Только моя
Элизабет Лоуэлл


Колорадо #2


Немного найдется книг, где о любви писалось бы столь откровенно и в тоже время столь чисто и возвышенно, как в романах Элизабет Лоуэлл. Благородство характеров не избавляет героев от острых коллизий в их отношениях, которые держат читателя в напряжении до последней строки. Действие в романах происходит на Диком Западе в эпоху его освоения. Живо написанные авантюрные сцены, утонченная эротика мягкий юмор и солнечный хеппи-энд делают книгу захватывающим и увлекательным чтением.

Что общего между индейцем-полукровкой, зарабатывающим на жизнь охотой за мустангами в диких прериях Дальнего Запада, и прелестной, хрупкой шотландской аристократкой? То, что и Вулфу Лоунтри и Джессике Чартерис необходимо срочно вступить в фиктивный брак. Вулф поклялся себе, что никогда не воспользуется отчаянным положением Джессики и не принудит ее к исполнению супружеского долга. Но о каких клятвах и каком принуждении может идти речь, если страсть, точно магнит, притягивает двоих друг к другу?


Пролог


Лондон, 1867 год


— Жениться на тебе, малышка? — Вулф Лоунтри громко рассмеялся, кружа ее в танце. — Не будь смешной. Что общего между полукровкой — охотником за мустангами и английской аристократкой?

— Я шотландка, а не англичанка, — машинально произнесла Джессика Чартерис.

— Я знаю, — Вулф улыбнулся, как и тогда, много лет назад, когда дергал ее за длинные косы, желая подразнить. — Ты клюешь на приманку, прямо как голодная форель.

Пытаясь за кокетливостью скрыть решимость и страх, Джессика откинула голову назад и улыбнулась Вулфу.

— Это был бы гениальный союз, — сказала она горячо. — Тебе не нужны наследники, потому что у тебя нет ни земель, ни титулов, которые надо кому-то передать. У меня нет ни нужды в деньгах, ни стремления к брачному ложу. Мы оба обожаем тишину и дружескую беседу. Мы любим скакать на лошадях, охотиться и читать у камина. Что еще требуется для женитьбы?

Непринужденный смех Вулфа привлек внимание великосветского общества, собравшегося на вечер в честь двадцатилетия Джессики. Вулф проигнорировал эти взгляды — он приучил себя не обращать внимания на аристократические колкости. Человек, которого здесь называли «виконтовым дикарем», давно понял, что его место в Америке, а не в Англии с ее титулами и холодным презрением к незаконным сыновьям.

— Жениться на тебе…

Вновь повторив эти слова, Вулф покачал головой, но, вопреки своему благоразумию, в душе он не мог сдержать радости, что танцует с ней, с феей, чьи каштановые волосы казались почти совсем темными, и лишь прямой солнечный свет выявлял их огненный оттенок.

— Малышка, я соскучился по тебе, по твоей резвости и шалостям. За эти несколько минут я смеялся больше, чем за несколько лет без тебя. Я попрошу лорда Роберта привезти тебя, когда он приедет в очередной раз поохотиться. А твой будущий муж не спортсмен? Лорд Гор — так, кажется, его зовут? Я должен познакомиться с твоим женихом. Он сегодня здесь?

Страх овладел Джессикой, и она сбилась с плавного ритма вальса. Вулф подхватил ее и со свойственной ему тактичностью помог опять войти в танец.

— Прости меня, — пробормотал он. — Я сегодня неловок.

— Ты все прекрасно понимаешь. Неловкой была я, а не ты.

Хотя голос Джессики казался беспечным, Вулф почувствовал, что под этой безмятежностью скрывается нечто другое. Пока молодые люди вальсировали, он смотрел в ее темные глаза и с трудом верил тому, что видел. Ушел в прошлое худенький ребенок с зелеными глазами, огненно-рыжими волосами и звонким смехом. Вместо него появилась ослепительной красоты молодая девушка, которая приводила его в смятение. Но в этом он отказывался признаваться даже себе.

— Неловкий эльф? — спросил Вулф. — Невозможно, малышка. Как и брак между незаконнорожденным полукровкой и леди Джессикой Чартерис. — Он улыбнулся, показав крепкие белые зубы, контрастировавшие со смуглой кожей лица. — Но это остроумная мысль. Примите мое восхищение.

Джессика вновь сбилась и снова была подхвачена легким движением мужчины, который обнимал ее не крепче, чем это положено в вальсе. Но даже в танце сила Вулфа бросалась в глаза. Она всегда думала о его силе как о защите, даже когда он был далеко все эти долгие годы. Она жила воспоминаниями и сознанием того, что где-то на земле есть у нее защитник. Эта вера спасла ее от паники и тогда, когда опекун настоял, чтобы она выходила замуж за лорда Гора.

Сейчас же она почувствовала, что больше не может рассчитывать на Вулфа, что он бросает ее на произвол судьбы и что она должна бороться за жизнь самостоятельно. Одна.

«Боже мой, что мне делать? Вулф должен согласиться на брак! Как мне убедить его?»

— У тебя холодные пальцы, Джесси, — нахмурился Вулф. — Ты дрожишь. Тебе нездоровится?

Озабоченность Вулфа вернула Джессике надежду. Он действительно беспокоился о ней. Она прочла это в необычном выражении его глаз — не черных, но и не голубых, скорее цвета густых сумерек или сапфира при вечернем освещении. Она улыбнулась с облегчением, не ведая о том, как улыбка преображает ее тонкое лицо.

— Просто разволновалась при виде тебя, Вулф. Когда ты не ответил на письмо леди Виктории, я испугалась, что ты забыл меня.

— Ну как я мог забыть своего рыжеволосого эльфа. Забыть малышку, которая однажды здорово разыграла меня — зашила рукава так аккуратно, что даже шва не было видно? Малышку, которая подсунула мне соль вместо сахара и затем так счастливо смеялась, глядя на мои гримасы? Малышку, которая спряталась от грозы в стогу и которую я едва нашел, а затем пообещал остановить гром?

— Что ты и сделал весьма успешно. — Джессика невольно прижалась к Вулфу, стремясь ощутить успокаивающее тепло его тела, найти защиту в его силе. — В самом деле, весьма успешно.

— Это обычное совпадение — больше ничего, — сухо произнес Вулф, отстраняясь от Джессики. — Гроза к тому времени уже закончилась.

— Я после этого долго называла тебя Заклинателем Грома.

— А я тебя — Сенной Девочкой.

Танцующие поблизости пары, привлеченные серебряным смехом Джессики, бросали на нее доброжелательные взгляды.

— Твой смех заставит улыбнуться даже камень, — сказал Вулф.

— Я скучала по тебе, мой лорд Вулф. Ты не должен был отсутствовать так долго. Сердечная рана герцогини зажила уже через полгода. Ты мог бы приехать.

— Я не лорд. Я дикарь, незаконнорожденный сын женщины из индейского племени, Чейеннов и лорда Стюарта, виконта…

Маленькая ручка Джессики накрыла рот Вулфа, прервав его монолог на полуслове. Она прекрасно понимала, что обстоятельства его рождения давали постоянный повод для язвительных выпадов как английским аристократам, так и не столь высокородной матери Джессики и титулованному отцу-шотландцу.

— Я не позволю тебе плохо говорить о моем лучшем друге, — сказала Джессика решительно. — Эльфы обладают магическими способностями. Ты — мой лорд Вулф. Если ты спасешь меня от ледяной пурги снаружи, я спасу тебя от распутных герцогинь внутри.

Улыбнувшись, Вулф посмотрел поверх затейливой прически Джессики в черную ночь за окнами дома лорда Стюарта. В отраженном свете тускло мерцали крутящиеся крупицы мокрого снега.

— Ты права, — согласился он. — Непогода разыгралась. Такого не было, когда я сошел с корабля.

— Я всегда знаю о приходе шторма. Я привыкла наблюдать, как шторм движется по заливу, и отсчитываю секунды, пока он не достигнет дома.

Вулф скорее угадал, чем почувствовал, как она подавила в себе дрожь. Она прильнула к нему всем телом. И в то же время от нее не исходило тех сигналов, которые идут от женщины, когда ее волнует близость мужчины.

— Ты всегда боялась шторма? — спросил он.

— Я не помню.

Отсутствие музыки в голосе Джессики удивило Вулфа. Он забыл, что она говорила редко, если говорила вообще, о девяти годах до того времени, как умер граф Гленшир, и она оказалась под опекой кузена, которого ранее никогда не видела.

— Странно, что ты не помнишь.

— А ты помнишь свое детство среди чейеннов?

— Помню какой-то особый запах лесного дыма, лагерный костер среди ночи, песни и танцы, вызывающие духов… да, я помню.

— Преклоняюсь перед твоей превосходной памятью. — Джессика улыбнулась и взглянула сквозь ресницы, как ее научила этому леди Виктория. — Не могли бы мы танцевать подальше от этого окна? Здесь очень сильный сквозняк.

Вулф бросил взгляд на изящный поворот шеи Джессики, на ее плечи, на нежную округлость груди, прикрытой голубым шелком. Гладкий золотой медальон блестел в затемненной ложбинке. Вулф сам подарил его Джессике перед отъездом в Америку — отъездом, который должен был избавить семью Стюартов от гнева герцога-рогоносца. Интересно, носит ли она портрет своего жениха в медальоне?

Джессика тихонько вздохнула, а Вулф перевел взгляд с золотого медальона на нежную кожу под ним. От нее исходил тонкий аромат роз под летним небом, да и рот Джессики напоминал бутон из того же сада. Она казалась воздушной и невесомой в танце.

Она была ребенком, который на одиннадцать лет моложе его, и этот ребенок заставлял его пылать.

— Если вам холодно, леди Джессика, в следующий раз надевайте платье, которое основательнее укроет ваше тело.

Холодность его тона удивила Джессику. Он называл ее леди Джессикой лишь тогда, когда сердился на нее. Она посмотрела на скромное декольте своего платья. Ни одна женщина в зале не была задрапирована основательнее.

— О чем ты говоришь, Вулф? Леди Виктория возражала против моего платья…

— Редкое проявление здравого смысла с ее стороны.

Джессика рассмеялась.

— Ты не понял меня. Она хотела, чтобы линия декольте была ниже, талия уже, а обхват кринолина больше Я предпочла французский фасон, без этих утомительных кринолинов.

Вулф вспомнил, как Джессика бросилась к нему, когда увидела его впервые после приезда. Он вполне отчетливо различил женственный изгиб бедер под прозрачной материей. Это невольно напомнило ему, что его малышка выросла… и скоро станет женой лорда…

— Я не хотела этой огромной тяжести юбок, жемчугов и бриллиантов, — продолжала Джессика. — Леди Виктория сочла мое платье и украшения простоватыми. Она сказала, что я напоминаю палку, которую как раз принесла одна из собак.

— На палку? — пробормотал Вулф, глядя на бархатную тень между юных грудей Джессики. — Твоим опекунам явно требуются очки.

Если бы другой мужчина посмотрел на Джессику таким образом, она сочла бы необходимым прекратить танец. Но с Вулфом все было иначе. У него не было титулов, не было нужды в наследниках; ему не нужна женщина, чтобы без конца рожать детей.

Свирепо завывал ветер, град, словно дробь, стучал по стеклу Вздрагивая от страха, причину которого она знала в снах и забывала сразу же после пробуждения, Джессика невольно еще теснее прижалась к Вулфу. Но, даже облегченные, юбки ее бального платья препятствовали этому. Она споткнулась в третий раз и снова была подхвачена руками, сильными и нежными одновременно.

Звучали последние такты вальса. Приближалась полночь.

«Как мало осталось времени!»

— Джесси, ты дрожишь. Что с тобой? Я думал, что ты переросла свою боязнь шторма, когда тебе исполнилось десять лет

— Только потому, что знала: ты защитишь меня.

— Ты жила очень неплохо в мое отсутствие, — сказал Вулф сухо.

— Только потому, что знала: ты вернешься. И ты действительно вернулся — Джессика посмотрела на Вулфа с мольбой, в ее взгляде не было и тени кокетства. — Ты должен жениться на мне, Вулф Лоунтри. Без тебя я погибла.

Вначале он подумал, что она снова поддразнивает его, но затем понял, что она говорит совершенно искренне. Он автоматически выполнил элегантный поворот и отпустил Джессику с последним музыкальным аккордом. Она припала к его руке, как это было в конце их первого танца несколькими минутами ранее

— Малышка, ты должна отпустить меня, — сказал Вулф негромко, глядя ей в лицо, которое сейчас показалось ему опасно прекрасным. — Я не лорд, а ты уже не ребенок. Ты леди, и скоро будет объявлено о твоей помолвке. Один танец с виконтовым дикарем еще терпим. Два породят разговоры. Три вызовут скандал. Мы танцевали дважды. Мы не должны больше этого делать.

— Вулф, — прошептала она.

Но было уже поздно. Он поклонился и отошел от нее.

Потемневшими от страха глазами Джессика смотрела на удалявшегося Вулфа. Он выделялся в любой толпе… Дело было не в росте, хотя он был выше многих. И не во внешности, хотя он был, безусловно, красив — прямые черные волосы, смуглая кожа, темно-синие глаза. Вулфа отличала походка, какое-то органичное сочетание силы и неуловимой грации. Он превосходно, как охотящийся кот, владел своим телом.

Джессика нуждалась в этой мужской силе, этой уверенности. Мысль о возвращении Вулфа помогала ей держаться, хотя в последнее время тяжелая сеть обстоятельств и традиций все теснее опутывала ее. Ей надо каким-то образом все объяснить Вулфу. Она вовсе не шутила, когда предлагала ему жениться на ней. Более того, она за все свои двадцать лет никогда не была более серьезной.

Ветер стонал за окнами лондонского дома лорда Стюарта и стучал ставнями. Зима подходила к концу, а весна только вступала в свои права, и сейчас два времени года боролись между собой за влияние, сотрясая в этой битве каменные человеческие города. Сердце Джессики сжалось от страха, когда порыв ветра перерос в протяжный, леденящий душу вой. Ее рука потянулась к медальону, в котором хранилось изображение Вулфа.

«Я в безопасности. Вулф защитит меня. Я в безопасности. Никакой шторм не причинит мне зла».

Прикосновение к медальону и беззвучная молитва успокаивали Джессику в те годы, когда Вулф был сослан в Америку. Сейчас он вернулся… Однако она чувствовала себя куда более одинокой, чем тогда, когда он извлек ее из стога сена и остановил грозу, обратившись к грому с заклинаниями, которые слышал в детстве от своей матери.

Джессика переплела пальцы рук, чтобы скрыть дрожь, однако она не могла скрыть бледность на лице и отчаяние в глазах.

— Боже, ну разве с таким лицом празднуют собственный день рождения, а заодно и помолвку? — спросила леди Виктория. Голос ее звучал спокойно, взгляд был проницательным.

— Я вообще не хочу выходить замуж.

Леди Виктория вздохнула и взяла холодные руки Джессики в свои.

— Я знаю, дорогая, я это отлично знаю. Я помнила о твоих желаниях, когда выбирала тебе мужа. Тебе не придется долго терпеть лорда Гора. Он стар и слишком злоупотребляет вином. Пройдут считанные годы — и он покинет этот мир. Ты останешься состоятельной вдовой, у которой впереди вся жизнь. — Она чуть улыбнулась. — Конечно, если не пожелаешь пойти на скандал, как французская герцогиня…

— Я скорее умру, чем позволю мужчине овладеть мной.

В ответ Виктория грустно засмеялась.

— Ах, Джессика! Тебе надо было родиться в строгой католической семье и уйти в монастырь, но — увы! Ты единственный отпрыск шотландской девушки-протестантки и шотландского графа. Титул и земля ушли от тебя, у тебя нет своего состояния. Ты должна выйти замуж. Лорд Гор, при всех его недостатках, владеет достаточным богатством, чтобы содержать даже королеву

— Вы мне уже говорили это. Много раз.

— В надежде, что в один прекрасный день ты меня услышишь, — парировала Виктория.

— В Америке даже рабов освободили. Не пора ли и в Англии обращаться с женщинами более уважительно? Мягкая рука властно легла на подбородок Джессики

— Упрямая шотландская девчонка, — сказала Виктория. — Но в этом я даже более упряма, чем ты Ты пользуешься привилегиями аристократки. Женщина из простой семьи в твоем возрасте уже давно плодила бы детей для первого же мужлана, который оказался у ее юбки

Лицо Джессики вытянулось.

— Тебе покровительствовал мой второй муж и воспитывал так, как если бы ты была его родным ребенком, — продолжала Виктория холодно и неумолимо. — Ты росла в неге и богатстве. И несмотря на эту ужасную американскую горничную, которой ты подражаешь, тебя научили говорить на правильном английском языке и быть настоящей леди. А теперь за все это ты должна отплатить тем, что произведешь наследника, который навсегда соединит имения виконта и богатства судоходной империи баронета Гора.

Длинные каштановые с огненным отливом ресницы Джессики опустились, чтобы скрыть отвращение

— Сударыня, пожалуйста…

— Нет, — перебила ее Виктория, — я слишком долго выслушивала твои жалобы. Я избаловала тебя, но теперь этому приходит конец. Твоя помолвка будет объявлена в полночь. Ты выйдешь замуж не позже чем через месяц. Если старый пьянчужка сумеет привести свое орудие в состояние готовности, ты в течение года произведешь наследника, и твой долг будет исполнен. После этого ты можешь жить, как тебе хочется.


— Ох, леди Джессика, — сказала Бетси огорченно, — я не думаю, что вам следует идти в покои мистера Лоунтри.

Джессика порывисто встала из-за столика, за которым сидела, когда Бетси снимала украшения с прически хозяйки и расчесывала ее длинные шелковистые волосы. Обычно этот ритуал успокаивал Джессику. Но не сегодня. Она металась по комнате, словно зверь в клетке, Когда она шагала, бледно-голубой пеньюар, который она надевала во время туалета, вздымался и шелестел

— У меня нет выбора

— Но…

— Я не желаю больше слушать, — оборвала горничную Джессика — Ты всегда мне говорила, что женщины в Америке имеют больше свободы в выборе мужа и образа жизни Если я должна выйти замуж, я выберу себе мужа сама и буду жить так, как мне хочется.

— Но вы не американка.

— Я буду ею. — Джессика резким движением завязала пеньюар на талии. — У американцев нет титулов или больших богатств, поэтому им не требуются наследники. И с мужем-американцем не надо будет выполнять возмутительные брачные обязанности или переносить губительные беременности.

Поколебавшись, Бетси сказала:

— Американские мужчины очень даже любят теплую постель, сударыня.

— Ну, тогда они могут спать с собаками.

— Боже мой, боюсь, что я ввела вас в заблуждение. То, что у американцев нет титулов, не означает, что…

— Не хочу больше слушать, — перебила ее Джессика, зажимая уши руками.

С минуту она стояла молча, борясь со страхом, который душил ее. Ощущение потной ладони лорда Гора, положенной поверх ее руки, было слишком свежим, как и воспоминание о его масляных, налитых кровью, глазках. Мысль о том, что эти руки будут прикасаться к ней на брачном ложе, вызвала у Джессики прилив тошноты.

Кошмар обволакивал и леденил ее — и одновременно укреплял решимость. Она опустила руки, распрямилась и направилась к двери.

— Сударыня, — начала было горничная.

Бетси, милая, замолчи, — Джессика улыбнулась горничной дрожащими губами. — Пожелай мне удачи. И если все будет хорошо, ты поедешь в Америку, как я обещала тебе три года назад.

Джессика открыла дверь и вышла в холл. Негромкий голос отчаяния со стороны Бетси был заглушен стуком захлопывающейся двери. Подобрав разлетающиеся складки шелка, Джессика направилась к тому крылу дома, где располагались комнаты Вулфа. Лампы горели, распространяя аромат, в нишах холла. Освещение было тусклым, но это не пугало Джессику. Она знала здесь каждый уголок.

Джессика быстро шла через огромный каменный дом, вздрагивая всякий раз, когда проходила мимо окон, в которые настойчиво просился ветер. Она не опасалась кого-нибудь встретить, ибо дождалась того времени, когда даже прислуга отправилась спать. Однако она обошла стороной библиотеку, поскольку знала, что лорд Роберт часто играет там с друзьями в карты чуть ли не до утра.

Джессика спустилась в другой холл и легко взбежала по лестнице. И тут она внезапно столкнулась с лордом Гором, который был под основательным воздействием портвейна.

— Боже мой, — сказала она, поспешно поправляя одежду.

Гор качнулся, затем выпрямился, ухватившись за Джессику. Он был изрядно пьян, однако не до такой степени, чтобы не отличить мужскую плоть от женской. И не был слишком слабым Когда Джессика попыталась высвободиться, его руки напряглись. Одна из них нашла путь к груди, другая больно сжала плечо.

— Черт возьми, ведь это моя маленькая леди. — Глаза Гора сузились, когда он выпрямился и сосредоточил внимание на шелковом кружевном белье Джессики. — Очень соблазнительно, дорогая. Я не ожидал, что ты так мечтаешь о брачном ложе. Если бы я знал, я бы меньше залил портвейна в свой трюм и пришел бы к тебе побыстрее.

— Пустите меня!

Гор словно не слышал крика Джессики, пытаясь прижаться к прекрасному женскому телу, которое оказалось рядом с ним. Она рванулась — пеньюар разошелся. Гор уставился на обнажившуюся грудь и пытался оценить подарок судьбы, невеста была столь нетерпелива, что отправилась на поиски его комнаты, едва лишь дом уснул.

— Боже, вы только посмотрите на эти сосочки, — произнес он, тяжело дыша. — Лорд Стюарт зверски торговался за тебя, но ты стоишь того до полупенса.

Гор наклонился, качаясь, к грудям Джессики и притиснул ее к стене с такой силой, что она не могла дышать. Она не смогла даже вскрикнуть от боли, когда его зубы сомкнулись вокруг одного из сосков. Хрюкая от все возрастающего возбуждения, Гор не обращал внимания на ее попытки вырваться. Не отпуская ее, он пытался расстегнуть свои брюки. В отчаянии Джессика вспомнила то, чему научил ее Вулф перед отъездом четыре года назад. Она резко выбросила колено вверх. В то же мгновение грубые руки отпустили ее, а сам Гор качнулся назад.

Завернувшись в разорванный пеньюар, с распущенными волосами, Джессика бросилась к комнате Вулфа. Дрожащими руками она толкнула дверь, и та легко открылась.

Вулф одним быстрым движением поднялся с постели. Ему хватило секунды, чтобы узнать Джессику и отшвырнуть нож прежде, чем она упала ему на грудь. Руки Джессики обхватили его за талию, ее всю трясло, как в тот раз, когда он нашел ее в стогу сена.

Вулф посадил Джессику на кровать и обнял ее, пытаясь успокоить. В нескольких футах буря безумно билась в стекло.

— Спокойно, малышка, — прошептал Вулф. — Ты в безопасности со мной. Буря не достанет тебя здесь. Ты в безопасности. Вот я сейчас зажгу лампу, чтобы тебе было видно Буря там, снаружи, а ты здесь, внутри.

Вулф перегнулся, зажег одной рукой лампу и посадил Джессику себе на колени.

— Ну вот, малышка. Стало лучше? Ты теперь видишь, что ты в безопасности? Ты видишь… Святой боже!

Вулф замолчал, не в силах говорить. Обнаженная грудь Джессики была так красива, несмотря на размазанную кровь и синяки, что у него перехватило дыхание.

Где-то в доме послышались возбужденные голоса. Вулф едва обратил внимание на это. Мысль о том, что какой-то негодяй прокусил тонкую кожу Джессики и причинил ей боль, привела его в ярость.

— Какой выродок посмел это сделать? — закричал он вне себя от гнева.

— Лорд Г-г… — Джессика перевела дыхание и постаралась унять дрожь, чтобы быть в состоянии говорить. — Лорд Гор.

Вулф бережно стянул разорванные края пеньюара и прикрыл ей грудь.

— Успокойся, мой эльф. — Он нежно поцеловал ее волосы. — Успокойся, малышка. Ты в безопасности. Я не позволю ему вновь обидеть тебя.

— Ты об-бещаешь?

— Да!

У Джессики вырвался прерывистый вздох. В течение нескольких секунд не было слышно ничего, кроме шума ветра и постепенно успокаивающегося дыхания Джессики.

Гор ввалился в комнату через открытую дверь. Его лицо было потным, он казался чуть менее пьяным, чем несколько минут назад, ибо боль иногда может протрезвить человека.

— Ах ты шлюшка, тебе надо отведать порки! — проговорил деловито-холодным тоном Гор, приближаясь к кровати, — и ты ее получишь. Ну-ка, подставляй задницу!

Вулф отстранил Джессику и одним движением встал на ноги. Только сейчас она осознала, что Вулф обнажен. Свет лампы освещал его тело, в котором угадывалась необыкновенная сила.

— Я так понимаю, что это ты тот самый выродок, который покалечил мою Джесси? — спросил Вулф негромко.

Джессика забыла про наготу Вулфа, когда услышала этот голос. Никогда раньше не бывало, чтобы он говорил таким тоном. Она задрожала — она поняла, что он способен на все, чтобы защитить ее.

Прежде чем Гор успел ответить, в комнату ворвалась леди Виктория, за которой в смятении следовала Бетси.

— Простите, — умоляюще сказала она, глядя на Джессику. — Я не могла позволить вам прийти в комнату мистера Лоунтри. Этот человек пользуется недоброй репутацией у благородных дам.

— И вполне заслуженно, стоит лишь посмотреть на это, — сухо процедила Виктория, глядя на бешенство Гора, полуодетую Джессику и наготу Вулфа. — Прикройся, Вулф.

Вулф проигнорировал реплику. Он резко выбросил руку вперед и схватил Гора за горло. Из зала донесся шум возбужденных голосов. Раньше других прозвучал голос Роберта Стюарта:

— Моя дорогая леди, не могли бы вы мне объяснить, какого черта… Вулф! Боже мой!

Роберт поспешно захлопнул за собой дверь спальни, однако он опоздал: пятеро гостей уже успели заглянуть в спальню Вулфа. В Лондоне еще до зари неизбежно разразится скандал.

Лорд Роберт мрачно повернулся к оставшимся в комнате людям.

— Освободи лорда Гора.

— Я возражаю, — произнес Вулф спокойно. — Этот человек напал на Джесси.

— Ты лжец и выродок, — выпалил Гор.

Он сказал бы и более того, но сильные пальцы Вулфа сжали его горло, и Гор тут же потерял сознание.

Затем Вулф с неохотой оторвал руку, и Гор тяжело рухнул на пол.

— О боже, Вулф! Ты убил его! — в ужасе воскликнула Виктория.

— В Америке я бы сделал это. К сожалению, я не в Америке.

— Ты там скоро будешь, — заявил лорд Роберт. — Черт побери, у тебя прямо какой-то талант к скандалам, сын мой.

— Это идет не от матери, — холодно парировал Вулф — Скандал — понятие, созданное цивилизацией.

Он вновь повернулся к Джессике, желая удостовериться, что ее испуг прошел. Он увидел, как расширились ее глаза, скользнув по его телу. Она покраснела и мгновенно отвела взгляд.

Вулф спокойно подошел к комоду и вытащил ночную рубашку. Он терпеть не мог этих тряпок на теле, но не хотел шокировать Джессику.


Гор начал хрипеть. Роберт раздраженно посмотрел на него, затем обратился к Джессике. Он хотел было придать своему голосу доброту, однако был слишком зол из-за того, что вновь терял сына, и его вопрос прозвучал грубо:

— Вулф — твой любовник?

Этот вопрос мало чем отличался от нападения пьяного Гора. Лицо Джессики побледнело, затем вспыхнуло. Девушка едва не лишилась чувств. Она закрыла пылающее лицо руками и, дрожа всем телом, пыталась как-то успокоиться и понять, не овладел ли ею один из навязчивых кошмаров, когда ветер рыдает женским голосом, а до зари еще целая вечность.

— Я не могу… лорд Роберт… я… — в отчаянии бормотала Джессика, пытаясь объяснить ему, что она не может выйти замуж за Гора. — Боже правый… Вы были так добры ко мне… Простите…

Голос Джессики задрожал и прервался. Ее отчаяние поразило обоих Стюартов, ибо Джессика с детства отличалась самообладанием.

— Джессика хочет сказать, — холодно произнес Вулф, застегивая рубашку, — что мы не любовники.

— Но вы стали бы ими, если бы Бетси не пришла ко мне, — сказала Виктория. — Ты хотел ее с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать лет.

Вулф открыл было рот, чтобы возразить, однако понял, что это правда. Это отбило у него желание говорить.

— Вулф, — устало вздохнула Виктория. — Если ты не можешь, хотя бы из уважения к своему отцу, сдерживать свою похоть, ты бы, по крайней мере, ограничился замужними женщинами. Или проститутками, что тебе больше подходит.

— Довольно, жена, — остановил ее Роберт. — Вулф мой сын. Он знает свой долг.

— Какой? — спокойно спросил Вулф.

— Ты совратил леди Джессику. Ты женишься на ней.

— Никакого совращения не было. Гор напал на нее, она в истерике прибежала в мою комнату, за ней ввалился Гор, через минуту появилась леди Виктория.

— Джессика, — резко обратился к ней Роберт. — Если ты еще девственница, помолвку можно спасти. Лорд Гор очень любит тебя.

Джессика протянула руки к Вулфу:

— Ты обещал!

Воцарилась тяжелая тишина, которую нарушил Вулф короткой командой:

— Оставьте меня с Джессикой на минуту. И заберите с собой этого пьяного борова.

Когда Виктория попыталась протестовать, Роберт просто схватил бесчувственного Гора за ноги и выволок его из комнаты. Виктория вышла за ним. Бетси поспешила вслед за хозяевами. Дверь плотно закрылась. Прежде чем Вулф успел что-то сказать, Джессика опустилась перед ним на колени.

— Пожалуйста, Вулф… Умоляю тебя… Женись на мне! Неужели ты собираешься отдать меня этому мужчине?

— Ты девственница? — спросил Вулф мрачно.

Джессика вскинула голову:

— Господи, конечно! Я не могу вынести, когда до меня дотрагивается мужчина! Меня от этого тошнит.

— Тогда почему ты пришла в мою комнату одетая в… точнее, раздетая — словом, вот в таком виде?

— Просто на мне было именно это, когда я поняла, что должна поговорить с тобой, — растерянно ответила она и протянула к нему руки в немой мольбе. Она старалась контролировать свой голос, но пальцы у нее дрожали. — Я пришла просить тебя, чтобы ты спас меня от лорда Гора.

— Считай, что ты спасена. Независимо от того, что думает отец, я очень сомневаюсь, чтэ Гор женится на тебе после сегодняшнего скандала.

— Но может появиться другой претендент! Виктория опять устроит мне свадебный контракт.

С минуту Вулф молчал. Ему была ненавистна мысль о том, другом мужчине, который будет обладать Джессикой, но что делать? Даже если Стюарты позволят Вулфу жениться на ней, этот брак будет для него бедствием. Как бы ни манила его Джессика, он знал, что ему нужна жена совершенно иного плана.

— Искать подходящего мужа для тебя — долг леди Виктории, — назидательно произнес Вулф.

— Нет! Я скорее лягу в гроб, чем в постель к мужчине!

Вулф был поражен ее непреклонной решимостью.

«Действительно, — подумал он, — она скорее умрет, чем отдастся мужчине».

— Но ведь ты хочешь выйти замуж за меня, — сказал Вулф нейтральным голосом.

Улыбка тронула дрожащие губы Джессики.

— Да, но ты же не будешь так обращаться со мной. Мужчины женятся, потому что должны иметь наследников. Женщины выходят замуж, потому что хотят богатства. У тебя нет потребности в наследниках, а у меня — в богатстве…

Какое-то опасное спокойствие овладело Вулфом, когда до него дошли слова Джессики.

— Даже у незаконнорожденных есть… потребности.

— Причем здесь незаконнорожденность? — спросила она раздраженно.

Некоторое время Вулф молчал. Напряженная пауза разрешилась его вздохом, когда он понял, что Джессика нисколько не хотела оскорбить его, заявляя, что у него нет-титула, который должно передать, и он не будет спать с женой. Она просто не отдавала себе отчета в том, что мужчины ждут от брака не только наследников.

— Милый Вулф, — началала Джессика тихо, дотрагиваясь до рукава его ночной рубашки. — Пожалуйста, женись на мне. Мы с тобой добрые друзья. Это будет так здорово — жить с тобой в Америке, охотиться, заниматься рыбалкой и ужинать у костра…

— Боже, ты и в самом деле так все представляешь себе, — сказал Вулф, потрясенный абсолютным непониманием ею того, что называется браком.

— Ну да, — она улыбнулась, словно сбросив с себя страх, до того времени сжимавший ее сердце. — Ни с кем другим мне никогда не было так хорошо, как с тобой, мой лорд Вулф. Теперь мы снова будем вместе. Что может быть лучше?

Вулф произнес про себя несколько не очень благочестивых слов, устало провел рукой по черным волосам.

— Ты специально подстроила это, Джесси? Послала горничную за леди Викторией, чтобы та засвидетельствовала твой приход ко мне как к твоему любовнику?

Джессика энергично замотала головой. Свет ламп от этого движения заплясал, бросая на стену огромные тени от ее длинных волос.

— Нет-нет! У меня не было такого плана, — она прерывисто вздохнула. — Но сейчас, когда так получилось, я готова поклясться могилой матери, что мы переспали с тобой. И тогда ты женишься на мне! И я буду свободна!

— А что будет со мной? С моей свободой?

Джессика посмотрела на Вулфа ясными, сияющими глазами.

— Я думала об этом. Я ничего не собираюсь просить у тебя. Ты можешь приходить или уходить, когда тебе захочется. Если тебе понадобится компаньон на охоте, я отправлюсь с тобой на охоту. Если у тебя появится желание совершить путешествие одному, я буду не в претензии. Если тебе потребуется какая-то особая наживка для форели, я приготовлю ее для тебя.

— Джесси…

Не слушая Вулфа, она продолжала:

— Если тебе захочется побеседовать со мной, я к твоим услугам. Если тебе будет нужна тишина, я уйду из комнаты. Я буду следить, чтобы твое хозяйство вели должным образом и подавали твои любимые блюда. А после обеда я согрею бокал бренди в собственных ладонях, чтобы стеклянный сосуд наполнился ароматом, и подам тебе его сама, и мы будем сидеть вместе, и никакие бури нам не будут страшны.

Повисло молчание, зыбкое и мерцающее, как пламя свечи, колыхавшееся от ветра. Наконец Вулф повернулся спиной к Джессике, опасаясь, что иначе он сможет потерять контроль над собой и взорваться, чего никогда не позволял себе ни с одной живой душой.

— Джесси, — сказал он наконец негромко. — Жизнь, которую ты рисуешь, — это жизнь английского лорда и леди. Я не лорд. Моя жена будет жить в Америке. И ее образ жизни не будет иметь ничего общего с образом жизни аристократии.

— Я люблю Америку Я тоскую по высоким травам и красавцам-буйволам. Я скучаю по бездонному небу. Бетси много рассказывала мне об Америке. Когда я рядом с ней, я забываю даже про английский акцент. Я очень много работала над тем, чтобы стать американкой, — сказала Джессика серьезно. — Я знала, что ты не пожелаешь жить в Англии.

Вулф повернулся к ней.

— Да, ты подстроила мне ловушку.

Джессика опустила голову и посмотрела себе на руки.

— Нет, мой лорд Вулф. Когда я узнала, что Виктория решила выдать меня замуж, я задалась вопросом, смогу ли я принадлежать мужчине. И я поняла, что не смогу быть в этой роли ни с кем, кроме тебя, и стала учиться тому, как принадлежать тебе. Ты видишь, я очень много думала об этом.

Не услышав ответа Вулфа, она вновь посмотрела на него молящими глазами:

— Я не хочу разочаровывать лорда Роберта. Я не хочу лгать леди Виктории. Я не хочу устраивать тебе ловушку.

— Но ты сама сказала, что собираешься это сделать.

— Только если буду вынуждена.

Вулф пробормотал что-то не очень любезное, но его неразборчиво сказанные слова утонули в протяжном завывании ветра. Дрожащая и одновременно решительно настроенная Джессика ждала.

Когда Вулф наконец пошевелился, она вздрогнула. Он подошел к двери спальни, распахнул ее и увидел отца и леди Викторию. Бетси и пьяный Гор исчезли. Бросая взгляды то на непроницаемое лицо Вулфа, то на расстроенную Джессику, Стюарты вошли в спальню и закрыли за собой тяжелую дверь.

— Ну что вы решили? — спросил Роберт.

— Леди Джессика готова поклясться, что я спал с ней, — сказал Вулф холодно. — Но этого не было.

Роберт взглянул на Джессику.

— Это правда?

— Я выйду замуж за Вулфа, — голос Джесики звучал тихо, — или не выйду ни за кого.

— Черт бы вас всех побрал, — произнес в сердцах лорд Роберт. Он посмотрел на Вулфа. — Так что же нам теперь делать?

— Только то, что вы уже делали, — дать избалованной маленькой аристократке то, что ей хочется.

— Так ты женишься на ней?

— Нечто вроде того, — помедлил Вулф. — Леди Джессика имеет несколько романтические, чисто девичьи представления о жизни на Западе.

— Никакие не романтические, — вмешалась Джессика. — Я была за Миссисипи. Я знаю, что меня там ожидает.

— Черта с два ты знаешь, — возразил Вулф. — Ты думаешь, что там жизнь — как один длинный праздник охоты. Это совсем не так. Я не могу позволить себе такого образа жизни. И даже если бы мог, то не жил бы так.

Виктория перевела взгляд с упрямой подопечной на суровое лицо Вулфа. Она тихонько рассмеялась.

— Ах, Вулф, твой ум быстр и остр, как рапира. Зато Джессика тверда, как шотландский гранит.

Вулф хмыкнул.

— Я гораздо тверже камня. Леди Джессика скоро поймет, что брак со мной не имеет ничего общего с охотничьими экспедициями в окружении слуг, которые сами притащат тебе бизона и сервируют стол фарфором и серебром. Если она продержится до того времени, пока мы доберемся до моего дома, что возле Скалистых гор, я буду очень удивлен.

Джессика даже выпрямилась, услышав неприкрытый сарказм в голосе Вулфа. Не больше доброты прочла она и во взгляде.

— Когда она поумнеет, — произнес Вулф отрывисто, вновь поворачиваясь к Виктории, — я расторгну брак и возвращу ее вам в том же виде, в каком и беру ее, — совершенно нетронутой.

— Ну, я полагаю, что не совсем в том виде, — сказала Виктория с удивлением. — Научи эту упрямую монашенку не бояться мужчины. Тогда вы оба будете свободны.

Вулф отвернулся от Виктории и посмотрел на Джессику холодными синими глазами

— Еще не поздно остановить этот фарс, моя леди Вы скоро устанете быть женой обыкновенного человека.

— Я не устану быть твоей женой. — В устах Джессики это прозвучало как клятва.

— Ты непременно устанешь.

И это тоже была клятва.


1


Сан-Джозеф, Миссури

Весна, 1867 год

— Будь справедливым, мой лорд Вулф. Идея отпустить Бетси и слуг была никак не моей.

— Я не лорд, ты помнишь об этом?

— Я замечаю, что моя память улучшается с каждым днем, — произнесла Джессика шепотом. — Ой, прищемил!

— А ты перестань извиваться, как червяк на крючке. Остается еще двадцать пуговиц, и все они мелкие, как горох. Черт побери! Какой идиот придумал платье, которое женщина не может надеть без чужой помощи!

И снять тоже.

Это было хуже всего. Вулф знал, что неизбежно наступит момент, когда ему придется расстегивать каждую из этих блестящих пуговиц, и с каждой расстегнутой пуговицей будет все больше открываться благоухающая кожа и тонкое кружевное белье. Она была эльфом — в эльфов не влюбляются, но она также и будила в нем откровенное желание. У нее была гибкая и красивая, как у танцовщицы, спина, которая обжигала его, словно пламя.

— Прости, — прошептала Джессика с несчастным видом, задетая словами Вулфа. — Я надеялась…

— Перестань шептать. Если хочешь что-то сказать, говори громко. К черту эту аристократическую привычку говорить так тихо, что человеку нужно сгибаться в три погибели, если он хочет расслышать тебя.

— Я думала, что ты будешь рад видеть меня, — громко и отчетливо сказала Джессика. — До сегодняшнего утра. Я не видела гебя с того момента, как мы обменялись клятвами Ты даже не поинтересовался, как прошло мое путешествие по морю, как я ехала поездом по Соединенным Штатам, как…

— Ты обещала не жаловаться, если я буду оставлять тебя одну, — прервал ее Вулф. — Вы жалуетесь, леди Джессика?

Джессика преодолела в себе волну обиды. Не так представляла она встречу с Вулфом. Она мечтала о том, как вместе с ним будет скакать по прериям на горячих лошадях. Она мечтала о долгих днях уютной тишины и оживленных беседах, о ночных кострах под ясным американским небом. Но еще больше она мечтала увидеть Вулфа.

— Когда пришло от тебя письмо, в котором ты назначил встречу со мной здесь, — сказала Джессика, — я подумала, что пик раздражения у тебя миновал.

— Пик раздражения… Ты и слово употребила какое-то жеманное, аристократическое — Его пальцы нечаянно, по неловкости коснулись теплого тела. С грубоватым чертыханием он отдернул руку. — Вы плохо знаете меня, леди. Я был не просто раздражен. Я был взбешен, как тысяча чертей! И я останусь таким до тех пор, пока ты не поумнеешь, не согласишься на развод и не возвратишься в Англию, которой ты принадлежишь.

— Ты тоже не знаешь меня. Ты думал, что я сдамся и попрошу тебя о разводе, узнав, что мне предстоит добираться до Америки в одиночестве.

Вулф хмыкнул. По правде говоря, он так и думал. Но Джессика удивила его. Получив небольшое приданое, она сама заказала билеты, наняла двух слуг и вместе с Бетси пересекла океан.

— Я сомневаюсь, чтобы путешествие со мной показалось тебе столь же приятным, как и в одиночестве. Да вы и не были в одиночестве, моя леди. Ваше окружение исполняло ваши малейшие желания… Черт возьми, ты не можешь убрать отсюда волосы? — спросил он грубо, когда длинный шелковистый локон выскользнул из-под ее руки и намотался ему на палец.

Рука Джессики устала держать волосы на голове, однако, подбирая выскользнувший локон, она лишь заметила:

— Горничная и двое слуг — это не окружение.

— В Америке это окружение. Американская женщина делает все сама — для себя и для мужа.

— Бетси говорила, что она работала в доме, где было двенадцать слуг.

— Бетси могла работать у какого-нибудь спекулянта.

Джессика заморгала глазами.

— Я так не думаю. Человек продавал акции, а не ковры.

Важно было не позволить чувству юмора взять верх над гневом. Однако полного успеха в этом Вулф не достиг.

— А, по-твоему, акциями нельзя спекулировать? — спросил он осторожно.

Джессика задумалась.

— Попробовать можно, — решила она.

Вулф подавил смешок.

— Ты смеешься, да? — Радость и облегчение прозвучали в голосе Джессики. Она искоса взглянула на Вулфа. — Видишь, оказывается, не так уж плохо быть женатым на мне.

Вулф сжал губы.

С того места, где он стоял, ему видно было плохо застегнутое платье и изящный изгиб очаровательной шейки. Но Джессика не была женщиной. Во всяком случае, настоящей женщиной. Она была холодной, избалованной маленькой английской аристократкой. Таких он невзлюбил с того момента, когда понял, что блистательные привилегированные леди не видят в нем человека, их интересуют лишь чисто физиологические возможности дикаря.

— Вулф, — шепнула Джессика, вглядываясь в его лицо, которое вновь внезапно показалось ей чужим.

— Повернись. Дай мне наконец закончить с этими чертовыми пуговицами, иначе мы опоздаем на дилижанс.

— Но я не одета для театра.

— Театра? — Вулф наконец с трудом понял. — Я имею в виду экипаж, а не сцену.[1 - Непереводимая игра слов: stade имеет значения «сцена» и «дилижанс, почтовая карета».] Но твоя одежда не подходит и для дилижанса. Эти кринолины займут половину скамьи.

— Дилижанс?

— Да, моя леди, — с иронией сказал Вулф. — Средство передвижения о четырех колесах, с извозчиком и лошадьми.

— Перестань, ради бога. Я знаю, что такое дилижанс, — пережила его Джессика. — Я просто удивилась. В тот раз мы ехали верхом и в карете.

— Тогда ты была настоящей аристократкой. А сейчас ты только жена рядового американца. Если ты устанешь ею быть, ты знаешь выход.

Вулф коснулся очередной пуговицы. Под его пальцами блеснула золотая цепочка. Он вспомнил, что подарил ей эту цепочку вместе с медальоном. Это была память о далеком времени, когда он и рыжеволосая девочка были оба свободны и получали удовольствие от общения друг с другом.

Если не считать одного, произнесенного полушепотом, проклятья, Вулф молча закончил мучительную операцию застегивания дневного платья.

— Ну вот, — сказал он с облегчением, отступая назад. — Где твои чемоданы?

— Мои чемоданы? — повторила Джессика рассеянно. Ей хотелось застонать от облегчения и радости, поскольку больше не надо было держать тяжелые, рассыпающиеся волосы над головой.

— Ты же во что-то упаковывала свою одежду. Где твои чемоданы?

— Чемоданы…

— Леди Джессика, если бы мне нужен был попугай, я стал бы морским капитаном. Где твои чемоданы, черт возьми?

— Я не знаю, — призналась она. — Ими занималась прислуга, после того как Бетси их распаковывала.

Вулф пригладил пальцами копну своих волос, стараясь не замечать, как эффектно смотрелось нежно-голубое платье Джессики на фоне приглушенного пламени ее распущенных волос.

— Чертовская беспомощность… Аристократка несчастная…

— Твои ругательства не помогут, — заявила она сдержанно.

— Как сказать…

Вулф выбежал из комнаты гостиницы, хлопнув дверью.

Джессика едва успела принять безмятежное выражение лица, хотя на душе у нее скребли кошки, когда Вулф появился с чемоданами на плечах. За ним поспешали двое молодых людей, которые тоже несли по паре чемоданов. Они поставили свою поклажу на пол и с большим интересом принялись разглядывать нарядную женщину с распущенными волосами, которые волнами ниспадали до бедер.

— Благодарю вас, — сказал Вулф молодым людям.

— Рады помочь, — отвечал младший. — Мы слышали, что в городе появилась настоящая английская леди. Вот уж не ожидали, что нам повезет увидеть ее.

— Вообще-то я шотландка.

Юноша улыбнулся.

— Все равно. Вы очень похожи на котенка с бархатной шерсткой. Если вам нужно будет поднести чемоданы к дилижансу, вы только кликните. Мы в тот же миг прибежим.

Джессика вспыхнула, почувствовав столь явное восхищение со стороны молодых людей.

— Благодарю вас, вы очень добры.

Вулф хмыкнул и бросил на юношей такой взгляд, который заставил их мгновенно покинуть комнату. Более смелый из них, прежде чем закрыть за собой дверь, успел повернуться к Джессике и прикоснуться к шляпе.

— Подбери волосы, — приказал Вулф холодно — Даже в Америке женщина не позволяет себе появляться перед чужими людьми с распущенными волосами.

Не говоря ни слова, Джессика подошла к столику и взяла одну из щеток, которыми раньше орудовала Бетси. Джессика с распущенными волосами являла собой соблазнительное зрелище. Вулф уголком глаз наблюдал за тем, как она начала причесываться.

Через несколько минут стало ясно, что Джессика не умеет обращаться с щеткой. Она беспомощно водила ею, напрасно пытаясь укротить свои непокорные, роскошные шелковистые волосы и заставить их вести себя так же послушно, как под рукой Бетси. Дважды Джессика роняла щетку на пол. Когда Вулф поднял ее в третий раз, он потрогал пальцами ручку из слоновой кости и как-то загадочно взглянул на Джессику.

— Она гладкая, но не скользкая, — сказал он, подавая ей щетку.

— Спасибо. — Джессика посмотрела на ужасный инструмент, который, казалось, был создан специально для того, чтобы притягивать к себе волосы и заставлять их трещать от электрических разрядов.

— Я не понимаю, что случилось. Она хорошо служила при Бетси.

— Она хорошо служила при… — Вулф замолчал, не досказав.

— Ты прав. Кажется, в этой комнате прячется попугай, — произнесла она вкрадчиво.

— Господи, ты не умеешь даже привести в порядок собственные волосы.

— Конечно, нет. Эта обязанность лежала на Бетси, и она с ней отлично справлялась. — Джессика осторожно взглянула на Вулфа. На его лице было написано неподражаемое удивление. — Полагаю, что американские женщины совершают свой туалет без чьей-либо помощи?

— О боже!

— А, это религиозная традиция, — вздохнула Джессика. — Очень хорошо. Если в Америке любая Бетси или Абигейль могут это делать, значит, смогу и я. Подай мне, пожалуйста, щетку.

Вулф был слишком потрясен, чтобы возражать. Он безмолвно наблюдал, как Джессика водила щеткой сверху вниз, демонстрируя при этом величайшую решительность и нимало не заботясь о мягкости движений. Сильный удар щетки поднимал волну статического электричества. Волосы трещали и разлетались, запутывались в пуговицах и прилипали ко всему, что встречалось на их пути.

Коснулись они и руки Вулфа. Небольшая прядка обмоталась вокруг его запястья, нежно прильнула к смуглой коже Волосы были восхитительно шелковистыми. Вулф испытал противоречивые чувства. С чертыханием он отдернул руку, нечаянно оборвав при этом волосок.

У Джессики перехватило дыхание, она издала возглас удивления, глаза ее сверкнули.

— Это ты сделал напрасно.

— Нечаянно получилось. Твой волос напал на меня.

— Напал на тебя?

— У тебя пунктик. Что-то надо делать с этим противным попугаем.

Она обернулась и увидела, что ее волосы опутали его запястье и застряли в запонке манжеты.

— Зубы очень остры?

— Что?!

— Бетси предупреждала меня, что мои волосы вероломно нападают на пуговицы, — сказала Джессика серьезно, — но она ничего не говорила о руках. Надеюсь, твоя рана не очень глубока.

Вулф пошевелил плечами, чтобы подавить смех, поняв, что Джессика дразнит его. Все же он фыркнул, когда стал вытаскивать отдельные волоски из-под пуговицы.

— Наверное, лучше это мне самой сделать. Если ты рассердишь этих рыжих, они могут зверски искусать тебя.

Вулф сдался и засмеялся вслух, сознавая, что ведет себя, как дурак, но в этот момент был не в состоянии вести себя по-другому. Изо всех людей, которых он когда-либо знал, только Джессика так легко могла заставить его смеяться.

— С тобой не соскучишься, эльф.

Джессика улыбнулась и тронула Вулфа за руку. Эта легкая ласка заставила его отдернуть руку, однако он ничего не сказал. Освободив последний волосок, он подошел к столу и плеснул на руки чистой воды из кувшина. Стряхнув с ладоней капли, Вулф вернулся к Джессике.

— Не двигайся.

Он медленно провел влажными руками по волосам сверху донизу. Постепенно они легли послушными волнами.

— Дай мне щетку, — сказал Вулф.

Полос у него звучал низко, почти хрипло, глаза потемнели. Он слегка смочил щетку и начал работу с волосами. При этом, в отличие от горничной, он стоял не сзади, а перед Джессикой.

— Вулф!

— Да?

— Мои горничные стоят позади меня.

— Слишком много пуговиц. Не хочу разжигать аппетит.

Джессика взглянула на Вулфа, пытаясь понять причину появления бархатистых тонов в его голосе. Она затаила дыхание, увидев, что находится ближе к нему, чем во время того вальса в день двадцатилетия. Ей не нравилось находиться так близко рядом с другими мужчинами, но когда это был Вулф, она досадовала, что правила танца не позволяют ей прижаться к нему и ощутить его силу.

Она заметила, что на шее Вулфа энергично пульсирует жилка, и это очень заинтересовало ее. Если стать на цыпочки и лишь чуть-чуть наклониться или поднять руку, можно услышать, как у него бьется сердце.

— Так не беспокоит? — спросил Вулф.

— Беспокоит?

— Маленький рыжеволосый попугай, — пробормотал он Вулф забрал в ладонь волосы, поднял их над грудью Джессики и продолжал водить щеткой. — Ты издала какой-то гортанный звук, и я подумал, что снова причинил тебе боль.

Она медленно покачала головой.

— Нет-нет. Я просто задумалась.

— О чем же ты задумалась?

— Понимаешь, я никогда раньше не замечала пульса у тебя на шее. Когда заметила, мне захотелось дотронуться до него, ощутить пальцами движение твоей жизни.

Рука Вулфа дернулась одновременно с внезапным толчком его сердца. При этом он едва не коснулся ее груди. Он перестал расчесывать волосы.

— Опасные мысли, Джесси.

— Почему?

— Потому что мужчина может и захотеть, чтобы ты коснулась жизни в нем.

— А почему это так опасно?

Вулф посмотрел в ясные глаза Джессики и понял, что она не имеет ни малейшего представления о том, насколько ее слова могут воспламенить мужчину.

«Приучи упрямую монашенку не бояться прикосновений мужчины. Тогда вы оба будете свободны».

Вулф задумался, а не дразнит ли его Джессика, как тогда, когда говорила о свирепости своих шелковистых волос В конце концов он все же пришел к выводу, что она не дразнит и что в самом деле не понимает, о чем идет речь. Ее наивность поразила его. Дамы из аристократического общества, которых он знал в Англии, меняли любовников так же, как игрок меняет колоды карт, — часто и хладнокровно.

— А ты когда-нибудь дотрагивалась до мужчины, чтобы ощутить его пульс? — спросил Вулф, проводя щеткой по волосам.

— Нет.

— Почему же, если тебе это интересно?

— Я никогда раньше этого не замечала. И даже если бы заметила, я бы не стала.

— Почему?

— Мне бы пришлось стоять совсем рядом с мужчиной, чтобы вот так коснуться, — сказала Джессика — Одна только мысль об этом приводит меня в ужас.

— Но ведь ты стоишь совсем рядом со мной. А я мужчина.

— Да, но ты мой собственный лорд Вулф. Когда меня напугала буря, ты обнял меня и остановил гром. Когда другие дети дразнили меня из-за того, что моя мать была простых кровей, ты вмешался и положил этому конец. Ты учил меня стрелять, скакать на лошади, ловить рыбу. И сколько бы я тебя ни дразнила, ты не был суровым к своему эльфу.

— Мало кто из мужчин может быть суров к эльфам.

Легкая дрожь удовольствия пробежала по коже Джессики, когда Вулф возобновил причесывание.

— Ты дрожишь. Может, тебе накинуть что-нибудь?

— Это дрожь оттого, что мне приятно, а не от какого-то сквозняка.

Вновь рука Вулфа остановилась в нерешительности, поскольку слова Джессики и заложенный в них смысл пробудили в нем желание.

— Это леди Виктория учила тебя флиртовать таким образом?

— Флирт состоит из притворства, вздохов и лжи. Я же говорю чистую правду. Мне никогда не было так приятно, когда меня расчесывала Бетси.

Последовала тишина, нарушаемая лишь шуршанием щетки о волосы. Наконец Вулф отложил щетку, повернул Джессику спиной к себе и разделил огненно-каштановую массу волос на три равные части. Прикосновение его рук к затылку вновь вызвало в ней дрожь.

— Как жаль, что мы не можем быть мужем и женой, — тихонько произнес Вулф, заплетая волосы в большую, толстую косу. — В тебе есть страсть, Джесси.

Внезапно тело Джессики напряглось.

— Я думаю, это не так, — сказала она твердо. — При мысли о близости с мужчиной у меня начинаются спазмы.

— Почему?

Этот тихий вопрос поразил Джессику.

— А тебе понравилось бы, если бы мужчина делал это с тобой? — в свою очередь спросила она.

— Мужчина? — Вулф засмеялся. — Если мужчина — то нет. Но женщина — это… это совершенно другое дело.

— Только для мужчины, — возразила Джессика. — Он сильный и в любой момент может по своему желанию сказать «да» или «нет». А когда все кончится, он не будет лежать и плакать на кровати. И не будет кричать в муках через несколько месяцев, когда то, что он посеял, будет разрывать тело, пробиваясь к свободе.

— Кто-то вбил тебе в голову эту ерунду. Все совсем не так.

— Конечно, для мужчины не так.

— И для женщины тоже.

— Из каких кладезей премудрости ты почерпнул этот вывод? — спросила Джессика, сардонически улыбаясь. — Или ты принимал роды у женщин?

— Конечно, нет. Так же, как и ты. Передай мне светло-голубую ленту.

— Я-то как раз принимала, — возразила она, передавая ему через плечо ленту.

— Что? Не могу представить, чтобы Виктория позволила это.

— Это было еще до того, как я стала жить у Стюартов.

Рука Вулфа остановилась. Он взял ленту и начал обматывать ее вокруг хвоста косы, которую он заплел.

— Тебе было только девять лет, когда леди Виктория стала твоей опекуншей. Что могла делать такая маленькая девочка при роженице?

Джессика пожала плечами.

— Я была первенцем в семье. Моя мать после много раз бывала беременна, пока не умерла от холеры.

— Ты никогда не рассказывала мне о своих братишках и сестренках.

— Не рассказывала. — Холодок пробежал по телу Джессики, когда воспоминания всплыли в ее памяти, — воспоминания, которые преследовали ее, как кошмары, в течение многих лет.

— Джесси, — сказал Вулф. Он легко коснулся кончиком пальца изгиба ее шеи. — Маленькие девочки не все могут понять из того, что видят, если это касается секса или родов. Пойми, если бы все было так ужасно, женщина не имела бы более одного ребенка.

— По доброй воле — да, это так. Но заметил ли ты, мой лорд Вулф, что мужчины значительно сильнее, чем женщины, и гораздо больше интересуются сексом? — Внезапно Джессика стала ладонями растирать руки, словно пытаясь согреться. — Ты прав, здесь холодновато. Куда это Бетси задевала мою китайскую шаль? Ты не видишь ее, Вулф?


На какое-то время воцарилось молчание. Затем Вулф вздохнул и согласился со сменой темы.

— Я достану ее тебе, как только заплету волосы.

Джессика повернулась и посмотрела через плечо на Вулфа. Она улыбнулась ему побледневшими губами.

— Спасибо, мой лорд.

— Я не лорд. — Протест прозвучал не зло, а скорее по привычке. Он увидел благодарность в ее глазах и таившийся за этим страх.

— Тогда спасибо, мой муж.

— И не муж. Жена спит со своим мужем. Или ты все же собираешься следовать клятве, данной на шотландской брачной церемонии, которую мы прошли?

— Какой клятве?

— «Своим телом я поклоняюсь тебе», — процитировал Вулф негромко. — Ты собираешься поклоняться мне, жена?

Джессика быстро отвернулась, хотя и не столь быстро, чтобы Вулф не успел заметить ужас в ее глазах. Мысль о том, что он вызывает у нее отвращение как мужчина, возбуждала у него гнев, не уступающий по силе желанию. То, что у него имеется оружие, с помощью которого можно заставить Джессику дать согласие на развод, казалось бы, должно было радовать его, однако радости он не испытывал.

— А если бы я у тебя потребовал выполнения супружеских обязанностей?

Она вздрогнула, но быстро ответила:

— Ты этого не потребуешь.

— Ты говоришь с такой уверенностью…

— Ты не желал нашей женитьбы. Если ты переспишь со мной, ты не сможешь говорить о разводе.

Рот Вулфа тронула горькая улыбка.

— Вы правы, леди Джессика. Я никогда не буду спать с вами. Я не хочу, чтобы меня на всю жизнь оседлала столь избалованная и никчемная женщина, которая не может даже сама причесаться.

Он резким движением завязал ленту.

— Вулф, я…

— Начинай паковать свои вещи, — перебил он ее резко. С холодной радостью он уловил во взгляде Джессики удивление и растерянность. — Или ты и паковать не умеешь? Неудивительно. Вам надо быстренько научиться этому, леди Джессика. Дилижанс отправляется через час. И нужно попасть на него со всеми шестью чемоданами или без них.

Она посмотрела на все шкафы и гардеробы, внесенные в номер, чтобы разместить ее одежду. Затем — на запертые чемоданы. Казалось невероятным, что вся эта масса одежды раньше помещалась в сравнительно небольших по объему чемоданах.

— Бетси потребовалась чуть ли не неделя, чтобы все упаковать перед отъездом, — сказала она неуверенно.

Вулф окинул оценивающим взглядом шкафы и гардеробы.

— Это потому, что ты набрала слишком много. Отбери то, что тебе потребуется в течение месяца. Остальное оставь здесь.

— А разве мы собираемся так скоро вернуться сюда?

— Не мы. Ты. Ты вернешься сюда, как только в твоей упрямой шотландской головке оформится мысль, что ты не желаешь быть женой американца-полукровки и простолюдина.

Джессика подняла голову.

— Я помню другие клятвы, Вулф Лоунтри. «Куда ты пойдешь, туда я пойду. Где ты будешь жить, там я буду жить. Твои люди будут моими людьми, и твой бог будет моим богом».

— Мой дед-шаман будет рад иметь столь послушную внучку. — Вулф скривил губы. — Интересно, как ты будешь выглядеть в оленьих шкурах, бусах и ракушках. Как тебе понравится жевать мясо, прежде чем оно дойдет до моего рта, чтобы моя пища была нежной, или мять шкуры, чтобы они были мягче и мне было удобнее их носить?

— Ты шутишь!

— Я? — Вулф широко улыбнулся, показав белые зубы. — Я собираюсь пойти в почтовую контору и купить два билета. Надеюсь, к моему возвращению чемоданы будут упакованы и готовы к путешествию… Как и ты, естественно.

Дверь захлопнулась за широкой спиной Вулфа. Некоторое время Джессика смотрела на грубо сколоченную деревянную коробку двери и потускневшие латунные петли. Повернувшись, она увидела себя в зеркале. Незнакомая, простая прическа делала ее похожей на ребенка, который вырядился в мамины одежды. При каждом движении коса цеплялась за многочисленные пуговицы на спинке платья. Она раздраженно перебросила тяжелую косу через плечо на грудь, где ей было более покойно.

Решительно сжав рот, Джессика вынула кольцо с ключами из кармана юбки, открыла висячие замки чемоданов и бросила кольцо на столик возле кровати. Затем она прошлась между шкафами и гардеробами, пытаясь разобраться, что где находится. Первый гардероб был забит туфлями, ботинками, коробками для шляп, сумками, пакетами и пальто. Джессика закрыла дверцу и перешла к другому шкафу. В нем были корсеты, кринолины различной полноты, перчатки, белье. В третьем висели дневные платья. В четвертом она обнаружила бальное платье, в котором отмечала двадцатилетие. Заполнены были и остальные шкафы, в которые она заглянула.

Джессика подняла крышку ближайшего чемодана — одного из тех, что принес Вулф. Возглас удивления вырвался из ее уст, когда она обнаружила, что чемодан полон. Она полагала, что чемоданы пусты, обманувшись легкостью, с которой Вулф управлялся с ними. Чемодан содержал рыболовные и охотничьи снасти, ее любимые книги и маленькое дамское седло, выглядевшее весьма элегантно.

Сверху в кожаном чехле лежал свадебный подарок лорда Роберта — охотничий комплект из ружья и карабина, чехол для седла и патроны в количестве, достаточном для начала войны. Оружие было инкрустировано затейливыми золотыми и серебряными узорами. Магазин карабина вмещал тринадцать, а магазин ружья — пятнадцать патронов Конструкция была настолько удобной, что заряжать можно было так же быстро, как и стрелять.

Бросив только один взгляд на подарок, Вулф приподнял его, провел по нему рукой, словно погладил возлюбленную.

«Почти имеет смысл жениться на никчемных аристократках, чтобы получив в подарок такое великолепное оружие.

Почти, но не вполне».

Воспоминание об этой фразе, сказанной Вулфом с откровенным сарказмом, заставило Джессику вздохнуть. Она закрыла этот чемодан и повернулась к пустому. Вначале она пыталась действовать, как Бетси, ища оптимальное место для каждой вещи.

Однако очень скоро Джессика поняла, что ей не управиться и до захода солнца, если она станет возиться с каждой в отдельности. К тому же вещи как-то плохо сочетались друг с другом. Она начала бросать охапку за охапкой. К тому времени, когда она очистила гардероб от туфель, сумок, коробок и пальто, были заполнены три чемодана. Нахмурившись, она попыталась вспомнить, было ли столько чемоданов заполнено этими вещами, когда их распаковывала Бетси.

— Наверняка они занимали не больше одного чемодана, ну, может быть, немножко было во втором.

В сердцах Джессика бросила еще несколько вещей в переполненные чемоданы. Она попробовала их закрыть, но обнаружила, что крышки изо всех сил этому сопротивляются — мешали коробки и другие выпирающие жесткие предметы. Как ни заталкивала их Джессика руками, крышки не сходились и их нельзя было защелкнуть.

В конце концов она забралась на крышку чемодана и стала приплясывать на ней, чтобы умять содержимое. Лишь после этого чемодан закрылся. Однако когда она слезла с него, крышка вновь отошла. Она была вынуждена залезть на чемодан и, находясь наверху, защелкнуть замок. Дважды она едва не защемила кончик своей длинной косы.

— Чемоданы никогда не вели себя так возмутительно у Бетси, — пробормотала она.

После того как были упакованы еще два чемодана, она открыла свои золотые часики, пришпиленные булавкой к платью, посмотрела на циферблат и нахмурилась. Вулф может возвратиться с минуты на минуту Ей хотелось доказать, что она вовсе не никчемная аристократка. А для этого нужно успеть упаковать все вещи и быть готовой к выходу.

— Скорее начнешь, скорее кончишь, — сказала себе Джессика бодрым голосом и сдула выбившуюся прядку волос с раскрасневшегося лица.

Она сложила стопкой оставшиеся дневные платья и стала заталкивать их в чемодан, изо всех сил уминая упругий материал. Уже собираясь запрыгнуть на крышку чемодана, она вспомнила о бальном платье и костюме для верховой езды Она посмотрела на чемодан, в который набивала одежду, затем на единственный оставшийся, который еще не открывала. Первый был определенно вместительней.

— Пусть не будет балов, — пробормотала Джессика, — но платье должно войти в этот чемодан.

Бальное платье было гладкое на ощупь и легкое, словно лунный свет, однако материала на него ушло много. Как она ни сворачивала, как ни сминала ткань, оно не желало влезать в чемодан.

Усталая Джессика выпрямилась. Ее привлек голос уличного старьевщика, зазывающего людей, и она подошла к окну Выглянув, она увидела на улице знакомую высокую фигуру, приближающуюся к гостинице.

Джессика бросилась к чемодану, смахнула бальное платье внутрь, захлопнула крышку и всем телом навалилась на нее. Вначале крышка подпрыгнула, но затем кое-как заглотнула все то, что под нее затолкали. Джессика защелкнула замок.

— Остался последний.

Когда Джессика выпрямилась и повернулась к нему, она почувствовала, как кто-то резко дернул ее за косу. Она посмотрела через плечо. Нижняя треть ее косы исчезла в запертом чемодане. Она схватилась руками за косу и потянула. Никакого результата. Она потянула сильнее. Тот же эффект. Она дергала снова и снова, но продолжала оставаться на привязи.

— Боже мой! Придется отпирать проклятый чемодан и начинать все сначала…

Вдруг Джессика обнаружила, что не может дотянуться до кольца с ключами, которое лежало на столике возле кровати. Не хватило у нее сил и подтянуть чемодан поближе. Наилучший эффект принесло подталкивание. Тяжело дыша, она толкала чемодан то плечом, то руками, дюйм за дюймом приближая его к столику. Но один угол, обитый латунью, зацепился за неровность в полу, и, как она ни старалась, чемодан не двигался с места.

Мысль о том, что сейчас войдет Вулф и увидит, что она поймана в капкан собственным чемоданом, придала Джессике невероятную силу. Она в очередной раз нажала на верхнюю кромку чемодана, пытаясь освободить косу.

Тяжелый чемодан опрокинулся один раз, затем второй, увлекая за собой Джессику. Она в испуге вскрикнула, летя вверх ногами и приземляясь на пол. Голубая ткань платья и кружевного белья накрыла ее сверху.

Через мгновение дверь в номер распахнулась. Вулф остановился в дверях, грозный, как длинный нож, который он держал в руке. Стальное лезвие контрастировало с хорошо сшитым темным шерстяным костюмом и белоснежной рубашкой.

— Джесси? Ты где?!

Она скорчила гримасу, но выхода не было.

— Я здесь.

Вулф вошел в номер. Он взглянул в ту сторону, откуда раздался голос, увидел перевернутый чемодан и клубок из голубой материи, кремового белья и изящных туфелек. Тремя большими прыжками он оказался возле нее.

— Ты цела?

— Цела и невредима.

— А что ты делаешь на полу?

— Пакую.

Черные брови Вулфа поднялись.

— Наверное, это легче делать, когда крышка чемодана сверху.

— Сил моих больше нет…

Глаза Вулфа проследили за длинной косой Джессики до того места, где она исчезала в чемодане. Он хотел было что-то сказать, но вместо этого разразился смехом.

Обыкновенно звук его смеха заставлял Джессику улыбаться, но только не в этот раз. Красные пятна гнева горели на ее щеках.

— Лорд, если ты будешь только смотреть, как черепаха в сетке…

Смех вновь лишил Вулфа голоса.

Джессика лежала на полу и с тоской думала об оружии внутри. К сожалению, оно было вне досягаемости, как и ключ от замка…

Фыркая, Вулф зачехлил свой нож и подошел к Джессике Он взял ее косу и потянул сначала тихонько, затем посильнее. Это не помогло. Джессика была в надежном капкане.

— Ключ, — сказала она, чеканя слова, — на столике возле кровати.

— Побудь здесь, эльф. Я сейчас вернусь.

Мысль о том, что Джессика вряд ли куда уйдет на своем коротком поводке, вызвала у него новый приступ смеха. Для Джессики время словно остановилось. Ей было нестерпимо наблюдать, с какой медлительностью он пробует различные ключи, пытаясь найти нужный. То и дело он начинал вновь смеяться, что еще больше замедляло его работу и отодвигало миг ее освобождения.

Когда изнемогший от смеха Вулф в третий раз наклонился к злополучному чемодану, Джессика выхватила ключи из его рук. Щелкнул замок. Однако это еще не принесло ей свободы. Она не могла поднять крышку, пока чемодан стоял вверх дном. Не могла она и придать ему правильное положение. Зато она могла толкнуть хохочущего мужа.

Что она и сделала.

Продолжая смеяться, Вулф с кошачьей легкостью вскочил на ноги. Он перевернул чемодан, открыл крышку и освободил попавшую в ловушку косу.

— Получи, — пробормотал он, передавая Джессике конец косы.

Она схватила ее трясущимися пальцами, сожалея о том, что это было не горло Вулфа. Ее взгляд красноречиво говорил, о чем она сейчас думала.

— Я к твоим услугам, — сказал он серьезно.

Более не доверяя себе, Джессика повернулась и захлопнула крышку чемодана, снова заперла его и подошла к последнему. Открыв его, она увидела, что он полностью забит бигудями, одежными щетками, утюгами, оберточной бумагой, постельным бельем, туалетными принадлежностями.

— Нет! — выдохнула потрясенная Джессика.

— Есть проблемы? — спросил Вулф, удерживаясь от смеха.

— Я потеряла чемодан.

Он сосчитал чемоданы. Шесть.

— Они все на месте.

— Этого не может быть!

— Почему?

— Я еще не упаковала экипировку для езды на лошади, а все чемоданы уже полны.

Вулф покачал головой.

— Я этому почему-то не удивляюсь. Подай-ка мне оберточную бумагу.

— Зачем?

— Помогу тебе паковать.

— Какое отношение имеет оберточная бумага к упаковке?

Вулф искоса посмотрел на Джессику.

— Оберточная бумага предохраняет вещи от образования складок.

— Складок?

— Ну да, складок, которые ты затем удаляешь с помощью утюга.

— Это ты так делаешь?

— Нет. Так делаешь ты. Гладить — обязанность женщин. Как и стирка, сушка и хранение вещей.

— А что делает муж, пока жена работает?

— Опять пачкает вещи.

— Право же, обязанность, достойная обложения налогом, — саркастически заметила Джессика.

Вулф погасил улыбку.

— В любое время, когда ты захочешь вновь стать леди Джессикой Чартерис, чтобы отдавать распоряжения горничным и прислуге, дай мне знать.

— Перестань болтать, мой лорд. И мы доживем до времен более приятных для нас обоих.


2


Джессика пошевелилась во сне и придвинулась ближе к теплу: заря принесла прохладу.

— Ради бога, — пробормотал Вулф.

Пробуждаясь, он почувствовал на себе тяжесть и тепло. Когда маленькие руки скользнули ему под пальто в поисках тепла, сердце у него учащенно забилось. Не просыпаясь, Джессика уткнулась ему в шею и вздохнула.

Вулф закрыл глаза, однако это не помогло. Ничто не могло вытравить из его памяти ослепительно белую грудь Джессики с розовыми горошинками сосков, которые смотрели на него из разорванного пеньюара. До того момента он никогда не позволял себе думать о своей рыжеволосой малышке иначе как о ребенке.

Зато сейчас Вулф не мог думать практически ни о чем другом, кроме как об этой волнующей груди.

