Шепчи мне о любви
Ширли Басби


Леди-цыганка #7


Юная Моргана, выросшая в грязных трущобах Лондона, слишком хорошо знала, какая судьба ожидает красавицу нищенку, а потому предпочла стать воровкой. Девушка с детства поклялась, что никогда не станет ничьей любовницей, и держала клятву — пока не встретила неотразимого, мужественного американца Ройса Манчестера. Напрасно пыталась Моргана противостоять охватившему ее пожару страсти, напрасно боролась с собой — любовь к Ройсу была сильнее доводов рассудка…


Ширли Басби

Шепчи мне о любви


ПРОЛОГ. ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ПОЛНОЧЬ


О низость, низость с низкою улыбкой!

Где грифель мой? Я это запишу,

Что можно улыбаться, улыбаться

И быть мерзавцем. Если не везде,

То, достоверно, в Дании.

    
Шекспир. «Гамлет»


Англия, 1796 год

Леди Эстер Девлин, недавно овдовевшая графиня Сен-Одри, умирала. Ее глаза, не замечая присутствующих, бесцельно блуждали по спальне. Смертельная истома медленно овладевала ее исхудавшим телом, путала мысли.

Взгляд умирающей скользил по просторной комнате с изящными стульями, обитыми золотистым бархатом, большим шкафом красного дерева и туалетным столиком редкой красоты. И лишь перейдя к висевшим на стенах портретам, мутнеющие глаза ожили, жизнь снова вернулась в них, и лицо озарила слабая улыбка: женщина вглядывалась в портрет покойного мужа, шестого графа Сен-Одри.

Неужели с тех пор, как она встретила его, минул всего год? Неужели только одиннадцать месяцев назад она стала невестой самого красивого и обаятельного лорда Англии? Ей исполнилось двадцать, ему было сорок пять, но для Эстер это не имело никакого значения. Довольно было взглянуть на Эндрю, лорда Девлина, всего один раз, чтобы без памяти влюбиться в него.

То обстоятельство, что сей пресыщенный жизнью аристократ ответил взаимностью молоденькой, мало кому знакомой девушке, казалось почти чудом. И хотя иные, завидуя, поговаривали, что лорд прельстился огромным состоянием Эстер, она была не в силах отказать, когда Девлин попросил ее руки. Они поженились после неприлично короткого периода ухаживания. Возражать было некому, так как Эстер была сиротой и единственным опекуном девушки был любящий ее дядя, которого не меньше других удивило желание графа взять его племянницу в жены.

Эстер никогда не сомневалась, что он ее любит, и первый месяц их брака, когда в страстных объятиях мужа она открыла мир плотских наслаждений, был особенно волнующим. А потом они отправились в Лондон. Театр, балы и магазины привели молодую женщину, привыкшую к размеренной жизни провинциального городка и чинному обществу Бата, в совершенный восторг. Эндрю открыл перед ней новый мир: он с гордостью водил ее по Лондону и знакомил с тысячью соблазнительных сторон жизни громадного города.

Однако самым дорогим воспоминанием было до боли короткое время, проведенное ими в Сен-Одри-Холле. Эстер наслаждалась жизнью в Лондоне, но красота гор и долин Сен-Одри перевернула ей душу, и она, дождаться не могла дня, когда они наконец начнут тихую семейную жизнь в этом прекраснейшем уголке Англии.

Первые недели в Сен-Одри были воистину восхитительны. Эндрю показывал ей окрестности, они обсуждали планы восстановления некогда великолепного, но ныне запущенного имения, которым из поколения в поколение владели графы Сен-Одри, А ночи… Даже сейчас, изнуренная, истерзанная болью, она с блаженной улыбкой вспоминала их. Память возвращала не только взрывы страстей, но и мечты О детях, о перестройке имения, об ожидавшем их бесконечном счастливом будущем.

Но не прошло шести недель после свадьбы; как все кончилось. Даже теперь Эстер не могла поверить, что Эндрю больше нет, даже теперь она не могла смириться с мыслью, что ее муж, вероятнее всего, погиб от рук любовницы: отправился в уединенный коттедж на встречу с ней, где она, взбешенная его браком, прежде чем покончить с собой, вонзила ему нож прямо в сердце…

Младший брат Эндрю, Стивен, путешествовавший вместе с женой по Италии, незамедлительно вернулся домой — утешить молодую овдовевшую невестку и заодно унаследовать графский титул вместе с поместьем. Эстер с болью смотрела на него, похожего на Эндрю как две капли воды: те же черные волосы, те же серые глаза. Она чувствовала, что ему жаль ее, хотя он, как многие, полагал, что Эндрю женился на ней исключительно ради денег.

Стивен сразу понравился Эстер, чего нельзя было сказать о его жене Лусинде. Та, нисколько не стесняясь, немедленно дала понять молодой вдове, кто здесь теперь хозяйка. «Само собой разумеется, вам здесь больше делать нечего, — заявила она убитой горем женщине. — С таким состоянием, как ваше, можно жить где заблагорассудится. Мой муж — настоящий Сен-Одри, и когда-нибудь титул перейдет к нашему сыну».

Слова Лусинды причинили ей нестерпимую боль, но Эстер осталась, спокойно обдумывая, как перестроить поместье. Она вручила Стивену приличную сумму на восстановление Сен-Одри-Холла, сказав просто: «Ваш брат хотел этого. В память о нем, прошу вас, примите эти деньги».

Несколько дней спустя началась большая работа, о которой она и Эндрю в свое время мечтали. При виде множества рабочих, суетившихся в доме, который мог бы стать ее семейным очагом, Эстер почувствовала, что ей теперь легче переносить горе и мучительно тянувшиеся после смерти мужа дни стали заметно короче.

И все же первые недели прошли как в тумане. Под тяжестью случившегося Эстер не замечала происходивших в ней перемен. Только через месяц после похорон она поняла, что беременна. С чувством благоговейного страха молодая женщина осознала, что короткое время ее замужества может увенчать прекрасное существо — ребенок Эндрю. Его наследник.

Разумеется, Лусинда и — в меньшей степени — Стивен не испытывали восторга от того, что у Эстер будет ребенок. Ведь тогда Стивен терял вместе с домом, который уже считал своим, титул и земли предков.

Пока тянулись напряженные месяцы ожидания, Эстер глубоко привязалась к Стивену. Он был так добр к ней все это время и особенно заботился о ее здоровье. По ее поручению он следил за ходом перестройки ее собственного, вдовьего дома. Стивен настаивал, чтобы Эстер позволила ему взять на себя все расходы, но она не согласилась и оплатила все сама.

Ожидая родов, Эстер не без удивления обнаружила, что она все больше и больше полагается на Стивена, полагается во всем. Он уделял ей все свободное время, охотно выполняя любые ее поручения. Эстер было приятно ощущать легкое Прикосновение его рук, и в то же время сердце ее сжималось — Стивен был необыкновенно похож на Эндрю. Когда он неожиданно входил в комнату, ее охватывало радостное волнение, а однажды ей померещилось, что каким-то чудом вернулся муж, и она едва удержала вскрик изумления.

Когда шел уже восьмой месяц беременности Эстер, Стивен намекнул ей, что следует позаботиться о завещании. Привыкнув за это время во всем полагаться на деверя и еще не стряхнув с себя охватившее ее после смерти мужа оцепенение, Эстер незамедлительно последовала совету и позволила адвокату Стивена составить завещание. Получился предельно ясный документ: в случае смерти Эстер ее огромное состояние унаследует ребенок, но если оборвется жизнь и матери, и ребенка, большая часть богатства Эстер достанется ее «деверю и дорогому другу Стивену Девлину».

После того как было составлено завещание и все ее дела перешли в надежные руки деверя, Эстер отчего-то утратила интерес к жизни. Она теряла аппетит и с каждым днем становилась все бледнее и слабее. Даже приближение родов не могло вывести ее из апатии.

Эстер и в голову не могло прийти, что Богу будет угодно унести ее жизнь за несколько недель до того, как ей исполнится двадцать один год, и спустя несколько часов после рождения дочери.

С отчаянием смотрела Эстер на маленькую колыбель рядом со своей кроватью. О, если бы у нее хватило сил жить дальше, если бы исчезло это расползавшееся по всему телу ужасное оцепенение. Но она ничего не могла. Она умирала и, даже если бы не видела обеспокоенного лица врача и полных боли серых глаз Стивена, ясно сознавала — ей осталось жить считанные минуты.

Ее немного успокаивала мысль, что Моргана по крайней мере будет хорошо обеспечена, — Эстер не сомневалась:

Стивен станет ей добрым и любящим опекуном. Но Лусинда… Как бы жена Стивена не стала обижать ее маленькую дочь. Эстер тут же отбросила горькие мысли: Стивен не позволит Лусинде плохо обращаться с Морганой. Что же касается независимости ее девочки, то, достигнув двадцати одного года или выйдя замуж, Моргана по завещанию Эстер получит огромное богатство, а до ее совершеннолетия (если, разумеется, она не выйдет замуж раньше) ее состоянием будет распоряжаться Стивен, друг и опекун и матери, и дочери.

Да, Моргана не будет нуждаться, но Эстер, сама выросшая без матери, знала: ничто не может заменить материнской любви. Какая мука — знать, что ее не будет рядом с дочерью и девочка вырастет и повзрослеет без нее…

И тем не менее, не будь необъяснимой враждебности Лусинды, она перенесла бы мысль о неизбежном спокойнее и не так терзалась будущим дочери. Все это время взаимоотношения с Лусиндой становились все хуже и хуже, и Эстер никак не могла понять, в чем причина столь явной неприязни. И только спустя несколько месяцев после замужества она узнала от жены эсквайра, что одно время имена Эндрю и Лусинды упоминались вместе. «Не скрою, это вызвало много пересудов! — разоткровенничалась женщина. — Понимаете, Лусинда сначала встретила Стивена, и они были уже помолвлены, когда вдруг появился Эндрю. Эндрю, казалось, увлекся ею и в течение оставшихся до свадьбы нескольких недель оказывал ей подчеркнутое внимание. Но она и не пыталась быть строгой с ним. Мне кажется, Лусинда решила, что лучше стать графиней, чем выйти за неимущего младшего сына, как бы очарователен и привлекателен тот ни был. Но из этого, конечно, ничего не вышло. — И, посмотрев на Эстер сострадающе, женщина добавила:

— Я бы не придавала этому значения, дорогая. Все случилось задолго до того, как граф встретил вас!»

Теша себя мыслью, что причиной неприязни Лусинды могла быть ревность — ведь Эндрю в конце концов женился на ней, «девушке из Бата», Эстер все равно не понимала, почему жена Стивена невзлюбила ее: она ведь в конце концов вышла за Стивена, человека, которого выбрала сама. Откуда такая злоба, которую Лусинда и не думала скрывать? Сначала это не слишком беспокоило Эстер: она считала, что мало-помалу ей удастся развеять враждебность Лусинды и со временем даже подружиться с ней. Однако сейчас, когда жизнь вытекала из нее капля за каплей, Эстер с ужасом осознала, что именно Лусинда будет растить Моргану. Сердце умирающей сжалось.

Она отчаянно пыталась собрать угасающие силы, чтобы в последний раз поговорить со Стивеном, попросить его хорошенько присматривать за ее малюткой. Встряхнувшись, Эстер услышала тихий детский плач. На нее нахлынула волна нежности, когда, взглянув на колыбель, она увидела головку, покрытую на редкость густыми черными волосами. Моргана Девлин, ее дочь. Дочь Эндрю.

Черты лица Эстер стали мягче, и как раз в этот момент до нее дошли голоса двух разговаривавших у изножья ее постели мужчин. Один из них был Стивен, второго она видела впервые.

Эстер охватил леденящий ужас. Не веря своим ушам, она слышала, как Стивен вполголоса говорил:

— Мне безразлично, что ты сделаешь с этим отродьем. Скорее избавься от нее, и так, чтобы ее никогда не нашли!

— А как вы собираетесь объяснить ее исчезновение, милорд? — спросил незнакомец. — Наследница столь благородного рода не может исчезнуть просто так.

— Пусть это тебя не беспокоит. Я сам позабочусь обо всем. Никто не должен видеть тело ребенка — закутаем кучу тряпья в одеяло, положим сверток в гроб, и дело с концом.

— В таком случае почему бы мне не задушить малышку прямо сейчас? — спросил незнакомец. — Я привык к подобным просьбам с вашей стороны…

— Замолчи, дурак! — прорычал Стивен. — Я не должен оправдываться перед тобой. Даже я не одобряю детоубийства. Просто убери ее отсюда!

Незнакомец цинично рассмеялся:

— О, я вас прекрасно понимаю. Вы не возражаете, если я убью ребенка, когда этого никто не увидит. Вы слишком чувствительны, чтобы смотреть, как я это сделаю!

Лицо Стивена побелело.

— Я плачу тебе большие деньги не для того, чтобы выслушивать эти бредни! Избавься от ребенка! Это все, что от тебя требуется.

Незнакомец повернул голову в сторону Эстер:

— А как быть с ней? Вы уверены, что обойдетесь без моей помощи?

— Она умирает, и нет никакого смысла торопить конец. Врач сказал, что ей не протянуть до утра.

С ужасом понимая, что она должна действовать немедленно, если хочет спасти малышку, Эстер издала слабый стон, будто только что пришла в сознание. Когда Стивен подошел к ней, она произнесла еле слышно, :

— Дорогой Стивен! Вы все еще охраняете меня… Как это мило с вашей стороны… — Надеясь, что он не обнаружит перемен в ее голосе, Эстер спросила:

— Врач здесь? Я хотела бы поговорить с ним.

— Мне очень жаль, дорогая, — участливо произнес Стивен, — но он уже ушел. Не могу ли я чем-нибудь помочь?

Она сразу сообразила: оба преступника, даже будучи уверенными, что она ничего не слышала, отнюдь не собирались рисковать. Эстер понимала, что ей ни с кем не разрешат перемолвиться словом, разве только кто-то случайно войдет в комнату. Она судорожно пыталась придумать, как перехитрить их. Если Моргана и останется живой, за ее будущее нельзя ручаться. Невзирая на страшную слабость, отогнав мысль о скорой смерти, Эстер была полна решимости сорвать зловещий замысел.

— Моя девочка! — воскликнула она. — Позвольте мне подержать ее, пока я еще в силах.

Стивен неохотно взял ребенка и положил его в протянутые руки Эстер. Она прошептала:

— Пожалуйста, оставьте нас одних. Вы сможете видеть ее когда захотите, а мне осталось совсем немного…

Стивен кивнул:

— Конечно, моя дорогая. Мы вас тотчас же оставляем. Я буду в холле. Позовите, когда понадоблюсь.

Нужно было действовать немедленно. Но что предпринять? Вдруг взгляд Эстер остановился на Библии и письменных принадлежностях, лежавших на столике рядом с ее постелью.

Собрав последние силы, она положила ребенка, приподнялась на подушках и потянулась за пером и бумагой. Ее движения были неловки, пальцы дрожали, и она пролила чернила, торопясь доверить бумаге самую горькую и страшную тайну своей жизни. Затем, сложив письмо, неверными движениями не слушающихся уже рук она спрятала его в корешок Библии.

Передохнув с минуту, она распеленала Моргану, перевернула ее на животик и взяла со стола какой-то предмет. Дрожащей рукой приблизила к горящей свече маленькую печать вдовствующей графини Сен-Одри и осторожно прижала раскаленную печать к правой ягодице девочки.

Ребенок пронзительно закричал. Эстер быстро оглядела клеймо, которое выжгла на гладком, нежном тельце девочки. Убедившись, что печать узнаваема, и опасаясь, что на крик; в комнату в любую минуту может войти Стивен, несчастная отбросила печать в сторону и перепеленала ребенка.

Едва она успела закончить, как обеспокоенный Стивен вырос в дверях.

— Что случилось? Что за крик?

— Мне кажется, малышка дает нам знать, ; что проголодалась, — еле слышно ответила Эстер. Силы ее были на исходе.

Она не возражала, когда Стивен поднял девочку и положил ее в колыбель, только произнесла усталым, чуть слышным голосом:

— Вы позаботитесь, чтобы Библию передали моей старой няне, миссис Грей? Она мне заменила мать, и я знаю, что когда-нибудь миссис Грей передаст мою Библию Моргане.

Когда их взгляды снова встретились, она уже не сомневалась, что Стивен все время лгал, лжет и сейчас, и тихо спросила:

— Вы ведь не уволите миссис Грей? Вы позволите ей быть нянюшкой моей дочери?

— О, разумеется! — ответил Стивен. — Вы же знаете, для ребенка я сделаю все что смогу.

Эстер отвела взгляд. И вдруг увидела незаметно вошедшего вслед за Стивеном незнакомца. Одет он был во все черное. Даже глубоко надвинутая на одну сторону лица шляпа была черного цвета. И только когда он повернулся к свету, Эстер увидела, что один его глаз закрывает черная повязка.

Одноглазый тщательно осматривал комнату, почти не обращая внимания на Эстер, которая быстро прикрыла глаза при его приближении. На лице незнакомца появилось недовольное выражение, когда он заметил пятна от недавно пролитых чернил и капли на кончике пера. С окаменевшим лицом он тщательно осмотрел каждый предмет на столе. Наконец его единственный глаз остановился на маленькой Библии. Он небрежно взял книгу и опустил в карман поношенного пальто.

— Она ей больше не понадобится.

— Замолчи! Она может услышать, — резко оборвал его Стивен.

Одноглазый мрачно усмехнулся:

— Она или мертва, или вот-вот кончится. А теперь позвольте взять ребенка, я ухожу.

В отчаянии, превозмогая предсмертное томление, умирающая пыталась приподнять голову, но силы ее были на исходе…

В роковые, отделявшие ее от смерти доли секунды в голове Эстер вспыхивали и путались последние мысли: о клейме, выжженном на теле ребенка, о письме, спрятанном в Библии… «Когда-нибудь, — подумала она, погружаясь наконец в прощальное забытье, — когда-нибудь мой ребенок займет свое законное место. Я верю. Господи, верю: Моргана не умрет, и задуманное этой ночью не сбудется…»


ЧАСТЬ 1. ВОР-КАРМАННИК


Мы знаем, кто мы, но не знаем,

Кем мы можем стать.

    
Шекспир. «Гамлет».


Глава 1


Лондон, Англия. Лето 1815 года

Улицы Ньютон и Дайот, что в приходе Сен-Джайлс, были хорошо известны как место, где собираются почти все лондонские воры, и стоит ли удивляться, что три жильца, ютившиеся неподалеку в убогих комнатах ветхого домишки, промышляли воровством Хотя, если судить по меркам обитателей прихода Сен-Джайлс, семейство Фаулер считалось обеспеченным — у них была крыша над головой, и в отличие от большинства незадачливых жильцов этой части Лондона они редко испытывали чувство голода Это вовсе не означало, что жизнь Фаулеров была безоблачной. Они точно так же терпели бедность и испытывала страх, как и их сотоварищи, хотя находились завистники, клявшиеся, что двадцатипятилетнему Джако Фаулеру, старшему из троих, улыбается госпожа удача. Разве не он исхитрялся каждый раз обвести стражу вокруг пальца? И когда наконец его все же разок сцапали, разве не ему посчастливилось унести ноги в тот самый момент, когда открывались ворота Ньюгейтской тюрьмы. Что ни говори, а Джако был чудной парень! И красивый тоже. Во всяком случае, «дамам» прихода нравился этот шатен с вьющимися волосами и острыми голубыми глазами.

Нельзя сказать, что Бен, который был на три года моложе Джако, отличался меньшей привлекательностью и ловкостью в своих делишках. Просто Джако был признанным лидером тройки и затмевал уравновешенного Бена каким-то грубоватым шармом. Если говорить о Пипе, младшем из Фаулеров, то, невзирая на острый язык этого отъявленного плута и столь же острый его клинок, полагали, что он в свои девятнадцать ничем еще не успел проявить себя…

— Черт побери, Джако! Мы не взломщики Нам и так неплохо. Вот хотя бы вчера — разве Пип не стащил у франта редкую вещицу? Почему, черт побери, тебе так хочется рисковать нашими головами? — сердился Бен.

— Маме бы это не понравилось, Джако, — сказал Пип. — Ты же знаешь.

— Разрази меня гром! — нетерпеливо воскликнул Джако. — Вы думаете, меня это радует? Черта с два!

Пип и Бен переглянулись. В их глазах отражался мерцающий свет единственной свечи, стоявшей посреди стола, за которым сидело все семейство. Бен тихо задал вопрос, волновавший их больше всего:

— Ведь все дело в этом скупщике краденого, да? Он во всем виноват, разве не так?

Джако отвернулся, его лицо застыло.

— Да, он, — с горечью подтвердил наконец старший из Фаулеров. — Он дал понять, что нам придется подыскать другое место для хранения краденого… и другого главаря, если мы не станем приносить ему хороших вещей.

Бен сказал:

— Может быть, сейчас самое время уносить ноги из прихода. Я часто воображал себя неуловимым разбойником, которого вы прикрываете с пистолетами в руках. А что, если я и впрямь стану разбойником? А чтобы было кому наводить нас на богачей, Пип мог бы наняться конюхом на постоялый двор.

Джако медленно покачал головой, а Пип громко, негодующе произнес:

— Послушать только вас! И шести недель не прошло, как мамы не стало, а мы уже позабыли, чему она нас учила.

Если б только она слышала, о чем мы тут толкуем, она бы тут же надрала нам уши.

И Джако, и Бен выглядели немного смущенными. Джако, сменив тон, заговорил, четко выговаривая каждое слово, словно подражая маленькому лорду:

— Простите меня! Однако именно сейчас труднее всего играть двойную роль, которой мать с таким трудом обучала нас. И теперь, когда ее больше нет…

Последовала напряженная пауза. Джако продолжал с трудом:

— Сейчас, когда ее не стало и спросить совета не у кого, проще всего раз и навсегда забыть светские манеры, о которых она так заботилась. Бен угрюмо добавил:

— И какой от них толк? Помогут ли нам хорошие манеры и вежливая речь выбраться из Сен-Джайлса? Изменят наше положение? Разве от того, что мы научились читать и писать, нам легче? Что с того, что мы умеем управляться с вилкой и ножом и подобающим образом держать себя в обществе? — Бен громко рассмеялся. — Если бы кто-нибудь услышал нас сейчас, в лучшем случае нас бы подняли на смех. Иногда я сожалею, что мать не смогла забыть своего прошлого и не позволила нам вырасти такими, как все прочие в нашем приходе!

Джейн Фаулер не скрывала от детей, что была незаконной дочерью добропорядочного эсквайра и воспитывалась в его доме. Она росла, пользуясь всеми благами респектабельной и живущей в достатке семьи. Как и почему она закончила свои дни проституткой в одном из пользующихся самой дурной славой районов Лондона — Джейн эту тему при детях никогда не затрагивала.

Несмотря на нищету, Джейн постоянно напоминала детям о своем происхождении, терпеливо обучая их чтению и письму, хотя плодами образования они пользовались только дома. Вне стен своего жилища Фаулеры держали себя точно так же, как и все в Сен-Джайлсе.

Младший из Фаулеров, посмотрев на безрадостные лица Джако и Бена, задумчиво подытожил:

— Какой смысл жаловаться, если ничего не изменишь. Мать действительно хотела любой ценой сделать своих детей не такими, как все, а теперь… Что ж, я думаю, теперь наше будущее зависит от нас самих.

— Замечательные слова, — с ухмылкой воскликнул Бен. — Это будущее, будь оно проклято, готовит нам петлю!

— А что, если нам уехать из Сен-Джайлса? — предложил Пип и, пристально глядя на Джако, добавил:

— Ты же мечтал обзавестись фермой. Что мешает осуществить твой замысел? Почему бы нам не стать фермерами, как ты того желал, вместо того чтобы грабить дома и прохожих?

С выражением муки на лице Джако закрыл глаза.

— Потому что главарь шайки не допустит этого, — произнес он безнадежным тоном.

Его слова были встречены молчанием.

—  — Не допустит? — глухим голосом переспросил Пип. — Что ты хочешь этим сказать?

Устало проведя рукой по лицу, Джако подавленно продолжал:

— Я думал, что мы сможем покинуть это место через неделю после того, как мать…

Горло Джако перехватило судорогой, и, пока он приходил в себя, Пип и Бен чувствовали, как слезы жгут им глаза. Наконец Джако взял себя в руки:

— Я еще окончательно не решил, как нам уйти отсюда и куда направиться после того, как я нечаянно убил того джентльмена. Главарь стоял рядом, когда это произошло, и его не схватили по чистой случайности. Разговаривая с ним за день до этого, я сказал, что мы собираемся покинуть, шайку и Сен-Джайлс и начать честную жизнь. Сначала он рассмеялся, но, увидев, что я не шучу, страшно разозлился и объявил, что его шайку никто еще живым не покидал. Он еще много чего наговорил мне. Мы, мол, должны быть ему преданы и говорить «спасибо» за то, что матери в последние годы не пришлось идти на панель. Благодарить его за каждый кусок хлеба и крышу над головой. Я подумал было, что он завелся, а поостыв, перестанет злиться и держать нас у себя против нашей воли… Бен горько рассмеялся:

— И ты мог такое подумать? Мы же лучшие воры его шайки! Разве втроем мы не приносим ему больше, чем все остальные, вместе взятые? О Боже! Ему вообще нельзя было говорить о том, что мы задумали. Просто надо было скорее уносить ноги.

Джако подавленно согласился:

— Теперь-то я это понимаю, но тогда мне и в голову не могло прийти такое! У них с матерью были какие-то свои Дела, и мне всегда казалось, что главарь не хочет впутывать в них ее детей. Но я ошибался. Когда я встретил главаря через несколько дней после убийства, он велел мне выбросить из головы всякую мысль о том, чтобы уехать из Сен-Джайлса. А если я поступлю по-своему, он сообщит обо мне в полицию и наведет ее на меня. Кроме того, он поклялся, что, если я ослушаюсь и осмелюсь бежать, он найдет меня, где бы я ни был.

Пожав плечами, Бен с напускной веселостью сказал:

—  — Что ж, в таком случае превратимся во взломщиков, что от нас и требуется.

— И чертовски везучих взломщиков! — подхватил Пип.

— Не будьте глупцами! — бросил братьям Джако. — Может быть, я и не вырвусь из его, лап, но вам-то нет смысла губить свою жизнь из-за меня. Вам-то что мешает бежать от всей этой грязи?

— Мы тебя не оставим! — решительно заявил Бен. — Зачем нам с Пипом свобода, если мы знаем, что ты в лапах главаря?

С блестящими от волнения глазами Пип страстно продолжил:

— Мы все в этом замешаны, и никто нас не разлучит! Или Мы убежим вместе из этой жалкой лачуги, или вместе будем болтаться в петле!

— Значит, решено? Станем взломщиками? — спросил старший брат.

Пип и Бен пожали плечами.

— У нас же нет другого выбора, — произнес Бен. Джако нехотя кивнул:

— Нет. Главарь об этом позаботился!

— Когда он велел нам приступить к новому занятию? — с любопытством спросил Пип.

— Кажется, через неделю. Завтра состоится этот матч в Файвз-Кортс, и нам предстоит поработать в толпе… Скорее всего я увижусь с главарем вечером, чтобы передать ему вещи, которые нам удастся стащить.

Пип потянулся лениво:

— Мне кажется, что, набравшись опыта, мы через какое-то время с большим недоумением будем спрашивать друг друга, почему это нам не хотелось стать взломщиками.

Бен пригладил свою курчавую шевелюру:

— Да. Кажется, ты прав. Сейчас мы так легко избавляем людей от содержимого их карманов, что не испытываем от этого никакого удовольствия. Завтрашнее представление, наверное, покажется нам скучным, раз уж мы решили заняться другим делом.

Думая о безрассудной смелости братьев, Джако нахмурил брови:

— Я бы не стал переоценивать наши способности. Мы действительно делаем хорошо то, что умеем. Но и мы не застрахованы от ошибок.

Пип расхохотался:

— Ошибки? Чтобы я ошибся? Во время этого представления? Вы же знаете, какую скуку на меня наводят подобные спектакли, так что я преспокойно займусь своим ремеслом — поиском в карманах зрителей нужного для главаря товара!

В одном из больших домов, украшавших Ганновер-стрит, двое мужчин, только что подкрепившись нежной телятиной с зеленым горошком, потягивали вино. Ройс Манчестер, удобно вытянув ноги, устроился в кресле с высокой спинкой рядом с облицованным мрамором камином, в котором весело плясали языки пламени. Несмотря на начало июня, день выдался прохладным, и Ройс радовался теплу. Отпив глоток, он заметил:

— Надеюсь, завтра, когда мы пойдем смотреть этих борцов, на чем ты так настаивал, погода улучшится. Поскольку никто из них пока ничем не отличился, думаю, нас ждет не бог весть какое зрелище.

Захари Сеймур, его младший кузен, только усмехнулся. Он-то хорошо знал, что Ройс не из тех, кто привык скучать. Даже если опасения Ройса оправдаются, его обожаемый двоюродный брат найдет повод для других развлечений. Уж в этом-то Захари нисколько не сомневался.

С улыбкой он заметил:

— Ты, наверное, прав, но поскольку у нас в запасе нет иных развлечений, придется поскучать, глядя, как они молотят кулаками воздух. — Хитро взглянув на Ройса, он добавил с невинным видом:

— Но если погода будет такой же скверной, я в конце концов могу пойти и один. Я понимаю,

тебе в твои годы тяжелы погодные перепады.

Увидев на лице Ройса признаки испуга и возмущения, Захари залился хохотом; молодое смуглое лицо его просто сияло от удовольствия — наконец-то ему удалось вывести Ройса из равновесия.

— Ах, Ройс, если бы ты только мог взглянуть на себя!

— Мне приятно, что мои годы доставляют тебе столько хлопот. И как только ты согласился ехать в Европу с эдакой развалиной!

— Но не мог же я отпустить тебя в таком возрасте одного, сам посуди! Тебе уже больше тридцати!

Ройс встретил слова Захари громовым хохотом:

— Ах ты, чертенок! Мне следовало бы оставить тебя в Луизиане вместе с Домиником и Мелиссой! Хотя, впрочем, для такого ребенка, как ты, я и впрямь человек преклонных лет. Зато в моем обществе ты избавлен от воркования молодоженов!

— Ребенка? — переспросил немного уязвленный Захари, но, заметив насмешливый огонек в глазах Ройса, понимающе улыбнулся. Не желая покидать поле брани побежденным, он сощурил глаза и безобидным тоном сказал:

— Я думаю, что тебе в твои годы я и впрямь кажусь ребенком.

Ройс не собирался закончить словесную дуэль вничью:

— Иногда, мой дорогой, кузен, ты действительно ведешь себя как ребенок!

Захари состроил рожу, но решил не продолжать в прежнем духе. Хотя Ройс обычно был мягок с теми, кого любил, его острого языка стоило побаиваться. Вспомнив, что с того дня в середине мая, как они прибыли в Англию, он уже успел достаточно набедокурить, Захари предусмотрительно переменил тему разговора:

— Ты в последнее время видел графа Девлина? Ройс насмешливо посмотрел в его сторону:

— Интересно, почему ты задаешь именно этот вопрос?

— Потому что ирония в твоем голосе появляется, как правило, после очередной стычки с графом, Ройс хотел возразить, но передумал:

— Ты совершенно прав, мой мальчик. Я сегодня был в Уайткорте и уже собирался уходить оттуда, когда появился Девлин со своими дружками. Проклятый щеголь стал принюхиваться, будто от меня шел запах скотного двора, и сказал достаточно громко, чтобы я мог расслышать: «Послушайте, кажется, сегодня в Уайткорт пускают всякий сброд». И знаешь, я чуть было не вызвал его, да Джордж Понтеби поспешил увести меня оттуда.

Захари взглянул на него с улыбкой:

— Боже мой, чему ж тут удивляться! Последнее время ты не очень-то старался вызвать расположение графа. С видом оскорбленной невинности Ройс спросил:

— И что же, по-твоему, я такого сделал, что могло вызвать его неприязнь?

Захари с очевидным удовольствием откинулся на спинку кресла.

— Ну, прежде всего, я думаю, ты вообще чист как стеклышко перед ним. Стивен Девлин просто не выносит американцев, особенно тех, у кого такие же, если не более изысканные, манеры, чем у него. А главная причина неприязни — граф терпеть не может тех, кто столь же богат, как он сам.

— Вот видишь? Его неприязнь иррациональна! — спокойно заключил Ройс, но в янтарно-золотистых глазах его сверкнул недобрый огонек.

— Как раз наоборот! Его бесит, что ты американец с безупречными манерами, до неприличия богат и, кроме всего прочего, знатен. Особенно если учесть, что твои высокородные друзья, несмотря на состояние и аристократическое происхождение Девлина, едва терпят его. А если всерьез, причина злобы достойного графа связана с твоей предыдущей поездкой в Англию, не так ли?

Ройс поднял брови, изображая наивное удивление:

— Вряд ли! Все же на что ты намекаешь? Твой новый шурин был со мной во время той поездки четырехлетней давности. Уверен, если ты спросишь его, он подтвердит, что мы вели себя вполне, просто до ужаса прилично.

— Конечно, ты прав, — согласился Захари. — Неприязнь графа совершенно беспочвенна. — Но, бросив насмешливый взгляд в сторону кузена, он добавил:

— И все же чем ты ему так насолил?

На лице Ройса появилась ангельская улыбка.

— И чего это граф вздумал обижаться, когда ты четыре года назад увел любовницу прямо у него из-под носа? — продолжал Захари. — И какая муха его укусила, когда он проиграл тебе в пикет, кажется, семь тысяч фунтов? Вряд ли человек в здравом уме стал бы злиться после того, как вчистую проигрался на скачках, особенно если накануне он торжественно объявил, что обладает лучшей парой чистокровок в Англии. Нет, нет! Ты, разумеется, не давал Девлину ни малейшего повода для недовольства.

С чрезвычайно довольным видом Ройс задумчиво сказал:

— Ладно, Захари, ты же знаешь, я вряд ли обратил бы на него внимание, если бы он не вел себя так, будто имеет дело с грязью под ногами, задавшись целью доказать всем, что даст сто очков вперед какому-то там жителю колонии. Черт возьми, уже сорок лет как мы не английская колония! И помни — не я вызвал его на скачки и не я вызвался играть с ним в этот проклятый утомительный пикет. Он мне просто не оставил иного выбора.

— А четыре года назад, когда ты увел у него любовницу? — вкрадчиво поинтересовался Захари. — И тогда он не оставил тебе иного выбора?

— Ну, это совсем другое дело, — охотно признался Ройс. — А как, по-твоему, мог я оставить честолюбивую Миранду в руках такого скупца и распутника, как Девлин?

— Поскольку я никогда не видел прекрасной Миранды, мне трудно ответить на твой вопрос, — беззаботно сказал Захари. — Но думаю, ты все же согласишься со мной: у графа Сен-Одри действительно есть основания избегать твоего общества.

На красивом лице Ройса появилось озабоченное выражение.

— Поверь, Зак, я сам тут ничего не понимаю! Я вовсе не стремлюсь нажить себе врагов, но в Девлине есть что-то такое, что действует мне на нервы. К несчастью, кажется, я произвожу на него точно такое же впечатление!

— Может быть, Девлины просто не любят американцев, — мрачно сказал Захари, вспоминая свои столкновения с Джулианом Девлином, наследником графа и его единственным сыном.

— Возможно, — спокойно согласился Ройс. — Что же касается тебя и Джулиана, я думаю, разногласия между вами объясняются вашим сходством.

— Сходством? — Захари был явно недоволен. — Мы совсем не похожи! Как ты можешь сравнивать меня с этим надутым, спесивым английским щенком?

Улыбнувшись, Ройс беззаботно произнес:

— Несмотря на твои возражения, бьюсь об заклад: ты и молодой Девлин станете закадычными друзьями, стоит вам понять, как много у вас общего.

Увидев возмущенное выражение на лице Захари, Ройс рассмеялся и, встав, спокойно сказал:

— Я оставляю тебя, чтобы ты мог над этим поразмыслить. Пойду поищу себе более любезного собеседника — и более привлекательного тоже!

На лице Захари мелькнула понимающая улыбка.

— Прекрасная Делла?

— Разумеется!

Ройс подошел к домику Деллы. Услышав звук открываемой двери, из внутренних комнат вышла Энни, служанка Деллы. Она пересекла крошечную, но со вкусом убранную прихожую и взяла у Ройса его отороченную бобром шляпу.

— Мисс Делла наверху. Доложить, что вы здесь? Ройс покачал головой:

— Нет, в этом нет необходимости.

Он уже собирался подняться, когда Делла появилась на верху лестницы.

— Ройс! — воскликнула она весело. — Я не ожидала вас сегодня вечером.

— Вот как? Не ожидали? А где еще мне быть? Вырвав вас из-под самого носа у своих соперников, неужели, по вашему мнению, я буду пренебрегать вами?

Ее карие глаза блеснули, и она лукаво усмехнулась:

— И это единственная причина, по которой вы ко мне зашли? Боязнь прежних соперников?

Ройс улыбнулся и заключил ее в свои объятия. Не отрывая глаз от прекрасного лица, он прижал свой рот к ее полным надутым губкам и хрипло произнес:

— Страх никогда не имел к этому отношения — с того момента, как я увидел вас, я ни минуты не сомневался, что вы будете моей, а что до причины моего прихода…

Он поцеловал ее как тонкий знаток — его теплые губы прильнули к ее рту в их привычной дуэли. Уступившая Делла почти потеряла дыхание, когда он наконец оторвал свои губы. Коснувшись коротким поцелуем ее груди, он опустил руки на бедра женщины и крепко прижал ее к себе, давая понять, как возбудил его поцелуй. Приблизив губы к самому ее уху, Ройс пробормотал:

— Еще вопросы будут, милая?

— Боже мой, нет! — честно ответила Делла, жадно прижимаясь к нему. Запустив пальцы в его густые вьющиеся волосы, она посмотрела ему прямо в лицо долгим взглядом и призналась:

— В моей постели никогда не было похожего на тебя. Усмехаясь уголком рта, Ройс прошептал:

— Тогда, я думаю, нужно оправдать твое мнение обо мне, а?

Легко подняв ее на руки, он взбежал по лестнице и устремился в ее спальню. Ногой захлопнув за собой дверь, он прильнул к устам Деллы, а затем медленно опустил ее на пол, и ее покорное тело чувственно заскользило под его руками. Воспламененная, Делла неистово рванула его рубашку и замурлыкала как кошка, коснувшись мускулистой груди, чо Ройс не позволил ей двинуться дальше. Схватив ее за обе руки, он завел их ей за спину и одним движением высвободил ее нежную грудь из корсажа. Мановение руки — и вот они, эти пухлые холмики с розовыми кончиками, дерзкие, зовущие.

Делла застонала от удовольствия, когда его рот сомкнулся вокруг соска, жаждавшего его поцелуя, и прижалась к нему, тая от охватившего ее горячего желания. Сквозь разделявшие их одежды она тут же почувствовала, насколько он возбужден.

Удерживая ее руки за спиной, он с неистовой пылкостью целовал ее груди. Она же, отбросив всякий стыд, подставляла его губам свое пылающее тело, и с каждым мгновением желание становилось все нестерпимее.

Легкая улыбка появилась на лице Ройса, ощутившего силу ее страсти.

— Тише, тише, милая, — прошептал он, отрываясь от ее груди. — У нас впереди целая ночь, чтобы наслаждаться друг другом.

Ее глаза сверкали, а полные губы словно молили о поцелуе.

— Нет! — хрипло сказала Делла и тряхнула головой. — Я хочу тебя! Сейчас!

Красивое лицо Ройса потемнело от желания, и он проговорил:

— Очень хорошо — все, чтобы угодить леди! Он отпустил ее, и его руки нежно скользнули под ее платье, проложив возбуждающий путь к ее пылающему лону. Каждое прикосновение его пальцев заставляло ее стонать от удовольствия. Он дразнил и распалял ее все больше и больше, и, не выдержав, она стянула с него бриджи. Его твердая плоть вырвалась на свободу. Минуту он позволил ей ласкать свое мужское естество, а затем со сдавленным стоном поднял ее, задрав юбки. И когда ее ноги жадно обвились вокруг его бедер, одним сильным толчком вошел в нее.

Откинув голову в чувственном восторге, Делла, ощутившая его в себе, возбужденно застонала.

Ройс сжал ее груди и присоединился к ней в пылкой погоне за экстазом. Его твердая плоть входила в нее снова и снова, каждым своим движением приближая их обоих к сладкому забытью, которого они жаждали больше всего на свете. Делла обрела его первой. Издав нежный стон, когда конвульсии сотрясали ее тело, она жадно впилась в губы Ройса, а мгновение спустя он разделил с ней пьянящее забвение.


Глава 2


Пип, лежала на тонкой грязной подстилке и размышляла. Какое будущее ожидает Фаулеров? Их материальное положение пока еще не стало отчаянным, но сознание, что главарь держит в своих руках жизнь Джако, омрачало все. То, что главарь не ограничится теперешними своими требованиями, было ясно. Чего еще он захочет?..

Несмотря на свой мужской наряд и на то что с четырех лет ее одевали и обращались с ней как с мальчишкой, Пип была девочкой. Сначала она недоумевала, зачем Джейн настаивает, чтобы она одевалась, как старшие братья. Только повзрослев и сообразив, что творится вокруг, она поняла мудрость странного решения матери: потерявшие всякую надежду лица жалких юных шлюх, скитавшихся по убогим улочкам Сен-Джайлса, с устрашающей наглядностью показали Пип, от какого будущего мать пыталась избавить ее.

Теперь она опасалась, что рано или поздно судьба все равно настигнет ее и главарь вынудит ее стать проституткой.

Именно этого-то он всегда и хотел, мрачно подумала она, вспомнив страшный разговор, услышанный ею давным-давно…

Ей было почти десять лет, и она спала в материнской постели, выздоравливая после долгой простуды, когда ее разбудили громкие голоса.

— Ни за что! — говорила Джейн. — Прежде чем она ступит на этот путь, я сама вернусь на улицу.

— Да не будь ты дурой, какой была всю жизнь! — в , гневе рычал главарь. — Слушай меня, Джейн: девчонка принесла бы нам целое состояние. Я благоразумный человек, я понимаю твои чувства. Тогда она была моложе, и ты была против, но теперь-то ей уже десять! Этот аристократ заплатит нам по-королевски за ее девственность — почти столько же, как если ей было бы пять. Ты просто сумасшедшая, если скажешь «нет».

— Бог мой, Руфус! Она ведь совсем ребенок! — Голос Джейн был полон муки и ярости. — Оставь ее! Зачем тебе еще одна шлюха — у тебя их и так пруд пруди. Если у тебя сохранилась хоть капля былой привязанности ко мне, оставь ее в покое.

— Ребенок? — Руфус был вне себя. — На меня работают несколько опытных малышек моложе, чем она. И если она еще ребенок, чья в этом вина? Когда я принес ее тебе, я сказал, чтобы ты не строила иллюзий. Она моя, и, клянусь Богом, я сделаю с ней все, что захочу.

Джейн, должно быть, услышала слабый вскрик дочери, потому что произнесла, понизив голос:

— Тише! Она проснулась. Мы поговорим об этом позднее, но знай: я не изменю решения. Если ты не хочешь, чтобы я снова пошла на улицу, забудь о ней!

Главарь и Джейн еще о чем-то толковали шепотом, но Пип так и не поняла, чем дело кончилось. По тому, что ее не заставляли заниматься проституцией, она догадалась, что Джейн спор выиграла…

Завтракали торопливо. Как голодные щенки, Фаулеры набросились на черствый хлеб и сыр, запивая теплым горьким пивом, которое они принесли домой накануне.

Они почти не разговаривали, каждый ушел в себя, но Пип знала: братья так же неотступно, как и она, думают о прошлой ночи и о том, как избавиться от власти главаря.

Проглотив последний кусок хлеба, Пип не очень элегантно вытерла рот рукавом, за что в прежние времена получила бы нагоняй от Джейн, и неожиданно спросила:

— Джако, если оставаться в Англии опасно, почему бы нам не удрать в Америку?

Услышав ее слова, Джако и Бен подняли головы, и, впервые за многие дни в голубых глазах Джако появился проблеск надежды.

— Ей-богу! Почему мне это не пришло в голову! Мы могли бы все оставить… даже изменить имена и начать совсем новую жизнь.

Такой поворот взволновал Бена не меньше, чем Джако, но он был более осторожен, чем старший брат.

— Сесть на корабль так, чтобы об этом не узнал главарь, чертовски трудно.

— И нам придется оставить все мамины вещи — если мы попытаемся что-нибудь унести отсюда, главарь сразу об этом пронюхает, — добавила Пип, хмуря брови.

— Мать точно не захотела бы, чтоб мы рисковали жизнью ради всей этой бутафории — ковра да умывальника из мрамора, — высказался Джако. — Несколько безделушек можно положить в карманы, а ехать придется в чем есть — с золотом, спрятанным в башмаках.

Все трое кивнули, сохраняя серьезное выражение лиц. Каждый понимал без дальнейших слов, что дело решено.

С горящими от восторга глазами Пип нетерпеливо наклонилась вперед:

— Как скоро мы отчалим?

Проведя рукой по своей щетине, Джако сказал медленно:

— Сперва надо выяснить, когда отплывает следующий корабль… Потом сесть так, чтобы главарь ничего не заподозрил… — Он бросил вопросительный взгляд на своих собеседников. — Если мы попадемся… нам конец. Вы это знаете не хуже меня. Главарь постарается отправить нас либо на тот свет, либо в Ньюгейт.

— Да, знаем, — сказала Пип твердо, — но лучше на тот свет, чем остаться в его лапах.

Джако внимательно на нее посмотрел. В его голосе звучала угроза, когда он спросил:

— Он не приставал к тебе, а? — Прежде чем Пип успела ответить, брат протянул руку через обшарпанный стол и мягко дотронулся до нее. — Я скорее убью его, Пип, чем позволю тебе оказаться в его борделе.

— Да, — подхватил Бен. — Мы боялись за тебя с того самого дня, как умерла мать, но ты ни о чем не тревожься. Мы с Джако разберемся с ним, если он вздумает настаивать, чтоб ты пошла на панель.

Охрипшим от волнения голосом Пип проговорила:

— Я не думала, что вы…

— Знаем, что он задумал с тобой сделать? — угрюмо договорил Джако. — Сестренка, если ты одеваешься как мальчишка, это не значит, что мы хоть на миг забыли, кто ты.

— Мамочка нам давно все объяснила, — тихо подхватил Бен. — Мы всегда присматривали за тобой.

— И пусть никто не суется к тебе. Иначе… Главарю конец, пусть нас заставят потом болтаться в петле, — сурово проговорил Джако.

Пип улыбнулась братьям благодарной, полной нежности улыбкой.

— Итак, видите, все решено! Нам остается только отплыть в Америку. Прямо сейчас!

— Ничего, как-нибудь выпутаемся, — пообещал Джако. Пип озорно улыбнулась ему:

— Еще бы! А сейчас будем довольствоваться тем, что облегчим карманы простаков, пока они глазеют на борцов.

Бен хотел сказать в ответ что-нибудь смешное, но в этот момент в дверь громко постучали. Мгновенно веселость пропала, Фаулеры потянулись к ножам, которые всегда носили при себе. Джако неслышными шагами приблизился к двери.

— Кто там? — громко спросил он.

— А как ты думаешь? — с другой стороны двери раздался вкрадчивый голос с еле слышным оттенком раздражения.

Этот голос мог принадлежать лишь одному человеку в Джайлсе, и все трое застыли на месте.

— Главарь! — тревожно зашептала Пип. — Что ему надо? У нас свои планы на сегодня.

Джако пожал плечами и открыл дверь.

Это действительно был главарь. Не сказав более ни слова, он вошел, с одного взгляда заметив враждебность в позе Пип и ее братьев. Небрежная улыбка скользнула по его тонким губам, и он пожал плечами.

Сегодня, как всегда, он был во всем черном. В руках он держал длинную черную трость с серебряным набалдашником, внутри которой, Пип знала, скрывалось длинное тонкое лезвие. Его единственный глаз излучал мрак, на втором чернела шелковая повязка, усугубляя всю эту темноту.

Главарь взял стул Джейн, уселся и лениво бросил:

— Ожидали еще кого-нибудь, мои дорогие? Бен пожал плечами:

— Мы живем посреди опасностей, откуда нам было знать, что это всего лишь вы?

— Всего лишь я! Знаешь, мне кажется, что ты меня почти оскорбил, — заметил главарь, играя своей длинной черной тростью.

Привыкшие к его манерам, Фаулеры не испугались; Джако и Пип сели рядом за стол. Наступила неловкая тишина, а черный глаз между тем скользил по трем юным окаменевшим лицам.

— Гм, я вижу, Джако уже сообщил вам о моих намерениях, — наконец вымолвил главарь. — И что вы так же рады, как ваш брат.

Бен угрюмо посмотрел на него.

— А вы ожидали другой реакции? — Голос его прозвучал более резко, чем ему хотелось.

Главарь нахмурился, услышав слова Бена, И произнес ледяным тоном:

— Мне наплевать, довольны вы или нет! Главное, чтобы вы делали то, что я говорю! Понятно?

Три головы неохотно кивнули, а одноглазый отвратительно улыбнулся. Его единственный глаз, обращенный к Пип, блуждал по ее лицу. Со странной нотой в голосе он прошептал:

— Конечно, возможен и другой вариант…

— Нет! — прорычал Джако. — Сначала нас повесят!

— Вероятно, так и сделают, — ответил главарь бесстрастно, а затем, словно потеряв интерес к этому предмету, продолжил:

— Поскольку вы не намерены ублажить меня, поговорим о сегодняшнем дне.

— Что еще? — спросил Джако немного неуверенно. — Я думал, все улажено.

— Гм, да, мой дорогой мальчик, но есть одна мелочь, которую вы можете сделать для меня. На матче будет несколько ротозеев из высшего общества, так что день для вас, я думаю, будет урожайным, но есть один джентльмен, которого вы должны обчистить во что бы то ни стало.

— Почему? — удивилась Пип. Главарь холодно улыбнулся:

— Допустим, этот джентльмен расстроил меня тем, что выиграл на скачках, на которых я ставил против него. Вам хорошо известно, что я не люблю проигрывать, и теперь хочу чуть-чуть испортить ему жизнь.

Джако спросил:

— Кто это? Как мы его узнаем?

— Его зовут Ройс Манчестер. Он богатый американец, и вы отличите его как по акценту, так и по росту и цвету волос. Он высокий, крепкий мужчина более шести футов ростом. Волосы ни темные, ни светлые — что-то среднее между шатеном и блондином. Его, без сомнения, будет сопровождать его кузен Захари Сеймур, молодой человек около двадцати лет, ростом чуть выше Манчестера У того темная шевелюра. — Главарь остановился и гнусно улыбнулся:

— Зная вашу опытность, я полностью уверен, что вы обчистите Манчестера до нитки.

— И это удовлетворит вас? — сухо спросила Пип. Главарь смерил ее тяжелым, проницательным взглядом:

— Нет, моя дорогая, но это станет для меня маленьким развлечением до тех пор, пока что-то еще не привлечет моего внимания.

С внезапно пересохшим ртом Пип отвела глаза в сторону. Она бы ограбила самого короля, если бы это помогло ей избежать постели главаря, так что ей за дело до ограбления какого-то Ройса Манчестера?


Глава 3


Прижавшись к стене кирпичного здания, Пип наблюдала за публикой, не отрывая взгляда от высокого американца, которого должна была обворовать. Она увидела Ройса и Захари тотчас, как они появились, — их высокий рост выделял их в любой толпе. Придавив особо надоедливую блоху грязным ногтем, Пип оторвалась от стены и незаметно последовала за этой парой.

Так как Пип, самая маленькая из Фаулеров, умела передвигаться в толпе с ловкостью угря, а ее пальцы отличались поразительной ловкостью, решили, что именно она займется Манчестером.

Шепот волнения пробежал по толпе, когда два боксера встретились на середине ринга и сжали свои огромные кулаки.

Пип воспользовалась этим обстоятельством, чтобы поближе подобраться к Манчестеру, но джентльмены, окружавшие его, сгрудились вокруг него настолько тесно, что она никак не могла проскользнуть между ними. Приходилось ожидать конца матча, когда толпа рассосется, и уж тогда-то ее ловкие пальцы наверняка опустошат карманы Манчестера.

…Вежливо подавив зевок, Ройс принялся разглядывать толпу. Прямо перед собой по другую сторону площадки он заметил Захари в группе его приятелей и услышал их ликующие крики в тот момент, когда рослый боксер в черном трико нанес сокрушительный удар в челюсть соперника. Понятно, на кого они поставили.

Затем рассеянный взгляд Манчестера встретился с недружелюбным взглядом Мартина Везерли, который стоял рядом с графом Сен-Одри вблизи ринга. Ройс пришел в недоумение, которого, впрочем, никто бы не заметил в бесстрастных глазах светского человека; и все же это было очень, очень странно. Откуда такая враждебность? Везерли был близким другом графа и мог подражать ему. Или тут было еще что-то? Везерли первым отвел глаза, заставив Ройса усомниться в том, что видел. Но даже если и так, если злоба мелькнула в черных глазах Везерли, удивляться нечему. Всем известна взаимная неприязнь между Манчестером и Сен-Одри, а Везерли — лучше, чем кому-либо.

Ройс усилием воли заставил себя смотреть на ринг, и в течение часа или около того казалось, что происходившее там полностью завладело его вниманием. К счастью, прежде чем зрелище успело окончательно прискучить ему, борьба закончилась. Сильным ударом в голову человек в черном трико сбил противника с ног. Ройс не мог уйти немедленно, он должен был подождать, пока Захари присоединится к нему, а Захари принялся обсуждать с Джорджем Понтеби и несколькими приятелями подробности боя. Было ясно, что никто не сдвинется с места, пока тема не будет исчерпана полностью.

Толпа между тем быстро таяла, и Ройс был уже готов просто-напросто схватить Захари за шиворот и потащить к экипажу, когда Захари посмотрел на него и улыбнулся.

— Я думаю, — сказал он застенчиво, — ты не против, если мы навестим наших лошадок. Они уже, наверное, заскучали.

— О, — воскликнул Джордж Понтеби, — мы не можем так закончить день! Пойдем в один из клубов, поиграем в» фараон или еще во что-нибудь.

Ройс колебался: образ прекрасной Деллы, ждущей его в мягкой пуховой постели, витал перед ним. Мужская компания ему определенно наскучила. Он ухватил Захари за локоть и, бочком отходя от Джорджа и его друзей, вкрадчиво сказал:

— Как-нибудь в другой раз. Жаль, но у меня иные планы.

Сопровождаемый возгласами сожаления, Ройс, держа Захари бульдожьей хваткой, двинулся вперед вместе с остатками толпы. Большая часть собравшихся уже рассеялась, и можно было передвигаться более свободно.

Они с Захари миновали нескольких всадников, протиснулись между все еще загромождавшими дорогу телегами и повозками, и наконец Ройс заметил свой экипаж. Думая лишь о том, как побыстрее добраться до лошадей, Ройс не заметил маленькую фигурку в зеленом жакете и серых панталонах, следовавшую за ним по пятам. Только когда мальчик споткнулся и налетел на него, Ройс почувствовал неладное — и мгновенно понял, что произошло.

Пип, а это была именно она, нагло улыбнулась американцу:

— Спасибо, мистер! Я бы шлепнулся, если бы не вы.

— Я так и думал. — Стальные пальцы Манчестера сжали ее запястье. — Был бы вам очень признателен, если бы вы вернули мне часы и печатку. А потом посмотрим, как вам понравится поездка в Ньюгейт!

— Чтоб мне провалиться, сэр! Понятия не имею, о чем вы!

— О, я уверен, ты прекрасно понимаешь, о чем. А теперь — часы!

Пип Приняла позу оскорбленной добродетели и, не глядя на американца, схватившего ее, с надеждой воззрилась на джентльменов, толпящихся вокруг.

— Господи помилуй! Да спросите этих джентльменов — похож я на вора?

Но Ройса трудно было сбить с толку. Он фыркнул и одним быстрым движением извлек из кармана Пип свои часы и печатку, а еще шелковый носовой платок, в котором Джордж Понтеби без труда узнал свою собственность.

Сдвинув свободной рукой кепку в сторону, Пип широко раскрыла глаза и сказала изумленно:

— Пусть я ослепну! Откуда это, черт подери? Разрываясь между желанием расхохотаться над изобретательностью маленького негодяя и одновременно надрать ему уши, Ройс схватил парнишку за воротник и хорошенько встряхнул его — Тебе не надоело валять дурака? — воскликнул он. Пип подняла голову и укоризненно посмотрела на Джентльмена.

Рассматривая обращенное к нему лицо маленького вора, Ройс поморщился, осознав внезапно, что в мальчике есть что-то ужасно знакомое. «Где же, — силился вспомнить Ройс, — я видел это лицо?»

— Неприятности, Манчестер? — спросил знакомый вкрадчивый голос.

Оторвав взгляд от лица мальчика, Ройс посмотрел на говорившего. Это был граф Сен-Одри, который только что подошел к нему, а по обе стороны от него стояли два старых друга: Стаффорд и Везерли.

Было ясно, что они не прочь позлорадствовать, и Ройс почувствовал острый приступ раздражения. «Не сейчас, — в бешенстве подумал он. — Я не в настроении вступать с тобой в перебранку, ты, воровское отродье!» Но, взглянув в кошачьи серые глаза, он вдруг поперхнулся: его осенило. «Вот он, оригинал, — прямо передо мной».

Готовая ухватиться за любой удобный случай, Пип повернулась в сторону трех изящно одетых джентльменов, подошедших к американцу, и остолбенела.

Пип часто думала, каким был ее отец, поскольку у нее не было ни малейшего сходства с Джейн. И вот теперь она обнаружила, что видит самое себя в незнакомом элегантном джентльмене средних лет. Ошибки быть не могло — сходство не подлежало сомнению, и притом поразительное сходство.

Изумление Пип не осталось незамеченным. Догадавшись, что перед ним не кто иной, как незаконный ребенок графа Сен-Одри, Ройс тут же понял, чем вызвана реакция воришки. Пип на мгновение забыла, в какой переплет попала, и подавила взрыв хохота, представляя себе реакцию этого джентльмена, вздумай она броситься ему на шею и воскликнуть: «Отец! Я вас всюду искала. Вы не узнаете меня? Я ваша дочь!»

Граф, разумеется, не обратил ни малейшего внимания на маленького сорванца, схваченного Рейсом. Он продолжал улыбаться, и голос его звучал все так же вкрадчиво:

— Вы решили пообщаться с простыми людьми? Наверное, их общество вам приятнее, а может быть, и ближе? Ройс улыбнулся в ответ:

— Пожалуй. Во всяком случае, они более вежливы, чем иные из моих знакомых.

Лицо графа помрачнело, и он сделал шаг вперед, но Джордж Понтеби, вечный миротворец, громко произнес удивительное дело, Стивен, — Ройс схватил этого маленького нищего, когда тот уже обокрал нас. Только вообразите!

Воришка, которого Ройс по-прежнему держал за шиворот, неожиданно стал центром общего внимания.

Еще долго Ройс не мог понять, что именно побудило его как бы случайно надвинуть черную кепку на лицо мальчика.

— Говорите, вор? — Везерли устремил свои темные глаза на маленькую фигурку. — Что же вы собираетесь с ним делать?

Еще мгновение назад Ройс ответил бы не задумываясь Но теперь…

Он колебался. Один из двух весьма сомнительных типов, подошедших с Девлином, заявил вдруг:

— Мы были бы рады помочь вам, сэр. Отдайте нам этого прохвоста, и мы передадим его полиции. Зачем вам мараться о него?

Ройс посмотрел на говорившего. Второй молодчик молчал, но Манчестер почувствовал, что оба они как-то странно взволнованы, слишком уж готовы услужить. Трудно было сказать, сколько им лет, может быть, двадцать с хвостиком, может быть, меньше. Полная лишений жизнь сделала весьма затруднительным ответ на этот вопрос — худые, с острыми чертами, они казались лишенными возраста. Сообразительный Ройс сразу догадался, что это дружки маленького вора. Настороженное спокойствие и затаенное дыхание его пленника выдали их с головой. Мрачно улыбаясь,

Ройс ответил:

— Большое спасибо за ваше великодушное предложение, но я сам им займусь.

Пип украдкой посмотрела на братьев, бравада в ее взгляде мешалась с отчаянием. Если только Джако и Бен не предпримут чего-нибудь немедленно, она очень скоро очутится в Ньюгейте.

— Неужели вам не жалко столь юное создание? — протянул чей-то незнакомый голос, и Пип оглянулась на него с надеждой. В разговор вступил другой спутник графа, Руф Стаффорд. — Вы американец и не знаете, какая судьба ожидает юного вора. Вероятнее всего, мальчишку повесят — только потому, что он украл у вас несколько безделушек. — Он добавил с укором:

— Какая вопиющая несправедливость — мальчик скорее всего воровал, чтобы купить кусок хлеба, а вы спокойно могли бы обойтись без этих украденных у вас безделушек. Теперь он может лишиться жизни из-за них.

— Вас и вправду беспокоит судьба воришки? — насмешливо спросил Ройс. — Поскольку вы, кажется, приняли интересы мальчика близко к сердцу, могу ли я считать, что вы хотите взять на себя ответственность за него?

Стаффорд сощурил глаза:

— Я не это имел в виду, как вы понимаете. Я только, обратил ваше внимание на то, какая судьба его ждет.

В этот момент подал голос Ньюэлл, один из друзей Джорджа:

— Действительно, нелепо и постыдно, если мальчика повесят за такую мелочь. И потом, вы же вернули свои вещи!

Шепот одобрения прошел среди джентльменов, и Джордж Понтеби робко заметил:

— Действительно, не слишком милосердно, если мальчишку вздернут за такие, в сущности, пустяки. Он ведь еще ребенок.

С лучом надежды в серых глазах Пип смотрела то на одного, то на другого, с трудом веря своим ушам. Поди разбери богачей! Ее поймали на месте преступления, однако этих господ, кажется, волнует ее судьба, и, если повезет, можно избежать Ньюгейта.

— Понимаю, — медленно произнес Ройс. — Вы полагаете, господа, я должен отпустить мальчика?

— Гм, я не знаю, — грустно признался Джордж. — Если вы его отпустите, он обворует еще кого-нибудь.

— Тогда что же, во имя всего святого, вы предлагаете? Усыновить его и привести к себе домой? Избавить от стези порока?

Лицо Джорджа просветлело:

— Слушайте, Ройс, а ведь это прекрасная мысль. Пип совсем так не думала и злыми глазами посмотрела на Джорджа. Почему бы ему не заткнуть свою проклятую глотку?

Но слова, слетевшие с уст Джорджа, казалось, пришлись по вкусу кое-кому из участников сцены. Даже Френсис Атуотер, другой знакомый Джорджа, молчавший до сих пор, решил взять слово:

— Знаете, это не такая уж плохая мысль. Если ему найти подходящее занятие, возможно, он станет человеком.

— Разумеется, если вы не хотите, чтобы мальчика повесили, а брать ответственность за него вам в тягость, можно просто отпустить его, — неожиданно заговорил Мартин Везерли. — Как кто-то заметил, вы уже вернули свои вещи. Полагаю, теперь можно разойтись с миром.

Но Джордж Понтеби с этим не согласился. С чрезвычайно серьезным видом он произнес:

— Ну нет. Так не пойдет! Этот малыш скорее всего возьмется за старое и все равно попадет в Ньюгейт. Нет, нет. Ройс, вам следует отвести его в свой дом. Найдите ему там какую-нибудь работу. Следите за тем, чтобы он избавлялся от преступных привычек. Сделайте из него лакея или что-нибудь в этом роде. Вы такой умный малый! Я уверен, вы что-нибудь придумает Захари, молчавший до сих пор как рыба, произнес негромко:

— Знаешь, Ройс, Джордж прав. Ты же не хочешь, чтобы мальчишку вздернули, и ты не можешь отпустить его, чтобы он продолжал воровать. Почему бы тебе не приставить его к дворецкому или, скажем, повару?

Ройс состроил гримасу, мрачно посмотрел на Захари и проворчал:

— И ты туда же?

Захари одарил его сердечнейшей улыбкой:

— Да, боюсь, я в этом деле на стороне Джорджа. Думай об этом как о благородном поступке.

Ройс, вероятно, нашел бы выход, даже после того как на него взвалили «благородный поступок», который он определенно не собирался совершить, но именно в этот момент заговорил граф Сен-Одри. С насмешкой в голосе, не обращаясь ни к кому конкретно, он заметил:

— Подумать только! Как забавно! Наш американский гость берется вывести этого маленького беспризорника в люди. Действительно, очень забавно. Говорил горшку котелок: уж больно ты черен, дружок! Вам не кажется?

Прежде чем Ройс вспылил, Джордж, натянуто улыбаясь, разрядил ставшую взрывоопасной ситуацию:

— Гм, да. Это, может быть, и верно, но не кажется ли вам более точным переиначить пословицу? И назвать, моего кузена серебряным чайником?

Френсис Атуотер тут же поддержал его:

— Да, особенно после того, как он у нас выиграл крупную сумму на пари. Я не сомневаясь назвал бы его серебряным!

Зло улыбаясь, Девлин поклонился и промолвил:

— Сдаюсь, джентльмены. Но удача не всегда будет сопутствовать вашему другу.

Ройсу хотелось возразить, что способности, а не удача до сих пор помогали ему брать верх, но Джордж, должно быть, по глазам Ройса угадал его намерение, ибо наступил ему на ногу. Ройс чуть не вскрикнул и бросил на Джорджа яростный взгляд. Но тот был слишком занят, поторапливая — графа и его друзей, чтобы обратить на это внимание. Приятно улыбаясь графу, Джордж промолвил:

— Да, да! Вы совершенно правы. Извините, но нам пора.

— А как же мальчишка? — спросил Везерли.

— О Боже! Мальчишка! — воскликнул взволнованно Джордж. И, одарив Ройса ангельской улыбкой, уверенно добавил:

— Ройс о нем позаботится.

Смирившись с неизбежным, Ройс принял невозмутимый вид:

— Да, я думаю отвезти мальчишку домой и посмотреть, могу ли я убедить его в том, что честность и тяжелый труд приносят больше пользы, чем воровство.

Он взглянул на маленького оборвыша, которого по-прежнему держал за шиворот, и проворчал:

— Уверен, что после того, как он искупается и переменит одежду, его никто не узнает. — И сухо добавил:

— Интересно одно — можно ли убедить его не обобрать меня до нитки, пока я буду спать!

Его слова потрясли Пип. Она беспомощно смотрела туда, где за спинами джентльменов маячили Джако и Бен. Дело принимало скверный оборот. Гораздо лучше попасть в Ньюгейт.

— Ты действительно считаешь разумным везти эту тварь к себе домой? — с любопытством спросил Ньюэлл.

Ройс посмотрел на Пип, та ответила встречным взглядом: ее серые глаза грозили страшной местью. Вздохнув, Ройс признался:

— По всей видимости, нет. Но сейчас я просто не вижу другого выхода.

Убедившись, что нет никакой возможности сорвать злость на американце, граф потерял всякий интерес к оборванцу и повернулся, чтобы уйти. За ним по пятам следовали оба прихлебателя. Джордж, взвалив на Ройса заботу о Пип, тут же забыл о случившемся и, подхватив Ньюэлла под руку, двинулся к Сен-Джеймсу в поисках новых развлечений.

— А Манчестер? — поинтересовался Ньюэлл. — Он не поедет с нами?

Джордж печально вздохнул:

— Мой кузен сегодня будет по горло занят этим маленьким воришкой! Ему не до нас.

С едва заметной саркастической улыбкой Ройс наблюдал, как удаляется Джордж со своей компанией, оставляя его в обществе вора и Захари. Исчезли даже те двое парней, что вызвались передать мальчика полиции.

Пип не могла поверить: хитро подмигнув ей, Джако и Бен испарились! Они бросили ее! До сих пор она почти безучастно ждала, что произойдет, но теперь, когда Джако и Бен бросили ее на произвол судьбы, она поняла, что надеяться остается только на себя самое. Только! И она изо всех сил ударила американца.

Удар пришелся Ройсу в голень. Убаюканный смирным поведением мальчика, Ройс был застигнут врасплох и чуть не выпустил из рук воротник жакета воришки. Не обращая внимания на боль ниже колена, он с мрачной решимостью держал кусающегося, пинающегося, царапающегося, как зверек, мальчишку.

Борьба была неравной, и, хотя Пип сопротивлялась отчаянно и даже нанесла Ройсу, прежде чем тот сумел укротить ее, несколько ударов, исход был предрешен. Выхватив из кабриолета плед, Ройс набросил его на извивающееся у него в руках кровожадное существо, надежно запеленал маленькую брыкающуюся фигурку и швырнул в кабриолет без всяких церемоний.

Повернувшись к Захари, который, широко улыбаясь, стоял рядом, наблюдая за происходящим, он прорычал:

— Если тебе не надоело глазеть, словно деревенщине на ярмарке, и если ты не хочешь, чтобы я уехал и оставил тебя здесь, советую немедленно сесть в кабриолет!

Захари поспешно сделал так, как ему велели, и благоразумно молчал, пока экипаж бешено несся по улицам Лондона.

Что же» касается зажатого между ними воришки, он всю дорогу метался и вопил что-то несусветное, изрыгая ругательства, заставившие Ройса приподнять брови. Когда к нему вернулось обычное хладнокровие, он, покачивая головой, усмехнулся, вспоминая уготованную ему маленьким оборванцем судьбу. Выходя из кабриолета, Ройс заметил с улыбкой:

— О, я не сомневаюсь, что ты с удовольствием отрежешь мне кое-что и «засунешь в пасть», но я постараюсь не дать тебе такой возможности!

Сильные руки схватили Пип и понесли. Она принялась решено извиваться, пытаясь высвободиться, но американец держал крепко. Наконец, после того как ее бесцеремонно бросили на пол, ей удалось освободиться от пледа.

Она вскочила с пола, как шипящая пантера. Ее серые глаза сузились и потемнели, черные как смоль локоны спутались, дыхание обрывалось. Не теряя ни секунды, Пип бросилась на Ройса. Американец стоял между ней и резной двойной дверью, ведущей, как она считала, на улицу, и ее единственной мыслью, как у загнанного в угол зверя, было вырваться из западни.

Ройса удивила бешеная энергия оборванца. Схватив его за плечи, он, словно шутя, поднял напавшего драчуна и держал его так, несмотря на неистовые удары.

Взбешенная, Пип окончательно потеряла голову и, стиснув зубы, прошипела:

.

— Если случится так, что я обрету свободу, обещаю тебе: я непременно вырежу твою печенку и заставлю тебя ее съесть!

— Что ты говоришь, мой тигренок! Ты не ошибаешься?.. Ты же собирался вырезать кое-что почище печени? — весело спросил Ройс, однако брови его приподнялись: мальчик, оказывается, безукоризненно владеет языком — не английским трущоб, а английским салонов. Интересно. Ребенок не только поразительно похож на графа Сен-Одри, но еще и получил воспитание. Кто же дал его воришке? Очень странно. Ройс почувствовал, как растет его любопытство. Предстояло решить весьма необычную головоломку…

Пип сразу осознала свою ошибку, ее глаза в испуге расширились. Отчаянно пытаясь исправить положение, она пробормотала, перейдя на язык трущоб:

— Да, я это сделаю! Я нарежу твою печенку кусками и запихну их в твою проклятую глотку. Вот увидишь.

— О, я совершенно уверен: если дать тебе малейшую возможность, ты без колебаний разрежешь меня на куски, но, боюсь, я так привык к своему телу, что не смогу доставить тебе такого удовольствия, — заметил Ройс, улыбнувшись.

Взгляд, исполненный бешенства, был ему ответам, но Ройс почувствовал, что силы оборванца на исходе. :

— Если я спущу тебя на пол, обещаешь, что не накинешься на меня или моих домочадцев?

Обессилевшей Пип хотелось только одного — чтобы ее оставили в покое, но страх был сильнее голоса разума. И она снова принялась извиваться в сильных руках американца, сквернословя пуще прежнего.

Наконец Ройсу это надоело, и, грубо встряхнув мальчишку, он заявил без обиняков:

— Тебе нечего бояться меня или других в этом доме! Мы не сделаем тебе ничего плохого, хотя я уверен, что ты мне не веришь. Поскольку я намного сильнее тебя, я не выпущу тебя из рук до тех пор, пока ты не потеряешь сознание — или примешь мое предложение. Будешь ты сопротивляться или нет — результат один: от меня не уйдешь. Ну как, порукам?

Пип нехотя кивнула своей кудрявой головой: деваться было некуда, но поражение оставило горький вкус во рту, а в серых глазах тлела ненависть, когда Ройс медленно опускал ее на пол. С угрюмой усмешкой на изящно изогнутых губах она стояла перед ним, ожидая, что будет дальше.

Без особого удовольствия оглядывая непрошеного гостя, Ройс думал о том же самом. Видит Бог, благотворительность была несвойственна ему, и, если бы не связанная с мальчиком тайна, Ройс отпустил бы его. Но поскольку он сам себя лишил такой возможности, Ройс продолжал рассматривать худенького забияку, раздумывая, как сделать так, чтобы тот вписался в его хорошо управляемое и более чем укомплектованное домашнее хозяйство.

— Как тебя зовут, мальчик? — Ройс внезапно прервал молчание. Он ничуть не удивился, когда тот высокомерно запрокинул голову и презрительно посмотрел на него. Казалось, Девлины надменны от самого рождения. Сдерживаясь, Ройс предпринял еще одну попытку:

— А твои родители? Разве они не будут беспокоиться за тебя? Ты мне ничего не расскажешь о себе?

Единственным ответом был негодующий взгляд оборванца. Вздохнув, Ройс еще раз оглядел его с ног до головы. Как он был нелеп и грязен, каким неуместным казался в респектабельных стенах фешенебельного особняка! И еще Ройсу пришло в голову, что он слишком мал и хрупок для своего возраста.

Хотя нет, это было обманчивое впечатление. Испытав на себе силу его кулаков и ног, Ройс убедился, что, невзирая на худобу и маленький рост, мальчишка полон энергии. Найти для него пищу, одежду и жилище нетрудно, но что же он, черт побери, будет делать с этим злым маленьким чудовищем, когда оно будет накормлено, вымыто и уложено в постель?

Забыв о Захари и дворецком, не без удивления переводившем взгляд с хозяина на оборванца, Ройс как зачарованный смотрел на стоящее перед ним существо. Наконец его взгляд остановился на угрюмом лице воришки, и он вдруг осознал, что мальчишка сказочно, не правдоподобно красив. «Почти экзотическая красота, — думал Ройс, пока глаза его медленно скользили по лицу подростка. — Это проклятые глаза Девлинов, ошибиться невозможно!» И не только глаза говорили о знатном происхождении. Оно проступало в изящном носике, скульптурно изваянных щеках, очаровательной формы губах. Очнувшись, Ройс отрывисто бросил, не обращаясь ни к кому конкретно:

— Так что же нам, черт возьми, делать с этим неожиданным пополнением в доме? Может быть, из него получится паж? А? Как вы полагаете?

Дворецкий Чеймберс добродушно рассмеялся в ответ, и поскольку Захари благоразумно молчал, Ройс набросился на дворецкого:

— У вас есть что-нибудь на примете, Чеймберс? Дворецкий, как и другие слуги, совсем недавно поступил на службу к Ройсу — когда Джордж Понтеби снимал дом для своего кузена, он позаботился и об образцовом персонале.

При виде разгневанного и озадаченного хозяина и грязного мальчишки, которого тот бросил на паркет, как кучу тряпья, Чеймберс смутился, но, оказавшись на высоте положения, спокойно произнес немного погодя.

— Может быть, после того как, гм, мальчика отмоют и накормят, у вас появится лучшая идея, сэр.

— А моя идея вам не по вкусу? — Улыбка искривила губы Ройса.

Чеймберс слегка поклонился:

— Я думаю, сэр, после легкого завтрака, который уже ждет вас, и должным образом все обдумав, вы примете наилучшее решение. А пока, с вашего позволения, я заберу мальчика и прослежу, чтобы его вымыли, накормили и одели соответствующим образом.

Чувствуя облегчение, Ройс кивнул:

— Очень хорошо, Чеймберс, оставляю мальчишку в ваших образцовых руках.

