В объятиях графа
Элизабет Хойт


Принцы #1


Наступает момент, когда леди должна совершить нечто, выходящее за рамки приличия…

У вдовы Анны Рен выдался во всех отношениях несчастный день. Самоуверенный наездник, граф Эдвард де Рааф, чуть было не сбил ее с ног, а вернувшись домой она узнает, что практически разорена. Тем временем граф Эдвард находится в не менее сложной ситуации. Он недоумевает, почему от него ушли две секретарши, и отчаянно нуждается в человеке, способном выносить его ужасный характер и грубость. И когда Анна становится его помощницей, то обоим кажется, что все проблемы благополучно разрешились. Но вскоре она узнает, что Эдвард едет в Лондон, в публичный дом, чтобы удовлетворить свои мужские потребности. Анна приходит в ярость и решает утолить свои женские желания… и инкогнито становится любовницей графа…


Элизабет Хойт

В объятиях графа


Моему мужу Фреду – сумасбродному пирогу с черникой, сладкому, терпкому и всегда утешительному.


Глава 1


Когда-то очень давно в одной далекой стране жил обедневший герцог с тремя дочерьми…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Литтл-Бэттлфорд, Англия

Март, 1760

«Сочетание стремительно несущейся лошади, крутого поворота на грязной дороге и женщины, идущей навстречу, не может быть хорошим знаком. Даже при лучших обстоятельствах шансы положительного исхода невелики. Но добавьте собаку, очень большую собаку, и… – пронеслось в голове у Анны Рен, – несчастье станет неизбежным». Возникшая перед Анной лошадь испуганно шарахнулась в сторону. Английский дог, бегущий рядом, кинулся ей под ноги, что, в свою очередь, заставило лошадь встать на дыбы. Копыта размером с блюдце молотили воздух. И, как следствие, огромный всадник оказался выброшен из седла. Мужчина упал к ее ногам, как ястреб, подстреленный на лету, разве что несколько менее грациозно. Раскинув длинные конечности и выронив рукоять кнута, он приземлился с эффектным всплеском в грязную лужу. Волна мутной воды окатила ее с головы до ног.

Все, включая собаку, остановились.

«Идиот», – подумала Анна, но вслух этого, разумеется, не сказала. Приличные вдовы определенного возраста – ей через два месяца должен был исполниться тридцать один год – не употребляют подобных слов по отношению к джентльменам, даже если джентльмены того заслуживают. Нет, конечно нет.

– Я очень надеюсь, что вы не поранились при падении, – вместо этого участливо сказала она. – Могу я помочь вам подняться? – Она улыбнулась сквозь стиснутые зубы промокшему мужчине.

Он не ответил на ее любезность.

– Какого черта вы делали посередине дороги, глупая женщина?

Мужчина поднялся из лужи и угрожающе замаячил над ней, пытаясь напустить на себя важность, как делают джентльмены, оказавшиеся в глупом положении. Его бледное лицо в потеках грязи и со следами оспы представляло собой ужасное зрелище. Черные слипшиеся ресницы и глаза цвета обсидиана едва могли скрасить большой нос, подбородок и тонкие, обескровленные губы.

– Я так сожалею. – Улыбка Анны не дрогнула. – Я шла домой. Откуда мне было знать, что вам потребуется вся ширина дороги…

Но, очевидно, его вопрос был риторическим. Мужчина отвернулся, игнорируя ее объяснения. Он не стал поднимать свою шляпу и кнутовище, а повернулся к лошади и начал проклинать ее низким и странно успокаивающим монотонным голосом.

Собака села, чтобы посмотреть на представление.

У гнедой костлявой лошади на шкуре были более светлые, словно выцветшие, пятна, которые придавали ей неуместную пегость. Она скосила глаза на мужчину и робко сделала несколько шагов в его сторону.

– Очень хорошо. Потанцуй здесь, как девственница, ущипнутая за сосок, ты, отвратительный кусок шкуры, изъеденной личинками мясной мухи! – проревел мужчина животному. – Когда я схвачу тебя, ты, незаконнорожденный отпрыск больного верблюда, горбатящего свою качающуюся задницу, я скручу твою идиотскую шею, обещаю.

Лошадь настороженно прядала ушами, прислушиваясь к нежному баритону, и наконец сделала неуверенный шаг вперед. Анна сочувствовала животному. Голос отвратительного мужчины напоминал прикосновение пера, которым провели по подошве ступни, – такой же раздражающий и соблазнительный. Она задумалась, выражался ли он подобным образом, занимаясь любовью с женщиной. Оставалось только надеяться, что он использовал другие слова.

Мужчина подошел достаточно близко к испуганной лошади, чтобы схватить за уздечку. Он постоял с минуту, бормоча непристойности; затем вскочил на лошадь одним гибким движением. Сырые штаны из оленьей кожи нескромно обрисовывали его мускулистые бедра, плотно прижатые к бокам лошади, когда он развернул ее.

Он склонил перед Анной свою непокрытую голову:

– Мадам, хорошего дня.

И, не оборачиваясь, пустил лошадь легким галопом вниз по дороге; собака мчалась рядом с ним. Через мгновение он скрылся из виду. Затем смолк и топот копыт. Она опустила глаза вниз.

Ее корзинка лежала в луже, а содержимое – утренние покупки – рассыпалось по дороге. Она, должно быть, уронила ее, когда уклонялась от приближающейся лошади. Теперь полдюжины яиц источали желтки в грязную воду, а единственная селедка злобно смотрела на нее, недовольная столь недостойным приземлением. Она подняла рыбу и вытерла ее. Ее, по крайней мере, можно было спасти. Серое платье Анны, настоящий цвет которого не слишком отличался от цвета облепившей его грязи, жалко обвисло. Анна одернула юбки, чтобы они не липли к ногам, и вздохнула. Она посмотрела на дорогу в обоих направлениях. Голые ветки деревьев качались над головой. Маленькая дорожка оставалась пустынной.

Анна сделала вдох и произнесла запрещенное слово вслух, громко – перед Богом и своей вечной душой:

– Ублюдок!

Она задержала дыхание, ожидая, что ее поразит удар молнии или, что более вероятно, чувство вины. Ни того, ни другого не произошло, и это заставило ее почувствовать себя неловко. В конце концов, леди не бранят джентльменов, независимо от того, какова причина их недовольства.

А ведь она, помимо всего прочего, приличная леди, разве не так?


К тому времени, когда Анна добрела до главной дорожки, ведущей к ее дому, юбки высохли и стали жесткими от грязи. Летом крошечный палисадник перед домом заполняли пышные яркие цветы, оживляя его, но сейчас, в это время года садик был гол и неприветлив. Прежде чем Анна успела дойти до него, открылась дверь. Женщина небольшого роста с сизо-серыми локонами у висков показалась в дверном проеме.

– А, это ты. – Женщина помахала вымазанной в подливке деревянной ложкой, нечаянно роняя капли себе на щеку. – Мы с Фэнни готовили баранье рагу, и, по-моему, ее соус стал лучше. В нем уже почти нет комочков. – Она наклонилась вперед и прошептала: – Но мы все еще работаем над клецками. Боюсь, у них довольно необычная консистенция.

Анна устало улыбнулась своей свекрови:

– Я уверена, что рагу будет замечательным. – Она вошла в узкий коридор и поставила корзинку на пол.

Пожилая женщина просияла, но затем сморщила нос, когда Анна прошла мимо нее.

– Дорогая, какой-то специфический запах исходит от… – Она смолкла и уставилась поверх головы Анны. – Почему у тебя на шляпе мокрые листья?

Анна сделала гримасу и подняла руку, чтобы проверить на ощупь.

– Боюсь, со мной произошел небольшой несчастный случай на большой дороге.

– Несчастный случай? – Матушка Рен уронила ложку от волнения. – Ты поранилась? Твое платье выглядит так, будто ты валялась в свинарнике.

– Я в порядке, просто немного промокла.

– Так, тебе надо немедленно переодеться в сухую одежду, дорогая. А твои волосы… Фэнни! – прокричала матушка Рен в направлении кухни. – Нам придется вымыть их. Твои волосы, я имею в виду. Давай я помогу тебе подняться наверх. Фэнни!

Девочка с копной рыжих волос и красными от бесконечной стряпни руками робко вошла в коридор.

– Что?

Матушка Рен задержалась на лестнице позади Анны и сказала, перегнувшись через перила:

– Сколько раз я говорила тебе – ты должна отвечать: «Да, мэм?» Ты никогда не станешь горничной в большом доме, если не будешь правильно себя вести.

Фэнни стояла, глядя на двух женщин. Ее рот был слегка приоткрыт.

Матушка Рен вздохнула.

– А сейчас поставь котелок с водой на огонь. Мисс Анна будет мыть голову.

Фэнни стремглав бросилась на кухню, затем быстро вернулась:

– Да, мэм.

Вершина крутой лестницы выходила на крошечную площадку. Слева была комната пожилой женщины, справа – Анны. Открыв дверь в свою маленькую комнату, она подошла прямо к зеркалу, висящему над комодом.

– Не знаю, куда катится мир, – пыхтела позади нее свекровь. – Тебя обрызгала карета? Некоторые из этих возничих почтовых карет ужасно безответственны. Они считают, что вся дорога принадлежит им одним.

– Не могу с тобой согласиться, – ответила Анна, вглядываясь в свое отражение. Увядший венок из засушенного яблоневого цвета – напоминание о ее свадьбе – свисал с края зеркала. – На сей раз это был одинокий всадник. – Ее волосы были похожи на крысиное гнездо, а на лбу все еще виднелись капли грязи.

– Они еще хуже, эти джентльмены на лошадях, – пробормотала пожилая женщина. – Некоторые вообще не способны контролировать своих животных. Ужасно опасно. Они представляют собой угрозу для женщин и детей.

– М-м-м. – Анна сняла свою шаль, ударившись голенью о стул, когда сделала шаг. Она оглядела крошечную комнату. Здесь они с Питером провели четыре года семейной жизни. Она повесила свою шаль и шляпку на крючок, на котором когда-то висело пальто Питера. Стул, куда он когда-то складывал свои тяжелые книги, теперь служил ей прикроватным столиком. Почти ничто уже не напоминало о нем, даже его щетка с несколькими рыжими волосами, застрявшими между щетинками, давно была убрана.

– По крайней мере, ты спасла сельдь, – все еще переживала матушка Рен. – Хотя не думаю, что макание в грязь улучшит ее аромат.

– Несомненно, – ответила Анна рассеянно. Ее взгляд вернулся к венку. Он осыпался. Неудивительно – ведь она вдова уже шесть лет. Скверное дело. Ему было бы лучше в куче садового мусора. Она отодвинула его в сторону, чтобы снять позднее.

– Дорогая, давай я помогу тебе. – Матушка Рен начала расстегивать по направлению снизу вверх крючки на платье. – Мы должны сразу же его постирать. По всему подолу налипло много грязи. Возможно, если бы я пришила новое… – Ее голос стал приглушенным, когда она наклонилась. – О, кстати, ты продала мое кружево модистке?

Анна спустила платье вниз и переступила через него.

– Да, кружево ей вполне понравилось. Она сказала, что оно самое тонкое из всех, какие она видела за последнее время.

– Ну, я плету кружева почти сорок лет. – Матушка Рен старалась выглядеть скромной. Она прочистила горло. – Сколько она дала тебе за него?

Анна вздрогнула.

– Шиллинг и шесть пенсов. – Она потянулась за изношенной одеждой.

– Но я работала над ним пять месяцев, – задохнулась матушка Рен.

– Я знаю, – вздохнула Анна, распуская волосы. – И, как я сказала, модистка оценила тончайшее качество твоей работы. Просто кружево не приносит много дохода.

– Ей принесет, когда она пришьет его на шляпку или платье, – пробормотала матушка Рен.

Анна сделала сочувствующую гримасу. Она сняла полотенце с крючка под карнизом, и обе женщины спустились по лестнице в молчании.

В кухне Фэнни склонилась над чайником с водой. Пучки высушенных трав свисали с черных балок, наполняя воздух пряным ароматом. Старый кирпичный очаг занимал одну стену целиком. Напротив находилось обрамленное занавеской окно, которое выходило на задний сад. Салат-латук на маленьком участке выбросил вверх свои бледные стрелки, а редис и репа уже неделя как зеленели.

Матушка Рен поставила таз с отбитыми краями на кухонный стол. Ставший гладким от долгих лет ежедневного мытья, стол занимал почетное место в середине комнаты. Ночью его отодвигали к стене, чтобы маленькая горничная могла разложить свой соломенный тюфяк перед очагом.

Фэнни принесла чайник с водой. Анна склонилась над тазом, и матушка Рен полила ей теплую воду на голову.

Анна намылила волосы и сделала глубокий вдох.

– Боюсь, нам придется предпринять кое-какие меры по поводу нашего финансового положения.

– О, только не говори, что будет еще больше экономии, дорогая, – застонала матушка Рен. – Мы и так уже перестали есть свежее мясо, за исключением баранины по вторникам и четвергам. И прошла уже вечность с тех пор, как у кого-либо из нас появлялось новое платье.

Анна заметила, что ее свекровь не упомянула содержание Фэнни. Хотя девочка считалась одновременно их горничной и кухаркой, в действительности это было благотворительным порывом со стороны их обеих. Единственный родственник Фэнни, ее дедушка, умер, когда ей едва исполнилось десять лет. В деревне поговаривали о том, чтобы отправить девочку в работный дом, но тут вмешалась Анна, и с тех пор Фэнни жила с ними. Матушка Рен надеялась научить ее вести большое хозяйство, но до сих пор успехи ее ученицы были незначительными.

– Твои методы экономии, конечно, весьма эффективны, – сказала Анна, втирая в голову мыльную пену. – Но инвестиции, которые Питер оставил нам, не работают так, как должны были бы. С тех пор как он умер, наш доход постоянно уменьшается.

– Это такой позор, что он оставил нам так мало средств к существованию, – сказала матушка Рен.

Анна вздохнула:

– Он не хотел оставлять такую маленькую сумму. Он был совсем молодым, когда лихорадка унесла его жизнь. Я уверена – будь Питер жив, он бы накопил существенные сбережения.

Фактически Питер улучшил их финансовое положение после смерти своего отца, который умер незадолго до их женитьбы. Пожилой человек был адвокатом, но несколько неблагоразумных инвестиций привели его к большим долгам. После свадьбы Питер продал дом, в котором вырос, заплатил долги и перевез молодую жену и овдовевшую мать в гораздо меньший по размеру дом. Он работал адвокатом, когда заболел, и умер через две недели, оставив Анну вести маленькое хозяйство в одиночестве.

– Полей, пожалуйста.

Поток остывшей воды вылился ей на затылок и голову. Она потрогала волосы, чтобы убедиться, что не осталось мыла, затем отжала из волос лишнюю воду.

– Я думаю, мне нужно найти место.

– О, дорогая, только не это. – Матушка Рен плюхнулась на кухонный стул. – Леди не работают.

Анна раздраженно скривила рот:

– Ты бы предпочла, чтобы я осталась леди и позволила нам обеим умереть с голоду?

Матушка Рен колебалась. Казалось, она всерьез задумалась.

– Можешь не отвечать, – сказала Анна. – Мы в любом случае не будем голодать. Однако нам необходимо найти способ принести немного дохода в наше хозяйство.

– Возможно, если я буду делать больше кружева. Или… или я могла бы полностью исключить мясо, – сказала ее свекровь несколько вызывающе.

– Я не хочу, чтобы ты это делала. Кроме того, благодаря отцу я получила хорошее образование.

Матушка Рен просияла.

– Твой отец был лучшим приходским священником в Литтл-Бэттлфорде на моей памяти, Господи, упокой его душу. Он всем высказывал свое мнение по поводу образования детей.

– М-м-м. – Анна сняла полотенце с головы и начала расчесывать влажные волосы. – Он позаботился о том, чтобы я научилась читать, писать и считать. Я даже получила немного уроков латыни и греческого. Я решила, что поищу завтра должность гувернантки или компаньонки.

– Старая миссис Лестер почти слепа. Вполне возможно, ее зять наймет тебя, чтобы читать… – Матушка Рен замолчала.

Анна тоже почувствовала резкий запах в воздухе.

– Фэнни!

Маленькая служанка, которая все это время наблюдала за разговором двух хозяек, взвизгнула и побежала к горшку с рагу на огне. Анна застонала.

Еще один подгоревший ужин.


Феликс Хоппл остановился перед дверью библиотеки графа Свартингэма, чтобы критически оценить свою внешность. Его парик с двумя тугими завитушками с обеих сторон был свеженапудрен и имел привлекательный лавандовый оттенок. Фигуру – довольно стройную для человека его лет – подчеркивал красновато-коричневый камзол, отороченный витиеватыми желтыми листьями. Рейтузы в перемежающуюся зеленую и оранжевую полоску были симпатичными, но не показными. Его туалет был само совершенство. У него в самом деле не оставалось никакой причины, чтобы медлить за дверью.

Он вздохнул. Граф имел приводившую окружающих в смятение манеру рявкать. Как управляющий поместьем Рейвенхилл-Эбби, Феликс слышал этот грозный рык довольно часто за последние две недели. Это заставляло его чувствовать себя подобно несчастным туземным джентльменам, описываемым в рассказах о путешествиях, которые жили у подножия больших зловещих вулканов – тех, которые могли начать извергаться в любой момент. Почему лорд Свартингэм решил поселиться в Эбби после долгих лет блаженного отсутствия, Феликс не мог понять, но у него появилось тяжелое предчувствие, что граф намеревался остаться очень, очень надолго.

Управляющий пригладил камзол. Он напомнил себе, что, хотя дело, на которое он собирался обратить внимание графа, не было приятным, оно ни в коей мере не могло быть истолковано как его собственная вина. Подготовившись таким образом, он встряхнул головой и постучал в дверь библиотеки.

Последовала пауза, а затем низкий, уверенный голос проскрежетал:

– Войдите.

Библиотека находилась в западной части главного особняка, и послеполуденное солнце проникало внутрь через большие окна, которые занимали почти всю внешнюю стену. Можно было предполагать, что это сделает библиотеку солнечной, приветливой комнатой, но каким-то образом солнечный свет тут же поглощался пустым пространством, оставляя большую часть комнаты во владении теней. Потолок высотой в два этажа терялся во мраке.

Граф сидел за массивным столом в стиле барокко, который бы заставил казаться маленьким менее крупного человека. Трепыхавшийся поблизости огонь боролся с угасанием и уныло терпел поражение. Огромный пятнистый пес растянулся перед камином, будто мертвый. Феликс вздрогнул.

Собака была нечистокровной – эта помесь включала большую долю английского дога и, возможно, волкодава. Результатом стал уродливый, отталкивающего вида пес, которого он изо всех сил пытался избегать.

Он прочистил горло.

– Могу ли я занять минуту вашего времени, милорд?

Лорд Свартингэм поднял глаза от бумаги, которую держал перед собой:

– Что там еще, Хоппл? Входите, входите. Присядьте, пока я не закончу с этим. Я освобожусь через минуту.

Феликс пересек комнату, направляясь к одному из стульев перед столом красного дерева, и опустился на него, не сводя глаз с собаки. Он воспользовался временной передышкой, чтобы изучить своего работодателя на предмет его настроения. Граф сердито пробегал глазами по строкам, оспенные рубцы делали выражение его лица особенно непривлекательным. Конечно, это не обязательно дурной знак. Граф вообще имел обыкновение хмуриться.

Лорд Свартингэм отбросил бумагу в сторону. Он снял очки для чтения и перенес свой значительный вес на спинку стула, отчего тот заскрипел. Феликс вздрогнул с сочувствием.

– Итак, Хоппл?

– Милорд, у меня есть кое-какие неприятные известия, которые, я надеюсь, вы не воспримете слишком близко к сердцу. – Он неуверенно улыбнулся.

Граф скосил глаза на свой большой нос в ожидании продолжения.

Феликс одернул манжеты рубашки.

– Новый секретарь, мистер Тутлхэм, получил сообщение о крайне критическом положении своей семьи, что заставило его заявить о незамедлительном уходе с должности.

Выражение лица графа по-прежнему не изменилось, хотя он все-таки начал стучать пальцами по подлокотнику стула.

Феликс заговорил быстрее:

– Кажется, родители мистера Тутлхэма в Лондоне прикованы к постели из-за лихорадки, и им потребовалась его помощь. Это очень опасная болезнь с потоотделением и расслаблением кишечника, до-довольно заразная.

Граф поднял одну черную бровь.

– Фа-фактически вся семья – два брата, три сестры мистера Тутлхэма, его престарелая бабушка, тетя и их кошка – все подхватили инфекцию и совершенно не способны позаботиться о себе. – Феликс остановился и посмотрел на графа.

Молчание.

Феликс прилагал героические усилия, чтобы не проболтаться.

– Кошка? – тихо проворчал лорд Свартингэм.

Феликс начал что-то мямлить в ответ, но был прерван непристойным ревом. Он пригнул голову с недавно приобретенной ловкостью, когда граф взял керамический кувшин и бросил его над головой Феликса в дверь. Раздался ужасный грохот, зазвенели падающие осколки. Собака, очевидно давно привыкшая к странной манере, в которой лорд Свартингэм давал выход своему гневу, только вздохнула.

Лорд Свартингэм тяжело дышал и сверлил Феликса своими угольно-черными глазами.

– Полагаю, ты нашел замену.

Шейный платок Феликса вдруг показался ему тесным. Он оттянул пальцем его верхний край.

– Э… знаете, милорд, хотя, конечно, я искал в-вполне усердно и, в самом деле, все близлежащие деревни были весьма тщательно обысканы, я не… – Он сглотнул и храбро встретил взгляд своего работодателя. – Боюсь, что я пока не нашел секретаря.

Лорд Свартингэм не шелохнулся.

– Мне нужен секретарь, чтобы переписать рукопись серии моих лекций, объявленных аграрным обществом через четыре недели, – с угрозой произнес он. – Предпочтительно тот, кто задержится более двух дней. Найдите такого.

Он выхватил другой лист бумаги и вернулся к чтению.

Аудиенция закончилась.

– Да, милорд. – Феликс нервно соскочил со стула и поспешил по направлению к двери. – Я начну искать прямо сейчас, милорд.

Лорд Свартингэм подождал, пока Феликс почти достигнет двери, прежде чем прогромыхать:

– Хоппл.

Словно пойманный при попытке сбежать, Феликс виновато отдернул руку от дверной ручки:

– Милорд?

– У вас есть время до утра послезавтра.

Феликс уставился на все еще склоненную над столом голову своего работодателя и сглотнул, понимая, как, должно быть, ощущал себя этот парень Геркулес, впервые увидев Авгиевы конюшни.

– Да, милорд.


Эдвард де Рааф, пятый граф Свартингэм, закончил чтение репортажа из поместья в Северном Йоркшире и отбросил его на стопку бумаг вместе со своими очками. Смеркалось. Он встал из-за стола и подошел к окну. Собака тоже поднялась, потянулась и встала рядом с ним, ткнувшись мордой ему в руку. Эдвард рассеянно потрепал ее уши.

Уже не первый секретарь сбегал отсюда под покровом ночи, словно граф представлялся им драконом. Все до единого секретари были больше мышами, чем мужчинами. Стоит чуть показать характер, повысить голос, и они убегают прочь. Если бы хоть один из этих секретарей имел мужество женщины, которую он чуть не сбил вчера… Его губы искривились. Он не упустил ее саркастического замечания в ответ на его вопрос, что она делала на дороге. Нет, эта дама проявила твердость, когда он изрыгал на нее пламя. Жаль, что его секретари не могли поступать так же.

Он бросил сердитый взгляд в темноту окна. Кроме того, было кое-что еще, вызывающее ноющее беспокойство. Его отроческий дом оказался не таким, каким он его помнил.

Конечно, теперь он был мужчиной. Он покинул Рейвенхилл-Эбби юным отроком, скорбящим о потере семьи, и последующие два десятилетия провел скитаясь между своими северными поместьями и лондонским городским особняком. Но ни одно из этих мест так и не стало для него домом. Он не возвращался сюда именно потому, что Эбби уже не могло быть прежним, таким, как во времена его детства. Он ожидал увидеть кое-какие изменения, но не был готов к этой тусклости. И к ужасному чувству одиночества. Сама пустота комнат разрушала его надежды, насмехаясь над счастьем и светом, которые он помнил.

Семьей, которую он помнил.

Он настоял на том, чтобы открыли особняк, надеясь привести сюда невесту, свою будущую новобрачную, в ожидании успешных переговоров по поводу брачного контракта. Он не собирался повторять ошибок своего первого короткого брака и не стремился обосноваться где-либо еще. Когда-то он пытался сделать свою молодую жену счастливой, оставшись в ее родном Йоркшире. Это не сработало. Через много лет после ее безвременной кончины он пришел к выводу, что, где бы они ни решили создать свой очаг, она нигде не была бы счастлива.

Эдвард отвернулся от окна и пошел большими шагами по направлению к дверям библиотеки. Он не отступит: он будет жить в Эбби и снова сделает его своим домом. Это был центр его владений и место, где он собирался снова посадить дерево своей семьи. И когда брак принесет плоды, когда в коридорах зазвенит детский смех, тогда Рейвенхилл-Эбби вновь оживет.


Глава 2


Итак, все три дочери герцога были красавицами.

У старшей были черные как смоль, переливающиеся волосы поразительной длины; у второй – огненно-рыжие кудри, обрамляющие молочно-белое лицо; а у третьей и волосы, и тело были золотыми, так что казалось, будто она купается в солнечном свете.

Но из всех трех только младшая унаследовала доброту своего отца. Ее звали Аурея…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Кто бы мог подумать, что в Литтл-Бэттлфорде не найдется работы для благородной леди? Анна знала, что будет нелегко получить место, но все же вышла из дому в это утро с некоторой надеждой. Все, что ей требовалось, – это семья с неграмотными детьми, нуждающимися в гувернантке, или пожилая дама, ищущая компаньонку. Разве она ожидала слишком многого?

Уже была середина второй половины дня. Ее ноги болели от утомительной ходьбы взад-вперед по грязным улицам, но везде ее ждало разочарование. Старая миссис Лестер не питала любви к литературе, а ее зять оказался слишком жадным – во всяком случае, для того, чтобы оплачивать компаньонку. Анна зашла к нескольким другим леди, намекая о наличии у нее свободного времени для работы, но лишь обнаружила, что они либо не могли позволить себе компаньонку, либо просто не нуждались в ней.

Затем она зашла в дом Фелисити Клиавотер.

Фелисити была примерно на тридцать лет моложе своего мужа, сквайра Клиавотера, женатого третьим браком. Будучи женой крупнейшего – за исключением графа Свартингэма – землевладельца в графстве, Фелисити, естественно, считалась важной персоной в Литтл-Бэттлфорде и, уж конечно, ставила себя выше имеющих жалкое хозяйство Ренов. Но у Фелисити подрастали две девочки, поэтому Анна зашла к ней в поисках места гувернантки. Она провела мучительные полчаса, нащупывая путь подобно кошке, пробирающейся по острой гальке. Когда Фелисити поняла причину визита Анны, она пригладила изнеженной рукой свою и без того безукоризненную прическу, а затем снисходительно поинтересовалась ее музыкальными познаниями.

В доме священника, где росла Анна, никогда не имели склонности к клавесину, и Фелисити прекрасно об этом знала, так как бывала у них в детстве.

Анна сделала глубокий вдох.

– Боюсь, что у меня нет никаких музыкальных умений, но я немного владею латынью и греческим.

Фелисити щелчком открыла веер и хихикала, спрятавшись за ним.

– О, я прошу прощения, – сказала она, сделав серьезное лицо. – Но мои девочки не будут изучать ничего такого неженственного, как латынь или греческий. Это довольно неподходяще для леди, как вы думаете?

Анна стиснула зубы, но заставила себя улыбаться – пока Фелисити не предложила ей сходить на кухню и узнать, не нужна ли повару новая посудомойка. С этого момента дела покатились по наклонной плоскости.

Анна вздохнула. Она вполне могла закончить посудомойкой или хуже того, но не в доме Фелисити. Пора было отправляться домой.

Поворачивая за угол у скобяной лавки, она едва сумела избежать столкновения с мистером Феликсом Хопплом, спешащим в противоположном направлении. Она остановилась как раз в нескольких дюймах от груди управляющего Рейвенхиллом. Пакет иголок, желтые нитки для вышивания и маленький пакетик чая для матушки Рен выскользнули из ее корзинки и упали на землю.

– О, пожалуйста, простите меня, миссис Рен, – выдохнул невысокий мужчина, наклоняясь за выпавшими предметами. – Боюсь, второпях я не следил за тем, куда несут меня ноги.

Анна заметила на нем камзол в фиолетовую и темно-красную полоску и прищурилась. Господи.

– Я слышала, граф наконец-то вернулся в резиденцию, в Рейвенхилл. У вас, должно быть, полно хлопот.

Окрестности гудели от слухов о мистическом возвращении графа по соседству после стольких лет, и Анна была не менее любопытна, чем остальные. Кроме того, она начала задаваться вопросом по поводу личности уродливого джентльмена, который чуть не сбил ее днем ранее.

Мистер Хоппл тяжело вздохнул.

– Боюсь, что так. – Он вынул носовой платок и вытер лоб. – Я ищу секретаря для его милости. Это дело не легкое. Последний человек, с которым я беседовал, постоянно заслонял свою бумагу, и я не вполне уверен в его способности грамотно писать.

– Это было бы проблемой для секретаря, – пробормотала Анна и рассудительно добавила: – Если вы не найдете никого сегодня, имейте в виду, что в воскресенье утром в церкви соберется много джентльменов. Возможно, вам повезет там.

– Боюсь, ваш совет бесполезен. Его милость заявил, что у него должен быть новый секретарь к завтрашнему утру.

– Так скоро, – пристально посмотрела Анна. – Осталось совсем мало времени.

У нее мелькнула мысль.

Управляющий безуспешно пытался очистить от грязи пакет с иголками.

– Мистер Хоппл, – сказала она медленно, – говорил ли граф, что ему нужен секретарь-мужчина?

– Да нет, – рассеянно ответил мистер Хоппл, все еще занятый пакетом. – Граф просто велел мне нанять другого секретаря, но какого другого… – Он неожиданно остановился.

Анна распрямила свою плоскую соломенную шляпку и улыбнулась со значением:

– Собственно говоря, в последнее время у меня остается слишком много свободного времени. Возможно, вы не знаете, но у меня очень разборчивый почерк. И я действительно знаю, как пишутся слова.

– Вы предлагаете… – Потрясенный мистер Хоппл стал весьма похож на пойманного острогой палтуса в лавандовом парике.

– Да, предлагаю, – кивнула Анна. – И полагаю, это будет то, что ему нужно. Мне прийти завтра в Рейвенхилл в девять или десять часов?

– Э… в девять часов. Граф встает рано. Н-но, в самом деле, миссис Рен… – Мистер Хоппл внезапно запнулся.

– Да, мистер Хоппл, это так. Договорились. Увидимся завтра в девять часов. – Анна похлопала несчастного управляющего по рукаву. Он и впрямь выглядел неважно. Она повернулась, чтобы идти, но остановилась, когда вспомнила кое-что. – Да, чуть не забыла. Какое жалованье граф предлагает?

– Жалованье? – Мистер Хоппл заморгал. – Ну э… граф платил своему последнему секретарю три фунта стерлингов в месяц. Этого будет достаточно?

– Три фунта. – Губы Анны шевелились, когда она повторяла про себя слова. Этот день в Литтл-Бэттлфорде неожиданно стал великолепным. – Трех фунтов будет вполне достаточно.

– Несомненно, верхние комнаты нужно проветрить и, возможно, также и покрасить. Вы запомнили это, Хоппл?

Эдвард перескочил три последние ступеньки парадной лестницы Рейвенхилл-Эбби и широкими шагами направился в сторону конюшен. Послеобеденное солнце грело ему спину. Собака, как обычно, трусила рядом.

Ответа не последовало.

– Хоппл? Хоппл! – Он повернулся, заскрежетав сапогами по гравию, и глянул назад.

– Секунду, милорд. – Управляющий как раз начинал спускаться по парадной лестнице. Он, казалось, запыхался. – Я буду… рядом… через… секунду.

Эдвард подождал, пока Хоппл догнал его, затем продолжил свой путь по внутреннему двору. Здесь гравий уступал место старому булыжнику.

– Вы слышали, что я сказал насчет верхних комнат?

– Э… верхних комнат, милорд? – Маленький человек тяжело дышал, просматривая какие-то заметки.

– Прикажите экономке проветрить их, – медленно повторил Эдвард. – Проверьте, не нуждаются ли они в покраске. Пожалуйста, можете продолжать.

– Да, милорд, – пробормотал Хоппл, быстро и небрежно рисуя каракули.

– Я полагаю, вы нашли секретаря?

– Э, ну… – управляющий внимательно изучал свои записи.

– Я ведь сказал, что мне понадобится секретарь к завтрашнему утру.

– Да, в самом деле, милорд, и у меня фактически есть человек, который, я думаю, может очень хорошо…

Эдвард остановился перед массивными двойными дверями конюшни.

– Хоппл, так у вас есть для меня секретарь или нет? Управляющий выглядел встревоженно.

– Да, милорд. Думаю, могу утверждать, что я нашел секретаря.

– Тогда почему бы так не сказать? – Граф нахмурился. – Или с ним что-то не так?

– Н-нет, милорд. – Хоппл пригладил свой ужасный пурпурный камзол. – Он, я думаю, вполне вас удовлетворит как э… как секретарь. – Его взгляд был сосредоточен на флюгере в виде лошади на крыше конюшни.

Эдвард поймал себя на том, что тоже пристально рассматривает флюгер. Тот скрипнул и медленно повернулся. Эдвард оторвал от него взгляд и посмотрел вниз. Собака сидела рядом с ним, задрав голову, и тоже внимательно глядела на флюгер.

Эдвард покачал головой:

– Хорошо. Я не застану его завтра утром.

Они прошли с послеполуденного солнечного света в сумрак конюшни. Собака побежала вперед, обнюхивая углы.

– Вы должны будете показать ему мою рукопись и дать общие указания по поводу его обязанностей. – Он обернулся. Была ли это игра его воображения или Хоппл и в самом деле выглядел успокоенным?

– Очень хорошо, милорд, – сказал управляющий.

– Я поеду в Лондон рано утром, и меня не будет до конца недели. К тому времени, когда я вернусь, он должен будет переписать бумаги, которые я оставил.

– Хорошо, милорд. – Управляющий явно сиял. Эдвард посмотрел на него и фыркнул:

– Я буду с нетерпением ожидать знакомства с моим новым секретарем по возвращении.

Улыбка Хоппла потускнела.


«Рейвенхилл-Эбби – такое унылое место», – подумала Анна, идя пешком по подъездной дороге к особняку на следующее утро. Путь от деревни до поместья составлял почти три мили, и ее икры уже начали болеть. К счастью, солнце радостно светило. Древние дубы вдоль аллеи разнообразили пейзаж после открытых полей по обеим сторонам дороги из Литтл-Бэттлфорда. Стволы деревьев были такой толщины, что два всадника едва могли проехать между ними бок о бок.

Она повернула за угол и остановилась, открыв рот от удивления. Нежную зеленую траву под деревьями легкой пеленой покрывали нарциссы. Ветки наверху приобрели пока лишь туманность новых листьев, и солнечный свет проникал сквозь них без каких-либо преград. Каждый желтый нарцисс полупрозрачно сиял, и все вместе они своим совершенством создавали хрупкую сказочную страну.

Какой человек мог находиться вдали от этого в течение почти двадцати лет?

Анна вспомнила рассказы о сильной эпидемии оспы, которая опустошила Литтл-Бэттлфорд за несколько лет до того, как ее родители вселись в дом священника. Она знала, что вся семья теперешнего графа умерла от болезни. Но при всем этом – неужели он за прошедшие годы ни разу так и не посетил поместье?

Она покачала головой и продолжила путь. После поля с нарциссами подлесок расступился, и она смогла отчетливо увидеть Рейвенхилл – особняк из серого камня, высотой в четыре этажа, построенный в классическом стиле. Парадный вход на первом этаже возвышался над фасадом. От него к цокольному этажу спускались двойные изогнутые лестницы. В море открытых полей Эбби был островом, одиноким и величавым.

Анна двинулась по длинной подъездной аллее к Рейвенхилл-Эбби, ее уверенность таяла по мере приближения. Этот парадный вход производил слишком сильное впечатление. Подойдя, она колебалась мгновение, затем повернула за угол. За углом она увидела вход для слуг. Эта дверь тоже была высокая и двойная, но, по крайней мере, до нее не пришлось подниматься по гранитным ступеням. Сделав глубокий вдох, она потянула большую медную дверную ручку и вошла прямо в огромную кухню.

Крупная женщина с белокурыми волосами стояла у массивного центрального стола. Она месила тесто, по локоть погрузив руки в глиняную чашу размером с котелок. Пряди волос выбились из пучка на макушке и прилипли к ее потным красным щекам. В кухне также были посудомойка и чистильщик сапог. Все трое повернулись и уставились на вошедшую.

Светловолосая женщина – конечно же, кухарка – подняла руки, выпачканные в муке.

– Да?

Анна вздернула подбородок:

– Доброе утро. Я новый секретарь графа, миссис Рен. Вы не знаете, где мне найти мистера Хоппла?

Не сводя глаз с Анны, кухарка крикнула чистильщику сапог:

– Эй, Дэнни, сходи за мистером Хопплом и скажи ему, что миссис Рен здесь, на кухне. И поторопись.

Дэнни бросился из кухни, и кухарка повернулась обратно к своему тесту.

Анна стояла, ожидая.

Посудомойка возле очага пристально разглядывала ее, рассеянно почесывая руку. Анна улыбнулась ей. Девушка быстро отвела глаза.

– Никогда не слышала раньше о женщинах-секретарях. – Кухарка не сводила глаз с рук, быстро вымешивая тесто. Она мастерски опрокинула всю массу на стол и скатала ее в шар, мышцы на ее руках энергично двигались. – Значит, вы знакомы с его милостью?

– Мы не были официально представлены друг другу, – сказала Анна. – Я обсуждала вакансию с мистером Хопплом, и он не имел сомнений по поводу того, что я могу стать секретарем графа. – «По крайней мере, мистер Хоппл не выразил никаких сомнений», – добавила она про себя.

Кухарка пробормотала, не поднимая глаз:

– Это то же самое. – Она быстро отщипывала кусочки теста размером с грецкий орех и скатывала его в шарики. Их образовалась целая куча. – Берта, принеси мне вон тот поднос.

Посудомойка принесла чугунный поднос и стала рядами выкладывать на него шарики.

– У меня мороз идет по коже, когда он кричит, – прошептала она.

Кухарка бросила недовольный взгляд на служанку:

– У тебя мороз по коже от гиканья филина. На самом деле граф хороший джентльмен, платит нам всем приличное жалованье и регулярно дает выходные.

Берта прикусила нижнюю губу, аккуратно раскладывая шарики.

– У него ужасно острый язык. Возможно, поэтому мистер Тутлхэм ушел так… – Тут она заметила, что кухарка пристально смотрит на нее, и резко закрыла рот.

Появление мистера Хоппла прервало неловкое молчание. На нем был вызывающий тревогу фиолетовый камзол, весь расшитый алыми вишнями.

– Доброе утро, доброе утро, миссис Рен. – Он бросил взгляд на наблюдающих за ними кухарку и посудомойку и понизил голос. – Вы вполне уверены э… насчет этого?

– Конечно, мистер Хоппл. – Анна улыбнулась управляющему, надеясь, что ее улыбка выглядит уверенно. – Я с нетерпением жду момента, когда смогу познакомиться с графом.

Она услышала, как сзади хмыкнула кухарка.

– Кх-кх, – кашлянул мистер Хоппл. – Вообще-то граф уехал в Лондон по делам. Он часто проводит время там, знаете ли, – сказал он доверительно. – Встречается с другими учеными джентльменами. Граф довольно большой авторитет в вопросах земледелия.

Ее пронзило разочарование.

– Я должна дождаться его возвращения? – спросила она.

– Нет, нет. В этом нет никакой необходимости. Его милость оставил для вас в библиотеке кое-какие бумаги, чтобы вы их переписывали. Я вас сейчас провожу туда, хорошо?

Анна кивнула и последовала за управляющим из кухни вверх по черной лестнице в переднюю. Пол в ней был красиво выложен розовыми и черными мраморными плитками, но рисунок с трудом различался в тусклом свете. Они подошли к главному входу, и она посмотрела на большую лестницу.

Господи, какая она огромная. Ступени вели наверх к площадке размером с ее кухню, а затем разделялись на две лестницы, изгибающиеся дугой по направлении к темным верхним этажам. Каким же образом человек один обитал в таком доме, даже имея армию слуг?

Анна осознала, что мистер Хоппл обращается к ней.

– Последний секретарь, как и предпоследний, работал в отведенном ему кабинете под лестницей, – сказал управляющий. – Но эта комната довольно унылая, совсем не подходящая для леди. Поэтому я подумал, что вы могли бы расположиться в библиотеке, где работает граф. Если только, – поинтересовался мистер Хоппл, затаив дыхание, – вы не предпочтете отдельную комнату.

Управляющий повернулся к библиотеке и открыл Анне дверь. Она шагнула внутрь и неожиданно остановилась, так что мистеру Хопплу пришлось обойти ее.

– Нет-нет. Это подойдет. Здесь очень хорошо. – Она изумилась тому, как спокойно прозвучал ее голос. Так много книг! Они занимали три стены комнаты, стеллажи располагались вокруг камина и тянулись к сводчатому потолку. Должно быть, в этой комнате было более тысячи книг. Довольно шаткая лестница стояла в углу, очевидно, с единственной целью – обеспечить доступ к книгам. Анна не могла даже вообразить, что у кого-то есть все эти книги и он может читать их, когда захочет.

Мистер Хоппл провел ее в угол похожей на пещеру комнаты, к монументальному столу красного дерева. Рядом с ним стоял стол розового дерева гораздо меньших размеров.

– Вот, пожалуйста, миссис Рен, – сказал он с энтузиазмом. – Я приготовил все, что, по моему мнению, может вам понадобиться: бумагу, перья, чернила, тряпку для вытирания, промокательную бумагу и песок. – Он указал на четырехдюймовую стопку неаккуратно исписанных листов бумаги. – В дальнем углу есть шнурок звонка, и я уверен, что кухарка будет счастлива послать наверх чай и какие-нибудь легкие закуски на ваш выбор. Вы желаете чего-нибудь еще?

– О нет. Все замечательно. – Анна сложила руки перед собой и попыталась не выглядеть переполненной чувствами.

– Нет? Хорошо. Пожалуйста, дайте мне знать, если вам понадобится еще бумага или что-нибудь для этого занятия. – Мистер Хоппл улыбнулся и вышел, закрыв за собой дверь.

Она села за небольшой элегантный стол и благоговейно провела пальцем по полированной инкрустации. Такой красивый предмет мебели. Она вздохнула и взяла первую страницу рукописи графа. Размашистый почерк с сильным наклоном вправо покрывал лист бумаги. Тут и там предложения были зачеркнуты; альтернативные им неразборчиво написаны на полях со многими стрелочками, указывающими, куда их следует вставлять.

Анна начала переписывать. Ее собственный почерк выглядел мелким и аккуратным. Время от времени она останавливалась, пытаясь разобрать слово. Почерк графа и в самом деле был отвратительным, но через некоторое время она начала привыкать к его перекрученным «У» и расплющенным «Р».

Немногим позже полудня Анна отложила в сторону перо и вытерла чернила на кончиках пальцев. Затем поднялась и осторожно потянула за шнурок звонка в углу, намереваясь позвать кого-нибудь и попросить принести ей чашку чаю. Не раздалось ни звука, но, очевидно, звонок звенел где-то в другом месте. Она посмотрела на ряд книг рядом со шнурком. Это были тяжелые тисненые тома с латинскими названиями. Из любопытства она вытащила один. Когда она это сделала, стоящая рядом красная тонкая книга упала на пол с глухим звуком. Анна быстро наклонилась, чтобы поднять ее, виновато глядя на дверь. Пока еще никто не ответил на ее звонок. Она обратилась вновь к тому, который держала в руках. Книга в сафьяновом переплете, мягком и бархатистом на ощупь, была без названия. Единственным ее украшением служило вытисненное золотое перо в нижнем левом углу обложки. Анна нахмурилась и поставила на место увесистый фолиант, затем осторожно открыла красную книгу. Внутри на форзаце было написано детским почерком: «Элизабет Джейн де Рааф, ее книга».

– Да, мэм?

Анна чуть не уронила красную книгу, услышав голос юной служанки. Она торопливо поставила ее на полку и улыбнулась горничной.

– Я хотела поинтересоваться, могу ли я выпить чаю?

– Да, мэм. – Служанка быстро кивнула и вышла без дальнейших комментариев.

Анна снова посмотрела на книгу Элизабет, но решила, что осторожность – это лучшая часть смелости, и вернулась к своему столу, чтобы подождать чая.

В пять часов в библиотеку вбежал мистер Хоппл:

– Как прошел ваш первый день? Он потребовал не слишком много усилий, я надеюсь? – Он взял стопку переписанных листов и просмотрел первые несколько штук. – Выглядит очень хорошо. Графу будет приятно передать их печатнику. – В его голосе слышалось чувство облегчения.

Анна задавалась вопросом: неужели он провел день и беспокойстве по поводу ее способностей? Она собрала свои вещи и, проверив напоследок стол, чтобы убедиться, что все в порядке, пожелала мистеру Хопплу доброго вечера и отправилась домой.

Матушка Рен едва дождалась возвращения Анны и с порога атаковала ее взволнованными вопросами. Даже Фэнни смотрела на нее так, будто работать на графа было ужасно модно.

– Но я даже не познакомилась с ним, – запротестовала Анна без особого успеха.

Следующие несколько дней прошли быстро, и стопка переписанных листов неуклонно росла. Воскресенье было желанным днем отдыха.

Когда Анна вернулась в понедельник, в Эбби царило волнение. Граф наконец-то вернулся из Лондона. Кухарка даже не подняла глаз от супа, который она помешивала, когда Анна вошла на кухню, и мистер Хоппл, вопреки своему ежедневному обычаю, не приветствовал ее. Анна прошла в библиотеку, надеясь наконец познакомиться со своим работодателем.

И обнаружила комнату пустой.

«Ну хорошо». Анна с разочарованием выдохнула и поставила корзинку с обедом на стол палисандрового дерева. Она погрузилась в работу, и тишину вокруг нарушал только звук ее пера, скрипящего по бумаге. Через некоторое время Анна почувствовала чье-то присутствие и подняла глаза. У нее перехватило дыхание.

Огромная собака стояла рядом с ее столом на расстоянии вытянутой руки. Она вошла совершенно беззвучно. Анна сидела не шевелясь, пытаясь соображать. Она не боялась собак. В детстве у нее дома жил симпатичный маленький терьер. Но этот пес был самым крупным из всех виденных ею. И, к несчастью, он был также знаком ей. Она видела этого самого пса неделю назад, бегущим рядом с уродливым человеком, который упал со своей лошади на большой дороге. И если пес был теперь здесь… «О господи!» Анна поднялась, но собака сделала шаг по направлению к ней, и она передумала убегать из библиотеки. Вместо этого она выдохнула и медленно села обратно. Они с собакой смотрели друг на друга. Она протянула руку ладонью вниз, чтобы собака понюхала. Собака проследила взглядом за ее движением, но отнеслась к жесту с презрением.

– Итак, – сказала Анна мягко, – если вы не будете двигаться, сэр, я смогу, по крайней мере, продолжить свою работу.

Она снова взяла перо, пытаясь не обращать внимания на огромное животное рядом с собой. Через некоторое время собака села, не переставая смотреть на нее. Когда часы над камином пробили полдень, Анна положила перо и вытерла пальцы. Затем осторожно потянулась, подняв руки над головой, стараясь двигаться медленно.

– Может, ты хочешь перекусить? – прошептала она и открыла маленькую, покрытую тканью корзинку, которую приносила каждое утро. Она хотела бы позвонить и попросить чаю, чтобы запивать еду, но сомневалась, что собака позволит ей выйти из-за стола. – И если никто не придет проверить меня, – пожаловалась она животному, – я буду приклеена к этому столу весь день из-за тебя.

В корзинке лежали хлеб, масло, яблоко и клинышек сыра, завернутый в тряпицу. Она предложила собаке корочку хлеба, но та даже не понюхала ее.

– Ты разборчивый, не так ли? – Она сама начала жевать хлеб. – Предполагаю, ты привык трапезничать фазанами с шампанским.

Собака продолжала придерживаться своего мнения.

Анна доела хлеб и начала есть яблоко под наблюдательным взглядом животного. Конечно, если бы оно представляло опасность, ему не позволили бы свободно разгуливать по Эбби. Сыр Анна оставила на закуску. Развернув, она понюхала его, наслаждаясь пикантным ароматом. Сыр был довольно большой роскошью и настоящее время. Она облизнула губы.

Собака воспользовалась моментом, чтобы вытянуть шею, ловя дразнящий запах.

Анна помедлила, держа кусочек сыра на полпути ко рту. Она посмотрела сначала на сыр, а затем снова на пса, в его ясные карие глаза. Он положил тяжелую лапу ей на колено.

Она вздохнула:

– Немного сыра, милорд? – Анна отломила кусочек и протянула его на ладони.

Сыр исчез в пасти за одно глотание, оставив на руке след слюны. Толстый хвост с силой бил по ковру. Пес смотрел на нее выжидательно. Анна строго подняла брови:

– Вы, сэр, жулик.

Она скормила чудовищу остаток своего сыра. Только после этого оно снизошло до того, чтобы разрешить ей поласкать его уши. Анна гладила его большую голову и рассказывала ему, какой он симпатичный, благородный парень, когда услышала звук обутых ног в прихожей. Она подняла голову и увидела в дверном проеме графа Свартингэма, устремившего на нее горящие глаза цвета обсидиана.


Глава 3


Могущественный принц, человек, который не боялся ни Бога, ни людей, управлял землями к востоку от владений герцога. Этот принц был жестоким и очень жадным человеком. Он завидовал герцогу, плодородию его земель и счастью людей. Однажды принц собрал войско и напал на маленькое герцогство. Он опустошал страну и грабил ее народ, пока его армия не оказалась у стен замка герцога. Старый герцог поднялся на зубчатую крепостную стену и увидел море воителей, которое растянулось от стен его замка до самого горизонта. Как мог он победить такую могущественную армию? Он оплакивал свой народ и своих дочерей, которые, конечно же, будут захвачены и убиты. Но, стоя так в отчаянии, он услышал каркающий голос: «Не плачь, герцог. Еще не все потеряно…»

    
Из сказки «Принц-ворон»


Эдвард остановился на входе в библиотеку. Он заморгал. Женщина сидела за столом его секретаря. Он подавил инстинктивный порыв отступить назад и перепроверить дверь. Вместо этого он прищурился, изучая незваную гостью. Его взгляд скользил по миниатюрной фигурке, одетой в коричневое платье, по шляпке, украшенной ужасными оборками. Она держала спину настолько прямо, что не касалась спинки стула. Она выглядела как любая другая благородная леди, стесненная в средствах, за исключением того, что она ласкала – ласкала, ради всего святого! – его огромного злобного пса. Голова животного покоилась у нее на коленях, язык свисал с одной стороны челюсти, как у идиота, влюбленного до безумия, глаза были наполовину прикрыты в экстазе. Эдвард бросил на него сердитый взгляд.

– Кто вы? – спросил он ее более мягко, чем намеревался.

Рот женщины напряженно сузился, приковывая к себе его взгляд. У нее был самый чувственный рот, который он когда-либо видел у женщины. Он был широким, верхняя губа более полная, чем нижняя, и один уголок подрагивал.

– Я Анна Рен, милорд. Как зовут вашу собаку?

– Я не знаю. – Он осторожно вошел в комнату, заботясь о том, чтобы не двигаться слишком резко.

– Но, – женщина нахмурила брови, – разве это не ваша собака?

Он посмотрел на собаку и был моментально очарован. Изящные женские пальцы прочесывали и перебирали ее шерсть.

– Он следует за мной и спит у моей кровати. – Эдвард пожал плечами. – Но у него нет имени, которое было бы мне известно.

Он остановился напротив стола палисандрового дерева. Ей пришлось бы пройти мимо него, если бы она решила убежать из комнаты.

Брови Анны Рен неодобрительно опустились.

– Но у него должно быть имя. Как вы зовете его?

– В большинстве случаев, никак.

Женщина была обыкновенной: длинный тонкий нос, карие глаза и каштановые волосы – и что он мог в этом найти? Ничто в ней не казалось ему выдающимся. За исключением этого рта.

Кончик языка увлажнил тот уголок.

Эдвард почувствовал, как его член подпрыгнул и стал твердым; он очень надеялся, что она не заметит его реакции, иначе это стало бы шоком для ее девического ума. Он возбудился при виде плохо одетой женщины, которую даже не знал.

Пес, должно быть, устал от разговора. Он выскользнул из-под руки Анны Рен и со вздохом лег у камина.

– Можете дать ему имя, если вам это необходимо. – Эдвард снова пожал плечами и положил кончики пальцев правой руки на край стола.

Оценивающий взгляд, который она направила на него, всколыхнул память. Его глаза сузились.

– Вы – та женщина, которая недавно испугала мою лошадь на большой дороге.

– Да. – Она бросила на него подозрительно томный взгляд. – Я так сожалею, что вы упали с лошади.

«Дерзкая!»

– Я не упал, я был выброшен из седла.

– В самом деле?

Он чуть было не начал оспаривать это единственное слово, но тут она протянула ему пачку бумаги.

– Может быть, вы хотите взглянуть, что я переписала сегодня?

– Хм-м, – произнес он неопределенно.

Граф вытащил очки из кармана и приладил их на носу. Ему потребовалось мгновение, чтобы сконцентрироваться на листе бумаги, и он тут же узнал почерк своего нового секретаря. Он прочитал переписанные страницы предыдущей ночью: одобряя аккуратность почерка, он в то же время задавался вопросом о его женоподобности.

Он посмотрел на маленькую Анну Рен поверх своих очков и фыркнул. Не женоподобный – женственный. Что объясняло уклончивость Хоппла.

Он прочитал еще несколько предложений, прежде чем его осенила другая мысль. Эдвард бросил быстрый взгляд на руку женщины и увидел, что она не носила кольца. Ха. Все мужчины в округе, возможно, боялись ухаживать за ней.

– Вы не замужем?

Она, казалось, была поражена.

– Я вдова, милорд.

– А-а.

Значит, за ней ухаживали и она была замужем, но сейчас нет. Никакой мужчина не защищает ее сейчас.

На задворках сознания он почувствовал нелепость своих столь хищных мыслей по поводу такой тускло-коричневой женщины. За исключением этого рта… Эдвард неловко поерзал и вернул свои странствующие мысли обратно к листу бумаги, который держал в руках. Он не заметил там ни клякс, ни ошибок в правописании – именно этого и следовало ожидать от маленькой коричневой вдовы. Он скорчил в уме гримасу.

«Ха. Ошибка». Он пристально посмотрел на вдову поверх своих очков.

– Здесь следовало написать «компост», а не «компас». Разве вы не разбираете мой почерк?

Миссис Рен сделала глубокий вдох, будто укрепляя свое терпение, от этого ее грудь, казалось, стала еще больше.

– В самом деле, милорд, не всегда.

– Хм, – пробормотал он, несколько разочарованный тем, что она не стала спорить. Ей, возможно, приходится часто делать глубокий вдох, когда она волнуется.

Он закончил чтение и бросил листки на стол, где они разлетелись в стороны. Она сердито посмотрела па кривобокую стопку бумаг и наклонилась, чтобы поднять упавшую.

– Выглядит довольно хорошо. – Он прохаживался позади нее. – Я собираюсь работать здесь позже, но второй половине дня, пока вы будете заканчивать переписывать рукопись.

Он потянулся в ее сторону, чтобы смахнуть кусочки корпии со стола. На мгновение на него повеяло жаром ее тела, и он ощутил тонкий аромат роз, поднимающийся от ее теплоты. Он почувствовал, как она напряглась.

Он выпрямился.

– Завтра вы мне понадобитесь, чтобы поработать со мной над вопросами, касающимися поместья. Я надеюсь, вы к этому готовы?

– Да, конечно, милорд.

Он почувствовал, как она обернулась, чтобы посмотреть на него, но он уже шел по направлению к двери.

– Прекрасно. Мне нужно кое-что сделать, прежде чем я начну работать здесь.

Он остановился у двери:

– О, и еще, миссис Рен.

Она подняла брови:

– Да, милорд?

– Не уходите из Эбби до моего возвращения. – Эдвард большими шагами направился в прихожую, решительно настроенный найти и допросить своего управляющего.


Сузив глаза, Анна смотрела на удаляющуюся спину графа. Какой властный мужчина. Он выглядел высокомерным даже сзади, его широкие плечи были распрямлены, голова надменно откинута.

Она обдумала его последние слова и повернула сдвинутые брови на собаку, растянувшуюся перед камином.

– Почему он думает, что я уйду?

Дог открыл один глаз, но, казалось, знал, что вопрос был риторическим, и закрыл его снова. Она вздохнула и покачала головой, затем вытащила чистый лист бумаги из стопки. Она всего лишь секретарь, в конце концов, ей просто нужно научиться сносить выходки надменного графа. И, конечно, всегда держать свои мысли при себе.

Три часа спустя Анна почти закончила переписывать страницы рукописи. Она остановилась, почувствовав, что мышцы плеча свело от напряжения. Граф все еще не вернулся, несмотря на свою угрозу. Она вздохнула, сгибая и разгибая правую руку, затем встала. Возможно, прогулка по комнате была допустима. Собака подняла на нее глаза, встала и последовала за ней.

Анна лениво провела пальцами по книжной полке. Там стояли все громоздкие фолианты, книги по географии, судя по названиям на их корешках. Они были, естественно, больше, чем та, что переплетена красной кожей, которую она заметила на прошлой неделе. Она помедлила. Тогда у нее не хватило времени рассмотреть ту маленькую книжку, так как ее прервала служанка, но теперь любопытство привело ее к полке рядом со шнуром звонка.

Там она и стояла, удобно устроившись рядом со своими более высокими товарищами, именно так, как она ее оставила. Тонкая красная книга, казалось, манила ее. Она вытащила ее, открыла на титульном листе и прочла витиеватую, трудноразличимую надпись: «Принц-ворон». Автор не был указан. Она подняла брови и перевернула несколько страниц, пока не натолкнулась на иллюстрацию – изображение гигантского черного ворона, гораздо более крупного, чем обычная птица. Он стоял на каменной стене рядом с человеком с длинной белой бородой и усталым выражением на лице. Анна нахмурилась. Голова ворона была откинута назад, будто он знал нечто, чего не знал старик, а клюв открыт, словно он мог…

– Что это у вас там?

Низкий голос графа так сильно напугал ее, что Анна все-таки выронила книгу и на этот раз. Как такой большой человек мог двигаться столь бесшумно? Теперь он пересек ковер, не обращая внимания на грязные следы, которые оставлял, и поднял книгу. Лицо его помрачнело, когда он увидел обложку. Она не могла понять, что он думал.

Затем он поднял на нее взгляд.

– Думаю, нужно приказать подать чаю, – сказал он прозаично и с силой дернул шнур звонка.

Большая собака ткнулась мордой в свободную руку своего хозяина. Лорд Свартингэм почесал голову собаки и повернулся, чтобы положить книгу в ящик своего стола.

Анна откашлялась.

– Я просто смотрела. Надеюсь, вы не возражаете… Но граф сделал ей знак замолчать, когда в дверях появилась горничная. Он обратился к девушке:

– Бетси, пусть кухарка соберет поднос с хлебом и чаем и что у нее там еще есть. – Он посмотрел на Анну, похоже, в раздумье: – Может, пирожные или печенье, хорошо?

Он не спросил, предпочитает ли Анна сладости, поэтому все выглядело так, будто она предпочитала. Горничная кивнула и поспешила прочь из комнаты.

Анна поджала губы.

– Я действительно не хотела…

– Ничего, – прервал он ее. Граф уже сидел за своим столом, доставая чернила и перья совершенно бессистемно, – Можете листать их, если хотите. Всем этим книгам нужно найти какое-то применение. Хотя я не знаю, что в них интересного. В основном скучные истории, если мне не изменяет память, и вдобавок наверняка покрытые плесенью. Он остановился, чтобы внимательно прочитать страницу, лежащую у него на столе. Она открыла рот, чтобы заговорить, но была отвлечена его видом, когда он читал, постукивая пером. Она смотрела на его крупные и загорелые руки – гораздо более крупные, чем должны быть руки джентльмена. Черные волосы росли на тыльной стороне кисти. Неожиданно она представила, что у него, возможно, и на груди тоже волосы. Она выпрямилась и прочистила горло.

Граф поднял на нее взгляд.

– Как вы думаете, Герцог хорошее имя? – спросила она.

Его лицо побелело на мгновение, прежде чем проясниться. Он посмотрел на собаку в раздумье:

– Я так не думаю. Он будет выше меня рангом.

Приход трех служанок, несущих нагруженный поднос, спас Анну от необходимости отвечать. Служанки поставили чайный сервиз на стол рядом с окном и удалились. Граф жестом указал ей на диван у боковой стены и сел на стул с другой стороны.

– Налить чаю? – спросила она.

– Пожалуйста, – кивнул он.

Анна подала чай. Ей казалось, что он наблюдал за ней, в то время как она совершала ритуал, но, когда она подняла глаза, его взгляд был устремлен на чашку. Количество еды впечатляло: хлеб и масло, три вида желе, холодная нарезанная ветчина, пирог с голубятиной, немного сыра, два разных пудинга, маленькие глазированные пирожные, сушеные фрукты. Она наполнила тарелку для графа, положив на нее всего понемногу, вспоминая, как голоден может быть мужчина после работы; затем выбрала себе несколько кусочков фруктов и пирожное. Очевидно, граф не нуждался в беседе во время трапезы. Он методично поглощал еду с тарелки.

Анна наблюдала за ним, откусив маленький кусочек лимона.

Он сидел, развалившись на стуле, одна нога согнута в колене, другая вытянута под столом. Ее взгляд проследовал по всей длине его обляпанных грязью ботфортов, вверх по мускулистым бедрам через плоский живот к груди, переходящей в довольно широкие для такого худощавого человека плечи, потом скользнул по его лицу. Черные глаза блеснули на нее в ответ.

Она зарделась и откашлялась.

– Ваш пес, – она посмотрела на непритязательное животное, – такой необычный. Не думаю, что я когда-либо видела нечто подобное. Где вы его нашли?

Граф фыркнул:

– Здесь больше подходит вопрос: «Где он нашел меня?»

– Простите?

Граф вздохнул и поерзал на стуле.

– Он появился однажды ночью примерно год назад за воротами моего поместья в Северном Йоркшире. Я нашел его на дороге. Он был истощен, изъеден блохами, а на шее и передних лапах болталась веревка. Я обрезал веревку, и проклятое животное последовало за мной. – Он бросил сердитый взгляд на собаку рядом со своим стулом.

Пес счастливо вилял хвостом. Граф отломил корочку пирога, которую собака выхватила у него из рук.

– И с тех пор я не могу от него избавиться.

Анна сжала губы, чтобы скрыть улыбку. Подняв глаза, она увидела, что граф пристально смотрит на ее рот. О господи. Может, у нее на лице остались крошки глазури? Она торопливо приложила палец к губам.

– Он, должно быть, весьма предан вам за свое спасение.

Он проворчал:

– Похоже, он больше предан кухонным отходам, которые получает здесь.

Граф резко поднялся и позвонил, чтобы принадлежности для чая убрали; собака последовала за ним. Очевидно, чаепитие закончилось.

Остаток дня прошел в дружеской атмосфере.

Граф не был молчаливым писателем. Он бормотал что-то себе под нос и постоянно проводил рукой по волосам, так что пряди выбились из косы его парика и висели в беспорядке вокруг подбородка. Иногда он вскакивал, прохаживался по комнате, затем возвращался к письменному столу и яростно начинал писать. Собака, казалось, привыкла к его сочинительскому стилю и невозмутимо фыркала у огня.

Когда часы в прихожей пробили пять, Анна начала собирать свою корзинку.

Граф нахмурился:

– Вы уже уходите?

Анна помедлила.

– Часы пробили пять, милорд.

Он изумленно помолчал, затем посмотрел на темнеющие окна.

– Да, пожалуй.

Он стоял и ждал, пока она закончит, а потом проводил до двери. Анна сильно ощущала рядом с собой его присутствие, когда шла по коридору. Она не доставала ему до плеча, что напоминало ей о его росте.

Граф нахмурился, увидев снаружи пустую дорогу:

– Где ваша карета?

– У меня ее нет, – ответила она довольно едко. – Из деревни я шла пешком.

– А, конечно, – сказал он. – Подождите здесь. Я распоряжусь, чтобы подали мою карету.

Анна начала было протестовать, но он уже сбежал вниз по ступенькам и широкими шагами направился в сторону конюшен, оставив ее с собакой в качестве компании. Пес заскулил и сел. Она погладила его уши. Вдвоем они ждали в молчании, слушая, как ветер колышет верхушки деревьев. Неожиданно пес навострил уши и встал.

Карета выехала из-за угла и остановилась перед лестницей. Граф вышел из нее и открыл Анне дверь. Дог начал энергично спускаться вниз по парадной лестнице впереди нее.

Лорд Свартингэм сердито посмотрел на пса:

– Не ты.

Собака опустила голову и встала рядом с ним. Анна подала руку в перчатке графу, когда он помогал ей подняться в карету. На мгновение сильные мужские пальцы сомкнулись вокруг ее кисти; затем разжались, и она села на красное кожаное сиденье. Граф наклонился и заглянул в карету.

– Вам не нужно завтра приносить себе обед. Вы будете обедать со мной.

Он сделал знак кучеру, прежде чем она успела поблагодарить его, и карета, покачиваясь, покатилась вперед. Анна вытянула шею, чтобы оглянуться. Граф все еще стоял перед ступеньками с огромным псом. По какой-то причине это зрелище наполнило ее грустным одиночеством. Анна покачала головой и снова посмотрела вперед, ругая себя. Граф не нуждался в ее жалости.