Он испытывал непреодолимый страх каждый раз, когда во время движения дилижанса Джессика засыпала. При толчках и резких остановках она в любой момент могла оказаться на полу. Он постоянно поддерживал и подхватывал ее, затем наконец уложил ее, сонную, себе на колени, и дыхание Джессики смешалось с его дыханием. Он ловил себя на мысли, что страстно желает ее, и это бесило его, потому что он знал: ответного желания у нее нет.

И даже если бы оно было, Вулф не пошел бы на это. Джессика не сможет быть его женой. И даже самое большое желание не в силах что-либо изменить.

Тем не менее теплое дыхание Джессики, когда он нагнулся к ней, подействовало на него, как вино. Мягкость ее груди манила и влекла, хотелось положить на нее руку и ласкать ее. Сладостная тяжесть ее бедер, касающихся его возбужденной плоти, обрекала его на мучения, которые он одновременно и благословлял, и хотел бы поскорее прекратить.

Джессика пробормотала что-то во сне и зарылась в Вулфа, зная лишь то, что он — источник тепла, а весь мир — это холод. Когда ее губы коснулись его кожи, он ощутил болезненный прилив желания во всем теле.

— Проснись, черт возьми, — сказал Вулф, сдерживая дыхание. — Я ведь не пуховая постель, которая служит для удобств вашей милости.

Когда Джессика издала протестующий возглас и прильнула к Вулфу еще теснее, его руки прижали ее к себе вопреки тому, что он только что в сердцах сказал.

Он вгляделся в ее лицо: кожа Джессики потускнела, под глазами появились темно-лиловые круги. Вулф стал уговаривать себя, что виноват в этом мутный рассвет, з не утомление. Однако он знал, что это не просто игра света. Путешествие в дилижансе — нелегкое дело даже для мужчин. Для молодой девушки, привыкшей к удобствам, оно было тяжелым испытанием на выносливость.

«Черт побери, Джесси. Почему ты не сдашься и не вернешься туда, где ты у себя дома?»

Однако, даже думая таким образом, Вулф убрал волосы с лица Джессики с нежностью, которую был не в силах в себе побороть. Джессика была словно сделана из фарфора, беззащитная в этом мире, слишком суровом для нее.

Внезапно Джессика открыла глаза и увидела Вулфа Даже полутьма не могла скрыть смущение, которое она испытала, проснувшись в его объятиях.

— В-вулф?

Скорее поспешно, чем деликатно, Вулф усадил Джессику напротив себя, надвинул шляпу на глаза и перестал обращать на девушку внимание. Вскоре он заснул.

Ошеломленная беспокойным сном и пробуждением в объятиях Вулфа, хотя засыпала она в неудобном, продуваемом углу, Джессика смотрела на мужа, пытаясь вспомнить, как все было. Наконец она открыла боковую штору, чтобы посмотреть, где они едут.

Эта заря была какой-то особенной. Куда ни кинь взгляд, всюду виднелась плоская, холодная равнина, да еще ледяная колея, обозначавшая дорогу. Нигде не поднималось хотя бы дымка, возвещающего о человеческом присутствии. Не было изгородей, разграничивающих пастбища, не было троп, ведущих к отдаленным домам или фермам.

Поначалу это отсутствие деревьев и следов обитания поразило Джессику, однако спустя некоторое время ничем не нарушаемое однообразие пейзажа вызвало в ней еще большее оцепенение, чем холодный ветер, задувающий в щели и проникающий сквозь шторы.

Джессика изо всех сил старалась сидеть прямо на неудобном сиденье. С того момента как они выехали из Сан-Джозефа, она не имела ни малейшего понятия о времени. Она не помнила, длилось ли их путешествие три дня, пять или, может быть, пятьдесят пять. Часы и дни слились в одну бесконечную цепь, ничем не отличаясь друг от друга. Вулф настаивал, чтобы они ехали постоянно, чтобы даже спали сидя, высаживаясь из дилижанса лишь во время смены лошадей на убогих станциях, разбросанных на трассе, ведущей на Запад, для того чтобы воспользоваться общественным туалетом.

Другие пассажиры садились и выходили на различных станциях, ели или спали в низеньких, грубо отделанных станционных домиках. Джессика и Вулф поступали иначе Он приносил ей еду, и они ели в дилижансе, где и спали. Прошлую ночь они провели в уединении, поскольку никто из пассажиров не пожелал ночевать в такой холод в дилижансе. Кажется, это суровое и утомительное путешествие должно было заставить Джессику поверить, что она родилась в этом тряском, гремящем коробке и в нем же и умрет.

Она надеялась, что это произойдет скоро.

Джессика устало распрямилась и растерла тупо ноющую шею. Замерзшими руками она распустила волосы и попыталась их расчесать и заплести. Язвительные слова Вулфа о никчемных аристократках, которые не в состоянии даже причесаться, до сих пор мучили ее, как и его смех, когда он обнаружил, что конец ее косы оказался в ловушке.

К тому времени, когда Джессике удалось заплести две неровные косы, обвить их вокруг головы и зашпилить, дилижанс начал замедлять ход. С криками и проклятьями извозчик остановил лошадей у глинобитного домика, что, по всей видимости, заранее не планировалось. Тем не менее Джессика была рада остановке, которая давала возможность отдохнуть от этой изматывающей тряски.

Вулф проснулся и потянулся. Его длинные мощные руки и широкие плечи, казалось, заполнили всю внутренность дилижанса. Стремление скорее завершить путешествие в Денвер, не тратя времени на ночевки на станциях, сказалось даже на Вулфе. Во всяком случае, Джессика отметила это про себя. Он стал гораздо нетерпимей.

Однако сейчас Вулф не проявил признаков беспокойства Он сошел с дилижанса с грацией, которая была столь же неотъемлемой его частью, как высокие скулы и темно-синие глаза. Джессику одновременно и восхищала, и возмущала упругость его тела. Что касается ее, то она чувствовала себя как ковер, после того как его выбьют весной.

Тем не менее Джессика бодро улыбнулась мужу, когда он посмотрел в ее сторону поскольку была преисполнена решимости не терять более при нем самообладания. Ни один мужчина не захочет жить с мегерой. Ведь, если быть справедливой, не Вулф выбрал себе жену. И Джессике следовало быть всегда ласковой, мягкой и приветливой. Тогда Вулф не будет таким раздражительным, таким трудным в общении и станет тем замечательным Вулфом, которого она помнила.

Когда Вулф повернулся и протянул ей руку, она оперлась на нее тяжело, совсем не так, как подобает выходящей из экипажа леди.

— Замечательное утро, на правда ли? — сказала Джессика, улыбаясь навстречу колючему ветру.

Вулф хмыкнул.

— Я не помню, чтобы мне приходилось видеть такое множество оттенков серого, — продолжала она бодро. — Столько не бывает даже у голубей.

Вулф бросил на Джессику недоверчивый взгляд.

— Насколько я знаю, от марта в этих краях можно ждать чего угодно, но вот хорошего вряд ли дождешься.

Она вздохнула. Вероятно, Вулф будет чувствовать себя лучше после того, как выпьет своего отвратительного кофе, которым американцы так восхищаются. Она-то полагает, что во всем мире не найдется такого количества сахарного тростника, чтобы сдобрить эту бурду.

Они больше не разговаривали, шагая по направлению к убогому общественному туалету. Когда она вышла, сжимая надушенный носовой платочек, холодный ветер прерии пронизал ее насквозь, словно плащ и платье были сделаны из тончайшего шелка. Она с тоской посмотрела на дымок, струящийся из покосившейся трубы станционного домика.

Мысль о том, что они находятся рядом с печью и теплом, взволновала ее. С тех пор как Вулф пересадил ее к задней стенке дилижанса, ей стало гораздо холоднее. Хуже того, звуки ветра действовали на нервы, выводя из равновесия.

— Вулф, давай на этот раз перекусим в доме.

— Нет.

— Но почему? Мы единственные пассажиры. Не сомневаюсь, что…

— Ты видишь лошадей? — оборвал ее Вулф.

Джессика посмотрела туда, куда показывал Вулф. Она действительно увидела лошадей, привязанных с подветренной стороны примитивного сарайчика, который представлял собой скорее навес.

— Это верховые лошади, — сказал Вулф.

Джессика изобразила на лице живой интерес.

— Ну да. Их можно узнать по ногам.

Вулф рассмеялся и покачал головой. Ему было не понять, насколько несчастным чувствовало себя это уставшее, хрупкое создание. Он взглянул на нее и аккуратно заправил прядь отливающих медью волос, выбившихся из-под уложенных вокруг головы кос Джессики.

— Это означает, что станция полна людей, которые ожидают дилижанса, — объяснил Вулф.

— Зачем? У них ведь есть лошади.

— Их могли взять напрокат. В любом случае, ими трудно воспользоваться. Умный человек не отправится за сотню верст на измотанной лошади. — Вулф пожал плечами. — Но даже если бы станция была пуста, я бы не позволил тебе войти внутрь. Это жилье Косого Джо.

— Ты знаешь его?

— Его знает всякий от Сан-Джозефа до Денвера. Эта станция — наихудшая из трущоб, а он — наихудший из владельцев. Страшный грубиян, богохульник, пьянчуга и сукин сын.

Джессика заморгала глазами.

— Как же он тогда исполняет свои обязанности?

— Он ухаживает за лошадьми, как наседка за цыплятами. Оказаться здесь без лошадей равносильно смертному приговору. Можно простить Джо все что угодно, когда он ставит на трассу сильных, быстрых лошадей.

— А почему так опасно оказаться без лошади? Лорд Роберт никогда не упоминал об опасности, когда мы были здесь.

— Местные проводники лорда Роберта воевали не хуже, чем выслеживали дичь, — сухо сказал Вулф. — Никто из индейцев или уголовников не осмелится связаться с двадцатью хорошо вооруженными людьми, какой бы привлекательной ни была ставка.

Вулф подумал о том, что совершенно непривычно видеть здесь породистых, по-видимому, уставших от гонки лошадей, стоявших под навесом. Возможно, они принадлежали честным людям, а не тем, чья жизнь зависела от способности их лошадей обойти закон.

Возможно… но Вулф сомневался в этом.

Джессика проследила за взглядом Вулфа в сторону станционного домика, но по другой причине. Неделю назад она не поместила бы даже собаку в подобный сомнительный домишко, но сейчас он казался ей раем среди ледяного унылого одиночества. Во время посещения прерии с охотничьей экспедицией лорда Роберта она любовалась живописными местами с высокими зарослями и бог весть откуда возникающими озерцами, поющими птицами и голубым небом, с ясными, бесконечными далями.

Сейчас Джессика видела прерию не в столь розовом свете. Все находилось в мертвящих объятиях зимы. На множество миль вокруг лежала полузамерзшая земля. Плоская, однообразная, лишенная деревьев, озер и рек, прерия, чьим единственным хозяином был неистовый ветер, воплощала в себе одиночество и безысходность, а душераздирающие завывания вьюги казались криками отчаяния погибающей души.

Джессика слышала этот звук и раньше, в своих ночных кошмарах. Дрожь пробежала по ее телу; она отвернулась от ледяной пустыни, мечтая о том, чтобы хоть на несколько минут оказаться вне досягаемости пронизывающего насквозь ветра.

— Вулф, пожалуйста…

— Нет. Это неподходящее место для английской леди.

— Я шотландка, — произнесла она по старой привычке.

Вулф улыбнулся, но сделал это как-то серьезно.

— Я знаю. Будь ты шотландка, англичанка или даже француженка — это место не подходит для леди.

Джессике страшно надоело слышать о том, что подходит и что не подходит для леди, ибо все эти правила работали против нее. Но в то же время, потеряв самообладание, она давала Вулфу дополнительные козыри.

— Я жена американца, — сказала Джессика, вымученно улыбаясь, — а не иностранная леди.

— В таком случае подчиняйся мужу. Я принесу завтрак, если он, конечно, съедобен. Впрочем, очень сомневаюсь в этом. От здешней еды отказываются даже скунсы.

— Ну не может же все быть так плохо!

— Тем не менее это так. Если ты голодна, мы позавтракаем на следующей станции. Одна из армейских жен делает деньги, поставляя на станцию выпечку.

Леденящее душу завывание ветра ударило Джессику по нервам. Она задрожала и посмотрела на Вулфа с неосознанной мольбой в глазах.

— Вулф, только один раз, только на несколько минут.

— Нет.

Страх и опустошенность овладели Джессикой. Она с трудом преодолела желание расплакаться.

Но на примере своей матери она знала, что слезы свидетельствуют лишь о слабости, а слабость провоцирует агрессию.

— Возвращайтесь к экипажу, ваша милость, — резко проговорил Вулф. — Я принесу пищу, пригодную к употреблению.

Джессика выпрямилась, и гнев вытеснил на несколько блаженных минут усталость и страх.

— Ах, как это любезно с твоей стороны. Интересно, чем ты тешился раньше, прежде чем нашел меня как объект истязаний, — отрывал крылья у бабочек?

— Если быть женой американца, вместо того чтобы быть английской леди…

— Шотландской…

— …для тебя такая мука, — продолжил Вулф, игнорируя ее уточнение, — тогда тебе достаточно сказать одно слово, чтобы избавиться от этой грубой фронтовой жизни.

— Негодяй!

— Я имел в виду другое слово — «развод».

Ветер застонал, грозя проклятьем кошмаров, пробудившихся в Джессике. Когда дилижанс двигался, этот голос вьюги в какой-то мере заглушали стук и лязг колес. Сейчас же экипаж стоял без движения в ожидании замены лошадей. Он качался и вздрагивал под свирепыми ударами ветра.

Джессика знала, что, когда она сядет в эту хрупкую скорлупку и услышит плач ветра, она начнет плакать сама. В то же время она не решалась показать свою слабость Вулфу. Если он поймет, до какой степени она боится ветра, он использует это против нее и отправит в Англию, где ее ждет брак с мужчиной вроде лорда Гора.

И тогда ее кошмары станут вполне реальными, не в пример тем снам, которые она только смутно припоминала после пробуждения.

Не говоря ни слова, Джессика подобрала юбки и пошла за Вулфом, который рассматривал усталых верховых лошадей. Как он и опасался, на некоторых из них было клеймо, которым пользовались на Юге во время недавней войны. Много банд породила озлобленность проигрышем! Некоторые из них приходили с Севера — обычно это были люди, обретшие вкус к грабежам и убийствам, к которым их влекло и после окончания войны.

«Чертовски хотел бы, чтобы Калеб или Рено были здесь, — подумал Вулф мрачно. — Тогда у меня за спиной был бы надежный тыл».

Боковым зрением Вулф увидел, что впереди кто-то движется. Он узнал длинные юбки Джессики, развевающиеся на ветру. Она явно направлялась к станционному домику, а не к пустому дилижансу.

— Джесси!

Она даже не оглянулась.

Вулф побежал, но не к Джессике, а к дилижансу. У него не было шансов догнать ее до того, как она подойдет к домику. Он рванул дверь экипажа, вскочил внутрь с ловкостью кошки. Кожаный чемодан, в котором находились ружье и карабин, лежал на сидении…

Когда Джессика закрывала за собой дверь станционного домика, она оглянулась, ожидая увидеть за собой Вулфа. Не обнаружив его, она издала вздох облегчения. Этот вздох перешел, однако, в испуганный всхлип, когда она повернулась к людям, находящимся в комнате.

Вулф оказался прав. Это место было не для леди. И не потому, что полутемную, грязную комнату наполнял дым и чем-то отвратительно воняло. А из-за липких мужских взглядов, устремленных на нее так же, как обычно смотрит торговец, когда оценивает золотую пыль, — постепенно, крупица за крупицей.

Мужчина, сидевший в стороне от других, поднялся из-за грубого стола и сдернул с головы изрядно потрепанную шляпу.

— Вам что-то нужно, мадам? — спросил он как-то жалобно.

Даже при плохом освещении Джессика увидела длинные, пышные усы извозчика. Она улыбнулась ему с облегчением, не сознавая того, насколько манящей может быть ее улыбка для мужчин, которые в течение многих месяцев не видели белой женщины, тем более в наряде, подчеркивающем грудь и талию. Даже уставшая и замученная длительным путешествием, она казалась экзотическим цветком, расцветшим среди зимы.

— Я замерзла, — сказала Джессика тихо. — Я увидела дымок…

— Проходите, — поднялся один из сидевших мужчин. Он жестом показал на скамью, с которой только что встал. — Все разогрелись и готовы к езде, как и я.

Некоторые из мужчин захмыкали.

Человек, обратившийся к Джессике, был высок и хорошо сложен, с ровными зубами и правильными чертами лица. Одежда его, хотя и старая, отличалась хорошим покроем — на нем был китель кавалериста. Глядя на его гладко выбритое лицо и горделивую осанку, Джессика решила, что он джентльмен. Однако было в этом молодом человеке нечто такое, от чего Джессике стало не по себе. Его глаза — бесцветные, пустые и холодные. Он смотрел на нее, не мигая, и она почувствовала, как по ее коже пробежал холодок, словно в предчувствии опасности. Ей захотелось тотчас же вернуться к дилижансу под защиту Вулфа.

Джессика повернулась бы и убежала, но она понимала, что, показав свой страх, она поставит себя в положение раненой жертвы, за которой гонится стая голодных собак. Джессике не хотелось быть приманкой.

— Меня зовут Рейли, — представился молодой человек, прикоснувшись к шляпе жестом скорее фамильярным, чем вежливым, — но девочки обычно зовут меня Ли.

— Благодарю вас, мистер Рейли, — ответила Джессика, несколько сократив формальности, — но вам нет никакой надобности уступать мне место. Мне вполне достаточно спрятаться от ветра.

— Ерунда, — заявил он, шагнув к Джессике. — Проходите сюда, где теплее. — Он оттолкнул ногой чью-то ногу, оказавшуюся на его пути. — Стимер, слезай со своей шкуры и приволоки хорошенькой английской мисс что-нибудь пошамать.

— Шотландской, — произнесла она негромко, принуждая себя быть спокойной, хотя каждый ее нерв был напряжен.

— Что?

— Я шотландка.

Рейли слегка улыбнулся и взял Джессику за руку

— Как скажешь, девочка. А сейчас усаживайся здесь, красотка, и расскажи, что такая хорошенькая девочка делает в норе Косого Джо.

Дверь позади Джессики распахнулась. В комнату ворвался поток студеного воздуха.

На пороге появился Вулф. В своей городской одежде он выглядел здесь чужаком. В тусклом свете серебряная и золотая инкрустация на карабине поблескивала, как змеиная чешуя.

— Привет, ребятки, — сказал Вулф.

Несколько удивленных возгласов и косых взглядов послужили ему ответом. Акцент и ритм его речи, не в пример одежде, были западными.

Праздным взглядом, в котором не было ничего оскорбительного, Вулф оглядел комнату. Хотя его глаза нигде не задерживались, у каждого из семи мужчин сложилось впечатление, что Вулф отметил его каким-то особенным взглядом. Кажется, один лишь Рейли не заметил опасности в холодных глазах Вулфа.

— Отвратительно ледяной ветер, — проговорил Вулф небрежно.

В комнате все закивали в знак согласия.

Рейли стоял расслабленно и свободно, наблюдая за Вулфом. Джессика увидела, что китель Рейли распахнулся. Правый борт оттопыривался шестизарядным револьвером, висевшим на боку.

— О, да вы только посмотрите, — протянул Рейли, присвистнув. — Это какой-то хитрый карабин. Никогда такого не видел. — Он протянул руку, уверенный в том, что хорошо одетый городской человек ему не откажет. — Можно прикинуть вес?

— Нет.

В первый момент Рейли не осознал, что ему отказывают. А когда он это понял, на его скулах вспыхнул румяней.

— А ты, приятель, ведешь себя не очень любезно… Кое-кто даже сказал бы — оскорбительно…

Вулф улыбнулся.

Тело Рейли слегка напряглось.

— Просто стараюсь спасти тебя от несчастья, — пояснил Вулф. — Спусковой крючок очень легко срабатывает. Однажды карабин выстрелил без всякой причины, когда один мужчина передавал его другому. Это было бы форменным позором. Такой красивый парень, как ты, оставит столько разбитых сердец по всей трассе! Будет больше слез и рыданий над твоей могилой, чем тогда, когда Ли отдал свою шпагу в Аппоматтоксе.

Рейли выпрямился.

— Ты оскорбляешь Юг?

— Нет, это делаешь ты. Человек с нашивками лейтенанта на кителе должен иметь представление о хороших манерах и не хватать леди за руку. — Не отводя глаз от злого лица Рейли, Вулф сказал: — Том, помоги Косому Джо запрячь сьежую смену лошадей.

— Да, сэр, — быстро откликнулся извозчик.

Он натянул на голову шляпу и поспешил к дверям, стараясь не оказаться между Вулфом и молодым человеком, который воевал на стороне проигравших в войне между штатами. Медленно, почти незаметно рука Рейли поползла к рукоятке револьвера.

Джессика ахнула.

— Я вижу, — произнес Вулф раньше, чем она успела что-то сказать. Он снова улыбнулся Рейли. — Пусть тебя не вводят в заблуждение золото и серебро, парень. Оружие вроде этого разметало напрочь южные полки. Если не веришь мне, продолжай лезть за своей пушкой. Я вгоню три пули в тебя, прежде чем ты поймешь, что произошло, и у меня останется еще десять пуль для твоих приятелей.

Мужчины позади Рейли начали сдвигаться к противоположному концу стола.

— Стреляю в первого, кто двинется, — предупредил Вулф.

Никто не позволил себе в этом усомниться. Все остались на месте.

В установившейся тишине Джессика замерла, напрягшись, стараясь изо всех сил совладать с нервами. Рейли рассмеялся, его тело снова расслабилось.

— Нет причин для ссор, — заявил Рейли непринужденно. — Я просто хотел немножко развлечься в ожидании дилижанса.

— Едешь на Восток?

— На Запад.

— Следующий дилижанс будет здесь завтра примерно в это время.

— Завтра? — удивился Рейли. — А как насчет сегодняшнего?

— Он полон.

— Только ты и девчонка…

— Моя жена, — оборвал его Вулф.

— Никого, кроме вас, на этом чертовом дилижансе!

— Я уже сказал. Он полон.

Тело Рейли вновь напряглось.

— Пусть будет так, Рейли, — произнес один из мужчин холодно. — Если этот джентльмен с хитрым карабином спешит сразиться с индейцами раньше всех, пусть катится. Одним янки меньше — меня это не волнует. У меня есть игра поинтересней.

Рейли глянул с сомнением на мужчину, но от спора воздержался.

Джессика не стала ждать, когда Вулф откроет ей дверь. Она не хотела, чтобы он поворачивался спиной к людям в комнате. Она распахнула дверь и через холодный двор побежала к дилижансу. Джессика расслабилась только в экипаже.

Этого не позволил себе Вулф. В дилижансе он держал наготове карабин и наблюдал за станцией с неослабным вниманием. Никто не вышел из нее.

Раздался звонкий, похожий на пистолетный выстрел, хлопок кнута, лошади дернули, и дилижанс стал быстро удаляться от станции.

— Они будут нас преследовать? — спросила Джессика прямо.

— Сомневаюсь. Их лошади измотаны. — Вулф перевел взгляд на свою незваную жену, изнеженную аристократку, которая совершенно не подходила для жизни на западных землях, — а он любил их больше всего на свете. — Вы напрашиваетесь на то, чтобы вас кто-нибудь убил, ваша милость. Вы не похожи на местную.

— Ты тоже.

— Черта с два.

— Эти люди приняли тебя за чужака.

Вулф улыбнулся.

— Еще никто западнее Миссисипи не видел меня одетым так, как сейчас, но будь я проклят, если похож на окружение вашей милости… Кстати, в этой компании на станции находился Джерико Слейтер. Если он узнал меня, мне будет чертовски трудно с ним расплатиться.

— Кто такой Джерико Слейтер?

— Один из немногих уцелевших членов банды Джеда Слейтера.

— За что он ненавидит тебя?

— Калеб, Рено и я сделали все, чтобы уничтожить эту банду, — Вулф слегка улыбнулся. — Очень жаль, что Джерико не был среди них в то время. Он такой же отпетый, как был в свое время Джед.

Джессика нахмурилась

— А почему вы воевали с этой бандой?

— Слейтер сделал большую ошибку: он захватил Виллоу.

Джессика почувствовала, как изменились голос и выражение лица Вулфа, когда он произнес имя Виллоу, и у нее перехватило дыхание.

— Кто она?

Прямо поставленный вопрос Джессики вынудил Вулфа посмотреть на нее

— Женщина.

— Это я поняла сама.

— Женщина с Запада.

— Что за этим кроется? — настойчиво продолжала допытываться Джессика.

— Женщина, достаточно сильная, чтобы драться бок о бок с мужчиной, если дело дойдет до этого, и достаточно нежная, чтобы зажечь в нем огонь.

Джессика заставила себя продолжить разговор, чтобы подробнее узнать о той, при упоминании о которой глаза и голос Вулфа так теплеют.

— Ты из-за нее был так зол на меня за наш брак? — спросила Джессика напряженным голосом. — Ты собирался жениться на Виллоу?

— Нет. Я хотел, чтобы Калеб Блэк сделал это. Но только дурак может связаться с Калебом, — сухо сказал Вулф. — Он какой-то старозаветный человек. Неспособен на прощение.

— Кто такой Калеб Блэк?

— Муж Виллоу и один из лучших друзей, которые могут быть у человека.

Вулф с интересом отметил, что Джессика не могла скрыть облегчения.

— Понятно, — сказала она и глубоко вздохнула, прежде чем задать вопрос, который действительно очень много значил для нее: — Ты любишь Виллоу?

— Ее трудно не любить. В ней есть все, что я хотел бы видеть в женщине.

Джессика почувствовала, что бледнеет. До этого момента она не понимала, насколько была уверена в том, что Вулф принадлежит ей, что он был ее с того момента, когда нашел ее в стогу сена, что он был ее всегда.

Ей никогда даже в голову не приходило, что Вулф может любить другую женщину. Боль была убийственной. Она сносила напрочь весь мир, оставляя вокруг одну пустоту, в которой каждый удар сердца сотрясал Джессику, вызывая головокружение.

Дилижанс трясся и подпрыгивал на ухабах. Возгласы извозчика и щелканье кнута вместе с тарахтеньем колес способны были оглушить пассажиров. Сейчас Джессика была рада этой бешеной езде, которая избавляла ее от дальнейшей беседы. Она всячески пыталась подбодрить себя и, закрыв лицо, думала о том, что, хотя ей причинили такую боль, она способна скрыть ее в себе

Вулф незаметно взглянул на Джессику. Он знал, что она лишь притворяется спящей, поскольку тело ее оставалось напряженным и время от времени по нему пробегала дрожь, словно под порывами ветра. У нее не было больше вопросов о Виллоу Блэк. И было совершенно ясно, что она не имела ни малейшего желания что-либо слышать о женщинах Запада.

Грустно улыбнувшись, Вулф надвинул шляпу на глаза, поставил ноги на противоположное сиденье и поздравил себя с тем, что нашел трещину в аристократической броне, окружающей леди Джессику Чартерис Лоунтри. Он уже начал было сомневаться в том, что таковая имеется. Упрямство Джессики поражало его. Он рассчитывал, что она сдастся и возвратится в Англию гораздо раньше. Она привыкла, чтобы ей прислуживали, привыкла к чаепитиям и балам, к тому, что ее опекают и ей потакают все, кто находится в радиусе действия ее обворожительной улыбки.

Ничего этого не было в Америке. Вулф сознательно оставил ее одну Когда это не помогло, он вынудил ее обходиться без прислуги, что принесло больше трудностей ему, чем ей. Он никогда не забудет треск электрических разрядов и льнущие к нему шелковистые волосы, грациозную женственность ее спины под тонким бельем. Никогда он также не забудет тот ужас, который испытал, услышав ее крик, и смех облегчения, после того как нашел ее целой и невредимой, хотя коса оказалась в ловушке.

«Такая беспомощная девушка не продержится здесь долго, — убеждал себя Вулф. — Запад требует, чтобы женщина была сильной и выносливой, как Виллоу».

Однако не белокурые волосы Виллоу и не карие ее глаза занимали мысли Вулфа и виделись ему в коротких сновидениях во время путешествия. А снился ему рыжеволосый эльф — его малышка, протягивающая к нему руки и плачущая чистыми, хрустальными слезами…


3


Молчание между Вулфом и Джессикой не нарушалось до полудня, когда к ним подсела молодая, видимо, беременная женщина. Единственный ее чемодан кое-как примостили в ногах, потому что багажник на крыше дилижанса был полностью занят вещами Джессики, хотя Вулф и распорядился, что они возьмут с собой лишь три чемодана. Остальные были отправлены багажом до Денвера.

— Благодарю вас, сэр, — сказала молодая женщина, когда Вулф помог ей взобраться в экипаж. — Кажется, я с каждым днем становлюсь все более неуклюжей.

— Трудное время, — ответил ей Вулф, незаметно измерив взглядом талию новой пассажирки. При тусклом освещении внутри дилижанса можно было определить, что она была по крайней мере на седьмом месяце беременности — Вы путешествуете одна?

Доброжелательные нотки в голосе Вулфа расположили к нему молодую женщину, и она улыбнулась.

— Да, сэр. Я не могу больше находиться вдали от мужа. Тетя и дядя хотели, чтобы я осталась в Огайо до рождения ребенка, но я не стала ждать. Мой муж сейчас в Форт-Бенте, если вы знаете такое место.

— Тогда вам предстоит даже более долгое путешествие, чем нам. Мы едем лишь до Денвера.

Молодая женщина села и положила руки на колени Костюм у нее был такой же дорогой, как у Джессики, и значительно менее измят. На вид ей было лет семнадцать. По-видимому, ее не очень радовало предстоящее путешествие.

— Я пересяду к извозчику, — предложил Вулф — Вам будет удобнее.

— О нет, сэр, — возразила она быстро, не поднимая взгляда на его лицо. — Снаружи очень сыро и для человека, и для зверя. И потом, мне на нервы действует эта дикая пустыня, а не вы… Ходят слухи об индейцах — Она передернула плечами. — Я как подумаю, что где-то поблизости эти убийцы и нехристи, так меня холодный пот прошибает.

Вулф скрыл свое удивление.

— Не все индейцы убийцы, — сказала Джессика. — Некоторые из них весьма гостеприимны. Я бывала в их лагере.

— Вы были заложницей? — спросила молодая женщина, ужаснувшись и заинтересовавшись одновременно.

— Едва ли. Лорд Роберт Стюарт — друг чейеннов. Мы были у них гостями.

— Я скорее подружусь с самим дьяволом, чем с краснокожими. Им нельзя доверять. — Она разгладила платье и решительно сменила тему разговора: — Очень славное у вас платье, мадам. Это французское?

— Да. Мои опекуны предпочитают английский стиль, а мне нравится простота французских фасонов.

Молодая женщина бросила быстрый взгляд на Вулфа, интересуясь, не был ли он одним из тех самых опекунов.

— Мой муж, — Джессика голосом подчеркнула слово «муж», — вообще не признает никаких стилей. Не так ли, мистер Лоунтри?

— Мало толку от этих шелков и прочих глупостей на Западе, леди Джессика.

— Леди? — быстро спросила молодая женщина. — Значит, вы англичанка?

Джессика подавила в себе привычное желание поправить собеседницу.

— Близко к этому.

— Настоящая титулованная леди? — продолжала допытываться та.

— Не здесь, — ответила Джессика. — Здесь я миссис Лоунтри.

— Я миссис О'Коннор, — поколебавшись, она добавила: — Лоунтри — необычная фамилия.

— Настоящая фамилия — Дерево Стоящее Одиноко, но для большинства проще Лоунтри, — пояснил Вулф

— Это звучит по-индейски.

— Так оно и есть.

Молодая женщина побледнела. Она уставилась на Вулфа, впервые вглядываясь в человека, одетого в дорогую городскую одежду

— Господи, вы краснокожий!

— Иногда, — согласился он. — А иногда я сверхцивилизованный гражданин Британской империи. Большей частью я просто человек с Запада.

Миссис О'Коннор издала тихий, жалостливый возглас и стала теребить платок дрожащими пальцами. Она смотрела во все стороны, только не на Вулфа.

Вулф вздохнул, натянул поглубже на голову шляпу и оказался перед дверью подпрыгивающего дилижанса. Широко распахнув дверь, он соскочил на дорогу и потянулся рукой к багажнику на крыше экипажа.

— Вулф, ты куда? — крикнула Джессика.

— Миссис О'Коннор будет чувствовать себя спокойнее, если я не буду раздражать своим присутствием цивилизованных людей.

С этими словами он с кошачьей ловкостью запрыгнул на верх экипажа и продвинулся вперед, чтобы сесть рядом с удивленным извозчиком. Дверь дилижанса захлопнулась.

— Вы ведете себя по меньшей мере глупо, — сказала Джессика весьма холодно. — Мой муж — больше джентльмен, чем любой из тех, кого я встречала в Америке.

— Моя семья погибла от рук краснокожих, когда мне было двенадцать. Я спряталась, но видела, что они делали с матерью и Сисси, а мать была на седьмом месяце. — Руки молодой женщины описали круг возле собственного живота. — Бедный младенец умер, едва родившись… Дикари!.. Убийцы и дикари! Я надеюсь, что армия прогонит их всех к черту, который их и расплодил.

Джессика закрыла глаза. И тут же перед ними возникли кошмары, и память стала раскручивать их. Она тоже видела, как умирали только что родившиеся младенцы. В том, как корчились крохотные тельца, был не поддающийся описанию ужас.

Дрожа от холода, Джессика плотнее запахнула дорожный плащ. Стараясь использовать тепло, оставшееся после Вулфа, она свернулась возле небольшого кожаного саквояжа, который он взял в дилижанс.

Пейзаж оставался до отупения однообразным. Джессика не делала никаких попыток возобновить разговор с миссис О'Коннор. В том отвращении и страхе, что звучал в голосе молодой женщины при упоминании об индейцах, было не более здравого смысла, чем в суждениях аристократов, которые с презрением говорили о виконтовом дикаре

В конце концов Джессика заснула и была разбужена звуками выстрелов и возгласами миссис О'Коннор

— Индейцы! — кричала молодая женщина, истово крестясь. — Иисус и Мария, спасите меня!

Джессика привстала и приоткрыла боковую штору. Тем временем миссис О'Коннор продолжала истошно кричать. Вначале Джессика не могла различить ничего, кроме плоского ландшафта. Затем она поняла, что земля была не столь плоской, как на первый взгляд. Ландшафт складывался из слабо выраженных ложбин и холмов, которые служили убежищем для людей и животных. Кроме того, их можно было использовать для засады против неосторожных путешественников. По-видимому, банда индейцев поджидала появления дилижанса в одной из ложбин.

— Господи, — выдохнула Джессика, услышав ружейную стрельбу из-за невысоких холмов.

Вулф находился на крыше дилижанса, открытый всем выстрелам Он мог, конечно, воспользоваться дробовиком извозчика, но ждать меткости от подобного оружия не приходилось. Дробовик предназначался скорее для того, чтобы отпугнуть грабителей, чем для отражения индейской атаки.

Извозчик снова щелкнул кнутом и закричал на лошадей, стараясь выжать из них все, что возможно. Экипаж страшно раскачивался и прыгал на ухабах, которых было несчетное количество. Джессика старалась всячески подбодрить себя, не отрывая взгляда от окна.

Индейцы находились чуть впереди и значительно левее дилижанса. Расстояние еще не позволяло им вести прицельную стрельбу. Однако с каждым мгновением они приближались, продолжая на ходу стрелять. Джессика поняла, что эта ловушка неизбежно должна скоро захлопнуться. Вопли миссис О'Коннор превратились в настоящую истерику, она стала царапаться в дверь, как будто за пределами дилижанса было безопаснее, чем внутри. Когда Джессика схватила молодую женщину за руки и оттащила ее от двери, та ощетинилась, словно дикая кошка. Джессика шлепнула ее по щеке, чтобы привести в себя. После этого крики сменились негромкими всхлипываниями.

В наступившей тишине Джессика неожиданно услыхала грубый голос Вулфа и стук его кулака по крыше экипажа. Видимо, он уже давно старался привлечь к себе внимание, пока раздавались душераздирающие крики миссис О'Коннор, и сейчас потерял терпение.

— Джессика, прекрати эти дурацкие вопли и подай мне саквояж с ружьем!

Перепуганная миссис О'Коннор услышала лишь грубый мужской голос, который требовал чего-то непонятного

— Что?! — взвизгнула она на такой высокой ноте, что ее голос невозможно было узнать

— Саквояж с пола! — заорал Вулф. — Передай его мне!

Джессика уже схватила саквояж и сунула его в окно. Он взмыл вверх, как на крыльях, и исчез из поля зрения. Хватаясь за все, что придется, чтобы удержаться при бешеной тряске, Джессика выглянула из окна.

Она увидела, как из-за холма вынырнула лошадь. На ней сидел всадник, который, низко пригнувшись и обхватив лошадь за шею, пришпоривал взмыленное животное. Это был белый человек, не индеец.

В нескольких сотнях ярдов позади появилась неровная цепь преследователей. Индейцы. Они время от времени стре ляли, пытаясь попасть в беглеца.

На крыше дилижанса Вулф, кое-как пристроившись, чтобы не выпасть, направил дуло ружья в сторону индейцев. Те находились более чем в тысяче футов, к тому же дилижанс болтало в разные стороны. Попасть в цель в таких условиях было делом невозможным даже для такого незаурядного стрелка, как Вулф.

Вулф начал методично стрелять. Нажимал на спусковой механизм, загонял новый патрон, снова прицеливался и снова стрелял, не обращая внимания на ответный огонь, хотя его позиция на верху дилижанса была весьма уязвимой. Но спасающийся от индейцев человек был в большей опасности чем Вулф

Лошадь находилась в нескольких сотнях ярдов от дилижанса. От сближения с всадником индейцев удерживал лишь губительный огонь Вулфа.

Шепча молитвы сквозь стиснутые зубы и сжимая кулаки, Джессика наблюдала, как беглец направил своего коня по неглубокой лощине, которая вывела его прямо к дилижансу. Когда всадник поравнялся с ними, Джессика ногой распахнула дверь и оттащила от нее миссис О'Коннор.

Всадник поднялся в стременах, схватился за багажник экипажа правой рукой и бросил свое тело в распахнутую дверь. Джессика увидела, что это был очень крупный мужчина, даже крупнее Вулфа.

Она захлопнула за ним дверь. Пуля отрикошетила от железного обода колеса со зловещим завыванием.

— Премного обязан вам, мэм, — сказал незнакомец. — Может быть, вы в курсе, нет ли недостатка в патронах у стрелка наверху?

— О господи, — Джессика схватила походную сумку Вулфа и пошарила в ней. — Они у него были здесь. Это наш свадебный подарок, как и ружья.

— Похоже, и я попал на свадьбу.

Джессика взглянула на усталые и удивленные серые глаза незнакомца. Она протянула ему коробки с патронами. Тут она ахнула, поскольку увидела, что из-под рукава кителя мужчины капает кровь.

— Вы ранены!

— Я буду жить, спасибо вам и вашему мужу. Я не могу стрелять, и я загнал свою лошадь, пытаясь уйти от этих индейцев.

Инстинктивно Джессика и незнакомец пригнули головы, когда пули ударили по дилижансу. Просвистела стрела, пронзила боковую штору и воткнулась своим смертоносным острием в противоположную стенку, где находилась миссис О'Коннор. При виде стрелы она вновь стала кричать.

Незнакомец не обратил никакого внимания на беременную женщину. Он схватил ящики с патронами могучей рукой и повернулся к переднему окну. Его пронзительный свист перекрыл даже вопли миссис О'Коннор. Он просунул руку сквозь разорванную штору и выставил ящик как можно ближе к крыше дилижанса. Патроны были мгновенно подхвачены сверху.

Дилижанс дергался и раскачивался, и нередко удары приходились на раненую руку. С приглушенным проклятьем он опустился на сиденье, неловко пошарил по своему телу и достал правой рукой шестизарядный револьвер.

Миссис О'Коннор продолжала кричать.

Джессика наклонилась позади широкоплечего незнакомца и потрясла миссис О'Коннор. Поскольку это не возымело действия, Джессика опять шлепнула ее по щеке, надеясь, что та все-таки придет в себя. Крики прекратились так же внезапно, как и начались.

— Ну, ну, — говорила Джессика, обнимая обезумевшую миссис О'Коннор и гладя ее растрепавшиеся волосы. — Крик не приносит никакой пользы. У нас все будет в порядке. Нет другого такого замечательного стрелка, как мой муж.

— Я подтверждаю это, — произнес незнакомец, продолжая смотреть в окно. — Он устроился там спокойно, как джентльмен в тире. И поражает все, во что целится.

Миссис О'Коннор съежилась, когда Вулф вновь открыл огонь, однако больше не кричала. Она просто сложила руки на животе, словно защищая его, и вздрагивала всякий раз, когда дилижанс подбрасывало на ухабах. Джессика улыбнулась ей ободряюще и вновь повернулась к незнакомцу.

— Позвольте мне помочь вам, сэр.

— Уже давно никто не называл меня сэром, — заметил он, как-то загадочно улыбаясь. — Меня зовут Рейф.

— Мистер Рейф, — начала она.

— Просто Рейф.

Он выстрелил, застонав сквозь зубы, когда дилижанс швырнуло и он стукнулся о стенку раненой рукой.

— Поберегите свои пули, — сказала Джессика, начиная расстегивать китель Рейфа. — У Вулфа их пока что достаточно. Дайте мне взглянуть на вашу рану.

— Вулф? Это ваш муж?

Она кивнула.

— Счастливец.

Джессика удивленно взглянула на него. Рейф смотрел на нее чистыми серыми глазами. В его взгляде светилось восхищение, но не было и намека на невежливость. Она неуверенно улыбнулась и возобновила свою попытку снять китель.

— Счастье — понятие субъективное, — проговорила Джессика. — Вы сможете снять китель?

Над головой прозвучали выстрелы. В ответ послышалась стрельба со стороны индейцев, но уже чувствовалась ее отдаленность. Рейф выглянул в окно, зачехлил револьвер и выскользнул из кителя Джессика окончательно убедилась, что Рейф относятся к категории очень крупных мужчин. Если бы не веселые искорки в его глазах, одно его присутствие могло испугать.

— Они еще пытаются преследовать, но это ненадолго, — сказал Рейф. — Ваш муж — настоящий дьявол с ружьем. Да и лошади у них не выдержат. Они очень долго гнались за мной, пока я не вышел на дорогу.

Здоровой рукой Рейф придерживал Джессику в бешено болтающемся дилижансе, пока она рассматривала его рану. Она сжала губы, увидев, какое количество крови впитала его серая шерстяная рубашка. Ничего не говоря, она разорвала рукав. Внимательно осмотрев мускулистую руку, она вздохнула с облегчением.

— К счастью, все не так плохо, — объявила Джессика, приподнимая край платья. — Пуля не попала в кость. Вырвало кусок мышцы, но это поправимо. У вас нет ножа?

Рейф вынул длинный нож в чехле из-за пояса и протянул его ручкой вперед.

— Осторожно. Я им бреюсь.

Она аккуратно взяла нож, бросила беглый взгляд на золотисто-бронзовую щетину, покрывающую его лицо, и едва заметно улыбнулась:

— Разве? Когда?

Он хмыкнул, затем покачал головой и задумчиво произнес

— Вы напоминаете мне мою сестренку. Тоже очень бойкая малышка. Я не видел ее много лет… Слишком много лет. Охота к перемене мест — вроде золотой лихорадки: разлучает человека с семьей.

С удивительной ловкостью Джессика отрезала край нижней юбки. Нож и вправду был острым, как бритва. Она приготовила повязку из тонкого нежно-голубого шелка, цвет которого так гармонировал с цветом ее глаз. Когда она перевязывала руку Рейфа, вновь послышались выстрелы.

Рейф поднял голову, прислушался. Ответного огня не последовало.

— Похоже, что они отказались от погони.

— Слава тебе, господи! — сказала Джессика горячо. — Вулф там совсем не защищен.

— Вы также вряд ли были защищены от пуль, мэм. Толщина стенок дилижанса недостаточна, чтобы их не пробило с близкого расстояния.

— Я не думала об этом, — призналась она. — Я очень беспокоилась о Вулфе.

— Я уже сказал, что он счастливец.

«Может быть, в один прекрасный день он тоже так решит», — сказала про себя Джессика. Она оторвала оставшуюся часть повязки.

— Ну вот. Это остановит кровотечение. А на следующей станции я промою рану чистой водой с мылом.

— Это излишне.

— Это необходимо, — убежденно заявила она, помогая Рейфу надеть китель. — Человек по имени Семмельвайс открыл, что страшную инфекцию родовой лихорадки можно предотвратить, если доктор просто вымоет руки, прежде чем начнет пользовать пациента. Если одну инфекцию можно предотвратить с помощью мытья рук, то, без сомнения, и другие тоже.

— Вы медицинская сестра? — спросил Рейф, с ее помощью просовывая руку в рукав кителя. — У вас очень хорошие руки — мягкие и проворные.

— Спасибо, но у меня нет систематической подготовки. Мой опекун воспитывал меня так, чтобы я могла оказать помощь в чрезвычайных ситуациях: при переломах, лихорадке, порезах и так далее. У меня есть также опыт обращения с беременными и роженицами.

«Достаточный для того, чтобы не хотеть испытать это самой, — добавила про себя Джессика, повернувшись боком к молодой женщине, которая все еще сидела в позе затравленного зверька. — Если бы я ничего больше не узнала от матери, одного этого было бы достаточно».

— У вас все в порядке, миссис О'Коннор?

Молодая женщина молча кивнула.

— А как ребенок? — Джессика просунула руку ей под пальто и ощупала живот — Тоже в порядке?

Миссис О'Коннор озиралась, постепенно выходя из шока. Почувствовав неожиданное участие, она инстинктивно потянулась к ласковой руке.

— Больно? — спросила Джессика.

Миссис О'Коннор отрицательно покачала головой.

Тихий вздох облегчения вырвался у Джессики. Живот женщины был мягок и упруг, без каких-либо признаков преждевременных схваток. Ободряюще улыбнувшись, Джессика заботливо поправила ей пальто и села рядом, давая возможность Рейфу одному расположиться на противоположном сиденье.

— Скажите мне, если что-нибудь изменится, — добавила Джессика.

Молодая женщина кивнула, затем неуверенно улыбнулась.

— Спасибо, мэм. Я очень сожалею, что оскорбила вашего мужа. Это просто.. — Ее голос прервался, и она перекрестила себя трясущейся рукой. — Я так боюсь индейцев. Мне стыдно…

— Не беспокойтесь об этом, — прервала Джессика. Она почувствовала опустошительную усталость, которая овладела ею сейчас, когда острота момента миновала. — Я знаю о ночных кошмарах и дневных страхах гораздо больше других.

Миссис О'Коннор посмотрела на дрожащие руки Джессики и сказала удивленно:

— А вы тоже боитесь.

— Конечно, боюсь. Я не такая дурочка, чтобы не понимать последствий, когда на меня нападают и хотят убить. Просто я научилась скрывать свой страх.

Джессика сунула руку под плащ, предварительно запахнув его, и закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Но, оказывается, взять себя в руки легче, когда нужно действовать. А когда сидишь, беспомощный как цыпленок, то это очень непросто.

Тем временем звуки стрельбы стали совсем редкими и наконец смолкли окончательно. Движение дилижанса не замедлилось. Один из толчков был таким сильным, что заднее колесо словно совсем оторвалось от земли, и Джессику и миссис О'Коннор швырнуло через узкий проход в сторону Рейфа. Джессика ударилась головой о боковую стенку экипажа и потеряла сознание.

Рейф придержал ее правой рукой, пока экипаж снова не риземлился на все четыре колеса.

— Прошу прощения, сэр, — пробормотала миссис О'Коннор смущенно, когда привела себя в порядок и села напротив.

— Нет проблем, — ответил Рейф. — Мэм, с вами все в порядке?

Ошеломленная Джессика трясла головой, пытаясь прийти в себя. Звуки наплывали на нее со всех сторон, не давали думать и говорить. Темнота окутывала ее все сильней и сильней.

Джессика изо всех сил пыталась ее отогнать. Прежде чем темнота окончательно навалилась на нее, она подумала, что именно это испытывала ее мать, когда граф увлекал ее на брачное ложе, чтобы заставить принять семя, которое однажды разорвет ее.

Миссис О'Коннор в ужасе вскрикнула и бросилась в узком проходе на колени перед Джессикой

— Миссис Лоунтри?!

Рейф не пытался окликать Джессику. Он почувствовал, что ее тело безжизненно обвисло. Он приложил ее щеку к груди, прикрыл ее обнаженное ухо рукой и пронзительно свистнул, чтобы привлечь внимание мужчин на верху экипажа. От свиста задрожали стекла.

— Спускайтесь! — зычно крикнул Рейф. — Одной из женщин требуется помощь.

Эти слова резанули Вулфа. Он схватился за поручень багажника и свесился вниз, пытаясь через прорванную штору заглянуть внутрь экипажа. Вначале ему ничего не было видно. Затем миссис О'Коннор отодвинулась, и он увидел Джессику в огромных руках всадника.

Дилижанс продолжал катиться, когда Вулф соскочил с него, побежал рядом и распахнул дверь. С кошачьим проворством он впрыгнул внутрь экипажа

— В нее попала пуля? — быстро спросил Вулф, отбрасывая ружье, которое было у него в руках.

— Нет, — ответил Рейф. — На ухабе дилижанс сильно подбросило, она ударилась головой и потеряла сознание.

Вулф хмыкнул.

— Ясно, это объясняет, почему прекратились крики.

Рейф бросил на него удивленный взгляд, но Вулф не заметил этого. Он был занят тем, что перекладывал Джессику с колен незнакомца на свои. Миссис О'Коннор отодвинулась в дальний угол, чтобы освободить ему место. Но и это Вулф едва ли заметил. Он пытался обуздать необъяснимый гнев, охвативший его, когда он увидел Джессику в руках другого мужчины.

— Вы совершили просто фантастический маневр, мистер, — сказал Вулф, после того как осмотрел небольшой синяк на виске Джессики. — Не знаю, видел ли я когда-нибудь еще, чтобы человек вскакивал в дилижанс таким образом.

— Меня зовут Рейф… У меня не было шанса спастись без вашей меткой стрельбы и без способности вашей жены мгновенно принимать решение. Если бы она не распахнула дверь, мне бы понадобилось до черта времени, чтобы взобраться с одной рукой на верх экипажа.

— Благодаря миссис О'Коннор. Боюсь, что моя жена слишком деликатно воспитана, чтобы от нее был какой-нибудь прок в критической ситуации, — сурово произнес Вулф и обратился к миссис О'Коннор. — Позвольте мне поблагодарить вас. Если бы вы побоялись подставить себя под выстрелы, передавая мне саквояж с ружьем, нам всем пришлось бы очень несладко.

— Я… — голос молодой женщины прервался, когда она взглянула на резкие линии лица Вулфа, в котором отчетливо угадывалась индейская кровь. — Я ничего не сделала…

Вулф принял ее слова за проявление скромности. Он улыбнулся ей и снова взглянул на Джессику. Улыбка тотчас же погасла. Джессика показалась ему маленькой и хрупкой. В ее лице не было ни кровинки. Даже губы, которые обычно имели цвет спелой вишни, побледнели.

«Теперь ты признаешь то, что я знал всегда? — безмолвно спросил Вулф не приходящую в сознание жену. — Ты не та женщина, которая способна жить на Западе, а тем более растить здесь детей. Ты создана из кружев и лунного света, ты аристократка, которая никогда не готовилась к суровым условиям. Тебе нужен богатый, титулованный муж, который оденет тебя в шелк и атлас и оградит от всех неприятностей.

Я не тот мужчина. Я им никогда не буду. Я не смогу переделать себя, подобно тому как ты не превратишься в женщину вроде Виллоу. Я могу лишь помочь тебе сохранить жизнь до того времени, когда твое упрямство смирится с реальностью.

Мы не созданы друг для друга».

Вулф молча обнимал бесчувственное тело Джессики и ругал и себя, и ее за то, что по ее вине их жизни оказались в таком хитросплетении; а еще он проклинал себя за желание, в тисках которого он находился даже сейчас, за то, что его тело тянулось к этой девушке, которую он не мог тронуть, ибо тогда их женитьба станет реальной и окончательной, как смерть.

Когда Джессика открыла глаза, мир призрачно качался перед ней, а в центре находился кошмар с черными глазами, пронзительно смотрящими на нее. С приглушенным стоном она попробовала уйти от этого кошмара. Рука Вулфа коснулась ее рта, когда он еще теснее прижал Джессику к себе. Легкость, с которой он пресек слабую попытку защищаться, вероятно, ввергла бы Джессику в панику, но, к счастью, она узнала Вулфа. Кошмары и страхи мгновенно улетучились, поскольку она знала, что с Вулфом она в безопасности.

— Прошло? — спросил Вулф.

Джессика кивнула, потому что его рука не давала ей возможности говорить.

— Хорошо. Мы наслушались твоего плача за все это время.

— Она не плакала вообще за то время, пока я находился здесь, — заметил спокойно Рейф.

Вулф бросил на мужчину взгляд, который мог заморозить молнию.

Рейф этот взгляд выдержал.

— И кроме того, она великолепно меня перевязала, — добавил он, приоткрывая китель, чтобы показать руку.

В первый раз Вулф заметил, что Рейф ранен. И что повязка была из светло-голубого, как лед, шелка, и такими же ледяными были глаза Джессики. Он оторвал руку от ее рта.

— Спасибо, мой лорд, — произнесла Джессика холодным голосом.

— Я не лорд.

— А я не ревущая дурочка.

— Значит, ты одурачила меня.

— Нехитрое дело одурачить человека, который глух, нем и слеп.

Рейф под кашлем скрыл смешок.

— Как ваша голова, мэм?

— Еще болит, — Джессика закрыла на минуту глаза. — И язык тоже.

Она вновь посмотрела на Вулфа и вспомнила свои клятвы быть ласковой, нежной и общительной. Прилив усталости накрыл ее, словно темное море волной. Как тяжело быть замужем за человеком, который смотрит таким холодным, непрощающим взглядом!

— Прости, — сказала Джессика тоскливо и так тихо, что этого не мог расслышать никто, кроме Вулфа. — Я не сделала ничего, что может вызвать твое неудовольствие. Мне бы так хотелось вернуться в то время, когда ты мог броситься искать меня в страшный шторм. Мы не можем возвращаться в прошлое. Как жаль…

— Мы можем прекратить все, моя леди Джессика. Лишь скажите слово.

— Никогда, мой лорд, — прошептала она, вспомнив об ужасе, когда лорд Гор кусал и терзал ее обнаженную плоть. Она не могла более выносить взгляда Вулфа и отвернулась. У нее не было сил воевать с его суровостью, она ощутила приливы боли в висках при каждом толчке. Темнота подкрадывалась к ней, забирая все ее силы. Однако не травма головы опустошила ее до такой степени, а необходимость справиться с ужасающей чернотой снов, которых она никогда не помнила.

В глубине ее что-то билось… плакал от ужаса ребенок при завываниях ветра… сгущались кошмарные воспоминания.

— Джессика!

Ответа не последовало.

Вначале Вулф подумал, что она вновь потеряла сознание Затем увидел, что глаза ее открыты и устремлены на нечто, видимое только ей.

Нечто ужасное.

Холодок пробежал по позвоночнику Вулфа, ибо он осознал, насколько страшно было Джессике во время нападения индейцев. Несмотря на свою клятву, что он добьется ее согласия на развод, он прижал ее к себе, баюкая и стараясь защитить от опасности, понимая, насколько она беззащитна в этот момент.

— Джесси, — сказал Вулф ей тихо на ухо. — Отпусти меня. Не заставляй меня причинять тебе страдания.

Хотя он знал, что Джессика слышала, ответа не последовало.

— Это то, чего тебе хочется? — спросил он сурово. — Не попросишь пощады — и не получишь ее.

Джессика не шевельнулась и ничего не ответила, как если бы не было произнесено ни слова.

— Ну что ж, пусть будет так, — повторил Вулф холодным тоном. — Не попросишь пощады — и не получишь ее.


4


Скалистые горы круто поднимались вверх за домом Вулфа. Снежные вершины были окутаны облаками, уступы обширных склонов жили каждый в своем времени года, а подошва стояла на равнине, которую Джессика успела полюбить во время охотничьей экспедиции с лордом Стюартом. Ей раньше не доводилось посетить дом Вулфа, поскольку лорд Стюарт предпочитал охотиться на территории Вайоминга. Но она, естественно, понимала, что этот дом не может быть слишком просторным — большинство американцев не в состоянии позволить себе той роскоши, которой отличался сельский особняк лорда Стюарта.

Однако Джессика не могла и представить себе, что такое повседневная жизнь в небольшом домике с точки зрения личных удобств. Вулф это предполагал. Он прямо-таки с удовольствием предвкушал ее смятение, ожидая, что это приведет его к победе в борьбе за развод.

— Твой дом вполне симпатичен, но… — Джессика запнулась.

— Да? — готовно откликнулся Вулф, отлично понимая, что именно беспокоило Джессику.

— Здесь только одна спальня.

Его черные брови поползли вверх в молчаливом саркастическом удивлении:

— Ты в этом уверена?

— Вполне, — ответила Джессика, вновь впадая в тон, которого она так настойчиво старалась избегать. — И только одна кровать в этой комнате.

Он кивнул.

Стараясь придать голосу игривость, Джессика спросила:

— Разве ты собираешься свить себе постель в зарослях ивы вместе с птицами?

— Зачем мне это делать? Кровать достаточно просторна для двоих.

— Вулф, я серьезно.

— Я тоже. Я не аристократ, ваша милость. Я человек простой. В Америке существует такой удивительный обычай у низшего сословия: мужья и жены спят в одной кровати.

Сердце у Джессики бешено заколотилось. Она сцепила руки, чтобы скрыть дрожь, и осторожно улыбнулась.

— Ты, разумеется, шутишь.

Он рассмеялся и отчетливо произнес:

— Нет, я не шучу.

— Наверняка, ты шутишь, — бодро сказала Джессика, хотя в глазах ее светилась мольба. — Какая женщина будет терпеть присутствие мужа всю ночь.

— Разумеется, никакая аристократка не будет, а женщина Запада будет, — возразил Вулф. — Спроси Виллоу Блэк. Она и Калеб делили постель каждую ночь, и днем оба просто светились.

Неприкрытая ностальгия в голосе Вулфа вызвала такое раздражение у Джессики, что она забыла о своих страхах, связанных не только с единственной спальней, но и с единственной кроватью.

— Опять эта Виллоу, — сказала Джессика, скрывая злость за вздохом. — Просто какой-то образец неземной добродетели.

— Да.

— А женщины Запада, которые не претендуют на то, чтобы быть образцом, где спят? На конюшне?

— Если они не перепугают лошадей.

— Тогда конюшня мне не подходит. — Она сняла шляпу и тряхнула полураспустившейся косой. — Лошади только глянут на мои волосы и подумают, что загорелось сено.

Невольно выражение лица Вулфа смягчилось. За дни, прошедшие после нападения индейцев на дилижанс, он ощутил, что было очень непросто находиться в ее обществе и не получать удовольствия от общения с нею. Она была неизменно бодра, приветлива, очаровательна и остроумна. Она развлекала всех шутками, внося разнообразие в утомительное путешествие.

И только могучий белокурый незнакомец, который кратко отрекомендовался Рейфом, казалось, избегал ее компании.

Очевидно, Вулф и Рейф молчаливо решили, что они будут мешать друг другу, если оба окажутся одновременно в тесном пространстве дилижанса вместе с молодой и общительной женщиной. Не вступая в какие-нибудь переговоры на этот счет, Рейф по своей инициативе провел остаток путешествия в компании извозчика. На второй станции он купил лошадь и седло у истосковавшегося по дому жителя Востока и направил коня в сторону заходящего солнца, предварительно еще раз выразив благодарность Джессике за умелое врачевание его раны.

Вулф интуитивно чувствовал, что Рейф был чрезвычайно высокого мнения о человеческих и женских достоинствах Джессики. Наблюдая, как Джессика провожала взглядом удаляющегося Рейфа, Вулф испытывал глубокую душевную муку. Ему очень хотелось знать, смотрела ли Джессика на Рей-фа с таким же испугом, как на него, когда в дилижансе очнулась в его объятиях.

— Ты можешь спать в моей кровати, как жена американца Запада, либо спать у печи в гостиной, как любимая собачка, — сказал Вулф холодно. — Выбор за тобой, подобно тому, как и наш брак был твоим выбором.

Джессика заставила себя улыбнуться.

— Это очень щедро с твоей стороны. Ведь я знаю, до какой степени ты любишь собак.

Синие, почти черные глаза Вулфа сузились, но, прежде чем он успел что-либо сказать, Джессика отвернулась и вновь окинула взглядом спальню. Вначале она не рассмотрела ее как следует, но постепенно линии и цвета привлекли ее внимание. Комната, как зеркало, отражала характер самого Вулфа — была такой же элегантной и по-мужски строгой. Как у сокола или пантеры, в ней преобладала скорее сила, чем утонченность.

Стены комнаты были сделаны из отесанных бревен Их поверхность, отполированная до блеска, создавала в комнате ощущение тепла и света. Хотя мебель была сработана мастером, который относится к дереву с любовью и уважением, человека, привыкшего к европейской роскоши, поражала ее исключительная простота.

Тем не менее линии кровати и комода, стола и стульев снова и снова привлекали внимание Джессики, радуя ее глаза, как радовали стаи гусей, летящих по осеннему небу. Нарядной расцветки одеяла и блестящая шкура палевого оттенка, лежавшая свернутой на кровати, смотрелись богато и могли принадлежать какому-нибудь герцогу. На столике возле кровати стояла хрустальная ваза, сделанная в виде букета, но, в отличие от живых цветов, никогда не вянущая и не умирающая.

— У тебя тонкое чувство материала и пропорций, — произнесла в раздумье Джессика. — Комната очень красива. Мебель… оригинальна.

— Упражняетесь в сарказме, леди Джессика? — отрезал Вулф, оглядывая спальню.

Она взглянула на него, удивленная такой реакцией. И не успела ответить, как заговорил Вулф.

— Мебель мне сделал один вероотступник из секты трясунов в благодарность за стол и кров в холодную зиму. Одеяла представляют собой стандартные изделия фирмы «Гудзон Бей». То же самое и меха.

— Если бы я пожелала быть саркастичной, — сказала Джессика резко, — ты бы это почувствовал мгновенно, уверяю тебя.

— Вот оно что. В таком случае скажи мне, что ты нашла в этой комнате такого, что может порадовать глаз леди, получившей изысканное воспитание.

— Многое, — ответила Джессика, принимая вызов. — Линии мебели просты до предела, что подчеркивает теплоту камина, богатство расцветки одеял и привлекательность меха. Очень остроумно устроен камин: он выходит сразу в две комнаты. А за этим занавесом ванна?

— Да.

— Большая?

— Как и я сам.

Вулф заметил, что Джессика потрогала пальцами спинку ближайшего стула.

— У тебя есть все, что создает комфорт, к тому же все красиво, — продолжала она спокойно. — Кто бы это ни делал, это был мастер, который влюблен в дерево. Ты только посмотри, насколько узор древесины соответствует линиям стула.

Вулф увидел нечто большее. Он увидел скрытую чувственность Джессики, увидел, насколько ей доставляет удовольствие гладить и ощущать тепло дерева.

— И этот мех, — добавила она, подходя к кровати, — да он просто очарователен!

— Это мех полярных лисиц… Они живут у подножия ледников, чьи расселины точно такого цвета, как твои глаза.

— Это красивый цвет?

— Ты же знаешь, что да.

— Мне так никогда не казалось.

Джессика запустила пальцы в толстый мех, наслаждаясь его мягкостью. Поглаживая его, она издала возглас удовольствия. Мысль о том, что эти длинные, тонкие пальцы могли бы вот так же ерошить и гладить его волосы, пробудила в Вулфе желание. Он резко отвернулся.

— Я внесу твои чемоданы. Где бы ты ни решила спать, ты можешь использовать эту комнату для одевания.

Джессика с любопытством посмотрела на него, уловив хриплые ноты в его голосе.

— Пока я разгружаю фургон, — продолжил Вулф, — начни готовить ужин и кофе. Запасы в джутовых мешках. Ты можешь из них все вынуть. Тогда ты будешь знать, где что находится, если тебе нужно будет приготовить еду.

— Вулф! — окликнула его Джессика.

Он повернулся.

Она хотела объяснить ему, что не знает, как готовить ужин. Его поза подсказала ей, что он ждет, когда она клюнет на приманку, чтобы затем еще раз сказать ей, насколько она не отвечает качеству американской жены. Джессика не была уверена, что в этот момент она не взорвется.

Длительная, изматывающая езда на фургоне от конечной станции в Денвере явилась суровым испытанием для Джессики. Она чувствовала себя жесткой, холодной и, как никогда в жизни, измученной. К тому же была вся в синяках.

А от нее требовали сейчас шутя приготовить еду для самого привередливого из существ — мужа-американца, жителя Запада.

— Да? — произнес Вулф вкрадчиво.

— Я просто подумала… э-э… куда мне положить одежду

— Поскольку я не предполагал, что обзаведусь женой в Англии, я не накупил комодов и шкафов. — Его улыбка смотрелась как тонкая белая кривая на фоне смуглого лица. — Но это не имеет значения. Ты не пробудешь здесь долго, поэтому придется смириться с тем, что не будут распакованы чемоданы. Со всеми вытекающими неудобствами.

— О! Значит мы собираемся отправиться в новую поездку прямо сейчас? — нарочито бодрым голосом спросила Джессика.

— Мы — нет. Отправишься ты. Назад, в Лондон.

— А, ты опять об этом. Ты же знаешь, как глупо считать невылупившихся цыплят. Как несостоявшиеся поездки.

Вулф взглянул на ясную улыбку Джессики и почувствовал, что его терпение иссякает. Если бы она дулась или жаловалась, он мог бы выговаривать ей, но ее неизменная бодрость делала это невозможным.

Она знала об этом так же хорошо, как и он сам. Возможно, даже лучше него.

— В кухню, ваша милость, можно пройти через эту дверь.

— Вот как.

Она подобрала юбки своего пришедшего в жалкий вид платья и протиснулась между косяком двери и своим неуступчивым мужем.

— Жду ужина через час, — деловито сказал Вулф, в то время как мягкая ткань скользила по его бедрам, вызывая напряжение в каждом мускуле. — Кофе я выпил бы и того раньше.

— Надеюсь, что так и будет, — согласилась Джессика.

Однако у нее не было никакой уверенности в том, что Вулф получит этот кофе.

Пол на кухне был кирпичный, по стенам висели посудные шкафы, а кроме того она обнаружила насос, раковину и большую плиту. Небольшой стол в углу был, очевидно, сработан тем же умельцем-трясуном, который оборудовал спальню. Мешки с запасами стояли вдоль стен на полу.

Сейчас, когда Вулф не наблюдал за нею, улыбку как будто стерли с лица Джессики. Напускную бодрость сменили физическая усталость и понимание сложности предстоящего испытания. Кажется, она была на пределе.

Не видно было облегчения и в перспективе. Как ни старалась Джессика добиться от Вулфа элементарного проявления человеческого тепла, после нападения индейцев он оставался резким, холодным, его невозможно было чем-то ублажить. В довершение всего без передышки дул и стонал по всей земле ветер. Когда она оставалась одна, его завывания леденили ей душу

Сейчас она постоянно бывала одна, но даже тогда не была столь одинокой, как в присутствии Вулфа. Ее рука потянулась к груди. Под одеждой, в складках кружев, находился медальон. Знакомые контуры ожерелья вернули ей уверенность.

— Ладно, — сказала она себе, стараясь придать голосу бодрость, чтобы побороть ужас, который навевал на нее ветер — Где, по твоему мнению, может Вулф держать кофейник? И как он выглядит?

Негромкое завывание ветра было ответом, который ей меньше всего хотелось услышать. Она нашарила спички и зажгла лампу, поскольку Вулф закрыл ставни перед отъездом. Она видела раньше, как прислуга зажигала различные лампы, но ей понадобилось время, чтобы отрегулировать фитиль. Правда, лампа сильно коптила, но это было лучше, чем находиться в полной тьме.

Ветер гремел по крыше, и верх печной трубы звенел, словно цепи. Это напомнило ей случай из далекого детства в Шотландии, когда она спряталась на кухне у судомойки, потому что не могла больше выносить звуков, доносящихся из отцовских комнат. Джессика уже давно не вспоминала об этих вещах. Ей совсем не хотелось начинать это сейчас.

Чтобы заглушить ветер, нагоняющий тоску и мрачные воспоминания, Джессика, приступив к поискам, стала напевать про себя. Песенка, которую она мурлыкала, ей очень нравилась: «Парень с гор, красавец парень» Слова ей всегда казались простоватыми, зато бодрая, ритмичная мелодия поднимала дух. Чем свирепей завывал ветер, тем громче пела Джессика, открывая и закрывая посудные шкафчики в поисках кофейника.

Держа изрядно коптящую лампу над головой, Джессика осмотрела все шкафы, но ей не удалось найти ничего, что напоминало бы изящный серебряный сосуд, из которого прислуга лорда Стюарта наливала кофе. Не удалось ей отыскать и небольшие серебряные или фарфоровые с узорами чашечки, которые подавались в спальню.

— Что же это такое! — пробормотала она.

Джессика начала поиски и песню заново.

Изучая содержимое шкафов, она вдруг почувствовала, что не одна в комнате. Она повернулась.

Вулф стоял со скрещенными на груди руками, опираясь о дверной косяк, и как-то загадочно смотрел на новоиспеченную хозяйку.

— А песенка-то…

— Это «Парень с гор, красавец парень». Довольно глупенькая песенка про шотландского парня, который носит шапку.

Вулф закашлялся, стараясь скрыть душивший его смех.

— Ну да. Я так давно не слышал подлинных слов, что позабыл их. — Он как-то странно хмыкнул и отвернулся.

— Ты здоров, Вулф?

Вулф с трудом поборол улыбку.

— Я знаю, что у меня не тот голос, чтобы выступать на сцене, но еще никто над ним не смеялся. Если он тебя до такой степени забавляет, я постараюсь петь почаще.

— Я сомневаюсь, что подлинные слова этой песенки будут так же забавны, как и те, которые тебе известны. — Вулф видел, как Джессика наклонила голову и смотрела на него большими аквамариновыми глазами. — Ты похожа на кошку, когда вот так молча смотришь на меня.

От пристального взгляда Вулфа у Джессики перехватило горло. Она почувствовала странное тепло под ложечкой, как если бы он снова гладил ее волосы. Но сейчас он не касался ее. Он просто неотрывно смотрел.

Не без усилия она заставила себя заговорить.

— А какие слова ты знаешь, которых не знаю я?

— Их много.

— Чудесно. Научи меня, и мы вместе споем.

Вулф сжал губы, чтобы не потерять контроль над собой и не улыбнуться.

— Слова, которые я знаю, тебе покажутся ужасными.

— Почему?

— Они касаются, помимо прочего, орудия Адама, — сказал Вулф вкрадчиво.

Джессика непонимающе посмотрела на него.

— Почему разговор об орудии Адама покажется мне ужасным?

— Ему поют славу за то, что оно служит как истребитель блох, мотыга, удочка, барабанная палочка, романская свеча, клеймо, кинжал, шпага, волшебная лоза, шомпол, пистолет и, наконец, как многозарядное ружье. — Голос Вулфа дрожал от сдерживаемого смеха. — Есть и другие названия для него. Множество названий. И для каждого из них найдется куплет на мелодию, которую ты напевала.

Джессика нахмурилась, она напряженно размышляла.

— Значит, многоцелевой инструмент?

Вулф забыл про все на свете, запрокинул голову и разразился неудержимым смехом.

Сочные звуки мужского смеха родили у Джессики такое ощущение, будто она стоит возле огня. Часть напряжения спала. Чувство облегчения почти пьянило, и она поняла, как боялась, что никогда больше не сумеет развеселить мужа.

— Как ты говоришь? — справился наконец со смехом Вулф. — Многоцелевой инструмент! К счастью, Ева тоже была щедро одарена природой.

Джессика заморгала глазами.

— Как это, прости, пожалуйста?

— Орудие Адама дополняли достоинства Евы.

— Не понимаю.

— У Евы было плодородное поле, которое Адам вспахивал мотыгой, затененный кудрявыми ветвями пруд, в котором он ловил рыбу, глубокий колодец, который он открыл с помощью волшебной лозы, нежные ножны, куда он мог вкладывать свой кинжал или шпагу… ага, судя по появлению алых роз на твоем лице, ты начинаешь немного понимать.

Разрумянившись, Джессика закрыла рот руками, однако не смогла удержаться от фырканья. Ее смех заразил и Вулфа. Вскоре Джессика настолько обессилела от смеха, что вынуждена была опереться о дверцу шкафа.

Вулф едва ли уступал в этом Джессике. Прошло много лет с того времени, когда он дразнил Джессику и они оба смеялись до изнеможения. Он и не подозревал до нынешнего момента, насколько беднее стала без этого жизнь

— Я соскучился по тебе, — признался он.

— Не больше, чем я по тебе

— Это правда?

— Истинная правда, — сказала она, вытирая слезы смеха. — Когда ты со мной, я никогда не слышу ветра

— Несколько странная причина для того, чтобы скучать по человеку.

— Эльфы вообще странные существа

Вулф посмотрел на распахнутые дверцы шкафчиков.

— Да, это так. А что ты ищешь в шкафах, эльф?

— Я искала кофейник.

— Он на плите.