Ройс уже повернулся, но, вовремя сообразив, что его непрошеный гость немедленно попытается сбежать, остановился.

— Да, проследите, чтобы кто-то все время находился рядом с этим плутишкой. Не сомневаюсь: стоит повернуться к нему спиной, как он выпорхнет наружу. — И Ройс похлопал Захари по плечу:

— Ну, закусим наконец? После всех утренних передряг я просто умираю с голоду.

Захари с готовностью согласился. Оставив Пип недоверчиво взирающей на Чеймберса, Ройс и Захари удалились.


Глава 4


Войдя в солнечную комнату, Ройс и Захари обнаружили на длинной буфетной стойке у стены массу закусок. Быстро наполнив тарелки, они уселись за черный железный стол филигранной работы, отдавая должное расторопности Чеймберса и его несомненному гастрономическому вкусу.

Когда наконец насытившийся Ройс откинулся на спинку стула, откусив напоследок от чудеснейшего лимонного пирога, перед ним предстал вдруг растерянный и почему-то растрепанный Чеймберс. Сейчас Ройс был доволен всем на свете, ему уже представлялись пышные прелести Деллы, и он, досадуя, что его оторвали от сладостных мечтаний, строго взглянул на вошедшего. Выражение страдания на лице дворецкого и его растерзанный вид вернули Ройса к суровой реальности.

Приподнявшись с салфеткой в руках, он спросил:

— В чем дело? Мальчишка? Убежал? Заламывая руки, Чеймберс воскликнул:

— Сэр, это возмутительно! У этой грязной маленькой твари оказался нож, и теперь никто не может подступиться к воришке! Я едва спасся!

Золотистые глаза Ройса вспыхнули от раздражения, он отшвырнул свою салфетку:

— Вижу, без меня не обойдется, но на этот раз нашему гостю не поздоровится! Проводите меня к нему!

По состоянию комнаты — везде перевернутые табуретки, ведра, разбитая посуда, залитый пол — можно было понять, какая жестокая битва разыгралась здесь только что. Было очевидно, что заставить мальчишку залезть добровольно в медную ванну, наполненную горячей водой и поставленную напротив камина, будет нелегко, но выбора не было. У Ройса уже чесались руки — придется всыпать как следует этой маленькой подзаборной дряни. Он громко приказал всем удалиться.

— И не возвращайтесь, пока я вас не позову, какой бы шум ни услышали!

Пип не спускала глаз с высокого мужчины, стоявшего посреди кухни. Тут бы в самый раз вздохнуть с облегчением — остался всего один противник, но что-то в позе американца заставило ее сжаться. Противник сделал шаг вперед, и ее рука крепче сжала рукоятку ножа.

— Держись от меня подальше! — предупредила она. — Или я перережу тебе горло!

Сдерживая себя, Ройс сказал почти спокойно:

— Это можно сделать двумя способами — и без больших усилий для нас обоих или…

Пип злобно уставилась на него и фыркнула.

— Или что? — Голос ее звучал резко и грубо. — Ты отправишь меня в Ньюгейт? Хотелось бы мне знать, что тогда подумают твои шикарные дружки, которым ты так красиво обещал позаботиться обо мне.

В эту минуту Ройс бросился на нее. Схватив ее за шиворот, другой рукой он стиснул тонкое запястье, и ладонь, державшая нож, дернулась от боли.

Страх, какого Пип еще не знала, пронзил ее. Злобно ругаясь, она пыталась высвободиться, но безуспешно. Рука, державшая ее за шиворот, уже душила ее. Другой рукой американец все крепче стискивал запястье; ей казалось, она попала в стальные тиски, которые сейчас расплющат ее.

Жарко дыша ей в ухо, американец приказал:

— Брось нож! Брось — или я сломаю тебе руку! Не сомневаясь ни секунды, что он выполнит угрозу, Пип выронила нож на пол и издала легкий вздох облегчения, почувствовав, как немного разжалось стальное объятие.

Действия Ройса были так свирепы, что Пип на мгновение буквально парализовало. Поношенный жакет был мгновенно стянут с нее, еще одним грубым движением с треском разорвана рубашка. Неожиданно какой-то первобытный страх вывел ее из оцепенения, и, не думая о последствиях, она бросилась на американца, норовя вцепиться в лицо. Ее мучитель еле увернулся и, чертыхаясь вполголоса, схватил обе руки Пип, заломив их за спину.

Оба тяжело дышали, их раскрасневшиеся лица почти соприкасались, тела вплотную прижались друг к другу. И в то время, как они злобно смотрели друг на друга, Пип почувствовала, как странная дрожь пробежала по ее телу. Ее грудь плотно прижалась к его широкой груди, тонкие ноги, казалось, срослись с его мускулистыми бедрами, и это ошеломило и перепугало ее до потери сознания, так же как… так же как и удивленный взгляд его золотистых глаз.

— Отпусти меня! — Она сердито зашипела, неистово вырываясь.

— О нет, ничего не выйдет! — проговорил Ройс, все еще не в состоянии поверить тому, что ему открылось, пока они боролись, как два диких зверя.

Пип со злостью пробормотала:

— Чтоб мне провалиться! Ну чего уставился? Никогда женщины не видел?

Гнев Ройса улегся. Забавляясь ее дерзостью, он усмехнулся:

— Такой, что выдает себя за мальчишку, — никогда. Ты мне ничего не хочешь объяснить?

— Мне нечего тебе сказать! — отрезала Пип, желая в этот момент очутиться на расстоянии десяти тысяч миль отсюда. — Ты не имеешь права обращаться со мной так!

— Верно, — ответил он сухо — Я думаю, можно просто позвать полицию и отвезти тебя в Ньюгейт. А сейчас предоставляю тебе выбор — ты можешь сама раздеться и залезть в эту ванну или я это сделаю за тебя. Итак?

Понимая уже, что все кончено, ей не вывернуться на этот раз, Пип все же предприняла последнюю попытку.

Ловко выскользнув из его расслабленных пальцев, она бросилась к двери, которая, как она надеялась, вела на улицу, но не успела сделать и двух шагов, как почувствовала на плечах руки американца. Если раньше он сердился, то сейчас был, несомненно, разъярен!

Перебросив ее через плечо, он направился к ванне, бормоча по дороге:

— Я никогда не одобрял мужчин, которые бьют женщин, но ты наглядно доказала мне, что порой это необходимо!

Пип открыла рот, чтобы ответить колкостью, но ее неожиданно бросили, и она плюхнулась в медную ванну, подняв целый каскад брызг. Кашляя, задыхаясь, она барахталась в воде, но ее держали крепко, резкими, яростными движениями срывая с нее оставшуюся одежду. Ройс, мокрый насквозь, как и куча тряпья, брошенного им на пол возле ванны, холодно произнес:

— Ну, помыть тебя или ты будешь разумной и сама — справишься с этим?

Свернувшись калачиком, прикрывая свою наготу как могла, Пип бросила на него ненавидящий взгляд, но здравый смысл подсказал ей, что и здесь придется уступить. Нехотя она кивнула своей мокрой головой и потянулась за куском мыла.

Не совсем доверяя ей, Ройс не отходил от ванны, прекрасно видя все легкие изгибы ее тела, которые она пыталась скрыть от его беспощадных глаз. Не в его привычках было медлить с помощью, но в отношении этого дразнящего и вызывающего маленького существа он вполне мог сделать исключение!

Со стороны двери послышался шум. Посмотрев через плечо, Ройс не слишком удивился, увидев Слуг, заглядывавших в кухню.

— Да, уже можно, входите. Мы не убили друг друга, — сказал он, бросив на Пип задумчивый взгляд, — однако… Подозрительно глядя на вновь вошедших, Пип тихо сказала:

— Я не хочу, чтобы они прикасались ко мне! Я сама помоюсь.

Без труда представив себе, с каким удовольствием — при других, разумеется, обстоятельствах — он сам бы искупал ее, Ройс вытеснил это соблазнительное видение и строго спросил:

— Ты обещаешь, что не убежишь?

Пип энергично закивала своей черной головой.

— Хорошо. Пока я оставляю тебя. Поговорим завтра утром. Запомни, что за тобой будут постоянно следить и что все двери этого дома заперты для тебя. — С этими словами Ройс Манчестер вышел из кухни.

В три часа пополуночи Пип бесшумно выскользнула из своей каморки и крадучись прошла через комнату слуг. До кухни она добралась без приключений и уже пересекла ее, до половины, направляясь к запертой входной двери, как почувствовала вдруг, что она не одна.

Пип застыла на месте. Все ее чувства напряглись в попытке обнаружить, где прячется другой. После нескольких секунд давящей тишины она услышала слабый шум слева от себя. Пип осторожно повернула голову в ту сторону. Ее глаза силились разглядеть хоть что-нибудь в непроницаемой темноте. И снова мурашки пробежали по ее телу: как ни странно, в комнате было двое незнакомцев, а не один! Едва она осознала этот поразительный факт, как получила сильный удар по голове.

Она только чудом не потеряла сознание. Но падая, от-, реагировала как должно — изо всех сил вонзив локоть в живот нападавшего. Прозвучавшее вслед за этим приглушенное ругательство в мгновение ока наполнило Пип дикой радостью.

Не обращая внимания на то, что кровь стучала у нее в висках и перед глазами кружились огненные колеса, она обернулась на голос ругавшегося — лучший в мире голос!

— Джако! Ты?

— Проклятие! Кто же еще, черт возьми? — Джако зарычал на нее. — О Боже, Пип, ты продырявила мне живот!

— Так тебе и надо! В следующий раз не будешь красться за мной в темноте, — ответила она шепотом, потирая шишку на голове. — И нечего жаловаться! Это ведь меня треснули по голове!

— Тише! — прошептал Бен, подходя к брату и сестре. — Забыли, где мы?

Пип и Джако притихли, поглаживая свои болячки. Через секунду Пип спросила:

— Ну, чего мы ждем? Идемте же!

Наступила странная пауза, и Джако спокойно, слишком спокойно произнес:

— Нам надо поговорить с тобой, Пип. Мы тут кое-что придумали.

Пип забеспокоилась и почти с раздражением спросила:

— А разве мы не можем сперва удрать отсюда, а потом разговаривать?

Снова непонятная пауза. Беспокойство Пип росло. Ее братья что-то недоговаривали, что-то такое, что, чувствовала Пип, все переменит в ее жизни. И она со страхом ждала, что теперь будет.

Легкий звук нарушил тишину — это Бен зажег маленькую свечку, которую всегда носил в кармане. При слабом свете дрожащего пламени они смотрели друг на друга.

Пип совсем забыла, что на ней надето старенькое платье служанки Айви, но выражение восторга на лицах братьев сразу напомнило ей об этом.

— У, — гордо произнес Бен, — ты просто принцесса!

Джако тоже не мог поверить собственным глазам:

— Пип! Кто бы мог подумать, детка, что ты станешь такой раскрасавицей, едва наденешь платье!

Пип улыбалась, наслаждаясь комплиментами братьев. Забыв о необходимости бежать, она кокетливо подхватила юбку и принялась кружиться перед ними.

— Вы думаете, я и вправду ничего? — робко спросила она.

Братья радостно закивали. Но улыбки их вдруг разом погасли, и Джако вздохнул:

— Как тебе здесь?.. Скажи, тебя никто не обидел? Пип покачала головой.

— Нет, — честно ответила она. — Почти все добры ко мне. Слуги еще боятся меня, но они не злые. Нет, меня никто не обижал. Накормили вволю…

— В таком случае не можешь ли ты задержаться здесь еще немного?

— Остаться здесь? — Пип не верила своим ушам. — «Почему я должна здесь оставаться? — Ее охватила тревога. — Я хочу домой!

Джако произнес чуть слышно:

— Пип, мы с Беном подумали, что здесь, может быть, самое безопасное место для тебя.

— Безопасное? Но почему? Почему я не могу чувствовать себя в безопасности вместе с вами?

Джако и Бен переглянулись. Бен произнес:

— Пип, мы уже собирались пойти за тобой, но тут пришел главарь. Он был взбешен как никогда. — Бен вздрогнул. — Я действительно на мгновение подумал, что он пустит в ход кулаки. — Его голос стал тише, и он угрюмо сказал:

— Но, Пип, знаешь, почему он взбеленился? Из-за тебя! Из-за того, что ему до тебя не добраться!

Пока Пип недоумевающим взглядом смотрела то на одного, то на другого, Джако продолжал взволнованным, настойчивым голосом:

— Разве ты не понимаешь, Пип! Здесь ты в безопасности! Здесь он тебя не достанет. — И нехотя добавил:

— Пип, он был так зол, что не стеснялся в выражениях и дал нам с Беном ясно понять, что он задумал сделать с тобой…

Джако нахмурился:

— Он бормотал жуткие вещи, вроде того, что ты станешь орудием мести за все выпавшие ему в жизни обиды и насмешки. А еще — что не будет ждать больше ни дня и сразу потащит тебя в свою постель. Если ты сегодня вернешься домой вместе с нами, — повысив голос, с болью проговорил Джако, — завтра в это же время ты станешь его любовницей, хочешь ты этого или нет!

Пип подавила застрявший в горле комок. «Никогда!»

— Мы же можем найти другое место, где я могла бы спрятаться! — отчаянно предложила она.

— Ты знаешь место, где главарь не найдет тебя? — только и спросил Джако.

Пип покачала головой и ответила глухо:

— Хорошо. Я остаюсь. — И тут же воскликнула С болью в глазах:

— А вы? Что будет с вами? Что вы ему скажете?!

— Мы просто скажем ему, что дом слишком велик, чтобы обыскать каждую Комнату, и что, прежде чем мы отыскали тебя, проснулся один из слуг и нам пришлось уносить ноги.

— Но он снова пришлет вас сюда!

— Конечно, он так и сделает, но по крайней мере на несколько дней мы собьем его со следа.

Слова Бена не принесли большого облегчения Пип.

— Мне это не нравится! Он убьет вас, если подумает, что вы ослушались!

— Не думаю, — ответил Джако спокойно; — Прежде всего ему никогда не придет в голову, что мы соврали ему. Ведь раньше мы всегда слушались его беспрекословно. Почему бы нам не подчиниться И на этот раз? — Не ожидая — ответа, он продолжал:

— А может быть, мы скажем, что нам удалось застать тебя одну, но ты поклялась, что будешь кричать, пока не поднимешь весь дом на ноги. В общем, что-нибудь придумаем. А ты проверь хорошенько, в какой бы комнате ты ни спала, что никто не проникнет к тебе без твоего ведома. — С помрачневшим лицом он добавил:

— Мы с Беном можем держать главаря в неведении какое-то время, но рано или поздно ему надоест слушать наши отговорки, и он пошлет за тобой кого-нибудь другого. Мы сделаем все, что от нас зависит, и будем

вставлять им палки в колеса, но и ты должна быть осторожна, сестренка!

Пип долго смотрела на них при свете свечного огарка. Страх, забота, самоотречение сменяли друг друга на ее лице, и в конце концов она бросилась Джако на грудь, страстно обнимая его.

— Будь осторожен, — прошептала Пип. Поцеловав Бена столь же горячо, она оторвалась от него и быстро скрылась в темноте.


Глава 5


Вздохнув, Ройс открыл глаза, не понимая, что заставило его пробудиться от неспокойного сна. Несколько минут он лежал в темноте прислушиваясь. С улицы доносился скрип проезжающих экипажей, подковы лошадей гулко стучали по булыжной мостовой. Он услышал, как ночной сторож в отдалении возвещает три часа пополуночи.

В доме было абсолютно тихо, однако что-то разбудило его. «Шестое чувство? Или инстинкт? Или чистейшей воды упрямство?» — усмехнувшись, подумал он.

Так как минуты проходили, а он не понимал, почему так внезапно пробудился, Ройс встал и потянулся за халатом, лежавшим на стуле рядом с кроватью. Набросив на плечи красивое одеяние из черного Шелка, он подошел к большому бюро из красного дерева, стоявшему у стены. Пошарив там, он нашел свечку и кремень. Секундой позже, уже с зажженной свечкой, он огляделся вокруг.

Здесь ничто не могло его разбудить. Не здесь, так где же? Инстинкт подсказывал ему, что в доме чужие, а Ройс был человеком, твердо полагавшимся на инстинкт.

Положив в карман маленький пистолет, который часто брал с собой, он задул свечу, сунул ее вместе с кремнем в другой карман и медленно открыл дверь. Темный холл безмолвствовал. Бесшумно, как кошка, Ройс начал спускаться. Все его чувства были обострены до предела.

Дошедший до слуха едва уловимый шепот заставил его повернуть в сторону кухни.

Оттуда донесся приглушенный шум, словно кто-то издал легкий вскрик. Осторожно двигаясь, Ройс проскользнул через столовую и кладовку дворецкого и остановился с другой стороны двери, ведущей в кухню. Из-под нее мерцал слабый свет свечи: там был кто-то, предчувствие его не обмануло…

Приложив ухо к двери, Ройс вздрогнул, услышав, как Пип настойчиво говорила:

— Но он снова пришлет вас сюда!

Незнакомый ему мужской голос хладнокровно ответил:

— Да, конечно, он так и сделает, но по крайней мере на несколько дней мы собьем его со следа.

Очевидно, Пип знала незнакомца, и Ройс уже собирался прервать их диалог, как в разговор вступил третий голос. Ройс нашел разговор захватывающе интересным. Он уже догадывался, кто были эти двое, и внимательно слушал их беседу с Пип.

Наконец, скорее почувствовав, чем услышав, шаги уходящей Пип и решив не терять больше времени, Ройс быстрым движением толкнул дверь.

— Довольно поздний час для визита, джентльмены, не так ли?

Джако и Бен мгновенно обернулись. Их лица побледнели при виде маленького пистолета, поблескивавшего в руке Ройса. Джако рванулся было задуть свечу, но тот же вкрадчивый голос жестко приказал:

— Не советую, если не хотите получить пулю в лоб; что отнюдь не добавит вам привлекательности. Пожав плечами, Джако опустил руки. Ройс был явно доволен, что его догадка подтвердилась.

— Мы не были представлены друг другу сегодня днем, когда вы, э-э, любезно предложили забрать маленького воришку из моих рук. Итак, ваши имена?

Джако и Бен безмолвно глядели на него, угрюмые, испуганные. Было ясно, что у них нет ни малейшего желания называть себя.

— Послушайте, — доверительно заметил Ройс, — вам нечего бояться меня. Я не собираюсь причинить вам вред, И у меня нет намерения передать вас в руки закона. Так как благополучие Пип в настоящее время в моих руках, не кажется ли вам, что лучше, если мы все трое найдем общий язык?

Джако и Бен продолжали встревоженно смотреть на него. Прошло несколько долгих секунд; и наконец Джако прервал молчание:

— Зачем вам это?

Ройс вздохнул и признался, ничуть не растерявшись:

— Сам не знаю. Скажем, мне интересно, почему вы в столь ранний час посетили мою кухню, я, кроме того, заинтригован вашей беседой с Пип… — Так как двое молодых людей все еще настороженно молчали, Ройс снова вздохнул. — Мы можем оставаться здесь до утра, джентльмены… или же перейти в гостиную напротив и с удобством разместиться там — все зависит от вашего желания.

Смущенные, Джако и Бен переглянулись. Джако не выдержал первый:

— Что у вас на уме, хозяин? Ройс ответил с легкой гримасой:

— Ну, прежде всего можете оставить свой кошмарный акцент — имейте в виду, я слышал, как вы говорили с Пип, и знаю, что вы владеете английским ничуть не хуже меня.

Бен, все еще настороженный, спросил:

— Что вы хотите узнать?

— Многое, — ответил Ройс. — Но давайте подыщем более подходящее место для разговора. Если вы будете так любезны и пойдете со свечой впереди, мы продолжим нашу беседу в гостиной.

Подойдя к столу, Ройс зажег свою свечу, и улыбка его почти исчезла, когда он спокойным голосом предупредил:

— И без глупостей, пожалуйста! Я не собираюсь с вами церемониться, если вы попытаетесь бежать.

Без всяких происшествий они добрались до гостиной. Ройс быстро зажег несколько настенных канделябров. Подойдя к бару у стены, он любезно предложил:

— Бренди или что-нибудь другое? Оба брата смутились еще больше. Джако нервно пробормотал:

— Все равно.

При виде их растерянности Ройс улыбнулся и умело наполнил три бокала.

— Пожалуйста, садитесь. И давайте без церемоний. Бросив быстрый взгляд на большую, прекрасно обставленную комнату, Бен произнес сдавленным голосом:

— Вы не боитесь, что мы испачкаем вашу роскошную мебель?

— Ну что ж, придется купить новую, — ответил Ройс спокойно и властно добавил:

— Не дурите, садитесь.

Стыдясь своего тряпья, Джако и Бен примостились на краешке софы, обитой парчой. Они застыли, угрюмо уставившись на свои грязные кулаки. Хрустальные бокалы с бренди стояли перед ними. Желая помочь им, Ройс доброжелательно заметил:

— В самом деле, не надо меня бояться. Я искренне желаю вам добра.

— Чего вы хотите от нас?

Ройс сел напротив в кресло, обитое сапфировым бархатом, и произнес:

— Ну, начнем хотя бы с того, что представимся друг другу… Я Ройс Манчестер, американец из Луизианы, в настоящее время проживаю в Лондоне, а вы?

Все еще не вполне доверяя странному джентльмену, Джако осторожно отпил глоток и без всякого энтузиазма произнес:

— Я Джако Фаулер, а это мой брат Бен. Начало было положено, и, понимая, что преодолеть застенчивость и подозрительность братьев будет нелегко, Ройс всячески пытался успокоить их. То подбадривая их, то вежливо подшучивая над ними, он мало-помалу вытянул из них всю историю семьи Фаулер.

Когда рассвело, Ройс сказал, растягивая слова:

— И подумать только, я здесь чуть не заскучал! И дня еще не прошло, как меня ограбил карманник. Карманника, сам не знаю по какой причине, я взял к себе в дом. А он, бывает же такое, оказался женщиной! И как будто этого недостаточно, в мой дом вламываются ее братья, и я обнаруживаю, что стал врагом легендарного повелителя преступников, у которого только один глаз и который, будучи главарем сборища наглых, способных на все негодяев, не остановится ни перед чем, чтобы завладеть тем самым карманником, которого я помимо воли взял под защиту! Или я не прав?

Джако и Бен дружелюбно кивнули.

— Все верно, хозяин, — сказал Джако с восхищением. — Вы не забыли ничего… за исключением того, что разрешили Пип остаться здесь и хотите позаботиться о том, чтобы вставить замок в дверь ее комнаты.

Не зная, смеяться ему или сердиться, Ройс отпил немного бренди. Если бы не поразительное сходство Пип с графом Сен-Одри, скорее всего он вызвал бы полицию и отправил с ней всю троицу, покончив с этим нелепым фарсом. Но если Пип, как он подозревал, незаконный ребенок графа, будет чертовски обидно, если она окажется в руках этого жуткого и таинственного одноглазого. Она, бесспорно, заслуживает лучшей участи.

Поднявшись, Ройс произнес:

— Слуги скоро проснутся. Мне бы не хотелось, чтобы вас обнаружили, поэтому давайте прощаться.

Оглядев комнату, он снял со стены прелестный канделябр, взял со стола серебряный поднос и вазу. Сунув все это удивленному Джако, Ройс передал Бену туалетный ящичек из слоновой кости и покрытую эмалью и золотом шкатулку для нюхательного табака.

— Подозреваю, главарь не очень обрадуется, когда вы вернетесь с пустыми руками. — И Ройс подтолкнул их к выходу.

Встав утром с постели, Ройс немедленно потянул за сонетку, с нетерпением ожидая появления Чеймберса. Он едва успел накинуть халат и сполоснуть лицо водой, как Чеймберс постучался и вошел с полным подносом в руках.

Поставив поднос на стол, дворецкий учтиво произнес:

— Доброе утро, сэр. Надеюсь, вы хорошо отдохнули? Ройс, кивнув в ответ, принялся за свой завтрак. Отхлебывая глоточками превосходный кофе, он наконец задал вопрос, не дававший ему покоя:

— Наша гостья… От нее сегодня не было неприятностей? Чеймберс улыбнулся, веселые искорки заплясали в его голубых глазах.

— О нет, сэр. Она очень… — Он едва сдержал улыбку. — Наоборот! С ней очень интересно. Приподняв бровь, Ройс пробормотал:

— О, неужели? Возможно, вы будете так любезны и расскажете мне, в чем дело.

:

— Во-первых, сэр, у нее довольно забавная манера выражаться, не так ли? А еще вы будете поражены тем, какие у нее ловкие пальцы. Она моментально выкрала мои часы прямо из кармашка — и сразу же вернула их мне с самой милой улыбкой. Она просто покорила нас всех своими фокусами, скажу я вам. Даже мистер Захари, и тот очарован ею — он и его друзья уже битый час сидят на кухне, играя с ней в карты…

Не совсем довольный отчетом, полученным от Чеймберса, Ройс отпустил дворецкого и, отказавшись от услуг своего лакея, быстро оделся. Несколькими минутами позже джентльмен из Луизианы, выглядевший столь же элегантно, как обычно, заглянул на кухню. От зрелища, представшего его взору, на его губах появилась саркастическая улыбка: маленькая воровка, удобно расположившись за исцарапанным дубовым столом, играла в карты с тремя молодыми повесами.

— Я, кажется, оказался в обществе игроков. — Ройс сделал вид, что сердится. — Странно, но я не припоминаю, чтобы они раньше встречались здесь.

Захари вскочил.

— Ройс! — воскликнул он изумленно. — Что ты здесь делаешь?!

Ройс сухо ответил:

— Кажется, это моя кухня. Захари покраснел до корней волос.

— Я не о том! — сказал он почти с отчаянием. — Что тебя привело сюда? Ты никогда не заходил на кухню!

— То же самое я мог бы сказать о тебе, и тем не Менее ты здесь. Хотел бы и я знать: почему?

Отбросив охватившее его смущение, Захари усмехнулся:

— Джереми и Леланд не поверили, когда я сказал, что воришка оказался девушкой… Поэтому мы спустились вниз, чтобы посмотреть на Пип, и…

— Думаю, об остальном я могу догадаться и сам. Видя, как покраснели двое молодых людей, Ройс кивнул им и заметил:

— Итак, лично осмотрев пополнение к моему хозяйству, вы убедились, к какому полу оно относится?

Робко улыбнувшись, оба молодых человека пробормотали что-то невнятное и быстро поднялись.

— Нам пора, — сказал Джереми. — Мы зашли на минутку.

— Ты пойдешь с нами в Теттерхолл? Я слышал, лорд Мачмаунт продает своего жеребца.

Захари с пылом присоединился к ним, и, попрощавшись с Ройсом, уже на пороге кухни все трое как один обернулись к Пип.

— Вы дадите нам шанс отыграться? — лукаво спросил Захари.

Пип рассмеялась:

— С удовольствием, господа! — И повернулась к Рой-су:

— Привет, хозяин. Хорошо спалось? Ройс присел на край стола:

— Да. А тебе?

Отогнав воспоминания о встрече с Джако и Беном, Пип быстро ответила:

— Прекрасно.

.Она сидела в нескольких дюймах от Ройса, и его близость почему-то остро волновала ее.

Хотя они были одни, Ройс, опасаясь помехи, резко бросил девушке:

— Я должен поговорить с тобой. Пойдем в библиотеку! Вид у Пип был самый вызывающий, и она уже собиралась высказать ему все, что думает по этому поводу, когда он почти вытолкнул девушку из кухни. Взглянув на нее сверху вниз, Ройс холодно заметил:

— Это не просьба. Мне незачем просить — достаточно приказать. И тебе, пока ты под моей крышей, придется повиноваться!

Вся кипя, с потемневшими от гнева глазами, Пип споткнулась за его спиной и чуть не упала. «Заносчивый индюк!» Ее лицо было очень выразительно, и Ройс усмехнулся.

— Да, я такой, — сказал он спокойно, открывая дверь в библиотеку.

Изумленная, Пип осторожно посмотрела на него.

«Черт подери! Он что, читает мысли? Этого еще не хватало!»

Тут он наклонился к самому ее уху и прошептал:

— При случае я и этим занимаюсь.

Вконец сбитая с толку, подозревая, что попала в лапы к колдуну, Пип во все глаза смотрела на Ройса, и он наконец отпустил ее руку.

Суровое красивое лицо американца дышало энергией. Высокомерие, свойственное этому человеку, только оттеняло его привлекательность; будто скульптором высеченное, стройное, сильное тело его волновало Пип. Сконфуженная тем, что воспринимает его как мужчину, Пип нашла убежище в гневе.. Презрительно скривив рот, она дерзко спросила:

— Ну, хозяин? Что скажете?

Устроившись на углу большого стола орехового дерева, Ройс скрестил руки на груди и сухо ответил:

— Придется объяснить тебе, дитя мое, чем ты должна заниматься в моем доме и что мне не по нраву. Начнем с игры в карты. Чтобы этого больше не было! Понятно?

Игра в карты не была страстью Пип, но его слова, особенно тон уязвили ее.

— Черт подери! — протянула она оскорбительно. — А чем же мне еще развлечься? Глаза Ройса сузились:

— Ты можешь развлечься, изучая обязанности, возложенные на слуг! Айви и другие научат тебя этому. Если ты останешься в моем доме, тебе придется подчиняться его законам!

— А если мне не нравится быть чертовой служанкой? А предположим, я хочу домой? — выпалила Пип подбоченясь.

Недобрая улыбка искривляла губы ее собеседника.

— Домой? — переспросил Ройс, растягивая слова. — А ухаживание одноглазого тебя не смущает?

Пип побледнела, ее глаза округлились. Забыв на минуту свою роль, она сделала шаг вперед:

— Откуда ты знаешь об одноглазом?

— Твои братья были так добры, что поведали мне эту историю сегодня ночью. Пип задохнулась:

— Мои братья? Ты их видел? — Страх охватил ее, и, забыв собственные горести, она воскликнула:

— Где они? Ты отправил их в тюрьму?! В Ньюгейт?

Безгранично тронутый, Ройс успокоил ее:

— Нет, они не в Ньюгейте — я не причинил им никакого, уверяю тебя, вреда. Они ушли отсюда на рассвете, после того как мы очень мило побеседовали втроем.

— А как я узнаю, что ты не врешь?

— Я не могу представить тебе ни одного доказательства, да и не намерен это делать — придется поверить мне на слово. Проснувшись, я спустился вниз и нашел твоих братьев на кухне — вскоре после твоего разговора с ними. Я убедил их довериться мне. Иначе каким образом я узнал бы об одноглазом или о том, что ты прекрасно владеешь речью, когда хочешь? Если бы я их задержал и отправил в Ньюгейт, откуда бы мне знать все это?

Пип подозрительно смотрела на него, медленно переваривая услышанное. В самом деле, в этом было что-то похожее на правду, но…

— А ты не бил их, чтобы они развязали язык? Не привыкший, чтобы в его словах сомневались, тем более подобранная им на улице маленькая замарашка, Ройс медленно произнес:

— Как правило, я не бью людей, хотя для тебя я мог бы сделать исключение. Впрочем, мне надоела эта тема. Я не собираюсь больше тратить время, убеждая тебя в том, что говорю правду. — Он бросил на нее почти неприязненный взгляд. — Я сказал твоим братьям, что ты можешь остаться здесь на некоторое время, чтобы обезопасить себя от одноглазого. Но уж если я пошел на этот шаг, придется тебе жить по моим законам. Надеюсь, я выражаюсь понятным языком?

— О, конечно, милорд! Еще бы, милорд! — Бешенство прорвалось в голосе Пип. — Видимо, мне следует облобызать ваши ноги в знак благодарности!

— Ты, ты, неблагодарная! — Ройс ринулся к ней и, схватив за плечи, хорошенько встряхнул. — Если ты не научишься держать язык за зубами, я могу действительно задать тебе хорошую трепку! — Он едко улыбнулся. — И притом получить удовольствие от этого!

Пип тут же набросилась на него, но Ройсу удалось уклониться от ее кулаков.

— О, только не это, мой маленький сорвиголова! Я уже достаточно настрадался от подобного обращения вчера.

Схватив Пип за запястья, Ройс заломил ей руки за спину.

— А что ты теперь собираешься делать? — спросил он, пока она в беспомощном бешенстве вырывалась из его объятий. — Укусишь меня?

— Прекрасная мысль! — выдохнула Пип. Ее голова откинулась назад, серые глаза почернели, грудь тяжело вздымалась от отчаянных попыток вырваться.

Ройс с легкостью прижал к себе извивающееся тело, насмешливо глядя в ненавидящие глаза противницы, и вдруг против воли глаза его стали серьезны: красота девушки была поистине необычайна. Почти недоверчиво его взгляд исследовал черты этого полуребенка: алебастровая кожа казалась еще белее и чище рядом с темнотой кудрей, будто вырезанных из черного дерева, высокомерный маленький нос и глубина серых глаз с поволокой, опушенных густыми ресницами, — где мог вырасти такой цветок? Пораженный, Ройс позволил своим глазам опуститься вниз, к искушающей нежности маленького розового рта. Странная нота прозвучала в его голосе, когда он произнес:

— Кто бы мог подумать, что под всеми этими колючками прячется такая незабудка.

Сердце Пип, казалось, было готово выпрыгнуть из груди, у нее перехватило дыхание. Ее тело словно обожгла близость чужого тела, и, когда она коснулась груди американца, ей стало страшно и приятно как никогда в жизни. Не понимая, что случилось, с сознанием, что нечто новое, опасное, почти невыносимое проскользнуло между ними, она возобновила свои попытки вырваться.

К ее удивлению, Ройс тотчас отпустил ее, и она, не удержавшись на ногах, отлетела от него на добрых два метра. Не говоря ни слова, они смотрели друг на друга. Затем, словно ничего не произошло, рот Ройса угрюмо сжался, и девушка услышала:

— Если не хочешь получить хорошую трепку, немедленно убирайся на кухню! И постарайся быть там полезной.

— Почему? — Пип перевела дух. — Я хотела спросить: почему вы все это делаете? Позволили моим братьям уйти. Разрешили мне остаться. Почему вы не вышвырнули меня на улицу?

Ройс бросил на нее загадочный взгляд. Он был, разумеется, гораздо более терпим, чем того заслуживал простой уличный мальчишка. Нет нужды рассказывать Пип о ее поразительном сходстве с графом Сен-Одри. Поэтому Ройс ответил только:

— Скажем, мне это нравится. Ты можешь оказаться мне полезной — и не только на кухне, я полагаю.

Этот ответ не удовлетворил ее, но, судя по его усмешке, — ей вряд ли удастся узнать от него больше. Не желая признавать себя побежденной, Пип попыталась отделаться шуткой:

— Вот и славно, хозяин. Я постараюсь быть чертовски хорошенькой служаночкой.

Золотистые глаза американца сверкнули, когда он мягко произнес:

— Я думаю, ты можешь теперь отбросить свой жаргон, шалунья! Мы оба знаем, что ты умеешь говорить правильно!

Охваченная каким-то демоном, Пип немедленно возразила:

— А если мне это нравится?

Наступило тяжелое молчание. Уже не находя в этом ничего забавного, Ройс процедил сквозь зубы:

— Я думаю, ты достаточно умна, чтобы не дурить. Мы оба знаем, кто из нас сильнее. В случае, если ты забыла, я с удовольствием освежу твою память.

Перепугавшись до смерти при одной мысли, что окажется рядом с этим сильным телом, Пип выскочила из комнаты еще до того, как он успел договорить, будто все собаки ада гнались по ее пятам. Долгое время после того, как она ушла, Ройс смотрел на закрытые двери. Искушающая нежность ее губ промелькнула перед его глазами. Он живо припомнил острое ощущение, охватившее его, когда стройное тело девушки прижалось к нему. «Неудивительно, что у одноглазого есть виды на девчонку, — пробормотал он про себя. — А что касается того, чтобы обезопасить ее от одноглазого…» Тут Ройс, тяжело дыша, прорычал:

— От него — конечно, но будет ли она в безопасности от меня!


ЧАСТЬ 2. ОПАСНОЕ УБЕЖИЩЕ


Она словно розовый бутон с маленькими своевольными колючками, сладкий, как английский воздух.

    
Альфред Теннисом. «Принцесса»


Глава 6


Кухня гудела, как потревоженный муравейник. Айви Чеймберс проснулась ночью от страшной зубной боли, и ее немедленно отвезли к врачу. Хейзел, которую срочно вызвали заменить Айви, не слишком хорошо справлялась с новыми обязанностями.

— Я не повар! — шептала она то и дело, с трудом вникая в сложное кухонное хозяйство.

Пип бросилась Помогать ей, и все образовалось бы, если бы Чеймберс, поглощенный мыслями о жене, расстроенный, не споткнулся и не упал в кладовой.

Он не очень пострадал — шишка на голове и легкое растяжение руки, — но это окончательно вывело всех из равновесия.

Когда Ройс позвонил через несколько часов, чтобы ему принесли утренниц кофе, слуг охватило смятение.

Обычно никто не настаивал, чтобы Пип относила завтрак Ройсу, но Хейзел, так и не решившая, что приготовить на ужин — телятину или ногу барашка, взволнованно вложила ей в руки большой серебряный поднос:

— Вот! Надеюсь, я ничего не забыла. Неси прямо к хозяину — второй этаж, третья дверь справа. «

Пип медленно поднималась наверх с отчаянной надеждой, что Ройс задремал и она сможет просто поставить поднос и тихонько уйти. Казалось, ей сопутствует удача. Когда на ее осторожный стук в дубовую дверь никто не отозвался, она открыла ее и заглянула внутрь. Ройс действительно спал.

Она робко вошла, поставила поднос на круглый столик орехового дерева, не отрывая глаз от спящего.

Он такой разный, подумала она с удивлением, стоя в нескольких футах от кровати и разглядывая длинные черные ресницы и гордо изваянные скулы. Пип не отвлекал сейчас и не беспокоил насмешливый блеск этих золотистых глаз. Она видела все — надменную линию носа, прекрасные, суровые, словно выточенные уста. Как он красив, против воли подумала Пип, сожалея, что это так. Судят не по внешности, а по делам, заключила она, вскинув голову и сопротивляясь желанию смотреть на него еще и еще.

Его грудь была обнажена, одна сильная рука свисала, другая покоилась на подушке; тонкие льняные простыни сбились ниже пупка, и, не в силах двинуться с места, Пип так и стояла, глядя на спящего. Ее глаза продолжали вбирать все, любую подробность. Спутанные густые темные с рыжинкой волосы, покрывавшие широкую грудь, оказывали на нее гипнотическое воздействие: она ощущала какой-то зуд в пальцах, будто хотела потрогать, почувствовать его теплое тело.

Пип с трудом сглотнула, перепуганная тем, что чувствует. Надо идти, и как можно скорее. Но она была как заколдована: беспомощно стояла, прикованная к его неподвижно лежавшему длинному телу, желая отвернуться — и однако… Ее взгляд остановился на плоском животе и стреле золотисто-коричневых волос, исчезавших под льняной простыней, и лавина неизвестных ей доселе ощущений нахлынула на нее.

Собственное дыхание казалось ей таким громким, что она слышала его. Наконец, сама не зная как, Пип повернулась к спящему спиной. Но едва она сделала шаг, как голос Ройса остановил ее.

— Уходишь? Так рано? — насмешливо растягивая слова, спросил он. — Разве тебе не понравилось то, что ты увидела?

Чувствуя унижение и гнев одновременно, она быстро обернулась. Ройс сидел в постели. Темные волосы с рыжинкой, так мило спадавшие на лоб, золотистые глаза, полные смеха, заставили ее сердце бешено забиться. Но, собрав все свое мужество, Пип отрезала:

— Вы должны были предупредить меня, что не спите! Не очень-то вежливо притворяться спящим!

— А разглядывать меня — это вежливо? — поинтересовался он.

— Я не разглядывала! — выдавила она. — Я просто хотела проверить, спите ли вы! Ройс фыркнул.

— Я не мог спать — как бы я тогда позвонил на кухню?

— А я думала, что спите, — упорствовала Пип, «Какая она хорошенькая, когда злится, — размышлял Ройс, уставившись на сердитое лицо Пип. — Если ее сходство с Сен-Одри не удастся использовать, — и откровенно похотливая улыбка раздвинула его полные губы, — я…»

Вздрогнув и разозлившись на себя — соблазнять горничных не в его стиле! — Ройс строго заметил:

— Поскольку уж ты пришла, налей мне кофе! Пип зло посмотрела на него, но, почувствовав громадное облегчение от того, что он переменил тему, прошествовала к подносу.

— Какой кофе вы любите? Черный? Ройс кивнул и, когда она передала ему фарфоровую чашку, продолжал равнодушно:

— Как ты устроилась на новом месте? С тобой хорошо обращаются?

Прежде чем он мог остановить ее, она колко ответила:

— В этом доме есть только один человек, обращение которого я нахожу оскорбительным!

Не моргая, он пристально смотрел на Пип, и что-то в глубине этих золотистых глаз заставило ее сердце биться быстрее. Упорно убеждая себя, что ей нечего бояться, Пип сделала шаг назад.

— Разумное решение, — тихо проговорил Ройс. Что-то в нем ужасно напоминало кота, выбирающего миг для решающего прыжка.

Медлить было опасно. Чем быстрее она избавится от соседства Ройса, тем лучше. Пип глубоко вздохнула и прошептала:

— Я могу уйти или вы еще что-нибудь хотите? Ее слова неожиданно вызвали в воображении Ройса все, чего он хотел. Мысленно он уже был с ней, и, к его великому ужасу, он вдруг почувствовал, как, невидимое постороннему взгляду, под льняной простыней наливается кровью его мужское достоинство. Он отчаянно надеялся, что это незаметно! Раздосадованный, почти ошеломленный столь болезненной реакцией, Ройс нахмурился:

— Уходи. Убирайся! Ты мне ничем не можешь помочь! В его тоне и словах было что-то такое оскорбительное, что Пип почувствовала, как теряет контроль над собой. Глаза ее сузились, остановившись на графине с ледяным апельсиновым соком, который Хейзел поставила на поднос рядом с кофейником. Милорд желает немного охладить свою властность! Неожиданно очаровательно улыбнувшись, Пип весело спросила:

— Может быть, немного соку?

— Не дожидаясь ответа, она схватила хрустальный графин и мгновенно вылила содержимое на ноги своего властелина и, не медля ни секунды, вылетела из комнаты. А вслед ей несся приглушенный вопль хозяина.

Не зная, что и думать, Ройс выбрался из мокрой постели.

— Сущий дьявол! — бормотал он, то злясь, то восхищаясь выходкой Пип. — Ну подожди! В следующий раз тебе не удастся так легко уйти от меня!

Ройс закончил мыться и уже надевал панталоны, когда услышал скрип открываемой двери. Его сердце мгновенно подпрыгнуло. Вернулся маленький мучитель?

И он был разочарован до глубины души, когда оказалось, что пришел Захари. Как только Захари уселся в гостиной, Ройс изложил ему всю историю — о Пип, ее братьях и таинственном одноглазом.

Захари, как и следовало ожидать, пришел в полный восторг.

— Ей-богу, Ройс! Но это же превосходно, это самое замечательное происшествие со дня нашего прибытия в Дон-дон! По правде говоря, я стал немного скучать в этом городе, но теперь!

Подавшись вперед, он принялся обсуждать проекты, один безумнее другого:

— Ты хочешь, чтобы я охранял дом ночью? У меня есть пара первоклассных пистолетов, которые я купил на прошлой неделе, — поверь, они остановят любого взломщика! А если ты об этом уже позаботился, я мог бы охранять дверь в комнату Пип. Ей-богу! Я обязательно схвачу этого проклятого одноглазого!

Поскольку Ройс опасался именно такой реакции со стороны Захари, он постарался охладить его пыл:

— Зак! Если верить братьям Пип, с одноглазым нельзя — я повторяю, нельзя — обращаться так, будто это новое развлечение, которое я для тебя приготовил! Этот человек беспощаден. Очевидно, он имеет осведомителей всюду — даже в высшем свете. Его соучастником может быть кто угодно.

— Неужели такое возможно?! — воскликнул Захари. — И как же он мог проникнуть в свет и тем более иметь там влияние? Не понимаю!

— Очень просто, — с горечью ответил Ройс. — Я приведу тебе пару примеров. Предположим, разорившийся лорд желает жениться на леди. Единственное препятствие — муж леди, богатый муж… Одноглазый за определенную мзду избавляет леди от мужа, причем так, что на виновников не падает ни тени подозрения. Выждав некоторое время, любовники благополучно сочетаются браком и, можно предположить, живут счастливо на деньги исчезнувшего мужа. Или, предположим, некий лорд с нетерпением ждет, когда умрет его богатый старый дядя. Он заключает сделку с одноглазым, и очень скоро с богатым стариком случается удар. Все довольны. Лорд наследует желанное состояние, а одноглазый получает щедрое вознаграждение за свои старания. Или, допустим, младшая дочь некоего герцога попадает в интересное положение — одноглазый заботится о том, чтобы «причина» затруднения исчезла. — И Ройс закончил угрюмо:

— Довольны все, особенно одноглазый. Он не только щедро вознагражден, но и держит в руках своих работодателей. А чтобы их страшные тайны не выплыли наружу, они сделают все, что он от них потребует! Неужели не ясно?

— Бог ты мой! — в ужасе воскликнул Захари. — Действительно, звучит очень правдоподобно.

— Теперь ты понимаешь, почему то, что я рассказал тебе, должно остаться между нами? Захари кивнул:

— За меня не беспокойся. Я и словом не обмолвлюсь — даже Джереми и Леланду!

Вспомнив этих пустомелей, за пару часов разболтавших всюду, что Пип — девушка, Ройс с тревогой заметил:

— Да, особенно Джереми и Леланду! Захари поднялся:

— Не беспокойся. Я понимаю — все это очень серьезно. Такие вещи не для моих друзей — самых неутомимых сплетников в Лондоне.

Провожая Захари до дверей, Ройс поинтересовался:

— Ты встречаешься с ними сегодня вечером?

— О да! Мы едем кататься по Гайд-парку. Может быть, на следующей неделе и ты к нам присоединишься?

— Прекрасная мысль! — Ройс улыбнулся кузену. Они расстались, и каждый занялся своими делами. В течение нескольких последующих дней Ройс и Пип не встречались, хотя он и видел порой, как она носится по дому, полная энтузиазма, ловкая, легкая. Не раз с растущим раздражением он ловил себя на том, что не может не смотреть ей вслед.

Если бы не ее поразительное сходство с, графом (он еще не решил, как воспользуется этим обстоятельством!) и не обещание дать ей приют и спрятать от одноглазого, он бы: с Удовольствием — так Ройс яростно думал однажды утром, собираясь присоединиться к друзьям в тире Ментона, — вышвырнул ее на улицу пинком под восхитительный маленький зад и разрушил бы эти чары, которыми она связала его по рукам и ногам!

Пип вошла в его спальню со множеством свежевыглаженных шейных платков, переброшенных через руку. Ройс тихо чертыхнулся — пульс мгновенно участился, как всегда при виде девчонки. Ругая себя за то, что он согласился с предложением Чеймберса приставить Пип к Хейзел, Ройс с ненавистью взглянул на нее. Лучше бы ей не попадаться ему на глаза!

— Я приказал принести эти вещи двадцать минут назад. Почему так долго, черт возьми?

Пип изо всех сил старалась не грубить, но злоба в голосе Ройса вывела ее из себя.

— Ну из-ви-ни-те, хозяин! — Она неприлично долго тянула слова. — Уж если они вам так срочно понадобились, ваша светлость, вы могли бы пошевелиться и собственноручно взять их!

Ройс зловеще сжал зубы. Следует преподнести урок, решил он, и в его глазах сверкнул огонек. Урок, от которого он получит истинное наслаждение. Да как она смеет дерзить своему работодателю! Однако, желая на сей раз кончить миром, Ройс взял шейные платки из ее рук.

— Напомни мне, — заметил он сухо, отворачиваясь, — чтобы я тебя когда-нибудь поколотил, хорошо? А теперь уходи: для одного дня довольно. Я сыт твоими дерзостями по горло.

Не зная, чувствует она облегчение или злится, Пип свирепо посмотрела на широкую спину хозяина и показала Рой-су язык. Как бы ей хотелось дернуть за волосы это надменное пугало!

Ройс улыбнулся, услышав грохот захлопнувшейся двери. Маленькая фурия! А было бы так весело приручить ее!

Утро в тире Ментона прошло приятно, и Ройс не без удовольствия убедился, что неделя безделья в Лондоне не повлияла на меткость его стрельбы. Спустя несколько часов он расстался с друзьями и отправился домой на Ганновер-стрит.

В прихожей он встретил Захари. Вспомнив их утренний разговор, Ройс сказал кузену:

— Я разговаривал с Джорджем Понтеби в тире Ментона. Если ты не возражаешь, мы присоединимся к тебе в Гайд-парке в следующий вторник.

Захари никоим образом не возражал, и, когда он скрылся за дверью, Ройс отправился в библиотеку. Он был не в духе и полагал, что сможет убить там время.

Его взгляд лениво скользил по книжным полкам и вдруг остановился. Над спинкой одного из стульев, обитых красной кожей, Ройс заметил черную кудрявую головку. Прекрасно зная, кому принадлежат эти кудри, Ройс подкрался к укромному уголку, выбранному Пип для чтения.

Поглощенная романом, Пип не замечала ничего вокруг. Очевидно, ее послали сюда вытереть пыль: тряпка валялась на полу рядом со стулом.

Она и не подозревала о его присутствии, пока Ройс не выхватил книгу из ее рук. Пип разинула рот от удивления, увидев, кто это, и медленно встала со стула. С выражением досады и вины девушка проговорила:

— Черт побери! Я думала, вас нет дома! Едва удерживаясь от смеха, Ройс, растягивая слова, ответил насмешливо:

— А я не знал, что ты отвечаешь за распорядок моего дня!

Не давая ей ответить, он взглянул на книгу.

— Это новая обязанность, порученная тебе? Чтение Джейн Остин?

Пип отчаянно покраснела, желая оказаться сейчас за тридевять земель отсюда.

— Чеймберс послал меня сюда вытереть пыль… — стала оправдываться она. — Я никогда не видела столько книг, и я только… Я только собиралась посмотреть на них — и вдруг все позабыла, взяв одну из них в руки. — Тут она бросила на него взгляд из-под ресниц и, несмотря на самые благие намерения, выпалила:

— Вы собираетесь меня побить за это?

Ее бравада заставила Ройса рассмеяться.

— Вероятно, следовало бы, но не сейчас! — Его янтарные глаза заблестели, и он добавил вдруг сухо:

— Когда ты наконец заставишь меня потерять самообладание, я подозреваю, что изобью тебя так, что ты неделю не сможешь сидеть!

— И вы думаете, что я не дала бы вам сдачи? Ройс взглянул на нежный розовый рот и грудь, трепетавшую под платьем, и что-то случилось с ним в эту секунду. Он вдруг понял, что ему очень хочется дотронуться до девушки, но не в гневе… Странная улыбка искривила его рот. Нет. Не в гневе. Недовольный направлением, которое приняли его мысли, Ройс искал способ разрядить ситуацию. Взглянув на книгу, он спросил приветливо:

— Ты любишь читать?

Не совсем доверяя дружескому тону хозяина, . Пип ответила осторожно:

— Я не знаю — ворам-карманникам не остается времени Для такого рода развлечений.

— А ты знаешь карманников, которые умеют читать? — поддразнивал ее Ройс.

— А зачем вору читать? У него должны быть ловкие пальцы. А чтение — это для джентльменов.

Указав ей на стул, с которого она только что вскочила, Ройс расположился на диване, обтянутом черной кожей, напротив нее. Пип все с тем же настороженным выражением на лице послушалась.

Ее неловкая поза с руками, степенно сложенными на животе, вызвала гримасу на лице Ройса, но он не мог не заметить, какой она была все-таки хорошенькой.

Ройс весело спросил:

— А ты ловкая воровка? Пип не могла не похвастаться:

— Одна из лучших! — Затем она бросила на него мрачный взгляд:

— Ваше счастье, что вы меня поймали! Ройс лениво возразил:

— Счастье — не совсем то слово, которым бы я охарактеризовал мое теперешнее состояние.

Пип ухмыльнулась, но тут же мудро прикусила язычок. Она совсем не хотела спорить с Рейсом и, к своему удивлению, не хотела также закончить разговор. Она с жадностью впитывала в себя каждое его мгновение. Как хороши были смешинки в уголках глаз Ройса, когда он улыбался. И его красивый рот был так красноречив, когда она высказывалась особенно дерзко.

К их крайнему удивлению, они беспечно поболтали еще немного. Ройс уговорил Пип рассказать ему о жизни в Сен-Джайлсе. Пип расспрашивала Ройса об Америке. Это было удивительно приятное времяпрепровождение, и Ройс огорчился, когда Чеймберс вошел в библиотеку и очарование странной близости между ними пропало.

— О сэр! — воскликнул озадаченный дворецкий. — Я не думал, что юная Пип здесь с вами! — Он с любопытством взглянул на них и спросил смущенно:

— Вам что-нибудь нужно?

Момент был упущен. Поднявшись на ноги, Ройс кивком головы отпустил дворецкого. Злясь, что позволил маленькой воровке еще глубже заглянуть в свою жизнь, Ройс раздраженно взглянул на Пип, вскочившую при виде Чеймберса. Сардонически искривив рот, тоном, не терпящим возражений, он приказал:

— Ступай за Чеймберсом. И побыстрее! Твое появление сделало меня мишенью для сплетен, но я не желаю стать объектом болтовни собственных слуг!

Уязвленная внезапной переменой, Пип резко ответила:

— Но именно вы приказали мне сесть!

— И это, черт побери, первый мой приказ, который ты выполнила! Итак, хватит с меня неприятностей! Ступай за Чеймберсом и захвати с собой тряпки для пыли!

— Это вы причина всех моих неприятностей! — Она уже не думала о своем намерении не дерзить ему. — Моя жизнь нравилась мне, пока в ней не появились вы!

— О? — спросил он иронично. — Ты жаждешь жизни, которую одноглазый планировал для тебя?

Взбешенная, что он обернул ее слова против нее же, Пип бросила ему:

— По крайней мере с ним мне не пришлось бы терпеть от молодчиков, подобных вам!

Ройс, ошеломив их обоих, схватил ее за запястья и подтащил к себе.

— Так ты не прочь стать его любовницей? — спросил он хрипло, не понимая, что с ним.

Испуганная тем, что разбудила спящего тигра, ужасаясь собственной дерзости, Пип отпрянула от сверкавших прямо перед ней золотистых глаз и прошептала:

— Нет, нет! Я не хочу быть его любовницей! Ее искушающий рот был в нескольких дюймах от него, и Ройс почувствовал, что теряет голову. Его пристальный взгляд был прикован к розовым губам, он уже склонился над ними, когда девушка сказала чуть слышно:

— Но я не хочу быть и вашей любовницей! Ройс отпустил ее, лицо его превратилось в ледяную маску. Пип не медлила. Менее чем за секунду она выскочила за дверь, подобно собаке, ускользнувшей от тигра, большого, очень голодного тигра…


Глава 7


Поездка по Гайд-парку оказалась приятной, хотя Ройс был не совсем доволен тем обстоятельством, что Руф Стаффорд и Мартин Везерли вызвались сопровождать его. Он был еще менее доволен, когда двое молодчиков графа Сен-Одри прицепились к нему, как пиявки, но вежливость вынудила его пригласить их разделить с ним легкий ужин, который Айви Чеймберс приготовила на случай, если Ройс вернется не один.

Компания состояла, вероятно, из пятнадцати джентльменов, включая Джорджа Понтеби, Аллана Ньюэлла, Френсиса Атуотера, Стаффорда и Везерли и еще нескольких друзей Захари Леланд и Джереми, конечно, были здесь же, но Ройс был откровенно удивлен, увидев среди приятелей Захари и Джулиана Девлина. Все были заняты тем, что закусывали а-ля фуршет возле буфета в столовой. Ройс поднял бровь и вопросительно взглянул на Захари. Тот сконфуженно проговорил:

— Он в действительности не так уж плох, знаешь ли. Разве его вина, что граф — его отец! — И, словно извиняясь, Захари добавил:

— Ты не возражаешь, что он здесь?

— Боже мой, нет! — Ройс рассмеялся. — Я только удивлен, поскольку совсем недавно ты говорил, что он тебе неприятен. — И с насмешливым блеском в глазах добавил:

— И это было, дай Бог памяти, всего четыре дня назад.

Захари, напротив, был серьезен:

— Дело в том, Ройс, что я думал, будто он такой же высокомерный идиот, как его отец, но я ошибался. — Оглядевшись и увидев вокруг всецело поглощенных едой джентльменов, Захари продолжал:

— Прошлой ночью мы кутили в «Ковент-Гардене» и случайно наткнулись на графа. Сен-Одри был пьян в стельку и говорил с Джулианом таким тоном, что ангел бы не выдержал. Я говорю правду, Ройс. Я бы не сдержался и пустил в ход кулаки, пусть бы даже мой собственный отец посмел так обращаться со мной, но Джулиан держался превосходно. Когда Сен-Одри понял, что не выведет Джулиана из себя, он захотел излить свое раздражение на кого-либо другого. — Рот Захари искривился. — К несчастью, он углядел меня и разразился бешеными проклятиями в адрес американцев — тебя и меня, в частности. Все это было так безобразно и дико, но тут вмешался Джулиан и остановил его. Я был удивлен еще больше, когда вечером он подошел ко мне и извинился за отца.

Ройс внимательно изучал предмет их разговора. Джулиан Девлин был сыном, которым мог гордиться любой мужчина, — высокий, красивый, с прекрасными манерами. Как слышал Ройс, он был всеобщим любимцем. Зрелые люди улыбались, завидев его, а молодежь чуть не на руках носила. Так что же сделал этот примерный молодой человек, чтобы возбудить гнев своего отца? Была ли это просто пьяная выходка Сен-Одри? Или граф завидовал сыну? Ведь тот пользовался признанием и расположением у всех, а Сен-Одри было отказано в этом. Или то была извечная неприязнь между поколениями? Что-то говорило Ройсу, что суть отношений отца и сына страшнее и печальнее.

Он весь вечер не выпускал Джулиана Девлина из виду, снова и снова поражался, что Джулиан и Пип схожи как две капли воды, — если исключить само собой разумеющуюся разницу между мужчиной и женщиной. Сен-Одри, без сомнения, отец обоих.

Вечерело, гости начали расходиться. Полчаса спустя почти все, включая Захари и его друзей, отбыли в поисках других развлечений. Только Понтеби, Ньюэлл, Атуотер и Везерли остались в салоне, и внезапно до Ройса дошло, что Стаффорд, который еще секунду назад был здесь, исчез.

Моментально заподозрив неладное — Стаффорд не мог уйти не попрощавшись, — Ройс извинился и вышел из салона в прихожую. Если Стаффорд, как он подозревал, в доме, куда он мог пойти? Ройс посмотрел на ступеньки, ведущие вниз, в царство прислуги, но там-то уж Стаффорду ровным счетом нечего делать. Конечно, он мог покинуть комнату, чтобы воспользоваться туалетом, но Ройс, беспокойство которого росло с каждой секундой, сомневался в этом. Решив заглянуть в столовую — а вдруг Стаффорд захотел еще перекусить, — Ройс пересек холл и собирался уже открыть двойные двери, ведущие туда, как вдруг услышал возмущенный голос Пип. Вне себя Ройс бросился в столовую, и сцена, разыгравшаяся перед ним, потрясла его.

Это могло быть случайностью, что Стаффорд вернулся в столовую как раз в тот момент, когда Пип убирала со стола. Но скорее всего за его действиями скрывались более серьезные мотивы. В любом случае сей джентльмен нашел, что Пип выглядит очень хорошенькой в своем бело-голубом платье из полосатой бумажной ткани с суповой тарелкой в руках. Очевидно, схватив ее за руку, Стаффорд сделал ей весьма непристойное предложение, ибо Пип была в бешенстве.

Суп из карпа опасно плескался в тарелке, которую она держала в руках, щеки порозовели, серые глаза пылали, как летнее солнце. Она вырвала свою руку и крикнула:

— Ты, чертово пугало! Убери свои грязные лапы! Я скорее лягу со свинопасом в канаве, чем вытерплю твое прикосновение!

Стаффорд сделал ошибку, схватив Пип за плечо и встряхнув ее:

— А это мы увидим, ты, высокомерная маленькая сука! И, забыв о суповой тарелке, он схватил Пип в объятия, ища ее губы.

Не успел Ройс и шагу сделать, как она вырвалась из рук негодяя, опрокинув полную тарелку ему на голову. Стаффорд взвизгнул и отскочил. Суповая тарелка из тонкого китайского фарфора разлетелась вдребезги, но этим дело не кончилось. Пип, обезумев, ударила развратника в пах, заставив его почти согнуться от боли. Ройс не узнал ее голоса, когда она процедила сквозь зубы:

— Может быть, это научит тебя тщательнее выбирать объект для домогательств, ты, грязное Животное!

— А если вы еще не поняли, что она имеет в виду, — добавил Ройс тихо, — я буду счастлив объяснить дальнейшее после того, как переломаю вам кости!

Пип и Стаффорд разом обернулись на голос Ройса, но в то время как Пип расцвела, увидев хозяина, Стаффорд побледнел, нервно стирая остатки супа с лица. Он торопливо пробормотал:

— Не из-за чего расстраиваться, старина. Это только девчонка-служанка.

Глаза Ройса сузились, он ступил на шаг ближе к Стаффорду:

— Но, видишь ли, это моя девчонка-служанка! А я строго запрещаю слугам связываться с тебе подобными!

— Ну ладно! — Стаффорд опустил глаза. — Менее чем неделю назад она была воровкой из притона. Но если ты так огорчился, я готов заплатить за нее! — Гадко улыбнувшись, он продолжал:

— Назови свою цену. Я заберу маленькую дрянь с собой и избавлю тебя от всех хлопот.

Руки Ройса крепко ухватились за накрахмаленный шейный платок Стаффорда.

— Она не для продажи! И если я еще раз поймаю тебя хоть за милю от нее, пеняй на себя. — Сильно встряхнув Стаффорда, он спросил так же негромко:

— Ты меня понял?

— Мой дорогой мальчик, — раздался протяжный голос Понтеби, — нам всем все ясно! Теперь, пожалуйста, отпусти беднягу Стаффорда — я уверен, ты испугал его почти до смерти своими грубыми американскими замашками.

Оглянувшись через плечо, Ройс с досадой увидел, что вся компания уже в комнате. Сдержавшись, он ослабил хватку и, будто не доверяя себе самому, слегка отодвинулся от Стаффорда. Взглянув затем на Пип, которая наблюдала за сценой широко открытыми глазами, Ройс дал ей знак удалиться. Пип не заставила себя упрашивать.

Джордж поднял свой лорнет:

— Неужели это маленькая воровка?

Ройс слегка кивнул, его кулаки все еще были сжаты.

Расправляя смятый шейный платок, Стаффорд, воспользовавшись присутствием других, воскликнул:

— Этот парень напал на меня! — Набираясь храбрости с каждой секундой, он выпрямился и произнес напыщенно:

— Я вызову его!

— О нет, этого не будет! — успокаивающе сказал Джордж. — Нельзя драться на дуэли из-за простой воровки. Не имеет значения, красива она или нет!

— У меня нет намерения драться с этим типом. — Ройс решительно двинулся в направлении Стаффорда. — Я просто собираюсь вышвырнуть его вон из моего дома!

Стаффорд взглянул на Ройса и решил, что благоразумнее отступить. Он подошел к своему другу Везерли:

— Ну и ну! Честное слово, Мартин, это уж слишком! Уйдем отсюда немедленно!

Трудно было сказать, что думает по этому поводу Везерли. Его смуглое лицо не выражало никаких эмоций, черные глаза были бесстрастны. Самым прозаическим тоном он произнес:

— Как хочешь — Затем слегка поклонился в направлении Ройса:

— До свидания, Манчестер. Мы провели время весьма приятно.

Внезапно в дверях появился Чеймберс. Его потерянный вид ясно говорил, что ему все известно о скандале, разыгравшемся только что. Ройс взглянул на дворецкого, затем на Везерли и сказал ровным голосом:

— Я доволен, что вы приятно провели время. Чеймберс покажет вам выход.

После того как Чеймберс, сопровождавший Везерли и Стаффорда, покинул столовую, наступила тишина. Ее прервал Джордж:

— До чего мерзкая пара! Не могу понять, зачем ты пригласил их.

Ройс коротко заметил:

— Я и не приглашал — они сами навязались, и мне показалось гораздо менее хлопотным захватить их с собой, чем пытаться отделаться от них.

Джордж медленно кивнул. Когда он взглянул на Атуотера, его обычно сонное лицо выражало беспокойство. Он спросил:

— Ты думаешь, пойдут сплетни? Мне не хотелось бы, чтобы имя Ройса трепали из-за подобной чепухи! Атуотер пожал плечами:

— Я уверен, они не теряя времени расскажут о происшедшем графу и тот, конечно же, исказит все так, чтобы показать Ройса в самом дурном свете. Но скорее всего эта идиотская история не будет иметь никаких последствий.

— Вероятно. — Ньюэлл был настроен не менее серьезно. — Однако хотел бы я знать, выполнит ли Стаффорд свою угрозу, вызовет ли Ройса на дуэль?

Ройс фыркнул:

— Джентльмены! Я ценю вашу заботу, но меня не беспокоят личности, подобные Руфу Стаффорду Если он собирается распространить эту безвкусную сказочку по всему Лондону — на здоровье. В конце концов, это его поймали пристающим к служанке. А что касается дуэли, это просто смешно.

— Почему? — заинтересовался Джордж.

— Разве Стаффорд владеет шпагой или пистолетом? — спросил Ройс терпеливо.

Джордж отрицательно покачал головой, и Ройс улыбнулся:

— А что бы ты сказал обо мне?

Когда Джордж вспомнил, сколько мишеней поразил Ройс с первого выстрела в ментонском тире и с какой поистине смертоносной грацией он фехтует, лицо его разгладилось и приняло обычное сонное и благодушное выражение.

— Забыл, — улыбнулся он Ройсу. — Ты прав, нечестно с твоей стороны встречаться с ним.

Четыре джентльмена еще немного поговорили, затем Понтеби, Атуотер и Ньюэлл покинули Ройса — им нужно было переодеться для вечерних развлечений. Закрыв дверь за ними на засов, Ройс на минуту задержался в холле, думая о сцене с Пип.

Было ли это случайностью, думал он, что Везерли и Стаффорд навязались к нему именно сегодня? И случайно ли нашел Стаффорд Пип в столовой? Нахмурившись, Ройс невидяще смотрел на винтовую лестницу. Может быть, одноглазый решил изменить курс? В таком случае мог ли Стаффорд действовать по его указке?

Он явно пытался вытащить Пип из дома — сначала домогательствами, затем предложив за нее деньги… Увы, не только ночные воры угрожали Пип. Желая удостовериться, что с ней все в порядке, Ройс отправился на ее поиски.

Пип, выбежавшая из столовой, была так зла на Стаффорда и чувствовала такое облегчение от своевременного вмешательства Ройса, что никак не могла собраться с мыслями. Яростно растирая рот тыльной стороной ладони, чтобы уничтожить противный вкус от поцелуя Стаффорда, она ворвалась в кухню и прерывистым голосом очень тихо поведала Чеймберсу о случившемся. Испуганное восклицание Чеймберса и затем его исчезновение озадачили завсегдатаев кухни, но когда стало ясно, что Пип не собирается делиться с остальными, все вновь занялись своими делами. Вскоре Чеймберс вернулся.

— Пип, хозяин хочет видеть тебя в библиотеке, — сказал он.


Глава 8


— Вы хотели меня видеть, сэр?

Ройс позволил себе медленно осмотреть Пип с ног до головы, думая не в первый раз, что ей действительно нужно сменить одежду. Старое платье его поварихи не портило ее — она выглядела очаровательно в этом вылинявшем бело-голубом платьице, но Ройсу хотелось взглянуть на нее в одежде леди — нарядном муслине, тонких шелках или… вообще без ничего.

Теряя голову от сладостных и явно непристойных картин, которые воображение услужливо рисовало ему, Ройс вынудил себя вернуться к существу дела.

Он никогда не испытывал такого бешенства, как при виде Пип в объятиях Стаффорда. Как, другой мужчина посмел коснуться ее! Коснуться таким образом, о каком он только мечтал! Ройс был достаточно умен, чтобы не заблуждаться на сей счет: к его бешенству примешивалось сильнейшее ощущение собственника — Пип была его! Только он имел право изведать вкус ее розового рта. Величайшим усилием воли он заставил себя отпустить Стаффорда. Явное отвращение Пип к этому субъекту и ее немедленное возмездие не смягчили Ройса. Одно лишь воспоминание о руках Стаффорда на талии Пип привело его в неистовство, и голосом более резким, чем намеревался, Ройс сказал:

— Я хотел поговорить с тобой об этом случае. Объясни мне, пожалуйста, что произошло перед тем, как я вошел в комнату?

Реагируя только на голос, не понимая, какую муку скрывает этот намеренно резкий тон, Пип вся сжалась.

— Нечего и объяснять — я убирала буфет, когда этот тип вошел и схватил меня. Остальное вы видели. — Ее глаза были прикованы к блестящим начищенным ботинкам Ройса. — Могу я теперь идти? У меня дела на кухне.

— Нет, черт возьми, ты не можешь идти! — взорвался Ройс, взбешенный как словами, так и ее манерами. — Какой дьявол в тебя вселился? Ведь не я же напал на тебя!

Осознавая правоту хозяина, Пип проглотила извинение, уже вертевшееся у нее на языке. Она свирепо напомнила себе, что будет гораздо лучше, если он будет считать ее неблагодарной замкнутой маленькой дрянью. Хоть так она надеялась сохранить дистанцию между ними. В противном случае… Увы, призналась она горестно самой себе, в противном случае она найдет его слишком привлекательным. Глубоко вздохнув, Пип спросила твердо:

— Это все, сэр?

Ничего так не желая, как встряхнуть ее хорошенько, Ройс сумел сдержать гнев и вынудил себя вести как подобает джентльмену. Но не в силах противостоять мучительной жажде дотронуться до девушки, он протянул к ней руку и нежно коснулся ее лица. Прекрасные, глубокие темно-золотые глаза хозяина впились в нее.

— С тобой все в порядке? — спросил он мягко. — Он не причинил тебе вреда, правда?

При его прикосновении, каким бы легким оно ни было, Пип почувствовала, как что-то задрожало в самой глубине ее существа. Она беспомощно взглянула на Ройса:

— Все хорошо, я в полном порядке…

Его пальцы бессознательно ласкали гладкую щеку Пип, а взгляд скользил по лицу, не пропуская ничего: ни кудрявых черных волос, ни серых глаз с поволокой, окаймленных густыми ресницами, ни розовых полных губок. Не отрывая от них глаз, Ройс признался тихо:

— Хорошо и для него, что все в порядке… Иначе, думаю, я убил бы его.

Пип хотела отодвинуться — он стоял слишком близко, его крупное тело почти касалось ее, но она не могла вынудить себя шевельнуться. Эти твердые мускулы были всего в нескольких дюймах от нее, и Пип болезненно ощущала биение пульса, все более частое с каждой проходящей секундой. Загипнотизированная движениями чужих пальцев на своей коже, она без слов глядела на Ройса, чувствуя, какая опасность таится в этой внезапной близости, но не в состоянии оторваться от него. Мгновения бежали. Близкая к обмороку, наконец Пип произнесла хрипло:

— Тогда я рада, что смогла вас успокоить, — не хотела бы я иметь чью-нибудь смерть на своей совести.

Ройс понимал все не хуже Пип, но и он не мог заставить себя разрушить очарование минуты. Ее кожа под его пальцами была теплой и нежной, и этот сладостный, сладостный рот, который преследовал его, был так искушающе близко. Прекрасно понимая, что бесчестно и недостойно сейчас воспользоваться ситуацией, поддаться острому желанию попробовать наконец эти губы, прижать к себе это легкое тело, Ройс благородно пытался сфокусировать мысли на чем-нибудь еще. Он почти отчаянно искал другую тему для беседы. Однако он не отодвинулся от нее, не прекратил нежно поглаживать щеки Пип. Вряд ли сам себя слыша, он пробормотал:

— Ты что-нибудь знаешь о братьях?

Пип прищурилась. Она настолько забылась под лаской нежно поглаживающих ее кожу пальцев, что потребовалось время, прежде чем она сообразила, о чем ее спрашивают. Собрав ускользающие мысли, Пип ответила кратко:

— Нет. — Потом ее осенило, и она спросила:

— Вы их снова видели?

Ройс слегка поморщился:

— Нет, не видел, но я полагаю, у нас нет причин для беспокойства. Ты согласна?

Пип кивнула.

— Они уверены, что я в безопасности, и хорошо бы одноглазый как можно дольше не знал, что они слоняются тут поблизости. Но мне кажется, мы скоро что-нибудь о них услышим. — Она усмехнулась:

— Даже если они должны будут ограбить вас, чтобы передать мне весточку!

Ройс улыбнулся ее словам. Не было нужды продолжать этот разговор, однако он обнаружил, что у него нет никакого желания окончить его. Ухватившись за первую попавшуюся мысль, Ройс спросил беспечно:

— А как идет обучение у Чеймберса?

— Ну, я еще ничего не сломала, и он говорит, что я быстро все схватываю, — ответила Пип, посерьезнев. Ройс улыбнулся:

— Должен сказать, что Чеймберс явно восхищен тем, как быстро ты избавилась от твоей… э-э… цветистой манеры выражаться. Он говорит мне буквально каждый день, какая ты сообразительная.

Пип рассмеялась, веселые искорки загорелись в ее серых глазах.

— Ну, это ведь вы велели мне говорить как следует, — сказала она важно.

Улыбка сошла с лица Ройса, и он спросил внезапно охрипшим голосом:

— А ты всегда с такой готовностью слушаешься меня? Рот Пип внезапно высох, сердце бешено забилось; снова что-то страшное и влекущее без предупреждения встало перед ними. Ее серые глаза не отрывались от его темно-золотых, и она обнаружила вдруг, что говорит не своим голосом:

— Я-я-я не з-з-знаю. Думаю, все зависит от того, о чем в-в-вы меня просите.

Понизив голос, Ройс прошептал:

— А что бы ты сказала, если б я предложил тебе то же, что и Стаффорд? — Одна его рука все еще нежно ласкала ее лицо, другая двинулась к волосам: пальцы уже касались ее черных кудрей. — Ты ответила бы мне так же, как ему?

Ее сердце почти остановилось при этих словах. «Это безумие, — мелькнуло в голове Пип. — Я должна убежать». И тем не менее… тем не менее другая, незнакомая ей самой женщина, которую с изумлением обнаружила в себе Пип, не торопилась. Она бесстрашно и безвольно стояла перед Рейсом, глядя на него огромными глазами. Новым, грудным, гортанным голосом, совсем не похожим на ее собственный, Пип произнесла:

— Вы хотите, чтобы я стала вашей любовницей?

— Я говорю, — воскликнул Ройс, — что ты наполовину свела меня с ума, и если я не поцелую тебя, я потеряю рассудок окончательно!

Не давая ей ответить, он сжал Пип в объятиях, ища губами ее губы. Его рот был твердым и горячим, а поцелуй обезумевшего от страсти мужчины отнюдь не напоминал невинных поцелуев первой любви. Это был поцелуй человека, чьи желания сдерживались слишком долго, и непонимающие, девственные губы Пип были не тем, чего он искал. Ройс хрипло бросил ошеломленной девушке:

— Господи Боже! Приоткрой свой рот! Позволь мне… Я должен…

Но он был слишком захвачен своим желанием, чтобы ждать отклика. Его пальцы схватили ее подбородок и нежно приподняли, вынуждая губы Пип приоткрыться. Это было все, чего он ждал, и с полустоном-полувздохом Ройс завладел тем, что так беспомощно ему предлагалось.

На мгновение Пип потеряла голову от счастья, а затем, испугавшись до полусмерти, похолодела. Отсюда был только шаг до того, чтобы стать его любовницей, его игрушкой, а она сохранила еще достаточно здравого смысла, чтобы сопротивляться. Неистово оттолкнув Ройса, она сжала губы, лишая себя самого опьяняющего наслаждения, какое знала.

— Нет! Ройс прошептал потерянно:

— Что? Не целовать тебя? Не держать тебя в своих руках, как сейчас? Ты просишь невозможного, моя милая.