Эдвард наблюдал, как карета свернула за угол. У него появилось тревожное чувство, что он не должен выпускать маленькую вдову из поля зрения. Ее присутствие рядом с ним в библиотеке в этот день было странно успокаивающим. Он состроил про себя гримасу. Анна Рен не для него. Она принадлежит к другому классу, и, более того, она уважаемая вдова из деревни. Она не изощренная светская леди, которая могла бы рассматривать возможность любовной связи вне супружества.

– Пойдем. – Он похлопал себя по бедру.

Собака последовала за ним обратно в библиотеку.

Комната вновь стала холодной и унылой. Почему-то она казалась теплее, когда миссис Рен сидела здесь. Он обошел палисандровый стол и заметил что-то на полу. Наклонившись, он поднял носовой платок – белый, с вышитыми в уголке цветами. Фиалки, возможно? Трудно сказать, так как они были несколько однобокими. Эдвард поднял ткань к своему лицу и вдохнул. Она пахла розами.

Держа платок, он подошел к темному окну. Его поездка в Лондон прошла довольно удачно.

Ричард Джерард благосклонно принял его сватовство к своей дочери. Джерард был всего лишь баронетом, но из старинной и известной семьи. У его матери было семь детей, пятеро из которых дожили до взрослого возраста. Также Джерард владел маленьким незакрепленным поместьем, граничащим с землями Эдварда в Северном Йоркшире. Баронет отказывался добавить эту землю к приданому старшей дочери, но можно ожидать, что позже он согласится. В конце концов, Джерард получит графа в качестве зятя. Довольно неплохой последний штрих. Что же касается девушки…

Мысли Эдварда остановились: какое-то ужасное мгновение он не мог вспомнить, как ее зовут. Затем его осенило: Сильвия. Конечно, Сильвия. Он провел наедине с ней совсем немного времени, но убедился, что партия девушке приятна. Он спросил ее напрямик, вызывают ли у нее отвращение его оспины. Она сказала, что нет. Эдвард сжал пальцы в кулак. Было ли это правдой? Или она солгала по поводу оспин, и он был одурачен так же, как в прошлом. Девушка вполне могла ответить ему то, что он хотел услышать, и он не сможет сейчас выяснить ее истинное отношение. Но какой у него выбор? Быть неженатым и бездетным всю оставшуюся жизнь из-за страха возможной лжи? Такая судьба была для него неприемлема.

Эдвард сцепил руки и провел пальцем по коже. Он все еще держал носовой платок. Мгновение он смотрел на него, потирая ткань большим пальцем, затем аккуратно сложил платок и положил на стол.

Он вышел из комнаты большими шагами, собака следовала за ним по пятам.


Прибытие Анны домой в великолепной карете вызвало ажиотаж в доме Ренов. Она видела бледное лицо Фэнни, маячащее между занавесками гостиной, когда кучер остановил лошадей около дома. Она подождала, пока лакей опустит вниз откидные ступеньки, а затем смущенно вышла из кареты.

– Спасибо вам. – Анна улыбнулась молодому лакею. – И вам тоже, Джон, – сказала она кучеру. – Я сожалею, что доставила вам всем столько беспокойства.

– Никакого беспокойства, мэм. – Кучер коснулся кончиками пальцев края своей круглой шляпы. – Мы рады доставить вас домой целой и невредимой.

Лакей прыгнул на запятки кареты, кучер, кивнув Анне, гикнул на лошадей. Едва карета отъехала, матушка Рен и Фэнни, спотыкаясь, выбежали из дома, чтобы засыпать ее вопросами.

– Граф отправил меня домой в своей карете, – объясняла Анна, когда шла по дорожке в дом.

– Ну и ну, какой добрый человек! – воскликнула ее свекровь.

Она подумала о способе, которым граф приказал ей взять карету. «Вполне». Она сняла шаль и шляпку.

– Значит, вы видели самого графа, мэм? – спросила Фэнни.

Анна улыбнулась девочке и кивнула.

– Я никогда не видела графа, мэм. Какой он из себя?

– Он такой же мужчина, как любой другой, – ответила Анна. Но она не была уверена в собственных словах. Если граф такой же, как любой другой мужчина, тогда почему она испытывает такое странное желание провоцировать его на спор? Никто из знакомых ей мужчин не вызывал у нее желания бросать им вызов.

– Я слышала, что у него на лице ужасные следы от оспы.

– Фэнни, дорогая, – воскликнула матушка Рен, – внутренний мир человека гораздо более важен, чем его внешняя оболочка.

Они все обдумывали это благородное замечание некоторое время. Фэнни наморщила лоб, размышляя над услышанным.

Матушка Рен откашлялась.

– Я слышала, что оспины у него в основном на верхней половине лица.

Анна подавила улыбку.

– У него действительно есть оспины на лице, но на самом деле они не очень заметны. Кроме того, у него красивые густые черные волосы, выразительные темные глаза, его голос очень привлекателен, даже красив, особенно когда он говорит тихо. Он довольно высок, с широкими мускулистыми плечами. – Она резко остановилась.

Матушка Рен странно на нее посмотрела.

Анна стянула свои перчатки.

– Ужин готов?

– Ужин? О да, ужин должен быть готов. – Матушка Рен прогнала Фэнни на кухню. – У нас есть пудинг и чудесно зажаренный цыпленок, который Фэнни купила по довольно выгодной цене у фермера Брауна. Она, знаешь ли, оттачивала свои навыки заключения сделок. Мы решили этим угощением отпраздновать твое трудоустройство.

– Как мило. – Анна начала подниматься по ступеням. – Я переоденусь.

Матушка Рен положила ладонь ей на руку.

– Ты уверена в том, что делаешь, моя дорогая? – спросила она тихим голосом. – Иногда у леди определенного возраста возникают… ну, мысли о джентльменах. – Она помедлила, затем сказала порывисто: – Он не нашего класса, ты знаешь. Это только приведет к боли.

Анна опустила глаза на хрупкую старую ладонь на ее руке; затем медленно улыбнулась и посмотрела вверх.

– Я вполне осознаю, что какие-либо отношения личного характера между лордом Свартингэмом и мной неуместны. Нет необходимости об этом беспокоиться.

Пожилая женщина изучала ее глаза еще мгновение, прежде чем похлопать Анну по руке.

– Не задерживайся, дорогая. Мы пока еще не сожгли сегодняшний ужин.


Глава 4


Герцог обернулся и увидел огромного ворона, взгромоздившегося на стену замка. Птица подлетела ближе и задрала голову.

– Я помогу тебе сразить принца, если ты отдашь мне в жены одну из своих дочерей.

– Как ты смеешь, смерд? – Старый герцог задрожал от негодования. – Ты оскорбляешь меня, намекая, что мне придет в голову отдать одну из своих дочерей какой-то грязной птице.

– Хорошие слова, мой друг, – прокаркал ворон. – Но не поступай столь опрометчиво. Через минуту ты потеряешь и своих дочерей, и свою жизнь.

Герцог пристально посмотрел на ворона и увидел, что он не похож на обычную птицу. Вокруг шеи у него была золотая цепочка, а на цепочке висела рубиновая подвеска в форме идеальной короны. Герцог обернулся на угрожающую армию у своих ворот и, видя, что терять ему нечего, согласился на страшную сделку…

    
Из сказки «Принц-ворон»


– А как вам имя Sweetie?[1 - Дорогуша (англ.). (Здесь и далее примеч. пер.).] – спросила Анна, положив себе на тарелку немного тушеного яблока.

Они с графом сидели по одну сторону огромного обеденного стола. Судя по заметному слою пыли на другом краю стола, эта комната давно не использовалась. Интересно, ужинал ли граф здесь вообще когда-либо? Тем не менее столовая открывалась каждый день в течение последней недели, чтобы они там обедали. За эту неделю она узнала, что граф был не любитель поговорить. После многих дней бормотания и односложных ответов она превратила обед в нечто похожее на игру, в которой провоцировала своего работодателя на ответы.

Лорд Свартингэм помедлил, разрезая кусок стейка и пирог с почками.

– Sweetie?

Его глаза были устремлены на ее рот, и Анна осознала, что она облизывает губы.

– Да. Вам не кажется, что Sweetie прелестное имя? Оба посмотрели на собаку рядом со стулом графа.

Она глодала суповую кость, сверкая острыми клыками.

– Я думаю, Sweetie не совсем подходящее имя для данной особи, – сказал лорд Свартингэм, кладя ломтик пирога себе на тарелку.

– Хм-м, возможно, вы правы. – Анна задумчиво пожевала. – Тем не менее вы сами еще не предложили ни одного варианта.

Граф энергично пилил кусок мяса.

– Это потому, что я согласен позволить животному остаться безымянным.

– У вас не было собак, когда вы были мальчиком?

– У меня? – Он посмотрел на нее так, будто она спросила, не было ли у него в детстве двух голов. – Нет.

– Совсем никаких домашних животных?

Он сердито посмотрел на свой пирог.

– Ну, разве что комнатная собачка моей матери…

– Вот видите! – воскликнула Анна с триумфом.

– Но это был мопс, который ужасно всех раздражал.

– Даже если так…

– Он рычал и кусал всех, кроме матери. – Граф, очевидно, погрузился в детские воспоминания. – Никто не любил его. Однажды он укусил лакея. Отцу пришлось дать бедняге шиллинг.

– А у мопса было имя?

– Fiddles.[2 - Весельчак (англ.).] – Граф кивнул и взял кусочек пирога, – но Сэмми называл его Piddles.[3 - Мелочь (англ.).] Он еще кормил его рахат-лукумом, просто чтобы посмотреть, как сладость прилипнет к его нёбу.

Анна улыбнулась:

– Сэмми был ваш брат?

Лорд Свартингэм поднял бокал вина к губам и помедлил долю секунды, прежде чем отхлебнуть.

– Да. – Он поставил бокал рядом со своей тарелкой. – После обеда мне нужно будет проверить различные дела, касающиеся поместья.

Улыбка Анны исчезла. Их игра, очевидно, закончилась. Он продолжал:

– Завтра мне понадобится, чтобы вы съездили со мной. Хоппл хочет показать мне несколько полей, на которых есть проблема с дренажем, а вы сделаете для нас заметки. Мы обсудим возможные решения. – Он поднял на нее глаза. – Вы умеете ездить верхом, не так ли?

Анна постучала пальцами по чашке с чаем.

– Собственно говоря, я никогда не ездила верхом.

– Никогда? – Его брови взметнулись вверх.

– У нас нет лошади.

– Нет, значит, нет. – Он опять сердито посмотрел на пирог на тарелке, словно обвиняя его в отсутствии у нее подходящей подготовки. – У вас есть платье, которое вы могли бы использовать для верховой езды?

Анна мысленно перебрала свой скудный гардероб.

– Я могу перешить старое.

– Отлично. Наденьте его завтра, и я преподам вам элементарный урок верховой езды. Это не так трудно. Мы далеко не поедем.

– Но, милорд, – запротестовала Анна, – я не хочу причинять вам беспокойства. Я могу попросить одного из грумов, чтобы он помог мне научиться.

– Нет. – Он пристально посмотрел на нее. – Я буду учить вас ездить верхом.

Властный мужчина. Она сжала губы и воздержалась от ответа, прихлебывая вместо этого чай.

Граф прикончил свой пирог в два укуса и отодвинул стул.

– Увидимся с вами перед тем, как вы покинете нас вечером, миссис Рен.

Бросив псу: «Пойдем», он вышел большими шагами из комнаты; все еще безымянный пес последовал за ним.

Анна смотрела вслед им обоим. Была ли она раздражена тем, что граф разговаривал с ней приказным тоном, очень похожим на общение с собакой? Или тронута его стремлением самому учить ее верховой езде?

Она пожала плечами и допила остатки своего чая.

Войдя в библиотеку, она подошла к своему столу и начала писать. Через какое-то время она потянулась, чтобы взять чистый лист, и обнаружила, что бумага закончилась. Обеспокоенная, Анна поднялась позвонить, чтобы принесли еще бумаги, но тут вспомнила, что стопка бумаги лежала в боковом ящике стола графа. Она скользнула к его столу и выдвинула ящик. Там на стопке бумаг лежала красная кожаная книга. Анна отодвинула ее в сторону и вытащила несколько листов. При этом один из листков упал на пол. Она наклонилась, чтобы поднять его, и увидела, что это письмо или счет. Сверху на нем был нарисован любопытный знак: кажется, двое мужчин и женщина, но она не могла разглядеть, что делали крохотные фигурки.

В углу трещал огонь.

Вдруг Анна все поняла и чуть не выронила бумагу. Нимфа и два сатира были заняты актом, который казался физически невозможным. Она склонила голову набок. Очевидно, это все-таки возможно. Под неприличной картинкой она увидела надпись «Грот Афродиты», вытисненную витиеватым шрифтом. Бумага оказалась счетом за две ночи, проведенные в доме, принадлежность которого легко угадывалась, если судить по скандальной маленькой картинке наверху страницы. Похоже, бордель рассылал счета ежемесячно, как портной.

Анна ощутила тошноту, поднимающуюся из желудка. Лорд Свартингэм, должно быть, часто посещает подобные места, если у него в столе лежит этот счет. Она тяжело опустилась на стул и прикрыла рот рукой. Почему открытие его низменных страстей так ее беспокоит? Граф был зрелым мужчиной, потерявшим жену много лет назад. Никакой человек даже с минимальным знанием обычаев света не стал бы ожидать, что этот мужчина будет хранить обет безбрачия всю оставшуюся жизнь. Она расправила омерзительную бумагу у себя на коленях. Факт был фактом – мысль, что он занимается этим с какой-нибудь красивой женщиной, привела к странному волнению у нее в груди.

Гнев. Она испытывала гнев. Общество могло и не ожидать безбрачия от графа, но оно, конечно же, ожидало этого от нее. Он, будучи мужчиной, мог ходить в дома с дурной репутацией и всю ночь заниматься любовными играми с соблазнительными, искушенными созданиями – в то время как она, будучи женщиной, должна быть целомудренной и даже не думать о темных глазах и волосатой груди. Это просто несправедливо. Совершенно несправедливо.

Она подумала еще мгновение о проклятом письме. Затем аккуратно положила его обратно в стол под новую бумагу. Она собиралась закрыть ящик, но помедлила, пристально глядя на книгу о вороне. Губы Анны сжались, и она импульсивно выхватила книгу. Она опустила ее в центральный ящик своего стола и вернулась к работе. Остаток второй половины дня тянулся скучно. Граф так и не возвратился с полей, как обещал.

Несколько часов спустя, направляясь в грохочущей карете домой, Анна постукивала ноготком по стеклянному окну и наблюдала, как поля превращаются в грязные улицы деревни. Кожаные подушки имели несвежий запах от влаги. Она увидела знакомую улицу, когда они завернули за поворот, и вдруг встала и постучала по крыше кареты. Кучер крикнул на лошадей, и карета остановилась. Анна вышла и торопливо поблагодарила кучера. Она оказалась в районе с домами, которые были новее и несколько крупнее, чем ее собственный. Она подошла к третьему по улице дому из красного кирпича с белой окантовкой и постучала в дверь.

Через мгновение выглянула служанка.

Анна улыбнулась девушке:

– Привет, Мэг. Миссис Фэарчайлд дома?

– Добрый день, миссис Рен, – радостно улыбнулась черноволосая Мэг. – Миссис будет очень рада вас видеть. Вы можете подождать в гостиной, пока я скажу ей, что вы здесь.

Мэг провела ее в гостиную с ярко-желтыми стенами. Апельсинового цвета кошка растянулась на коврике, подставляя тело лучам заходящего солнца, проникающего через окна. На диване лежала корзинка со швейными принадлежностями, нитки были спутаны. Анна, ожидая, склонилась, чтобы поприветствовать кошку.

Прозвучали шаги вниз по лестнице, и Ребекка Фэарчайлд появилась в дверном проеме.

– Стыдно! Прошло так много времени с тех пор, как ты навещала нас; я уже начала думать, что ты бросила меня в трудную минуту.

Эта женщина немедленно опровергла свои слова, поспешив к Анне и заключив ее в объятия. Ее живот делал объятие трудным, так как он был круглым и тяжелым, резко выступая перед Ребеккой, как корабль на раздутых парусах.

В ответ Анна пылко обняла свою подругу:

– Прости. Ты права. Я действительно давно не заходила к тебе. Как ты?

– Я растолстела. Нет, правда, – проговорила Ребекка, не обращая внимания на возражения Анны. – Даже Джеймс, этот чудный человек, перестал предлагать отнести меня наверх по лестнице. – Она резко села на диван, едва избежав корзины с шитьем. – Рыцарство совсем исчезло. Но ты должна все рассказать мне о своей работе в Эбби.

– Ты слышала? – Анна села на один из стульев напротив своей подруги.

– Слышала? Я практически еще ничего не слышала. – Ребекка театрально понизила голос. – Черный и таинственный граф Свартингэм нанял на работу молодую вдову Рен с неизвестной целью и ежедневно уединяется с ней для удовлетворения собственных гнусных потребностей.

Анна поморщилась:

– Я всего лишь переписываю для него бумаги.

Ребекка отмахнулась от этого мирного объяснения.

Мэг вошла с подносом, на котором стояли принадлежности для чая.

– Не говори мне этого. Ты понимаешь, что стала одной из немногих, кто действительно знаком с этим мужчиной?! Если он услышит, что рассказывают о нем деревенские сплетники, то запрется в своем зловещем особняке, чтобы больше не давать им повода. Он действительно такой омерзительный, как говорят слухи?

– О нет! – Анна почувствовала прилив гнева. Конечно же, они не говорили, что лорд Свартингэм кажется им омерзительным из-за нескольких шрамов? – Он, конечно, не красавец, но не лишен привлекательности. – «Довольно привлекателен для тебя, по крайней мере», – прошептал тоненький голосок у нее внутри. Анна нахмурилась, глядя на свои руки. Когда же она перестала замечать его оспины и обратила все свое внимание на мужчину, скрывающемуся под ними?

– Жаль. – Ребекка, видимо, была разочарована тем, что граф не оказался ужасным великаном-людоедом. – Я хотела услышать о его мрачных секретах и попытках соблазнить тебя.

Мэг тихо вышла.

Анна засмеялась:

– У него может быть сколько угодно мрачных секретов, – ее голос упал, когда она вспомнила счет, – но очень маловероятно, что он станет пытаться соблазнять меня.

– Конечно, не станет, пока ты носишь этот ужасный чепец. – Ребекка указала чайником на вызывающий ее отвращение предмет одежды. – Не знаю, почему ты его надеваешь. Ты не настолько стара.

– Вдовы должны их носить. – Анна смущенно прикоснулась к муслиновому чепчику. – Кроме того, я не хочу, чтобы он меня соблазнял.

– А почему бы нет?

– Потому что… – Анна остановилась.

Она с ужасом поняла, что у нее в голове пусто, и не могла придумать ни единой причины, почему бы она не хотела, чтобы граф соблазнял ее. Она положила в рот печенье и медленно жевала. К счастью, Ребекка не заметила ее неожиданного молчания и теперь болтала о стилях прически, которые, по ее мнению, лучше подойдут подруге.

– Ребекка, – прервала ее Анна, – как ты думаешь, все мужчины испытывают необходимость более чем и одной женщине?

Ребекка, которая наливала вторую чашку чаю, подняла на нее глаза слишком уж сочувственно.

Анна почувствовала, что зарделась.

– Я имею в виду…

– Нет, дорогая, я знаю, что ты имеешь в виду. – Ребекка медленно поставила чайник. – Я не могу говорить обо всех мужчинах, но абсолютно уверена, что Джеймс мне всегда был верен. И, действительно, если бы он собирался пойти на блуд, он бы сделал это сейчас. – Она похлопала себя по животу и потянулась еще за одним печеньем.

Анна больше не могла сидеть спокойно. Она вскочила и начала рассматривать безделушки на каминной полке.

– Прости меня. Я знаю, Джеймс никогда бы…

– Я рада, что ты так думаешь. – Ребекка деликатно фыркнула. – Тебе бы послушать совет, который дала мне Фелисити Клиавотер по поводу того, как вести себя с мужем, когда ты беременна. По ее словам, каждый муж только и ждет… – Ребекка неожиданно остановилась.

Анна взяла фарфоровую пастушку и коснулась украшения на ее шляпке. Она не могла ее разглядеть отчетливо. Глаза у нее затуманились.

– Теперь ты меня прости, – сказала Ребекка.

Анна не подняла на нее глаз. Она всегда задавалась вопросом, знала ли Ребекка. Теперь поняла, что да.

– Я думаю, любой мужчина, который так легко отнесся к своим клятвам, данным при вступлении в брак, непростительно опозорил себя.

Анна поставила пастушку обратно на каминную полку.

– А жена? Разве она не является частично виноватой, если он пошел на сторону за удовлетворением?

– Нет, дорогая, – ответила Ребекка. – Я не думаю, что жена вообще когда-либо виновата.

Анна почувствовала неожиданное облегчение. Она попыталась улыбнуться, хотя боялась, что улыбка вышла несколько дрожащей.

– Ты – лучшая из подруг, Ребекка.

– Ну конечно. – Ребекка улыбнулась, как самодовольная и очень толстая кошка. – И чтобы доказать это, я позвоню Мэг, чтобы она принесла нам пирожных с кремом. Декадент, моя дорогая!


Анна прибыла в Эбби на следующее утро, одетая в старое синее шерстяное платье. Она засиделась далеко за полночь, расширяя юбку, но надеялась, что теперь сможет благопристойно сидеть на лошади. Граф уже расхаживал взад-вперед у входа в Эбби, очевидно ожидая ее. Он был одет в бриджи из оленьей кожи с коричневыми ботфортами, которые доходили до середины бедра. Сапоги выглядели довольно ободранными и потускневшими, и Анна уже не в первый раз задалась вопросом по поводу добросовестности его камердинера.

– А, миссис Рен. – Он оглядел ее юбку. – Да, это вполне подойдет. – Не дожидаясь ответа, он направился к конюшням.

Анна поспешила за ним.

Его гнедой мерин уже был оседлан, и скалил зубы молодому конюху. Парень держал уздечку, стоя на расстоянии вытянутой руки, и смотрел настороженно. Округлая гнедая кобыла, напротив, спокойно стояла около колоды для посадки на лошадь. Пес появился из-за конюшни и подбежал, подпрыгивая, к Анне. Его занесло, и он остановился перед ней, пытаясь сохранить остатки достоинства.

– Я тебя раскусила, ты знаешь, – прошептала она ему и почесала его за ухом в знак приветствия.

– Надеюсь, вы уже закончили играть с этим животным, миссис Рен. – Лорд Свартингэм сердито посмотрел на собаку.

Анна выпрямилась:

– Я готова.

Он указал на колоду для посадки на лошадь, и Анна нерешительно подошла к ней. Теоретически она знала, как садиться в боковое седло, но действительность оказалась несколько сложнее. Она поставила одну ступню в стремя, но не смогла подтянуться и перекинуть другую ногу за луку седла.

– Вы позволите мне? – Граф стоял позади нее. Она почувствовала на щеке его теплое, слегка пахнущее кофе дыхание, когда он склонился над ней.

Она кивнула, не говоря ни слова.

Он взял ее за талию своими большими руками и поднял без видимого усилия. Осторожно посадив ее в седло, он крепко придержал стремя, чтобы она поставила и пего ногу. Анна почувствовала, что зарделась, когда опустила взгляд на его склоненную голову. Он оставил свою шляпу у грума, и она увидела несколько седых прядей в его косе. «Волосы у него мягкие или жесткие?» Ее рука, затянутая в перчатку, поднялась и, словно сама по себе, легко коснулась его волос. Она тут же отдернула руку, но граф, кажется, почувствовал что-то. Он поднял на нее взгляд и пристально смотрел ей в глаза мгновение, которое казалось бесконечным. Затем его веки опустились, и легкий румянец покрыл скулы.

Он выпрямился и взял лошадь за уздечку.

– Это очень смирная кобыла, – сказал он. – Я думаю, у вас с ней не возникнет никаких проблем, пока поблизости не будет крыс.

Она тупо уставилась на него:

– Крыс?

Он кивнул:

– Она боится крыс.

– Я не виню ее, – пробормотала Анна. Она осторожно погладила гриву кобылы, ощущая жесткую шерсть под пальцами.

– Ее зовут Дейзи, – сказал лорд Свартингэм. – Провести мне вас немного по двору, чтобы вы привыкли к ней?

Она кивнула.

Граф гикнул, и кобыла, спотыкаясь, пошла вперед. Анна схватилась за гриву лошади. Все ее тело напряглось от незнакомого чувства перемещения так далеко от земли. Кобыла покачала головой.

Лорд Свартингэм посмотрел на ее руки.

– Она чувствует ваш страх. Разве не так, моя дорогая девочка?

Анна, застигнутая врасплох его последними словами, выпустила гриву.

– Хорошо. Расслабьтесь. – Его голос окружал ее, окутывая теплом. – Она лучше откликается на нежное прикосновение. Она хочет, чтобы ее гладили и любили, разве не так, моя красавица?

Они обошли вокруг конюшенного двора, глубокий голос графа околдовывал лошадь. Что-то внутри Анны, казалось, нагревалось и таяло, как будто этот бархатистый тембр завораживал и ее. Он давал простые инструкции, как держать спину и управлять поводьями. К концу получаса она чувствовала себя в седле значительно увереннее.

Лорд Свартингэм сел на своего мерина. Собака бежала рядом с ними, иногда исчезая в высокой траве рядом с дорогой, чтобы вновь появиться несколько минут спустя. Когда они достигли дороги, граф позволил мерину пойти впереди, то пуская его галопом вниз на короткое расстояние, то возвращая обратно, чтобы освободиться от лишней энергии. Маленькая кобыла равнодушно смотрела на мужские выходки. Анна повернула лицо к солнцу. Она так соскучилась по его теплу после долгой зимы. Она заметила проблеск шафранового цвета под изгородями, которые окаймляли дорогу.

– Посмотрите, это примулы. По-моему, первые в этом году, а вы как думаете?

Граф посмотрел в ту сторону, куда она указывала.

– Те желтые цветы? Я не видел их раньше.

– Я пыталась выращивать их в своем палисаднике, но они не любят, когда их пересаживают, – сказала она. – Однако у меня все-таки есть несколько тюльпанов. Я видела прекрасные нарциссы в роще рядом с Эбби. А у вас есть тюльпаны, милорд?

Вопрос, казалось, его несколько удивил.

– В саду, возможно, все еще растут тюльпаны. Я помню, как моя мать собирала их, но я не видел сад так давно…

Анна подождала, но он не продолжил свою реплику.

– Не каждому нравится заниматься садом, конечно же, – сказала она из вежливости.

– Моя мать любила заниматься садом. – Он не отрываясь смотрел вниз, на дорогу. – Она посадила нарциссы, которые вы видели, восстановила великолепные висячие сады позади Эбби. Когда она умерла… – Его лицо исказилось. – Когда они все умерли, пришлось заниматься другими, более важными вещами. А теперь, так как сад слишком долго был заброшен, я распорядился, чтобы их перенесли.

– О, конечно! – Анна заметила его приподнятую бровь и понизила голос. – Я хочу сказать, хороший сад всегда можно восстановить.

Он нахмурился:

– Какой в этом смысл?

Это поставило Анну в тупик.

– Сад всегда имеет смысл.

Он скептически поднял брови.

– Когда я росла в доме приходского священника, моя мать разбила там чудесный сад, – сказала Анна. – В нем были крокусы, нарциссы, весной расцветали тюльпаны, за ними – гвоздики, наперстянки и флоксы, перемежаемые американской лесной фиалкой.

Пока она говорила, лорд Свартингэм внимательно наблюдал за ее лицом.

– У меня дома сейчас есть розовая штокроза и, конечно, много других цветов, которые выращивала моя мать. Я хотела бы добавить немного роз, – задумчиво проговорила она. – Но они дорогие и требуют довольно много места. Боюсь, я не смогу оправдать расходы, когда огород стоит на первом месте.

– Возможно, позже вы могли бы посоветовать мне что-нибудь насчет палисадников в Эбби этой весной, – сказал граф. Он повернул мерина на узкую грязную тропинку.

Анна сосредоточилась на том, чтобы повернуть кобылу. Когда она наконец подняла глаза, то увидела затопленное поле. Мистер Хоппл уже стоял там, разговаривая с фермером в шерстяной рубахе и соломенной шляпе. Собеседнику было трудно смотреть управляющему в лицо. Его глаза постоянно опускались ниже, к изумительному розовому камзолу мистера Хоппла. Что-то черное было вышито по краю. Когда Анна подошла поближе, она увидела, что вышивка, похоже, представляла собой вереницу маленьких черных свинок.

– Доброе утро, мистер Хоппл, мистер Грандл. – Граф кивнул своему управляющему и фермеру. Его взгляд метнулся на камзол. – Это очень интересный предмет одежды, Хоппл. Не думаю, что я видел ранее что-либо подобное. – Тон графа был серьезным.

Мистер Хоппл просиял и пригладил камзол рукой.

– О, спасибо, милорд. Я заказал его в маленькой мастерской в Лондоне во время своей последней поездки.

Граф взмахнул длинной ногой и соскочил с лошади. Он передал поводья мистеру Хопплу и подошел к лошади Анны. Аккуратно взяв Анну за талию, он помог ей спешиться. На кратчайший момент она коснулась грудью передней полы его плаща и почувствовала, что его большие пальцы сжались. Затем она оказалась на земле, а он поворачивался к управляющему и к фермеру.

Они провели утро, бродя по полю, изучая проблему с водой. Граф, стоя по колено в грязной воде, исследовал предполагаемый источник затопления. Анна делала заметки в маленькой книжке, которой он снабдил ее. Она была рада, что догадалась надеть старую юбку, так как ее подол вскоре полностью покрылся грязью.

– Как вы намереваетесь отвести воду с поля? – спросила Анна, когда они ехали верхом обратно в Эбби.

– Придется выкопать ров через северную часть. – Лорд Свартингэм мельком глянул на нее в задумчивости. – Могут возникнуть проблемы, потому что земля там граничит с собственностью Клиавотера, и, в порядке любезности, я должен буду послать Хоппла испросить разрешения. Фермер уже потерял свой урожай гороха, и, если поле вскоре не сделать пахотным, он потеряет и свою пшеницу. – Он замолчал и бросил на нее взгляд искоса. – Простите. Вам наверняка не интересны эти вопросы.

– Напротив, милорд, мне интересно. – Анна выпрямилась в седле и торопливо схватилась за гриву Дейзи, когда кобыла сделала шаг в сторону. – Я была полностью поглощена вашими соображениями по поводу управления землей. Если я правильно понимаю вашу теорию, фермер должен высаживать после пшеницы бобы или горох, а затем кормовую свеклу и так далее. Если так, разве не должен этот фермер посадить кормовую свеклу, а не пшеницу?

– В большинстве случаев вы были бы правы, но в данной ситуации…

Анна слушала низкий голос графа, пустившегося в пространные разъяснения по поводу овощей и злаков. Неужели наука о земледелии всегда была такой пленительной, а она никогда не понимала этого? По крайней мере, так ей казалось.


Часом позже Эдвард с изумлением обнаружил, что разглагольствует по поводу различных способов осушения полей во время обеда с миссис Рен. Конечно, тема была интересной, но ему раньше никогда не доводилось разговаривать с женщиной о таких сугубо мужских делах. Фактически он вообще не имел возможности разговаривать с женщинами, по крайней мере со времени смерти его матери и сестры. Он флиртовал, когда был молод, и знал, как завести легкую светскую беседу. Но обмениваться мыслями с женщиной так же, как обычно это происходит с мужчиной, оказалось для него новым опытом. И ему нравилось разговаривать с маленькой миссис Рен. Она слушала его, наклонив голову набок; солнце, струящееся в окно столовой, мягко освещало изгиб ее щеки. Такое абсолютное внимание было соблазнительным.

Иногда она криво улыбалась тому, что он говорил. Он был очарован этой однобокой улыбкой. Один край ее накрашенных розовым губ всегда поднимался вверх больше, чем другой. Он осознал, что пристально смотрит на ее рот, надеясь снова увидеть эту улыбку, фантазируя по поводу того, какова она будет на вкус. Эдвард отвернулся в сторону и закрыл глаза. Его возбуждение сдерживалось передней застежкой брюк, делая их неудобно тесными. Он обнаружил, что последнее время у него часто возникала эта проблема, когда он находился в компании своего нового секретаря.

«Иисус! И ведь мужчина далеко за тридцать, не мальчик, чтобы возбуждаться от улыбки женщины». Ситуация могла бы быть смешной, если бы его член не болел так сильно.

Эдвард неожиданно осознал, что миссис Рен задает ему вопрос.

– Что?

– Я спросила, в порядке ли вы, милорд, – сказала Анна. Она выглядела обеспокоенной.

– Все хорошо. Я в порядке. – Он сделал глубокий вдох и неистово пожелал, чтобы она обратилась к нему по имени, данном при крещении. Он страстно желал услышать, как она произнесет: «Эдвард». Но нет. Абсолютно невозможно, чтобы она называла его христианским именем.

Он собрал свои заблудшие мысли.

– Нам надо возвращаться к работе.

Он встал и почти выбежал из комнаты, словно здесь присутствовала стая разъяренных монстров, а не одна маленькая вдова.


Когда часы пробили пять, Анна аккуратно сложила маленькую стопку записей, которые закончила в этот день, и посмотрела на графа. Он сидел, хмуря брови над бумагой, напротив нее. Она кашлянула.

Он поднял на нее глаза:

– Уже пора?

Она кивнула.

Он поднялся и подождал, пока она соберет свои вещи. Пес последовал за ними из комнаты, но затем, опередив их, поскакал вниз по лестнице к подъездной дорожке. Там он сосредоточенно вынюхивал что-то на земле, а затем начал кататься и счастливо тереться обо что-то головой и шеей.

Лорд Свартингэм вздохнул:

– Я прикажу одному из конюхов помыть его, прежде чем пустить в Эбби.

– М-м-м. – Анна пробормотала задумчиво: – Что вы думаете насчет имени Адонис?

Он бросил на нее взгляд, полный такого невероятного ужаса, что она с трудом удержалась, чтобы не засмеяться.

– Нет, думаю, нет, – пробормотала она.

Пес, накатавшись, поднялся и отряхнулся, хлопая ушами. Затем подошел к ним, пытаясь выглядеть важно, несмотря на одно ухо, вывернутое наизнанку.

– Самообладание, приятель. – Граф поправил ухо пса.

При виде этого Анна все-таки засмеялась, и ей показалось, что его широкий рот дрогнул. Затем прикатила карета, и она поднялась с его помощью. Пес уже знал, что ему не позволено ехать, и только с тоской смотрел вслед.

Анна откинулась на спинку и наблюдала за проплывающими мимо знакомыми картинами. Когда карета проезжала по окраине города, она увидела в придорожной канаве что-то похожее на ворох одежды. Испытывая любопытство, она наклонилась из окна, чтобы получше рассмотреть. Тряпки пошевелились, и голова с красивыми светло-каштановыми волосами поднялась и повернулась на звук кареты.

– Остановись! Джон, остановись немедленно! – Анна застучала кулаком по крыше.

Карета замедлила свой ход и остановилась. Анна распахнула дверь.

– Что такое, мисс?

Она увидела изумленное лицо лакея Тома, когда пробежала мимо запяток кареты, придерживая юбку одной рукой. Анна достигла места, где видела одежду, и пристально посмотрела вниз.

В канаве лежала молодая женщина.


Глава 5


Как только герцог согласился на сделку, ворон подпрыгнул вверх, сильно взмахнув крыльями. И тут же магическая армия хлынула из главной башни замка. Сначала вышли десять тысяч солдат пехоты, вооруженные щитами и мечами. За ними последовали десять тысяч стрелков, несущих длинные луки и полные колчаны стрел. Наконец, десять тысяч всадников поскакали галопом вперед, их кони скрежетали зубами, готовые к битве. Ворон полетел во главу войска и встретил армию принца ударом, похожим на гром. Клубы пыли покрыли оба войска, так что ничего нельзя было увидеть. Только слышались ужасные крики солдат. И когда пыль наконец осела, от армии принца не осталось и следа, лишь несколько железных подков лежали в траве…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Женщина лежала в канаве на боку, поджав ноги, пытаясь согреться. Дрожа, она натягивала грязную шаль вокруг вызывающих жалость худых плеч. Платье под шалью, когда-то ярко-розовое, теперь было покрыто глубоко въевшейся грязью. Глаза на желтоватом, нездорового оттенка лице были закрыты.

Анна одной рукой приподняла свою юбку, а другой уперлась в склон, карабкаясь вниз к раненой женщине. Приблизившись, она почувствовала отталкивающий запах.

– Вы ранены, мэм? – Она коснулась бледного лица.

Женщина застонала, и ее большие глаза распахнулись, заставив Анну вздрогнуть. Позади нее кучер и лакей с шумом скользнули вниз по небольшому склону.

Кучер издал возглас отвращения:

– Пойдемте, миссис Рен. Это не ваше дело.

Анна в изумлении посмотрела на кучера. Он отвернулся, глядя на лошадей. Она перевела взгляд на Тома. Тот изучал камни у своих ног.

– Леди ранена или больна, Джон. – Она подняла бровь. – Мы должны ей помочь.

– Ах, мэм, мы пришлем кого-нибудь позаботиться о ней, – сказал Джон. – Вы сейчас должны сесть в карету и ехать домой, миссис Рен.

– Но я не могу оставить леди здесь.

– Она не леди, если вы понимаете, что я имею в виду. – Джон сплюнул в сторону. – Негоже для вас утруждать себя заботами о ней.

Анна опустила глаза на женщину, которую держала у себя на руках. Она заметила теперь то, на что не обратила внимания ранее: непристойно большое декольте и дешевую мишуру ткани. Она нахмурилась, задумавшись. Видела ли она когда-нибудь проститутку? Она подумала, что нет. Такие личности жили в другом мире, нежели бедные деревенские вдовы.

Мир, которому общество недвусмысленно запрещало когда-либо пересекаться с ее миром. Она должна сделать так, как предлагает Джон, и оставить несчастную женщину. Это, в конце концов, то, чего все ожидали от нее.

Джон-кучер подал ей руку, чтобы помочь подняться. Анна стояла, глядя на подножку кареты. Неужели ее жизнь так притворна, а ее границы так узки, что временами она словно ходит по туго натянутому канату? Неужели она так зависима от своего положения в обществе?

Нет, так не пойдет. Она сжала зубы.

– Тем не менее, Джон, я все-таки возьму на себя труд позаботиться об этой женщине. Пожалуйста, отнесите ее в карету с помощью Тома. Нужно отвезти ее ко мне домой и послать за доктором Биллингсом.

Мужчины не были в восторге от создавшейся ситуации, но, повинуясь ее решительному взгляду, отнесли хрупкую женщину к карете. Анна села первой, а затем повернулась, чтобы помочь им посадить ее на сиденье кареты. По пути домой она прижимала женщину к себе обеими руками, чтобы та не упала с сиденья. Когда карета остановилась, она осторожно опустила женщину на сиденье и вышла. Джон по-прежнему сидел на козлах, глядя прямо вперед с нахмуренным лбом. Анна уперла руки в бока:

– Джон, пойди и помоги Тому отнести ее в дом. Джон заворчал, но спустился вниз.

– Что это, Анна? – Матушка Рен подошла к двери.

– Несчастная женщина, которую я нашла у дороги. Анна смотрела, как двое мужчин вытащили женщину из кареты.

– Отнесите ее в дом, пожалуйста.

Матушка Рен отошла с дороги, когда мужчины пытались пронести женщину, которая была без сознания, в дверной проем.

– Куда нам положить ее, мэм? – пропыхтел Том.

– Я думаю, в мою комнату наверху.

Джон бросил в ее сторону неодобрительный взгляд, но она проигнорировала его. Они отнесли женщину наверх.

– Что случилось с леди? – спросила матушка Рен.

– Я не знаю. Возможно, она больна, – сказала Анна. – Я подумала, что будет лучше принести ее сюда.

Мужчины, громко топая, спустились вниз по узкой лестнице и вышли на улицу.

– Не забудьте заехать к доктору Биллингсу! – прокричала Анна.

Джон-кучер раздраженно махнул рукой через плечо, показывая, что слышал. Через мгновение карета укатила прочь. К этому времени Фэнни стояла в прихожей с широко открытыми глазами.

– Поставь, пожалуйста, чайник, Фэнни, – попросила Анна.

Она отвела матушку Рен в сторону, как только Фэнни отправилась на кухню.

– Джон и Том говорят, что эта бедная женщина не совсем приличная. Я отправлю ее куда-нибудь, если ты скажешь. – Она посмотрела на свекровь с беспокойством.

Матушка Рен подняла брови:

– Ты хочешь сказать, что она шлюха? – Отвечая на изумленный взгляд Анны, она улыбнулась и похлопала ее по руке. – Очень трудно дожить до моих лет и не услышать этого слова хотя бы раз, дорогая.

– Да, думаю, да, – ответила Анна. – Да, Джон и Том сказали, что она шлюха.

Матушка Рен вздохнула:

– Ты знаешь, конечно, что было бы лучше отправить ее прочь.

– Да, несомненно. – Анна подняла подбородок.

– Но, – матушка Рен вскинула руки, – если ты хочешь ухаживать за ней здесь, я не буду тебя останавливать.

Анна выдохнула с облегчением и побежала наверх проведать свою пациентку.

Четверть часа спустя послышался резкий стук в дверь. Анна спустилась как раз вовремя, чтобы увидеть, как матушка Рен расправляет свои юбки и открывает дверь.

Доктор Биллингс в белом завитом парике стоял снаружи.

– Добрый день вам, миссис Рен, миссис Рен.

– И вам, доктор Биллингс, – ответила матушка Рен за них обеих.

Анна повела доктора в свою комнату.

Доктору Биллингсу пришлось нагнуть голову, чтобы войти в спальню. Он был высоким, слегка сутулым худощавым джентльменом. Кончик его тонкого носа всегда оставался розовым, даже летом.

– Так, что мы здесь имеем?

– Эту женщину я нашла в бедственном положении, доктор Биллингс, – сказала Анна. – Не могли бы вы посмотреть – может, она больна или ранена?

Он откашлялся.

– Если вы оставите меня наедине с этой особой, миссис Рен, я попытаюсь обследовать ее.

Конечно, Джон и Том рассказали доктору Биллингсу, какого рода женщину они нашли.

– Пожалуй, я лучше останусь, если вы не возражаете, доктор Биллингс, – сказала Анна.

Доктор, очевидно, все-таки возражал, но не смог придумать причины, по которой Анне следовало бы выйти из комнаты. Несмотря на свое мнение о пациентке, доктор Биллингс был тщателен и аккуратен в обследовании. Он заглянул ей в горло и попросил Анну отвернуться, чтобы он мог тщательно исследовать грудь больной.

Затем он поправил на ней одеяла и вздохнул:

– Я думаю, нам лучше обсудить это внизу.

– Конечно.

Анна прошла первой из комнаты и вниз по лестнице, по пути попросив Фэнни принести чай в гостиную. Затем она указала доктору на единственное кресло и села напротив него на край крошечного диванчика, крепко зажав руки между коленями. «Может, женщина умирает?»

– Она очень больна, – начал доктор Биллингс.

Анна наклонилась вперед:

– Да?

Доктор избегал ее взгляда.

– У нее высокая температура, возможно, из-за инфекции легких. Ей следует какое-то время соблюдать постельный режим, чтобы выздороветь.

Он помедлил и затем, заметив тревогу в лице Анны, сказал:

– О, ничего страшного, уверяю вас, миссис Рен. Она поправится. Ей только нужно время, чтобы вылечиться.

– Вы меня успокоили. – Анна улыбнулась. – Я думала, судя по вашему поведению, что болезнь смертельная.

– Нет, в самом деле, нет.

– Слава богу.

Доктор Биллингс потер пальцем свой тонкий нос.

– Я пришлю кого-нибудь сразу же, как только доберусь домой. Ее, конечно, нужно отправить в богадельню для лечения.

Анна нахмурилась:

– Но я думала, вы понимаете, доктор Биллингс. Мы хотим ухаживать за ней здесь, в доме.

Красное пятно расплылось по лицу доктора.

– Нонсенс. Это… Это совершенно неуместно для вас и пожилой миссис Рен – ухаживать за женщиной такого сорта.

Она сжала зубы.

– Я обсудила это со своей свекровью, и мы вдвоем намерены ухаживать за леди в нашем доме.

Лицо доктора Биллингса стало теперь совершенно красным.

– Это не обсуждается.

– Доктор…

Но доктор Биллингс прервал ее:

– Она проститутка!

Анна забыла, что собиралась сказать, и закрыла рот. Она пристально посмотрела на доктора и увидела истину в его поведении: именно так реагировало бы большинство жителей Литтл-Бэттлфорда.

Она сделала глубокий вдох.

– Мы решили ухаживать за женщиной. Ее профессия не изменяет этого факта.

– Будьте же благоразумны, миссис Рен, – проворчал доктор. – Вы не должны ухаживать за этим существом.

– Ее болезнь не заразна, разве не так?

– Нет-нет, возможно, уже нет, – согласился он.

– Итак, значит, нет никакой причины, почему бы мы не могли ухаживать за ней. – Анна непреклонно улыбнулась.

Фэнни улучила момент, чтобы принести чай. Анна налила чай доктору и себе, пытаясь держаться как можно более невозмутимо. Она не привыкла спорить с джентльменами и обнаружила, что самое трудное заключалось в том, чтобы оставаться твердой и не извиняться. Ей было довольно неприятное осознавать, что доктор не согласен с ее решением, что он фактически не одобрял ее. В то же время она не могла подавить тайное возбуждение. Как восхитительно откровенно высказывать свое мнение, не заботясь о мнении мужчины! В действительности ей следовало испытывать стыд при этой мысли, но она не могла заставить себя сожалеть о сделанном. Никак не могла.

Они пили чай в напряженной тишине; добрый доктор, похоже, оставил попытки изменить ее решение. Допив чай, доктор Биллингс достал из своей сумки маленькую коричневую бутылочку и вручил ее Анне с инструкцией по применению лекарства. Затем доктор надел шляпу и несколько раз обмотал вокруг шеи толстый шарф лавандового цвета.

Он остановился у парадной двери, когда Анна провожала его.

– Если вы все же измените свое мнение, миссис Рен, пожалуйста, зайдите ко мне, я найду подходящее место для этой женщины.

– Благодарю вас, – пробормотала она. Закрыв дверь за доктором, Анна устало прислонилась к стене.

Матушка Рен вышла в коридор и изучающе посмотрела на нее:

– Что с ней, моя дорогая?

– Высокая температура и инфекция легких. – Анна со вздохом опустила плечи. – Возможно, будет лучше, если вы с Фэнни побудете у друзей, пока все не закончится.

Матушка Рен подняла брови:

– Кто же будет ухаживать за ней в течение дня, пока ты в Рейвенхилле?

Анна уставилась на нее в растерянности:

– Я забыла об этом.

Матушка Рен покачала головой:

– Неужели действительно необходимо создавать столько проблем, моя дорогая?

– Я сожалею.

Анна опустила вниз глаза и заметила пятно от травы на своих юбках. «Оно не выведется, травяные пятна никогда не отстирываются».

– Я не хотела втягивать тебя в свои проблемы.

– Тогда почему бы не воспользоваться предложением доктора? Ведь легче делать то, чего люди ожидают от тебя, Анна.

– Это, может быть, и легче, но это не обязательно правильно, матушка. Ты, конечно же, понимаешь меня? – Она умоляюще посмотрела на свою свекровь, пытаясь найти слова, чтобы объяснить. Ее действия имели ясный смысл, когда она смотрела на бледное лицо женщины в канаве. Теперь, когда матушка Рен терпеливо ожидала ее ответа, обосновать свой поступок было гораздо труднее. – Я всегда делала то, чего от меня ожидали, не так ли? Было это правильно или нет.

Пожилая женщина нахмурилась:

– Но ты никогда не делала ничего предосудительного…

– Но смысл не в этом, да? – Анна прикусила губу и, к своему ужасу, обнаружила, что вот-вот расплачется. – Если я никогда не выходила за рамки роли, которую мне навязали с рождения, я никогда не испытывала себя. Думаю, я слишком боялась мнения других людей. Я была трусихой. Если эта женщина действительно нуждается во мне, почему не помочь ей – ради нее и ради меня?

– Могу сказать только, что этот путь приведет тебя ко многим печалям. – Матушка Рен снова покачала головой и вздохнула.

Анна прошла на кухню, и они вдвоем приготовили крепкий бульон. Анна понесла его и маленькую коричневую бутылочку с лекарством наверх в свою комнату. Она тихо приоткрыла дверь и заглянула внутрь: женщина слабо шевельнулась, пытаясь подняться.

Анна подошла к ней.

– Не надо вставать, лежите.

При звуке голоса Анны глаза женщины широко распахнулись и она испуганно оглянулась.

– К-к-кто…

– Меня зовут Анна Рен. Вы в моем доме.

Анна поспешила подать женщине бульон. Она поддерживала рукой свою пациентку, помогая ей сесть. Женщина отхлебнула теплого бульона и с трудом проглотила его. После того как она выпила полчашки, ее глаза начали снова закрываться. Анна опустила ее обратно на кровать и убрала чашку и ложку.

Женщина схватила ее дрожащей рукой, когда она отвернулась.

– Моя сестра, – прошептала она.

Анна подняла бровь.

– Вы хотите, чтобы я сообщила вашей сестре?

Женщина кивнула.

– Подождите, – сказала Анна. – Я возьму бумагу и карандаш, чтобы записать ее адрес. – Она повернулась к маленькому комоду и выдвинула нижний ящик. Под стопкой старого белья лежал письменный набор из грецкого ореха, который когда-то принадлежал Питеру. Анна достала его и села на стул рядом с кроватью, держа письменный набор на коленях. – Куда я должна адресовать письмо вашей сестре?

Женщина, тяжело дыша, назвала имя своей сестры и ее адрес в Лондоне, который Анна записала карандашом на клочке бумаги. Затем женщина, обессиленная, снова легла на подушку.

Анна осторожно коснулась ее руки:

– Вы можете сказать мне свое имя?

– Перл, – прошептала та, не открывая глаз.

Анна вынесла письменный набор из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь. Она спустилась вниз по лестнице и прошла в гостиную, чтобы написать письмо сестре Перл, мисс Корэл Смит. Письменный набор Питера представлял собой почти плоскую прямоугольную коробку. Пишущий мог поставить его себе на колени и пользоваться им как портативным столом; под его откидной половинчатой крышкой обнаруживалась маленькая шкатулка с перьями, бутылочка с чернилами, бумага и другие разнообразные вещи, необходимые для корреспонденции. Анна помедлила. Она не прикасалась к этой симпатичной вещице со дня смерти Питера. При жизни это было его личное имущество. Она чувствовала себя почти правонарушителем, собираясь воспользоваться им, особенно потому, что они отдалились друг от друга в конце его жизни. Она покачала головой и открыла набор.

Анна писала аккуратно, но тем не менее потребовалось несколько черновиков, чтобы составить письмо. Наконец она составила послание, которым осталась довольна, и отложила его в сторону, чтобы отнести завтра на постоялый двор почтовых карет Литтл-Бэттлфорда. Укладывая принадлежности обратно в письменный набор из грецкого ореха, она заметила, что что-то застряло у задней стенки, не давая вложить в него шкатулку с перьями. Она открыла половинчатую крышку полностью и вытряхнула плоский ящик. Затем ощупала рукой заднюю стенку и почувствовала там что-то холодное и круглое. Анна потянула, и предмет отделился. Когда она вытащила руку, у нее на ладони покоился маленький золотой медальон. На крышке был выгравирован красивый орнамент из причудливых узоров, а на задней стороне прикреплена булавка, так что женщина могла носить его в качестве брошки. Анна нажала маленькое золотое пятнышко около стыка. Медальон открылся. Он был пуст.

Анна снова соединила две половинки и задумчиво потерла большим пальцем гравировку. Она не знала, чей это медальон, и никогда не видела его раньше. У нее возник внезапный порыв швырнуть его через комнату. Как он смел, пусть даже после своей смерти, причинять ей боль таким образом? Разве она не достаточно мирилась со всем этим, когда он был жив, чтобы теперь обнаружить эту маленькую жалкую вещицу, лежащую здесь в ожидании столько лет?

Она подняла руку, зажав медальон в кулаке. Слезы застилали ей глаза.

Затем она сделала вдох. Питер лежит в своей могиле уже шесть лет. Она жива, а он уже давно превратился в прах. Она сделала еще один вдох и разжала пальцы, медальон невинно блестел в ее ладони.

Осторожно Анна положила его себе в карман.


Следующий день был воскресеньем.

Маленькая церковь Литтл-Бэттлфорда из серого камня со склоненной колокольней, построенная еще в Средние века, в зимние месяцы становилась ужасно промозглой и холодной. Анна провела много воскресений, надеясь, что служба закончится до того, как остынет горячий кирпич, принесенный из дома, и ее ноги совершенно замерзнут.

Воцарилась неожиданная тишина, когда женщины Рен вошли в церковь. Несколько быстро отведенных в сторону глаз подтвердили подозрение Анны насчет того, чей поступок стал темой дискуссии, но она приветствовала своих соседей как ни в чем не бывало. Ребекка помахала ей с передней скамьи. Она сидела рядом со своим мужем, Джеймсом, светловолосым мужчиной с довольно объемистым животом. Матушка Рен и Анна присели рядом с ними на скамью.

– Ты, конечно же, ведешь захватывающую жизнь в последнее время, – прошептала Ребекка.

– В самом деле? – Анна заняла себя перчатками и Библией.

– М-м-м, хм-м, – пробормотала Ребекка. – Я понятия не имела, что ты проявляешь уважение к древнейшей в мире профессии.

Это привлекло внимание Анны.

– Что?

– Они еще, надо думать, не обвинили тебя в ней, но некоторые уже к этому близки. – Ребекка улыбнулась женщине позади них, которая наклонилась вперед.

Женщина быстро отпрянула назад и фыркнула. Подруга продолжала:

– Городские сплетни не были так занятны с тех пор, как жена мельника родила ребенка через десять месяцев после того, как он умер.

Вошел священник, и перешептывания прихожан стихли, когда началась служба. Как и ожидалось, проповедь касалась грехов распутной Иезавели, хотя бедный священник Джоунс не выглядел так, будто ему нравилось произносить данную проповедь. Анне стоило только посмотреть на ровную спину словно аршин проглотившей миссис Джоунс в первом ряду, чтобы предположить, кто принимал решение о теме проповеди. Наконец служба подошла к унылому концу, и они поднялись, чтобы выйти из церкви.

– Не знаю, почему они оставили ее ладони и ступни, – сказал Джеймс, когда прихожане начали расходиться.

Ребекка подняла глаза на своего мужа с нежным недовольством:

– О чем ты говоришь, дорогой?

– Иезавель, – пробормотал Джеймс. – Собаки не съели ее ладони и подошвы ног. Почему? Голодные собаки, как мне кажется, не столь разборчивы в еде.

Ребекка улыбнулась и похлопала супруга по руке.

– Не беспокойся об этом, дорогой. Возможно, у них были собаки не такие, как у нас.

Джеймса вряд ли удовлетворило такое объяснение, но ее легкий толчок локтем по направлению к двери отвлек его от раздумий. Анна была тронута, заметив, что матушка Рен и Ребекка стали по обе стороны от нее, а Джеймс охранял ее сзади.

Однако, как выяснилось, она не нуждалась в такой верной баррикаде: не все женщины Литтл-Бэттлфорда осуждали ее. Некоторые молодые женщины так сильно завидовали новой должности Анны в качестве секретаря лорда Свартингэма, что это, казалось, превосходило в их глазах ее сомнительную защиту проститутки.

Анна почти прошла через строй жителей деревни за пределами церкви и уже начинала расслабляться, когда вдруг услышала за плечом приторно-сладкий голос:

– Миссис Рен, я очень хочу, чтобы вы знали, какой храброй я вас считаю.

Фелисити Клиавотер небрежно держала в одной руке маленькую шляпку, чтобы представить в более выгодном свете свое модное платье. Оранжевые и голубые букетики цветов рассыпались по бледно-желтому фону. Юбка открывалась впереди, чтобы обнажить голубую парчовую нижнюю юбку, и вся композиция собиралась складками поверх широкого кринолина.

На мгновение Анна с тоской подумала, как бы ей хотелось иметь такое же красивое платье; но тут матушка Рен высказала свое негодование:

– Анна не думала о себе, когда привезла домой эту несчастную женщину.

Глаза Фелисити расширились.

– Это очевидно. Иначе зачем подвергать себя общественному порицанию, не говоря уже о только что полученном нагоняе с кафедры проповедника. Это так безответственно.

– Не думаю, что мне стоит принимать уроки Иезавели слишком серьезно, – беспечно сказала Анна. – Помимо всего прочего, они могли относиться также и к другим жительницам деревни.

По какой-то причине это довольно слабое возражение заставило фыркнуть ее собеседницу.

– Я ничего не знаю об этом. – Пальцы Фелисити вслепую прошлись по волосам, как пауки. – В отличие от вас, никто не может упрекнуть меня за общество, с которым я поддерживаю отношения. – Натянуто улыбаясь, Фелисити удалилась, прежде чем Анна смогла придумать подходящий ответ.

– Ну и крыса. – Глаза Ребекки сузились подобно кошачьим.

Вернувшись домой, Анна провела остаток дня, штопая чулки: в этом рукоделии она, в связи с необходимостью, весьма преуспела. После ужина она поднялась наверх к своей подопечной и обнаружила, что женщине уже гораздо лучше. Анна помогла ей сесть и упросила съесть немного каши, разбавленной молоком. Перл была довольно симпатичной женщиной, только выглядела несколько потрепанной. В нерешительности она несколько минут крутила локон своих светлых волос, прежде чем наконец разразиться вопросом:

– Почему вы взяли меня в дом?

Анна изумилась:

– Вы лежали на обочине дороге. Я не могла оставить вас там.

– Вы же знаете, кто я, разве не так?

– Ну…

– Я проститутка. – Перл произнесла последние слова, вызывающе дерзко искривив рот.

– Мы предполагали, что это так, – ответила Анна.

– Ну, теперь вы знаете точно.

– Но я не думаю, что это что-то меняет.

Перл, казалось, поразил такой ответ. Анна воспользовалась возможностью, чтобы положить еще немного овсянки в ее открытый рот.

– Вот как, Значит, вы не одна из этих религиозных фанатичек? – Перл прищурила глаза.

Анна помедлила с ложкой, застывшей в воздухе.

– Что?

Перл взволнованно мяла простыню, покрывающую ее колени.

– Это верующие женщины, которые хватают девушек вроде меня, чтобы перевоспитать их. Я слышала, что они держат их на хлебе и воде и заставляют заниматься рукоделием до тех пор, пока их пальцы не начинают кровоточить и они не раскаиваются.

Анна посмотрела на молочную кашу в чашке:

– Это не хлеб и вода, разве не так?

Перл зарделась:

– Нет, мэм, полагаю, что нет.

– Мы будем кормить вас более существенной пищей, когда вы будете готовы к этому, уверяю вас.

Перл по-прежнему выглядела неуверенно, поэтому Анна добавила:

– Вы можете уйти в любое время, когда захотите. Я отправила письмо вашей сестре. Возможно, она скоро приедет.

– Хорошо. – Перл, казалось, испытала облегчение. – Я помню, что давала вам ее адрес.

Анна встала.

– Постарайтесь немного поспать. Вам не следует волноваться.

– Угу. – Лоб Перл был по-прежнему наморщен.

Анна вздохнула.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мэм.

Анна отнесла чашку из-под каши и ложку вниз и вымыла их. Уже стемнело, когда она отправилась спать на маленький тюфяк, приготовленный в комнате ее свекрови.

Она спала без сновидений и проснулась, лишь когда матушка Рен осторожно потрясла ее за плечо:

– Анна, тебе лучше встать, дорогая, если ты хочешь добраться до Рейвенхилла вовремя.

Только тут Анна наконец озаботилась мыслью: что граф подумает о ее пациентке?

В понедельник утром Анна с опаской вошла в библиотеку Эбби. Она проделала весь путь от своего дома, страшась противостояния с лордом Свартингэмом и надеясь вопреки всему, что он покажет себя более благоразумным, чем доктор. Граф, однако, выглядел как обычно: он был взъерошен и сердит, его волосы и шейный платок торчали вкривь и вкось. Он поприветствовал ее, проворчав, что обнаружил ошибку на одном из листов, которые она переписывала днем ранее. Анна облегченно вздохнула и принялась за работу.

После обеда удача все же оставила ее.

Лорд Свартингэм предпринял короткую поездку в город, чтобы проконсультироваться с приходским священником по поводу финансовой помощи в реконструкции апсиды. О его возвращении возвестила парадная дверь, грохнувшая об стену.

– Миссис Рен!

Анна вздрогнула от крика, последовавшего за ударом двери. Собака у камина подняла голову.

– Проклятье! Где эта женщина?

Анна подняла глаза. Она сидела в библиотеке, где ее всегда можно найти. Где, по его мнению, она могла быть?

Ноги, обутые в тяжелые сапоги, протопали по прихожей; затем высокая фигура графа загородила дверной проем.

– Что это я слышу о неподобающей беженке в вашем доме, миссис Рен? Доктору было очень неприятно говорить мне о вашем безрассудном поступке. – Он напряженными руками оперся на стол палисандрового дерева перед ней.

Анна задрала подбородок и попыталась посмотреть на него сверху вниз – не маленький подвиг, так как он пользовался превосходством своего роста, чтобы возвышаться над ней.

– Я нашла несчастную особу, нуждающуюся в помощи, милорд, и, естественно, доставила ее к себе домой, чтобы ухаживать за ней, пока она не выздоровеет.

Он нахмурился:

– Несчастную проститутку, вы хотите сказать. Вы сошли с ума?

Он был гораздо более зол, чем она ожидала.

– Ее зовут Перл.

– О, замечательно. – Он с силой оттолкнулся от ее стола. – Вы в близких отношениях с этой тварью?

– Я только хочу указать на то, что она женщина, а не тварь.

– Семантика. – Граф сделал пренебрежительный жест рукой. – Вы совсем не заботитесь о своей репутации?

– Моя репутация вряд ли имеет значение.

– Вряд ли имеет значение? Вряд ли имеет значение? – Он резко развернулся и начал мерить шагами ковер напротив ее стола.

Собака прижала уши и опустила голову, следя глазами за движениями хозяина.

– Я хотела бы, чтобы вы не пародировали мои слова, – пробормотала Анна, чувствуя, как румянец разливается у нее по щекам. Она пыталась сдержать эмоции, чтобы не выглядеть слабой в его глазах.

Граф в дальнем конце своего стола, казалось, не услышал ее ответа.

– Ваша репутация имеет большое значение. Вы считаетесь уважаемой женщиной. Ошибка, подобная этой, может очернить вас чернее вороны.

«В самом деле?» Анна выпрямилась за своим столом.

– Вы подвергаете сомнению мою репутацию, лорд Свартингэм?

Он остановился как вкопанный, повернув к ней разъяренное лицо.

– Не будьте дурочкой. Я не сомневаюсь в вашей репутации.

– Неужели?

– Ха! Я…

Но Анна опередила его:

– Если я уважаемая женщина, естественно, вы можете полагаться на мой здравый смысл. – Она чувствовала, как в ней нарастает гнев, сильное напряжение внутри головы грозило вырваться наружу. – Будучи уважаемой леди, я считаю своим долгом помогать тем, кто менее удачлив, чем я.

– Не используйте софистику в споре со мной. – Он указал на нее пальцем через комнату. – Ваше положение в деревне будет уничтожено, если вы продолжите придерживаться такой линии поведения.

– Я могу вызвать некоторую критику, – она сложила руки на груди, – но, думаю, вряд ли я обесчещена из-за акта христианского милосердия.

Граф издал грубый звук.

– Христиане в деревне будут первыми, кто осудит вас.

– Я…

– Вы чрезвычайно уязвимы. Молодая привлекательная вдова…

– Притом работающая у одинокого мужчины, – милостиво указала Анна.

– Я этого не говорил.

– Не вы, но другие.

– Это именно то, что я имею в виду! – прокричал он, надеясь, очевидно, что достаточная громкость голоса придаст ему силы. – Вы не можете общаться с этой женщиной!

Ну, это уже слишком. Глаза Анны сузились.

– Я не могу общаться с ней? – повторила она за ним, на этот раз более громко.

Лорда Свартингэма насторожил ее тон. И не зря.

– Разве не мужчины, общаясь с ней, сделали ее тем, что она есть? – спросила она. – Никто не беспокоится о репутации мужчин, которые покровительствуют шлюхам.

– Не могу поверить, что вы говорите о таких вещах, – прошипел он в ярости.

Напряжение в голове Анны пропало, сменившись стремительным потоком головокружительной свободы.

– Да, я действительно говорю о таких вещах. И я знаю, что мужчины делают больше, чем просто говорят о них. Почему-то мужчина может посещать проститутку регулярно – даже каждый день, – и тем не менее он будет абсолютно уважаем. В то время как бедная девушка, которая участвовала в том же акте, что и он, считается грязным товаром.

Граф, казалось, потерял дар речи. Он несколько раз фыркнул. Анна не могла остановить поток слов, льющихся из ее рта:

– И я подозреваю, что не только низшие классы покровительствуют таким женщинам. Полагаю, что, конечно, и благородные джентльмены посещают дома с дурной репутацией. – Губы Анны непослушно дрожали. – Разве это не кажется ханжеским для мужчины – пользоваться шлюхой, но не помочь ей, когда она в беде? – Анна смолкла и быстро заморгала. Она не станет плакать.

Фырканья слились в ужасный рев.

– Мой Бог, женщина!

– Думаю, мне сейчас лучше уйти, – только и смогла сказать Анна, прежде чем выбежать из комнаты.

О господи, что она наделала? Она вышла из себя в присутствии мужчины и спорила со своим работодателем; несомненно, она потеряла все шансы продолжать свою работу в качестве секретаря графа.


Глава 6


Люди в замке танцевали и кричали от радости. Их враг побежден, и им больше нечего бояться. Но посреди их праздника ворон прилетел обратно и приземлился перед герцогом.

