Только он
Элизабет  Лоуэлл


Колорадо #1


Немного найдется книг, где о любви писалось бы столь откровенно и в тоже время столь чисто и возвышенно, как в романах Элизабет Лоуэлл. Благородство характеров не избавляет героев от острых коллизий в их отношениях, которые держат читателя в напряжении до последней строки. Действие в романах происходит на Диком Западе в эпоху его освоения. Живо написанные авантюрные сцены, утонченная эротика, мягкий юмор и солнечный хеппи-энд делают книгу захватывающим и увлекательным чтением.

Впервые увидев человека, которому предстояло охранять ее на пути к старшему брату, изысканная южная леди Виллоу Моран ощутила холодок, пробежавший по спине, ибо от Калеба Блэка просто исходила опасность. Девушка решилась пойти на невинный обман — выдать себя не за сестру, а за жену Мэта Морана. И вскоре горько раскаялась в содеянном, поскольку, проведя с отважным, мужественным Калебом лишь несколько коротких дней, остро осознала, что встретила того единственного, о ком мечтала всю жизнь…


1


От мужчины исходила опасность.

Смуглый, высокий, суровый, он заполнил собой весь дверной проем. В нем чувствовалась могучая, хорошо контролируемая сила, и одновременно его движениям была присуща грация подкрадывающегося хищника.

«Господи боже мой, — подумала Виллоу Моран, стоя в вестибюле нового отеля «Денвер Куин» и вглядываясь в мужчину. — Конечно же, это не Калеб Блэк… Милейший, богобоязненный мистер Эдвардс не мог обратиться к такому человеку с просьбой отвезти меня к брату».

Ни карие глаза, ни поза Виллоу не выдавали охватившего ее смятения. Она не сдвинулась ни на дюйм, хотя сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. Война между штатами научила Виллоу: если девушка не может убежать или спрятаться, ей нужно оставаться на месте, сохраняя максимум достоинства… и держа наготове пистолет в потайном кармане юбки.

Сознание того, что оружие при ней, несколько успокоило Виллоу, как уже нередко бывало в прошлом. Сжимая пистолет, она наблюдала за приближением незнакомца. То, что она рассмотрела вблизи, никак не могло ее успокоить: из-под широкополой шляпы с низкой тульей на нее смотрели умные, проницательные и холодные как лед глаза.

— Миссис Моран?

Это был голос уверенного в себе мужчины. Густые усы и щетина на подбородке, которая не скрывала, а скорее подчеркивала его скуластость, еще больше усиливали это впечатление. Впрочем, голос не был грубым. Он был грудным, чистым и могучим, как полноводная река. Вполне можно было попасть под обаяние этого бархатного голоса, этих проницательных светло-карих глаз, этой мужской уверенности и стати.

— Да, я ми… миссис Моран, — сказала Виллоу, чувствуя, как жар приливает к щекам от такой бессовестной лжи. Да, она была Виллоу Моран, но она не была миссис. — Вы хотите отвезти меня к мистеру Блэку? — Ее голос был хриплым, она не могла совладать с ним. У нее перехватило дыхание. На Виллоу явно действовали чары незнакомца.

— Я и есть Калеб Блэк.

Виллоу заставила себя улыбнуться.

— Простите, что не узнала вас. Со слов мистера Эдвардса я ожидала увидеть джентльмена постарше… А мистер Эдвардс не с вами?

Слово «джентльмен» было произнесено вскользь, и большинство мужчин пропустило бы его мимо ушей. Большинство, но не Калеб Блэк. Его рот скривился в такой гримасе, которую лишь при очень большом воображении можно было назвать улыбкой. Он ткнул пальцем в окно:

— В этих горах, миссис Моран, от джентльмена проку не больше, чем от дюжины плевков… Конечно, утонченной южной леди этого не понять. Мы ведь знаем, какое значение в Виргинии придают изящным манерам.

Калеб бросил взгляд на дверь в дальнем конце вестибюля.

— Эдди и вдова Соренсон ожидают нас там.

Виллоу испытала противоречивые чувства: с одной стороны, смущение из-за того, что невольно обидела незнакомца, а с другой — гнев на него за то, что он явно хотел оскорбить ее. У нее и в мыслях не было обижать его. Возможно, думала она, долгое утомительное путешествие укрепило мускулы ее арабских скакунов, но вряд ли добавило живости ее уму.

Виллоу заметила, как Калеб разглядывает ее наряд, и по выражению его глаз поняла, что ее платье заслужило у него весьма невысокую оценку. Оно было сшито в 1862 году, еще до того как была разорена их семья и разгромлена ферма. Тогда платье сидело на ней безукоризненно, подчеркивая линии юного, наливающегося соком тела. За четыре года девочка-подросток превратилась в девушку, а платье осталось тем же, и серо-голубой шелк слишком плотно обтягивал грудь и талию.

Но это было ее единственное платье, и она надела его в надежде, что истинный джентльмен поймет: в ее жизни бывали и лучшие времена. Виллоу не могла предвидеть, что какой-то небритый громила заметит лишь то, что платье тесновато. Она приподняла подбородок и независимо посмотрела в глаза человеку, которому явно не понравилась.

— Война окончена, мистер Блэк.

— Да, и вы ее проиграли.

Виллоу на мгновение закрыла глаза, затем вновь открыла их.

— Да.

Калеба удивило и это внезапное согласие, и то, что карие глаза Виллоу резко потемнели. Он уже давно охотился за Метью Мораном, по прозвищу Рено, но впервые слышал о том, что у него есть жена. У него было подозрение, что эта молодая незнакомка в облегающем платье с откровенно чувственным ртом хитрит: похоже, она действительно женщина Рено, но вряд ли его жена.

Калеб молча разглядывал девушку, и краска смущения на ее щеках усиливала его любопытство. Он всегда считал, что женщины типа Виллоу не позволяют себе выставлять напоказ свои чувства или свою гордость. Виллоу продемонстрировала и то и другое.

Калеб уже не в первый раз пытался представить, как выглядит так называемый муж Виллоу, этот соблазнитель невинных девушек и любимец женщин, знающих толк в любви. Среди его жертв оказалась не только юная сестра Калеба Ребекка, но и эта молодая женщина, не побоявшаяся отправиться к нему одна через Дикий Запад.

Калеб повел могучими плечами, словно желая освободиться от своих размышлений. Какое значение имело то, что Виллоу была скорее всего мисс, а не миссис! Ему нет дела до возлюбленной неуловимого Метью Морана. Калеб безуспешно искал этого негодяя в течение одиннадцати месяцев.

Он убьет его, как только найдет…

— Пойдемте, — сказал он наконец. — Или, может, вы раздумали искать вашего… мужа?

Холодные золотистые глаза смотрели на изящную тонкую руку Виллоу. Никакого кольца на безымянном пальце не было. Ее лицо вспыхнуло. Она терпеть не могла лжи, но из писем брата явствовало, что он живет в диком, нецивилизованном месте. Ехать молодой одинокой женщине в это место было рискованно. А жена как бы находилась под защитой мужа. Даже отсутствующий, он заставлял других отступать.

— Пойдемте, — сказала Виллоу, смущенно покашливая. В то же время в ее взгляде был вызов. — А вы что-нибудь слышали о моем муже?

— Все мужчины берут себе новые имена, когда оказываются к западу от Миссисипи. Даже честные люди.

Виллоу широко раскрыла глаза.

— Как странно!

— Большинство людей не считают честность странной.

В словах Калеба явно звучало презрение, и это больно задело девушку.

— Вы меня не так поняли.

Калеб смерил ее взглядом с головы до ног.

— Я никогда не встречал человека по имени Метью Моран. У него есть какое-нибудь другое имя?

— Может быть, и есть, но он никогда не называл его.

Калеб прищурился.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

— А вы давно… замужем?

По тому, как он это произнес, было понятно, что он отнюдь не уверен в ее замужестве. Такое же сомнение читалось и в его глазах.

«Только бы не покраснеть», — подумала Виллоу. Она не любила лгать, но война научила ее, что ради выживания иногда приходится делать вещи, которые тебе не по душе.

— А какое это имеет значение? — спросила она.

Рот Калеба скривился в сардонической улыбке.

— Для меня — никакого… Просто вы слишком молодо выглядите, чтобы быть замужем. Можно сказать, только что из ползунков.

— Мне уже двадцать лет, — отчеканила она. — В моем возрасте многие женщины имеют детей.

Калеб хмыкнул.

— А сколько лет вашему… мужу?

— Двадцать пять, — готовно ответила Виллоу, стремясь не лгать там, где это возможно. — Мэт младший из моих… то есть… я хотела сказать… младший из пятерых братьев.

Калеб помолчал, словно что-то обдумывая, затем приподнял черную бровь и галантно подставил ей руку Сделано это было не без издевки, но Виллоу решила не придавать этому значения, полагая, что Калеб не тот человек, у которого вежливость является главной чертой характера. Она взяла Калеба под руку с изяществом изысканной леди, как тому учили ее годы назад, еще до войны.

— Благодарю вас, мистер Блэк, — негромко, с растяжкой произнесла она. Красивый грудной голос словно ударил Калеба по нервам. В тех местах, где тонкие девичьи пальцы прикасались к его руке, родились теплые токи и разошлись по всему телу. Калеб напрягся, пытаясь отогнать наваждение. Он не мог допустить, чтобы желание и страсть руководили его поступками. Он злился на себя за то, что этот голос и девичьи формы оказались столь притягательными для него.

Калеб стал размышлять о том, способна ли Виллоу испытать страсть, или же эта «жена» Рено принадлежит к разряду хорошеньких шлюшек, готовых переспать с каждым, у кого есть деньги и желание. Калеб избегал проституток в прямом и переносном смысле.

Через вестибюль к ним направлялся коренастый мужчина в выцветшем пиджаке, застиранной рубахе и брюках военного образца. Он помахал им рукой в знак приветствия.

— А вот и мистер Эдвардс, — обрадовалась Виллоу.

— Надеюсь, теперь вы успокоились, — заметил Калеб.

— Мистер Эдвардс рассказывал много хорошего о вас.

— А вы, конечно, думали, что он врет.

Виллоу остановилась. Калеб также остановился, почувствовав, что тонкие пальцы больше не сжимают его руку.

— Мистер Блэк, — начала Виллоу и замолчала, встретившись с холодным, пристальным взглядом светло-карих глаз. Она глубоко вздохнула и продолжила:

— Я извинилась за то, что обидела вас. Поверьте, я вовсе не хотела этого. Просто я ожидала увидеть мужчину вдвое старше вас, ветерана войны, седовласого, со старомодными манерами.

— Джентльмена? — перебил Калеб.

— …богобоязненного человека, — закончила Виллоу.

— А почему вы думаете, что я не такой?

— Мне кажется, вы ничего не боитесь, в том числе и бога.

Лицо Калеба озарила широкая улыбка, оно разгладилось и просияло. У Виллоу перехватило дыхание. Когда Калеб улыбался, он был дьявольски красив!

Виллоу импульсивно снова взяла его под руку и улыбнулась в ответ.

— Так мы идем? — спросила она негромко.

Калеб посмотрел на упругие, чувственные губы девушки и ощутил прилив острого до боли желания. Эта женщина принадлежала другому, и он разозлился на себя. Лицо его приобрело суровое выражение, а линия рта стала длинной и тонкой, словно нож, который находился у него за поясом.

— Приберегите томные взгляды и нежные улыбки для мужа, южная леди, — сердито сказал Калеб. — Когда я смотрю на ваше карнавальное платье и золотистые волосы, я вспоминаю, сколько людей полегло в войну с обеих сторон, чтобы вы жили в роскоши, которую, как вам кажется, вы заслуживаете.

Презрение, с которым говорил Калеб, лишило Виллоу дара речи. Она не была ни южанкой, ни богачкой, ни прожигательницей жизни. Вряд ли стоило пытаться что-то доказывать этому человеку, он едва ли поверит ей или станет относиться к ней лучше. К тому же, если он узнает, что у нее нет ни цента и что услуги проводника будет оплачивать брат, он может просто повернуться и уйти.

Это будет катастрофой. Мистер Эдвардс недвусмысленно дал ей понять, что Калеб — один из немногих мужчин в здешних местах и чуть ли не единственный в Денвере, которому можно вверить жизнь, честь и имущество молодой женщины.

Не говоря более ни слова, Виллоу отвернулась от Калеба и направилась к мистеру Эдвардсу. Она не замечала восхищенных взглядов и шепота находившихся в вестибюле мужчин, ибо давно отвыкла смотреть на себя как на женщину, и собственное тело воспринималось ею как нечто, предназначенное для передвижения, требующее одежды, мытья и пищи. Но не как предмет мужского восхищения. Когда ее отец ушел воевать, Виллоу осталась одна с больной матерью на руках. Ей приходилось работать на ферме не покладая рук, чтобы прокормить семью.

Не в пример Виллоу, Калеб отмечал каждый взгляд, брошенный в ее сторону. Его холодный суровый взор охладил не одного потенциального ухажера. Но затем он решил, что в его обязанности проводника не входит защита Виллоу от плотоядных взглядов. Она была для него своего рода средством, которое даст ему возможность найти неуловимого Рено. Но не более. Хотя любой из здешних мужчин, которые крутятся возле отеля, был бы счастлив заработать полсотни долларов за то, чтобы отвезти очаровательную девушку в любую точку этой дикой, безлюдной страны, где большинство рек, каньонов и гор не имеют названий.

— Мистер Эдвардс, — негромко сказала Виллоу, — я так рада вас видеть.

Эдди заулыбался, взял ее руку и приложился к ней губами, после чего представил Виллоу своей спутнице — полной, румяной, голубоглазой женщине лет тридцати.

— Миссис Моран, это миссис Соренсон. Роуз, это та молодая женщина, о которой ты так много слышала за последние три недели.

— Как три недели? — удивилась Виллоу. — Нет еще и трех часов, как я приехала в Денвер.

Эдди состроил гримасу.

— С тех пор как появился телеграф, вести распространяются так быстро, что голова может закружиться. Мы услышали об очаровательной южной леди и ее пятерых чистокровных скакунах, как только вы сели в дилижанс в Сент-Джозефе и привязали лошадей сзади.

Роуз встала и непринужденно взяла Виллоу за руку.

— Не обращайте внимания, миссис Моран. Здесь, на Западе, люди только и делают, что сплетничают. Стоит случиться чему-нибудь непривычному, и мы начинаем жужжать, словно растревоженный улей.

Лицо Роуз несло на себе отпечаток доброты и легкой печали. Такой же запомнила Виллоу свою мать в последние годы жизни: война, тяжелая вдовья доля, болезнь, разорение семьи свели ее в могилу.

— Не беспокойся, Роуз, — вмешался подошедший сзади Калеб. — Если девушка едет к такому красавцу, как Моран, она должна быть готова к тому, что окажется в центре сплетен.

Роуз засмеялась, и в ее смехе прозвучали кокетливые нотки. Продолжая улыбаться, она протянула руку Калебу, который возвышался над ней, словно башни.

С тех пор как Калеб несколько месяцев назад познакомил вдову с Эдди, он избегал слишком тесного общения с ней, но тем не менее всякий раз, когда приезжал в Денвер, рад был засвидетельствовать ей свое почтение. Он ценил в ней твердость характера и юмор, а также способность содержать пятерых детей и воспитывать их без мужа. Если за последние три года кто-то из мужчин и оказывал ей тайком помощь и внимание, это никак не влияло на неизменно высокое мнение Калеба о миссис Соренсон, ибо деньги она тратила на детей, а не на наряды и экипажи.

Калеб сдернул с головы шляпу и наклонился к руке Роуз с элегантностью, которая свидетельствовала о том, что он прошел хорошую школу. Его светская непринужденность подсказала Виллоу, как мало он уважал ее. У Калеба были превосходные манеры, однако же перед ней он не снял шляпу и не приложился к ее руке.

— Я поняла так, что вы не знаете моего бр… э-э… мужа? — сказала Виллоу. Ее голос был холоден, как шелк платья.

— Именно так.

Виллоу вскинула темно-янтарные брови.

— Тогда откуда вы знаете, что Мэт красив?

— Я никогда не встречал девушки, которая мечтает об уродливом муже, если, конечно, он не какой-нибудь богач Ваш муж богат?

— Нет, — быстро ответила она, думая о золотой жиле, которую нашел и пытается разработать Мэт. — У него нет за душой ни цента.

Но Калеб уже не слушал ее. Отвернувшись от Виллоу, он протянул руку спутнику Роуз.

— Привет, Эдди! Рад видеть тебя снова на ногах. Я боялся, что этот чертов необъезженный жеребец тебя доконает.

— Да, я чуть было не убился, разрази его гром, — ответил Эдди, пожимая протянутую руку и с видимым облегчением усаживаясь в кресло. — Правая рука и правая нога до сих пор еще немеют. В следующий раз я позволю тебе выбить дурь из этого жеребца.

— Стоит ли? Я бы на твоем месте спустил его в карты. Он ведь и достался тебе за покерным столом. Хоть он и золотистой масти, — Калеб скользнул взглядом по волосам Виллоу, — но натура у него, как у подколодной змеи. Ему никогда нельзя довериться. Как бы вывеска ни радовала, а дурная кровь берет свое.

Виллоу постаралась убедить себя, что Калеб без всяких намеков в ее адрес говорит о лошади. Между тем он отошел от нее и стал настолько увлеченно беседовать с Роуз, что Эдди вынужден был подняться с кресла, чтобы не оставлять Виллоу без компании.

— Не беспокойтесь, — сказала Виллоу, видя, что ему тяжело стоять, и тотчас же села рядом. — Я вполне могу посидеть.

— Благодарю вас, сударыня, — вздохнул он и удрученно добавил:

— С тех пор как меня сбросила эта лошадь, я лишь жалкое подобие мужчины.

Чтобы польстить мужскому самолюбию Эдди, Виллоу улыбнулась и сказала тихонько, предназначая слова только ему:

— Мужчины не меняются с возрастом или от полученных ран. Вы настоящий джентльмен — так помогли мне.

Калеб расслышал каждое слово Виллоу. Он пристально посмотрел на нее, пытаясь обнаружить в ее поведении признаки кокетства, но прочитал на ее лице лишь сочувствие. Нахмурившись, он подвинул стул и сел. Калеб ожидал, что Виллоу поведет себя как избалованная южная леди, но она сумела пролить бальзам на раны Эдди и избавила его от необходимости стоять, превозмогая боль. Возлюбленная Рено заставила его удивляться, а он этого не любил, потому что слишком много людей умерло у него на глазах с выражением изумления на лице.

— Как вы добрались? — спросила Роуз, поворачиваясь к Виллоу. Чувствовалось, она была не прочь поболтать.

— Это было грандиозно! — улыбнулась Виллоу. — Мэт писал мне про Миссисипи, но нужно собственными глазами увидеть закат на ее берегу. Я не могла себе представить, какая она величественная! Когда мы на следующий день переплывали ее, впечатление было такое, будто скачешь на необъезженной лошади.

Роуз поежилась.

— Я припоминаю, что когда несколько лет назад переплывала Миссисипи, то чуть не умерла со страху. Мужу пришлось пережидать, пока спадет вода… А видели бы вы ее в мае! Она выходит из берегов и бурлит, как дьявол!

— Это верно. Громадные деревья крутились в ней как щепки. К нашему парому прибило вырванный с корнем дуб… несколько лошадей сбросило в воду… К счастью, мы были недалеко от берега, и они выплыли.

Калеб молча вспоминал, как впервые переплывал Миссисипи. Тогда ему было только пять лет, но могучая река его скорее поразила, чем напугала. Сравнивая свои детские впечатления с тем, что рассказывала Виллоу, он понял, что она тоже влюблена в дикую красоту могучей реки.

— Как вам понравилась езда в дилижансе? — продолжала расспросы Роуз. — Я зареклась в них ездить. А мне так хочется съездить на восток… Но боюсь, я умру раньше, чем здесь появится железная дорога.

После некоторой паузы Виллоу призналась:

— Да, тряска была ужасной. Извозчик без конца щелкал кнутом и ругался, а скрежет колес мог разбудить мертвого. Через несколько дней пути я задумалась, не обслуживает ли почтовая компания преисподнюю.

Роуз улыбнулась.

— Это, должно быть, так трудно и непривычно для девушки из благородной семьи.

— Еще более непривычно то, что на всей этой земле нет деревьев, — сказала Виллоу. — Ни одного! Станции вырыты в холмах, и крыши покрыты дерном. Мэт говорил мне об этом, но я думала; что он преувеличивает.

Эдди засмеялся и покачал головой.

— Только не говорите, что я не предупреждал вас, миссис Моран.

— Да, вы писали об этом. Когда я нашла ваше имя в бумагах отца… т. е. свекра и написала вам про Мэта, вы едва не отговорили меня.

— Такое путешествие — слишком суровое испытание для одинокой молодой женщины.

— Эта дорога тяжела для любого, но у меня, по крайней мере, были собственные лошади. Ехать на моем жеребце Измаиле гораздо удобнее, чем в дилижансе. Когда не было дождя, я ехала верхом. Моим попутчикам было тяжелее, чем мне. У них не было лошадей и денег, чтобы оплатить вынужденный ночлег. Некоторые из этих бедолаг добрались по этой причине вдвое быстрее меня.

— А почему бы вам не подождать мужа? Он наверняка нашел бы вас, — полюбопытствовала Роуз, но тут же вспыхнула и с улыбкой добавила:

— Господи, что это я говорю! Простите меня, миссис Моран. Из-за своего любопытства я забываю о хороших манерах. Приезжающие к нам люди не очень-то любят распространяться о своих делах и даже не называют свое подлинное имя.

Прежде чем Виллоу успела что-либо ответить, Калеб холодно заметил:

— Тебе не стоит переживать из-за хороших манер, Роуз. Миссис Моран — южная леди и не ждет от здешних людей изысканности в обращении.

— Калеб Блэк! — удивленно воскликнула Роуз. — Что такое вселилось в тебя? Ты ведь не из тех, кто ненавидит всех южан подряд. И потом, у тебя манеры лучше, чем у мужчин на востоке, юге и севере!.. По крайней мере, были. — С этими словами она повернулась к Виллоу и погладила ее руку. — Не обращайте на него внимания. Это все не всерьез. Он очень даже неплохо относится к южанам. Ведь Эдди из Техаса.

— Неважно, что Калеб думает о южанах. Миссис Моран — янки, потому что Западная Виргиния относится теперь к Северу.

Прищурившись, Калеб посмотрел на Виллоу.

— Почему же в таком случае вы сказали, что проиграли войну?

Виллоу намеревалась было промолчать, но помимо своей воли вдруг заговорила резко и сурово, на манер Калеба отчетливо выговаривая каждое слово.

— Мы жили недалеко от границы. Когда пришел Джонни Реб, он назвал нас янки и забрал с собой все, что можно забрать и съесть. Когда же пришли янки, они назвали нас ребовцами и унесли остальное. Мой отец был убит, мать умерла от горя. У нас реквизировали все, за исключением пятерых скакунов. Если это не сделала одна, то сделала другая сторона. Все посевы были сожжены, деревья вырублены. Мы потеряли все свои фермы. А теперь скажите, мистер Блэк, на чьей стороне я должна быть в этой славной войне?

— Так вот почему вы приехали на Запад, — поспешила сказать вдова, стремясь увести от этого тяжелого разговора и снять напряжение, возникшее между уставшей после дороги молодой женщиной и Калебом. — Здесь, в Денвере, вы найдете дом. Многие едут из Денвера в дальние края, но потом возвращаются. Для этого и существует Запад. Это место, где можно начать все с начала, если дела разладились. Вы с мужем собираетесь завести хозяйство?

Виллоу перевела взгляд с Калеба на Роуз. Ей очень хотелось рассказать симпатичной вдове правду, но Мэт в письмах просил не распространяться о его делах. Многих честных и порядочных людей погубила золотая лихорадка. Этого испытания не выдерживает порой даже самая крепкая дружба. Поэтому Мэт написал домой в надежде на то, что разработать золотую жилу ему поможет кто-нибудь из братьев. Но к тому времени, когда пришло письмо, братьев разбросало по всему миру от Лондона до Австралии, и Виллоу решила помочь Мэту сама.

— Чем бы ни занимался Мэт, — сказала она, преодолев соблазн сказать правду, — я буду выращивать лошадей. Измаил — прекрасный жеребец. И четырех кобыл я тоже сама растила.

— А где вы обоснуетесь? — поинтересовалась Роуз.

— Я пока что не решила… Закон об участках дает право женщине…

— Закон об участках! — перебил ее Эдди. — Дорогая миссис Моран, вам это никак не подходит! Нельзя позволить такой очаровательной леди портить руки, ковыряясь в здешней земле! Это же целина! Пусть ваш муж позаботится о вас!

— Вы очень добры, — возразила Виллоу, — но я предпочитаю быть независимой. Мужчины так легко увлекаются! Им только махни военным флагом, или шепни о золоте, или посули приключение — и они готовы мчаться сломя голову, бросив на произвол судьбы жену и детей. Это при всем том, что сами мечтали о детях.

Роуз смотрела на Виллоу сначала с интересом и удивлением, затем рассмеялась.

— Чистая правда! Мой Джо был очень хорошим человеком, но когда сосед четыре года назад позвал его в горы и пообещал золото, он махнул вместе с ним, забыв и думать, что у меня четверо на руках да пятый в проекте… Сосед вернулся с чахоткой, а Джо погиб в горах.

— Я очень сожалею, миссис Соренсон, — сказала Виллоу. — После смерти отца мне пришлось ухаживать за больной матерью. Это было нелегко. Не представляю, как можно управляться с пятерыми.

— Но не все так уж плохо. Конечно, у мужчин есть свои причуды, но есть и масса достоинств. Без них было бы скучно жить, — сказала вдова, с улыбкой глядя на Эдди. — Некому распустить нитки, когда мотаешь клубок. Некому починить несносный насос, когда хочешь помыть голову. Не с кем прогуляться при луне, когда цветет сирень. Никто тебе не улыбнется, когда входишь в комнату. — При этих словах Роуз кротко улыбнулась. — И не к кому побежать и спрятаться на груди, когда разбушевалась гроза.

Виллоу стало грустно, когда она увидела, как ласково Роуз и Эдди смотрят друг на друга. Она уже давно мечтала связать свою жизнь с человеком, который понимал бы ее. Ей показалось, что она нашла такого. Правда, тогда, в свои шестнадцать лет, она слишком мало знала о жизни, чтобы до конца во всем разобраться.

Затем пришла война, Стивена убили, и Виллоу поняла, что жизнь — это суровая борьба, где нет победителей и побежденных, а есть лишь те, кто выжил.

— Война забудется, — продолжала Роуз, поглаживая Виллоу по руке. — У вас появятся дети, и вам наивными покажутся рассуждения насчет участков и личной независимости. Бог знал, что делал, когда создавал женщину для мужчины.

Калеб откинулся на спинку стула.

— Побереги свои советы для того, кто в них нуждается. Что касается миссис Моран, ей нужен лишь проводник, который доставит ее к Метью Морану.

— Ты это сделаешь? — спросил Эдди.

— Так уж и быть, — произнес Калеб равнодушно. — Мне ведь все равно нужно ехать в сторону Сан-Хуана.

— Ну и хорошо, — успокоился Эдди. — Конечно, я бы и сам, но этот проклятый жеребец… Как ты догадался, что нужен мне? Я ведь даже не знал, где ты — в Юме или в Вайоминге.

— Чем пустынней земля, тем быстрее распространяются слухи, — улыбнулся Калеб. — Я охотился с Вулфом Лоунтри, когда к нашему биваку подъехал лудильщик и сказал, что ты просишь меня проводить миссис Метью Моран к ее мужу.

— А, Лоунтри? — Эдди махнул рукой. — Ну, тогда все ясно. Если даже где-то вдали проползет жук, этот полукровка непременно узнает о нем. — Эдди вынул из кармана часы и украдкой взглянул на них. — Роуз, если мы не отправимся сейчас в столовую, какие-нибудь молодые бродяги займут наш стол.

Пряча часы, он посмотрел на Виллоу умными и добрыми глазами.

— Ну что ж, миссис Моран, с Калебом вы будете чувствовать себя спокойно, не так ли?

На мгновение замявшись, Виллоу кивнула, не решаясь говорить, ибо боялась, что голос выдаст ее истинные чувства. Она нисколько не сомневалась в способностях Калеба как проводника или в его добропорядочности. Ее смущало то, как его присутствие действует на нее. Едва ли не впервые Виллоу почувствовала в себе женщину, в то время как Калеб даже не пытался скрыть своей неприязни к ней. Ситуация была обескураживающая.

«Просто я страшно устала, — попыталась успокоить себя Виллоу. — Принять теплую ванну да как следует выспаться — и мир другим покажется. Теперь уже поздно отступать из-за того, что не умею держать себя с этим невежей… Да и некуда отступать… Мама была права. Ее и папины надежды рухнули вместе с разорением ферм. У меня больше нет дома. Мне остается только найти новый дом, и тогда, глядишь, появятся новые надежды».

— Миссис Моран, — сказал, медленно поднимаясь, Эдди. — Я передаю вас в хорошие руки.

— Спасибо вам. Не знаю, как отблагодарить вас за вашу доброту.

— Пустяки, — отмахнулся Эдди. — В свое время ваш свекор продал мне лучшую из всех лошадей, каких я встречал в своей жизни. Она не один раз спасла мне жизнь. И я счастлив что-то сделать для его близких.

Эдди поправил пистолет и китель, поцеловал Виллоу руку и повернулся к Калебу.

— Надеюсь, ты всячески позаботишься о молодой леди. А если я узнаю что-нибудь о бродяге по прозвищу Рено, то непременно дам тебе знать.

Краем глаза Калеб посмотрел на Виллоу. Она никак не отреагировала на прозвище, и это могло означать одно из двух: либо она талантливая актриса, либо в самом деле ничего не знает о прозвище ее «мужа».

— Сообщи непременно, Эдди. — Калеб повернулся к Роуз, наклонился к ее руке и произнес:

— Береги его, Роуз. И пусть он держится подальше от этого проклятого жеребца.

Калеб и Виллоу молча проводили глазами удаляющуюся пару. Как Эдди ни старался ступать уверенно и непринужденно, видно было, что каждый шаг причинял ему боль.

— Он поправится? — тихо спросила Виллоу.

— Если старые враги не заявятся сюда и не найдут его, пока не зажили раны, все будет нормально.

— Враги?

— Эдди случалось появляться в качестве представителя судебного ведомства в скандальных местах. Такой человек не может не нажить врагов. — Калеб устремил холодные, цвета виски глаза на Виллоу. — Где ваши лошади?

— В платной конюшне, что на этой же улице.

— Пусть там и остаются. Я Дам вам лошадь, которая не раскиснет на первом же трудном участке пути.

— Вы очень добры, но…

— Я не отношусь к числу добрых, — грубо перебил ее Калеб. — Просто я практично смотрю на вещи. В тех краях, куда мы держим путь, нервные, впечатлительные и перекормленные лошади принесут одни неприятности.

— Мои арабские скакуны чистых кровей, никак не перекормлены, а по выносливости, будьте уверены, не уступят вашим.

Калеб что-то буркнул под нос.

— Какое именно место в Сан-Хуане вас интересует?

— Гористая его часть.

— Сударыня, там горы повсюду, — сухо возразил Калеб. — Назовите, по крайней мере, какую-нибудь вершину.

— Я скажу вам, когда мы доберемся туда.

— Южная леди, с вашими карнавальными скакунами мы можем вообще туда не добраться.


2


Виллоу не успела ответить. Со стороны столовой послышался шум. До вестибюля донесся раскатистый мужской голос.

— А ты, старый хрен, со своей подержанной бабой обождешь, пока освободится другой стол! Или ты не видишь, что здесь обедаю я со своими друзьями? Не хватало еще сидеть в одной комнате с этой потаскушкой!

Виллоу в смятении посмотрела в сторону столовой. Она увидела, что дорогу Эдди и Роуз преградили четыре вооруженных молодчика. Слышались крики, люди пытались выбраться из толпы, чтобы не быть втянутыми в драку Из обрывков фраз Виллоу поняла, что произошел конфликт между младшим братом Слейтера и Роуз.

Калеб тоже услышал возгласы и тут же схватил суть происходящего. Он понял, что его друзьям грозит опасность, и бросился на помощь. Если бы Эдди был здоров, функция Калеба свелась бы к тому, чтобы не позволить дружкам Слейтера-младшего вмешиваться в выяснение отношений юного бандита со старым служителем закона.

Но Эдди был нездоров. Он был покалечен, и Джонни знал это. Знал это и Эдди. У него был выбор: либо смириться с оскорблением Роуз, либо попытаться выхватить больной рукой пистолет. Конечно, можно было сделать попытку достать пистолет и левой рукой, хотя это было страшно неудобно… Впрочем, в любом случае Эдди окажется мертв раньше, чем успеет вынуть пистолет из кобуры.

— Нет! — решительно вмешалась Роуз. Она встала перед Эдди, повернувшись спиной к молодому хулигану, который поносил ее. — Ты даже вилку держать не можешь, не то что пистолет!

Не успела она договорить, как огромная рука Калеба схватила Джонни за шиворот и развернула на сто восемьдесят градусов.

— Ты, щенок, слишком обнаглел! В Денвере последнее время только и говорят о твоих выходках! Тебе надо извиниться перед миссис Соренсон и сматываться из города, если не хочешь получить пулю в лоб.

Удивление Слейтера сменилось испугом, когда он понял, что Калеб не шутит. Одно дело в компании дружков оскорбить покалеченного человека, другое — оказаться лицом к лицу с Калебом, здоровым мужчиной и превосходным стрелком, который не боится ни самого Джонни, ни имеющего скандальную репутацию его старшего брата.

Джонни Слейтера прошиб пот. Он бросил взгляд на своих дружков, но те уже спрятали оружие, тем самым давая понять ему, что выпутываться он должен сам.

— Настало время образумиться, щенок, — сказал Калеб ледяным голосом.

Джонни стало не по себе. Он потянулся было за револьвером, но замер, остановленный тяжелым взглядом Калеба.

— Может, твой старший брат действительно матерый волк, но ты больше чем на койота не тянешь… Извинись перед дамой, Щенок Койота!

— Будь я проклят, если извинюсь перед…

Калеб на позволил Джонни закончить фразу. От сильнейшей оплеухи парень покачнулся, а его шикарная шляпа слетела и откатилась далеко в сторону. Когда до Джонни дошло, что происходит, было слишком поздно. Медленными, размеренными движениями Калеб наносил ему оплеуху за оплеухой, которые были не только болезненными, но и унизительными. Но еще большую боль причиняли ему презрительные слова Калеба.

— Вот тебе, паршивый Щенок Койота, за тех, кого ты убил выстрелом в спину… Вот тебе за женщин, которых ты оскорбил… Вот тебе за детей, у которых ты отобрал сладости… — За каждой фразой следовала звонкая, увесистая оплеуха. — А теперь бросай оружие, Щенок Койота!

— Как? — ошеломленно спросил Слейтер, тряся головой и отказываясь верить в происходящее.

— Отцепи пояс с оружием и брось его на пол.

Дрожащий от страха и бешенства Джонни стал неверными руками отстегивать пояс.

— Ты можешь считать себя мертвецом! Мой брат убьет тебя за это! — прошипел он.

— В любое время, когда Слейтер решится попытать счастья, — спокойно сказал Калеб, — пусть спросит Калеба Блэка.

Второй ремень полетел на пол.

— Если людям неизвестно это имя, — продолжал Калеб, — скажи своему брату, пусть спросит Человека из Юмы. А что касается тебя, Щенок Койота, ты поступил бы очень разумно, если бы никогда более не брал в руки оружие. Тот, кто прокладывает дорогу мечом, от меча и гибнет. И ты умрешь, парень. Если я увижу тебя с пушкой, пристрелю на месте… Ты меня слышишь?

Проглотив комок в горле, Джонни кивнул.

— Предупреждаю тебя в первый и последний раз. — Калеб обернулся к дружкам Слейтера и долго вглядывался в них. Одного из них он узнал. Это был охотник, прославившийся незаконным захватом участков в горах Сан-Хуана. — Бросайте оружие, ребята.

Еще несколько поясов с оружием полетели на пол.

— Вы попали в гадкую компанию… Как вы только терпите такую мразь!.. Что делать, у нас свободная страна. — Кивком головы Калеб указал им на дверь. — Валите отсюда!

Джонни и его приятели покинули столовую, излучая бешенство и страх. Как только закрылась дверь за последним из них, люди возбужденно заговорили, обсуждая этот случай, добавивший новые краски к легенде о Человеке из Юмы.

За все время Виллоу не произнесла ни слова. Когда дружки Слейтера скрылись, она с шумом выдохнула воздух и вынула из кожаного кармана руку, которой сжимала маленький пистолет.

Наконец люди успокоились и вернулись к своим делам. Некоторые окружили лежащее на полу оружие и огромного человека, чьи глаза горели золотым огнем, как глаза разъяренного льва. Так стоял бы над поверженными ангел-мститель.

Калеб повернулся к Роуз.

— Сожалею, что тебе пришлось выслушать всю эту грязь, — просто сказал он.

Роуз хотела что-то сказать, улыбнулась дрожащими губами и смогла лишь шепотом произнести.

— Ты славный человек, Калеб Блэк. Отныне в моем доме для тебя всегда будет место за столом.

Калеб улыбнулся в ответ и, к удивлению Виллоу, ласково потрепал ее по щеке.

— Спасибо тебе, — просто сказал Эдди — Я твой должник.

Калеб покачал головой.

— Ты находка для Роуз. Другой платы мне не надо.

— Джонни рано или поздно будет стрелять тебе в спину, — будничным тоном добавил Эдди. — Тебе надо было убить его, коль представлялся такой шанс.

— В комнате было много женщин. Я не хотел затевать перестрелку. Какой-нибудь шальной выстрел — и…

— Ты ведь метко стреляешь.

Калеб пожал плечами и стал собирать оружие.

— Джонни — вонючий хорек, это факт, но он никого из моих близких не убил. Он оскорбил Роуз, я ответил ему тем же. Больше мне нет до него дела.

— Око за око, — негромко сказала Виллоу. — У вас такой закон на Западе?

Калеб резко выпрямился и повернулся к ней.

— Это не мой закон, южная леди! Это закон божий: «Если совершено не правое дело, ты должен отомстить, глаз за глаз, зуб за зуб, рука за руку, рана за рану, ушиб за ушиб».

Убежденность, с какой говорил Калеб, казалась физически ощутимой, так что невольная дрожь пробежала по телу Виллоу.

— А как насчет того, чтобы прощать? — спросила она. — Подставить вторую щеку?

— Такую роскошь можно позволить себе только в городе, где достаточно полицейских, чтобы вправить мозги подонку вроде Щенка Койота. В Денвере с правосудием плохо. А там, куда мы направляемся, о законе и слыхом не слыхивали. Если человек подставит там вторую щеку, его будут бить до потери человеческого облика… Или пока он не ответит тем же. В этих горах каждый заботится о себе сам, и никто другой за него это не сделает.

— А что делать женщине? — вырвалось у Виллоу.

— Ей нужно сидеть в городе, — грубовато ответил Калеб. — Или взять в мужья человека, который защитит ее и детей. Вот так обстоят здесь дела, южная леди… Сам себе отстреливаешь дичь, сам разделываешь, сам готовишь, ешь и снова идешь на охоту. — Калеб прищурился, приблизился к ней почти вплотную и тихо, почти шепотом, спросил:

— Вы все еще хотите найти… мужа?

Виллоу подняла глаза на стоящего рядом великана с охапкой оружия и встретила его холодный, тяжелый взгляд. Она вновь испытала беспокойство, как это было при первой встрече

От него исходила опасность.

Но затем она вспомнила, как ласково потрепал он Роуз по щеке. Без сомнения, Калеб был жестким человеком, но его порядочность не вызывала сомнении. Она безотчетно верила ему в душе.

— Да, — ответила Виллоу.

Казалось, ее твердость удивила Калеба, но он лишь коротко бросил:

— Готовьтесь к отъезду. Мы отправляемся через час.

— Как? Но ведь уже темнеет и…

— Через час, южная леди, будьте у платной конюшни. Иначе я приду и вытащу вас из номера.

* * *


Через час и три минуты кто-то нетерпеливо стучал в дверь номера Виллоу. Она безуспешно пыталась застегнуть капризную пуговицу на корсаже дорожного костюма.

— Кто там? — спросила Виллоу, продевая пуговицу в маленькую петлю.

— Калеб Блэк. Вы опаздываете!

Голос был грубый, низкий, красивый. Где-то под ложечкой у нее родилось ощущение страха. Это удивило ее, потому что она никогда раньше не боялась мужчин.

Затем Виллоу поняла, что дело было не в страхе. Просто Калеб был непредсказуем и не похож на других, и она не знала, чего от него ждать. Как, впрочем, и того, какова будет ее собственная реакция. И, конечно, несколько обескураживала его магическая способность вызывать странные ощущения под ложечкой даже тогда, когда говорил с ней через дверь.

— Я выйду через несколько минут, — сказала Виллоу изменившимся голосом.

— Или вы выйдете через тридцать секунд, или я войду к вам.

— Мистер Блэк!

Она не закончила фразы, ибо услышала, как в двери поворачивается ключ.

— Я не одета!

— Двадцать секунд.

Не теряя больше, времени на споры, Виллоу стала торопливо застегивать корсаж. Но она не успела застегнуть и половины пуговиц, как дверь распахнулась. Увидев широкоплечего мужчину в дверях, Виллоу остолбенела от неожиданности. Взору Калеба представился лифчик из тонкого батиста с вышивкой и бархатистая ложбинка между полными округлыми грудями.

Покраснев до корней золотых волос, Виллоу попыталась запахнуть корсаж. Но уже в следующую минуту ею овладело бешенство, и к ее щекам прихлынула краска уже не смущения, а гнева.

— Убирайтесь из моей комнаты!

— Не стоит горячиться, милая дама, — насмешливо произнес Калеб, закрывая за собой дверь. — У вас нет ничего такого, чего я еще не видел.

Шокированная Виллоу не нашлась, что возразить, и сказала первое, что пришло ей в голову:

— Откуда у вас ключи от моего номера?

— Выпросил. Который из саквояжей вы берете?

Виллоу понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Верно, Калеб не пощадил ее скромность, но и не проявил никакого интереса к ней. Он скользнул по ее расстегнутому корсажу и по груди совершенно безразличным взглядом. Можно утешаться только тем, что он видел в ней всего лишь замужнюю даму

Тем не менее такое равнодушие к ней как к женщине почему-то задело Виллоу, после чего она разозлилась еще больше — и на него, и на себя.

— Я беру с собой весь багаж, — сказала она твердо.

Калеб покачал головой.

— Берите только один саквояж.

— Но знаете…

— У нас нет времени для споров, — нетерпеливо перебил девушку Калеб. — Мы выезжаем немедленно и налегке Надвигается гроза. Если мы поспешим, наши следы будут смыты еще до того, как кто-либо узнает о нашем отъезде.

Виллоу вспомнила об угрозе Джонни Слейтера и нахмурилась.

— Вы полагаете, что Слейтер-старший увяжется за нами?

— Может, Джед Слейтер, а может, кто-нибудь другой. Кто не соблазнится свободной женщиной и красавцами-скакунами? Здесь сшивается уйма мужчин, которые не ходят по воскресеньям в церковь

— Мистер Блэк, но я ведь не свободная женщина!

Калеб пожал плечами

— Ну и что? Вы для них добыча. Какой саквояж вы берете?

Виллоу не решилась снова возражать. Она подошла к сумкам поменьше, вынула из них часть вещей и уложила в большой саквояж.

— Вот этот, — лаконично сказала она.

Калеб взял саквояж и направился к двери, искоса взглянув на полурасстегнутый корсаж. Когда он вошел в номер и увидел нежные округлости и легкую тень между ними, ему понадобилось огромное усилие воли, чтобы преодолеть желание оттолкнуть руки Виллоу, уткнуться в обольстительную ложбинку лицом и ощутить бархатистость девичьего тела.

— Южная леди, — сказал, не поворачиваясь, Калеб, — мы…

— Меня зовут Виллоу Моран.

— …не на бал собираемся, — закончил он фразу, проигнорировав ее реплику. — Этот ваш карнавальный костюм для верховой езды ни к черту не годен. Когда ваша длиннющая юбка намокнет, она будет весить больше, чем вы сами. Наденьте что-нибудь другое

— Например?

— Брюки, — отрезал Калеб.

Виллоу прищурилась. Он был поистине практичным человеком.

— Это невозможно, — сказала она, адресуясь скорее к себе, нежели к Калебу.

— Жены индейцев постоянно ходят в них… Здесь не равнина. Здесь едва ли не самая суровая страна, которую создал бог Зачем вам нужно, чтобы длиннющая юбка развевалась по ветру и цеплялась за каждый куст?

— Нужно подумать. Но у меня нет ничего более подходящего.

Калеб бросил на Виллоу взгляд через плечо. При свете лампы можно было подумать, что у него горят глаза.

— Тогда, по крайней мере, снимите нижнюю юбку, — сказал он без обиняков.

— Не могу. Она пришита к верхней.

По окну застучал дождь. Вдали зарокотал гром. Калеб посмотрел на стекающие по стеклу капли, покачал головой и открыл дверь. Удостоверившись, что снаружи никого нет, он дал знак Виллоу следовать за ним.

— Что будет с моим остальным багажом? — спросила Виллоу.

— Он останется до вашего возвращения у Роуз.

Виллоу молча шла вслед за Калебом по темному коридору, стараясь не касаться своего спутника, хотя это было почти невозможно. Калеб был крупный мужчина, он оставлял ей слишком мало места, когда они шли рядом. Внезапно она осознала, что ее влечет к нему, и почувствовала, как жар приливает к ее щекам.

Лампы потушили совсем недавно, и в коридоре еще держался запах тлеющих фитилей.

— Налево, — тихо сказал Калеб.

Она повернула налево, хотя и не могла понять, куда они направляются, поскольку вестибюль остался справа.

— Куда мы идем; мистер Блэк?

— Спокойно, — еле слышно ответил он.

Виллоу взглянула через плечо и поняла, что сейчас не время задавать вопросы. В своей темной дорожной одежде Калеб следовал за ней, словно большая мрачная тень. Он и шума производил не больше тени. Если бы не сверкнувший на мгновение взгляд да не блик от металлической пряжки, могло показаться, что он полностью растворился в темноте.

Чувствуя себя неуютно, Виллоу напряженно вглядывалась в темноту, стараясь, подобно Калебу, ступать медленно и бесшумно. Однако в своих длинных шуршащих юбках она была не в состоянии с ним соперничать.

— Подождите, — тихо сказал Калеб.

Виллоу резко остановилась, ощутив прикосновение Калеба и его дыхание, когда он наклонился к ее уху.

— Я пойду первым. Ступеньки здесь узкие и неровные. Обопритесь о мое плечо.

Он протиснулся вперед, повернулся к ней спиной и замер в ожидании. Чуть поколебавшись, Виллоу положила руку Калебу на плечо. Даже сквозь плотную ткань куртки она чувствовала тепло его тела.

Она перевела дыхание. С того времени, как ушел воевать ее жених, она никогда не оказывалась так близко к мужчине.

Но в присутствии Стивена у нее никогда так не колотилось сердце и никогда не подкашивались от слабости ноги.

Когда Калеб без предупреждения сделал шаг вперед, Виллоу оступилась и схватилась за его плечо. Калеб успел повернуться и с удивительной легкостью подхватил ее. Она почувствовала, что его руки обняли ее за талию и прижали к себе. У Виллоу перехватило в горле, когда он зашептал ей на ухо:

— Если вам так трудно идти в этой чертовой юбке, я могу обрезать ее до колен охотничьим ножом.

Виллоу инстинктивно уцепилась за руку Калеба.

— Просто я не ожидала, что вы шагнете, — шепотом сказала она.

Калеб взглянул в лицо Виллоу, но в темноте увидел лишь бледное пятно. Это обрадовало его: значит, она тоже не сможет рассмотреть его лицо и прочитать в его глазах желание. От нее пахло лавандой и солнцем… А талия была так-тонка… Он ощущал ладонью ее тепло… У Калеба хватило сил преодолеть искушение скользнуть ладонью по округлым бедрам, которые прижимались к нему.

Он резко отпустил Виллоу, поднял саквояж и двинулся вперед. Не сразу маленькая девичья рука снова легла на его плечо. Прикосновение обожгло Калеба и бросило его в дрожь. Он молча проклинал эту неожиданную вспышку страсти. Он понял, что ему предстоит пройти через все муки ада, прежде чем удастся выведать, где скрывается злополучный Рено.

Однако он готов был пойти на это, ибо другого способа восстановить справедливость у Калеба не было. Этот негодяй соблазнил и бросил Ребекку; она умерла, давая жизнь его ребенку, а ребенок пережил свою мать лишь на несколько часов.

После смерти Ребекки Калеб удвоил усилия по розыску Рено, однако напасть на его след не удавалось. Куда бы ни приходил Калеб, он повсюду слышал одно: Рено либо вообще там не появлялся, либо уже ушел. Взятки не помогали: мексиканцы и индейцы, поселенцы и золотоискатели — никто не выдавал его. Этот обольститель невинных девушек был уважаемым человеком среди местного населения, не отказывал никому ни в деньгах, ни в помощи. Тот, кто хотел напасть на след Рено, должен был рассчитывать только на самого себя.

Калеб искал неотступно и непрерывно. Дело осложнялось тем, что Рено выбирал нехоженые тропы, его маршруты были непредсказуемы. Он охотился за испанским сокровищем — золотом. Подобно одинокому волку, он рыскал в горах, ходил тропами, которые забыли даже индейцы, преодолевал труднопроходимые каменные каньоны и безымянные завьюженные перевалы Калеб почитал золотоискателей глупцами, но любовь Рено к горам и нехоженым тропам мог понять. Где-то в душе он считал, что, не соверши Рено подлость по отношению к его сестре, они могли бы стать друзьями. Однако Ребекка была мертва. Рено также должен умереть.

Жизнь за жизнь.

— Осторожно, ступеньки, — бесстрастным тоном предупредил Калеб.

По тому, как опустилось плечо Калеба, Виллоу поняла, что они у начала лестницы. Она попыталась носком нащупать ступеньки. Калеб сделал шаг вниз, и ее пальцы оторвались от его плеча.

— Подождите, — шепотом сказала она. — Я не вижу, куда идти.

Она почувствовала, с какой готовностью он повернулся

— Подержите, — сказал он и передал ей саквояж.

В следующее мгновение она оказалась у Калеба на руках.

— Что вы делаете? — задыхаясь, спросила Виллоу.

— Помолчите.

Этот сдержанный предостерегающий шепот заставил Вил-лоу замолчать. Мир закачался и закружился вокруг нее. Вил-лоу брали на руки только в детстве. Она испытала чувство беспомощности, которое усугублялось темнотой. Она уткнулась лицом в могучую грудь Калеба, до боли в пальцах сжимая ручку саквояжа. Через несколько шагов ее страхи поубавились. Калеб преодолел в темноте плохо сколоченную лестницу уверенно, как кошка. Виллоу облегченно вздохнула и слегка разжала пальцы. Калеб ощущал тепло дыхания Виллоу. Он стиснул зубы, чтобы не поддаться искушению прижаться к ее губам. Когда ступеньки кончились, он резко поставил Виллоу на ноги, молча взял саквояж и двинулся вперед, даже не взглянув на нее.

Виллоу сделала еще один глубокий вдох, стараясь забыть о том, как сильные руки Калеба обнимали ее талию и колени; забыть о неповторимом мужском запахе, от которого у нее закружилась голова. Внутренне дрожа, она оправила платье, задавая себе вопрос, почему так взволнована. Она осаживала взглядом вооруженных солдат, а сейчас приходила в замешательство перед этим странным человеком.

Калеб и Виллоу вышли через запасной выход, бесшумно прикрыв за собой дверь. Они прошли по аллее мимо свалок и отбросов. Ветер доносил запах костра. Подобрав длинную шерстяную юбку, Виллоу следовала за Калебом. Дождь хлестал ей в лицо. Виллоу пожалела, что на голове у нее всего лишь маленькая дорожная шляпка, которая не способна защитить от холодных струй.

Они добрались до конюшни и вошли в нее с черного хода. Калеб не скрывал своего нетерпения. Он понимал, что их отъезд не останется незамеченным, и, чтобы оторваться от преследователей, придется гнать во весь опор. Как ни защищала Виллоу арабских скакунов, Калеб оставался при своем убеждении, что эти красивые, элегантные животные, которых он увидел в стойлах, не смогут тягаться с лошадьми монтановской породы.

У Джеда Слейтера и других головорезов лошади были выносливые, рослые, вскормленные зерном, способные выдержать любую гонку — не чета тем, на которых ездят пастухи и полицейские в городах. Калеб не рассчитывал превзойти их в скорости или замести следы двух своих и пяти лошадей Виллоу, он должен был как-то перехитрить людей, которые неизбежно увяжутся за ними. Или победить их в перестрелке.

Будет много охотников из числа предателей, дезертиров и прочего отребья до дорогих скакунов и золотоволосой молодой женщины.

Калеба постоянно преследовал запах лаванды, он приказал себе не замечать его, но это ему плохо удавалось. Чертыхаясь про себя, он нащупал спички на дверном косяке, запалил фонарь и пальцами, затушил спичку, прежде чем бросить ее на грязный пол.

Лошади приветственно заржали при появлении Виллоу и потянулись к ней. Виллоу потрепала по холке своих любимцев, пока Калеб с интересом разглядывал их точеные головы, острые торчащие уши и широко поставленные умные глаза. Он вынужден был признать, что лошади изумительно красивы и отлично тренированы. Когда Виллоу выводила их из стойла, они вышагивали уверенно и с достоинством, не выказывая ни малейшего страха при виде длинных пляшущих теней, отбрасываемых раскачивающимся фонарем.

Полное послушание продемонстрировал и жеребец, хотя по всему было видно, что он с характером! Красновато-коричневая шкура лоснилась при свете фонаря, когда он нетерпеливо переступал с ноги на ногу. На лбу его белела звездочка, на передней правой ноге виднелся белый носок. Он двигался пружинисто, в нем чувствовалась огромная нерастраченная энергия. Каждое его движение, каждый мускул, каждая линия тела говорили о его породистости.

— Красив, как дьявол, — заключил Калеб. — Его надо поскорее уводить из Денвера.

— Измаил не только сильный, но и добрый.

Калеб хмыкнул.

— Я сейчас говорю не о характере. Такой жеребец способен ввести в искушение даже святого, не то что людей, с которыми нам предстоит встречаться. Любому бродяге или индейцу стоит только бросить на этого жеребца взгляд, как тут же захочется оказаться на нем верхом.

Виллоу ничего не сказала. Она успела заметить, что чем дальше продвигалась на Запад, тем больший интерес вызывали ее лошади. Она не могла расстаться с ними, скорее готова была отрубить себе пальцы. Виллоу любила лошадей. Они представляли собой все, что осталось ей от прошлого, и были тем, что помогало надеяться на будущее.

В тишине Виллоу вывела лошадей из стойла. Две из четырех кобыл были также светло-коричневой масти, две другие каштанового оттенка, с черными гривами и хвостами. Поступь каждой из них отличалась мягкостью и благородством.

— Матерь божья! — пробормотал Калеб, разглядывая всех пятерых. — Хотел бы я знать, как можно добраться до Сан-Хуана с такими красавцами и не привлечь внимание бродяг и бандитов! Легче обратить день в ночь.

Виллоу нагнулась, чтобы проверить у лошадей копыта Умные животные делали все, чтобы облегчить ей задачу. Стоило Виллоу коснуться ноги лошади, как та выставляла ей копыто для осмотра. Потом Виллоу расчесала гриву Измаила и накинула попону.

Когда Виллоу стала крепить дамское седло, Калеба подмывало удержать ее. При езде в горных условиях это неудобно и для наездника, и для лошади.

Однако Калеб промолчал, ибо это входило в его планы. Когда их начнут искать, станут говорить о женщине в длинной юбке, которая среди ночи выехала из конюшни на жеребце с дамским седлом, что редко увидишь к западу от

Миссисипи.

Но через несколько дней никакого дамского седла не будет, даже если для этого Калебу придется разрезать его oxoтничьим ножом на узкие полоски.

Калеб вывел двух собственных меринов. Они были уже готовы к путешествию. Калеб приторочил саквояж Виллоу к вьючному седлу и накрыл его брезентом. При виде двух новых лошадей Измаил раздул ноздри и задвигал ушами. Но руководила им не враждебность, а простое лошадиное

Любопытство.

Калеб нарочно потряс пончо перед самым носом Измаила, но тот остался спокойным. Калеб надел на себя пончо, дружелюбно потрепал жеребца по холке. Несмотря на изящество, свойственное всем арабским скакунам, Измаил был плотным и крепким.

Когда Виллоу покончила с приготовлениями, Калеб подошел и проверил копыта каждого животного. Они подчинились ему, практически не выказав беспокойства. Затем он проверил седло и подпругу.

— Нормально? — спросила Виллоу.

— Разве может это быть нормальным? — кивнул Калеб в сторону дамского седла, натягивая перчатки из оленьей кожи. — Счастлив, что не я сижу на этой уродливой штуке.

Бросив искоса взгляд на Калеба, Виллоу подвела Измаила к подставке, предназначенной для того, чтобы садиться в седло. Калеб взял жеребца за повод и остановил Виллоу.

— На маршруте не будет никаких подставок, — заметил он. Затем нагнулся, переплел пальцы рук и посмотрел на нее ясными глазами.

— Смелей, голубушка. Ведь вам с того самого мгновения, как только вы увидели меня, хочется, чтобы я оказался у вас под каблуком.

Грудной голос и ленивая улыбка оказали прямо-таки магическое действие на Виллоу. Она как-то застенчиво улыбнулась и поставила ногу, словно в стремя, на скрещенные руки Калеба.

Но в отличие от стремени, Калеб был живой. И сильный. Он поднял Виллоу без малейшего напряжения. Правая нога девушки, скрытая под юбками, перенеслась через расположенный не по центру выступ седла. Выступ да стремя с левой стороны — этим и исчерпывались точки опоры в дамском седле, изобретенном для того, чтобы покрасоваться где-нибудь в парке, и абсолютно не приспособленном для серьезной езды.

— Спасибо, — сказала Виллоу, глядя сверху на Калеба.

— Не стоит меня благодарить. Эта ночь может оказаться самой трудной в вашей жизни. — Калеб отвернулся, затем спросил через плечо:

— У вас нет приличной шляпы или дорожного плаща с капюшоном?

— Я собиралась купить все, что мне требуется, завтра.

Калеб что-то негромко буркнул.

— Мой дорожный костюм теплый, — сказала Виллоу. — Он предназначен для зимы.

— В Западной Виргинии.

— У нас там бывает снег.

— Как часто, какой глубины и ездите ли вы по нему на лошади целый день? — не без иронии спросил Калеб.

— Но сейчас идет дождь, а не снег.

Калеб молча снял пончо и протянул его Виллоу.

— Надевайте.

— Вы очень добры, но я не могу это принять…

— Я уже говорил вам, что я никакой не добрый, — почти зарычал Калеб. — Надевайте это пончо, пока я не запихал вас в него, как поросенка в мешок.

На мгновение в карих глазах зажглись мятежные искорки. Однако после некоторого размышления Виллоу все же взяла пончо и через голову натянула на себя. Оно было скроено в расчете на широкие плечи Калеба. Виллоу, можно сказать, утонула в нем.

— Господи, какая же вы маленькая! — пробормотал Калеб с досадой.

— Во мне пять футов и три дюйма, я была самая высокая девушка в нашей долине.

— Чертовски малорослая долина…

Калеб достал из кармана кожаный ремень и присобрал им пончо вокруг тонкой талии Виллоу. Затем он порылся в своих багажных сумках и извлек оттуда длинный шерстяной шарф.

— Наклонитесь.

Виллоу повиновалась. Ей не пришлось наклоняться слишком низко, хотя она и сидела на лошади. Калеб был необычайно рослый мужчина. Он надежно обмотал ей голову шарфом, завязав концы на подбородке. Он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться: белоснежная кожа лица и коралловые губы девушки плохо сочетались с грязно-серого цвета шарфом.

Затем Калеб направился к своей лошади и достал плотный кожаный жилет. Как и все его вещи, он был немаркой расцветки, без каких-либо украшений и из первоклассного материала. В сочетании с плотной шерстяной рубашкой с длинными рукавами жилет способен был защитить от холода, пусть и не столь надежно, как пончо. Калеб надел жилет, привязал концы поводьев от кобыл к вьючному седлу и взобрался на высокого мерина с легкостью человека, всю жизнь проведшего в седле.

— У вас есть перчатки? — отрывисто спросил он.

Виллоу кивнула.

— Наденьте их.

— Мистер Блэк…

— Называйте меня по имени, южная леди, — перебил он ее. — Здесь условности ни к чему!

— Калеб, мне жарко.

Уголки его рта чуть приподнялись, изобразив подобие улыбки.

— Спешите насладиться этим. Все это очень скоро кончится.

Калеб тронул поводья и выехал из конюшни во тьму, где его встретил безотрадный, назойливый дождь. За ним тотчас же без всякого принуждения последовала его вьючная лошадь. Лишь мгновение помешкав, вперед двинулись кобылы Измаил негромко заржал, огорченный тем, что его разлучили с кобылами.

— Все нормально, — Виллоу ободряюще похлопала жеребца по холке. — Все нормально, мой мальчик.

Она на несколько мгновений придержала жеребца Измаил рвался вперед. Он с готовностью выехал в дождливую тьму и пошел ровным шагом, лишь пофыркивая под холодными струями

«Все будет хорошо, — мысленно сказала себе Виллоу, отворачиваясь от ледяных струй дождя, хлещущих по щекам. — Иначе это будет самой большой ошибкой в моей жизни»


3


Через три часа езды Виллоу промокла с головы до ног. Мокрая юбка нещадно натерла ей бедра и ноги. Несмотря на дождь и ветер, они ехали очень быстро. Калеб спешил отъехать от Денвера как можно дальше, пока дождь смывал следы семерых лошадей, шедших к югу по безлесной, избитой дороге вдоль передней гряды Скалистых гор.

Чередуя рысь с галопом и переходя на шаг лишь на самых пересеченных участках, Калеб и Виллоу пробивались сквозь ночь и ледяной дождь, столь обычный для этих мест в начале июня. После нескольких часов движения Калеб перестал оглядываться каждые несколько минут. Арабские кобылы не отставали от лошадей Калеба, а это означало, что Измаил недалеко. Калеб учитывал, что жеребец последует за своими подругами хоть в самую преисподнюю.

На Калеба произвело впечатление то, что, несмотря на превратности погоды, неуклюжее дамское седло и не приспособленную для таких путешествий юбку, Виллоу умудрялась сохранять изящество посадки. Но то, что она хорошо держалась, не могло ввести Калеба в заблуждение. Он не сомневался, что Виллоу чувствовала себя неуютно. Холодный дождь хлестал в лицо и скатывался за воротник. Благодаря толстой шерстяной рубашке тело Калеба не промокло и не озябло, зато вода натекла ему в ботинки. Ноги его замерзли, и согреть их не было никакой возможности.

Но Калеб мало беспокоился о себе. Он с самого начала знал, что дорога будет долгой, утомительной и суроврй. Собственно говоря, на это он и делал ставку. Ленивые, ищущие одних развлечений бандиты вряд ли променяют теплые постели и оплаченных женщин на гонку под ледяным дождем и пронизывающим ветром.

По мере продвижения Калеба и Виллоу вперед дождь начинал понемногу стихать. Иногда блистали молнии, но гром доносился издалека и напоминал скорее негромкое ворчание. Ветер постепенно рассеивал сплошную дождевую завесу. Дело шло к тому, что скоро дождевые потоки на земле ослабеют и не смогут смыть глубокие следы семи лошадей.

Дорога стала снова подниматься вверх. Калеб не только не позволял своему крупному мерину перейти на шаг, но и пришпоривал его латунными кавалерийскими шпорами. Этому приему он научился, служа в кавалерийской разведке в Нью-Мексико в войну. Еще в армии он отказался от уставных острых шпор, чем вызвал раздражение вышестоящих офицеров. Это был лишь один из случаев, когда Калеб пренебрег предписаниями, в которых не видел смысла. Острые шпоры нервируют лошадь, а от нервных лошадей нет проку на войне. В этом он разошелся во взглядах с неопытным лейтенантом под началом которого служил.

— Давай, Дьюс, шевелись, — подбодрил мерина Калеб, отворачивая лицо от шквалистых порывов ветра и колючих струй дождя.

Громадный мерин, повинуясь хозяину, перешел на быструю рысь. Для наездника это был наименее удобный аллюр, но он позволял лошади преодолеть большое расстояние с наименьшей затратой сил.

Когда Измаил прибавил скорость, стремясь догнать идущих впереди кобыл, Виллоу едва сдержала стон. Не так-то просто было сохранять равновесие в дамском седле при наличии всего лишь одного стремени. Она могла опираться одной ногой о луку седла, а другой — на единственное стремя, но такая поза была очень неудобной. В противном же случае Виллоу сильно подбрасывало всякий раз, когда Измаил отталкивался от земли. Такой вариант был одинаково плох как для нее, так и для лошади.

Ухватившись обеими руками за луку седла, Виллоу разогнула правую ногу и опустила ее вниз, сев таким образом верхом. Однако это не принесло ей большого облегчения: седло не было предназначено для такой посадки К тому же из-за отсутствия второго стремени трудно было удерживать равновесие. И все же теперь Измаилу было удобнее нести свою ношу — наездница не подскакивала на каждом шагу.

К сожалению, из-за конструкции седла езда в таком положении была для Виллоу сущим мучением. Вскоре у нее закололо в боку. Чтобы как-то отвлечься, она достала коробку с мятными леденцами. Вкус мяты напомнил ей прошедшее лето, благословенное знойное солнце и высокое голубое небо…

Когда в облаках появился просвет, Виллоу показалось, что рассвет не за горами. Однако вскоре из-за облаков выглянула луна, и ее положение заставило Виллоу усомниться в этом. Отыскав Большую Медведицу, она убедилась, что еще глубокая ночь и до рассвета далеко.

До зари было не менее четырех часов, а, может быть, и все пять.

«Боже! — думала она. — Неужели Калеб не собирается дать отдых лошадям? Даже почтовым лошадям дают передышку, а ведь им седла не натирают спину».

Словно услышав Виллоу, Калеб перевел Дьюса на шаг. Виллоу издала вздох облегчения и приняла нормальное положение. Нормальное, но неудобное. Холодная, мокрая ткань юбки раздражала нежную кожу между ногами.

Через некоторое время Калеб остановил Дьюса и спешился. Виллоу, не ожидая приглашения, последовала его примеру. Запутавшись в мокрых юбках, она неудачно приземлилась, и ее ногу пронзила острая боль. Однако она не стала тратить время на жалобы, ведь она не знала, когда они снова двинутся в путь.

Озябшими руками она расседлала Измаила, бросила седло на землю и, накрыв спину жеребца попоной, стала растирать ему бока пучком травы. От спины шел пар, но других признаков усталости не было заметно. При лунном свете Виллоу внимательно осмотрела Измаила и не обнаружила никаких потертостей на его спине. Он ни разу не вздрогнул, когда она растирала ему бока.

— Я рада, что долгий путь из Западной Виргинии закалил тебя, — ласково сказала Виллоу, продолжая хлопотать возле жеребца. — Я бы страшно расстроилась, если бы это дурацкое седло натерло тебе спину. И эта моя экипировка… В дилижансе было несладко, но он, по крайней мере, защищал от дождя.

Вздохнув, Виллоу подумала о долгом путешествии от берегов Миссисипи. Она впервые по-настоящему поняла, как это было здорово — ехать то в дилижансе, когда шел дождь, то пересаживаться на лошадь и ехать верхом, если погода тому благоприятствовала.

Измаил повернул к ней голову, тихонько заржал и лизнул мокрую ткань ее наряда.

— Давай, съешь эти бесполезные тряпки, — пробормотала Виллоу. — Без них мне будет не намного хуже.

Попробовав платье на вкус, жеребец потерял к нему интерес

— Я тебя не виню, — со вздохом сказала Виллоу.

— Только не говорите мне, что всего через несколько часов пути из-за вашего нелепого седла на спине жеребца появились раны.

Виллоу вздрогнула. Она не слышала, как подошел Калеб. Искоса взглянув на него, она сказала, не переставая растирать Измаила:

— С его шкурой все в порядке.

— А с вашей? — Взгляд Калеба скользнул по мокрым, тяжелым складкам юбки.

— Мне нужно осмотреть кобыл, — сказала она, предпочитая оставить вопрос без ответа.

— Они в полном порядке. У маленькой гнедой с белыми носками в подкове застрял камешек, но он там побыл недолго и вреда большого не причинил. На всякий случай на ней не стоит ездить денек-другой.

— Это Пенни. Спасибо, что посмотрели, — сказала Виллоу, рассеянно вытирая рукавом щеку и продолжая заниматься Измаилом. — Когда понадобится Измаилу дать отдых, я оседлаю другую гнедую — Дав.

Мокрый завиток волос упал Виллоу на глаза. Чтобы поправить его, ей снова пришлось потереться лицом о рукав. Снова напомнил о себе налетевший с гор ветер, заставив Виллоу поежиться от холода. Проведя последний раз рукой по спине Измаила, Виллоу взяла попону, встряхнула ее и покрыла спину жеребца сухой стороной.

Калеб молча следил за действиями Виллоу из-под низко надвинутой шляпы, и при свете луны его глаза казались совсем темными. Его приятно поразило то, что девушка в первую очередь проявила заботу о лошадях. Когда Виллоу потянулась за лежавшим на земле седлом, он опередил ееи одной рукой закинул его на спину Измаила. Движение было точно рассчитанным, седло мягко легло на место.

— Вы окоченели, — бросил Калеб. — Пройдитесь немного. Мы скоро снова двинемся и до рассвета отдыхать не будем.

— Я понимаю, — вздохнула Виллоу.

Чуть поколебавшись, он добавил:

— В моей фляге есть кофе. Правда, нет чашек.

В его голосе Виллоу уловила легкий вызов. Она поняла его подтекст. Калеб полагал, что южная леди откажется пить из чужой фляжки. Она грустно улыбнулась, подумав, что сказал бы Калеб, если бы увидел, как она, голодная, ползает по собственной разграбленной кухне в поисках еды, как она ест немытую морковь, лишь вытерев ее о подол юбки.

— Кофе — это божественно, — просто сказала она.

— Фляга у седла. — Несколькими уверенными движениями он поправил подпругу. — Будьте осторожны, когда подойдете к Дьюсу. Ему могут не понравиться ваши мокрые хлопающие юбки.

Виллоу аккуратно подобрала подол. Первые шаги ее были трудными. Но постепенно тело ее разогрелось, и шаг стал более уверенным. Натертые места повыше колен горели, но с этим ничего нельзя было поделать. Даже если переодеться в сухое, раздраженная кожа будет саднить при каждом прикосновении.

— Привет, Дьюс, — ровным, спокойным тоном обратилась Виллоу к мерину, подойдя к нему не сзади, а сбоку. — Я не индеец и не пантера, не собираюсь набрасываться на тебя исподтишка. Я всего лишь девушка, но я сниму с тебя шкуру тупым ножом, если ты не позволишь мне взять флягу с кофе.

Дьюс наблюдал за ней, приподняв уши и никак не реагируя на высказанные угрозы. Виллоу зажала юбки коленями и стала отвязывать кожаный ремень, которым фляга была прикреплена к седлу. Ей мешали перчатки. Она сделала попытку их снять, но мокрые перчатки не поддавались. Лишь с помощью зубов ей удалось с ними справиться, и она положила их в мокрый карман.

Ремень оказался еще более неподатливым. От холодного пронизывающего ветра коченели пальцы. И Виллоу приняла решение не отвязывать ремень. Она просто отвинтила крышку фляги, наклонила ее и приложилась к ней губами. После мятных конфет кофе показался ей резким и горьким. Правда, он был теплым.

— О-о, — блаженно произнесла Виллоу, почувствовав, как жидкость согревает ей горло.

— Большинство женщин не пьют такой крепкий кофе.

Виллоу вздрогнула, едва не выронив флягу.

— Это у вас привычка такая — подкрадываться к людям?

— К людям лучше подходить так, чем по-другому.

Оставив слова Калеба без ответа, Виллоу сделала еще пару глотков и повернулась к своему высокому спутнику.

— Хотите попить? — спросила она.

Виллоу не могла протянуть ему привязанную флягу. Калеб взял ее сам, отпил и внимательно посмотрел на девушку.

— Выпейте еще, — предложил он. — Кофе, конечно, не горячий, но он приятней, чем ледяной ветер.

Бархатистые тона его голоса снова магически подействовали на Виллоу. Этот голос ласкал и тревожил. Она взяла флягу из рук Калеба и осторожно поднесла к губам. Это было так волнующе — пить, касаясь губами того же места, которого раньше касались губы Калеба. Виллоу сказала себе, что привкус металла не позволяет ощутить вкус его губ, но все же это не помешало ей испытать какое-то странное удовольствие.

Наконец Виллоу заставила себя оторваться от фляги и завинтить крышку. Налетел ветер, вырвал зажатое между колен платье, и мокрая ткань ударила по передней ноге Дьюса. Мерин фыркнул и отпрянул в сторону, вырвав флягу из рук Виллоу и заставив ее покачнуться. При новом прикосновении юбки Дьюс дернулся еще сильнее, едва не толкнув девушку головой в грудь. Виллоу оказалась на коленях. Крепкая рука Калеба схватила мерина за узду, не дав ему дернуться в третий раз.

— Спокойно, малыш, — сказал Калеб. — Это всего лишь кусок женской юбки. Нет причин горячиться. — Калеб посмотрел на Виллоу, которая запуталась в длинных юбках и не могла подняться — Бесполезные, как соски у борова, — пробормотал он — Я ведь говорил вам что Дьюс не выносит юбок

Виллоу кивнула, но ничего не ответила

— Вы хорошо себя чувствуете? — внезапно спросил Калеб

Она снова кивнула, не открывая глаз, все еще не имея сил говорить.

Внезапно земля покачнулась у нее под ногами. Вскрикнув, она открыла глаза и ухватилась за первое, что ей попалось, — за Калеба

— Не волнуйтесь, — сказал он, поддерживая ее одной рукой, а другой пытаясь собрать развевающиеся юбки. — Я хочу увести вас от Дьюса, чтобы он снова не напугался и не убежал куда глаза глядят.