Его губы нежно ласкали ее висок и щеку, его дыхание было столь теплым и так волновало ее плоть, что Пип почувствовала, как ее сопротивление тает. Это ведь только поцелуй, говорила она себе умоляюще. Неужели она не может позволить себе насладиться поцелуем, не потеряв голову… Только один раз…

Она взглянула на него. Ее пульс забился чаще, едва она заметила выражение его глаз, а затем его рот коснулся ее рта, и все было кончено. Поддавшись его голоду, Пип уже не могла отказать ему ни в чем. Ее рот приоткрылся, руки двинулись, чтобы удержать его, пальцы бессознательно сжались на его широкой спине, и всем своим юным возбужденным телом Пип прильнула к нему. Забыв обо всем, кроме безумного удовольствия трепетать в его руках, Пип не могла даже думать — только чувствовать. Чувствовать тонкую ткань его сюртука под своими пальцами, чувствовать силу и тепло его тела, когда он прижимал ее к себе, чувствовать острое блаженство, когда он пылко исследовал сладкие пределы ее рта.

Ройс продолжал целовать ее с голодной жадностью. Одна рука удерживала ее голову, а другая решительно скользнула вниз по спине и сдавила ее ягодицы, еще теснее прижав тело девушки к своему. Пип смутно осознавала, что ее тело реагирует по-своему, отдельно от ее головы, оно качалось в его объятиях, бессознательно терлось о него. Ее груди напряглись под мягкой тканью платья, и она почувствовала дикое желание открыть их для его взгляда… и прикосновения. Она вздрогнула всем телом, представив, как Ройс касается ее обнаженной груди, и внезапно ощутила настойчивый трепет между ногами. Сладостное ощущение руки Ройса, ласкающей ее бедра, было несомненно возбуждающим, но куда сильнее ее потрясло агрессивное давление его твердой плоти, — восставшей между их тесно обнявшимися телами. Даже через одежду она чувствовала его неистовое возбуждение, прикосновение его естества волновало ее все сильнее, а он все сжимал свои объятия, и это усиливало вспыхнувший в ней трепет.

Не ограничившись поцелуем, Ройс нетерпеливо приподнял ее юбки, и его рука пылко скользнула в ее панталоны и принялась ласкать и поглаживать мягкую кожу ее ягодиц, нежно мять и пощипывать ее упругое тело. Пип задохнулась, ощутив его руку на своей обнаженной коже, и незнакомое удовольствие молнией пронизало ее. Она была как в огне, ее тело трепетало и жаждало чего-то нового, и, когда его ласкающая рука покинула ее ягодицы и медленно двинулась между прижавшимися телами, она застонала от наслаждения.

Рука Ройса дрожала, когда ом исследовал ее мягкий живот, его пальцы болели от нестерпимого желания опуститься ниже, погрузиться внутрь ее жаркой плоти, раздразнить ее, заставить беспомощно распластаться перед ним. Его возбуждение стало почти болезненным, он едва сдерживался, чтобы не бросить ее на пол и не овладеть ею в то же мгновение. Он никогда не чувствовал себя таким распаленным, слепое желание пожирало его в эту минуту. Ее рот был таким сладостным, а ее несдержанный отклик — таким же опьяняющим, как редкое вино. Ройс почувствовал, что еще секунда — и он забудет обо всем.

Последняя ласка отрезвила Пип, внезапно вернув ее к действительности. С ужасом сознавая, как близка была к тому, чтобы роковым образом повторить жалкую жизнь Джейн, Пип забилась в руках Ройса с удесятеренной силой. Она, должно быть, сошла с ума, позволив творить с собой такое. Ведь она прекрасно знала, что такой мужчина, как Ройс Манчестер, не удовлетворится одним поцелуем.

Ройс и не подумал отпустить ее: он все еще не понимал, что она больше не разделяет его чувств. Когда Пип сжала губы и ее пальцы крепко стиснули его нетерпеливую, нескромную руку, он поднял голову и недоверчиво посмотрел нанес.

Негодуя, как можно быть таким привлекательным, в ярости, что не смогла устоять перед его чарами, Пип крикнула:

— Прекратите! Уберите руки! Моя мать могла быть проституткой, но я — нет!

Гнев подстегивал ее, страх подстрекал увеличить как можно больше дистанцию между ними.

— Я могу быть вашей служанкой, а вы можете предлог жить мне убежище, но я не намерена менять одного развратника на другого!

Ее слова были оскорбительны, но н них была правда, и Ройс похолодел. Никогда женщина не заставляла его настолько терять контроль над собой — никогда! И несомненно, никогда еще он не испытывал вожделения к служанке!

Его ужаснул собственный поступок, а слова Пип, немилосердно раня, задели за живое. Взбешенный, почти ненавидя ее за неудовлетворенное желание, терзавшее его плоть, Ройс прорычал:

— Убирайся! Уходи назад, на кухню, туда тебе и дорога! — Бросив на нее мрачный взгляд, он добавил:

— И ради всего святого, оставайся там! Навсегда!

Пип сама не помнила, как вылетела из комнаты. Уверенная, что, едва взглянув на нее, все сразу же поймут, что произошло, она бегом кинулась к черной лестнице и через секунду очутилась в своей каморке.

Радуясь, что никого не встретила, она упала на постель. Ее тело болело, грудь набухла, сердце разрывалось. Испуганная тем, как близка была к тому, чтобы отдаться Ройсу, она, онемев, смотрела в потолок, и слезы стыда и отчаяния текли по ее щекам.

«Я должна была отдаться ему, — думала она тоскливо. — Прямо там, на полу. Мне не нужно было сопротивляться, не нужно…»

Она перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Какой же она была дурой! Разве она настолько низко ставила себя, чтобы стать его игрушкой? Пойти по стопам матери? Пип содрогнулась. Только не это! Но как ей устоять перед его чарами? И разве можно было устоять, если б он настаивал на своем?

Одну безумную минуту она размышляла о побеге. Бежать как можно дальше и как можно быстрее, чтобы ускользнуть от него! Горькая улыбка мелькнула на заплаканном лице Пип. Бежать — и попасть в лапы одноглазому! Выхода не было. Со всей ясностью она осознала в эту минуту, что, если покинет дом Ройса, ее песенка спета. Только Ройс был в состоянии встать между ней и одноглазым. Конечно, ее братья не бросили бы ее, но что они могли? Джако был уже в его сетях, и это обстоятельство давало одноглазому такое страшное оружие против нее. Но не становиться же любовницей Ройса!..

«А если и так?» — мелькнула вдруг лихорадочная мысль. Так ли уж ужасно, что он будет заботиться о ней, устроит ее в хорошеньком домике, купит прелестные платья и, самое главное, разделит с ней ложе? Действительно ли такая судьба для нее хуже смерти? «Нет, — честно призналась она себе. — Если бы он заботился обо мне и хотел не только моего тела! О, если бы он заботился обо мне, я не могла бы отказать ему ни в чем». Сердясь на себя за такой поворот мыслей, Пип скорчила злую гримасу. Ее замешательство прошло, она села и угрюмо оглядела свою крошечную комнату. Меньше недели назад жизнь была такой простой. Ну, не совсем простой — она вспомнила свой вечный страх перед одноглазым. Но в конце концов к этому можно было привыкнуть. Неделю назад она знала своего врага, а теперь…

«Теперь я сама себе враг», — подытожила она горько. Сама себе враг и так похожа на мать, что мороз бежит по коже. Пип мрачно размышляла, не ее ли то вина, что Стаффорд набросился на нее. Может быть, сама того не зная, она как-то спровоцировала его на этот безобразный инцидент? Почему же еще незнакомец осмелился подойти с предложением стать его любовницей? И все-таки нет. Долгое время она думала о случившемся, и чем больше думала, тем яснее становилось, что ей не в чем себя упрекнуть. Предложение, сделанное ей этим мужчиной, имело какую-то другую причину. «Он разыскивал меня! — пришла Пип к внезапному заключению— И его домогательства, если б я приняла их, были лишь предлогом вывести меня из дома! Ведь он даже, — вспомнила Пип, чуть не вскрикнув, — предложил Ройсу продать меня ему! Одноглазый! За всем этим стоит одноглазый. Он везде».

…Ройс пришел к такому же заключению, но сейчас ему было не до одноглазого. Он проклинал себя за то, что был безвольным, вечно тыкающимся в грязь боровом, недостойным общаться с порядочными женщинами, а только со шлюхами и проститутками. Его ужасало то, что чуть было не случилось сегодня в библиотеке, но еще ужаснее было другое — Ройс знал, что и в следующий раз будет вести себя точно так же. «И в следующий раз, — думал он мрачно, — будь я проклят, но я не смогу остановиться вовремя».


Глава 9


Желая быть сейчас как можно дальше от нее и решив навести справки о братьях Фаулер, но еще не зная, каким образом, Ройс вышел из дому.

Бродить одному по Лондону после заката было опасным предприятием, и Ройс, едва отойдя от дома, понял, что свалял дурака. Раздраженный очередным доказательством своей невменяемости, он резко остановился.

Тусклый свет падал на него от одного из уличных газовых фонарей. Собираясь развернуться и отправиться домой, Ройс вдруг услышал крадущиеся шаги. Кто-то шел в темноте узкой аллеи слева от него. По всей вероятности, вор, намеревавшийся ограбить его. Снова проклиная несчастную страсть, лишившую его рассудка, Ройс осторожно нащупал маленький пистолет, который он всегда прихватывал с собой. Вовсе не желая кровопролития, он спросил резко:

— Кто здесь?

— Ты что, ослеп? Прикрой пасть! — прошипел Джако из своего укрытия в аллее. — Хочешь, чтобы все знали, где мы?

Ройс почувствовал облегчение. С усталой улыбкой он сказал:

— Вы, разумеется, можете выбирать самые неподходящие для встречи места, но должен вам заметить, что я рад слышать вас. С вами все в порядке? С обоими?

Бен тихонько хихикнул:

— О да, хозяин, за исключением нескольких синяков и царапин. — Он помедлил, а потом добавил с укором:

— Вас трудно поймать одного. Мы наблюдали за домом последние пять дней, надеясь, что рано или поздно вы отважитесь выйти без сопровождения и мы сможем поговорить. Мы не могли поверить нашей удаче, когда увидали вас сегодня вечером.

Ройс знал, что им не следует прохлаждаться здесь долго.

— Есть ли у вас на примете место, где мы могли бы встретиться и спокойно поговорить? — спросил он.

— А мы надеялись, что вы предложите нам такое место, — озадаченно заметил Джако.

Делая вид, что остановился без всякой причины, беззаботно похлопывая тростью по носкам башмаков, Ройс на секунду призадумался, затем его осенило:

— Я содержу любовницу в уютном маленьком домике — это четвертый по счету от Сержантской гостиницы по Чэнсери-лейн. Мы можем отправиться туда.

— Шлюха не трепло? — спросил Бен деловито, ввиду важности момента переходя на воровской жаргон.

— Э, если вы имеете в виду, что она не болтлива, я думаю, что могу быть уверен в этом, — ответил Ройс неторопливо. Он огляделся, перед тем как добавить:

— Я полагаю, нам следует кончить разговор. Встретимся через час.

— Через час, — как эхо повторил Джако, и они с Беном растворились в темноте.

Ройс вернулся домой. Приказав заложить экипаж, он быстро переоделся и несколькими минутами позже уже ехал по направлению к Чэнсери-лейн. Как удачно, что ему пришла в голову мысль использовать дом Деллы для встречи с Джако и Беном — впрочем, он платил за него. И тут Ройсу пришло на ум, что Делла — исключительно нелюбопытная и благодушная молодая женщина. Как правило, она никогда не проявляла интереса к тому, что не касалось ее. И если за ним сейчас следят, он не возбудит подозрений, заглянув к любовнице.

Ройс быстро поднялся по двум ступеням, ведущим в дом. Все еще раздраженный и озадаченный тем, что какая-то маленькая судомойка по имени Пип нарушила устоявшийся порядок его хорошо налаженной жизни, Ройс вошел в холл. Он не был удивлен, застав Деллу дома, — в конце концов ее поселили здесь для его удовольствия.

Хотя не было поздно, Делла уже легла. Оставив шляпу и трость служанке, Ройс поднялся в ее спальню. Он нашел Деллу на широкой постели. Несколько черных атласных подушек были подложены под ее плечи. Делла рассеянно листала книгу с модными гравюрами. Она была полураздета — на ней был пеньюар из изумрудно-зеленого шелка, не скрывающий ни один из соблазнительных изгибов ее роскошного тела. Густые темно-каштановые волосы подчеркивали матовость ее кожи.

Довольная тем, что видит Ройса, вскинув на него сияющие карие глаза, полные чувственного ожидания, Делла потянулась к любовнику, обвила его прелестными полными руками и подставила для поцелуя губы. Не смея оказать сопротивление столь явному приглашению, а может быть, пытаясь доказать себе, что он не настолько околдован Пип, Как думает, Ройс поцеловал Деллу, хотя и с меньшей страстью, чем она ожидала. Крошечная морщинка прорезала ее гладкий лоб, она пробежала пальцами по его золотистым волосам и спросила хрипловато:

— Я разонравилась тебе?

Явно смущенный, Ройс слегка отодвинул ее и прошептал:

— Нет, дорогая, конечно же, нет. Просто у меня другое на уме сегодня.

Бросив на него ленивый взгляд, Делла заметила:

— Тогда почему ты здесь?

С легким раскаянием Ройс признался:

— На самом деле я пришел не навестить тебя — мне нужно скрытое от любопытных глаз место, чтобы встретиться кое с кем.

Немедленно потеряв к нему интерес, Делла произнесла:

«О!» — и снова откинулась на атласные подушки. Занявшись отброшенными в сторону гравюрами, она заметила:

— Можешь сказать Энни, чтобы она подала вам освежающие напитки в гостиную.

Наклонившись, Ройс запечатлел признательный поцелуй на ее щеке.

— Я думаю, мне следует купить тебе то бриллиантовое ожерелье…

Делла улыбнулась и, рассеянно поцеловав его, углубилась в рассматривание гравюр с последними модами.

Тихо насвистывая, Ройс спустился вниз по лестнице. Войдя в гостиную, он звонком вызвал служанку и приказал ей принести бутылку бренди и несколько бокалов. После этого Ройс отпустил ее, не зная, как с ней быть. Энни была для него темной лошадкой, и это сильно осложняло дело. Но тут Ройс вспомнил, что Энни пришла вместе с Деллой и вряд ли Делла держала бы при себе служанку-сплетницу. Это была необыкновенная удача, что Энни жила в мансарде. Непохоже, что она что-то заметила. Отбросив все тревоги, Ройс уселся в зеленое бархатное кресло и стал ждать.

Ждать ему пришлось недолго. Не прошло и десяти минут после ухода Энни, как дверь в прихожую осторожно открылась и Бен с Джако молча проскользнули в комнату.

— Нас никто не видел, — заверил Джако, пока усаживался в углу длинного, покрытого дамасской тканью дивана, расположенного напротив Ройса. — Мы шли переулками.

Выбрав себе зеленое кресло, как у Ройса, Бен сказал:

— У меня есть другой замок для черного входа — тот, который там, — я открыл за две секунды. Лучше вам сменить его.

Почти бессознательно Ройс заметил, что оба молодых человека выбрали себе место в тени, подальше от канделябра. Улыбнувшись про себя, он поблагодарил Бена и добавил:

— Вы оба так великодушно указываете мне мои ошибки. До тех пор, пока вы, Фаулеры, не вошли в мою жизнь, я и не подозревал, что существует целый мир, о котором я не имею никакого представления.

Оба молодых человека рассмеялись.

— Держу пари, что вы сожалеете о том дне, когда встретились с нами, — ответил Джако с вымученной усмешкой.

, — Пока нет, — признался Ройс сухо. — Хотя, не скрою, иногда голова у меня идет кругом.

Поднявшись, он подошел к столу из красного дерева, на котором Энни оставила поднос с напитками. Не спрашивая, налил три полных бокала бренди и собирался протянуть один и» них Бену, но вдруг замер.

— Господи Боже! — воскликнул Ройс в ужасе от того, что увидел. — Что за дьявол так отделал тебя?

Потрясенный, он схватил канделябр и поднял его так, чтобы свет упал на братьев. При виде того, что стало с ними, у Ройса пресеклось дыхание.

Джако заметил спокойно:

— Опусти эту чертову штуку! Мы сами расскажем тебе, что случилось.

Ройс без единого слова подал обоим бокалы с бренди. Было ясно, что кто-то с садистской жестокостью избил Фаулеров, причем совсем недавно. И ребенок бы догадался, кто это мог быть. Снова усевшись, Ройс гневно заметил:

— Одноглазый? Он не поверил вам? Бен злобно усмехнулся:

— О, с этим все в порядке. А то, что вы видите, — результат урока, который он преподал нам, чтобы мы в следующий раз как следует справились с его заданием.

Ройс вздрогнул. Ему не нужно было долго смотреть на эти распухшие, в кровоподтеках лица — он знал, что никогда не забудет увиденного. Чувствуя, что и он отчасти виноват, Ройс пытался подавить ненависть, клокочущую в нем; его руки бессознательно сжались в кулаки. «Только пять минут, — думал он, скрипя зубами. — Пять минут наедине с одноглазым, и я научу его, как обращаться с теми, кто слабее!»

Зная, что должен следить за собой и не выдавать своих чувств, Ройс отхлебнул из бокала и помолчал немного. Затем, подбирая слова, он спросил:

— Как же теперь вам быть? Не страшно ли общаться с одноглазым?

И снова Бен горько улыбнулся:

— Если вы помните, у нас нет выбора.

— Ну что ж… — Ройс уже овладел собой. — Позвольте и мне рассказать вам, нем я был занят со времени нашего последнего разговора.

И он коротко поведал им обо всем, что произошло после их первой встречи, закончив любопытными сведениями относительно Стаффорда. Оба Фаулера хранили молчание. Затем, сделав большой глоток бренди, Джако сказал:

— Хотел бы я знать, что он задумал, объявив нам, что теперь сам позаботится об этом деле… — И волчья ухмылка мелькнула на его лице. — Кажется, ему, этому дьяволу, повезло не больше, чем нам!

Ройс слегка поморщился:

— Вы уверены, что и здесь замешан одноглазый? В беседу вступил Бен. Взглянув на Ройса своими ясными голубыми глазами, он усмехнулся:

— А разве вы не думаете так же?

— Пожалуй что так. Только мне не хотелось бы, чтобы вы шарахались от каждой тени и подозревали, что все из ряда вон выходящее всегда подстроено одноглазым. А между прочим, — спросил Ройс живо, — есть ли у нашей Немезиды имя? Ведь это для вас он главарь или одноглазый?

— Никогда не слышал, — задумался Джако. — Даже мать не упоминала о нем иначе как о главаре или одноглазом. А зачем вам это?

— А вдруг нам удастся подобрать ключ к разгадке его личности? Даже его имя может навести на след.

— Вы можете спросить Пип, — вставил Бен. — Она наверняка знает больше нашего — ведь она бывала дома чаще, чем мы, и оставалась с матерью дольше.

— Да-да, я поговорю с Пип, но сомневаюсь, что она может добавить что-то к тому, о чем вы мне рассказали.

— Так что же нам теперь делать? — Джако доверчиво глядел на Ройса.

Тот поколебался, затем медленно произнес:

— Как вы думаете, это будет очень опасно — попытаться следить за одноглазым? Выяснить, где он бывает, когда не занят делами вашей, э-э, шайки. Он, несомненно, ведет двойную жизнь. И если вы сможете обнаружить, какова другая жизнь одноглазого, мы уже не будем так беззащитны, у нас появится оружие против него.

— Вы хотите, чтобы мы шпионили за главарем? — спросил Джако потрясенно.

— А почему бы и нет? — невозмутимо ответил Ройс. — До тех пор, пока он вне досягаемости, мы будем бороться с завязанными глазами. Он может ударить когда ему вздумается, а мы, ничего не зная о нем, не можем ни предугадать его действий, ни принять ответные меры. — Наклонившись вперед в своем кресле, напряженно оглядывая братьев прозрачно-золотыми тигриными глазами, он добавил горячо:

— Неужели вы не видите! Сейчас он может играть с нами, как кошка с мышью. Мы вынуждены обороняться, и только, а он атакует нас, когда ему угодно, — ведь все карты у него в руках. — Тут Ройс призадумался. — Хотя нет, не все: у нас есть одно очко — он еще доверяет вам.

Задумчиво растирая подбородок, Бен пробормотал:

— Я не знаю… Наверное, да, он пока что верит нам. Но меня немного беспокоит, что он не приказал нам предпринять еще одну попытку выкрасть Пип.

Джако кивнул, но высказал другую точку зрения:

— Вероятно, он не вполне доверяет нам в том, что касается Пип. Если бы он только заподозрил, что мы работаем против него, он бы тут же покончил с нами.

— Итак? — подытожил Ройс. — Сможете ли вы следить за ним… с минимальным риском для себя?

Бен шумно вздохнул и медленно выпустил воздух:

— Это опасно, что и говорить. Но я думаю, мы справимся с этим.

— Думаешь? — недовольно повторил за ним Ройс. — Имея дело с таким человеком, как одноглазый, думать недостаточно. Ты должен не думать, а знать, способен ли ты взбунтоваться.

Изуродованное побоями лицо Джако помрачнело, и он отчеканил:

— Мы сможем сделать это! Даже если одноглазый не вполне уверен в нас из-за Пип, он не ожидает подвоха. — Воинственная усмешка раздвинула разбитые губы Джако. — И я, и Бен ходим неслышно, как кошки, — он ничего и не заметит!

Ройс внимательно смотрел на братьев Пип, взвешивая еще и еще раз, насколько серьезна опасность. Он не привык просить других рисковать собой, оставаясь в безопасности сам. И Ройс снова почувствовал, как ненависть к одноглазому растет в нем. Он был беспомощен, он ничем не мог помочь Фаулерам — только наблюдать за всем издали, и он питал отвращение к этому недостойному джентльмена обстоятельству. Если бы существовал хоть какой-то выход…

Вдруг его осенило. Ройс вскочил с кресла, крича на всю комнату:

— Глупец! Какой же я глупец! — Взглянув на ошеломленных братьев, он рассмеялся. — Да ведь я могу устроить вам всем троим переезд в Америку — вы там будете в полной безопасности!

Гордость, свойственная детям Джейн, может быть, и побудила бы Фаулеров отказаться от предложения, но судьба Пип и зверское избиение, которому они только что подверглись, заставили их медлить. Взгляды братьев встретились. То, что они увидели в глазах друг друга, убедило их полностью, потому что они выдохнули одновременно:

— Когда?

Не давая себе времени подумать, с пуританским рвением отметая мысли о Пип, Ройс возбужденно проговорил:

— Завтра я увижусь с моим агентом, и он все сделает. Главное — мы обеспечим вам место на первом же корабле, отплывающем в Штаты. А сейчас все, что нам остается, — это охранять Пип и вам двоим постараться не попасть в беду, пока корабль не отчалит. Ну и самая рискованная часть нашей кампании — доставить вас всех на борт, не возбудив подозрений.

— Если вы доставите туда Пип, о нас беспокоиться нечего: только скажите название корабля и когда он отплывает — и мы будем там! — сказал Джако почти весело.

Ройс слегка улыбнулся. «Если только, — подумал он, — все пойдет так, как запланировано». Отхлебнув из бокала, он сказал:

— Прежде чем мы пожелаем друг другу спокойной ночи, давайте договоримся, как нам разыскать друг друга. Я полагаю, что моей любовнице можно доверять, но этого недостаточно. Нам еще нужен какой-то сигнал в случае крайней необходимости. Что вы об этом думаете?

Бен и Джако недоуменно смотрели друг на друга. Наступило короткое молчание, затем Ройс щелкнул пальцами.

— Занавески, — сказал он кратко. Увидев изумление на лицах, он пояснил:

— Поскольку третий этаж моего особняка большей частью не используется, я предлагаю выбрать третье окно справа на третьем этаже. Если все спокойно — занавески полуоткрыты. Полностью открытые — значит, встречаемся тем же вечером, скажем, в десять часов, а задернутые наглухо — сигнал, что мы должны увидеться немедленно.

План был одобрен, и на этом они расстались, весьма довольные друг другом.

Утром в среду Ройс уже сидел в хорошо обставленном офисе своего агента.

— Вы, должно быть, любопытствуете, почему я здесь так рано?

Агенту Роджеру Стэдхэму было около тридцати пяти. Он был человеком среднего роста, без особых примет. Его рекомендовал Ройсу Понтеби. «Чрезвычайно способный и скрытный парень», — сказал о нем Джордж, и Роджер действительно был таким. Его ореховые глаза спокойно встретили взгляд Ройса, он вежливо улыбнулся и ответил:

— Я уверен, что вы назовете мне причину вашего визита тогда, когда вам будет удобно.

— Ну, то, о чем я вас попрошу, не слишком удобно для меня лично, и тем не менее… Надобно отправить в Америку четырех человек. И желательно на первом же корабле, отплывающем в Штаты.

Если Стэдхэм и был удивлен просьбой Ройса, он не выдал этого, сказав просто:

— О, жаль, что ваше теперешнее пребывание в Англии будет столь коротким.

Ройс едва не поправил его, но вовремя остановился. Он сказал «четырех человек», непроизвольно скрывая истину, и если Стэдхэм подумал, что речь идет о нем самом, — тем лучше.

Поболтав еще немного, Ройс поднялся и дружелюбно заметил на прощание:

— Итак, дело за вами. Сообщите мне, пожалуйста, название корабля и дату отплытия как можно скорее.

Стэдхэм горячо заверил его, что все будет в порядке, и проводил до самых дверей.

Выходя из офиса, Ройс испытывал смешанное чувство облегчения и горечи. И все-таки он был доволен собой и своим утренним поступком. Это вносило хоть какую-то ясность в мучительные отношения с Пип. «Делай что должно — и будь что будет!» — воскликнул Ройс про себя и отправился домой.

Он не был бы так оптимистично настроен, если б знал, что за его визитом к Стэдхэму наблюдали. Темная фигура таилась в тени высокого здания, и чей-то цепкий взгляд был прикован к уходящей фигуре длинноногого американца.

Несколько минут нищенски одетый незнакомец внимательно смотрел ему вслед, затем, бросив еще один злобный взгляд, скользнул мимо парадного и вошел через черный ход. Украдкой взобравшись по лестнице, он поднялся на нужный этаж и, как тень, проник в комнату, где сидел Роджер Стэдхэм, углубившийся в бумаги.

Человек этот отнюдь не был незнакомцем для Роджера. При виде его ореховые глаза Стэдхэма расширились, и он воскликнул:

— Господи Боже! Что вы здесь делаете? Вы же обещали, что никогда больше не встретитесь со мной!

Мужчина молча улыбнулся, его единственный глаз пронзал Роджера насквозь.

— Простите, — протянул он саркастически, — но иногда я не в силах сдержать обещания. Разве вы всегда можете справиться с азартом игрока? Жаль, что у вас нет еще одной богатой тети, не правда ли?

Роджер Стэдхэм побледнел и опустил глаза. Зная, что ускользнуть невозможно, он спросил тусклым голосом:

— Что вы хотите от меня?

— О, ничего особенного, — вежливо ответил одноглазый. — Я только хочу знать, какое дело привело сюда Ройса Манчестера…


Глава 10


За обедом Ройс и Захари обсуждали, где провести лето.

— Так ты собираешься погостить у Джулиана Девлина? — спросил Ройс с некоторым удивлением. — Пусть вы стали друзьями, но ты уверен, что хочешь провести с ним несколько недель в деревне?

Захари смущенно улыбнулся:

— Я знаю, это покажется тебе странным, но как только мы перестали враждовать, обнаружилось, что у нас куча общих интересов. — Его глаза зажглись энтузиазмом. — Джулиан говорит, что в Сен-Одри-Холле прекрасная рыбалка и что там мы вволю поездим верхом, не то что в Гайд-парке. Кажется, уже вечность я не мог позволить себе как следует пришпорить лошадку. Мне надоело во всем сдерживать себя!

— А граф? Ты не забыл о нем?

Захари покачал головой:

— Это был мой первый вопрос Джулиану, но он сказал, что его отец редко бывает в Сен-Одри-Холле — с ним связаны горькие воспоминания.

Левая бровь Ройса скептически поднялась:

— Горькие воспоминания? У графа?

— Гм… — Захари бросился на диван. — Джулиан рассказывал мне, что граф был очень привязан к своей невестке и, когда та умерла, обнаружил, что не может подолгу оставаться там, где все напоминает ему о ее кончине.

С выражением недоверия на лице Ройс усмехнулся:

— Мы говорим с тобой об одном и том же человеке, не правда ли? Седьмом графе Сен-Одри, Стивене Девлине? Самом надутом и недобром типе, которого я когда-либо встречал? И ты пытаешься втолковать мне, что он способен чувствовать и даже страдать? Позволь мне усомниться в этом, дружочек!

Захари задумался.

— Ну, если верить Джулиану, это единственное теплое чувство, которое граф испытывал к кому-либо, кроме себя. Говорят, именно чрезмерная его привязанность к умершей была причиной охлаждения отношений графа с женой. — Захари добавил:

— Как я понял, его невестка отнюдь не была старой ведьмой. Напротив, это было очаровательное, прелестное молодое существо, и Лусинда ясно дала понять, что нисколько не жалеет бедную женщину, умершую родами. Еще бы! — воскликнул он насмешливо. — Ведь богатство Девлинов, которым так чванится леди Лусинда, досталось им после ее смерти! Если бы бедняжка не завещала все свои сокровища графу, Девлины и сейчас были бы бедны как церковные крысы.

Помимо своей воли заинтересованный рассказом, но не желая, чтобы Захари заметил это, Ройс произнес, насмешливо растягивая слова:

— Подумать только, ты и Джулиан, кажется, уже обсудили большую часть их семейных историй!

Слегка покраснев, Захари быстро ответил:

— Ты ошибаешься! Джулиан ни словом не обмолвился мне об этом. Мать Леланда и леди Лусинда — приятельницы. И когда я прошелся однажды насчет холодности между родителями Джулиана — ведь и слепому видно, что между ними нет любви, — Леланд и Джереми объяснили мне все. Леланд рассказывает, что граф влюбился во вдову своего брата и Лусинда не простила ему этого. Вообще он уверяет, у леди Лусинды исключительная память, и даже спустя двадцать лет она ненавидит умершую. А мать Леланда объясняет это тем, что Лусинда была увлечена старшим братом графа и именно поэтому возненавидела его юную вдову. Старший брат ни в чем не был похож на младшего — отца Джулиана. Леланд рассказывал, что его звали «лихим графом» и очень любили в свете. Готов заключить пари, что Джулиан в дядю, а не в отца.

Бросив взгляд на увлеченного рассказом Захари, Ройс с пафосом заметил:

— Как интересно! Весьма, весьма романтическая история!

Захари, увидев насмешку в прозрачных глазах кузена, сконфуженно улыбнулся:

— Леланд — хороший парень, но так много болтает!

— Да, — ехидно подтвердил Ройс. — И ты, кажется, подцепил от него ту же привычку.

— Но ты не можешь отрицать, что это действительно Схватывающая история! Подумай только — «лихой граф» женился на богатейшей наследнице вдвое моложе его, а затем, когда всякий ожидал, что он остепенится и осядет в деревне вместе с молодой прелестной женой, его убивают. А потом лишившуюся близких молодую вдову утешает младший брат, который унаследовал титул старшего и который, кстати сказать, ненавидел его. Но вскоре

умирает и она, и ее новорожденная дочь вместе с ней — разве это не сюжет для Шекспира?

— С каких это пор, — заметил Ройс саркастически, — ты стал поклонником этого поэта? Если мне не изменяет память, ты на днях отказался сопровождать меня в театр, где давали «Отелло».

Захари состроил гримасу:

— Ну, это совсем другое дело!

Они поболтали еще немного, а затем, как обычно, Захари исчез в поисках развлечений. Да, странная и страшная история, думал Ройс, вышагивая по комнате. Главные действующие лица давным-давно мертвы, но живы страсти, томившие их. Может быть, потому, что унаследовал состояние вдовы брата, Стивен Девлин так возмущался теми, кто уже рождался богатым? Не здесь ли корни неприязни графа к нему? Ройс сомневался в этом, хотя слова Захари засели в его мозгу, особенно те, что касались умершей в младенчестве девочки…

А Пип мечтала. Каждую ночь она в уединении своей жалкой комнатки, лежа на жесткой, узкой постели, вспоминала, как Ройс поцеловал ее. Ощущение, испытанное ею тогда, немедленно возвращалось, и она снова чувствовала , его сильные руки на своей талии, прикосновение твердого, ищущего рта, нетерпеливый, затуманенный, молящий взгляд темно-золотистых в минуты самозабвения глаз буквально преследовал ее. Доводил до стона, до холодного пота на лбу. О если бы он еще раз взглянул на нее так!

Пип отчаянно сопротивлялась мыслям о том, что случилось в библиотеке, но все было против нее — воля, гордость, разум. Даже собственное тело отказывалось повиноваться ей и томилось днями и ночами, ночами особенно, странной жаждой близости чужого сладостного тела — ее хозяина, неистовой надеждой, что когда-нибудь он снова завладеет ее губами.

Погруженная в себя, Пип ходила по дому как сомнамбула. Даже страх перед одноглазым на время оставил ее, и хотя ей не хватало братьев и она мечтала увидеть их и поговорить с ними, одна забота целиком завладела ею: как разрушить колдовскую связь, существовавшую между ней — подзаборницей и воровкой — и богатым, родовитым красавцем — хозяином дома? И что еще печальнее — она запуталась не только в магических чарах, притягивающих их друг к другу, но самые основы ее жизни были разрушены.

«Единственное, что мне не нравится здесь, — думала она, рассеянно вычищая камин в кабинете Ройса, — это я сама, когда хозяин рядом».

Пока Пип не встретила Ройса Манчестера, она страшной клятвой клялась себе, что скорее умрет, чем станет игрушкой какого-нибудь богача. Но это было до того, как она ощутила в себе женщину, разбуженную поцелуем мужчины. Теперь она ни в чем не была уверена.

«Что же мне делать?» — спрашивала себя Пип, стискивая руки. Надеяться, что она и ее братья чудом попадут в Америку? Или что одноглазый откажется от своих планов? Как чертовски ей не повезет. Сейчас она в безопасности, а что с ней будет, когда Ройсу надоест оказывать ей покровительство или он вернется к себе в Америку? Не вечно же ему стоять между ней и одноглазым! Стало быть, выбора у нее нет. Остается только одно — продать свое тело, и, если она не хочет кончить, как Джейн, ей надо продать себя подороже. Что ж, если Манчестер действительно без ума от нее, он заплатит высокую цену, самую высокую.

Решение было принято, но вместо облегчения Пип почувствовала щемящую пустоту. Апатично переходя от предмета к предмету, не понимая, что делает, Пип по инерции продолжала убирать комнату. Позади нее открылась и закрылась дверь, но она не обратила на это ни малейшего внимания и только тогда поняла, что не одна, когда удивленный Ройс воскликнул:

— Мне кажется, ты слишком долго стираешь пыль с этой картины!

Вздрогнув, Пип обернулась. Тот, о ком она думала, думала дни и ночи, стоял в нескольких шагах от нее.

Ошеломленная, она быстро наклонила голову, пробормотала что-то в ответ онемевшими губами и заторопилась в направлении двери, но он нагнал ее и схватил за руку.

— Не убегай так быстро, — сказал он непринужденно, — я искал тебя. Мне нужно поговорить с тобой.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Может быть, он собирается попросить стать его любовницей? О Господи, только не это! Не сейчас!

Рейсу понадобилась почти героическая решимость, чтобы отправиться на поиски Пип с намерением выложить ей все свои планы, но он поклялся себе, что ни одно на свете существо не догадается, какое смятение вызывает в нем мысль о том, что она вот-вот покинет Англию. Зато и тревоги его рассеются, а жизнь войдет в свою колею. Она обворожительна, это правда, и даже больше чем обворожительна — желанна, как никакая другая. Но в конце концов были у него обворожительные женщины, и есть, и будут. Несколько недель спустя он уже с трудом вспомнит ее имя, не говоря о прочем.

К несчастью, когда он застал ее с тряпкой в руке в своем кабинете и начал готовиться к своей маленькой речи, Пип взглянула на него. И когда она подняла на него эти прозрачно-серые глубокие глаза с длинными черными ресницами, Ройс почувствовал, что все его добрые намерения испарились. Все до одного.

Чертыхаясь про себя, сдвинув брови, он продолжал — напряженно, почти грубо:

— Я видел твоих братьев. Мы решили, что самое разумное для вас всех — бегство. Только так вы можете ускользнуть от одноглазого. Я только что дал указание моему агенту купить билеты на пароход, и через несколько дней вы уже будете на пути в Штаты, в океане.

«Покинуть его? — подумала Пип, и такая острая боль сжала ей» грудь, что она пошатнулась. — И больше никогда, никогда не видеть его?» Она изумленно покачала головой, как бы не в состоянии поверить услышанному. Америка! Он отсылает ее в Америку. Какая ирония — теперь, когда ее мечта, ее и братьев, была на грани осуществления, ничего, кроме боли в сердце — давящей, надсадной, — не осталось!

Она подошла к нему ближе и маленькой изящной рукой легко дотронулась до его груди.

— Это правда? Вы хотите, чтобы я уехала? Ройс, вероятно, мог бы справиться с собой, если бы она обрадовалась или молча согласилась с его словами. Если бы она не коснулась его… Белый батист рубашки не мог скрыть опаляющее тепло маленьких пальцев, и Ройс почувствовал, что теряет самообладание. Хотел ли он, чтобы она уехала? Горькая улыбка разжала стиснутые губы. О да, он хотел, чтобы она уехала!. И чтобы перестало светить солнце, чтобы луна не вставала больше, а его сердце прекратило биться… Откровенно чувственная улыбка изогнула твердые губы американца, и он шепнул, нежно касаясь розового, приоткрытого в смятении рта:

— О нет, я не хочу, чтобы ты уезжала… Единственное, чего я хочу, — это отнести тебя на софу напротив стены…

Его губы скользили по ее лицу, зубы мягко покусывали гладкую горячую кожу, когда он шепнул ей на ухо:

— Я хочу положить тебя там и сорвать с тебя всю одежду до последнего лоскутка. И любить тебя! Вот чего я хочу…

Кровь так громко стучала в ее висках, что Пип боялась потерять сознание. Превозмогая себя, пытаясь удержаться на ногах, она изумленно качнула головой. Не нужно! Она не должна позволить этому случиться! А губы Ройса были такими мягкими и ласкающими, что почти лишили Пип рассудка; руки ее безвольно висели вдоль тела, колени подламывались.

Еще не полностью захлестнутая волной, поднимавшейся все выше и сотрясавшей ее хрупкое тело, Пип снова покачала головой. Есть нечто, кроме тела, в отчаянии твердила она себе. Есть реальная жизнь, требующая, чтобы она сопротивлялась до последнего.

— Нет, — проговорила она больным, безжизненным голосом. — Не делайте этого. Позвольте мне уйти.

— Позволить тебе уйти? — хрипло повторил Ройс. — И ты можешь просить меня об этом?

Его губы опьяняюще коснулись ее, он взволнованно простонал у самых ее губ, как если бы слова эти вырвались у него под пыткой:

— Не могу…

Увлекая ее в свои объятия, он поцеловал Пип с неистовством страсти, долго спрятанной в нем, и, загипнотизированная мощью его объятий, Пип почувствовала, как тает ее отчаянная попытка ухватиться за действительность. Где-то в глубине души она знала, что будет сожалеть об этом, знала, что ее жизнь и путь, которым она следовала, бесповоротно и страшно изменятся. Но она была бессильна против стихии, бушевавшей в них обоих. Бессильна.

Забыв об окружающем, сознавая только сладкую покорность тела в его руках, Ройс целовал Пип. Его твердый рот был требовательно прижат к ее губам, руки лихорадочно скользили по ее телу. Он хотел осязать всю ее сразу — от маленьких ног до нежной выпуклости груди. В движениях Ройса было отчаяние, будто его трепала жестокая лихорадка, утолить которую могло только обладание этим легким, горячим телом.

Ироничный, осмотрительный циник, Ройс никогда не был так возбужден. Он и не предполагал, что такое возможно — желать женщину до потери сознания. Искушенный в делах любви мужчина, для которого интимная жизнь была лишь видом изящного искусства, Ройс внезапно ощутил себя охваченным такой всепожирающей страстью, что единственной реальностью в мире для него в этот момент было нежное, льнущее к нему тело Пип. Утонув в водовороте желания, неистового желания, способного преодолеть любое сопротивление, Ройс тихо застонал, когда его язык глубоко погрузился в медовое тепло рта Пип. Дрожь сладостного удовольствия потрясла его большое тело, и он снова подхватил ее и крепко прижал к себе.

Пип, которой все больше и больше передавалось его возбуждение, почувствовала, как все ее тело отвечает на его ласки. Его поцелуй оглушил ее: дерзкое, пронизывающее прикосновение его языка заставило ее стройное тело жаждать чего-то нового и трепетать от странного томления. Ей казалось, что она еще недостаточно тесно прижалась к нему, и ее тело словно бы само изогнулось дугой, чтобы быть ближе к его телу, чтобы облегчить боль от повелительного призыва, заставившего отвердеть ее соски и налиться жидким огнем живот и ноги. Жар его отвердевшей плоти возбуждал ее все сильнее, и ей казалось, что она умрет от желания, если Ройс не овладеет ее телом так же всецело, как его язык овладел ее ртом. Инстинктивно Пип встретила увеличивающуюся настойчивость напора его языка своим собственным язычком, и он тут же прошептал:

— Да, целуй меня в ответ… О да, милая, попробуй меня, так же как я пробую тебя…

Пип покорно подчинилась, и ее маленький теплый язычок скользнул в его рот. Ройс чуть не рухнул на колени от потока чувств, раскаленным клинком пронзивших его тело. Сдерживая свою страсть, он позволил ей исследовать свой рот. Их языки столкнулись в нежном поединке, скользя, толкая, снова скользя… Это была сладкая мука, выносить которую он долго не смог. У него вырвался стон, и он хрипло сказал:

— О Боже! Я не могу больше. Я должен, должен… Пип лишь смутно сознавала то, что он делает; она почувствовала, что ее опускают, услышала звук рвущейся ткани и затем в лихорадочной благодарности ощутила тепло его руки на своей обнаженной груди. Настойчивое прикосновение к соскам заставило ее извиваться в его руках, настоятельная потребность в чем-то большем не давала ей покоя, жжение между бедрами становилось все ощутимее с каждой секундой.

Совершенство этой твердой маленькой груди почти свело с ума Ройса, и, проворчав проклятие, он поднял девушку на руки и почти хищно начал сосать нежную плоть. Платье Пип висело клочьями на се талии, но она не обращала на это внимания и неистово прижималась к его ищущему рту, и каждое прикосновение его зубов к ее набухшим соскам вызывало у нее беспомощный стон удовольствия.

Она была как в огне, охваченная чувствами столь же древними, как сама жизнь, и такими сильными, что она не могла сопротивляться приказам своего тела. Ее пальцы в отчаянии вцепились в его плечи, желание коснуться его обнаженного тела захлестнуло ее, и, внезапно почувствовав, что материал его рубашки уступает… уступил, она замурлыкала от удовольствия. Ее пальцы наконец-то встретились с его обнаженной кожей.

Не в состоянии сосредоточиться на чем-то еще, кроме безжалостного желания, овладевшего им, Ройс не заметил, что Пип удалось снять с него рубашку, но когда он почувствовал прикосновение ее рук к своей обнаженной груди, ему не удалось сдержать стон. Ее пальцы опаляли его тело, где бы они ни касались его, и когда она стала инстинктивно ласкать его твердые соски, Ройс понял, что не может больше выносить этого.

Его рот захватил ее губы в грубом поцелуе, и он без усилий отнес ее к софе и нежно опустил на мягкие подушки. Встав на колени перед синей бархатной софой, Ройс быстро сорвал с Пип остатки платья, оставив ее полностью обнаженной.

Прикосновение спины к подушкам вывело Пип из блаженного транса, в котором она пребывала, и, почувствовав, что с нее торопливо снимают последние остатки одежды, она внезапно испугалась. Страсть немного отступила, ре глаза расширились от ошеломляющего сознания того, что случилось, и она пролепетала:

— М-мое п-п-платье! Ч-то ты с-сделал с моим п-платьем?

Нежно улыбнувшись ей, Ройс пробежал пальцами по холмику ее груди и прошептал:

— Не беспокойся об этом. Я куплю тебе другое. Дюжину, дюжину других, если ты пожелаешь. — Он хрипло засмеялся, и его глаза блеснули золотым огнем. — Я одену тебя в шелк и атлас, а потом доставлю нам обоим удовольствие, когда буду срывать их с тебя.

Пип с трудом сглотнула, она была загипнотизирована движениями его быстрых пальцев, которые безжалостно срывали его собственную одежду. И вот наконец он предстал перед ней в великолепии своей наготы. О Боже, он прекрасен, призналась она самой себе, испытывая головокружение. Ее глаза с робкой признательностью скользили по его мускулистому торсу, сильным рукам и мощным бедрам. Густые золотистые волосы покрывали его широкую грудь, они спускались и на живот, а затем сходились к бедрам, образуя темно-золотую гриву в его паху. Пип никогда до этого не видела обнаженного мужчину, а тем более неистово возбужденного самца, и сейчас в изумлении смотрела на его отвердевшую плоть, нагло и бесстыдно выпрыгнувшую из темно-золотых кудрей. «Жеребец, — подумала она полуиспуганно-полублаженно. — Прекрасный золотистый жеребец, и он хочет меня… Как я хочу его», — призналась она с глубокой внутренней дрожью. Ее соски болезненно сжались, ее лоно налилось жидким огнем.

При виде обнаженных прелестей, преследовавших его во сне, у Ройса перехватило дыхание. Пип, лежавшая на бархатной софе, представляла собой на диво соблазнительное зрелище: ее бледная кожа мерцала, подобно алебастру, на синем бархате, темные кудрявые волосы спутались. Губы стали алыми и опухли от поцелуев, а глаза затуманились от желания. Он с трудом удержался, чтобы не упасть на нее, подобно бешеному зверю, и, сдерживая страсть, следил за тем, как поднимается и опускается ее маленькая грудь с сосками, розовыми и сладкими, как ягоды, вкус которых все еще держался на его языке. У нее была точеная фигура и тонкая талия; стройность ее мерцающих бедер и удивительная длина ее хрупких ног были аристократически изысканны. «Моя Венера-карманница», — мечтательно подумал. Ройс. «И она будет моей», — сказал он сам себе тоном непреклонного собственника, изогнув в улыбке свой красивый рот.

Не желая ждать ни секунды дольше, Ройс упал на колени, и его руки настигли Пип. Со сдавленным криком он прижался к ней, его губы нашли ее в голодном поцелуе, и его язык с почти жестоким напором вошел в ее рот. Но поцелуй уже не мог удовлетворить его страсть, и он неохотно покинул ее рот, чтобы горячо пройтись от ее подбородка до груди, где его язык тесно прижался к твердым соскам. Жадное прикосновение его губ, тянувших и гладивших ее грудь, заставило Пип беспомощно извиваться в его объятиях.

Потрясенная силой могущественных чувств, овладевших ею, Пип безостановочно гладила Ройса, находя удивительное удовольствие в прикосновении своих пальцев к его твердому, горячему телу. Томясь, она проводила своими пальчиками по его плечам, по гладким мускулистым рукам, по напряженной широкой спине, как бы прося, чтобы он продолжал сладостно мучить ее грудь, и снова удивляясь тому, что он находит ее желанной. Когда его большое тело скользнуло на софу рядом с ней, ей показалось самым естественным вцепиться в него и приглашающе прижаться к нему.

Ройс нежно застонал, когда тело Пип коснулось его собственного. Он не мог больше сдерживаться: страсть, воспламенившая его, требовала выхода. Пип была такой нежной, такой отзывчивой на его ласки, что он жаждал попробовать ее тело, до последнего дюйма, жаждал часами исследовать ее ласковое белое тело. Впервые в жизни он испугался, что, если, ему сейчас же не удастся унять пульсирующую боль, наполнившую его тело, он просто сойдет с ума.

Его рот впился в нее, и неприкрытая требовательность его губ и языка открыла глубину страсти, овладевшей им. Быстро и уверенно его бедро скользнуло между ее бедрами, и Пип задохнулась от этого интимного движения, и поток новых неизвестных чувств обрушился на нее. Снедаемая такой же страстью, Пип была беспомощна в его руках, она была не в состоянии отказать ему ни в чем, и когда его рука скользнула в уголок между ее бедрами и его ищущие пальцы погрузились в шелковистый жар, она подалась им навстречу. Ее тело жадно встретило это новое вторжение. Кровь клокотала в ее жилах, сердце бешено билось. Пип извивалась под его прикосновениями, ее тело существовало как бы отдельно от нее.

Она потянулась к нему, желая доставить ему столько же удовольствия, сколько он доставил ей, но Ройс схватил ее руки и, держа их над ее головой, хрипло шепнул ей:

— Нет, не сейчас. Я не вынесу, если ты коснешься меня.

Не выпуская ее рук, он неистово продолжал целовать ее, а его большое тело тем временем как бы само собой оказалось между ее ногами. Пип на мгновение испугалась, но было уже поздно: его пальцы открыли путь для его плоти, и он начал неумолимо погружаться в нее. Чувство, родившееся в ее теле, было неописуемым: в нем смешались страх, изумление, боль и жажда этой боли, а он погружался все глубже и глубже в ее податливую плоть. Ее девственность представляла собой лишь хрупкую преграду на пути к полному обладанию.

Но преграда была, и когда Ройс почувствовал ее, его глаза изумленно раскрылись: он не мог поверить, что она девственница. «Это не имеет значения, — сказал он себе ошеломленно, — уже слишком поздно, я уже нарушил ее, прежде чем сообразил, что это». К тому же он был слишком возбужден, чтобы останавливаться сейчас, упругий шелковистый жар ее тела был таким соблазнительным, что он не мог думать ни о чем, кроме своих чувств в этот момент. Громко застонав от наслаждения, он задвигался в ней, неотступно погружаясь снова и снова в ее глубину. Его движения стали неконтролируемыми, когда он почувствовал ее ответ, почувствовал, как ее тело приподнимается, чтобы встретить его.

Движения Пип, пожираемой таким же огнем, стали неистовыми, она отчаянно искала путь к чему-то новому, ее-, руки силились разжать его хватку, но ее ум и тело были полностью во власти Ройса. Снова и снова он погружался в нее, и каждое его движение заставляло Пип жаждать следующего. Внезапно она похолодела, и волна такого сильного восторга, такой бесстыдной благодарности охватила все ее тело, что она содрогнулась и громко вскрикнула.

Черты его лица исказились, дыхание с хрипом вырывалось из его рта, но при ее крике в его янтарно-золотых глазах мгновенно зажглись огоньки, и, всхлипнув, Ройс почувствовал, как его тело взорвалось в ослепительном экстазе. Его яростные движения замедлились, и, пока страсть оставляла его, он продолжал нежно целовать Пип, не в силах оторваться от нее.

Наконец он легко приподнялся, посмотрел на ее пылающее от страсти лицо и сказал вслух то, что неотступно преследовало его с того самого мгновения, когда он первый раз поцеловал ее:

— Я не могу позволить тебе уехать. Не теперь. Теперь ты моя, и я не позволю тебе уйти.

Ошеломленная тем, что только что произошло, дрожащая, растерзанная, Пип смотрела в его смуглое лицо с изумленным непониманием. Неожиданно осознавшая свою наготу и бесстыдную интимность их поз, чувствуя, как ноет измученное блаженнейшей из мук ее тело, впервые познавшее любовь, она не поняла последних слов Ройса.

Разве полчаса назад, думала Пип потерянно, она не ходила по комнате, погруженная в свои тоскливые мысли? А теперь… Реальность такова, что мужчинам, подобным Рой-су Манчестеру, женщины нужны только с одной целью. Такие женщины, как она, разумеется. Мужчины не влюбляются в них, и уж тем более невозможен брак между ними — они наслаждаются ими, а когда первоначальная страсть улетучивается, бросают их и переходят к другой женщине. Всегда кажется, что следующая любовница милее прежней. Так было всегда, и так будет всегда.

Ее ясные серые глаза медленно осматривали лицо Рейса: золотисто-каштановый локон, упавший на лоб, густые, круто изогнутые черные брови. С его глубоко посаженными янтарно-золотистыми глазами она избегала встречи, задержав внимание на прямом носе и полных чувственных губах. Не в состоянии оторвать от них глаз, она смотрела на эти красиво очерченные прекрасные губы. Эти губы… Внезапно дрожь снова пробежала по ее телу. «Эти губы доставили мне столько удовольствия и сделали столько изумительного с моим телом, этот грешный зовущий рот, который я…» Она прервала себя и с трудом сглотнула. Она хотела бы, чтобы у ее мужа были такие же губы и глаза, чтобы он так же гневался и смеялся.

Сердце болезненно сжалось в ее груди, и Пип впервые в жизни затосковала, зачем она не родилась богатой и знатной, зачем она не из тех женщин, которые вправе требовать от Ройса Манчестера почтения и нежности, вправе принять его супружескую любовь.

Ройс пристально смотрел на нее, и трудно было понять, что таят эти прозрачно-золотистые глаза тигра: в них было и удовлетворение собственника, и что-то еще было в этом взгляде, что заставило Пип вздрогнуть — от предчувствия или страха, она не могла сказать.

— Господи! — прошептал он, вдыхая запах теплой кожи. — Если б можно было лежать так вечно! Я хотел бы только лежать здесь с тобой, любить тебя… снова и снова…

Он последний раз нежно и дразняще укусил ее сосок, затем с явной неохотой отодвинулся от нее и сел. Опираясь одной рукой на софу, он наклонился над молчащей Пип с выражением раскаяния и признался:

— Это было не слишком умно с моей стороны, по правде говоря. Я не собирался нападать на тебя таким образом, и если бы я знал, что ты девочка… — Его глаза потемнели, а голос охрип, когда он повторил:

— Если бы только я знал, что ты девственница, все было бы по-другому: я выбрал бы лучшее время и более подходящую обстановку!

Он свободной рукой обхватил ее грудь, его пальцы ритмично надавливали на нежную плоть, и тигриные глаза были наполнены странным нежным светом. Внезапно Ройс спросил требовательным и в тоже время нежным тоном:

— Я тебе сделал не очень больно, скажи? Потрясенная нежностью в его голосе, Пип могла лишь безмолвно смотреть на него затуманенными глазами, полными тайны. Ей было невыносимо сознавать, что он, обнаженный, лежит рядом с ней. Как она могла быть такой шлюхой? Как могла продолжать лежать здесь так бесстыдно, безвольно, позволяя ему ласкать ее, не делая ни малейшей попытки оторваться от него? Стыдясь самой себя, встревоженная желанием, завладевавшим ею с каждым мгновением, с каждым касанием его рук, Пип наконец вынудила себя действовать.

Отбросив в сторону ладонь Ройса, она поднялась одним мгновенным гибким движением. Прижавшись к подушке, подняв ноги к подбородку и обхватив их руками, Пип смотрела на свое разорванное платье, валявшееся на полу в нескольких шагах от софы. Чувствуя, что теперь хоть немного защищена от его ненасытных глаз, Пип стрельнула в Ройса русалочьим взглядом.

Казалось, он нисколько не удивлен тем, что случилось. Ройс спокойно сидел в нескольких дюймах от нее, его нагота явно не мешала ему, и Пип, внезапно увидев себя со стороны, была смущена до слез нелепостью картины: оба совершенно нагие, в разгар дня, в его кабинете, где любой слуга мог застать их. Пип не могла удержаться от усмешки, тронувшей уголки ее губ, когда представила себе выражение лица Сперлинга, пристойнейшего и благообразнейшего из слуг, если бы лакей в поисках хозяина заглянул в кабинет и застал их в таком виде.

Какой мимолетной ни была улыбка Пип, Ройс уловил ее и, улыбнувшись в ответ, прошептал:

— Ты не ответила на мой вопрос, но если ты в состоянии улыбаться, значит, я не сделал тебе слишком больно.

Что-что, а притворяться Пип не умела и, к крайнему своему ужасу, услышала собственный честный ответ:

— О нет! Мне не было больно, только немного вначале. — И она робко призналась:

— Я и не думала, что это так чудесно.

Глаза Ройса мгновенно потемнели, рука потянулась к ее подбородку. Не дав ей прийти в себя, он подвинулся ближе, и его губы почти слились с губами Пип, когда он шепнул ей:

— Не думаю, что мне следует слушать такое — я тут же начну все сначала сию секунду. Если бы я не знал, что тебе будет больно сейчас, ты бы уже лежала, а не сидела съежившись! — Он крепко поцеловал ее приоткрытый рот, и произнес:

— Не искушай меня! Или меня ничто не остановит… — Но, видимо, только сейчас осознав, где они и как выглядят, Ройс сказал с нежной насмешкой в голосе:

— Кроме того, я боюсь, что во второй раз нам так не повезет. Нам стоит одеться, детка, прежде чем нас обнаружат в этой довольно… э-э… компрометирующей ситуации.

Вскочив с кошачьей грацией, Ройс потянулся к брошенной одежде и не торопясь точными, ловкими движениями принялся одеваться, явно не страдая от застенчивости, мучившей Пип. Ее щеки алели, но она заставила себя храбро взглянуть на Ройса:

— Я думаю мы обсудим цену нашей связи перед тем, как ее продолжить.

Ройс непонимающе глядел на нее — ему казалось, что он ослышался. Он еще не знал, какую форму примут его отношения с этим диковинным, прелестным существом, но что они не будут отношениями купли-продажи, как с Деллой, а до нее с множеством других женщин, — в этом Ройс не сомневался ни секунды. Так вот оно что! Девчонка думает о цене того, что происходит между ними. Светлое выражение в его глазах исчезло, и пальцы жестко сжали подбородок Пип.

— А точнее? — строго спросил он. Игнорируя предательскую дрожь под ложечкой, Пип честно встретила его взгляд:

— Если я стану твоей любовницей, тебе это-дорого обойдется. Жутко дорого.

— Я понял, — очень спокойно и тихо произнес Ройс. Его золотистые глаза были холодны как лед. — Ну и каковы твои условия, дорогая?

Не колеблясь больше, не обращая внимания на острую боль в сердце, Пип ответила отважно:

— Дом. Я хочу дом в деревне, который будет только моим. И деньги.

С опасно сузившимися глазами Ройс наконец выговорил насмешливым голосом:

— А как насчет драгоценностей? Платьев? Дорогих экипажей и прекрасных лошадей, чтобы возить тебя по всему городу? Или это само собой разумеется?

Пип настолько сосредоточилась на строго практической стороне дела, мрачно думая об одном: она должна обеспечить будущее себе и своим братьям, что последние слова Ройса застали ее врасплох. Ледяное презрение в его голосе заставило ее сердце сжаться, и она желала лишь одного: чтобы эта безобразная сцена поскорее закончилась. «Но что мне осталось? — спрашивала она себя в отчаянии. — Особенно сейчас?» Если она не хочет переходить из рук в руки, от покровителя к покровителю, как мать, ей жизненно важно оговорить самые выгодные для себя и братьев условия.

Глубоко униженная, не зная, куда спрятать глаза, Пип запрокинула голову и тихо проговорила:

— Да, и это тоже.

Ройс с шумом выдохнул, не в состоянии поверить, что сдается так покорно.

— Т-т-ы не собираешься с-с-порить со мной из-за этого? — выдавила Пип. Ее серые глаза казались сейчас не просто огромными — они смотрели на него из-под густых ресниц так, как если б одни только и остались живыми в ней.

— Конечно, нет! Я богатый человек, и я всегда плачу за свои удовольствия… Цена не имеет значения.

Он притянул ее к себе и поцеловал с жестокостью зверя, не выказывая ничего из былой нежности. Оторвавшись от ее распухших губ, он глухо заметил:

— Поверь мне, тебе придется отработать каждый пенни, который я на тебя потрачу, милая!

Гордость заставила Пип выпрямиться и поднять подбородок. И она сказала ему тихим, но твердый, голосом:

— Я намереваюсь это сделать.

— Очень хорошо, — щелкнул Ройс пальцами. — Мы понимаем друг друга. — Он бросил пренебрежительный взгляд на ее разорванное платье:

— Я думаю, пункт номер один в нашей сделке — это приобретение одежды.

Дотянувшись до сонетки, висевшей у стола, Ройс яростно дернул за нее и снова повернулся лицом к Пип. Это были крайне неприятные минуты, пока они стояли и молча глядели друг на друга, еще не в состоянии осознать пропасть, возникшую между ними, и тем более перешагнуть через нее.

С облегчением Пип услышала стук в дверь, Ройс немедленно открыл. Чеймберс ждал с другой стороны. Вежливое лицо его несколько помрачнело, когда Ройс взглянул на него, а глаза расширились при виде Пип, с мрачным видом стоявшей сзади. К счастью, прежде чем он увидел превратившееся в лохмотья платье, Ройс тоном, какого Чеймберс никогда еще не слышал от него, произнес:

— Найдите Сперлинга и велите ему принести мне плащ. Поторапливайтесь!

Будучи опытным дворецким, Чеймберс чопорно поклонился и произнес с педантичностью старых слуг:

— Конечно, сэр. Сию же минуту. — Затем, поколебавшись, добавил:

— Я собирался найти вас как раз перед тем, как вы позвонили, сэр: леди Уайтлок и леди Девлин только что приехали к вам с визитом. — Бросив на своего хозяина тревожный взгляд, Чеймберс продолжал:

— Я провел их в голубую гостиную, сэр. Они уверяют, что прибыли по чрезвычайно важному делу.

Оглядев себя, Ройс расстроенно пробормотал:

— Господи, как же я могу встретить их в таком виде… — И обратился к Чеймберсу, безмолвно ждущему у порога:

— Лучше, если Сперлинг принесет мне сюда жилет и фрак.

После ухода Чеймберса в комнате снова наступило молчание, прерванное появлением Сперлинга, принесшего одежду. Забрав ее у явно любопытствующего лакея, Ройс сухо поблагодарил его и добавил:

— Скажите Чеймберсу, чтобы запрягали. Как только я закончу разговор с леди, я тут же уеду. — Ройс бросил плащ Пип и торопливо оделся. Не глядя на нее, он сказал:

— Я ненадолго. Подожди здесь, пока я не вернусь, мы присмотрим для тебя что-нибудь из одежды. — Его рот искривился. — Ведь ты честно заработала ее!

Пип ненавидела его в эту минуту, но прежде чем она успела открыть рот, Ройс вышел, хлопнув дверью.

Чеймберс уже подал посетительницам лимонад и пирожные с кремом в голубую гостиную. Вежливо улыбнувшись, Ройс проговорил:

— Извините, что заставил вас ждать, но я счастлив видеть, что о ваших удобствах позаботились.

Обе женщины сидели на длинном диване, обитом синим атласом. Их пышные юбки были искусно разложены вокруг них. Давно знакомый с леди Уайтлок, Ройс вежливо кивнул ей, перед тем как обратить взгляд на жену графа Сен-Одри. Он не однажды видел Лусинду Девлин, но формально не был представлен ей. Леди Уайтлок с лукавым видом исправила эту оплошность.

Лусинда грациозно поставила стакан с лимонадом на стол и произнесла небрежно:

— Я уверена, что вы удивлены и ищете объяснения нашему визиту. Видите ли, моя кузина и я здесь с… миссией милосердия, если можно так выразиться.

«Кузины!» — подумал Ройс в изумлении. Кто бы мог поверить в это, глядя на старую, неуклюжую леди Уайтлок и прелестную, модно одетую Лусинду? Теперь по крайней мере он знает, почему они вместе. А что касается «миссии милосердия»…

Ройс приподнял брови.

— Да? — спросил он заинтересованно. — Чем могу служить?

Лусинда притворилась слегка сконфуженной и повернулась к своей безобразной кузине:

— Летти, это твоя идея. Вероятно, ты и объяснишь все мистеру Ройсу. — Бросив смелый взгляд на Ройса, Лусинда добавила:

— Летти попросила меня присоединиться к ней этим утром, и хотя я не склонна заниматься чужими делами, я подумала, что это будет превосходным поводом для знакомства, — я столько слышала о вас!

Не уверенный в том, льстит ему внимание жены Сен-Одри или нет, Ройс ограничился любезной улыбкой и повернулся к леди Уайтлок. После нескольких попыток заговорить леди Уайтлок, явно волнуясь, выпалила:

— Мы приехали к вам из-за этой маленькой воровки. Ройс не был бы больше удивлен, если б ему сказали, что старуха собирается украсть его фамильное серебро? Господи Боже! За каким дьяволом Пип нужна этой слабоумной?

— Воровки? — спросил он как ни в чем не бывало. — А в чем, собственно, дело?

Поблекшие глаза тревожно смотрели на него, когда леди Уайтлок хрипло проговорила:

— Для вас, видимо, не секрет, что ходят разговоры о ее присутствии в вашем доме: ведь вы холостяк. Я думаю, будет лучше, если она поселится у меня.

Лусинда кокетливо рассмеялась:

— Я говорила Летти, что это чепуха. Но если моя дорогая кузина вобьет себе что-нибудь в голову, ее не переубедишь. Она убеждена, что это бедное юное создание будет намного счастливее в доме, где живет женщина, подобная ей.

Его мозг напряженно работал, в то время как лицо сохраняло вежливое выражение. Наконец Ройс спокойно ответил:

— Но у меня дома тоже есть женщина, даже несколько. Леди Уайтлок казалась сконфуженной. Несколько секунд она, опустив глаза, теребила дорогой индийский шарф, наброшенный на плечи, потом беспомощно проговорила:

— О, вы имеете в виду служанок! Но это не одно и то же; служанки ничего не дадут ей, а я, будучи леди по рождению и воспитанию, научу ее держаться и дам ей образование. — С нотой почти мольбы в голосе, с блеклыми голубыми глазами, просяще глядящими на Ройса, она добавила тихим голосом:

— Это очень важно, чтобы она вошла в мой дом. Я обещаю, что буду обращаться с ней

хорошо, и вы можете не сомневаться, что делаете доброе дело.

Леди Уайтлок явно придавала своей просьбе больше значения, чем требовалось, и Ройс теперь знал почему. Твердо знал.

«Любопытно, — подумал он лениво, — что именно вбил одноглазый в твою бедную голову?» Даже Лусинда, казалось, была удивлена настойчивостью кузины. Она сказала резко:

— Летти, я тебя не узнаю! Что тебе до маленькой уличной девчонки, которую ты до этого и в глаза не видела?

Почти перебив Лусинду, в разговор вмешался Ройс. Он спросил вкрадчиво:

— А почему вы решили, что ваш дом предоставит ей большие возможности, чем мой? Может быть, кто-нибудь из ваших знакомых этого хочет? И даже посоветовал вам приехать ко мне с визитом — ради вашей пользы, разумеется. Только ради нее.

Потерпевшая сокрушительное поражение, с неприкрытым ужасом в глубине блекло-голубых старушечьих глаз, леди Уайтлок вскочила на ноги, подобрав свои шелковые юбки. Пытаясь хоть что-то сказать, оправдаться, она взволнованно бормотала нечто невразумительное:

— Прекрасно! Я не понимаю, о чем это вы! По доброте сердечной я предложила вам выход из затруднительного положения. При чем здесь какой-то знакомый? Нелепость! Явная нелепость! Если вы не хотите, чтобы я взяла ребенка, так и скажите. А мои знакомые здесь ни при чем!

— Я не хочу, чтобы вы брали воровку к себе в дом. Воровку, которая, между прочим, вовсе не ребенок, — холодно поклонился ей Ройс. Ее реакция была однозначной — и здесь не обошлось без одноглазого.

Удивленная эксцентричным поведением старухи кузины, Лусинда тоже поднялась, правда, намного более грациозным движением.

Улыбнувшись Ройсу, она тихо сказала:

— Я боюсь, дорогая Летти не совсем хорошо себя чувствует сегодня. Примите мои извинения!

— О, никаких извинений! — галантно возразил Ройс. — Встретиться с вами было удовольствием, и, конечно, — он кротко кивнул в сторону леди Уайтлок, — я всегда буду счастлив видеть вас, леди Уайтлок.

Глядя на него, как если бы он был шипящей коброй, леди Уайтлок, придерживая свои юбки, заторопилась прочь. Лусинда последовала за ней. Ройс проводил их до дверей. Дав Чеймберсу, ждавшему в прихожей, знак выпустить дам, он спросил:

— Экипаж заложили?

— Да, сэр. Он ожидает вас на улице.

— Прекрасно! Я захвачу Пип, и мы уедем на некоторое время. — Поколебавшись секунду, Ройс добавил:

— Вы уже догадались, я думаю, что она не вернется ни к своим обязанностям, ни в свою каморку. Пожалуйста, приготовьте комнату, соседнюю с моей, и перенесите туда ее вещи. — С ледяным блеском в потемневших глазах он коротко продолжил:

— Она разделит смежную со мной комнату, пока я не найду более подходящего ей жилища. Вам ясно, я полагаю, что обращаться с девушкой следует вежливо и почтительно.

Если Чеймберс и был удивлен, его лицо не выдало этого. Он поклонился и сказал ничего не выражающим голосом вышколенного слуги:

— Как вам будет угодно, сэр.

Надеясь, что Пип не осложнит ситуацию, Ройс быстро поднялся в свой кабинет. Он нашел се стоящей посреди комнаты: слишком большой плащ полностью скрывал маленькую фигурку. Окинув ее взглядом, Ройс сказал:

— Отлично! Ты, я вижу, готова. — Он зло улыбнулся. — Я всегда плачу немедленно, и хотя найти для тебя дом потребует времени, одежда и драгоценности будут у тебя уже сегодня.

С опущенными глазами и бьющимся сердцем Пип скользнула за ним в коридор. Тяжелое отчаяние чуть не заставило ее плакать от боли. Она сделала это! Она продала себя Ройсу Манчестеру, и это не принесло ей ничего, кроме горечи и стыда. Даже надежда получить состояние для себя и братьев не могла утешить ее. О, как она была несчастна! Как ей хотелось вернуть назад свои черные слова, вновь пережить исполненные нежности, блаженные минуты, перед тем как ее злобный язык отравил все! Ее тело ныло после объятий Ройса, но она знала, что это быстро пройдет. Боль в ее сердце — та была навсегда…

Молча она позволила Ройсу провести себя через зал и вывести из входной двери на широкие ступени крыльца. Она не глядела ни направо, ни налево, но гордость в конце концов пришла к ней на выручку. Пип расправила плечи и подняла голову. Что из того, что она будет любовницей богача! Это было достаточно хорошо для ее матери, а чем она лучше Джейн Фаулер?

Пип даже не заметила двух женщин, садящихся в Другой экипаж одновременно с ними, пока Ройс, слегка наклонивший голову, не объяснил ей коротко:

— Леди.

Любопытство побудило ее бросить взгляд в их сторону, но Пип была настолько поглощена своим горем, что, признав по одежде светских женщин, она с безразличием отвернулась, не проявив к ним никакого интереса. Зато одна из женщин нашла ее чрезвычайно интересной С побелевшим лицом Лусинда Девлин разглядывала прелестные черты печальной молодой женщины, которой Манчестер помогал усесться в коляску.

— Мой Бог! Отродье Эстер! — прошипела она. — Она жива!

Вцепившись в руку леди Уайтлок, Лусинда потрясенно смотрела вслед экипажу. Ее губы дрожали, лицо исказила гримаса бешенства. Повернувшись к перепуганной насмерть леди Уайтлок, она произнесла безжизненным голосом:

— Я думаю, дорогая Летти, пора сказать мне, почему ты хотела взять к себе эту молодую женщину… и кто стоит за этим.

Не ведая ничего о реакции Лусинды Девлин, Ройс и Пип быстро ехали по переполненным лондонским улицам к лавке модистки, хорошо известной среди золотой молодежи. Они не разговаривали, и, только когда подкатили к скромно выглядевшему маленькому зданию на Бронд-стрит, Ройс разжал губы. Холодно глядя на Пип, он спросил:

— У тебя, разумеется, есть другое имя, кроме Пип. — В глазах Ройса было откровенное презрение, и, словно хлеща ее словами по лицу, он грубо бросил ей:

— Пип — это не для профессии, которую ты избрала. Вероятно, мать называла тебя как-то иначе.

Пип слушала его голос, доносившийся до нее из страшной дали; тоска ее была так тяжела, таким камнем лежала на сердце, что ей было не до его тона. Долгие минуты она думала, а потом ответила замедленно:

— Моргана. Меня зовут Моргана.


ЧАСТЬ 3. МОРГАНА


Сатанинская, безумная страсть, угрюмая меланхолия и безрассудство лунатика.

    
Джон Мильтон. «Потерянный рай»


Глава 11


— А, месье Манчестер! Как приятно видеть вас снова. Чем могу служить? — приветливо воскликнула мадам Дюшан, у которой Ройс нередко покупал платья для своих любовниц.

Ройс чуть улыбнулся и, небрежно подтолкнув Моргану вперед, сказал прямо:

— Я хочу, чтобы вы одели ее с головы до ног.

— С большим удовольствием, месье… но может быть, у вас есть свои соображения относительно цвета и стиля одежды?

Охваченная отчаянием, Моргана не слушала их. За считанные часы весь ход ее жизни изменился, и она пыталась осмыслить происшедшее. Единственное, что она понимала, — что ей плохо, как никогда в жизни.

Мадам сняла с Морганы плащ и несколько минут поворачивала ее в разные стороны, рассматривая стройную фигуру взглядом знатока.

— Оденем как юную невинную красавицу, а? Или же вы хотите нечто иное? Модницу, примадонну?

С суровым выражением в золотистых глазах Ройс ответил:

— Поскольку в ней нет ничего невинного, я думаю, слово «модница» подойдет больше.

— О-ла-ла! — ответила мадам. — Вероятно, юная леди — франтиха из маленького городка?

Ройс бросил на Моргану уничтожающий взгляд:

— Мне кажется, «леди» не совсем точное слово! Моргана отпарировала мгновенно:

— Шлюха, кажется, лучше? — Игнорируя изумленный вздох шокированной мадам, она закончила притворно застенчиво:

— Да, выберите нам что-нибудь для шлюхи, пожалуйста!

Ройс был вне себя от бешенства. Крепко схватив Моргану за локоть, он спросил мадам:

— У вас найдется место, где можно поговорить без свидетелей?

Ее черные глаза блеснули живым любопытством, и мадам кивнула:

— Наверху, месье, — вторая дверь налево… Некоторые из моих клиентов не прочь собраться с мыслями в одиночестве. Вы будете там совсем одни.

Захлопнув за собой дверь маленькой комнатки, Ройс свирепо взглянул на Моргану:

— Как ты смеешь, черт тебя побери, называть себя шлюхой?

Чрезвычайно довольная, что довела его до белого каления, Моргана отрезала:

— А разве я не шлюха? Шлюха и есть.

— Будь ты неладна! — прорычал Ройс. Его золотистые глаза сверкали. — Ты можешь быть скупой и жадной, но поскольку ты была девственницей пару часов назад, ты вряд ли успела стать шлюхой! Ты пойдешь назад и будешь вести себя прилично! Я позволю тебе некоторый выбор, но даже ради удовольствия бесить меня ты не оденешься подобно дешевой девке! Ты будешь слушаться меня — или… С пылающими щеками, охваченная негодованием, Моргана бросила ему в лицо:

— Или что? Ты ударишь меня?

Глаза Ройса сузились, и Моргана отступила на шаг назад.

— Ты не посмеешь! — прошипела она, с опозданием сообразив, что дело зашло слишком далеко. Она рванулась было к двери, но Ройс поймал ее и понес к дивану. Не обращая внимания на проклятия, которые она сыпала на его голову, он уселся и безжалостно бросил извивающееся тело на колени.

Моргана боролась яростно, но очень скоро оказалась в позорнейшем положении — с юбками, задранными ей на голову.

— Чертов подонок! Только попробуй прикоснуться ко мне, и я насажу на вертел твою печень! Увидишь, так и будет!

