отдавая салют рукояткой своего меча. — Мы слышали в Ноттингеме, что земли Рашклиффа теперь твои. — Конан покачал головой, улыбка не сходила с его лица. Он облокотился одним локтем на траву. — Везучий щенок — ты только не обижайся.

Джослин не мог обмануться видом своего дяди, расплывшегося в приветственной улыбке. Его зелено-карие глаза выглядели твердо, и хотя он вынул свой меч в знак доброй воли, у него наверняка еще оставался один нож в сапоге, а другой — в рукаве.

— Мне можно простить то, что я не поверил этому, — ответил он, кивая в сторону дыма, все еще исходившего от сарая. Бык, убитый чуть раньше и разрезанный теперь на куски, жарился на специально для этого разведенном костре. Две крестьянские женщины отошли на почтительное расстояние от них, но Джослин чувствовал на своей спине их взгляды, полные ненависти, поскольку они верили в то, что он сущий дьявол по сравнению с двумя предыдущими хозяевами Рашклиффа.

— Успокойся, Джос, в этом нет моей вины.

— Неужели?

Конан отстегнул нож от ремня и, поднявшись, подошел к костру, пробуя кусочек мяса и проверяя, прожарилось ли оно. Женщины не отрывали от него глаз. Конан поприветствовал их, держа в руке нанизанный на нож шипящий ломоть от их рабочего быка.

— Мы случайно столкнулись с твоим старшим слугой и его семьей на дороге. Я тогда и предположить не мог, что он у тебя на службе. Но ты же сам знаешь, что любому человеку нужны деньги, чтобы есть и одеваться. А если жирный теленок, от которого так и несет хорошей поживой, идет тебе навстречу, он сам напрашивается на то, чтобы его принесли в жертву. К тому же было вполне очевидно, что он в бегах с награбленным добром. — И старый наемник откусил кусок от края почерневшей на огне говядины и усердно начал жевать. — А женщины побежали к сараю, как обезглавленные цыплята, и заперли от нас на засов дверь. Одна из них, должно быть, случайно влезла своим платьем в еще горячий очаг, в котором тлели угли, потому что потом мы увидели дым и поняли, что начался пожар. Огонь свирепствовал с такой силой, что никто из нас не решался подойти поближе и спасти кого-нибудь.

Джослин, сощурив глаза, смотрел на Конана.

— Я видел труп своего старшего слуги, — сказал он с осуждением. — В былые времена вы обычно не уродовали мертвецов.

Конан выплюнул попавший на зуб хрящ.

— Это дело рук Годреда. — Он кивнул в сторону молодого бородатого воина, сидевшего рядом с костром и уныло разгребавшего палкой раскаленные головешки. — Ему никогда не нравились нормандцы, а то, как с нами обошлись в Ноттингеме, не могло не иметь последствий.

— А что вы делали в Ноттингеме? Я думал, вы в Нормандии.

— Мы поплыли туда в начале весны, как раз перед Троицей. Назревали неприятности, и мы думали, что в такие времена нуждаются в людях нашего рода занятий. Мы не сомневались, что нас обязательно наймут. Стали продавать свои услуги там, где только могли их купить… и тоже надеялись найти богатую наследницу. — Он бросил на Джослина насмешливый взгляд. — Нас нанял Роберт Феррерс, великий граф Дербский и лорд Ноттингемский. — Он выплюнул в траву еще один кусочек хряща. — Никогда не служил ему, Джос?

— Нет. У него, возможно, есть несколько поместий в Ноттингеме, но его замок принадлежит короне. Моим хозяином всегда был шериф, Фитцранульф.

Брайен, который уголком глаза следил за Конаном, как за призраком, как будто не веря в его существование, произнес:

— Я слышал, что Феррерс не всегда хорошо платит.

— Не всегда? Ха! Если случалась, что нам в неделю выдают по четыре шиллинга, то считали себя счастливчиками. Когда я сказал об этом, он вытолкал меня на улицу, говоря, что может нанять фламандцев за половину той суммы, которую платит нам. Вам еще повезло, вопил он, что я не заточил вас в подземелье за такую дерзость. Самонадеянный павлин с потрепанным хвостом! Ему самому повезло, что я не перерезал ему глотку и не выщипал у него последние перья, сделав из него бульон для моих воинов, — и старый воин вытер о траву окровавленное лезвие своего ножа.

— Зато вы перерезали горло моему сенешалю, — проворчал Джослин.

— Но он же тебе совсем не нужен, разве не так? Наоборот, ты должен благодарить меня за такую услугу.

Джослин высморкался.

— Не вижу, за что.

— Феррерс вас нанял для какой-то особой цели? — спросил Брайен.

— Нет, просто собирает войска на своей территории. Когда мы находились в Ноттингеме, нам приходилось тесниться в каких-то разваливающихся лачугах возле вонючего болота, а рядом еще располагалась сыромятня. Я никогда не видел большей помойной ямы.

— Но он же заявил, что собирается заменить вас на фламандцев?

— На фламандцев и другой сброд — тех, кому сможет поменьше платить, — проворчал Конан, пожав плечами. — Конечно, как и нам, им придется пересечь пролив. Будет что-то вроде завоевания, да? Но если ты спросишь меня, что из этого выйдет, то я скажу вот что: эти чужаки прибудут по частям, и их подберут эти ваши восставшие графы и пошлют сюда с обещаниями золотых гор, рассчитывая на их жадность. Но имей в виду, большинство из них — не настоящие воины, в основном это бездомные бродяги и ремесленники.

— Но вы же не являетесь частью головного отряда? — спросил Брайен.

Конан подозрительно сощурил глаза.

— Все-то вы хотите узнать. — Он наморщил лоб, и его белесые брови соединились вместе над крепкой прямой переносицей.

— Брайен послан гонцом от наместника, — объяснил Джослин и удивился взгляду, полному ужаса, вспыхнувшему в глазах Конана. — Это его долг узнать как можно больше о восстании.

— Ну, ладно, не смотрите на меня так, — проворчал Конан. — Я больше могу поведать вам, что творится в отхожих местах дубильщиков кожи в Ноттингеме, чем о делах Роберта Феррерса. Я услышал от него только то, что он собирается заменить нас фламандцами. Но откуда они прибудут, он не говорил. И мы не являемся частью никакого головного отряда, хотя сейчас очень многих нанимают с той стороны пролива.

Джослин посмотрел на Конана со смесью раздражения и любопытства.

— Что же вы делаете в Англии, когда вам давно пора быть на полях Нормандии?

Конан открыл рот и засунул туда палец, освобождая грязным неостриженным ногтем кусочек мяса, застрявший между двумя передними зубами.

— Я ведь уже стар — сорок восемь стукнет перед Рождеством, — хотя знаю, что выгляжу моложе. Однажды опыта будет уже недостаточно, чтобы спасти меня от меча какого-нибудь юнца, и я буду рад умереть. Но прежде чем это случится, мне нужно решить кое-какие семейные дела. — Он внимательно посмотрел на Брайена, который, быстро поняв намек, резво вскочил на ноги и пошел к догоравшему костру, чтобы отрезать себе от жареного быка ломоть мяса.

Когда он ничего уже не мог услышать, Конан произнес:

— Я приехал помириться с твоим отцом… и Морвенной. Услышав, что у тебя появились собственные земли, я подумал, что мне лучше сначала заручиться твоей поддержкой.

— Это будет сделать очень непросто, — мрачно предупредил Джослин. — Отец никогда не говорит о моей матери. Если я случайно затрагиваю эту тему, он смотрит на меня так, как будто я собираюсь пронзить его мечом.

Конан присвистнул.

— Когда твоя мать умерла, это очень сильно подкосило его. Ты же помнишь — она носила в себе ребенка и, если бы не он, она осталась бы жива. Твоего отца не оказалось там, чтобы поддержать ее, когда она споткнулась, зацепившись за полу своего платья. Он винит себя в ее смерти, и его в этом никогда не разубедить. Один Бог знает, сколько раз я старался успокоить его, но он оттолкнул меня, потому что хочет нести свою вину, как власяницу, до конца своих дней.

— Постоянно обвиняя себя в ее гибели, он сделал для нее чудесную усыпальницу, — почти шепотом рассказывал Джослин. — Возле сторожки охотника в лесах Арнсби стоит часовня из белого камня, построенная для того, чтобы заключить в себе навеки останки моей матери. Он заказал для нее ежедневные мессы, каждый день там зажигают свечи, а могила сделана из прекрасного мрамора.

Конан, покачав головой, молча посмотрел на Джослина, не зная, как отреагировать на только что услышанное.

— Первый раз, когда я увидел эту белую часовню, я громко зарыдал, — признался Джослин. — Он построил ее, когда я убежал, чтобы стать наемником. Отчасти, думаю, она являлась и моей усыпальницей. Отец ведь никогда не надеялся увидеть меня снова. — Он опустил голову, наблюдая за мыском своего сапога, мявшего траву.

— И не увидел бы, если бы не я! — решил Конан напомнить. Его голос прозвучал громко и одновременно как-то очень нежно. — У тебя еще молоко на губах не обсохло, когда ты прибыл в мой лагерь!

— Да, конечно. — Джослин искоса посмотрел на своего дядю, отметив, как тот самодоволен. Конана очень тронуло, что Джослин не забыл, чем он ему обязан, и, путаясь в словах, он стал добродушно подтрунивать над ним.

— Хотя ты очень быстро рос.

Джослин нахмурился.

— У меня не было выбора.

Конан пальцем осторожно потер свой шрам, так уродующий его.

— Да, думаю, что не было, — сказал он более мягким тоном. — Я видел твою подругу, Бреаку, за месяц до того как мы отплыли. В Руане она на двое суток предоставила мне стол и постель.

— Она больше не моя подруга, — ответил Джослин, продолжая ворошить траву кончиком сапога и внимательно наблюдая, как блестящие упругие стебли гнутся, а затем резко выпрямляются. Он опять посмотрел на Конана. — Она выглядела счастливой?

— Радостная, как свившая себе гнездо синица с тремя прелестными только что вылупившимися из яиц птенчиками, одно загляденье — две девочки и грудной мальчик. Она велела справиться о тебе и пожелать удачи, передать, что она постоянно вспоминает вас с Джуэлем в своих молитвах.

Джослин прикусил язык. После того как умер Джуэль, он не смог удержать при себе Бреаку. Она переживала тот возраст, когда стоишь на распутье и не знаешь, на что решиться; и она выбрала крышу над головой и спокойную семейную жизнь, более надежную, чем та, которую он мог ей предложить. За годы долгих испытаний и горьких разочарований он сделался расчетливым грубым воином, со своим набором ценностей и соответствующими запросами, и за это нужно было платить личным счастьем. Она перестала следовать за ним дорогой войны и смертей и испытывать судьбу: повезет ли ее возлюбленному на этот раз и вернется ли он к ней здоровым и невредимым? И вот однажды она оставила его, выйдя замуж за хозяина таверны в Руане.

— Я тоже часто вспоминаю о ней и молюсь за нее, — тихо признался он. — И если она нашла то, что хотела, я только рад за нее. — В его словах звучала боль, а горло сдавливал комок. Джослин переменил тему: — Так вы ищете себе нового хозяина?

Его дядя подозрительно посмотрел на него.

— А что?

— У меня не хватает воинов. Я даже хотел отправиться в Ноттингем, чтобы нанять себе людей, но раз вы уже набили свои карманы серебром Рашклиффа, то, возможно, твои люди согласятся на мое предложение?

Конан выхватил болтавшийся у него на ремне кошелек и с негодованием потряс им перед Джослином.

— Что ты имеешь в виду? Посмотри — пусто, как в груди у какой-нибудь одряхлевшей карги!

— Вы же не хотите сказать, что ваш отряд встретил на дороге моего сенешаля, у которого, кроме кальсон, ничего не было? — усмехнулся Джослин. — Вы же сами говорили, что он походил на «откормленного упитанного тельца, предназначенного на заклание как жертва, угодная Богу», и все это богатство — не его. Оно принадлежит моему пятилетнему подопечному.

Конан продолжал смотреть на парня непонимающими глазами. Несмотря на огромные усилия не показать, что он лукавит, его губы все-таки задергались и через мгновение растянулись в широкой улыбке. Джослин тоже был взволнован, сжимая губы скорее от радости, чем от гнева, и его зеленые глаза сияли от смеха.

— Ты сын своего отца, — сдаваясь, проворчал Конан.

— И твой племянник, — парировал Джослин.


Глава 16


— Смотри, мама, что они делают? — Роберт выпрямился в седле, показывая на леса, выстроенные вокруг высокой восьмиугольной башни в Арнсби. Люди стояли на подмостках или работали внизу, на земле, украшая чудовищное каменное изваяние белым летним убранством.

— Они наносят на нее свежий слой извести, чтобы защитить от непогоды, — сказал Джослин через плечо и развернул своего рысака так, чтобы Линнет могла присоединиться к нему. — Нам нужно сделать то же самое в Рашклиффе, до того как настанет зима.

— Зачем?

— Чтобы Рашклифф оставался таким крепким орешком, как сейчас.

Роберт, закусив нижнюю губу, обдумывал ответ. Линнет следила, как ее сын становится более уверенным в себе, а ведь не прошло и нескольких недель после смерти Джайлса. Теперь он мог вздохнуть свободнее, не опасаясь, что его побьют, или на него не так посмотрят, или скажут, что он никудышный ребенок. Одним словом, Роберт начал потихоньку выползать из своей раковины — сначала очень осторожно, как улитка, прижав рожки, но с каждым днем становясь все смелее. Джослин усадил его на старого пони и начал обучать верховой езде. Он смастерил для него маленькое копье с тупым концом и деревянный меч. Конан де Гейл, дядя Джослина, часто играл с Робертом в рыцарей и разбойников и всегда признавал свое поражение, демонстрируя ужасные смертельные раны от его ловких ударов, что приводило мальчика в радостное оцепенение и восторг. И Роберт, такой молчаливый и замкнутый раньше, вдруг принялся задавать вопросы. Один за другим они слетали с его языка, становясь в очередь, — так их было много. Почему небо голубое? Почему у людей нет меха, как у кроликов? Откуда пастух Джоб знает, что пойдет дождь? Куда уходит море во время отлива?

— Почему мы здесь?

— Я же сказала тебе: чтобы навестить отца сэра Джослина. — Линнет поцеловала Роберта в светлые волосы.

— Зачем?

— Мне нужно поговорить с ним, — ответил Джослин. — Послушай, давай-ка садись в мое седло и перестань терзать расспросами свою мать. Можешь править Уайтсоксом, если хочешь.

Едва прозвучали эти слова, как Роберт тут же оставил мать и полез на руки к Джослину, вскоре устроившись на них так, как будто они были для него самым излюбленным и надежным местом с самого рождения.

Они приближались к открытым воротам, и копыта лошадей глухо застучали по прочным доскам перекидного моста. Тяжелая железная цепь была вся в белых крапинках от извести, а на самом мосту красовались большие пятна, похожие на помет огромной птицы. Маленькая рука Роберта указала на них, и он снова начал задавать вопросы. Джослин нагнулся к его уху и терпеливо отвечал, так что мальчик засмеялся. Острая, но приятная боль пронзила Линнет, когда она увидела их такими веселыми, — так знакомые ей ощущения вины и любви застряли в ее в груди, заставив усиленно биться сердце.

— Ах, — тихо произнес Конан, присоединяясь к ней на перекидном мосту, — дай ему ребенка, и он сам превратится в такого же сорванца.

В голосе наемника слышалась странная нотка, которая заставила Линнет поднять голову и с интересом посмотреть на него.

— Конечно, мой сын уже привык к нему, — ответила она. — А в Лондоне я однажды встретила его с младшим братом. — Она опять бросила задумчивый взгляд на наемника. Тот ехал верхом на пегом жеребце де Корбетта. На нем была надета рубаха из какой-то северной ткани. Изобилие медных и серебряных браслетов позванивало на его запястьях, покрытых татуировками. Линнет почему-то вспомнилось, что он все-таки без лишних напоминаний помог своими исполосованными шрамами руками отстроить сарай, который сгорел по его вине. — Вы сами хорошо знаете Джослина.

Конан пожал плечами. Они казались чересчур широкими и огромными из-за плаща, обшитого по краям мехом.

— И да, и нет, миледи. Он пришел ко мне, когда ему только что исполнилось пятнадцать — упрямый, гордый и изголодавшийся. — На изрезанных шрамами губах старого воина появилась сардоническая улыбка. — Да, мне пришлось с ним повозиться, обучить его всем навыкам боевого мастерства, тому, без чего нельзя остаться в живых в нашем деле.

— И носить нож в сапоге? — спросила она, скривив свои красивые губы.

Конан усмехнулся.

— Не без этого. — Он внимательно, как бы что-то припоминая, смотрел на Джослина, когда тот въезжал в темную арку под опускной решеткой, на мгновение пропав из виду, и вновь вышел на яркий солнечный свет внутреннего двора. — Его сын был примерно того же возраста, что и Роберт, когда умер, — тихо добавил он. — Нелегко приходится матери и ребенку следовать всюду за наемниками. Очень хорошо, что у Джослина теперь есть собственное гнездо, где он может осесть и обзавестись семьей. Его душа изголодалась по домашнему уюту, как и душа его проклятого отца.

Они сами погрузились в темноту, минуя арку, и затем вышли на свет. Когда Линнет услышала последние слова Конана, по ее спине внезапно пробежал холодок, несмотря на яркий свет и на тепло солнечного дня.

— Вы хотите сказать, что он однажды был женат?

— Над ними ни один священник не произносил слов таинства — Бреака не любила суеты и официальных церемоний, — но они жили вместе более пяти лет, и она принесла ему ребенка. После того как мальчик умер, она еще немного поскиталась вместе с нами, но между ними все было кончено. Она вышла замуж за одного вдовца в Руане и поселилась у него, помогая вести хозяйство на его постоялом дворе.

Линнет покачнулась в седле, почувствовав приступ тошноты, и Конан, подъехав поближе, взял ее за плечо своей мозолистой крепкой рукой.

— Я бы предпочел, чтобы вы оставили это при себе. Об этой истории не имеет понятия даже его отец, и Джос убьет меня, если решит, что я вмешался в его личную жизнь. Но я подумал, что как раз вы это и должны знать. — Отпустив ее руку, он с легкостью спрыгнул с лошади и встал возле стремени, помогая женщине слезть с седла.

Линнет едва держалась на ногах, ей хотелось заплакать, закричать. Лучше, если бы она не знала этого никогда. Зачем он ей это рассказал? Она и так многое повидала за последнее время, и тут новый удар. Кругом ложь и обман! Как хорошо ни о чем не догадываться, так спокойнее, легче жить. В эту минуту ей хотелось отомстить Конану, за то что он открыл ей глаза. Кто просил его об этом одолжении? Зачем он сует нос не в свои дела? Вначале она решила быть доброй и обходительной с дядей Джослина. Но после такого откровения у нее появилось страстное желание убить его, разорвать на части. Как немилосердна к ней судьба! Она только стала забывать плохое, собираясь жить будущим! А здесь опять новое несчастье. Нет, она этого не переживет!

Рядом появился Джослин, держа за руку Роберта. Она заметила, как он бросил взгляд на непривычно невинное выражение на лице Конана.

— О чем он вам рассказывал?

Он говорил нежно, сияя улыбкой, но она все равно вспомнила о Джайлсе, который постоянно подозревал ее в измене, стоило ей заговорить с другим мужчиной.

— Я… — Слова застряли у нее в горле, а в голове стало совсем пусто от охватившего ее сильного волнения.

— Я просто дал ей несколько дружеских советов, как быть хорошей супругой моему племяннику, — спокойно объяснил Конан. — Если ей не хватает слов, то только потому, что она не может повторить все то, что я сказал ей, оставаясь при этом воспитанной и тактичной. — Он подмигнул Линнет, крепко хлопнув Джослина по плечу, и повернулся лицом к башне. — Ни один камень не изменился за двадцать лет! Мне всегда нравилось это место — настоящая крепость, в ней не страшна никакая осада.

* * *


Агнес де Роше сидела у ткацкого станка, продевая поперечные нити для будущего шерстяного покрывала, которое она ткала. Она совсем запуталась в этих нитках и недовольно посматривала на свою работу. С большим усердием принималась за свой труд, но постепенно настроение менялось. Работа не клеилась. Покрывало выходило то слишком широким, то узким, то каким-то неровным и перекосившимся, как, впрочем, и неуправляемый поток ее мыслей. Получалось не то, что она задумала. Вместо ярких осенних золотистых цветов, они казались ей тусклыми и неинтересными, и это не могло удовлетворить ее вкус.

Агнес положила на стол деревянные ткацкие принадлежности и накрыла их куском уже законченного покрывала. Ее руки с гладкой, правда, уже постаревшей кожей были унизаны обычными золотыми украшениями, как и приличествовало жене барона. Эти руки не внушали ей никакой гордости за себя, они казались ей сейчас такими неуклюжими. Она разглядывала свои пальцы и видела, как они потолстели — теперь невозможно было снять с них кольца, даже если очень захотеть, они вросли в них намертво. После рождения Мартина ей так и не удалось вернуть свою некогда привлекательную фигуру. Ее тело лишилось упругости и стало дряхлым, как износившееся судно. Она отныне радовалась тому, что Вильям не оказывал ей пристального внимания, которое он уделял когда-то одной из своих любовниц.

Иногда она грезила, и тогда ее одолевали видения. Уголком глаза на мгновение она начинала видеть образ Морвенны де Гейл: ее роскошные темные волосы, волнами спадающие ей на спину; длинные полы ее зеленого бархатного платья, тянувшегося по полу; и ее прекрасное стройное тело, светившееся обещанием страстной и полной удовольствия жизни, которому никогда не будет суждено исполниться. Последний крик Морвенны, после того как она упала на этих смертоносных ступеньках, полукругом спускавшихся в просторную гостиную, временами эхом звучал в ушах Агнес. Морвенна — продажная сука и шлюха — не удовлетворилась тем, что Вильям делал с ней на ложе. Она отняла у него все, что он имел, — его честь, долг и заботу. Кроме того, Морвенна продолжает проявлять свою жадность и после смерти, проглатывая все это в том белом склепе, который он выстроил для нее. Агнес сжала ножницы и провела ими по столу, оставляя узкую светлую полосу.

Ее мысли переставали блуждать, когда рядом находилась ее золовка. Веселая пытливая натура Мод, ее удивительная говорливость оставляли мало места для тяжелых раздумий Агнес. Но у Мод появился повод навестить уволенную служанку, которая находилась в монастыре возле Ньюарка, а значит, она вернется по меньшей мере через два дня. Агнес знала, что для Мод ее компания — сущая пытка, и потому та всегда стремилась поскорее уйти.

Слабый шум у дверей заставил Агнес вскочить со своего места и спрятать ножницы в руках. Она сощурила глаза, присматриваясь к молодой женщине и ребенку, стоящим на пороге позади служанки. Безусловно, она знала их, но откуда?

— Леди Линнет де Монсоррель, — объявила служанка и отошла в сторону, чтобы посетители смогли войти в «святая святых» Агнес. Вильям имел собственную комнату на противоположной стороне замка, а в эту он заглядывал очень редко, лишь в случае крайней нужды. Ее покои он то ли в шутку, то ли всерьез называл убежищем для ведьм.

Густые брови Агнес поднялись кверху, затем опустились вновь, придав ей необычный, слишком хмурый вид. Она наконец вспомнила. Мод отпрашивалась у нее, чтобы позаботиться о Линнет де Монсоррель в первые дни после смерти ее мужа, который погиб из-за того, что на него навалилась обезумевшая лошадь на ярмарке в Смитфилде. То, что она является вдовой Джайлса де Монсорреля, для Агнес было абсолютно безразлично. Но то, что она помолвлена с этим ублюдком и это позволяло ему сразу подняться от наемного воина до королевского барона, заставляло ее злиться неимоверно.

— Вот уж действительно неожиданное удовольствие, — процедила она, осторожно положив ножницы на стол, прикрывая ими только что сделанную царапину. — Пожалуйста, садитесь. — Властным жестом хозяйка приказала служанке взбить подушки в кресле. Она холодно разглядывала Линнет, Из-под нежно-голубого шелкового платка выбивались локоны темных волос, которые вместе с платком еще больше подчеркивали прекрасные серо-голубые глаза. Ее плащ из фламандской саржи был сшит по английской моде, из-под него выглядывало серое платье и ярко-синяя блузка. С позолоченного пояса свисали кошелек и футляр для иголок, изысканно выточенный из слоновой кости. По краям ее платья шла вышитая тесьма, примерно такая же, какую не давно ткала Агнес, но намного более высокого качества по сравнению с тем, что лежало сейчас на столе. Ее ненависть к Линнет усиливалась с каждой минутой. Конечно, для Агнес ничего не стоило оказать Линнет де Монсоррель видимое гостеприимство, будь у нее более простые черты лица и менее изысканная одежда. Агнес всегда испытывала недоверие и неприязнь к тем женщинам, которые тонко чувствовали красоту.

— Благодарю вас, леди Агнес. — Линнет подошла к креслу, держа на руках Роберта, который рассеянно посматривал через плечо на дверь.

— Вы приехали одни?

Служанка тем временем подошла к шкафу, стоящему возле стены, и взяла два красивых раскрашенных глиняных кубка.

— Нет, миледи. — Линнет заколебалась, чувствуя себя неуютно под холодным, почти ледяным взглядом Агнес. — Джослин тоже приехал, чтобы повидаться со своим отцом.

Агнес кивнула.

— Я предполагала, что он не станет мешкать и откладывать в долгий ящик свой приезд сюда, чтобы показать вам этот замок.

— Он привез меня с собой только из соображений вежливости, — ответила Линнет, стараясь соответствовать ледяному тону Агнес, и присела на край предложенного кресла. Роберт забрался ей на колени и крепко обвил руками ее шею. — Теперь я вижу, что нам не следовало так поступать.

— Во всяком случае, ему еще как следовало, — презрительно усмехнулась Агнес. Ее юбки зашуршали, когда она начала расхаживать, судорожно сжимая и разжимая руки. — Почти тридцать лет я живу в унижении. Моих сыновей Вильям ни во что не ставит, зато готов сдвинуть горы ради сынка этой бессовестной потаскухи! Я прекрасно понимаю, почему Джослин приехал.

— Я думаю, вы заблуждаетесь, леди Агнес. — Линнет была удивлена тем, как разгорячилась эта женщина. — Джослин приехал поговорить с отцом и одолжить у него припасов для Рашклиффа.

— Несомненно, это хорошая отговорка. Но я не такая наивная, чтобы поверить в эту ложь. Он знает, что его братья участвуют в восстании Лестера, и наверняка подумывает о том, чтобы завладеть наследством Арнсби, — щелкнув пальцами, добавила Агнес.

— Вы клевещете на него, леди Агнес. Даже если бы Джослин позарился на Арнсби, у вас дома остается еще один сын. Я знаю, насколько он любит Мартина.

— Мартин совсем ребенок, ему нет и девяти, — злясь еще больше, ответила Агнес. — Он еще ничего не понимает.

— Если это и так, то я знаю точно, что Джослин здесь не для того, чтобы лишить наследства своих братьев, — продолжала защищаться Линнет, но затем, не сумев сдержать себя, язвительно добавила: — В конце концов, они в состоянии сами во всем разобраться.

Агнес так и вспыхнула, и ее лицо еще больше покраснело.

— А второй причиной, по которой мы здесь, является дядя Джослина, Конан де Гейл. Он прибыл вместе с нами, чтобы помириться с лордом Вильямом.

Краска от возбуждения на лице Агнес сменилась мертвенной бледностью от охватившей ее ярости. Ее голова затряслась, а руки сжимали подвернувшееся покрывало.

— Как вы смеете приходить ко мне в комнату и произносить имя этого сводника? — Она была так разгневана, что с трудом выговаривала слова.

Линнет вскочила на ноги, опасаясь, что Агнес вот-вот набросится на нее. Служанка, собиравшаяся подать Линнет кубок с медовым напитком, поспешно отошла в сторону, чтобы не разлить его. Взяв Роберта на руки, Линнет направилась к двери.

— Думаю, будет лучше, если я уйду, — сказала она, собравшись силами, с таким достоинством, на которое только могла решиться.

— Сначала я позволю себе договорить. — Агнес сделала три шага по направлению к Линнет, но затем, запутавшись в полах юбки, тяжело упала, неуклюже растянувшись на полу. Ее платок съехал с головы, а тонкие седеющие косы, обвившиеся вокруг шеи, стали похожи на крысиные хвосты. Она пронзительно закричала, протянув вперед руки, как бы пытаясь схватить Линнет за ноги.

Служанка с лицом, полным ужаса, быстро поставив кубки, наклонилась над своей хозяйкой. Линнет в нерешительности стояла на пороге комнаты, желая лишь поскорее убраться отсюда, но ее удерживала проснувшаяся совесть. А что, если Агнес сломала ногу или у нее какой-нибудь припадок?

Она поставила Роберта на ноги.

— Ты сможешь спуститься в гостиную и найти Джослина и Конана?

Роберт посмотрел вверх на свою мать.

— Пойдем со мной. — И он потянул ее за руку.

— Я не могу. Леди Агнес нужна помощь. Найди Джослина и оставайся с ним, пока я не вернусь. Хорошо?

Роберт закивал, прикусив нижнюю губу.

— Будь хорошим мальчиком. Ну, ступай. — Линнет обняла его и нежно подтолкнула к дверям, как бы помогая ему выйти из комнаты. Было удивительно, как быстро имя Джослина стало для ребенка таким привычным, если не сказать необходимым, как спасательный круг. Стоило назвать его, и оно оказывало на ее сына магическое действие, оно околдовывало, его страхи проходили. И даже в этом доме, который Роберту был совершенно не знаком, он начинал чувствовать себя в полной безопасности.

Давая резкие указания перепуганной служанке, Линнет осмотрела Агнес. К счастью, она ничего себе не повредила. Ей помогли подняться и довели до кровати. От простыней шел неприятный несвежий запах, а на стеганом покрывале валялись крошки и были заметны жирные пятна. Линнет поднесла к губам Агнес кубок с медовым напитком. Та послушно сделала несколько глотков, и через некоторое время румянец вновь показался на ее лице. Глаза прояснились, и она пристально взглянула на Линнет.

— Боже мой, как я завидую вашему добродушию, — устало произнесла она. — Я тоже когда-то была такой же. Вижу по вашим глазам, вы думаете, будто я сошла с ума, не так ли?

— Я только считаю, что вам нужно отдохнуть, — сказала Линнет. В ее голосе слышались участие и жалость.

Агнес глубоко вздохнула и тупо посмотрела на стену.

— Вильям хочет заточить меня в монастырь. Я уже не могу рожать детей, и для него я теперь просто обуза. — Она прищурила глаза. С этими свисающими с головы седыми волосами она напоминала Линнет старую волчицу. — Но я не доставлю ему этого удовольствия. Да и Вильям уже не тот, он забывает о своих годах и болезнях, которые скоро и его самого сведут в могилу вслед за той потаскухой, и они вместе с ней будут гореть в аду.

Когда Линнет встала, чтобы уйти, Агнес больше не пыталась ее удержать. Она тихо покачивалась на кровати, как бы убаюкивая кубок с напитком, словно это был ребенок, и бормотала себе что-то под нос.

* * *


Со времени последней встречи Вильяма де Роше и Конана де Гейла прошло уже более двадцати лет. Тогда Вильям, вынув свой меч из ножен, долго гонялся за Конаном из башни в башню, из комнаты в комнату, по всему двору, пока не выгнал его прочь через ворота Арнсби. Он захлопнул их перед его носом и приказал больше никогда не появляться здесь, иначе он его повесит.

И вот они вновь столкнулись друг с другом.

— Что, хочешь вздернуть меня на виселицу? — спросил Конан в своей обычной самоуверенной манере и встал, опершись на бедро, возле которого висел меч.

Вильям стиснул зубы и сделал резкий вдох, как будто его ударили кулаком в живот.

— Лучше не искушай меня, — проворчал он и схватился за ремень, сжимая его так, словно это горло Конана. — Для чего ты сюда приехал, доставлять неприятности?

Конан прищелкнул языком.

— Ты всегда меня несправедливо судил, Вильям, да и что, собственно, изменилось? Ты и сейчас считаешь меня закоренелым злодеем. Впрочем, не беспокойся, я не собираюсь здесь надолго задерживаться. Я так же с трудом переношу твое общество, как и ты мое.

Вильям уставился на наемника.

— Он теперь служит мне, — спокойно сказал Джослин. — Мне позарез нужны люди. Ты сам знаешь, какие события разворачиваются кругом, необходимо держать ухо востро, а Рашклифф защищают сейчас люди, которые могли бы украсить разве что сборище придурков, — одни лентяи и олухи, я не нахожу других слов.

— Ты сам, должно быть, круглый олух, если додумался нанять его! — проворчал Вильям.

— Не такой уж олух. Он опытный наемник, не раз проверенный и закаленный в битвах, о чем говорит шрам на его лице, — ответил Джослин, буравя отца острым взглядом. — Или ему, может быть, лучше податься к восставшим?

Железное Сердце плотно стиснул зубы.

Конан заулыбался, и морщинки вокруг его глаз углубились от откровенного веселья.

— Он действительно думает, что так будет лучше, — сказал он Джослину. — Мне бы тогда пришлось заботиться о Рагнаре, не так ли?

Джослин бросил на него предупреждающий взгляд и сделал резкое движение правой рукой. Невозмутимый Конан продолжал потешаться, при этом шрам превращал его улыбку в злобный оскал.

— Он в самом деле твой дядя? — спросил Мартин, присоединившийся к трем собеседникам и остававшийся до сей поры незамеченным. Мальчик посмотрел на Конана с тем же любопытством, с каким разглядывал медведя на ярмарке в Смитфилде.

Джослин засмеялся, взъерошив остриженные рыжеватые кудри своего младшего брата.

— Боюсь, что да, но пусть его внешность не смущает тебя. — Он взглянул на Конана. — Хотя он и является помехой в светской беседе, но относится к той породе людей, которых я хотел бы иметь у себя за спиной на поле боя.

Конан поднял брови, пытаясь изобразить на своем лице удивление.

— Очень мило с твоей стороны, что ты это заметил, — проворчал он, но Джослин видел, что ему приятно слышать такие слова.

— Почему ты не на занятиях? — строго спросил Вильям своего младшего сына, положив тяжелую ладонь ему на плечо.

Мартин бесстрашно посмотрел на своего отца.

— Сэр Ален отправил меня за другим мечом. Старый, деревянный, которым я пользовался, сломался.

— Ах, значит, ты сейчас идешь за новым мечом?

— Да, отец. Но я решил, что поступлю более вежливо, если задержусь и поприветствую наших гостей.

Губы Вильяма слегка искривились. Усилием воли он опять взял себя в руки.

— Сомневаюсь, что тебя остановили правила приличия. Длинный любознательный нос — вот что привело тебя сюда. Ну, ладно, поторопись, а то тебе придется отвечать перед сэром Аленом за опоздание. — Он хорошенько потряс мальчика за плечо и отпустил его.

Едва ушел Мартин, как появился Роберт, бежавший через гостиную, поблескивая своими светлыми волосами. Задыхаясь, он подскочил к Джослину, и тот поднял его на руки.

— Где твоя мама? Она знает, что ты здесь?

Роберт кивнул и ткнулся лицом в шею Джослина, обнимая его. Джослин почувствовал, как часто бьется у мальчика сердце.

— Она отправила меня к вам, — сказал Роберт. — Та леди, которую мы навестили, — не очень хорошая. Она мне совсем не понравилась. Но она упала, и мама осталась, чтобы помочь.

Джослин вопросительно посмотрел на Вильяма поверх светлой головы мальчика.

— С Агнес в последнее время происходит что-то странное, — сказал отец, пожав плечами. Было видно, что ему неприятно об этом говорить. — Все свое время она проводит, размышляя о Рагнаре и Иво и придумывая всевозможные способы, как им завоевать мою благосклонность.

Джослин, еще крепче прижав к себе Роберта, ничего не ответил. А что он мог сказать? Агнес всегда казалась ему одержимой. Она страстно желала, чтобы звезда Рагнара прочно закрепилась на небосклоне Арнсби. А Джослин представлялся ей кометой, грозившей затмить своим светом сводного брата. Учитывая текущие события, было не удивительно, что Агнес источает яд, узнав, что здесь находится соперник ее старшего сына.

— Весной, когда Мартин будет воспитываться в доме де Люси, я собираюсь купить ей место в Саутуелле, чтобы она жила там вместе с монахинями, — добавил Вильям.

— Следовало сделать это много лет назад, приятель, — грубовато посоветовал Конан. — Я всегда думал, что у нее не все дома.

Рот Вильяма искривился.

— Она мое наказание, — сказал он. — Я терплю ее присутствие, как власяницу, уже больше половины своей жизни.

«А она терпит его присутствие, и все ради своих сыновей, — подумал Джослин. — Вряд ли она согласится пойти в монастырь, когда их будущее остается под большим сомнением».

— Я видел еще одну леди на лестнице, — заговорил Роберт, уловив наступившую паузу в беседе взрослых. — Очень приятная леди. От нее пахнет цветами.

— Правда? — сказал Джослин, не обращая особого внимания на это замечание.

— У нее волосы длиннее, чем у мамы, почти до колен, и она одета в нарядное зеленое платье со свободно свисающими рукавами, — пролепетал Роберт.

От его слов, как от падающих в воду камушков, исходила рябь, волнуя возникшую тишину и одновременно создавая какую-то таинственность. Взгляды присутствующих выражали неописуемый ужас. Лицо Вильяма стало пепельным.

— Боже! — пробормотал Конан и, перекрестившись, уставился на ребенка, почувствовав, как по его спине пробежали мурашки.

— Она разговаривала с тобой? — Машинально Джослин посмотрел в сторону темного входа у начала лестницы, ведущей наверх в башню, затем поднял голову и пробежался торопливым взглядом вдоль длинной галереи и двойного ряда дубовых перил. Дневной свет, идущий через высокие окна гостиной, падал на шпаги, отливавшие золоченым блеском, который отбрасывал солнечные зайчики на фамильные знамена, висевшие над камином. Они едва заметно вздрагивали от тяги, исходившей от пламени. От возникшего напряжения он почувствовал глухой стук собственного пульса.

Роберт замотал головой.

— Нет, но она улыбнулась и пошла со мной вниз по лестнице, чтобы мне не было страшно в темноте. Она уже ушла.

Мужчины поглядывали друг на друга, не осмеливаясь произнести то, о чем все догадывались.

— Нет, — прохрипел, словно во сне, Вильям. — Этого не может быть.

— Наверное, это одна из твоих служанок, — с наигранной легкостью в голосе произнес Конан, хотя даже ему это показалось неубедительным. — Или, возможно, парень все выдумал. — Он, как и Джослин, посмотрел на темный вход в башню, где была обнаружена его сестра, запутавшаяся в складках зеленого платья. Он закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока не повернулся лицом к Вильяму Железное Сердце. — Ты спрашивал, зачем я приехал. Я еще ни разу не был у могилы Морвенны. Помнится, ты обещал, что повесишь меня как преступника, если я посмею хоть раз ступить на земли Арнсби. Но это было так давно. Теперь мы уже состарились. Я хочу примириться с прошлым, найдя покой в своей душе, пока еще не слишком поздно.

— Я не верю, что мы когда-нибудь обретем мир и покой, — хрипло ответил Вильям.


Глава 17


Часовня, посвященная Морвенне де Гейл, стояла на краю леса вблизи деревни Арнсби, отделенная от нее ручьем, через который был переброшен древний горбатый каменный мост. Перед часовней овцы щипали траву, оставляя после себя короткие обкусанные стебли на земле, покрытой одуванчиками и розовым клевером.

Линнет смотрела на усыпальницу матери Джослина. Белый камень отражал лучи послеполуденного солнца. Полукруглые окна, над которыми красовались вырезанные замысловатые узоры, смотрели на мир темными раскрашенными стеклами. Крепкая деревянная дверь, украшенная полосками кованой стали, была приоткрыта, и солнечный луч, ярко освещая каменный порог, указывал путь внутрь. «Красота и спокойствие, — подумала она, — так не похожие на тревожный дух, гулявший по коридорам Арнсби в головах у его обитателей».

Она взглянула на Роберта, которого Джослин ссадил с лошади на пружинистую землю. Джослин рассказал ей о том, что говорил ее сын.

— Мальчик напугал нас до полусмерти. — Он нахмурился. — Конан предполагает, что это могла быть одна из служанок, и мы все склоняемся, чтобы поверить этому, но… — Он пожал плечами и развел руками. — Все равно странно, очень странно.

Линнет посмотрела на Роберта, стоявшего в траве на коленях и пытавшегося накрыть ладонью божью коровку. Солнечный свет, словно нимб, отражался от его волос, а открытое лицо ребенка сияло от радости. Что бы он ни увидел на той лестнице, оно не причинило ему никакого вреда. В душах же взрослых давно поселилась какая-то загадка, которая наверняка являлась их собственным вымыслом. И она вспомнила Агнес де Роше со смешанным чувством жалости и неприязни. Эта женщина стала жертвой собственной ненависти.

Джослин уже стоял у ее стремени, чтобы помочь спешиться, затем протянул руки.

— Почему у вас такой хмурый вид? — поинтересовался он.

— Пустяки. — Ее брови выпрямились, и она покачала головой. — Я подумала о супруге вашего отца, и она, слава богу… — Линнет соскользнула в его руки, слегка повернувшись, чтобы не задеть его раненое плечо.

— Она огорчила вас, не так ли? — Он поставил ее на землю, но продолжал держать руки на ее талии.

Линнет почувствовала тепло его ладоней, и по ее телу пробежала приятная дрожь, будто он дотронулся не до одежды, а до ее голой кожи. Она слышала его ровное дыхание и видела сияние его глаз.

— Да, немного, — призналась она, краснея и пытаясь сосредоточиться на том, что он говорит, а не на тех чувствах, которые вызывала близость его тела. — Она сказала мне, что вы умышленно приехали в Арнсби, чтобы напомнить отцу о себе, как о любящем и верном сыне, и заодно показать меня в качестве трофея своих побед.

Он сжал губы и слегка наклонил голову, продолжая поглаживать ее по спине.

— А что неправильного в обоих этих предположениях?

— Она говорила о мотивах вашего приезда так, будто вы хотите воспользоваться удобным случаем. — Она вздрогнула, когда его бедро коснулось ее ноги.

— Боже мой, она даже не знает, насколько близка к истине, — пробормотал он, приблизившись к ее губам.

Оказавшись во власти сладостного стремительного поцелуя, Линнет ухватилась за него, теряя равновесие. Она почувствовала, как он оперся на ноги, стараясь удержать ее возле себя, но через мгновение между ними втиснулся Роберт, желая показать им божью коровку и с ревностью отнесясь к их объятиям. Джослин пошатнулся и отпустил ее. Линнет сделала шаг за ним, чуть не наступив на своего сына, прежде чем смогла удержаться на ногах. Роберт уставился на них светящимися светло-серыми глазами.

— Посмотри, мама! — прокричал он, протягивая ладонь с ползущей по ней коровкой. Жук поднял свои блестящие надкрылья и стремительно взмыл в небо. — Улетел! — Роберт помчался по траве, прищурив глаза от ярко-голубого неба.

Джослин сделал медленный глубокий вдох и сжал пальцами ремень, подсознательно подражая отцу.

— Иногда, — сказал он, — честь — это такой обет, который трудно сохранить. Да, я подумывал о наследовании Арнсби. Если бы не Мартин, я бы давно отбросил всякие сомнения и стал действовать, чтобы достичь этой цели. — Он как-то болезненно улыбнулся. — А если бы для вас не было так важно носить траур эти три месяца, я бы давно затащил вас в постель.

Линнет вздрогнула и пристально посмотрела на него. Ей так хотелось сказать, что трехмесячный траур являлся для нее куда менее важным, чем просто срок в три месяца, но она сдержала себя. Джослин знал, что ее бывший супруг не доверял ей и она не хотела дать повод новому мужу задаться вопросом, насколько Джайлс был неправ. Пусть видит, что она тоже в силах противостоять плотскому искушению. К тому же она страстно желала доказать это и самой себе.

— Дело не в том, что я не люблю вас, просто мне лучше подождать и убедиться в том, что я не беременна от Джайлса, — быстро пробормотала она. — И люди должны увидеть, что вы — представитель наместника, а не какой-то авантюрист, схвативший меня у гроба мужа для того, чтобы быстрее обвенчаться.

Джослин вздохнул.

— Люди всегда будут видеть то, что они хотят увидеть, — сказал он, но отошел в сторону, давая ей пройти по тропинке, ведущей к открытой двери часовни.

Она чувствовала, как его взгляд обжигает ей спину. Вся дрожа, заставила себя не ускорять шаг и не оборачиваться. Она слышала, как Роберт крикнул Джослину, что нашел еще одну божью коровку и Джослин что-то рассеянно ответил. А затем прочные стены часовни заглушили все звуки извне и она оказалась погруженной в спокойствие холодных каменных арок, двумя ярусами поднимающихся к потолку, украшенному высеченными по камню кривыми линиями и ромбами.

Дыхание Линнет стало более медленным, когда она окунулась в это умиротворяющее спокойствие. Стоя на коленях, она перекрестилась, затем поднялась и медленно прошла вдоль стены к могиле Морвенны де Гейл.

Солнце бросало красные, пурпурные и зеленые блики через раскрашенные окна, и пятна света, словно драгоценные алмазы, украшали плечи Линнет и каменный постамент. Она дотронулась до гладких мраморных плит обители Морвенны. В белом, почти прозрачном одеянии лежала здесь каменная возлюбленная Железного Сердца. Каменные руки изваяния застыли в молитве, а рядом находился грудной ребенок, ставший причиной ее смерти. Кто-то недавно положил на нетронутый твердый платок венок из нанизанных на нитку бархатцев, бросавших тень на гладкие белые брови. Ее суровое аристократическое лицо с римским профилем являлось результатом кропотливой работы резчиков по камню. А, как известно, подобные посмертные изображения очень редко напоминают то, что когда-то жило и радовалось в этом мире. Рот тем не менее нес в себе слабый оттенок улыбки, появившейся, возможно, из-за неточного удара мастера по камню — наверное, из-за минутной рассеянности.

В центре часовни, перед алтарем, горели поставленные пирамидой свечи за упокоение души Морвенны. Железное Сердце и Конан стояли на коленях бок о бок у распятия. Священник вот-вот должен был зажечь и большое количество тонких восковых свечей, но пока он еще не появлялся, чтобы не нарушать своим присутствием воцарившуюся тишину. Высокие свечи толщиной с руку стояли в алтаре, как пики, а между ними возвышался византийский крест гранатового и серебристо-золотого цвета — наследие крестовых походов прежних де Роше. Это свидетельствовало о их былом богатстве и могуществе, но не шло ни в какое сравнение с находящейся здесь огромной мраморной могилой.

Бесшумно Линнет присоединилась к молящимся и зажгла свою свечу. Ее губы беззвучно шевелились в молитве. Затем она попросила прощения за свои грехи и стала молить Господа дать ей сил нести свой крест. Когда она поднялась, то заметила, что руки Вильяма де Роше покрыты слоем пыльцы, словно он собирал цветы.


Глава 18


Сентябрь 1173 года


За окном лил дождь. Погода становилась все мрачнее. Джослин выругался, когда очнулся ото сна, услышав, как вода колотит по ставням. Он стянул с себя баранью шкуру, в которую укутался с вечера, и, вздрогнув, сел. Ночная свеча уже вся догорела и потухла. Ощупывая руками темноту, он нашел сундук, а затем и трутницу, стоявшую наверху. К тому времени он сумел высечь огонь двумя кремнями и зажечь маленькие кусочки строганной древесины, когда появился зевающий Генри, держа в руке шипящий огарок.

— Прошу прощения, милорд. Вы проснулись раньше меня, — извинился он, помогая зажечь новую свечу. — Моя мать уже готовит похлебку для ваших людей, чтобы они могли подкрепиться перед отъездом. Вам тоже не помешает сегодня утром съесть чего-нибудь горяченького.

Джослин нахмурился. Ему уже не раз доводилось переживать такие минуты, когда на дворе стояло отвратительное предрассветное утро и любой здравомыслящий человек должен зарыться с головой в одеяло, впав в непробудную спячку. Даже завернутые в провощенную походную ткань кольчуги, шлемы и оружие уже через несколько часов покроются ржавчиной, а постоянный пронизывающий холод проберет до самых костей. К несчастью, из-за шотландцев, прорвавшихся через границу из-за предательства епископа Даремского и стремительно продвигавшихся к югу, у Джослина не оставалось другого выхода, как выступить им навстречу и сорвать их наступление. Приказ от де Люси получили вчера днем. Там говорилось, что Джослин должен взять своих людей и присоединиться к войскам, что сейчас собирались в Ноттингеме.

Зубы Генри судорожно застучали, когда дождь со всей силы забарабанил по ставням.

— Не могу сказать, что с большой охотой поехал бы с вами, милорд, — сказал он. — Как вы думаете, они доберутся до Дерби?

Джослин накинул на плечи пропитанный воском плащ, а сверху надел еще кожаную пастушескую куртку.

— Если мы немедленно выступим, то вряд ли. Но граф Лестерский собирает войска для вторжения на той стороне пролива. Будет неприятно, если он нанесет свой удар одновременно с шотландцами. Вот поэтому де Люси и приказал двигаться как можно быстрее.