Виллоу открыла было рот, но сказать ничего не смогла Калеб удерживал ее в вертикальном положении, крепко прижимая к себе. Когда он держал ее на руках, словно ребенка, ощущение было совсем иным. Пытаясь сохранить равновесие, Виллоу инстинктивно ухватилась за его плечи и почувствовала, что она всем своим телом прикасается к крепкому телу Калеба. У нее закружилась голова и перехватило дыхание.

— К-калеб, — прохрипела она, испытывая слабость во всем теле. — Все нормально… Отпустите меня, я могу идти.

Замешательство и смущение Виллоу оказали на Калеба мгновенное действие, подняв в нем из неведомых глубин волну желания.

— Вам везет, что вы еще в состоянии стоять в этом дурацком наряде! Да за два цента я бы…

Калеб не закончил фразу о том, что за два цента он содрал бы с Виллоу все ее развевающиеся тряпки и затолкал бы ее в собственные рубашки и брюки. Конечно, его одежду пришлось бы как-то приспосабливать к миниатюрной фигуре Виллоу. Но его волновало другое. Он мечтал увидеть ее обнаженной. Это желание зародилось у него еще тогда, когда в номере отеля, ему удалось бросить взгляд на ее расстегнутый корсаж.

Впрочем, не исключено, что такое желание появилось у него раньше, уже в первую минуту их знакомства, когда она, разговаривая с ним, пыталась скрыть свою тревогу, держась гордо и независимо.

«Она всего лишь шлюха, — мрачно внушал себе Калеб, вспоминая, как порозовели щеки Виллоу, когда речь зашла о том, давно ли она замужем за Метью Мораном. — Да-да, она шлюха и ищет своего любовника. Она не лучше других, а может, и хуже».

Стараясь не думать, как выглядела бы Виллоу, если ее раздеть донага, Калеб подвел ее к Измаилу и, не церемонясь, посадил в седло. Она машинально взялась за поводья; в лунном свете ее руки светились, словно перламутровые.

— Где ваши перчатки? — поинтересовался Калеб.

Виллоу полезла в левый карман, достала мокрую перчатку, расправила и натянула на руку.

— А где другая?

Она беспомощно пожала плечами.

Калеб сказал нечто такое, что заставило Виллоу поморщиться, и отправился на поиски. Найти темную перчатку во тьме на черной сырой земле было не так-то просто. Продолжая чертыхаться, Калеб достал коробок и зажег спичку. Прикрывая пламя от ветра, он шарил рукой по земле, пока огонь не обжег ему пальцы. Пришлось зажечь еще одну. Перчатку он нашел только с четвертой спичкой. Дьюс втоптал ее в землю. Представив, что Дьюс мог затоптать своими крупными копытами и Виллоу, Калеб разозлился еще сильнее. Стряхнув с перчатки грязь, он подошел к Виллоу.

— Спасибо, — негромко сказала она.

— Держитесь подальше от Дьюса. Он не любит женщин

Виллоу кивнула и стала теребить грязную перчатку чтобы Калеб не заметил, как дрожат ее руки Она старалась уверить себя, что это от голода, холода и усталости И конечно, немного от злости. Но никак не по причине дурных манер Калеба.

Калеб молча повернулся и направился к Дьюсу. Он вскочил в седло и коснулся шпорами боков мерина. Минут тридцать они шли галопом, затем перешли на шаг, который сменился легкой рысью. В таком ритме тянулись эти нескончаемые ночные часы: галоп, шаг, рысь, галоп — и полное отсутствие отдыха. Виллоу старалась, как могла, щадить Измаила, но ее собственные силы убывали с каждой милей. Первое время она внимательно следила за положением Большой Медведицы, затем стала смотреть на нее все реже, чтобы не поддаться отчаянию при виде застывших на месте звезд. Порой ей казалось, что время остановилось, а звезды вообще стали двигаться в обратном направлении. Через несколько часов Виллоу вовсе забыла о звездах. Она перестала чувствовать разницу между шагом и галопом. Скакать было все мучительнее. Она пыталась хоть как-то ослабить нагрузку на Измаила, но закоченевшие и затекшие мышцы плохо подчинялись ей. Когда Измаил остановился, она едва не вылетела из седла. Виллоу вздрогнула, посмотрела на звезды и поняла даже самая длинная ночь когда-нибудь кончается. На востоке занималась заря.

Виллоу устало поправила волосы, убрав мокрые пряди с лица. Она поняла, что Калеб свернул с наезженной дороги, и сейчас они двигались по узкой тропинке между холмами. Невдалеке поблескивал небольшой ручей Его облепили густые заросли ив, словно зазывая усталого путника отдохнуть и обещая ему надежное укрытие от чужих глаз. Очевидно, именно это последнее обстоятельство и привлекло Калеба.

Он привязал лошадей вдоль ручья, заботясь о том, чтобы у них был доступ к воде и пище.

И лишь когда Калеб подошел с веревкой и колышком в руке к Измаилу, Виллоу сообразила, что она все еще сидит как квашня, и, кажется, совсем позабыла, что надо спешиться.

— За работу, южная леди! Вы наняли проводника, а не слугу. Соберите сухих веток, но без меня костер не разводите. Иначе вы запалите такой кострище, что о нашем биваке станет известно даже в Денвере. — Калеб показал пальцем на вьючное седло, которое только что снял с Трея, своей второй лошади. — Там есть кофе, мясо и мука. Вы умеете готовить?

Виллоу смогла лишь кивнуть.

— Тогда приступайте к делу. Как только солнце осветит холмы, я залью костер. Надеюсь, нам не придется есть мясо сырым или ехать вообще голодными.

Когда Виллоу попробовала слезть с лошади, она поняла, что правая нога не действует: она затекла и занемела. Виллоу руками перенесла ногу через луку и стиснула зубы, когда кровообращение восстановилось и она почувствовала боль.

Прищурившись, Калеб наблюдал за Виллоу. Он знал, что ей будет тяжело, но не предполагал, что до такой степени Он еле удержался от искушения снять Виллоу с лошади и отнести ее в заросли, на импровизированную постель, чтобы она могла поспать и отдохнуть. Что поделаешь, если место для надежного укромного лагеря пришлось выбирать так долго! Пока Виллоу будет находиться с ним, им придется обходиться вяленым мясом, сухарями и холодной водой из ручья. Он к этому привык, его это не пугало. Но Виллоу. Она не продержится и пары дней на такой диете. Виллоу выглядела смертельно усталой, а кожа ее казалась почти прозрачной

Внезапно Калеб подошел и снял Виллоу с седла. Когда она встала на землю, он почувствовал, как подогнулись ее колени. Калеб подхватил и прижал ее, вдыхая слабый аромат лаванды и дождя. Он вспомнил привкус мяты, оставшийся после прикосновения ее губ к фляге

— Вы можете стоять? — сдавленным голосом спросил Калеб

Что-то в его голосе заставило Виллоу напрячься. Она высвободилась из его объятий и неловкими, озябшими пальцами стала снимать с Измаила седло.

— Собирайте хворост для костра, южная леди, — отводя ее руку, сказал Калеб. — О жеребце я сам позабочусь.

Это прозвище прозвучало сейчас как пощечина. У нее был порыв резко ответить Калебу, но для этого не нашлось сил. К тому же сейчас Калеб мог сделать для Измаила больше, чем она, а благополучие лошади для нее важнее, чем защита уязвленного самолюбия.

Виллоу молча повернулась и направилась к ивняку. Она забралась в такую непролазную чащу, какую только могла отыскать. Там она после длительной возни с застежками стащила наконец с себя промокшие тяжелые юбки, уповая в душе на то, что Калеб окажется джентльменом и не последует за ней.

Она основательно озябла, пока отжимала юбки. Но еще более неприятно и больно было снова их натягивать. Виллоу принялась собирать хворост, щадя потертые места и неуклюже семеня из-за этого. Отрадно было то, что мало-помалу она согрелась и к ней вернулась привычная гибкость.

К тому времени, когда Виллоу появилась из кустов с охапкой сушняка, Калеб успел расседлать и привязать всех лошадей. Сидя на корточках под кустом, он счищал с веток сухую кору для костра, ловко орудуя длинным охотничьим ножом.

Виллоу положила хворост перед Калебом и направилась к вьючному седлу. Сдерживая стон, она опустилась на колени и стала шарить в сумке в поисках продуктов. Подняв глаза, она увидела, что Калеб прилаживает над костром кофейник. Костер был настолько компактный, что его можно было накрыть шляпой. Легкий дым рассеивался среди ивовых зарослей. О присутствии людей можно было догадаться, только подойдя совсем близко и к тому же с подветренной стороны.

Укромность лагеря радовала и одновременно пугала Виллоу. Было ясно без слов, что Калеб опасался преследования. Но даже если погони и не будет, любой, кого они могут встретить в этой дикой стране, вероятнее всего, окажется не другом, а врагом.

Да и суровое лицо Калеба говорило о том, что он начеку. Пламя освещало резкую складку у его рта, напряженный, сосредоточенный взгляд. Его вид не принес успокоения молодой женщине, которая валилась с ног от усталости и дрожала от холода в своей промокшей одежде.

«Я и не такое переносила, — убеждала она себя. — К тому же я наняла Калеба не для того, чтобы он утешал меня, а чтобы доставил меня к Мэтту. И мне не на что жаловаться в этом плане. Мы за ночь покрыли, наверное, миль сорок. Раньше начнем, раньше кончим, как говаривал мой папа».

Виллоу замесила тесто для лепешек. Превозмогая боль, она встала и подошла к костру.

— Можно взять нож? — спросила она.

Калеб бросил на нее быстрый взгляд. Голос у Виллоу был хриплый — то ли от сырости в воздухе, то ли еще отчего.

— Порезать мясо, — пояснила она.

— Сядьте, — грубовато сказал Калеб, забирая из ее рук сковородку — Я сам займусь этим.

Виллоу не возражала. Она тут же опустилась на землю и легла на спину Что из того, что земля сырая и холодная, зато она такая неподвижная, и не требуется ни малейших усилий, чтобы держаться на ней.

Через мгновение она заснула.

Когда Калеб нарезал мясо и взглянул на Виллоу, он решил, что она потеряла сознание. Опустившись рядом с ней на колени, он отыскал на ее шее пульс. Шея была холодная, но пульс прослушивался отчетливо, и дышала Виллоу ровно и глубоко. Калеб покачал головой, испытывая одновременно раздражение и невольное уважение к ней за ее упрямство.

— Шлюха ты или нет, но характер у тебя есть, — пробормотал Калеб.

Время от времени поглядывая на Виллоу, Калеб вновь занялся мясом. Когда вода в кофейнике вскипела, он добавил туда кофе и вновь поставил на огонь. Покончив с кофе, он пожарил мясо и положил его на кусочек коры. Затем вывалил на сковородку тесто

Пока готовились лепешки, Калеб нарезал ивовых палочек размером с палец и очистил их от коры, налил кофе в свою флягу, снова наполнил кофейник водой и поставил на огонь. Когда вода вскипела, он высыпал в нее пригоршню размельченной коры и отставил кофейник.

— Просыпайтесь, Виллоу.

Калеб сказал это негромко, но отчетливо. Виллоу не отвечала. Он наклонился к ней и слегка потряс за плечо. Никакой реакции. Зато он почувствовал, насколько холодной и влажной была ее одежда. Он взглянул на небо, пытаясь определить, есть ли время для сушки ее платья над костром. Ему хватило секунды, чтобы сделать вывод о рискованности подобной затеи. Солнце уже собиралось всходить, а, значит, люди могли проснуться и двинуться в путь. В местах, где они сейчас находились, никто не жил. Дым и запах костра наверняка привлекут внимание. Виллоу придется оставаться в мокрой одежде.

Прежде чем вновь попытаться разбудить Виллоу, Калеб погасил огонь.

— Вставайте, голубушка, — сказал Калеб, тряся ее за плечо теперь уже посильнее.

Виллоу медленно открыла глаза, но видно было, что она еще не проснулась. В ее глазах играли разноцветные искорки — голубые, зеленые, золотые. Длинные темные ресницы подчеркивали выразительность и оригинальный разрез ее карих глаз. В предрассветной сумрачной полумгле Виллоу разглядела лишь очертания шляпы с низкой тульей на черных волосах.

— Мэт? — прошептала она, пытаясь дотянуться рукой до него. — Это ты? Как долго я была одна.

Лицо Калеба стало жестким и суровым, едва он услышал имя любовника Виллоу.

— Вставайте, южная леди, — холодно произнес он. — Я приготовил вам завтрак, но, черт побери, не собираюсь кормить вас с ложечки. — Он нетерпеливо посадил Виллоу и сунул ей в руки флягу с кофе. — Пейте.

Виллоу машинально подчинилась его команде. Кофе был страшно горячим, она, обжигаясь, глотала его, подавляла выступавшие слезы и снова глотала живительную жидкость, которая несла ей благодатное тепло. Она ощущала, как это тепло расходится по телу, доходит до желудка. Она пила, пила, дрожа от удовольствия.

— А теперь поешьте, — сказал Калеб, забирая у нее флягу.

Виллоу взяла протянутые ей мясо и лепешку, но посмотрела на них без всякого интереса. Она настолько устала, что ей было трудно жевать. Вздохнув, она попыталась снова лечь.

— Ну нет, — не позволил Калеб, придавая телу Виллоу вертикальное положение. — Обязательно ешьте, иначе вы ослабеете настолько, что вас придется привязывать к лошади. И я это сделаю, южная леди!

Виллоу достаточно было беглого взгляда, чтобы понять: Калеб не шутит. Она вздохнула и жадно посмотрела на флягу, которую Калеб положил далеко от нее.

— Можно еще кофе? — с надеждой спросила она. Ее голос по-прежнему оставался хриплым.

— После того как поедите.

— Я не голодна.

— Вы почувствуете голод, как только ваш желудок попробует пищу.

Виллоу понимала, что Калеб прав, но от этого пища не становилась более желанной. Первые несколько кусочков она прожевала с трудом. Но мало-помалу стала есть на равных с Калебом, с аппетитом облизывая губы, а тайком — и пальцы. Он слегка улыбнулся и добавил ей мяса и лепешек. Она пробормотала слова благодарности, вгрызаясь в душистое мясо. Снизу лепешки были пропитаны жиром. Виллоу никогда не пробовала ничего более вкусного, и даже морковь, которая спасала от голодной смерти, не шла ни в какое сравнение с тем, что она ела сейчас.

Наконец Виллоу почувствовала, Что насытилась. Предвосхищая просьбу Виллоу, Калеб поднес к ее рту флягу.

— Спасибо, — тихо сказала девушка.

Виллоу закрыла глаза и вдохнула пьянящий аромат кофе из открытой фляги. Она испытала прямо-таки чувственное удовольствие от этого запаха, который сливался с запахом пробуждающейся земли. Виллоу сделала глоток, вздохнула и улыбнулась.

Именно в этот момент Калеб почувствовал прилив острого желания. Соблазн прильнуть к блестящим от жидкости губам Виллоу был настолько велик, что он предпочел отодвинуться от нее.

— Простите, — спохватилась Виллоу и протянула Калебу флягу. — Кажется, я жадничаю.

Калеб взял флягу и заглянул в нее, думая только о девичьих губах, которые мгновение назад касались горлышка. Чертыхнувшись про себя, он завинтил крышку и поднялся.

— Пойду осмотрю окрестности.

Едва ли Виллоу расслышала его слова. Она снова растянулась на траве и мгновенно заснула.

Калеб поднялся на ближайший холм, остановился недалеко от его вершины. Сняв шляпу, он некоторое время вглядывался в даль. Вокруг не было никакого движения, лишь отблески зари блуждали в небе. Калеб бесшумно спустился с холма, нарубил душистых, пружинящих веток и постелил поверх них брезент, которым закрывались продукты.

Виллоу не проснулась, когда Калеб поднял ее и уложил на сооруженную постель. Не проснулась она и тогда, когда он лег рядом с ней и накрыл обоих одеялом и вторым брезентом. Она просто вздохнула и пододвинулась поближе к источнику тепла, которым было его тело.

Калеб с досадой вспомнил, как Виллоу, проснувшись, потянулась к нему и назвала его именем другого мужчины. Но затем он всмотрелся в ее бледное, измученное лицо и вспомнил ее рассказ о войне… Жить на границе между враждующими сторонами, с больной матерью на руках, без мужской помощи… Калеб задумался: имел ли он право обвинять ее за то, что она стала на скользкий путь, пытаясь выжить? Другие женщины на такой путь становятся при куда более благоприятных жизненных обстоятельствах.

А некоторые глупые девчонки, вроде его сестры, отдают и добродетель, и жизнь за красивые сказочки о любви.

— Тебе повезло больше, чем Ребекке, — произнес Калеб, глядя в лицо спящей Виллоу. — Ты выжила, хотя и отдалась соблазнителю моей сестры — считай, мертвецу.

Калеб испытывал удовольствие от сознания того, что Виллоу никогда больше не проснется в постели Мэта и не потянется сладко с его именем на губах.


4


Калеб проснулся с первым раскатом грома. Облака, похожие на огромные летающие корабли, бороздили небо над ущельем. Свинцовые снизу и белесые сверху, гонимые шквалистым ветром и освещаемые вспышками молний.

— Хорошо, что я не стал сушить ее юбки, — пробормотал, преодолевая зевоту, Калеб. — Ясно как божий день, что мы опять вымокнем до нитки.

Виллоу не проснулась, она только недовольно застонала, когда Калеб встал с постели и холодный ветер забрался под одеяло.

— Вставайте, голубушка, — сказал он, засовывая ноги в холодные задубевшие ботинки. — Эта гроза — благо для нас. Мы можем спокойно ехать несколько часов, да к тому же засветло.

Не собираясь просыпаться, Виллоу натянула одеяло повыше, стараясь сохранить тепло. Одним движением руки Калеб сдернул с нее одеяло и брезент.

— Вставайте, Виллоу.

Он тут же отошел от постели, в которой они только что вместе спали. Он не знал, что сделает с ней, если она, просыпаясь, снова назовет имя его заклятого врага.

«Какое тебе дело до подружки Рено?»

Он не мог ответить на этот вопрос. Было ясно одно, как бы глупо это ни выглядело: ему есть до нее дело. Он хочет обладать Виллоу. Единственное, что удерживало Калеба от этого шага, была мысль: а вдруг она все-таки жена Метью Морана? Пусть и ничтожная, но такая вероятность все же оставалась. Одно дело — побаловаться с чьей-то любовницей, другое — с законной женой. Не имеет значения, насколько желанна она ему и скольких мужчин знала. Нарушение супружеской верности — такой же порок, как и нарушение слова.

Задача заключалась в том, как узнать, замужем ли она. Калеб продолжал размышлять об этом, взбираясь на холм, чтобы снова осмотреть местность.

Поблизости никого не было. В трех милях от их лагеря по тропе вдоль отрога Скалистых гор ехал всадник. В том же направлении двигался запряженный мулами фургон, пытаясь куда-то успеть до грозы. С южной стороны Калеб не заметил никакого движения.

Он наблюдал за окрестностями минут десять. Дороги оставались пустынными. Лишь тени облаков скользили по земле. В чистом голубом просвете между облаками парил ястреб. Золотой луч солнца выглянул из-за тучи и коснулся земли. Он рассек густую дымку тумана, словно могучий меч.

Снизу послышалось негромкое призывное ржание жеребца, обращенное к подругам. Калеб улыбнулся и расправил плечи, наслаждаясь покоем, светом и запахом земли. Казалось, в этой утренней тишине можно было услышать, как вдали невидимые с холма лошади щиплют траву. Но вот налетел мощный порыв ветра, пробежал по траве, пригибая ее к земле, растревожил засеребрившиеся ивы и наполнил все пространство между облаками и землей шепотом, шелестом и вздохами.

Шум налетевшего ветра разбудил Виллоу. В первое мгновение ей показалось, что она дома, в Западной Виргинии, спит на лужайке, а рядом пощипывают траву отцовские лошади. Затем она вспомнила, что больше у них нет ни лугов, ни ферм и что она уже давно не ребенок. Это окончательно пробудило Виллоу. Она резко села и обнаружила, что находится в ажурной тени деревьев, шелестящих под ветром. Она не помнила, как уснула и как оказалась на матрасе из веток, застеленных брезентом.

— Калеб! — негромко позвала она.

Ей никто не ответил. Виллоу обеспокоенно вскочила на ноги и высунулась из ивняка, не обращая внимания на то, что тело плохо слушалось ее, а ноги горели и болели. Уже первый взгляд успокоил ее: привязанные вдоль ручья лошади спокойно паслись, их шерсть поблескивала на солнце, когда они вытягивали шеи, пытаясь дотянуться до травы. Виллоу прислушалась: в кустах никто не ходил, не собирал хворост.

Правда, Калеб умел все делать совершенно бесшумно.

Стараясь ступать так же бесшумно, Виллоу углубилась в чащу, спеша справить все свои дела, затем пошла проверить лошадей. Арабские скакуны бодро гарцевали, камней в подковах она не обнаружила. Спина у Измаила была в полном порядке, он казался бодрым и свежим. У него хватило энергии притвориться, что появление Виллоу застало его врасплох. Он зафыркал и вытянул к ней шею, повел ноздрями и негромко заржал, словно призывая поиграть с ним.

— Ах ты, старый плут! — ласково погладила жеребца Виллоу — Ты ведь все время знал, что это я

Измаил ткнулся носом ей в грудь. Виллоу невольно отстранилась, она помнила, как обошелся с ней Дьюс.

Виллоу посмотрела на лошадей Калеба, но близко подходить к ним не стала, не желая искушать их юбками и давать Калебу повод для разговоров. Погладив напоследок бархатистую морду Измаила, она направилась набрать хвороста в надежде на то, что Калеб позволит развести костер.

Вернувшись в лагерь, Калеб обнаружил, что Виллоу проснулась и сидит перед охапкой хвороста.

— Как насчет того, чтобы развести костер? — спросила она, невольно выдавая голосом, как ей этого хочется.

— Только небольшой.

— Разве к западу от Миссисипи бывают большие костры? Здесь и деревьев-то нет.

— Подождите, пока окажемся в горах. Там их уйма.

Калеб понаблюдал, как Виллоу укладывала ветки для костра, а когда она закончила, убрал добрую половину, подпалил спичкой и помог огню разгореться, помахав над ним рукой. Когда пламя заполыхало, Виллоу, едва сдерживая стон, поднялась на одеревеневших ногах, чтобы взять кофейник.

— Прежде чем наливать воду, допейте содержимое, — предложил Калеб.

Виллоу приподняла крышку и заглянула внутрь. В кофейнике плескалась жидкость, хотя и темная, но не до такой степени, чтобы походить на кофе.

— Что это?

— Чай из ивовой коры, полезен при…

— Разных болях и простудах, — перебила она, состроив гримасу. — На вкус такой, что упаси бог!

Калеб слегка улыбнулся.

— Выпейте, голубушка. Вы почувствуете себя значительно бодрее.

— Я не хочу показаться жадной, — в ее взгляде светилась немая просьба. — Сколько вам оставить этого чая?

— Нисколько. Я ведь не южная леди

— Я тоже.

Калеб уловил в голосе Виллоу раздражение. Он улыбнулся еще шире.

— Ах да: вы северная леди.

— Я вообще не леди — ни северная, ни южная.

Калеб скользнул холодным взглядом по ее спутанным волосам и мятой, непросохшей одежде

— Допустим, что нет, — растягивая слова, произнес Калеб. — Думаю, что ваш любовник очень удивится вашему появлению.

— Мэт мне не любовник.

— Ах да… Я забыл. Он ваш… муж.

В последнее слово Калеб вложил явно презрительный смысл. Виллоу вспыхнула. Тщетно пыталась она скрыть смущение всякий раз, когда говорила о брате как о муже. В своем письме он написал вполне определенно: «Не распространяйтесь Вилли о том, где я нахожусь. Я знаю про ее страсть к путешествиям, но в здешних краях незамужняя женщина — игрушка для мужчин. Нас ожидают более важные дела, чем находиться при своей сестренке».

Смущение Виллоу, о чем свидетельствовал румянец на ее щеках, доставило Калебу явное удовольствие. Размышляя, не приспело ли время заставить ее раскрыться, он сунул палец в карман для часов в брюках. Но он коснулся не часов, а медальона, который перед смертью передала ему Ребекка, сообщив наконец, кто же отец ребенка.

Она скончалась от родильной горячки за несколько часов до смерти ребенка.

Медальон с изображением покойных родителей Рено — это все, что осталось от Ребекки. Да еще имя — Метью Моран по прозвищу Рено. Если Виллоу — жена Рено, она узнает его родителей. Если она врет, то, скорее всего, не сможет.

— А вы давно замужем? — спросил безразличным тоном Калеб.

Виллоу мучительно решала, что ей ответить.

— Гм… — Она закусила губу. — В общем, нет.

— В таком случае вы можете и не знать родителей мужа.

Виллоу воспрянула духом, почувствовав себя гораздо увереннее.

— Почему же? Я знала их много лет

— Они что — соседи?

Виллоу замялась, но решила держаться как можно ближе к истине

— Н-не совсем. Они взяли меня к себе, когда я была совсем юной.

Калеб кисло улыбнулся. Виллоу была плохой актрисой, что было ему на руку. Должно быть, большинство мужчин, которые не могли оторвать взора от ее полной груди и узкой талии, не замечали румянца стыда иа ее щеках, когда она врала. Мужчины глупеют, когда видят ослепительную улыбку и соблазнительные женские формы.

— Это хорошо, что вы знали родителей мужа, — сказал Калеб. — Проще было пожениться.

Виллоу промямлила что-то неопределенное и поднесла к губам кофейник. Уж лучше пить горьковатый лекарственный чай, чем продолжать врать.

Тишину расколол удар грома, последовавший за невидимой при дневном свете молнией. Вздрогнув, Виллоу опустила кофейник.

— Там еще осталось, — заметил Калеб, не отрывая взгляда от костра.

— Откуда вы знаете?

— Леди обычно боятся допить горькое лекарство до конца.

Не испытывай Виллоу неловкости за недавнюю ложь, она нашлась бы, как ответить. Но сейчас она спорить не стала, просто поднесла кофейник ко рту и допила содержимое. Калеб уголком глаза посмотрел на Виллоу и добавил веток в костер. Когда они разгорелись, Калеб подбросил еще несколько щепок, и пламя стало устойчивым и горячим, хотя костерок был совсем небольшой.

Они готовили и завтракали в молчании. По прошествии некоторого времени Виллоу почувствовала, что горький чай начинает действовать. Усталость в теле еще оставалась, но, когда она сгибала ногу, острой боли уже не испытывала. После завтрака Калеб и Виллоу загасили костер и свернули лагерь. На сей раз Дьюсу была уготовлена роль вьючной лошади, а Трей должен был нести немалый вес Калеба.

— Ваш жеребец не обидится, если его привязать к мерину? — спросил Калеб.

— Я не думаю.

Калеб хмыкнул.

— Ну, мы это скоро выясним. Которая из кобыл самая сильная?

— Любая из гнедых. Это дочери Измаила. Оседлайте Дав — ту, что с белым носком на одной ноге.

Калеб так и сделал, потом помог Виллоу сесть в седло. Когда она садилась, лицо ее заметно вытянулось, хотя она не издала ни звука. Калеб знал, что чай начал действовать, но никакое лекарство не избавит Виллоу от такой ошибки человечества, как дамское седло.

— Не хотите виски?

— Простите? — удивленно заморгала глазами Виллоу

— Виски. Хорошо снимает боль.

— Я буду иметь это в виду, — сухо сказала Виллоу. Несмотря на ноющую боль во всем теле и саднящую кожу между бедер, Виллоу чувствовала себя бодро. — Пока я буду подкрепляться чаем из ивовой коры.

— Как знаете.

Снова зарокотал гром, тучи сомкнулись и закрыли солнце. Дождь обрушился на землю в тот момент, когда Калеб тронул поводья и Трей возглавил движение. Дьюс добросовестно вел за собой четырех арабских лошадей. Измаил первое время фыркал и недовольно взбрыкивал, но в конце концов смирился с тем, что некий мерин, а не он прокладывает путь сквозь заслон дождя.

Если бы не водянистый мерцающий свет предвечерья, можно было бы сказать, что повторилось все то, что было прошлой ночью. Рысь, галоп, шаг, снова галоп — и так без конца. Виллоу даже не заметила, когда серый день перешел в черную ночь. По команде Калеба она жевала холодное мясо и лепешки, пила кофе, слезала с лошади и шла пешком, чтобы дать отдых Дав и размять затекшие члены, а затем снова садилась в седло, чтобы продолжить мучения.

Шли часы. Виллоу ничего не чувствовала, кроме смертельной усталости и мучительной боли во всем теле. Казалось, хуже быть уже не может, но тут задул свирепый, холодный ветер, и Виллоу стала колотить дрожь. Ветер широким потоком стекал с далеких вершин, которые скрывала ночь и ненастье.

Согнувшись над лукой седла и опустив голову, Виллоу пыталась как-то спастись от ледяного ветра. Она не сразу поняла, что произошло: из-за внезапной остановки лошади Виллоу едва не перелетела через голову Дав.

— Калеб, — хрипло спросила она, — что, уже рассвет?

— До рассвета еще далеко, но хватит этих дуростей! — последовал не очень любезный ответ.

Что имел в виду Калеб, Виллоу не поняла и ничего не сказала.

Калеб выбрал место для бивака в овраге, куда не проникал ветер. В одном месте скала образовывала нечто вроде навеса, под которым можно было укрыться от дождя. У поваленного ствола тополя под навесом запылал костер, и от влажной земли пошел пар. Тепло размягчило Виллоу, она зачарованно смотрела на пляшущие языки пламени.

— Поднимите руки, — скомандовал Калеб.

Виллоу повиновалась и почувствовала, как с нее снимают тяжелое пончо. Это ее удивило, потому что она не помнила, когда и как оказалась в нем. Но она удивилась еще больше, когда поняла, что Калеб расстегивает пуговицы ее дорожного костюма. Она попыталась оттолкнуть его руки, но это было все равно, что пытаться остановить низвергающийся с гор ветер.

— Что в-вы, по в-вашему мнению, д-делаете? — спросила Виллоу, стуча от холода зубами.

— Пытаюсь уберечь вас от воспаления легких, — мрачно ответил Калеб, срывая с нее платье и не обращая внимания на крючки, застежки и пуговицы — Пончо может спасти от холода, но не тогда, когда оно надето на мокрую одежду. Кстати, ваша одежда такая толстая, что высохнет теперь не скоро.

Виллоу посмотрела на освещенное костром лицо мужчины, который сдирал с нее платье так же бесстрастно, как счищал кору с бревна. Оно было мокрым и казалось черным из-за щетины. Такими же черными были пропитавшиеся влагой рубашка и жилет.

— Но в-вы тоже з-замерзли, — не без труда произнесла Виллоу.

Калеб лишь криво улыбнулся на ее реплику. Он достал из-за пояса нож и сделал то, что собирался сделать, впервые увидев Виллоу в этом громоздком, тяжеловесном наряде. Сталь полоснула по ткани и откромсала низ бесполезных юбок. Когда нож звякнул о металл, Калеб задержался, чтобы проверить содержимое потайного кожаного кармана, пришитого изнутри.

Двухзарядный пистолет выглядел игрушечным в его большой руке. Калеб прикинул его вес, убедился в том, что он заряжен и положил пистолет на бревно рядом с Виллоу. Затем снова стал орудовать своим длинным ножом, демонстрируя мастерство, которое при других обстоятельствах могло вызвать лишь восхищение. Но сейчас обоим было не до того: Виллоу была занята тем, что пыталась справиться с ознобом, а Калеб изо всех сил старался не замечать ее прозрачных панталон.

Однако лишь слепой или святой мог не обратить внимания на стройные линии ее ног или на соблазнительно просвечивающий пышный треугольник между бедер. Тонкий батист лифчика Виллоу был и того прозрачней, и взору открывалась девичья грудь с розовыми сосками, съежившимися от холода. Калебу стоило огромных сил воспротивиться искушению сбросить с себя мокрую одежду и разогреть Виллоу так, как это может сделать мужчина. Он сжал зубы и поспешил завернуть Виллоу в одно из своих самых мягких и теплых одеял.

— Побудьте здесь, пока я займусь лошадьми, — безапелляционно сказал он.

Виллоу нисколько не собиралась возражать. Огонь костра почти обжигал ей лицо, но еще сильнее горела замерзшая кожа на руках и ногах. Кажется, Виллоу никогда не чувствовала себя до такой степени продрогшей, даже тогда, когда зимой во время войны пряталась в погребе от солдат. Она сидела так близко к костру, что от ее волос шел пар, и была искренне благодарна этому немилосердному жару.

Когда Калеб, привязав и расседлав лошадей, вернулся к костру, Виллоу уже не дрожала. Пончо она передвинула поближе к огню, и от него тоже поднимался пар. Она позаботилась также о том, чтобы разложить на бревне и просушить шарф. Сушились также и остатки ее дорожного платья.

Калеб бросил на Виллоу быстрый взгляд, положил у ног охапку дров и сказал:

— Они сырые, поэтому надо подбрасывать по одной ветке.

Он стал шарить в сумках в поисках сковородки и еды, стараясь не замечать шелковистую кожу обнаженной руки, когда Виллоу потянулась за хворостом. Когда при этом одеяло соскользнуло, он попытался не замечать изящества ее шеи и плеча. Когда же одеяло соскользнуло еще ниже, Калеб постарался не замечать ни поднимающейся при дыхании груди, ни прозрачности кружев, так тонко оттеняющих женственность форм.

Пламя, лизавшее своими языками и пожиравшее дрова, было не горячее его мыслей. Он стал быстро резать огромным ножом мясо, размышляя, как ему побыстрее достать подходящую одежду для Виллоу.

Виллоу зачарованно наблюдала, с какой сноровкой он разрезает на равные ломтики мясо.

— Вы очень ловко обращаетесь с ножом.

Калеб не без иронии ответил.

— Мне об этом многие говорили. Видно, так оно и есть.

Виллоу неуверенно улыбнулась.

— Займитесь чем-нибудь, — не глядя на нее, распорядился он. — Проверьте, не вскипела ли вода.

Его холодный тон напомнил Виллоу недавно сказанные им слова о том, что он не нанимался в прислугу. Подоткнув одеяло, она наклонилась над костром. Прядь ее сверкающих золотом волос едва не коснулась пламени. Прежде чем она что-то сообразила, Калеб схватил ее за руку и оттащил от костра.

— Вы что, не могли придумать ничего лучшего? Кто наклоняется над костром с распущенными волосами? — укоряющим тоном произнес он. — Милая леди, да с вами хлопот больше, чем с лисой в курятнике.

— Я не леди, мои волосы слишком мокрые, чтобы загореться, и вообще мне надоело слушать, как вы унижаете меня! — выпалила Виллоу.

Калеб увидел ярость в карих глазах и дрожащие от гнева нежные губы. Да она вся дрожала с головы до ног, ее приводило в бешенство презрение Калеба, которое он явно не намерен был скрывать

— Вы просто устали, — сказал Калеб, отпуская ее руку. — Что касается остального, то знайте: мокрые волосы прекрасно горят, а я перестану укорять вас за беспомощность, когда вы станете полезной

Он резко поднялся и направился к вьючным седлам. Через минуту он вернулся с темно-синей шерстяной рубашкой кавалерийского покроя, которую можно было застегивать на обе стороны. Большинство рубашек такого рода, насколько знала Виллоу, были украшены блестящими медными пуговицами. Пуговицы на рубашке Калеба были роговыми, темными, они тускло блестели при свете костра.

Виллоу подумала, что Калеб не носит ярких и марких вещей Седло, упряжь, одежда, шпоры, даже пояс для оружия — все было призвано исполнять свои функции и не имело никаких украшений, которые так радуют глаз некоторых мужчин. Вряд ли это объяснялось отсутствием денег. Все его вещи были добротными и не заношенными. Скорее всего, его целью было не привлекать внимания во время путешествий по этой дикой стране.

— Я понимаю, что ее не назовешь шикарной, — медленно произнес Калеб, протягивая рубашку Виллоу. — Но вы будете чувствовать себя спокойнее, если соскользнет одеяло.

Не вполне понимая, что Калеб имеет в виду, Виллоу проследила за направлением его взгляда. Одеяло соскользнуло с плеча, и лишь высокий тугой сосок удерживал его от дальнейшего падения. Ахнув, Виллоу схватила одеяло обеими руками и села к огню спиной. Золотые блики костра отражались на ее коже, и вся она была похожа на янтарную статуэтку.

Калеб сжал в кулак пальцы. Он прикрыл рубашкой плечи Виллоу и снова занялся приготовлением еды, заставляя себя не думать об обольстительной груди и точеном силуэте спины. Но приказание проще отдать, чем выполнить. Его мысль неотвратимо возвращалась к увиденному.

Злясь на себя за то, что не в силах контролировать мысли, а тем более — чувства, Калеб молча готовил мясо. Так же молча Виллоу принялась разогревать лепешки, действуя одной рукой, а второй пытаясь придерживать распахивающееся одеяло, закрепленное на талии. Рубашка Калеба висела на ней, словно пальто, явно большой ворот оставлял открытыми ключицы и впадинку на шее.

Тем не менее в целом Виллоу успешно задрапировала свое тело. Моменты, когда женские ножки Виллоу приоткрывались при движении и между ними пробегали таинственные бархатные тени, были чрезвычайно редкими, но каждый такой момент был как удар ножа для Калеба, всякий раз напоминая ему о том, какая красота скрыта под складками одеяла.

После ужина Калеб добавил дров в костер, расстелил на траве брезент и повернулся к Виллоу. Она внимательно следила за ним, чувствуя, что он не в духе, хотя и не понимала причины этого. Более опытная женщина догадалась, бы об источнике раздражительности Калеба, но Виллоу к разряду опытных женщин не относилась. Ей было ясно лишь то, что Калеб с трудом владеет собой.

— Вы умеете стрелять из дробовика? — спросил он внезапно.

— Да.

Калеб потянулся к бревну, за которым лежало автоматическое ружье и дробовик. Виллоу вздрогнула, решив, что Калеб хочет дотронуться до нее. Он заметил ее реакцию, плотно сжал губы — и ничего не сказал. Подняв дробовик, он привычным движением человека, который проделывал это тысячи раз, вынул его из чехла.

— Держите.

Виллоу взяла в руки дробовик. Несмотря на укороченный ствол, легким его назвать было нельзя. Впрочем, его вес не был для Виллоу неожиданным. Она осмотрела ствол. Калеб удовлетворенно кивнул. По ее действиям он понял, что с длинноствольными дробовиками она обращаться умела.

— Заряжен, — коротко предупредил он.

Виллоу неожиданно улыбнулась.

— Вы им нечасто пользуетесь.

— Заряжать умеете?

— Да.

Калеб бросил ей на колени небольшую коробку.

— Здесь сорок патронов. Если кто-то до моего возвращения подойдет сюда, его лучше прикончить.

— До возвращения? А куда вы уходите?

— В нескольких милях отсюда живут люди. Я хочу узнать, не идет ли кто по нашим следам.

— Разве это возможно? Мы только и делаем, что скачем в темноте и под дождем.

Калеб прищурил золотисто-карие глаза.

— Каждая собака в Денвере знает, что мы отправились в сторону Сан-Хуана. Всякий здравый человек может сообразить, что Сан-Хуан юго-западнее Денвера. Страна чертовски пустынна, это верно, но это не значит, что в ней легко скрыться. Хороших перевалов — считанное число, и все дороги ведут к ним

Он выжидательно помолчал, но Виллоу ничего не возразила и не спросила.

— Туда, куда мы направляемся, есть лишь два пути, — продолжил Калеб. — Первый идет мимо Каньон-Сити вдоль притока Арканзаса через перевал и дальше к реке Гуннисон. В этом случае мы окажемся севернее Сан-Хуана. Или же можно пройти семьдесят миль на юг к передним отрогам Скалистых гор, затем пересечь Сангре-де-Кристос и от Рио-Гранде через Аламосу двигаться на север. В этом случае мы окажемся южнее Сан-Хуана.

Калеб снова выждал. Виллоу внимательно его слушала, однако никак не прореагировала на сказанное.

— Вы меня слышите? — нетерпеливо спросил он.

— Да.

— Если я знаю, куда идти, об этом знают и наши преследователи. Так какой путь мы изберем — через Каньон-Сити или Аламосу? — все также нетерпеливо спросил он

Пытаясь мысленно представить карту, которую Метью прислал в одном из своих писем и которая находилась в саквояже, Виллоу напряженно сдвинула брови. Каньон-Сити упоминался. Упоминалась также Аламоса. Как, впрочем, и другие города. Но ни одному из них не отдавалось предпочтение. Очевидно, предполагалось, что в то место, где находился Мэт, можно попасть различными путями, в зависимости от того, откуда выезжать. Мэт знал, что его письмо может быть передано братьям, которые вряд ли будут дома, поэтому изобразил маршруты с отправными точками, разбросанными чуть ли не по всей карте Америки от Западной Виргинии до Техаса и от Калифорнии до Канады.

Однако Мэт не указал местонахождения золотого прииска. Он лишь отметил пять вершин близ Сан-Хуана и объяснил, что братья должны искать его в этом районе.

— Мэт находится где-то к западу от Великого Водораздела, — медленно произнесла Виллоу. — Крупнейшая река этого бассейна — Гуннисон.

Калеб хмыкнул.

— Бассейн этой реки обширный. Каньон-Сити ближе к северной его части, а через Аламасу попадаешь в низовье.

— Может быть, выбрать самый короткий маршрут?

— Ай да идея! — не без сарказма заметил он. — Будь у меня манчестерский кристалл, я бы мигом определился. Но у меня его нет. А коль так, мы пройдем немного на юг и посмотрим, что сейчас делается на перевалах, начиная отсюда и до той точки. — Собираясь уходить, он добавил:

— Погасите костер. Измаила и кобыл я привязал в овраге. Если услышите, что лошади чем-то обеспокоены, хватайте дробовик и ныряйте в ближайший лес. Когда я появлюсь, то подам сигнал.

— А как я узнаю, что это вы?

Калеб полез в задний карман, затем с удивительной быстротой и точностью поднес руку ко рту. Внезапно тишину ночи прорезал бросающий в дрожь пронзительный звук, напоминающий волчий вой. Виллоу увидела у рта Калеба маленькую губную гармонику. Гармоника исчезла с такой же быстротой, с какой и появилась.

Прежде чем Виллоу успела что-либо сказать, темнота ночи поглотила Калеба. Она услыхала стук копыт уносящихся вдаль лошадей, после чего воцарилась тишина.

Через несколько минут долина вновь наполнилась обычными ночными звуками. Застрекотали и зашуршали насекомые. Треск костра показался Виллоу слишком громким, а пламя слишком ярким. Она вынула из костра несколько головешек. Пламя опало, стало затухать, лишь время от времени вспыхивали слабеющие язычки огня. Вскоре тлеющие угольки подернулись пеплом.

Виллоу свернулась на брезенте, пристроив голову на седло и положив рядом дробовик. Несмотря на твердое намерение бодрствовать, вскоре Виллоу заснула — усталость взяла свое.


5


В предутренней мгле Калеб осторожно и бесшумно двигался в сторону селения. Конечно, вряд ли кто-то окажется здесь в такую погоду, однако рисковать не стоило. Он не собирался идти до самого селения, ему нужно было незаметно добраться до дома Вулфа.

«Слава богу, Вулф не очень общителен, — подумал Калеб, шагая вдоль неширокого ручья, который привел его к бревенчатому дому. — Можно не опасаться, что я натолкнусь на разговорчивую компанию гостей».

В окнах не было света. Тихо было в загоне для скота и в наружных пристройках.

— Кого-нибудь ищете?

Голос, холодный и отрывистый, донесся сзади.

— Привет, Вулф, — сказал Калеб, стараясь стать так, чтобы его руки были видны Вулфу в призрачном предутреннем свете. — Ты гостеприимный, как всегда.

Послышался щелчок — Вулф спустил ружье с боевого взвода.

— Привет, Кэл. Я не мог понять — ты ли это, Рено или кто-нибудь еще из белых великанов.

Калеб улыбнулся.

— А почему не индеец?

— Ну нет! У них хватит здравого смысла не шляться по ночам в такую погоду. — Вулф вышел из-за высокого тополя. Он двигался легко и бесшумно, как человек, привыкший жить в дикой стране, в которой может встретиться не только друг. — Заходи, отдохни несколько дней, amigo <Amigo (исп.) — друг.>. Дьюсу отдых явно не помешал бы. Да и Трею тоже.

— Он не помешал бы и мне. Но не время.

Вулф молча разглядывал Калеба черными глазами. При солнечном свете глаза у Вулфа были темно-синие, и унаследовал он их от британца-отца. Ночью же он больше походил на сына своей матери из индейского племени чейеннов. Это был человек, с которым люди считались.

— Напал на след Рено? — бесстрастно спросил Вулф Калеба. Порознь он общался с тем и с другим и к обоим испытывал симпатию. Он не знал, почему Калеб гонялся за Рено. Калеб никогда об этом не говорил, а Вулф никогда не спрашивал.

— Сейчас у меня о другом голова болит. Я оставил женщину в нескольких милях отсюда. Ей нужна сухая одежда.

— Это не Виллоу Моран? — поинтересовался Вулф.

Калеб чертыхнулся.

— Ну и быстро же распространяются слухи!

— Люди довольны, что Джонни Слейтер получил по заслугам. — Вулф усмехнулся. — Щенок Койота… Убийственная кличка! Он этого не переживет. Он уже охотится за тобой.

— Ему же будет лучше, если он не найдет меня.

— Он найдет тебя, если ты пойдешь через Каньон-Сити, — уверенно сказал Вулф. — Он поджидает тебя у начала большой дороги с частью банды. Другая половина направилась к Рио-Гранде.

— Ты уверен?

— Они оставили человека на пересечении дорог. Спроси его. И спроси, какую награду за твою голову пообещал Джед Слейтер. Четыреста долларов тому, кто принесет ему твой скальп. Тысяча долларов тому, кто привезет тебя к Джеду Слейтеру живым.

— Ну и сукин сын!

— Тебе не нужно еще ружье? — спросил Вулф. — Я свободен с тех пор, как отец написал мне, что не приедет этим летом.

Предложение было заманчивым. Вулф блестяще владел и любым оружием, и кулаками. Он унаследовал боевой дух отца-шотландца и индианки-матери. Однако Калеб не считал себя вправе рисковать чужой жизнью. К тому же, помимо Калеба, лишь Вулф знал о том, что Рено и Метью Моран — одно и то же лицо. Если Виллоу узнает, что Калеб хочет убить ее возлюбленного, их совместное путешествие потеряет смысл.

— Спасибо, но в этом нет необходимости, — сказал Калеб. — Существует множество способов оставить их с носом.

— В горах — не так уж много. Ты можешь проскочить мимо банды Слейтера у Рио-Гранде, но нет шансов сделать это в Каньон-Сити.

— Есть другие перевалы.

Вулф удивленно поднял черные брови.

— Мало кто из белых знает о них.

— Мой отец в пятидесятые годы побывал в этих краях в качестве армейского топографа. Есть другие перевалы. Пожав плечами, Вулф переменил тему.

— А что, жеребец у нее действительно первоклассный?

— Прелестный жеребец, — подтвердил Калеб

— Прелестный — это не рекомендация для лошадей и женщин, — заметил Вулф.

— Он гораздо выносливей, чем кажется на первый взгляд. Очень сообразительный. Идет как дьявол

— Выносливый, говоришь?

— Да, и кобылы тоже.

— Оставь их у меня. Они доставят тебе много хлопот, тем более на высокогорье.

— Виллоу не пожелала оставить их в Денвере. Сомневаюсь, что она оставит их здесь, но на всякий случай предложу. Лучше молись, чтобы она не согласилась. Иначе Слейтер не задержится с визитом к тебе.

Вулф улыбнулся.

— Расценю это как высокую честь.

Калеб покачал головой и засмеялся. Ему была по душе эта черта приятеля: Вулф был бойцом до мозга костей.

— А как девчонка? — спросил Вулф. — Держит марку?

— Не уступает арабским скакунам, — признался Калеб. — Боевая девчонка. Если я достану сухие вещи и приличное седло, она одолеет перевалы.

— А что, неужели она едет в дамском седле?

— В том-то и беда!

— Черт побери! Я не видел такого седла с тех пор, как покинул Англию!

— Скоро я его тоже больше не увижу… Чистая дурость эти седла!

Вулф мягко улыбнулся.

— Наверное… Английские леди на ирландских лошадях смотрятся в них как красивые бабочки…

— Если б я знал, что они так милы твоему сердцу, я привез бы тебе это чертово седло. Твоя кузина сможет воспользоваться им в свой следующий приезд.

— Леди Джессика Чартерис предпочитает скакать галопом без седла. — В голосе Вулфа прозвучали нотки восхищения, которые тут же сменились некоторой грустью. — В последнем письме говорилось о ее замужестве. Скорее всего, она больше не будет досаждать мне в Америке.

Вулф как-то рассеянно посмотрел по сторонам, словно пытаясь вернуться к делам сегодняшним и забыть о письме, которое принесло ему саднящее чувство утраты.

Калеб спешился, привязал лошадей в кустах и вместе с Вулфом направился к хижине

— Послушай, а у Джессики для езды на лошади был другой костюм, кроме платья до земли с уймой юбок, которых больше, чем листьев на дереве?

Вулф улыбнулся.

— Тебя устроят брюки и рубашка из оленьей кожи? Их сшила моя тетка. И еще в последний раз Джесси упросила меня купить ей джинсы. Еле нашел подходящий размер. Как и седло.

— Упросила, говоришь? Хотел бы я видеть эту девчонку. Как ты думаешь, она не рассердится, если я на несколько недель позаимствую ее одежду и седло для другой дамы?

— Надеюсь, что не рассердится К тому же, если Джесси прикатит сюда со своим аристократическим супругом, она не станет шокировать его таким нарядом

Презрение, которое прозвучало в голосе Вулфа, когда он говорил о будущем муже Джессики, не удивило Калеба. Вулф ни во что не ставил английских аристократов, хотя сам наполовину был голубых кровей. Единственное исключение он делал для юной своевольной Джессики.

— Так я могу взять ее одежду? — спросил Калеб.

— Бери Джесси никогда больше ею не воспользуется. Может, что-нибудь еще? Говори, не стесняйся. Лучше взять продукты у меня, чем заезжать за ними в Каньон-Сити и столкнуться там нос к носу со Слейтером

— Да, я рассчитывал пополнить запасы в Каньон-Сити — признался Калеб

— Скажи, что тебе надо, — я дам.

— Еды для нас и зерна для лошадей, если, конечно, у тебя найдется лишнее, — сказал Калеб. — Трава сейчас повсюду хорошая, сочная, но чтобы выдержать тяжелую дорогу, понадобится зерно

— Еда — не проблема. Ста фунтов зерна хватит?

Калеб издал вздох облегчения.

— Спасибо, брат. А пару одеял не одолжишь? На перевале будет чертовски холодно, если это ненастье сохранится

— У меня есть кое-что получше одеял — спальные мешки.

Лицо Калеба выразило сомнение.

— Джесси настояла, чтобы мы их взяли, — продолжал Вулф, не обращая внимания на реакцию приятеля. — После первой же ночевки я оценил их. Тепло, ветер не поддувает. Отличная вещь!

Калеб искоса взглянул на Вулфа.

— Гоняешься за модными новинками в своем немолодом возрасте?

Вулф улыбнулся. Они были ровесники, им обоим в апреле стукнуло тридцать.

— Я люблю удобства. Я не такой ветхозаветный, как ты.

Калебу неожиданно вспомнились сказанные Виллоу слова: «Око за око — это закон Запада?»

— Я готов заплатить за старомодные одеяла, — Калеб вынул из кармана золотую монету. — Если этого мало, я… — начал он.

— Убери ее, пока я не взбесился, упрямый ты сукин сын, — перебил его Вулф.

Калеб бросил косой взгляд на Вулфа, но монету убрал.

Они молча подошли к хижине. Внутри было темно и сыро, комната была обставлена очень просто. Как только двери захлопнулись, Вулф повернулся к Калебу и завел разговор о том, что всегда обходил молчанием, — о человеке по прозвищу Рено.

— Я был бы счастлив, если бы ты за своими делами вообще забыл про Рено, — спокойно сказал Вулф. — Ты никогда не говорил, что тебе от него надо, и я не спрашивал об этом. Это не мое дело. Но я обязан предупредить тебя, Кэл. Если ты когда-либо найдешь Рено, крепко подумай, есть ли у тебя основания обвинить его в чем-то. Как только ты его обвинишь, считай, что через секунду вы оба, скорее всего, окажетесь покойниками.

Калеб ничего не ответил. Ничего не сказали Вулфу и его глаза.

Вулф посмотрел на суровые складки на лице Калеба.

— Ты слышишь меня, amigo? Ты и Рено, вы стоите друг друга.

— Я слышу.

— И что?

— Пусть все будет, как есть.

* * *


Виллоу проснулась от негромкого ржания Измаила. Гулко заколотилось сердце. Овраг был освещен косыми солнечными лучами, но ей было не до красот природы. Схватив дробовик одной рукой и поддерживая одеяло другой, она бросилась в кусты, стараясь при этом производить как можно меньше шума. Когда заросли стали совсем непроходимыми, Виллоу повернулась и, пригнувшись, замерла, пытаясь рассмотреть, что же обеспокоило жеребца.

Тишину нарушил звук, напоминающий вой волка.

Через минуту появился Калеб на Дьюсе, за ним следовал Трей. Виллоу потребовалось мгновение, чтобы осознать изменения в экипировке лошади: вместо вьючного седла на Трее было седло для верховой езды. Поверх него были приторочены два мешка с зерном, сзади виднелся матрас, а на нем — куртка из овчины.

— Все спокойно? — спросил Калеб, когда Виллоу вышла из кустов.

— Да. Вот только сейчас Измаил заржал при вашем приближении.

— Я специально подъехал со стороны ветра, чтобы предупредить о приближении. — Калеб спешился и стал быстро, даже несколько сердито расседлывать Дьюса. — Пока я приведу в порядок Дьюса, приготовьте кофе на маленьком костре… Вы теперь знаете, как его разводить.

Виллоу направилась к Трею, намереваясь помочь Калебу, который выглядел очень усталым. Калеб жестом отстранил ее.

— Займитесь, голубушка, костром. Огонь спокойно относится к длинным юбкам и одеялам, а мои лошади — нет.

Закончив заниматься Дьюсом, Калеб направился к Трею. Он стал отвязывать и сгружать мешки с зерном, дурманящий аромат долетел до арабских лошадей и они нетерпеливо заржали. Он развязал один из пятидесятифунтовых мешков и легко поднял его, поднес к лошадям и одарил каждую небольшой порцией зерна. Их изящные мордочки и жадность, с которой они набросились на угощение, напомнили Калебу, как их хозяйка украдкой слизывала языком крошки с кончиков пальцев.

Он вновь испытал прилив желания и решительно направил свои мысли на насущные проблемы: выбор маршрута, погода, усталость, банда Слейтера — и любовник Виллоу.

Состроив гримасу, Калеб почесал затылок и вернулся к костру. Вода в кофейнике уже закипела. Рядом на коленях стояла Виллоу в его рубашке с закатанными до локтей рукавами и одеялом, обмотанным вокруг бедер. Она расчесала волосы и собрала их в пучок, перевязав кружевной лентой, срезанной с нижней юбки. В таком виде она, казалось, не должна была внушать каких-то плотских желаний.

Однако когда Виллоу подошла к Калебу и протянула ему аппетитно пахнущую еду, он еле сдержался, чтобы не заключить ее в объятия. Вроде бы он должен был чувствовать себя слишком усталым, однако его мужская плоть отреагировала вполне определенно.

Калеб негромко ругнулся и поспешил принять от Виллоу кофе.

— Калеб? — вопросительно произнесла Виллоу, недоумевая по поводу того, что могло стать причиной непонятного блеска в его глазах.

— Перевалы открыты, пока не начнется ураган. Банда Слейтера разделилась на две части. Они ждут нас где-то возле Рио-Гранде и Арканзаса, — выложил он без обиняков.

Правда, он не стал говорить, что Слейтер назначил за голову Калеба вознаграждение, способное поднять на охоту всех разбойников от Вайоминга до Мексико.

— Что мы будем делать?

Холодные золотистые глаза Калеба остановились на дамском седле. Резким движением руки он поднял его и швырнул в ручей. За ним последовал дорожный костюм Виллоу.

— Бога ради, Калеб, что вы делаете?!

— Они ищут девушку, у которой хватает глупости ехать в горы в дамском седле, — холодно сказал Калеб, глядя в удивленные карие глаза Виллоу. — Я такой глупой девушки не знаю. А вы знаете?

Виллоу открыла было рот, но ничего не сказала.

— Хорошо, — коротко кивнул Калеб. — Они ищут девушку в дурацком длинном платье, которое никогда не просыхает в дождь и слякоть. Я не знаю такой глупой девушки. А вы знаете?

Виллоу переплела пальцы рук и опять ничего не сказала.

Калеб хмыкнул и продолжал:

— Они ищут упрямую девчонку, которая хочет протащить пять великолепных лошадей мимо бандитов. Я не знаю такой упрямой девушки. А вы знаете?

— Мои лошади останутся со мной, — твердо сказала Виллоу. — Так мы уговаривались, Калеб Блэк. Вы что, отказываетесь от своего слова?

Виллоу тут же пожалела, что у нее вырвались эти резкие слова. Но было уже поздно. Слова были сказаны, и сейчас на нее должен обрушиться гнев Калеба.

— Я никогда не беру своего слова назад, кому бы я его ни дал, даже избалованной южной леди, — ледяным тоном процедил Калеб.

Не глядя на Виллоу, он дернул матрас и развернул его, открыв упрятанные внутрь предметы одежды. Что-то было из оленьей кожи, что-то из хлопка и фланели.

— Наденьте сначала фланелевое белье, затем брюки из оленьей кожи и джинсы. А сверху…

— Я много лет одеваюсь сама и разберусь, что надевать вниз, что наверх.

Калеб передал ей сверток.

— Здесь шляпа и жакет под меховую куртку из овчины. У Вулфа не нашлось плаща для Джесси. Уж извините.

— У вас его тоже нет?

— Мы с Вулфом терпеть их не можем. От них толк лишь тогда, когда сидишь под тентом.

В конце концов любопытство Виллоу взяло верх над осмотрительностью.

— Кто такой Вулф? А Джесси его жена?

— Вулф Лоунтри. Джесси — его кузина, приемная дочь его отца… Что-то в этом роде.

— Где он живет? Я бы хотела поблагодарить его лично

— Сомневаюсь, что это нужно.

— Но почему же?

— Его отец — британец голубых кровей, а мать — дочь шамана племени чейеннов.

— Она знахарка? — заинтересовалась Виллоу.

Прищурившись, Калеб посмотрел ей в глаза. В них он не прочитал ничего, кроме искреннего любопытства. Не было и следа какого-либо презрения, которое многие люди испытывают к полукровкам

— Я никогда не спрашивал об этом, — сказал он наконец. — А что?

— Она может знать целебные растения Запада, — пояснила Виллоу. — Я видела здесь несколько похожих на наши, но их немного.

— Вы верите индейской медицине?

— А почему бы и нет? Индейцы живут здесь гораздо дольше, чем мы.

— Вы самая удивительная южная леди, которую я когда-либо встречал.

— Наверное, потому, что я вовсе не южная леди, — парировала она.

Калеб слегка улыбнулся.

— Этого не скажешь по вашему выговору. Слушать вас — все равно что мед с ложки пить.

— Просто у меня голос негромкий и не напоминает реку, которая перекатывает булыжники по дну…

— Для оскорблений вы могли бы выбрать другое время, — перебил он Виллоу. — Сейчас у нас есть более приятные дела.

Быстрым движением Калеб расстелил поверх брезента взятые у Вулфа одеяла, положил в изголовье седло и нырнул в эту импровизированную постель.

Виллоу осмотрелась, ища другие одеяла.

— А где моя постель?

— Там же, где и прошлой ночью. — Он приподнял одеяла, показывая на свободное место рядом с собой. — Вот здесь.

Виллоу недоуменно уставилась на него.

— Я что, спала рядом с вами?

— Именно так.

— Но… я н-не помню этого.

— Вы настолько устали, что не заметили бы, даже если бы бизон прокричал у вас над ухом, — сказал Калеб — Сейчас у вас есть выбор: вы можете лечь рядом со мной и поспать в тепле либо лечь отдельно и замерзнуть. Решайте, леди. В любом случае, после того как переоденетесь, затушите костер.

Пока Виллоу подыскивала подходящий ответ, Калеб надвинул на глаза шляпу и отвернулся. Через минуту его дыхание стало ровным и спокойным.

Некоторое время Виллоу наблюдала, как вздымалась и опускалась грудь Калеба. Очевидно, он спал. Тем не менее переодеваться придется идти в кусты. А они мокрые от дождя. Брр! И эти сухие вещи вымокнут. К тому же так не хотелось уходить от жаркого, уютного костра.

— Калеб, — шепотом позвала Виллоу.

Калеб не отозвался и не пошевелился.

И Виллоу приняла решение. Осторожно и бесшумно, чтобы не разбудить Калеба, она сняла обувь и разложила новые вещи на своей половине постели. Повернувшись спиной к Калебу, она развязала обмотанное вокруг талии одеяло, некоторое время повозилась с застежками хлопчатобумажных рейтуз и натянула их на ноги, сначала до колен, а затем до конца.

Сделать это было непросто. Прежняя обладательница сухой одежды была, по всей видимости, более миниатюрной Белье обтянуло упругие девичьи формы, словно вторая кожа. Нельзя сказать, что это было неудобно — просто очень непривычно.

Для Калеба вся эта сцена одевания была поистине мучительной. Когда Виллоу, пытаясь натянуть рейтузы на крепкие, округлые бедра, оттолкнула от себя одеяло и распрямилась, а справившись с задачей, удовлетворенно огладила бока, Калеб стиснул зубы, чтобы не застонать. Он многое отдал бы за то, чтобы вот так же погладить эти крутые бедра и услышать в ответ томный приглушенный стон.

Калеб решительно закрыл глаза и бесшумно повернулся спиной к Виллоу, которая ничего этого не заметила. Она наклонилась к новым вещам. Ее привели в восторг брюки из оленьей кожи, бархатные на ощупь и удивительно легкие.

Едва не мурлыкая от удовольствия, Виллоу, прежде чем надеть брюки, несколько раз провела по ним ладонью. Как и рейтузы, они плотно охватили ее бедра. Рубашка была не менее мягкой и удобной и украшена по низу лифа бахромой и тесьмой. Она скульптурно обрисовала упругую высокую грудь Виллоу. Вся одежда источала легкий аромат розовых духов. Виллоу сделала несколько пробных шагов, чтобы почувствовать, как она будет двигаться без привычного груза юбок. Свобода и легкость движений, которые она ощутила, поразили ее.

«Мама пришла бы в ужас, увидев меня в брюках, — подумала Виллоу, испытывая одновременно и восторг, и грусть. — Но нищим не приходится быть разборчивыми.

И потом, брюки очень теплые. Да и тело они скрывают не хуже юбок. Просто немного по-другому скрывают».

Оставалось надеть джинсы и шерстяной жакет в крупную красно-черную клетку, какие обычно носят лесорубы. Джинсы были просторнее других вещей, как, впрочем, и жакет. И пистолет отлично помещался в одном из передних карманов. Замысловатый разрез и застежка на джинсах поначалу озадачили Виллоу, но уже через минуту она деловито застегивала упрямые тугие пуговицы. Она продела руки в рукава жакета, который предназначался, по всей видимости, для мужчины, поскольку пуговицы оказались не на той стороне. Джинсы и жакет какое-то время уже были в носке, успели обмяться и не топорщились, как это бывает с новыми вещами.

Виллоу взяла из кучи одежды жемчужно-серую широкополую шляпу с низкой тульей. Несколькими легкими ударами ладони она вернула шляпе первоначальную форму, надела ее и завязала тесемки под подбородком. Явно не хватало зеркала.

«Ну и хорошо, что его нет, — подумала Виллоу — Мои волосы сейчас, наверно, похожи на речные водоросли»

В новой одежде Виллоу почувствовала, что ей становится тепло. Она лишь сейчас поняла, как долго пробыла в мокром и холодном костюме. Виллоу почти со страхом взглянула на небо. Облаков не было, но это не гарантировало того, что дождя не будет. К концу дня ураган мог принести с гор дождевые тучи.

Налетел ветер, как-то противно завыл, напомнив Виллоу о холодной ночи, которую она коротала в одиночестве. Вверх взметнулся сноп искр. Виллоу вынула пару головешек; огонь в костре медленно угас. Она присыпала угли землей, после чего пожалела об утрате источника тепла. Взглянув на узкую полоску брезента, которая предназначалась для нее, Виллоу еще раз подумала, насколько крупным был Калеб Блэк. Мысль о том, что она должна лечь рядом с этим мужчиной, приводила ее в смятение. Но мысль о том, чтобы лечь на холодной сырой земле, бросала ее в дрожь.

Бесшумно сняв шляпу, жакет и джинсы, Виллоу опустилась на брезент и юркнула под одеяло. Сознание того, что Калеб совсем рядом, порождало в ней беспокойство и напряженность. Однако, видя, что Калеб никак не реагирует на ее появление под одеялами, Виллоу мало-помалу расслабилась, наслаждаясь исходящим от Калеба теплом. Она глубоко, с облегчением вздохнула и почувствовала, что засыпает.

Калебу для этого понадобилось больше времени, но в конце концов заснул и он. У него выработалась привычка периодически просыпаться и прислушиваться к окружающим звукам, после чего он снова погружался в сон. В одно из таких пробуждений он обнаружил, что его рука обнимает Виллоу за талию, в то время как она уткнулась лицом ему в грудь и положила руку на плечо. Улыбнувшись, он подтянул повыше одеяло и накрыл с головой обоих, убрав таким образом свет и сотворив мир, единственными обитателями которого были он и девушка, так доверчиво спавшая в его объятиях. Засыпая, он ощущал запах розовых лепестков, исходивший от одежды, которую некогда носила английская аристократка.

Когда Калеб проснулся, почувствовав, что хорошо отдохнул, овраг освещали косые лучи заходящего солнца. Виллоу продолжала спать, свернувшись калачиком. Они оба лежали на левом боку. Рука Калеба покоилась на талии Виллоу. Теплые девичьи бедра прижимались к Калебу, что вызывало вполне предсказуемую реакцию в его теле.

Не двигаясь, но ощущая бешеные толчки крови, Калеб мысленно приводил множество аргументов, в силу которых он не должен позволить своей руке лечь на девичью грудь, приласкать соски и выяснить, так ли они ведут себя под мужской рукой, как под струями холодного дождя. Но в этом маленьком, совершенно особом мирке под одеялами все аргументы казались зыбкими и недостаточно убедительными.

«Спокойно, старина, — скомандовал себе Калеб. — Она может быть замужем. И даже если это не так, она одинокая женщина в этой суровой пустынной стране. Я не хочу, чтобы она потом говорила, будто я воспользовался случаем. Если она хочет меня, пусть посмотрит мне в глаза и скажет об этом».

Чтобы его тело не могло одержать верха над доводами разума, Калеб вылез из соблазнительного, пахнущего розами гнездышка. Виллоу что-то пробормотала во сне и пошевелилась в поисках ускользающего тепла.

— Вставайте, — произнес Калеб, натягивая ботинки и притопывая ногой. — Здесь вам не шикарный отель… Если хотите завтракать, надо приложить руки.

Карие глаза раскрылись и некоторое время смотрели на него из-под густых, цвета янтаря, длинных ресниц. Она зевнула, выгнув розовый язычок, как это делает котенок, затем вздохнула и взмахнула ресницами.

— Вот что, южная леди. Когда я разведаю обстановку и вернусь, нужно, чтобы были готовы дрова и налита вода. Возможно, ваши лошади нуждаются в уходе. Если в вашем пузатом саквояже не найдется скребницы, можете взять ее в моей багажной сумке.

— Доброго утра и успеха вам.

Виллоу подождала, пока Калеб скроется из виду, вылезла из-под одеял, оделась и стала раскладывать костер. Обретенная свобода в движениях поражала и восхищала ее.

Воздух был теплым, лишь изредка налетал легкий ветерок. В ивняке пели невидимые птицы, смолкшие, когда девушка подошла к ручью. Над головой плыли облака, некоторые из них имели свинцовый оттенок.

«Бог даст, этой ночью не будет дождя», — подумала Виллоу. Ответом ей был шелест потревоженных ветром листьев. Вздохнув, она углубилась в заросли, где и обнаружила недостаток своей новой одежды. В отличие от панталон, рейтузы и брюки были сшиты в промежности. Для женщин это создавало определенные трудности. Ей надо было стаскивать с себя все, что на ней надето. Недовольно ворча, Виллоу стала разоблачаться под порывами неуемного ветра.

Она вернулась в лагерь, все еще продолжая сетовать на несоответствие мужской одежды ее женской природе. Ей хотелось разжечь костер, но она не стала этого делать. Если бы Калеб хотел, чтобы она развела костер, он сказал бы об этом. Виллоу слишком много лет провела в страхе из-за того, что огонь дымом или треском выдаст ее присутствие.

Виллоу занялась наведением порядка в лагере. Она вытряхнула и скатала одеяла, приготовила щепки для растопки, принесла свежей воды. Покончив с этим, она извлекла из сумки Калеба скребницу и направилась к лошадям. Дьюс и Трей встретили ее спокойно, поскольку теперь их не нервировало хлопанье длинных юбок, Измаил, как всегда, вел себя по-джентльменски. Виллоу скребла Пенни, небольшую гнедую кобылу, когда жеребец заржал и толкнул Виллоу в плечо. Лишь тогда она поняла, что в нескольких футах от нее стоит Калеб и наблюдает за ней немигающими золотистыми глазами.

Внезапно Виллоу захотелось узнать, как находит ее Калеб в индейском костюме из оленьей кожи, с распущенными волосами, доходящими до бедер. Но если Калеб и заметил перемену в ее одежде, то ничего не сказал. Не пялил глаза он и на ее ноги, которые Виллоу никогда не демонстрировала мужчине в таком виде, как сейчас.

— Мои лошади не доставили вам хлопот? — спросил Калеб, сомневаясь в том, что Виллоу рискнула к ним подойти.

Убедившись, что Калеб не собирается обсуждать ее костюм, Виллоу бодрым голосом ответила:

— Трей и Дьюс были исключительно вежливы, пока я их скребла. Оба по очереди подставляли мне ногу и не делали попыток наступить на меня, пока я чистила им копыта.

Глаза Калеба раскрылись от удивления, когда он понял, что Виллоу полностью обиходила его лошадей. Это потрясло его не меньше, чем новый наряд Виллоу, который так подчеркивал женственность форм. Он стал склоняться к мысли, что это была плохая идея — одеть Виллоу в брюки. Конечно, ей так было удобнее, но каково ему!

То же самое с рубашкой. Лиф облегал ее груди любовно и плотно, словно мужские ладони.

— Грузовой фургон с большой скоростью двигается на юг, — после паузы сказал Калеб. — Ветер с запада. Маленький костерок никто в фургоне не заметит. Когда взойдет луна и с гор задует холодный ветер, нам не помешает фляга с кофе и ломоть хлеба в дорогу.

На лице Виллоу вспыхнула улыбка.

— А можем мы попить кофе сейчас?

Уголки рта Калеба поднялись почти против его воли, и он произнес:

— Я об этом просто мечтаю.

Закончив заниматься лошадьми, Виллоу достала лифчик и панталоны и выстирала их в ручье кусочком мыла, найденным ею в своем багаже. Хорошо отжав, она развесила их на бревне возле костра в надежде, что тонкая материя быстро высохнет

Калеб молча раскладывал мясо и жареные лепешки по тарелкам, сделанным из коры тополя. Виллоу налила кофе во флягу и принялась за еду. Когда она потянулась за лепешкой, Калеб вынул небольшой горшочек меда — это лакомство сунул в его сумку Вулф.

— Боже мой, мед! — тихонько ахнула Виллоу. — Вы просто волшебник! А вы угостите меня этим чудом?

— Ну разве я могу отказать, если вы так мило просите, — ответил Калеб, передавая ей горшочек.

Виллоу улыбнулась, слегка хихикнула. Ответная улыбка Калеба излучала свет и тепло. На мгновение Виллоу показалось, что она снова дома — в том доме, который оставался только в памяти и мечтах. Ей вспомнился семейный очаг, довольные родители, ребячьи проказы братьев, безобидные шутки Мэта в ее адрес и его трогательная привязанность к младшей сестренке.

Виллоу наклонила горшочек и полила лепешку медом. Густая золотистая жидкость светилась, словно солнечный свет. Прежде чем вонзить зубы в это лакомство, Виллоу слизнула тоненькую ниточку божественного нектара, свесившуюся с края лепешки. Это было бесподобно! Она издала стон наслаждения, даже не замечая того. Прошло по меньшей мере три года с тех пор, когда она последний раз вкушала этот дивный дар леса и солнца.

Калеб следил за ней уголком глаза, пытаясь окончательно удостовериться в том, что все эти облизывания губ и восторги Виллоу — не специально разыгранное для него представление. Виллоу искренне наслаждалась вкусом меда, чувственно причмокивая губами, и это возбуждало Калеба не меньше, чем воспоминание о том моменте, когда он видел ее в полупрозрачном нижнем белье.

Если бы Виллоу дразнила его, Калебу было бы нетрудно либо проигнорировать, либо принять ее заигрывания. Но она нисколько не играла, и это ставило его в невыгодное положение. Он хотел ее, а она его — нет.

А если и хотела, то умела скрывать лучше любой другой женщины.

«Может, она в самом деле жена Рено. Ведь не каждый же мужчина покупает жене кольцо.

Только почему она краснеет при слове «муж», словно ребенок, которого поймали, когда он воровал из сада яблоки?»

Ответ на это мог быть только один: Рено не был мужем Виллоу.

Калеб рассеянно прикоснулся пальцами к медальону, который для большей безопасности хранил в кармане рядом с часами. Затем взглянул, высоко ли солнце. Светло будет еще около трех часов, если не начнется гроза. Правда, пока не было никаких признаков ее приближения. Можно ожидать кратковременных ливней, но не затяжного дождя предыдущей ночи.