Если раньше подобные угрозы с ее стороны могли Заставить его расхохотаться, то сейчас Ройс не находил в этой ситуации ничего смешного. Более того, неистовые движения ее тела возбудили его, и последнее обстоятельство совершенно вывело его из себя. Она пренебрегала им, язвила и сбивала с толку в последний раз! Слепое бешенство нахлынуло на него, и на долю секунды в комнате наступила гробовая тишина. А затем, после жуткого вопля Морганы, ошеломленный Ройс внезапно понял, что он делает. Никогда в жизни он не применял силу, никогда не терял самообладания. Но ужаснее всего было то, что он ударил женщину, прелестнее которой на свете не было! Не понимая, как это могло случиться, он ослабил хватку и тут же вскочил, едва не закричав в свою очередь: Моргана пребольно укусила его. Ее маленькие острые зубы глубоко вонзились в его тело, но стоило ему вскочить, как она тут же свалилась на пол. Оправляя юбки, опасно сверкая глазами, она поднялась мгновенно, сжимая кулаки.

Взглянув на взъерошенную, напряженную фигурку напротив, а затем на здоровенную дыру в панталонах, Ройс чуть не засмеялся. Он примирительным жестом протянул драчунье руку:

— Мир, ты, кровожадная маленькая чертовка! Мы квиты! Если я пообещаю не распускать руки, поклянешься, что больше не будешь кусаться?

Ее гнев исчез так же быстро, как и его, и, почувствовав внезапное смущение, она пробормотала:

— Только попробуй еще хоть раз ударить меня! Со странным блеском в глазах Ройс шагнул к ней ближе и, ласково проведя пальцем по щеке, прошептал:

— Ты принимаешь мои извинения? Честное слово, я не собирался обращаться с тобой таким образом! — Его улыбка была полна раскаяния:

— Я уверен, что мы сумеем вести себя лучше. Давай попытаемся?

Моргана молча кивнула своей темной кудрявой головой, желая сейчас только одного: чтобы ее сердце не билось так сильно, когда он касается ее.

Воцарилось некое подобие мира, и в ближайшие несколько часов между ними существовало полное смущения согласие. Тем не менее никто из них не забыл причины пребывания у мадам Дюшан. Моргана не была бы женщиной, если бы не потеряла голову при виде туалетов, которые щедро разбрасывала перед ней мадам. Сначала процесс выбора гардероба заставил ее забыть обо всем на свете: ей и в самом блаженном сне не могли присниться такие платья. Но мир между Морганой и Рейсом был крайне хрупким, и пока время шло и обсуждалась каждая вещь, решались стиль, материя, отделка, напряжение между ними нарастало. Моргана становилась все безучастнее и молчаливее, и резкая нота зазвучала в голосе Ройса.

По иронии судьбы, одно из платьев взорвало видимость согласия между ними. Его заказала, мадам Дюшан молодая женщина, бывшая на содержании у известного своими дурными наклонностями маркиза. Тот не заплатил за него, и теперь Моргана была заворожена царственным мерцанием рубинового шелка. Мадам сначала колебалась, стоит ли показывать это платье, но поскольку месье был так щедр… Она пожала плечами и предложила его Моргане. Когда Моргана вышла из примерочной, дыхание у Ройса остановилось.

Неуверенно стоя посреди комнаты, Моргана выглядела странствующей принцессой, внезапно попавшей в модную лавку. Мерцающее рубиновое платье, низко вырезанное на груди, было отделано черными кружевами. Оно изящно облегало ее прелестное тело. Нежная грудь Морганы была почти открыта, черное кружево оттеняло ослепительную белизну кожи молодой женщины. Платье было узким, и хотя Моргана была намного стройнее женщины, для которой оно создавалось, оно не скрывало ни единого изгиба легкой, совершенной фигуры. Благородный рубиновый шелк подчеркивал глубину серых глаз с поволокой и черные кудрявые волосы той, что стояла в нем перед изумленными зрителями.

Не догадываясь об эффекте, произведенном ею. Моргана в этом платье впервые почувствовала себя уверенно — женщиной, и красивой женщиной. Увлеченная столь новыми Для нее ощущениями, она вздрогнула, услышав, как Ройс хрипло проговорил:

— Нет! Это не в ее вкусе. Уберите!

Не понимая, что с ним, Моргана разочарованно взглянула на Ройса:

— Но мне оно нравится! Разве нельзя взять это платье и отказаться от какого-нибудь другого?

— Нет! — отрезал Ройс.

Сильное чувство собственничества присоединилось к его лихорадочному желанию, и он в бешенстве осознал, что ведет себя как последний дурак, хуже — как ревнивый дурак… и все же он не мог по-другому. Она принадлежала ему, и он одевал ее отнюдь не для удовольствия других мужчин!

Моргана упрямо повернулась.

— Почему? — с вызовом спросила она.

— Потому, — ответил он властно, — что я этого не желаю. А теперь сними проклятое платье, пока я не сорвал его с тебя!

Проглотив откровенную колкость, Моргана развернулась и побежала в примерочную. Упрямо подняв подбородок, она объявила невозмутимой мадам Дюшан:

— Мне нравится платье. Пришлите мне его вместе с остальными.

Пряча улыбку, мадам живо ответила:

— Ну конечно, мадемуазель! Платье ваше! Чувствуя себя так, будто выиграла сражение, Моргана позволила мадам переодеть себя. Так как все вещи мадам изготовлялись на заказ, лишь несколько платьев могли быть проданы немедленно. К счастью, два из них Ройс находил подходящими: одно, в которое Моргану только что одели, — чудесное изделие из брюссельского кружева и украшенного зелеными веточками муслина, и другое — из розового атласа с белым шелком.

Вернувшись домой, Ройс проводил Моргану в ее новую комнату. С ужасом взглянув на человека, от которого зависит теперь душой и телом, она приготовилась претерпеть все, что ему будет угодно сделать с ней. Ройс язвительно усмехнулся:

— Тебе не надо бояться, что я могу потребовать твоих услуг сегодня ночью!

Окинув ее откровенно оскорбительным взглядом, он добавил:

— Можешь быть уверена: пока я не расплачусь сполна, наш договор остается в силе — я не собираюсь наслаждаться твоими прелестями! У тебя будет чем заняться, впрочем, разглядывай свою добычу, когда посыльные принесут коробки, но вспоминай иногда, что и тебе придется потрудиться, чтобы доставить мне удовольствие, как только я найду подходящий дом!

Полный ярости и отвращения, Ройс почти выбежал из комнаты, хлопнув дверью. Долгую мучительную минуту Моргана непонимающе смотрела на дверь — оцепенение охватило ее. В уме звучало одно и то же, монотонно, настойчиво;

«Что я наделала, Господи! Господи, что же я наделала…»

Ройс думал то же самое, когда ворвался в свой кабинет и немедленно направился к подносу с ликерами, стоявшему на бюро орехового дерева рядом со столом. Господи! Он, должно быть, сошел с ума! Маленькая воровка крутит им как хочет! Налив себе щедрую дозу прекрасного контрабандного французского коньяка, проглотив его залпом и не заметив, Ройс снова наполнил бокал. Затем, рухнув на ближайший стул, угрюмо осмотрелся, стараясь не замечать злополучную софу. Но взгляд его поневоле падал на это ложе случайной любви, и он морщился от отвращения.

Коньяк начал согревать Ройса, и он уже немножко приободрился, когда дверь в кабинет распахнулась и на пороге показался Захари.

— Это правда? — бросил он сжимая кулаки. — Ты соблазнил Пип?

Ройс вздрогнул от грубой правды слов Захари, но, не желая оправдываться, невозмутимо пожал плечами:

— Да, соблазнил — только теперь Пип зовут Морганой. — Его рот сардонически искривился. — Пип больше нет — Моргана, моя любовница, живет сейчас в моем доме.

Захари взволнованно шагал по кабинету, его кулаки непроизвольно сжимались и разжимались.

— Я не поверил собственным ушам, когда спросил у Чеймберса, куда вы с Пип подевались и кому он готовит комнаты. — Захари закусил губу и бросил на Рейса взгляд, полный крайнего отвращения. — Я лучше думал о тебе! Она ведь была под твоей защитой! Предполагалось, что ты защитишь ее от одноглазого, а вместо этого… ты соблазнил ее! — Почти в отчаянии Захари воскликнул:

— Как ты мог?!

Это было трудно объяснить, да Ройс и не привык объясняться. Разглядывая янтарный напиток в своем бокале, он ограничился кратким:

— Так получилось. Придется смириться с этим!

Захари выругался сквозь зубы и, не глядя на Ройса, выскочил из комнаты.

Налив себе еще один бокал, Ройс посмотрел на почти пустую бутылку и состроил гримасу. Зачем он напивается? Для того ли, чтобы забыть жестокие слова Морганы, или для того, чтобы не броситься сию же минуту в комнату, где он оставил ее, и взять то, что по праву принадлежит ему, — в конце концов, он заплатил за нее, и хорошо заплатил, не так ли?..

На следующее утро Ройс зашел к Джорджу Понтеби и по его рекомендации нанял агента по недвижимому имуществу, поручив подыскать небольшой особнячок — для соблазнительной маленькой дряни, жившей наверху и целиком завладевшей его мыслями, как он, выругавшись, добавил про себя. Теперь нужно встретиться с братьями Пип, и Ройс не стал откладывать эту совсем нежеланную встречу в долгий ящик.

Не очень приятно было объяснять братьям, почему Пип не поедет с ними в Америку. Ройс не щадил себя и был с ними совершенно откровенен, но Джако и Бен восприняли случившееся без всякого трагизма, почти как должное. Ройс был озадачен их реакцией, и подозрение, не стал ли он жертвой отвратительного сговора трех Фаулеров, укоренялось все глубже в его душе.

Но выгнать Моргану из дома он не мог. Ночью, вспоминая ее нежное тело, он весь горел, сознавая, что надо лишь пройти через соседнюю комнату, разделявшую их спальни, чтобы найти источник его беспокойства. Беспокойства, но и сладкого забвения. Ночь за ночью он напряженно фантазировал, как одолеет эту коротенькую дорогу, войдет в ее спальню, заберется в ее большую постель и найдет там острое плотское наслаждение, которое, он это точно знал, скрывается в ее нежном продажном теле. Только гордость и упрямая решимость не позволить ей узнать о полной власти над ним удерживали его. Но каким же сильным было искушение…

Теперь уже недолго, взволнованно напоминал он сам себе, совсем недолго до того момента, когда он сможет опять погрузиться в жгучее тепло ее стройного тела. Недолго до того момента, когда он вдосталь сможет насладиться ею, утолить слепую, иссушающую страсть, которую она возбудила в нем.

Том Гримсли, нанятый им агент, заходил к нему сегодня днем и предлагал на выбор несколько домов. Ройс был уверен, что совсем скоро, может быть, через пару дней, он выполнит последнее из ее проклятых условий и она получит свой чертов дом.

Сделка с Морганой не должна была смущать Ройса — он содержал любовниц с тех пор, как ему исполнилось семнадцать, и никогда ни на минуту у него не было приступа тошноты от того, что он платит женщине. Благодарение Богу, те женщины не были девственницами. Они не требовали, чтобы он тратил на них столь громадные суммы, как на Моргану. Скоро он купит ей дом, который она так хочет, но… Стиснув зубы, Ройс проглотил остатки коньяка. Хватит думать об этой испорченной, жадной маленькой потаскушке, которая, наверное, мирно спит и видит счастливые сны о богатстве, что льется на нее, как золотой дождь. Утешив себя мыслью, что не сегодня-завтра ее ночи не будут столь безмятежными, Ройс отбросил пустую бутылку.

Выйдя из дома в поисках развлечений, которые отвлекли бы его мысли от Морганы, он направился в «Уайте». Клуб был переполнен в это время ночи, и, обнаружив здесь Джорджа и нескольких его близких друзей, сидевших в одной из комнат за картами, Ройс присоединился к ним. Как ни странно, но после его первой встречи с Морганой, возбудившей всеобщий интерес, общество оставило его в покое. Никого не удивило, что он сделал маленькую воровку любовницей. Никого, кроме нескольких матрон, искоса поглядывавших на него. И конечно, на долю Ройса досталось несколько случайных поздравлений со стороны не самых порядочных джентльменов.

Но если большинство членов общества не проявило никакого любопытства, в одном из домов светского Лондона сам факт существования Морганы, не говоря уж о том, что она стала любовницей некоего богатого и влиятельного американца, гостящего в Англии, вызвал настоящую бурю. Граф Сен-Одри с самого начала, сам не зная почему, невзлюбил Ройса Манчестера, но новость, которую сообщила ему жена, едва он по ее настоятельной просьбе прибыл из Брайтона, превратила неприязнь графа в лютую ненависть.

Серые глаза Стивена Сен-Одри блестели недоверием.

— Ты еще глупее, чем я думал! Ребенок мертв! И был мертв все двадцать лет! Господи Боже! Я был там, на площади, когда этот чертов маленький оборванец пытался обокрасть американца. Я видел это грязное существо, как вижу сейчас тебя!

— Может быть! В то время никому и в голову не пришло, что воришка — женщина! — Раздвинув тонкие губы в некоем подобии улыбки, Лусинда спросила с оскорбительной вежливостью:

— Если ты не подозревал, что воришка — женщина, будь добр, скажи мне, откуда тебе знать, что это не ублюдок Эстер? Ты хоть посмотрел на нее?

Граф бросил на жену недовольный взгляд:

— Хорошо, пусть я не обратил на нее ни малейшего внимания, но это же сущий бред — думать, что ты видела Моргану Девлин у Ройса Манчестера! Моргану Девлин, умершую около двадцати лет назад! Ты что, совсем выжила из ума? Может быть, Бедлам прочистит твои мозги?

— О, ты был бы счастлив спровадить меня туда! На что ты только не пускался, чтобы избавиться от меня! Сен-Одри издевательски кивнул:

— Да! По правде говоря, не вся вина падает на тебя… Но поскольку ты всегда знала, моя дорогая, что я ненавижу тебя… — Его глаза потемнели, злоба в них стала явной. — Знала с тех самых пор, как, потворствуя своему дурному вкусу, предпочла мне моего брата!

— О, ради Бога, — взорвалась Лусинда, — хватит об этом! Сколько можно ворошить такое старье! Кроме того, ты прекрасно знаешь, что никогда бы не отнесся ко мне всерьез, если бы Эндрю не начал ухаживать за мной.

— Ухаживать? Ты обманываешь себя, — сказал граф с омерзительной улыбкой. — Это скорее напоминало свиней, выставляющих себя напоказ похотливому борову!

Руки леди Сен-Одри сжались в кулаки, глаза метали искры. Ничто не доставило бы ей большего удовольствия, чем вцепиться ногтями в ненавистное лицо, но минуты проходили, а она стояла, замерев, не шевелясь, не трогаясь с места. Наконец, криво усмехнувшись, произнесла:

— У тебя свое мнение о том времени, у меня свое… Та история в прошлом, но чтобы прошлое не погубило нас, ты должен поверить мне: молодая женщина в доме Ройса Манчестера была Моргана!

— Почему ты так уверена?

— Я видела ее, говорю тебе! Стивен пожал плечами:

— Но даже если она портрет своей матери, это еще ничего не доказывает.

— Она не полный портрет своей, матери, она — явная Девлин, но Девлин, в которой явственно проступает Эстер. Вот что меня беспокоит больше всего.

— Утихомирься! Если девчонка похожа на Девлинов, она, вероятно, из ублюдков Эндрю, и тебе нечего так бушевать, — заявил граф. — Что касается того, что она похожа на Эстер, думаю, у тебя просто разыгралось воображение.

Лусинда, шурша шелковыми зелеными юбками, быстро пересекла комнату и встала рядом с мужем. Ее красивое лицо было искажено тревогой. Взяв мужа за локоть, она настойчиво произнесла:

— Стивен, выслушай меня! Я не пытаюсь досадить тебе. Эта молодая женщина — дочь Эстер. Хотя я сначала заметила в ней только черты Девлинов — в этом невозможно ошибиться, у нее глаза Девлинов, взгляд Девлинов, — но овалом лица, формой носа и рта она в Эстер.

Тревога Лусинды, настойчивость в ее голосе побудили графа бросить на жену долгий, внимательный взгляд. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть всем телом: Лусинда явно верила, что видела дочь Эстер. В голосе Сен-Одри впервые появилась нервозность:

— Этого не может быть — ведь одноглазый обещал позаботиться об этом отродье! Зачем ему было лгать — он бы все потерял, если бы не выполнил свою часть сделки! Никто не стал бы связываться с ним!

— Я не думаю, что он сделал это умышленно, — пробормотала Лусинда в отчаянии. — Но что-то явно пошло не так. Может быть, он не смог заставить себя убить ребенка, подбросил его кому-нибудь, не думая, что в один прекрасный день девочка окажется у нас на пути.

— Боже мой! — Стивен чувствовал, что теряет голос. — Если это действительно Моргана… и можно доказать, что это так…

Комната поплыла перед ним. Он потеряет все, больше чем все — жизнь: если правда выплывет наружу, его ждет виселица. Кто-нибудь начнет разбираться в событиях двадцатилетней давности… и что только не откроется!

— Теперь ты понимаешь, почему я написала тебе безумное письмо? — тихо спросила Лусинда. — Мы должны что-то предпринять, прежде чем другие заметят сходство воровки с Эстер.

— Да! Да, конечно! — бормотал граф, взволнованно шагая по библиотеке и пытаясь собраться с мыслями. — Возможно, все не так скверно, как нам кажется. — Встретив недоумевающий взгляд Лусинды, он быстро добавил:

— Ведь никто не знал Эстер так, как мы. Да и помнит ли хоть одна живая душа, что существовала такая женщина! Старый дядя, ее единственный родственник, давно в могиле. — Он слегка поморщился. — Правда, где-то валяется миниатюра с изображением Эстер — еще Эндрю заказывал ее. Но бог весть, куда она подевалась, я , ее давным-давно не видел. Есть только один настоящий портрет, он в Сен-Одри, но его можно спрятать на чердаке и заменить каким-то другим. Никто ничего не заметит, и потом, мы так редко там бываем. — Его лицо потемнело, и он бросил злобный взгляд на стоящую рядом женщину:

— Только твоему чертову сыну нравится там, но не похоже, чтобы он или кто-то из его дружков заглядывал в картинную галерею. Здесь нам ничто не грозит. — Самоуверенно выпрямив плечи, он добавил, уже вполне владея собой:

— Если это создание действительно Моргана и ее личность установят раньше, чем мы сможем уладить дело, — мы будем просто потрясены! Мы будем вне себя от удивления, как любой другой, — да кто угодно! Подумать только! Наша милая племянница нашлась! Какое это было ужасное время, когда мы потеряли нашу дорогую невестку, а потом и ее ребенка! Мы были просто убиты горем. Нам сказали, что младенец умер вслед за матерью, и мы склонили головы перед очередной утратой. А сейчас… У нас не хватит слов выразить наше возмущение тем, что ребенка украли, и мы дадим возможность узнать всем и каждому, как мы счастливы, оттого что справедливость наконец восторжествовала и наша племянница, законная наследница Эстер, вернулась к нам.

Лусинда медленно кивнула.

— Сойдет, если случится худшее, — согласилась она нехотя. Муж и жена обменялись понимающим взглядом. — Но мы ведь не намереваемся ждать, пока случится худшее, не так ли? — холодно добавила она.

Стивен чрезвычайно внимательно изучал зеркальный блеск своих башмаков.

— Нет, — наконец сказал он безмятежно. — Мы, разумеется, не позволим этому случиться.

После некоторого раздумья Лусинда осведомилась:

— А что, если устроить встречу с одноглазым? Если он еще не знает, что произошло, может быть, он и займется этим делом, особенно если учесть, что именно он «позаботился» о девчонке двадцать лет назад?

— А если знает? Если он умышленно оставил Моргану в живых? Ты об этом подумала? — спросил Сен-Одри.

Лусинда вскинула на мужа испуганные глаза. Она ненавидела одноглазого, но ей никогда не приходило в голову, что он может быть опасен. Он был орудием, имевшим скверную привычку время от времени требовать денег за то, что держит язык за зубами, но в конце концов он был полезен…

— Ты на самом деле думаешь, что… — начала Лусинда, но мысль была слишком ужасной, чтобы продолжать. Бросив на нее раздраженный взгляд, Стивен отрезал:

— Не имею ни малейшего понятия, какого дьявола он оставил девчонку в живых. Но если это создание действительно Моргана и у меня не останется никаких сомнений на этот счет, будь я проклят, если доверюсь кому-нибудь еще раз. И меньше всего одноглазому.

— А девчонка? Как быть с ней? — настаивала Лусинда.

Стивен поправил безупречно завязанный шейный платок.

— Я думаю, — заметил он неторопливо, — что с новой любовницей Манчестера, Моргана она или нет, вот-вот случится нечто ужасное. — И он улыбнулся леденящей душу улыбкой:

— Несчастье, увы, со смертельным исходом.


Глава 12


Как и было условлено, Томас Гримсли зашел к Ройсу на следующий день, и двое мужчин уселись в кабинете, чтобы обсудить несколько домов, уже проинспектированных мистером Гримсли. Разложив на столе план маленького, но элегантного помещичьего дома времен королевы Анны, расположенного в пригороде Лондона, в Хэмпстеде, Гримсли нервно кашлянул:

— Самое трудное в нашем с вами деле — это моральная сторона. Я знаю несколько превосходных домов, которые можно приобрести по сходной цене, но… гм… нынешние хозяева довольно… э-э… привередливы в отношении будущих жильцов и полагают, что их собственность должны приобретать столь же респектабельные господа, как они сами… и поэтому… не всякий будет доволен, имея… гм… гм…

Пока Гримсли беспокойно искал приличествующие случаю слова, Ройс наконец сжалился

над ним и слегка улыбнулся:

— Голубку с испачканными крылышками, пусть даже живущую по соседству?

— Однако у меня есть на примете несколько очень милых домиков, которые могут вам понравиться.

Они начали рассматривать планы домов, которые Гримсли принес с собой, и из полудюжины предложений Ройс выбрал тот, который находился в Тенбридже.

Дом располагался в центре огромного лесопарка. Все владение было окружено старинной сплошной изгородью из тисового дерева. Домик сторожа стоял у ворот, в самом начале единственной дороги к коттеджу. Двустворчатые стальные ворота охраняли вход, и было очевидно, что никому не удастся забрести невзначай в это поместье. Дорога, ведущая к дому, была достаточно широкой. Она петляла вдоль чистой обмелевшей речки, и Ройс был еще раз приятно удивлен, обнаружив, что дом, построенный на месте давно снесенной старой башни замка, находится в центре двора, обнесенного стеной.

Прежний владелец расширил пространство двора, окруженного стеной, и территория за каменными стенами, снабженными несколькими стальными воротами с филигранной решеткой, представляла собой около десяти акров ухоженного газона, который украшали столетние дубы и красавицы липы и пересекали выложенные камнями дорожки, обсаженные вьющимися растениями, розами и лавандой. На небольшом расстоянии от окруженного стеной двора, позади дома, синело маленькое озеро, посредине которого возвышался остров с белой воздушной беседкой. При любых обстоятельствах Ройс нашел бы имение идеальным, но сейчас ему было важнее всего, что всякий, кто попытался бы войти в дом, должен сначала перебраться через изгородь из тиса, миновать сторожа у ворот, а преодолев все препятствия, оказаться перед окруженным стеной двором. Еще раз внимательно осмотрев стену высотой в десять футов и ворота, снабженные превосходными новыми замками, Ройс понял, что ему неслыханно повезло. Тот факт, что менее чем в миле от поместья стояло несколько богатых особняков, также был ему по душе. Лучше и быть не могло! Кроме того, отсюда довольно далеко до Лондона… и одноглазого.

Сложенный из камня, с широкими стеклянными дверьми, открывающимися на выложенные камнем дорожки, заросшие цветами и кустарниками, дом был построен, когда склонность аристократов и богачей к простой сельской жизни только входила в моду. Этот летний коттедж был настоящим маленьким дворцом — здесь располагались прекрасная библиотека, просторная гостиная, великолепная столовая, кухня с подсобными помещениями, несколько других столь же элегантных комнат без особого назначения и десять спален — плюс еще крыло для прислуги.

— Мне хотелось бы, чтобы покупка была оформлена как можно скорее, — сказал Ройс Гримсли. — Завтра же утром я увижусь с моим банкиром и отдам необходимые распоряжения.

Он поколебался с минуту, казалось, всецело сосредоточившись на управлении горячей парой своих гнедых. Какое-то время царило молчание, затем экипаж свернул на широкую дорогу, ведущую в Лондон, и Ройс произнес внезапно:

— Я, кажется, говорил вам, что дом будет куплен мной на имя одной женщины. Я передумал. У дома будут два хозяина — эта женщина и я сам.

Мистер Гримсли понимающе кивнул:

— Конечно, сэр, ничего не может быть проще…Чрезвычайно довольный собственной деятельностью, Ройс, весело насвистывая, шел по Ганновер-стрит. Если все будет хорошо, в это самое время через неделю он и Моргана останутся вдвоем в коттедже «Под липами». А это значит — не будет больше одиноких ночей… Все, о чем он так жадно думал, станет реальностью. И самая неистовая, самая тоскливая его мечта обретет плоть — легкую, сладостную плоть Морганы.

Слегка улыбнувшись, Ройс протянул дворецкому шляпу и перчатки:

— У вас все в порядке, как всегда? Чуть-чуть наморщив лоб, Чеймберс ответил:

— Не совсем, сэр. — Он заторопился, увидев помрачневшее лицо Ройса:

— Ничего страшного, вот только кто-то возился с нашими замками ночью. В доме было тихо, но утром я заметил, что замки на дверях исцарапаны и изрезаны, будто кто-то пытался их открыть.

Одноглазый!

— К сожалению, подобному риску подвергается каждый лондонец. Поскольку воры все же не рискнули забраться в дом, не будем поднимать панику. — сказал Ройс. — Что-нибудь еще?

Чеймберс покачал головой:

— Нет, сэр. Все остальное так, как было до вашей поездки. Ничто не изменилось.

— Захари дома? — На короткий кивок Чеймберса Ройс добавил:

— Пожалуйста, попросите его зайти ко мне в кабинет. И принесите нам что-нибудь выпить.

Через некоторое время Захари зашел к нему.

— Ну, как ты поживаешь? Все еще наслаждаешься Лондоном?

Захари безразлично пожал плечами и рухнул на один из стульев, обитых кожей.

— Зачем я тебе понадобился?

Вздохнув, Ройс уселся напротив Захари и, поудобнее скрестив ноги в сапогах, смиренно начал:

— Ну, приступим? Давай волю своему сплину! Попробуем разделаться со всеми неприятностями сразу. Захари бросил на него недружелюбный взгляд:

— Вот как ты это называешь! Неприятности! Соблазнить молодую женщину, почти девочку, которая искала у тебя защиты! Я не понимаю, как ты можешь держаться, будто ничего не случилось?!

Если бы это был кто-то другой, Ройс не обратил бы ни малейшего внимания на столь грозные речи, но Захари был его любимцем, и ему было жалко наивного мальчика. С трудом сдерживая поднимающийся в нем гнев, Ройс спокойно ответил:

— Я уже давно извинился перед тобой, и я не могу объяснять все сначала… даже тебе. Я знаю, тебе больно, но поверь — бросая убийственные взгляды и избегая меня, как прокаженного, ты ничего не достигнешь. Что случилось, то случилось.

Презрительное фырканье было единственным ответом Ройсу. Он понимал Захари — черт побери, он и сам отнюдь не гордился собой, но в конце концов его терпение начало иссякать. Сурово взглянув на Захари, сидевшего напротив с натянутым видом, Ройс негромко сказал:

— Я думаю, не стоит считать меня отъявленным негодяем. Может быть, ты слышал, как эта бедная кроткая овечка билась, кричала, звала на помощь? Нет, не слышал? Или ты думаешь, что я назначил цену ее объятиям? Господи помилуй! Я даже не предлагал ей стать моей любовницей! — Ройса охватила вдруг прежняя боль, и он тихо прорычал:

— Нет, молодой человек, все это устроила она сама, собственными маленькими ручками! А я — одураченный болван, который проглотил приманку и даже не понял, что же все-таки произошло!

В бешенстве от того, что сказал больше, чем намеревался, Ройс вскочил. Спинка опрокинутого стула ударилась об пол.

— Поверь, Захари, мне до чертиков жаль, что я заприметил ее.

Он подошел к подносу, принесенному Чеймберсом, и налил себе вина. Повернувшись к кузену спиной, Ройс проворчал:

— А теперь убирайся. Я все сказал. , Захари смотрел на старшего кузена несчастными глазами. Он слишком любил его, чтобы держать на него зло — что бы ни случилось. Сказывались не только годы привязанности — Лондон открыл Захари многое, о чем он и не подозревал. Так, он был удивлен, обнаружив, что поступок Ройса никого не покоробил. Многие даже одобряли его. Не далее как вчера вечером приятель Захари, Джереми, заявил ему:

— А что еще делать мужчине с такой девчонкой? Дать пропасть ей в служанках? Кроме того, на месте твоего кузена непременно оказался бы кто-нибудь другой, и уж, наверное, не такой мот и добряк! — Разгорячившись, Джереми наклонился к Захари. — Дело в том, что маленькие прелестницы, подобные ей, или находят себе покровителя, или кончают на панели. Одно из двух. Поверь, твой кузен сделал ей великое одолжение, взяв в свой дом!

У Захари были свои соображения на сей счет, но он не мог не признать, что в утверждении Джереми содержится много правды, и не имеет значения, как убийственно холодна и груба эта правда.

Разрываясь между желанием наладить отношения с кузеном и отвращением к его поступку, Захари пробормотал наконец:

— Ройс, я больше так не могу… Не могу я быть на ножах с тобой. — Глубоко вздохнув, он великодушно добавил:

— Вероятно, я поспешил, обвинив тебя. Да и вообще — не мое это дело. Но мне нравится Моргана, и так неприятно было узнать, что… Впрочем, не мне судить тебя. Извини!

Ройс почувствовал громадное облегчение от слов Захари, но ему было стыдно — будь она неладна, вся эта история, заставившая Захари волноваться и чуть не поссорившая их насмерть! Повернувшись лицом к кузену, он с трудом улыбнулся:

— Тебе нет нужды извиняться — я думаю, это мне надо извиниться перед тобой!

Груз свалился с плеч Захари, и, усмехнувшись застенчиво, он заметил:

— Кажется, я был очень строг, прямо-таки свиреп!

— Ужасно! — рассмеялся Ройс.

Гармония восстановилась, и они еще немножко поболтали. Поначалу чувствовалась неловкость, но вскоре былая привязанность одержала верх и неприязнь последних дней была начисто забыта.

После того как кузены прикончили последнюю бутылку, Ройс упомянул о замках:

— Чеймберс говорил тебе, что прошлой ночью пытались взломать дверь?

Захари кивнул, его юное лицо посерьезнело:

— Да, я знаю. Я осмотрел ее. Похоже, какой-то дилетант пытался вломиться к нам.

— Дилетант? — Ройс скептически приподнял бровь, — О нет! Одноглазый не дилетант, и, если верить Джако и Бену, он не общается с дилетантами.

Захари пожал плечами:

— Наверное, я ошибся. Тебе следует самому удостовериться.

Часом позже, закончив самоличный осмотр дверей и множества замков, Ройс согласился с Захари. Взломщик, безусловно, был дилетантом — царапины и вмятины на дверях свидетельствовали, что кто-то ночью пытался взломать замки при, помощи лома. Сама попытка взлома поразила Ройса. После длительных раздумий он заключил, что одноглазый здесь явно ни при чем — работа была слишком топорной для таких профессионалов. Ройс снова и снова возвращался к этой мысли. Дилетант! Кто-то незнакомый с инструментарием взломщиков. Кто-то не связанный с одноглазым… Но кто? Почему?

Следующие несколько дней эта мысль буквально сверлила его, и обилие дел не мешало Ройсу напряженно раздумывать. Процесс приобретения коттеджа «Под липами» протекал гладко и быстро. Правда, банковский счет Ройса заметно уменьшился, зато он держал в руках акт на владение недвижимой собственностью. Он и Моргана. Его охватило странное чувство при виде ее имени рядом со своим — почти как если бы она была его женой и они вместе купили этот изумительный дом…

Взбешенный, что позволил столь бредовой идее хоть на секунду закрасться в голову, Ройс решительно сосредоточился на другом. Почему, например, ничего не слышно от Роджера Стэдхэма, его агента? Он до сих пор не осведомлен о дате отплытия братьев Фаулер. А теперь, когда и речи быть не могло о путешествии Морганы в Америку, нужно как можно скорее повидать мистера Стэдхэма и объявить ему, что число пассажиров изменилось — плывут не четверо, а двое.

В два часа пополудни Ройс сидел в офисе мистера Стэдхэма, обмениваясь с ним вежливыми репликами. Ему показалось, что Стэдхэм ведет себя немного нервозно, но он напомнил себе, что у Стэдхэма масса других неотложных Дел и смешно связывать его странное поведение со своим поручением.

Но при первом же упоминании о переезде через океан лицо Стэдхэма побледнело, а глаза расширились. Заикаясь, он пробормотал:

— За-за-заказанный вами переезд? Извините, но, кажется, ничего подходящего до конца лета. Возможно, в августе или в начале сентября…

Реакция Стэдхэма насторожила бы и менее проницательного человека. Вежливая улыбка исчезла, золотистые глаза сузились, и очень спокойно Ройс спросил:

— Не хотите ли вы сказать, что до этого сообщение между Англией и Америкой прервано?

Стэдхэм улыбнулся вымученной улыбкой.

— Ничего, что подошло бы вам, — объяснил он. Ройс устремил на него долгий внимательный взгляд. Поведение Стэдхэма можно было объяснить множеством причин, и при других обстоятельствах Ройс принял бы действия и слова Стэдхэма за чистую монету. Но все это могло быть до того, как он узнал о таинственном главаре, об одноглазом. Неужели еще один попался в сети дьявола? Или же Стэдхэм говорит правду? Что ж, нет ничего проще, чем проверить это. Ощущая неприятную тяжесть под ложечкой, Ройс уже знал: Стэдхэм солгал ему. Так захотел одноглазый.

Не желая показать, что обо всем догадался, Ройс небрежно заключил:

— Что поделаешь? Очень жаль. Если до осени ничего не подвернется, придется обойтись тем, что вы подыщете для меня. — Приятельски улыбнувшись Стэдхэму, он добавил:

— Вероятно, это даже к лучшему — мои планы изменились с тех пор, как я говорил с вами последний раз: теперь речь идет только о двух пассажирах. — Лицо американца было по-детски наивным, когда он поинтересовался:

— Как вы думаете, уменьшение числа пассажиров не может служить фактом, ускоряющим их отъезд?

Стэдхэм заерзал на своем стуле и, не глядя на Ройса, проговорил:

— Я посмотрю, но, думаю, вряд ли.

Все с той же приятельской улыбкой Ройс откланялся, но на душе у него было темно. Ему не понадобилось много времени, чтобы выяснить правду. Он зашел в первый же попавшийся ему на пути офис, связанный с мореплаванием, и осведомился о возможных датах отплытия кораблей в Америку. То, что он узнал, подтвердило его подозрение — нет, уверенность: только на этой неделе в Штаты отплывали два корабля, и на обоих были свободные места…

Итак, Стэдхэм лгал. Можно сплести еще одну самоутешительную гипотезу и еще одну, да что толку? Одноглазый существует. Существует главарь шайки, преступник самого высокого полета, который тянет лапы к Моргане.

Вернувшись на Ганновер-стрит, Ройс немедленно удалился в свой кабинет. Он шагал по нему взад и вперед, проклиная день, когда увидел Моргану Фаулер и ее братьев — всю эту любезную семейку. Прежде всего он должен встретиться с Джако и Беном — объяснить им ситуацию, а для этого надо навестить Деллу, и Делла захочет выяснить, почему он бросил ее…

К несчастью, его настроение не улучшилось, когда некоторое время спустя Чеймберс робко постучал в дверь и сообщил Ройсу, что обед подан. Невесело обедать в одиночестве, особенно если на душе кошки скребут, но Захари был у Друзей, а приглашенных в этот день не ожидалось. Темнее тучи Ройс вошел в столовую — и увидел Моргану, уверенно сидевшую во главе стола в роскошном рубиновом платье.

И тут Ройс понял, что чувствует тот, кого вот-вот хватит апоплексический удар.

— Какого черта ты здесь? И в какой преисподней достала эту красную тряпку, что на тебе? — загремел он.

Несмотря на дрожь в руках и ногах, запрокинутое лицо Морганы было изумительно спокойным. Она имела дерзость невозмутимо проинформировать Чеймберса, что вечером будет обедать внизу, и еще большую дерзость — переодеться к обеду в рубиновый шелк, пылающий как огонь.

Увидев лицо Ройса, Моргана почувствовала, что в следующую секунду выскочит из-за стола и убежит куда глаза глядят, лишь бы укрыться от этого человека. Но она этого не сделала, и, чтобы не позволить ему и дальше запугивать себя, Моргана собрала всю свою ускользающую смелость и коротко ответила:

— Я намереваюсь пообедать, а что касается платья, ты очень хорошо знаешь, что оно приобретено у мадам Дюшан.

Рухнув на стул за другим концом стола, покрытого дамасской скатертью, Ройс метнул на нее яростный взгляд. «Выскочка! — думал он, стиснув зубы. — Вторгнуться — нет, втереться в мою столовую таким образом! Что она о себе думает?!» Между ними стояли серебряные подсвечники, и против воли Ройс залюбовался вдруг женщиной, на которую падал золотистый неяркий свет. Он взглянул на нее еще раз, потом еще и еще. Она была сказочно хороша, когда сидела так царственно напротив него и молчала. Ее белая кожа казалась еще нежнее, оттененная черными кружевами. Глаза Ройса опустились к вырезу, не скрывавшему грудь, и он почувствовал, как отходят все заботы и волнения и остается одно — желание. Он хотел эту женщину! Не было никого желаннее и прекраснее ее, этой выскочки, этой жадной уличной девчонки, перевернувшей его жизнь!

Ройс нашел убежище в гневе. Неприветливо, почти грубо он заявил:

— Я что-то не помню, чтобы приглашал тебя разделить трапезу со мной. Зато я прекрасно помню, как отказался от этого платья!

С ангельской улыбкой на устах, Моргана прошептала:

— С тех пор как я живу в этом доме, я вправе узнать его получше и, конечно, обедать и ужинать, как нормальные люди, — в столовой.

Ройсу пришлось проглотить это замечание — девчонка права. Затем саркастическое выражение вновь появилось на его лице.

— А платье? Не будешь ли ты любезна объяснить мне, как оно попало в твой гардероб?

Выражение глаз американца совсем не понравилось Моргане. И она перевела дух, увидев Чеймберса с первой переменой блюд. На время разговор был прерван.

Обед был не из приятных. Моргана героически заставляла себя есть: каждый глоток супа, каждый кусочек мяса давался ей с трудом. Но она пыталась сохранить самообладание, и если бы кто-то взглянул на нее со стороны, то подумал бы: как изящно и просто держится за столом эта прелестная женщина. И никому бы в голову не пришло, как колотится ее сердце — от страха, от гнева и от странной боли, — когда она заметила, что взгляд Ройса прикован к ее груди. К своему унижению, она почувствовала, как твердеют кончики грудей. Взглянув на склоненную темно-золотистую голову, — в это время Ройс резал превосходный ростбиф, приготовленный Айви, — Моргана поняла, что больше всего на свете хочет, чтобы он посмотрел на нее как тогда, в библиотеке…

Присутствие слуг, подававших на стол, затрудняло разговор, и Ройс и Моргана являли собой образцово сдержанную, благовоспитанную пару. Но с последней переменой блюд сердце Морганы упало — она услышала, как Ройс сказал Чеймберсу:

— На сегодня хватит. Я дам вам знать, когда вы понадобитесь.

Рискнув взглянуть на него еще раз, несмотря на всю неловкость положения, Моргана не смогла отвести глаз. Каким красивым, мужественным, энергичным был он, когда сидел вот так небрежно перед ней! Одна рука с длинными пальцами лениво вертела бокал с вином, другая покоилась на столе. Его лицо было очень смуглым на фоне белоснежного шейного платка, темно-голубой сюртук с позолоченными пуговицами, сверкающими при свечах, превосходно обрисовывал широкие плечи и мускулистые руки. Против воли она вспомнила силу его стройного тела, тепло его плоти, прижатой к ней, — и внезапно покраснела. Отчаянно надеясь, что ее смятение не слишком заметно, она поднялась, бросив салфетку:

— Теперь я могу оставить тебя с твоим бренди! Невеселый взгляд Ройса обратился к ней, и он проговорил оскорбительно вежливо:

— Нет, милая! Ты еще не объяснила мне насчет платья… — Его взгляд обшаривал ее. — Конечно, теперь, когда я увидел его при свечах, не могу понять, почему я возражал. — Его взгляд явно раздевал ее, и он добавил все так же кротко:

— Оно очень мило выставляет напоказ твои прелести… И очень кстати напоминает мне о том, за что я плачу!

Моргана побледнела, ее пальцы сжались в кулак. Забыв обо всех добрых намерениях, она тряхнула своей кудрявой головой и отчеканила звонко:

— Надеюсь, ты помнишь, что, пока я не получу дом, ты можешь только смотреть!

Ройс рванулся к ней, но она уже была у двери. Пальцы девушки судорожно сжали хрустальную ручку. Дверь открылась одним толчком, Моргана бросилась вверх по лестнице в свою комнату.

Прислонившись спиной к двери, она с бьющимся сердцем ждала, не последует ли он за ней. Она открыто выступила против тигра — и на сей раз ускользнула… Но надолго ли? Надолго?


Глава 13


Ройс поднялся по ступенькам, ведущим в дом Деллы. Одетая в редкой красоты платье цвета бронзы, Делла ждала его в гостиной. Встретившись взглядом с ее укоряющими глазами, Ройс понял, что до нее уже дошла новость о том, какое место Моргана заняла в его жизни. И он почувствовал себя так скверно, как только может чувствовать мужчина в присутствии отвергнутой им женщины.

Выдавив из себя улыбку, он виновато склонил свою темно-золотистую голову и поцеловал пухлую белую руку Деллы. Не желая растягивать первые, самые трудные минуты, Ройс опустился на софу рядом с ней и, насколько мог спокойно, спросил:

— Я полагаю, ты уже слышала о Моргане? Делла кивнула:

— Да, несколько джентльменов поторопились сообщить мне, что ты обзавелся другой любовницей… Хотя я предпочла бы услышать это от тебя самого.

Ройс поморщился и взял ее руки в свои:

— Делла, мне очень стыдно. И мне нечего сказать в оправдание. Прости меня Бога ради — пусть не сейчас, пусть позже… — Прозрачные глаза Ройса потемнели от волнения, ища взгляд оскорбленной женщины. — Делла, если я могу хоть как-то облегчить., .

Она слегка улыбнулась, ее рука ласково коснулась его щеки:

— Только если сейчас же выбросишь свою новую любовницу на улицу.

Увидев выражение лица Ройса, Делла рассмеялась, хотя и Не совсем искренне:

— Я и не ожидала, что ты согласишься, но подумала, что стоит попытаться. — И она добавила:

— Не мучься слишком угрызениями совести — ты был очень щедрым любовником, щедрым во всех отношениях… — Ее долгий оценивающий взгляд скользнул по его широкой груди и крепким бедрам. — Я думаю, мне будет не хватать тебя в постели, почти так же, как будет не хватать твоей щедрости. Но женщины моей профессии не вправе требовать верности, и я знала, что однажды придет конец — правда, не так скоро! — Она бросила из-под ресниц осторожный взгляд на Ройса. — Надеюсь, ты не будешь настаивать, чтобы я покинула этот дом немедленно? — Успокоенная его горячими заверениями, что она может оставаться в нем столько, сколько пожелает, Делла улыбнулась прежней приветливой улыбкой:

— О, так много мне не надо. Видишь ли, я уже не свободна — мой новый покровитель снимет мне дом в Тенбридже в конце недели.

Наступило молчание, затем Ройс покаянно усмехнулся и пробормотал:

— Я полагаю, что заслужил это. Делле можно было простить улыбку удовлетворения, появившуюся на ее губах.

— Да, в полной мере.

— Мое поведение было ужасным, — с готовностью согласился Ройс, заметив с облегчением веселую искру, вспыхнувшую в ее больших карих глазах.

— Отвратительным! — воскликнула Делла.

— Заслуживающим порицания! — согласился он. Делла засмеялась:

— Мы квиты? Или продолжим? Ройс невесело усмехнулся:

— Я думаю, мы квиты и остановимся на том, что мое поведение было действительно ужасным, прискорбным, отвратительным и заслуживающим порицания!

Пальцы Деллы вновь коснулись его лица. С потеплевшими глазами она прошептала:

— Мне будет не хватать тебя, Ройс Манчестер! Ройс схватил ее руку, поцеловал и пробормотал:

— Спасибо, Делла! Ты обошлась со мной прекрасно, я не стою твоего великодушия.

— Да, но ты мне за это заплатишь, Ройс, — Ответила Делла со смешинкой в глазах. — Ловлю тебя на слове. Я думаю, ты должен мне пару гнедых… и экипаж вместе с ними!

— Договорились! — ответил он без колебаний. — Завтра утром все будет у тебя. — Затем, после небольшой паузы, Ройс спросил чуть смущенно:

— Не назовешь ли ты мне, имя джентльмена, который так быстро заменил меня?

Пожав своими прелестными обнаженными плечами, Делла спокойно ответила:

— Почему бы и нет? Он один из джентльменов; ухаживавших за мной до того, как ты появился на сцене. Я ведь почти приняла его предложение, но увидела тебя. — Она добавила дерзко:

— А если совсем начистоту, теперь я жалею, что позволила твоим тигриным глазам смутить меня и не стала его любовницей сразу же.

Ройс выглядел в достаточной мере наказанным, хотя в глубине его янтарных глаз сквозила насмешка.

— Да, я знаю, — согласился он кротко. — Мои приятели наперебой старались заполучить тебя: Ньюэлл и Атуотер не скрывали, что я украл тебя у них из-под носа.

— Так же как Девлин, Везерли и Стаффорд! — не могла удержаться Делла.

Почувствовав, как кровь закипает в жилах при одной только мысли, что Деллу может содержать Девлин, Ройс грубо осведомился:

— Так это граф?

— Нет, — безмятежно ответила Делла. — Это очень богатый джентльмен по имени Джаспер Симондс. Ройс поморщился:

— Джаспер Симондс? Я не думаю, что раньше слышал это имя.

— Вероятно, нет, — согласилась Делла. — Он очень сдержан и не распространяется о себе. Я знаю, что он богат и, хотя не может похвастаться родословной, дружен с кое-какими вельможами, включая Сен-Одри и его приятелей Стаффорда и Везерли.

Чувствуя небольшое облегчение, что Делла так благоразумна, Ройс еще немного дружески поболтал с бывшей любовницей. Прежде чем распрощаться с ней, он выяснил, что она проводит ночи у Симондса: ее новый покровитель запрещает ей ночевать в доме, за который платит бывший любовник.

Любопытствуя, что за мужчина так удачно заменил его в жизни Деллы, Ройс немедленно отправился на поиски своего кузена Джорджа Понтеби. Он нашел его в «Уайте-клубе», в обычном окружении, непременной частью которого были Атуотер и Ньюэлл. Прошло некоторое время, прежде чем Ройсу удалось перекинуться с ним словечком наедине. Похитив своего не в меру общительного кузена из круга его приятелей и найдя спокойный уголок, Ройс принялся расспрашивать Джорджа о Джаспере Симондсе.

— Джаспер Симондс, гм? — задумчиво переспросил Джордж. — Высокий такой, черноглазый? Все время молчит? От него, правда, попахивает магазином, зато карманы полны денег… Ты о нем?

Ройс проявил нетерпение:

— Джордж, какого черта ты рассказываешь все это? Не все ли мне равно — высокий он или низкий, толстый или худощавый? Знаешь ли ты о нем и что ты о нем знаешь?

Джордж пожал плечами:

— Думаю, и ты с ним знаком. Ты его уже встречал. Кстати, я ведь представил вас друг другу, когда ты приезжал в Англию впервые.

— Джордж! — простонал Ройс. — Ты представил меня половине Лондона, когда я первый раз сюда приехал!. Как мне запомнить каждого? А теперь хватит дразнить меня — расскажи, что ты о нем знаешь.

— Многого не скажешь, — ответил Джордж с сонным дружелюбием. — Он мало бывает с нами — чаще общается с дружками Девлина. Очень богат, но никто не знает, откуда состояние. Слышал что-то о его семье, не помню, правда, что. У них был, кажется, магазин, и он вроде бы не хотел знаться с родней. Да к чему тебе все это?

Ройс объяснил, чуть помешкав:

— Он новый покровитель Деллы.

— О? — воскликнул Джордж, и искра понимания зажглась в его глазах. — Чувствуешь, как подрастают рога?

— Не совсем так, а кроме того, я заслужил их своим поведением. И все-таки мне любопытно, каков мой преемник. Я испытываю какое-то чувство ответственности по отношению к Делле. Разрыв произошел по моей вине, и она так благородно восприняла все это.

— Не беспокойся о ней, — проговорил Джордж. — Женщины, подобные Делле, — как кошки, они всегда падают на все четыре лапы… или на спину, в зависимости от ситуации!

Они поговорили еще немного, затем, когда разговор подходил к концу, Ройс негромко спросил:

— Джордж, ты когда-нибудь слышал об… одноглазом? Эффект был поразительным. Его беспечный, веселый кузен застыл на месте, румяное лицо побледнело.

— Зачем тебе это? — спросил Джордж чужим, хриплым голосом.

— Мне кажется, первым задал вопрос я, — очень спокойно ответил Ройс. Реакция Джорджа насторожила и встревожила его. Господи Боже! Его кузен не мог иметь дела с этим чудовищем! Только не Джордж!

Как будто прочитав его мысли, Джордж сказал торопливо:

— Сам я его не знаю! — Он вздрогнул и нервно осмотрел комнату, перед тем как добавить:

— Это дьявол! У меня был друг, близкий друг, который попал в его когти. Он покончил жизнь самоубийством. Грязное дело! — С явным страхом в своих добрых голубых глазах Джордж схватил Ройса за руку. — А ты? Ты его не встречал? Уж не собираешься ли ты нанять его? Брось! Неумно, Ройс! Если тебе нужна помощь, обратись ко мне — я сыграю шутку со всеми любовниками Деллы. А одноглазый дьявол — это конец всему, конец жизни. Ройс, не вздумай свалять дурака!

Убедить кузена, что он и не думает пользоваться услугами одноглазого, и успокоить его оказалось не так-то просто, но в конце концов Ройсу удалось перевести разговор на более приятную тему — о его скором переселении в Тенбридж. Джордж немедленно заинтересовался, просветлел, и каким-то образом — Ройс сам не понял, как это случилось, но так бывало всегда, когда он имел дело с кузеном, — оказалось, что он пригласил Джорджа как можно скорее приехать и погостить у него «Под липами».

Размышляя о собственной глупости, Ройс прогулочным шагом возвращался на Ганновер-стрит, наслаждаясь редкими лучами послеобеденного солнца.

Он еще не говорил с Морганой ни о приобретении дома, ни об их скором переезде в Тенбридж — даже слуги ничего не знали. Решив, что пришло время объясниться, Ройс вызвал Чеймберса к себе в кабинет.

Тот даже глазом не моргнул, выслушав сногсшибательную новость о том, что менее чем через шесть дней они покинут Лондон и поселятся в маленьком городке. Голос образцового дворецкого не выражал никаких эмоций, когда он ответил:

— Конечно, сэр. Я за всем присмотрю.

Слегка улыбнувшись, Ройс заметил извиняющимся тоном:

— Мне следовало бы сказать вам об этом раньше, но я был страшно занят все это время. Это не слишком неудобно Для всех вас?

Чеймберс чуточку оттаял:

— О нет, сэр! Поскольку вы снимали этот дом меблированным, нам остается только упаковать собственные пожитки. — В его глазах читался вопрос, и он решился спросить:

— А… э-э… коттедж меблирован?

— Да, и с большим вкусом. — В топазовых глазах Ройса сверкнула насмешка. — Я собираюсь использовать его для не очень благовидных целей, тем не менее предыдущий владелец обладал отменным вкусом и продал коттедж со всем его содержимым.

Чеймберс не клюнул на приманку и, низко поклонившись, вышел из комнаты. Ройс еще несколько минут шагал взад и вперед по кабинету, прежде чем решил, не откладывая больше, объясниться с Морганой. Он сам не понимал, почему ему так трудно сказать ей об этом, но подозревал, что это связано с сильнейшим отвращением при мысли, что таким образом он прокладывает путь в ее постель. И это было очень, очень странно, поскольку ему и в голову не пришло задуматься о стоимости Деллы или великолепных гнедых с экипажем, которые были его прощальным подарком. Что-то внутри него бунтовало при одной мысли, что Моргана может быть поставлена на одну доску с Деллой. Вероятно, это-то и бесило его больше всего.

Его красивое лицо было застывшим и мрачным, когда он быстрым шагом поднялся наверх, в комнаты, отведенные самой корыстной и соблазнительной чертовке, которую он когда-либо имел несчастье встретить. Войдя в роскошную бело-голубую гостиную, отделявшую его комнаты от ее, Ройс застал объект своих дум чинно сидящей на длинном низком диване, обитом парчой цвета слоновой кости.

Модно уложенные черные локоны обрамляли ее прекрасное, но невеселое лицо. На Моргане было легкое сиреневое платье из муслина, на коленях лежал открытый томик байроновского «Корсара».

К своему неудовольствию, Ройс почувствовал внезапный толчок пульса, вызванный одним лишь ее видом. И его голос сделался грубым и хриплым, когда он отрезал без обиняков:

— Я нашел тебе твой чертов дом! Он находится в Тенбридже, и, если все будет хорошо, мы переедем туда в пятницу. — С опасным блеском в золотистых глазах, оскорбительно улыбаясь и обшаривая ее голодным взглядом с ног до головы, он добавил:

— И после этого, я полагаю, не пройдет и часа, как я смогу решить, стоишь ли ты состояния, которое я на тебя потратил!

Моргана сначала не вполне поняла, что он сказал ей, но когда до нее дошел смысл этих безобразных слов, на выручку пришла гордость. Она вздернула подбородок и, полная решимости ответить на его высокомерие собственным, бросила:

— Вероятно, сначала следует выяснить, понравится ли мне этот чертов дом! Ведь именно мне он должен прийтись по вкусу!

— О, не думаю, что ты разочаруешься, — усмехнулся Ройс. — Хотя существует и такая возможность. К твоему сведению, дом принадлежал лорду. И даже если он игрок и достаточно глуп, чтобы продать его для выплаты своих карточных долгов, он человек с безупречным происхождением и воспитанием, чего не скажешь о маленькой побирушке напротив меня!

Его последние слова были настолько оскорбительны, что Моргана, взбешенная, одним прыжком вскочила на ноги, и се рука со всей силы ударила ненавистное лицо. Звонкой пощечине эхом отозвалась тишина, внезапно наполнившая комнату. Замерев, двое смотрели друг на друга, затем глаза Ройса вспыхнули нестерпимым золотым огнем, и он железной хваткой вцепился в плечи девушки.

— Господи, только этого мне не хватало!

Его рот наказующе обрушился на нее. В нем не было нежности, когда он вынудил ее раскрыть губы, заставив принять голодное насилие его языка. Он ничего так не хотел, как причинить ей боль, унизить, покарать не только за жестокую сумятицу, в которую она превратила его жизнь, но прежде всего за то, что она обладала ненасытной жадностью проститутки. О-о! Было так сладостно снова держать ее в объятиях, чувствовать ее тело рядом, ощущать медовую теплоту ее рта. Против его воли бешенство мгновенно схлынуло и пришло то, что являлось всегда возле этой женщины, — желание.

В то мгновение, когда Ройс бросился на нее, Моргана напряглась и начала бороться. Разъяренная, она дралась как мальчишка, желая причинить ему боль так же, как он причинял ей. Ее кулаки с ожесточением били по его широким плечам, когда она пыталась ускользнуть от его грубых, беспощадных поцелуев. Но все было бесполезно, Ройс, ничего не видя вокруг, брал то, что хотел. Ее губы беспомощно раскрылись под его жестоким натиском, кровь тяжело стучала в висках. Моргана изо всех сил старалась избежать этих бессердечных ласк, но Ройс схватил ее сопротивляющиеся руки и еще теснее прижал ее к своему телу.

Слепая ярость от полной беспомощности застилала глаза Морганы. В эту минуту она ненавидела его. Как он смеет обращаться с ней подобным образом! И вдруг, едва эта мысль промелькнула в ее голове, она смутно почувствовала какую-то перемену. Она все еще не могла вырваться, он все так же крепко прижимал ее к себе, и его губы и язык все еще неистовствовали, но он обнимал ее как-то по-другому… Новое, могущественное чувство, не имеющее ничего общего с гневом, охватило мужчину и женщину и завладело ими всецело.

Неудивительно, что глубоко запечатленное воспоминание о его обнаженном теле нахлынуло на Моргану, заставляя ее льнуть к тому, от кого она с таким неистовством пыталась вырваться. Ее тело инстинктивно прижалось к нему, и губы раскрылись в поисках его рта. Неистовое желание, мучившее Ройса и Моргану, безжалостно овладело ими. Руки Ройса нетерпеливо нашли ее нежную грудь, его пальцы мяли и дразнили ее хрупкие формы, вызывая в Моргане безумный прилив желания. Она трепетала, ее груди набухли и пульсировали под его прикосновениями, поясница почти болезненно сжималась, словно от голода, с тупой силой рвавшего и царапавшего ее живот. Ройс пробудил в ней страсть, и ее стройное тело теперь знало значение той неистовой пульсирующей боли, растущей глубоко внутри нее, знало, что эта боль будет расти и расти, пока не заслонит все, и что утолить ее сможет только он, только его тело.

Пожираемый тем же неумолимым желанием, которое охватило Моргану, Ройс потерял контроль над собой, с глухим проклятием схватил ее на руки и вслепую нашел путь в ее спальню. Бросив ее на атласное покрывало, он торопливо сорвал с нее платье, и его пальцы принялись лихорадочно искать сладостное тепло между ее белыми бедрами. Его тело буквально свело судорогой, так сильно он желал ее.

При первом же его прикосновении Моргана застонала, и ее бедра поднялись, чтобы прижаться к его рукам, ясно обнаруживая всю силу ее собственного возбуждения. С дико бьющимся сердцем, едва осознавая свои действия, Ройс порвал свои бриджи и с хриплым криком одним неистовым движением овладел ею. Он страстно целовал ее, а его большое тело настойчиво двигалось взад и вперед, погружаясь в пылкий восприимчивый жар, и это непрерывное нежное, томящее, сладостное скольжение плоти, трущейся о другую плоть, почти мгновенно привело их обоих к неистовому экстазу.

Долгое время после этого они лежали, обнявшись, на смятом покрывале. Моргана была ошеломлена и пристыжена. Неужели такой неистовый порыв, граничащий с распутством, мог доставить ей столько и во сне не снившегося наслаждения? Могла ли она быть тем диким созданием, которое только что билось и стонало под Ройсом? Ее тело болело и дрожало после лишенного нежности обладания, и, к своему стыду, она не могла отрицать, что действительно испытывала несравнимое удовольствие от их неистовой интимной близости.

Вздрогнув, она ощутила, что Ройс отодвинулся от нее, и, в высшей степени смущенная не только тем, что произошло между ними, но также и тем, что лежала с задранными юбками и все еще раздвинутыми бедрами, она быстро села. Жаркая краска залила ее лицо, и она торопливо принялась дрожащими руками приводить в какое-то подобие порядка свои смятые юбки. Не в состоянии встретиться с Ройсом, взглядом, она отвернулась от него и уставилась на атласное покрывало.

Ройс молча разглядывал ее профиль — высокомерный маленький нос, упрямый подбородок, чистую линию скул. На этот раз ему не хватало слов. Ничего подобного с ним никогда не случалось. Она и впрямь околдовала его. Отвращение к себе, бешенство, смущение — все разом нахлынуло на него, и Ройс почти с ненавистью взглянул на свою мучительницу:

— Полагаю, этот маленький инцидент обойдется недешево, но как иначе мне выразить признательность твоему прелестному маленькому телу!

Моргана ожидала услышать от него многое, но не это. Серые глаза обожгли Ройса таким презрением, что он замолчал. Она пристально посмотрела на него:

— Убирайся из моей комнаты! Вон отсюда! Разве ты недостаточно унижал меня? Надо добавить?

Долгую минуту Ройс смотрел на нее, изумленный светлыми от бешенства глазами, краской гнева на щеках, распухшим от поцелуев розовым ртом.

— Прости меня, — сказал он мягко.

Моргана молча оглянулась. Ей показалось, что она ослышалась.

— За что простить? Я здесь как раз для этого! — горько вымолвила она. В ее глазах сверкнули слезы досады. С улыбкой, некрасиво искривившей нежный рот, она добавила:

— Все правильно! Сначала воровка одноглазого, теперь твоя шлюха!

Ройс вздрогнул. В странном сочетании гнев и боль свились в клубок в его груди. Он не мог опровергнуть ее, но он был почти болен от гнева, услышав эти безобразные слова.

— В конце концов я не держу тебя в конуре, как животное, и не подвергаю опасности попасть в Ньюгейт или быть повешенной в Тайберне… — И он добавил со сталью в голосе:

— Но я не позволю тебе ускользнуть от меня!

Никто из них не сказал больше ни слова. Каждый был добычей такого множества неистовых, противоречивых чувств, что они расстались почти с облегчением. Моргана бросилась вниз лицом на атласное покрывало, едва он исчез. Однако у нее не было слез. Она могла только лежать, зарывшись лицом в подушку, и проклинать судьбу, которая позволила скреститься их дорогам.

Ройс тоже проклинал судьбу, и нельзя было сказать, что его проклятия были менее изобретательными, чем у Морганы, — только он проклинал ее дольше. И даже ночью, лежа с широко открытыми глазами в своей холодной постели, он все еще проклинал: себя, Моргану, любую неприятность, которую мог воскресить в памяти. Это не помогало. Так прошло несколько часов, и он наконец признался себе: что бы он ни чувствовал к Моргане Фаулер — его не занимало точное название, — это чувство пустило такие крепкие корни внутри него, что стало частью его существа, его жизни и смерти.

Ройс услышал, как где-то вдали часы мелодично пробили четыре, и сон начал овладевать им. И вдруг какой-то Незнакомый звук заставил его мгновенно проснуться. Каждый нерв его тела внезапно насторожился. Пронзая взглядом темноту, не двигая ни мускулом, он прислушался, пытаясь обнаружить источник звука, обеспокоившего его. Снова слабое щелканье и едва слышный звук открывающейся двери. Кто-то вошел или вышел? Инстинкт подсказал ему, что кто-то чужой вошел в его комнату и кто бы это ни был, кто бы ни стоял, прячась в потемках, он принес сюда зло.

В комнате было темно, но крошечный лунный луч, проникавший сквозь щель в занавеске на одном из окон, позволил Ройсу различить неясные контуры мебели рядом с постелью. Осторожно его взгляд передвигался от одного предмета к другому, выискивая нечто незнакомое, таящее опасность. Она была рядом. Ройс почувствовал ее, как запах, который исходил от неизвестного, скрывающегося в темноте. Все его мускулы напряглись, но он не позвал, не окликнул чужака, пробравшегося в его комнату: у него было предчувствие, что ответа он в любом случае не услышит, только выдаст себя.

Игра была смертельной. Боясь выдать свое единственное преимущество — то, что он бодрствует, в то время как его противник уверен в обратном, Ройс затаил дыхание. Чужой выбирал время для удара — Ройс знал это так же верно, как и то, что все происходит наяву, а не во сне. И он проклинал себя — как можно, зная об опасности, не предпринять никаких мер предосторожности, даже таких простейших, как, например, спать с пистолетом или ножом под подушкой. «Но кто это, — думал он напряженно, — грабитель или убийца, подосланный одноглазым?»

Времени для раздумий не оставалось — в темноте послышался едва различимый звук шагов по ковру. Кто-то шел к его кровати. Сердце Ройса стучало как молот, тело приготовилось к борьбе. С полузакрытыми глазами, будто спящий, Ройс лежал, похолодев, нетерпеливо ожидая, когда незнакомец подойдет поближе.

Тот сделал неожиданный рывок в сторону постели — и тонкий луч лунного света слабо сверкнул на длинном лезвии ножа, уже занесенного для удара! С молниеносной быстротой Ройс устремился вверх; его пальцы железом обхватили кисть, державшую нож.

Мужчина зарычал от ярости: с нечеловеческой силой отдернув руку, почти высвободив кисть, свободной рукой он вцепился в Ройса. Тела недругов переплелись, нож сверкал между ними. Шум разгоряченного дыхания, грохот опрокинутой мебели, звон стекла, сдавленные проклятия сменили мирную тишину, царившую в доме.

Ройс догадался, что противник того же роста и примерно такого же сложения, что и он, но очень скоро обнаружил, какие опасности поджидают его. Он был раздет, только что из постели, и лезвие болезненно обжигало его голую кожу то туг, то там. Через несколько секунд убийца со всего размаху наступил на руку лежавшего на полу Ройса, и только отчаянным усилием воли тот смог проигнорировать дикую боль и не отвести взгляда от постоянно перемещающегося ножа. Кровь сочилась из многочисленных царапин и порезов, и Ройс собирал силы для последнего боя, зная, что, если он не остановит немедленно смертоносную полоску стали, блестящую в полудюйме от его груди, дело кончится скверно.

Внезапно произошло сразу несколько событий. Дверь, отделявшая его комнаты от комнат Морганы, распахнулась.

— Ройс, что с тобой? Что случилось? — вскрикнула Моргана, стоя со свечой в руке.

У другого входа в его комнату невесть откуда взявшийся Сперлинг, лакей, заикаясь бормотал:

— С-с-сэр? Все в п-п-порядке? Именно в этот момент Драка выбросила обоих мужчин на островок лунного света, и Ройс кинул беглый взгляд на противника. Одноглазый!

Невозможно было ошибиться: черная повязка пересекала лицо, но большая его часть была скрыта под широкими полями шляпы, надвинутой на лоб. А то, что удалось разглядеть Ройсу в лунном свете, не было лицом человека. Это была маска ненависти, чудовищная маска. Ройс был готов ко всему, но он никогда не верил, что кто-то попытается убить его, именно его, не верил ни секунды, что нападавшим окажется сам одноглазый, и на какое-то мгновение оторопь удивления ослабила его хватку.

Воспользовавшись замешательством противника, одноглазый вырвался из его рук и, подобно кобре, сделал выпад ножом. Ройс, отступая, споткнулся об один из перевернутых стульев и упал с грохотом. Одноглазый, не тратя на него времени, рванулся к Моргане, то ли для того, чтобы убить, то ли чтобы унести с собой.

У Морганы не было ни секунды на размышления. Вне себя от отчаяния и страха, она быстро ткнула свечой в открытый глаз убийцы. Вскрикнув от лютой боли, одноглазый выронил нож, но успел выбить свечу из рук Морганы, прежде чем выскочил в открытую дверь, у которой окаменел Сперлинг. Отшвырнув лакея в сторону, убийца исчез.


Глава 14


Вавилонское столпотворение продолжалось несколько секунд. Неистовые вопли Морганы звенели у всех в ушах. Спотыкаясь в темноте, она ощупью добралась до Ройса и упала перед ним на колени. Испуганно кудахча, Сперлинг наконец пришел в себя, отыскал канделябр и торопливо зажег его. Свет упал на Ройса, который с проклятием отшвырнул мешавший ему стул, и Моргану, потерянно стоявшую рядом. В довершение ко всему появился Захари, разбуженный шумом. Он внезапно вырос за спиной Сперлинга с пистолетом в руке и свирепо воскликнул:

— Какого черта вы так шумите?

Сама не зная как, Моргана оказалась в объятиях Ройса. Она ощупывала его, гладила, вытирала кровь. Ее голос прерывался, и она не могла выговорить ни слова членораздельно. Наконец она хрипло спросила:

— Тебе не больно? Он не ранил тебя?

Ройс, забыв о своей наготе, перепачканный кровью, сочившейся из множества порезов, обнял Моргану еще крепче и потянул за собой к двери, где толклись вконец растерявшиеся домочадцы. Выражение его лица, должно быть, напугало их, потому что они как по команде уступили ему дорогу. Шагнув в прихожую, Ройс какое-то время вглядывался в темноту, но, разумеется, там уже никого не было.

— Сбежал, ублюдок! — процедил он, поворачиваясь к свету.

— Одноглазый?! — воскликнул Захари. — Он подослал к тебе убийцу? — Игнорируя суетливые попытки Сперлинга накинуть на него халат черного шелка, Ройс глядел на Захари и улыбался. Что говорить, его юный кузен утолит сегодня вечную жажду приключений. Золотые глаза Ройса таили лукавство, когда он тихо произнес:

— Еще интереснее! Одноглазый сам нанес мне визит! Сперлингу удалось наконец набросить на хозяина халат, и рука Ройса охватила плечи Морганы. Он бессознательно прижимал ее к себе, желая удостовериться, что с ней все в порядке. Моргана, никого не замечая, льнула к нему, словно они были одни на свете. Ее глаза потемнели от тревоги: только теперь она разглядела, как изранено тело Ройса.

— Ты весь в крови! — воскликнула она. Захари и Сперлинг бросились к Ройсу, но он отмахнулся от них:

— Это все пустяки, царапины, хотя одноглазый старался как мог. — Он взглянул на Моргану, еще крепче прижимая ее к себе:

— А ты? Ты не ранена? Он не тронул тебя?

Она отрицательно покачала головой:

— Нет! Не бойся! Все произошло так быстро, что у него просто времени не было навредить мне.

Разумеется, весь дом был уже на ногах и гудел как улей. В то время как Чеймберс бросился в кухню за горячей водой и бинтами, равно как за бренди, Захари с возбужденным Сперлингом, следующим за ним по пятам, исследовал лестницы. Одноглазого и след простыл, но дверь для слуг в задней части дома была распахнута настежь. Дальнейший осмотр показал, что замок не поврежден — пришлось прийти к невеселому заключению, что кто-то из домашних тайно впустил убийцу.

Ройс воспринял известие на редкость спокойно — казалось, он ожидал услышать нечто подобное. Тут подоспел Чеймберс с бинтами и горячительными напитками, и Айви и Моргана принялись осматривать и обрабатывать царапины и порезы Ройса. Раны действительно были несерьезными, и как только обе женщины убедились в этом, напряжение, державшее всех, ослабло. Присутствующие принялись наперебой обсуждать случившееся, строя самые невероятные догадки и предположения. Ройс казался усталым и отрешенным — да и не мудрено после всех потрясений этой ночи Неловко сидя на одном из уцелевших стульев — раны давали о себе знать, — Ройс ждал, пока приведут в порядок комнату. Стул, обитый темно-рубиновым бархатом, и черный шелк отделанного золотом халата оттеняли непривычную бледность сурового смуглого лица: сказывалась потеря крови. Но вот Ройс пристально посмотрел на Сперлинга и спросил чрезвычайно вежливым голосом:

— А каким образом вы столь счастливо оказались рядом с моей комнатой сегодня ночью, мистер Сперлинг?

Увидев, что глаза всех присутствующих обращены на него, Сперлинг вздрогнул. Он был больше чем растерян — на нем буквально лица не было.

— Я-я-я? Р-р-рядом? — пролепетал он заикаясь, в то время как его бледно-голубые глаза перебегали с одного на Другого:

— Я-я не понял, ч-ч-что вы имеете в виду, сэр…

— А мне кажется, поняли, — ответил Ройс медленно. Его взгляд изучал стоявшего перед ним с ног до головы. — Вероятно, вы не бродите по дому каждой ночью. Почему сегодня вы не были наверху, в своей комнате, как все остальные?

Сперлинг судорожно сглотнул. На него было жалко смотреть, и тем не менее собравшиеся не спускали с него глаз, хотя, казалось, он ровно ничем не выделяется в пестрой компании столь разных людей.

— Итак? — спросил Ройс неторопливо.

— Я никак не мог заснуть, сэр, и р-р-решил, поскольку мистер Чеймберс сообщил мне о нашем неожиданном переезде в деревню в пятницу, решил начать упаковываться… — Глядя прямо в лицо хозяину беспокойно блестящими глазами, он с жаром добавил:

— Сэр! Заклинаю вас — не связывайте мою бессонницу с нападением на вас! Клянусь, я говорю правду!

Сообразив наконец, что ночь на исходе и дальнейшие расспросы Сперлинга вряд ли приведут к чему-либо, Ройс отпустил слуг. Они остались втроем — Моргана, Захари и он, в комнате, еще хранящей следы ночного переполоха. Захари, молчавший до сих пор, выпрямился и задумчиво произнес:

— Ты думаешь, бедный старый Сперлинг в заговоре с одноглазым?

Моргана, сидевшая на ковре у ног Ройса, испуганно вскинула на него глаза. Горький разлад между ними был моментально забыт.

— Шпион? — воскликнула она с ужасом. — Кто-то из твоего дома?

Брови Ройса поднялись:

— Почему бы и нет? Одноглазый может казаться всемогущим, но уверяю тебя, это не так. Просто у него масса отмычек для разных дверей. Хотя, если бы при дальнейшем расследовании обнаружилось, что одноглазый когда-то оказал нашему Сперлингу услугу или же кто-то, кто дорог Сперлингу, имел дело с этим убийцей, — я бы не удивился.

Захари мрачно осведомился:

— Что ты собираешься делать со Сперлингом? Если он впустил одноглазого сегодня, он может сделать это и завтра, и послезавтра — когда угодно. Кроме того, он будет целыми днями шпионить за нами!

Ройс слегка улыбнулся.

— Боюсь, дорогой мой, у нас нет другого выхода, — сказал он беззаботно.

— Что? — Захари не верил собственным ушам. — Ты собираешься позволить этому мышиному ублюдку остаться в доме? И не выбросишь его вон?

— Если я уволю его, — заметил Ройс неторопливо, — одноглазый тут же заменит Сперлинга кем-то еще — кем-то вне подозрений. Оставив Сперлинга, я по меньшей мере буду знать, кого мне опасаться. Ведь это же чудесно — мы знаем, что он орудие одноглазого. Это дает нам кое-какие преимущества!

Не скрывая восхищения, Захари улыбнулся мальчишеской улыбкой:

— О, я понимаю, Ройс, это очень умно! — Его глаза загорелись, и он добавил взволнованно:

— Мы можем даже сделать так, что Сперлинг приведет нас к одноглазому!

— Стоп! — ответил Ройс решительно. В его голове промелькнуло видение: Захари, следующий за Сперлингом и подвергающийся Бог знает каким опасностям. — Мы этого не сумеем. Но мы не одиноки. Братья Морганы уже пытаются выследить одноглазого и отыскать его нору.

Моргана испуганно вздрогнула, и Ройс проклял свой язык.

— Они очень осторожны, не бойся, детка, — быстро успокоил он ее. — Ты же знаешь — они почти такие же ловкие и изобретательные, как и он, а кроме того, негодяй не подозревает, что они следят за ним.

Моргана глубоко, с усилием вздохнула.

— Знаю, — сказала она просто. — Только он такой злой! Если он хоть чуть-чуть заподозрит их, им не жить на свете.

Ройсу нечего было возразить на это, и, чтобы успокоить ее, он весело воскликнул:

— По крайней мере сегодня мы сорвали его планы — я все еще жив, и ты все еще здесь, со мной, под моей защитой!

Это была не очень удачная фраза, ибо Ройс напомнил ей о ее двусмысленном положении. Моргана вспыхнула и встала. Избегая встречаться с ним глазами, она слабо улыбнулась Захари и пробормотала:

— Если вы не возражаете, я думаю, мне следует отправиться в постель, — скоро утро… Спокойной ночи!

Почувствовав напряжение, сковавшее вдруг обоих, и пытаясь как-то сгладить его, Захари, улыбнувшись Моргане, подошел к ней ближе и, почтительно взяв за руку, запечатлел на ней галантный поцелуй. Его взгляд дружески скользнул по ее расстроенному лицу.

— С вашей стороны было блестящей идеей ткнуть ему в глаз свечой. Может быть, на наше счастье, у него теперь ни одного глаза? Как вы думаете?

Став на минуту прежним уличным сорванцом, Моргана приятельски подмигнула Захари:

— Выросший в Сен-Джайлсе имеет свои преимущества: быстро думай и быстро делай — не то пропадешь в два счета!