— Буду молиться за ваше здоровье и победу, милорд, — горячо сказал Генри, перекрестившись.

Когда Джослин вышел в гостиную, его воины и люди Конана толпились вокруг камина, потягивая из горшков похлебку, затягивали ремни, зевали и почесывались. Джослин не был особенно голоден, но понимал, что должен чего-нибудь съесть, чтобы перенести в седле долгий сырой день, и подошел к Уинифред за своей порцией.

— Да пошлет вам Господь удачу, милорд, — сказала она, подавая ему чашку, над которой клубился пар. Ее темные глаза задержались на нем, пока он не сделал первый глоток, чтобы увериться, что все очень вкусно. Майлс называл ее каргой у котла, но только потому, что она очень ревностно охраняла его содержимое и не позволяла ему снять пробу, когда заблагорассудится.

Джослин прошелся через толпу, обронив то там, то здесь короткие фразы. Конан наблюдал за ним со стороны, скрывая в своей седеющей бороде улыбку.

— Кажется, прошло не так много времени, с тех пор как я сам отдавал тебе приказы, — заметил он.

— Уже больше пяти лет, — резко ответил Джослин.

Конан, словно защищаясь от удара, поднял правую руку.

— Ну вот, ты платишь мне тем же. До тех пор, пока твоя голова не распухнет настолько, что ты не сможешь натянуть на себя рубаху, я не стану вмешиваться.

— А до тех пор, пока ты будешь держать язык за зубами, у меня не появится желания его как следует подрезать! — ответил Джослин. — Когда съешь свою похлебку, прикажи своим людям седлать лошадей. Я хочу выехать еще до рассвета.

Конан поджал губы.

— Ты всегда по утрам был таким ворчливым сукиным сыном, — сказал он, доедая свой суп.

Джослин пропустил это замечание мимо ушей. Но тут кто-то потянул его за куртку, он посмотрел вниз и увидел стоящего перед ним Роберта. Волосы ребенка оставались все еще взъерошенными после сна, а рубашка была надета наизнанку и задом наперед. Джуэль тоже часто стоял вот так, глядя на него из-под почти черных волос своими темными глазами.

Джослин присел на корточки.

— Разве тебе еще не следует быть в постели, молодой человек?

— Я хотел увидеть тебя… сказать тебе, чтобы ты не уезжал.

Джослин взял совсем ледяные ручки Роберта в свои и, подтянув дрожащего от холода мальчика к себе, обнял его, усадив к себе на колени.

— Но мы ведь уже говорили об этом вчера вечером? — ласково сказал Джослин. — Мне нужно ненадолго уехать. Человек, попросивший меня позаботиться о тебе и о твоей матери, теперь нуждается в моей помощи.

— Но, если ты отправишься к нему, ты не сможешь о нас заботиться.

— Здесь остается Майлс. Ты ведь знаешь его: он не допустит, чтобы с вами что-нибудь случилось, И Малькольм тоже будет здесь. Ему стало намного лучше, но его рана еще не совсем зажила, и он не готов для длительной поездки. Я скоро вернусь, обещаю тебе.

Роберт немного помолчал, но вовсе не собирался уступать. Джослин видел, как усиленно работает его мозг, ища новый предлог.

— Мама тоже не хочет, чтобы ты уезжал, — сказал он, упрямо сжимая губы.

— Но она знает, что я должен ехать.

— Она плакала вчера вечером. Думала, что я сплю, но я все слышал. Она говорила Элле, что не знает, что будет делать, если тебя убьют. — Роберт вцепился в Джослина своими руками, не желая его выпускать. — Я не хочу, чтобы ты умер.

Джослин проглотил комок в горле и сжал мальчугана еще крепче.

— Я не собираюсь умирать. У меня есть многое в этом мире, ради чего стоит жить.

Мальчик опять задрожал, качая головой.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — повторил он.

— Послушай. — Джослин порылся в своей одежде, вытянув оттуда кожаный ремешок, на котором висел маленький вырезанный из оливкового дерева крестик. — Мне как раз исполнилось шестнадцать, когда он появился у меня. Я получил его от очень близкого мне человека и с тех пор его не снимал. Он защищает меня во время битвы. — Это была ложь — Джослин в бою полагался только на свое умение и ловкость. Но дети верят в волшебство, думая, что талисманы могут спасти в трудную минуту. Бреака подарила ему этот крестик, когда они лежали на козлиной шкуре под звездами по пути в Фалез. «Частичка креста Господня», — как говорила тогда она, и у нее на устах появлялась насмешливая улыбка, а голос звучал нежно и ласково.

Роберт прикоснулся к темному, грубо обточенному дереву и немного успокоился. Джослин почувствовал, что он слегка расслабился.

— Он, правда, защищает тебя?

— Клянусь, — торжественно сказал Джослин. — Но его сила умножится, если ты тоже будешь молиться за меня каждый день.

Роберт кивнул и слегка нагнулся. Теперь, когда его страх прошел, его мысли начали блуждать.

— А когда я вернусь, надеюсь, ты уже самостоятельно сможешь ездить легким галопом на своем пони.

— Я и сейчас уже почти могу!

— Знаю, но я ведь ненадолго. Ну а теперь ступай и найди себе теплую одежду, если хочешь проводить нас в дорогу. — Он еще раз напоследок обнял Роберта и опустил на пол. Затем встал, увидев, что в гостиную вошли Линнет и ее служанка. Элла сразу же взяла Роберта за руку, мягко укоряя его, и повела наверх, чтобы получше одеть.

Джослин засунул старый деревянный крестик обратно под одежду и посмотрел на Линнет. Под глазами у нее виднелись синие круги, как будто она не спала. Выглядела она очень бледной, даже несмотря на белье из неокрашенной шерсти, в которое укуталась наспех. В этот ранний час она не успела укрыть себя ни шалью, ни платком, а ее волосы были собраны в простую толстую косу. Он помнил о том, что сказал ему Роберт, и стал думать, как прогнать ее страхи. Ее он вряд ли сможет успокоить, как Роберта, показав крестик Бреаки.

Воины начали выходить на улицу, отрываясь от уютного камина и уже опустевших горшков для супа. Всем своим существом Джослин осознавал, как быстро летит время, будто поставили песочные часы и песка в них осталось совсем мало, а высказать нужно слишком много, и он боялся не успеть, слова же не желали сходить с его языка.

— У меня по-прежнему в сапоге нож, — улыбнулся он, — а Конан будет возле моего левого плеча. — Протянув руку, он прикоснулся к ее волосам. — На следующей неделе истечет срок твоего трехмесячного траура. Когда я вернусь домой, мы отпразднуем нашу свадьбу. Возьми денег и сделай себе свадебное платье.

Она закусила губу. Ее сердце сжалось и стало учащенно биться, как будто он напугал ее.

— Линнет?

Она слегка покраснела, встретившись с его взглядом, и затем быстро отвела глаза.

— У меня уже есть немного серебра. Тридцать марок, если быть точнее.

— Что? — Он собирался обнять ее за талию, но остановился на полпути. — Откуда?

Она глубоко вдохнула.

— Сундук… Нет, подождите, выслушайте меня. Я взяла деньги в Лондоне, после смерти Джайлса, в то время как де Люси доверил вам охрану сундука. Когда вы с ним считали это серебро, тридцати марок там уже не было. Я взяла их, потому что даже не предполагала тогда, что может случиться со мной и Робертом, ведь это часть его наследства, и мне хотелось хотя бы ее сохранить для него.

Джослин не знал, радоваться ему или огорчаться. Понятно, что он пребывал в нерешительности. Он не ожидал такой находчивости и ловкости с ее стороны и думал, как теперь быть. Этот поступок и ему подобные могли бы посеять семена недоверия между ними, случись они в будущем.

— Почему ты рассказала мне об этом? — устало спросил он. — Ты могла бы промолчать, и я никогда бы ничего не заподозрил.

— Я изучила вас уже достаточно хорошо, чтобы довериться. — Она посмотрела на него из-под темных ресниц. — Вы ничего не станете делать, чтобы навредить Роберту.

Джослин выругался про себя, восхищаясь тем, как она его обезоружила. И как она удачно выбрала момент для признания. У него просто не было времени для справедливого негодования. А когда он вернется из похода, этот случай будет уже наполовину забыт.

— Я никогда не осмелюсь, — сухо произнес он.

— Но вы как будто не сердитесь?

— Я этого не говорил. — Он приблизил ее к себе и подарил долгий поцелуй.

Стоя позади них, Конан громко откашлялся.

— Хочешь, я прикажу людям немного подождать?

Джослин поднял голову и, обернувшись, увидел ухмыляющееся лицо дяди.

— Нет. Скажи им, чтобы садились на коней. Я сейчас иду. — Он еще раз крепко поцеловал Линнет, прислушиваясь к лившему снаружи дождю.

— Да сохранит вас Господь, милорд, — чуть не плача, произнесла она, когда он отпустил ее.

В первый раз за все время их отношений она удостоила его этим титулом, хотя и преждевременно, так как он ему еще не принадлежал. Но это подействовало на Джослина, как лекарство. Ее женское чутье не знало границ. Она как бы бессознательно старалась загладить свою вину перед ним, и это у нее неплохо получилось. Во всяком случае, ее ответ на поцелуй явился красноречивым тому подтверждением.

— Если у меня когда-нибудь и были причины поторопиться домой целым и невредимым, то теперь их у меня вдвое больше, — сказал он, набросил на себя плащ и направился к двери.


Глава 19


— Боже праведный, — прохрипел Железное Сердце, посмотрев на безвредную с виду прозрачную жидкость в своем кубке. — Что это за гадость?

— Только не говори мне, что никогда прежде не пробовал виски! — усмехнулся Конан, плеснув порядочное количество в собственный питьевой рог и передавая флягу Джослину. Это была часть скудной добычи, захваченной ранее этим днем, когда шотландцы отступили за реку Тиз, преследуемые поспешно собранной армией де Люси.

Железное Сердце потер горло.

— Боже, какой варварский напиток!

Конан улыбнулся.

— Дай ему немного времени, Вильям. Виски, прямо как шотландские женщины, — вначале грубые, но потом твоя кровь становится такой горячей, что ты ничего не замечаешь.

— Все зависит от того, где у тебя находятся мозги.

— Там же, где и у тебя. — Конан поставил походный табурет, звеня медными браслетами, болтающимися на его покрытых татуировками запястьях. — Я видел, как ты глазел на ту девушку, когда мы разбивали лагерь.

Железное Сердце крякнул пренебрежительно и сделал еще один глоток жгучего светло-желтого напитка. На этот раз горло уже не так жгло. Тепло расходилось от желудка по венам, успокаивая в этот холодный вечер. Приближалась осень, на севере Англии она уже наступила. Здесь, на границе с Шотландией, листья и папоротники тоже слегка пожелтели. Он сидел, уставившись на костер, пока пламя не ослепило его совсем, и размышлял над своей жизнью. В последнее время старый воин все больше склонялся к мысли, что стал уже совсем не пригоден для подобных походов. Его тело ныло, напрягаясь из последних сил, чтобы не отставать от молодых воинов, и он становился все более раздражительным. Чувствуя приближение старости, он не хотел склонять перед ней головы. Он не желал мириться с мыслью, что силы покидают его и он не тот, что прежде. Может быть, ему следовало уложить ту девушку на свой плащ, чтобы она придала ему уверенности в себе, но он испытывал такое отвращение к женщинам из лагеря, что отказался от этой затеи. Он снова пригубил виски из кубка и попросил Джослина подать ему флягу.

Его сын бросил взгляд на Конана, но передал напиток без лишних вопросов.

— Что-то не так? Думаешь, я не знаю, сколько могу выпить? — спросил Железное Сердце, прищелкнув языком. — Боже мой, в ту ночь, когда ты родился, мы с Конаном напились так, что он завалился под стол, а я вернулся домой почти трезвым. Правда, Конан?

— Но виски с пряностями — это не вино, отец. Ты не сможешь подняться на ноги, если осушишь всю эту флягу.

Вильям хотел доказать, что это не так, но воздержался. Джослин говорил слишком убедительно, с видом знатока.

— Откуда ты знаешь? — спросил отец и сердито посмотрел на Конана.

Ресницы Джослина вздрогнули.

— В одном лагере, где люди невыносимо страдали от страшных болезней, по дороге в Руан, — сказал он, — я на некоторое время впал от него в забытье. — Поднявшись, он отошел от костра, направляясь к лошадям, чтобы проверить их. Железное Сердце заметил, как он остановился возле захваченной у шотландцев кобылы, привязанной между вьючными лошадьми и боевыми конями. Это была молодая, но добродушная кобыла с гнедым задом и серебристыми гривой и хвостом. Железное Сердце знал, что Джослин намеревался оставить ее как верховую лошадь для Роберта де Монсорреля, он знал почти все, даже больше, чем хотел бы знать об этой женщине и ее ребенке, потому что в последнее время они не сходили с языка его сына, у которого явно помутился рассудок из-за них. А может быть, это всего лишь зависть, смешанная с остатками воспоминаний. Виски все еще обжигало желудок Железного Сердца, как раскаленный докрасна камень.

Вместе с дымом в темноту поднимались искры от согревающего всех огня. Какой-то воин на флейте тихо наигрывал грустную мелодию. Конан достал штопальную иглу и принялся чинить свои штаны. Рядом двое наемников играли в кости, ставя на кон по четверти пенни. Джослин, вернувшись к костру, приволок с собой охапку хвороста и опять присел.

Вильям сделал еще один глоток и помахал перед своим сыном указательным пальцем.

— Эта ночь похожа на ту, когда я встретил твою мать. Конан когда-нибудь рассказывал тебе эту историю?

— Ты напился, — резко бросил Конан. — Смотри, чтобы завтра утром тебе не пришлось пожалеть о том, что ты собираешься сейчас поведать Джослину.

Вильям сам ответил на свой вопрос:

— Нет, не рассказывал. — Его рот искривился. — Но я и не думал, что он станет хвастаться тем, какую роль сыграл в этом деле.

— Да угомонись ты, Вильям. Я уже помирился с тобой и с ней тоже. Я не позволю тебе снова все вытягивать из могилы только потому, что ты не знаешь меры, когда пьешь! — сказал Конан охрипшим голосом. — Какую пользу это принесет?

Вильям весь сгорбился и, не обращая внимания на Конана, обратился к Джослину:

— Я сидел у такого же костра, пил какую-то отраву из Нормандии, которая осмеливалась называться вином, и ел грубый крестьянский хлеб, когда ко мне подошел молодой наемник, и умолял взять его на службу. Умолял, — подчеркнул он и прищурился.

Конан сидел очень спокойно. В свете костра на его лице только как-то зловеще поблескивал шрам.

— Отец, если вы хотите что-то рассказать, то лучше сделать это завтра на свежую голову.

Железное Сердце взглянул на ладонь, которую Джослин положил ему на рукав, пытаясь удержать от воспоминаний, зная какие страдания они доставляют отцу.

— Когда буду трезвым, я не стану об этом рассказывать. Нет, сиди здесь и слушай. Тебе давно пора все знать. — И, стряхнув с себя руку Джослина, он поднял кубок. — Так случилось, что я нуждался в людях, и сказал, что, если он умеет хорошо пользоваться мечом, я возьму его. Каким же дураком я тогда был. Я позволил ему сесть возле моего костра и разделить со мной ужин. Просто представь себе. С тем же успехом я мог пригласить на обед волка!

— Ты обрадовался мне не меньше, чем я теплу, — заметил Конан теперь уже не так сердито. — А когда я спросил, найдется ли у тебя какая-нибудь работа и для моей сестры, ты сразу же сделал вывод, что она шлюха.

— Это произошло по твоей вине: ты так попросил, а она подошла к костру с непокрытыми волосами. Я хорошо это помню.

— Она была еще девушкой, ей не нужно было покрывать голову, чтобы казаться уважаемой женщиной.

Железное Сердце язвительно засмеялся.

— Боже мой, я же не настолько глуп. Ни один человек в здравом уме не позволит своей сестре разгуливать по лагерю с непокрытой головой, особенно если она еще девушка. Это же так и горячит кровь. Ты знал, что делал, Конан. Ты думал, что сможешь использовать Морвенну, чтобы закрепить свое положение в моем отряде. Прелестная чистая девственница обязательно приглянется человеку, который слишком разборчив в женщинах, несмотря на то, что очень давно обходился без дома. Это ведь правда, не так ли?

Конан стал нервно кусать губы.

— Она действительно была девственницей, — хрипло произнес он. — И это ей пришла в голову идея снять платок, а не мне. Мы долго спорили об этом. Она сказала, что смертельно устала следовать повсюду за наемниками, никогда не зная наперед, когда удастся поесть в следующий раз; сказала, что намеревается найти себе кормильца. А к тебе я пришел с искренним желанием найти работу, надеясь, что мы сделаем где-нибудь продолжительную остановку и она сможет устроиться прачкой или кухаркой, но Морвенна хотела большего.

Железное Сердце сделал очередной большой глоток из кубка.

— Ты не остановил ее, когда она распустила свои косы, и не отказался от серебра, которым я щедро расплатился с тобой за ее непорочность.

— Да, — признался Конан. — Ты прав. Я сам порядочная сволочь, раз продал ее тебе. Я никогда не прощу себе, что приблизился к твоему лагерю в ту ночь.

— Никогда не прощу! — проворчал Железное Сердце, посмотрев на сына, которого он приобрел за тот далекий поход. Чистые красивые глаза Морвенны смотрели на него через пламя костра. Он вспомнил ее смех, ее нрав и ее безрассудство, так расходившиеся с устоявшимися представлениями о женской чести, но которые так ей шли. Он вспомнил, как держал в своих руках ее волосы — темные, тяжелые и холодные, как ее горевшее желанием тело, тело девственницы и кровожадной хищницы одновременно, заставило его удивиться. И вдруг ему показалось, что всего вина на свете будет недостаточно, чтобы забыться, не помнить ничего. Его глаза загорелись и наполнились слезами, а в груди и в горле все стало сжиматься. Где-то вдалеке завыл волк, и Вильям, тяжело поднявшись на ноги и шатаясь, побрел в сторону печального воя, словно звавшего его.

Конан на минуту закрыл лицо руками, а подняв голову, взглянул на Джослина.

— Мне не следовало отбирать у шотландцев это виски, — угрюмо произнес он.

— Все действительно так и произошло между ним и моей матерью? Он прежде и словом об этом не обмолвился.

— Да, примерно так. Я предполагал, что она решила превратить его постель в свое убежище. Она заявила мне, что готова расстаться с девственностью, пока у нее есть выбор. Ты ведь знаешь, как тяжело приходится женщинам в лагере: их мужчин убивают, и они находятся в полной власти тех, кто в живых. В Вильяме де Роше Морвенна увидела свою свободу. — Шрам на лице Конана стал более заметным. Его зубы засверкали в отблесках пламени. — Не удивительно, если бы тогда ты увидел своего отца: красивый мужчина с черными волосами и голубыми глазами, отличный собеседник и весельчак, каких поискать. Я раскусил твою мать, влопавшуюся в него по самые уши. Серебро здесь ни при чем, оно не играло никакой роли. Я ничего такого не имел в виду, когда говорил, что сам порядочная дрянь, раз взял его у Вильяма. Насколько я понимаю, это всего лишь выкуп за невесту.

В сознании Джослина пронеслись слабые, но постепенно усиливающиеся воспоминания о благоухающих темных волосах матери и ее нарядных платьях. Память об этом — слишком болезненна для такого стареющего человека, каким являлся его отец, человека, владевшего всем этим и все потерявшего.

— Возможно, он слишком дорого заплатил, — тихо сказал он, бросив взгляд на высокую тень за костром.


Глава 20


Промозглым сентябрьским вечером Роберт, дрожа от волнения, стоял возле матери, наблюдая как внутренний двор Рашклиффа заполняется воинами, лошадьми и гружеными повозками.

— Мама, там Джослин! — Он оживленно показал в сторону знакомого гнедого жеребца с хорошо различимыми отметинами.

У Линнет чуть сердце не выпрыгнуло из груди, когда она увидела Джослина. Три недели они ничего не слышали о нем, кроме случайных пугающих слухов, которые приносили с собой торговцы из Ноттингема, проезжающие по дороге на Фосс и Хамбер. Они говорили, будто шотландцы достигли Йоркшира и уже наступают на сам Йорк и что шотландская армия насчитывает тридцать тысяч воинов, каждый из которых похож на свирепого дикаря. И Майлс, и Малькольм презрительно усмехались, выслушивая все это.

— Три тысячи еще может быть, — отвечал Малькольм, когда Линнет наносила мазь на его шрамы, чтобы уменьшить зуд. — Я не хочу сказать, что среди них нет отважных воинов, но они наверняка плохо вооружены — у них есть только то, что они успели награбить. Они долго не продержатся против конных рыцарей. Уж я-то знаю. Я ведь сам родом из Шотландии.

На Линнет его заверения действовали успокаивающе, и она продолжала заниматься обычными делами, словно ее суженый отправился всего лишь на день поохотиться на оленя, а не находился в сотнях миль севернее на куда более опасной охоте, преследуя по поросшим вереском полям шотландцев. Чтобы отвлечься от докучавших мыслей, она с усердием усаживалась за шитье. Линнет закончила не только свое свадебное красное платье с черной каймой, но и две рубахи темно-зеленого цвета для Джослина, а также теплую шерстяную куртку. Кроме того, она успела сшить и новую рубашку для Роберта, и его одежда казалась теперь малым подобием той, которая предназначалась для Джослина. На Роберте зеленый цвет оттенял его светлые волосы, а у Джослина он подчеркнет зеленоватый оттенок его глаз.

Теперь, вернувшись домой, он мог носить эти рубахи, но долго ли? Четыре часа тому назад прибыл Брайен Фитцренар в состоянии крайнего изнеможения, желая лишь немного еды, хорошего ночного сна и новую лошадь с утра. Он, шатаясь, подошел к матрасу, который она наспех для него приготовила в алькове, и почти сразу же заснул, успев, однако, сказать, что ему надо передать приказ для Джослина, как только он приедет. Линнет догадывалась, что этот приказ, по всей видимости, предписывал ее супругу отправиться на новое сражение, и от этого у нее все переворачивалось внутри.

Она видела, как Джослин соскочил с седла, и с облегчением заметила, что он легкой походкой идет ей навстречу. Роберт запрыгал от радости, словно гончая, удерживаемая на поводке. Губы Джослина слегка подергивались. Линнет, наклонившись, шепнула что-то на ухо сыну и легонько подтолкнула его, почувствовав острую сладкую боль в груди, глядя, как тот бежит к возвращающемуся с боя герою.

— Я молился за тебя каждый день, как и обещал, и могу теперь пустить своего пони галопом. И знаешь еще что? У крольчихи родились крольчата, и у них совсем нет меха! — на одном дыхании выпалил Роберт, взвизгнув от радости, когда Джослин загреб его себе на руки.

— Он, кроме того, научился писать свое имя! — добавила Линнет, смеясь и попадая в объятия свободной руки Джослина, получив от него шершавый поцелуй. — Я поставила котел с водой на огонь, чтобы вы смогли помыться, а в комнате стоит подогретое вино.

— Вы, милая девушка, сделаете из него повесу, — раздался грубый голос, и Линнет повернула голову, широко раскрыв глаза от испуга, который ей не удалось быстро скрыть. Присутствие Вильяма де Роше ее удивило. Джослин полностью поглотил ее внимание, и она никого кругом не замечала, пока Джослин не уведомил ее, что его отец тоже с ним. Морщины на лице старика стали еще глубже. Белки его глаз налились кровью.

— Сомневаюсь, милорд, — она произнесла это с холодной любезностью. Вильям де Роше действовал ей на нервы своим высокомерием и чувством превосходства. Он смотрел на нее, как купец на покупаемый товар, выискивая в нем изъяны. А ведь вскоре они должны породниться. — Разве хозяйка дома не обязана заботиться о своем муже по его возвращении из похода?

Ее ответ не произвел на Железное Сердце никакого впечатления, и он проворчал:

— Значит, вы уже выучили свои обязанности с середины этого лета? — в его вопросе звучал сарказм.

— И мне даже не пришлось ее бить, — сказал Джослин, вставая между отцом и Линнет. — Вы ведь тоже не откажетесь от кубка подогретого вина и горячей ванны, чтобы снять усталость с дороги? Что касается меня, то я так соскучился по уюту, что сделаю это с превеликим удовольствием. И если это превращает меня в повесу, то я как-нибудь проживу с этим.

— Ха! — проскрипел Железное Сердце, причмокнув губами, и без всякого приглашения направился к гостиной, заметно при этом прихрамывая.

— Не обращай внимания, — сказал Джослин. — От сырой погоды у него ломит в суставах, а настроение становится хуже, чем у паршивого медведя. Если бы его гордость не была такой уязвимой, он бы принял все, что ему не предложишь. — Он пожал плечами и вздохнул. — Этот поход оказался не самым легким. Конан и мой отец не совсем помирились, но я не хочу впутываться в их спор и винить кого-то из них в том, что произошло почти тридцать лет назад. — Он взглянул на Линнет, потом на ребенка, которого держал на руках, и переменил тему.

— Какая красивая рубаха! Она ему очень идет.

— Я сшила ее к нашей свадьбе, — ответила Линнет, — но Роберт захотел надеть ее сейчас, ведь сегодня тоже праздник. Кто знает, каким будет завтрашний день.

— Почему ты так говоришь? — резко спросил он.

— Чуть раньше приехал Брайен Фитцренар с письмом для вас, а оно, я думаю, ничего хорошо не сулит.

Из груди Джослина вырвался тихий стон, и он медленно пошел в сторону гостиной. На пороге, прежде чем войти, он повернулся к Линнет.

— Зачем откладывать? Выходи за меня сейчас, — предложил он. — Сегодня.

Она вздрогнула, услышав эти слова. Сначала даже испугалась, легкая дрожь пробежала по ее телу, но потом стало приятно и тепло.

— Если таково ваше желание, то оно и мое тоже, — застенчиво произнесла она, взглянула в его глаза и еще больше смутилась, увидев в них что-то странное.

* * *


— Граф Лестерский высадил свою армию на восточном берегу, — мрачно объявил Брайен Фитцренар и подвинул свой табурет к самому краю огромной овальной ванны. — Епископ Норфолкский оказывает ему всяческую поддержку.

— Епископ? Ему, наверное, уже семьдесят, а он все живет! — Джослин вытянул руки, положив их на края ванны. Вода содержала молотую соль, чтобы принести облегчение после трудного похода. Сидеть в ней после осенних холодов и ощущать исходившее от воды тепло было настоящим наслаждением.

Брайен устало ущипнул себя за переносицу.

— Он вечный мятежник. Если где-нибудь заваривается каша, он тут как тут, чтобы еще больше подлить масла в огонь. У меня здесь с собой письмо, чтобы вы смогли прочитать… и вы тоже, милорд де Роше. — Он взглянул на Железное Сердце, сидевшего на сундуке. Тот пребывал в самом дурном расположении духа, желая поскорее закончить разговор и испытывая сильное желание выпить подогретого Линнет вина. — Хью де Боэн, коннетабль, собирает армию, чтобы помешать Лестеру прорваться через центральные графства и присоединиться к своим союзникам. Вам нужно срочно дать ответ, когда вы сможете к нему присоединиться.

Джослин отхлебнул горячего вина и подождал, пока Линнет и ее служанка повесили полотенца возле камина и положили для него чистое белье. Расправляя рубаху, Линнет вдруг замерла и посмотрела ему в глаза. На ее лице ясно читалось беспокойство и даже страх.

— Лошади сейчас не в лучшей форме, — заметил Железное Сердце. — За три недели мы погоняли их по холмам и долинам, преследуя это шотландское отребье! Что вы хотите, выжать воду из камня?

— Если мы не остановим их сейчас, потом будет тяжелее. — Голос Брайена был глухим от усталости. — Мне не нужно напоминать вам, милорд, что Арнсби и Рашклифф будут первыми целями Лестера, если ему удастся закрепить свое положение в этой местности.

Железное Сердце, выплеснув остатки вина, побрел к камину, чтобы наполнить свой кубок. Роберт быстро отпрыгнул в сторону с его пути и подбежал к ванне. Джослин нежно взъерошил пушистые волосы мальчика. Он не помнил, какая неразбериха царила во времена правления короля Стефана, потому что, когда с ней покончили, он сам еще был ребенком. Тем не менее он много слышал об этом от отца, видел остатки разрушенных селений и испытывал здоровый страх перед подобным, не желая его повторения.

— Дайте мне одну ночь и день, чтобы я смог сыграть свадьбу, и тогда я сам поведу своих воинов в бой, — тяжело вздохнув, ответил Джослин. — Как справедливо говорит мой отец, лошадям нужен отдых, но надеюсь, что мы сможем набрать поблизости свежих коней у крестьян.

Брайен посмотрел на Джослина, затем на Линнет и развел руками в знак извинения.

— Понимаю, что прошу слишком многого, но если сейчас мы сможем сломить Лестера, тогда, уверен, у нас будет возможность мирно отдохнуть.

Когда Брайен ушел, спустившись в гостиную, Джослин взглянул на отца.

— Если хочешь, оставайся здесь, но я хотел бы взять твоих людей, — предложил он.

— Я еще не впал в старческое слабоумие! — проворчал Железное Сердце. — Мне, пожалуй, не следовало бы мотаться по стране, но ведь Рагнар и Иво до сих пор с Лестером, хотя им пора бы уж и опомниться. Я предоставил им полную свободу, и что из этого вышло? Пусть же теперь они узнают всю силу отцовского гнева.

Джослин прикусил язык и принялся намыливать плечи, зная, что его слова все равно никак не подействуют на отца, когда тот в таком состоянии. Для Рагнара и Иво отцовский гнев мало что значил. Во всяком случае, они уже давно привыкли к тому, что Железное Сердце ими постоянно недоволен.

Вытеревшись сухим полотенцем, Джослин отошел от ванны и оделся в новую одежду, оставленную Линнет: нижнее белье из мягкой ткани, рубаху и темно-зеленую куртку. Все радовало новизной. Так как Линнет не располагала достаточным временем, она просто нашила сверху тесьму, тем не менее все получилось у нее просто превосходно, и Джослин не находил слов, чтобы выразить свое восхищение и признательность, так все ему понравилось.

— Прекрасные перышки, — проворчал Железное Сердце.

— Очень красиво, — тихо сказал Джослин, улыбнувшись Линнет.

Железное Сердце хмуро посмотрел на обоих и, проявляя нетерпение, повернулся к ним спиной, сбросил с плеч плащ и начал расстегивать ремень.

— Нет никакого смысла выливать эту воду из ванны, она еще такая горячая, что в ней можно сварить яйцо вкрутую. Оставьте несколько свежих полотенец, и больше мне ничего не нужно.

Джослин почувствовал, как напряглась стоявшая рядом Линнет. Не обращая на них никакого внимания, Железное Сердце снимал с себя одежду и бросал ее на пол. Линнет взяла себя в руки. Холодным и спокойным голосом она приказала служанке принести полотенца и найти свежее белье для Железного Сердца. Затем под предлогом, что ей нужно проверить, как готовится обед, она, извинившись, вышла.

Железное Сердце все так же мрачно посмотрел ей вслед.

— А она капризная девчонка, — хмыкнул он.

Джослин без малейшего раздражения посмотрел на отца.

— Думаю, ты ее уже достал, — сказал он. — Исполнять обязанности прачки — это для нее уже слишком. Ей следовало бы утопить тебя в этой лохани. Я бы на ее месте так и поступил.

— Куда ушла мама? — Роберт украдкой обошел вокруг Железного Сердца. Джослин взял его на руки.

— Пошла поговорить с кухаркой. Хочешь, пойдем в конюшню и посмотрим, кого я тебе привел с Севера?

Роберт оживленно закивал.

Железное Сердце, покачивая головой, совсем обнаженный подошел к камину, чтобы налить себе еще кубок горячего вина, а затем наконец залез в воду.

* * *


Линнет вышла замуж за Джайлса в сентябре. Тогда стояла жаркая душная погода. Амбары наполнялись зерном нового урожая, и на току в воздухе постоянно носились золотистые пылинки мякины. И на Линнет красовался сплетенный из колосков венок как знак плодородия, указывавший на то, что жениху предстоит вспахать девственную землю, засеяв ее семенами в надежде на будущий богатый урожай.

Теперь снова наступил сентябрь, уже закончилась работа в поле, хотя погода в этом году стояла мрачная и сырая, и Линнет нарочно решила не надевать на себя венок невесты.

Сидя за столом, уставленным спасенным серебром Рашклиффа, она потягивала вино из великолепного инкрустированного кубка. Она до дна испила чашу своего первого брака и теперь пила за брак с Джослином.

Венчание длилось недолго и скорее напоминало помолвку. Отец Грегори в качестве представителя церкви засвидетельствовал, что обе стороны вступают в брак по собственной воле. Все, что стоило сделать Джослину и Линнет, это дать торжественное обещание хранить супружескую верность друг другу и связать свой союз обручальными кольцами. Их благословили крестом, и они стали мужем и женой. Весь свадебный обряд занял меньше четверти зарубки на свечных часах. Сегодня ночью будет его заключительная часть, означающая, что ничто, кроме смерти, не сможет их никогда разлучить. А завтра, попрощавшись с ней, Джослин уедет на свидание с этой самой смертью. Линнет старалась выбросить эту мысль из головы, но она все равно не давала ей покоя, осев где-то в уголках сознания и постоянно насмехаясь над ней.

Генри, одетый в новую рубаху из зеленой фланели, нагнулся над нею и Джослином и наполнил их общий кубок вином из кувшина, который держал в руках. Когда он отошел, Линнет заметила, что Джослин, не скрывая своего желания, смотрит на нее, и этот ничем не прикрытый страстный взгляд мужа испугал ее.

Чтобы скрыть страх, Линнет сделала еще глоток из кубка. В ту ночь после свадьбы Джайлс ужасно напился и неумело обращался с ней, изрыгая проклятия и отдавая ей короткие приказы: «Разведи ноги, черт бы тебя побрал. Шире, выше. Да не лежи ты, как покойник. Перестань визжать, ведь не больно же».

Джослин положил свою ладонь на ее руку, а другой поднял наполненный кубок, чтобы выпить оттуда, куда она только что прикоснулась своими губами. Возлияние перед пашней, а потом наслаждение в грехе, который не всегда переносится болезненно, чаще сладостно.

Она вдруг почувствовала взгляд Конана, весело наблюдавшего за молодыми. Он поднял кубок и что-то пробормотал своему соседу, Брайену Фитцренару. Посланник юстициария засмеялся и поддразнивающе посмотрел на жениха и невесту. Линнет хотела убрать свою ладонь из-под руки Джослина, но понимала, что это вызовет еще большие насмешки. В конце концов, это их свадьба, и Конан всего лишь стремится сохранить старые традиции. Время от времени Железное Сердце поднимал голову, отрываясь от кубка с вином, и что-то лепетал про семейные обязанности.

— Хорошо пользуйся ею в постели, — невнятно проворчал он, при этом его глаза смотрели явно в разные стороны. — Дочки — вот какие дети тебе нужны. — Его голова склонялась все ниже к столу, будто весила слишком много для его шеи. — Когда будешь отдавать их замуж, ты сможешь выбрать себе сыновей. Так ты не будешь округ… окружен идиотами.

Джослин бросил сердитый взгляд в сторону отца.

— Боже мой, сколько ему еще надо выпить, чтобы вино заставило его замолчать? — произнес он сквозь зубы.

Линнет положила свою руку на ладонь мужа.

— Мы в долгу перед твоим отцом, за то что он помог пополнить наши запасы провиантом, — решительно сказала она, — но я не могу больше сидеть здесь и выслушивать его. — Она слегка сжала его пальцы. — Пусть это обычай, но я не могу раздеться донага в его присутствии перед нашим брачным ложем.

— У нас нет необходимости стоять без одежды перед свидетелями, — успокоил ее Джослин. — Ты уже видела меня голым и могла убедиться, что у меня нет телесных недостатков, а я не сумасшедший, чтобы отвергать тебя из-за какого-нибудь скрытого под одеждой физического изъяна. Кроме того, — добавил он, уныло посмотрев на Конана, — ты же не думаешь, что я горю желанием раздеваться перед этими пьяными рожами? Я в любом случае не желаю становиться мишенью для непристойных шуток.

Линнет почувствовала слабую волну облегчения.

— Благодарю вас, — прошептала она. — Еще со времени моего прошлого замужества брачная ночь стала для меня ненавистна. Мне казалось тогда, что меня заперли в клетке с диким животным, а все гости — это публика, пришедшая поглазеть на нас.

— Тебе незачем бояться меня, я не допущу этого.

— Да, я знаю. — Она раскрошила сладкий медовый пряник, лежавший у нее на деревянной тарелке. — Я вовсе не вас боюсь.

Он на некоторое время сжал губы, затем нагнулся к ней поближе и тихо сказал:

— Послушай, прислуге осталось подать только одно блюдо, хотя все вокруг и так наелись до отвала. Пойди наверх под предлогом, будто тебе нужно проверить, уснул ли Роберт, и оставайся там. Я посижу здесь немного и поддержу эти праздные разговоры, а потом найду причину выйти из-за стола. К тому времени, как они поймут, что происходит, мы успеем запереть на засов дверь спальни.

Кивнув в знак согласия, она встала из-за стола как раз в ту минуту, когда из кухни стали выносить последнюю перемену блюд: сладкую пшеничную кашу на молоке, приправленную корицей, пироги с фруктами, спрессованные сырки, пирожки с мясом и чаши с заваренными зелеными травами. Линнет чувствовала на себе похотливые взгляды мужчин, представляющих, как она будет выглядеть без одежды с распущенными волосами. Вслед ей понеслись соленые замечания и грубые шутки в адрес Джослина, который пытался защищаться, отвечая на остроты. Ее сердце бешено колотилось, а все лицо пылало, будто у нее начался жар. Подойдя к лестнице, Линнет быстро оглянулась и увидела, как Джослин беззаботно ест пирог с мускатными орехами и беседует с Конаном, пытаясь отвлечь его внимание. Испытывая к Джослину глубокую признательность, Линнет пошла наверх по тускло освещенной каменной лестнице.

* * *


Джослин заложил дверь перекладиной.

— Гости, возможно, станут барабанить по запертой на засов двери, — заметил он, — но сомневаюсь, что они додумаются принести топор, чтобы отстоять таким образом древний обычай.

Линнет облегченно вздохнула.

— Я очень сожалею, но я не смогла бы пережить это унижение еще раз.

— Для любого когда-нибудь должен наступить конец несчастьям, — сказал он, усевшись в кресло возле камина. Джослин знал, чего хотел, однако понимал, что если он воспользуется своими правами в такой грубой форме, какой требовала традиция, то допустит серьезную ошибку, которая ему дорого будет стоить. Медленно развязывая шнурки на своей одежде, он вдруг задумался: почему, собственно, Линнет так боится его отца? Безусловно, Железное Сердце не был особенно привлекательным даже в самые лучшие времена, но он отличался от баронов, которых она знала раньше. Они представляли куда большую угрозу в ее жизни, чем этот грубый, но безобидный человек.

— Роберт уже спит? — мягко спросил он.

— Да, конечно. — Ее лицо просветлело. — Думаю, его сильно утомили сегодняшние события. Его голова полностью занята той лошадью, которую вы ему подарили.

— Я надеялся, что они понравятся друг другу, — довольно сказал Джослин и почувствовал тепло, вспоминая радость на маленьком лице Роберта, когда тот увидел свой подарок.

— Знаешь, как он назвал ее?

Джослин покачал головой, отмечая про себя, что Линнет впервые обратилась к нему на ты.

— Джайлс как-то заметил, что у жены Лестера зубы и зад, как у кобылы. Роберт, должно быть, это услышал. Он назвал лошадь Петрониллой, по имени графини.

Джослин едва не подавился от смеха. Петронилла де Бомон на самом деле напоминала лошадь, хотя ее масть скорее можно было бы назвать пегой, чем гнедой, но поставь их рядом, он бы сказал, что шотландская кобыла более привлекательна. Петронилла, какое длинное имя.

— Я даже не знаю, кто должен обижаться — лошадь или графиня, — сказал он, улыбнувшись.

— Это правда, что она одевается как мужчина и участвует в битвах рядом с мужем?

— Более или менее. Ну, сейчас уж она точно с ним. — Джослин посмотрел на жену из-под бровей. — Ты же не собираешься последовать ее примеру?

— Так, возможно, будет легче, чем просто сидеть здесь и ждать, — ответила она, распуская свои косы.

Он взял гребень из слоновой кости, лежавший на сундуке, и сел возле нее на кровати.

— Дай мне свои волосы, — ласково попросил он. — Ты же не хочешь убирать с двери засов, чтобы впустить свою служанку, а я раньше делал это уже много раз.

Вначале Линнет вся сжалась при его приближении, но спустя немного времени, расслабилась и ответила ему озорной улыбкой.

— Это что, признание в прошлых грехах?

— Как вам будет угодно, — ответил он тем же тоном и, взяв ее волосы в свои руки, начал расчесывать каждую прядь на ее голове. Свет от камина падал прямо на них, придавая нежному цвету ее волос красноватый оттенок. Запах розмарина и ромашки поднимался от плавных движений гребня и действовал на Джослина успокаивающе.

— Если вы думаете, миледи, что я всю жизнь распутничал в спальнях сказочных красавиц, разбивая их сердца, то вы сильно заблуждаетесь.

— А разве все свое время вы проводили на турнирах? — Ее голос зазвучал тише, так как голова поддалась нежным прикосновениям гребня. Наблюдая за игрой света на ее тонкой шее, за мягкой ямочкой над ключицей, Джослин на мгновение с горечью и нежностью подумал о Бреаке.

— Признаюсь, что я иногда срывал случайно зрелый плод с дерева, чьи ветви низко свисали через забор, но если бы я этого не делал, он бы попадал в руки кого-нибудь другого. — Какое-то время Джослин расчесывал ее волосы в задумчивом молчании. Тяжелые густые пряди отливали ярким блеском, словно являясь продолжением огня в камине. — Кроме того, — добавил он, — довольно долго я любил одну женщину, и у меня не появлялось желания стянуть запретные яблоки. Бреака тогда бы меня точно убила.

Линнет вполоборота внимательно посмотрела на него.

— Конан что-то упоминал про ва… твое прошлое.

— Это он мог. Может быть, он полагал, что ты мне посочувствуешь и твое сердце смягчится.

— Он тогда любовался тобой и Робертом, глядя, как вы забавляетесь. Я думаю, он заговорил, потому что радовался за тебя, да и поведал он очень немного. Только то, что твой сын умер, а ты расстался с его матерью.

Каким казалось теперь далеким все это, сказанное тихим голосом в этой спальне, где начиналась его новая жизнь.

— Оспа, — сказал он. — Она не выбирает себе места и приходит туда, где ее совсем не ждут. Ему тогда исполнилось всего четыре года. Бреака тоже тогда чуть не оставила этот мир. Он похоронен на кладбище по дороге в Руан. Я отдал все свое серебро, чтобы подкупить священника и позволить Джуэлю, незаконнорожденному сыну наемника, остаться на освященной земле с неотпущенными грехами. — Отложив гребень, он откинул ее волосы на одну сторону и начал развязывать шнуровку на платье. — Этот удар судьбы выбил меня из нормальной колеи. На какое-то время я совершенно одичал, ни на что не обращая внимания. То лето, когда умер Джуэль, приносило мне удачу только на турнирах. Я отвоевал обратно все серебро, которое заплатил священнику, и еще сверх того, так что смог собрать свою собственную дружину, а не таскаться по пятам за Конаном.

— Значит, вашего сына звали Джуэль.

— Это бретонское имя, так звали отца Бреаки. — Джослин почувствовал, как Линнет дрожит от прикосновений его пальцев, или, может быть, это дрожала его собственная рука. Ему потребовалось собрать всю свою волю, чтобы сдержаться и не дать волю слезам. — Я помню его совсем маленьким, он был очень похож на свою мать — был таким же быстрым и проворным, как и она. — Он пожал плечами. — Прошло уже восемь лет.

Линнет снова повернулась к нему и заглянула в его глаза. Ее брови недоуменно изогнулись.

— Мне было почти семнадцать, когда он родился.

— А Бреаке?

Покончив со шнурком, Джослин начал медленно стаскивать платье с ее плеч. Это ему удалось, и жена осталась перед ним в одном нижнем белье.

— Ей было тридцать два — почти годилась мне в матери, — Джослин засмеялся.

— Зачем ты все это рассказываешь мне?

— Ты думаешь, это долго оставалось бы тайной, когда в доме находится Конан? Он с удовольствием кормил бы тебя этим, давая по маленькому кусочку, а я догадывался бы об этом только тогда, когда ты стала бы смотреть на меня, как на врага. Теперь все известно и ничего не стоит между нами.

Линнет пошевелилась, закрыла глаза, и от ее ресниц на щеках появились пушистые тени.

— Я не прав? — Джослин коснулся ее подбородка кончиками пальцев.

— Нет, — тихо ответила она, — больше ничто не стоит. — Это было неправдой или не совсем правдой. У нее не хватило смелости, в отличие от супруга, выложить перед ним свое прошлое.

Положив ее ладони на плечи, Джослин медленно начал стягивать с них женскую сорочку. Линнет опустила глаза, чувствуя, как его взгляд обжигает ее обнаженное тело.

— Боже, — услышала она его шепот. Ему захотелось сразу овладеть ею, но он продолжал сдерживать себя. Линнет почувствовала, как он почему-то робко прикоснулся к ее спине. Она вздрогнула, зябко передернув плечами, и вдруг почувствовала, что с нею происходит нечто странное. Ее груди напряглись и набухли, а тело странно ослабло. Мужские руки ласкали ее все нежнее и настойчивее, а его губы искали ее поцелуя.

Шли минуты, а их ласки становились все неистовее, все жарче. Последние капли стеснительности оставили их. Джослин торопливо сбросил с себя остатки одежды, и туда же, на пол, упало все, что еще оставалось на Линнет. Они уже не думали о том, что стояло между ними раньше, прикосновения, поцелуи становились все более страстными и откровенными. Линнет вдруг почувствовала, как ей уютно и хорошо рядом с Джослином. Ей вдруг стало очень жарко. Джослин своим горячим телом накрыл ее, так что она не могла да и не хотела пошевелиться. Она чувствовала своей грудью, как бьется его сердце. Ее ладони скользили по его спине, ощущая его гладкую влажную кожу, крепкие напрягшиеся мускулы. Ее рука опускалась все ниже, лаская его живот и продвигаясь все дальше к его ногам. Линнет непроизвольно, даже не думая о том, что она делает, дразнила его своими нежными и в то же время полными страсти и желания прикосновениями.

Джослин прервал свой жаркий поцелуй, застонал от удовольствия, и тогда Линнет, движимая собственным нетерпеливым желанием, слегка приподнялась и прижалась к телу мужа, и он, бережно и нежно проник в нее, осыпав ее новыми страстными поцелуями.

В это мгновение кто-то с силой ударил в дверь. Потом еще и еще раз.

— Джослин, открывай немедленно, прощелыга! — неистово завопил Конан. — Тебя еще как следует не уложили в постель!

Линнет сдавленно вскрикнула и уставилась через плечо Джослина на дрожащую дверь, надеясь, что перекладина выдержит.

Джослин выдавил сквозь зубы проклятие.

— Джослин! — Дверь, сделанная из толстых дубовых досок, тряслась от постоянных ударов. Затем последовали ругательства. Послышались приглушенные голоса Майлса де Селсея и Генри, пытавшихся оттащить Конана от запертой комнаты, где укрывались Джослин и Линнет. — Нечестно! Не по трад… традиции! — проревел Конан.

Генри, чтобы уговорить Конана уйти, бормотал про новую бочку вина, которую собираются начать. Послышался топот и шарканье ног.

— Довольно, сэр Конан. — Линнет услышала голос Генри. — В гостиной намного лучше, чем здесь, на холодном сквозняке.

— Прощелыга! — Раздался последний глухой удар в дверь. Звуки стихли, и снова воцарилась тишина. Джослин вздохнул и прижался головой к шее Линнет.

— Пьяный Конан — это настоящий демон из ада, — пробормотал он. — Это все потому, что, выходя из одной битвы, мы сразу отправлялись на другую. Выпивка и женщины — вот его единственное утешение в этой жизни.

Она услышала в его голосе насмешку над самим собой и прикоснулась к его влажным от пота волосам.

— Забудь об этом, — прошептала она.

Он какое-то время лежал молча, затем поднял голову и негромко засмеялся.

— А Конан был прав, — заметил он. — Меня действительно как следует не уложили в кровать… пока.

Он все еще был внутри нее, хотя и несколько расслабившись, но теперь она почувствовала, как в нем возникает новая волна желания.

— Как ты думаешь, он вернется? — спросила она, крепко обвивая его своими руками.

— Сомневаюсь, — ответил Джослин, задыхаясь. — Но я убью его, если он посмеет!

Линнет попыталась определить, не подслушивает ли кто-нибудь под дверью, но все, что она слышала, так это учащающееся с каждым мгновением дыхание Джослина, поскрипывание кровати и ее собственные умоляющие сладкие стоны. Уже ни о чем не думая, она двинулась навстречу мужским движениям, и ее затопило восхитительное ожидание чего-то настолько огромного и приятного, что ей показалось, будто у нее вот-вот лопнет сердце.