Калеб машинально достал медальон, открыл его и стал изучать портреты на обеих его сторонах. Из сказанного Виллоу следовало, что она знает родителей Рено не хуже, чем своих собственных. Калебу оставалось только показать ей медальон. Если она узнает портреты, значит, она жена Рено. Если не узнает — стало быть, нет. Будет определено раз и навсегда.

«Покажи это ей. Выясни, доступна ли она.

А что, если нет?»

Вопрос полоснул Калеба, словно нож. Боль подтвердила, насколько желанна ему эта женщина с золотистыми волосами и звонким переливчатым смехом.

«Не желай жены ближнего твоего».

Это легко сказать. Впрочем, до того как Калеб встретил Виллоу, с этим у него проблем не было. Сейчас же он не был уверен в том, что может следовать букве, а тем более духу древнего закона.

«То, чего ты не знаешь, не болит?

Врешь, глупец. То, чего ты не знаешь, может…»

— А это что? — спросила Виллоу, прервав нить размышлений Калеба.

Он настолько резко повернулся, что Виллоу вздрогнула.

— Простите, — быстро сказала она. — Я не хотела вас напугать.

Калеб перевел взгляд с ясных карих глаз Виллоу на золотые овалы раскрытого медальона. На него смотрели дв т серьезных лица. Калеб небрежно повернул медальон таким образом, что Виллоу также могла их увидеть.

— Это медальон, — сказал он, внимательно наблюдая за выражением ее лица.

Виллоу наклонилась к Калебу и кончиками пальцев оперлась о его ладонь. Идя навстречу ее желанию, он сильнее повернул руку, позволяя ей лучше рассмотреть портреты.

У мужчины было ничем не примечательное лицо, светлые глаза, темные волосы, усы и большие оттопыренные уши Столь же мало примечательно было лицо женщины, со светлыми глазами и опять же оттопыренными ушами Виллоу украдкой взглянула на Калеба, пытаясь определить, какое отношение к нему могла иметь эта пара. Ни в складках лица, ни в разрезе глаз, ни в изгибе губ, ни, тем более, в форме ушей у этих людей не было ничего общего с Калебом.

Виллоу прокашлялась, подавила в себе готовый вырваться смешок и пробормотала:

— Рыбак рыбака видит издалека.

Уголок рта Калеба слегка приподнялся.

— Да, я подумал о том же, когда впервые увидел эти два портрета

— Значит, эти люди — не ваши родственники? — осторожно спросила она.

— Я собираюсь спросить вас о том же.

Виллоу подняла руки и убрала назад тяжелые волосы, открыв взору Калеба уши.

— А как вы думаете?

Калеб подумал лишь о том, чтобы легонько куснуть эти миниатюрные ушки, но вспомнил цель своих вопросов и сказал:

— И не родственники мужа?

Пытаясь скрыть предательский румянец на щеках, Виллоу отвернулась

— У Мэта нормальные уши

— Значит, это не его родители? — Калеб придал голосу некоторую игривость, словно желая поддразнить ее.

Золотые волосы взлетели и рассыпались по плечам Виллоу, когда она энергично тряхнула головой.

— Нет! Я никогда в жизни не видела этих людей.

— Уверены в этом? — переспросил Калеб с ленивой улыбкой

— Вы думаете, что можно забыть такие уши?

Калеб негромко рассмеялся, приходя к мысли, что жизнь значительно лучше, чем казалось ему тогда, когда в нем проснулась страсть к женщине, которая, по его представлениям, была женой другого.

— Нет, южная леди, я так не думаю… Такие дурацкие уши я видел только однажды, у одного знакомого мула.

Виллоу была непонятна причина явного удовлетворения, которое слышалось в его голосе, тем не менее она разделяла его. Она негромко рассмеялась, довольная, что разговор о Мэте не принял опасного направления. И пока рука Калеба не накрыла ее руку, она не замечала, что ее пальцы все еще лежат на его ладони.

Поняв это, Виллоу вздрогнула и попыталась отдернуть руку. Чувствуя ее настороженность, Калеб отпустил ее, слегка погладив ей пальцы. Теперь, когда он определил ее семейное положение, он принял решение начать продуманную кампанию соблазнения.

Это может произойти не обязательно сегодня или завтра, но рано или поздно это произойдет. Сидевший в Калебе охотник был уверен в неизбежном успехе, как был уверен и в том, что найдет и убьет человека по имени Рено. Человека, который не был мужем Виллоу.

— Лучше надевайте свои брюки, милочка, — сказал Калеб, вставая и одновременно помогая подняться Виллоу — Нам предстоит долгий и тяжелый переход, пока мы не скроемся от Слейтера и его банды.


6


Горы отбрасывали густые длинные тени, когда Виллоу, стоя перед Измаилом, с некоторым сомнением разглядывала свое новое седло. У жеребца оно не вызвало возражений. Лишь движение его ноздрей говорило о том, что он заметил перемену. Он почуял новый запах.

А вот Виллоу ощутила разницу, едва попытавшись поднять седло. Его неожиданный вес поразил ее, и она разжала руки. Калеб мгновенно подхватил седло и легко закинул на спину жеребца.

— Прошу!

Виллоу посмотрела на сплетенные руки в кожаных перчатках, услужливо подставленные в виде стремени. Светло-карие глаза Калеба смотрели на нее так пронзительно, что она невольно испытала смущение.

— Можно, я попробую сесть сама? — спросила Виллоу, чувствуя неизвестно откуда взявшуюся хриплость в своем голосе.

Черные брови приподнялись. Калеб пожал плечами и сделал шаг в сторону.

— Как вам угодно.

Виллоу ухватилась левой рукой за поводья и гриву, подняла левую ногу до уровня стремени, а правой рукой взялась за луку седла. На полпути вверх она остановилась, вспомнив, что правая нога должна пройти над крупом лошади, а не над лукой седла. Лишь своевременное направляющее движение руки Калеба не дало ей распластаться на седле в виде украшения.

— Благодарю вас, — пробормотала Виллоу, устраиваясь в седле и все еще ощущая прикосновение руки Калеба к своим ягодицам.

— Пожалуйста, — серьезно ответил Калеб.

Он прятал улыбку, пока Виллоу пыталась вынуть левую ногу из стремени. Если Калеб и слышал, как участилось ее дыхание, когда он взялся за щиколотку и помог ей выпростать ногу, он не подал вида.

— Пожалуй, я опущу стремя чуть пониже, — сказал он — Никогда не видел Джесси, но, надо думать, она малявка почище вас.

Румянец выступил на щеках Виллоу.

— Я не малявка, — пробормотала она.

Улыбнувшись, Калеб бережно вынул правую ногу из стремени, опустил его пониже на два деления, хотя и знал, что достаточно было опустить на одно. Закончив, он вставил ногу в стремя так заботливо, что это вполне могло сойти за ласку.

— Встаньте, голубушка.

Виллоу повиновалась.

Рука Калеба скользнула по коже седла, проверяя, достаточен ли зазор между сиденьем и наездницей Рука проходила, но с некоторым трудом.

Почувствовав прикосновение к столь интимным местам, Виллоу вспыхнула, задохнулась и приподнялась на цыпочках

— Калеб!..

— Да-да, я вижу, — сказал он — Стремя нужно поднять на одно деление выше. Садитесь опять.

Калеб не торопясь убрал руку и стал возиться со стременем, на сей раз поднимая его. Сейчас Виллоу могла видеть лишь поля его черной шляпы. Постепенно она приходила в себя, дыхание ее успокаивалось. Она пыталась забыть о странных ощущениях, испытанных ею, когда рука Калеба скользнула между ее ног.

Однако забыть это было невозможно.

— Встаньте снова.

— Я уверена, теперь будет в самый раз, — в отчаянии сказала Виллоу.

Тихий, дрожащий голос Виллоу действовал на Калеба не менее возбуждающе, чем тяжесть округлых теплых ягодиц, коснувшихся его ладони. Он хотел снова потрогать их, провести по ним ладонью, сжать Виллоу в объятиях

Но она не просила его об этом. Напротив, она умоляла его этого не делать

— Как вам будет угодно, милая леди, — сказал он, отворачиваясь. — Только не хнычьте потом, если набьете рубцы на вашей нежной попке из-за того, что стремена плохо подогнаны

Прежде чем Виллоу собралась с ответом, Калеб одним махом взобрался на Дьюса и круто развернул его, заставив взвиться на задних ногах. Калеб и Виллоу ехали прямо на запад, по все сужающемуся ущелью. Уже совсем стемнело, когда они выехали из него. Дорогу освещала луна, Периодически появляясь из-за гонимых ветром туч

По знакомым созвездиям, которые проглядывали в просветах облаков, Виллоу определила, что они двигались теперь на запад, а не на юг, как прежде, после того как выехали из Денвера. Она поднималась в стременах и вглядывалась вперед, тщетно пытаясь увидеть каменные бастионы, которые ей никогда раньше видеть не доводилось. Однако ночь и облака не давали такой возможности.

Следуя за идущими впереди лошадьми, Измаил перешел на легкий галоп, когда Калеб свернул в лощину. Виллоу быстро приспособилась к новому аллюру. Ехать верхом было легче, особенно когда Измаил шел рысью или преодолевал склоны.

Через несколько часов Виллоу окончательно освоилась в новом седле, словно ездила так всю жизнь. В одном отношении Калеб был прав: седло было значительно жестче прежнего.

Внезапно из темноты появился мерин Калеба. Когда две лошади пошли рядом, Калеб приблизил губы так близко к лицу Виллоу, что ее опалило тепло его дыхания.

— Из лощины потянуло дымком. Я пойду на разведку. Подержите Трея до моего возвращения. И не позволяйте Измаилу ржать, если он учует других лошадей.

Передав ей поводья вьючных лошадей, Калеб растворился в темноте.

Виллоу ждала возвращения Калеба со все возрастающим беспокойством. Минуты текли так медленно, как тает лед в холодный весенний день. И лишь когда она решила, что с ним что-то случилось, Калеб бесшумно возник рядом с ней. По его знаку она отъехала назад, удаляясь от встречи с какой-то опасностью впереди. Через сотню ярдов Калеб развернул своего мерина и поехал рядом с Виллоу.

— Какая-то опасность? — спросила она еле слышно.

Калеб притянул ее еще ближе и заговорил так тихо, что его невозможно было услыхать на расстоянии фута.

— Два человека в грязной одежде, но с чистыми ружьями и быстрыми лошадьми… Похваляются, что они сделают с деньгами, когда продадут ваших чудо-коней.

Они обсуждали также привязанность Виллоу к дамским седлам и вопрос о том, стоит ли ее переучивать. Впрочем, Калеб не упомянул об этом. От страстного желания пресечь эти раздумья его удержало лишь опасение, что выстрелы будут слышны далеко, а гарантии того, что поблизости нет Других бандитов, у него не было.

— Они из банды Слейтера?

— Вряд ли. Они с Севера. Слейтер — продукт южный. — С минуту Калеб прислушивался к ночным звукам, затем продолжил:

— В нескольких сотнях ярдов отсюда есть другая лощина. Нам придется спешиться, чтобы наши силуэты не вырисовывались на фоне неба. Вы сможете идти в темноте пешком, не спотыкаясь на каждом шагу? И бесшумно, потому что нет ветра, который скрыл бы шум шагов?

— Мне частенько приходилось пробираться мимо солдат, — сказала Виллоу. — Кроме одного случая, всякий раз успешно.

Калеб на миг представил, как могли поступить солдаты с девушкой, попавшей им в лапы, и почувствовал холодную ярость. Не явился ли этот случай причиной того, что Виллоу ступила на скользкий путь? Ведь потерянную девственность не вернуть. После этого никто не может знать, сколько мужчин было у женщины, и многие дочери Евы пользуются этой ситуацией. В том числе и многие вдовы.

Быстрым движением Калеб повесил дробовик дулом вниз на плечо Виллоу.

— Дробовик заряжен, — предупредил он. — Стреляйте в любого, кто к вам приблизится. Вы меня слышите?

Вздрогнув, Виллоу прошептала:

— Да.

Что-то бормоча себе под нос, Калеб проверил ружье, заодно убедившись в том, что оно вынимается из чехла без задержек. Он направил мерина к тому месту, которое темнело на фоне освещенной луной земли. Калеб перевел Дьюса на шаг и двигался, зорко вглядываясь вперед и держа руку наготове у пояса. За ним шли шесть остальных лошадей. Налетал порывами ветерок, однако эти легкие дуновения едва ли могли заглушить топот стольких копыт.

«Это все равно, что пытаться среди ночи незаметно протащить зарю», — с раздражением подумал Калеб.

Он бросил взгляд на небо. Облака не сгущались, свет луны был так же ярок. Неглубокий овраг, по которому они двигались, не был для всадников надежным укрытием.

Калеб спешился и вынул автоматическое ружье. Держа в левой руке оружие, он бесшумно продвигался вперед. Дьюс следовал за ним без понуканий. Идущие в связке кобылы едва не наступали друг на друга и неизбежно производили больше шума, чем лошадь, идущая отдельно.

Виллоу показалось, что минуло полночи, когда они в конце концов вышли из оврага и Калеб помог ей снова сесть на Измаила.

— Хотите оставить у себя дробовик? — негромко спросил он.

— Да, пожалуй… Если не возражаете.

— Я заберу чехол.

Несколькими минутами позже Калеб свернул на север и пустил лошадь быстрым шагом. Отъехав на такое расстояние, что их уже не могли услышать те двое, Калеб пришпорил Дьюса. Они шли легким галопом, пока позволяли дорога и освещение. После того как луна скрылась за облаками, перешли на рысь. И лишь когда начался крутой подъем, Калеб сбавил скорость.

Несколько раз Калеб спешивался, давая отдых лошадям. Он хотел как можно дальше уйти до зари от тех людей, которые охотились за ними и у костра строили планы, как распорядиться судьбами Калеба, Виллоу и лошадей.

Ночные часы тянулись томительно. Виллоу прижималась к седлу, стремясь вписаться в ритм движений Измаила. Никогда еще первые еле приметные признаки зари не приносили ей такой радости. Она отмечала каждый знак превращения ночи в день. Когда Калеб свернул к небольшому ручью, Виллоу едва удержалась, чтобы не застонать при мысли о горячей пище и возможности отдохнуть, растянувшись на земле. Спешившись, она несколько мгновений постояла, держась за Измаила, прежде чем направиться к ближайшим кустам.

Калеб видел, какой неверной, скованной походкой шла Виллоу, и задумался, нельзя ли продлить эту короткую стоянку. Он вспомнил о мускулистых, крепких мустангах, которых видел на привязи недалеко от костра, и понял, что выбора нет. Мустанги были широкогрудые, длинноногие, в превосходной форме и могли скакать целый день. Их же лошади проделали долгий и утомительный путь.

Переложив седло Виллоу на одну из гнедых, Калеб поменял верховое и вьючное седла на своих лошадях. Когда появилась Виллоу, он был готов скакать дальше. Увидев, что бивака не предвидится, Виллоу в отчаянии закусила губу.

Попытка Виллоу самостоятельно взобраться на лошадь оказалась неудачной, после чего в седло ее усадил Калеб.

— Оторваться от преследователей мы можем только одним способом: тратить на езду больше времени, чем они, — пояснил он.

— Вы в самом деле думаете, что они слышали, как мы уходили оврагом? — спросила Виллоу.

Калеб внимательно посмотрел в лицо девушки, пытаясь определить, на сколько у нее хватит сил. При свете зари были заметны темные круги под глазами Виллоу — безмолвные свидетели усталости. После паузы он сказал:

— Может быть, пара лошадей могла бы проскользнуть незаметно… Пусть три лошади. Но семь?! Никакого шанса, черт побери! Чуть свет эти люди бросятся на поиски наших следов. И самое большее через десять минут найдут их… Земля сырая и хорошо сохраняет следы. Семь лошадей оставляют такой след, что даже новичок его увидит. А эти люди не новички.

Виллоу посмотрела на своих скакунов и поняла то, что недоговаривал Калеб. Без ее лошадей шансы уйти от погони резко возрастали. Лишние лошади замедляли общую скорость передвижения и к тому же оставляли слишком много следов.

— Наш единственный шанс, — продолжал Калеб, — двигаться вперед и молиться, чтобы разразилась хорошая буря и смыла наши следы.

Он потянулся к сумке и достал из нее темный платок, в котором были завернуты остатки еды. — Здесь мясо и хлеб, — сказал он, бросая ей узел. — Поешьте, когда представится возможность. Вода для питья во фляге у вашего седла.

— А что будете есть вы?

— То же, что и вы. Только попозже.

Не дожидаясь, что скажет Виллоу, Калеб тронул шпорами лошадь и пустил ее рысью.

Переход ночи в день совершился столь плавно, что Виллоу не могла определить, когда это произошло. Густые облака не пропускали солнечных лучей. Вдали видны были только поросшие соснами склоны гор, вершины которых скрывали облака.

Дорога поднималась вверх, облака, наоборот, снижались, и вскоре пелена, затягивающая небо, повисла над путешественниками как крыша. Временами шел, дождь, но он не мог смыть следы семи лошадей, карабкающихся все выше и выше по кряжу Скалистых гор.

Деревья на косогорах появлялись все чаще. На смену тополю, который Виллоу привыкла видеть на берегах ручьев, пришли елки и сосенки, которые тянулись вверх, к серому небу, словно желая пробиться сквозь марево туч к солнцу. Следы копыт стали не столь заметны. Это несколько утешало Виллоу, хотя и не слишком.

Калеба, по всей видимости, это нисколько не настраивало на оптимистический лад, ибо он продолжал двигаться, не снижая скорости и очень редко давая отдых лошадям, несмотря на крутизну подъема. Многовековой слой хвои, устлавшей землю, заглушал топот копыт. Какой-то неестественной казалась эта тишина, когда двигалась кавалькада из семи лошадей. Лишь изредка поскрипывали седла и фыркали лошади, да откуда-то издалека порывы ветра доносили иногда то ли раскаты грома, то ли шум водопада.

А однажды Виллоу — в этом она не сомневалась — услышала далекие выстрелы.

По мере продвижения вверх воздух становился все прохладнее, ветер все неприятнее. Виллоу подтянула завязки у шляпы и глубже угнездилась в седле. Мимо мелькали деревья и видно было, как позади земля уходила вниз. Лошади дышали тяжело даже тогда, когда шли шагом. Наконец они вскарабкались на уступ горы, вершина которой скрывалась за завесой тумана и дождя.

Калеб достал из сумки бинокль в латунной оправе и посмотрел назад. Виллоу остановила Измаила рядом с Калебом У нее захватило дух, когда она увидела перспективу, открывающуюся с облюбованного Калебом наблюдательного пункта. Местность казалась совершенно пустынной. Над лесом не было видно ни дымка. Ни дорожного фургона, ни всадника. Ни построек, ни вспаханных полей. Ни ствола, ни пня со следами топора.

— А это что? — спросила она, заметив темный след на светлом лугу в тысяче футов внизу.

— Это семь лошадей истолкли траву, — мрачно сказал Калеб. — Даже если те два типа где-то потеряют наш след, они смогут найти его снова на лугу. Кстати, нам повезет, если не нарвемся на ютов. Обычно у меня не было с ними проблем, но и приманки в виде нескольких лошадей тоже не было.

— Я не совсем понимаю… — В голосе Виллоу прозвучала тревога. Она не подозревала, что в этой стране любой след можно было сравнить с пожаром, который мог погасить лишь сильный ливень.

Калеб опустил бинокль и посмотрел на обеспокоенное лицо молодой женщины, которая находилась так близко, что было слышно ее дыхание. В неясном утреннем свете ее глаза казались серебристыми. Губы ее походили на нежную розу, чуть обветренные щеки слегка румянились, а косы были цвета солнца, которое сейчас скрывалось за тучами. Калеб попытался представить себе, как будут выглядеть эти волосы, если их рассыпать по обнаженным плечам.

Молча обругав себя за неумение управлять страстями, Калеб сложил бинокль и пустил лошадь вперед. Выбранный им маршрут пролегал через лес, окаймлявший луга, и перелесье, которое Виллоу не ожидала встретить в этой дикой стране. Окружали их окутанные облаками горы, которые с каждой милей все круче вздымались вверх. Здесь и там по склонам сбегали, кипя и пенясь, бойкие ручьи

Вскоре дождь разошелся не на шутку. Виллоу поначалу обрадовалась, надеясь, что потоки воды смоют их следы, но затем пришла к заключению, что их продвижение сильно замедлится. Ехать в ненастье по накатанной и в общем-то ровной деревенской дороге — это одно дело, и совсем другое дело — карабкаться по крутому каменистому склону.

Плотный шерстяной жакет Виллоу долго не пропускал воду, но в конце концов промок и он, равно как и джинсы. Вода стекала с полей ее шляпы на седло. Нижние ветви деревьев вносили свою лепту в то, чтобы осложнить жизнь, при малейшем прикосновении изливая на путешественников потоки воды. Время от времени из темной зелени хвойных деревьев выступали призрачно-тонкие стволы осин. Светло-зеленые сверху и серебристые снизу, их листья трепетали под ударами дождя. Порой деревья росли так густо, что Калебу приходилось выискивать пути для объезда, чтобы не застряли в первую очередь вьючные лошади

Холодный ветер дул сверху вниз по склону, разрывая плотную завесу облаков. Подъем становился все круче. Где-то левее, внизу, шумел ручей. Его не было видно за стеной дождя, но Виллоу знала, что ручей должен быть. Потоки воды, бегущие сверху, были тому гарантией.

Как-то неожиданно облака расступились. На землю хлынули солнечные лучи, и мириады маленьких солнц зажглись в каждой дождевой капле.

Калеб бросил взгляд вокруг, но ему было не до красот. Он знал, что последует за этим, знал, что Виллоу будет возражать. Но у него не было иного выбора. После того, как Виллоу отказалась оставить лошадей в Денвере, а затем у Вулфа Лоунтри, он предвидел, что такой момент может наступить

Калеб с мрачным лицом направил мерина к опушке перелеска. Подобных живописных мест в Скалистых горах было много, в том числе и на большой высоте. Наблюдая за окрестностями, Калеб ждал, когда подъедет Виллоу. На другом конце поляны за ним, в свою очередь, наблюдали олени. Выждав некоторое время, грациозные животные снова принялись щипать траву

Омытый дождем, искрящийся под лучами солнца изумрудный луг, рассеченный голубой лентой ручья, был настолько красив, что подъехавшая к Калебу Виллоу ахнула от восхищения. Затем она подняла взгляд на открывшиеся громады гор — и оцепенела, ошеломленная их величием.

Исхлестанные снегом, обдуваемые ветром, полностью лишенные растительности на своих гранитных вершинах, они господствовали не только в небе, но и над всей землей. Ничего более впечатляющего Виллоу никогда не видела.

— Это все равно, что увидеть лик божий, — сказала она срывающимся голосом.

Калеб переживал почти такие же чувства. Он любил эти горы больше жизни, считая, что он принадлежит им, а они ему. Он не только любил, но и глубоко понимал их

Горы всегда были для человека чем-то особенным.

Человек же не был чем-то особенным для гор.

Калеб спешился. Он брал поводья каждой из арабских лошадей и наматывал ей вокруг шеи, намереваясь предоставить им возможность двигаться дальше без привязи.

— У Измаила есть любимая кобыла? — спросил он.

— Дав. Гнедая, которая шла за вами.

— Слезайте. Я оседлаю ее для вас, хотя Измаил и так пойдет за вами как на привязи.

— Не понимаю.

— Знаю, что не понимаете, — сурово сказал Калеб. Ему страшно не хотелось делать то, что он собирался сделать. — Ваши арабские лошади сильны, быстроноги и натренированны. Теперь мы посмотрим, насколько они умны. Если они умны, они пойдут без всякой привязи и повода, как бы ни устали и какой бы трудной ни была дорога… Ну, а если нет… — Калеб пожал плечами, — так тому и быть… Я не намерен губить вас и себя из-за лошадей, будь они хоть какие красавцы.

— Но ливень наверняка смыл наши следы, — горячо сказала Виллоу. — Мы сможем уйти от любых преследователей, если только они не знают местность так же хорошо, как и вы.

— Сомневаюсь, что знают, но дело не в этом.

— А в чем же?

— Дело в том, — жестко сказал Калеб, — что вести лошадей на привязи дальше чертовски опасно. Начиная отсюда, дорога становится тяжелой.

— Становится?! — не веря своим ушам, воскликнула Виллоу.

— Именно, южная леди. — Он устремил на нее пронзительный взгляд золотых глаз. — Пока что мы встретили лишь несколько скал посреди долин и лужаек… Ничего особенного… Лошадь может сбиться с шага, споткнуться, упасть, подняться и пойти дальше. — Калеб снял шляпу, взъерошил волосы и снова надел ее. — Там, куда мы направляемся, все иначе… Может стоить жизни, если собьешься с ноги… Есть такие места, где можно долго слышать крик сорвавшегося человека, прежде чем он ударится о землю.

Виллоу окинула взглядом своих лошадей. Высота и изнурительный путь сказались на них. Они похудели, устали. Сейчас они жадно щипали траву. Арабские скакуны, безусловно, были крепкими и волевыми, но они росли и жили внизу. Так же, как и сама она, хотя она всегда трудилась в поте лица своего.

Ничего не сказав, Виллоу снова оглядела долину и величественные, безучастные вершины, со всех сторон закрывавшие небо.

— А через них можно пройти? — шепотом спросила она.

— Да. С этого места не видно, но тем не менее дорога существует. Найти ее — не проблема. Важно достичь перевала, пока нас не настигли те два головореза.

Виллоу с надеждой посмотрела в глаза Калеба.

— Разве дождь не смыл наши следы?

— Может, смыл, а может, и не смыл. Зависит от того, насколько следы глубокие. Но я не хочу полагаться на случай и рисковать вашей жизнью.

Виллоу закрыла глаза, чтобы не показать, чего ей стоит это кажущееся спокойствие. Спорить с Калебом — но какой смысл? Она отказалась оставить лошадей. Теперь ей приходится расплачиваться за это.

В крайнем случае, здесь вдоволь подножного корма. Даже если арабские скакуны откажутся идти без привязи, они не погибнут от голода. Она вернется с Мэтом за ними.

Эта мысль как-то согрела Виллоу, и она спешилась.

— Я возьму Дав.

Калеб из-под шляпы наблюдал за тем, как Виллоу подошла к кобылам, любовно похлопала одну, затем другую по холке, все время негромко беседуя с ними. Он ожидал более резких возражений со стороны Виллоу. Этого не произошло. Она лишь посмотрела на горы, а потом на него взглядом, от которого у него сжалось сердце, слезла с Измаила и направилась к кобылам.

Калебу потребовалось совсем немного времени, чтобы поменять седла у Измаила и Дав. Несмотря на высоту и тяжелый маршрут, у кобылы хватило энергии игриво коснуться губами рукава Калеба, когда он седлал ее. Он улыбнулся и легонько оттолкнул мягкую морду, однако Дав повторила игру. Пока он затягивал подпругу, Дав с сопением обнюхивала шерстяную ткань рукава.

— Ты прямо как твоя хозяйка, — сказал он, поглаживая бархатистую морду Дав. — Маленькая, но боевая.

— Я вовсе не маленькая, — раздался голос Виллоу из-за спины Калеба.

Он повернулся, взял Виллоу за подбородок и приподнял ее лицо.

— Если Измаил не пойдет, вы пожелаете поехать на нем вместо Дав?

Виллоу поняла то, что не было сказано словами: если лошади не пойдут, какую из них она предпочтет спасти?

Она закрыла глаза. Ее ресницы дрожали, пока она боролась с подступавшими слезами.

— Да, — хрипло сказала она и быстро отвернулась, чтобы не встретиться со взглядом Калеба. — Тогда я поеду на Измаиле.

— Думаю, так будет правильно, — согласился Калеб. — Здесь немало диких лошадей. Кобылы долго не останутся одни. Какой-нибудь жеребец приведет сюда свой табун на летний выпас… Он позаботится о ваших кобылах… Измаил тоже попытался бы, но он вырос в загоне и ничего не знает о высокогорье и горных львах.

Виллоу кивнула, ничего не сказав.

Калеб подставил руки, сложив их в виде стремени.

— Пора отправляться.

Виллоу хотела было сказать, что может взобраться на лошадь без его помощи, но для этого требовалось слишком много усилий. Поэтому она ступила ногой на подставленные руки и мгновенно оказалась в седле.

Долина осталась далеко позади, когда Калеб остановился у небольшого ручья, чтобы посмотреть, как идут арабские скакуны. Он поджал губы, увидев, что Виллоу едет шестой по счету, позади кобыл, оставив Измаила замыкающим.

Калеб вынужден был признать, что кобылы идут неплохо, хотя ему не понравилось, что Виллоу оказалась так далеко. Его озабоченность скрасила метаморфоза, произошедшая с Измаилом. Спущенный с привязи, он почувствовал себя хозяином. Он шел как на пружинах, рыскал из стороны в сторону, где это позволяла дорога, нюхал воздух — словом, вел себя как настоящий дикий жеребец, опекающий свой табун. У кобылы пропадало желание замедлять шаг, когда Измаил, прижав уши, кусал отставшую за круп.

Поровнявшись с Калебом, кобылы присоединились к его лошадям, которые жадно пили из ручья. Калеб достал из сумки кусок вяленого мяса и протянул Виллоу.

— Когда двинемся дальше, поезжайте сразу за мной, — сказал Калеб. — Наши преследователи могут догнать нас до захода солнца.

Виллоу закусила губу и замутненным взглядом посмотрела на кобыл.

— Не переживайте, — успокоил он. — Этот боевой жеребец не дает им расслабляться. Дьявол, а не конь! Какой-нибудь другой с равнины уже давно бы скис. А Измаил — молодчина! У него еще и молнии блещут в глазах, и гром идет от копыт. Хорошо бы свести его с монтановскими кобылами и посмотреть, что мы получим.

Виллоу посмотрела на Дьюса и Трея и еле приметно улыбнулась.

— Не знаю уж, как вам сказать, но ваши монтановские лошади — это мерины, а не кобылы.

Калеб взглянул на Виллоу и громко расхохотался. Услышать сейчас от нее шутку было для него так же удивительно, как и убедиться в неукротимости духа арабских скакунов. Он нагнулся и слегка потянул ее за косу.

— А как вы определили? — спросил Калеб, хитро улыбаясь. — Объясните, голубушка.

Виллоу засмеялась и одновременно вспыхнула.

Звук ее смеха слился с журчаньем ручья и вздохами ветра и стал частью красоты этой дикой страны. Что-то шевельнулось в Калебе, он снова испытал такое же острое чувство, как некогда при первой встрече с горами.

Калеб медленно пропустил золотистую косу между пальцами, сожалея, что в перчатках он не может ощутить шелковистости волос. Когда он заговорил, голос его прозвучал сурово, почти грубо.

— Если вы упадете где-то далеко, позади своих кобыл, мне придется возвращаться, чтобы помочь вам. Уйдет уйма времени…

Не дожидаясь ответа, Калеб коснулся шпорами боков мерина и пустил его легким галопом через луг.

За долиной дорога снова круто пошла вверх. Лошади карабкались в гору, и Виллоу стало казаться, что ее голова уже касается облаков. Скорость движения резко упала. Вил-лоу часто с беспокойством посматривала через плечо, всякий раз ожидая позади увидеть всадников на темных лошадях.

Полдень пришел и ушел незамеченным. Склон, по которому они двигались, был настолько крутым, что приходилось идти зигзагами. Даже монтановские лошади надсадно дышали и двигались экономными маленькими шагами. Движение осложнили скользкие голые породы и хвоя под ногами. В оврагах журчали крохотные ручейки, кое-где попадались чахлые ивы и осинки — такие тонкие и гибкие, что напоминали бледно-зеленые языки пламени на белых фитилях.

Если перевал где-то впереди и был, Виллоу его признаков не видела. Гора, по которой они карабкались, поднималась все выше и выше и терялась где-то в тумане. Ее склоны были изрезаны бороздами — следами движения лавин, окаймленными низкими кустами и молодой порослью осин. Чуть пониже облаков веером, словно гигантские карты в руке игрока, расходились другие вершины.

Не было больше долин и привлекательных лужаек между скал, не видно было просветов в скалистых бастионах. Маршрут все чаще проходил по унылым каменистым местам, где к пасмурному небу тянули розовые венчики одни лишь сорняки. Наконец остались только камни да щебень — и еще группа темных елей и бледных осин впереди, чудом нашедших свое убежище в какой-то защищенной складке земли.

Дав мучительно, со свистом втягивала воздух. Должно быть, в сотый раз Виллоу подавила в себе желание потребовать, чтобы Калеб сделал остановку и Дав могла восстановить дыхание.

«Калеб не жестокий человек. Он должен видеть, как изнурена Дав. Если бы не было опасности, он бы остановился».

Виллоу повторяла про себя эти слова целый час, в течение которого лошади карабкались вверх, держа курс к группе деревьев, что росли между скал. Как только Калеб достиг цели, он спешился, снял ботинки и натянул высокие, до колен, мокасины.

Когда подъехала Дав, Калеб в руках держал автоматическое ружье и проверял, не попала ли влага в ударный механизм. Перчатки он засунул в карман куртки. Несмотря на холод и ветер, движения его рук были быстрыми и уверенными. Когда он поднял глаза, Виллоу прочитала в них беспокойство

— Как ваши лошади ведут себя при стрельбе? — спросил он.

— Их использовали на войне… Мы когда-нибудь остановимся?

— У нас нет выбора. Нам понадобилось полчаса, чтобы пройти три мили и подняться на пятьсот футов. Нам предстоит подняться еще на тысячу футов. Без отдыха ваши кобылы не потянут

Виллоу против этого не возразила

— Я хочу посмотреть, что делается позади нас, — продолжал Калеб. — А вы отдохните! Иначе вас скоро снесет ветром

Он двинулся к камням, ступая по ненадежной каменистой породе бесшумно и уверенно. Мягкие подошвы мокасин позволяли ему определить степень надежности той точки, куда он собирался перенести свой вес. Затем остановился у группы валунов, которые могли служить ему укрытием и откуда можно вести огонь по нападавшим снизу Обосновавшись за камнями, Калеб пристроил ствол ружья в выемке между валунами и начал изучать местность.

Минут через пятнадцать он услышал негромкий голос Виллоу

— Калеб, где вы?

— Я здесь, — отозвался он.

Виллоу спустилась и увидела, что Калеб лежит между валунами, словно в небольшом каменном гнезде. Его широкие плечи занимали почти все пространство.

— Почему вы не отдыхаете? — спросил он.

— Я подумала, вдруг вы хотите пить. — Виллоу запыхалась, пока дошла до него. Протиснувшись к нему, она протянула флягу — Вам некогда было попить.

Он отвинтил крышку, поднес флягу к губам и почувствовал дразнящий запах мяты.

— А вы пили?

— Что? — недоуменно спросила Виллоу, устраиваясь на каменном основании

— Вы пили отсюда. Я почувствовал привкус.

Виллоу продолжала с недоумением смотреть на Калеба.

— Привкус мяты, — пояснил он.

Ее щеки заполыхали, когда она поняла, что имеет в виду Калеб.

— Простите. Я не…

Он приложил палец к ее губам, прервав на полуслове

— Мне нравится ваш аромат, Виллоу

На какое-то мгновение установилась такая тишина, что Калеб слышал гулкие удары ее сердца. Уголки его рта приподнялись, изобразив улыбку. Прикосновение его пальца к нижней губе Виллоу стало ощутимей, оно перешло в ласку столь же нежданную, сколь чувственную. Внезапно Калеб убрал руку, оставив Виллоу в растерянности. Он поднес палец к своим губам, лизнул его и улыбнулся.

— Мята.

Виллоу судорожно вздохнула, пытаясь разобраться в охвативших ее чувствах. Белый ряд зубов на фоне черной бороды Калеба казался несказанно красивым. Золотые глаза, сверлившие ее, похоже, были в состоянии прожечь насквозь.

Калеб отвернулся и вынул бинокль, пытаясь направить свои мысли в практическое русло. Он стал методично осматривать все подступы. Буквально через несколько мгновений он разразился проклятьями.

Далеко внизу, следуя той же дорогой, которой прошли Калеб и Виллоу, быстрым аллюром двигался всадник. Расстояние пока было слишком большим, чтобы опознать его. Калеб подождал. Из леса появился второй всадник. Под ним также была темная поджарая лошадь.

Калеб продолжал наблюдение, но больше никто не появлялся. Чувствовалось, что люди и лошади проделали большой и нелегкий путь. Это были те самые преследователи, которых Калеб видел ночью у костра. В этом у него не было никакого сомнения.

— Высота замедлила их движение, но недостаточно, — сказал Калеб.

— Высота?

— Мы на высоте более восьми тысяч футов. Поэтому вы и задыхаетесь после нескольких шагов ходьбы. То же и с лошадьми. Мои лошади — горные как и у них. А ваши — нет.

— Что же мы будем делать?

Калеб поднял ружье и прицелился. Пока что всадники были вне досягаемости ружейного выстрела. Но Калеб ружье не опустил. Он просто стал ждать.

Спокойствие и выдержка Калеба напоминали собранность кота перед прыжком. Далеко внизу всадники легким галопом пересекали долину. Калеб дослал в патронник патрон и навел дуло на одного из всадников.

— Вы собираетесь стрелять, даже не выяснив, кто они? — напряженным голосом спросила Виллоу

— Я знаю, кто они.

— Но…

— Посмотрите на эти горы, — резко оборвал ее Калеб — Вы видите какое-нибудь укрытие для человека, не говоря уже о семи лошадях, если начнут стрелять снизу?

— Нет, — признала Виллоу.

— Задумайтесь об этом, южная леди. Рано или поздно нам придется покинуть рощицу, где сейчас укрываются лошади.

Виллоу крепко сцепила пальцы, пытаясь скрыть дрожь, пока Калеб, не спуская глаз с всадников, выбирал более удобную позицию.

— Может быть, — продолжал Калеб, — вы считаете, что перед нами два богобоязненных, регулярно посещающих церковь молодых человека, которые предприняли это путешествие исключительно для того, чтобы подвергнуть себя трудному испытанию?

— Нет, — прошептала она.

Улыбка Калеба была суровой.

— Не вздыхайте так тяжело, голубушка. Я был бы рад подойти поближе к ним, чтобы попугать. — Он держал на прицеле второго всадника, однако не делал попыток нажать на спусковой крючок. — Если бы рядом был Вулф! Это настоящий дьявол с ружьем.

Начал накрапывать мелкий дождь, когда преследователи скрылись в лесу. Если предположить, что они идут по следам Калеба и Виллоу, то можно было их ждать у подножия склона минут через двадцать. Опустив ружье, Калеб повернулся к Виллоу.

— Вам будет лучше вернуться в рощу. Если у одного из этих бандитов крупнокалиберный Шарпе, здесь может быть жарко.

— На таком расстоянии?

— Я видел, как из Шарпса убивали людей на расстоянии восьмисот ярдов.

— Сколько ярдов до этого леса? — спросила Виллоу

— Меньше тысячи напрямик. А до того места, откуда они должны выйти, около шестисот. Для Вулфа это не было бы проблемой, но я не такой отличный стрелок. Так что идите лучше к роще.

Виллоу зашевелилась, чтобы встать, когда Калеб рывком вернул ее на землю.

— Эти шакалы пошли напрямик! Они побоялись потерять наш след из-за дождя!

Всадники вынырнули из леса в девятистах ярдах и, пришпоривая лошадей, стали взбираться вверх по борозде, образованной лавиной Калеб вел второго всадника, но не стрелял. Бандиты срезали путь и очень скоро могли оказаться на позиции, с которой рощица, где прятались лошади, становилась уязвимой для их выстрелов.

— Пригните голову, — приказал Калеб.

Спрятавшись за валунами, Виллоу могла наблюдать лишь за Калебом Блэком. Он не шевелился, расслабленно держал ружье подпуская преследователей поближе Взгляд у него был как у хищной птицы — сосредоточенный, внимательный. И в то же время не ощущалось напряженности в его руках или лице Сколько раз, подумала Виллоу, сидел он вот таким же образом в засаде во время войны, ожидая, когда к нему подойдут поближе

Снова оценив крутизну склона и плотность дождевой завесы, Калеб нажал на спусковой крючок. Ружье дернулось в его руках. До того, как эхо отразилось от гор, он выстрелил еще несколько раз, быстро досылая патроны в патронник

Один из всадников завопил и схватился за правую руку Другой вытащил ружье из чехла, но тут же выронил его и ухватился обеими руками за луку седла, поскольку его лошадь рванулась что есть мочи вниз по склону Пули завывали и отскакивали от скалы, обдавая каменными осколками лошадей. Взбрыкивая и становясь на дыбы, лошади несли всадников вниз.

Ругая себя за то, что не попал по одному всаднику и слишком легко ранил другого, Калеб продолжал стрелять. Когда пуля отскочила от ближайшего к нему валуна, оставшийся невредимым бандит свирепо пришпорил лошадь. Обезумев от ужаса, она поскользнулась и покатилась по склону. Всадник не успел вовремя вынуть ногу из стремени. Когда лошадь встала, он остался лежать на склоне. Второй всадник оглянулся, но продолжил отступление, оставив напарника на произвол судьбы.

Калеб издал долгий вздох, прицелился и мягко нажал на спусковой крючок. Ружье дернулось в его руках. Беглец наклонился на мгновение вперед, затем выпрямился. Лесистый склон горы поглотил лошадь с всадником, прежде чем Калеб успел выстрелить второй раз. Вся перестрелка длилась всего лишь какую-то минуту.

«Проклятье!»

Воцарилась тишина, которая казалась оглушительной после ружейной пальбы. Виллоу подняла голову и покачала головой, поражаясь тому, сколько выстрелов произвел Калеб. Она слышала об автоматическом оружии, но никогда не видела его в действии. Количество пуль, которое один человек мог выпустить за короткое время, поистине впечатляло.

— Вы человек-армия, — нарушила тишину Виллоу

— Богом забытая армия, — пробормотал Калеб, сердито ощупывая взглядом склон и перезаряжая ружье. — Не смог попасть в конюшню с шестисот ярдов.

— В такую сутемь увидеть конюшню — уже везение — Виллоу высунулась из-за валунов и посмотрела вниз. — Похоже, вы одного уложили.

— Глупость его уложила, а не я. Этот болван пришпорил лошадь, когда та от ужаса готова была прыгать через луну. Лошадь упала, он тоже…

— Он жив?

Калеб пожал плечами и продолжал всматриваться в лесок на склоне, пытаясь обнаружить там всадника, который пожелает ответить на его стрельбу.

Послышался топот уносящихся прочь лошадей. В наступившей после перестрелки тишине этот звук был слышен на много миль вокруг.

— Пора двигаться, — сказал Калеб.

— А как быть с ним? — спросила Виллоу, глядя на лежащего вдали человека.

— Он подводит счеты своим грехам. Не стоит мешать ему в этом.


7


Калеб ехал по скользкому каменистому склону со скоростью, малейшее превышение которой грозило смертельной опасностью. Даже его крупные, выносливые лошади были на пределе и надсадно дышали до самого перевала, после которого начался извилистый спуск. Лес стал выше и гуще, и ветви нещадно хлестали Калеба и Виллоу. Ели и пихты все чаще перемежались с осинами. Дождь постепенно стихал, и стук капель по листьям незаметно перешел в дремотный шорох. Омытые дождем стволы осин излучали призрачное сияние.

Спускаться с горы можно было различными путями. Калеб отвергал простые и очевидные, выбирая крутые и извилистые. Он постоянно заглядывал в отцовский журнал, сверяя маршрут с отмеченными там ориентирами.

Когда Калеб наконец дал команду остановиться, Виллоу отрешенно взглянула на солнце. До конца этого самого длинного в ее жизни дня оставалось еще несколько часов. Первоначальная усталость сменилась у нее апатией и безразличием. Лишь через несколько минут Виллоу поняла, что Калеб исчез. Она вытащила из чехла дробовик, пригнулась к луке седла и затаилась, ожидая появления Калеба из чащи леса.

Холодный густой туман расступился, и стали видны разорванные облака. Неугомонный ветер негромко гудел в густом ельнике, а осинки под его порывами трепетали и шелестели так, как если бы по ним стучали капли дождя. В проеме облаков появилось солнце и послало такие горячие лучи на землю, что Виллоу вынуждена была снять жакет, расшнуровать кожаную верхнюю рубашку и слегка расстегнуть нижнюю из мягкой красной фланели, чтобы дать доступ освежающему ветерку.

Низкий, жутковатый звук гармоники Калеба предупредил Виллоу о его появлении. Она с облегчением вложила дробовик в чехол и пустила Дав вперед. Из леса верхом на Трее появился Калеб. Он успел сбросить с себя овчинную куртку и кожаную рубашку и расстегнуть несколько пуговиц шерстяной рубашки.

— Если кто-то поблизости и есть, то он оставил следов не больше, чем тень, — сказал Калеб. — Поехали. Судя по отцовскому журналу, здесь поблизости отличное место для стоянки.

— Неужели мы разобьем лагерь так рано? — спросила Виллоу, с трудом пытаясь скрыть радость в голосе.

— Арабским лошадям задора не занимать, но они не привыкли к большой высоте. Если им не дать отдыха, то к завтрашнему утру вы окажетесь на собственных ногах. А это очень досадно, потому что к утру бог собирается наслать на нас бурю.

Карие глаза Виллоу устремились к небу; в них читалось изумление, если не недоверие.

— Да-да, южная леди, будет дождь. А если бы мы были на тысячу футов выше, был бы снег.

— Снег? — переспросила Виллоу, помахивая отворотом расстегнутой рубахи.

— Снег, — подтвердил Калеб.

Он не сказал лишь одного: им нужно двигаться без остановки, потому что буря может перекрыть перевалы, ведущие к Сан-Хуану, на сутки, а то и на неделю. Но Виллоу выглядела слишком усталой, почти прозрачной, и лиловые круги под ее глазами все увеличивались.

«Рено давно дожидается моей пули, — подумал Калеб. — Он может и еще подождать. А что до Ребекки, то ей это без разницы».

Виллоу увидела внезапно залегшую суровую складку у рта Калеба и не стала продолжать разговор о погоде. Лошади нуждались в отдыхе, она тоже. Виллоу не знала, из чего был сделан Калеб — из дубленой ли кожи или, скорее, из гранита, но даже на нем не могли не сказаться перегрузки, связанные с длительными переездами и недосыпанием.

Спустя полчаса Калеб и Виллоу достигли луга, о котором упоминалось в отцовском журнале. Когда всадники выехали из леса на поляну, от них врассыпную бросились олени. Лишь достигнув опушки на противоположном конце поляны, Калеб спешился и начал расседлывать лошадь.

Боковым зрением он заметил, с каким трудом переносила Виллоу ногу через седло. Он быстро подскочил к ней, предвидя, что может произойти. Ноги у Виллоу подвернулись, она выбросила вперед руки — и Калеб подхватил ее, не дав упасть на землю.

— Осторожнее, — сказал Калеб, обнимая Виллоу за талию и помогая ей выпрямиться. — Теперь попытайтесь стать на ноги.

Медленно, осторожно Виллоу встала на собственные ноги.

— Сделайте пару шагов, — посоветовал Калеб.

При его поддержке Виллоу сделала шаг, затем другой. Мешали окаменевшие мышцы. Лишь через несколько минут она смогла идти самостоятельно.

— Все в порядке? — спросил Калеб, неохотно выпуская ее из объятий.

— Да, — хрипло подтвердила Виллоу. — Благодарю вас.

Она глубоко вздохнула и направилась к Дав. Сквозь облака пробились золотистые солнечные лучи, и мир радостно заблистал, получив от светила заряд энергии, которой сейчас так недоставало Виллоу.

— Я позабочусь о Дав, — сказал Калеб. — А вы привяжите остальных кобыл у опушки. Жеребца оставьте на свободе. Он улавливает запахи почище собаки и никуда не уйдет от своих подруг.

Убедившись в том, что с Виллоу все в порядке, Калеб расседлал остальных лошадей. Перед каждой из них он насыпал горку зерна. Они немедленно начали есть. Вскоре аппетитный хруст стал для поляны таким же естественным, как и серебряное журчанье ручья, петляющего среди луговой зелени в сотне футов от бивака.

— Садитесь и отдохните, пока я разведу костер, — сказал Калеб.

Виллоу издала вздох облегчения и призналась.

— Я боялась, что мы опять будем отдыхать без огня.

Калеб еле заметно улыбнулся.

— Даже если у этих подонков есть друзья, никто не решится идти через горы сегодня…

Несмотря на усталость, Виллоу привязала лошадей и набрала сухого хвороста и лишь затем позволила себе расслабиться. Калеб разложил седла на поваленном дереве. Виллоу прислонилась к ближайшему от нее седлу, вздохнула и заснула раньше, чем успела сделать новый вдох.

Вернувшись из леса и увидев, что Виллоу спит, Калеб укрыл ее одеялом. Она не проснулась и тогда, когда он отправился в лес и вернулся оттуда с охапкой елового лапника. Он сделал из него постель, а из молодых гибких ветвей соорудил над постелью нечто вроде навеса.

Затем, ловко орудуя острым как бритва ножом, Калеб нарубил еще веток, заплел все дыры — и получился на диво прочный водонепроницаемый шалаш. Вход в него был небольшим и защищенным. Один брезент Калеб положил поверх шалаша, вторым накрыл лапник. Постеленное поверх брезента фланелевое одеяло стало простынею, два плотных шерстяных одеяла предназначались для того, чтобы укрыться… Постель для путешественников по дикой стране была готова.

Когда Калеб вылез из шалаша, Виллоу продолжала крепко спать.

— Виллоу, — позвал он, опустившись перед ней на корточки.

Она не пошевелилась.

Наклонившись к ее лицу, Калеб провел губами по щеке, ощутив запах лепестков розы и удивившись тому, как может женщина, проведя столько времени в трудном пути, сохранить его.

— Я скоро вернусь, — сказал Калеб и отвел прядь золотистых волос от глаз девушки.

Она вздохнула во сне и доверчиво потянулась к его руке. Калеб взял девушку на руки и встал. Удивительно маленький вес Виллоу поразил его и напомнил, насколько хрупкой она была и как много требовал он от нее в пути. Он чувствовал такую усталость, какой не знал со времени войны. Можно лишь догадываться, до какой степени была измотана Виллоу.

Стараясь не разбудить ее, Калеб внес девушку в пахнущее хвоей убежище.

— Поспи немножко, — прошептал он.

Он провел тыльной стороной ладони по мягкой девичьей щеке и покинул шалаш так же тихо, как и солнце, опустившееся за горы.

* * *


Виллоу разбудили божественные запахи хлеба и лука, форели и мяса, а также пьянящий аромат кофе. И все это удивительным образом смешивалось с запахом хвои и горной прохладой.

— Это мне снится, — пробормотала Виллоу, протирая глаза. Она повела носом, вдохнула. Пьянящие запахи не только не исчезли, но даже усилились.

— Вы хотите есть или спать? — раздался голос Калеба совсем рядом с шалашом.

Урчание в желудке у Виллоу было громким и красноречивым.

Калеб засмеялся и направился к костру.

— Поднимайтесь и принимайтесь за еду, голубушка.

Через несколько минут Виллоу выбралась из шалаша. Небо над головой было золотисто-красным. Отдаленные вершины казались черными и неестественно остроконечными. На окраине поляны мирно паслись лошади. Сонную тишину нарушал лишь негромкий треск тщательно укрытого костерка.

Калеб подал Виллоу старенькую оловянную тарелку и вилку, у которой один зубец был согнут. Виллоу с удивлением посмотрела на Калеба.

— Я понимаю, что южной леди эта посуда может показаться убогой, но…

— Да замолчите вы, ради бога! — перебила его Виллоу Она взяла тарелку и вилку и села, поджав ноги по-турецки, у костра. — Просто я удивляюсь тому, что у вас оказалась тарелка и вилка. Я думала, что у вас нет ничего, кроме длиннющего ножа, да сковородки, да еще кофейника с отбитым краем… А тут вдруг появляются такие вещи — вилки, тарелки… целый дом из хвойных веток.

— Не было необходимости сервировать стол, чтобы поесть хлеб с мясом, — сказал Калеб, стараясь скрыть удовольствие. Он не без галантности предложил ей оловянную кружку. — Только будьте осторожны: горячий край может обжечь ваш нежный ротик.

При свете костра карие глаза Виллоу строптиво сверкнули.

— Я уже пила из оловянной кружки.

— Я не знал, что утонченная южная леди благоволит к оловянной посуде.

Что собиралась Виллоу ответить, осталось неизвестным, поскольку в этот момент ее внимание привлекло содержимое сковородки.

— Форель?! — воскликнула она, не веря собственным глазам. — Где это вы умудрились добыть ее?

— У подмытого берега на дальней окраине луга.

— Я что-то не заметила, чтобы вы брали удочку.

— Я и не брал.

— Так как тогда…

— Эти маленькие дьяволята унюхали запах мяса и запрыгнули прямо на сковородку.

Виллоу открыла было рот, затем закрыла его и покачала головой, глядя на сочную, с аппетитной коричневой корочкой рыбу.

— Калеб Блэк, вы удивительный и ужасный человек.

Чуть улыбнувшись, он взял из ее рук оловянную тарелку, наклонился над сковородкой и концом своего охотничьего ножа ловко положил две рыбины на тарелку Виллоу.

— Зелень? — спросил он.

Виллоу молча кивнула головой. Калеб рядом с ней положил горку одуванчиков.

— Как насчет горного лука и индейского сельдерея?

— Пожалуйста, — сказала она еле слышно.

На вкус форель оказалась даже аппетитней, чем на вид. Виллоу и Калеб не стали мешкать с едой, чтобы спускающаяся ночь не остудила пищу. И хотя Виллоу ела быстро, Калеб расправился с форелью еще раньше. Видя, с каким аппетитом она ест, Калеб улыбнулся, довольный тем, что доставил ей нежданную радость.

— Меду? — спросил он, когда Виллоу отложила тарелку.

— Что?

— Не желаете ли положить меду на хлеб? — уточнил Калеб с улыбкой, видя удивленный взгляд девушки.

— Я думала, что мы уже закончили ужин.

— Я нашел дерево с медом. Пчелы уже улеглись спать и не слишком возражали, когда я утащил у них кусок сот.

— Пчелы вас не ужалили? — спросила тотчас же Виллоу, пытаясь прочитать ответ в его лице.

— Ну, может, разок-другой.

Тихонько ахнув, она опустилась на колени перед Калебом.

— Куда?

— Сюда и сюда, — сказал он, пожимая плечами.

Калеб почувствовал, как пальцы Виллоу легонько коснулись его заросших щетиной щек, лба, шеи, проверяя, нет ли следов укуса. Выражение тревоги на ее лице настолько разволновало Калеба, что к горлу его подступил комок. Кажется, уже целую вечность никто не проявлял такой заботы па поводу разного рода ран, которые ежедневно наносила ему жизнь.

— Куда же? — не отступала Виллоу.

— В шею и в руку, — хрипло сказал Калеб, глядя на ее губы.

— Дайте взглянуть.

Калеб покорно протянул левую руку. Виллоу обхватила ее своими ладошками и потянула к огню. На тыльной стороне пальцев под черными курчавыми волосками виднелась небольшая припухлость.

— Покажите второй укус.

Не говоря ни слова, Калеб расстегнул шерстяную рубашку и открыл левую сторону шеи. В том месте, где начиналась кудрявая поросль на груди, также была видна припухлость.

— Наклонитесь посильнее к огню, — сказала Виллоу. — Вы такой высокий, что я не могу рассмотреть, не осталось ли жало.

Калеб повиновался. Когда он ощутил тепло дыхания Виллоу на груди, им овладело искушение схватить ее и показать ей ту часть своего тела, которая беспокоила его несравнимо больше, чем пчелиный укус на шее.

— Больно? — спросила Виллоу.

Он скривил рот, затем медленно покачал головой.

— Я не вижу жала. — Виллоу подняла взгляд и поразилась тому, насколько близко к Калебу она находилась. Его глаза были всего в нескольких дюймах от ее лица, в них отражались языки пламени костра.

— А вы собираетесь предложить поцелуй и тем облегчить боль? — проговорил Калеб, пристально глядя ей в глаза.

Румянец появился на щеках Виллоу.

— Вы, конечно, слишком стары для этого?

— Я буду стар для женского поцелуя лишь в тот день, когда можно будет прочитать надпись на моей могиле.

В течение некоторого времени Калеб и Виллоу смотрели в глаза друг Другу. Она не отводила глаз, в которых читалось то ли желание, то ли страх. Этого времени было достаточно для того, чтобы сделать продолжительный вдох. Он предложил ей чувственную приманку. Она отвергла ее. Тем самым вопрос для него закрывался. Будь она даже девушкой легкого поведения, она имеет право выбрать мужчину.

— Ложитесь спать, Виллоу.

Голос Калеба показался холодным, словно ветер с гор. Она прищурилась, удивляясь тому, как быстро на смену теплой хрипотце в его голосе пришла отрешенная холодность.

— Пищевая сода, — сказала Виллоу.

— Что?

— Пищевая сода утишит боль от укусов.

— Я предпочел бы, чтобы вы своим теплым язычком зализали мои раны.

Виллоу замерла, задержав дыхание.

— Идите спать, южная леди. Идите спать сейчас.

Огонь костра отражался в глазах Калеба, и эти золотые отражения казались яснее и горячее самого пламени. Виллоу бросила взгляд на Калеба, будучи не в состоянии решить для себя, бежать ли, ей от него или к нему. Желание броситься в его объятия было настолько сильным, что она заставила себя встать и кружным путем пойти к шалашу, лишь бы не проходить рядом с Калебом.

Однако, расположившись на душистой постели, Виллоу не могла заснуть. В ее ушах звучали его слова, она вспоминала, какой страстью горели его глаза, и чувствовала, что в каких-то глубинах ее тела рождается ответная страсть. Прислушиваясь к шуму несущего свежесть ветра, Виллоу задавала себе вопрос: что случилось бы, если бы она ответила на чувственный призыв глаз Калеба?

Виллоу стала уже засыпать, когда услышала негромкие звуки гармоники. Музыка словно жаловалась луне и горам. Виллоу сразу узнала песню — плач о молодом человеке, погибшем на войне. Тихая, сладостная печаль завладела ею. Слезы подступили к глазам при воспоминании о том времени, когда в доме семьи Моранов звучал мужской смех и ее мама была счастлива в окружении мужа, пятерых рослых сыновей и дочери с такими золотистыми волосами, что даже ангел мог заплакать от зависти.

За «Парнишкой Дэнни» последовали другие, совсем уж старые песни, привезенные в Америку предками Калеба более ста лет назад, — баллады и причитания из Англии и Ирландии, Шотландии и Уэльса. Калеб знал множество мелодий. Они звучали в ночной тиши, и Виллоу была потрясена музыкальностью Калеба. Она смотрела на него сквозь ветки, видела его лицо, освещенное снизу пламенем костра, и его пляшущую тень.

Когда сон сморил Виллоу, Калеб превратился в неземное видение, в архангела, чей гармоничный голос был настолько же чистым, насколько притягательным было его тело. Но еще более притягательным казался его взгляд, сулящий страсть — пламя, обжигающее ее, обещающее ей одновременно ад и рай.

* * *


Пахло дождем и лесом. Капли барабанили по брезенту, которым был накрыт шалаш, и скатывались вниз. Места в шалаше было достаточно, чтобы сидеть, правда, голова Калеба касалась веток. Время от времени порывы ветра заставляли лес стонать и сотрясали крышу их убежища. Тем не менее шалашу удавалось удержать натиск ветра. Ручейки дождя стекали по сосновым веткам и попадали в продуманно расставленные кружки, тарелки и кофейник. Нельзя было сказать, что Виллоу и Калеб промокли, но и сухими их вряд ли можно было назвать.

— Три одинаковых, — сказал Калеб, держа веером карты над седлом, которое служило им в этот момент столом.

Виллоу нахмурилась при виде своих карт. Черная дама, рыжий валет и три разномастные мелкие карты столь же хмуро посмотрели на нее.

— Ничего нет, — сказала она. — Наверное, я чего-то недопонимаю в этой игре.

Калеб бросил на Виллоу быстрый взгляд из-под черных густых ресниц, собрал влажные карты и стал быстро тасовать их.

— Просто вам не идет нужная карта, — сказал он и начал ловко сдавать. — Я знаю, вы не поверите мне, но обычно начинающим везет.

— Ну а мне не везет, — Виллоу взяла свои карты, взглянула на них и от души засмеялась. — Сколько карт я должна оставить?

— По крайней мере две.

— Так много?

Улыбка тронула уголки рта Калеба. Множество женщин и еще больше мужчин, с которыми Калеб когда-либо играл в карты, сердились бы и дулись, если бы им до такой степени не везло. Но не такой была Виллоу. Она так же стоически воспринимала плохую карту, как и изнурительную езду, дурную погоду и ненадежное укрытие от дождя. Он лишь смотрел на Виллоу, а хотелось ему поднять ее, пронести над седлом и посадить к себе на колени. Калеб и раньше ощущал приливы страсти, стоило ему лишь оказаться рядом с Виллоу, но сейчас страсть прямо-таки терзала и сотрясала его.

Стиснув зубы, пытаясь овладеть собой, Калеб взял карты в руки.

— Ухти-ухти, — произнесла себе под нос Виллоу. Несмотря на напряженность в теле, Калеб засмеялся. Виллоу зарекомендовала себя отличным дорожным компаньоном: она никогда не жаловалась и обладала поразительным чувством юмора. Она оказалась совсем не такой, какой, по его понятиям, должна быть испорченная девица.

— Надо по-другому, голубушка.

— Ничего другого не остается, — возразила Виллоу. Она положила на седло три карты лицом вниз. — Пожалуйста, дайте мне три карты.

Покачав головой, Калеб сдал ей затребованные три карты, подложив отвергнутые под низ колоды.

Виллоу с восхищением смотрела на точные и быстрые движения его рук. Для нее это оказалось неожиданным, ибо она всегда считала, что столь могучий человек должен быть слегка неловким. Она взяла карты и взглянула на них, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, что, по словам Калеба, было совершенно необходимым условием для игры в карты.

— Что, так плохо? — с сочувствием спросил Калеб.

— Вам потребуется пятнадцать сосновых иголок, чтобы выяснить это.

Калеб улыбнулся, вспомнив категорический отказ Виллоу играть на деньги, отсчитал пятнадцать сосновых игл из находящейся перед ним кучки.

— Открывайте, — сказал он.

— Семь, шесть, — называла Виллоу карты красной и черной масти по мере того как открывала их, — пять, четыре и два.

— У меня две пары.

— Это лучше того, что я имею?

— Голубушка, любая комбинация лучше того, что имеете вы.

Калеб оторвал взгляд от своих карт и снова посмотрел на никудышную карту Виллоу.

— Вам должно чертовски везти в любви, потому что как картежный игрок вы и цента не стоите.

— А вот вы игрок великолепный, — будничным тоном сказала Виллоу, наблюдая за Калебом из-за опущенных густых ресниц. — Значит, вам не везет в любви?

— Так бы и было, если бы она существовала. Еще партию?

На какое-то время Виллоу онемела от изумления.

— Вы хотите сказать, что не верите в любовь?

— А вы хотите сказать, что верите? — парировал Калеб, с поразительной скоростью тасуя карты.

— Во что же вы в таком случае верите?

— Относительно того, что может быть между мужчиной и женщиной?

Она кивнула.

— В страсть, — лаконично ответил Калеб, чувствуя, как желание нахлынуло на него с новой силой.

Говоря это, он продолжал тасовать карты, демонстрируя неимоверную, поистине фантастическую ловкость рук.

— И это все? Всего лишь страсть? — спросила Виллоу почти шепотом.

— Это больше того, что обычно мужчины получают от женщины. — Калеб пожал плечами и стал сдавать карты. — Женщины ждут от мужчины заботы о них. Мужчины хотят согреть женщине постель. Женщины называют это любовью. Мужчины называют это совсем другим словом. — Он взглянул на Виллоу — Не надо делать вид, что вас это шокирует, миссис Моран. Вы не хуже моего знаете всю подноготную об игре полов.

Виллоу многое отдала бы за то, чтобы не залиться румянцем после того, как Калеб сделал акцент на слове «миссис», однако справиться с собой она была не в состоянии Она молча взяла карты в руки и невидящими глазами уставилась в них.

Стук дождевых капель по брезенту прекратился так же внезапно, как и начался. Навалилась тяжелая тишина. Набежавший ветер сотряс шалаш. Калеб вылил дождевую воду из кружки в кофейник и снова подставил ее под капли.

— Сколько? — спросил он. Его голос был напряженным под стать телу.

Виллоу прищурилась и посмотрела на Калеба так, словно видела его в первый раз.

— Простите?

— Сколько карт вам нужно? — нетерпеливо повторил он

— Ни одной, — ответила Виллоу, отбрасывая карты — Дождь перестал. Не пора ли нам двигаться дальше?

— Вам не терпится увидеть… вашего мужа?

— Да, — шепотом ответила Виллоу и закрыла глаза, чтобы не видеть презрительного взгляда Калеба. — Да, я очень хочу увидеть Метью.

— Наверное, ему все известно о любви. — В голосе Калеба слышались гнев и презрение.

Виллоу открыла глаза и с трудом выдохнула.

— Да, Метью любит меня.

Калеб устремил взгляд на Виллоу. На сей раз на ее щеках не вспыхнул румянец, она не уклонилась от его взгляда. При упоминании о замужестве она краснела, но в том, что Метью Моран любит ее, она была абсолютно уверена.

Эта мысль отнюдь не принесла Калебу успокоения.

— Когда вы его видели в последний раз? — спросил он.

— Слишком давно.

— Как давно? — продолжал допытываться Калеб. — Месяц назад? Шесть месяцев? Год? Больше года? — Он с трудом удержал себя от вопроса, который вертелся у него на языке. «Где вы были, когда Рено соблазнил мою сестру, посеял свое семя и оставил ее умирать?»

Но если бы он задал этот вопрос, у Виллоу появились бы свои вопросы. Она наверняка не сказала бы ему, где скрывается ее возлюбленный, ожидая прибытия своей женщины и состояния в виде арабских скакунов.

Калеб в сердцах отшвырнул карты, которые только что раздал.

Виллоу заметила это, но ничего не сказала. Она не могла понять, что руководит Калебом, но ясно чувствовала его свирепость.

— Отвечайте на вопрос, — прорычал Калеб.

— Какое это имеет значение, когда я видела Метью в последний раз?

Дрожащие руки Виллоу могли сказать наблюдательному человеку, чего ей стоило сохранять спокойный тон, но Калеб не смотрел на ее руки. Он смотрел на ее рот. Губы у Виллоу были глянцевыми, полными и розовыми, как и язык. Их форма сводила Калеба с ума. А еще он жаждал прикоснуться, попробовать на вкус, ощутить упругую мягкость ее грудей. Но более всего ему хотелось сорвать все эти кожаные и фланелевые покровы и прижать ладонь к треугольнику между бедер, скрывающему женские тайны. Воспоминание о темном пятне, просвечивающем сквозь промокшие панталоны, постоянно преследовало его.

Калеб внезапно понял, что, если бы он остался чуть дольше в полутемном шалаше наедине с Виллоу, он потребовал бы от нее чего-то большего, чем те бесполезные сведения, которые исходили из ее уст. Несколько минут назад она могла бы подарить ему поцелуй, о котором он так мечтал, и кое-что еще в придачу. Но не сейчас. Сейчас она была напугана. В эту минуту ей нужен был возлюбленный, который рассказывал бы ей сказочки о любви.

Калеб знал, что винить за случившееся он должен одного себя. Он позволил разгореться желанию и, в конечном итоге, перестал быть хозяином своего тела. Это было глупо. Рено соблазнял девчонок не суровыми словами: расшнуровывая им корсаж и лишая их главного богатства, он нашептывал им побасенки о любви. Именно по этому тосковала Виллоу — по сладеньким сказочкам и по лощеным джентльменским манерам.

И если Калеб хочет обладать Виллоу, ему не следует выплескивать на нее свой гнев. Возможно, в этом случае он сможет обуздать страсть, которая сжигает его.

Негромко чертыхнувшись, он схватил шляпу и ружье и покинул убежище. Виллоу тяжело вздохнула, недоумевая, почему разговор о замужестве и Метью Моране постоянно выводил Калеба из равновесия.

— Я хочу кое-что осмотреть, — донесся снаружи голос Калеба. — Вернусь через несколько часов. Не разводите костер.

— Хорошо, — ответила Виллоу.

Она ждала, прислушиваясь к окружающим звукам, едва осмеливаясь дышать при воспоминании о свирепых нотках в голосе Калеба. Но она слышала лишь шум ветра, который временами налетал словно для того, чтобы сообщить об окончании бури. Когда Виллоу рискнула выйти из шалаша, она обнаружила, что поблизости никого нет, а солнце изливает на землю золотое тепло. Облака редели и рассеивались, открывая побелевшие от снега вершины.

— Калеб был прав, — сказала громко Виллоу, надеясь, что звуки ее собственного голоса взбодрят ее и развеют чувство одиночества. — Значит, Калеб всегда прав? Вот поэтому я и наняла его.

Дрожь пробежала по телу Виллоу, когда она вспомнила, как сурово расспрашивал ее Калеб о Метью. Похоже, сам факт существования брата почему-то задевал его.

— Не брата, а мужа, — быстро поправила себя Виллоу. — Моего мужа. Я должна постоянно помнить об этом. Метью — мой муж, а не брат.

Ей вспомнился взгляд Калеба, когда он следил за тем, как она слизывает мед с пальцев, его хриплый голос, когда он спросил, не собирается ли она поцеловать его раны, чтобы облегчить боль. И Виллоу была близка к тому, чтобы поддаться искушению, очень близка, и он это видел. Он желал ее, ее влекло к нему, а он думал, что она замужем.

Она залилась густым румянцем, когда поняла, что он может думать о ней в лучшем случае и что — в худшем.

Он мог считать ее девицей нестрогих правил.

Чтобы как-то успокоиться, Виллоу сделала глубокий вздох. Это продлится еще несколько дней. Может быть, неделю. Затем они окажутся у пяти вершин, их найдет Метью, и они от души посмеются над тем, что ей пришлось маскироваться под замужнюю женщину. А до того времени ей нужно сохранять тайну.

Калеб… При мысли о нем она ощущала дикий, сладостный огонь в крови.


8


Виллоу заставила себя не думать больше о человеке, чей неровный нрав и ироническая улыбка выводили ее из равновесия. Она смотрела, как солнце одерживало полную победу, разгоняя туманную завесу над влажной землей. И хотя земля была еще холодной, воздух быстро прогревался.

Стали видны лошади, мирно пасшиеся у опушки леса. Они жадно щипали траву, периодически поднимали головы, чтобы осмотреться, но не испытывали никакой тревоги, и это было подтверждением того, что поблизости никого не было. Некоторое время Виллоу наблюдала, как от лошадей шел пар. Присутствие арабских скакунов придало ей бодрости и уверенности. Через час лошади высохнут, то же самое произойдет и с лугом.

Виллоу вернулась в шалаш и вышла вновь с дробовиком, одеялом, лавандовым мылом, кавалерийской рубашкой Кале-ба и чистыми панталонами и лифчиком. Внимательно следя, не подаст ли Измаил знак о приближении какого-нибудь чужака, она направилась к ручью и пошла по берегу вниз по течению, пока не отыскала купу ивовых кустов, склонившихся над водой. Под их прикрытием Виллоу разделась, оставшись лишь в красных фланелевых рейтузах.

Наклонившись к воде и попробовав ее рукой, Виллоу невольно вскрикнула. Вода здесь была значительно холоднее, чем в ручьях в Западной Виргинии, а тем более в прогретых солнцем прудах, куда она любила убегать купаться.

— Солнце тебя обогреет, — строго сказала себе Виллоу. — Поспеши, пока Калеб не вернулся.

Однако она сделала себе поблажку и не стала раздеваться до конца. Она намочила и намылила волосы, затем быстро дважды их ополоснула. Сидя на корточках, Виллоу отжала волосы и распустила их сзади, подставив солнцу. После этого она сняла рейтузы и помылась, ахая и скрежеща зубами, когда ледяная вода обжигала наиболее чувствительные части тела.

Виллоу растерла тело фланелью и надела панталоны и лифчик. Встряхнув рубашку Калеба, она натянула ее, выпустила поверх нее волосы. Все это заняло несколько минут. После этого собрала вещи и вышла из ивовых кустов, собираясь найти теплое, солнечное место, где она могла бы постирать одежду.

В сотне ярдов поднялась голова Измаила. Он навострил уши, когда из укрытия вышла Виллоу. Некоторое время Измаил понаблюдал за ней, затем снова наклонился к траве. Ясно было, что никто не проскочит незаметно мимо него, разве что Калеб. Виллоу опустилась на колени, положила рядом дробовик и стала стирать белье. Покончив со стиркой, она разложила его на траве.

Солнце грело все жарче. Граница снега на горных пиках с каждой минутой поднималась все выше. Воздух был почти горячим. Его сухость действовала тонизирующе после стольких дней облачности и дождей. Виллоу трудно было представить, что ей понадобится теплая одежда, после того как солнце зайдет. В эту минуту ей было настолько тепло, что хотелось снять шерстяную рубашку Калеба и позагорать, лежа на одеяле, пока сохнут волосы. В порядке компромисса она расстегнула пуговицы рубашки, открыв правый бок.

Лошади продолжали спокойно пастись, вселяя в Виллоу уверенность, что она на лугу одна. Она вылезла из одеяла, отодвинула дробовик и стала расчесывать длинные, до бедер, волосы. Это была скучная и утомительная работа, но постепенно потемневшие от воды волосы ровной волной легли на спину. Издав вздох облегчения, Виллоу улеглась на живот, давая возможность солнцу завершить свою работу. После этого она пройдется по высохшим волосам щеткой.

Легкий ветерок, жужжание насекомых над лугом, умиротворяющее пение птиц и жаркое солнце расслабили Виллоу. Протяжно зевнув, она погрузилась в дрему.

Когда Измаил заржал, Виллоу мгновенно проснулась. Ее рука схватилась за дробовик, и в это мгновение она узнала Калеба, приближающегося к ней широкими, легкими шагами. Она поспешно села и набросила на ноги одеяло. Золотая копна волос рассыпалась по ее плечам. Виллоу стала торопливо шарить рукой по одеялу, пытаясь найти гребень и щетку.

— Хорошо, что никого нет поблизости, — сказал Калеб. — Этого гнедого жеребца и ваше белье, что сохнет на траве, разве что слепой не заметит.