Джессика выпрямилась и уставилась на пузатую плиту Она не увидела на ней ничего, кроме видавшего виды сосуда, напоминавшего высокий, узкий горшок. Он был шире у основания, со светлым ободком по верхнему краю Сверху находилась крышка с проволочной ручкой.

— Кофейник на плите, — повторила она нейтральным голосом.

— Гм-гм..

Звук, который издал Вулф, напоминал мурлыканье большого, довольного кота. Джессика быстро взглянула на него из-под густых ресниц.

— Как этот кофейник работает?

— Очень даже просто Ты наливаешь в него воду, ставишь кипятить на плиту. Когда вскипит, добавляешь молотый кофе, некоторое время кипятишь, затем доливаешь холодной воды, чтобы кофе осел

— Ага, — сказала она радостно — Довольно просто.

Джессика подошла к плите, подняла крышку горшка и поискала глазами кувшин с водой. Такового нигде не было

— Воду берут из насоса, — подсказал Вулф — Ты, надеюсь, знаешь, как он выглядит?

— Ты дразнишь меня.

— Я не уверен. Эльфы непредсказуемые создания. Очень трудно определить заранее, что они знают и что нет.

Джессика никогда не пользовалась насосом, но видела, как это делают другие. Она подошла к раковине, подставила кофейник под кран насоса и взялась за длинную железную ручку. Она вынуждена была стать на цыпочки, чтобы поднять ручку до упора.

— Подожди!

От напряжения Джессика закачалась и стала терять равновесие. Она не успела упасть: Вулф бросился к ней и подхватил ее. Она удивленно взглянула на него.

— Ты забыла сделать кое-что.

Она посмотрела в его темно-синие глаза, которые были так волнующе близко к ее глазам, поскольку Вулф держал ее на руках и их головы находились на одном уровне.

— А что я забыла?

— Ты не залила его.

Непонимающий взгляд Джессики подсказал Вулфу, что она не знала, о чем он говорит. Он опустил ее на пол, хотя ему очень не хотелось отрывать руки от ее тонкой теплой талии.

— Видишь сосуд с водой рядом с насосом? — спросил Вулф.

Глубинные, низкие тона в его голосе вызвали непонятное волнение у Джессики. Она кивнула. Внезапно он слегка отодвинулся.

— Наполни сосуд, эльф.

Наклоняясь к подставке, на которой стоял сосуд, она, не замечая того, прижалась к бедрам Вулфа. Он закрыл глаза и приказал себе отодвинуться от нее. Однако вместо этого его руки обвились вокруг ее талии, наслаждаясь исходившим от нее теплом. В нем волной поднималось желание.

— Теперь налей воду через отверстие наверху, — проговорил он хрипло.

Заливая воду, Джессика несколько раз прижималась к ноющей плоти Вулфа. Вода плескалась и поблескивала при свете лампы. С некоторым запозданием Вулф вспомнил, что он должен был делать. Он слегка сдвинул Джессику, прижимая ее к себе одной рукой, а другой стал тянуть ручку насоса. Вскоре вода хлынула из крана насоса и полилась в кофейник, пока он не переполнился.

— Вот, — сказал Вулф, давая Джессике возможность отодвинуться, — это называется «заливать насос».

Он уныло признал про себя, что насос был не единственным, что нужно заливать, но вряд ли это можно было поставить в вину Джессике. Она не ведала, что делала, прижимаясь к его лону и давая ему возможность ощутить округлость ее бедер под складками дорожной одежды.

— Зачем ты это сделал?

В первое мгновение Вулф подумал, что Джессика имела в виду перемену, которая произошла в его теле, когда он обнимал ее. Но вдруг до него дошло, что она говорит о насосе. Он открыл было рот, чтобы ответить, но перспектива объяснять большеглазому эльфу премудрости всасывания, нагнетания и откачивания, в то время как его тело пылало огнем, показалась Вулфу безрадостной.

— Рассматривай это как религиозный ритуал, — сказал он наконец.

Джессика откинула назад голову, взглянула на него и снова подумала, насколько крупный у нее муж. Но то, что он прижимал ее к своему телу, нисколько не пугало ее и не заставляло испытывать какую-либо неловкость. Это было даже приятно, как приятно смотреть глаза в глаза или ощущать тепло его дыхания на своей щеке.

— Религиозный ритуал, — повторила Джессика удивленно.

— Видимо, я распаковал попугая вместе с твоим седлом.

Тихонько засмеявшись, Джессика покачала головой.

— Заливка насоса — религиозный ритуал, а ты распаковал попугая вместе с моим седлом. Ой, Вулф, тебе не кажется, что мы с тобой сдвинулись во время долгого путешествия?

— Очень может быть.

Некоторое время она всматривалась в чистую глубину его синих глаз. Приятное мерцающее ощущение у нее под ложечкой усилилось.

— Ты проделываешь удивительные вещи с моим желудком, — сказала Джессика хрипловатым голосом.

— Морская болезнь, потеря аппетита? — предположил Вулф.

— Вовсе нет. Ты рождаешь во мне ощущение, как будто я проглотила золотых бабочек.

Это наивное признание заставило Вулфа закрыть глаза, потому что если бы он продолжал смотреть на Джессику, он бы непременно коснулся нежной припухлости ее верхней губы вначале пальцем, а затем кончиком языка. Было очень непросто не позволить рукам дотронуться до нее Это было бы совершенно невозможно, если бы она смотрела на него удивленными, сияющими глазами и рассказывала ему о первых ростках пробуждающейся страсти в ее юном девственном теле.

Желание билось упругими, сильными толчками, но внешне Вулф оставался неподвижным. Он не доверял себе. Если бы она ответила на проявление его ласки смехом или той откровенностью, с которой говорила о бабочках, он не перестал бы ласкать ее до тех пор, пока не взял бы ее.

И тогда бы брак состоялся. Это обрекло бы ее всю жизнь быть женой полукровки, охотника за мустангами, а он должен был бы жить с девушкой, которая боится стать женщиной.

— Я думаю, — отчетливо произнес Вулф, открывая глаза, — нам пора продолжить урок на тему, как готовить кофе. В кофейнике слишком много воды. Отлей избыток в сосуд для заливки. А в следующий раз вначале наполняй сосуд.

— Почему?

— Потому что, если он будет сухим, когда ты подойдешь в следующий раз к насосу, тебе придется сходить на ручей за водой, прежде чем брать воду из насоса.

— Я должна налить воду в насос, прежде чем взять воду из насоса… — Джессика покачала головой. — Какая-то бессмыслица.

— Это свойственно большинству ритуалов.

— А что, если я буду качать, не заливая предварительно воды?

— Механизм не предусмотрен для работы всухую. Он сломается

— И твое терпение тоже иссякнет? — предположила Джессика.

— На него можно рассчитывать. И на Рено также. Он помог мне установить насос

— Это сосед?

— Нет, — сказал Вулф. — Он охотник за испанскими сокровищами в пустыне, если не остается с Виллоу в Сан-Хуане.

— Правда? А что думает об этом Калеб?

— Он одобряет это.

— Это как-то… гм… несколько странно.

— Рено — брат Виллоу.

Джессика посмотрела сквозь полуопущенные ресницы и пробормотала вполголоса:

— Мало радости быть братом образцово-показательной добродетели.

Вулф передал Джессике кофейник и показал жестом на плиту. Когда она ставила его, вода выплеснулась на черную поверхность плиты. Чугун был холодным. Повозившись некоторое время с дверцей плиты, она открыла ее и заглянула внутрь. Там были аккуратно сложены щепки для растопки.

— Ищешь это? — поинтересовался Вулф.

Джессика выпрямилась. Он держал банку со спичками, которую взял с полки над плитой.

— Ты знаешь, каким концом чиркать о железо? — спросил он сухо.

— Лампа зажглась не сама, — парировала она.

Вулф посмотрел на лампу, нещадно чадящую на подставке.

— Я и вижу. Ты намерена коптить рыбу на трубе?

— Не будь глупцом. Даже я знаю разницу между лампой и устройством для копчения рыбы.

Джессика чиркнула спичкой о верхнюю, часть плиты. Спичка сломалась. Она взяла новую из оловянной банки.

— И потом, не меня нужно ругать за то, что лампа коптит, — продолжила она, снова чиркая спичкой. — Я только и сделала, что зажгла ее. — Спичка не зажигалась. Джессика сжала ее сильнее и повторила попытку. Но пламя на кончике не вспыхнуло. — Это, должно быть, масло виновато в том, что лампа коптит.

— Нет, это из-за фитиля, которым ты воспользовалась, — объяснил Вулф. — Если ты его правильно обрежешь, лампа коптить не будет.

— Вот ты и обрежь фитиль, — возразила Джессика.

Она снова провела спичкой по плите. Головка спички зажглась и одновременно отломилась, брызгая ливнем горящей серы на платье.

— Ну что же это такое! — в сердцах воскликнула она, отряхивая платье.

Когда Вулф отрегулировал фитиль, он повернулся к плите. Как раз в этот момент новая спичка разломилась надвое, когда Джессика пыталась чиркнуть ею о гладкую, покрытую жиром часть металлической поверхности. Что-то пробормотав про себя, она взяла другую спичку из уменьшающегося запаса в банке.

— Погоди, — сказал Вулф, подойдя к Джессике и положив ладонь на ее руку. — Возьми спичку. Теперь чиркай тем местом, где огонь будет гореть сильнее всего. Вот здесь металл чистый, на нем нет копоти и жира, которые пачкают кончик спички.

Говоря это, он быстро и резко провел по плите спичкой. Та мгновенно вспыхнула.

— Видишь?

Джессика через плечо взглянула на Вулфа. Горящая спичка отражалась в его глазах. Контраст между пламенем и темной синевой радужной оболочки заворожил ее, как и длина его прямых ресниц и четко выраженные дуги бровей. А энергия и ум, светящиеся в его глазах, привлекали даже больше, чем танец пламени.

Странная, трепетная дрожь, зародившись под ложечкой, снова прошла через ее тело.

— Джесси?

— Да, я вижу…

— Что ты видишь? Ты вроде как немного не в себе.

— Немного… потрясена.

— Тем, что зажглась спичка?

— Нет. Тобой… Я только сейчас поняла, какой ты красивый.

Глаза Вулфа расширились, затем сузились. Пульс на его шее забился чаще.

— Я хочу сказать, что я всегда это знала, — продолжила Джессика. — Все, от герцогини до горничных, только и делали, что расхваливали твою внешность, но сама я этого фактически не видела. Это способно вызвать потрясение — вот так внезапно увидеть тебя, так, как, наверное, видели они.

Она как-то неуверенно засмеялась.

— Не смотри на меня так. Я чувствую себя глупо. Ну как могла я просмотреть то, что было очевидно для многих!

Джессика дернула рукой, потому что огонь дошел до пальцев. Она бросила еще горящую спичку на плиту и поднесла пальцы к губам.

— Ты обожглась? — спросил Вулф.

Джессика сначала подула на пальцы, затем посмотрела на них.

— Совсем немножко.

— Дай мне взглянуть.

Он наклонился и пробежал кончиком языка по подушечкам пальцев. Когда он поднял голову, на ее лице застыло выражение ужаса или отвращения.

— Не надо так ужасаться, — произнес Вулф быстро. — Так поступает кошка со своим глупым котенком.

Джессика открыла было рот, но не издала ни звука. Вульф заметил, как она содрогнулась. Он отвернулся и резким движением руки зажег новую спичку.

— Идите распакуйте чемоданы, ваша милость, — сказал он, разжигая плиту. — Сегодня виконтов дикарь сам приготовит ужин.

Джессика поежилась. Она не поняла, почему теплый и ласковый голос Вулфа вновь стал таким далеким и холодным.

— Вулф! Что я сделала?

— Когда распакуешь, захвати что-нибудь из твоего аристократического постельного белья и постели себе возле печи. Монашенка вроде тебя не позволит себе спать рядом с мужчиной, тем более с таким дикарем, как твой муж.

Вулф встал. Позади него ярким оранжевым пламенем пылала плита.

— Но… — начала она.

— Ты говорила, что если я устану от твоей компании, ты оставишь меня в одиночестве, — перебил ее Вулф, захлопывая дверцу плиты. — Сделайте это, леди Джессика. Сейчас.

Даже у аристократов есть здравый смысл. Джессика подобрала юбки и двинулась в спальню. Но и там она не обрела покоя.

За окном громко завывал ветер…


5


Вулф наблюдал, как Джессика стирала, склонившись над корытом под навесом возле дома.

— Надеюсь, ты помнишь, что рубашку ты стираешь, а не просто превращаешь в клочья, — заметил он.

— Я не вижу большой разницы между этими двумя процессами.

— В твоем исполнении разницы действительно нет. Скажите мне, ваша милость, когда слуги выполняли полезную работу в доме лорда Стюарта, чем занимались вы?

— Я читала, играла на скрипке, присматривала за людьми, вышивала…

— Слава богу, — прервал ее Вулф, — это уже что-то полезное. Означает ли это, что ты сможешь зашить рубашку, после того как раздерешь ее по швам под видом стирки?

— Что ты предпочтешь: вышить тебе инициалы, герб или цветы в якобинском стиле? — спросила Джессика радостно.

Вулф издал возглас, выражающий отвращение.

Джессика старалась не поднимать голову от корыта. Она знала, что увидит, если посмотрит на мужа: холодные глаза и суровую складку у рта. Именно таким он был постоянно в течение трех последних дней после того, как он напугал ее, пробежав языком по кончикам обожженных пальцев.

И все эти три дня она ходила с неизменной улыбкой, от которой у нее уже болело лицо.

К сожалению, сейчас болело не только лицо. Она чувствовала себя страшно измотанной, как после путешествия в дилижансе. Если она не качала воду для стирки и полоскания белья, она носила ее бадьей к плите, чтобы согреть. От плиты она тащила бадью под навес, наполняла водой огромное корыто, становилась на колени и начинала тереть и скрести каждую вещь. Обычно лишь на третий или четвертый раз после пристрастного осмотра Вулф был удовлетворен чистотой рубашки.

— Кажется, ты задала бедной рубашке такую трепку, что она больше не выдержит, — сказал Вулф.

— Я так не думаю, мой лорд. Она все еще недостаточно чиста.

— Достаточно, ваша милость. Это моя любимая рубашка. Виллоу сшила мне ее прошлым летом.

Звук разрываемой рубашки заглушил последние слова Вулфа.

— Джессика!

— Ах, ты только взгляни! Можно было надеяться, что образец добродетели выберет материал попрочнее. — Джессика вытащила разорванную рубашку из воды и отжала ее с видимым удовольствием. — Но у нас ничего не пропадет. Из этого можно сделать замечательную тряпку для уборки туалета.

— Ты маленькая ведьма! Да я…

Начатую фразу Вулф завершил проклятьем. Он отскочил в сторону, спасаясь от потока мыльной воды, хлынувшей к его ногам, после того как Джессика приподняла край корыта.

— Прости, ты что-то сказал? — спросила она.

Наступила зловещая пауза, во время которой муж и жена разглядывали друг друга. Затем Вулф улыбнулся. В ответ улыбнулась Джессика.

— Я думаю, что вашей милости пора научиться драить нечто более прочное, чем рубашка, — сказал Вулф.

— Это что же?

— Полы.

Улыбка сошла с лица Джессики, но затем была вновь восстановлена.

— Ага, еще один затейливый ритуал для жены. Я начинаю понимать теперь, мой лорд Вулф, почему американцы не имеют слуг. Жены им обходятся гораздо дешевле.

— Ты зря вылила теплую мыльную воду, — проговорил Вулф, отворачиваясь. — Теперь тебе придется все делать заново. Ты помнишь, где находится поленница?

— Отлично помню.

— Ну вот и скачи туда во все лопатки.

— Я тебе что, кролик? — спросила Джессика, с трудом сдерживая гнев. Вулф повернулся к ней спиной.

— Поспеши, мой медноволосый кролик. Днем мытье ничего не стоит, вечером это дороговато. Тот из нас, кому судьба не определила родиться аристократом, должен принимать в расчет и такие мелочи.

Легко сказать — подняться. Вулф едва сдержал невольный порыв помочь ей. Но все же сдержал и стал бесстрастно наблюдать, как она мучительно пыталась встать на ноги.

Несмотря на отчаянные усилия не показать слабости, из ее уст вырвался приглушенный стон. Вулф воспринял это как признак того, что он выигрывает единоборство характеров. По крайней мере, он так полагал. Вулф не знал, как долго он будет бить баклуши, а темные круги под глазами Джессики все расти и все темнеть. Тяжелая физическая работа по ведению хозяйства под его критическим оком забирала у нее последние силы, которые оставались после длительного, изнурительного путешествия.

Хотя Джессика и заманила его в ловушку, заставив жениться на ней, все же он сохранил слишком много добрых воспоминаний о прошлом, чтобы испытывать удовольствие, видя, насколько измотана она работой. И тем не менее он заставлял себя без содрогания смотреть на напряженные движения выбивающейся из сил Джессики. Ведь если он проявит доброту, это будет принято за слабость, что лишь затянет их брак и ее муки.

Но даже приказав себе быть сильным, он тут же сказал Джессике:

— Ты только произнеси заветное слово — и я никогда больше не позволю этим нежным рукам погрузиться в корыто для стирки.

Джессика выпрямила спину и вздохнула:

— Последний раз, когда ты сделал мне это предложение, ты отверг слово, которое я произнесла.

Вулф невольно улыбнулся, вспомнив это. Джессика заметила его улыбку и решила, что он не будет требовать от нее мытья полов.

Вулф прочитал надежду в ее лице, но он знал, что не должен уступать. Он молча взял бадью и подал ее Джессике. Он увидел одновременно и смятение в ее глазах, и то, как она гордо распрямилась, принимая бадью из его рук.

Вулф внезапно испытал невольное восхищение. Решимость Джессики превосходила решимость крепкого, сильного мужчины. Однако, как ни была бы она упряма, ее выносливость ограничивалась физическими возможностями. Но у него тоже есть упрямство. И он использует это оружие против нее. И победит, в конце концов.

Все, что ему сейчас нужно, — это преодолеть отвращение к себе, пока он истязает ее работой.

— Джесси, — сказал он мягко, — признай поражение. Ты не создана для того, чтобы быть женой рядового американца. И ты понимаешь это не хуже меня.

— Уж лучше быть твоей женой, чем лорда Гора.

Это правда: он не мог заставить себя сделать Джессике что-либо такое, что сравнилось бы с пьяной жестокостью лорда Гора. Это всякий раз ставило Вулфа в неравные условия, когда он начинал убеждать Джессику отказаться от нынешнего фиктивного брака.

— Лучше для тебя, но не для меня, — холодно возразил Вулф. — Нашлось бы немало женщин, которые стали бы мне более подходящей женой, чем ты.

— Не слишком обольщайся, — оборвала его Джессика, отворачиваясь. — Образцовые жены не так часто встречаются, чтобы их можно было срывать, как нарциссы весной, 

— Мне не нужна образцовая жена. Мне нужна нормальная жена.

— Добродетельной Виллоу повезло, что она уже замужем. Ее сердце разбилось бы, если бы она узнала, что даже ее потрясающие совершенства недостаточны для того, чтобы удовлетворить Дерево Стоящее Одиноко.

Вначале Вулф не понял, что имела в виду Джессика. Когда понял, то улыбнулся. Это был первый реальный признак того, что его постоянные похвалы в адрес Виллоу действовали на Джессику. Это был инструмент, с помощью которого он мог сокрушить ее непоколебимую уверенность в том, что их женитьба состоялась.

— Виллоу отличает страстность, — проговорил Вулф. — Монашкам этого не понять, а тем более не сравниться в этом.

Ответа не последовало, а вот насос в кухне заработал: это Джессика качала воду для мытья полов.

«Вперед, назад, вперед, назад, плюх в воду, нагнись, сильней, вперед, назад, вперед, назад…»

Джессика повторяла про себя эти слова, словно считалку, бессчетное количество раз, даже не осознавая того. Не отдавала она себе отчета и в том, как уже было поздно. Ее мир сжался до размера нескольких кирпичей, которые она скребла щеткой.

Первоначально кухня Вулфа показалась ей удивительно маленькой. Сейчас она была размером с бальную залу.

«Вперед, назад, вперед, назад, нагнись, сильней, вперед, назад…»

После захода солнца поднялся ветер. Сейчас он отчаянно завывал где-то под крышей, тыкал невидимым пальцем во все щели, настойчиво рвался в дом. Джессика негромко запела, чтобы заглушить душераздирающие вопли, которые будили ее ночью даже тогда, когда она забывалась тяжелым сном после изнурительной работы. Но как она ни старалась, ветер перекрывал все звуки.

«Нагнись, сильней, вперед, назад…»

Несмотря на желание Джессики быстрее покончить с мытьем, щетка только вяло скользила по кирпичам. Она с отчаяньем поняла, что в ее руках больше нет сил. Она согнула их в локтях и оперлась всем телом на щетку. Щетка выскользнула из ее ладоней и загремела по полу. Джессика едва удержалась, чтобы не упасть.

Тогда она отставила щетку и окатила пол чистой водой. Вспомнила, что уже давно пора готовить ужин. Впрочем, опоздание не имело значения. Что бы она ни приготовила, Вулф на все смотрел скептически.

— Что ж, его трудно винить за это. Даже скунс отказался от жаркого, которое я приготовила вчера вечером. Но и меня несправедливо ругать. Никто не говорил мне, что нужно было закрыть горшок и постоянно добавлять в него воду.

Воспоминание о бессловесном ночном посетителе рассмешило Джессику, несмотря на ноющую боль в пояснице. Она встряхнула некогда прекрасное дорожное платье. Ее юбка — увы! — более не гармонировала по цвету с ее аквамариновыми глазами. Более того, ткань напоминала скорее грязную лужу с черными разводами на коленях, поскольку ей приходилось становиться коленями на кирпичи во время мытья пола и на деревянные плитки при стирке.

— Проклятье! — пробормотала Джессика. — Мне нужно было захватить одежду домработницы, а свою оставить в Англии.

Она подошла к плите, открыла дверцу и заглянула внутрь. Как всегда, дров было маловато. Наверняка так же обстояло дело с камином в гостиной, который одновременно отапливал и спальню. Однажды она поинтересовалась, кто был тот мастер, который так остроумно решил проблему отопления помещения с помощью двустороннего камина. Каково же было ее удивление, когда она узнала, что камин сложил Вулф.

Она загрузила дровами плиту и камин, поставила бадьи с водой для умыванья и стала готовить ужин.

— Ну куда ты! — сердито произнесла она, когда разделочный нож снова выскользнул из ее неопытных рук. — Сегодня я удивлю Вулфа. У нас будет картофельное пюре, свиная отбивная из соседского поросенка и компот из вишен. С этим не должно быть затруднений. Надеюсь, сегодня мне не придется выслушивать, как Вулф поет гимны этой великой мастерице кулинарного искусства Виллоу Блэк.

Джессика во время работы привыкла разговаривать сама с собой. Разговор помогал заглушить звуки ветра, хотя доносившиеся стоны все же выводили ее из равновесия. Она была благодарна закипевшей воде за то, что та своим бульканьем успокоительно действовала на нее.

Вскоре аромат кипящего картофеля вытеснил едкий запах, который держался в кухне после мытья кирпичного пола. Чугунная крышка громыхнула, когда она ставила сковороду на плиту. Этот мирный звук, равно как и шипенье разогревавшихся отбивных, вселил в нее бодрость.

Продолжая негромко напевать, несмотря на отупляющую, охватывающую все тело усталость, Джессика залила насос и наполнила большую кастрюлю водой. Затем открыла дверцу плиты, подбросила несколько поленьев и захлопнула ее снова.

— Что еще? — спросила себя Джессика, мысленно пробегая составленный в уме перечень дел. — Ага, подготовить стол. Вторую скатерть выстирать, высушить и положить в ту большую стопку для глаженья. Слава богу, Вулф не заставил меня гладить вторую рубашку после той. Откуда мне было знать, что материя прогорит так быстро?

Джессика подошла к серванту, провела рукой по красиво отделанному верху и открыла ящик. К ее радости, там была еще одна скатерть. Первая была испорчена, когда Вулф глотнул кофе и сразу выплюнул на стол, ругаясь и крича, что она хотела его отравить.

Закрыв глаза, Джессика сказала себе, что в один прекрасный день она найдет все таким же забавным, каким иногда находил это Вулф. А до того времени она должна продолжать улыбаться и побыстрее освоить домашнюю работу.

Другого выбора, не было. Всякий раз, когда улыбка покидала ее или когда она позволяла усталости взять верх над собой, Вулф фиксировал эти признаки слабости, надеясь, что она откажется быть женой американца с Запада.

«Скажи заветное слово, Джессика».

Вулфу теперь не требовалось даже произносить вслух команду. Джессике достаточно было увидеть линию его рта, его пристальный взгляд, его неусыпное внимание, которое, словно ледяной ветер, было направлено на нее. И все-таки она не могла сдаться, как бы ни уставала, какой бы странной ни казалась ей новая жизнь. Не могла сдаться, хотя чувствовала себя отчаянно одинокой в этой чужой стране, где не было ни единого друга, кроме Вулфа.

Вулфа, который хотел изгнать ее из этой страны.

— Никогда, — поклялась Джессика вслух. — Ты увидишь, Вулф. Мы снова будем смеяться, петь и читать у огня Мы опять будем друзьями. Это произойдет. А если не произойдет…

У Джессики перехватило горло. «Это должно произойти!»

— Я стану сильнее, — клялась она. — Я научусь. Как бы там ни было, но мне не будет хуже, чем моей матери, от которой требовали только наследника.

Завыванье ветра перешло в зловещий крик, в плач женщины, охваченной отчаяньем, в предсмертный вопль. Джессика закрыла уши руками и громко запела. Однако звуки ветра не стихали, потому что он бушевал не столько у подножья гор, сколько в ее воображении.

Внезапно ахнув, Джессика бросилась из кухни, чтобы проверить огонь в камине. Она подбросила дров, затем вошла в спальню и с тоской посмотрела на большую ванну. Мысль о том, что хорошо бы наполнить ее горячей водой да добавить туда несколько капель розового масла, вызвало появление приятных мурашек по всему телу. Никогда раньше она не понимала, какая это неописуемая роскошь — горячая ванна!

А сейчас поняла. С того времени, как они с Вулфом приехали сюда, Джессика все свои омовения совершала в тазу, когда одевалась. Она была слишком занята днем и измучена к ночи, чтобы набирать, греть и таскать воду для купанья.

Сегодня она примет ванну, чего бы ей это не стоило, даже если ей придется для этого ползти на четвереньках! Она просто не могла провести еще одну ночь без настоящей ванны. Джессика мечтательно посмотрела на такую привлекательную мягкую кровать Вулфа, однако не хотела пачкать изысканное меховое покрывало своей замызганной одеждой. Морщась, она села у камина, прислонившись к его теплой боковине. Ночной беспокойный сон на постели возле печи и непрерывная работа днем измучили ее. Она очень быстро уснула.

Ее разбудили крики Вулфа со двора. Первое, что она увидела, была дымовая завеса под потолком и клубы дыма, выбивающиеся из открытого окна.

— Джесси! Откликнись! Где ты?

Ее попытка вскочить на ноги не увенчалась успехом — она слишком устала для быстрого движения. Вторая попытка оказалась более удачной.

— Вулф! — Ее голос был хриплым после сна.

Входная дверь распахнулась, и Вулф ворвался в комнату. На его лице был написан ужас.

— Джесси, ты жива? — закричал он, глядя в сторону кухни, откуда валил дым.

— Со мной все прекрасно, — сказала она.

Вулф повернулся и обнаружил Джессику у двери, ведущей в спальню, с полураспущенными волосами и бледными пятнами глазниц на фоне темно-лиловых кругов. Он закрыл глаза и издал глухой вздох облегчения.

— Вулф? Что случилось?

Он резко открыл глаза. Они были узкими и откровенно опасными

— Я думал, что сгорел весь дом и ты вместе с ним.

— Боже мой, отбивные горят!

Вулф бросился вслед за Джессикой на кухню. Когда она хотела схватить дымящуюся сковородку, он оттолкнул ее руку.

— Не трогай! Сожжешь себе все!

Он сбегал в гостиную и вернулся с щипцами. С их помощью ему удалось вытащить горящие отбивные наружу. Сковородка полетела на мусорную кучу за задней лестницей

Стоящая за спиной Вулфа Джессика громко вздохнула:

— Как ты думаешь, скунс сегодня проголодается больше, чем вчера вечером?

Вулф не спешил поворачиваться лицом к ней, боясь рассмеяться. Его тоже интересовал вопрос, насколько сегодняшний аппетит скунса будет соответствовать кулинарному искусству Джессики.

Но смеяться вместе с неисправимой Джесси было и слишком приятно, и слишком… опасно. Всякий раз, когда он позволял усыпить свою бдительность, у нее прибавлялось уверенности в том, что в конечном итоге она одержит над ним победу. Он не должен был давать ей повода, ибо это не соответствовало истине. Он не примирится с фарсом этого брака, поэтому любое проявление доброты с его стороны является не чем иным, как замаскированной жестокостью. Доброта лишь оттягивает тот момент, когда Джессика признает неизбежность развода.

Вулф не имел желания удлинять болезненный процесс ее прозрения хотя бы на секунду. К тому же он опасался, что, посмотрев совсем недолго на эту обносившуюся аристократку, он заключит ее в объятья.

Когда Вулф повернул наконец лицо к Джессике, оно было бесстрастным.

— Что еще есть у скунса на ужин? — спросил он подчеркнуто нейтральным тоном.

Джессика улыбнулась довольно грустно.

— А пока что ничего. Я налила слишком много воды в картофель и еще не открыла компот из вишни.

— Консервированную вишню. Так говорят на Западе

— Вот как.

Вулф видел, что Джессика живо схватывала все особенности местной речи. Она утрачивала последние нюансы английского произношения и словоупотребления, как некогда полностью исключила из своего лексикона шотландские обороты. Подобно Вулфу, она с детства поняла, что для выживания следует приспосабливаться к окружающей среде.

То, что она дочь женщины из простонародья, да еще шотландки, так же невозможно изменить, как и обстоятельства рождения Вулфа. Но можно изменить одежду и речь. Эту минимальную дань Вулф платил за внутреннюю независимость. Везде и всюду он был своим — и оставался собой.

Сейчас его интересовало, последовала ли Джессика его примеру, обрела ли внутреннюю свободу под личиной внешнего послушания? Он подозревал, что да, обрела, и это его отнюдь не радовало. Тем сложнее будет борьба за развод. Причудливый узор судьбы сложился так, что свобода одного означала несвободу другого. Для нее этот странный союз был избавлением от кошмара насильственного брака, а для него — кошмаром путешествия с неподходящим спутником. Путешествия длиною в жизнь.

Джессика прошла мимо хранящего молчание мужа в задымленную кухню. Он последовал за нею. Ему в глаза бросилось несколько незастегнутых пуговиц у нее на спине. Она либо не смогла сама дотянуться до них, либо застегнула неправильно.

Это новое подтверждение того, что Джессика не желает, чтобы руки Вулфа касались ее, даже если нужно всего лишь застегнуть платье, вызвало у него невольный гнев. Конечно, он должен быть благодарен Джессике за то, что она не пыталась соблазнить его и сделать их брак — о ужас! — реальным. Тем не менее его отнюдь не радовала мысль о том, что она испытывает отвращение даже к таким невинным его прикосновениям.

«Чертова монашенка!.. Почему ты выбрала меня для того, чтобы терзать своими соблазнительными формами?»

Прищурив глаза, Вулф смотрел, как Джессика распахнула дверь кухни, чтобы дать выйти дыму, затем пошла проверить картошку. Подняв крышку, она заглянула в горшок.

— Что за колдовство! — сказала она с несчастным видом. — Куда она делась?

— Кто?

— Картошка.

Вулф заглянул в горшок поверх плеча Джессики. В мутной жиже не было видно ничего, напоминающего картошку

— Вчера вечером картошка была обгоревшая снаружи и сырая внутри. Сегодня она просто исчезла.

— Знаешь, я никогда не думала, что картофель — такой капризный овощ, — пробормотала Джессика.

— Неудивительно, что люди оставляют для эльфов молоко и печенье. Иначе эти глупенькие создания умрут с голоду. — Вулф покачал головой и посмотрел на Джессику с невинным любопытством. — А что ты сделала с консервированной вишней? Запрятала ее в соль или в соду?

— Неразумно ожидать, что я за три дня обучусь всему, чему на континенте обучают годы, — сказала Джессика, стараясь говорить ровным и спокойным голосом. — Честное слово, я делаю все для того, чтобы быть хорошей женой.

— Опасная мысль… Что случилось с вишней?

Джессика сделала гримасу и призналась:

— Я не смогла открыть ее.

— За эти мелочи, господь, тебя благодарю…

Вулф схватил ухват, подцепил горшок с бывшей картошкой и шагнул за дверь. Джессика услышала шипенье — это Вулф вылил содержимое горшка на тлеющие отбивные.

— Приятного аппетита, мсье скунс, — произнес Вулф.

Эта саркастическая фраза заставила Джессику вздохнуть. Желудок у нее просто ссохся, горло болело, а глаза жгли слезы, которые она так и не пролила. По расправленным плечам и по сжатому рту Вулфа, когда он вошел в кухню, Джессика поняла, что он надеется на проявление слабости с ее стороны. От него не приходилось ждать ни сочувствия, ни понимания того, как ей тяжело.

Он ждет не дождется, когда наконец-то отделается от нежеланной жены.

Собрав остаток сил, Джессика распрямилась, схватила ухват и направилась к плите. При первой попытке поднять громадный горшок руки ей отказали, когда горшок был в дюйме от плиты. Он с грохотом упал на черную металлическую поверхность под яростный аккомпанемент шипенья выплеснувшейся воды. Лишь по чистой случайности Джессика не ошпарилась.

Стиснув зубы, она сделала новую попытку достать огромный горшок, твердо решив во что бы то ни стало принять горячую ванну. Но не успела она выпрямить руки, как почувствовала, что ее подхватили и повернули, и она оказалась лицом к лицу с Вулфом, который в упор смотрел на нее суровыми глазами

— Ты что, глупая? Ты разве не знаешь, что от кипятка будут волдыри на твоей аристократической коже?

При этих словах Джессика зажмурилась, ее глаза превратились в злые бледно-зеленые щелки. Она выдержала паузу, боясь заорать на него, как какая-нибудь торговка рыбой.

— Даже ты не столь глуп, мой лорд, чтобы этого не знать, — проговорила она наконец сдержанно. — Но, может, ты в состоянии научить кипящий горшок подбегать по команде к твоей ноге, словно послушная собачонка?

— Что ты этим хочешь сказать?

— Я собираюсь достать горшок с водой для ванны, — лаконично пояснила она.

— Если ты хочешь смягчить мой гнев по поводу несостоявшегося ужина и предложить мне горячую ванну…

Джессика открыла было рот, собираясь объяснить, что она имеет в виду ванну для себя, а не для него, но Вулф продолжил:

— Ты права Я мечтаю о ванне больше, чем о еде, какой бы обед ты ни приготовила… Делает тебе честь, что ты это поняла.

— Мы не образцовые жены, но делаем все наилучшим образом, — сказала она сквозь зубы.

— Вспомни это, когда ты будешь тереть мне спину. — Вулф улыбнулся рассерженной молодой женщине, которую он, приподняв, держал в смуглых сильных руках.

— Скажи мне, дорогой муж, а образцовые жены похожи на амазонок?

— Виллоу всего на дюйм или два выше тебя.

— Но, конечно, широка в плечах и с могучими руками? — предположила Джессика сладким голосом.

— Она изящна и женственна, как то дерево, чье имя она носит.[2 - Виллоу (willow) — ива.]

— Тогда как она таскает горячую воду в ванну — кофейными чашечками?

— Образцовым женам не приходится носить воду в ванну. За них это делает природа

— Ага, понимаю, — промурлыкала Джессика. — Она ведьма.

Вулф крепко сжал губы — он твердо решил не позволять Джессике сразить его находчивой репликой или острым словцом.

— Все не так зловеще, — пояснил он спокойно. — Калеб построил ей дом неподалеку от горячего источника. Рено подвел трубопровод к дому.

— Не имея мужа столь же умного, как Калеб, и брата столь искусного, как Рено, я вынуждена носить воду в ванну на обычный западный манер — бадью за бадьей.

Вулф увидел решимость в глазах Джессики и понял, что она не отступится. Был выбор: либо натаскать горячей воды за нее, либо стоять и наблюдать, как она будет заливать два галлона кипятка.

— Я принесу эту чертову воду, — в сердцах сказал он.

Через десять минут Вулф наполнил длинную, узкую ванну, поставил греться еще три бадьи и помешал дрова в плите. Он разделся и погрузился в воду.

— А теперь, ваша милость, — крикнул он, — приходите и помойте вашего мужа.

— Что?!

— Помой меня, — повторил он нетерпеливо. — С этим, кажется, даже ты в состоянии справиться.

Удивление, написанное не лице Джессики, которая появилась в дверях, казалось, должно было рассмешить Вулфа. Однако он почувствовал злость. Он-то мечтал о том, чтобы воплотить в жизнь совет леди Виктории: «Научи эту монашенку не бояться мужских прикосновений».

— Не беспокойся, сестра Джессика, — сказал он резко, поворачиваясь спиной, пока она приближалась к ванне, — помыв меня, ты не забеременеешь.

Она не ответила. Она даже не слышала слов Вулфа. Когда она увидела, что он сидит обнаженный в ванне, у нее захватило дух. В ту ночь в доме лорда Стюарта она была слишком потрясена, чтобы оценить физическую красоту Вулфа, сейчас же ее не отвлекала ни паника, ни боль.

И сейчас не было ничего, кроме смуглого тела Вулфа, блестящего от воды и пышущего мужской силой.

Джессика почувствовала непонятное тепло под ложечкой, как будто она проглотила крошечную бабочку с теплыми золотистыми крылышками. То же тепло разлилось по ее телу, когда Вулф расчесывал ее волосы в гостинице в Сан-Джозефе. «В тебе есть страсть, Джесси».

Родившийся вслед за этим страх остудил легкое тепло, появившееся при виде сидящего в ванне Вулфа.

«Я не могу быть страстной. Я не какая-нибудь глупая овечка, которая несется, помахивая хвостом, на бойню. А непонятные ощущения в желудке оттого, что я устала».

— Я жду, жена, — напомнил Вулф.

Джессика открыла рот. Она смогла лишь беззвучно выдохнуть. Вулф поднял над темной поверхностью воды, от которой шел легкий пар, торс, словно вылепленный итальянским скульптором: мускулистый, пропорциональный, мощный — воплощение мужской красоты.

Пламя свечи отражалось на глянцевом теле, словно лучи солнца в воде, оттеняя игру мускулов под янтарной кожей. Сочетание чисто мужской силы и грации поразило Джессику, у нее перехватило дыхание, словно руки Вулфа пробежали по ней.

Эта мысль и пугала, и притягивала. Дрожащими руками Джессика взяла пахнущее розой мыло и стала намыливать Вулфу волосы. Некоторое время не было слышно ничего, кроме всплесков воды, когда Вулф шевелился в ванне, да едва различимых шелестящих звуков, когда Джессика терла волосы мылом.

Над водой были видны плечи, спина и голова Вулфа. Все остальное было лишь расплывчатым золотым пятном под водой, которая казалась темной; на ее поверхности плавали хлопья пены и плясали блики пламени.

Несмотря на то что руки мучительно устали после многочасовой стирки и мытья полов, Джессика обнаружила, что ей нравится мыть густые черные волосы Вулфа. Ей было приятно прикасаться к ним пальцами. Теплая и мягкая пена, окутывающая ее руки, дополняла это ощущение. Когда она перешла от головы к шее, ей захотелось погладить эту туго натянутую кожу, испытать ее силу и упругость.

Золотая бабочка под ложечкой вновь расправила крылья, набежавшая волна тепла заставила ее задержать дыхание от удовольствия.

«Нет, это не бабочка, — пыталась, она убедить себя. — Это… мотылек. Глупая букашка, которая летает вокруг огня, не зная, что следующее мгновение будет для нее последним».

Страх и страсти боролись в Джессике, приводили ее в трепет. И все же ей было интересно, что произойдет, если позволить пламени проникнуть до самой сердцевины.

Вулф неожиданно пошевелился, отчего по воде побежали волны. В пальцах Джессики, медленно мыливших голову, появился жар, как будто она окунула их в горячую воду.

— Я все правильно делаю? — спросила Джессика.

Звук собственного голоса встревожил ее. Он был хриплым и отражал борьбу между укоренившимся страхом и расцветающим желанием. Ей очень нравилось касаться Вулфа. Ей хотелось идти на этот риск. Ей было приятно находиться рядом с ним.

— Да, — ответил Вулф. — Ты делаешь все очень хорошо.

Голос у него был глубокий, низкий, теплый. Джессике показалось, что ее ласкают. Она легко водила по шее и плечам Вулфа. Мускулы напрягались и играли под его бронзовой кожей. Его сила приводила в восхищение Джессику. Она чувствовала зависть, что он воспринимал ее как нечто само собой разумеющееся, как воздух, которым дышут. А вот она не могла воспринимать его так же. По крайней мере с этого момента. И внезапно она ощутила легкую дрожь.

— Ч-чем ты занимался до того, как я появилась здесь? — спросила Джессика.

Вулф закрыл глаза и пытался побороть чувственное движение в своем теле, отреагировавшем на музыку ее чуть хриплого голоса и прикосновения чутких пальцев, которые, казалось, всего его переворачивали. Но затем он понял, что не в силах это предотвратить, и решил: пусть будет как будет.

— Я охотился, покупал, продавал и обучал лошадей — ответил он.

Руки Джессики перестали двигаться

— Но здесь нет лошадей, за исключением той, что ты купил вместе с фургоном в Денвере.

— Я продал всех, кроме самых лучших, когда решил поехать в Англию на бал, где должны были объявить о твоей помолвке.

— А где оставшиеся лошади?

— У Калеба. Я провел там большую часть года, помогал строить дом. За это он и Виллоу ухаживают за моими кобылами, которых спарят со своими арабскими скакунами.

— Это мустанги?

— Да. Одна из них — совершенно удивительное животное, элегантная и сильная, горячая и умная. Окраса стальной пыли. Она положит начало моему будущему табуну.

— Когда ты приведешь сюда своих лошадей?

— Вряд ли я их приведу сюда. Эта сторона Скалистых гор становится слишком населенной. Пора мне уходить отсюда.

— Слишком населенной? Ты шутишь.

— Нет. Обычно я нахожу общий язык с владельцами ранчо и солдатами, но городские люди с недоверием смотрят на полукровок. Случись какая-либо неприятность, они готовы возложить вину на ближайших индейцев.

Руки Джессики снова остановились.

— Это ужасно.

Вулф пожал плечами.

— Это свойственно человеку. Если бы я жил здесь достаточно долго, я поладил бы с большинством населения. С остальной частью я бы боролся, пока они не изменили бы своего мнения, не закрыли бы рты или не переехали туда, где более здоровый климат.

— Если ты можешь заставить городских людей принять тебя, почему же ты не хочешь остаться здесь?

— Мое чейеннское имя — Дерево Стоящее Одиноко. Мне оно подходит.

— Но ты здесь построил такой уютный дом.

— Я построю не худший еще где-нибудь. Может быть, на Великом Водоразделе, где находится ранчо Калеба и Виллоу. Это будет легче, чем ездить туда-сюда всякий раз, когда захочется повидать их.

Рука Джессики сжала волосы Вулфа.

«Опять Виллоу. Пропади она пропадом, эта добродетельная жена. Есть ли у меня шансы убедить Вулфа в том, что я тоже чего-то стою, если он постоянно вздыхает о ней?»

— Набери воздуха, — пробормотала Джессика.

При этих словах она с силой окунула его голову в воду. Он мгновенно вынырнул и потряс головой, словно собака, брызгая водой на Джессику.

— Еще, — сказала она медоточиво.

И вновь окунула. Изо всей силы.

Ухмыляясь про себя, Вулф снова погрузился под воду. На этот раз он оставался там так долго, что Джессика забеспокоилась.

— Вулф?!

Она потянула его за плечи. Он не шевелился.

— Вулф, довольно! Вулф! Ты что…

Вода забурлила, когда Вулф поднялся до пояса из ванны, схватил Джессику и поднял ее над темной водой.

— Отпусти меня! — потребовала она, задыхаясь.

— С удовольствием!

— Да на пол, дьявол ты этакий! На пол!

Однако Джессика так смеялась, что вряд ли была в состоянии встать на ноги. Он облокотился о борт ванны и поддерживал ее, улыбаясь и называя себя болваном и идиотом. Ему нужно бы отодвинуться от нее, не вызывать этой пьянящей улыбки и звонкого смеха. Кажется, она по-детски радовалась такому повороту событий, на ее щеках снова зардели розы.

Он никогда не победит в войне, если будет брататься с врагом. Он осторожно опустил ее.

— Я думаю, ты хорошо ополоснулся теперь, — проговорила Джессика, собираясь уйти. — Пока согреется вода для меня, ты закончишь купание…

Ее голос снова стал возбуждающе хриплым. Монашенка или нет, но ей понравилось мыть ему голову. Интересно, насколько ей понравится помыть его всего.

Внезапно он понял, что ему нужно выяснить. Он вытянул руку и обнял ее за бедра, не давая уйти.

— Ты забыла еще кое-что, — сказал Вулф.

— Что именно?

— Тебе нужно помыть меня всего.


6


— Ты шутишь, — пролепетала Джессика.

Вулф ощутил тепло и напряженность в ее теле и улыбнулся.

— Нет, нисколько. Возьми губку.

Она довольно неловко наклонилась, поскольку рука Вулфа все еще обнимала ее бедра. Когда Джессика нагнулась еще ниже, она почувствовала, что рука Вулфа ласкает и сжимает ее бедро, словно изучая его форму и проверяя упругость плоти.

Джессика так резко выпрямилась, что едва не упала.

— Вулф!

Он издал неясный грудной звук, который мог быть и сдавленным смешком, и невысказанным вопросом.

— Ты… Твоя рука… — заикаясь, произнесла она, — ты…

Его улыбка была ленивой и опасной.

— Я? — Он как бы приглашал ее продолжать.

Джессика посмотрела на него из-под опущенных ресниц. Она никогда не видела такого выражения на его лице. Он был изумительно красив и в самом деле напоминал дьявола, как она шутя назвала его несколько минут назад. Если притягательность пламени для мошки даже вдвое меньше, неудивительно, что она так стремится навстречу своей гибели.

— Я… э-э… я ничего, — пробормотала она.

Она стала торопливо намыливать губку. Вулф видел вспыхнувшее лицо и биение пульса у горла. По ее трепету он понял, что ее беспокоила и одновременно интриговала его нагота.

«Леди Виктория, я снимаю перед вами шляпу вместе со всем прочим, — думал Вулф с удивлением. — Ваши суждения о человеческой природе чертовски правильны. Насколько я понимаю, Джессика не более монашенка, чем я сам».

Джессика торопливо ополаскивала Вулфа, стараясь не смотреть в глубину воды. Но это было невозможно. Она закрыла глаза, надеясь таким образом уменьшить степень интимности.

Это было ошибкой. При закрытых глазах чувствительность ее рук словно удваивалась. Глянцевое, горячее, мощное тело под ее ладонями приводило ее в трепет. Она испытала новый, приятный шок, когда ощутила упругую поверхность его груди. У нее под ложечкой вновь рождалось тепло. Она снова приложила руки к его груди, убеждая себя, что нужно его ополоснуть, и зная, что врет самой себе. Ей просто хотелось погладить его, как кошку, и самой при этом замурлыкать.

Джессика в смятении открыла глаза и тотчас же увидела, что длинная, сильная нога высунулась из воды. Черные, прилипшие к телу волоски начинались повыше лодыжки и покрывали голень и видимую часть бедра.

Вулф проследил направление взгляда Джессики и понял, что сейчас вода не скрывает его, как раньше. Он переждал эти напряженные мгновения, оценивая долю страха и желания в ней. Сознание того, что он заинтриговал ее как мужчина, чрезвычайно взволновало его.

— В-вулф?

— Не сомневаюсь, что поскрести меня — не такое трудное дело, как отдраить кирпичи, — произнес он деловым тоном. — Помой меня, жена.

Стараясь не смотреть выше бедра, Джессика быстро, не дыша провела намыленной губкой по ноге.

— Сполосни, — сказала она.

Хриплость ее голоса была еще одной разновидностью ласки, которая мгновенно действовала на отзывчивую плоть Вулфа. Его правая нога исчезла, но ей на смену появилась левая. Джессика потерла губкой мышцы икры до колена, а затем, пытаясь перехватить губку, уронила ее. Губка мгновенно исчезла с поверхности воды и оказалась где-то у него между ступней.

Джессика подождала в надежде, что Вулф достанет и подаст ей губку. Видя, что он даже не пошевелился, она взглянула на его лицо. Ей показалось, что сквозь черные ресницы глаза Вулфа сверкнули каким-то особенным блеском, хотя, возможно, она и ошибалась. Она решила осторожно выудить губку. Но ее пальцы натолкнулись не на губку, а на твердую, гладкую плоть. Прерывистое дыхание вырвалось сквозь сжатые губы Вулфа.

— П-прошу п-прощения, — она, казалось не дышала, быстро отдернула руку. — Я не хотела…

— Дотронуться до меня? — Вулф улыбался, не открывая глаз. — Я прощаю тебе, сладкая монашенка.

— Губка… — начала она.

— К черту губку. Твои пальцы коснулись чего-то более интересного.

Джессика была слишком взволнована, чтобы спорить. Она схватила мыло и стала энергично тереть им мощные мышцы бедра Вулфа. Затем, помимо ее воли, руки Джессики предательски соскользнули, чтобы ладонью ощутить его кожу.

— Ополосни, — сказала она низким, сдавленным голосом.

Нога снова исчезла под водой. Пена закружилась и уплыла. Прежде чем Вулф успел высказать какие-то новые просьбы, Джессика вскочила на ноги и быстро вышла из комнаты, бормоча, что нужно проверить, не согрелась ли вода…

Затаенный, горячий взгляд преследовал Джессику, пока она не скрылась из виду. Он с неохотой выловил губку и завершил купание, сознавая, что он подразнил Джессику настолько, насколько это было возможно… в тот момент.

Когда вода для Джессики согрелась и она тихонько вошла в спальню, ее сердце билось уже поспокойнее, и она не испытывала более неприятных ощущений под ложечкой. Сквозь опущенные ресницы она наблюдала, как Вулф заткнул деревянной пробкой отверстие для слива воды из ванны, которое было проделано в кирпичном полу.

Джессика любовалась игрой его мускулов, когда он бадью за бадьей выливал горячую воду в ванну, а затем накачал насосом и принес холодной воды. Он был виден во всей своей элегантной силе, поскольку на нем не было ничего, кроме полотенца, которое он использовал в качестве набедренной повязки. Это импровизированное одеяние эффектно оттеняло его бронзовую кожу.

Вскоре у нее вновь появилось уже знакомое и все усиливающееся ощущение, будто она проглотила золотых бабочек. По этой причине руки не слушались ее, когда она начала расстегивать платье на спине. Хуже того, руки едва сгибались. Мышцы были перенапряжены после многочасовой стирки и мытья полов и потеряли эластичность.

Издав короткий приглушенный стон, она подцепила пальцами платье сзади возле шеи и потянула его. Несколько пуговиц отлетели и бесшумно раскатились по толстому шерстяному половику у кровати.

Теплые, сильные пальцы легли на руки. Джессики. Вулф начал расстегивать платье в тишине, которая все сгущалась по мере того, как пуговицы одна за одной освобождались от петель. Наконец, ничто более, кроме длинных рукавов, не удерживало платье. Тонкий, отделанный кружевами шелковый лифчик Джессики скорее подчеркивал, чем скрывал белизну кожи.

— Спасибо, — сказала Джессика, не дыша. — Теперь я сама справлюсь.

— Ты не хочешь, чтобы я помыл тебя?

— Нет-нет, этого не требуется, благодарю тебя, — она торопливо нанизывала слова, словно боясь возникновения паузы.

Вулф провел пальцем по всей длине ее позвоночника.

— Ты в этом уверена?

Трепет пробежал по ее телу от этого прикосновения.

— Да!

Палец Вулфа снова коснулся ее позвоночника.

— «Да» означает, что ты хочешь, чтобы тебя помыли?

Джессика почувствовала появление уже знакомого ощущения под ложечкой.

— Нет, я могу это сделать сама.

— Если передумаешь, позови меня.

Как только дверь за Вулфом закрылась, она перевела дух и стала с поспешностью снимать с себя одежду. С флаконом ароматного розового масла в одной руке и губкой в другой она вошла в ванну.

Сладостная дрожь пробежала по ее телу, когда она погрузилась в теплую воду. Эта дрожь была сродни той, которую она почувствовала, когда Вулф медленно провел пальцем по ее позвоночнику. Воспоминание об этом прикосновении подействовало на нее столь же расслабляюще, как и оно само. Она окунула голову в воду, чтобы смочить волосы перед намыливанием.

К тому времени, когда Джессика ополоснулась и начала второй раз намыливать волосы, непроизвольное сокращение мышц ее рук переросло в нечто более тревожное. Приподнятые руки свело. Несмотря на все усилия, она не могла ни поднять, ни выпрямить их.

По лицу у нее стекало мыло, попадая в глаза, а ее руки были совершенно беспомощны.

— Вулф! — крикнула Джессика. — У меня что-го случилось с руками.

Боясь открыть глаза, чтобы в них не попало мыло, она не знала, вошел ли уже Вулф в комнату, пока не почувствовала, что теплая ткань стирает мыло с лица. Она удивленно вздрогнула.

— Спокойно, Джесси, — сказал Вулф. — Я не сделаю тебе больно.

— Я знаю. Ты просто удивил меня… Ты знаешь, Вулф, я не могу поднять руки…

— Да, я вижу, — перебил он ее.

Он легонько провел ладонями по ее рукам и обнаружил, что мышцы под ее гладкой кожей собрались в твердые узлы.

— Так больно? — спросил он.

Джессика покачала головой.

— В общем нет. Я думаю, мышцы просто взяли себе выходной. Такая же вещь случилась однажды у меня с ногами, когда я пыталась перепрыгнуть через ручей, как это сделал ты. Помнишь?

Рот Вулфа тронула улыбка.

— И сколько раз ты пыталась это сделать?

— Не знаю. Я все утро бегала и прыгала.

— И приземлялась в воду.

— И приземлялась в воду, — согласилась она, вздохнув. — Меня сердило, что ты можешь перелетать через ручей сколько угодно, а я не могу сделать это хотя бы один раз.

— Ты никогда мне об этом не рассказывала.

— Я была слишком гордой.

— Как была слишком гордой сегодня, не желая признаться, что больше не в состоянии работать.

Джессика промолчала.

— Сперва я постараюсь убрать мыло с лица, — сказал Вулф. — Твои руки подождут. Откинь голову назад и не открывай глаза.

Нежность в голосе Вулфа соперничала с нежностью его пальцев, снимавших мыло с волос Джессики, поддерживавших ее затылок.

— Нет-нет, пока не открывай глаза. Я еще не смыл мыло.

Джессика услышала, как он полоскал кусок ткани, почувствовала, как вода стекает по груди, и вспыхнула, вспомнив о своей наготе. Теплая влага приятно омывала закрытые глаза, щеки, шею.

Вулф смотрел на каждую каплю со все большей завистью. Ему хотелось быть так же близко к Джессике, так же беспрепятственно касаться ее кожи.

И в то же время это было полным идиотизмом — так тянуться к ней.

— Глаза не щиплет?

— Нет, — ответила Джессика неуверенно, удивившись некоторой суровости в его голосе.

— Не открывай их, пока я полностью не промою волосы.

— Не надо, я могу…

— Ни черта ты не можешь, — перебил он ее нетерпеливо. — У тебя мышцы свело судорогой… Набери воздуха.

Джессика едва успела это сделать, как он окунул ее голову в теплую воду. Не в пример Вулфу, она могла почти полностью распрямиться в узкой ванне.

Действуя быстро, Вулф удалил пену и прополоскал длинные огненные пряди. Лишь после этого он приподнял ее голову над поверхностью воды.

— Вот теперь хорошо.

Джессика хотела убрать упавший случайно на глаза локон, но руки все так же не слушались ее. Во время следующей попытки розовые соски оказались над водой. Почувствовав прохладу комнатного воздуха, они мгновенно стали твердыми.

Бросив взгляд вниз, Вулф тотчас же пожалел об этом. Его тело мгновенно напряглось, и если бы он стоял, ему пришлось бы броситься на колени. Но он уже был на коленях рядом с аристократкой, которая столь усердно пыталась выполнить непривычную для нее кухонную работу, что у нее отказали руки. Вулф и так чувствовал себя весьма неуютно в роли домашнего тирана, который дает непосильные задания. А Джессика непреднамеренно, но беспощадно отомстила ему. Воспоминание об этой груди, с тугими коралловыми венчиками будет преследовать его днем и ночью.

— Никчемная монашенка с голубыми кровями, — процедил сквозь зубы Вулф. — Набери снова воздуха.

— Я не хочу этого делать, — возразила Джессика, уязвленная суровостью его тона. — На кухне я…

Ее слова буквально потонули в воде, потому что Вулф окунул ее с головой. Через несколько мгновений он снова придал ей вертикальное положение. Быстрым, энергичным движением он поднял ее пышные волосы и выжал из них воду.

— Где полотенце? — спросил он.

Последовало молчание, затем вздох и, наконец, признание:

— Мне так хотелось побыстрее залезть в воду, что я забыла его приготовить.

— Подержи волосы над водой, пока я… ах, черт, ведь ты не можешь поднять руки.

Вулф положил волосы Джессики на край ванны и спустил их нижнюю часть на кирпичный пол.

— Не шевелись. Если ты соскользнешь под воду, можешь и утонуть. Я сейчас.

Через несколько мгновений Вулф вернулся с льняными полотенцами и мягким фланелевым одеялом. Он промокнул, как умел, волосы Джессики, завернул в льняное полотенце и закрепил все это на голове в виде аккуратного тюрбана.

— Как твои руки?

— Чудесно, пока я не пытаюсь ими пошевелить.

Вулф наклонился, взял губку и стал намыливать ее. Он помыл Джессике руки, плечи, спину и снова намылил губку.

— Не паникуй, монашенка…

— Что?

Дыхание остановилось у Джессики, когда она почувствовала, что губка скользит по ее ключицам, грудям, животу…

— Подними ногу, — сказал он, снова намыливая губку.

— Вулф…

— Упрись ногой в борт ванны, как я делал. Не беспокойся. Я не дам тебе утонуть.

Джессика подняла правую ногу. Деловито, словно он занимался этим ежедневно, Вулф стал мыть нежную выгнутую ступню, изящную щиколотку и икру. Она наблюдала за ним с чувством изумления и недоверия, когда губка ныряла под воду, скользя по всей длине ноги.

— Теперь другую.

Джессика повиновалась, опустила одну ногу и подняла другую. Губка снова заскользила по ноге, Когда Джессика ощутила, что губка касается бедра, ее пронзила дрожь. Но губка не остановилась. Она скользнула по треугольнику волос и ниже, к нежной плоти. Из горла Джессики вырвался сдавленный звук. Губка прекратила движение, зажатая между бедер.

— Что-то случилось? — вежливо спросил Вулф и недоуменно посмотрел на нее.

Джессика ничего не ответила.

— Да? — повторил он.

Румянец, разлившийся по ее лицу, мог бы посрамить зарю.

— Вулф, пожалуйста…

— Пожалуйста, что?

Положив руку на его запястье, она попыталась оттолкнуть его, но ее руки были бессильны. Кисть Вулфа осталась на прежнем месте.

— Ты хочешь отодвинуть мою руку? — секунду спустя спросил он.

— Да, — ответила она дрожа.

— Тогда разожми ноги.

Лишь сейчас Джессика сообразила, что, инстинктивно пытаясь защититься от прикосновений Вулфа, она сжала бедра. Губка и его пальцы оказались зажаты между ног…

— П-прошу п-прощения, — прошептала она.

Но Вулф нисколько не сердился. Ему пришлось вполне по душе пребывание в качестве пленника в этом шелковистом, укромном и уютном уголке.

Она поспешила разжать ноги, освобождая руку с губкой. Губка же не просто медленно удалилась, но легко и нежно приласкала Джессику, и она почувствовала, что близка к обмороку. Она вспыхнула от грудей до лба.

— Не стоит так смущаться, — сказал Вулф нарочито спокойно. — Даже если муж и жена не делят ложе, некоторая доля интимности между ними неизбежна.

Джессика проглотила комок в горле и смотрела огромными глазами на Вулфа, который стоя встряхивал мягкое фланелевое одеяло.

— Ты можешь встать?

Ее огромные аквамариновые глаза стали еще больше.

— Но ведь на мне ничего нет! — воскликнула она в отчаянии

Вулф вздохнул и терпеливо произнес:

— Я знаю. Это обычное дело — находиться в ванне голой. Ты можешь встать или тебе нужна помощь?

— Но…

— Джесси, — перебил он ее, — не стоит так волноваться, давай выходи из ванны, пока ты не простудилась.

— Закрой глаза.

— Глупо, — пробормотал он, однако глаза закрыл.

Несмотря на свои негнущиеся руки, она кое-как встала на колени. Но почти поднявшись на ноги, поскользнулась.

— Вулф!

Он подхватил ее, приподнял и осторожно поставил на пол Изо всех сил стараясь не выказывать интереса, стал быстро растирать.

— Закрой глаза, — попросила она

— Но с закрытыми глазами мне не видно, что я делаю. Может быть, тебе закрыть?

Джессика заморгала глазами.

— А что это даст?

— Даст тебе возможность думать…

Вулф выдавил улыбку и закрыл глаза. Почти в тот же момент его руки заскользили по телу Джессики и оказались без полотенца на ее округлом бедре.

— Это не срабатывает, — призналась Джессика.

Он подумал, что это как раз очень здорово срабатывает, но вслух сказал:

— У тебя есть идея получше?

— Укутай меня одеялом, и я вытрусь сама.

Вулф сразу решил, что это плохая идея… и в то же время отличная. Ощутить небольшое, ладное девичье тело под легким фланелевым одеялом в своих руках — эта идея воспламенила его не меньше, чем завершившееся купанье. Когда накинутое одеяло соскользнуло с ее плеча и он будто случайно задел ладонью сосок, он с трудом смог набрать воздуха в легкие.

— Ну вот, теперь все, — сказала наконец Джессика.

Вулф не знал, радоваться или печалиться по поводу того, что эта сладостная мука заканчивалась. Он повернулся и направился к постели. Одним движением он разложил меховое покрывало на кровати.

— Иди сюда и ложись, — позвал он, стараясь не смотреть на эту обнаженную монашенку, которая стояла дрожа возле ванны. — Я попробую растереть тебе мышцы на руках и спине.

Джессика неуверенно глянула на высокого мужчину возле кровати. Обнаженное, если не считать светлой тряпки, небрежно обмотанной вокруг бедер, оттеняемое игрой света и тени, тело Вулфа было великолепным и немножко пугало скрытой в нем силой.

— Ваша милость, если бы я собирался напасть на вас, как лорд Гор, я мог бы сделать это уже десятки раз.

Сдерживаемый гнев в голосе Вулфа заставил Джессику вздрогнуть.

— Да, я знаю, — согласилась она слабым голосом — Просто… это все ново для меня.

— Для меня это тоже ново.

Джессика удивленно взглянула на него.

— Разве?

— Я никогда раньше не купал женщину… Впрочем, ты никакая не женщина. Ты монашенка.

Не говоря ни слова, Джессика подошла к кровати и легла лицом вниз. Шелковистая поверхность меха приятно щекотала ее голое тело.

— Ну как теперь? — спросил Вулф, набрасывая сверху фланелевое одеяло.

Джессика слегка дрожала.

— Странное ощущение, когда кожа касается меха.

— Это согреет тебя.

Она издала вздох и для пробы пошевелилась. Ей казалось, что от меха исходит тепло.

— Ты прав… Это так… необычно — лежать на меху.

Не отдавая себе в том отчета, она снова задвигалась на меховом покрывале, и это рождало в ее теле необычные приятные ощущения. Вулфа осенило, что невинные телодвижения Джессики имеют чувственную окраску. Он вновь подумал, что тезис леди Виктории заслуживал внимания: научить монашенку не бояться прикосновений мужчины.

До сего времени Вулф старался не замечать темперамента Джессики. Теперь же он решил, что будет гораздо умнее с его стороны пробудить ее. Тогда мысль о брачном ложе и мужском прикосновении не будет рождать такого ужаса. И она согласится покончить с нынешним фиктивным браком и заключить союз, более подходящий ее рождению и титулу.

После этого Вулф сможет найти женщину, отвечающую его вкусам и пожеланиям: сильную, душевную, способйую разделить с ним страсть, бок о бок трудиться в дикой стране и родить ему детей. Это то, чего самый очаровательный эльф не в состоянии ему дать.

Забава, развлечение…

И если мысль о том, что какой-то другой мужчина будет обладать Джессикой, злила Вулфа (ему приходилось признаться себе в этом), то с этим нужно смириться. Жизнь научила его, что страсть к женщине преходяща, а вот настоящая женитьба — нет.

«Пока смерть не разлучит нас».

— Для начала, я думаю, тебе полезно глотнуть немного бренди, — сказал Вулф в раздумье.

— Бренди?

— Угу.

Этот нечленораздельный звук, означающий подтверждение, вызвал у Джессики улыбку.

— Спасибо, но я не люблю спиртное.

— Думай о лечении.

— О лечении?

— Да. Я принесу, кроме того, также и для попугая.

— Для попугая? Ах, да. Он должен быть где-то здесь на свободе. — Она тихонько засмеялась и потерлась щекой о мех, словно это было тело возлюбленного… Он быстро вышел из комнаты и появился с бокалом бренди в руке.

— Садись, Джесси.

Она перевернулась на бок, но когда попробовала подняться с помощью рук, те не справились с задачей.

— Кажется, я не могу, — призналась она.

Вулф отставил бокал и помог ей сесть в кровати. Фланелевое одеяло сползло вниз. Джессика испуганно вскрикнула и попыталась удержать его. Однако движения были замедленны, поскольку руки не вполне подчинялись ей. Одеяло сползло ниже грудей, прежде чем она смогла поймать его.

Закрыв глаза, Вулф сказал себе, что ведет себя как дурак, словно никогда не видел обнаженную по пояс женщину. Тем не менее вид ослепительно белых окружностей и розовых сосков запечатлелся в его мозгу, а сердце участило удары до такой степени, словно он взбежал в гору.

Ругнувшись про себя, он открыл глаза, быстро прикрыл груди одеялом и поднес край бокала к ее губам.

— Пей…

Голос Вулфа был хриплым от желания, но в нем звучала и твердость. Поморщившись, Джессика сделала глоток. Она тут же задохнулась и закашлялась. Вулф спокойно налил воды из графина, стоящего на столике близ кровати, и подал ей стакан. Она быстро отпила из него, но горячий след бренди ощущался до самого желудка.

— Лучше?

Джессика кивнула, потому что не могла говорить.

— Ложись снова на живот.

Вулф деловито снял одеяло с Джессики, стряхнул его и спустил его пониже, прикрыв аппетитные формы ягодиц и затененную расселину.

— Где твое розовое масло? — спросил Вулф.

— В хрустальном флаконе на комоде.

— Там их девять штук!

— В том, что с пробкой цвета моих щек, — проговорила она в мех.

— Ага, вот она. — Вулф глянул на девушку. — Опять краснеешь, эльф?

Она повернула голову к нему и бросила взгляд искоса. На фоне густого румянца ее глаза казались самоцветами.

— А ты и доволен, — с упреком сказала она.

Вулф отвернулся, чтобы Джессика не увидела его улыбку, и начал открывать флакон.

— Только осторожно, — предупредила Джессика. — Он хрупкий.

— Не беспокойся. Я очень аккуратен с маленькими вещицами.

Она тихонько засмеялась и призналась меховому покрывалу

— Я знаю. Ты единственный из мужчин, кто может нарвать букет роз и не уколоться о шипы.

Улыбнувшись, Вулф плеснул немного масла на ладонь. Когда он сел к Джессике на кровать, она удивленно промычала. Подобный же звук она издала, когда он руками стал сверху вниз втирать масло в ее тело.

Как он и предполагал, судорога свела мышцы не только на руках, но и на спине. Согретое руками и трением кожи о кожу розовое масло благоухало на всю комнату. Когда Вулф массировал спину от талии до затылка, Джессика тихо охнула.

— Слишком сильно? — спросил Вулф.

— Слишком… приятно, — выдохнула Джессика. — Просто божественно.

Он улыбнулся и продолжал работу, стремясь размягчить узлы. Каждый раз, скользя вдоль позвоночника, он слегка захватывал бока, все ближе и ближе подбираясь к грудям. Когда он приближался к талии, то опускался чуть ниже. Мягкая фланель одеяла отодвинулась к началу бархатной расселины. Искушение провести пальцем по привлекательной затененной ложбине было очень велико, однако Вулф преодолел его. Он знал, что Джессика может впасть в панику.

— Скажи, где тебе больно. — Вулф провел руками по ее плечам. — Здесь?

Она кивнула головой, не открывая глаз. Его сильные пальцы надавили на узел напряженных мышц, и она застонала.

— Приятно или больно? — спросил Вулф негромко.

Джессика кивнула.

— Так все же как?

— Да, — выдохнула она и вытянула наконец руки вдоль тела.

Он тихонько засмеялся, налил еще масла на ладонь и возобновил массаж.

— А как здесь?

Было ошеломляюще приятно, когда Вулф гладил ее руки. Она застонала и еще больше расслабилась. Когда он растирал сведенные мышцы левой руки от плеча до кончиков пальцев, его рука двигалась между ее рукой и телом. Сначала Джессика напрягалась, пытаясь отодвинуться. Но затем она перестала об этом думать. Стоило ли противиться тому, что его пальцы так нежно скользят тыльной стороной по боковой части груди, по ребрам, по талии и гладкой выпуклости бедра? Когда после третьего раза тело Джессики осталось расслабленным под его рукой, он переключился на правую руку. Растирая ее, он постепенно сдвигал одеяло все ниже, пока не обнажились округлые ягодицы. У него прервалось дыхание, когда он увидел белоснежную гладкую кожу и обольстительные женские формы.

— Как здесь? — спросил он, дотрагиваясь до мышцы вдоль позвоночника. — Твердая?

— Да, — вздохнула она.

Вулф согласился с этим, прощупав мышцу, и прокомментировал про себя свою собственную твердость. С его телом произошли такие изменения, что набедренная повязка с трудом выдерживала.

Смотреть на округлые бедра Джессики, лишь отчасти прикрытые покрывалом, было сладостным мучением. Мысль о том, что можно одним движением обнажить эти ноги и прижаться к свежему, благоухающему телу, заставила его тихо застонать.

— Вулф!

Некоторое время он молчал. Наконец, когда желание слегка отпустило его, он смог сделать вдох.

— Что? — спросил он.

Дрожь удовольствия пробегала по телу Джессики, когда руки Вулфа растирали ей спину от шеи до талии, а затем после паузы начинали движение вверх. Сочетание деликатности и силы оказывало магическое действие на ее ноющее тело

— Как хорошо, — вздохнула она и невольно выгнула спину навстречу его руке. — У меня даже голова кружится.

— Должно быть, от бренди.

— Я не уверена, мой лорд. Я думаю, что это твои чудесные руки… Никогда не думала, что может быть так здорово…

— А ты уверена в этом? Минуту назад ты не могла отличить удовольствие от боли.

— Уверена. — Из груди Джессики вырвался звук, похожий на легкий стон — Это жжет как огонь, но не обжигает, доходит до самых костей.

Вулф задержал воздух в груди, затем беззвучно выдохнул. Она точно описала его собственные ощущения.

— Да, — прошептал он. — Это верно… Огонь без боли…

Некоторое время в комнате было слышно только как потрескивают свечи, да ладони Вулфа растирают благоухающую розовым маслом кожу Джессики. Когда его руки от талии опустились к бедрам, она не сразу заметила это. Однако затем ее тело напряглось.

— Вулф?!

— У тебя здесь тоже мышцы больные, — сказал он деловым тоном.

— Да, но…

— Помолчи, Джесси, — строго перебил ее он. — Вообрази, что я все еще растираю тебе плечи.

— Но ведь это не так!

— Вот потому и надо вообразить.

Воцарилась тишина — чутко-пугливая, таящая в себе волнующие возможности.

— Все же ты не хочешь вообразить.

— Откуда ты знаешь?

— Мне сказал об этом попугай.

Она хихикнула, затем хихикнула снова, представив себе попугая, который носится по комнате и выбалтывает секреты.

— Знаешь, я пьяная, — сказала она через минуту.

— От крохотной порции бренди? Сомневаюсь.

Дыхание Джессики перешло в прерывистый вздох.

— Извини, я не хотел быть грубым, — сказал Вулф, гладя ладонью нежный изгиб ее ягодиц. — Может быть, добавить масла…

— Ты не был грубым.

— Тогда почему ты так вздохнула?

— Я не вздыхала, — улыбнулась она. — Это сделал попугай. Он тоже пьяный.

— Пьяный попугай… Голова идет кругом!

— А в желудке огонь…

— От глотка бренди? Невозможно!

— Тогда это бабочки.

— Какие бабочки?

— Которые в желудке. Каждый раз, когда ты меня как-то особенно трогаешь, они кружатся, словно листья на ветру.

Джессика снова хихикнула, затем вздохнула. Большой палец Вулфа прочертил линию по окружностям ее ягодиц, скользнув по тому месту, где бедра были сомкнуты.