Губы Джослина ласкали ее грудь, его руки, казалось, были везде. Линнет стиснула зубы, стараясь не издать ни звука, но ей это не удалось, и ее громкие стоны заполнили комнату, словно прекрасная музыка. Внезапно Джослин громко застонал, изогнулся всем телом, запрокинув голову, и Линнет вдруг почувствовала, как ее начинает сотрясать сладостная судорога — сильнее, сильнее и наконец взрыв. И все тело разлетелось хрустальными осколками, и ничего не осталось — только он и она.

Линнет задохнулась от наслаждения. Разница между его нежными ласками и тем, чему подвергал ее Джайлс, была такой ощутимой, что ей хотелось плакать от счастья. Она не желала, чтобы какие-то неприятные воспоминания из прошлой жизни испортили ей сегодняшнюю ночь. Эта ночь навсегда останется ее памяти как одна из самых светлых страниц в ее жизни. Линнет покрепче прижалась к телу Джослина и спрятала лицо на его груди, пытаясь найти то, что заставит ее забыть все на свете.


Глава 21


Мод де Монсар расправила свое помявшееся предназначенное для верховой езды платье из тяжелой фламандской саржи.

— Есть какие-нибудь новости, дорогая? — спросила она у Линнет, когда конюх отводил гнедого иноходца, чтобы его как следует помыли. Двое воинов, сопровождавшие ее из Арнсби, тоже пошли в караульное помещение, чтобы переждать свою вынужденную остановку возле уютной теплой жаровни.

Линнет вздохнула и покачала головой.

— Никаких, с прошлого вторника. Джослин прислал мне несколько шкур, купленных им по выгодной цене на Линсайде, и написал, что уезжает из Ноттингема на следующее утро, и это все. А вы как? — Она повела Мод через внутренний двор и далее, по ступенькам переднего здания, в гостиную.

— Вильям отправил посыльного взять для него плотный плащ и провощенную одежду. Это произошло примерно в тот же день, когда Джослин писал и вам. Мой брат никогда не отличался особенной болтливостью даже в более добрые времена.

— Да, — печально согласилась Линнет, вспомнив о дне своей свадьбы.

Мод с любопытством посмотрела на нее.

Линнет рассказала ей о том, что вытворял ее тесть в день бракосочетания.

— А потом он валялся в этой ванне, пока вода в ней наконец совсем не остыла! — сказала она. — И даже не стал возражать, когда я приготовила ему старый домашний халат Джайлса. Но перед этим он еще затеял стрижку, ханжа такой! — Не сдерживаясь, она рассмеялась.

Мод тоже не смогла отказать себе в удовольствии позабавиться над собственным братом.

— О Вильяме сложилось уже определенное мнение. Но на самом деле он не такой жестокий и неприступный, каким его считают люди. Это придумали сразу после того, как умерла Морвенна, когда никто не мог приблизиться к нему, опасаясь его гнева. — Она тепло улыбнулась Линнет. — Все не так просто, как мы себе представляем. Иногда необходимо сделать над собой усилие, чтобы увидеть все в другом свете, моя дорогая. Обратите лучше внимание на то, что он предпочел остаться здесь, в Рашклиффе, а не ехать в Арнсби встречать войска коннетабля.

Линнет кивнула в знак согласия. Однако про себя все-таки подумала, что от этой сомнительной чести она бы с легкостью отказалась.

Мод бросила взгляд на верхние окна.

— Я не могу его винить… Какая замечательная башня!

Линнет тоже посмотрела наверх. Логово Раймонда поражало своими огромными размерами. Его мощные своды возносились кверху, будто неприступные скалы, заканчиваясь глазницами окон в романском стиле. С потолка свисали арки, похожие на пещерные сталактиты. Все сооружение напоминало великолепное прекрасно сшитое, но строгое платье.

— Предок Джайлса в крестовом походе захватил эмира. Весь полученный за него выкуп он вложил в эти камни, — Линнет повела Мод вверх по лестнице к жилым помещениям.

Запыхавшись и устав от подъема, Мод тем не менее оглядывала все кругом с жадным любопытством.

— Арнсби, откровенно говоря, слишком приземист и уродлив по сравнению с этим, — объявила она, обозревая просторную, залитую солнцем комнату, выбеленные стены которой украшали фламандские портьеры. Ах, как великолепно! Вы только посмотрите на этот камин и на каменный балдахин!

Линнет молчала, пока Мод любовалась и восторгалась комнатой. Наконец пожилая женщина тяжело опустилась на роскошный диван — еще одно напоминание о крестовом походе. Что-то от настроения Линнет, должно быть, передалось Мод, ибо она вопросительно подняла голову.

— Вам не нравится здесь жить, моя дорогая?

Линнет, невольно нахмурившись, еще раз оглядела просторную яркую комнату.

— Воспоминания — вот, что мне не нравится, — сказала она после недолгого колебания. — Мое первое замужество и все, что последовало за этим.

Мод понимающе кивнула, сжав губы.

— Но все уже позади. У вас впереди новая жизнь и не следует омрачать ее старыми воспоминаниями. Полагаю, Джослин хорошо обходится с вами?

Слегка покраснев, Линнет присела на другой конец дивана.

— Мне не на что жаловаться. Он очень любезен со мной.

— Более чем любезен судя по цвету ваших щек! — довольно усмехнулась Мод.

Линнет улыбнулась, но как-то неискренне. Да, он очень хорошо обращался с ней, но надолго ли хватит его доброты, если он узнает о ее связи с Раймондом де Монсоррелем. Возможно, он перестанет быть таким милым. Эта история уже едва не соскочила с ее языка, когда они лежали в ту свадебную ночь, отдыхая после новой вспышки страсти. Но ее попытка тогда не могла увенчаться успехом. Джослин почти уснул, ответив ей невнятным бормотанием, и смелость оставила ее. Да и зачем вообще говорить ему об этом? Все это в прошлом, и с ним покончено. Но постоянно, где-то в глубине ее сердца, тихий голос шептал все снова и снова: «Вы не станете меня любить, если узнаете, что я натворила». Даже перед священником она ни разу не исповедалась в этом грехе. После своей кончины она обязательно попадет в ад и встретится там с Раймондом.

Веселое настроение Мод начало улетучиваться, и, наклонившись, она нежно прикоснулась к колену Линнет.

— Вас что-нибудь беспокоит?

К горлу подступил комок, и Линнет замотала головой.

— Нет, нет. Ничего.

Штора, висевшая над дверью, закачалась, затем отлетела в сторону, и убегающий от Эллы Роберт, смеясь, вбежал в комнату.

— Немедленно идите сюда, господин Роберт, и вымойте свои грязные руки! — прокричала служанка и, поймав мальчика, стала щекотать его, пока он не подчинился ее уговорам и не дал подвести себя к умывальнику.

Отвлеченная этим внезапным вторжением, Мод, вытянув шею, наблюдала, как ребенок, жалуясь, корчил рожи, пока его мыли.

— Я никогда не имела собственных детей, — с тоской в голосе произнесла она. — Потомство Вильяма было и моей семьей.

Линнет взглянула на печальную улыбку Мод и на ее руки, как будто созданные для того, чтобы нянчить малышей.

— У Роберта нет ни дедушек, ни бабушек, — сказала она. — Может быть, вы согласитесь стать одной из них?

Мод с благодарностью и благоговением посмотрела на Линнет, словно та только что предложила ей место на небесах, и ее глаза наполнились слезами радости.

— Ничто на свете не сможет доставить мне большего удовольствия. — Ее голос дрожал от счастья. — Мартин уедет из Арнсби после Рождества, чтобы стать оруженосцем у Ричарда де Люси, а мне так одиноко, когда рядом нет детей. Знать, что я могу приезжать сюда и быть чем-то особенным для Роберта… благодарю вас. Это бесценный дар. — Она горячо обняла Линнет.

— Мне это так же необходимо, как и вам, — ответила Линнет чуть приглушенным голосом. Она почувствовала слегка выдохшийся запах лаванды и миндаля. — Моя мать умерла, когда я была еще совсем ребенком. С тех пор мне не удавалось сблизиться ни с одной женщиной, с которой я могла бы поделиться своими сокровенными мыслями, если не считать редких встреч с женой де Люси и графиней Петрониллой.

— Так зовут мою лошадь! — Подслушав их разговор, Роберт вприпрыжку, словно белка, подбежал к женщинам. — Иногда я называю ее Петра. Малькольм учит меня, как, сидя на ней верхом, брать препятствия. — И он подпрыгнул, демонстрируя скачок. — Джослин сказал, что когда он вернется домой, то покажет мне, как делать выпад с копьем у столба с мишенью, и еще он пообещал мне несколько колокольчиков на упряжь. Джослин теперь мой папа.

— Да, моя прелесть, я знаю. Поэтому ты и я тоже теперь родственники, — ласково ответила Мод и, достав из плаща маленькую коробочку со сладкими липкими финиками, дала ее мальчику. — Только не съешь все сразу: у тебя может заболеть живот, и твоя мама рассердится на меня.

Но Роберта больше забавляли узоры на коробочке со сладостями, чем ее содержимое. Мод помогла ему достать один из блестящих темных фиников и справилась о кроликах.

— Щиплют траву в свое удовольствие, — сказала Линнет. — Плотник смастерил специальный загон для их безопасности и для того, чтобы уберечь от них грядки с салатом.

— Крольчата сначала были розовыми и слепыми, зато теперь у них черный мех, — немного запинаясь, объявил Роберт. — Гонец сказал, что хотел бы иметь плащ из кроличьего меха, но Малькольм ответил ему, что мои кролики — не простые домашние животные.

— Какой гонец, мой сладкий? — Линнет схватила Роберта за руку.

— Тот, который приехал, когда мы распрягали Петру. Он был весь в пыли, а его лошадь вся взмыленная. Сестра Генри предложила ему что-то выпить.

Линнет вскочила на ноги. Во рту у нее пересохло, а сердце бешено заколотилось. Она успела сделать лишь два шага по направлению к двери, как услышала голоса на лестнице и на пороге появились Малькольм и Майлс. За ними вошел явно уставший после долгой дороги молодой воин в потрепанной и грязной одежде.

Линнет судорожно сжала складки платья и с пепельным лицом осталась стоять прямо и неподвижно.

— Какие новости? — потребовала она. — Говорите же!

Посыльный, выйдя вперед, преклонил колено, и она узнала в нем одного из бретанских воинов Конана — коренастого молодого человека, едва вышедшего из юношеского возраста, с пушком бороды.

— Не надо так волноваться, миледи, у меня отличные новости, — объявил он, открыто посмотрев ей в глаза, когда она властным жестом велела ему подняться. — Наши войска столкнулись с людьми Лестера возле местечка, которое называется Форнем. Болотистая там земля, даже невозможно нормально сражаться, но мы тем не менее вынудили их вступить в битву и разбили в пух и прах. А тех, которым посчастливилось улизнуть от нас, догнали крестьяне, вооруженные вилами и острогами. Самого графа взяли в плен, и его графиню тоже схватили. — Порывшись в своей сумке, он достал помятый мокрый пакет. — Письмо от милорда. Он передал на словах, чтобы его ждали послезавтра, если все сложится благополучно.

Краска вновь вернулась на лицо Линнет, и она взяла пакет из огрубевших пальцев наемника.

— А сам он цел? Есть какие-нибудь ранения?

— Нет, миледи. — Молодой человек улыбнулся, показывая недавно потерянный передний зуб. — Это и сражением трудно назвать, так, одна потеха. Под конец мы сжалились над этими подонками и отпустили их бежать в болота. — Он с полным безразличием пожал своими широкими плечами. — Вряд ли это пойдет им на пользу. Будем надеяться, что их не засосет там трясина. Ну а пропадут в этой адской бездне — туда им и дорога. — Его голос осекся, и он закашлялся.

Мод быстро налила вина из кувшина, стоявшего на столе у стены, и поднесла ему выпить.

— Вы не знаете, что стало со сводными братьями вашего лорда, Рагнаром и Иво де Роше? — озабоченно спросила она.

Наемник сделал два быстрых глотка.

— Нет, миледи. Могу вам только сказать, что их не схватили вместе с графом и его женой. Сэр Вильям предложил вознаграждение за их благополучную доставку под его охрану и остался в Форнеме в надежде, что они объявятся. Лорд Джослин правильно заметил, что сэру Вильяму лучше поехать домой, так как сырая погода может повредить его здоровью, но он непоколебим. Говорит, что ему наплевать, живы или нет его сыновья, но они все равно вернутся домой.

Развернув гладкий кремовый пергамент, Линнет увидела темные буквы, выведенные уверенной рукой Джослина. «У него такой же красивый почерк, как у писца, — подумала она, — хотя линии слишком размашисты для настоящего мастера». Она представила себе, как он сидит за столом, запустив одну руку в свои каштановые волосы, а другой держа перо. Получился очень милый образ, и она снова и снова представляла его именно таким и гнала от себя мысль о другом Джослине, скачущем верхом на Уайтсоксе и размахивающем мечом.

— Мое сердце обливается кровью, — сказала ей Мод, когда посыльный ушел. — А что, если Рагнар и Иво мертвы? Как Вильям станет жить с такой тяжестью в сердце, зная, что и он мог быть их убийцей? Только на первый взгляд они выглядят как взрослые мужчины, но в сущности они все еще мальчики. — И она промокнула глаза свисающим концом рукава.

Роберт предложил Мод посмотреть на кроликов. Та охотно согласилась пойти с ним и остановила Линнет, когда заметила, что молодая хозяйка собирается сопровождать ее.

— Оставайтесь здесь и прочитайте письмо, — сказала она. — Я знаю, какими редкими бывают минуты покоя.

Подойдя с пергаментом к окну, Линнет уселась в полном одиночестве. Луч сентябрьского солнца, падающий на мягкие кожаные ботинки, согревал ее ноги. До нее доносился только приглушенный разговор двух служанок, которые плели веревку возле камина.

Еще ребенком Линнет научилась чтению у домашнего священника и могла читать и писать, правда, недостаточно бегло, и это затрудняло ее понимание. Она бережно относилась к каждому слову, написанному Джослином, и по нескольку раз перечитывала одну и ту же фразу, разглядывая ее, как драгоценный камень, любуясь разными оттенками, и мысленно возвращалась к минутам, проведенным вместе с ним.

«Джослин де Гейл с приветствием к моей любимой жене.

Когда вы будете читать это письмо, вам уже сообщат, что я живым и невредимым возвращаюсь домой после нашего столкновения с графом Лестерским. Мы договорились о перемирии с повстанцами до начала весны, и потому у нас будет достаточно времени, чтобы сказать друг другу то, что осталось невысказанным.

В Ноттингем мы прибудем послезавтра. Я останусь там на ночь в доме моего отца, а как только улажу все дела с шерифом, приеду домой. А пока я постоянно думаю о вас.

Написано мною в десятый день после Михайлова дня, года тысяча сто семьдесят третьего от Рождества Христова».

Любимая жена. Эти слова согрели ее сильнее, чем яркий луч солнца, и глупые слезы полились по ее щекам. С раннего детства она лишилась любви, и только Роберт до последнего времени был ее единственным утешением. Польстившись однажды на ласковые руки и нежный убедительный голос, она поверила, будто Раймонд де Монсоррель влюбился в нее. Но он всего лишь играл с нею, как кот с доверчивой маленькой мышкой, желая лишний раз доказать себе, что ни одна женщина в мире, будь то воспитанная леди или последняя шлюха из подворотни, не сможет ему отказать. Это тешило его самолюбие и гордость.

Солнечный свет заиграл по пергаменту, когда она нежно складывала его, задерживая свои пальцы в тех местах, где виднелись строки, оставленные рукой Джослина. Она подошла к корзине с шитьем и, взяв шило, проделала в уголке сложенного письма отверстие. Затем продела туда шнурок, висевший у нее на шее, на котором также находился крестик. Шнурок с пергаментом лег ей на грудь, и теперь ее сердце находилось рядом с сердцем Джослина.


Глава 22


— Мы что, заблудились? — запричитал Иво.

Рагнар сжал в руках мокрые скользкие поводья и, повернувшись в седле, сердито посмотрел на брата.

— Боже мой, перестань наконец хныкать! — процедил он сквозь зубы. — Ты ведь еще живой, не так ли?

Дождь шел с самого рассвета, превращая день в лесу в однотонные зеленые сумерки. Вода била по шлему Рагнара, капала на плащ с двойной подкладкой, который уже давно промок насквозь. На его кольчуге виднелась кровоточащая рана цвета ржавчины. Он натер бедра о седло, и теперь каждый шаг его усталой лошади давался ему с большим трудом, отдаваясь болью по всему телу.

Под этим жутким дождем армия Лестера пробиралась через всю страну в центральные графства под защиту своих крепостей. Но на болотистых землях близ деревушки Форнем она столкнулась на свою погибель с рыцарями Хью де Боэна. Граф Роберт слишком понадеялся на своих новобранцев — плохо подготовленных фламандцев, которые по большей части были простыми ремесленниками, — и воины Хью де Боэна разбили их наголову. Перепуганный Рагнар бежал с поля боя, таща за собой своего брата Иво. Леса, окружавшие Бэри и Третфорд, простирались на много миль, лишь изредка попадались черные жилища погорельцев. А за пределами этого мрачного зеленого царства, укрывшего беглецов, насколько понимал Рагнар, поджидали люди Хью де Боэна, чтобы расправиться со всяким, кто уцелел от меча и не сгинул в болотах.

— Моя лошадь прихрамывает, — пожаловался Иво. — Как ты думаешь, мы скоро найдем убежище?

Рагнар закрыл глаза, проглотив слюну. Еще немного и он предложит Иво убежище — шесть футов глубиной с покрывалом из пожелтевших листьев. От этого глупца, как от продырявленного кожаного мешка для воды, не дождешься никакой пользы. Ни сражаться, ни думать он не может. Дохлая рыба составила бы лучшую компанию. Он ничего не ответил, а лишь погнал собственную лошадь более быстрым шагом. Если кобыла Иво действительно прихрамывает, то, может быть, хоть тогда он оставит его в покое.

А дождь все лил не переставая. Под пологом леса каждая яма напоминала открытый влажный рот какого-нибудь гигантского чудовища, поджидающего свою неосторожную жертву. Казалось, чудовище уже высунуло свой мерзкий покрытый мхом язык, словно перекидной мост, чтобы жертва по нему проскользнула в его ненасытную утробу. Запах плесени и гнилых грибов был почти непереносим.

Его глаза устали, ничего не различая, кроме массы промокших листьев, слившихся в его сознании в огромный зеленый океан. Рагнар стал повстанцем, изгоем, умирающим от холода в этих заболоченных лесах. Первая искра восстания, подхлестнувшая в нем дружескую симпатию к молодому Генриху и заставившая его поддержать нового претендента на престол, погасла. Желание уязвить своего отца и в то же время доказать, что и он чего-то стоит, по-прежнему мучило его больное самолюбие. Он жаждал уважения и восхищения собой, и чем несбыточнее становились эти мечты, тем жажда его росла все сильнее, доводя до отчаяния.

— Рагнар, подожди! — Крик брошенного Иво едва доносился сквозь темно-зеленую пелену ливня.

Рагнар со злостью ударил ногами по бокам лошади. Но та, испугавшись пролетавшего над тропой дятла, метнулась в сторону, споткнувшись о корень дерева и издав при этом резкий пронзительный крик. Рагнар обеими руками ухватился за упряжь, чтобы удержаться в седле. Одним плечом он ударился о ствол дерева и выругался от боли. Однако ему удалось обуздать напуганную лошадь, и он, остановившись, прислушался к приближавшемуся стуку копыт. Иво поспешно догонял его.

— Рагнар… — произнес несчастный Иво.

Рагнар набрал в грудь сырого воздуха, чтобы наорать на брата, как у него внезапно перехватило дыхание. Позади Иво скакал улыбающийся английский воин, держа наготове копье. За ним следовало около полудюжины вооруженных людей.

— Если твоя рука потянется к мечу, то, надеюсь, лишь затем, чтобы сдать его, — произнес англичанин с сильным французским акцентом. — Дай мне лишь небольшой повод, нормандец, и твои кишки будут болтаться на моем копье.

Рагнар вздрогнул и побледнел, раздумывая над прозвучавшей угрозой и собираясь дать этому воину тот повод, о котором он говорил. Все было бы так просто. Один взмах, и со всем покончено. Но где гарантия, не считая пустых заверений священника, что небесная жизнь лучше земной? И, взявшись за рукоятку меча, он медленно стал доставать его из своих обшитых шерстью ножен.

— Рагнар, ради бога, отдай его им! — прокричал Иво с огромными от страха глазами. — За нас дадут выкуп, — пробормотал он, бросая взгляд на сжимающийся круг воинов. — Мы сыновья Вильяма де Роше, известного как Железное Сердце… фактически, его наследники. — Он облизнул губы.

Рагнар бросил на Иво взгляд крайнего презрения и кинул меч на плотную подстилку из гнилых листьев у передних копыт своего коня, словно подавая монету нищему.

Англичанин ухмыльнулся.

— Сыновья великого Железного Сердца? — в его голосе послышалась глубокая удовлетворенность. — Интересно, сколько ваш знаменитый отец заплатит за возвращение двух заблудших черных овечек. Надеюсь, намного больше, чем вы на самом деле стоите, а то мне вообще не захочется связываться с вашим выкупом.

— Он заплатит вам столько, сколько запросите, — с беспокойством принялся Иво убеждать англичанина. — Правда ведь, Рагнар?

Рагнар прищурил свои светло-карие глаза.

— Да, — пробормотал он. — Он заплатит.

* * *


Стоял сырой вечер на исходе октября. Резкий ветер гнал по небу стада туч на север и дул в лицо Вильяму де Роше, остановившемуся со своими людьми у деревенской пивной, к которой привел их проводник-англичанин.

— Это и есть то самое место? — спросил Вильям. От переживаний за судьбу своих сыновей и постоянных перемен настроения от надежды до полного отчаяния — его голос стал еще более грубым и сердитым.

— Да, милорд. — Проводник искоса посмотрел на него. — Возможно, выглядит не очень внушительно, но под полом находится прочный и крепкий погреб.

От волнения у Железного Сердца задергался нерв на щеке.

— И мои сыновья в этом погребе?

— Самое надежное для них место. Если бы они не стоили хороших денег, то уже давно кормили бы воронов в лесах Халлоус-Вуд.

— Попридержи язык, — оборвал его Железное Сердце, и англичанин шустро соскочил с лошади. — Не думай, что можешь позволять себе вольности только потому, что у вас находится то, что мне нужно.

Молодой воин смерил его взглядом.

— Ну, что вы, милорд. Просто вас все знают как человека, который всегда говорит напрямик, и я вам ничего, кроме правды, не сказал. Многие из войска Лестера никогда не увидят, как за них платят выкуп.

Вильям внимательно посмотрел на парня, чувствуя черную зависть к молодости и энергии юнца, и, медленно бросив через круп лошади закоченевшую правую ногу, спрыгнул на землю. Земля под ногами казалась мягкой от слоя облетевших листьев. Они, кружась, падали с высоких вязов, словно души, улетающие в темноту, и ложились Вильяму под ноги. Дождь бил ему в лицо, заставляя прищуриться. Кругом виднелись заполненные грязной водой лужи, тянувшиеся вдоль всей деревенской улицы. Со стороны пивной донесся громкий смех, и хриплый голос затянул английскую балладу о девушке и кузнеце.

— Они все еще празднуют победу над армией Лестера, — сказал проводник со сдержанной улыбкой, когда хорошо подвыпивший житель деревни показался на пороге пивной и, шатаясь, побрел к сбившимся в кучку домам. — Будущие поколения долго еще будут рассказывать, как какой-то дед разбил орды фламандцев одними вилами.

— Ближе к делу, — холодно оборвал его Железное Сердце. — Мне нужны мои сыновья. Сейчас же.

Улыбка пропала с лица воина.

— Конечно, — спокойно сказал он. — Сюда, милорд. — Он живо направился к пивной, будто слуга, провожающий великого лорда в великолепный зал. Потребовалось все терпение Железного Сердца, чтобы не дать ему оплеуху и не окунуть лицом в грязь.

* * *


Рагнар дремал. В этой тесной холодной тюрьме крепкий сон убегал от него. С пленником грубо обращались, подстрекаемые его несговорчивостью и горевшим в его глазах презрением. Те места на теле, по которым они били его ногами, закоченели, и, так как здесь практически негде было развернуться, он устроился возле мокрой стены.

В неглубокой кошмарной дреме ему привиделась ведьма в образе красивой девушки с длинными темными волосами и сверкающими зелеными глазами, которые очень гармонировали с ее бархатным платьем. Но потом с ней что-то случилось. С лица начала сползать кожа, пока оно не превратилось в уродливый череп. Вытянутая вперед рука стала белой костлявой дланью. И череп прошептал: «Посмотри на меня». Напуганный, но вынужденный подчиниться, он поднял глаза и взглянул в пустые и темные, как пещеры, глазницы и увидел глаза свой матери, наблюдавшей за ним.

Рагнар вздрогнул и пришел в себя. Он задыхался, а сердце билось так, будто хотело вырваться из груди на волю. Сладкий запах яблок заполнял темноту, как бы напоминая о том, что скоро плоды перезреют и начнут гнить. Сгорбившись, рядом с ним сидел Иво и что-то бормотал во сне. Иво избивали меньше, так как он не спорил со своими тюремщиками и вел себя не так вызывающе.

Над их головами звуки внешнего мира слились в приглушенную какофонию шагов, голосов и хриплого смеха. Праздник в честь победы над мятежниками набирал силу. Рагнар теперь думал о допущенных ошибках и о том, как он, когда выберется из этой ямы, будет их исправлять. Ощупывая темноту, он нашел буханку хлеба, оставленную их сторожами ранее. «Угощайтесь яблочками», — смеясь, говорили захватившие их в плен воины. Он вонзил зубы в грубую, как опилки, буханку и подумал о нежном золотистом хлебе, который его тетка Мод всегда пекла по праздничным дням. При этом воспоминании у него потекли слюнки, и ему по крайней мере удалось дожевать то жалкое подобие хлеба, который теперь стал его пищей.

Он с трудом проглотил кусок, а затем поднял голову и насторожился, так как общий шум утих и тяжелая деревянная скамья, стоящая над погребом, с грохотом отодвинулась в сторону.

— Иво! — взволнованно зашептал он, толкнув локтем брата. Иво подскочил и испуганно спросил, что происходит.

Засов над их ловушкой убрали, люк открылся, и тусклый свет упал на прямоугольную почерневшую балку под потолком, увешанную тремя кольцами колбасы и связкой веников. Но все это сразу же затмили тени людей, склонившихся над входом. Они всматривались вниз.

— Целы и невредимы, как я вам и говорил, — раздался довольный голос англичанина, который периодически передавал еду Рагнару и Иво. — Им удобно, как яблокам в бочонке. — И он весело причмокнул.

— Рагнар, Иво? — Голос Железного Сердца напоминал скрип ржавого колодезного ворота. — Я пришел забрать вас домой. Господь свидетель — ни один из вас не стоит выкупа, но по крайней мере мне будет не в чем себя упрекнуть перед вашими потомками. Я обязан исполнить свой долг хотя бы перед ними.

Обязан! Рагнара чуть не стошнило, когда он услышал это слово. Как же часто ему вкладывали его в рот как лекарство от всех болезней. О боже, ну покажет он папаше, что тот обязан!

— Отец? — он, робко вставая на ноги, посмотрел на широкую фигуру, затемняющую подвал. — Я пытался разыскать вас, но эти грязные ублюдки схватили меня и Иво ради выкупа, заточив нас сюда.

— Грязные ублюдки! — проревел английский воин. — Да мы могли бы бросить ваши изрубленные тела в лесу лисам и воронам на пропитание.

— Мы бы и вас взяли за компанию! — Рагнар плюнул, сжимая кулаки. Затем он глубоко вздохнул и взял себя в руки. — Отец, вы оказались правы насчет графа Лестерского и молодого Генриха. Они не стоят ни единого плевка тех, кто присягал им на верность.

Иво попытался встать, но даже при плохом освещении Рагнар заметил, что его глаза округлились, как блюдца.

— Но вы говорили… О-ой! — Иво упал, так как Рагнар заехал ему локтем по животу.

— Что с ним такое? — спросил Железное Сердце. Принесли деревянную лестницу и спустили ее через отверстие в полу.

— Живот прихватило, — ответил Рагнар. — Он съел слишком много яблок.

Иво застонал, его стошнило, а Рагнар тем временем медленно полез по лестнице вверх на свободу. У него все ныло, ноги его не слушались и скорее напоминали деревянные палки, а когда отец, протянув руки, вытащил его на свет, лицо Рагнара исказилось от боли. После темного погреба с яблоками помещение пивной казалось огромным и светлым, как дворец, хотя посетители имели вид явно отпетых негодяев и попрошаек. Отец казался среди них королем в своей мокрой потрепанной одежде, с седыми нечесаными волосами. У него был усталый, измученный вид.

Рагнара как громом поразило. О боже, на него смотрел согбенный старец, а не герой его детства, перед которым он испытывал чувство благоговения.

— Я знал, что вы опомнитесь, — Железное Сердце презрительно скривился. — Жаль только, что потребовалось так много времени и средств.

— Да, отец. — Рагнар уставился в пол, изображая покорность.

— Только не думай обмануть меня своим кротким и смиренным видом. Можешь пускать пыль в глаза кому-нибудь другому. Ты по своей природе волк и никогда не станешь ручным псом! Посмотри на меня!

Рагнар поднял голову. В его глазах горел вызов, и он ничего не мог с собой поделать, чтобы скрыть его, однако неожиданно на лице Железного Сердца появилось подобие улыбки.

— Ну вот, так-то лучше. Я знаю, у тебя есть характер. — Он перевел взгляд на Иво, который без посторонней помощи выполз из погреба. — Твой братец — это совсем другое дело. — Он схватил Иво за шиворот и подтянул к свету. — У него в кишках одно свернувшееся молоко!

Сгорбившись и дрожа, Иво стоял, словно бык на скотобойне, не пытаясь защищаться. У Рагнара сжался комок в горле, и его губы затряслись. За всю свою жизнь он никогда не ощущал такой ненависти в своем сердце, хотя и понимал, что стоит отцу сделать первый шаг навстречу, и эта ненависть превратится во взрыв любви и сожаления.

Но Железное Сердце, оставаясь все таким же суровым и твердым как камень, приказал:

— Ступайте во двор и ждите меня. Там для вас оседланные лошади и мои люди.

Жена хозяина пивной с ухмылкой на толстом лице подала им два поношенных крестьянских плаща. Прекрасные обшитые мехом плащи, в которых братьев доставили сюда, уже лежали в сундуке рядом с приданым ее дочери.

— Мы находимся под охраной? — спросил Рагнар охрипшим голосом.

— Нет, — ответил Железное Сердце.

— Тогда мы свободно можем уехать?

— И куда же вы собираетесь отправиться? Железное Сердце отвязал от ремня два тяжелых мешочка с серебром и передал их воинам, стоящим возле жаровни. — Кочевать по рыцарским турнирам ради корочки хлеба? Слушай теперь меня, Рагнар, иначе вам может опять не поздоровиться. В следующий раз я не стану вас разыскивать. С какой стати, если у меня есть сын дома и еще один, в чьей верности я никогда не сомневался?

От приступа гнева Рагнар стиснул зубы, но заставил себя сдержаться, чтобы не ответить отцу, как тот того заслуживал. Приобретенный им опыт подсказывал, что нельзя действовать во вред себе под влиянием собственной ярости и сиюминутных чувств. Взяв плащ у женщины, он набросил его себе на плечи. Потрепанная изорванная одежда, свисавшая до колен, застежка, выточенная из куриной косточки — все это выглядело комично.

— Я знаю свое место, отец, — ответил он с горечью спокойным голосом. — Надеюсь, что и вы тоже. — И он вышел в темную дождливую ночь к ожидавшим воинам.


Глава 23


Рынок Уикдей в Ноттингеме показался Джослину почти таким же оживленным, как и Чипсайд в Лондоне. Он с трудом пробился через толпу у мясных прилавков на углу Флешер-гейт и Блоубладдер-лейн и направился вверх по холму к магазинчикам и лавкам, которые громоздились вдоль дороги, ведущей к церкви Святой девы Марии. Здесь яблоку негде было упасть. Торговцы расхваливали достоинства своего товара, а ремесленники, сидевшие за стойками, о чем-то спорили с покупателями.

Возле цирюльни Джослин приобрел небольшой набор колокольчиков на упряжь, сдержав, таким образом, обещание, данное Роберту. Колокольчики весело позванивали на кожаных шнурках, когда он засовывал их в кошелек. Ему припомнились темные глаза Джуэля, восхищавшегося такими яркими безделушками, поблескивающими у одного прилавка в Париже. В те тяжелые и уже такие далекие дни он мог позволить себе потратить деньги разве что на хлеб и дрова. Он подумал о подарке для Линнет. В его кошельке оставалось еще достаточно денег. К тому же они не являлись частью наследства Роберта, он заработал их сам, своими собственными силами, получив в уплату за участие в битве против войска Лестера. Куда более выгодно вести войну, запрашивая выкуп, а не бездумно подставлять свою грудь на поле боя. На этот раз ему и в самом деле удалось неплохо заработать на войне.

Тут же стояла масса торговцев серебром и золотом, предлагавших искусно отделанные кольца и броши, серьги и подвески. Он помнил, что у Линнет не очень много драгоценностей, но то, что он видел, совсем не привлекало. Все выглядело слишком банальным. У каждой женщины со средствами имелась круглая брошь с тайным посланием, выгравированным на обратной стороне: Amor vincit omnia[1 - Любовь побеждает все (лат.)] или Vous et nul autre[2 - Вы и никто другой (фр.)]. В свое время он купил Бреаке такую же из дешевой бронзы, когда она в первый раз забеременела. Воспоминания опять нахлынули с такой силой, что Джослину пришлось отвести глаза от прилавка. Один ювелир предложил ему крестик, в котором среди серебра и горного хрусталя находились святые мощи, небольшая косточка самой Приснодевы, во всяком случае, так ему сказали. Впрочем, скорее всего источником этой святыни были свиные кости какого-нибудь купца, решил Джослин, и с легкостью отказался от сделки.

Наконец он все-таки купил маленький прекрасно вырезанный деревянный гребень, покрытый перламутром. Продавца, бывшего наемника, звали Геймел. Сейчас он зарабатывал себе на жизнь, вырезая игральные кости и всякие безделушки для друзей из того отряда, к которому когда-то принадлежал. В боях он лишился ноги до колена, но остался жить, несмотря на лихорадку от раны, а потом, поправившись, немного неуклюже, но уверенно ковылял на своей культе. Теперь она валялась рядом с ним возле сумки с инструментами на полу пивной. Геймел с радостью принял бокал пива от Джослина.

— Да благословит вас Бог, сэр. — Его глаза засияли от удовольствия, когда он сделал большой глоток.

— Как нога? — Джослин сел рядом с ним на узкую скамью. Прошлое неотступно следовало за ним, и любое напоминание о нем заставляло его вздрагивать. Горькие воспоминания нахлынули на него, едва он окунулся в дымную и шумную атмосферу тусклой маленькой таверны. Он не знал Геймела, когда тот еще ходил на двух ногах. Впервые они встретились через несколько месяцев после того, как Геймел потерял ногу и сидел в караульном помещении замка, строгая колыбель для новорожденной дочери одного из слуг.

— Неплохо, неплохо. Мне нельзя жаловаться, иначе никто не станет угощать меня пивом. — Геймел усмехнулся. — В прошлом месяце мне хорошо досталось. Новая собака нашего хозяина повадилась жевать мою деревяшку. Регулярно забавлялась с нею. Вы бы видели, какие там остались следы от ее огромных зубов.

— Я видел эту собаку, — с сочувствием произнес Джослин. Посаженный на цепь зверь походил на помесь овчарки и волкодава, но казался крупнее и злее обеих.

— Я ее когда-нибудь удавлю, — пробормотал Геймел, сделав еще один большой глоток пива. Потом он искоса посмотрел на Джослина. — Ходят слухи, будто вы теперь большой человек.

Джослин улыбнулся любопытству Геймела и широко развел руками.

— Разве можно спорить со слухами?

Геймел причмокнул.

— Хорошие земли вы себе получили.

— И прекрасную жену. — Джослин взглянул на гребень, лежащий у него в руках. Он хотел преподнести Линнет подарок на память об их первой брачной ночи.

— Да пошлет вам Господь много прекрасных детишек, — провозгласил тост Геймел и, закончив пить, высоко поднял свой пустой кубок, подзывая служанку. — У меня особенно хорошо получаются колыбели. — Он замолчал, так как в пивную ввалились четверо воинов и громко приказали поскорее их обслужить. Один из них задержал женщину, направлявшуюся к Геймелу и Джослину.

— Давай-ка, сладкая, сначала воинам, калеки могут и подождать, — усмехнулся он, схватив ее за руку и поворачивая к себе.

Джослин только собрался ответить, но Геймел ткнул его локтем, намекая помолчать.

— Черт с ними. Лучше не связываться с людьми Роберта Феррерса, особенно когда они много выпили.

— Ты позволишь им остаться безнаказанными? За свои слова нужно отвечать. — Джослин с отвращением посмотрел на хохочущих воинов. Он знал этот тип людей. Дай им меч, и они начинают думать, что могут задирать свои носы перед любым встречным. Дай им выпить пива, как от их мужества не остается и следа. Приглядевшись, он решил, что они уже приняли достаточно.

— В любом случае их слишком много. Последнее время город просто кишит ими. В этом районе Снейнтона их полно в каждой пивнушке.

Джослин потер подбородок. Роберт Феррерс, граф Дербский, был известным союзником Лестера. Если бы фламандская армия Лестера добралась до центральных графств, Феррерс поспешил бы присоединиться к ней. В этом никто не сомневался. Несмотря на то, что семья Феррерсов владела значительными землями в Ноттингеме, город остался верен короне и не выказывал никаких признаков мятежа. При заточенном в тюрьму Лестере и заключенном до весны перемирии не стоило ожидать здесь никаких перемен, в том числе и в дурном настроении.

Геймел пожал плечами.

— Но они здесь долго не пробудут. Когда сторонники короля, вроде вас, войдут в город, для них будет небезопасно учинять здесь беспорядки.

— А городская стража не может справиться с этими возмутителями спокойствия?

— Да, мы изредка видим стычки на улицах, на некоторое время становится потише, а потом беспорядки возобновляются. Граф Феррерс глух ко всем жалобам. Вот почему нашему хозяину пришлось посадить на цепь во дворе эту собаку.

Служанка, что-то бормоча себе под нос, направилась к Джослину и Геймелу, чтобы наполнить их кубки. Один из воинов Феррерса попытался задержать ее, но она увернулась, плотно сжав губы. Двое торговцев допили и вышли. Джослин решил сделать то же самое.

— Привязывай свою ногу, — сказал он Геймелу. — Я отведу тебя обратно к замку.

Старик потянулся за своей деревяшкой, но прежде чем он смог взять ее, один из воинов, метнувшись вперед, опередил его.

— Смотрите, друзья, что у меня! — крикнул он. — Палка дров! — Он подошел к жаровне, подбрасывая в руках обрубок Геймела.

Джослин вскочил на ноги.

— Верни немедленно, — спокойно сказал он.

— А что, если не верну? — Воин подбросил деревянный протез в воздух и нарочно сделал вид, что не собирается его ловить, пока он чуть не упал на пол. Джослин посмотрел на юношеские прыщи на лице молодого человека, на жидкую лохматую бороденку на его подбородке и совсем разозлился.

— Ты больше не жилец.

Лицо молодого воина покраснело. Он выставил вперед нижнюю губу и бросил протез Геймела в огонь.

Все в таверне пришло в движение. Джослин набросился на воина, а три его товарища кинулись ему на помощь. Геймел пополз по полу к жаровне, чтобы спасти свою «ногу», до того как она загорится. Служанка выбежала наружу, зовя на помощь, и столкнулась со своим хозяином, который как раз возвращался с рынка, сделав необходимые покупки. Тот сразу спустил с цепи собаку и, обхватив руками широкий кожаный ошейник, ворвался в темную пивную. Через пять минут здесь воцарился ад. Собака рычала и кусала без разбора все, что попадало ей в зубы. Хозяин обрушился на воинов с кочергой, которую Конану удалось вырвать у него. Обладая более крепким телосложением и хорошим опытом в таких стычках, Конан стал применять ее намного результативнее. Джослин вынырнул из груды машущих рук и ног, крепко держа за шиворот юнца, изрыгавшего изо рта кровь и проклятия. Он первым из людей Феррерса и вылетел на улицу. За ним вскоре спровадили и его друзей.

— Как в старые времена! — довольно заявил Конан, запыхавшись и опираясь на кочергу.

Держась рукой за побитые ребра, Джослин бросил на него многозначительный взгляд и повернулся к Геймелу, который дул на свою деревянную ногу, протирая рукавом наиболее обгоревшие участки.

— Ну, как она? Еще послужит?

— Да, пока я выстрогаю себе новую. — Геймел пожал плечами. Он казался не слишком возмущенным, напротив, на его грубом лице появилась улыбка. — Поделом им. Какое наглое лицо было у этого юнца, когда вы решили преподать ему урок. Вот уж грязная свинья!

Джослин сел на скамью и с благодарностью принял кружку пива, которую ему подал хозяин. Несколько любопытных посетителей теперь чувствовали себя немного смелее на рынке Уикдей, когда опасность миновала, а Геймел немедленно стал знаменитостью.

— Все уже готово к отъезду? — спросил Джослин у Конана. Он оставлял своего дядю присматривать за погрузкой багажа перед заключительным отрезком их путешествия домой.

— Ну, собственно, я и пришел, чтобы сказать тебе об этом. — Конан потер сзади шею. — Немного треснула ось на передних колесах. До Рашклиффа мы, может быть, и дотянули бы, но потом она могла бы сломаться где угодно. Я отвез телегу к Уорсер-Гейту, но колесный мастер говорит, что теперь она будет готова в лучшем случае к вечеру.

Джослин выругался, услышав эту новость, проклиная колесного мастера из Рашклиффа, за то что у него такая несведущая соломенная голова.

— Выходит, нам придется провести еще одну ночь в Ноттингеме?

— Нет, если будет нужно, мы поедем при лунном свете, — сказал Джослин. — Ни пожар, ни наводнение не заставят меня дольше оставаться здесь. Сегодняшнюю ночь я проведу в постели со своей женой.

Конан повел бровью и усмехнулся.

— Какой нетерпеливый, а?

— Более чем. Он угрюмо улыбнулся своему дяде. — Это были самые долгие восемь дней в моей жизни.

В пивную забежала собака хозяина, высоко задрав хвост с гордостью за хорошо выполненную работу. Она с любопытством принялась обнюхивать ногу Геймела, но запах гари отталкивал, и собака, с отвращением фыркнув, вприпрыжку выбежала через задний вход во двор, где стояла ее конура.


Глава 24


Мэтью, бродячий торговец, развязал свой узел и, расстелив на полу ткань из оранжевой шерсти, стал выкладывать на нее товар на обозрение возможным покупателям. Последние десять лет каждый Михайлов день и каждую Пасху он останавливался в Рашклиффе, когда направлялся с товарами из Ноттингема в Ньюарк. Этот тридцатилетний краснощекий мужчина производил впечатление крепкого человека, отличавшегося отменным здоровьем. Правда, недавно он подхватил простуду, от которой так и не смог пока оправиться, и поэтому чувствовал себя сегодня отвратительно. Ему казалось, что его бьют по голове чем-то тяжелым, пытаясь раскрошить череп на мелкие кусочки, а все тело словно налилось расплавленным свинцом. Подергивая плечами, он изо всех сил старался сдержать мучительный кашель, зная, что это может отпугнуть покупателей.

Трясущимися пальцами он залез в кожаный мешочек и достал набор колец и брошей, отдельные из которых были из простой бронзы, а другие покрыты финифтью. В другом мешочке находились тяжелые стеклянные и керамические бусы для женщин. Такие очень любили надевать местные красавицы в эти праздничные дни.

Одна из прачек замка остановилась со своей дочерью, наблюдая, как он вытаскивает свои вещи, и, выбрав маленькие портные ножницы в красивом кожаном футляре, начала торговаться. Ее удивление не имело границ, когда Мэтью почти не стал оспаривать цену ножниц и принял ее второе предложение с усталой улыбкой на лице. Ободрившись, она также купила полдюжины крупных бусинок для дочери.

— Ты что, разучился торговать, Мэтью? — спросил Генри, когда прачка удалилась с победоносным блеском в глазах и с девочкой, скачущей вприпрыжку от радости.

Торговец провел рукой по волосам и громко просопел:

— По правде говоря, я себя не очень хорошо чувствую. Должно быть, подхватил какую-то заразу там, где торговал в последний раз.

— Я попрошу маму приготовить тебе горячего сидра или меда, — предложил Генри. — Или леди Линнет даст немного подогретого вина, если ее попросить.

Несмотря на сильную головную боль, торговец заметил довольство, сквозившее в голосе Генри. Щегольский покрой его рубахи и позолоченный пояс на талии также не остались незамеченными.

— Удалось схватить удачу за хвост, да?

Губы Генри расплылись в улыбке, а на щеках при этом появились две ямочки.

— Я теперь младший управляющий лорда Джослина. Мой долг — следить, чтобы в замке все шло гладко и все были довольны, а не злоумышляли по темным углам. Лорд Джослин говорит, что мало иметь голову на плечах, к ней еще нужна шея и ноги для передвижения.

— Значит, он лучше, чем прошлые хозяева?

— Сам подумай. Он приедет домой сегодня к ужину. — Генри потер сбоку маленький курносый нос. — Ты прибыл сюда вовремя. Наши люди должны как раз вернуться с битвы. У них теперь у всех в кошельках есть деньги, а значит, будут и женщины, на которых они захотят их потратить. А сегодня вечером намечается настоящий праздник. Не каждый день можно попробовать миндальные пряники и печеного лебедя под луковым соусом, не правда ли?

Мэтью притих. В луковый соус добавляются птичья кровь и потроха. Такое блюдо считалось деликатесом, но в данный момент даже простое упоминание о пище было вполне достаточным, чтобы заставить его тяжело вздохнуть. А представить себе темный, почти черный соус — это вообще чересчур опасно для его изголодавшегося желудка.

— Лучше иди и ляг, — сказал Генри уже без улыбки, так как он повнимательнее присмотрелся к Мэтью. — За один день твои покупатели не разбегутся.

Мэтью кивнул, у него не хватало сил спорить. Жалкий и слабый, он неуклюже принялся складывать свои товары в мешок. Генри наклонился, помогая ему, и вдруг чуть не подскочил от неожиданности, услышав за спиной мерзкий пронзительный звук.

— Генри, смотри, что мне дал повар! — Роберт помахивал перед носом слуги костяной флейтой. — Отец Грегори говорит, что научит меня играть какую-нибудь мелодию!

— Чем скорее это произойдет, тем лучше. — И, поморщившись, Генри решил, что когда-нибудь скажет Саулу все, что он думает о таких «подарках». Теперь всех в замке ожидали несколько мучительных дней, пока сын хозяйки не найдет себе какую-нибудь новую забаву.

— Да, как только папа вернется, я смогу ее сыграть. — Роберт начал неистово размахивать флейтой, потом вдруг остановился, слегка наклонив голову. — А что ты делаешь?

— Мэтью слишком болен, чтобы продавать сегодня свой товар; я помогаю ему все уложить в мешок.

— Можно я тоже помогу? — И прежде чем Генри смог что-либо ответить, Роберт, опустившись на колени, дотянулся до небольшой кучки крестов, вырезанных из кости.

— Думаю, господин Роберт, вам лучше оставить эту работу мне и Мэтью, — сказал Генри, когда мальчик положил крестики в кожаный мешочек и, крепко затянув шнурок, отдал их торговцу. Роберту не следовало находиться рядом с Мэтью, который то и дело кашлял и тяжело дышал. Хотя ребенок очень хорошо поправился за это лето, он все еще выглядел довольно слабым. Его мать сживет со света каждого, кто подвергнет сына хоть малейшей опасности.

Торговец потянулся за мешочком, но, не удержав его, рассыпал цветные бусинки, покатившиеся по земле. Роберт, привлеченный яркими красками, не обратив никакого внимания на Генри, принялся собирать их. А у Мэтью начался очередной приступ кашля.

— Ступайте отсюда сейчас же! — приказал Генри Роберту резким голосом, беспокоясь за его здоровье.

Роберт упрямо выставил вперед подбородок, но Генри строго посмотрел на него. Мальчик, заморгав, перевел взгляд на Мэтью, вытиравшего рукавом нос. Лицо Роберта вытянулось.

— Мне и так больше не хочется здесь оставаться, — ответил он и побежал прочь, пугая всех пронзительными звуками своей костяной флейты.

* * *


Было уже очень поздно, а Джослин до сих пор не приехал. Линнет расхаживала по спальне, осаждаемая неясными страхами. Ранней осенью расстояние между Рашклиффом и Ноттингемом легко покрывалось засветло еще до наступления сумерек, если отправляться в путь на рассвете.

Засунув руку под одежду, она достала его письмо на кожаном шнурке. Сжимая сложенный пергамент, она подошла к камину и присела перед горящими поленьями. Вздрогнув, молодая женщина попробовала представить, что могло случиться с Джослином по дороге домой.