— Вы не сказали, что лошадей надо держать в лесу, — пробормотала Виллоу, прикрывая одеялом голые ноги.

— Я не говорил также, что можно сушить здесь белье.

Голос Калеба звучал нейтрально, по нему трудно было судить о его настроении. Виллоу осторожно посмотрела на него сквозь янтарные ресницы. На черном фоне бороды сверкнула белозубая улыбка.

— Не беспокойтесь, голубушка. Если бы я хотел упрятать лошадей в лес, я бы сам их привязал там. А что касается вашей одежды, то она не так выдает наше присутствие, как этот гнедой.

Виллоу с облегчением улыбнулась. День был слишком хорошим и ласковым, чтобы тратить его на препирательства. Улыбка Калеба стала еще шире, когда он нагнулся и поднял щетку и гребень из черепахового панциря, которые затерялись в траве.

— Вы это ищете? — спросил Калеб.

— Да, благодарю вас.

Вместо того, чтобы положить щетку и гребень в протянутую руку Виллоу, он опустился на колени и начал деловито расчесывать ей волосы. Тело Виллоу напряглось. Впрочем, это не остановило Калеба. Мало-помалу Виллоу смирилась и успокоилась.

При его росте и габаритах руки у Калеба были на удивление проворными и деликатными. Он терпеливо расчесывал нагретые солнцем волосы, невольно вздыхая от удовольствия. Виллоу окончательно расслабилась.

Прищурив глаза, Калеб наблюдал за ее реакцией. По счастью, Виллоу не могла видеть откровенного желания в его глазах. Он осторожно водил гребнем по сверкающим на солнце золотым волосам, а распутав все сплетенные пряди, отложил гребень и, не меняя ритма, стал работать щеткой.

— У вас очень ловко получается, — нарушила Виллоу длительное молчание.

— У меня была хорошая практика в детстве. Моя мать очень тяжело вынашивала ребенка. Она все время болела и не могла сама мыть и расчесывать волосы.

— И это делали ей вы?

Калеб издал непонятный горловой звук.

— У мамы не было дочерей до рождения Ребекки.

— Вашей сестры?

— Да, моей малышки сестры. Она была очень красивая… Легкая и быстрая, как норка. Ее домогались все ребята, но она всем отказывала, пока…

Виллоу почувствовала боль и гнев в голосе Калеба и поняла, что девушка по имени Ребекка сделала неверный выбор.

— Мне очень жаль, — прошептала Виллоу, тронув его руку, которая оказалась у нее на плече. — Вам, наверное, нелегко быть в разлуке с семьей.

У Калеба не было сомнений в том, что Виллоу имела в виду именно то, что сказала. У него не было сомнений также в том, что Виллоу не видела никакой связи между ней и девушкой по имени Ребекка Блэк. Калеб подумал, что вряд ли стоит удивляться поведению Виллоу. Рено наверняка не хвалился своей победой перед ней.

Гнев вызревал в душе Калеба, но он не мог соперничать в данный момент с желанием, пронизывающим его насквозь. Он взял в руку густые волосы Виллоу, затем отпустил их, и они золотым водопадом соскользнули вниз, источая аромат лаванды. Он знал, что ее одежда будет также пахнуть лавандовым мылом, которым она пользовалась при мытье волос. Он глубоко вздохнул, давая возможность этому пьянящему запаху проникнуть во все поры. По необъяснимой причине он отдавал лаванде предпочтение перед розовым саше, столь любимым Джессикой Чартерис. Лаванда очищала его чувства и одновременно обостряла их.

— Мой отец был военным топографом, — почти отрешенно продолжал Калеб, наблюдая, как волосы волнами ложатся на спину Виллоу. — Он чаще бывал в отъезде, чем дома. Я как мог заботился о матери. Больше всего я любил щеткой расчесывать ей волосы. Они у нее были черные и прямые, как у меня. Я думал, что это самые нежные, самые красивые волосы на свете… До настоящего времени…

Дрожь пробежала по телу Виллоу, когда ладонь Калеба скользнула от ее лба к затылку и зарылась в волосы. Он поднял руку, и несколько прядем потянулись за ней.

— Мягкие, как шерстка у котенка, — сказал он хрипло, — а цвет как у летнего солнца. Моя мама читала мне волшебные сказки про принцесс с такими волосами, как у вас. Я не верил, что такие бывают… Касаться ваших волос все равно что касаться солнечного света.

Калеб возобновил расчесывание. Золотые пряди шевелились и блестели под его руками. Словно живые, волосы поднимались и льнули к его рукам, как бы прося продолжить эту нежную ласку. Завитки волос тянулись к его пальцам, плечам и веером ложились к нему на грудь. Калеб боролся с искушением расстегнуть рубашку, чтобы голой кожей ощутить их шелковистость. Его рубашка осталась застегнутой, но он не отказал себе в удовольствии приложить ароматную прядку к щеке. Он вдохнул ее запах, прежде чем заставил пальцы разжаться и отпустить волосы.

— Я д-думаю, волосы т-теперь распутаны и расчесаны, — неуверенно произнесла Виллоу — Наверное, мне надо одеться?

Дрожь в ее голосе вызвала у Калеба улыбку

— Нет нужды в спешке. Мы сегодня никуда не двинемся. Я думаю, надо еще наловить форели и набрать зелени, пока погода снова не испортилась.

— Опять будет дождь?

— По всей видимости.

— А когда?

— После захода солнца.

Виллоу вздохнула.

— Мне говорили, что равнины засушливые.

— Так оно и есть. Но вы пока в горах. Однако по сравнению с тем местом, откуда вы прибыли, здесь достаточно сухо. Поэтому вы постоянно облизываете губы.

— Я облизываю?

— Без всякого сомнения, голубушка. Если у вас есть масло в вашем большом саквояже, вы можете помазать их. Помогает жир от бекона, но вам может быстро надоесть его вкус

В течение некоторого времени было слышно лишь шуршание щетки, скользящей по волосам Виллоу. Она закрыла глаза и наслаждалась тем, что не она, а кто-то другой занимается ее волосами. Внезапно ее осенила мысль.

— Как вы будете ловить$7

— Так же, как и вчера вечером.

— А как вы это делали?

— Руками.

Виллоу посмотрела на него через плечо недоверчивыми карими глазами.

— Вы дразните меня.

— Разве что чуть-чуть. — Ноздри Калеба расширились, когда он снова вдохнул аромат лаванды. «Но не в такой степени, как дразню себя», — подумал он. — Закройте глаза, вы отвлекаете меня.

— Если я закрою глаза, вы скажете мне, каким все-таки образом вы ловите форель?

— Обязательно.

Длинные янтарного цвета ресницы опустились и легли на гладкую кожу. Солнечный свет запутался в ресничных зарослях и, когда они мигали, доходил до Виллоу. Калеб зачарованно смотрел на ресницы, превозмогая желание коснуться их кончиком языка.

— Мои глаза закрыты, — напомнила Виллоу, не дождавшись слов Калеба.

— Я заметил… Как вам удалось отрастить такие длинные ресницы?

— Я украла их у теленка.

Он покачал головой и негромко засмеялся, оценив ее шутку и быстроту реакции.

— Калеб, — пришла на помощь ему Виллоу, — так как же вы ловите форель голыми руками? Я никогда не слышала, чтобы кто-то мог это делать.

— Даже Метью Моран?

Она покачала головой.

— Даже Метью Моран.

Удовлетворенно хмыкнув, Калеб возобновил причесывание, продолжая восхищаться блеском и мягкостью волос. Когда он вновь заговорил, в его действиях, в том, как он касался волос и как гладил их щеткой, как обращался с завитками, льнущими к его руке, появилось нечто новое, отчего по позвоночнику Виллоу пробежал холодок удовольствия и ей захотелось по-кошачьи выгнуться под его ладонью.

— Прежде всего, — грудным голосом начал Калеб, — вы должны найти форель, которая не была раньше напугана какой-нибудь южной леди.

Виллоу хмыкнула.

— Это правда, — сказал он, как бы в шутку подергав Виллоу за локон. — Форель подобна красивой девушке, это капризное создание надо долго ублажать, пока его поймаешь.

Щетка вслед за рукой Калеба двигалась от макушки к затылку. Длинные пальцы скользили по густым прядям и иногда касались шеи Виллоу. Она трепетала и задавала себе вопрос, были ли эти прикосновения случайными. Снова пальцы легко, словно лаская, коснулись шеи и волос.

— И вот мужчина, думая о форели, тихонько и осторожно подходит к ручью, — продолжал Калеб. Его голос звучал лениво и приглушенно, он обвевал Виллоу, словно легкий ветерок. — Мужчина медленно наклоняется и подводит руку под форель.

Говоря это, Калеб захватил широкой ладонью золотую копну волос Виллоу и поднял над головой, как если бы собирался расчесывать их снизу. Отдельные прядки соскользнули с его пальцев, зацепившись за большие пуговицы кавалерийской рубашки, что была на девушке. Отложив щетку, Калеб стал осторожно освобождать волоски. Но едва освобождалась одна прядка, как на смену ей, вырвавшись из плена его руки, приходила другая и тоже норовила зацепиться за пуговицу

— Дьявольщина, — негромко сказал Калеб, пытаясь теперь уже с помощью обеих рук справиться с шелковистыми, непослушными волосами Виллоу. — Так ничего не получится. Поднимите руки, голубушка… Повыше… Вот так…

Калеб настолько быстро и деловито стащил рубашку с Виллоу, что, когда она попыталась возразить, было уже слишком поздно.

— Калеб, но я..

— Когда ваша рука окажется в воде, — продолжил Калеб, перекрывая слова Виллоу, — вы просто посидите спокойно некоторое время, как будто вы и пришли только затем, чтобы посидеть и помечтать на берегу ручья.

Щетка снова заскользила по волосам девушки, рождая сладостные ощущения, которые усиливались, когда его рука дотрагивалась до ее затылка. Пряди волос больше не путались в пуговицах, зато густо ложились на лифчик. Полные полушария груди, казалось, грозились разорвать тонкую материю.

Виллоу смотрела, как завитки волос соскользнули с груди, оставив почти открытыми выпирающие пирамидки сосков. Она закусила губу, задавая себе вопрос, достаточно ли волосы прикрывают ее, чтобы считать приличия соблюденными.

— Все в порядке, — негромко произнес Калеб, почувствовав напряженность Виллоу. Он гладил блестящие волосы, рассыпавшиеся по плечам и спине. — Ваши волосы укрывают вас, не хуже моей рубашки. Или, может быть, вам холодно?

Она пошевелила плечами, как бы желая ощутить шелк своих волос, и покачала головой.

— Нет… Солнце, можно сказать, горячее.

— Это верно.

Голос Калеба прозвучал приглушенно, он был похож на мурлыканье большого кота, и Виллоу скорее угадала, чем услышала его ответ. Он в том же ритме продолжал щеткой расчесывать волосы, и в конце концов Виллоу вздохнула и расслабилась, отдавшись острым приятным ощущениям, чувствуя, как сладостный холодок пробегает у нее по коже.

— Как хорошо и приятно, — прошептала она через некоторое время.

— Мне тоже, — сказал Калеб, легко проводя рукой по ее волосам. Он тихонько засмеялся. — Мне кажется, что я вашим волосам нравлюсь так же, как и они мне.

Виллоу вопросительно повернула голову.

— Вот, смотрите, — пояснил Калеб.

Щетка последовала за густой прядью волос, которая соскользнула с правого плеча и веером легла на грудь, — Видите? — он медленно приподнял щетку. Блестящие прядки волос шли следом, прильнув к щетке и к его пальцам. — Они преследуют меня.

В первое мгновение Виллоу была настолько шокирована, что не могла говорить. Мягкие зубцы щетки легко скользили по груди, нежно гладили ее, рождая в Виллоу непонятную слабость. Она закрыла глаза, ощутив, как возникшее под ложечкой тепло постепенно обволакивает все тело. Ощущение было таким острым и сладостным, какого она никогда раньше не испытывала.

— Посмотрим, нравлюсь ли я второй стороне, — таким же приглушенным голосом сказал Калеб.

Щетка легко коснулась левой груди Виллоу, которую также прикрывали рассыпавшиеся волосы. Когда щетка приподнялась, отдельные волоски последовали за ней, прильнули к щетке и сжимающей ее мужской руке.

— Да, — сказал он хрипло, глядя на упругий сосок, который проглядывал сквозь покров золотых волос, — думаю, что нравлюсь.

Виллоу была не в состоянии говорить. У нее перехватило дыхание, и новая трепетная волна пробежала по телу. Калеб почувствовал ее трепет, и его сердце участило и усилило удары. Мгновенно отреагировала мужская плоть. Он опасался, что Виллоу сейчас вскочит и оттолкнет его или же гневно отчитает за то, что он посмел коснуться груди хотя бы щеткой.

Он никак не ожидал, что ее груди так готовно откликнутся на прикосновение, а бутоны сосков расцветут и напрягутся под полупрозрачным лифчиком. Отклик ее тела был столь же удивительным, как и сила его собственной страсти к ней — страсти, которая сотрясала Калеба настолько, что он изо всей силы сжал пальцами ручку щетки, дабы не потерять самообладание окончательно.

Будучи не в состоянии говорить и даже дышать, Калеб заставил себя продолжить расчесывание в том же медленном, опьяняюще соблазнительном ритме, гладя макушку, затылок, шею. Больше всего ему хотелось еще раз погладить лежащие на груди золотые волосы, но он боялся, что поддастся искушению и скользнет пальцами под лифчик, чтобы ощутить, как твердые упругие соски упрутся в его ладони. Он так желал этого, что его руки дрожали от напряжения.

Но он понимал, что это было бы преждевременно. Даже самую доверчивую форель нельзя брать штурмом. А Виллоу не была слишком доверчивой. Калеб вполне отчетливо ощущал ее колебания и раздвоенность чувств. Одно лишнее движение — и она вспорхнет и убежит. Эта мысль удерживала руки Калеба там, где они были, и он продолжал медленно гладить волосы на затылке, что никак не соответствовало страсти, которая отражалась в его глазах.

— Когда ваша рука в воде и все вокруг успокоилось, — заговорил Калеб, — вы начинаете подбираться к форели поближе. Вы делаете это так медленно, что форель привыкает к вашему присутствию. А приближаясь к форели, вы должны наблюдать за ней… Не разволновалась ли она? Не забеспокоилась ли?

— А как вы узнаете, что форель чувствует? — хрипло спросила Виллоу

— Как говаривал мой отец, вы и за самым крохотным зверьком должны наблюдать очень-очень внимательно.

Виллоу улыбнулась, уловив легкую шотландскую картавость в произнесенной фразе. Она беззвучно выдохнула воздух и расслабилась, отдаваясь приятным ощущениям, которые рождались от прикосновений щетки.

— И вот со временем, — продолжал Калеб ленивым, грудным голосом, — форель начинает думать, что ваша рука — это часть ручья, часть течения… Если вы двинетесь слишком быстро, форель убежит… Тогда вам придется начать все с начала. Все решает терпение… И еще форель любит, чтобы течение оглаживало и ласкало ее нежное тело.

— Неужто и вправду любит? — спросила Виллоу неестественно хриплым голосом.

— Иначе она не выискивала бы бурные потоки и не проводила бы там часы, подставляя бока струям воды.

Калеб поднял волосы Виллоу вверх, чтобы расчесать их щеткой снизу. Он обхватил шелковые пряди рукой, и они обвили его запястье. Дрожь удовольствия пробежала по спине Виллоу, когда она ощутила тепло солнечных лучей на обнажившемся затылке.

— Вы только подумайте, — шептал сзади Калеб. При этом его щека легонько коснулась девичьего затылка. — Она неподвижно стоит в бурном потоке…

Вначале Виллоу решила, что это щетка так нежно касается ее затылка. Но затем она почувствовала тепло дыхания Калеба и поняла, что это его борода.

— …и течение ласкает и оглаживает всю ее нежную кожу сверху донизу.

Сердце Виллоу забилось так гулко, что Калеб должен был услышать это. Он повторил свою изысканную ласку, исторгнув тихий стон из ее груди.

Этот звук сыграл роль ножа, нанесшего удар по самообладанию Калеба. Легкий женский крик может свидетельствовать о страсти. Причиной его может быть также страх. Калеб не мог определить это, не коснувшись Виллоу еще более интимно, он был слишком хорошим охотником, чтобы не понимать этого. Если она дрожала от страсти, то дальнейшая игра сделает ее еще более пылкой. Если это был страх, то соблазнение должно проводиться в замедленном темпе.

Еще никто не приготовил блюда из форели, которая уплыла.

Когда Калеб отпустил волосы Виллоу и начал снова работать щеткой, она не могла скрыть дрожи.

— Разве вы еще н-не распутали д-до конца узелки? — спросила она заикаясь.

— Не совсем, голубушка. Надо еще немного поработать. Затем я заплету их вам. Одна офицерская жена научила меня заплетать волосы на французский лад.

Виллоу не стала возражать, потому что не знала, как ей вообще вести себя. Калеб не сделал ничего, что ей не понравилось бы. Не склонял ее к большему, чем расчесывание волос. Была также и еще одна проблема. Если Виллоу встанет, чтобы уйти, она вынуждена будет сбросить одеяло и остаться с голыми ногами.

И к тому же, призналась себе Виллоу, она лишится возможности испытывать удовольствие от прикосновения больших умелых рук Калеба и наслаждаться их лаской.

Вздохнув, Виллоу снова отдалась сладостной игру пальцев, блуждающих по ее волосам. Она больше не испытывала напряженности, будучи уверена в том, что если она попросит Калеба остановиться, он это сделает.

А коль скоро она знала об этом, у нее не было потребности просить его.

Чувство неловкости, владевшее Виллоу, совершенно исчезло, сменившись умиротворенностью, которая возрастала с каждым взмахом мужской руки. Закрыв глаза и улыбаясь, Виллоу задалась вопросом: чувствует ли себя форель в бурном потоке хотя бы наполовину столь хорошо, как она?

— А когда форель сочтет вашу руку неотъемлемой частью ручья, — пробормотала Виллоу, — что тогда?

Калеб бесшумно вздохнул. Расслабленное тело Виллоу сказало ему, что ее дрожь объяснялась не одной лишь осторожностью, но и страстью. Он вознамерился продолжать рискованную игру. Виллоу была обеспокоена, озабочена, почти напугана, однако она не была в состоянии отвергнуть его чувственные приманки, подобно тому как форель не может отказаться от ласки быстрого течения.

— Тогда вы медленно и осторожно гладите форель, — грудным голосом ответил Калеб, отложив щетку, — пока она не ошалеет от удовольствия.

— Разве так может быть? — прошептала Виллоу. — Неужели удовольствие может заставить забыть о страхе?

— Вполне! — Калеб вновь собрал ее волосы и медленно поцеловал Виллоу в затылок. — Требуется только деликатность и терпение.

Он отпустил волосы, дав им упасть на плечи. Мягко и медленно, словно намереваясь вобрать Виллоу в ладони, он провел руками от ее плеч до самых пальцев и вернулся назад, на этот раз оглаживая внутреннюю сторону рук.

— Калеб! — Виллоу говорила шепотом, голос ее дрожал.

— Ничего страшного, маленькая форель. — Калеб приподнял ее и повернул лицом к себе. Он коснулся пальцем ее нижней губы, затем прижался к ней лицом, и это было похоже на поцелуй. — Я буду нежен с тобой, как солнечный луч.

Блестящие карие глаза наблюдали за Калебом. Их красота способна была свести с ума, их цвет постоянно менялся, в них играли голубые, зеленые и золотые искорки, переливаясь и повторяясь, и чем больше Калеб смотрел на Виллоу, тем более красивыми они казались.

— Ты боишься меня? — спросил он хрипло.

Виллоу медленно покачала головой. Блики солнца заиграли в ее волосах, и человека, стоящего рядом с ней на коленях, накрыла волна острого желания.

— Некоторые мужчины грубы, — сказал Калеб, приближая рот совсем близко к губам Виллоу, но все же не прикасаясь к ним, — Я не отношусь к их числу. Я никогда не принуждал женщину к чему-либо вопреки ее желанию. И никогда не собираюсь этого делать. Подари мне несколько поцелуев, южная леди… Если ты считаешь, что я тебе неприятен, я отпущу тебя. — Он опустил лицо еще ниже и шептал, почти касаясь пухлых губ. — Ты веришь мне?

Теплое дыхание Калеба смешивалось с дыханием Виллоу, рождая в ней трепет.

— Да, — выдохнула она.

Молнии сверкнули в глазах Калеба. Защищаясь от них, она опустила ресницы. Дрожь пробежала по всему телу Виллоу, когда его губы нежно коснулись девичьих губ, оторвались и коснулись снова. Всего несколько поцелуев было в ее жизни, но не было ничего подобного. Мальчишки горячились, словно щенки, были неуклюжими и неловкими.

Поцелуй Калеба был совсем другим. Большие, сильные руки касались ее лица так легко, что она едва ощущала их. Его губы мягко, ритмично прижимались к ее губам, вынуждая ее ответить тем же, щеточка усов ласкала ее верхнюю губу, и эта ласка была восхитительной и опьяняющей.

Когда Калеб на несколько мгновений замер, Виллоу открыла глаза и прошептала его имя.

— Да? — спросил он, удерживая себя от того, чтобы снова не прильнуть к дрожащему, соблазнительному девичьему рту.

— Ты… поцелуешь меня еще?

— Это были не поцелуи.

— Это были не поцелуи?

— Несколько лучей не сделают весь день солнечным… Ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя?

Она кивнула. Распространив благоухание, ее волосы накрыли его руки.

Калеб, улыбаясь, снова наклонился к Виллоу. Его губы снова прижались к ней в ласке, к которой она столь быстро привыкла. Затем кончик его языка скользнул между дрожащих девичьих губ. Дыхание у Виллоу сбилось, она ахнула и напряглась.

— Душа моя, мне казалось, ты хотела, чтобы я поцеловал тебя.

— Я х-хочу.

Калеб отыскал ее глаза, заглянул в них.

— Тогда почему же ты отодвинулась?

— Я… не привыкла к поцелуям. Это было… годы назад.

Черные ресницы опустились, скрыв всплеск страсти в глазах Калеба. Он испытал глубочайшее удовлетворение, узнав, что мужчина не прикасался к Виллоу в течение долгого времени. Даже если она и доступная женщина, ее нельзя обвинить в неразборчивости.

— Не беспокойся, душа моя. Мы сделаем все не спеша, постепенно, словно в первый раз.

Длинные пальцы Калеба погрузились в волосы Виллоу, стали легонько гладить ее кожу. Это было очень приятно, и она вздохнула. Он уловил шелест ее дыхания, когда касался ртом розовых губ, слегка нажал на них, заставив раскрыться. Когда язык Калеба снова коснулся девичьих губ, Виллоу не отпрянула. Он медленно двигал языком по чувствительным краям, и Виллоу затрепетала. Язык Калеба снова обжег ее своим прикосновением и наконец проник внутрь.

— Мята, — прошептал он, улыбаясь. — Поделись щедрее со мной.

Виллоу, поколебавшись, спросила:

— Как?

— Оближи свои губы.

Виллоу машинально повиновалась. Она не поняла, почему Калеб вдруг прищурил свои золотые глаза.

— Еще.

Он еще ниже опустил голову, чтобы его язык мог соприкоснуться с ее. Виллоу дрожала, крепко вцепившись в предплечье Калеба, но не отодвигала голову.

— Мята, — тихо повторил Калеб, ощущая новый прилив страсти. — Боже, теперь мята всегда будет напоминать мне об этом. Лизни мои губы, душа моя. Ты мне очень нравишься на вкус.

— Калеб, — прошептала Виллоу.

Это было все, что она могла сказать.

— Ты не помнишь, как это делается? — пробормотал он. — Ну ничего… Я покажу тебе.

Он пропустил язык между девичьими губами, лаская их нежную внутреннюю поверхность и тем самым показывая, какими чувствительными они могут быть. Она лежала немо и неподвижно, лишь сердце гулко колотилось в груди, и мечтала о том, чтобы все это никогда не кончалось

И время, кажется, остановилось.

— Теперь твоя очередь, — услышала Виллоу шепотом произнесенные слова.

Она издала тихий вздох разочарования, из которого Калеб заключил, что ей понравилась его ласка.

— Что-то не так? — спросил он, желая подразнить ее.

— Я не хочу, чтобы поцелуй кончался, — призналась Виллоу.

— Это пока еще не был поцелуй.

— Еще не был поцелуй? — удивленно переспросила Виллоу.

— Нет. — Его рот блуждал над приоткрытыми девичьими губами. — Но мы идем к нему, душа моя. Мы движемся к нему… Лизни мои губы.

Поколебавшись лишь мгновение, Виллоу повиновалась. Вначале она едва коснулась Калеба. Кратковременность ласки могла объясняться либо застенчивостью, либо опытностью женщины, которая знает, как распалить мужчину. Калеб по-охотничьи терпеливо ждал, понимая, что подобная чувственная игра распаляет их обоих, тем более, если речь идет о столь страстной партнерше, какой оказалась Виллоу.

Он не сомневался в ее страсти. Те отдельные вспышки пламени, которые он заметил, манили и притягивали его едва ли не больше, чем золотые волосы и упоительное, знойное тело. Эта страсть будила в нем какой-то особый отзвук, обвораживала, словно усыпляющая песнь сирены.

После нескольких прикосновений Виллоу осмелела. Ее язык скользил по застывшим в медленной, ленивой улыбке губам Калеба. Она обнаружила, что его губы гладкие и теплые, словно согретый солнцем атлас. Края его рта были столь же чувствительны, как и у нее, поскольку они вздрагивали от прикосновений ее языка. Мысль, что она может заставить дрожать это могучее тело пробудила в ней неведомое до того чувство. Страсть поднималась и разрасталась в ней, накрывая горячей волной.

Виллоу невольно еще сильнее прильнула к мужчине, от которого исходила сила и тепло и который нежно поддерживал ее. Ее язык снова медленно стал ласкать рот, дерзко раздвигая губы, ощущая вкус поцелуя — пряный вкус мяты, смешанный с мужским теплом.

Когда Виллоу наконец подняла голову, глаза Калеба были прикрыты, остались только узкие золотистые щелочки.

— Это был поцелуй? — шепотом спросила Виллоу

— Не совсем, — хрипло ответил Калеб.

— Я что-то упустила?

— Открой рот, и я покажу тебе.

— Как?

— Вот так, — выдохнул он. — Именно так.

Плавно наклонив голову, Калеб поймал рот Виллоу Кончик его языка ласкал внутреннюю поверхность губ, все более возбуждая ее. Когда его язык скользнул между ее зубов, она напряглась и издала прерывистый вздох.

— Почти то, что нужно, — сказал Калеб, не отрывая рта от Виллоу. — Открой чуть сильнее, душка. Дай мне почувствовать вкус твоего сладостного язычка.

Она колебалась лишь мгновенье, ибо искушение оказалось сильнее робости.

— Еще чуть-чуть, — увещевал Калеб, глядя на темно-розовые пухлые губы, будучи не в состоянии скрыть желание. — Лишь чуть-чуть… Я чувствую тебя…

Слова Калеба потонули в стоне, когда его рот прижался к приоткрытым губам Виллоу. Бархатное проникновение языка было одновременно шоком и откровением для нее. Медленно убрав язык, он затем еще глубже проник в ее рот, исторгнув у Виллоу короткий стон.

От этого звука каждый мускул тела Калеба напрягся. Он продолжал медленно и целенаправленно соблазнять рот Виллоу, дразнить и ласкать ее язык, заманивать в свой рот, демонстрировать, каким обжигающим может быть поцелуй. Томный танеи обольщения и отступления продолжался до тех пор, пока Виллоу не потеряла способности ощущать что-либо, кроме собственного бешеного сердцебиения и вкуса Калеба. От предплечья ее руки соскользнули ему на плечи, затем крепко обвились вокруг шеи. Калеб в ответ обнял Виллоу, и ее соски прижались к мускулистой груди.

Сладостный трепет пронизал Виллоу. Объятия сделались более тесными, он ритмично покачивал ее тело. Виллоу издала возглас удовольствия и инстинктивно открыла рот, словно приглашая к поцелую. Ее влекла эта могучая сила, эта способность чутко отвечать на зов ее тела.

Характер поцелуя изменился, он стал еще более глубоким, дыхание Виллоу прерывистым, движения ее тела неуправляемыми. Ее чувственное пламя сводило Калеба с ума. Он не встречал женщины, способной с такой страстью отдаваться поцелую, так зажечься и зажечь мужчину. Не знал он и того, что сам был способен на такую страсть, способен оказаться во власти желания, кроме которого в мире ничего не существовало.

Калеб забыл об игре обольщения и отступления, которую он вел, забыл об осторожности, обо всем, кроме девушки, которая пылала пламенем в его объятиях, сжигая в этом пламени его самого. Его ладони заскользили от спины к бедрам, лаская молодое податливое тело. В молчании его язык исступленно ласкал рот Виллоу, его пальцы жаждали отыскать средоточие ее страсти.

Одежда Виллоу не могла быть серьезной преградой для его рук, ибо у ее панталон внизу не было шва. Пальцы Калеба скользнули под тонкую материю и легли на мягкое, шелковистое, теплое гнездышко волос между ног. Некоторое время он перебирал их, затем его пальцы двинулись ниже, где раздвоенная плоть была еще мягче, еще теплее.

В смятении Виллоу напряглась. Она сжала ноги, схватила его за руку и попыталась оттащить ее. Но это было равносильно тому, чтобы сдвинуть гору.

— Нет, Калеб, пожалуйста, не надо!

— Все будет хорошо. — Голос Калеба был низкий и хриплый. — Я не сделаю тебе больно. Ты такая мягкая, горячая… все будет хорошо.

Его гибкие подвижные пальцы действовали все более откровенно и дерзко.

— Нет! Ты говорил только о поцелуях! Боже мой. Калеб, прошу тебя, не надо!

Несколько мгновений Калеб вглядывался в искаженное страхом девичье лицо. Оба они понимали всю тщетность ее сопротивления. Собственное тело предавало ее. В тех местах, где он касался ее, она была податливой, горячей, жаждущей. Калеб испытывал огромный соблазн, несмотря на ее мольбы, взять ее и погрузиться в жгучее пламя.

Виллоу чувствовала неодолимую силу Калеба, видела дикие огоньки в его глазах и молилась о том, чтобы он оказался человеком слова.

— Калеб, — прошептала она. — Ты обещал… Пожалуйста… Остановись…

Калеб внезапно, резко отпрянул и вскочил на ноги, разъяренный оттого, что Виллоу отказывала ему в том, чего совершенно определенно хотело ее тело. Несколько мгновений, которые для Виллоу длились целую вечность, он смотрел на нее.

— Запомни, — сказал он наконец сквозь зубы, — в один прекрасный день ты будешь на коленях умолять меня, но совсем не о том, чтобы я остановился.

Калеб резко повернулся и пошел прочь, предоставив эху многократно повторять свои в сердцах сказанные слова.


9


Как и предсказывал Калеб, дождь снова пришел в горы Виллоу было отрадно услышать его шелест, поскольку тишина давила и угнетала ее.

Калеба не было в лагере, когда она наконец собрала высохшую одежду и все свое мужество и возвратилась к костру. Все семь лошадей продолжали пастись на лугу, своим присутствием свидетельствуя, что, куда бы Калеб ни ушел, он должен будет вернуться. Конечно, лошади не могли сказать Виллоу, когда это случится. Она нарвала съедобной зелени на лугу и приказала себе не вспоминать об ощущениях, когда тебя целует Калеб Блэк и весь мир занимается пламенем.

Однако забыть это было невозможно. Время от времени память высвечивала те или иные мгновения, бросая Виллоу в сладостную дрожь и рождая в ней страстное томление.

Дождь начался, когда последние отблески зари еще золотили западную часть неба. Виллоу забралась в шалаш и переоделась в походную форму. Она села у входа и стала ожидать, когда из-за пелены дождя вынырнет знакомая высокая фигура. Однако никто не появлялся. В конце концов Виллоу задремала.

Она проснулась под одеялами. Калеб точил нож, а на костре жарилось мясо. На небе розовела омытая дождем утренняя заря. Хотя Виллоу не пошевелилась и не издала ни звука, Калеб каким-то образом догадался, что она проснулась. Он повернулся и бросил взгляд на шалаш.

— Кофе горячий, — сказал он, вновь сосредоточив внимание на оселке, который держал в руках. Огромное лезвие охотничьего ножа поблескивало, когда он правил его о камень. — В вашем распоряжении пятнадцать минут… Мы отправляемся. Вы меня слышите?

У Виллоу упало сердце, когда она услышала, каким холодным тоном было это сказано.

— Да, слышу.

Когда Виллоу вернулась из леса, Калеб подал ей палочку с куском мяса на ней. Ничего не сказав, он возобновил правку ножа. Виллоу, не глядя на него, вгрызлась зубами в мясо.

— Свежая оленина? — удивилась она.

Калеб хмыкнул.

— Но я не слышала выстрела, — добавила Виллоу, пытаясь сообразить, в какую даль ходил Калеб на охоту. Звуки выстрелов в горах слышны на много миль.

— Я не пользовался ружьем.

— А как же тогда… — Она уставилась на него. — Калеб Блэк, уж не хотите ли вы мне сказать, что поймали оленя таким же способом, что и безмозглую форель?

— Не совсем, южная леди. — Сталь взвизгивала и пела под его рукой. — Я воспользовался ножом.

— Вы бросили его?

— Это было бы глупо с моей стороны. А я ведь, несмотря на мое вчерашнее глупое поведение, не такой уж дурак.

Виллоу вспыхнула и предприняла попытку извиниться.

— Калеб, я вовсе не имела в виду…

— Я подкрался к оленю и перерезал ему горло, — продолжал Калеб, игнорируя ее попытки закончить фразу.

— Вы… что вы сделали? — Ее глаза в смятении широко раскрылись.

— Вы все прекрасно слышали.

— Но это невозможно!

— И вы это говорите, продолжая есть свежую оленину!.. Кстати, не особенно с этим тяните. Нам предстоит преодолеть высокий перевал до нового дождя.

Калеб попробовал остроту лезвия, сбрив волоски на руке. Удовлетворенный результатом, он вложил нож в ножны, взял дробовик и стал разбирать и чистить его.

Пока Виллоу завтракала, Калеб успел почистить дробовик, ружье и шестизарядный револьвер. Чувствовалось, что он свободно владеет всеми видами оружия.

Он работал быстро, уверенно, его движения были выверенными и экономными. Виллоу зачарованно следила за большими, ловкими руками Калеба, и в ее мозгу рождались воспоминания, от которых замирало сердце.

— Калеб, — хрипло начала она.

— Южная леди, уж не ждете ли вы, что кто-то поднимет вас и водрузит на лошадь? Поцелуи были довольно приятными, но я не стою в очереди, чтобы наняться к вам в горничные.

Слова Калеба падали, как удары кнута, рождая у Виллоу гнев, который был обращен и на него, и на самое себя.

— Это хорошо, потому что я не стою в очереди за вашими поцелуями.

Она швырнула недоеденную оленину в костер, встала и направилась к лугу.

Виллоу больше не делала попыток заговорить с Калебом. Они покидали лагерь в молчании, нарушаемом лишь скрипом седел и ритмичным постукиванием копыт. После часа езды Калеб остановился у начала затяжного подъема, чтобы дать лошадям передышку, а сам стал внимательно изучать предстоящий путь в бинокль. Затем он вынул журнал и заполнил несколько белых мест на карте, на которой он отмечал свой маршрут от самого Каньон-Сити. Покончив со всем этим, он повернулся к Виллоу, которая оставалась поодаль, и нетерпеливо направил к ней Трея.

— Поднимитесь повыше, посмотрите, какой открывается вид, — сказал он.

Зрелище и в самом деле способно было привести в восхищение. Околдованная красотой, Виллоу в молчании вглядывалась в дали.

Среди горных цепей на много миль расстилалась свободная от леса равнина. Осины, елки и сосны жались к ее краям, да еще отмечали своим присутствием овражки и редкие пригорки. Насколько хватало глаз, все пространство было покрыто изумрудной сочной травой и расцвечено яркими дикими цветами. По зелени извивалась бледно-голубая лента реки. Тут и там на солнце поблескивали построенные бобрами заводи. Весь этот простор охраняли остроконечные, покрытые льдом вершины, которые не теряли своего величия даже на фоне бездонного неба.

— Посмотрите налево, где две вершины напоминают собаку с опущенным ухом. Видите? — спросил Калеб.

— Да.

— Я хочу, чтобы вы поехали к этой вершине, держась левой стороны долины. Если вы увидите что-то такое, что вам не понравится, скачите в лес. Если кто-то погонится за вами, стреляйте из дробовика во все то, что в пределах досягаемости.

Виллоу оторвала взгляд от вершин и перевела его на мужчину, который был рядом, но смотрел на нее так холодно и отрешенно, что даже отдаленные заснеженные вершины показались ей более близкими и теплыми.

— Где… — Ее голос прервался. Она прокашлялась и начала сначала, уговаривая себя успокоиться, хотя при мысли о том, что она окажется брошенной в этой дикой местности, ее начинало трясти. — А после той вершины куда мне ехать?

Страх в голосе Виллоу звучал настолько отчетливо, что его невозможно было не заметить. Калеб понял, о чем подумала Виллоу.

— Я не собираюсь бросать вас и убегать, — холодно сказал он. — Может быть, так привыкли поступать ваши мужчины, но я не отношусь к их числу. Если я даю слово, я держу его.

Глядя куда угодно, только не в глаза Калебу, Виллоу кивнула.

— Когда я охотился, то увидел следы убитого оленя, — продолжил объяснение Калеб. — Это произошло, может быть, за день или за два до того. Там были волки, но я точно знаю, что олень был убит человеком.

— Индейцами?

— Бандитами, — сказал Калеб резко. — Некоторые лошади были подкованы, другие нет. Похоже, что это команчи. У них уйма огненной воды.

— Что это такое?

— Спотыкач, сок тарантула, всякое зелье, — нетерпеливо пояснил Калеб.

— А, виски.

Калеб хмыкнул.

— Можно называть это как угодно, важно, что у них этого так много, что они оставили полдюйма зелья в бутылке.

Виллоу нахмурилась. Об этом она слыхала немало — и, к сожалению, ничего хорошего. Этот сброд был весьма пестрый: белые и мексиканские бродяги, порвавшие со своим племенем индейцы, полукровки, которые не признавали законов ни белых, ни индейцев.

— Но ведь команчи обычно обитают гораздо южнее, — с надеждой сказала Виллоу.

— Это когда армия прогоняет их. Армия воевала с повстанцами, ей некогда было заниматься индейцами и бандитами. Сейчас война между штатами закончилась, армия возвращается. Дела пойдут веселее… Когда армия занята, команчи рыщут везде, как койоты.

Виллоу теперь уже с чувством тревоги окинула взглядом обширную живописную страну, которая служила естественным сборным пунктом для людей, ищущих проход через горы.

— Хорошо, а? — спросил Калеб так, словно он владел этими просторами. — Отсюда не видно, но с той стороны с гор круглый год бежит ручей. Там можно построить дом, который будет защищен с трех сторон, а с четвертой стороны могут пожаловать, разве что горные козы. Вода вкусная, и ее в избытке.

Эмоциональность, с которой говорил Калеб, заставила Виллоу оторвать взгляд от пейзажа и посмотреть на человека. Калеб любил эту страну. И хотя он знал ее суровый нрав, он продолжал восхищаться ее возможностями.

— Если построить дом в правильном месте, человек будет чувствовать себя в безопасности, — продолжал Калеб. — Скот будет пастись летом на высокогорье, а на зиму сено можно косить в низине. Через несколько лет, если человек хорошо поработает, он обеспечит себя почище любого джентльмена из Виргинии.

Виллоу снова посмотрела вокруг, на этот раз глазами Калеба, увидев места, где можно надежно укрыться, а также места, которые могут подвергнуться нападению.

— Вы всегда так рассуждаете? — спросила она.

— Я уже десять лет мечтаю разводить скот. Остановка лишь за тем, чтобы найти подходящее место и деньги для начала.

— Нет, я имею в виду, вы всегда думаете о сражениях?

Калеб бросил искоса на Виллоу взгляд, в котором читались изумление и недоверие.

— Южная леди, каждый, кто хочет здесь выжить, рассуждает таким же образом. Это так же естественно, как помнить о межевом столбе впереди и позади. Бог создал эту землю красивой и привлекательной для самого дьявола. Если ты не будешь смотреть в оба и держать ушки на макушке, тебя здесь ждет печальный конец.

— Тогда зачем вы хотите стать владельцем ранчо именно здесь?

Улыбку Калеба нельзя было назвать ни доброжелательной, ни веселой.

— На востоке и в Калифорнии лучшие земли уже заняты другими людьми. Здесь все иначе. Человек может взять себе столько земли, сколько сможет защитить. Я неплохой боец, Виллоу, и знаю толк в скотоводстве.

— Значит, вы хотите поселиться здесь и стать фермером?

Калеб с отсутствующим видом кивнул, продолжая, в отличие от женщины, смотревшей на него, любоваться пейзажем.

— Такие горы и долины можно найти и в нескольких днях езды к югу от Сан-Хуана, — сказал он. — Пастбища там отличные, но на каждом шагу встретишь если не апачеи, то команчей, а стрел в твоих коровах будет больше, чем у дикобраза игл. Так что большого удовольствия и большой выгоды не получишь.

Еще раз окинув взглядом живописную долину, Виллоу снова посмотрела на человека с суровым лицом, который внимательно следил за любым движением в кустах, стараясь определить, был ли причиной этого ветер или человек. Скорее всего — люди.

Команчи.

Беспокойство охватило Виллоу. Она никогда не считала, что Запад слишком цивилизован, но и не могла себе представить такой дикости. Это в каком-то отношении походило на войну. Постоянно требовалось быть начеку, халатность могла стать роковой. Вообще-то Виллоу привыкла жить в напряжении во время войны. Она научилась всего остерегаться, чутко спать, укрываться с матерью в лесу при первых признаках опасности.

Но эта обширная дикая страна была несравнима с ее фермой. Здесь она настолько зависела от силы Калеба, его боевого мастерства и знаний, что это пугало ее.

«Он предупреждал меня, что так будет, — напомнила себе Виллоу. — Он сказал об этом четко и ясно».

Она передернула плечами, вспомнив тот разговор.

«Там, куда мы направляемся, о законе и слыхом не слыхивали. В этих горах каждый заботится о себе сам, и никто другой за него это не сделает.

А что делать женщине?

Женщине нужно взять в мужья человека, который защитит ее и детей».

Прошло всего несколько дней с того момента, как она услышала и пропустила мимо ушей предупреждение Калеба, полагая, что ничего не может быть страшнее пережитой войны. Но сейчас ей казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как она простилась с непритязательным комфортом Денвера и углубилась в страну, которая становилась все более дикой по мере продвижения к западу.

И все же она не вернулась бы на благополучный, безопасный Восток. В Скалистых горах ее поджидало нечто такое, что согревало и окрыляло.

Виллоу закрыла глаза, вбирая в себя окружающие звуки. Одна из лошадей заржала и ударила копытом. Заскрипело седло, когда Калеб переменил положение. Птица вспорхнула и улетела к югу, Не ощущалось запаха дыма, пиленых дров или вспаханной земли. Ветерок доносил лишь первозданные запахи, река жизни текла своим чередом, обвевая и лаская ее.

— Черт возьми, Виллоу, я же сказал, что вернусь. Вы что, не верите мне?

Вздрогнув, она открыла глаза

— Конечно, верю

— Тогда в чем проблема?

— Ни в чем, — сказала она, грустно улыбнувшись. — Во всяком случае, в вашем понимании. Это просто… — Она на момент замолчала. — Я вдруг поняла, что люблю эту чистую, дикую страну, хотя она небезопасна. — Виллоу улыбнулась губами, которые были близки к тому, чтобы задрожать. — К такой мысли нужно привыкнуть.

Некоторое время Калеб внимательно вглядывался в ее лицо, затем сказал:

— Если хотите быть в безопасности, нужно оставаться дома.

— Да, — шепотом произнесла Виллоу. — Я знаю. Не беспокойтесь, Калеб. То, что со мной происходит, не должно вас волновать. Я могла не знать, к чему иду, но я знала, что покидаю.

Калеб кивнул.

Виллоу ничего больше не сказала. Она просто любовалась простором, испытывая горькую радость оттого, что осознала свою мечту — найти здесь новый дом, но обнаружила, что эта страна не создана для того, чтобы женщина жила одна. Конечно, это не была светлая страна ее детства. Но та страна разрушена, и возврата в нее нет.

— О чем вы думаете? — тихо спросил Калеб.

— Я устала от израненной, измученной земли, — медленно сказала Виллоу. — Я хотела бы увидеть, как могучая Миссисипи рвется к далекому океану… Хотела увидеть безлесную равнину от горизонта до горизонта, стада буйволов, речку, которая петляет в высокой траве… И, конечно, Скалистые горы — такой контраст с обширной равниной…

Виллоу замолчала и стала думать о том, о чем еще мечтала: увидеть родное или, по крайней мере, не вражеское лицо, увидеться с любимым братом, посмеяться с ним, вспомнить те времена, когда она не была одинокой. Она хотела… Виллоу покачала головой, потому что она хотела такого, для чего не находилось слов и что вызревало где-то в глубинах души.

Виллоу вздохнула и признала, что, несмотря ни на какие повороты судьбы, она чувствовала в себе больше жизненных сил, чем если бы она оставалась в Западной Виргинии. Ничто не находило в ее душе такого отклика, как этот горный пейзаж, за исключением, может быть, человека, который ехал рядом с ней. Подобно горам, Калеб был суровым, непредсказуемым, порой непонятным. И подобно горам, он дарил мгновения тепла и дикой красоты. Виллоу повернулась к нему и мягко улыбнулась.

— Делайте то, что нужно, — сказала она негромко. — Со мной все в полном порядке.

После некоторых сомнений Калеб вынул из брюк большие карманные часы и передал их Виллоу.

— Дайте мне пятнадцать минут. Затем езжайте быстрой рысью.

Пальцы Виллоу сжали часы. Металлическая поверхность была гладкой, блестящей и хранила тепло тела Калеба. Ей вспомнилось, как он целовал ее, как его борода касалась ее лица, и как его рука блуждала между ее ног, приводя Виллоу в смятение и в то же время даря невыразимо сладостные ощущения. Трепет пробежал по ее телу…

Так приблизиться и к стране, и к человеку — и затем осознать, что ты можешь потерять все это… Виллоу закусила губу и опустила голову.

— Не беспокойтесь, — сказал Калеб, которого неожида-но разволновали страх Виллоу и ее попытка не выдать его. — Я буду недалеко. Если вы услышите выстрелы, ложитесь на землю и ждите, пока я не отыщу вас.

— А что если… если вы не найдете?

— Я найду. Я прожил столько не для того, чтобы меня убил какой-то дрянной, пьяный команчи.

Калеб надвинул шляпу и натянул повод. Его крупная лошадь сорвалась с места и пошла легким галопом. Виллоу неподвижно наблюдала, как Калеб ехал по левому краю долины, выискивая следы, пока не скрылся в широком овраге. Через несколько минут он вновь появился в поле зрения, но вскоре исчез.

Когда истекли пятнадцать минут, Виллоу вынула из чехла дробовик, положила его себе на колени и поскакала быстрой рысью к вершине, указанной Калебом. Лошади следовали за ней, ведомые Измаилом…

Лишь через два часа Калеб присоединился к Виллоу.

— Что-нибудь видели? — спросила Виллоу

— Следы, — сказал он лаконично. — Четыре лошади Одна подкована. Они охотятся то ли за оленями, то ли за нами, то ли еще за кем-то.

— Почему вы так считаете?

— Они делают то же, что делал я: ищут следы.

— Где они сейчас?

— Они разъехались по двое. Одна группа следов ведет влево. Вторая идет вдоль рукава реки. У истока этого рукава есть хороший брод. Если бы не эти два бандита, я повел бы этим путем. Он короче. Мы можем достичь водораздела через несколько дней.

— Великого Водораздела? — взволнованно спросила Виллоу.

Калеб улыбнулся, заметив ее возбуждение.

— Здесь всюду рыщут команчи, так что голову не высунуть, а вас волнует еще один горный перевал.

— Все реки, которые я видела и знала, текут в Атлантический океан. Хочется увидеть воду, которая течет в Тихий… — Виллоу счастливо засмеялась. — Я знаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать. Я росла, получая письма от братьев, которые рассказывали о Китае, где в гавани целый город построен из дау — это такое судно, и о Сандвичевых островах, где волны выше нашего амбара, который сожгли повстанцы… И еще об Австралии, где рифы большие-пребольшие… А я видела только восход солнца в Западной Виргинии, цыплят в кухонном садике да туман за холмами.

Калеб хмыкнул, заинтересовавшись ее волнением.

— Похоже, в вашей семье всем присуща страсть к путешествиям. Неудивительно, что вы решили отправиться на поиски возлюбленного, как только он написал вам.

— Я гак или иначе должна была ехать, — призналась Виллоу. — Мне нечего было делать дома. У меня не оставалось ничего, кроме воспоминаний о лучших днях.

Виллоу замолчала. Калеб не делал попыток втянуть ее в разговор. Так было безопаснее для него, больше шансов сохранить дистанцию, которая цолжна быть между ним и женщиной Рено. И еще это позволяло ему любоваться ею, вспоминать, как его руки обнимали ее знойное, податливое тело.

«Доступная женщина. Вот кто она. Боже правый, почему я не вспоминаю об этом, когда смотрю на нее? Почему она вошла в мою плоть и кровь?»

Ответ был простой и определенный, как и тогда, когда его ладонь скользнула под тонкую материю панталон и пальцы ощутили трепет знойной плоти. Он никогда не встречал женщины, которая хотела бы его так сильно, загораясь так быстро, так горячо. При этом воспоминании его мужская плоть среагировала мгновенно и решительно.

Калеб заставил себя переключить внимание на расстилавшуюся перед ними обширную долину. Время от времени он замедлял шаг и определял местонахождение, используя в качестве ориентиров вершины гор. Один раз он достал из багажной сумки компас, карандаш и отцовский журнал в кожаном переплете. В течение нескольких минут он делал собственные пометки. Сравнив показания компаса с линиями, нанесенными три года назад, а также свои рисунки с видневшимися слева вершинами, он удовлетворенно кивнул головой. Хотя он никогда раньше не ездил по эту сторону гор, он безошибочно определил свои координаты.

— Куда мы направляемся? — подъехав к нему, спросила Виллоу.

Это были первые слова, которые прозвучали за несколько часов. Никто из них не считал молчание обременительным. Они оба привыкли к одиночеству.

— А вот вы мне сами скажите, — деловито сказал Калеб. — Сан-Хуан находится к юго-западу от нас. Мы можем идти несколько дней прямо на юг между горами и пересечь их севернее пика Сан-Луи. Или же можно через водораздел к западу отсюда и затем повернуть на юг. А можно взять понемногу от одного и другого маршрута.

— А что быстрее?

Он пожал плечами.

— Идти на юг, возможно, легче, но потребуется больше времени. Идти на запад будет легче один день, затем начнется долгий подъем к перевалу и зигзагообразный спуск на другой стороне Все зависит от того, действительно ли ваш мужчина находится на притоке Гуннисона, или же он на Анимасе, или Долоресе, или на какой-либо другой речке, которых больше десятка.

Виллоу задумалась.

— Гуннисон — единственная река, которую Мэт упоминал, но я не уверена, что он находится на одном из ее притоков. Он сказал, что там есть горячий источник, и ручей, и еще высокогорная маленькая долина, окруженная со всех сторон горами, куда ведет только круто поднимающийся проход.

Калеб безнадежно махнул рукой.

— То, что вы сейчас нарисовали, чертовски напоминает район, прилегающий к Сан-Хуану. Горы и горячие источники Здесь тоже есть горячие источники.

— А как насчет долины?

— Это называется «висячая долина», в Скалистых горах их уйма

— Висячая долина? — спросила она, хмуря лоб. — Что это такое?

— Видите отрог справа, на одной линии с заводью бобров?

— Да.

— Посмотрите прямо туда, — он указал рукой направление.

Через минуту Виллоу сказала:

— Я вижу только, как водопад низвергается с гор.

— Вот-вот. Висячих долин не видно, видны только ручьи, которые их орошают.

— Не понимаю.

Теперь нахмурил лоб Калеб.

— Представьте себе, что долину разделили на две или четыре части, каждую часть в виде ступеньки вделали в склон горы и стянули их ручьем. Поскольку в долину нет входа и нет выхода из нее иначе как через водопад или каскад, а они нависают над широкой долиной внизу, их называют висячими. Там хорошо пасти летом скот, если только удастся найти для коров проход. А зимой там сущий ад. Снег ложится рано, слой его глубокий, долго не тает.

Виллоу после некоторого раздумья покачала головой.

— Это не подходит для Мэта. Он терпеть не может холод.

— Он фермер?

— Если бы он был фермером, он остался бы в Западной Виргинии, — сухо сказала Виллоу. — Мы, то есть семья Моранов, владели несколькими большими фермами до войны.

— Он скотовод?

Виллоу покачала головой.

— Охотник-траппер?

Она снова покачала головой.

Калеб хмыкнул.

— Я слышал, что в этих высокогорных ручьях есть золото.

Виллоу вздрогнула.

— Боже мой, — сказал Калеб, не скрывая отвращения. — Я должен был догадаться. Ваш возлюбленный охотится за золотом.

Виллоу ничего не сказала.

— Тогда это объясняет все, — пробормотал он.

— Что именно?

— Почему он оставил вас, — лаконично сказал Калеб. — Если человек одержим страстью к желтому металлу, ему нипочем все другое — будь то жена, ребенок… Ему ничего не нужно, кроме золотой суки.

«И меньше всего он думал о невинной девушке, которая отдала ему любовь и свое тело, не думая о будущем, — мрачно рассуждал Калеб. — Бедная малышка Ребекка! У нее не было никакого шанса».

— Мэт не такой, — сказала Виллоу.

— Тогда почему он оставил вас одну на столь долгий срок, что вы разучились целоваться? Он должен был приехать и забрать вас, когда началась война, — резко сказал Калеб. — Да вы и сами это понимаете не хуже меня.

Были у Калеба и другие мысли, которые он не высказал вслух. «Если бы он был с Виллоу во время войны, он не оказался бы в Нью-Мексико и не соблазнил бы мою сестру. У него была бы любовница для удовлетворения своей похоти».

На лице Калеба читалось явное осуждение. Виллоу вспыхнула, но ничего не сказала. Если бы она была женой Мэта, тогда то, что сказал Калеб, было бы справедливым. Но она была его сестрой. Подобно другим братьям, Мэт уехал более чем десять лет назад. Домой он появлялся лишь с кратковременными визитами. Его не привлекал ни Север, ни Юг Сердце Мэта было отдано бескрайнему пустынному Западу и золоту, которое переливалось, словно солнечный луч в горном ручье.

На несколько минут воцарилось молчание. Внезапно Калеб круто остановил лошадь, поднес бинокль к глазам и негромко чертыхнулся. Он осмотрел все окрестности, но других людей видно не было. Те двое, которых он засек, не скрываясь, легким галопом ехали им навстречу.

— Кто это? — спросила Виллоу.

— Команчи. Выньте дробовик. Не суетитесь, но держите их на прицеле. Если они разъедутся, берите на мушку того, что слева. Если он полезет за ружьем, стреляйте из обоих стволов, да не мешкайте. Вы поняли меня?

— Да, — коротко сказала Виллоу. — Но я… Я никогда не стреляла в человека.

Улыбка Калеба сверкнула словно лезвие ножа.

— Не переживайте, южная леди. Это не люди. Это двуногие койоты.

Он вынул из чехла ружье, снял предохранитель с шестизарядного револьвера и стал ждать. Ни слова не было сказано, пока они наблюдали за тем, как всадники из маленьких точек вырастали до натуральных размеров. Виллоу думала, что команчи собрались проскакать мимо них, но в последний момент они остановились так резко, что их лошади взвились на дыбы.

Лошади у них были малорослые, неподкованные и худые, как щепки. Однако же они не выглядели взмыленными и дышали нормально, хотя и преодолели галопом немалый отрезок по лугу. Подобно лошадям, наездники были невысокого роста, жилистые, крепкие, оба полукровки. И еще они были грязные, возбужденные, вооруженные до зубов Мужчина справа оказался голубоглазым блондином Мужчина слева был метисом.

На расстоянии двадцати футов голубоглазый блондин выкрикнул:

— Привет, Человек из Юмы.

— Это ты, Девять Пальцев, — сказал Калеб. — Ты далеко уехал от того места, где мы встречались с тобой раньше.

Команчи улыбнулся, показав один золотой зуб вверху и черную пустоту внизу. Он посмотрел на Виллоу. От его откровенно масляного взгляда ей стало не по себе.

— Сколько за нее? — спросил Девять Пальцев.

— Она не продается.

— Я дам тебе толстый кошель золота.

— Нет.

Девять Пальцев снова посмотрел на Виллоу оценивающим взглядом.

— А если я арендую ее на время?

Калеб слегка пошевелился в седле. Когда Девять Пальцев оторвал взор от Виллоу, в правой руке Калеб держал шестизарядный револьвер, а в левой ружье. На таком расстоянии револьвер был самым подходящим видом оружия.

— Ты немножко нервный, — сказал Девять Пальцев.

— Немножко есть.

Голос Калеба звучал ровно, хотя в нем клокотала ярость. Ни одна, даже самая падшая, женщина не заслуживала того, что читалось в голубых глазах Девяти Пальцев. При одной только мысли, что команчи будет смотреть на Виллоу, а не то что касаться ее своими грязными руками, палец Калеба готов был нажать на спусковой крючок.

— Я думаю, что тоже был бы нервным, если бы мне пришлось охранять такую шикарную женщину и семь таких шикарных лошадей.

Внезапно к Калебу обратился второй команчи.

— Тебе нужен Рено? Я видел его. Я покажу тебе.

— Спасибо, не надо. У меня сейчас другие заботы.

Девять Пальцев гортанно засмеялся и что-то сказал своему приятелю о Человеке из Юмы, который ездит на желтоволосой пони лучше и дольше, чем команчи.

Калеб быстро взглянул на Виллоу, пытаясь определить, поняла ли она вульгарную смесь испанских и индейских слов. Выражение ее лица не изменилось.

— Мы, твои друзья, можем объездить желтую пони для тебя, — предложил Девять Пальцев по-английски, подъезжая поближе. — А затем у тебя будет время догнать Рено…

Щелчок взведенного курка был достаточно красноречив. Девять Пальцев отскочил в сторону. Тогда быстро заговорил второй команчи.

— Ты не будешь стрелять, Человек из Юмы. Плохие люди ходят близко. Совсем плохие. Услышат ружье и придут сюда, будь уверен.

— А это не ваши проблемы, — сказал Калеб, не спуская глаз с обоих. — Вы будете мертвыми раньше, чем первое эхо докатится сюда с гор.

Девять Пальцев улыбнулся.

— Низкорослая Собака говорит правду. Джед Слейтер ищет тебя. Он в бешенстве, что ты дал такую кличку его младшему брату — Щенок Койота. — Девять Пальцев засмеялся, прозвище ему явно нравилось. — Старик Джед обещал отправить тебя в ад.

Калеб пожал плечами.

— Он не первый.

— Он говорит, что даст большую награду за твой скальп.

— Койоты тоже много лопочут.

— А ты послушай. Сейчас все охотники до самого Сангре де Кристос зашевелились, чтобы снять твой скальп. Четыреста долларов человеку, который убьет тебя. Тысяча долларов человеку, который приведет тебя к Джеду живым.

— Можете попробовать, добро пожаловать, — сказал Калеб.

— Большие деньги, — заметил Низкорослая Собака.

— Большие хлопоты, — возразил Калеб. — Мертвецы не тратят доллары.

Девять Пальцев громко рассмеялся и посмотрел на своего напарника.

— Es muy hombre, no?

Низкорослая Собака хрюкнул и посмотрел на ствол дробовика Виллоу, направленный в промежуток между двумя команчи. Он заставил свою лошадь сделать несколько шагов в сторону. Ствол дробовика сместился вслед за ним.

— Если Низкорослая Собака шевельнет руками, стреляйте в него, — сказал Калеб, не отводя глаз от Девяти Пальцев.

Es muy hombre, no? (исп.) — а мужик что надо, а?

Виллоу ничего не сказала. Она лишь быстрым движением взвела курок, что свидетельствовало о ее умении обращаться с дробовиком. Команчи обменялись взглядами.

— Зачем горячиться, — примирительно сказал Девять Пальцев, внимательно глядя на Виллоу. — Мы не ищем себе могильной плиты. Ты только подумай, маленькая леди. Если ты обойдешься хорошо с нами, мы обойдемся хорошо с тобой. Если ты будешь выжидать, пока твоего мужчину убьют, мы после этого не будем слушать твои мольбы. Мы схватим тебя, разденем догола, а когда ты нам надоешь, мы продадим тебя тому, кто предложит самую большую цену в округе отсюда до Соноры.

Виллоу не отрывала взгляда от рук Низкорослой Собаки.

Девять Пальцев принужденно улыбнулся.

— Она хорошо выполняет приказы… Мне это нравится в шлюхе.

— Уезжай или умри, — без обиняков сказал Калеб.

— Adios! <Adios! (исп.) — прощай.>

Команчи развернули своих лошадей и помчались галопом в том направлении, откуда прискакали, — в направлении, куда собирались ехать Калеб и Виллоу, чтобы пересечь Великий Водораздел, а затем двинуться к Сан-Хуану.

Калеб смотрел, как команчи пересекли наискось правую часть поляны и исчезли за холмом. Едва он вложил шестизарядный револьвер в чехол, как раздались три выстрела, прогремевших друг за другом почти без пауз. Калеб пробормотал ругательство и, внимательно прислушиваясь, стал ждать дальнейшего развития событий. Отдаленное эхо прокатилось справа. Через несколько мгновений снова послышалась ружейная пальба.

— Теперь ясно, — сказал Калеб. — Убирайте дробовик и приготовьтесь скакать так, будто гончие из самой преисподней гонятся за нами… А они появятся, как только Девять Пальцев встретится со своими дружками.


10


Несколько миль Калеб шел быстрым галопом, держась естественных укрытий и внимательно наблюдая за местностью. Они преодолели несколько мелких и три больших ручья. У четвертого большого ручья он остановился, сверился с компасом и повернул на запад, к горам, выраставшим впереди.

Горы приближались, природа оставалась прежней. Слегка холмистая местность была покрыта сочной травой, попадались перелески из осин и сосен, а вдали сверкали снежные вершины. Постепенно стало ясно, что облюбованный Кале-бом ручей глубоко вдавался в горную цепь. С обеих сторон все выше поднимались поросшие лесом горы, долина сужалась в некоторых местах до мили. Иногда лес спускался вниз, отвоевывая себе пространство у луговых трав.

Калеб пустил лошадь легким галопом — этим аллюром он ездил даже тогда, когда шкура лошади лоснилась от пота и пена выступала на холке и боках. Горные лошади дышали глубоко, но без натуги. Арабским красавцам было тяжелее выдерживать этот аллюр. Дав дышала шумно, жадно хватая воздух и сильно раздувая ноздри. Но она не отставала, побуждаемая одним лишь голосом Виллоу, которая негромко разговаривала с ней и, наклонясь к уху, ободряла ее.

Виллоу показалось, что прошла целая вечность до того момента, как Калеб позволил лошадям перейти на шаг. Но диктовалось это не добротой, а необходимостью. Горы подступали все ближе, их путь становился все круче, и другой аллюр был бы равносилен смертному приговору. К счастью, до драматической развязки пока дело не дошло.

— Слезайте, — сказал Калеб, показывая Виллоу пример. — Мы поменяем лошадей. Прогуляйтесь в кусты, если есть необходимость. Другого шанса у вас не будет до полной темноты.

Виллоу беспокоилась не так о себе, как о лошади. Едва встав на ноги, она отпустила подпругу и сняла с Дав седло, чтобы ей было легче дышать.

Калеб увидел, как хлопочет Виллоу, и направился к Дьюсу.

— Наденьте седло на Измаила, — сказал он, снимая тяжелое седло. — Нам предстоит путь более тяжелый, чем мы прошли.

Виллоу остановилась и недоверчиво посмотрела на Калеба.

— Разве мы не оторвались от них?

— Нет. Я выбрал кратчайший путь, какой знаю, чтобы выйти из этой долины. Но они наверняка тоже знают его. Я не могу гарантировать, что мы минуем водораздел раньше, чем они нас догонят. Нам остается только гнать и гнать. Но ваши лошади непривычны к высокогорью. А лошади индейцев привычны.

— Мы ведь двигались на юг?

Калеб кивнул.

— Команчи направились на юг, — сказала она.

— Наверняка.

— А что, если мы врежемся в них, прежде чем свернем к перевалу?

— Тогда нам явно не повезет.

Виллоу закусила губу.

— А если мы опередим их, тогда все кончится благополучно?

— Если они не придут к перевалу первыми.

— Но как они узнают, какой маршрут мы избрали, если не будут следовать за нами?

— Это единственный приличный перевал на шестьдесят миль вокруг, — сказал Калеб. — Даже пьяный команчи может вычислить, куда мы движемся. Вверх по ручью в десяти милях отсюда есть место, где еще один южный маршрут соединяется с тропой к перевалу. Мы должны обогнать их до той развилки.

Виллоу прикрыла глаза. Десять миль! Ее лошади не смогут пробежать еще десять миль. Арабские скакуны чувствовали себя на высоте гораздо хуже горных лошадей Калеба, хотя несли груз значительно меньший.

Калеб сдернул багажное седло с Дьюса и надел на него седло для верховой езды.

— Проблема в том, что, если мы поедем быстрее, мы начнем терять кобыл. Измаил выносливее, поэтому езжайте на нем. Если кобылы не смогут выдержать темп, придется смириться с этим. — Калеб пронзил Виллоу взглядом золотых проницательных глаз. — Скажите мне, Виллоу… Если надо будет решать, что выбрать: смерть или оказаться у ко-манчей… Что вы предпочтете?

Виллоу вспомнила липкие, масляные глаза Девяти Пальцев. К ее горлу поднялась тошнота.

— Смерть, — ответила она без колебаний.

Калеб внимательно посмотрел на Виллоу. Она выдержала его взгляд.

— Что же, вы сделали свой выбор, — низким голосом сказал Калеб. — В любом случае вам грозит скорая смерть. Белые женщины живут у команчей не более нескольких месяцев, особенно блондинки. Желтые волосы — предмет вожделений слишком многих мужчин. Но выбор за вами.

Виллоу отвернулась, ничего не сказав. Да и что она могла сказать?

Когда она вернулась из леса, лошади были оседланы. Дав все еще тяжело дышала, но пот на ней постепенно подсыхал. Калеб стоял возле Измаила, собираясь помочь Виллоу взобраться на него.

— Это излишне, — сказала Виллоу. — Я могу это сделать сама.

— Я знаю.

Калеб сложил ладони, образовав искусственное стремя. Она наступила на них и мгновенно оказалась в седле. Виллоу почувствовала, как ладонь Калеба погладила ей икру. Ласка была столь кратковременной, и Калеб отвернулся так быстро, что в следующее мгновение она усомнилась, было ли это на самом деле или ей просто показалось. Тем более, что лицо Калеба было очень мрачным.

— Калеб!

Он повернулся к ней.

— Что бы ни случилось, — порывисто сказала она, — не вините себя. Вы предупреждали меня в Денвере, что мои арабские скакуны не потянут в горах. Вы были правы.

Калеб сделал шаг к сидевшей в седле Виллоу и хрипло сказал:

— Наклонитесь.

Когда она выполнила эту просьбу, он коснулся длинными пальцами ее щек, на мгновение задержал ее лицо и быстро, жгуче поцеловал ее.

— Ваши лошади проявили себя великолепно. — Они просто молодцы, — сказал Калеб, обжигая рот Виллоу своим дыханием. — Как и вы… Езжайте сразу за мной, голубушка. Это замечательные кобылы, но не стоит умирать из-за них.

Прежде чем Виллоу собралась с ответом, Калеб отпустил ее и вскочил в седло. Он натянул повод и послал крупную лошадь в галоп. К удивлению Калеба, даже без понуждений Измаила кобылы заняли свои места и, подобно мустангам, пошли рядом с ним. Если они отставали, Виллоу обращалась к ним с ласковыми словами, в ответ на которые они водили ушами и ускоряли шаг.

Много раз на протяжении десяти миль Калеб слышал голос Виллоу. Кобылы откликались на ее слова, прилагая все усилия, чтобы выдержать этот изматывающий темп. Позади оставалось все больше миль, и Калеб поймал себя на том, что молится, чтобы лошади выдержали, ибо он только сейчас понял, почему Виллоу отказалась расстаться с ними. Между Виллоу и этими лошадьми существовала какая-то невидимая связь. Ради Виллоу они готовы были загнать себя до смерти, хотя ни разу ни кнут, ни шпоры не касались их шелковистых боков.

— Почти добрались, — сказал Калеб, поворачиваясь в седле, чтобы увидеть Виллоу. — Видите эти деревья? Нам осталось только…

Горную тишину расколол звук выстрела: Дьюс споткнулся и упал. Калеб схватил ружье и выпростал ногу из стремени. Один за другим прозвучали еще три выстрела, затем восстановилась тишина. Ее нарушал лишь топот копыт проносившихся мимо арабских скакунов. Калеб нырнул за поваленное дерево, когда громыхнул четвертый выстрел.

Виллоу резко натянула поводья и развернула Измаила, так что огромные комья глины полетели у него из-под копыт. Не было времени размышлять или строить планы, не было ничего, кроме мысли, что Калеб остался там, где его ждет верная смерть. Виллоу наклонилась к взмыленной шее Измаила и направила его назад к Калебу, заклиная жеребца не подвести. Когда Измаил оказался рядом с поваленным деревом, Виллоу крикнула:

— Садитесь сзади меня!

Держа ружье в правой руке, Калеб вскочил с земли, словно горная кошка. Он схватился за луку седла свободной рукой и запрыгнул на жеребца сзади Виллоу. Несмотря на увеличившуюся нагрузку, Измаил, сделав три широких шага, перешел на прежний аллюр.

Виллоу ожидала, что будет ливень пуль, однако не было слышно ничего, кроме барабанной дроби копыт, когда Измаил проносился мимо пришедших в замешательство кобыл, увлекая их за собой. Рядом появился резвый Трей. Когда Калеб посмотрел назад, Дьюс был уже на ногах и несколько неверным шагом следовал за своим товарищем.

Раздался выстрел, заставив Виллоу съежиться, прежде чем она поняла, что стрелял Калеб.

— Бери вправо! — закричал он.

Виллоу мгновенно пустила жеребца вправо. Едва Измаил успел свернуть в сторону, как просвистели пули, подняв пыль в том месте, где он находился несколько мгновений назад.

— Быстро на вершину этого холма, пока они перезаряжают! — скомандовал Калеб.

Пригнувшись к взмыленной шее Измаила, Виллоу отдала негромкий приказ возбужденному жеребцу. В ответ тот прибавил скорости, несмотря на крутизну подъема и немалый вес двух всадников.

— Я соскочу у этих валунов, — сказал Калеб. — Гони лошадей в лес. Слышишь меня?

— Да! — ответила Виллоу громко.

— Ну, еще сотню ярдов, — пробормотал Калеб, вглядываясь в россыпь валунов впереди. — Еще совсем немного, мой гнедой дьявол!

Атакуя крутой склон, Измаил из последних сил вгрызался подковами в почву, и комья земли летели у него из-под копыт. Когда жеребец достиг вершины холма, его дыхание напоминало стон.

Калеб соскочил с седла и побежал по земле, держа в руке ружье. Он укрылся за валунами, и сразу же в четырех футах пуля отрикошетила от гранитной глыбы. Последовало еще три выстрела, но они оказались менее удачными, и Калеб не смог определить, куда легли пули.

— Слишком вы горячитесь, ребятки, — прошептал Калеб. — Нужно уметь выждать и хорошо прицелиться… Тем более, если у вас однозарядные ружья.

Следуя собственному совету, Калеб облюбовал одну из семи открывшихся целей. Через пару мгновений он нажал на спусковой крючок, тут же услышал возглас удивления и боли и увидел, как один из команчей взмахнул руками и упал с лошади. Остальные шестеро бросились врассыпную, ища укрытия на лугу. Калеб привстал и сделал несколько выстрелов, понимая, что лучшего шанса сократить их численное преимущество у него не будет.

Но расстояние между ними было не менее пятисот ярдов и с каждой секундой увеличивалось. В конечном итоге Ка-лебу удалось поразить еще двух человек, прежде чем он снова вынужден был укрыться за валунами. Он мысленно посчитал, сколько у него осталось пуль. Пять. Ему придется оставшихся в живых бандитов подпустить поближе и расправиться с ними с помощью револьвера. Он, по крайней мере, мог перезарядить револьвер, поскольку в поясе имелись для него запасные пули. А когда они кончатся, придется пустить в ход всегда находящийся при нем нож.

Калеб невесело улыбнулся своим мыслям. Бандиты, конечно, были жадными и нетерпеливыми, но они не были круглыми идиотами. Они не будут действовать ему на руку Они либо дождутся темноты, чтобы затем атаковать его, либо рассыплются и набросятся на него с разных сторон. К тому же они вполне могут получить подкрепление. Численность, время, местоположение — все было на стороне бандитов, которые устроили засаду на пути к единственному в округе перевалу.

Сверху донеслось звонкое ржанье Дьюса, на которое отозвался Трей. Подобно арабским лошадям, они росли вместе и не любили разлучаться друг с другом. Прихрамывая, Дьюс трусил вверх по склону, несмотря на пулевую рану, которая краснела у него на груди.

Калеб мечтательно подумал о патронах, которые находились в багажной сумке на спине Дьюса. У него возникла идея добыть их, но затем он отбросил ее. Если он попробует свистом подозвать Дьюса, бандиты догадаются, что ему нужны боеприпасы, и застрелят Дьюса на дальних подступах. Если Калеб сам направится к Дьюсу, бандиты прикончат его. Лошадь находилась на расстоянии сотни ярдов от валунов, и никакого другого укрытия, кроме травы, здесь не было.

Калеб понаблюдал за тем, как Дьюс скрылся в перелеске, и вновь переключил внимание на бандитов. Среди них не было никакого движения. Бандиты притаились на земле, используя малейшие неровности. Калеб стал методично осматривать поле, отмечая предметы, способные послужить укрытием, и оценивая расстояние.