— Вот так? — спросил он хрипло.

— Д-да…

— Тогда я вот что сделаю.

Дыхание Джессики стало прерывистым, когда сильные мужские пальцы стали растирать ей бедра от самого верха до колен. Ею владело какое-то удивительное, непередаваемое чувство, шедшее от бренди и от горячих рук Вулфа. Не замечая того, она тихонько застонала, и напряжение, которое заставляло ее держать ноги плотно сжатыми, ушло.

Это дало возможность Вулфу увидеть между разомкнувшихся ножек легкую, цвета красного дерева, затененность… Он стиснул зубы и издал стон вырывающейся из-под контроля страсти. Быстро отвел глаза, пытаясь сосредоточиться на стройной ноге. Но и здесь женственность Джессики ярко проявлялась в каждом изгибе, в безупречной гладкости шелковистой кожи, которой нигде не касался мужской глаз, в трепете, пробегающем по ее телу, когда он ласкал чувствительные складки под коленями.

— Перевернись, малышка.

Умиротворенная и расслабленная, Джессика подчинилась этой спокойно и уверенно произнесенной команде. Она не переставала думать о своей наготе, пока не почувствовала ласкающее прикосновение меха к ее телу от затылка до щиколоток. Она медленно открыла глаза, затем вновь смежила их, когда Вулф набросил мягкое фланелевое одеяло, закрыв ее от грудей до середины бедер. Она вздохнула и, еле заметно ерзая бедрами, зарылась поглубже в мех.

Вулф отвернулся с беззвучным проклятием по адресу своей глупости, из-за которой ему предстояло пережить новое искушение. Потом он уже ни о чем не мог думать, кроме легкого шевеления бедер Джессики, холмиков груди под одеялом и волнующей твердости сосков.

— Тебе тепло? — спросил он хрипло.

Джессика медленно кивнула.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как варежка… которую распускают.

Улыбка Вулфа была такой горячей, как кровь, пульсирующая в его венах, но Джессика этого не заметила. Она дрейфовала на мягком меховом плоту, в то время как сильные ладони растирали ей шею и плечи, руки и пальцы. Когда Вулф вносил успокоение в какой-нибудь узел на ее ноющей руке, она тихонько постанывала. Каждый подобный звук был словно удар ножа по самообладанию Вулфа, распаляя его до предела. Его пальцы соскользнули к пальцам Джессики и сплелись с ними.

— Больно? — спросил он, слегка сжимая их.

Звук, вырвавшийся из груди Джессики, выражал удовольствие, а не боль. Ее ресницы медленно поднялись, и Вулф уловил мерцающий блеск в аквамариновых глазах. Когда он пошевелил ладонью, ее пальцы расправились до конца, вошли между его пальцами и переплелись с ними.

— Боже, это так хорошо, — прошептала она хрипло.

— Вот так?

Рука Вулфа стала ласкать чувствительную кожу между пальцами Джессики. Он приложил свою ладонь к ее ладони и крепко сжал.

Вздыхая, Джессика кивнула и улыбнулась:

— Ага, вот так… Бабочкам это тоже нравится…

Вулф продолжал ласкать руку Джессики, пока не почувствовал ее движение. Джессика раскрыла пальцы, приглашая к новой ласке, и тихонько вздохнула, когда он стал трогать их от кончиков до основания. Затем ее пальцы сжались и поймали его руку.

Потрогав напоследок ее пальцы, он высвободил свои, игнорируя тихий ропот Джессики.

— Вулф, ты ведь не перестанешь?

— Нет, — сказал он, плеснув несколько капель масла на ладонь. — Я хочу еще помассировать тебе ноги. Нужно, чтобы они расслабились как следует, иначе их снова может свести судорога. Ты слабенькая, как слепой котенок…

— Я знаю. — Вздох Джессики был настолько глубоким, что больше походил на стон. — Но это стоило того…

— Что стоило чего?

— Уборка и стирка. Без этого я никогда не узнала бы, какое удовольствие могут подарить твои руки…

Глаза Вулфа сузились от неистового прилива желания Он стал растирать ноги Джессики, начиная от лодыжек и медленно двигаясь кверху. Когда он дошел до середины бедра, Джессика выпрямила руки вдоль тела, выгнула спину, вытянула ступни. Это неосознанное движение навстречу, выглядевшее так, как будто она предлагала себя, отозвалось в его теле словно удар ножа.

— Джесси-и… — прошептал Вулф.

Он пальцами обхватил бедро и стал медленно, методично массировать его. Когда его руки скользнули под край одеяла, Джессика слегка пошевелилась. Вулф остановился, ожидая возражений. Возражений не последовало. Он сделал беззвучный выдох и медленно двинул руки по бедру еще выше. Сладостное ощущение заставило Джессику

вздохнуть.

— Почему ты никогда раньше так не делал? — пробормотала она.

— Сам удивляюсь…

Скользнув, его рука достигла предела. Джессика снова расслабленно вздохнула и пошевелилась.

— Я вся расслабилась… Эт-то чудесно…

— Да, — сказал Вулф хрипло.

Прикрыв глаза, он упивался глянцевой упругостью кожи, теплом податливо покачивающегося женского тела, звуками томных вздохов. Он понимал, что пора прекратить эту игру, ибо боялся, что желание, нарастающее в нем с каждой минутой, выйдет из-под контроля.

Однако нежная плоть была так доступна, так упоительно горяча, что он не мог оторваться. Пьянящий аромат тела и неистовое желание разъедали его волю, в то время как он шаг за шагом избавлял Джессику от страха мужских прикосновений.

Деликатные и одновременно настойчивые пальцы легонько сдвинули одеяло вверх, открыв милые тайны, которые ему страстно хотелось погладить рукой.

Джессика шевельнулась, и рощица раздвоилась. Тихий возглас желания вырвался у Вулфа. Его рука легла на этот теплый мягкий холмик, она нежила, разливала тепло, блуждая в поисках того, что доселе было скрыто от других глаз и рук…

Интимная ласка заставила Джессику подняться с одновременным ощущением удовольствия и шока. Когда она увидела ладонь Вулфа между своих ног, удовольствие покинуло ее, а шок превратился в страх, питаемый давними воспоминаниями. В ее мозгу возникла сцена той штормовой ночи: рыдающая мать на полу и мужчина, грубо и безжалостно пытающийся раздвинуть ей ноги…

— Нет! — закричала Джессика.

— Спокойно, малышка, — сказал Вулф глуховатым голосом. — Я не причиню тебе боли. Это естественная часть…

Его слова потонули в истошном вопле, который вырвался из горла Джессики. Она конвульсивно дернулась в попытке защитить себя, но ее руки были слишком слабы, гораздо слабее рук Вулфа. Она набрала воздуха, чтобы снова закричать, но твердая рука закрыла ей рот и уложила на кровать.

Она снова переживала свой давний кошмар, в котором кричала женщина, а мужчина, зажимая ей рот, пытался лечь на нее. Джессика металась и перекатывалась с боку на бок, но не могла сбросить его руку или тяжелое бедро, придавившее ее к кровати. Дрожа всем телом, в ужасе колотила она слабенькими кулачками по спине Вулфа, пока он не взял ее за оба запястья и не прижал ее руки к обнаженному животу.

— Джесси, выслушай меня. Я не причиню тебе боли…

Даже если она и слышала его, то не отвечала.

Глядя на извивающееся тело Джессики, он внезапно почувствовал и прилив желания, и одновременно стыд за потерю контроля над собой, и злость из-за ее невыразимого ужаса.

— Успокойся, черт побери! — сказал Вулф резко. — Я не трону тебя. Ты понимаешь меня? Джессика!!!

Он повторил это несколько раз, прежде чем Джессика перестала биться и замерла, хотя ее тело время от времени еще сотрясалось от дрожи.

— Я сейчас тебя отпущу, но если ты начнешь снова кричать, я вынужден буду тебя отшлепать, чтобы вывести из состояния истерики.

Джессика горячечно смотрела на Вулфа. В ее лице не было ни кровинки — глаза стали темными и суровыми, рот сжался Все же она согласно кивнула головой, потому что его рука больше не посягала на ее тело. Вулф медленно отвел ладонь.

Джессика не закричала, но оставалась страшно бледна. Когда она заговорила, ей не хватало дыхания. Тем не менее слова звучали отчетливо.

— Неудивительно, что тебя называют виконтовым дикарем. Если человек не может контролировать свои низменные побуждения, то использует проституток, а не жену. Если бы я только могла подумать, что ты способен на такую гадкую вещь по отношению ко мне, я не вышла бы за тебя замуж. Тебе не нужен наследник, чтобы передать титул или имение, и, значит, нет причины осквернять мое тело… А ты, как животное…

Вулф видел, какое невыразимое презрение клокотало в девушке. Тяжелая тишина, кажется, превратилась в живое существо, вставшее между ними.

— Чего ты хочешь? — грубо спросил Вулф. — С начала нашего путешествия в дилижансе я видел, как ты все время смотрела на меня, думая, что я не замечаю этого.

Джессика не возражала, ибо это была правда. Она не спускала глаз с Вулфа. Он всегда притягивал ее. И чем старше она становилась, тем больше это ощущала.

Вулф продолжал говорить, его голос звучал резко и гневно.

— Ты постоянно смотрела на меня и думала, как бы лечь в постель с дикарем, но когда я…

— Никогда! — зашлась в истошном крике Джессика. — Никогда! Я никогда не думала… Чтобы я!.. Меня одна мысль об этом приводит в ужас!

Глаза Вулфа сузились до черных щелочек.

— Значит, ты согласна на развод.

Слова были произнесены так мягко, что Джессика вначале вообще их не поняла. Когда, наконец, смысл дошел до нее, она закрыла глаза и попыталась преодолеть страх, который охватил ее.

— Нет, — сказала она дрожащим голосом. — Может, ты и дикарь, но силой ты меня брать не будешь.

Вулф демонстративно положил руку на гнездышко волос повыше бедер.

— Не буду? — спросил он тихо.

Она напряглась, как будто ее ударили кнутом. Глаза ее открылись и настолько расширились от страха, что, казалось, выйдут из орбит. Она попыталась поднять руки в немой мольбе, но они не подчинились ей. Она хотела заговорить, не из ее губ вырывался лишь хриплый шепот, и можно было лишь догадаться, что она пыталась произнести его имя.

Не в силах более справиться со злостью на себя, на нее, на этот фиктивный брак, Вулф вскочил на ноги.

— Убирайся! — сказал он отрывисто.

Джессика посмотрела на него, явно не понимая, чего от нее хотят

— Выкатывайтесь из моей постели, ваша милость. Вы мне противны в той же степени, в какой я внушаю ужас вам. Я не мог бы взять вас, даже если бы должен был это сделать. Вы не женщина, вы испорченный, жестокий ребенок.

Джессика зашевелилась, но движения ее были замедленны. Он наклонился и поставил ее на ноги.

— Соглашайся на развод, — потребовал он негромко. — Черт бы тебя побрал, отпусти меня на волю!

Она проглотила комок в горле и покачала головой.

Вулф долго смотрел на Джессику. Когда он наконец заговорил, его голос звучал тихо и убийственно холодно, а слова хлестали сильнее, чем пощечины.

— Ты проклянешь тот день, когда обманом завлекла меня в этот брак. Есть вещи и похуже, чем ласки дикаря. И о них ты тоже непременно узнаешь.


7


Скрывая страх, Джессика уголком глаз наблюдала за Вулфом, который глотнул приготовленный ею кофе. Когда он сделал гримасу, она вздохнула и подвинула ему чашку с компотом, блюдо с ветчиной и бисквиты.

Вулф поковырял вилкой ветчину, проигнорировал бисквиты и стал вылавливать чайной ложкой фрукты из компота. Джессика надеялась, что после еды он будет менее свирепым. Возможно, он после этого выслушает ее объяснения. И будет меньше презирать ее.

Вулф молча ел, ощущая на себе взгляд Джессики. Он ничего не говорил ей. И не смотрел на нее. Так было безопаснее. Иначе он мог сорваться. Просыпаться по утрам в состоянии возбуждения, которое увеличивалось при одном взгляде на Джессику, — могло ли это способствовать смягчению его гнева.

— Еще ветчины? — спросила она мягко

— Нет, спасибо.

Джессику не вводила в заблуждение вежливость Вулфа, поскольку она знала, что вежливость для него естественна как дыхание и сама по себе мало что значит. В Англии его манеры были так же безупречны, как у герцога. Но Вулфу не было свойственно сглаживать свои слова и поступки, как принято в высших кругах. Среди англичан он ни на минуту не забывал, что он чужак. Из традиций он создал себе броню, одновременно используя их для ответных мелких уколов Виконтов дикарь всегда оказывался элегантнее, чем те, кто был рожден для богатства, и дикарями в сравнении с ним выглядели они.

— Вулф, — обратилась к нему Джессика, — вчера вечером я была слишком усталой, взвинченной.

Он резко оборвал ее:

— Вчера вечером вы объяснились предельно ясно, ваша милость. Мои прикосновения приводят вас в ужас.

— Нет, я вовсе не это хотела сказать.

— К черту то, что ты хотела сказать! Важно то, что ты сказала.

— Пожалуйста, выслушай меня, — проговорила она, не собираясь так просто сдаваться.

— Я уже слышал все, что…

— Я никогда раньше не была обнаженной перед мужчиной, — перебила она Вулфа, повысив голос. — Я никогда не касалась обнаженного мужчины, никто никогда не касался меня, и я видела, с каким желанием ты смотрел на меня, и забыла что ты меня никогда не обидишь, и я… — голос Джессики прервался, — я испугалась. Мне показалось, что я загнана в угол, мною овладела паника… Пожалуйста, не сердись на меня. Мне… Вулф, мне приятно касаться тебя и ощущать твои прикосновения… Я испугалась.

— Господи боже мой, — с отвращением произнес Вулф, вставая из-за стола. — Тебе приятно это настолько, что нагнало на тебя панику? Полноте, ваша милость! В вашем распоряжении были многие часы для того, чтобы придумать оправдание… И вот — это все, что вы смогли сказать? Я слышал правду вчера вечером, и мы оба ее знаем.

— Нет, — твердо сказала она. — Это не так.

— Довольно!

Джессика открыла было рот, чтобы продолжить спор, но когда она посмотрела в его ледяные глаза, слова застряли у нее в горле. Надеяться на снисходительность с его стороны в этот момент не приходилось. Не было также ни малейших признаков желания, которое так снедало его вчера вечером. Он смотрел на нее как на нежданную и весьма нежеланную просительницу.

Она опустила глаза, не желая, чтобы он прочел в них боль и страх. Потребуется много времени, чтобы вновь вернуться хотя бы к такому непрочному партнерству, которое сложилось у них за время длительного путешествия. И будет настоящим чудом вернуть те дружеские отношения, которые существовали у них до брака.

— После того как ты вымоешь посуду, — резко бросил Вулф, — погаси огонь. Мы уезжаем.

— Мы едем в Англию?

— Нет, ваша милость. Если я никогда больше не увижу Англию, я умру счастливым человеком.

— Я не знала, что ты так ненавидишь ее.

— Ты многого не знаешь обо мне.

— Я узнаю.

— Женщина никогда по-настоящему не узнает мужчину, пока не станет его любовницей.

— В таком случае я поговорю с твоей герцогиней, — ответила Джессика, не придумав ничего лучше. — Наверняка это кладезь мудрости.

Улыбка сделала лицо Вулфа еще более жестким.

— Вы забываете об одной вещи, ваша милость.

— Какой же?

— В общих чертах половой акт одинаков, независимо от того, кто в нем принимает участие, но вариации бесконечны. Ни один мужчина не ведет себя одинаково с разными женщинами. Ни одна женщина не отвечает одинаково разным мужчинам. В этих различиях как раз и заключен человеческий опыт, а также отражается степень любви.

— Вряд ли можно ждать так много от совокупления.

— Ты рассуждаешь, как настоящая монашенка.

— Я не монашенка.

— Ты больше монашенка, чем жена.

— В браке постель не самое главное, — сказала Джессика примирительно.

— Но не для мужчины.

Джессика вышла из-за стола, едва притронувшись к еде

— Очень сожалею, что наш брак — такое разочарование для тебя.

— Ты не столь сожалеешь, как я, а я сейчас не столь сожалею, как в скором времени будешь сожалеть ты. — Вулф бросил салфетку на стол. — Под моей кроватью два кожаных чемодана. Сложи в них свою одежду. Мы отправляемся через два часа.

— Ты очень облегчишь мою задачу, если скажешь, куда и на какой срок мы едем.

— Мы едем на Великий Водораздел.

Глаза Джессики выразили удивление и облегчение

— Правда? Мы едем охотиться?

— Нет, — ответил Вулф нетерпеливо.

— Тогда зачем же мы едем?

— Проведать лошадей, которых я оставил у Калеба и Виллоу, в особенности кобылу стального окраса И поесть настоящих бисквитов. Виллоу делает лучшие на свете бисквиты.

Джессика постаралась скрыть, насколько ей противно оказаться рядом с женщиной, которую Вулф любил, — с образцовой женой, которая неспособна сделать что-либо плохо.

А Джессика не могла сделать что-либо хорошо

— На какое время? — спросила она сухо.

— Пока ты не научишься делать хорошие бисквиты или не согласишься на развод.

Вулф хлопнул дверью, направившись в конюшню. Джессика подождала, пока не затихли его шаги, и с отвращением посмотрела не немытую посуду.

Часом позже Джессика выплеснула помои за задней лестницей. Она услышала звяканье металла о камень и обнаружила на земле ложку, вовремя не замеченную на дне таза. Вздохнув, она обошла дом, чтобы поднять ее.

Стоя с ложкой в руке, она услышала трель невидимой птицы и заметила, что ивы у ручья уже выбросили почки. Солнце светило сквозь большие неровные проемы в клочковатых облаках, от белизны которых у нее заслезились глаза. Весенний свет и тепло подействовали на нее, словно живительный бальзам.

Она сняла льняное полотенце, которое служило ей головным убором, и распустила во всю длину чистые, чуть вьющиеся волосы. Благодатный день и дикий девственный пейзаж наполняли ее сердце пьянящей радостью…

Из конюшни Вулф нечаянно увидел, как Джессика выпустила на свободу облако волос, которые загорелись на ярком солнце, — и застыл, пораженный этим зрелищем. Когда она подняла и протянула навстречу солнцу руки, словно желая поймать его лучи, Вулф оказался во власти сильнейшего чувства, соединяющего в себе желание и нежность.

Неподвижно, будучи не в состоянии дышать, Дерево Стоящее Одиноко наблюдал за Джессикой, которая медленно кружилась, словно танцевала с партнером. Она скользила с невыразимой грацией, и над дикой страной плыла мелодия последнего штраусовского вальса. Эльф, чья красота и жестокие слова словно ножом ранили сердце Вулфа, танцевал.

«Неудивительно, что тебя называют виконтовым дикарем… Если бы я могла только подумать, что ты способен на такую гадкую вещь по отношению ко мне, я бы не стала выходить за тебя замуж».

Вулф с горечью отвернулся от своего эльфа; но куда он мог деться от слов, звучащих в его ушах, ранящих и терзающих его? Действуя привычно и почти автоматически, он приготовил все к поездке. Выезжать так рано рискованно, но это безопасней, чем оставаться пленником в своем доме рядом с Джессикой, всегда манящей и недосягаемой.

«На что я жалуюсь? — спросил себя Вулф сурово. — Даже если бы она предложила себя, я бы не взял ее».

— А так ли? — возразило его второе «я».

— Даже на блюдечке с голубой каемочкой.

— А если в постели, когда ее нежность раскрывается для тебя, словно лепестки розы.

— Нет

— Какой-то ад.

«Ад — подходящее слово для той жизни, которая меня ожидает. Как бы Джессика не распаляла мое тело, она не может быть мне женой».

Саркастический допрос, мысленно учиненный самому себе, не был в новинку для Вулфа, но оказал желаемый эффект. Когда он возвратился в дом, в нем нельзя было обнаружить и признака неутоленного желания или мучительных переживаний, только что владевших им. Его лицо было бесстрастным, когда он вошел в спальню и обнаружил Джессику, стоящую среди разбросанных шелков и атласов.

На кровати он увидел открытые чемоданы. В одном из них были книги, ящики с рыболовными принадлежностями, разобранные части бамбуковой удочки, бинокль, пакет с иголками и нитками для вышивания и прочая утварь. Вулф проявил любопытство и стал перебирать книги.

— Кольридж, Берне, Блейк, Донн, Шекспир… — Вулф отложил в сторону тяжелый том. — Оставь его здесь. У Виллоу есть полный Шекспир в издании Барда.

— Я должна была сама сообразить, что у образцовой жены он есть.

— Оставь также этого старого доброго священника…

— Джона Донна? — Джессика подняла бровь. — Образцовая жена хорошо начитанна.

— В данном случае это муж образцовой жены. Когда ты увидишь Калеба, ты поймешь. Он черный ангел возмездия. Донн и Мильтон очень созвучны ему.

— Калеб, должно быть, очень везучий, если ему удалось отыскать образцовую жену, — сказала Джессика сухо. — Как насчет остальных?

— Поэтов?

— Да.

Вулф пожал плечами.

— Бери, если считаешь нужным.

— Я думала, что ты любишь поэзию.

— Я действительно люблю. Так получилось, что у меня хорошая память. — Вулф мягко коснулся томиков кончиками пальцев. — Я могу, если пожелаю, опуститься в глубины, которые не в состоянии измерить человек. Я могу наблюдать за тигром в ночном лесу. И моя лошадь останется при этом в безопасности.

Джессика почти застенчиво улыбнулась Вулфу.

— Если ты будешь читать мне мои любимые стихи у костра, я оставлю эти книги здесь.

Он бросил на нее быстрый косой взгляд и увидел в ее зеленых глазах воспоминание о других кострах, о тех счастливых временах, когда они вместе смеялись и читали друг другу стихи, захваченные ритмами и образами давно ушедших людей, а индейские проводники и охотники толпились и гомонили вокруг.

— Если тебе нужна поэзия, лучше возьми книги, — сказал Вулф, отворачиваясь. — Время, когда я декламировал стихи, безвозвратно ушло.

Улыбка на лице Джессики погасла. Она вернулась к прерванной работе. Когда она заколебалась, решая, какое предпочесть снаряжение для верховой езды, Вулф взял более тяжелое и положил в чемодан.

— Тебе понадобится теплое белье, — подсказал он. — В горах будет холодно.

— Я пыталась найти охотничий костюм, который оставила несколько лет назад, но его нет.

— Я отдал его Виллоу прошлым летом.

Выражение лица у Джессики стало кислым.

— Очень щедро с твоей стороны.

— Я отдал ей также мальчишеское седло, которым ты пользовалась. Скакать по горам в мужской куртке — хорошо для женщины Запада или для своенравного шотландского ребенка… Вы леди Джессика Чартерис, дочь графа. Вы будете ездить в дамском седле, как приличествует вашему высокому статусу.

— Я Джессика Лоунтри.

— В таком случае ты будешь ездить так, как сочтет нужным твой муж.

— В дамском седле? По этим горам без конца и края, о которых я столько от тебя слышала? — удивилась она, показывая рукой на запад, где Скалистые горы подпирали небо.

— Именно.

— Это неразумно.

— Как и наш с тобой брак.

— Вулф, — сказала она мягко.

— Скажи только слово. В нем всего два слога. Произнеси его.

Он хотел услышать от нее слово «развод».

После короткой паузы она четко проговорила:

— Седло.

— Что?

— Седло… Как раз два слога, не правда ли?

Вулф быстро отвернулся, чтобы Джессика не успела заметить смешинки в его глазах. Он рассортировал стопки тонкого белья, стараясь не смотреть на панталоны и лифчики из тончайшей материи и не вспоминать о том, как выглядела Джессика в разорванном пеньюаре и с кровавыми подтеками на груди.

«Странно, что я не слышал ее криков в тот вечер, — саркастически подумал Вулф. — Но тогда в нее впились зубы не чьи-нибудь, а лорда, будь проклят этот пьяный козел… А теперь рука какого-то полукровки посмела коснуться ее аристократического тела. Вот она и разница…»

Вулф с проклятьем швырнул белье в чемодан. Затем последовал второй гарнитур для езды. Джессика добавила шерстяные носки. Чемодан был полон.

— Ты лучше выбрось кое-что из другого чемодана, — посоветовал Вулф, застегивая ремни. — У тебя всего лишь две смены одежды.

— Отлично. Не придется много стирать.

Вулф незаметно для Джессики хмыкнул. Когда он оторвал взгляд от чемодана, на его лице не было и следа улыбки. Коварный эльф умел ловко находить бреши в его обороне.

— Я вполне серьезно говорю об одежде, — сказал он, показывая на горы платьев из тонкой шерсти и шелка и атласные туфли, стоящие у кровати. — Может быть, тебе лучше взять это вместо удочки и книг?

— Мои шелковые платья не знают ни одного стихотворения, и я сомневаюсь, что смогу поймать хотя бы одну знаменитую радужную форель, бросая в нее туфлей.

Вначале Вулф решил, что Джессика снова поддразнивает его. Однако затем он понял, что она имела в виду. Она предпочитает поэзию и рыболовные снасти элегантной и роскошной одежде. Это был выбор, который могла сделать совсем юная Джесси, а не то аристократическое создание, которое блистало великолепной прической и пьянило тонкими ароматами на балу в день своего двадцатилетия.

— Переоденься в платье для езды, пока я буду заниматься остальными приготовлениями, — сказал Вулф.

Он отвернулся, подумал, затем вернулся и выдернул меховое покрывало из-под кучи платьев. Он заметил, что Джессика смотрит на него с любопытством и настороженностью.

— Возможно, нам придется спать на снегу, — пояснил Вулф. — Если ты вложишь это в спальный мешок, тебе наверняка будет тепло.

Джессика прищурилась, удивленная заботливостью Вул-фа в такое время, когда он был явно не в восторге от нее.

— Спасибо.

— Вам не следует быть такой мрачной, ваша милость. Я хочу развода, а не похорон.

Она посмотрела на широкую удаляющуюся спину Вулфа и незаметно для себя вздохнула. Нахмурившись, она потянулась рукой за спину, чтобы расстегнуть противные пуговицы. Их было меньше, чем на дорожном платье, но все же достаточно много, и обойтись с ними беа посторонней помощи было весьма непросто. Она хотела было позвать на помощь Вулфа, но тотчас же отказалась от этой мысли. Джессика мало знала о мужчинах и мужской страсти, из горького брачного опыта своей матери она вынесла убеждение, что чем меньше на женщине одежды, тем горячее стучит в мужчине кровь и тем злее он становится, если ему отказывают

Воспоминания о событиях вчерашнего вечера понеслись в голове Джессики, бросая ее в дрожь не только от страха. Удовольствие, которое подарили ей руки Вулфа, ни с чем нельзя сравнить. Если он при физической близости испытывает такое же удовольствие, неудивительно, что он так рассердился, когда ему было отказано.

«Мы не можем так жить всю жизнь»

Затем Джессика подумала о том, что ожидает ее в случае согласия на развод и возвращения в Англию, о дальнейших неотвратимых попытках леди Виктории выдать свою подопечную замуж за какого-нибудь достаточно старого, достаточно богатого лорда, жаждущего иметь детей. И она вынуждена будет повторить судьбу своей матери.

Этого она решила избежать во что бы то ни стало. Возможно, Вулф предпочитал развод похоронам, но Джессика этого мнения не разделяла.

Существовали вещи хуже смерти. Она была уверена в этом так же, как в том, что у нее бьется сердце. Она видела это во сне, когда к ней приходили страшные воспоминания и кошмары, а ветер нечеловеческим голосом обещал ей ад на земле.

Застонав, Джессика закрыла лицо ладонями.

«Боже, — прошептала она, — сделай так, чтобы Вулф смягчился, больше я так не могу».


8


Джессика стояла в растерянности перед одним из многочисленных торговых прилавков. Она привыкла, что отрезы тканей приносили белошвейки в дом лорда Стюарта, или иногда она приезжала в ателье наиболее модного портного. Идея покупки готового платья и привлекала Джессику своей практичностью, и смущала своей непривычностью.

— Миссис Лоунтри? Это вы?

Манера характерно растягивать слова подсказала Джессике, кто это, еще до того, как она обернулась.

В ее глазах заискрилась радость при виде крупного блондина со шляпой в руках и широкой улыбкой на лице.

— Рейф! Какая приятная неожиданность! Что вы делаете в Каньон-Сити? Зажила ли ваша рука?

Он пошевелил левым плечом.

— Немножко тянет и чешется, как дьявол, но в остальном все отлично. У меня никогда так быстро не заживало. Это, я думаю, все ваши руки и удивительные шелковые бинты.

— И мыло.

— И мыло, — согласился Рейф, кивнув головой.

— Что вы делаете в Каньон-Сити? — повторила Джессика. Затем вдруг вспомнила. — Ой, простите меня! Это невежливо с моей стороны. Но я знаю Соединенные Штаты во многом по рассказам Бетси, а Бетси мне этого не говорила.

Выгоревшие на солнце брови Рейфа приподнялись.

— Бетси?

— Моя горничная-американка. Точнее, бывшая, пока мы не добрались до Миссисипи. Она рассказывала мне о многих ваших обычаях, но забыла о самом главном на Западе.

— Может быть, вы расскажете мне о нем. Я тут человек новый.

Джессика вздохнула с облегчением.

— Ну, тогда хорошо, значит, я не оскорбила вас своим вопросом. Вулф на этот счет высказывался вполне определенно: никогда нельзя спрашивать у человека с Запада, чем он занимается или почему он здесь оказался.

— В Австралии тоже так, — сказал Рейф с улыбкой, — да и в Южной Америке…

— В Англии не так, разве что среди людей определенного круга.

— Среди преступников? — спросил он напрямик.

— Господи, я, кажется, оскорбила вас.

Рейф мгновенно разразился самым безмятежным смехом.

— Нет, мэм, но вас приятно подразнить.

Если бы это сказал какой-нибудь другой мужчина, Джессика с холодным высокомерием удалилась бы, как тому учила ее леди Виктория. Но было невозможно, да и не нужно поступать так с Рейфом. В его глазах читалось искреннее восхищение и полное отсутствие дерзости.

— Я нисколько не возражаю против разговора о том, чем я здесь занимаюсь, — продолжил Рейф. — Я ожидаю, когда снова откроется путь. Его перекрыло последней бурей. С тех пор я торчу здесь.

— Значит, вы уже успели осмотреть город. Вулф сказал, что мы здесь недолго пробудем.

— Толковый парень ваш муж. Здесь много всякого сброда… Режутся в карты в ожидании открытия пути.

— Если верить тому, что говорит Вулф, им недолго здесь ждать.

— Мне рассказывали, что Вулф Лоунтри знает горы отсюда до Сан-Хуана как свои пять пальцев, — сказал Рейф.

— Меня это не удивляет. Вулф всегда любил эти места. Я слышала, что более диких гор трудно отыскать на свете.

Рейф посмотрел через пыльные окна лавки на горы. Но они отличались от тех, что он видел раньше. Рейф отвел взгляд от окна и повернулся к молодой женщине. В ее зеленых глазах он заметил больше теней, чем следовало бы.

— Вы хотите здесь что-то купить? — поинтересовался он.

— Никоим образом. Вулф покупает, как он говорит, лошадей Монтаны. Они крупные, они смогут преодолеть те снежные заносы, которые встретятся на пути.

Глаза Рейфа расширились, в них отразилась тревога. Он нахмурился.

— То, что к западу отсюда, имеет репутацию очень суровой страны, миссис Лоунтри. Это будет слишком трудно для такой женщины, как вы.

— Вы бывали в Шотландии? — спросила Джессика довольно сурово.

Он покачал головой.

— Приезжайте туда как-нибудь зимой, — продолжала она, — когда штормовые ветры гудят по всему Северу. Вы увидите, как огромные волны бьются о черные заледенелые камни. И овцы, у которых слой шерсти толще вашей руки, замерзают в каменных кошарах. Мужчины замерзают гораздо чаще.

— Вы родились там, — догодался Рейф, увидев, как эти мрачные воспоминания отразились на ее лице, придав не свойственную ему суровость.

— Да.

— Даже если так, мэм. Вы выглядите очень уставшей. И я думаю, что ваш муж ошибается, полагая, что путь скоро откроется. Вы могли бы отоспаться здесь за несколько ночей.

Джессика бодро улыбнулась, хотя знала, что все последующие ночи проведет ничуть не лучше, чем прошлые. После той кошмарной размолвки с Вулфом сон не шел к ней.

Вулф ни на йоту не смягчился. Как ни старалась она быть добрым компаньоном, он обращался с ней как с врагом или, хуже того, с предателем.

— Мой муж уверяет, что путь открыт, — сказала Джессика.

— Он разговаривал с кем-нибудь из золотоискателей?

— Нет. Он вел постоянные наблюдения во время пути от своего… от нашего дома. Когда только что выпавший снег на склонах быстро растаял, он сказал, что путь откроется к тому времени, когда мы будем готовы выехать из Каньон-Сити.

— Он уверен?

Джессика искоса взглянула на Рейфа.

— Вы видели Вулфа. Разве он производит впечатление ненадежного человека?

Покачав головой, Рейф засмеялся, вспомнив потрясающую меткость Вулфа. Преследователи падали, как подкошенные, один за другим, а Вулф продолжал стрелять в том же неумолимом ритме.

— Нет, мэм. Вы вышли замуж за железного человека.

Улыбка Джессики как-то поблекла и исчезла.

— Поймите меня правильно, — продолжал Рейф. — Я не хочу вас обидеть. В дикой стране железный человек — это то, что нужно, будь он муж, брат или друг.

Рейф снова выглянул в окно. Группа мужчин, слонявшихся возле трех салунов на главной улице, сместилась к фургону, на котором поверх мешка с зерном громоздилось дамское седло.

— Мэм, ваш муж в салуне?

— Нет, он очень низкого мнения о здешнем виски.

— Правильный мужчина. Мэт тоже несколько раз предостерегал от него, а также от джина в Юте.

— Мэт?

— Метью Моран. — Когда он увидел вопрос в ее глазах, он добавил: — Не слыхали такого имени?

— Пожалуй, нет.

— А как насчет Калеба Блэка? Друзья называют его Кэл.

— О да, — произнесла Джессика с некоторой горечью. — Это имя мне доводилось слышать. Образец добродетели.

— Вот уж не знаю, — удивился Рейф. — Мне никогда не приходилось встречать таких мужчин.

— Не Калеб. Его жена. Вулф уверяет, что она образец добродетели.

— Может быть, это какой-нибудь другой Калеб Блэк… У Вилли много хороших качеств, но образцом ее не назовешь.

— Вилли?

— Виллоу Моран. По крайней мере, была Моран. Сейчас она Виллоу Блэк.

Рот Джессики скривился в горестной улыбке.

— Бедняга Рейф! Вы проделали такое длинное путешествие, в вас стреляли ни за что, ни про что, вас ранили… А образец добродетели уже замужем.

— Вы, должно быть, не поняли, — проговорил Рейф, натягивая на голову поношенную шляпу. — Вилли — моя сестра

— Ах, вот оно что! — Джессика вспыхнула. — Простите меня. Я вовсе не хотела оскорбить вас. Это… вечно мой длинный язык! Когда я научусь держать его за зубами!

— Не беспокойтесь, — вполне доброжелательно сказал Рейф. — Вилли будет очень смеяться, если ее назовут образцом добродетели. Она всегда была бойкой девчонкой… Но, бог ты мой, как она готовит! Я готов проехать полсвета, чтобы отведать ее бисквиты. — Он хмыкнул. — Да так оно и получилось.

— Выходит, что у обра… что у вашей сестры и у меня много общего.

— Бисквиты?

— То, что они постоянный предмет разговоров. Вулф объехал полсвета и говорил в основном о моих бисквитах в сравнении с бисквитами Виллоу.

В серых глазах Рейфа загорелись смешинки.

— Вам не стоит из-за этого сомневаться в своем кулинарном искусстве. Просто бисквиты сей молодой жены знамениты на весь свет.

— Мои не знамениты. Даже господин скунс отворотил свой острый черный нос от них.

Рейф постарался не выказать изумления, но мысль о скунсе, прошедшем мимо еды, показалась ему забавной. Он откинул голову и захохотал.

Джессика улыбнулась ему с искренним удовольствием. Было так здорово слышать человеческий смех и знать, что есть хоть одна душа на Западе, которой приятна ее компания. Однажды она рассмешила Вулфа. Только однажды, и не более того. При мысли об этом улыбка сошла с ее лица. Сейчас он хотел только одного: увидеть ее уходящей из его жизни.

— Не смотрите так мрачно, Рыжик… э-э… миссис Лоунтри, — быстро поправился Рейф.

— Называйте меня Рыжиком, — сказала она, вздохнув, — или Джессикой, или Джесси, если хотите.

— Спасибо.

— К чему благодарить? Если здесь никого не называют по фамилии, значит, в ходу будут прозвища и имена. Нужно ведь, в конце концов, как-то называть друг друга.

Улыбку на лице Рейфа сменило озабоченное выражение, когда он выглянул в окно. Он ощутил в душе холодок тревоги. Ему приходилось бывать во многих трущобах и иметь дело с самым различным сбродом. Сейчас он интуитивно почувствовал приближение опасности.

Толпа, обступившая фургон Лоунтри, состояла как раз из тех молодчиков, которые скопились в Каньон-Сити в ожидании открытия пути. Ими руководила страсть к золоту, которой они пока не могли дать выхода. Во время вынужденного бездействия они болтали о женщинах, которые ожидали их с раздвинутыми белоснежными бедрами, пьянствовали и задирали беззащитных людей.

Они вели себя все более разнузданно с каждым глотком из бутылки, ходившей по кругу. По пути в лавку Рейф уловил разговоры о потрясающих иностранных леди, о том, что они совсем по-особому ездят на лошадях — и на мужчинах. Рейф весьма сомневался в том, что мысли этих людей стали возвышенней после активного общения с бутылкой.

— Миссис Лоунтри…

— Слишком формально, — напомнила Джессика мягко.

Рейф снова взглянул в окно.

— Ладно, Рыжик. Не выходите к фургону, пока с вами не будет вашего мужа.

— Почему?

— Эти люди пьяны. Вряд ли они могут сейчас общаться с приличными женщинами.

— Я понимаю, — вздохнула Джессика. — В любом случае мне нужно сделать еще несколько покупок.

Рейф молча проводил ее к прилавку с товарами.

— Вы не поможете мне? — попросила она. — Я никогда не покупала готовую одежду. Этот размер мне подойдет?

Рейф с сомнением посмотрел на джинсы, которые она взяла в руки.

— Мэм, вряд ли ваш муж просунет в них свою руку, не то что ногу.

Она улыбнулась.

— Я имею в виду себя, а не мужа.

Рейф странно крякнул, сравнивая изделие из грубой ткани с тем, что было на ней; платье, даже помятое в дороге, отличалось как качеством материи, так и фасоном.

— Этот материал слишком груб для вас, — сказал он просто.

Джессика искоса взглянула на Рейфа и поняла, что он не шутит. Он и вправду считал ее слишком изнеженной.

— Вы удивитесь, если узнаете, насколько я на самом деле выносливая, — мягко возразила она.

Встряхнув джинсы, Джессика приложила их к талии. Штанины оказались на полу.

— Немножко не подходят!

Она положила джинсы на место и стала искать меньший размер. Вскоре она нашла пару, сшитую скорее для мальчика, а не для мужчины. Примерила. Они были слишком свободны в талии и явно тесны в бедрах. Но это были самые маленькие из джинсов.

— Подержите их, пожалуйста, — попросила она, протягивая джинсы Рейфу.

Он молча взял их и стал с удивлением наблюдать, как Джессика роется среди рубашек, пытаясь найти маленький размер. Он еще продолжал снисходительно улыбаться, когда почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной. Он повернулся и увидел Вулфа Лоунтри, который недружелюбно глядел на него.

— Рейф, как вы думаете… ой, хорошо, что ты вернулся, — сказала Джессика, протягивая рубашку Вулфу. — Что ты думаешь вот об этой?

— Слишком мала.

Отрывистая фраза Вулфа заставила Джессику поднять голову. Она взглянула на него и почувствовала гнев, который готов был выплеснуться наружу.

— Я думала, что она, наоборот, слишком велика, — пробормотала Джессика, прикладывая рукав к руке.

Внезапно Вулф осознал, что Джессика покупала одежду для себя.

— Ваша милость, у нас одежды как раз столько, чтобы увезти ее на двух вьючных лошадях. В любом случае я не позволю тебе ходить, вырядившись на манер девки из салуна.

Он взял джинсы из рук Рейфа и бросил их на стол, затем повернулся к Джессике.

— Тебе удалось купить товары из списка?

— Да.

Несмотря на румянец на щеках, голос Джессики звучал корректно. Вулф, однако, не поддержал ее тона.

— Твои причуды никогда не кончатся. — Он взял рубашку у Джессики и отправил ее вслед за джинсами.

Ее глаза сузились до ледяных щелок, когда она взглянула на суровое лицо Вулфа.

— Я приведу лошадей из конюшни, — произнес он тоном, не терпящим возражений. — К тому времени тебе нужно подойти к фургону. Мальчик хозяина поможет тебе поднести покупки.

Мрачно взглянув на Рейфа, Вулф повернулся и вышел из лавки.

Рейф издал долгий, беззвучный вздох. Увидев мужа Джессики в темном, поношенном походном наряде, а не в городской одежде, Рейф убедился, что это действительно тот Вулф Лоунтри, полукровка, которого хорошо знали в горах. Он имел репутацию лучшего стрелка к западу от Миссисипи и человека, умеющего постоять за себя.

Не доходило слухов лишь о том, что Вулф Лоунтри отчаянно ревновал жену, но сейчас Рейф готов был шепнуть об этом на ухо любому олуху, который простодушно вздумал бы погреться в лучах ее улыбки.

— Мэм, — сказал Рейф, дотрагиваясь до верха шляпы. — Был рад.

— Не спешите! Вулф не так свиреп, как выглядит.

Рейф слегка улыбнулся.

— Думаю, вы правы. Он вдвое свирепей. Он озабочен тем, чтобы защитить вас. Я его не осуждаю. Будь у меня что-нибудь, что по ценности приближается к вашей улыбке, я бы тоже был свиреп.

Улыбка на лице Джессики вспыхнула и погасла. Когда Рейф повернулся, чтобы уйти, она тихо проговорила:

— Храни, вас бог, Рафаэль Моран.

Она произнесла имя на испанский лад, очень музыкально и элегантно. Рейф остановился, пораженный тем, как это красиво звучит.

— Откуда вы узнали, что мое полное имя — Рафаэль?

— Оно вам подходит. — Она почти невольно дотронулась до его рукава. — Берегите себя. Джентльмены редки в этом мире.

— Я не такой уж джентльмен. Но благодарю вас. Держитесь рядом с мужем… Совсем рядом… Этот город вызывает гадкое чувство. Он напоминает мне Сингапур или ад с грешниками.

Рейф снова дотронулся до шляпы и направился в ту часть лавки, где продавалась упряжь. Он взял в руки длинный, скрученный бич. Плавным, едва заметным движением левого запястья он проверил его прочность и гибкость. Двадцать пять футов тончайшей кожи извивались, словно живые, под его искусной рукой.

Вздохнув оттого, что потеряла приятного собеседника, Джессика отвернулась. Она бросила тоскливый взгляд на джинсы и рубашку, которые Вулф отверг, но не сделала попытки вновь вернуться к ним. Она до сих пор была в шоке от того примитивного собственнического чувства, которое продемонстрировал муж. Ей хотелось объяснить Вулфу, что нет причины для ревности, что она готова за один только добрый взгляд Вулфа отдать недельную доброту Рейфа.

В то же время даже малая толика доброты, даже от незнакомца — это лучше, чем ничего.

Джессика вернулась к прилавку, где продавались товары, указанные в списке, узнала, что Вулф уже заплатил за покупки, и дождалась долговязого мальчика-подростка, который должен был их упаковать. Дело двигалось бы гораздо быстрее, если бы парнишка смотрел на то, что делает, а не на рыжий локон, выбившийся у нее из-под шляпы. Шелковистый блеск завитка чаровал паренька, равно как мягкий иностранный акцент.

— Все готово? — спросила наконец Джессика.

Увидев, что его взгляд перехватили, парнишка покраснел до корней плохо подстриженных волос.

— Простите, мэм. Я никогда не думал, что в жизни есть такие люди, как в сказках, которые мне читала мама.

— Очень мило с твоей стороны, — сказала Джессика, пряча улыбку. Это нескрываемое простодушное восхищение было как бальзам для множества ран, причиненных гневом Вулфа. — Давай я подержу дверь. У тебя слишком много пакетов.

Джессика открыла дверь, подхватила падавший пакет и подобрала юбки над щиколотками, чтобы не испачкать их грязью и навозом на улице. Она посмотрела в обе стороны и едва успела увернуться, когда по улице с немыслимой скоростью проскакал всадник, улюлюкая и размахивая, словно шпагой, пустой бутылкой. Одновременно он беспрерывно палил из своего шестизарядного револьвера. Зрелище было бы более впечатляющим, если бы лошадь не остановилась вдруг на полном скаку и всадник не полетел бы через ее голову в навозную жижу.

— Будьте осторожны, мэм, — предупредил паренек. — Город стал очень неспокойным, с тех пор как здесь прозвучало слово «золото».

— Золото?

— Где-то в горах. В районе Сан-Хуана.

— Мы как раз туда и направляемся.

— Я так и думал.

— Почему?

— Ваш муж платил чистым золотом, — просто объяснил парнишка. — Купил лошадей на конском дворе тоже, за золото… Это слово пронеслось здесь, словно лесной пожар.

Когда они приблизились к фургону, парнишка неуверенно посмотрел на Джессику.

— Скажите вашему мужу, чтобы он поостерегся, мэм. Я слышал, что Вулф Лоунтри отличный боец, но он один. Мне очень не хотелось бы, чтобы такая славная леди попала в беду.

Джессика посмотрела на светло-коричневые брови паренька и подумала, что во многих отношениях он был старше, чем ей показалось с первого взгляда. Видимо, жизнь в пограничной полосе рано взрослит человека. Парнишке было, по крайней мере, лет на шесть меньше, чем ей, но он вполне зрело рассуждал о суровости жизни.

— Спасибо, — поблагодарила она мягко. — Вулф постарается.

— Так что у нас тут? — послышался чей-то грубый голос, заглушивший фразу Джессики. — Так, шикарная одежда для городишки вроде этого. Шикарно хорошенькая девчонка, это точно… Ну-ка, подойди сюда, конфетка… Старик Ральф желает посмотреть на тебя.

Джессика словно не слышала стоящего у тыльной стороны фургона мужчину, на котором была куртка для верховой езды и забрызганные грязью брюки.

— Положи пакеты в заднюю часть фургона, — сказала она парнишке.

Говоря это, она забралась на сиденье. Под прикрытием широких юбок она нащупала кнут.

— Мэм, — нерешительно произнес парнишка. Его лицо побледнело, голос был напряжен.

— Спасибо. Теперь возвращайся в магазин.

Она ободряюще улыбнулась парнишке, желая поскорее выпроводить его из зловещей толпы вокруг фургона.

— Иди, пожалуйста. Мой муж скоро придет сюда. Может быть, ты узнаешь, что его задерживает?

— Да, мэм!

Ральф протянул руку, но парнишка юркнул в сторону, уклонившись от руки. Он помчался к конюшне, разбрасывая комья грязи на бесу.

Джессика до боли сжала рукоятку кнута. Она сидела, спокойно глядя на горизонт, как будто была одна. Однако громогласные комментарии свидетельствовали об обратном. Слышать их ей совершенно не хотелось.

Тяжелая, грязная рука коснулась ее юбки.

— Господи, я не трогал рукой такой мягкой материи со времен Атланты… А под низом еще мягче.

Несколько человек громко засмеялись. Смех был грубый и противный, как уличная грязь.

Немногочисленные горожане, достаточно смелые, чтобы пройти мимо гудящего салуна на Главной улице, видели, что происходит, однако вмешиваться не решались. Восемь человек возле фургона были основательно вооружены и пьяны, и справиться с ними было непросто. Они выглядели весьма грозной бандой.

К тому же Джессика в глазах горожан была всего лишь женой полукровки. Это было не слишком хорошей рекомендацией для пограничного города, где полагали, что индейцы ничем не лучше шелудивых собак.

— Говорят, что на ней шелковое нижнее белье, — выкрикнул один из мужчин.

Рука Ральфа дернула Джессику за край юбки.

— Так что, конфетка, ты-таки да или ты-таки нет?

Этот перл остроумия вызвал взрыв такого хохота, что один из мужчин едва удержался на ногах и вынужден был привалиться к фургону.

— Ну-ка, — сказал Ральф, — покажи парням краешек ножки.

Джессика продолжала сидеть неподвижно, устремив взгляд вдаль.

— Ты смотри на меня, когда я с тобой говорю, — рявкнул он. — Любая шлюха, которая спит с полукровкой, должна быть благодарна, что белый человек хотя бы дотронется до нее.

Когда Джессика почувствовала, что мужская рука пытается поднять край ее юбки, она высвободила кнут и ударила рукояткой по переносице Ральфа изо всех своих маленьких сил. Заорав от злости и боли, Ральф отпустил юбку и схватился за лицо. Между его пальцами показалась кровь. Прежде чем Джессика успела повернуться к другим нападающим, Ральф схватил ее за запястье, пытаясь сдернуть с сиденья.

Раздался звук, похожий на пистолетный выстрел, на который наложился чей-то дикий вопль. Рука на запястье Джессики разжалась. Уголком глаза она увидела, что к ней бежит Рейф, с невероятным искусством размахивая гибким бичом Его левая рука едва шевелилась, а бич словно стлался перед ним. Снова раздался резкий звук. Шляпа у одного из нападающих подпрыгнула вверх и приземлилась в грязь, развалившись надвое.

Внезапно стоявшие стали суетливо шарить руками под куртками.

— У них оружие! — закричала что было сил Джессика.

Она сильно ударила кнутом ближайшего мужчину, но было ясно, что этим дело не кончится. Пятеро других были здоровы и невредимы, а из салуна бежали еще четверо, и все были вооружены.

— Ложись! — заорал Рейф.

Но Джессика не обратила внимания на этот крик, потому что работала кнутом.

Бич Рейфа просвистел опять, но на этот раз он очень мягко обмотался вокруг талии Джессики. А вот рывок Рейфа отнюдь не был мягким. Словно из катапульты, ее выбросило из фургона прямо ему в руки. Зажатая между стенкой фургона и огромным телом Рейфа, Джессика не могла во всех деталях наблюдать за ходом развернувшейся баталии.

То, что она увидела, поразило ее. Вулф появился на улице около конюшни ярдах в двухстах. Он на ходу стрелял в нападавших, мгновенно вгоняя в патронник новый патрон. Пули прямо-таки свистели вокруг фургона. Этот град огня заставил всех залечь.

По-видимому, жизнь нападающим спасло лишь то, что Джессика находилась в центре побоища.

— Черт побери, этот человек умеет стрелять, — сказал Рейф с уважением.

В стрельбе наступила пауза.

— Джесси! — завопил Вулф

— Все в порядке! — откликнулась она.

— На вашем месте, ребятки, — проговорил Рейф спокойным тоном, — я бы постарался отползти по этой грязи как можно дальше, пока Лоунтри перезаряжает.

Тем временем Вулф сменил ружье на карабин и вновь открыл огонь. Лежащие мужчины во всю длину распластались на земле. У них была возможность оценить совет Рейфа.

— Забирайтесь в фургон, мэм, — сказал Рейф.

Джессика схватилась за деревянный выступ.

Рейф отступил назад, чтобы видеть всех мужчин.

— Опустите головы вниз, ребятки, иначе потеряете их.

Это было единственное, что он сказал. Бич в его руке задвигался, как живой. Он безостановочно хлестал поверженных мужчин, сбивал с них шляпы, бил по пальцам, если те норовили достать спрятанное оружие. Сейчас не было слышно громких, как пистолетные выстрелы, хлопков, слышалось лишь шипенье, когда кожа бича «ласкала» кожу человека.

Один из мужчин застонал и перекрестился.

— Хорошая идея, — одобрительно произнес Рейф. — Никогда не поздно для человека приобщиться к религии.

К фургону подбежал Вулф с карабином в руке. За ним мальчик из лавки нес незаряженное ружье. Вулф поочередно подходил к перепуганным мужчинам, переворачивая их ботинком и запоминая лица. Они таращились на него, понимая, что были на волосок от смерти.

Когда Вулф запомнил последнего, он отступил назад.

— Если я увижу кого-нибудь из вас возле моей жены — убью!

Джессика посмотрела на Вулфа — и у нее не возникло сомнения относительно его слов. И хотя она пыталась убедить себя, что эта угроза приводит ее в ужас, никакого ужаса она не испытывала. Она понимала, что могли сделать с ней эти опустившиеся до скотского состояния люди, для которых существовал лишь ее пол.

— Считаю до десяти, — сказал Вулф, заряжая карабин. Вроде бы нейтральный тон его звучал более грозно, чем крик. — Если кто-то окажется на виду, когда я закончу счет, буду стрелять. Один… Два… Три… Четыре…

Мужчины отчаянно выкарабкивались из грязи, поднимались на ноги и, спотыкаясь, разбегались по улице. Многие из них хромали, у некоторых бездействовала рука. Один вообще остался лежать в грязи.

Джессика почему-то не удивилась, что лежал тот, кто назывался Ральфом. Он был мертв. Не был этим удивлен и Рейф. Он поднял взгляд от неподвижно лежащего мужчины и кивнул Вулфу.

— Хорошая работа, Лоунтри. Вы подтвердили свою репутацию. Но вы один, а до Кэла путь далек.

Взгляд темно-синих глаз Вулфа, который он бросил на Рейфа, загоняя в патронник патрон, трудно было назвать дружелюбным.

— Какое вам дело, черт возьми, куда мы держим путь?


9


— Рейф — брат образца добродетели, — быстро проговорила Джессика, становясь между двумя мужчинами. Напряженную паузу первым нарушил Вулф.

— Брат Виллоу? — спросил он, глядя поверх головы Джессики на красавца-блондина.

Рейф кивнул.

В лице Вулфа, еще не остывшего от жара баталии, произошла легкая перемена. Пошла на убыль агрессивность, которую он, можно сказать, источал из-за того, что Рейф стоял так близко к Джессике, Некоторое время Вулф внимательно рассматривал гиганта. Наконец медленно кивнул.

— Я должен был догадаться, — сказал Вулф. — Та же манера растягивать слова, тот же цвет волос, тот же кошачий разрез глаз. — Он в первый раз улыбнулся Рейфу, спустил с боевого взвода карабин и протянул правую руку. — Хотя, конечно, Виллоу посимпатичнее.

— Надеюсь, что так. — Рейф широко улыбнулся и пожал протянутую руку. — Думаю, вам не раз приходилось слышать, что вы не просто великолепный стрелок, вы сущий дьявол с ружьем.

Джессика облегченно смотрела на их рукопожатие. Когда до этого она видела, как Рейф и Вулф пожирали друг друга глазами, словно уже были врагами, она испытала такое ощущение, будто по ее нервам скребли ножом.

— Пожалуй, вы тоже показали себя дьяволом, — признал Вулф, помогая Джессике взобраться в фургон. — Кто бы мог подумать, что можно так владеть бичом! Никогда не видел ничего подобного! Вы погонщик?

— Я джакару, помимо всего прочего. По-австралийски — погонщик коров. Там у них применяют вот такие бичи и собак для охраны. — Рейф помолчал, затем прибавил: — Обычно я путешествую один, но подозреваю, что мы едем в одно и то же место, а слишком многие знают о натуральном золоте в вашем кошельке.

Вулф неторопливо кивнул.

— Я тоже обычно путешествую один, но с Джессикой… — Он передернул плечами. — По правде говоря, я бы хотел, чтобы Калеб или Рено были поблизости. Я был бы рад иметь надежного человека за спиной.

— Одного вы имеете.

— Надеюсь, что это так. — Вулф широко улыбнулся. — Взбирайтесь наверх, Рейф Моран, и — добро пожаловать!

Вулф повернулся к мальчику из лавки, который подбежал с инкрустированным золотом ружьем.

— Господи-боже, мистер, я сроду не видал, чтобы вот так стреляли!.. И чтобы вот так бичом, — тараторил парнишка, поворачиваясь к Рейфу. — Тут и в черта можно поверить.

— Лучше верь в бога, — сказал Рейф. — У черта хватает своих слуг.

Вулф выудил неровный золотой самородок из кожаного кошелька.

— Спасибо, что прибежал за мной на конюшню. Если когда-то понадобится помощь, позови Вулфа Лоунтри. Примчусь мигом. Можешь рассчитывать на меня.

Парнишка вспыхнул.

— Не надо платить мне, мистер. Я очень боялся за леди.

— Мы все за нее боимся.

Джессика скользнула взглядом по Вулфу, затем тепло улыбнулась мальчику.

— Дружок! — окликнул его Рейф негромко.

Парнишка оторвал взгляд от Джессики. Рейф бросил ему тяжелую серебряную монету. Тот ловко поймал ее.

— Позаботься, чтобы кто-то прочитал молитву над покойником, — сказал Рейф, указывая кнутом на мертвого мужчину. — Слишком поздно, чтобы исправить, но мне говорили, что бессмертная душа откликается на добро, а наш бог — всепрощающий бог.

— А священник Кормэн говорит по-другому, — пробормотал парнишка, прикидывая на руке вес монеты.

— Выбери священника получше, — сухо посоветовал Рейф. — Жизнь достаточно тяжела и без стервятников в черных рясах, что каркают над тобой.

Парнишка хихикнул:

— Да, сэр.

Новая монета сверкнула в воздухе и снова была поймана; парнишка с широкой улыбкой спрятал ее в карман. Он быстро зашагал по улице по направлению к лавке — он горел желанием рассказать о своем приключении соседям, которые наблюдали за происходящим из-за запертых дверей.

Сиденье фургона качнулось и заскрипело, когда Вулф взгромоздился на него. Джессика подхватила вожжи и кнут, намереваясь, видимо, немедленно пуститься в путь. Вулф поднял черные брови в немом вопросе.

— В салуне были еще люди, — сказала она просто.

Вулф украдкой бросил взгляд на здание, кивнул и начал перезаряжать ружье, одновременно отодвигаясь, чтобы освободить место для Рейфа. Сиденье закачалось и заскрипело, громко жалуясь на то, как ему трудно выдерживать двух громадных мужчин.

— Если вы обращаетесь со стадом хотя бы наполовину так здорово, как с бичом, Кэл решит, что он умер и попал в рай, — сказал Вулф, пока Джессика поворачивала лошадь к конюшне. — У него индейцы и один освобожденный раб ухаживают за табунами, и Рено помогает ему, когда не занят поисками золота, но Кэлу всегда не хватает рабочих рук. Когда придет пора весеннего отела, вы ему будете очень кстати.

— Рено? — Рейф оторвал взгляд от бича, который продолжал с рассеянным видом очищать и скручивать. — Не тот ли это третий человек, который знает Сан-Хуан как свои пять пальцев? Вы и Калеб — двое первых, так мне говорили.

— Рено знает страну лучше меня. Ему знаком каждый уголок… Я подозреваю, что Рено известен вам под другим именем, — сказал Вулф, явно предвкушая удовольствие.

— Разве? — с характерным произношением, растягивая слово, переспросил Рейф.

— Метью Моран, — изрек, словно выстрелил, Вулф.

Было видно, как обрадовался Рейф.

— Мэт? Он жив-здоров? В последнем своем письме он намекал, что попал в какую-то серьезную передрягу.

— У Рено сейчас все отлично… если бы не его дурацкая тяга к золоту.

— Вроде как у меня дурацкая тяга к дальним странам, — широко улыбнулся Рейф. — Ах, черт возьми!.. — Он оборвал себя, вспомнив о присутствии Джессики.

Вулф еле заметно улыбнулся.

— Так бывает со всеми, пока не находится такая жена, как Виллоу.

В воздухе просвистел кнут и щелкнул по крупу буланой, тянущей фургон. Рейф бросил сочувственный взгляд на Джессику.

— Или как ваша жена… Вы очень хорошо правите, мадам.

Вулф прищурился, его лицо утратило расслабленное выражение. Рейф почувствовал, как напрягся человек, сидящий рядом с ним на узком сиденье.

— Дело в том, что бродяга вроде меня, — продолжал Рейф невозмутимым тоном, бросив на Вулфа спокойный взгляд, — может просто любоваться красивыми вещами, не стремясь ими завладеть. Обладание связывает человека по рукам и ногам. Самое красивое для меня — тот восход, которого я еще не видел.

С видимым усилием Вулф преодолел свой гнев. Злиться нелепо — Рейф всего лишь сказал добрые слова о Джессике. Но разумно это или нет — все будет продолжаться до тех пор, пока Джессика не образумится и не согласится на развод, чтобы избавить их обоих от этой двусмысленной ситуации.

А пока что Вулф постоянно пытался сохранить самообладание, но это было все труднее с каждой ночью, с каждым днем, с каждой минутой, проведенной в обществе девушки, которой он никогда не обладал, никогда не будет и не может обладать. Его возбуждение в любую минуту готово было вылиться гневом.

— Вы очень добры, — сказала Джессика Рейфу, также чувствуя напряжение Вулфа. — Но никто не может сравниться с образцом… э-э… с Виллоу. Мне предстоит очень здорово поработать над собой, чтобы стать хорошей женой на западный манер.

Рейф нахмурился.

— Вы слишком деликатно сложены, чтобы переносить все эти трудности.

— У вас есть много общего с моим мужем. Вы оба измеряете силу мышцами.

— По вполне веским причинам, — пробормотал Вулф.

— По необоснованным причинам, — возразила Джессика. — Цветы — нежные, хрупкие и, стало быть, слабые в вашем мужском представлении. Тем не менее я скажу вам, великолепные и сильные мужчины, что буря, которая сокрушает могучий дуб, не страшна фиалкам, живущим у его подножья.

Рейф быстро отвернулся, пытаясь скрыть изумление метким ответом Джессики. Он в раздумье взглянул на Вулфа, покачал головой и доброжелательно улыбнулся.

— Она побила нас, Вулф.

Вулф хмыкнул и в последний раз оглядел грязную улицу. Никого не было видно. Вулф надеялся, что этим все и закончится.

— Я так понимаю, что вы хотите видеть Виллоу? — спросил Вулф, вновь обращаясь к великану-блондину, который смотрел на него с симпатией и нескрываемым удивлением.

— Вообще-то я стал разыскивать Мэта, но услышал об одной леди из Вирджинии, которая поехала в прошлом году на розыски своего, как она называла, «мужа» — Метью Морана, прихватив пять арабских скакунов. — Рейф пожал плечами. — Я подумал, что это могла быть только Вилли. Она — единственная девушка, у которой хватит смелости отправиться одной через дикую страну, чтобы найти брата, которого она не видела несколько лет.

Лицо Вулфа тягчилось, он слегка улыбнулся.

— Это Виллоу… После того как ее отлили, форму разбили и выбросили.

Рейф заметил и тепло в голосе Вулфа, и тень, пробежавшую по лицу Джессики. Он приподнял шляпу, пригладил светлые волосы рукой, рывком водрузил шляпу снова на голову и поинтересовался, насколько ревнив Калеб Блэк.

— Похоже, вы знаете Виллоу достаточно хорошо, — сказал Рейф Вулфу через некоторое время.

— Достаточно хорошо.

— А Кэла?

Лишь сейчас Вулф уловил направление мыслей Рейфа. Он еле заметно улыбнулся.

— Кэл — лучший друг, который когда-либо был у меня. Он такой же большой, как вы, в нем есть что-то от гранитной скалы, он похож на молнию с ружьем, и он любит Виллоу с такой силой и нежностью, которую трудно ожидать от такого сурового человека, как Калеб Блэк.

Рейф приподнял брови.

— А Виллоу?

— Она отвечает ему тем же. Их любовь можно, кажется, потрогать. Когда видишь их вместе, понимаешь: бог знал, что делал, когда создал мужчину и женщину и отдал им землю для их детей.

Джессика уловила убежденность и затаенную тоску в голосе Вулфа. Она не знала, рыдать ей или кричать от его преклонения перед женой своего лучшего друга.

Вулф не заметил напряженного, строгого рта Джессики. Все его внимание было направлено на Рейфа, который обдумь вал то, что Вулф сказал, а также то, что не было произнесено. Наконец Рейф вздохнул и пошевелился, отчего сиденье жалобно заскрипело.

— Рад слышать это, — признался Рейф. — Вилли была такая неженка. Я всегда боялся, что жизнь сломает ее, разобьет на мелкие кусочки.

— Жизнь сломает образец добродетели? — зло усмехнулась Джессика, останавливая лошадь у платной конюшни. — Я сомневаюсь в этом, Рафаэль. Жизнь подавится совершенствами Виллоу.

Произнеся это, Джессика затолкнула кнут в футляр. Когда она подняла голову, Вулф смотрел на нее с затаенным интересом, пытаясь определить степень ее гнева. Внезапно она поняла, что все эти восторги — просто один из способов ее уязвить. И все же она не могла ни остановить потока слов, ни уменьшить убийственную медоточивость в голосе.

— Не пора ли нам, вместо того чтобы петь гимны образцу добродетели, отправиться в путь? — спросила Джессика. — Мы заставляем жителей города нервничать.


— Это самая отвратительная экипировка, которую я когда-либо видел, — сказал Рейф, пуская свою лошадь рядом с Джессикой, — а я кое-что повидал в своей бродячей жизни.

Несмотря на смертельную усталость, Джессика распрямилась в дамском седле и благодарно посмотрела на Рейфа. Он отвлек ее от мыслей о несносном ветре.

Всадников окружали громадные горы, вершины которых были закрыты свинцовыми облаками. Поднимаясь вверх, они как бы возвращались в зиму. Ветер вырывал клочья снега из облаков и сбивал из них сплошную белую завесу. Он хищно набрасывался на снег на земле, поднимал в воздух льдинки, превращая их в колючую терку, которая ранила незащищенную кожу.

А хуже всего было то, что ветер голосил и стонал, словно старался вывести Джессику из душевного равновесия и напомнить о ночных кошмарах.

— А в Австралии нет дамских седел? — быстро спросила Джессика, не в силах больше выносить ни этот неуемный ветер, ни собственные мысли.

— Я не видел их, но я и белых женщин почти не видел. — Рейф искоса взглянул на нее. — Мне кажется что это крайне неудобная штука.

Стиснув зубы и подавляя стон, Джессика попыталась разместить свои объемистые юбки так, чтобы изменить позу и хоть немного отдохнуть.

— Если на спокойной лошади по равнине и недолго — это вполне приемлемо.

— Но у старика Туспота такая рысь, которая способна вытрясти всю мелочь из кармана, — закончил Рейф за Джессику. — Мы едем по шестнадцать часов уже три дня, и вы так измотались, что, я боюсь, скоро солнце будет просвечивать сквозь вас.

Метель кружила, завывала и гнала колючие льдинки с перевала впереди.

— Я не думаю, что появление солнца создаст большие трудности, — чуть улыбнувшись, ответила Джессика.

— Все равно, когда Вулф возвратится из разведки, я предложу разбить сегодня лагерь пораньше.

— Нет! — Джессика вздрогнула от суровости ее собственного голоса. — Я не желаю быть причиной каких-либо задержек, — добавила она чуть мягче. — Я сильнее, чем кажусь. Правда же.

— Я знаю.

Она бросила на Рейфа недоверчивый взгляд.

— Это действительно так, — сказал он. — Я и цента бы не поставил на то, что вы выдержите даже первый день, тем более второй… Но если вы не отдохнете сейчас, завтра вас придется просто привязать к этому дурацкому седлу

— Это как раз то, что Вулфу подойдет. Мы должны достичь Великого Водораздела до прихода настоящего шторма.

Сквозь щетину легкой бронзовой бороды было видно, как Рейф поджал губы. Он знал, что именно гнало Вулфа. Они обнаружили следы других путешественников, которые направлялись тем же путем к Великому Водоразделу За последние шесть часов они обошли стороной места, где те разбили лагерь в преддверии надвигающегося шторма. Но чем ближе к перевалу, тем больше шансов столкнуться

— Золотая лихорадка, — пробормотал Рейф. — Хуже холеры.

— Я сомневаюсь. Я видела, как холера прошла по деревне, словно коса по пшеничному полю, не оставив ни одного взрослого, чтобы похоронить мертвых… В живых осталась только кучка плачущих детишек…

Он посмотрел на нее, снова пораженный ее рассказом.

— Вы были одной из них…

Она кивнула.

— Тогда мне было девять лет.

— Боже милостивый, — пробормотал он. — Как же вы выжили?

Джессика устало улыбнулась.

— Я же говорю: я не такая слабая, как это кажется.

— Я надеюсь, что так, — прямо сказал Рейф. — Иначе вам не одолеть перевал. Эти горы такие же суровые, как и те, которые я видел в Южной Америке, и намного хуже того, что может предложить Австралия.

— А все же эти горы притягивают вас.

Рейф помолчал, удивленный проницательностью Джессики.

— Я об этом не думал, но вы правы. Они на отличку от всех гор, которые я видел. Выше господа и скупее дьявола, а какая красота и в горах, и в долинах.

Он медленно продолжал:

— У меня странное чувство, что где-то здесь находится хижина, которую я никогда не видел, женщина, которую никогда не знал, и они ждут меня, чтобы встретить теплом и добрым словом.

— Вы хороший человек, Рафаэль Моран, — сказала Джессика глухо, обуреваемая каким-то горестно-сладостным чувством. — Я надеюсь, что вы найдете их.

Рейф взглянул на Джессику. Его глаза были серые, как облака. Ее грусть казалась прямо-таки осязаемой и такой же огромной, как усталость, о которой свидетельствовали ее поблекшие и напряженные губы.

Какое-то движение впереди по маршруту привлекло внимание Рейфа. Его рука быстро легла на приклад ружья. Из черно-белой мглы возникла лошадь. Та самая, которую Вулф купил в Каньон-Сити.

— Вулф едет, — сказал Рейф, опуская ружье в чехол у седла.

Джессика кивнула. Она почувствовала, что впадает в какое-то оцепенение, что случалось с ней, когда она переставала контролировать себя.

Рейф про себя решил, что он обязательно предложит разбить лагерь пораньше, если Вулф не сделает это первым. Но Вулфу было не до того — он прямо-таки излучал тревогу Прежде чем он успел заговорить, Рейф понял, что раннего бивака не будет.

— На перевале идет снег, — сообщил Вулф лаконично. — Если мы не проскочим сейчас, нам придется устраивать лагерь до того времени, пока перевал не откроется снова. Это будет неделя или больше. А сейчас… Было бы опасно, даже если не зажигать огня. Тем более опасно с костром.

— Холодный бивак? — спросил Рейф. — А впереди есть еще люди?

Вулф лишь кивнул.

— Они видели вас?

— Нет. — Вулф залез в сумку у седла и извлек коробку с патронами. — Возьмите вправо, после того как минуете ручей, обойдите базу на гребне и ждите меня в лесу на другой стороне.

Он без предупреждения бросил в сторону Рейфа коробку, которую тот поймал, невероятно быстро высвободив руку Вулф улыбнулся.

— Сразу видно, что вы с Рено братья. У вас самые быстрые руки, которые я когда-либо видел, за исключением, может быть, Кэла. — Улыбка Вулфа погасла. — Как обращаетесь с большим ружьем?

— Лучше, чем многие, но гораздо хуже вас.

— Возьмите карабин у Джессики. Прицепите его к седлу Рейф наклонился, вынул карабин из чехла Джессики, проверил оружие легкими, точными движениями человека, хорошо знакомого с делом.

— А как вы?

— В тысяче футов от их лагеря есть холм. Я смогу наблюдать за ними и за вами одновременно. Если они начнут движение, я буду стрелять. Некоторые намерены идти мимо. Я накрою всех девятерых, прежде чем они спрячутся.

Белесая бровь Рейфа поднялась, когда он понял, что Вулф готов при необходимости убить людей из засады.

— Вы знаете этих ребят? — спросил Рейф.

— Случалось сталкиваться с некоторыми на остановке дилижанса

Джессика тихонько ахнула.

Рейф посмотрел на нее, затем на Вулфа.

— Понятно. В таком случае буду рад вам помочь.

Вулф слегка улыбнулся.

Если я пропущу его, поищите человека с коричневыми обвисшими усами. Он на черной лошади. На нем серая кавалерийская накидка. На поясе у него пистолет, и я не рекомендовал бы вам ждать, пока он его пустит в ход.

— Ваш приятель? — сухо поинтересовался Рейф.

— Никогда его не встречал. Но Кэл убил его близнеца-брата, Рено — другого брата, а я — пару кузнецов вместе с другими членами банды.

— Напали на участок? — задал еще вопрос Рейф.

— Собирались, но вначале захватили Виллоу. Это была последняя ошибка, которую они совершили.

Рейф прищурил глаза

— Не давайте Джерико Слейтеру передышки, — продолжал Вулф. — На фоне этих Слейтеров налетчики из Квантрила просто ягнята. Если он узнает, что Рено ваш брат, он непременно убьет вас

— Я обязательный человек, — сказал Рейф спокойно. — Если кто-то желает умереть и просит моей помощи, я помогу ему в этом.

Уголки рта Вулфа приподнялись.

— Думаю, что это так… Дайте мне пятнадцать минут, чтобы занять позицию. И следите за ледяными пятнами впереди

Когда он повернул лошадь, Джессика внезапно окликнула его:

— Вулф!