Захари едва слышал ее. Что-то случилось с ним, пока она говорила. Недоумевающий, сосредоточенный, сразу ставший серьезным, он молча вглядывался в лицо девушки. Что-то поразило его в ней. До этого он видел Моргану дважды или трижды и никогда особенно не рассматривал, как никогда не вглядывался в Джулиана Девлина, своего теперешнего друга, так долго враждовавшего с ним. А теперь Захари видел совершенно отчетливо: лицо прелестной девушки было как две капли воды похоже на лицо Джулиана. Неужели близнецы? Какая игра природы или случая могла сотворить такое?

Не понимая, почему Захари с такой силой сжимает ее руку, Моргана, пытаясь высвободиться, с удивлением взглянула на него.

— В чем дело? — спросила она, стараясь вывести его из столбняка. — Почему ты на меня так смотришь?

— Гм-гм, наверное, потому, — промямлил Захари, — что ты напоминаешь мне кого-то… Ужасно напоминаешь!

Но прежде чем Моргана задала ему следующий вопрос, кого именно она ему напоминает, Ройс протянул скучным голосом:

— Да, конечно! Вероятно, ту маленькую балеринку, за которой ты волочился в прошлом месяце! — Взглянув затем на Моргану, он сказал весьма небрежно:

— Разве ты не упомянула, что собираешься в постель?

Моргана покраснела и после торопливого прощания с Захари, не взглянув на Ройса, вышла. После ее ухода в комнате повисло молчание. Захари несколько минут смотрел ей вслед, затем, медленно повернувшись к кузену, спросил:

— Ты давно знаешь, что она сестра Джулиана? Ройс вздохнул.

— Да, я это знаю, — ответил он спокойно.

— Ты с самого начала знал, кто она? — потрясенно Воскликнул Захари.

— Ну, скажем так, я сразу заподозрил, что она незаконный ребенок графа, — признался Ройс.

— И тебя не обеспокоило, — Захари не мог скрыть негодования, — что ты берешь в любовницы дочь графа?

— Незаконнорожденную дочь, — кротко поправил его Ройс.

— Какая разница? — Захари был вне себя от гнева. — Ведь она — Сен-Одри, даже если и родилась вне брака!

— Да, она дочь графа! И какой чудесный образ жизни он уготовил ей — трущобы с ворами, убийцами и проститутками в качестве ближайших соседей, воровство, чтобы добыть кусок хлеба! — Ройс злобно рассмеялся. — О да, ее славный папочка благородно поступил с ней! — Он сделал еще один глоток. В высокомерно откинутой голове читался вызов, когда Ройс прорычал:

— Со мной по крайней мере ей не грозит виселица, и она спит в постели, а не в грязной, полной паразитов норе! Она одета и накормлена и, — его рот искривился, — за исключением моего присутствия в ее спальне не подвергается опасности быть изнасилованной или искалеченной каким-нибудь подонком с большой дороги!

В сдавленном голосе Ройса чувствовалось такое волнение, что Захари внимательно посмотрел на кузена. Будто какая-то невероятная и забавная мысль промелькнула у него в голове. «Боже мой! Вот и разгадка! Этим все и объясняется, все его поведение в последние недели, а он, бедняга, даже не подозревает, что с ним», — подумал Захари в изумлении. Он бросил на своего кузена сочувствующий взгляд, размышляя, как скоро правда станет очевидной для столь упрямого слепца, как Ройс. Странная улыбка внезапно раздвинула уголки его рта.

— Да, конечно! Ты абсолютно прав. Я не знаю, почему не видел этого раньше, — кротко заключил он. Ройс подозрительно посмотрел на него:

— Так ты не собираешься поучать меня? Никаких комментариев? Никаких речей о моей моральной испорченности?

Захари покачал головой.

— Это не мое дело, — ответил он кратко. — Мне вообще не следовало говорить с тобой о девушке.

— Благодарение Богу! — воскликнул Ройс и одним глотком допил остатки виски. Задохнувшись, он пробормотал:

— Ты думаешь, меня это не беспокоит?.. Если бы она была его законным ребенком, я мог бы просить у него ее руки, вместо того чтобы быть на ножах с Сен-Одри!

— А, вот откуда ветер дует! — заметил Захари с большим удовлетворением.

— Что за бред! — огрызнулся Ройс, оскорбленный тоном Захари. — Жениться на ней? Вечно у тебя в голове романтические истории! И когда ты только вырастешь из них! Моргана — моя любовница и никогда не будет чем-нибудь большим!

— Конечно, конечно, — примирительно проговорил Захари и, широко зевнув, сонным голосом добавил:

— Я думаю последовать примеру Морганы. Ночь была чересчур длинной.

Когда рассвело, Ройс вызвал Чеймберса.

— Мы немедленно покидаем этот дом и переезжаем в Тенбридж.

Чеймберс понимающе кивнул:

— Да, сэр, я распоряжусь.

К вечеру половина людей была отправлена в коттедж «Под липами», а оставшиеся должны были отбыть не позднее завтрашнего полудня. Ройс колебался, послать ли ему Сперлинга с первой группой, и наконец решил оставить его дома, где он может наблюдать за ним. Захари, Моргана и он сам выедут завтра при первых лучах солнца.

День был полон хлопот, и хотя напряженное ожидание следующего нападения одноглазого витало в воздухе, все прошло гладко. Ройс оставался дома большую часть дня, главным образом потому, что он не мог доверить безопасность Морганы Захари — к величайшему неудовольствию последнего. Но Ройсу было необходимо встретиться с братьями Морганы, и он с неохотой вырвался из дома после полудня. С приближением встречи выражение лица Ройса становилось все более мрачным. Ему ужасно не хотелось оставлять Моргану на попечение Захари, тем более с наступлением темноты. Но выбора не было, и, крепко поцеловав ее и призывая Захари в сотый раз позаботиться о ее безопасности и не допустить никаких случайностей, Ройс отправился на встречу с Фаулерами.

Поскольку Делла проводила вечер со своим новым покровителем, Джако и Бен встретили его в гостиной. Не теряя времени, Ройс ввел их в курс дела. Безмерное удивление на лицах обоих и недоверчивое восклицание Джако: «Сам?! Вы уверены, что это был сам одноглазый?» — только утвердили Ройса во мнении, что интерес одноглазого к нему был из ряда вон выходящим. И это не успокаивало его, отнюдь.

С выражением сильнейшей тревоги в голубых глазах Бен произнес:

— Хорошо, что вы покидаете Лондон утром. Чем быстрее вы уедете отсюда, тем лучше. — Бросив на Ройса суровый взгляд, он добавил:

— Но вы же не отправитесь сегодня ночью?

Ройс решительно тряхнул головой:

— Нет, я не намерен пускаться в путь по незнакомой дороге в темноте — засада может таиться за каждым поворотом! Дома я по крайней мере смогу принять меры предосторожности…

Джако кивнул в знак согласия:

— Он прав, Бен. Завтра — это уже достаточно скоро. Теперь скажите, где находится этот коттедж? Мы хотели бы навестить Пип, перед тем как отправимся в Штаты.

Ройс долгую минуту смотрел на братьев Морганы. Во время их последней встречи — в тот день, когда Делла назвала Ройсу имя ее нового покровителя — Джаспера Симондса, Ройс рассказал братьям Фаулерам о Стэдхэме, а также сообщил им, что подготовил все необходимое для их отплытия в Америку семнадцатого июля. И самое главное тоже было сказано — что Моргана остается с ним в Англии. Это вызвало почти спор между тремя мужчинами. Джако и Бен без колебаний приняли его как любовника и покровителя сестры, и они были благодарны ему за все, что он для них делал, но им не хотелось расставаться с сестрой, и только когда Ройс убедил их наконец, что искренне хочет взять ее с собой в Америку, куда отплывает осенью, они согласились. Согласились скрепя сердце — Ройс видел это. Конечно, разлука с близкими не делает людей счастливее. Или же… Ройс размышлял над этим, изучая их реакцию.

Джако, должно быть, заподозрил, о чем он думает, потому что, внезапно усмехнувшись, сказал:

— Хозяин, если бы мы хотели вырвать ее у вас, ничто не остановило бы нас — мы знаем обо всех ваших предосторожностях. И не забывайте — она наша сестра; и уж, конечно, она приняла бы нашу сторону, случись что. — Помрачнев, он добавил серьезно:

— Успокойтесь. Мы обо всем уговорились на прошлой неделе, когда согласились оставить ее на ваше попечение… Все, что мы хотим, — это иметь возможность попрощаться с ней. Вы не можете запретить нам это, не так ли?

Ройс понял, что братья Морганы действительно хотят проститься с ней — и вправе требовать этого. Объяснив Дорогу, он закончил словами:

— Будьте особенно осторожны, подъезжая к дому. Я Уверен, что одноглазый очень скоро узнает, куда мы уехали: у него шпион среди моих домочадцев. Так вот — нельзя, чтобы он знал о нашем сотрудничестве. Кивнув, Бен отрезал:

— Мы не идиоты, вы же знаете!

— Конечно, я уверен в вас, но мне ничего нельзя выпускать из виду. — Затем, без особой надежды в голосе, он спросил:

— Видимо, вы не узнали ничего нового об одноглазом?

Джако хитро поглядел на Ройса:

— Ошибаетесь, хозяин. Он умная старая лиса, и мы частенько теряли его, когда шли по следу, но мы узнали кое-что. Например, что у него не одна нора, а, вероятно, дюжина и разбросаны эти убежища по всему Лондону. Мы проследили дорогу уже к трем из них. — Но самое главное — мы, правда не уверены в этом, — одноглазый вовсе не одноглазый и принадлежит он к высшему обществу! — Сообщив эти поразительные новости, Джако победоносно взглянул на Ройса.

— Что? — Ройс и впрямь был потрясен услышанным. — Если это так, я, возможно, встречаюсь с этим подонком каждый день!

— Мы думаем точно так же, — сказал Бен тихо. — Он может быть любым из вашего круга. Даже одним из ваших друзей…


Глава 15


Моргана ходила из угла в угол по своей новой комнате в коттедже «Под липами». Она была потрясена. Ей даже и в голову не приходило, что Ройс купит для нее такой роскошный дом. Нет, решила Моргана, она не может принять этот подарок. Она вернет ему все, что он дал ей! Она попросит чтобы ей разрешили работать наравне с другими слугами, чтобы с ней обращались как с ними. А что касается ее любви… Моргана на секунду закрыла глаза. Как-нибудь — она сама еще не знает как — она преодолеет свою ненужную, глупую любовь, она вынудит себя забыть блаженство, дарованное ей объятиями Ройса. «Иначе, — напомнила она себе жестко, — я не больше чем воровка-карманница, побирушка, которую он по доброте душевной подобрал на улице, и мне нет места в его жизни!»

Сейчас он хочет ее — но надолго ли? И как, любя его, позволить ему использовать себя как вещь? А потом, когда эта вещь наскучит? Моргана знала ответ на свой вопрос. И остро, как никогда, жалела, что все вышло так, а не иначе. Ради любви, которую она испытывала к нему, и чувства собственного достоинства она станет его служанкой,

будет скоблить полы на его кухне и вытирать посуду. Но не унижаться ночь за ночью в этих роскошных комнатах, на этих тонких простынях.

Часом позже Моргана встретилась с ним лицом к лицу в прелестной спальне в сиреневых тонах. Отрезая себе все пути к отступлению, она произнесла отрывисто:

— Я должна поговорить с тобой. Я не могу так больше!

— Не можешь? О чем ты? — осведомился Ройс со снисходительной улыбкой. — О длинных ночах в твоей целомудренной, одинокой спальне, вероятно? — Его золотистые глаза мерцали, с жадностью охватывая ее стройную фигуру и в должной мере оценив дорогую простоту муслинового платья цвета зеленого яблока. — Я могу заверить тебя, Дорогая: теперь этим грустным ночам конец!

Он приблизился к ней, но Моргана уклонилась от его протянутых рук и выпалила:

— Я не могу принять этот дом, пойми! Я не хочу его! Это непристойно!

Ройс замер.

Рискнув бросить осторожный взгляд на его окаменевшее лицо, она продолжала с мужеством отчаяния:

— Я думаю, для всех будет лучше, если ты разрешишь мне вернуться на кухню! Ройс, давай забудем все, что было между нами, это не кончится добром! Пусть будет как раньше — хозяин и служанка!

Тигриные глаза превратились в щелки, и низким глухим голосом он спросил:

— Думаешь надуть меня, детка? Не выйдет — я заплатил за тебя, и ты моя!

С болезненно бьющимся сердцем, онемев, Моргана смотрела на Ройса. Она не могла поверить, что он так глупо, так грубо истолковал ее слова. Как ей достучаться до него? Как объяснить ему, что любовь — это благородство, а не похоть, что она любит его и ей больно! Все еще надеясь быть понятой, она едва сдержалась от ответной резкости. Ройс между тем продолжал:

— Милая, если ты пытаешься набить себе цену, ты опоздала. Ты сама заключила эту дьявольскую сделку, и теперь тебе придется, согласно пословице, спать там, где ты постелила.

Серые глаза потемнели, и Моргана прошипела, как дикая кошка:

— Глупец! Я не собираюсь обманывать тебя! Я просто пытаюсь, изо всех сил пытаюсь сказать тебе, что я не могу…

— Не можешь идти в постель со мной? — прервал он ее жестко. — Тебе не кажется, что какие-то требования с твоей стороны сейчас неуместны?

Он подошел к ней вплотную, приподнял пальцами подбородок и прошептал прямо в серые гневные глаза:

— Поздно, слишком поздно, моя дорогая. Ты согласилась стать моей любовницей — назвала свою цену и заключила сделку. — Со стальным блеском в глазах он добавил:

— Я не намерен позволить тебе передумать, и ничто, никакая твоя выдумка не остановит меня. Я требую свое!

Его взгляд дерзко пожирал ее тело.

— Ты принадлежишь мне — не я, а ты поставила мне условие, и клянусь Богом, ты выполнишь свое обещание, как выполнил свое я!

Моргана вскинула голову.

— Я не принадлежу тебе. И никому не принадлежу — даже одноглазому! — Она горько рассмеялась. — Я оставалась с тобой в Лондоне по собственной воле, ты, бестолочь! Ты что, всерьез думаешь, что удержал бы меня, если бы я решила убежать? Не обольщайся! Я оставалась под твоим… — она оскорбительно отчеканила это слово, — покровительством, потому что уж лучше ты, чем одноглазый!

Лицо Ройса побелело.

— Подумать только — я проклинал себя, что воспользовался твоим положением, я испытывал муки ада от того, как обошелся с тобой, а ты! Ты просто использовала меня! Как же я был глуп… — Он язвительно улыбнулся, видя ужас в глазах Морганы. — Прости! Я постараюсь не ошибаться больше!

Схватив ее прежде, чем она успела опомниться, Ройс впился в губы Морганы презрительно жестоким поцелуем. В его ласке было столько ярости, что Моргана затрепетала. Ее губы испытывали жгучую боль от варварской грубости поцелуя обезумевшего мужчины, и, не в силах бороться, она тихо, беспомощно застонала. При этом звуке, каким бы тихим он ни был, Ройс мгновенно пришел в себя. Он с глухим проклятием отшвырнул ее прочь. Моргана споткнулась и упала на постель. С глазами, потемневшими от страха, она оглянулась на него, как затравленный зверь. Она никогда не боялась Ройса, но теперь — да. Она не просто боялась его — ужас бился в глубине ее ясных серых глаз, тело напряглось, как перед побоями. Ройс, опомнившись, потерянно смотрел на нее и вдруг пробормотал дрожащим голосом:

— О Иисус! Я не хотел путать тебя! Я только… я только хотел люб…

Страдание в его голосе заставило Моргану поднять голову. Она почувствовала его боль и сразу же простила его. Вот только… Ее любовь давала ему такую власть над ней, о которой он не подозревал, власть ранить ее даже взглядом. Он никогда не узнает, как трудно ей было оставаться там, где она упала, и не подбежать к нему, чтобы утешить и успокоить, и не обвить руками глупую гордую золотистую голову.

Одну бесконечную минуту они молча смотрели друг на друга, потом Ройс улыбнулся:

— Я предвкушал такое удовольствие от сегодняшней ночи, но ты отбила весь аппетит. — Моргана побледнела, и он добавил жестоко:

— О, тебе не следует бояться, что это навсегда, это только сейчас я нахожу мысль о том, чтобы разделить с тобой постель, отвратительной. — Помолчав, он заметил опасно спокойным тоном:

— Что ж, тебя следует поздравить. Во-первых, тебе удалось выудить у меня небольшое состояние, и, во-вторых, ты устроила так, чтобы не позволить мне насладиться тем, за что я заплатил. Ты далеко пойдешь, моя дорогая!

Краска бросилась Моргане в лицо, и она выкрикнула сердито:

— Ты глупец! Как ты смеешь нести такую чушь? Если кто-то и чувствует себя обманутой, так это я!

— О, и почему, моя дорогая? — поинтересовался Ройс холодно. — Ты разочарована моей щедростью? Или, может быть, тебя сердит отсутствие пыла у меня? — Его рот сжался. — Поверь, мы можем исправить это немедленно, было бы желание!

Выражение его глаз напомнило Моргане приготовившегося к прыжку тигра, и она быстро, почти испуганно отступила от него.

Он улыбнулся не очень приятной улыбкой:

— Ты благоразумна — я могу и вспылить, особенно если дело касается тебя. Но не беспокойся: у меня нет намерения силой заставить тебя платить долги — по крайней мере не сегодня…

Моргана, помертвев, смотрела в смуглое лицо, не понимая, почему все оборачивается к худшему. Собрав всю оставшуюся у нее смелость, она попыталась в последний раз объясниться и произнесла настойчиво:

— Ты не понимаешь — это не то, что ты…

— Нет, — прервал он ее тем же спокойным, внушающим тревогу тоном, который был у него минуту назад. — Это ты не понимаешь. Ты выиграла немного времени, моя дорогая, но это все, что ты выиграла. Никому не удастся одурачить меня, тем более такой маленькой дряни, как ты. Ты разделишь эту постель со мной, и ты будешь моей любовницей столько, сколько я этого захочу. — Он улыбнулся, но улыбка не коснулась оледеневших глаз. — Ты можешь попытаться ускользнуть от меня, я даже не стану задерживать тебя. Но запомни: в отличие от одноглазого я не позволю тебе убежать слишком далеко, и когда я найду тебя… — его улыбка внезапно стала страшной. — Запомни: когда… — Голос оборвался, и Ройс с ненавистью взглянул на постель, перед тем как тихо закончить:

— Наслаждайся снами в одиночестве, моя милая, — это ненадолго, я обещаю!

Высокомерно подняв голову, он вышел. Моргана оставалась неподвижной несколько секунд, наконец, судорожно вздохнув, упала на мягкую постель. Она больше ничего не понимает!

…На следующее утро напряжение между Морганой и Ройсом слегка ослабло — они были более естественны друг с другом, хотя Захари, наблюдавший за ними, чувствовал некий холодок.

В пятницу вечером Ройс и Захари решили съездить в Тенбридж для дальнейших исследований. Моргана захотела побыть дома. Ройс колебался, оставляя ее с одними слугами, одноглазый стоял у него перед глазами, но он постарался вспомнить, что многие мили отделяют их от Лондона и что заслуживающий доверия сторож охраняет единственный вход в имение и можно надеяться, что он не пропустит нежеланных визитеров, — Ройс лично выбрал его и дал подробные инструкции.

Конечно, он был озабочен, что пришлось нанять новых людей: где гарантии, что среди них нет шпиона? Но нельзя же держать Моргану за руку, как малого ребенка, и он с неохотой убедил себя, что здесь не Лондон и маловероятно, чтобы кто-то из деревенских был знаком с одноглазым.

Но говорить — одно, а верить словам — другое, и хотя Ройс наслаждался поездкой в Тенбридж, мысли его постоянно возвращались к Моргане. Он и Захари уже собирались вернуться в коттедж, когда Ройс заметил высокого, хорошо одетого мужчину, направляющегося прямо к ним.

Невозможно было ошибиться — перед ними стоял граф Сен-Одри. Ройс уже приготовился услышать от него какую-нибудь колкость, замаскированную любезностью светского человека, но, к его удивлению, Стивен Девлин улыбнулся и, вежливо поздоровавшись, заявил дружелюбно:

— Я вижу, и вас привлекли красоты здешних мест? Сохраняя на лице маску вежливости, Ройс, улыбнувшись в ответ, проговорил:

— Да, мы нашли город совершенно очаровательным! — Он не сомневался, что неожиданное появление графа в Тенбридже, как и его неожиданное дружелюбие, как-то связано с Морганой… или одноглазым. Насторожившись, но решив выяснить, насколько далеко простирается любезность графа, Ройс спросил безмятежно:

— А давно ли вы здесь?

Стивен ответил с готовностью:

— О нет! Я приехал несколько дней назад — днем во вторник, если быть точным. Графиня и я приехали со Стаффордом. Мартин Везерли тоже здесь, но он прибыл сюда несколько раньше. У него тут за городом довольно приятная вилла, и мы всей компанией остановились у него.

Граф был слишком словоохотлив, и Ройс почувствовал неприятный холодок под сердцем. Необычайное дружелюбие и говорливость Стивена Девлина определенно беспокоили его, а то обстоятельство, что Стаффорд и Везерли тоже здесь, ни в малейшей степени не уменьшало тревоги.

— И как долго вы намереваетесь оставаться здесь? — спросил Ройс.

— О, я думаю, все лето, — ответил граф незамедлительно. — У Везерли просторный дом, и кое-кто из нас решил распрощаться в этом году с Брайтоном. После лондонского столпотворения мысль провести лето в деревне кажется заманчивой, не правда ли?

Ройс пробормотал в ответ какую-то любезность, а Захари добавил:

— Я предвкушаю визит к вашему сыну в Сен-Одри-Холл на следующей неделе — он сказал, что это будет приятной неожиданностью после города.

Глаза Стивена Девлина похолодели.

— Полагаю, Сен-Одри-Холл вам понравится, а я должен признаться, что нескольким моим друзьям лучше оставаться за городом. Вечером накануне отъезда Везерли, Стаффорд и Ньюэлл напились — Ньюэлл настолько вышел из колеи, что не приедет до следующей недели, а Везерли не покидает свою комнату с момента приезда! — Граф рассмеялся, приглашая Ройса и Захари присоединиться к нему. Покачав темноволосой головой, он добавил:

— Никто не видел Ньюэлла с той ночи, так что мы можем только догадываться, как он выглядит. Что касается Везерли, с ним то же самое — я не видел его даже краем глаза с момента моего прибытия сюда. Если им досталось так же, как Стаффорду, я не обвиняю их за то, что они прячутся, — бедняга Стаффорд слетел со ступенек, и у, него ужасный синяк под глазом!

Ройс похолодел — он увидел, как Захари разинул рот от удивления. Чтобы помешать ему сболтнуть лишнее, Ройс быстро произнес:

— Очень жаль, что они все нездоровы. Вам, должно быть, немного скучно в одиночестве. Граф тонко улыбнулся:

— О, я продолжаю развлекаться — у нескольких моих друзей имения поблизости. Хотя Везерли превратился в затворника, здесь достаточно публики, чтобы не заскучать! — Нечто хитрое показалось в серых глазах Стивена. — Я думаю, что к обществу присоединятся также и дамы, которым вы некогда оказывали знаки внимания. Я понимаю, им сейчас не слишком везет. По последним сведениям, они расстроены тем, что их кавалер пренебрегает ими! — То ли забыв о своем показном дружелюбии, то ли не считая нужным притворяться больше, он перешел от самодовольной улыбки к безобразной насмешке, медленно цедя сквозь зубы:

— Вы не кажетесь постоянным в своих привязанностях! Невозмутимо улыбаясь, Ройс откликнулся:

— Кажется, вы взяли на себя труд познакомиться со всеми моими привязанностями. Правда, я не понимаю почему. Зависть, вероятно?

Игнорируя насмешку в голосе американца, Стивен Девлин проговорил ядовито:

— Я имел удовольствие вчера на этой же улице разговаривать с прекрасной Деллой, и она казалась вполне довольной своим новым покровителем. Она изумительная женщина и, разумеется, потеряла всякий интерес к вам. Не буду отрицать, что Джаспер Симондс пришелся ей по сердцу — как в постели, так и вне ее. Вряд ли вам повезло так же, как ему!

Ройс внимательно посмотрел на Стивена, почти довольный тем, что дружелюбие графа испарилось. Ему стало скучно с этим высокомерным, глупым подонком, который имел жестокость бросить новорожденную девочку в одной из самых опасных лондонских трущоб. И вдруг Ройс почувствовал желание уязвить этого негодяя, даже если он не поймет его слов. Насмешливо улыбнувшись, Ройс пожал своими широкими плечами и беззаботно ответил:

— Я рад, что Делле хорошо. Но моя новая любовница вполне удовлетворяет меня. В ней есть нечто… аристократическое, и я нахожу это совершенно очаровательным. — В его топазовых глазах заблестели золотые огоньки, и он добавил:

— Она, правда, с улицы, но я подозреваю, что в ее жилах течет столь же благородная кровь, как и у вас!

Замечание Ройса ужалило сильнее, чем он предполагал. Эффект был мгновенным и поразительным. Сомнений больше не было — граф знал, кто его новая любовница. Серые глаза Стивена Девлина потемнели от нескрываемой ненависти, губы дергались, а рука сжала модную трость из черного дерева, которая была у него с собой. На секунду Ройсу показалось, что граф ударит его, но этого не случилось. Прерывающимся, клокочущим от бешенства голосом Сен-Одри воскликнул:

— Что вы можете знать об аристократах! Вы и вам подобные!

Ройс бесстрастно улыбнулся вместо ответа, и Стивен Девлин с глухим проклятием зашагал прочь.

— Ну и ну! — присвистнул Захари в удивлении. — Он знает, кто твоя любовница, и не испытывает счастья от этого. От твоего последнего замечания его чуть удар не хватил!

Ройс минуту помолчал, глядя на удаляющуюся фигуру Девлина. Что за дьявол! Появление графа усложняло и без того непростую ситуацию.

— Я знаю, он не любит меня. — Ройс размышлял вслух. — И ему было неприятно узнать, что его незаконная дочь — моя любовница. Но вот что мне хотелось бы знать — как он обнаружил этот интересный факт? И еще — он бросил ее, как собачонку, много лет назад, так почему же теперь он в такой ярости? И какого дьявола он был так любезен сначала? И разговорчив?

Все еще морщась, Ройс предложил немедленно вернуться домой, и спустя несколько минут они покинули Тенбридж. Появление графа взволновало их. Но, продолжая обсуждать по пути странную встречу и еще более странное поведение графа, Ройс думал только об одном — скорее бы добраться до коттеджа и убедиться, что Моргана в безопасности: от таких соседей, как Везерли и Стаффорд, гостящие неподалеку, можно ожидать всякого.

Что касается Морганы, то, хотя день внезапно потускнел после отъезда Ройса, она провела время более приятно, чем ее спутники. Она бродила по дому, делая собственные открытия, но до нее никак не доходило, что Ройс действительно купил это великолепное здание для нее. Это было непостижимо, и упрямая решимость заставить его понять, что она не может принять такой подарок, крепла в ней. Не то чтобы ее не восхищал дом и парк вокруг. Это было самое красивое и тихое место на свете, но… Ее прелестное лицо исказила тревога. «Если я позволю ему подарить мне все это, я запачкаю, принижу свою любовь, низведу ее до грязной сделки, и он не простит мне этого, когда поймет все до конца…»

Пытаясь подавить невеселые мысли, угрожавшие нарушить с трудом достигнутое душевное равновесие, Моргана отправилась на поиски хоть какой-то компании и несколькими минутами позже счастливо устроилась в большой солнечной кухне, смеясь и болтая с Айви и Алисой.

Заметив громадного черно-белого кота, безмятежно сидевшего посреди залитой солнечным светом кухни, Моргана оставила свое место за исцарапанным дубовым столом и, вздымая пышные муслиновые юбки, опустилась на пол возле него. Разглядывая мурлыкающее животное, восхищенно гладя его, она произнесла низким голосом:

— О, какая красавица! Она живет здесь? Айви фыркнула:

— Это он, и он не был таким красавцем, могу вас заверить. Когда мы сюда приехали, я нашла его у черного хода, голодного, мокрого, а какой же он был грязный! Но мне нравятся кошки. Мы вымыли его, накормили, и теперь он от нас ни на шаг.

Алиса хихикнула:

— Чеймберс обнаружил его поднимающимся по лестнице наверх и перепугался до смерти, что хозяин рассердится!

Моргана встала с котом в руках и, потершись щекой о мягкую шерстку, сказала спокойно:

— Я не возражаю против его присутствия в доме — он отправится со мной и будет спать у меня в ногах!

«А хозяин, — подумала она угрюмо, — может делать что хочет!»

Баюкая блаженно урчащее животное, она уже собралась подняться к себе, когда послышался шум колес — подъехал экипаж. Щеки Морганы залил предательский румянец, и она обернулась к двери.

Стоящая на нижней ступеньке лестницы, ведущей в ее комнаты, с черным котом в руках, она показалась Ройсу принцессой из детской сказки. На ней было легкое платье нежно-голубого цвета. Короткие рукава-буфф и скромный вырез были украшены светлыми кружевами, блестящие черные локоны красиво оттеняли заалевшие щеки. Розовые губы были полуоткрыты, а миндалевидные серые глаза, казавшиеся сейчас голубыми, под цвет платья, серьезно взирали на него. Ройс почувствовал сильное искушение одним прыжком пересечь короткое пространство деревенской кухни и прикоснуться к розовому цветку ее рта.

Они безмолвно смотрели друг на друга до тех пор, пока Захари, вошедший чуть позже, не воскликнул:

— Господи Боже! Где ты нашла это чудовище? Оторвавшись, от золотых глаз Ройса, Моргана послала Захари ослепительную улыбку и сказала с некоторым вызовом:

— На кухне! Айви сказала, что ей нравятся кошки. И я люблю их. Я собираюсь спать с этим котом!

Захари, беззвучно рассмеявшись, пробормотал:

— Я думаю, Ройсу есть что сказать по этому поводу! Не обращая ни на кого внимания, с любезной улыбкой на красивых губах Ройс легкой походкой подошел к Моргане. Подняв кончиками пальцев ее лицо, не отрывая глаз от задрожавших розовых губок, он спросил тихо:

— Ты действительно предпочитаешь компанию кота в постели моей?

Зачарованная исходящей от него силой, Моргана молча смотрела в смуглое худое лицо. Желание зажглось бессознательно в глубине ее глаз, и Моргана спросила хрипло:

— А разве у меня есть выбор? Нежно коснувшись тяжелой ладонью ее покрасневшей щеки, Ройс улыбнулся и медленно покачал головой:

— Нет! И у меня тоже, милая, с той минуты, как я тебя увидел… — Изумившись тому, что слетело с его языка, Ройс быстро отвернулся и, оставив Моргану застывшей с полуоткрытым от удивления ртом, беззаботно бросил Захари:

— Посмотрим, сможет ли Чеймберс найти для нас еще одну бутылку бренди! Или ты предпочитаешь тот дьявольски хороший рейнвейн, что мы пили прошлой ночью?

— О, бренди! — ответил Захари не колеблясь. Ройса уже не было рядом, и Захари шагнул к Моргане. Подмигнув ей, он заговорщически шепнул:

— Знаешь, у него и впрямь не было выбора. Ты поймала его в свои сети! Постарайся теперь не сплоховать. Я ставлю на тебя, малышка! Смотри, не подведи меня! — Он громко рассмеялся при виде крайнего изумления на ее лице и, весело насвистывая, Устремился вслед за Рейсом.


Глава 16


Обед вечером прошел без треволнений, и, как обычно, Моргана поднялась наверх, в свою комнату, оставив мужчин наслаждаться бренди.

Как только Моргана вышла из столовой, разговор мужчин немедленно обратился к встрече с графом Сен-Одри.

— Больше всего меня удивляет, как он обнаружил, что Моргана — моя любовница, — говорил Ройс. — Единственно, кто ее видел, кроме нас, — слуги… Конечно, Стаффорд мог проболтаться — я думаю, никто другой и не обратил на нее внимания тогда, а он лучший друг графа.

Захари поморщился:

— А как насчет Сперлинга? Если он шпионит для одноглазого, почему бы ему не работать на кого-нибудь еще? Да хоть и на графа?

Теперь был черед Ройса поморщиться:

— Если окажется, что Сперлинг действительно шпион одноглазого, я буду очень удивлен. Он не похож на послушное орудие. Что бы там ни было, сам дьявол не соберет эту головоломку. — Взглянув задумчиво на Захари, он предположил:

— А что, если Девлин подкупил кого-нибудь из слуг, чтобы они рассказывали ему о ней? Хотя почему моя новая любовница интересует его? Ума не приложу. А может быть, шпион — или шпионка — заметил сходство между ними и доложил об этом графу? Девлин далеко не глуп, и он, конечно, понял, кто эта молодая женщина… — Ройс состроил гримасу:

— Допустим, это объясняет, как он узнал, кто она. Но ведь Девлин никогда не испытывал ни малейшего интереса ко мне, почему же сейчас он в курсе всех моих дел? Похоже, все-таки Стаффорд или Везерли сказали ему о сходстве. — Тут глаза его сузились:

— Ах да, я совсем забыл — леди Девлин была у меня с визитом со своей полоумной кузиной старухой Уайтлок.

— И они видели Моргану? — быстро спросил Захари.

— М-м-м, кажется, нет. Они как раз садились в карету, когда я и Моргана отправлялись к модистке. Разглядеть ее они никак не могли, только мимолетно. Хотя и этого могло быть достаточно…

Захари недоверчиво покачал головой:

— Ты думаешь, леди Девлин могла поделиться своими наблюдениями с графом? — Он деликатно кашлянул. — Незаконные дети не тема для разговора жены с мужем, особенно если это его незаконные дети! Да и какое ей дело до них?

— А какое дело до них графу? Он бросил Моргану ребенком и ни разу не поинтересовался, что с ней! — гневно воскликнул Ройс.

Они поговорили еще немного. Разговор коснулся синяка Стаффорда и того любопытного факта, что никто не видел ни Везерли, ни Ньюэлла с той самой ночи, когда одноглазый напал на Ройса. В этом было что-то зловещее, особенно если учесть, что одноглазый вполне мог оказаться одним из упомянутых джентльменов…

— Черт побери! — проворчал Ройс. — Он может оказаться кем угодно. Все, что мы о нем знаем, — он высокий и темноглазый. Я могу назвать без малого дюжину джентльменов, которые подходят под это описание! Взгляни на своего друга Джорджа Атуотера… Он высокий, и у него темные глаза. И еще этот парень, Джаспер Симондс, — я никогда его не встречал, но Джордж упомянул, что у него черные глаза и он хорошего роста. Затем — Ньюэлл, Везерли, Стаффорд, Барроу, Иден, Сен-Джон — у всех темные глаза, и все довольно высокие. Черт побери, да это описание подходит к половине мужского населения Корнуолла!

Часом позже, подавив зевок, Ройс наконец поднялся из-за стола и сказал насмешливо:

— Ты знаешь, а ведь вся эта история — твой грех!

— Что такое? — взвизгнул Захари. — Как ты можешь нести такую чушь?

Ройс коварно улыбнулся:

— Да очень просто! Это была твоя мысль — пойти на тот проклятый матч!

Захари никак не мог успокоиться и все еще кипятился, когда они расстались наверху у дверей в свои спальни.

В субботу остальные слуги прибыли из Лондона и хозяйство пошло обычным чередом, а Моргана, Ройс и Захари продолжали знакомство с домом и окрестностями. День проходил очень приятно. После обеда вечером Моргана, как обычно, извинилась и уже собиралась уйти, когда Ройс бросил ей:

— Я увижусь с тобой позже. Нам надо обсудить кое-что.

Моргана метнула на него настороженный взгляд. Несмотря на ссору, он был очень добр к ней и почти обезоружил ее своими дружелюбно-поддразнивающими манерами. Правда, она частенько спрашивала себя, как долго продлится отсрочка перед новым столкновением. Внезапно ответ был получен — совсем недолго. Молча кивнув черной кудрявой головой, она почти выбежала из комнаты.

Было далеко за полночь, когда Ройс наконец подошел к двери, отделявшей гостиную Морганы от его комнаты.

Он вошел без стука и, миновав темную гостиную, остановился на пороге ее спальни.

Моргана лежала, читая, рассеянно поглаживая рукой кота. До чего же она прелестна, в который раз подумал Ройс. Вся, от чернокудрявой макушки до нежных, ослепительно белых плеч, обнаженных вырезом сиреневой рубашки. Он вспомнил, что выбрал именно эту рубашку, думая о том, как чудесно оттенит она прозрачность ее кожи. И он был до смешного доволен, увидев, что прав.

Должно быть, он сделал какое-то движение, потому что Моргана, внезапно оторвавшись от чтения, подняла голову, и взгляды их встретились. Она чуть было не вскрикнула от неожиданности и теперь, с бешено колотящимся сердцем, вбирала глазами человека в черном шелковом халате, стоящего в темном дверном проеме.

Черный шелк облегал великолепную фигуру, не скрывая мощи и стройности вечернего гостя. Моргана не позволила глазам замешкаться на прядях золотистых волос, вившихся в разрезе халата. Она знала, как он выглядит под этим халатом. Воспоминание о сильной мускулистой груди, такой твердой и горячей, пронеслось в ее голове. Сладостное тепло неожиданно разлилось по всему ее телу, и Моргана униженно осознала, как что-то влажное, предательски томное обволакивает всю ее без остатка, лишая воли, почти лишая сознания.

Ох как ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней наконец, обнял и своими объятиями изгнал из сердца все смущение и неуверенность, давившие ее, как камень. Она любила его! Любила — и хотела всеми фибрами своего существа.

Не подозревая о своем могуществе, Ройс небрежно отстранился от косяка и направился к постели.

— Я рад, что ты еще не спишь, — тихо произнес он.

Делая вид, что не находит ничего необычного в позднем визите, от всего сердца надеясь, что движения ее спокойны и естественны, Моргана отложила книгу в сторону и, как только кот выпрыгнул из постели и величественно прошествовал к двери, чопорно произнесла:

— Я ждала тебя — ты сказал, что хочешь поговорить со мной.

Он слегка улыбнулся и без приглашения Сел на постель рядом с ней. Взяв ее руку, он прижался теплыми губами к ее нежной коже и спросил:

— И это единственная причина, по какой ты пускаешь меня в свою спальню в этот час ночи?

Она безуспешно пыталась освободить свою руку.

— Конечно! Зачем же еще ты сюда пришел? Ройс хрипло рассмеялся и легко подвинул ее к себе.

— О, моя милая, я мог придумать дюжину причин… но только одна имеет для меня значение в этот момент!

За долю секунды до того, как он с нескрываемым удовольствием поцеловал ее, Моргана еще думала, что будет сопротивляться ему, будет пытаться освободиться из его объятий, но когда его губы завладели ее губами, она забыла все, кроме соблазнительной неги его поцелуя. Она позволила ему прижать себя к груди, и ее нежные руки обвили его шею. Ройс стал медленно усиливать напор своего поцелуя, его язык сначала неторопливо пробежал по ее губам, а затем без всяких усилий скользнул в интимное тепло ее рта. Он дразнил ее и откровенно домогался ее любви: его язык миллиметр за миллиметром исследовал сладкие пределы ее рта, а когда язычок Морганы встретился с ним и с нежностью доверился ему, Ройс тихо застонал от удовольствия. Слегка насторожившись от ее радушного отклика, Ройс медленно поднял свою золотистую голову и пристально посмотрел ей в лицо. Бесспорно, она была прелестна: черные кудрявые волосы оттеняли алебастровую прозрачность ее кожи, аметистовое свечение рубашки придавало кошачьим серым глазам пурпурный оттенок, а ее искушающе полные губы порозовели от поцелуя. Внимательно глядя на нее, Ройс растерянно почувствовал, как в глубине его тела что-то сжимается: он понял, что дело не только в его возбуждении, — на этот раз к нему добавилось удовольствие просто держать ее в своих объятиях. То, что он хотел ее, хотел утолить неистовое желание, которое она так легко возбуждала в нем, было ему понятно, но то, что он явно нуждался в ее присутствии, что у него была потребность быть с ней, заботиться о ней, ставило его в тупик.

Что-то от испытываемого им замешательства отразилось в золотистых глазах, пристально смотревших на нее, и, сделав вялую попытку освободиться от его чар, Моргана нервно спросила:

— Ты передумал? Ты не хочешь меня? Ройс зажмурился, словно от боли, и пылко воскликнул:

— Не хочу тебя? Господи Боже! — Открыв глаза и скользнув по ней взглядом собственника, он сердито бросил:

— Я ни о чем другом и не мечтаю! Ты околдовала меня, похитила мой разум, и теперь единственное, о чем я думаю, — это сладость твоего поцелуя, восторг, вызываемый во мне твоим нежным телом, неописуемое удовольствие, которое я нахожу в том, что просто вижу тебя обнаженной! — Он с горечью рассмеялся и, глядя на нее так, словно чувствовал к ней неприязнь, резко и требовательно спросил:

— Разве это значит, что я не хочу тебя? — И он схватил ее руку и грубо прижал к своей отвердевшей плоти.

Лицо Морганы запылало от его дерзкого поступка, но она не отдернула руку; мука в его словах отозвалась бурной волной удовольствия, охватившей все ее тело. Она что-то значит для него! Было ясно, что он желает ее, но ясно также и то, что он борется с каким-то чувством, отличным от похоти… «Ну конечно, — подумала она счастливо, — его привлекает не только мое тело!» Ничто не изменилось между ними и все же… все же ей казалось, что изменилось все. Осмелев от его слов, она стала нежно ласкать пальцами его твердую плоть в том месте, куда он прижал ее руку, и, удивив их обоих, почти мурлыкающе сказала:

— Может быть, ты покажешь мне…

На мгновение он оцепенел от удивления, а потом желание исказило его лицо, заставило глаза вспыхнуть подобно червонному золоту, и он нежно прошептал:

— Может быть, покажу, а если ты будешь продолжать касаться меня таким образом, то очень скоро…

Вопреки своим словам он не торопился. Нежно уложив ее на постель, он дал волю своим губам и рукам. Когда он стал медленно раздевать ее, Моргана затрепетала. Отодвинув со своего пути аметистовую рубашку, его руки скользнули к ее бедрам, за ними последовали его теплые губы, искушающе задев темные завитки волос в сочленении ее ног. Она судорожно вздохнула, почувствовав, что он задержался там. Его пальцы ритмично двигались, лаская ее, губы раз за разом касались нежными поцелуями болезненно-чувствительной точки, пугая и невыносимо ее волнуя.

Задохнувшаяся и немного испуганная головокружительным возбуждением, пронзившим все ее тело, когда Ройс прижался лицом к стройным бедрам, Моргана потянулась к нему, и ее пальцы запутались в его густых золотистых волосах, побуждая его двинуться вверх. Подняв голову, он вопросительно посмотрел на нее, и его сияющие глаза вспыхнули от желания. Внезапно оробев, Моргана, приведенная в замешательство своей наготой, покраснела и заикаясь пробормотала:

— П-п-прекрати! Что ты делаешь со мной? Усмехнувшись, он коснулся быстрым поцелуем ее живота, там, где начинали расти кудрявые волосы.

— Я надеялся, что доставляю тебе удовольствие… не так ли?

Она с трудом сглотнула, и глаза на ее точеном лице странно увеличились.

— Да, — призналась она, — н-н-но это… пугает меня… как будто тело не мое собственное, как будто в меня вселилось какое-то испорченное создание.

— Создание, которое, я надеюсь, будет таким неистовым и распущенным в моих руках, — сказал он с дразнящей улыбкой и, чуть приподнявшись, нежно поцеловал в губы. — ;

Не бойся! Я не допущу, чтобы что-то плохое случилось с тобой… — Его пристальный взгляд, прикованный к ее стройному полуобнаженному телу, медленно двинулся вверх, от изящных ног к прелестному лицу. Его глаза потемнели, и он сказал хрипло:

— Но, моя милая, существует так много способов любить, так много способов доставлять друг другу удовольствие…

Ее рот трепетал от его поцелуя, рука, касавшаяся ее живота, опаляла тело. Она могла лишь смотреть на него, мысленно желая как раз того, что он делал: смущение было слишком велико, чтобы открыто признаться в этом. Вместо этого ее руки обвились вокруг его шеи, и, спрятав свое лицо в складках его халата, она сладострастно поцеловала его плечо у основания шеи — там, где губы ощутили сильное биение его пульса.

Ройс застонал, чувствуя, как пламя от ее сладостного поцелуя молнией распространилось по его телу, и его пальцы настойчиво прижались к ее животу. Леность в его движениях исчезла, с куда большей поспешностью, чем он раньше выказывал, он снял с нее рубашку и отшвырнул в сторону. Трясущимися пальцами он развязал узел на поясе и торопливо сбросил халат, избавившись от последней преграды, разделявшей их тела. Целуя Моргану со всей силой своей необузданной страсти, нашедшей наконец выход, он притянул ее к себе, впечатав свое крепкое мускулистое тело в нежные изгибы ее плоти. Его пальцы настойчиво гладили ее соски, а от прикосновения его пульсирующей от волнения твердой плоти по ее животу прокатилась горячая волна. Ее теплое податливое тело, жадно прильнувшее к нему, наполнило его таким неистовым желанием, такой непреодолимой нежностью, что он невольно вздрогнул. Снова и снова он целовал ее, и его дерзкий язык с каждым разом проникал все глубже и глубже в темные изгибы ее рта. Вскоре поцелуи перестали удовлетворять бушевавший в нем неистовый голод, и, позабыв о сдержанности, он стал тереться о нее всем телом, даря им обоим восхитительные переживания.

Погрузившись в бурное море древних, как сама жизнь, эмоций, Моргана льнула к Ройсу, возвращая ему поцелуи с бесстыдством распутницы, и чем сильнее прижимались друг к другу их тела, тем неодолимее становилась ее страсть. Слепое стихийное желание, такое же искрящееся и пьянящее, как вино, поймало ее в ловушку и сделало добровольной пленницей его желания. Ее груди, крепко прижатые к его груди, заросшей густыми волосами, болели, соски набухли и отвердели, сладостное трение его тела едва не сводило ее с ума, пробужденная им страсть стремительно овладела ею. Она хотела его, хотела испытать невыразимое удовольствие от прикосновений его рта и рук ко всему своему телу, безумно жаждала почувствовать его губы и язык на своей груди, ощущать, как его теплые руки гладят ее самые интимные места.

Ройс слегка переместился, и его мускулистая нога раздвинула ее бедра. Его колено мягко коснулось ее нежного лона, отодвинулось, снова коснулось, сводя с ума этими дразнящими движениями.

Она чувствовала, как он возбужден, его набухшая твердая плоть давила на ее тело все сильнее, и теперь, кроме горячих поцелуев, которыми он осыпал ее, и беспрерывных движений его рук по ее спине и ягодицам, ей хотелось других, более интимных ласк. Пульсирующая боль в пояснице стала почти невыносимой; она поймала вторгнувшееся бедро своими ногами и неистово сжала его, пытаясь дать выход поработившей ее страсти.

Со стоном удовольствия Ройс оставил ее губы и двинулся к ноющим кончикам ее грудей. На вкус они были как нектар, и, подобно изголодавшемуся человеку, он впился в ее твердые маленькие соски так, что его зубы слегка оцарапали чувствительную кожу.

Ее возбуждение достигло апогея, и прикосновение его губ и зубов к ее груди уничтожило все остатки ее сдержанности: она извивалась под его ласками, добровольно предлагая себя, ее тело трепетало от разливающегося по нему блаженства. Его рука скользнула под нее, и на мгновение он прижал ее к себе, а его рот со сладостью и неистовством по-прежнему терзал ее нежную грудь, наслаждаясь ее вкусом. Не в состоянии помочь себе, совершенно потеряв над собой контроль и желая доставить Ройсу такое же удовольствие, Моргана опустила руку, и ее тонкие пальцы неловко обхватили его мужскую плоть. Удивляясь своему собственному бесстыдству, она прошептала:

— Какой он большой и горячий!

Ройс вздрогнул при первом же прикосновении и, положив свою руку поверх ее, придвинулся к ее уху и, выдохнув:

«Нет, моя милая, не так…», показал ей желанное для него движение. Сразу же его дыхание стало шумным, и его тело с явным энтузиазмом ответило на ее ласку.

Почувствовав его реакцию и ощутив напряжение и пульсацию его плоти, Моргана была заворожена и взволнована одновременно. Так заворожена, что когда он снова потянулся к ней, она нежно оттолкнула его, желая полностью сосредоточиться на движениях своих пальцев, которые лихорадочно ласкали жезл его страсти. Ройс рухнул на кровать и дал ей полную волю; его лицо было напряжено от желания, глаза блестели, обещая сладкую месть.

Это была нежная пытка, и он понимал, что вряд ли долго выдержит ее. Малейшее движение заставляло его скрипеть зубами от боязни, что он тут же достигнет финала, — а она находила это крайне забавным. Он подумал, сознает ли Моргана, насколько она соблазнительна сейчас — разрумянившаяся, склонившаяся над ним и сосредоточенно глядящая на его мужское естество. Ройсу казалось, что еще мгновение, и он разорвется в экстазе на миллион осколков. Одного ее пылкого взгляда было достаточно, чтобы он потерял контроль над своим телом. Ее напрягшиеся груди с сосками, набухшими и порозовевшими от поцелуев, властно потянули его к себе.

Вздрогнув от прикосновения его рук, Моргана взглянула на него, и выражение его глаз подавило ее протестующий возглас. Ее сердце забилось сильными глухими толчками, а тело внезапно пронзило непреодолимое желание испытать то, что она увидела в его взоре. Его губы нашли ее рот, и она покорно пропустила его язык, который обжег ее словно огнем. Было ясно, что его терпение подошло к концу. Он покрыл страстными поцелуями сначала ее шею, а потом грудь. Ей было больно от силы желания, которое он возбудил в ней. Когда его губы оставили ее соски и начали медленно и неумолимо спускаться по ее животу к темному треугольнику между бедрами, Моргана едва могла дышать, ее кожу будто опалял огонь, так бурно кровь клокотала в ее жилах. А когда его открытый рот нашел ее лоно, мир для нее полностью исчез. Нежный призывный крик, в котором смешались и протест и восторг, вырвался из ее губ, когда он раздвинул ее ноги, и его язык стал неистовствовать в открывшейся ему сладостной плоти. Она горела от его прикосновений, его язык ласково проникал все глубже, и это проникновение воспламенило ее до такой степени, что она, позабыв обо всем, стала извиваться, словно дикая кошка.

Ройс крепко держал ее, не позволяя вырваться из-под быстрых поглаживаний своего языка. Он чувствовал растущее напряжение ее стройного тела, а боль от требований его собственной плоти стала почти невыносимой. Он хотел найти облегчение, хотел полностью погрузиться в ее нежную шелковистую глубину, но еще сильнее он хотел, чтобы она испытала такое же острое и изысканное удовольствие, как и он сам.

Моргана больше не могла вынести этого; неизвестные ощущения, пробужденные Ройсом, испугали ее, а еще больше испугало ее проснувшееся в ней распутное существо, пылко отзывавшееся на эту бесстыдную ласку. Она судорожно потянула его за волосы и умоляюще воскликнула:

— Прекрати! О, пожалуйста, прекрати!

С глазами, остекленевшими от страсти, Ройс минуту непонимающе смотрел на нее, а затем догадался, что испугал ее, что завлек слишком далеко и слишком быстро. Он криво улыбнулся и пробормотал с раскаянием:

— Девственница! У меня никогда не было ни одной до тебя, моя милая, поэтому тебе придется сделать для меня скидку! — Придвинувшись к ней, он обнял ее, поцеловал, а потом шепнул:

— Я постараюсь не шокировать тебя, но ты чертовски соблазнительна, и я не знаю, удастся ли мне это.

Он снова поцеловал ее, и его руки собственнически обхватили ее груди. Его пальцы, дразня, пощипывали ее соски, и эти ласки мгновенно привели ее на грань экстаза. На этот раз он не колебался — он не мог больше терпеть. Раздвинув коленями ее бедра, он с ликующим стоном устремился в тугой жар внутри нее.

Глубоко погрузившись в ее тело, он почувствовал, как Моргана лихорадочно обвила его руками и ее пылающие соски бесстыдно прижались к его груди. Ройс пылко поцеловал ее, и атласное объятие ее лона, сжавшего его твердую плоть, бросило его в темный водоворот чувственного наслаждения. Ему хотелось растянуть этот момент, хотелось двигаться медленно и лениво, но он не мог — бедра Морганы вздымались навстречу ему так соблазнительно, что заставили его забыть обо всем.

Экстаз начал уже стремительно расти в ее теле с того самого момента, когда он вошел в нее. Моргана изо всех сил стремилась навстречу Ройсу, желая, чтобы он двигался быстрее, чтобы он обладал ею со свирепым неистовством зверя. Уткнувшись в его ухо, она хрипло умоляла:

— О, пожалуйста… пожалуйста, люби меня!

Она услышала его невнятное восклицание, почти рычание, и все пропало, осталась только его твердая плоть, входившая в нее снова и снова и вызвавшая наконец такую вспышку ослепительного экстаза, взорвавшегося во всем ее теле, что на мгновение она потеряла сознание.

Удовлетворенно почувствовав спазмы, волной прошедшие по ее телу, Ройс, свободный теперь в своих действиях, ринулся навстречу своему экстазу и, отчаянно желая достичь вожделенной развязки, стал неистово вонзаться в бархатный жар ее плоти. Через несколько секунд хриплый вскрик и содрогание его тела сказали Моргане, что он достиг заветной вершины.

Освободившись от демонов, владевших ими, они лежали рядом, касаясь друг друга. Ройс покрывал легкими поцелуями ее брови и уголки рта, Моргана нежно гладила его бедро и руку. Моргана заснула первая, а Ройс еще долго лежал, прижимая ее стройное тело к себе, потрясенный теми чувствами, которые она заставила его испытать.

Все еще удивленный и переполненный нежностью, которой он не ожидал в себе найти, Ройс внимательно смотрел на спящую Моргану, поражаясь красоте ее тела, на котором играли отсветы дрожащего пламени свечи…

Внезапно он вздрогнул, заметив то, чего никогда не видел, — маленький круглый шрам на ее бедре. Приподнявшись на локтях, он наклонился над спящей и принялся изучать клеймо. Глубокая морщина прорезала его лоб. Это был очень старый, видимо, еще детский шрам, и он явно представлял собой след от ожога. Ройс дивился варварской жестокости существа, когда-то выжегшего этот знак на теле ребенка.

Он уже собирался разбудить ее, чтобы спросить, что это значит, как в дверь забарабанили что есть силы. Моргана в ужасе проснулась. Ройс, соскочивший с постели, натягивал халат. Опасаясь вторжения одноглазого, он бросился в свою комнату и вытащил из потайного ящика заряженный пистолет, который теперь постоянно был под руками. Вернувшись в спальню, Ройс быстро зажег еще одну свечу и, сделав Моргане знак оставаться на месте, выбежал в вестибюль.

Там он наткнулся на Захари, вооруженного до зубов и со свечой в руке Шум шел снизу, и первым, кого увидели оба кузена, скатившиеся вниз по длинной винтовой лестнице, был Чеймберс В ночном колпаке набекрень и с тяжелой кочергой в руках, он стоял, как всегда невозмутимый, у входной двери и требовал, чтобы люди, ломившиеся в дом, назвали себя и дело, по которому они явились в столь поздний час.

В следующую секунду Ройс, узнавший голос Джако, широко распахнул дверь, и старший брат Морганы с протестующе вопящим сторожем ввалились в прихожую, к изумлению присутствующих Ройсу хватило мгновения, чтобы успокоить крепкого парня, дежурившего у ворот этой ночью, назвав Джако своим знакомым Затем он повернулся к Джако:

— В чем дело? Что случилось? С глазами, потемневшими от страха, тяжело дыша после схватки со сторожем, Джако выдохнул:

— Одноглазый! Он перехитрил нас всех! Бен в Ньюгейте!


ЧАСТЬ 4. НЕМЕЗИДА


Хотя Божьи мельницы мелют медленно, однако они мелют верно.

    
Ф. Фон Логау. «Возмездие»


Глава 17


После короткого напряженного молчания заговорили все сразу. Взволнованное жужжание оборвал властный голос Ройса:

— Замолчите все! Немедленно!

Наступила тишина.

Взглянув на дворецкого, Ройс распорядился:

— Чеймберс, принесите бренди и несколько стаканов в гостиную на первом этаже! А вы прекрасно справились со своей работой, — обратился он к сторожу, мускулистому парню по имени Буллард. — Мне следовало предупредить вас о братьях Морганы. Можете быть свободны — еще раз благодарю вас. — Переведя взгляд на Захари, Ройс приказал:

— Ты пойдешь со мной и Джако.

Ройс так настойчиво утихомиривал встревоженных домочадцев, что совсем забыл о Моргане. А у нее не было ни малейшего желания оставаться в спальне, пока он — кто знает?! — может быть, подвергается опасности. Она потеряла несколько драгоценных секунд, разыскивая рубашку, которую Ройс отшвырнул в дальний угол кровати. А так как одеяние было почти прозрачным, ей пришлось разыскивать пеньюар, запропастившийся невесть куда.

Еще две минуты — и она метнулась к лестнице, ведущей вниз, и внезапно остановилась, увидев Джако. То, что Джако был один, без Бена, не удивило ее и не встревожило. Главное — ее брат был здесь, стоял рядом с Ройсом, живым и невредимым.

— О Джако! Это ты! — воскликнула она, вихрем слетая по лестнице.

Чеймберс и Буллард, замешкавшись, еще не успели покинуть прихожую. При появлении Морганы оба разом оглянулись. Намек на улыбку показался на важном лице Чеймберса, когда Джако сжал Моргану в братских объятиях, и он вышел, степенно притворив за собой дверь. Буллард отчего-то колебался. Не отрываясь, пристально смотрел он на покрасневшее, радостное лицо Морганы, обращенное к Джако. Прокашлявшись, Буллард наконец перевел взгляд с Морганы на Ройса.

— Сэр! — начал он хрипло. — Думаю, вам следует знать, что какой-то изящный джентльмен болтался сегодня днем у ворот. — Его простодушное лицо стало вдруг напряженным, и он пробормотал:

— Он был очень вежлив, но все спрашивал и спрашивал. Помня ваши предостережения, я не отвечал ему — делал вид, что не слышу. Виноват, но, когда он ушел, я совсем выбросил его из головы — ведь вы новый в наших краях, и множество народа интересуется, кто теперь владеет поместьем.

Лицо Ройса помрачнело, когда он выслушал Джона Булларда, но он не выказал никакого удивления. Так и должно было быть; только странно, почему молодой Буллард выбрал именно эту минуту, чтобы сообщить об инциденте.

Буллард почти немедленно ответил на его невысказанный вопрос:

— Он был не молод, тот изящный джентльмен, но, думаю, вам следует знать: он необыкновенно похож вон на ту молодую леди! — Палец сторожа указывал на Моргану.

Захари, всецело занятый встречей брата и сестры, не обращал внимания на Ройса и Булларда, однако краем уха уловил последние слова сторожа. Совсем забыв, что тема запретна, он воскликнул, глядя на Ройса:

— Девлин! Кто же еще? Конечно, это он! Ройс бросил на него предостерегающий взгляд, давая понять, что дальнейшие высказывания на этот счет излишни.

Смущенный, Захари очень ловко притворился, будто сам не знает, что имел в виду, и, повернувшись к забывшим обо всем Моргане и Джако, оживленно предложил:

— Пойдемте в гостиную — Чеймберс скоро вернется с бренди и, насколько я его знаю, точнее — Айви, с едой, иначе мы умрем с голоду!

После того как все трое исчезли, Ройс продолжал разговор с Буллардом:

— Что сделано, то сделано… Вы поступили как должно, но в будущем сообщайте мне немедленно, если кто-нибудь, черт или дьявол, мужчина или женщина, ребенок или подросток, начнет задавать вам вопросы — глупые или умные, не имеет значения. Теперь расскажите подробнее, 6 чем расспрашивал вас этот джентльмен.

Буллард напряг память изо всех сил — такое серьезное лицо было у парня.

— Значит, так, сэр. Не могу припомнить в точности, но он хотел знать, сколько слуг в доме, нанимаете ли вы местных на работу и знаком ли я с кем-нибудь из них. Он был очень дружелюбен, и, когда спросил, не знаю ли я, надолго ли вы здесь, я посчитал, что это простое любопытство: деревенские всегда интересуются подобными вещами. — И он сокрушенно признался:

— Мне, наверное, впору быть более суровым, особенно после того как вы предупредили меня, я же только попросил джентльмена отойти от ворот, чтобы он не совал свой нос куда не следует! — Буллард Поморщился. — Теперь-то я припоминаю: слишком уж он любопытствовал, живет ли с вами молодая леди, а еще — окружено ли все ваше владение тисовым забором и можно ли проникнуть в поместье, минуя ворота. — Буллард внезапно ухмыльнулся:

— Хорошо, что я ничего не знал тогда про молодую леди и не видел ее, а то бы проболтался: уж очень они похожи, ну просто отец с дочерью!

— Это умозаключение лучше держать при себе, — сказал Ройс без обиняков.

Буллард смело взглянул на него и, кивнув белокурой головой, горячо произнес:

— Вы можете доверять мне, сэр! Я не был груб, но я все же кое-что высказал ему. Когда я сказал, что хозяин не любит, если слуги сплетничают, он тут же убрался, и настроение у него было неважнецкое, смею вас заверить.

Ройс улыбнулся, позабавленный мысленной сценкой — высокомерный граф, которому простой слуга делает выговор за склонность к сплетням. Похлопав Булларда по плечу, Ройс подтолкнул его к двери:

— Все в порядке, ты молодец. Однако предупреди меня сию же минуту, если кто-то будет выспрашивать тебя, и передай братьям, чтобы держали ухо востро. — Дружески улыбнувшись, Ройс открыл перед сторожем входную дверь и поинтересовался напоследок:

— Вы хорошо устроились здесь?

Буллард с жаром кивнул:

— О да, сэр! Превосходно. Мы живем все вместе, втроем, и поочередно следим за воротами, иначе я бы пропустил молодого человека нынче ночью. — Испугавшись упрека в халатности, он быстро добавил:

— Перед тем как мы с молодым человеком пошли к дому, я разбудил Элмера и Гарри и попросил их покараулить, пока не вернусь.

— Ты поступил правильно. Наконец-то я смогу спокойно отдохнуть — ведь сторожами у меня братья Буллард!

Сияя гордостью, Буллард вышел, и Ройс с минуту улыбаясь смотрел на дверь. Хоть что-то ему удалось — не каждый может похвастаться таким сторожем! Затем его улыбка исчезла, брови сдвинулись. «Итак, граф задавал вопросы. Почему? — удивлялся Ройс. — Было ли это замешательство, оттого что его незаконный ребенок избрал столь скандальную стезю? Или?..»

Когда Ройс вошел в гостиную, Моргана и Джако сидели бок о бок на одном из низких диванов, украшенных вышивкой под старину. Захари, в длинном халате, уселся напротив, на стуле с атласной, цвета соломы спинкой. По напряженным лицам собеседников было ясно, что они говорят о Бене. Опершись о камин из серого мрамора с классическим рисунком, Ройс произнес спокойно:

— Я думаю, теперь мы можем поговорить. Рассказывай, что случилось, Джако.

Моргана налила брату виски, и Джако заговорил:

— Поскольку наш корабль отплывает в понедельник, мы с Беном планировали завтра утром повидаться с Пип. — Он сделал большой глоток, бросил на Ройса вызывающий взгляд и продолжил:

— Мы думали, что вы не будете возражать, если мы останемся здесь на ночь. Мы хотели сами во всем убедиться. Нам было важно удостовериться, что вы сдержите свое слово и возьмете Пип с собой осенью, когда будете возвращаться в Америку. Кроме того, это была последняя возможность повидаться с сестрой. Бог весть когда нам суждено увидеться после такой разлуки…

— Ничего не понимаю! О чем ты? — воскликнула Моргана. Ее взгляд переходил с одного на другого — с непроницаемого лица Ройса на упрямого, насупившегося Джако.

— Так вы еще не сказали ей? — Джако не мог скрыть удивления. — Она не знает, что мы должны отплыть в Америку через два дня?

— Кажется, нет, не сказал, — ответил Ройс намеренно беспечно, не обращая внимания на задохнувшуюся от ярости Моргану. — Я намеревался это сделать, но никак не мог выбрать подходящего момента. — Он взглянул на Моргану, и его золотистые глаза заблестели. Даже теперь, разгневанная, недоумевающая, она выглядела такой привлекательной в пеньюаре из пурпурного шелка. Черные кудри растрепаны, серые глаза сверкают… Ройс вздохнул.

— Я хотел, чтобы ты успокоилась, прежде чем на тебя обрушится такая новость. Ведь ты наверняка расстроилась бы, узнав, что братья оставляют тебя в Англии, под моей опекой, а сами уплывают в Америку. Вот я и молчал все это время — ждал, когда ты освоишься здесь, а может быть, полюбишь свой новый дом, даже если в нем можно заблудиться с непривычки! Но он вполне уютный, когда привыкнешь к нему…

Забыв на минуту про Бена и не обращая никакого внимания на Захари и Джако, непонимающе уставившихся на них, Моргана бросила на Ройса убийственный взгляд. Ее серые глаза стали черными, как облака перед бурей.

— Так вот в чем дело! Ты боялся расстроить меня! Когда это тебя останавливало?! — Сердито спрыгнув с дивана, она перебежала через комнату и остановилась перед Ройсом. — Вот почему ты пришел ко мне сегодня?! Чтобы мне стало более уютно?

— Пожалуй, я могу подобрать слова точнее, — рассудительно заметил Ройс. — А что касается сегодняшней ночи, я не намерен делать мою личную жизнь достоянием посторонних!

Внезапно заметив, что Джако и Захари явно не скучают во время их перепалки, Моргана запылала как маков цвет. Ее воинственное настроение мгновенно исчезло, губы сжались, и она бросилась на диван рядом с Джако, удовольствовавшись сердитым взглядом в сторону Ройса.

Ройс, размышляя о чем-то, не спеша налил себе бренди и вновь встал перед камином.

— Итак, на чем мы остановились? — Взглянув на Джако, он продолжал как ни в чем не бывало:

— Мне кажется, ты говорил о вашем приезде сюда. Вы собирались повидаться с сестрой, перед тем как покинете Англию, так?

— Э, да, — ответил Джако. — Мы планировали, сэр, добраться сюда до темноты и остаться здесь, пока не наступит время отправляться в доки, на корабль. — Джако бросил на Ройса острый взгляд. — Мы были уверены, что вы не откажетесь подбросить нас до Лондона, а что до одноглазого, мы и думать не думали, что он заметит наше отсутствие. А когда заметит — ищи ветра в поле!

— И что же? — осведомился Ройс. — Что-нибудь пошло не так?

Подняв на него голубые глаза, исполненные беспокойства, Джако кивнул.

— Совсем не так! — произнес он наконец низким, прерывающимся голосом. — Одноглазый явился к нам накануне ночью и заявил, что у него есть для нас несложная работенка. Он рассказал какая, и она не показалась нам слишком трудной, а поскольку мы боялись возбудить его подозрения, мы и не пытались отвертеться от нее.

— Я предполагаю, что эта небольшая работенка обернулась ловушкой?

— Да! Мне, черт возьми, здорово повезло, что я в эту минуту не в Ньюгейте вместе с Беном, — хриплым голосом отозвался Джако. — Одноглазый хотел, чтобы мы ограбили одного джентльмена. Мы должны были стянуть у него большой фамильный рубин, которым тот якобы очень дорожит. Он сообщил нам, что клиент прибыл из деревни — уладить ч свои дела перед тем, как уехать из города на все лето. А еще он сказал, что дает нам последний шанс исправить все наши промахи. — Джако почесал в затылке. — Дело казалось нам пустяковым: мы занимались подобным всю свою жизнь.

— И тем не менее вы наткнулись на неприятности, — прокомментировал Ройс кратко.

— О да, наткнулись, — с горечью ответил Джако. Сморщившись как от боли, он продолжал:

— Владелец рубина был предупрежден, он был готов к встрече с нами еще до того, как мы подошли. Мы и не прикоснулись к нему, а он уже нанес Бену страшный удар кулаком по голове, а затем в мгновение ока выхватил шпагу и пошел прямо на него! Бен после удара нетвердо держался на ногах, спотыкался, и я все пытался заслонить его как-то, отвлечь от него парня со шпагой, но тут как из-под земли появились четверо полицейских, размахивая своими палками. — С отчаянием в голосе Джако признался:

— Все, о чем я думал, — это поскорее унести ноги! Я помчался во все лопатки, пока не понял, что преследователи потеряли мой след. Когда я остановился, Бена не было со мной, но я не беспокоился: мы часто удирали врассыпную. Я подумал, что он, наверное, ждет меня дома. — Джако замолчал. После минутной паузы он снова заговорил:

— Его не было дома, но вместо него был кое-кто другой — стража! Я чуть было не попал к ним в лапы, но в последний момент заметил, что они устроили засаду возле нашего крыльца. Тут только я понял, что одноглазый предал нас. Я покрутился поблизости — а вдруг я добрался до дома раньше Бена, но, подождав немного, понял, что дела наши плохи. Я продолжал прятаться, но сомневаться уже не приходилось: с Беном беда. Тут я предпринял несколько осторожных вылазок и обнаружил, что его забрали в Ньюгейт. Как только я узнал об этом, я кинулся сюда. — Он прерывисто вздохнул. — Большую часть пути я шел пешком, правда, раза два-три фермерские повозки подвозили меня немного…

— Хотел бы я знать, — начал Ройс медленно, — связано ли предательство одноглазого с тем, что он каким-то образом понял, что вы следите за ним, или же он узнал о вашем с Беном отъезде из Англии?

Джако растерянно пожал плечами:

— Какое это имеет значение? Бен в Ньюгейте, и, пока он не выпутается, мы, само собой, никуда не поедем!

— Моя точка зрения такова, — объявил Ройс. — Отправив Бена в тюрьму и зная, что вам уже не покинуть Англию, он продумывает очередной план похищения Морганы.

В комнате наступила тишина, добавить к сказанному было нечего. Наконец Захари спросил:

— А как нам вызволить Бена из Ньюгейта?

Допив свое бренди, Ройс ответил будничным голосом:

— Мы справимся с этим без всякого труда, я надеюсь. На рассвете я еду в Лондон. Джордж Понтеби наверняка знает, какого члена магистрата или судью мне следует повидать, и, если все пойдет как надо, Бен уже завтра будет с нами.

— А если нет? — спросила Моргана с беспокойством.

Ройс улыбнулся ей:

— Милая, пожалуйста, хоть немного поверь в мою способность убеждать! Если я не смогу добиться, чтобы Бена освободили под мое поручительство, я полностью уверен, что найду кого-нибудь, кто — за приличное вознаграждение, разумеется, — приищет другой способ, и Бен удерет оттуда. Поверь мне, так или иначе я освобожу твоего брата. Это может потребовать большего времени, чем хотелось бы, но Бен будет свободен — клянусь тебе!

— Я с тобой! — заявил Захари тоном, не допускающим возражений.

— И я! — Джако был краток, но столь же решителен.

Моргана открыла было рот, но Ройс бросил на нее яростный взгляд и прорычал тихо:

— Даже не думай!

Ее подбородок воинственно поднялся.

Взглянув на обоих молодых людей, Ройс подытожил:

— Я поеду один — вы останетесь здесь, с Морганой, оба, и будете охранять ее. Не вижу причины дробить наши и без того небольшие силы.

Захари и особенно Джако были склонны оспорить его точку зрения, но в конце концов Ройсу удалось убедить их.

— Разве вы не видите! Он все продумал — мы должны броситься спасать Бена и оставить Моргану одну. Тут-то он и заявится. Я совершенно в этом уверен: если мы все отправимся в Лондон, одноглазому это будет только на руку!

Логика была безупречной. Никто не возразил Ройсу.

— Я думаю, всем нам следует отправиться в свои спальни и хорошенько выспаться. Джако, выбирай любую из спален для гостей, устраивайся поудобнее и постарайся заснуть!

Джако с гримасой оглядел себя: его, с позволения сказать, одежда разительно не вязалась ни с одной из «спален для гостей».

— Мне бы какой-нибудь сеновал… — пробормотал он, запуская пятерню в давно не мытую голову. Ройс улыбнулся:

— Я уверен, наш предусмотрительный Чеймберс уже все приготовил: и теплую воду, и мыло. Больше того: подозреваю, он терпеливо ждет за дверью, чтобы сообщить нам о своих намерениях. Хочешь пари?

Джако внезапно широко зевнул и, торопливо прикрыв рот рукой, покачал головой:

— Вы, безусловно, выиграете: моя жизнь не очень схожа с жизнью джентльмена.

Все четверо вышли из гостиной. Как Ройс и предсказывал, Чеймберс уже ждал их в прихожей. Дворецкий выглядел не менее важным в своем ночном фланелевом халате, чем в парадной ливрее. Поклонившись, он произнес невозмутимо:

— Сэр, я взял на себя смелость нагреть воды и отнести ее в зеленую спальню, рядом с комнатой вашего кузена. После того как молодой человек вымоется, я позабочусь о… ликвидации его грязной одежды. А завтра утром мы найдем что-нибудь более приличествующее ему.

— Ну, разве я не говорил вам, что мой неподражаемый дворецкий позаботится обо всем? — Ройс весело улыбнулся.

Дружески взяв Джако за руку, Захари произнес:

— Пойдемте со мной, я покажу вам вашу комнату. А что касается одежды, у меня наверняка найдется что-то подходящее. Завтра вы будете у нас щеголем!

Хотя напряжение немного спало, лицо Ройса было угрюмо и задумчиво, когда несколькими минутами позже он мерил шагами опустевшую гостиную. Все так запутанно и неопределенно… Ройс был убежден, что сумеет освободить Бена, но у него было достаточно тревог по поводу того, что может случиться в любую минуту. Пока бедняга в Ньюгейте, головорезам одноглазого пара пустяков добраться до него…

Погрузившись в свои размышления, Ройс не слышал, как кто-то вошел в комнату. И только легкое прикосновение Морганы заставило его очнуться. Он обернулся и сжал ее руку, как тисками. Выражение его лица испугало ее: Моргана невольно сделала шаг назад. Поморщившись, Ройс проговорил виновато:

— Извини, я не сообразил, что это ты.

Моргана покачала головой:

— Да, мне, наверное, повезло, что не я — предмет твоих размышлений.

Ройс только улыбнулся ей в ответ, а затем, словно спохватившись, спросил сурово:

— Что ты здесь делаешь так поздно? Я думал, все уже спят, и ты — раньше всех.

Глаза Морганы серьезно изучали его черты. Когда она узнала о предполагаемом отъезде братьев, она была в бешенстве — как мог Ройс молчать об этом, молчать так долго! И еще она была обижена, что Джако и Бен уезжают без нее, оставляют ее, затеявшую этот переезд! Но у нее было время подумать, и она неохотно признала, что в объяснениях Ройса есть смысл. Моргана еще не простила его, но она была не прочь выслушать Ройса. И она спросила спокойно:

— Когда ты собирался сообщить мне об их отъезде? Ройс нахмурился, но, поскольку Моргана не проявляла явной враждебности, он рискнул обнять ее и приблизить к себе. Она доверчиво прижалась к нему. Опустив подбородок на ее кудрявую темную головку, он прошептал:

— Сегодня же ночью. Я пришел к тебе с намерением рассказать… — Шаловливая нота послышалась в его голосе:

— Но боюсь, был сбит с толку.

Ее щека прижалась к его груди. Моргана попыталась проигнорировать внезапный жар, охвативший ее, и тихонько произнесла:

— Ройс, ты вправду сможешь освободить Бена? Он кончиками пальцев приподнял ее подбородок, и его рот прижался к ее губам:

— Да, я вытащу его. Это не так трудно, если у тебя есть деньги и кое-какие связи. Не беспокойся! Не хочу обещать, что освобожу его завтра, но скоро, очень скоро он будет с тобой, с нами.

Моментально успокоенная, забыв обо всем на свете, в том числе и об одноглазом, она улыбнулась ему туманной улыбкой. Взгляд ее серых глаз был нежным и более того…

Ройс мгновенно потерял нить своих размышлений, и когда она придвинулась к нему с неосознанным соблазном в глазах, Бен и одноглазый вылетели у него из головы, осталось лишь всегдашнее слепое, глухое, голодное желание обладать ею. Его руки обняли девушку за талию, и он крепко прижал ее к себе.