Когда Дьюс доковылял до своего товарища, Виллоу взялась за повод и постаралась словами успокоить напуганное животное. Как только Дьюс позволил ей, она отстегнула багажные сумки, зная, что в них Калеб хранит боеприпасы. Ей хотелось ослабить подпругу, чтобы Дьюсу легче дышалось, но она побоялась, что лошадь взбрыкнет и понесет.

Дьюс был слишком возбужден, чтобы позволить Виллоу как следует рассмотреть рану, но все же она увидела достаточно. Рана была неопасная. Опасение вызывала опухоль на передней левой ноге. Виллоу усомнилась, что Дьюс будет способен нести на себе всадника, тем более такого тяжелого, как Калеб.

Калеба не могли нести и кобылы, во всяком случае, сейчас. Они все еще тяжело дышали, тряслись и едва не падали. Измаил был нагружен сполна. Равно как и Трей, который из всех лошадей был в наилучшей форме.

«Перестань думать о лошадях, — сурово сказала себе Виллоу. — Ты ничего сейчас не сможешь сделать для них. Зато ты сможешь отнести Калебу патроны».

Виллоу быстро заглянула в багажные сумки и нашла пять коробок с боеприпасами. Две из них содержали гильзы для дробовика. В трех остальных были патроны, но разного калибра. Она не знала, какой подойдет для его ружья и револьвера. Кроме того, там был бинокль, компас и прочие необходимые вещи. Не зная, что именно нужно Калебу, Виллоу в конце концов решила взять все. Она схватила багажные сумки, водрузила их на плечи, взяла дробовик и осторожно двинулась к опушке леса. Калеб находился в сотне футов от нее примерно на той же высоте, к нему вела неглубокая канава. Добросить до Калеба ящик патронов, тем более сумки, она не могла. Но если она попробует быстро проползти, она окажется на виду всего лишь на несколько секунд.

— Калеб, — позвала она негромко. — Я приближаюсь сзади.

Он повернулся, собираясь сказать ей, чтобы она не делала такой глупости.

Но было поздно. Она уже ползла к нему под прикрытием мелкой канавы, которая не могла полностью скрыть ее.

Калеб быстро повернулся и открыл стрельбу по тем точкам, где бандиты нашли убежище, не давая им подняться, пока Виллоу ползла. Поняв его замысел, Виллоу вскочила на ноги и побежала в валунам. Едва она приземлилась рядом с Калебом, как за валунами застучали пули.

— Дурочка! — в сердцах закричал Калеб. — Тебя могли убить.

— Я… — она задохнулась, хватая ртом воздух. Сказывалась высота, усталость и пережитый страх.

Калеб взял короткоствольный дробовик из рук Виллоу, направил его в сторону бандитов и стал ждать. Когда там зашевелились, он выстрелил из обоих стволов. Он не думал, что убьет кого-то на таком расстоянии, но шкуру крупная дробь может им попортить. В крайнем случае, команчи в течение пары минут будут бояться поднять голову.

Калеб открыл багажную сумку и достал ящик с патронами. Он быстро перезарядил дробовик, выстрелил, снова перезарядил и оглянулся. Виллоу вынула и открыла еще два ящика и пыталась сообразить, как зарядить ружье. Как ни хотела она скрыть, но руки у нее тряслись.

— Я сам сделаю это, — сказал Калеб. — Возьми дробовик и садись спиной ко мне. Если увидишь, что кто-то пытается подобраться, не теряй времени на то, чтобы мне сказать, а сразу стреляй.

Виллоу кивнула и взяла дробовик, обрадовавшись тому, что может чем-то занять свои руки. Она села, скрестив по-турецки ноги, и стала смотреть по сторонам, втайне надеясь, что ей не придется увидеть подползающего человека.

«Это не люди, это двуногие койоты».

Виллоу повторила про себя сказанные Калебом слова и продолжила наблюдение. Боковым зрением она видела, как Калеб с поразительной быстротой зарядил ружье, и вела счет патронам.

— Ты представляешь собой армию из одного человека, — сказала она.

— Я думаю, что бандиты того же мнения, — жестко улыбнувшись, сказал Калеб. — Они были уверены, что возьмут меня, когда я расстреляю патроны… Но так долго продолжаться не может. Рано или поздно они найдут кого-нибудь, кто продаст им автоматические ружья. Тогда цивилизованным людям придется очень несладко.

Вновь перезарядив ружье, Калеб сменил позицию, расположившись в проеме между двумя валунами, откуда было удобно вести наблюдение. Жилистые, некрасивые, до не правдоподобия маленькие лошади бандитов бродили по лугу и паслись, не обращая внимания на пальбу.

— В каком состоянии Дьюс?

— У него нечто вроде ожога на груди. И еще опухла передняя левая нога, наверное, он подвернул ее, когда упал. Я боюсь, что он не сможет везти человека.

— Кровь сильно идет?

— Нет.

— А другие лошади не пострадали?

— Кобылы выдохлись, — сказала Виллоу как можно более безразличным тоном. — Они какое-то время еще смогут идти, но…

Большая рука мягко сжала ее плечо.

— Как Измаил?

— Он устал, но еще достаточно силен, чтобы везти меня туда, куда я скажу.

— Великолепный жеребец, — сказал Калеб с восхищением. — Я теперь понимаю, почему Вулф так влюблен в мустангов.

— Что ты имеешь в виду?

— Мустанги произошли от испанских лошадей, которые являются потомками арабских. Не надо судить о мустангах по этим пони. Это такие же ублюдки, как и их хозяева. Мустанги выносливые, дьявольски выносливые. Дай им охапку сена и самую малость воды — и они будут покрывать по сто миль в день в течение многих недель.

Говоря это, Калеб достал из сумки бинокль. Он стал методично осматривать пространство перед собой, вглядываясь в каждую травинку, каждую тень, в каждый подозрительный предмет, фиксируя малейшие передвижения. Отрываясь от бинокля, он мысленно отмечал местоположение каждого из бандитов.

С помощью бинокля Калеб удостоверился в том, что и подозревал: команчи расположились таким образом, что было мало шансов проскользнуть мимо них к перевалу, тем более с семью уставшими лошадьми.

Повернувшись, Калеб стал с помощью бинокля изучать местность позади себя, пытаясь отыскать возможный выход или подкрадывающихся бандитов. Ни того, ни другого он не обнаружил. Однако его мозг неотступно сверлила какая-то неясная мысль.

— Отцовский журнал, — внезапно осенило его. — Что?

— Поменяйся со мной местами.

Виллоу заняла место Калеба.

— Если заметишь внизу движение, стреляй, — сказал он.

Пока Виллоу присматривала за бандитами, Калеб вынул из багажной сумки отцовский журнал и стал его быстро перелистывать. Он изучил одну страницу, затем другую, снова вернулся к первой, после чего перевел взгляд на вершины, поднимающиеся над валунами.

— Есть еще перевал, — негромко сказал Калеб. — Он чертовски трудный, одиннадцать тысяч футов с лишним, но проходимый для лошадей.

— А команчи знают о нем?

— Сомневаюсь. Отец отмечает, что, когда он проходил по нему, было видно, что им давно никто не пользовался… Когда у индейцев еще не было лошадей, искать другой перевал означало потерю времени.

Тишину нарушил одиночный выстрел и свист пули, ударившей о загораживающий их валун. Виллоу невольно вздрогнула и негромко охнула.

— Все в порядке, — сказал Калеб, откладывая журнал и устраивая поудобнее ружье. — Они просто хотят знать, не заснули ли мы еще здесь.

Ружье дернулось от выстрела, и Виллоу снова вздрогнула. Еще не утихло эхо, как Калеб выстрелил второй раз и третий, целясь в те места, где он заметил бандитов в бинокль. В промежутке между выстрелами он загонял в патронник патрон, мысленно благодаря Винчестера, создавшего оружие, которое можно заряжать почти так же быстро, как и стрелять из него.

Несколько сдавленных вскриков сказали, что его пули достигли цели. Он продолжал стрелять до тех пор, пока один из бандитов не выдержал и не бросился искать более надежное укрытие. Тщательно прицелившись, Калеб снова выстрелил. Бежавший сделал шаг и упал лицом вниз. Больше он не шевельнулся. В ответ прозвучали два выстрела. Только два. Остальные команчи не слишком спешили получить награду за скальп Калеба.

Грохот расколол тишину. Виллоу не сразу сообразила, что это был не выстрел, а удар грома. Она не успела перевести дыхание, как поток воды обрушился с неба, знаменуя начало послеобеденной грозы. Дождь лил как из ведра, и на расстоянии сотни футов ничего не было видно.

— Бери дробовик и беги к лошадям, — сказал Калеб, стреляя в сторону бандитов, чтобы им неповадно было решиться на приступ под прикрытием дождя.

— А ты?

— Беги! — скомандовал он.

Виллоу побежала.

Позади нее звучали выстрелы Калеба, однако, когда она увидела перед собой лошадей, Калеб уже догнал ее.

— Понаблюдай за бандитами, — бросил он.

Сам он в это время снимал с Дьюса седло для верховой езды. В течение некоторого времени он прикидывал, какую из кобыл использовать в качестве вьючной лошади, но, посмотрев на их понурые головы и пену на морде и на боках, которую не смыл даже дождь, понял, что они более измотаны, чем Дьюс. Действуя очень быстро, он переложил часть груза в багажные сумки позади седел для верховой езды. После этого груз у Дьюса составил не более тридцати фунтов, что было ему вполне по силам.

Калеб натянул на себя куртку и помог Виллоу сесть на Измаила.

— Подъем будет крутой и страшно тяжелый, — сказал он низким голосом. — Не отвлекайся, даже если Дьюс и кобылы не выдержат.

Закусив нижнюю губу, Виллоу кивнула.

Калеб протянул руку, потрепал ее по щеке, и Виллоу под дождем ощутила тепло его пальцев. Затем он сел на Трея.

— Я не собираюсь останавливаться до самого перевала, — сказал он. — Нам нужно добраться до него засветло.

Не дожидаясь ответа Виллоу, Калеб пришпорил Трея и исчез за пеленой дождя. Остальные лошади двинулись за ним. Замыкал шествие прихрамывающий Дьюс.

Через тридцать минут Виллоу перестала прислушиваться к тому, не гонятся ли за ними команчи, и оглядываться назад. Через час она перестала проверять, следуют ли за ней ее кобылы. Пока что они не отставали, но Виллоу не знала, на сколько их хватит. Несмотря на медленный шаг, они дышали так, словно несколько часов шли рысью. Как и предсказывал Калеб, Дьюс, несмотря на больную ногу, шел неплохо и обошел шедшую последней кобылу.

Они все время круто поднимались вверх, настолько круто, что Виллоу не могла вспомнить, когда в последний раз она видела впереди ровную землю. Виллоу испытывала попеременно то головную боль, то головокружение. Ей пришлось бояться уже не за лошадей, а за себя. Все чаще среди сосен и осин появлялись темные силуэты елей. Виллоу вглядывалась сквозь завесу воды, чтобы найти Калеба, который казался сейчас единственной реальностью в мире цвета дождя.

Периодически грохотал гром, но теперь он уже не пугал Виллоу. Постепенно крутизна несколько уменьшилась, и они вступили в поросшую густой травой долину. Посреди поляны несся бурный ручей, окаймленный кустарниками. Калеб пересек его и поехал вдоль ручья вверх по течению. Снова начался крутой подъем, замедливший и без того небыстрое продвижение.

На одном из самых крутых участков Калеб спешился. Виллоу последовала его примеру, желая дать Измаилу передышку Однако, пройдя тридцать футов, она почувствовала сильное головокружение и опустилась на колени.

Из стены дождя появился Калеб, поднял и обнял ее.

— Тебе нужно ехать, голубушка. Ты не привычна к такой высоте.

— Мне не было плохо… до такой степени… в Денвере, — хватая воздух ртом, проговорила Виллоу.

— Денвер на четыре тысячи футов ниже. Здесь высота почти две мили.

Виллоу ошеломленно посмотрела на Калеба.

— Тогда неудивительно, что мои лошади…

— Да, — сказал Калеб. — И тем не менее они продолжают идти… Как и ты.

Виллоу вдруг обнаружила ссадину у него на лбу.

— Ты ушибся!

— Ничего страшного. Ты чувствуешь себя гораздо хуже, хотя у тебя нет никаких ссадин.

Обеспокоенность, отразившаяся в карих глазах Виллоу, сменилась столь же явным облегчением. Тронутый этим, Калеб еще крепче прижал ее к себе. Давно, очень давно о нем никто не беспокоился.

— Спасибо, — сказал он наконец.

— За что?

— За то, что вернулась ко мне, когда вокруг свистели пули и многие мужчины спасовали бы… За то, что хватило ума захватить багажные сумки с патронами и мужества принести их мне… За то, что смеешься, когда другие женщины плакали или рычали бы на меня… За то, что ты хороший дорожный компаньон.

На мгновение глаза Виллоу широко раскрылись; в следующее мгновение она вновь почувствовала головокружение и отвела взгляд от глаз Калеба. Пламя, трепетавшее в светло-карих глазах, способно было разогреть ее почище любого костра.

— Ты так добр ко мне, — сказала она хрипло.

— Не могу сказать, что я добрый человек.

— Нет, ты добрый. Я знаю, что причинила тебе много хлопот… Из-за моего упрямства и моих арабских лошадей ты вынужден все время рисковать жизнью. — Виллоу устало улыбнулась и взглянула на него из-под ресниц. — Поэтому, когда мне хочется хныкать, я думаю, что было бы со мной без тебя, и держу свой рот на замке.

Калеб засмеялся и снова крепко прижал ее к себе. Он слышал ее прерывистое дыхание, ощущал прильнувшее к нему девичье тело и старался не думать о человеке по имени Рено.

«Эта женщина слишком хороша для такого проходимца, как Метью Моран».

Едва придя в голову, мысль эта тут же выкристаллизовалась и обрела форму принятого решения. Обладая такими качествами, как мужество, верность, страсть, Виллоу заслуживала лучшей судьбы, чем принадлежать человеку, который соблазнял и бросал молоденьких девушек. При ее чувственности ей нужен был не такой мужчина, который оставил ее одну так надолго, что она разучилась целоваться.

Но не отвечать на ласки. Это она не забыла. Воспоминания о ее безудержной страсти и податливом, знойном теле пробуждали томление и неукротимое желание в Калебе.

«Ни одна женщина, любившая другого мужчину, не способна так отвечать на ласки — быстро, безоглядно. Она станет моей, прежде чем снова увидит своего возлюбленного Я соблазню и настолько увлеку Виллоу, что когда Рено умрет она обратит свои чувства ко мне и не будет оплакивать человека, который не стоит и одной ее слезинки

Она не сможет любить его. Просто не сможет»

Калеб нагнулся и ртом поймал рот Виллоу, скрепляя таким образом немую клятву поцелуем. Этот поцелуй не был похож на дружеский, он был нежный и в то же время страстный. У Калеба возникло ощущение, что он погрузился в Виллоу, что он пьет глотками ее душу Когда он наконец оторвал голову, дрожь колотила Виллоу Калеб подвел ее к Измаилу и посадил в седло. Взгляд, который он бросил на нее, был столь же пронзительным, как и поцелуй

— Держись поближе ко мне, — грубовато сказал он

Не дожидаясь ответа, Калеб отвернулся. Он взобрался на Трея и направил лошадь к верховьям ручья, прокладывая путь к далекому проходу через бастионы гор, которому его отец дал название Черный Перевал

С невидимых вершин со стоном и свистом екал ветер вздымая длинные гривы лошадей. Калеб знал, что их ожидало за перевалом, ибо его отец был влюблен в высокогорные долины, которые вели вниз, образовывая лестницу Этот путь

Был известен белым, через него было легче преодолеть горы, чем через Черный Перевал. О боковых долинах, ведущих к Черному Перевалу, белые не знали. Даже индейцы избегали их, потому что дичь можно было найти и в более доступных местах. Древние племена, однако, использовали перевал в силу каких-то своих причин. Никто не знал, что это были за причины, но так или иначе этот путь сохранился, словно напоминая о людях, которые умерли в незапамятные времена.

Калеб свернул в сторону от ручья; бобры устроили ряд запруд, погубили сосны и изгрызли осины на тысячу футов вокруг, превратив луг в мелкое озеро. Сюда впадали несколько ручьев. Через несколько миль начиналась другая долина.

Наконец запруды бобров остались позади. Луг сузился до пятидесяти ярдов в ширину, затем до сорока, до десяти. Тропа карабкалась вверх, а ручей прокладывал себе путь внизу через скалы. Лес поредел, уступил кустарникам, но затем вновь появился, когда они дошли до новой долины, где снова могли двигаться рядом с ручьем.

Затем опять начался подъем. Горы все теснее обступали Калеба и Виллоу с обеих сторон. Земля летела из-под копыт лошадей. Лес здесь был густой, но Калеб как-то умудрялся находить проходы в завалах деревьев и в осинниках, где трудно было пройти даже человеку, не говоря уж о лошадях. Ручей журчал все более шумно, дорога поднималась все круче.

Калеб всякий раз сверялся с компасом, встретив впадающий сбоку ручей, лента которого может вывести к другой долине, лежащей выше, а затем — к долине, лежащей еще выше, пока не будет достигнут водораздел.

Больше не было видно сосен, росли лишь пихты, ели, осины, а в низинах и образованных движением лавин оврагах — еще и низкорослые ивы. Калеб ощущал все большую открытость пространства. Расступались и незаметно исчезали небольшие вершины, по мере того как лошади все выше взбирались по хребту. Его отец говорил, что вид с вершины поражает, как и сама высота. У Калеба не было возможности проверить отцовское наблюдение. Дождь не прекращался ни на минуту, ограничивая обзор несколькими сотнями футов.

На отдаленных невидимых вершинах плясали молнии, и удары грома низвергались оттуда вниз. Оглушительная канонада напоминала мощные взрывы, перемежаемые ружейной пальбой. Опустив головы, прижав уши, лошади тяжело продвигались в этом грохоте, лапы елок хлестали их по мокрым бокам. Лес защищал их от резкого ветра, но не от всепроникающего колючего дождя, временами переходящего в мокрый снег.

Вакханалия дождя, грохота и молний не утихала ни на минуту; Виллоу вдруг сделалось страшно, и она вскрикнула, но ее голос потонул в шуме грозы. Воздух был настолько разрежен, что ей было трудно дышать, даже неподвижно сидя на Измаиле. Руки немели от влаги и холода.

А тропа поднималась все выше. Мокрый снег постепенно превращался в пушистые белые хлопья, которые кружились и плясали на ветру. Удары грома звучали все реже и тише, пока не перешли в негромкое рокотание. Снег продолжал падать, и слой его на земле достигал щиколоток. Ручей приобрел темный, маслянистый оттенок.

Калеб сверился с компасом, повернул Трея влево и начал затяжной подъем по диагонали склона. Казалось, заброшенная древняя тропа, укрытая свежим снегом, поблескивает по-иному, чем обычная заснеженная дорога. Калеб посмотрел на едва различимую тропу, уходящую к низким облакам, и подумал, хватит ли у лошадей сил добраться туда.

Первыми исчезли осины, затем ели и пихты, и с достигнутой высоты лес стал казаться черно-белым окаймлением низин и оврагов, находящихся на тысячу футов ниже Калеб и Виллоу оказались подвешенными между свинцовым небом и белоснежной землей. Завеса из снега струилась, то скрывая, то вновь открывая ландшафт. Далеко внизу ручей вился черной лентой по узкому отвесному, запорошенному снегом оврагу

Порывы ветра относили в сторону падающие хлопья, разгоняли облака, скрывающие вершину перевала. Калеб впервые различил цель их восхождения. Однако нужно было пройти по крайней мере еще не меньше мили, еще около тысячи футов карабкаться по крутой скале, чтобы достигнуть наконец места, где растаявший снег побежит на запад, а не на восток.

Калеб остановился и спешился. Измаил и Дьюс находились в двухстах футах от него. Кобылы значительно отстали. Двух последних не было видно за завесой снега. Когда порывы ветра разогнали снежную мглу, внизу, на расстоянии мили, стало видно, как они, выбиваясь из последних сил, медленно карабкались вверх.

Измаил, преодолев последние ярды, приблизился к Трею и остановился, опустив голову, натужно дыша, жадно хватая разреженный воздух. Калеб помог Виллоу слезть, поддерживая ее одной рукой и в то же время ослабляя подпругу седла. Когда ветер затихал, от лошадей валил пар и слышалось их хриплое, тяжелое дыхание.

— Я пойду пешком, — сказала Виллоу.

— Нет.

Калеб посадил Виллоу на Трея и привязал длинной веревкой Измаила к седлу Трея. Он пошел впереди, ведя за повод своего жеребца. Оглянувшись назад, Виллоу увидела следующего за ней Измаила, прихрамывающего за ним Дьюса и вознесла молитву, чтобы отставшие кобылы смогли дойти.

Подъем был все круче, снег все глубже, и Калеб нередко проваливался в него по колено. Не легче было идти и лошадям. Через каждые сто футов Калеб останавливался и давал им отдохнуть. Даже Трей был основательно измотан. Он дышал словно после быстрой и продолжительной гонки. У Виллоу надрывалось сердце, когда она слышала его надсадное дыхание. И, несмотря на головную боль и тошноту, она решила спешиться.

— Оставайся в седле, — кратко сказал Калеб. — Трей гораздо крепче тебя.

Слова Калеба разделяли паузы, во время которых он жадно вдыхал воздух. Он был привычен к высоте, но здесь было свыше одиннадцати тысяч футов. Разреженный воздух и многодневная езда вымотали его так же, как и лошадей.

К тому времени, когда они достигли последней крутой скалы, Калеб останавливался каждые тридцать футов, чтобы немного успокоить дыхание, а лошади растянулись по трассе на несколько миль. В облаках появились просветы. Вдали блеснули золотые лучи, и предвечернее солнце осветило долины между окутанными облаками вершинами.

Трей остановился с опущенной головой. Воздух со свистом вырывался из его легких, бока раздувались словно меха; если он и мог пойти дальше, то лишь без Виллоу, каким бы незначительным ни был ее вес. Калеб отпустил подпругу и снял Виллоу с седла. Он повесил себе на левое плечо тяжелые багажные сумки, подхватил Виллоу правой рукой, и они двинулись вверх. Через несколько шагов Калеб остановился и издал пронзительный свист. Трей поднял голову и, с трудом отрывая ноги от земли, двинулся за ним. Ветром сдуло снег, и обнажились голые скалы. Они были темные, почти черные, разрушенные временем и льдом. Еле заметная тропа исчезла, но и без нее было ясно, куда идти. Калеб устремил взгляд на пустынный кряж впереди, закрывающий полнеба. Он едва обратил внимание на редеющие облака и пробивающиеся золотые лучи солнца.

Виллоу попробовала идти самостоятельно. Она сделала двадцать вдохов, шестьдесят, сто… Виллоу думала, что продолжает идти, когда почувствовала, как рука Калеба обняла ее за талию и поддержала. Она поняла, что без его помощи упала бы, и попыталась извиниться.

— Не разговаривай, — хватая ртом воздух, прервал ее Калеб. — Иди.

После трех глубоких вдохов Виллоу сделала еще несколько шагов. Калеб все время находился рядом с ней. Вместе они одолевали вершину, не слыша ничего, кроме собственного громоподобного сердцебиения. Каждые две-три минуты Калеб останавливался и свистом подавал сигнал Трею и Дью-су, которые оторвались от остальных лошадей.

Калеб переложил сумки на другое плечо, снова подхватил Виллоу и возобновил подъем. Он останавливался, чтобы дать обоим передышку, сначала через тридцать шагов, затем через двадцать, но это было недостаточно для Виллоу. Изматывающая езда, неопределенность, бой с команчами и эта умопомрачительная высота истощили ее силы.

Из последних сил Виллоу продолжала идти вперед, стараясь не опираться на Калеба. Но это было невозможно. Без его поддержки она не могла бы даже стоять.

— Почти пришли, — выдохнул Калеб.

Виллоу не ответила. Она была не в состоянии. Каждый шаг передвигал ее лишь на несколько дюймов, она не шла, а спотыкалась.

Калеб посмотрел на остающиеся ярды и вдруг с не правдоподобной ясностью вспомнил слова из отцовского журнала, посвященные Черному Перевалу: «Крутой, суровый и холодный Но этот перевал по силам человеку, который намерен одолеть его. Когда вы достигнете Водораздела, вы увидите бога и услышите пение ангелов, если будете способны слышать что-нибудь, кроме ударов собственного сердца и натужного дыхания».

И вот Калеб и Виллоу на границе с небом, они слышат свои сердца, тяжелое дыхание и пение ангелов. Калеб отнял от Виллоу руку, позволив ей опуститься на землю. Он отбросил сумки, сел рядом и прижал ее к груди.

Виллоу благодарно приникла к Калебу и долго пыталась успокоить дыхание. Она чувствовала, что Калеб баюкает ее, гладит ей волосы и щеки, повторяя, что худшее позади… что они наконец достигли верхней точки. Виллоу прерывисто вздохнула и открыла глаза.

Калеб заметил, как к ней возвращается румянец, и почувствовал невыразимое облегчение и радость. Он развернул Виллоу таким образом, чтобы она могла видеть закат. Облака почти совсем рассеялись, лишь возле самых высоких вершин плыли позолоченные солнцем пушистые тучки. Выпавший снег дружно таял.

— Посмотри, — сказал Калеб, показывая жестом вперед.

Виллоу посмотрела на небольшое пятно снега, сверкавшее под косыми солнечными лучами. Она увидела, как от снега отделилась капля и начала долгое путешествие к морю.

Вода текла на запад, в сторону заходящего солнца.


11


Виллоу проснулась оттого, что в глаза ей светило солнце и где-то неподалеку отчаянно ржал Измаил. Она испуганно вскочила. Ей понадобилось какое-то мгновение, чтобы вспомнить, что она находится в крохотной висячей долине на западном склоне Великого Водораздела. Долина представляла собой небольшую, около трех акров, лужайку, окруженную с трех сторон стенами из скальных пород. С четвертой стороны открывался вид вниз, при этом спуск был настолько отвесным, что ручей низвергался в виде каскада водопадов.

— Калеб!

На зов Виллоу никто не откликнулся. Только сейчас она вспомнила, что Калеб поднялся еще до зари, оседлал Трея и отправился на поиски четырех кобыл, которые не добрались до долины. Она хотела было ехать вместе с ним, но упала, не сделав и трех шагов Калеб отнес Виллоу досыпать. Ей все время снилось, что она ищет своих любимиц вместе с Калебом, и, просыпаясь в одиночестве, она приходила в отчаяние: ей казалось, что кобылы никогда не отыщутся.

Но сейчас Виллоу больше не хотелось спать. Она вылезла из постели, подхватила оставленный Калебом дробовик и подошла к Измаилу, чтобы выяснить причину его беспокойства. Судя по положению солнца в небе, уже было далеко за полдень. Виллоу проспала всю ночь и большую часть дня.

Измаил фыркал, отчаянно ржал и норовил сорваться с привязи.

— Спокойно, мой мальчик, — сказала Виллоу, вгляды ваясь в ту сторону, куда рвался жеребец. — Что там такое?

Жеребец снова заржал.

Ветер донес ответное ржанье. А через несколько минут на лужайку вступили три смертельно уставшие кобылы. Виллоу отвязала жеребца и, держа дробовик в руке, запрыгнула на неоседланную спину Измаила. Тот галопом понесся к подругам, не переставая приветствовать их радостным ржаньем. Виллоу тщетно вглядывалась в лес, откуда появились кобылы: не было видно ни Калеба, ни его лошади, ни Дав — последней из числа отставших.

Со все возрастающим беспокойством Виллоу ожидала, когда же Измаил завершит свой обряд приветствия и обнюхивания и удостоверится, что это именно его подруги, те самые, которых он потерял. Кобылы первые сочли обряд приветствия законченным и жадно набросились на траву.

— Измаил, довольно! Давай поедем и посмотрим, что сл>-чилось с Калебом.

Не успела Виллоу пересечь лужайку, как жеребец навострил уши и тихонько заржал. Из леса послышалось ответное ржанье, и вслед за этим на лужайке появился Трей. На луке седла белел листок из журнала Калеба. Виллоу отцепила бумажку и, развернув, прочитала:

«Я нахожусь с Дав. Другие кобылы ожили и стали рваться вперед, после того как опустились до девяти тысяч футов. Маршрут они определили правильно, и я отпустил их, а также Трея. Покорми их зерном.

Дав очень измотана, но держится молодцом. Я останусь с ней, пока она не окрепнет»

Слезы обожгли щеки Виллоу при мысли об измученной до предела кобыле. Дав больше других лошадей несла на себе Виллоу и поэтому оказалась настолько измотанной.

Виллоу взглянула на солнце и решила, что надо приниматься за работу. Долина находилась на высоте более восьми тысяч футов — гораздо ниже Черного Перевала, но все еще выше привычной для нее высоты. Виллоу проводила Трея до лагеря, сняла с него седло и оставила свободно пастись на лугу. После того как она насыпала лошадям зерна, он жадно напился из ручья и затем не менее жадно набросился на зерно. Виллоу могла себе представить, насколько голоден был Трей, ибо сама не ела почти сутки, да и то в последний раз ее еда ограничилась куском вяленого мяса.

Виллоу подумала, что Калеб по возвращении будет страшно голоден — он ничего не взял с собой из еды.

Действуя настолько энергично, насколько позволяло ей нынешнее самочувствие, постоянно делая паузы, чтобы отдышаться, Виллоу перетащила седла и сумки под навес скалы. Она набрала в лесу сушняка, развела костер, принесла воды — и почувствовала себя так, будто с тяжелым грузом поднялась по склону по крайней мере на несколько сот ярдов. Виллоу уже давно сбросила с себя жакет и джинсы. Теперь же она расшнуровала рубашку из оленьей кожи, расстегнула фланелевую и с вожделением думала о том, чтобы искупаться. Но нужно было успеть сделать множество других дел, пока солнце не спряталось за еле видные в дымке вершины.

В тот момент, когда погас последний солнечный луч, в долину вступили Калеб и Дав, вспугнув оленя, который пасся недалеко от лошадей. Через несколько секунд олень вернулся на прежнее место и возобновил свое занятие. Прошло так много времени с тех пор, когда последний раз олени видели здесь охотника, что они давно утратили страх перед человеком.

Дав не обратила ни малейшего внимания на оленя. Она видела лишь траву и воду. Кобыла ткнулась носом в руку Калеба, словно упрашивая его отпустить повод, за который он вел ее. Калеб потрепал кобылу по холке, что-то ласково ей сказал и позволил присоединиться к подругам.

Виллоу схватила флягу, налила в нее кофе и, захватив несколько свежеиспеченных лепешек, направилась через луг Она не могла перевести дыхание, когда добралась до Калеба, который только что насыпал Дав зерна.

— С ней все в порядке? — спросила Виллоу

— Измотана здорово, но отдых и еда поставят ее на ноги. С дыханием у нее все в порядке.

— Слава богу, — выдохнула Виллоу. Она протянула флягу и лепешки. — Вот, возьми. Ты, наверное, зверски голоден. Спасибо за кобыл… Мне снилось, что я поехала за ними, но когда просыпалась, видела, что я здесь, и не могла себе представить…

Калеб притянул Виллоу к себе и поцеловал ее. Когда он выпрямился, на его лице сияла улыбка, хотя следы усталости бросались в глаза. Он удовлетворенно хмыкнул и облизал губы.

— Ты пахнешь кофе и лепешками, — сказал он и с улыбкой добавил:

— И кое-чем еще..

— Жарким из оленины, — созналась она, смеясь и чувствуя, как начинают пылать ее щеки. — Я приготовила то, что осталось.

— Ты пахнешь небом, — не согласился Калеб, снова касаясь губами ее губ. — Ветром и ангелами.

Калеб зевнул и потянулся, пытаясь взбодриться. Виллоу отвинтила флягу и протянула Калебу. Густой аромат кофе способен был свести с ума. Калеб взял флягу и сделал несколько глотков. Кофе был крепкий и горячий Крякнув от удовольствия, Калеб снова приложился к фляге, чувствуя, как блаженное тепло разливается по всему телу. Он взял лепешку и целиком отправил ее в рот. Две другие исчезли таким же образом и были запиты кофе.

— Пошли к лагерю, — тихо сказала Виллоу Она видела, насколько устал Калеб, о чем свидетельствовали и круги под глазами, и замедленные движения. — Ты почти не спал все эти дни. Поешь горячей оленины и ложись спать. Я останусь на карауле.

— В этом нет нужды, — сказал он, позевывая. — Видишь оленя? Видишь, как он спокоен?

Виллоу кивнула.

— Мы первые люди, которых он видит, — сказал Калеб.

— Но я видела следы костров в ущельях.

— Их жгли давным-давно, еще до того, как испанцы завезли лошадей. По крайней мере, к такому выводу пришел мой отец, а он знал об индейцах больше, чем кто-либо другой. — Калеб окинул взглядом горы. — Он пришел к выводу, что был единственным человеком, посетившим это место за несколько сотен лет.

— Почему индейцы ушли отсюда?

— Из-за лошадей, я думаю. В журнале я вычитал, что дорога отсюда очень трудная. Она сойдет для пешего, который привык к высоте, но почти непреодолима для лошадей. — Калеб бегло улыбнулся. — Быстрее и проще пользоваться перевалами на меньшей высоте, где можно основную часть работы переложить на лошадь… Человек — весьма ленивое создание.

— Ты не такой, — сказала Виллоу. — Без тебя мои кобылы заблудились бы среди скал по ту сторону перевала.

— Они слишком много прошли, чтобы дать им заблудиться, — просто сказал Калеб. — Как чувствует себя Дьюс?

— Он, кажется, подвернул переднюю ногу, когда в него стреляли и он упал. Нога ниже колена опухла.

— Он наступает на ногу?

— Он щадит ее, но стал двигаться лучше, после того как я перевязала ногу куском своего бывшего верхового костюма.

Калеб хмыкнул.

— Пожалуй, ты нашла достойное применение этой никчемной вещи… А как с пулевой раной обстоят дела?

— Я боялась, что она загноится, но рана совершенно чистая, как вода в этом ручье.

— Отец был прав и в этом отношении, — сказал Калеб, снова позевывая. — Здесь никаких инфекций не бывает. То ли из-за того, что воздух такой чистый, то ли из-за отсутствия человека… Сколько жаркого ты мне оставила?

— Кусок примерно с ладонь.

— С этим я справлюсь, так что можешь готовить еще.

Она улыбнулась и потянула его за руку в сторону лагеря.

— Я напекла уйму лепешек.

В лагере Виллоу уголком глаза наблюдала, как Калеб расправлялся с жарким, лепешками, кофе и зеленью.

— А форели нет? — спросил он, макая последнюю лепешку в остатки соуса.

Виллоу засмеялась и покачала головой.

— Она вся разбежалась.

— Похоже, мне нужно научить тебя, как ловить форель.

Кровь прилила к щекам Виллоу, когда она вспомнила рассказ Калеба о ловле форели.

— Не бойся, голубушка, — сказал он, растягиваясь на матрасе. — Сейчас я так вымотался, что и шагу лишнего не сделаю…

И мгновенно заснул. Виллоу подождала некоторое время, а когда убедилась, что Калеб спит глубоким сном, сняла с него ботинки, ремень с оружием, охотничий нож и укрыла толстыми одеялами. Она завернула оружие и положила рядом, сделав все в точности так же, как это сделал бы сам Калеб, не будь он таким уставшим.

Пододвинув поближе к себе дробовик, Виллоу заползла под одеяла к Калебу. Хотя солнце ушло из долины всего лишь полчаса назад, уже становилось прохладно. Тепло, исходившее от Калеба, манило и притягивало. Пока она колебалась, он пошевелился во сне и прижал ее к себе, словно ребенка. Виллоу улыбнулась, также обняла Калеба и заснула, прислушиваясь к равномерному стуку его сердца.

* * *


Когда Виллоу проснулась, она лежала на боку, положив голову на руку Калеба. Ее спина прижималась к теплой груди, а ягодицы уютно устроились между его ног. Правая рука Калеба покоилась под рубашками на одной из ее грудей.

Виллоу оцепенела. Некоторое время в ней шла борьба: с одной стороны, она понимала, что нужно немедленно изменить положение, отодвинуться, а с другой — было так приятно лежать рядом с Калебом, когда солнце поднималось над долиной и наполняло ее золотым бодрящим светом.

Постепенно сердце Виллоу успокаивалось, его удары становились глуше, но удивительное сладостное ощущение не проходило, более того, оно усиливалось, грудь под рукой Калеба набухала, сосок затвердевал. Ей вдруг захотелось податься вперед и еще сильнее прижаться грудью к ладони, как это делает кошка, когда ее гладят. Желание было настолько сильным и неожиданным, что она затаила дыхание, задаваясь вопросом, все ли с ней в порядке. Виллоу попыталась было потихоньку выпростать руку Калеба, не разбудив его, но это оказалось невозможно.

Потревоженный осторожными попытками Виллоу освободиться, Калеб всхлипнул во сне и еще крепче обнял ее. Его рука сонно скользнула по теплому упругому телу и легла на другую грудь.

У Виллоу перехватило дыхание, когда она почувствовала, как мужская рука оглаживает ее вторую грудь и как грудь напрягается и набухает под широкой ладонью. Виллоу сжала зубы, борясь с искушением потереться грудью о ладонь, сильнее прижаться к ней соском.

«Наверное, я схожу с ума», — подумала Виллоу, пытаясь унять дрожь.

Еле дыша, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить Калеба и не поставить обоих в неловкое положение, Виллоу ждала, когда Калеб снова крепко заснет, чтобы затем освободиться от тисков его нечаянных объятий.

Облегчение не приходило. Напряжение возрастало.

Не имея более сил мириться с таким положением, Виллоу сдвинула в сторону одеяло, чтобы затем выскользнуть из постели. Но это был ошибочный шаг. Когда она увидела, что одна большая рука лежит у нее на груди, а вторая забралась под фланелевую рубашку, Виллоу едва не задохнулась. В смятении она закрыла глаза. Когда первый приступ шока миновал, она снова их открыла.

Изменений не произошло. Смуглая рука резко контрастировала с молочной белизной ее кожи. Это различие между сильными пальцами и нежной полнотой груди подействовало на нее возбуждающе.

«Я схожу с ума».

Виллоу сказала себе, что она должна либо немедленно выбраться из постели, либо снова натянуть одеяло, чтобы избавить себя от возбуждающего зрелища. Но ничего этого она не сделала. Она продолжала неподвижно лежать, прислушиваясь к странным волнующим ощущениям, которые накатывали, когда грудь вздымалась при дыхании и прижималась к ладони Калеба.

Вдали раздалась трель неведомой певчей птицы, и со стороны луга ей ответила другая. По траве прошелестел легкий ветерок. Солнечный свет ласкал землю, подобно тому как мужская ладонь при каждом вдохе ласкала ее грудь. Калеб снова пошевелился и еще теснее приник к Виллоу.

Прерывистый вздох сотряс тело Виллоу. Со всеми предосторожностями она передвинула правую руку Калеба пониже, на одетое в оленью кожу бедро. Затем она сунула свою руку внутрь корсажа, чтобы отвести другую руку Калеба, не разбудив его при атом. Но внутри тесного корсажа две руки попросту не помещались.

Стараясь не дышать, она расшнуровала корсаж и расстегнула фланелевый верх. Теперь у нее появилось место для маневра.

Виллоу тихонько потянула Калеба за руку. Его ладонь скользнула по обнаженной груди и соску. Она словно высекла огонь из соска, исторгнув из груди Виллоу тихий стон. Ее спина инстинктивно выгнулась, и грудь устремилась навстречу ладони. Закусив нижнюю губу, Виллоу вновь потянула Калеба за руку в попытке освободиться от объятия. Калеб что-то пробормотал во сне и сжал грудь, при этом сосок оказался у него между пальцев.

Негромкий, прерывистый стон Виллоу разбудил Калеба. Всем своим телом он ощутил, как гибкое девичье тело прижимается к нему, ощутил округлость бедра под одной рукой и шелк обнаженной груди под другой. Он улыбнулся и сжал обе ладони, наслаждаясь упругостью и нежностью девичьей плоти.

— Калеб! — еле слышно, хотя и в смятении, окликнула его Виллоу. — Ты проснулся?

— Я просыпаюсь.

Ее лицо залилось такой густой краской, что ее хватило бы на несколько человек.

— Я не хотела тебя будить, — прошептала она, — я толь ко пыталась сдвинуть… твою руку.

— Эту? — спросил он, проводя рукой по бедру и сжимая его.

Виллоу затрепетала.

— Н-нет… то есть да, но в первую очередь другую.

— Другую? — Калеб улыбнулся. — А где она? Я ее не вижу.

— Я вижу, в этом-то и проблема. — Виллоу услышала себя, и ей захотелось застонать.

— Ты видишь? Так скажи, где она.

— Калеб Блэк, ты отлично знаешь, где находится твоя рука.

— Откуда мне знать? Она затекла, — соврал он. Правая рука покинула бедро и ласкала теперь ее волосы. — Поэтому я не могу двинуть ею, пока не знаю, где она. Подскажи мне, голубушка.

— На моей… на моей… — Ее голос прервался.

— На талии? — высказал догадку Калеб.

Виллоу покачала головой.

При этом движении ее волосы заструились по его руке. Рот Калеба нежно прижался к ее затылку. Калеб почувствовал, как трепет прошел по телу Виллоу. Ни одна женщина не реагировала столь чутко на его ласку… Откуда-то набежала теплая волна и накрыла Калеба.

— Может, моя рука на твоих ребрах? — спросил он грудным голосом, покусывая затылок Виллоу и ощущая ее трепет, сам с трудом сдерживая стон желания

— Н-нет, н-не на ребрах, — шепотом ответила Виллоу, едва понимая, о чем идет речь.

— На плече?

На сей раз Виллоу вообще ничего не смогла произнести, потому что прислушивалась к движениям Калеба. Она закрыла глаза и сосредоточилась на том, чтобы не закричать от изумления и удовольствия, которое пронизывало все ее тело. Когда пальцы Калеба дотронулись до затылка и тихонько подвигали упругую кожу, Виллоу застонала.

— Теперь я понял, в чем проблема, — сказал Калеб, приподнимаясь на локте и заглядывая через плечо Виллоу

— В чем? — шепотом спросила она

— А вот в чем. — Он сжал находящуюся под одеждой кисть, отчего ее спина приподнялась. — Видишь? Мы запутались в твоей одежде. Лежи спокойно, голубушка. Я сейчас освобожу нас.

Затаив дыхание и вспыхнув как маков цвет, Виллоу затуманенными карими глазами наблюдала за Калебом и ждала. Его рука зашевелилась под фланелью, а большой палец описывал медленные круги возле соска. Тело Виллоу напряглось.

— Спокойно, голубушка, — пробормотал Калеб. — Разве я делаю тебе больно?

Из горла Виллоу вырвался какой-то хрип, когда палец погладил твердую пирамидку ее груди. Калеб улыбнулся и погладил снова, наслаждаясь бархатистой поверхностью, которая готовно реагировала на его прикосновения.

— Почти освободил, — сказал Калеб. Он медленно перевернул Виллоу на спину, продолжая ласкать грудь большим пальцем. — Спокойно, душа моя, еще чуть-чуть — и мы освободимся. Подвинь немного свое плечо. Да, вот так… А теперь сделай глубокий вдох… Хорошо… — Дрожь пробежала по его телу, когда он бросил взгляд на обнаженную девичью грудь. — Боже мой, как ты хороша!

Калеб наклонил лицо к груди Виллоу, и стал водить головой из стороны в сторону, лаская грубоватым шелком своей бороды нежную девичью плоть, заставляя вздрагивать соски. Виллоу задохнулась и взяла Калеба за голову.

— Да-да, — низким голосом сказал он. — Покажи мне, чего ты хочешь.

Виллоу в смятении пыталась оттолкнуть его голову, но в это время ее напряженный сосок коснулся его губ.

— Хорошо, — сказал Калеб. — Я тоже этого хочу.

Калеб захватил ртом верх груди, не позволяя Виллоу отодвинуться, пока его язык и губы ласкали нежное тело. Неведомое ранее блаженное ощущение пронизало Виллоу, заставив ее вскрикнуть.

— Душа моя, я сделал тебе больно? — хрипло спросил Калеб, оторвавшись от упругого ароматного тела.

— Мы не должны… мы не должны этого делать.

Калеб закрыл глаза. Разум был согласен с ее словами, а желание не хотело их слушать.

— Я сделал тебе больно? — вновь спросил он.

Говоря это, он дунул на сосок, который все еще влажно поблескивал после того, как побывал у него во рту. Ощутив холодок, ее живот напрягся. Инстинктивно качнулись бедра Виллоу не могла понять смысла собственного движения. Но Калеб понял.

— Скажи мне, Виллоу. — Он поцеловал тугой розовый бутон груди. — Я сделал тебе больно?

Виллоу что-то хотела сказать, но не смогла. Она просто покачала головой.

— А тебе понравилось это? — спросил Калеб.

Румянец окрасил щеки Виллоу. Она опустила голову вниз, пряча лицо от Калеба.

Калеб еще раз легонько погладил бородатой щекой грудь и отвернулся, будучи не уверен в том, что сможет устоять, если станет и дальше смотреть на это белоснежное, упругое чудо с твердыми алыми сосками, еще сохраняющими тепло его рта.

— Хорошо, душа моя. Я не буду тебя принуждать.

Калеб поднялся и направился к очагу Через несколько минут к нему присоединилась Виллоу. Они ели в молчании, которое отнюдь не казалось гнетущим. Они не говорили о том, что произошло в постели. Калеб боялся вспугнуть родившуюся между ними близость.

«Стыдливая, робкая форель. Она так давно не знала мужской ласки Требуется лишь терпение — и она приплывет мне в руки сама Мне всегда говорили, что я терпеливый человек Почему мне так трудно быть терпеливым с ней?

Почему это так трудно? — вопрошал себя Калеб — Почему?»

Виллоу не без смущения украдкой наблюдала за тем, как Калеб ходил по лагерю, укладывая продукты в багажные мешки, проверяя подпруги и недоуздки, заботясь о том, чтобы в пути ничто не беспокоило лошадей Когда он появился на лугу с новым мешком зерна, Виллоу присоединилась к нему.

По свистку Калеба к нему рысью подбежал Трей и подошел, прихрамывая, Дьюс. Калеб насыпал две кучки зерна и пока лошади с хрустом жевали, осмотрел у них копыта и спины, ласково разговаривая с ними и хваля их за выносливость и добрый нрав. Виллоу была зачарована непринужденностью движений, силой и какой-то неповторимой мужской грацией Калеба. Удивительно точно и уверенно двигались его руки. Он настолько осторожно коснулся пулевой раны Дьюса, что мерин даже не вздрогнул. Калеб очень внимательно осмотрел рану.

— Все такая же чистая, — сказал он негромко. Он потрепал лошадь по холке, ощупал шерсть в тех местах, где чаще всего выступает пена. — Я послежу за тобой, мой малыш. Думаю, тебе надо дать отдых на денек-другой. Я нисколько тебя не виню. Дорога была чертовски трудная.

Запах зерна долетел до одной из кобыл, и она, тихонько заржав, направилась к Калебу. Он улыбнулся и потрогал ее за челку.

— Привет, Пенни. Чувствуешь себя получше после того, как ночь попаслась? — спросил он.

Пенни решительно потянулсь к мешку с зерном.

Виллоу засмеялась.

— Перестань мучить ее. Она знает, что ее ожидает лакомство.

Калеб искоса взглянул на Виллоу и как-то загадочно улыбнулся.

— Чем дольше ждешь, тем желаннее то, к чему стремишься. Разве ты не знаешь?

Со стороны Виллоу было мудро промолчать, но с румянцем во всю щеку она ничего поделать не могла. Она вздрогнула, вспомнив утренние ласки

Через всю долину к ним галопом несся Измаил. Уши у него были торчком, шаг легкий и ровный, тело гибкое.

— Хорошо выглядит, — заметил Калеб.

— Дышит тяжеловато…

— Это высота сказывается… Через недельку пообвыкнет.

Виллоу вздохнула и потерла виски. Каждую из кобыл, примчавшихся на запах, Калеб оделил порцией зерна.

— Мы не будем так сильно гнать, пока ты не привыкнешь к высоте.

— Будем ехать всего лишь по двенадцать часов в сутки, а не по восемнадцать? — пробормотала под нос Виллоу

Но Калеб услышал Слух у него был как у оленя. Он поднял глаза на Виллоу и увидел, что она закрыла глаза и трет виски Он добавил еще зерна лошадям, завязал мешок ремнем, отставил его и подошел к Виллоу.

— Болит голова? — участливо спросил он.

Она виновато опустила руки.

— Немножко… Хотя и не так, как на перевале.

— А ну-ка позволь мне.

Пресекая любые возможные возражения со стороны Вил-лоу, Калеб провел большим пальцем по ее вискам.

— Расслабься по возможности, — сказал он. — Чем напряженней мышцы, тем сильнее болит.

Виллоу тихонько охнула от удовольствия, когда пальцы Калеба заскользили по голове, массируя и расслабляя узлы, о существовании которых она даже не подозревала. Сильные, нежные, искусные руки убирали, снимали боль, принося ей облегчение и покой. Легким движением пальцев Калеб побудил Виллоу наклониться и затем опереться лбом о его грудь.

Лишь тогда Виллоу осознала, что рубашка у Калеба расстегнута и ее лоб касается обнаженной теплой груди. Темная поросль щекотала ей нос и рот. Она втянула в себя воздух, ощутив запах шерстяной рубашки, лошади и мужского пота. Она вздохнула и с наслаждением потерлась щекой о мужскую грудь.

— Это так здорово, — сказала Виллоу, медленно поворачивая голову, подставляя ее сильным пальцам, уносящим боль.

— Хорошо, — ответил Калеб, ощущая тепло ее дыхания на своей груди.

На некоторое время воцарилось молчание. Затем Виллоу снова вздохнула и произнесла:

— Я никогда не смогу расплатиться с тобой…

Калеб засмеялся.

— Ну почему же? Я могу позволить тебе потереть мне голову.

— Я имею в виду кобыл. Спасибо тебе, Калеб.

— Они слишком хороши, чтобы можно было их потерять из-за чьей-то ошибки.

— Я знаю, — просто сказала Виллоу. — Это была моя ошибка.

Калеб потер виски Виллоу тыльной стороной пальцев.

— Не ты создавала эти горы, душа моя. Это сделал господь.

Она грустно улыбнулась.

— Но я наняла проводника и тут же отказалась прислушиваться к его словам. Я едва не погубила моих красавиц, которые виновны лишь в том, что шли туда, куда я их вела. Они бы погибли, если бы ты не отправился за ними… Я бы не смогла… Я пыталась, но… — Ее голос прервался.

Виллоу покачала головой и зашептала:

— У меня не хватило сил. У тебя они оставались, но ты не обязан был идти за лошадьми, хотя бы потому, что ты несколько дней недосыпал.

Руки Калеба задержались на висках Виллоу. Затем он снова стал поглаживать ей лоб. Ее готовность взять на себя ответственность за выбор, который она сделала, поражала его. Он мало встречал мужчин и еще меньше женщин, которые не пытались бы при неблагоприятном развитии событий переложить вину на других, а при благополучном исходе — присвоить лавры себе.

Чем дольше Калеб присматривался к Виллоу, тем больше убеждался, что она приучена заботиться о себе и о тех, кто с ней рядом. Ее никак нельзя было назвать южной леди, к разряду которых он относил ее на первых порах.

«Должно быть, бог заснул в то время, иначе он не должен был позволить Виллоу броситься в объятия такого негодяя, как Рено. Она слишком хороша для него. Она не могла знать, что из себя представляет Рено, иначе она никогда бы не отдалась ему. Я окажу ей услугу, когда прихлопну этого сукиного сына.

Она будет моей женщиной до того, как снова увидится с ним. Я не двинусь из этой долины до тех пор, пока Виллоу не станет моей, и тогда даже смерть ее возлюбленного не сможет что-либо изменить».

— Спасибо тебе за моих лошадей, Калеб, — тихо повторила Виллоу. Она стояла все в том же положении, касаясь лбом груди Калеба. — Я должна тебе больше, чем в состоянии заплатить.

— Виллоу, — еле слышно произнес Калеб.

Она открыла глаза и откинула голову назад, чтобы увидеть его лицо. Никогда еще искорки в ее карих глазах не казались Калебу настолько красивыми.

— Ты спасла мне жизнь, когда подстрелили Дьюса, — сказал он. — Ты принесла мне боеприпасы и потом отстреливалась рядом со мной… Ты мне ничего не должна.

— А сколько раз спасал мне жизнь ты с того времени, как мы покинули Денвер?

— Это разные вещи.

— Почему?

— А потому, — Калеб наклонился и прикоснулся к губам Виллоу, — что ты меня наняла для этой цели.

— Ты очень хорошо выполняешь свою работу… да и другие вещи делаешь не хуже.

Виллоу думала о том, насколько заботлив он был к лошадям, но она не успела сказать об этом, как на ум ей пришли другие примеры того, насколько искусен был Калеб. Румянец залил ее щеки.

Калеб слегка улыбнулся и подразнил ее губы кончиком языка.

— Разве? — спросил он. — А что ты имеешь в виду?

— Ты отлично знаешь сам, — пробормотала Виллоу.

— Нет, я не знаю, — сказал он, покачав головой и скользнув ртом по ее губам. — Скажи мне.

Виллоу отвела взгляд и подумала, что ей надо поучиться вначале думать, а уж потом говорить. До встречи с Калебом она не замечала за собой подобной импульсивности. А вот после знакомства с ним она все время попадала в ситуации, когда ей приходилось краснеть.

— Должно быть, ты имеешь в виду, что я словно из-под земли сумел достать тебе костюм для езды, — предположил Калеб.

Губы Виллоу сложились в улыбку. Она посмотрела на него сквозь длинные ресницы.

— Ну что ж, это одна из вещей.

— И еще седло.

Улыбка Виллоу стала шире.

— Да.

— И еще умею ловить форель.

Щеки Виллоу прямо-таки заполыхали.

— Так как, Виллоу? Я прав? — переспросил Калеб. Руки Калеба скользнули к ее бокам. Могучие мускулы перекатились под кожей, когда он медленно поднял девушку до уровня своих глаз. — Это та вещь, в которой я силен? В ловле форели?

Виллоу кивнула и хрипло произнесла:

— Ты в этом особенно силен.

Несколько мгновений Калеб в молчании, под гулкий стук собственного сердца, смотрел на полные розовые губы Виллоу. Затем он нагнулся и взял ее рот в быстром, обжигающем поцелуе, который заставил Виллоу напрячься. Его язык коснулся глянцевой поверхности ее сомкнутых зубов.

— Открой их для меня, — шепнул он. — Дай мне попробовать этот теплый мед.

Он куснул ее за нижнюю губу. Когда она ахнула от удивления, он проник языком в рот и стал дразнить Виллоу, пока она не задрожала в его руках. В конце концов она вздохнула, и ее язык робко коснулся его языка, как бы возвращая поцелуй. Удивительное сочетание сдержанности и отзывчивости в девушке напомнило Калебу о собственном намерении — поцеловать Виллоу в следующий раз лишь тогда, когда она попросит его об этом.

Но он был не в состоянии ждать. Медленно и неохотно, проклиная страсть, которую разбудила в нем Виллоу, Калеб поднял голову. Открыв глаза, он увидел, что Виллоу с изумлением смотрит на него.

— А в поцелуях я тоже силен? — хрипло спросил он.

Густо покраснев, Виллоу произнесла с укоризной:

— Калеб!

— Если я в этом плох, скажи мне, что я делаю не так. Я хочу доставить тебе удовольствие, Виллоу. Я от души хочу тебя порадовать… Я хочу этого, — шептал Калеб возле ее губ, — я очень этого хочу.

Когда Виллоу произносила его имя, ее губы дрожали, и это больше всего волновало Калеба. Несмотря на неукротимую страсть, которая владела им, его поцелуй был нежным, не требующим от Виллоу ничего такого, что выходило бы за пределы ей известного.

Целомудренность поцелуя удивила Виллоу, ибо она явно чувствовала страсть и напряженность в теле Калеба. Эта сдержанность придала ей уверенности, равно как и его утренняя готовность прекратить ласки. Ведь несколькими днями раньше, когда он расчесывал ей волосы, а затем стал горячо целовать ее и трогать плоть, которую никто из мужчин никогда не трогал, ее отпор откровенно рассердил Калеба.

Раньше, но не сегодня. Сегодня Калеб не сердился. Сегодня Виллоу казалось, что в ее жилах течет солнечный свет и мед.

Она положила ладони на плечи Калеба. Ей хотелось, чтобы ее пальцы ощутили не шерсть рубашки, а тепло тела под ней. Виллоу украдкой погладила упругие мышцы, с удовольствием ощущая шелк волос на груди.

Калеб напрасно ждал, когда Виллоу откроет губы для более страстного поцелуя. Она подарила ему поцелуй такой же целомудренный, как и он ей, после чего вздохнула и стала гладить его, отчего он едва не застонал. Ее нежные пальцы и видимое удовольствие, с которым она дотрагивалась до его груди, вызвали в нем настоящий пожар.

И в то же время Виллоу не делала попыток повторить поцелуй, сделать его более страстным, чтобы он стал прелюдией к чему-то более интимному.

Калеб подумал, уж не относится ли Рено к разряду тех мужчин, которые любят причинять женщинам боль в постели. Этим может объясняться внезапно родившийся у Виллоу страх, когда его рука легла между ее ног, но это не объясняет, почему его так упорно защищала Ребекка. Она была откровенно избалованным, изнеженным ребенком. У нее всегда на первом плане были шалости, любовь, радости жизни. Грубый человек не завоевал бы ее сердца, ее верности, она не отдала бы ему свою честь. Она могла полюбить лишь подлинного джентльмена.

Внезапно Калеб подумал, что сам он вряд ли отвечает образу джентльмена, в особенности в настоящий момент. От него пахло лошадьми, тяжелой работой, он был одет в не первой свежести одежду. Этого не скажешь о Виллоу. От нее постоянно пахло лавандой, луговыми травами и летом. Неудивительно, что она не горела желанием сближаться с ним.

— Я признаюсь, в чем я еще силен, — сказал Калеб, опуская девушку на землю и отступая от нее на шаг. — Я еще и лозоискатель.

— Ты? Лозоискатель?

— Угу… Я могу найти горячие источники практически в любом месте.

Глаза Виллоу широко раскрылись от удивления, и это помогло ей преодолеть разочарование, вызванное тем, что руки Калеба больше не обнимают ее.

— Ты можешь найти горячую воду? Даже здесь?!

— Тем более здесь. Шестое чувство подсказывает мне, что есть горячий источник в пределах этой долины, с бассейном, в котором можно плавать.

Она улыбнулась, вспомнив журнал отца Калеба, к которому он постоянно возвращался.

— Ты — настоящий волшебник, Калеб Блэк!

— Конечно, я еще не все умею, но я учусь.

— Хочешь, бросим монету?

Калеб в недоумении заморгал глазами.

— Это еще зачем?

— Чтобы решить, кто первый примет ванну.

Калеб с трудом удержался, чтобы не сморозить глупость и не предложить искупаться одновременно. «Помни о форели. Медленно и постепенно. Никаких резких шагов. Терпение и еще раз терпение».

— Ты будешь первой, душа моя. Я займусь лошадьми.

— Но это несправедливо по отношению к тебе!

— Я люблю возиться с лошадьми.

— Тогда я постираю нашу одежду. Идет? — предложила Виллоу, протягивая руку.

Калеб взял руку, поднес ее к губам и легонько куснул подушечку большого пальца.

Отпустив руку, он принялся расстегивать свою рубашку.

— Что ты делаешь? — спросила Виллоу.

— Снимаю одежду. Или ты намерена стирать ее вместе со мной?

— Гм… нет.

Мысль показалась Виллоу привлекательной. Об этом можно было судить по густоте румянца, прихлынувшего к ее лицу. Калеб улыбнулся и стянул с себя рубашку. Он испытывал удовлетворение при виде румянца во всю щеку и широко раскрытых глаз Виллоу. Возможно, она не хотела или боялась физической близости с ним, но она искренне восхищалась им как мужчиной. В этом заключался один из многих парадоксов ее поведения, и это и манило, и ставило Калеба в тупик.

Желая узнать реакцию Виллоу, Калеб начал расстегивать брюки. Виллоу испуганно вскрикнула и подняла взгляд на его лицо.

— Та же проблема, что и с рубашкой, — объяснил Калеб.

Виллоу проглотила комок в горле и пробормотала:

— Я принесу тебе одеяло.

Она повернулась и побежала по траве к лагерю. Вслед ей неслись раскаты мужского смеха.


12


Виллоу плавала в теплом бассейне и спрашивала себя: уж не вознеслась ли она на небеса, несмотря на свой далеко не ангельский характер? Тридцатью футами выше из трещины в черной скале вырывалась струя воды. Трещина постепенно сужалась и завершалась водопадом. Вначале вода была горячей, от нее шел густой пар, но когда она каскадами доходила до глубокого бассейна, то остывала настолько, что в ней можно было купаться, не рискуя ошпариться. К удивлению Виллоу, вода была не сернистой.

— Калеб действительно замечательный лозоискатель, — сказала Виллоу, обращаясь к бассейну. — Если Мэт нашел долину вроде этой, нечего удивляться, что он так и не вернулся на ферму. У нас только и было, что холодные речушки да слегка подогретые солнцем пруды с илистым дном.

Растущие рядом осинки и елочки зашелестели в знак согласия и стали доверительным шепотом рассказывать Виллоу о неповторимой, дикой красоте этой страны. Она ответила им тоже шепотом, но думала сейчас не о стране, а о Калебе. Виллоу краснела при воспоминаниях о вольностях со стороны Калеба, которые она не пресекла, и в то же время испытывала неведомое, неясное томление.

— Что он сделал со мной? — прошептала она, чувствуя, как дрожь пробегает по ее телу.

Если бы Калеб не был столь деликатен с нею, Виллоу ужаснулась бы мыслям и фантазиям, которые приходили ей сейчас в голову: ей вдруг захотелось, чтобы сейчас рядом оказался Калеб и чтобы его руки ласкали ее всюду, где ее омывает вода.

Внезапно Виллоу пронзило острое ощущение, похожее на то, когда Калеб ласкал ей грудь ртом. Она снова задрожала, но не от страха. Сейчас, когда шок, вызванный новизной ощущения, миновал, она испытывала наслаждение.

— Я могла бы сказать «нет» мужчине грубому или трусливому, глупому или эгоистичному, — Виллоу шепотом делилась своими мыслями с бассейном. — Но Калеб совсем не такой… Это верно, что он жесткий человек, но более мягкий здесь долго не протянет. И потом, он не жестче, чем это требуется. Он не испытывает удовольствия от стрельбы и убийств… А как он любит и холит лошадей! Он ни разу не воспользовался кнутом или острыми шпорами.

— В его мыслях я занимала мало места, когда он впервые встретил меня, — призналась Виллоу подернутой паром воде, — но он не был грубым со мной даже тогда… Если взять вдову Соренсон — как он добр к ней, хотя Эдди, я думаю, ее любовник. Калеб наверняка это знал, и все же защитил их, когда они не могли сами защитить себя.

— А самое главное, — продолжала Виллоу, — как бы ни бурлила у него кровь в жилах, Калеб не взял меня, хотя другой мужчина на его месте это сделал бы. Если не считать первого раза, он даже не сердился, когда я отказывала ему. Он вполне джентльмен, хотя я и не вполне леди

Виллоу оценила самообладание Калеба. У нее до сих пор холодок пробегал по коже, когда она вспоминала ярость в его глазах из-за того, что она проявила строптивость.

Ей еще не доводилось встречать мужчину, который даже в гневе в такой степени владел собой. Калеб был человек железной воли. И это позволяло Виллоу пускаться по сладостным, зыбким волнам страсти, не боясь утонуть в них.

Однако именно при мысли о том, чтобы утонуть в объятиях Калеба, она испытывала острое наслаждение, которое было сродни боли, и ни его улыбка, ни его руки, ни его губы не способны были утишить и погасить эту боль желания. Она жаждала новых поцелуев, новых ласк и еще чего-то большего с его стороны.

Измученная собственными мыслями и сомнениями, Виллоу перевернулась в воде и стала на каменистое дно бассейна. Вода подступила ей под подбородок. Она медленно, подгребая руками и отталкиваясь ногами от дна, направилась к выступу скалы, который вдавался в бассейн. После нескольких неудачных попыток Виллоу взобралась на этот выступ. Он был теплый и гладкий, отшлифованный перекатывающейся через него водой. Выжав волосы и насухо вытеревшись, Виллоу надела лифчик и панталоны, которые прихватила с собой. Это была единственная чистая пара белья, у нее не было даже рубашки Калеба, чтобы набросить ее поверх тонкой ткани, ибо рубашка сушилась на лугу вместе со всей прочей одеждой, только что ею постиранной.

Виллоу встряхнула легкое фланелевое одеяло, которое они с Калебом использовали в качестве простыни, обмотала его вокруг тела и закрепила под мышками. В таком виде она прошла сотню футов по лесу и появилась на лугу, где Калеб, как она предполагала, занимался лошадьми, задрапировав бедра одеялом.

По крайней мере, он должен был задрапировать. Но в такой жаркий день грешно осуждать Калеба, если он, ухаживая за лошадьми, отбросит одеяло и останется в нижнем белье.

«В каком белье? Ведь я его постирала и разложила на лугу сушиться».

Мысль о том, что она может увидеть Калеба нагим среди лошадей, ошеломила ее… и разволновала.

Прохладные влажные волосы коснулись полыхающих щек Виллоу. Она шла по лугу, стараясь держаться на виду. Почуявшие ее приближение лошади повернули к ней головы. Измаил заржал, унюхав запах хозяйки — запах лаванды.

Калеб в последний раз провел щеткой по бокам Измаила, наклонился и поднял одеяло, которое он сбросил сразу же, как только Виллоу скрылась в лесу. Он обмотал его вокруг талии и возобновил свое занятие. Им руководила не собственная скромность, он не хотел шокировать Виллоу. Ведь она раскраснелась как девица, когда увидела его обнаженную грудь. А если увидит его полностью обнаженным, то наверняка станет пунцовой до пят.

— Твоя очередь принимать ванну, — сказала Виллоу, подходя к Калебу.

Он кивнул, продолжая чистить Измаила.

Виллоу сдержала себя, чтобы не высказать вслух свое восхищение могучими плечами Калеба, длинными крепкими руками и узкими мужскими бедрами. Она старалась не смотреть слишком уж откровенно на игру мускулов, когда Калеб действовал скребницей, и на мыс волос на груди. Его ширина уменьшалась у пупка до толщины пальца, затем волосы снова расходились веером вплоть до верхнего края одеяла, обмотанного вокруг бедер.

Виллоу изо всех сил старалась не смотреть, но получалось это у нее плохо. Когда она увидела, что Калеб перехватил ее взгляд, она поспешно отвернулась.

— Я не возражаю, — сказал Калеб.

— Против чего?

— Я не возражаю, чтобы ты смотрела на меня.

Лишь сказав это, Калеб до конца оценил верность собственных слов. Он никогда не мог подумать, насколько приятно ловить на себе застенчивый восхищенный взгляд женщины, в котором явно читается чувственное желание. Возможно, это объяснялось тем, что немногочисленные женщины, которых он знал, были вдовушки более старшего возраста, и мужское тело не казалось им таким уж удивительным. Они ценили его силу в быту и в постели, но никогда не смотрели на него так, как смотрела сейчас Виллоу.

— Мне даже нравится, — развил свою мысль Калеб, — что ты смотришь на меня. Я тогда кажусь себе каким-то необыкновенным мужчиной.

— Ты и есть необыкновенный, — просто сказала Виллоу.

Лишь на мгновение на его лице сверкнула улыбка, но он тут же покачал головой и сказал вполне серьезно:

— Я всего лишь мужчина. Чуть умнее некоторых, чуть глупее других и чуть покрепче многих.

— Я считаю, что ты необыкновенный, — шепотом подтвердила Виллоу.

Калеб расслышал ее слова. Его рука, чистившая скребницей спину Измаила, замерла на полпути.

— Это ты необыкновенная, Виллоу. — И прежде чем Виллоу успела смутиться, он потрепал жеребца по крупу. — Давай, парень, иди пасись. Немного жирка тебе не повредит.

Измаил потрусил к своим кобылам, чтобы вновь сосчитать их и напомнить о своем мужском присутствии. Глядя на него, Калеб тихонько сказал:

— Побереги их, сынок. Они не только грациозные, но и добрые… И выносливые… Я не знаю ни одной взращенной на равнине лошади, которая могла бы перенести то, что перенесли они.

— Они славятся выносливостью, верностью и мужеством, — заметила Виллоу.

— Как же арабы добились этого?

— Довольно жестокими способами, — ответила Виллоу, глядя на то, как важно прохаживается среди кобыл Измаил и как мало они обращают на него внимания. — В течение многих столетий шейхи выгоняли племенных кобыл в пустыню, где они находились без воды до тех пор, пока не обезумеют от жажды. Затем их направляли к оазису.

Калеб перевел взгляд на Виллоу, привлеченный какими-то особыми теплыми тонами в ее голосе во время рассказа о любимых лошадях.

— Завидя воду, лошади бросались к ней со всех ног, — продолжала Виллоу. — И когда до воды оставалась какая-нибудь сотня ярдов, раздавался звук военной трубы… На племя брали только тех кобыл, которые поворачивали от воды и устремлялись к хозяину.

Калеб посмотрел снова на арабских скакунов, как бы оценивая метод шейхов. Испытание действительно было жестоким, но результаты превосходны. Даже измотанные многими милями и сутками тяжелой дороги, лошади оставались элегантными, бдительными, быстрыми. Если бы сейчас Виллоу оседлала одну из кобыл и приказала ей снова подняться на перевал, кобыла послушно отправилась бы и шла до тех пор, пока не упала.

Этим арабские скакуны напоминали свою хозяйку. Несгибаемость — качество, которое он любил в лошадях. Он ценил его в мужчине. И превыше всего ставил в женщине.

— Может, идея шейхов была правильной, — предположил Калеб.

— Жестокой для кобыл, — сухо ответила Виллоу.

Калеб улыбнулся и переменил тему разговора.

— Ты когда-нибудь брила мужчину?

— Много раз.

— Очень хорошо. Принеси бритву к бассейну минут через десять. — Калеб резко повернулся, размышляя, почему его расстроило то, что Виллоу брила мужчин и раньше, ведь это было лишь на пользу ему — Я наточил ее, так что не порежь себе пальцы.

— А твое лицо? — невинно спросила она.

Несмотря на раздражение, Калеб улыбнулся. Он через плечо оглянулся на девушку, на которой кроме тонкого одеяла не было никакой другой одежды. Да еще волосы облаком окутывали ее.

— Если ты не порежешь меня, я расчешу тебе волосы.

Виллоу ничего не успела ответить. Калеб быстрым шагом направился к деревьям. Она смотрела ему вслед, думая о том, что ей придется брить обнаженного мужчину в теплом бассейне.

«Он это не имел в виду, — попыталась успокоить себя Виллоу. — Ну конечно же!»

Она пошла к лагерю, остановившись по пути для того, чтобы перевернуть сохнувшую на лугу одежду. Виллоу отогнала Трея от джинсов — высокого мерина, видимо, заинтересовал запах свежевыстиранной одежды. Виллоу его понимала. Одежда, будь она шерстяная или фланелевая, одинаково пахла солнцем и лугом — и еще чуть-чуть лавандой. Она с наслаждением вдохнула эту пьянящую смесь.

Пока Виллоу дошла до лагеря, отыскала складную бритву и снова пересекла луг, прошло более десяти минут. Виллоу босиком миновала лес, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на острые камни, и, увидев блеснувший между камнями бассейн, остановилась.

Калеб все еще находился в воде.

— Калеб, — окликнула она. — Ты готов?

— Конечно. Подходи к дальней точке бассейна.

Виллоу медленно приблизилась к воде. Калеб в противоположном конце бассейна сидел на каменном выступе, который образовывал нечто вроде скамейки. Прямо позади него в бассейн низвергалась струя, отчего вода вокруг Калеба кипела и бурлила. Уровень воды доходил ему до груди.

— Ты хочешь выбраться? — спросила Виллоу.

— Я не возражал бы, но боюсь, что ты вся румянцем зальешься, — спокойно ответил Калеб.

— О! — У Виллоу перехватило дыхание. — Мне уйти, пока ты завернешься в одеяло? — предложила она.

— Не стоит. Вода скрывает меня надежнее одеяла.

Виллоу хотела что-то сказать, но у нее пересохло в горле. Прокашлявшись, она крикнула:

— Калеб!

— Гм?

— Я н-никогда не была… — Виллоу запнулась, вспомнив, что она выдает себя за замужнюю женщину. Если сказать Калебу, что она никогда не была рядом с обнаженным мужчиной, он может задать множество вопросов по поводу ее замужества. — То есть я уже давно…

— Не брила мужчину? — закончил за нее Калеб. — Не беспокойся, душа моя. Я буду сидеть смирно.

Не зная, на что решиться, Виллоу стояла у самого бассейна, покусывая нижнюю губу. Калеб видел ее сомнения и ждал. С одной стороны, ей хотелось убежать, с другой — ее снедало страстное желание.

«Пугливая маленькая форель. Она чувствует, что я подбираюсь все ближе и ближе и знает, что надо уплыть. Но ей приятно ощущать мои руки на своем теле.

Господи, и мне тоже.

Что этот выродок Рено сделал с ней, почему она такая пугливая?»

— Перестань терзать свою губу, — не выдержал Калеб. — Я не собираюсь мучить тебя. Просто оставь мне бритву. Я побреюсь сам. Благо, это не в первый раз.

— Но у тебя нет зеркала.

— Я найду спокойную поверхность воды.

— У меня… дрожат руки, — Виллоу попыталась объяснить причину того, почему она не может побрить его.

— Я вижу. Иди в лагерь. Я буду там через несколько минут.

Виллоу издала продолжительный вздох, но и после этого не смогла себя заставить уйти. Ей очень хотелось остаться. Приподняв одеяло, глядя себе под ноги, она перешагнула через теплый ручей, вытекающий из бассейна. Под внимательным взглядом Калеба обогнула водоем, чтобы положить складную бритву в пределах досягаемости длинной руки Калеба. Запрещая себе смотреть в воду, но будучи не в силах отказать себе в одном-единственном взгляде, она убедилась, что Калеб был прав. Вода скрывала его не хуже одеяла…

Почти все время.