Он остановился и посмотрел через плечо.

— Я… — Ее голос упал. Она сделала неопределенный жест рукой. — Будь осторожен

Он кивнул, вновь натянул поводья и пустил лошадь тихой рысью.

Через пятнадцать минут за ним двинулись Джессика и Рейф. Она напряженно сидела в седле, прислушиваясь, нет ли выстрелов Но слышны были только шорох ледяной пыли да завывание ветра. Тот звук, от которого ей всегиа хотелось кричать. Но надо было держать себя в руках.

Минуты шли медленно и мучительно. Джессика была даже рада тряской выматывающей рыси Туспота, потому что это как-то отвлекало ее. Рейф молчал Она тоже не пыталась затевать разговор. Они обошли кряж, поросший пихтами и елями. Деревья были темно-зелеными, почти черными. По оврагам росли стройные, с белой корой осины. Они стояли совсем голые, не было даже почек, потому что весна еще не дошла по высокогорья.

В те редкие мгновения, когда ветер стихал, было видно, как серебряный пар выходил из лошадиных ноздрей. Животным было тяжело, дорога все время шла в гору. Из-под недавно выпавшего снега тускло поблескивали ледяные прогалины, усложнявшие и без того нелегкий путь.

Когда Рейф и Джессика обогнули кряж, пересекли по ляну и подошли к лесу, Вулф уже ожидал их там. Сердце у Джессики забилось, когда она увидела смуглое лицо Вулфа и ощутила его присутствие, его мужскую силу. К ней вновь — и притом как-то совсем по-особому — пришло осознание того, насколько ее муж красив. Ему шел дорожный костюм. Ему подходили эти суровые горы. В его крепких руках инкрустированное золотом оружие смотрелось не изящной вещицей, а грозным оружием, и таковым оно было на самом деле.

И сам Вулф выглядел тем человеком, которым и был в действительности: рожденным для этой дикой страны, отнюдь не для атласа и парчи. И Джессика поняла это так же непреложно, как и то, что она любит Вулфа таким, каким он был. Всегда любила и всегда будет любить.

— Они не видели нас, — сказал Вулф. — Поглощены пьянкой и игрой в карты. Джерико обдерет их до завтра почище, чем собачьи зубы.

— Здоров играть в карты? — спросил Рейф.

— Играть с ним — все равно что с самим дьяволом.

Вулф снова шел впереди, за ним следовал Туспот и вьючные лошади. Рейф пропустил их ярдов на сто вперед. Он был замыкающим маленького отряда. У него на седле находился карабин Джессики, и он ехал, внимательно прислушиваясь к звукам сзади.

Джессика почувствовала, как на ее тело накатила серая волна омертвляющего изнеможения. Она тяжело осела в седло. Она ничего не видела, лишь чувствовала, что дорога становится круче и тяжелее. Все силы уходили на то, чтобы удержаться в седле в вертикальном положении.

Когда Туспот поскользнулся на ледяной прогалине и припал на колени, она инстинктивно пыталась ухватиться за выступ седла, но запоздала. Ее бросило вперед, Туспот дернулся, пытаясь восстановить равновесие. Это окончательно решило дело. Она слетела на покрытый снегом склон и, кувыркаясь, покатилась вниз.

Когда лошадь оступилась, Джессика вскрикнула — этот негромкий возглас и услышал Вулф. Он резко повернулся в седле и увидел, как Джессика приземлялась головой в сугроб на склоне. К тому времени, когда он повернул свою лошадь и подоспел к Туспоту, Джессика уже врезалась в заросли ольшаника и остановилась. Вулф, не задумываясь, пришпорил лошадь и направил ее вниз по склону, где Джессика лежала без движения.

— Джесси!

Откликнулось только эхо. Он спрыгнул с седла, пробежал последние несколько футов и с разгону опустился на колени перед ней.

— Джесси? Ты жива?!

Она не отвечала.

— Ответь мне, малышка. — Дрожащими пальцами он отгреб снег от ее лица, в котором появились какие-то признаки жизни. — Ничего страшного, что ты упала… Снег мягкий и глубокий, камней нигде нет, Джесси…

Нежные пальцы стряхнули снег с ее бровей и ресниц, казавшихся темными на фоне побледневшего лица.

— Ты не могла ушибиться, малышка! Да поможет бог, ты не могла… Поднимайся, Джесси!..

Джессика застонала и попыталась сесть. Она наполовину приподнялась, но что-то дернуло ее сзади — это были оказавшиеся под ней ее косы, и она снова упала. Ошеломленная падением, она была не в состоянии что-либо понять и машинально повторила попытку с тем же результатом.

Вулф подхватил ее, не позволив упасть в третий раз.

— Спокойно, Джесси… Из-за своих кос ты снова оказалась на коротком поводке.

— Вулф? — спросила она как-то неуверенно. — Это на самом деле ты?

Аквамариновые глаза уставились на Вулфа, и дрожащие холодные пальцы Джессики коснулись его щек.

— Да, эльф, это на самом деле я.

Когда Вулф понял, что все обошлось благополучно, это подействовало на него как шампанское. Ему вдруг показалось настолько забавным, что Джессика снова оказалась жертвой своих длинных волос, что он начал хохотать.

— Ты прямо как воздушный змей с длинным красным хвостом который за все цепляется.

Он вспоминал и смеялся, продолжая стряхивать с нее снег.

Эти звуки, как пощечина, окончательно привели Джессику в сознание. Она попыталась вырваться из его рук, но не смогла. Хотя Вулфа сотрясал смех, он поставил ее на ноги так же легко, как если бы поднял седло.

Для Джессики это оказалось последней каплей. Страх, гнев, боль, усталость — все это породило в ней дикую ярость. Она не раздумывала и не колебалась, она просто схватилась за охотничий нож Вулфа, который висел в чехле у него на поясе. Ее движение было настолько неожиданным и мгновенным, что, прежде чем он успел что-то сообразить, расчехленный нож оказался у нее в руке. Со скоростью змеи, бросающейся на жертву, он схватил ее за запястье.

— Что ты собираешься делать? — строго спросил Вулф.

Рот Джессики искривился так, словно она хотела зарычать. Она рванулась, тщетно пытаясь высвободить запястье

— Джесси! Какого черта!.. Или это падение окончательно лишило тебя разума?!

Джессика судорожно вздохнула. Она была измучена, она замерзла, при каждом движении боль отдавалась в правой лодыжке; но более всего ее душила злоба к человеку, который испытывал удовольствие при виде ее неудач.

— Отпусти меня!

Откровенная ярость в голосе Джессики не оставила и следа от веселья и смеха Вулфа.

— Отпущу, если скажешь, что ты собираешься делать с ножом, — обещал он

Пока Джессика молча смотрела на Вулфа, она успела сделать три глубоких вдоха Наконец она взглянула на нож в своей руке, словно удивившись этому Когда она снова подняла взгляд, в ее глазах нельзя было обнаружить ни тепла, ни доброты

— Мои волосы, — сказала она кратко

— Что?

— Собираюсь отрезать эти проклятые волосы.

Он приподнял черные брови

— Если ты будешь действовать с такой скоростью, ты можешь по ошибке перерезать себе горло.

Или ему — и отнюдь не по ошибке.

Но никто из них вслух этого не произнес А тем временем Вулф вынул нож из пальцев Джессики, что подлило масла в горнило ее гнева

— Ты ублюдок, — задохнулась она.

Он слегка улыбнулся.

— Продолжайте, ваша милость.

— Ты ведешь себя так, как и подобает рожденному от случайной связи. Используешь меня как судомойку, не желая видеть моих стараний, да еще издеваешься над моей болью, когда меня сбросила лошадь, потому что я засыпаю от усталости в седле… Ты — выродок!

Лицо Вулфа осталось бесстрастным.

— Скажи слово — и ты свободна. Вы знаете это слово, ваша милость. Произнесите его!

Спокойствие овладело Джессикой, сила и воля вернулись к ней и сделали черты ее лица строгими и суровыми.

— Муж-ж-ж-ж…

Слово прозвучало, словно шипение, а улыбка была холоднее окружающего снега.

— А вот это вопрос, — сказал Вулф сдержанно. — Я твой муж, но ты мне не жена.

— Я предлагаю решение: катись ты в преисподнюю! Там ты увидишь массу страданий — это тебе по душе до такой степени, что ты прямо-таки лопнешь от смеха и умрешь второй раз. И тогда ты освободишься от меня, муж! И не раньше!!!

Джессика повернулась и стала карабкаться вверх по крутому склону. Вулф наблюдал за ней, и слабая улыбка, в которой едва ли можно было отыскать удовлетворение или радость, кривила его губы.

Каждая клеточка души и тела Джессики источала беспредельную ярость. Он видел ее разной, но такой — никогда. Маленькая утонченная аристократка демонстрировала темперамент, подобный пламени, таящемуся в ее волосах.

Вулф не смог удержаться от того, чтобы не задать себе вопрос: придет ли она на ложе к мужчине хотя бы с малой толикой той страсти, которую она только что проявила в гневе? Мысль о том, что он сам мог бы оказаться тем мужчиной и вкусить от чувственности Джессики, вызвала быструю непроизвольную реакцию в теле Вулфа, что привело его в смятение.

Проклиная свою мужскую зависимость от девушки, которая пожелала ему оказаться в преисподней, Вулф отвел глаза от Джессики, давая себе возможность успокоиться. Он почти всегда был в состоянии полувозбуждения, когда находился рядом с ней, и привык к этому. Но напряжение, став привычкой, не перестало быть болезненным.

Когда Вулф снова посмотрел вверх, он увидел, что Джессика споткнулась. Поначалу он подумал, что эта неловкость — результат ее гнева. Но затем он увидел, с каким трудом она вставала на ноги, после чего сделала два шага и упала опять. Что-то случилось с ее правой ногой.

— Подожди, Джесси! — крикнул Вулф. — Я помогу тебе!

Джессика не сочла нужным даже оглянуться. Не прекратила она и свое неуклюжее карабканье по крутому склону.

Пробормотав проклятье, Вулф зачехлил нож и вскочил в седло. Он направил кобылу вверх по склону. Не останавливаясь, он подхватил Джессику и посадил ее боком перед собой. Когда лошадь достигла вершины, он остановился.

— Садись верхом впереди меня, — сказал он коротко.

При этом он поднял Джессику над шоколадной гривой лошади. Юбка для езды имела разрез, что дало возможность Джессике сесть верхом в большом седле. Соприкосновение тел тотчас же отозвалось в теле Вулфа, вновь вызвав желание. Дыхание у Вулфа участилось, и он в сердцах произнес про себя несколько слов, которые никогда не произносил в присутствии женщин

— Оставайся в седле, — голос его был строг.

Джессика не отвечала, но и не пыталась слезть с лошади Вулф соскочил справа от лошади и протянул руку к обутой в ботинок ноге, выглядывающей из-под заснеженного края платья

— Где болит?

Джессика взглянула на Вулфа. Ей было нетрудно это сделать.

Даже сидя на лошади, она не очень возвышалась над ним. Не было у нее также и его силы. У нее не было ничего, кроме уверенности, что она скорее умрет, чем вернется к роли маркера у игрального стола, на котором разыгрываются аристократические браки.

Она скорее умрет, чем станет жить так, как ее мать.

Кошмары прошлого и настоящего переплелись в сознании Джессики, и сердце ее сжалось. Она поняла со всей определенностью, что Вулф никогда не примет этот брак; он станет лишь еще более жестоким и настойчивым в своих усилиях изгнать ее.

«Ты проклянешь день, когда обманом завлекла меня в этот брак. Есть вещи и похуже, чем ласки дикаря. И о них ты тоже непременно узнаешь».

Сейчас, пусть и слишком поздно, Джессика поверила Вулфу. Пусть и слишком поздно, но она поняла, что впредь ничто не встанет между ней и ветром.

— Где болит? — нетерпеливо переспросил Вулф.

— Нигде.

Вулф резко поднял голову. Он никогда раньше не слышал от Джессики такого тона, такого неэмоционального и немузыкального звука. И такими же были ее слова.

— Я видел, как ты хромала.

— Не имеет значения.

Вспышка раздражения в глазах Вулфа сменилась беспокойством.

— Джесси!

Погруженная в размышления, связанные со своими ужасными открытиями, Джессика не слышала Вулфа и не реагировала на его обращение. Он поколебался, затем стал ощупывать мягкую кожу ботинка Джессики. Ему показалось, что она дернулась, когда он нажал на лодыжку, но уверенности у него не было.

— Ты можешь ехать? — спросил ой, отступая назад.

— Я еду…

В словах Джессики не было поддразнивания, а была лишь констатация факта, ибо в тот момент она сидела на лошади.

— Джесси, что с тобой?

Она смотрела мимо него, сквозь него, видя только пустоту, слыша низкий, торжествующий крик ветра.

Быстро, даже раздраженно, Вулф подтянул выше правое стремя. Однако приспособить его так, чтобы доставала изящная ступня, он не мог.

— Ах ты… — раздражаясь, крепко выругался Вулф.

Если Джессика и слышала его, она ничего не сказала.

Порыв ветра донес звук конского топота. Вулф поднял голову, увидел появившийся силуэт Рейфа и вернулся к стремени, чтобы опустить его до прежнего положения.

Тропа, по которой проехал Рейф, поведала ему обо всех происшедших событиях. Он видел лошадь Джессики, упавшую на колени, девушку, летевшую кувырком по склону, глубокие следы кобылы Вулфа, скачущей вниз… Бледное лицо Джессики и сурово сжатый рот Вулфа досказали остальное, хотя оставались вопросы.

— Она повредила что-либо? — спросил Рейф.

— У нее болит лодыжка, но гордость не позволяет ей принять помощь.

Рейф взглянул на Джессику. Она не заметила его взгляда. Как не замечала ничего вообще. Ее оцепенелость заставила Рейфа в тревоге прищуриться. Ему уже случалось видеть людей в таком состоянии, до которого их доводили либо боль, либо голод, либо война.

— Она выдохлась, — сказал Рейф. — Позади, в миле отсюда, была хорошая площадка для бивака.

Снова закружила метель, закрыв белой пеленой холодную

землю.

— Мы едем через Великий Водораздел. — Вулф сел в седло позади Джессики. — Проследите, чтобы Туспот не потерялся. Вьючные лошади приучены следовать за ним.

Пришпорив лошадь, он пустил ее рысью. Мужская рука обвилась вокруг Джессики, придерживая ее. Ее тело напряглось, но она не издала ни звука. Она все глубже уходила в себя, ища выхода из западни, в которую она вовлекла себя и Вулфа

Она не придумала ничего, кроме того, что нужно терпеть и затем снова терпеть.

«Я не могу».

И молиться, чтобы Вулф изменился, потому что у нее нет сил выносить его жестокость.

«Я не могу. Надо. Я должна быть сильной. Всего лишь немного. Несколько минут».

Минуты прошли.

«Еще несколько минут».

Когда и эти минуты канули в вечность, Джессика попросила себя потерпеть еще несколько минут, затем еще несколько, пока не прошли полчаса, час, затем два часа… три…

Медленно-медленно она превозмогала себя, училась одна, без Вулфа в качестве талисмана, выживать среди ветра, приносящего кошмары и мрачные, мучительные воспоминания.


10


— Вулф, не могу поверить, что это ты! Калеб говорил, что перевалы были под снегом после бури.

При звуках грудного контральто, принадлежавшего Виллоу, губы Джессики горестно сжались. Это нужно было предвидеть: образцово-добродетельная жена обладала красивым голосом. С мрачным лицом Джессика ожидала, когда же она сможет увидеть этот эталон совершенства; однако, хотя Виллоу и отошла на шаг от двери, ее еще скрывала густая тень крыльца

— Представь себе, это я, — ответил Вулф, широко улыбаясь. Он спешился, в два прыжка преодолел разделяющее их расстояние и раскрыл руки для объятий — И привез тебе подарок!

— Видеть тебя — уже большой подарок, — сказала она, смеясь и протягивая вперед руки.

Нескрываемая нежность в голосе и лице Виллоу была под стать радости Вулфа, заключившего ее в дружеское объятие. Ревность, смешанная с отчаянием, пронзила Джессику, и это поразило ее, ибо она полагала, что впредь ее будет волновать лишь черный ветер.

«У меня был бы шанс остаться с Вулфом, если бы не эта противная ходячая добродетель».

Джессика напряженно вглядывалась в густую тень крыльца, но ей удалось разглядеть лишь изящные руки Виллоу, обвитые вокруг Вулфа.

«Конечно же, она красива, — думала Джессика. — Красива, как этот обширный луг, и совершенна, как эти горы, увенчанные льдом…»

Расстроенная Джессика огляделась. На фоне мрака, который все более сгущался в ее душе, забирал краски из ее жизни, подобно тому как опускающаяся ночь постепенно лишает красок уходящий день, окружающая красота лишь раздражала ее.

— Иди и встречай свой подарок, — сказал Вулф, продолжая улыбаться Виллоу, но уже отпустив ее.

— Встречать подарок?

— Угу…

Мурлыкающий звук, который издал Вулф, был Для Джессики как удар кнута. Она думала, что никогда не сможет испытать большую ярость и большее отчаянье, чем в тот день, когда они ехали через Великий Водораздел. Она ошибалась. Кажется, для нее стало привычным ошибаться там, где дело касалось Вулфа.

«Чтоб этой чертовой ходячей добродетели корчиться в муках в преисподней!»

…И Виллоу шагнула на яркий солнечный свет. Из груди Джессики вырвалось сдавленное восклицание. Виллоу не нужно было дожидаться ада. Он уже глубоко вонзил свои острые когти в ее тело. Виллоу была на последнем месяце беременности, она несла в своем округлившемся чреве младенца, который разорвет ее, когда соблаговолит появиться на свет.

«Господи милостивый, помоги ей в трудный час!»

Эта нечаянная немая молитва была глубже и сильнее ревности. Джессика не могла испытывать радость от мучений Виллоу. Как не могла отныне ненавидеть ее. Более того, Джессика была полна сочувствия к женщине, которой уготовлена судьба корчиться от боли и молить о пощаде; вот она, женская судьба, в том цикле, который ведет начало от мужского посева и завершается нечеловеческими мучениями при родах. И всюду царил черный ветер, который шептал недобрые пророчества новой жертве, осужденной на страшные муки…

Сейчас, когда она осознала, что ожидало Виллоу, звуки ее смеха и голоса причиняли Джессике невыносимую боль. Она сострадательно наблюдала, как Виллоу ухватилась для поддержки за руку Вулфа, ступая по неровной почве двора, где сквозь пятна снега и грязи уже пробивалась трава.

Когда Виллоу прошла мимо Туспота, она взглянула на Джессику с любопытством и мгновенно вспыхнувшей улыбкой, которой предлагала свою дружбу. Джессика вернула улыбку, но Вулф не остановился и даже не взглянул на нее.

— Вулф? — спросила Виллоу, дергая его за рукав.

— Твой подарок дальше.

Расплывшись в улыбке, Рейф спрыгнул на землю. Когда он снял шляпу, солнце осветило его светло-золотые волосы, которые были точно такого же цвета, как и у самой Виллоу

Виллоу сначала уставилась на него, потом радостно и удивленно вскрикнула и начала смеяться, бесконечно повторяя имя Рейфа. Рейф сгреб ее в охапку и долго держал в объятиях, нашептывая какие-то слова, слышные только ей одной. Наконец он отпустил ее и смахнул счастливые слезы, которые текли по его лицу.

— Ну, я тебе скажу, Вилли, ты превратилась в настоящую женщину! Как мне рассказывал Вулф, ты отхватила себе отличного мужика. — Рейф сделал паузу, затем добавил: — И ясно, как божий день, что мужская сила у него есть.

Виллоу закраснелась и стукнула своего старшего братца в мощную грудь.

— Стыд какой!.. Ты не должен был замечать!

— Это все равно, что не заметить гору… Когда собираешься сделать меня дядей?

— Через несколько недель. — Она улыбнулась своему громадному брату. — Господи, Рейф! Как же я рада видеть тебя! Не могу дождаться, когда Калеб и Мэт вернутся с северного луга.

— Я тоже не в силах ждать. Я поскачу к ним, как только развьючим животных.

Виллоу взяла Рейфа за руку и проговорила:

— Я почти боюсь отпускать тебя… Надо же, годы прошли! — Она потерлась щекой о его руки и вздохнула. — А теперь познакомь меня со своей женой. Она красива, но я другого и не ожидала. У тебя всегда было чутье к красоте, будь то женщины или пейзаж.

— Рыжик красива, в этом ты абсолютно права, — согласился Рейф, — но она жена Вулфа, а не моя.

Открыв рот, Виллоу повернулась и уставилась на Вулфа. Все вопросы, которые она собралась задать, остались невысказанными, когда она увидела холодные темно-синие глаза.

Отказавшись от вопросов, Виллоу повернулась к девушке, элегантно восседавшей в дамском седле. У нее были нежные, как у эльфа, черты лица, глаза цвета морской волны и волосы, скрытое пламя которых играло и норовило вырваться наружу при каждом легком повороте ее тела. Ее выездной наряд видывал виды, однако модные линии и тонкая ткань красноречиво свидетельствовали о богатстве.

И вдруг Виллоу осенило:

— Леди Джессика Чартерис?

— Теперь уже нет. Меня зовут Джессика Лоунтри. Или Джесси.

— Или Рыжик? — невинно спросила Виллоу

— Или Рыжик, — согласилась Джессика, чуть улыбнувшись Рейфу. — Мне сказали, что на Западе принято давать прозвища.

— Слезайте и входите в дом. Вы, наверное, измучены… Я помню свою первую поездку через Великий Водораздел. Если бы не Калеб, а бы не одолела его. Калеб под конец тащил меня на руках.

— Мы добирались легким путем, — сказал Вулф. — У леди Джессики нет ни твоих сил, ни твоей способности приспосабливаться к условиям.

Виллоу вопросительно взглянула на Вулфа, удивившись скрипучести его голоса.

— Я не согласна, — возразила она спокойно. — Всякий, кто проехал через горы в дамском седле, сильнее меня.

Вулф только крякнул и ничего не ответил.

Джессика стала осторожно спускаться с лошади. Прежде чем она перенесла тяжесть на правую ногу, Рейф поддержал ее за талию, пока она не опустила левую.

— Я бы справилась сама, — сказала Джессика глухим голосом, — но благодарю вас.

Только Виллоу заметила мгновенную искру гнева у Вулфа, которую он сразу погасил, и только она обратила внимание на еле заметное, непроизвольное движение, которое он сделал по направлению к Джессике, когда та начала слезать с лошади.

— Не стоит искушать судьбу, — сказал Рейф. — Ваша лодыжка еще не вполне зажила.

— А что случилось? — спросила Виллоу.

— Она упала, — лаконично ответил Вулф.

— Ничего страшного, — уточнила Джессика. — Просто синяк… Пустяки.

— Вовсе не пустяки. — Виллоу видела, как напряглось лицо Джессики. — Входите и садитесь. Я приготовлю вам чай.

— Чай? — Джессика казалась удивленной. — Вы действительно пьете чай?

Виллоу засмеялась.

— Это пошло со времени последнего визита Вулфа. Он единственный, кто пьет его.

Джессика бросила полный недоумения и упрека взгляд на Вулфа. Как часто она мечтала о живительной и ароматной чашке чая!

— Но мы пьем только кофе, — прозвучал ее слабый голос.

— На Западе все пьют только кофе. Ты хотела стать женой человека с Запада. Помнишь?

В словах Вулфа ощущался холодный упрек. Рейф прищурился и что-то пробормотал себе под нос. Однако вслух он не сказал ничего. Он и Вулф имели молчаливый уговор, когда дело касалось Джессики: ответственность за нее нес Вулф. Рейф не понимал, какие мотивы двигали Вулфом, хотя был уверен, что Вулф не был жесток от природы.

Виллоу также испытывала недоумение. Взглянув на Вулфа, она взяла Джессику за руку.

— Пойдемте со мной.

— Но вначале мне нужно позаботиться о своей лошади, — возразила Джессика

— Пусть это сделает Вулф.

— Западные жены сами заботятся о своих лошадях. Они их чистят, седлают, взнуздывают, иначе…

— Иди в дом, — перебил ее Вулф. — Я присмотрю за твоей лошадью.

— Я надеюсь, — сказала Виллоу не без яда. — Джесси проделала такой же путь, как ты, а сил у нее втрое меньше. Да еще это смехотворное дамское седло… Хотела бы я посмотреть, как бы ты выглядел, если бы проделал в нем весь путь… Скажи честно, Вулф, что такое в тебя вселилось?

Джессика с удивлением увидела красные пятна на скулах Вулфа, когда он повернулся и повел лошадей к конюшне. Виллоу взяла Джессику за руку и увлекла за собой.

— Я никогда не умела как следует заваривать чай, — призналась Виллоу, твердой рукой ведя к крыльцу ту, которую признала подругой. — Вот вы сейчас мне и покажете.

— Образцовая женщина, которая не умеет заваривать чай, — удивилась Джессика. — Это невероятно! Это в голове не укладывается! — Она покачала головой. — Просто удивительно!

— А кто вам сказал, что я образцовая женщина?

— Я сама, — призналась Джессика. — При полной поддержке Вулфа.

— Господи боже мой! За что ж меня так?

— По сравнению со мной вы образец.

Глаза Виллоу как-то задорно сверкнули.

— У вас была длинная и трудная дорога. Наверное, она и подействовала на вас так… Не говоря уж о Вулфе… Я никогда не видела его таким колючим.

— Может, чашка чая поможет, — вздохнула, сама того не замечая, Джессика.

Виллоу в ответ произнесла нечто вроде того, что, если дать ему по мягкому месту, это поможет больше.

— Добродетельные женщины не могут позволять себе таких мыслей.

Карие глаза Виллоу вновь загадочно сверкнули, и она разразилась смехом.

— Возможно. И возможно, что добродетельных жен и не вынуждают думать таким образом.

Передняя дверь открылась и закрылась. Мужчины более не могли слышать, о чем шел разговор, но догадывались, что его предметом были манеры Вулфа.

Или их отсутствие…

Через несколько минут Вулф закончил развьючивать лошадь и издал продолжительный вздох. Услышав это, Рейф улыбнулся.

— Я вижу, замужество нисколько не укоротило язычок Вилли, — сказал Рейф, ослабляя подпругу. — Она может забодать человека, если вознамерится. Единственное, что она делает лучше, — это бисквиты.

Вулф крякнул.

— Конечно, — продолжал Рейф, снимая седло с лошади, — если человеку что-то принадлежит, он с этим не церемонится.

Вулф хотел было возразить Рейфу, но тут же отвернулся. С седлом на одном плече и спальным мешком на другом Рейф вышел из конюшни.

Глубоко вздохнув, Вулф огромным усилием воли обуздал свой гнев. Он привез Джессику на ранчо именно для того, чтобы убедить ее, насколько она непригодна для роли жены американца, а отнюдь не для того, чтобы демонстрировать, насколько он суров к ней. Получилось наоборот. Он уже понял это.

Как понял он и то, что его план заставить Джессику дать развод работает. Медленно, но верно, день за днем, час за часом, минута за минутой уменьшалась ее уверенность в том, что она выиграет у Вулфа битву характеров.

«Я не устану быть твоей женой.

Нет, ты устанешь».

С каждым вздохом Джессики они все ближе подходили к тому моменту, когда она вынуждена будет признать свое поражение и освободить обоих от жестокой ловушки — брака, которого не должно было быть.

Вулф надеялся, что Джессика сдастся скоро. Очень скоро. Потому что он не знал, сколько еще сможет мучить своего эльфа. Он никогда не ощущал чужую боль так сильно, как сейчас. Это было гораздо хуже, чем причинять боль себе, потому что свою боль он давно научился преодолевать. С тех самых пор, когда понял, что для многих его индейская кровь поставила его вне рамок цивилизованного общества. «Дикарь…»

Но не было сил перенести боль, которую Вулф причинял Джессике. Но когда боль перейдет предел, Джессика прервет этот фиктивный брак между аристократкой и полукровкой-индейцем.

Ничто из этих горестных размышлений не отражалось на лице Вулфа, когда он занимался лошадьми, или позднее, когда он вошел в дом и обнаружил, что Джессика спит в роскошной спальне. При рассеянном дневном свете, который просачивался сквозь муслиновые шторы, она казалась почти воздушной. И сейчас, когда она спала, непреклонная воля, которая удивительным образом таилась под этой нежной оболочкой, никак не проявляла себя, и не было даже намека на твердость, которая скрывалась за этими утонченными чертами.

Вулф задумчиво смотрел на прозрачную кожу Джессики и темные круги под глазами. Сейчас он не мог даже представить себе, чтобы у нее хватило сил встать или, более того, бросить вызов ему, когда гораздо более сильные мужчины уже давно признали бы партию проигранной.

Невольно ему на ум пришло воспоминание. Холодный весенний день и разлив реки. На куче мусора голубоглазый волчонок с переломанной спиной. Рыча, он ощетинился на Вулфа, готовый защитить себя зубами, которые не знали ничего, кроме материнского молока. Он прокусил Вулфу руку до кости. Но Вулф все-таки убил его — убил сразу, чтобы прекратить мучения.

Усилием воли Вулф постарался отогнать это воспоминание и освободиться от холодка, который оно принесло. Он не собирался причинять физические страдания Джессике, а тем более убивать ее. Ловушка, в которую они оба попали, была не столь безысходной, как куча мусора, на которой пришлось убить волчонка. Она раскроется мгновенно, лишь только эти побледневшие уста произнесут всего одно слово.

Развод.

Вулф оторвал взгляд от Джессики и стал искать место, куда бы деть чемоданы и меховые одеяла, которые он принес. Дальний угол был бы подходящим, но он уже занят детской кроваткой. Рядом с ней находилась другая крошечная мебель, ожидающая появления на свет нового поколения Блэков.

Мысль о том, как бы он ожидал своего ребенка, пронзила Вулфа, словно молния, оставив после себя мрак. Он поставил чемоданы и повернулся, собираясь уйти. Проходя мимо кровати, он внезапно остановился, как будто что-то его задержало.

Джессика пошевелилась и передернулась от холода, который пока еще господствовал в доме. Все же, хоть ей и было холодно, она не проснулась. Она свернулась клубочком, словно понимая, что даже во сне должна рассчитывать только на собственное тепло, ибо никто о ней не позаботится.

«Джесси… Проклятье, что ты делаешь с нами? Отпусти меня, пока я не совершил что-нибудь такое, о чем нам придется жалеть до смертного одра…»

Мягкое меховое одеяло опустилось легко, как вздох, на Джессику. Вулф подтянул его до подбородка, полюбовался великолепием ее волос на фоне блестящего меха и бесшумно вышел из комнаты.


— Почему меня зовут Рено? — повторил он вопрос Джессики.

— Господи, — спохватилась Джессика, отрываясь от тарелки с аппетитной едой, приготовленной Виллоу. — Может быть, это бестактно с моей стороны — задавать такой вопрос? Я еще не очень хорошо знаю ваши обычаи.

Рено улыбнулся. Ярко сверкнули зубы на фоне черных усов, хотя и не столь ярко, как зеленые глаза, обрамленные такими густыми ресницами, которым позавидовала бы женщина. Как у Виллоу и Рейфа, глаза Рено были чуть раскосые, почти кошачьи. Но, в отличие от Виллоу, в Рено не было ничего женственного. Он был крупным и крепким, как Рейф.

И, подобно Рейфу, Рено был очарован нежным британским эльфом, чьи зеленые глаза сверкали, как изумруды, а правильный, несколько холодноватый английский акцент находился в противоречии с пламенем, которое пряталось в ее роскошных волосах.

— Рыжик, вы не сможете быть бестактной, даже если захотите.

Говоря это, Рено поглядывал на огромную корзину с бисквитами, которая совершала круг по периметру обеденного стола. Если он не проследит, Рейф может взять гораздо более того, что причитается на его долю.

— Некоторое время тому назад я искал золото в Сьерра-Неваде, — рассеянно рассказывал Рено. — Я встретил там старого француза. Ему не повезло с золотым участком, который назывался «Месть Рено» Чуть позже я встретил тех людей, которые позаимствовали у француза золото, и объяснил им, что старику оно нужно для внучек. Они некоторое время поразмышляли и вернули ему золото. После этого люди стали называть меня Рено.

Из груди Вулфа вырвался непонятный звук, он приложил салфетку к губам. Рядом Калеб подавился олениной. Джессике не требовалось видеть бесовские смешинки в янтарных глазах Калеба, чтобы понять: она так и не узнала подлинной истории о том, как Метью Моран превратился в Рено.

— А ну-ка, положи эти бисквиты, — проговорил Рено.

— Я совсем немножко взял, — отозвался Рейф.

— Через мой труп!

— Ну, как скажешь…

Джессика шлепнула несколько раз ладошкой по широкой спине мужа и одновременно спрятала лицо в салфетку, тоже давясь от смеха. Через некоторое время Калеб повернулся, поднес ладонь Виллоу к своим губам и поцеловал ее. Она бросила салфетку, переплела свои пальцы с пальцами Калеба, ее рука легла к нему на колено.

Муж и жена возобновили трапезу, но теперь каждый из них действовал лишь одной рукой.

— Передайте сюда бисквиты, ребята, — сказал Калеб. — На кухне есть еще.

Странное ощущение испытала Джессика, когда она уголком глаза взглянула на изящную ладонь Виллоу, которая покоилась в большой сильной руке Калеба. Чем больше она наблюдала, тем яснее понимала, что муж и жена испытывают друг к другу глубокую, невыразимую нежность. Несмотря на то что Виллоу была тяжелой в результате посягательств Калеба и не могла даже встать со стула самостоятельно, она смотрела на него как на ясное солнышко. Он смотрел на нее точно так же, и любовь светилась в его золотистых глазах.

И все-таки Калеб, по всей видимости, когда-то недостаточно любил Виллоу, поскольку позволил дать выход низменному желанию, отлично понимая, что неизбежным результатом этого будут страшные муки во время родов. У Калеба не было причин подвергать жену подобному риску. Не было ни титулов, ни богатства, чтобы все это передать наследникам. Тем не менее Виллоу была беременной. Джессику поражало и то, что Виллоу казалась вполне довольной своим состоянием.

Хмуря лоб, Джессика пыталась совместить опасность, связанную с беременностью Виллоу, с очевидной любовью Калеба к жене. Еще более трудно понять явную тягу Виллоу к человеку, который так мало считался с ее здоровьем и благополучием. Впрочем, Джессика не сомневалась в искренности чувств Виллоу. Она не ежилась от прикосновений мужа. Она скорее даже искала их, пересекая комнату для того, чтобы стать рядом с ним, когда он вечером растапливал камин.

— Ты уверен, что именно таким образом получил свою кличку? — спросил Вулф нейтральным тоном.

— Ну, довольно близко к этому, — ответил Рено.

— Близко, как небо от земли, — возразил Вулф.

Говоря это, Вулф, прежде чем передать корзину дальше, взял пригоршню бисквитов. Наблюдая в течение недели за тем, как два брата воруют друг у друга бисквиты, испеченные Виллоу, Вулф понял, что вначале их нужно хватать, а уж потом заботиться о хороших манерах.

— Насколько я знаком с этой историей, — продолжил Вулф, разламывая аппетитный бисквит, — старик-француз набрел на золотую жилу и стал разрабатывать ее. Когда дело подошло к концу, четыре человека ограбили старика, оставили его умирать и скрылись с его золотом.

Джессика заметила, с каким восхищением и симпатией рассказывал он о друге. Чувство товарищества между Вулфом и Рено было таким же явным и глубоким, как между Рено и Рейфом. Эти же чувства распространялись и на Калеба. Взаимное уважение было поразительным, потому что оно вытекало не из семейных отношений и не из социального положения, а было результатом взаимной оценки того, насколько каждый достоин дружбы.

— Ты нашел француза, выходил его, затем выследил грабителей, — рассказывал Вулф. — Ты вошел в салун, назвал их ворами, трусами и другими именами, которые не стоит произносить за обеденным столом, и потребовал, чтобы они вернули золото, взятое на участке «Месть Рено». Но вместо этого они схватились за оружие.

Когда Вулф перестал говорить, Джессика в нетерпении спросила:

— Так что же произошло?

Улыбка Вулфа была холодной и ясной, как лезвие ножа.

— Насколько я слышал, Рено подождал, пока они схватились за оружие и поволок их к выходу. Затем он рассердился. Первые два грабителя не успели даже вынуть свои револьверы из-за пояса. А двое других успели вынуть, но не успели выстрелить из них.

Джессика удивленно взглянула на Рено. Он наносил затейливый узор из меда на дымящийся бисквит, совершенно игнорируя беседу.

— После этого люди стали говорить о «Мести Рено» и о человеке, который был сущим дьяволом с шестизарядным револьвером, — завершил Вулф. — А через некоторое время стали говорить просто о человеке по имени Рено, который придет на помощь, если вам выпадет плохая карта в трудной игре. Говорили, что он не ищет драк, но не отступает, когда драка нашла его. Мне это было по душе, и тогда-то я и нашел Рено.

Когда Рено обернулся к Вулфу, чтобы что-то сказать, Джессика утащила бисквит с его тарелки. Увидев это, Рейф подмигнул и передал ей мед. Джессика улыбнулась и искоса взглянула на Рено. Она знала, что его быстрые зеленые глаза заметили маленькую покражу, как знала и то, что он мог бы в мгновение ока вернуть ее. Реакция Рено оказалась неожиданной и мгновенной.

— Передай мне бисквиты, — попросил он Рейфа. — Какой-то рыжий воришка украл их у меня.

— Она хочет спасти тебя от ожирения, — сказал Рейф вкрадчиво.

— Тогда пусть ест и твои тоже. Если ты еще немного поешь бисквитов Вилли, твою талию сможет обхватить только твой длиннющий бич.

Джессика посмотрела сперва на одного крепкого жилистого брата, затем на другого, ему под стать. Она приложила салфетку к губам, пытаясь скрыть смех, однако Рено заметил это и повернулся к ней.

— Вы надо мной смеетесь?

Высунувшись из-за салфетки, Джессика кивнула головой.

На лице Рено появилась улыбка.

— Дерзкая, прямо как ее волосы. Разве не так?

Руки Вулфа крепко сжали вилку, когда он увидел искрящиеся от счастья глаза Джессики. Он подумал, что Рено не преминул продемонстрировать, как он красив, а также показать свою доброту. Никто из братьев не тронет жену другого мужчины, тем более жену такого друга, как Вулф Лоунтри, и он знал это.

Однако, изо дня в день наблюдая живую реакцию Джессики на мужские поддразнивания, которые действовали на нее, как теплый дождь на цветок, он испытывал острое беспокойство. Он не помнил, когда в последний раз она обратилась к нему с блеском в глазах и улыбкой на устах.

«И так должно все остаться, — напомнил себе Вулф сурово. — Было так трудно делить с ней постель в течение последней недели. И если б она взглянула на меня и протянула мне руку…»

Он испытал приступ откровенного желания. Он сказал себе, что было глупо с его стороны не поселиться вместе с Рейфом и Рено в небольшой хижине, которая служила жилищем Калебу и Виллоу, пока не был построен нынешний дом. Если бы Вулф обосновался в хижине, он не лежал бы по ночам с открытыми глазами, прислушиваясь к легкому дыханию девушки, которая была совсем рядом, но никогда не касалась его.

И если бы Вулф находился в хижине, до него не долетало бы невнятное бормотание Джессики и приглушенные крики, он не наблюдал бы неверные движения ее тела, когда она боролась с кошмарами, которые приходили к ней каждую ночь, пробуждая ее и его.

«— Что это, Джесси?

— Ничего. Я не помню.

— Дьявольщина, что так пугает тебя?

— Я глупая, мой лорд, но я не такая дура. Я не дам тебе больше оружия против самой себя».

И они лежали рядом, оба напряженные и страдающие от бессонницы, прислушиваясь к ветру, который стонал над землей, где шла битва между зимой и весной.


— Рыбалка? — полюбопытствовала Джессика, отрываясь от штопки. — Я правильно поняла, что речь идет о ловле форели?

Калеб и Вулф сидели за обеденным столом, изучая нарисованную Калебом карту, на которой было отмечено, где пасутся табуны мустангов. Калеб оторвался от карты и взглянул на Джессику, которая чинила платье Виллоу при свете лампы.

— Вам нравится ловить рыбу? — спросил Калеб.

— Нет, не нравится, — ответила она невозмутимо. — Я обожаю рыбную ловлю. Я готова босиком идти до ручья, где плещется форель.

— Это правда, — подтвердил Вулф. — Она может заниматься этим даже в штормовой вечер, когда остальные ведут беседы у костра.

— Почему же ты не сказал об этом раньше? — обратился Калеб к Вулфу. — Есть хорошие ручьи поблизости, в которых водится форель.

— Пока еще рано для форели выходить из зимней спячки.

— Но не в Колумбине. Там много теплых родников, которые питают ручей, и их вода доходит гораздо дальше, чем в других реках.

— Правда? — встрепенулась Джессика.

— Правда, — улыбнулся Калеб.

Джессика отложила работу и бросилась в спальню. Вернулась она со множеством коробочек.

— Как выглядят насекомые, живущие вдоль ручья? — спросила она с воодушевлением, раскрывая коробочки и выставляя их на обеденный стол перед мужчинами. Внутри коробочек находились крохотные, аккуратно пришпиленные мушки. — Они светлые или темные, большие или маленькие, яркие или тусклые?

— Всякие.

Она недоуменно взглянула на Калеба.

— Всякие?

Он серьезно кивнул.

— Они светлые и темные, большие и маленькие, яркие и тусклые.

— Калеб, перестань дразнить Джессику, — подала голос Виллоу из задней части дома.

— Но у меня это хорошо получается!

Джессика попыталась сдержать улыбку, но не смогла. Калеб действительно вполне преуспел в этом искусстве.

Ветер с шумом захлопнул заднюю дверь, затем из кухни в гостиную вошла Виллоу. Мокрый снег поблескивал на шерстяной шали, которую она набрасывала, выходя в туалет.

Она стряхнула шаль и повесила ее на крючок, сознавая, что шаль скоро понадобится снова, хотя ей очень не хотелось всякий раз испытывать силу холодного весеннего ветра. Однако с каждым днем она вынуждена была все чаще посещать продуваемый ветром туалет.

— Джесси хватает подшучиваний со стороны моих братьев, — продолжила Виллоу, слегка зевнув. — Почему бы тебе вместо этого не начать защищать ее?

— Это забота Вулфа, — заявил Калеб, бросая на Вулфа взгляд. — Да поможет бог тому человеку, который станет на его пути.

Ответный взгляд Вулфа был бесстрастен.

Улыбка Калеба была невеселой. Как ни старался Вулф скрывать свое раздражение по поводу того, что красавцы-братья постоянно покровительствовали Джессике, Калеб чувствовал, что под внешним спокойствием Вулфа кроется жгучая ревность. Калеб был бы рад как-то помочь Вулфу, но он не понимал, почему тот был столь суров к молодой жене.

— Я не имею ничего против поддразниваний Рейфа и Рено, — сказала Джессика, когда Виллоу явилась в гостиной. — У меня никогда не было братьев или сестер. Я не могла и представить себе, что это так здорово.

— Ни сестер, ни братьев? — переспросила удивленно Виллоу. — Бедняжка! Как же вам было одиноко!

Джессика мгновение поколебалась, затем пожала плечами.

— Я любила бродить вдоль залива и по лесу…

— Не могу себе представить, чтобы был лишь один ребенок, — сказала Виллоу, качая головой. — Я хочу, чтобы дом был полон детей.

— Наверное, многие женщины так думают, пока не перенесут роды.

Затаенный ужас в ее голосе породил тишину, которая длилась и углублялась, пока Джессика не поняла своей ошибки и не сменила тему, обезоруживающе улыбнувшись:

— Вы любите ловить рыбу, Виллоу?

— У нас в семье рыбак Калеб. Он в этом силен.

Калеб искоса бросил на Виллоу ленивый взгляд и загадочно улыбнулся. Хотя не было сказано ни слова, щеки жены предательски зарделись.

— Я везучий рыбак, — подтвердил он. — Хотя проявляю мало интереса к удочкам и наживкам.

— Мало интереса? — удивилась Джессика. — А что же вы применяете? Сети или ловушки? Или вы охотитесь, как эскимосы, с помощью копья?

Калеб покачал головой.

— Ничего подобного.

— Как же вы тогда ловите рыбу?

— Терпением, хитростью и голыми руками.

Он погасил улыбку, увидев, насколько сильно заполыхали щеки Виллоу. В его золотистых глазах сверкнула откровенная мужская чувственность, что удивило Джессику; до этого момента она не думала о Калебе как об особо страстном мужчине. Она заблуждалась. Когда он посмотрел на жену, в его глазах можно было прочесть желание, которое не скрывали даже полуопущенные веки.

— Понимаете, — неторопливо объяснял Калеб, — форель любит, чтобы ее всю огладили. Поэтому она выбирает место для обитания в быстром течении. Так, кажется, душка? Она лежит там, бедняга, дрожит, ждет момента, когда…

Виллоу прикрыла мужу рот рукой, не дав ему закончить фразу.

— Калеб Винслоу Блэк, если бы ты не был слишком большим, я бы положила тебя поперек колена и научила хорошим манерам.

Смеясь, Калеб быстро отвернул голову в сторону, пытаясь освободиться от рук Виллоу. Полагая, что никто не заметит, он просунул кончик языка между двумя ее пальцами, лаская чувствительную кожу.

Но Джессика увидела тайную ласку, как и перемену в характере улыбки Виллоу и мимолетное чувственное прикосновение ее пальца к его нижней губе. Нечто совсем земное и интимное пробежало как искра между мужчиной и женщиной; затем Калеб улыбнулся и, притянув Виллоу к себе, усадил на колени.

— Я слишком велик для твоих коленей, душка, а ты для моих как раз подходишь.

— Калеб…

Голос Виллоу угас. Она вспыхнула и посмотрела на двух находящихся в комнате людей.

— Тихо, — сказал негромко Калеб, прижимая щеку Виллоу к своему плечу. — Вулф и Джесси — муж и жена. Они не упадут в обморок, если увидят, что ты сидишь у меня на коленях.

Вздохнув, Виллоу расслабилась. Он усадил ее поудобнее, поцеловал в затылок и потянулся к коробкам с интригующими наборами мушек.

— Возможно, вам повезет вот с этой, — обратился он к Джессике, показывая ей нечто, напоминающее черного муравья. — У нас есть поденки и майские мухи, так что с помощью этой коробки можно наловить форели не на одну сковородку.

— А ручей, о котором вы говорили, далеко отсюда? — спросила Джессика.

Однако этот вопрос занимал ее лишь отчасти. Не меньше ее сейчас волновала мысль о различии между браком, как его понимала она, и женитьбой Виллоу и Калеба.

«Не потому ли Вулф недоволен нашей женитьбой? Может быть, он ожидал союза двух жизней, а не слияния титулов и богатств?»

— Колумбина недалеко отсюда, — ответил Калеб. — Вулф знает, как туда добраться.

— Спасибо, — быстро сказала Джессика, — если это близко, я отправлюсь туда сама.

— Черта с два ты туда отправишься, — возразил Вулф. — Если это тот ручей, который я имею в виду, то там зимует банда ютов. Они любят теплые источники не меньше форели.

Калеб кивнул.

— Есть там небольшой лагерь. Не больше трех или четырех семей. В основном старики, женщины и дети. У меня с ними никогда не было забот.

— И все же, — гнул свое Вулф, — ты отпустил охрану и недосчитался нескольких самых быстрых лошадей.

— Это заставляет человека быть бдительным, — вежливо согласился Калеб.

Вулф засмеялся.

— Тебе надо было стать воином.

— Он и есть, — проговорила Виллоу сонно. Она зевнула и еще теснее прижалась к мужу. — Если бы он им не был, я бы умерла год назад.

Виллоу взмахнула длинными ресницами янтарного цвета и вздохнула, удобно располагаясь на коленях мужа и позволяя всему остальному миру растаять в теплом мареве сна.

— Рено и Вулф помогли мне, — уточнил Калеб деловым тоном.

Виллоу не ответила. Она заснула. Калеб засмеялся и отвел назад светлый локон с ее виска.

— Ты прав в отношении лагеря, — сказал он негромко, обращаясь к Вулфу. — Он недалеко от самых удобных для форели участков. Но если ты будешь держать ружье под рукой, у тебя не будет проблем Юты знают Дерево Стоящее Одиноко. Ты для них легенда.

— Я думаю, что у Вулфа есть более важные дела, чем наблюдать, как я буду прочесывать ручей, — заметила Джессика тихо.

— Это точно, — согласился Вулф.

Калеб посмотрел на Джессику, затем перевел взгляд на Вулфа и прикусил язык, не дав вырваться поспешным словам. Калеб не знал, в чем заключались проблемы между Джессикой и Вулфом, но в том, что они существовали, у него сомнений не было. Обычно сдержанный, сейчас Вулф нередко вспыхивал без особого повода. Днями работал как одержимый и, судя по виду, и ночью не знал ни отдыха ни покоя. Джессика выглядела не лучше. Когда десять дней назад они приехали, она была измотана долгой и трудной дорогой. Сейчас она казалась все такой же уставшей.

— Чепуха, — твердо сказал Калеб. — Это пойдет на пользу Вулфу. Он работает за двоих.

— Глупости, — возразил Вулф. — Присматривать за жеребыми кобылами — это не работа, а удовольствие.

— А копать колодцы, прочищать родники, ограждать заборами обрывы и тупиковые каньоны, заготовлять дрова…

— Я не возражаю против этого, — не поддавался Вулф, отмахиваясь от слов Калеба.

— Потише, не разбудите Виллоу, — вмешалась Джессика, показывая обоим мужчинам два ряда ровных белых зубов. — В любом случае я не оставлю Виллоу одну, пока вы работаете вдали от дома. Младенец в любой момент может пожелать родиться. Виллоу и так ожидает много ужасного. Нельзя, чтобы она одна расхлебывала эту кашу.

— Придержи язык, — прервал ее Вулф холодно. — Не все так смотрят на роды, как ты.

— Не все, — так же холодно согласилась Джессика. — Только женщины.

— Довольно! — отрезал Вулф.

— Джессика права, — сказал внезапно Калеб. — Помоги нам господи, она правильно говорит об опасности… Когда я думаю о том, как умерла Бекки… — Выражение лица его изменилось при взгляде на женщину, которая так доверчиво спала на его руках. — Вилли — моя жизнь.

— Я не имела в виду… — прошептала Джессика, но этого никто не слышал.

Калеб встал, подняв Виллоу. Не говоря ни слова, он понес жену в спальню. Дверь, тихонько закрылась за ними.

Мокрый снег шуршал по стеклам окон, нарушая тишину, которая установилась с уходом Калеба. Заунывный голос ветра проникал в комнату, пробуждая в Джессике то, о чем она старалась забыть всю жизнь.

Она сжала кисти рук, так что заболели суставы; она старалась не поддаться страху, с которым жила столько времени, сколько помнила себя. Скрывать страх с каждым днем становилось все труднее. Скоро она услышит женский крик, которому будут аккомпанировать хищные завывания ветра.

Она не знала только, будет ли это голос Виллоу или ее собственный.


11


— Какой аккуратный, тонкий стежок! — восхищалась Виллоу, глядя, как Джессика вышивает затейливую букву Б на накидке для крещения. — Я мечтала этому научиться, когда была ребенком, но тогда у меня не хватило терпения, как и сейчас.

— Мне бы научиться бисквиты делать.

— Твое жаркое — замечательное, — похвалила ее Виллоу, подавляя улыбку.

— Съедобное, — поправила Джессика. — Да и то лишь благодаря тебе. Если бы ты не была моей наставницей, мое кулинарное искусство до сих пор вызывало бы интерес лишь у скунса. Ты проявила большое терпение.

— Мне очень приятно, что ты рядом. После смерти матери возле меня не было женщины, с которой можно отвести душу.

Поколебавшись, Джессика спросила:

— Ты, должно быть, чувствуешь себя одинокой?

— Так было, пока я не встретила Калеба.

Вздохнув, Виллоу уселась поглубже на диван рядом с Джессикой.

— Если у тебя есть вопросы по дому, ты спрашивай, — предложила Виллоу, позевывая. — Я побездельничаю и посмотрю, как ты вышиваешь, пока подходит хлеб.

— Ты имеешь в виду… это?

— Ну да… Я чувствую страшную лень.

— Я имею в виду вопросы.

— Любые, — Виллоу вздохнула и пошевелилась, стараясь ублажить забеспокоившегося в утробе младенца — Давай, выкладывай.

— Понимаешь, то, что я хочу спросить, очень… личное.

— Вот и хорошо. От войны между штатами меня воротит Спрашивай, что тебя интересует

Джессика глубоко вздохнула и быстро сказала:

— Мне кажется, ты любишь своего мужа.

— О да! Очень! Он чудесный человек. — Карие глаза Виллоу потеплели, и она расплылась в добросердечной улыбке.

— Я имею в виду, что ты любишь его физически… На супружеском ложе.

Виллоу прищурилась.

— Да, конечно.

— А многие женщины получают удовольствие от супружеского ложа?

Задумавшись на минутку, Виллоу вспомнила смех матери и приглушенное мурлыканье отца в доме поздней ночью. Вспомнила сияющие глаза вдовы Соренсон, когда та рассказывала о том, какое счастье жить с мужчиной.

— Я думаю, многие, — ответила Виллоу медленно. — В общем-то я этого не понимала, пока не встретила Калеба. Я была помолвлена с парнем, который погиб на войне. Когда он целовал меня или брал за руку, это было приятно, но мне ничуть не хотелось быть его женщиной. А вот когда Калеб смотрит на меня, или улыбается, или трогает…

Она замолчала, подыскивая слова.

— …Ничего другого в мире не существует, — тихонько закончила за нее Джессика, вспоминая свои ощущения, когда Вулф улыбался ей.

Но сейчас он ей больше не улыбается, и в мире царил только ветер

— Да, все остальное исчезает. — После паузы Виллоу сказала доверительно: — До Калеба я не представляла, что такое экстаз

Нитка затянулась в узел в напрягшихся пальцах Джессики, когда перед ней всплыло далекое воспоминание.

— Не всех детей зачинают так. С детьми моей матери все было иначе. Она сопротивлялась отцу… Боже мой, как она сопротивлялась!

Виллоу с горечью посмотрела на Джессику, чувствуя, как напряжено ее стройное девичье тело. Она сочувственно обняла подругу.

— Они не любили друг друга? — спросила она мягко

— Моему отцу нужен был наследник. Его первая жена была аристократка, но она не могла зачать. После ее смерти он взял в жены мою мать. Она была простой горничной у леди. Мать венчалась, уже беременная мною… Граф принудил ее к этому, как ты видишь.

— Но может быть, между ними сначала была симпатия?

— Возможно. — Джессика отложила вышивание и потерла друг о друга ладони, словно ей было холодно. — Но я думаю, что симпатии все же не было. Моя мать была незнатного происхождения, из очень бедной семьи. А графу требовался наследник. Я думаю, что мать к брачному ложу привело отчаянье. Я знаю, что она всегда предпочитала спать одна, но ей не позволяли этого, пока она не родит мальчика.

Глаза Джессики сказали многое из того, о чем она промолчала.

— Так бывает не в каждом браке.

— Так было в браках, которые наблюдала я. Брак заключали род и богатство, а не мужчина и женщина. Так должно было быть и в том браке, который устраивала для меня моя опекунша. — Джессика повернулась и посмотрела в лицо Виллоу. — Но совсем по-иному все у тебя и Калеба. Вы делите ложе по взаимному желанию. А он… не причиняет тебе боли?

Виллоу засмеялась, а от воспоминаний ее щеки зарделись. При нормальных обстоятельствах она не стала бы распространяться об интимной стороне жизни, но она чувствовала, что Джессика плохо подготовлена к семейной жизни, даже в более важном деле, чем хозяйство и кухня.

Виллоу также подозревала, что она натолкнулась на источник напряженности между Вулфом и его женой

— Боюсь, что к брачному ложу склоняю его я. Да что там склоняю! Иногда я его просто соблазняю самым бессовестным образом. — Виллоу наклонилась и прошептала Джессике на ухо: — После рождения младенца я намерена стать его женщиной как можно скорее. Очень соскучилась! Самую большую и глубокую привязанность к нему я испытываю, когда мы вот так… любим друг друга.

Джессика не могла сдержать улыбки в ответ, глядя на сверкающие глаза и порозовевшие щеки Виллоу

— Калебу повезло с тобой.

— Это мне повезло, — улыбнулась Виллоу. — Какие еще есть вопросы? Не стесняйся. Если ты росла в таких условиях, у тебя вряд ли были подруги, с которыми можно поговорить о таких вещах.

— У меня был только один друг.

— Ты скучаешь по ней…

— Гм… Это не она… Да, я страшно скучаю по нему Наша дружба не пережила нашей женитьбы.

— Я вижу, насколько Вулф одержим, и могу это понять, — сказала Виллоу. — Должно быть, твой друг решил, что благоразумие — это лучшая доблесть.

— Ты не поняла меня. Это Вулф. Он был моим другом А сейчас он мой муж. — Джессика скривила губы и быстро сменила тему разговора. — Ты еще чем-то отличаешься от моей матери.

Виллоу поощрила Джессику улыбкой:

— Да?

— Моя мать очень тяжело переносила беременность, а ты, кажется, не испытываешь страданий.

— Ну, я тоже предпочла бы вынашивать младенца на руках, а не в утробе, — призналась Виллоу — И не ходить вразвалку, как сейчас, не просить, чтобы муж каждый раз вытаскивал меня из моего любимого кресла.

— Но ты выглядишь здоровой, — сказала Джессика. — Ты не падаешь в обморок, когда ходишь по комнате, тебя не тошнит от еды и ты не…

Джессика замолчала, внутренне вздрогнув, снова невольно предавшись тяжелым воспоминаниям.

— Что еще? — спросила Виллоу.

— Ты не плачешь, не скулишь и не проклинаешь свою судьбу.

— Боже милостивый!.. А твоя мать это делала?

Джессика снова помрачнела. Ее руки сжались в кулаки, словно защищаясь от наплывающих из прошлого ночных кошмаров, которые она давно забыла, потому что помнить это было невыносимо.

— А ты не ругаешь Калеба за то, что он сделал тебя беременной? — быстро спросила Джессика, вознамерившись все высказать и задать все вопросы, которые мучили ее. — Нет?

— Ругать Калеба? — недоумевающе переспросила Виллоу. Она импульсивно взяла в свои руки кулаки Джессики, разжала их и положила ладони на свой огромный живот. — Потрогай… Ты слышишь, как малыш бьет ножкой и переворачивается? Слышишь?

Поначалу Джессика хотела отдернуть руку, поскольку жест Виллоу вернул ее ко временам детства, когда мать брала руку дочери, прижимала ее к животу и громко приказывала ей пощупать младенца, убедиться, что он шевелится и что он не родится мертвым. Но ее беременность никогда не завершалась появлением живого ребенка.

Живот Виллоу был теплым, твердым и упругим, что-то упрямо толкалось в ладони Джессики.

— Шевелится, — выдохнула Джессика в смятении — Он живой!

— Конечно. Живой и сильный. И так толкается — просто хулиган!

— Нет, ты не поняла: он живой!

Виллоу негромко засмеялась при виде удивления на лице Джессики.

— Живой, — тихо, трепетно произнесла она. — Другая жизнь рождается во мне… Удивительное чудо! Как я могу ругать мужчину за то, что он сотворил эту жизнь?

Джессика ничего не сказала, поскольку все ее мысли были направлены на бившую ключом жизнь в утробе, и она не могла думать ни о чем другом.

— Вот, — продолжала Виллоу, перемещая одну из ладоней Джессики. — Ты чувствуешь головку? Она круглая. Она как раз помещается в ладони.

Джессика завороженно кивнула.

— А теперь дай другую руку, — попросила Виллоу Она приложила ее к краю живота. — Слышишь, как бьет? Крохотная ножка, а какая сильная уже! С каждой неделей малыш становится больше и сильнее. В последнее время мне кажется, что он прибавляет по дюйму в день — Она засмеялась. — А скоро он наберется сил и родится, и тогда я увижу, как Калеб держит малыша и улыбается мне

— А ты не боишься?

— Я сильная Я здоровая Моя мама рожала легко, почти без боли. — Виллоу призналась после некоторого колебания: — Калеб хотел отправить меня в форт несколько месяцев назад, но погода не позволяла. И потом, мне хочется, чтобы наш ребенок родился здесь. Не хочу находиться в незнакомом месте, среди незнакомых людей.

— Когда придет время, я помогу тебе, — обещала ей Джессика. — Если ты пожелаешь этого… Леди Виктория постаралась, чтобы я прошла некоторую подготовку по этой части, хотя пока что это мне не понадобилось. Она хотела, чтобы я не оказалась беспомощной, если мой будущий муж будет жить в отдаленном сельском имении.

Виллоу просто сказала:

— Мне хотелось бы, чтобы ты была рядом

— Тогда так и будет.

Испытывая необыкновенный душевный подъем, Джессика возобновила вышивание накидки. В первый раз она позволила себе надежду на то, что покрывало не станет саваном для мертворожденного ребенка.


— Ой, сыграй, пожалуйста, — уговаривала Джессика Калеба. — Рено говорил мне, что ты здорово играешь. Так приятно снова услышать музыку!

— Такова судьба американской жены, — произнес Вулф, строго посмотрев на нее — Ты лишаешься всех благ цивилизации

— Но не музыки, — возразил Калеб — Во всяком случае, если ты этого не хочешь — Он приложил губную гармонику ко рту. Красивая мелодия наполнила комнату. — Конечно, гармоника — это тебе не камерный оркестр.

— Играй еще, — настоятельно попросила Джессика. Уловив командирские нотки в своем голосе, она покраснела. — Пожалуйста… Это было так замечательно!

— Это не Бах, — сказал Вулф.

— Перестань, пожалуйста, — сказала Джессика медоточиво. — Если бы я хотела слушать Баха, я бы привезла к Скалистым горам свою скрипку и заставила бы вас всех мучиться по вечерам, выслушивая мои сольные концерты

Рейф засмеялся.

— Ты достойно ответила, Рыжик.

Как ни странно, Вулф улыбнулся.

— Вообще-то я люблю Баха.

— Так и должно быть, — сказала Рено. — Ты слишком долго прожил в Европе.

Калеб взял гармонику и тихо заиграл. Разговоры прекратились, как только зазвучала мелодия «Удивительной Грейс». Рено и Виллоу начали подпевать. Мелодию они знали с детства и пели очень слаженно. Джессика даже охнула от удовольствия, слыша гармонично сливающиеся голоса брата и сестры.

Через минуту еще один голос вплелся в дуэт. Голос звучал как ритмическое эхо без слов. Взглянув на Рейфа, Джессика поняла, что его гудение создавало безупречный контрапункт.

Вулф угрюмо наблюдал за ней. Глаза ее загорелись, на лице играла улыбка. Она наслаждалась и песней, и певцами. Хотя Вулф отметил про себя ее постоянное восхищение Калебом и Виллоу, не это было для него главным. Явное расположение Джессики к братьям постоянно сыпало соль на его раны.

Рено и Рейф также не могли не подпасть под ее природное обаяние. В их глазах появлялось тепло, когда она смеялась, улыбалась или просто входила в комнату. И хотя ни один из братьев не позволил себе ни единого двусмысленного взгляда в ее сторону, мысль, что Джессике приятнее их ком пания, а не общество мужа, действовала на душу Вулфа, словно кислота. Его постоянное стремление к тому, чтобы Джессике было неуютно в его присутствии, дало наконец свои плоды, и Вулф пожинал их не без горечи.

«Мне не надо было привозить ее сюда. Я должен был сообразить, что Рено зимует здесь, у сестры. Я должен был предвидеть, какой эффект могут произвести на одинокого мужчину ее печальные аквамариновые глаза и серебряный смех. Богу известен эффект, который она производит на меня.

Или, скорее, дьяволу. Я чертовски желаю Джессику. Но я могу перенести это. Что я не могу перенести — это видеть, как она порхает, словно шелковистая бабочка, с этими красавцами Моранами.

Я должен забрать Джессику и бежать отсюда».

Однако Вулф не мог этого сделать. Он слишком хорошо относился к Виллоу, чтобы лишить ее общества Джессики, особенно после того как Виллоу отказалась покинуть ранчо на период родов.

Когда Калеб начал исполнять балладу в ритме вальса, Джессика стала подпевать и отбивать ритм пальцами.

— Вулф? — спросила она с надеждой потанцевать.

Он покачал головой. Он испытывал искушение, однако не доверял себе. Если он обнимет ее, его тело недвусмысленно заявит о своем желании.

— Пойду попью, — сказал Вулф, направляясь в кухню.

Джессика провожала его взглядом до тех пор, пока он не удалился.

— Пусть никогда и никто не скажет, что Метью Моран отсиживал себе зад, когда красивая женщина хотела танцевать, — произнес Рено.

Он подошел к сидящей Джессике, поклонился и протянул руку Она вложила свои пальчики в его мощную ладонь и встала.

— Благодарю вас, добрый сэр.

Джессика улыбнулась, присела в реверансе и вошла в кольцо рук Рено с грацией, которой ее обучали лучшие наставники Британской империи.

На кухне Вулф выпил кружку воды, затем другую, не переставая чертыхаться. Ему так хотелось обнять Джессику, ощутить ее женственность и тепло, уловить легкий запах розовых духов и заглянуть в глубину ее глаз.

Сейчас другой человек проделывал все это.

Вулф швырнул кружку в раковину. Металлический звук удара был заглушен гармоникой Калеба. Вулф бесшумно подошел к двери кухни. Он стал в тени, опершись о дверную раму, и устремил взгляд на Джессику, будучи не в состоянии скрыть своего желания. Отблески от малинового шелкового платья на ее лице заставляли вспомнить о тонком фарфоре, освещенном изнутри. Простая прическа, которой ее научила Виллоу, подчеркивала тонкость линий лица. Отдельные завитки волос игриво сбегали с висков и затылка.

И хотя Вулф испытывал гнев при виде своей жены в объятиях другого мужчины, он вынужден был признать, что танцующие ни в малейшей степени не выходили за рамки приличия. Необычные габариты Рено резко контрастировали с хрупкой женственностью Джессики, но вел ее он должным образом и на должной дистанции, не допуская ни малейшей фамильярности. Они плавно кружились и скользили по гостиной под звуки нежной мелодии.

Затем дьявольски красивый Рено улыбнулся Джессике и запел приятным голосом о том, что «как-то утром, как-то утром, как-то утром в мае» один солдат увидел шотландскую девушку, которая предавалась мечтам на берегу речки. Мужские чары солдата быстро подействовали на хорошенькую девчонку, она попросила солдата протянуть ей руку и назвать свое имя, чтобы знать, за кого выходить замуж. Руку она заполучила, как и кое-что в придачу, но имени не узнала. Солдат оказался дважды женат: первой женой была служба, второй — красотка-молодка. И хотя это был крепкий мужчина, все же он заявил, что на третью жену он не потянет.

Светло-зеленые глаза Рено лучились от смеха, когда он наблюдал за реакцией Джессики на эти вольные куплеты. Ее серебряный смех действовал заразительно и вызывал все новые взрывы веселья у всех находящихся в гостиной.

Кроме Вулфа. Он был слишком зол, чтобы улыбаться. Видеть, как благотворно подействовало на Джессику веселое и почтительное внимание Рено, было для Вулфа невыносимым. Он с трудом удержался, чтобы не вырвать жену из его рук, но тут вмешался Рейф.

— Моя очередь, мой маленький брат

— Я такой же большой, как и ты, — возразил Рено

— Ты на одиннадцать месяцев моложе меня.

С забавной улыбкой Рено поклонился Джессике и передал ее Рейфу.

— Я немного отвык, — признался Рейф. — Австралийцы чаще устраивают стрельбы и выпивки, чем упражнения для ног. Я не танцевал с леди с незапамятных времен.

— Я уверена, что у тебя получится, — вставила Виллоу. — Тот, кто так ездит верхом и так владеет бичом, должен иметь прекрасную координацию.

— Благодарю, но, может быть, Джессике все-таки стоит встать на мои большие ноги. Цветы не могут быть в безопасности, когда танцует слон.

Джессика нагнула голову и, не сдержавшись, фыркнула. Рейф возвышался над ней, его серые живые глаза искрились смехом. Несмотря на свои слова, танцевал он хорошо, легко кружил ее, пока она не задохнулась от смеха.

Никем не замеченный, Вулф стоял, опираясь о стену, со скрещенными на груди руками, наблюдая за происходящим с бесстрастным лицом и с глазами, которые сулили ад.

Рено помог Виллоу встать на ноги и аккуратно повел ее в танце, двигаясь со скоростью вдвое меньшей, чем Рейф и Джессика. Калеб взглянул поверх гармоники на свою жену, подмигнул и еще больше замедлил темп музыки. Она улыбнулась ему в ответ, но решила, что ей достаточно двух кругов по комнате. Когда Рено в танце приблизился к Калебу, она отпустила руку брата и села рядом с мужем. Он притянул ее к себе поближе, не переставая играть.

Рено направился к Рейфу и Джессике. Брат твердо стукнул брата по плечу. Рейф подмигнул Джессике и быстро закружил ее, уводя подальше от Рено. Но через мгновение Рено снова стоял за спиной брата.

— Постойте, — сказала Джессика, улыбаясь обоим братьям. — Есть способ танцевать всем одновременно.

С помощью нескольких своих деликатных подталкиваний она расположила братьев по бокам и протянула обе руки. Их подхватили большие, сильные руки братьев. Джессика поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, удивляясь сходству державших ее рук. Хотя цвет волос и глаз у братьев отличался, их родство подтверждали одинаково крепкое телосложение и одинаковые плоские ногти на руках.

— А теперь вот так, — скомандовала Джессика. — Шаг вправо, назад, нагнуться, выпрямиться, шаг вправо.

Мужчины быстро схватили суть. Вскоре они все вместе дружно двигались в танце.

Вулф стоял в дверном проеме и смотрел на Джессику, которая выглядела удивительно женственно между двумя братьями. Рост ее едва составлял пять футов и два дюйма, она была на тринадцать дюймов меньше любого из мужчин, однако ее телосложение никак нельзя было назвать детским. Линии груди и бедер, талии и голеней четко вырисовывались под складками платья, когда ткань обвивала их в движении

Наконец вальс подошел к медленному финалу. Рейф и Рено улыбались поверх огненно-каштановой головы Джессики. Каждый из мужчин поднес руку Джессики к губам и запечатлел на ней поцелуй. Она сделала глубокий и грациозный реверанс. Хотя ни один из мужчин не произнес это вслух, но по всему было видно, что они оба очарованы партнершей.

— Еще, Калеб, — пробормотала Виллоу, — это одна из моих самых любимых вещей.

Гостиная снова наполнилась мелодией вальса. Братья обменялись безмолвными сигналами. Улыбнувшись, Рейф отпустил руку Джессики и сел.

И вскоре Рено и Джессика снова плыли в вальсе. Рено легко поддерживал партнершу, одобрительно глядя на нее сверху и напевая своим приятным баритоном. Никому, кроме Джессики, не были слышны слова, которые заставляли ее вспыхивать и смеяться с видимым удовольствием. Рено кружил быстро, увлекая за собой Джессику, и юбки ее платья развевались и полыхали, словно пламя под ветром. Рено остановился и вытянул руки, приглашая ее положиться на его силу, чтобы сохранить равновесие. Когда его предложение приняли без возражений, на его лице вспыхнула улыбка, которая могла свести с ума любую женщину. Лютый гнев охватил Вулфа. «Когда я касаюсь ее, она поносит меня как дикаря; когда же Рено обнимает ее, она смотрит на него так, как будто он бог-громовержец.

Я не знаю, кто из нас больший дурак, то ли я за то, что цацкаюсь с ней, то ли Рено, которым крутит эта маленькая аристократка…»

Вулф пересек гостиную с грацией хищника, которая должна была сказать Рейфу и Калебу, что за этим может последовать. Рено не заметил приближения Вулфа, его внимание было целиком сосредоточено на смехе Джессики, на необычном цвете ее глаз и на пламени ее волос. Кто-то решительно похлопал Рено по плечу. Он вздрогнул от неожиданности.

— Терпение, мой большой брат, — произнес Рено. — Ты дождешься своей очереди.

— Я забираю себе все последующие танцы.

Сдержанный гнев в голосе Вулфа заставил Рено резко повернуть голову. Ему было достаточно одного взгляда на Вулфа — и он без слов отпустил Джессику. Она попыталась улыбнуться Вулфу, но взглянула в его глаза — и улыбка застыла на ее губах. Она споткнулась, когда он уводил ее от Рено.

— Прошу прощения, — сказала она, схватившись за руку Вулфа, чтобы восстановить равновесие. — Ты испугал меня.

Вулф не счел нужным притворяться, будто речь идет о танцах

— Я тебя не только испугаю, если ты будешь подряд соблазнять всех мужчин, которые находятся в пределах твоей досягаемости.

И тон его, и глаза были суровы и холодны. И хотя он говорил тихо, только для Джессики, каждое его слово ложилось весомо, заставляя ее вздрагивать, словно от удара.

— Я не соблазняла…

— Не отпирайтесь, ваша милость, — ледяным тоном продолжал Вулф, не дав ей закончить фразы. — Теперь слушай меня, и слушай внимательно. Ты спровоцировала этот брак. До того времени, когда ты согласишься покончить с ним, ты будешь вести себя как замужняя женщина. Здесь тебе не Великобритания, а братья Мораны — не члены британского аристократического клуба. И сейчас, здесь, у замужней женщины, нет другого мужчины, кроме ее мужа, а у женатого мужчины — другой женщины, кроме жены. Ты понимаешь меня? Не может быть любовников ни у тебя, ни у меня, пока будет продолжаться этот брачный фарс.