— Ты снова сбиваешь меня с толку.

Захваченная той же чувственной ловушкой, Моргана улыбнулась не слишком целомудренно и, когда ее губы коснулись его, прошептала:

— О, надеюсь, что так…


Глава 18


Ройс остановил лошадей напротив апартаментов Джорджа Понтеби на Литтл-Аргайл-стрит.

К счастью, Джордж оказался дома. Обменявшись приветствиями, хозяин и гость удобно уселись в маленькой, со вкусом убранной гостиной.

— Какого дьявола тебя снова принесло в город? — без обиняков спросил Джордж. — Я считал, что ты прочно обосновался в деревне, и думал навестить тебя на этой неделе. Что-нибудь случилось?

Ройс коротко объяснил причину своего приезда.

Голубые глаза Джорджа расширились:

— Ты хочешь, чтобы я нашел адвоката? Судью?

— Ну, я надеюсь, ты-то уж знаешь кого-нибудь, к кому я могу обратиться.

— Я думаю, тебе следует все это выбросить из голо-, вы, — заявил Джордж чрезвычайно строго. — Девицу надо вышвырнуть на улицу, а с ее братцами развязаться как можно скорее. Иначе тебя ждут неприятности. С этим одноглазым шутить не следует. Я предупреждал тебя, ты помнишь?

Ройс нахмурился.

— Я не уеду из Лондона, пока не найду какой-нибудь — все равно какой — способ освободить Бена из Ньюгейта. Ну, ты поможешь мне или нет?

— Как ты мне надоел! — воскликнул крайне обеспокоенный Джордж. — И надо же, чтобы ты был любимейшим из моих родственников! Мне не нравится, что одноглазый продолжает вмешиваться в твою жизнь. Он опасен, Ройс. Опасен по-настоящему. Брось ты эту затею!

— Но ты поможешь мне? Джордж тяжело вздохнул:

— Конечно!

…Ройс отправился в Ньюгейт повидаться с Беном.

— Есть ли здесь место, где я и мой друг могли бы остаться наедине? — спросил он надзирателя.

— За определенную цену, — ухмыльнулся детина, — вы можете получить все что пожелаете.

Без дальнейших слов Ройс протянул ему монету и через несколько минут оказался в маленькой, с голыми стенами комнатке.

Еще через какое-то время — недолгое, впрочем, — в дверях показался Бен. Его голова была опущена, наручники на запястьях недобро звенели, весь его вид выражал крайнюю подавленность. Бен казался сейчас впавшим в отчаяние юнцом, но при виде высокой, мощной фигуры Ройса он преобразился:

— Благодарение Богу — это вы, а не одноглазый! Я боялся, что он добрался и до Джако…

— Нет, с Джако все в порядке. Твой брат жив и здоров. Сейчас он гостит в коттедже «Под липами» вместе с твоей сестрой. Скоро и ты к ним присоединишься, — шептал Ройс. — Я увижусь с судьей сегодня же, сразу после того как уеду отсюда, и надеюсь, мы сможем выхлопотать тебе освобождение.

— Вы и вправду считаете, что можете освободить меня? Ройс обнадеживающе улыбнулся:

— Без сомнения, дружище! Если понадобится, я разберу эту тюрьму камень за камнем! Теперь соберись с мыслями и скажи: что я могу сделать, чтобы твое пребывание здесь стало более сносным?

Бен поколебался, сморщился:

— Но за это придется платить. Здесь за все приходится платить. Если вы согласны потратиться, меня могут перевести в не такую переполненную камеру. Там содержатся преступники-джентльмены, а у них деньги водятся.

— Хорошо, — кивнул Ройс. — Я буду присылать тебе еду, постельные принадлежности и одежду.

Немного воодушевившись, Бен заулыбался:

— Буду признателен вам, хозяин! Пища здесь собачья, а что касается постели или постельных принадлежностей… — Он фыркнул. — Об этом даже и говорить неприлично!

Ройс бросил острый взгляд на Бена.

— Мне кажется, Бен, одноглазому известно, что мы действуем сообща. А может, он и раньше догадывался. Бегство Джако за город, мой немедленный визит в Лондон и тем более свидание с тобой подтвердили это. Ты в опасном положении, Бен. Я могу покровительствовать тебе, пока ты здесь, но не могу гарантировать, что тебя освободят сегодня-завтра. Я могу, правда, перевести тебя в другую камеру, могу прислать тебе приличную еду и одежду, но ты должен быть настороже: одноглазому ничего не стоит проникнуть за эти стены.

Бен кивнул:

— Я знаю. Но если бы он хотел видеть меня мертвым, вы бы не говорили со мной сейчас. Я думаю, он просто хотел спровадить меня и Джако куда-нибудь подальше, в такое место, откуда нам не выбраться. — Встретившись глазами с Ройсом, он пробормотал с несчастным видом:

— Я думаю, он как-то узнал, что я и Джако отплываем завтра, и вот — это его способ удостовериться, что у нас ничего не получилось!

— Вовсе не удивлюсь, если ты окажешься прав, — угрюмо согласился Ройс. — Отправив тебя в Ньюгейт, он, безусловно, осуществил свой план.

Они поговорили еще немного. Заставив себя бодро улыбнуться, Ройс сказал:

— Не беспокойся, если получится не так быстро, как хочется, и не волнуйся, если мы не увидимся пару деньков. Я постараюсь держать тебя в курсе событий и, если не смогу повидать тебя сам, пришлю к тебе кого-нибудь. — Морщинка пересекла его лоб. — Нам следует условиться, чтобы ты точно знал, от меня письмо или посыльный тебя обманывает. — Взгляд Ройса рассеянно упал на золотой перстень-печатку на указательном пальце. Лицо его тотчас прояснилось, и он, удостоверившись сначала, что надзиратель не наблюдает за ними, показал его Бену, скомандовав тихо:

— Внимательно посмотри на кольцо. В центре — мои инициалы. Лицо, которое придет от меня, покажет тебе его. Моя записка будет запечатана этим кольцом; в любом ином случае это ловушка!

Надзиратель, еще более мрачный и апатичный, появился немедленно, едва Ройс позвал его. Приказав ему оставаться в комнате, надзиратель исчез вместе с Беном. Перед тем как покинуть Ньюгейт, Ройс увиделся с комендантом и предпринял все необходимое для перемещения Бена Он заплатил также за то, чтобы Бена снабдили чистым бельем, постельными принадлежностями и доброкачественной пищей.

По дороге Ройс последними словами ругал себя за то, что не догадался с самого начала защитить Моргану и ее братьев от одноглазого. Темнее тучи он вошел к Джорджу.

Тот сразу же спросил с испугом:

— Ты не смог увидеться с этим парнем? Ройс отрицательно покачал головой:

— Я увиделся с Беном без всяких трудностей Но надо было быть полным идиотом, чтобы не отослать эту женщину с братьями в Америку тут же, как я узнал об одноглазом и его мерзких намерениях!

Голубые глаза Джорджа выражали полную невинность, когда он спросил:

— А твои планы по отношению к ней очень отличаются от его?

— Черт побери, какое здесь может быть сравнение! — взорвался Ройс. — Я же не собирался сделать из нее уличную девку!

Едва он выпалил это, как настроение у него упало: а ведь действительно, большой разницы между его действиями и тем, что планировал для Морганы одноглазый, не было. Она была девственницей до того дня в его кабинете, и теперь, сделав ее своей любовницей, он толкнул ее на ту же тропу, что предназначал ей одноглазый. Злясь на себя, вконец раздосадованный, Ройс прорычал:

— О, довольно об этом! Ты прав, как всегда! Я думаю, что слегка тронулся за последние две недели. — Со свирепым лицом он добавил:

— И я намерен уладить все как можно скорее. И свидание с твоим судейским будет первым шагом в этом направлении. Поехали.

…Сразу же по прибытии корректный домоправитель провел их в богатую библиотеку элегантного особняка на площади Беркли. Мистер Блэквел, к которому они приехали, был хорошо известным в обществе адвокатом и выглядел достойным представителем королевского правосудия.

Ройс кратко объяснил ситуацию, пропустив все, что считал ненужным, и сконцентрировавшись только на том, что Бен помещен в Ньюгейт. Он не упомянул ни об одноглазом, ни о Джако. Мистер Блэквел важно слушал, кивая время от времени своей серебряной головой. Когда Ройс закончил, он произнес не торопясь:

— Получив записку от Джорджа, посланную мне сегодня утром, я взял на себя смелость навести кое-какие справки о Бене Фаулере. — Бросив на Ройса строгий взгляд, он спросил очень серьезно:

— Отдаете ли вы себе отчет, что сам Фаулер и оба его брата тесно связаны с одним из самых опасных преступников, когда-либо орудовавших в Лондоне?

Они члены шайки, главарем которой является так называемый одноглазый. Знаете ли вы, что на Боу-стрит давно известно об обширной незаконной деятельности вашего юного друга и его братьев?

Ройс позволил себе, слегка удивиться, прежде чем сказать:

— Нет, разумеется. Я предполагал, что Бен может наделать глупостей, но у меня и мысли не было, что он связался с преступниками! — Откинувшись назад, в упор глядя на Блэквела, он продолжал:

— И тем не менее у этого юноши прекрасные задатки — он настойчив, неглуп, у него доброе сердце, и Я полагаю, что смогу вырвать его из преступного окружения, позволив ему начать все заново в Америке. Он исправится, верьте мне! Я заинтересован в этом до глубины души, и меня не остановят никакие расходы. Вы поможете мне, мистер Блэквел?

Наступило долгое молчание. Блэквел испытующе смотрел на Ройса. Переведя взгляд на бумаги, лежавшие перед ним, он заметил как бы между прочим:

— А вы знаете джентльмена, которого пытался ограбить ваш юный друг? Мистера Мартина Везерли?

— Везерли?! — воскликнул Джордж, в первый раз вступая в разговор. — Юнец пытался ограбить Везерли?

Скрывая собственное изумление, Ройс благодарил судьбу, подсунувшую ему Джорджа, который так кстати прервал их беседу. Напряженно размышляя, он вполуха слышал ответ Блэквела на вопрос Джорджа, но когда адвокат повернулся к нему, Ройс вполне овладел собой и спокойно ответил:

— Да, разумеется, я знаком с мистером Везерли. Но какое отношение это имеет к создавшейся ситуации?..

— Вероятно, никакого, — последовал невозмутимый ответ. — Я поинтересовался, знаете ли вы мистера Везерли, потому что, если знаете, может быть, — вы попросите его забрать обратно жалобу на Бена Фаулера?

Уверенный до мозга костей, что Бена и Джако послали ограбить Везерли весьма целенаправленно и что Везерли связан с одноглазым, Ройс решительно покачал головой:

— Нет, я не думаю, что Везерли захочет забрать обратно свою жалобу. А что, это единственный путь освободить Бена? Если имеется какой-то другой способ добиться его освобождения, я клянусь вам, что мальчишка немедленно покинет страну! Достаточно ли моего поручительства, а также сколь угодно щедрого пожертвования на любые благотворительные цели?

Это был деликатный момент, и наступила другая долгая пауза, прежде чем Блэквел наконец медленно кивнул и проговорил:

— Я думаю, мы можем поспособствовать его освобождению… особенно если вы готовы поручиться за молодого человека и твердо намерены вернуть его на путь истинный. — Бросив на Ройса быстрый взгляд, он сухо добавил:

— После того как я обеспечу его освобождение, я требую, чтобы он был немедленно эскортирован на корабль парой моих людей с Боу-стрит, которые останутся на причале, пока корабль не выйдет в море, и которые подтвердят под присягой, что юноша покинул Англию.

— Корабль должен отплыть завтра утром, — ответил Ройс, смело глядя прямо в глаза мистеру Блэквелу. Тот покачал головой:

— К несчастью, это невозможно. Хотя все это в высшей степени незаконно, тем не менее необходимо предпринять определенные шаги, и я боюсь, пройдет по меньшей мере неделя-две, прежде чем ваш юный друг очутится на свободе.

Ройс попытался возразить, но мистер Блэквел предостерегающе поднял палец:

— И даже когда я добьюсь его освобождения, он останется в Ньюгейте до тех пор, пока его не эскортируют на корабль. Я предложил бы вам увидеться завтра с морским агентом и узнать, какие корабли отплывают в Америку в начале августа. Обеспечьте юноше проезд на первом же корабле, а я сделаю остальное.

…Стив Девлин взволнованно шагал по гостиной, предоставленной ему в доме Мартина Везерли вблизи Тенбриджа. Довольная улыбка играла на его красивом лице. Стивен был не один: Лусинда, нахмурившись, сидела в голубом бархатном кресле и наблюдала за каждым движением мужа.

— Но ты уверен, что это сработает? — требовательно спрашивала она, вероятно, в сотый раз.

Стивен бросил на нее нетерпеливый взгляд:

— Конечно! Надо только, чтобы она проглотила снадобье, — и все наши тревоги позади, моя дорогая!

— Но как ты это сделаешь? Ты же не можешь просто зайти в дом и вручить ей яд!

— Конечно, нет! — Самодовольно улыбнувшись, Стивен промолвил:

— Я добился своего, поболтав с одной из новых служанок. Я рассказал дурочке необыкновенно трогательную историю!

— Стивен, как ты глуп! Разве ты не понимаешь, что, когда крошка отправится на тот свет, начнутся вопросы? Тот, кто снабдил тебя ядом, — почему ты думаешь, что он будет держать язык за зубами? И как ты можешь быть уверен, что безмозглая служанка не укажет на тебя?

Граф Сен-Одри почувствовал себя оскорбленным:

— Ты принимаешь меня за идиота! Я достал яд потихоньку и не здесь, разумеется, а в Лондоне — перед тем как отправиться сюда. Кому придет в голову связать яд, купленный одним таинственным незнакомцем у одного… э… сговорчивого врача в Лондоне, с внезапной смертью какой-то потаскушки в Тенбридже? А что касается служанки, я не ездил к ней с визитом, как ты понимаешь, и не представлялся ей. У одного знакомого актера я позаимствовал усы и достаточно убедительную бороду. Кроме того, чтобы поразить мою невинную потаскушку, я нанял экипаж в одной из местных гостиниц.

— Ну что ж, по меньшей мере это умнее, чем попытка забраться в дом Манчестера в Лондоне и зарезать девчонку во сне. Ты думаешь, твоя дурацкая выходка не была замечена?

Краска, залила лицо Девлина, когда он холодно бросил жене:

— Наплевать! Зато эта идея сработает наверняка. Лусинда против воли кивнула:

— Да, ты все предусмотрел как будто.

— Конечно! — Граф усмехнулся. — Я вовсе не жажду быть повешенным и первым делом спрятал концы в воду. Сомневаюсь, что кому-нибудь придет в голову связать имя Сен-Одри с последующими событиями.

— Но дать ей яд… Как ты сделаешь это? — с беспокойством спросила Лусинда.

Граф с презрением улыбнулся:

— Маленькая служанка с кухни, конечно! Сегодня днем я рассказал крайне трогательную историю, заклиная ее молчать. Она простое создание и поверила во все глупости, слетавшие с моих губ. Я сказал ей, что Манчестер выкрал у меня Моргану и околдовал ее, напичкав наркотиками до такой степени, что она забыла все на свете и видит только его.

Лусинда недоверчиво посмотрела на него:

— И девица поверила твоей басне?

— Она упивалась ею, как кошка сливками! — Стивен Девлин довольно хихикнул. — Я же сказал тебе — это глупая деревенская девка. Мне ничего не стоило убедить ее, что Манчестер — чудовище, хитрое и жестокое. Если б ты знала, какой трогательной показалась ей моя история! — Он гадко рассмеялся:

— Представь себе, глупая корова заливалась в три ручья, слушая весь этот бред о моих муках, когда Манчестер украл у меня Моргану и не давал мне даже увидеться с ней!

— Хорошо, ты мог растрогать эту судомойку, но каким образом яд попадет к Моргане?

Граф поднял брови:

— Я встречаюсь с Кларой — так зовут нашу простушку — завтра… чтобы отдать ей «любовное зелье» для Морганы. То самое любовное зелье, что мгновенно прекратит действие наркотиков, которыми Манчестер напичкал мою дорогую девочку, и позволит ей вспомнить меня и нашу светлую любовь. Неглупо, а?

— Ты уверен, что имя Сен-Одри не всплывет на поверхность?

— Да каким образом? Когда Моргана будет мертва, все кинутся искать незнакомца с бородой, шушукавшегося с Кларой, но уж никак не графа Сен-Одри! Поверь, на этот раз мы не промахнемся!

Лусинда медленно кивнула:

— Как будто бы так. Но я успокоюсь только тогда, когда весь этот кошмар будет позади — как должно было случиться еще двадцать лет назад! Я все еще не возьму в толк, что дочь Эстер жива.

С потемневшим, ожесточенным лицом Стивен Девлин проговорил:

— Отдыхай спокойно. Завтра в это время Моргана Девлин отправится к праотцам.

В достаточной степени удовлетворенная, графиня Сен-Одри вышла и пересекла широкий холл, направляясь к своей комнате. Там было темно, только слабо мерцала свеча, которую Лусинда оставила рядом с постелью, чтобы не раздеваться в темноте. Ее мысли были заняты разговором с мужем, и, когда она сбрасывала шелковый пеньюар, чтобы улечься, и задувала свечу, она не заметила мужчину, прятавшегося в занавесях.

С улыбкой кошачьего довольства на лице Лусинда лежала в мягкой постели, предвкушая покой, который снизойдет наконец на нее, когда с отродьем Эстер будет покончено, на сей раз навсегда. И ее ребенок будет законным владельцем Сен-Одри-Холла, и никто не сможет оспорить его права…

Ее задумчивость была настолько глубокой, что она не заметила, как мужчина крадучись приблизился к ее постели. То, что она не одна, Лусинда поняла, только когда чья-то рука грубо зажала ей рот и низкий голос прошептал угрожающе:

— Ни звука! Только пикни, моя сладкая, и тебе конец! Вопль замер в ее горле. Широко открытыми испуганными глазами она уставилась в темноту, сердце бешено билось в груди. Господи Боже! Кто это? Что ему надо?.. Ответ последовал незамедлительно. Раздался шорох, затем загорелась свеча, и она обнаружила, что находится лицом к лицу с одноглазым!

Он наслаждался ее обезображенным от испуга лицом и довольно кивнул, заметив, что она узнала его. Улыбку скрывала как всегда низко надвинутая широкополая шляпа, но ее присутствие выдавала неуловимая нотка в злорадном, неторопливом голосе:

— Да, моя дорогая, после всех этих лет мы снова встретились с тобой! — Парализованная страхом женщина издала какое-то тихое лепетание, и он улыбнулся еще шире и омерзительнее:

— Разве я не предупреждал тебя?

Его сильные пальцы сжались на ее горле, и Лусинда побледнела, закивав с торопливым отчаянием. Милосердное небо! Да он убьет ее!

Как если бы прочитав ее мысли, одноглазый мягко промурлыкал:

— Нет, моя дорогая, у меня нет такого намерения. Я заставлю тебя говорить, но даже мысленно не позволяй себе вскрикнуть, гм… Потому что, если…

Угроза осталась невысказанной, но от этого она не стала менее страшной, и Лусинда смогла перевести дыхание, лишь когда тяжелая грубая рука оторвалась от ее губ. Полубезумными глазами смотрела графиня Сен-Одри на едва проступающие из мрака черты, желая от всей души, чтобы происходящее оказалось сном, и в бессильном ужасе сознавая, что она не спит…

Болезненно сглотнув, женщина спросила хрипло:

— Что вы хотите? Я-я-я не п-п-посылала за вами! Неприятная улыбка искривила губы человека в черной шляпе.

— Теперь в этом нет нужды. Я здесь по собственному делу. Для начала не расскажешь ли ты мне, что понадобилось от тебя твоему очаровательному мужу в столь поздний час?

Вздрогнув, Лусинда посмотрела на одноглазого с полуоткрытым от удивления ртом:

— Как., вы узнали?

— От меня немногое ускользает — особенно то, что касается красавца графа Сен-Одри и его прекрасной графини. В конце концов мы так давно знакомы, не так ли?

— Вы действительно хотите знать, что я делала в комнате моего мужа? Разве об этом трудно догадаться? — И она томно, расслабленно вытянулась перед ним.

— Только не рассказывай мне, что ты только что из постели графа!

— Разве в это так трудно поверить? — Лусинда даже пыталась кокетничать.

Одним движением одноглазый сбросил с нее покрывало. Тонкий шелк ее ночной рубашки был почти прозрачен и не скрывал ничего. Когда ночной гость кончил осмотр, его взгляд скользнул по напряженному красивому лицу женщины, и он пожал плечами:

— Совсем нет, если бы я совершенно случайно не узнал, что он не спит с тобой с тех самых пор, как сделал неприятное открытие, что женился на объедках своего братца!

Рука Лусинды взметнулась со скоростью змеи, но он оказался быстрее, и его пальцы тисками сжали тонкую кисть.

— Неужели ты забыла, что мое знакомство со Стивеном еще более давнее, чем наше, сладостная, сладостная Лусинда! — Человек в черной шляпе цинично рассмеялся — Граф был не на шутку раздосадован твоим трюком. Я думаю, он действительно был влюблен в тебя вначале, и бедняга был просто потрясен, когда истина открылась ему.

— Я не знаю, о чем вы!

Человек в повязке только улыбнулся:

— О, ты знаешь, ты все знаешь, моя милая! И тебе бы сошли с рук все твои фокусы, если бы, к несчастью, твой муженек не переболел в юности особым вирусом свинки! Ты ведь знаешь, что он чуть не отправился на тот свет? Однако он не умер, вот только эта детская болезнь лишила его надежды на отцовство.

Ну, разве это не интересно?

— Откуда вам все это известно? — Лусинда была в ярости, как вздыбившаяся кошка.

Удобно усевшись на постели рядом с ней, одноглазый ухмыльнулся:

— Мне рассказал об этом твой красавец муж… Страх и ярость исказили красивое лицо женщины до неузнаваемости, и она прошипела:

— Ты лжешь! Ты все выдумал! Зачем Стивену было откровенничать с тобой?

Одноглазый казался удивленным:

— Для чего мне лгать? Что мне это даст? Стивен рассказал мне все — это было еще в нашу первую встречу, он был тогда пьян как сапожник и потратил уйму времени, объясняя мне, как это важно — чтобы я помог ему решить одну проблему…

— Не верю! Ты не можешь доказать этого! — с бешеным отчаянием выдохнула графиня.

— Вероятно, нет , если, конечно, сам Стивен не захочет объявить всему свету, что его сын в действительности ублюдок его покойного брата!

— Замолчи! Замолчи немедленно! — закричала Лусинда. Пытаясь взять себя в руки, она глубоко, судорожно вздохнула, подыскивая аргументы, опровергающие страшную правду.

Со злобой на лице одноглазый взглянул на Лусинду. Взгляд его испугал женщину, и Лусинда спросила боязливо:

— О чем вы думаете? Что вы собираетесь делать? Во время долгой, мучительной паузы он молча смотрел на нее. Хотя и было ясно как белый день, что она будет пулами преподать урок. В уголках его рта показалась гадкая, похотливая улыбка, пальцы потянулись к ее груди.

— Почему бы и нет? Это было бы так пикантно, так, я бы сказал, нравоучительно!

Дыхание Лусинды стало резким, словно ее колотил озноб.

— Нет! — выдохнула она хрипло.

Не обращая внимания на женщину, внезапным злобным движением он рванул тонкий материал и обнажил Лусинду до талии, так что полные, с розовыми сосками груди оказались открыты. Темный глаз сверкал от удовольствия, глядя на беспомощное существо, лежащее перед ним. Он прекрасно чувствовал ее страх и отвращение, и это волновало его почти так же, как приглашающая обнаженная плоть. О, как долго он позволял созданиям, подобным Лусинде и ее мужу, обращаться с ним с презрением и высокомерием; как долго в качестве одноглазого он был простым орудием, которому платили и о котором тут же забывали, но скоро этому конец… Как часто, думал он лениво, пока его пальцы грубо ласкали теплую плоть женщины, позволял он этим богатым высокородным дуракам думать, что они повелевают им, хотя это он незаметно и неизбежно завлекал их в свои сети до тех пор, пока они не обнаруживали, что не они, а ими управляют. Скоро ему не нужна будет маска одноглазого, не потребуется осторожничать с такими, как Лусинда. Она и ей подобные послужили его целям, и теперь он может не церемониться с ними. Он богат, а когда женится на Моргане и она займет свое законное место графской дочери, он поднимется на самый верх, войдет в клан наиболее могущественных и почитаемых вельмож, к чему, собственно говоря, и стремился всю жизнь. Они вынуждены будут принять его в свою среду ради его жены. Тут морщина ненависти пересекла его лицо. Но прежде всего — разделаться с Манчестером…

Болезненный стон Лусинды, когда он в беспамятстве сдавил ее грудь, вернул негодяя к действительности Женщина была в столбняке, и он откровенно, грубо наслаждался этим. Умышленно разорвав остатки ночной рубашки, одноглазый разглядывал ее прелести. Хотя Лусинда не двигалась, ее глаза были полны ярости. Но одноглазый не боялся, что она закричит, — слишком многое пришлось бы ей потерять. Он знал, что может издеваться над ней самым унизительным образом и она будет держать язык за зубами.

— Скажи мне, крошка, Стивен знает, что это ты погубила его обожаемую Эстер? Я знаю, что, когда она заболела, вы оба решили в случае ее смерти немедленно избавиться от ребенка, но знал ли он, что это ты сжила Эстер со света? Дай подумать… Не арсеник ли виноват, который я достал для тебя? Арсеник, которым ты усердно потчевала Эстер до самого рождения девочки? Да ты бы взбесилась, если бы бедняжка не умерла! — Он недобро улыбнулся. — Тебе следовало бы увеличить дозу, тогда бы она не дожила до родов, но ты всегда была слишком осмотрительной, всегда заметала следы как можно тщательнее и поэтому медлила.

С телом, открытым для его мерзких взглядов и прикосновений, с душой, вся недоброта которой обнажилась, Лусинда чувствовала себя уязвленной, как никогда. Было и так ужасно, что она жила почти двадцать лет в страхе быть разоблаченной каждый Божий день.

А Стивен, подумала она с дрожью, Стивен убил бы ее, если бы догадался, что Эстер умерла не своей смертью. Он обожал эту мяукающую маленькую суку, и Лусинда не сомневалась, что, если бы Эстер была жива, Стивен не теряя времени женился бы на вдове своего брата. Развелся бы он, поручил бы одноглазому избавить его от жены, которую презирал, — Лусинда не могла сказать, но вот уже двадцать лет она поздравляла себя с тем, что Эстер в могиле, а она — графиня Сен-Одри и ее ребенок, а не отродье Эстер унаследует Сен-Одри-Холл и прилегающие к нему обширные земли.

А теперь… Вся ее жизнь могла разрушиться как карточный домик. И все из-за этой одноглазой падали. С лихорадочно блестящими глазами, полными ненависти, Лусинда воскликнула:

— Вы не сможете этого доказать! Всем известно, что Эстер умерла от послеродового кровотечения.

— Вероятно. Но именно яд из твоих рук сделал ее такой слабой. Еще чудо, что ребенок выжил…

— Подонок! — прорычала Лусинда. — Ты солгал нам, сказав, что обо всем позаботишься. Подлый обманщик! Мразь!

Она была в истерике. Одноглазый сжал ее, как клещами. Без труда подавив яростное сопротивление женщины, он бросил ей грубо:

— А ты откуда знаешь, что девчонка жива? Лусинда, безвольная, раздавленная, пробормотала угрюмо:

— Я видела ее однажды в Лондоне. Она — последняя любовница Манчестера…

Ее слова ввергли одноглазого в шок. Он хотел только уязвить Лусинду упоминанием о ребенке, он не сказал прямо, что Моргана жива, но оказалось, что Девлины опередили его: они не только знали, как и пол-Лондона, о новой любовнице Манчестера, они знали, что ею стала Моргана! И если они знали это, сколько других могли видеть ее и обо всем догадаться? Ее сходство со Стивеном не оставляло сомнений, что девчонка — его отродье. Но потом наверняка вспомнили бы, что Стивен странствовал в это время, его два года не было в Англии. Затем сплетники назвали бы ее отцом Эндрю. Было бы много пустых и злобных разговоров по поводу будущего предполагаемой незаконной дочери умершего графа… до тех пор пока какой-нибудь старый кот не понял бы, что Моргане столько же лет, сколько было бы родной дочери и наследнице Эндрю, останься она в живых! Одноглазый подавил проклятие. Каким дураком он был, назвав Джейн точную дату рождения Морганы! Он-то хотел, чтобы Моргана стала его женой до того, как свет будет потрясен известием о воскрешении из небытия дочери и наследницы «лихого графа»! Это ему как мужу Морганы следовало раскрыть тайну!

Внезапно, потеряв всякий интерес к Лусинде, одноглазый резко освободил ее и встал. Ему надо обдумать новый поворот событий, но сначала…

Он взглянул на женщину, сжавшуюся в комок на смятых простынях. Он должен заставить ее молчать — не потому, что она поднимет тревогу, но она может выследить, куда он пойдет. Одноглазый нежно промурлыкал:

— Боюсь, моя дорогая, я должен поступить с тобой не самым джентльменским образом.

Графиня Сен-Одри повернулась к нему — взглянуть, какую новую пытку он измыслил для нее. Человек в черном улыбнулся ей, а затем нанес жестокий, хорошо рассчитанный удар в подбородок. Тьма окутала лежавшую ничком женщину…


Глава 19


Ройс проснулся в понедельник с удивительно легким сердцем. Взглянув на часы, он торопливо занялся своим утренним туалетом. Тщательно одевшись и выпив две чашки превосходного кофе, поданного ему угрюмым лакеем Джорджа, он отправился на поиски своего кузена.

Джордж, вернувшись домой под утро — раньше возвращаться было бы дурным тоном, — вовсе не обрадовался своему американскому родственнику, когда тот вломился в его комнату, прервав сладчайший утренний сон, и осведомился… о епископах! Глядя на своего пышущего здоровьем кузена кислым взглядом, Джордж приподнялся и, опершись на несколько огромных пуховых подушек, заметил ворчливо, что это крайне аморально — подниматься вместе с солнцем и будить остальных!

Прекрасно зная, что Джордж никогда не бывает в форме раньше двух часов пополудни, Ройс весело рассмеялся и, вручив ему чашку с дымящимся кофе, воскликнул:

— Ну, довольно ворчать! Полдень уже миновал, просыпайся, соня!

Джордж маленькими глоточками пил кофе, поглядывая на кузена с крайним недоброжелательством:

— Неприлично быть столь оживленным в такую рань! Ты, должно быть, унаследовал это от родственников с материнской стороны.

Взяв с подноса другую чашку, Ройс налил себе кофе из серебряного кофейника и, удобно устроившись в кресле, обитом голубым венецианским бархатом, продолжал ласково поддразнивать Джорджа — до тех пор пока к Джорджу не вернулось его обычное благодушие. Выпив еще три чашечки кофе и выбрав себе с придирчивостью художника панталоны и жилет на сегодня, Джордж был снова в согласии со всем миром и со своим американским кузеном. Они перешли в маленький альков, где Джордж обедал, если бывал дома, и проглотили легкий завтрак.

Вполне проснувшись наконец, Джордж отодвинул стул от овального стола, за которым они сидели, и, допивая последнюю чашку кофе, протянул:

— Ну, что ты там хотел от меня сегодня? Ройс вздохнул. То, что он сейчас скажет Джорджу, вряд ли обрадует его.

— Выслушай меня хорошенько. По твоим собственным словам, маленькое ничтожество, моя красавица возникла из пустоты: ни семьи, ни друзей, за исключением меня и Захари, — никого. Если одноглазый прорвется сквозь линию обороны, которую я с таким трудом воздвиг вокруг нее, никто и глазом не моргнет. — Выслушав протестующее бормотание Джорджа, Ройс признался:

— Ну, вероятно, какая-то реакция будет. Но в действительности — ты же понимаешь! — кому какое дело до нее! В конце концов она только моя любовница, бродяжка, которую я нашел в сточной канаве. Все так. Но если она станет моей женой, ее положение изменится бесповоротно, или я ошибаюсь?

— Ну да, — согласился Джордж с несчастным видом. — Но разве женитьба — не слишком крутая мера? Ты попадешь в оковы на всю жизнь! — Выражение непритворного ужаса появилось на его благодушном лице:

— Ой! Да если ты женишься на ней, она станет и моей родственницей! Я должен буду признать крошку! — Он вздрогнул от столь чудовищной мысли и жалобно простонал — Подумай еще раз! Как я могу позволить, чтобы какая-то беспризорная, безродная девчонка стала твоей женой! Безумная идея! Ты потерял рассудок, Ройс!

Вздохнув, Ройс принялся втолковывать Джорджу свой план. Нельзя сказать, что это удалось ему полностью, но, в течение двух часов кряду растолковывая и разжевывая причины своего поступка, Ройс как будто бы подавил сопротивление Джорджа, хотя тот не сомневался, что его американский кузен сошел с ума и решил совершить социальное самоубийство. Джордж был уверен, что в конце концов жертва этой страсти будет горько сожалеть об этой глупости и, возможно, даже обвинит его когда-нибудь в пособничестве. Но, чувствуя себя глубоко несчастным, он знал, что поможет Ройсу получить специальную лицензию, да что там — поможет во всем, о чем бы ни попросил его обворожительный кузен из Луизианы.

Было далеко за полдень, когда они вернулись в квартиру Джорджа Специальная лицензия уютно покоилась в его боковом кармане. Высадив кузена, Ройс немедленно отправился в транспортную морскую контору, где заказал два места на пароход в Америку — Джако и Бену.

По дороге в контору Ройса осенила изумительная, все меняющая в его жизни мысль — у него не было больше серьезной причины оставаться в Англии! Он приехал в Лондон развеять беспокойство и скуку, мучившие его последнее время, и с намерением приискать себе невесту, и как это ни странно, то и другое ему удалось в ту секунду, когда лондонская беспризорница в мальчишеской кепке залезла ему в карман. Ройс улыбнулся. С того момента как Моргана вошла в его жизнь, он мог бы поклясться — в ней не осталось места скуке. Чего-чего, а скуки и чувства бесцельно уходящей молодости он не испытывал с тех пор ни одной секунды. К этому часу завтра у него будет невеста, готовая к венцу. Так почему бы всем им не отправиться в Америку? Женившись на Моргане, он, конечно, возведет барьер между ней и одноглазым, но поместить их по разные стороны океана — намного умнее! Что, как признался себе Ройс помрачнев, следовало бы сделать с самого начала, если б он был чуточку умнее.

Немного успокоившись после разговора с агентом транспортного морского агентства мистером Сэмюэльсоном и узнав, что подходящий корабль отплывает в Новый Орлеан четвертого августа, он заказал еще несколько мест.

В свой новый дом Ройс вернулся уже затемно Привратник Гарри Буллард был на месте. Придерживая лошадей, Ройс терпеливо ждал, пока Гарри сообразит, что вечерний гость — его хозяин. Наконец сторож торопливо открыл крепкие стальные ворота. Его широкое смущенное лицо было хорошо видно при свете фонаря, который он нес в руке.

— Добрый вечер, сэр! Извините за задержку — я не ожидал, что вы приедете так поздно, — с поклоном произнес он.

Ройс, поздоровавшись, быстро спросил:

— Дома все в порядке? Никаких незнакомцев, ничего необычного?

Слегка нахмурившись, Гарри рассудительно ответил:

— Вроде бы все спокойно в последние два дня, хозяин, но поскольку Джон предупредил, что вам надо докладывать обо всем, даже самом незначительном, я думаю, вам следует знать, что одна из новых служанок, ее имя Клара, вернулась сегодня днем из города в кабриолете, которым правил парень из тех, что не имеют обыкновения ухаживать за деревенскими девушками Вы меня понимаете?

Ройс, мгновенно насторожившись, спросил взволнованно:

— Джентльмен? Высокий красивый мужчина с темными волосами и серыми глазами?

— Не могу вам сказать, не знаю Он высадил Клару внизу, возле тропинки, и все, что я мог видеть, — что на нем не крестьянская одежда и у него густая борода.

— Понимаю, — произнес Ройс медленно. — Благодарю вас. Это очень важно — то, что вы сейчас сказали. Продолжайте в том же духе, дружище.

Отъехав от ворот, Ройс почувствовал, как закололо у него в висках. Скорее, скорее увидеть Моргану. Хотя мало ли какие ухажеры могут быть у деревенской девушки? Вполне естественно принарядиться на свидание, снять грубую деревенскую одежду. Но тем не менее ничего не значащие слова Булларда наполнили Ройса каким-то необъяснимым чувством опасности.

Вздрогнув, он погнал замученных лошадей, стремясь добраться до дома как можно быстрее.

Лошади помчались, и Ройс едва сумел придержать их перед крыльцом. Он выпрыгнул из кабриолета и бегом кинулся к дому.

Движимый непонятным страхом, Ройс взлетел по ступенькам и вбежал в прихожую. Картина, открывшаяся его глазам, было идиллически мирной. От хрустального канделябра лился мягкий свет, и Чеймберс неторопливо шествовал в гостиную, держа в вытянутых руках поднос с ликером и стаканами.

Дом казался таким спокойным и уютным в этот поздний час, что Ройс почувствовал себя круглым дураком — придать значение такой глупости, как свидание служанки с ее ухажером! Из бильярдной вышли Захари и Джако.

Заметив, что Ройс один, Захари встревоженным голосом произнес:

— Бен? Что-нибудь плохое?

Ройс отрицательно покачал головой. Он вполуха слушал Захари — его глаза были прикованы к красивому молодому человеку, стоящему рядом с его младшим кузеном. Разумеется, мужчина, одетый в модный темно-голубой сюртук и столь же модные панталоны, был не кто иной, как Джако, но почти невозможно было узнать в этом респектабельном джентльмене пользовавшегося дурной славой, чумазого и угрюмого старшего брата Морганы.

Протянув руку новоиспеченному джентльмену, Ройс улыбнулся:

— Я, кажется, имею честь обращаться к мистеру Джако Фаулеру?

Джако совсем по-старому ухмыльнулся в ответ:

— Да, хозяин, это и вправду я. Черт побери! Кто бы мог подумать такое, когда мы встречались с вами в последний раз?

Ройс не скрывал удивления:

— Я рад, что у нас нашлась подходящая одежда. Должен сказать, что вы произвели на меня сильное впечатление, молодой человек! Смею ли я надеяться, что и Бен превратится в такого же чистюлю, когда мы наконец заполучим его сюда?

Мгновенно стерев улыбку с лица, Джако тревожно спросил:

— Вы его видели? Как он? С ним все в порядке? Ройс успокаивающе поднял руку. Оглянувшись и перехватив полный жгучего любопытства взгляд Чеймберса, он произнес, обращаясь к Джако и Захари:

— Потом. Сначала я должен увидеть Моргану. Я видел Бена, и с ним все хорошо. Встретимся чуть позже. Извините.

Оба молодых человека были вынуждены довольствоваться теми крохами, что подбросил им Ройс. Нехотя, медля в дверях, они вернулись в бильярдную. А Ройс со специальной лицензией в боковом кармане, которая, как ему показалось, внезапно обожгла его грудь, взлетел по лестнице в поисках Морганы.

Он остановился в своей комнате лишь для того, чтобы сбросить дорожный плащ. Затем, быстро взглянув на свое отражение в зеркале, пересек гостиную, разделявшую их комнаты. Стоя у дверей в спальню Морганы и уже протягивая к ним руку, он вдруг почувствовал сильное сердцебиение. «Боже мой! — подумал он, вздрогнув, как от боли. — А что, если она мне откажет?.» И то, что он мог понять уже давным-давно, внезапно открылось ему. «Я люблю ее! — признался Ройс сам себе с изумлением. — Я женюсь на ней не для того, чтобы защитить ее от одноглазого. Я женюсь, потому что люблю ее и хочу больше всего на свете, чтобы она стала моей женой!»

Ройс молча постоял несколько секунд, пытаясь справиться с волнением. Чувство, которое он ранее презрительно отвергал как выдумку слабоумных и поэтов, теперь поймало его в ловушку и держало крепко-накрепко. И то, что воровка, замызганная девчонка с острым языком, незаконная дочь человека, которого он терпеть не мог, пробудила в нем любовь, было самым поразительным из случившегося. Еще качая головой, Ройс толкнул дверь и вошел.

Моргана оказалась не одна — служанка, принесшая ей теплое молоко, была с ней в комнате. Ройс смутно опознал в ней молодую женщину, нанятую им недавно в здешней деревне. Она стояла в дверях, явно собираясь покинуть комнату. А Моргана в тонком сиреневом пеньюаре поверх белой батистовой ночной рубашки, стоя спиной к Ройсу, наливала коту в блюдечко молоко из своего стакана.

Улыбка невольно показалась на губах Ройса, и он сделал несколько шагов к Моргане, восхищаясь соблазнительными очертаниями ее тела, когда она, наклонившись, поставила перед котом блюдечко. Только после того как кот начал жадно лакать, девушка обернулась и увидела Ройса.

Потрясающе нежная улыбка осветила прелестное личико, и с чем-то очень похожим на писк она пролетела разделявшее их расстояние и кинулась в его объятия.

— О, как мне не хватало тебя! — воскликнула она простодушно, крепко обнимая его. — Даже с Джако и Захари без тебя так одиноко!

Кровь застучала у него в висках. Ройс потрясение Смотрел на обращенное к нему лицо. Сила только что обнаруженной любви лишила его дара речи. Крепко прижимая ее к себе, он бормотал:

— Радость моя! Милая!

Не замечая служанку, глазевшую на них в открытых дверях, Ройс целовал и целовал Моргану. Непривычный жар ее ответных поцелуев был таким, о каком он мог только мечтать, и Ройс, вне себя от счастья, наслаждался ими. Его сердце почти разрывалось от любви к ней. Только совсем задохнувшись, они разжали руки, сообразив наконец, что не одни в комнате, — служанка во все глаза смотрела на них. Ройс заметил выражение ужаса на ее молодом лице, но прежде чем он успел что-либо сказать, Моргана, нежно высвободившись из его объятий, отпустила девушку:

— Спасибо, Клара, ты можешь идти!

Клара, бросив еще один полный ужаса взгляд на влюбленных, удалилась, хлопнув дверью. Имя служанки заставило Ройса нахмуриться, и, заключив Моргану в объятия, он спросил:

— Что ты знаешь о ней? Достаточно ли она расторопна?

Моргана взглянула на него удивленно:

— Клара? Она, кажется, славная. У меня нет к ней никаких претензий. А почему ты спрашиваешь?

— М-м-м, без особой причины, — ответил Ройс не спеша, решив не волновать Моргану, особенно теперь, когда, вероятно, и волноваться-то не о чем. — А знаешь, я верю тому, что ты, сказала мае, и сказала очень мило. Ты и вправду скучала обо мне…

Моргана покраснела, внезапно смутившись, но Ройс только рассмеялся и обнял ее. Опустившись в большое мягкое кресло, он посадил ее к себе на колени и, удобно устроив, наклонился к ее уху и

прошептал:

— Я думаю, если ты меня поцелуешь еще раз или два, я, может быть, смогу вспомнить, зачем я поехал в Лондон.

Моргана тут же почувствовала себя бессовестной эгоисткой — как она могла забыть даже на мгновение бедственное положение брата! Она вымолвила боязливо:

— Бен?! Ты не смог освободить его? Прижав ее еще крепче, Ройс прильнул долгим поцелуем к черным прядям.

— Не так скоро, как хотелось бы, но все в порядке. Я договорился с одним высоким должностным лицом, и оно заверило меня, что Бена освободят — при условии, что прямо из Ньюгейта он отправится на корабль, отплывающий в Америку. Кроме того, мне удалось перевести его в приличную камеру, где его будут хорошо кормить и обращаться с ним вежливо.

Они поговорили еще немножко о поездке Ройса и его визите к Бену. Ройс рассказал ей обо всем, не упомянув лишь о специальной лицензии и своем намерении всем вместе покинуть Англию. Доверчиво прижавшись к нему, Моргана смотрела в его лицо огромными беспокойными глазами, внимательно вслушиваясь в каждую подробность. Когда он закончил, ее обычно оживленное маленькое личико потускнело, и она сказала тихо:

— Я знаю, это необходимо — отправить Джако и Бена в Америку. Но мне будет не хватать их, хоть ты и пообещал отвезти меня к ним, когда отправишься к себе в Штаты.

Ройс глубоко вздохнул и сказал осторожно:

— Ну, есть нечто такое, что мне очень хотелось бы сказать тебе, дорогая…

Моргана едва слышала его. Ее мысли были заняты страшащим ее отъездом братьев. Рассеянно встав с его колен, она подошла к маленькому столу из розового дерева, на котором оставила стакан с молоком. Взяв его в руки, она уже собралась выпить молоко, когда послышалось резкое восклицание Ройса. В следующую секунду он рванулся к ней через всю комнату и сильным движением выбил стакан из руки. Приоткрыв от страха рот, она увидела его вдруг побледневшее лицо. Оно было страшным. Перепуганная, Моргана воскликнула:

— Что это? Почему ты это сделал?

Он не ответил ей, только с яростью сжал ее руку и указал взглядом на пол. Она посмотрела туда, куда он указывал, — и помертвела. Она увидела своего кота. Его безжизненное тело застыло в последней конвульсии, блюдечко с наполовину выпитым молоком было в нескольких дюймах от него. С тем самым молоком, которое она собралась выпить секунду назад.

В молчании они с растущим ужасом смотрели на мертвое животное, затем с громким рыданием Моргана спрятала лицо на груди Ройса. Суровый, он защищающим движением прижал ее к себе, шепча какие-то утешающие бессвязные фразы, которые, как ни странно, успокаивали ее.

Когда же Моргана пришла в себя, она, все еще всхлипывая, спросила непонимающе:

— Кто-то пытался убить меня, Ройс, да?

Крепко сжав ее плечи, он сказал ровным голосом:

— Все может быть. А сейчас мне хотелось бы побеседовать с Кларой.

— С Кларой? — воскликнула ошеломленная Моргана. — Зачем ей убивать меня? — Ее лицо потемнело. — Зачем кому бы то ни было убивать меня?

Ройс ничего не ответил. Происшедшее сбило его с толку. Только двое могли иметь интерес к Моргане — одноглазый и граф Сен-Одри. Одноглазый был способен на все, даже на хладнокровное убийство, но Ройсу не верилось, что, не сумев похитить Моргану, он жаждет ее смерти. А граф? Зачем ему губить девушку? Допустим, Девлину омерзительно, что его незаконная дочь стала любовницей мужчины, которого он ненавидел, но убийство? Это не имело смысла. Однако кто-то хотел, чтобы она была мертва. Кто? И еще важнее — почему?

Бережно усадив Моргану на стул, Ройс милосердно прикрыл жалко скорчившееся животное покрывалом, сдернутым с постели, затем, подойдя к сонетке, повелительно дернул. Взглянув на Моргану, он сказал резко:

— Следующие несколько минут будут, не очень приятными. Ты останешься?

Она кивнула, стараясь не смотреть на труп кота.

— Ты серьезно думаешь, что Клара что-то знает? — спросила она, стараясь говорить спокойно. В ее миндалевидных глазах сквозило недоверие.

— Да. Это кажется мне единственно достоверным. В конце концов именно она принесла тебе молоко, а Гарри Буллард видел, как она сегодня днем выходила из экипажа, которым правил незнакомец — незнакомец, который старался, чтобы его никто не заметил!

Чеймберс возник в дверях незамедлительно. В его голубых глазах был вопрос.

— Вы звонили, сэр? Ужин будет готов через несколько минут.

Ройс вскинул подбородок.

— Ужин интересует меня в последнюю очередь, — отрезал он. — Я хотел бы знать все, что вы можете сообщить об одной из служанок, нанятых вами. Ее имя Клара, и она только что принесла мисс Фаулер ежевечерний стакан теплого молока.

Слегка обеспокоенный, Чеймберс ответил с готовностью:

— Вы, должно быть, имеете в виду Клару Холбрук из семьи фермеров, кажется. Когда я первый раз наводил справки о дополнительных слугах, ее имя было упомянуто сразу несколькими. Все характеризовали ее как честную, трудолюбивую девушку. Такой она была до сих пор. А что случилось, сэр? Она в чем-нибудь провинилась?

— Сейчас увидим, — ответил Ройс сурово. — Пришлите ее сюда, пожалуйста.

Чеймберс немедленно вышел, его обеспокоенное лицо вытянулось. Несколькими минутами позже раздался робкий стук в дверь, и Клара Холбрук вошла в комнату.

— Чеймберс сказал, что вы хотите меня видеть, сэр?

— г Да, — ответил ей Ройс очень спокойно. — Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали мне о джентльмене, который был так добр, что подвез вас к коттеджу сегодня днем.

Девушка заметно побледнела.

— Я-я-я не з-з-знаю, кого вы и-и-имеете в виду, сэр, — заикаясь, проговорила она, нервно теребя белый передник.

— А я уверен, что знаете! — жестко бросил Ройс. — И если у вас хватает ума, девушка, вы немедленно расскажете мне все, что я хочу знать. Если нет, я без промедления пошлю за полицейским и вас арестуют из-за попытки убийства мисс Фаулер!

— Что?! — возмущенно воскликнула служанка. — Да я не тронула и волоска на голове мисс Фаулер! — Бросив на Ройса враждебный взгляд, она пробормотала угрюмо:

— Чего нельзя сказать о некоторых из здесь присутствующих!

Ройс холодно взглянул в голубые водянистые глаза:

— Может быть, вы будете так добры сказать нам, каким образом молоко, принесенное вами для мисс Фаулер, оказалось отравленным!

— Как вы смеете! — в ужасе запротестовала она. — Я положила в молоко мисс Фаулер вовсе не яд!

— А, так вы признаете, что положили что-то в ее молоко сегодня вечером! — быстро произнес Ройс.

Клара оглянулась на Моргану, которая внимательно следила за ними. Успокоенная мягкой улыбкой хозяйки и чувствуя себя решительно правой, служанка выпалила:

— А хотя бы и так!

Ройс с минуту рассматривал ее, пораженный воинствующей злобой существа, о котором до сих пор он не имел ни малейшего представления. Существовал только один способ добраться до истины, и Ройс приказал сурово:

— Иди сюда. Я покажу тебе кое-что.

С явным недоверием на лице она осторожно приблизилась к нему. Когда она подошла поближе, покрывало на трупе животного бросилось ей в глаза. Сбитая с толку, она смотрела то на Ройса, то на кусок белой ткани на полу.

— Подойди, — сказал Ройс спокойно. — Подними покрывало.

Напряжение, охватившее двух других участников сцены, передалось и служанке. Бросив неуверенный взгляд на хозяев, она глубоко вздохнула и отбросила покрывало в сторону. В следующий миг девушка в ужасе отпрянула назад. Ее взгляд был прикован к скорчившемуся коту, затем она разглядела блюдечко с молоком, стоявшее в нескольких дюймах от бездыханного животного. И менее проницательный человек понял бы, что произошло. Глаза служанки почти выскочили из орбит. Она шумно сглотнула и, спрятав лицо в накрахмаленный фартук, разразилась рыданиями.

Моргана вскочила со стула и обхватила полные плечи Клары.

— Пожалуйста, не плачь, — ласково попросила она. — Только скажи нам, кто дал тебе то, что ты положила в мое молоко!

Ройс вырвал покрывало из безжизненных рук служанки и снова накрыл трупик.

— Мы не думаем, что ты хотела причинить вред своей хозяйке. Но ведь кто-то хотел! Ты одна можешь сказать нам, кто это.

Пришлось долго упрашивать потрясенную девушку, но в конце концов, сидя рядом с Морганой в гостиной, куда они перешли, между сотрясавшими ее приступами рыданий Клара поведала всю историю. С растущим изумлением Ройс и Моргана внимали нелепице, которая не пришла бы в голову ни одному нормальному человеку.

— Но, Клара, это же бред! Все это не правда! — возбужденно воскликнула Моргана. — Мистер Манчестер ничем не опаивал меня! — И, прелестно покраснев, она добавила пылко:

— И вы должны поверить мне: у меня нет и никогда не было другого любовника! Кто бы ни был мужчина, рассказавший вам эту басню, он негодяй!

Клара метнула нервный взгляд на Ройса, сидевшего напротив. Его поза и выражение его лица отнюдь не успокоили ее, потому что, оглянувшись на Моргану, она сказала плаксиво:

— Разве вы не понимаете, мисс? Если вас опоили, как раз так вы и должны думать и говорить.

— Вы забыли одно, Клара, — сдержанно вмешался Ройс, несмотря на сильнейшее желание придушить глупую деревенщину. — Если бы мой приезд не помешал вашей хозяйке выпить молоко, в соседней комнате было бы сейчас два трупа, и одним из них была бы молодая леди, сидящая рядом с вами!

Это вызвало новый взрыв рыданий. Моргана взглядом попросила Ройса смягчиться, и тот с отвращением пожал плечами. На этот раз Моргане пришлось потратить гораздо больше времени, чтобы успокоить служанку и услышать от нее что-то более вразумительное. Клара не знала мужчину, давшего ей яд. Нет, она никогда не видела его здесь, и он не собирался, кажется, останавливаться в деревне. У него была густая борода, он был высоким, но точно она сказать не может, потому что видела его только в кабриолете. У него были такие приятные манеры, призналась она с несчастным видом, он так красиво говорил и одет был намного изящнее любого из местных мужчин — как джентльмен, но ничего больше она им сообщить не могла.

Подавив бесполезное проклятие, Ройс отпустил служанку, приказав ей на прощание:

— Скажи Чеймберсу, чтобы он пришел и убрал животное!

Что касается последнего, тот просто потерял дар речи на некоторое время. Убрав кота и наведя порядок в спальне, Чеймберс мрачно доложил Ройсу:

— Я принял специальные меры, сэр, чтобы отравленное молоко не наделало бед. — И обеспокоенно спросил:

— Как… как самочувствие мисс Фаулер? Кто мог совершить подобное?!

— Мисс Фаулер пришла в себя, хотя она, понятно, потрясена случившимся, — ответил Ройс. — Что касается второго вашего вопроса, я сам ломаю голову, кому и зачем это понадобилось. — Затем со стальным блеском в прозрачно-золотистых глазах Ройс отчеканил:

— Распорядитесь, чтобы с первым лучом солнца Клара Холбрук оставила дом. И еще — я хочу, чтобы отныне вы или Айви пробовали любую пищу, которую подают мисс Фаулер, и чтобы только вы приносили ей еду.

Чеймберс в ужасе пробормотал:

— Сэр! Вы думаете, это может повториться?

— Понятия не имею. — В голосе Ройса был металл. — Я не хочу рисковать.

После ухода Чсймберса Ройс вернулся в гостиную, где оставил Моргану. Улыбнувшись ей, он спросил у нее самым спокойным тоном:

— Ты подождешь меня, пока я скажу два-три слова Захари и твоему брату?

Моргана нечаянно зевнула и, пытаясь подделаться под его тон, улыбнулась:

— Подожду, конечно, но не удивляйся, если застанешь меня спящей.

Легко прикоснувшись поцелуем к ее полуоткрытым губам, Ройс отправился на поиски Захари и Джако. Он нашел их в бильярдной, всецело поглощенных игрой. Было очевидно, что они ничего не знали.

За рюмкой бренди Ройс ввел их в курс дела. Сначала он рассказал им о своей поездке в Лондон, свидании со знаменитым адвокатом и посещении Ньюгейта. И только после этого сообщил о покушении на Моргану. Оба молодых человека в ужасе воззрились на него, затем хлынули восклицания, вопросы и проклятия. Ройсу кое-как удалось успокоить их, но прошло немало времени, прежде чем он смог оставить потрясенных юношей и вернуться к Моргане.

Когда Ройс вошел в гостиную, он обнаружил, что Моргана, как котенок, свернулась калачиком на софе. Протянув к ней руки, он прошептал:

— Пойдем со мной, соня. Тебе давно пора в постель. Он взял сонную девушку на руки, как ребенка, и понес в свою спальню. Когда он бережно опустил ее на кровать и с заботливостью и предосторожностью няньки снял с нее лавандовый пеньюар, накрыв одеялами и подложив под голову мягкие подушки, она пробормотала полунасмешливо-полусерьезно:

— Ройс, со мной все в порядке. Вспомни, я ведь выросла в Сен-Джайлсе. Я не настолько труслива, что не смогу снова спать в своей спальне. Со мной все хорошо. Правда!

Развязав шейный платок и сбросив сюртук, он только усмехнулся:

— Ты не правильно поняла меня, милая. Это я не могу вынести, что ты будешь спать в своей комнате! Это я хочу, чтобы ты была здесь, рядом со мной. Только тогда я усну спокойно.

Задув свечу, мерцавшую на мраморной поверхности стола, Ройс торопливо закончил раздеваться. Минутой позже он скользнул в постель, его руки мгновенно протянулись к Моргане — прижать ее к себе. Чувствуя, как доверчиво она прильнула к нему, Ройс ощутил, как напряжение, которое он с таким трудом прятал в течение всего вечера, медленно ослабевает. Но, подумал он со вздохом, они не могут уснуть как ни в чем не бывало.

Прикоснувшись легким поцелуем к виску Морганы, он слегка ослабил объятие и прошептал.

— Я не хочу расстраивать тебя, детка, но нам надо кое-что выяснить. — Он почувствовал, как она кивнула в темноте, и продолжал нежно:

— Мы не говорили с тобой о твоей жизни в Сен-Джайлсе. Но теперь я должен знать: был ли кто-нибудь, кроме одноглазого, кто хотел бы причинить тебе вред?

— Пока ты был с Джако и Захари, я все думала и думала, кто же ненавидит меня так сильно, что даже хотел убить, и не смогла ничего придумать. — Моргана прерывисто вздохнула:

— В Сен-Джайлсе мы держались особняком — отчасти из-за того, что я была переодета, а отчасти потому, что мама воспитала нас так: мы всегда чувствовали, что мы не как все, что мы немножко играем в воровскую жизнь. Это не только потому, что я была девочкой. Мы и вправду были чужаками в Сен-Джайлсе, только притворялись своими. Ты понимаешь, это ведь очень трудно: дома, с мамой, вести себя по-одному, а с остальными совершенно по-другому, поэтому было безопаснее держаться в стороне. Кроме того, мама никогда не скрывала от нас неприязни к жизни прочих обитателей Сен-Джайлса. И если мы не воровали для одноглазого, мы были обычно с ней, дома. Да, верно, Джако и Бену приходилось чаще бывать на улице, я же крутилась около мамы и редко когда высовывала нос на двор. — С явным отчаянием в голосе она вдруг воскликнула:

— Ройс! Я жила так неприметно, откуда такая ненависть, за что?

Ройс ничего не мог придумать, и следующие несколько минут он только ласкал и успокаивал ее. Когда ему показалось, что Моргана в состоянии слушать, он задал ей следующий вопрос:

— А как насчет одноглазого? Может быть, он, убедившись, что ты недосягаема для него, решился на такое? Моргана тяжело вздохнула:

— Я не знаю. Вряд ли. Хотя все может быть. Я ведь никогда не думала, что кто-то хочет моей смерти!

Нежно поцеловав ее щеку и отбросив локоны со лба, медля задать вопрос, мучивший его с того момента, как он узнал о попытке отравления, Ройс все же спросил осторожно:

— А как… твой отец?

Моргана насторожилась. Холодное, гладкое лицо внезапно возникло перед ней, и серые глаза с поволокой, большие серые глаза взглянули на нее.

— Ты знаешь его? Правда? Ты видел его в тот день и не хотел, чтобы он видел меня. Почему? В темноте Ройс скорчил гримасу.

— Да. Я знаю его. И я видел его в тот день, когда ты пыталась обчистить мои карманы, но почему я не хотел, чтобы он узнал тебя, не могу сказать точно: припомни, ведь ты была тогда мальчиком. После всего, что случилось с того дня, и тебе и мне было не до твоего отца, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Ройс почувствовал, как она кивнула, и весь напрягся в ожидании следующего вопроса. Он не получал никакого удовольствия, говоря о Стивене Девлине, а то обстоятельство, что граф был ее отцом, замораживало всякое желание вообще говорить о нем. Если бы Моргана подавила свое любопытство, Ройс был бы счастлив. Он надеялся, что она не будет слишком интересоваться отцом — хотя бы до тех пор, пока враждебность, существовавшая между ним и Девлином, не уменьшится: как-никак Ройс собирался жениться на его дочери, пусть и незаконной. Он не думал, что обоюдное жгучее недоброжелательство благоприятствует его женитьбе. Было непохоже, однако, что Моргана намеревается переменить тему, и с упавшим сердцем Ройс услышал ее неуверенную реплику:

— Он показался мне в тот день таким высокомерным, даже отталкивающим, но я, наверное, ошиблась. Он приятный человек?

«О Господи, что я могу ответить на это?» — с тоской спросил себя Ройс.

Он колебался так долго, что Моргана заволновалась. Наверное, ее отец — чудовище! Вероятно, Ройс знал о каких-то ужасных скандалах, связанных с ним, и не хотел говорить ей о них, в смущении предположила она. Несколькими часами позже она бы стала размышлять, что заставило Ройса скрыть от нее правду, но сейчас, после всех вечерних ужасов, в страхе, что придется пережить еще один кошмар, Моргана быстро произнесла:

— Бог с ним! Я не знаю его — и мне нет до него дела! Если он не обращал на меня ни малейшего внимания девятнадцать лет, зачем ему теперь интересоваться мной и тем более пытаться избавиться от меня!

— Да, скорее всего ты права. Он отверг тебя с самого твоего рождения, ни разу не позаботился узнать, как ты живешь, так зачем ему желать твоей смерти?

Наступило неловкое молчание, затем Моргана прижалась теснее к нему и спросила робким голосом:

— Что мы будем делать, Ройс? Я-я-я не хочу умирать .

— Вот еще! Какой вздор — умирать! — с тревогой шепнул он горячо, прижимая ее к себе, пока рот его исследовал ее теплую нежную щеку и ушко. — Я прекрасно знаю, что нам делать мы поженимся Ты выйдешь за меня?!

Моргана оцепенела, едва веря своим ушам.

— Выйду за тебя? — наконец спросила она неузнаваемым низким голосом. — Но ты не можешь жениться на мне!

Он поцеловал ее крепко, как только мог, и, подняв голову, чуть насмешливым тоном прошептал:

— Могу и хочу, милая! Хочу жениться на тебе больше всего на свете…

Моргана потрясла головой, как бы пытаясь очнуться, и пробормотала глухо:

— Я думаю, ты выпил слишком много с Джако и Захари!

Ее ответ был не совсем тот, на какой рассчитывал Ройс, и он слегка огорчился, что его предложение было встречено с таким скептицизмом. Полусердито-полунасмешливо он произнес:

— Моргана, детка, ты мне отказываешь? Ты не хочешь выйти за меня?

— Да, нет же, хочу! — возразила она беспомощно, ее маленькие нежные руки бессознательно ласкали не видное в темноте лицо. — Я хочу выйти за тебя больше всего на свете… Но ты же не можешь жениться на такой, как я!

— Да нет же, хочу! — передразнил он ее нежно, его губы приблизились к ее рту. — Я хочу жениться на тебе, и я намерен сделать это без всякой задержки! Мне удалось достать в Лондоне специальную лицензию, в эту минуту она покоится в кармане моего плаща. С твоего разрешения, я намереваюсь использовать ее завтра же! — Он снова поцеловал ее долгим сладостно-нежным поцелуем и спросил хрипло:

— Ты выйдешь за меня?

— О да! — У Морганы закружилась голова, и она прикрыла глаза, думая, что это сон и, когда она проснется, все кончится. Он снова поцеловал ее, на этот раз более жадно, его рука потянулась к ее груди.

— В это время завтра, — с трудом выговорил он, наконец оторвавшись от нее. — ты будешь моей женой, и тогда никто не сможет отнять тебя у меня… никогда!


Глава 20


Свадьба Ройса Манчестера и Морганы Фаулер была скромной и отнюдь не многочисленной. Она состоялась в приемной местного мирового судьи, и, несмотря на некоторую поспешность, свадебная церемония прошла на редкость удачно.

После этого все отправились домой, в коттедж «Под липами».

Счастье Морганы омрачало лишь сознание, что Джейн не дожила до этого дня, не увидела дочь так чудесно устроенной. А еще то, что Бен не мог быть на свадьбе. Время от времени, когда она меньше всего ожидала, воспоминание об ужасах истекшей ночи проскальзывало в ее мыслях, но тут же испарялось.

Ройс тоже не забыл прошлой ночи, и он не отходил далеко от своей невесты. Его золотистые глаза были зоркими, как у насторожившегося сокола, несмотря на то что рядом были друзья и доброжелатели.

Когда Моргана поднялась наверх переодеться, Ройс дал знак Захари и Джако следовать за ним в кабинет. Усевшись за элегантным столом, он улыбнулся кузену и шурину и указал им на пустые стулья, обитые испанской кожей. Подвинув к себе лист бумаги, Ройс заметил:

— Я собираюсь дать объявление о свадьбе в «Тайме», а потом мне хотелось бы поговорить о ваших планах на сегодняшний вечер — есть одно дело, и я был бы очень признателен вам, если бы вы взялись за него.

Озадаченные, Захари и Джако поглядели друг на друга, пожав плечами. На несколько минут наступило молчание, прерываемое лишь скрипом пера по бумаге, затем Ройс свернул бумаги и запечатал их.

Покончив с этим, он отложил в сторону конверты и объяснил:

— Я отправлю Мэта в Лондон завтра на рассвете: чем .скорее известие о моей женитьбе будет опубликовано, тем быстрее я вздохну с облегчением. А теперь — для чего я позвал вас сюда. — Сурово глядя на Захари, Ройс выговорил с расстановкой:

— Я хочу, чтобы вас видели сегодня вечером повсюду, где только можно. Отправляйтесь туда, где можно встретить наших лондонских знакомых — их сейчас немало в Тенбридже. И даже если вам придется силой ворваться на вечеринку в дом Везерли, сделайте это. Мне особенно важно, чтобы вы объявили о нашей свадьбе именно в этом доме. Трезвоньте вовсю, чтобы и глухой вас услышал. Объявите об этом как можно большему числу людей и как можно скорее, но самое главное — устройте так, чтобы вас слышали хоть несколько человек из компании Везерли. Тогда одноглазый дважды подумает, прежде чем продолжит свою охоту на Моргану. Но всего важнее — может быть, задумается тот, кто пытался убить ее прошлой ночью!

— Вы верите в это? — спросил Джако. Его лицо было серьезным, а голубые глаза не отрывались от лица Ройса. Ройс потер переносицу.

— В настоящее время это единственное, что я могу сделать. Пока мы с вами не знаем ничего, и дела наши отнюдь не блестящи. Будем надеяться, что свадьба укрепит наши позиции. — Сделав гримасу, он признался откровенно:

— Что скрывать, женившись на твоей сестре, я ввел се в самые респектабельные круги. Если кто-то сейчас заденет ее достоинство, он будет иметь дело не с подобранной на улице бесприданницей, а с женой человека из общества! Захари кивнул:

— Я считаю, мы с тобой должны быть благодарны нашему прадеду-виконту!

Джако смущенно откашлялся и пробормотал:

— А не будет ли лучше, если Захари поедет один? — Он виновато улыбнулся. — Боюсь, вы не найдете виконтов или даже простых лордов среди предков Фаулеров.

Встретив обеспокоенный взгляд юноши, Ройс улыбнулся ему:

— Хотя вы с Морганой пребываете в полном неведении о ваших отцах, я думаю, здесь не обошлось без голубой крови и возможны любые сюрпризы.

Джако, приободрившись, усмехнулся в ответ:

— И все же хорошо ли навязывать общество вчерашнего карманника вашим именитым друзьям?

— Почему бы и нет? Разве ты не брат моей жены? Сдаваясь, Джако умоляюще приподнял руки. В его глазах заискрились лукавые огоньки:

— Чудесно, сэр! Под вашу ответственность. И не говорите потом, что я не пытался предупредить вас!

— О, тебе нечего бояться, дружище, — протянул Ройс с насмешкой в топазовых глазах. — Я уверен, что на фоне тех представителей света, с которыми ты сегодня столкнешься, ты будешь просто чудом изящества и благовоспитанности. Однако есть одна вещь, которую следует изменить…

«Джек», по-моему, гораздо респектабельнее «Джако». Ты согласен?

— Отлично! — воскликнул Захари. — Джек Фаулер — это звучит!

Пожав плечами, только что переименованный молодой человек любезно согласился:

— Джек так Джек!

Разговор снова свернул на события прошлой ночи. Что могло стоять за покушением на Моргану, как оградить ее от возможного повторения попытки расправиться с ней?.. Так и не договорившись ни до чего, Захари и Джек отправились Тенбридж, выслушав последние наставления Ройса.

Дом после их отъезда затих. Оживление, связанное со свадьбой, улеглось, слуги вернулись к своим обязанностям. Оставшись один, Ройс оглядел кабинет — элегантную, просторную комнату, подумав мельком, как хорошо бы жилось здесь, не будь этой тени, омрачавшей все. Осознав вдруг, что из-за кошмаров ночи и горячки приготовлений к свадьбе он еще не рассказал Моргане об их отъезде в Новый Орлеан менее чем через две недели, Ройс заторопился из комнаты, стремясь увидеть новобрачную — и не только для того, чтобы известить о скором путешествии в Америку…

Он нашел Моргану спускающейся вниз из ее комнат наверху. Вместо венка из бутонов в ее черных локонах был украшенный блестками розовый шелковый бант. Она переоделась в простое муслиновое платье с пышными рукавами очаровательного розового цвета. Глядя, с какой грацией она спускается, и осознав, что эта прелестная молоденькая женщина с сияющими серыми глазами — его жена, Ройс почувствовал вдруг такую любовь и гордость, что у него перехватило дыхание.

Встречая ее у нижней ступеньки, он послал ей улыбку, от которой сердце Морганы бешено заколотилось. Поцеловав жене руку, Ройс сказал ей тихо:

— Я имею честь обращаться к миссис Манчестер? Она улыбнулась, показав очаровательные ямочки на щеках, в глубине ясных серых глаз сверкнули огоньки. Сделав грациозный реверанс, новоиспеченная миссис Манчестер воскликнула:

— Да, черт меня подери!

Ройс откинул свою золотистую голову и рассмеялся, затем, не заботясь о том, видит ли кто-нибудь их или нет, обнял ее и звучно поцеловал. Задыхаясь, они разъединились. Блаженное, пьянящее сознание, что их отношения бесповоротно изменились — не мужчина и женщина, удовлетворяющие обоюдную страсть, а муж и жена, чьи жизни отныне сплетены навеки, — охватило обоих.

Без слов они смотрели друг на друга, Ройс чувствовал, как сердце его переполняет любовь. Моргана же была потрясена, что этот мужчина, которого она любила до беспамятства, захотел, чтобы она стала его женой… и почти не имело значения, что он ни разу не сказал ей, что любит. Она любила, в этом она была совершенно уверена. Любила так, что ее любви вполне хватало на двоих!

Они могли еще долго стоять, зачарованно глядя друг на друга, если бы невесть откуда взявшийся Чеймберс с широкой улыбкой на лице не кашлянул осторожно и не проговорил:

— Сэр, мадам, так как погода прекрасная, я взял на себя смелость приказать повару приготовить что-нибудь для пикника. — Старательно разглядывая лестницу, перед которой они стояли, лестницу, которую он видел бесчисленное множество раз, дворецкий добавил неторопливо:

— Я думаю, что на озере в это время года совершенно очаровательно. — Принести вам корзину?

Взглянув на Моргану и увидев довольное Выражение ее лица, Ройс энергично кивнул:

— Превосходная мысль!

С большой плетеной корзиной и несколькими пледами Моргана и Ройс вышли из дома, провожаемые благосклонно улыбавшимся Чеймберсом.

И вот наконец они добрались до озера. Расстелив пледы под широкой кроной столетнего английского дуба, Моргана и Ройс уселись рядом и занялись корзиной с едой. Легкие закуски, приготовленные Айви, были превосходны. Не спеша, наслаждаясь красотой погожего дня, они пообедали. Засунув в рот последнюю сладкую ягоду, Моргана заявила с блаженным вздохом, что никогда еще так вкусно не ела.

Вместе они сложили остатки обеда в корзину. Ройс оставил на импровизированной скатерти полбутылки рейнвейна — остальное они выпили. Затем молодожены удобно устроились на теплых пледах, наслаждаясь одиночеством и спокойствием убывающего дня. Моргана прислонилась к стволу дуба, голова Ройса лежала у нее на коленях, пальцы играли густыми золотистыми локонами мужа. Мечтательно она смотрела на его расслабившиеся черты, чтобы запомнить лицо мужа таким, как сейчас.

Ройс внезапно поймал ее блуждающие пальцы и, поднеся ее ладонь ко рту, запечатлел на нежной коже решительный поцелуй, нарушив покой, снизошедший на них.

— Теперь, когда мой желудок молчит, я припоминаю, что есть другие аппетиты, не менее острые, и я намерен их удовлетворить! — прошептал он, склонившись над почувствовавшей легкое покалывание рукой жены.

При этих словах, скрепленных прикосновением его губ, Моргана мгновенно почувствовала, как неотвратимые жаркие волны бегут по ее телу. Грудь внезапно заболела и потяжелела, бедра, где покоилась голова Ройса, ощутили настойчивый пульсирующий голод, который затем охватил все ее существо. Ее щеки заалели, пальцы прекратили свои движения, и, загипнотизированная голодным блеском в его золотистых глазах, она проговорила, задыхаясь:

— 3-здесь? На воздухе?

Ройс слегка приподнялся и, прижавшись открытым ртом к ее груди, сказал:

— А почему нет? Из дома нас не видно, мы совсем одни, и Чеймберс, безусловно, устроил так, чтобы нам не помешали… — Его зубы нежно сомкнулись вокруг ее томившегося соска, и, почувствовав через ткань платья его горячий и влажный рот, Моргана затрепетала от желания.

Они не были вдвоем с ночи перед его отъездом в Лондон, и большую часть дня Ройс провел в нетерпении, страстно желая найти в ее нежном теле спасение от настойчивых, неотступных требований плоти. Он прибыл домой из Лондона, почти взрываясь от желания к ней, но кошмар прошлой ночи притушил огонь его страсти. Она нуждалась в утешении, как ребенок, и Ройс удовлетворился всего несколькими поцелуями, прежде чем она уснула, свернувшись клубочком у него под боком.

Его желание росло в течение всего дня, а сознание того, что она — его жена, только усиливало его страсть. Ощутив дрожь во всем теле, когда его губы сомкнулись вокруг ее соска, Ройс наконец дал волю своей неистовой, почти болезненной страсти, которую он изо всех сил сдерживал.

— Я не думаю, — сказал он хрипло, уложив ее рядом с собой, — что смогу контролировать себя настолько долго, что мы успеем дойти до дома! — Его губы приблизились к ее лицу, и он насмешливо добавил:

— Только подумай, как будет шокирован Чеймберс, если он откроет дверь и увидит, что мы вытворяем прямо у его ног!

Моргана весело рассмеялась, и глаза Ройса сузились:

— А-а, мое состояние кажется тебе забавным, не так ли? Ну, давай посмотрим, кто из нас посмеется последним.

Поцелуй Ройса зажег в ней огонь страсти, и Моргана с блаженством отдалась его объятиям. Она совершенно позабыла, где они находятся, когда знакомая горячая волна нахлынула на нее. Он снова и снова целовал ее, и его язык стремительно пробегал по теплым изгибам ее рта, словно с момента их последней интимной близости прошли месяцы, а не несколько дней. Его мускулистое тело прижалось к ней, и она, ощутив у бедра набухшую твердую плоть, ошеломленно осознала, что сказанное им не было шуткой.

Как они избавились от одежды и оказались лежащими на пледе под сенью дуба, Моргана

так и не смогла вспомнить. Ей припомнилось, как Ройс бешено сбрасывал свои сапоги и сюртук, но момент, когда исчезли ее платье и рубашка, терялся в дымке. Все, что она помнила, — это яростную сладость его близости.