– Я выполнил свое обещание и уничтожил принца. Заплати мне мою цену.

Но какая из дочерей должна стать его женой? Старшая закричала, что она не принесет свою красоту в жертву ужасной птице. Вторая сказала, что теперь, когда армия принца разбита, зачем выполнять договор. Только младшая, Аурея, согласилась сохранить честь отца. И в ту ночь во время самой странной из проводимых когда-либо церемоний Аурею выдали замуж за ворона. И как только они были провозглашены супругами, ворон предложил ей сесть к нему на спину и полетел прочь со своей молодой женой, крепко держащейся за его перья…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Эдвард уставился Анне вслед в недоуменной ярости. Что только что произошло? Когда он потерял контроль над разговором?

Он повернулся, схватил две фарфоровые статуэтки и табакерку с камина и швырнул их об стену с молниеносной скоростью. Все разбилось вдребезги, но его это не успокоило. И что нашло на эту женщину? Он всего лишь указал ей, хотя и в довольно жесткой форме, что негоже принимать в порядочном доме проститутку, а она посмела высказать такое ему в лицо.

Какого черта вообще здесь творится?

Он бросился в холл, где в проходе маячил слуга, бессмысленно глядя в окно.

– Не стой здесь без дела, тупица! – заревел граф. – Пойди и скажи Джону-кучеру, чтобы заложил карету, а потом догнал и довез Анну Рен. Глупая женщина нарочно пойдет пешком до самой деревни, просто чтобы досадить мне.

– Да, ваша милость. – Слуга бросился выполнять приказание.

Эдвард со злостью вцепился руками себе в волосы, натянув их так, что почувствовал боль. Женщина! Собака стояла позади него.

Хоппл выглянул из-за угла, как мышь из норы, проверяя, миновала ли гроза. Он прокашлялся, привлекая внимание графа.

– Женщины иногда совершенно безрассудны, не правда ли, милорд?

– О, помолчи, Хоппл. – И Эдвард вышел из зала.

На следующий день птицы едва начали свои утренние трели, когда послышался сильный стук в передней части дома. Первой мыслью Анны было, что этот стук – продолжение ее ужасного сна, но потом она открыла глаза, и сон отступил.

Но стук, к несчастью, не прекратился.

Анна сползла с тюфяка и нашла свой небесно-голубой халат. Запахнувшись в него, она, спотыкаясь, спустилась босыми ногами по холодным ступеням, зевая так широко, что челюсть скрипела. Посетитель к этому времени довел себя до безумия. Кто бы это ни был, ему недоставало терпения. Она знала только одного человека с таким темпераментом… «Лорд Свартингэм!»

Одна его мускулистая рука держалась за косяк у нее над головой, другая поднята в готовности к новому удару в дверь. Торопливо он опустил руку, сжатую в кулак. Собака рядом с ним виляла хвостом.

– Миссис Рен. – Он сердито посмотрел на нее. – Вы еще не одеты?

Анна посмотрела вниз, на свой мятый халат и босые ступни:

– По-видимому, нет, милорд.

Собака протолкнулась мимо ног графа и уткнулась мордой ей в руку.

– Почему нет?

– Может, потому, что еще слишком рано делать это?

Пес привалился к Анне, когда она ласкала его.

Лорд Свартингэм сердито посмотрел на не обращающего на него внимания пса.

– Ты, болван, – сказал он.

– Прошу прощения?

Граф повернул к ней недовольный взгляд:

– Не вы, собака.

– Кто это, Анна? – Матушка Рен стояла на ступеньках, взволнованно глядя вниз. Фэнни шаталась в прихожей.

– Это граф Свартингэм, матушка, – буднично сказала Анна, словно пэры имели обыкновение приходить к ней с визитом перед завтраком. Она повернулась к нему спиной и сказала более официально: – Разрешите представить вам мою свекровь, миссис Рен. Матушка, это его милость, Эдвард де Рааф, граф Свартингэм.

Матушка Рен, в легком розовом халате, опасно качнулась на лестнице, делая реверанс.

– Здравствуйте.

– Очень приятно познакомиться, мэм, – пробормотал мужчина у двери.

– Он уже нарушил свой пост? – спросила Анну матушка Рен.

– Я не знаю. – Анна повернулась к лорду Свартингэму, чьи щеки в шрамах начала заливать краска. – Вы уже нарушили свой пост?

– Я… – Он, казалось, испытывал нехарактерное для него затруднение и хмурился еще сильнее.

– Пригласи его войти, Анна, давай, – подсказала матушка Рен.

– Не будете ли вы любезны присоединиться к нам за завтраком, милорд? – учтиво поинтересовалась Анна.

Граф кивнул. Все еще хмурясь, он склонил голову, чтобы не задеть о притолоку, и вошел в дом.

Пожилая миссис Рен спустилась вниз по лестнице, ее ленты цвета фуксии развевались.

– Я так рада познакомиться с вами, милорд. Фэнни, поторопись и поставь чайник.

Фэнни взвизгнула и бросилась на кухню. Матушка Рен проводила гостя в крошечную гостиную, которая, как показалось Анне, еще более уменьшилась в размере, когда он вошел. Он осторожно сел в единственное кресло, в то время как леди заняли место на диване. Собака счастливо обошла кругом комнату, суя свой нос во все углы, пока граф не сказал ей сердито, чтобы она села.

Матушка Рен радостно улыбнулась:

– Анна, должно быть, ошиблась, когда сказала, что вы уволили ее.

– Что? – он сжал подлокотники своего кресла.

– У нее создалось впечатление, что вы больше не нуждаетесь в секретаре.

– Матушка, – прошептала Анна.

– Это то, что ты сказала, дорогая.

Глаза графа были устремлены на Анну.

– Она оговорилась. Она по-прежнему мой секретарь.

– О, как замечательно! – Матушка Рен определенно сияла. – Она так переживала вчера вечером, когда думала, что у нее больше нет работы.

– Матушка…

Пожилая женщина конфиденциально наклонилась вперед, как будто Анна исчезла из комнаты:

– Вы знаете, ее глаза были совершенно красные, когда она вошла в дом, выйдя из кареты. Я думаю, она плакала.

– Матушка!

Миссис Рен обратила невинный взгляд на свою невестку:

– Ну да, так и было, дорогая.

– В самом деле? – пробормотал граф. Его черные глаза сверкнули.

К счастью, Фэнни избавила ее от ответа, войдя с подносом, на котором стоял завтрак. Анна отметила с облегчением, что девушка додумалась сварить яйца и поджарить немного хлеба, чтобы подать вместе с их обычной кашей. Она даже нашла кусочек ветчины. Анна послала одобрительный кивок маленькой горничной, которая в ответ нагло ухмыльнулась.

После того как граф съел действительно удивительное количество вареных яиц, – какая удача, что Фэнни ходила на рынок только вчера, – он поднялся и поблагодарил матушку Рен за завтрак. Матушка Рен ему кокетливо улыбнулась, и Анна подумала, сколько же времени пройдет до того момента, как вся деревня услышит, что они принимали графа Свартингэма в халатах.

– Вы можете одеться для верховой езды, миссис Рен? – спросил граф Анну. – Мой мерин и Дейзи ждут снаружи.

– Конечно, милорд. – Анна извинилась и пошла в свою комнату переодеваться.

Через несколько минут она сбежала вниз по лестнице и обнаружила, что граф ждет ее в палисаднике перед домом. Он разглядывал влажную землю сбоку от двери, где весело цвели голубые гиацинты и желтые нарциссы. Он поднял на нее глаза, когда она вышла из дома, и на мгновение в них мелькнуло нечто такое, от чего у нее перехватило дыхание. Она опустила взгляд, натягивая перчатки, и почувствовала, что ее щеки горят.

– Мы не укладываемся вовремя, – сказал он. – Приедем позже, чем я запланировал.

Анна проигнорировала его лаконичное замечание, стоя рядом с кобылой и ожидая, пока он поможет ей сесть на лошадь. Граф подошел и обхватил своими большими руками ее талию, прежде чем забросить ее в седло. Он постоял перед ней мгновение – ветер развевал прядь его черных волос – и поискал ее лицо. Она ответила на его взгляд, все мысли вылетели у нее из головы. Затем он повернулся к своей лошади и вскочил в седло.

День был солнечным. Анна не слышала, чтобы ночью шел дождь, но свидетельства этому присутствовали повсюду. На улице стояли лужи, а с деревьев и заборов, мимо которых они проезжали, все еще стекала вода. Граф вывел лошадей из деревни и направил в поля.

– Куда мы едем? – спросила она.

– Овцы мистера Дербина начали ягниться, и я хотел посмотреть, как они себя чувствуют. – Он откашлялся. – Я полагаю, мне следовало сообщить вам о сегодняшнем выезде заранее.

Анна смотрела прямо вперед и издала неопределенный звук.

Он кашлянул.

– Я бы предпочел, чтобы вы не уходили так стремительно, как вчера днем.

Она изогнула дугой бровь, но не ответила.

Последовало продолжительное затишье, нарушаемое только энергичным лаем пса, который вспугнул кролика у изгороди, идущей вдоль улицы.

Наконец граф прервал молчание:

– Я слышал, некоторые говорят, что мой характер довольно… – Он помедлил, очевидно подбирая слово.

Анна помогла ему:

– Свирепый?

Он искоса поглядел на нее, нахмурился и открыл рот.

Она опередила:

– Грубый.

Он прервал ее, прежде чем она смогла добавить еще хоть слово к своему списку:

– Ну хорошо, давайте просто скажем, что он пугает некоторых людей. – Он поколебался. – Я не хотел бы пугать вас, миссис Рен.

– Вы не пугаете.

Он быстро посмотрел на нее и больше ничего не сказал, но его лицо прояснилось. В следующую минуту он пришпорил мерина, который галопом пустился по грязной улице, подбрасывая в воздух большие комья грязи. Пес бросился вдогонку, его язык свисал набок изо рта.

Анна улыбнулась без всякой причины и подставила свое лицо мягкому утреннему ветерку.

Они продолжали ехать вниз по проселочной дороге, пока не достигли пастбища, граничащего с ручьем. Граф наклонился, чтобы открыть щеколду на калитке, и они въехали внутрь. Когда они приблизились к дальнему углу, Анна увидела, что пятеро мужчин собрались у ручья вместе с несколькими овчарками, которые кружили рядом.

Один из фермеров, пожилой мужчина с седеющими волосами, поднял голову, когда они подъехали:

– Милорд! Теперь здесь настоящая неразбериха.

– Дербин, – кивнул граф фермеру и спешился. Он подошел и помог Анне спуститься с лошади. – В чем проблема? – спросил он через плечо.

– Овцы в реке. – Дербин сплюнул в сторону. – Глупые грязнули. Должно быть, пошли одна за другой вниз по берегу, а теперь не могут выбраться. Три из них должны вот-вот ягниться к тому же.

– Посмотрим.

Граф подошел к ручью, и Анна последовала за ним. Она могла видеть теперь пять овец, оказавшихся в ловушке в ручье с повысившимся уровнем воды. Бедные животные запутались в мусоре рядом с водоворотом. Берег в том месте возвышался почти на четыре фута и был скользким от грязи.

Лорд Свартингэм покачал головой:

– Здесь ничем не поможешь, остается только применить грубую силу.

– Я и сам так думал. – Фермер одобрительно кивнул, когда подтвердилась его идея.

Двое мужчин вместе с графом легли на берег ручья, вытянули руки и ухватили овец за шерсть. Эти манипуляции, а также мельтешение овчарок, тревожащих их сзади, убедили четырех овец подняться по скользкому берегу. Они шатались и протестующе блеяли, недовольные, что с ними так дурно обошлись. Пятая овечка, однако, оставалась вне досягаемости мужчин. Ее либо слишком сильно засосало, либо она была слишком глупа, чтобы подняться из ручья самой. Завалившись на бок, она несчастно блеяла в воде.

– Господи. Это хорошая овца, да еще с ягнятами. – Фермер Дербин вздохнул и утер потный лоб краем рубахи.

– Почему бы не послать старушку Бесс побеспокоить ее, а? – Старший сын фермера трепал уши черно-белой собаки.

– Нет, парень. Я не хочу терять Бесс в воде. Здесь слишком глубоко. Один из нас должен спуститься в воду, чтобы вытащить глупое животное.

– Я сделаю это, Дербин. – Граф отступил в сторону и снял свой плащ. Он бросил его Анне, которая едва успела, поймать его, прежде чем он коснулся земли. За плащом последовал камзол, затем стянутая через голову тонкая батистовая рубашка. Потом граф сел на берег, чтобы стащить ботфорты.

Анна пыталась не смотреть. Ей не часто доводилось видеть полуголого мужчину. На самом деле она даже не могла вспомнить, чтобы когда-либо видела мужчину без рубашки на публике. По его торсу были разбросаны крупные оспины с неровными краями, но Анну больше интересовало другое. Воображение не обмануло ее – она действительно увидела волосы у него на груди, и довольно густые. Черные завитки распространялись по груди и спускались тонкой струйкой вниз, к упругому животу. Волосы сужались в узкую дорожку, которая пересекала его плоский пупок, а затем исчезала в бриджах.

Граф спустился по крутому берегу в воду. Грязный ручей закручивался вокруг его бедер, когда он шел вброд к испуганной овце. Он склонился над животным, убирая ветки, которые удерживали ее. Его широкие плечи блестели от пота и потеков навоза.

Крик раздался со стороны наблюдающих мужчин. Овечка была свободна, но, торопясь убежать из ручья, она оттолкнула графа, который погрузился в гейзер грязной воды. У Анны перехватило дыхание, и она подалась вперед. Собака графа металась по берегу взад-вперед и неистово лаяла. Лорд Свартингэм появился из бурного потока подобно Посейдону, вода стекала вниз по его торсу. Он улыбался, отводя с лица прилипшие волосы: лента, удерживавшая их, потерялась в ручье.

Пес все еще лаял, выражая свое неодобрение всей процедурой. Тем временем фермер и его родственники вертелись вокруг, задыхаясь от смеха и с силой хлопая по коленям. Они все чуть ли не катались по земле в своей развязной манере. Анна вздохнула. Очевидно, аристократ, ныряющий в воду, представлял собой самое забавное зрелище, которое они когда-либо видели. Мужчины иногда приводили ее в сильное недоумение.

– О, милорд! Наверное, трудно удержать столь норовистую девушку? – прокричал один из мужчин.

– Нет, приятель, ей просто не нравится ощущение его руки на ее заднице. – Фермер сделал красноречивый жест, который заставил мужчин снова покатиться от хохота.

Граф засмеялся, но кивнул в сторону Анны, напомнив им таким образом о ее присутствии: мужчины прекратили свои шутки, хотя и продолжали посмеиваться. Граф поднял обе руки, чтобы утереть воду с лица. У Анны перехватило дыхание, когда она его увидела. Он завел руки к затылку, отжимая воду из волос. Его мышцы выступали четким рельефом. Солнце подсвечивало согнутые руки, грудь и черные волосы в подмышках, которые завивались от влаги. Ручейки грязной воды, смешанной с кровью овечки, сбегали по груди и плечам. Бриджи с заниженной талией прилипли к бедрам, обрисовывая выпуклость его мужественности. Во всей этой картине виделось что-то языческое.

Анна задрожала.

Граф подошел вброд к берегу и с помощью сына фермера выбрался из ручья. Анна взяла себя в руки и поторопилась к нему с одеждой. Граф воспользовался своей тонкой батистовой рубашкой в качестве полотенца, а затем набросил плащ на обнаженную грудь.

– Ну, Дербин, надеюсь, ты позовешь меня и в следующий раз, когда не сможешь справиться с самками.

– Да, милорд. Мои благодарности за то, что вы помогли нам вытащить их. Не помню, когда я видел больше брызг.

Эта реплика вновь вызвала взрыв смеха, затихший лишь незадолго до того, как граф и Анна смогли уехать. К тому времени, когда они сидели верхом, граф дрожал от холода, но не показывал и признака спешки.

– Вы умрете от простуды, милорд, – сказала Анна. – Пожалуйста, поезжайте в Эбби без меня, мы с Дейзи только задержим вас.

– Я в полном порядке, миссис Рен. – Граф сжал зубы, чтобы они не стучали. – Кроме того, я не хочу лишаться вашей приятной компании даже на минуту.

Анна пристально посмотрела на него, так как знала, что он язвил.

– Вам незачем доказывать, насколько вы мужественны, хватая ангину.

– Так вы считаете меня мужественным, миссис Рен? – Он ухмыльнулся, словно наглый юнец. – А я уже начал думать, что сразился с вонючей овцой за просто так.

Анна не удержалась от замечания:

– Я не знаю случая, чтобы землевладельцы помогали своим арендаторам таким образом. Это довольно необычно.

– О, конечно, необычно, – ответил он. – Я полагаю, что большинство пэров просиживают в Лондоне, в то время как их управляющие руководят делами в поместьях.

– Тогда что побудило вас полезть в грязную воду за этой овцой?

Граф пожал влажными плечами:

– Мой отец учил меня, что землевладелец должен знать своих арендаторов и то, что они делают. – Он снова пожал плечами и улыбнулся ей довольно иронично. – И мне нравится сражаться с овцами и тому подобное.

Анна подавила улыбку.

– Ваш отец тоже сражался с овцами?

Наступило молчание, и она на мгновение испугалась, что задала слишком личный вопрос.

– Нет, я не помню, чтобы он так вымазывался. – Лорд Свартингэм посмотрел на дорогу впереди. – Но он не отказывался идти вброд по затопленному полю или наблюдать за сбором урожая осенью. И он всегда брал меня с собой, чтобы я присматривал за людьми и за землей.

– Он, должно быть, был замечательным отцом, – пробормотала она. «Вырастил такого замечательного сына».

– Да. Если бы я оказался хотя бы наполовину таким же хорошим отцом своим собственным детям, я был бы доволен. – Он посмотрел на нее с любопытством. – У вас были дети в браке?

Анна опустила взгляд на свои руки. Они сжимали поводья.

– Нет. Мы были женаты в течение четырех лет, но Бог не вознаградил нас детьми.

– Я сожалею. – Но в глазах графа, казалось, не мелькнуло ни тени сожаления.

– Также и я, милорд.

«Каждый божий день».

После этого они молчали до тех пор, пока на горизонте не показался Рейвенхилл-Эбби.

Когда Анна прибыла домой в тот вечер, Перл, одетая в старое платье маленькой горничной, сидела в кровати и ела суп с помощью Фэнни. Она все еще выглядела осунувшейся; волосы, убранные с висков тонкой ленточкой, открывали бледное лицо. Анна приняла на себя обязанности по уходу за больной и отправила Фэнни вниз заканчивать приготовление ужина.

– Я забыла поблагодарить вас, мэм, – сказала Перл застенчиво.

– Все в порядке. – Анна улыбнулась. – Я надеюсь, вы скоро поправитесь.

Перл вздохнула:

– О, мне просто нужно немного отдыха, по большей части.

– Вы отсюда или оказались здесь проездом, когда заболели? – Анна предложила ей кусочек говядины.

Перл медленно разжевала и проглотила.

– Нет, мэм, я пыталась вернуться обратно в Лондон, где я живу. Джентльмен привез меня сюда в красивой карете, обещая хорошо устроить.

Анна подняла брови.

– Я думала, что он собирается поселить меня в маленьком доме. – Перл расправила простыню под своими пальцами. – Я старею, вы понимаете, и не знаю, сколько смогу еще работать.

Анна продолжала хранить молчание.

– Но он просто надул меня, – сказала Перл. – Я понадобилась ему для вечеринки с несколькими друзьями.

Анна долго думала, что бы сказать.

– Я сожалею, что он обманул вас, пообещав работу.

– Да. Но это даже не самое худшее. Он хотел, чтобы я обслужила его и двух его друзей. – Уголки рта Перл опустились вниз.

– Двух друзей? Вы хотите сказать, что должны были э-э… развлекать трех джентльменов одновременно? – слабо спросила Анна.

Перл скривила губы и кивнула.

– Да. Всех вместе или одного за другим. – Она, должно быть, заметила, что Анна шокирована. – Некоторые из благородных джентльменов любят делать это вместе, рисуясь друг перед другом. Но девушке причиняют много боли.

Господи милосердный. Анна пристально смотрела на Перл, потрясенная.

– Но это не имеет особого значения, – продолжала Перл. – Я отказалась.

Анна смогла только кивнуть.

– Затем я почувствовала себя плохо, сидя в карете. Я, должно быть, задремала, потому что позже обнаружила, что мой кошелек исчез, и мне пришлось идти пешком, так как кучер отказался везти меня обратно без денег. – Перл покачала головой. – Я точно умерла бы, если бы вы не нашли меня тогда.

Анна опустила глаза на свои ладони.

– Могу я задать вам вопрос, Перл?

– Конечно. Задавайте. – Женщина сложила руки на животе и кивнула. – Можете спрашивать меня о чем угодно.

– Вы когда-либо слышали о заведении, называемом «Грот Афродиты»?

Перл откинула голову на подушку и с любопытством посмотрела на Анну:

– Я не думала, что леди вроде вас может знать о таких местах, мэм.

Анна избегала взгляда Перл.

– Я слышала, как об этом упоминали какие-то джентльмены. Они не знали, что я подслушала.

– Да, они часто делятся между собой впечатлениями о таких местах, – согласилась Перл. – Ну, «Грот Афродиты» – действительно дорогой публичный дом. Девушки, которые работают там, находятся в полной безопасности, это точно. И еще я слышала, что некоторые леди из высшего общества ходят туда, закрыв лица масками, чтобы притвориться, что они – такие, как и я. Глаза Анны расшились.

– Вы хотите сказать…

– Они берут того джентльмена, который понравится им, в комнате внизу и проводят с ним ночь. – Перл кивнула. – Или столько времени, сколько они хотят. Некоторые даже заказывают комнату и отдают распоряжение содержательнице публичного дома, чтобы она послала наверх мужчину определенного вида – например, невысокого светловолосого парня или крупного рыжеволосого.

– Это похоже на то, как если бы они выбирали лошадь. – Анна сморщила нос.

Перл впервые улыбнулась в присутствии Анны:

– Это остроумно, мэм. Да, как выбор племенного жеребца. – Она засмеялась. – Я бы не возражала быть одной из тех, кто выбирает, – хотя бы раз, вместо того чтобы джентльмены принимали решение.

Анна улыбнулась несколько неловко при упоминании реалий профессии Перл.

– Но почему джентльмены подчиняются такому мероприятию?

– Джентльменам это нравится, потому что они думают, что идут проводить ночь с настоящей леди. – Перл пожала плечами. – Если вы можете назвать ее леди.

Анна моргнула, а затем встряхнулась.

– Я не даю вам отдыхать. Лучше я пойду и поужинаю сама.

– Хорошо, – зевнула Перл. – Еще раз спасибо.

В течение всего ужина в тот день мысли Анны витали где-то далеко.

Замечание Перл о возможности хотя бы раз сделать выбор самой постоянно прокручивалось у нее в голове. Она довольно рассеянно поковырялась в мясном пироге. Это было правдой: даже в ее обществе выбор в большинстве случаев оставался за мужчиной. Молодая леди ждала, что джентльмен придет навестить ее, в то время как джентльмен мог решать, за какой юной леди ухаживать.

Выйдя замуж, уважаемая женщина покорно ожидала своего мужа на супружеском ложе. Мужчина делал предложение супружеских отношений. Или не делал, что тоже случалось. По крайней мере, это было статус-кво в браке Анны. Она, естественно, никогда не давала понять Питеру, что у нее могли возникать собственные потребности или что она не слишком удовлетворена тем, что происходило в постели.

Позже ночью Анна, лежа в кровати, не могла перестать представлять себе лорда Свартингэма в «Гроте Афродиты», о котором рассказала Перл. Графа видит и выбирает одна смелая женщина из аристократии. Граф проводит ночь в объятиях замаскированной леди. От этих мыслей становилось жарко в груди, даже когда она засыпала.

А затем она оказалась в «Гроте Афродиты».

На ней была маска, и она искала графа. Мужчины самого разного свойства: старые и молодые, красивые и уродливые, – сотни мужчин до отказа заполнили зал. Яростно она проталкивалась через толпу, охотясь за единственной парой черных сияющих глаз, отчаиваясь все более, чем больше времени занимал ее поиск. Наконец она увидела его в другом конце комнаты и рванулась бежать по направлению к нему. Но, как всегда бывает в таких кошмарах, чем быстрее она пыталась бежать, тем медленнее двигалась. Каждый шаг, казалось, занимал вечность. Напрягая все силы, она видела, как к нему подошла другая женщина в маске. Даже не взглянув в ее сторону, он отвернулся и последовал за этой женщиной из комнаты.

Анна проснулась в темноте, ее сердце бешено билось, а кожа была холодной. Она лежала неподвижно, вспоминая сон и прислушиваясь к собственному тяжелому дыханию.

Прошло некоторое время, прежде чем она поняла, что плачет.


Глава 7


Два дня и две ночи летел огромный ворон со своей молодой женой на спине, пока наконец на третий день не прилетел к полям, золотящимся от спелого зерна.

– Кому принадлежат эти поля? – спросила Аурея, оглядывая их с высоты.

– Твоему мужу, – ответил ворон.

Затем внизу потянулись бесконечные луга, где пасся жирный скот, шерсть животных блестела на солнце.

– Кому принадлежат эти стада? – спросила Аурея.

– Твоему мужу, – ответил ворон.

Затем под ними раскинулся огромный изумрудный лес, переваливаясь через холмы так далеко, насколько хватало глаз.

– Кому принадлежит этот лес? – спросила Аурея.

– Твоему мужу, – каркнул ворон…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Анна пришла в Рейвенхилл на следующее утро, чувствуя себя усталой и подавленной после бессонной ночи. Она помедлила некоторое время, восхищенно созерцая море колокольчиков, цветущих под деревьями, которые окаймляли дорогу. Голубые пятнышки сверкали в солнечном свете, как свежеотчеканенные монеты. Обычно вид чего-либо струящегося приносил облегчение ее сердцу, но сегодня этого не произошло. Она вздохнула и продолжила свой путь, затем повернула за угол и резко остановилась. Лорд Свартингэм, оживленно шагая в своих, как всегда, покрытых грязью сапогах, шел со стороны конюшен и еще не заметил ее.

Он издал ужасный рев:

– Пес!

Впервые за утро Анна улыбнулась. Очевидно, граф не мог найти своего постоянного спутника, и ему все-таки пришлось звать его.

Она направилась к нему.

– Я не понимаю, почему он должен отзываться на это.

Лорд Свартингэм обернулся кругом на звук ее голоса:

– Кажется, я дал вам задание назвать полукровку, миссис Рен.

Анна широко открыла глаза:

– Я же предложила три различных варианта, милорд.

– И все они оказались неподходящими, как вам хорошо известно. – Он злобно улыбнулся. – По-моему, я предоставил вам достаточно времени, чтобы вы придумали имя. Вы должны предложить что-либо прямо сейчас.

Она изумилась его очевидному намерению застать ее врасплох.

– Stripe?[4 - Тигр (англ.).]

– Слишком наивно.

– Тиберий?

– Слишком величаво.

– Отелло?

– Слишком кровожадно. – Лорд Свартингэм сложил руки на груди. – Давайте, давайте, миссис Рен. Женщина вашего ума может предложить нечто лучшее, чем это.

– Как тогда насчет Jock?[5 - Жокей (англ.).]

– Не пойдет.

– Почему нет? – дерзко возразила Анна. – Мне нравится имя Джок.

– Джок. – Граф, казалось, пробовал имя на язык.

– Держу пари, собака придет, если я позову ее этим именем.

– Ха. – Он уставился вниз, на кончик своего носа, с чувством превосходства, свойственным мужчинам во всем мире, имеющих дело с глупыми женщинами. – Вы можете попытаться.

– Очень хорошо, я попытаюсь. – Она вздернула подбородок. – И если он придет, вы покажете мне сад Эбби.

Лорд Свартингэм поднял брови:

– А если он не придет?

– Я не знаю. – Она еще не задумывалась так далеко наперед. – Назовите ваше условие.

Он сжал губы и разглядывал землю у своих ног.

– Я полагаю, для джентльмена традиционно в пари между женщиной и мужчиной просить о благосклонности со стороны леди.

Анна затаила дыхание, а потом ей было трудно выдохнуть, глядя в черные глаза графа, сверкнувшие из-под бровей.

– Может быть, поцелуй?

«О господи». Похоже, она не смогла сдержаться. Она выдохнула порывом и распрямила плечи.

– Очень хорошо.

Он помахал вялой рукой:

– Приступайте.

Анна откашлялась.

– Джок!

Ничего.

– Джок!

Лорд Свартингэм начал самодовольно улыбаться. Анна сделала глубокий вдох и издала самый неженственный вопль:

– Джо-о-ок!

Они оба слушали, не появится ли собака. Ничего.

Граф медленно повернулся к ней лицом, хруст гравия под сапогами громко отозвался в тишине. Они стояли на расстоянии лишь нескольких футов. Он сделал шаг, его красивые глаза с тяжелыми веками были устремлены на ее лицо.

Анна почувствовала, как сердце стучит у нее в груди. Она облизнула пересохшие губы.

Его взгляд опустился к ее рту, а ноздри раздулись. Он сделал еще шаг, и они оказались на расстоянии всего лишь фута. Как во сне она увидела, что его ладони поднялись и взяли ее руки, почувствовала давление его сильных пальцев сквозь пальто и платье.

Анна начала дрожать.

Он склонил к ней свою темную голову, и его теплое дыхание ласкало ее губы. Она зажмурилась.

И услышала, как собака шумно прибежала во двор.

Анна открыла глаза. Лорд Свартингэм замер. Медленно он повернул голову, все еще лишь в нескольких дюймах от нее, и пристально посмотрел на животное.

Собака оскалилась в ответ, ее язык свисал изо рта, она тяжело дышала.

– Проклятье! – выдохнул лорд.

«Точно», – подумала Анна.

Он внезапно отпустил ее, отступил и повернулся спиной. Словно сбрасывая оцепенение, он провел обеими руками по своим волосам и встряхнул плечами. Анна слышала, как он сделал глубокий вдох, но его голос все еще был сиплым, когда он заговорил:

– Похоже, вы выиграли пари.

– Да, милорд. – Она надеялась, что ее голос прозвучал достаточно беспечно – как будто она привыкла к тому, что джентльмены почти целуют ее у своих ворот. Как будто у нее не перехватывало дыхание. Как будто она не хотела отчаянно, чтобы эта собака оставалась где-то далеко-далеко.

– Я буду рад показать вам сад, – пробурчал граф, – таким, каков он есть, после обеда. Возможно, вы сможете поработать в библиотеке до тех пор?

– Разве вы сами не пойдете в библиотеку? – Она попыталась скрыть разочарование.

Он все еще не поворачивал к ней своего лица.

– Я обнаружил, что есть вопросы, требующие моего внимания в поместье.

– Конечно, – тихо произнесла Анна.

Наконец он посмотрел на нее. Она заметила, что его веки были по-прежнему тяжелыми, и ей показалось, что он смотрел на ее грудь.

– Увидимся за обедом.

Она кивнула, и граф щелкнул пальцами псу. Когда он оставил ее, ей послышалось, как он пробормотал что-то животному. Это звучало больше похоже на «идиот», чем на «Джок».


«Господи Иисусе, о чем я думал?» – Эдвард сердито шагал по Эбби.

Он сознательно поставил миссис Рен в непригодное для обороны положение, не оставив ей никакой возможности отказаться от его грубых ухаживаний. Разве женщина ее тонкой чувствительности примет поцелуй от покрытого оспинами мужчины? Но он не думал о своих шрамах, сжимая ее в объятиях. Он не думал ни о чем, он действовал на основании голого инстинкта: вожделея коснуться этого красивого, чувственного рта. Его член достиг наивысшего напряжения, болезненно поднявшись за секунды при одной лишь мысли. Он чуть не оказался неспособным отойти от миссис Рен, когда появился пес, только тогда он был вынужден повернуться к ней спиной, чтобы уберечь ее от этого восхитительного зрелища. Он по-прежнему не мог расслабиться.

– И что ты наделал, Джок? – проворчал Эдвард пребывающему в счастливом неведении псу. – Тебе следует занять свое время работой, если ты хочешь продолжать поглощать щедроты кухни Эбби.

Джок улыбнулся ему обожающей собачьей улыбкой. Одно ухо вывернулось наизнанку, и Эдвард рассеянно выпрямил его.

– Минутой раньше или минутой позже – предпочтительно позже – был бы наилучший момент для того, чтобы прибежать вприпрыжку.

Он вздохнул. Он не мог позволить продолжаться этому безумному желанию. Ему нравилась женщина, ради всего святого. Она была остроумной и не боялась его характера.

Она задавала вопросы о его сельскохозяйственных исследованиях. Она ездила на его поля по грязи и навозу без слова жалобы. Она даже, кажется, получала удовольствие от их поездок. А иногда, когда она смотрела на него, склонив голову к плечу, и все ее внимание сосредотачивалось исключительно на нем, что-то словно екало у него в груди.

Он нахмурился и пнул камешек на дорожке.

С его стороны несправедливо и бесчестно подвергать миссис Рен своим грубым ухаживаниям. Он должен бороться с обуревающими его мыслями о ее мягких грудях; с одолевающим его вопросом, имеют ее соски бледно-розовый цвет или же темно-розовый оттенок. С раздумьями, возбудятся ли ее соски сразу же, когда он проведет по ним своим большим пальцем, или будут робко ждать, пока не почувствуют его язык.

«Ой».

Он наполовину засмеялся, наполовину зарычал. Его член снова встал, и кровь запульсировала в нем только при одной мысли о ней. Его тело не выходило из-под контроля с тех пор, как он был мальчиком с только что огрубевшим голосом.

Он пнул другой камешек и остановился на дорожке, уперев руки на бедра, запрокинув голову и глядя на небо. Это не помогало. Вскоре ему придется совершить поездку в Лондон, чтобы провести ночь или даже две в «Гроте Афродиты». Возможно, после этого он сможет находиться в присутствии своего секретаря без похотливых мыслей, овладевающих его разумом.

Он пнул еще камушек, утопив его в грязи, затем повернулся и пошел обратно к конюшням. Он склонялся к мысли о поездке в Лондон как к рутине. Он больше не предвкушал, как проведет ночь в постели дамы полусвета. Вместо этого он чувствовал себя уставшим и сильно желающим женщину, которую не мог иметь.


Позже в тот день Анна читала «Принца-ворона», когда раздался стук. Она только что дошла до третьей страницы, где описывалась магическая битва между злым принцем и огромным вороном. Эта странная маленькая сказка настолько захватила ее, что прошла минута, прежде чем она различила удары дверного молотка в парадную дверь Эбби. Она никогда не слышала их ранее. Большинство посетителей Эбби пользовались входом для слуг.

Она опустила книгу обратно в ящик и взяла перо, прислушиваясь к звуку торопливых шагов в прихожей, где лакей открывал дверь. Послышались невнятные голоса, один из них женский, затем каблуки дамы застучали по направлению к библиотеке. Лакей распахнул дверь, и вошла Фелисити Клиавотер.

Анна поднялась.

– Могу я вам помочь?

– О, не вставайте. Я не хочу отвлекать вас от ваших обязанностей. – Фелисити сделала жест рукой в ее направлении, рассматривая шаткую железную лестницу в углу. – Я только пришла, чтобы передать приглашение лорду Свартингэму на мой весенний званый вечер. – Она провела кончиком пальца в перчатке по железной перекладине и наморщила нос, увидев прилипшую к ней пыль ржавого цвета.

– Его в настоящий момент здесь нет, – сказала Анна.

– Нет? Значит, я должна поручить это вам. – Фелисити медленно подошла к столу и достала из кармана пышно украшенный конверт. – Вы передадите это… – Она протянула конверт, но ее слова повисли в воздухе, когда она посмотрела на Анну.

– Да? – Анна смущенно провела рукой по волосам. Может быть, у нее клякса на лице? Или что-то застряло между зубами? Фелисити словно обратилась в мрамор. Конечно, грязь не могла вызвать такое сильное потрясение.

Тисненый конверт в руке Фелисити задрожал и упал на стол. Она отвела взгляд, и мгновение ушло.

Анна заморгала. Возможно, ей почудился этот взгляд.

– Позаботьтесь о том, чтобы лорд Свартингэм получил мое приглашение, хорошо? – говорила Фелисити. – Я уверена, что он не захочет пропустить самое важное светское мероприятие в округе. – Она послала Анне слабую улыбку и вышла в дверь.

Анна рассеянно уронила руку на горло и почувствовала под своей ладонью холодный металл. Она наморщила лоб, вспоминая. В это утро, одевшись, она подумала, что ее кружевная косынка вокруг шеи довольно незамысловатая. Она порылась в крошечной коробочке, где хранился ее скудный запас драгоценностей, но единственная булавка была слишком крупной. Затем пальцы коснулись медальона, который она нашла в ящике Питера. На этот раз она ощутила только угрызения совести, увидев медальон. Возможно, он терял силу причинять ей боль, и она подумала: «Почему бы нет?» – и демонстративно приколола медальон у шеи.

Анна погладила пальцем безделушку у горла, ощущая холодок металла, и пожалела, что поддалась утреннему порыву.


«Проклятье! Проклятье! Проклятье!» Фелисити невидящим взглядом смотрела из своей кареты, когда та громыхала от Рейвенхилл-Эбби. Она не для того в течение одиннадцати лет терпела ощупывания и пихания мужчины, который годился ей в дедушки, чтобы теперь все развалилось.

Можно подумать, что потребность в детях Реджинальда Клиавотера не была удовлетворена четырьмя взрослыми сыновьями, которых родили ему две первых жены, не говоря о шести дочерях. В конце концов, предшественница Фелисити умерла, давая жизнь его младшему отпрыску. Но нет, Реджинальд, поставив во главу угла собственную потенцию, озадачился тем, чтобы получить детей от третьей жены. Иногда во время их встреч дважды в неделю она задавалась вопросом, стоили ли его усилия всех этих проблем. Мужчина имел трех жен и все еще ничего не умел в спальне.

Фелисити фыркнула.

Но, несмотря на оборотную сторону медали, она обожала свой статус жены сквайра. Клиавотер-Холл был самым большим домом в деревне, за исключением, конечно, Рейвенхилл-Эбби. Она получала щедрые суммы на наряды и имела собственную карету. Она с нетерпением ожидала красивых и очень дорогих ювелирных украшений к каждому дню рождения. В общем и целом, такую жизнь, по ее мнению, стоило оберегать.

Что вернуло ее обратно к проблеме Анны Рен?

Фелисити коснулась своих волос, скользнула по ним, проверяя, нет ли выбившихся прядей. Как давно Анна знала? Не может быть, чтобы медальон оказался случайностью. Совпадения такой важности просто не происходят: что означало, что презренная женщина насмехалась над ней все это время. Письмо, которое Фелисити написала Питеру в порыве страсти, было совершенно, совершенно компрометирующим. Она положила его в медальон, который он подарил ей, и вручила ему, даже не думая, что он сохранит глупую вещицу. А затем он умер, и она сидела как на иголках, ожидая, что Анна придет и предъявит ей улики. Когда медальон не всплыл в первые пару лет, она подумала, что Питер либо продал его, либо перед смертью закопал с письмом внутри.

Мужчины! Какие они бесполезные создания, за исключением очевидного.

Фелисити барабанила пальцами по подлокотнику. Единственная причина, по которой Анна решила продемонстрировать ей сейчас медальон – либо месть, либо шантаж. Она состроила гримасу и провела языком по своим передним зубам, ощупывая их края. Красивые, гладкие и острые. Очень острые. «Если маленькая Анна Рен, – подумала она, – считает, что может напугать Фелисити Клиавотер, то скоро она поймет, как сильно ошибается».


– Полагаю, я задолжал вам проигрыш, миссис Рен, – произнес граф, широкими шагами входя в библиотеку во второй половине того дня. Лучи солнца, потоком льющиеся в окно, осветили серебряные пряди в волосах лорда Свартингэма. Его сапоги снова были грязными.

Анна положила перо и протянула руку Джоку, который сопровождал своего хозяина.

– Я начала думать, что вы забыли долг сегодняшнего утра, милорд.

Он выгнул высокомерную бровь:

– Вы ставите под сомнение мою честь?

– Если бы я так делала, вы вызвали бы меня на дуэль?

Он издал грубый звук.

– Нет. Вы, возможно, победили бы, если бы я вас вызвал. Я не особенно хорошо стреляю, и мое обращение со шпагой нуждается в тренировке.

Анна важно подняла подбородок:

– Тогда, возможно, вам следует быть осторожнее с тем, что вы говорите мне.

Уголки рта лорда Свартингэма подернулись.

– Вы идете в сад или предпочтете перебраниваться со мной здесь?

– Не вижу причин, почему бы мы не могли сделать и того и другого, – пробормотала она и накинула шаль.

Она взяла его под руку, и они вышли из библиотеки. Джок следовал за ними по пятам, навострив уши в ожидании прогулки. Граф повел ее через парадную дверь за угол Эбби мимо конюшен. Здесь булыжники сменялись прошлогодней травой. Они прошли мимо низкой изгороди, окружающей огород со стороны входа для слуг. Кто-то уже посадил лук-порей, его тонкие зеленые пучки расположились в линию вдоль канавки, которая позже заполнится, когда растения вырастут. За огородом, на склоне, была лужайка, а внизу раскинулся обнесенный стеной сад. Они прокладывали себе путь к подножию холма по серой, покрытой шифером дорожке. Когда они подошли ближе, Анна увидела, что плющ почти скрывал старые кирпичи стены. Над деревянной дверью, спрятанной в стене, свисали жухлые вьющиеся растения.

Лорд Свартингэм взялся за ржавую железную ручку двери и потянул. Дверь скрипнула и открылась на дюйм, затем остановилась. Он пробормотал что-то и посмотрел на нее.

Анна ободряюще улыбнулась.

Он обхватил ручку обеими руками и уперся ногами, прежде чем сильно дернуть. Ничего не происходило в течение секунды, а затем дверь со стоном поддалась. Джок бросился сквозь открытую дверь в сад. Граф шагнул в сторону и сделал приглашающий жест, махнув рукой.

Анна наклонила голову, чтобы заглянуть внутрь.

Она увидела джунгли. Сад, оказалось, имел форму большого прямоугольника, судя по видневшимся стенам. Кирпичная дорожка, едва различимая под обломками, шла вокруг вдоль внутреннего периметра, соединяясь с центральной дорожкой в форме креста, который разделял сад на четыре более мелких прямоугольника. На дальней стене проглядывала другая дверь, почти незаметная под останками ползучего растения. Возможно, второй сад или несколько садов лежали за ней.

– Первоначально моя бабушка разбила сад на эти грядки, – сказал граф позади нее. Каким-то образом они прошли через дверной проем, хотя Анна не помнила, чтобы они передвигались. – А моя мать расширила и усовершенствовала их.

– Он, должно быть, когда-то был очень красив. – Она переступила через выбоины в дорожке, где кто-то убрал с земли несколько кирпичей. Было ли дерево в углу грушей?

– Не много осталось от ее работы, не так ли? – ответил он. Она услышала, что он пинает что-то. – Я полагаю, проще всего будет снести стены, а место выровнять.

Анна резко повернулась к нему:

– О нет, милорд. Вы не должны этого делать.

Он нахмурился ее протесту:

– Почему нет?

– Здесь так много всего можно спасти.

Граф оглядел заросший сад и разрушившуюся дорожку с явным скептицизмом.

– Я не вижу ни одной вещи, стоящей того, чтобы ее сохранять.

Она бросила на него сердитый взгляд:

– Посмотрите на шпалерники у стен.

Он повернулся в ту сторону, куда она указывала.

Анна начала прокладывать себе путь к стене. Она споткнулась о камень, спрятанный в траве, и выпрямилась только для того, чтобы снова упасть. Сильные руки подхватили ее сзади и легко подняли. За два длинных шага лорд Свартингэм оказался у стены.

Он опустил ее на землю.

– Это то, что вы хотели, увидеть?

– Да. – Анна, затаив дыхание, украдкой наблюдала за ним сбоку.

Он смотрел довольно мрачно на шпалерник.

– Благодарю вас. – Она снова повернулась к печальному дереву рядом со стеной, от которого ее отвлекли. – Я думаю, это яблоня или, возможно, груша. Вы можете видеть, что они посажены по всему периметру сада. А здесь, смотрите, она пускает ростки.

Граф послушно рассматривал ветку, на которую она указывала. Он поворчал.

– И на самом деле все они просто нуждаются в хорошей подрезке, – щебетала она. – Вы могли бы делать собственный сидр.

– Я никогда особо не любил сидр.

Анна глянула на него, нахмурив брови.

– Или вы могли бы попросить кухарку готовить яблочное желе.

Он поднял бровь.

Анна почти отстояла достоинства яблочного желе, но затем увидела цветок, оставшийся в траве.

– Как вы думаете, это фиалка или барвинок?

Цветок рос в паре шагов от края грядки. Анна склонилась, чтобы поближе рассмотреть его, положив одну руку на землю для равновесия.

– Или, возможно, незабудка, хотя обычно они цветут большими группами. – Она аккуратно выдернула цветок. – Нет, какая же я глупая. Посмотрите на листья.

Лорд Свартингэм стоял очень тихо позади нее.

– Скорее всего, это разновидность гиацинта. – Она выпрямилась и повернулась, чтобы проконсультироваться с ним.

– О? – Единственное слово было произнесено гортанным баритоном.

Она заморгала от звука его голоса.

– Да, и, конечно, где есть один, там их должно быть много.

– Чего?

Она подозрительно прищурила глаза.

– Вы, очевидно, не слушали меня?

Он покачал головой:

– Нет.

Он смотрел на нее так внимательно, таким взглядом, что дыхание Анны участилось. Она почувствовала, что ее лицо пылает, порыв ветра игриво сдул тонкую прядь волос ей на рот. Он протянул руку очень медленно и осторожно убрал ее. Его шероховатые пальцы коснулись ее нежных губ, и она закрыла глаза в сильном желании.

Он осторожно подоткнул прядь ей в прическу, его рука задержалась у ее виска.

Она почувствовала, как его дыхание ласкает ее губы.

«О, пожалуйста».

А затем он опустил свою руку.

Анна открыла глаза и встретилась с его взглядом цвета обсидиана. Она вытянула руку в знак протеста или, возможно, чтобы коснуться его лица, – она не была уверена, да и это не имело никакого значения. Он уже отвернулся и сделал несколько шагов в сторону от нее, даже не заметив ее остановленного в нерешительности жеста.

Он повернул голову так, что она могла видеть его лицо только в профиль.

– Я прошу прощения.

– Почему, – она попыталась улыбнуться, – я…

Он сделал резкое движение рукой:

– Я отправляюсь завтра в Лондон. Боюсь, у меня там есть кое-какие дела, которые не могут дольше ждать.

Анна сжала руки в кулаки.

– Вы можете продолжать наслаждаться садом, если хотите. Мне нужно вернуться к моим записям. – Он быстро зашагал прочь, подошвы его сапог скрипели о сломанные кирпичи.

Анна разжала кулаки и почувствовала, как сорванный цветок выпал из ее пальцев.

Она оглядела разрушенный сад. Она видела здесь так много возможностей. Небольшая прополка у стены вон там, некоторые посадки на клумбе вот здесь. Ни один сад не погибнет окончательно, если хороший садовник знает, как вырастить его.

Просто ему нужно немного заботы, немного любви…

Пелена слез застилала ей глаза. Она раздраженно вытирала их дрожащей рукой. Ее носовой платок остался в доме. Слезы переполняли глаза и катились к подбородку. В смятении ей пришлось воспользоваться своим рукавом, чтобы промокнуть их. Какую леди можно застать без носового платка? Достойную сожаления, очевидно. Какой джентльмен не мог довести дело до поцелуя? Она терла лицо тыльной стороной ладони, но слезы продолжали появляться снова и снова. Как будто она поверила в эту чушь насчет работы в Лондоне! Она ведь зрелая женщина и понимает, где граф намеревался делать свою работу: в этом ужасном борделе.

У нее перехватило дыхание от всхлипа. Он собирался в Лондон, чтобы спать с другой женщиной.


Глава 8


Ворон летел вместе с Ауреей еще один день и еще одну ночь, и все, что она увидела за это время, принадлежало ему. Аурея пыталась осмыслить такое богатство, такое могущество, но это оказалось недоступно ее пониманию. Ее отец управлял ничтожной частью людей и земель по сравнению с тем, чем владела эта птица. Наконец на четвертый вечер она увидела огромный дворец, построенный исключительно из белого мрамора и золота. Лучи заходящего солнца отражались в нем так ярко, что у нее заболели глаза.

– Кому принадлежит этот замок? – прошептала Аурея, и смутное благоговение наполнило ее сердце.

Ворон повернул огромную голову и посмотрел на нее блестящим черным глазом.

– Твоему мужу, – прокаркал он…

    
Из сказки «Принц-ворон»


В тот вечер дорога домой была долгой и утомительной. После того как Анна собралась с мыслями в заброшенном саду, она вернулась в библиотеку, намереваясь работать. Никто ее не беспокоил. Лорд Свартингэм не появлялся весь остаток дня, а когда вечером она собирала свои вещи, молодой лакей принес ей маленькую сложенную записку. В ней кратко и по существу его милость сообщал, что уезжает рано утром и поэтому не увидится с ней до отъезда. Он посылал свои сожаления.

Так как графа не было рядом, чтобы силой усадить ее в карету, Анна пошла домой пешком – частично из протеста, частично потому, что ей требовалось время: она хотела побыть одна, подумать и успокоиться. Ей показалось совершенно неуместным возвращаться домой с унылым лицом и красными глазами, разве только она не хотела полночи отвечать на расспросы матушки Рен.

К тому времени, когда Анна достигла окраины города, ее ноги гудели. Она уже успела привыкнуть к роскоши кареты. Анна пошла дальше, повернула на свою улицу и там внезапно остановилась. Алая с черным карета с позолоченной отделкой стояла перед ее дверью. Кучер и два лакея слонялись вокруг кареты, одетые в подходящую черную ливрею с алыми кантами и ярдами позолоченных галунов. Рядом с каретой прыгала толпа мальчишек, засыпающих вопросами лакея. Анна не могла винить их: это выглядело, как если бы младший член королевской семьи приехал к ней с визитом. Она бочком обошла вокруг кареты и вошла в дом.

Внутри матушка Рен и Перл пили чай в гостиной вместе с третьей женщиной, которую Анна никогда раньше не видела. Гостья выглядела очень молодо, ей едва ли исполнилось двадцать. Снежно-белые напудренные волосы поднимались над ее лбом в обманчиво простом стиле, оттеняя странные светло-зеленые глаза. На ней было черное платье. Черный обычно означает траур, но Анна никогда не видела траурного наряда, похожего на этот. Каскад сверкающего абсолютно черного материала струился вокруг сидящей женщины; верхняя юбка распахивалась спереди, открывая алую вышивку на нижней юбке. Яркая вышивка повторялась на глубоком квадратном вырезе платья, и тройные ряды кружев ниспадали с коротких рукавов. Она выглядела неуместно в маленькой гостиной Анны – будто павлин в курятнике.

Матушка Рен радостно подняла глаза на вошедшую Анну:

– Дорогая, это Корэл Смит, младшая сестра Перл. Мы как раз пили чай. – Она сделала жест своей чашкой, чуть не пролив в чай на колени Перл. – Моя невестка, Анна Рен.

– Здравствуйте, миссис Рен, – заговорила Корэл глубоким хриплым голосом, который звучал так, словно исходил от мужчины, а не от экзотической молодой женщины.

– Я рада познакомиться с вами, – пробормотала Анна, принимая чашку чаю.

– Мы должны вскоре отправиться в путь, если собираемся приехать в Лондон до рассвета, – сказала Перл.

– Ты достаточно поправилась для поездки, сестрица? – Корэл выказывала мало эмоций, но смотрела на Перл пристально.

– Разве вы не проведете ночь с нами, мисс Смит? – спросила матушка Рен. – Тогда Перл со свежими силами отправится в путь.

Губы Корэл шевельнулись в слабой улыбке.

– Я бы не хотела причинять вам неудобство, миссис Рен.

– О, никакого неудобства. На улице уже стемнело, и я думаю, что двум молодым леди небезопасно отправляться в путь прямо сейчас. – Матушка Рен кивнула в сторону почти черного окна.

– Благодарю вас. – Корэл склонила голову.

После чаепития Анна повела Корэл наверх, в комнату, которой пользовалась Перл, чтобы та смогла помыться перед ужином. Она принесла кое-что из белья и свежей воды для раковины и повернулась, чтобы выйти, когда Корэл остановила ее.

– Миссис Рен, я хочу поблагодарить вас. – Корэл смотрела на Анну бездонными светло-зелеными глазами. Выражение ее лица не соответствовало словам.

– Не за что, мисс Смит, – ответила Анна. – Мы едва ли могли отправить вас на постоялый двор.

– Конечно же, вы могли. – Губы Корэл изогнулись в сардонической усмешке. – Но это не то, о чем я хотела сказать. Я должна поблагодарить вас за то, что вы помогли Перл. Она рассказала мне, как тяжело она была больна. Если бы вы не привезли ее в свой дом и не ухаживали за ней, она бы умерла.

Анна пожала плечами от неловкости:

– Кто-нибудь другой проезжал бы мимо через минуту и…

– И оставил бы ее там, – прервала ее Корэл. – Не говорите мне, что любой поступил бы так же, как и вы. Любой бы не поступил.

У Анны не нашлось слов. Как бы ей ни хотелось опровергнуть циничное утверждение Корэл гуманным доводом, она сознавала ее правоту.

– Моя сестра ходила по улицам, чтобы накормить меня, когда я была маленькой, – продолжала Корэл. – Мы остались сиротами, когда ей едва исполнилось пятнадцать, и вскоре после этого ей пришлось оставить свою работу помощницы горничной в богатом доме. Она могла бы просто отправить меня в богадельню. Без меня она нашла бы другую приличную работу, возможно, вышла бы замуж и имела семью. – Губы Корэл сжались. – Вместо этого она развлекала мужчин.

Анна содрогнулась, пытаясь вообразить такую мрачную жизнь. Такое полное отсутствие возможностей.

– Я пыталась уговорить Перл позволить мне оказать ей поддержку теперь. – Корэл отвернулась. – Но вам вряд ли интересна наша история. Достаточно сказать, что она единственное живое существо на этой земле, которое я люблю.

Анна молчала.

– Если есть что-то, что я могу сделать для вас, миссис Рен… – необычные глаза Корэл впились в нее. – Вам нужно только сказать.

– Вашей благодарности уже достаточно, – наконец сказала Анна. – Я была рада помочь вашей сестре.

– Вы не воспринимаете серьезно мое предложение, я вижу. Но имейте в виду: все, что в моей власти, я сделаю для вас. Все, что угодно.

Анна кивнула и уже собралась выходить из комнаты. «Все, что угодно…» Она помедлила на пороге и импульсивно повернулась, не оставив себе времени передумать:

– Вы слышали о заведении, называемом «Грот Афродиты»?

– Да. – Выражение лица Корэл стало непроницаемым. – Да, и я знаю его владелицу, саму Афродиту. Я могу предоставить вам ночь или целую неделю ночей в «Гроте Афродиты», если таково ваше желание. – Она сделала шаг по направлению к Анне. – Я могу организовать для вас ночь с профессиональным мужчиной-проституткой или девственным школьником. – Глаза Корэл расширились и, казалось, пылали. – Известными вольнодумцами или старьевщиками с улицы. С одним вполне конкретным мужчиной или десятью абсолютными незнакомцами. С темноволосыми, рыжими, светловолосыми мужчинами, о которых вы только могли мечтать в темноте ночи, лежа в одиночестве в своей кровати, укрывшись одеялом. Чего бы только вы ни захотели. Каким бы ни было ваше желание. Чего бы вы ни жаждали – вам нужно только попросить меня.

Анна уставилась на Корэл, замерев, как загипнотизированная мышь перед качающейся змеей.

Она начала, запинаясь, подбирать слова отказа, но Корэл сделала ленивый жест рукой:

– Подумайте об этом до утра, миссис Рен. Подумайте, а утром дайте мне ответ. Теперь, если вы не возражаете, я хотела бы побыть одна.

Анна обнаружила себя на площадке за дверью собственной комнаты. Она покачала головой. «Может быть, дьявол принял облик этой женщины?»

Потому что перед ней маячило дьявольское искушение. Она медленно спустилась по ступеням. Соблазнительное предложение поселилось в ее мозгу. Она попыталась стряхнуть его, но обнаружила, что просто не в силах этого сделать. И чем больше она думала о «Гроте Афродиты», тем более приемлемым это предложение ей казалось.

В течение ночи Анна изменяла свое мнение по поводу скандального предложения Корэл снова и снова. Она просыпалась от смутных снов, ворочалась, споря сама с собой, а потом снова окуналась в мир, где лорд Свартингэм постоянно куда-то уходил, а она в отчаянии бежала за ним. Ближе к утру она оставила попытки заснуть и лежала на спине, пялясь невидящим взглядом во все еще темный потолок. Она сжала руки под подбородком, как маленькая девочка, и молилась Богу, чтобы устоять перед этим ужасным предложением. Добродетельная леди не должна иметь проблем с тем, чтобы противостоять искушению, считала она. Уважаемая леди никогда не стала бы думать о том, чтобы украдкой пробраться в лондонский притон и соблазнить мужчину, который довольно ясно дал ей понять, что не интересуется ею.

Когда Анна снова открыла глаза, солнце уже заливало комнату. Она встала без чувств, умыла лицо и прополоскала горло прохладной водой в умывальнике, затем оделась и осторожно вышла из двери, стараясь не разбудить свекровь.

Она пошла к своему цветнику. В отличие от графского ее сад был маленьким и аккуратным. Крокусы уже почти отцвели, но осталось несколько поздних нарциссов. Она наклонилась, чтобы оторвать увядшие соцветия. Вид тюльпанов в бутонах моментально вернул покой ее душе. Затем она вспомнила, что граф поедет сегодня в Лондон. Она крепко зажмурилась, пытаясь отогнать эту мысль.

В этот момент она услышала сзади шаги.

– Вы приняли решение, миссис Рен?

Она повернулась и увидела очаровательного Мефистофеля со светло-зелеными глазами. Корэл улыбнулась ей.

Анна начала качать головой, но тут услышала, как ее собственный голос произнес:

– Я принимаю ваше предложение.

Улыбка Корэл превратилась в красивый безрадостный изгиб.

– Хорошо. Вы можете поехать вместе с Перл и со мной в Лондон в моей карете. – Она хрипло засмеялась. – Это должно быть интересно.

Она снова вошла в дом, прежде чем Анна смогла придумать ответ.


– Тпру, эй, – пробормотал Эдвард гнедому. Он держал его под уздцы и терпеливо ждал, пока лошадь возбужденно переступала и беззвучно шевелила губами. Гнедой часто бывал норовистым по утрам, а он седлал лошадь раньше, чем обычно. Небо только начинало светлеть на востоке.

– Тпру, ты, старый ублюдок, – прошептал он. Впервые ему пришло в голову, что лошадь, к которой он обращался, не имела имени. Как давно он является владельцем гнедого? Полдюжины лет уже, по меньшей мере, и он никогда не беспокоился по поводу того, как назвать его. Анна Рен начала бы ругаться, если бы узнала.

Эдвард передернул плечами, когда наконец взобрался в седло. Именно поэтому он совершал эту поездку: чтобы избавить свой разум от мыслей о вдове. Он решил освободиться от некоторого беспокойства – как тела, так и ума, – отправившись в Лондон. Его багаж и камердинер последуют за ним в карете. Но, словно насмехаясь над этим планом, вновь названный Джок увязался следом, как только гнедой зацокал копытами, выходя из стойла. Пес выбежал из двери впереди него; он отсутствовал последние полчаса, а сейчас вернулся, радостный и покрытый сзади зловонной грязью. Эдвард взял лошадь под уздцы и вздохнул. В этой поездке он планировал навестить свою невесту и ее семью и завершить переговоры по поводу помолвки. Чрезмерно крупный вонючий полукровка не поможет ему в деле с семьей Джерарда.

– Останься, Джок.

Пес сел и посмотрел на него большими карими, слегка налитыми кровью глазами. Его хвост безостановочно подметал булыжник.

– Я сожалею, старина. – Эдвард свесился вниз, чтобы почесать у него за ухом. Нервный мерин отступил назад пару шагов. – На этот раз тебе придется остаться здесь.

Пес задрал голову.

Эдвард почувствовал нежелательное томление. Собака не принадлежала его жизни, так же как и леди.

– Охраняй, Джок. Следи за ней ради меня, приятель. – Он полуулыбнулся-полуоскалился собственной прихоти. Его Джок едва ли был обученным сторожевым псом. И Анна Рен не принадлежала ему, чтобы охранять ее, во всяком случае.

Стряхивая свои мысли, он повернул гнедого и пустил галопом по аллее.


После некоторого раздумья Анна сказала матушке Рен, что поедет в Лондон вместе с Перл и Корэл, чтобы купить ткань для новых платьев.

– Я так рада, что мы наконец можем позволить себе ткань, но ты уверена? – ответила матушка Рен. Ее щеки порозовели, и она продолжала, понизив голос: – Сестры очень милы, конечно, но они, помимо всего прочего, куртизанки.

Анна избегала ее взгляда.

– Корэл очень признательна за то, что мы ухаживали за Перл. Ты знаешь, они действительно очень близки.

– Да, но…

– И она предложила мне воспользоваться ее каретой, чтобы съездить в Лондон и вернуться обратно.

Брови матушки Рен неуверенно нахмурились.

– Это очень щедрое предложение, – мягко сказала Анна. – Это сэкономит нам затраты на поездку в дилижансе, не говоря уже об удобстве. Я смогу купить дополнительную ткань на деньги, которые потратила бы на дилижанс.

Матушка Рен явно колебалась.

– Разве ты не хотела бы иметь новое платье? – обхаживала ее Анна.

– Ну, я очень беспокоюсь о твоем удобстве, дорогая, – наконец сказала матушка Рен. – Если ты довольна этим, значит, и я тоже.

– Спасибо тебе. – Анна поцеловала ее в щеку и побежала наверх, чтобы закончить паковать чемодан.

Лошади уже били копытами снаружи, когда Анна вновь спустилась. Она торопливо попрощалась и взобралась в карету, где ее ждали сестры Смит.

Карета двинулась, и она помахала рукой из окна, сильно удивив этим Корэл. Она уже собиралась втянуть голову обратно, когда заметила Фелисити Клиавотер, стоявшую на улице. Анна помедлила, встретившись с ней взглядом. Затем карета проехала мимо, и она села обратно на сиденье, прикусив нижнюю губу. Фелисити никак не могла знать, зачем она отправилась в Лондон, но, тем не менее, то, что она увидела ее отъезд, смутило Анну.

Корэл напротив нее подняла бровь.

Карету качнуло на повороте, Анна ухватилась за ремень над своей головой и выпрямилась.

Корэл улыбнулась одними уголками губ и кивнула.

Они остановились в Рейвенхилл-Эбби, чтобы Анна смогла проинформировать мистера Хоппла о своем отсутствии на работе в течение нескольких дней. Карета ожидала в конце аллеи, вне пределов видимости, пока она ходила в Эбби и обратно. Только возвращаясь к карете, Анна заметила, что Джок увязался за ней.

Она повернулась и посмотрела на пса:

– Иди назад, Джок.

Пес сел посреди дороги и спокойно помахивал хвостом.

– А теперь, сэр, идите домой! – Анна указала в сторону Эбби.

Джок повернул голову, проследив взглядом в направлении ее пальца, но не шелохнулся.

– Ну и хорошо, – обиделась она и почувствовала себя глупо, осознав, что спорит с собакой. – Я просто не буду обращать на тебя внимания.

Анна прошла остальную часть пути, демонстративно игнорируя огромную собаку, следующую за ней. Но, завернув за ворота Эбби и увидев карету, она поняла, что у нее проблема. Лакей заметил ее и распахнул дверь, ожидая, что она войдет. Раздался лай и царапанье когтей по гравию: Джок стремительно промчался мимо нее и запрыгнул внутрь кареты.

– Джок! – Анна была в смятении.

Изнутри послышалась суматоха, из-за которой карета на короткое время качнулась из стороны в сторону, а затем замерла на месте. Лакей заглянул в дверь. Она подошла вместе с ним и тоже нерешительно заглянула. Джок сидел на одном из плюшевых сидений. Перл напротив него смотрела на собаку в ужасе. Корэл, как и следовало ожидать, невозмутимо улыбалась.

Анна уже забыла, каким страшным Джок может показаться на первый взгляд.

– Я так сожалею. На самом деле он совсем безобидный.

Перл, повернувшись в ее сторону, выглядела неуверенно.

– Пожалуйста, позвольте мне вытащить его, – сказала Анна.

Но это оказалось затруднительным. После одного зловещего рыка Джока лакей устранился, дав понять, что в его обязанности не входит общение с опасными животными. Анна поднялась в карету, пытаясь выманить пса. Когда это не сработало, она ухватила его за складку шкуры на шее и с силой потянула. Джок просто уперся лапами и ждал, когда ей надоест.

Корэл начала смеяться:

– Похоже, ваша собака хочет поехать с нами, миссис Рен. Оставьте его в покое. Я не возражаю против еще одного пассажира.

– О нет, я не могу, – сказала Анна, задыхаясь от бесплодной борьбы.

– Нет, можете. Давайте не будем спорить. Садитесь внутрь и защищайте Перл и меня от животного.

Джок, казалось, был доволен, когда Анна села. Поняв, что его не будут прогонять, он лег на пол и заснул. Перл некоторое время смотрела на него в напряжении. Когда он перестал двигаться, ее голова начала сонно кивать. Анна прислонилась к мягким плюшевым подушкам кареты и подумала, что они мягче, чем у лорда Свартингэма. Через некоторое время она тоже дремала, устав от недостатка отдыха прошлой ночью.

Во второй половине дня они остановились для позднего обеда на постоялом дворе рядом с большой дорогой. Выбежавшие конюхи, покрикивая, придерживали под уздцы топочущих лошадей, в то время как женщины чопорно выходили из кареты. Постоялый двор оказался на удивление чистым, и они насладились вареной говядиной и сидром. Анна позаботилась о том, чтобы принести немного мяса в карету для Джока. Перед тем как продолжить путешествие, она выпустила его погулять во дворе, напугав конюших.