Не дожидаясь ответа или протеста Джессики, Вулф отпустил ее и подошел к братьям Моранам. Музыка оборвалась так резко, словно ее отсекли ножом.

— Джентльмены, — сказал Вулф с убийственной мягкостью. — Я не хочу, чтобы вас обманывала внешность. Леди Джессика спровоцировала наш брак, заявив, что я соблазнил ее. Я этого не делал. Она и сегодня столь же девственна, как и в момент ее рождения. Тем не менее мы женаты. Маленькую монашенку устраивает это, поскольку она знает, что я не стану принуждать ее. Она полагает, что может навсегда остаться избалованным ребенком и постоянно играть — в женитьбу, в женщину, в хозяйку дома.

Тишина, установившаяся после слов Вулфа, была такой, что завыванья ветра снаружи могли вывернуть наизнанку всю душу Вулф перевел взгляд с Рейфа на Рено и продолжил монолог тем же мягким, тщательно контролируемым тоном

— Вы можете получать удовольствие от ее улыбки, смеха и живой беседы, но не пытайтесь связывать себя с избалованной соблазнительницей, которая хнычет во время бури и не может разжечь огня ни в постели, ни вне ее. Дождитесь настоящей женщины, такой, как Виллоу, не девчонки, а женщины, способной сражаться бок о бок с вами, достаточно страстной, чтобы зажечь огонь и в душе, и в теле, и настолько щедрой и самоотверженной, чтобы подарить вам детей, даже рискуя собственной жизнью. Джессика — не та женщина.

Вулф повернулся на пятках и направился к передней двери. Свирепый вой ветра ворвался в комнату, когда дверь открылась. Не сказав ни слова и не бросив взгляда на жену, Дерево Стоящее Одиноко исчез во тьме штормовой ночи.


12


Джессика и так спала плохо, а в эту ночь еще хуже обычного. Испепеляющее душу обвинение Вулфа, которое подвело итог краху всех ее планов, словно эхо, звучало в мозгу, причиняя нестерпимую боль. Противопоставить этому она могла только терпение, как терпела она и в прошлом, отметая воспоминания, вытесняя их в ту часть сознания, с которой соприкасалась лишь в кошмарах. Но сегодня она не могла сопротивляться, как сопротивлялась раньше. Сегодня она чувствовала, что старательно сооруженные ею защитные редуты рушились, словно домики на песке во время прилива.

Когда Вулф вошел в комнату, молча разделся и скользнул под одеяло, Джессика скорее бодрствовала, чем спала. Она ощутила, что он принес с собой запахи хвои и свежего снега. От его волос пахнуло холодным ветром, который гулял по всей земле.

Она лежала неподвижно, уверенная, что он знает о ее бодрствовании. Джессика ожидала, что он заговорит с ней. Когда же он просто перевернулся на бок спиной к ней, она закрыла глаза и сказала себе, что рада более не слышать слов, бьющих наотмашь, от Дерева Стоящего Одиноко.

Но ей отнюдь не было радостно. Уж лучше бы ее поносили, чем лежать в этом сумеречном состоянии, испытывая тоску, боль и одиночество, прислушиваясь к победоносным воплям ветра. Трясясь от холода, от которого не спасало даже меховое одеяло, она мечтала об успокоительном сне. Постепенно подкралось нечто, похожее на сон, однако не принесло с собой облегчения Теперь она стала совсем беззащитна.

За окном бушевала северная пурга, приводя в исполнение суровые угрозы ветра. Метель гнала массы мокрого снега и острых льдинок по всей земле. Куски льда гремели по крыше и стучали по оконным рамам, а ветер плакал женским голосом, напоминая о вечном проклятье.

Голосом ее матери.

Ужас, леденящий больше, чем буря, охватил Джессику. В каком-то полусне она стиснула зубы, чтобы сдержать готовый вырваться крик. Она не позволила Вулфу услышать его.

«…избалованная соблазнительница, которая хнычет во время бури…»

Издав беззвучный крик отчаяния, Джессика уткнулась лицом в подушку, борясь с воспоминаниями, борясь с кошмарами, борясь с собой. Чувствуя ее слабость, ветер завыл, хищно приближаясь к ней. Ледяные щупальца старались преодолеть последние остатки ее сопротивления. Голос матери звучал все настойчивее

Но Джессика слышала слова Вулфа, ранящие до глубины души:

«Дождитесь настоящей женщины, такой, как Виллоу, не девчонки, а женщины… достаточно страстной, чтобы зажечь огонь в вашей душе… самоотверженной, чтобы подарить вам детей, даже рискуя своей жизнью.

Джессика — не та женщина».

Ветер торжествовал, призывая к себе в союзники воспоминания и кошмары, нашептывая Джессике, что она одинока, а он, ветер, правит бал по всей земле.

Крики, которые она подавила в себе, превратились в содрогания. И если она могла совладать с собственным плачем, то не в состоянии была одолеть обрушившиеся на нее воспоминания детства Надрывный материнский голос приходил вместе с кошмарами и замолкал лишь после пробуждения

Джессика наконец пробудилась. Она помнила крики матери и ругательства отца, две переплетенные фигуры, которые бились в отчаянной схватке враждебных полов.

«Я не хочу это вспоминать!»

Однако она не могла справиться с нашествием воспоминаний.

Внезапно она поняла, что больше не в состоянии сдерживать крики. На свете есть только одно место, где она будет свободна, — снаружи, в центре вихря. Там ничто живое ее не услышит.

Как только нога Джессики спустилась с кровати, мощная рука обвила ее талию и заставила снова лечь. Это было как продолжение ее кошмаров, когда толстая рука отца хватала убегающую мать и тянула для совокупления, а мать сопротивлялась из всех своих слабых сил.

Вулф почувствовал, как отчаянно напряглась Джессика. Свободной рукой он прикрыл ее рот, не давая закричать. После некоторой борьбы он пресек ее попытки освободиться. Он так плотно прижал ее своим огромным телом, что она едва могла дышать. Кричать было невозможно. Как и вырваться.

— Если ты думаешь, что я позволю тебе ускользнуть, чтобы тебя утешил один из красавцев-братьев, то ты сошла с ума, — сказал Вулф низким, свирепым голосом.

Вначале она вообще не поняла, что слышит слова. Затем до ее сознания дошло, что она беспомощна, но ей не причиняют боли. Это Вулф сделал ее пленницей. Это Вулф говорит с ней. Вулф, которому она доверяла с того момента, как впервые увидела его. Вулф, который был ее талисманом от ночных кошмаров и ужасов, когда они приходили днем. Вулф, который может ненавидеть ее, но никогда не изнасилует

Конвульсивно дернувшись, Джессика перестала сопротивляться.

— Вот так-то лучше, ваша милость. Я знаю, что мои прикосновения вам противны, но что поделаешь. Это ведь вы хотели нашего брака, а не я.

Джессика широко открыла глаза. Она мотала головой, вырывалась, пытаясь освободиться от его руки. Вулф перестал зажимать ей рот. Она облизнула губы и попыталась заговорить. Попытка удалась лишь на третий раз.

— Твои прикосновения мне вовсе не противны, — прошептала она. — Правда, Вулф.

— Ты очень сладко лжешь, сестра Джессика, но твое тело говорит мне правду, — произнес Вулф с сарказмом. — Ты бы кричала и выцарапала мне глаза, если бы я позволил себе коснуться тебя… Что вряд ли похоже на действия девушки, которой приятны прикосновения мужчины.

— Ты не понимаешь… Я была в плену воспоминаний, когда ты схватил меня, и я не могла понять, где было воспоминание, кошмар и где реальность.

— Оставь эту ложь для братьев Моранов! Они верят, что ты именно такая женщина, какой пытаешься казаться.

Вулф отпустил Джессику и отодвинулся, словно не желая даже касаться ее.

— Вулф, — зашептала она взволнованно, пододвигаясь к нему. — Вулф, ты единственный, кому я всегда доверяла! Пожалуйста, не отдавай меня ветру! Он украдет у меня разум, как украл у нее…

Дрожание холодной руки Джессики, дотронувшейся до него, потрясло Вулфа не меньше слов. Но он еще не верил, что это не игра.

— Это всего лишь буря, — сказал он жестко.

— Нет-нет, — шептала Джессика. — Он украл ее душу… Разве ты не слышишь, как она плачет? Ты только прислушайся! Это крик только что проклятой женщины…

Дрожь, сотрясавшая тело Джессики, передавалась Вулфу через холодные пальцы, сжимавшие его руку. Несмотря на гнев, он не мог отвернуться от этой отчаянной мольбы, как не мог отказаться от своей любви. Он положил руку на ладонь Джессики, пытаясь согреть ее пальцы.

— Джесси, это всего лишь ветер… и ничего более.

Она не слышала Вулфа. Она слышала лишь душераздирающий крик, пришедший из прошлого. Она лежала с широко раскрытыми глазами, неподвижная, но сотрясаемая неудержимой дрожью, и слушала ветер, зная, что скоро мать убежит от отцовского ложа и помчится по залу, плача, крича и причитая, и голос ее сольется с ветром, буйствующим за окном.

— Джесси!..

Ответом ему было лишь частое, неглубокое дыхание Джессики. Вулф медленно прижал ее к себе. Хотя ее тело было напряжено, она не выказала сопротивления. Она просто лежала на нем, дрожа, словно натянутая до предела тетива. Он вспомнил, что так же она дрожала, когда он извлек ее из стога сена в грозу. Тогда она кричала от ужаса.

Он поймал себя на том, что хочет, чтобы сейчас она тоже выплакалась, выкричалась.

Она не плакала. Она просто лежала и дрожала всем телом. Сознание того, что он довел ее до предела, не принесло радости Вулфу. Если бы он мог, он забрал бы назад все причинившие ей боль слова.

— Все в порядке, эльф, — сказал он мягко. — Он погладил ей спину, пытаясь снять какую-то часть напряжения. — Никто не обидит тебя. Ты будешь в безопасности, поверь мне.

— Я поверила однажды, — прошептала она. — Ничто не может остановить ветер.

— Ветер не причинит тебе зла. — Рука Вулфа медленно гладила мягкие волосы Джессики. — Со мной ты в безопасности.

Молчание затянулось настолько, что Вулф почувствовал неловкость. Он отвернулся на миг, чтобы зажечь свечу, решив, что живой танец пламени успокоит Джессику Когда он повернулся к девушке, он увидел, что Джессика пристально смотрит в окно огромными безумными глазами.

— Джесси, — шепнул он.

— Ты не слышишь ее, парень? — спросила Джессика голосом маленькой шотландской девочки, которой она была когда-то, и с шотландским акцентом.

Ледяная волна пробежала по позвоночнику Вулфа.

— Кого ты услышала?

Джессика прищурилась, ее голос изменился, акцент стал английским.

— Граф, у мамы опять… Сперва плач, потом кровь, потом похороны…

Вулф смотрел на Джессику. Ее глаза были по-прежнему широко открыты и устремлены на что-то, что могла видеть только она и что приводило ее в ужас.

— Скажи мне, что ты видишь, — мягко потребовал Вулф.

Она закрыла глаза.

— Я не буду вспоминать.

— Ты должна. Это тебя съедает живьем. Назови своего дьявола, и он не будет владеть тобой. Назови его, Джесси Не случится ничего хуже того, что есть сейчас.

Раздался сильный удар грома, и лавина звуков обрушилась на дом Джессика даже не вздрогнула, поскольку находилась в другом измерении, переживая другую, более жестокую бурю. Она открыла невидящие глаза и снова ушла в прошлое.

— Граф хочет сына, — шептала она. В этой фразе не ощущалось ни английского, ни шотландского акцента, речь была как у жителей Запада.

Вулф гладил волосы Джессики, пытаясь успокоить ее.

— Продолжай, — сказал он тихо.

— Граф хочет сына.

— Да, я понимаю.

— Мать не хочет рожать. Она никогда не хотела рожать после первого раза. Роды чуть не убили ее.

Рука Вулфа остановилась, он вспомнил слова Джессики о том, что женщины не хотят второго ребенка после рождения первого. Он возобновил свое нежное движение.

— Твой отец сердит на мать?

— Постоянно. Он пьян. Он идет через зал к комнате матери. Дверь заперта… Он стучит в дверь снова и снова… Мне не слышно многое из того, что он выкрикивает, потому что бушует буря, и мать опять плачет…

Вулф закрыл на момент глаза, надеясь, что рождающиеся у него подозрения не оправдаются.

— Твоя мать открывает дверь? — спросил он.

— Нет.

Со вздохом облегчения он спросил:

— Что еще ты видишь?

— Он приносит топор к двери. Грохот и плач… Ее голос, как плач ветра за окном.

Вулф снова прикрыл глаза. Нежно и осторожно он коснулся лба Джессики. Кожа у нее была холодная и влажная

— Он тащит ее в зал, — продолжала Джессика, — клянется, что будет иметь сына от нее во что бы то ни стало.

Сердце перевернулось в груди у Вулфа, когда он услышал то, что происходило дальше.

— Джесси…

— Мать сопротивлялась, и он бил ее, пока она не затихла, а затем сделал свое дело. Когда все кончилось, она осталась лежать неподвижно, пока я не подошла. Я смыла кровь и отвела ее на кровать.

— Боже милостивый! — содрогнулся Вулф, потрясенный услышанным. — Ведь ты была ребенком!

Джессика продолжала рассказывать, как будто Вулф ничего не говорил. Она не верила, что может освободиться от воспоминаний. Она хотела лишь, чтобы Вулф понял, что она вырывалась от него вовсе не потому, что он был ей противен.

— Иногда у нее происходили выкидыши после нескольких недель болезни и тошноты, — продолжала она безжалостно. — Иногда она оставалась тяжелой, несмотря на постоянную рвоту и обмороки. Затем, всю пожелтевшую, ее везли рожать, зная, что ребенок будет мертвый. Никто из деревенских не хотел присматривать за ней, все считали ее проклятой. Я оставалась с ней одна.

— Джесси, — голос Вулфа прервался.

— Когда все было кончено, я обмывала и укутывала маленький труп в покрывало для крещенья… Они были, словно восковые куклы, неподвижные и бледные, как и мраморные головки, которые мы ставили на могиле… Шесть головок в ряд…

Джессика смотрела на Вулфа широко раскрытыми глазами.

— Я все делала для того, чтобы отнять их у ветра. Все же ветер забрал их всех, а в конце концов взял и ее. Я слышала их голоса в каждый шторм, но чаще всего я слышу ее голос. Она зовет меня, напоминает, что ужас ожидает всех женщин на брачном ложе.

Вулф начал было снова гладить ее, затем остановился, боясь напугать. Только сейчас он наконец понял, до какой степени она боялась мужских прикосновений.

Это было последнее и самое сильное ее содрогание. Когда тело Джессики успокоилось, она впервые с того момента, когда ею овладели воспоминания, осмысленно взглянула на Вулфа. Она видела лишь его силуэт на фоне золотого пламени свечи. Поколебавшись, она поднесла руки к его лицу, желая удостовериться в его реальности.

— Ты такой теплый, — выдохнула она.

Она тихонько ласкала его щеки, наслаждаясь его теплом, словно он был большим костром. Вулф хотел было что-то сказать, но не нашел слов, чтобы выразить все чувства, владевшие им.

— Я не собираюсь бороться с тобой, — шептала Джессика, изо всех сил напрягая голос, боясь, что он может пресечься. — Со своим собственным Вулфом… — Ее руки обвились вокруг его шеи, она уткнулась лицом в его грудь. — Пожалуйста, не надо ненавидеть меня… Ты единственный, кому я верю.

Вулф ощутил тепло ее слез не шее, и у него самого защипало в глазах. Из его груди вырвался глухой вздох, и он коснулся щеки Джессики рукой, которая слегка дрожала.

— Я тебя не ненавижу, Джесси, — сказал он хрипло. — Такого никогда не было.

Она повернула голову и поцеловала его ладонь.

— Спасибо, — прошептала она.

— Не сыпь мне соль на рану, — произнес он напряженным голосом. — Это я должен просить тебя, чтобы ты меня не ненавидела. Я считал тебя всего лишь взбалмошной и упрямой. Я не подозревал, что ты борешься за свою жизнь.

Губы Вулфа скользнули по векам и ресницам Джессики, промокая соленые слезы.

— Не плачь, эльф. Это выворачивает мне душу наизнанку. Перестань, прошу тебя. Впредь я никогда не буду таким жестоким.

— Я п-прошу п-прощения… я знаю, мои слезы п-противны тебе. Но я…

Вулф прижал палец к ее губам, не позволив ей продолжить.

— Твои слезы мне нисколько не противны.

— Но ты с-сказал…

— Успокойся, малышка. Когда я это говорил, я был взбешен, потому что думал, что мои прикосновения вызывают у тебя отвращение, вот и все.

— Никогда! — горячо воскликнула Джессика, еще крепче обнимая его за шею. — Никогда, никогда, никогда! Ты был моим талисманом от ветра. Я носила тебя у сердца, а когда ты стал ненавидеть меня, у меня ничего не осталось кроме ветра.

От горечи и презрения к самому себе у Вулфа перехватило горло. Он прижал к себе Джессику, ощутив ее дыхание на лице.

— Куда ты собралась, когда я остановил тебя несколько минут назад? — спросил он ее наконец.

— К ветру.

Он попробовал что-то сказать и понял, что не может. Тогда он стал шептать ее имя, повторяя его множество раз и целуя ей веки и ресницы. Он хотел рассказать ей, как он жалеет, что причинил ей столько боли, но лишь целовал… Как он мог не понимать ее до такой степени?

«Когда я с тобой, я не слышу ветра…»

Как мог он отвернуться от нее и оставить наедине с тем, чего она боялась больше всего на свете?

— Прости меня, Джесси, — прошептал наконец Вулф. — Если бы я знал, я бы не был таким жестоким. Ты веришь мне?

Джессика кивнула. Она все так же прижималась лицом к шее Вулфа.

— Ты можешь простить меня?

Она снова кивнула и обняла его еще крепче.

Он застонал.

— А я себе простить не могу.

Вулф молча обнимал Джесси, чувствуя, как постепенно напряжение уходит из ее тела. Она еще вздрагивала, когда налетал сильный порыв ветра, но уже не трепетала, словно осенний лист на ветру Наконец она издала долгий, прерывистый вздох и поцеловала Вулфа в шею в том месте, куда прижималась лицом. Кожа на шее была теплая и влажная от ее слез…

— Я, кажется, тебя всего обревела.

— Ничего, я не в обиде.

Джессика подняла голову, пытаясь заглянуть ему в глаза.

— Правда?

— Правда

Она улыбнулась все еще слегка дрожащими губами.

— Это значит, что ты простил меня?

— Когда я сказал, Джесси, что твои слезы мне противны, я вовсе так не думал

— Нет, я о другом… Я спрашиваю: ты простил меня за то, что я подстроила этот брак?

Возникла минутная пауза, после которой Вулф вздохнул

— Ты верила, что борешься за свою жизнь. Я не могу винить тебя за это.

— Я не знала, как несправедливо это по отношению к тебе, — зашептала Джессика, и слезы снова брызнули из ее глаз. — Я верила, что буду для тебя хорошей женой, правда, я верила. Я не знала, как многого мне не хватает в… во всем.

Большой палец Вулфа прикоснулся к ее губам, не давая ей сказать более того, что она успела.

— Не преуменьшай своих достоинств, Джесси. Не твоя вина, что я полукровка. Ты будешь хорошей женой для лорда.

— Стоп, — теперь она прижала пальцы к его рту.

Он осторожно приподнял ее руку и продолжил:

— Это правда. Ты рождена и воспитана, чтобы украшать замок лорда.

— Правда в том, что ты тот человек, который может вскружить голову и разбить сердце любой женщине. И ты, конечно, это знаешь.

— Я знаю, что внешность — не самое главное для мужчин, лошадей, собак, — сказал он сухо.

Джессика улыбнулась, хотя по ее щекам текли слезы.

— Дело не только во внешности, мой лорд Вулф. Ты очень неординарный мужчина.

Вулф нагнулся и прошелся ртом по серебристым следам ее слез

— Побудь под одеялом, Джесси. Я сейчас приду.

Вулф слез с кровати и натянул темные брюки. Стоя, он чувствовал, что Джессика наблюдает за ним. Он посмотрел через плечо и прочитал восхищение в ее глазах, направленных на его обнаженную спину. В нем зашевелилось желание, которое не сопровождалось гневом. Он наконец понял, что Джессика вовсе не дразнила его и не стремилась заставить ежиться под ее взглядом. Она просто не отдавала себе отчета в том, что заключал в себе ее взгляд. Она, наверное, испугалась бы, если бы поняла это. При ее уровне знаний о сексе она не могла и помыслить о чем-то, кроме простых взглядов и прикосновений.

Вулф вернулся с небольшой рюмкой бренди в одной руке и стаканом теплой воды в другой. Он поставил стакан на столик, сел на кровать и согрел рюмку руками. Вскоре комнату наполнил пьянящий аромат бренди

— Я хочу, чтобы ты восприняла это как лекарство, — сказал Вулф. — Это поможет тебе согреться.

— Откуда ты знаешь, что у меня внутри холод?

Он пожал плечами.

— Мне доводилось испытывать страх. Это не забывается.

Удивленная, она широко раскрыла аквамариновые глаза.

— Ты?

Вулф улыбнулся, увидев ее недоверие.

— Много раз

— Когда?

— Один из самых неприятных случаев был, когда я увидел буйвола, который с ревом несся на лошадь лорда Роберта. Нога лошади попала в чью-то нору, и она упала. Я мчался на помощь во весь опор без седла. Я видел, как буйвол уже убил чейеннских охотников. Я знал, что то же самое будет и со мной, если промахнусь.

— Ты не промахнулся!..

— Да, не промахнулся… Но иногда мне приходит в голову, что лучше бы мне промахнуться.

Когда он прочитал смятение в лице Джессики, уголки его рта опустились. Он жестом предложил ей выпить бренди. Она глотнула, сделала гримасу, затем глотнула второй раз.

— Это вовсе не значит, что я желал смерти лорду Роберту, — пояснил после паузы Вулф. — Но если бы я не сделал этого эффектного выстрела, он оставил бы меня у чейеннов. Мне тогда было тринадцать, я готовился к посвящению в воины.

Джессика смотрела на Вулфа поверх рюмки, в ее задумчивых глазах плясали блики пламени.

— Может быть, мало что изменилось бы, если бы я остался, — продолжал Вулф, пожимая плечами — Я всегда был чужаком среди чейеннов. Какую-то часть моего «я» всегда притягивала страна среди моря, где жил мой отец. Но я никогда не чувствовал себя и англичанином. Большая часть моего «я» принадлежала дикой стране с лесными кострами. Проклятый виконтов дикарь!

Она издала протестующий возглас.

Вулф снова пожал плечами.

— В итоге я не стал ни индейцем, ни англичанином Я стал человеком, который сам избирает свой путь, свой образ жизни.

— Человек Запада.

Он несколько грустно улыбнулся.

— Да… Человек без дома и семьи, с прошлым, которое больно вспоминать.

Вулф взглянул на Джессику. Печаль в ее глазах была почти осязаемой. Слезы снова покатились по ее щекам, потому что она знала, о чем он думает: он, человек Запада, был женат на женщине, которая не подходила ему.

— Вулф…

— Допей бренди, эльф. Затем я протру твое лицо и руки розовой водой. После этого, если ты пожелаешь, я обниму тебя так, чтобы ты не слышала ветра, и ты уснешь.

Джессика пробовала что-то сказать, но Вулф приложил палец к ее губам.

— Допей бренди. Это снимет напряжение с твоих мышц почти так же хорошо, как и массаж.

Воспоминания о той ночи, когда Вулф втирал ароматное масло в ее ноющее тело, молнией сверкнули перед глазами

— Не беспокойся, Джесси, — сказал он будничным тоном. — Я больше не напугаю тебя, как прошлый раз. Тебе не надо будет бороться за свою жизнь.

С закрытыми глазами Джессика подняла рюмку, допила остатки бренди, удивляясь про себя, почему она испытала сейчас не облегчение, а горечь.

— Вулф, — она закашлялась и проглотила комок в горле. — А все… то есть большинство.. — Она вновь закашлялась.

— Не спеши, эльф. — Вулф прислонил Джессику спиной к подушкам и подтянул выше меховое одеяло — Расслабься

Он потянулся за стаканом с водой, смочил льняную тряпочку и выжал ее. Он легонько протер Джессике лицо, удалив следы слез.

— Вулф.

Он издал гортанный звук, похожий на мурлыканье очень большого кота

— Я думала, что все браки похожи на брак моей матери, — сказала Джессика.

— Я понимаю тебя. Сейчас.

— Но они ведь не такие?

— Нет.

— Даже на брачном ложе?

— Там тем более, — ответил Вулф, слишком тщательно выжимая тряпочку. — Если муж и жена любят друг друга, брачное ложе — место наслаждения дла обоих. Если есть любовь… Если есть любовь, я думаю, рай не сможет дать большей радости.

Тряпочка легко двигалась по руке Джессики. Порой она касалась чувствительной внутренней стороны запястий, где под нежной кожей тихо пульсировала жизнь.

— Большинство мужчин, — продолжал Вулф, водя тряпочкой по ее ладоням и пальцам, — не пьяницы и не жестокие маньяки. Они не испытывают удовольствия, когда больно женщине.

Джессика смотрела на Вулфа внимательными, широко открытыми глазами.

— Любой мужчина, достойный так называться, сознает свою силу. Он знает, что женщины более деликатно устроены, медленнее загораются страстью; но уж коли женщина загорелась, ее огонь не сравнить ни с чем. И она щедро делится этим пламенем с любимым.

— Несмотря на боль?

— При возбуждении женщина испытывает только удовольствие, чувствуя мужчину в своем теле. Когда пламя разделяют оба партнера, это самый сладкий вид горения… Для обоих.

— Огонь без боли, — прошептала Джессика, вспомнив свои слова.

Волна желания накатила на Вулфа, но ничто в его лице не изменилось; он отвернулся, чтобы сполоснуть тряпочку

— Да, — произнес он, протирая другую руку Джессики. — Огонь без боли.

Она продолжала смотреть на Вулфа чистыми, внимательными глазами, любуясь изгибом его черных бровей, густой шапкой чуть всклокоченных волос, бездонными сумерками его глаз и четко очерченными губами.

— Когда огонь окончательн о погашен, — продолжал Вулф, скользя тряпочкой по руке Джессики, — это такое счастье — безмятежно лежать в темноте рядом с ней и знать, что ты нашел подлинного друга. Соединение тел восходит так или иначе к душе. И есть ощущение силы — силы, способной вызвать экстаз. Это божественная сила, сила самой жизни.

— А ты… — голос Джессики прервался. Когда она продолжила, это уже был шепот. — А ты испытал это с женщиной?

— У меня были женщины. Надеюсь, тебя это не удивляет.

— Я не имела в виду твою склонность к герцогиням.

Вулф поднял глаза от тонких пальцев, которые ему хотелось целовать, и увидел слезы, которые еще больше увеличили глаза Джессики, превратив их в огромные самоцветы.

— О чем ты хочешь спросить меня?

Она закрыла глаза и зашептала:

— А ты лежал в темноте со своим истинным другом, чувствуя, что твоя душа на пути слияния с другой душой?

— Если бы это было, я бы женился… Но я знаю, что такая близость существует между мужчиной и женщиной.

Джессика хотела было спросить Вулфа, откуда он знает, если сам не испытал этого, но ответ пришел сам собой:

— Калеб и Виллоу!

— Да, — согласился Вулф. — Калеб и Виллоу.

У Джессики перехватило горло.

— А все… а некоторые… многие… тьфу ты, сбилась! — сказала она, будучи не в состоянии связать разрозненные мысли.

Палец Вулфа легонько коснулся ее губ.

— Не торопись, эльф. Иначе тебя снова скрутит судорога. Не хочешь еще бренди?

— Я уже пьяная, — пробормотала она из-под его пальца.

Он мягко улыбнулся.

— Не думаю. Ты выпила одну или две чайные ложечки.

Когда Вулф попробовал встать, руки Джессики сомкнулись вокруг его широкого запястья.

— Вулф, а это… только такие люди, как Виллоу и Калеб получают удовольствие от… прикосновений?

Медленная, истинно мужская улыбка — это был именно тот ответ, которого ждала Джессика.

— Для этого не нужно быть образцом добродетели и специалистом по домашнему хозяйству, если ты это имеешь в виду.

— А ты бы… — голос Джессики прервался, она набрала воздуха, продолжая удерживать Вулфа за запястья. — Потрогай меня… Научи меня…

Глаза Вулфа расширились, затем прищурились, в то время как тело его напряглось.

— Я не могу взять тебя, Джесси. Это сделает невозможным развод. Я неподходящий муж для тебя. Ты неподходящая жена для меня. Разделить с тобой ложе — значит совершить непоправимую ошибку.

На какое-то мгновение ногти Джессики глубоко впились в запястье Вулфа. Затем она отпустила его и откинулась назад с закрытыми глазами, стыдясь даже взглянуть на него.

— Прости, — произнесла она бесцветным голосом. — На минуту я забыла, что ты думал обо мне. Тебе надо было отпустить меня к ветру. Это было бы добрее. Ты никогда не был добр ко мне с той ночи, когда я прибежала в твою комнату после нападения лорда Гора.

— Джесси, ты только подумай, — сказал Вулф. Его пальцы коснулись бледной щеки, затем мягкого изгиба рта Джессики. — Или ты решила забеременеть?

Она широко раскрыла глаза. В них обитал страх, навеянный ночным кошмаром.

— Не паникуй, — сказал он спокойно. — Я сказал, что не собираюсь быть твоим любовником. Мы не можем быть мужем и женой.

— Я не могу отпустить тебя. Прости, но я не могу. Когда я подумаю, что буду лежать голая с кем-то вроде лорда Гора… — Джессику передернуло.

Она закрыла глаза и покачала головой. Ее волосы в свете свечи переливались, словно огненные нити. Пальцы Вулфа коснулись одного из локонов, но так легко, что Джессика не почувствовала этого прикосновения.

— Есть ведь молодые, красивые, вполне приличные лорды в Британии, — сказал Вулф, отдергивая руку — Я позабочусь, чтобы леди Виктория нашла такого для тебя.

— Я скорее выйду замуж за ветер, чем буду терпеть мужские прикосновения.

— А полукровка — он что, не вполне мужчина? — спросил Вулф хрипло.

Она в изумлении открыла глаза.

— Я не говорила ничего подобного.

— Разве? — Вулф наклонился к ней — Вначале ты просишь потрогать тебя, затем говоришь, что никогда в жизни не потерпишь мужских прикосновений… А я, по-твоему, не мужчина?

— Но ведь ты гораздо больше, чем другие мужчины, — прошептала она. Кончиками пальцев она погладила линию бровей и суровые складки по обеим сторонам его рта. — Гораздо больше…

Вулф не смог совладать с волной, пробежавшей по его телу, когда он услышал последние слова Джессики, ощутил ее прикосновение и увидел ее огромные глаза.

— Джесси, — выдохнул он потрясенно. Он повернулся к ней и поцеловал кончики ее пальцев, затем торопливо заговорил. — Есть много прикосновений, которые доставят тебе невыразимое удовольствие, но в то же время ты останешься девушкой. Ты понимаешь меня?

Она медленно покачала головой, глядя на него блестящими глазами.

— Я доведу тебя до состояния экстаза, не лишив тебя девственности, — сказал Вулф просто.

Джессика широко раскрыла глаза.

Он улыбнулся.

— Ой, эльф, у тебя такое выражение лица…

— А это возможно? — спросила она, несмотря на появление румянца на щеках.

— Вполне возможно. Ты не испытаешь никакой боли, нет риска забеременеть… И ты останешься девственницей.

— Как это можно?

Вулф наклонился и коснулся губами уха Джессики.

— Я покажу тебе, но ты должна мне помочь в этом.

— Как?

— И это я покажу тебе.


13


Мягко и деликатно пальцы Вулфа погрузились в шелковистую глубину волос Джессики. Он стал тихонько массировать кожу на голове

— У тебя чудесные руки, — сказала она, вздохнув. — Они отлично расслабляют меня.

Улыбнувшись, Вулф языком коснулся ее уха. Она почувствовала появление гусиной кожи на руках и издала возглас изумления.

— Что ты? Я напугал тебя?

Джессика покачала головой и посмотрела на него из-под отяжелевших век. Ее распущенные волосы распространяли тонкий аромат роз.

— Скажи мне, что ты чувствуешь, — пробормотал он.

— Это таким образом я должна помогать тебе?

— Это один из способов.

— Ты заставляешь меня трепетать и в то же время успокаиваться, — сказала Джессика, изумленно глядя на Вулфа. — Мне кажется, это должен испытывать бутон розы при первой встрече с солнцем.

Вулф судорожно выдохнул воздух, чтобы овладеть собой

— Твои слова… способны расплавить меня

Она не успела задать вопрос, когда он кончиком языка снова коснулся ее уха, вызвав приятные ощущения и трепет.

У нее перехватило дыхание.

— Я и не знала…

— Что? — прошептал он над ухом.

— Насколько чувствительно мое ухо. — Она вздохнула и выпрямила шею, молчаливо подставляя себя его губам. — И как хорошо мой лорд Вулф трогает языком.

Его сердце на мгновение остановилось, затем усилило удары, когда вкрадчивые когти желания вонзились в его тело. Он потыкался ртом в мочку ее уха, затем сжал ее зубами. Он слышал, как задержала дыхание Джессика, после чего последовал прерывистый вздох.

— А зубы твоего лорда Вулфа тебе нравятся? — шепнул он.

В ответ Джессика подобрала волосы над головой, открывая шею и ухо для его рта. С решительной улыбкой Вулф принял приглашение. Его язык снова коснулся уха, идя по спирали вовнутрь… Он продолжал ритмичные движения, пока она не произнесла его имя. Он поднял голову, любуясь видом полузакрытых глаз и волос, лежащих веером на подушке.

— Это все? — спросила Джессика с сожалением.

Тихонько засмеявшись, Вулф покачал головой.

— Куда поцеловать тебя теперь?

— А где еще будет так же приятно?

— Есть места, где ощущения даже острее.

Джессика еще шире открыла глаза, удостоверившись, что он говорит вполне серьезно.

— Правда?

— Да. — Вулф перевел взгляд с ее приоткрытых пухлых губ на волнующие изгибы тела под покрывалом. — Но ты должна и впредь помогать мне.

— Значит ли это, что я должна покусать тебя за ухо?

Сочетание легкого озорства и невинной страсти в голосе Джессики заставило Вулфа засмеяться, несмотря на напряжение во всем теле.

— Это значит, что ты должна и впредь говорить мне, что ты чувствуешь, когда я трогаю тебя, — объяснил Вулф.

— Я бы лучше куснула твое ухо.

Он засмеялся, восхищенный игривостью в ее глазах.

— Пока не надо, Джесси. Это слишком сильно, и я боюсь не сдержаться.

— Сильно — это когда бабочки начинают шевелиться под ложечкой?

— В какой-то степени. Этот трепет крыльев — начало страсти, а страсть чертовски отвлекает.

Джессика поколебалась, глядя на него из-под приспущенных ресниц, затем сказала:

— Вот этого я и боялась… Быть страстной…

— Ты и сейчас боишься?

— Не с тобой.

Вулф нежно поцеловал ее.

— Хорошо, потому что я, кажется, никогда не знал более страстной женщины. Но исследование твоей страсти требует физической близости. Не просто оформления брачных отношений. Именно близости… Той близости, которая вызывала у тебя раньше отвращение.

— Ты имеешь в виду… — Джессика покраснела и запнулась — После того как ты искупал меня, когда ты…

— Да, когда я положил тебе руку между ног.

Джессика закрыла пылающие щеки ладонями.

— Господи, Вулф. Я не знаю, могу ли я говорить о таких вещах.

— Слишком противно? — спросил он нейтральным тоном.

Она покачала головой.

— Рассказывай мне все, Джессика. Меньше всего я хочу напугать или оттолкнуть тебя.

— Ты должен понять, что я стесняюсь, — пробормотала она.

— Я понимаю. — Вулф снова посмотрел на изгибы ее тела под меховым покрывалом. — Я буду помнить об этом. А теперь рассказывай.

— Рассказывать? — переспросила она в смятении. — Я стесняюсь даже думать о том, что ты можешь трогать меня таким образом… Я вспоминаю, как случайно поймала твою руку между ног в ванне… Твоя рука была гораздо приятнее, чем губка… При этом воспоминании у меня замирает сердце, и я не могу дышать из-за бархатных бабочек внутри… А ты просишь меня вести беседу, как будто мы в библиотеке лорда Роберта обсуждаем достоинства поэзии Китса и Шелли.

Когда Вулф уяснил смысл этого потока слов, он улыбнулся и поцеловал руки Джессики, которыми она закрывала лицо.

— Ты была невероятно добра ко мне и в ванне, и на кровати, — сказал Вулф. — Прикасаясь к тебе, я испытывал замиранье сердца и с трудом мог дышать.

Джессика медленно опустила руки.

— А это не выводит тебя из равновесия?

— Наверное, но я думаю о том, какое это удовольствие — касаться тебя, — произнес он раздумчиво. — И какая ты мужественная, если доверяешься мне, несмотря на свои страхи.

— По-моему, ты хочешь сказать, что у меня не больше здравого смысла, чем у весенней нераспустившейся розы.

— По-моему, я говорю, что у меня не больше разума, чем у солнца, которое раскрывает розу. — Вулф наклонился к губам Джессики, так что ощутил ее легкое дыхание. — Ты позволишь мне касаться тебя так, как солнце лучами касается весеннего бутона?

— А как оно касается бутона? — Джессика затаила дыхание.

— Нежно… Жарко… Всюду…

Она выдохнула воздух, и Вулф ощутил тепло этого выдоха, потому что его рот находился рядом с ее губами. Когда язык Вулфа коснулся чувствительного края ее губ, она удивленно приоткрыла рот. Его язык скользнул внутрь. Неожиданная волна удовольствия набежала на Джессику.

— Я боялся шокировать тебя, — сказал Вулф, касаясь губами ее губ. — Я предупреждал, что это будет интимно.

— Это не ты. Это сделали бабочки.

— Бабочки?

— Ты не оглядывайся, но попугай сзади.

— Бог с ним, с попугаем. — Вулф нежно прикусил ее нижнюю губу. — Расскажи мне о бабочках.

— Я думаю, что они из огня, а не из бархата.

— Ты хочешь это выяснить?

— Да, только пойми меня правильно, если я вздрогну и отпряну, — проговорила Джессика тихо. — Знай, что ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.

— Милая маленькая лгунья! Любой из братьев Виллоу красивее меня.

— Дерево Стоящее Одиноко, ты ослеп! Когда ты входишь в комнату, все мужчины оказываются в твоей тени. Свет падает только на тебя.

Джессика почувствовала, как по телу Вулфа пробежала волна, и поняла, как ее слова тронули его.

— Означает ли это, что ты позволишь снова интимно поцеловать тебя? — спросил он, когда к нему вернулась способность говорить.

— Да, — прошептала она. — Пожалуйста.

Тепло поцелуя Вулфа родило острое ощущение во всем теле Джессики. Она прижала пальцы к его волосам, стремясь как можно полнее ощутить его, испытать всю полноту надвигающегося удовольствия.

Поцелуй был продолжительным и крепким. Вулф пил влажное тепло, идущее изо рта Джессики, до тех пор, пока мир не сузился и не стал медленно вращаться вокруг нее. Ощущение было новое, но не пугающее, поскольку с ней, совсем рядом, был Вулф…

Он был ее дыханием.

Она крепко обвила руками шею Вулфа, зная, что у него хватит сил защитить ее в том мире, который он сотворил своим поцелуем, в мире томления, тепла и бабочек с огненными крыльями. Когда он попытался поднять голову, она запротестовала и отыскала его язык своим, желая, чтобы поцелуй никогда не кончался.

Сильные руки приподняли ее над кроватью. Гибкие движения его тела были еще одной разновидностью огненной ласки. Ощущать кожу его груди, рук и спины было даже приятней, чем мех, на котором она теперь лежала. Она оценила мощь его торса, коснувшись кончиками пальцев упругих мышц и слегка поцарапав их ногтями.

Неистовое желание охватило Вулфа, его мускулы натянулись и зазвучали, как струна, под пальцами Джессики, и он глухо застонал.

— Вулф, — шепнула Джессика, — что-то не так?

— Нет, просто я узнал, что у эльфов есть крохотные золотые коготки, вот и все.

— Что?

Он глухо засмеялся, посмотрев на ее изумленные, огромные глаза и пылающие губы.

— Ты пахнешь бренди, — сказал он.

— Ты тоже.

— У меня привкус тебя. Лизни мои губы, Джесси. Дай мне снова почувствовать твой язычок во рту.

— Я и не знала, — удивилась она.

Вместо вопроса Вулф издал горловой звук, похожий на мурлыканье.

— Поцелуй, — прошептала она. — Я и не знала, насколько он интимен. Я попробовала тебя.

— Бренди было твое.

— А все остальное нет. Ты такой теплый, и чуть соленый, и немножко сладкий… Как вино, вкус которого с каждым днем меняется.

— Джесси, — сказал Вулф низким грудным голосом, — ты, кажется, сожжешь меня заживо.

Когда руки Вулфа напряглись, сжимая Джессику, она не сопротивлялась. Он подразнил ее, слегка отодвигая от себя и целомудренно целуя, и тогда она сама обвила его шею, пытаясь крепче прижаться к нему, чтобы вновь испытать поцелуй, которому он ее научил.

Но ей трудно было преодолеть сопротивление Вулфа. Он продолжал легко касаться губами ее губ.

— Вулф?

Он снова издал мурлыкающий звук, который разбередил ей нервы, но в его глазах она не заметила и признаков лени. Они сверкали сквозь густые ресницы.

— Поцелуй меня снова, как раньше, — взмолилась Джессика. — Чтобы я ощутила тебя языком.

Вулф со стоном захватил ее рот и слился с ней в длительном, горячем поцелуе, самом возбуждающем и страстном из всех, которые он когда-либо вкушал. Его руки скользили по волосам, по спине, по округлостям бедер, оглаживая молодое девственное тело. Шелк ночной рубашки скорее дразнил, чем служил преградой его пальцам, ибо ткань была настолько тонка и прозрачна, что не скрывала белизны тела и позволяла ощущать его тепло. Когда он наконец завершил поцелуй, она задрожала, словно от озноба, хотя кожа ее была горячей, а лицо пылало румянцем.

Вулф перевел взгляд с лица Джессики на пульсирующую жилку на шее, затем еще ниже. Тонкая ночная рубашка не могла скрыть крепких грудей. Темно-розовые соски соблазнительно просвечивали сквозь прозрачную ткань.

— Ты помнишь о бутоне и солнечном свете? — спросил Вулф грудным голосом. — Помнишь, как я предупреждал тебя, что страсть — вещь интимная?

— Кажется, мне это нравится… С тобой…

— Хорошо, потому что теперь начинаются интимные вещи.

— Начинаются? — Джессика широко раскрыла глаза. — Ты говоришь, начинаются?

— Маленький сладкий попугай, — пробормотал он. — Да, начинаются. Скоро. Тебе понравится. Будет даже лучше, чем во время поцелуя.

Рука Вулфа, приласкав шею, скользнула к ключицам и ниже. Дыхание Джессики прервалось, и она внезапно почувствовала вес своих грудей. Он горячо прижался к ее губам, Джессика отдала ему свой рот и в ответ потребовала его. Лишь тогда рука скользнула под рубашку, отыскала упругие груди и стала гладить и ласкать их в том же неторопливом ритме, что и его язык.

— Ты словно плененная птичка в моей руке, — сказал Вулф. — У тебя сердце не бьется, а колотится. Я напугал тебя?

Джессика попыталась что-то сказать, но из ее груди вырвался лишь какой-то сдавленный звук. Нервные окончания, о существовании которых она не подозревала, отзывались на медленные движения пальцев Вулфа. Огненная сеть покрыла ее от груди до колен, не давая дышать.

— Помоги мне, Джесси… Дай мне услышать твои слова. Дай мне услышать, как прерывается твое дыхание, если тебе приятно.

Кончики пальцев Вулфа двигались вокруг бархатного венчика девичьей груди. Он легонько трогал сосок, прислушиваясь к прерывистому дыханию Джессики, произносившей его имя, чувствовал, как сосок твердел и напрягался, упираясь в легкий шелк ночной рубашки.

— Я думаю, — сказал Вулф хрипло, — бутон не боится солнца.

Кончики его пальцев продолжали блуждать по груди. Он услышал, как из горла Джессики вырвался тоненький вскрик. Когда он оторвал взгляд от жаждущего розового бутона, он увидел, что Джессика смотрит на него широко раскрытыми глазами.

— Ты дрожишь, — сказал Вулф.

— Я ничего не могу поделать с собой, когда ты смотришь на меня так, как сейчас.

— Как я смотрю на тебя?

— Как если бы ты хотел…

Голос Джессики прервался.

— Как если бы я хотел?.. — спросил он хрипло.

— Поцеловать меня, — прошептала она. — Там.

— Да. Держись за меня, Джесси. Сейчас это начинается.

Не веря и одновременно ожидая, Джессика почувствовала, как тело Вулфа сдвинулось вниз, ощутила его теплое дыхание на коже и прикосновение сперва одной, затем другой щеки к ее груди. Она поняла также, что его руки скользят вниз по ее телу. Завязки ночной рубашки разошлись, шелк соскользнул; ее пронизала дрожь, а соски напряглись еще сильней.

Она поняла, что он хочет совсем раздеть ее.

— Вулф, — произнесла она взволнованно.

— Это необходимо для интимности… Я не причиню тебе боли, Джесси… Ты позволишь мне раздеть тебя?

Она не сказала, а выдохнула из груди:

— Да.

Последовала тишина, нарушаемая только шуршанием снимаемой ночной рубашки. Джессика заметно дрожала, но не делала попыток прикрыть наготу, когда прохладный комнатный воздух омыл упруго покачивающиеся груди.

— Как совершенны твои формы, — сказал приглушенно Вулф. И через несколько мгновений добавил: — Я мечтал видеть тебя такой, как сейчас, с тех пор, когда тебе исполнилось пятнадцать.

Густой голос Вулфа и его синие глаза, пожирающие наготу Джессики, разволновали ее и одновременно сделали еще более прекрасной. В этот момент до нее дошел смысл сказанных им слов.

— Когда мне было пятнадцать? — переспросила она негромко.

— Леди Виктория была права. Я мечтал о тебе, хотя старался не смотреть на тебя как на женщину. Но я не мог управлять своими мечтами. — Голос Вулфа стал совсем низким. — В своих фантазиях я приходил к тебе, раздевал, ласкал. Мои мечты и выгнали меня из Англии.

— А разве не скандал с герцогиней?

Не ответив, Вулф пробежал кончиками пальцев по обнаженному телу Джессики от пульсирующей жилки на шее до пышной рощицы у основания бедер, затем обратно. Он услышал, что Джессика произносит его имя, и улыбнулся, несмотря на усиливающееся желание.

Было время, когда Вулф должен был здесь остановиться, чтобы не утратить контроль над собой. Когда-то, но не теперь. Ему стоило только подумать о том, какое тяжелое прошлое было у Джессики, и это уносило боль неудовлетворенного желания, давая ему силы наслаждаться ею без притязаний на нее.

Тем не менее желание оставалось и все время усиливалось.

— Герцогиня была попыткой бегства, — сказал Вулф просто, снова прочерчивая огненную линию на теле Джессики. — Я думал, что если появится любовница, я смогу справиться с собой.

— И ты смог?

При этих словах Джессика почувствовала комок в горле. Ей хотелось укрыться и спрятаться… и в то же время выгнуться, подобно кошке, под рукой Вулфа. Эти разноречивые желания пронзали ее огненными стрелами.

— Нет. Помнишь, как мы с тобой однажды спрятались от дождя под дубом. Ты промокла. Платье прилипло к твоей груди, и я видел затвердевшие соски.

Вулф наклонился и поцеловал пульсирующую жилку на шее Джессики.

— Я тогда подумал: поднимутся ли они вот так когда-нибудь для меня?

Он услышал тихий возглас Джессики. Нагнувшись, он легонько куснул ей шею в том месте, где она переходила в плечо.

— Ты постоянно преследовала меня, — продолжал Вулф. — Я пытался убедить себя, что причина в моем возрасте, в моих связях с аристократками, в неумении контролировать себя. Я говорил себе все, кроме правды. Я желал тебя так, что возбуждался при одном лишь взгляде на тебя.

Его рот опустился ниже, исследуя теплую ложбинку между грудей Джессики. Ее сердце бешено колотилось. В трепет ее приводили и слова Вулфа, и его обжигающее дыхание на ее груди. Кончиком языка он провел горячую линию по ее телу.

— На вкус ты похожа на розу, — прошептал он.

Он прижался лицом к ее телу, наслаждаясь идущим от Джессики теплом и ароматом, и она замерла, почти не дыша. Не отдавая себе отчета, она пошевелилась под ним, повернулась навстречу его ласкающему рту.

— Ты жжешь меня, — сказал он шепотом.

— Это ты меня жжешь. Твой рот как огонь.

Острое желание пронизало тело Вулфа и держало его в напряжении, пока не разрешилось в продолжительном и беззвучном вдохе.

— Ты жгла меня много лет, — говорил он. — Я пытался объяснить свой отъезд из Англии скандалом, который закатила герцогиня, когда я уклонился от ее ложа. В конце концов лорд Роберт согласился какое-то время обходиться без моего общества.

Смуглая щека Вулфа коснулась упругого холмика ее груди. Джессика подняла руку, но не оттолкнула его. Его слова обезоружили ее, хотя эта ласка разжигала в ней тихое пламя Она погрузила пальцы в его волосы, тихонько поскребла ногтем его кожу.

— Я рыдала, когда услышала о твоем отъезде, — прошептала она.

— Разве? Я видел только насмешливую улыбку на твоем лице да слышал ядовитые реплики по поводу моего вкуса и по адресу герцогини.

— Я была очень сердита.

— Ты ревновала меня, Джесси… Как ревнует женщина своего мужчину. Леди Виктория видела это… Как видела и то, что я скрывал даже от себя.

— А что именно?

— Я не мог спокойно слышать твой голос, не мог спокойно относиться к запаху розы, твоему запаху, не мог находиться в комнате, где ты только что побывала. Я испытывал адские муки. Этому не было видно конца, не приносила облегчения другая женщина… И мне ничего не оставалось, как уехать.

Вуяф смотрел на Джессику, не пытаясь скрыть желание, которое так глубоко укоренилось в нем за долгие годы, что он замечал его не больше, чем воздух, которым дышал.

— Я этого не знала.

Джессика взволнованно посмотрела в глаза Вулфа. Она прочитала в них страсть, которая обожгла ее.

— Я скрывал свое желание от тебя даже сильнее, чем от себя, — сказал он.

Вулф повернул голову. Его всякий раз поражал контраст между ослепительно белой кожей Джессики и приглушенным пламенем ее волос. Его пьянила полнота груди и бедер, точеные, стройные ноги.

— Ты забрал краски и свет у неба, когда уехал, — прошептала Джессика. — Я так сильно тосковала по тебе, что боялась, что умру… Я так любила тебя! Я тебя всегда любила…

На какой-то миг его сердце замерло, а затем забилось с удвоенной силой

— Не люби меня, Джесси. Это лишь причинит тебе боль. Мне надо было скрыть свое желание от тебя и сейчас. Но я не могу… Ты такая красивая, а я мечтал о тебе так долго.

Вулф наклонился к девичьей груди. Его язык очертил круг в том месте, где атласная кожа переходила в розовый венчик. Он легонько сжал его зубами, заставив Джессику еле слышно вскрикнуть Ее пальцы снова погрузились в густые волосы Вулфа

— Не бойся. Я не пьяный лорд, который способен истязать до крови. Я полукровка, который всю жизнь ждал момента, когда сможет ласкать тебя.

Не успев что-либо ответить, Джессика увидела, как губы Вулфа раскрылись, и снова почувствовала огненное прикосновение языка к соску, ощутила жар его рта, который втянул в себя маковку ее груди. Сладостный трепет пробежал по ее телу, и она непроизвольно выгнула спину, повторяя шепотом имя Вулфа, а он продолжал ртом ласкать грудь, разливая неимоверную сладость во всем теле.

Вулф потрогал языком жесткую горошину соска Джессика стонала и выгибалась под ним. Огонь разрастался, захватывая ее всю, и она издала прерывистый, страстный крик Лишь когда ее дыхание прервалось и она зашевелилась, Вулф медленно оторвался от ее груди и с восхищением посмотрел на ее набухший, напряженный сосок.

— Он поднялся сейчас даже больше, чем тогда, под дождем.

— Что? — спросила она удивленно.

— А вот смотри. — Вулф взял руку Джессики и приложил ее к груди. — Ощути свою страсть… Какая бархатная

твердость!

Она в смятении широко раскрыла глаза.

Тихонько засмеявшись, Вулф поцеловал ее ладонь, потом слегка куснул и почувствовал, как Джессика вздрогнула от удовольствия. Он зажал соски пальцами и слегка подергал их. И Джессика снова забыла обо всем, кроме сладостных ощущений, которые пронизывали ее, как солнечный свет пронизывает сад.

Когда рука Вулфа скользнула по ее телу вниз, Джессика не протестовала. Тепло руки, гладящей ее ноги, было частью огненной сети, которая с каждым его прикосновением все плотнее окутывала ее. Она не заметила, как его ладони постепенно смещаясь, накрыли нежный мягкий холмик.

— Ты помнишь, как солнце касается бутона? — спросил

Вулф.

Его голос был низкий, теплый и тяжелый, как и его рука, покоящаяся на огненно-каштановых шелковистых завитках.

— Нежно, — прошептала Джессика — Жарко.

— Всюду.

Она поняла, и…

— Боже мой, Вулф! Даже там?

— Там в особенности. Ты раскроешься мне, как раскрывает в первый раз роза свои лепестки навстречу солнцу.

Не двигаясь, Джессика смотрела в манящие глубины мужских глаз.

— Тебе не следует бояться, — сказал он. — Ты этого хочешь. Я вижу это, если даже ты не видишь сама. Ты уже раскрываешься для меня.

Из ее уст вырвался вздох, который мог означать его имя, когда она ощутила, что его рука скользнула ниже.

— Не напрягай ноги, — попросил он. — Я хочу увидеть это.

Рука Вулфа была неподвижна, он лежал возле Джессики, ожидая ее решения.

— Вулф… — прошептала она, не будучи в состоянии сказать что-либо еще.

— Стыдливая роза!..

Он поцеловал ее в плечо, затем кусиул ее в том месте, где было средоточие нервов. Она издала возглас удивления и радости.

— Я знаю, ты жаждешь солнца, — сказал Вулф. — Позволь мне подарить его тебе.

Нежное покусывание плеча было и чувственным подтверждением, и чувственным обещанием. Джессика сделала медленный выдох и расслабила ноги. В награду за это ладонь Вулфа стала тихонько поглаживать ее бедра, живот, шелковистый холмик. Его рот ласкал груди, разливая сладостные токи по всему телу, набрасывая на нее огненную сеть.

Когда Вулф слегка царапнул внутреннюю поверхность бедер Джессики, страсть окончательно охватила ее, и она издала тихий стон. Его пальцы обхватили девичье бедро изнутри. Он ласкал его медленно всей ладонью, шаг за шагом продвигаясь все выше. На этот раз Джессика не оказывала противодействия, готовно раскрывая бедра.

— Джесси… — не сказал, а выдохнул Вулф, потрясенный ее доверием.

Его ладонь гладила шелковистые завитки. Ему хотелось зарыться в них с головой, застонать. Он знал: благоуханная плоть под ними ждет его ласки. Его рука скользнула между ног, легла на теплый девичий холмик, а его пальцы коснулись места, где шелковистые завитки более не закрывали вход в таинственный грот Джессики.

Когда она почувствовала его прикосновения, она издала вздох, напоминающий звук разрываемого шелка. Его рука отыскала лепестки и с нежностью дотронулась до них, вливая в каждый из них трепет жизни.

— Какой красоты цветок, — произнес он грудным голосом. — Есть у него нектар внутри?

Джессика не сразу поняла, что имел в виду Вулф, пока не почувствовала, что ее как бы раскрывают. Скользящее проникновение пальца в ее лоно, могло, пожалуй, привести ее в смятение, однако верх взяло острое ощущение, которое захватило ее, нежно взорвало, бросило в сладостную дрожь

— Вулф…

— Я знаю, — ответил он хрипло. — Это во сто крат горячей, чем в мечтах.

Его рука скользнула в грот, и ее ответ опалил обоих. Она приподнялась навстречу его руке, испытывая неодолимую потребность снова почувствовать разливающее сладость дви жение внутри себя. Вулф ощутил хрупкость девственности осудил себя и стал уходить из блаженного влажного грота хотя ему мучительно хотелось остаться.

— Пожалуйста, — прошептала Джессика, стараясь удержать его внутри себя. — Прошу тебя, трогай меня еще

— Только не так.

— А это тебе… может, тебе это… противно?

Вулф хрипло засмеялся и возобновил осторожные попытки проникнуть внутрь, чтобы ощутить влажное, обволакивающее тепло. Джессика лежала с открытыми глазами, наблюдая за его действиями, и то, что она видела, ее одновременно и приводило в смятение, и воспламеняло.

— Да, Джесси, смотри и запоминай, что ты чувствуешь при моих поцелуях, как они омывают тебя, словно теплый дождь, — прошептал он горячо.

Какое-то прекрасное и чуть тревожное чувство овладело Джессикой. Она попыталась побороть его, но с таким же успехом можно было дуть, пытаясь остудить солнце

— Что происходит со мной? — спросила Джессика — Вулф, я не могу… Вулф…

Она со стоном повторяла его имя, а ее тело конвульсивно дергалось, прижималось к нему, молило о новых прикосновениях, и знойный дождь страсти омывал его руку.

Желание клокотало в Вулфе, выдавив из него стон, когда он уходил из лона Джессики. Чтобы утолить его жар, он стал ласкать узелок страсти, и она кричала от удивления и неимоверного наслаждения. Кончики его пальцев описывали круги по ее возбужденной, чувствительной плоти, и она жаждала и искала все новых прикосновений.

Джессика на практике познавала то, чему учил ее Вулф: удовольствие может быть настолько всеобъемлющим, что по яркости превосходит боль, оно более неудержимо и представляет собой чувственную молнию проникающую до самых глубин души.

Вулф блуждал взглядом по распростертой Джессике, стараясь запомнить вид ее обольстительного тела, ее лицо, искаженное экстазом, который он в ней вызвал. Ему хотелось вновь оказаться в ней, почувствовать знойные бархатные крылья в ней в момент ее разрядки. Он знал, что есть риск нарушить тонкую защиту девственности, но не мог сдержаться.

Его рука снова осторожно и нежно скользнула в ее лоно. Медленное погружение вызвало в Джессике дрожь удовольствия, и она застонала.

— Твоя девственность такая хрупкая, — зашептал Вулф — Ты потеряешь ее без боли — ты будешь только наслаждаться

Вулф медленно двигал пальцем вокруг лепестков; сладостные токи пробегали по ее телу, и она тихонько вскрикивала

— Я не лишу тебя девственности, — говорил Вулф, наклоняясь к ней, — но я познаю тебя таким способом, каким не познавал ни одну женщину — Продолжая ласкать ее, он приблизил рот к ней — Отдайся мне, Джесси. Позволь мне узнать вкус экстаза

Наслаждение сжигало Джессику Со сдавленным криком она отдавалась Вулфу, деля с ним восторг, когда его рот жадно скользил, познавая ее в страстном молчании, пока она не откинулась назад, в изнеможении и изумлении шепча его имя

После этого Вулф крепко прижал к себе Джессику и сказал себе, что он глупец. Он вызвал к жизни огненную страсть у аристократической девушки, которая никогда не сможет быть ему истинным другом. Он желал ее гораздо больше, чем раньше, но не мог обладать ею. Он не должен был.

Они не подходили друг для друга. Ничто не изменилось.

«От плохого к худшему. Вот и вся перемена».

Прошло очень много времени, прежде чем Вулф заснул.


14


— Что-то не похоже на весну, — сказала Виллоу, рассеянно потирая спину. — То растает, то замерзнет, то повалит снег, то снова растает, а сейчас и ясно, да ветер северный. Слышишь?

— Трудно не услышать, — отозвалась Джессика.

Продолжительные дикие завывания ветра звучали так, как в детстве в Шотландии. Но хотя ее пальцы по старой привычке касались медальона с изображением Вулфа, она знала, что ветер больше не имеет над ней прежней власти. Возможно, она никогда не будет испытывать удовольствия от душераздирающих завываний бури, но и никогда впредь она не будет плакать от страха. Она наконец познала разницу между реальностью, ночными кошмарами и мрачными воспоминаниями детства.

«Я обязана этим Вулфу».

Воспоминания о минувшей ночи пронеслись в мозгу Джессики, оставив за собой огненный след. Она даже не представляла, что можно испытывать такое наслаждение и что ее тело может быть его источником Не верила она больше и в то, что все дети, за исключением первого, рождаются вопреки желанию жен по настоянию мужей. Были риск беременности и опасность родов, но была и радость любви

Она знала. Вулф показал ей это. И он обнимал ее до тех пор, пока не высохла последняя слеза восторга и не замерло последнее содрогание.

«Как много дал мне Вулф, а я… не дала ему ничего»

— Какая недружная весна, — вновь повторила Виллоу, вглядываясь в окно и вздыхая.

Джессика тоже посмотрела в окно. Из-под подтаявшего снега пробивалась трава. Кусты и деревья приобрели зеленоватый оттенок. Ручей в овраге за конюшней искрился серебром струй, несмотря на студеный воздух.

Ни холод, который все еще царил в природе, ни дикие вопли ветра не беспокоили Джессику минувшей ночью. Она узнала, что страсть приносит наслаждение, а не боль, и уснула в объятиях Вулфа, уткнувшись лицом в его грудь.

Ощущение близости Вулфа и идущее от него тепло сделали ее сон глубоким и спокойным, изгнав все страхи из ее души.

«Интимность… Боже милостивый! — Джессика вздрогнула от воспоминаний. — До этой ночи я даже не подозревала, что такое интимность».

— Джесси!

Она прищурилась и посмотрела на Виллоу.

— Да?

— Не переживай из-за того, что произошло вчера вечером.

На какое-то время Джессике показалось, что Виллоу как-то догадалась о том, что происходило в тиши спальни. Ее лицо вспыхнуло, прежде чем она вспомнила, что вчера вечером произошло также и другое — Вулф прилюдно предъявил ей счет за ее недостатки.

— Вулф извинился перед всеми сегодня утром, — продолжила Виллоу, — поэтому я думаю, что он извинился и перед тобой.

— Да, конечно, — ответила Джессика, чувствуя жар на щеках.

Виллоу улыбнулась, хотя и вынуждена была сказать непривычную для себя банальность:

— Таковы радости брака. Примирения такие же страстные, как и споры.

— А ты с Калебом споришь?

— Тут нечему удивляться. Ты, наверное, заметила, что мой муж может быть упрям, как осел. — Виллоу слегка улыбнулась. — Конечно, мы спорим.

— В тебе, конечно, совсем нет упрямства, — сказала Джессика довольно кисло.

— Конечно, нет, — откликнулась Виллоу невинно. — Я хилый маленький цветок. Разве я могу позволить себе не соглашаться с этим великаном, за которым замужем?

Джессика засмеялась.

— Если бы Калеб слышал тебя!

— Да. Если бы…

Виллоу сделала ударение на последних словах.

— А что-нибудь не в порядке?

— Ветер. Холод… Калеб сказал вчера, что лошади могут начать жеребиться в любой момент.

— Да, я знаю. Вульф разбудил меня перед уходом и сказал о животных, которые кочуют перед бурей. Он очень беспокоился о жеребых кобылах.

— Мы не успели огородить пастбище для лошадей, — нахмурилась Виллоу. — Кобыл охраняет Измаил, мой жеребец. Но он воспитан в конюшне и при запорах. Места к югу отсюда совершенно дикие, и если буря загонит лошадей туда, понадобится уйма времени, чтобы разыскать их… Ветер ледяной. Если кобылы начали жеребиться…

Виллоу замолчала. Она неподвижно стояла у окна, прислушиваясь к неуемному завыванию ветра.

Джессика подошла и обняла Виллоу, желая успокоить ее

— Мужчины отыщут кобыл.

— Кобылы, коровы, годовалые бычки… Мы можем все потерять из-за этого проклятого ветра. Как бы я хотела сейчас работать рядом с Калебом! Нам так нужны рабочие руки! А я чувствую себя никчемной. Я…

Голос Виллоу прервался, она слегка покачнулась.

Вначале Джессика подумала, что Виллоу замолчала, потому что ей помешали слезы. Но затем она сообразила, что это очень похоже на предродовые схватки.

— Когда это началось? — быстро спросила она

— Буря? Прошлой ночью.

— Какая еще буря! Когда у тебя начались боли?

— Очень редкие — где-то в полночь.

Джессика на минуту закрыла глаза. Когда она их открыла, они были ясными и внимательными.

— Ты сказала Калебу?

— Нет. — Голос Виллоу был напряженным — Моя мать говорила, что первые роды непредсказуемы. Схватки могут начинаться и пропадать и снова начинаться много раз. — Виллоу глубоко вздохнула. — Сейчас нам важнее спасти животных, а Калеб сидел бы тут и держал меня за руку.

Несмотря на эти слова, в больших карих глазах Виллоу чувствовалась тревога. Ей бы сейчас не помешало присутствие Калеба.

— Ты первый раз почувствовала боли?

— Они появлялись и исчезали почти два дня, — призналась Виллоу. — Но сейчас все было по-другому.

— Можно? — спросила Джессика, прикладывая руку к животу Виллоу.

Виллоу удивленно кивнула.

На какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра. Чем больше Джессика ощупывала живот, тем все большую тревогу она испытывала. Младенец не шевелился. Согласно тому, что она вычитала в книгах, если занято правильное положение, даже самые здоровые младенцы за несколько часов до родов успокаиваются.

Но таким же образом вели себя и мертвые младенцы. У Джессики был горький опыт бесплодных родов матери.

— Скажи мне сразу, когда снова что-то почувствуешь, — попросила Джессика, скрывая свою тревогу за улыбкой. — А за это время ты можешь успеть подрубить одеяло, которое подготовила для младенца.

Через полчаса у Виллоу снова появилась боль. Она подняла взгляд от одеяла, которое только что аккуратно сложила.

— Джесси! — позвала она.

— Сейчас?

— Да.

Джессика выпустила ручку насоса и побежала из кухни в гостиную. Положив руки на живот Виллоу, Джессика убедилась, что мышцы были твердыми. Нахмурившись, Джессика осторожно, но тщательно снова прощупала живот.

Из книг она хорошо знала о существовании ложных родов. Положение младенца не изменилось.

Через некоторое время мышцы Виллоу расслабились.

— Ты ощущаешь сжатие во всем теле? — спросила Джессика, выпрямившись.

— Это началось сзади и затем отдалось впереди, — сказала Виллоу, показывая это жестами.

— Ты можешь встать?

— Без сильной руки мужа, которая придает мне вертикальное положение? Попробуем.

Когда Виллоу встала, Джессика наклонилась и стала двигать руками по вздутому животу. Определенно, младенец был сейчас ниже, чем раньше, хотя и не столь низко, как на картинках, где изображены женщины перед самым началом родов. Но… первый ребенок есть первый ребенок. Он непредсказуем.

Джессика подождала, однако не заметила, чтобы младенец начал движение. Когда у нее появилась уверенность, что Виллоу не прочитает тревоги в ее глазах, она посмотрела на нее, улыбнулась и пошутила:

— Как говорят твои братья, «ну, Вилли, все идет путем». Младенец опустился, стоит на головке и жаждет увидеть, как выглядит этот мир.

Слабая улыбка тронула бледные губы Виллоу. Она взяла в свои ладони руку Джессики и сжала ее.

— Я так рада, что ты здесь, Джесси.

— Я тоже.

Это была ложь лишь отчасти. Джессика была рада за Виллоу. Ни одной женщине не хочется рожать в одиночестве.

Но до этого она надеялась, что никогда больше не столкнется с муками и ужасом родов.

— Ты завтракала? — спросила Джессика.

— Нет. У меня нет аппетита.

— Вот и хорошо. У твоего младенца есть сейчас более важное дело, чем возиться с бисквитами и ветчиной, — живо среагировала Джессика. — Где ты хранишь постельное белье?

— В нижнем ящике… ох!

— Что такое?!

Но Джессика уже сама заметила влажные следы на юбке Виллоу.

— Это прорвались воды…

— Да-да, конечно. — Виллоу улыбнулась дрожащими губами. — Глупо пугаться. Я и забыла, что это должно произойти… Хороша гусыня…

Джессика обняла Виллоу и стала гладить ее, как ребенка.

— Никакая ты не гусыня. Это так естественно — немного беспокоиться, тем более в первый раз, — бодро сказала Джессика.

Виллоу на момент прильнула к невысокой женщине, затем шагнула назад и выпрямилась.

— Наверное, хорошо, что сейчас нет здесь Калеба. Он очень боялся, чтобы меня не постигла судьба его сестры.

Джессика вспомнила тот вечер, когда Калеб уносил спящую жену из гостиной. Его лицо казалось каменным, но взгляд заставил сердце Джессики перевернуться в груди.

«Она моя жизнь».

Тогда Джессика думала в смятении: каково это — быть любимой с такой силой? Она готова пожертвовать раем и пройти через ад, чтобы Вульф испытал такое чувство к ней.

Но Джессика знала, что этого не будет.

«Мы не подходим друг для друга».

Вулф был наполовину прав. Но лишь наполовину. Он подходил для нее.

Это она не подходила для него.

Джессика заставила себя забыть о своих печалях. Взяв Виллоу за руку, она повела ее в спальню.

— Я хотела, чтобы Вулф поговорил с Калебом об этом, — сказала Джессика, — но не могла улучить момент. Сейчас стало известно, что послеродовую лихорадку можно предотвратить, если доктор моет руки горячей водой с мылом, перед тем как принимать роды.

— Правда? А почему это?

— Я не знаю. Но мытье — это простая и доступная вещь. И пока я с тобой, я буду следить, чтобы постельное белье было у тебя чистым, как и ночные рубашки и все прочее.

Виллоу слегка улыбнулась.

— Если это переносится через руки, почему же оно не может переноситься через другие вещи? Так ведь?

— Совершенно верно, — ответила Джессика. — Давай я помогу тебе раздеться.

— Я сама смогу.

— Но я сделаю это лучше, — улыбнулась Джессика и стала расшнуровывать ее юбку. — При родах не приходится стесняться. Что должно, то и происходит, хочешь ты того или нет. То-то мы порадуемся, когда все будет позади.

Виллоу глубоко вздохнула.

— Ты всегда меня удивляла.

— Ты хочешь сказать, что я не такая никчемная, как думает Вулф?

— Какая глупость! Я бы надрала Вулфу уши за его скверный характер. Ты не можешь изменить обстоятельства своего рождения, как, кстати, и он своего.

Джессика довольно грустно улыбнулась, но ничего не сказала.

— Больше всего меня удивляет, — продолжила Виллоу, — что ты ничего не знаешь… э-э… о физической стороне брака, и я думаю, что некоторые вещи могли приводить тебя в замешательство… Но ты имеешь опыт, как я вижу, в акушерском деле?

— Я провела первые девять лет своей жизни в имении в деревне… Собаки, овцы, кошки, лошади, свиньи, коровы, кролики и прочие твари — они зачинали и рожали так же регулярно, как регулярно восходит солнце.

— Особенно кролики, я полагаю? — предположила с улыбкой Виллоу.

Джессика засмеялась.

— Эти милые зверьки приносили приплод в любую погоду, будь то дожди или засуха.

— Я рада, что ты не такая, как все городские аристократки, — призналась Виллоу. — Я никогда не принимала роды и думаю, что ты мне очень поможешь и присмотришь за младенцем, если я на первых порах буду уставать.

Улыбка прямо-таки сбежала с лица Джессики. Она никогда не имела счастья нянчить живого младенца, но она не собиралась признаваться в этом. Сейчас самое главное заключалось в том, чтобы поддержать бодрость духа у Виллоу Меньше всего в эту минуту ей нужно было слышать о трудных родах и мертворожденных младенцах.

— Обопрись на меня, пока ты перешагиваешь через юбку, — предложила Джессика.

Действуя споро, но без спешки, Джессика вымыла Виллоу и одела в чистую рубашку. Она убрала старое белье, постелила клеенку поверх матраса и затем чистое белье. К тому времени, когда Виллоу неуклюже забралась на кровать, у нее произошла еще одна схватка.

Больше не оставалось сомнений в том, что пришло время настоящих родов.

— Я сейчас вернусь, — сказала Джессика, подоткнув покрывало. — Если ты услышишь выстрелы, не пугайся. Я вызываю мужчин.

— Нет. Я чувствую себя прекрасно. Они мне не нужны.

— Виллоу, как ты думаешь, что сделает Калеб с тем человеком, который не позовет его, когда тебе это необходимо?

В глазах Виллоу блеснули слезы.

— Но кобылы нуждаются в нем больше, чем я.

— Вулф справится с кобылами. Он любит лошадей больше всего на свете.

— Кроме тебя.

Джессика грустно улыбнулась.