Проникавшие сквозь густую зеленую крону солнечные лучи касались ее тела горячими поцелуями, но горячее этого было пьянящее прикосновение пылающих губ Ройса к ее груди и его властной руки к ее бедру. Вино и солнечный свет действовали как наркотик, но еще более наркотически действовали легкое покусывание Ройсом ее сосков и его неторопливые руки. Под его искусными ласками она перестала чувствовать свое тело, растаяв в вихре неземных ощущений. Ее губам было все больнее от неистового давления его рта, ее соски напряглись и отвердели в стремлении чувствовать его губы и руки, а между бедрами… о, там она сильнее всего ощущала сладострастную, сокровенную потребность в его прикосновении, в том, чтобы он властно овладел ею.

Ее пальцы дерзко пробежали по его мускулистой груди с завитками густых золотистых волос и стали ласкать напрягшиеся соски, и, когда он застонал, ответная реакция удовольствия дрожью прошла по ее позвоночнику. Она не остановилась на этом, ее бесстыдные пальцы продолжали ласкать и скользить по его стальным мускулам, по длинному изгибу спины, по его упругим ягодицам… Она мечтательно улыбнулась, когда ее ищущие пальцы побежали к низу его живота, и услышала, как он резко и быстро вздохнул. Ее рука скользнула еще ниже и столкнулась наконец с твердым великолепием его мужского естества. Застонав от удовольствия, она обвила своими пальчиками эту колонну пылающей плоти.

Для нее было громадным удовольствием ласкать своего мужа, исследуя его могучее тело и открывая его чувствительные местечки, но эти ласки, это интимное исследование только усилило ее собственное желание. Без слов она выгнулась навстречу ему, желая его прикосновения, отчаянно нуждаясь в его помощи, которая облегчила бы голод ее собственной плоти.

Ройс ни в чем не мог отказать ей. Его рот не отрывался от сладостных складок и нежных изгибов ее стройного тела, его руки с увеличивавшейся настойчивостью скользили по ее бедрам, воспламеняя ее все больше и дразня обещанием потрясающего удовольствия, которое только он мог ей дать. Он целовал ее беспрерывно — его губы не отрывались от ее губ, его язык горячо проникал в ее зовущий рот, опьяняя их обоих. Но он не довольствовался поцелуями, его руки стали гладить и мять ее маленькие твердые груди, его пальцы захватили ее трепещущие соски и начали ритмично их сжимать, усиливая жгучее томление между ее ногами.

Забыв обо всем, она отдалась его ласкам. Судорожные движения ее пальцев, стискивавших его отвердевшую плоть, непроизвольные подрагивания ее тела, нежные стоны удовольствия, издаваемые ею, побуждали Ройса к новым атакам. Его губы нежно неистовствовали на ее груди, а руки снова и снова скользили по ее трепещущему телу к шелковистой плоти между ее ногами. Настойчивые прикосновения его пальцев к источнику всех ее исступленных стремлений затопили Моргану в бурном море чувственного восторга.

Все еще хранящий выдержку, Ройс время от времени все же вздрагивал от чувственного скольжений ее пальцев по его набухшей плоти, от изысканной пытки ее нежных поцелуев, от ее жалящих укусов в его уши и плечи. Его дыхание участилось, он боролся, стараясь контролировать себя и желая продлить эту сладкую агонию, желая усилить ее удовольствие. Превозмогая себя, он вырвался из ее пьянящих объятий, и взгляд его упал на бутылку вина, лежащую у них в изголовье. Соблазнительное видение внезапно возникло перед его глазами, и он потянулся за бутылкой.

С дразнящей улыбкой на губах он несколько секунд вглядывался в ее пораженное лицо, а затем медленно вылил прохладное вино ей на грудь. Когда жидкость коснулась ее тела, у Морганы перехватило дыхание. Ройс был загипнотизирован видом бледно-розовой жидкости, стекавшей сладострастным ручейком по ложбинке между холмиками ее грудей, по плотному маленькому животу вниз, к густым темным кудрям у соединения ее стройных алебастровых бедер.

Потрясенный, Ройс отбросил бутылку в сторону и начал жадно слизывать вино своим теплым настойчивым ртом. Глотая рейнвейн, скопившийся меж ее грудей, он время от времени припадал к ее трепетавшим соскам и хрипло шептал:

«Амброзия! Чистый нектар богов!»

Было что-то поразительно возбуждающее в прохладном прикосновении вина, за которым тут же следовали жаркие ласки Ройса, и Моргана стонала, выгибаясь навстречу его ищущим губам, и неистово тянулась, чтобы коснуться его. Она отчаянно хотела, чтобы он овладел ею, и нежными, невнятными звуками старалась выразить свое сокровенное желание, в то время как ее руки тянули его к себе.

Ройс боролся с приливом страсти, которая грозила затопить его сознание, его тело ныло, требуя разрядки и неистово желая погрузиться в ее нежную плоть, но вино, которое он каплю за каплей слизывал с ее теплого тела, опьянило его, и он не мог остановиться: его жадный рот скользил все ниже и ниже по животу к черным колечкам волос у средоточия ее бедер. Слегка отодвинувшись и не обращая внимания на то, как напряглось ее тело, он скользнул между ее бедрами и приподнял ее за ягодицы. Его губы и язык с жаром обрушились на нежную, увлажненную вином плоть, скрывавшуюся под кустиком волос. Острая судорога чистейшего чувственного удовольствия стрелой пронзила тело Морганы при первом же прикосновении языка Ройса, и она неистово выгнулась навстречу ему, к своему стыду и удивлению охватываемая все большим огнем от его изысканной и утонченной ласки. Вцепившись в плед, она самозабвенно отдалась ему, поглощенная божественными спазмами, проносящимися сквозь ее тело с увеличивающейся частотой и силой. Моргана не верила, что возможно большее наслаждение, чем эта интимная пытка, в которую вверг се муж. Она извивалась как дикое животное, страстно желая погасить ослепительное солнце, разгоравшееся под его языком, но его руки не давали ей вырваться. Внезапно она содрогнулась, и нежный стон облегчения и радости вырвался из ее уст, в то время как внутри ее забушевала гроза, бурной волной прокатившаяся по ее телу.

Волнующее ощущение ее содрогающейся плоти и ее блаженный стон едва не лишили Ройса чувств, и он с трудом удерживался, чтобы не рухнуть на землю. Только после того как Моргана затихла, он поднял голову и обнял ее, нежно приветствуя ее возвращение из заоблачных высей.

Ошеломленная Моргана лежала в его объятиях, изумленная тем, что испытала. Она едва верила, что произошедшее было наяву и что пережитое ею наслаждение было рождено перешедшей границы приличия лаской. Как долго она лежала на его плече, пока в ее тело медленно возвращались нормальные ощущения, Моргана не знала. Может, прошла минута, а может — час, но внезапно, еще не вполне пробудившись от любовной истомы, она ощутила ритмичные движения его пальцев, которые гладили ее сосок, и дрожь возродившегося желания снова прокатилась по ее телу.

— Ройс? — вопросительно прошептала она. Ее грудь вздымалась под его прикосновениями, глаза затуманились пробуждающейся страстью.

Он дразняще улыбнулся и сказал ей на ухо:

— Мне хотелось, чтобы ты заметила мое затруднительное положение и помогла мне… э-э… избавиться от него.

Моргана, тело которой жаждало новых ласк, изумленно кивнула головой и жадно потянулась к нему. Он оттолкнул ее ищущие пальцы и со стоном пробормотал:

— Нет, я не думаю, что выдержу это. Я как заряженная пушка… Прикоснись ко мне, и я выстрелю, но, увы, слишком рано…

Золотистые глаза Ройса сверкнули от едва сдерживаемой страсти. Он притянул ее к себе и, жадно поцеловав, несколькими движениями своих горячих рук привел на грань экстаза. Едва контролируя себя, он перевернулся на спину и, опрокинув Моргану на себя, яростным толчком погрузился в ее тело, словно в тугой, мягкий футляр. Затем он принялся в бешеном ритме пронзать ее своим копьем.

Безумное удовольствие затопило его сознание, когда Моргана самозабвенно бросилась ему навстречу, обхватив бедрами его поясницу. Это была неистовая схватка голодной плоти, в которой оба тела буквально растворились от блаженства, и когда они достигли экстаза, Ройс на мгновение перестал видеть и слышать, потрясенный испытанным, а Моргана обессиленно и благодарно прижалась к его груди. Да, теперь она знала, что от наслаждения можно умереть.


Глава 21


Ночью, когда они лежали в своей супружеской постели, Ройс снова и снова любил ее, выказывая своими страстными, благодарными поцелуями всю любовь, трепетавшую в нем.

После того как измученная Моргана заснула, Ройс долго лежал бодрствуя, устремив взгляд на спящую в золотом мерцании свечи жену, не в состоянии до конца поверить своему счастью. Ночь была теплая, и во сне Моргана сбросила простыню. Смятые складки льна покоились у ее колен. Она лежала на боку, лицом к нему, и он нахмурился, когда его блуждающий взгляд набрел на шрам на ее правой ягодице.

Потянувшись к свече, он наклонился вперед, изучая четкие контуры шрама на белой коже. Это была не бесцельная сетка шрамов от старого ожога, как ему показалось раньте, — проглядывал какой-то рисунок. Большой шрам, круглый, размером с английский пенни. Нахмурившись еще больше, Ройс вглядывался в отметину, пока его встревоженный взгляд не различил сплетенные инициалы «ЭД», розу поверх букв и пару скрещенных сабель внизу. Это похоже, подумал он с любопытством и недоверием, на чей-то герб.

Он долго-долго изучал рисунок, ив нем росла уверенность, что перед ним действительно некий герб. Это был очень старый шрам, ребенок явно был заклеймен в младенчестве, но кому это понадобилось? Просто злоба? Или кто-то хотел, чтобы Моргану без труда опознали? Но почему для этого выбран столь страшный способ?

Стивен Девлин? О, Стивен Девлин способен на все, в том числе и на столь варварский поступок, но если граф бросил Моргану с момента рождения, зачем ему клеймить ребенка? Ее поразительное сходство с семьей Девлинов было достаточным доказательством их родства! Ройс задумался. Он не знал этого герба, хотя теперь ему казалось, что он видел его где-то раньше. И он не был уверен в том, что герб принадлежал графу Сен-Одри. А если так (Ройс склонялся к тому), чьи инициалы вписаны в герб? «Д», думал он не спеша, без сомнения, Девлин, но «Э»? Ни у кого из теперешних Девлинов не было такого инициала. «Э». Может быть, дальний родственник? Не исключено, что Моргана не дочь Стивена, а ребенок какого-то менее значительного члена семьи. Но тогда почему ее заклеймили печатью с гербом? Далеко не каждый член семьи вправе использовать ее!

Моргана шевельнулась во сне, затем, полупроснувшись, сонно улыбнулась ему. Осознав, что он держит свечу в руке и сидит, выпрямившись, в постели, она пробормотала:

— Что ты делаешь? Что-нибудь не так?

Ройс покачал головой и нежно успокоил ее, сказав беспечно:

— Все хорошо, не беспокойся, детка. Полностью проснувшись и жмурясь от света свечи, она спросила:

— Ты ищешь что-то?

— «Что-то» — весьма подходящее слово, — ответил он, коснувшись теплого лба жены. Она улыбнулась ему в ответ, и тогда Ройс спросил осторожно:

— Я разглядывал шрам на твоем правом бедре… Откуда он у тебя?

Оперевшись на локоть, она покосилась на клеймо.

— Я не знаю. Он был у меня всегда — по крайней мере с тех пор, как я помню себя. — Слабая улыбка показалась на ее губах. — Мама сказала, что я так и появилась на свет — вместе с ним.

Ройс глубоко вздохнул, не совсем уверенный в том, что правильно понял ее.

— Появилась с ним? — повторил он.

— Я имею в виду, что родилась с ним или что-то вроде этого, — ответила Моргана, пожав, плечами.

Поставив свечу на столик в изголовье, Ройс спросил очень серьезно:

— Ты когда-нибудь смотрела на него внимательно, Моргана? Это не родимое пятно!

Удивленная, даже чуточку сконфуженная, Моргана посмотрела на мужа, перевела взгляд на шрам…

— Ройс, это всего лишь шрам. Конечно, я никогда не разглядывала его. Ты забыл, что у меня не было возможности менять туалеты, не говоря уже о роскоши принять ванну, — я спала в одежде и носила ее, не снимая месяцами… — Покраснев, она пробормотала:

— Я была обнаженной, встретив тебя, больше, чем всю мою жизнь!

Чувственная улыбка внезапно появилась на изящных губах Ройса.

— А вот за это я тебе безмерно благодарен! — Но его легкомысленный тон противоречил серьезному взгляду. С задумчивым видом он произнес:

— Моргана, это не просто шрам. Я почти уверен, что это отпечаток герба. Ты уверена, что ничего не знаешь об этом? Когда он у тебя появился? Хоть что-то ты помнишь?

Моргана недоуменно взглянула на шрам, потом на серьезное лицо мужа.

— Отпечаток герба? — спросила она с недоверием. — С какой стати? — Ее глаза расширились, и она болезненно сглотнула. — Мой отец? — Немного помолчав, она спросила испуганно:

— Ты думаешь, это имеет что-то общее с тем, что случилось прошлой ночью?

— Я не знаю, — ответил Ройс ровным голосом. — Но я не был бы особо удивлен, если так. Герб позволяет опознать тебя мгновенно, без всяких расспросов. — Честность вынудила его добавить:

— И это может быть герб твоего отца. Мне кажется, я видел его когда-то…

Моргана села, закутавшись в льняную простыню. Ее мысли уже несколько недель крутились вокруг отца, и внезапно ей показалось самой важной вещью на свете найти правду. Она и так достаточно долго откладывала это. Кроме того, чего ей бояться? Ройс не может обидеть ее! Отбросив малодушное желание оставаться в счастливом неведении о неприятном высокомерном незнакомце, который почти наверняка был ее отцом, она воскликнула — быстро, чтобы не передумать:

— Расскажи мне о нем! Джейн всегда утверждала, что во мне течет голубая кровь. Если шрам действительно отпечаток герба, тогда мать говорила правду. — Огромные темно-серые глаза Морганы не отрывались от Ройса. Она спросила настойчиво:

— Кто он? Я хочу знать! Скажи мне!

Неохотно, и очень хорошо понимая, почему так неохотно, Ройс выговорил все тем же ровным, бесцветным голосом:

— Граф Сен-Одри, Стивен Девлин. Глаза Морганы потемнели до черноты, они занимали, казалось, пол-лица.

— Граф? — повторила она не своим голосом. — Мать даже не намекала о такой важной птице, я и не думала, что она может забраться так высоко.

Он не видел теперь причин скрывать от нее правду:

— Знаешь, у тебя необыкновенное сходство с другими членами семьи Сен-Одри, я заметил это сразу. То, что ты из семьи Сен-Одри, видно с первого взгляда. — Он нахмурился. — Но ожог на твоем бедре… Когда я увидел его однажды, мне сразу стало неспокойно. Откуда он? Зачем это сделали, особенно если клеймо — герб Сен-Одри? Стивену Девлину было наплевать на тебя, а вот почему молчала твоя мать, не понимаю решительно. Может быть, она так боялась его, что не осмеливалась рассказать тебе о нем? Ведь она же понимала, какой злобой и жестокостью обладал тот, кто заклеймил младенца! Но если граф стоит за покушением на твою жизнь прошлой ночью, то почему? Он не вторгался в твою жизнь до сих пор, зачем ты ему сейчас? Зачем ему нужно сжить тебя со света?

Моргана не отвечала. То, что обрушилось на нее, было огромно и страшно, но больше всего на свете ей теперь хотелось знать об отце. Ройс отвечал на ее вопросы как мог, но поскольку его интерес к семье Сен-Одри был минимальным, а отношения с графом оставляли желать лучшего, он мало что мог поведать ей. Он очень старался, чтобы неприязнь к графу не вышла на поверхность, но слишком спокойный голос выдал его.

— Тебе он не очень нравится, да? — спросила она, когда он закончил.

Ройс сделал гримасу:

— Скажем так: графу не нравятся американцы, а на меня, к сожалению, не производят особенного впечатления ни его богатство, ни его титул… и я не скрывал это от него.

Моргана внимательно посмотрела на мужа.

— Ты уверен, что Стивен Девлин мой отец? Нет ли среди родственников графа кого-нибудь, кто тоже мог бы быть покровителем Джейн?

Ройс медленно покачал своей золотистой головой:

— Кроме Стивена и Джулиана, мужчин в семье нет, и Стивен по возрасту единственный, кто может быть твоим отцом. Твой сводный брат Джулиан всего на несколько лет старше тебя… — Странное выражение внезапно промелькнуло на его лице, как будто он с трудом припоминал что-то. Обрывок разговора с Захари воскрес в его памяти:

— Постой! Был еще старший брат… Он владел титулом-до Стивена. Если я правильно запомнил, он умер много лет назад — еще до того, как ты родилась, так что, боюсь, старший брат Девлина исключается.

Упрекая себя в неблагодарности — подумать только, ее уже не устраивает, что некий чертов граф дал ей жизнь, в то время как бедным Джако и Бену ровным счетом ничего не известно об их отцах, Моргана улыбнулась и прошептала:

— Что мне до этого, Ройс! Насколько я знаю Джейн, отец мог бы оказаться и висельником с большой дороги с карманом, полным чужого серебра, так что мне следует быть довольной, числясь дочерью графа! — Она озорно улыбнулась ему:

— Только подумай, я не совсем из канавы! Если не считать, что я незаконнорожденная, я чертовски близка к тому, чтобы быть настоящей леди!

Ройс улыбнулся ей в ответ, но его мысли блуждали далеко отсюда — какой-то просвет открылся ему впереди, только он никак не мог добраться до него. Едва разговор зашел об умершем брате графа, в висках у него закололо. Не упомянул ли Захари и о смерти его жены и новорожденной дочери? Не таким ли образом Стивен Девлин получил состояние, которым так любит хвастаться? Умерший ребенок унаследовал бы все! Умерший ребенок… Невероятно! Если бы она была жива, мелькнуло молнией в его голове, она бы была очень похожа на Моргану! И ей было бы столько же лет! «Нет, — сказал он твердо самому себе. — Этого не может быть. Так не бывает. Моргана — незаконная дочь Стивена. Другого объяснения нет». Он позволил своему воображению слишком разгуляться.

Вскоре послышалось размеренное, тихое дыхание заснувшей Морганы, а Ройс лежал, размышляя о немыслимом, и сна у него не было ни в одном глазу. Если поверить в то, что у Стивена достаточно черное сердце для того, чтобы убить новорожденную дочь брата, а возможно, и мать девочки (а Ройс без труда допускал подобное), тогда можно предположить, что не все прошло гладко… И вот тут-то на сцену выступил одноглазый!

Оставив все попытки заснуть, Ройс выскользнул из постели и, накинув халат, беспокойно зашагал по комнате. Если Моргана действительно как бы умершая наследница, это ключ ко всему, ответ на все ставящие в тупик вопросы. Предположим, Стивен вступил в контакт с одноглазым, чтобы избавиться от ребенка, и предположим, что, исходя из каких-то своих интересов, одноглазый не сделал этого. Вместо того, лихорадочно размышлял Ройс, он отдал девочку в руки человека, женщины, которой доверял… Джейн Фаулер, которая и вырастила ребенка как своего собственного. Какую выгоду хотел иметь от этого одноглазый, Ройс не знал, но если его догадка верна, это объясняет, почему одноглазый так отчаянно хотел вернуть ее: Стивен Девлин не должен обнаружить, что его столько лет водили за нос. У одноглазого, конечно, могли быть и собственные мотивы. И если Стивен каким-то образом дознался, что Моргана Фаулер в действительности леди Моргана Девлин, наследница громадного состояния, тогда понятно, с какой яростью и мукой он должен желать ее смерти… Вот почему после стольких лет граф внезапно заинтересовался ею, даже начал шпионить около имения, задавая вопросы Джону Булларду о молодой леди, поселившейся здесь… и пытался отравить ее прошлой ночью!

— Ройс! — нежно позвала Моргана, прервав его размышления. — Что с тобой? Не можешь заснуть?

С трудом оторвавшись от своих мыслей, он взглянул на жену. Она приподнялась на подушках, ее Ясные серые глаза с любопытством смотрели на него.

— Прости меня, — сказал он виновато. — Тебя разбудили мои шаги?

— Нет. Мне… не хватало тебя! — ответила она, зардевшись.

Его мрачные, горькие мысли мгновенно испарились, сменившись жаждой близости. Подойдя к постели, он сбросил халат и с пылким мерцанием в глубине своих золотистых глаз прошептал:

— Что ты за требовательная маленькая женушка… и как это славно!

Моргана не имела в виду, что ее слова поймут таким образом, но при первом же прикосновении его рта к ее губам она с блаженством поняла, что она счастливица. Они длили свою близость, наслаждаясь друг другом, дразня до тех пор, пока каждый не мог больше вынести сладкой муки. Тогда, неистово соединившись, новобрачные нашли дивное облегчение от страсти, пожиравшей обоих.

Моргана прислушивалась к дыханию Ройса. Его голова покоилась на ее груди, тела так и не разъединились. Почему, когда он наконец заснул, сон бежит от нее? Конечно, сказала она себе трезво, не каждый день выходишь замуж, не каждый день открываешь, кто твой отец…

— Ройс, ты не спишь? — раздался приглушенный голос Захари с той стороны двери одновременно с легким, осторожным повторным стуком.

Мгновенно расслабившись, Ройс бросил Моргане через плечо:

— Это Захари! Не бойся, детка.

Зная, что только нечто сверхважное могло заставить Захари нарушить их уединение в это время ночи, Моргана быстро нашла пеньюар и, кое-как накинув его, поспешила за Ройсом в гостиную. Она увидела там не только Захари, но и брата и по напряженным лицам обоих поняла, что не ошиблась: случилось нечто чрезвычайное.

— Что произошло? — спросила она с тревогой, проходя в комнату и запахивая пеньюар. Захари заговорил первым:

— Извините, что помешал вам, но я увидел свет под дверью и решил, что вы еще не спите.

— Пустяки! — отмахнулся Ройс. — Должно быть, ты пришел с чем-то важным, иначе подождал бы до утра. Выкладывай, что там стряслось:

— Ну, мы сделали так, как ты просил. Мы приехали в Тенбридж и побродили по городу — заглянули в кое-какие игорные дома и еще в одно-два места. Встретили нескольких знакомых из Лондона, и я представил им Джека, и все это время мы оба трезвонили, как суетливые старые девы, о твоей свадьбе с Морганой. — Захари довольно усмехнулся. — Как ты понимаешь, все были несколько удивлены. Ответная усмешка показалась на губах Ройса.

— Без сомнения, — ответил он сухо. — Меня больше волнует другое: вы видели кого-нибудь из компании Везерли? Захари кивнул своей темноволосой головой.

— Я подойду к этому. Наконец мы попали на публичный бал — его давали в одном из бальных залов, и там-то нам удалось столкнуться с компанией Везерли. Мы видели их всех — Везерли, Стаффорда, Атуотера, Ньюэлла…

— И? Что дальше?

Джек и Захари обменялись взглядами, затем Джек откашлялся и продолжал:

— Мы очень мило развлекались, чуть не забыв, зачем мы здесь. Захари представлял меня каждому, и вышло все по-вашему: я неплохо справлялся со своей ролью, все шло гладко, и мы без отдыха заботились о том, чтобы каждый пересекший нашу тропу знал, что сегодня вы женились на Моргане. — Он глубоко вздохнул. — Мы покружили по большому залу, присоединяясь к разным компаниям, заговаривая то с одним, то с другим. И вот, когда мы подошли к компании Везерли, я услышал его голос!

— Его голос? — повторил Ройс ошеломленно.

— Одноглазого! — воскликнул Захари вне себя от волнения. — Джек узнал его сразу же! Одноглазый был одним из гостей Везерли!

— Ты уверен? — быстро спросил Ройс.

— Я не мог ошибиться! — ответил Джек задыхаясь. — Он был там, болтал и смеялся вовсю, но как только мы подошли, замолчал. А может, узнав меня, тут же изменил голос. Мы стояли рядом, вся компания уставилась на нас, и я не заметил, чтобы кто-то отошел от нее. В то время как Захари представлял меня и объявлял о вашей свадьбе, я вглядывался в их лица, надеясь опознать мерзавца… — Джек покачал головой с отвращением. — Все они были мне незнакомы, но клянусь чем угодно — он был там, и я слышал его голос, как слышу сейчас вас! Ройс задумался.

— Должен сказать, ваша поездка в Тенбридж оказалась более удачной, чем мы могли себе представить, — выговорил он наконец. Обнаружив, что на него устремлены три пары удивленных глаз, он слегка улыбнулся и объяснил свою мысль:

— Вам удалось сделать новость о моей свадьбе всеобщим достоянием — немалая ловкость, если учесть, что мы и понятия не имели об этом бале во том, что они все будут присутствовать там. Что еще важнее, вы оповестили одноглазого о замужестве Морганы, и вовсе чудеса — что мы теперь знаем, кто он: один из маленькой группы гостящих в доме Везерли. — С недобрым выражением на лице Ройс произнес, растягивая слова:

— Все, что нам осталось, — вычислить его среди них.

— Но как это сделать? — воскликнула Моргана. — Если Джек не узнал его и он будет продолжать изменять голос, как мы обнаружим, кто из тех джентльменов — он?

— Это не так сложно! — прервал ее Захари. — Он не может изменять голос все время — кто-нибудь обязательно спросит его, что случилось. Все, что нам надо, — это выяснить, у кого из компании Везерли внезапно заболело горло!

— Хорошо бы все было так легко, но я сомневаюсь в этом, — заметил Ройс мрачно. — Он дьявольски умен. Единственное, в чем мы можем быть уверены, — что появление Джека сегодня вечером пробрало его до костей! — Неприятная улыбка внезапно появилась на его губах. — И конечно, моя женитьба на Моргане, о которой он узнал только что, не доставила ему удовольствия. Подозреваю, что в эту минуту наш одноглазый рвет и мечет…

Ройс был прав — увидеть старшего сына Джейн, выглядевшего заправским джентльменом и изящно передвигающегося по переполненному бальному залу вместе с Захари Сеймуром, было совершенным потрясением для одноглазого. Едва ему удалось скрыть охватившее его изумление, как до него дошло, что если ублюдок Джейн уже не узнал звук его голоса, то, как только он откроет рот, Джако, без сомнения, опознает его.

В оживлении, царившем, пока Захари представлял Джако, было достаточно легко изменить голос покашливанием и приветливым бормотанием себе под нос, но продолжать разговор по соседству с Джако было бы самоубийством, поэтому он только улыбался и кивал репликам приятелей. Но каким образом ему удалось справиться с собой, когда Захари проболтался о женитьбе Манчестера на Моргане, он так и не понял. Он помнил, что в ту секунду мускул на его щеке бешено дернулся, а руки сжались в кулаки, но усилием воли он почти сразу же овладел собой.

Итак, удача отвернулась от него, и он впервые чувствовал себя беспомощным — таким же, как и любая из его жертв. Он был вынужден стоять среди толпы смеющихся, сплетничающих, болтающих людей и улыбаться, вести себя так, как если бы ничего не случилось и небеса над его головой не разверзлись. Он незаметно старался перевести дух — у него было чувство, что его душат. Застигнутый врасплох сначала появлением Джако, затем не правдоподобным, непостижимым известием о свадьбе, он все еще не понимал, что случилось, все еще пытался выкарабкаться из дурного сна, настигшего его среди бала.

С лихорадочным блеском в глазах джентльмен из круга Везерли молча сидел в экипаже, возвращаясь в его дом. По прибытии он немедленно удалился в свою комнату и заперся. Оставшись наконец один, он преобразился — если бы кто-нибудь увидел его сейчас, то не узнал бы.

Моргана вышла замуж за Манчестера!

Скрежеща зубами, он метался по комнате с нечеловечески искаженным лицом. Почему ему ни разу не пришло в голову, что такое может случиться? Он предусмотрел все, мыслимое и немыслимое, возможное и невозможное, — но не это! Только не это! Он с грохотом швырнул элегантный стул в стену. «Манчестер! — думал он задыхаясь. — Всегда везде этот американец, будь он проклят!»

Он глубоко вздохнул, переводя дыхание. Крылья его прямого носа побелели. Глядя перед собой мутными, ничего не видящими глазами, он производил впечатление маньяка. Но не только дикий гнев и бешенство раздирали его. В первый раз за многие годы он ощутил смутное чувство тревоги, и он проклял день, когда впервые обратил внимание на детей Джейн.

Это случилось, никуда не денешься — сегодня вечером он действительно видел в бальном зале старшего из отпрысков Джейн, и его дням под личиной одноглазого пришел бы конец, не заметь он его первым. Его не очень беспокоило, что он потеряет свою маску. Другое ужасно — если бы Джако узнал, кто он на самом деле, это открытие дало бы одному из ублюдков Джейн безграничную власть над ним! Одноглазый сам собой исчез бы без следа после его женитьбы (о черт! предполагавшейся женитьбы) на Моргане Девлин, а теперь… Он не мог оставаться в этом межеумочном положении, ожидая каждый день разоблачения. Если Джако узнает его (голос, черт побери! самая неопровержимая улика), он погиб.

Рухнув на ближайший стул, он закрыл лицо руками. Предвидел ли он такое, когда впервые замыслил убить настоящего одноглазого и присвоить себе его личину? Горький смех вырвался у него. О нет! Двадцати одного года, только что из деревни, мечтая о славе и богатстве, он был так самоуверен, так дьявольски самонадеян, что, казалось, нет ничего на свете, что устояло бы перед его изворотливым, падким на интриги умом.

Прожив всю свою жизнь в медвежьем углу на севере Англии, он был поражен Лондоном. Будучи младшим сыном деревенского эсквайра, он вырос в атмосфере, когда к нему подлаживались и лебезили перед ним. Но в Лондоне… Его глаза злобно сверкнули. В Лондоне он был не более чем неотесанной деревенщиной, нелепым парнем, над которым светская публика либо хихикала, либо поучала его, и в довершение, когда стало известно, что некая шлюха высокого полета, находившаяся на содержании у лорда Бейли, — его сводная сестра, двери в изысканные особняки, куда он так стремился попасть, перед ним закрылись.

Его отец по деревенским стандартам был довольно обеспеченным человеком, но в Лондоне положение эсквайра, так же как его состояние, казалось жалким — сущей безделицей. Джейн прямо объяснила ему все это, когда он первый раз пожаловал к ней после приезда в Лондон. Она пригласила его остановиться у нее, в элегантном доме на Хафмун-стрит, — шаг, как он прочувствовал потом на собственной шкуре, непростительный для любого, кто намеревался проникнуть в святая святых общества. Аристократы могли делить постель с красавицей Джейн, но открывать двери для ее сводного брата — ни в коем случае! Он же был беден как церковная крыса. Прибыв в Лондон с целью сколотить себе состояние после окончательного и яростного разрыва с отцом и старшим братом и увидев, какие прекрасные вещи приобрела его сестра за столь короткое время, он возомнил, что в состоянии достигнуть большего — в конце концов ведь он мужчина!

Но дела шли не так, как ему хотелось, и он существовал только благодаря щедрости сестры, что бесило его и заставляло завидовать ей. Он был жутко зол, когда она так глупо забеременела Джако — по мере того как увеличивался ее живот, все реже становились визиты ее последнего покровителя и, что еще важнее, то же самое происходило с его щедростью. А когда деньги иссякли, его негодование было так велико, что он едва мог заставить себя находиться в одной комнате с распутницей Джейн.

Немного придя в себя, джентльмен поднял голову. Он с ненавистью смотрел на изящное убранство своих покоев в доме Везерли. Циничная улыбка появилась на его губах. Да, отсюда очень-очень далеко до грязной крошечной таверны, где он сидел когда-то с пинтой пива и где впервые увидел одноглазого. Он не обратил внимания на вороватую повадку старика, когда тот проскользнул через тускло освещенный зал и занял маленький стол в темном углу — как раз позади его собственного, где он сидел, проклиная тупость Джейн и свою несчастную звезду.

Сначала он не обращал внимания на тихое бормотание за спиной, но, прислушиваясь, скорее машинально, по привычке ничего не упускать, вдруг понял, о чем говорится. Тогда он весь превратился в слух, боясь пропустить хоть слово. Хорошо одетый джентльмен, подсевший к одноглазому старику, заказывал убийство — так же спокойно, как он сам — пинту пива. Из их разговора было очевидно, что страшный одноглазый старик поставил этот вид «услуг» на регулярную основу и деньги, которые джентльмен намеревался заплатить ему, составляли целое состояние.

Мысль самому стать одноглазым и присвоить себе его богатых клиентов пришла ему в голову не той ночью — Джейн на следующий день продала несколько драгоценностей, и у них было достаточно денег, чтобы прожить, ни в чем не ограничивая себя, еще некоторое время. Но с того вечера он зачастил в таверну, и ни одно слово одноглазого и его , очередного заказчика не пролетело мимо его ушей. Затем он начал следить за страшным стариком, а через полтора года он уже все знал об одноглазом и его клиентах, и мысль убить старика и самому стать одноглазым укоренялась в его сознании все глубже. И вот однажды безлунной ночью, хорошо зная все привычки старого убийцы, он подстерег его в глухом углу и хладнокровно и безжалостно расправился с ним, утопив тело в Темзе. Его не волновало, обнаружат ли труп, — несколько недель в реке, и он будет неузнаваем.

Таким образом двадцать пять лет назад бедный младший сын эсквайра стал одноглазым. Это было до смешного легко — присвоить личину одноглазого старика и без всяких усилий загребать денежки, которые рекой потекли к нему из рук тех самых виконтов и лордов, что осмеливались учить его хорошему тону, отчаянно нуждаясь в то же время в услугах старого негодяя. Поначалу он ничего не сказал Джейн — она вновь стала стройной и к тому времени, когда Джако исполнилось три месяца, поймала в ловушку очередного богача из родовитых.

На деньги, полученные им за первое дело, — убийство богатой старой тетки, заказанное нуждавшимся в деньгах племянником, — он снял себе квартиру и установил между собой и Джейн как можно большую дистанцию. Он спокойно и незаметно прожил несколько месяцев, совершенствуя и оттачивая двойную роль, которую играл отныне, и, поскольку его состояние росло и он постепенно свыкся с обычаями и манерами света, начал исподволь использовать те знакомства, что могли принести ему наибольшую пользу. Он никогда не упоминал о семье, и так как его первый, неудавшийся налет на общество был чрезвычайно коротким, уже к двадцати шести годам он превосходно чувствовал себя на лондонской сцене, и никто не связал бы его элегантную фигуру и чарующие манеры с неким субтильным молокососом, появившимся в Лондоне около пяти лет назад… или одноглазым!

Его искусное продвижение в свете открыло массу возможностей для одноглазого, и он мастерски пользовался ими, наживая капитал на своей двойной роли и совершенствуя свое жуткое ремесло. У него был ум прирожденного злодея, и со временем он превзошел страшного старика с одним глазом. Став состоятельным светским человеком, он почти забыл о Джейн — до того момента, когда однажды вечером в «Ковент-Гардене» она не приблизилась к нему, лукаво поддразнивая и удивляясь, каким изящным джентльменом стал он за время, пока они не виделись. К счастью, он был тогда один. От души надеясь, что если кто и увидит его рядом с известной лондонской шлюхой, то не найдет в этом ничего особенного, он все же отвел ее в укромное место, чтобы поговорить.

К этому времени родился Бен, и Джейн стало труднее привлекать внимание молодых бездельников с деньгами. Она все еще жила в доме на Хафмун-стрит, но теперь уже с двумя детьми. Жизнь делалась все сложнее.

Поднявшись, он прошелся по комнате и налил себе полный стакан виски. «Уж эти ее ублюдки!» — подумал он злобно не в первый раз. Кто, черт возьми, возьмет в любовницы женщину с парой мяукающих подзаборников, цепляющихся за ее юбки! Он сказал ей об этом тогда, но она только пожала плечами как ни в чем не бывало и попросила денег. Он дал их ей, но приказал хранить в тайне родство между, ними и запретил подходить к нему на людях,

как она сделала в «Ковент-Гардене». «Если бы я был умнее, — злобно решил он, — я бы придушил и ее, и ее ублюдков той же ночью, тогда мне не пришлось бы переживать сегодня вечером».

Когда Джейн стало известно о его двойной роли, он не помнил. Скорее всего, думал он, передергиваясь, напился однажды ночью и захотел похвастаться своими подвигами — ведь он был тогда моложе и не так осторожен, как сейчас. С тех пор как она узнала об одноглазом, он приходил к ней только в его личине. Продать его Джейн не могла — она ничего бы не выиграла, напротив — потеряла бы все: ведь он время от времени подбрасывал ей золотишко. Конечно, его тревожило порой, что сводная сестра посвящена в его тайну, но многие годы он тщательно скрывал от нее свою жизнь светского человека, и она так никогда и не узнала ни о его состоянии, ни о все более упрочивающемся положении в свете. Жесткая улыбка искривила его губы. Глупая, простодушная шлюха! Верила до последнего дня, что он живет в такой же нищете, как и она с детьми. Он никогда не боялся, что Джако и Бен проникнут в тайну его маски — они были слишком малы, чтобы помнить его как младшего брата Джейн. Для них он с рождения был одноглазым. Даже если бы Джейн проболталась, они нипочем не узнали бы его, когда, изящно одетый, он спокойно и неторопливо проходил мимо них по какой-нибудь оживленной улице.

«Нет, — подумал он злобно, — меня выдает не лицо, а голос!» Задохнувшись от ярости, он налил себе второй стакан.

Много лет назад он осознал необходимость менять голос, имея дело со своими богатыми клиентами, иначе они опознали бы его в каком-нибудь из салонов. Но ему никогда, никогда не приходило в голову сделать то же самое, бывая в компании Джейн и ее щенков. Ужасная, непростительная глупость!

То обстоятельство, что Джако узнал, его голос, отнюдь не являлось роковым. Это была наименьшая из бед. А вот брак Морганы с Манчестером разбил вдребезги самую главную, самую драгоценную и продуманную мечту его жизни, и если он немедленно не возьмет себя в руки, ему только и останется, что скрежетать зубами над осколками.

Выпрямившись, он взглянул Перед собой зорко и осмысленно. Он снова был одноглазым. Время — вот его точка опоры. Время имело сейчас чрезвычайное значение — ему надо немедленно заполучить Моргану! Как только она будет представлена в обществе как жена Манчестера… Его лицо снова дико, нечеловечески исказилось. Этого не должно случиться — когда она впервые появится в свете, она должна быть его женой. Его, а не американца!

Но как выманить ее? На лоб джентльмена, державшего в руках стакан, набежала морщинка: он припомнил кое-какие замечания Захари и Джако. Эти двое утверждали взахлеб, что брак Морганы и Манчестера был союзом по любви, а если это так, тогда Моргана, вне всякого сомнения, пойдет на все, спасая жизнь только что обвенчавшегося с ней возлюбленного.

Записка, подумал он медленно, краткая записка, переданная ей утром, заставит ее не прийти — прибежать к нему…

Вторая записка, переданная Манчестеру несколькими часами спустя, заставит обезумевшего от горя мужа последовать за ней…

Выражение злобной радости появилось на его лице. Да! Да! Это великолепный, просто великолепный план! Первое, что он сделает утром, — сообщит Везерли, что отправляется в свой дом в Гастингсе, в нескольких часах езды от Тенбриджа, — он не говорил ему, сколько времени намеревается быть гостем в его доме, так что никто не удивится. Подождав Моргану вблизи коттеджа «Под липами» и обезопасив ее, он тут же отправится в Гастингс и кое-что приготовит, чтобы должным образом встретить ее новоиспеченного муженька. Избавиться от тела Манчестера было чрезвычайно легко — его дом выходил на море, и когда тело Ройса Манчестера погрузится в морские глубины, он исчезнет навсегда!

Тихо напевая от наслаждения, упиваясь блеском собственной мысли, он строил новое здание взамен чуть было не рухнувшего. Это будет превосходно! Молодая жена Ройса, ничтожество, о котором никто не слышал, которое никто не видел, таинственным образом пропала, и бедный, наполовину обезумевший Манчестер, не желая поверить, что она бросила его, вне себя последовал за ней… и занавес! Последний камень в его постройке! О, как это умно! Дьявольски умно! План, вполне достойный его!

Налив себе еще один стакан, на этот раз отдавая должное крепости прозрачно-янтарной жидкости, с самодовольной улыбкой на губах он сел и принялся смаковать виски. Когда Манчестер будет мертв, а Моргана в его власти, он немедленно устроит так, что несчастный случай настигнет Джако. Хватит с него эпизодов, подобных сегодняшнему. А что касается Бена… Он ослепительно улыбнулся, отхлебнув еще глоточек. Ньюгейт — весьма опасное место, всякое может случиться с молодым человеком, имевшим несчастье попасть туда. Иногда люди даже умирают в Ньюгейте.

О нет, он не ожидал, что Моргана раскроет ему объятия. Она, конечно же, будет видеть в нем виновника всех несчастий. Внезапная кончина трех мужчин, связанных с ней, мужа и обоих братьев, скорее всего ввергнет ее в отчаяние. Но он был уверен, что после нескольких месяцев его усердной, а если надо, то и жестокой опеки она станет податливее и постарается забыть о Манчестере. Он сделает так, что она с охотой выйдет за него замуж, даже возжелает этого. Тихая свадьба, безмятежный медовый месяц в Европе, а затем, этой же зимой, в разгар сезона он появится на лондонской сцене со своей молодой женой, леди Морганой, пропавшей в детстве и считавшейся до сих пор умершей наследницей Девлинов. И ни один из этих чванливых аристократов не посмеет задрать нос перед ним — он будет одним из них, вознесенный в эмпиреи чистейшей голубой кровью своей прелестной молоденькой жены.

Джентльмен со стаканом в руках провел еще несколько приятных минут, представляя ослепительное будущее, ждущее его, а потом его мысли обратились к графу и графине Сен-Одри. Но даже мысль о Стивене и Лусинде и то прискорбное обстоятельство, что им тоже все известно, не омрачили его радужного настроения. Через несколько часов Моргана будет с ним, вне пределов досягаемости, и останется в Гастингсе до тех пор, пока он не начнет приводить в исполнение финальную часть своего потрясающего плана.

А между тем супружеская чета, о которой только что думал джентльмен, предвкушавший скорый и окончательный успех, сидела в комнате Стивена, этажом ниже, и лицо ни одного из супругов не выражало счастья. Граф Сен-Одри был явно убит новостями. И не только тем, что Моргана все еще жива, но главным образом, что она (о ужас!) вышла за Ройса Манчестера. Лусинда со сверкавшими от ярости карими глазами рвала и метала. Какой она была дурой, что позволила себе поверить в затею Стивена! Как вообще все это могло случиться и мир не перевернулся — отродье Эстер стало женой Манчестера! Джентльмена, красавца, умницы, богача!

Ее муж, подавленный, сидел на стуле, не обращая внимания на вопли и проклятия Лусинды. Он был парализован крахом, ожидавшим его. Выхода не было. Его план убить Моргану провалился, и он не осмеливался искать Клару, чтобы узнать почему.

Но случилось и худшее, думал он с усталым отчаянием, — Моргана вышла замуж за Ройса Манчестера. Он мертвец. «Если бы только, — думал он с вялой горечью, — я не был так щепетилен когда-то и отделался от ребенка сам! А теперь наступил час расплаты». О, как страшно ему не повезло. Представив себе бурю, которая вот-вот разразится над их головами, граф вздрогнул от беспомощности. Он не мог вынести даже мысли о позоре, ждавшем его, — взглядах и сплетнях, ледяном презрении, которые будут сопутствовать ему всюду до самой кончины. Тут Стивен Девлин поморщился: до него дошло, что, по всей вероятности, он окончит свои дни в тюрьме или на виселице… Нет. Этого не будет. Он убьет себя сам. До всего, что обрушится на них.

Лусинда, метавшаяся перед ним, как пантера, на секунду замедлила свой дикий бег и взглянула на молчащего мужа.

— Ты слышал хоть слово из того, что я сказала? — гневно выкрикнула она.

Стивен перевел на нее пустые глаза, чувствуя себя до странности непричастным ко всему.

— Нет, — произнес он спокойно. — Но это не важно. Мы погибнем, как только Манчестер введет ее в общество. Советую тебе предпринять что-нибудь, если ты чувствуешь, что это поможет тебе и Джулиану.

Лусинда с презрением посмотрела на него:

— Неужели ты настолько глуп и труслив, что собираешься сдаться? Прячешь голову в песок и ждешь, что все обойдется — как-нибудь, само собой? Ну уж нет, мой ненаглядный, мой безмозглый повелитель! Мы не можем сидеть сложа руки! Мы должны действовать!

Граф Сен-Одри уже мало принадлежал этому миру. Оскорбления жены не задели его, и он спокойно ответил:

— Мы? Нет. Это тебе надо что-то делать. На меня не рассчитывай.

Лусинда с бешенством выдохнула:

— Хорошо! Я позабочусь об этом! Так же как позаботилась кое о чем в прошлом!

Она выскочила из комнаты, оставив мужа безразлично взирающим на дверь, которую с грохотом захлопнула за собой.

Задыхаясь и дрожа от неутоленной ненависти, Лусинда ворвалась к себе, обдумывая, как быстрее и вернее умертвить воскресшую из мертвых наследницу состояния Сен-Одри. Она сама это сделает, думала она, безумно улыбаясь. Рядом не будет никого, она одна, и на этот раз отродье Эстер сдохнет! Ничто не должно помешать Джулиану унаследовать то, что принадлежит ему!

…Все складывалось на редкость спокойно следующим утром в коттедже «Под липами». После завтрака, отклонив приглашение Ройса съездить с ним в Тенбридж, Моргана оставила его с Джако и Захари и спустилась в сад, раскинувшийся позади дома.

Ройс и оба молодых человека короткое время спустя отправились в Тенбридж — оценить результаты вечерних трудов Захари и Джека, и она медлила покинуть сад, наслаждаясь покоем, царящим всюду, когда Чеймберс приблизился к ней.

— Простите, что потревожил, но это только что принесли для вас, — пробормотал он. — Джон Буллард сообщил, что грум одной из местных конюшен отдал ему письмо и настаивал на том, чтобы вам передали его немедленно. Сказал, что это вопрос жизни и смерти. — С глазами, выражавшими беспокойство и даже растерянность, он вручил ей простой белый конверт.

Ледяная дрожь дурного предчувствия пробежала по ее телу, но, не желая, чтобы Чеймберс заметил ее волнение, Моргана улыбнулась ему и, взяв конверт, отпустила дворецкого. Выбрав камень, окруженный красными лилиями, она села и дрожащими пальцами вскрыла послание.

Ее взгляд немедленно упал на подпись, и дыхание остановилось при виде грубо намалеванного черепа с одним глазом, черневшим в нем. Одноглазый! Онемев, она прочитала короткую записку, едва в состоянии понять, что ждет ее, если она не встретится с ним у маленького моста в полумиле от домика сторожа в пять часов вечера. Одноглазый клялся извести Ройса, и Моргана не сомневалась, что если она не пойдет навстречу его требованиям, так оно и будет. Она вскочила, едва не сломав цветущий куст, но, сделав шаг по направлению к дому, тут же вспомнила, что Ройс и остальные уехали в Тенбридж. И еще она с коротким стоном осознала, что как раз Ройсу говорить об этом нельзя. И никому другому тоже — ни Захари, ни тем более Джако. Ни один из них не отпустил бы ее к мосту у домика сторожа…

Вряд ли кто лучше ее знал, что одноглазый никогда не бросает слов на ветер. Если она хочет сохранить жизнь Ройса, у нее нет выбора. Она должна встретиться с одноглазым.

Она всегда подозревала, что жизнь с Ройсом — иллюзия, удивительный райский сон и что он закончится очень скоро. Только она не думала, что так скоро! В глубине души она знала, что радость и сладостные воспоминания о нем останутся с ней навсегда, что бы ни случилось. Моргана не чувствовала сейчас ни боли, ни удивления: одноглазый долго выжидал, прежде чем вырвать ее из этого мира и вернуть в тот, которому она принадлежала от рождения.

Моргана села за туалетный столик, положив записку перед собой. Какую ложь ей придумать, чтобы уйти до того, как Ройс остановит ее? И вдруг ей пришло в голову, что у нее есть еще одно средство избавиться от одноглазого, о котором она не думала никогда. Она может убить его! По крайней мере попытается, а если попытка сорвется… Она с трудом сглотнула. Если попытка не удастся, это уже не имеет значения — жизнь все равно кончена, убьет ли ее одноглазый в ярости или оставит в живых, но разлучит с Ройсом.

В коттедже была превосходная коллекция старинного и современного оружия, искусно размещенная в маленькой комнате рядом с бильярдной. Войдя в нее, Моргана прошлась взглядом по стенам. У нее не заняло много времени, чтобы найти то, что она искала, — прекрасно отточенный кинжал семнадцатого столетия. Тонкое смертоносное лезвие прекрасно подходило для ее руки, и с улыбкой удовлетворения она сунула кинжал внутрь изящного ридикюля, который всегда брала с собой.

Вскоре после полудня маленькая компания вернулась из Тенбриджа. Если Ройс и заметил, что Моргана кажется странно рассеянной и невеселой, то он ничего не сказал ей, и, когда она упомянула около четырех часов дня о мучившей ее головной боли и заявила, что хочет побыть одна и отлежаться, никто не удивился. С озабоченным лицом Ройс проводил ее до ступенек.

— Может быть, составить тебе компанию, детка? — спросил он.

Осознавая горестно, что, возможно, в последний раз видит его, Моргана почувствовала, как болезненный ком застрял в горле, а перед глазами все поплыло. Справившись с собой, она жадно смотрела на него, запоминая размах длинных ресниц, горячий блеск янтарно-золотистых глаз и страстные черты столь любимого и знакомого лица. Беспомощным движением она откинула с его лба непослушный золотистый завиток и тихим голосом произнесла:

— Нет, дорогой, не нужно. Позволь мне в одиночестве отдохнуть до обеда. — Она постаралась улыбнуться, и ей удалось даже пошутить:

— А если ты не послушаешься и войдешь, я ужасно рассержусь на тебя.

Ройс принял шутку:

— Очень хорошо, дорогая! Даю тебе слово — я не позволю никому, включая меня самого, войти в твою комнату, пока ты не спустишься вниз.

Это было то, что ей хотелось услышать, и все же она медлила, не в силах оторваться от него. Муж с удивлением взглянул на нее, лицо его вдруг стало строже, как если бы он почувствовал что-то. Понимая, что, если она промедлит еще секунду, он заподозрит неладное, Моргана повернулась и была уже готова взбежать по ступенькам, когда раздался шум приближающегося экипажа. В любопытстве она приостановилась на нижней ступеньке, и Ройс все еще стоял рядом, когда появился Чеймберс и степенно прошел по широкому холлу, чтобы впустить нежданных гостей.

После короткого тихого разговора он звучно объявил, проводя в холл двух джентльменов:

— Сэр, ваш кузен с визитом из Лондона! Вошедшие, два с иголочки одетых джентльмена, были незнакомы Моргане. Мельком посмотрев на старшего, Моргана перевела взгляд на второго — высокого молодого темноволосого джентльмена, стоявшего позади. У нее вырвался изумленный вздох, пока она завороженно смотрела в лицо, повторяющее ее собственное до мельчайших подробностей!

Схватившись за перила, будто это было единственное, что позволяло ей удержаться на ногах, она наблюдала, как его (ее!) серые глаза, скользнув по лицу Ройса, обратились к ней. На лице молодого джентльмена возникло непередаваемое выражение — ужаса и удивления, как и на ее собственном. Шелестящим, севшим голосом Моргана спросила:

— Кто вы?

В изумлении он сделал два шага навстречу ей и произнес столь же тихо и потерянно:

— Я. Джулиан Девлин. А вы?

Ройс знал, что в конце концов Моргана столкнется с Джулианом или Стивеном лицом к лицу, но он не ожидал, что это случится при подобных обстоятельствах, и теперь проклинал себя. Но в отличие от остальных он немедленно оценил ситуацию и с великолепным апломбом произнес:

— Я думаю, что могу ответить вам обоим. Моргана, я хотел бы представить тебе джентльмена, который, полагаю, является твоим сводным братом. Его зовут Джулиан Девлин. Джулиан, это моя жена Моргана Манчестер.

Джордж, завороженный, как и остальные, заметно вздрогнул при словах Ройса и, нашарив свой лорнет, принялся напряженно вглядываться в Моргану. — По всей видимости, да, она — Девлин, — наконец заявил Джордж. — Но она никак не может быть сестрой Джулиана, даже его незаконной сестрой, и если она Моргана, она его кузина, а не сестра, но она не может быть и Морганой — Моргана Девлин умерла при рождении! Это общеизвестно!

В крайнем замешательстве все смотрели на Джорджа Понтеби.

— Что ты несешь? — резко бросил Ройс, защитным жестом обхватив хрупкие плечи жены.

Джордж взглянул на застывшего с глупо разинутым ртом Чеймберса и произнес значительным тоном:

— Думаю, нам следует перейти в какое-нибудь более уединенное место.

Захари и Джек, привлеченные их голосами, в эту минуту вышли в холл. Захари, чей взгляд переходил от одного лица к другому, нашелся сразу. Не обращая внимания на Джека, который буквально остолбенел, увидев Джулиана, Захари быстро подошел к приятелю, схватил его безвольную — руку и живо встряхнул ее:

— Джулиан! Боже мой, какой приятный сюрприз! Пойдемте же в гостиную! Позвольте мне только представить вам моего нового друга, Джека Фаулера, брата Морганы.

Молча благословляя кузена за его такт, Ройс ответил будничным голосом:

— Конечно! Что это мы здесь застряли? Давайте перейдем в гостиную — там можно расположиться удобнее. — Нежно потянув изумленную Моргану за собой, он двинулся, указывая путь остальным, остановившись на секунду, чтобы приказать Чеймберсу; — Пожалуйста, принесите нам что-нибудь выпить — предпочтительно виски!

Онемевшая Моргана позволила Ройсу проводить себя до стула в гостиной и машинально, как заводная кукла, опустилась на него. Она была не в силах оторвать взгляд от такого знакомого ей — до жути — лица Джулиана Девлина. С Джулианом творилось то же самое. Сходство между близнецами, братом и сестрой, не могло быть более полным.

В комнате царила торжественная тишина. Ройс пристально смотрел на Моргану, Джордж крутил лорнет, отрешенно глядя в пространство, глаза Захари и Джека переходили от лица Морганы к лицу Джулиана и обратно, в то время как брат с сестрой смотрели друг на друга с изумленным, болезненным недоверием.

— А теперь, Джордж, не объяснишь ли ты всем нам свое весьма странное заявление? — произнес Ройс.

— В нем нет ничего странного! — возразил Джордж. — Я сказал, что Моргана Девлин умерла… — Он подумал немного и затем продолжил:

— Девятнадцать лет назад. Я даже помню, когда это было — весной, кажется, в мае. Да это все знают! У меня даже было пари с Ньюэллом, кто родится у Эндрю — мальчик или девочка. И я выиграл, потому что родилась девочка — Моргана!

В этом высказывании Джорджа было еще меньше смысла, чем в предыдущем замечании, и, встряхнув головой, Ройс бросил ему сердито:

— Черт побери, какой еще Эндрю и что общего имеет этот неизвестный Эндрю с нашей ситуацией?

Джулиан слегка пробудился от своего оцепенения и, оторвав глаза от лица Морганы, произнес тихо:

— Я полагаю, речь идет об Эндрю Девлине, шестом графе Сен-Одри. Он был моим дядей, и отец унаследовал свой титул именно от него.

— Точно! — воскликнул Джордж. — Эндрю Девлин был превосходным парнем! Он мне всегда нравился! Да и был ли на свете человек, кому он не нравился?

— Так ты говоришь, что Моргана — незаконнорожденная дочь Эндрю, а не Стивена? — нетерпеливо перебил его Ройс.

— Она не может быть дочерью Стивена, только Эндрю, — ответил Джордж уверенно.

— Откуда ты знаешь?

Джордж посмотрел на Ройса, как если бы он был слабоумным, и, повернувшись к Моргане, спросил:

— Сколько тебе лет, девчушка? Моргане не пришло в голову отрицать его право задавать ей вопросы, и она ответила не колеблясь:

— Девятнадцать. Мне исполнилось девятнадцать в этом году, девятого мая.

Услышав ее ответ, Джордж побледнел и взволнованно отступил на шаг назад, тревожно осматривая ее с головы до ног, как если бы она была каким-то диковинным созданием. Отложив лорнет, он принялся затем ходить взад и вперед по комнате, явно забыв об окружающих. Его брови сошлись на переносице, губы искривились. Все смотрели на него затаив дыхание. Каждый ждал, когда он заговорит. Вдруг, резко остановившись перед Морганой, он громко и повелительно спросил:

— Как звали твою мать? Моргана сглотнула и пробормотала:

— Джейн Фаулер.

— Куртизанка, очень популярная двадцать пять — тридцать лет назад? Поразительная внешность — высокая, с полной грудью, с каштановыми волосами и фарфоровыми голубыми глазами?

— Да, — ответила Моргана недоуменно. Джордж снова потянулся за лорнетом.

— Ты не похожа на нее ни капельки! Ты миниатюрна и совсем в другом роде.

Моргана прикусила губу:

— Она всегда говорила мне, что я похожа на отца… Джордж фыркнул:

— Да, ты вылитая Девлин, я согласен с тобой, но в форме твоего лица есть что-то… — Почему-то он никак не мог выговорить следующую фразу. Наконец, прочистив горло, он тихо произнес:

— Что-то в тебе — рост, фигура — напоминает мне женщину, которую я знал двадцать лет назад. Я встречал ее в Лондоне. — Джордж взглянул на Ройса. — Я прекрасно ее помню, потому что она была единственной, на которой мне хотелось жениться. Да, я помню многое. У меня отличная память. Помню и то, что все давным-давно забыли… Ей тоже было девятнадцать, и она только что вышла замуж. За другого…

— И что же? Какое отношение это имеет к моей жене и ее сходству с Девлинами? — нетерпеливо бросил Ройс.

Джордж стоял посреди комнаты, и было видно, что в нем происходит внутренняя борьба. Наконец он произнес:

— Ну что ж! Думаю, мне следует рассказать вам одну историю.

Стоя за стулом Морганы, сжимая рукой ее плечи, Ройс бросил ему:

— Так рассказывай свою проклятую историю! Не тяни! Джордж кивнул и на удивление сжато поведал о серии событий, начиная с женитьбы Стивена Девлина на Лусинде и переезде их на континент, где родился Джулиан. Он коротко коснулся стремительного ухаживания Эндрю Девлина за маленькой наследницей из Бата и его женитьбы на ней, закончив рассказ смертью Эндрю, а также смертью его жены и новорожденной дочери. Его слушатели затаив дыхание внимали ему. Их глаза, выражавшие различную степень удивления и ужаса, были прикованы к рассказчику.

Когда он закончил, наступило молчание, не прерываемое ничем, пока наконец Ройс не сказал медленно:

— Джордж, я слышал эту историю раньше, правда, не столь подробно. Захари упоминал о чем-то таком пару недель назад в Лондоне. И хотя это весьма печальная и возвышенная история, не можешь ли ты объяснить нам, какого дьявола ты выложил ее и, главное, какое отношение ко всему этому имеет Моргана?

Подкрепившись изрядным глотком превосходной мадеры, Джордж ответил:

— Ну, существует еще кое-что, известное мне и неизвестное вам, но и из сказанного вы должны были понять — Стивен никак не мог быть ее отцом: он жил в то время в Венеции или где-то рядом! — Подумав с минуту, добросовестный Джордж добавил:

— По крайней мере предполагали, что он там.

Ройс смотрел теперь на Джорджа очень пристально, предчувствие чуда охватило его.

Моргана слушала рассказ Джорджа с любопытством, нетерпением и растущим замешательством. Что общего эти Эндрю и Эстер могли иметь с ней? Она поняла из обмена репликами между Ройсом и Джорджем, что, по всей видимости, ее отцом был Эндрю, а не Стивен Девлин — вот откуда заявление о том, что она кузина Джулиана, и еще она почувствовала глубокое облегчение, что ледяной бездушный джентльмен оказался ее дядей, а не отцом. Да и само имя Эндрю звучало куда приятнее. И утешением было узнать, что отец не бросил ее — он умер, еще до ее рождения. Возможно, он даже не успел узнать о беременности Джейн… Своим нежным голоском, в котором смешивались удивление и радость, она спросила:

— Итак, Джулиан мой кузен, а не брат? Джордж кивнул и вдруг, испытующе глядя на нее, быстро задал вопрос:

— Твое имя действительно Моргана или ты выбрала его, чтобы поважничать?

Моргана в гневе приподнялась на своем стуле, ее прелестные глаза потемнели, а в голосе звучал металл, когда она отчеканила:

— Да, это мое имя. Его дала мне моя мать. И как вы смеете сомневаться в том, что я говорю правду!

Джордж долго смотрел на ее раскрасневшееся сердитое лицо. Затем он поклонился ей и мягко сказал:

— Когда ты сердишься, ты удивительно похожа на мать. — Нежная и грустная улыбка показалась на его губах, и он пробормотал:

— Она была мягким человеком, хотела всем угодить, но если ее рассердить… — Он встряхнулся, как бы отгоняя от себя воспоминания, и, вновь обращаясь к Моргане, спросил спокойно:

— Ты уверена в дате своего рождения?

Ни в малейшей степени не смягченная сказанным, встряхнув черными локонами, она отрезала:

— Да! Так же как уверена в том, что мое имя Моргана. Я родилась 9 мая 1796 года!

— Поразительно! — прогремел Джордж, и его обычно сонное дружелюбное лицо преобразилось. Он взглянул на Джулиана, прямо встретил его напряженный взгляд и произнес строго:

— Не думаю, что вам понравится то, о чем я скажу. Перед тем как вы решите вызвать меня на дуэль, считаю нужным заметить, что я не собираюсь драться с вами — не имеет значения, насколько оскорбленным мной вы себя посчитаете!

Переведя взгляд на Ройса, Джордж глубоко вздохнул и произнес одним духом:

— Думаю, вам следует узнать кое-что об умершей девочке… — Он рискнул снова взглянуть на Джулиана, перед тем как продолжить. — Всем известно, что Девлины были бедны как церковные мыши. О, это верно, Сен-Одри-Холл — прекрасное место, но оно было таким раньше, пока отец Эндрю и Стивена не проиграл в пух и прах семейное состояние. Каждый знал, что если Эндрю женится, то только на больших деньгах, и никого не Удивило, когда он наконец женился на наследнице из Бата. — Лицо Джорджа сделалось несчастным и виноватым, но он продолжал упрямо:

— Когда Эндрю умер, Стивен унаследовал титул и ту малость, что осталась от майората, но деньги принадлежали Эстер… или, в случае ее смерти, ребенку.

Джордж нервно кашлянул и сделал быстрый глоток.

— Множество пари было заключено в Лондоне насчет того, что теперь будет делать Стивен. Множество слухов и сплетен ходило той весной о случившемся в Сен-Одри-Холле. Все знали, что маленькая вдова больна, что она не хочет жить после кончины мужа, и смерть ее никого не удивила. — Бросив мгновенный оценивающий взгляд на застывшее лицо Джулиана, Джордж решительно объявил:

— Но смерть ребенка потрясла всех! Об этом говорили на каждом углу. Некоторые утверждали, что Стивен придушил новорожденную девочку, иные — что Лусинда ее утопила. Кто-то клялся, что супруги продали ребенка цыганам, как только Эстер не стало.

В бешенстве сжав кулаки, Джулиан подступил к Джорджу и, задыхаясь, воскликнул:

— Вы говорите о моих родителях? Вы утверждаете, что это они совершили преступление?

По-видимому, нисколько не удивленный реакцией Джулиана, Джордж стойко встретил его яростный взгляд и спокойно произнес:

— Я ни на что не намекаю и ничего не утверждаю. Я просто передаю сплетни, ходившие тогда. Но перед тем как гневаться на меня, мой друг, вам следует подумать о двух очень интересных вещах. Во-первых, умершую малютку, дочь Эндрю и Эстер, звали Морганой. Согласитесь, что это не слишком распространенное имя. И еще — девочка родилась 9 мая 1796 года.

Джулиан, побелевший как полотно, перевел взгляд с Морганы на Ройса. Его глаза потемнели и расширились, и он выдавил из себя:

— Вы говорите, что она моя законная кузина? Что мои родители отдали ребенка Джейн Фаулер, а затем объявили, что он умер?

Джордж с неохотой кивнул:

— К сожалению, так.

— Нет! — странным тонким голосом крикнул Джулиан. — Я знаю, что мой отец холодный, равнодушный человек, но он не способен на такое! Нет! Нет!

С жалостью во взгляде Джордж сказал:

— Ну, все это, правда с большой натяжкой, может считаться совпадением — молодая женщина с явно выраженными чертами Девлинов, с тем же именем, что умерший ребенок, с той же датой рождения, — но общеизвестно, что карманы вашего отца были тогда пусты. Каждый знал, что он падок до денег, что он женился на вашей матери, потому что надеялся на состояние, которое она должна была унаследовать от одной из своих старых богатых теток.

— Это ложь! — страстно вскрикнул Джулиан. — Подлая ложь! Я никогда не предполагал, что вы способны повторить за каким-то проходимцем такую мерзость!

Джордж пожал плечами:

— Мне очень жаль, но я не лгу: все знали об этом. И все знали, что ваш отец был в бешенстве, когда старая сплетница умерла и оставила все какой-то дальней родственнице, о существовании которой никто даже не подозревал. Он и Лусинда были тогда в Лондоне. Они только что поженились — не прошло и трех недель после их свадьбы. А потом они уехали на континент — им было не по средствам жить в Англии. Перед отъездом они бегали по всему городу и проклинали умершую старуху, жалуясь на несправедливость Я все это видел и слышал сам. И я все это помню.

В лице и тоне голоса Джорджа было столько неприкрашенной искренности и сострадания, что Джулиан не мог больше сопротивляться этой всплывшей из небытия правде. Его юное лицо помертвело. Взглянув на Ройса, он произнес с ледяной учтивостью:

— Я полагаю, вы простите меня, если я немедленно оставлю вас. Мой отец остановился в доме Мартина Везерли, который расположен недалеко отсюда, и я должен поговорить с ним сию же минуту! — Он бросил на Джорджа горький, вызывающий взгляд. — Я уверен, что он все объяснит. Правда не может не открыться! И я уверен — она будет нисколько не похожа на ложь, высказанную здесь!

Повернувшись, он быстро вышел. Джек не проронил ни звука с тех пор, как увидел сына супругов Сен-Одри, но теперь он спросил попросту:

— Сэр, а вы сами верите, что наша Моргана в действительности Моргана Девлин?

Джордж задумчиво взглянул на него, по-настоящему заметив его только сейчас.

— Один из отпрысков Джейн Фаулер, не так ли? — спросил он наконец. — Вы похожи на нее в отличие от юной леди, сидящей напротив меня! Как вас зовут, дружище?

Джек криво усмехнулся:

— Да, Джейн — моя мать, и меня зовут Джако… Джек.

Джордж кивнул и вежливо произнес:

— Счастлив с вами познакомиться, Джек. Поскольку никто не взял на себя этот труд, позвольте мне самому представиться вам. Меня зовут Джордж Понтеби, я кузен Ройса. — Удовлетворившись общепринятыми любезностями, Джордж добавил:

— Да, я верю в то, что она Моргана Девлин. Джулиан Девлин не дал мне договорить, и самое главное я скажу сейчас. — Он взглянул туда, где сидела Моргана, подобно застывшей маленькой статуе. Мягким, дрогнувшим вдруг голосом Джордж произнес:

— Я сказал, что она похожа на свою мать, когда рассердится. Но ведь я говорил не о Джейн Фаулер, я говорил о маленькой Эстер Девлин, молодой жене Эндрю, в которую я был влюблен двадцать лет назад.

Глаза Морганы были устремлены на него, и Джордж кивнул.

— Все могло быть случайностью — в том числе и дата рождения. И ты, конечно же, могла бы быть незаконным ребенком Эндрю… но Джейн Фаулер не была на содержании у Эндрю, и кроме того, если бы ты, девочка моя, была их ребенком, у тебя не было бы такого сходства с Эстер Девлин.

Едва слышно Моргана спросила:

— Значит, Джек и Бен мне не братья?

Стать наследницей громадного состояния, дочерью знатного и всеми любимого человека, обрести мать, которая была леди не только по рождению, но и по благородству души, — все это было странно и чудесно, но как-то далеко от нее, а вот что узы, связывавшие ее с Джеком и Беном с тех пор, как она помнила себя, могут порваться — этого Моргана не могла вынести. Она взглянула на Джека.

Со страхом в глазах Джек быстро пересек комнату и встал перед ней на колени. Взяв ее руки в свои, он сказал страстно:

— Это не важно, если Джейн не твоя мать, — ты всегда будешь мне сестрой! — Он улыбнулся ей сквозь слезы. — Ты можешь носить бархатные платья, жить в богатом доме и отзываться на имя Моргана, но для меня ты всегда будешь Пип, и ничто и никто этого уже не изменит. — Какая-то мысль пришла ему в голову, и он задорно бросил ей:

— Кроме того… еще ничего не доказано, так что, хочешь не хочешь, придется тебе смириться с такими братьями, как я и Бен. Мы-то не позволим тебе отказаться от нас!.

— Я не уверен, что еще ничего не доказано, — вдруг промолвил Ройс. Он отошел от Морганы и стоял теперь посреди громадной гостиной.

— Что ты имеешь в виду? — воскликнула Моргана. Сердце ее забилось от внезапного

подозрения. — Ты знаешь что-то, чего не знаем мы?

— Да, кажется, что так, — ответил Ройс. Взглянув на Джорджа, он спросил очень спокойно:

— Ты знаком с гербом семьи Сен-Одри? Можешь мне описать его?

Если Джордж и был поражен вопросом Ройса, то не показал виду, просто задумался на минуту и произнес:

— Пара скрещенных сабель внизу и роза наверху. Короткий жалобный стон вырвался из груди Морганы, глаза встретились с глазами Ройса. Она смотрела на него через всю комнату. Страдальческая уверенность, что он все давно знал, мелькнула в ее голове — так вот почему он женился на ней! Он знал, что она законная дочь графа, наследница громадного состояния, и это объясняет все!

Монотонным от невыносимой горечи голосом Моргана произнесла:

— У меня клеймо на бедре, на котором выжжены такие же точно символы… Только в середине еще инициалы Э.Д.

Захари, стоявший прислонясь к камину, высказал общую мысль:

— Эстер Девлин!

— Боюсь, что так, — ответил Ройс негромко, пораженный выражением глаз Морганы. Она выглядела… разочарованной, словно он подвел ее в чем-то. Пристально глядя на нее с растущим замешательством, как будто, сам того не зная, он подтверждал ее худшие страхи, Ройс проговорил медленно:

— Когда я впервые заметил у тебя шрам, мне пришло в голову, не фамильный ли это герб? И, должен признаться, я подумал: каким бы невероятным это ни казалось, ты можешь быть той самой наследницей. Но я не знал тогда о главном — о совпадении имен и даты рождения.

— Ну и что мы теперь будем делать? — поинтересовался Джордж невесело. — Закатим адский скандал?

Моргана взглянула на часы на каминной полке, грудь ее болезненно сжалась. Было уже больше половины пятого! Ей надо уходить сейчас же, если она собирается встретиться с одноглазым! Она вскочила. Что ей до всей этой жуткой сказки о законной наследнице и преступниках! Одно занимало ее мысли — жизнь Ройса в опасности.

— Извините, я хочу побыть некоторое время одна. Мне надо подумать! — пробормотала Моргана.

Когда Ройс двинулся, чтобы проводить ее, она решительно тряхнула черноволосой кудрявой головой и, вырвав у него руку, воскликнула резко:

— Нет! Разве ты не понимаешь? Мне надо побыть одной! — С болезненным напряжением ее серые глаза искали его взгляда. — Я все удивлялась, почему ты, — сказала она наконец, — с твоим богатством и положением в обществе, захотел жениться на мне, подзаборнице, воровке из одного из самых грязных кварталов Лондона! — Ее голос дрожал, когда она добавила:

— Теперь знаю. — Она коротко, отрывисто рассмеялась. — Я знала, что ты не любишь меня, но надеялась, что по меньшей мере ты привязан ко мне. Кажется, я ошибалась.

Слезы ослепили ее, и, глухая к возмущенному восклицанию Ройса, она оставила комнату. Вслед за ее уходом наступило трудное молчание. Трое оставшихся джентльменов всячески избегали глядеть на побелевшее, пораженное лицо Ройса, который так и застыл с вытянутой ей вслед рукой.

— Господи! Что она наговорила! Я люблю ее! Больше всего на свете! — В низком голосе Ройса были такая мука и недоумение, что его собеседники опустили глаза. — Я только никогда не говорил с ней об этом!

Джордж подошел к нему и, похлопав его по плечу, мягко успокоил:

— Женщины — странные создания, Ройс. Я всегда это знал. Дай ей немножко опомниться, подожди, пока она придет в себя. У нее шок, как и у нас…

Да, все они были поражены, но никто так не переживал, как Джулиан Девлин, Даже для Морганы случившееся было меньшим потрясением — она по крайней мере видела Стивена и знала о его поразительном сходстве с собой, но Джулиан был застигнут врасплох. Даже когда его лошади проскакали несколько миль, отделявших коттедж «Под липами» от имения Везерли, Джулиан не вполне сознавал, что случилось.

Когда он вошел в комнату, то увидел графа Сен-Одри. Тот сидел за узким столом. Перед ним в открытом ящике лежала пара великолепных пистолетов. Если он и был удивлен, увидев сына, то не подал виду, лишь заметил с вялой злобой:

— О, это ты, дорогой! Только не говори мне, что Везерли свалял дурака, пригласив тебя в дом, где я гощу. Иначе один из нас должен уехать, и поскольку я уже здесь, то подозреваю, что уехать придется тебе. — С гадкой, насквозь лицемерной любезностью он добавил:

— Надеюсь, это ни в коей мере не затруднит тебя.

Джулиан покраснел, пальцы сжались у него в кулаки. Он и Стивен были врагами всегда, с самого детства, в иные дни он откровенно ненавидел отца, но сейчас, подавив возмущение, Джулиан спокойно произнес в ответ:

— Везерли не приглашал меня — я приехал сам. Приехал увидеть вас по делу чрезвычайной важности.

— О? Новая лошадь, которую ты желаешь купить? Или какая-нибудь балеринка, которую ты хочешь поселить в уютном особнячке?

Стивен откровенно и даже изощренно издевался над сыном, поскольку Джулиан никогда не приходил к нему с чем-либо подобным. Он вообще к нему не приходил. В день его восемнадцатилетия мать каким-то чудом, по мнению Джулиана, убедила графа передать ему определенную сумму денег. Сумма не была особенно щедрой, но она позволила ему жить независимо, и поскольку всякая встреча отца с сыном кончалась безобразной стычкой, Джулиан, избегая скандалов, почти не виделся с графом.

Не обращая внимания на столь «теплое» приветствие, Джулиан, пристально глядя на отца, четко произнес:

— Я только что из дома Ройса Манчестера, где встретил его юную жену. — Он поколебался с минуту и добавил как можно тверже:

— Она заявляет, что ее зовут Моргана, и у нас с ней одно лицо!

Стивен умолк, когда Джулиан упомянул имя Ройса, но мгновенно пришел в себя и теперь, развалясь на обитом кожей стуле, ласково поглаживал отполированное дерево на ручке пистолета, лежавшего перед ним. Ну что ж, все идет так, как он предвидел. Правда обнаружилась очень скоро, и поскольку катастрофа разразится, когда его не станет, Стивен не видел причины отказать себе в мести. Это так приятно — насолить им всем напоследок! Со злорадным блеском в серых водянистых глазах он вкрадчиво проговорил:

— О, вот в чем дело! Почему это тебя так удивляет? Она действительно твоя сестра.

— Что? Моя сестра? — невольно воскликнул Джулиан. — Но Джордж Понтеби утверждает почему-то, что вы не можете быть ее отцом. Что она — ребенок вашего брата!

Стивен улыбнулся с нескрываемым злорадством:

— Но это правда! Девочка действительно ребенок Эндрю… Его законный ребенок. — При взгляде на помертвевшего Джулиана он продолжал еще более любезно:

— Видишь ли, после того как Эстер умерла, твоя мать и я должны были избавиться от ее отродья, если мы хотели наслаждаться… э-э… ну, скажем так — изяществом жизни. К несчастью, одноглазый… — Девлин лучезарно взглянул на исказившееся, сразу постаревшее лицо сына, — ..то есть джентльмен, которого мы наняли, чтобы избавиться от ребенка, платный убийца, кажется, надул нас.