В трубе завывал ветер, и пламя жадно лизало дрова. Кругом царила устрашающая тишина. Внизу, в гостиной, прислуга уже укладывалась на ночь, время ужина давно прошло. Со столов убрали прекрасные скатерти и золоченую утварь. Еда возвратилась на кухню: застывшее жаркое и рагу, нежные салаты, блестящие от масла и уксуса, груши в сахарном сиропе. Все впустую. Как трудно делать вид, что ты наслаждаешься разными блюдами, если тебе самой дурно от волнения. Роберт ковырял в тарелке и хныкал, спрашивая, когда вернется Джослин. Наконец терпение Линнет иссякло, и она прикрикнула на сына. Он закапризничал, и его уложили в постель.

Отойдя от камина, она решила пойти посмотреть на него. Роберт свернулся калачиком в своей маленькой кроватке, засунув большой палец в рот, и ровно дышал во сне. Линнет нежно прикоснулась к его щеке. Она показалась ей немного горячей, но в целом он выглядел здоровым и не вызывал никаких опасений. Она решила, что это всего лишь остаток его недавнего раздражения. Линнет самой хотелось кричать и плакать. Она направилась к себе в спальню, заметив свое искаженное отражение в зеркале, висевшем на пустом участке стены. Это было еще одно фамильное приобретение того самого крестоносца Монсорреля. Оно ей всегда не нравилось, но у нее никогда не хватало смелости избавиться от такой редкой и ценной вещи.

Ее лицо поглядывало на нее оттуда, призрачное и бледное, почти одни глаза. Свет от свечи затемнял цвет ее платья, превращая его из нежного синего во что-то, скорее напоминавшее одеяние монахини. Подняв руки, она отстегнула брошь и убрала с головы голубой платок. Так ей показалось немного лучше, и она, расплетя косы, уложила мягкие каштановые волосы вокруг лица. Затем критически осмотрела себя и, с раздражением вздохнув, накрыла ненавистное ей зеркало платком и повернулась, чтобы продолжить свои приготовления ко сну.

Обернув холодными простынями свое обнаженное тело, она подумала о теплом теле Джослина, его крепких мускулистых руках, и на нее нахлынула новая волна беспокойства. Возможно, ей следует отправить посыльного в Ноттингем, чтобы он выведал, где Джослин. Но здравый смысл подсказывал не поступать столь опрометчиво. Только в крайних обстоятельствах гонца можно тревожить глубокой ночью, а не тогда, когда ей вздумается.

Неугомонные мысли металась, как испуганные кони. Но, одержимая чувством беспомощности, Линнет наконец, сжимая письмо мужа, погрузилась в тревожный сон.

Ей приснилось, будто она лежит на кровати, одетая в зеленое парчовое свадебное платье, оставшееся от ее первого замужества. К ней пристает какой-то мужчина, запустив руку под ее одежду, покрывая ее горячими, страстными поцелуями.

— Нравится? — шепчет он у ее губ.

— Джослин, — пробормотала она, изгибаясь дугой по направлению к нему. Она подняла руки, чтобы погладить его густые темные волосы, но вместо этого натолкнулась на широкий костлявый лоб. Тогда она открыла глаза и с ужасом увидела похотливый взгляд и улыбку Раймонда де Монсорреля. Линнет пронзительно вскрикнула. Огонь свечи был у ее лица, и она припала к кровати, пытаясь спрятаться от яркого света.

Огонек быстро замерцал, перемещаясь в сторону, и остановился на сундуке. Она увидела блестящие капли на мокром плаще, отблески металла на бляшке ремня, темные волосы, свисающие вокруг кепки из камвольной ткани. Ее сердце бешено забилось, словно у попавшей в силки птицы.

— Я не хотел напугать тебя, — сказал Джослин. — Я думал, ты крепко спишь.

Наконец она пришла в себя и начала осознавать происходящее. Она увидела перед собой жаждущие глаза Джослина. Приподнимаясь на коленях в постели, Линнет взяла с покрывала теплую накидку и набросила на себя.

— Я недавно заснула и сразу увидела кошмар. Я так беспокоилась за тебя.

— Мы очень поздно выехали из Ноттингема. — Он небрежно бросил шляпу и плащ на сундук. — У старой повозки Джайлса опять сломалась ось. — Он подтянул жену к себе и, нежно обхватив руками ее голову, прильнул к ее губам.

Линнет закрыла глаза от счастья. Несмотря на его холодные губы и руки, ей вдруг стало тепло от его прикосновений.

— Хочешь есть? — пробормотала она сквозь поцелуи.

— Я хочу тебя. — Он сбросил с нее накидку и дотронулся до ее груди. Линнет тихонько вздохнула, и тут же ее губы закрыл очередной поцелуй. Все ее тело задрожало.

— Ты весь мокрый! — засмеялась она, когда его губы последовали за пальцами и мокрые волосы начали холодить ей шею и грудь.

— На дворе стоит отвратительная погода, — ответил он приглушенным голосом, и они вместе повалились на постель. Она наслаждалась его тяжестью, сильным напором его губ. Она протиснула руку между его ногами и начала нежно поглаживать там. Он был горячим и упругим, и она не могла больше ждать.

— Пожалуйста, сейчас же! — всхлипнув, произнесла она и приподнялась, чтобы принять его и слиться с ним воедино.

Она чувствовала горячее дыхание, запах его тела. Все казалось теперь таким далеким, для нее существовал только он, его мокрые волосы, его обжигающая кожа. Еще мгновение — и она вознеслась на вершину неослабевающей страсти, приближаясь к своему восторгу, своей кульминации, отдавая всю себя без остатка этой сладостной, незабываемой, непередаваемой словами минуте.

— Пошли мне, Бог, такое наслаждение каждый раз при возвращении домой! — улыбнулся Джослин, начиная приходить в себя. Поцеловав ее глаза, он сел и снял остатки одежды. Линнет осматривала его тело при свете свечи. Он казался не таким широкоплечим, как Конан; на самом деле Джослин был скорее худощав и жилист, как его отец. То там, то здесь виднелись незначительные шрамы, напоминания о его жизни в качестве наемника, но новых она не заметила, и это ее успокоило.

— Так ты хочешь есть? — спросил она, не забывая о своих обязанностях жены. После исполнения своего супружеского долга у ее прежнего мужа появлялся ненасытный аппетит, и поэтому она знала из собственного опыта, что, несмотря на свое телосложение, Джослин мог бы сейчас осилить огромное количество еды.

— Еще раз? Дай мне передохнуть.

— Ты понимаешь, что я имею в виду! — Толкнув его локтем, Линнет озорно улыбнулась. — Кроме того, во второй раз, если ты не подкрепишься, у тебя ничего не получится.

— Хочешь поспорить? — Его глаза засияли.

Линнет откинулась на постель, приподняв одну ногу, и он, шутливо шлепнув ее по животу, улыбнулся.

— Ладно, прошу пощады. Принеси мне чего-нибудь!

* * *


— Мы слышали о битве, — сказала Линнет позже, наблюдая, как Джослин жадно поглощал мясо холодного запеченного лебедя и заедал его хлебом. — И каких только слухов не распространяли наемники и разносчики. Так, как ты думаешь, настанет теперь мир?

Джослин проглотил кусок и покачал головой.

— Трудно сказать. Король с сыновьями все еще спорят в Нормандии. По крайней мере до весны заключено перемирие. Зимой, без свежей травы, не хватит корма для лошадей. Мне приходилось слышать о военных походах в зимнее время, но если столкновений в это время года удавалось как-нибудь избежать, то все делали это с большой охотой. — Он отрезал еще кусок грудинки и принялся с аппетитом жевать. На некоторое время воцарилась тишина. Затем Джослин вытер руки и взял бокал. — Я знаю, что графов Лестерского и Честерского посадили в тюрьму, но осталась еще масса других нарушителей спокойствия — епископ Норфолкский, с одной стороны, Феррерс — с другой. Его люди заполонили весь Ноттингем, докучая жителям.

Линнет подождала, пока он закончит пить, и снова наполнила его кубок. Она как-то встречала Роберта Феррерса. Поразительно красивый молодой человек, правда, несколько не вышел ростом, что вполне вязалось с его воинственным агрессивным поведением, которое очень часто свойственно недостаточно высоким людям. Он владел многими землями в Ноттингеме, и она понимала, что послужило источником его гнева и зависти — он не владел замком, который находился в крепких руках короны.

— Это еще одна причина, почему я опоздал, — сказал Джослин. Поднимаясь, он стряхнул крошки со своей новой рубахи и направился к кровати, где по-прежнему лежал его поспешно снятый ремень, к которому были подвешены нож и кошелек. Джослин развязал кошелек и, что-то достав, протянул ей. — Я заходил в одну таверну на рынке Уикдей и повстречал старого знакомого, с которым мы когда-то вместе служили.

— Вот уж не думала, что ты опоздаешь из-за того, что засиделся в таверне. — Линнет прищурилась.

— Над ним насмехались бездельники Феррерса. Однако мы с Конаном убедили их убраться вон и отвели Геймела домой. У него-то я и купил вот это для тебя. — Он положил ей в руки замысловато вырезанный деревянный футляр с гребнем. Сам гребень, украшенный узкими полосками перламутра, был сделан из полированного бука.

— Я подумал, что это подойдет, — тихо сказал он. — Символ нашей брачной ночи.

Раздражение Линнет при мысли о том, как он весело проводит время в таверне, пока она беспокоится за его безопасность, сразу исчезло. Она долго вертела подарок в руках, любуясь изделием, и вдруг почувствовала подступавшие к глазам слезы.

— Какая прелесть, — прошептала она. Джайлс никогда не радовал ее подарками, если не считать дня помолвки, когда она получила пояс, расшитый золотыми нитками, и то лишь для того, чтобы удивить ее доверчивого и впечатлительного брата Томаса. — Он был в твоей дружине, ты сказал?

— Давно, и не в моей. В одном сражении он потерял ногу, и ему пришлось заняться резьбой по дереву, чтобы зарабатывать себе на жизнь. У него есть небольшая будка на рынке Уикдей недалеко от церкви Святой девы Марии. — Он улыбнулся. — Теперь Геймел даже ноги себе вырезает. — Снова сев за стол, он приготовился наброситься на медовые пирожки с изюмом. — Я попросил его украсить резьбой два новых стула в гостиной, а он пообещал смастерить для нас колыбель, когда настанет время.

Линнет уже собиралась спросить, а могут ли они позволить себе такую роскошь, но потом вспомнила, что рассказывал посыльный о сражении под Форнемом.

— Ты захватил богатую добычу?

Джослин весело посмотрел на нее и спросил с деланным раздражением в голосе:

— Может быть, вы хотите, чтобы я показал вам счета? Уверяю вас, что я заключил с ним хорошую сделку, хотя допускаю, что торговался не так хорошо, как вы тогда в Лондоне.

Ее лицо стало пунцовым, но она тем не менее не отвела глаз.

— Так как насчет добычи?

Джослин вздохнул.

— Достаточно, чтобы оставить Конана и его людей здесь до Пасхи. Достаточно, чтобы не увеличивать подати для жителей деревни. Достаточно, чтобы заплатить за два новых стула и набор колокольчиков на упряжь лошади моего пасынка. — Он убрал крошки с пальцев и, допив вино в кубке, тихо добавил: — И достаточно, чтобы заплатить моему отцу за то, что он одолжил нам летом. Сейчас ему нужны деньги и утешение. — Он нахмурился и покачал головой. — Никогда не думал, что благодаря своему умению владеть мечом я внесу вклад в выкуп своих братьев.

Линнет провела указательным пальцем по деревянным зубьям гребня. Несмотря на то, что она недолюбливала отца Джослина, она начинала потихоньку понимать, что за бесцеремонным высокомерием и гордостью этого сурового старика скрывались накопленные годами одиночество и боль.

— Как ты думаешь, он найдет их?

Джослин пожал плечами.

— Думаю, да, если они не лежат сейчас на дне болота. То, что там произошло, больше напоминало побоище, чем военное сражение. Там царили полный беспорядок и неразбериха, но перевес оказался на нашей стороне, так как основную часть армии Лестера составляли неиспытанные фламандцы — простолюдины с копьями в руках. Когда они, испугавшись наших воинов, пустились наутек, все сразу закончилось. Кто-то из местных жителей вытянул графиню Петрониллу из канавы, в которой она чуть не утонула. Лестер находился с другой стороны канавы, но его лошадь, оступившись, сломала себе переднюю ногу, так что его тоже без труда схватили.

Он провел рукой по уже высохшим волосам, затем встал и направился в спальню.

— На следующий день я помогал отцу искать Рагнара и Иво среди мертвых и пленников, но безуспешно. Если им удалось избежать смерти и если они не глупцы, то должны попытаться вернуться обратно на земли Норфолка.

Повернувшись, Джослин посмотрел, как она встает с табурета, стоящего возле очага.

— Если у нас, помимо Роберта, будут еще сыновья, Господь поможет мне воспитать их не так, как воспитывал нас отец. Когда мы осматривали тела убитых, валявшиеся в грязи, мне казалось, что он вот-вот разрыдается, хотя старик старался изо всех сил сохранить безразличный вид. Знаешь, единственный раз я видел его плачущим, когда он выпил слишком много виски.

Он призывно протянул руку, и Линнет при тусклом свете огня подошла к мужу и обняла его.


Глава 25


Привлеченная радостным детским визгом, Линнет, оставив свое шитье, подошла к окну посмотреть, что происходит во дворе. Отсюда хорошо был виден участок между внутренним и внешним дворами. Джослин и Роберт играли в догонялки. Зрелище было незабываемым. Хохоча, Роберт пытался увильнуть от рук Джослина, который поддавался ему и выглядел неуклюжим и неповоротливым, что придавало их игре еще большую прелесть. Сердце Линнет наполнилось почти непереносимой любовью к ним обоим, такой сильной до боли, что даже слезы проступили у нее на глазах.

За стенами замка лес казался похожим на огромный океан, переливающийся всеми цветами радуги от осенних листьев, которые гонял резвый ветер. Молодой женщине нравилось смотреть на деревья в разноцветном осеннем убранстве. Джослин будет рядом с ней всю осень и долгую зиму. Никаких походов и разлук, все время вместе — их время, свободное от опасностей и потрясений, время, за которое они успеют получше узнать друг друга. Ее совсем не пугала мысль о коротких холодных днях и еще более холодных долгих-долгих ночах. Их комната выходила на юг, получая много солнечного света, здесь же стоял камин, и они всегда смогут укрыться меховой накидкой, если не хватит тепла их собственных тел. Она улыбнулась сама себе, почувствовав, как ей уже сейчас становится жарко.

Осторожное покашливание у нее за спиной заставило ее резко обернуться.

— Извините, что беспокою вас, мадам, — сказал Генри с порога, — но вы ведь помните Мэтью, торговца, которого видели вчера вечером. — Так вот, ему стало хуже, и я думаю, к нему нужно привести отца Грегори. Моя мать дала ему отвар на ивовой коре, как вы ей велели, но он весь его изрыгнул, и у него усилился жар.

— Ему действительно так плохо? — с тревогой спросила Линнет.

— Боюсь, что да, мадам. — Генри от страшного беспокойства дернул себя за мочку уха. — Мать заметила, у него на груди и на животе повсюду красные пятна размером с монету. Она думает, что это может быть тиф.

— Я сейчас же спущусь. И, пожалуй, действительно лучше послать за отцом Грегори. — Она поспешно направилась за слугой, и там вся ее радость рассеялась, как утренний туман.

При осмотре больного страх Линнет несколько прошел. Мэтью на самом деле лежал, словно при смерти. Его дыхание стало неровным и сиплым, на бледном лице совсем не осталось красок, кроме двух ярких болезненных полос на каждой скуле и грязных темных впадин глазниц. Взглянув внимательнее на пятна, о которых упоминал Генри, Линнет обнаружила, что они не такие, как обычно бывает в случае смертельной формы тифа. Если больные выздоравливали, то их кожа почти всегда оставалась испещренной и изрубцованной ими. Но у Мэтью пятнышки не нагноились и больше напоминали сыпь.

Его оставили в углу комнаты для челяди под легким одеялом, изолировав ото всех и убедив пить отвары из ивовой коры, чтобы сбить жар.

— Я должна предупредить Роберта, чтобы он не находился рядом с ним, — сказала она Генри, оставив разносчика духовной заботе отца Грегори. — Это наверняка очень опасно.

Генри закусил губу и отвел глаза, понимая, что, может быть, уже слишком поздно и эта предосторожность не будет иметь никакой пользы.

Жар у торговца не спадал, его легкие продолжали наполняться мокротой, и он умер на рассвете следующего дня. Слово «тиф» переходило из уст в уста. Женщины собирали и сушили травы, чтобы отразить удар болезни. Обеспокоенные посетители наводнили хижину мудрой знахарки, живущей в деревне недалеко от Рашклиффа. У отца Грегори тоже хватало работы. Признания во время исповеди так и сыпались на него. Священные амулеты и ароматические шарики против всякой заразы соперничали за место на ремнях людей с букетиками цветов. Мрачные истории о предыдущих эпидемиях пересказывались разными поколениями выживших.

В день, когда Мэтью похоронили на кладбище у церкви, прачка и ее дочь пожаловались, что чувствуют себя плохо, и уже к вечеру того же дня обе лежали на матрасах с высоким жаром и сильной головной болью. Пришла весть из Ньюарка, что там уже бушует эпидемия и в деревнях между городом и Рашклиффом уже умирают люди. Единственная хорошая новость заключалась в том, что большинство больных тем не менее поправлялись. Болезнь уносила лишь стариков и детей, а также тех, кто уже чем-нибудь болел. Мэтью страдал воспалением легких и лишь потом подхватил заразу, поэтому для него все и закончилось так печально, решила Линнет.

Чувствуя усталость и тревогу, она отослала Эллу спать и села на скамью в своей спальне, чтобы закончить узор на новой рубахе, которую шила для Джослина. Сам он был внизу и разговаривал о делах с Майлсом, Генри, Малькольмом и Конаном — людьми, очень много значившими сейчас в Рашклиффе. Конан отвечал за боевую готовность и следил за постами. Майлс исполнял обязанности главного управляющего, а Малькольм ему помогал, являясь его первым подручным, в то время как Генри следил за тем, чтобы все шло гладко в самом замке.

Не прошло и шести месяцев с тех пор, как Джослин взял бразды правления в свои руки, а в людях уже замечалась существенная перемена. Они ясно видели перед собою цель и знали, что, если хорошо выполнят свою работу, их хозяин будет гордиться ими и щедро наградит за это.

Мужчины ушли, и Джослин направился в спальню, подняв над головой руки, чтобы расслабить занемевшие мышцы.

— Моих братьев выкупили, — объявил он. — Похоже, их схватили в лесу недалеко от поля боя и держали у одного жителя деревни в погребе с яблоками под местной пивной. — Опустив руки, он подошел сзади к Линнет, обнял ее и поцеловал в щеку.

— И что теперь произойдет?

— Как обычно, — сказал он, и она почувствовала, как он пожал плечами, после чего, отпустив ее, сел на большую кровать. — Они будут рычать друг на друга, но громче всех станет рычать мой отец, и Рагнару придется уступить — по крайней мере на какое-то время. Как только он убедится, что отец чуть-чуть успокоился, он снова натворит бед, а Иво, как всегда, последует за ним.

Линнет зевнула и, отложив шитье, тоже подошла к кровати. Не переставая думать об отношениях Джослина с его отцом и братьями, она спросила:

— Почему ты убежал в Нормандию, когда тебе исполнилось пятнадцать?

Он, расшнуровывая сапог, ответил:

— Потому что, если бы не сбежал, я бы убил Рагнара или он убил бы меня. Наш отец тогда постоянно вмешивался в наши дела — он однажды посадил нас в темницу, в разные камеры, конечно, и оставил там на три дня. Но это лишь заставило нас возненавидеть его и еще больше — друг друга. Побег казался мне тогда единственным способом разорвать цепь. Я вернулся домой по своей воле, а не по воле отца, и к тому времени уже перерос Рагнара. — Стянув сапог, затем другой, он оперся локтями о колени. — А Рагнар до сих пор пытается разорвать этот порочный круг, но его попытки еще крепче связывают его.

— А если он все-таки вырвется? — спросила Линнет.

Джослин плотно сжал губы.

— Тогда да поможет нам всем Господь Бог, — ответил он, и, услышав шорох за шторкой, отделявшей маленькую кроватку Роберта от их кровати, насторожился.

— Мама, у меня в животе все урчит и голова болит, — прохныкал Роберт, выходя на свет, как маленькое привидение. Линнет, тяжело вздохнув, направилась навстречу сыну, но Джослин опередил ее и, взяв ребенка на руки, поднес к кровати.

— Он горячий, как печка, — сказал он Линнет, и они с ужасом в глазах взглянули друг на друга.

— Все в порядке, мой сладкий, — успокоила Линнет, беря маленькое тельце на руки. — Мама кое-что тебе даст, и тебе станет лучше.

Роберт задрожал от озноба.

— Я видел папу, бывшего папу, во сне и очень испугался.

Линнет бросила встревоженный взгляд на Джослина.

— Тише, тебе не о чем беспокоиться, сны не причинят тебе никакого вреда, — сказала она вполголоса, целуя его пылающий лоб. — Посиди здесь с Джослином, пока я схожу и принесу кое-что тебе выпить. Вкус будет не самый приятный, но оно поможет твоей бедной головке. — Возвращая Роберта на руки к Джослину, она оставила постель и быстро пошла к очагу.

Джослин почувствовал, как неистово колотится сердце Роберта в его хрупкой детской груди, услышал его учащенное дыхание. Его научил опыт прошлого, и теперь он понимал, как страшно быть совершенно беспомощным.

Наступал сырой октябрьский рассвет. Джослин беспокойно дремал в кресле, стоявшем возле большой кровати. Под одеялами спали Линнет и Роберт, который то и дело стонал, охваченный жаром.

По ставням барабанил дождь, но в голове Джослина этот звук превратился в стук лошадиных копыт по истоптанной почве лагеря наемников, разбитого под палящим летним солнцем.

Он сидел верхом на гнедом жеребце, который выглядел уже не лучшим образом, прихрамывая на заднюю ногу. Весь его вид напоминал хищника, в лапы которого уже давно ничего не попадалось.

К его стремени подбежала какая-то женщина и уставилась на него своими большими темными глазами. Он увидел ее хрупкую беспокойную фигуру и поразился желтоватому болезненному цвету ее кожи. Он ощутил на языке вкус вина и понял, что пьет, хотя оно совсем не пьянило его. Спешившись, Джослин последовал за ней к рваной пестрой от заплат палатке. Когда он согнулся перед входом, ему в нос ударил зловонный дух лихорадки. Непреодолимые любовь и долг двигали его вперед, в то время как страх за свою жизнь удерживал на месте.

Ребенок, лежавший на тюфяке, все еще дышал, хотя скорее походил на труп. Его темные глаза, унаследованные от матери, глубоко запали в глазницы, а губы приобрели синеватый оттенок. Он повернул голову и посмотрел на Джослина.

— Папа, — произнес он сухими опухшими губами. Женщина беззвучно плакала. Она тоже взглянула на Джослина безжизненными глазами, после чего медленно повернулась к нему спиной.

— Нет! — застонал он и проснулся от звука собственного голоса.

Линнет, вздрогнув, устало подняла голову с подушки.

— Дурной сон, — сказал он, стараясь отогнать от себя образ помертвевшего лица Джуэля. Образ померк, но остался где-то в глубине сознания. — Как он?

Линнет, опираясь на один локоть, взглянула на своего ребенка, приложив ладонь к его шее.

— Ивовая кора уменьшила жар, но он еще весь горит. Надо дать еще. Мне придется постараться и заставить его выпить. — Она села, отбросила с глаз волосы и потерла поясницу.

— Давай я принесу ему чего-нибудь, например, яблочного сока? — предложил Джослин.

— Да.

Джослин какое-то время пребывал в нерешительности, смущенный мрачным тоном ее голоса, пытаясь разглядеть ее лицо, еле видное в сумерках.

— Линнет?

Повернувшись к нему, она зябко обхватила себя за плечи.

— Лучше всего, если ты отдашь яблочный сок Элле и не вернешься сюда, — произнесла она сквозь стучащие зубы.

Страх вспыхнул в глазах Джослина, словно пелена огня, затем его охватил ужас.

— Что ты такое говоришь?

— Думаю, ты понимаешь…

Лицо Джослина стало неподвижным, потом он медленно и четко произнес:

— Ты не можешь приказывать мне.

— Я тебя просто прошу.

— Нет! — сердито ответил он. — Ты просишь слишком многого. Бреака отослала меня прочь, когда умирал Джуэль. Она говорила, что это женская забота, а я должен зарабатывать серебро, чтобы купить дров, еды и все такое. А когда он умер… — Его голос прервался — Господи боже! — задыхаясь, воскликнул он. Подойдя к кровати, Джослин схватил жену своими сильными руками и прижался к ее губам в долгом грубом поцелуе, поглощая ее страхи и жар.

— Вот что, — он отошел от нее, — ты бесконечно дорога мне. Ты и твой сын. Я пойду принесу яблочный сок и отвар ивовой коры, и ты не станешь мне больше перечить!


Глава 26


Выставив левую ногу вперед, Рагнар наклонился прячась за щит, и начал колотить рукояткой меча по недубленой коже седла в знак вызова. Его противник, Хеймо, один из рыцарей отца, согласился размять кости здесь, на углу внутреннего двора.

Весь свой так давно сдерживаемый гнев и напряжение Рагнар приготовился обрушить на своего врага. Он вдруг обнаружил в себе страстное желание, чтобы борьба шла по-настоящему. Ему хотелось наносить удары и видеть, как льется кровь. С периметра боевого круга, грубо очерченного обгоревшей палкой, воины и слуги выкрикивали советы и подбадривали соперников. Рагнар видел их лица, предвкушавшие незабываемое зрелище. Мельком посмотрев вверх, он заметил, что его мать и тетка наблюдают из окна своей комнаты. Он покажет им, чего стоит на самом деле, какой он воин. Но не ожидание их похвалы побудило его выйти на сегодняшний поединок. Главная причина заключалась в том, что ему захотелось одержать победу над этим воином с волосами, как у барсука, который, сидя верхом на гнедом коне и положив руку на бедро, задумчиво следил сейчас за Рагнаром.

Осторожно, словно подкрадывающийся зверь, Рагнар стал кружить вокруг Хеймо, выискивая слабое место для броска. Он устремился вперед, чтобы нанести удар. Хеймо увернулся, быстро подставив свой щит.

— Давай, Рагнар, покажи ему! — прокричал кто-то из толпы. Добавились голоса еще двух или трех человек. Они доставили Рагнару неимоверное наслаждение. Несмотря на то, что он впал в немилость, присоединившись к восстанию Лестера, он все еще оставался наследником. Отец простил его и снова принял в свою семью. В некоторых домах уже верили в то, что Вильям Железное Сердце сдает свои позиции, и Рагнар ничего не предпринимал, чтобы вывести их из этого заблуждения. Пусть смотрят на него как на естественного преемника Железного Сердца.

Хеймо увернулся, умудрившись нанести случайный, но отличный удар по щиту Рагнара, но это стоило ему многих усилий, его лицо покраснело от напряжения. Рагнар оставался хозяином положения — легкий, быстрый и гибкий, приготовившийся к новому выпаду.

— Выходи из угла, Хеймо, иначе он прижмет тебя! — прокричал кто-то из толпы, отдавая свои симпатии старшему и более тяжелому сопернику.

Сверкая глазами от ликования, Рагнар прыгнул, как лев, и нанес победоносный удар. Хеймо, уронив меч и щит, упал на колени, признавая свое полное поражение. По двору пронесся торжествующий вой Рагнара, от которого дрожь пробрала всех присутствовавших. Высоко подняв вверх свой меч, победитель медленно прошелся по кругу, принимая льстивые почести от женщин, припавших к окну. Горящим от радости взглядом он искал своего отца. Но внимание того было приковано не к сыну. Железное Сердце стоял к нему спиной и выслушивал наемника Конана де Гейла, который, только что спрыгнув со взмыленной лошади, быстро о чем-то говорил.

Ликование Рагнара перешло в свирепую ярость. Он плюнул через край своего поднятого щита и, разорвав круг людей, направился к отцу и наемнику.

— Очень важно, чтобы ты приехал… — говорил Конан, но остановился и осмотрел Рагнара с ног до головы. — Учишься сражаться? — довольно спросил он.

Рагнар пожалел, что у него не боевое оружие с настоящим стальным лезвием. Он взглянул на отца, но лицо старика оставалось сдержанным и бесстрастным, будто высеченным из камня. Ни слова в защиту Рагнара не сорвалось с его твердых тонких губ; кроме того, от бессердечного Рагнара он и не ожидал другого ответа.

— Я давно умею сражаться. Если хотите, могу преподать вам урок, — усмехнулся он и приглашающе взмахнул своим мечом.

Конан поднял брови. Он тоже взглянул на Вильяма, но, увидев ту же непроницаемость, пожал мощными плечами.

— Почему бы нет? — сказал он. — Мне придется подождать, пока оседлают свежую лошадь. Любой воин слабеет без практики. Кроме того, это не займет много времени. — Он оставил Вильяма и подошел к Хеймо. — Можно? — Взял у рыцаря меч и помахал им, звеня браслетами на запястье.

Рагнара затрясло от злости, когда он услышал ответ наемника, сказанный спокойным, безразличным тоном. Этому человеку было примерно столько же лет, сколько и его отцу, и его украшало больше шрамов, чем старого волкодава. Его светлые волосы поредели, и явно проступал живот, говорящий о том, что старый воин погрузнел и потерял былую поворотливость. Непонятно, как Конану де Гейлу вообще позволили ступить на двор Арнсби.

Теперь уже собралась толпа побольше, привлеченная ожиданием серьезной драки. Мартин, толкаясь, пробивался к переднему ряду зрителей. Конан, заметив его, улыбнулся. Мартин подмигнул ему, а затем дерзко показал язык старшему братцу.

Рагнар счел это последним оскорблением для себя и бросился в атаку без предупреждения, стремительно и свирепо, издав яростный вопль. Ему удалось отбросить Конана назад серией ударов, но после первого неожиданного наскока старый наемник поднял щит Хеймо вверх, принимая на него натиск Рагнара. Он явно предпочитал обороняться до тех пор, пока у юного противника не убавится спеси. Еще и еще раз Рагнар нападал на него, полный злости, стремясь нанести сокрушительный удар. Конан отражал выпады, выслушивая смешки, исходившие от зрителей, и вопли, призывавшие Рагнара докончить его.

— Давай, сукин сын, нападай! — проревел Рагнар сквозь зубы, прижимая Конана к краю очерченного круга.

— Не трать понапрасну свое дыхание, мальчик! — ответил Конан. — Это первое правило.

Рагнар удвоил свои усилия. Хотя он все еще стремительно передвигался, его лицо покраснело, а грудь вздымалась все тяжелее. Конан, тоже раскрасневшийся и порядком взмокший, успел отметить это про себя. Он выжидал своего момента, а затем неуклюже и явно преднамеренно махнул мечом у ног Рагнара. Соперник сразу же опустил щит, чтобы отразить удар, но Конан, выпрямившись, изменил направление с быстротой молнии, и лезвие тупого меча коснулось сзади незащищенной шеи Рагнара.

— Ты убит, — задыхаясь, сказал Конан, опуская свой щит и отступая назад.

Воцарилась тревожная тишина, и Конан знал, что зрители не совсем верят тому, что только что сами увидели, — все произошло так внезапно. Рагнар замер, с трудом удерживаясь от того, чтобы не броситься уже просто в драку.

— Не будь дураком, — остановил его Конан и добавил: — Очень важно сначала научиться держать оборону.

— Да я плевать хотел на твои советы! — Рагнар плюнул и, бросив наземь меч, стал проталкиваться через круг, нарочно мимоходом пихнув Конана плечом.

Конан вернул меч и щит рыцарю, у которого их одолжил, и задумчиво посмотрел, как Рагнар пошел к дому. Зрители тоже начали расходиться.

— Ненависть затмила его рассудок, — сказал Конан Вильяму. — А в остальном он нормальный молодой парень.

— Ты не очень-то помог ему обрести рассудок, — холодно ответил Вильям, когда для Конана вывели свежую лошадь.

Наемник вдел ногу в стремя.

— Враг именно так и действует, — сказал он. — Твой Рагнар, словно камень, выпущенный из пращи. Необходимо постоянно следить за тем, чтобы не оказаться на его пути, когда он летит быстрее молнии.

Железное Сердце проворчал:

— Мне не нужны твои советы, как обращаться с собственным сыном. Рагнар не любит тебя. И я его в этом не виню.

Конан тяжело вздохнул, видя глубокую пропасть, до сих пор разделяющую его с Вильямом. В принципе ничего не изменилось после смерти Морвенны, все осталось по-прежнему.

Вильям сердито посмотрел на него.

— В любом случае, — сказал он, — почему послали за мной? Каким, по-твоему, я могу стать утешением для Джослина?

— Если его жена и ребенок умрут, он в тебе будет очень нуждаться. Ты сам пережил подобное несчастье. Я не могу видеть его таким разбитым, какими были когда-то ты и я. Я всегда близко к сердцу принимал удары судьбы, которые обрушивались на этого парня, что бы ты обо мне ни думал. В конце концов, он ведь мой племянник. Де Гейлы не всегда являлись наемниками и бездельниками. Мой дед владел огромными землями и имел отличную родословную, но он разорился, приняв неверную сторону в междоусобицах. Я хочу, чтобы хотя бы Джослин добился успеха. Пусть его жизнь будет лучше, чем наша. — Конан замолчал и сильно стиснул зубы. Его лицо слегка покраснело от нахлынувших чувств и легкого смущения. Потом добавил: — Я, возможно, слишком много говорю в последнее время, во всяком случае, больше, чем следовало, но, похоже, уже поздно отступать.

Они выехали из замка в молчании — нормальное состояние для Вильяма, но не для Конана, который обычно веселился, ведя глупые разговоры, и наглел с каждой минутой, не заботясь о том, что его примут за болтуна.

— Выходит, что женщина и ребенок смертельно больны? — спросил Вильям после продолжительной паузы.

— Я точно не знаю, — устало ответил Конан. — Возле них находится как можно меньше людей, чтобы предостеречь остальных от заражения, — таковы указания самой леди Линнет. Я лишь слышал, что Джослин совсем не спит и почти ничего не ел с тех пор, как они заболели, а сегодня утром он послал за отцом Грегори.

— Он хоть в курсе того, что ты поехал за мной?

Конан покачал головой.

— Не думаю, что это может занимать его сейчас. Смертельная угроза нависла над его женой и пасынком, и все его мысли только об этом.

Вильям поджал губы.

— Он женился на ней сразу же после того, как с полей убрали урожай, — проворчал он. — Ты же не собираешься меня убедить, что его душа уже неизлечимо больна? — И, не выслушивая возражений Конана, он помчался вперед, давая ему понять, что совершенно не желает спорить по этому поводу.

* * *


Джослин взглянул на чашу с остывшим и загустевшим супом, который Стивен принес в спальню уже полчаса назад. На его поверхности застыли маленькие кусочки жира, облепившие нарезанные кубиками овощи. Он обычно никогда не жаловался на свой желудок, способный принять любую пищу. Но внутри что-то сломалось, и он отказывался работать, сжимаясь всякий раз от боли, когда напоминали о еде. Джослин поставил нетронутый суп на камин, даже не прикоснувшись к хлебу, а лишь взял кувшин с вином. Уж это он точно сможет проглотить без рвоты.

Едва передвигая ногами, он вернулся к кровати и сел в кресло, ставшее его тюрьмой и опорой во время двух бессонных ночей. Или, может быть, уже прошло три? Время потеряло для него всякий смысл, пока он наблюдал, как распространяется зараза, пожирая все на своем пути.

Отец Грегори посетил мать и ребенка, воспользовавшись возможностью отпустить им грехи. Это являлось необходимой предосторожностью и одновременно утешением, как он сам говорил, но Джослину от этого нисколько не становилось легче. Исповедовать их означало признать, что они могут не поправиться.

Его глаза устали от недостатка сна, но он уверил себя, что, если сомкнет веки, если хотя бы на мгновение перестанет дежурить у их кровати, неминуемая смерть явится на своих быстрых невидимых ногах и заберет от него Роберта и Линнет, как когда-то Джуэля. И если смерть пока не явилась, то только потому, что кто-то отчаянно сопротивляется ей, сражаясь из последних сил.

Он взглянул на жену с ребенком, спавших вместе на большой кровати. На мгновение ему показалось, будто Роберт начал дышать более легко после последней дозы растительного отвара, или, может быть, это всего лишь фантазия его ноющего разума. Линнет вздрагивала во сне и тихо стонала. Ее волосы намокли и потемнели, а лицо и шея покрылись красными пятнами. Она то и дело сбрасывала с себя покрывала и что-то бессвязно бормотала. Она металась беспокойно по кровати, постоянно облизывала свои сухие бледные губы.

Джослин склонился над ней, взял ее горячую ладонь и нежно погладил ее лоб.

Глаза женщины открылись, и она невидящим взглядом уставилась прямо на него.

— Раймонд, — задыхаясь, произнесла она. — Раймонд, кто-нибудь может войти, прошу вас, не нужно.

— Все хорошо, Раймонда здесь нет, — пробормотал Джослин и быстро повернулся, чтобы выжать полотенце в холодной воде и положить ей на голову. — Тебе просто снится.

— Нет. — Она нахмурилась, слабо отталкивая его. — Не снится. — Ее тело заметалось под мокрой от пота простыней и прогнулось, словно принимая любовника. — Нет, прошу вас, слишком опасно. Я… ах! — Ее схватила судорога, не оставляя ему никаких сомнений, что ее вымышленный любовник лежит рядом с ней. Холодная дрожь пробежала по спине Джослина. Все внутри него сжалось, когда она начала извиваться и стонать, ибо эти звуки, несмотря на мучительную болезнь, были звуками наслаждения, а не боли. Раймонд де Монсоррель. Ему изменяли с призраком в его собственной постели.

— Линнет, ради бога, он же умер! — прокричал Джослин, наваливаясь коленями на кровать, чтобы сдержать ее колотящееся тело. — Боже мой, да очнись же, я не могу больше этого слышать!

Она отчаянно сопротивлялась, но совершенно обессилела. Затем издала отчаянный стон, всхлипнула, глубоко вздохнула и расслабилась.

Чуть не плача, Джослин медленно отпустил ее.

— О боже, — прошептал он, закрыв лицо руками.

— Будет безопаснее, если вы позволите мне доставить вам удовольствие по-другому, — простонала она хриплым умоляющим голосом, устремив свой взор на потолок, словно кого-то там увидела. — Если Джайлс догадается, он убьет нас обоих. Вам нравится, когда я делаю это.

Джослина охватило непреодолимое желание заткнуть ей рот, заставив замолчать. Вскочив на ноги, он помчался в коридор, пытаясь сохранить равновесие, хотя это давалось ему с большим трудом. Прижавшись виском к холодной каменной стене, он пытался побороть отвращение. Он вспомнил непристойные сплетни в бараках Ноттингема о том, какой у Раймонда де Монсорреля аппетит на женщин. Об этом сложили много легенд. На него самого и смотреть-то не хотелось — лысеющий, с кривыми ногами от постоянной жизни в седле и с огромным носом, похожим на луковицу, но он считал, что это не портит его привлекательности в делах, касающихся женщин. Его преимущества скрывались в его штанах, так по крайней мере утверждали слухи. Одна из проституток отряда, хвастаясь, как де Монсоррель завел ее на стену церкви Святой девы Марии в праздник Вознесения, рассказывала, что даже бык не доставил бы ей такого наслаждения. И Линнет позволила ему… Джослин принялся колотить кулаками по стене от отчаяния, совсем не чувствуя боли, но все же постарался взять себя в руки и рассуждать спокойно.

В конце концов, у него ведь тоже когда-то были подобные отношения с Бреакой. Она была тогда в два раза старше, чем он, такая уверенная и опытная в любовных делах, а он в то время не ведал ни вины, ни греха. Он вдруг понял, что нет у него права бросать в Линнет камни, хотя и очень хотелось, благо только что он получил неопровержимое свидетельство ее греха. О боже! Линнет борется со смертью, а его сейчас беспокоит, что она когда-то была близка с Раймондом де Монсоррелем. Он стал отвратителен сам себе и, повернувшись, решил вернуться назад, но вид отца, стоявшего у дверей, помешал ему.

— Конан мне все рассказал, — проговорил Железное Сердце, переступив через порог. — Хоть раз он не соврал, раскрыв свой глупый рот. Отойди в сторону и перестань сверкать на меня глазами. Я тоже переболел сыпным тифом, причем в обеих формах. — Он указал на ряд маленьких рубчиков на коже. — Чуть не помер. Так говорят, хотя сам я ничего не помню. Мне исполнилось тогда всего четыре года. Где они, здесь?

Джослин кивнул. Его голова потяжелела, и он ощутил острую боль. «Черт дернул этого Конана», — подумал он, почувствовав в то же время едва заметное облегчение. Неуверенной походкой он последовал за отцом в спальню.

Железное Сердце остановился возле кровати. Джослин услышал тихий бормочущий голос Линнет.

— О чем она бредит? — Он в тревоге поспешил к своему отцу.

Железное Сердце искоса посмотрел на Джослина, и его серые глаза засияли лукавым блеском, как бы предполагая, что здесь что-то не так.

— Что ты больше не можешь лежать рядом с ней, потому что она беременна.

— Что?

— Это правда?

— Я… я не знаю. Она ничего не говорила, до того как заболела. — Джослин сел в кресло возле кровати и начал в отчаянии ломать себе руки. — Думаю, еще слишком рано, и у нас было совсем мало времени. И тут же мелькнула предательская мысль: «А с Раймондом де Монсоррелем?» Он бросил взгляд на маленького мальчика. Жар несколько спал, и казалось, что малыш крепко и спокойно спит. Он походил на свою мать, в нем не узнавалось почти никаких черт де Монсоррелей, за исключением, может быть, подбородка и выступавших скул. А какая разница, которому из де Монсоррелей они принадлежали. В голове Джослина уже все переворачивалось от острой боли, делая его совершенно беспомощным. Перед глазами заплясали маленькие цветные точки, исполняя своенравный танец, и он тихо простонал.

— Тебе нужно поспать, — сказал Железное Сердце, бросив на него озабоченный взгляд. — Ты причинишь себе больше вреда, чем пользы, если будешь так над собой измываться. Все, что ты здесь делаешь, может сделать и простая служанка. Ступай.

Джослин испугался. Мысль о том, что Линнет в бреду перескажет служанке или отцу тот вздор, который он недавно услышал, заставила его покачать головой и отказаться от этого предложения. Кроме того, он вспомнил, как потерял Джуэля и Бреаку.

— Не могу, — прохрипел он уставшим голосом.

— Ты должен. — Железное Сердце положил руку Джослину на плечо и посмотрел ему в глаза. — Я не знаю, насколько верны тебе твои люди, но, если будет необходимо, я отдам им приказ схватить и связать тебя. Майлс и Конан уж точно не станут колебаться.

— Ты не посмеешь! — Джослин, побледнев, тоже пристально посмотрел на отца, от ужасной головной боли его чуть не стошнило.

После такого ответа Железное Сердце убрал руку с плеча Джослина и направился к двери, набирая в легкие воздух, чтобы позвать кого-то из воинов.

— Боже мой, ты ничего не понимаешь! — прокричал Джослин надломленным голосом. Но горло его сдавило, и крик застрял где-то в груди. Он сделал еще одну попытку, но от этого только сильнее заболела голова. — Когда-то у меня была любимая женщина и ребенок, но я потерял их, потому что меня не было рядом с ними в минуту опасности!

Железное Сердце на секунду закрыл глаза, как будто Джослин своим откровением причинил ему физическое страдание. Повернувшись, он сделал два шага по направлению к сыну и остановился. Его руки сжались в кулаки от нервного перенапряжения, он судорожно несколько раз сглотнул, словно частыми глотками что-то пил. Когда же заговорил, то слова он произносил с большим трудом. Казалось, что он толкает в гору огромный камень:

— Меня тоже не было рядом с твоей матерью, и это самое ужасное. Вернувшись из военного похода, я увидел, что она уже мертва, хотя тепло еще не совсем оставило ее тело, и мне чудилось, будто она жива. — Он горько усмехнулся. — Кругом разносят слухи, что я пытался покончить с собой из-за любви к ней, но это не так. Я хотел свести счеты с жизнью, потому что ненавидел себя. — Ухватившись за ремень, он прерывисто вздохнул и спросил: — Женщина и ребенок, упомянутые тобой, — это случилось с тобой, когда ты отсутствовал?

Джослин кивнул. У него так разламывалась голова, что он отказывался что-либо понимать. Печальное признание Железного Сердца, признание, спрятанное раньше за семью печатями, не произвело поэтому никакого впечатления.

— Бреака взяла меня под свое крылышко, в свою постель. Она родила Джуэля зимой, твоему внуку исполнилось бы сейчас двенадцать лет.

— А что произошло?

— Лихорадка. — Джослин закусил губу. — Он оказался недостаточно крепким, чтобы пережить ее. Когда он умер, исчезло и то, что связывало меня с его матерью… или, может быть, огонь, горевший когда-то в нас, к тому времени уже давно погас. Я не хочу теперь потерять Линнет и Роберта. — Джослин наклонил голову и закрыл глаза. Он не мог сейчас вынести даже света свечи. Головная боль засасывала его, ничего не оставляя, кроме себя.

— Ты не потеряешь их, — сказал Железное Сердце. — Ребенок, кажется, уже перенес самое худшее судя по тому, как он выглядит сейчас, а у твоей жены упрямое стальное сердце.

— Нет, отец, ее я тоже теряю. Все изменилось.

— Не неси чепуху. Все, что изменилось, так это твоя способность думать. Я по твоему голосу вижу, что у тебя сейчас просто раскалывается голова. — Его грубые черты вдруг сразу смягчились, и он тяжело вздохнул. — Конан полагал, что я найду мудрые слова, чтобы утешить тебя, но боюсь, что он меня переоценил. Все, на что я способен теперь, так это быть с тобой рядом. Можешь положиться на меня. Доверь мне на ночь заботу о твоей жене и пасынке, и я обещаю тебе, что не упущу их.

Джослин думал отказаться, хотел сказать отцу, что это невозможно, но боль, играя с ним, как кошка с мышкой, запустила свои когти в его череп, и мир вокруг него превратился в кипящую непереносимую муку. Он лишь смутно осознавал, что слова, соскочившие с его языка, оказались не теми, которые он хотел произнести.

Железное Сердце, подойдя к двери, позвал прислугу.

* * *


Линнет почувствовала, что на ней что-то лежит. Горячее и тяжелое, око приковало ее к матрасу, делая дыхание невозможным. Она попыталась столкнуть это с себя, но оно не поддавалось, еще сильнее сжимая свои тиски. Она ощущала, как жесткие пальцы погружаются в ее плоть, разрывая ее, расталкивая в стороны, освобождая путь для чьего-то вторжения. Жадно хватая ртом воздух, она открыла глаза и сначала увидела лишь темноту ночи, освещенной единственным пламенем свечи, стоявшей возле кровати. Потом она смогла различить фигуру мужчины, сидевшего в кресле. Он поднялся, склонившись над ней, и в это время ей на грудь опустилось что-то громоздкое, огромное.

— Не сопротивляйтесь, — прошептал голос Раймонда де Монсорреля. — Вам все равно не удастся.

Она попробовала закричать, но в ее легких не хватало воздуха, и, когда она открыла рот, получила голодный влажный поцелуй, колючий от небритой щетины. Ее поглотила кружащаяся темнота. Глаза ничего не видели, но она по-прежнему могла улавливать чьи-то голоса. Раймонд что-то похотливо шептал ей на ухо, Джайлс, позеленевший от злобы, обзывал шлюхой. Джослин… Джослин, ради бога, проснись, я больше не могу выслушивать это. Еще один голос, резкий от раздражения и звучащий совсем близко:

— Давай, женщина, черт бы тебя побрал, дыши! Ты же не думаешь, что я собираюсь заниматься этим всю ночь!

Она почувствовала, как кто-то с силой загоняет ей в легкие воздух. Ей стало легче, давление на грудь уменьшилось, темный мир перестал кружиться. Голоса умолкли, и ее грудь затрепетала, наполняясь свежим воздухом. Она еще раз вдохнула, ощутив вкус виски на своих губах.

С невероятными усилиями она разомкнула веки. Комнату освещало все то же пламя одинокой ночной свечи, а над ней по-прежнему, склонившись, стояла смутная фигура мужчины, отбрасывая длинную тень, — мрачно сверкающие глаза, седые волосы, брови и выступающие скулы… Медленно приходя в сознание, она узнала Вильяма де Роше. Он протянул свою мозолистую ладонь и опустил ей на лоб, действуя на удивление нежно. Она попробовала уклониться, но слабость охватила ее, и Линнет устало вновь закрыла глаза.

— Гм, все еще горячая, — услышала она голос тестя, — но, думаю, постепенно жар отступит. Ее дыхание стало ровнее. Ей просто мешал дышать угол подушки. Ты, девочка, присмотри за своей хозяйкой.

— Да, сэр.

До Линнет долетели звуки льющейся в таз воды, и через некоторое время ей на лоб легло холодное полотенце. Кресло у кровати заскрипело, и Линнет догадалась, что это отец Джослина вновь сел в него. «Что он здесь делает? — расслабленно подумала она, — и где Джослин и Роберт?» Было очень трудно думать. Сон накрывал ее мягким пышным одеялом, и она с радостью уступила его объятиям.