— Дерево Стоящее Одиноко меня не любит. Он беспокоится обо мне, вот и все, а большего я и не заслуживаю.

— Ерунда, — возразила Виллоу.

— Нет. Это чистая правда. Все, что Вулф сказал обо мне вчера вечером, тоже правда. Я вынудила его пойти на эту женитьбу. Он мечтал о западной женщине, такой, как ты. А получил он в жены аристократку, которая не могла даже причесаться.

Джессика улыбнулась при виде смятения на лице Виллоу.

— Расческа была так же непривычна для моих рук, как золотая монета для нищего.

— Господи милостивый, — прошептала Виллоу.

— Но я учусь, во многом благодаря тебе. — Джессика погладила Виллоу по голове. — Отдыхай. Тебе потребуются силы, чтобы подарить миру ребенка Калеба.

Виллоу повернулась и посмотрела в окно. Видны были лишь гнущиеся под порывами ветра деревья.

— Они не услышат выстрелов, — сказала она спокойно. — Ветер дует в нашу сторону.

Джессика в душе согласилась с этим, однако все же вышла на крыльцо. Ветер вырвал из ее рук дверную ручку, и дверь громыхнула о стену. Воздух был полон ледяной пыли. Трясясь от холода, она подняла карабин — подарок к свадьбе, которой никогда не должно было быть. Серебряная и золотая инкрустация поблескивала в сумеречном освещении.

Джессика трижды выстрелила вверх, сделала паузу и снова дала три выстрела. Озябшая до костей, она вернулась в дом. Не без труда ей удалось закрыть дверь, преодолев сопротивление пронизывающего насквозь ветра.

Некоторое время Джессика постояла в гостиной, собираясь с мыслями, затем начала действовать.

Она вычистила и вымыла острые портновские ножницы, завернула их в чистое полотенце и положила поверх чистых одеял, которые Виллоу с такой любовью приготовила для новорожденного. Мысль, что ей придется заворачивать в них крохотный трупик, повергла Джессику в отчаяние. Она видела приготовленное для малыша белье и любовно сработанную колыбельку. Она видела нежность Калеба и радость Виллоу, когда он клал ей руку на живот и прислушивался к движению внутри.

«Прошу тебя, господи, о том, чтобы младенец родился живым».

Ветер сотрясал, дом, вселяя холод в душу Джессики. Внезапно она взяла книгу и стул и подошла к Виллоу.

— Моей матери помогало, когда я ей читала, — сказала она с напускным спокойствием. — Если тебе это не по душе, я посижу молча, пока не понадоблюсь тебе.

— Пожалуйста, — быстро сказала Виллоу напряженным голосом, — почитай.

— Старайся не задерживать дыхания при появлении боли, — посоветовала Джессика. — Иначе будет хуже.

Джессика начала читать «Сон в летнюю ночь». Время отсчитывалось схватками, которые наступали все чаще и чаще и продолжались все дольше, пока промежуток между ними не уменьшился до считанных минут. Позывы сделали тело роженицы жестким, она хрипло стонала.

— Старайся не сопротивляться, — подсказала негромко Джессика. — Роды сильнее женщины. Она не в силах помешать им. Мы можем только принять в них участие вместе с младенцем.

Виллоу медленно расслабилась, несмотря на неотпускающую боль.

— Вот, — подала ей Джессика кожаную полоску, вынимая ее из кармана. — Положи ее между зубами.

Никто из женщин не слышал, как открылась передняя дверь. Не слышали они и голоса Калеба, окликающего Виллоу. Джессика узнала о его появлении только тогда, когда пара рукавиц, надеваемых во время верховой езды, шлепнулась на пол у ее ног и огромная мужская рука протянулась мимо нее к Виллоу.

— Нет! — вскрикнула она решительно, загораживая Виллоу. — Прежде как следует помойся! Ничто грязное не должно касаться ее или ребенка, иначе есть риск лихорадки.

Калеб сгреб брошенные рукавицы и выбежал из комнаты. Вернулся он еще влажный после мытья, от него пахло мылом, и на нем не было ничего, кроме чистых бриджей. Всю операцию, связанную с умыванием, он проделал в мгновение ока.

Виллоу издала негромкий стон, когда схватка достигла пика. Открыв глаза, она увидела Калеба, застегивавшего бриджи. Она виновато отпустила руку Джессики, вынула изо рта кожаный ремешок и спрятала его под покрывало.

Но она оказалась недостаточно проворной. Да и мало что могло укрыться от зорких глаз Калеба.

— Я говорила Джесси, что не надо стрелять, — объяснила Виллоу. — Кобылы…

— Вулф занимается ими, — перебил ее Калеб, доставая рубашку. — А что насчет стрельбы?

— Я попыталась вызвать тебя, когда у Виллоу начались роды, — сказала Джессика, смачивая влажной тряпочкой лицо Виллоу.

— Я не слышал никаких выстрелов.

Джессика посмотрела в окно. Было еще довольно светло. Ветер все так же буйствовал. Никто из других мужчин пока не возвращался.

— А как же ты узнал, что нужно прийти?

— Я услышал, как Виллоу звала меня.

Джессика озадаченно посмотрела на Калеба, но его глаза были направлены на жену. Он стоял на коленях перед кроватью в небрежно застегнутой рубашке. Но на это обратила внимание лишь Джессика, сам же Калеб, нагнувшись к Виллоу, что-то тихонько шептал ей, гладил волосы и улыбался с такой нежностью, что у Джессики перехватило в горле, а в глазах появились слезы.

При очередной схватке Виллоу ухватилась за руку мужа. Она пыталась сдержать крик, но хриплый стон подавить в себе не могла.

— Давай, давай! — просил Калеб. — Кричи, ругайся или плачь. Лишь бы помогало!..

Виллоу покачала головой.

Когда схватка миновала, Джессика вытащила кусочек уздечки, который Виллоу спрятала под покрывало. Она положила его рядом с Виллоу.

— Я приготовила это и держала поблизости, потому что знала: пригодится, — сказала Джессика. — Если ты не будешь кричать или пользоваться этой кожей, я попрошу Калеба уйти. Меньше всего сейчас ты должна думать о том, чтобы не расстроить мужа. Он вселил младенца в твое тело. Он должен разделить твою боль и твою радость.

Виллоу сжала рот, явно не желая согласиться с этим.

Калеб поцеловал жену и сказал ей что то на ухо.

— Я не хотела беспокоить тебя, — ответила Виллоу. — Ведь ты страшно расстраиваешься, даже если я обожгусь, когда готовлю обед.

Калеб поднес к губам ее руки и нежно их поцеловал. Затем взял полоску кожи. На ней отчетливо виднелись следы от зубов. Он сжал ее пальцами.

— Если бы я мог рожать вместо тебя, я бы согласился, — произнес он хрипло.

— Я знаю… То, что ты у меня есть, очень помогает мне.

И это была сущая правда.

Джессика видела, что, несмотря на силу схваток, напряженность в лице Виллоу несколько уменьшилась. Когда Калеб наклонялся и что-то шептал жене, она одаривала его улыбкой, а глаза ее светились любовью.

Острая боль пронизала тело Виллоу. Калеб почувствовал, как напряглись ее мышцы. Не говоря ни слова, он подал ей полоску кожи. Она положила ее между зубами, когда новая схватка сотрясла все ее тело.

Оставалось пытаться хоть чем-то облегчить муки Виллоу, пока она выполняла труднейшую работу рождения новой жизни. Джессика молча горячо молилась о том, чтобы не были напрасны боль и кровь Виллоу, а также страдания, написанные на лице Калеба. Мучилась его любимая жена, давая жизнь его ребенку, и он мучился вместе с ней.

Наконец схватки стали столь частыми, что Виллоу не успевала приходить в себя. Задыхаясь, вся в поту, в полубессознательном состоянии, она пыталась улыбнуться Калебу, но тут же боль захлестывала ее.

— Сколько же еще это будет длиться?! — в отчаянии спросил Калеб Джессику.

— Столько, сколько понадобится младенцу.

— Она не сможет это вынести…

— Ты очень бы удивился, если бы узнал, что может вынести женщина.

И Калеб был удивлен.

Во время одной из последних схваток рука Виллоу сжала Калеба с такой силой, которая изумила его; на его загрубевших от работы руках остались синяки, которые он, правда, заметил лишь потом, а в то время был поглощен лишь одним: как облегчить страдания Виллоу.

Крик младенца вызвал у всех шок

— У вас сын! — воскликнула Джессика, смеясь и плача одновременно. — Красный, плачущий комочек… Живой!

Виллоу улыбнулась и закрыла глаза, пытаясь забыться, согретая мыслью, что у нее есть сын, а также горячим поцелуем благодарного мужа.

Джессика перерезала и перевязала пуповину, несмотря на счастливые слезы, застилающие ей глаза. Она обмыла младенца теплой водой, завернула его в приготовленные покрывала и подала Калебу. Ее потрясли слезы в глазах Калеба, когда он смотрел на сына.

— Покажи сына Виллоу, — сказала Джессика хрипло. — Затем положи его к ее груди. Ему нужно услышать сердцебиение матери, а ей — сердце малыши.

Калеб с благоговением положил сына к Виллоу Когда Джессика подняла глаза, она увидела Виллоу в объятиях мужа, при этом большая рука Калеба поддерживала, чуть покачивая, головку младенца, а младенец энергично чмокал губами


— Как ты себя чувствуешь? — спросил с тревогой Вулф и заключил Джессику в объятия, прежде чем она успела что-либо ответить.

— Работу делала Виллоу, а не я.

Вулф, казалось, не слышал ее ответа. Он продолжал крепко прижимать ее к себе.

— Когда Рено сказал мне, я стал думать о твоей матери, о тех кошмарах, которые ты пережила. Я очень боялся, что если ты станешь свидетелем этих родов, в тебя снова вселится ужас.

— Да, я боялась, — призналась Джессика, обвивая руками его талию. — Я боялась, что ее ребенок родится мертвым, как и те…

Из груди Вулфа вырвался хриплый звук, но рука его продолжала ласково гладить растрепанные волосы жены.

— Но ребенок остался живым! — восторг слышался в каждом ее слове. — Такой красный, плачет, размахивает крохотными кулачками. Волосики уже черные, ножки длинные!.. Чудесный и живой!

Улыбаясь, Вулф наклонился и поцеловал ее. Она не только не уклонилась, но горячо ответила на поцелуй, и его тело пронизала страсть В течение всего дня он возвращался в мыслях к событиям минувшей ночи. Он жаждал ее так, как раньше не мог даже представить себе.

Не имея сил остановиться, Вулф принудил Джессику приоткрыть губы. Несмотря на сильнейшее желание, сковавшее его тело, он вкушал ее с трепетной нежностью, вбирая тепло и воздух ее дыхания и касаясь ее языка своим. Прошло немало времени, прежде чем он смог оторваться от Джессики.

— Рено сказал, что и Виллоу, и мальчик чувствуют себя хорошо, — проговорил наконец Вулф, бросив взгляд на закрытую дверь спальни.

— Да. — Джессика улыбнулась и поцеловала уголок рта Вулфа. — Очень, очень хорошо! Ты знаешь, Вулф, это не передать! Ощутить новую жизнь, где раньше ничего не было, — это как бы увидеть улыбку самого господа… На лице, Калеба, когда он держал ребенка, можно было прочесть такие же мысли.

— Когда мне позволят увидеть это маленькое чудо?

— Как только помоешься, ты можешь войти.

— Я чист, словно солнечный свет! — воскликнул Вулф. — Рено лично прогнал меня через баню. Сказал, что он не может допустить, чтобы его единственный племянник заболел из-за какого-то грязного полукровки.

— Что?! — вскинула голову Джессика. — И он еще жив?!

— Разве ты его не знаешь? Это же какая-то бешеная молния с шестизарядной пушкой! Я был послушен, как агнец, а уши помыл даже два раза.

— Ну, я ему задам! — пригрозила Джессика. — Так назвать тебя! Стыд и срам!

Вулф разразился смехом, приподнял Джессику и закружил ее.

— Какой свирепый маленький эльф! — вскричал он, прижавшись к ее губам. — Я пошутил. Рено называл меня иногда разными именами, но они не имели ничего общего с моей индейской матерью.

От смеха глаза Вулфа приобрели густой синий оттенок. Улыбка очень красила его мужественное лицо с крупными косыми скулами и скульптурно очерченным ртом. В который уже раз Джессика оценила его обаяние и привлекательность.

Внезапно ей пришло в голову, как было бы интересно смотреть на лицо спящего малыша и отыскивать в нем сходство с чертами любимого.

— Ты что-то сказала? — недоуменно спросил Вулф.

— Да… То есть… Нет…

Зеленые глаза Джессики блуждали по его лицу. Она запустила пальцы в копну его густых волос и почувствовала, что они еще влажные. Было так приятно ощущать их прохладу, произносить его имя и смотреть на него, смотреть без конца.

— Джесси, что с тобой? Ты хорошо себя чувствуешь? Ты смотришь на меня так, будто никогда раньше не видела.

— Я и не видела. — Не дожидаясь его ответа, она приблизила к нему губы. — Поцелуй меня, Вулф… Поцелуй крепко-крепко.

Поцелуй Вулфа был глубоким, горячим, откровенно жадным. Когда он закончился, оба часто и шумно дышали. Он хотел поцеловать ее снова, когда передняя дверь распахнулась.

— Продолжайте это благое дело, глядишь, в следующую зиму еще один маленький крикун появится, — сказал Рейф, тщетно пытаясь скрыть улыбку.

Вулф прижал полыхающее лицо Джессики к груди.

— Мы готовимся полюбоваться твоим племянником.

— Гм-гм… Я слышал, что нужно пройти через баню, прежде чем мне позволят взглянуть на малышку.

— Справься у Рено.

— Я справлялся. Он грозил мне щеткой размером с сиденье, а глаза у него при этом были просто зверские.

Джессика в рубашке Вулфа засмеялась.

— Ты душишь ее? — осведомился Рейф вежливо.

Вулф коснулся рукой подбородка Джессики.

— Ты задыхаешься? — спросил он негромко.

Лицо ее снова вспыхнуло, и она прошептала что-то, чего Рейф не мог расслышать.

— Что она сказала?

— Она сказала, что довольна, что ты идешь в баню.

— Черт возьми!.. Не замучили бы малышку до моего прихода!

— Какую малышку? — спросил Вулф, приподняв Джессику.

— Вулф! — смущенно проговорила Джессика и стала колотить его в грудь.

Рейф засмеялся и закрыл за собой дверь.

— Давай, малышка, — сказал Вулф, ставя Джессику на пол. — Покажи мне маленькое чудо.

Сияющая улыбка Виллоу оттеняла бледность ее лица, когда она поприветствовала Вулфа. Калеб сидел у кровати, держа на согнутых руках спящего младенца. Когда Вулф подошел ближе, Калеб чуть пододвинул к нему драгоценный маленький сверток.

— Положи одну руку под головку, а другую под попку, — подсказала Джессика Вулфу.

— Господи, — прошептал Вулф, — какой крохотный!

— Но не для младенца, — гордо заявил Калеб. — В нем почти два фута, а весит он девять фунтов без одной унции.

— Я и говорю — маленький…

Вулф взял спящего малыша на руки и посмотрел на него с нежностью, которая смягчила суровые складки его лица. Когда глаза у малыша приоткрылись, Вулф удивленно выдохнул воздух.

— Ты только посмотри на эти глаза! Карие! Твой сын, это точно!

Некоторое время малыш изучал Вулфа невидящими глазенками, затем зевнул, выпустил крохотный пузырь и через несколько секунд снова заснул. Вулф тихонько засмеялся и тронул крохотную пухлую щечку малыша большим пальцем.

Глядя на Вулфа, Джессика испытала чувство, похожее на боль. Она увидела изумление в лице Вулфа, когда он переводил взгляд с глаз малыша на глаза Калеба. Увидела она и другое. Страстное желание Вулфа держать на руках собственного ребенка и ощутить чудо продолжения жизни.

Человеку не нужны титулы или богатства для того, чтобы хотеть ребенка. Осознание этого причинило ей такую боль, что она едва сдержала крик.

— Ты собираешься быть таким же упрямым и славным, как твой папа? — нежно спросил Вулф. — Я надеюсь на это. Миру требуются рыцари справедливости, чтобы держать дьявола в узде

Вулф посмотрел на Калеба и улыбнулся ему.

— Я все же надеюсь, что в следующий раз у вас будет дочка. Миру нужны западные женщины.

— Сам заведи ребенка, — коротко отреагировал Калеб.

Одна Джессика заметила, как погас свет в глазах Вулфа. Он нагнулся, как будто желая еще раз посмотреть на спящего малыша. Джессика представила, что он, наверное, думает сейчас об их женитьбе, о ловушке, в которую попал, и о том, что у него никогда не будет дочери или сына.

Однако когда Вулф поднял голову и передал малыша Виллоу, на его лице светилась улыбка. Она была столь же искренней, как и печаль.

— Ты сотворила прелестного малыша, — сказал он Виллоу

— Мне кое-кто помогал.

— Чертовски мало. Такой страшилка, как Калеб, не может сотворить такого славного ребенка.

Виллоу улыбнулась и посмотрела на Калеба.

— Мой муж красив, как бог.

— Ну, это только тебе так кажется, — проговорил Вулф. — А что касается меня… Я видел и более симпатичные вещи, чем стадо буйволов. Ладно, один буйвол!

Калеб хмыкнул. Вулф повернулся и быстро, крепко, по-мужски обнял его, как брат брата.

— До этого у тебя было солнце, — сказал Вулф — Сейчас у тебя есть луна и звезды. Береги их.

Джессика отвернулась, потому что ей было невыносимо слышать печаль, которую Вулф не мог преодолеть в себе, даже искренне радуясь за друга.


15


Она шла обнаженной по бескрайней ледяной равнине. Вокруг не было ничего живого. Все застыло в неподвижности, и лишь многоголосый ветер хозяйничал кругом. Вдали росло могучее дерево, ветви которого могли дать кров и защиту.

Она должна достичь спасительного убежища.

Но чем энергичнее она пыталась бежать, тем глубже погружалась в лед. И все же она не ослабляла усилий, хотя ветер настойчиво внушал ей:

Эта женщина — не ты.

Грубейшая ошибка жизни.

Не подходите друг для друга.


Джессика села в кровати с первыми лучами зари, осветившими пустынное небо.

— Джесси? — рука Вулфа коснулась ее плеча. — Снова кошмары прошлого?

— Нет. Не прошлого.

— Забирайся под одеяло, — сказал ласково Вулф. — Сейчас холодно.

— Морозно, — прошептала она.

Джессика легла и повернулась к Вулфу, стремясь ощутить его тепло, чтобы прогнать ужас, навеянный сном.

— Что ты видела? — спросил он, гладя ее волосы.

— Так… Кошмар… Я была одинокой…

— Теперь ты не одинока. Я с тобой.

«Надолго ли?»

Вулф почувствовал, как руки Джессики обвились вокруг его шеи. Ее груди мягко и упруго прижались к его обнаженной груди. Он проснулся в полувозбужденном состоянии. Ее прикосновение довело желание до степени боли. Придвигаясь к нему, она бедром дотронулась до его отвердевшей плоти. Он почувствовал, как она вздрогнула.

— Не бойся, — успокоил ее Вулф. — Я провел много ночей в таком состоянии, но ни разу не набросился на тебя. И никогда этого не сделаю. Мне достаточно лишь вспомнить, какой ужас ты пережила, — и я в состоянии сдержать себя.

— Дело не в этом… Просто… это удивило меня.

Джессика незаметно вздохнула, стараясь прогнать чувства, навеянные сном. Она потерлась щекой о его теплую грудь в надежде заглушить голос ветра, повторяющего слова Вулфа, что она никчемная и неумелая. Когда она почувствовала, что Вулф хочет отодвинуться, она тихонько всхлипнула и обняла его крепче.

— Не уходи от меня, — шепнула она горячо.

— Я думал, что напугал тебя.

Она покачала головой. При этом движении на грудь Вулфа легла прядка шелковистых волос.

— Ты уверена? — спросил он.

— Вполне.

Вулф неторопливо обнял Джессику и притянул к себе Она расслабилась в его руках, несмотря на явное свидетельство его возбуждения. На несколько минут воцарилась тишина, нарушаемая завыванием ветра.

— Вулф!

Он издал горловой мурлыкающий звук, означающий вопрос.

— Когда я увидела Виллоу… — Джессика запнулась, не находя слов для передачи своего чувства. — Это рождение…

Вулф поцеловал Джессику в лоб.

— Это пробудило в тебе кошмары, да? Не беспокойся Это со временем пройдет. Даже самые благополучные роды — вещь достаточно грязная. А когда на это накладываются кошмарные воспоминания, это вполне может вывести из равновесия.

— Я имею в виду другое. Да, роды — вещь грязная, но и весна тоже грязная. Нельзя приготовить омлет, не разбив яйца.

Вулф улыбнулся и коснулся щеки Джессики.

— Я не говорил тебе, какая ты смелая?

— Я жалкая трусиха, и никто не знает это лучше тебя.

Суровость ее тона поразила его. Он приподнял ее голову и заглянул ей в глаза.

— Это неправда, — просто сказал Вулф. — Ты пережила вещи, которые могли бы сломать даже взрослого, не то что ребенка.

Джессика горько покачала головой.

— Джесси, — прошептал Вулф, целуя ее веки. — Ты имела полное право убегать и прятаться по ночам, когда твой отец издевался над матерью, но ты приходила и оказывала ей помощь.

— Очень маленькую…

— Очень большую, — возразил он. — Ведь ты успокаивала женщину, которая сама должна была успокаивать тебя.

— Ее нельзя было успокоить. Я думаю, что под конец она была просто безумной.

Вулф закрыл глаза.

— Наверное, это было благом.

— Да. Но я осталась одна. Я думала, что умру, когда она умерла от холеры. Я так болела… Тогда он пришел, искупал меня, и стал кормить жидкой кашей, и согревал, пока тоже не умер.

— Кто он?

— Лорд… Мой отец. Все либо уже умерли, либо были при смерти. Я пыталась ему помочь, но в конце концов ветер забрал и его. Я думаю, он хотел этого…

У Вулфа перехватило в горле.

— Ты была совсем маленькой. У меня сердце кровью обливается, когда я представляю тебя, одинокую и напуганную.

— Так было до того времени, пока не появился ты, — произнесла она спокойно. — Я старалась не показать, какая я трусиха, но ты все-таки узнал.

— Молчи, — сказал он, целуя ее ресницы. — Трусиха убежала бы из дому и оставила Виллоу рожать в одиночестве. Ты так не поступила. Несмотря на свои кошмарные воспоминания, ты была при ней и не выказала ни малейших признаков страха. Калеб сказал, что ты вела себя спокойно, как доктор.

— Мой страх усугубил бы положение Виллоу. Я не могла себе это позволить. — Каким-то особо доверительным тоном она добавила: — Ты прав, Вулф: она редкая и замечательная женщина!.. А после того, как я видела ее роды, ее боль и потом ее радость, я стала гораздо меньше бояться.

Улыбнувшись, Вулф тыльной стороной ладони погладил щеки Джессики. Она слегка повернула голову и поймала указательный палец губами. Быстрый вдох Вулфа, когда она лизнула его кожу, сказал ей о его благодарной реакции.

— И Калеб научил меня кое-чему, — продолжила Джессика.

— Правда?

— Угу.

Вулф замер, когда ощутил кончик ее языка между пальцами.

— Когда я увидела Калеба с сыном, я поняла, что наследники нужны людям не только для того, чтобы было кому передать титулы и имения.

Вулф с трудом понимал то, что она говорит. Он раньше и вообразить не мог, чтобы Джессика вот так ласкала и покусывала его.

— Ты тоже научил меня кое-чему.

— Еще, — прошептал он.

— Что?

— Покусай меня, эльф.

Улыбнувшись, она скользнула зубами по чувствительным местам пальцев. Дойдя до их основания, она сунула между ними язык.

— Я тебя не учил этому, — сказал он хрипло.

— Но ты научил меня иному, более важному.

— Разве?

— Да, — шепнула она. — Я увидела в тебе благоговение и желание вот так же держать на руках собственного ребенка… Вулф, позволь мне подарить тебе ребенка…

Он окаменел.

— Люби меня, Вулф… Позволь мне любить тебя… Позволь мне вернуть часть той красоты, которую ты подарил мне…

— Джесси, — вздохнул он, приложив большой палец к ее губам. — Все в порядке. Тебе не нужно платить мне тем же.

— Но я хочу!

Он грустно улыбнулся.

— Ты проснулась от страшных кошмаров.

— Это не старые кошмары. Это новый.

— Ты помнишь его?

— Господи, все очень просто. Ты ушел, и я осталась одна, а ветер настойчиво повторял мне, какая я никчемная женщина.

Руки Вулфа напряглись.

— Ты не никчемная.

— Тогда почему ты не хочешь сделать наш брак настоящим?

— Джесси, эльф…

Она ждала, глядя на него с надеждой, которая, словно заря, светилась в ее глазах.

— Сладкая моя девочка, — шептал Вулф, целуя Джессику между словами, — дело не в том, чего я хочу или не хочу. Просто нет общего будущего у шотландской аристократки и американца-полукровки. Ты не рождена для условий Дикого Запада. А я рожден. Я родился не для изысканных гостиных Лондона. А ты именно для них. Тебе нужен более цивилизованный муж, чем я. А я… — Его голос прервался. — Когда-нибудь ты признаешь, что мы не подходим друг для друга, и попросишь развода.

Джессика открыла было рот, чтобы возразить, но Вулф крепко поцеловал ее — настолько крепко, что она застонала

— А до того дня, — шепотом продолжил он, оторвавшись от губ Джессики, — мы можем наслаждаться друг другом так, что твоя девственность останется нетронутой для того лорда, которого ты в конце концов получишь в мужья в полном смысле этого слова.

— Никогда у меня не будет другого мужа, кроме тебя

— Будет, — мягко возразил Вулф. — В тебе слишком много страсти, чтобы вести жизнь монашенки, и теперь ты сама это знаешь. И, слава богу, я тоже. Я едва не теряю сознание, когда ощущаю твой аромат, твое тело, слышу твои стоны во время поцелуя.

Не дожидаясь ответа, Вулф припал к ее губам, возбуждая ее движением языка. Он скользнул ладонями по груди и круговыми движениями пальцев расправил и напряг бархатные соски. Из горла Джессики вырвался прерывистый стон Вулф поднял голову, опасаясь, что его пыл испугал ее.

— Страх или удовольствие? — спросил он глухо.

— Что? — переспросила она, прислушиваясь к блаженному теплу, разливающемуся по всему ее телу.

Руки Вулфа продолжали покачивать упругие груди, и тепло в ее теле превращалось в сладостное жжение. Она сделала движение навстречу ему. Из ее уст вырвались неясные звуки, и можно было разобрать лишь его имя.

— Вулф…

— Джесси, — выдохнул он. Его пальцы ласкали затвердевшие маковки грудей, обращая соски в гордые, дерзкие короны. — Твое тело говорит мне все, что мне хочется знать сейчас.

Ее мысли путались и разбегались по мере того, как золотое пламя охватывало ее. Она ощутила дыхание Вулфа на сосках и поняла, что сейчас его рот втянет в себя ее грудь и она поплывет в истоме…

— Погоди, — сказала она, задыхаясь. — Я хочу… — Но она не могла найти слов, чтобы выразить свое желание.

— Все хорошо, — пробормотал Вулф, трогая губами твердый бархатный сосок. — Я знаю, чего ты хочешь. Я тоже хочу этого.

— Ты тоже?

Вопрос Джессики вынудил Вулфа поднять голову, хотя ему не хотелось отрываться от ее груди.

— Разве тебе это не ясно? — шепотом спросил он.

— Не вполне.

Щеки Джессики были пунцовыми не только от зари, но все же она заговорила. Желание узнать было не меньше, чем жажда наслаждения.

— Если ты ласкаешь меня, ты даришь мне солнце, — начала она.

Взгляд Вулфа был многообещающим и жарким, как и его улыбка.

— Я надеюсь, что так… Мне нравится наблюдать тебя в истоме.

— Но я не знаю, как подарить солнце тебе!..

Некоторое время Вулф молчал. Он не мог говорить. Его сердце готово было вырваться из груди.

— Ты хочешь узнать, как это делается?

— А это возможно? Я могу подарить тебе солнце?

— Это не только возможно. Это чертовски просто… Одна мысль о твоих руках… — Дрожь желания пронизала Вулфа.

— Мои руки? Где, как, Вулф? Научи меня!

Искушение было огромное. Он провел много времени, пылая огненной страстью к Джессике. Он не верил, что в состоянии выдержать прикосновения ее рук, не теряя контроля над собой. И в то же время не мог примириться с мыслью о том, что оттолкнет Джессику в тот момент, когда будет испытывать величайшее наслаждение.

— Моя реакция может… быть неприятна тебе, — сказал он просто. — Тебе не следует это делать. Несмотря на жалобы, ни один мужчина еще не умер от неудовлетворенного

желания.

— А разве моя реакция тебе неприятна? — спросила Джессика с любопытством.

Его улыбка была медленной и ленивой, однако глаза засветились воспоминаниями.

— Нет ничего прекраснее тебя в момент наслаждения.

Руки Джессики скользнули к волосам Вулфа, притянули голову для поцелуя, которому он научил ее и от которого у них обоих кружилась голова. Он ответил ей столь горячо, что это возбудило ее не меньше, чем ласка груди.

— Научи, как заставить тебя гореть, — выдохнула она.

Вулф снял ее руки со своих волос, поцеловал ей ладони, довольно свирепо куснул кожу между пальцами и продолжительно вздохнул.

— Я думаю, нам лучше двигаться не спеша. В этом случае мы можем остановиться в любой момент, когда ты пожелаешь. — Вулф посмотрел на нее проницательными, ясными глазами. — Я так думаю, Джесси. Меня пугает даже мысль о том, что что-то может показаться тебе… противным.

Слезы блеснули в глазах Джессики, когда она еще раз поняла, как тяжело ранила Вулфа, в гневе сказав, что он ей отвратителен.

— Никогда, Вулф! Ты не можешь быть мне противным!

— Держу пари, что кое-что может потрясти тебя, — произнес он сухо.

Она улыбнулась дрожащими губами.

— Мой дорогой Вулф, ты уже потряс меня до глубины души.

Черные брови Вулфа поднялись в немом вопросе.

— Всякий раз, когда ты касаешься меня, я испытываю потрясающее удовольствие!

Вулф с силой втянул в легкие воздух.

— Это правда, Джесси?

Она протянула ему руку, чтобы он увидел дрожь.

— Это не от страха или отвращения. Это происходит всякий раз, когда ты касаешься меня или когда я вспоминаю твои прикосновения.

Вулф осторожно поднес руку Джессики к губам и нежно поцеловал ее.

— Почему бы тебе не коснуться меня там же, где мои руки приятны тебе? — предложил он.

Джессика припрдняла голову. Хотя простыня прикрывала, начиная от талии, нижнюю половину его тела, нельзя было не увидеть, что он являет собой эталон мужской красоты и мощи. Когда она заглянула в его внимательные глаза, он улыбнулся чувственной и шаловливой улыбкой.

— Думаю, здесь есть маленькая проблема. — Ее лицо слегка зарумянилось, она кашлянула, чтобы прочистить внезапно охрипшее горло. — И даже не маленькая, а… очень даже большая.

— Что же это за проблема?

Дразнящая ленивая улыбка Вулфа подействовала на Джессику так, как если бы он стал гладить ее. Это было и приятно, и одновременно вселяло некоторое беспокойство.

— Ты человек с орлиным зрением, когда смотришь через дуло ружья, — пробормотала она. — Но, боюсь, ты несколько слеп, когда речь идет о предметах более близких.

— Как это понять? — спросил он, наслаждаясь густым румянцем смущения на ее щеках.

— А еще называешь невинной меня. Разве ты не знаешь, мой Вулф? Мы не везде одинаковы, и поэтому мне трудно выполнить твое предложение.

— У нас обоих есть уши, — сказал он вкрадчиво.

— Значит ли это, что я могу их покусать?

Не успев ответить, Вулф почувствовал тепло дыхания на своем ухе, жар ее языка и деликатное покусывание зубами. Он издал стон удовлетворения, когда ее язык стал описывать спирали, посылая волны сладостного холодка к позвоночнику. Он поднял голову и увидел темные глаза, блестящие при свете зари.

— Тебе понравилось это?

— Да. — Он широко улыбнулся.

— Замечательно, — пробормотала она, снова наклоняясь к нему — Мне тоже.

Джессика исследовала различные части уха с помощью языка, зубов и губ. Когда из груди Вулфа вырвался еще один стон, она поцеловала его за ухом.

— У нас обоих есть шея, — сказала она.

— Что?

— Шея, — повторила Джессика. — У обоих есть. Мне было приятно чувствовать твой рот на шее. Значит ли это, что ты…

— Да, — ответил он быстро. — Пожалуйста.

Она с улыбкой придвинулась к нему, не замечая, что верх ее ночной рубашки раскрыт руками Вулфа. Белые кружева сдвинулись, открывая взгляду покачивающиеся груди, пока она исследовала мощные сухожилия и упругие мышцы его шеи. Тело было крепким, словно отполированное дерево, но в то же время гибким. В нем вполне осязаемо пульсировала жизнь.

— Твоя шея гораздо сильнее моей.

— Конечно. У меня нет твоей лепестковой мягкости, — согласился Вулф. — Покусай меня, эльф. Дай мне ощутить твои зубки и тепло твоего маленького язычка. Не бойся, ты не причинишь мне боли.

Упоенная Джессика коснулась его шеи губами. Ее горячее желание доставить ему удовольствие возбуждало едва ли не больше, чем сама ласка. Сознавая, что ему не следует полностью доверять себе и трогать ее, Вулф тем не менее сдвинул ночную рубашку с одной груди, чтобы полюбоваться ее живой упругостью. Указательным пальцем он описал круг по атласной коже в том месте, где она начинает собираться в розовый бархат соска.

По телу Джессики пробежал трепет, и ее зубки сомкнулись довольно энергично на его напряженном плече. Он почувствовал жар во всем теле. Захватив пальцами маковку ее груди, он легонько и нежно покрутил ее. Джессика ахнула и вонзила ногти в его грудь.

Почувствовав еле заметный подъем его сосков, она после некоторого колебания прочертила круги около этих узелков, которые так неожиданно проявили себя.

— Да, у нас обоих есть груди, — сказал Вулф с невольной улыбкой, несмотря на желание, которое сводило его мышцы. — Только твои удивительно мягкие, шелковистые и красивые.

— Мне больше нравятся твои.

Тонкие пальцы скользили по груди Вулфа, перебирая черные завитки, очерчивая круги возле чувствительных сосков. Затем она нагнула голову, накрыв его волной благоухающих волос. Прежде чем она успела коснуться его губами, он заметил кончик ее языка. Она с любопытством котенка пробовала на вкус его сосок. Он провел пальцами по ее волосам, прижал ее к себе.

— Помнишь, как я целовал тебя? — спросил он почти строго.

— Да.

— Тебе понравилось?

Ее смех был таким же осязаемо чувственным, как и тепло ее языка.

— Я понимаю так: ты хочешь, чтобы я поцеловала тебя таким же образом.

— Если только ты хочешь сама.

В ответ Джессика изменила форму ласки. Она открыла губы, дразня и доставляя ему удовольствие, перемещая рот с места на место. Ее зубки легко покусывали Вулфа. Напряжение в его теле было ей и наградой, и приманкой. Она взяла сосок в рот и пососала его. В ответ Вулф издал приглушенный стон. Сердце его забилось сильнее, волна тепла распространилась по телу. Джессика поняла, что это доставило ему удовольствие.

Трепет пробежал по телу Джессики. Она не могла предположить, что ее прикосновения могут оказывать такое воздействие на могучее тело Вулфа. Как не предполагала и того, что прикосновения к нему возбудят и ее самое, вызовут приятные ощущения. Она поймала себя на том, что ей хочется трогать его повсюду и одновременно, наполнить им все свои чувства и ощущения, чтобы ничего, кроме Вулфа, не существовало в ее мире.

Что-то мурлыча, Джессика приложила сперва одну, затем другую щеку к груди Вулфа, лаская его, ощущая тепло его тела. Она поняла наконец, что именно этого хотела так давно, что не помнила, когда родилось желание.

А сейчас он лежал, отдаваясь прикосновениям ее руки, и у нее кружилась голова, когда она думала о его мужской красоте и силе.

Рука Джессики скользнула вниз по простыне, чтобы погладить ноги Вулфа. Помня, какой огонь зажгла его рука, двигаясь между ее ногами, она просунула пальцы под простыню, желая подарить ему такие же ощущения, которые она испытала сама. Однако, когда она попробовала прочертить пальцами линию от колена вверх, она обнаружила, что плотно сжатые ноги не пускали ее пальцы.

— Ты не хочешь, чтобы я потрогала тебя? — спросила Джессика.

Вулф не решился заговорить. Он просто раздвинул ноги и помолился о том, чтобы самоконтроль не подвел его и на сей раз.

Мужская плоть, которую обнаружила Джессика, была для нее совершенно незнакомой; мягкая раздвоенность легла ей на ладонь, все остальное было напряженным и настолько чувствительным, что дыхание Вулфа прервалось, когда она попробовала эту плоть исследовать. Она решила отступить. Вулф рукой накрыл ее руку, придержал ее ладонь на своем теле, по которому пробегала дрожь.

Внезапно Вулф осознал, что он сделал.

— Прости меня, — сказал он возбужденно. — Я не хотел тебя насильно заставлять делать то, что ты не хочешь.

Джессика нежно поцеловала упругую кожу его живота.

— Я очень хочу потрогать тебя. Просто не знаю как. Помнишь, ты учил меня в пятнадцать лет, как лучше защищаться? С твоих слов я знаю, как мужчина здесь уязвим.

— Что? А-а, — протянул Вулф, вспомнив. — Ты имеешь в виду тот дикий прием?

— Этот прием спас меня от лорда Гора.

— Как это понять?

— Он так прижал меня к стене, что я не могла ни дышать, ни стонать, ни кричать. Если бы я не ударила его коленом, он изнасиловал бы меня прямо на полу в зале

— Джесси…

Он приподнялся, чтобы видеть ее лицо. Он увидел полуприкрытую грудь, огненные отсветы зари на распущенных волосах и пленительный рот, который находился так близко от ноющей плоти, что при дыхании поток тепла проникал сквозь простыню. Он погладил рассыпавшиеся длинные волосы.

— У тебя дрожит рука, — прошептала она.

— Да, — согласился он глухо. — Ты продолжаешь удивлять меня. У тебя так мало оснований доверять мужчинам, однако ты в своей чувственности щедрее любой другой.

— Это только с тобой. Ты всегда относишься ко мне иначе, чем другие мужчины. Ты мой лорд Вулф, Дерево Стоящее Одиноко, Заклинатель Грома по поручению перепуганного эльфа.

Джессика коснулась губами его тела. Он положил пальць на ее губы. Она встрепенулась от воспоминаний.

— У тебя есть еще одно имя, — шепнула она.

— Я знаю. Виконтов дикарь.

— Нет! — В наказание она куснула кожу на его животе. — Никакой не дикарь. Для меня твое настоящее имя — Дарящий Мне Солнце.

Вулф подумал: сколько же раз Джессика будет удивлять его? И она тотчас же удивила его тем, что стянула простыню и поцеловала ту столь отличающуюся плоть, которую возбудила.

Поцелуй был легким, как прикосновение крыла бабочки, и в то же время он жег, как ничто другое. Затем Джессика подняла свои роскошные волосы и расположилась над его животом. Он чувствовал, как его ласкают шелковистые пряди.

— Научи, как трогать тебя, — прошептала Джессика, чуть поглаживая руками Вулфа. — Скажи мне, где ты наиболее чувствителен.

Неповинующимися губами он произнес ее имя. Это было все, что он мог сказать, пытаясь контролировать токи, которые подводили его к порогу экстаза. Несколько мгновений он боролся, не сознавая, что Джессика наблюдает за ним глазами, затуманенными дымкой страсти. Наконец он издал долгий, прерывистый вздох.

— Ты лишила меня возможности дышать, — признался Вулф.

— Я отдам тебе свое дыхание.

Джессика приблизила свое лицо к его лицу и выдохнула повторяя имя Вулфа, в его рот, после чего последовал долгий, горячий поцелуй. Он медленно накрыл ее руки и притянул их к своему ноющему телу. В предвкушении она поцеловала уголок его рта, бешено пульсирующую жилку на шее, мужественную выпуклость его груди. А в это время ее руки летали над его вздыбленной плотью, овевая ее теплом.

Когда Вулф смог наконец говорить, его голос зазвучал резко, мучительно, и она поняла, насколько он напряжен

— Потрогай меня здесь, где зарождается огонь, — сказал он, помещая маленькую ручку между своих ног

Джессика принялась нежно ласкать Вулфа, ощущая трепет в его теле. Он поднял ее руку повыше, помог ей обхватить плоть, затем направил трепещущую руку от основания вверх

— Здесь, — произнес он хрипло. — Здесь я наиболее чувствителен. И здесь я мог бы почувствовать миг твоего экстаза наиболее остро.

Из горла Джессики вырвался всхлип. Она с любопытством и деликатностью исследовала незнакомую плоть. Вулф почувствовал, как дрожит ее рука, и улыбнулся.

— Что-нибудь еще хочешь узнать?

— Да.

— Что же именно?

— Я хочу знать, что я испытаю, когда почувствую тебя в себе.

— Это невозможно… А вот это… да, вот так… мне сейчас нужны твои руки, Джесси, как никогда раньше.

Ее руки ритмично двигались, и сладость нарастала в теле Вулфа. Она целовала изгиб его бедер, излучающий тепло живот и загадочную впадинку пупка.

Полузакрыв глаза, Вулф наблюдал, как она любит его тем единственным способом, который он мог позволить. Тишина в комнате сгустилась и стала такой напряженной, какая бывает за мгновение до разряда молнии, которая соединит небо и землю.

Явное удовольствие, которое Джессика получала от его тела, и отсутствие страха с ее стороны расслабило его. Лишь ценой большого волевого усилия он преодолел желание заключить ее в объятия и вернуть ей ласки. Но он знал, что если тронет ее, то не сможет остановиться до тех пор, пока не погрузится в нее не ощутит в ней дрожь наслаждения, которая подарит ему солнце.

Джессика коснулась ртом его кожи, и он крепко сжал рукой концы ее волос. Он не должен был смотреть на нее. Он закрыл глаза, чтобы легче было бороться с неукротимым желанием, которое угрожало выйти из-под контроля. Когда он мечтал о своем эльфе, он не мог и предположить, что его тело вызовет столь откровенный интерес и доставит удовольствие Джессике. Никогда раньше не испытывал он такого возбуждения.

Внезапно язык Джессики коснулся окончания его возбужденной плоти Он издал стон человека, испытывающего неимоверные муки. Джессика быстро подняла голову, бросив на него копну волос. Легко, как вздох, и горячо, как пламя, волосы коснулись его бедер. Трепет пробежал по телу Вулфа.

— Вулф, я причинила тебе боль?

Он улыбнулся, несмотря на пытку неотступного желания.

— Ты боишься причинить мне боль?

Она кивнула. Это ее движение добавило огня его возбужденной плоти. Он едва подавил стон.

— Сладостная Джесси, боль появляется лишь тогда, когда ты прекращаешь ласку.

— Но как мне трогать тебя? Ведь мы такие разные.

— Я никогда не просил женщин об этом. — Вулф взглянул на Джессику сверкающими глазами. — А уж обращаться с такой просьбой к невинному эльфу — это слишком.

— Наверное, стыдно в этом признаваться, но я скорее похожа на распутницу, чем на невинную. Я поняла, что я очень… любопытная.

— А я понял, что никогда не чувствовал большего возбуждения. Интересно, сколько еще я могу выдержать? — Он громко вздохнул. — Мы будем вместе учиться.

— Но для тебя это не может быть новым!

Он задумчиво улыбнулся.

— Но это так.

— А твои герцогини…

— К черту герцогинь! — произнес Вулф грубо. — Они не принадлежали мне, и я не принадлежал им. Я был для них просто дикарем. Ни одна из них не зажгла во мне ничего, это были холодные, расчетливые совокупления. Ни одна из них не доставила и половины того наслаждения, которое доставляешь ты.

— Я доставляю? — прошептала Джессика. — Когда касаюсь того места, где мы больше всего отличаемся?

Вулф улыбнулся и погладил большим пальцем ее губы — единственное прикосновение к ней, которое он позволил себе

— И тогда, и раньше, когда ты блуждала по моему телу словно я был теплой волной, а ты купалась во мне.

— Но ты и есть теплая волна. — Джессика приложила щеку к возбужденной мужской плоти, сосредоточившей в себе желание. — И я купаюсь в тебе.

— Купаешься?

— Да. — Она повернула голову и приласкалась другой щекой.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, — сказал он глухим голосом, — это будет уже не метафора, а факт.

Джессика помолчала, затем, что-то поняв, улыбнулась.

— Это было бы справедливо.

— Нет.

— Да. — Ее голова качнулась, и теперь она ласкала его не щекой, а ртом. — А ты разве не купаешься во мне?

Когда его тело напряглось, Вулф пробормотал что-то по-чейеннски.

— Ты очень напряжен, мой Вулф.

Он сдавленно застонал. Хорошо, что не прозвучало слово, которое могло бы шокировать Джессику.

— Ты очень теплый, — шептала она, касаясь плоти кончиком языка.

— Ты озорница, — проговорил он низким голосом

— Правда? Как энергично пульсирует у тебя здесь кровь. Я ощущаю это. — Джессика дрожала от возбуждения. — Гораздо энергичней, чем на шее.

Вулф не отвечал. Он был не в состоянии. Он не мог представить себе, как это возбуждало — познавать себя глазами Джессики, с помощью ее рук и слов.

Затем его плоть ощутила нежное, воспламеняющее тепло рта. Джессика издала мурлыкающий звук удовольствия и удивления. Вулф вцепился в одеяло, когда волна невыразимого наслаждения взорвалась внутри него. Он попытался побороть ее, однако быстро понял, что в этой борьбе он победы не одержит

У Вулфа едва хватило сил оторвать Джессику от своего тела и погрузить язык в ее рот. Он вкусил ее и застонал, как если бы его рвали на части.

Подергивание и содрогание мужской плоти в ее руке привело Джессику в состояние трепета. Она почувствовала обволакивающее шелковистое тепло разрешившегося напряжения и поняла, что прикасается к началу самой жизни. Она стала исступленно целовать Вулфа, страстно желая, чтобы эта жизнь началась в ней.

— Я не хотел так шокировать тебя, — сказал он, когда наконец сумел вздохнуть. — От твоего рта — там — я потерял контроль над собой.

— Но ты нисколько меня не шокировал.

— Как бы не так… Ты, кажется, попробовала меня на вкус.

— Да! — горячо зашептала Джессика. — И это было чудесно! По вкусу ты напоминаешь слезы, только шелковистей и таинственней.

Ее слова перевернули душу Вулфа, обновив его за одно мгновенье.

— Благодаря тебе я стал другим, эльф, — признался он хрипло. — Но я хочу отплатить тебе той же монетой.

Джессика поняла его лишь тогда, когда почувствовала, как он втянул ртом маковку ее груди, а рука его скользнула вниз в поисках лепестков цветка, который раскрывался только для него. Она была податливой, знойной, жаждущей, поскольку, лаская его, она возбудилась до предела. Первое прикосновение его пальцев к лепесткам цветка заставило Джессику задохнуться, второе — вскрикнуть. Третье прикосновение породило тепло, которое разлилось и обволокло обоих.

Четвертое подарило ей солнце.


16


Хотя выражение лица Вулфа было довольно суровым, когда он входил в дом, вид жены, разливающей в миски суп, подействовал на него благотворно. Медленная, мужская улыбка, которой он одарил ее, снимая кожаные рабочие рукавицы, сказала Джессике, что он помнит, что произошло между ними на заре три дня назад и затем повторялось каждую ночь.

Принимая миску из рук Джессики, Вулф незаметно положил ладони на тыльную сторону ее пальцев. Поскольку здесь были другие люди, он не наклонился к ней для поцелуя. Однако ему очень хотелось это сделать, и по ее прерывистому дыханию он понял, что она хочет того же.

— Как поживает маленький мужчина? — спросил Вулф, поворачиваясь к Виллоу, чтобы губы Джессики не искушали его.

Виллоу занималась ответственным делом: она купала малыша, который, кажется, получал немалое удовольствие от теплой ванны и прикосновения материнских рук.

— Этан Калеб Блэк поживает отлично, — ответила с улыбкой Виллоу

— Этан, говоришь? Значит, определились наконец.

— Так звали отца Калеба.

— Традиция, — сказал Вулф. Он одобрительно взглянул на Виллоу. — А ты не слишком быстро поднялась и принялась за работу?

— Валяться в постели — удел больных. А я здорова.

Нахмурившись, Джессика оторвалась от противня с кукурузным хлебом.

— В Англии женщина соблюдает особый режим несколько недель после родов.

— Экие неженки, — отреагировал Вулф. В его голосе прозвучало нескрываемое отвращение к аристократам Великобритании. — И ведь бесполезные, как соски у борова.

Виллоу просто сказала:

— Чем дольше ты пролежишь в постели, тем слабее будешь, когда поднимешься.

— Ты выглядишь утомленной, — возразила Джессика.

— Я была бы еще больше утомлена, если бы не Калеб Он помогает мне во всем. — Она подняла малыша и, продолжая разговор, завернула его в мягкую фланелевую пеленку. — Этан и я славно поспали сегодня утром… Правда же, кнопка? А после ленча мы еще поспим.

Вулф молча покачал головой, но в этом чувствовалось скорее восхищение, чем несогласие.

— Калеб, должно быть, родился под счастливой звездой если встретил тебя. Даже под несколькими.

Джессика наклонилась над противнем с хлебом, положила на него чистое полотенце, чтобы не уходило тепло. Впрочем, это было не так уж и необходимо, но зато давало ей возможность скрыть лицо, пока она не сможет овладеть собой. Даже зная, что Вулф не хотел нанести ей обиду, она не могла не испытывать горечи.

Она начала надеяться, что Вулф признает их брак. После той ночи, когда Вулф узнал, почему она боялась замужества и родов, он стал ее заботливым и предупредительным другом. Он был также сдержанным, щедрым учителем древнего искусства любви.

Но сейчас Джессика поняла, что он не воспринимает ее в качестве жены. И, вероятно, не воспримет. Презрение к аристократам у него было глубоко в крови.

Джессика родилась среди аристократии. Вулф никогда не забывал об этом, даже в момент страсти к ней. Вот почему после трех ночей огненных ласк Джессика оставалась девственницей. Вулф пылал к ней страстью, как к женщине, но не верил, что она может быть ему верным другом.

Ветер бился о стены, сотрясая дом. Он свирепо швырял в окно частицы льда и песка. Мужчины перестали есть и обменялись тревожными взглядами.

Ничего не говоря, Вулф встал и вышел через заднюю дверь. Не обращая внимания на колючий ветер, он отошел от дома, чтобы взглянуть на небо над горными вершинами.

Хотя был лишь полдень, слышался вой волков, вышедших из лесу на охоту.

В течение некоторого времени Вулф молча наблюдал за природой. Когда он вернулся в дом, лицо его было бесстрастным, но глаза невеселыми.

Калеб подождал, пока Вулф сел.

— Ну? — спросил он негромко.

Поколебавшись, Вулф пожал плечами.

— Будет сильный снегопад.

Калеб пробормотал себе под нос несколько слов, которые Джессика предпочла бы не слышать. Она поставила на стол второй противень хлеба и новую миску супа.

— Говоришь, сильный? — переспросил Калеб.

— Будет сущий ад. — Голос Вулфа звучал спокойно и твердо.

— Тогда никто не поедет, кроме меня. В этой пурге легко заблудиться.

— Я начну собирать коров и телок, — сказал Рейф, как будто не слыша слов Калеба. — Мой бич пугает лошадей, зато очень нравится этим животным.

— Я поеду с дробовиком, — сказал Рено. — Слава богу, пока не очень много коров отелилось. Телятам будет безопаснее в утробе матери. Кобылы уже начали жеребиться?

— Нет, — ответил Вулф. — Моя стальная будет, наверное, первой. Ну, а за ней тут же пойдут другие. Если они начнут жеребиться в пургу…

Калеб прищурил глаза, но промолчал. Да и мог ли он найти такое слово, которое повернуло бы холодный северный ветер вспять?

— Если мы заарканим моего мустанга, — продолжил Вулф, — Измаил сможет увести остальной табун за собой.

— Я недавно пытался это сделать. Но эта твоя чертовка просто описывала круги возле меня, — пожаловался Калеб.

— Да, быстронога… И умна, очень умна!.. — Затем улыбка у Вулфа погасла. — Если не удастся поговорить с ней…

— Поговорить? — удивилась Джессика.

Калеб улыбнулся.

— По-чейеннски… Это самая загадочная вещь, которую я когда-нибудь видел. Вулф может подойти к мустангу, что-то сказать ему, и тот сразу же идет за ним, словно большая собака.

— Чейенны их так и зовут — Большие Собаки, — пояснил Вулф спокойно. Затем его голос изменился. — Если стальная не проявит благоразумия и мы не сможем подойти к ней, я вынужден буду оглушить ее пулей.

Джессика бросила полный сочувствия взгляд на Вулфа. Она знала, что стальная была его надеждой, основой будущего табуна.

— Я сделаю то, что должен сделать, — заявил Вулф.


На третий день пурги мужчины были до предела измотаны недосыпанием и многочасовыми верховыми поездками. Джессика без конца готовила жаркое, пекла уйму хлеба и готовила озера кофе. Все это она держала в горячем виде на кухне независимо от времени суток, потому что не знала, в какую минуту через заднюю дверь ввалится кто-нибудь из мужчин, продрогший до костей и голодный, как медведь после зимней спячки.

— Иди спать, — сказала Джессика, обращаясь к Виллоу.

— Ты на кухне с раннего утра, сейчас дело к вечеру. Ты ведь измоталась.

— Я чувствую себя отлично. Я сильнее, чем кажусь. И всегда была такой.

Виллоу заметила следы тревоги на лице Джессики и поняла, что ее беспокоит.

— С мужчинами все будет в порядке, Джесси. Они привыкли разъезжать по дикой стране.

В ответ Джессика лишь кивнула. Она не знала, рассказал ли Калеб жене о волках. Стая вышла охотиться на лошадей и коров, которые телились в самое неподходящее время. Не говоря уж о ветре. Он тысячами ледяных зубов впивался в кожу и отбирал тепло у всего живого…

Джессика знала обо всех этих проблемах, потому что Вулф рассказал ей больше, чем сам того желал, своими скупыми ответами и красноречивыми умолчаниями.

— Если бы прекратился этот проклятый ветер, — мечтала вслух Джессика.

— Да… Если бы… Сейчас хоть снегопад почти стих, — сказала Виллоу, подходя к окну. Она взяла в руки бинокль, направила его на пастбище и стала считать лошадей. Трудно было рассмотреть все в деталях через снежную завесу, но ей показалось, что в табуне есть потери.

— Ну как? — спросила Джессика, подходя к Виллоу.

— По крайней мере четырех кобыл не хватает.

— Измаил приведет их.

— Если они не ожеребились, — тихо заметила Виллоу. — Ни один жеребец не побеспокоит кобылу, если она отделилась от табуна, чтобы жеребиться. — После паузы она добавила: — Я заметила волков. Их стая снова движется к пастбищу.

На мгновение Джессика закрыла глаза, представив себе арабских красавиц, которых пригнали на домашнее пастбище. Даже жеребые и покрытые густой зимней шерстью, кобылы пленяли элегантностью форм и движений и очаровали Джессику. При мысли о том, что эти кобылы стоят на жестоком ветру, когда вокруг кружат голодные волки, ей стало не по себе. Кобылы были беспомощны во время родов и в течение некоторого времени будут так же уязвимы, как и жеребята, вытолкнутые из теплой утробы на замерзшую землю.

— Малыши, — прошептала Джессика.

Виллоу продолжала смотреть в бинокль.

— А мужчин не видно? — спросила Джессика.

— Нет. Они, наверное, прочесывают лес в поисках коров. Когда перед утром ветер сменился на северо-восточный, стадо ушло из Игл-Крик-Бэйсин.

Джессика с тревогой ожидала, пока Виллоу разглядит подробности. Наконец Виллоу энергично опустила бинокль. Джессика поняла, что нескольких кобыл все-таки не хватает.

— Я нигде не вижу стальную, — сказала после паузы Виллоу. — Наверное, у нее начались роды.

— Боже милостивый, — прошептала Джессика. — Мы не должны потерять ее сейчас. Вулф так обрадовался, что она подошла к нему, как будто поняла, что он хочет спасти ее.

Виллоу положила бинокль.

— Я покормила Этана несколько минут назад. Если он заплачет до моего прихода, ты только…

— Нет!

Резкий ответ озадачил Виллоу.

— Оставайся с ребенком, — сказала Джессика жестко. — На поиск кобыл отправлюсь я.

— Я не могу тебе это позволить. Там сейчас смертельно холодно.

— Вот потому ты и останешься с Этаном. Если что-нибудь случится с тобой, ребенок погибнет. Если со мной… — Джессика помолчала и без горечи окончила: — Никто другой от этого не умрет.

Виллоу так крепко сжала ладони, что побелели суставы.

— Джесси, ты не должна выходить. Ты не представляешь себе, что такое горный ветер, как мгновенно он унесет твое тепло.

— Я знаю, что такое мороз и ветер. Я видела, как овцы стоя замерзали в поле, а озера вымерзали до дна.

Глаза Виллоу расширились от удивления.

— Я не думала, что в Англии так холодно.

— Не в Англии. Это в Шотландии… У тебя найдется подходящая зимняя одежда?

— Джесси…

— Да или нет?

— В спальне… Я покажу тебе. — Виллоу улыбнулась. — Кое-что тебе будет знакомо: Калеб привез от Вулфа. Это было твое… Над передней дверью дробовик, возьми его. Я принесу патроны.

Через короткое время Джесси, облаченная в несколько слоев шерсти и оленьего меха и в меховую куртку с капюшоном, была готова к выходу. Вместо юбки на ней были брюки, в руках она держала дробовик. Карманы ее были набиты патронами.

Единственной лошадью в конюшне, которая еще не валилась с ног, был высокий черный мерин. Но он ни в какую не желал, чтобы его взнуздывали, седлали и тем более чтобы на нем выезжали. С первыми двумя задачами Джессика справилась, но мерин едва не сбросил ее, когда она попыталась сесть верхом. Все же он вынужден был подчиниться и неохотно вышел из конюшни, прижав назад уши. Джессика мысленно поблагодарила Вулфа за то, что он учил ее ездить на норовистых лошадях и приобщал к обязанностям конюха.

Не доезжая до пастбища, она увидела первую группу волков. Они принюхивались к ветру и так целенаправленно бежали вперед, словно им было заранее задано направление. Она последовала за ними, полагаясь на их инстинкт. Однако в реденьком лесу она потеряла их след. Ветер здесь был слабее.

Джессика собралась было сдаться и двинуться к пастбищу, когда услыхала лошадиное ржанье, в котором чувствовались и гнев, и страх. Она развернула черного мерина и направила его галопом, увертываясь от веток и хватаясь за выступ седла, когда лошадь проваливалась в припорошенные рыхлым снегом впадины.

Вначале Джессика увидела только волков. Затем она различила стального окраса кобылу, которая пыталась встать на ноги, чтобы достойно встретить окружающих ее хищников. Джессика схватила дробовик и выстрелила. Волки разбежались, но очень скоро опять стали окружать кобылу. Джессика стреляла снова и снова, быстро перезаряжая дробовик, хотя ей мешали неуклюжие рукавицы.

После третьего выстрела волки растворились в снежной поземке. Джессика спешилась и подошла к стальной Кобыла вздрогнула и осторожно обернулась, но она переживала последние родовые схватки и не сопротивлялась чутким рукам, которые помогли ей.

Как только жеребенок появился на свет, Джессика присела и взяла его на руки, чтобы мерзлая земля не забрала силы новорожденного. Очень скоро кобыла оказалась снова на ногах и стала с любопытством обнюхивать скользкое, влажное существо. Появился удивительно длинный, гибкий розовый язык, который начал энергично чистить жеребенка. Если на пути оказывалась рука или нога Джессики, кобыла вылизывала и ее.

Внезапно стальная задрала голову, и ее ноздри заходили. Она рванулась в сторону, но тут же возвратилась, ибо покинуть жеребенка она не могла. В ответ на это жеребенок попытался встать.

С помощью Джессики ему это удалось, но тоненькие ножки стали разъезжаться. Когда Джессика нагнулась к нему, сквозь свист пурги послышался грубый мужской голос:

— Какого черта ты здесь делаешь? У этой южной леди ума не больше, чем у гусыни!

Раньше чем Джессика успела сказать хотя бы слово, ее подхватили с земли сильные руки. В следующее мгновение ее глаза встретились с глазами совершенно разъяренного Калеба Блэка. В нем не было ничего ни от пылкого любовника, ни от нежного отца, ни от любящего мужа. Это был мрачный ангел справедливости с горящими глазами.

— Джесси?!

Она неуверенно улыбнулась, обнаружив, что не в состоянии говорить. Калеб выглядел откровенно грозным.

— Господи, — сказал он, все еще не вполне веря тому, что увидел. — Я смотрю: мерин Дьюс,[3 - Дьюс по-английски означает дьявол.] меховая куртка — и решил, что это Виллоу… А Вулф знает, что ты на этом дьявольском ветру?

Появление множества черных и серых волчьих теней освободило Джессику от необходимости отвечать. Она не успела перевести дыхания, как Калеб посадил ее на коня левой рукой, а в правой у него оказался револьвер. Выстрелы следовали один за другим так быстро, что их невозможно было сосчитать, и это стаккато вплелось в дикое завыванье ветра. Один волк остался лежать в сотне футов от них, остальные исчезли так же незаметно, как и появились.

Джессику поразила скорость и точность стрельбы. Но если судить по словам Калеба, сам он собою был далеко не так доволен.

— Черт побери! Как же я так промазал? Наверное, штук тридцать этих сукиных сынов сейчас здесь носится.

Калеб не ссадил Джессику, а просто перебросил ее на Дьюса, быстро перезарядил пистолет и направился к новорожденному. Кобыла настороженно прижала уши.

— Успокойся, косоглазая! Я собираюсь помочь твоему малышу, а не слопать его!

Ноздри кобылы раздулись. Она переступала с ноги на ногу, била хвостом и нервно заржала, увидев, как Калеб поднял жеребенка, укутал его и положил на колени Джессике.

— Вези его на конюшню. Стальной это не понравится, но она пойдет за ним.

— Еще, по крайней мере, трех кобыл не хватает в табуне, — сообщила Джессика.

С шипением произнеся под нос какое-то слово, Калеб надел рукавицы.

— Прямо тридцать три несчастья! Только уж очень своенравные кобылы жеребятся в такую погоду!

— Адресуй упрек очень своенравным жеребцам. Это результаты их летних шалостей, — возразила Джессика.

Калеб весело рассмеялся и хлопнул Дьюс.

— Давай, парень, езжай. Эти бойкие малыши — твоя наездница и новорожденный — могут быстро замерзнуть на таком ветру.

— Я не маленькая, — возразила Джессика, когда мерин двинулся в путь.

— Ты знаешь, Виллоу говорит мне то же самое с тех пор, как я встретил ее. Я не верил ей тогда, не верю и сейчас… Следи за Дьюсом. Он очень не любит ветер.

— Я это заметила… Я вернусь за другими новорожденными.

— Нет, это слишком опасно при таком ветре и обилии волков. Оставайся дома. Рено идет вслед за мной. Он займется поиском остальных кобыл.

— А как же с коровами? Они вам нужны не меньше, чем лошади… А большинство лошадей все же принадлежит Вулфу.

Калеб не ответил. Он быстро запрыгнул на высокую лошадь и через минуту скрылся в снежной мгле. За ним проскакал, повернув крупы к ледяному ветру, табун сгрудившихся от холода лошадей.

Оглядываясь на стальную, Джессика быстро доскакала до конюшни. Кобыла долго не желала входить внутрь, но наконец вошла, пугливо вздрагивая на каждом шагу. Джессика поставила кобылу и жеребенка в пустое стойло, подтащила бадью с водой и охапку сена и снова забралась на Дьюса.

Дьюс никак не хотел покидать убежища. Лишь после недолгой, но острой борьбы, в которой тоненькая Джессика оказалась сильнее, огромный мерин снова вышел навстречу ветру.

Далекие выстрелы подсказали Джессике, где найти Калеба. Когда она добралась туда, волки уже ушли. Высокий и широкоплечий, стоя спиной к ней, Калеб закутывал новорожденного жеребенка, перезаряжал револьвер и следил за возможным появлением голодных волков под покровом снежной завесы. Не обнаружив хищников, он зачехлил револьвер и нагнулся, чтобы поднять новорожденного. Эта кобыла была более ручная: Она лишь постоянно обнюхивала жеребенка.

Словно поняв, что внимание человека сосредоточено не на них, волки двинулись на него с трех сторон.

Джессика не успела окликнуть Калеба. Он выхватил револьвер и так же, как в первый раз, разрядил в мгновение ока всю обойму. Скорость его движений потрясла Джессику, хотя она уже это и видела.

Волки разбежались, оставив на снегу две темные тени. Калеб тут же перезарядил револьвер. Что-то услышав за спиной, он мгновенно повернулся и прицелился.

Джессика вспомнила, как Вулф говорил, что Рено и Ка-лебу не было равных, когда речь шла о скорости и шестизарядном револьвере.

— Вилли, черт возьми, как ты здесь очутилась и почему из всех лошадей выбрала Дьюса? — удивленно воскликнул Рено. — А Калеб знает о твоей глупости?

Когда Джессика подъехала поближе, ветер сдвинул ей капюшон. Длинные рыжие пряди выбились и огненно заполыхали на ветру при скудном предзакатном освещении.

— Джесси! Бог ты мой, а Вулф…

— Передай мне этого несчастного новорожденного, пока он не примерз к земле, — перебила его Джессика, устав выслушивать назидательные речи о том, что ее место дома у камина. — Вам не хватает рабочих рук.

Она торопливо убрала волосы под капюшон и туго натянула поводья. Рено тут же подбросил ей на колени кудрявого, черного жеребенка с белым носом. Едва не наступая Рено на пятки, подошла крупная поджарая гнедая.

— Ты уже стреляла из дробовика?

— Да.

— Ты перезарядила его?

— Меня учил охотиться Вулф. Как ты думаешь? — Лицо Рено озарилось улыбкой.

— Думаю, что перезарядила. У меня твой карабин. Хочешь поменяться?

— Не в пример Вулфу, я не могу стрелять одной рукой и с закрытыми глазами, — сказала Джессика. — По мне лучше дробовик. Здесь мне нужно только направлять его в нужную сторону и нажимать на спусковой крючок.

— Только обязательно делай это, Рыжик. Роды пахнут кровью, а ветер разносит запах и приводит в бешенство все волчьи стаи отсюда до перевала. Здесь бродит, поди, не меньше сорока или пятидесяти волков. Мерзкие твари! Одного застрелишь — на его месте трое появляются. — Он похлопал Дьюса по крупу. — Вези ее домой, Дьюс!

Дьюс весьма готовно направился к конюшне, сопровождаемый кобылой, которая по росту почти не уступала ему Новорожденный слегка побарахтался, затем смирился и лежал спокойно, несмотря на ледяной ветер. Как только Дьюс миновал редкие заросли деревьев, которые давали хоть какую-то защиту от ветра, на Джессику набросилась поземка, больно жаля льдинками незащищенную кожу лица. Мерин вращал головой и выгибал спину, словно намереваясь сбросить наездницу.

— Даже думать об этом не смей, — пробормотала Джессика, с помощью уздечки сдерживая волнение мерина.

Внезапно отовсюду появились волки.

Вскрикнув от неожиданности, Джессика отпустила поводья, подняла дробовик и выстрелила в черный прыгающий силуэт. Одновременно Дьюс лягнул задними ногами, а большая гнедая кобыла напала на ближайшего волка, принудив того к бегству. Кобыла повернулась задом к мерину. Тем самым лошади инстинктивно защитили свои наиболее уязвимые места — сухожилия, направив морды в сторону кольца врагов. Джессика не стала понуждать Дьюса скакать домой: она понимала, что лошадей загрызут раньше, чем они успеют добраться до спасительного загона.

Пока Дьюс крутился и копытами отбивался от волков, которые безрассудно бросались вперед, Джессике удалось выпрямиться, положить новорожденного на седло и перезарядить дробовик. Но положение оставалось очень серьезным.

Волков было слишком много.

Мрачное спокойствие овладело Джессикой, когда она готовилась к выстрелу. Она должна успевать перезаряжать за то время, пока волки осмелеют и снова приблизятся. Надежда остается лишь на то, что кто-то из мужчин услышит выстрелы ее дробовика и подоспеет на помощь.

Она нажала на спусковой крючок. Крупная дробь рассыпалась веером, словно град под ветром, и размела волков. Некоторые из них отпрыгнули в сторону, щелкая зубами и огрызаясь, как будто бы на них напали пчелы. Балансируя в седле, Джессика умудрилась довольно быстро перезарядить ружье.

Когда она приготовилась стрелять, новорожденный начал падать. Отчаянным усилием она водрузила его на место и прицелилась в волка, возглавлявшего нападение, — матерого самца, который почуял опасность и отпрыгнул в сторону, увидев наставленное на него дуло.

Но вот он бросился вперед, и Джессика попыталась вновь навести на него дуло. Внезапно он сделал сальто в воздухе и упал. Он так и не поднялся. Когда ветер донес до Джессики звуки ружейного выстрела, еще один зверь остался лежать на снегу.

Находясь возле опушки леса, Вулф отстреливал волков, которые были ближе всего к лошадям. Хотя он был страшно напряжен, он стрелял расчетливо, равномерно и точно, словно отсекая пулями хищников от их цели.

«Да их тут до чертовой матери, — думал он в промежутках между выстрелами. — И куда смотрит Калеб, позволяя ей выходить в такую адскую бурю?»

Внезапно волков не стало. Они снова пропали, растворились словно струйка дыма на сильном ветру.

Быстро перезарядив ружье, Вулф поскакал на луг. Он видел, что Дьюс галопом понесся в сторону конюшни, а всадница, низко пригнувшись в седле, удерживала жеребенка. За ними неотступно следовала одна из самых крупных лошадей Калеба.

Хотя Вулф и восхищался мужеством Виллоу, не испугавшейся ветра и волков, он предпочел бы, чтобы она оставалась в безопасности. Но дела были не слишком хороши, и требовались рабочие руки, даже если это всего лишь нежные руки женщины, созданные для того, чтобы качать колыбель, а не скакать с дробовиком и спасать новорожденных жеребят.


После заката солнца, холодный ветер наконец стих, что внесло некоторое успокоение среди людей и животных. Кобылы с приплодом находились в конюшне, коровы с новорожденными телятами были собраны в загоне, а мужчины объезжали остальную часть поголовья. Температура воздуха на глазах поднималась.

Подул совершенно другой ветер — легкий ветер с юга. Под его теплым дыханием к восходу луны снег начал быстро таять. Вулф поднялся в стременах и оглядел сверкающую землю. Он потянулся и сделал глубокий вдох; лишь сейчас он понял, насколько он устал.

— Иди домой, — отозвался Калеб из тени. — Худшее позади. Если животное умирает во время родов при теплой погоде, значит, оно настолько слабое, что его и спасать не стоит. Кроме того, мы сейчас так устали, что вместо волков можем перестрелять друг друга.

— Они ушли. Они теперь не придут до следующей такой бури.

Уверенность в голосе Вулфа произвела большое впечатление на Калеба. Он поднял голову, посмотрел на мужчину, которого считал своим братом, но не всегда понимал.

— А когда будет следующая такая буря? — полюбопытствовал Калеб.

— Мать моей матери видела ее в детстве. Твои внуки увидят ее, если проживут достаточно долго.

— Я надеюсь, у них будут друзья вроде тебя, которые помогут им.

— И жены вроде Виллоу, — тихо произнес Вулф.

Калеб не слышал этого. Он уже направил лошадь в сторону табуна, который охраняли Рено и Рейф. Вулф повернул к дому, где приветливо светились окна.

Отдавая себе отчет в том, что Виллоу очень устала, Вулф никак не ожидал, что дом будет полон дурманящих запахов вкусной еды. На плите стоял таз с теплой водой, а рядом лежало сухое полотенце с мылом. Он понял намек, улыбнулся и стал стаскивать с себя шапку, рукавицы, куртку, ботинки и, наконец, верхнюю и нижнюю рубашки. Он, как смог, помылся, наслаждаясь теплой водой, а затем с удовольствием растерся полотенцем.

Шелест женской юбки за спиной дал ему знать, что он уже не один в комнате. У него бешено забилось сердце при мысли о том, что сейчас он увидит Джессику и заключит ее в объятия. От нее всегда веяло чистотой и свежестью. А обнимать ее — как будто лежать среди роз в летний день.

Однако на сей раз на Вулфа пахнуло не розой, а лавандой. Улыбаясь, Виллоу протянула ему чистую рубашку.

— Если у тебя одежда так же грязна, как была у Калеба, то она может стоять вертикально. И даже сама стрелять, — пошутила она.

Вулф надел рубашку, оценив чистоту и мягкость фланели. Он посмотрел на жаркое, греющееся на медленном огне, на гору бисквитов и покачал головой в немом удивлении.