Но иногда, всего лишь на мгновенье, пена отступала, и в серебристой воде появлялся какой-то неясный образ. Однако Виллоу не успевала даже осознать, что именно она увидела, как волны смыкались, и над поверхностью воды опять были видны одни лишь могучие плечи Калеба.

Повозившись, Виллоу устроилась у самой кромки воды, выпростав из-под одеяла лишь ступни. После некоторого напряженного молчания Калеб потянулся за мылом, которое принес с собой, и стал намыливать мокрую бороду. Закончив с этим, он протянул руку за бритвой. Положив один конец сложенной бритвы на ладонь Калеба, Виллоу не спешила отпустить ее.

— Если ты не боишься, что я порежу тебя, я готова тебя побрить.

Калеб закрыл глаза, чтобы Виллоу не прочитала в них желания.

— Я бы хотел этого.

— Только я боюсь, что не дотянусь отсюда. Ты не мог бы пододвинуться поближе?

— Мог бы, но как бы не заставил тебя снова краснеть. — Мгновение поколебавшись, он добавил будничным голосом:

— Здесь есть место рядом со мной, куда ты можешь встать… Если, конечно, ты согласна второй раз влезть в воду. Твои волосы закроют все то, что не сможет скрыть вода.

Виллоу посмотрела на Калеба. Глаза его были закрыты, тело казалось расслабленным, как будто теплая вода напрочь смыла присущую ему бдительность. Успокоенная Виллоу выпустила на грудь волосы, развязала одеяло и положила его на камне вне досягаемости бурлящей воды. После этого она осторожно вошла в бассейн. Виллоу купалась в другом конце, где дно уходило вниз более полого. Здесь же глубина оказалась значительной у самого берега.

Виллоу поскользнулась и вскрикнула. В то же мгновение рука Калеба легла на ее талию.

— Держись, — сказал он. Он приподнял Виллоу и держал ее почти на весу. В воде это было совсем легко. — Под водой есть выступ. Нашла его?

Виллоу пошарила по дну подошвой ступни, после чего кивнула, глядя куда угодно, только не на Калеба. В тот момент, когда его скользкая нога коснулась ее бедер, сердце Виллоу едва не выпрыгнуло из груди.

— Ты можешь стоять? — спросил он.

Виллоу попыталась, но вода здесь доходила ей до груди и сильно бурлила. Она пошатнулась. После нескольких попыток ей удалось закрепиться на выступе скалы

— Теперь нормально? — спросил Калеб

— Кажется, да.

Он еле заметно улыбнулся, отодвинулся назад и закрыл глаза.

— Смотри, душа моя. У меня ведь только одно горло.

Виллоу засмеялась и почувствовала себя свободнее. Калеб вел себя настолько буднично в этой ситуации, что все ее страхи показались ей выдуманными.

— Веди себя смирно, — предупредила она.

Как и во время перестрелки, едва лишь Виллоу взялась за дело, руки ее перестали дрожать. Она брила быстрыми, уверенными движениями, часто споласкивая лезвие Пена тут же исчезала, уносимая бурлящими потоками.

Калеб сидел не шевелясь, но отнюдь не потому, что боялся порезов. Он опасался того, что если шевельнется, то, не выдержав, схватит форель, которая была совсем рядом. Его возбуждало сознание собственной наготы, близости тела Виллоу, а также легкость, с которой ее руки касались его лица. Впрочем, последнее обстоятельство оказывало своеобразное действие. Калебу казалось, что его ласкают, и это давало ему силы не терять самообладания.

— Почти закончила, — сказала Виллоу, споласкивая бритву. — Ты, конечно, пожелаешь оставить усы?

— Угадала.

— Хорошо. Мне нравится, когда ты ими щекочешь, — сказала Виллоу, думая о бритье, а не о словах. — Ну, вот так… Все!

Она ополоснула бритву, сложила ее и заглянула в светло-карие глаза Калеба, в которых блеснули какие-то новые огоньки Он взял бритву и положил на камень, не отрывая взгляда от Виллоу

— Это действительно так? — спросил он низким грудным голосом.

— Ты о чем?

— О том, что тебе нравится, когда я щекочу тебя усами

Виллоу вспомнила свои неосторожные слова. Ее щеки порозовели.

— Закрой глаза.

— Зачем? Я уже видел, как ты краснеешь.

— Я должна ополоснуть тебе лицо.

Сложив пригоршней ладошки, Виллоу плеснула воду Калебу на щеки, однако большая часть влаги расплескалась по пути.

— Вот как надо, — сказал Калеб. Он подвел свои руки под ладони Виллоу и погрузил их под воду. Нагнувшись, он поболтал головой в воде, касаясь щеками ее ладоней. Когда последние следы пены были смыты, он вынул руки Виллоу из воды и поцеловал их. — Спасибо, Виллоу. Ни одна женщина не брила меня так хорошо.

Уже по собственной инициативе Виллоу запустила пальцы в его шевелюру и потрогала густые мокрые пряди.

— Я могу постричь тебя, если хочешь.

— Лучше поцелуй. Ты сделаешь это?

Виллоу улыбнулась.

— Думаю, что да. Мне нравятся твои поцелуи, Калеб… Даже очень.

Волна дрожи пробежала по телу Калеба.

— Ты говоришь мне опасные вещи.

— Почему?

— Давай я объясню. Только шепотом.

Виллоу пошевелилась и потеряла опору. Впрочем, это не имело значения. Руки Калеба обняли ее. Он наклонился вперед, удерживая ее в вертикальном положении в бурлящей воде. Прикосновение усов к ее губам привело Виллоу в трепет.

— Я хочу попробовать тебя на вкус… Позволь мне, душа моя… Позволь мне поцеловать тебя так, как нам обоим нравится.

Он сомкнул зубы вокруг нижней губы Виллоу, и эта ласка означала одновременно и призыв, и мольбу. Виллоу издала легкий стон и открыла рот, мечтая о поцелуе не меньше, чем он. Быстрое проникновение и бегство его языка разочаровало ее, и она стиснула ладонями его руки. Она хотела ощутить его вкус, его ласку, его самого. Она хотела оказаться совсем рядом с ним.

Тихонько ахнув, Виллоу ответила на его поцелуй единственным известным ей способом, как ее научил тому Калеб — игриво коснувшись языком его языка, и вскоре оба оказались вовлечены во взаимные исследования. Как сквозь сон она почувствовала, что ее подняли и посадили верхом на ноги, но она была всецело поглощена тем, чтобы склонить Калеба к такому поцелую, который позволил бы по-настоящему вкусить его, к поцелую; который бы никогда не кончался.

Медленно и осторожно Калеб пытался освободиться от объятий. Он чувствовал, что с каждым прикосновением ее языка он все больше теряет контроль над собой, все сильнее попадает в тиски страсти

— Виллоу, — прошептал он хрипло. — Боже мой…

Картина, которую внезапно увидел Калеб, исторгла из его груди стон и вынудила закрыть глаза. Раскрасневшиеся от страстного поцелуя пухлые губы, плывущие по воде и ничего не скрывающие золотистые волосы, полные груди под прозрачными кружевами лифчика, выгнутая спина, которую он поддерживал руками, и длинные девичьи ноги по бокам от него. При воспоминании о том, как некогда перед его взором раскрылись панталоны, кровь прилила к его голове. Стоит ему сейчас податься вперед всего лишь на несколько дюймов — и он сможет беспрепятственно потрогать густую шелковистую рощицу между ног.

Виллоу проследила за взглядом Калеба и поняла, что выше талии она была практически обнаженной. Ниже вода скрывала их тела. Во время отлива она в смятении увидела свидетельство страсти Калеба.

— Спокойно, душа моя, не паникуй. Я не сделаю тебе того, чего тебе не хочется. — Затем Калеб грубовато добавил:

— Целовать тебя слаще, чем обладать какой-то другой женщиной. Ты ударяешь мне в голову сильнее, чем виски.

У Виллоу перехватило дыхание, когда она увидела, что Калеб прищуренными глазами смотрит на ее грудь. Она вспомнила свои ощущения, когда он руками и ртом ласкал ее. Она знала, что ему тоже это нравилось, однако Калеб не делал попытки повторить ласки. Он просто держал ее и смотрел на нее полными желания глазами, отчего она испытывала непонятную слабость. Несмотря на страсть, он полностью владел собой.

«Я не сделаю того, чего тебе не хочется».

С девичьей наивностью Виллоу решила, что она может пуститься дальше по волнам страстей, которые владели ею и Калебом.

— Значит, ты снова будешь целовать меня? — спросила она, сверкнув глазами.

— Да, — ответил он, притягивая ее к себе. — Я хочу целовать тебя, Виллоу.

С непонятной для себя жадностью она запустила пальцы в его волосы, горя нетерпением вновь вкусить поцелуй. А Калеб лишь водил приоткрытым ртом по ее бровям, волосам и щекам, не прикасаясь к губам, которые дрожали от желания.

— Калеб, — взмолилась Виллоу, — я думала, что ты хочешь поцеловать меня.

— Но я это и делаю.

— Да, это очень мило, но этого мало!

Калеб медленно улыбнулся.

— Разве?

Эта истинно мужская улыбка лишь увеличила беспокойство и томление Виллоу.

— Ты дразнишь меня, — упрекнула она Калеба.

— Да, конечно, душа моя.

— Но почему?

— Потому что не знал ничего более приятного, чем держать тебя в объятиях, когда вода обмывает нас… Поэтому, если ты хочешь, чтобы я подарил тебе нечто больше, ты должна дать мне это понять… Я не хочу напугать тебя, Виллоу… Я хочу, чтобы это длилось без конца…

— Я тоже хочу, чтобы это длилось без конца, — призналась Виллоу, прижимаясь подбородком к его щеке, трогая кончиками пальцев внезапно обнаруженные ямочки, а затем опуская руки к плечам, чтобы снова ощутить силу и упругость мышц. — Как приятно трогать тебя!

Калеб закрыл глаза и подумал, сколько еще он сможет быть таким целомудренным, чтобы не вспугнуть Виллоу.

— Говори… Говори мне, душа моя, все, что ты хочешь.

Она взглянула на резкие складки на лице Калеба, почувствовала напряженность его тела и прошептала:

— Разве ты сам не знаешь?

Он открыл глаза, в глубинах которых читалось необоримое желание. Он медленно нагнулся и и уснул нижнюю губу, заставив Виллоу вздрогнуть и прижаться грудью и бедрами настолько плотно к нему, что он почувствовал, как остатки самообладания покидают его. Он бросил в бой последние силы, чтобы одолеть страсть.

— Я знаю, чего ты хочешь, но не знаю, до какой степени, — сказал Калеб, снова куснув Виллоу за нижнюю губу. — Если ты стесняешься сказать, покажи мне… Делай со мной все, что тебе хочется… Абсолютно все, душа моя.

Искушение было так велико, приманка так соблазнительна. Она клюнула на нее грациозно, приблизив тем самым момент, когда дать обратный ход не только невозможно, но и не хочется.

— Все-все, что мне хочется? — хрипло спросила Виллоу.

— Все-все, что тебе хочется…

— Я хочу… все, — прошептала она, глядя на губы Калеба.

Он со стоном притянул Виллоу к себе и подарил ей то, что она просила. Поцелуй был как вода в бассейне — горячий и возбуждающий. Он мог стать учебным пособием для нее. Она придвинулась еще ближе к телу Калеба, постанывая и ритмично сжимая руки, лежащие на его руках, подвергая его мужскую силу испытанию своей ненасытностью, объяснить которую была не в состоянии.

Ее руки беспокойно блуждали по черной поросли на груди Калеба. Когда она натолкнулась на соски, его поцелуй стал еще крепче. Виллоу инстинктивно вернула пальцы к чувствительным узелкам, заинтересованная их формой…

Тогда-то Виллоу и ощутила руки Калеба. Кончики пальцев тронули ее соски, и чувственные молнии пронизали тело, вызвав вскрик. Когда мужские руки отпустили ее, она разочарованно застонала.

— Что такое? — спросил Калеб. Его рот находился у самого рта Виллоу. — Скажи мне, Виллоу.

— Еще, — нетерпеливо бросила она. Алый тугой сосок грозил прорвать тонкую ткань лифчика. — Умоляю, Калеб, еще!

Длинные пальцы потянули за застежки лифчика. Прозрачная ткань разошлась и концы ее затрепетали на бурлящей поверхности воды.

— Подними волосы, душа моя.

Она собрала плавающие по воде волосы и закинула их назад. Когда Виллоу подняла руки, упругие груди появились над водой. Жадными глазами пожирал Калеб открывшееся взору белоснежное чудо. Его губы приоткрылись, обнажив белые зубы, и Виллоу поняла, что он хочет поцеловать ее, как в прошлый раз. Она вспомнила, как язык дразнил чувствительный кружок около соска, зубы легонько покусывали, а рог вобрал внутрь маковку груди…

— Калеб, — прошептала Виллоу.

Он посмотрел ей в глаза, боясь увидеть в них страх. Он увидел в них огонь. Виллоу не собиралась прятать от него белоснежные полушария с алыми ягодами сосков.

— Ты… поцелуешь меня так, как утром? — спросила она.

Калеб медленно поднял Виллоу над водой, пока ее грудь не коснулась усов. По девичьему телу пробежала дрожь, груди упруго качнулись, и один из сосков ткнулся в его губы. Калеб трогал его языком, ласкал и нежил так долго, что дыхание Виллоу прервалось, а пальцы впились в его плечо. Калеб улыбнулся и осторожно сомкнул зубы вокруг соска. Виллоу задохнулась, подалась вперед, забыв обо всем, кроме жгучего рта и зова страсти в своем теле.

Калеб жаждал погрузить пальцы в густоволосый треугольник между округлых девичьих бедер, проникнуть в нежные знойные глубины. Но когда прошлый раз он дотронулся до этого чуда, Виллоу запаниковала и упросила его остановиться. Сейчас она стояла перед ним на коленях, ее бедра двигались в одном ритме с движениями его рта, ласкающего грудь… Услышать отказ сейчас было бы для него невыносимо.

Его зубы снова сомкнулись вокруг соска, заставив Виллоу вскрикнуть от удовольствия. Слегка ослабив объятия, Калеб отстранился от нее и отметил перемены, которые привнесла в ее поведение страсть. Она дышала часто и прерывисто, на грудях виднелись алые метки от его зубов, губы стали пунцовыми и мелко дрожали, зрачки глаз расширились и казались почти черными.

Виллоу была самым красивым созданием, которое он когда-либо встречал.

— К-калеб?

Он закрыл глаза, потому что больше не мог смотреть на Виллоу, если не потрогает нежную шелковистую плоть между ее ног.

— …я хочу чего-то еще… Я только не знаю, чего именно, — горячо зашептала Виллоу. — Помоги мне, Калеб… Помоги.

Он открыл глаза. Им внезапно овладело спокойствие, когда он понял, что Виллоу говорит чистейшую правду. Она была распята на дыбе страсти и не имела представления о том, как из этого выйти.

— Ты однажды запаниковала, когда я коснулся некоторых мест.

Калеб увидел, что Виллоу что-то начала понимать: она вздрогнула и закрыла глаза. Затем положила свои руки на его и медленно потянула их вниз вдоль своего тела, к талии. Когда руки оказались чуть пониже пупка, смелость покинула ее.

— Пусть твои руки тоже остаются здесь, — шепнул Калеб, когда Виллоу попыталась их поднять. — Я буду знать, что ты тоже этого хочешь.

Руки Виллоу лежали на руках Калеба, когда он медленно скользил ладонями по ее телу, ощущая женственную полноту бедер. Тонкая материя панталон едва ли могла помешать в этом. Он обхватил ладонями упругие округлости и сжал их. У Виллоу перехватило горло

— Испугалась? — тихо спросил он.

— Это так… необычно…

— Плохо?

— Нет… Просто начинает ныть в других местах.

— Где именно?

Тяжелое дыхание Виллоу перешло в тихий стон, когда ладони Калеба медленно прошлись по крутизне широких бедер.

— Здесь ноет? — спросил, еле улыбнувшись, Калеб.

Она покачала головой.

— Где же, душа моя?

Виллоу закусила губу и посмотрела на Калеба, не в силах на что-либо решиться, испытывая, с одной стороны, страсть, с другой — смятение.

— Разве ты не знаешь?

— Я начинаю думать, что вообще мало что знаю о тебе, — признался Калеб. Он видел, как реагировала Виллоу на его прикосновения, и его тело еще больше напряглось. — Где же ноет, малышка? Если ты стесняешься сказать, возьми мою руку и покажи.

Поначалу у Виллоу недоставало смелости и на этот шаг. Однако токи продолжали играть в ней, пронизывая все тело, рождая бередящие сладостные ощущения под ложечкой, усиливая ноющую боль. Она взяла руку Калеба и положила ее на теплый, омываемый водой треугольник между бедер.

— Здесь? — тихо спросил Калеб.

Виллоу хотела поднять глаза на него, но не смогла. Закрыв глаза, она кивнула.

Широкая ладонь накрыла кудрявый треугольник, длинные пальцы отыскали отверстие в панталонах, скользнули между бедер. Дыхание Виллоу перешло в тихий стон, она инстинктивно попыталась защититься и сдвинуть ноги. Но это было невозможно. Она стояла с разведенными ногами на коленях, основанием для нее служили ноги Калеба, а для сохранения равновесия она держалась за его плечи.

— Спокойно, малышка. Я не сделаю тебе больно.

Виллоу почти не слышала шепота Калеба. Мужская рука медленно блуждала между раздвинутых девичьих ног, трогая и сжимая шелковистую плоть, успокаивая и одновременно усиливая острые чувственные ощущения. Каждое прикосновение уносило ее страхи, оставляя только невыразимое наслаждение, которое всецело завладело ею.

Затем Виллоу почувствовала, как палец деликатно, но настойчиво пытается войти в нее. Это подействовало на нее как удар кнута, и ее тело напряглось.

— Калеб…

Он сжал зубы и закрыл глаза, уводя палец из нежной и теплой расселины, которую только что отыскал. Но он не мог заставить себя совсем отпустить Виллоу. Она была такой горячей под его рукой, такой зовущей, такой податливой. Не было сил полностью прекратить ласку, и его пальцы продолжали пленительную игру. Виллоу вздрагивала, но не отстранялась.

— Ты хочешь, чтобы я прекратил? — спросил Калеб хриплым от страсти и напряжения голосом.

Виллоу застонала, почувствовав какое-то движение внутри себя в ответ на прикосновение Калеба.

— Виллоу, скажи мне…

— Я не могу… отыскать слов для того, чего хочу, — прерывистым шепотом ответила она. — Но я хочу, чтобы ты… трогал меня. Мне приятно чувствовать тебя… чувствовать в себе… а тебе… это тоже нравится?

Внутри Калеба шла жестокая борьба. Его удерживала лишь возрастающая уверенность в том, что Виллоу была не та, за кого он ее все время принимал.

— Да, мне нравится это, — грубовато ответил он — Но я думал, что тебе это не нравится… Ты вся напряглась..

Виллоу уловила в его голосе страсть, сдержанность, а также нечто новое — неуверенность, которая была совершенно ему не присуща. Она взглянула на Калеба, сверкнув блестящими карими глазами.

— Это получилось помимо моей воли, — призналась она. — Когда ты так потрогал меня..

— Ты почувствовала боль?

Она покачала головой.

— Просто это было… неожиданно.

— Тебе понравилось это?

— Да… Я почувствовала тепло… везде… но особенно там, где твоя рука сейчас… Мне нравятся твои руки, Калеб. Они зажигают костер во мне

Калеб попытался что-то сказать, но не смог. Он почувствовал, что наступает предел, что он не в состоянии больше сдерживать свою страсть, хотя никогда раньше с женщинами не терял самообладания.

— Держись за меня, Виллоу. Держись крепче… Я собираюсь потрогать тебя… Мне нужно кое-что выяснить…

Виллоу начала было спрашивать, что имел в виду Калеб, но сладостные прикосновения его пальцев лишили ее дара речи. Нежно и в то же время настойчиво два пальца стремились в глубь Виллоу, преодолевая упругое сопротивление плоти. Пальцы Виллоу впились в обнаженные плечи Калеба Первоначально он решил, что причиняет своими действиями боль, но затем он ощутил дрожь удовольствия, улыбнулся, не разжимая стиснутых зубов, и продолжил осторожное исследование влажных горячих глубин. Его пальцам преградил путь упругий, хрупкий барьер девственности…

Воздух со свистом вырвался сквозь стиснутые зубы Калеба, когда он обнаружил свидетельство невинности Виллоу. Он понимал, что должен уйти, оставив девственность ненарушенной, если уж нельзя теперь оставить ее нетронутой.

И в то же время он знал, что не сможет заставить себя уйти.

Виллоу не была ничьей возлюбленной — и это было препятствием для того, чтобы Калеб отпустил Виллоу. Она не знала поцелуя мужчины, не знала прикосновения мужской руки к груди, не знала то нежного, то дикого пламени страсти. И тем не менее она стояла перед ним на коленях почти нагая, ее невинность мирилась с тем, что он прикасался к ее милым тайнам, которые дотоле были закрыты для любого мужчины.

Она раньше не была ничьей и, однако, он не должен был брать ее.

— Виллоу…

Ее имя прозвучало скорее как стон, но она поняла. Из груди Виллоу вырвался неясный звук, соединявший в себе вопрос и стон удовольствия.

— Ты — девственница, — без обиняков сказал Калеб.

Виллоу приоткрыла рот. Но издала она лишь прерывистый сладостный вздох в ответ на ласку его руки.

— Я… это… — По ее телу прошел трепет, она откинула голову назад, в сладкой истоме позабыв, что именно собиралась она сказать.

— Не пытайся отрицать это… Сейчас, в это мгновение я касаюсь свидетельства твоего целомудрия. — Калеб открыл глаза. От страсти они стали матовыми. Голос его казался грубым, хотя прикосновения оставались нежными, даже более бережными, чем прежде. — Кто он тебе?

— Кто?

— Метью Моран!

Виллоу прищурила глаза, пытаясь собраться с мыслями

— Мой брат… Мэт — мой брат…

Калеб онемел, потеряв на некоторое время дар речи. Убить любовника Виллоу — это одно. Убить же брата — это совершенно другое дело.

Виллоу никогда не простит его.

«Ее брат. Обольститель Ребекки, мужчина, который убил мою сестру так же верно, как если бы приставил ружье к ее голове и нажал на спусковой крючок.

Брат Виллоу!»

Закрыв глаза, Калеб постарался отрешиться от Виллоу и обдумать ситуацию. Но его мысль не шла дальше сетований по адресу коварной судьбы, которая свела его с той единственной, которая дарила такое наслаждение, и тут же намерена была отобрать ее и навсегда оставить в душе чувство утраты и опустошенности.

Терзаясь и мучаясь, Калеб медленно убрал руку из тела Виллоу; он знал лишь то, что если возьмет ее, она возненавидит себя, когда увидит Калеба, стоящего над распростертым телом убитого им брата.

Убийца ее брата.

Ее любовник…

— Виллоу.

Калеб не подозревал, что произнес ее имя вслух, пока не почувствовал тепло ее дыхания у своего рта.

— Это ничего, — горячо говорила она. — Я поняла. Я наконец-то поняла. — Она быстро, суматошно целовала Калеба, чувствуя, что он покидает ее тело, но даже своим уходом вновь воспламеняет ее. — Ты послушай. — Ее голос дрожал и срывался. — Ты однажды сказал мне, что я на коленях буду просить тебя, но просить не о том, чтобы ты остановился… Ты был прав… Я прошу тебя сейчас, Калеб… Не останавливайся! Если ты остановишься, я умру… Пожалуйста, я про…

Издав стон отчаяния, Калеб поцелуем заглушил мольбы, которые рвали на части ему душу. Поцелуй был долгий и глубокий, ему хотелось до конца погрузиться в нее и поверить, что она никогда не отвернется от него, что бы он ни сделал и кто бы ни умер.

Но поцелуя было недостаточно. Его всегда будет недостаточно. Виллоу понимала это не хуже Калеба. Ее рука скользнула вдоль его тела, ища возможности полного слияния. Тонкие пальцы отыскали мужскую плоть, измерили и одобрили ее с такой непосредственностью и откровенностью, которая почти обезоружила Калеба. Дрожь сотрясла его тело, которое требовало разрядки.

Уже не сдерживая стона страсти, Калеб помог Виллоу лечь на его бедра и прижал ноющую плоть к жаждущему девичьему телу, осторожно раздвинул упругие складки и коснулся ее сокровенной плоти. Он задержал палеи у входа в лоно, надеясь, что к нему еще вернется благоразумие и он сможет остановиться.

Однако уйти отсюда у него не было сил.

— Виллоу, — хрипло сказал он. — Да оттолкни ты меня!

Она сомкнула кольцо тонких рук вокруг Калеба, но отнюдь не для того, чтобы выполнить его просьбу. Это было просто восхитительно — ощущать давление твердой плоти у входа в лоно! Но она хотела большего, а не меньшего. Она пошевелилась в поисках нужного положения и инстинктивно приподняла колени, приглашая Калеба глубже войти в нее.

— Нет! — сказал Калеб, обнимая Виллоу за талию, но оставаясь пассивным. — Если я возьму твою невинность, ты когда-нибудь возненавидишь себя не меньше, чем меня.

Не открывая глаз, сотрясаясь всем телом, Виллоу пыталась плотнее прижаться к Калебу.

— Боже мой, Виллоу, — прохрипел он. — Прошу, не надо.

— Это выше меня… Я искала тебя всю жизнь, хотя и не знала этого… Я люблю тебя, Калеб Блэк! — Она нагнулась и поцеловала его. — Я люблю тебя.

У Калеба разрывалось сердце, он клял свою судьбу за жестокость. Виллоу любила его, но едва лишь он найдет Рено, ее любовь обернется ненавистью.

Но сейчас было слишком поздно сожалеть или пускаться в объяснения.

— Открой глаза, Виллоу. Я хочу видеть тебя. Я хочу запомнить, какая ты в момент любви, потому что знаю наверняка, что когда-нибудь ты возненавидишь меня.

Голос Калеба был настолько хриплым, что его трудно было узнать. Виллоу медленно открыла глаза. Они светились любовью и были томными от страсти. Калеб хотел спросить, не причиняет ли он ей боли, но голос отказал ему. Он овладевал женщинами со страстью, с нежностью, с удовольствием, но никогда — с такой открытостью, как сейчас. Калеб наблюдал за тем, как наблюдает Виллоу за ним, видя и чувствуя то мгновение, когда из девушки она превращается в женщину, слыша ее стоны и вскрики, ощущая нарастающий трепет ее тела.

Ему надо было бы что-то говорить ей, рассказать о том, как она красива, как много значит для него ее невинность, но он был не в состоянии Виллоу была раскрепощенной, бурлящей и горячей даже в большей степени, чем вода в бассейне. Калеб слегка покачивался, чувствуя на себе ее тело и видя, как у нее прерывается дыхание.

— Я не делаю тебе больно? — только и сумел спросить он.

— Нет! — ответила Виллоу. — Это чудесно… да, чудесно… Это как полет… Как пожар… Боже, я не могу!.. Только не останавливайся! Прошу тебя, не останавливайся!..

Эти обрывочные фразы Виллоу уносили весь мир в какую-то запредельность, не оставляя обоим ничего, кроме страсти. Калеб слился с Виллоу в поцелуе, который сочетал в себе нежность с требованием отдать ему всю себя… Его пальцы погрузились глубоко между волнующихся бедер, лаская нежную плоть и ощущая, как она вздрагивает. Ниже шелковистой мокрой подушечки волос он отыскал самое чувствительное место — живой и упругий узелок. Калеб захватил его пальцами и стал ласкать, постепенно усиливая интенсивность ласки.

Сжигаемая неистовством страсти, Виллоу прошептала его имя. Этот приглушенный вскрик словно подбросил новых дров в совместный костер. Стоны и вскрики Виллоу помогали Калебу глубже познать ее. Понимая, что пора остановиться, он не мог оторваться от знойного тела и жадно, горячо ласкал нежную плоть, желая взять все, что Виллоу способна была отдать.

— Прости меня, моя любовь, — прохрипел Калеб, исторгая новые стоны из груди Виллоу — Я не могу остановиться… Со мной такого еще не было. Я не могу… остановиться.

Виллоу выгибала спину и шептала его имя при каждом своем вздохе, каждом движении Калеба. Внезапно она почувствовала, что более не в состоянии биться в муках сладострастия. Она изнемогала от блаженства.

И наступила развязка, которую она ощутила каждой своей клеточкой…

Прерывистые стоны и всхлипы Виллоу послужили сигналом для Калеба. Более не сдерживая себя, он снова и снова входил в девичье лоно, и наконец обоих охватил восторг освобождения. Со стоном и хрипом он излился в горячее содрогающееся тело.

А затем Калеб нежно прижал Виллоу к себе, баюкая и шепча в тишине ее имя, не в силах поверить в то, что соблазнил невинную сестру человека, которого поклялся убить.


13


— Как ты себя, чувствуешь? — спросил наконец Калеб, боясь открыть глаза и увидеть, сколько боли причинила Виллоу его необузданная страсть.

Стремясь продлить состояние умиротворенности, в котором она продолжала пребывать, Виллоу пробормотала что-то нечленораздельное и потерлась щекой о грудь Калеба

— Виллоу!

Она откинула голову назад, чтобы посмотреть в светло-карие глаза любимого.

— Прости меня, — виноватым тоном произнес Калеб. — Я не хотел причинять тебе боль. — Он смущенно покачал головой. — Я никогда так не терял голову

Медленная, женственная улыбка Виллоу бросила Калеба в жар.

— Если ты ждешь, чтобы я тебя отругала, тебе придется ждать слишком долго, — сказала она и поцеловала его в плечо.

Калеб приподнял подбородок Виллоу, чтобы посмотреть ей в глаза. В них он не прочитал ни боли, ни сомнений. Это были глаза женщины, которая не только испытала удовлетворение от физической близости с мужчиной. Это были глаза счастливой женщины.

— Я не причинил тебе боли?

— Ну, немножко в самом начале. Понимаешь, ведь ты… гм…

— Слишком груб, — подсказал Калеб.

Виллоу удивленно посмотрела на него.

— Я совсем не это имела в виду.

Калеб ждал.

— Знаешь, Калеб, — решительно сказала она. — Ты должен помнить, что ты крупный мужчина. У тебя большие руки, большие ступни, большие плечи, словом, все большое.

Он увидел, как покраснела Виллоу, а в ее красивых глазах заискрился смех. У Калеба сердце обливалось кровью при мысли о том, что он причинил ей боль. Он ласково поцеловал Виллоу в губы, думая, как было бы здорово, если бы она была кем угодно, даже возлюбленной многих мужчин, лишь бы не сестрой Рено.

Но Виллоу до него была девственницей и навсегда останется сестрой Рено.

«Нет смысла рыдать над разлитым молоком, — мрачно подумал Калеб. — Что сделано, то сделано, да я бы и не стал ничего переделывать, даже если бы мог. Я даже на смертном одре буду вспоминать счастливые крики и стоны Виллоу и трепет ее тела в момент нашей близости. Будучи девственной, она едва не сожгла меня заживо.

Может, мне повезет. Может, этого сукиного сына убьют индейцы или он сломает себе где-нибудь шею, гоняясь за золотом… Может, он отдаст концы раньше, чем я найду его».

Эта мысль была как бальзам на смятенную душу Калеба. Однако жизнь научила его не рассчитывать на счастливый случай

Жизнь научила его делать то, что должно быть сделано, ибо слишком многие уходят в сторону, предоставляя выполнить грязную работу другим.

Люди ценили Калеба Блэка, который понимал, что вроде бы простая формула справедливости «око за око» никогда не была простой и по-настоящему редко была справедливой. Но таково людское правосудие, а без него было бы совсем плохо.

«Если Рено не умрет до того момента, как я найду его, он умрет от моей руки. Или умру я. Или мы оба».

Калеб привлек к себе Виллоу и обнял ее — просто по-человечески обнял, ибо в этот момент он был погружен в мучительные размышления.

— Что с тобой? — спросила Виллоу. — Разве тебе не хорошо сейчас?

Калеб грустно улыбнулся и зарылся лицом в пахнущих лавандой волосах.

— Так хорошо, что еще немного — и я бы умер. Виллоу засмеялась, но тут же стала серьезной.

— Да, это действительно похоже на смерть… но не совсем… С возрождением… в обновленном виде. — Ее руки обвились вокруг Калеба. — Я никогда больше не буду прежней… Ты теперь часть меня.

— Запомни то, что ты говоришь, — сказал Калеб, крепко сжав Виллоу. Его голос казался грубым. — Вспомни это, когда однажды увидишь во мне просто мужчину, который лишил тебя невинности… Я обязан был сдержать себя… Но не сдержал… Не смог… Я никогда не был таким с другими женщинами… Мне очень жаль, Виллоу, — А мне — нет! Я люблю тебя.

Виллоу затаила дыхание, надеясь услышать ответное признание Калеба. Но она услышала лишь плеск дымящейся воды, омывающей их тела, а затем Калеб наклонил к ней голову, и поцелуй его, при всей нежности, заставил Виллоу вздрогнуть.

— В один прекрасный день ты вспомнишь это и пожалеешь, что не прикусила вовремя язык, — тихо произнес Калеб. — Тем не менее я очень рад это слышать. Я рад, что доставил тебе удовольствие.

У Виллоу горестно сжалось сердце, сияние в ее глазах померкло.

— Калеб, в чем дело? Я ничего не понимаю.

— Я знаю. — Он набрал побольше воздуха в легкие и приготовился рассказать Виллоу о погибшей сестре и о человеке, который соблазнил ее, но под взглядом Виллоу не смог заставить себя начать рассказ, как раньше не мог заставить себя оторваться от молодого девственного тела. — Как только мы найдем твоего брата, ты поймешь.

Вопросы, которые Виллоу хотела задать, были погашены поцелуем Калеба. Она не могла понять причин его мрачного настроения. Не могла понять его грусти в тот момент, когда говорила ему о своей любви, но она прекрасно понимала, что причины для этого были.

И еще Виллоу хотела вернуть Калебу доброе настроение и радость и стать солнцем, которое разгонит мрак в его жизни.

Калеб весьма неохотно прервал поцелуй.

— Если ты не сойдешь с моих колен, — сказал он, покусывая губу Виллоу, — все мои благие намерения рухнут к чертовой матери.

— Какие благие намерения?

— Я стараюсь не соблазнить тебя снова.

— Вообще? — спросила Виллоу, не имея сил скрыть разочарования.

Калеб прикрыл глаза и подумал, что лучше всего, если бы он никогда больше не находился в физической близости с Виллоу, не ощущал токов страсти, которые пробегали между ними Но мысль о том, что он больше не будет обладать ею, была для него непереносима. Он никогда не встречал женщин, подобных Виллоу. Она принесла ему столько радости, сколько не смогла принести ни одна женщина, открыв ему, насколько он был неутоленным до встречи с ней.

А ведь он лишь прикоснулся к глубинам ее страстной души.

— Я стараюсь не соблазнить тебя снова сейчас, — густым басом сказал Калеб.

— Почему?

— Слишком рано. Я не хочу причинить тебе боль.

Виллоу слегка улыбнулась.

— Ты не причиняешь мне боль.

— Но я стараюсь не двигаться. А вот если ты сейчас не встанешь, я могу не удержаться.

Калеб обвил руки вокруг талии Виллоу и стал медленно поднимать ее с колен. У него перехватило дыхание, когда он почувствовал, как твердеющая плоть выскальзывает из ее лона. Он услышал приглушенный стон Виллоу и еще крепче обнял ее за талию.

— Перестань, — сказал Калеб и, наклонившись, куснул Виллоу в плечо.

— Что я должна перестать? — пробормотала она, запуская пальцы в его шевелюру.

— Вынуждать меня оставаться в этом бассейне и брать тебя, пока я не ослабею и не утону.

— Ослабеешь? — Тонкие ладони прошлись по мощным рукам Калеба. — Ты такой же слабый, как гора.

— Разве ты не знаешь? Женщина делает мужчину слабым.

Виллоу засмеялась, откровенно пошевелила бедрами, явно поддразнивая его.

— Ну, ты скажешь.

Калеб закрыл глаза, чтобы ослабить наваждение.

— Так когда ты слабеешь? — повторила она и снова пошевелила бедрами.

Медленная улыбка Калеба заставила Виллоу в предвкушении удовольствия задрожать.

— Ты будешь первой, кто узнает об этом, — пообещал он. Стиснув зубы, он поднял ее, освободив от возбужденной плоти. При этом у него вырвался негромкий стон. — После тебя и вода кажется холодной.

Поняв смысл последних слов, Виллоу прерывисто вздохнула.

— А я чувствую себя пустой… Скажи, это естественно — хотеть, чтобы все оставалось так всегда?

Светло-карие глаза Калеба вспыхнули, тело напряглось, когда он убедился в том, что Виллоу действительно получала удовольствие от того, что он находился в ней.

— Как ты сумела так долго оставаться невинной? — спросил он.

— Я никогда не испытывала подобных чувств ни к одному мужчине. Только к тебе, — просто сказала Виллоу. — Даже к своему жениху… Когда Стивен брал мою руку или целовал в щечку, это было приятно, но сердце из груди от этого не выпрыгивало.

— Твой жених? — напряженным голосом спросил Калеб. — Ты помолвлена?

— Он погиб три года назад.

— На войне? — Голос Калеба явно смягчился.

Виллоу кивнула.

— Ты все еще любишь его?

— Нет. Теперь я понимаю, что никогда и не любила… По-настоящему… Так, как я люблю…

Быстрый, яростный поцелуй не позволил Виллоу закончить фразу.

— Марш из воды, несносная женщина! Мои благие намерения слабеют с каждой секундой.

— Слабеют? Я бы сказала наоборот, — пробормотала Виллоу.

Калеб разразился смехом, после чего повторил:

— Марш из воды!

Команду он подкрепил шлепком по круглой попке, который тут же перешел в ласку нежных округлостей и затененной ложбинки между ними.

Не дыша, Виллоу выбралась из теплой воды и подняла одеяло, которое она оставила на камнях. Она повернулась к бассейну в тот момент, когда Калеб выходил из воды. Серебряные капли скатывались с его тела, словно очерчивая и обрисовывая мужские формы.

— Теперь уже поздно прятаться, — сказал Калеб, уловив на себе взгляд Виллоу. — Мы уже примерили себя друг к другу, как рука примеряет варежку, и тебе все пришлось впору.

Виллоу проглотила комок в горле, лицо ее покрылось густой краской, она растерянно проговорила:

— Извини… Я не хотела пялить глаза на тебя…

— Ты их и сейчас пялишь.

— Ой! — она виновато зажмурилась.

Калеб шагнул вперед, наклонился и легонько поцеловал ее в щеку. — Ты можешь смотреть, куда тебе заблагорассудится. Я ведь шучу. Над тобой приятно подшутить — прямо как мед испить. — Он нагнулся, поднял бритву и свое одеяло и свободной рукой притянул ее к себе. — Пошли. Я обещал причесать и высушить тебе волосы.

— А ты всегда держишь слово?

— Всегда. Даже тогда, когда душа к этому не лежит. — Рот Калеба сурово вытянулся. — В этом случае — тем более.

«Око за око».

— Ты можешь не расчесывать мне волосы, если тебе не хочется, — после некоторого колебания предложила Виллоу. — Я знаю, как хлопотно распутывать все эти узелки.

Калеб улыбнулся и запустил пальцы в ее волосы.

— Мне нравится расчесывать твои волосы. Это как будто гладить солнце. — Он сжал ей руку. — Пойдем. На лугу теплее.

Измаил повернул к ним голову, едва лишь они вышли из-за деревьев. Некоторое время он наблюдал за людьми, прежде чем вернуться к своему прежнему занятию.

— Он очень бдителен для лошади, которая никогда не жила на воле, — сказал Калеб.

— Эта бдительность спасала мне жизнь во время войны. Он чуял приближение солдат и поднимал шум. Мы с мамой бежали в лес, если она чувствовала себя хорошо, или прятались в подвале, если она была нездорова.

Рука Калеба напряглась. Он поднес пальцы Виллоу ко рту и погладил их усами.

— Мне больно даже думать о том, что ты в опасности, что ты испугана, может быть, голодна… — Он замолчал, смутившись, и завершил несколько приземленней:

— Меня это расстраивает.

— Многие женщины знавали и более трудные времена, чем я. Мне еще везло. Единственный раз меня обнаружил солдат, но он поступил со мной благородно.

— Может быть, у него была сестра.

Это напомнило Виллоу, что у Калеба тоже есть сестра.

— Может быть… Как у тебя.

— Ребекка умерла…

Виллоу вздрогнула, услышав эти слова и увидев выражение лица Калеба.

— Прости…

— Ее соблазнил и бросил один негодяй. Я отправился на его поиски, чтобы заставить жениться на ней… Ребекка умерла от родильной горячки. Малютка-дочка умерла через несколько часов. Я об этом узнал уже через месяц.

— Боже мой, Калеб! Я потрясена!

Он посмотрел в ее ясные, полные сочувствия глаза и задал себе вопрос, что скажет она, если узнает, что умершая малютка приходится ей племянницей.

— Я поклялся убить его, — ровным голосом сказал Калеб. — И убью, как только найду.

Виллоу поймала устремленный на нее суровый взгляд и ни на мгновение не усомнилась в том, что Калеб сдержит слово. Она вспомнила первое свое впечатление о нем: опасен. И второе: неумолимый, мрачный ангел справедливости.

«Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь».

Холодок пробежал по коже Виллоу. В Калебе была сила и мощь, которые способны были внушать страх.

— Ты дрожишь, — нахмурился Калеб и набросил свое одеяло на плечи Виллоу. Они прошли по лугу, и Калеб расстелил хлопчатобумажное одеяло на траве. — Ложись здесь. Внизу теплее, здесь ветер не достанет. Я принесу щетку и расческу.

Калеб ушел, и Виллоу не успела сказать, что ей не холодно. Она тут же опустилась на одеяло и легла животом вниз, отгоняя от себя мысли об умершей сестре Калеба и о том, что он поклялся убить ее соблазнителя.

Очень быстро Виллоу признала, что Калеб был прав: на траве гораздо теплее. Она отбросила в сторону шерстяное одеяло. Белье из тонкой материи под прямыми лучами солнца быстро высыхало. Она блаженно раскинулась на одеяле, радуясь солнцу и жизни.

— Ты похожа на котенка, который наткнулся на сметану, — раздался голос Калеба.

— Так оно и есть, — согласилась Виллоу.

Она открыла глаза. Рядом с ней на коленях стоял Калеб. Он так и остался нагим, и желание так и не оставило его. Когда их глаза встретились, он задумчиво улыбнулся.

— Ты очень сильно действуешь на меня.

— Я заметила.

— Тебя это больше не пугает?

Она покачала головой.

— Смущает?

— Ну… — скрыть румянец во всю щеку было трудно, если вообще возможно.

Калеб засмеялся и коснулся тыльной стороной пальцев пылающей щеки Виллоу.

— Ты привыкнешь ко мне, малышка. Так же, как я привыкну появляться перед тобой нагим.

Виллоу удивленно посмотрела ему в глаза.

— В некотором роде, — пояснил он, — для меня это так же непривычно, как и для тебя.

Виллоу прищурилась.

— Неужто?

Калеб задумался, как объяснить ей то, в чем он не был уверен сам. Как объяснить, что он впервые встретил женщину, которая с такой силой воздействовала на его чувственность.

— Я еще ни перед одной женщиной не расхаживал в чем мать родила по солнечному лугу, — сказал в конце концов Калеб. — И я сомневаюсь, чтобы хоть одна из них пожелала предстать передо мной нагишом. Никто не мог зажечь меня одним взглядом, словом или случайным прикосновением. — Он смущенно хмыкнул и в раздумье добавил:

— Это чертовски выбивает из колеи, если хочешь знать. Ты отыскала такие уголки во мне, о существовании которых я и не подозревал.

— Ты тоже…

Сказанное хриплым шепотом признание Виллоу настолько подействовало на Калеба, что ему захотелось сорвать с нее последние одежды и взять немедленно. И одновременно молиться на нее, шепча нежные признания. А пока происходила борьба двух взаимоисключающих желаний, он оставался неподвижным. Затем, издав глубокий вздох и чертыхнувшись в душе, он взял шерстяное одеяло и начал промокать волосы Виллоу, действуя быстро, аккуратно, со свойственной ему ловкостью.

Вскоре они блестящим веером легли на обнаженные плечи. Калеб водил по ним щеткой, пропускал через пальцы, наслаждаясь их шелковистой мягкостью.

— У тебя изумительные волосы, — сказал Калеб, откладывая наконец щетку, Виллоу вздохнула, пошевелилась и села на одеяле, подогнув ноги в одну сторону. Волосы после щетки потрескивали и льнули к телу. Калеб отвел прядку от ее лица. Виллоу благодарно поцеловала чуткие мужские пальцы.

— Спасибо. — Она улыбнулась, припомнив сказанные им однажды слова. — Хотя эта идея показалась бы тебе чудовищной, я думаю, что из тебя получилась бы великолепная горничная.

Из-под усов Калеба сверкнула улыбка.

— Южная леди… Боже мой, ты была удивительна, — сказал он хрипло.

— Вовсе не южная. — Она посмотрела на прозрачные кружева лифчика и панталон, которые не скрывали, а самым соблазнительным образом почеркивали полноту ее груди, тонкость талии и золотистый треугольник между бедер. — И не леди.

— Цыц! — Калеб приложил пальцы к ее губам. — То, что произошло, случилось по моей вине. Но я не стыжусь того, что было. Это было слишком хорошо, чтобы испытывать стыд или сожаления… Даже если бы я мог вернуть тебе невинность, я не стал бы этого делать. Ты мне подарила такую сладость, как никто другой… И в этом твоя заслуга.

Виллоу улыбнулась открытой и обворожительной улыбкой человеку, которого она любила и который говорил о любви к ней. Этот мрачный ангел мести и справедливости мог быть суровым и опасным. Но только не с ней. Говорил ли он о любви или нет, он относился к ней нежно и трепетно.

Виллоу поцеловала пальцы Калеба и про себя признала, что он был прав в своих рассуждениях. Казалось бы, она должна была испытывать смущение, вспоминая об их близости, глядя на его наготу, отдавая себе отчет в том, что сидит почти нагая перед мужчиной. Однако никакого смущения не было. Она никогда не чувствовала себя так легко и свободно, как в эту минуту.

— Я не взяла бы невинность назад, — шепотом сказала Виллоу, целуя мозолистые мужские пальцы, лежащие на ее губах. — Я никогда не найду более достойного человека, которому можно было бы ее отдать.

Складки на лице Калеба углубились, когда он услышал последние слова Виллоу и ощутил тепло губ, целующих его пальцы.

— Как ты себя чувствуешь? Тебе все еще холодно?

Виллоу покачала головой. Золотистые волосы сверкнули на солнце и накрыли ее руки.

— Нигде не болит и не ноет?

На щеках ее выступил румянец, и улыбка ее была чуть лукавой.

— Нигде не болит

— И не ноет?

— Во всяком случае, лечению это не подлежит… А у тебя где-нибудь ноет?

Пока Виллоу это говорила, рука ее двинулась под покровом волос и коснулась мужской плоти между бедер Калебэ Он вздрогнул от неожиданности. Виллоу отдернула руку.

— Прости, пожалуйста, — заволновалась она. — Я не хотела сделать тебе больно.

Калеб задержался с ответом, стараясь восстановить дыхание и успокоить бешеный стук сердца.

— А ты и не сделала мне больно.

— Ты дернулся…

— Вот если бы в тебя попала молния или по телу пробежали токи… Примерно это я и почувствовал. Но токи были приятные, и никакой боли не было… Удивительной силы токи…

Виллоу широко раскрыла глаза.

Калеб улыбнулся, несмотря на пламя, полыхавшее в его теле.

— Дерзай, душа моя. Исследуй. Теперь ты не застанешь меня врасплох.

— Я не хотела бы причинять тебе боль.

— Тогда ты тем более должна приласкать меня, потому что я горю желанием ощутить эти нежные тонкие пальчики на себе.

Оторвав глаза от лица Калеба, Виллоу перевела взгляд на его тело. Он сидел лицом к ней, упираясь коленями в разостланное одеяло. Рельефно выступали могучие мышцы бедер. И не менее рельефно — мужская плоть, чутко среагировавшая на прикосновение Виллоу.

Несмотря на недавнюю близость, тело Калеба во многих отношениях представляло для нее тайну. После некоторых колебаний Виллоу позволила своей руке опуститься на его бедро, которое так отличалось от женского. Волосы у него на ногах были густые, черные, блестящие, горячие от солнца, кожа теплая и глянцевая, мышцы не правдоподобно твердые. Кожа на ногах у Калеба была темнее, чем у нее, хотя и светлее, чем на груди.

— Ты работал раздетым до пояса? — спросила Виллоу.

— Иногда.

Бушующая в нем страсть сделала его голос хриплым и низким. Он пришел к выводу, что ловить на себе взгляды Виллеу почти так же приятно, как и ощущать ее нежные прикосновения. Видя любопытство и восхищение в ее глазах, он почувствовал себя огромным и крепким, как гора.

— Но никогда не раздевался полностью, — заметила Виллоу, коснувшись бледной кожи, которая никогда не видела солнечных лучей.

— Я ведь уже сказал, душа моя. Это так же ново для меня, как и для тебя.

Она улыбнулась.

— Мне это очень по душе. Мне приятно трогать тебя так, как раньше никто не трогал.

— Да ты не очень и трогаешь меня, — с некоторым укором произнес Калеб, — но все равно ты права. Ты совершенно неповторима. И для меня все ново.

С улыбкой глядя в глаза Калебу, Виллоу провела пальцем по его бедру. Она заметила, как сузились его глаза и напряглись мышцы ног, как участилось его дыхание, когда она приблизилась к очагу страсти. Ее пальцы потрогали густую подушечку волос вокруг мужской плоти. Вначале робко, затем все смелее она стала гладить твердую плоть. Когда Виллоу коснулась округлого окончания, она ахнула от удивления и восхищения.

— Неудивительно, что ты не причинил мне боли. Здесь все такое нежное, гладкое, атласное… И теплое.

Калеб застонал, почувствовав набежавшую волну неистового желания. Если бы он уже не стоял на коленях, после слов и ласк Виллоу он рухнул бы на траву. Калеб был бессилен сдержать свое тело, и на кончиках девичьих пальцев блеснула шелковистая капля как доказательство страсти, которую вызвала в нем Виллоу.

Рука Виллоу замерла.

— Прошу прощения, — хрипло сказал Калеб. — Я никак не хотел шокировать тебя.

— Я не шокирована, — пробормотала она.

— Зато я шокирован.

Виллоу удивленно посмотрела на него.

— Я не привык так быстро терять контроль над собой, — пояснил Калеб.

— Ах, вот оно что…

— Я к этому совсем не привык…

— А тебе… — Она запнулась. — Тебе нравится, когда я трогаю?

Калеб улыбнулся.

— А как ты сама думаешь?

Виллоу вздохнула и сказала:

— По-моему, я никогда не трогала ничего более привлекательного… Ты сделал меня бесстыдной, Калеб. Ну и пусть!

Он наклонился и нежно поцеловал ее.

— Нам нечего стыдиться. Стыд нужно оставить людям, которые обманывают, воруют и разрушают. А быть вместе, как мы, — это значит создавать. И это — благое дело.

— Да, — прошептала Виллоу. — Это здорово. Это как замок и ключ… Мужчина и женщина… Две половинки одного целого. Всю свою жизнь я подозревала это, хотя и не знала. — Виллоу улыбнулась Калебу. — Мир был бы очень скучным, если бы мужчины и женщины были одинаковы.

Калеб засмеялся, затем замер, когда тонкие руки Виллоу скользнули между его ног. Потом он заставил себя пошевелиться, позволяя ей отыскать то, что она хотела. Он был вознагражден нежнейшим исследованием, от которого едва не потерял сознание. Калеб застонал, пытаясь сдержать дрожь экстаза, но преуспел в этом лишь частично.

Удивленно охнув, Виллоу снова рассматривала шелковистую жидкость.

— И сколько же времени, по-твоему, тебе понадобится, — тихонько спросила она, — чтобы ты привык к тому, что теряешь контроль над собой?

— Не знаю, — признался Калеб, — но подозреваю, что ты хочешь это выяснить.

— Если ты не будешь возражать. — Голос Виллоу был нежным, как и руки, которые касались его тела. — Я открыла, что мне приятно трогать тебя в том месте, где ты больше всего мужчина. Мне приятно видеть, как ты щуришь глаза и напрягаешь тело, пытаясь сдержаться. Ты очень сильный, Калеб… Мне нравится твоя сила.

Кончики пальцев пробежали по атласному окончанию плоти, гладкость и пульсирующее тепло которой приводили Виллоу в восхищение. Прикосновение вызвало появление горячей капли. Это произвело такое впечатление на Виллоу, что она почувствовала, как подобным же образом откликнулось ее тело. Девичьи ладони любовно скользили вдоль плоти, баюкали, трогали, дразнили ее и восхищались этим чудом.

Волны трепета пробегали по телу Калеба. Пальцы Виллоу все быстрее скользили по его плоти — и все более частым становилось ее дыхание.

— Ты не возражаешь? — прерывающимся шепотом спросила она.

— Трогай меня так, как тебе нравится… А потом позволь мне потрогать таким же образом тебя, — сказал Калеб. — Я хочу показать тебе все, что может принести радость и наслаждение женщине…

— Хорошо, — прошептала Виллоу, слегка касаясь ноготком его напряженной плоти. — Только после того, как я дам радость тебе.

Тонкие чуткие руки ни на миг не прекращали ласку, и Калеб тихонько застонал.

— Если и дальше ты будешь продолжать в том же духе, я просто взорвусь, — грубовато сказал Калеб. — Ты этого хочешь?

Виллоу посмотрела в светло-карие глаза, чувствуя, как мощно бьется пульс жизни в плоти, которую она ласкала столь интимно, и спросила:

— А такое удовольствие… позволяется?

Калеб посмотрел в блестящие, чуть шальные глаза Виллоу и, испытывая одновременно радость и ужас, подумал, что позволит ей все. Его обезоруживала ее откровенность.

— Любопытная кошечка, — хрипло сказал Калеб. — Давай, действуй. Это даже к лучшему.

— Почему?

Его смех прозвучал отрывисто и резко.

— Действуй, душа моя. Я чертовски хочу тебя, но слишком рано снова брать тебя. Я причиню тебе боль.

Виллоу снова перевела взгляд на мужскую длоть, которую продолжала ласкать. Она была твердая, горячая, пульсирующая.

— А что касается того, что позволяется и что нет, — сказал Калеб, — я отношусь к людям, которые не очень считаются со всякими запретами и дурацкими ограничениями. Все, что тебе хочется, позволяется. Я так считаю, Виллоу.

— Даже это? — спросила она, не имея больше сил бороться с искушением.

Она нагнулась, накрыв волосами обнаженные ноги Кале-ба и плоть, которую ласкала. Губы Виллоу приоткрылись, и кончик языка коснулся атласного окончания.

— Ты здесь даже нежнее, чем я ожидала, — шепотом сказала Виллоу, отрываясь от ласки.

Калеб вновь был захвачен врасплох. Меньше всего он ожидал этого от Виллоу. Он не смог отдалить экстаз, застонал и закрыл глаза, отдаваясь его силе.

Когда Калеб пришел в себя, он поднес руки Виллоу ко рту и поцеловал их.

— Теперь ты все знаешь, — сказал он.

Улыбка Виллоу казалась еще одной разновидностью ласки.

— А теперь моя очередь познать тебя таким же образом.

Глаза Виллоу раскрылись от удивления.

— Я не понимаю.

— Сейчас поймешь.

Рука Калеба коснулась рта Виллоу, словно не давая ей задавать вопросов, затем скользнула к горлу. Учащенный пульс красноречиво свидетельствовал, что, доставляя удовольствие ему, она сама пришла в возбуждение. Под покровом волос рука Калеба двинулась ниже и легла на девичью грудь.

— Не возражаешь? — спросил он тихонько.

Виллоу покачала головой

Он отбросил лифчик в сторону и стал любоваться обнаженной девичьей грудью, испытывая особое удовлетворение оттого, что розовые соски отвердели под одним только его горячим взглядом.

— О чем ты думаешь? — спросил Калеб

Раньше она постеснялась бы ответить. Но не теперь. Калеб без сомнений шел навстречу всем ее просьбам. Она будет вести себя с ним так же прямо.

— Хочу, чтобы ты поцеловал меня, — просто сказала она.

— Здесь? — Калеб коснулся бархатистой пирамидки груди.

Дрожь удовольствия пронизала ее тело.

— Да.

— А здесь?

Он потрогал вторую пирамидку.

— И здесь тоже.

Калеб наклонился, поцеловал груди и стал не спеша щекотать их усами, чувствуя, как у Виллоу прерывается дыхание. Погладив талию, его пальцы скользнули вниз и сняли последнее, что было на Виллоу, — панталоны.

— А еще я хочу поцеловать тебя здесь, — сказал Калеб, касаясь пупка.

Неожиданная ласка вызвала взрыв острейших ощущений, которые родились у Виллоу под ложечкой. Она прямо-таки задохнулась. А рука Калеба последовала ниже, исторгая из ее груди тихие стоны. Виллоу была горячая, томная, податливая…

— И здесь.

Виллоу издала стон, в котором соединились удивление и удовольствие.

— Раскройся для меня, — шепнул Калеб, наклоняясь и касаясь языком ее пупка.

Это было изумительно, когда длинные пальцы скользнули ей между бедер. Виллоу прерывисто вздохнула и развела ноги, предоставляя Калебу свободу действий и возможность рассмотреть ее девичьи тайны. Когда Калеб насладился упоительным зрелищем, его палец раздвинул упругие лепестки и вошел во влажное, скользкое лоно, и Виллоу задохнулась.

— Милая, страстная кошечка, — сказал Калеб, нежно куснув ей живот. — Я вижу, ты пережила приятные мгновения, когда испытывала мою стойкость.

Калеб мягко опрокинул Виллоу на спину.

— Скажи мне, если будет больно, — прошептал он, лаская подушечку волос. — Ведь ты такая маленькая.

Виллоу вздрогнула.

— Больно? — спросил он.

— Нет.

— Но ты вздрогнула…

— Я просто вспомнила…

— Что?

— Тебя. Когда ты был во мне.

Калеб улыбнулся и укусил Виллоу посильнее, отчего она вскрикнула. Большой палец вошел в нее, воспламенив и вызвав острый сладостный удар. Она почувствовала, как теплая шелковистая жидкость выделяется из нее, и в смятении напряглась.

— Калеб, я не хотела…

— Все в порядке, — перебил он, счастливо улыбаясь и трогая влажную плоть — свидетельство пережитого Виллоу наслаждения. — То же самое произошло и в бассейне, только там ты не могла этого почувствовать. А я почувствовал… Тогда это подвело меня к последней черте.

Он прикоснулся щекой к золотистой подушечке волос, которая скрывала милую пухлую раздвоенность.

— Раскройся посильнее, — шепнул Калеб.

Виллоу с готовностью развела бедра еще сильнее, и Калеб встал между ними на колени. Покрытые легким пушком упругие лепестки разошлись, открыв жадному взору Калеба живой, дрожащий узелок. Большим пальцем Калеб стал описывать круги возле узелка. Волны наслаждения одна за другой накатили на Виллоу, исторгая стоны из ее груди. Когда он убрал палец, Виллоу протестующе застонала. Он улыбнулся и возобновил ласку. Реакция Виллоу была бурной и благодарной.

— Вот так, милая кошечка, — Калеб нагнулся к бедрам Виллоу. — Ты можешь сказать, что мои руки тебе нравятся так же, как твои мне.

Кончиком языка он стал описывать круги вокруг атласного узелка. Эта ласка возбудила ее до предела, и она не в силах была сдержать обильный горячий дождь.

— Сладкая женщина, — сказал Калеб.

— Калеб, — прошептала Виллоу, — я…

Новая волна сладострастия лишила ее голоса. Калеб удовлетворенно заворчал, продолжая ласки, все ближе подводя Виллоу к финалу. Его зубы легонько сомкнулись вокруг пульсирующего узелка, даря ей наслаждение, которое она не могла себе даже представить.

Внезапно Виллоу поняла, что испытывают люди при ударе молнии. Она не смогла сдержать крика, перешедшего в стон. Мир унесся куда-то прочь, она снова и слова в экстазе повторяла имя Калеба.

Выждав некоторое время, Калеб неохотно оторвался от Виллоу. Она открыла еще затуманенные глаза и посмотрела на Калеба.

— Какие красивые глаза, — сказал Калеб. — Красивый рот, красивая грудь, красивый живот, красивая… рощица.

Виллоу увидела восхищение в глазах Калеба и снова испытала возбуждение. Она обняла его, приглашая лечь рядом, чтобы всем своим телом почувствовать его тело. Полностью понимая ее, ибо такую потребность испытывал и сам, Калеб, опираясь на локти, прижался к девичьему телу.

Виллоу обнимала Калеба, стараясь прижаться к нему еще теснее. Это было несказанно хорошо — ощущать на себе тяжесть мужского тела. Она терлась о него, наслаждаясь его теплом и силой. Калеб позволял ее рукам блуждать, где им хотелось. Когда она почувствовала твердость его плоти, у нее прервалось дыхание.

— Ты действуешь на меня со страшной силой, — признался Калеб. — Поэтому перестань крутиться и тискать меня, пока я не успокоюсь.

— Ты всегда так мучаешься?

— Раньше у меня не было проблем.

— Не было?

— Нет, — подтвердил Калеб, легонько куснув Виллоу за ухо. — Только с тобой.

Виллоу еще крепче обняла Калеба. Он попытался заглушить стон, но это удалось ему лишь отчасти.

— Калеб, — окликнула его Виллоу.

— Лежи спокойно, душа моя.

— У меня есть идея получше.

Виллоу раздвинула ноги, и мужская плоть уперлась в нее. Она медленно подвигала бедрами, стремясь к близости иного рода. По прерывистому дыханию Калеба было ясно, что он вполне определенно отреагировал на прикосновение к жаркой девичьей плоти.

— Перестань, Виллоу. Я не хочу причинить тебе боль.

— Разве ключ делает больно замку? — шепотом спросила она.

— Не делает, если они подходят друг другу. А разве ты для меня сделана, киска?

— Да, — хрипло сказала Виллоу. — Только для тебя. Возьми то, что тебе предназначено.

Некоторое время он смотрел в карие глаза Виллоу, покоренный ее откровенностью. В нем крепла уверенность, что ему никуда от нее не уйти, как реке не уйти от моря.

Наклонившись, чтобы поцеловать ее, он прошептал ее имя. Из груди Виллоу вырвался вздох, в котором прозвучало его имя. Он хотел было спросить, не делает ли ей больно, но ее тело ответило сладостной дрожью. Он не стал более сдерживать себя. Слияние тел было глубоким и полным.

Это было божественно. Виллоу открыла глаза, испытывая блаженство и восторг. Она прошептала его имя, пытаясь рассказать ему о наслаждении, которое он подарил ей, но у нее не нашлось слов, чтобы передать то, что с ней происходит. Поцелуй Калеба сказал ей, что он понимает ее и без слов. Она слышала, как он произносил ее имя, и ощущала трепет его тела, который передавался ей.

Сознание его блаженства вызвало новый прилив страсти у Виллоу, и эта страсть сплавила их тела в одно целое. Никто не мог сказать, где кончалось одно «я» и начиналось другое, потому что они стали половинками одного золотого шара.


14


— Как он? — спросила Виллоу.

— Как заново родился. Все, что Дьюсу требовалось, — это побездельничать и отъесться

Калеб похлопал Дьюса по спине, направляя мерина в сторону вечернего луга. Рана от пули уже зажила. Больше времени понадобилось для больной ноги, но сейчас Дьюс наступал на нее уверенно.

— Совсем не хромает, — заметила Виллоу.

Грустный голос не вязался с ее бодрыми словами, но Калеб ее понимал. Он испытывал те же чувства. Восемнадцать дней, которые они провели в затерянной долине, были, похожи на пребывание в раю. Сейчас, когда Дьюс поправился, а арабские скакуны попривыкли к высоте, предлогов для того, чтобы задержаться в долине еще на какое-то время, больше не оставалось.

— Мы можем еще задержаться, — внезапно сказал Калеб, высказав вслух мысль, которая сверлила его все сильнее с того момента, когда он узнал о невинности Виллоу. — Мы не обязаны гоняться, как за зайцем, за твоим братцем. Если мы хотим отыскать его, мы можем это сделать и попозже. А если мы не собираемся его искать, пусть будет по сему.

Виллоу вздрогнула, уловив суровые нотки в голосе Калеба. Она привыкла к его смеху, к его нежности и к его не имеющей границ чувственности. За эти восемнадцать дней ей ни разу не довелось увидеть в нем непреклонного архангела, и она почти забыла, что эта черта является неотъемлемой частью его характера.

— Если бы дело было только во мне, я бы никогда не покинула эту долину, — с грустью сказала Виллоу. — Но Мэт нуждается в помощи, иначе он не обратился бы к братьям. Ему просто не повезло, что дома не осталось никого, кроме меня. — Она улыбнулась и тихонько добавила:

— Зато мне повезло, потому что я встретила тебя.

Калеб закрыл глаза и попытался сдержать нарастающий гнев — гнев на Виллоу, на себя, гнев из-за того, что, едва Рено будет найден, он безвозвратно потеряет Виллоу.

— А я бы остался в этом раю, — грубовато сказал он.

— Я бы тоже, моя любовь, — сказала Виллоу, приближаясь к Калебу. — Поверь мне, я бы тоже.

Виллоу обняла его, ощутив знакомое тепло и силу. С каким-то остервенением руки Калеба сомкнулись вокруг нее и оторвали от земли. Он несколько раз крепко, яростно поцеловал Виллоу, вернул ее на землю и посмотрел на нее таким свирепым взглядом, что ей стало не по себе.

— Помни, — суровым тоном сказал он, — это ты хотела, чтобы мы отправились на его поиски. Я отдал бы это на волю божью.

— Что ты имеешь в виду?

Улыбка Калеба сверкнула на миг, как лезвие его ножа, но он ничего не ответил.

— Калеб! — в смятении окликнула его Виллоу.

— Доставай свою карту, южная леди.

Она вздрогнула. Ее поразил и тон и прозвище, которое он ни разу не вспоминал в этой долине.

— Мою карту?

— Ту карту, которую ты прячешь где-то в саквояже, — сказал Калеб и, повернувшись, зашагал к лагерю.

— Откуда ты знаешь? — удивленно спросила она.

— Проще простого. Дураковатые золотоискатели всегда рисуют карты, чтобы по их следу шли другие болваны.

Свирепый тон Калеба потряс Виллоу. Некоторое время она с недоумением смотрела ему вслед, прежде ч<ем двинуться за ним.

Когда Виллоу пришла в лагерь, Калеб помешивал угли в костре. Он даже не взглянул на нее, когда она стала рыться в своем громоздком саквояже. Он не смотрел на Виллоу и тогда, когда она отпорола подкладку и извлекла сложенный лист бумаги. Он не смотрел на нее, когда она медленно приблизилась к костру с картой в руке.

— Мне надо было показать тебе ее раньше, — спокойно сказала Виллоу, — но от нее немного толку.

Калеб бросил на Виллоу косой взгляд, и ей показалось, что с нее сдирают кожу.

— Ты мне не доверяешь, и мы оба это знаем.

На щеках Виллоу заиграл румянец.

— Я не могла делиться чужим секретом. Это секрет Мэта, и он просил никому карту не показывать. Но сейчас я показываю ее тебе. — Она сунула карту ему в руки. — Вот… Смотри… Но, как я уже сказала, ты в ней мало что найдешь. Мэт никогда не относился к числу слишком доверчивых людей. Он нарисовал такую карту, чтобы ни один вор не смог использовать ее в своих интересах… К сожалению, мне она тоже мало что говорит.

Ничего не сказав, Калеб взял карту, развернул ее и бегло взглянул. Не составляло труда узнать важнейшие ориентиры, горные цепи и реки окрестностей Сан-Хуана. Были помечены различные перевалы, ведущие к сердцу этой страны, но ни одному из них не было отдано предпочтения. Были указаны маршруты, идущие их Калифорнии, Мексики, Канады, со стороны восточного побережья Миссисипи.

Калеб вопросительно взглянул на Виллоу.

— Мэт не знал, кто где находится, — пояснила она. — Письмо пришло на нашу крупнейшую ферму с просьбой переправить его братьям Моранам. Я переписала письмо и отправила его по адресам, откуда в последний раз писали братья.

— Это что за адреса?

— Австралия, Калифорния, Сандвичевы острова и Китай. Но сведения были многолетней давности. Они могли быть к тому времени где угодно, может быть, опять в Америке.

Калеб поднял брови, снова посмотрел на карту и негромко хмыкнул.

— Твой брат ловко рисует карты. — Нахмурившись, он добавил:

— Но он не указал одну деталь: где все же находится его лагерь?

— Насколько я понимаю, он действительно его не указал. — Глубоко вздохнув, она пояснила:

— Я думаю, Мэт очень осторожен, потому что нашел золото.

— Должно быть. Некоторым глупцам везет.

Виллоу посмотрела на Калеба, удивленная тем, насколько равнодушно он это сказал.

— А ты не хотел бы найти золото?

Он пожал плечами.

— Предпочитаю разводить скот. Если дела пойдут плохо, его можно есть. Золото есть не будешь.

— Ты можешь купить на него еду, — не без колкости заметила Виллоу.

— Конечно. Если тебе не выстрелит в спину какой-нибудь головорез, который решит, что проще захватить твой участок, чем застолбить себе новый. — Калеб пронзительно посмотрел на Виллоу. — Я видел лагеря золотоискателей. Это порождение ада. В них царят жадность, убийства и проституция.

— Мэт не такой… Он такой же добропорядочный человек, как и ты.

Калеб ничего не сказал, однако рот его скривился, когда он услышал, как его сравнивают с человеком, который соблазнил и покинул Ребекку. Он продолжал хмуро разглядывать карту. В центре района близ Сан-Хуана были аккуратно нанесены треугольники, обозначающие различные вершины. Других треугольников не было, хотя вершин в этом месте было множество.

На карте была надпись: «Разведи костер, и я приду». Ниже шла строка на испанском языке. Калеб про себя перевел ее: «Три точки, две половинки, одно пересечение».

Виллоу подошла поближе, увидев, что Калеб смотрит на надпись.

— Это еще одна вещь, которую я не могу понять, — сказала Виллоу. — Зачем Мэт написал эту строчку на испанском?

— Ты знаешь испанский?

— Нет.

— Может, потому он и написал, — бросил Калеб.

Он снова посмотрел на треугольники. Виллоу проследила за его взглядом.

— Где нужно разводить огонь? — спросила она через минуту. — Любой из этих треугольников может быть его лагерем.

— Это вершины гор, а не лагерь. Мы можем пять лет искать и ничего не найти, кроме дикой пустынной страны.

— Кажется, ты просто счастлив по этому поводу, — пробормотала Виллоу. — Почему ты не хочешь найти Мэта?

— Это суровая и дикая страна. Давай я отправлю тебя к Вулфу Лоунтри. Он защитит тебя и твоих лошадей, пока я поищу твоего брата.

— Без меня ты не подойдешь близко к Мэту. Если он не пожелает, чтобы его нашли, у тебя больше шансов поймать лунный блик на воде, чем его.

Калеб с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Пока что поиски Рено действительно походили на попытку поймать лунный блик на воде.

«Но тогда я не знал, где этот сукин сын находится. А сейчас знаю».

Виллоу нахмурилась, разглядывая карту.

— Не могу понять, почему Мэт не пожелал дать более понятный ключ. Он ведь очень аккуратный человек. Он учил меня, как ориентироваться по звездам… — Она закусила губу. — Может быть, если мы зажжем костер на одной из этих вершин, он сможет увидеть нас. Ты знаешь страну Если ты найдешь место, с которого можно увидеть костер, и мы его разведем…

— То наши головы тут же насквозь продырявят, — без обиняков сказал Калеб. — Никто не разжигает в этой стране костер, если не желает, чтобы с него сняли скальп. Твой брат это знает не хуже, иначе давно бы был мертв.

— Но тогда почему он так говорит?

— Это ловушка.

— Чушь! Мэт не может желать зла братьям.

— А братья твои не глупые?

Виллоу засмеялась.

— Не думаю. Мэт — младший. Он многому научился от своих старших братьев.

— Стало быть, никто из твоих братьев не станет зажигать костер в стране индейцев и ждать, словно обреченная на заклание овца, что с ними произойдет.

Виллоу хотела было возразить, но затем решила, что делать этого не стоит. Калеб был прав. Никто из братьев Мо-ранов не окажется таким простофилей.

— Ловушка, — повторила она с горечью.

— Ты сказала, что твой брат аккуратный человек.

— Тогда нужно забраться на каждую вершину, чтобы найти его лагерь, — сказала Виллоу, взяв карту из рук Калеба.

Он уловил решимость в ее голосе и понял, что она не прекратит поиски брата до тех пор, пока не найдет его или не погибнет. Рено обратился за помощью, и Виллоу откликнулась на его просьбу.

— Ты собираешься найти своего брата во что бы то ни стало, я так понимаю?

— А разве ты на моем месте не так бы себя вел? — спросила Виллоу, недоумевая по поводу того, что всякий раз, когда он упоминал брата, в его голосе ощущалась какая-то враждебность.

Калеб закрыл глаза, пытаясь заглянуть в будущее, представить стенания Виллоу, которая увидит, как ее любимый брат и человек, которого она любила, направили друг на друга оружие, гром выстрела — и смерть.

— Будь по сему, — сурово сказал Калеб.

Внезапно Виллоу почувствовала не поддающийся объяснению страх.

— Калеб, — дрожащим голосом спросила она. — Что с тобой? В чем дело?

Калеб не ответил. Он подошел к своим багажным сумкам, вынул журнал, карандаш, линейку и вернулся к Виллоу, которую продолжали мучить недобрые предчувствия. Он молча взял карту, разложил ее на журнале и начал прочерчивать линии.

— Что ты делаешь? — спросила наконец Виллоу.