Железное Сердце подождал, пока Линнет заснет, посмотрел, как служанка легкими движениями поправила ей белье. До рассвета оставалось еще несколько часов, но он решил, что самое тяжелое в его ночном дежурстве уже позади. Смогла бы она сама дышать, если бы он не подарил ей свое дыхание? Вряд ли. Это средство спасения ему показал его дед, подсмотревший его у одного греческого врача во время похода на Иерусалим. Вильяму уже однажды удалось так спасти человека. Один из его дружинников решил искупаться в Тренте, но начал тонуть. Когда его синим вытащили на берег, он уже не дышал. Вильям помог ему, вернув дар дыхания, и в конце концов парень выжил, оставшись таким же, как и до этого сурового испытания.

Интересно, предчувствовал ли Джослин, что Линнет сегодня ночью чуть не ускользнула от него навсегда? Морвенна обладала даром ясновидения, хотя этого оказалось недостаточным, чтобы уберечь себя, а ведь Джослин многое унаследовал от матери. Морвенна тоже страдала от ужасных головных болей. Он вспомнил, как священник хотел однажды изгнать из нее злых духов, заявив, что у нее в голове, должно быть, поселились демоны. А Агнес открыто говорила одной из своих служанок, что считает Морвенну ведьмой. Это было единственный раз, когда она смогла высказать свое мнение, так как Вильям поклялся, что отрежет ей язык, если она еще хоть раз посмеет распускать такие слухи.

Тем не менее это не помешало ей думать по-своему. Возможно, кто-то мог бы и его действия назвать колдовством — он вернул женщине дыхание.

— Позовешь меня, если понадоблюсь, — приказал он служанке и устало пошел в соседнюю комнату, где временно на матрасе спали Джослин и Роберт. Ребенок на глазах поправлялся. Возможно, уже утром он будет жаловаться только на то, что у него сосет под ложечкой. Болезнь выжала из него все жизненные соки, превратив в бледную тень, но он, видимо, тоже обладал стойкостью и цепкостью тянущейся к солнцу виноградной лозы.

Железное Сердце посмотрел на Джослина, возле которого свернулся Роберт. Даже во сне он еще болезненно хмурил брови. Он вспомнил недавно произнесенные сыном слова о женщине и ребенке, которые были у него когда-то. До сих пор старый воин не имел времени подумать о них, но теперь тяжелые мысли нахлынули на него. Железное Сердце присел у камина и поднял кувшин вина с добавленным в него виски. Семь лет прошло, и он, не зная того, успел стать дедом, а затем лишиться своего внука. Судьба Джослина настолько повторяла его собственную, что Железному Сердцу стало не по себе.


Глава 27


Рождество 1173 года


Мяч из надутого свиного пузыря пролетел по воздуху и, задев искусственные зеленые листья, висевшие на ветке, и пару оленьих рогов, глухо ударился о стену. После этого пузырь шлепнулся в блюдо с потрохами, стоявшее на столе. Кто-то из обедающих выудил его оттуда и швырнул обратно. Оставляя за собой хвост из белых липких кусочков кушанья, пузырь, словно комета, пронесся через гостиную и приземлился на пол у ног отца Грегори. На лице священника появилось выражение крайнего отвращения — мыском сапога он пнул мяч в сторону.

Из-под стола выбежала собака и принялась жадно слизывать остатки еды, прилипшей к мячу. Когда слуга подошел к ней, чтобы спасти сам пузырь, собака оскалила клыки, зарычала и, крепко обхватив добычу передними лапами, цапнула зубами завязанный на ней узелок. Раздался громкий хлопок, остатки мяча взлетели вверх и опустились на спину собаке. Завизжав и прижав уши от страха, бедное животное ринулось наутек, по пути столкнув отца Грегори со скамьи.

Конан протянул руки, чтобы помочь несчастному священнику подняться на ноги. Радостные крики, смех и веселье послышались со всех сторон из шумной толпы, собравшейся в гостиной.

— В церкви всегда царит беспорядок накануне Крещения! — засмеялся Конан, усаживая отца Грегори на скамью. — Ничего страшного, святой отец, целый год впереди, ты еще наверстаешь упущенное, соберешь и десятину, и лепту святого Петра, и сборы за епитимью. Не так ли, Джос?

— Тебе виднее… — Джослин, одетый в рубаху из крашеной шерсти, расшитую блестящей тесьмой, поднял кубок с медовой настойкой. Эта одежда была рождественским подарком Линнет. Роберт показался в этот день точно в такой же, не поддаваясь ни на какие уговоры матери надеть что-нибудь другое.

Конан сразу помрачнел, когда уловил такой безразличный тон в голосе Джослина.

— Боже, ты скоро станешь таким же занудой, как твой отец! — упрекнул он. — Где же твое праздничное настроение?

— Не знаю, — ответил Джослин.

Один из помощников повара просеменил через гостиную, напялив на себя женское платье и криво повязав платок поверх своих рыжих кудрей. Обычно в канун Крещения все развлекались, как кому вздумается, запрещено было только убивать — все остальное разрешалось и даже поощрялось. Обычно Джослин с радостью присоединялся к общему веселью, но сегодня он находился в каком-то мрачном расположении духа, несмотря на то, что все кругом призывало проказничать и шутить. Он чувствовал себя так, словно ему на голову опустили что-то тяжелое и оно изо всей силы тянуло его к земле. Головная боль почти прошла, но могла в любой момент возобновиться. Теперь с ним часто случались такие приступы; редко проходила неделя, чтобы перед глазами не появлялись мерцающие цветные круги и его не терзали ужасные головные боли.

С конца октября между ним и Линнет пока по-настоящему ничего не происходило. Тогда она чуть не умерла от тифа, часто бредила, и он обнаружил в ее прежней жизни то, о чем предпочел бы никогда не знать. А она совершенно ничего не помнила о своей болезни, за исключением первого дня, и абсолютно не представляла, как многое теперь изменилось. Джослин старался вести себя как обычно, чтобы не бросалась в глаза перемена в их отношениях. Но это давалось ему с большим трудом: демоны, поселившиеся в его душе, подталкивали на откровенный разрыв, и он тратил много сил, чтобы не пойти у них на поводу. Линнет с тревогой следила за ним, понимая, что он чего-то недоговаривает, и он интуитивно осознавал, что ему не удается скрыть от нее эту внутреннюю борьбу с самим собой.

— Ну, перестань, Джос! Не будь… не выгляди таким несчастным! — Слова Конана путались под действием валлийского медового напитка, присланного Брайеном Фитцренаром в качестве рождественского подарка в знак благодарности Джослину за оказанную ранее помощь. — Давай… давай мы сыграем с тобой в жмурки! — Он с трудом поднялся на ноги, вышел из-за стола и попытался стоять не шатаясь. — Если хочешь, мне первому завяжут глаза. Генри, дай мне на время свой колпак!

Джослин открыл было рот, собираясь сказать, что не желает забавляться, но дядя уже засучил рукава, а раздававшийся со всех сторон веселый хохот и выражение крайнего ожидания на лице Роберта заставили его поддаться веселой затее Конана.

Посреди гостиной освободили побольше пространства. Конана, нацепившего на голову синий капюшон Генри, поставили в центр круга, несколько раз покрутили, чтобы окончательно сбить с толку, а затем с силой толкнули вперед. По условиям игры, ему требовалось поймать кого-нибудь из толпы, чтобы тот занял его место, а остальные могли толкать, тыкать и дразнить водившего, стараясь не попасться ему в руки.

Конан сделал несколько диких выпадов, словно медведь, но смог ухватить лишь воздух. Ревел он тоже по-медвежьи. Заливаясь смехом, Роберт проскользнул под руками старого наемника и ударил его по ноге. Конан попытался поймать мальчика, но тот увернулся и, визжа от радости, побежал в надежные руки Джослина.

— Папа, ты видел?

Конан ринулся на звук громкого, возбужденного голоса ребенка. Джослин оттолкнул Роберта прочь с его пути. Пальцы Конана коснулись рукава рубашки Джослина. Однако тот уклонился в сторону, схватил хохочущего Майлса и толкнул прямо в объятия Конана. Руки наемника вцепились в жертву. Теперь ему оставалось лишь отгадать, кого он поймал.

— Не девушка, — пробормотал он, проведя ладонью по бородатому лицу. — Если, конечно, она не стоит на голове.

— Вы удивитесь, если узнаете, что может делать здесь девушка в канун Крещения, сэр Конан! — сказал Майлс, нарочно тоненьким голоском, чтобы еще больше развеселить публику.

— Не знаю. Может, переспать с тобой ночку-другую! — ответил Конан, опуская руку и ощупывая плечи и грудь, пока его пальцы не наткнулись на посеребренный крест, который Майлс носил на шнурке на шее. — Это я хорошо помню. Он у тебя больше, чем у самого отца Грегори! — радостно прокричал Конан. — Это должен быть ты, Майлс де Селсей! — Он стянул с себя капюшон и издал крик ликования.

С каждой новой минутой игра становилась все более грубой и шумной. Народ менялся одеждой, чтобы ввести водившего в заблуждение, хотя, когда Генри схватил Роберта и мальчику предстояло надеть на себя капюшон, все смягчили свои выходки, и Джослин даже позволил Роберту поймать себя, хотя и не слишком скоро, чтобы не уязвить гордость ребенка.

Когда Джослину на голову напялили капюшон, он вдруг обнаружил, что ему даже нравится эта забава. Игра чем-то напоминала рыцарский турнир, когда все мысли сводились к контролю над своим телом, чтобы выжить, и в голове совсем не оставалось места для прочих раздумий.

— Итак, — он потер руки, привнося в игру новый дух, — сейчас поймаю себе кролика!

Он почувствовал, как кто-то задел его ногу, и услышал визг Роберта. Внутри капюшона пахло шерстью и овечьим жиром. Он совсем не пропускал свет от канделябров со свечами. Джослин старался не обращать внимания на крики и передразнивания измененных голосов и по возможности не замечать пинков и ударов, решив дать полную волю своей интуиции. Головная боль, докучавшая ему, являлась досадной помехой, но у нее был побочный положительный эффект — она усиливала его реакцию, обостряя работу всех органов чувств, включая и интуицию. Поворачиваясь в сторону толчков, он ощущал их еще до того, как они наносились. Он уже стал узнавать голоса по первому слову.

Дважды в его сети чуть не угодил Майлс, затем Генри. Он нарочно упускал Роберта, который ускользал из его рук, весело крича. Конан уже почти попался в его лапы, но вырвался благодаря своей грубой силе. Джослин, теряя равновесие, зашатался. В другом конце гостиной музыканты начали наигрывать мелодию песни влюбленных.
		Молодой человек с горячим сердцем


		Прибыл в северную страну,


		И там он встретил девушку,


		Свежую и прекрасную, как утро.


		Герой подошел к ней


		И, нежно поцеловав,


		Заглянул ей в глаза


		И сказал: «Я люблю тебя».


От этой нежной, чарующей мелодии все замерли, наступила тишина. Его шерстяной капюшон заполнил легкий запах летних трав и лепестков розы. Резко повернувшись, он вцепился обеими руками в чье-то стройное тело, запах жаркого солнечного лета усилился. Но прежде чем он смог предположить, кто это, его жертва сама сорвала с него капюшон и, встав на мыски, поцеловала в губы.

Раздались громкие возгласы приветствий и оглушительный свист. Роберт скорчил обиженную гримасу.

Линнет и Джослин еще раз заглянули друг другу в глаза и, улыбнувшись, поцеловались на радость улюлюкающей толпе.
		Он говорил: «Дорогая, не бойся,


		А просто доверься мне.


		Сила любви, посланная сверху,


		Меня не вдохновляет.


		Нельзя получить облегчение без страданий,


		Как подсказывает мне любовь.


		Нам следует слушать свой внутренний голос,


		Ощутив тепло наших тел».


* * *


Покраснев, смеясь и чувствуя легкое головокружение от выпитого меда, Линнет повисла на муже, осыпая его поцелуями. Она повалилась на постель, и он заметил, что ее глаза загорелись страстью и надеждой на то, что сегодняшняя ночь разрушит преграду, разделившую их за два последних месяца.

С тех пор как она едва не умерла от тифа, Джослин очень сильно изменился, но не по отношению к Роберту — он по-прежнему обожал мальчика. В целом связь между ним и ребенком стала даже еще прочнее. Перемена, происшедшая в нем, касалась только их обоих. Он обходился с ней как-то слишком осторожно, совсем как тогда, в Лондоне, когда он являлся простым наемником, несшим свою невеселую службу, а она считалась особой высокого происхождения, недоступной для него. Время от времени Линнет замечала пристальный изучающий взгляд мужа. Выражение его лица в эти мгновения казалось ей каким-то озадаченным и хмурым, но, когда она спрашивала, что случилось, он лишь качал головой и улыбался, притворяясь, что ни о чем не думает. И она предпочитала не настаивать.

Но сегодня Джослин словно сломал свою скорлупу, вырвался из своего уединения, его глаза сверкали от смеха и желания. Что бы его ни беспокоило, теперь наконец все исчезло, и как бы ей хотелось, чтобы навсегда. Линнет сбросила платок. Встряхнув косами, наклонилась, позволяя мужу вдохнуть их цветочный аромат, и осторожно, мимолетно коснулась его губ своими. Джослин погрузил руки в тяжелые пряди ее волос, а затем медленно провел ими вдоль всего тела.

Внизу, в гостиной, где все еще продолжался праздник, слуги отплясывали под языческую музыку, в которой не было ничего общего с христианством.

Обнаженная, Линнет стыдливо прижалась к телу Джослина, предлагая ему свою грудь, ивовую стройность своих бедер, мягкий холмик ниже ее живота. Он склонился над ней, и она прогнулась, готовая принять его, закрыв глаза и сгорая от желания. Но пауза затянулась, и ожидание становилось невыносимым. Внезапно Линнет почувствовала, что ей стало холодно. Джослин тихо пробормотал какое-то ругательство, повернулся и лег на спину.

Линнет испуганно открыла глаза и посмотрела на него.

— Что случилось? — Она пыталась заглянуть в глаза мужа. Только минуту назад он горел от нетерпения, а теперь выглядел таким вялым и холодным.

— Ничего, — хрипло проговорил он. — Я устал и выпил слишком много меда.

Линнет не сомневалась, что он лишь уходит от ответа, чего-то боясь. Она не верила, что муж вот так бы оставил ее, да еще в самый решительный момент. Она опять попыталась заглянуть ему в глаза, но Джослин упорно избегал ее взгляда и молча смотрел на голубой потолок с нанесенными на нем серебристыми звездами.

Ее сердце сжалось от боли. Чувствуя, что слезы вот-вот хлынут из глаз, Линнет встала с кровати и пошла за гребнем, чтобы расчесать волосы и заплести косы на ночь. Тем самым гребнем из полированного бука, который Джослин привез ей из Ноттингема. Перламутровая инкрустация засверкала, словно радуга, когда она подняла его и провела по волосам. Джослину когда-то нравилось самому расчесывать ее, но сейчас она просто боялась попросить его об этом.

Быстро подвязав косы лентой из мягкой кожи, Линнет вернулась к постели. Муж по-прежнему лежал на спине с закрытыми глазами.

— Я что-то не то сделала? — спросила она сдавленным голосом. — Ради бога, скажи. Лучше бы ты избил меня, чем это молчание!

Казалось, прошла целая вечность, и Линнет подумала, что он уже совсем не собирается отвечать. Видимо, то, что его беспокоило, настолько глубоко засело в его сердце, что он боялся открыть ей это, но, наконец повернувшись к Линнет, Джослин открыл глаза.

— Раймонд де Монсоррель, — устало произнес он. — В этой самой комнате, на этой кровати.

Линнет почувствовала, что ей не хватает воздуха, словно он действительно ударил ее чем-то тяжелым по голове, и на мгновение все в комнате закружилось. Ей почудилось, что она вот-вот упадет в обморок. Она закрыла лицо руками. В груди защемило.

— Кто тебе сказал? — ее голос еле звучал.

— Точнее, кто еще знает? Предполагаю, что это хорошо охраняемая тайна, раз в самом замке я ни разу не слышал таких слухов. — Джослин почувствовал, как возвращается его головная боль. — Ты сама себя выдала, когда бредила в лихорадке. Нет, не так, — мрачно поправил он себя, — ты мне все это показала, — голосом умоляя его ничего не делать, но одновременно резво предлагая ему свое тело. А потом ты сказала, что это очень опасно, и предложила удовлетворить его похоть как-то по-другому, как именно, ты не уточнила, но можно легко догадаться.

— Боже мой, — прошептала Линнет, потупив голову и дрожа всем телом. — Я думала, все закончилось, похоронено. Если бы я могла что-нибудь изменить, клянусь, я бы пошла на все.

— Значит, это правда? — Он стиснул зубы. — Я хотел спросить тебя об этом раньше, но пока ничего не знал, то по крайней мере мог держаться за надежду, что все это просто горячечный бред.

Линнет теребила в руках накидку, словно надеясь порвать ее от отчаяния.

— Да, я спала с ним, — сказала она, захлебываясь слезами. — Он вел себя так нежно со мной, в отличие от Джайлса. Я… я полагала, что действительно интересую его, но все, чего он желал, это доказать Джайлсу, что он лучше него во всем и может пользоваться даже его женой, лишь поманив ее пальцем.

— Ты любила его, потому что он казался тебе нежнее мужа?

Линнет не сразу смогла ответить.

— Да. То есть, нет… Я уже не помню. — По ее спине прокатилась волна озноба, когда она заметила, что на лице Джослина появилось отвращение. Это показалось ей намного ужаснее, чем она себе представляла, во всяком случае, гораздо хуже, чем те побои, которые ей приходилось выносить от мужа. — Джайлс тогда уехал, — рассказывала она. — Возможно, на рыцарский турнир во Франции, я не помню причину его отъезда, знаю только, что он отсутствовал в Рашклиффе. Раймонд хорошо со мной обходился — проводил со мной время, никогда не кричал и не выходил из себя. Разве я могла тогда предполагать, что он лишь расставляет мне ловушку? Мне тогда еще не исполнилось и четырнадцати. Как-то вечером он зашел ко мне в спальню поговорить о празднике, который собирался устроить в честь возвращения Джайлса. Так он мне заявил. — Линнет зажмурилась, словно ожидая удара. — Он принес с собой кувшин вина, но не обычного, которое держат в каждом доме, а бургундского со специями. Я до сих пор ощущаю его вкус. К тому времени, как я догадалась, что ему нужно, я не имела в себе достаточно сил его остановить, да я, честно говоря, уже и не хотела, да простит меня Бог. Когда я проснулась на следующее утро, у меня ужасно болела голова. Он тогда уже ушел, сделав свое дело. — Вся дрожа, молодая женщина бросила робкий взгляд на Джослина, но его лицо оставалось таким же непроницаемым, как раньше. — Я приказала прислуге приготовить ванну и чуть не сорвала с себя кожу, но это не помогло. Я даже не осмелилась признаться в своем грехе на исповеди, но, как оказалось, весь этот кошмар не закончился. — Она взволнованно принялась ходить взад-вперед по комнате, словно зверь, загнанный в клетку. Джослин, напротив, сидел неподвижно, как изваяние.

Линнет потерла ладони, чувствуя, что они слипаются от холодного пота. Если бы ей пришлось выбирать, она скорее перенесла бы физическую пытку, чем духовные муки своего позора перед Джослином. Проходя мимо зеркала, она уловила искаженное отражение своего лица, с глазами, похожими на глаза загнанного животного. Отвернувшись, Линнет подумала, что навсегда запомнит этот образ.

— Раймонд сказал, что отныне, когда бы ему ни захотелось провести со мной время, я обязана буду ему подчиниться, иначе он расскажет Джайлсу обо всем, что произошло в его отсутствие. Мне стало страшно. Я знала, что Джайлс убьет меня.

Лицо Джослина исказила болезненная гримаса.

— Как долго тебе пришлось выносить это?

— Немногим более года, пока у меня не появились первые признаки беременности. Тогда он оставил меня в покое. Гельвис, дочь де Корбетта, уже повзрослела, и он увязался за ней. Решил совратить новую невинность.

Лишь один невысказанный вопрос, как огромная извивающаяся змея, повис в воздухе и принялся душить, пока она уже едва могла дышать.

— Я почти уверена, что Роберт — сын Джайлса, — сказала она. — Раймонд отсутствовал около месяца, когда я зачала, а потом, когда он опять начал домогаться меня, мне удалось убедить его, что сейчас нельзя, а удовольствие можно получить другим способом.

Джослин снова поморщился.

— У меня не оставалось выхода, неужели ты не понимаешь?! — закричала она и в отчаянии отшвырнула покрывало. — Если бы самоубийство не являлось смертным грехом, я бы бросилась со стены замка! И ты смеешь осуждать меня! Ты ведь ничего не знаешь о том, что мне довелось от него вынести!

Он покачал головой.

— Я отдаю себе отчет в том, что ты стала жертвой Раймонда де Монсорреля. Проблема во мне самом. Я все время вижу тебя с этим подлым развратником. Как бы я хотел ослепнуть.

— Я тоже хочу ослепнуть, чтобы не видеть тебя с той женщиной, которую ты любил прежде! — ответила Линнет, собравшись с силами.

— Да, я знаю, — кивнул, соглашаясь, Джослин. — Думаешь, я не пытался снова и снова убедить себя не думать обо всем этом? Я говорил себе, что это не имеет никакого значения, прошлое нужно похоронить. Чтобы доказать это, мне не нужно ходить далеко — у меня перед глазами пример моего отца. Но если бы это было в моей власти!

Линнет закрыла лицо руками и заплакала.

— Я теперь тебе отвратительна, — сквозь слезы произнесла она.

Сердце Джослина сжалось при виде плачущей любимой женщины. Не в силах вынести ее страдания, он привлек ее к себе и обнял. Он не мог успокоить ее, не мог лгать. Он, как и Джайлс, испытывал муки ревности, которые к тому же усиливались от его неуемной гордости. Но сейчас, держа ее в своих руках, он поклялся, что никому не позволит разрушить их брак.

— Нет, — тихо сказал Джослин, — я люблю тебя. Я потерял свою голову в тот первый день, когда ты подошла ко мне и Джайлсу ради своего ребенка и я увидел твое мужество. Будь я проклят, если позволю Раймонду де Монсоррелю из его могилы разлучить нас. Завтра же я сожгу эту кровать и все, что на ней, и закажу новую, которая будет только нашей.

Линнет подняла к нему свое лицо, мокрое от слез, и он заметил, что в ее глазах затеплилась надежда.

— Сегодня ты будешь спать, как женщина настоящего наемника, — добавил он, — на шкурах у камина. — Без лишних слов, он сорвал с кровати покрывало из кроличьего меха и снял свой плащ, висевший на шесту. Взяв Линнет за руку, Джослин подвел ее к очагу, через считанные мгновения разостлал плащ на полу и, уложив жену, накрыл ее и себя кроличьим одеялом.

Линнет прижалась к мужу всем телом, словно желая найти у него защиту и утешение. Он положил свою руку ей на талию, ощутив щекой тепло ее дыхания. Под его рукой ее кожа напоминала мягкий шелк, а близость ее обнаженного тела возбуждала. Его рука медленно поползла вниз по ее бедру. Дыхание Линнет участилось, она напряглась, боясь неосторожным движением оборвать эту близость, и Джослин почувствовал ее напряжение, внутреннюю дрожь в ответ на его ласки. Он встал на колени меж ее ног, лег на нее и закрыл губами ее заплаканные глаза. Его восхитительные ласки вызвали у Линнет прилив восторга, наслаждение росло, овладевая всем ее существом, и наконец Джослин, застонав, полностью слился с женой в едином порыве, навсегда забирая ее от Раймонда де Монсорреля.


Глава 28


Подняв голову, олень понюхал воздух и насторожился, продолжая тем не менее ритмично пережевывать березовую кору. Что-то нарушало глубокий лесной покой, но он пока еще не был уверен, представляет ли это опасность? Пар от его дыхания поднимался в холодный февральский воздух, а изящные раздвоенные копыта животного почти целиком погрузились в снег. Крохотные, острые, как иголки, хлопья падали вниз с пышных, словно недавно взбитая перина, серых облаков, и вожаку в это время года становилось трудно улавливать чужие запахи. Почуяв неладное, он нервничал, тревожно вглядываясь на восток, откуда шел рассвет. Остальные самцы в стаде тоже перестали есть и уставились в ту же сторону, подергивая ушами и помахивая короткими хвостами.

С легким топотом самки группой пронеслись мимо самцов-холостяков, затем остановились на мгновение и быстро скрылись за деревьями. Олень услышал слабый, но отчетливый звук охотничьего рога, доносившийся с ветром, пробиваясь через хлопья снега, и почуял отвратительный запах собак и людей.

За считанные секунды поляна опустела. Животные исчезли в темной гуще Шервудского леса, но их следы отпечатались на свежем снегу.

* * *


Тяжело дыша от напряженной погони и сверкая глазами оттого, что стал свидетелем гибели великолепного оленя, Рагнар не сразу понял, что к нему обращаются, и никто иной, как сам Роберт Феррерс, граф Дерби. Не следовало пренебрегать вниманием этого молодого человека, находясь на его охоте, после того как тебя пригласили, потому что ты случайно оказался закадычным другом одного из его вассалов.

— Прошу прощения, милорд. Я все еще никак не могу избавиться от того впечатления, которое на меня произвела эта дикая погоня.

— Я вижу, — сказал Феррерс, прикусив нижнюю губу. У него тоже были узкие глаза, темные, как лес, а угловатые черты лица придавали ему несколько озлобленный вид. — Я спросил, как поживает сейчас ваш отец.

— Хорошо, милорд, — ответил Рагнар немного сдержанно, предпочитая оставаться начеку. Роберт Феррерс относился к тому сорту людей, которые не заводят пустых разговоров с незнакомцами.

Феррерс кивнул, поиграл со свободным концом золоченого шнура, свисавшего с подстилки седла.

— Кажется, он вышел из прошлогодних неприятностей овеянным славой.

Рагнар бросил на Феррерса сердитый вопросительный взгляд: испытывает его граф или ищет расположения?

Погонщики, размахивая кнутами, призывали собак к порядку, в то время как два носильщика привязывали оленя к длинной жерди.

— Не хотите проехаться со мной немного? — спросил Феррерс, выводя свою лошадь из кольца деревьев, куда они загнали оленя. Снег, весь истоптанный копытами и лапами собак, растаял, обнажая черную землю и подстилку из прелых листьев. Когда его вассалы тронулись за ним, он жестом приказал им оставаться на месте.

Лес сомкнулся вокруг них. Свет, наполненный маленькими жалящими морозными иглами, казался здесь каким-то тусклым и серым. Жар от погони начал уходить из крови Рагнара, напоминая ему о холоде, царившем кругом. Подобная погода всегда предшествовала наступлению весны.

Феррерс, сжав губы, посмотрел на Рагнара.

— Вы и сэр Вильям, как я слышал, примирились?

— Да, милорд, — устало ответил Рагнар.

— А ваш сводный брат, тот, которому удалось заполучить такое крупное состояние? Вы с ним общаетесь?

Рагнар помолчал. Его лошадь шла под ним размеренным шагом, стуча копытами в такт его сердцу.

— Я не видел его после нашей последней встречи прошлым летом в Лондоне.

Роберт Феррерс проворчал:

— Жаль, что ваш отец не попытался женить на Линнет де Монсоррель вас, а не его, — сказал он, пристально всматриваясь в глаза Рагнара. — Я думаю, так выглядело бы естественнее, ведь вы наследник.

Рагнар ничего не ответил. Он мог бы ненавидеть Джослина и питать к нему жгучую неприязнь, наблюдая за тем, как отец оказывает предпочтение своему внебрачному сыну, а не своим законным детям, но восстание, закончившееся столь плачевно, научило его быть осторожнее. Любовь и ненависть нельзя выставлять напоказ — лучше носить их в сердце, и поэтому он решил, что лучше ответить неопределенно на вопросы Феррерса.

— Наверное, у вашего отца есть на примете жена для вас?

— Я не знаю, милорд. — «О боже, неужели он собирается предложить ему свою сестру?» — У Рагнара все внутри перевернулось.

Феррерс вдохнул морозный воздух своим тонким носом, чувствуя, что начинает слегка раздражаться. Огромная шотландская борзая поравнялась с его лошадью и последовала с ними через деревья. Снег теперь повалил большими хлопьями. Такой снег наверняка еще пролежит на земле не одну неделю и лишь потом растает.

— Я понимаю ваши подозрения, — сказал граф, — пребывание в погребе для яблок целых два дня и две ночи среди невежественных крестьян может выбить из равновесия кого угодно, но со мной вам можно расслабиться, не нужно сидеть, как на иголках.

«Еще как нужно», — подумал Рагнар, но любопытство пересилило, и это тут же отразилось на его лице, так что Феррерс, улыбнувшись, нагнулся в седле и приблизился к нему.

— Зимнее перемирие скоро закончится. Роберт Лестерский, правда, еще в тюрьме, но он возглавлял лишь одну из волн этого огромного потока, который сметет со своего пути короля Генриха. Что он станет делать, когда весной Франция, Фландрия и Шотландия возьмут в руки оружие против него? Чаша весов, однажды качнувшись в его сторону, может качнуться и в другую.

Рагнар увидел перед собой сверкающие узкие глаза своего собеседника — глаза ласки, хищные и жадные. «Смотря по тому, какой груз будет опущен на эту чашу». Он оглянулся. Позади них по тропинке ехали люди — приглашенные рыцари, оруженосцы, загонщики и егеря, — сохраняя дистанцию, но явно обеспокоенные увеличивающимся снегопадом.

— Что вы хотите от меня, милорд?

Феррерс вытер обратной стороной ладони уголки рта.

— Я полагаю, что в будущем мы окажемся полезны друг другу. Становиться под мои знамена, как вы это сделали с Лестером, было бы откровенной глупостью и пустой тратой времени для нас обоих… но если бы вы стали лордом Арнсби, многое изменилось бы.

— Вы хотите сказать, что моему отцу пора умереть? — Голос Рагнара звучал надломленно, во рту пересохло. Что такое предлагает Феррерс? Он быстро представил себе, как он поджидает Железное Сердце на темной винтовой лестнице с кинжалом в руке или подливает смертельную дозу яда в кувшин с вином.

Феррерс, заметив отказ в его взгляде, осторожно опустил руку на его плечо.

— Всему свое время, конечно, — успокоил он, но его глаза говорили обратное.

Рагнар с недоумением смотрел на Феррерса, размышляя над прозвучавшими словами. Почему-то тут же вспомнилось, как в лагере Лестера он однажды силой взял одну женщину; он вспомнил восторг от того, как она борется с ним, не уступая, затем полная победа над ней, последний потрясающий рывок и наступившие затем неприязнь и отвращение к самому себе.

— Мы еще как-нибудь побеседуем об этом, — сказал Феррерс и, развернув свою лошадь, присоединился к своим товарищам. Собака покорно последовала за ним. Рагнар остался на месте, пока носильщики не прошли мимо него с тушей убитого оленя. Снег падал на его темную шкуру, но тут же таял от тепла неостывшей еще туши. По морде оленя сочилась кровь, медленно стекая на белый лесной ковер. Рагнар, глубоко вздохнув, поспешил прочь от вида смерти, догоняя своих знакомых охотников, так как нуждался сейчас в их обществе, в их громких добродушных подшучиваниях, чтобы выбросить из головы всякую чушь.

* * *


— Монастырь! — сказала Агнес Рагнару сквозь зубы. — Сначала я увижу его в гробу! — Ее пропитанный ядовитой ненавистью голос сделался низким. Служанка, успевшая привыкнуть к ее постоянному ворчанию в течение последних нескольких дней, уже никак не реагировала, стараясь вести себя как можно незаметнее.

Агнес отошла от окна, возле которого сидела, наблюдая, как Вильям со своим окружением выезжает из замка в сторону ноттингемской дороги.

— Он не в силах меня заставить. Он не может выбросить меня вот так, как износившуюся половую тряпку. — Она посмотрела в лицо сыну, который находился здесь, в ее комнате. Он пришел сюда, чтобы с него сняли мерку на новую рубаху. Портниха, заметив его нетерпение, торопилась, быстро отмеряя длину и завязывая узелки на веревке.

— Да, мама, — сказал Рагнар, бросив взгляд на мать.

Агнес посмотрела на его широкие плечи, прямую осанку, отблески света на его золотисто-рыжих волосах. Вильям хотел подыскать для Рагнара жену и потому разъезжал по стране, высматривая подходящую невесту. Агнес с опасением догадывалась о его планах. Мартина скоро отправят служить в дом Ричарда де Люси, и в ее гнезде совсем не останется птенцов. Она будет ему больше не нужна. Ее место в доме займет молодая жена Рагнара. Ревность и страх подтачивали ее изнутри. Если ее поместят в монастырь, она не сможет следить за этой девушкой, как за Морвенной.

Она выхватила у портнихи веревку и раздраженно махнула ею, приказывая служанке удалиться.

— Дальше я сделаю все сама! — крикнула она. — Иди лучше посмотри в сундуках, какие у нас есть ткани.

— Да, мадам. — Женщина поклонилась, стараясь не проявлять никаких эмоций.

Агнес подошла поближе к Рагнару. Она знала что вчера вечером сын гулял в деревне, в пивной ухлестывая за местными красавицами. Следы бурно проведенной ночи еще были заметны на его лице, а от самого исходил запах перегара.

— Если бы ты стал здесь хозяином, то не отправил бы меня в монастырь, не правда ли? — льстиво спросила она.

— Конечно, нет, мама!

Агнес улыбнулась и поцеловала его в щеку, чувствуя под губами колючую щетину там, где когда-то его кожа была по-мальчишески гладкой и шелковистой.

— Я предполагала, что ты именно так и ответишь. Ты хороший сын.

По его спине пробежала легкая дрожь. Вначале, испугавшись, она решила, что это оттого, что она прикоснулась к нему, но потом он вдруг сказал:

— Роберт Феррерс собирается совершить налет на Ноттингем.

Она нервно начала перебирать в руках веревку, уставившись на него, и от ее двойного подбородка краска хлынула к лицу.

— Когда? — спросила она, облизнув губы.

Рагнар пожал плечами.

— Сегодня, завтра, послезавтра… Я точно не знаю, но это произойдет, когда там будет отец. Вчера вечером один из людей Феррерса предупредил меня об этом. Вот почему я ходил в пивную. Я снова вошел в сношения с повстанцами, после того как съездил с Феррерсом на охоту. Они нанесут удар по городу и, если все пойдет гладко, захватят замок, — Он скрестил руки на груди и прислонился к декоративной каменной колонне, его глаза засверкали золотым блеском. — Понятно, что, стань я вдруг хозяином Арнсби, должно быть назначено приличное вознаграждение тому, кто поможет мне занять это место.

Агнес не отличалась большой сообразительностью, но она обладала врожденной хитростью, да кроме того, не требовалось особого ума, чтобы разгадать, что подразумевает Рагнар.

— Ты нанял людей, чтобы они убили твоего отца? — прошептала она, и в ее голосе с одинаковой степенью слышались страх и ликование.

— Об этом лучше помолчать. Я бы мог сейчас остановить его и не дать ему уехать, но зачем мне это? — Он бросил на нее вызывающий угрюмый взгляд. — У него никогда не находилось времени для меня, за исключением того, когда он высказывал мне свое недовольство. Зато Арнсби теперь мой, каждая палка и камень, каждый зверь в поле. — Он провел властной рукой по кроваво-красным узорам, украшающим колонну.

Агнес, закусив губу, протягивала сквозь пальцы веревку с завязанными узелками.

— А что, если отец уцелеет?

— Откуда он узнает? Ты ведь не выдашь ему меня?

Агнес презрительно фыркнула.

— После того, как он обходился со мной все эти годы? Я всегда поддерживала только тебя и буду делать это впредь. Только учти — ни о чем не говори Иво. Он слишком слаб духом, и ему не стоит доверять.

— Иво я беру на себя, — тихо сказал он.

— А как насчет этого ублюдка и его жены? — спросила она через некоторое время. — Я слышала, Вильям говорил кому-то, будто собирается встретиться с ними в Ноттингеме?

Рагнар улыбнулся, но выражение его лица нельзя было назвать довольным.

— Не буду скрывать, что лорд Рашклифф — настоящая заноза в моем боку, и я также прилично заплачу тому, кто сможет ее вытянуть из меня. А женщине и ребенку я вреда не причиню, — великодушно добавил он. — На них я зла не держу, зато они смогут строить свои планы на будущее, если сумеют сделать правильный выбор, ведь я как никак останусь единственным родственником покойного и тоже буду не прочь прибрать к рукам их земли. — Повернувшись к окну, он поставил ногу на каменный выступ в стене и облокотился рукой о колено.

Агнес никогда прежде не замечала, чтобы Рагнар говорил таким сдержанным и расчетливым тоном. Она не сомневалась, что он может расправиться и с Иво, и с любым, кто станет на его пути и, беспокойно вздрогнув, вдруг почувствовала, что ее любовь к сыну приобрела оттенок скрытого страха.


Глава 29


Вильям Железное Сердце владел тремя домами в Ноттингеме на холме, который находился у дороги на Дерби. Второй дом он сдавал внаем торговцу вином. Третий в настоящее время пустовал, хотя скоро его собирались заселить сын того торговца и его новая невестка, как только они отпразднуют свадьбу в ее родном городе Линкольне.

За тем домом, где чаще всего останавливался Железное Сердце, присматривали мужчина и женщина преклонного возраста. Джонас наблюдал за состоянием дома и время от времени выполнял случайную работу на заказ. Тилли подрабатывала прачкой, стирая белье у состоятельных купцов, живущих дальше по Лонг-Роу, и в доме всегда стоял огромный котел, полный белья, а на заднем дворе поблескивали мыльные лужи, от которых исходил пар.

Стоя на пороге, Линнет посмотрела на жилище, где им предстояло жить, и ей стало немного дурно. Внутри дома дело обстояло ничуть не лучше — воздух пропитался запахом капусты и лука, варившихся в другом котле, который шипел на огне в главной комнате. Последние три дня ее желудок пребывал в несколько расстроенном состоянии. Даже сегодня утром, до того как они тронулись в путь, ее едва не стошнило, когда Стивен поставил перед ней на стол блюдо с копченой сельдью. Обычно она обожала такую еду, но сегодня ей с трудом удалось проглотить кусочек хлеба.

У нее в голове вертелось подозрение, что она беременна, но, так как это действительно было всего лишь предположение, она пока ничего не сказала Джослину. Она улыбнулась, несмотря на недомогание и подумала о новой кровати, стоявшей теперь в их спальне. На ней красовалось свежее белье, лежали овечья шкура и северный плед. Все старое сгорело в огне на внутреннем дворе. Они вместе с Джослином любовались, как идет дым от семейной кровати Монсоррелей, а в их спальне уже стояла новая, которая прославит имя де Гейла.

Джослин отправился в замок в Ноттингеме, собираясь навестить своих старых знакомых, с которыми вместе воевал когда-то, и объявил, что появится лишь к вечеру. Роберт очень расстроился, узнав, что не сможет поехать с ним, но обещание Джослина сводить его на следующий день на рынок несколько успокоило мальчика.

Сейчас он играл в углу двора с молодым рыжим котом, купленным Тилли на рынке Уикдей возле церкви Святой девы Марии. Линнет с нежностью наблюдала за сыном. Он обожал всех животных, хотя тех, которые имели особенно густой и мягкий мех, любил больше остальных. Они с Джослином уже делили свою комнату с раненой белкой, обнаруженной Робертом во время поездки на своем пони. А на прошлой неделе он спас от повара соню, намеревавшегося запечь ее в собственной шкуре и подать на стол в качестве деликатеса. Теперь соня тоже обитала в их комнате, и ее плетеный домик висел возле клетки с белкой в алькове, где спал Роберт. Никто с тех пор не мог и думать о том, чтобы отведать соню за обедом.

Линнет уже решила было войти в дом, как приехал Железное Сердце. Он собирался сразу отправиться по делам к купцу, который жил возле городской стены и торговал шерстью.

— Дочка, — поприветствовал ее Железное Сердце несколько грубым кивком.

Линнет в ответ наклонила голову и послушно последовала за ним в дом, чтобы предложить вина. После ее болезни их отношения претерпели некоторые изменения. Она знала, что ради Джослина Железное Сердце приехал с Рашклифф в самый пик ее болезни и оставался там до тех пор, пока она не стала поправляться; его молчаливая, но крепкая, как скала, поддержка многое тогда значила. Почему-то она больше не думала о нем как об угрозе, ей даже не приходилось при нем напрягаться, чтобы не показать своего страха. Конечно, у него имелись свои недостатки, некоторые из них казались просто безобразными, но за ними скрывалось плечо друга, на которое она могла опереться.

Со своей стороны отец Джослина смягчился по отношению к ней и иногда даже вел себя нежно. Он прекратил свои пошлые разговоры, и когда они беседовали друг с другом, то по крайней мере общались, не ощетиниваясь, как кошка с собакой.

— Джослин еще не вернулся? — спросил Железное Сердце. Его длинный нос поморщился от запаха пара, исходившего от котла Тилли. — Никогда невозможно отгадать: то ли в котле кипит белье, то ли варится обед, — заметил он.

— Нет, он сказал, что задержится.

— Должно быть, болтает со своими старыми приятелями.

— Да, — ответила она, заставив себя улыбнуться.

Железное Сердце, потирая руки, бросил на нее быстрый испытующий взгляд из-под густых бровей.

— Ты бледна, как свежая головка сыра, — резко сказал он. — Что-нибудь случилось?

— Нет, отец. — Линнет подальше отошла от бурлящего котла. — Слегка шалит желудок, и больше ничего.

— Ха! — Он продолжал осматривать ее с головы до ног.

Линнет покраснела, положив ладонь на живот, чтобы убедиться в том, что он плоский и не осталось и следа от прежней беременности, но сам этот жест ее выдал.

Железное Сердце тем не менее не стал продолжать эту тему.

— Тогда тебе нужно пойти отдохнуть, — мягко сказал он. — Черствый хлеб и сладкое вино полезны при такой хвори. — Он кивнул головой. — Ступай на верхний этаж и поспи часок. Я присмотрю за мальчиком.

Линнет мгновение колебалась, но еще одна противная волна запахов из котла заставила ее желудок содрогнуться, и она приняла предложение с благодарной улыбкой.

* * *


— Мне это не нравится, — заявил Ранульф Фитцранульф, шериф Ноттингема, вглядываясь вдаль через окно башни. Между реками Лин и Трент раскинулся широкий зеленый луг, а за ними виднелись деревушки Бриггфорд, Уилфорд и Клифтун. — В городе слишком много людей Феррерса, и они что-то замышляют. — Он принялся покусывать ноготь большого пальца.

Стоя возле своего бывшего хозяина, платившего ему, Джослин тоже созерцал картину пасторального спокойствия. Деревья, тянувшиеся вдоль берегов, уже оделись в новую листву нежно-зеленого цвета, а луг стал похож на пышный ковер из трав и цветов, на нем мелкими темными бусинками рассыпался пасущийся скот. Ленивые серые облака дыма клубились над трубами сыромятен, расположившихся на берегу Лина, и груженая баржа держала путь вверх по реке, приближаясь к пристани замка.

— Когда я приезжал сюда осенью, то тоже удивился числу воинов Феррерса, — заметил он.

— В то время, когда состоялась битва под Форнемом? — Фитцранульф, повернувшись, посмотрел на Джослина своими водянистыми голубыми глазами. Левый глаз шерифа слегка косил. Складывалось такое впечатление, будто он никогда не глядит прямо, даже тогда, когда действительно смотрел в лицо собеседнику. Но этот обман зрения был простителен, ибо шериф Ноттингема считался самым прямодушным из людей.

— Они, как хищники, поджидают подходящего момента, чтобы наброситься на нас, но у них не будет такой возможности. Когда пришла новость о поражении Лестера, они постепенно разъехались.

— Но теперь они вернулись.

— Зимнее перемирие подходит к концу. — Фитцранульф посмотрел на свой искусанный ноготь. На большом пальце жевать уже было нечего, и он набросился на указательный. — У меня достаточно людей, чтобы защитить замок, но не город, где влияние Феррерса слишком велико. Если произойдет что-нибудь серьезное, горожанам придется самим позаботиться о себе. Вы надолго к нам?

— Вообще-то мы здесь, чтобы закупить продовольствие. Два, в крайнем случае — три дня. Мой отец, возможно, поставит охрану возле своего дома, раз уж он расположен почти рядом с владениями Феррерса.

— Ваш отец тоже здесь?

— Но по другим делам и наверняка пробудет на пару дней больше, чем я. Я слышал, он хотел заглянуть к вам.

Фитцранульф кивнул, отведя в сторону свой озабоченный, но полный лукавства взгляд.

— Самая плохая услуга, оказанная мне юстициарием. Он отдал вам в жены Линнет де Монсоррель, — проворчал он. — Таким образом, я потерял самых лучших воинов, которыми когда-либо располагал. До сих пор дуют недобрые ветры. Но теперь я хотя бы могу положиться на верность Рашклиффа. Когда им владели Монсоррели, заставить их сотрудничать в каком-либо вопросе не представлялось возможным: все равно, что пытаться превратить воду в вино. Старина Раймонд наверняка оказался бы таким же крепким орешком, как и Феррерс.

— Да, мне это известно.

Фитцранульф поднял голову; его лицо выражало любопытство, но Джослин не имел намерения разглашать секреты, касающиеся его самого и которые Раймонд де Монсоррель унес с собой в могилу.

— Мне нужно вернуться в Рашклифф, — добавил он, отвлекая внимание своего собеседника, — но, если вы только пожелаете, я оставлю часть своих воинов здесь. Хорошо обученные наемники вам не помешают.

— За чей счет? — поинтересовался Фитцранульф, показывая, что он относится к деньгам так же практично, как и ко всему остальному.

— Я их нанял до середины лета. Все, что от вас потребуется, это предоставить им еду и ночлег. Если они понадобятся мне в Рашклиффе, они доберутся до него за один день.

— Отлично, — кивнул Фитцранульф. — Я знаю, когда стоит схватить золотую гусыню, если она путается у меня под ногами. Если вам что-нибудь понадобится от меня в будущем, дайте мне знать.

Навестив шерифа, Джослин решил заглянуть в караульное помещение, чтобы засвидетельствовать там свое почтение. Его угостили здесь кружкой знаменитого пива, варившегося в этом замке, а также хлебом и сыром. Один из охранников, Большой Одинель, прозванный так за огромный рост, поставил локти на стол и сладострастно облизнул губы.

— Эй, Джос, это правда, что говорят о Раймонде де Монсорреле?

Хлеб с сыром во рту так и застрял у Джослина в горле. Он еще раз старательно прожевал его, сделав глоток пива, чтобы запить, и пожал плечами, делая вид, что ему это крайне безразлично.

— Да ладно, кончай смеяться. Ты знаешь, про что я. Говорят, он покрывал собой каждую бабу, которой было от тринадцати до пятидесяти. Могу поспорить: где бы ты ни появлялся, повсюду наткнешься на маленьких ублюдков, похожих на этого старика! — Одинель язвительно засмеялся, сверкая темными глазами. — Помнишь ту девочку, хваставшуюся тем, что она провела с ним несколько минут на стене церкви? Мы приводили ее сюда. Она призналась: будто у него больше, чем у быка! Думаю, его следовало сохранить после смерти, как сохраняют мощи святых! — Он оглядел комнату, чтобы получить одобрение присутствующих.

Непристойные слова полились нескончаемым потоком. Джослин услышал смех вокруг себя, но он звучал как-то глухо, словно издалека. Его глаза окутала красная пелена, а на всем теле выступила испарина, но он все-таки сдержал себя и не вырвал у Одинеля гадкий язык, ибо, поступи он так, признал бы, что призрак Раймонда все еще имел над ним власть, а Джослин решил, что та старая кровать уже давно сгорела дотла и дух этого развратника навсегда изгнан из его памяти.

— У тебя богатое воображение, — ответил он, когда пришел в себя и смог говорить. — Раймонд де Монсоррель славился как известный соблазнитель, а шлюхи всегда будут рассказывать байки о любом высокородном клиенте, который прошелся у них между бедер. Это доставляет им удовольствие и вызывает интерес у клиентов, — резко добавил он.

Одинель неуверенно заморгал. На короткое время установилась неуютная тишина. Джослин задался вопросом: что, черт возьми, он делает в этом караульном помещении? Его титул превратился в такой же осязаемый барьер между ними, как и шелковая тесьма, окаймляющая его рубаху, или берилловая и янтарная броши, закрепленные сбоку на его отделанном мехом плаще. Хотя он сам, может быть, и не хотел этого, но все изменилось, и он стал каким-то посторонним для этой компании, одним из «тех», и из-за его прошлого на него теперь смотрели и с восторгом, и с презрением. В его отсутствие они будут говорить о нем так же, как и о Раймонде де Монсорреле. Поэтому он больше не мог здесь оставаться.

Джослин быстро, едва попрощавшись, вышел, и обе стороны с облегчением вздохнули. Когда дверь караульного помещения закрылась за ним, охранники сразу же расслабились, как будто все это время, пока он находился внутри, они стояли по стойке смирно. А с противоположной стороны двери Джослин, закрыв глаза, почувствовал себя как только что отпущенный на свободу заключенный. Теперь перед ним, когда спускался по холму, ведущему к рынку, встал вопрос: куда идти. Не к Линнет, только не сейчас, когда слова Одинеля глубоко задели его за живое и непонятная обида поселилась в груди.