— Просто непостижимо, Виллоу! Нянчить новорожденного — и одновременно стирать для четырех мужчин, кормить их днем и ночью… А в промежутках еще спасать лошадиный приплод и отстреливать волков…

Виллоу удивленно посмотрела на него.

— Я согласна с тобой в отношении младенца и бисквитов, но в остальном ты заблуждаешься. Все остальное делала Джессика, в том числе и готовила. Спасение жеребят тоже ее заслуга, а не моя. Я лишь одолжила ей свою одежду и дробовик.

— Что ты такое говоришь?

— А то, что в пургу отправилась Джесси, а не я.

Глаза у Вулфа стали огромными, словно блюдца. Он сжал ее за плечи так сильно, что она поморщилась.

— Но ведь я собственными глазами видел, как ты скакала на Дьюсе, — сказал он твердо. — Я видел, как волк прыгнул на тебя, ты выстрелила и затем перезаряжала дробовик, пока Дьюс под тобой крутился, как бешеный. К тому же ты держала на коленях приплод, а я не знал, успею ли застрелить этого чертова волка или же он стащит тебя в снег вместе с жеребенком.

— Джесси! — предельно кратко ответила Виллоу. — Джесси, Джесси и Джесси!

Вулф отпустил Виллоу и бросился в их с Джессикой спальню.

— Если ты ищешь свою утонченную аристократку, — бросила вслед Виллоу будничным тоном, — попробуй заглянуть в конюшню.

— Что?!

— Джесси опасалась, что волки могут туда пробраться. Она знает, сколько надежд ты возлагаешь на кобылу стального окраса. Поэтому она и отправилась в пургу, когда я в бинокль увидела, что этой кобылы не хватает. Джессика и сейчас в конюшне с дробовиком. Она на страже будущего, так на ее месте поступила бы и я.

Вулф таращил глаза на Виллоу, не в состоянии поверить тому, что слышал.

— Я хотела отправиться, — продолжала Виллоу — Но Джесси не пустила меня. Она сказала, что если что-нибудь случится ей мной, то умрет Этан. А если что-то случится с ней, то не умрет никто.

— Маленькая дурочка!

— Разве? Она могла родиться аристократкой и получить аристократическое воспитание, но она вовсе не беспомощное маленькое украшение, как полагаешь ты.

Виллоу говорила уже сама с собой. Дверь за Вулфом захлопнулась, и он стремглав понесся на конюшню.


17


Когда стальная уловила запах Вулфа, она негромко заржала, приветствуя его. Он перегнулся через дверь стойла и заглянул внутрь. Его словно ударило то, что он увидел

Привалившись к стене, Джессика спала в дальнем углу. Рядом с ней валялся дробовик. Новорожденный гнедой жеребенок свернулся возле, согревая ее теплом. Вулф с болью отметил разницу между той, которая танцевала с ним в Лондоне, и девушкой, на которую он смотрел сейчас.

В Лондоне кожа Джессики была нежная и прозрачная, как перламутр. Америка была к ней не столь добра: на лице виднелись царапины и шрамы, щеки обветрились. В Лондоне цвет лица у нее был яркий, звучный. Сейчас губы побледнели, и усталость обвела глаза темными кругами.

Но печальные сопоставления этим лишь начались. В Лондоне волосы Джессики горели, словно пламя, и драгоценные камни поблескивали в затейливой прическе. Сейчас в спутанных кудрях торчали лишь соломинки. В Лондоне ей шили платья из самых дорогих тканей, ее юбки волновались, словно облако. Сейчас на ней было фланелевое белье, мальчишеская рубашка из оленьей кожи и бриджи со следами ее акушерской деятельности.

В Лондоне дни Джессики были заполнены чаепитиями и балами, играми и чтением книжных новинок. В Америке она работала за горничную и конюха одновременно. В Лондоне она принимала гостей, услаждая их шутками и серебряным смехом. В Америке смеяться было некогда. Случалось, что и жизнь Джессики была в опасности.

«Джесси, что я сделал с тобой?»

На немой мучительный вопрос Вулфа не было иного ответа, кроме правды: он почти убил девушку, которая доверяла ему, не доверяя более никому на свете.

Вулф тихо вошел в стойло. Он взял дробовик, вынул патрон и вернул ствол в исходное положение. Легкий шум разбудил Джессику. Вздрогнув, она механически потянулась за ружьем, которого уже не было на месте.

— Все в порядке, Джесси. Волки ушли.

Она разглядела Вулфа, прищурилась и сонно улыбнулась:

— За исключением одного, но он мой личный лорд Волк.[4 - Имя Вулф звучит по-английски так же, как и слово «волк».] С ним я в безопасности.

Боль перевернула всю душу Вулфа. Он не принес Джессике ничего, кроме несчастья.

— Моя глупость чуть не погубила тебя, эльф. Когда я думаю, что тебя могли разорвать волки…

— Ты прекрасный стрелок, — пробормотала она, снова пытаясь уснуть.

— Я дурак!

Хотя голос Вулфа был грубым, он очень нежно взял ее на руки. Когда она поняла, что он хочет вынести ее из стойла, она мгновенно проснулась.

— Постой! Ты еще не рассмотрел жеребенка стальной, — запротестовала она. — Эта кобыла станет великолепной основой для нашего табуна. Я никогда не видела у жеребят такой прелестной головы, такой грудки… Это самка. Правда, большая? Через несколько лет она…

— К черту стальную вместе с жеребенком! — перебил ее Вулф нетерпеливо. — Ты не понимаешь, что могла погибнуть!

Джессика прищурилась.

— Ты тоже мог.

— Это совсем другое дело… Но теперь этому будет положен конец.

— Что?

— Я отправлю тебя в Лондон, как только откроется перевал.

— Собираешься дать той карете еще один шанс?

— О чем ты говоришь?

Джессика улыбнулась и уткнулась носом в жесткий подбородок Вулфа.

— Помнишь, меня чуть не задавила карета в Лондоне?

— Помню, — ответил Вулф.

— Ты должен помнить. Ты избил этого извозчика до полусмерти.

— Нужно было убить эту пьяную скотину.

— Таких, как он, немало, — заметила Джессика.

— И что же?

— А то, что в Лондоне я не буду в большей безопасности, чем здесь.

Кончиком языка Джессика прочертила обжигающую линию на подбородке Вулфа.

— Дело не в этом, — сказал он сурово.

— Тогда в чем же?

— Я едва не убил тебя тем, что окунул в нашу жизнь на западный манер. Ты английская аристократка и достойна красивой жизни, для которой рождена и воспитана.

Говоря это, он вышел из конюшни на лунный свет. Земля была покрыта сверкающим снегом. Воздух казался теплым и упругим.

— Ерунда, — сказала Джессика, зевая. — Ты будешь несчастлив в Англии.

— Такой проблемы не возникнет.

Джессика притихла в руках Вулфа. Сон мгновенно слетел с нее. Она с тревогой спросила:

— О чем ты говоришь?

— Я покину Англию сразу после нашего развода.

— Но я не требовала развода!

— Тебе и не придется этого делать. Я потребую.

— Но почему?! — прошептала Джессика. — Что я такое совершила, чтобы ты меня так возненавидел?

— Я не ненавижу тебя. Я никогда не испытывал ненависть, хотя и готов был задушить, когда ты подстроила мне ловушку.

— Тогда почему…

Джессике не удалось закончить свой вопрос, потому что Вулф припал ртом к ее губам. Когда он наконец оторвался и поднял лицо, оба дышали быстро и жадно.

— Это все, Джесси. И не надо было этого начинать.

— Вулф, послушай, — произнесла она решительно. — Я намерена быть твоей женой во всех смыслах. Я хочу любить тебя, работать рядом с тобой, воспитывать наших детей, ухаживать за тобой, когда ты болен. С тобой я буду смеяться даже тогда, когда в мире не останется ни одного цвета, кроме серого.

Каждое ее слово было для него как острый нож в сердце, оно подвергало его страшному искушению, расшатывало способность владеть собой, возрождало мечту, которой никогда не суждено стать реальностью. И он знал, что это невозможно, с того времени, как ей исполнилось пятнадцать лет.

И с того же времени он узнал, что такое ад: мечтать о том, что недостижимо, от чего его отделяет бездна, которую он не должен стремиться преодолеть, потому что, преодолев эту бездну, он убьет ту, о которой мечтает.

И вот сейчас, вопреки своим благим намерениям, он это почти сделал.

— Я люблю тебя, — сказала Джессика. — Я люблю..

— Замолчи, — прервал ее Вулф. Ее слова причиняли ему боль сильнее любого удара. — Я Дерево Стоящее Одиноко. Ты леди Джессика Чартерис. Тебе больше нечего бояться в Англии. Я сделаю все, чтобы у тебя появился хороший муж или его не было вообще.

Вулф предпочитал бы последнее. Мысль о том, что другой мужчина будет касаться Джессики, усугубляла его муки. Он не был уверен, что вынесет это. Но — должен… Он сделал глубокий вдох, затем выдох и заговорил более спокойно.

— Меня нужно повесить за то, что я привез тебя в эту дикую страну.

— Но…

— Пожалуйста, не надо!

Джессика ощутила острую, живую боль в голосе Вулфа. Это сдержало ее. Ничто другое не могло бы сдержать ее. На нее волной накатил страх. Она закрыла глаза и уткнулась лицом в его шею, не желая, чтобы он видел ее отчаяние.

Она могла сопротивляться его гневу. Его боль сломила ее сопротивление.

Когда Вулф открыл кухонную дверь, Виллоу лишь бросила взгляд на его почерневшее лицо — и про себя произнесла молитву. Вулф прошел мимо нее так, как будто здесь были только он и Джессика.

— В чем дело? Она поранилась? — с тревогой спросила Виллоу.

— Просто очень устала.

Открыв ногой дверь в спальню, Вулф увидел, что еда, бренди и тазы с теплой водой были принесены туда. В камине плясали языки огня.

— Ты можешь стоять? — спросил он негромко.

Вулф поставил ее у камина, который он построил для Калеба, и стал заботливо раздевать. Джессика никак не реагировала на это. Она просто послушно стояла, что заставляло Вулфа бдительно следить за ней. Вскоре на ней не осталось ничего, кроме полупрозрачных панталон и лифчика. Они выглядели удивительно чистыми, воздушными и женственными по сравнению с верхней одеждой. Он снял с нее эти два предмета с такой осторожностью, словно они были сделаны из лунного света.

По телу Джессики пробежала дрожь, когда панталоны и лифчик упали на пол перед камином и она осталась обнаженной перед мужчиной, которого она любила, мужчиной, который ранил ее так, как никто другой на свете.

Вулф сдернул меховое покрывало с кровати и набросил на Джессику.

— Так потеплей? — спросил он.

Не глядя на него, она кивнула.

— Ты не голодна?

Она покачала головой.

— Когда ты ела в последний раз?

— Я не помню.

В ее голосе не было ни музыки, ни веселости, ни горечи, ни тепла, которое присутствовало в ей с тех пор, как началась их интимная жизнь, блаженная и мучительная одновременно, потому что они не могли отдаться друг другу до конца.

Барьером между ними была ее девственность — пропасть, которую нельзя было пересекать.

Английская аристократка — и индеец-полукровка.

— Джесси… — прошептал Вулф.

Но что, кроме этого, он мог сказать? Все было уже сказано. Оставалось лишь вернуть ее той стране и той жизни, которых он не мог принять.

В тишине Вулф отыскал щетку для волос и вернулся к камину, возле которого стояла Джессика. Он стал молча расчесывать ее спутанные волосы.

— Я теперь не такая никчемная и могу причесаться сама.

Вулф только вздохнул, услышав безжизненный голос Джессики. Таким же было и ее тело. Сейчас она подавлена и смята, словно трава после бури. Но, как трава, она воспрянет вместе с солнцем. Он был уверен в этом. Ей нужно было лишь отдохнуть и вернуться, наконец, в свою Англию.

— Мне нравится расчесывать твои волосы, — сказал Вулф. — Они и прохладные, и огненные, и пахнут розами. Этот шелк, этот запах мне никогда не забыть.

Джессика ничего не ответила, потому что ее душили слезы. Вулф стоял рядом, однако он удалялся от нее с каждым мгновением, и каждое движение щеткой говорило ей «прощай».

Закрыв глаза, Джессика стояла со смирением проклятой, в то время как человек, которого она любила, мучил и терзал ее. Если бы она могла умереть!.. Ей оставалось терпеть муки и сладость его прикосновений и молиться, чтобы никогда не пришло завтра, которое отделит ее от единственного любимого человека.

Когда волосы Джессики превратились в блестящее, чуть кудрявое облако, Вулф нехотя отложил щетку. От его движений воздух заколыхался и потревожил волосы, вплетя блики каминного огня в шелковистые пряди.

В памяти Вулфа навсегда запечатлеется эта картина — обнаженная Джессика перед камином. Ему хотелось видеть изумруды ее глаз, но они были скрыты за полуопущенными веками и густыми ресницами, словно устали смотреть на человека, который провел ее через круги ада.

Вулф принес тазы с горячей водой к камину. Он смочил и выжал небольшую тряпочку в одном из них, слегка намылил ее и стал протирать лицо Джессики. Постепенно комнату наполнил аромат летнего розария.

— Я не такая никчемная, чтобы не могла умыться самостоятельно, — сказала она тихо, глядя в камин, а не на мужчину, который мягко, но непреклонно разрывал ее сердце.

— Я знаю. Ты устала. Позволь мне позаботиться о тебе, что мне следовало бы делать с самого начала.

Веки Джессики вздрогнули, когда тряпка коснулась ее щеки.

— Больно?

Она устало покачала головой.

— Ты уверена? Эти ссадины могут быть болезненными.

Откуда они у тебя?

— Я не помню, — ответила она бесцветным голосом.

Пальцы Вулфа с величайшей нежностью пошли по ее телу. Дыхание Джессики стало неровным. Когда он спустил покрывало до талии, она тихонько вскрикнула.

— Не беспокойся, эльф. Я не собираюсь требовать от тебя чувственных игр. Ты слишком устала… и вряд ли тебе захочется испытывать мое самообладание сегодня.

Джессика открыла глаза, впервые посмотрев на Вулфа Он не заметил этого. Он любовался изумительной картиной: Джессика с меховым серебристым покрывалом вокруг бедер и роскошными рыжими кудрями, рассыпавшимися по груди.

Вулф медленно перебросил волосы ей за спину. Еще до того как влажная тряпочка коснулась ее груди, соски собрались в тугие бархатные венчики.

— Ты огненно прекрасна, — сдавленно сказал Вулф. — Я запомню тебя такой до самой смерти.

«И я буду желать тебя до самой смерти».

Вулф не произнес этих слов вслух. Но они звучали в нем как приговор.

Джессика увидела суровые складки на лице Вулфа. Ей хотелось спросить его о причине, но она боялась, что, открыв рот, она закричит о своей страсти и любви к человеку, который не любил ее. И она молчала, чувствуя, как печаль безжалостно сжимает ей горло.

Меховое покрывало соскользнуло с бедер Джессики на руки Вулфа и затем на пол.

Не торопясь, Вулф в полной тишине возобновил омовение. Джессика задышала глубже и раскованней. Когда Вулф без слов попросил ее подвинуть ногу, она не сопротивлялась, позволив ему коснуться интимных мест. В течение продолжительного времени слышался лишь плеск воды, треск дров в камине да прерывистые вздохи. Наконец были смыты последние остатки мыла, и в спальне остался аромат роз и теплой благоухающей женщины.

— Вот и все, — сказал он глухо.

Он стоял, в смятении закрыв глаза, не имея больше сил смотреть на Джессику. Он знал, что должен был бы просить прощения за все свои жестокости, а вместо этого в мозгу у него рисовались неплотно сжатые точеные ножки. Он думать не мог ни о чем другом.

Джессика увидела снедающее Вулфа желание и ощутила его сама. Оно совмещало в себе и физическую тягу, и нечто большое, сложное и мучительное. Не говоря ни слова, она стала расстегивать рубашку Вулфа.

Он, вздрогнув, открыл глаза.

— Что ты делаешь?

— Раздеваю тебя.

— Я вижу это.

— А затем ты увидишь, как я искупаю тебя так же любовно, как и ты меня.

— Нет.

— Почему же?

— Ты очень устала.

Изящные пальцы Джессики не прекращали работы.

— Не больше, чем ты.

— Джесси….

Их глаза встретились. Он сразу не мог понять, способен ли вынести то, что увидел в чистых, светлых глубинах ее глаз.

— Ты сделал то, что просила леди Виктория, — сказала тихо Джессика. — Ты научил меня не бояться твоих прикосновений. А теперь ты изгоняешь меня из своей жизни. Неужто ты откажешь мне и этой ночью?

Вулф понимал, что именно это он и должен сделать, но не мог выжать из себя слов отказа. Ведь Джессика в конце концов смирилась с тем, что он всегда считал неизбежным: она не будет больше сопротивляться разводу.

Он никогда не думал, что победа может быть такой горькой.

«Ты изгоняешь меня из своей жизни».

Вулф молча снял ботинки и носки, закрыл глаза и стоял, пока Джессика раздевала его. С каким-то отрешенным удивлением он подумал, что никогда не верил женщине настолько, чтобы предоставить главную роль в игре.

Чувствовать, как Джессика снимает рубашку, было приятно. Освободиться от ремня, от одежды, остаться обнаженным значило испытать чувство легкости и нереальности.

При первом прикосновении теплой влажной тряпочки к лицу веки Вулфа вздрогнули.

— Больно? — спросила она участливо, как эхо повторив вопрос Вулфа.

— Точно так же вздрогнула ты, когда я первый раз дотронулся до твоего тела. Тебе было больно?

— Нет. Я так желала тебя, что мне казалось: я не выдержу даже самого легкого сопротивления.

— Да, — сказал Вулф просто, не пряча больше глаз от Джессики.

Он почувствовал ее дыхание, когда тряпочка скользила по его груди, и посмотрел ей в глаза.

— По крайней мере, в этом мы схожи, — прошептала Джессика.

Вулф не ответил… Он не мог. У него перехватило дыхание. Билась жилка на шее. Звук полоскаемой тряпочки звучал в тишине, словно медленная музыка. Вулф физически ощущал аромат раскрывающихся роз. Только шероховатость тряпки позволяла ему ощутить реальность бытия.

Он снова закрыл глаза, впитывая, в себя присутствие Джессики всеми порами, пока она водила тряпкой по его груди и плечам, смывая усталость, и не было ничего на свете, кроме ее прикосновений, ее легкого дыхания, ее аромата.

Когда тряпка подвергалась полосканию, вода издавала нежные серебряные звуки. Он почувствовал, как Джессика опустилась перед ним на колени. Тряпка без всяких колебаний заскользила по его телу. Вулф не мог укрыться, потому что Джессика все равно видела его страсть.

Да он и не собирался таиться, потому что видел: Джессика жаждала его не меньше, чем он ее. Она касалась его легко, как во сне. Ласкала в тишине, которая сама была еще одной разновидностью ласки.

Тряпка выпала из пальцев Джессики и осталась забытой возле камина. Ощущение ее ладоней на своих бедрах принесло ему и облегчение, и новый виток мучений. Ее рука скользила, рождая в теле столь сладостные ощущения, что они граничили с болью. Ее прерывистое дыхание над источником возбуждения несло в себе ад и рай одновременно.

Вулф не смог сдержать негромкого восклицания, когда Джессика накрыла ладонью его плоть. Не мог он сдержать и единственную серебряную каплю, которая красноречиво свидетельствовала о страсти, сжигающей его.

Когда Джессика слизнула каплю и поцеловала это место, он встал на колени.

— Ты сжигаешь меня заживо, — сказал Вулф хрипло.

— Не более, чем ты меня, — прошептала она, прижимая его руку к своему телу. — Трогай меня всюду… Знай, как я сильно хочу тебя…

Это было как соскальзывание в пламя. Не было отступления или стыдливости, была знойная, роскошная роза, раскрывающаяся при первом прикосновении, жаждущая его и отдающаяся в то же мгновенье. Джессика прильнула к нему. Она смотрела на него и одновременно видела себя, охваченную страстью, в его зрачках.

Не в силах выдержать собственный вес, она со стоном опустилась на мех, увлекая за собой Вулфа, удерживая на себе его горячую руку.

— Я много узнала от тебя о человеческом теле, — шептала она. — Я не могла подумать…

Ее шепот перешел в глухой стон, когда ладонь Вулфа легла ей между ног, а затем деликатные, сладостные пальцы проникли внутрь. Она откликнулась на ласку медленным покачиванием бедер в такт его движениям, словно умоляя его проникнуть глубже.

Закрыв глаза, Вулф ласкал сердцевину цветка, который был отдан ему. Он ощущал его обволакивающую податливость и теплый таинственный дождь, которому преграждала путь ее девственность. Джессика страстно желала его, и об этом кричала каждая капля ее знойного дождя; она повторяла его имя в тишине, которая была наполнена истомой и напоена запахом роз.

— Что ты не могла подумать? — спросил Вулф, когда почувствовал, что к нему вернулся дар речи.

— Что ты сделан из меда и огня.

— Это ты, а не я… Мед и огонь…

Вулф выдохнул имя Джессики, увел пальцы из атласного жаркого грота, и она издала возглас разочарования, ощутив потерю. Он подождал две-три секунды, но больше не мог длить взаимную боль. Он снова скользнул внутрь и ощутил сладостную муку ее ответного движения.

— Возьми меня, — шептала Джессика. — Я хочу почувствовать твою тяжесть! Пожалуйста, Вулф! Я хочу тебя!

— Я не должен это делать.

— Почему?

— Ты слишкам опасна, когда тебя сжигает страсть. Ты заставляешь меня обо всем забыть.

И тем не менее, говоря это, Вулф лег на Джессику, вдавив ее в мех. Когда его нагое тело почувствовало женскую наготу, в нем произошел беззвучный взрыв тепла. Она пошевелилась, стремясь еще теснее прижаться к нему, и он придавил ее бедра своими.

— Лежи спокойно, — у самого рта Джессики произнес Вулф. — Иначе я могу потерять контроль над собой. Я пока этого не хочу.

— А чего ты хочешь?

— Твоего поцелуя.

— Он твой, Вулф… Только твой…

Он взял то, что она предложила, отдав в ответ свою страсть. Поцелуй не был похож на другие. Вулф медленно покачивался на Джессике, и эти движения доставляли удовольствие обоим. Она инстинктивно отвечала ему тем же, раскрываясь и предлагая себя, и наконец застонала, обессиленная.

Несмотря ни на что, он все же выстоял.

— Вулф, — сказала Джессика со слезами в голосе. — Ты не хочешь меня? Ты многому научил меня, я многое знаю теперь о твоем и своем теле. Научи теперь, как тела отдают любовь друг другу!

— Нет, эльф.

— Значит, близость доставляет боль? И ты не хочешь, чтобы я об этом узнала? И собираешься отправить меня в Англию одну, чтобы когда-нибудь твой эльф лежал, плача и кровоточа, под кем-то другим?

Вулф содрогнулся от гнева при мысли о том, что Джессика будет вот так же лежать под другим мужчиной, и от собственного желания, потому что она лежала под ним, нагая, с разведенными ногами, и ее жаждущая плоть прижималась к нему, разнося по всему телу мед и огонь.

— Джесси, — застонал он. — Этого не должно быть.

Но имел ли он в виду ее будущую близость с другим или свою возможность войти в нее, даже сам Вулф не мог сказать.

— Значит, я права, — решительно заявила Джессика. — Я буду разорвана на части. Ты соблазнил меня, скрыв от меня правду.

— Мужчина не причинит тебе боль, если войдет в тебя.

— Я тебе не верю. Я видела возбужденного мужчину… А в себе я имела возможность ощутить только палец! Ты мне лжешь!

Тело Джессики напряглось под Вулфом, увеличивая его возбуждение. Он приказал себе отодвинуться, но вместо этого поймал ртом ее губы и прижался к ним, несмотря на ее сопротивление. Его язык вошел в ее рот, подобно тому как он жаждал войти в ее тело. Его бедра двигались, и твердая плоть скользила по мягкой шелковой подушечке.

Жар волнами пробегал по Джессике и передавался Вулфу, увеличивая его возбуждение. Он подавил стон, чувствуя, как напрягается каждый мускул его тела.

Тихонько ахнув, Джессика подалась ему навстречу, потому что ей было необходимо ощутить тяжесть его тела.

— Не двигайся, — сказал Вулф грудным голосом. — Не шевелись, пока я не скажу тебе. Ты слышишь меня, Джесси? Я хочу показать, что у тебя нет оснований бояться мужчины. Но ты должна лежать спокойно.


Она вздрогнула и замерла.

Вулф глубоко вздохнул один раз, затем второй, стараясь восстановить контроль над сжигающей его страстью. Это казалось невозможным. Самообладание мало-помалу покидало его, не оставляя другой реальности, кроме тела девушки, лежащей под ним. Она смотрела глазами, темными от страсти.

— Обними ногами мои бедра. Медленней, Джесси, еще медленней.

Глядя на него, она медленно двигала ногами, пока не обвила его бедра.

— Вот так? — шепотом спросила она.

Вулф стиснул зубы, когда коснулся ее сокровенной плоти. Дрожь пробежала по его телу. Он сделал несколько глубоких вдохов, — Да, так. — Его голос был настолько низким, что больше походил на стон. — Именно так. Не двигайся, Джесси. Совсем не двигайся. — Он не мог отвести взгляда от обольстительного зрелища. — Я собираюсь показать тебе, как легко ты примешь мужчину.

— Сейчас?

— Сейчас… Через несколько мгновений. Чуть-чуть потерпи и подожди… Чтобы ты не боялась. Я не лишу тебя девственности, но ты должна лежать очень, очень спокойно.

Джессика широко раскрыла глаза, когда пальцы Вулфа стали ласкать ее, нежно раскрыли и вошли внутрь, когда она уже перестала верить в то, что это вообще случится.

А затем она вдруг поняла, что в ней вовсе не пальцы.

— Боже мой! — прошептала она.

— Да. Именно!

Новая волна дрожи пробежала по телу Вулфа, когда он погрузился в лепестковую мягкость тела Джессики. Зрачки ее глаз были темными и одновременно блестящими; он ощущал ее прерывистое дыхание на своих губах, готовность, с которой она отдается ему, и все это время она легко и сладостно царапала ногтями его руку.

— Я не делаю тебе больно?

Джессика закрыла глаза и застонала, но ответом на вопрос Вулфа было не это, а теплый таинственный дождь, который он ощутил.

У него перехватило в горле.

— Джесси, моя сладкая малышка…

Вулф погрузил пальцы в ее распущенные волосы, утопил в них руки. Как ему хотелось сейчас выпрямить бедра и до конца погрузиться в податливую, теплую глубину!

Его бросало в пот при мысли о том, что Джессика желала этого так же горячо, как и он сам.

— Посмотри мне в глаза, — сказал задыхаясь Вулф. — Я хочу видеть тебя, когда мы с тобой хотя бы в таком неполном соитии… Богу известно, что этого недостаточно, но это все, что возможно. Посмотри мне в лицо. Я хочу наблюдать твою страсть…

Джессика медленно открыла глаза. Она смотрела на жесткие складки лица Вулфа, на его тело, напряженное и блестящее от пота. В его глазах была та же страсть, которая начиналась у нее между бедер и посылала языки огня по всему телу.

Вулф продолжал легкие движения, уходя и возвращаясь с удивительной осторожностью.

Взрыв огня окутал Джессику теплой золотистой пеленой. Вулф чувствовал это, разделяя ее ощущения, и снова двигался, лаская ее всем телом. Она открывала рот и сжимала ноги вокруг его бедер, инстинктивно стремясь углубить этот мучительный союз.

Вулф сжал в руке ее локон, чувствуя, как его воля растворяется в теплом, таинственном дожде ее тела. Он знал, что должен наконец уйти из нее, но был не в состоянии пересилить себя. Она была всем, чего он хотел, и хотел так бесконечно долго.

Говоря себе, что это будет последний раз, он продолжал движение, мучая обоих неполнотой соития.

— Тебе не больно? — спросил он сквозь зубы.

Джессика покачала головой, поражаясь хриплости его голоса. Ей было жарко, и она хватала ртом воздух.

— Ты нисколько не должна бояться мужчин в своем теле, — сказал Вулф сквозь стиснутые зубы. Желание душило егс, сводило судорогой так, что хотелось кричать.

— Ты слышишь меня, малышка? Тебе не надо бояться!

Дыхание Джессики стало частым и прерывистым. Она ритмично двигала бедрами, прислушиваясь, как наслаждение достигает пика, затем слегка ослабевает и вновь взлетает вверх.

— Стоп, — произнес Вулф. По его телу пробегал трепет при каждом движении Джессики.

— Прости, я не могу… Вулф, у меня… Вулф…

Он увидел, что Джессика закусила нижнюю губу, находясь в плену сладострастия. Он коснулся ртом ее лица, продолжая медленно двигаться внутри нее.

— Ничего, эльф, — выдохнул он. — Все в порядке… Не сопротивляйся. Дай мне почувствовать твой экстаз.

Он просунул руку между телами, захватил и сжал мягкую шелковистую плоть. Ее самозабвение подвергло жестокому испытанию его волю, подвело его к опасной черте. Он был не в состоянии покинуть Джессику, которая горячо прижималась к нему, при каждом новом пике наслаждения безмолвно умоляя глубже погрузиться в нее.

— В тебе такой огонь, Джесси, — шептал Вулф. — Ты убиваешь меня… Ты способна принять всего меня без боли. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.

Она подняла тяжелые веки и наблюдала, как Вулф ласкал чувствительный цветок, который раскрылся для него. В ее взгляде, как и во всем теле, полыхала страсть.

— Я поняла, что ты совсем не такой, как другие мужчины, — сказала Джессика.

— Что касается этого, — Вулф усмехнулся, — я ничем не отличаюсь от других.

— Господи, — прошептала она. — Еще!..

— Что?

— Сделай еще так. Прошу тебя, Вулф! Сделай еще так!..

Прошептав проклятье, которое было также и молитвой с просьбой укрепить его, Вулф снова возобновил движение внутри Джессики, одновременно лаская ее пальцами.

Она тихонько вскрикнула от восторга, когда новая гамма ощущений пронизала ее. Она всецело отдалась нежному насилию и человеку, который исторгал страсть из ее глубин При каждом пике сладострастия она целовала его, шептала ему единственное, что имело значение.

— Ты… мой лорд Вулф.

Ее слова совпадали с биением крови, которая молотком стучала в висках Вулфа. Он видел, как Джессика металась в экстазе, и это пьянило и еще больше воспламеняло его Волна восторга пробегала по нему всякий раз, когда он касался трепетных губ, но более всего он был потрясен ее словами, выразившими то, что он знал всегда, но в чем боялся себе признаться:

— Я не пущу… другого мужчину… в свое тело…

Руки Джессики скользнули по горячей спине Вулфа и твердым мышцам его бедер в поисках непохожей плоти, отыскали ее. Нежно и изысканно она провела ногтями по ней.

— Сделай меня твоей, Вулф… Только твоей…

Голос Вулфа, произносящий имя Джессики, возвысился до мучительного крика в тот момент, когда он потерял контроль над собой. Он до конца вошел в нее, и ее тело приобрело новое, необратимое качество.

Дыхание Джессики прервалось, когда она почувствовала это. Вулф был настолько глубоко в ней, что она ощущала его пульс так же ясно, как и собственное сердцебиение. Она обхватила руками его вздрагивающее тело и стала целовать ему лицо, щеки, уголки рта до тех пор, пока он на обрел дыхание и дар речи.

— Теперь ты моя, Джесси… Только моя — Прикоснувшись к ее губам, он прошептал: — Да простит господь мою душу.

— Вулф! — Ее руки крепко сжимали его. — Что с тобой?

— Теперь это не имеет значения… Я полыхал страстью к тебе так долго, что ад не научил меня ничему новому. Но мне есть чему научить тебя, Джесси… Блаженству и аду одновременно.

Прежде чем Джессика успела что-либо сказать, Вулф прижался ртом к ее губам. После этого его бедра мощно задвигались, и она забыла обо всем, кроме ощущения его полнокровного присутствия в ней. Сладострастие пронизывало все тело Джессики, возрастая при каждом движении Вулфа. Ее тело было в таком напряжении, что она не могла дышать, однако Вулф продолжал ритмично двигаться поверх нее, внутри нее, и огонь охватывал каждую ее клеточку, полыхая и сжигая заживо.

Она попробовала что-то сказать, но не смогла. Она была в состоянии произнести лишь его имя и повторяла его, словно заклинание, бессчетное число раз; и для нее не было в мире ничего, кроме человека по имени Вулф.

Сквозь стук сердца, сквозь шум моря в ушах зазвучали далекие звуки скрипки, свидетельствуя о приближающемся пике. Она задыхалась, переживая неведомые ранее ощущения, которые ни с чем нельзя было сравнить по остроте.

— Вулф?..

— Ты это чувствуешь сейчас, да? — Голос Вулфа казался темным, как и его глаза, неотрывно следящие за ней. — Ты хотела этого, Джесси… Ты хотела этого с пятнадцати лет. И с тех пор, когда тебе исполнилось пятнадцать, я хотел подарить тебе это.

Чувственные молнии пронизывали насквозь их тела. Он засмеялся и укусил ее в шею, оставив там страстную заметку.

— Блаженство и ад одновременно, Джесси. Я хочу, чтобы ты пережила всю глубину страсти.

Зубы Вулфа энергично покусывали ее, и Джессика издала стон. Он запечатал ее рот поцелуем. Он вобрал в себя ее вскрики, вызывая одновременно новые, стремясь получить все, что она могла дать.

Ее ногти царапали кожу Вулфа, демонстрируя чувственное желание и призыв. Легкая боль, которой он не замечал, служила лишь для того, чтобы оттенить блаженство. Когда он приложил рот к бешено бьющейся жилке на шее Джессики, она рванулась к нему, словно натянутая тетива.

Вулф обнял ее, распятую и трепещущую на дыбе наслаждения, и возобновил мощные движения. С каждым разом волна наслаждения, качавшая их тела, поднималась все выше. Дыхание обоих стало прерывистым, тела горячими и скользкими. Джессика молила о разрядке, которой не могла достичь.

— Я больше не вынесу этого!

Вулф засмеялся и, укусив за плечо, придавил ее бедрами.

— Я горел в таком огне пять лет. Надеюсь, ты можешь выдержать пять минут?

Когда руки Джессики скользнули по телу Вулфа, он вздрогнул, поймал их за запястья и поднял над головой

— Не надо этих сладостных трюков, эльф.

— Ты меня… мучаешь.

— Я мучаю себя. Тебя я учу… Обними своими точеными ножками мою талию… Да, вот так… Теперь приподними свои обольстительные бедра, — шептал Вулф, покусывая ее при каждом слове. — И ты получишь то, к чему так долго стре мишься.

В тот момент, когда он входил в нее, Джессика приподнялась ему навстречу. Испытанный ею восторг был таким сильным, что она закричала бы, если бы Вулф не закрыл ей рот поцелуем. Он рукой подтянул ее округлые бедра настолько, что, кажется, их тела слились. И затем сильно и глубоко вошел в нее, стремясь достичь предела, дальше которого она не сможет принять его.

Она отдалась ему самозабвенно, его накрыл испепеляющий жар, блаженство и ад слились в одно, и они оба вознеслись на солнце.

Позже, гораздо позже, когда Джессика спала рядом с ним, Вулф смог определить цену того, что совершилось.


18


Когда Джессика проснулась на следующее утро, Вулф стоял у окна, обнаженный и величественный, как горные вершины, пробудившиеся для встречи зари. Он оглядывал пеструю землю с выражением утраты и грусти на лице, и это заставило ее сердце сжаться в горестном предчувствии.

Почему этот восход поверг его в такую грусть?

— Вулф…

Когда он подошел к Джессике, выражение лица его изменилось. Ласковая улыбка, которую он подарил ей, удержала готовые выступить слезы. Синие глаза скользнули по ней, задержались на огненно-каштановых волосах, оценили красоту ее ясных светлых глаз. Он стал гладить длинными пальцами ее брови, щеки, губы. Сев на кровать, он нежно поцеловал ее

— Доброе утро, миссис Лоунтри.

Никогда ранее Вулф не называл ее этим именем. Слова пронзили ее так же глубоко, как и печаль, скрытая за его улыбкой. Она тревожно улыбнулась ему в ответ, и ее улыбка, кажется, грозила перейти в гримасу боли. От нее не могли укрыться тоска и обреченность во взгляде Вулфа.

— Я не забыл сказать тебе вчера вечером, какая ты красивая? — спросил Вулф.

— Это ты сделал меня красивой.

— Ты красивая. — Он на мгновение прикрыл глаза, словно испытывая приступ боли. — И очень хрупкая.

— Что-то случилось? — прошептала она.

— Ничего. За исключением этого… этого… и этого.

Вулф дотронулся до еле заметных следов, которые он оставил на коже Джессики, и старательно прикрыл покрывалом простыни. Тишина наполнилась молчаливо переживаемыми эмоциями и невысказанными словами.

— Я буду бережнее с тобой обращаться в следующий раз, эльф. — Он заглянул в ясные светлые глаза. — Если ты пожелаешь, чтобы это вновь случилось…

Джессика поймала руку Вулфа, поцеловала его в ладонь и прижала ее к щеке.

— Мне это понравилось, — сказала она легко, скрывая за игрой серьезность своих чувств. — Я хочу, чтобы это повторялось бессчетное число раз.

Черные ресницы опустились, скрывая синие глубины внимательных глаз Вулфа.

— Я постараюсь, чтобы ты не забеременела, но ты сжигаешь мой контроль над собой.

— Разве ты не хочешь ребенка?

— Я достаточно причинил тебе боли. Я не буду губить тебя, заставляя рожать детей. У меня нет титулов и имений, которые им надо наследовать.

— Вулф, — проговорила Джессика взволнованно, — я хочу иметь от тебя детей.

— Цыц, малышка, — пробормотал он, касаясь пальцем ее губ. — Это не нужно. Я не буду требовать развода из-за отсутствия наследников. Ты в безопасности со мной. Тебе не придется больше опасаться за свою жизнь.

Руки Джессики обвились вокруг Вулфа. Печаль мужа была настолько явной и осязаемой, что, кажется, ее можно было потрогать. И это вызывало в ней невыразимую душевную боль.

— Я люблю тебя, мой лорд Вулф, — сказала она, потянувшись к его губам. — Я всегда любила тебя… И всегда буду.

— Да. Я всегда знал это.

Джессика подождала, но Вулф больше ничего не сказал. Боль пронзила ее потому что она наконец поняла причину его печали

«Дерево Стоящее Одиноко».

— Ты не любишь меня, — прошептала она, слишком поздно поняв, что она причинила человеку, которого любила.

— Я люблю тебя, Джесси. Я всегда тебя любил. И всегда буду любить.

Вулф ртом осторожно поискал рот Джессики и прижался в поцелуе, медленно погружая вглубь язык. Поцелуй становился все более крепким и горячим, дыхание у Джессики участилось, и она вся рванулась к любимому.

— Вулф! — воскликнула она горячо.

— Ляг со мной, Джесси. Я хочу, чтобы мое тело поклонилось твоему.

Джессика увидела необоримое желание в глазах Вулфа. Она позволила ему лечь рядом, позволила взять ее в жгучей, пылающей тишине, позволила наполнить ее восторгом так нежно и незаметно, что поняла это лишь тогда, когда мир стал хрустальным и золотым, и она шептала имя Вулфа у него на груди. Затем он прижался к ней, позволив ее жарким слезам обжигать его тело все время до ее последнего сладостного содрогания, после чего она успокоилась и умиротворенно затихла.

Вулф медленно встал с кровати и оделся. Дверь беззвучно закрылась за ним. Джессика открыла глаза, в которых блестели слезы. Она нетерпеливо вытерла их и потянулась за одеждой.

В кухне, куда вошел Вулф, был только Рено. Пустые кувшины и тарелки на столе свидетельствовали о том, что Калеб и Рейф уже поели и отправились на работу. Из другой спальни доносились негромкие звуки песни, которую Виллоу напевала ребенку во время кормления. Эта спокойная мелодия жгла Вулфа, словно кислота, напоминая ему о том, какую боль он причинил хрупкой девушке, которая всегда верила в его защиту.

Вместо этого он овладел ею, — С Джесси все в порядке? — спросил Рено.

Вулф искоса взглянул на него, прикидывая, не догадался ли этот человек, что Джессика стала наконец его женой не только номинально, но и фактически.

— Чувствует себя хорошо, — коротко ответил Вулф. — Я сказал ей, чтобы она поспала подольше. А что?

— Виллоу говорила, что она выглядела очень измученной вчера вечером.

— Действительно, это было.

— Значит, правда, — сказал Рено.

— Три дня адского бурана могут самого дьявола довести до изнеможения.

Рено улыбнулся и поправил шляпу, прикрывающую густые черные, блестящие волосы. Светло-зеленые глаза его, казалось, были из чистого хрусталя. Глядя на него, Вулф невольно удивился, как это Джессике удалось не подпасть под влияние мужских чар и физической грации Рено Мора-на. Или Рейфа, у которого была улыбка падшего ангела и глаза, видевшие ад. Вулф оставался при мнении, что любой из Моранов больше подходил бы Джессике, чем полукровка, о котором нечего сказать, кроме того, что он умело укрощает мустангов и хорошо владеет длинным ружьем.

И в то же время Вулф знал, что он убил бы всякого, кто попытался бы увести от него его эльфа. Сегодня ночью она повела его на такие вершины страсти, на которых ему не случалось бывать с другими.

— Смелая она у тебя, — сказал Рено. — Немногие женщины рискнут выйти в такой буран за любые деньги, а уж тем более ради какой-то кобылы.

Вулф почувствовал, что у него сжалось сердце.

— Это моя вина. Джесси хотела доказать мне, что не следует отправлять ее обратно в Англию.

Рено вопросительно взглянул на Вулфа.

— Джесси рассказала мне, как ты спасал приплод и отгонял волков, — сменил Вулф тему разговора, наливая кофе в чашку. — Я твой должник.

— Черта с два! Только благодаря такому дьяволу с ружьем, как ты, Джед Слейтер не убил Виллоу, Калеба и меня.

— Ты будешь иметь право выбора из нового потомства, — заявил Вулф, словно Рено ничего не говорил.

— Лоунтри, ты упрям как сукин сын.

— Спасибо.

Рено бросил на него недоверчивый взгляд, затем громко расхохотался.

Вулф слегка улыбнулся. Его внимание привлекла тень птицы, пролетевшей за окном. Он всегда готов был променять любые радости цивилизации на дикую красоту Сан-Хуана Но лишь сейчас, когда предстояло расставание, он по-настоящему понял, как много значат для него эти горы. Горестные складки легли вокруг его рта.

Но это должно произойти.

— Ты помнишь ту чалую, о которой когда-то мечтал? — спросил негромко Вулф.

— Дикарку, которую ты поймал пару сезонов назад?

Вулф кивнул.

— Как не помнить! Чертовски хорошая лошадь! Лучше не бывает!

— Она твоя.

— Послушай, — начал Рено.

— Ты отработаешь ее, — сказал Вулф, пресекая возражения. — Это будет стоить тебе большую часть сезона охоты за золотом.

Рено прищурился, пытаясь понять человека, сидящего напротив.

— Я хочу, чтобы ты отправился со мной и Джесси до самой Миссисипи, — продолжил Вулф. — Минуя индейцев, охотников за золотом, дезертиров из числа бывших солдат с той и другой стороны. — Он пожал плечами.

— Это становится интересным, — признался Рено.

— Если бы я был один, это было бы не нужно. Но со мной Джесси. Я чувствовал бы себя много лучше, если бы имел поддержку в твоем лице.

Рено был весь внимание, поскольку чувствовал какой-то подвох в спокойных словах Вулфа.

— С тобой я готов ехать хоть ко всем чертям, — согласился Рено, — и ты знаешь это.

— Я не собираюсь к чертям. Но, во всяком случае, в том направлении. — Он невесело улыбнулся.

— В Англию?

— Это дом Джесси.

— Ты слишком подружился с мустангами, чтобы жить в Англии.

— Лорд Стюарт хотел, чтобы я работал у него всегда. Его желание осуществится.

Рено пробормотал что-то по-испански о том, что у Вулфа сердце и мозги как у вола.

— Спасибо, — тоже по-испански саркастически ответил Вулф.

В наступившей тишине слышно было лишь, как Рено похлопывает рукавицей по ладони.

— Когда ты хочешь отправиться? — поинтересовался он наконец.

— Скоро. Джесси не приспособлена для Запада.

— Я не слыхал жалоб со стороны Рыжика. А ты?

Вулф проигнорировал вопрос. Через минуту Рено встал с ленивой грацией, которая многих вводила в заблуждение.

— Amigo ,[5 - Amigo (исп.) — друг.] думаю, что ты совершаешь ошибку.

— Нет. Я лишь расплачиваюсь за уже совершенную ошибку.

— В чем заключается ошибка? — спросила Джессика, появляясь в дверях.

— У него возникла бредовая идея о… — начал было Рено, однако осекся. Взгляд, который бросил на него Вулф, способен был заморозить молнию.

Ругнувшись себе под нос, Рено снова хлопнул рукавицами по руке и вышел через заднюю дверь.

Джессика посмотрела на Вулфа вопросительно.

— Я собираюсь предоставить Рено право выбрать из новорожденных жеребят.

— Ты прав, он заслужил это. Без него мы потеряли бы не одного жеребенка.

— Я так и сказал ему.

Явно не желая продолжать разговор, Вулф повернулся и стал смотреть в окно. Джессика видела, что в душе его происходит борьба, об этом же свидетельствовали и тени на лице, когда он наблюдал за восходом солнца. Она подошла к нему и встала рядом. За окном простиралась обширная и красивая земля.

— Вулф, что-то случилось?

Он повернулся и посмотрел на нее глазами, в которых читалась боль.

— Вулф, — сказала она, беря его за руку.

— Поцелуй меня, Джесси, — попросил он, наклонившись к ней. — Поцелуй меня крепко-крепко. Когда ты целуешь меня, я не думаю о том, что должно быть.

Она с готовностью встала на цыпочки, он поднял ее на руки, надеясь, что его тоска и смятение переплавятся в страсть, которую только Джессика могла вызвать из глубин его души.

— Можно считать, что ты простил Джесси за то, что она вышла в буран? — спросила Виллоу, появляясь в дверях.

Вулф неохотно прервал поцелуй и улыбнулся Виллоу, несмотря на терзавшие его печаль и желание.

— Мы ведем переговоры.

— Кто из вас сдается? — поинтересовалась Виллоу.

— Я, конечно. Эльфы слишком слабы. Они или побеждают, или гибнут.

— В таком случае, — объявила Виллоу деловито, — я возьму ванночку для Этана и оставлю вас продолжать… э-э… переговоры.

После слов Вулфа Джессику охватило недоброе предчувствие.

«Эльфы слишком хрупкие. Они или побеждают, или гибнут».

Джессика подождала, пока Виллоу наполнит ванну теплой водой и уйдет. Когда Джессика повернулась к Вулфу, он снова разглядывал пейзаж за окном. При виде глубокой печали в его глазах сердце Джессики сжалось.

— Любимый, что с тобой?

— Ничего.

— В твоих глазах тревога.

— Это лишь твое воображение. — Вулф улыбнулся и дотронулся до ее щеки. — Эльфы славятся своим воображением.

— Вулф, — прошептала она. — Мне не до шуток, когда я вижу твои глаза… Кого или что ты оплакиваешь?

Он удивленно прищурился. Он не подозревал, что Джессика может читать в его душе даже лучше, чем он сам.

«Оплакиваешь».

— Мне всегда грустно, когда я прощаюсь с Калебом и Виллоу, — сказал Вулф. Это была та часть правды, которую он считал возможным обсуждать.

— Мы уезжаем? — удивилась Джессика.

— Здесь слишком дико.

В голосе Вулфа прозвучали одновременно твердость и тоска. Мороз пробежал по коже Джессики.

— Что такое ты говоришь?

— Мы отправляемся в Англию.

— Я бы предпочла поохотиться на мустангов, — возразила она, — или ты хочешь подождать до осени, когда молодое потомство будет отлучено от груди?

Вулф отвернулся, не отвечая.

— Вулф!

— Тогда мы уже будем в Англии.

— Значит, мы приедем следующей весной?

— Нет. — Слово прозвучало негромко, но категорично.

— Почему?

— Весна и осень — это те времена года, когда лорду Роберту управляющие его имениями нужны более всего.

Холодок, двигающийся по позвоночнику Джессики, превратился в лед и обосновался под ложечкой.

— Какое это имеет отношение к нам?

— Я буду одним из этих управляющих.

— Господи, ну что ты говоришь?!

Вулф продолжал смотреть в окно.

— Мы едем в Англию.

— Но ты ненавидишь Англию!

Вулф пожал плечами.

— Сельская часть ее вполне симпатична.

— Но она не идет ни в какое сравнение с этим! — воскликнула Джессика, показывая на дикую красоту гор за окном.

— Да, не идет…

— А как же твои мустанги?

— Я отдам их Калебу.

Джессика покачнулась и прошептала:

— Ты намерен никогда не возвращаться на Запад?

Вулф не ответил. Этого не требовалось. Тени под его глазами делали это излишним.

— Но почему? Ты любишь эту землю. Я же вижу это, Вулф. Ты смотришь на эти горы, как мужчина смотрит на любимую.

— Бог с ними, Джесси!

— Нет! Почему мы не можем жить здесь?

— Это место не для тебя, — сказал Вулф негромко. — Здесь нужно родиться.

— Но ведь ты родился здесь!

Он как-то беспомощно развел руками.

— Да. Но я могу выжить в Англии. А ты не сможешь

выжить на Западе.

— Боже милостивый, как же ты должен ненавидеть меня…

Вулф быстро повернулся и коснулся щеки Джессики.

— Это не так, эльф.

— Ты будешь ненавидеть. Я буду стоить тебе единственной вещи, которую ты по-настоящему любишь… Ты будешь ненавидеть меня так же сильно, как ты любишь эту страну!

Вулф увидел, как слезы заблестели на лице Джессики, и обнял ее.

— Перестань, жена. Ты сама себе причиняешь боль.

— Я не желаю жить в Англии, — заявила она решительно, отталкивая его. — Ты слышишь? Я люблю горы! Почему мы не можем жить здесь?

— Ты вверила себя моему попечению. Я не могу спокойно смотреть, как эта страна убивает тебя.

Руки Джессики вцепились в рубашку Вулфа, сжали тугие мускулы под материей.

— Вулф, послушай меня. Я сильнее, чем ты думаешь. Если бы я была слабым маленьким эльфом, я бы умерла ребенком.

Вулф взял ее за подбородок. Он молча пощупал ее тонкие косточки и нежную кожу, затем грустно улыбнулся.

— У тебя нет и половины моей силы, — сказал он. — В Англии это не будет иметь значения.

— В Англии видят лишь то, что ты полукровка и наполовину индеец. А здесь у тебя друзья и все возможности для нормальной жизни. Разве ты не понимаешь этого? Разве не видишь, что…

Вулф положил палец на губы Джессики, прерывая поток ее страстных слов.

— Я всегда понимал это, — голос его был спокоен. — Именно по этой причине я покинул Англию и тебя. Я стоял перед выбором: ты или Запад. Я выбрал тебя, зная, что будет в итоге: Англия.

— Но я…

— Дело сделано, Джесси, — перебил он ее. — Все было решено, когда я лишил тебя девственности.

— Вулф, поверь мне, пожалуйста! Ведь я не назначала такой цены! Только не такой ценой, господи милостивый!

Вулф тихонько оторвал сжатые в кулаки руки Джессики.

— Я это знаю. Но твои мольбы и слезы ничего не изменят. Ты есть ты, я есть я. Мы муж и жена, и Англия будет нашим домом.

Джессика закрыла глаза. Она предпочла бы новые удары судьбы, чем подобный благополучный финал.

— Пора начинать паковать вещи, — сказал Вулф тихо. — А я в оставшееся время помогу Калебу.

Кухонная дверь открылась и мягко закрылась за Вулфом.

В течение некоторого времени Джессика смотрела ему вслед отсутствующим взглядом. Слезы душили ее; она слишком поздно поняла то, что Вулф знал всегда: их брак погубит одного из них, если не обоих.

«Согласись на развод. Черт возьми, отпусти меня!

Я неподходящий муж для тебя. Ты неподходящая жена для меня. Спать вместе было бы для нас самой большой ошибкой.

Ты не рождена для дикого Запада. А я рожден.

Не надо любить меня, Джесси. Это причинит боль нам обоим.

Дело сделано, Джесси. Все было предрешено, когда я лишил тебя девственности.

Ты есть ты. Я есть я.

Дерево Стоящее Одиноко».

Джессика открыла глаза и обхватила себя руками, стараясь растопить лед, который ощущала внутри. С той же решимостью, которая была свойственна ей с детства и помогала выжить, она искала выход из западни, в которую они угодили вместе с Вулфом.

Когда она наконец нашла его, она смыла следы слез со своего лица и пошла искать Калеба Блэка.


— Отсрочка ничего не даст, — сказал Вулф, продолжая спор, который начал с того момента, когда Джессика разбудила его на заре. — Сегодня ли, через десять дней, но так или иначе мы отправимся.

— Я сказала, что отправилась бы в Англию более спокойной, если бы ты поохотился на мустангов в последний раз, — ответила Джессика ровным тоном. — Я это имела в виду.

Вулф бросил встревоженный взгляд на Джессику. Он видел ее в различных состояниях — и в отчаянии, и в страхе, и в безудержной страсти, но такой — никогда. Сейчас в ней не было ничего от хрупкости и слабости эльфа. В ней ощущалась какая-то целеустремленность, свойственная ему самому.

— Я не хочу охотиться на мустангов, — произнес Вулф осторожно.

— Тогда сделай это для Калеба. Ему требуется больше лошадей для работы на ферме. Он сам так сказал.

Вулф ясно чувствовал ее горечь, как она в то утро почувствовала его печаль. Но в ее глазах не было слез, голос не выражал эмоций.

Он не знал ее такой. И это его пугало.

Вулф протянул руки, обнял Джессику.

— Я не возьму тебя с собой в эту глушь, — объявил он сурово.

— Я знаю.

— Ах, вот почему ты хочешь меня отправить к мустангам? Тебе надоело видеть меня в своей постели!

Вулф не успел проговорить эти слова, как Джессика бросилась целовать его так, словно должна была сейчас умереть и хотела, чтобы он запомнил ее живой. Он ответил не менее горячо. Страсть целиком овладела обоими.

— Возьми меня, — шептала Джессика у его рта. — Войди в меня так, чтобы я не могла отделить тебя от себя… Войди в меня, как если бы это было в последний раз…

С хриплым стоном Вулф поднял нижний край тонкой ночной рубашки, обнажив каштановый треугольник. Шепча ее имя, он стал на колени между ее разведенных ног и подтянул их к своим бедрам. Удивительная легкость проникновения сказала ему о ее любви больше, чем любые слова. Ей было невыразимо сладко отдаваться ему и, в свою очередь, обладать им. И из ее горла вырвался торжествующий крик.

— Сильней! — потребовала Джессика. — Вулф, я хочу глубже почувствовать тебя…

— Ты слишком миниатюрна… Я боюсь, тебе будет больно…

— Но я прощу тебя!..

Она потянулась навстречу, прижимаясь и умоляя дать ей все, что он может дать, и ее слова опаляли его всепожирающим огнем, заставляли содрогаться от неутолимого желания. Глухо застонав, он подвел руки под колени Джессики и поднял точеные девичьи ноги, раскрыв их до предела. Она вскрикнула, закусила губы и выгнулась навстречу ему, умоляя о большем. Излившийся на него шелковистый теплый дождь был еще одной формой ее страстных просьб.

— Подумать только, а я называл тебя монашенкой, — сказал Вулф хрипло. — Ты огонь, эльф. Ты сжигаешь меня.

А затем он дал ей то, о чем она страстно просила, погрузившись в свою Джессику так глубоко, что она чувствовала его всем телом, пока полыхала на золотой дыбе восторга и сладострастия.

Вулф ощутил начало разрядки Джессики и радостно, торжествующе засмеялся. Он двигал бедрами медленно, основательно, заставляя ее стонать, наблюдая полыхающую в ней страсть, разделяя с нею экстаз. Он снова вошел в нее, глубоко погрузившись в огонь, мечтая, чтобы этому не было конца. Казалось, она никогда не перестанет манить его к себе. Ее горячий шепот, торжествующие вскрики, податливое тело снова и снова заставляли его отдаваться ей так же неистово, как она отдавалась ему.

Даже когда Вулф пытался остановиться, он чувствовал, что это было невозможно. Его тело было так тесно соединено с ней, что он не знал, где заканчивается он и где начинается она. Два пламени переплелись и горели с удвоенной мощью. Более не сдерживаясь, он отдал всего себя на алтарь ее наслаждения, которое вспыхнуло еще ярче во время его разрядки, придало им новые силы и загорелось для обоих единым, неделимым пламенем.


Калеб ожидал Джессику на кухне. Он увидел ее бледное напряженное лицо и печальные глаза и пробормотал что-то не очень изысканное.

— Ты и в самом деле хочешь осуществить эту сумасбродную идею?

— Да.

— Ты сказала об этом Вулфу?

— Это не предусмотрено нашей сделкой. Я дала согласие не пускаться в путь одна, если ты согласишься не говорить Вулфу о том, что я еду.

Калеб снял шляпу, расчесал пальцами волосы и заявил без обиняков:

— Я думаю, что это хреновая идея.

— Я знаю, — согласилась Джессика. — Я знаю также, что Вулф может убить Рейфа или Рено, если они согласятся мне помочь. Но Вулф никогда не убьет тебя.

— Ты в этом уверена больше, чем я, — заметил Калеб.

— Вулф будет зол, но он знает, что для тебя нет женщины, кроме Виллоу. Рено или Рейф также не тронут меня, но я бы не хотела испытывать его характер таким способом. Он может выстрелить до того, как задаст вопрос. А с ружьем он обращаться умеет.

— Похоже, что такой одержимый человек должен любить свою жену.

— Желание — не любовь, — сказала Джессика сурово.

— Джесси, — начал Калеб, но Джессика перебила его.

— Я поймала в ловушку Дерево Стоящее Одиноко и вынудила его жениться на мне. Я отпускаю его на свободу.

— Джесси…

— Лошади готовы? — спросила она, пресекая его попытки высказаться.

Последовала напряженная тишина.

— Меня чертовски подмывает поехать за Вулфом, — сказал наконец Калеб.

— Я не могу остановить тебя.

— И я тоже не могу остановить тебя. Ты же при первой возможности убежишь к чертовой матери. А страна-то дикая…

— Естественно. Поэтому ты и соглашаешься проводить меня до первого дилижанса.

— Это шантаж.

— В какой-то степени…

Калеб сжал губы, увидев мрачную решимость в глазах Джессики. Ему вспомнилось, как он едва не потерял Виллоу Это воспоминание часто посещало Калеба, отчего ему порой хотелось подойти к ней, обнять и удостовериться, что она жива, невредима и принадлежит ему.

Джессика была решительно настроена выполнить то, что считала справедливым. Все, что мог сделать Калеб, — это позаботиться о ее безопасности, пока не вернется Вулф и не разберется в этой истории.

Калеб с мрачным видом вынул револьвер, проверил его и зачехлил с обстоятельностью, за которой таилась своя печальная история.

— Лошади готовы, миссис Лоунтри.

Слезы навернулись ей на глаза.

— Меня зовут леди Джессика Чартерис.

— Угадывай, — сказал Рено.

— Орел, — отозвался Рейф.

— Решка.

Рейф подбросил монету.

Рено выбросил руку, поймал монету, ударил ею по тыльной стороне ладони.

— Решка, — сказал Рено, отворачиваясь.

Когда он взялся за поводья лошади, бич в руках Рейфа волновался и извивался, как живой. Затем раздался щелчок, напоминающий по громкости пистолетный выстрел

Рено повернулся к Рейфу, который энергичными движениями сворачивал бич.

— Мэт, — обратился к нему Рейф строго. — Больше так не поступай. Каких лошадей мы возьмем?

— Пойдет только один из нас. Это буду я. Ты останешься с Виллоу.

Рейф слегка улыбнулся.

— Я это сообразил. А вот ты не сообразил, что Вулф бросит охоту на мустангов и помчится за женой.

Рено некоторое время обдумывал то, что сказал Рейф.

— К тому времени, когда ты его найдешь и вы оба вернетесь на ранчо, — продолжал Рейф, — Калеб опередит вас очень здорово. На каких лошадях его можно догнать по такой местности?

— Виллоу сказала, что для Вулфа лучше всего подошел бы Измаил.

— Хорошо. Кто еще?

Улыбка Рено была сияющей и довольной, как и его глаза

— Не имеет значения. Все, что Калеб оставил здесь, лучше того, что он взял с собой Парень не собирался уж очень опережать Вулфа.

Рейф прищурился и негромко рассмеялся.

— Хитро!

— Умненько… Вулф нагрянет с гор, как северный ветер

— Может быть… А может, он даст Джесси уйти. Судя по тому, что я видел, он не в большом восторге от своей женитьбы.

Некоторое время бледно-зеленые глаза Рено изучали Рейфа, затем он осклабился в волчьей улыбке.

— И ты намеревался это высказать Вулфу в лицо?

Улыбка Рейфа была холодной, как и его глаза.

— Но это факт. Он всегда был суров к ней.

— У него были для этого причины, и Джесси сама признала это.

— Все равно я хотел бы сказать об этом Вулфу.

— Прости, старший брат. Это моя лошадь. — Он вскочил в седло, посмотрев сверху на Рейфа. — А как ты думаешь, почему Джессика попросила в проводники Калеба, а не одного из нас?

— Это меня удивляет, — признался Рейф. — Ведь остается жена, младенец, надо ухаживать за ними и все такое…

— А удивляться не стоит. Калеб женат и предан жене до мозга костей. И Вулф знает об этом. Как и Джесси.

— Никто из нас не прикоснулся бы к Джесси, — горячо отреагировал Рейф. — И она это тоже знает.

— Угу. А ты не хочешь попробовать объяснить все это Вулфу, когда он будет от тебя на расстоянии выстрела?

— Если бы Джесси не любила этого твердолобого сукина сына, я бы объяснил все Вулфу при первой возможности.

— Я бы тоже, — Рено согласился с ним. — Но она любит его.

Рейф сжал губы. Он кивнул и освободил дорогу.

— Ну-ка, Блэкфут, — сказал Рено, — посмотрим, так ли ты хорош, как считал Джед Слейтер.

Высокая черная лошадь рванулась вперед, за несколько секунд набрав полную скорость.


На второй день пути Калеб посматривал назад через плечо не меньше, чем вглядывался вперед.

— Перестань крутить головой, — сказала Джессика, поднимая глаза от лошадей, которые пили из ручья. — Вулф не приедет за мной.

— Умненькая девочка могла бы иногда и помолчать, — Калеб проверил подпругу у вьючной, затем у своей лошади, — Вулф любит тебя.

— Он хочет меня. Здесь есть разница.

— Не для мужчины, душка.

Калеб запрыгнул на свою лошадь и двинулся вперед под взглядом Джессики. Он перешел на обычный аллюр, не желая, чтобы она обвинила его в нарушении условий договора. В то же время он не старался выбирать кратчайший путь. Зачем злить Вулфа лишний раз?

К вечеру Калеб остановил лошадей, чтобы осмотреться. С обеих сторон виднелись остроконечные дикие вершины, разделенные широкими плоскогорьями, на которых росли деревья, кустарники и травы. В том месте, где находились Калеб и Джессика, земля зеленела весенними побегами, пейзаж оживляли ручьи талой воды, бегущие с ближайших гор.

— Мы разобьем здесь лагерь, — объявил Калеб.

— Еще два часа до темноты.

Калеб взглянул искоса на Джессику проницательными карими глазами.

— Чтобы перебраться через водораздел, потребуется много времени. Если мы не разобьем здесь лагерь, нам придется идти через полузамерзшее болото в темноте, а спать в седле.

Джессика поймала взгляд Калеба, вздохнула и озабоченно посмотрела через плечо. Ей показалось, что она уловила движение позади, но Калеб не проявил беспокойства. Повернувшись к нему, она увидела загадочную улыбку на его лице.

— Не беспокойся, Рыжик, — сказал Калеб дружелюбно. — Я так далеко увел тебя от твоего мужчины, что он с ума сойдет, пока догонит нас.

— Вулф не приедет.

— Чушь собачья.

Джессика удивленно посмотрела на Калеба. Он улыбнулся ей ласково, словно перед ним была Виллоу.

— Даже если ты прав, — сказала Джессика дрогнувшим голосом, — Вулф не сможет добраться до нас так быстро, не загнав лошадь до смерти. Он этого не сделает.

— Одна лошадь не сможет, — согласился Калеб. — Три смогут — Дьюс, Трей и Измаил.

— Что?

Калеб посмотрел мимо Джессики на открытую долину, которую они только что миновали.

— На твоем месте, — посоветовал он, — я бы в ближайшие несколько минут обдумал, как усмирить гнев Вулфа.

Уверенность, прозвучавшая в голосе Калеба, Джессике не понравилась. Она встала в стременах и посмотрела вдаль.

Две большие черные лошади и одна гнедая поменьше вынырнули из леса и мчались по направлению к длинной дуге поросшего травой водораздела. Лишь на одной из них был всадник. Он на ходу перемахнул с черной лошади на спину гнедой.

— Господи боже! — воскликнула она.

— На мой взгляд, это больше похоже на Вулфа Лоунтри, — спокойно сказал Калеб.

Внимательные карие глаза Калеба следили за приближением лошадей. Когда он увидел, что ружье Вулфа продолжало оставаться в чехле, Калеб издал вздох облегчения и ободряюще улыбнулся Джессике. Впрочем, та этого не заметила. Она сидела на Туспоте и покорно ждала, понимая, что у ее лошади нет никаких шансов перегнать арабского скакуна.

Вулф даже не посмотрел на Калеба, когда галопом подъехал к беглецам и на полном скаку остановил Измаила, заставил заплясать на месте и повернуться назад. Взор Вулфа был направлен на огненноволосую молодую женщину, которая грациозно восседала верхом на Туспоте. Вулф спокойно спешился, повернул разгоряченных лошадей к Калебу и молча подошел к Джессике.

— Я разобью лагерь среди этих деревьев, — объявил Калеб, показывая на редкую хвойную рощицу в миле от дороги.

Вулф кивнул.

— Только помни, что она делала то, что, по ее мнению, было тебе на благо, — сказал Калеб, беря Измаила за поводья. — Вроде того, что делал ты, считая, что это лучше для нее.

— Adios,[6 - Adios (исп.) — до свиданья.] Кэл, — сказал Вулф решительно.

Не говоря больше ни слова, Калеб направил свою лошадь в сторону заходящего солнца, забрав всех лошадей, кроме той, на которой сидела Джессика. Туспот потянулся за ними и обиженно заржал.

Вулф без предупреждения запрыгнул на лошадь позади Джессики, взял из ее рук поводья и направил Туспота к осиновому подлеску. Нежные, только что распустившиеся листья казались такими неестественно зелеными в косых лучах заходящего солнца. При легких порывах ветерка они дрожали и волновались, словно живые.

Джессика трепетала не меньше их. Она видела перед собой смуглую, крепкую ладонь, сжимающую поводья, и руку у своего плеча. Искушение прикоснуться пальцами к венам на запястье Вулфа было так велико, что она закрыла глаза. Ценой большого усилия воли она преодолела в себе желание потрогать жизнь, которая бешено билась в Вулфе при его внешнем спокойствии.

Вулф спрыгнул с Туспота и привязал его к стройной осинке. Затем он встал перед Джессикой и посмотрел на нее вопрошающим взглядом. Это была, наверное, самая длинная минута в ее жизни. Она выдержала взгляд прищуренных темно-синих глаз, глубоко запрятав в себе боль и желание.

— Ты, кажется, удивилась, когда я прискакал, — сказал Вулф.

— Калеб не удивился… Он сделал все, разве что костры на деревьях не разжигал, чтобы ты нашел нас.

— Я нашел бы тебя даже на краю света.

— Зачем?

Вопрос, кажется, вывел Вулфа из равновесия.

— Ты моя жена!

— Брак недействителен.

— Черта с два! Я был в тебе так глубоко и так основательно, что нам не уйти друг от друга.

Пунцовые розы появились на скулах Джессики, однако она не отступила.

— Ты сказал, что исключаешь возможность рождения ребенка, а это противоречит моему желанию, — аккуратно сформулировала Джессика. — Это основание для развода.

— Я хотел оградить тебя от риска во время родов!

— Значит, ты признаешь. — Джессика холодно пожала плечами, хотя испытывала сильнейшее внутреннее напряжение. — Магистрат может рассматривать твои действия как не весьма благородные.

— Вот в том-то и дело, — парировал Вулф. — Я не благородный. Ты благородная!

Как ни сопротивлялась этому Джессика, она не смогла удержать слезы. От боли и гнева ее голос задрожал.

— Да, это та единственная вещь, которую я не могу изменить, а ты не можешь мне простить! — отчеканила она.

— Ты говоришь глупости!

Ее глаза, казалось, были способны просверлить его насквозь.

— Я могу научиться готовить, убираться и стирать, — сказала Джессика. — Я могу сгорать от страсти в твоих объятиях, как и ты в моих, но тебе этого недостаточно. Тебе никогда не будет этого достаточно! Ты презираешь аристократов, а мой отец был граф.

— Дело не в…

— Ты хочешь держать меня рядом, — продолжала она безжалостно, — но не как жену. Я не гожусь быть матерью твоих детей! Я избалованный, гадкий ребенок! Я…

— Джесси, совсем не это я…

— …девчонка, а не женщина, такая же бесполезная, как соски у борова, неподходящая для…

— Да черт побери же!..

— Да, это так! — хрипло вскричала она, глядя на него сверху. — Ты никогда мне не лгал, какой бы жестокой ни была правда. Не начинай лгать сейчас, когда больше нет необходимости. Я тебя заманила в ловушку, я тебя отпускаю на свободу. Возвращайся в страну, где ты родился, страну, которой я недостойна и никогда не буду достойна. Я такая, какая есть…

— Проклятье! Ты выслушаешь меня, или я вынужден буду…

— … а ты Дерево Стоящее Одиноко, и то, что ты спал со мной, — самая большая ошибка в твоей жизни.

— Чушь! — выпалил Вулф. — Самая большая моя ошибка, что я пообещал Виллоу постараться сперва поговорить с тобой.

Вулф без предупреждения сдернул Джессику с седла и прижался ртом к ее губам. Она пыталась вырваться, колотила его, но он был намного сильнее. Он удерживал ее до тех пор, пока дикий хмель его поцелуя не проник глубже, чем гнев.

Не в силах более сопротивляться ему и себе, она покорилась мягкости, которую он к тому моменту обрел, и отдалась поцелую. Не скоро Вулф оторвался от Джессики.

— Вот единственная правда, которая имеет значение, — проговорил Вулф, смахивая с лица Джессики слезы. — Ты моя, только моя. И я — твой.

— Ты — Дерево Стоящее Одиноко.

— А ты — солнце в моем небе. Не прячь от меня солнца, Джесси.

Она хотела что-то сказать, но потрясенная тем, что увидела в его глазах, смогла лишь выговорить:

— Вулф…

— Останься со мной, Джесси Лоунтри, — прошептал он. — Раздели со мной эту дикую страну. Люби меня так, как люблю тебя я.


Эпилог


В течение последующих нескольких месяцев Вулф показал Джессике свои любимейшие места на западных землях. Они вместе ощутили в пустыне запах влажных ветров, которые приносят в иссохшую страну великое чудо — воду. Вместе они стояли среди каменных холмов, возвышающихся, словно корабли среди бесконечного песчаного моря.

Вместе они любовались каньоном — таким обширным, что его может пересечь только солнце. По дну каньона серебряной змеей извивалась девственная, недостижимая река. Вместе они стояли в прокаленной солнцем тишине городов, построенных людьми, которые давным-давно умерли. Древние, загадочные, высеченные в скалах и втиснутые в расселины, города были пустынны, их единственным обитателем был ветер. Они стояли, храня тайны и дух далеких, неведомых времен.

Вместе супруги путешествовали вдоль безымянных ручьев, сбегающих с вершин, которые также не имели названия, но были так высоки, что ангелы пели им в звенящей тишине перед восходом солнца. Вместе они пили из озер, синих, как глаза Вулфа, а однажды, заснув в объятиях друг друга, они проснулись и обнаружили, что пламенеющих осин коснулся первый поцелуй зимы.

Тогда они направились на восток, в сторону Сан-Хуана. В часе неторопливой езды от дома Виллоу и Калеба Вулф и Джессика построили собственный дом на берегу чистых вод Колумбины. Там Вулф разговаривал с мустангами, а Джессика охотилась на радужную форель в глубоких речных заводях. Под небом глубоким и беспредельным, как их любовь, они создали жизнь, которой раньше не было, — мальчиков, унаследовавших гибкость и силу Вулфа, и девочек с серебряным смехом Джессики.

И во все годы покоя и бурь Джессика была солнцем в небе Вулфа, несущим свет и жизнь Дереву Стоящему Одиноко.


notes


Примечания


1


Непереводимая игра слов: stade имеет значения «сцена» и «дилижанс, почтовая карета».


2


Виллоу (willow) — ива.


3


Дьюс по-английски означает дьявол.


4


Имя Вулф звучит по-английски так же, как и слово «волк».


5


Amigo (исп.) — друг.


6


Adios (исп.) — до свиданья.