Солнце уже село, когда карета остановилась перед красивым лондонским домом с террасой. Анна была поражена роскошью дома, но затем подумала о карете Корэл и поняла, что тут нечему удивляться.

Корэл, должно быть, заметила, как она пялилась на фасад, и загадочно улыбнулась.

– Все от доброты маркиза. – Она сделала широкий жест, и ее улыбка стала циничной. – Моего доброго друга.

Анна последовала за ней вверх по главной лестнице к затененному входу. Их шаги отдавались эхом на сверкающем мраморном полу. Стены, также обшитые панелями из белого мрамора, убегали вверх к лепному потолку с позолоченной хрустальной люстрой. Проходя через очень красивый, но совершенно пустой парадный вход, она задалась вопросом, отражал ли он вкус своего настоящего обитателя или же отсутствующего владельца.

Корэл повернулась в этот момент к Перл, которая выглядела уставшей после долгого пути.

– Я хочу, чтобы ты осталась здесь со мной, сестрица.

– Твоему маркизу не понравится, если я задержусь здесь. Ты знаешь это, – взволнованно ответила Перл.

Губы Корэл чуть дрогнули.

– Предоставь мне беспокоиться о маркизе. К тому же он уехал из страны на следующие две недели. – Она улыбнулась почти тепло. – Теперь позвольте мне показать вам ваши комнаты.

Анну препроводили в симпатичную маленькую спальню, отделанную в темно-синих и белых тонах. Корэл и Перл пожелали ей спокойной ночи, и она приготовилась ко сну. Джок тяжело вздохнул и лег перед огнем в камине. Анна расчесывала свои волосы и разговаривала с ним. Она твердо решила не думать о завтрашнем дне. Но как только она легла, все мысли, которые она упорно старалась хранить взаперти, хлынули ей в голову. Неужели она собиралась совершить смертный грех? Сможет ли она жить в ладу с собой после завтрашнего дня? Доставит ли она удовольствие графу?

К ее огорчению, именно эта последняя мысль вызывала у нее больше всего беспокойства.


Фелисити зажгла канделябр от свечи и осторожно поставила его на угол стола. Реджинальд был сегодня особенно сексуальным. Человеку его возраста нужно снижать темпы в постельном спорте.

Фелисити фыркнула про себя. Всегда одно и то же. Единственное, что изменилось, – так это время, которое требовалось ему, чтобы достичь финала. Она могла написать пьесу в пяти актах, пока он пыхтел и потел над ней. Но вместо этого она размышляла, зачем местная вдова Анна Рен могла отправиться в Лондон. Пожилая миссис Рен, когда у нее поинтересовались, заявила, что поездка предпринималась для покупки ткани на новые платья. Что ж, весьма благовидный предлог, но существует много других развлечений, которые одинокая женщина может найти в столице. Так много, в самом деле, что Фелисити стоило все же точно выяснить, чем Анна Рен собирается заняться в Лондоне.

Она вытащила лист бумаги из стола в кабинете своего мужа и открыла чернильницу. Окунув перо в чернила, она задумалась. Кто из ее знакомых в Лондоне мог бы оказаться лучшим выбором? Вероника излишне любопытна и болтлива. Тимоти подобна скаковой лошади между забегами и, к сожалению, имеет тот же мозговой потенциал за пределами постели.

Фелисити самодовольно улыбнулась, выводя первые буквы своего послания. Она писала мужчине, который был не совсем честным. Не совсем джентльменом.

И совсем несимпатичным.


Глава 9


Ворон описывал круги над сверкающим белым замком, и, пока он спускался, множество птиц слетело со стен: дрозды и синицы, воробьи и скворцы, малиновки и крапивники. Не только певчие птицы, которых Аурея смогла узнать, но и многие неизвестные ей прилетели, чтобы приветствовать супругов. Ворон приземлился и представил их как королевских подданных и слуг. Но в то время как ворон мог говорить человеческим голосом, эти более мелкие птицы не могли. В тот вечер слуги-птицы повели Аурею в величественную столовую. Там она увидела длинный стол, великолепно убранный, с деликатесами, о которых она могла только мечтать. Она ожидала, что ворон будет ужинать вместе с ней, но он не появился, и она ела в одиночестве. После этого ее проводили в красивую комнату; она нашла там ночную сорочку из прозрачного шелка, приготовленную для нее на большой кровати. Она надела ее и забралась в постель, тут же погрузившись в глубокий сон без сновидений…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Проклятый парик зудел, как чертова преисподняя.

Эдвард удерживал на коленях тарелку с меренгами и мечтал о том, чтобы сунуть палец под напудренный парик или просто снять эту проклятую штуку. Но парики – непременный и обязательный атрибут в изысканном обществе, а посещение его будущей невесты и ее семьи определенно требовало соблюдения этикета. Он проскакал вчера весь день, чтобы добраться до Лондона, и встал не по-светски рано сегодня утром, по своему обыкновению. А затем ему пришлось сдерживать свой пыл в течение нескольких часов, прежде чем наступило приличное для нанесения визитов время. Проклятое общество и его глупые правила.

Напротив него его будущая теща обращалась ко всей комнате в целом. Или, правильнее сказать, читала лекцию. Леди Джерард была симпатичной женщиной с широким лбом и круглыми светло-голубыми глазами. Она умело обсуждала теперешнюю моду на шляпки сама с собой. Не та тема, которую выбрал бы он сам, и, судя по тому, как кивал сэр Ричард, не та, что нравилась и ему. Могло показаться, однако, что, когда леди Джерард начинала, говорить, остановить ее могло только стихийное бедствие. Такое, как вспышка молнии. Эдвард сузил глаза. Возможно, даже не это.

Сильвия, его нареченная, грациозно сидела напротив, опустив глаза, такие же круглые и голубые, как у леди Джерард. У нее был настоящий английский колорит: здоровый цвет лица – кровь с молоком – и густые золотистые волосы. Она ни капельки не напоминала ему его собственную мать.

Эдвард сделал глоток чаю и пожалел, что это не виски. На маленьком столике рядом с Сильвией стояла ваза с маками. Цветы яркого алого цвета превосходно оттеняли желто-оранжевую комнату. Вместе с девушкой, сидящей рядом в платье цвета индиго, они составляли картину, достойную руки мастера. Может быть, мать посадила ее там специально? Проницательные голубые глаза леди Джерард блеснули, когда она объясняла что-то по поводу газовой материи.

Точно, намеренно посадила.

Кроме того, маки не цветут в марте. Эти могли стоить довольно дорого, потому что невозможно даже определить, не рассмотрев их поближе, настоящие ли они или сделаны из шелка и воска.

Он отставил тарелку в сторону.

– Не будете ли вы любезны показать мне ваш сад, мисс Джерард?

Леди Джерард, застигнутая во время паузы, дала разрешение удовлетворенной улыбкой.

Сильвия поднялась и, шурша юбками, провела его через застекленную створчатую дверь в компактный городской сад. Они в молчании прогуливались по дорожке, ее пальцы легонько касались его рукава. Эдвард пытался найти тему для непринужденной беседы, но на ум, как ни странно, ничего не приходило. С леди не обсуждают ни севооборот, ни способы осушения полей, ни новейшие техники в компостировании. Фактически не было ничего, что интересовало бы их обоих и что он мог бы безопасно обсуждать с юной леди.

Он посмотрел себе под ноги и заметил маленький желтый цветок, не нарцисс и не первоцвет. Эдвард наклонился, чтобы потрогать его, задаваясь вопросом, есть ли такой в саду у миссис Рен.

– Вы знаете, что это? – спросил он мисс Джерард. Сильвия наклонилась, чтобы рассмотреть цветок.

– Нет, милорд. – Ее гладкие брови нахмурились. – Если хотите, я спрошу у садовника для вас.

– В этом нет необходимости. – Он выпрямился и отряхнул руки от пыли. – Я просто поинтересовался.

Они дошли до конца дорожки, где маленькая каменная скамейка прислонилась к садовой стене.

Эдвард вытащил из камзола большой белый платок и разложил его на скамейке. Он сделал знак одной рукой:

– Пожалуйста.

Девушка грациозно села и сложила руки на коленях. Он сцепил руки замком за спиной и рассеянно посмотрел на маленький желтый цветок.

– Этот брачный союз подходит вам, мисс Джерард?

– Совершенно, милорд. – Сильвия совсем не выглядела смущенной прямотой его вопроса.

– Значит, вы окажете мне честь стать моей женой?

– Да, милорд.

– Хорошо. – Эдвард наклонился, чтобы поцеловать покорно подставленную щеку.

Его парик зудел больше, чем когда-либо.


– А, вот вы где. – Голос Корэл нарушил тишину в маленькой библиотеке. – Я рада, что вы нашли что-то интересное.

Анна чуть не уронила иллюстрированную книгу, которую держала в руках. Она обернулась и увидела, что женщина смотрит на нее с изумленным выражением лица.

– Простите. Наверное, я все еще живу в соответствии с деревенским расписанием. Когда я спустилась в комнату для завтрака, там еще ничего не было готово. Горничная сказала, что я могу посмотреть что-нибудь здесь. – Она показала открытую книгу, а затем торопливо опустила ее, вспомнив об откровенных эстампах внутри.

Корэл взглянула на книгу:

– Это неплохой выбор, но я дам вам книгу, которая может оказаться более полезной для того, что вы планируете сегодня вечером. – Она перешла к другой полке, взяла тонкую зеленую книгу и сунула Анне в руки.

– О, м-м… спасибо. – Анна знала, что у нее на лице сменилось семь оттенков красного. Ее редко так унижали за всю жизнь.

В своем желтом, украшенном узором в виде веточек платье Корэл выглядела не старше шестнадцати. Она могла быть юной леди из хорошей семьи, которая собиралась пойти к другой девушке, своей знакомой. Только ее глаза разрушали иллюзию.

– Пойдемте. Давайте нарушим пост вместе. – Корэл повела ее в комнату для завтрака, где уже сидела Перл.

Глядя на полный буфет горячих блюд, Анна обнаружила, что у нее нет особого аппетита. Она уселась на стул напротив Корэл с тарелкой тостов.

После того как они поели, Перл извинилась и ушла, а Корэл откинулась на спинку стула. Анна почувствовала, что ее лопатки напряглись.

– Итак, – сказала хозяйка дома, – думаю, мы должны составить план на сегодняшний вечер.

– Что вы предлагаете? – спросила Анна.

– У меня есть несколько платьев, на которые вы, возможно, захотите взглянуть. Любое из них можно подогнать по вашему размеру. В дополнение мы должны обсудить губки.

– Прошу прощения? – заморгала Анна.

Как могли ей помочь губки для мытья?

– Вы можете и не знать о них. – Корэл невозмутимо отхлебнула чай. – Губки, которые могут быть введены в тело женщины, чтобы предотвратить зачатие ребенка.

Разум Анны застыл при одной мысли. Она никогда не слышала о такой вещи.

– Я… В этом, возможно, нет необходимости. Я была замужем в течение четырех лет, и зачатия так и не произошло.

– Значит, оставим это.

Анна подняла свою чашку.

Корэл продолжала:

– Вы планируете посетить нижнюю гостиную в «Гроте Афродиты», чтобы выбрать понравившегося мужчину-проститутку, или… – она проницательно посмотрела на Анну, – или есть определенный джентльмен, с которым вы хотели бы встретиться там?

Анна медлила с ответом. Насколько она могла доверять Корэл? До сих пор она весьма наивно следовала ее указаниям, делала буквально все, что та предлагала. Но она едва знала ее, помимо всего прочего. Могла ли она открыть ей то, чего действительно хотела, произнести имя лорда Свартингэма?

Корэл, казалось, поняла ее молчание.

– Я шлюха, – сказала она. – И вдобавок я не добродетельная женщина. Но, за исключением этих фактов, мое слово – золото. – Она пристально посмотрела на Анну. – Золото. Я клянусь вам, что никогда сознательно не причиню вреда и не предам того, кто вам дорог.

– Благодарю вас.

Губы Корэл изогнулись.

– Это я должна вас благодарить. Не каждый воспринял бы всерьез обещание проститутки.

Анна проигнорировала эти слова.

– Да, как вы правильно предположили, я бы хотела встретиться с определенным джентльменом. – Она сделала глубокий вдох. – Лордом Свартингэмом.

Глаза Корэл чуть расширились в удивлении.

– Вы договорились о встрече с лордом Свартингэмом в «Гроте Афродиты»?

– Нет. Он не знает об этом, – твердо сказала Анна. – И я не хочу, чтобы он знал.

Женщина хрипло хохотнула:

– Простите меня, я озадачена. Вы хотите провести ночь с графом – интимно – без того, чтобы он узнал об этом. Вы хотите дать ему наркотик?

– О нет. Вы неправильно поняли меня. – Анна чувствовала, как ее лицо, должно быть, в этот момент пошло ярко-красными пятнами, но изо всех сил держала себя в руках. – Я действительно хочу провести ночь с графом – интимно. Я только не хочу, чтобы он знал, что я – это я.

Корэл улыбнулась и скептически склонила голову набок.

– Как?

– Я, наверное, плохо объясняю. – Анна вздохнула и попыталась упорядочить свои мысли. – Понимаете, граф приехал в Лондон по делам. У меня есть основания полагать, что он посетит «Грот Афродиты» – возможно, сегодня вечером. – Она прикусила губу. – Хотя у меня нет полной уверенности.

– Это можно выяснить, – сказала Корэл. – Но что вы предлагаете сделать, чтобы он не узнал вас?

– Перл рассказывала, что многие леди и дамы полусвета надевают маску, когда посещают «Грот Афродиты». Я подумала, что тоже могла бы надеть маску.

– Хм-м.

– Вы думаете, это не сработает? – Анна в волнении постучала по краю чайной чашки.

– Вы работаете у графа, разве не так?

– Я его секретарь.

– В этом случае вы должны понимать, что существует гораздо большая вероятность вашего разоблачения, – предупредила Корэл.

– Но если я буду в маске…

– По-прежнему остается ваш голос, ваши волосы, ваша фигура. – Корэл отмечала каждый пункт, загибая пальцы. – Даже ваш запах, если он бывал достаточно близко к вам.

– Вы правы, конечно. – Анна чувствовала себя на грани слез.

– Я не говорю, что этого нельзя сделать, – холодно успокоила ее Корэл. – Только… Вы действительно осознаете риск?

Анна пыталась думать. Было трудно сосредоточиться более предметно на том, чего она хотела.

– Да. Да, я думаю, да.

Корэл разглядывала ее еще мгновение. Затем она один раз хлопнула в ладоши:

– Хорошо. Я думаю, сначала мы должны поработать над костюмом. Нам понадобится маска, которая будет скрывать большую часть вашего лица. Давайте спросим совета у моей горничной, Жизен. Она очень хорошо шьет.

– Но как мы узнаем, что лорд Свартингэм посетит заведение сегодня вечером? – запротестовала Анна.

– Я почти забыла. – Корэл позвонила, чтобы принесли письменные принадлежности, и начала составлять письмо тут же, за столом комнаты для завтрака, не перерывая беседы: – Я знаю хозяйку и совладелицу «Грота Афродиты». Она раньше представлялась как миссис Лавендер, но теперь она просто Афродита. Жадная старая ведьма, но она обязана мне одной любезностью. Довольно большой, как оказывается. Она, возможно, думает, что я забыла об этом деле, поэтому будет тем более расстроена, когда получит это письмо. – Корэл подняла уголки своих губ в беспощадной улыбке. – У меня есть привычка никогда не прощать долгов, поэтому, в некотором роде, вы оказываете мне любезность. – Она подула на чернила, чтобы подсушить их, сложила и запечатала письмо, затем позвонила лакею. – Мужчины, которые являются постоянными посетителями «Грота Афродиты», часто договариваются о встрече заранее, чтобы обеспечить себе комнату и женщину на ночь, – объяснила Корэл. – Миссис Лавендер проинформирует нас, если так произойдет в случае с вашим графом.

– И если это так?.. – спросила Анна с беспокойством.

– Значит, и мы будем планировать. – Корэл налила еще чаю им обеим. – Возможно, вы возьмете комнату, и мы попросим миссис Лавендер послать к вам лорда Свартингэма. – Она задумчиво прикрыла глаза. – Да, я думаю, это лучшая идея. Комната будет освещена лишь несколькими свечами, поэтому он не сможет хорошо рассмотреть вас.

– Замечательно, – улыбнулась Анна.

Корэл выглядела на мгновение сильно удивленной, а затем улыбнулась ей в ответ с самым искренним выражением, которое Анна когда-либо видела на ее лице.

План казался вполне осуществимым.

«Грот Афродиты» – прекрасный обман, раздумывала Анна в тот вечер, выглядывая из окна кареты. Четырехэтажное здание с белыми мраморными колоннами и золотыми створками дверей имело внушительный вид. Только на второй взгляд становилось понятно, что мрамор колонн нарисован на них, а роль «золота» играет потемневшая медь. Карета подъехала к конюшням позади здания и остановилась.

Корэл, сидящая в тени напротив Анны, наклонилась вперед:

– Вы готовы, миссис Рен?

Анна сделала глубокий вдох и проверила, плотно ли маска прилегает к лицу.

– Да.

Она встала на ноги и последовала за Корэл вниз из кареты. Снаружи фонарь у задней двери отбрасывал слабый свет на конюшни. Когда они прокладывали себе путь по дорожке, высокая женщина с выкрашенными хной волосами открыла дверь.

– Здравствуйте, миссис Лавендер, – произнесла Корэл, растягивая слова.

– Афродита, если можно, – резко ответила женщина.

Корэл иронично склонила голову.

Они вошли в освещенный холл, и Анна увидела, что Афродита одета в фиолетовое платье, которое выглядело как классическая тога. Золотая маска свисала с локтя. Мадам обратила проницательный взгляд на Анну:

– И вы…

– Подруга, – ответила Корэл, прежде чем Анна смогла произнести хотя бы слово.

Анна с благодарностью взглянула на нее. Она была очень рада, что Корэл велела ей опустить маску перед выходом из особняка. Совсем ни к чему показываться мадам.

Афродита бросила на Корэл злобный взгляд и повела их вверх по лестнице и дальше по коридору, где она остановились перед дверью. Она открыла ее и жестом предложила войти.

– Комната ваша до рассвета. Я проинформирую графа, что вы ждете его, когда он прибудет. – После этих слов она с шумом удалилась.

Корэл многозначительно улыбнулась:

– Удачи, миссис Рен.

И потом она тоже ушла.

Анна тщательно закрыла за ней дверь; ей понадобилось некоторое время, чтобы восстановить дыхание, пока она оглядывалась по сторонам. Комната, к ее удивлению, была обставлена со вкусом, принимая, конечно, во внимание, что она находилась в борделе. Анна потерла руку, пытаясь согреть ее. Велюровые портьеры закрывали окно, огонь пылал в чудесном камине, отделанном белым мрамором, и два обитых стула стояли рядом с очагом. Она откинула одеяла с постели. Белье было чистым или, по крайней мере, таким казалось.

Она сняла плащ и повесила его на стул. Под ним на ней было надето прозрачное платье, позаимствованное у Корэл. Сначала Анна подумала, что это ночная рубашка, так как оно показалось ей удивительно непрактичным. Верхняя его часть состояла в основном из кружев. Корэл тем не менее уверила ее, что это подходящий наряд для соблазнения. Атласная маска в форме бабочки закрывала лоб и линию волос, доходя до середины щек. Овальные и приподнятые в уголках вырезы придавали ее глазам странно незнакомую форму. Тщательно завитые волосы ниспадали ей на плечи. Лорд Свартингэм никогда не видел ее с распущенными волосами.

Все было готово. Анна, стоя у камина, вертела в руках свечку. Что она делает здесь? Этот глупый план никогда не сработает. О чем только она думала? Тем не менее еще есть время изменить своему слову. Она могли покинуть комнату и найти карету. Дверь открыта.

Анна повернулась и замерла. Мужская фигура появилась в дверном проеме, вырисовываясь на фоне света из коридора. На долю секунды она почувствовала страх и нерешительно отступила назад. Она даже не могла различить, был ли это лорд Свартингэм. Затем мужчина вошел, и она поняла по форме его головы, по походке, по движению руки, снимающей пальто, что это он.

Граф положил пальто на стул и подошел к ней в рубашке, бриджах и камзоле. Анна не знала, что нужно говорить или делать. Она нервно отвела волосы с лица и заправила их за ухо, изогнув мизинец. Она не могла видеть выражения его лица в тусклом свете свечи, также и он не мог рассмотреть ее.

Он потянулся к ней и привлек к себе. Она расслабилась от этого движения и подняла лицо, ожидая поцелуя. Но он не поцеловал ее в губы. Словно не заметив ее движения, он приложил свой открытый рот к изгибу ее шеи.

Анна задрожала. После столь долгого ожидания его прикосновения вдруг почувствовать, как его влажный язык проходит по ее шее, вниз к плечу, было для нее одновременно шокирующе и приятно. Он схватил ее за плечи. Его губы пробегали вперед-назад по ключице, а от горячего дыхания ее кожа покрылась мурашками. Ее соски терлись о грубое кружево платья.

Он медленно опустил одну бретельку свободной ночной рубашки. Кружево зацепилось и протянулось по ее соскам почти болезненно, раскрывая грудь. Его дыхание стало глубже. Он убрал руки с ее плеч и скользнул мозолистой рукой по соску. Анна задержала дыхание и неровно выдохнула. Она не была с мужчиной уже более шести лет, а до этого к ней прикасался только муж. Жар мужской ладони почти обжигал ее прохладную грудь. Он проводил рукой в разные стороны, тратя достаточно времени на то, чтобы измерить ее расстоянием между пальцами.

Его волосы были слегка влажными от тумана на улице, и она чувствовала его запах: пот, бренди и его собственный уникальный мужской мускусный аромат. Она повернула к нему лицо, но он отвернул голову. Она последовала за ним, хотела поцеловать его. Но он неожиданно дернул вниз другое плечо ее платья, сбивая ее с толку.

Когда груди перестали поддерживать платье, оно упало к ее ногам. Она стояла перед ним обнаженная. Наступил момент, когда она заморгала и почувствовала себя уязвимой, но затем он прикоснулся своим ртом к ее соску и лизнул.

Ее ноги задрожали, она почувствовала слабость и с удивлением обнаружила, что не может стоять. Что за чувство овладело ее телом? Этого никогда не случалось прежде. Неужели это было так давно, что она уже не помнила, каково это – заниматься любовью? Ее тело, ее эмоции казались чужими.

Но он поддерживал ее теперь, даже когда ноги у нее подкосились. Его рот ни на мгновение не оставлял ее груди, он поднял Анну и положил на кровать, и мысли ее рассредоточились. Он провел руками по ее обнаженным бокам и, взявшись за ее бедра, неистово их раздвинул. Он расположил свои бедра напротив ее, как будто имел на нее все права.

Дрожь распространилась по ее телу.

Он издал неопределенный звук – нечто среднее между рыком и мурлыканьем. Казалось, он получал удовольствие от своего превосходства и ее беспомощности.

Но на этот раз он был готов и не позволил ей сдвинуть себя. Он терся все сильнее о ее чувствительную плоть. Он вдавил ее в матрац и господствовал над ней своим весом и силой.

Она была поймана, не способна двигаться, когда он беспрестанно доставлял ей удовольствие. Он не позволял ей подняться, впиваясь в нее неумолимо своими твердыми чреслами.

Она дрожала, не в силах контролировать себя. Волны удовольствия растекались от солнечного сплетения по направлению к кончикам пальцев. Последовали маленькие волны, и она задохнулась, когда кусочки ее, казалось, разлетались в разные стороны. На мгновение экстаза радость затопила ее беспокойство. Он раскачивался на ней без остановки, но теперь мягкими медленными движениями, будто зная, что ее плоть слишком чувствительна, чтобы справиться с более жестким контактом. Его руки летали длинными взмахами вниз по ее бокам, и он целовал открытым ртом ее ноющие груди.

Она не знала, как долго оставалась в полуизумлении, прежде чем почувствовала, что его пальцы стали тверже, и он сунул руку между их телами, чтобы расстегнуть свои бриджи. Они оставались крепко прижаты друг к другу, и каждое движение его руки подталкивало тыльную сторону костяшек его пальцев в ее влажное женское место. Она сладострастно извивалась под его рукой. Она хотела от него еще, и прямо сейчас.

По какой-то причине она ощущала себя странно расчувствовавшейся. Эмоции поразили ее. Этот самый великолепный опыт ее жизни оказался также совершенно непредсказуемым. Она ожидала, что просто получит физическую разрядку, но вместо этого словно погрузилась в удивительного рода трансцендентность. Это не имело для нее никакого смысла, но у нее не было ясности ума, чтобы размышлять.

Анна отбросила мысль в сторону, чтобы разобраться с ней позднее. Она закрыла глаза и наслаждалась его тяжелым, горячим весом на ней. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно.

Он перенес свой вес и поднялся с ее тела. Он делал это медленно, и она чувствовала каждое его движение как расплывающуюся пустоту. Он встал с кровати, потянулся за своим пальто и пошел к двери.

Он открыл ее, но затем помедлил; его голову освещал сзади свет из коридора.

– Встретьтесь здесь со мной снова завтра вечером. Дверь тихо закрылась за ним.

И Анна осознала, что это были первые и единственные слова, произнесенные им этой ночью.


Глава 10


В середине ночи, когда вокруг стояла непроглядная тьма, Аурея проснулась от страстных поцелуев. Сквозь полудрему и темноту она ничего не видела, но ощущала нежные прикосновения. Она повернулась, и ее руки обняли фигуру мужчины. Он гладил и ласкал ее так тонко, что она даже не заметила, когда он снял с ее тела ночную рубашку. Затем он занимался с ней любовью в молчании, прерываемом только ее криками экстаза. Он оставался с ней всю ночь, поклоняясь ее телу своим собственным, а когда наступил рассвет, она снова заснула, переполненная страстью. Проснувшись, Аурея увидела, что ее ночной любовник исчез. Она села на своей большой одинокой кровати и оглянулась вокруг, ища какие-либо его признаки, но нашла лишь оброненное перо ворона. Аурея спросила себя: а не был ли ее любовник лишь сном…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Эдвард бросил перо и поднял наверх очки, чтобы потереть глаза. Проклятье. Слова просто не находились.

Снаружи его лондонского особняка, в не очень модном районе он мог слышать скрип ранних повозок, начинавших катиться вверх и вниз по улице. Хлопнула входная дверь, и до его окна донеслась песня служанки, подметающей ступеньки. На письменном столе все еще горела свеча, которую он зажег, встав затемно, и сейчас он наклонился, чтобы задуть ее.

Сон ускользнул от него прошлой ночью. Он наконец сдался в предрассветные часы. Это было странно. Он только что испытал лучший секс в своей жизни и поэтому, казалось, должен ощущать себя полностью истощенным. Вместо этого он провел всю ночь, думая об Анне Рен и маленькой шлюхе из «Грота Афродиты».

Но была ли она шлюхой? Вот в чем проблема. Этот вопрос крутился и крутился у него в голове всю ночь.

Когда он приехал в «Грот Афродиты» прошлым вечером, мадам просто сказала ему, что его уже ждет женщина. Она не указала, была ли женщина работающей проституткой или леди из светского общества, пожелавшей провести вечер за запретным удовольствием. Он и не спрашивал об этом. В «Гроте Афродиты» не спрашивают. Именно поэтому так много людей являются постоянными клиентами этого заведения: здесь мужчине гарантировались анонимность и чистая женщина. Он не испытывал любопытства до тех пор, пока не ушел.

С одной стороны, она носила маску, как леди, желающая остаться неузнанной. Однако иногда и проститутки в «Гроте Афродиты» надевали маски, стремясь придать акту атмосферу таинственности. Но, опять-таки, она была такой узкой, когда он вошел в нее, как будто очень долго жила без мужчины. Хотя, возможно, это воображение побуждало его вспоминать только то, что он хотел чувствовать.

Он хрипло застонал. Мысли о ней делали его плоть твердой как камень. Это также заставляло его испытывать чувство вины. Потому что еще одна вещь, нелепая вещь, не давала ему спать большую часть ночи. Все было замечательно, чудесно, гладко, пока его разум не возвращался к миссис Рен, к Анне, вновь заполнившей мысли не более чем через четверть часа после того, как он покинул «Грот Афродиты». Воспоминание о ней приносило некую печаль, чувство отклонения от истины сопровождало его всю дорогу домой. Ему казалось, будто он предал ее. Не важно, что у нее не было прав на него и она никогда даже не показала, что могла бы ответить взаимностью на его сильное желание. Убеждение, что он изменил ей, укреплялось в нем, разъедая душу.

Маленькая шлюха была сложена как Анна.

Держа ее в объятиях, он воображал немного, как держал бы Анну Рен. Какие ощущения он испытывал бы, лаская ее. И когда он поцеловал ее шею, то тотчас же возбудился. Эдвард застонал в ладони. Он должен избавиться от постоянных мыслей о своей маленькой секретарше: они недостойны английского джентльмена. Это побуждение развратить непорочное должно быть преодолено, и он сделает это посредством одной лишь силы воли, если понадобится.

Он вскочил из-за стола, направился к шнурку звонка, висящему в углу, и зло дернул его. Затем стал убирать бумаги. Сняв очки для чтения, он сунул их в футляр.

Пять минут спустя на его вызов все еще не последовало ответа.

Эдвард выдохнул и пристально посмотрел на дверь. Прошла еще одна минута, но слуга так и не появился. Он нетерпеливо побарабанил пальцами по столу. Черт побери, всему есть предел.

Он подошел к двери и проревел в прихожую:

– Дэвис!

Шаркающий звук, будто производимый созданием, которого позвали из адских глубин, послышался из коридора. Он приближался. Очень медленно.

– Наступит закат, прежде чем ты доберешься сюда, если не поторопишься. – Эдвард затаил дыхание, прислушиваясь.

Шарканье не ускорилось.

Он снова выдохнул и прислонился к дверной коробке:

– Я, наверное, уволю тебя в один прекрасный день, заменив дрессированным медведем. Он не сможет выполнять эти обязанности хуже, чем ты. Ты слышишь меня, Дэвис?

Дэвис, его камердинер, материализовался из-за угла, держа поднос с горячей водой. Поднос дрожал. Слуга замедлил свой уже и без того улиточный шаг, когда увидел графа.

Эдвард фыркнул:

– Ладно, не напрягайся. У меня в распоряжении все время мира, чтобы стоять в коридоре в ночной сорочке.

Камердинер, казалось, не слышал. Его движения теперь замедлились до ползанья. Дэвис был пожилой плут с редкими волосами цвета грязного снега и спиной, согнутой в привычном поклоне. Большая родинка с растущими из нее волосами сбоку ото рта как будто компенсировала недостаток волос над водянистыми серыми глазами.

– Я знаю, что ты слышишь меня! – прокричал Эдвард ему в ухо, когда тот приблизился.

Камердинер вздрогнул, будто только что заметил его.

– Рано встали, не так ли, милорд? Так дообольщались, что не могли уснуть, да?

– Я спал и даже не видел снов.

– Ах так? – Дэвис издал кудахтанье, которое сделало бы честь канюку. – Человеку вашего возраста негоже плохо спать, если вы не возражаете против того, что я это говорю.

– Что ты там бормочешь, ты, дряхлая старая лысуха? Дэвис опустил поднос и бросил на него злобный взгляд.

– Высасывает мужскую силу, это да, – если вы знаете, что я имею в виду, милорд.

– Нет, я не знаю, что ты имеешь в виду, слава богу. Он вылил кувшин тепловатой воды в таз на своем комоде с зеркалом и смочил лицо перед бритьем.

Дэвис наклонился близко и сказал хриплым шепотом.

– Траханье, милорд. – Он подмигнул, бросив омерзительный взгляд.

Эдвард смотрел на него раздражительно, когда он намыливал пену.

– Это все замечательно для молодого мужчины, – продолжал камердинер, – но вы становитесь старше, милорд. Почтенные господа должны сохранять свою силу.

– Откуда тебе знать.

Дэвис нахмурился и взял бритву.

Эдвард немедленно выхватил ее у него из рук:

– Я не такой дурак, чтобы позволять тебе приближаться к моей шее с острой бритвой.

Он начал соскабливать мыло из-под подбородка.

– Конечно, некоторым не нужно беспокоиться о том, чтобы беречь свою силу, – сказал камердинер. Бритва приблизилась к ямочке на подбородке Эдварда. – У них проблемы с их дружком, если вы понимаете, о чем я.

Эдвард взвизгнул, порезав себе подбородок:

– Вон! Убирайся, ты, злобный старый ночной горшок.

Дэвис дышал с присвистом, стремительно бросившись к двери. Некоторые, услышав свистящие звуки, обеспокоились бы здоровьем пожилого человека, но Эдвард не дал себя провести. Не часто его камердинер одерживал над ним верх так рано утром.

Дэвис смеялся.


Назначенная встреча прошла не совсем так, как она ожидала, размышляла Анна на следующее утро. Они занимались любовью, естественно. И он, кажется, не узнал ее. Это успокаивало. Но в действительности чем больше она думала о занятии любовью с лордом Свартингэмом, тем более разочарованной она становилась. Да, граф очень хорош как любовник. Восхитителен, в самом деле. Она никогда не испытывала такого физического удовольствия ранее, поэтому не могла предсказать его. Но то, что он не целовал ее в губы…

Анна налила себе чашку чаю. Снова она встала рано для завтрака, поэтому комната была в ее распоряжении.

Он не позволил ей коснуться его лица. Это казалось каким-то безличным. Но ведь это естественно, не так ли? Он вообразил себе, что она проститутка или женщина свободных нравов, ради всего святого. Поэтому он и отнесся к ней как к таковой. Разве не этого она ожидала?

Анна обезглавила копченую селедку и вонзила ей в бок зубцы вилки. Она должна была ожидать этого, но она не ожидала… Проблема заключалась в том, что, когда она занималась любовью, он… ну… занимался сексом. С безымянной проституткой. И это оказалось так тягостно.

Она скорчила рожу своей безголовой селедке. И что, ради всего святого, она собиралась делать сегодня вечером? Она не планировала оставаться в Лондоне более двух ночей. Ей следовало уехать домой сегодня на первой карете. Вместо этого она сидела в комнате Корэл для завтрака, давя невинную селедку.

Она все еще угрюмо хмурилась, когда в комнату вошла Корэл, одетая в прозрачный бледно-розовый халат, отделанный лебяжьим пухом.

Женщина остановилась и посмотрела на нее:

– Он не пришел к вам в комнату вчера вечером?

– Что? – Анне понадобилось некоторое время, чтобы постичь вопрос. – О нет. Нет, он пришел. – Она вспыхнула и торопливо отхлебнула глоток чая.

Корэл взяла себе несколько вареных яиц и тост с буфета и грациозно опустилась в кресло напротив Анны.

– Он был слишком груб?

– Нет.

– Вы не получили удовольствия? – давила на нее Корэл. – Он не смог довести вас до оргазма?

Анна от смущения чуть не поперхнулась чаем.

– Нет! То есть да. Это было довольно приятно. Корэл невозмутимо налила себе чашку чаю.

– Тогда почему я нахожу вас сегодня утром мрачной, когда у вас в глазах должны сиять звезды?

– Я не знаю! – Анна, к своему ужасу, заметила, что повысила голос. Что с ней случилось? Ведь Корэл права: она удовлетворила свое желание, провела ночь с графом и все еще чем-то недовольна. Какое же она противоречивое создание!

Женщина напротив подняла брови, услышав ее тон. Анна крошила кусочек тоста, не решаясь встретиться с ней взглядом.

– Он хочет, чтобы сегодня вечером я пришла снова.

– Дейст-ви-тель-но, – сказала Корэл нараспев. – Это интересно.

– Я не должна идти.

Корэл отхлебнула из чашки.

– Он может узнать меня, если мы встретимся еще раз. – Анна оттолкнула селедку на край тарелки. – И притом это совершенно неподобающе для леди – вернуться во второй вечер.

– Да, я понимаю вашу проблему, – пробормотала Корэл. – Одна ночь в борделе абсолютно приемлема, в то время как две – уже большой риск оказаться деклассированным.

Анна уставилась на нее.

Корэл капризно ей улыбнулась:

– Почему бы нам не пойти и не купить те ткани, которые вы обещали привезти своей свекрови. Это даст вам время подумать. Вы можете принять решение сегодня во второй половине дня.

– Какая прекрасная мысль. Благодарю вас. – Анна положила вилку. – Я пойду переоденусь.

Она встала из-за стола и поспешила из утренней комнаты; настроение ее улучшилось. Она только желала отбросить мысли о сегодняшнем вечере так же легко, как свой завтрак. Несмотря на то что она сказала Корэл, Анна опасалась, что на самом деле уже приняла решение.

Она собиралась снова вернуться в «Грот Афродиты» и к лорду Свартингэму.


Той ночью граф вошел в комнату, где Анна ждала его, не говоря ни слова. Тишину нарушило лишь тихое шуршание закрывающейся двери и треск огня. Она смотрела, как он прошел вперед, его лицо скрывала тень. Медленно он сбросил пальто, его мощный силуэт осветил сзади огонь камина. А затем она скользнула к нему, прежде чем он смог сделать первый шаг, прежде чем он смог контролировать. Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его рот. Но он мягко уклонился, вместо этого притянув ее к себе.

Она решительно стремилась на этот раз заставить его понять, что она была настоящей. Коснуться по крайней мере части его. Она воспользовалась преимуществом своего положения и быстро расстегнула пуговицы на его камзоле. Распахнув его, она набросилась на рубашку под ним.

Он потянулся, чтобы схватить ее руки, но она уже частично расстегнула его рубашку. Она жадно тянулась за своим призом: его плоскими мужскими сосками. Ее пальцы перебирали волосы у него на груди, пока она не нашла их. Затем она склонилась вперед и лизнула его соски, как он делал прошлой ночью с ее грудью, чувствуя неясное ликование оттого, что так быстро взяла над ним верх. Его руки упали с того места, куда поднялись, чтобы схватить ее запястья, и теперь ласкали ей живот.

Из-за его роста она не могла коснуться всего, чего хотела. Поэтому она толкнула его на один из стульев у камина. Для нее было важно выиграть эту битву сегодня вечером.

Он развалился там, его наполовину расстегнутую рубашку освещал огонь. Она встала на колени между его раскинутыми ногами и скользнула руками ему под рубашку, проделав весь путь вверх к его плечам; затем ее пальцы скользнули вниз по его рукам, унося с собой ткань. Она стянула с него рубашку и бросила ее на пол. Это позволило ей свободно проводить ладонями по его красивым мускулистым плечам и рукам. Анна застонала от наслаждения, со всей полнотой наконец почувствовав силу и тепло его тела. Она испытывала головокружение в предвкушении. Он зашевелился и направил ее руки к передней части своих бриджей. Ее пальцы дрожали, но она отстранила его руки, когда он попытался помочь ей. Она протолкнула потайные пуговицы через петли, чувствуя, как в это время его желание растет.

Он зарычал и зарылся пальцами в ее волосы на затылке. Он мягко подтолкнул ее рот вниз.

Он застонал.

Анна извивалась от возбуждения. Она никогда не делала ничего настолько сексуально стимулирующего в своей жизни. Ее тело стало влажным и скользким, а груди, казалось, колыхались с каждым стоном, который она исторгала.

Потом они сидели, расслабившись, в течение некоторого времени, в очаге потрескивал огонь. Она склонила голову ему на плечо и убрала волосы с глаз изогнутым мизинцем. Через некоторое время он стянул ее платье с грудей. Медленно он играл с ее сосками, поглаживая их и мягко сжимая в течение долгих минут.

Анна стонала. Он сводил ее с ума.

Ослабев, она упала вперед, тяжело дыша, лежа на его обнаженном плече, когда он как в колыбели держал ее на руках.

Его лицо было наполовину отвернуто в сторону, и она лениво смотрела на него, когда он приходил в себя. Морщины, которые обычно пересекали его лоб и окружали по бокам рот, теперь смягчились. Длинные мерные ресницы лежали на щеках, пряча проницательные глаза. Она хотела погладить его лицо, почувствовать его кончиками своих пальцев. Но к этому времени она уже знала, что он не позволит.

Добилась ли она того, чего хотела? Она чувствовала, что слезы застыли в уголках глаз. Что-то в этом было не так. Занятие любовью было еще более замечательным сегодня ночью. Но в то же время, несмотря на физический экстаз, в душе она остро почувствовала бесконечную пустоту. Чего-то не хватало.

Он неожиданно вздохнул и подвинулся, потом взял ее на руки и понес к кровати, мягко опуская на постель. Она задрожала и натянула одеяло себе до плеч, глядя на него. Она хотела заговорить, но что она могла сказать?

Эдвард застегнул рубашку, заправил ее в бриджи, а потом застегнул и их тоже. Затем пригладил пальцами волосы и сгреб в охапку пальто и камзол, направляясь к двери на нетвердых ногах, как недавно удовлетворенный мужчина.

Он помедлил у двери:

– Завтра.

А затем ушел.

Анна лежала там минуту, прислушиваясь к его удаляющимся шагам и чувствуя грусть. Ее поднял вульгарный смех где-то в доме. Она встала, помылась и вытерлась полотенцами, сложенными на небольшом столике. Анна бросила на пол влажную ткань, а затем посмотрела на нее. Раковина и белье в комнате предназначались для того, чтобы помыться после близости. Это заставило ее почувствовать себя кричаще-безвкусной, словно шлюха, но разве она не оказалась уже опасно близко к этому статусу? Она позволила физическому желанию управлять ею настолько, чтобы встречаться с любовником в борделе.

Она вздохнула и надела неопределенного вида темное платье, которое принесла с собой упакованным в сумку вместе с ботинками и плащом с капюшоном. Одевшись, она сложила кружевное платье и сунула его в сумку. Не оставила ли она чего? Окинув глазами комнату, она ничего своего не увидела. Приоткрыв дверь, она оглядела коридор. Все чисто. Анна накинула капюшон и, все еще не снимая маску-бабочку, рискнула пойти вперед.

Корэл проинструктировала ее вчера, чтобы она была осторожной в коридорах, входила и выходила только через черный ход, где ее будет ждать карета.

Анна двинулась теперь к черной лестнице, на которую указывала Корэл, и побежала вниз по ступенькам. Она вздохнула с облегчением, когда достигла двери и увидела ожидающую карету. Маска начала тереть ей переносицу, и она отвязала ее. Как раз когда она сняла маску, трое молодых людей, пошатываясь, вышли из-за угла дома. Анна поспешила к карете.

Неожиданным движением один из мужчин ударил другого по спине дружеским жестом, но тот был настолько пьян, что потерял равновесие и качнулся в сторону Анны, упав с ней на землю.

– У-ж-жасно сожалею, моя дорогая.

Щеголь смеялся, когда пытался оттолкнуться от Анны, ударяя ее локтями в живот. Он сумел опереться на руки, но стоял там, качаясь, словно был слишком одурманен, чтобы двинуться дальше. Анна толкала его, пытаясь облегчить давление его веса. Задняя дверь «Грота Афродиты» открылась. Свет из двери упал на ее лицо.

Щеголь пьяно ухмыльнулся. Золотой клык блеснул у него во рту.

– О, ты совсем неплоха, любовь моя. – Он наклонился вниз, очевидно, по его мнению, в соблазнительной манере, и дохнул ей в лицо элем: – Что скажешь, если ты и я…

– Слезьте с меня, сэр! – Анна сильно била по груди мужчины и сумела лишить его равновесия. Он упал на бок, ужасно бранясь. Она быстро двинулась в сторону от него, спеша уйти, пока он не поднялся.

– Иди сюда, подружка. Я…

Друг щеголя избавил ее от выслушивания несомненно непристойного замечания. Мужчина поднял его за ворот рубашки.

– Пойдем, приятель. Нет нужды играть с прислугой с нижнего этажа, когда внутри нас ждет пара птиц высокого полета.

Вдвоем мужчины, смеясь, оттащили своего протестующего друга.

Анна побежала к карете, забралась внутрь и захлопнула за собой дверь. Она дрожала от отвратительного инцидента.

Инцидента, который мог быть гораздо ужаснее.

Ее никогда не принимали даже по ошибке иначе, чем за женщину наивысших моральных устоев. Она почувствовала себя деградировавшей. Испорченной. Она несколько раз глубоко вздохнула и твердо напомнила себе, что здесь не из-за чего расстраиваться. Она не была ранена при падении, и друзья грубого молодого человека оттеснили его прежде, чем он оскорбил ее или как-нибудь неподобающе прикоснулся к ней. Правда, он видел ее лицо. Но едва ли она могла встретиться с ним в Литтл-Бэттлфорде. Анна почувствовала себя немного лучше. Конечно, не стоит брать в голову.


Две золотые монеты мелькнули в воздухе, засверкав в свете из задней двери «Грота Афродиты», и были пойманы точным, уверенным движением.

– Все прошло хорошо.

– Рад слышать, старина, – ухмыльнулся один из щеголей, выглядя почти таким же пьяным, каким он, предположительно, и был. – Может, расскажешь нам, что все это значит?

– Боюсь, что не могу сделать этого. – Губа третьего мужчины изогнулась в презрительной усмешке, и его золотой зуб блеснул. – Это секрет.


Глава 11


Прошло много месяцев с тех пор, как Аурея поселилась в замке своего мужа-ворона. Днем она развлекалась чтением книг, которые сотнями стояли в библиотеке замка, или совершала долгие прогулки по саду. Вечером она пировала деликатесами, о которых только мечтала в своей прошлой жизни. У нее были красивые платья, чтобы носить, и бесценные драгоценности, чтобы украшать себя. Иногда ее навещал ворон, неожиданно присоединяясь к ней в ее комнатах или за ужином без какого-либо предупреждения. Аурея обнаружила, что ее странный супруг имел широкий кругозор и высокий интеллект, и он втягивал ее в восхитительные беседы. Но большая черная птица всегда удалялась прежде, чем она шла в свои комнаты вечером. И каждую ночь в темноте незнакомец приходил на ее супружеское ложе и утонченно занимался с ней любовью…

Из сказки «Принц-ворон»


– Ха, защитник репы и хозяин овец. – Низкий саркастический голос произнес эти слова с подчеркнутой медлительностью. – Здравствуй, мой аграрный собрат.

Эдвард, прищурившись, оглядывал с порога похожее на пещеру кафе. Наконец он с трудом различил говорящего, который сидел, развалившись за столом в правом дальнем углу. «Защитник репы, э?» Прокладывая себе путь мимо стоящих в беспорядке и потемневших от времени столов, Эдвард подошел к мужчине и сильно хлопнул его по спине.

– Иддесли! Еще нет пяти часов вечера. Почему ты уже не спишь?

Саймон, виконт Иддесли, не качнулся вперед от замечательного удара в спину – он, должно быть, крепко держался руками, – но все-таки вздрогнул. Худощавый и элегантный, в модном напудренном белом парике и рубашке с кружевными манжетами, он, несомненно, многим казался франтом. Но внешность в этом случае была обманчивой.

– Обо мне известно, что я смотрю на свет дня до полудня, – сказал Иддесли, – хотя и не часто. – Он пинком выдвинул стул из-под стола. – Садись, старина, и отведай этот священный напиток, называемый кофе. Боги, если бы о нем знали, не нуждались бы в нектаре на Олимпе.

Эдвард сделал знак мальчику, подающему напитки, и сел на предложенный стул. Он кивнул хранящему молчание третьему мужчине, который сидел с ними за столом:

– Здравствуй, Гарри. Как поживаешь?

Гарри Пай, управляющий землями в поместье где-то на севере Англии, не часто бывал в Лондоне. Он, должно быть, оказался здесь по делам. В противоположность бросающемуся в глаза виконту Гарри почти сливался с деревянной мебелью вокруг, едва заметный в своем обычном коричневом пальто и камзоле. Но Эдвард знал наверняка, что он далеко не так прост, как могло показаться.

Гарри кивнул:

– Милорд, приятно видеть вас. – Он не улыбнулся, но в его зеленых глазах появилась проблеск веселья.

– Кровь господня, Гарри, сколько раз я говорил тебе называть меня Эдвард или де Рааф? – Он снова сделал знак мальчику.

– Или Эд, или Эдди, – вставил Иддесли.

– Только не Эдди.

Мальчик со стуком поставил на стол кружку, и Эдвард благодарно отхлебнул.

– Хорошо, милорд, – пробормотал Гарри, но Эдвард не стал утруждать себя ответом.

Он оглядел помещение. Кофе в этом заведении был отменным – именно поэтому аграрное общество собиралось здесь, а вовсе не из-за архитектуры. Полутемную комнату венчал слишком низкий потолок. Притолока над входом приобрела печальную известность тем, что более высокие члены общества сильно ударялись об нее головой. Столы, вероятно, никогда не чистились, а кружки не выдерживали тщательного осмотра. Персонал же сплошь состоял из ловких жуликов, которые становились туги на ухо, когда им не хотелось обслуживать клиента, невзирая на его ранг. Но кофе неизменно был свежим и крепким, и любого человека принимали в заведении, если он имел интерес к сельскому хозяйству. Эдвард узнал нескольких титулованных особ, сидящих за столами, но здесь также присутствовали и мелкие землевладельцы, которые приехали в Лондон на один день, и даже работающие управляющими, такие как Гарри. Аграрии были известны странным равенством в своем клубе.

– И что привело тебя в нашу замечательную благоухающую столицу? – спросил Иддесли.

– Переговоры по поводу брачного союза, – ответил Эдвард.

Глаза Гарри Пая оживились над краем кружки. Его рука обхватила кружку. На том месте, где следовало быть безымянному пальцу, зияла приводящая в замешательство пустота.

– О, ты храбрее меня, – сказал Иддесли. – Ты, должно быть, отмечал грядущее бракосочетание, когда я видел тебя прошлой ночью в «Гроте Афродиты».

– Ты был там? – Эдвард почувствовал себя странно скрытным. – Я не видел тебя.

– Да уж. – Иддесли ухмыльнулся. – Ты выглядел довольно э… расслабленным, выходя из этого заведения. Я сам был занят в тот момент двумя страстно желающими нимфами, иначе поприветствовал бы тебя.

– Только двумя? – спросил Гарри с непроницаемым лицом.

– Позднее к нам присоединилась третья. – Ледяные серые глаза Иддесли сверкнули почти невинно. – Но я колебался обнародовать этот факт, боясь, что это заставит вас двоих засомневаться в вашей мужской силе в сравнении со мной.

Гарри фыркнул.

Эдвард ухмыльнулся и поймал взгляд мальчика. Он поднял вверх палец, чтобы ему принесли еще одну кружку.

– Боже правый. Не слишком ли ты стар для такого спорта?

Виконт приложил ладонь со свисающими с нее кружевами к своей груди:

– Заверяю тебя честью своих мертвых и тлеющих предков, что все три девицы улыбались, когда я оставил их.

– Возможно, из-за золотых монет, которые они сжимали в руках, – заметил Эдвард.

– Ты глубоко обижаешь меня, – сказал виконт, подавив зевоту. – Кроме того, ты сам, видно, увлекся распутством того или иного сорта во владениях богини. Скажи, что это правда.

– Правда. – Эдвард нахмурился над своей кружкой. – Но теперь я появлюсь там очень не скоро.

Виконт отвлекся от изучения серебряной вышивки на своем пальто:

– Ты хочешь сказать, что собираешься быть целомудренным женихом?

– Я не вижу альтернативы этому.

Брови Иддесли поднялись.

– Не слишком ли это буквальная, если не сказать архаичная, интерпретация свадебных обетов?

– Возможно. Но я думаю, это будет способствовать удачной женитьбе. – Эдвард почувствовал, как его челюсти сжались. – Я хочу, чтобы это сработало на сей раз. Мне нужен наследник.

– В таком случае желаю тебе удачи, мой друг, – тихо сказал Иддесли. – Ты, должно быть, тщательно выбрал свою леди.

– Да, действительно. – Эдвард пристально посмотрел в свою полупустую кружку. – Она из безупречной семьи; их корни уходят в прошлое еще глубже, чем мои. У нее не вызывают отвращения мои шрамы: я знаю, потому что спрашивал ее сам – нечто, чего я не сделал со своей первой женой. Она умная и спокойная. Она симпатичная, но не красавица. И происходит из большой семьи. Если на то будет воля Бога, она сумеет дать мне сильных сыновей.

– Чистокровная матка для чистокровного жеребца-производителя, – усмехнулся Иддесли. – Скоро твои конюшни будут переполнены красивым и пронзительно кричащим потомством. Я уверен, тебе не терпится начать работать над получением отпрыска от своей нареченной.

– Кто эта леди? – спросил Гарри.

– Старшая дочь сэра Ричарда Джерарда, мисс Сильвия…

Иддесли издал приглушенное восклицание. Гарри посмотрел на него пронзительно.

– Джерард. Ты знаешь ее? – медленно закончил фразу Эдвард.

Иддесли рассматривал кружева на своих запястьях.

– Жена моего брата Этана была Джерард. Насколько я помню, на свадьбе мать показалась мне настоящей фурией.

– Она все такая же. – Эдвард пожал плечами. – Но я сомневаюсь, что мне придется с ней много общаться после того, как мы поженимся.

Гарри серьезно поднял свою кружку:

– Поздравляю с обручением, милорд.

– Да, мои поздравления. – Виконт тоже поднял свою кружку. – И удачи, мой друг.


Холодный нос у ее щеки разбудил Анну. Она приоткрыла глаза и увидела черные глаза пса лишь в нескольких дюймах от своих собственных. Они настойчиво смотрели на нее. Острое собачье дыхание пахнуло ей в лицо. Она застонала и повернула голову, чтобы посмотреть в окно. Рассвет только начал раскрашивать небо из сонного персикового цвета в более живой ярко-синий цвет дня. Она снова взглянула в глаза животного:

– Доброе утро, Джок.

Джок убрал свои передние лапы с матраца рядом с ее головой и отступил назад, чтобы сесть. Он вел себя очень тихо, уши торчали вверх, плечи чуть выдвинуты вперед, глаза настороженно следили за каждым ее движением. Краткий обзор характеристик собаки, желающей выйти на улицу.

– Ну хорошо, я встаю. – Она подошла к раковине и наспех умылась, прежде чем начать одеваться.

Собака и женщина спустились по черной лестнице.

Корэл жила на фешенебельной улице рядом с Мейфэр,[6 - Мейфэр – модный район лондонского Уэст-Энда; известен дорогими магазинами и гостиницами.] на которой только несколько лет назад расположились в ряд белые каменные дома. Большинство из них казались сейчас опустевшими, лишь кое-где какая-нибудь служанка мыла ступени главной лестницы или полировала дверную ручку. Обычно Анна чувствовала себя не слишком уверенно, гуляя в незнакомом месте без сопровождения, но сегодня Джок составлял ей компанию. Он держался рядом, как будто защищая ее, на случай если кто-нибудь подойдет. Они гуляли в дружеском молчании. Джок с упоением вынюхивал интригующие запахи города, в то время как она блуждала в собственных мыслях.

В течение ночи Анна обдумывала свою ситуацию и, проснувшись утром, уже знала, как поступит. Она не могла встретиться с графом сегодня вечером. Она играла с огнем и не могла дольше скрывать этот факт от самой себя. В своем стремлении быть с лордом Свартингэмом она пренебрегла всеми предосторожностями. Она безрассудно бросилась в Лондон и расхаживала вокруг борделя, словно это мюзикл в Литтл-Бэттлфорде. Чудо, что она осталась неузнанной. А инцидент с пьяными щеголями прошлой ночью окончательно ее отрезвил. Ее могли изнасиловать, или избить, или и то и другое. Как лицемерно она ругала мужчин за их поступки, хотя в течение двух последних ночей делала то же самое. Она вздрогнула при мысли о том, что лорд Свартингэм сказал бы, если бы разоблачил ее. Он был очень гордым человеком с ужасным характером.

Анна покачала головой и посмотрела вокруг. Они находились на расстоянии всего в несколько домов от резиденции Кэрол. То ли ноги сами привели ее обратно, то ли Джок следовал инстинкту возвращения домой.

Она потрепала собаку по голове:

– Хороший мальчик. Будет лучше, если мы зайдем внутрь и начнем собираться домой.

Джок навострил уши при слове «домой».

В этот момент напротив дома Корэл остановилась карета. Анна заколебалась, затем завернула за угол и выглянула оттуда. Кто мог явиться с визитом в такой неприлично ранний час? Лакей спрыгнул с кареты и поставил перед дверью деревянную ступеньку, прежде чем открыть ее. Показалась мужская нога, но тут же снова исчезла внутри кареты. Она увидела, что лакей передвинул ступеньку на дюйм или два влево; затем на тротуар спустился дородный мужчина с тяжелыми плечами. Он остановился на мгновение, чтобы что-то сказать лакею. Судя по тому, как слуга склонил голову, ему, видимо, пришлось выслушать выговор.

Дородный мужчина вошел в дом.

Может, это маркиз Корэл? Анна обдумывала эту последовательность событий, в то время как Джок терпеливо ждал рядом с ней. Исходя из того, что она знала о маркизе, было бы, наверное, благоразумно не встречаться с ним. Она не хотела создавать Корэл проблемы и испытывала неловкость при мысли о том, что кто-либо из высшего общества увидит ее в резиденции Корэл.

Хотя вероятность столкнуться с маркизом была чрезвычайно мала, инцидент прошлой ночи с пьяным щеголем сделал ее осторожной. Она решила войти в дом через вход для слуг и, таким образом, возможно, остаться незамеченной.

– Хорошо, что я запланировала уехать сегодня в любом случае, – сказала она Джоку, когда они пересекали помещения кухни.

В кухне царила суматоха. Горничные бегали туда-сюда, а лакеи помогали вносить в комнаты гору багажа. Анну едва узнали, когда она поднималась по темной черной лестнице. Беззвучно она и Джок прошли по верхнему коридору. Анна открыла дверь в свою комнату и обнаружила Перл, ожидающую её в волнении.

– О, слава богу, что вы вернулись, миссис Рен, – сказала та, увидев ее.

– Я водила Джока на прогулку, – ответила Анна. – Приехал маркиз Корэл и, как я видела, зашел через парадный вход.

– Да, – подтвердила Перл. – Корэл ожидала, что он вернется не раньше чем через неделю. Он будет зол, если обнаружит, что у нее гости.

– Я как раз хотела собрать вещи и уехать, поэтому я не попадусь у него на пути.

– Спасибо, мэм. Это очень облегчит ситуацию для Корэл, в самом деле.

– Но что будете делать вы, Перл? – Анна наклонилась, чтобы вытащить из-под кровати дорожную сумку. – Корэл хотела, чтобы вы остались здесь с ней. Позволит ли маркиз вам остаться?

Перл подобрала свисающую нитку на своей манжете:

– Корэл думает, что сможет уговорить его, но я сомневаюсь. Он иногда бывает очень скупой, хотя он и лорд. И дом принадлежит ему, вы знаете.

Анна кивком выразила свое понимание, аккуратно складывая свои чулки.

– Я рада, что у Корэл есть такое красивое место для жизни – со слугами, каретами и всем остальным, – медленно сказала Перл. – Но этот маркиз меня беспокоит.

Анна помедлила с охапкой вещей в руках.

– Вы опасаетесь, что он обидит ее, не так ли? Перл посмотрела на нее безрадостно:

– Я не знаю.


Эдвард метался по комнате борделя, как тигр в клетке, которому не дали еды. Женщина опаздывала. Он проверил фарфоровые часы над камином еще раз. Опаздывает на полчаса, черт бы ее побрал.

Как она смеет заставлять его ждать? Он подошел к камину и уставился на пламя. Он никогда так одержимо не возвращался к одной и той же женщине. Ни единожды, ни дважды, а трижды на этот раз.

Секс был таким замечательным каждый раз. Она казалась такой отзывчивой. Она не сдерживалась, действуя так, будто очарована им так же, как и он ею. Он не считал себя наивным. Он знал, что женщины, которым платили за секс, часто имитировали возбуждение, которого не испытывали. Но естественные реакции тела нельзя сымитировать. Она была влажной, буквально истекала в своем желании.

Он застонал. Мысль о ее влажной киске произвела предсказуемый эффект на его петушка. Ну где же она, черт побери?

Эдвард выругался и оттолкнулся от каминной полки, чтобы возобновить свое хождение. Он даже начал грезить в манере романтического юноши о том, как ее лицо выглядит под маской. Более того, он вообразил, что она может выглядеть как Анна.

Он остановился, прислонившись к стене и обхватив голову руками. Его грудь вздымалась, когда он глубоко дышал. Он приехал в Лондон, чтобы избавиться от этого ужасного очарования его маленькой секретарши, прежде чем женится. Вместо этого им завладела новая навязчивая идея. Но остановило ли это первоначальную одержимость? О нет. Его сильное желание к Анне не только возросло, но также смешалось с вожделением по отношению к загадочной маленькой проститутке. Вместо одного у него появилось два наваждения, и они соединились вместе в его уставшем мозгу.

Он бился головой о стену. Возможно, он сходит с ума. Это бы все объяснило.

Конечно, ничего из этого не имело значения для его петушка. Сумасшедший или нормальный, он по-прежнему чрезмерно желал почувствовать узкие, скользкие ножны этой женщины. Он перестал биться головой о стену и снова посмотрел на часы. Она опаздывала уже на тридцать три минуты.

Бог свидетель, он не собирался больше ждать ни секунды.

Эдвард схватил пальто и выбежал из комнаты, хлопнув дверью. Два седовласых джентльмена шли впереди по коридору. Они взглянули ему в лицо и посторонились, когда он промчался мимо. Он сбежал вниз по парадной лестнице, преодолевая по две ступеньки за один шаг, и ввалился в залу, куда клиенты-мужчины приходили пообщаться и познакомиться с замаскированными леди и шлюхами. Он оглядел кричаще-пеструю комнату. Среди присутствующих он заметил нескольких женщин в ярких одеждах, каждую из которых окружали жаждущие мужчины, но только на одной женщине была золотая маска. Эта женщина, ростом выше, чем другие, стояла в стороне и внимательно наблюдала, за людьми в комнате. Маска, закрывавшая все ее лицо, была гладкая и безмятежная, над миндалевидными разрезами для глаз симметрично вырезанными дугами поднимались брови. Афродита наблюдала за своими женщинами орлиными глазами-бусинками.

Эдвард направился прямо к ней.

– Где она? – спросил он.

Мадам, обычно невозмутимая и сдержанная, вздрогнула от его неожиданного вопроса рядом с собой:

– Лорд Свартингэм, не так ли?

– Да. Где женщина, с которой я должен был встретиться сегодня ночью?

– Разве она не в вашей комнате, милорд?

– Нет. – Эдвард заскрежетал зубами. – Нет, ее нет в комнате. Неужели я спустился бы сюда и спрашивал о ней, если бы она находилась в комнате наверху?

– У нас есть много других жаждущих леди, милорд. – Голос мадам звучал заискивающе. – Может быть, я могу послать какую-нибудь из них в вашу комнату?

Эдвард склонился вперед:

– Я не хочу другую. Я хочу ту женщину, которая была у меня прошлой и позапрошлой ночью. Кто она?

Глаза Афродиты забегали под маской.

– Милорд, вы же знаете, что мы не можем раскрывать личность наших очаровательных голубушек здесь, в «Гроте». Профессиональная неприкосновенность, вы понимаете.

Эдвард фыркнул:

– Я не дам и ломаного гроша за профессиональную неприкосновенность борделя. Кто она?

Афродита встревоженно отступила назад. Неудивительно, так как теперь он угрожающе завис над ней. Она сделала знак рукой кому-то за его плечом.

Эдвард сузил глаза. Он знал, что у него всего несколько минут.

– Я хочу знать ее имя – теперь, – или я удовлетворюсь тем, что устрою бунт в вашей гостиной.

– Нет необходимости угрожать. Есть несколько других девушек, которые пожелают провести ночь с нами. – В голосе Афродиты ясно слышалась ухмылка. – Те, для кого не имеют значения одна или две оспины.

Эдвард смолк. Он достаточно хорошо знал, как выглядит его лицо. Это больше не терзало его – он преодолел возраст мучительного тщеславия, – но тем не менее это вызывало отвращение у некоторых женщин.

Для маленькой шлюхи его шрамы, казалось, не имели значения. Конечно, прошлой ночью они занимались любовью на стуле у огня. Возможно, тогда в первый раз она подробно рассмотрела его лицо. Возможно, она испытала такое отвращение при виде этого, что не стала утруждать себя тем, чтобы появиться сегодня.

Будь она проклята.

Эдвард повернулся на пятках. Он схватил фальшивую китайскую вазу, поднял ее над головой и грохнул об пол. Она разбилась со взрывом. Разговоры в комнате стихли, все головы повернулись в его сторону.

Мужчине не пристало слишком много размышлять. Он предпочитал действовать. Если он не смог потратить свою энергию в постели, ну что ж, такой способ тоже неплох.

Его схватили сзади и бесцеремонно оттащили. Кулак размером с окорок ударил его в лицо. Эдвард отклонился назад. Удар со свистом прошел мимо его носа. Он сделал выпад кулаком вниз мужчине в живот. Тот выдохнул воздух из своих легких – чудесный звук – и пошатнулся.

Трое мужчин вошли внутрь, чтобы занять его место. Таких шкафообразных силачей заведение нанимало для того, чтобы выводить на улицу нарушителей спокойствия. Один из них совершил удар наотмашь с левой стороны его лица. В глазах Эдварда вспыхнули звезды, но это не помешало ему ответить симпатичным апперкотом.

Несколько клиентов приветствовали их громкими возгласами.

А затем все смешалось. Многие из зрителей оказались спортивными людьми, которые подумали, что силы неравны. Они присоединились к драке с головокружительным энтузиазмом. Обезумевшие девушки карабкались через диванчики, пронзительно крича и опрокидывая мебель, торопясь уйти с дороги. Афродита стояла посреди комнаты, выкрикивая приказания, которые никто не мог слышать. Она внезапно умолкла, когда кто-то толкнул ее головой вперед в чашу с пуншем. Столы полетели по воздуху. Предприимчивые дамы полусвета начали удаляться в коридор от мужчин и девушек, которые заполняли лестницы, чтобы полюбоваться беспорядками. Еще несколько вышибал и, по крайней мере, столько же мужчин с верхнего этажа и из комнат присоединились к свалке. Некоторые гости, потревоженные в своих апартаментах, оказались, естественно, одетыми только в бриджи или – в случае с одним довольно изысканно выглядящим пожилым джентльменом – в рубашку и больше ничего.