Наконец он сделал свой выбор и отправился к Конану, который, как предполагал Джослин, должен сидеть в это время в таверне на рынке Уикдей. Он долго петлял по узким улочкам, пока не выбрался к ручью Брод-Марш. Небольшой поток воды, бегущий вдоль Бьярд-лейн, теперь опять оказался перекрыт, только на этот раз дохлой собакой, и жители близлежащих домов вели оживленный спор, решая, кто должен отвечать за удаление этого препятствия. Джослин осторожно пробрался по грязи на обочине дороги, мимо темных дверей, ведущих к убогим жилищам с очагом, разведенным посередине, и с дымящимися трубами на крышах. В одном месте, ближе к вершине холма, виднелись спускавшиеся к кучке домов ступеньки, высеченные в мягком песчанике.

Возле своего дома за небольшим столом сидел сапожник. Кругом лежали инструменты и разбросанные куски кожи, из которых он делал обувь. По соседству с ним находилась небольшая красильня, и, когда Джослин проходил мимо, ее владелец, вымачивавший ткань в котле с ярко-оранжевой водой, уставился на прохожего. Здесь же расположилась лавка, принадлежавшая Ротгару, мастеру по мечам, и Джослин остановился, чтобы посмотреть на хороший товар.

— Лучшая ломбардская сталь, сэр, — сказал Ротгар, откладывая свои дела и подходя к Джослину.

Джослин помнил его с детства, с тех самых пор, как пришел сюда вместе с Железным Сердцем, и то, что он тогда увидел, сразу привело его в восторг. Жена Ротгара, теперь уже покойная, суетилась вокруг него, угощая сахарным инжиром, а Ротгар позволил ему подержать в руках оружие.

Кинжал, который он протянул ему сегодня, имел длину девять дюймов, острый с обеих сторон, а рукоять, покрытая натуральной оленьей кожей, так и льнула к рукам. Его собственное оружие, прослужившее ему с самых первых дней его наемничества, уже изрядно поизносилось. Ему несколько раз приходилось заменять ручку, а истончившееся лезвие затуплялось через каждую неделю.

— Сколько просишь за него?

— Восемь шиллингов, — немедленно ответил Ротгар, проведя рукой по длинным усам. — Сам материал обошелся мне в четыре, а сверху ведь еще мое время и мастерство.

— Я дам тебе пять, — сказал Джослин, проверяя заточенное лезвие на подушечке большого пальца. — Именно столько заплатил я по дороге в Нормандию.

Ротгар прищелкнул языком.

— Нормандия ближе к Ломбардии, и потому сталь стоит дешевле. А отсюда уж слишком долго приходится ехать, чтобы заключить сделку. — Кузнец потянул за густые серебряные волоски над своей верхней губой. — Вот что я скажу. Учитывая, что вы и ваш отец постоянные мои покупатели, я уступлю его вам за шесть с половиной.

— Шесть, — сказал Джослин, — и пока я здесь, то закажу, пожалуй, для своего пасынка тупой меч.

Ротгар продолжал подергивать свои усы.

— Ох, тяжело с вами, милорд, но думаю, что так будет вполне справедливо, раз уж вы подкидываете мне работу. Шесть так шесть.

— Я плачу сразу, — заметил Джослин, кладя монеты поверх стойки, именно для этого и предназначенной.

Ротгар, сосчитав их, смел себе в ладонь.

— Вам стоило бы привести парнишку ко мне в лавку, чтобы обмерить.

— Сегодня днем?

— Да, можно и сегодня. — Ротгар начал отстегивать деревянную пуговицу на мешочке, висевшем у него на ремне, но вдруг остановился и поднял голову. — А что это за шум?

Джослин выскочил на улицу, сжимая в руке новый кинжал. Его ослепил яркий дневной свет, представлявший собой резкий контраст с той темнотой, которая царила в земляной лавке. Со стороны дороги Хологейт-роуд до него донеслись крики и лязг оружия. Затем послышались более громкие вопли ужаса, и он увидел яркие языки пламени.

— Боже мой, что происходит? — Ротгар выглянул через плечо Джослина, держа в руке свой кузнецкий молот.

— Ясно только одно: начались какие-то неприятности. Лучше прикрой свою лавку, спрячься сам и захвати с собой все ценное. Я отправляюсь в Уикдей — там должны быть мои люди.

Ротгар сурово кивнул и без лишнего промедления позвал своего подмастерье и поспешно принялся складывать товар.

Джослин перешел через узкую грязную улочку, посмотрев на вершину холма, где стояла пивная. Народ выбегал из домов, обеспокоенно допытываясь друг у друга, что происходит. С холма и со стороны рынка тоже в панике бежали горожане.

— Грабители! — кричал один из запыхавшихся торговцев, предупреждая тех, кто стоял внизу. Под мышкой он держал гуся — наверное, свой товар, — который отчаянно бил своими оранжевыми лапами. — Люди Феррерса — спасайтесь!

Джослин двинулся сквозь поток охваченного паникой люда, раздвигая его своими мощными плечами, пока наконец не добрался до Уикдея. Зеленый искусственный куст, подвешенный обычно на горизонтальном шесте над входом, указывая, что это место является пивной, сейчас валялся втоптанным в землю возле дверей, а с горящего пола поднимался густой дым, так как кто-то выбросил из жаровни полено, чтобы поджечь таверну. На заднем дворе господствовала тишина, не слышалось даже лая сторожевой собаки хозяина, виднелись лишь ее конура и тяжелая цепь.

Джослин выбежал обратно на улицу. Люди лавиной неслись с рыночной площади, стараясь отыскать убежище в церквах. Дым клубился над выстроенными в ряд домами купцов на улице Кингс-роуд, ведущей к храму Святой девы Марии. Огонь жадно лизал соломенные крыши, но никто не осмеливался его тушить. Боясь за свою собственную жизнь, люди давали огню полную власть над городом.

Джослин стоял как вкопанный, не обращая внимания на неистовые людские волны. Затем он увидел воинов. Огонь от факелов, которые они держали в руках, отражался на их шлемах и кольчугах. Они забегали в жилища горожан, поджигая сено и солому, вороша огонь в очагах и разбрасывая угли, позволяя яростному огню пожирать все на своем пути.

Джослин натолкнулся на два мертвых тела, растянувшихся на улице. Одно из них принадлежало городской проститутке. Ее безвкусное желтое платье было забрызгано кровью. Во втором трупе, обнимавшем ее, видимо, пытаясь защитить свою временную возлюбленную, Джослин узнал Геймела. Его плотничные инструменты валялись здесь же, разбросанные по улице, а его деревянная нога торчала из-под него под каким-то кривым углом.

В надежде, что они еще живы, Джослин присел на корточки, наклонившись над ними, но быстро обнаружил, что им не нужна уже никакая помощь. Он перекрестил их, закрыв уставившиеся в никуда глаза Геймела, и поднялся на ноги. Его переполняла злоба. Где же, черт возьми, Конан?

Со всех сторон раздавался звон церковных колоколов. Внезапно Джослин подумал о Линнет и Роберте, и у него все перевернулось внутри от страха. Когда его отец отправился по делам, там осталось лишь несколько слуг. Они совсем беззащитны. Дом отца стоял рядом с домом графа Дерби. Это может уберечь его от пожара, но это также означает, что в том районе будет огромное количество людей Феррерса.

Он побежал, протискиваясь через узкую улочку, переполненную людьми, стремящимися к церкви Святого Петра, где они надеялись обрести безопасность. Под ногами шлепала грязь, и он скользил на ней, поминутно рискуя упасть. Позади в панике визжали обыватели. Огонь охватил бочку с сосновой смолой в мастерской плотника, и огненные брызги разлетелись в толпу. Одна капля попала Джослину на руку и с шипением начала въедаться в кожу, прежде чем он успел ее стереть. С большим трудом ему удалось преодолеть сопротивление толпы. Изловчившись, он попал на обочину и оказался в вонючем переулке, узкой тропой извивавшемся вдоль задних стен домов, обступивших рыночную площадь.

Здесь тоже царил хаос, и Джослин понял, что беспорядки в городе масштабнее, чем он предполагал.

Кругом шел грабеж, все пылало в огне. Он на секунду присел на корточки в саду одного из дворов, чтобы перевести дыхание и задаваясь вопросом: пошлет шериф своих воинов в город или будет оборонять замок, надеясь, что выступление Феррерса скорее продиктовано сиюминутной злобой и ненавистью, чем попыткой захватить город и замок.

Сжимая в руке только что купленный кинжал, Джослин выпрямился и пошел через двор. Внезапно, громко топая копытами и хлопая ушами по своим маленьким глазкам, мимо него галопом промчалась огромная черная свинья, чуть не сбившая его с ног. Он быстро отпрыгнул в сторону, столкнувшись с двумя пешими воинами, державшими в руках длинные ножи и собираясь зарезать свинью, которая, фыркая, пронеслась через сад, юркнув в дырку плетеного забора, и исчезла в шумном переулке.

Остановившись, воины оценивающе взглянули на Джослина поверх поднятого наготове оружия.

— У нас с вами нет личных обид, — сказал Джослин. — Дайте мне спокойно пройти своей дорогой, и я позволю вам идти своей.

Воины обменялись быстрыми взглядами и продолжали внимательно оценивать Джослина. Он сразу же вспомнил о золотой тесьме на своей рубахе, о плаще и обо всем том, что являлось куда большим искушением для этих головорезов, чем жареная ляжка свиньи, которая к тому же уже находилась где-то на полпути к Брод-Маршу.

— Нам бы тоже не хотелось ссориться с тобой, — ответил старший из воинов, — но ты бы больше понравился нам, если бы отдал свой плащ в знак доброй воли.

— Кошелек и ремень — тоже, — добавил второй, чьи быстрые хитрые глаза не пропустили многообещающую округлость кошелька Джослина и отделанный золотом кожаный ремень.

Один воин встал справа от него, второй — слева. Джослин кинулся на одного из них, подняв кинжал для удара. Однако атака не увенчалась успехом, так как соперник, изловчившись, схватил его за руку. Джослин поступил таким же образом, уцепившись за запястье своего противника, и, используя свою хватку как рычаг, с силой отбросил мужчину вправо, преграждая путь второму воину. Высвободившись, Джослин пустился бежать. Он слышал звуки быстрых шагов гнавшихся за ним, но двигался заметно быстрее и вскоре оказался на рыночной площади.

Здесь тоже грабили дома, предавая их огню. Джослин увидел, как через площадь воины катят тяжелые бочки из погреба виноторговца, а он сам и его семья стояли рядом и смотрели, беспомощные и напуганные. Воин в кольчуге, восседавший на боевом коне, отдавал распоряжения, размахивая длинным хлыстом.

Позади Джослина раздался ликующий возглас:

— Вот он, сукин сын, держите его!

Оглянувшись, Джослин увидел своих преследователей, от которых он только что ускользнул, проделав достаточное расстояние от дверей одного дома на Какстул-Роу. Джослин снова принялся бежать, прекрасно понимая, что если его поймают, то на этот раз наверняка убьют.

Рыночная площадь превратилась в руины из перевернутых стоек и прилавков; грабители рыскали среди них, как стервятники, завидевшие убитого волка. Джослин искал здесь убежища, перебираясь от одного места к другому и медленно приближаясь к Орган-лейн. Возле низкой стены, отделявшей рынок зерна, один из грабителей пригрозил ему коротким ножом, но сразу же отступил, заметив в руках Джослина сверкающий длинный кинжал, и отправился за более легкой наживой. Джослин следил в оба глаза за этим удалявшимся грабителем, не заметив тело, растянувшееся позади одной из опрокинутых будок, пока не споткнулся об него. Он повалился, вонзив свой кинжал в труп и налегая на него. Когда сделал первый вдох, то чуть не задохнулся, ибо зловоние, исходившее от мертвеца, говорило о том, что он являлся одним из работников многочисленных сыромятен, расположившихся по ту сторону моста через реку Лин. Запах экскрементов смешивался с вонью разложения, протухшего бараньего жира и резким металлическим смрадом танина. Зловоние было настолько сильным, что Джослина вырвало. Неподалеку он услышал приближающихся преследователей. Через мгновение они повернут за угол будки, обнаружив его лежащим у своих ног, и он станет легкой жертвой их ножей.

Не долго думая, Джослин сорвал с себя плащ и расшитую золотом рубаху. Запихав их под стол будки, он перевернул труп, стянул с него плащ и испачканную рубаху и оделся в это отвратительное тряпье. Сальный, кишащий вшами капюшон застегивался на продолговатую деревянную пуговицу, а узловатая палка довершала ансамбль. Лишь Джослин отошел от трупа, как два грабителя, пыхтя, подбежали к будке.

Его падение, несмотря ни на что, пошло на пользу. Сгорбившись, он заковылял не так быстро, иначе это могло бы сразу выдать его. Наоборот, он двигался, слегка шаркая ногами, напоминая обычного крестьянина.

— Эй! — прокричал один из воинов. — Не видел ли ты, как пробегал здесь один дворянин? Высокий, в темно-красном плаще?

Джослин покачал головой, пробормотав ответ на грубом англо-датском языке, свойственном деревне. Одновременно он махнул рукой, так, чтобы ужасный запах от его одежды долетел до их носов. Ни один из них, решил он, не захочет приблизиться к нему настолько близко, чтобы попытаться опознать.

— Боже, от него воняет, будто он подох еще неделю назад! — заявил второй воин. — Ты понял, что он тут сказал?

Его товарищ покачал головой, тоже сбитый с толку.

— У него слишком сильный акцент даже для здешних. Идем, мы только зря теряем время, и меня сейчас стошнит, если простою здесь еще немного. Давай поищем с другой стороны.

Холодный пот проступил на теле Джослина, пока он смотрел, как они поспешно уходят прочь. Он с трудом выдохнул, затем вдохнул. Теперь, когда он немного привык, запах от этого тряпья не казался таким омерзительным. Именно благодаря ему его жизнь была спасена. Повернувшись, он пошел через рыночную площадь, направляясь к городским воротам возле часовни. Разграбленные дома вдоль Лонг-Роу напоминали деревенский пейзаж где-нибудь на пограничной полосе, где подобные зрелища можно видеть постоянно. Джослин ухватился за соломинку надежды, размышляя над тем, что жилище его отца слишком близко расположено к дому графа Дерби и потому, может быть, его пощадили. Ужасные картины рисовались в его воображении, когда он торопливо пробирался по грязной улице.

Из темного переулка, который вел от городской стены к рынку, выскочила группа спешивших куда-то воинов. Они было окружили Джослина, но оставили в покое, отпустив несколько замечаний по поводу исходившего от него зловония.

Джослин мельком посмотрел на них и тотчас же расслабил кулак, сжимавший кинжал.

— Конан! — проревел он. — Где, черт возьми, вы были?

Его дядя уперся руками в бока и смерил Джослина с головы до ног.

— Я мог бы то же самое спросить у тебя. — Его отмеченная шрамом губа криво изогнулась к левой ноздре. — Боже мой, от тебя несет хуже, чем с поля боя трехнедельной давности!

— Мне пришлось поменяться одеждой с прахом одного дубильщика кожи, иначе бы меня проткнули насквозь два подонка, — оправдался Джослин. — Я предполагал, вы будете в таверне Уикдей.

— Да, мы собирались туда, но оказалось, что дядя Годреда держит пивную на Черри-Три-лейн. Мы сидели там, когда появились люди Феррерса и учинили беспорядок. Мы довольно быстро от них избавились, но затем поняли, что все намного серьезнее. Сейчас мы направляемся к дому твоего отца.

— Нельзя терять время. — Джослин торопливыми шагами пошел вверх по холму. — Не думаю, что люди графа Дерби причинят вред Линнет и Роберту — они им слишком нужны, — но я не хочу, чтобы моя семья попала в их лапы.

— Не сомневаюсь, что рыцари твоего отца защитят дом, — сказал Конан, поспешая вслед за Джослином и по-прежнему морщась от запаха его одежды.

— У моего отца дела с торговцем шерстью на Орган-лейн, и он отпустил большинство своих людей побродить по городу. Точно так же, как поступил и я, — ответил Джослин. — Насколько я знаю, в доме осталась лишь прислуга.

Джослин и Конан приблизились к тем трем домам, которыми владел Железное Сердце, и обнаружили, что около них царят обманчивая тишина и спокойствие. Харчевня, расположенная через дорогу, полыхала в огне, но в целом этот район города казался менее разоренным. Но предположение, что все здесь обстоит хорошо, было бы ошибочным. Входная дверь первого дома еле висела на петлях, а в проходе на полу лежали раздетые тела оруженосца Железного Сердца и мужа Тилли, Джонаса. Комнаты опустели. Все, имевшее цену, унесли. Никто не отвечал на зов Джослина. Он вышел во двор. Котел Тилли был опрокинут, рядом, в грязи, валялась куча рваного истоптанного белья. Прижав уши к своей маленькой головке, котенок Тилли, ощерившись, смотрел из-под деревянного стола. Миска с водой и тонкими полосками необработанной кожи стояла на скамье возле каких-то инструментов для починки оружия. Синий щит отца лежал на земле, по недубленой коже до самого центра тянулся порез. На земле виднелись пятна крови, там, где протащили тела, раненые или мертвые.

Джослин подобрал пару кузнечных щипцов, сжав их до боли. Он не мог так сильно опоздать. Казалось невозможным, что он позволил всему этому совершиться.

Потом услышал усиливающиеся с каждой секундой звуки со стороны сада, находившегося по другую сторону узкого переулка, и крик женщины.

Бросив щипцы, он схватил щит отца за короткие ремни и побежал.


Глава 30


Как только Линнет удалилась в спальное помещение на втором этаже дома, Железное Сердце вынес свои инструменты и щит, положив их на скамью возле стены внутреннего двора.

Закрепив щит между ног, он взял небольшие кузнечные щипцы и стал выдергивать ими гвоздики, удерживающие узкую полоску недубленой кожи, окаймлявшую край щита. Сверху часть кожи была повреждена и нуждалась в замене. Этим он собирался заняться еще зимой, но все откладывал. Теперь перемирие подходило к концу, и у него больше не оставалось времени.

Роберту надоело играть с котенком, и он направился через двор к тому месту, где работал Железное Сердце.

— Что вы делаете?

— Я хочу… — начал Железное Сердце, искривив рот от усилий, пока вытягивал гвозди из дерева, — заменить… этот испорченный участок… новым куском. Понимаешь? — Он показал мозолистым пальцем. — Один шотландец пометил его здесь своим коротким мечом. Чуть не попал в меня, сукин сын.

Роберт кивнул, и его серые глаза округлились.

— Можно я помогу?

— Почему бы нет, — хрипло ответил Железное Сердце. — Видишь, там стоит миска? Принеси ее сюда. В нее я на ночь положил отмякать небольшой отрезок сыромятной кожи. Я думаю, она уже готова и достаточно размякла, теперь ее можно легко разрезать и прибить гвоздями. — Он наблюдал, как Роберт, подняв желтую чашку, осторожно понес ее к нему. Его маленькое лицо выражало крайнее сосредоточение. Сердце старика защемило; боль, такая теплая и сладкая, пронзила всю его душу, как бы насмехаясь над теми преградами, которые он воздвиг в себе, отгородившись от остального мира четверть века назад. Этот маленький ребенок, как когда-то Джослин, учился ухаживать за оружием, стоя напротив Железного Сердца. Тогда его жизнь только расцветала, как у подснежника, появившегося на проталине среди сверкающих на солнце ручьев и окружающей белизны. А теперь, когда жизнь клонилась к закату, старый воин снова почувствовал запах весны. Ему вдруг захотелось заплакать: он полностью пропустил свое лето и заметил лишь последние осенние листья.

— А что дальше? — спросил Роберт, вернув Железное Сердце на землю.

— Достань оттуда кожу и выжми ее как следует, изо всех сил.

— Вот так? — Роберт с отвращением поморщил нос, увидев, как сырая кожа выпячивается у него между пальцами. — Она очень скользкая, и от нее так воняет!

Железное Сердце чуть не рассмеялся, но на его лице отразилась только едва заметная улыбка.

— Когда она сухая, ее легче прибить гвоздями, — пояснил он, заметив при этом, как сильно напряглись мускулы на худенькой руке мальчика. Он походил на тощего кролика, но в нем скрывались упорство и твердая воля. Все еще ухмыляясь, Железное Сердце порылся в сумке с инструментами и обнаружил, что куда-то пропали ножницы.

— Хватит, ты выжал почти всю воду. Зайди лучше в дом и попроси у Тилли ножницы.

Роберт поспешно побежал выполнять поручение. Взяв помятый кусок кожи, Железное Сердце еще раз выкрутил его своими сильными, покрытыми шрамами руками. Вытирая мокрые пальцы о тряпку, он услышал пронзительный визг Тилли и еще более громкий крик Роберта, заставившие его немедленно вскочить на ноги.

Мальчик стрелой вылетел на задний двор, сжимая в руках ножницы и широко раскрыв глаза от страха. Тилли бежала за ним, путаясь в своих юбках.

— Воины, сэр! — задыхаясь, проговорила она. — С мечами. Идут сюда со стороны дома Феррерса! Они задумали что-то недоброе, это видно по их походке!

— Что происходит? — спросила Линнет в недоумении, стоя у лестницы. Она еще не успела отойти ото сна — голова не покрыта, а ее золотисто-каштановые волосы в полном беспорядке.

Железное Сердце раскрыл рот от удивления, но, прежде чем он начал что-то соображать, у переднего входа показались три воина, облаченные в кожаные доспехи. Двое из них держали в руках тяжелые топоры, третий размахивал датским ручным топориком.

От неожиданности Линнет громко вскрикнула. Железное Сердце схватил со скамьи меч и щит, приготовившись встретить непрошенных гостей.

— Убирайтесь из моего дома, или, клянусь Богом, я убью вас! — зарычал он.

В ответ на его слова один из воинов грубо расхохотался.

— Ты, старый пень, — сказал он, приближаясь тяжелыми уверенными шагами. — А Бог твой давно спит.

Линнет стала понемногу отступать назад. Ни на секунду не спуская с воинов глаз, Железное Сердце сделал шаг в сторону, освобождая для Линнет дорогу.

— Спрячьтесь в погребе в соседнем доме, — шепнул он ей на ухо. — У Тилли есть ключи.

Обернувшись, Линнет пустилась со всех ног на задний двор. Схватив Роберта за руку, она бегом потащила его через ворота в узкий проход за домами. Тилли и Элла, задыхаясь, спешили за ней. Уцепившись за железное кольцо на воротах, ведущих на соседний двор, Линнет повернула его, но дверь не поддалась. Она навалилась на нее всем телом, надавив плечом так, что ей стало больно, но все тщетно. Петли скрипели, однако дверь прочертила лишь небольшую полосу по пыльной земле. Тилли и Элла присоединились к ней, напрягаясь изо всех сил, и наконец образовалось отверстие, достаточное для того, чтобы женщины и ребенок смогли протиснуться сквозь него, оказавшись во дворе дома виноторговца.

Тяжело дыша, Тилли принялась отстегивать от пояса на ее толстой талии обруч с висевшими на нем ключами и нашла тот, который подходил к этой замочной скважине.

— Лорд Вильям повелел нам спрятаться в погребах, — пыхтя, проговорила Линнет, осматривая широко раскрытыми глазами пустой двор, не забывая об угрожавшей им опасности. С противоположной стороны до их ушей донесся свист и лязг стали. Затем раздался душераздирающий крик.

Тилли засунула ключ в отверстие, повернув его дважды, и надавила на дверь.

В доме оказалось темно и пахло сыростью, говорившей о том, что в помещении давно никто не жил. Стены выглядели голыми, так как купец взял все свое добро с собой, оставив только самую простую мебель. Пустой железный котел стоял над очагом, вычищенным от золы, а рядом лежала новая охапка дров для растопки.

— Погреб здесь, — сказала Тилли и скрылась в кладовой, зайдя за деревянную перегородку. Связки трав и копченая ветчина свисали с крючьев, вбитых в прочные деревянные балки, которые поддерживали пол верхних спальных помещений. На полу возле старой пары башмаков валялись два ведра, а на столе расположились несколько кухонных горшков, а также свечной фонарь. Тилли взялась за него и дрожащими руками начала высекать огонь из трутницы, которая находилась рядом. Высоко подняв фонарь, она поспешила к низкому дверному проему в дальнем конце комнаты и попросила Эллу убрать тяжелые железные засовы. Линнет подбежала, чтобы помочь служанке, но, к счастью, хорошо смазанные маслом засовы, несмотря на свой вес, легко поддались. Дубовая дверь отворилась, и пламя свечи затанцевало, отбрасывая огромные тени от грубо высеченных по песчанику ступенек, спускавшихся туда, где господствовал мрак.

Роберт остановился.

— Я не хочу спускаться туда, — захныкал он, еще крепче прижавшись к матери. — Я не люблю темноту. Там меня съедят чудовища!

— Наверху нельзя оставаться. — Присев на корточки, Линнет обняла его. — Нет там никаких чудовищ. Сэр Вильям никогда не позволит им жить в своем погребе, так ведь? — За плечом Роберта она махнула рукой, велев остальным женщинам идти вниз. Тилли отдала ей обруч с ключами, держа пальцами ключ от погреба, и прошла через подковообразную арку, за которой начиналась первая комната.

Линнет погладила Роберта по волосам.

— Послушай, я понесу тебя, и ты сможешь спрятать свое лицо, уткнувшись в мое плечо.

Роберт продолжал упираться, боясь предстоящего испытания и тихонько плача, но Линнет подхватила его на руки. У нее не было больше времени успокаивать его, и она лишь надеялась, что он не станет пронзительно визжать.

У входа послышался топот ног, и почти сразу же женщины услышали удары оружия по уличной двери.

— Скорее, миледи! — шепотом сказала Тилли, помахивая рукой внизу лестницы и сверкая белками глаз.

Линнет пошла по ступенькам, и Роберт прильнул к ней, как банный лист. Она попыталась свободной рукой закрыть дверь погреба, но остановилась, увидев, как, шатаясь, в кладовую вошел Железное Сердце с исказившимся от боли и усилий лицом. Она снова распахнула дверь. Он был слишком изможден, чтобы говорить, и лишь жестом приказал ей спускаться. Лишившись дара речи при виде крови на его плече, она отдала ему ключ и поспешила вниз за остальными женщинами. Дойдя до конца лестницы, она уловила звуки захлопнувшейся двери и поворачивающегося в замке железного ключа.

Тьма и сырость, затхлая и холодная, как в гробнице, поглотили их, и они очутились в подвальном помещении. Тилли поднесла фонарь, чтобы осветить Железному Сердцу ступеньки. Он с трудом держался на ногах, цепляясь за веревочные перила, натянутые вдоль одной стены, и, когда дошел до низа, повалился на бок на ряд бочонков, тяжело хрипя.

— Я вас не выдал, — задыхаясь, проговорил он. — Мы убили первых троих, я и Джонас… и потом еще двоих… — Его глаза сузились, и он повернул голову к влажному плечу.

— А где Джонас? — спросила Тилли. Ее рука задрожала, когда она ставила фонарь на землю.

Железное Сердце судорожно сглотнул.

— Мне очень жаль, Тилли, я ничем не мог помочь. На меня навалились двое, и я был не в состоянии добраться до него. Я пытался, Бог знает, как я пытался. Один из этих подонков побежал через двор за вами, и я погнался за ним. Я поддал ему жару… но и мне самому досталось. Кто же знал, что мне в собственном доме понадобится кольчуга.

— Позвольте, я взгляну. — Опустившись на колени, Линнет наклонилась, чтобы осмотреть то место на кожаном камзоле и рубахе, откуда сочилась кровь.

— Некогда, — прервал он ее. — Они ищут, чего бы награбить, и будут рыскать в доме виноторговца, прежде всего в погребах.

Линнет отпрянула и искоса посмотрела на него.

— Зачем же тогда вы велели нам прятаться именно здесь?

Железное Сердце вновь тяжело сглотнул.

— Этот погреб соединяет все три здания и идет даже немного дальше. Есть тут один проход. Он ответвляется возле помещения, где хранится мясо. Мы долго спорили с плетенщиком корзин, который живет по ту сторону улицы. Он делал подвал для своей мастерской и случайно прорубил отверстие в мой погреб. Насколько я знаю, дыру лишь немного заделали. Через нее, возможно, нам удастся пролезть. Подай-ка мне руку, девочка.

Линнет чуть не повалилась на пол от тяжелого веса Железного Сердца, когда тот поднимался на ноги, слегка оттолкнувшись от бочонков.

— Вот что, мальчик, — приказал он Роберту, который крепко держался за юбки Линнет. — Неси для меня мой меч, будь моим оруженосцем. — Он протянул оружие. Пламя от свечи вспыхнуло на остром лезвии, осветив жилы на мускулистой руке старика.

Роберт осторожно исполнил повеление, данное ему дедом, хотя его маленький кулачок совсем не подходил к широкой рукояти меча.

Наверху уже кто-то неистово колотил в дверь, и она начала судорожно подпрыгивать на петлях.

— Заперто, — проревел чей-то грубый голос. — Давай топор, Грег.

— Сюда, — настойчиво повторил Железное Сердце, пробираясь между бочонков. Дверь в погреб затряслась под ударами топора, распространяя во все концы звук расщепляющегося дерева.

Линнет совсем не нравилось то, как дышит Железное Сердце, и, учитывая размер раны, которую она, правда, не успела осмотреть, она пришла к заключению, что ему угрожает смертельная опасность. Раной следовало как можно быстрее заняться, пока он не потерял слишком много крови.

Они повернули за угол, и им пришлось нагнуться, так как потолок погреба вдруг резко сузился и, казалось, вот-вот сольется с полом. Свет от фонаря падал на следы от стамески на стенах подвала. С левой стороны тени увеличились и почернели, и именно сюда повернул Железное Сердце. Через мгновение они растворились в узком темном соединительном проходе. Обернувшись через плечо, Линнет сумела разглядеть лишь один мрак. Стук все еще продолжался, но вскоре послышался ликующий возглас — воины прорубили дверь.

— Жаль, что с нами нет Джослина, — отрешенно проговорил Роберт, как бы обращаясь к матери, когда они почти на четвереньках пролезли через отверстие и оказались в кладовой соседнего дома. — Он придет, чтобы спасти нас, мама? — Мальчик тоже посмотрел назад широко раскрытыми глазами, как загнанный звереныш. Его руки занемели под тяжестью меча.

— Я уверена, что придет, как только сможет, — ответила Линнет. Она помнила, что муж отправился в замок. Возможно, там еще ничего не известно, а к тому времени, как они догадаются, станет слишком поздно. — А пока, сладкий мой, нам нужно самим подумать о своем спасении.

— Мама, почему мы не можем?..

— Тише, — быстро предостерегла она его, — нас услышат!

Они не видели факелов воинов, но прекрасно слышали их голоса и шарканье шагов по песчаному полу подвала, доносившиеся из первого погреба.

— У него здесь не так много вина, — пожаловался хриплый голос. — Посвети поближе, Грег, хочу посмотреть метку на этой бочке. О-о, рейнское! — К голосу добавилась нотка жадного удовольствия, после чего раздалось какое-то странное позвякивание, скрежет, пока, наконец, струйка вина не полилась в какой-то сосуд. Все внизу наполнилось виноградным ароматом. Тилли прикрыла ладонью пламя свечи, отвернувшись от первого погреба. Железное Сердце молча взял из рук Роберта свой меч.

— Думаешь, наверху есть что-нибудь ценное? — спросил один из грабителей, жадно глотая волшебный напиток.

— Потом посмотрим. Черт возьми, какая приятная штука.

Шаги приближались по направлению к их проходу, и Железное Сердце сжал кулак на рукоятке меча.

— Эй, Томас, посмотри сюда. Здесь какой-то проход. Принеси-ка факел!

Беглецы оцепенели от ужаса, колеблясь между битвой и побегом, но в следующее мгновение в переднем погребе раздался другой голос, сердитый и повелительный.

— Я так и предполагал, что эти двое пьяниц найдут вино! — проревел кто-то, и послышался звук разбившегося об пол горшка. — Сейчас же выбирайтесь наверх. Люди, посланные к дому де Роше, все перебиты, а старого лиса и след простыл, как и женщины с ребенком. Я хочу, чтобы их немедленно нашли, понятно?

— Да, сэр. Мы просто обследовали подвал. Насколько мы понимаем, они могли скрыться здесь!

— О да, — с сарказмом ответил их командир. — Догадываюсь, что вы до дна хотели осушить эти бочки, чтобы убедиться, что они не прячутся в них. Вы, должно быть, думаете, что я только вчера появился на свет и совсем слепой. Давайте же, выходите оттуда и найдите Саймона — он тоже сейчас занимается их поиском.

— Да, сэр.

Шаги начали удаляться, а за ними стих и голос командира, продолжавшего изрыгать ругательства по адресу своих подопечных.

Линнет наконец смогла глубоко, с облегчением вздохнуть. Железное Сердце застонал и съехал вниз по стене. Его хватка на мече ослабла, и он упал на землю. Одинокий голубой огонек вспыхнул на остром лезвии и погас во тьме. Линнет присела возле своего свекра. Его веки дрожали.

— Идите дальше, — проворчал он. — Я не смогу поспевать за вами. — Он мрачно улыбнулся. — Сомневаюсь даже, что у меня хватит сил, чтобы встать. Если сумеете, пошлите кого-нибудь мне на помощь. Если нет… поберегите себя. Возьмите мой меч, у меня еще остается кинжал.

Линнет закусила губу, как бы размышляя про себя, затем кивнула в знак согласия.

— Дайте мне фонарь, — велела она Тилли и, когда пожилая женщина протянула его ей, поставила рядом с раненым стариком.

— Оставьте меня одного, — простонал он. — У вас нет времени.

Вполне достаточно, чтобы устроить вас поудобнее, — ответила она. — И не пытайтесь меня переубедить. Вы однажды спасли мне жизнь. Разрешите мне хотя бы немного отплатить вам за добро.

Железное Сердце засопел.

— Я спас ее тебе не для того, чтобы ты занималась подобными глупостями, — сказал он, но после слабой попытки оттолкнуть ее руку позволил действовать по собственному усмотрению.

Подняв юбку и нижнее платье, Линнет добралась до подходящей материи своей сорочки. Взявшись двумя руками за ее край по обе стороны от шва, она разорвала ее вдоль и поперек. Ткань оказалась очень прочной, и Линнет пришлось воспользоваться своим ножом, висевшим на поясе, чтобы, наконец, получилась длинная широкая полоска. Она наложила повязку на рану, укрепив ее своим собственным поясом из плетеной мягкой ткани. Ремень Железного Сердца из более грубой кожи она обвязала вокруг своей талии, засунув свой нож в пустые ножны для кинжала.

— Будет больно, но необходимо крепко надавить на повязку, чтобы остановить кровотечение, — предупредила она. — Думаю, сейчас вы теряете намного меньше крови, чем раньше. Это повязка, кажется, задерживает ее. — Подняв стоявший рядом фонарь, она вернулась в передний погреб, осторожно пробираясь между разбросанными осколками разбитой утвари и темными лужами пролитого вина. В стене она заметила небольшую полку и еще два кувшина, похожие на тот, который разбитый вдребезги лежал на полу. Взяв один из них, она наполнила его из початой бочки и поднесла Железному Сердцу.

Он жалобно посмотрел на нее, стараясь казаться веселым.

— Зачем это — чтобы утопить мою печаль?

— Чтобы уменьшить боль и отчасти возместить кровь, которую вы потеряли, — ответила она суровым тоном.

Железное Сердце дрожащими руками приподнял кувшин, сделав небольшой глоток с отбитого края.

— Будем здоровы, — иронично провозгласил он тост. — Теперь поторопитесь, уходите отсюда поскорей. Что приятного в том, чтобы наблюдать, как умирает пьяница?

Линнет строго посмотрела на него, сощурив глаза.

— Можете пить, сколько хотите, — сказала она, — но не смейте умирать! — Склонившись над ним, она горячо поцеловала старика в щеку, затем, выпрямившись, махнула рукой Тилли, приказывая идти дальше.

Железное Сердце несколько секунд следил, как их маленький огонек исчезает, двигаясь по направлению третьего погреба, и снова поднес кувшин к губам. Из-за потери крови его на самом деле мучила жажда. Он почувствовал сильную усталость и холод, идущий снизу, с пола подвала, и пробирающий его до костей. Сколько нужно времени, чтобы умереть? Он закрыл глаза, но потом вспомнил, что Линнет наказала ему пить вино. Кувшин казался таким тяжелым. Он с трудом оторвал его от земли и пригубил, кашлянул, снова глотнул и устало опустил ноющую руку.

В кладовой для хранения мяса сильно пахло, и это несмотря на низкую температуру внутри стен из песчаника. Желудок Линнет сжался, рот наполнился слюной, так что ей пришлось отвернуться в сторону, чтобы сплюнуть. Колышущееся пламя свечи у Тилли осветило дыру в дальнем конце подвала, явившуюся источником спора между Железным Сердцем и его соседями.

— Нам нужно как-то оторвать эти доски, — сказала Тилли. — Оставаться внизу небезопасно. Они очень скоро пойдут по нашему следу. Мой бедный Джонас… — Ее двойной подбородок затрясся.

— Тилли, мне ужасно жаль… — начала Линнет, зная, что любые ее слова сейчас будут неуместны, но пожилая женщина сама тихо ее прервала.

— Нет, госпожа Линнет, очень мило, что вы утешаете меня, но мне сейчас все равно ничего не поможет. Ведь его этим не вернешь. — Тилли сжала губы и часто заморгала. — Он уже мертв. Сейчас нам хотя бы сохранить собственную жизнь.

Слегка прикусив язык, Линнет кивнула, понимая, что за резкостью этой женщины скрывается попытка забыть о горе. На каменной плите, выдававшейся из стены, лежали тушки двух облупленных овец, и ей пришлось опять проглотить слюну, прежде чем она вновь смогла заговорить.

— Можно воспользоваться мечом, — предложила она.

— Вы сломаете лезвие, миледи.

— Думаю, оно никак не пострадает, если засунуть рукоятку вот так. — Она поместила головку меча, напоминавшую по форме сплющенный кулак, под одну из деревянных досок и с силой нажала вниз. Какое-то время ничего не выходило. Подняв ногу, Линнет надавила коленом еще раз. С диким скрежетом и внезапным скрипом один из прибитых гвоздей вылетел из дерева и звякнул, упав на землю. Тилли схватила доску своими сильными руками прачки и отодрала ее от дыры.

— Еще слишком узко, — произнесла она, с сомнением рассматривая отверстие и потирая руки о свои бока.

Линнет удалось ослабить еще несколько досок, и Тилли с Эллой оторвали их. Женщины высоко подняли свечу над дырой, увидев, что она ведет в небольшой пыльный подвал, наполненный связками соломы и лозы, законченными и наполовину не доделанными плетеными корзинами, а позади них находилась лестница, ведущая к темному дверному проему.

— Мастерская старого Эндрю, — выпалила Тилли. — Дверь открывается прямо в сад, между шпалерами виноградной лозы. — Ее упитанное лицо поморщилось. — Нельзя сказать, что там будет намного безопаснее, если не считать, что дверь его подвала хорошо спрятана за зеленью, а он сам не особенно богатый человек — грабить почти нечего.

«Но они здесь рыскают не только ради грабежа», — подумала Линнет, вспомнив обмен фразами между воинами в переднем погребе. Искали ее, Роберта и Железное Сердце, и один Бог знает, зачем. Гнев из-за беспомощности вспыхнул в ней с удвоенной силой, обжигающий, как огонь, и придал ей мужества.

— Держите свечу повыше, — велела она Тилли. — Я пойду первой, а вы потом передадите мне Роберта. Вот, сладкий, возьми пока меч.

Брешь, напоминавшая непрозрачное окно, помещенное в середине стены, оказалась небольшой, и ей понадобилось подобрать юбки и засунуть их за пояс, чтобы протиснуться через нее. Воздух по другую сторону пропах мякиной и опилками, оставшимися от ремесла старого Эндрю, и заставил ее чихнуть. Она прикрыла рот ладонью, но, казалось, будто все еще звучит эхо.

— Протяни мне меч, — обратилась она к Роберту. — Рукояткой вперед: здесь очень темно, и я не хочу порезать себе пальцы.

Послышался резкий скрежещущий звук. Воспользовавшись случайными отблесками света от фонаря Тилли, Линнет нащупала рукоятку, переправив меч на свою сторону. Роберт проворно полез следом, как маленькая обезьянка. Помогая сыну спуститься на землю, она почувствовала, как он весь дрожит, но сам не говорил ни слова и не хныкал.

Затем внезапно, не оставляя времени для того, чтобы убежать или спрятаться, дверь в подвал Эндрю распахнулась, и яркий солнечный свет залил дюжину ступенек, ослепляя Линнет и Роберта.

— Говорю вам, у меня нет ничего ценного! — проскулил старческий надломленный голос. — Посмотрите сами. Это моя мастерская!

— Ничего ценного? Я бы так не сказал. Похоже, что у тебя здесь в соломе сплели гнездо две маленькие птички.

Глаза Линнет постепенно привыкали к свету, и она увидела широкоплечего облаченного в доспехи воина, стоявшего на верхней ступеньке лестницы и улыбавшегося, глядя на них. Сухопарый старик болтался у него на кулаке, уцепившимся за край его коричневого фланелевого капюшона.

— Я никогда не видел их раньше! — провизжал он с нелепым сочетанием страха и негодования. — Я не имею к ним никакого отношения.

— Хорошо, тогда тебе не полагается часть вознаграждения, назначенного тому, кто найдет их, — весело ответил воин, отпустив его. — Парни, идите посмотрите, что я нашел! — Ухмыляясь еще больше, он начал спускаться вниз по лестнице. Линнет заметила, как его взгляд напрягся, когда перед его взором предстала темная дыра в стене позади нее и Роберта. Она облизнула губы, зная, что он обязательно исследует это место и скоро обнаружит двух служанок и Железное Сердце. Было уже слишком поздно, чтобы отвлечь его внимание.

Роберт продолжал дрожать, и его глаза расширялись все сильнее с каждым шагом приближающегося воина.

— Миледи, — сказал он, — вы поступаете под мою охрану. — Его левая нога споткнулась о нижнюю ступеньку. Линнет сжала обеими руками рукоятку меча и набросилась на него. Лезвие прочертило дугу в воздухе, ударив его между плечом и локтем. Хотя она и не ранила его, но он получил сильный толчок и совсем потерял равновесие. Проклиная ее, он попытался подняться на ноги и потянулся за собственным мечом, но Линнет снова нанесла удар, угодив на этот раз по кожаным ремешкам вокруг шеи.

Он закричал, схватившись за горло, и кровь струей полилась между его пальцами. Линнет бросила оружие, взяла Роберта, стараясь протиснуть его назад.

— Возвращайся! — приказала она. — Оставайся с Тилли и Эллой, пока я не вернусь за тобой.

Но дожидаясь, пока женщины с другой стороны помогут ему пролезть, Линнет стала судорожно складывать корзины и охапки соломы вокруг отверстия, скрывая его от посторонних глаз, в то время как у самых ее ног умирал воин. Его глаза, в которых отразились одновременно удивление и ужас, смотрели прямо на нее.

Еще четверо воинов появились наверху лестницы.

— Нашел сокровище, да, Роб? — прокричал один из них. Смех тут же оборвался, а взгляд застыл, когда он увидел сцену внизу. — Роб? — гаркнул он. — О боже, сука, что ты с ним сделала?

Линнет отступила на несколько шагов назад, обходя тело, так чтобы их взгляд последовал за ней к дальней стене, а не к той, которая скрывала дыру за ненадежной стопкой корзин.

— Я леди Линнет де Гейл, невестка Вильяма Железное Сердце, — сказала она, когда они спускались в погреб, злобно подняв дубинки и мечи. — Вам не поздоровится, если со мной что-нибудь случится.

Она заметила, как они переглянулись. Говоривший с ней воин дошел до нижней ступеньки, присев возле мертвого тела, чтобы проверить, есть ли у него признаки жизни. Убрав окровавленные пальцы с разрубленного горла, он посмотрел на нее через труп. Его лицо перекосилось от негодования. Линнет ответила тем же.

— Воины убили моего свекра, — заявила она. — Я взяла у него меч, чтобы защитить себя.

Вскочив на ноги, он подлетел к ней двумя быстрыми прыжками и ударил по лицу.

— Лжешь, сука! — проревел он охрипшим голосом. — Роб никогда бы первый не набросился на тебя. Он с женщинами был мягок, как бараний жир! — Воин занес руку, чтобы ударить ее еще раз, но другой, стоявший сзади, поспешно удержал его:

— Тише, Алекс, лорд Феррерс обещал заплатить хорошие деньги за нее и за ее отродье. Он вообще очень странный. Ему ничего не стоит запороть женщину до смерти, но если эту мы приведем к нему в плохом состоянии, он наверняка вздернет нас на виселицу. Мы все четверо погибнем из-за нее, и никакой пользы от этого не будет.

Алекс еще какое-то время сопротивлялся руке, сжавшей его запястье, затем дернул плечом и, оттолкнув своего приятеля, вышел из подвала.

— Где мальчик? — спросил воин, удержавший своего товарища от необдуманного поступка. Его лицо было беспристрастным, не выражая к женщине никакого сочувствия. Линнет поняла, что он сделает все, чтобы извлечь из этой ситуации выгоду, какую только возможно.

— В замке со своим отчимом, — солгала она, глядя ему прямо в глаза. — Вам не удастся заполучить его.

Он сердито посмотрел на нее, очевидно, совершенно недовольный ее ответом, но поверив ей.

— Заберите ее отсюда, — приказал он остальным двоим. — Отведите ее в дом лорда Феррерса. Мы с Алексом пойдем за вами и понесем тело Роба.

Линнет схватили за локти и стали толкать вверх по лестнице на яркий солнечный свет внутреннего двора плетенщика корзин. Они связали ей руки за спиной куском кожаной плети и прицепили к ее поясу веревку, чтобы она смиренно следовала за ними. Линнет попробовала отбиваться, но они лишь пару раз грубо дернули за веревку. Кроме того, в душе она совершенно не настраивала себя на сопротивление. Чем скорее они отойдут от погреба, тем лучше.

Враги потащили ее к темному переулку. Старика и след простыл. Он пустился бежать сломя голову, пока внимание воинов было приковано к подвалу.

Когда наемники Феррерса вывели ее со двора, она заметила, как со стороны дома Железного Сердца бегут люди, достав из ножен мечи. Линнет уперлась пятками и присмотрелась. Ее сердце бешено заколотилось.

— Джослин! — закричала она. — Джослин, Конан, помогите!

Воин, державший веревку, выругался и поднял меч, чтобы стукнуть ее рукояткой. Линнет изо всей силы ударила его в пах. На ней были лишь мягкие домашние тапочки, но его слишком короткий камзол не мог обеспечить полную защиту. Сгорбившись от боли, он застонал.

Потеряв равновесие из-за связанных рук и собственного удара, Линнет не удержалась на ногах и повалилась на землю, растянувшись в уличной грязи лицом вниз.

Прежде чем захватчик смог, выпрямившись, повернуться, чтобы обороняться, Джослин нанес ему смертельный удар. Линнет вскрикнула и откатилась в сторону, когда убитый рухнул рядом с ней. Окровавленный меч еще раз пронесся по воздуху, разрубив веревку, связывавшую ее с бившимся в агонии телом. Она попыталась встать на колени. Джослин поднял ее на ноги, освободив от веревки. Теперь она находилась под его защитой.

Вся дрожа от страха, она прижалась к мужу, пока утихали звуки сражения. Один из воинов убежал, ускользнув в переулок, ведущий к Орган-лейн, остальные лежали мертвыми. Линнет почувствовала запах их поверженной плоти, будто уже разлагавшейся. Вонь, исходившая от них, проникала через ее ноздри и оседала где-то в желудке, вызывая легкую тошноту. Только потом она поняла, что источником зловония была одежда Джослина, являвшаяся не чем иным, как кишащим паразитами тряпьем.

— Ты в порядке? — Он немного оттолкнул ее от себя, чтобы лучше осмотреть. Его рука нежно коснулась припухшего синяка на лице от удара. — А где остальные?

Линнет отрывисто закивала, хотя уже едва стояла на ногах, но сейчас ей нужно было держаться, несмотря ни на что. Она поморщила нос, так как его одежда продолжала источать этот мерзостный запах, действующий на ее желудок.

— Мы спрятались в подвалах дома. Все еще там. Отец ранен — думаю, очень серьезно. Было трудно разобрать в темноте. А воины… они получили распоряжение выследить нас. Я сама слышала, как они говорили об этом.

— Они сейчас повсюду, — сказал Джослин, поглаживая ее растрепанные волосы. — Занявшись грабежом и поджогами, они не пропускают ничего, что движется, и даже люди Конана не смогут отпугнуть их. Нам необходимо скорее добраться до замка.

Линнет снова и снова проглатывала слюну.

— Я отведу тебя к отцу. Нам пришлось оставить его в проходе между погребами — он больше не мог идти. Я, как сумела, перевязала его и принесла кувшин с вином, чтобы облегчить жажду и боль. Он отдал мне свой меч, и я, воспользовавшись им, убила одного человека. Нет, не нужно успокаивать меня, а то мне станет дурно. — Она попыталась взять себя в руки, стараясь не смотреть на труп возле своих ног и, спотыкаясь, слегка пошатываясь, поплелась на задний двор виноторговца.