— Разыскиваю твоего непутевого братца.

Виллоу заморгала глазами.

— Но каким образом?

— Он аккуратный человек. Он очень аккуратно изобразил эти треугольники…

— Не понимаю.

— Все треугольники совершенно одинаковые: один угол девяносто и два по сорок пять.

Взглянув на треугольники, Виллоу убедилась, что Калеб прав.

— Если разделить девяносто градусов пополам и опустить перпендикуляр на основание, мы получим два одинаковых треугольника, — сказал Калеб, быстро действуя при этом карандашом и линейкой.

— И что?

— И если мы приложим линейку к этой линии и продлим ее до края карты, а потом то же самое сделаем с другими треугольниками, то эти линии должны где-то пересечься. «Три точки, две половинки, одно пересечение»… Это будет где-то…

— Здесь! — перебила его Виллоу, ткнув пальцем в то место карты, где пересеклись все линии. — Калеб, ты вычислил! Ты нашел Мэта!

Калеб ничего не сказал. Он просто запомнил место пересечения, привязав к знакомым ориентирам, и тут же бросил карту в огонь. Виллоу ахнула, когда бумага занялась пламенем. Раньше чем она успела протянуть к костру руку, карта съежилась и превратилась в пепел.

— Славно, что твои арабские скакуны в хорошей форме, — коротко бросил Калеб — Нам предстоит труднейший путь.

Он посмотрел на Виллоу. В сумерках ее глаза казались таинственными и незнакомыми. Мысль о возможности потерять ее была для него непереносимой. Он молча протянул ей руку. Виллоу без колебаний взяла ее, не понимая причины его мрачного настроения, но зная, что он нуждается в ней. Когда Калеб прижал ее, она прильнула к нему готовно и доверчиво. Так они стояли, обнявшись, не двигаясь, долгие минуты, словно боясь оторваться и навсегда потерять друг друга.

— Любовь моя, — прошептала наконец Виллоу, глядя ему в глаза. — Что тебя мучает?

Вместо ответа Калеб поцеловал ее. Поцелуй длился долго и не прервался и тогда, когда Калеб вошел в нее и она ощутила знакомый чувственный трепет. Калеб слизнул слезы восторга с ее ресниц, и все началось снова и не было ни вчера, ни завтра, время исчезло, а двое стали одним целым.

Виллоу заснула, не разъединившись с Калебом. Еще долгое время он прислушивался к ее дыханию, ее легким движениям, наблюдал за лунным бликом на ее щеках. Наконец он закрыл глаза и заснул, молясь о том, чтобы Рено был мертв

* * *


Виллоу встала в стременах и посмотрела вперед поверх торчащих ушей Измаила. Впереди расстилалась бескрайняя зеленая страна, и зелень имела такое множество оттенков, что Виллоу было затруднительно их назвать. Это не было ни равниной, ни гористой местностью. Хотя на горизонте время от времени появлялись силуэты вершин, между ними на протяжении многих миль чередовались пятна лесов, перелесков и лугов, которые напоминали огромное лоскутное одеяло, наброшенное на неровное основание. Попадались длинные, высокие кряжи, поросшие сосной, осиной и карликовым дубом. Между кряжами тянулись долины, по которым петляли ручьи и речки.

Виллоу сделала глубокий вздох, ощутив свежесть воздуха, счастливая оттого, что наконец-то приспособилась к высоте. Калеб сказал, что даже на наиболее низких местах их маршрута высота составляла почти семь тысяч футов. Многие вершины были вдвое выше. Было такое ощущение, что дорога идет по зеленой крыше мира, а вдали виднеются каменные трубы. Чувство необыкновенной открытости бодрило и пьянило.

Нигде не было видно ни дымка, ни домов, ни дорог, ни других признаков присутствия человека. Однако люди здесь все-таки были. Калеб обнаружил их следы в тех местах, где горы теснили зеленую степь. Иногда они вели на север или на восток. Но большая часть шла в сторону Сан-Хуана.

— Отсюда, — сказал Калеб, — ты можешь видеть самые отдаленные пики.

Гряда гор походила на причудливую пурпурную корону, оправленную изломанными жемчужинами. Страна, раскинувшаяся перед ними на пути к Сан-Хуану, была и дикой, и красивой.

— Сколько времени нам понадобится, чтобы туда добраться? — спросила Виллоу, усвоившая, что на Западе путь измеряют временем, а не милями.

— Два дня, если ехать напрямую. Но дай бог нам быть там через четыре дня.

— Почему?

— Индейцы, — объяснил Калеб. — Юты часто нападают на белых, если те пересекают им дорогу. Ну и Слейтер со своей бандой.

— Ты не считаешь, что они нас потеряли?

— Трудно потерять, кого-то, если известно, куда он направляется, — с иронией сказал Калеб.

— А разве они не могли отказаться от поисков, когда не обнаружили наших следов почти три недели назад?

— А ты бы отказалась?

Виллоу посмотрела в холодные ясные глаза Калеба. Хотя он на сей раз не предложил ей прекратить поиски брата, было ясно, что думает он именно об этом. Однако же, когда Виллоу спрашивала Калеба о причинах, он резко менял тему разговора.

— Джед Слейтер имеет большой зуб на меня, — сказал Калеб, отвернувшись от Виллоу. — А он такой человек, что не смирится, пока не убьет меня. Или я его.

— Поэтому ты не хочешь искать Мэта? — спросила Виллоу, вспомнив зловещую репутацию Слейтера-старшего. — Из-за Слейтера?

Калеб искоса взглянул на Виллоу.

— Только глупец специально ищет неприятности. Жизнь и без того на них щедра.

Он пришпорил Дьюса, послав лошадь рысью вниз по дороге, которая выводила к долине, зеленеющей на тысячу футов ниже. Глядя ему вслед, Виллоу с запоздалым сожалением подумала, что свой вопрос ей следовало бы сформулировать более тактично: никакому мужчине не по душе сознаваться в том, что он не хочет ввязываться в бой.

Нахмурившись, Виллоу пустила Измаила рысью, продолжая думать не столько о предстоящем пути, сколько о человеке, которого любила. С того момента, как они накануне покинули столь памятную маленькую долину, Калеб оставался задумчивым и замкнутым. Он ехал быстрым шагом, как человек, который хотел побыстрее разделаться с малоприятным делом. И ни разу не заговорил о том, что будет с ними после того, как они найдут ее брата. Ни разу Калеб не сказал, что любит ее, что хочет на ней жениться или хотя бы что не хочет расставаться с ней после того, как выполнит свои обязательства проводника.

И в то же время Виллоу проснулась сегодня утром и увидела, как Калеб смотрит на нее с такой тоской, что у нее сжалось сердце. Затем он быстро поднялся и, не сказав ни слова, ушел, оставив ее одну с застывшими в глазах слезами и с чувством, что непременно случится что-то страшное.

Она целый день возвращалась в мыслях к утреннему эпизоду. Тревога не отпускала ее, и все красоты открывающихся пейзажей были ей не в радость.

Затяжной спуск закончился, как и прежние, тем, что Калеб и Виллоу оказались в просторной долине, окаймленной горными хребтами. Их маршрут пролегал вдоль реки, ширина которой не превышала сотни футов. Вода в ней была чистая, прозрачная, течение быстрое. По берегам росли осины и деревья, напоминающие тополя, листья которых серебрились на фоне ясного неба и умиротворяюще шелестели под порывами легкого ветра. Зеленый луг оживляли бесчисленные цветы самых разных оттенков, как бы напоминая о том, что весна еще не ушла отсюда.

Как обычно, нещадно палило солнце. На Виллоу были лишь джинсы и рубашка из оленьей кожи, к тому же основательно расстегнутая. Фланелевое белье, в котором она так хорошо чувствовала себя на высокогорье, было уложено между одеял позади седла. Та же участь постигла и теплый шерстяной жакет. Серебряное журчанье ручья обещало утолить все усиливающуюся жажду прохладной, чистой водой.

Вопреки ожиданиям Виллоу, полагавшей, что Калеб не остановится на ужин, он подъехал к ней и спешился.

— Отдохнем здесь немного.

Ей не пришлось слезать с Измаила самостоятельно. Калеб обнял ее и позволил медленно соскользнуть вдоль своего тела на землю. Возбуждение Калеба передалось ей. Тревога, которую она испытывала в течение всего дня, мгновенно была вытеснена пьянящим чувством облегчения и предвкушением ласки. Волны тепла, накатившие на ее тело, в считанные минуты перестроили ее, подготовили к предстоящей близости.

— Отдохнем? — с улыбкой спросила Виллоу. Она многое отдала бы за то, чтобы не было этой грусти в глазах Калеба. Ее рука скользнула вдоль его тела. — Ты уверен, что хочешь только этого?

Дыхание у Калеба сбилось.

— Я подумал, вдруг мне удастся поймать форели на ужин.

— Почему бы и нет, — согласилась Виллоу. Ее рука блуждала по телу Калеба, лаская и разжигая в нем страсть. Она с радостью видела, как разгораются его глаза, как спадает с души тяжесть. — Все зависит от приманки.

— Ты, — хрипло сказал он, — маленькая дерзкая форель!

— Но я постоянно попадаюсь на твою приманку!

— Нет, душа моя. Это я попадаюсь на твою.

Негромкий смех Виллоу подействовал на Калеба не менее возбуждающе, чем прикосновение ее руки к напряженной плоти.

— Будем спорить по этому поводу? — спросила Виллоу.

Ответная улыбка Калеба была ленивой и жаркой одновременно.

— Думаю, будем. — Длинные пальцы Калеба расстегивали ей джинсы.

Виллоу застонала от блаженства, когда он коснулся ее ноющей плоти. Став перед Виллоу на колени, он снял с нее ботинки и джинсы. Ему было невмоготу заниматься собственной одеждой. Он просто расстегнул брюки. Виллоу закрыла глаза. Все смешалось.

— Боже, — стонал он, — ты становишься с каждым разом все соблазнительней… горячей… слаще…

Виллоу хотела ответить, но именно в этот момент Калеб вошел в нее настолько глубоко, что у нее перехватило дыхание. Казалось, страсть его беспредельна. Первая волна наслаждения накатила на Виллоу сразу же, едва она почувствовала Калеба в себе. Но теперь мир окончательно умчался и исчез, оставив ее наедине с любимым человеком.

Страстность Виллоу возбуждала Калеба не меньше, чем ее обольстительное тело, вновь и вновь доказывая, что Виллоу создана для него. Она была той женщиной, в которой он нуждался, о которой думал в те долгие часы, когда в который раз обращался к проблеме Рено Морана и не видел решения. Страсть Виллоу была горячей, как солнце, и бездонной, как время, и находила отзвук в самых отдаленных уголках его души.

А скоро она возненавидит его столь же страстно сколь страстной была ее любовь к нему.

Губы Виллоу произнесли его имя. Страсть, которую он вызвал в ней, теперь будила и разжигала его собственную страсть. Он обнял юную женщину, вознося господу молитву о том, чтобы Рено никогда не нашелся

И в то же время знал, что встреча неизбежна

— Еще следы? — спросила Виллоу.

Калеб кивнул. Он не брился с того момента, как они покинули маленькую долину, но даже шестидневная щетина не способна была скрыть мрачного выражения его лица

— Подковы?

Он снова кивнул.

— Сколько лошадей?

Хотя Виллоу говорила совсем тихо, Калеб слышал ее отлично Иногда ему казалось, что он слышит этот голос в полной тишине, слышит, как кричит ее страсть, ее любовь, ее горе, ее ненависть.

— Не меньше двенадцати, — без обиняков сказал Калеб Уж лучше говорить суровую правду, чем оставаться наедине с мыслями, от которых не было спасения. — Но не больше шестнадцати. Трудно сказать точней. Их не привязывали порознь

Виллоу нахмурилась и посмотрела вокруг За несколько дней пути они добрались до живописных предгорий Сан-Хуана Сейчас они находились в центре травянистого плато шириной не менее двух миль, окаймленного иззубренными снежными вершинами. В складках плато шелестели рощицы стройных осин, которые давали возможность укрыться оленям или путешественникам вроде Виллоу и Калеба, не желавшим, чтобы их заметили с ближайших вершин.

Но вскоре характер пейзажа стал меняться. Дорога уходила вверх. Остроконечные вершины наступали, поляны уменьшались, ручьи между черных скал становились все более шумными — и появлялась новая луговая терраса, уже меньших размеров. В конце концов Калеб и Виллоу пришли к истоку крохотного ручья у нового перевала. После этого дорога пошла под гору, и пейзаж стал повторяться в обратном порядке: ручьи превращались в реки, а лужайки — в обширные долины.

— А есть еще какой-нибудь перевал, которым мы могли бы пойти? — спросила Виллоу.

— Всегда есть где-то другой перевал…

Виллоу закусила губу.

— Ты хочешь сказать, что это далеко?

— В том-то и дело. Нам нужно вернуться к развилке реки, на что уйдет несколько часов. Затем три дня ехать, чтобы обойти эту гору с другой стороны. — Калеб пальцем показал направление предполагаемого маршрута и посмотрел на Виллоу.

— А мы сейчас близко от Мэта? — спросила она наконец.

— Если он правильно нарисовал карту, а мы правильно ее прочитали, то да.

— Когда ты уезжал вперед на разведку, мне показалось, что я слышала выстрелы.

— У тебя хороший слух, — сказал Калеб. По его тону трудно было догадаться, что он очень надеялся на то, что Виллоу выстрелов не слыхала.

— Это не ты стрелял?

— Нет.

— Мэт?

— Сомневаюсь. Скорей всего кто-то из банды Слейтера увидел оленя. Их много, и им нечего опасаться, что стрельба привлечет внимание ютов.

— Мэт один…

— Он привык к этому.

— Я слышала пять выстрелов. Сколько их нужно, чтобы убить одного оленя?

Калеб не ответил. Он отлично знал: если выстрелов больше одного, это уже бой, а не охота.

— Мэт может быть ранен. — В голосе Виллоу звучала тревога. — Калеб, мы должны найти его!

— Скорее всего, мы найдем банду Слейтера, если пойдем этим маршрутом, — резко сказал Калеб. Говоря это, он разворачивал лошадь, направляя ее в сторону каньона, по которому текла река. — Я поеду впереди. Держи дробовик наготове. И еще будем уповать на то, что нам дьявольски повезет.

Однако, несмотря на опасения Калеба, в этот день они не встретили ничего, кроме следов. Дорога шла вверх, река буршила, берега становились все каменистей, а с обеих сторон громоздились горы. По затрудненному дыханию лошадей Виллоу поняла, как они высоко. И все еще продолжают подниматься.

В том месте, где водный поток разделялся на два рукава, следы лошадей пошли вправо. Калеб повернул налево, ибо этот маршрут вел к тому месту, где пересекались пять линий на карте, которую он сжег в костре. Как жаль, что вместе с картой нельзя сжечь прошлое!

Увы, сжечь горестное прошлое было невозможно

«Быть по сему».

Эти слова звучали в мозгу Калеба, словно выстрелы Вторило им предупреждение Вулфа.

«Ты слышишь меня, amigo? Ты и Рено вы стоите друг друга».

И его собственный ответ, единственно возможный, когда действует закон «Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь» И вот прошлое отзывается в будущем, страшный круг замыкается

«Быть по сему».

Другого быть не может. Калеб не может оставить Виллоу в горах одну, без защиты, оставить, пусть не желая того, но все равно — оставить…

«И она умрет так же, как Ребекка, рождая в муках ребенка своего любовника?

Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь».

Но все в нем восстало против этой идеи. Он не может поступить таким образом с девушкой, единственный грех которой заключается в том, что она беззаветно его любила. Она ничем не заслужила подобного предательства.

Как и Ребекка. Однако и предательство, и мучения, и смерть — свершившийся факт. Человек, который породил несчастье, ходит на свободе и способен совратить новую жертву, бросить ее и породить новый дьявольский круг предательства и мести.

Душевные страдания и муки Калеба возрастали буквально с каждым шагом, приближавшим их к цели. Калеб тщетно пытался найти выход из ловушки, в которой он оказался. Оставалось лишь сохранить соблазнителю жизнь, и тем самым обречь какую-то неизвестную девушку на то, что она тоже будет соблазнена и покинута, хотя ничем этого не заслужила. За ней последует вторая, третья жертва, потому что желание у мужчины пробуждается с восходом солнца и умирает лишь в теплой глубине женского тела.

Продвигаясь по наполнявшемуся тенями каньону, Калеб в который раз задавал себе вопрос, можно ли оставить Рено в живых и после этого продолжать считать себя человеком.


15


С обеих сторон узкой расщелины неясно вырисовывались высокие каменные стены, между которыми проглядывала полоска неба. Где-то вдали вершина еще купалась в солнечном свете, но здесь, внизу, из каждой щели выползали тени — предвестницы ночи. Калеб спешился и подошел к Виллоу.

— Огня не будет, — тихо сказал он.

Виллоу понимающе кивнула. Она отчетливо слышала стрельбу полчаса тому назад. Два ружейных выстрела. Невозможно было определить, в каком месте стреляли, ибо звук многократно отражался от скал, прежде чем достигал ушей.

— Они близко? — так же тихо спросила Виллоу.

Калеб знал, что она имеет в виду выстрелы, которые они оба слышали. Он скользнул взглядом по каменным скалам и пожал плечами.

— Может быть, в соседнем ущелье… А может, в миле отсюда — где-нибудь на плато или возле другого пика… Здесь звук далеко разносится.

Пока Калеб привязывал лошадей в пятидесяти футах ниже по ручью, Виллоу сполоснула флягу в крохотном ручейке, который, вырвавшись из трещины в скале, бурлил и пенился на свободе. Вода в нем была настолько холодная, что у нее заныли руки. С невидимой вершины стекал студеный ветер, и Виллоу не могла унять дрожь, хотя на ней был шерстяной жакет.

— Никогда не встречала такой холодной воды, — сказала Виллоу, передавая флягу Калебу. — Даже зубы заломило.

— Талая вода, — лаконично объяснил Калеб. Он взял озябшие рука Виллоу в свои и стал их растирать. — Почти ледяная… Над этой трещиной находится снежное поле. — Он дохнул ей на пальцы, затем расстегнул куртку и сунул под нее женские руки. — Теперь лучше?

— Гораздо.

Виллоу улыбнулась, с удовольствием ощутив тепло груди Калеба. Она тут же расстегнула пуговицу рубашки чуть повыше ремня, просунула руку и коснулась голого тела.

— Ты лучше всякого костра, — шепотом произнесла Виллоу и перевернула руку, чтобы погреть тыльную сторону ладони. — Вот здорово: тепло есть, а дыма, который может нас выдать, нет!

— Если ты и дальше не прекратишь свои штучки, то может появиться и дым.

— Серьезно? — тихонько засмеялась Виллоу — А где именно?

— Не искушай меня, душа моя.

— А почему бы нет? У меня это хорошо получается.

Глаза Калеба прищурились, сердце заколотилось гулко и часто. В воцарившейся тишине журчание ручья казалось грохотом, но и он не мог заглушить стук сердца Калеба, когда холодные пальчики скользнули ниже пояса. Однако широкий ремень с оружием мешал им добраться до цели.

Улыбнувшись, Калеб отцепил ремень и нож и отбросил их в сторону.

— Попытайся теперь.

Виллоу куснула его за подбородок и щетину, которая снова успела отрасти. Калеб поймал ее губы. Долгий поцелуй позволил ему на несколько мгновений забыть о беспросветном будущем, которое неотвратимо надвигалось по мере того, как они приближались к Рено. Когда холодные пальцы Виллоу скользнули под пояс его брюк, Калеб застонал.

— Гораздо лучше, — одобрительно сказала она, прочерчивая ноготком след на его теле.

— У меня есть идея, как сделать все еще лучше.

Улыбаясь, Калеб расстегнул рубашку Виллоу и коснулся пальцами ее груди. Она задохнулась и ахнула от удовольствия.

Но самое большое удовольствие Виллоу испытывала, когда наблюдала за реакцией Калеба на ее ласки. Она была счастлива видеть, как с его лица сходили озабоченность и грусть, а тени в глазах сменялись искорками страсти. Она любила ласкать его, будить желание, чувствовать, как напрягается его тело. Она любила его смех, его руки ни своей груди. Она любила… Калеба.

И в один прекрасный день он поймет, что тоже любит ее. Виллоу была уверена в этом Ни один мужчина не способен на такую страсть, такую безграничную нежность. Просто он еще не догадался, что это называется любовью.

С улыбкой глядя на Калеба, Виллоу тянулась на цыпочках к его рту, чтобы снова ощутить вкус поцелуя, вкус Калеба. И Калеб взял то, что она предлагала, и их губы слились в долгом, яростном поцелуе.

— Ага, теперь мне становится ясно, чем вы занимались все эти несколько недель, — раздался язвительный мужской голос за спиной Виллоу.

Слишком поздно было пытаться достать ремень с оружием, и Калеб это прекрасно понимал.

— Мэт? — воскликнула Виллоу, повернувшись в ту сторону, откуда прозвучал голос.

Лошади были не виноваты: мужчина появился с подветренной стороны, они не могли его учуять, и он застал Калеба с Виллоу врасплох. Виллоу некоторое время всматривалась в силуэт, затем негромко вскрикнула и бросилась к незнакомцу в объятия.

— Мэт! — восторженно повторяла она, обнимая его. — Мэт, неужели это ты?

— Это в самом деле я, Вилли. — Рено прижал ее к груди, хотя в его голосе звучала не столько радость, сколько гнев. Через несколько мгновений он отстранил Виллоу и уставился на высокого человека с суровым лицом, который в этот момент прилаживал на себе ремень с оружием. — Калеб Блэк…

Калеб не почувствовал вопроса в его голосе. Он просто поправил уже затянутый ремень, готовя себя к печальному будущему.

— Метью Моран…

Рено сощурил светло-зеленые глаза, почувствовав холодную ненависть в голосе Калеба и отметив агрессивность его позы: ноги слегка расставлены, руки расслабленно висят по бокам, готовые выхватить шестизарядный револьвер, ремешок которого уже расстегнут.

— Похоже, Вулф здорово ошибся в тебе. — В голосе Рено слышалась горечь. — Придется поставить тебя на место за то, что ты превратил мою сестру в…

— Замолчи! — яростно перебил его Калеб. В его глазах сверкнули молнии. — Даже не смей думать об этом!

Со все возрастающим ужасом Виллоу смотрела на двух людей, которых любила. Слова застряли у нее в горле. Ведь от встречи с братом она ждала радости, а не горя.

— Мэт, — смогла наконец произнести она, глядя на брата, который и ростом был с Калеба, и не уступал ему в силе и ярости. — Из-за чего сыр-бор?

— Ты замужем за ним? — сурово спросил Рено.

Порыв студеного ветра напомнил Виллоу, что ее жакет был расстегнут. Она застегнула его и подняла голову, хотя румянец залил ее щеки.

— Нет, — ответила она.

— Тебе обещали?

Калеб попробовал вмешаться. Она опередила его

— Нет.

— Боже, и ты еще спрашиваешь меня, из-за чего сыр-бор… Что с тобой, Вилли? Что скажет мама, когда узнает.

— Мама умерла…

Рено широко раскрыл глаза, затем прикрыл их.

— Когда?

— Перед самым окончанием войны.

— Как и отчего?

— Она ведь вообще не могла похвастаться здоровьем. А когда папу убили, мама сразу сдала.

— А где Рейф и…

— Я не знаю, — не дослушав вопроса, сказала Виллоу. — Никого из братьев я не видела много лет. Вся моя семья — это воспоминания.

Выражение лица Рено изменилось. Уже не гнев, а печаль читалась в его глазах. Он снова обнял сестру, приложился щекой к ее волосам и легонько погладил по плечу.

— Прости, Вилли, — сказал он. — Прости меня… Если бы я знал, я бы вернулся домой… Тебе одной пришлось пережить все эти беды.

Виллоу всхлипнула, прижавшись к брату. Калеб наблюдал за этой сценой, вспоминая, как Виллоу, еще не проснувшись до конца, воскликнула.

«Мэт, неужели это ты? — Как долго я была одна».

Наконец Рено отпустил сестру, промокнул ей слезы платком и поцеловал в щеку. Поверх головы Виллоу он взглянул на Калеба.

— С тобой мы поговорим позже, — категоричным тоном заявил Рено. — Сейчас здесь крутится с десяток людей, которые горят желанием расправиться со мной, с Виллоу и прибрать к рукам ее жеребца. Есть у них желание добраться и до твоего скальпа, но им придется постоять в очереди. Мой выход первым.

— Тебе не удастся уйти. Я буду следовать за тобой по пятам.

Бровь Рено поползла вверх, однако он ничего не сказал, даже когда Виллоу подалась к Калебу, взяла его за руку и поцеловала в ладонь, после чего переплела свои пальцы с его. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент подбежал Измаил. Его уши стояли торчком, ноздри раздувались, он принюхивался к ветру, потянувшему из небольшого, поросшего кустарником оврага.

Правая рука Калеба дернулась, но его пальцы удерживала рука Виллоу. У Рено такой помехи не было. В мгновение ока он выхватил левой рукой пистолет. Ловкость и скорость его действий были невероятными. Уже в следующее мгновение он взвел курок. Виллоу ничего не видела впереди, кроме черной тьмы.

— Мэт! — прошептала она.

Рено резко махнул правой рукой, призывая сестру к молчанию. Он медленно подался вперед. Калеб вытянул руку, удерживая Рено.

— Не надо стрельбы, — еле слышно сказал Калеб. — Есть способ потише.

Он стянул ботинки, вынул длинный охотничий нож и бесшумно, как пантера, исчез в кустах.

Краем глаза Рено увидел, как Виллоу взяла дробовик и стала спиной к нему, держа наготове оружие. Они ждали возвращения Калеба, и каждый из них охранял подход со своей стороны.

За долгие минуты ожидания Рено успел понять, как изменилась его сестра. Он помнил ее смешливой, озорной, непоседливой девчонкой, которая часто искала защиты у старших братьев, спасаясь от гнева отца. Сейчас же спиной к нему стояла, суровая женщина, готовая защищать свою жизнь. И жизнь своего мужчины.

Виллоу не могла сказать, сколько длилось это напряженное ожидание. Наконец послышался душераздирающий вой волка, возвещающий о приближении Калеба. Виллоу рванулась к нему, едва он вышел из кустов. Ее глаза быстро ощупали его. Увидев кровь на куртке Калеба, она тихонько вскрикнула.

— Спокойно, душа моя. Я невредим, — сказал Калеб, забирая дробовик из ее неожиданно задрожавших рук.

— Кровь, — шепнула она.

— Это не моя. — Он наклонился и крепко поцеловал ее. — Не моя.

Она кивнула, показывая, что все поняла, и прильнула к нему.

От глаз Рено не укрылась ни одна деталь сцены между сестрой и суровым мужчиной, который обнимал ее с удивительной нежностью. Против собственной воли Рено вынужден был признать, что Вулф прав: Калеб крутой, даже беспощадный человек, но он проявляет исключительную заботу о тех, кто слабее его.

— Путь свободен, — сказал Калеб через голову Виллоу.

Рено поднял черную бровь.

— Сколько?

— Всего один… Я хотел дать ему уйти, но он занял лошадиную тропу.

Виллоу не спрашивала, что произошло. У нее не было сомнений относительно судьбы того человека.

— Узнали его? — спросил Рено.

Калеб кивнул.

— У нас вышел с ним разговор в Денвере… Он сделал свой выбор… Быть по сему.

Смутная улыбка тронула лицо Рено.

— Вулф был прав и в этом отношении.

— В чем?

— Ты ветхозаветный человек. Это был не Щенок Койота?

— Нет. Всего лишь жалкий охотник до чужих участков из Калифорнии.

Рено внезапно замолчал.

— Охотник до чужих участков?

— Именно. — Мимолетная улыбка Калеба блеснула, словно лезвие ножа. — Видно, до него дошел слух, что здесь какой-то глупец нашел золото.

Рено сурово посмотрел на Виллоу.

— Это ты сказала ему.

— Ей и не требовалось ничето говорить, — возразил Ка-леб. — Есть только одна причина, из-за которой человек рискует задницей в этих горах… Желтый дьявол.

— В золоте нет ничего богомерзкого, — тихо возразил Рено, и глаза его оживленно блеснули на фоне смуглого лица. — Индейцы считают, это слезы бога солнца. Я склонен с ними согласиться.

Калеб сделал брезгливый жест.

— Крокодиловы слезы. — Он посмотрел на Виллоу. — Прости, душа моя. Я знаю, что ты устала, но нам лучше сменить лагерь. Я направил лошадь охотника до чужих участков вниз по склону, но Джед Слейтер хороший следопыт. Рано или поздно он нас выследит, если мы не будем все время двигаться или если дождь не смоет наши следы.

— Этой ночью не будет дождя, — сказал Рено.

— Может, к утру пойдет, — высказал предположение Калеб, взглянув на небо.

— Может, — Рено пожал плечами. — В любом случае надо выбираться отсюда. У меня есть на примете лагерь. Это недалеко. Там мы дождемся Вулфа.

— А что Вулф здесь делает?

— Его беспокоит, что слишком многие гоняются за вами, — сказал Рено. — Недели три назад он появился у меня в лагере и сообщил, что ты везешь мою «жену» ко мне и что вам может понадобиться помощь.

Калеб отметил про себя, что Вулф знал, где обретался Мэт Моран, но при встрече ничего ему не сказал.

«Вы стоите друг друга».

Калеб мрачно признал, что Вулф был прав в этом отношении. Ловкостью и быстротой Рено превосходил любого из известных ему людей. Шансы на то, что один из них уцелеет в случае дуэли и поможет Виллоу выбраться отсюда, были весьма призрачными.

Если они умрут, умрет и она.

Только не сразу, умрет мучительно от рук негодяев, которым наплевать на ее смех, на ее острый ум и мужество

— А где сейчас Вулф? — спросил Калеб.

— Здесь неподалеку, преследует Слейтера. Вулф полагал, что, если Слейтер выследит вас раньше меня, вам понадобится его помощь. Если бы он знал, что ты намерен воспользоваться невинностью Виллоу… — Рено оборвал фразу и посмотрел на револьвер в своей руке — Вулф пришел бы сюда с кнутом. Он был так уверен в твоей добропорядочности… За все время, сколько я его знаю, он ошибся впервые.

Дыхание остановилось в груди Виллоу. Пока она собиралась с духом, заговорил Калеб.

— У тебя нет никакого права распространяться на тему совращения невинных девушек, и ты, черт побери, это прекрасно знаешь, — гневно произнес Калеб. — А сейчас — собираемся мы выбираться отсюда или ты намерен дожидаться, когда сюда пожалует Слейтер и перестреляет нас в этой мышеловке? Или, может, ты хочешь прямо сейчас наставить револьвер на меня, потому что тебе наплевать, что будет с Виллоу?

Легким движением Рено убрал оружие.

— Я подожду. Слейтер ждать не будет. Поехали.

* * *


Сама природа настолько хорошо замаскировала лагерь Рено, что Виллоу невольно задала себе вопрос, как можно было вообще найти такое убежище. Узкий, густо заросший елями и осинами овраг, выходивший к бурному ручью выглядел непроходимым. В горах было множество подобных тупиковых ущелий, по которым вода сбегала с вершин лишь во время таяния снегов да еще во время очень бурных дождей. Этот овраг внешне ничем от них не отличался. И не было никакой причины думать, что он выведет к небольшой высокогорной долине.

Прежде чем подойти к оврагу, они прогнали лошадей по ледяному потоку ручья полмили, чтобы сбить преследователей со следа. Хотя полностью уничтожить следы восьми лошадей мог лишь добрый дождь.

На подходах к оврагу не было и намека на тропинку, не было поломанных кустов или чего-то, что могло навести на мысль о пребывании здесь человека. Рено спешился и подошел к устью оврага Там он развязал ремни, незаметно для глаза вплетенные в две растущие рядом ели. Стволы елей располагались почти параллельно земле: должно быть, согнулись под тяжестью навалившегося на них зимой снега. Как только он освободил деревья, ветви упруго разошлись, приоткрыв подобие прохода в овраг.

— Дальше придется идти пешком, — предупредил Рено.

Калеб спешился и направился к Виллоу, чтобы помочь ей. Однако его опередил Рено Уже не первый раз Рено становился между сестрой и человеком, который, по всей видимости, был ее любовником.

Рог Калеба сурово вытянулся, но он ничего не сказал. Он не хотел в присутствии Виллоу обсуждать тему сестер и соблазнителей.

«Око за око, зуб за зуб».

К сожалению, от сознания того, что в нынешней ситуации торжествует этот закон, Калебу нисколько не становилось легче.

«Я прошу тебя, Калеб… Не останавливайся! Если ты остановишься, я умру».

Он задавал себе вопрос, не было ли так у Ребекки, не просила ли она о том же Рено. Пытался ли Рено оттолкнуть Ребекку, чувствуя в то же время, что не в состоянии этого сделать?

«Виллоу, оттолкни меня. О боже, Виллоу, не надо».

«Это выше меня. Я стремилась к тебе всю жизнь, хотя и не знала этого. Я люблю тебя, Калеб. Я люблю тебя».

Калеб закрыл глаза и опустил голову, предавшись воспоминаниям, которые были для него одновременно адом и раем.

«Я не делаю тебе больно?»

«Нет. Это хорошо… так хорошо. Это как полет… Как пожар… Не останавливайся… прошу тебя, не останавливайся».

И он не остановился.

Когда Калеб открыл глаза, он увидел, что Рено наблюдает за ним, и, без сомнения, заметил, что его кулак с силой сжал поводья, а в светло-карих глазах искры пламени перемешались с мрачными тенями.

Рено показал жестом, чтобы Калеб вел лошадь вперед по узкому проходу.

Когда все лошади достигли крошечной долины, Калеб и Рено пошли назад, чтобы уничтожить их следы. Они вернулись, когда над долиной спустились сумерки. Виллоу только что привязала последнюю лошадь на сочном зеленом лугу. Глядя на брата и любимого, она поразилась сходству обоих мужчин. Оба были широкоплечие, длиннорукие и длинноногие, обоих отличала сила и грация в движениях.

Виллоу вспомнила, с какой скоростью Рено выхватил револьвер. Они были похожи и в этом отношении — оба были опасны.

И это пугало ее.

— Калеб, — обратилась Виллоу. — Меня беспокоят подковы моих кобыл. Ты не посмотришь их?

На миг на лице Калеба мелькнуло удивление, однако он ничего не сказал. Хотя он постоянно помогал Виллоу ухаживать за лошадьми, попросила она его об этом впервые.

— Да, конечно, — Калеб бросил быстрый взгляд на Рено и тут же снова переключился на Виллоу. Он слегка прикоснулся тыльной стороной ладони к ее щеке. — Я буду здесь неподалеку. Если я понадоблюсь тебе, только кликни.

Несмотря на страх, мучивший ее, она улыбнулась.

— Хорошо.

Рено подождал, пока Калеб удалился настолько, что не мог слышать его слов, и повернулся к сестре.

— Итак, Вилли… Что же все-таки произошло?

В ледяных зеленых глазах брата светился гнев, который он пытался скрыть. Виллоу некоторое время молчала, напряженно решая, с чего начать.

— Ты помнишь летние вечера? — наконец спросила она негромким, сдавленным голосом. — Помнишь обеды, когда столы ломились от еды? Помнишь, как все весело болтали, а ты и Рейф состязались, кто первый меня рассмешит? А помнишь крикет… запах свежего сена?

— Вилли…

Несмотря на попытку Рено прервать ее, она продолжала.

— А помнишь теплые тихие ночи, когда все братья с отцом выходили на веранду и шел разговор о лошадях, урожаях, далеких краях, а я подкрадывалась поближе и слушала… Вы притворялись, что не замечаете меня… Девчонкам не положено было интересоваться такими вещами.

— Какое это имеет отношение…

— Ты помнишь? — в голосе Виллоу слышалась дрожь.

— Черт возьми, ну конечно же, я это помню!

— Это все, что у меня осталось… Воспоминания. И еще коробка с многочисленными предписаниями американцев и конфедератов, которые годятся лишь для того, чтобы с их помощью развести костер… Луна все так же всходила, но не было больше ни полей, ни ферм. Веранда и дом сгорели зимней ночью. Церквушка, где мама и папа венчались и крестили детей, тоже сгорела. Остались только черные камни фундамента…

— Вилли, — горестно начал Рено, но она не позволила ему говорить.

— Нет, Метью, дай мне закончить… Я не могу жить воспоминаниями. А чем-то жить надо. Когда пришло твое последнее письмо с просьбой о помощи, я продала все, что еще оставалось, написала мистеру Эдвардсу и двинулась на Запад. Денег как раз хватило на дорогу. Калеб Блэк согласился быть моим проводником до Сан-Хуана. — Она грустно улыбнулась — Но я не в состоянии заплатить ему обещанные пятьдесят долларов.

— Так вот оно что! Ты, стало быть, продалась за… — прохрипел Рено.

— Нет!!! — перебила его Виллоу И чуть спокойнее повторила:

— Нет! — Она посмотрела на брата прямо и открыто. — Я хотела бы, чтобы Калеб ухаживал за мной на ферме в Западной Виргинии… Чтобы он проливал бальзам на сердце папы, восхищаясь его чистокровными скакунами, отпускал мне комплименты за игру на спинете[1 - Спинет — музыкальный инструмент, разновидность клавесина.] и хвалил мои пироги… Чтобы после обеда Калеб мог на веранде поговорить с моими братьями об урожаях, лошадях и погоде.

Рено начал было говорить, но понял, что у него не найдется слов, которые способны утишить ту боль, которая читалась в глазах Виллоу.

— Ничего этого быть не может, — продолжала Виллоу. — Мама и папа умерли… Земли пустынны… Братьев разбросало по всему свету… Осталось лишь пять лошадей

Рено потянулся к Виллоу, но она сделала шаг назад.

— Я не знаю, какое будущее ожидает меня, — сказала она звенящим голосом. — Но я знаю одно: если надо, я выскользну из своего прошлого, как змея выскальзывает из кожи… Из всего прошлого… Даже если это будет касаться тебя…

— Вилли, — зашептал, Рено, беря ее за локоть. — Не вырывайся, прошу тебя.

Проглотив комок в горле, Виллоу шагнула к брату и слегка прижалась к нему.

— Все образуется, — сказал Рено, закрывая глаза, чтобы не выдать своих чувств. — Все станет на свои места. Я позабочусь об этом.

* * *


Когда Калеб вернулся в лагерь, он увидел, что Виллоу выкладывает остатки вяленой оленины, которую они заготовили впрок в памятной высокогорной долине. Рено взял кусок, пожевал его и удивленно произнес:

— Оленина!

Виллоу кивнула.

— Мы накоптили ее в долине, где Дьюс приходил в себя после раны.

— Удивительно, что Калеб рискнул стрелять в оленя.

— Я и не стрелял, — пояснил Калеб из-за спины Рено. — Я выследил его и перерезал ему горло.

Рено повернулся с невероятной быстротой, удивленно повел бровью.

— Ты необычайно ловок… Буду иметь это в виду.

— Зачем? Ты ведь не олень, — не без колкости заметила Виллоу.

Улыбку Рено, адресованную Калебу, доброжелательной назвать было трудно. Совсем по-другому он улыбнулся Виллоу.

— Пойди и организуй костерок, — сказал Рено. — Я уже целую вечность не пробовал твоих вкусностей. Ты ведь даже в детстве пекла бисквиты, лучше которых я ничего не ел.

— Правда? — просияла Виллоу.

— Еще бы! Когда я возвращался с поля к ужину, я принюхивался к ветру на манер отцовских гончих. Если унюхивал бисквиты, я бежал на кухню и прятал несколько до прихода Рейфа. Я не мог съесть за один присест столько, сколько съедал он.

Виллоу засмеялась. Но тут же смех ее оборвался: она вспомнила, что времена эти безвозвратно ушли, а люди умерли.

— Но не опасно ли разводить костер?

— Сегодня достаточно безопасно. Что будет завтра… — Рено пожал плечами. — Сделай что-нибудь вкусное, Вилли. Когда еще мы сможем развести костер!

— Что ж, хорошо.

В молчании Калеб и Рено наблюдали за тем, как Виллоу хлопочет у костра. Когда ужин был готов, мужчины принялись за еду, и оба ели быстро, аккуратно, ничего не оставляя после себя.

После ужина Рено возобновил вопросы о семейных делах. Калеб поднялся и пошел готовить постель. В темноте до него доносились приглушенные голоса брата и сестры, иногда долетал тихий смех и отдельные слова воспоминаний о временах, которые никогда не вернутся.

Калеб видел, как любила Виллоу зеленоглазого красавца-брата, и от этого холодок пробегал у него по позвоночнику, ибо надежда на то, что Виллоу поймет его, слабела с каждой минутой. Виллоу не знала недостатков Рено, не знала, что он может быть совсем другим с людьми, которые слабее его. Об этих качествах Рено не знал и Вулф. Эта сторона его характера слишком поздно стала известна Ребекке, и она поплатилась своей жизнью и жизнью ребенка.

Калеб мрачно резал и складывал хвойные ветви, сооружая постель под прикрытием невысокой ели. Временами наступала полная тишина, и не было слышно ничего, кроме редких вздохов ветра да полуночного лепета крохотного ручья. Затем он услышал, что к нему приближается Рено

Калеб повернулся быстро и бесшумно, как змея. Освещенный луной, у кромки луга стоял Рено и смотрел на постель, которую соорудил Калеб.

— Где ты спишь? — холодно спросил Рено

— Здесь.

— Ты не похож на человека, который нуждается в матрасе

— Виллоу любит спать на матрасе. Несмотря на свою решительность, она очень хрупкое создание.

Даже тусклый лунный свет не мог скрыть гнева на лице Рено.

— Не доводи меня до крайности, сукин сын!

Улыбка Калеба была страшной.

— Если ты не хочешь, чтобы я доводил тебя до крайности, уйди с моей дороги! — Он сделал шаг вперед — бесшумный и агрессивный. — Я хотел, чтобы Виллоу заснула до начала нашего разговора, но — быть по сему!

— Я должен буду убить тебя!

— Вот и попробуй, — предложил Калеб.

В его голосе звучала нескрываемая угроза. Мысль о том, что гнусный соблазнитель типа Рено будет защищать добродетель своей младшей сестры, привела Калеба в ярость. Но он не мог толком возразить, ибо Рено вел себя так же, как и сам Калеб, когда узнал о совращении собственной сестры.

В любом случае, сестрами они сквитались.

«Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь». Однако эта мысль Калебу успокоения не приносила.

Глаза Рено, сверлящие Калеба, казались серебряными при свете луны.

— Выстрел как пить дать привлечет сюда Слейтера, — сказал Рено.

— Именно поэтому ты еще жив. Я не хочу рисковать жизнью Виллоу из-за такой гадины, как ты

Откровенная ненависть, прозвучавшая в голосе Калеба, поразила и озадачила Рено

— Я знаю, почему я хочу тебя убить, — медленно произнес Рено. — Но не знаю, почему меня хочешь убить ты. Видно, здесь причина не в Виллоу.

— Нет. — Внезапно Калеб понял, что это не так. Теперь уже не так. Ему было отпущено слишком мало времени для того, чтобы побыть с Виллоу. Он будет воевать за каждую минуту оставшегося времени, любым способом. — Не становись между мной и Виллоу, Рено! Иначе тебе будет плохо а это причинит боль и ей. Она моя женщина. И если она пожелает спать со мной, так и будет!

От костра донесся голос Виллоу.

— Калеб! Мэт! Что-нибудь с лошадьми?

— С ними все в порядке, душа моя, — отозвался Калеб.

— У тебя хватит сил сыграть на гармонике? У Мэта замечательный голос.

— Я буду рад сыграть для тебя.

Рено бросил на Калеба быстрый взгляд, который как бы давал отбой неоконченному разговору, и тихо сказал-Мы поговорим, когда она заснет.

— Надеюсь.

Калеб прошел мимо Рено и направился к костру и к девушке, которая стояла, улыбаясь и протягивая к нему руки наблюдая за ним со смешанным чувством беспокойства и облегчения. Ей было не по себе, когда брат и Калеб оставались наедине.

— Ты действительно не устал? — спросила Виллоу, обращаясь к Калебу

Он быстро и яростно прикоснулся к ее губам.

— Я всегда готов доставить тебе удовольствие.

Виллоу прильнула к нему и быстро зашептала:

— Мэт все поймет. Не сердись на него, пожалуйста.

Слегка сжав Виллоу он отпустил ее и сел в нескольких футах от костра. Виллоу не успела больше ничего сказать, как полились щемящие звуки старинной баллады — песни, в которой рассказывалось о девушке, нашедшей свою любовь.

Очень скоро мелодия оборвалась. Калеб сам не ожидал, что заиграет именно эту мелодию, и понял, что это за песня, лишь услышав первые звуки гармоники. Сердце его горестно сжалось, когда он осознал, какую жестокую шутку сыграла с ним память: это была любимая песня Ребекки.

«Я знаю, куда я иду,

Я знаю, кто идет со мной».

Виллоу и Мэт запели негромко, но удивительно стройно. Калеб был поражен красотой голоса Виллоу. В долине она никогда не пела под гармонику. Она просто сидела, прижавшись к нему, и смотрела в костер с мечтательной улыбкой на губах.

В следующей песне также говорилось о любви, но теперь женщина уходила от мужчины, и его ожидало будущее без детской любви, без женской ласки. В третьей балладе непостоянство проявил мужчина, а жаловалась на это женщина. Рено и Виллоу без затруднений подхватывали каждую песню, ибо в семье Моранов в холодные зимние вечера любили петь, сидя перед камином.

Однако брат и сестра почему-то на половине оборвали четвертую песню, в которой мужчина не мог выбрать между любовью и долгом. Гармоника довела до конца эту песню без сопровождения голосов.

Виллоу слушала гармонику, и у нее мороз пробегал по коже. Она слышала эту песню сотни раз, часто сама ее певала девчонкой — и при этом улыбалась, потому что трагизм песенных слов только подчеркивал безмятежность ее существования. Но сейчас, когда тишина поглотила последний звук, ей было совсем не до улыбок. Слезы прорвались сквозь ресницы Виллоу и серебряными ручейками скатились по щекам.

И тогда Калеб встал и протянул ей руку. Виллоу поднялась и без слов взяла ее. Калеб испытал невыразимое облегчение, ибо только сейчас понял, как он боялся, что Виллоу не пойдет к нему в присутствии брата.

— Спокойной ночи, Мэт, — сказала Виллоу.

Рено коротко кивнул не доверяя своему голосу. Если бы он не видел, какой любовью светились глаза Виллоу, когда она смотрела на Калеба, Рено задушил бы этого человека. Но это была действительно любовь. Рено мог сколько угодно беситься из-за того, что Виллоу потеряла невинность, но изменить он ничего не мог. Как и не хотел мешать ее счастью, ибо она так мало хорошего видела за последние годы.

Внезапно Рено посочувствовал человеку из песенной баллады, который разрывался между любовью и долгом. Плот Рено также оказался между скалой и мелью, когда некуда свернуть, и нет никакого выхода.

Калеб остановился перед приготовленной постелью и прислушался. Позади все было тихо. Рено был человек слова — он не пойдет на выяснение отношений до тех пор, пока Виллоу не уснет.

— Все в порядке, — сказала Виллоу, сняв обувь и жакет и юркнув под одеяла. — Мэт не в восторге, но он принял это.

— Я так не считаю, малышка, — возразил Калеб, располагаясь под одеялами.

Когда Виллоу попыталась что-то сказать, он поцеловал ее нежно, но страстно. Поднял на миг голову и снова припал к девушке жадными губами, словно она была родником, а он много дней погибал от жажды.

— Калеб, — дрожащим голосом спросила Виллоу — В чем дело? Что происходит?

Его ответом был еще один долгий поцелуй, затем еще, пока Виллоу не забыла своего вопроса. Она чувствовала, как в Калебе желание борется со сдержанностью. Он обнимал Виллоу легко, скорее защищая, чем чего-то требуя от нее. После каждого поцелуя он говорил себе, что должен остановиться. Он не хотел, чтобы утром Рено, взглянув на Виллоу, понял, что накануне она была близка с ним, Калебом. Он не хотел, чтобы Виллоу испытывала завтра неловкость.

Но его желание было необоримым.

Он слегка приподнялся и, продолжая ощущать ее всем телом, шепнул:

— Мы должны спать…

— Да, рано или поздно…

— Виллоу, — так же беззвучно зашептал Калеб, оглаживая руками ее знойное тело, не имея сил одолеть страсть, — ты хочешь меня?

— Да, — выдохнула она. — Я всегда хочу тебя, Калеб… Я люблю тебя…

Слова Виллоу потонули в тихом стоне наслаждения, когда Калеб снова коснулся ее рта. Поцелуй был медленным, нежным — он был самым началом. Руки блуждали по девичьему телу, снимали одежду, ласкали грудь и бедра. Виллоу расстегнула рубашку Калеба, их горячие тела соприкоснулись.

Виллоу испытала уже знакомые, но всегда новые ощущения: возбуждающий жар поцелуя Калеба, шелковистые прикосновения его бороды к бедрам, невыразимо сладостная, обжигающая ласка ртом. Она отдалась страсти, и они оба погрузились в пламя, которое он зажег в ней прикосновениями языка и кончиков пальцев. Когда пребывание на дыбе наслаждения далее стало невыносимым для нее, пришел экстаз освобождения. И Калеб ладонью прикрыл ее рот, гася стоны сладострастия.

Наконец Калеб убрал ладонь и нежно поцеловал Виллоу, не делая никаких попыток к соединению тел.

— Калеб, — зашептала Виллоу, — ты не хочешь меня?

— Я…

Дыхание у него остановилось, когда руки Виллоу скользнули к его бедрам.

— Ты всегда изумляешь меня, — беззвучно шептала Виллоу, лаская его плоть. — Ты здесь такой гладкий, атласный — и такой твердый.

— А ты здесь такая нежная. — Его пальцы скользнули вниз, входя в горячую, податливую плоть. — Я хочу тебя, Виллоу… И с каждым разом все сильней… Я хочу тебя…

Вздрагивая от наслаждения, Виллоу смотрела на освещенное луной лицо человека, которого любила и которому отдавалась в эту минуту.

— С каждым разом все лучше, — шепнул Калеб.

На каждое медленное движение его тела Виллоу отвечала встречным движением и дрожью наслаждения. Он ощущал тепло ее дыхания около своего рта, сладостный вкус поцелуя, видел ее глаза, наблюдавшие за ним сквозь серебряную дымку страсти, и чувствовал, как в ее теле вновь накапливается напряжение. Несмотря на безудержную, всепожирающую страсть, движения Калеба внутри ее тела были легкими и нежными, ибо он хотел, чтобы Виллоу испытала такое наслаждение, которого никогда не испытывала.

Тихие стоны и вскрики Виллоу, когда она вновь испытала экстаз, Калеб погасил ртом. Он продолжал медленно двигаться, покачиваться, ласкать ее тело, все еще вздрагивающее от нежной бури сладострастия.

— Калеб, — звала она. — Я… — Ее спина выгнулась навстречу ему.

— Снова, — произнес шепотом Калеб. — Снова, Виллоу… Пока не останется ничего, кроме тебя и меня… Ни братьев, ни сестер… Ни вчерашнего дня, ни завтрашнего… Одно лишь наслаждение, от которого можно умереть…

Виллоу открыла глаза, когда сладостное пламя вновь охватило ее. Она попыталась говорить, но не могла. У нее не было голоса, не было мыслей, не было вчера и завтра — ничего, кроме Калеба и наслаждения, от которого она могла умереть.


16


Виллоу пошевелилась, проснувшись оттого, что более не ощущает рядом тепла Калеба. Она села в постели, не открывая глаз. В тот момент, когда Виллоу хотела позвать Калеба, она услышала его голос со стороны костра, где приготовил себе постель ее брат. Калебу ответил Рено. Голоса мужчин звучали не слишком дружелюбно.

Ужас заставил Виллоу мгновенно забыть о сне. Она стала лихорадочно одеваться, со страхом думая о том, чем может закончиться спор брата и Калеба, если их оставить наедине.

— Ты, однако, поспешал медленно, — сказал Рено.

— Я хотел быть уверен.

— Да неужели? — В голосе Рено слышались саркастические нотки. — А теперь она крепко заснула?

— Сбавь тон, если не хочешь разбудить ее.

— А ты не командуй мной, сукин ты сын! Я чихал на приказы таких, как ты.

— Раз дело касается Виллоу, тебе придется подчиниться, — сказал металлическим голосом Калеб.

Рено резко подался из полночной тени вперед; и на него упали серебристые лунные блики. Кулаки его были сжаты и, казалось, готовы обрушиться на Калеба.

— Ты лучше подумай о том, чтобы побыстрее отвести Виллоу к священнику, — рявкнул Рено. — Если тебе эта идея не по душе, хватайся за свой револьвер. Честно говоря, по мне было бы лучше последнее.

— Не будь идиотом, — холодно сказал Калеб. — После первого же выстрела сюда слетится банда Слейтера. Даже если мы будем молчать как рыбы, мы оставили до чертовой матери следов. Слейтер не дурак. Он скоро найдет нас. И нам нужно выбраться отсюда.

— Это будет моя проблема, а не твоя. Ты будешь мертв.

— А что будет с Виллоу? — суровым тоном спросил Калеб. — Ты знаешь, что с ней сделает банда Слейтера?

— То же самое, что сделал с ней ты!

Ярость охватила Калеба, сметая остатки хладнокровия.

— Я не насиловал Виллоу! Она хотела этого так же, как и я!

— Закрой свой поганый рот! — яростно произнес Рено.

— Вот что! — сдерживая бешенство, сказал Калеб. — Мне осточертело выслушивать наскоки человека, который делает вид, что никогда не спал с девушкой.

— Я никогда не соблазнял девственниц!

— Ложь!

Калеб сделал шаг, который скорее был похож на прыжок, в сторону Рено, однако в последний момент сумел овладеть собой и остановился.

— Моя сестра была такой же невинной, как и Виллоу! — напряженным шепотом произнес Калеб. — Ты соблазнил и бросил ее… Она много дней и ночей рыдала и все смотрела на дорогу… Ожидала, когда человек, который клялся ей в любви, вернется и женится на ней… Но не вернулся тот, который никогда ее не любил. Его интересовало лишь удовольствие, которое может предложить любая женщина, стоит ей только раздвинуть ноги… Его поманило золото — и он бросил ее, и никогда к ней не вернулся.

Скрытая темнотой, в десяти футах от мужчин застыла Виллоу, закусив зубами руку, чтобы не закричать от ужаса и боли, которая становилась тем острей и невыносимей, чем больше слов доносилось до ее слуха.

«Ты соблазнил и бросил мою сестру…

Он не вернулся, потому что никогда ее не любил. Его интересовало лишь удовольствие, которое может предложить любая женщина…»

— Моя сестра умерла, давая жизнь твоему ребенку, — завершил свой рассказ Калеб, и это прозвучало как угроза неотвратимой мести.

Рено видел сдерживаемую ярость Калеба и не сомневался, что тот верит в истинность своего рассказа.

Однако у Рено были все основания считать, что истина здесь и не ночевала.

— Когда это было? — резко спросил он.

— Прошлым летом.

— Где?

— Послушай, ты…

— Где, я спрашиваю тебя? — оборвал Калеба Рено.

Конечно, Рено в первую очередь интересовало имя девушки, но он знал, что если об этом спросит, Калеб схватится за оружие. Еще минуту назад Рено только этого и желал.

Но не сейчас.

Калеб был прав. Если принять во внимание, что неподалеку находится Слейтер, проигравшей окажется Виллоу.

И вдруг, сопоставив факты, Рено пришел к поразившему его выводу.

— Ты — Человек из Юмы!

— Ты попал в точку, Рено! Я чертовски давно охочусь за тобой!

Виллоу вздрогнула, уловив беспощадную ненависть в голосе Калеба. Она тут же припомнила, как Эдди в Денвере сказал ему, что непременно даст знать, если что-нибудь услышит о человеке по прзвищу Рено.

«Знал ли Калеб с самого начала о том, что ее брата звали Рено? Не потому ли он соблазнил ее? Око за око…»

Эта мысль пронзила ее, словно молния. Ей так хотелось, чтобы Калеб не знал прозвища брата до вчерашнего дня.

— Ты глубоко заблуждаешься, Человек из Юмы. Я не касался твоей сестры. Это сделал Марти. Он был без ума от нее.

Воцарилось напряженное молчание, во время которого собеседники взвешивали полученную информацию, глядя друг на друга. Их разделяли несколько футов и пепелище костра. Искушение поверить тому, что сказал Рено, было огромным, и только сейчас Калеб по-настоящему понял, как ему не хотелось убивать брата Виллоу.

— Кто такой Марти? — ровным голосом спросил он.

— Мартин Бушер, мой партнер. По крайней мере, был им, пока не встретил Бекки Блэк. Я видел, как у них разворачивались дела.

— Где он сейчас?

— Он мертв.

Калеб испустил продолжительный вздох.

— Ты уверен в этом?

— Он должен был встретиться здесь со мной около восьми месяцев назад, — сказал Рено. — Мы собирались вести разведку. Он так и не появился. Я ждал его около двух недель, после чего начал разведку сам. Я решил, что он женился и где-то осел. — Лицо Рено приняло суровое выражение. — Однажды я услыхал выстрелы и отправился посмотреть… Когда я приехал на место, Марти был мертв.

— Юты?

— Вероятно… Не было ни одной подкованной лошади…

Поколебавшись, Калеб медленно сунул в карман левую руку, заботясь о том, чтобы его движения были видны. Рено при свете луны.

— Не волнуйся, Рено. Я стреляю правой рукой. Я хочу, чтобы ты кое на что взглянул.

Репутация Человека из Юмы и личные наблюдения Рено подтверждали, что он действительно стрелял правой рукой, тем не менее за движениями Калеба он наблюдал весьма внимательно. Не один человек погиб оттого, что следил не за той рукой.

Калеб извлек из кармана золотой медальон. Он поддел крышку ногтем большого пальца, и медальон со щелчком открылся.

— Зажги спичку, — попросил Калеб.

Рено выполнил просьбу, сделав это правой рукой, ибо в стрельбе он был левшой.

Пламя отразилось в золотом медальоне. Виллоу помнила, как Калеб показывал ей скромное украшение, интересуясь, не были ли те люди родителями ее «мужа». Ее обуял страх Подавляя крик, Виллоу сделала то, что делала во время войны, когда пряталась, а солдаты подходили совсем близко: она вонзила зубы в руку и терпела до тех пор, пока боль не вытеснила страх.

— Узнаешь? — спросил Калеб.

Одного быстрого взгляда для Рено было вполне достаточно.

— Наверное, родители Марти…

— Наверное? Почему?

— Уши, — лаконично пояснил Рено. — Ими Марти мог посрамить даже молочный кувшин.

Сдержанный звук, похожий на смех и в то же время на вздох облегчения, вырвался из груди Калеба. Однако он все еще не мог понять, как получилось, что он пошел по ложному следу и стал разыскивать другого человека.

— Когда я спрашивал Бекки, кто отец ребенка, — медленно произнес Калеб, — она сказала, что его зовут Рено, а подлинное имя — Метью Моран.

Эти слова были для Виллоу словно удар кнута: ее худшие опасения в отношении человека, которого она любила, оправдались.

Человека, который не любил ее.

Человека, который шел по следу Метыо Морана по кличке Рено. Но не мог найти его и воспользовался девчонкой, которая способна была привести его к Рено.

Холодок пробежал у нее по спине, когда она поняла, что Калеб в самом деле был тем, кем казался в Денвере, — суровым ангелом возмездия.

«Око за око, зуб за зуб…

Сестру за сестру».

Виллоу почувствовала соленый привкус крови во рту, но боль руки не могла идти ни в какое сравнение с болью от мысли, что ее соблазнили, чтобы уравновесить весы справедливости.

— Бекки сказала, что ее мужчина дал ей медальон, когда отправился за своей долей золота.

— Твоя сестра солгала тебе, Человек из Юмы.

— Я прихожу к такому же выводу, — спокойно согласился Калеб.

— Что ты собирался делать с соблазнителем сестры?

— Выбить из него дурь, а затем привести его вместе с Ребеккой к священнику.

Рено невесело улыбнулся.

— Это и мои мысли… Она знала о твоих планах?

— Она знала меня.

— Тогда, возможно, она пыталась защитить своего возлюбленного. Марти было не более семнадцати. Он был хороший парнишка, но в любом виде схватки против тебя не устоял бы. — Его улыбка блеснула сурово и яростно. — А вот я устою. И я знаю, что сделать с человеком, который принуждает к близости невинную девушку.

— Я не принуждал ее, и ты это знаешь.

— К черту, Человек из Юмы! Ты был наедине с ней. Она зависела от тебя, и ты…

— Скажи ему, Виллоу, — перебил его Калеб, и его голос прозвучал, как удар кнута.

Не отрывая взгляда от Рено, Калеб протянул руку к девушке, неподвижно стоявшей в темноте. Он хотел было сделать вид, что не замечает ее присутствия, но теперь пришлось изменить решение.

— Расскажи своему брату, как все было у нас с самого начала, — сказал Калеб.

— Отойди от него, Вилли.

Не отвечая ни тому, ни другому, Виллоу оторвала руку ото рта и прошла вперед, ступив на пепелище костра. Она словно не заметила протянутой руки Калеба, и тот вынужден был опустить ее. Она стояла между двух мужчин, отрешенно глядя перед собой. При свете луны на ее кисти виднелась темная полоска крови.

Ей совершенно не хотелось плакать. Слезы рождает либо надежда, либо страх. У Виллоу отныне не было ничего. Было ледяное спокойствие.

— Вилли! — негромко окликнул сестру Рено, встревоженный ее неестественным, зловещим молчанием.

— Я сама просила, чтобы он взял меня…

В первый момент смысл произнесенных слов не дошел до мужчин, ибо их потряс ее голос. В нем не было и намека на обычную живость и звонкость. Да и вообще трудно было представить, что это был человеческий голос.

— Я отказываюсь поверить в это, Вилли. Тебя не так воспитывали, чтобы…

— Довольно, — оборвал рассуждения Рено Калеб. — Ты спросил, она ответила — и хватит!

Калеб нежно провел рукой по волосам Виллоу, побуждая ее приблизиться. Однако она оставалась неподвижной, словно не замечая его прикосновений. Он дотронулся пальцами до ее щеки — Виллоу отвернулась. Прошептав проклятье, Калеб опустил руку и повернулся к ее брату.

— Ты можешь не лезть в пузырь, — грубо сказал он. — Я женюсь на Виллоу сразу же, как только мне попадется священник.

Повисла тишина, которую нарушил долгий вздох Рено. Его тело несколько расслабилось. Он сжал левую руку в кулак, затем разжал его.

— Чертовски благое дело, Человек из Юмы.

Виллоу заметила это движение. Она вспомнила, с какой скоростью ее брат извлек револьвер, и поняла, почему Калеб согласился жениться на ней. Ею овладела холодная ярость.

— Благое дело, говоришь? — с кажущимся спокойствием повторила она. — Лжец предпочитает жениться на мне, чтобы не связываться с моим братом, который оказался головорезом по кличке Рено, — и это благое дело?

Поза Рено снова стала напряженной.

— Ты говоришь, что Калеб лгал тебе в постели?

— Как и в чем я лгал тебе?! — одновременно с Рено спросил Калеб. Его голос звучал негромко, но он перекрыл вопрос Рено. — Ответь мне, Виллоу. Поведай, как я соблазнил тебя лживыми россказнями. Может, я обещал жениться на тебе?

Звук, который вырвался из груди Виллоу, мало чем напоминал смех, тем не менее это все-таки был смех.

— Нет! Никаких обещаний!

— Может, я говорил тебе о вечной любви и о прочих вещах, какие обычно говорят все соблазнители?

Виллоу прерывисто, хрипло вздохнула.

— Нет. Не было слов о любви, тем более о вечной любви.

— Тогда в чем я врал тебе? Ответь мне.

Виллоу проглотила комок в горле. На нее было больно смотреть. Она на мгновение закрыла глаза Калеб был совершенно прав, и они оба это знали. Ему не требовалось лгать. Она сама свалилась ему в руки, словно созревший под солнцем персик. Легкость победы должна была удивить его Ничего странного в том, что он увидел в ней женщину легкого поведения.

Для него она и была таковой.

— Ты скрыл от меня, что шел по следу моего брата, — проговорила наконец Виллоу, не поворачиваясь к Калебу.

— Я считал, что ты возлюбленная Рено, — резко сказал Калеб. — Это давало мне надежду отомстить за Ребекку Твоего брата трудно выследить. Мне не по душе была идея использовать женщину, чтобы найти Рено, но при сложившихся обстоятельствах я и сейчас поступил бы так же.

Виллоу повернулась и посмотрела на Калеба впервые с того момента, когда вышла из ночной темноты и окунулась в другую темноту, из которой не видела выхода

— Я надеюсь, что Марти лгал твоей сестре, — спокойно сказала Виллоу. — Надеюсь, что ее любимый человек много раз рассказывал ей сказки о любви… Надеюсь, что умерла она с верой в них. Это делает воспоминания, по крайней мере, не такими… постыдными.

— Нет ничего постыдного в том, что мы делали! — теряя самообладание, повысил голос Калеб. Виллоу обладала способностью разрушать его защитные бастионы, которые для других людей казались неприступными. — Мы с тобой не первая пара после сотворения мира, которая не дождалась, когда священник поставит печать и подтвердит брак.

— Какой брак? — спросила она.

— Тот, который будет зарегистрирован, как только мы выберемся из этого проклятого места, — пояснил он.

— Человек из Юмы, я не выйду замуж за тебя.

Калеб был настолько ошеломлен, что лишился дара речи.

Но Рено был начеку.

— Либо ты выходишь за него замуж, либо ты подписываешь ему приговор! Выбор за тобой, Вилли.

Калеб метнул весьма выразительный взгляд на Рено, однако когда он заговорил, голос его был спокойным, а слова взвешенными.

— Пули отличаются от слов тем, что их нельзя взять обратно, когда ты справился с гневом.

Некоторое время Виллоу смотрела сквозь Калеба, словно его и не существовало. Наконец она выдохнула долго сдерживаемый в легких воздух.

— Да! Мой брат потрясающе быстро обращается с оружием, не так ли?

Калеб не это имел в виду, но он был слишком обеспокоен звуком ее голоса и не стал возражать. Это был голос суровой немолодой женщины, а не голос девушки, которая совсем недавно столь радостно и безоглядно принимала и дарила ласки.

— Да, это он делает неплохо, — спокойно заметил Калеб.

Воцарилось молчание, во время которого Виллоу смотрела на высокого человека, которого она любила до того, как по-настоящему узнала его. Но, как ни больно признавать, виновата была она сама, а не Калеб. Он ей не лгал. В том не было никакой надобности.

Это она с большим успехом лгала самой себе.

«Глупая маленькая форель, которая не видит разницы между похотью и любовью. И принимает тихую заводь за реку жизни».

Виллоу закрыла глаза и зримо представила, как в мгновение ока в руке Рено появляется револьвер. Не было предупреждения или колебания — ничего, кроме скорости, и стальное холодное оружие готово убить.

Виллоу переплела и сжала пальцы. Она заметила кровь на тыльной стороне ладони. Боли она почти не чувствовала. Гораздо большую боль причиняли ей мысли.

«Калеб не любит меня, но он готов жениться на мне, чтобы не оказаться под дулом револьвера брата».

Калеб, который не один раз спасал Виллоу жизнь на протяжении всего пути к Сан-Хуану, Калеб, который не принуждал ее стать любовницей. Если уж на то пошло, то она его принудила, чего и сама от себя не ожидала.

«Конечно, Калеб меня не любит. Ветхозаветный мужчина не любит женщин легкого поведения. Он использует их, хотя… не перестает презирать».

Воспоминание о собственной безграничной чувственности жгло ее щеки огнем.

— Так что же, Вилли, у нас будет? — нетерпеливо переспросил Рено. — Свадьба или похороны?

Виллоу понимала, что необходимо сделать выбор, но приемлемого решения не находила. Она не могла приговорить Калеба к смерти от руки брата. Она не могла приговорить себя к жизни с человеком, который в лучшем случае смотрел на брак как на долг, который нужно походя отдать, выполняя основную миссию — месть за сестру. А в худшем…

«Женщина легкого поведения».

В худшем случае Виллоу приговорит себя к браку с человеком, который не будет испытывать к ней ничего, кроме презрения, да еще вожделения, которое может удовлетворить любая женщина.

Виллоу медленно открыла глаза и посмотрела вначале на брата, который не понимал ее, затем на мужчину, который не любил ее.

— Я сделаю то, что должна, — сказала Виллоу.

Калеб внимательно посмотрел на нее, почувствовав, что под спокойно сказанными словами скрывается смятение, а возможно — и непокорность

Рено удовлетворенно кивнул.

— Ближайший священник находится в форте за водоразделом. — Он улыбнулся сестре. — Я устрою тебе свадьбу, пусть для этого придется целый сезон вести разработки.

— Этого не требуется, — сказала она.

— Мне это будет только приятно.

— Приятно? — Это было произнесено таким тоном, что мужчины обменялись друг с другом недоумевающими взглядами — Что может быть приятного в свадьбе, которая играется под угрозой смерти? Поэтому ты и готов отдать все что добудешь за сезон, Рено. Ты хочешь, чтобы свадьба наверняка состоялась.

— Ты ошибаешься, Вилли!

Она посмотрела на брата так, словно видела его впервые

— Откуда у тебя эта уверенность? Почему ты думаешь, что Калеб не бросит меня и не умчится прочь, когда окажется вне досягаемости твоего оружия?

— За кого ты меня принимаешь? — гневно спросил Калеб.

— За ветхозаветного человека, — усмехнувшись, ответила Виллоу. — Ты мне ничего не должен. Я тебе не родня Я просто была средством для достижения твоей цели. Око за око и девственную сестру за девственную сестру Сестру, правда, не того человека, но это мелочь, которую, я думаю, тебе бог простит. Твои намерения были чистыми. Справедливость без границ. Возмездие.

— Я взял тебя не из чувства мести, — сказал сквозь зубы Калеб, — и ты это прекрасно знаешь. Я хотел тебя!

— Но не так, как хотела тебя я!

«Виллоу! Оттолкни меня».

Хотя никто из них не произнес этик слов вслух, оба помнили о них. Оба помнили также и то, что последовало за словами — руки Виллоу у него на лопатках, ее слова о том, как она любит его.

— Виллоу, — прошептал Калеб, пытаясь дотянуться до нее.

Она молча отдвинулась.

Калеб уронил руку и повернулся к Рено.

— Я женюсь на твоей сестре. Даю в том слово.

— Никогда не сомневался, — спокойно сказал Рено и перешел к другому вопросу. — Мы двинемся во время ближайшего дождя. Может, нам удастся таким образом сохранить в секрете это место, чтобы сделать потом на него заявку.

Луна осветила глаза Калеба, когда он посмотрел на небо.

— Дождь может быть завтра. Трудно сказать определенней при таком небе.

Виллоу взглянула на Калеба, затем на Рено. Она ничего не сказала, опасаясь, что любое слово выдаст ее твердое намерение не выходить замуж за Калеба. К тому же ей не хотелось оказаться свидетельницей убийства, которое готов был учинить ее брат.

— Пошли, душа моя, — мягко сказал Калеб, снова протягивая к ней руку. — Если мы собираемся выехать завтра, тебе надо отдохнуть.

Виллоу снова отступила назад, уклоняясь от руки Калеба.

— Вилли, ты ведешь себя глупо, — нетерпеливо произнес Рено. — Калеб соблазнил тебя — и он женится на тебе. Все совершенно правильно.

— Нет, не правильно! — Виллоу посмотрела на мужчин. — Брак должен быть по любви, а не из чувства долга.

Рено издал возглас удивления и отвращения.

— Одна женщина из Западной Виргинии доказывала мне, что любовь — для мальчиков и девочек, которые еще не доросли, чтобы знать истину. Калеб — мужчина. Он знает свой долг. Пора и тебе знать свои обязанности, Вилли. Ты танцевала под музыку, теперь пора платить музыканту.

— Да, — прошептала она, дрожа и чувствуя, как холодок пробегает у нее по коже. — Я понимаю.

— Вот и чудно, — с облегчением сказал Рено. Он сделал шаг вперед и обнял сестру. Выглядело это неуклюже, потому что Виллоу оставалась прямой и неподвижной. — Ну-ну, Вилли, — добавил Рено. — Не стоит дуть губы. Если бы у тебя не было чувства к Калебу, ты бы не стала его женщиной. Если бы он не хотел тебя, он бы тебя не взял. Теперь вы женитесь. Что же в этом плохого?

Виллоу повернулась и посмотрела на брата.

Когда Рено увидел ее лицо, глаза его сузились.

— Вилли!

— Скажи мне, — сказала она негромко, — как бы ты чувствовал себя, если бы мы поменялись ролями? Как бы ты чувствовал себя, зная, что жених пришел к тебе под страхом смерти?

Рено открыл было рот для ответа, но от потрясения не мог ничего сказать.

Тихое, но энергичное проклятье Калеба было единственным ответом на вопрос Виллоу.

— Кажется, вам обоим ясно, как я себя чувствую. — Виллоу сделала шаг в сторону от мужчин. Она обхватила себя руками, впервые заметив, что ей холодно без жакета. — Извините. У меня есть дела. Не хочу, чтобы дождь застал меня врасплох.

— Я помогу тебе.

— Нет

— Черт побери… — начал Калеб.

— Именно, — резко перебила его Виллоу. — Черт побери и пропади все пропадом!

Мужчины молча наблюдали, как она уходила во тьму Когда ее не стало видно совсем, Рено издал продолжительный вздох.

— Хорошо, что она не носит при себе оружия, — сказал он и покачал головой — И хорошо, что она считает, что любит тебя, Человек из Юмы. Иначе она могла бы перерезать тебе во сне горло.

Калеб покачал головой.

— Если бы она этого хотела, она сняла бы с меня голову и тогда, когда я не сплю. Она не знает удержу. И это подкупает в ней, хотя, наверное, было бы гораздо проще, если бы она иной раз была послушной…

Рено в удивлении покачал головой.

— Она была такая славная девочка! Сплошные улыбки да шутки! И золотые волосы…

— Если славных девочек упаковать и положить на верхнюю полку, тогда они, может быть, и сохраняются такими. — Калеб посмотрел во тьму, поглотившую Виллоу. — Я предпочитаю иметь дело с женщиной, которую не согнет первый удар судьбы… С женщиной, которая способна на сознательный выбор и не будет хныкать, если обстоятельства сложатся иначе, чем хотелось… И лучше страсть женщины, чем милые девичьи улыбки. Я бы скорее предпочел… Виллоу.