Эдвард наслаждался безмерно.

Кровь струилась по его подбородку из рассеченной губы, и он чувствовал, как один глаз медленно заплывает, закрывая обзор. Какой-то маленький негодяй крепко схватился за его спину и стучал, подпрыгивая, по его голове и плечам. Впереди него другой, более крупный мужчина пытался сбить его с ног. Эдвард уклонился от удара и поднял ногу, чтобы толкнуть вторую ногу мужчины, и в этот момент потерял равновесие. Он рухнул, как колосс.

Бесенок, повисший на спине, начинал ему надоедать. Схватив мужчину за волосы, Эдвард быстро врезался спиной в стену. Он услышал глухой удар, когда голова мужчины соприкоснулась с твердой поверхностью. Мужчина соскользнул с плеч Эдварда и приземлился на пол вместе с довольно крупным куском стенной штукатурки.

Эдвард ухмыльнулся и окинул зал здоровым глазом в поисках следующей жертвы. Один из вышибал заведения попытался украдкой шмыгнуть за дверь. Он пугливо посмотрел через плечо, когда на нем остановился взгляд Эдварда, но рядом не оказалось ни одного из его собратьев, чтобы прийти ему на помощь.

– Помилосердствуйте, милорд. Мне не платят столько, чтобы меня так жестоко избивали, как вы это сделали с остальными парнями. – Головорез поднял вверх руки и попятился прочь от наступающего Эдварда. – Вы далее одолели Большого Билли, а я никогда не видел человека более сильного, чем он. Ума не приложу, как это вам удалось.

– Очень хорошо, – сказал Эдвард. – Хотя я не могу видеть своим правым глазом, что уравнивает силы… – Он с надеждой посмотрел на сжавшегося задиру, который слабо улыбнулся и покачал головой. – Нет? Ну тогда, я думаю, вы знаете место, где мужчина может основательно напиться, а?

Таким образом, немногим позже Эдвард оказался в самой убогой таверне лондонского Ист-Энда. Рядом с ним сидели вышибалы из заведения, включая Большого Билли, лелеющего теперь опухший нос и два подбитых глаза, а не жестокие чувства. Большой Билли обнимал рукой плечи Эдварда и пытался научить его словам песенки, восхваляющей очарование девушки по имени Титти. Песня, казалось, имела много довольно умных двойных трактовок, которые представлялись Эдварду несколько расплывчатыми, так как он угощал всех присутствующих в таверне в течение последних двух часов.

– К-кто была та шлюха, которую вы искали, из-за которой началось все это, милорд? – Вышибала Джеки, обратившийся к нему, не пропустил ни одного круга напитков. Он адресовал свой вопрос куда-то в пространство справа от Эдварда.

– Вероломная женщина, – пробормотал Эдвард в свой эль.

– Все девушки – вероломные проститутки. – Эта мудрая мужская сентенция прозвучала из уст Большого Билли.

Присутствующие мужчины угрюмо кивали, хотя из-за этого один или двое потеряли равновесие и приземлились довольно резко на пол.

– Нет. Это неправда, – сказал Эдвард.

– Что неправда?

– Что все женщины вероломны, – внятно сказал Эдвард. – Я знаю женщину, которая чиста, как только что выпавший снег.

– Кто это? Скажите нам тогда, милорд! – Мужчины хотели услышать имя этого женского идеала.

– Миссис Анна Рен. – Он, качаясь, поднял свой бокал. – Тост! Тост за самую не-не-незапятнанную леди в Англии. Миссис Анну Рен!

Таверна взорвалась от громогласных криков и тостов за леди. И Эдвард задался вопросом, почему неожиданно все лампы погасли.


Его голова раскалывалась. Эдвард открыл глаза, но немедленно передумал и снова закрыл их. Осторожно он коснулся виска и попытался понять, почему голова у него трещала так, словно собиралась взорваться.

Он вспомнил «Грот Афродиты».

Он вспомнил, что женщина не пришла.

Он вспомнил драку. Эдвард сделал гримасу и осторожно попробовал языком. Все зубы на месте. Уже хорошая новость.

Его мозг напрягся.

Он вспомнил, что познакомился с замечательным парнем… Большим Бобом? Большим Бертом? Нет, Большим Билли. Он вспомнил… О господи. Он вспомнил, что поднимал тост за Анну в самом ужасном притоне, где когда-либо имел несчастье пить разбавленный водой эль. Его желудок неприятно собрался в кучу. Неужели он сделал имя Анны предметом толков в таком месте? Да, кажется, он сделал это. И, если он правильно помнил, вся комната, полная имеющих сомнительную репутацию мерзавцев, непристойно провозглашала тост за ее здоровье.

Он застонал.

Дэвис открыл дверь, позволив ей удариться о стену, и медленно вошел в комнату шаркающими шагами, неся нагруженный поднос.

Эдвард снова застонал. Звук двери чуть не заставил его скальп отделиться от черепа.

– Будь прокляты твои глаза. Не сейчас, Дэвис. Дэвис продолжал свой неторопливый путь к кровати.

– Я знаю, что ты меня слышишь, – проговорил граф немного громче, но не слишком громко из-за страха, что его голова снова взорвется.

– Мы вчера напились, не так ли, милорд? – прокричал Дэвис.

– Я не знал, что ты тоже перебрал, – сказал Эдвард из-под рук, которыми закрывал лицо.

Дэвис проигнорировал его реплику:

– Восхитительные джентльмены, которые доставили вас домой прошлой ночью, – ваши новые друзья?

Эдвард опустил руки, чтобы бросить злобный взгляд на своего камердинера.

Очевидно, тот безболезненно отскочил от несносного старика.

– Вы уже не так молоды, чтобы пить так много, милорд. Это чревато подагрой в вашем возрасте.

– Я переполнен твоей заботой о моем здоровье. – Эдвард посмотрел на поднос, который Дэвис теперь смог поставить на прикроватный столик. Он содержал чашку чаю, уже холодного, судя по пене, плавающей на поверхности, и чашку с молоком и тостом. – Что это такое, черт побери? Детское питание? Принеси мне бренди, чтобы успокоить эту голову.

Дэвис изобразил глухоту с апломбом, который бы оказал честь самым изысканным подмосткам в Лондоне. У него было много лет практики, в конце концов.

– Вот восхитительный завтрак, чтобы вернуть вам обратно вашу силу, – прокричал во всю глотку камердинер ему в ухо. – Молоко очень хорошо придает силы мужчине в вашем возрасте.

– Убирайся! Убирайся! Убирайся! – проревел Эдвард, а затем ему пришлось снова схватиться за голову.

Дэвис отступил к двери, но не смог удержаться, чтобы не нанести прощальный удар:

– Нужно уметь держать себя в руках, милорд. Кровь ударит вам в голову, лицо станет красным, а глаза нальются кровью от паралича. Ужасно страшно, если дело дойдет до этого.

Он проскользнул в дверь с изумительной для человека его лет ловкостью – как раз перед тем, как в косяк ударилась чашка с молоком и тостом.

Эдвард застонал и закрыл глаза, его голова снова упала на подушку. Он должен встать и начать паковать вещи, чтобы отправляться домой. Он приобрел невесту и посетил «Грот» – и не один, а два раза. Он сделал фактически все, что планировал, собираясь ехать в Лондон. И даже если он сейчас чувствовал себя гораздо хуже, чем когда только приехал, он не видел никакого смысла оставаться в городе. Маленькая шлюха не вернется, он никогда не встретит ее снова, и у него есть свои обязательства, которые он должен выполнять.

Его жизнь шла своим чередом, и в ней не было места для таинственной женщины в маске и эфемерного удовольствия, которое она доставляла.


Глава 12


Дни и ночи проходили как будто во сне, и Аурея была довольна. Возможно, она даже чувствовала себя счастливой. Но через несколько месяцев она начала испытывать потребность увидеть своего отца. Потребность росла и росла до тех пор, пока моменты ее пробуждения не наполнились тоской по отцу, и она стала безразличной и печальной. Однажды вечером за ужином ворон повернул к ней яркую черную бусинку своего глаза и спросил:

– Что вызывает это недомогание, которое я чувствую в тебе, моя жена?

– Я очень хочу снова увидеть своего отца, милорд, – вздохнула Аурея. – Я скучаю по нему.

– Невозможно! – пронзительно крикнул ворон и вышел из-за стола, не сказав больше ни слова.

Но Аурея, хотя больше не жаловалась, так тосковала по своему родителю, что перестала есть и только ковырялась в деликатесах, расставленных перед ней. Она медленно угасала до тех пор, пока однажды ворон уже не мог выносить этого. Он сердито влетел в ее комнату.

– Ну что ж, отправляйся тогда и навести своего отца, жена, – каркнул он, – но позаботься о том, чтобы вернуться в течение двух недель, потому что я буду тосковать, если ты останешься дольше…

    
Из сказки «Принц-ворон»


– О господи! – воскликнула Анна на следующий день. – Что вы сделали со своим лицом?

Она заметила синяки. Эдвард остановился и сердито посмотрел на нее. Она не видела его пять дней, и первые слова из ее уст прозвучали как обвинение. Он попытался представить, чтобы любой из его бывших секретарей-мужчин осмелился отпускать комментарии по поводу его внешности. Невообразимо. Фактически он не мог вспомнить кого-либо, за исключением своей теперешней секретарши, кто делал бы ему такие дерзкие замечания. Странно, он находил ее дерзость располагающей.

Но он не собирался показывать этого. Эдвард поднял бровь и попытался поставить секретаршу на место:

– Я ничего не сделал со своим лицом, спасибо, миссис Рен.

Это не произвело видимого эффекта.

– Вы не можете называть «ничем» этот подбитый глаз и синяки на вашей челюсти. – Анна посмотрела неодобрительно. – Вы уже наложили какую-нибудь мазь на них?

Она сидела на своем обычном месте за маленьким столом розового дерева в его библиотеке, позолоченная утренним светом из окна, и выглядела спокойной, словно и не вставала со стула за все время его отсутствия. Это была странно утешительная мысль. Эдвард заметил маленькую кляксу у нее на подбородке.

И что-то изменилось в ее внешности.

– Я не применял никакую мазь, миссис Рен, потому что в этом нет нужды. – Он попытался пройти оставшийся фут до своего стола не хромая.

Естественно, она заметила и это тоже:

– А ваша нога! Почему вы хромаете, милорд?

– Я не хромаю.

Она подняла брови так высоко, что они чуть не исчезли в линии ее волос.

Эдвард вперил в нее пристальный взгляд, стремясь придать вес своей лжи. Он пытался придумать объяснение ушибам, которое бы не заставило его выглядеть полным идиотом. Он, конечно же, не мог сказать своей маленькой секретарше, что подрался в борделе.

Что же с ее внешностью?

– С вами произошел несчастный случай? – спросила она, прежде чем он смог придумать подходящее объяснение.

Он ухватился за предположение:

– Да, несчастный случай. – Что-то с ее волосами… Новая прическа, возможно?

Его передышка оказалась короткой.

– Вы упали со своей лошади?

– Нет! – Эдвард постарался понизить голос, и его посетило неожиданное вдохновение. Он видел ее волосы. – Нет, я не упал с лошади. Где ваш чепец?

В качестве отвлечения внимания этот маневр полностью провалился.

– Я решила больше его не носить, – сказала она чопорно. – Если вы не упали с лошади, тогда что же с вами случилось?

Эта женщина имела бы выдающиеся успехи в проведении допросов.

– Я… – Впервые в жизни он не мог придумать подходящую историю.

Анна выглядела обеспокоенной.

– Ваша карета, надеюсь, не перевернулась, не так ли?

– Нет…

– Вас сбила почтовая карета в Лондоне? Я слышала, что на улицах ужасное столпотворение.

– Нет, карета меня тоже не сбивала. – Он попытался изобразить очаровательную улыбку. – Вы нравитесь мне без чепца. Ваши локоны сверкают, как поле маргариток.

– Я не знала, что маргаритки бывают коричневые. Вы уверены, что не падали с лошади?

Эдвард заскрежетал зубами и помолился о терпении.

– Я не падал своей лошади. Я никогда не…

Она подняла одну бровь.

– Едва ли когда был выброшен из седла.

Быстрое выражение озарения осветило ее черты.

– Это нормально, знаете ли, – сказала она невыносимым понимающим голосом. – Даже лучшие наездники падают иногда со своих скакунов. Здесь нечего стыдиться.

Эдвард поднялся из-за стола, хромая, подошел к ее столу и положил на него обе руки ладонями вниз. Он наклонялся до того момента, пока его глаза не оказались лишь в нескольких дюймах от ее карих глаз.

– Я не стыжусь, – сказал он очень медленно. – Я не упал с лошади. И не был выброшен лошадью из седла. Я хочу закончить этот разговор. Это понятно вам, миссис Рен?

Анна видимо сглотнула, привлекая его внимание к своему горлу.

– Да. Да, это вполне понятно мне, лорд Свартингэм.

– Хорошо. – Его взгляд поднялся к ее губам, влажным в том месте, где она облизнула их в своей нервозности. – Я думал о вас, когда был в отъезде. Вы думали обо мне? Вы скучали по мне?

– Я… – Шепотом начала она.

Хоппл влетел в комнату:

– С возвращением, милорд. Я надеюсь, ваше пребывание в нашей замечательной столице было приятным?

Управляющий остановился, когда заметил положение Эдварда над Анной. Эдвард медленно выпрямился, не сводя с Анны глаз:

– Мое пребывание было достаточно приятным, Хоппл, хотя я обнаружил, что скучал по прелестям сельской местности.

Анна выглядела расстроенной.

Эдвард улыбнулся.

Мистер Хоппл вздрогнул:

– Лорд Свартингэм! Что случилось с…

Анна перебила его:

– Мистер Хоппл, у вас есть время показать графу новую канаву?

– Канаву? Но… – Хоппл перевел взгляд с Эдварда на Анну.

Анна резко дернула бровями, как будто муха села ей на лоб:

– Новая канава для осушения поля мистера Грандела. Вы упоминали об этом на днях.

– Э… О да, траншея фермера Грандела, – сказал Хоппл. – Если вы пойдете со мной, милорд, я думаю, вам будет интересно проинспектировать ее.

Глаза Эдварда вернулись обратно к Анне:

– Встретимся с вами через полчаса, Хоппл. Сначала мне нужно кое-что обсудить с секретарем.

– О да. Да. Э… очень хорошо, милорд. – Хоппл удалился в некотором недоумении.

– Что вы хотели обсудить со мной, милорд? – спросила она.

Эдвард откашлялся.

– На самом деле я хочу кое-что показать вам. Не могли бы вы пройти со мной?

Анна казалась озадаченной, но встала и взяла его под руку. Он вывел ее в коридор, повернув к задней двери вместо парадной. Когда они вошли в кухню, кухарка чуть не уронила утреннюю чашку чаю. Три горничные собрались за столом, где сидела кухарка, как прислужники вокруг своего священника.

Эдвард сделал им знак рукой, чтобы они снова сели. Несомненно, он прервал утренние сплетни. Без объяснений он прошел через кухню и вышел в заднюю дверь. Они пересекли широкий конюшенный двор, каблуки его сапог скрежетали по булыжникам. Утреннее солнце ярко светило, и конюшни отбрасывали длинную тень. Анна оглянулась, сбитая с толку.

У Эдварда неожиданно возникло ужасное чувство неуверенности. Это был необычный подарок. Может быть, он ей не понравится или, хуже, она оскорбится.

– Это для вас. – Он сделал резкий жест в сторону грязного куска мешковины.

Анна перевела взгляд с него на мешковину:

– Что?..

Эдвард шагнул вперед и отбросил угол свертка. Под ним лежало нечто, похожее на связку сухих покрытых шипами палочек.

Анна завизжала.

– Этот звук можно считать знаком одобрения у женщины или как? – Эдвард неуверенно нахмурился.

Анна всплеснула руками; затем улыбнулась и подняла на него глаза, и он почувствовал что-то теплое у себя в груди.

– Розы! – воскликнула она.

Она опустилась на колени, чтобы рассмотреть один из находящихся в состоянии покоя розовых кустов. Он осторожно завернул их во влажную мешковину, чтобы предохранить корни от высыхания перед отъездом из Лондона. Каждый куст имел только несколько покрытых шипами веточек, но корни были длинными и здоровыми.

– Осторожно, они острые, – пробормотал Эдвард ее склоненной вниз голове.

Анна внимательно считала.

– Здесь две дюжины. Вы хотите посадить их все в вашем саду?

Эдвард нахмурил брови:

– Они для вас. Для вашего дома.

Анна открыла рот и на мгновение, казалось, лишилась дара речи.

– Но… даже если бы я могла принять их все, они, должно быть, очень дорого стоят.

Наверное, она отказывается от его подарка.

– Почему вы не можете принять их?

– Ну, во-первых, я не смогу разместить их все в моем маленьком саду.

– Сколько вы сможете разместить?

– О, я думаю, три или четыре, – сказала Анна.

– Выберите четыре, которые вам нравятся, и я отправлю остальные обратно. – Эдвард почувствовал облегчение. По крайней мере, она не отказывалась от роз. – Или сожгу их, – добавил он в раздумье.

– Сжечь? – Голос Анны прозвучал испуганно. – Но вы же не можете просто взять и сжечь их. Разве вы не хотите посадить их у себя в саду?

Он нетерпеливо покачал головой:

– Я не знаю, как их сажать.

– Я знаю, я посажу их для вас в благодарность за те, другие. – Анна улыбнулась, подняв на него взгляд, и выглядела при этом несколько смущенно. – Спасибо вам за розы, лорд Свартингэм.

Эдвард откашлялся.

– Не за что, миссис Рен. – У него возник странный порыв пошаркать ногами, как маленький мальчик. – Полагаю, теперь мне нужно увидеть Хоппла.

Она просто посмотрела на него.

– Да… А, да. – Боже правый, он заикался, как слабоумный. – Я тогда пойду и поищу его. – Пробормотав прощание, он пошел размашистой походкой на поиски управляющего.

Кто знал, что дарить подарки секретарям настолько трудно?


Анна рассеянно смотрела, как лорд Свартингэм уходил прочь, ее рука была сжата в кулак в грязном мешке. Она знала, как этот человек чувствовал себя с ней в темноте. Она знала, как двигалось его тело, когда он занимался любовью. Она знала, какие низкие, хриплые звуки он исторгал из глубины своего горла, когда достигал оргазма. Она знала самые интимные вещи, которые только можно знать о человеке, но она не знала, как согласовать это знание с его образом в свете дня. Поддержать баланс между мужчиной, который так потрясающе занимался любовью, и мужчиной, который привез ей розовые кусты из Лондона.

Анна покачала головой. Возможно, это слишком трудный вопрос. Возможно, ей никогда не понять разницы между страстью мужчины ночью и сдержанностью, которую он демонстрировал днем.

Она не представляла, каково будет снова увидеть его после двух незабываемых ночей, проведенных в его объятиях. Теперь она знала. Она чувствовала грусть, потеряв то, что никогда в действительности ей не принадлежало. Она поехала с намерением заняться с ним любовью, насладиться физическим актом, как это делают мужчины: без эмоций. Но, как оказалось, она не обладала стойкостью и отстраненностью мужчины. Она была женщиной, и куда шло ее тело, туда волей-неволей следовали эмоции. Секс каким-то образом привязал ее к нему, не важно, знал он об этом или нет.

А он теперь никогда этого не узнает. То, что произошло между ними в комнате «Грота Афродиты», должно остаться ее личным секретом.

Она уставилась невидящим взглядом на саженцы роз. Возможно, розы означали, что все еще можно исправить. Анна коснулась колючей веточки розы. Должно же это что-то значить? Джентльмен обычно не дарит такие хорошие подарки – такие совершенные подарки – своему секретарю, не так ли?

Шип уколол подушечку ее пальца. Рассеянно она высосала кровь из раны. Может быть, у нее все еще есть надежда. До тех пор, пока он не раскроет ее обмана.


Позднее в то утро Эдвард стоял по икры в грязной воде, рассматривая новую дренажную канаву. Жаворонок пел у края поля мистера Грандела. Возможно, поэтому он находился в экстазе. Рядом двое одетых в рабочие халаты трудяг с фермы Грандела выгребали лопатами навоз, расчищая канаву.

Хоппл, также стоящий в грязной воде, выглядел особенно расстроенным – возможно, частично из-за того, что он поскользнулся и уже один раз упал в грязную воду. Его камзол, когда-то цвета яичного желтка, с зеленым кантом, теперь весь был в потеках грязи. Вода из канавы хлынула стремительным потоком в находящийся рядом ручей, в то время как управляющий объяснял инженерию проекта.

Эдвард наблюдал за рабочими, кивал на жалобы Хоппла и думал о реакции Анны на подарок. Когда Анна заговорила, он не сводил глаз с ее удивительного рта. Как такой рот мог оказаться у простой маленькой женщины, представлялось ему огромной загадкой – из тех, что, похоже, могли занимать его в течение многих часов. Этот рот мог довести до греха архиепископа Кентерберийского.

– Вы так не думаете, милорд? – спросил Хоппл.

– О, совершенно определенно. Совершенно определенно.

Управляющий странно посмотрел на него.

Эдвард вздохнул:

– Просто продолжайте.

Джок выскочил перед ними с репьями в шерсти и маленьким незадачливым грызуном в зубах. Прыгнув в канаву, он приземлился с брызгами грязной воды, завершая уничтожение камзола Хоппла. В ожидании похвалы пес продемонстрировал свою находку Эдварду. Сразу же стало очевидно, что это сокровище оставило бренную жизнь уже некоторое время назад.

Хоппл торопливо отступил, размахивая у лица носовым платком и раздраженно бормоча:

– Боже всемогущий, когда эта собака отсутствовала в течение нескольких дней, я начал надеяться, что мы благополучно избавились от нее.

Эдвард рассеянно потрепал Джока, который все еще держал в пасти благоухающий подарок. Хоппл сглотнул и продолжил свое объяснение замечательной канавы с носовым платком, прижатым к носу и рту.

Конечно, узнав Анну, Эдвард уже не считал ее простой. Он даже не находил слов, чтобы объяснить, как сильно он недооценил ее, когда они встретились впервые. Как случилось, что вначале он счел ее довольно обыкновенной? За исключением ее рта, конечно. Он всегда осознавал, какой у нее рот.

Эдвард вздохнул и пнул ногой какой-то мусор под водой, подняв брызги воды. Она была леди. В этом он никогда не сомневался, даже если не осознавал ее привлекательности вначале. Как джентльмен, он не должен думать об Анне таким образом. Для этого существуют проститутки, в конце концов. А леди просто нельзя даже представить стоящими на коленях перед мужчиной и медленно склоняющими свои красивые сладострастные рты вниз к…

Эдвард неловко переступил с ноги на ногу и нахмурился. Теперь, когда он официально помолвлен с мисс Джерард, он должен перестать думать о губах Анны или другой ее части в этом контексте. Он должен выбросить Анну – миссис Рен – из своей головы, чтобы у него получился удачный второй брак.

От этого зависела его будущая семья.


«Розы такие странные растения: твердые и покрытые шипами на поверхности и тем не менее такие хрупкие внутри», – раздумывала Анна в тот вечер.

Розы – одни из цветов, которые труднее всего выращивать, они нуждаются в гораздо большем уходе и заботе, чем любое другое растение; однако, укоренившись, они будут расти в течение многих лет, даже если их забросить.

Сад позади ее дома составлял всего лишь примерно двадцать футов на тридцать, но все же на задворках нашлось место для маленького сарая. Она воспользовалась свечкой, чтобы осветить себе путь в сгущающихся сумерках; осмотрев сарай, она нашла старый умывальный таз и пару оловянных ведер. Теперь она осторожно положила розы в контейнеры и залила их очень холодной водой из небольшого садового колодца.

Анна отступила назад и критически оглядела свою работу. Ей показалось, что лорд Свартингэм избегал ее после того, как подарил ей розы. Он не появился на обед и только однажды остановился у библиотеки во второй половине дня. Но, надо думать, у него накопилось много дел за те пять дней, что он отсутствовал, а он очень занятой мужчина. Она натянула грязную мешковину поверх таза и ведер и поставила контейнеры в тени дома, чтобы розы не сгорели завтра на солнце. Пройдет день или два, прежде чем она сможет посадить их, но вода сохранит их живыми. Она кивнула и пошла в дом, чтобы умыться перед ужином.

В семье Рен ужинали в тот вечер жареным картофелем и окороком. Трапеза почти закончилась, когда матушка Рен уронила вилку и воскликнула:

– О, я забыла рассказать тебе, дорогая. Когда тебя не было, мы получили приглашение от миссис Клиавотер на ее весенний званый вечер послезавтра.

Анна помедлила с чашкой чаю на полпути к губам.

– В самом деле? Нас никогда раньше не приглашали.

– Она знает, что вы друзья с лордом Свартингэмом. – Матушка Рен самодовольно улыбнулась. – Для нее будет удачей, если он придет.

– Я не могу оказать влияние на то, захочет граф посетить это мероприятие или нет. Ты знаешь об этом, матушка.

– Ты и правда так думаешь? – Матушка Рен склонила голову набок. – Лорд Свартингэм не сделал попытки присоединиться к нашим светским развлечениям. Он не принимает приглашений ни на чай, ни на ужин и не утруждает себя посещением церкви по воскресеньям.

– Я полагаю, он действительно держится особняком, – признала Анна.

– Некоторые говорят, что он слишком горд, чтобы участвовать в здешних деревенских развлечениях.

– Это правда.

– О, я знаю, что он довольно мил. – Матушка Рен налила себе вторую чашку чаю. – Почему же он тогда завтракал в этом самом доме с нами и был к тому же очень любезен? Но он не изменил своим правилам, чтобы расположить к себе многих других в деревне. Это не добавляет ничего хорошего его репутации.

Анна нахмурилась, глядя в свою тарелку с картофелем:

– Я не думала, что так много людей видят его в таком свете. Арендаторы на графских землях обожают его.

Матушка Рен кивнула:

– Арендаторы – вполне возможно. Но он также должен быть обходителен и с теми, кто занимает более высокое положение в обществе.

– Я постараюсь убедить его прийти на вечер. – Анна распрямила плечи. – Но это не так-то легко. Как ты говоришь, он не очень интересуется светскими мероприятиями.

Матушка Рен улыбнулась:

– А мы тем временем должны обсудить, что наденем на вечер.

– Я даже не подумала об этом. – Анна нахмурилась. – У меня только и есть что мое зеленое шелковое платье. И у нас просто недостаточно времени, чтобы сшить платья из материала, который я привезла из Лондона.

– Вот досада, – согласилась матушка Рен. – Но зеленое платье очень идет тебе, моя дорогая. Восхитительный цвет придает розовый оттенок щекам и так хорошо подчеркивает волосы. Хотя я полагаю, что вырез у платья печально устарел.

– Может быть, мы могли бы использовать украшения, которые миссис Рен купила в Лондоне, – робко сказала Фэнни. Она топталась рядом на протяжении всего разговора.

– Какая замечательная идея. – Матушка Рен просияла, заставив девушку покраснеть. – Пожалуй, лучше нам начать сегодня вечером.

– Да, в самом деле, но есть нечто, что я хочу выяснить, прежде чем мы начнем заниматься платьями.

Анна отодвинула стул и подошла к старому кухонному буфету. Она встала на колени, открыла нижний ящик и заглянула в него.

– Что ты ищешь, Анна? – спросила матушка Рен у нее из-за спины.

Анна отодвинулась от ящика и чихнула, прежде чем триумфально поднять пыльную маленькую банку.

– Мазь моей матери от синяков и ссадин.

Матушка Рен с сомнением посмотрела на баночку:

– Твоя мать была замечательной травницей, моя дорогая, и в прошлом мне много раз помогала ее мазь, но все-таки у нее неудачный запах. Ты уверена, что она тебе нужна?

Анна поднялась, проворно стряхивая пыль со своих юбок:

– О, это не для меня. Это для графа. С ним произошел несчастный случай из-за лошади.

– Несчастный случай из-за лошади? – Ее свекровь моргнула. – Он упал с нее?

– О нет. Лорд Свартингэм слишком хороший наездник, чтобы упасть с лошади, – сказала Анна. – Я не уверена, что точно произошло. По-моему, он не склонен это обсуждать. Но у него ужасные синяки на лице.

– На лице… – Матушка Рен задумчиво умолкла.

– Да, один его глаз выглядит довольно подбитым, а челюсть черно-синего цвета.

– Так ты намереваешься наложить эту мазь ему на лицо? – Матушка Рен прикрыла нос, будто из сочувствия.

Анна не обратила внимания на ее театральный жест.

– Это поможет ему поправиться быстрее.

– Я уверена, ты лучше знаешь, – ответила матушка Рен, но голос ее звучал не слишком убежденно.


На следующее утро Анна настигла свою жертву, усердно скрипящую сапогами на конюшенном дворе. Лорд Свартингэм расхаживал взад-вперед, отдавая указания мистеру Хопплу, который аккуратно и, похоже, тщетно записывал в маленькую книжечку. Джок лежал рядом, но, увидев Анну, поднялся, чтобы поприветствовать ее. Граф заметил это и заулыбался.

Мистер Хоппл поднял взгляд, когда указания прервались.

– Доброе утро, миссис Рен. – Он перевел взгляд снова на лорда Свартингэма: – Мне начинать выполнять это, милорд?

– Да-да, – нетерпеливо ответил граф.

Управляющий поспешил прочь с явным облегчением.

Граф направился к ней.

– Вам что-нибудь нужно? – Он продолжал идти, пока не оказался слишком близко к ней.

Она увидела тонкие пряди серебра в его волосах.

– Да, – сказала она оживленно. – Мне нужно, чтобы вы стояли спокойно.

Его красивые черные глаза расширились.

– Что?

– У меня есть мазь для вашего лица. – Она достала маленькую баночку из своей корзинки и держала ее в руках.

Он с сомнением посмотрел на нее.

– Это собственный рецепт моей покойной матери. Она клялась в его лечебных свойствах.

Анна сняла крышку, и граф резко отдернул голову назад от острого запаха, который исходил из баночки. Джок попытался опустить туда свой нос.

Лорд Свартингэм оттянул пса за загривок.

– Боже правый. Это пахнет как лошадиный… – Он заметил ее сощуренный глаз. – Навоз, – закончил он, запинаясь.

– Ну, это подходит к конюшням, вам не кажется? – ответила она колко.

Граф выглядел обеспокоенным.

– Это в действительности не содержит лошадиного…

– О нет. – Анна была шокирована. – Эта мазь состоит из овечьего жира и трав, а также некоторых других ингредиентов. Я точно не знаю, каких именно. Мне нужно будет посмотреть в рецепте моей матери, чтобы сказать вам. Но там определенно нет лошадиного… э… ничего неприятного. Теперь стойте спокойно.

Он изогнул бровь при ее интонации, но послушно стоял без движения. Она зачерпнула пальцем жирную каплю, распределила ее на подушечке и начала размазывать по его скуле. Он был очень высоким, и ей пришлось подойти довольно близко для того, чтобы добраться к его лицу. Лорд Свартингэм молчал, глубоко дыша, когда она осторожно размазывала мазь по его подбитому глазу. Она чувствовала, что он наблюдает за ней. Она взяла еще немного и начала нежно втирать в побледневшую челюсть. Мазь, сначала холодная, стала теплой и скользкой, когда его кожа разогрела ее. Анна почувствовала слабое царапанье щетины под пальцами, и ей пришлось бороться с желанием задержаться. Она завершила последний мазок и опустила руку.

Он посмотрел на нее сверху вниз.

Подвигаясь ближе к нему, чтобы наложить мазь, она на цыпочках переступала у его расставленных ног. Его жар окружал ее тело. Она начала отступать. Но его ладони обхватили ее руки. Пальцы впились в запястья, и он, казалось, пристально смотрел на нее. Анна затаила дыхание. Может быть, он…

Он выпустил ее руки.

– Благодарю вас, миссис Рен. – Он открыл рот, как будто собираясь сказать что-то еще, но передумал. – Мне нужно уделить внимание кое-какой работе. Увидимся с вами позже. – Он коротко кивнул, прежде чем отвернуться.

Джок посмотрел на нее, заскулил, а затем последовал за своим хозяином.

Анна проводила их взглядом, затем вздохнула и задумчиво положила крышку обратно на баночку с мазью.


Глава 13


Итак, Аурея отправилась домой, чтобы навестить своего отца; она путешествовала в золотой карете, в которую были запряжены летящие лебеди, и везла с собой много красивых вещей, чтобы подарить семье и друзьям. Но когда старшие сестры увидели замечательные подарки, которые младшая девушка привезла домой, их сердца, вместо того чтобы наполниться благодарностью и удовольствием, погрязли в ревности и злобе. Сестры, объединившись в своей холодной завистливой расчетливости, начали расспрашивать Аурею о ее новом доме и странном муже. И мало-помалу они услышали все: о богатстве дворца, птицах-слугах, экзотических яствах и, наконец, самое важное, ее молчаливом ночном любовнике. Услышав последнее, они ухмыльнулись, прикрывшись бледными ладонями, и начали сеять зерна сомнения в разуме своей младшей сестры…

    
Из сказки «Принц-ворон»


– Дальше чуть выше. – Фелисити Клиавотер нахмурила лоб и уставилась на потолок в своей большой гостиной. Задернутые портьеры приглушали послеполуденное солнце снаружи. – Нет. Нет, больше влево.

Мужской голос что-то раздраженно пробормотал.

– Вот так, – сказала она. – Там. Я думаю, ты нашел. – В углу трещина извивалась по потолку. Она никогда раньше не замечала ее. Это, должно быть, новая. – Ты нашел ее?

Чилтон Лиллипин, Чилли для своих близких, одной из которых была Фелисити, выплюнул ее волосы.

– Мой дорогой гусенок, пожалуйста, попытайся расслабиться. Ты мешаешь моему искусству. – Он клонился снова.

Искусство? Она подавила фырканье; на мгновение закрыв глаза, она попыталась сконцентрироваться на своем любовнике и на том, что он делал, но безуспешно. Она снова открыла глаза. Надо бы пригласить штукатуров, чтобы заделать эту трещину. А последний раз, когда они приходили, Реджинальд вел себя словно медведь, топал повсюду и рычал, как будто рабочие явились сюда исключительно для того, чтобы докучать ему. Фелисити вздохнула.

– Вот оно, дорогая, – сказал Чилли снизу. – Просто откинься назад и позволь мастеру-любовнику вознести тебя на небеса.

Фелисити перевела взгляд. Она почти забыла про мастера-любовника. Она снова вздохнула. С этим ничего не поделаешь.

Фелисити застонала.

Пятнадцать минут спустя Чилли стоял перед зеркалом гостиной, тщательно приводя в порядок парик. Он изучил свое отражение и сдвинул парик чуточку вправо на своей бритой голове. Он был симпатичным мужчиной, но во всем немного второсортным, по мнению Фелисити. Глаза чисто-голубые, но посажены слишком близко друг к другу. Черты лица довольно правильные, но немного скошенный подбородок переходил в шею чуточку раньше, чем требовалось. Конечности весьма мускулистые, но ноги несколько коротковаты, чтобы быть в пропорции с остальным телом. Второсортность Чилли продолжалась и в его личности. Она слышала сплетни, что Чилли, имеющий навыки в фехтовании, доказывал свою доблесть, вызывая на дуэль менее одаренных мужчин и затем убивая их.

Фелисити сощурила глаза. Она бы не повернулась к Чилли спиной на темной аллее, но он имел свое применение.

– Ты выяснил, куда она ходила в Лондоне?

– Конечно. – Чилли улыбнулся себе в зеркале. Его золотой зуб мигнул ему в ответ. – Маленькая девчонка посетила публичный дом, называемый «Грот Афродиты». И не однажды, а дважды. Ты можешь поверить?

– «Грот Афродиты»?

– Это заведение высокого полета. – Чилли приложил последнее усилие к своему парику и оставил зеркало, чтобы посмотреть на нее. – Леди из светского общества иногда ходят туда в маске, чтобы встретиться со своими любовниками.

– Действительно? – Фелисити постаралась, чтобы ее голос не звучал заинтригованно.

Чилли налил себе полный стакан лучшего контрабандного бренди.

– Кажется, это чересчур для деревенской вдовы. Да, кажется, так. Как Анна Рен заплатила за такое место? Заведение, которое описал Чилли, было дорогим. Ее любовник должен быть богатым. Он должен хорошо знать Лондон и менее почтенные притоны светского общества. И единственный джентльмен, который подходит под это описание в Литтл-Бэттлфорде, единственный джентльмен, который ездил в Лондон в то же самое время, что и Анна Рен, – это граф Свартингэм. Триумфальная дрожь пробежала вниз по спине Фелисити.

– Но к чему это все? – Чилли смотрел на нее поверх своего стакана. – Кого волнует, что серая мышка имеет тайную жизнь?

Его слова звучали несколько, слишком любопытствующе, на ее взгляд.

– Не важно. – Фелисити откинулась назад на шезлонг и полностью растянулась, выпятив грудь.

Внимание Чилли немедленно переключилось.

– Я расскажу тебе когда-нибудь.

– Разве я, по крайней мере, не получу вознаграждение? – Чилли притворился, что надул губы; непривлекательное зрелище. Он подошел ближе и надавил на край шезлонга.

Он хорошо потрудился, и Фелисити чувствовала себя в ладах с миром. Почему бы не побаловать мужчину? Она лениво, по-кошачьи протянула руку к пуговицам на бриджах Чилли.


Эдвард стянул с шеи надоевший галстук. Нет, он должен наконец взять под контроль порывы своего тела. Нахмурившись, он бросил мятый галстук на спинку стула и огляделся. Его комната в Эбби казалась довольно мрачной, заставленной громоздкой, неуклюжей мебелью тускло-коричневых и унылых цветов. Удивительно, как де Раафы могли вообще поддерживать семейную родословную в такой обстановке.

Дэвиса, как обычно, не дозовешься, когда он нужен. Эдвард втиснул каблук в приспособление для снятия обуви и начал стягивать сапог. Сегодня на конюшенном дворе он был очень близок к тому, чтобы не отпустить Анну. И к тому, чтобы поцеловать ее – фактически. Хотя именно этого он пытался избежать последние несколько недель.

Первый сапог упал на пол, и он занялся вторым. Предполагалось, что путешествие в Лондон решит эту проблему. Теперь, на пороге женитьбы… Так, он должен начать входить в роль «скоро буду женатым» мужчины. И не думать о волосах Анны и почему она сняла чепец. Не размышлять о том, как близко она стояла, когда наносила мазь. И тем более не представлять себе ее рот и каким он будет, когда она откроет его широко под его собственным и…

Проклятье.

Второй сапог удалось снять, и Дэвис, точно рассчитав время, с шумом вошел в комнату.

– Преисподняя! Что за запах? Фи-фи!

Камердинер держал в руках стопку свежевыстиранных галстуков: видимая причина для редких добровольных визитов в комнаты своего работодателя.

Эдвард вздохнул:

– И тебе добрый вечер, Дэвис.

– Иисус Христос! Вы упали в свинарнике, что ли? Эдвард начал стягивать чулки.

– Ты в курсе, что некоторые камердинеры в действительности проводят свое время, помогая своим хозяевам одеваться и раздеваться, а не делая грубых замечаний по поводу их личности?

Дэвис хмыкнул:

– Ха. Вам следовало сказать мне, что для вас проблема расстегнуть панталоны, милорд. Я бы помог вам.

Эдвард нахмурился:

– Просто положи галстуки и убирайся.

Дэвис проковылял к высокому комоду, выдвинул верхний ящик и опустил в него галстуки.

– Что за скользкое вещество у вас на лице? – спросил он.

– Миссис Рен сегодня днем любезно дала мне мазь от моих синяков, – с достоинством сказал Эдвард.

Камердинер повернулся к нему и вдохнул с громким сопением:

– Вот откуда исходит вонь. Это пахнет как лошадиное дерьмо.

– Дэвис!

– Но это так! Не нюхал ничего и близко к такой вони, с тех пор как вы, будучи мальчиком, упали на задницу в корыто в свинарнике на ферме старого Фьюварда. Помните это?

– Как я могу забыть, если ты рядом? – пробормотал Эдвард.

– Боже! Тогда казалось, мы никогда не удалим с вас этот запах. И мне пришлось выбросить бриджи.

– Такое приятное воспоминание…

– Конечно, вы никогда бы не упали, если бы не строили глазки дочери старого Фьюварда, – продолжал Дэвис.

– Я никому не строил глазки. Я поскользнулся.

– Нет. – Дэвис почесал свой череп. – Ваши глаза чуть не выпали из глазниц, они таращились на ее большие сиськи.

Эдвард сжал зубы.

– Я поскользнулся и упал.

– Почти знак от Всевышнего, да-да, – философски заметил Дэвис. – Таращились на девчачьи сиськи и приземлились в свинячье дерьмо.

– О, ради бога. Я сидел на перилах свинарника, и я поскользнулся.

– У Присси Фьювард, конечно же, были большие сиськи, да, сиськи что надо. – Голос Дэвиса прозвучал несколько мечтательно.

– Тебя там даже не было.

– Но это свинячье дерьмо не идет ни в никакое сравнение с лошадиным дерьмом, которое находится сейчас на вашем лице.

– Дэв-вис.

Камердинер направился обратно к двери, помахивая перед лицом рукой со старческими пигментными пятнами:

– Должно быть, безумно приятно позволить женщине намазать лошадиное де…

– Дэвис!

– По всему вашему лицу.

Камердинер достиг двери и завернул за угол, все еще бормоча. Так как его шаг был, как обычно, медленным, Эдвард мог слышать его ворчанье еще добрых пять минут. Как ни странно, оно становилось громче, чем дальше Дэвис удалялся от двери.

Эдвард нахмурился, глядя на себя в зеркало для бритья. Мазь и в самом деле воняла ужасно. Он потянулся за тазом и налил в него немного воды из кувшина, стоявшего на комоде. Он взял мочалку из махровой ткани и помедлил.

Затем бросил мочалку.

Он может смыть мазь завтра, когда будет бриться утром. Не повредит, если он оставит ее на ночь. Он отвернулся от комода и снял оставшиеся предметы одежды, складывая их на стуле, как делал всегда. Было, по крайней мере, одно преимущество в том, что у него такой необычный камердинер: он научился аккуратно обращаться со своей одеждой, так как Дэвис не снисходил до того, чтобы подбирать за ним. Стоя обнаженным, Эдвард зевнул и потянулся, прежде чем забраться на древнюю кровать с пологом на четырех столбиках. Он наклонился и задул свечу, а затем лежал там, разглядывая темные очертания резных стоек кровати. Он смутно припоминал, насколько старыми они были. Явно старше, чем сам дом. Имели ли они изначально такой ужасный коричневато-желтый оттенок?

Его глаза сонно обвели комнату, и он увидел рядом с дверью силуэт женщины.

Он моргнул, и она неожиданно оказалась у его постели.

Она улыбнулась. Такая же улыбка блуждала по лицу Евы, когда она протягивала судьбоносное яблоко Адаму. Женщина была восхитительно обнаженной, лишь на лице сквозь полумрак поблескивала маска-бабочка.

Он подумал: «Это проститутка из «Грота Афродиты»». И потом: «Мне снится сон».

Но мысль улетела прочь. Женщина медленно провела руками повыше талии, привлекая его взгляд. Она взяла в руки груди и наклонилась вперед, так что их кончики оказались на уровне его глаз. Затем она начала щипать и дразнить собственные соски.

Во рту у него пересохло, и он смотрел, как ее соски вытянулись и стали цвета вишни. Он поднял голову, чтобы поцеловать ее груди, так как у него явно текли слюнки от необходимости попробовать их на вкус, но она отодвинулась в сторону с насмешливой улыбкой. Женщина подняла с шеи свои струящиеся медово-коричневые волосы. Вьющиеся щупальца цеплялись за ее руки. Она изогнула стройную спину, выпячивая вверх и вперед груди, как сочные фрукты, перед ним.

Женщина улыбнулась колдовской улыбкой. Она точно знала, что делала с ним. Она провела руками вниз по туловищу, мимо выпяченных грудей, по своему мягкому животу и остановилась.

Эдвард не знал, дышит ли он еще. Его глаза были прикованы к ее телу. Она ласкала себя. Ее бедра начали вращаться, она безвольно откинула голову назад и застонала. Этот звук смешался со стоном Эдварда.

Он наблюдал, когда она наклонила свой таз по направлению к нему. Неожиданно она застыла, ее голова все еще была отброшена назад, и низко и пронзительно застонала. Потом женщина вздохнула и расслабилась, ее бедра чувственно качнулись в последний раз. Оцепенело он поднял на нее глаза и понял, что маска упала с ее лица.

Анна улыбалась ему.

Затем оргазм захватил его, и он проснулся от почти мучительного толчка, когда получил разрядку.


Следующим холодным и тусклым утром Анна шла по проходу между конюшен Рейвенхилл-Эбби, привычно ступая по неровно утрамбованной земле. Стены конюшен продолжали служить Эбби после нескольких реконструкций и расширений. Камни размером с голову человека образовывали фундамент и нижние стены. На высоте шести футов от земли камень стен сменялся крепким дубом, который вел вверх к незащищенным стропилам, образовывающим свод в двадцать футов над головой. Ниже по обе стороны от центрального прохода располагались стойла.

В конюшнях Рейвенхилла легко могло поместиться пятьдесят лошадей, хотя сейчас в резиденции их оставалось меньше десяти. Относительная малочисленность лошадей опечалила ее. Когда-то, должно быть, это было процветающее, деятельное место. Теперь в конюшнях стояла сонная, умиротворяющая тишина, тепло и гостеприимно пахло сеном, кожей и десятилетиями, возможно, столетиями лошадиного навоза.

Лорд Свартингэм должен был встретиться с ней здесь сегодня утром, чтобы отправиться проинспектировать еще некоторые поля. Импровизированное платье Анны для верховой езды волочилось в пыли позади нее, цепляя соломинки. Время от времени лошадиная голова с любопытством поворачивалась в стойле и ржала в знак приветствия. Она издалека заметила высокую фигуру графа, занятого разговором с главным конюхом. Оба стояли в луче пыльного солнечного света на дальнем конце конюшни. Приблизившись, Анна услышала, что они обсуждают проблему мерина с его застарелой хромотой. Лорд Свартингэм поднял взгляд и заметил ее. Она остановилась около стойла Дейзи. Он улыбнулся и повернулся обратно к главному конюху.

Дейзи уже была оседлана. Анна ждала, тихо разговаривая с кобылой. Она наблюдала, как лорд Свартингэм, склонив голову, внимательно слушает главного конюха, пожилого жилистого мужчину с узловатыми, изувеченными артритом и давними переломами руками. Конюх держался с достоинством, чопорно подняв голову. Как многие жители сельской местности, он говорил медленно и любил обсуждать проблемы обстоятельно. Анна заметила, что граф терпеливо дает ему возможность высказаться, не торопя и не прерывая его речь, пока главный конюх не почувствовал, что проблема достаточно выяснена. Затем лорд Свартингэм легонько похлопал мужчину по спине и какое-то время задумчиво смотрел, как тот выходит из конюшни. Граф повернулся и направился к ней.

Без всякого предупреждения тихая Дейзи, спокойная Дейзи встала на дыбы. Копыта с железными подковами взрезали воздух лишь в нескольких дюймах от лица Анны. Она отступила назад к дверям стойла, съежившись. Копыто тяжело ударило по дереву рядом с ее плечом.

– Анна! – прокричал граф, перекрывая испуганный всхрап стоящих рядом лошадей и безумное ржание Дейзи.

Крыса пробежала под дверь стойла, щелкнув лысым хвостом, перед тем как исчезнуть. Лорд Свартингэм ухватился за недоуздок и силой оттащил кобылу прочь. Анна услышала ворчанье и стук двери стойла.

Сильные руки обхватили ее.

– Господи, Анна, ты ранена?

Она не могла ответить. Страх, казалось, сжал ей горло. Он пробежал руками по ее плечам и рукам, торопливо ощупывая и поглаживая.

Она не могла сдерживаться; ее глаза закрылись.

Он поцеловал ее.

Ее губы были горячие и сухие. Мягкие и настойчивые. Они легко двигались по ее губам, прежде чем он повернул голову и сильно прижался. Ее ноздри трепетали, и она чувствовала запах лошадей и вдыхала его запах. Она неуместно подумала, что всегда теперь будет ассоциировать запах лошадей с лордом Свартингэмом.

С Эдвардом.

Он скользил своим языком по ее губам – так мягко, что сначала она думала, что ей почудилось это. Но он повторил ласку, прикосновение, подобное замшевой коже, и она открыла ему свой рот. Она почувствовала, как его тепло вторгается ей в рот, наполняя его, лаская ее язык. Она ощутила вкус кофе, который он, должно быть, пил на завтрак.

Анна сцепила пальцы у него на затылке, и он шире раскрыл губы и притянул ее ближе, проведя рукой по ее щеке.

Она перебирала руками волосы у него на затылке. Его коса расплелась, и она наслаждалась шелковым ощущением его волос между пальцами. Он провел языком по ее нижней губе и зажал ее зубами, нежно посасывая. Она услышала собственный стон. Она дрожала, ноги едва держали ее.

Стук, донесшийся с конюшенного двора, резко вернул Анну к действительности. Эдвард поднял голову и прислушался. Один из помощников конюха бранил мальчика за то, что тот уронил сбрую.

Он повернул голову обратно к Анне и погладил большим пальцем по ее щеке.

– Анна, я…

Но его мысли, казалось, витали где-то далеко. Он покачал головой. Затем, как бы по принуждению, он приложился нежным поцелуем к ее рту и задержался на мгновение, когда поцелуй стал глубже.

Но что-то было не так. Анна чувствовала это. Он ускользал. Она теряла его. Она прижалась ближе, стараясь удержать его. Он пробежал губами по ее скулам и легко, мягко по закрытым векам. Она чувствовала, как его дыхание прорывалось сквозь ее ресницы.

Его руки опустились, и она почувствовала, что он отступил от нее.

Она открыла глаза и увидела, что он проводит рукой по волосам.

– Прости. Это было… Боже, прости.

– Нет, пожалуйста, не извиняйтесь. – Она улыбнулась, и тепло распространилось у нее в груди, когда она собиралась с духом. Возможно, наступил подходящий момент. – Я хотела поцеловать так же сильно, как и вы. На самом деле…

– Я помолвлен.

– Что? – Анна отпрянула, как от удара.

– Я помолвлен и собираюсь жениться. – Эдвард поморщился, словно от отвращения или, возможно, от боли.

Она стояла, замерев, пытаясь осознать простые слова. Оцепенение проникло в ее тело, вытеснив тепло, будто его никогда там не было.

– Поэтому я ездил в Лондон – чтобы завершить брачные переговоры. – Эдвард расхаживал взад-вперед, взволнованно проводя руками по своим взъерошенным волосам. – Она дочь баронета, очень древнего рода. Я думаю, они могли прийти вместе с Вильгельмом Завоевателем, это более древний род, чем де Раафы. Ее земли… – Он остановился неожиданно, как будто она прервала его.

Анна не прерывала.

Он встретился с ее взглядом на тягостное мгновение, а затем отвел взгляд. Она почувствовала, что узы, протянувшиеся между ними, разорвались.

– Простите, миссис Рен. – Он откашлялся. – Мне не следовало так вести себя с вами. Даю вам слово чести, что этого не случится вновь.

– Я… я… – Она попыталась выдавить слова из своего занемевшего горла. – Я должна вернуться к своей работе, милорд. – Единственная связная ее мысль требовала сохранять самообладание. Анна сделала движение, чтобы идти – на самом деле бежать, – но его голос остановил ее:

– Сэм…

– Что? – Все, чего она хотела, – это забиться в какую-нибудь нору и больше никогда не думать. Никогда больше не чувствовать. Но что-то в его лице удержало ее от того, чтобы уйти.

Эдвард смотрел на сеновал, словно искал что-то. Анна проследила за его взглядом, но ничего не увидела. Старый сеновал был почти пуст. Там, где когда-то, должно быть, лежали охапки сена, сейчас только пылинки парили в воздухе. Сено для лошадей складировалось теперь в пустых стойлах.

Но он по-прежнему смотрел на сеновал.

– Это было его любимое место, – сказал он наконец. – Самюэля, моего младшего брата. Ему было девять лет, на шесть лет младше меня – достаточная разница, чтобы я не воспринимал его всерьез. Он был тихим мальчиком. Он имел обыкновение прятаться на сеновале, хотя это возмущало мать: она боялась, что он упадет и убьется. Но это не останавливало его. Он проводил полдня здесь наверху, играя, я не знаю – с оловянными солдатиками, или с волчками, или еще с чем-то. Я иногда даже забывал, что он здесь, наверху, пока он не бросал сено мне на голову, чтобы подразнить. – Его брови сошлись вместе. – Или, наверное, он хотел привлечь внимание своего старшего брата. Но в пятнадцать лет я был слишком занят, жаждая научиться стрелять, пить и быть мужчиной, чтобы снизойти до него.

Эдвард отошел на несколько шагов в сторону, все еще изучая сеновал. Анна попыталась проглотить комок в горле. Почему сейчас? Зачем открывать ей всю эту боль теперь, когда это не имеет значения?

Он продолжал:

– Забавно, однако. Когда я только вернулся, я продолжал ждать, что увижу его здесь, в конюшне. Я вошел и посмотрел вверх… Ожидал увидеть его лицо, наверное. – Эдвард моргнул и пробормотал почти про себя: – До сих пор иногда жду.

Анна сунула кончик пальца в рот и прикусила его. Она не хотела слышать этого. Не хотела испытывать сочувствия к этому мужчине.

– Раньше конюшни были полны, – сказал он. – Мой отец любил лошадей и разводил их. Здесь работало много конюхов, и закадычные друзья моего отца проводили здесь много времени, обсуждая скакунов и охоту. Моя мать устраивала в Эбби вечеринки и планировала выход в свет моей сестры. Это место было таким оживленным. Таким счастливым. Лучшее место в мире. – Эдвард коснулся обветшалой двери пустого стойла. – Я никогда не думал, что уеду отсюда. Я никогда не хотел уезжать.

Анна обхватила себя руками и подавила всхлип.

– Но затем пришла оспа. – Он, казалось, смотрел в пространство, и морщины у него на лице стали заметнее. – И они умерли, один за другим. Сначала Сэмми, затем отец и мать. Элизабет, моя сестра, умерла последней. Ей остригли волосы из-за лихорадки, и она плакала и плакала безутешно, потому что думала, что теряет свою красоту. Два дня спустя ее положили в семейный склеп. Нам повезло, я думаю, – если можно назвать это везением. Другим семьям пришлось ждать весны, чтобы похоронить своих мертвых. Стояла зима, и земля была мерзлой. – Он сделал вдох. – Но я уже не помню последних событий: мне рассказали позже, потому что к тому времени я тоже заболел.

Он провел пальцем по скуле, где скопились шрамы от оспы, и Анна задалась вопросом, как часто он делал этот жест в годы, последовавшие за болезнью.

– И, конечно, я выжил. – Он посмотрел на нее с самой горькой улыбкой, которую она когда-либо видела, – словно пробуя желчь своим языком. – Только я один и выжил. Из всех нас я выжил.

Он закрыл глаза.

Затем он открыл их снова, его лицо, казалось, разгладилось.

– Я последний в моем роду, последний из де Раафов, – сказал он. – Нет дальних кузенов, чтобы унаследовать титул и Эбби, нет ожидающих неизвестных наследников. Когда я умру – если я умру без сына, – это все отойдет короне.

Анна заставила себя выдержать его взгляд, хотя внутри у нее все задрожало.

– У меня должен быть наследник. Ты понимаешь? – Он сжал зубы и сказал, как будто вытаскивал слова, окровавленные и оборванные, из самого сердца: – Я должен жениться на женщине, которая может родить детей.


Глава 14


Кто был ее любовником? Сестры спрашивали Аурею, поднимая брови с фальшивой озабоченностью. Почему она никогда не видела его при свете дня? А не видя его, как она могла быть уверена, что он вообще человек? Возможно, с ней разделяло постель чудовище слишком страшное, чтобы показаться при дневном свете. Возможно, этот монстр сделает ей ребенка, и она будет носить нечто ужасное – слишком ужасное, чтобы даже вообразить. Чем больше Аурея слушала своих сестер, тем тревожней ей становилось, и наконец она уже не знала, что думать и что делать. Именно тогда ее сестры предложили план…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Весь остаток дня для Анны тянулся невыносимо. Она заставила себя опустить перо в чернила, не потеряв ни капли. Она заставила себе переписать страницу манускрипта Эдварда. Когда она закончила эту страницу, то заставила себя сделать это снова. И снова. И еще раз снова.

В этом заключалась работа секретаря, в конце концов.

Давным-давно, еще когда Питер сделал ей предложение, она задумалась о детях. Она задавалась вопросом: будут ли волосы у их детей рыжими или каштановыми, и фантазировала на предмет возможных имен. Когда они поженились и переехали в крошечный дом, она беспокоилась, что для семьи будет недостаточно места.

Она никогда не беспокоилась по поводу того, что у нее не будет детей.

На второй год после свадьбы Анна начала внимательно следить за своими менструациями. На третий год она плакала каждый раз, когда видела пятна цвета ржавчины. К четвертому году их брака с Питером она знала, что он увлекся другой. Видимо, она не отвечала его потребностям либо как любовница, либо как производительница потомства, либо и то и другое, она так и не выяснила. А когда Питер умер…

Когда он умер, она взяла свои надежды на ребенка, тщательно запаковала их в коробку и спрятала эту коробку глубоко-глубоко в своем сердце. Так глубоко, что думала – она уже никогда не встретится лицом к лицу с этой мечтой. За исключением того, что одним предложением Эдвард достал коробку и открыл ее. И она увидела, что ее надежды, ее мечты, ее потребность родить ребенка ничуть не померкли, они оставались все такими же страстными, как и тогда, когда она была новобрачной.

О господи, быть способной дать Эдварду детей! Чего бы она только не сделала, от чего бы только не отказалась, чтобы суметь выносить ребенка. Ребенка, созданного из тел и душ их обоих. Анна почувствовала физическую боль в груди. Боль, которая ширилась внутри до тех пор, пока она едва могла сдержаться, чтобы не согнуться от ее нестерпимости.

Но она должна сохранять самообладание. Она находилась в библиотеке Эдварда, и Эдвард сидел не дальше чем в пяти футах от нее, поэтому она не могла показывать свою боль. Яростно она сконцентрировалась на движении пера по бумаге. Несмотря на то, что буквы под ее пером выходили совершенно неразборчивыми, несмотря на то, что потом страницу придется переписывать. Она переживет этот день.

Спустя несколько неприятных часов Анна медленно собрала свои вещи, двигаясь как очень старая женщина. Пока она делала это, приглашение на танцы Фелисити Клиавотер упало с ее шали. Она мгновение пристально смотрела на него. Целую вечность назад она намеревалась напомнить Эдварду о званом вечере. Теперь это казалось неуместным. Но матушка Рен сказала, что для Эдварда важно участвовать в местных светских мероприятиях. Анна распрямила плечи. Одно только это, затем она сможет идти домой.

– Завтра вечером будет званый вечер у миссис Клиавотер, – проскрипел ее голос.

– Я не намерен принимать приглашение миссис Клиавотер.

Анна избегала смотреть на него, но голос Эдварда звучал не намного лучше ее собственного.

– Вы самый значимый аристократ во всей округе, милорд, – сказала она. – С вашей стороны будет великодушно, если вы придете.

– Не сомневаюсь.

– Это лучший способ услышать последние деревенские сплетни.

Он проворчал что-то.

– Миссис Клиавотер всегда подает свой особый пунш. Все придерживаются мнения, что это лучший пунш в деревне, – солгала она.

– Я не…

– Пожалуйста, пожалуйста, приходите. – Она по-прежнему не могла смотреть на него, но чувствовала его взгляд на своем лице, такой же осязаемый, как рука.

– Как скажете.

– Хорошо. – Анна натянула шляпку на голову, а затем что-то вспомнила. Она выдвинула средний ящик своего стола и вытащила «Принца-ворона». Она отнесла книгу к столу Эдварда, аккуратно положив на столешницу. – Это ваше.

Она повернулась и вышла из комнаты, прежде чем он успел ответить.


В коридоре, душном и жарком, висели гирлянды двухлетней давности и звучала фальшивая музыка. Это был ежегодный званый вечер Фелисити Клиавотер. Каждый год жители Литтл-Бэттлфорда, кто оказывался достаточно удачлив, чтобы получить приглашение, надевали нарядные одежды и пили разбавленный водой пунш в доме сквайра. У дверей приветствовала гостей Фелисити Клиавотер в своем шикарном платье, в этом году – из муслина цвета индиго, с ниспадающими с рукавов оборками. Нижняя юбка открывала мотив с летающими темно-красными птицами на светло-голубом фоне, а лиф ее платья очерчивали красные V-образные дуги. Сквайр Клиавотер, пожилой тучный джентльмен в оранжевых чулках и парике времен своей молодости, суетился рядом с ней, но было абсолютно понятно, что мероприятие принадлежит исключительно Фелисити.

Анна прошла через приемную линию, получив единственное ледяное приветствие от Фелисити и довольно абстрактное приветствие от сквайра. Испытав облегчение оттого, что это суровое испытание осталось позади, она в неопределенности встала у стены комнаты. Она опрометчиво приняла стакан пунша от викария, и теперь ей ничего не оставалось, кроме как отхлебнуть.

Матушка Рен стояла рядом с Анной и бросала на нее беспокойные взгляды. Анна не рассказала ей, что произошло в конюшне между ней и Эдвардом. Она и не собиралась этого делать. Но ее свекровь тем не менее чувствовала, что что-то не так. Очевидно, Анне не очень хорошо удавалось притворяться веселой.

Она еще раз хмуро отхлебнула пунша. Она надела сегодня свое лучшее платье. Вдвоем с Фэнни они провели довольно много времени, пытаясь сделать изменения насколько можно аккуратнее. Они освежили платье светлого оттенка цвета зеленого яблока, добавив белое кружево у выреза. Кружево также изменило форму выреза из закругленного на более модный квадратный. Фэнни в приступе художественного изобретательства выдумала розочку для волос Анны из небольшого количества кружева и маленького кусочка зеленой ленты. Анна едва ли чувствовала себя празднично, но если бы она не надела розочку, это ранило бы чувства Фэнни.

– А пунш неплохой, – прошептала матушка Рен. Анна не заметила. Она сделала еще глоток и была приятно удивлена.

– Да, лучше, чем говорили.

Матушка Рен немного поерзала, прежде чем предложить другую тему для беседы.

– Как жаль, что Ребекка не смогла прийти.

– Я не понимаю, почему.

– Ты знаешь, она не может показываться на светских мероприятиях, дорогая, будучи так близко к родам. В мои годы мы не смели ступать из дому, как только наше положение становилось заметным.

Анна наморщила нос:

– Это так глупо. Все знают, что срок приближается. Это ни для кого не секрет.

– Значение имеет соблюдение правил приличия, а не то, что все знают. К тому же у Ребекки уже такой большой срок, я не думаю, что ей хотелось бы несколько часов стоять на ногах. На этих вечерах танцев всегда недостаточно мест для сидения. – Матушка Рен оглядела комнату. – Как ты думаешь, твой граф придет?

– Он не мой граф, как тебе известно, – сказала Анна с некоторой горечью.

Матушка Рен проницательно посмотрела на нее. Анна постаралась подкорректировать свой тон:

– Я сказала ему, что, по моему мнению, было бы хорошо, если бы он посетил званый вечер.

– Я надеюсь, что он придет до того, как начнутся танцы. Я бы очень хотела увидеть изящную мужскую фигуру на танцплощадке.

– Он может вообще не прийти, и тебе придется довольствоваться фигурой танцующего мистера Мерривезера. – Анна сделала жест своей чашкой в сторону джентльмена, стоящего по другую сторону комнаты.

Обе женщины посмотрели на Мерривезера, худого джентльмена с деформированными коленными суставами, который разговаривал с дородной матроной в персиковом платье. Пока они наблюдали, мистер Мерривезер наклонился ближе к даме, доказывая что-то, и рассеянно качнул свою чашку с пуншем. Тонкая струйка жидкости стекла вниз по декольте платья леди.

Матушка Рен печально покачала головой.

– Ты знаешь, – сказала Анна задумчиво, – я не уверена, что мистер Мерривезер когда-либо станцевал рил, не потеряв своего места.

Матушка Рен вздохнула. Затем она взглянула на дверь через плечо Анны и заметно оживилась:

– Я не думаю, что тебе придется довольствоваться мистером Мерривезером. Там в дверях твой граф.

Анна повернулась, чтобы посмотреть на вход в комнату для танцев, и замерла на мгновение, подняла чашку к губам, заметив Эдварда. Он стоял у дверей, одетый в черные бриджи до колен, сапфировый камзол и жилет. Его черные волосы, зачесанные в нетипично аккуратную косу, в свете свечей блестели как вороново крыло. Он выделялся тем, что почти на голову возвышался над всеми другими мужчинами в комнате. Фелисити просто сияла, упиваясь своей удачей, что стала первой, кто заманил неуловимого графа на светское мероприятие. Она крепко держала его за локоть и представляла каждому, находящемуся в пределах слышимости.

Анна слабо улыбнулась. Плечи Эдварда были напряжены, а лицо нахмурено. Даже стоя по другую сторону комнаты, она могла сказать, что он едва сдерживался. Он выглядел так, будто собирался совершить нехороший проступок, вырвавшись от хозяйки вечера. В тот момент он поднял глаза и встретился с ней взглядом. Она затаила дыхание, пытаясь прочитать выражение его лица.

Он повернулся обратно к Фелисити и что-то сказал, затем начал прокладывать себе путь по направлению к Анне. Она почувствовала влажную прохладу на своих запястьях и опустила глаза вниз. Ее рука дрожала так сильно, что она выплеснула остатки пунша себе на рукав. Анна взялась второй рукой за чашку, чтобы придать ей устойчивость. В какое-то мгновение она была близка к тому, чтобы убежать, но рядом с ней стояла матушка Рен. И все равно ей бы пришлось когда-нибудь снова посмотреть ему в глаза.