Джослин последовал за ней, задержавшись лишь на секунду и приказав Конану послать одного наемника на поиски ручной тележки для перевозки тяжело раненного Вильяма де Роше.


Глава 31


— Если я умру, — пробормотал Железное Сердце, — то я предпочел бы сделать это в Арнсби на кровати, в которой был зачат и родился, а не на чужом паршивом матрасе в этом захолустном месте!

Линнет сдержанно посмотрела на него, начисто вытирая бритву, которой она только что закончила его брить, и пошла вылить пенистую воду из миски в трубу для отходов. «Это захолустное место» являлось уютной отдельной комнатой в башне замка, которую освободил сам шериф, несмотря на то, что это доставляло ему значительные неудобства. Кровать, застланная свежим белым бельем и великолепными фламандскими покрывалами, казалась очень роскошной и достаточно большой, чтобы вместить шестерых. За три дня, с тех пор как его сюда поместили, Железное Сердце несколько изменился, перейдя от состояния бледнолицего послушания до лихорадочной раздражительности, при которой ему невозможно было угодить.

— Вы слишком проворны, чтобы думать о смерти, отец, — сухо сказала она. — Если бы вы лежали спокойно и перестали жаловаться, рана доставляла бы вам куда меньше боли.

— Именно боль и напоминает мне о том, что я все еще жив! — ответил он и сердито заерзал на подушках. Его левая рука болталась на кожаной перевязи, а из-под нее проглядывала груда тряпичных подкладок. Линнет обработала рану самым тщательным образом, прибегнув ко всем своим способностям, а шериф прислал своего собственного лекаря, чтобы тот присматривал за Железным Сердцем. Согласно его мнению, пациент страдал лишь от излишнего темперамента, а рана еще больше способствовала обострению его язвительности. К счастью, у лекаря хватило здравого смысла не советовать в качестве лечения кровопускание, иначе она бы точно не удержалась и высказала бы все, что она о нем думает.

Лекарь прикладывал одну или пару пиявок к рукам Железного Сердца и прописал также настои ольхи и репейника для успокоения нервов и поднятия настроения. Он прописал строгую диету для раненого, состоящую из овсяной каши, приготовленной на бульоне, и черного хлеба, пропитанного молоком, которым перед этим нужно было смочить свежезаточенное лезвие меча. Не удивительно, что больной каждый раз упирался, видя, что она сама или служанка приближается к нему с тарелкой и ложкой.

— У меня дурное предчувствие, — пожаловался он, когда Линнет вернулась к его кровати. — Мне нужно немедленно отправляться домой в Арнсби.

— Дурное предчувствие насчет чего?

— Не знаю. Если бы мне самому стало это известно, я не пребывал бы сейчас в таком раздражении. Но я уверен, что мне нужно ехать домой.

— Джослин может поехать вместо вас, — предложила она.

Железное Сердце нахмурился, нетерпеливо замахав головой, и две вертикальные линии показались на лбу между его бровей, став еще глубже от беспокойства и боли, чем прежде.

— Это совсем не то, что может сделать Джослин. Мне надоело лежать здесь, глядя на это витиеватое распятие на стене, и глотать это противное ядовитое зелье. Еще один день, и я уберусь отсюда, пусть даже на четвереньках. — Он остановился перевести дыхание, и его кожа заблестела от пота. Линнет вытерла ему лицо, пробормотав какие-то успокаивающие слова, пока его веки не опустились, и пошла искать Джослина.

Муж сидел в углу просторной гостиной на перевернутом бочонке, старательно стачивая зазубрины на отцовском мече небольшим ручным точильным камнем.

— Пойди и успокой своего отца, — попросила она. — Он грозится встать с кровати и отправиться в Арнсби.

Джослин аккуратно положил меч, вытирая руки о тряпку.

— Я знаю. Он проговорил со мной об этом с вечера до самой ночи. — Заметив ее смущение, он добавил: — Тебя тревожит вид этого оружия?

Она мельком взглянула на яркое и незапятнанное лезвие меча.

— Я могу смотреть на него, и меня больше не тошнит, если ты это имеешь в виду, — сказала она, — но его вид всегда будет действовать на меня удручающе.

— Так всегда происходит, стоит хоть однажды соприкоснуться с его смертоносной силой.

По ее спине пробежала легкая дрожь. Они обменялись взглядами, а оружие между ними все так же поблескивало своей мрачной неподвижной мощью. Джослин поднялся с бочонка и, взяв жену за руку, вывел из гостиной во внутренний двор.

— Где Роберт?

— С Конаном. Он повел его полюбоваться на соколов в клетках. — Выражение его лица стало каким-то печальным. — Как бы мне не нравился этот мальчик, мне тоже иногда нужна передышка.

— Он неустанно спрашивал о тебе, когда мы прятались в погребах, — вспомнила она. — А когда ты появился, он подумал, что ты сам Бог, ответивший на его зов.

Они прошли через двор к небольшому огороду, который был разбит в тихом уголке возле одного из вспомогательных кухонных помещений.

— Но я не Бог, — мрачно произнес Джослин. — Мои ноги, как и у любого человека, сделаны из глины, а если он думает иначе, то в один прекрасный день жестоко разочаруется. Он льнет ко мне так, что мне иногда кажется, будто он готов съесть меня заживо. Мне на некоторое время необходимо уединиться.

— И я тоже пришла к тебе докучать своими заботами, — сказала она. Они вошли в маленький сад, и их окутал аромат несметного разнообразия трав, греющихся на солнце.

Джослин сжал ее руку.

— Обременяй меня чем угодно, — попросил он и потянул ее вниз, усаживая на низкую скамью возле куста розы. Цветы только начали распускаться, и их лепестки приобрели нежно-розовый цвет, как ножки новорожденного. Пчелы из ульев успокаивающе жужжали между цветками.

Линнет искоса посмотрела на мужа. В закрытых помещениях замка, погруженная в массу обязанностей, она не имела до сих пор возможности поговорить с ним наедине.

— Даже тем, что придется прокормить еще один рот? — спросила она, улыбаясь.

Вначале он не понял, но потом она увидела, как его глаза наполнились радостным светом, который, распространяясь, озарил все его лицо. Он поцеловал ее, сперва грубо, потом с нежностью.

— Это будет подарок и огромная радость для меня, а не бремя, — ответил он, прижимая ее к себе. — И давно ты знаешь об этом?

— Всего несколько дней. У меня возникло подозрение, когда мы готовились к отъезду в Ноттингем, и с тех пор оно превратилось в уверенность. — Она засмеялась, сжав его руку. — Думаю, ребенок появится в середине зимы, где-то между Рождеством и Крещением. Я пока еще никому не говорила, но отец, кажется, догадывается. У него очень острый глаз, несмотря на то что он утверждает, будто совсем не принимает женщин во внимание. — Линнет вздохнула. — Я полагаю, можно воспользоваться моей беременностью, чтобы оставить его в постели, тогда он выживет и увидит своего внука, но наверняка просто накричит на меня и разорвет все свои повязки. Он упрямый старый осел.

— Эта новость, возможно, немного смягчит его, — задумчиво произнес Джослин, — но опять же, если он что-то подозревает, то у него имелось достаточно времени поразмышлять над таким поворотом событий; кроме того, это вряд ли надолго займет его мысли.

— А что, если мы скажем ему, что назовем ребенка его именем?

— Он лишь ответит, что это само собой разумеется, но втайне будет польщен. Но сомневаюсь, что это как-то удержит его. — Джослин покачал головой. — Если он желает домой в Арнсби, то он сделает все, чтобы поехать туда. Я смогу лишь убедить его согласиться провести на носилках большую часть переезда. Но въехать в Арнсби, лежа на спине, — это слишком много, на это он никогда не пойдет из гордости. Так что нам, скорее всего, придется найти для него спокойную лошадь на последнюю милю путешествия.

— Но он смертельно болен, — возразила Линнет. — Он потерял уйму крови, и у него нет сил, чтобы побороть лихорадку, которую, не дай бог, подхватит по дороге. Целый день трястись на носилках — это для него крайне опасно. Он говорит, что хочет умереть дома в собственной постели. Именно так все и произойдет, а его жена будет тайно злорадствовать за его спиной.

Джослин вздохнул.

— Отец сам это выбрал, — ответил он. — По всей видимости, его жизнь на исходе, и он это чувствует. Я должен исполнить его последнюю волю, позволив ему умереть дома.

— Значит, ты не остановишь его?

— Я поговорю с ним, но не стану противоречить его окончательному решению.

Поднявшись со своего места, Линнет подошла к солнечным часам, стоящим ступицей в центре колеса среди благоухающих трав. Солнце находилось почти прямо над головой, и ни одна тень не падала на гладкую серебристую поверхность сланца. Она опустила ладонь на теплый камень. «Одна жизнь только начинается, другая — подходит к завершению», — подумала она, улавливая здесь некую связь и представляя себе жизнь в виде колеса часов с темными и светлыми полосами.

Джослин подошел к ней сзади, и она повернулась, оказавшись в его объятиях, понимая, что для нее и для Джослина каждое мгновение слишком драгоценно, чтобы терять его понапрасну.


Глава 32


Рагнар, лежа на сене в конюшнях Арнсби, облокотился на руки, подперев ими голову, и посмотрел, как Гульда, кухарка, поправляет волосы, безрезультатно пытаясь вычесать соломинки, застрявшие в ее домотканом платье, бросая время от времени в его сторону искрометные взгляды из-под своих роскошных ресниц. Ее по-скандинавски ярко-голубые глаза и тяжелая белая грудь всех сводили с ума, чего нельзя сказать о крупном бугорчатом носе, тонких губах и толстых бедрах. Тем не менее она имела атлетическое телосложение и была податлива и упруга там, где это требовалось.

Гульду часто искали солдаты, охранявшие замок, и не только потому, что она соглашалась переспать с ними за жалкие гроши, но и потому, что она соблазняла их своей бесплодностью. Ни один мужчина не хотел разбрасывать свое семя, чтобы затем какая-нибудь женщина плакалась, уткнувшись ему в рубаху и жалуясь на свой растущий живот. Именно по этой причине леди Агнес не обращала никакого внимания на похотливое трудолюбие Гульды и ворчала только тогда, когда это отвлекало ее от работы на кухне.

— Я слышала, как повар говорил, будто ваш отец отправился в Ноттингем, чтобы привезти вам оттуда невесту, — произнесла она, подвязав свои светлые волосы кожаным шнурком.

Рагнар ничего не ответил и лишь потянулся. Пучки золотисто-рыжих волос торчали у него под мышками, а также выглядывали из-под расшнурованных штанов.

— Это правда? — настаивала Гульда, не страшась своей назойливости. — Вы действительно собираетесь жениться?

Ее жадные, ненасытные глаза заставили его улыбнуться и закусить губу. Спать с сыном лорда уже само по себе являлось источником гордости, но узнать что-либо непосредственно из его собственных уст могло оказаться еще более полезным.

— Всему свое время, — ответил он, пожав плечами, и поднял свою рубаху с соломы. — Вот тебе пенни. Потратишь, когда в следующий раз к нам заглянет бродячий торговец.

Она довольно охотно взяла монету, однако Рагнар заметил, как она насупилась. Он сжал губы от злости. Как смеет эта гулящая девка думать, что он также станет платить ей еще и сведениями, носящими личный характер.

— Ну все, ступай, иди на кухню. Тебя там и так давно уже нет! — Он шлепнул ее сзади, как бы подталкивая вперед к выходу.

Она взвизгнула и, потирая зад, произнесла с укоризной в голосе:

— Это вы оторвали меня от служебных обязанностей и продержали здесь так долго.

Рагнар грубо захохотал.

— Если тебе нужна короткая прогулка, то в следующий раз попроси Иво оседлать тебя!

— В следующий раз так и поступлю, — ответила она, поставив ногу на верхнюю перекладину деревянной лестницы. Внизу, возле лошадей, кто-то громко возился, и она, быстро глянув вниз, откинула голову и посмотрела на Рагнара.

— Может быть, мне прямо сейчас его спросить?

В конюшне громко била ногами одна заезженная лошадь, пока конюх распрягал ее. Гульда спустилась до последней ступеньки и стала в стороне, сложив руки за спиной, застенчиво косясь на Иво, когда он слезал со взмыленной кобылы.

— Где Рагнар? — крикнул он ей. Она повела глазами наверх. Иво оттолкнул ее с пути и поставил ногу на лестницу.

— Рагнар, ради бога, спускайся, у меня новости!

Встревоженный раскалившимся докрасна лицом Иво и его дыханием, которое было громче, чем у его кобылы, Рагнар попался на удочку.

— Правда?

Его брат пялился на него. Каштановые волосы, потемневшие от пота, падали ему на лоб.

— На дороге я встретил одного из наших посыльных. Он скоро появится здесь. Его лошадь тогда уже порядком устала, а моя находилась в хорошей форме. Это касается отца, Рагнар: его ранили в сражении, и сейчас они везут его домой.

К лицу Рагнара хлынула краска, делая его карие глаза светлыми и золотистыми.

— Кто везет? — спросил он. — Отойди с дороги, дай я спущусь.

— Джослин со своей женой. — Иво чуть ли не подпрыгивал от возбуждения. — По пути они заехали в Рашклифф, чтобы оставить там ее отпрыска и его няню, так доложил мне посыльный. Жена Джослина настояла на том, чтобы присматривать за папой всю дорогу до Арнсби, так как он в очень плохом состоянии. Более того, они движутся сюда со стороны часовни той шлюхи. Отец хотел, чтобы его отвезли туда. Он умирает, Рагнар.

Рагнар направился от конюшен к башне. Он даже не удостоил Гульду прощальным взглядом. Сейчас она казалась ему ничем, песчинкой на земле, ставшей такой мелкой из-за нахлынувшей на него волны неуемной радости. Иво, который в отличие от своего брата был не таким длинноногим, пришлось бежать, чтобы догнать его.

— Феррерс атаковал Ноттингем. Похоже, дом папы разграбили, но сам он вместе с женщинами ускользнул от них, укрываясь в погребах соседнего дома.

— Как же тогда его ранили?

— Мечом, пока он пытался убежать, — глубокий порез у левого плеча.

Рагнар что-то проворчал себе под нос. Даже если не все случилось так, как он надеялся, это все равно отличная новость. Джослин везет старика домой, чтобы он здесь умер. Они въедут прямо в распростертые каменные объятия Арнсби и никогда их больше не покинут. Он резко взглянул на своего суетливого брата, напоминавшего крысу.

— Выходит, ты не поскакал им навстречу, чтобы первым из замка поприветствовать отца?

— Нет, я поехал прямо к тебе.

Рагнар кивнул, слабо улыбаясь. Наследство Иво, второго сына в семье, — скудное и наверняка останется таким же, если ему не удастся выгодно жениться. Но, по мнению Рагнара, ни один здравомыслящий папаша не захочет такого бесхребетного олуха себе в зятья. Иво всегда зависел от воли главы дома, и брата забавляло, когда он подмечал, как Иво колеблется, угадывая, с какой стороны дует ветер.

— Иди передай матери эти вести, — повелел Рагнар. — Ей необходимо подготовить главную спальню к приезду отца, если ему действительно так плохо, как ты говоришь. — «И усыпать ее полынью, желчью и белладонной», — подумал он. Мод сейчас отсутствовала, отправившись в одну из своих частых поездок к своим подругам в монастырь, и ее ждали домой только к концу недели.

Иво недовольно посмотрел на брата.

— А что ты собираешься делать? — спросил он рассерженным голосом.

Рагнар раскрыл рот, сверкнув белой полоской зубов.

— Буду готовиться к надлежащему приему гостей, что же еще?


Глава 33


— Черт тебя побери, женщина, оставь меня в покое. Клянусь тебе, со мной все в порядке! — прикрикнул Железное Сердце на свою невестку.

— Но я еще не произнесла ни слова! — негодующе запротестовала Линнет.

— Все дело в том, как ты на меня смотришь. Боже мой, да я мог ездить верхом еще до того, как вышел из пеленок. Я провел в седле всю свою жизнь, и, если мне придется в нем умереть, я буду намного счастливее, чем мучаясь на тюфяке, как старая баба!

Линнет плотно сжала губы, заставив себя промолчать. Железное Сердце выглядел ужасно. Его глаза глубоко запали, и их опасный блеск свидетельствовал скорее о лихорадке, чем о гневе. Ей удалось убедить его выпить лечебное снадобье, когда они находились у часовни Морвенны, но он наотрез отказался лежать на носилках и, собрав в кулак всю волю, вопреки разбитому умирающему телу, забрался на гнедого жеребца, став на высокий камень возле двери часовни. Она с болью в сердце следила, как он пытается совладать с лошадью, и сердитые слова по поводу его глупости так и норовили слететь с ее искусанных губ. Джослин все это время ничего не говорил, просто держал лошадь, пока его отец с трудом подтягивал свое дрожащее тело к седлу.

Линнет украдкой поглядывала на Джослина. Он находился по другую сторону от отца, выражая всем своим видом полное безразличие к происходящему, но в то же время был достаточно близок, чтобы подхватить его, если тот начнет падать. Она могла бы подумать, что ее муж слишком холоден, если бы не знала о его душевных муках, когда они оставались одни в своей спальне. «Он ненавидит сантименты и суету, — говорил он, отрешенно уставившись через узкий оконный проем на внутренний двор Рашклиффа. — Он умирает. Ничто не сможет изменить это. И я не хочу уязвить его гордость».

И ради этой гордости Вильям де Роше теперь приближался к каменной нормандской башне, выстроенной его отцом для охраны земель, захваченных де Роше во времена Великого Завоевания. Являясь первым Вильямом среди де Роше, он сейчас подъезжал сюда на боевом коне, держа за поясом отточенный меч и жадно сверкая глазами. А ведь до него его предку пришлось затратить более тридцати лет, чтобы отстроить свою первую деревянную крепость, затем жениться на дочери англосаксонского барона, породив следующее поколение. Теперь же отведенное Железному Сердцу время исчислялось часами.

Строительные леса по-прежнему стояли у стен Арнсби, хотя и в других местах, в отличие от прошлого года, и те же строители, каменотесы и маляры усердно выполняли свою работу. На зубчатой стене развевалось знамя де Роше. На голубом фоне красовалась небольшая старинная пушка. Ворота замка были широко распахнуты, дорога белой лентой вела во внутренний двор.

Гнедой жеребец, почуяв запах дома, мотнул головой и закусил удила, и Железное Сердце чуть не потерял над ним управление, ибо у него только в одной руке еще осталось немного силы, чтобы потянуть поводья на себя.

Джослин быстро наклонился вперед и схватил уздечку.

— Тпр-р, спокойно, — приказал он лошади. Она повела ушами и подернула своей вспотевшей шкурой, однако сбавила шаг.

Лицо Железного Сердца выглядело серым, исключая два ярких пятна — признак лихорадки — над его скулами.

— Отпусти, я сам справлюсь, — сказал он глухим, хриплым голосом.

— Отец…

— Я же сказал тебе, отойди!

Джослин отпустил уздечку и, стиснув челюсти, отвел глаза в сторону. Сердце Линнет страдало за них обоих. Она старалась поймать взгляд Джослина. Это оказалось непростым делом, но, когда он все-таки посмотрел на нее, она заметила блеск непролитых слез и быстрые движения его кадыка. Ей стало невыносимо тяжело, и она отвернулась.

Во дворе благодаря прибытию посыльного их уже ждали. Двое слуг стояли наготове с решетчатыми носилками, сплетенными из веревок. Леди Агнес тоже находилась здесь, нарядившись в свое лучшее платье из красной шерсти и шелковый платок. Рядом с ней переминался с ноги на ногу Мартин. Его волосы были еще мокрыми, так как его только что вычистили от грязи. Иво, нахмурившись, положил одну руку на плечо мальчика, а вторую держал на рукояти меча, наблюдая за приближающимися всадниками.

Рагнар выступил вперед, чтобы взять под уздцы лошадь отца. Он оделся в новую рубаху из зеленого бархата. Золотая тесьма сияла на манжетах, полах и воротнике, а над ней спиральным узором сверкали крохотные жемчужины. На самой рубахе красовались вышитые золотыми нитями цветы. Запасной ремень для меча Железного Сердца — тот, который он сам не носил, считая, будто он выглядит так, словно принадлежит дворовой проститутке, — сейчас был застегнут вокруг стройного пояса Рагнара. Великолепный ансамбль довершали сапоги выше колен из позолоченной кожи и ярко-желтые штаны.

Отрывисто дыша, старый отец посмотрел сверху на своего наследника.

— Что ты вырядился, как миндальный пряник? — прохрипел он.

— Чтобы засвидетельствовать свою радость по поводу вашего возвращения домой, милорд, — ответил Рагнар, широко раскрыв свои карие глаза и сверкая великолепием своего костюма. — Чтобы оказать вам должное уважение.

— Ты называешь это уважением? — Слюна проступила на губах старика, и его плечи задрожали не только от глухого стука его охваченного лихорадкой сердца. Он осмотрел молчаливых членов своей семьи, встретившись взглядом с едкими, ликующими глазами жены. — Когда я умру, тогда сможешь вдоволь наплясаться на моей могиле, — с большим трудом произнес он, — но, клянусь Богом, я не позволю тебе насмехаться надо мной, пока я еще жив! — Он описал круг на своей кобыле, пришпорив ее. Лошадь заржала и, вздрогнув, понеслась вперед, переходя на галоп.

— Отец! — Джослин пытался развернуть Уайтсокса, но путь ему загородили другие лошади, и ему лишь оставалось беспомощно наблюдать, как гнедая кобыла направляется к воротам.

Все было предрешено. Позади них уже закрылись массивные дубовые ворота, и теперь опускная решетка со скрипом выходила из отверстий, прорубленных в огромной каменной стене. Кобыла, остановившись, встала на дыбы. Слишком слабый, чтобы удержаться, Железное Сердце с силой был выброшен из седла и беспомощно упал на землю, как детская кукла, сделанная из тряпок и соломы.

Линнет отвела своего коня в сторону, и Джослин, наконец развернув Уайтсокса, галопом помчался к воротам. Гнедая лошадь Железного Сердца кружила по двору, высоко задрав голову, бешено вращая глазами и уходя от попыток конюха поймать ее. Джослин соскочил с Уайтсокса и опустился на колени возле отца. Железное Сердце еще дышал, его крепкая стальная воля по-прежнему мешала ему расстаться с жизнью.

— Скажи охранникам, чтобы открыли ворота, — выдавил он из себя, затем умолк, закашлявшись. — Скажи, что я приказываю.

Двое слуг подошли с носилками, рядом с ними шагал Рагнар.

Джослин бросил взгляд на четырех охранников у ворот. Они ответили ему холодным презрением. Он никогда их раньше не видел, и по тому, как они держат руки на своем оружии, он решил, что эти послушаются только приказа Рагнара.

— Лихорадка совсем помутила его рассудок. — Рагнар печально покачал головой и обернулся. — Мама, тебе бы лучше взять его в свою спальню и ухаживать за ним там. Похоже, о его здоровье никто не заботился.

Железное Сердце стал задыхаться. Джослин вскочил на ноги и посмотрел на сияющую улыбку Рагнара.

— Как долго ты замышлял это?

— Замышлял что? Я теперь послушный сын. С тех пор как я приехал домой осенью, я не сделал ни одного неверного шага. Ворота закрываются из разумных соображений.

Железное Сердце застонал, когда его подняли и положили на носилки, а губы Агнес де Роше при этом звуке расплылись от удовольствия.

Джослин уставился на Рагнара.

— Каких соображений? — холодно спросил он.

Рагнар пожал плечами.

— Мой отец слишком слаб и болен, чтобы куда-либо ехать, да и в такие опасные времена ворота башни должны быть на замке. Шотландцы снова подходят к границе, ты знаешь об этом? А фламандцы вот-вот высадятся на берегу у Норфолка.

— Когда мы прибыли сюда, ворота были раскрыты настежь, — сказал Джослин сквозь зубы.

Рагнар удостоил его надменной улыбкой.

— А как еще мне лучше всего затащить сюда и схватить своих врагов? У меня есть доказательства того, что ты сделал с моим бедным отцом. От имени короля Генриха-младшего я должен арестовать тебя за измену и за попытку отцеубийства.

Джослина всего затрясло.

— Ты грязное, вонючее, вероломное ничтожество! — выплюнул он и набросился на Рагнара, повалив его на землю. Он нанес несколько ударов по лицу своему сводному брату, прежде чем четверо охранников у ворот смогли оттянуть его. Воинам Джослина мешало присоединиться к драке заметно большее число людей Рагнара. Обычные охранники замка, всегда отличавшиеся верностью Железному Сердцу, стояли в нерешительности. Рагнар явно преувеличивал свою власть, а Джослин, возможно, являлся любимчиком Железного Сердца, но теперь их лорд умирал, и в скором будущем им придется подчиняться Рагнару.

Рагнар встал на ноги. Кровь сочилась из его носа, растекаясь по губам и подбородку, губительно капая на ярко-зеленый бархат. Джослин сопротивлялся, пытаясь вырваться из грубых объятий привратников.

— У тебя нет никакой власти! — крикнул он.

— У меня есть вся необходимая власть, которая мне нужна, — ответил Рагнар, его низкий голос слегка гнусавил. — И чтобы доказать это, завтра же днем я повешу тебя у стен башни. Потом прикажу, чтобы с тебя содрали кожу и прибили ее к воротам Арнсби. — Посторонний шум заставил его посмотреть в сторону. Он заметил Линнет, прикрывающую рот носовым платком.

— Уведите его и посадите в темницу, — повелел он охране, резко махнув рукой. Он слегка прикоснулся рукавом к своему окровавленному носу. — Мама, оставляю тебя позаботиться о моем отце и о леди Линнет.

Агнес уставилась на Рагнара, словно он спустился с небес на облаке света. Медленно она сделала перед ним глубокий реверанс. Раскрыв от удивления рот, Иво посмотрел на нее, затем на своего брата. Под его застывшей рукой дрожало плечо Мартина.

— Я не дам тебе повесить Джослина, я не позволю! — выкрикнул ребенок. — Он ничего такого не совершил, ты просто хочешь убрать его со своей дороги, потому что он лучше тебя! — Мальчик набросился на Рагнара, визжа и колотя по нему кулаками.

— Попридержи свой язык, маленькое ядовитое отродье! — Он одарил Мартина затрещиной по затылку. — Ты еще не дорос, чтобы соваться в дела взрослых, о которых ты и представления не имеешь. Иво, убери его подальше от моих глаз!

Иво, с ошеломленным выражением лица схватив Мартина за шиворот, оттащил его в сторону. Мальчик продолжал бить ногами и кричать. Охранники обезоружили Джослина, отобрав у него меч, кинжал, не забыв про кошелек, и грубо толкая его к башне концами копий, заставили идти.

Линнет выкрикнула его имя, направив свою лошадь к охранникам, но ее перехватили, поймав лошадь за уздечку и стянув женщину на землю. Агнес де Роше злобно сжала ей руку.

— Вы ведь не желаете последовать за ним, дорогая, — прошипела она, ущипнув Линнет. — Темница — не самое подходящее место для такой хорошо воспитанной благородной дамы, как вы. — В ее голосе сквозил яд. Она как бы насмехалась над Линнет. — Идемте со мной в комнату, и вы научитесь по-настоящему ухаживать за больным человеком. — Она посмотрела на Железное Сердце, пожирая его глазами хищника.

Линнет хотела вырваться, эта сцена стала ей омерзительна, но Агнес крепко удерживала ее возле себя. Повесят, а потом сдерут кожу. Тошнота подступила к горлу Линнет, жгучая и отвратительная. Она пыталась освободиться от Агнес, но ей снова сделалось дурно. Агнес ни на секунду не ослабляла свою жесткую хватку, но ее карие глаза быстро пробежались по стройной фигуре Линнет и затем сузились.

— Ты ведь на самом деле не собираешься повесить его завтра? — Иво нервно посмотрел на Рагнара и, не удостоившись внимания, стал разделывать туши маленьких цыплят, лежащих перед ним на плоской деревяшке.

Пожав плечами, Рагнар взял хлеб, который его оруженосец только что положил перед ним. Он сидел в кресле своего отца за хозяйским столом из плотных дубовых досок, покрытых белой льняной скатертью. Перед ним стояла лучшая столовая посуда — посеребренные кубки и византийский кувшин из резного горного хрусталя, в котором плескалось дорогое вино. Он переоделся, сняв испачканную кровью рубаху и надев другую, в клетку из светлых и темных синих квадратиков. Штаны небесно-голубого цвета довершали его наряд. Это выглядело не столь эффектно, как прежде, там у ворот, но все равно бросалось в глаза. Он делал все возможное, чтобы выставить напоказ свое нынешнее положение. Новая одежда выгодно очерчивала его мощный торс и оттеняла густые рыжие волосы.

— А что мне с ним еще остается делать? — Рагнар переломил пополам буханку и жадно вонзил зубы в ароматный мякиш.

— Он ведь тоже наш брат.

Рагнар перестал жевать, слегка сощурив глаза.

— Неужели ты такой жалостливый?

Иво почувствовал себя кроликом под всевидящим взором ястреба.

— Я не люблю Джослина, — произнес он, заставляя себя взять одну из буханок, — но я не презираю его так, как ты. Какая разница, кем была его мать, он все равно нашей крови.

Рагнар снова принялся жевать. Его кадык ходил вверх-вниз, когда он проглатывал все новые и новые куски.

— Я никогда и не думал, что твоя кровь хоть немного гуще, чем вода, — съязвил он.

— Ты ее пока еще не видел. — Иво пальцами мял хлеб, а затем тупо уставился на получившееся месиво на своей тарелке. — Отец слышал все, что ты сказал во дворе. Я видел его глаза.

Лицо Рагнара потемнело. Он отбросил свой кусок хлеба и поднял со стола нож, собираясь стянуть с вертела одну из маленьких птичек, висевших над огнем. Янтарный жир закапал на скатерть.

— Я и хотел, чтобы он услышал каждое слово, — злобно просопел он. — Пусть попробует первый привкус ада еще до того, как попадет туда.

Иво до дна выпил вино, подумав, сколько еще потребуется, чтобы напиться.

— Конечно, — тихо добавил Рагнар гнусавым голосом из-за засохшей крови в носу, мешавшей ему дышать, — если ты не одобряешь мои действия, у тебя всегда есть возможность отправиться в дорогу и свято хранить память о Джослине, продавая свой собственный меч, хотя, Бог свидетель, вряд ли кто-нибудь захочет купить его! Но я предупреждаю тебя: если ты не готов следовать за мной, проваливай отсюда прямо сейчас.

Иво закусил губу.

— А если я все-таки готов?

— Я и предполагал, что ты позарился на помещичий дом нашего отца близ Мелтона. Ты получишь его вместе с окрестными землями — хорошее раздолье для охоты, и я найду тебе богатую молодую жену, чтобы присматривала за хозяйством. Но только после твоего безоговорочного подчинения. Я не собираюсь терпеть твои постоянные колебания, когда ты снуешь туда-сюда, как хорек, неся разную чушь и через каждые пять минут меняя свое мнение.

Взяв кубок, Иво вышел из-за стола и остановился возле решетки перед глубоким очагом, вокруг которого располагались обеденные столы. Жар от пламени обдал его. В помещичьем доме, построенном всего шесть лет назад, находился приличный камин и отдельная комната, где хозяин мог уединиться, предаваясь разным наслаждениям жизни. Окна гостиной в нем застеклены настоящим стеклом, а на потолке красуется французский узор из золотых сплетений на насыщенном зеленом фоне. Их отец не слишком заботился о роскоши, но понимал, что иногда нужно развлекать важных гостей и полезно для этой цели иметь что-нибудь пышное. Уход за помещичьим домом обходился не так дорого, как за замком.

С раскрасневшимся лицом Иво повернулся, обнаружив, что Рагнар по-прежнему пристально смотрит на него.

— Хорошо, — ответил он, — я признаю твое старшинство. — И в глубине своего сознания он представил образ повешенного в петле у стен замка, раскачивающегося на ветру.

Рагнар улыбнулся. Блестящий от жира кусок цыпленка застывал в его пальцах.

— И ты дашь мне клятву на верность перед свидетелями. Завтра на внутреннем дворе. — Он разломал цыплячью ножку пополам, и вскоре половинки исчезли во рту.

Вдруг образ повешенного стал намного отчетливее, и Иво, чувствуя, как замирает его сердце, увидел, что это именно его тело качается на веревке Рагнара.

— Иди позови писца, — повелел Рагнар, вытирая руку салфеткой. — Мне нужно послать кое-какое сообщение.


Глава 34


В комнате Мод возле кровати умирающего горела одинокая свеча. Священник закончил отпевание и начал складывать свои принадлежности — пузырек со священным маслом и хлебцы причастия — в маленькую дарохранительницу из резного кедра.

Линнет наблюдала за службой, сидя на низком табурете в углу вместе с Эллой и Мартином. Агнес постоянно расхаживала возле священника, и Линнет показалось, будто она сам дьявол, выжидавший минуты, чтобы наброситься на Вильяма и унести его несчастную душу. Это были ее темные владения. Комнату, принадлежавшую Железному Сердцу, занял Рагнар, чтобы подчеркнуть свою власть, и поэтому Агнес настояла, чтобы за мужем ухаживали именно здесь.

«Ухаживали за ним! Стоять над ним и скалить зубы, как ангел смерти», — подумала Линнет, не находившая себе покоя. Она знала, что весь кошмар еще только начинается и следует что-то сделать… Однако здесь, в ловушке, может ли она помешать врагам?

Священник повернулся, собираясь уходить, напомнив при этом, что сейчас самое время для скорбящих родственников попрощаться с больным, пока он еще не отошел в мир иной. Линнет встала с табурета и задержала духовное лицо, когда тот направлялся к двери.

— Святой отец, я прошу вас повлиять на лорда Рагнара: заставьте его понять, что то, что он собирается сделать, не по-божески.

Он посмотрел на ее руки, лежавшие у него на рукаве, едва скрывая свою неприязнь, и она быстро убрала их.

— Дочь моя, чему быть, того не миновать, и я не в силах что-либо изменить, — ханжески ответил он. — У лорда Рагнара, наверное, есть на то веские причины.

Линнет брезгливо вытерла руку о свое платье, жалея о том, что дотронулась до святого отца.

— Веские причины! — задыхаясь, произнесла она. — Вы считаете, что есть причины, чтобы убить своего собственного брата?

— Дочь моя, ваша верность похвальна, но сейчас она совершенно неуместна. Вам лучше всего искать утешения в Боге, слушаясь Его святой воли.

— Я всегда покорна воле Спасителя, святой отец, — резко ответила она, побледнев и сверкнув глазами. — Может быть, это вам следует прислушаться к нему, а не бояться за свой кошелек.

Священник промолчал, всем своим видом показывая, что его оскорбили в самых лучших чувствах, стараясь выдержать ее надменный взгляд. В конце концов он повернулся к женщине спиной и вышел из комнаты.

Линнет тяжело вздохнула, и ее плечи поникли. Когда она обернулась, то заметила, что Агнес де Роше злобно уставилась на нее.

— У тебя нет выхода, моя дорогая, — тихо произнесла она, и по телу Линнет пробежали мурашки, когда она поняла, что эта женщина совершенно спятила. Слава богу, что она не привезла с собой в Арнсби Роберта. Но если Джослин погибнет, долго ли ее сын будет находиться в безопасности?

Железное Сердце застонал, и Агнес повернулась в его сторону, всем своим видом напоминая изголодавшегося хищника. Она поспешила к кровати и склонилась над беспомощным мужем. Тот лежал на нескольких набитых гусиным пухом подушках. Все в нем казалось каким-то впавшим, как будто все его жизненные соки кто-то высосал, ничего не оставив, кроме скелета, обтянутого кожей. Несмотря на все испытания, в его полных боли глазах все еще сверкала искра жизни, но она была направлена не на нависшую над ним жену, полную злорадства, а на Линнет и на Мартина. Неимоверным усилием воли он заставил себя поднять руку и подозвал их к себе.

Линнет приблизилась к кровати с противоположной стороны от злобно наблюдавшей за всем Агнес. Она ощущала, как неуемная дрожь распространяется по всему ее телу. Мартин поколебался, затем встал рядом с ней. Он отказывался смотреть на свою мать, и Линнет почувствовала, как трясутся его плечи, когда она дотронулась до них.

Железное Сердце потянулся к ней и к мальчику. Линнет взяла его худую руку, горячую от буйствующей в нем лихорадки.

— Ты была права, — прошептал он. — Мне следовало умереть в Ноттингеме.

Линнет заморгала блестящими от слез глазами и проглотила накопившуюся обиду. Всю ее душу переполняли горечь и гнев, едва сдерживаемые ею. Но она понимала, что ничего не должна показывать сейчас, кроме любви и преданности ему перед его младшим сыном и его ликующей безумной женой.

— Вы ведь тогда не знали, что означает ваше предчувствие, — пробормотала она, поглядывая на покрытую шрамами грубую руку, которую она держала в своих нежных ладонях. — Иначе мы бы оставили вас в Рашклиффе.

Агнес даже покраснела от злости, но Линнет едва ли видела ее сквозь пелену слез.

Железное Сердце закрыл глаза, и Линнет заметила, как он борется, собирая все силы, оставшиеся в его истощенном теле, чтобы снова заговорить.

— Писец… — сказал он. — Я пересказал ему свое завещание. — Его глаза вновь открылись и встретились с ее взглядом, передавая ей свое послание. — Писец, — повторил он, словно в бреду, но его взгляд оставался ясным.

Линнет недоуменно замерла, но затем вспомнила, что писцом Железного Сердца был не кто иной, как Фальберт, которого Джослин в свое время пощадил и прислал сюда. Фальберт, может быть, и обязан Джослину своей жизнью, но ведь он такой безвольный. В лучшем случае это лишь тусклый огонек надежды, но он загорелся в ее сердце с новой силой.

Агнес опять фыркнула.

— Не стоит радоваться, девочка, — усмехнулась она. — В его завещании для вас ничего нет. Этот болван оставил дар церкви и освободил нескольких крепостных. Конечно, — добавила она с ехидной усмешкой, — ведь теперь не понадобятся деньги на монастырь.

Губы Железного Сердца цинично изогнулись.

— Не будь так в этом уверена, женушка. Рагнар не станет держать тебя здесь, если только не посадит под замок.

— Рагнар и я прекрасно ладим, — холодно ответила Агнес.

— Это тебе Рагнар сказал или ты сама так думаешь?

Агнес выпрямилась, но умирающий, повернув голову, посмотрел на Линнет.

— Позаботься о себе, что бы ни случилось, — прошептал он, — я благословляю тебя и Джослина. Передай ему это, если сможешь. Я так хотел поговорить с ним… так хотел.

Линнет наклонилась над Железным Сердцем и поцеловала его в сухие, горячие губы. Она ощутила близкое присутствие смерти в этом прикосновении. Раньше она отпрянула бы в ужасе, не зная, что же делать дальше, но сейчас освободилась от своих оков. Она хотела, чтобы он знал в эту минуту: он не один, прощаясь с ней в скорби. Линнет дала себе клятву, что в конце концов выберется из этой западни.

Затем наступила очередь Мартина. Он опустился на колени перед кроватью отца, Железное Сердце положил руку на светлые каштановые волосы своего самого младшего сына. Мартин вздрогнул, сжав губы, его ноздри расширились, вдыхая омерзительный запах смерти. Линнет видела, что Железное Сердце не может говорить, да и хладнокровие мальчика казалось очень ненадежным, так как он боролся со своим страхом.

— Если ты умрешь, — внезапно вскрикнул сын, — Рагнар убьет Джослина!

Железное Сердце закрыл глаза. Видно было, как тяжело даются ему эти последние минуты жизни. Линнет быстро оттащила Мартина от больного, жестом подозвала служанку, чтобы та подошла и увела его, но он отбивался, извиваясь в ее руках, и вдруг, перекрестившись, заявил:

— Тогда я клянусь именем Христа, что убью Рагнара!

— Мартин! — опомнилась Агнес, обогнула кровать, подбежала к своему младшему сыну и со всего размаха дала ему пощечину.

— Я сделаю это! — кричал он. — Клянусь, что сделаю!

Его подбородок подпрыгивал. А белое пятно от удара на его лице медленно багровело.

Его мать вся тряслась от злости. С кровати донесся звук, напоминавший страшный, почти зловещий смех, и Агнес на секунду смутилась, ее руки жадно хватали воздух, а лицо от ярости и гнева покрылось красными пятнами.

— Ты думаешь, это так забавно? — прошипела она сквозь зубы, пристально всматриваясь в глаза Железному Сердцу и вновь склоняясь над ним. — Смеется тот, кто смеется последним. Позволь мне преподнести тебе небольшой подарок. Я напомню тебе о твоей шлюхе, «прекрасной» Морвенне, точнее о ее смерти. Тебе не терпится узнать, как все случилось, не правда ли?

Ледяное предчувствие чего-то страшного, что вот-вот должно произойти, приковало Линнет к месту. Она видела, как Агнес нависла над своим мужем, приблизившись к его губам, словно насмехаясь над ним. Она наблюдала, как старый лорд пытается отодвинуться в сторону, но Агнес насильно поворачивала его голову снова и снова, гипнотизируя своим стеклянным, как у змеи, взглядом.

— Все эти годы ты, глупец, считал, что она упала с лестницы, наступив на свое платье. Я была свидетелем всего этого, ты знаешь, я находилась рядом с ней в ту роковую для нее минуту. Эта брюхатая скотина вот-вот могла родить очередного ублюдка и поэтому едва передвигалась на своих костяных ножках — так она отяжелела. Ей с трудом удавалось сохранять равновесие. Одного удара хватило, небольшого толчка в спину, и она полетела вниз, — Агнес говорила медленно, четко выговаривая каждое слово и вперив в мужа свои пылающие местью глаза. — Она оставалась еще в сознании, когда достигла конца лестницы, поэтому я просто надавила ей на горло ногой, упокоив ее навеки. Отныне она никогда не распрямит своих крылышек, адское отродье, и уже близок тот час, когда ты последуешь за ней, ты этого вполне заслуживаешь. — Ее голос перешел на шепот. — Да простит мне Бог этот грех, но это скоро произойдет. — Агнес злобно усмехнулась.

Железное Сердце резко взмахнул правой рукой и вцепился ей в горло.

— Ядовитая гадина! — просипел он, задыхаясь от гнева и пытаясь задушить жену. Она отчаянно сопротивлялась, стараясь высвободиться из его хватки. — Я покажу тебе, кто первым попадет в ад!

Агнес царапалась и боролась, но ее супруг вложил остатки своих сил в этот последний поединок со свирепым ненавистным врагом, и только удар стального лезвия меча мог разрубить образовавшийся узел. На его лбу от напряжения выступили вены, такие крупные, что стали похожи на толстые морские канаты.

Агнес, обмякнув, опустилась на колени возле кровати, ее язык высунулся, а лицо приобрело лиловый оттенок. Потрясенная случившимся, Линнет обрела наконец возможность двигаться и подбежала к кровати, чтобы растянуть в разные стороны супругов. Она вклинилась своим плечом между хрипевшей в изнеможении Агнес и руками Железного Сердца, приросшими к ее горлу, и постаралась разорвать железную хватку тестя, умоляя остановиться. Выражение его глаз внезапно изменилось.

— Морвенна, — простонал он, пристально уставившись сквозь Линнет куда-то вдаль, словно увидев нечто, не доступное взгляду смертных. Его пальцы разжались, и обессиленные руки упали на матрас. Он больше не дышал.

Жадно глотая воздух, Агнес без чувств повалилась на пол. Линнет передала ее на попечение горничной, а сама, взяв Мартина за руку, попыталась увести его прочь.

Мальчик весь дрожал и был бледен как полотно, его глаза оцепенели от ужаса. Линнет сжала его слабые плечи, слишком слабые, чтобы вынести все то безумие, свидетельством которого им всем довелось только что стать.

— Мы должны спасти Джослина, — бормотала она, подталкивая его к двери. — Это наш единственный шанс, пока твоя мать приходит в себя, а служанки заняты ею. Отведи меня в часовню, а потом позови ко мне Фальберта, писца.

Он окинул ее непонимающим взглядом.

— Фальберт обязан Джослину своей жизнью. Я попрошу его исполнить свой долг. Это наша последняя возможность послать отсюда письмо и дать знать друзьям, в какой опасности мы оказались. Рагнар умеет читать или писать?

— Немного… Только свое имя. Он обычно диктует писцу, если что-то потребуется. — Мартин говорил так, словно еще не очнулся от потрясения.

— Хорошо, тогда торопись. — Линнет слегка подтолкнула его к выходу. Быстро оглянувшись через плечо, Линнет убедилась, что Агнес в этот момент еще слишком беспомощна, чтобы заметить ее отсутствие, а служанки перепуганы, не зная, что делать со своей хозяйкой.

Когда они выскользнули из комнаты, наполненной запахом смерти, Мартин с трудом овладел собой. Здесь на своем посту, у основания лестницы, зорко нес дежурство часовой. Мальчик властным тоном ответил на его оклик, что мать велела ему отвести леди Линнет в часовню замка поставить там зажженную свечу и помолиться. Линнет, подавив свой страх, скромно опустила глаза, поморщившись под испытующим взглядом стражника, всем своим видом пытаясь показать, что она находится в подавленном настроении, что было не далеко от истины.

Холодный ветерок пронесся вокруг колонны винтовой лестницы, едва коснувшись ее. Она уловила сырой запах камня, который исходил словно снизу, — неуловимый, напоминающий запах какого-то растения. Воин тоже ощутил его и, должно быть, слишком отчетливо, так что он повернулся в ту сторону и посмотрел на ступени, приподнимаясь на ногах, чтобы лучше разглядеть пространство вокруг лестничной колонны. Линнет затрепетала, думая о Морвенне де Гейл и припоминая рассказ Роберта о леди в зеленом платье, которую он здесь встретил.

— Если вы меня слышите, — призвала она дух Морвенны, — помогите мне спасти вашего сына и еще не родившегося внука!

Ей ответило только эхо собственного голоса и колышащееся на слабом сквозняке пламя факелов.

В мрачном холоде часовни Линнет зажгла свечу и стала на колени перед алтарем, склонив голову в молитве, прося у Господа сил оставаться спокойной, несмотря на предстоящие испытания. Мартин с почтением перекрестился и отправился на поиски Фальберта.

Когда Линнет молилась на тяжелых каменных плитах, она услышала шорох, доносившийся с одной из ниш в алтарной стене. Ее сердце сжалось от страха. Оглянувшись, она уже надеялась увидеть сверкающую фигуру Морвенны де Гейл, но то оказался мужчина, вышедший из тени и медленно продвигавшийся по направлению к задней стороне часовни.

— Кто здесь? — спросила она, поднимаясь на ноги. Мужчина не отвечал, но Линнет точно знала, что он слышал ее голос. Свет от свечи попал на его волосы, окрашивая их в багрово-красный цвет. Слабые отблески огня скользнули по одной половине его лица, прежде чем он успел выйти. Она узнала его. Ей даже стало любопытно, за кого или за что возносил здесь свои молитвы Иво де Роше. Может быть, его душа испытывала вину за будущее братоубийство. В сердце Линнет шевельнулась слабая надежда на то, что, может быть, он сможет ей помочь.

Осторожные шаги, похожие на легкое постукивание, почудились ей за дверью. Затем они стихли. Наступила внезапная страшная тишина, и молодая женщина ощутила стук собственного сердца. Но вот кто-то вошел в святилище.

— Моя госпожа? — нервно прошептал писец. — Здесь небезопасно. Я только что видел лорда Иво. Что, если он нас выдаст?

— Он не выдаст, — быстро сказала она, почувствовав внезапную уверенность. Она жестом пригласила его пройти дальше вглубь церкви. Их тени скрестились между собой на полу алтаря.

Фальберт облизнул губы и настороженно посмотрел в сторону выхода.

— Я не могу больше оставаться здесь. Мне нужно идти к лорду Рагнару.

— Я думаю, что должна быть вам благодарна за то, что вы вообще пришли, — заявила Линнет. — Лорд Джослин избавил вас однажды от петли. Этого уже достаточно, чтобы отплатить ему взаимностью, отблагодарив его за оказанную милость.

Фальберт перестал облизывать губы.

— Конечно, я помогу, если буду в силах это сделать, но, честно говоря, пока не вижу никакой возможности.

— Безусловно, вы скверный человек и долго находились в темноте, чтобы рисковать своей жизнью при дневном свете! — Линнет стиснула зубы, сдерживая себя, и заметила, как Фальберт переминается с ноги на ногу, глядя вниз и стараясь не встретиться с ней взглядом. — Для меня по крайней мере очевидно, какую неоценимую услугу вы можете нам оказать. Напишите шерифу Фитцранульфу в Ноттингем и в Рашклифф и попросите их немедленно прийти сюда. Это ведь не так сложно, как кажется.

Фальберт взволнованно глотнул, словно застрявший комок.

Линнет смотрела, как трясся перед ней от страха этот толстяк, как он ломал руки, и удивлялась, как такой обрюзгший, надутый человек мог выводить на пергаменте такие замечательные буквы, владея всеми тайнами искусства письма. Где-то, должно быть, спрятался этот источник красоты, и теперь его днем с огнем не сыщешь.

— Да или нет? — строго спросила она, глядя, как писец продолжает что-то бормотать себе под нос.