— Ты ее имеешь. — Рено слегка улыбнулся. — Она сейчас бушует, как кошка в корыте с водой, но когда образумится — покажет себя с наилучшей стороны. У нее нет выбора, и она знает об этом.

— Мне хотелось бы, чтобы она выбрала меня без принуждения.

— Насколько я понял, отсутствие желания с ее стороны не представляет для тебя проблемы, — не без яда заметил Рено.

Калеб повернулся к Рено настолько быстро, что тот инстинктивно напрягся.

— Есть ли священник или нет священника, но Виллоу — моя жена, — резко сказал Калеб. — Она пришла ко мне чистой и невинной. И если ты каким-то образом заставишь ее чего-то устыдиться, то получишь бой, на который напрашиваешься. Даю тебе слово!

Левая бровь Рено поползла вверх, когда он услышал недвусмысленную угрозу Калеба. Но через несколько мгновений он тихонько рассмеялся и протянул руку.

— Добро пожаловать в нашу семью, брат. Я рад, что Виллоу нашла мужчину, за которого ей не будет стыдно, когда дело дойдет до драки.

Калеб мрачно улыбнулся и пожал руку.

— Будь уверен, Рено. Если тебе понадобится еще одно ружье, дай только знать. Я примчусь сквозь все преграды.

— Драка предстоит очень скоро, и мне не надо далеко ехать, чтобы сказать тебе об этом. Чертовски надеюсь на то, что где-то рядом Вулф. Двух ружей против банды Слейтера маловато.

— Хватило бы, если бы у тебя было автоматическое ружье.

— Вулф говорил мне о твоем длинном чудо-ружье… Говорил, что ты можешь заряжать и стрелять почти сразу. Калеб кивнул.

— Надо раздобыть такое, — сказал Рено. — Хорошо бы его иметь сейчас.

— Хорошо бы… Отсюда есть другой выход?

— Возможно. Это зависит от лошадей. Вот смотри…

Рено присел на корточки и стал чертить прутиком по золе, негромко рассказывая о близлежащих долинах и склонах гор.

В противоположном конце поляны Виллоу, замерев, прислушивалась к мужским голосам. Она не могла разобрать слов, но отличала голоса от шепота ветра и плеска ручья. Когда беседа внезапно прекратилась, она испугалась, что скоро придет Калеб. Ей хотелось оказаться в другом месте до его прихода.

Виллоу быстро вырвала чистую страницу из журнала Калеба и сунула ее в карман жакета вместе с приготовленным ранее карандашом. Она взяла также и сам журнал, там были аккуратно вычерчены рукой Калеба маршруты, которыми они прошли, а также наиболее удобные перевалы, которых они еще не преодолевали. Имея этот журнал и умея ориентироваться по звездам, она должна найти путь, пусть ей придется двигаться ночами, чтобы не привлекать к себе внимания.

Виллоу направилась к лошадям, таща за собой седло и наскоро скатанный постельный матрас. В большой карман жакета она натолкала вяленой оленины, которой собиралась питаться до самого Каньон-Сити. Но огорчала ее не столько скудость будущего рациона, сколько перспектива расставания с кобылами. У Виллоу просто не хватило бы умения и опыта маскировать их в пути. Им безопасней остаться с Ка-лебом, который заботился об арабских скакунах, не считаясь с собственной усталостью.

Направление ветра изменилось, и до Виллоу вновь донеслись звуки мужских голосов. Виллоу несколько успокоилась, поняв, что в ее распоряжении есть по крайней мере еще несколько минут. Хорошо бы уйти до возвращения Калеба, но это было слишком опасно. Если их будет разделять всего несколько минут, он бросится в погоню и неизбежно догонит ее. Ей требовалось время, чтобы оторваться как можно дальше.

Измаил узнал Виллоу и тихонько заржал. Она положила на траву седло и быстро развернула матрас, как если бы собиралась спать на лугу вместе со своими лошадьми. Одеяла выглядели громоздко, поскольку между ними она натолкала массу необходимых вещей, но надежда была на то, что Калеб в темноте этого не заметит. А вот саквояж был слишком заметен, поэтому она оставила его.

Виллоу присела и быстро написала то, что считала необходимым сказать в сложившихся обстоятельствах, как бы это ни было неприятно и больно.

«Мэт, мне очень жаль, но я не та невинная девочка, которую ты помнишь. Ничего не изменится, если ты заставишь Калеба жениться на мне.

Не ищите меня. Дайте мне распроститься с прошлым и начать жизнь в качестве вдовы. Я не первая вдова такого рода и вряд ли буду последней.

Если увидишь братьев, передай, что я часто думаю о них и вспоминаю с любовью»

Виллоу остановилась, почувствовав колебания, когда дошла до следующего пункта. Но сказать об этом надо. Калеб должен понять, что он свободен от всяких обязательств перед нею.

«Калеб, выбери любую кобылу в счет оплаты того, что ты был моим проводником. Передай трех других кобыл Вулфу Лоунтри. Он может взять себе одну из них, если сохранит остальных до того времени, когда я приеду за ними. Если ты это сделаешь, знай, что больше никаких обязательств передо мной у тебя нет. Мы свободны, чтобы все начать сначала».

После этого Виллоу в течение некоторого времени ходила возле лошадей, мысленно прощаясь с ними. Кобылы восприняли этот ночной визит с той же доброжелательностью, с какой они воспринимали все, что исходило от хозяйки Горючие слезы катились по щекам Виллоу, когда она чувствовала, как бархатные морды тычутся в ее руку, ища ласки

«Калеб позаботится о вас… Он сделает это лучше меня… Он сильный и поможет вам добраться до безопасных пастбищ»

Измаил поднял голову и, глядя в темноту мимо Виллоу, тихонько заржал. Виллоу не спеша повернулась, догадываясь, кто там может быть.

— Теперь слишком поздно спать порознь, — сказал Калеб, показывая на матрас и седло в головах в качестве подушки.

Виллоу, не доверяя своему голосу, молча пожала плечами.

— Пойдем ко мне, душа моя. Ничего не изменилось.

Она устало покачала головой, и при лунном свете ее усталость была видна невооруженным глазом.

Она повернулась и тут же почувствовала руку Калеба на своей. Виллоу дернулась от неожиданности. Она забыла, насколько быстрым он был в движениях.

— Пожалуйста, не трогай меня. — Голос Виллоу был бесцветный, отчужденный.

Веки Калеба вздрогнули при звуках ее голоса, однако он не отпустил ее.

— Ты моя жена.

— Я твоя шлюха.

Калеб застонал Он протянул руку и привлек Виллоу к себе, сожалея, что сейчас не день и он не может заглянуть ей в глаза при солнечном свете.

Но когда он посмотрел в глаза Виллоу, ему и свет луны показался слишком ярким

Глаза Виллоу были еще более безжизненны, чем ее голос. По ее телу пробежала волна дрожи. Когда-то такая дрожь свидетельствовала о страсти. Сейчас это была дрожь стыда и равнодушия.

— Ты не шлюха! — свирепея, сказал Калеб. — И никогда не была ею!

— Любовница… Шлюха… Называй, как хочешь. Это ничего не изменит… — Виллоу отвернулась, насколько ей позволяли руки Калеба. — Отпусти меня.

— Нет! — сказал он и еще крепче прижал к себе

Виллоу не ожидала от Калеба такого решительного отказа, как и его явного возбуждения, которое он не пытался скрывать.

Виллоу была в смятении. Она не ожидала, что он будет принуждать ее спать с ним сегодня, ибо не думала всерьез, что он считает ее шлюхой.

Она ошибалась. А значит, она ошибалась в нем изначально.

— Понимаю, — процедила она сквозь зубы и дрожащими руками стала расстегивать пуговицы жакета. — Ты хочешь залезть мне между ног и снова получить удовольствие

Калеб зажал рукой рот Виллоу

— Прекрати!.. Ты моя женщина, моя жена, а не шлюха, и ты это прекрасно знаешь, черт возьми!

Глаза Калеба сузились, рот превратился в длинную темную линию. На его лице были написаны гнев и ярость

Виллоу, казалось, могла не только видеть этот гнев, но даже осязать его. Она не представляла, что мужчина способен на такой гнев. Без предупреждения он отнял руку от ее рта и заменил ее своим ртом. Он сделал это настолько быстро, что у Виллоу не было никаких шансов защититься от поцелуя. Она была сжата могучими объятиями, словно обручами, не имея возможности даже пошевелиться.

Виллоу ждала властного насилия. Но его не последовало. Вместо этого рот Калеба слегка отступил, и его язык коснулся ее языка, дразня и соблазняя, что было даже опаснее, чем вторжение. Одновременно руки скользили по телу Виллоу, рождая приятные ощущения и заставляя ее трепетать.

Виллоу охватило отчаяние. Калеб слишком хорошо знал ее. Ее ногти в смятении впились в его предплечья

— Да, — страстным шепотом произнес Калеб, со сдерживаемой яростью покусывая ей шею и испытывая легкую боль от ее ногтей. — Иди ко мне… Ты обижена и сердита и не знаешь, что делать. Положись на меня, Виллоу Я не боюсь твоей страсти… Дай ей выход..

Получается, Калеб понимал, что за ее противоестественным спокойствием скрывается ярость. Это исторгло стон отчаяния из груди Виллоу.

— Перестань, умоляю тебя, — попросила она дрожащим голосом. — Хоть чуть-чуть пощади мою гордость, Человек из Юмы! Даже у шлюхи есть немного гордости.

— Не смей так говорить, — строго сказал Калеб. — Ты слышишь меня? Ты не шлюха!

— Докажи это! Позволь мне спать там, где мне хочется! Позволь мне спать одной!

Установилась тишина, которая длилась настолько долго, что Виллоу захотелось закричать. Временами ее тело вздрагивало, и это было знаком ее непокорности. Она смотрела в глаза Калеба, словно ожидая его приговора: женщина она или шлюха.

И он понял это.

— Спи, где тебе хочется и когда хочется, — сказал он холодно. — Мне осточертело доказывать тебе и твоему брату, что я не прохвост и не совратитель юных девушек.

Он отпустил Виллоу и отступил назад.

— Дашь мне знать, когда перестанешь дуть губы и пожелаешь, чтобы я относился к тебе как к своей женщине. После этого я дам тебе знать, хочу ли я, чтобы ты продолжала считать меня своим мужчиной


17


Лишь отъехав на несколько миль от укромной долины, Виллоу спешилась и сняла остатки своего прежнего костюма с копыт Измаила. Жеребец благодарно фыркнул, когда последний ремень был отвязан и остатки тряпья отброшены. Он нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

— Я тебя понимаю, мой мальчик, — ласково сказала Виллоу, поглаживая жеребца по холке и сдерживая его пыл. — Эти тряпки раздражали тебя, но зато не было слышно стука твоих копыт.

Она с грустью взглянула на небо. На востоке занималась заря, гася ночные звезды. Хорошо бы залечь в убежище на день, но это было рискованно: она находилась слишком близко от долины. Ей придется гнать Измаила весь день, да и следующую ночь тоже.

Завтра на заре она сможет привязать Измаила где-нибудь на укромной лужайке и поспать у его ног. Завтра, но не сегодня.

Виллоу села в седло и двинулась вниз по склону, с каждым шагом удаляясь от долины. Постепенно ночь превращалась в день, а на фоне бледного неба выступали силуэты отдаленных вершин. Поросший сочными травами луг сменялся перелесьем. Она держалась лесной опушки, где можно было ехать быстро и в то же время укрыться в случае необходимости.

Тяжелый дробовик лежал наготове у Виллоу на коленях. Иногда он мешал ей при движении, но за время долгой ночи она открыла для себя, что ей приятно прикосновение гладкого деревянного приклада, а два заряженных ствола внушают ей спокойствие и уверенность.

Внезапно Измаил повернул голову налево и посмотрел в сторону небольшого ручья, который собирался отдать свои воды речке. Жеребец навострил уши и зашевелил ноздрями, принюхиваясь к запаху, который донес до него ветер. Не тратя времени на размышления, Виллоу направила Измаила в лес. Ее сердце гулко и часто колотилось, пока она все глубже забиралась в лесные заросли. Когда ей стало трудно уклоняться от хлещущих ветвей, она повернула и направила Измаила по тропе, параллельной той, с которой только что сошла.

Как ни прислушивалась Виллоу, она слышала лишь скрип седла, глухой топот копыт, поглощаемый многолетним слоем хвои, да мягкие вздохи ветра. Лес постепенно редел, превращаясь в отдельные рощицы, затем в небольшие группы деревьев, и наконец сменился зеленым лугом, усыпанным дикими цветами, по которому бежал ручей. Этот луг шириной по меньшей мере в одну милю простирался вперед миль на пять. Это было похоже на пойму реки.

Согласно журналу, путь Виллоу пролегал вдоль этого луга. Лишь часть его можно было пройти под покровом леса Потом начиналась открытая местность, где человек совершенно беззащитен перед нападением.

Крепко сжав дробовик и повод, Виллоу прислушивалась в предрассветной полутьме. На границе луга и деревьев медленно двигались какие-то тени, которые можно было принять за оленей, да еще шевелилась трава под ветром. Стояла такая тишина, что слышен был крик орла, летящего навстречу заре в поисках добычи. И ни дымка, ни малейшего признака человека — ничего, кроме необъяснимого, давящего ощущения в затылке.

Внезапно Измаил шарахнулся в сторону и захрапел. Передалось ли ему беспокойство хозяйки или он учуял другую лошадь — для Виллоу оставалось загадкой.

— Спокойно, мой мальчик, — пробормотала она. — Мне самой не нравится это открытое место, но другого пути нет. Давай проскочим его до того, как солнце осветит вершины.

Коснувшись пятками боков жеребца, Виллоу послала Измаила в галоп. Хотя жеребец был поменьше лошадей монта-новской породы, шаг у него был широкий и красивый. Сзади из леса, с левой стороны, донесся крик. «Это не может быть Калеб. После вчерашнего он не станет гнаться за мной. И даже если Мэт заставит его, это будет только на заре. Они, наверное, еще спят. К тому же крик донесся не со стороны долины».

Крик повторился. Виллоу оглянулась через плечо. К ней направлялись четверо всадников на высоких длинноногих гнедых лошадях. Они приближались с каждым шагом.

Виллоу натянула повод и сказала два слова жеребцу. Он пошел быстрее. Через несколько сот ярдов она снова оглянулась. Всадники продолжали на полном скаку преследовать ее. Щелкнув дробовиком, Виллоу нагнулась к шее Измаила и снова обратилась к нему с просьбой увеличить скорость. Шаг жеребца стал еще шире, он словно летел, низко распластавшись над землей, и только хвост, словно флаг, развевался над ним.

Трава и кусты слились в одно сплошное пятно. Глаза слезились от ветра, было трудно дышать. Топот копыт превратился в непрерывную барабанную дробь. Аллюр был слишком рискованным в таком мареве и требовал чрезвычайно большого напряжения от жеребца, но выбора не было. Надо было оторваться от преследователей.

Виллоу прильнула к холке Измаила. Обоим — и наезднице, и лошади — в этом положении мешал дробовик. После нескольких неудачных попыток Виллоу удалось засунуть оружие в чехол возле седла.

Когда, по представлениям Виллоу, они проскакали милю, Виллоу снова бросила взгляд через плечо. Страх сжал ее сердце: четыре лошади еще больше приблизились к ней. В то время как она оборачивалась, ветер сорвал с ее головы шляпу, и волосы развевались позади нее наподобие пламени. Защищая глаза от ветра, Виллоу еще сильнее подалась вперед, перехватила поводья всего в нескольких дюймах от мундштука, приложив щеку к разгоряченной лошадиной холке.

На второй миле арабский скакун начал отрываться от преследователей. Поняв это, они открыли стрельбу.

Скорость и полумрак были союзниками Виллоу. Она слышала выстрелы, но пули прошли где-то далеко. Распластавшись вдоль холки и спины жеребца, она хвалила и подбадривала его, и так они одолели вторую милю, когда заря начала золотить верхушки ближайших гор.

Буквально из ниоткуда возник ручей, скрытый густой травой. У Виллоу было лишь одно мгновенье для того, чтобы окинуть взглядом внезапно возникшее на пути препятствие. Словно бледная невесомая тень, она прильнула к корпусу Измаила, который, вдвое укоротив последний шаг, успел напрячься, мощно оттолкнуться и приземлиться на противоположной стороне ручья.

Сбившись с ритма, Измаил при приземлении споткнулся. Виллоу сумела удержать ступни в стременах, потянула за поводья, поднимая жеребцу голову, и буквально возвратила ему равновесие. Он по-кошачьи ловко извернулся и в течение двух-трех секунд вошел в прежний ритм бега.

Виллоу бросила быстрый взгляд назад. Преследователи сбились с шага, а одна из лошадей вообще отстала. Они бежали резвее Измаила первую милю, были наравне в течение второй, но далее им не хватило выносливости арабского скакуна.

Виллоу испытала опьяняющую радость и облегчение. Она снова пригнулась к голове жеребца. Она хвалила его и возбужденно рассказывала, что он напрочь загнал других лошадей. Измаил прядал ушами, внимая восторженным словам хозяйки. И хотя дышал он тяжело, его шаг оставался ровным и мощным. Он пока еще не исчерпал своих сил, хотя скоро это неизбежно должно произойти. Ей оставалось надеяться лишь на то, что преследователи отстанут к тому времени, когда Измаил окончательно выбьется из сил.

На исходе четвертой мили Виллоу услышала позади несколько выстрелов. Она взглянула через плечо. Все лошади далеко отстали, кроме одной. Это была длинноногая, красивая лошадь чистых кровей. Впрочем, на скачках ее тоже не следовало бы выпускать на длинные расстояния. Она начала терять скорость, хотя и позже других.

Под дробь копыт Измаила, перекрывая голосом шум ветра, Виллоу снова стала просить жеребца показать свою выносливость. Он напряг уши и еще сильнее вытянул шею. Она знала, что жеребец делает все, что может, но у нее не было иного выбора, кроме как просить его выложиться до конца.

К исходу пятой мили дыхание жеребца уподобилось звуку пилы, пена покрывала все его тело, но шаг по-прежнему оставался быстрым и ровным. Виллоу долго не решалась оглянуться, боясь того, что она может увидеть. Но наконец, вытерев слезящиеся глаза, Виллоу бросила взгляд назад.

Последняя из преследующих лошадей стремительно отставала, более не имея сил скакать.

Слезы облегчения брызнули из глаз Виллоу. Она тут же поехала чуть тише, уменьшая нагрузку на сердце и легкие Измаила. С двух сторон простирался обширный луг, вдали виднелся каменный отрог горы. Больше никто не преследовал ее на обозримом пространстве. Виллоу еще более замедлила шаг своего коня.

Внезапно она с такой силой натянула поводья, что жеребец взвился на дыбы.

При свете ясного раннего утра Виллоу увидела пятерых всадников, двигающихся навстречу ей по лугу. Поворачивать назад было бесполезно. Даже если у Измаила достанет сил выдержать еще одну гонку, она окажется в руках тех врагов, от которых только что оторвалась. Уйти в сторону не было возможности, потому что луг был зажат высокими отвесными скалами.

Виллоу сделала единственное, что было возможно. Она выхватила дробовик и помчалась вперед. Ее золотистые волосы развевались по ветру, когда она неслась навстречу всадникам, которые надвигались на нее.

* * *


Калеб осмотрел примятую спальным матрасом траву, при тусклом свете наступающего утра сосчитал лошадей и почувствовал, как страх сжал ему сердце.

«Она не могла убежать. Мы услышали бы ее».

Повернувшись, он увидел белеющий на кусте листок бумаги. Он снял его, прочитал — и ему показалось, что он окунулся в ледяную воду

Виллоу умчалась в ночь, не дожидаясь зари.

— Нашел ее? — спросил Рено, увидев направляющегося к нему Калеба

— Она взяла Измаила и ночью сбежала, — без обиняков сказал Калеб.

— Мы бы услышали ее, — немедленно возразил Рено. — Должно быть, она прячется где-то на дереве.

— Жеребца ее нет, как нет и ее самой. Она обмотала копыта лошади тряпками. — Калеб стал на колени, свернул свой матрас и привязал к седлу, которое использовал в качестве подушки. — Она оставила записку с распоряжением, каким образом разделить ее кобыл.

— Но почему? — в недоумении воскликнул Рено.

— Она любит их, как мать любит детей, но еще больше ненавидит меня. Она готова отправиться даже в преисподнюю, чтобы избавиться от меня.

— Вилли неглупа, — сказал Рено. — Куда, к черту, она собралась? Она ведь не знает этих гор.

— Она прихватила мой журнал и дробовик. — Говоря все это, Калеб достал два ящика с патронами из багажной сумки и рассовал часть из них по карманам куртки. — Заблудиться ей не грозит.

— Слейтер, — потрясенно произнес Рено. — Она ведь знает, что он где-то поблизости… Господи, чем ты ей досадил этой ночью?

— Я был джентльменом! — рявкнул Калеб. — Она сказала, что хочет спать одна. Я позволил ей это. Будь уверен, что впредь таким болваном я не буду.

Когда солнце позолотило самые высокие вершины, свист Калеба нарушил рассветную тишину. К нему подбежали две темные лошади. Калеб взял уздечку, седло и багажные сумки и направился к Трею, а Рено двинулся в сторону своего лагеря. Через минуту он появился с уздечкой в руке и седлом через плечо.

Спустя несколько минут Калеб и Рено вышли из чащи, скрывавшей вход в маленькую долину. Рено не стал связывать ветви с целью маскировки. Он запрыгнул в седло и стал искать следы. Калеб ехал впереди, вдоль ручья, а не по воде, не заботясь о том, чтобы сбить с толку преследователей.

Рено, поглощенный поисками, это едва заметил. Маскировка лагеря в данный момент была далеко не самым главным делом. Важно было найти Виллоу раньше, чем это сделает Слейтер. Надежду вселяло то, что Виллоу двигалась при луне и должна была проявлять при движении осторожность. Калеб и Рено отправлялись в дорогу при дневном свете и надеялись быстро догнать ее

Внезапно Калеб остановился и поднял руку, призывая к тишине. Стоя в стременах, Калеб и Рено медленно осматривались, пытаясь определить, действительно ли они слышат выстрелы и если да, то в какой стороне.

За цепью выстрелов последовали два отдельных, из дробовика.

Калеб без жалости пришпорил Трея, послав мерина на головокружительной скорости вниз. Рено шел за ним по пятам. Ружья у обоих мужчин были наготове, но надежды успеть вовремя их применить было, похоже, мало. Выстрелы прозвучали внизу, на расстоянии нескольких миль. К тому времени, когда там окажутся Калеб и Рено, вряд ли что можно будет найти на этом месте, кроме лошадиных следов да расстрелянных гильз.

Вулф Лоунтри ожидал их у самого начала обширного луга. Его лошадь находилась там, где Измаил взвился, почуяв чужих лошадей.

— Банда Слейтера захватила девушку и гнедого жеребца примерно в пяти милях отсюда, — сказал Вулф. — Она не ранена и, похоже, невредима. Слейтер хочет добиться от нее, где находитесь вы, но если мы атакуем его, он просто из подлости перережет ей горло. Вы знаете его репутацию.

— Да, я знаю, — лаконично бросил Калеб. — Ты можешь провести нас поближе к тому месту, где они держат Виллоу?

Вулф кивнул и направил лошадь через луг. Под ним была кобыла серо-голубой масти с черной гривой и таким же хвостом, унаследованным от мустангов, восходящих к предшественникам канадской породы. Три лошади, выстро-ясь в ряд, по диагонали пересекли лур и приблизились к лесной опушке. Здесь всадники перешли на шаг, давая немного отдохнуть лошадям в преддверии возможных событий. Вулф незаметно расположил свою лошадь между Рено и Калебом. Его темно-синие глаза задерживались то на одном, то на другом, и в них сквозил вопрос, в каких отношениях теперь эти двое.

Через некоторое время Вулф бросил пробный шар, обра-тясь к Рено:

— Ты, должно быть, Метью Моран.

— Большинство людей зовут его Рено — сказал Калеб, продолжая вглядываться в даль.

Вулф улыбнулся и сказал с облегчением:

— Я всегда тебя так звал. Только никогда не знал, что ты женат, Рено.

— Вилли — моя сестра, — сказал Рено. — Она собирается стать женой Калеба.

Вульф посмотрел на Калеба, затем на Рено и снова на Калеба.

— Женой? — переспросил он негромко.

Калеб кивнул.

— Стало быть, если какая-нибудь женщина способна накинуть узду на тебя, так это та белокурая воительница, которую я видел сегодня утром.

— Ты ее видел? — набросился Калеб.

— Посмотри на тот лысый бугор, — показал пальцем Вулф.

По другую сторону луга на высоте около тысячи футов виднелся каменистый холм.

— Смотрю.

— Я там сидел с биноклем и наблюдал за бандой Слейтера. — Девушка была в нескольких сотнях ярдов оттуда на лугу, когда увидела Джеда Слейтера и его людей. Она не стала тратить времени на то, чтобы ломать в отчаянии руки. Она пустила своего гнедого во весь опор. Слейтер был на своей большой скаковой лошади.

Рено печально покачал головой и что-то пробормотал под нос.

— Ну конечно, у нее не было шансов.

— Так думал и Слейтер, — сказал Вулф. — Через милю он сократил разрыв до сотни ярдов. Через две мили он с трудом сохранял разрыв. Через три мили он стал отставать, попытался стрелять, но было поздно.

— Я убью его, — проговорил Калеб.

Вулф искоса взглянул на него.

— Богу известно, что он давно это заслужил.

— И тогда-то Виллоу схватили? — спросил Рено. — Она что, остановилась, когда Слейтер открыл стрельбу?

Вулф покачал головой.

— Как бы не так! Она продолжала гнать своего гнедого дьявола, несмотря ни на какие выстрелы. Они перемахнули через заросший травой ручей шириной не менее двадцати футов. Жеребец чуть не рухнул на другой стороне, но она помогла ему выправиться и продолжала гонку. Я не видел никого равного ему.

— Кому? — спросил Рено.

— Этому гнедому жеребцу, — пояснил Вулф. — Твоя сестра гнала его во весь опор не меньше пяти миль. Она ни разу не подняла кнут, не ударила его пятками, только прицепилась к его шее, как репейник. Большой жеребец Слейтера — хорошая лошадь, но он не идет ни в какое сравнение с этим маленьким гнедым жеребцом.

— Но Слейтер все-таки поймал ее? — спросил Калеб.

— Он не поймал… Он разделил свою банду на две части, чтобы искать следы. Половина бандитов находилась впереди. Виллоу обогнула луг — и там встретилась с ними. — Вулф внезапно бросил взгляд на Калеба. — Ты уверен, что хочешь жениться на ней?

— Абсолютно уверен.

— Чертовски жаль! Скажу тебе, Кэл, будь на твоем месте кто-нибудь другой, я бы сам приударил за ней.

Калеб бросил быстрый взгляд на Вулфа.

— Забудь об этом.

На смуглом лице Вулфа сверкнула улыбка.

— Понимаю. Это дьявол, а не девушка. Она увидела всадников впереди и осадила жеребца так, что он взвился на дыбы. А когда гнедой опустился на все четыре копыта, она уже знала, что есть единственный шанс, и она его не упустила. — Вулф покачал головой, вспоминая увиденное. — Она направила своего жеребца в самый большой промежуток между всадниками, выхватила дробовик и понеслась вперед на бешеной скорости.

— Это Виллоу так сделала? — в изумлении спросил Рено.

Вулф кивнул, затем взглянул на Калеба.

— Похоже, ты не удивляешься.

— Я — нет. Когда команчи открыли огонь, моя лошадь упала. Виллоу вернулась и подобрала меня, не обращая внимания на ружейную стрельбу.

— Теперь я вижу, как можно настроить человека на брачный лад, — улыбнувшись, сказал Вулф. — У меня появились некоторые мысли, когда я видел, как она вела себя с бандитами. Лондонские леди, которых я встречал, хороши как заря, но они не продержатся здесь дольше, чем заря на небе.

— Виллоу почувствовала себя совсем по-иному, когда я дал ей приличную одежду, — заметил Калеб.

— То-то мне показалось, что я узнал эту рубашку, — сказал Вулф. — Людям Слейтера понадобилась минута для того, чтобы понять, что скачет девушка. А поняв это, они замешкались, ожидая, что все кончится без проблем. Они сделали пару выстрелов, принуждая ее остановиться, она выстрелила в ответ, а один из бандитов стащил ее с седла, когда жеребец проносился мимо.

— Он ударил ее? — спросил Калеб, сжимая ружье.

— Скорее, пострадал сам бандит, — с удовлетворением произнес Вулф. — Он с таким же успехом мог схватить рысь. К тому времени, когда я спустился с бугра и приблизился к ним, Виллоу лежала связанная на земле, а у того, кто схватил ее, вся рожа была в крови.

Вулф не упомянул, что на щеках Виллоу остался след мужской руки.

— Подъехал Слейтер и стал спрашивать о вас, — продолжал Вулф, глядя на Калеба. — Виллоу сказала, что не знает, где вы что она заблудилась.

— Слейтер поверил ей? — спросил Рено.

Вулф снял шляпу, провел пальцами по густым, черным, как ночь, волосам и резким движением снова водрузил ее на голову.

— Нет. Он нашел какую-то книгу, которая была у нее Там была карта и записи.

— Мой журнал, — кивнул Калеб. — Она взяла его.

Вулф прищурился, но ни о чем не спросил, несмотря на обуревавшее его любопытство.

— Слейтер потребовал, чтобы она показала, где находится. Она посмотрела ему в глаза и сказала, что не умеет читать. Он швырнул журнал ей в лицо и заорал, чтобы она научилась читать за то время, пока остынут лошади.

— Сколько у нас остается времени? — спросил Рено.

Вулф бросил взгляд на местность, затем на солнце.

— Что-нибудь около часа… Их лошади были в пене от копыт до ушей. Потому-то я и решил воспользоваться возможностью и поискать вас. Если бы через пять минут я вас не встретил, я бы вернулся назад.

Рот Калеба вытянулся. Он знал, о чем умалчивает Вулф: Джед Слейтер привык добиваться своей цели во что бы то ни стало. Он прославился своей жестокостью еще со времен войны.

Вулф посмотрел на суровое выражение лица Калеба и понял, о чем думает его друг. Поколебавшись, зная, что этого не следует делать, он все же задал вопрос, который вертелся у него на языке с того момента, как он понял, кого преследуют люди Слейтера:

— Как получилось, что Виллоу оказалась одна?

Калеб промолчал.

Рено чертыхнулся и объяснил:

— Она обмотала копыта жеребца тряпками и выскользнула из долины.

Последовало молчание, во время которого Вулф переваривал услышанное.

— Так она проскользнула мимо вас двоих?

— Да.

— Вот так номер! — Вулф вздохнул. — А почему она это сделала?

Рено не стал дожидаться, пока заговорит Калеб.

— Виллоу думает, что Калеб соблазнил ее, чтобы расквитаться за то, что была соблазнена его сестра.

— Ах ты… — воскликнул потрясенной Вулф и употребил оборот, который с некоторых пор изъял из своего лексикона. — А что же она.

— Лошади достаточно отдохнули, — перебил его Калеб. — Поехали!

Не дожидаясь согласия, Калеб тронул шпорами лошадь. Через минуту его обогнал Вулф и возглавил кавалькаду. Далее все происходило без слов, пока Вулф не подал сигнал остановиться.

— Здесь нам придется оставить лошадей, — сказал Вулф.

Пока Рено привязывал и укрывал лошадей, Калеб стянул с себя ботинки и надел мокасины. Вулф начал подниматься по крутому отрогу, который глубоко вдавался в зеленый луг У самого гребня они сняли шляпы и последние несколько футов проползли по-пластунски

Лагерь Слейтера располагался в тысяче футов от них, у подножья горы. Склон был крутой и каменистый, и прижиться на нем смогли лишь клочки травы да отдельные чахлые деревца. Можно было еще подойти со стороны луга, на котором паслись десять стреноженных лошадей и еще пять мокрых от пены медленно бродили неподалеку.

Среди них был Измаил. Хотя они находились здесь уже не менее получаса, понадобится по крайней мере еще полчаса, чтобы эти лошади смогли в достаточной степени остыть. И тогда Слейтер начнет допрос Виллоу.

Задача в том, чтобы к этому времени Виллоу там уже не было.

Позаботившись, чтобы лучи солнца не попали на объектив подзорной трубы, Калеб после недолгих поисков обнаружил Виллоу. Она лежала связанная по рукам и ногам возле груды припасов и экипировки. Ее руки были заломлены за спину. Веревка, связывающая запястья, шла к щиколоткам и была прикреплена к пню.

В десяти футах от нее, опираясь головой о седло, полулежал мужчина, занятый тем, что обрезал ногти кухонным ножом. Лицо его было похоже на лицо человека, пострадавшего от встречи с рысью.

Виллоу пошевелилась. На мгновенье волосы соскользнули с ее щеки, приоткрыв темное пятно — след от удара. Калеб стиснул зубы. Он долго и внимательно вглядывался в охранника, запоминая его. Лишь затем он возобновил осмотр лагеря Слейтера, взвешивая возможности каждого из его команды, отмечая подходы к лагерю и неровности, в которых можно укрыться.

Дека Калеб изучал лагерь, Вулф тихо, почти беззвучно предупредил:

— Если Слейтер продолжает придерживаться военной тактики, то помимо непосредственного охранника Виллоу должен быть еще один, ярдах в тридцати от лагеря. И находиться он может в том месте, где ты меньше всего его ждешь. При первой же опасности оба охранника будут стрелять в Виллоу.

— Я видел человека среди скал, с правой стороны, — шепотом сказал Калеб. — Я позабочусь о нем. — Он сложил подзорную трубу и передал ее Рено. — Ну и, конечно, о человеке с расцарапанным лицом.

Пока Рено осматривал склон и подходы к лагерю, Калеб снял куртку и проверил револьвер.

— Ты не сможешь незаметно подобраться к ним, — сказал Рено, опуская подзорную трубу. — А если ты станешь стрелять, следующей погибнет Виллоу. Надо ждать темноты.

— Слейтер не отличается большим терпением, — возразил Калеб. — Я не собираюсь сидеть здесь и ждать, когда он станет сечь Виллоу арапником. Именно так поступил он с женщиной в Мексике, когда та отказалась говорить, где находится ее муж.

Вулф крепко сжал руку Рено, не давая ему выпрямиться.

— Спокойно, Рено. Кэлу это нравится даже меньше, чем тебе, но он прав. Если кто-то и может вызволить Виллоу отсюда, так это он.

— Вот, — сказал Калеб, протягивая ружье Вулфу. — Патроны в кармане куртки. На этом расстоянии отклонение при выстреле полдюйма влево. Виллоу и я можем быть на линии твоего огня первые пятьдесят футов. После этого я протащу ее через овраг к задней части лагеря. Когда мы окажемся наверху, мы подождем, когда вы подъедете с лошадьми.

Вулф кивнул и стал прицеливаться, чтобы привыкнуть к новому оружию.

Калеб повернулся к Рено.

— Ты умеешь тихо передвигаться?

— Он лучше многих, но уступает тебе, — быстро сказал Вулф, не дав ответить Рено. И тут же добавил:

— Так же, как и я, а ведь я вырос среди чейеннов.

Калеб хмыкнул.

— Рено, ты можешь либо оставаться здесь со своим ружьем, либо часть пути проделать со мной, и мы выясним, насколько ловко ты владеешь револьвером.

Рено хищно улыбнулся.

— Я все время буду наступать тебе на пятки.

Но говорил это он самому себе. Калеб уже двигался. Охота за человеком требует времени, а у них до возвращения Слейтера оставалось его чертовски мало.

* * *


Сквозь пелену своих волос Виллоу увидела, что лошади продолжали медленно бродить по лугу, и возобновила попытки освободиться от опутывавших ее веревок. При этом она проявляла максимум осторожности, опасаясь привлечь внимание стража. Веревки больно врезались в запястья, однако страх помогал ей не обращать внимания на боль. Она с ужасом вспоминала взгляд Слейтера и предложения Девяти Пальцев.

Несмотря на все усилия Виллоу, веревки не поддавались, зато кожу она растерла себе основательно. Стараясь справиться с подступившим отчаянием, она по очереди двигала запястьями, надеясь, что, если пойдет кровь, руки станут скользкими и это в конце концов поможет ей освободиться.

Взглянув на стража, Виллоу увидела, что он закончил стричь ногти. Он лежал на спине с открытым ртом и спал.

Виллоу решила воспользоваться этим обстоятельством и с удвоенной энергией возобновила свои попытки.

— Не дергайся, душа моя. Я не хочу порезать тебя. В первое мгновение Виллоу решила, что она сошла с ума и у нее галлюцинации. Затем она почувствовала, что веревки слабли, и с трудом сдержала крик радости и облегчения.

— Поверни щиколотки вправо, — сказал Калеб голосом, — который был едва слышен.

Стараясь производить как можно меньше шума, Виллоу исполнила просьбу. Ни мгновение веревки врезались в тело сильнее и ослабли.

— Медленно ползи за пень… Нет! За лагерем не следи, это моя забота. Следи только за тем, что делаешь сама.

Виллоу медленно отползла за пень. Калеб лежал на животе, вдавив тело в землю.

— Теперь мимо меня вон к той канаве в траве, видишь?

Виллоу кивнула и поползла вдоль тела Калеба. Когда ее голова поровнялась с его подбородком, он дал ей еще несколько указаний, произнося слова так тихо, что Виллоу не знала, слышит ли она или догадывается.

— Канава ведет к оврагу глубиной в один фут. Там возьми влево и ползи, пока не достигнешь скал. Твой брат слева, за скалами. Все время прижимайся к земле. Рено и Вулф будут стрелять поверх наших голов, если нас заметят.

Виллоу хотела кое о чем спросить, но взглянула в холодные ясные глаза Калеба — и вопроса не последовало. Она нагнула голову и поползла, чувствуя собственную уязвимость и незащищенность. Иногда она приподнимала голову, чтобы определить, долго ли ей еще ползти до оврага. Ей казалось, что цель ни на шаг не приближается. Но едва лишь она начинала двигаться быстрее, рука Калеба сжимала ее за щиколотку, требуя замедлить движение.

Когда Виллоу наконец достигла оврага, она обнаружила, что он представлял собой не ахти какое укрытие. Его глубина не превышала фута, склоны были слишком пологими и не могли скрыть Виллоу и Калеба. До вожделенных скал, о которых говорил Калеб, надо было проползти более ста футов. Виллоу приложила щеку к земле и заработала руками, дрожавшими от напряжения и усталости.

До скал оставалось около пятидесяти футов, когда один из людей Слейтера обнаружил, что Виллоу исчезла.


18


Крик, извещавший об исчезновении Виллоу, был заглушен выстрелом Вулфа, после чего на лагерь обрушился град пуль. Калеб бросился на Виллоу, защищая ее единственно возможным способом — своим телом. Находясь на расстоянии пятидесяти футов от начала оврага, Рено открыл стрельбу из револьвера. Он стрелял так часто, что невозможно было отделить звук одного выстрела от другого. Началась ответная стрельба из пистолетов и ружей со стороны лагеря, и все это слилось в один грозный огненный вал.

Придавленная к земле, напуганная Виллоу с трудом могла дышать. Она почувствовала, как дернулось большое тело Калеба и услышала его проклятья. Раздавались крики, где-то свистели пули и вонзались неподалеку в землю, но Виллоу ничего не видела, полностью прикрытая Калебом.

Внезапно револьвер Рено замолк. Но автоматическое ружье продолжало стрелять и посылать в сторону лагеря град пуль.

— Беги! — крикнул Рено.

Виллоу почувствовала, что Калеб поставил ее на ноги и то ли понес, то ли потащил к скалам. Рено припал к склону мелкого оврага и сменил магазин у револьвера. Виллоу и Калеб пробежали мимо Рено, когда наконец замолчало автоматическое ружье.

Тут же открыл огонь Рено, давая возможность Вулфу перезарядить ружье. На сей раз он стрелял не столь часто, лишь тогда, когда кто-то по глупости или из любопытства поднимал голову. Расстояние для ручного оружия было предельным, но Рено владел им превосходно.

— Вверх по оврагу, — коротко скомандовал Калеб, стоя позади Виллоу и показывая на высохший водосток, который шел со стороны кряжа, где находился Вулф. — Когда достигнешь деревьев, пройдешь около сотни футов, там спрячься за какое-нибудь укрытие и жди, пока мы тебя не возьмем. А теперь беги.

Виллоу стала карабкаться вверх, когда вновь заговорило автоматическое ружье. Калеб подождал, чтобы удостовериться в том, что Виллоу выполнит указания. К его удивлению, она поступила так, как он сказал. После этого он повернулся и коротко бросил Рено:

— Я прикрою тебя, пока ты заряжаешь, но лучше тебе это сделать на бегу.

— Ты ранен, — сказал Рено, не отрывая взгляда от лагеря. — Я останусь.

— Я стреляю другой рукой. Иди.

Рено заметил мужской ботинок, неосторожно высунувшийся из-за горы вещей. В ботинке была нога.

— Ладно. Приготовься.

Пока Калеб вытаскивал свой револьвер, Рено прицелился в ботинок. Он произвел последний выстрел, повернулся и побежал по оврагу вслед за Виллоу, на ходу выбрасывая расстрелянные гильзы.

Калеб уже выбрал себе цель. Как только Рено скрылся в овраге, Калеб выстрелил. Его пуля вынудила одного из людей Слейтера искать более надежное укрытие. Кто-то открыл ответный огонь из дальнего конца лагеря. Судя по скорости стрельбы, это было автоматическое ружье. Пули просвистели и легли рядом с Калебом. В тот же миг прозвучали ответные выстрелы с той позиции, где находился Вулф, заставив стрелявшего замолчать.

Заговорило еще одно автоматическое ружье. Калеб два раза выстрелил и стал считать, сколько выстрелов может сделать автоматическое ружье без перезарядки. В одном случае их было восемь, в другом — девять. Очевидно, по конструкции ружья Слейтера отличались от его ружья — в магазине было меньше патронов, а на перезарядку уходило больше времени.

— Готов! — крикнул Рено.

Калеб повернулся и что было сил побежал вверх по оврагу. Он не пытался на ходу перезаряжать, потому что левая рука его была вся в крови. Он миновал Рено, прошел еще сто футов, перезарядил и крикнул Рено, чтобы он уходил со своей позиции. Действуя хладнокровно и слаженно, они отступили под защиту деревьев.

Виллоу нигде не было видно.

— Найди ее и переведи через холм, — сказал Калеб. — Это на другой стороне. Вулф подведет туда лошадей

— А ты?

— Я прикрою, пока ты не переведешь Виллоу через холм.

Нельзя было тратить время на препирательства, и Рено это понимал. Они захватили Слейтера врасплох. Однако постепенно это преимущество сходило на нет. Автоматические ружья Слейтера были хуже того, из которого стрелял Вулф, но их было два против одного, у них было десять человек, за вычетом двух часовых и тех возможных потерь, которые нанес Вулф.

Тем не менее в целом, по мнению Рено, преимущество оставалось на стороне Слейтера.

Рено повернулся и двинулся между деревьев, негромко окликая сестру. Виллоу стояла в сотне футов от него. Он подбежал к ней и потащил — вроде того, как недавно это делал Калеб, — вверх по оврагу. К тому времени, когда они достигли кустарников и деревьев, Виллоу дышала так, словно одолела Великий Водораздел. Рено дышал почти так же тяжело.

— Стань спиной ко мне и внимательно смотри, — приказал Рено.

Хватая ртом воздух, Виллоу озиралась по сторонам, настороженно приглядываясь к каждой тени. Не было видно ничего, кроме нескольких осин да небольших кустов. Постепенно ее дыхание успокаивалось. Виллоу напряженно прислушивалась к звукам, стараясь удостовериться в том, что это естественные шорохи, а не те, которые может производить подкрадывающийся человек. В отдалении звучали ружейные выстрелы, револьвера не было слышно.

Внезапно за спиной Виллоу послышался волчий вой.

— Не стреляй! — воскликнула Виллоу. — Это Калеб!

— Я никогда не стреляю в то, чего не вижу, — спокойно ответил Рено. — Проходи, Человек из Юмы. Вилли, последи за этим проклятым лугом.

Виллоу поспешно повернулась в сторону пустынного луга, чувствуя спиной надежную спину брата.

«Очень даже хорошо, — невесело подумала Виллоу. — Я совсем не хочу, чтобы Калеб смотрел на меня холодными желтыми глазами, зная, что из чувства долга он рисковал из-за меня жизнью».

Мысль о том, насколько уязвим был Калеб, когда пробирался в лагерь, заставила ее ужаснуться. Она еще не успела поблагодарить его, но это тоже было к лучшему. Судя по его взгляду в долине, он ничего не хотел от нее.

«Дашь мне знать, когда пожелаешь, чтобы я относился к тебе как к своей женщине. После этого я дам тебе знать, хочу ли я, чтобы ты продолжала считать меня своим мужчиной».

— Никого не видно? — спросил Рено.

— Нет, — ответили одновременно Калеб и Виллоу.

— Хорошо. Как на тебя действует вид крови, Вилли? В обморок не падаешь?

— После тринадцати лет отношусь спокойно.

— Тогда найди место и перевяжи своего будущего мужа, пока я понаблюдаю за лугом.

В первый момент Виллоу не поняла. Когда до нее дошел смысл сказанных слов, она круто повернулась и уставилась на Калеба, который находился менее чем в двух футах от нее. Она негромко охнула, увидев пропитанный алой кровью левый рукав.

— Боже мой, Калеб! — голос Виллоу задрожал.

— Не упади в обморок, южная леди. Не хватало еще, чтобы ты сейчас сознание потеряла.

Суровый тон Калеба подействовал на Виллоу отрезвляюще. Она подошла поближе и осмотрела руку, ибо именно это требовалось от нее, если судить по строгому взгляду карих глаз.

— Вот, — сказал Калеб, доставая нож из-за спины, куда он сдвинул его, чтобы было удобнее ползти. — Тебе он понадобится.

Дрожащей рукой Виллоу взяла нож. Увидев на нем следы крови, она украдкой снова взглянула на Калеба, соображая, куда еще он может быть ранен.

— Это не моя кровь, — пояснил Калеб.

Виллоу с облегчением вздохнула и ничего не сказала.

— Ты разочарована? — спросил он с сардонической улыбкой.

Она слегка вздрогнула, взяла нож и поддела лезвием обшлаг рукава.

— Стой спокойно.

— Не беспокойся, южная леди. Я не дам тебе повода прибавить к моей ране еще одну.

Нож легко разрезал ткань. Виллоу сдвинула остатки рукава в сторону, открыв рану в области предплечья. Она закусила нижнюю губу, увидев кровоточащую борозду от пули.

— Калеб, я так сожалею, — прошептала она.

— Ты должна сожалеть, — сурово сказал Калеб. — Нас всех могли убить из-за твоих девчоночьих представлений о любви.

Виллоу посмотрела на Калеба и тут же отвела взгляд. Она увидела глаза хищной птицы, внимательные и беспощадные. Сейчас как никогда он был похож на мрачного ангела возмездия.

Ничто не изменилось. Ничто не изменится, да и не может измениться. Она влюбилась в человека, для которого главное — соблюсти баланс добра и зла, у которого строгие представления о долге и необходимости. Но у нее были собственные представления о добре и зле, долге и необходимости, и, по ее понятиям, нельзя заставлять человека вступать в брак лишь потому, что брат невесты столь хорошо владеет шестизарядным револьвером.

— Ты не единственный, у кого есть чувство долга, — сказала Виллоу. Она повернулась и поддела ножом обшлаг другого рукава. Когда Виллоу говорила, ее голос был похож на звук разрываемой материи. — Я не могу спокойно думать о том, что ты вступаешь со мной в брак только из-за того, что Мэт очень ловко обращается с оружием!

— Меня вынуждает вступить в брак револьвер твоего брата! — саркастически произнес Калеб. — Очень мило с твоей стороны считать меня трусом и к тому же соблазнителем, который превращает невинную девушку в шлюху!

— Соблазнителем? Не будь смешным! — сказала Виллоу, отчеканивая каждый слог и перевязывая рану с осторожностью, которая никак не вязалась с ее резким тоном. — Да еще до того, как ты поцеловал меня, я хотела тебя, и меня волновал даже воздух, которым ты дышал!

Тело Калеба напряглось, словно его ударили кнутом.

— Прости, — быстро сказала Виллоу, полагая, что причинила боль при перевязке. — Не хотела сделать тебе больно. А что касается трусости, то человек, способный пробраться средь бела дня в лагерь Джеда Слейтера, не может быть трусом. Ты просто очень практичен. Зачем тебе идти на явную смерть или сбегать? Ты выбрал брак. — Она отодвинулась от Калеба. — В этом все дело.

— Означает ли это, что ты закончила перевязывать? — сухо спросил Калеб, оглядывая руку. — Если так, то пора к Слейтеру.

Раздался предупреждающий крик Рено. Калеб повернулся и выхватил револьвер с такой скоростью, что Виллоу трудно было уследить за его движениями. Гром выстрелов прозвучал слева и справа от Виллоу, когда Калеб и Рено одновременно разрядили свои револьверы в двух появившихся из оврага людей в шестидесяти футах от них. Братья Слейтеры выстрелили в ответ наобум и заметались в поисках укрытия. Но укрытия поблизости не было. Калеб и Рено были меткими стрелками. Поняв, что спасения нет, Джед Слейтер повернулся и выстрелил.

Однако целился он не в мужчин, а в Виллоу.

Боль обожгла голову Виллоу, бросила ее на колени. С неба спустилась тьма и окутала ее. Виллоу услышала Калеба, окликающего ее, и потянулась к нему как к чему-то единственно незыблемому и надежному в этом черном вращающемся мире. Она почувствовала, как могучие руки подхватили ее, но и они не смогли вырвать ее из объятий внезапно наступившей ночи.

Тщетно пыталась Виллоу произнести имя Калеба. Ночь сгустилась и окутала ее тьмой и безмолвием.

Калеб почувствовал, как обмякло тело Виллоу, увидел кровь, струящуюся из-под волос. Напрасно повторял он полным отчаяния голосом ее имя.

Ответа не было. Да Калеб и не ожидал его. Дрожащими руками он коснулся кровавой раны и прижал Виллоу к себе — молча, как человек, не умеющий плакать.

* * *


Подъехав, Вулф увидел, что Рено и Калеб сидят в ажурной тени деревьев, а Виллоу лежит между ними. Калеб бросил беглый взгляд на Вулфа и лошадей и снова повернулся к Виллоу, словно боясь, что она исчезнет, если он оторвет от нее взор. Калеб держал в ладони и тихонько поглаживал ее руку, словно желая лишний раз удостовериться в том, что Виллоу жива.

Рено встал и подошел к Вулфу.

— Я слышал выстрелы… Виллоу ранена? — спросил, епе-шиваясь, Вулф.

— Да.

— Тяжело?

— Мы не знаем. Пульс у нее ровный, хорошего наполнения, но она без сознания.

Вулф прищурил глаза. Он в раздумье посмотрел на девушку, которая лежала неподвижно, и мужчину, который гладил ей руку с нежностью, какой Вулф не ожидал от Калеба.

— Что произошло? — спросил Вулф, отводя глаза в сторону, ибо почувствовал себя так, словно нарушил уединение Калеба.

— Слейтер и его братец вылезли из оврага. Я их засек, когда они были в шестидесяти футах. — Голос Рено звучал устало. — Виллоу перевязывала руку Калебу, не было времени увести ее отсюда. Когда Джед Слейтер понял, что его песенка спета, он выстрелил в нее… Да попадет его душа в ад!

— Аминь! — вздохнул Вулф. — А что с Щенком Койота?

— Мертв.

Рено взглянул на лошадей, которых привел Вулф. Среди них был и Измаил. Голову он держал высоко, ступал уверенно. Кроме легкого налета высохшей пены на шерсти, других следов тяжелой гонки на нем не было видно.

— Спасибо, что захватил жеребца, — с хрипотцой проговорил Рено. — Она так любит его.

— Не стоит благодарности. Я бы убил любого бандита в лагере, который поднял бы руку на этого гнедого красавца, — спокойно сказал Вулф. Он подождал, ожидая подробностей о состоянии Виллоу. — Крови много было? Может, из-за этого она сознание потеряла?

Рено поколебался, затем беспомощно махнул левой рукой.

— Ранение в голову… Калеб говорит, что рана неглубокая, поверхностная… Он говорит, что видел людей, которые ходили с пулей в голове. — Устало чертыхнувшись, он добавил:

— Но он также говорит, что видел, как люди умирали, не приходя в сознание, хотя рана у них была такая же, как у нее.

Вулф также негромко чертыхнулся и крепко сжал поводья.

— Похоже, придется разбивать лагерь здесь.

— Слишком близко к банде Слейтера.

— Они все разбежались, — уверенно сказал Вулф — Автоматическое ружье Калеба — настоящее чудо. Не нужно снимать его с плеча для перезарядки… Просто вставляешь сбоку пули и продолжаешь стрелять. Да оно дает сто очков вперед двум автоматическим ружьям Слейтера!

— Это потому, что стрелял ты, — заметил Рено. — Разве кто-нибудь сравнится с тобой в стрельбе из ружья.

— А с тобой в стрельбе из револьвера… За исключением, может быть, Калеба.

На лице Рено появилась еле заметная улыбка.

— Да, сноровистый парень этот Человек из Юмы! Пока я заряжал, он уже успел расстрелять весь магазин. И при том очень разумно действовал: сразу понял, что Щенок Койота — это мешок с дерьмом и перепуган до чертиков, поэтому все шесть пуль всадил в Джеда, а Щенка Койота оставил мне.

Вулф кивнул.

— Я видел, как стреляет Калеб… Он делает это нечасто, но когда делает, можно на него положиться… Очень рад, что у тебя с ним все разрешилось без оружия.

Рено задумчиво посмотрел на Вулфа.

— Да, начало нашего знакомства не сулило ничего хорошего… Сейчас-то я знаю, что человек он правильный… Вот только зря казнит себя за то, что произошло с Вилли. Не его вина, что этот подлый и поразительно живучий тип, после того, как получил шесть пуль, сумел выстрелить. — Рено сердито махнул рукой. — Но он не слушает меня. Ты не можешь его образумить?

— Я попробую, хотя и сомневаюсь в успехе. Я пришел к выводу, что мужчины перестают разумно рассуждать, когда дело касается их женщины. В особенности такие мужчины, как Калеб Блэк. Глубокие реки текут спокойно, но помогай бог тому глупцу, который попытается изменить их течение.

Вулф подошел поближе к Виллоу. Когда Калеб поднял глаза, слова, которые хотел произнести Вулф, застряли у него в горле. Калеб был похож на человека, который утратил веру во все, даже в бога.

— Чем я могу помочь? — спросил тихо Вулф.

— Приведи ее кобыл, — сказал Калеб, снова опуская глаза на Виллоу. Тыльной стороной ладони он тихонько поглаживал ей щеку. — Я хочу, чтобы, проснувшись, она увидела, что все ее лошади пасутся неподалеку. Я хочу, чтобы она открыла глаза и увидела…

Калеб замолчал. Вулф положил руку на плечо Калеба, сжал его и, ничего не сказав, удалился. Не существовало слов, которые могли бы вернуть блеск глазам Калеба.

Калеб не поднял головы, когда Вулф отъехал. Он не поднял головы, когда Рено соорудил огромную постель из лапника. Но когда Рено хотел перенести Виллоу, Калеб оттолкнул его руки и поднял Виллоу сам, несмотря на раненую руку. Боль в руке не имела никакого значения, она лишь, напомнила ему о том, что он был жив, а вот Виллоу…

— Я пойду на тот холм, — сказал Рено. — Мне будет легче охранять оттуда.

Калеб кивнул, опять же не поднимая головы. Со всеми предосторожностями он положил Виллоу на постель, подоткнул одеяла и лег рядом. Его пальцы снова отыскали запястье Виллоу, чтобы слышать пульс. Ровное биение пульса — это было то, что стояло между Калебом и темнотой, о существовании которой он и не подозревал до того момента, когда обернулся на крик Виллоу и увидел, что она падает.

Но Виллоу знала о существовании такой темноты. Он увидел ее в глазах Виллоу прошлой ночью, когда она стояла, освещенная луной, и называла себя шлюхой. Он был в гневе на нее за то, что она так уничижительно думала о себе, о нем, о том, что их соединяло. Ее ярость по силе не уступала его гневу и той страсти, которую они вместе переживали.

Но, несмотря на боль и гнев, Калеб слышал, как она в тишине произносит его имя, и спрашивал себя, почему то, что начиналось в солнечном свете и ликовании, кончается страшной чернотой. Он задавал себе этот вопрос с того момента, когда узнал, что она была сестрой Рено.

Калеб не получал ответа, была только боль, которая становилась все сильнее при мысли о том, что любовь неизбежно кончится и превратится в ненависть.

И это случилось.

Калеб закрыл глаза, словно это могло помочь ему избавиться от бередящих душу воспоминаний.

«Калеб, в чем дело, Калеб! Что произошло? Почему ты не отвечаешь мне? Калеб!»

И вдруг он понял, что это не воспоминания и что Виллоу произносит его имя.

— Калеб!

Он медленно открыл глаза, боясь, что ему все снится.

Виллоу тревожно смотрела на Калеба, ее сердце сжималось при виде его измученного лица. Поморщившись от неизвестно откуда взявшейся головной боли, она дрожащими пальцами коснулась его щеки, чтобы убрать боль, которая была видна в его глазах.

— Ты ранен, — сказала Виллоу, словно впервые увидев пропитанную кровью повязку.

— Да, пулей. — Калеб внимательно смотрел на нее, удивляясь нежности ее взгляда, словно вообще не было прошедшей ночи. — И ты тоже ранена.

Ее глаза широко раскрылись, в них заиграли оттенки голубого и зеленого, янтарного и серого цветов. Напряжение Калеба еще больше спало, когда он увидел, как сократились ее зрачки, когда на лицо Виллоу упали лучи. У человека, который умирал от раны в голову, оба глаза не реагировали на свет.

— Ранена? — переспросила она. — Как? Когда? Не помню…

— Не вставай! — сказал Калеб, но было уже поздно.

Виллоу застонала. Калеб осторожно опустил ее на постель.

— У меня болит голова.

— Это ты наткнулась на пулю. — Он нежно поцеловал ее и потрепал по щеке. Увидев, что она не отстранилась, а даже потерлась о его ладонь, Калеб почувствовал невыразимое облегчение. Он прикоснулся к ее губам и сказал шепотом:

— Лежи спокойно, любовь моя. Ты слабая, как котенок.

— Когда все это случилось?

Калеб посмотрел на часы и был поражен, как мало прошло времени. Ему казалось, что он уже долгие месяцы видит Виллву в забытьи.

— Меньше часа назад, — ответил он.

Она нахмурилась, пытаясь что-то вспомнить.

— А Мэт? С ним все в порядке? А как ты себя чувствуешь?

— Твой брат охраняет нас на холме. Моя рана пустячная. Вулф поехал за твоими кобылами. Он уже привел Измаила Все складывается отлично. Вот только с тобой случилась беда Что ты еще помнишь?

В голосе Калеба прозвучала надежда. Ранение в голову нередко сопровождается потерей памяти — амнезией. Он много отдал бы за то, чтобы Виллоу забыла все, что произошло прошлой ночью.

Калеб точно зафиксировал тот момент, когда Виллоу все вспомнила. Ласковый свет и любовь погасли в ее глазах. Она медленно отвернула лицо, и его пальцы перестали касаться ее щеки.

— Я помню, как сбежала, чтобы ты не женился на мне под револьвером Мэта, — сказала наконец Виллоу.

— Да, я вижу, что ты это помнишь… Что еще? — ровным, бесстрастным голосом спросил Калеб.

Виллоу нагнулась, поднесла руку к вискам и потерла их, пытаясь снять боль.

— Еще я помню, как я долго и очень быстро скакала на Измаиле.

— Измаил показал себя молодцом. Джед Слейтер плевать хотел на людей вообще и на женщин в частности, но он известный коннозаводчик в Кентукки. И он лично распорядился, чтобы Измаилу дали как следует остыть… А что еще ты помнишь?

— Как я дралась с мужчиной, который схватил меня… Но не помогло… Он так ударил по щеке, что у меня потемнело в глазах…

Калеб стиснул зубы.

— Все же ты сумела хорошо разукрасить ему физиономию.

— Да, я помню его лицо… Он охранял меня. — Выражение лица Виллоу изменилось, когда она вспомнила кровь на ноже Калеба. — Я думала, что он заснул… но это ведь не так?

— Что еще ты помнишь?

— Тебя, — просто сказала Виллоу. — Ты освободил меня, полз позади меня, а когда началась стрельба, закрыл своим телом. — Она посмотрела на него через частокол янтарных ресниц. — Это тогда тебя ранило? Я почувствовала, как ты дернулся.

— Что еще ты помнишь?

— Мне очень жаль, Калеб, — прошептала Виллоу, как бы не слыша его вопроса. — Я не хотела причинять тебе неприятности. Я была соблазнительница, а не соблазненная… Я видела, что Мэт этого не понимает. И поэтому я убежала. Мой брат великолепный стрелок.

Она запнулась, дыхание ее прервалось. Перед ее глазами возникла сцена, когда Калеб мгновенно развернулся, выхватил пистолет, и с двух сторон одновременно прозвучали выстрелы.

— Ты такой же быстрый, как и мой брат.

— Возможно, но вероятнее всего нет, — спокойно сказал Калеб. — В любом случае быстрота — это еще не все. Важнее то, что ты способен поразить цель и готов принять пулю в ответ.

— Ты принял…

Виллоу вздохнула и вернулась к теме, которая была для нее самой важной.

— Ты не боишься ружья Мэта, тогда почему же ты предпочел жениться на мне, а не иметь дело с братом?

— Я не хотел убивать человека, которого ты любишь, — ответил Калеб. — Ты любишь брата. Ты сказала, что любишь меня… Один из нас был бы убит… А скорее всего — оба Именно это случается, когда два стоящих друг друга человека достаточно глупы или невезучи и вынуждены скрестить оружие… Поскольку я в любом случае намеревался жениться на тебе, было глупо драться с Рено.

— А когда… — Виллоу проглотила комок в горле, — когда ты узнал, что Мэт блестяще владеет оружием?

— В ту минуту, когда Бекки назвала имя Рено. У твоего брата репутация человека, с которым лучше не встречаться на узкой тропе. Он не прилагал специальных усилий к тому, чтобы создать себе такую репутацию, но… людская молва летела впереди него. Вулф предупреждал меня, что Рено и я скорее всего убьем друг друга.

— И ты, зная это, продолжал идти по его следу?

Калеб нахмурился.

— Конечно. Если я уклонюсь, кто еще позаботится о том, чтобы впредь не соблазняли невинных девушек и не бросали их потом, когда им пришла пора родить?

— Мэт никогда не сделал бы такой вещи!

— Я знаю. Теперь… И я тоже не сделаю этого. Мы женимся с тобой, Виллоу.

— Ты меня не соблазнял! — сказала она сквозь стиснутые зубы.

— Чушь собачья, — грубовато возразил Калеб. Он коснулся щеки Виллоу, как бы принося ей извинения. — Душа моя, ты пойми, что еще ни один мужчина не подбирался к девушке так целеустремленно, как я. Сочетание невинности и страсти в тебе сводило меня с ума. Я был преисполнен желания иметь тебя, но еще больше хотел, чтобы ты попросила меня об этом. Моя гордость не могла смириться с тем, чтобы кто-то сказал, что я взял тебя вопреки твоему желанию.

— Ах, вот почему ты просил, чтобы я оттолкнула тебя, — сказала тихо Виллоу, начиная кое-что понимать.

— Не поэтому, — ответил негромко Калеб. — Я только что узнал, что ты была сестрой человека, которого я поклялся убить. Я понимал, что, если я возьму тебя, ты возненавидишь себя, как и меня, когда увидишь мертвое тело Рено. Я не хотел этого, но в то же время я настолько желал тебя, что не смог совладать со своим желанием.

Глаза Виллоу в смятении расширились, когда она поняла, что Калеб пытался пощадить ее, но даже при его железной выдержке не сумел этого сделать.

— Вот тогда-то я и попросил тебя оттолкнуть меня, — прошептал Калеб. — Когда узнал, что ты сестра Рено Мысль о том, что ты возненавидишь меня, ложилась мне свинцом на сердце, но я не знал, как выйти из тупика Я не мог жить, если бы позволил Рено уйти и продолжать свое грязное дело… И в то же время я так желал тебя что не мог потерять. Так и эдак я проигрывал

Виллоу вспомнила свои терзания, когда стала перед выбором: либо выйти замуж за человека, который ее не любил, либо стать свидетелем смерти от руки брата че ловека, которого она любила. Любой из этих вариантов был неприемлем, поэтому она предпочла просто убежать чтобы не стоять перед выбором У Калеба не было даже такого выхода. Долг, страсть, смерть сплелись в неразрывный узел.

Виллоу не знала, что бы она сделала на его месте. Она тихонько застонала, с болью осознав, что Калеб заплатил непомерно высокую цену за недолгие дни радости.

Длинные пальцы снова коснулись щеки Виллоу и тут же убежали, ибо Калеб боялся ее реакции.

— Я взял тебя, потому что не мог совладать с собой, — признался Калеб. — И ничего не требовал от тебя, потому что не мог… Я никогда не чувствовал себя с женщиной так хорошо, как с тобой… Здесь были и страсть, и покой, и смех — все вместе. Благодаря тебе я понял, как многого мне недоставало… И каждый час, каждое мгновение я мучился оттого, что потеряю тебя, как только встречу Рено.

Калеб проглотил комок в горле и глубоко вздохнул, чтобы снять напряжение. Все было тщетно. Тяжесть не покидала его с того самого момента, когда он узнал, что Виллоу сестра Рено.

— А потом ты назвала себя шлюхой, — шепотом сказал Калеб. — Ты словно перечеркнула все светлое между нами… Ведь мы не просто два незнакомца, которые наткнулись друг на друга в темноте, удовлетворили свою похоть и разбежались… Для меня то, что было между нами, — прекрасно.

Тяжелая складка пересекла его лоб — свидетельство того, что за внешним спокойствием скрывался ураган чувств.

— И вот я дал тебе то, что ты просила, — продолжал Калеб. — Я дал тебе возможность спать одной, оттолкнуть меня… А поутру я обнаружил, что, хоть я и не убил твоего брата, ты возненавидела меня до такой степени, что готова погибнуть, лишь бы не выходить за меня замуж.

— Не правда! — сказала Виллоу, вставая. На мгновение боль сдавила ей голову, и она прикрыла глаза, но боль тут же прошла, растворилась, по всей видимости, из-за острой необходимости объяснить нечто важное Калебу — Я не собиралась погибать! Я просто не хотела всю жизнь прожить с человеком, который думает, что между мужчиной и женщиной все сводится к простейшей форме торговли: она гасит его зуд, а он одаривает ее либо браком, либо пригоршней серебра… Это в зависимости от сорта женщины… По такой логике все женщины одинаковы: они все шлюхи.

Калеб сел, пытаясь вернуть себе хладнокровие — качест во, которое всегда было присуще ему до встречи с Виллоу Моран. Он склонил лицо к ее шее, легонько, чтобы не причинить боли, обнял ее.

— Я никогда так не думал, — хрипло произнес Калеб — Когда ты отдалась мне. — Его голос угас, затем снова появился, но стал еще более хриплым — Это был самый лучший подарок, который я когда-либо получал Я ничего не мог дать тебе взамен, кроме смерти брата. Или моей Мне оставалось лишь одно: подарить тебе такое наслаждение, чтобы ты все-таки не смогла меня возненавидеть, что бы ни случилось после того, как я найду твоего брата.

Калеб заставил себя сделать глубокий, ровный вдох Это не помогало. Острая боль не проходила.

— Когда я узнал, что Рено не соблазнял мою сесгру, я подумал, что бог услыхал мои молитвы. Я выбрался из ловушки! Но ты все равно меня ненавидела. — Калеб снова глубоко вздохнул. Он закрыл глаза, собирая силы для того, чтобы успеть сказать все, что должен был сказать. — Возможно, ты уже понесла моего ребенка. Я не могу позволить тебе уйти одной. Мы собираемся пожениться. Мы должны сделать это ради ребенка, которого, возможно, зачали Согласись с этим, Виллоу Не возражай мне больше. Ты только причинишь боль себе

— Долг, — сказала Виллоу, пытаясь скрыть горечь, хотя ей это не удалось. — Проклятый долг! — прошептала она в отчаянии. — Целая жизнь, в которой нет ничего, кроме холодного долга! Я не хочу этого! И поэтому я убежала Я не хочу, чтобы брак был простой оплатой долга!

Волна дрожи пробежала по телу Калеба, и его голос стал еще более грубым и хриплым.

— Мне очень жаль, Виллоу Я тоже хотел большего Я хотел, чтобы ты спала в моих объятиях и я пробуждался, видя твою улыбку. Я хотел встречать любовь в твоих глазах Я хотел построить дом для тебя и подарить тебе детей Я хотел страсти настолько глубокой, чтобы мог утонуть в твоей душе, а ты — в моей. Я хотел… всего

— И я тоже, — прошептала она.

— Мы еще можем все это иметь, — сказал Калеб — Ты можешь простить и снова полюбить меня? Я нуждаюсь в этом… Я люблю тебя так сильно, что не могу без тебя дышать.

Виллоу вздрогнула и хотела воскликнуть, что это долг маскируется под любовь, но у нее не хватило на это сил. У нее не было сил даже для того, чтобы сидеть, не опираясь на человека, который всегда был сильнее и тверже ее, ни в чем не нуждался и знал лишь себя, бога и долг.

— Не надо, — устало вздохнула Виллоу. — Не надо рассказывать мне сладкие сказочки про любовь, чтобы уложить меня в постель. Я больше не глупая девчонка, я…

— Не продолжай, Виллоу, — тихо перебил ее Калеб. — Я не хочу, чтобы ты снова называла себя шлюхой… Я знаю, что ты ненавидишь меня. Знаю, что не должен был соблазнять тебя, но я не могу изменить то, что произошло. Все, что я могу, — это жить с тобой и стараться больше не причинять тебе боли.

— Долг, — подытожила Виллоу.

— Да причем здесь долг, — застонал Калеб. — Я люблю тебя!

Виллоу почувствовала одну-единственную каплю на своей щеке и вздрогнула. Она считала, что более не способна на слезы. Но когда она подняла руку, чтобы стереть свидетельство своего отчаяния, она поняла, что ее щеку обожгла совсем не ее слеза.

Нерешительно, боясь в это поверить, дрожащей рукой Виллоу дотронулась до щеки Калеба. И эти горячие слезы внезапно открыли ей истину. Чувство долга способно подвигнуть человека на месть за сестру с риском для собственной жизни. Чувство долга способно заставить его рисковать жизнью ради спасения захваченной бандитами женщины. Чувство долга способно вынудить его вступить в брак с соблазненной девушкой. Но чувство долга не может выжать слезу из такого твердокаменного человека, как Калеб Блэк.

Потрясенная открытием, Виллоу прислонилась щекой к лицу Калеба, повернулась и поцеловала его, ощутив горьковатый вкус своих и его слез. Два шепота, два счастливых голоса слились в один. Это были голоса мужчины и женщины, которых соединило необоримое чувство. А имя ему — любовь.


Эпилог


С горных вершин стекал прохладный, бодрящий ветер, кружил опавшие желтые листья осин. Измаил поднял голову и повел ноздрями, учуяв знакомый запах мужчины и женщины, которые появились вместе на лугу Позади них, у лесной опушки, виднелся бревенчатый дом, возле которого стояла срубленная из золотистых бревен конюшня. Стеклянные окна, приобретенные в Денвере, — свадебный подарок Вулфа — поблескивали на солнце.

Некоторое время Измаил наблюдал за Калебом и Виллоу, затем опустил голову, фыркнул и захрустел ароматной осенней травой. Рядом паслись четыре кобылы арабской породы, их бока округлились от приплода, который они собирались принести весной. Неподалеку щипали траву длинноногие, поджарые монтановские кобылы. У них тоже намечался приплод на исходе зимы. В южной части луга паслись упитанные коровы, которым были явно по вкусу и шли на пользу сочные травы Колорадо. Тут и там на лугу возвышались стога сена, распространяя вокруг густой, дурманящий аромат скошенных трав.

Калеб перенес Виллоу через ручей, который пробегал мимо их дома. Обняв его за шею, Виллоу с улыбкой смотрела в глаза любимому. На левой руке у нее поблескивало золотое кольцо. Оно было сделано из самородка, который Рено нашел в затерянной среди каменистых скал высокогорной долине.

— А на следующий год, — продолжал мечтать Калеб, коснувшись ртом губ жены, — все пастбище будет огорожено. Ну а сейчас Измаилу придется бдительно охранять своих кобыл.

— Он поработал на славу, — заметила Виллоу.

Калеб хмыкнул.

— Не спорю. Хотя мои монтановские кобылы побольше и повыше тех, к которым он привык, это не убавило ему прыти.

Виллоу хотела было остаться серьезной, но, увидев лукавые искорки в глазах мужа, тихонько рассмеялась и поцеловала его в подбородок.

— A y тебя убавится прыти, когда я стану большой?

Лицо Калеба стало серьезным.

— А ты собираешься стать большой?

— Думаю, что весной я буду такой же, как все эти кобылы.

— Ты уверена? — спросил он, стараясь скрыть тревогу, которая вселялась в него всякий раз при мысли о ребенке — ведь его сестра умерла родами.

— Я сильная, — шепнула Виллоу, — не беспокойся, любовь моя.

Радость и одновременно тревога были в глазах Калеба, когда он смотрел на женщину, ставшую для него центром-и смыслом жизни.

— Я буду с тобой, — сказал он.

* * *


И он был.

Их первенец родился, когда с высокогорья хлынули многоголосые, шумные ручьи. Как и все его братья и сестры, родившиеся после него, он вырос высоким, сильным, смелым и прямодушным, а воспитали его таким и дикая, первозданная красота страны, где он жил, и светлая любовь Калеба и Виллоу, которая всегда была перед его глазами.


notes


Примечания


1


Спинет — музыкальный инструмент, разновидность клавесина.