Фелисити, должно быть, сделала знак музыкантам. Скрипки издали громкий пронзительный звук.

– Ах, миссис Рен. Какое удовольствие снова видеть вас. – Эдвард склонился над рукой матушки Рен. Он не улыбался.

Ее свекровь это, казалось, не волновало.

– О, милорд, я так рада, что вы смогли прийти. Анна умирала от желания потанцевать. – Матушка Рен со значением подняла брови.

Анна пожалела, что упустила возможность убежать.

Прозрачный намек повис в воздухе между ними на неловко долгое время, прежде чем Эдвард заговорил:

– Вы доставите мне такое удовольствие?

Он даже не смотрел на нее. Ради всего святого, этот человек целовал ее!

Анна изогнула губы:

– Я не знала, что вы танцуете, милорд.

Взгляд Эдварда моментально переметнулся на нее.

– Конечно, я могу танцевать. Я все-таки граф, в конце концов.

– Как будто я это когда-нибудь забуду, – пробормотала она.

Эдвард прищурил черные глаза.

Ха! Теперь она, естественно, обратила на себя его внимание.

Он вытянул руку в перчатке, и она застенчиво положила на нее свою. Даже при большем количестве слоев ткани между их ладонями она могла чувствовать жар его тела. На мгновение она вспомнила, каково было проводить кончиками пальцев по его обнаженной спине. Горячая. Потная. Болезненно притягательная. Она сглотнула.

С одним лишь кивком в сторону матушки Рен он повел ее на танцплощадку, где доказал, что в самом деле умеет танцевать, хотя и довольно тяжеловесно.

– Вы действительно знаете па, – сказала Анна, когда они встретились, чтобы пройти к центру танцующих.

Она увидела, как он с досадой прищурил глаз:

– Я не под камнем родился. Я знаю, как нужно вести себя в светском обществе.

Музыка закончилась, прежде чем Анна смогла сформулировать подходящий ответ. Она присела в реверансе и начала вытаскивать свою ладонь из крепкой хватки Эдварда.

Он притянул ее руку к себе и сунул в изгиб своего локтя.

– Не собирались ли вы убежать от меня, миссис Рен? Это ваша вина, что я присутствую на этом проклятом званом вечере, кстати сказать.

Неужели он должен продолжать касаться ее? Она оглянулась вокруг в поисках чего-нибудь, что отвлекает внимание.

– Может быть, вы хотели бы выпить немного пунша?

Он подозрительно посмотрел на нее:

– Хотел бы?

– Ну, может быть, и нет, – признала она. – Но это единственный напиток, который можно пить в настоящее время, а стол с закусками в противоположном направлении от миссис Клиавотер.

– Тогда, конечно, давайте попробуем пунш.

Он подошел к столу с пуншем, и она обнаружила, что люди отходят в сторону, естественно, пропуская его. Совсем скоро Анна пила свою вторую чашку разбавленного пунша.

Эдвард слегка отвернулся в сторону, чтобы ответить на вопрос викария, когда она услышала коварный голос у своего локтя:

– Я удивлен, что вижу вас здесь, миссис Рен. Я слышал, вы занялись новой профессией.

Эдвард медленно повернулся, чтобы посмотреть на говорящего – напыщенного мужчину в плохо сидящем парике. Анна рядом с ним напряглась, ее лицо застыло.

– Вы научились чему-нибудь новому у ваших недавних клиентов? – Все внимание мужчины было сконцентрировано на Анне.

Она открыла рот, но Эдвард опередил ее с ответом:

– Я полагаю, что неправильно вас понял.

Нахал, казалось, только что заметил его. Его глаза расширились. Хорошо.

Тишина в непосредственной близости от них стремительно стала распространяться по комнате, когда гости начали понимать, что происходит что-то интересное.

Парень хотел доказать, что он не робкого десятка.

– Я сказал…

– Будьте очень-очень осторожны с тем, что вы скажете дальше. – Эдвард чувствовал, как на его плечах заиграли мускулы.

Мужчина перед ним, кажется, осознал опасность, в которой оказался. Его глаза расширились, и он заметно сглотнул.

Эдвард кивнул один раз:

– Хорошо. Возможно, вы возьмете на себя труд извиниться перед миссис Рен за то, что вы не сказали.

– Я… – Мужчине пришлось замолчать и откашляться. – Я ужасно сожалею, если что-то, что я сказал, оскорбило вас, миссис Рен.

Анна натянуто кивнула, но мужчина вежливо смотрел в сторону Эдварда, чтобы понять, исправил ли он свою оплошность.

Нет, не исправил.

Мужчина сглотнул еще раз. Капля пота соскользнула с края его парика.

– Я не знаю, что на меня нашло. Я покорно прошу о прощении за то, что причинил вам какую бы то ни было неприятность, миссис Рен. – Он потянул свой шейный платок и наклонился вперед, чтобы добавить: – Вы же знаете, что я действительно глупый осел.

– Да, это так, – великодушно ответил Эдвард. Лицо мужчины приобрело болезненный оттенок.

– Итак, – сказала Анна. – Я думаю, пришло время для следующего танца. Это не музыка там начинается?

Она громко говорила в направлении музыкантов, и они сразу же отреагировали на ее предложение. Она ухватилась за руку Эдварда и начала двигаться в сторону танцплощадки. У нее оказалась довольно сильная хватка для такой маленькой особы. Эдвард бросил последний прищуренный взгляд на нахала и послушно позволил увести себя.

– Кто он?

Анна посмотрела на него, когда они приняли нужные позы:

– Он не так уж и оскорбил меня, вы знаете.

Начался танец, и ему пришлось дожидаться, пока фигуры танца снова не сблизили их.

– Кто он, Анна?

Она выглядела раздраженной.

– Джон Уилтонсон. Он был приятелем моего мужа.

Эдвард ждал.

– Он делал мне предложение после смерти Питера.

– Он хотел на тебе жениться? – Его брови сошлись на переносице.

– Это было неприличное предложение. – Анна отвела глаза. – Он женат – и тогда, и сейчас.

Он остановился как вкопанный, заставив пару, следующую в ряду, врезаться в них.

– Он оскорбил тебя?

– Нет. – Анна потянула его за руку, но он оставался неподвижным. Она прошипела ему в ухо: – Он хотел, чтобы я стала его любовницей. Я отказалась.

Танцоры позади них начинали скапливаться.

– Милорд!

Эдвард позволил ей снова увлечь его в танец, хотя они уже не попадали в такт музыке.

– Я больше никогда не хочу слышать, чтобы кто-то так говорил о тебе.

– Похвальное желание, я уверена, – ответила она колко. – Но вы едва ли можете провести остаток своей жизни, следуя повсюду за мной и наводя ужас на нахалов.

Не найдя ответа, он просто пристально посмотрел на нее. Эдвард знал, что она права. Мысль терзала его. Анна всего лишь его секретарша, просто обыкновенная секретарша. Он не мог быть с ней все время. Он не мог останавливать все оскорбления. Он даже не мог защитить ее от оскорбительных ухаживаний. Такая опека – прерогатива мужа.

Анна прервала его мысли:

– Я не должна была танцевать с вами так скоро снова. Это неприлично.

– Да мне наплевать на приличия, – сказал Эдвард. – Кроме того, ты знала, что это единственный метод увести меня от того бабуина.

Она улыбнулась, подняв на него глаза, и в груди у него защемило. Как ему обезопасить ее?

Эдвард все еще обдумывал этот вопрос два часа спустя. Ей, конечно же, нужен был муж, но он не мог представить ее с мужчиной, или, скорее, не мог представить ее с другим мужчиной. Он нахмурился.

Кто-то почтительно покашлял рядом с его локтем. Высокий молодой человек в укороченном парике стоял рядом с ним. Его женевский воротник выдавал в нем викария Джоунса.

Викарий снова кашлянул и улыбнулся ему через свое пенсне:

– Лорд Свартингэм. Так мило с вашей стороны, что вы посетили наше маленькое местное развлекательное мероприятие.

Эдвард задавался вопросом, как ему удавалось разговаривать голосом человека в два раза старше его по возрасту. Приходскому священнику вряд ли было больше тридцати.

– Викарий, мне нравится званый вечер миссис Клиавотер. – К своему удивлению, он осознал, что говорит правду.

– Хорошо, хорошо. Светские мероприятия миссис Клиавотер всегда так удачно спланированы. И ее закуски очень вкусные. – Викарий в качестве доказательства с энтузиазмом отхлебнул своего пунша.

Эдвард посмотрел на свой пунш и отметил в уме, что нужно проверить регулярное денежное содержание викария. Очевидно, мужчина не привык к скромной еде.

– Да, миссис Рен на танцплощадке производит впечатление модной особы. – Викарий прищурился, когда смотрел на Анну. – Она выглядит иначе сегодня вечером.

Эдвард проследил за его взглядом:

– Она больше не носит чепец.

– Вот в чем дело. – Голос викария Джоунса прозвучал неопределенно. – У вас более острый взгляд, чем у меня, милорд. Я думал, может быть, она купила новое платье во время своего путешествия.

Эдвард подносил чашку с пуншем к губам, когда до него дошел смысл слов викария.

– Какого путешествия?

– Хм-м? – Викарий Джоунс по-прежнему смотрел на танцоров, его мысли, очевидно, не были сконцентрированы на разговоре.

Эдвард собирался повторить вопрос на этот раз более настойчиво, но тут миссис Клиавотер прервала их:

– Ах, лорд Свартингэм. Я вижу, вы знаете викария.

Мужчины вздрогнули, будто их одновременно толкнули сзади. Эдвард повернулся и натянуто улыбнулся хозяйке дома. Он заметил краем глаза, что викарий оглядывался по сторонам, словно в поисках спасения.

– Да, я знаком с викарием Джоунсом, миссис Клиавотер.

– Лорд Свартингэм очень великодушно помог нам с новой крышей для церкви. – Викарий Джоунс встретился глазами с другим гостем. – Скажите, это мистер Мерривезер? Я должен поговорить с ним. Надеюсь, вы извините меня? – Викарий поклонился и поспешил прочь.

Эдвард, наблюдая за удаляющейся фигурой викария, почувствовал укол ревности. Мужчина, должно быть, посещал званые вечера Клиавотер и раньше.

– Как замечательно провести момент наедине с вами, милорд, – сказала миссис Клиавотер. – Я так хотела обсудить вашу поездку в Лондон.

– О? – Возможно, ему удастся встретиться взглядом с пожилой миссис Рен. Нехорошо будет просто оставить леди.

– Да, в самом деле. – Миссис Клиавотер придвинулась ближе. – Я слышала, вас видели в самых необычных местах.

– В самом деле?

– В компании женщины, которую мы оба знаем. Внимание Эдварда снова обратилось к Фелисити Клиазотер. О чем, черт побери, говорит эта женщина?

– Фе-ли-си-ти! – пропел йодлем[7 - Йодль – напев альпийских горцев в Австрии, Швейцарии, Южной Баварии.] где-то поблизости довольно нетрезвый мужской голос.

Миссис Клиавотер вздрогнула.

Сквайр Клиавотер нетвердой походкой направлялся к ним.

– Фелисити, м-моя д-дорогая, ты не должна полностью завладевать вниманием графа. Ему неинтересно разговаривать о фасонах и пы-пы-пышных украшениях на одежде. – Сквайр толкнул острым локтем в ребра Эдварда. – Да, милорд? Охота – это другое дело. Мужской спорт! Что? Что?

Миссис Клиавотер издала звук, который, если бы исходил от мужчины, сошел бы за фырканье.

– В действительности я не так много охочусь, – пожал плечами Эдвард.

– Собаки лают, лошади несутся галопом, запах крови… – Сквайр оказался в своей стихии.

По другую сторону комнаты Эдвард увидел Анну, которая надевала верхнюю одежду.

Проклятье. Неужели она уходила, даже не попрощавшись с ним?

– Извините.

Он поклонился сквайру и его жене и устремился через толпу людей. Но в этот час званый вечер становился довольно многолюдным. К тому времени, когда Эдвард достиг двери, Анна и миссис Рен уже вышли наружу.

– Анна! – Эдвард пробился мимо лакеев в коридоре и толчком открыл дверь. – Анна!

Она была на расстоянии всего в несколько ступеней. Обе женщины обернулись на его крик.

– Ты не должна идти домой одна, Анна. – Эдвард сердито посмотрел, затем понял свою ошибку. – И вы тоже, миссис Рен.

Анна выглядела смущенной, но пожилая женщина просияла:

– Вы пришли, чтобы проводить нас домой, лорд Свартингэм?

– Да.

Его карета ждала поблизости. Они могли поехать, но тогда вечер такой прекрасный вечер закончился бы в считанные минуты. Он сделал знак карете, чтобы она следовала за ними, пока они немного пройдутся. Эдвард предложил одну руку Анне, другую – миссис Рен. Хотя леди рано ушли с вечеринки, час был поздний, вокруг уже лежала ночная темнота. Светила полная луна, восхитительно большая в черном небе, отбрасывая длинные тени впереди них.

Когда они приблизились к перекрестку, Эдвард услышал впереди неожиданный топот ног, громко отдающийся в тишине. Он сразу заслонил спиной женщин.

Неясная фигура появилась из-за угла. Она устремилась к ним.

– Мэг! Что случилось? – закричала Анна.

– О, мэм! – Девушка согнулась, держась за бок и пытаясь восстановить дыхание. – Это миссис Фэарчайлд, мэм. Она упала вниз со ступенек, и я не могу помочь ей подняться. И я думаю, что ребенок тоже вот-вот родится!


Глава 15


Итак, Аурея полетела обратно в своей великолепной золотой карете, план ее сестер не выходил у нее из головы. Ворон приветствовал свою жену почти безразлично. Аурея съела вместе с ним превосходный ужин, пожелала ворону спокойной ночи и пошла к себе в спальню, чтобы ждать своего пылкого посетителя.

Неожиданно он оказался рядом с ней – более настойчивый, более требовательный, чем когда-либо ранее. Его ухаживания оставили Аурею засыпающей и пресыщенной, но она упрямо придерживалась плана и продолжала бодрствовать, даже когда услышала, как дыхание ее любовника стало ровным во сне. Она тихо села и нащупала свечу, которую оставила заранее на столе рядом с кроватью…

    
Из сказки «Принц-ворон»


– О боже! – Анна попыталась вспомнить, когда точно, по подсчетам Ребекки, должен родиться ребенок. Разве не в следующем месяце?

– Доктор Биллингс на званом вечере, – сказал Эдвард спокойно и деловито. – Возьмите мою карету, мисс, и быстро привезите его. – Он повернулся и прокричал распоряжения Джону-кучеру, махнув, чтобы карета подъехала ближе.

– Я поеду вместе с Мэг, – сказала матушка Рен. Эдвард кивнул и помог ей и горничной сесть в карету.

– Может, нужно найти и акушерку тоже? – Этот вопрос он адресовал Анне.

– Ребекка собиралась позвать миссис Стакер…

– Акушерка сейчас у миссис Лиливайт, – прервала ее свекровь. – Она живет в четырех или пяти милях от города. Я слышала, как женщины говорили об этом на вечере.

– Сначала привезите доктора Биллингса к миссис Фэарчайлд, а затем я отправлю карету за миссис Стакер, – распорядился Эдвард.

Матушка Рен и Мэг кивнули из кареты.

Эдвард захлопнул дверь и отступил назад:

– Вперед, Джон!

Кучер закричал на лошадей, и карета загромыхала прочь.

Эдвард схватил Анну за руку:

– В какой стороне находится дом миссис Фэарчайлд?

– Это прямо. – Анна приподняла юбки и побежала по направлению к дому вместе с Эдвардом.

Парадная дверь дома Ребекки была приоткрыта. Дом стоял погруженный во тьму, лишь из входа на дорожку, ведущую к дому, падала полоска света. Эдвард толкнул дверь, и Анна последовала за ним внутрь. Она огляделась. Они стояли в главной прихожей, перед лестницей, идущей на верхний этаж. Нижняя ее часть освещалась тусклым светом из прихожей, но верхние ступени тонули в темноте. Ребекки нигде не было.

– Может, она смогла встать сама? – тяжело дыша, сказала Анна.

Вдруг раздался тихий стон с верхних ступенек. Анна побежала наверх, прежде чем Эдвард смог двигаться. Она услышала, как он разразился проклятиями позади нее.

Ребекка лежала на лестничной площадке посреди лестницы. Анна поблагодарила судьбу, что она не скатилась дальше вниз, по второму, более длинному лестничному пролету. Ее подруга лежала на боку, большой холм ее живота сильнее выступал вперед в этом положении. Ее бледное лицо блестело от пота.

Анна прикусила губу.

– Ребекка, ты меня слышишь?

– Анна. – Ребекка протянула руку, и Анна схватила ее. – Слава богу, ты здесь. – Она тяжело вздохнула, и рука болезненно сжала руку Анны.

– Что с тобой? – спросила Анна.

– Ребенок. – Дыхание Ребекки было учащенным. – Он идет.

– Ты можешь подняться?

– Я такая неловкая. Я ударилась лодыжкой. – В глазах. Ребекки стояли слезы, а на лице виднелись следы от потеков других слез. – Еще слишком рано для ребенка.

Неожиданно глаза Анны тоже наполнились слезами. Она сжала зубы, пытаясь сдержать их. Слезы не помогут ее подруге.

– Позвольте мне отнести вас в вашу комнату, миссис Фэарчайлд. – Низкий голос Эдварда прервал ее мысли.

Анна подняла глаза. Эдвард стоял рядом с ней, его лицо было серьезным. Она отошла в сторону, отпуская руку Ребекки. Эдвард просунул ладони под рожающую женщину, затем присел на корточки и взял ее на руки, прежде чем подняться одним плавным движением. Он повернулся – заметно осторожно, чтобы не задеть лодыжку Ребекки, – но она хныкала, схватившись руками за его камзол. Губы Эдварда сжались. Он кивнул Анне, и она пошла впереди него вверх по лестнице и по коридору на втором этаже. Единственная свеча мерцала на прикроватном столике в комнате Ребекки. Анна поспешила взять ее, чтобы зажечь несколько остальных. Эдвард повернулся боком, чтобы войти, а затем положил ее подругу очень осторожно на кровать. Только тут Анна заметила, что он очень бледен.

Она убрала влажную прядь волос со лба Ребекки.

– Где Джеймс?

Анне пришлось ждать ответа, потому что ее подругу пронзил очередной приступ боли. Ребекка тихо застонала, и ее спина изогнулась. Когда боль отступила, она сказала, тяжело дыша:

– Он поехал в Дресбери на день по делам. Обещал вернуться завтра после обеда. – Ребекка прикусила губу. – Он будет так зол на меня.

Эдвард пробормотал что-то резкое и подошел к темным окнам спальни.

– Не говори ерунды, – мягко побранила ее Анна. – Ты ни в чем не виновата.

– Если бы только я не упала со ступенек, – всхлипнула Ребекка.

Анна пыталась успокоить ее, когда внизу хлопнула входная дверь. Очевидно, приехал доктор. Эдвард извинился и вышел, чтобы проводить мужчину наверх.

Доктор Биллингс пытался сохранить невозмутимое выражение лица, но было очевидно, что он весьма обеспокоен. Он наложил повязку на лодыжку Ребекки, которая уже опухла и стала фиолетовой. Анна сидела у изголовья Ребекки, держа ее за руку и пытаясь успокоить. Это давалось нелегко. По расчетам акушерки и Ребекки, родов следовало ждать месяцем позже. С течением ночи мучения Ребекки усиливались, и она стала подавленной. Она боялась, что потеряет ребенка.

Ничего, что говорила Анна, казалось, не помогало, но она оставалась рядом с подругой, держа ее за руку и гладя по волосам.

Через три с небольшим часа после того, как приехал доктор, в комнату влетела миссис Стакер, акушерка, – низкорослая, полная женщина с красными щеками и черными волосами, обильно подернутыми сединой. Анна встретила ее с облегчением.

– Хо! Это ночь младенцев, – сказала акушерка. – Вы будете рады узнать, что у миссис Лиливайт родился еще один мальчик, ее пятый; вы бы поверили в это? Я не знаю, зачем она утруждает себя тем, чтобы звать меня. Я просто сижу в углу и вяжу, пока не приходит время ловить крошку. – Миссис Стакер сняла пальто и огромное количество шарфов и бросила их на стул. – У вас есть вода и кусочек мыла, Мэг? Я бы хотела помыть руки, прежде чем начну помогать леди.

Доктор Биллингс глядел неодобрительно, но не возражал против того, чтобы акушерка осмотрела его пациентку.

– А как вы себя чувствуете, миссис Фэарчайлд? Держитесь хорошо, за исключением лодыжки? Да, вам должно быть, очень больно? – Акушерка положила руку на живот Ребекки и проницательно посмотрела на ее лицо. – Малыш активный, не так ли? Решил родиться раньше, чтобы огорчить свою маму. Но вы о нем не беспокойтесь. Дети иногда имеют свое собственное мнение по поводу того, когда им родиться.

– С ним будет все в порядке? – Ребекка облизнула пересохшие губы.

– Ну, вы знаете, я ничего не могу обещать. Но вы здоровая, сильная женщина, если вы не против, что я так говорю. Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам и ребенку.

После этих слов ситуация стала восприниматься более оптимистично. Миссис Стакер посадила Ребекку в постели, потому что так удобнее. Ребекка, казалось, снова обрела надежду. Она даже смогла разговаривать между схватками.

Как раз когда Анна чувствовала, что готова упасть в обморок от усталости прямо там, на стуле, Ребекка начала стонать сильнее. Сначала Анна ужасно встревожилась, думая, что что-то пошло не так. Но миссис Стакер, напротив, радостно заявила, что ребенок скоро родится. И действительно – в следующие полчаса, и течение которых Анна окончательно проснулась, Ребекка наконец разрешилась девочкой, маленькой и сморщенной, но способной кричать довольно громко. Этот звук вызвал улыбку на изнуренном лице ее матери. У ребенка были темные волосы, которые торчали, как пух у цыпленка. Ее голубые глаза медленно мигнули, и она повернула свою голову к груди Ребекки, когда ее приложили к ней.

– Ну разве это не самая симпатичная малышка из всех, что вы когда-либо видели? – спросила миссис Стакер. – Я знаю, что вы утомлены до изнеможения, миссис Фэарчайлд, но, возможно, вы выпьете немного чаю или бульона?

– Я пойду и посмотрю, что можно найти, – сказала Анна, зевая.

Она медленно, спотыкаясь, спустилась по лестнице. Дойдя до лестничной площадки, она заметила свет, мерцающий внизу, в гостиной. Озадаченная, Анна толкнула дверь и стояла там мгновение, пристально всматриваясь.

Эдвард неуклюже растянулся на красном диване, сбоку свисали его длинные ноги. Он снял шейный платок и расстегнул камзол. Одна рука прикрывала глаза, другая вытянулась к полу, где ладонь почти обнимала полупустой стакан с чем-то похожим на бренди Джеймса. Анна вошла в комнату, и он сразу же убрал руку с глаз, опровергая впечатление, что он спал.

– Как она? – Его голос был скрежещущим, лицо – мертвенно-бледным. Сходящие синяки сильно выделялись на бледном лице, а щетина на подбородке придавала его облику распутность.

Анна почувствовала себя пристыженной. Она совсем забыла об Эдварде, решила, что он уже давно ушел домой. А он все это время ждал внизу, чтобы узнать, как Ребекка справилась.

– Ребекка в порядке, – сказала она оживленно. – У нее родилась девочка.

Выражение его лица не изменилось.

– Живая?

– Да. – Анна запнулась. – Да, конечно. Обе – Ребекка и ребенок – живы и здоровы.

– Слава богу. – Его лицо не утратило напряженного выражения.

Она начала испытывать беспокойство. Почему он так озабочен? Ведь он только познакомился с Ребеккой сегодня вечером, не так ли?

– Что случилось?

Он вздохнул, и его рука вновь легла на лоб, чтобы прикрыть глаза. Наступила долгая минута молчания, такая долгая, что ей показалось, будто он не собирался отвечать на вопрос. Наконец он произнес:

– Моя жена и ребенок умерли при родах.

Анна медленно опустилась на стул рядом с диваном. Она в действительности раньше не думала о его жене. Она знала, что он был женат и что его жена умерла молодой, но не знала, как она умерла. Любил ли он ее? Любил ли он ее до сих пор?

– Я сожалею.

Он поднял ладонь от стакана с бренди, сделал нетерпеливое движение, а затем снова опустил ее на стакан, как будто она была слишком усталой, чтобы искать для покоя другое место.

– Я сказал не для того, чтобы вызвать вашу жалость. Она умерла давно. Десять лет назад.

– Сколько ей было лет?

– Ей исполнилось двадцать за две недели до этого. – Его рот искривился. – Мне было двадцать четыре.

Анна подождала.

Когда он снова заговорил, слова звучали так тихо, что ей пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать.

– Она была молода и здорова. Мне никогда не приходило в голову, что вынашивание ребенка могло убить се, но у нее начались преждевременные роды на седьмом месяце. Ребенок был еще слишком маленьким, чтобы выжить. Мне сказали, что это был мальчик. Затем у нее началось кровотечение. – Он убрал свою руку от лица, и Анна видела, что он пристально смотрит куда-то вдаль, будто вглядываясь в прошлое. – Они не могли остановить его. Врачи и акушерки – они не могли остановить его. Горничные продолжали бегать, принося все больше и больше белья, – прошептал он в ужасе от своих воспоминаний. – Она просто кровоточила и кровоточила, пока жизнь не вытекла из нее. В постели было так много крови, что матрац промок насквозь. Нам пришлось сжечь его после этого.

Слезы, которые она сдерживала ради Ребекки, потекли по щекам Анны. Потерять кого-то, кого ты любил, так ужасно, так трагично; как страшно он, должно быть, это переживал. И он, должно быть, хотел этого ребенка очень сильно. Она уже знала, как важно было для него иметь семью.

Анна, всхлипнув, прижала ладонь к губам, и это движение, казалось, вывело Эдварда из задумчивости. Он тихо выругался, когда увидел слезы на ее лице. Он сел на диване и потянулся к ней. Без малейшего усилия поднял ее со стула и посадил к себе на колени, расположив так, чтобы она сидела поперек, а он поддерживал своей рукой ее спину. Он прижал ее голову к своей груди и гладил ее волосы.

– Я сожалею. Мне не следовало рассказывать тебе об этом. Это не для ушей леди, особенно после того, как ты всю ночь не спала, беспокоясь о своей подруге.

Анна позволила себе прислониться к нему, его мужское тепло и ласкающая ее ладонь были удивительно успокаивающими.

– Ты, должно быть, любил ее очень сильно.

Его ладонь помедлила, а затем он продолжил:

– Я думал, что да. Как выяснилось, я мало знал ее. Она отстранилась, чтобы видеть его лицо.

– Как долго вы были женаты?

– Немногим больше года.

– Но…

Он снова прижал ее голову к груди.

– Мы не были знакомы достаточно близко до помолвки и затем – свадьбы, и я предполагаю, мы с ней в действительности не говорили откровенно. Ее отец, который очень хотел этого брака, сказал мне, что для девушки он приемлем, и я просто принял это. – Его голос огрубел. – Я обнаружил уже после женитьбы, что мое лицо вызывало у нее отвращение.

Анна попыталась что-то сказать, но он снова заставил ее замолчать.

– Я думаю, она еще и боялась меня, – сказал он с перекошенным лицом. – Ты, возможно, не заметила, но у меня ужасный характер. – Она почувствовала, как его рука снова нежно коснулась ее макушки. – К тому времени, когда она забеременела, я знал, что что-то не так, и в свои последние часы она прокляла его.

– Прокляла кого?

– Своего отца. За то, что он заставил ее выйти замуж за такого отвратительного мужчину.

Анна вздрогнула. Какая глупая маленькая девочка, должно быть, была его жена.

– Очевидно, ее отец солгал мне. – Голос Эдварда стал ледяным. – Он отчаянно желал этого брака и, не желая обидеть меня, запретил моей невесте говорить мне, что мои шрамы вызывали у нее отвращение.

– Я сожалею, я…

– Ш-ш-ш, – пробормотал он. – Это случилось давно, и я научился с тех пор жить со своим лицом и распознавать тех, кто попытается скрыть отвращение к нему. Даже если они лгут, я обычно знаю это.

Но он не знал о ее лжи. Анна почувствовала холод при этой мысли. Она обманула его, и он никогда не простит ее, если обнаружит это.

Он, должно быть, ошибочно принял ее дрожь за продолжающуюся скорбь от его рассказа. Он прошептал что-то ей в волосы и прижал ее поближе к себе, пока тепло от его тела не прогнало прочь ее дрожь. Они тихо сидели какое-то время, получая успокоение друг от друга. На улице начинало светать. Вокруг закрытых штор гостиной образовался ореол. Анна воспользовалась возможностью, чтобы потереться носом о его измятую рубашку. Она пахла бренди, которое он выпил. Эдвард откинулся назад, чтобы взглянуть вниз, на нее:

– Что ты делаешь?

– Нюхаю тебя.

– Я, возможно, сейчас просто воняю.

– Нет. – Анна покачала головой. – Ты пахнешь… приятно.

Он с минуту изучал ее лицо.

– Пожалуйста, прости меня. Я не хочу, чтобы ты надеялась. Если бы можно было найти какой-то способ…

– Я знаю. – Она поднялась на ноги. – Я даже понимаю. – Она быстро подошла к двери. – Я спустилась, чтобы принести что-нибудь для Ребекки. Она, должно быть, задается вопросом, что со мной случилось.

– Анна…

Но она притворилась, что не слышала, и вышла из гостиной. Отказ Эдварда – это одно. Но жалость его она не обязана принимать.

В тот момент открылась входная дверь, чтобы впустить взъерошенного Джеймса Фэарчайлда. Он выглядел как выходец из Бедлама:[8 - Бедлам – название сумасшедшего дома, носящего имя святой Марии Вифлеемской в Лондоне.] его светлые волосы топорщились, а шейный платок отсутствовал.

Он дико посмотрел на Анну:

– Ребекка?

В этот момент, словно в ответ на вопрос, раздался неуверенный крик новорожденного ребенка. Выражение лица Джеймса Фэарчайлда изменилось с безумного на онемевшее. Не дожидаясь ответа Анны, он бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Анна заметила, когда он скрылся из виду, что только одна его нога была в чулке.

Она улыбнулась про себя, когда повернула на кухню.


– Я думаю, почти пора сажать, милорд, – сказал дружелюбно Хоппл.

– Несомненно. – Эдвард сощурился на яркое полуденное солнце.

Ночь, проведенная без сна, не располагала к болтовне. Он и управляющий шли по полю, проверяя, не понадобится ли ему дренажная канава, как на поле мистера Грандела. Оказалось, что местные копатели канав имели гарантированные средства к существованию на ближайшее будущее. Джок прыгал вдоль изгородей, окружающих поле, суя морду в кроличьи норы и усердно чихая. Утром Эдвард послал Анне записку, сообщив, что сегодня ей нет необходимости приходить в Эбби. Она могла использовать этот день для отдыха. А ему требовалась передышка от ее присутствия. Прошедшей ночью он был близок к тому, чтобы снова поцеловать ее, несмотря на свое слово чести. Он должен отпустить ее; став женатым человеком, он в любом случае едва ли сможет сохранить секретаря-женщину. Но тогда у нее не будет источника дохода, а он не без оснований предполагал, что хозяйство Ренов нуждалось в деньгах.

– Может, мы расположим дренажную канаву там? – Хоппл указал на место, где в настоящее время находился Джок, копаясь и взбивая пену грязи.

Эдвард что-то проворчал.

– Или, возможно… – Хоппл повернулся и чуть не споткнулся о слипшуюся глыбу мусора. Он с отвращением посмотрел вниз, на свой грязный ботинок. – С вашей стороны было весьма благоразумно не включать миссис Рен в эту загородную прогулку.

– Она осталась дома, – сказал Эдвард. – Я счел, что ей лучше отдохнуть и выспаться. Вы слышали о разрешении миссис Фэарчайлд прошлой ночью?

– Леди провела трудную ночь, как я понял. Да, чудо, что оба, мать и ребенок, живы.

Эдвард фыркнул:

– В самом деле чудо. Чертовски глупо для мужчины оставлять свою жену совсем одну, лишь с маленькой горничной, так близко к родам.

– Я слышал, новоиспеченный отец был довольно потрясен сегодня утром, – продолжил Хоппл.

– Не могу сказать, что это принесло какую-то пользу его жене прошлой ночью, – сухо сказал Эдвард. – А миссис Рен не спала всю ночь, сидя со своей подругой. Я подумал, что будет разумно предоставить ей день отдыха. В конце концов, она работала каждый день, за исключением воскресений, с тех пор как стала моим секретарем.

– Да, в самом деле, – сказал Хоппл. – За исключением четырех дней, когда вы ездили в Лондон, конечно.

Джок вспугнул кролика и погнался за ним. Эдвард остановился и повернулся к управляющему:

– Что?

– Миссис Рен не приходила на работу, пока вы отсутствовали. – Хоппл сглотнул. – За исключением дня перед тем, как вы вернулись, да. В тот день она работала.

– Я понимаю, – сказал Эдвард. Но он не понимал.

– Только четыре дня, милорд. – Хоппл поспешил сгладить ситуацию. – И она наверстала бумажную работу, так она мне сказала. Это не значит, что она оставила свои дела невыполненными.

Эдвард задумчиво уставился на грязь у себя под ногами. Он вспомнил слова викария о «путешествии» прошлым вечером.

– Куда она ездила?

– Ездила, милорд? – Хоппл словно увиливал от ответа. – Я… э-э… не знаю, ездила ли она куда-либо вообще. Она не сказала.

– Викарий сказал, что она совершала путешествие. Он намекал, что она ездила за покупками.

– Возможно, он ошибается, – сказал Хоппл. – Если леди не смогла найти чего-то в магазинах Литтл-Бэттлфорда, ей пришлось бы поехать в Лондон, чтобы отыскать что-то лучшее. Конечно же, миссис Рен не ездила так далеко.

Эдвард фыркнул. Он вернулся опять к тому, что пристально смотрел на землю у своих ног. Только теперь он нахмурил брови. Куда ездила Анна? И зачем?


Анна уперлась ногами и изо всех сил потянула на себя старую дверь сада. Эдвард предоставил ей день для себя, но она не могла так долго оставаться в постели. Отдохнув утром, она решила, что проведет оставшееся свободное время, сажая розы. Дверь упрямо оставалась закрытой какое-то мгновение, но затем неожиданно поддалась и распахнулась настежь, почти сбив ее с ног. Она стряхнула пыль с рук и подняла свою корзинку с садовым инвентарем, прежде чем проскользнуть в заброшенный сад. Эдвард приводил ее сюда лишь немногим больше недели назад. За этот короткий промежуток времени в старых стенах произошло много перемен. Зеленые ростки выглядывали на клумбах и в трещинах между камнями дорожки. Некоторые явно были сорняками, но другие имели более тонкую структуру. Анна даже распознала некоторые: красноватые кончики тюльпанов, неразвернувшиеся розетки листьев аквилегии и украшенные блестками росы листья садовых лютиков.

Каждое растение становилось сокровищем, открытым ею с восторгом. Сад не был мертвым. Он просто находился в состоянии покоя. Она поставила корзинку и снова вышла из двери сада, чтобы принести розовые кусты, которые Эдвард подарил ей. Она уже посадила три у себя в саду. Розовые кусты, недавно вынутые из ведра с водой, все еще лежали снаружи. Каждый из них начал пускать крошечные зеленые бутоны. Она посмотрела на них. Они дали ей такую надежду, когда Эдвард подарил их ей. Несмотря на то что эта надежда умерла, казалось несправедливым оставлять розы вянуть. Она посадит их сегодня, и если Эдвард никогда больше не посетит сад – ну что ж, она будет знать, что они там.

Анна принесла одну часть в сад и положила их на грязную дорожку. Она выпрямилась и огляделась вокруг в поисках подходящего места, где бы посадить их. Посадки располагались в определенном порядке, который теперь совершенно не распознавался. Она пожала плечами и решила разделить растения поровну между четырьмя основными цветочными клумбами. Она взяла лопату и начала прорубать спутанную корнями землю в клумбе.


Эдвард нашел Анну в саду. Он был раздражен. Он искал ее около пятнадцати минут, с тех пор как Хоппл проинформировал его, что она сейчас в Эбби. На самом деле он дал себе зарок не искать ее; он пришел к такому заключению как раз в то утро. Но что-то внутри его, казалось, не давало ему держаться подальше от своей секретарши, в то время как он знал, что она находится поблизости. Поэтому он хмурился, обнаружив у себя недостаток силы духа, – но, подойдя, он помедлил у двери сада, не в силах оторваться от картины, которую она собой являла. Она опустилась на колени, чтобы посадить розу. Ее голова оставалась непокрытой, и волосы волнами сбегали по шее и плечам. В ярком полуденном свете солнца светло-каштановые локоны сияли золотым и красновато-коричневым цветом.

Эдвард почувствовал, как в груди у него все сжалось. Ему показалось даже, что это мог быть страх. Он насупился и зашагал по дорожке. Страх – это не та эмоция, которую должен испытывать сильный мужчина вроде него, глядя в лицо кроткой маленькой вдове, считал он.

Анна заметила его.

– Милорд. – Она убрала волосы со лба, оставляя мазок грязи на лице. – Я подумала, что посажу ваши розы прежде, чем они погибнут.

– Я вижу.

Она подозрительно посмотрела на него, но, очевидно, решила не обращать внимания на его странное настроение.

– Я посажу по несколько кустов на каждой клумбе, так как сад заложен такими симметричными рядами. Позже, если хотите, вокруг них можно посадить лаванду. У миссис Фэарчайлд есть несколько замечательных кустов лаванды у дорожки, ведущей к заднему входу; я знаю, ей будет приятно дать мне несколько отростков для вашего сада.

– Хм-м.

Анна прервала свой монолог, чтобы снова убрать волосы, еще больше размазывая грязь по лбу.

– Только у меня проблема. Я забыла принести лейку.

Она нахмурилась и начала подниматься на ноги, но он опередил ее:

– Оставайтесь здесь. Я могу принести вам лейку. Эдвард оставил без внимания ее нерешительный протест и пошел обратно по дорожке. Он дошел до садовой калитки, но что-то заставило его замедлить шаг. Долгое время спустя он будет думать, какой порыв остановил его. Он повернулся и посмотрел на нее, все еще стоящую на коленях около розового куста. Она уплотняла землю вокруг него. Пока он смотрел на нее, Анна подняла руку и мизинцем поправила волосы.

Он оцепенел.

Все звуки замерли на ужасное бесконечное мгновение, мир пошатнулся и начал рушиться вокруг него.

Голоса шептали, бормотали, щебетали ему в ухо и сливались в невнятный гул, из которого выплывали отдельные фразы:

Хоппл у канавы:

«Когда эта собака отсутствовала в течение нескольких дней, я начал надеяться, что мы избавились от нее».

Викарий Джоунс на званом вечере у миссис Клиавотер:

«Я думал, может быть, она купила новое платье во время своего путешествия».

И снова Хоппл, как раз сегодня:

«Миссис Рен не приходила на работу, пока вы отсутствовали».

Алая дымка затуманила его взгляд.

Когда он прояснился, Эдвард уже подошел почти вплотную к Анне и знал, что он направился к ней еще до того, как голоса стали понятными. Она по-прежнему склонилась рядом с розовым кустом, не сознавая приближающуюся бурю, пока он не оказался над ней и она не подняла на него глаза.

У него на лице, должно быть, отпечаталось знание об ее обмане, потому что улыбка Анны исчезла, прежде чем смогла полностью сформироваться.


Глава 16


Аурея осторожно зажгла свечу и подняла ее высоко над спящим любовником. У нее перехватило дыхание, ее глаза расширились, и она вздрогнула. Свеча едва качнулась в ее руке, но этого оказалось достаточно, чтобы капля горячего воска упала на плечо мужчины, который лежал рядом с ней. Это был человек – не чудовище, не зверь, – но человек с гладкой белой кожей; длинными сильными конечностями; и черными-черными волосами. Он открыл глаза, и Аурея увидела, что они тоже непроницаемо-черные. Пронизывающие умные черные глаза, которые почему-то показались ей знакомыми. На его груди блеснул кулон в форме маленькой идеальной короны, инкрустированной сверкающими рубинами…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Анна обдумывала, на правильную ли глубину она посадила розовый куст в ямку, когда на нее упала тень. Она подняла глаза. Над ней стоял Эдвард. В первое мгновение у нее мелькнула мысль, что он вернулся слишком быстро, чтобы принести лейку.

А затем она увидела выражение его лица.

Его губы были искажены в приступе ярости, а глаза, как черные дыры, горели у него на лице. В этот момент у нее возникло ужасное предчувствие, что он каким-то образом разгадал ее тайну. За секунду до того, как он заговорил, она попыталась овладеть собой и убедить себя, что не было никакого способа, чтобы он смог открыть ее секрет.

Его слова убили всякую надежду.

– Ты, – произнес он чужим голосом, слишком тихим и пугающим. – Ты была там, в борделе.

Она никогда не умела лгать.

– Что?

Он сощурил глаза, будто от яркого света:

– Ты была там. Ты ждала меня, как паучиха, и ловко поймала в свою паутину.

Господи, это даже хуже, чем она представляла. Он думал, что она сделала это ради какой-то болезненной мести или шутки.

– Я не…

Его глаза широко распахнулись, и она подняла руку, чтобы отстраниться от ада, который увидела в них.

– Что «не»? Не ездила в Лондон? Не ходила в «Грот Афродиты»?

Его глаза расширились, она начала подниматься, но он уже наклонился над ней. Он схватил ее за плечи, поднял легко и без усилия, словно она весила не больше, чем пушок семян чертополоха. Он был таким сильным! Почему она никогда раньше не думала, насколько мужчина сильнее по сравнению с женщиной? Она почувствовала себя бабочкой, которую схватила большая черная птица. Он прижал ее спиной к стоящей рядом кирпичной стене и наклонял к ней лицо до тех пор, пока их носы едва не соприкоснулись, и он, естественно, мог видеть свое отражение в ее широко открытых испуганных глазах.

– Ты ждала там, одетая лишь в кусок кружева. – Его слова обдавали ее лицо горячим дыханием. – А когда я пришел, ты выставляла себя напоказ, предлагала себя.

Анна чувствовала каждое дуновение его дыхания напротив своих губ. Она вздрогнула от услышанной непристойности. Она хотела возразить, сказать, что это не описывало возвышенную благодать, которую они вместе пережили в Лондоне, но слова застряли у нее в горле.

– Я наивно беспокоился, что общение с проституткой, которую ты приютила, опорочит твое доброе имя. Каким же дураком ты меня выставила. Как тебе удалось сдержать смех, когда я просил у тебя прощения за свой поцелуй? – Его руки напряглись на ее плечах. – Все это время я сдерживал себя, потому что считал тебя приличной женщиной. Все это время, когда ты только и хотела этого.

Затем он набросился на нее и начал жадно терзать ее рот. Анна застонала – то ли от боли, то ли от желания.

– Ты должна была сказать мне, что хотела именно этого. – Он поднял голову и тяжело дышал. – Я бы сделал тебе одолжение.

Она, казалось, утратила способность связно мыслить, не говоря уже о речи.

– Тебе стоило только намекнуть, и я бы овладел тобой на своем столе в библиотеке или в карете с Джоном-кучером впереди или даже здесь, в саду.

Она попыталась сформулировать слова, преодолевая туман своего смущения:

– Нет, я…

– Одному богу известно, как сильно я желал тебя в течение дней, недель, – выдавил он из себя. – Я мог трахнуть тебя в любое время. Или ты не можешь признать, что хочешь делить ложе с мужчиной, чье лицо выглядит подобно моему?

Она попыталась покачать головой, но беспомощно упала, когда он склонил ее спину над своей рукой. Его другая рука опустилась к ее бедрам и резко толкнула их к его собственным.

– Вот то, чего ты страстно желала. Ради чего ты путешествовала в Лондон, – прошептал он.

Анна застонала в знак протеста, несмотря на то что ее бедра прильнули к его.

– Почему? – Он выдохнул ей в ухо свой вопрос. – Почему, почему, почему? Почему ты лгала мне? Чем я заслужил это?

Она снова попыталась покачать головой.

Эдвард наказал ее коротким укусом.

– Это была шутка? Ты считаешь забавным лежать со мной в постели одну ночь, а потом разыгрывать добродетельную вдову на следующий день? Или это развращенная прихоть? Некоторые женщины находят мысль о сексе с покрытым оспинами мужчиной возбуждающей.

Анна резко дернула головой, несмотря на боль, которую причинили его зубы, царапающие ей ухо. Она не могла, не могла позволить ему думать так.

– Пожалуйста, вы должны знать…

Граф повернул голову. Она попыталась посмотреть ему в лицо, и он сделал самую ужасную вещь за все это время – он отпустил ее.

– Эдвард! Эдвард! Ради бога, пожалуйста, послушай меня! – Странно, но она в первый раз назвала его христианским именем.

Он размашисто зашагал по садовой дорожке. Она побежала за ним, ее глаза слепили слезы, и она споткнулась о выбившийся кирпич.

Эдвард остановился при звуке падения, все еще стоя к ней спиной.

– Такие слезы, Анна. Ты можешь их вызывать по желанию, как крокодил? – И потом – так тихо, что она могла только вообразить это: – Там были другие мужчины?

Он ушел.

Анна смотрела, как он исчез за калиткой. Ее грудь сжимала рвущая боль. У нее мелькнула смутная мысль, что она поранилась при падении. Но затем она услышала гортанный, скрежещущий звук, и холодная маленькая часть ее мозга зафиксировала, какой странный шум производил ее плач.

Какое скорое, какое суровое наказание последовало за отступление от степенной вдовьей жизни. Все правила и предупреждения, писаные и неписаные, которым ее учили, когда она росла, фактически осуществились. Хотя она предполагала, что наказания за ее проступок не предвидели моралисты Литтл-Бэттлфорда. Нет, ее судьба была гораздо хуже, чем разоблачение и осуждение. Ее наказанием стала ненависть Эдварда. Это и осознание того, что она поехала в Лондон только ради секса. Теперь это всегда будет с ним. Эдвард! Она желала мужчину, а не физиологический акт. Казалось, что она лгала себе, так же как лгала и ему. Как иронично прийти наконец к пониманию этого, когда теперь вокруг нее сплошные руины.

Анна не знала, как долго она лежала там; ее старое коричневое платье промокло. Когда ее рыдания стихли, полуденное небо затянули облака. Она, опираясь на обе руки, встала в коленопреклоненную позу, а потом поднялась на ноги. Она пошатнулась, но удержала равновесие. Одна рука держалась за стену сада для поддержки. Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Затем подняла лопату.

Скоро она пойдет домой и расскажет матушке Рен, что у нее больше нет работы. Она останется в одиноком доме сегодня ночью и на тысячи ночей после этого за всю оставшуюся жизнь.

А сейчас она просто сажала розы.


Фелисити приложила ткань, смоченную фиалковой водой, себе на лоб. Она удалилась в маленькую утреннюю комнату, место, которое обычно приносило ей некоторое удовлетворение, особенно когда она думала о том, сколько стоило навести в ней новый блеск. Цена одного только парчового диванчика канареечного цвета покрыла бы расходы на еду и одежду семьи Рен в течение пяти лет. Но в тот момент ее голова просто раскалывалась.

Дела шли неважно.

Реджинальд слонялся по дому и стонал, что у его призовой кобылы случился выкидыш. Чилли уехал обратно в Лондон в дурном настроении, потому что она не рассказала ему об Анне и графе. И этот самый граф оказался раздражающе туп на званом вечере. Определенно, большинство мужчин, которых она знала, имели те или иные пробелы, но она не представляла, что лорд Свартингэм такой тупица. Мужчина, казалось, не понял, на что она намекала. Как ей убедить его заставить Анну молчать, если он слишком глуп, чтобы понять, что его шантажируют.

Фелисити вздрогнула.

Не шантаж – это звучало слишком неуклюже. Стимул – вот так лучше. У лорда Свартингэма был стимул остановить Анну, чтобы она не болтала о прошлых грешках Фелисити по всей деревне.

В этот момент хлопнула дверь и младшая из двух ее дочерей, Синтия, прискакала в комнату. За ней следовала ее сестра, Кристина, более умеренным шагом.

– Маман, – сказала Кристина. – Нэнни говорит, что мы должны получить твое разрешение, чтобы пойти в лавку сладостей в городе. Можно?

– Палочки из перечной мяты! – Синтия прыгала вокруг диванчика, на котором лежала Фелисити. – Лимонные леденцы! Рахат-лукум! – Странно, но младшая дочь очень во многом напоминала Реджинальда.

– Пожалуйста, прекрати это, Синтия, – сказала Фелисити. – У маман болит голова.

– Я сожалею, маман, – ответила Кристина без тени сожаления в голосе. – Мы уйдем, как только получим твое разрешение. – Она лукаво улыбнулась.

– Мамино разрешение! Мамино разрешение! – пропела Синтия.

– Да! – сказала Фелисити. – Да, у вас есть мое разрешение.

– Ура! Ура! – Синтия выбежала из комнаты, тряхнув за спиной рыжими волосами.

Это зрелище заставило Фелисити нахмуриться. Рыжие волосы Синтии были проклятием ее жизни.

– Спасибо, маман. – Кристина аккуратно закрыла дверь.

Фелисити застонала и позвонила, чтобы ей принесли еще туалетной воды. Зачем только она написала эту разоблачающую записку в порыве сентиментальности? И о чем думал Питер, сохранив этот медальон? Мужчины и в самом деле идиоты.

Она прижала пальцами ткань у себя на лбу. Возможно, лорд Свартингэм действительно не знал, о чем она говорила. Он показался ей озадаченным, когда она сказала, что они оба знают леди, с которой он встречался в «Гроте Афродиты». И если он действительно не знал ее…

Фелисити села, и ткань упала на пол. Если он не знал женщину, значит, она пыталась шантажировать не того человека.


На следующее утро Анна стояла на коленях в своем маленьком садике позади дома. У нее не хватило духу рассказать матушке Рен, что она потеряла работу.

Прошлым вечером она поздно прибыла домой, и ей не хотелось говорить об этом сегодня утром. Лучше не спешить, потому что эта новость только вызовет вопросы, на которые она не сможет ответить. Видимо, ей нужно набраться смелости, чтобы извиниться перед Эдвардом. Но это тоже могло подождать, пока она зализывает раны. Именно это она и делала, работая сегодня в саду. Такие земные дела, как уход за овощами и запах свежевскопанной земли, приносили нечто вроде облегчения.

Она выкапывала корешки хрена, чтобы заново посадить их, когда услышала крик перед домом. Она насторожилась и положила лопату. «Надеюсь, ничего не стряслось с Ребеккой и ее ребенком?» Она подняла юбки, чтобы обойти вокруг дома. Послышался стук кареты и храп лошадей. Женский голос прокричал снова, когда она завернула за угол.

Перл стояла возле крыльца, придерживая перед собой другую женщину. При ее приближении они обе обернулись, и у Анны перехватило дыхание. Она увидела, что у женщины, еле держащейся на ногах, оба глаза подбиты и нос явно сломан. Анне потребовалось несколько секунд, чтобы узнать ее.

Это была Корэл.

– О господи! – задохнулась Анна.

Парадная дверь открылась.

Анна поспешила, чтобы взять другую руку Корэл.

– Фэнни, придержи для нас дверь, пожалуйста. Фэнни с широко раскрытыми глазами повиновалась, когда они неловко ввели Корэл внутрь.

– Я говорила Перл, – прошептала Корэл, – не приезжать сюда. – Ее распухшие губы едва двигались, слова звучали неразборчиво.

– Слава богу, она вас не послушала, – сказала Анна.

Она оценивающе посмотрела на узкие ступени, ведущие наверх. Они никогда не поднимутся по ним вместе с обессилевшей Корэл.

– Давайте отнесем ее в гостиную.

Перл кивнула.

Они аккуратно опустили Корэл на диван. Анна послала Фэнни наверх за одеялом. Анна задавалась вопросом, не потеряла ли Корэл сознание. Та шумно дышала через рот, ее нос превратился в бесформенное месиво.

Анна оттащила ее сестру в сторону.

– Что с ней случилось?

Перл бросила обеспокоенный взгляд на Корэл:

– Это тот самый маркиз. Он пришел домой прошлой ночью мертвецки пьяным. Если бы он не был так пьян, он не смог бы сделать с ней такое.

– Но почему?

– Она не давала никакого повода, насколько я могу судить. – Губы Перл задрожали. В ответ на шокированный взгляд Анны она сделала гримасу. – О, он что-то сказал о том, что она любит других мужчин, но это ахинея. Корэл думает о постельном спорте как о бизнесе. Она не занималась бы этим с кем-либо еще, пока у нее есть покровитель. Он просто получал удовольствие оттого, что бил ее кулаками в лицо. – Перл стерла гневную слезу. – Если бы я не вытащила ее на улицу, когда он пошел отлить, он, возможно, убил бы ее.

Анна обняла рукой ее плечи:

– Мы должны благодарить бога за то, что вы смогли спасти ее.

– Я не знала, куда еще можно привезти ее, мэм, – сказала Перл. – Я сожалею, что мы опять беспокоим вас после того, как вы были столь добры. Если мы можем остаться на ночь или две, пока Корэл встанет на ноги…

– Вы можете оставаться столь долго, сколько потребуется Корэл, чтобы снова почувствовать себя хорошо. Но я боюсь, это будет больше, чем ночь или две. – Анна с беспокойством оглядела свою избитую гостью. – Я должна немедленно послать Фэнни за доктором Биллингсом.

– О нет. – Голос Перл повысился в панике. – Не делайте этого!

– Но она нуждается в медицинской помощи.

– Будет лучше, если никто не узнает, что мы здесь. За исключением Фэнни и другой миссис Рен, – сказала Перл. – Ведь он может искать ее.

Анна медленно кивнула. Корэл, видимо, все еще находилась в опасности.

– А как насчет ее ран?

– Я буду лечить их. У нее нет переломов костей, я уже проверила, и я могу выпрямить ее нос.

– Вы можете вправить сломанный нос? – Анна с недоумением посмотрела на Перл.

Женщина поджала губы.

– Я делала это раньше. Это полезно для моей профессии.

Анна прикрыла глаза.

– Простите. Я не хотела сомневаться в ваших словах. Что вам потребуется?

Под руководством Перл Анна быстро собрала воду, тряпки и бинты, а также баночку с мазью ее матери.

Перл трудилась над лицом своей сестры сосредоточенно и спокойно, даже когда Корэл застонала и попыталась убрать ее руки. Анна придерживала пораненные руки женщины, чтобы Перл могла закончить перевязку. Она вздохнула с облегчением, когда Перл сделала знак, что можно отпустить. Они удостоверились, что уложили Корэл насколько возможно удобно, прежде чем удалиться на кухню и выпить так необходимую чашку чаю.

Перл вздохнула, подняв горячий чай к губам:

– Спасибо вам. Большое спасибо вам, мэм. Вы так добры.

Анна почти засмеялась, издав короткий хриплый звук:

– Это я должна вас благодарить, если бы вы только знали. Мне нужно сделать что-нибудь доброе прямо сейчас.


Эдвард бросил перо и подошел к окнам библиотеки. За весь день он не написал ни одного связного предложения. Комната была слишком тихой, слишком большой, чтобы успокоить его разум. Он старался отвлечься, но мог думать только об Анне и о том, что она сделала с ним. Почему? Почему она выбрала его? Ее привлекал его титул? Его богатство? Господи! Его шрамы?

Какой возможный повод могла иметь приличная женщина, чтобы надеть маску и разыграть роль проститутки? Если ей требовался любовник, неужели она не могла найти такового в Литтл-Бэттлфорде? Или, возможно, она хотела сыграть в проститутку?

Эдвард уткнулся лбом в холодное стекло окна. Он вспомнил все, что делал с Анной в те две ночи. Каждое изящное место, которого коснулась его рука, каждый дюйм кожи, который лобзал его рот. Он вспомнил, что занимался вещами, которых он никогда не мечтал проделывать с леди вообще, не говоря уже о той, которую знал и которая ему нравилась. Она увидела его сторону, которую он старался скрыть от мира, – интимную, потайную сторону. Она видела его в его самом скотском обличье. Что она почувствовала, когда он прижал ее руку к своему члену? Возбуждение? Страх? Отвращение?

И его захлестнуло множество мыслей, которые он не в силах остановить. Встречалась ли она с другими мужчинами в «Гроте Афродиты»? Дарила ли свое красивое, сексапильное тело с мужчинами, которых даже не знала?! Неужели она позволяла им целовать ее развратный рот, позволяла им лапать свои груди, позволяла им бороздить ее жаждущее, распростертое тело? Эдвард колотил по оконной раме кулаком до тех пор, пока кожа не растрескалась и не выступила кровь. Он не мог выбросить непристойные образы из мыслей об Анне – его Анне – с другим мужчиной. Его взгляд затуманился. Иисус Христос. Он плакал, как мальчишка.

Джок слегка толкнул его ногу и хныкнул.

Она довела его до этого. Теперь он полностью погублен. И тем не менее это ничего не меняло, потому что он был джентльмен, а она, несмотря на свои действия, оставалась леди. Ему придется жениться на ней и, сделав это, отбросить все свои мечты, все свои надежды иметь семью. Она не могла иметь детей. Его род закончится с его последним вздохом. Не родятся девочки, которые станут похожи на его мать, не будет мальчиков, которые смогут напоминать ему о Сэмми. Никого, кому бы он мог открыть свое сердце. Никого, чье взросление он мог бы наблюдать. Эдвард выпрямился. Если это то, что жизнь уготовила для него, пусть будет так, но он удостоверится, черт побери, что Анна знает свою цену.

Он вытер лицо и неистово дернул за шнурок звонка.


Глава 17


Мужчина в кровати пристально посмотрел на Аурею, а затем заговорил тихо. Грустно.

– Итак, моя жена, ты можешь теперь прекрасно обходиться одна. Я утолю тогда твое любопытство. Итак, я принц Найджер, владелец этих земель и этого дворца. Я был проклят и превращен в гадкого ворона, и все мои подданные также стали птицами. Мой мучитель сделал одно исключение в заклинании: если я смогу найти леди, которая по собственному желанию согласится выйти за меня замуж в моем обличье ворона, тогда я смогу принимать облик мужчины с полуночи до первых отблесков зари. Ты была этой леди, но теперь наше время вместе закончилось. Я проведу остаток своих дней в этой ненавистной пернатой форме, и все, кто следует за мной, также обречены…

    
Из сказки «Принц-ворон»


На следующее утро Феликс Хоппл переступил с одной ноги на другую, вздохнул и снова постучал в дверь дома. Он поправил свой свеженапудренный парик и провел рукой по шейному платку. Он никогда прежде не выполнял поручений подобного рода. Вообще-то он даже не был уверен, что это входило в его обязанности. Конечно, он не решился бы сказать это лорду Свартингэму. Особенно когда тот смотрел на него испепеляющими черными дьявольскими глазами.

Он снова вздохнул. В последнюю неделю характер его работодателя окончательно испортился. В библиотеке осталось очень мало целых, неразбитых безделушек, и даже собака начала прятаться, когда граф принимался расхаживать по Эбби.

Дверь открыла красивая женщина.

Феликс моргнул и сделал шаг назад. Может, он перепутал дом?

– Да? – Женщина пригладила свои юбки и неуверенно улыбнулась ему.

– Э-э… Я… я искал миссис Рен, – запинаясь, произнес Феликс. – Младшую миссис Рен. Я пришел по адресу?

– О да, это правильный адрес, – сказала она. – Я хочу сказать, это дом Ренов, я просто здесь в гостях.

– А, понимаю. Мисс…

– Смит. Перл Смит. – Женщина почему-то зарделась. – Вы не войдете в дом?

– Благодарю вас, мисс Смит. – Феликс ступил в крошечную прихожую и остановился, неуклюже переминаясь.

Мисс Смит пристально смотрела, кажется, очарованная его нарядом.

– Здорово! – пробормотала она. – Это самый красивый камзол из всех, что я видела.

– Ну… э… Спасибо вам, мисс Смит. – Он коснулся пальцами пуговиц на своем камзоле цвета влажной листвы.

– Это шмели? – Мисс Смит наклонилась вниз, чтобы рассмотреть поближе пурпурную вышивку, предоставляя ему довольно неприличный обзор в вырезе ее платья.

Ни один настоящий джентльмен не воспользуется случайным обнажением леди. Феликс посмотрел на потолок, затем на ее макушку и наконец вниз в декольте. Он быстро заморгал.

– Разве это не восхитительно? – сказала она, снова выпрямляясь. – Я не думаю, что видела когда-либо ранее что-нибудь столь же красивое на джентльмене.

– Что? – с хрипом произнес он. – Э… да. Вполне. Спасибо вам еще раз, мисс Смит. Редко можно встретить человека с таким тонким чувством моды.

Мисс Смит казалась несколько смущенной, но она тепло улыбнулась ему.

Он не мог не заметить, как она очаровательна. Во всем.

– Вы сказали, что пришли к миссис Рен. Почему бы, вам не подождать здесь… – Она указала по направлению к маленькой гостиной. – А я пойду позову миссис Рен из сада.

Феликс вошел в маленькую комнату. Он услышал удаляющиеся шаги красивой женщины и звук закрывающейся дверь черного хода. Он сделал шаг к камину и посмотрел на маленькие фарфоровые часы. Он нахмурился и вытащил свои карманные часы. Каминные часы спешили.

Задняя дверь открылась, и вошла миссис Рен.

– Мистер Хоппл, чем могу вам помочь?

Она сосредоточенно оттирала с рук садовый грунт и не смотрела ему в глаза.

– Я пришел по… э-э… по поручению графа.

– В самом деле? – Миссис Рен все еще не поднимала глаз.

Он не знал, как начать.

– Может быть, вы присядете?

Миссис Рен посмотрела на него озадаченно и села. Феликс откашлялся:

– В жизни каждого мужчины наступает время, когда ветры путешествий стихают и он чувствует настоятельную потребность в отдыхе и уюте. Он решает отбросить в сторону беззаботные привычки юности – или, по крайней мере, ранней зрелости в данном случае – и осесть в домашнем спокойствии. – Он помедлил, чтобы лучше понять, верно ли восприняты его слова.

– Да, мистер Хоппл? – Она казалась еще больше сбитой с толку, чем ранее.

Он продолжил свою миссию:

– Да, миссис Рен. Каждый мужчина, даже граф, – здесь он помедлил со значением, чтобы подчеркнуть титул, – даже графу нужно место отдохновения и спокойствия. Прибежище, о котором заботится мягкая рука женского пола. Рука, ведомая и направляемая более сильной мужской рукой… э-э… защитника, так что оба могут пережить бури и страдания, которые приносит нам жизнь.

Миссис Рен ошеломленно уставилась на него.

Феликс начал отчаиваться.

– Каждый мужчина, даже граф, нуждается в месте брачного утешения.

Ее лоб наморщился.

– Брачного?

– Да. – Он вытер лоб. – Брачного или имеющего отношения к браку.

Она замигала:

– Мистер Хоппл, зачем граф послал вас?

Феликс порывисто выдохнул.

– О, пропади оно все пропадом, миссис Рен! Он хочет жениться на вас.

Она совершенно побледнела:

– Что?

Феликс застонал. Он знал, что способен только все испортить. В самом деле, лорд Свартингэм требовал от него слишком многого. Он ведь всего лишь управляющий землями, ради всего святого, а не купидон с золотым луком и стрелами! У него не оставалось другого выхода, кроме как действовать наобум.

– Эдвард де Рааф, граф Свартингэм, просит вашей руки в браке. Он хотел бы короткую помолвку и планирует…

– Нет.

– Первого июня. Ч-что вы сказали?

– Я сказала «нет». – Миссис Рен говорила отрывисто. – Скажите ему, что я сожалею. Очень сожалею. Но нет никакой возможности, чтобы я вышла за него замуж.

– Но-но-но… – Феликс сделал глубокий вдох, чтобы подавить свое заикание. – Но он граф. Я знаю, что характер у него довольно несносный, в самом деле, и он действительно проводит весьма много времени в грязи, на земле. Которую, – он содрогнулся, – он, похоже, действительно любит. Но его титул и его значительное – можно даже сказать, неприличное – богатство компенсирует это, вы так не думаете?

У Феликса закончился воздух в легких, и ему пришлось замолчать.

– Нет, я так не думаю. – Она направилась к двери. – Просто скажите ему «нет».

– Но миссис Рен! Как я посмотрю ему в лицо?

Она тихо закрыла за собой дверь, и его отчаянный крик отдался эхом в пустой комнате. Феликс повалился на кресло и пожалел, что у него нет полной бутылки мадеры. Лорду Свартингэму это точно не понравится.


Анна погрузила садовый совок в мягкую землю и злобно выкопала одуванчик. О чем думал Эдвард, посылая мистера Хоппла делать ей предложение сегодня утром? Она фыркнула и набросилась на другой одуванчик.

Задняя дверь дома со скрипом отворилась. Она повернулась и нахмурилась. Корэл волокла кухонный стул в сад.

– Что вы делаете на улице? – спросила Анна. – Мы с Перл едва дотащили вас наверх сегодня утром в мою комнату.

Корэл села на стул.

– Деревенский воздух, говорят, лечит, разве не так? Опухоль на ее лице немного спала, но синяки были еще заметны. Перл набила ее ноздри корпией в попытке устранить перелом. Теперь они гротескно расширились. Левое веко Корэл опускалось ниже, чем правое, и Анна задумалась, поднимется ли оно со временем или дефект останется навсегда. Маленький шрам в форме полумесяца покрылся коркой под опущенным глазом.

– Полагаю, я должна благодарить вас. – Корэл прислонила голову к стене дома и закрыла глаза, словно наслаждаясь лучами солнца на своем израненном лице.

– Это обычное дело, – сказала Анна.

– Не для меня. Я не люблю быть в долгу у других людей.

– Значит, не думайте об этом как о долге, – пробормотала Анна, вырывая с корнем сорняк. – Считайте это подарком.