— Госпожа, я сделаю все, что смогу. — Он бросил на нее быстрый взгляд из-под своих тяжелых бровей и проскользнул вперед, исчезая в дверях.

Линнет казалось, что она вот-вот задохнется от охватившего ее гнева, а сердце вырвется наружу от вскипающей внутри злости. У этого существа не осталось ничего человеческого, лишь один страх за собственную шкуру. Все это она прочла в его глазах — на что же ей надеяться?

— Да простит тебя Бог, но я — никогда! — прошептала она с дрожью в голосе, но, услышав себя, словно испугалась.

«Господи, спаси и сохрани, я говорю, как Агнес де Роше, — подумала Линнет. — Что, если я превращусь в такое же чудовище?» Впрочем, она знала наверняка, что завтра днем, если умрет Джослин, ей будет все равно, какой она станет.


Глава 35


Находясь во мраке тюрьмы, Джослин посмотрел вверх, вслушиваясь в приближающиеся шаги. Там вдали он увидел слабое мерцание света, выдававшее местонахождение люка, и почувствовал присутствие Рагнара. Он чуть не закричал, порываясь назвать его своим братом, но, вспомнив его насмешливую улыбку, сдержал свой порыв. Он понял, что у него не хватит никаких доводов и призывов к благоразумию брата, чтобы тот захотел изменить уже принятое решение. Рагнар тоже размышлял все это время; удача была на его стороне: он получил временный перевес и считал большой глупостью не воспользоваться представившейся возможностью расправиться со своими старыми врагами, к которым он прежде всего относил своего сводного брата.

Джослину пришлось в свое время наблюдать многих повешенных, чтобы теперь отчетливо представить, что с ним произойдет. Если ему так на роду написано и он не сорвется с крючка, удержавшись на стене башни, смерть наступит почти мгновенно, так как при падении тела вниз веревка с силой сожмет горло.

Еще Джослин внезапно подумал, не заставит ли Рагнар смотреть на все это Линнет. Эта мысль пронзила его сердце, как копье, и он споткнулся в темноте, расплескав холодную липкую грязь по стене. Он сильно ушибся, окунувшись в жижу головой. Встав на ноги, снова и снова бросался на эти отвесные твердыни, приходя в ярость от крушения своих надежд.

Наконец, исчерпав силы, узник прислонился к стене. Каждый глоток воздуха наполнял его запахом плесени и сырости, мокрая земля прилипала к его телу. Грудь тяжело вздымалась, его трясло в ознобе. Он мог бы покончить с собой. Нельзя, чтобы Рагнар вытянул его завтра отсюда и вздернул на виселице. Тогда бы враг торжествовал победу. Хватит ли у него сил бросаться на эти камни до тех пор, пока не лишится чувств и не утонет в грязи этого подвала? Или лучше порезать себе вены на запястье острым концом ремня. Однако мысли обо всем этом заставили Джослина успокоиться. Рагнар, может быть, и победит, но, во всяком случае, он не увидит, как его сводный брат будет мучиться.

Бесконечная тьма. Джослин знал, что навсегда будет проклят, если наложит на себя руки. Ну и пусть. Тогда он сможет провести целую вечность в погоне за Рагнаром. Коснувшись пояса, он медленно расстегнул его, потирая пальцем выступ на бляшке, напоминающей голову волка.

Высоко над собой он снова почувствовал какое-то движение — едва слышное шарканье шагов и странный звук от падения чего-то тяжелого. Он взад-вперед провел кожей ремня по ладони и, посмотрев в сторону, облизнул губы. Тяжелые болты наверху его ловушки кто-то медленно начал выкручивать. «Неужели уже утро? — подумал он. — Конечно, нет». Может быть, Рагнар решил облегчить свою совесть, предложив ему утешение перед казнью, призвав к нему священника, чтобы покаяться в грехах перед смертью?

Западня раскрылась. Тусклое мерцание слабого света оттенило темную одинокую фигуру человека. Он не отдавал никаких приказов, только тихо ворчал, чем-то усердно занимаясь наверху. Затем плотная пеньковая веревка, как змея, спустилась прямо к пленнику, раскачиваясь возле его носа.

Джослина вначале охватил ужас: ему на мгновение показалось, что они пришли, чтобы повесить его прямо здесь, в этой темнице, — быстро, без свидетелей, во мраке подземелья, — но подсказывал иное здравый смысл. Если бы они собирались сделать это сейчас, то притащили бы с собой лестницу и побольше огня. И тут не обойтись без охраны, которая сдерживала бы его, пока ему на шею будут надевать петлю. Тот, кто сбросил эту веревку, желал ему добра.

С замиранием сердца поглядывая наверх, Джослин прислушался, и ему показалось, будто до его ушей донеслась легкая поступь удаляющихся шагов. Вход в подвал остался открытым, а веревка уже не дрожала. Кругом опять воцарилась тишина, и только вода капала со стен. При слабом свете, идущем сверху, он увидел блеск мокрого камня и бледный пар собственного дыхания. Он крепко затянул ремень вокруг талии, вытирая влажные и скользкие от холодного пота ладони концом рубахи. Слишком долгим окажется путь из этой темницы, и если он вдруг сорвется с такой высоты, то переломает себе все кости, ибо на дне этой ямы воды совсем не достаточно, чтобы смягчить падение.

Джослин еще раз вытер руки досуха, остановился, перекрестив себя и прошептав молитву. Затем, подпрыгнув, он уцепился руками за спасительную нить, ниспосланную ему небом. Грубые волокна пеньки обжигали ему ладони, пока он взбирался вверх, словно ползущая по стеблю гусеница. Жгучая боль пронизала все его тело, а проступивший от неимоверных усилий пот мешал, застилая глаза. Дюйм за дюймом, осторожно передвигая колени, он медленно приближался к тусклому свету над головой, помня, что в любой момент его могут обнаружить и перерезать веревку.

К тому времени, когда он выкарабкался из этой бездны, все его руки покрылись волдырями. Казалось, болело все тело, а перед глазами расплывались кровавые круги. Он с ужасом понимал, что, выбираясь из ямы, производил слишком много шума и теперь может стать легкой добычей для охранников. Вырвавшись из этой глубокой пропасти, стоя на коленях и пыхтя, он старался сдерживать себя и действовать бесшумно.

Наконец пелена, застилавшая глаза, рассеялась, и Джослин заметил, что сбросивший ему бечевку оставил и свечу, а рядом положил ручной топор — самое обычное оружие любого англичанина. Топор оказался острым, и с его помощью легко удалось перерубить веревку, привязанную двойной петлей к бочке с песком, чтобы выдержать вес узника. Джослин сбросил ее в темницу и через некоторое мгновение, показавшееся вечностью, услышал, как она плюхнулась в воду. Он по-прежнему ощущал быстрое и глухое биение сердца, но дыхание успокоилось, а огненная боль начала понемногу стихать.

Засунув оружие за ремень, Джослин закрыл люк, закрутив его железными болтами, так что для случайного прохожего все выглядело, как и прежде. Интересно, кто же все-таки оказал ему такую услугу, предоставив возможность избежать смерти? Он по-прежнему был уверен, что первым сюда приходил Рагнар. Он почуял его всем своим нутром — его пылающую местью кровь, его дыхание в темноте, пронизанное жгучей ненавистью. Но во второй раз? В замке находилось лишь несколько человек, желавших его освобождения, — он являлся любимым сыном Железного Сердца, хорошо знакомым многим его вассалам, — но он сомневался, что им удалось бы пройти мимо фламандских наемников Рагнара.

Этот поступок — загадка, и наверняка останется ею, так же как и его спаситель. Похоже, незнакомец не хотел, чтобы об этом узнали, и Джослин не мог его винить в этом. Он поднял свечу и потушил ее. Завтра утром точно так угасла бы и его жизнь. Но все еще покрыто завесой тайны, будущее неопределенно, все еще может произойти. Но для начала, однако, следует попытаться освободить из камер своих людей.

Джослин осторожно передвигался по подвалу, на ощупь пробираясь между бочками и снопами соломы, прачечными кадками и штопаными мешками. Нужно было тщательно взвесить каждый шаг, так как здесь господствовал полный мрак, и он понимал, что если что-нибудь заденет или перевернет, то охрана Рагнара тотчас прибежит на шум.

Он коснулся плечом одной из каменных колонн, поднимавшихся вверх к арке и поддерживающих своды подвала. Внимательно начал отсчитывать шаги до следующей колонны. Десять. И еще десять до другой. Он знал, что размеры подвала соответствовали, хотя и грубо, размерам зала, находившегося наверху, и, если он будет следовать вдоль этих колонн, они постепенно выведут его к лестнице.

Еще десять шагов, еще одна колонна, и он почувствовал под пальцами линии, высеченные по песчанику. На ощупь изучая колонну, он понял, что кто-то вырезал миниатюрную площадку для старинной рыцарской игры, рассчитанной на девятерых. Хорошо прощупывался большой квадрат, внутри которого находились два квадратика поменьше, а также ямочки, располагавшиеся на одинаковом расстоянии друг от друга. Он напряг зрение, когда понял, что теперь, должно быть, находится совсем рядом с камерами. А насечки могли быть оставлены одним из охранников, пытавшимся чем-то развлечься и развеять скуку, сопутствующую долгому пребыванию на посту.

Джослин двинулся к следующей колонне, сделал еще пять шагов и наткнулся на несколько бочонков. «Вино для гостей», — решил он. Его всегда ставили возле входа, потому что за ним очень часто приходили. Кроме того, теперь он видел неровные очертания бочек. За следующей колонной на крюках, вбитых в стену, висели два свечных фонаря и излучали рассеянный золотистый свет. Он услышал голоса, стук игральных костей внутри кубка, звон оружия на кольчугах.

Джослин прокрался вдоль ряда бочек, пока не заметил короткий стол, располагавшийся между колоннами. За ним с обоих концов сидела охрана. Осмотрев их доспехи, решил, что это наемники. Теперь было намного больше света, так как на середине стола стояла наполовину сгоревшая свеча, украшенная застывшими струйками расплавленного воска. На деревянном подносе лежала изуродованная коврига хлеба, а возле нее стоял каменный кувшин для пива. Но в данный момент воины не пили, потому что один из кубков они использовали для встряхивания игральных костей.

Он заметил, что у каждого воина был меч, а их копья из ясеня, будто подпорки, стояли у стен камер. Сами казематы отделялись от остального пространства прочными дубовыми досками и сверху небольшими железными решетками. Через одну из них глазел Ги де Монтобан, наблюдая за игрой в кости.

— Сколько еще осталось до рассвета? — спросил де Монтобан у охранников.

— Час, а может быть, меньше, — ответил один из них. У него вокруг рта уже отросла темная густая щетина, и говорил он с сильным фламандским акцентом. — Тебе так не терпится посмотреть, как его повесят и сдерут шкуру?

— Это не что иное, как хладнокровное убийство. И если вы в нем тоже примете участие, тем самым подпишете себе смертный приговор.

Фламандец засмеялся, начав трясти кости, а затем выбросил их на стол.

— Давай, давай, по крайней мере согреешься, пока болтаешь, — сказал он, потирая руки. — Опять семь, Иоахим, теперь ты должен мне свой ремень.

Второй охранник, застонав от огорчения, снял свои ножны, расстегнув красивый резной ремень, опоясывавший его толстую талию.

Джослин тихо поднялся из-за бочек. Ги де Монтобан заметил его, и его глаза засверкали от удивления. Затем он завизжал и завыл, как одержимый. Один из охранников отбросил кости и, вскочив на ноги, направился к камере посмотреть, что происходит. В этот момент Джослин выбежал из своего укрытия и набросился на второго фламандца. У того просто не осталось времени, чтобы защитить себя. Все еще держа в руке ремень и раскрыв от изумления рот, он повернулся лицом к Джослину. Его одетое в кольчугу туловище выглядело почти непробиваемым, и поэтому Джослин целился ему в ноги, прикрытые лишь шерстяными штанами. Топор, острый как бритва, словно нож по маслу, разрезал шерстяную ткань, плоть и кости. Хлынула кровь. Закричав, фламандец упал. Его товарищ выхватил из ножен меч и, отвернувшись от камер, приготовился атаковать Джослина.

Отбросив в сторону топор, зная, что меч фламандца намного превосходил его по длине, Джослин перескочил через лежащего на полу и истекающего кровью воина и схватил одно из стоявших у стены копий. После чего он сразу же кинулся на своего противника, угрожая ему твердым железным острием. Позади него раненый наемник кричал и бился в агонии, распластавшись на полу.

Фламандцу пару раз удалось увернуться от выпадов Джослина, но, быстро бросив взгляд через плечо и увидев, что до лестницы еще остается приличное расстояние, он закричал:

— Все! Я сдаюсь, я сдаюсь! — И уронил свое оружие.

Но Джослин не хотел расставаться со своим копьем.

— Открой камеры, — резко приказал он, подергивая острием.

Фламандец сделал так, как ему повелели, в спешке неумело и неуверенно вытягивая тяжелые деревянные балки из отверстий.

— Теперь присмотри за своим другом, пока он не умер! — крикнул Джослин, когда заключенные, надавив на двери, открыли их, оказавшись на свободе. — Воспользуйся выигранным тобою ремнем, чтобы остановить кровотечение.

— Лорд Джослин! — Глаза Ги де Монтобана сверкали от ликования. — Как вам удалось сбежать?

— Кто-то открыл люк темницы, спустил мне веревку. Я не знаю, кто именно. Он не стал ждать, пока я смогу его опознать. Вы видели кого-нибудь проходящим мимо?

— До полуночи приходил Рагнар, прохаживаясь так, словно он владеет всем миром, сукин сын. — И де Монтобан сплюнул, будто одно упоминание этого имени вызвало у него тошноту.

— И больше никто?

— Я не помню. Думаю, я какое-то время спал. Грохот их костей меня разбудил. А ты, Ив? — де Монтобан обратился к кривоногому рыжеволосому мужчине. — Ты кого-нибудь видел?

— Кто-то действительно приходил. — Ив потер сбоку свой острый веснушчатый нос. — Но я не разглядел его лица. На нем был плащ и короткий капюшон. Кажется, синий. Охранники знали его и потому не стали суетиться.

— Иво! — пробормотал Джослин от удивления. — Я всегда думал, что он прислужник Рагнара. — Но, возможно, Иво больше не желает следовать повсюду за своим братцем. Сколько нас человек? — Он быстро сосчитал всех по головам. Шесть воинов его отца, шесть его собственных и он сам. «Тринадцать, несчастливое число», — подумал он и поморщился.

— У нас два меча, два кинжала, два копья, топор и пара кольчуг, — сказал де Монтобан, разбирая отвоеванные трофеи.

— Вон там лежат запасные ручки для копий, ими можно пользоваться как дубинками. — Джослин указал на груду вырезанных из ясеня рукоятей, валявшихся возле стены. — Нам не понадобится сражаться с каждым воином в башне — только с теми, кто верен Рагнару, но даже в этом случае их сопротивление будет довольно вялым. — Он повернулся в сторону двух фламандцев. — Рагнар — вот наша цель. Порази его — и сопротивление прекратится.

— Вы хотите, чтобы мы убили его?

Джослин как-то хрипло и тяжело вздохнул сквозь стиснутые зубы. Каждый нерв и мускул на его лице подталкивали его сказать «да», но он сдержал себя, испугавшись темных сторон своей души, показавшейся ему в это мгновение такой же глубокой и мрачной, как темница, в которую его бросил Рагнар.

— Не нужно, только если у вас совсем не останется другого выхода, — ответил он. — Будет лучше, если мы возьмем его живым и он предстанет перед королевским наместником. — Его лицо стало хмурым. — В противном случае я буду ничем не лучше его.


Глава 36


Агнес де Роше, подняв крышку сундука, достала из него груду одежды и понесла ее к кровати, на которой лежал Железное Сердце. Его руки скрестили на груди, а темно-седые волосы расчесали с пробором посередине. Линнет никогда не замечала их смазанными маслом и приглаженными при его жизни. Он чаще всего откидывал их со лба вверх, и поэтому на голове у него всегда царил полный беспорядок, напоминающий разве что гриву льва. Гребнем он вообще очень редко пользовался, предпочитая ему собственные пальцы.

Смерть смягчила грубые черты его лица, но все же без естественных красок и цветов жизни оно выглядело слишком бледным, впрочем, как и полагается покойнику. А Агнес ликовала и упивалась своей победой. Она походила на нетерпеливую невесту — ее щеки порозовели, а глаза сверкали, пока она исполняла свои обязанности, совсем не обременительные и даже приятные для нее.

На обратном пути из часовни Линнет сопровождали два фламандских охранника Рагнара, предупредив ее, что, если она еще раз куда-нибудь уйдет, ее просто привяжут. Агнес уже оправилась от той удушающей схватки со своим мужем, хотя ее голос после всего случившегося стал сиплым и она говорила шепотом. Сняв прежний легкий шелковый платок, она решила надеть более теплый из плотной шерсти, который сейчас окутывал ее шею и плечи, скрывая все отметины, оставшиеся от пальцев Железного Сердца.

Линнет заставили сесть на табурет и наблюдать за тем, как Агнес готовит к погребению своего мужа, которого потом отнесут в часовню, где совершат обряд отпевания и попрощаются с ним. Было больно смотреть, как эта женщина обмывает тело так нежно, будто любовница, потирая его старческую огрубелую кожу с неприличной радостью и упоением. Линнет сделалось дурно. Дважды ей приходилось подбегать к ведру с помоями, стоявшему в углу комнаты, но у нее ничего, кроме желчи, не выходило. И каждый раз, стоило ей вернуться на свое место, она снова видела, как Агнес воркует над супругом, улыбаясь и поглаживая его.

— Теперь ты мой, — прощебетала Агнес, проводя по телу тряпицей, смоченной в розовой воде, и оставляя на нем длинные гладкие полосы. — Отныне ты не сможешь перечить моей воле.

Линнет вздрогнула, испугавшись странного сладостного тона ее последней фразы. Ее обуял страх, что в своем безумии Агнес сейчас сорвет с себя одежду и ляжет рядом с покойником.

— Конечно, когда наступит ваша очередь делать то же самое, ваш муж будет выглядеть не так прилично, — продолжала Агнес, роняя время от времени из складок одежды маленькие хрупкие лавровые листья и шалфей. — Мне однажды довелось лицезреть содранную с тела кожу, прибитую гвоздями к воротам одного еврейского дома в Ньюарке. Трудно было даже предположить, что она принадлежала человеку, — вся желтая и сморщившаяся; им сначала следовало бы ее хорошенько выдубить, прежде чем выставлять на всеобщее обозрение.

На Линнет снова нахлынул приступ тошноты; ее позыв к рвоте последовал незамедлительно после слов Агнес, и такой сильный, что она все равно бы не успела дойти до гардеробной, и ей пришлось воспользоваться своим платком, сдернув его с головы.

Агнес прищелкнула языком.

— Вам плохо, моя дорогая? — спросила она своим хриплым голосом, притворяясь заботливой, хотя у нее это плохо выходило. — Когда же должен появиться ребенок?

— Мне плохо от вашей болтовни, — с трудом проговорила Линнет, убирая свой испорченный платок. «Господи, дай мне силы, Пресвятая дева Мария, помоги», — мысленно молилась она, понимая, что больше не сможет этого вынести.

— У вас слишком нежное сердце, какое, впрочем, когда-то имела и я. Может быть, во мне вы видите саму себя? — Агнес наклонила голову, глядя на Линнет своими ужасными проницательными глазами. — Но вы все-таки беременны? Я в своей утробе выносила достаточное количество детей, чтобы хорошо в этом разбираться.

Встав, Линнет пошла выбросить свой испачканный платок в ведро с отходами.

— Вам нет до этого никакого дела, — ответила она холодным тоном, который, как она надеялась, придаст ей мужества.

— Нет есть, — пробормотала Агнес. — У вас в животе зреет семя внука Морвенны де Гейл. Нам придется самим с ним покончить, если вы не распрощаетесь с ним по собственной воле. И не нужно поглядывать на дверь. На лестнице стоит охранник, и он получил распоряжение пропускать вас только со мной. Подойдите-ка. — Она махнула рукой. — Помогите мне лучше одеть мужа, его пора отнести в часовню. Он не должен предстать перед алтарем в одной рубашке. Так не подобает.

Линнет попятилась назад, прочь от подзывающих пальцев Агнес, чувствуя к ней глубокое отвращение; она двигалась до тех пор, пока ее спина не уперлась в стену и ей просто некуда было идти дальше. Агнес ухмыльнулась, пожав плечами и вновь поворачиваясь к покойному.

Линнет медленно соскользнула вниз, опустившись на низкий деревянный сундук, покрытый слоем пыли. Усевшись на него, она попыталась сохранить спокойствие, но мысли постоянно возвращались к нависшей над ней и над ее нерожденным ребенком опасности. Словно откуда-то издалека, до ее сознания долетали обрывки фраз, указаний Агнес, повелевавшей то опускать, то поднимать покойного, натягивая на его одеревеневшее тело парадную одежду, которой прежде Вильям Железное Сердце всегда избегал, но теперь помимо своей воли становился похожим на разряженную куклу, выставившую напоказ свое пышное убранство.

— Вам нельзя сопровождать меня в часовню с непокрытой головой, — проворчала Агнес, обращаясь к Линнет. — В этом сундуке вы найдете то, что вам нужно. Приведите себя в порядок, хотя бы ради священника.

Все предметы кругом заплясали перед глазами Линнет, комната завертелась, проваливаясь куда-то в пустоту. Она хотела категорически отказать Агнес, но понимала, что ее единственный шанс избавиться от этой сумасшедшей — убедить Рагнара перевести ее в другое место, подальше от матери, если он хочет сохранить ей жизнь, чтобы использовать в своих далеко идущих планах.

Она робко повернулась и, опустившись на колени, подняла крышку сундука, на котором только что сидела. Сразу же в нос ударил запах увядших трав. Линнет начала разбирать сложенные ночные рубашки и летнее нижнее белье. Не обнаружив платка, она стала рыться еще глубже, пока, наконец, не нашла две шелковые ткани — одну зеленую, поменьше, и другую нежно-голубую. К последней по-прежнему была пришпилена небольшая брошь в виде бронзовой лошадки.

Линнет взяла именно второй платок, но, когда она потянула его, оказалось, что брошь зацепилась за лежащую под ним одежду. Она подняла обе вещи, чтобы распутать их, и вдруг на дне сундука заметила платье, сшитое из зеленого бархата с потускневшей серебряной каймой. Когда она получше разглядела его, то обнаружила, что покрой соответствовал фасону, модному в те времена, когда она была еще совсем маленькой девочкой. Оно явно могло бы подойти лишь женщине, ожидавшей ребенка.

— Боже милостивый, — прошептала она, посмотрев в сторону Агнес. Старуха не выказывала пока никаких признаков недовольства, увлекшись похоронными приготовлениями Железного Сердца и не обращая внимания на невестку, рывшуюся в одеждах.

Линнет заинтересовалась, мог ли этот сундук принадлежать Морвенне. Носила ли она когда-нибудь эту голубую вещь с брошью? А то шелковое полотно одинакового цвета с зеленым платьем и так ему подходящее?

Осторожно, дрожащими пальцами, она накинула на голову голубой платок, концы которого крепко связала под подбородком.

Агнес обернулась. Ее маленькие глазки выпучились, как у совы, когда она увидела открытый сундук.

— Не этот сундук, — раздраженно отрезала она, — а тот, который стоит рядом. — Она указала пальцем на второй, более крупный ящик, расположившийся у стены неподалеку. Но затем она безразлично махнула рукой. — Не имеет значения. Мод все равно не пользуется им.

— Он принадлежал Мод?

Агнес пожала плечами.

— Я же сказала — это не имеет никакого значения.

Линнет вытащила зеленое платье, встряхнув его как следует, и подняла повыше, держа перед собой.

— Это ее?

Если бы Агнес в тот день имела голос, она бы непременно закричала, набрав в легкие побольше воздуха. Раскрыв рот, она уставилась на помятую зеленую материю, на широкие рукава и широкую серебряную кайму. Краска схлынула с ее лица, превратив его в бледно-желтую восковую маску. Старуха хватала руками воздух, как бы пытаясь дотянуться до невидимого врага, злобно сверкая глазами.

— Я же приказала его сжечь! — прохрипела она. — Глупая старая дура, мне не следовало разрешать ей оставаться здесь и минуты. Так она отплатила за мою доброту, неблагодарная скотина. Ей бы только утешать Вильяма и его отпрыска от этой потаскухи, вместо того чтобы скрашивать мое одиночество. Дайте его мне! — Вытянув пальцы вперед, она зашагала к Линнет.

— Вы сильно навредили себе, когда убили Морвенну, не так ли? — Линнет отошла в сторону, пытаясь уклониться от Агнес. Вооруженная зеленым платьем, как знаменем, она больше не испытывала страха перед ней. — Она навсегда осталась в памяти вашего супруга такой же свежей и молодой, какой он когда-то знал ее.

— Отдай мне это платье, грязная девка! — прохрипела Агнес. Но Линнет в очередной раз увильнула от когтей хищницы. Немного потускневшая серебряная тесьма все еще сверкала на свету, а бархат отливал зеленью летних полей. Надвигаясь на Линнет всем своим телом, не замечая ничего под ногами, Агнес споткнулась о больший сундук. На нем стояла небольшая открытая корзина, в которой хранились принадлежности для вышивания. Выудив ножницы среди мотков шерсти, она взяла их, словно это было настоящее оружие. — Ах ты шлюха! — кричала Агнес надломленным голосом, пропитанным ненавистью. — На этот раз тебе не удастся увести его от меня!

Линнет отпрыгнула назад, стараясь увернуться от угрожавших ей рук Агнес, пышущей гневом и яростью. Двигаясь боком и нагибаясь, Линнет пыталась приблизиться к кровати, чтобы она разделила их, но Агнес слишком быстро преследовала ее, а противодействие Линнет еще больше ее злило.

— Убирайся прочь от него! — просопела Агнес, размахивая перед Линнет ножницами. Острые края распороли старый зеленый бархат.

Заточенные железные лезвия чуть не задели саму Линнет. Агнес изо всех сил вцепилась во враждебное ей полотно, почти вырвав его из рук своей соперницы, но Линнет держала его крепко. Когда сверкающая сталь пронеслась возле лица молодой женщины, она, обороняясь, высоко подняла свое зеленое знамя.

— Получите! — прокричала она, кидая его на голову Агнес, и побежала к двери. Она боролась с тяжелой щеколдой, зная, что в любой момент Агнес выпутается из платья и снова набросится на нее.

Всхлипывая, Линнет в панике надавила нижней частью ладони на щеколду, почувствовав, как та поддается. Она распахнула дверь, собираясь сбежать по лестнице к охранникам, но путь ей преградил Рагнар.

— Куда вы направляетесь? — вкрадчиво спросил он и, схватив ее за плечо, повернул к себе, толкая обратно в комнату. Он был не один. Вместе с ним в спальню вошли Иво, четыре рыцаря и священник.

— Ваша мать только что пыталась убить меня! — задыхаясь, проговорила Линнет, безуспешно стараясь освободиться из его тисков. — Она думает, что я Морвенна де Гейл!

Агнес наконец оставила в покое зеленое платье, свирепо глядя на Линнет, занеся ножницы над своей головой и все еще угрожая ими.

— Она шлюха! — выплюнула Агнес, и ее лицо побагровело. — И у нее к тому же ребенок. Я не потерплю отродья де Гейлов под своей крышей!

Рагнар поднял брови.

— Мама, в данный момент она нужна нам. У нее ключ к поместьям Рашклиффа. Нет никакой пользы в том, что мы уберем ее сейчас.

Лицо Агнес еще больше потемнело. Она упрямо стиснула губы, а ее пальцы сильнее сжали смертоносную сталь.

Рагнар указал рукой на корзину с шитьем.

— Положи их, — рассудительно произнес он. — Все вопросы мы обсудим потом, после казни. Мой отец, до того как скончался, купил тебе место в монастыре. Наверное, мы воспользуемся им, поместив туда вместо тебя молодую вдову?

Губы Агнес оставались плотно сжатыми, но она послушала Рагнара, кинув ножницы среди мотков шерсти.

— В душе я желаю тебе только добра, — сказала она.

— Я знаю, мама, — нежно ответил Рагнар, и его голос при этом звучал особенно тепло. Отпустив Линнет, он пересек комнату и посмотрел на застывший труп, на красный парадный наряд и на мозолистые, огрубевшие в сражениях руки, крестообразно сложенные на груди.

— Он совсем на себя не похож, — пробормотал он, нервно потирая тыльной стороной ладони подбородок. Линнет приметила, что его показное спокойствие на самом деле было очень хрупким. Под глазами пролегли темные тени, а у уголков рта появились складки. Предстоящее убийство мучило его совесть — похоже, он не совсем сегодня выспался, одолеваемый ночными кошмарами.

— А это и не он, — холодно сказала Линнет. — Это тело скорее напоминает разодетую куклу.

Рагнар сердито посмотрел на нее.

— Либо вы попридержите свой язык, либо я запру вас одну в погребе, — выпалил он.

— Вы поступите так с каждым, кто будет вам противоречить? — парировала Линнет. — Запрете их, заткнете им рты… убьете их?

Кулаки Рагнара сжались. Его всего затрясло, и он сделал два шага ей навстречу.

— Рагнар, не надо, — попросил Иво взволнованно. — Не здесь, когда папа… — И он указал в сторону покойника.

Рагнар остановился. В его груди клокотала целая буря, глаза сделались дикими и свирепыми, как у голодного загнанного волка. Но Линнет не желала казаться испуганной. Она ответила ему тем неустрашимым взглядом, который так помогал ей в тяжелые минуты, когда она понимала, что уступать нельзя, что бы ни произошло.

Рагнар резко отвернулся от нее, продолжая сжимать кулаки. Его голос охрип от ярости и желчи, когда он обратился к Агнес:

— Отца приготовили для церковного обряда?

— Да, душа моя, — сказала Агнес. — Посмотри, я одела его как подобает лорду, в лучший костюм, и даже про кольца не забыла.

Рагнар улыбнулся, но как-то вымученно, неискренне.

— Если бы ты действительно хотела воздать ему по заслугам, он бы сейчас выглядел по-другому — в своей самой старой рубахе и поношенном плаще, — произнес он все тем же надломленным голосом.

Агнес уставилась на него непонимающими глазами. Рагнар покачал головой.

— Но это не важно, — снисходительно добавил он. — Ты в любом случае постаралась. — И он поцеловал ее в щеку.

Агнес вдруг насторожилась, заслышав звук ударяющихся друг о друга мечей и пронзительный крик, идущий с конца лестницы, расположенной возле поста охранников у подножия башни.

Вытащив из ножен оружие, Рагнар подошел к двери и махнул рукой одному из своих рыцарей, чтобы тот спустился вниз и все как следует разузнал. Воин поспешил исполнить приказ своего хозяина. Почти сразу же находившиеся в комнате уловили еще более угрожающий звон металла, вопли сражающихся и визги служанок. Человек Рагнара вскоре вернулся назад и, шатаясь, вошел в помещение. Из его плеча потоком лилась кровь.

— Заприте дверь! — задыхаясь, простонал он сквозь зубы, обращаясь к Рагнару. — Ваш брат и его люди на свободе, к тому же они вооружены! — Предупредив об опасности, он ударил ногой в дверь, захлопнув ее и прислонившись к ней спиной.

Рагнар побледнел от такого поворота событий, затем наклонился, чтобы поднять засов, стоявший у стены. В надежде на спасение Линнет бросилась к двери, пытаясь преградить Рагнару дорогу и помешать засунуть брус за металлические кронштейны. Она закрыла ему путь к выходу всем своим телом, вытянув в стороны руки. Рагнар с силой оттолкнул ее. Женщина рухнула на пол, упав на бок и тяжело ушибив бедро и плечо, но перевернулась на живот, уцепившись пальцами за его рубаху. Рагнар поднял деревянную балку и тупым концом ударил Линнет по голове.

Черные круги поплыли перед глазами Линнет, и она почувствовала струящееся тепло крови. Она ослабила свою хватку, и Рагнар наконец высвободился. Сквозь надвигающуюся на нее завесу тумана Линнет заметила, как он поднял брус, чтобы запереть единственный вход, и как раз в этот момент дверь с силой распахнулась и в комнату ворвались Джослин и Ги де Монтобан.

Раненого рыцаря толчком отбросило в сторону, и он завертелся от боли, сжимая свое плечо и раскрыв от адских мук свой рот. Рагнар выпустил из рук брус и отпрянул назад с быстротой оленя. Он резко выхватил меч из ножен, на мгновение блеснув гладким стальным лезвием, и пригнулся, встретившись глазами с Джослином.

Джослин задыхался, крутой подъем отнял у него остаток сил, и сейчас он находился на грани изнеможения. Возле двери он увидел Линнет. Она пыталась встать на ноги, ее губы что-то шептали, будто она хотела о чем-то его предупредить, но из ее груди не исходило ни единого звука, и она снова повалилась на спину. Кровь залила ей поллица, капая на платье. Кипящая ярость Джослина забурлила с новой силой, и, издав вой раненого зверя, он кинулся на Рагнара. Удар, нанесенный им, скорее был продиктован гневом. Рагнар легко отразил этот первый натиск и нанес умелый контрудар, оставаясь при этом спокойным, сохраняя хладнокровие и ровно дыша. Лезвие меча взвизгнуло, задев плохо сидящую на Джослине кольчугу, которую он позаимствовал у одного фламандца в подвале. Он сражался и мечом, взятым у того же воина, его рукоять вся покрылась потом и липла к рукам.

Комната наполнилась лязгом и блеском оружия. Священник быстро проскользнул за дверь, осторожно переступив через Линнет. Иво позволил Ги де Монтобану пленить себя, не сделав при этом даже символической попытки сопротивления.

Рагнар напористо наступал на Джослина, заставляя его пятиться назад и пользуясь своим мечом двумя руками, размахивая им, словно это был боевой топорик.

— Вместе в часовню, — пропыхтел Рагнар, загнав Джослина в угол. — Ты и твой отец — как все будет замечательно!

Джослин споткнулся о сундук и понял, что жизнь сейчас висит на волоске, ему отпущены последние мгновения, еще немного и потом — мрак, забвение, но Рагнар тоже потерял равновесие, наступив на кучу зеленого бархата, валявшегося в беспорядке, и его удар пошел косо, разрубив сундук вместо черепа Джослина. Рагнар опустился на колени, делая попытку выдернуть застрявший в древесине меч. Прежде чем он смог опомниться и высвободить лезвие, Джослин прыгнул на него, прижимая всем своим весом к полу. Голова Рагнара ударилась о доски, но сам он ухитрился стукнуть Джослина коленом в пах. Джослин свернулся клубком от боли, и Рагнар получил время, чтобы снова встать и взять оружие. Обхватив обеими руками обшитую кожей рукоять, он размахнулся, чтобы наконец прикончить Джослина.

Сталь издавала неприятные скрежещущие звуки, сталкиваясь с лезвием противника. Рагнар, чувствуя, что победа близка, прилагал все усилия, чтобы пробиться к сердцу Джослина. А его сводный брат, находясь на грани полного поражения, уже едва мог сопротивляться. За прошедшие сутки его измученная плоть приняла на себя слишком много ударов и испытаний, и вряд ли он смог бы найти в себе силы выдержать еще одно. Отражая все новые и новые выпады своего врага, Джослин почувствовал, что пот заливает ему глаза, острая боль пронизывала все его члены.

Видя усталость Джослина, Рагнар собрался на последний смертельный бросок, но в этот момент в комнату ворвался Мартин, а за ним писец Фальберт.

— Воины! — прокричал Фальберт, схватившись рукой за бок. Его лицо было пурпурным. — Требуют, чтобы их впустили… Главный слуга уже поднимает мост!

Мартин вскочил между двумя своими братьями.

— Перестаньте, вы должны остановиться! — провизжал он, и его лицо побелело. — Вы не можете убить друг друга!

— Убирайся прочь, щенок! — зарычал Рагнар, не отрывая ни на секунду глаз от Джослина. — Слышал, что сказал писец? — выплюнул он. — Прибыли мои союзники. Либо все кончится сейчас, либо ты завтра будешь болтаться на виселице, развлекая моих гостей. Что выбираешь?

Джослин тупо уставился на Рагнара. Каждый нерв, каждый мускул на его теле изнывал от усталости; все, чего он хотел, это просто выпустить из рук ужасно тяжелый меч, дав ему упасть на пол, но он понимал, что куда лучше умереть от беспощадного лезвия здесь и сейчас, чем трепыхаться на веревке перед толпой зевак.

— Это никогда не кончится, — прохрипел он, поднимая дрожащей рукой оружие.

— Отпусти меня! — завизжал Мартин, вырываясь из рук матери, когда та пыталась оттащить его от сражающихся мужчин.

Фальберт трепетал от страха, но все же сделал решительный шаг вперед.

— Вы не поняли, — все еще задыхаясь, обратился он к Рагнару. — Сюда приехал шериф, а Брайен Фитцренар привез с собой юстициария. Сейчас они уже на внутреннем дворе.

Лицо Рагнара изменилось. Он покосился на писца с крайним недоверием, и Фальберт, избегая его взгляда, шагнул назад.

— Что это еще за шутки? — проревел он.

Иво проскользнул мимо де Монтобана и подошел к окну. Распахнув настежь ставни, он стал на мыски и выглянул во двор.

— Это правда, — сказал он. — Я вижу знамя де Люси и самого Фитцренара. — Он оглянулся на присутствующих в комнате. В глазах был испуг.

Издав рев негодования, раскалившись от гнева, Рагнар толкнул Мартина, который отлетел как перышко, уносимое порывом ветра, и кинулся на Джослина, начав неистово размахивать мечом. Джослин отбивался, наклоняясь вперед, но был вынужден отступить под напором жизненной энергии Рагнара, превосходившей его собственные силы во много раз, до тех пор пока у его спины не оказалась темная винтовая лестница башни и ему больше некуда было отступать.

— Я пошлю тебя прямо в ад, сукин сын! — Рагнар оскалился и замахнулся мечом, издавая свирепый вой.

Джослин то уворачивался, то пригибался и, пригнувшись к полу, дернул за конец зеленого бархата, на котором стоял Рагнар. Он почувствовал толчок от сильного удара, нанесенного по кольчуге, и пронизывающую боль, после чего увидел, как Рагнар пытается удержаться на ногах, стоя на самом краю верхней ступеньки. Джослин подполз на коленях и уцепился за одежду Рагнара, стараясь затащить его обратно в комнату. Ускользающая из рук ткань обожгла его суставы, и от веса Рагнара его пальцы разжались. Когда тот упал, Джослин был увлечен вслед за ним, но не дал себе пролететь весь остаток лестницы, упершись ногой в стойку перил и прижавшись спиной к стене.

Время словно остановилось. Звуки, долетавшие до него, сделались более приглушенными. Скрежет оружия, царапавшего камень, удары о пол тела, перекатывающегося все дальше и дальше. Запах цветов. Тишина.

Джослин двигался очень осторожно — ноги, будто отлитые из горячего свинца, отяжелели и отказывались идти. Острая боль напоминала о себе у плеча и на спине. Он не чувствовал, как струится кровь из раны, но понимал, что стальное лезвие, должно быть, разрубило кольчугу. У него наверняка тяжелые ушибы и, может быть, пара переломанных костей. А у Рагнара?

Как дряхлый старик, он медленно стал спускаться по лестнице к своему брату. Рыжеватые волосы Рагнара блестели, отражая свет факела. Когда он перевернул его лицом кверху, то заметил засверкавшую на огне кровь, сочившуюся из ушей и носа. Карие глаза Рагнара были открыты, но в них зияла лишь бездонная пустота.

— Боже мой, — прошептал Джослин, склонив голову. А позади себя он услышал охрипший голос Агнес.


Глава 37


Линнет почувствовала холодную влагу на лбу и уловила успокаивающее бормотание Мод. Под ней лежал мягкий матрас, а ее голову поддерживали только что взбитые пуховые подушки. В дальнем конце комнаты ей почудился тихий гул мужских голосов.

Она решилась открыть глаза. Боль у виска все еще давала о себе знать, время от времени охватывая всю голову. Линнет огляделась, не понимая, где она находится. Здесь ничего не напоминало ей о Рашклиффе, но это не были и комнаты Агнес. Стены, покрытые известью, причиняли своей белизной нестерпимое страдание ее глазам. На какое-то мгновение у нее появилась мысль, что она находится в монастыре, но кругом не обнаружила никаких свидетельств этого — здесь не висело даже распятие, чтобы как-то оживить голые камни. Пальцами она нащупала плотную ткань пледа, который ткут везде вплоть до границы с Шотландией. Судя по всему, он напоминал тот, который лежал на их с Джослином постели.

— Где я? — шепотом спросила она, ощутив, что во рту у нее все пересохло.

Мод наклонилась над ней.

— Вы наконец проснулись, — сказала она с облегчением. — А я уже начала беспокоиться. Вы проспали весь день и всю ночь. Вы в Арнсби, в комнате моего брата.

Линнет попробовала сделать глоток, но не смогла и закашлялась.

— Пить, — простонала она, испытывая новый приступ боли, не желавшей отступать. Мод помогла ей усесться на кровати и протянула к ее губам кубок с разбавленным вином.

— Помедленнее, моя дорогая, не спешите, — успокоила она больную.

Линнет сделала несколько глотков и снова откинулась на подушки. Ее зрение еще не восстановилось по-настоящему и то прояснялось, то вновь затягивалось пеленой тумана. Она поднесла руку к виску и осторожно дотронулась. Ее пальцы наткнулись на слипшиеся волосы и твердую корку засохшей крови.

— Лекарь сказал, что неперевязанная рана скорее затянется. — Мод позволила сделать ей еще один глоток из кубка.

Линнет поморщилась и произнесла:

— Теперь я вспомнила. Рагнар ударил меня дверным засовом по голове, когда я попыталась помешать ему запереть вход. — Ее глаза раскрылись, и она напряглась, усаживаясь прямо. — А потом они с Джослином сражались, и Джослин явно уступал. Я пробовала встать, но не могла. Я ничего не помню, кроме Рагнара, Джослина и того открытого дверного проема… — Она зажала ладонью рот, чувствуя, что ее тошнит.

— Все в порядке, милая, не нужно ни о чем беспокоиться. — Мод заключила Линнет в объятия, но Линнет все же успела заметить горе, наполнявшее до краев взгляд этой женщины. Отпрянув, она попыталась освободиться от рук Мод.

— Что случилось? Скажите мне!

Мод заморгала и быстро поднесла свою пухлую руку к глазам.

— Джослин цел, — ответила она, и ее голос задрожал от волнения. — Вам не стоит думать, что с ним что-то случилось. Я скоро приведу его вам, и он сам все расскажет. Я расстроена из-за своего брата, это все… такая трагедия. — Она громко всхлипнула. — И Вильям, и Рагнар. Я знаю, что он это заслужил, но ведь он все-таки мой племянник… а Агнес с тех пор и слова не проронила, просто лежит в постели с перекошенным лицом. Знаете, у нее был приступ, бедняжка.

— Рагнар умер? — Линнет попыталась поднять голову.

— Он упал с лестницы, когда они боролись, и сломал себе шею. Мы приехали почти сразу же после того, как это случилось. Сенешаль Вильяма открыл нам ворота, когда увидел предписание юстициария, — у него не оставалось другого выбора. Мне даже стало немного жаль этого бедного человека. Конан и Брайен Фитцренар первыми вбежали в башню и нашли Рагнара мертвым, а Джослин сидел в полном изнеможении на лестнице, ведущей в покои Агнес.

Линнет закусила губу, стараясь все вспомнить. Но ее разум был еще слаб и походил скорее на какой-нибудь осенний пейзаж с плотным надвигающимся туманом, постоянно меняющим свои очертания.

— Но откуда вы узнали, что нужно приехать?

— Я уже находилась по дороге сюда, но решила остановиться на ночь в Рашклиффе. Тот ваш молодой рыжеволосый шотландец, Малькольм, поведал мне, что Вильям ужасно болен, что у него глубокая рана и вы с Джослином повезли его в Арнсби. Потом прибыл посыльный, и мы узнали, что вы зовете на помощь. Очевидно, писец Вильяма перешел на вашу сторону и, рискуя своей жизнью, отправил нарочного.

Линнет робко улыбнулась.

— Я думала, с ним ничего не выйдет. Я действительно просила его помочь, но он упорно не желал смотреть мне в глаза и сказал лишь, что посмотрит, что можно сделать. Нужно будет увидеться с ним, хотя теперь мне как-то не по себе.

— Он прямо-таки наслаждается своей славой, — признала Мод. Она похлопала Линнет по руке, а затем обернулась и увидела, что к кровати идет Джослин.

Его глаза глядели только на жену, и Мод, тактично извинившись, поднялась со своего места. Поцелуй, которым она наградила своего племянника в небритую щеку, прежде чем оставить их одних, был полон любви и понимания, а прикосновение к Линнет — нежным.

Когда тетка ушла, Джослин опустился на кровать. Потом внезапно в едином порыве они заключили друг друга в объятия, и Джослин крепко поцеловал ее в губы.

— Боже мой, — всхлипнула Линнет, — я боялась, что ты погибнешь!

— Я тоже, — пробормотал он ей в волосы. — Если бы не Иво, так бы все и произошло.

— Иво!

Он выпрямился и показал ей покрытые волдырями полосы на руках.

— Иво спустил в темницу веревку, чтобы я смог выбраться наверх.

— Я полагала — он ненавидит тебя.

— Но не настолько, чтобы погубить свою душу. Соперничество между братьями — одно, хладнокровное убийство — совсем другое.

Линнет вздрогнула и прижалась щекой к рубахе мужа, ощущая близость его бьющегося сердца, которое, как она думала, навсегда потеряла.

— И теперь Иво хозяин Арнсби?

— Но не надолго.

Она подняла голову и быстро посмотрела в усталое небритое лицо Джослина.

— Разве ты хочешь оспаривать его права?

— Нет. Он заявил, что если сможет получить охотничьи угодья отца и помещичий дом близ Мелтона, то передаст Арнсби во владение Мартину. — Он погладил ее по волосам. — Но в этом нет ничего удивительного, как кажется на первый взгляд. Иво всегда бегал вокруг да около, предпочитая находиться в чьей-нибудь тени. — Он тяжело вздохнул. — Я хочу поскорее вернуться домой в Рашклифф, увидеть Роберта и спать рядом с тобой. — Он на время осекся и, сжимая ее руку, тихо добавил: — Я хочу забыть… Почему мы всегда хотим невозможного?

Ничего не отвечая ему, словно комок застрял у нее в горле, Линнет взяла его мозолистую ладонь и приложила ее к животу, напротив скрытого дыхания новой жизни.


Эпилог


Весна 1175 года


В небольшой белой часовне с великолепным внутренним убранством находились два рельефных образа, расположенные друг возле друга. Один из них изображал женщину с ласковой улыбкой на устах, украшенную сегодня венком из крокусов. Его надели поверх ее гипсового лба, и от этого высеченная фигура стала еще привлекательнее. Ее друг был одет в кольчугу и плащ, его меч неподвижно стоял рядом с ним, а руки держали щит, на котором красовался семейный герб с кометой.

— Очень похоже на папу, — рассудительно произнес Мартин и провел указательным пальцем по сверкающим каменным гребням и складкам. — Он будет здесь счастлив, я знаю это наверняка.

Роберт, подражая ему, положил свою маленькую руку на искусно сделанную из гипса кольчугу.

Джослин осторожно прикоснулся к плечу Мартина, посмотрев на могилу Железного Сердца. Он долго искал настоящего мастера в Ноттингеме среди своих знакомых прежде чем найти того, кто смог бы осуществить все им задуманное. Никакой набожности во взгляде или строгого наряда — все это скрыло бы его суть. Он хотел видеть Железное Сердце неугомонным жизнелюбцем, воином, а не святым. И мастеру во многом это удалось, если не считать тщательно причесанных волос Вильяма, который почти никогда не пользовался гребнем, но именно так его запечатлело на камне зубило скульптора. Рагнар же покоился в своей гробнице в Арнсби. Она была пышно декорирована, но лишь в малой степени напоминала его сводного брата. То же самое касалось и памятника Агнес, хотя работу над ним еще не завершили, ведь она умерла совсем недавно от еще одного приступа, которые в последнее время после гибели ее старшего сына случались с ней довольно часто.

Джослин не желал возвращаться к прошлому. Линнет всегда упрекала его, когда замечала, что он о чем-то размышляет, но все же позволяла ему минуты уединения. Он услышал сейчас легкую поступь ее шагов и повернулся, наблюдая, как жена идет вдоль стены, закутанная в плотный зимний плащ, ибо, несмотря на теплое солнце, в воздухе все еще ощущалась какая-то прохлада. Она передвигалась очень грациозно, и он почувствовал, как неожиданная радость захлестнула все его существо, его сердце тоже ликовало, отмеривая секунды блаженства.

Остальные тоже скоро подойдут, заполнив эту часовню, чтобы присутствовать на мессе, которая, как и полагалось, совершится за упокоение душ Вильяма де Роше и Морвенны де Гейл, но Джослин решил пока побыть среди своих самых близких родственников, наслаждаясь покоем, который царил под этими сводами у гробниц матери и отца, представляя им их трехмесячную внучку — темноволосую зеленоглазую Морвенну.


notes


Примечания


1


Любовь побеждает все (лат.)


2


Вы и никто другой (фр.)