– Подарок, – в задумчивости произнесла Корэл. – Судя по моему опыту, подарки обычно приходится оплачивать тем или иным способом. Но, возможно, в случае с вами это не так. Спасибо вам.

Она вздохнула и переменила положение. Хотя кости у нее остались целы, все тело было покрыто синяками. Она, должно быть, все еще испытывала сильную боль.

– Я ценю расположение женщин больше, чем привязанность мужчин, – продолжала Корэл. – Это такая редкость, особенно в моей профессии. Именно женщина сделала это со мной.

– Что? – ужаснулась Анна. – Я думала, маркиз… Корэл издала освобождающий звук.

– Он был не чем иным, как ее орудием. Миссис Лавендер сказала ему, что я развлекала других мужчин.

– Но почему?

– Она хотела занять мое место любовницы маркиза. И у нас есть кое-что общее. – Корэл махнула рукой. – Но это не имеет значения. Я займусь ею, когда выздоровлю. Почему вы не работаете в Эбби сегодня? Вы обычно проводите там ваши дни, не так ли?

Анна нахмурилась:

– Я решила больше не ходить туда.

– Вы поссорились с вашим мужчиной? – спросила Корэл.

– Как…

– Это тот, с кем вы встречались в Лондоне, не так ли? Эдвард де Рааф, граф Свартингэм.

– Да, это тот, с кем я встречалась, – вздохнула она. – Но он не мой мужчина.

– Мое наблюдение заключается в том, что женщины вашего типа – принципиальные женщины – не спят с мужчинами, если не вовлечено их сердце. – Рот Корэл сардонически искривился. – Они вкладывают много чувства в акт.

Анне потребовалась излишне много времени, чтобы найти следующий корень кончиком садового совка.

– Возможно, вы правы. Возможно, я действительно вложила слишком много чувства в акт. Но теперь это не имеет значения. – Она поковыряла ручкой совка, и на поверхности почвы появился одуванчик. – Мы повздорили.

Корэл мгновение смотрела на нее прищуренными глазами, а затем пожала плечами и снова прикрыла веки.

– Он обнаружил, что это были вы…

Анна подняла глаза.

– Как вы…

– И теперь, я предполагаю, вы смиренно примете его неодобрение, – продолжала Корэл без остановки. – Вы будете прятать свой стыд за фасадом уважаемого вдовства. Возможно, вы станете вязать чулки для деревенской бедноты. Ваши добрые дела, конечно же, утешат вас, когда через несколько лет он женится и будет спать с другой женщиной.

– Он попросил меня выйти за него замуж.

Корэл открыла глаза:

– Теперь это становится интересным. – Она посмотрела на растущую горку увядающих одуванчиков. – Но вы отказали ему.

Хрясть!

Анна начала кромсать кучу одуванчиков.

– Он думает, что я распутница.

Хрясть!

– Я бесплодна, а ему нужны дети.

Хрясть!

– И он не хочет меня.

Хрясть! Хрясть! Хрясть!

Анна остановилась и посмотрела на кучу раздробленных, медленно сочащихся сорняков.

– Неужели? – пробормотала Корэл. – А как насчет вас? Вы сами хотите его?

Анна почувствовала, как жар прилил к ее щекам.

– Я много лет обходилась без мужчины. Я смогу снова быть одна.

На лице Корэл промелькнула улыбка.

– Вы когда-нибудь замечали, что если вы попробовали определенное лакомство – малиновый пирог, например, – моя собственная причина отчаяния, – то совершенно невозможно не думать о нем, не хотеть, не желать его до тех пор, пока не откусите еще кусочек?

– Лорд Свартингэм – не малиновый пирог.

– Он, скорее, мусс из темного шоколада, я думаю, – пробормотала Корэл.

– И, – продолжила Анна, как будто не слышала, что ее перебили, – мне не нужно еще одного кусочка, то есть ночи с ним.

Образ той второй ночи возник перед ее глазами: Эдвард с обнаженной грудью, в расстегнутых бриджах развалился на стуле перед огнем, как турецкий паша. Его кожа сияла в свете огня.

Анна сглотнула. У нее потекли слюнки.

– Я могу жить без лорда Свартингэма, – заявила она очень твердо.

Корэл подняла одну бровь.

– Я могу! Кроме того, вас не было там. – Анна неожиданно почувствовала себя как выкорчеванные одуванчики. – Он просто разъярился. Он говорил мне ужасные вещи.

– Ах, – сказала Корэл. – Он не уверен в вас.

– Я не понимаю, почему это так занимает вас, – сказала Анна. – И, кроме того, есть нечто большее. Он никогда не простит меня.

Корэл улыбнулась, как кошка, наблюдающая за воробьем, который подпрыгнул ближе.

– Может быть. Может быть, нет.


– Что ты имеешь в виду, говоря, что не выйдешь за меня замуж? – Эдвард шагал от антикварной полки на одном конце маленькой гостиной к дивану на другом конце, поворачивался и снова шел обратно. Не большой подвиг, так как он мог пересечь всю комнату в три шага. – Я граф, черт побери!

Анна состроила гримасу. Она не должна была пускать его в дом. Хотя, конечно, в тот момент он не оставил ей выбора, так как угрожал сломать дверь, если она не откроет.

Он выглядел вполне способным осуществить свое намерение.

– Я не выйду за тебя замуж, – повторила она.

– Почему нет? Ты ведь хотела переспать со мной.

Анна вздрогнула:

– Я очень хочу, чтобы ты перестал употреблять это слово.

Эдвард повернулся и напустил на себя ужасно саркастическое выражение.

– Ты бы предпочла «кинуть палку»? «Перепихнуться»? «Подрыгать ягодицами»?

Она сжала губы. Слава богу, в это утро матушка Рен и Фэнни ушли за покупками. Эдвард не прилагал усилий, чтобы понизить голос.

– Ты не хочешь на мне жениться. – Анна медленно и отчетливо произносила каждое слово, будто разговаривая с тугоухим деревенским идиотом.

– Дело не в том, хочу ли я на тебе жениться или нет, как тебе хорошо известно, – сказал Эдвард. – Факт состоит в том, что я должен жениться на тебе.

– Почему? – выдохнула она. – Нет возможности родить ребенка. Как ты уже знаешь, я бесплодна.

– Я скомпрометировал тебя.

– Это я пошла в «Грот Афродиты» в маске. Мне кажется, что это я скомпрометировала тебя. – Анна сочла достойным похвалы тот факт, что она не всплеснула руками в гневе.

– Это нелепо! – Рев Эдварда, возможно, был слышен в Эбби.

Почему мужчины думают, что, если сказать что-то как можно громче, это станет истиной?

– Не более нелепо, чем граф, который, будучи уже помолвленным, делает предложение о вступлении в брак своей секретарше! – Она тоже повысила голос.

– Я не делаю предложения. Я говорю, что ты должна выйти за меня замуж.

– Нет. – Анна скрестила руки.

Он шел через комнату по направлению к ней, каждый шаг был размеренным и подразумевающим устрашение. Он не останавливался, пока его грудь не оказалась на расстоянии нескольких дюймов от ее лица. Она изогнула шею, чтобы встретиться с ним взглядом; она отказывалась пятиться от него.

Он наклонялся к ней до тех пор, пока его дыхание не коснулось ее лба.

– Ты выйдешь за меня замуж.

Анна посмотрела на его рот, отвратительно чувственный далее в гневе. Она сделала шаг назад и повернулась к нему спиной.

Анна слышала, как он тяжело дышит позади нее. Она украдкой взглянула через плечо. Эдвард задумчиво смотрел на ее задницу.

Их глаза встретились:

– Ты выйдешь за меня замуж. – Он поднял руку, не дав ей возразить. – Но пока мы не будем спорить, когда именно. В ближайшее время мне по-прежнему нужен секретарь. Я хочу, чтобы ты вернулась в Эбби сегодня днем.

– Я не думаю… – Анне пришлось замолчать, чтобы успокоить свой голос. – В свете наших последних отношений, я думаю, мне не стоит продолжать работу в качестве твоего секретаря.

Глаза Эдварда сузились:

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, миссис Рен, но разве не вы начали эти отношения? Поэтому…

– Я же сказала, что сожалею!

Он проигнорировал ее вспышку.

– Поэтому я не понимаю, почему я должен страдать от потери секретаря только потому, что вам неловко, если проблема в этом.

– Да, проблема в этом! – Неловкость не имела ничего общего с муками, которые она будет испытывать, продолжая находиться рядом с ним. Анна вздохнула, набираясь твердости духа. – Я не могу вернуться.

– Ну хорошо, – тихо сказал Эдвард, – боюсь, я не смогу заплатить тебе твое жалованье на сегодняшний день.

– Это… – Анна утратила дар речи в полном ужасе.

Семейство Рен рассчитывало на деньги, которые должны быть выплачены в конце месяца. Настолько, что они уже накопили несколько мелких долгов в местных магазинчиках. Это будет довольно скверно – не иметь работу. Если она не получит жалованье, которое уже заработала в качестве секретаря Эдварда, их положение станет катастрофическим.

– Ну и?.. – поинтересовался Эдвард.

– Это несправедливо, – взорвалась Анна.

– Итак, моя дорогая, с чего ты взяла, что я буду играть справедливо? – Он угодливо улыбнулся.

– Ты не можешь так поступить!

– Нет, могу. Я постоянно говорю тебе, что я граф, но это, кажется, еще не дошло до тебя. – Эдвард подпер кулаком подбородок. – Конечно, если ты вернешься к работе, твое жалованье будет выплачено полностью.

Анна закрыла рот и довольно тяжело некоторое время дышала через нос.

– Хорошо. Я вернусь. Но я хочу, чтобы мне платили в конце недели. Каждой недели.

Эдвард засмеялся:

– Ты такая недоверчивая.

Он наклонился вперед и, поймав ее руку, поцеловал в запястье. Затем он повернул руку другой стороной и быстро прижал свой язык к ее ладони. На мгновение она почувствовала мягкое влажное тепло, но затем он отпустил ее и вышел за дверь, прежде чем она смогла протестовать.

По крайней мере, Анна была абсолютно уверена, что она бы протестовала.


Упрямая, упрямая женщина. Эдвард вскочил в седло своего гнедого. Любая другая женщина в Литтл-Бэттлфорде продала бы свою бабушку, чтобы выйти за него замуж. Проклятье, большинство женщин Англии продали бы целиком свои семьи, предков и домашних животных, чтобы стать его невестой.

Эдвард фыркнул.

Он не был эгоистичным. Это не имело ничего общего с ним лично. Титул, который он носил, имел такую высокую рыночную стоимость. Плюс деньги, которые прилагались к этому титулу. Но ни то ни другое не имело значения для Анны Рен, обедневшей вдовы без всякого положения в обществе. О нет. Для нее и только для нее он был достаточно хорош, чтобы спать с ним, но не выходить замуж. Кем, по ее мнению, он был для нее? Членом?

Эдвард натянул поводья, когда гнедой отпрянул от качающегося листа. Да, эта же чувственность, которая привела ее к тому, чтобы встретиться с ним в борделе, лишит ее власти. Он заметил, как она смотрела на его рот во время их спора, и его осенило: почему бы не использовать ее сексуальность в своих целях? Какая разница, почему она решила соблазнить его – из-за шрамов или нет, – гораздо более важно, что она это сделала. Ей нравился его рот, не так ли? Она будет видеть его целый день, каждый день, находясь рядом в качестве его секретаря. И он позаботится о том, чтобы напомнить ей, каких других вещей она будет лишена, пока не согласится стать его невестой.

Эдвард ухмыльнулся. Вообще-то ему даже доставит удовольствие показать ей, какие награды ожидают ее, когда они поженятся. С ее чувственной натурой Анна не сможет продержаться долго. А затем она станет его женой. Мысль об Анне как о его жене была удивительно успокаивающей, и мужчина мог привыкнуть к такой женской страсти в супруге. О да, в самом деле.

Хмуро улыбаясь, Эдвард пустил гнедого галопом.


Глава 18


Аурея в ужасе уставилась на своего мужа. Затем в высокое окно дворца проникли первые лучи рассвета и упали на принца. Его тело начало сотрясаться и сжиматься. Широкие гладкие плечи съежились и уменьшились; красивые губы вытянулись и стали твердыми; а пальцы сильных рук превратились в тонкие прозрачные перья. И когда он обратился в ворона, стены дворца пошатнулись и задрожали, пока не растворились и не исчезли. Послышался сильный шум и взмахи крыльев, когда ворон и все его приближенные поднялись в небо. Аурея осталась одна. Она стояла без одежды, без еды и даже без воды на сухой равнине, которая простиралась во все стороны, насколько хватало глаз…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Анна теряла терпение. Она поймала себя на том, что постукивает пальцами ног. Она стояла во дворе конюшен, в то время как Эдвард спорил с грумом по поводу седла Дейзи. Очевидно, с подпругой было что-то не так. Что точно, она не знала, так как никто не снизошел до того, чтобы разъяснить ей, женщине, в чем проблема.

Она вздохнула. Почти на неделю она прикусила язык и послушно исполняла распоряжения Эдварда в качестве его секретаря. Не важно, что некоторыми своими приказами он явно рассчитывал вывести ее из равновесия. Не важно, что по крайней мере один раз в день Эдвард делал замечание по поводу вероломства женщин. Не важно, что каждый раз, когда ей случалось поднять взгляд, ее глаза встречались с глазами Эдварда, неотрывно смотрящими на нее. Она была женственна, она была покорна, и это почти убивало ее.

Теперь Анна закрыла глаза. Терпение. Терпение – та добродетель, которой она должна овладеть.

– Ты засыпаешь? – раздался над ухом голос Эдварда, заставив Анну подпрыгнуть и пристально посмотреть на него: реакция, которую он пропустил, так как уже отвернулся. – Джордж говорит, что подпруга слишком истерлась. Нам придется воспользоваться фаэтоном.

– Я не думаю… – начала Анна.

Но он шагнул туда, где упряжку подтягивали к фаэтону.

Анна зевнула, а затем пошла за ним следом.

– Милорд.

Он не обратил на нее внимания.

– Эдвард, – прошипела она.

– Дорогая. – Он остановился настолько неожиданно, что она чуть не врезалась в него.

– Не. Называй. Меня. Так. – Она повторяла это столько раз за прошедшую неделю, что слова превратились в песню. – В этой штуке нет места для грума или горничной.

Он между делом посмотрел на фаэтон. Джок уже запрыгнул на высокое сиденье и сидел настороженно, готовый к поездке.

– Зачем мне брать грума или горничную, чтобы посмотреть на поля?

Анна скривила губы:

– Тебе это очень хорошо известно.

Он поднял брови.

– В качестве компаньонки. – Она мило улыбнулась.

Он склонился ближе:

– Возлюбленная, я польщен, но даже я не могу соблазнить тебя, управляя фаэтоном.

Анна зарделась. Она знала это.

Эдвард схватил ее за руку, прежде чем она могла продолжить, потащил к карете и толкнул на сиденье. Он пошел помочь грумам, которые несли упряжку.

– Властный мужчина, – шепнула она Джоку.

Пес тяжело ударил хвостом и положил свою массивную голову ей на плечо, вымазав ее слюной. Еще через несколько минут Эдвард запрыгнул на сиденье, заставив карету зашататься, и схватил поводья. Лошади зашагали, и фаэтон толчком двинулся с места. Анна схватилась за спинку своего сиденья. Джок стоял на ветру, его уши и щеки колыхались. Фаэтон завернул за угол, и ее качнуло к Эдварду. На мгновение она прижалась грудью к твердому локтю. Она выпрямилась и крепче уцепилась за боковую стенку.

Карета повернула, и Анна снова ударилась о него. Она возмущенно посмотрела на графа, но это не возымело эффекта. Каждый раз, когда она отпускала спинку сиденья, карета кренилась, и ей приходилось хвататься за нее снова.

– Ты делаешь это специально?

Ответа не последовало.

– Если ты трясешь меня для того, чтобы поставить на место, – вышла она из себя, – то это довольно недальновидно с твоей стороны.

Черный глаз посмотрел на нее сквозь густые ресницы.

– Если ты хочешь наказать меня, – сказала она, – я могу понять это, но разрушение фаэтона причинит неудобство и тебе тоже.

Он незначительно снизил скорость.

Анна положила руки себе на колени.

– Почему я должен хотеть наказать тебя? – спросил он.

– Ты знаешь.

Он в самом деле был самым несносным существом, когда хотел им быть. Они некоторое время ехали по аллее молча. Небо начало светлеть, а затем приобрело нежно-малиновый оттенок. Анна смогла видеть черты Эдварда более ясно. Они не выглядели доверительно.

Она вздохнула:

– Я сожалею, ты знаешь.

– Сожалеешь, что тебя обнаружили? – Голос Эдварда звучал подозрительно заискивающе.

Анна прикусила губу.

– Мне в это трудно поверить.

– Ты намекаешь, что я лгу? – Анна сцепила зубы, чтобы держать себя в руках, помня о своей клятве насчет терпения.

– Да, моя милая, думаю, да. – Его зубы заскрежетали так, будто их размалывали. – Ты, похоже, имеешь внутреннее приспособление для лжи.

Она глубоко вздохнула:

– Я понимаю, почему ты так думаешь, но я никогда не намеревалась причинить тебе боль.

Эдвард фыркнул:

– Замечательно. Хорошо. Ты ждала в одном из самых прославленных борделей Лондона, одетая как дорогостоящая проститутка, и мне довелось встретиться с тобой. Да, я понимаю, что тебя неправильно поняли.

Анна сосчитала до десяти. Затем она сосчитала до пятидесяти.

– Я ждала тебя. Только тебя.

Это, казалось, на короткое время лишило ветра его паруса. Солнце теперь светило в полную силу. Они с грохотом завернули за угол и напугали двух зайцев посреди дороги.

– Почему? – рявкнул он.

Она потеряла нить разговора.

– Что?

– Почему ты выбрала меня – после скольких… шести лет воздержания?

– Почти семи.

– Но ты вдова шесть лет.

Анна кивнула без объяснения.

Она чувствовала, что Эдвард смотрит на нее с любопытством.

– Каким бы ни был период, почему меня? Мои шрамы…

– Это не имеет никакого отношения к твоим чертовым шрамам! – выпалила она. – Шрамы не имеют значения, неужели ты не можешь этого понять?

Теперь пришел ее черед хранить молчание. Солнце теперь светило очень ярко, схватывая каждую деталь, ничего не оставляя спрятанным.

Она попыталась объяснить:

– Я думала… Нет. Я знала, что между нами существует притяжение. Потом ты уехал, и я поняла, что ты возьмешь то, что чувствовал ко мне, и отдашь это другой женщине. Женщине, которую даже не знаешь. И я хотела… испытывала необходимость… – Анна всплеснула руками, не находя слов. – Я хотела быть той, с кем ты… с кем ты будешь заниматься сексом.

Эдвард поперхнулся. Она не могла сказать, был ли он потрясен, испытывал ли раздражение или смеялся над ней.

Она неожиданно начала закипать:

– Это ты уехал в Лондон. Ты решил переспать с другой женщиной. Ты отвернулся от меня. От нас. Кто больший грешник? Я не буду больше…

Она проглотила свои слова, когда Эдвард остановил лошадей так резко, что они наполовину встали на дыбы. Джок чуть не катапультировался с сиденья. Анна вскрикнула в смятении, но, прежде чем она смогла протестовать, ее рот был накрыт его губами. Она почувствовала вкус кофе, когда он проводил вдоль ее языка, открывая ее губы все шире, чтобы обеспечить себе доступ. Грубоватые пальцы массировали ей затылок. Она была окружена мускусным ароматом мужчины. Медленно, неохотно, его рот покинул ее. Его язык нежно лизнул ее нижнюю губу, словно с сожалением.

Анна моргнула от яркого солнечного света, когда он поднял голову. Эдвард изучал ее изумленные черты и, должно быть, остался доволен тем, что увидел. Он улыбнулся, обнажая белые зубы. Подхватив поводья, он пустил лошадей легким галопом по аллее, их гривы развевались на ветру. Анна снова схватилась за спинку сиденья и попыталась понять, что случилось. Было довольно трудно думать, ощущая во рту его вкус.

– Я женюсь на тебе! – прокричал Эдвард. Первый раз за всю жизнь она не знала, что ответить.

Поэтому ничего не сказала.

Джок залаял и вывалил язык, который, как флажок, колыхался на ветру.


Корэл подняла лицо к небу и почувствовала, что лучи солнца скользят, словно жидкое тепло, вниз по ее щекам. Она села у задней двери дома Ренов, как делала каждый день с тех пор, когда почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы подняться с постели. Вокруг нее маленькие зеленые росточки проталкивали свои пальчики сквозь черную землю, а рядом забавная маленькая птичка создавала довольно много шума. Странно, человек никогда не замечает солнца в Лондоне. Беспорядочные крики тысяч голосов, копоть и смог, стекающие по улицам нечистоты, растерянные и неприметные люди – там человек переставал смотреть вверх. Больше не чувствовал нежного прикосновения солнца.

– О, мистер Хоппл!

Корэл открыла глаза при звуке голоса своей сестры, но во всем остальном оставалась неподвижной. Перл помедлила у калитки, ведущей в задний сад. Ее сопровождал невысокий мужчина, одетый в самый безвкусный камзол, который Корэл когда-либо видела. Он казался робким, судя по тому, как он постоянно одергивал камзол. Но это неудивительно. Многие мужчины испытывают волнение в компании женщины, к которой они питают симпатию. По крайней мере, лучшие из них. Но Перл играла со своими волосами, вертела и крутила их в пальцах, что указывало на то, что она тоже чувствует себя неловко. И это уже настораживало, потому что первое, чему учится проститутка, – сохранять уверенную, действительно бесстыдную маску в компании сильного пола. Это ключ к их существованию.

Перл попрощалась со своим провожатым, мило хихикая. Она открыла калитку и вошла в маленький двор. Она уже направилась к заднему входу, когда вдруг заметила сестру.

– Боже мой, голубушка, я не видела, что ты здесь сидишь. – Перл обмахивала зардевшееся лицо. – Ты меня прилично напугала.

– Понятно, – сказала Корэл. – Ты же не ищешь потенциального клиента, не так ли? Тебе не нужно больше работать. Кроме того, мы скоро уедем в Лондон, теперь, когда мне лучше.

– Он не потенциальный клиент, – сказала Перл. – По крайней мере, не такой, какого ты имеешь в виду. Он предложил мне работу в качестве горничной нижнего этажа в Эбби.

– Горничной нижнего этажа?

– Да. – Перл вспыхнула. – Я училась этому, ты знаешь. Я снова стану хорошей горничной, обязательно.

Корэл нахмурилась:

– Но тебе совсем не нужно работать. Я же сказала, что позабочусь о тебе, и я сделаю это.

Ее сестра отвела назад свои тонкие плечи и выставила вперед подбородок:

– Я собираюсь остаться здесь с мистером Феликсом Хопплом.

Корэл бросила на нее короткий пристальный взгляд. Перл не дрогнула.

– Почему? – наконец спросила она ровным голосом.

– Он спросил моего позволения ухаживать за мной, и я разрешила.

– А когда он узнает, кто ты по профессии?.. Ты думала, какова будет его реакция?

– Я думаю, он уже знает. – Перл предвидела ее вопрос и быстро покачала головой. – Нет, я не говорила ему, но мое прошлое пребывание здесь не осталось секретом. А если он не знает, я расскажу ему. Я думаю, что он возьмет меня в любом случае.

– Даже если он примет твою прошлую жизнь, другие жители деревни могут не сделать этого.

– О, я знаю, что будет трудно. Я уже не юная девушка с облаками эльфов перед глазами. Но он – истинный джентльмен. – Перл опустилась на колени рядом со стулом Корэл. – Он относится ко мне так по-доброму и смотрит на меня, как будто я леди.

– Итак, ты остаешься здесь?

– Ты тоже можешь остаться. – Перл говорила тихо и потянулась, чтобы взять Корэл за руку. – Мы обе могли бы начать здесь новую жизнь, иметь семьи, как нормальные люди. Мы могли бы иметь крошечный дом, как этот, и ты могла бы жить со мной. Разве не замечательно это было бы?

Корэл опустила глаза на свою ладонь, переплетенную с рукой старшей сестры. Пальцы Перл, смуглые, с маленькими светлыми шрамами вокруг костяшек пальцев, напоминали о годах, проведенных в услужении. Ее собственная рука была белая, гладкая и неестественно мягкая. Она высвободила ее из ладони Перл.

– Боюсь, я не могу остаться здесь. – Корэл попыталась улыбнуться, но обнаружила, что не может. – Я принадлежу Лондону. Я просто не чувствую себя уютно в любом другом месте.

– Но…

– Тс-с, дорогая. Мой жребий в жизни был брошен давным-давно. – Корэл поднялась и отряхнула юбки. – Кроме того, все это – свежий воздух и солнечный свет – может плохо отразиться на цвете моего лица. Пойдем в дом, поможешь мне упаковать вещи.

– Если это то, чего ты хочешь, – медленно сказала Перл.

– Да. – Корэл вытянула руку, чтобы поднять сестру на ноги. – Ты сказала мне, что мистер Хоппл чувствует по отношению к тебе, но не сказала, что сама испытываешь к нему.

– Он заставляет меня чувствовать себя тепло и в безопасности. – Перл зарделась. – И он целуется так замечательно.

– Пирог с лимонным кремом, – пробормотала Корэл. – А ты всегда так любила лимонный крем.

– Что?

– Ничего, дорогая. – Корэл легонько коснулась губами щеки сестры. – Я рада, что ты нашла подходящего мужчину.


– «И более того, эта сумасшедшая теория только углубляет подозрение, что слабоумие вашего мозга сейчас на продвинутой стадии. Мои соболезнования».

Анна неистово выводила слова, в то время как Эдвард вышагивал перед ее столом розового дерева. Раньше она никогда не писала под диктовку и, к своему ужасу, обнаружила, что это труднее, чем она думала. Тот факт, что Эдвард составлял свои злые письма с головокружительной скоростью, конечно, не мог помочь.

Краем глаза она заметила, что «Принц-ворон» снова лежит у нее на столе. После той поездки в фаэтоне два дня назад они с Эдвардом словно играли в игру с книгой. Как-то утром она обнаружила книгу лежащей по центру ее стола. Она молча вернула ее ему, но после обеда книга снова была у нее на столе. Она положила ее на стол Эдварда снова, и процесс повторился. Несколько раз. До сих пор она не набралась храбрости, чтобы спросить, что, собственно, книга значила для него и почему он, казалось, давал ее ей.

Теперь Эдвард бродил в тумане своей диктовки.

– «Возможно, ваше печальное умственное ослабление имеет семейные корни. – Он опустил кулак на ее стол. – Я помню, как ваш дядя, герцог Арлингтонский, проявлял такое же упрямство по поводу разведения свиней. В самом деле некоторые говорят, что его последний апоплексический удар последовал в результате слишком жаркой дискуссии по поводу поросящихся свиноматок». Как ты считаешь, здесь жарко?

Анна дошла до слова «жарко», когда поняла, что последний вопрос адресован ей. Она подняла на него глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как он снимает камзол.

– Нет, в комнате, кажется, умеренная температура. – Ее неуверенная улыбка замерла, когда Эдвард снял шейный платок.

– Мне ужасно жарко, – сказал он и расстегнул жилет.

– Что ты делаешь? – завизжала Анна.

– Диктую письмо. – Он поднял брови, изображая саму невинность.

– Ты раздеваешься!

– Нет, я раздевался, если бы снимал рубашку, – сказал Эдвард, делая как раз это.

– Эдвард!

– Моя дорогая?

– Верни рубашку на место сейчас же, – прошипела Анна.

– Почему? Ты находишь мой торс отвратительным? – Эдвард невозмутимо оперся о ее стол.

– Да. – Анна вздрогнула от выражения его лица. – Нет! Надень обратно рубашку.

– Ты уверена, что у тебя не вызывают отвращения мои шрамы? – Он шагнул ближе, его пальцы касались отметин в верхней части груди.

Ее глаза беспомощно следили за его завораживающей рукой, прежде чем она смогла отвести взгляд. Едкий ответ крутился на кончике ее языка. Продуманная непринужденность Эдварда остановила ее. Этот невозможный мужчина задал важный для него вопрос и ждал ответа.

Она вздохнула:

– Я вовсе не считаю тебя отталкивающим, и ты это знаешь.

– Тогда прикоснись ко мне.

– Эдвард…

– Сделай это, – прошептал он. – Мне нужно знать. – Он поймал ее руку и притянул к себе.

Анна посмотрела ему в лицо, разрываясь между приличием и желанием разуверить его. На самом деле проблема заключалась, конечно, в том, что она хотела коснуться его. Хотела слишком сильно.

Он ждал.

Она подняла руку. Помедлила. Затем коснулась. Ее ладонь остановилась чуть ниже ключицы, как раз там, где она могла чувствовать неумолимое биение его сердца. Его глаза, следящие за ней, казалось, невозможно потемнели до более глубокого оттенка черного. Анна вздохнула полной грудью, когда ее рука скользила вниз по жестким мускулам. Она могла чувствовать выемки шрамов от оспы и помедлила, чтобы нежно обвести один из них средним пальцем. Его веки опустились, как будто отяжелев. Она передвинулась к другому шраму и тоже прошлась по нему. Анна наблюдала за своей собственной рукой и думала о давней боли, которую сопровождали эти шрамы. Боль тела юного мальчика и боль его души. В тишине комнаты слышалось лишь их напряженное дыхание. Она никогда не исследовала грудь мужчины в таких мельчайших подробностях. Это было так приятно. Чувственно. Гораздо более интимно, чем сама близость.

Ее взгляд скользнул к его лицу. Его губы приоткрылись и стали влажными там, где он провел по ним языком. Очевидно, он был так же взволнован, как и она. Знание о том, что ее обычное прикосновение имело такую власть над ним, разожгло ее собственное желание. Ее рука нашла черные вьющиеся волосы у него на груди, влажные от испарины. Она медленно проводила пальцами по спутанной поросли, наблюдая, как пряди закручивались вокруг кончиков ее пальцев, словно для того, чтобы удержать ее. Она ощущала его мужскую сущность, поднимающуюся вместе с жаром от его тела.

Она качнулась вперед, влекомая силой, помимо своей воли. Волосы на его груди щекотали ей губы. Она зарылась носом в его тепло. Его грудь теперь двигалась толчками. Она открыла рот и выдохнула. Ее язык высунулся вперед, чтобы попробовать соль на его коже. Один из них, а возможно, и оба, застонали. Ее руки обхватили его бока, и она смутно почувствовала, что он прижал ее ближе. Ее язык продолжал исследовать: его щекочущие волосы, резкий вкус пота, шероховатость мужского соска.

Соль собственных слез.

Она обнаружила, что из ее глаз медленно капали слезы и смешивались с влагой на теле Эдварда. В этом не было никакого смысла, но она не могла остановить слезы. Так же как не могла излечить свое тело от желания этого мужчины или свое сердце от любви к нему.

Это понимание неожиданно остановило ее, прояснило некоторый туман в сознании. Она вдохнула, дрожа, а затем попыталась высвободиться из объятий Эдварда.

Его руки крепче сжали ее.

– Анна…

– Пожалуйста, отпусти меня. – Ее голос показался скрипучим даже для ее собственных ушей.

– Проклятье. – Но его руки открылись, отпуская ее. Она быстро отступила назад.

Он нахмурился:

– Если ты думаешь, что я забуду это…

– Нет необходимости предупреждать меня. – Она засмеялась слишком резко, балансируя на грани полной потери самообладания. – Я уже знаю, что ты ничего не забываешь и не прощаешь.

– Проклятье, ты знаешь, прокля…

Раздался стук в дверь библиотеки. Эдвард не договорил фразу и выпрямился, нетерпеливо проводя рукой по волосам и передвигая свою косу:

– Что?

Мистер Хоппл заглянул из-за двери. Он заморгал, увидев графа неодетым, но тем не менее, заикаясь, произнес:

– П-прошу прощения, милорд, но Джон-кучер сказал, что одно из задних колес кареты все еще в ремонте у кузнеца.

Эдвард нахмурился, глядя на управляющего, и схватил свою рубашку.

Анна воспользовалась возможностью, чтобы тайком вытереть влажные щеки.

– Он уверяет, что это займет еще день, – продолжил мистер Хоппл. – Максимум два.

– У меня нет этого времени, поймите. – Эдвард закончил одевание и теперь повернулся и начал шарить в своем столе, бросая бумаги на пол. – Мы возьмем фаэтон, а слуги могут последовать за нами, когда карета будет отремонтирована.

Анна с подозрением подняла на него глаза. Она впервые слышала о путешествии. Нет, он не посмеет. Мистер Хоппл нахмурился:

– «Мы», милорд? Я не знал…

– Мой секретарь будет сопровождать меня в Лондон, конечно. Мне понадобятся ее услуги – я должен завершить рукопись.

Глаза управляющего расширились в ужасе, но Эдвард не заметил реакции. Он испытующе смотрел на Анну.

Она сделала быстрый вдох и молчала, не в силах проронить ни слова.

– Н-но, милорд! – Мистер Хоппл заикался, очевидно шокированный.

– Мне понадобится закончить рукопись. – Эдвард явно адресовал свои слова ей, его глаза горели черным огнем. – Мой секретарь будет делать записи на собрании аграрного общества. Мне придется заниматься различными вопросами, касающимися других моих поместий. Да, я действительно считаю необходимым, чтобы мой секретарь путешествовала со мной, – закончил он тихим, более интимным голосом.

Мистер Хоппл вмешался в разговор:

– Но она… э-э… женщина! Незамужняя женщина, простите мою прямоту, миссис Рен. Это совсем не прилично для нее – путешествовать…

– Совсем. Совсем, – перебил Эдвард. – У нас будет компаньонка. Позаботьтесь о том, чтобы привести с собой таковую завтра, миссис Рен. Мы уедем перед рассветом. Я буду ждать вас на конюшенном дворе. – И он, громыхая сапогами, вышел из комнаты.

Мистер Хоппл последовал за ним, бормоча напрасные возражения.

Анна в самом деле не знала, смеяться ей или плакать. Она почувствовала грубый влажный язык на своей ладони и посмотрела вниз, где увидела Джока, сопящего рядом с ней.

– Что же мне делать?

Но пес только вздохнул и упал на спину, нелепо болтая в воздухе лапами, что едва ли отвечало на ее вопрос.


Глава 19


Аурея плакала по всему, чего она лишилась, оказавшись одна в бесконечной пустыне. Но через некоторое время она поняла, что ее единственная надежда – найти своего исчезнувшего мужа и спасти его и себя. Поэтому она отправилась на поиски Принца-ворона. В первый год она искала его в землях к востоку. Там жили странные животные и странные люди, но никто из них не слышал о Принце-вороне. На следующий год она обошла земли к северу. Там леденящие ветры управляли людьми от восхода до заката, но никто не слышал о Принце-вороне. На третий год она исследовала западные земли. Там пышные дворцы росли до небес, но никто в них не слышал о Принце-вороне. На четвертый год она отправилась на дальний юг. Там солнце светило слишком близко к земле, но никто не слышал о Принце-вороне…

    
Из сказки «Принц-ворон»


– Я очень сожалею, дорогая. – Матушка Рен театрально заламывала руки в тот вечер, глядя, как Анна собирает вещи. – Но ты знаешь, как открытые кареты заставляют скручиваться мой живот. Только одной мысли в самом деле почти достаточно, чтобы…

Анна быстро подняла на нее взгляд. Лицо ее свекрови приобрело заметный зеленоватый оттенок.

Она подвела пожилую женщину к креслу и осторожно усадила ее:

– Садись и дыши. Тебе принести воды? – Анна попыталась открыть единственное окно в комнате, но его заклинило.

Матушка Рен прижала платок ко рту и закрыла глаза.

– Я буду в порядке через минуту.

Анна налила немного воды из кувшина и сунула стакан ей в руку. Пожилая женщина отхлебнула воды, и румянец начал возвращаться к ее щекам.

– Как плохо, что Корэл уехала так неожиданно. – Матушка Рен весь день повторяла эти сантименты с небольшими вариациями.

Анна прочистила горло.

Фэнни подняла их сегодня утром, после того как нашла записку на кухне. В записке Корэл просто благодарила их за заботу. Анна побежала наверх, чтобы посмотреть в комнате, где спала Корэл, но она была пуста, а постель – заправлена. Там она обнаружила другую записку, приколотую к подушке. Корэл просила, чтобы Перл позволили остаться еще на некоторое время, и прилагала золотые монеты, которые упали на пол, когда Анна открыла записку.

Анна попыталась отдать деньги Перл, но та покачала головой и попятилась назад.

– Нет, мэм. Эти деньги для вас и миссис Рен. Вы оказались лучшими друзьями, которые когда-либо были у нас с Корэл.

– Но они понадобятся вам.

– Вам и миссис Рен они тоже нужны. Кроме того, я получила должность и скоро начну работать. – Она зарделась. – Это на холме, в Эбби.

Анна вздохнула:

– Я надеюсь, с Корэл все в порядке. Ее синяки только начали пропадать. Перл даже не знает, куда она уехала, знает только, что обратно в Лондон.

Матушка Рен прижала руку ко лбу:

– Если бы она только подождала, она могла бы сопровождать тебя в Лондон.

– Возможно, Перл не будет возражать отложить свою работу в Эбби и сначала съездит со мной. – Анна открыла ящик комода и искала пару чулок, которые были бы без дыр.

– Я склонна думать, что Перл захочет остаться здесь. – Ее свекровь осторожно поставила стакан на пол рядом с креслом. – Она, кажется, познакомилась с джентльменом в Эбби.

– В самом деле? – Анна улыбнулась, держа в руках охапку чулок. – Кто это, как ты думаешь? Один из лакеев?

– Я не знаю. Позавчера она спросила меня о доме и о том, кто работал там. А затем пробормотала что-то насчет пчел.

– В Эбби есть пчеловод? – Анна нахмурила лоб в задумчивости, прежде чем покачать головой и свернуть пару чулок и положить их в сумку.

– Я о нем не знаю. – Матушка Рен пожала плечами. – В любом случае я рада, что лорд Свартингэм решил взять тебя с собой в Лондон. Он такой приятный мужчина. И он проявляет интерес к тебе, дорогая. Возможно, там он задаст тебе важный вопрос.

Анна вздрогнула:

– Он уже просил меня выйти за него замуж.

Матушка Рен подскочила и издала визг, приличествующий девочке в четыре раза моложе ее.

– И я сказала ему «нет», – закончила Анна.

– «Нет»? – Ее свекровь выглядела ошеломленной.

– «Нет». – Она аккуратно сложила сорочку и положила ее в сумку.

– Проклятый Питер! – Пожилая женщина топнула ногой.

– Матушка!

– Прости, дорогая, но ты знаешь так же хорошо, как и я, что ты не отказала бы этому замечательному человеку, если бы не мой сын.

– Я не…

– Теперь бесполезно оправдывать его. – Матушка Рен казалась действительно безжалостной. – Милостивый Господь знает, я любила Питера. Он был моим единственным сыном, таким замечательным маленьким мальчиком. Но то, что он сделал с тобой в браке, просто непростительно. Мой дорогой муж, будь он жив в то время, применил бы к Питеру лошадиный кнут.

Анна почувствовала, как слезы защипали ей глаза.

– Я не думала, что ты знаешь.

– Я не знала. – Матушка Рен снова шумно села. – Не знала до его болезни. Его лихорадило, и он начал бредить однажды ночью, когда я сидела с ним. Ты тогда уже ушла спать.

Анна посмотрела на свои руки, чтобы скрыть слезы, застилавшие ей глаза.

– Он был так расстроен, когда выяснил, что у меня не может быть детей. Я так сожалею об этом.

– Я тоже сожалею. Сожалею, что у вас не было совместных детей.

Анна вытерла лицо и услышала, как зашуршали юбки матушки Рен, когда та подошла к ней. Полные теплые руки обняли ее.

– Но у него была ты. Ты знаешь, какой счастливой я чувствовала себя, когда Питер женился на тебе?

– О, матушка…

– Ты стала моей дочерью, которой у меня никогда не было, – прошептала матушка Рен. – Ты заботилась обо мне все эти годы, Во многом ты стала мне ближе, чем Питер.

По какой-то причине это заставило Анну плакать сильнее. Матушка Рен держала ее, легонько качая из стороны в сторону. Анна издавала громкие, напряженные всхлипы, которые вырывались из ее груди и болезненно отдавались в голове. Было так горько, что эта часть ее жизни оказалась открытой, когда она так долго скрывала ее от света. Она считала неверность Питера своим тайным позором, который должна пережить, страдая в одиночку. Тем не менее все это время матушка Рен знала и, более того, не обвиняла ее. Ее слова прозвучали как отпущение грехов. Наконец рыдания Анны замедлились и стихли, ее глаза по-прежнему были закрыты. Она чувствовала себя такой усталой, ее руки стали такими тяжелыми и вялыми, что она едва могла поднять их.

Пожилая женщина помогла ей лечь и расправила поверх нее одеяло.

– Просто отдохни.

Прохладная и мягкая рука матушки Рен осторожно убрала волосы с ее лба, и она услышала, как та прошептала:

– Пожалуйста, будь счастлива, дорогая.

Анна лежала как во сне и слушала удаляющийся стук каблуков пожилой женщины, когда та спускалась вниз, по лестнице. Даже со своей головной болью она чувствовала покой.


– Едете в Лондон? – Голос Фелисити возвысился настолько, что чуть не превратился в карканье.

Две леди, идущие мимо дома Ренов, посмотрели на нее. Она повернулась к ним спиной.

Пожилая миссис Рен странно посмотрела на нее:

– Да, как раз сегодня утром вместе с графом. Лорд Свартингэм сказал, что не может обойтись без нее на заседании клуба. Я не могу вспомнить сейчас, как они называются: «Эгейцы» или что-то в этом роде. Изумительно, что находят эти великосветские джентльмены, чтобы занять себя, не правда ли?

Фелисити едва сумела соорудить улыбку на своем лице, слушая болтовню пожилой женщины, хотя ей хотелось завопить от нетерпения.

– Да, но когда Анна вернется?

– О, я не думаю, что завтра или послезавтра. – Лоб миссис Рен наморщился от размышления. – Возможно, через неделю? Но точно в течение двух недель.

Фелисити почувствовала, что ее улыбка застыла и превратилась в гримасу. Милостивый Боже, может, у женщины старческое слабоумие?

– Понятно. Ну, мне нужно идти. Дела, знаете ли. Она могла сказать по неуверенной улыбке миссис Рен, что ее прощание вряд ли выглядело элегантным, но у Фелисити в тот момент не было времени. Она села в карету, и та тронулась. Почему Чилли вел себя так неосмотрительно? И кто из слуг насплетничал? Когда ее руки доберутся до предателя, она позаботится о том, чтобы он не смог найти работу нигде в деревне. Только сегодня утром за завтраком сквайр разгневался. Он потребовал, чтобы она ответила ему, кто украдкой выходил из ее комнат неделю назад. Это заставило ее испытать отвращение к вареным яйцам.

Если бы только Чилли залез в окно, вместо того чтобы воспользоваться входом для слуг. Но нет, он настаивал, что камень на подоконнике порвет его чулки. Глупый, самовлюбленный мужчина. Кроме того, Реджинальд, будто ей недостаточно подозрений по поводу Чилли, только вчера отпустил замечание по поводу рыжих волос Синтии: «Кажется, рыжие волосы не появлялись в семье Клиавотер на памяти живущих. Если когда-либо…»

«Ну конечно, нет, ты, глупый мужик, – хотелось завопить Фелисити. – Ее рыжие волосы происходят вовсе не из твоей семьи». Вместо этого она расплывчато упомянула темно-рыжие волосы своей бабушки и торопливо перевела разговор на гончих – предмет, который всегда захватывал ее супруга.

Фелисити пробежала пальцами по своей безупречной прическе. Почему сквайр наконец посмотрел на своих дочерей – спустя столько времени? Если это письмо усилило его подозрения по поводу Чилли, ее положению угрожает значительное падение. Она передернула плечами. Возможна ссылка в ветхий маленький домик на ферме. Даже развод, это самое ужасное из зол, какое могло случиться с ней. Невероятно. Только не с Фелисити Клиавотер.

Она должна найти Анну и получить то письмо.


Анна перевернулась и взбила тяжелую пуховую подушку уже, наверное, в сотый раз. Невозможно спать, когда ждешь, что на тебя спикирует кружащий граф.

Он не выказал удивления рано утром в этот день, когда Фэнни, взятая ею в компаньонки за неимением другой, уселась в следующую за ними карету. Поэтому Анна поехала наедине с графом в фаэтоне в Лондон. Она позаботилась о том, чтобы посадить Джока между ними на сиденье фаэтона, и была почти разочарована, когда Эдвард, кажется, не заметил этого. Они ехали весь день и приехали в лондонский особняк Эдварда с наступлением темноты. Очевидно, они разбудили прислугу. Дворецкий Дреари открыл дверь в ночной сорочке и колпаке. Тем не менее зевающие горничные разожгли очаги и нашли для них холодной еды.

Затем Эдвард вежливо пожелал ей спокойной ночи и попросил экономку проводить ее в предназначенную ей комнату. Так как карета со слугами и Фэнни еще не прибыла, спальня оказалась в полном распоряжении Анны. В стене комнаты она увидела маленькую дверь, ведущую в соседнее помещение, и у нее появились мрачные подозрения на этот счет. Спальня выглядела слишком огромной, чтобы быть просто комнатой для гостей. Он не мог поместить ее в анфиладу комнат графини, не так ли? Он бы не посмел.

Она вздохнула. На самом деле он посмел бы.

Часы на каминной полке уже пробили час. Конечно же, если бы Эдвард собирался прийти к ней, он бы уже сделал это. Правда, попытка не принесла бы ему ничего хорошего. Она заперла обе двери.

Твердые мужские шаги раздались по лестнице.

Анна замерла, как заяц, на которого упала тень птицы или хищника. Она посмотрела на дверь, ведущую в коридор. Шаги приближались, поступь замедлилась, когда они достигли ее двери. Затем шаги остановились.

Все ее существо сконцентрировалось на дверной ручке.

Последовала пауза, и шаги возобновились. Дверь дальше по коридору открылась и закрылась. Анна откинулась на подушки. Естественно, она испытала облегчение от такого поворота событий. Очень сильное облегчение. Разве любая истинная леди не испытала бы облегчение, избежав изнасилования графом-демоном?

Она раздумывала, как бы истинная леди предстала в спальне графа-демона для изнасилования, когда замок на двери в смежную комнату щелкнул и открылся. Эдвард медленно вошел, держа ключ и два бокала.

– Я подумал, может, ты захочешь выпить со мной бренди? – Он сделал жест бокалами.

– Я… м-м… – Анна помедлила, чтобы прочистить горло. – Я не хочу бренди.

Он подержал бокалы еще некоторое время на весу, прежде чем опустить их.

– Нет? Ну…

– Но ты можешь выпить его здесь. – Слова Анны вступили в противоречие со словами Эдварда.

Он молча уставился на нее.

– Со мной, я хотела сказать. – Она чувствовала, как ее щеки начинают пылать.

Эдвард повернулся к ней спиной, и на ужасное мгновение Анна подумала, что он уйдет в конце концов. Но он поставил бокалы на стол, снова повернулся к ней лицом и начал снимать галстук.

– На самом деле я пришел сюда не для того, чтобы выпить стаканчик спиртного на ночь.

У нее перехватило дыхание.

Эдвард бросил галстук на стул и стянул рубашку через голову. Ее глаза немедленно устремились на его голую грудь.

Он посмотрел на нее:

– Без комментариев? Я думаю, этого достаточно для начала.

Эдвард сел на кровать, чтобы стянуть сапоги, а потом и чулки. Кровать прогнулась под его весом. Он встал и опустил руки к пуговицам на бриджах из оленьей кожи.

Она перестала дышать.

Эдвард зло улыбнулся и медленно расстегнул пуговицы. Он сунул большие пальцы за пояс бриджей и снял их одним движением вместе с кальсонами. Затем он выпрямился, и его улыбка растаяла.

– Если ты собираешься сказать «нет», сделай это сейчас. – Его голос звучал несколько неуверенно.

Анна неторопливо рассматривала его. Ее взгляд скользил от полуприкрытых черных глаз к широким плечам и худому животу, к утолщающейся мужественности, к мускулистым бедрам и волосатым икрам и, наконец, к крупным костлявым ступням. Свет был приглушенным, как в «Гроте Афродиты», и она хотела сохранить в памяти его образ на случай, если никогда больше не увидит. Он стоял, предлагая ей себя при свете свечи. Она обнаружила, что ее горло слишком охрипло, чтобы говорить, поэтому просто протянула руки. Эдвард на мгновение закрыл глаза. Неужели он действительно думал, что она отправит его обратно? Затем он беззвучно подошел к кровати. Он остановился рядом с ней. Склонив голову с неожиданной элегантностью, он поднял руку, чтобы снять ленточку со своей косы. Черный шелк рассыпался по покрытым шрамами плечам. Он забрался в кровать и склонился над ней, его волосы щекотали ей лицо. Он опустил голову, чтобы покрыть нежными поцелуями ее щеки, нос и глаза. Она пыталась поднять свои губы к его губам, но он ускользал от нее. Пока она не стала нетерпеливой.

Ей так сильно были нужны его губы.

– Поцелуй меня. – Она запустила пальцы в его волосы и притянула его лицо к своему.

Он открыл губы над ее ртом, вбирая в себя ее дыхание, и это было похоже на благословение. Это так правильно. Она знала это теперь. Она знала, что эта страсть между ними – самая совершенная вещь на свете.

Она извивалась, пытаясь приблизиться к нему, но его ладони и колени по обе стороны ее тела пригвоздили к кровати простыню, которой она была укрыта. Она оказалась в ловушке. Он насиловал ее рот в свое удовольствие. Он давал себе достаточно времени, грубо, потом нежно, а затем снова грубо, пока она не почувствовала, что ее желание тает внутри ее.

Неожиданно он отклонился назад, стоя на коленях. На его груди появился слабый блеск пота. Она застонала низко и гортанно. Он, такой великолепный, такой красивый, в этот самый момент полностью принадлежал ей.

Он перевел свой взгляд на ее лицо, затем вниз, когда поднял простыню с ее груди. На ней была только сорочка. Он натянул тонкое одеяние на ее груди и наслаждался результатом. Она чувствовала, как соски напряглись, упираясь в ткань. Тугие и желающие. Ждущие его прикосновения. Он наклонился вниз, положил свой влажный рот на сосок и ласкал его через сорочку. Сладостное ощущение так остро пронзило ее, что она взбрыкнула. Он перешел к другому соску и сосал его точно так же, пока кончики ее грудей не стали окружены влажной прозрачной тканью. Он отстранился назад и подул на один, затем на другой сосок, заставляя ее задыхаться и бороться.

– Прекрати играть. Ради всего святого, прикоснись ко мне. – Она не узнала собственного голоса, хриплого и молящего.

– Как хочешь.

Он схватил вырез ее сорочки и одним движением разорвал тонкий материал. На секунду Анна оробела. Сегодня на ней не было скрывающей лицо маски. Это она сама занималась любовью с Эдвардом. Без притворства, за которым можно было спрятаться; он мог видеть ее лицо, ее эмоции. Затем он снова устремился вниз и захватил ее соски своим ртом. Горячее сосание после прохлады влажной ткани довело ее почти до грани. В то же самое время он рылся своими длинными пальцами в ее девичьих волосах.

Она затихла, ожидая, затаив дыхание, когда он нежно искал, а потом нашел то, что искал. Он начал коварные круговые движения своим большим пальцем. О господи, как это приятно. Он точно знал, как прикасаться к ней. Она замурлыкала, ее бедра инстинктивно следовали за его рукой. Он вонзил свой палец вглубь ее, и она задрожала от неожиданной бури своего оргазма.

Его дыхание прошелестело над ее закрытыми веками:

– Посмотри на меня.

Она повернула голову при звуке его рыка, по-прежнему жмурясь в блаженстве.

– Анна, посмотри на меня.

Она открыла глаза.

Эдвард неясно вырисовывался над ней, его лицо горело, ноздри трепетали.

– Сейчас я войду в тебя.

Она могла чувствовать его мужскую силу.

– Анна, дорогая Анна, посмотри на меня, – тихо просил Эдвард.

Он был теперь на половине пути, и она делала усилие, чтобы удержать сосредоточенный взгляд. Он наклонил голову и лизнул кончик ее носа.

Ее глаза расширились.

И он полностью вошел в нее.

Она застонала и выгнулась ему навстречу. Так правильно. Так совершенно. Он помещался в ней, как будто они оба созданы для этого. Как будто они созданы друг для друга. Она обвила своими бедрами его ляжки, обрамляя его таз, и посмотрела ему в лицо. Его глаза были закрыты, его лицо застыло от желания. Прядь чернильных волос прилипла к его подбородку.

Затем он открыл глаза и произнес:

– Теперь я в тебе, и ты держишь меня. С этого момента нет пути назад.

Она вскрикнула при его словах, и дыхание внутри ее груди, кажется, задрожало. Его бедра раскачивались. Она обняла его руками и держала так, пока все мысли не унеслись из ее головы. Он ускорил свой темп и застонал. Его глаза были сцеплены с ее глазами; он как будто пытался донести что-то непроизносимое. Она коснулась стороны его лица одной рукой.

Его большое тело, казалось, разбивалось на части. Он сильно сотрясался рядом с ней. Она начала испытывать оргазм волнами, тонкая и чистая радость заполнила ее настолько, что она не могла вместить ее. Она стонала от наслаждения. Он откинул голову назад в тот же самый момент и обнажил зубы в крике удовольствия. Тепло заполнило ее лоно, сердце и саму душу.

Его тяжелое тело лежало на ней, и она чувствовала, как бьется его сердце. Анна вздохнула. Затем он вяло скатился с нее. Она свернулась калачиком рядом с ним, ее члены приятно болели. Последнее, что она почувствовала, прежде чем предаться забвению, были руки Эдварда у нее на животе, которые тянули ее к своему теплу.


Глава 20


На пятый год своих поисков поздним дождливым вечером Аурея, спотыкаясь, брела по мрачному темному лесу. Тонкие лохмотья едва прикрывали ее тело; ее ноги были босыми и покрытыми волдырями, она устала и обессилела. Последняя корочка хлеба, которая у нее осталась, была ее единственной пищей. Во мраке она заметила мерцающий огонек. Крошечная лачуга одиноко стояла на опушке. На ее стук беззубая древняя старуха, согнутая почти вдвое, появилась в дверях и поманила ее внутрь.

– Ах, дорогуша, – проскрипела пожилая женщина. – Ночь слишком холодная и сырая, чтобы быть одной. Заходи, раздели со мной тепло очага, сделай милость. Но, боюсь, у меня нет пищи, чтобы предложить тебе; мой стол пуст. О, чего бы я только не отдала, чтобы чего-нибудь поесть!

Услышав это, Аурея сжалилась над старухой. Она полезла в карман и предложила старой женщине свой последний кусочек хлеба…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Высокий женоподобный вопль выдернул Эдварда из сна на следующее утро. Он вздрогнул, потрясенный, и вытаращился в направлении источника этого ужасного шума. Дэвис, чьи седые волосы беспорядочно торчали вокруг раздраженного лица, посмотрел на него в ответ со смиренным почтением. Рядом с Эдвардом женский голос сонно протестовал. Иисус Христос! Он быстро набросил простыни поверх Анны.

– Во имя всего святого, Дэвис, что на тебя нашло? – рявкнул Эдвард, несмотря на то, что чувствовал, как горит его лицо.

– Мало того, что вы вечно шатаетесь по борделям, теперь вы привели домой… э-э… – Рот камердинера совершил движение.

– Женщину, – закончил предложение Эдвард. – Но не ту, что ты думаешь. Это моя невеста.

Простыни начали подниматься. Он положил руку на верхний край, удерживая их обитательницу внутри.

– Невеста! Возможно, я стар, но я не глуп. Это не мисс Джерард.

Простыни зловеще пробормотали.

– Позови горничную, чтобы она развела огонь, – приказал Эдвард в отчаянии.

– Но…

– Ступай сейчас же.

Слишком поздно.

Анна выбралась из-под простыней, и теперь показалась ее голова. Ее волосы были восхитительно взъерошены, рот грешно опух. Эдвард почувствовал, как набухла часть его собственной анатомии. Они с Дэвисом посмотрели друг на друга. Их глаза одновременно сузились.

Эдвард застонал и уронил голову в руки.

– Вы камердинер лорда Свартингэма?

Никогда обнаженная женщина, которую заставали в столь компрометирующей ситуации, не говорила так высокомерно.

– Конечно, я камердинер. А вы…

Эдвард бросил взгляд на Дэвиса, который содержал обещание расчленения, нанесения увечья и гибель мира. Дэвис остановился и продолжил более осторожно:

– Леди… э-э… милорда.

– Совершенно верно. – Она прочистила горло и вытащила одну руку из-под одеяла, чтобы убрать назад волосы.

Эдвард нахмурился и обернул простыни более плотно вокруг ее плеч. Он мог бы и не беспокоиться. Дэвис пристально изучал потолок.

– Возможно, – сказала Анна, – Вы могли бы принести чай его милости и послать наверх горничную, чтобы она развела огонь.

Дэвис подпрыгнул от этой оригинальной идеи:

– Сию минуту, мэм.

Он уже на самом деле пятился к двери, когда голос Эдварда остановил его:

– Через час.

Камердинер выглядел возмущенным, но не сказал ни слова – впервые на памяти Эдварда. Дверь захлопнулась за Дэвисом. Эдвард спрыгнул с кровати, быстро подошел к двери и повернул ключ в замке. Он бросил его через комнату, ключ ударился о стену и зазвенел. Он вернулся в кровать раньше, чем Анна успела сесть.

– Твой камердинер довольно необычный, – сказала она.

– Да. – Он схватил простыню и полностью стащил ее с кровати, вызвав женский визг. К его удовольствию, Анна лежала вся теплая, сонная и обнаженная. Он одобренно зарычал, и его утреннее желание продлилось. Какой замечательный способ просыпаться.

Она облизнула губы: движение, которое он полностью одобрял.

– Я… Я заметила, что твои сапоги редко блестят.

– Дэвис крайне неумелый. – Он положил свои руки по обе стороны ее бедер и начал прокладывать себе путь к верхней части ее ног. – О! – На мгновение он подумал, что преуспел в том, чтобы отвлечь ее, но она вновь продолжила свои расспросы.

– Почему ты тогда держишь его на работе?

– Дэвис был камердинером моего отца до меня. – Он уделял незначительное внимание разговору. Он мог ощущать свой собственный запах на теле Анны, и он удовлетворял себя первобытным способом.

– Так ты держишь его из сентиментальности, Эдвард!

У нее перехватило дыхание, когда он зарылся носом в ее девичьи волосы и вдохнул. Его аромат был сильнее в этом месте, в ее золотистых кудрях, таких мягких и красивых в утреннем свете.

– Думаю, да, – произнес он в ее волосы, заставив Анну изогнуться. – И мне нравится злобный старый шельмец. Иногда. Он знает меня с детства и относится ко мне без йоты уважения. Это вносит свежую струю. Или, по крайней мере, нечто иное.

Он провел пальцем по ее ложбинке. Ее губы робко раздвинулись, обнажая темно-розовые глубины. Он наклонил голову, чтобы лучше рассмотреть.

– Эдвард!

– Ты хотела бы знать, как я нанял Хоппла? – Он поднялся на локти, лежа у нее между ног. Удерживая ее распростертой одной рукой, он дразнил ее бутон указательным пальцем другой руки.

– О-о-о!

– И ты едва познакомилась с Дреари, а у него интересное прошлое.

– Эдвард!

Боже, как ему нравился звук его имени на устах Анны. Он раздумывал, не полизать ли ему ее, но решил, что не сможет сдерживаться так долго столь ранним утром. Он передвинулся вперед к ее грудям и стал ласкать сначала одну, потом другую.

– Потом еще весь персонал в Эбби. Ты хотела бы услышать о них? – выдохнул он ей в ухо.

Густые ресницы почти скрывали ее карие глаза.

– Займись со мной любовью.

Что-то внутри его, возможно, его сердце, остановилось на секунду.

– Анна.

Эдвард коснулся ее мягких и жаждущих губ. Он не был нежным, но она не протестовала. Она очаровательно открыла свой рот и уступала, и уступала, и уступала, пока он уже не мог больше выдерживать.

Он отстранился назад и осторожно перевернул ее на живот. Он взял в свои ладони ее округлую попку и потянул вверх по направлению к себе, пока она не оказалась стоящей на локтях и коленях. Он помедлил, чтобы рассмотреть ее с этого угла зрения. Его грудь вздымалась при виде этой картины. Это была его женщина, и только у него будет привилегия смотреть на нее таким образом.

…Когда пот на его теле высох, он начал думать о положении, в которое ее поставил. Теперь она несомненно и окончательно скомпрометирована. Он чуть не ударил Дэвиса за то, какой взгляд он бросил на Анну. Одному богу известно, что бы он сделал тому, кто осмелился бы отпустить замечание по ее поводу, что неизбежно случится.

– Тебе нужно выйти за меня замуж: – Он вздрогнул. Это прозвучало довольно грубо.

Анна, очевидно, тоже так подумала. Ее тело содрогнулось рядом с ним.

– Что?

Он нахмурился. Теперь пришло время показаться слабым.

– Я скомпрометировал тебя. Мы должны пожениться.

– Никто не знает, кроме Дэвиса.

– И всех домашних. Ты думаешь, они до сих пор не заметили, что я не спал в своей кровати?

– Даже если и так. Никто не знает в Литтл-Бэттлфорде, а именно это имеет значение. – Она поднялась с кровати и вытащила сорочку из сумки.

Эдвард сделал гримасу. Она не могла быть настолько наивной.

– Сколько, по-твоему, пройдет времени, прежде чем новость дойдет до Литтл-Бэттлфорда? Держу пари, она прилетит туда раньше нас.

Анна бросила сорочку и наклонилась, ища что-то еще в сумке, ее нижняя часть соблазнительно выделялась через тонкое белье. Может, она пыталась отвлечь его?

– Ты уже помолвлен, – сказала она, голос ее был твердым.

– Уже недолго осталось. У меня завтра встреча с Джерардом.

– Что? – Это привлекло ее внимание. – Эдвард, не делай того, о чем будешь жалеть. Я не выйду за тебя замуж.

– Ради Христа, почему нет? – Он нетерпеливо сел на кровати.

Она присела на кровать, надевая чулок. Он заметил, что тот заштопан у колена, и это зрелище разозлило его еще больше. Она не должна ходить в лохмотьях. Почему она не выходит за него замуж, тогда он смог бы должным образом заботиться о ней?

– Почему нет? – повторил он так тихо, как только мог.

Она сглотнула и надела другой чулок, аккуратно расправляя его на пальцах.

– Потому что я не хочу, чтобы ты женился из чувства неуместного долга.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, – сказал он. – Разве не я тот мужчина, что занимался с тобой любовью прошлой ночью и сегодня на рассвете?

– А я женщина, которая занималась любовью с тобой, – ответила Анна. – Я несу такую же ответственность за это, как и ты.

Эдвард смотрел на нее, подыскивая слова, доводы, которые убедят ее.

Она начала завязывать подвязку.

– Питер был несчастен, когда я не беременела. Он подождал.

Анна вздохнула, не глядя на него:

– В конце концов он пошел к другой женщине. Проклятый тупой ублюдок. Эдвард отбросил одеяла и подошел к окну.

– Ты любила его? – Вопрос оставил горечь у него на языке, но он хотел услышать ответ.

– Вначале, когда мы только поженились.

– Понимаю. – Он платил за грехи другого мужчины.

– Нет, я не думаю, что ты можешь понять. – Она подняла оставшуюся подвязку и уставилась на нее. – Когда мужчина предает женщину таким способом, что-то разрушается в ней, и я не уверена, что это может когда-либо быть восстановлено.

Эдвард пристально смотрел из окна, пытаясь сформулировать ответ. Его будущее счастье зависело от того, что он сейчас скажет.

– Я уже знаю, что ты бесплодна. – Он наконец повернулся и взглянул ей в лицо. – Я удовлетворен тобой, такой, какая ты есть. Я обещаю тебе, что никогда не заведу любовницу, но только время сможет обеспечить реальное доказательство моей верности. В конечном счете ты должна доверять мне.

Анна растянула подвязку между пальцами.

– Я не знаю, смогу ли.

Эдвард снова повернулся к окну, поэтому она не могла видеть выражения его лица. Впервые он понял, что может не суметь убедить Анну выйти за него замуж. Эта мысль привела его близко к чему-то очень похожему на панику.


– О, ради бога!

– Тс-с. Он услышит тебя, – прошипела Анна в ухо Эдварду.

Они присутствовали на дневной лекции сэра Лазаруса Лиллипина по севообороту посевов с использованием брюквы и кормовой свеклы. В течение всей лекции Эдвард не соглашался ни с чем из того, что говорил этот несчастный мужчина. И он не держал свое мнение о человеке или его теориях при себе.

Эдвард пристально посмотрел на говорящего:

– Нет, он не услышит. Он глух как пробка.

– Значит, другие точно услышат.

Эдвард негодующе посмотрел на нее:

– Надеюсь, что так. – Он вновь переключил свое внимание на лектора.

Анна вздохнула. Он вел себя не хуже, чем остальное собрание, и лучше, чем некоторые. Публику можно было назвать только эклектичной. Присутствующие варьировались от аристократов в шелке и кружевах до мужчин в грязных ботфортах, курящих глиняные трубки. Они толпились в довольно мрачной кофейне, которая, как уверял ее Эдвард, считалась абсолютно приличной.

Она сомневалась.

Даже сейчас громкий спор доносился из дальнего угла, где не сошлись во мнении деревенский сквайр и денди. Она надеялась, что дело не дойдет до битвы на кулаках или шпагах из-за этого. Каждый аристократ в комнате носил шпагу как знак его ранга. Даже Эдвард, который избегал претенциозности в деревне, пристегнул этот атрибут сегодня утром.

Он наставлял ее, прежде чем отправиться в путь, записывать важные моменты лекции, чтобы позднее он мог сравнить их с результатами собственных исследований. Она сделала несколько нерешительных заметок, но сомневалась, окажутся ли они полезными. Большая часть лекции оставалась для нее загадкой, и она весьма смутно представляла значение кормовой свеклы для сельского хозяйства. Она начала подозревать, что основная причина ее присутствия заключалась в том, что Эдвард хотел не выпускать ее из виду. С сегодняшнего утра он упрямо отстаивал довод, что они должны пожениться. Похоже, он думал, что, если будет повторять это достаточно часто, она в конце концов сдастся. И он мог оказаться прав, если она просто перестанет бояться и доверится ему.

Она закрыла глаза и вообразила, каково это – быть женой Эдварда. Они станут верхом объезжать поместья по утрам, затем спорить о политике и людях за ужином. Они начнут вместе ходить на загадочные лекции, наподобие этой. И они станут спать в одной кровати. Каждую ночь.

Она вздохнула. О небо!

Эдвард издал взрывное фырканье:

– Нет, нет, нет! Даже идиоту известно, что нельзя сажать репу после ржи!

Анна открыла глаза:

– Если тебе так сильно не нравится человек, зачем посещать его презентацию?

– Не нравится Лиллипин? – Он выглядел искренне удивленным. – Он отличный парень. Просто отстает в своих измышлениях, вот и все.

Волна аплодисментов – и свиста – обозначила конец лекции. Эдвард сжал ее руку собственнической хваткой и начал проталкиваться к двери.

Голос окликнул их слева:

– Де Рааф! Вернулся в Лондон, соблазнившись кормовой свеклой?

Эдвард остановился, заставляя Анну тоже сделать это. Она уставилась через его плечо на чрезвычайно элегантного джентльмена с красными шпорами.

– Иддесли, я не надеялся увидеть тебя здесь. – Эдвард отодвинулся в сторону, чтобы она могла увидеть лицо мужчины.

Анна попыталась наклониться вправо, но ей помешало массивное плечо.

– И как я мог пропустить страстную риторику Лиллипина на предмет брюквы? – Рука, окруженная кружевами, грациозно взмахнула в воздухе. – Я даже оставил свои подарочные розы в бутонах, чтобы посетить лекцию. Кстати, как розы, которые ты взял у меня, когда прошлый раз приезжал в столицу? Я не знал, что ты интересуешься декоративными растениями.

– Эдвард купил мои розы у вас? – Анна вытянула шею в своем рвении.

Ледяные серые глаза сощурились.

– Так-так, что мы здесь имеем?

Эдвард прочистил горло.

– Иддесли, хочу представить тебе миссис Анну Рен, моего секретаря. Миссис Рен, это виконт Иддесли.

Она присела в реверансе, когда виконт поклонился и достал лорнет. Серые глаза, которые изучали ее через линзы, оказались гораздо проницательнее, чем заставил ее вообразить стиль речи и фасон одежды.

– Твой секретарь? – удивился виконт. – И-зу-ми-тель-но. И, насколько я помню, ты подорвался в шесть утра с постели, чтобы выбрать эти розы. – Он медленно улыбнулся Эдварду.

Эдвард нахмурился.

Анна отказалась от своих слов.

– Лорд Свартингэм был очень щедр, позволив мне взять несколько роз из тех, что он привез для сада Эбби, – приврала она. – Они растут довольно хорошо, я уверяю вас, милорд. Практически все розы принялись, а на некоторых уже появились бутоны.

Ледяной взгляд виконта вернулся к ней, и уголок его рта вздрогнул.

– И малиновка защищает ворона. – Он отвесил другой, еще более пышный поклон и пробормотал Эдварду: – Я поздравляю тебя, мой друг, – прежде чем скрыться в толпе.

Рука Эдварда на короткое время сжалась у нее на плече, затем он снова схватил ее локоть и повлек по направлению к двери. Поток людей преграждал путь к выходу. Несколько философских дискуссий велись одновременно одними и теми же людьми.

Молодой человек остановился, чтобы понаблюдать за спорами с презрительным выражением на лице. На нем была смехотворно маленькая шляпа, надетая поверх припудренного желтым парика с экстравагантно завитым хвостом. Анна никогда не видела такого попурри, но она рассматривала комиксы, изображающие их в газетах. Молодой человек посмотрел на Анну. Когда они приблизились к выходу, его глаза расширились, а затем переметнулись на Эдварда. Он наклонился и шептал другому мужчине, когда они свернули на боковую дорожку. Карета ждала за углом на менее оживленной улице. Когда они повернули за угол, Анна оглянулась.

Молодой человек смотрел ей вслед.

Дрожь пробежала по спине Анны, прежде чем она отвернулась.


Чилли наблюдал, как деревенская вдова завернула за угол под руку с одним из самых богатых мужчин в Англии – графом Свартингэмом. Неудивительно, что Фелисити не открыла ему имя любовника вдовы: здесь представлялась возможность огромной прибыли. А он испытывал постоянную потребность в деньгах. Одежда модного лондонского джентльмена обходилась недешево.

Его глаза сощурились, когда он прикидывал, сколько можно потребовать в качестве первого взноса. Тут Фелисити была права. В своем прошлом письме она просила его вступить в контакт с Анной Рен в ее интересах. В качестве любовницы лорда Свартингэма миссис Рен, должно быть, имеет кучу драгоценностей и других ценных подарков, которые она могла бы превратить в деньги. Очевидно, Фелисити планировала шантажировать миссис Рен, не раскрывая ему схемы.

Он ухмыльнулся. Теперь, зная ситуацию, он мог обойтись и без Фелисити. Она все равно никогда особенно не ценила его способности в постели.

– Чилтон, ты приходил послушать мою лекцию? – Его старший брат, сэр Лазарус Лиллипин, выглядел нервозно.

И не случайно – так как Чилли выследил своего брата, имея намерение попросить у него очередную сумму денег взаймы. Конечно, теперь, когда он знал об Анне Рен, ему не понадобятся деньги его брата. С другой стороны, тот портной был весьма спесив во время их последней встречи. Небольшая дополнительная сумма никогда не повредит.

– Привет, Лазарус. – Он соединил руки со старшим братом и повел свой разговор.


– Эдвард!

– Хм-м? – Эдвард яростно писал за столом. Он уже давно снял камзол и жилет, а манжеты его рубашки пестрели чернильными пятнами.

Свечи догорали. Анна подозревала, что Дреари отправился в постель после того, как отправил им ужин на подносе. Тот факт, что дворецкий не побеспокоился накрыть стол в столовой для трапезы, красноречиво говорил о его опыте со своим хозяином после лекций «Аграрного клуба».

Эдвард писал опровержение сэру Лазарусу с тех пор, как они вернулись.

Она вздохнула.

Встав, она подошла к столу, за которым работал Эдвард, и начала играть с газовым шарфом, продетым в вырез ее платья.

– Уже довольно поздно.

– В самом деле? – Он не поднял глаз.

– Да.

Она присела на край стола и наклонилась к его локтю.

– Я так устала.

Шарф свободно опустился на одну из грудей. Рука Эдварда замерла. Он повернул голову, чтобы рассмотреть ее пальцы у груди, лишь в нескольких дюймах от его лица.

Ее безымянный палец направился в ложбинку между грудей и опустился туда.

– Ты не думаешь, что пришло время отправляться в постель?

Внутрь. Наружу. Внутрь. Наружу.

Эдвард вскочил на ноги, чуть не сбив ее. Он схватил ее и высоко поднял на руках.

Анна обняла его за шею, прижавшись.

– Эдвард!

– Дорогая? – Он вышел из двери кабинета.

– Слуги.

– Если ты думаешь после этого небольшого показа, – он преодолевал по две ступеньки за один шаг, – что я буду терять время, беспокоясь по поводу слуг, ты не знаешь меня.

Они оказались в прихожей верхнего этажа. Эдвард прошел мимо ее комнаты и остановился у своей.

– Дверь, – подсказал он.

Анна повернула дверную ручку, и Эдвард толкнул ее плечом. Внутри его спальни она заметила два тяжелых стола, покрытых книгами и бумагами. Остальные книги были в беспорядке разбросаны на стульях и на полу.

Он пересек комнату, чтобы опустить ее рядом со своей огромной кроватью. Не говоря ни слова, он повернул ее и начал расстегивать платье. Она затаила дыхание, неожиданно почувствовав робость. В первый раз она начала их игру, когда он знал, что это она. Однако его, казалось, не отпугнула ее смелость. Он был далек от этого. Она чувствовала грубоватые пальцы, касающиеся ее спины, через слои одежды. Платье спало с ее плеч, и Эдвард потянул его вниз, чтобы она высвободилась из него. Он медленно развязал ее нижние юбки, одну за другой, и расшнуровал корсет. Она стояла перед ним в одной только сорочке и чулках. Веки его отяжелели, а глаза стали сосредоточенными, когда он потер большим пальцем о бретельку ее сорочки.

– Красиво, – прошептал он.

Эдвард наклонился и коснулся поцелуем ее плеча, когда упала бретелька. Она задрожала – то ли от его прикосновения, то ли от взгляда в его глазах, она не знала. Она больше не могла притворяться, что их связывает лишь физический акт, и ему, должно быть, передались ее эмоции. Она чувствовала себя уязвимой.

Его губы скользили по ее чувствительной коже, и он сжимал ее. Он переместился к другому плечу, и та бретелька тоже упала. Неясно он по дюйму спустил вниз переднюю часть ее сорочки, обнажая груди. Ее соски уже затвердели. Он взял обе груди в свои теплые и властные ладони. Он, казалось, изучал контраст между своими темными руками и обрамляемой ими ее белой колеей. Высоко на его скулах запылал румянец. Анна вообразила, как ее бледно-розовые соски выглядывают между его мозолистыми пальцами, и ее голова откинулась назад, будто потяжелев.

Он поднял ее груди и сдавил.

Анна толчком прижалась к его рукам. Она чувствовала его взгляд на своем лице, затем он полностью снял с нее сорочку и поднял ее на кровать. Она наблюдала, как он быстро сбросил одежду и опустился рядом с ней. Его рука прошлась по ее обнаженному животу. Она подняла руки, чтобы притянуть его к себе, но он нежно взял их за запястья и положил за голову. Затем он скользнул вниз по ее телу, пока его голова не оказалась на уровне ее живота. Он положил руки на внутреннюю часть ее бедер и раздвинул ей ноги.

– Есть нечто, что я всегда хотел сделать с женщиной. – Его голос окутывал ее черным бархатом.

Что он имел в виду? Потрясенная, она сопротивлялась. Конечно же, он не хотел посмотреть туда? Сейчас это совсем не так, как сегодня утром, когда она была полусонная.

– Это не то, что мужчина может делать с проституткой, – сказал он.

О господи, сможет ли она сделать это? Показать себя в таком интимном месте? Она выгнула шею, чтобы взглянуть ему в лицо.

И встретила неумолимый взгляд. Он хотел этого.

– Позволь мне. Пожалуйста.

Зардевшись, она снова легла, уступая его желанию. Она позволила наполовину раздвинуть свои колени, чувствуя себя почти так, словно она предлагала ему подарок любви. Он посмотрел вниз на ее расставленные ноги, затем раздвинул их еще больше, пока не смог стать на колени между ними. Она зажмурила глаза, неспособная наблюдать, как он исследует ее.

Он больше ничего не делал, и, наконец, она не могла больше выносить ожидания. Она открыла глаза. Он пристально смотрел на ее тело, на ее таинство его ноздри трепетали, а рот изогнулся и приобрел такое собственническое выражение, что лицо стало почти страшным.

Анна почувствовала непреодолимое желание.

– Ты нужен мне, – прошептала она.

Затем он действительно шокировал ее. Он качнулся вниз и прошелся языком как раз по ее лону.

– О-о!

Он посмотрел ей в лицо и облизал губы.

– Я хочу пробовать тебя на вкус, и облизывать, и сосать до тех пор, пока ты не забудешь, как тебя зовут. – Он улыбнулся хитро. – Пока ты не забудешь, как зовут и меня.

Она изогнулась, и у нее перехватило дух от его слов, но его руки лежали теперь у нее на бедрах, прижимая к постели. Его язык исследовал складки ее женственности, каждое лобзание направлялось прямо в ее центр.

И она потеряла разум. Долгий низкий стон вырвался из ее уст, и она вцепилась в подушки по бокам от себя. Ее бедра сопротивлялись. Но он не собирался отступаться от своих намерений.

– Эдвард! – Его имя вырвалось у нее, когда волна тепла затопила ее тело, прокатившись к кончикам пальцев. Теперь он нависал над ней и вторгся в нее, прежде чем она смогла открыть глаза. Она задрожала и сжала его, когда он ударился о ее чувствительную плоть. И ощутила, как волна снова поднимается. Бедра, подрагивая, беспомощно открылись, и она снова подняла таз, чтобы упереться в его твердость. Он ответил, сунув руки под ее колени и толкая ее ноги по направлению к плечам. Она была открыта насколько только возможно, обнаженная и покорная, когда он любил ее. Когда она приняла все, что он должен был дать.

– Господи! – прорвалось из ее губ, больше гортанный звук, чем слово. Его крупное тело беспомощно сотрясалось, и он напрягся над ней.

Ее зрение разломилось на крошечные радуги, когда он снова ввел свою твердую плоть, потом снова и снова. У нее перехватило дыхание. Она хотела, чтобы этот момент никогда не заканчивался, они были связаны сейчас телом и душой.

Он резко и тяжело упал на нее, его грудь поднималась от глубоких вдохов. Она провела руками по его ягодицам, ее глаза по-прежнему были закрыты, пытаясь заставить продлиться интимный момент. О, как она хотела этого мужчину! Она хотела его сейчас, завтра и знала, что так будет всегда. Она хотела просыпаться с ним каждое утро, она хотела, засыпая, всегда слышать его голос.

Эдвард подвинулся и перевернулся на спину. Она почувствовала, как прохладный воздух коснулся ее влажной кожи. Худощавая рука притянула ее близко к его боку.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он.

Она почувствовала вес на своей груди и подняла лежащий там предмет. Это был «Принц-ворон». Сдерживая слезы, она погладила красную кожаную обложку, чувствуя извилины выдавленного пера под своими пальцами.

– Но, Эдвард, это же принадлежало твоей сестре, не так ли?

Он кивнул:

– А теперь это принадлежит тебе.

– Но…

– Тс-с. Я хочу, чтобы это оставалось у тебя.

Он поцеловал ее так нежно, что сердце наполнила теплота. Как могла она продолжать отрицать, что любит этого мужчину?

– Я думаю… – начала она.

– Тише, дорогая, мы поговорим утром, – сказал он хрипло.

Анна вздохнула и легла рядом с ним, вдыхая его приятный мужской аромат. Она не чувствовала себя такой отчаянно счастливой уже много лет. Возможно, даже не испытывала подобного счастья никогда в жизни.

Уже наступало утро.


Глава 21


Аурея и пожилая женщина разделили корочку хлеба перед маленьким очагом. Когда Аурея проглотила последний кусочек, дверь распахнулась, и вошел высокий худощавый парень. Ветер подул и закрыл дверь позади него.

– Как поживаешь, матушка? – приветствовал он старуху.

Дверь снова открылась. На этот раз вошел мужчина, чьи волосы стояли торчком, как пушинки одуванчика.

– Добрый вечер тебе, матушка, – сказал он.

Потом вошли еще двое мужчин, позади них свистел ветер. Один был высокий и загорелый, другой полный и с обветренными щеками.

– Привет, матушка, – прокричали они вместе.

Все четверо расположились у очага, и, когда они садились, пламя бушевало и дрожало, а пыль взметалась и кружилась на полу вокруг их ног.

– Ты догадалась, кто я? – беззубо улыбнулась старая женщина Аурее. – Это четыре ветра, а я их мать…

    
Из сказки «Принц-ворон»


На следующее утро Анне снился сон о черноглазом младенце, когда мужской голос засмеялся ей в ухо и разбудил ее.

– Я никогда не видел, чтобы кто-либо спал так крепко. – Губы прошлись от мочки ее уха к подбородку.

Она улыбнулась и хотела прижаться ближе, когда обнаружила, что рядом с ней нет теплого тела. Смущенная, она открыла глаза. Эдвард стоял рядом с кроватью уже одетый.

– Что?

– Я иду повидаться с Джерардом. Тс-с. – Он приложил палец к ее губам, прежде чем она смогла сказать что-либо. – Я вернусь так скоро, как только смогу. И мы займемся планами. – Он наклонился, чтобы подарить ей поцелуй, от которого ее мысли разбежались. – Не покидай мою кровать.

И он ушел прежде, чем она смогла ответить. Она вздохнула и перевернулась на другой бок. На следующий раз, когда она проснулась, горничная открывала занавеси.

Девушка обернулась, когда она потянулась:

– О, вы проснулись, мэм. Я принесла чай и свежие булочки.

Анна поблагодарила горничную и села к подносу. Она заметила сложенную записку, лежащую рядом с чайником.

– Что это?

Девушка посмотрела.

– Не знаю, мэм. Посыльный принес это к двери и сказал, что это для леди, которая сейчас здесь. – Она сделала реверанс и вышла.

Анна налила себе чашку чаю и взяла записку. Довольно грязная бумага была запечатана воском, но без какого-либо знака. Она воспользовалась ножом для масла, чтобы открыть ее, затем подняла чашку к губам, когда читала первую строчку.

Чашка задрожала у нее в руке.

Это была записка-шантаж.

Анна вперила взгляд в отвратительный клочок бумаги. Автор видел ее в «Гроте Афродиты» и знал, что она встречалась там с Эдвардом. В непристойных выражениях он угрожал рассказать семье Джерард. Она могла предотвратить это несчастье, придя в гостиную в «Гроте Афродиты» сегодня вечером в девять часов. Ей велели принести сто фунтов, спрятанных в муфту.

Анна отложила в сторону послание и созерцала свой остывающий чай и умирающие мечты. Всего несколько мгновений назад счастье казалось таким близким. Она почти схватила его рукой, почти держала его трепещущие крылья. Затем оно вырвалось и улетело, и она осталась с пустым воздухом в ладони.

Слеза скатилась по ее щеке на поднос с завтраком.

Даже будь у нее сто фунтов стерлингов – а их у нее не было, – что удержало бы шантажиста от того, чтобы потребовать ту же сумму снова? И снова? Он мог даже повысить цену своего молчания. Если ей предстояло стать графиней Свартингэм, она стала бы основной мишенью. И едва ли имело значение, что Эдвард в настоящий момент разрывал свою помолвку с мисс Джерард. Она будет опозорена, если остальное общество узнает о ее визитах в «Грот Афродиты».

Хуже того, Эдвард станет настаивать на женитьбе на ней в любом случае, несмотря на скандал. Она принесет позор и несчастье Эдварду и его имени. Имени, которое так много значило для него. Для нее было невозможно разрушить его таким образом. Оставался только один выход. Она должна покинуть Лондон и Эдварда. Сейчас же, пока он не вернулся.

Она не знала другого способа защитить его.


– Вы отказываетесь от моей дочери ради… э-э… – Лицо сэра Ричарда потемнело до опасного красновато-коричневого оттенка. Он выглядел так, словно находился в шаге от апоплексического удара.

– Вдовы из Литтл-Бэттлфорда. – Эдвард закончил предложение, пока другой мужчина не нашел менее подходящего определения для Анны. – Да, сэр.

Двое мужчин сошлись в кабинете сэра Ричарда.

Комната пропахла затхлым запахом табака. Стены, уже грязно-коричневого цвета, казались еще более тусклыми от полосок сажи, которые начинались посреди стен и исчезали во мраке где-то под потолком. Единственная картина маслом, висящая немного криво над каминной полкой, изображала сцену охоты с белыми и желто-коричневыми собаками, загоняющими зайца. Плоские черные глаза зайца, который через несколько секунд неизбежно будет разорван на части, были удивительно спокойны. На столе два высоких граненых бокала стояли наполовину наполненные тем, что, несомненно, являлось превосходным бренди.

Но к стаканам никто не притронулся.

– Вы играли добрым именем Сильвии, милорд. Я потребую за это вашу голову, – прорычал сэр Ричард.

Эдвард вздохнул. Этот разговор оказался даже отвратительней, чем он предполагал. А голова под париком, как всегда, безбожно чесалась. Будем надеяться, старина не собирался вызвать его на дуэль. Иддесли никогда не перестанет издеваться над ним, если его вынудят сразиться на дуэли с тучным, холеным баронетом.

– Репутация мисс Джерард от этого совсем не пострадает, – сказал Эдвард настолько успокаивающе, насколько только возможно. – Мы представим дело так, будто она дала мне отставку.

– Я призову вас к ответу в суде, сэр, за нарушение обещания!

Эдвард прищурил глаза:

– И проиграете. У меня бесконечно больше денег и связей, чем у вас. Я не женюсь на вашей дочери. – Эдвард позволил своему голосу смягчиться. – Кроме того, суд только приведет к тому, что имя мисс Джерард станет предметом разговоров в Лондоне. Никто из нас этого не хочет.

– Но из-за вас она потеряла целый сезон, упустив возможность найти подходящего мужа. – Подбородок сэра Ричарда задрожала.

Теперь выяснилась настоящая причина огорчения мужчины. На деле его больше беспокоила перспектива финансировать еще один сезон для дочери, чем разговоры вокруг ее имени. На мгновение Эдвард почувствовал жалость к девушке, имеющей такого родителя. Затем он ухватился за отправную точку.

– Естественно, – пробормотал он. – Я хотел бы компенсировать ваше разочарование.

Глаза сэра Ричарда заблестели от жадности. Эдвард послал благодарственную молитву Богу, который присматривал за ним. Ведь этот человек чуть не стал его свекром.

Двадцать минут спустя Эдвард появился в солнечном свете на крыльце Джерарда. Старик оказался прекрасным торговцем. Как короткий и толстый бульдог, вцепившийся в кость, которую хотят отнять, он отказывался сдаться, он рычал, яростно тряс головой, но в конце концов они пришли к соглашению. Карман Эдварда значительно облегчился, зато он был свободен от семьи Джерард. Теперь он мог вернуться к Анне и строить планы, касающиеся свадьбы. Если удача не покинет его, она всегда будет в его постели. Эта мысль придала ему сил.

Насвистывая, он побежал вниз по ступенькам к своей карете, замедлив шаг лишь для того, чтобы снять этот ужасный парик и бросить его на землю. Выглянув из окна отъезжающей кареты, он увидел, как старьевщик примеряет парик. Напудренный белым парик с короткими боковыми завитками и хвостиком странно контрастировал с грязной одеждой мужчины и его небритым лицом. Старьевщик согнулся, схватился за ручки своей тележки на колесах и с небрежным изяществом укатил прочь.

К тому времени, когда карета остановилась перед графским особняком, Эдвард напевал непристойную мелодию. Разорвав помолвку с Джерардом, он не видел причины, почему бы уже через месяц ему не стать женатым мужчиной. Или две недели, если удастся получить специальное разрешение.

Он сунул свою треуголку и плащ с капюшоном лакею и зашагал через две ступеньки. Ему все еще предстояло добиться согласия Анны, но после прошлой ночи он чувствовал, что она скоро сдастся. Он повернул с лестницы и широкими шагами пошел по коридору.

– Анна!

Он толкнул дверь в свою комнату.

– Анна, я…

Он остановился как вкопанный. Кровать была пуста.

– Проклятье.

Он прошел через смежную дверь в гостиную. Анны не было и там. Он сердито засопел. Вернувшись обратно в свою спальню, он высунул голову в дверь и крикнул Дреари. Затем прошел через комнату. Где женщина? Постель заправлена. Шторы подняты. В камине горит огонь. Она, должно быть, покинула комнату совсем недавно. Он заметил красную книгу Элизабет на комоде. На ней лежал клочок бумаги.

Он направился к книге, когда в комнату вошел Дреари.

– Милорд?

– Где миссис Рен? – Эдвард взял сложенную бумагу и увидел, что на ней рукой Анны написано его имя.

– Миссис Рен? Лакей проинформировал меня, что она покинула дом примерно в десять часов.

– Да, но куда она пошла, скажи мне… – Он развернул записку и начал читать ее.

– В том-то и дело, милорд. Она не сказала, куда… – Голос дворецкого жужжал где-то в стороне от его сознания, когда Эдвард постигал слова, написанные в записке.

«Прости… Должна уйти… Всегда твоя, Анна».

– Милорд?

Ушла.

– Милорд?

Она бросила его.

– Вы в порядке, милорд?

– Она ушла, – прошептал Эдвард.

Дреари пожужжал еще что-то, а затем, должно быть, ушел, потому что через некоторое время Эдвард обнаружил, что он один. Он сел напротив потухшего очага в своей спальне. Он снова вернулся к своему привычному – до недавнего времени – состоянию.

Одиночеству.


Почтовую карету с грохотом подбросило на выбоине.

– Ой! – воскликнула Фэнни и потерла локоть, которым ударилась о дверь. – На карете лорда Свартингэма пружины явно получше.

Анна пробормотала что-то в ответ, но в действительности ей было все равно. Она предполагала, что ей нужно строить планы. Решать, куда она поедет, когда они достигнут Литтл-Бэттлфорда. Думать, где взять немного денег. Но сейчас она совсем не могла думать, не говоря уже о том, чтобы что-то планировать. Она могла только смотреть из окна кареты и позволять ей везти ее туда, куда она ехала. Напротив них, привалившись к стенке, храпел третий пассажир кареты, худощавый маленький мужчина в седом парике. Он заснул сразу, как только они начали свое путешествие из Лондона, и с тех пор не просыпался, несмотря на тряску кареты и частые остановки. Судя по запаху, который исходил от него, – терпкой смеси джина, рвоты и немытого тела, он бы не проснулся, даже если бы трубы возвестили второе пришествие. Но ее это совсем не беспокоило.

– Как вы думаете, мы приедем в Литтл-Бэттлфорд к ночи? – спросила Фэнни.

– Я не знаю.

Горничная вздохнула и начала теребить свой фартук.

Анна почувствовала себя виноватой. Она не сказала Фэнни, почему они уезжают из Лондона, когда разбудила ее сегодня утром. И вообще она едва сказала девушке десяток слов с тех пор, как они уехали из особняка Эдварда.

Фэнни откашлялась.

– Как вы думаете, граф последует за нами?

– Нет. – Анна посмотрела на горничную, нахмурив лоб.

– Я думала, вы с графом скоро поженитесь? – Девушка произнесла утверждение в форме вопроса.

Анна сказала более мягко:

– Это едва ли возможно, не так ли? Граф и я?..

– Возможно, если он любит вас, – честно ответила маленькая горничная. – А лорд Свартингэм любит. Любит вас, я имею в виду. Все так говорят».

– О, Фэнни. – Она перевела глаза к окну, когда они затуманились.

– Нет, это возможно, – настаивала девушка. – И вы любите графа, поэтому я не понимаю, почему мы едем обратно в Литтл-Бэттлфорд.

– Все гораздо сложнее. Я… Я не хочу стать ему обузой.

– Чем?

– Обузой. Мельничным камнем на шее. Я не могу выйти за него замуж.

– Я не понимаю, почему… – Фэнни замолчала, когда карета въехала на постоялый двор.

Анна благодарно ухватилась за заминку:

– Давай выйдем и разомнем ноги.

Пройдя мимо все еще спящего третьего пассажира, они спрыгнули с кареты. Во дворе конюхи бегали туда-сюда, отводили упряжки лошадей, разгружали багаж с верха карет и приносили взамен его другой. Возничий склонился вниз со своего облучка, крича какую-то сплетню владельцу таверны. Присоединяясь к шуму и неразберихе, частная карета также остановилась на постоялом дворе. Несколько мужчин склонились возле ближней правой лошади, осматривая ее копыто. Животное, похоже, потеряло подкову или захромало.

Анна взяла Фэнни за локоть, и они обе пошли под навес таверны, чтобы не стоять на пути у бегающих мужчин и мальчиков. Какое-то время Фэнни переминалась с ноги на ногу, потом наконец выпалила:

– Извините меня, мэм. Мне нужно отлучиться по необходимости.

Анна кивнула, и маленькая горничная убежала. Она лениво наблюдала за мужчинами, занимающимися хромой лошадью.

– Когда точно карета будет готова? – воскликнул резкий голос. – Я жду уже целый час на этом грязном постоялом дворе.

Анна напряглась, услышав знакомые интонации. О, господи, только не Фелисити Клиавотер. Не сейчас. Она отступила назад к стене таверны, но судьба сегодня не была к ней благосклонна. Фелисити вышла из кареты и сразу же увидела ее.

– Анна Рен. – Женщина поджала губы, и не красящие лицо линии разошлись от ее рта. – Наконец-то.

Фелисити подошла к ней и схватила ее руку командной хваткой.

– Не могу поверить, что я проделала почти весь путь до Лондона, только чтобы поговорить с тобой. И мне пришлось остудить копыта лошадей на этом обшарпанном постоялом дворе. А теперь слушай внимательно, – Фелисити дернула ее руку для выразительности, – потому что я не собираюсь повторять дважды. Я знаю все о маленьком свидании в «Гроте Афродиты».

Анна почувствовала, как ее глаза расширяются.

– Я…

– Нет. – Фелисити перебила ее. – Не пытайся отрицать этого. У меня есть свидетель. И я знаю, что ты встречалась там с графом Свартингэмом. Не высоковато ли замахнулась? Не ожидала подобного от такой скромной маленькой мышки, как ты.

На мгновение в глазах Фелисити мелькнуло любопытство, но она быстро оправилась и продолжала, прежде чем Анна смогла вымолвить хоть слово:

– Но теперь это не имеет, значения. Перейду к делу. – Она опять тряхнула руку Анны, на этот раз более грубо. – Я хочу, чтобы ты вернула мне медальон и письмо, и если ты хотя бы заикнешься обо мне и Питере, я позабочусь о том, чтобы каждая божья душа в Литтл-Бэттлфорде узнала о твоем неблагоразумном поступке. Тебя и твою свекровь выселят из города. Я лично об этом позабочусь.

Глаза Анны расширились. Как она смеет?..

– Надеюсь, – Фелисити еще раз резко тряхнула ее под конец, – я ясно выразилась. – Она кивнула, словно закончив какое-то мелкое домашнее дело вроде увольнения дерзкого слуги – неприятное, но необходимое. Теперь она собиралась перейти к более важным делам. Она повернулась, чтобы уйти.

Анна на мгновение закрыла глаза.

Фелисити действительно считает ее скромной маленькой мышью, которая будет дрожать от страха при угрозах любовницы своего покойного мужа. А разве нет? Она убегала от мужчины, которого любила. Мужчины, который любил ее и хотел на ней жениться. Убегала из-за грязной записки шантажиста. Анна почувствовала себя пристыженной. Неудивительно, что Фелисити думала, что легко может растоптать ее!

Анна подняла руку и схватила ее за плечо. Фелисити чуть не упала в навоз постоялого двора.

– Что?..

– О, вы выразились понятно, – промурлыкала Анна, прижав более высокую женщину к стене. – Но вы допустили один мельчайший просчет: я не дам и двух фартингов за ваши угрозы. Понимаете, если мне все равно, что вы говорите обо мне, тогда вам нечем удержать меня, не так ли, миссис Клиавотер?

– Но вы…

Анна кивнула, как будто Фелисити сказала что-то разумное:

– Правильно. А я, со своей стороны, имею нечто вполне существенное против вас: доказательство, что вы спали с моим мужем.

– Я… я…

– И если мне не изменяет память, – Анна приложила палец к щеке в насмешливом наигранном изумлении, – как раз в это время была зачата ваша младшая дочь. Та, у которой рыжие волосы, как у Питера.

Фелисити сползла по стене, глядя на Анну так, словно у той вырос третий глаз прямо в центре лба.

– Теперь вам стоит подумать, что сквайр скажет по этому поводу, – сладким голосом закончила Анна.

Фелисити пыталась прийти в себя:

– Теперь послушай…

Анна ткнула ее пальцем в лицо:

– Нет. Это вы послушайте. Если вы когда-либо еще снова попытаетесь угрожать мне или тому, кого я люблю, я расскажу всем жителям Литтл-Бэттлфорда, что вы спали с моим мужем. Я напечатаю листовки и разнесу их в каждый дом, коттедж и хибару в Эссексе. Короче, я расскажу всему графству. Вам, вполне возможно, придется покинуть Англию.

– Ты не сделаешь этого, – выдохнула Фелисити.

– Нет? – Анна улыбнулась совсем не приятно. – Испытайте меня.

– Это…

– Шантаж. Да. И вы это должны знать.

Лицо Фелисити побелело.

– Да, и еще кое-что. Мне нужно добраться до Лондона. Немедленно. Я беру вашу карету. – Анна повернулась и направилась к карете, схватив по пути Фэнни, которая таращила глаза рядом с дверью таверны.

– Но как я вернусь в Литтл-Бэттлфорд? – запричитала Фелисити позади нее.

Анна не стала утруждать себя тем, чтобы оглянуться.

– Добро пожаловать на мое место в почтовой карете.


Эдвард сел в кресло из потрескавшейся кожи в библиотеке особняка, потому что не мог выносить воспоминания в спальне.

Там стоял лишь один книжный шкаф, который оправдывал назначение комнаты. Его полки заполняли пыльные тома на религиозные темы, выстроенные рядами, как могильные плиты на кладбище, к которым не прикасались в течение поколений. Единственное окно было обрамлено голубым бархатом, отдернутым в одну сторону и перевязанным потускневшим золотым шнуром. Он видел призрачную линию крыши другого здания. Раньше терзающее красное солнце очерчивало силуэты многочисленных труб на крышах, когда садилось за горизонт. Теперь на улице стало почти темно.

В комнате похолодало, потому что огонь погас.

Горничная пришла какое-то время назад – он не помнил, когда, – чтобы вновь разжечь огонь, но он приказал ей уйти. Никто не беспокоил его с тех пор. Время от времени он слышал шепот голосов снаружи в холле, но игнорировал их.

Он не читал.

Он не писал.

Он не пил.

Он просто сидел, держа книгу на коленях, думал и смотрел в никуда, когда ночь укрывала его. Джок легонько толкнул его руку один или два раза, но он также игнорировал этот знак внимания, пока пес не успокоился и не лег рядом с ним.

Почему? Может, виной тому его шрамы от оспы? Или его характер? Может, ей не понравилось, как он занимался с ней любовью? Может, он был слишком увлечен своей работой? Или она просто не любила его?

Только это. Такая малость, и тем не менее все.

Если его титул, его богатство, его – боже! – его любовь ничего не значили для нее, жизнь его была пуста. Что прогнало ее? На этот вопрос он не находил ответа. Но этот вопрос он не мог отбросить. Он поглотил его, засосал его, стал единственным имеющим для него значение. Потому что без нее все потеряло смысл. Его жизнь простерлась перед ним в серых призрачных тонах.

Один.

И нет никого рядом, кто мог прикоснуться к его душе, как делала Анна, наполняя ее. Он даже не замечал этого, пока она не ушла: в его бытии без нее разверзлась огромная зияющая дыра.

Мог ли человек жить с такой пустотой внутри?


Некоторое время спустя до Эдварда донеслись приближающиеся из холла взволнованные голоса. Дверь в библиотеку открылась, и на пороге появился Иддесли.

– О, это приятное зрелище. – Виконт закрыл за собой дверь. Он поставил на стол принесенную им свечу и бросил свой плащ и шляпу на стул. – Сильный, умный мужчина уничтожен женщиной.

– Саймон, уходи. – Эдвард не двинулся, даже не повернул голову при вторжении.

– Я ушел бы, старина, если бы у меня не было совести. – Голос Иддесли отдался эхом в мрачной комнате. – Но она у меня есть. Совесть, я имею в виду. Что иногда чертовски неудобно. – Виконт преклонил колени перед холодным очагом и начал собирать в кучу трут.

Эдвард слегка нахмурился:

– Кто посылал за тобой?

– Ты странный, стареющий человек. – Иддесли потянулся за корзиной с углем. – Дэвис, надо думать. Он беспокоился о миссис Рен. Он, кажется, успел привязаться к ней, как старая дева к котенку. Он, возможно, беспокоился и по поводу тебя тоже, но это трудно сказать. Я не могу понять, зачем ты его держишь.

Эдвард не ответил.

Иддесли осторожно разложил куски угля вокруг трута. Утонченный виконт, выполняющий столь грязную работу, представлял собой странную картину. Эдвард и не подозревал, что тот знает, как развести огонь.

Иддесли проговорил через плечо:

– Итак, каков твой план? Будешь сидеть здесь, пока не замерзнешь? Несколько пассивно, тебе не кажется?

– Саймон, ради любви к Богу, оставь меня в покое.

– Нет, Эдвард, ради любви к Богу – и тебе – я останусь. – Иддесли ударил кремнем о сталь, но трут не занимался.

– Она ушла. Что бы ты хотел, чтобы я делал?

– Извинись. Купи ей изумрудное колье. Или нет, в случае с этой леди – купи ей еще роз. – На месте рассыпавшихся искр возник язычок пламени и начал лизать угли. – Все, что угодно, старина, только не сиди здесь.

Впервые Эдвард пошевелился: мышцы затекли от слишком долгого сидения.

– Она не хочет меня.

– Ну, это, – сказал Иддесли, поднявшись и доставая носовой платок, – совершеннейшая и совершеннейшая ложь. Я видел ее с тобой, вспомни, на лекции Лиллипина. Леди любит тебя, хотя одному Богу известно, почему. – Он вытер руки о платок, сделав его черным, затем с полминуты смотрел на испорченный квадрат шелка, прежде чем бросить его в пламя.

Эдвард отвернулся.

– Тогда почему она оставила меня? – пробормотал он.

Иддесли пожал плечами:

– Какой мужчина знает, что у женщины на уме? Точно не я. Ты мог сказать что-то обидное, почти наверняка так и было. Или ей неожиданно мог стать неприятен Лондон. Или… – он опустил руку в карман своего камзола и достал оттуда клочок бумаги, зажав его двумя пальцами, – ее могли шантажировать.

– Что? – Эдвард подскочил и схватил полоску бумаги. – Что ты говоришь… – Его голос замер, когда он читал проклятую записку. Кто-то угрожал Анне. Его Анне.

Он поднял глаза:

– Где, черт побери, ты нашел это?

Иддесли развел руками:

– Снова Дэвис. Он дал мне это в холле. Очевидно, он нашел это на жаровне в твоей комнате.

– Проклятый сукин сын. Кто этот человек? – Эдвард взмахнул бумагой, прежде чем зло смять ее и бросить в огонь.

– Я понятия не имею, – сказал Иддесли. – Но он, должно быть, клиент «Грота Афродиты», если знает так много.

– Иисус! – Эдвард вскочил со стула и сунул руки в рукава камзола. – Когда я покончу с ним, он не сможет больше посещать бордель. Я отрежу ему яйца. А затем поеду за Анной. Как она посмела не сказать мне, что кто-то угрожает ей? – Он затих от неожиданной мысли, затем повернулся к Иддесли: – Почему ты сразу не дал мне записку?

Виконт снова пожал плечами: сердитый взгляд графа не произвел на него должного впечатления.

– Шантажист не появится в «Гроте» до девяти часов. – Он вытащил перочинный нож и начал чистить у себя под ногтем большого пальца. – Сейчас только половина восьмого. Не вижу смысла торопить события. Может, мы могли бы сначала перекусить?

– Если бы ты не оказывался полезным раз в столетие, – проворчал Эдвард, – я бы давно тебя уже удушил.

– О, несомненно. – Иддесли убрал перочинный нож и потянулся за плащом. – Но было бы очень мило с твоей стороны распорядиться принести немного хлеба и сыра в карету.

Эдвард нахмурился:

– Ты не пойдешь со мной.

– Боюсь, что все-таки пойду. – Виконт, глядя в зеркало у двери, поправил свою треуголку, чтобы она сидела под нужным углом. – И Гарри тоже. Он ждет в холле.

– Почему?

– Потому что, мой дорогой друг, это один из тех редких случаев, когда я могу оказаться полезным. – Иддесли мрачно улыбнулся. – Тебе ведь понадобятся секунданты, не так ли?


Глава 22


Старая женщина улыбнулась, видя удивление Ауреи.

– Мои сыновья бродят по самым темным уголкам земли. Нет ни человека, ни зверя, ни птицы, которых они бы не знали. Что ты ищешь?

Тогда Аурея рассказала о своем странном браке с Принцем-вороном и его пернатых подданных и о своих поисках утраченного мужа. Три первых ветра покачали головой с сожалением: они не слышали о Принце-вороне. Но Западный Ветер, высокий, худощавый старухин сын, заколебался:

– Недавно крошечная птичка сорокопут рассказала мне странную историю. Она говорила, что в облаках есть замок, где птицы разговаривают человеческими голосами. Если хочешь, я отнесу тебя туда.

Так, Аурея взобралась на спину Западному Ветру и крепко взялась руками за его шею, чтобы не упасть вниз, потому что Западным Ветер летает быстрее всякой птицы…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Гарри поправил на лице черную полумаску:

– Объясните мне еще раз, зачем нам маски, милорд.

Эдвард барабанил пальцами по дверце кареты, сожалея, что они не могут мчаться галопом по улицам Лондона.

– Во время моего последнего посещения «Грота» возникло маленькое недоразумение.

– Ах, недоразумение. – Голос Гарри звучал тихо.

– Будет лучше, если я останусь неузнанным.

– В самом деле? – Иддесли перестал играть со своей маской. В его голосе сквозило восхищение. – Я не слышал, чтобы Афродита давала кому-то от ворот поворот. Что же все-таки ты там натворил?

– Это не важно. – Эдвард сделал нетерпеливый жест рукой. – Все, что вам нужно знать, – это то, что мы должны войти неузнанными.

– А Гарри и я тоже в масках, потому что…

– Потому что, если этот человек находится от меня так близко, что знает о моей помолвке с мисс Джерард, он также осведомлен, что мы трое товарищи.

Гарри пробормотал очевидное одобрение.

– Ах. В этом случае, возможно, мы должны надеть маску и на собаку. – Виконт многозначительно посмотрел на Джока, сидящего прямо на скамье рядом с Гарри. Пес настороженно выглянул из окна.

– Будь серьезней, – проворчал Эдвард.

– Слушаюсь, – пробормотал Иддесли и тоже выглянул в окно кареты.

Они находились рядом с Ист-Эндом, в районе, который был не то чтобы неприличным, но и не вполне пристойным. Эдвард уловил движение женщины в дверном проеме, когда они проезжали мимо: проститутка, демонстрирующая свои прелести. Часть очарования «Грота» заключалась в том, что он колебался на узкой грани между недозволенным и действительно опасным. Тот факт, что в любую ночь небольшую часть клиентов грабили подчистую, кажется, не уменьшал его привлекательности.

Отблеск огней над головой подсказал им, что они приближаются к «Гроту». В следующее мгновение псевдогреческий фасад показался вдали. Белый мрамор и избыток позолоты придавали «Гроту Афродиты» восхитительно вульгарный вид.

– Как вы собираетесь найти шантажиста? – спросил Гарри вполголоса, когда они спускались из кареты.

Эдвард пожал плечами:

– В девять мы узнаем, насколько велико поле деятельности. – Он прошел к входу с высокомерием многих поколений аристократов своего древнего рода.

Два дородных парня в тогах охраняли двери. Накидка на мужчине, стоящем ближе, была немного коротковата, и из-под нее торчали удивительно волосатые лодыжки.

Страж подозрительно скосил глаза на Эдварда:

– Вы случайно не граф…

– Я так рад, что вы узнали меня. – Эдвард положил одну руку ему на плечо и протянул другую для кажущегося дружеским рукопожатия.

Вытянутая ладонь держала гинею. Кулак стража плавно закрылся и исчез в складках его тоги. Мужчина сально улыбнулся:

– Все замечательно, приветствую вас, милорд. Но после прошлого раза, возможно, вы не будете возражать…

Мужчина потер двумя пальцами, намекая.

Эдвард нахмурился. Какая наглость! Он наклонился к лицу вышибалы так близко, что смог обонять неприятный запах его зубов:

– Возможно, буду.

Джок зарычал.

Страж попятился, убирая руки в успокаивающем жесте:

– Все хорошо! Все хорошо, милорд! Заходите. Эдвард коротко кивнул и поднялся по ступенькам. Рядом с ним Иддесли пробормотал:

– Надеюсь, когда-нибудь ты расскажешь мне об этом недоразумении.

Гарри хихикнул.

Эдвард не обратил на них внимания. Они вошли, и он сконцентрировался на более важных делах.


– Но куда он пошел? – Анна стояла в прихожей особняка Эдварда, расспрашивая Дреари. Она все еще была в своей несвежей дорожной одежде.

– Я понятия не имею, мэм. – Дворецкий, казалось, искренне недоумевал.

Она уставилась на него в растерянности. Она провела весь день в пути, составила и переделала свое извинение для Эдварда, даже грезила о компенсации после этого, а глупый мужчина исчез теперь неизвестно куда. Какое разочарование, если не сказать больше.

– Разве никто не знает, где находится лорд Свартингэм? – Она готова была заплакать.

Фэнни переминалась с ноги на ногу рядом с ней. – Может быть, он пошел искать вас, мэм.

Анна перевела взгляд на Фэнни. В это время движение в глубине холла привлекло ее внимание. Камердинер Эдварда на цыпочках уходил прочь. Трусливо.

– Мистер Дэвис. – Она подобрала юбки и устремилась за мужчиной несколько более оживленно, чем полагалось леди. – Мистер Дэвис, подождите минутку.

Пропади ты пропадом! Старик оказался проворнее, чем она ожидала. Он бросился за угол, вверх по черной лестнице, симулируя глухоту.

Анна тяжело дышала позади него.

– Остановитесь!

Камердинер свернул на вершине лестницы. Они очутились в узком коридоре, очевидно, части дома, где располагались комнаты прислуги. Дэвис направился к двери в конце коридора, но Анна оказалась быстрее на ровной поверхности. Она прибавила шагу и достигла двери раньше маленького человека. Там она остановилась, встала спиной к закрытой двери и преградила ему путь в убежище, раскинув руки.

– Мистер Дэвис!

– О, вы спрашивали меня, мэм? – Он широко открыл слезящиеся глаза.

– Весьма. – Она сделала глубокий вдох, пытаясь восстановить дыхание. – Где граф?

– Граф? – Дэвис огляделся вокруг, словно ожидая, что граф выпрыгнет из тени.

– Эдвард де Рааф, лорд Свартингэм, граф Свартингэм? – Анна наклонилась ближе. – Ваш хозяин?

– Не нужно сердиться. – Дэвис действительно выглядел обиженным.

– Мистер Дэвис!

– У милорда могла возникнуть мысль, – сказал осторожно камердинер, – что он понадобится где-то еще.

Анна барабанила ногой.

– Скажите мне немедленно, где он.

Дэвис закатил глаза к потолку, потом в сторону, но нигде не нашел поддержки. Он издал вздох.

– Он, возможно, обнаружил письмо. – Слуга не смотрел ей в глаза. – Он, возможно, пошел в неприличный дом. С ужасно странным названием «Афро-дитти» или «Афро…».

Но Анна уже бежала вниз по служебной лестнице, поскальзываясь на поворотах, когда огибала их. «О мой бог. О мой бог».

Если Эдвард нашел письмо шантажиста…

Если он пошел, чтобы противостоять шантажисту…

Шантажист, очевидно, не имел понятия о чести и был опасен. Что он сделает, когда его припрут к стенке? Конечно Эдвард не стал бы связываться с таким человеком… Она всхлипнула. О нет, с него станется. Если с ним что-нибудь случится, это будет ее вина.

Анна побежала прямо через холл, мимо Дреари, все еще пребывающего в смятении, и хлопнула дверью.

– Мэм! – Фэнни побежала за ней.

Анна коротко обернулась:

– Фэнни, оставайся здесь. Если граф вернется, скажи ему – я скоро приду. – Она снова повернулась и сложила руки, чтобы закричать карете, отъезжающей от особняка: – Стоп!

Кучер резко дернул поводья, заставляя лошадей наполовину встать на дыбы. Он оглянулся:

– Что еще, мэм? Вы не хотите отдохнуть немного теперь, когда вы в Лондоне? Миссис Клиавотер…

– Мне нужно, чтобы вы отвезли меня в «Грот Афродиты».

– Но миссис Клиавотер…

– Сейчас.

Кучер устало вздохнул:

– Куда это?

Анна дала краткие указания, затем забралась в карету, из которой совсем недавно вышла. Она схватилась за кожаные поручни и молилась: «О дорогой Господь, позволь мне приехать вовремя». Она не сможет жить в согласии с самой собой, если Эдвард будет ранен.

Карета двигалась невыносимо медленно, но наконец она вышла из нее и побежала вверх по длинной мраморной лестнице. Внутри «Грота Афродиты» отдавались эхом разговоры и смех лондонских ночных обитателей. Сейчас, без четверти девять, толпа была возбужденной, никем не сдерживаемой и более чем немного пьяной.

Анна плотнее запахнула на себе плащ. В жарких комнатах пахло горящим воском, немытыми телами парами алкоголя. Тем не менее она оставила на себе верхнюю одежду – тонкий барьер между ней и толпой. Она посмотрела вверх и увидела вожделеющих купидонов на потолке. Они открывали разукрашенный занавес, чтобы обнажить дородную розовую Афродиту, окруженную… э-э… оргией.

Афродита, похоже, подмигнула ей.

Анна торопливо отвела взгляд и продолжила поиски. Ее план был прост: найти и выманить шантажиста из «Грота», прежде чем Эдвард доберется до него. Проблема заключалась в том, что она не знала шантажиста ни в лицо, ни по имени. Фактически она даже не знала, был ли это мужчина. Нервничая, она выискивала глазами и Эдварда тоже. Возможно, если она найдет его раньше, чем появится шантажист, то попробует убедить его просто уйти. Хотя трудно представить, чтобы Эдвард ушел от битвы, даже такой, которую мог проиграть.

Она вошла в главную залу. Здесь пары сидели на диванчиках, и молодые денди рыскали в поисках вечерних развлечений. Она сразу поняла, что будет благоразумнее продолжать двигаться, поэтому ходила взад и вперед по комнате.

– Я же сказал вам принести муфту, – раздраженный голос рядом с локтем Анны прервал ее мысли.

Наконец-то.

– Я не собираюсь платить вам нелепую цену.

Шантажист не выглядел устрашающе. Он был моложе, чем она ожидала, со знакомым срезанным подбородком. Анна нахмурилась:

– Вы человек с лекции.

Мужчина выглядел рассерженным.

– Где мои деньги?

– Я уже сказала вам, что не собираюсь платить. Граф здесь, и в ваших интересах уйти сейчас, прежде чем он найдет вас.

– Но деньги…

Анна топнула ногой в гневе:

– Послушайте, вы, ничтожество с куриными мозгами, у меня с собой нет денег, и вы должны…

Крупная, покрытая шерстью фигура выпрыгнули из-за Анны. Раздался испуганный крик и вселяющее ужас низкое рычание. Шантажист растянулся на полу, его тело почти скрылось под Джоком.

Запоздало завопила женщина.

– Стоять, Джок, – сказал Эдвард, подходя. – Чилтон Лиллипин, мне следовало догадаться. Ты, должно быть, присутствовал вчера на лекции своего брата.

– Проклятье, Свартингэм, убери с меня этого зверя! Какое тебе дело до…

Джок залаял, чуть не откусив мужчине нос.

Эдвард положил руку на холку пса.

– У меня есть дело, совершенно точно, до этой леди.

Лиллипин хитро прищурился.

– Значит, ты захочешь удовлетворения.

– Естественно.

– Мои секунданты свяжутся…

– Сейчас. – Хотя Эдвард говорил тихо, его голос заглушал голос шантажиста.

– Эдвард, нет! – Именно этого Анна хотела избежать.

Эдвард проигнорировал ее:

– Мои секунданты здесь.

Виконт Иддесли и мужчина невысокого роста с наблюдательными зелеными глазами выступили вперед. Их лица были напряжены и сосредоточены.

Виконт улыбнулся:

– Выберите секундантов.

Лиллипин осмотрел комнату из своего поверженного положения. Молодой человек в подвернутой рубашке вышел сам и вывел своего шатающегося товарища вперед толпы.

– Мы выступим вашими секундантами.

«О господи!»

– Эдвард, прекрати это, пожалуйста. – Анна говорила тихо.

Он оттащил Джока от Лиллипина и направил к ней:

– Охраняй.

Пес послушно встал впереди Анны.

– Но…

Эдвард сурово посмотрел на нее, прерывая ее слова. Он снял камзол. Лиллипин вскочил на ноги, снял свой камзол и жилет и вытащил шпагу. Эдвард обнажил свое оружие. Толпа стремительно расступилась. Двое мужчин стояли в центре освободившегося пространства.

Это произошло слишком быстро. В комнате воцарилась тишина, глаза всех присутствующих устремились на дуэлянтов в ожидании кровопролития.

Мужчины приветствовали друг друга, подняв вверх шпаги, затем каждый слегка преклонил колено, держа клинок перед собой. Более худощавый и низкорослый, чем Эдвард, молодой человек принял намеренно элегантную позу, грациозно изогнув руку, занесенную за голову для удара. Лиллипин носил льняную рубашку, отделанную фонтанами бельгийских кружев, которые колыхались при каждом движении. Эдвард стоял, крепко уперев ноги и отведя безоружную руку назад для равновесия, не для грации. Строгий черный жилет графа имел только одну тонкую линию черной тесьмы вдоль края, а белая, рубашка была неукрашенной.

Лиллипин усмехнулся:

– Защищайтесь!

Молодой человек сделал выпад. Его клинок разрезал воздух, ярко сверкнув.

Эдвард блокировал атаку. Его шпага скользнула и царапнула шпагу противника. Он отступил на два шага назад, когда Лиллипин опять сделал выпад. В тишине слышался только тонкий звон стали. Анна прикусила губу. Граф оборонялся? Лиллипин, кажется, тоже думал так. Его губы кривились в странной ухмылке.

– Чилли Лилли убил в прошлом году двух человек, – послышался голос из толпы позади нее.

Анна резко втянула в себя воздух. Она слышала о лондонских денди, которые развлекались тем, что вызывали на дуэль и убивали менее умелых фехтовальщиков. Эдвард проводил большую часть времени в деревне. Мог ли он хотя бы защитить себя?

Мужчины двигались в тесном кругу, пот выступил на их лицах. Лиллипин сделал выпад вперед, и его шпага задребезжала, ударившись о шпагу Эдварда. Правый рукав Эдварда был вспорот. Клинок Лиллипина снова ринулся вперед, словно нападающая змея, и уколол Эдварда в плечо. Эдвард заворчал. На этот раз темно-красные капли скатились на пол. Анна дернулась вперед, но ее остановили челюсти Джока, мягко сомкнувшиеся у нее на руке.

– Кровь! – выкрикнул Иддесли; ему вторили секунданты Лиллипина.

Ни один из дуэлянтов не дрогнул. Шпаги звякнули и атаковали. Рукав Эдварда все больше расцветал ярко-красным. С каждым его движением кровь разбрызгивалась по полу, капли падали с рукава и сразу же растирались в полосы ногами сражающихся. Разве они не должны остановиться при появлении первой крови?

Нет, если они сражались насмерть.

Анна сунула себе в рот кулак, подавляя вопль. Она не могла теперь отвлечь Эдварда. Она стояла абсолютно безмолвно, ее глаза наполнились слезами.

Неожиданно Эдвард сделал выпад, потом еще один. Он атаковал со свирепой, медвежьей грацией, стремительно и точно. Лиллипин попятился и поднял перед собой шпагу, чтобы защитить лицо. Рука Эдварда сделала контрольное круговое движение, его клинок сверкнул и опустился на оружие противника. Лиллипин завопил от боли. Шпага выпала у него из рук, скользя со звоном по полу комнаты. Эдвард стоял, поставив кончик своего оружия в мягкую кожу у основания горла Лиллипина.

Молодой человек тяжело дышал, зажимая кровоточащую рану на правой руке.

– Тебе повезло, Свартингэм, – переводя дыхание, сказал Лиллипин, – но ты не можешь заставить меня молчать, когда я выйду…

Эдвард бросил на пол шпагу, его кулаки обрушились на лицо противника. Лиллипина мотало под градом ударов, как тряпичную куклу, пока он не упал на пол с грохотом. Он лежал тихо.

– На самом деле я могу заткнуть тебя, – пробормотал Эдвард и покачал правой рукой.

Позади Анны раздался долготерпеливый вздох:

– Я так и знал, что в конце концов ты прибегнешь к кулакам. – Виконт Иддесли вышел из-за ее спины.

Эдвард выглядел обиженным.

– Но я же дрался с ним на дуэли сначала.

– И твоя техника была отвратительной, как всегда. Зеленоглазый мужчина обошел с другой стороны Анну и молча наклонился, чтобы поднять шпагу Эдварда.

– Я победил, – сказал Эдвард многозначительно. Виконт ухмыльнулся:

– Печально, но так.

– Ты бы предпочел, чтобы он взял верх надо мной? – спросил Эдвард.

– Нет, но в совершенном мире каждый раз побеждает классическая форма.

– Этот мир не совершенен, слава богу.

Анна не могла больше выносить этого.

– Идиот!

Она ударила Эдварда в грудь, но затем вспомнила и стала яростно рвать его окровавленный рукав.

– Дорогая, что ты? – с трудом произнес Эдвард.

– Мало того что тебе пришлось сражаться с этим ужасным человеком, – задыхаясь, сказала она, ее взор затуманили слезы. – Ты позволил ему ранить тебя. Твоя кровь по всему полу. – Анна обнажила его руки почувствовала головокружение, когда увидела на плече глубокую колотую рану. – А теперь ты, возможно, умрешь. – Она, всхлипывая, пыталась крепче прижать платок к его ране.

– Анна, дорогая, тс-с. – Эдвард сделал движение обнять ее, но она отбросила его руку.

– И ради чего? Ради чего нужно было сражаться на дуэли с этим ужасным мужчиной?

– Ты, – тихо сказал Эдвард, и ее дыхание прервалось всхлипом. – Ты стоишь всего. Даже истечения кровью до смерти в борделе.

У Анны перехватило горло, и она не могла говорить. Он нежно провел рукой по ее щеке:

– Я люблю тебя. Я говорил тебе это, но ты не верила мне. – Он вдохнул, и его глаза заблестели. – Не покидай меня больше, Анна. Я не выживу в следующий раз. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, но если ты не можешь сделать этого… – Он сглотнул.

Ее глаза снова наполнились слезами.

– Просто не уходи от меня, – прошептал он.

– О, Эдвард, – с мольбой сказала она, когда он взял ее лицо в окровавленные ладони и нежно поцеловал.

Он проговорил сквозь ее губы:

– Я люблю тебя.

В отдалении она услышала улюлюканье и негромкий свист. Виконт Иддесли откашлялся почти ей в ухо.

Эдвард поднял голову, но не сводил глаз с лица Анны.

– Разве ты не видишь, что я занят, Иддесли?

– О, в самом деле. Весь «Грот» видит, что ты занят, де Рааф, – сухо сказал виконт.

Эдвард поднял глаза и, казалось, только сейчас заметил зрителей. Он нахмурился:

– Хорошо. Мне нужно отвезти Анну домой и заняться рукой. – Он кивнул в сторону своего плеча. Потом посмотрел на потерявшего сознание Лиллипина, у которого уже не текли слюни: – Ты можешь позаботиться об этом?

– Предполагаю, что мне придется. – Виконт скривил губы с отвращением. – Сегодня вечером, должно быть, корабль отправляется куда-то в экзотические страны. Вы не возражаете, Гарри, не так ли?

Зеленоглазый мужчина усмехнулся:

– Работа матроса принесет много пользы миру добра. – Он без церемоний ухватил Лиллипина за ноги. Виконт Иддесли взялся за подмышки, и вдвоем они подняли Чилли Лилли.

– Мои поздравления. – Гарри кивнул Анне.

– Присоединяюсь, де Рааф, – растягивая слова, произнес виконт. – Я очень надеюсь, что заслужил приглашение на предстоящее бракосочетание.

Эдвард что-то проворчал.

Хихикнув, виконт скрылся в дверях. Эдвард немедленно сжал руку Анны и начал проталкиваться с ней через толпу. В первый раз она заметила, что сама Афродита наблюдает за ними, стоя чуть в стороне от толпы. Рот Анны приоткрылся от удивления. Под золотой маской в обрамлении напудренных золотой пылью волос сверкнули знакомые зеленые, кошачьи глаза.

– Я знала, что он простит вас, – промурлыкала Афродита, отходя назад, затем она возвысила голос: – Напитки за счет заведения для каждого – во славу любви!

Толпа загудела позади них, когда Анна и Эдвард побежали вниз по главной лестнице в ожидающую их карету. Войдя, Эдвард стукнулся головой о крышу и повалился на подушки. Он не должен был отпускать ее ни на секунду и теперь притянул ее себе на колени и закрыл ее рот своим, воспользовавшись ее приоткрытыми губами. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла перевести дыхание.

Он откинулся на спинку сиденья, только чтобы доставить серию маленьких укусов ее нижней губе.

– Ты выйдешь за меня замуж? – Он дышал так близко к ней, что аромат его тела прошептал ей в лицо.

Слезы еще больше застлали Анне глаза.

– Я так сильно люблю тебя, Эдвард, – сказала она. – А что, если у нас никогда не будет семьи?

Он обнял ее и прижал к себе.

– Ты – моя семья. Если у нас не будет детей, я буду разочарован, но если у меня не будет тебя, я буду опустошен. Я люблю тебя. Я нуждаюсь в тебе. Пожалуйста, будь моей женой.

– Да. – Эдвард уже начал покрывать поцелуями ее шею, поэтому ей трудно было произнести слово, но тем не менее она сказала его еще раз, потому что это было важно: – Да.


Эпилог


Западный ветер полетел с Ауреей к замку в облаках, окруженному парящими птицами. Когда она спустилась с его спины, огромный ворон приземлился рядом с ней и превратился в Принца Найджера.

– Ты нашла меня, Аурея, моя любовь! – воскликнул он.

Когда заговорил Принц-ворон, птицы начали спускаться с небес и превращаться в мужчин и женщин, его подданных. Крики ликования раздавались вокруг Принца-ворона. В это же самое время облака рассеялись над замком, и стало видно, что он стоит на вершине высокой горы. Аурея была ошеломлена:

– Но как это возможно?

Принц улыбнулся, и его черные глаза сверкнули.

– Твоя любовь, Аурея. Твоя любовь разрушила проклятье…

    
Из сказки «Принц-ворон»


Три года спустя…

– И Аурея и Принц-ворон жили счастливо с тех пор. – Анна осторожно закрыла книгу в красной кожаной обложке.

– Он заснул?

Эдвард подвинул шелковый занавес так, чтобы он затенял ребенка от полуденного солнца.

– М-м. На какое-то время – да, я думаю.

Они оба смотрели на обманчиво ангельское личико. Их сын лежал на рубиново-красных шелковых подушках, сложенных в кучу в центре обнесенного стеной сада Эбби. Джок лежал рядом со своим любимым человеческим существом, не обращая внимания на то, что пухлая ручка держала его ухо. Сад вокруг них был в полном расцвете: цветы выплеснулись на дорожки в пестром изобилии, а вьющиеся розы почти полностью закрыли стены. Воздух наполнялся ароматом роз и жужжанием пчел.

Эдвард потянулся и взял книгу у нее из рук. Он положил ее рядом с остатками их обеда; затем взял розовую розу из вазы и придвинулся к жене.

– Что ты делаешь? – прошипела Анна, хотя очень хорошо понимала, что именно он делал.

– Я? – Эдвард провел розой по кончикам ее выступающих грудей, пытаясь выглядеть невинно. Он не преуспел в этом – в отличие от своего сына.

– Эдвард!

Один лепесток упал ей в декольте. Он нахмурил лоб в насмешливой тревоге:

– О, дорогая.

Его пальцы проникли между ее грудей, якобы ища лепесток, но на самом деле только проталкивая его дальше вниз. Ему никак не удавалось найти его, кончики его пальцев продолжали касаться сосков Анны.

Она вяло шлепнула его по руке:

– Прекрати это. Мне щекотно.

Она взвизгнула, когда он зажал сосок пальцами. Эдвард сердито нахмурился:

– Тс-с! Ты разбудишь Самюэля.

Ее тело сдалось.

– Ты должна быть очень-очень тихой.

– Но матушка Рен…

– Следит, как Фэнни преуспевает на своем новом посту в соседнем графстве. – Его дыхание щекотало ее незащищенные груди. – Ее не будет дома до ужина.

Он взял сосок в рот.

У Анны перехватило дыхание.

– Мне кажется, я снова беременна.

Эдвард поднял голову, его черные глаза блеснули.

– Тебе бы не хотелось еще одного ребенка так скоро?

– Я была бы в восторге, – сказала она и счастливо вздохнула.

Эдвард воспринял новость о ее второй беременности гораздо лучше, чем о первой. С момента, когда Анна в прошлый раз сообщила ему, что ждет ребенка, он не находил себе места. Она изо всех сил старалась успокоить его, но в конце концов приняла тот факт, что он полностью не оправится, пока она благополучно не родит. И в самом деле, Эдвард сидел с бледным лицом рядом с ее кроватью все время родов. Миссис Стакер, взглянув на лицо будущего отца, послала за бренди, к которому Эдвард отказался даже прикоснуться. Пять часов спустя родился Самюэль Этан де Рааф, виконт Джеррод. Он был, возможно, самым красивым младенцем в истории мира, по мнению своей матери. Эдвард выпил почти треть бутылки бренди, прежде чем забраться в большую кровать к своей жене и новорожденному сыну и обнять обоих.

– А теперь я хочу девочку.

– Еще один мальчик тоже неплохо, но, если это будет девочка, я уже знаю, как назову ее.

– Как? – Он покусывал ее ухо.

Он, похоже, не слушал. Но она все равно ответила:

– Элизабет Роуз.


notes


Примечания


1


Дорогуша (англ.). (Здесь и далее примеч. пер.).


2


Весельчак (англ.).


3


Мелочь (англ.).


4


Тигр (англ.).


5


Жокей (англ.).


6


Мейфэр – модный район лондонского Уэст-Энда; известен дорогими магазинами и гостиницами.


7


Йодль – напев альпийских горцев в Австрии, Швейцарии, Южной Баварии.


8


Бедлам – название сумасшедшего дома, носящего имя святой Марии Вифлеемской в Лондоне.