Чувствуя головокружение, Джулиан оторопело смотрел на графа, едва ли в состоянии понять, что можно вот так, будничным тоном, говорить о столь чудовищных вещах. Он изумленно потряс головой и, с отчаянием ухватившись за предыдущее утверждение Стивена, спросил беспомощно:

— Но вы же сами только что сказали, что она моя сестра. Как это может быть?..

Раздался громкий стук, и оба джентльмена обернулись к двери, откуда появилась Лусинда. Ее глаза метали молнии, когда она, как фурия, влетела в комнату.

— Хватит! Замолчи сию же минуту! — прошипела она Стивену, встав рядом с сыном.

— А разве ты не думаешь, что пора ему узнать правду, моя дорогая? — протянул медленно Стивен, явно смакуя ситуацию.

Посуровев и выпрямившись, словно вмиг повзрослев, Джулиан быстро произнес:

— Да, пора! Объяснитесь!

Глаза Стивена были полны неприкрытой ненависти, когда он взглянул на строгое, бледное лицо Джулиана:

— Ты хочешь правды? Очень хорошо! Правда такова: твоим отцом был мой брат Эндрю, а твоя мать все эти годы пыталась выдать тебя за моего ребенка! — Он зло посмотрел на Лусинду и процедил:

— Но я всегда знал правду, с самого начала! — Спохватившись, он любезно добавил:

— Вот почему я и устроил убийство Эндрю через одноглазого. Кроме того, меня томило страстное желание унаследовать титул, пока я молод, чтобы насладиться им вдосталь и чтобы мне не помешало потомство Эстер и Эндрю. Но к несчастью, я чуть-чуть промедлил, и родилась Моргана. Так что, как видишь, наследник — подзаборник, а подзаборница оказалась законной наследницей! Забавно, да?

— Ты убил его?! — пробормотала хрипло Лусинда. — Так будь ты проклят! Я покончу с тобой, мерзкая тварь!

Только вмешательство Джулиана предотвратило безобразную драку. Схватив мать за руки, он прорычал:

— Перестаньте! Он говорит правду?

Графиня не помнила себя. Извиваясь в сильных руках сына, она взвизгнула:

— Да, правду!.. Но это не имеет значения: у него нет доказательств. — Она с гадливостью взглянула на мужа. — Он никому не признается, что носил рога! Носил всю жизнь!

— Мама! — в ужасе воскликнул Джулиан. — А как «насчет Морганы? Это все правда? И ты знала об этом?

На лице Лусинды отразилась мрачная застарелая ненависть.

— Да, знала. Но и этого нельзя доказать! Лусинда недооценивала сына. С выражением запредельного ужаса на лице он медленно отступил от нее, как если бы перед ним был вставший из гроба покойник.

— Как же… как же вы могли жить, имея на совести такое?

В следующую секунду Джулиан Девлин выбежал из комнаты, желая только одного — навсегда забыть об оборотнях, чье имя он носил от рождения.

Со злобной улыбкой на губах Стивен посмотрел на Лусинду:

— Ну и ну! Надеюсь, твой бесценный сыночек наконец разочаровался в тебе! Он ведь и не подозревал, что ты такое, и думать не думал, что мать его — шлюха. Он такой благородный молодой человек, твой сын! Я всегда удивлялся, как это он вырос таким добродетельным — бедненький, явно не в тебя! — С нескрываемым ехидством граф добавил:

— Жаль, что он такой порядочный, — как ты теперь выдержишь шквал его ненависти и презрения! — И Стивен Девлин саркастически рассмеялся. — Я не сомневаюсь, что он помчался к дочери Эстер, чтобы благородно подарить ей все семейное достояние!

Лусинда, кусая губы, смотрела на мужа:

— Заткнись! Ты уже высказался! И не смей болтать о Джулиане! Я утешу его, а сейчас я хочу знать, как тебе удалось подстроить смерть Эндрю.

— Ах, это! — заметил Стивен с легким смешком. — Ничего не было проще. Получив письмо Эндрю с сообщением о его женитьбе, я понял, что мне нельзя терять времени, и, поскольку мы с тобой часто переезжали тогда с места на место, чтобы запутать кредиторов, ты не нашла ничего странного, когда я предложил покинуть Италию и переехать в Бельгию. До того как мы выехали, я написал в одно местечко, где, по слухам, бывал одноглазый, и договорился с ним о встрече в Дувре. Ты помнишь, что, приехав в Бельгию и остановившись в этом жалком, маленьком прибрежном Депанне, я решил наведаться во Францию?

Лусинда молча кивнула. Ее сузившиеся глаза не отрывались от говорившего.

— Ну так вот. Из Франции достаточно просто попасть в Англию — стоит только пересечь Ла-Манш. Там я встретился с одноглазым и договорился с ним об убийстве Эндрю. — Стивен подкинул на ладони один из пистолетов, восхищаясь мастерством оружейника. — Что говорить, это было щекотливое дело, и я путешествовал день и ночь, но все получилось как нельзя лучше. Когда мы через пару недель получили известие о смерти нашего дорогого Эндрю, я вернулся в Англию убитый горем. Умно, не правда ли?

С выражением незажившей боли в глазах графиня тихо спросила:

— Ты убил его, чтобы унаследовать титул?

Стивен холодно улыбнулся:

— Да. И еще потому, что мне не хотелось называть ублюдка Эндрю сыном!

Лусинда, как разъяренная тигрица, метнулась к мужу. Перегнувшись через стол, она наотмашь хлестнула его по щеке.

— Я любила его!

— Я знаю, — ответил граф с таким холодным омерзением, словно не было на свете вещи гаже любви жены к его брату. — Это еще одна из причин его гибели!

Ни слова не говоря, Лусинда рванулась через узкий стол к пистолету на его ладони. Стивен был настолько увлечен редкостным удовольствием, которое он получал, мучая Джулиана и его мать, что атака жены застала его врасплох. Пытаясь справиться с обезумевшей женщиной, он неловко приподнялся с пистолетом в руках со стула, и Лусинда одним молниеносным движением выхватила оружие. Прежде чем граф успел понять, что происходит, графиня Сен-Одри, лихорадочно переступая с ноги на ногу, навела на него пистолет и не целясь спустила курок.

В ее ушах зазвенело от грохота. Через облако серо-голубого дыма Лусинда заметила ярко-алое пятно, внезапно появившееся на белоснежной рубашке графа. С застывшей улыбкой на губах она встретила удивленный взгляд мужа.

— Ты убила меня! — воскликнул потерянно граф. Пытаясь выпрямиться, он скорчился от боли и, шатаясь, рухнул на стол.

— Я убила тебя, да, и я счастлива, что сделала это! — Наклонившись к умирающему, женщина прошипела:

— Так же счастлива, как ты, рассказывая мне о гибели Эндрю. И все-таки последней посмеюсь я, мой дорогой. Вот тебе мое прощальное благословение: твоя ненаглядная Эстер угасла не от горя по своему мужу. Одноглазый, да-да, тот же грязный подонок, которого ты нанял убить Эндрю, раздобыл для меня яд, и я добросовестно скормила его твоей сладостной маленькой Эстер! — И Лусинда дико, как умалишенная, захохотала. — Смешно, не правда ли?

Стивен медленно сползал на пол. Он из последних сил цеплялся за ножку стола — ему во что бы то ни стало нужно было дотянуться до второго пистолета, валявшегося на полу в полуметре от него. Умирающий чувствовал, что глаза его застилает серая пелена. Попытка нащупать оружие доконала его, и все же секундой позже полумертвец с облегчением вздохнул — его немеющие пальцы сомкнулись на хорошо отполированной рукоятке.

Ничего не подозревавшая графиня приблизилась к столу, чтобы удостовериться в его смерти, и тут ужасная, карикатурная улыбка раздвинула бескровные губы: Стивен выстрелил ей прямо в сердце.

Смерть Лусинды была мгновенной. Она рухнула на пол без единого звука. Уже остекленевшими глазами граф Сен-Одри взглянул на покойницу и выдохнул вместе с последним вздохом:

— Ну что, шлюха? Кто из нас смеется последним…

Почти в то же время, как Джулиан выбежал из дома Везерли, Моргана через черный ход выскользнула из коттеджа «Под липами». В маленькой плетеной корзинке, которую она несла в руке, была спрятана дамская сумочка, где лежал кинжал.


Глава 22


Подойдя к домику сторожа, она изобразила на лице веселую улыбку и, поравнявшись с Джоном Буллардом, стоявшим у дверей, приятельски поздоровалась с ним:

— Приятный день для прогулки, не правда ли? Как поживаете?»

Джон слегка вздрогнул, увидев, как хозяйка дома направилась одна неизвестно куда с легонькой корзинкой на руке. Его голубые глаза расширились, когда он запоздало ответил на ее приветствие.

Беспечно кивнув ему, Моргана миновала сторожа, бросив на прощание через плечо:

— Мне давно хотелось выйти за ворота и посмотреть, что там…

С обеспокоенным выражением на лице Буллард смотрел ей вслед до тех пор, пока стройная фигурка не исчезла за поворотом дороги, затем поспешил к себе. Оба его брата вскочили, когда он просунул голову в дверь и тревожно заявил:

— Ничего не понимаю! Хозяйка только что проскользнула мимо меня и вышла на дорогу одна. Ума не приложу, для чего это ей? Побегу к хозяину. Вы, кто-нибудь, выйдите и смотрите в оба! — С этими словами он побежал к господскому дому.

Моргана прекрасно понимала, что лучше бы ей не попадаться на глаза Булларду, но у нее не было выбора. Ройс купил коттедж «Под липами» именно потому, что попасть в него можно было, только миновав домик сторожа. Она подозревала, что один из братьев тут же поспешит к Ройсу. А ей нужно перехитрить всех! Едва она пропала из поля зрения Джона, как благовоспитанная леди исчезла, а сменившая ее девчонка в голубом платье, подобрав юбки, изо всех сил припустила к мосту. Мост возник перед ней через минуту, и с бешено колотящимся сердцем она увидела стоявший возле него фаэтон, запряженный парой прекрасных серых лошадей.

Инстинктивно замедлив шаг, Моргана подошла ближе и заметила, что фаэтон пуст, а лошади привязаны к дереву, раскинувшемуся у самой дороги. Сжимая корзинку — кинжал был совсем рядом, стоило руку протянуть, — она огляделась в поисках хозяина фаэтона. Экипаж и лошади казались брошенными. Неужели она не правильно истолковала записку? Почему никого нет? Моргана, еще раз оглядевшись, позвала несмело:

— Эй! Здесь есть кто-нибудь?

Ответа не последовало. Тревожно озираясь, Моргана постояла с минуту, прислушиваясь. Звук треснувшей ветки слева от нее заставил ее подпрыгнуть. Глядя в ту сторону, откуда донесся треск, она спросила резко:

— Кто это? Кто там?

Снова тишина. Убежденная, что одноглазый, злобствуя, играет с ней, Моргана дерзко вздернула подбородок и, шагнув с дороги в заросли, выкрикнула:

— Я знаю, что вы здесь! Выходите! Мне надоело играть в прятки!

Сделав пять-шесть шагов, она услышала позади слабый шелест — и тут же, не успев обернуться, рухнула как подкошенная: кто-то невидимый нанес ей страшный удар по затылку. Шляпа Морганы отлетела в одну сторону, корзинка — в другую, ридикюль оказался на земле.

Наклонившись над лежавшей без сознания Морганой, одноглазый удовлетворенно улыбнулся и крепко связал молодую женщину. Затем подобрал ее шляпу, корзину и ридикюль и, подбежав к экипажу, забросил все туда. Потом, озираясь по сторонам, он вернулся за Морганой. Без труда подняв ее, он подошел к экипажу с легкой, бесчувственной ношей в руках. По-прежнему озираясь и прислушиваясь, одноглазый проворно уложил ее вниз, на пол, а сверху набросил мешок и старый ковер.

Отвязать лошадей было делом секунды. Впрыгнув в экипаж, он тронул лошадей, и животные двинулись вперед спокойной трусцой. Для чего возбуждать подозрения? Как только они покинут окрестности коттеджа «Под липами», можно будет задать лошадкам жару. А сейчас, если кто-нибудь и проедет мимо, что весьма маловероятно, ничего подозрительного он не заметит — хорошо одетый джентльмен, с отличной осанкой, с дорогой сигарой в зубах, небрежно расположился в своем модном экипаже, мастерски управляя парой длинноногих серых скакунов. Он улыбнулся. Кто бы догадался, что старый ковер у его ног наброшен не на ящик с напитками, а на потерявшую сознание молодую женщину? Его улыбка стала еще благодушнее, и он мысленно поздравил себя с удачным, да что удачным — просто блестящим планом. Копыта ровно стучали, отмечая милю за милей, и всегдашняя хладнокровная наглость вместе с сознанием всемогущества вернулась к нему, радуя и теша самолюбивое сердце подонка…

Джон Буллард, запыхавшись, сообщил Ройсу, что только что видел, как хозяйка покинула территорию поместья. Если у Джона и были какие-то сомнения по поводу того, не зря ли он тревожит хозяина, придавая такое значение прогулке Морганы, они немедленно улетучились.

Вежливая улыбка исчезла с лица Ройса, как только до него дошел смысл сказанного. Его красивое лицо потемнело, золотистые глаза сузились, и жестокий блеск их обжег Джона, когда Ройс отчеканил:

— Как давно это было?

— Н-н-не прошло и десяти минут, сэр, — заикаясь пробормотал сторож.

Джорджу, который тем временем вышел в прихожую в поисках хозяина, одного взгляда на Ройса было достаточно, чтобы он бросился к нему, восклицая на ходу:

— Что еще случилось? Теперь-то какого черта ты на себя не похож?

— Молодой Буллард утверждает, что около десяти минут назад он видел, как Моргана покинула поместье… отправившись неизвестно куда… на прогулку!

— А почему бы и нет? — тут же успокоился Джордж. — Прекрасная погода. У нее такое чувство, что мир перевернулся. Она решила прогуляться, чтобы прояснилось в голове. Вполне логично!

Ройс взглянул на него чуть ли не со злобой и, оставив Джорджа и Булларда, взлетел по ступенькам наверх, перескакивая сразу через две. Он исчез наверху, в спальне Морганы.

Через секунду он как безумный выскочил оттуда. Смятый листок бумаги трепетал между его пальцами. На него было больно смотреть, и непривычнее всего был страх в его всегда сверкающих умом и весельем золотистых глазах. Сунув бумагу в руки Джорджа, он простонал:

— Маленькая глупышка отправилась на встречу с одноглазым! Встреча была назначена на пять, уже потеряно столько времени! Теперь нельзя терять ни секунды!

Охваченный паникой впервые в жизни, Ройс бросился из прихожей в комнату с оружием, схватил пистолет и выскочил из дома. Он бегом бежал к конюшням. Только бы настичь Моргану до того, до того… Не обращая внимания на удивленные взгляды маленьких конюших, он остановился, чтобы зарядить пистолет и сунуть его за пояс. Затем, схватив поводья первой попавшейся лошади и быстро перебросив их через ее голову, Ройс легко взлетел на неоседланное животное. Поймав взгляд Мэта, он скомандовал:

— Запрягай моих черных лошадей в кабриолет, и побыстрее — они мне могут понадобиться! Живее!

Вонзив шпоры в бока лошади, Ройс бешеным галопом рванулся вперед. Доскакав до домика сторожа, он остановился на секунду.

— Ваша хозяйка не возвращалась? — Голос его прерывался, и Гарри Буллард, изумленный переменой в своем всегда столь уравновешенном хозяине, с состраданием и удивлением ответил ему:

— Нет, сэр!

Ройс выругался и направил лошадь вниз по дороге, по направлению к мосту. Он не должен позволять себе думать до того, как доберется до места встречи Морганы с одноглазым! Но как только его лошадь, фыркая, остановилась у моста и он огляделся, не увидев ничего, кроме пустынной, безлюдной дороги, он почувствовал ужас. Ужас бился в каждой жилке, когда, соскочив с коня, он потерял несколько драгоценных секунд, разыскивая хоть какой-то знак разыгравшейся здесь сцены. Ничего!

Не желая тратить время, Ройс быстро вскочил на лошадь и торопливо поехал назад, к домику сторожа. Бледный, он с шумом остановил лошадь в воротах. Гарри еще не успел отойти, и он с отчаянием спросил у него:

— Может быть, вы видели кого-нибудь на этой дороге недавно?

Гарри хмуро покачал головой:

— Нет, сэр. Рано утром проехало пять-шесть деревенских повозок и прошло несколько человек, а около двух часов назад местные молодые люди проехали на паре рабочих лошадей да еще экипаж с вашими гостями. А больше не было никого.

Ройс и не ожидал другого ответа — одноглазый не оставлял следов! Его сердце заледенело. Он повернул свою лошадь к дому. Что делать? Бедная, наивная, любящая глупышка! Рисковать собой! Да как она осмелилась?! Разрываясь между гневом и отчаянием, Ройс пустил лошадь рысью. Одноглазый должен был сделать хоть какую-нибудь ошибку! Надо только найти ее.

Ройс размышлял: имеют ли смысл дальнейшие поиски следов одноглазого? Так или иначе, имеют или нет, — у него только один выход — искать, искать всюду, где только можно, и Ройс уже собирался войти в дом, чтобы сообщить остальным о своем решении, как шум быстро приближающегося экипажа заставил его обернуться. Лицо его было искажено такой мукой, что больно было глядеть. А вдруг?..

Но это был только Джулиан Девлин, и сердце Ройса упало при виде его. Было очевидно, что молодой человек подавлен до крайности. Молясь, чтобы появление Джулиана не имело ничего общего с исчезновением Морганы, Ройс быстрым шагом пошел ему навстречу.

— Я не ожидал увидеть вас снова так скоро, — как можно спокойнее произнес он.

Выйдя из экипажа и остановившись рядом с Ройсом, Джулиан перевел дыхание и выпалил:

— Я разговаривал с моими родителями!… Он вдруг остановился — до него дошло, что сказанное им не совсем верно.

Болезненно сглотнув, он начал снова, но в эту минуту входная дверь распахнулась настежь, и Джордж Понтеби, Захари и Джек бегом кинулись к ним. Их лица были полны тревоги, они едва заметили Джулиана. Понтеби воскликнул:

— Ну, ты нашел ее?

Ройс покачал головой:

— Я ездил к мосту, где они встречались, но там уже никого не было, и вокруг тоже ни души. Я искал хоть какой-то след, чтобы узнать направление, в котором он увез ее, но — ничего!

— Господи Боже! — воскликнул Джордж. — Что же нам делать?

— В погоню! Даже если мне придется обшарить всю Англию, я найду их! Я как раз хотел сказать вам это, перед тем как прибыл Джулиан.

Тут только на последнего обратили внимание, и добросердечный Джордж сразу же заметил неестественное спокойствие Джулиана и его мертвенную бледность. Коснувшись плеча молодого человека, он спросил своим мягким голосом:

— Вы говорили с родителями, не так ли? Джулиан горестно кивнул:

— Да. Я только что от них. — И он улыбнулся Джорджу горькой, вымученной улыбкой. — Но знаете ли, есть и нечто не известное вам — Стивен Девлин мне не отец! — Игнорируя ошеломленные восклицания присутствующих, он продолжал:

— Моргана — моя сестра, а не кузина, как полагали вы. Стивен Девлин открыл мне, что я незаконнорожденный ребенок Эндрю Девлина, и моя мать не отрицала этого. А что касается остального… — Внезапно его губы побелели, и он с трудом разомкнул их:

— Все, что вы сказали, — правда. Все это правда! Они оба признались мне в этом!

Чтобы не видеть отчаяния Джулиана, его собеседники уставились в землю, но через минуту, героическим усилием воли взяв себя в руки, он взглянул на Ройса и произнес ровно:

— Ваша жена — законная дочь Эндрю и Эстер Девлин. Чтобы заполучить состояние, которое она унаследовала от матери, Стивен и моя мать договорились с одноглазым, чтобы тот уничтожил ее после смерти Эстер, но одноглазый обманул их. Он сохранил ей жизнь.

— Что, — воскликнул Ройс, — объясняет, почему он шел на все, лишь бы заполучить ее: он знал, кто она. Наверняка у него был план, как овладеть ее состоянием!

Джек впервые вступил в разговор:

— Я думаю, он похитил Моргану, гм, не только для того, чтобы добраться до ее денег. Мне и Бену давным-давно известно, что он спит и видит, как бы затащить ее к себе в постель.

— Господи! — простонал Ройс, прикрыв глаза от нестерпимой боли: он ясно увидел Моргану и тянущего к ней лапы, улыбающегося подонка с черной повязкой. — Джек, не надо об этом! Мы должны найти ее как можно быстрее!

Тут ничего не понимающий Джулиан спросил смущенно:

— Что-нибудь случилось?

Захари и Джек, обернувшись к нему, быстро ввели его в курс дела. По иронии судьбы новость о том, что его сводная сестра похищена одноглазым, может быть, спасла рассудок Джулиана. Сознание всего ужаса ее положения заставило его забыть свою муку. С фанатичным блеском в глазах он повернулся к Ройсу:

— Позвольте мне помочь вам!

Ройс угрюмо смотрел перед собой. Затем, сердито встряхнувшись, запрещая себе любую мысль, кроме тех, что могли помочь, но не в силах справиться со страхом за жену, он промолвил суровым голосом:

— Каким бы образом он ни выманил ее, ясно, что на территории поместья его нет. Значит, он отправился в направлении Тенбриджа… — Глубокая морщина, которой до сих пор не было, легла на его лоб, когда он добавил глухо:

— Что не говорит нам практически ничего! Он мог увезти ее в любом направлении.

Вытащив часы из нагрудного кармана, он взглянул на них.

— Прошло уже полчаса… Если мы и дальше будем медлить, мы потеряем единственное наше преимущество — что я благодаря Булларду так скоро узнал об их встрече.

Состоялось короткое совещание, какой путь лучше избрать. Было решено, что Ройс и Джордж выедут немедленно в кабриолете, который уже ждал их; они отправятся в направлении Тенбриджа, повсюду спрашивая о Моргане и оставляя сообщения о себе; другие последуют за ними, как только лошади будут готовы. На экипаж Джулиана рассчитывать не приходилось — он проделал сегодня путь из Лондона, и животные едва держались на ногах. Все согласились с тем, чтобы ехать поодиночке: во-первых, расширить поиски и, во-вторых, искать в разных направлениях.

То обстоятельство, что Джек никогда в жизни не сидел на лошади, затруднило дело. Наконец додумались до того, чтобы запрячь второй, большой экипаж — никто не знал, когда и в каком состоянии найдут Моргану. Решение было простое — Захари и Джулиан отправятся верхом на самых резвых лошадях, какие есть в конюшне, а Джек последует за ними в желтом экипаже, которым будет править кучер Ройса.

Отдавая распоряжения в жестоком сознании, что минуты уходят, Ройс воскликнул:

— Идем же, Джордж! Поехали и молись, чтобы нам наткнуться хоть на что-то!

— Подожди! — ответил неторопливо Джордж и, когда Ройс бросил на него взбешенный взгляд, добавил невозмутимо:

— Ты же видишь! Я думаю.

— О Господи! Только не сейчас! — Ройс был вне себя, уверенный, что Джордж вот-вот пустится в очередное многословное объяснение.

Джордж с упреком посмотрел на него и поднес к глазам записку одноглазого, которую все еще держал в руке. Нахмурившись он произнес:

— Я думаю, что уже видел где-то этот почерк… Не отрывая глаз от лица кузена, Ройс спросил срывающимся голосом:

— Ты уверен? Джордж кивнул:

— Говорю же тебе — я помню все!

Джулиан вдруг невесело рассмеялся.

— Я могу подтвердить это! — сказал он с горечью. — Джордж действительно помнит все: и сплетни двадцатилетней давности, и даже то, что у какой-то куртизанки были фарфоровые голубые глаза!

Джордж подпрыгнул, как если бы в него выстрелили. — Вот! — воскликнул он, разволновавшись. — Я знал, что есть здесь еще что-то! — Он снова взглянул на бумагу, кивнул и пробормотал как бы про себя:

— Конечно, мне бы следовало сразу узнать его руку — я столько лет получал от него записки!

Подозрительно спокойным голосом Ройс выговорил:

— Ты не хотел бы поделиться с нами своими знаниями? И если можно — скорее!

Бросив на кузена властный взгляд, Джордж произнес значительно:

— Я забыл сообщить вам кое-что интересное о Джейн Фаулер… Она незаконнорожденная, но из хорошей семьи — ее отец был деревенским эсквайром и дал ей приличное воспитание. Потом она сошла с пути истинного и убежала с женихом своей сводной сестры в Лондон.

Джек кивнул головой и подтвердил:

— Да, так и было. Мать никогда не скрывала от нас « свое прошлое.

Джордж одобрительно улыбнулся Джеку, а Ройс заскрипел зубами. Боясь, что кузен вот-вот пустится в долгие воспоминания о Джейн Фаулер и о том, что она сделала или чего не сделала двадцать лет назад, почти физически ощущая, как бежит невозвратимое время, Ройс взмолился:

— Джордж, Бога ради! Если ты хоть немножко любишь меня, выкладывай суть!

Обиженно поджав губы, Джордж начал невозмутимо, как истинно светский человек:

— Дело в том, что через два года после ее появления в Лондоне ее брат, один из законных отпрысков сквайра, тоже объявился в городе. Он был глупым, чванливым молокососом и не понял, что, имея сестру — даму полусвета, он ставит себя вне общества. — С задумчивым выражением лица Джордж проговорил восхищенно:

— Но он потратил поразительно мало времени на то, чтобы понять это. Он быстро провел черту между собой и сестрой с ее детишками. Да, он был весьма неглупый малый — я знаю его много лет, хотя готов биться об заклад: мало кто помнит теперь, что его сестрой была Джейн Фаулер, куртизанка с изумительными, напоминающими голубой фарфор глазами.

— Имя, Джордж! — прорычал Ройс.

— Аллан Руфус Ньюэлл, — просто ответил тот.

— Ньюэлл?! — воскликнули одновременно Захари и Джулиан, глядя на Джорджа.

— Н-н-но его можно встретить почти всюду! — Захари был в полном замешательстве.

— Конечно! Вот как он узнал, где мы будем в тот день, когда послал Моргану обчистить мои карманы! — выдохнул хрипло Ройс. — Итак, записку Моргане написал одноглазый, и если Джордж заявляет, что почерк принадлежит Ньюэллу, значит, он и есть одноглазый! Вот почему Моргана попала к Джейн Фаулер. Ее брат, он же одноглазый, принес ей когда-то ребенка на воспитание…

— Но зачем? — спросил Джордж недоумевая. Беспощадная, внушающая страх улыбка едва коснулась губ Ройса.

— Именно это я и намереваюсь узнать, добравшись до него. — Он бросил на Джорджа острый взгляд. — А теперь, кузен, где мы можем найти нашего неуловимого мистера Ньюэлла?

Голос Ройса был на удивление ровен. С беспокойством взглянув на него, Джордж сказал:

— Я знаю, что у него есть летний домик где-то на побережье, вблизи Гастингса. Как только мы доберемся чуда, я уверен, что любой укажет нам дорогу.

Это казалось логичным, и без дальнейших слов Ройс потащил Джорджа к ожидавшему их экипажу; секундой позже лошади, управляемые Ройсом, рванули с места и помчались по дороге. Когда в их поле зрения показался домик сторожа, Ройс слегка придержал лошадей. Они чуть было не проехали мимо, но Гарри и Джон Булларды внезапно появились у входа, неистово размахивая руками. Остановив лошадей, Ройс рявкнул:

— Ну, в чем дело?

Его глаза опасно сверкнули, когда он заметил окровавленного и взъерошенного Тома Купера, слугу, и Сперлинга, своего лакея, стоявшего у стены со сжатыми кулаками.

Обычно безупречная одежда Сперлинга была в полном беспорядке. Из носа текла кровь, а нижняя губа превратилась в багрово-синий кровоподтек. Встретив суровый взгляд Ройса, он начал голосом, дрожавшим от сдержанного негодования:

— Я знаю, вы думаете, что именно я пустил взломщика в дом той ночью в Лондоне, — но я ни в чем не виноват! — Он с презрением посмотрел на Тома Купера:

— Я не единственный бодрствовал тогда: вернувшись в свою комнату, я нашел там Тома одетым. Он клялся и божился, что ничего не знает, но поскольку остальные были в постели, я немедленно заподозрил, что преступник — Том Купер. — Выпрямившись, маленький лакей продолжил непреклонно:

— Я не спускал с него глаз последние недели, и сегодня все мои опасения подтвердились.

Том Купер, вытирая кровь с разбитого лица, пробормотал:

— Я не сделал ничего плохого. Он свихнулся! Сперлинг печально улыбнулся и, засунув руку в карман своего разорванного сюртука, вынул оттуда свернутый вдвое листочек бумаги.

— Я думаю, вы найдете содержание этой записки весьма интересным, сэр! — И он вручил ее Ройсу, продолжая спокойно:

— Я последовал за ним в город сегодня днем. Там он тайно встречался с джентльменом, лицо которого все время оставалось в тени. Я спрятался от них, но неподалеку, и кое-что услышал, когда неизвестный передавал Тому записку: он запретил Куперу отдавать ее вам раньше восьми вечера. Мне удалось..; э-э… заставить его отдать записку мне…

Ройс быстро пробежал глазами сообщение, мгновенно узнав тот же почерк, что и в записке, адресованной Моргане. Понятно, почему Ньюэлл хотел, чтобы письмо передали именно в восемь: в это время еще достаточно светло, чтобы отправиться в путь. А до места, назначенного Ньюэллом, Ройс добрался бы уже затемно. Темнота стала бы союзницей Ньюэлла, а трехчасовая отсрочка позволила бы все продумать, чтобы Ройс не выскользнул из ловушки. Моргана же была приманкой… Ройс ни секунды не сомневался, что Аллан Ньюэлл, он же одноглазый, намеревался убить его…

Ройс поднял голову, его взгляд на короткий, смертельно страшный для Купера миг остановился на нем.

— Свяжите его, — приказал он кратко. — И охраняйте как следует — я не хочу, чтобы он добрался до одноглазого раньше меня. — Взглянув затем на Эдварда Сперлинга, Ройс повинился от всего сердца:

— Я сожалею о том, что подозревал вас. Простите меня, пожалуйста. И я хочу поблагодарить вас за все, что вы сделали сегодня, — вы не просто разоблачили шпиона. По всей вероятности, вы спасли мне жизнь. Мы поговорим об этом позднее, после моего возвращения! — Бросив записку Джорджу, Ройс щелкнул бичом и, когда лошади тронулись, вымолвил:

— Кажется, у нас появились кое-какие преимущества. В конце концов мы знаем, что Ньюэлл — одноглазый, мы выехали на два часа раньше, и кроме того, нам незачем терять время на поиски этого ублюдка — он сам указал нам маршрут, которым мы и последуем!


Глава 23


Голова у Морганы ужасно болела, и когда она постепенно начала воспринимать окружающее, то не могла взять в толк, как сюда попала. Прошло несколько ужасных секунд, прежде чем она поняла, что связана и с кляпом во рту лежит на дне мчащегося экипажа. Ее прикрывало что-то тяжелое и колкое — по всей видимости, одеяло или ковер. Смутно припомнив последние несколько минут, когда она сошла с дороги, направляясь к лесу, Моргана вдруг все посияла. Задыхаясь под тяжелым покрывалом, она чуть не сошла с ума. Все кончено. Она в плену у одноглазого.

Путешествие казалось бесконечным, но вот движение экипажа изменилось, и Моргана почувствовала, что они добрались. Ее сердце начало биться резкими болезненными ударами, и она замерла, как маленькая, перепуганная насмерть зверюшка, когда дневной свет в щелях ее покрывала исчез и лошади остановились. Они, должно быть, въехали внутрь конюшни или амбара, и Моргана, вытянувшись в струнку, ожидала, что будет дальше.

Экипаж качнуло — значит, одноглазый вышел из него, и следующие несколько минут она слышала шум, какой бывает, когда распрягают лошадей. Дверь закрылась. Моргана мгновенно напрягла слух. Все сразу забылось — ужасная головная боль, занемевшие руки. Подняв голову, она пыталась понять, на что ей можно отважиться сейчас. У нее уже созрели самые дерзкие планы побега. Сколько времени пройдет до того, как он вернется? Достаточно ли, чтобы сделать первую попытку? Моргана уже пробовала сесть, когда услышала звук приближающихся шагов. Она замерла.

Подойдя прямо к экипажу, одноглазый процедил злобно:

— Все еще притворяешься, что без сознания, дорогая? Брось! Это бесполезно — я давным-давно понял, что ты пришла в себя.

Поскольку кляп во рту не позволял произнести ей что-либо внятное, Моргана просто сверкнула глазами в направлении, откуда шел голос. Как если бы он мог видеть ее реакцию, негодяй рассмеялся. Секундой позже ее схватили вместе с ковром, и у Морганы вырвался болезненный вздох, когда ее бесцеремонно перекинули через плечо. Пошарив вокруг, одноглазый вдруг пробормотал:

— Я, должно быть, забыл корзинку и шляпу леди. Ахах, какая досада.

Ее сердце сильнее забилось при этих словах. Был ли ридикюль все еще в корзинке? Хорошо ли спрятан кинжал? В первый раз, очнувшись на краю пропасти, она ощутила проблеск надежды.

Покидая амбар, одноглазый усмехнулся:

— Извини, что заставил тебя ждать, но, видишь ли, мне надо было снова стать одноглазым. Есть еще кое-что, о чем должен позаботиться этот персонаж. Боюсь, повязка на глазу и прочие аксессуары все еще необходимы. — Он хихикнул, очень довольный своим остроумием и тем, что все идет без сучка без задоринки. — Если так пойдет и дальше, — продолжил он оживленно, — после сегодняшней ночи одноглазый перестанет существовать! Мавр сделал свое дело!

«Если только мне удастся добраться до кинжала, — свирепо поклялась себе Моргана, — он, конечно, перестанет существовать!»

Он нес ее довольно долго, и голова опять разболелась от покачивания. Внизу она видела землю, скудно покрытую чахлой травой. Там и сям проглядывали редкие кустики, шум и запах моря становились все ощутимее. По растущему реву прибоя и соленому туману, пропитавшему ее одежду, Моргана поняла, что они, должно быть, добрались до какой-нибудь скалы, расположенной прямо над морем.

Внезапно уголком глаза она заметила пострадавшие от непогоды доски, и одноглазый отклонился в сторону, как если бы заворачивал за угол; через минуту он резко остановился и, толкнув дверь, вошел куда-то. А еще через секунду Моргана оказалась сидящей на жестком деревянном стуле. Ковер упал с нее, и впервые она смогла оглядеться. Она сидела в маленькой светлой комнате. Прямо на нее смотрели два покрытых соленой пылью окна, из которых открывался вид на беспокойное море. В комнате был очаг, явно используемый для приготовления пищи. Рядом на стене висела кухонная утварь. Три высоких дубовых буфета стояли у противоположной стены, а дверь напротив предположительно вела в заднюю часть дома, где обычно располагаются спальни. Два удивительно красивых стула, обитых черной кожей, стояли по обе стороны очага. В комнате, кроме того, находились тяжелый сундук у входа и крепкий стол с тремя стульями вокруг. Один из них и занимала Моргана. Пол и стены были пустыми — ни ковра, ни картин, ни украшений.

Она умышленно избегала смотреть на одноглазого, но, рассмотрев комнату, бесстрашно взглянула перед собой. Он стоял весь в черном, темная шляпа с широкими полями надвинута на лоб, один глаз закрывает повязка. Когда ее негодующий взгляд устремился на него, негодяй зловеще улыбнулся. Эта улыбка заставила Моргану содрогнуться, но она еще выше подняла подбородок: ему не дождаться ни слез, ни умоляющих глаз.

— Я вижу, ты все такая же высокомерная маленькая дрянь, — заметил подонок насмешливо, швырнув на пустой стол ее корзину и шляпу. Затем он наклонился к ней, погладил по щеке и пробормотал:

— Скоро я отучу тебя от твоих дурных манер, моя дорогая… и получу несказанное удовольствие от этого!

Она откинула голову назад при его прикосновении. Самое главное — не смотреть на корзину. Взглядом не выяснить, там ли ее ридикюль с кинжалом, только навлечешь на себя подозрения. Прикрыв глаза, Моргана пробормотала сквозь кляп глухое проклятие.

Ее реакция, казалось, понравилась ему, и он рассмеялся еще веселее. К ее удивлению, он тут же вытащил кляп у нее изо рта, поясняя:

— В этом нет больше необходимости, крошка. Можешь вопить всласть, сколько хочешь, — никто не услышит. К сожалению, придется оставить тебя связанной: я еще должен позаботиться о твоем муженьке!

Кровь отхлынула от ее щек, и Моргана прошептала:

— Что вы имеете в виду? Вы поклялись мне не причинять ему вреда, если я послушаюсь вас.

— Клялся? — повторил одноглазый, изумленно приподняв бровь. — Странно, я не помню, чтобы поклялся оставить в покое Ройса Манчестера. Конечно, я обещал тебе, что не убью его, если ты придешь ко мне. Но вот ты здесь — и всякие клятвы теряют смысл.

— Подонок! — вскрикнула Моргана, пытаясь броситься на него, но веревки помешали ей, и она упала со стула.

Злобно блестя своим черным глазом, он поднял ее и швырнул на стул.

— Хватит! Придержи язык! — прорычал он и, размахнувшись, наотмашь ударил Моргану по лицу.

В ее ушах еще звенело от тяжести злобной руки, на щеке расплывалось багровое пятно, которое горело, как ожог. Нет, она ничего не выиграет, объясняясь с ним таким образом. Помолчав, Моргана спросила угрюмо:

— Что вы собираетесь делать со мной? Он улыбнулся:

— Ничего ужасного, моя дорогая, напротив. Как только я отправлю Манчестера на тот свет, мы обвенчаемся, и ты займешь принадлежащее тебе по праву место в обществе. Моргана ошеломленно посмотрела на него:

— Вы с ума сошли? Да я скорее умру, чем выйду за вас!

— Но позволишь ли ты своим братьям умереть… Или все-таки выйдешь за меня? Она горестно вскрикнула.

— Зачем вам все это? — Голос Морганы прерывался. — Что вы надеетесь получить?

Палец одноглазого между тем ласкал ее щеку, и она уклонялась как могла от мерзкой ласки.

— Зачем? Я собираюсь жениться на леди Моргане Девлин, и ты будешь вполне достойной меня невестой — богатая, из сливок общества, хороша собой. Что еще человеку надо, моя дорогая? Я запланировал это уже давно и не намереваюсь отступать теперь, даже если мне придется убить дюжину сующихся не в свое дело людишек. Когда я буду твоим мужем, все двери распахнутся передо мной. Твое состояние вместе с моим сделает меня богатым как Крез. А твое происхождение… О, моя дорогая, твое происхождение даст мне возможность занять выдающееся положение в обществе. А это — власть, которую я почитаю одним из высших благ. — Он с обманчивой кротостью взглянул на нее. — Я буду щедр — у тебя будет все, что пожелаешь. Я прошу только об одном — чтобы ты делила жизнь со мной, жизнь и, разумеется, постель… — Взгляд опытного растлителя прошелся по ее маленькой груди. — А может быть, в первую очередь постель… — пробормотал он и прижался к ее губам.

Моргана рванулась, но он держал крепко. Стиснув ее в объятиях, одноглазый впился в ее губы омерзительным, похотливым поцелуем. Почти задохнувшейся, ей удалось наконец откинуть голову набок.

— Не надо! — взмолилась она. — О пожалуйста, не надо!

Насильник тяжело дышал, и, к ее ужасу, даже через разделявшую их одежду она почувствовала, как его твердая плоть настойчиво давит на нее. О Господи! Только не это!

С усилием оторвавшись от нее, одноглазый прохрипел:

— У нас с тобой еще будет время побаловаться. Сначала надо избавиться от Манчестера.

С окаменевшим сердцем Моргана произнесла:

— Это не так просто, как вам кажется. И это очень опасно. И даже если вы убьете Ройса, у вас нет никаких доказательств, что я и есть Моргана Девлин. Все ваши хитросплетения ни к чему не приведут.

— Никаких доказательств? — повторил одноглазый лукаво. — Тут ты ошибаешься, моя дорогая. У меня великолепные, великолепнейшие доказательства. Хочешь взглянуть?

Ее глаза были прикованы к его лицу. Она медленно кивнула.

Он подошел к сундуку и, достав ключ из кармана, отпер старинный замок. Открыв сундук, он покопался там с минуту и вынул переплетенную в кожу книгу. Улыбаясь, одноглазый вернулся к ней:

— Должен тебе сказать, что этот скромный домик — мой маленький тайник. Я прихожу сюда, когда хочу побыть один и насладиться одним из редких сувениров, которые храню здесь, подальше от, любопытных глаз.

Он держал книгу перед ней, и она увидела, что это Библия.

— Ты, разумеется, не узнаешь эту книгу, а ведь это Библия твоей матери, — произнес он. — Я взял ее в ту ночь, когда она умерла. — Он открыл книгу и показал ей первую страницу.

Ошеломленная, Моргана прочитала изящную, летящую «подпись в правом углу: Эстер Девлин, графиня Сен-Одри, 1 июля 1795 года. У Морганы было странное, очень странное чувство, когда она читала эти слова, но сами по себе они еще ничего не доказывали.

— То, что у вас есть Библия Эстер Девлин, не означает, что она моя мать! — бросила она резко. — Моя мать — Джейн!

Явно наслаждаясь собой, одноглазый покачал головой:

— О нет, милочка. Твой дядя Стивен Девлин, в то время младший брат графа, заплатил мне за твою погибель. Я должен был отправить тебя на тот свет, только чисто, чтобы все концы в воду, но мне пришла в голову забавная мысль — отдать тебя Джейн. Так что поверь мне: Эстер Девлин — твоя родная мать, а Эндрю Девлин, шестой граф Сен-Одри, — твой батюшка. Кровь, которая течет в твоих жилах, — одна из самых благородных в Англии, чтобы ты знала.

С явным замешательством Моргана задала следующий вопрос:

— Почему?

— Почему Стивен хотел твоей смерти? Или почему я не убил тебя?

— То и другое!

Благодушно улыбаясь, одноглазый уселся на один из деревянных стульев рядом с ней.

— Чем рассказывать тебе кусочками, выслушай-ка все целиком. Это весьма поучительная история, и хотя она случилась чуть менее четверти века назад, она не потеряла ни остроты, ни занимательности до сих пор.

Моргана как зачарованная слушала рассказ об ужасных событиях, имевших место около двадцати лет назад, о странных, страшных, диких поступках, открывшихся лишь сейчас во всей своей безобразной наготе. Он не скрывал от нее ничего, рассказывая с исчерпывающей полнотой обо всем — начиная с того, чьим сыном в действительности был Джулиан, и до той ночи, когда ее мать умирала в муках от последней, смертельной дозы яда, преподнесенного ей Лусиндой. Самым трудным для Морганы было слушать чтение им вслух письма ее матери, которое он, бахвалясь, извлек из-под обложки Библии. Страх умирающей за новорожденное дитя, прощание с жизнью и с дочерью, ужас, который она испытала уже на пороге вечности, ужас от предательства тех, кому бедная, ничего не ведающая женщина доверяла, как себе. Но главное — отчаянное, прощальное, несбывшееся материнство, любовь, которой уже не было места на земле… Моргана чувствовала, как слезы текут у нее по щекам, но, не желая, чтобы одноглазый заметил их, яростным усилием воли сдержала рыдания. Что же это? Мать Джулиана, ее брата по отцу, убила ее родную мать? Как можно понять такое?

— Почему вы не убили меня? — Этот вопрос бился в ее голове с самого начала его повествования.

Одноглазый задумался.

— Я и сам не знаю, — признался он. — Ты была довольно слабым ребенком — возможно, из-за яда, — и какое-то время Джейн боялась, что ты умрешь. Но ты не умерла, а я действительно не знаю, почему оставил тебя жить. Каприз, вероятно. А может, из-за удовольствия сознавать, что, пока ты живешь, я могу погубить блистательного Стивена в любое время. — Он пожал плечами. — Тогда я не думал о женитьбе на тебе. Но однажды я взглянул на тебя и понял, что ты выросла чертовски привлекательной девчонкой. — Он плотоядно улыбнулся. — Я договорился продать тебя аристократу, который предпочитал девочек шлюхам постарше, но Джейн и слышать об этом не хотела, и мне пришлось изменить свои планы. Я решил просто сделать тебя своей любовницей — мысль иметь в постели высокородную леди Моргану Девлин представлялась мне пикантной, ну а отсюда был только шаг до следующей мысли — что я женюсь на тебе и прослежу за тем, чтобы правда выплыла наружу! — Мерзавец ухмыльнулся. — Конечно, без моего ведома. Одноглазый был негодяем, в то время как я — просто любящим тебя мужем, человеком, который чисто случайно открыл тот старый заговор. Итак, после того как мы поженимся, думал я, я обнаружу Библию твоей матери в старом сундуке Джейн. Никто не будет удивлен и разгневан более меня, открыв, что моя сводная сестра, женщина, о которой я по причине ее отталкивающего образа жизни многие годы ничего не слышал, оказалась участницей столь низкого и страшного сговора. Умно, ты согласна?

Не говоря ни слова, Моргана долгое время смотрела на него. Она чувствовала одно — перед ней дикий зверь, но она ненавидела его больше, чем боялась, и чувствовала, что в любую минуту может броситься на него, несмотря на веревки. Даже если он изобьет ее до потери сознания, очнувшись, она сделает то же самое. Глаза ее непроизвольно устремились к корзинке на столе и дамской сумочке, лежавшей в ней. Вызвавшая головокружение надежда вдруг залила ее щеки румянцем. Если бы только он оставил ее одну на какое-то время! Она мгновенно бы освободилась, а затем… На секунду она была загипнотизирована ослепительным видением — одноглазый, бездыханно лежащий у ее ног, с кинжалом, пронзившим его черное сердце. Но реальность тут же вернулась к ней. Все это детские мечты, бред. Ей не развязать рук, не добраться до корзинки и ридикюля, где покоится смерть одноглазого в виде тонкого старинного лезвия. И он не оставит ее сейчас одну. Ни сейчас, ни потом, когда… Никогда!

И вновь горькая, щемящая досада охватила ее. Нужно было посоветоваться с Ройсом, вместо того чтобы на свой собственный страх и риск пытаться совладать с этим убийцей. Он бы что-нибудь придумал, он бы предусмотрел все, в том числе и то, что она может потерпеть неудачу. Надо было хотя бы оставить ему письмо, объясняющее ситуацию… Ведь он сойдет с ума от тревоги! Внезапно Моргана замерла. Она не оставила записки, но так же ясно, как если бы сейчас, сию минуту она стояла в своей спальне, она увидела, что смятое письмо одноглазого лежит на ее туалетном столике — там, где она бросила его, торопясь на встречу с ним!

Ройс, безусловно, уже нашел письмо, он знает, что случилось, и пытается отыскать ее! О, какое счастье, что она была так непредусмотрительна и не уничтожила письмо! А может быть, Ройс уже неподалеку, — хотя откуда ему знать, где прячется одноглазый? Но ведь Ройс может все, он по-настоящему умен и храбр, и пусть, он не любит ее — это не важно сейчас, — он найдет ее!

Моргана, несмотря на вернувшуюся к ней надежду, никогда бы не поверила, что, пока она сидела связанная и беспомощно смотрела на одноглазого, Ройс уже остановил загнанных лошадей у той самой конюшни, где одноглазый разнуздал своих собственных всего полчаса назад.

В отличие от одноглазого, который не хотел привлекать к себе внимания и путешествовал с умеренной скоростью, Ройсу было наплевать, заметит ли кто-нибудь его сумасшедшую скачку, и он не жалел лошадей, заставляя их мчаться — на пределе возможного. Джордж Понтеби в холодном поту думал, что это самая ужасная поездка в его жизни. Не один раз, когда Ройс приближался к повороту с головокружительной скоростью, не придерживая лошадей, он был уверен, что сейчас распростится с жизнью. Покрытые пеной лошади замерли, тяжело вздымая впалые бока, когда Ройс спрыгнул с кабриолета и бросился к амбару. Возвратившись, он крикнул кузену:

— Одноглазый был здесь! Тут, внутри, экипаж и пара лошадей, пот на них еще не высох, так что мы не слишком запоздали.

После этого Ройс вытащил свернутый клочок бумаги из жилета и быстро пробежал глазами приказы одноглазого. Вокруг было пусто и стояла тишина, прерываемая только грохотом прибоя.

— Одноглазый утверждает, что где-то здесь есть тропа, которая ведет к берегу моря, и что Как только я доберусь до берега, мне нужно повернуть налево и продолжать идти так, пока не натолкнусь на пещеру у основания мыса. Мы должны встретиться там в одиннадцать вечера!

— Только не говори, что ты отправишься на поиски этой чертовой пещеры! — воскликнул Джордж. — Ты что, не понимаешь? Это ловушка! Он собирается убить тебя!

Ройс ответил, насмешливо блестя глазами:

— Джордж, я не мальчик, и у меня нет намерения кончить жизнь самоубийством. Не забывай, согласно его плану я только теперь бы получил эту инструкцию — мы почти на два часа опережаем его! — Он постоял с минуту, напряженно размышляя. — Морганы не будет в пещере, я уверен в этом, но более чем вероятно, он держит ее где-нибудь поблизости…

Поймав удивленный взгляд Джорджа, Ройс внезапно ловко взобрался на покатую крышу конюшни. Подбоченившись и расставив ноги, чтобы удержаться на гладкой черепице, он посмотрел вдаль.

— Так. Я вижу тропинку, бегущую справа отсюда, и больше ничего…

Он продолжал вглядываться в пустынный ландшафт, отчаянно надеясь увидеть хоть что-то, напоминающее жилье, — там могла быть Моргана… Ему удавалось неимоверными усилиями держать под контролем свой страх за нее во время скачки, но сейчас, когда он был на месте и минуты неумолимо проходили одна за другой, а солнечный свет начал слабеть и тени удлиняться, Ройс вдруг почувствовал, что его стальная выдержка ослабевает. Удача покинула его, и он может не увидеть Моргану. Никогда!

У Ройса закружилась голова. Море величественно темнело перед ним. Белая линия прибоя ясно выделялась на его свинцовом фоне. Нет! Он не побежден! Он будет искать эту глупышку и, когда найдет ее, встряхнет как следует за то, что она так напугала его. А потом будет целовать ее до потери сознания и скажет ей, наивной, храброй, нежной дурочке, как сильно он ее любит. Одноглазый не выиграет и на этот раз! Ройс уже собирался отвернуться, когда его глаз поймал что-то непохожее на очертания камня. Его дыхание пресеклось. Да, это не камень, это… крыша. Что за крыша у самой скалы, полускрытая холмами? С земли она была невидимой, но Ройс стоял на верху конюшни и напряженно всматривался в эту неровность ландшафта, моля Бога, чтобы она оказалась тем, что ему нужно. Угасающий закатный луч внезапно позолотил крошечный флюгер, торчавший на крыше маленького здания, и Ройс издал низкое, свирепое, триумфальное рычание. Инстинкт говорил ему, что он найдет там свою жену… и одноглазого.

Одним мощным прыжком соскочив с крыши, он метнулся к кабриолету и, выхватив пистолет, бросил Джорджу:

— У края скалы — маленький коттедж, подозреваю, что Моргана там… и Ньюэлл. Ты останешься здесь и, если я не вернусь в течение часа, гони к ближайшему полицейскому участку!

— Ройс, будь осторожен! — В голосе Джорджа слышалась тревога. — Там убийца, не человек. Помни об этом! Нечто смертельно опасное зажглось в глазах Ройса.

— Там моя жена, Джордж! Я думаю, тебе следует бояться за него! — И без единого слова он исчез за углом конюшни.

Приблизиться к домику с флюгером было сложно из-за отсутствия прикрытия, но, используя легкую неровность почвы и низкорослые кустарники, разбросанные повсюду, Ройс постепенно подбирался к нему. Сумерки помогали ему, и когда он подполз поближе, он увидел, что в задней части дома не было окон. Итак, можно подняться на ноги и бегом пробежать расстояние, отделявшее его от коттеджа.

С пистолетом в руке он бесшумно продвигался вдоль пострадавших от непогоды стен, мучительно прислушиваясь, не раздастся ли хоть какой-то звук, свидетельствующий о том, что в доме люди. Моргана должна быть там! Невозможно, чтобы он тратил драгоценное время в погоне за пустотой. Ни на минуту не позволяя себе думать, что домик окажется заброшенной рыбачьей хижиной, Ройс осторожно, боком подобрался к углу здания. Вид двух окон и двери, от которой тянулась тропка к берегу моря, заставил его остановиться. Пригнувшись к земле, он прокрался к одному из окон и на мгновение прикрыл глаза в лихорадочной благодарственной молитве!

Подобно целительному бальзаму он впитывал звуки голоса Морганы, доносившиеся изнутри, и только теперь до него дошло, какой камень лежал у него на сердце с той минуты, как Джон Буллард прибежал к нему, — неужели несколько часов назад? Ему казалось, что прошли годы, страшные, непонятные, а теперь жизнь возвращалась к нему, и Ройс чувствовал, как кипит кровь в его жилах, как легки его шаги.

Золотистые глаза заблестели, пальцы сжали пистолет.

Только бы Моргана была в целости и сохранности, ибо если этот жестокосердный дьявол причинил ей боль… Ройс стиснул зубы. Он узнал теперь, что чувствовал первый человек, когда его подруга была в опасности.

А в комнате с сундуком, не помышляя ни о чем дурном, одноглазый болтал, распуская, как павлин, хвост перед Морганой, и вся бездна его тщеславия открывалась перед ней.

— Конечно, — заметил он самонадеянно, — я никогда не общался с членами королевской семьи, но только подумай, если б это случилось. Что вполне вероятно, милочка, я мог бы стать одной из могущественных особ в королевстве! Главное — происхождение, а оно у меня в кармане!

Моргана осунулась, под глазами у нее лежали тени, лоб пересекала тонкая морщинка, но прежнее презрение звучало в ее голосе, когда она отвечала негодяю:

— Мне дела нет до ваших помыслов! Умны вы или нет — сейчас вам не выкрутиться. Ройс никогда в жизни не поддастся вам. Он-то действительно умен. Ему не страшны ваши хитроумные ловушки, а вот вы будете сожалеть о дне, когда задумали перехитрить его.

— Ты так думаешь, моя сладенькая? — протянул он, ° приблизившись к ней вплотную. Его черный глаз сладострастно блуждал по ее стройной фигуре. Сжав подбородок Морганы, он заставил ее темную голову откинуться назад. Его ; большой палец потерся о крепко сомкнутый рот, и одноглазый пробормотал:

— Вряд ли. Как раз теперь твой муж, должно быть, получил записку от меня, где я назначаю ему место встречи и объясняю, как сюда добраться. — Он улыбнулся, в то время как прозрачно-серые глаза расширились в тревоге. — Итак, твой дружок появится здесь, скажем, через три часа, готовый драться не на жизнь, а на смерть. Вот именно на смерть, потому что он не встретит меня в условленном месте. Ты останешься здесь, вне всякой опасности, в то время как я… э-э… избавлюсь от него в пещере, как раз под нами. В ней множество потайных местечек, самой природой созданных для таких, как я. Не думаю, чтобы Манчестер совсем уж ничего не подозревал — он неглуп и понимает, что «одному из нас не жить, но я-то знаю пещеру как свои пять пальцев, а он нет. Кроме того, согласись, малютка, Ройс не пара такому ловкачу, как я. Еще до того как пробьет полночь, все будет позади!

Одноглазый был настолько занят тем, чтобы произвести впечатление на Моргану, что ни на что не обращал внимания. И он не успел сообразить, что произошло, когда дверь в коттедж распахнулась и Ройс с порога, растягивая слова, как ни в чем не бывало произнес:

— Я не был бы так уверен в этом на вашем месте, Ньюэлл! Не стоит ждать до полуночи. И нет необходимости гибнуть в пещере одному из нас. Что касается меня, не испытываю ни малейшего желания быть этим одним!

Сердце Морганы чуть не выпрыгнуло из груди. Ройс! Инстинктивно Моргана подалась вперед, но одноглазый, двигавшийся со скоростью змеи, быстро схватил и поставил перед собой как щит маленькую женщину в голубом платье с завязанными руками. Неизвестно откуда в его руке появился пистолет, и, направив его на Ройса, он с издевкой улыбнулся ему:

— А что теперь вы намерены делать, Манчестер?

— Ваше оружие не поможет вам, если, конечно, вы не намерены попасть в нее вместо меня.

Ройс не спеша рассматривал негодяя, отметив про себя, что более чем стройное тело Морганы не обеспечивает Ньюэллу защиты, на которую тот рассчитывал. Не отрывая глаз от его лица, демонстративно не замечая направленного на него пистолета, Ройс заметил невозмутимо:

— Моя жена — не лучший щит для вас, Ньюэлл: ведь вы хотите видеть ее мертвой не более чем я! — Ньюэлл вздрогнул, а Ройс продолжал невозмутимо:

— Я еще не совсем понимаю, что вы задумали, но убежден, что Моргана — основа всех ваших грандиозных планов и без нее ваши интриги пойдут прахом. Так что я не думаю, что вы рискнете ее жизнью.

Одноглазый не без удивления воззрился на Ройса единственным глазом:

— Вы уже дважды назвали меня Ньюэллом. Что вы имеете в виду? Кого?

— Вы думаете, мы не сумели сообразить, что к чему? — быстро ответил Ройс. — Я не собираюсь рассказывать вам всю историю, достаточно сказать, что у Джорджа Понтеби замечательная память и он вспомнил, что Джейн Фаулер, предполагаемая мать моей жены, — ваша сестра по отцу. Мы догадались, что Моргана — законная дочь шестого графа Сен-Одри и его жены Эстер, но Джейн Фаулер была связующим звеном между вами: как только Джордж вспомнил, что она ваша сестра, все встало на свои места.

Лицо одноглазого исказилось от гнева, рука, державшая Моргану, стиснула ее горло так, что она вскрикнула.

— Вы не можете доказать этого! — проскрежетал он сквозь зубы.

— И не надо, — пожал плечами Ройс. — Существуют четверо-пятеро посвященных в тайну, и все, что требуется, — это обронить полслова. А там уж новость быстрее лесного пожара разнесется повсюду — что Аллан Ньюэлл и есть тот самый одноглазый, который столько лет держал всех в кулаке. За три дня скандал покончит с вами. Я подозреваю, что на Боу-стрит тоже заинтересуются столь криминальной личностью. Так что бросайте оружие. Дайте мне и Моргане уйти, и у вас будет достаточно времени, чтобы исчезнуть вместе с вашими грязными деньгами… Иначе я убью вас сейчас же.

Лицо одноглазого внезапно исказила судорога бешенства. С безобразной улыбкой коснувшись курка, Ньюэлл бросил с гнусным презрением:

— Дражайший, уберите вашу пушку! Еще секунда — и я отправлю вас к праотцам!

Ройс предоставил ему все шансы для спасения, какие только мог, и сейчас, оглядывая стоявшего перед ним человека с ног до головы, решил, что пора ставить точку. Медлить нельзя, если он не хочет быть подстреленным прямо на глазах у Морганы.

В следующую секунду Ройс взглянул на Моргану. Он позволил себе первый раз за все это время посмотреть на нее. Ее чудесные серые глаза потемнели и казались огромными на белом как мел лице. Невероятно, но он улыбнулся ей и нежно и весело сказал:

— Не пугайся, детка. Разве я дам тебя в обиду? Неужели ты думаешь, что я позволю этому типу торжествовать?

Моргана почувствовала, как истерический смех поднимается в ней откуда-то изнутри при этих словах, но не успела она открыть рот, как прозвучал выстрел. Ройс, не колеблясь больше, выстрелил в голову Ньюэлла.

Маленькая комната наполнилась дымом и гулом, и Моргане в следующий миг почудилось, что она умирает: Ройс, кажется, попал в нее. Вряд ли сознавая, что хватка одноглазого ослабела, сквозь клубы голубого дыма она в изумленном недоверии смотрела на Ройса, опускающего руку с пистолетом. Только тогда она сообразила, что жива, и заметила жесткую складку у рта мужа и сведенные в страшном напряжении плечи.

Грохот падающего тела заставил ее отпрыгнуть и оглянуться. Тупо, почти бессознательно она смотрела на мертвого человека на полу у своих ног. Черная шляпа слетела, обнажив крупную голову с темными волосами, а в середине лба… маленькая круглая дырочка от пули. Она качнулась, стараясь удержаться на ногах и не упасть в обморок, а затем очутилась в объятиях Ройса, прижавшего ее к груди и покрывавшего частыми поцелуями ее черные кудри. Долгое время они стояли так. Голос мужа шептал ей на ухо слова, которые она мечтала услышать, но она онемела. Она ничего, ровно ничего не чувствовала. Даже после того как Ройс развязал ее и они собрались уходить, она не понимала, что с ней.

С порога, сжимая Библию матери с письмом, спрятанным в обложке, Моргана оглянулась.

Тело одноглазого распростерлось на полу, и зла, которое жило в этом теле, более не существовало. Маленькая трещинка появилась в ледяном панцире, сковавшем когда-то сердце Морганы. Мать была бы довольна, отстранение подумала она, затем, молча отвернувшись, вышла с Ройсом в сумерки, в шум прибоя.


ЭПИЛОГ. СОЛНЕЧНЫЙ СВЕТ И ТЕНИ


Приди, живи со мной и будь моей любовью,

И мы, с шелковыми лесками и серебряными крючками,

Испытаем новое удовольствие от золотых песков

И кристальных ручьев.

    
Джон Донн. «Приманка»


Семейное кладбище Девлинов, окруженное низкой, увитой плющом каменной стеной, было расположено на небольшом холме в полумиле от Сен-Одри-Холла. Запах роз и жимолости реял в теплом воздухе, и легкий ветерок шелестел в густых кронах дубов с их прохладой и тенью, столь отрадной в жаркие дни. Это было спокойное, чуть грустное место, особенно в этот августовский полдень, когда Моргана медленно шла между мраморными надгробиями и памятниками над могилами ее предков.

Сегодняшний день был таким же, как все прочие, и после того как она с нежностью положила принесенные с собой цветы на могилы родителей, Моргана подобрала свои муслиновые юбки и уселась под дубом поблизости. Вынув Библию, она достала из нее письмо матери и перечитала его, как делала уже много раз. Слезы покатились по щекам. В этом письме было столько отчаяния и любви, столько нежности и муки… Так много всего произошло, подумала она с печалью, с того дня, когда она и Ройс вышли из домика на берегу моря около двух недель назад.

Они молчали, пока быстро шли к конюшне, где их нетерпеливо поджидал Джордж. Его радость при встрече с ними была такой комичной, что если бы Моргана могла засмеяться, она бы улыбнулась ему. Но она не улыбалась, не произносила ни слова. Ужасное оцепенение не покидало ее, и даже появление Захари и Джулиана на взмыленных лошадях не заставило ее оживиться. Ройс коротко объяснился со всеми, и было решено, что самым мудрым будет немедленно покинуть Гастингс: тело Ньюэлла, конечно, скоро обнаружат, и лучше не участвовать в опознании. Одноглазый жил, окруженный тайной, пусть и его смерть в маленьком доме у темного, беспокойного моря будет такой же.

Приезд Джека в коляске несколькими минутами позже приветствовали с облегчением. Коротко посовещавшись, решили отыскать гостиницу или таверну, чтобы переночевать там.

…Только после того как они с удобством расположились в отдельной гостиной уютного постоялого двора, Моргана почувствовала, как начинает таять лед в ее сердце. Беседа сначала кружила вокруг смерти одноглазого и его личности, но в конце концов разговор зашел о последней встрече Джулиана Девлина с его матерью и отчимом.

Видя неприкрытую боль на нежном лице Джулиана, пока он запинаясь рассказывал о безобразной сцене в доме Везерли, Моргана почувствовала, как что-то дрогнуло у нее внутри. Глядя в его выразительные милые глаза, когда он подбадривающе улыбался, давая понять, что не испытывает никакой неприязни к ней, она почувствовала глубокое сострадание. Этот столь красивый, с изысканными манерами молодой человек был ее братом, о существовании которого она ранее не подозревала. Что могло быть удивительнее? И однако, ее уже тянуло к нему. По виду он страдал очень глубоко и тем не менее этот юноша пытался вести себя так, будто ничего не случилось, будто на протяжении двух-трех часов он не превратился из наследника прекрасного имения и огромного состояния в незаконного отпрыска давным-давно умершего человека, не остался в одночасье без гроша в кармане. Но он не хотел, чтобы его горе было бременем для кого бы то ни было. Он был жертвой страшных, прискорбных обстоятельств, и Моргане казалось ужасной несправедливостью все, что ему предстоит вынести.

Поморщившись, она посмотрела на остатки ужина, занятая только что пришедшей ей в голову мыслью. Титул не мог перейти к ней ни при каких обстоятельствах, а вот что касается состояния…

Ее сердце забилось, и из-под ресниц она задумчиво взглянула на Ройса, сидящего рядом. Он всегда был богат, от рождения, деньги сами шли к нему в руки, хотя он мало думал о них. Казалось бы, зачем ему чужое богатство? Но кто поручится, что он женился на ней по любви, а не в надежде наложить руку на состояние семьи Девлинов?

Она глубоко, судорожно вздохнула. Был способ выяснить это. Но осмелится ли она? Готова ли рисковать всем?

До этого она почти не прислушивалась к голосам вокруг, думая о своем. Мало-помалу до нее дошло, что существует одна вещь, о которой не знал никто из присутствующих, — что мать Джулиана убила ее мать, Эстер Девлин. Теперь, когда одноглазый мертв, только она и леди Лусинда знали правду, и, снова взглянув на несчастное лицо Джулиана, пытавшегося улыбнуться, Моргана поклялась самой себе, что никто и никогда не узнает об этом от нее. И конечно же, не Джулиан — на его долю выпало достаточно страданий.

Беседа приостановилась при появлении слуг, которые стали убирать со стола, и только когда маленькая компания вновь была предоставлена себе, разговор вернулся к событиям сегодняшнего дня. Напряжение исчезло, и Моргана осознала наконец присутствие Ройса, стоявшего за ее стулом и положившего руку ей на плечо. С тех пор как они оставили коттедж, он то и дело бросал на нее недоуменные взгляды и сейчас пристально смотрел на нее, наблюдая за каждым ее движением, заботливо изучая все перемены в ней. «Чего он ожидает? — с горечью дивилась Моргана. — Что теперь, когда мне известно, кто я, я сделаюсь похожей на Стивена Девлина?»

Она оглянулась на него, и огонь в глубине его золотистых глаз заставил ее вспомнить все пылкие, чудесные слова, которые он шептал ей, держа в объятиях после гибели одноглазого. Но что он имел в виду? Вправду ли любит ее? Болезненно она вглядывалась в его лицо, и что-то в нем, пусть на минуту, успокоило ее, потому что Моргана почувствовала, как тает боль в сердце.

Она отвела глаза от Ройса и услышала голос Джулиана:

— Сегодняшний день был ужасен, но что будет, когда, правда станет известна! — Он помолчал и, ссутулившись, продолжил:

— Я покину Лондон, конечно. — Затем оглянулся на Моргану:

— Не хочу причинять вам хоть какое-то неудобство, но, если вы не возражаете, я бы на несколько недель остался в Сен-Одри-Холле, пока не решу, как жить дальше. — Его губы вдруг задрожали, но он справился с собой и отрывисто произнес:

— Надеюсь, вы смиритесь с моим присутствием до тех пор, пока я смогу подыскать себе какое-то занятие. — И Джулиан горько улыбнулся. — Правда, это будет нелегко. Все, к чему меня подготовили, — это принять титул и стать восьмым графом Сен-Одри, но, вероятно, я смогу сделаться агентом по продаже недвижимости или чем-то вроде этого.

Его мужественная попытка достойно принять тяжелый удар судьбы растопила сердце Морганы, и ее решение мгновенно приняло определенную форму. Не отдавая себе отчета в своих действиях, она вскочила на ноги и пылко воскликнула:

— Нет! Только не это!

Она быстро пересекла комнату и встала перед братом. Стиснув руки, Моргана пристально смотрела в лицо, так напоминавшее ее собственное. Ее голос дрожал, когда она страстно произнесла:

— Я выросла в самой жалкой обстановке, какую только можно себе вообразить, — ведь я думала, что у меня нет отца. Это было так горько — даже в Сен-Джайлсе нас называли не иначе как чертовым семенем. — Ее серые глаза почернели. С силой, рожденной из убеждений, она поклялась:

— Я никогда не смогу приговорить вас или кого-то еще к такой жизни, если этим словом можно назвать существование незаконнорожденных! — Обведя комнату гневным взглядом, она отчеканила:

— То, что мы узнали сегодня, не должно пойти дальше нас! Никому, кроме нас, не надо знать правду. Пусть все останется как есть.

Торжественное молчание наступило после ее слов. Наконец Джордж пробормотал:

— Я сам думал о том же. Вся семья здесь. Оставим это между нами. Нет нужды поднимать скандал! — Он внимательно посмотрел на Моргану:

— Я рад, что Ройс женился на вас. У вас хорошая голова, девочка. Вы не можете унаследовать титул, а Ройс богат почти как Крез, ему не нужны деньги. Думаю, это превосходная мысль. — В голосе Джорджа была некая почтительная нежность.

— О, ты так думаешь? — внезапно бросил Ройс. Смех плясал в глубине его глаз. Как ни был он сейчас озабочен заторможенностью Морганы, его мысли вертелись в том же направлении. Умышленно внося легкую ноту в разговор, с насмешливой улыбкой, чуть открывшей зубы, он произнес, поддразнивая кузена:

— Ты знаешь, Джордж, хотя я согласен с тобой, мне кажется, что именно мужу следует решать, выбрасывать ли на ветер состояние жены или подождать.

Моргана похолодела: легкомысленные слова Ройса подтвердили ее худшие страхи. Да, сомнений нет. Он хотел ее состояния. И она воскликнула:

— Я присоединяюсь к Джорджу. Пусть все принадлежит Джулиану!

Ройс посмотрел на жену долгим взглядом. Ему не понравилось ее возбуждение, и он тихо заметил:

— Очень хорошо, моя дорогая. Но на сегодня хватит. Мы должны согласиться с тем, что никто, кроме нас, не должен знать о том, что случилось; А о деньгах твоей матери мы подумаем позже.

— А что мы решим по поводу Стивена Девлина? — внезапно спросил Захари. — Вряд ли он молча позволит вам распоряжаться его богатством.

Лицо Ройса потемнело.

— Я думаю, когда он узнает, что у нас есть доказательства его преступления, он примет любое наше решение. Он признался Джулиану, что заплатил за смерть брата, но я сомневаюсь, что это можно доказать. Поэтому, как бы ни было противно, самое разумное — оставить все на своих местах. — Он взглянул на Джулиана, который казался таким растерянным из-за неожиданного поворота событий, и медленно произнес:

— Если я правильно понял, Сен-Одри-Холл — часть майората, и мы в любом случае не можем отобрать его, хотя Стивен и использовал часть состояния Эстер на то, чтобы благоустроить его. Я прав?

Изумленный, Джулиан кивнул. Дружески улыбнувшись ему, Ройс продолжил:

— Однако я не вижу причины позволять Стивену и Лусинде пользоваться деньгами, на которые они не имеют права, деньгами, купленными кровью. — Морщина пересекла его лоб. — К несчастью, — добавил он, — если мы не хотим, чтобы правда вышла наружу, мы не можем предать их суду.

Не отрывая глаз от мужа, Моргана спросила взволнованно:

— Но что ты предлагаешь? Я не желаю, чтобы они и дальше жили как ни в чем не бывало на средства моей матери. — Ее маленькое лицо исказилось внезапно от силы бушевавших в ней чувств. — Да простит мне Бог, но я бы радовалась их смерти!

Решив не обращать внимания на ее взрыв, Ройс продолжал обыденным тоном:

— Так как Стивен не в том положении, чтобы спорить с нами, он, вне всякого сомнения, согласится передать Сен-Одри-Холл, прилегающие к нему земли и контроль над тем, что осталось от состояния Эстер, Джулиану. За это ему и Лусинде разрешат жить во вдовьем доме на маленькую пенсию, которую Джулиан сам будет выплачивать им.

Джордж рассудительно кивнул головой:

— Это даже больше, чем они заслуживают. Правильнее всего было бы повесить обоих.

Наступило неловкое молчание, все избегали смотреть на Джулиана. Стивен и Лусинда были настоящими преступниками, но Лусинда, к несчастью, как прошептал Джордж Ройсу, дала жизнь Джулиану.


На следующее утро, когда оба экипажа и всадники вернулись в коттедж «Под липами», их встретило ошеломляющее известие о двойной смерти — графа и графини Сен-Одри. Моргана радовалась, что все решения, касающиеся супругов и бедного Джулиана, были приняты накануне. Неожиданная смерть графа и его жены и так раздавила сына Лусинды, и Моргане не хотелось даже думать, какие унижения и страдания ждали бы его, останься сия достойная виселицы чета в живых.

Правда, их смерть создала болезненную проблему для них с Джулианом, но в конце концов брат и сестра решили, чтобы не открывать страшной правды, похоронить Стивена и Лусинду на семейном кладбище. Но не рядом с ее родителями, страстно настаивала Моргана. Ее возмущала даже мысль о том, что они могут быть похоронены в одной земле, и вследствие этого седьмой граф Сен-Одри и его супруга обрели последний приют в самом дальнем углу кладбища. Лишь небольшая плита отмечала место их упокоения.

Даже теперь, полмесяца спустя после того, как они были погребены, Моргана не могла себя заставить смотреть в сторону свежих холмиков. Она не оплакивала их смерть; к своему стыду, она испытала то же чувство гневной радости, которое охватило ее при виде тела одноглазого. Они заслужили свою погибель!

Вздохнув, Моргана заставила себя думать о другом. Она сорвала травинку. Столько случилось за последние недели! Спешный переезд в Сен-Одри-Холл. Погребение супругов Сен-Одри. Освобождение Бена. Отъезд Бена, Джека и Захари в Америку в день освобождения Бена.

Было решено, что Джек и Бен останутся с Захари на его плантации вблизи Батон-Ружа до тех пор, пока Ройс и она не присоединятся к ним осенью. Каждый был более чем доволен поворотом событий — ее братья очутились в Америке, на пороге новой жизни; Джулиан стал восьмым графом Сен-Одри, дом и состояние были ему обеспечены… Ройс…

«Что думал и чувствовал Ройс в эти дни?» — размышляла Моргана в унынии. Она знала, что сама виновата в отчуждении между ними. Подозрительность сделала ее осторожной и мнительной. Но и он изменился за последние несколько недель — исчез поддразнивающий ее высокомерный любовник, исчез мужчина, завладевший ее сердцем, назвавшийся ее мужем, а на его месте появилось неизменно вежливое существо, которое спокойно предупреждало ее желания и молча наблюдало за каждым ее движением. Любовнику она могла бы высказать страхи своего сердца, но этому… этому незнакомцу, каким стал Ройс, невозможно было раскрыть душу.

Да, скорее всего она не права: Ройс отнюдь не напоминал человека, женившегося на деньгах; ничто не говорило о том, что ее полный отказ от принадлежавшего ей по праву состояния и места в обществе взволновал его. И конечно, никто не нашел бы более доброго, более внимательного мужа, чем Ройс. Стоит только вспомнить, что он сделал для нее, Бена и Джека. Он осыпал ее подарками и рисковал жизнью, чтобы спасти от одноглазого. Он, именно он предложил отсрочить их отъезд в Америку, чтобы она могла лучше познакомиться с Джулианом.

Чувство вины убивало ее, и мысль, что она не стоит его великодушия, обожгла ее уже не первый раз. А те слова, что он шептал ей в страшном доме у моря, когда мертвый лежал у их ног! «Но почему в таком случае он держится в стороне?» — спрашивала она себя в отчаянии. Краска залила ее лицо. Он даже не приходил к ней ночью. Так ли поступают любящие мужья?

Как если бы ее мысли имели силу заклинания, Моргана разглядела высокую фигуру Ройса, шагавшего к ней в потоках солнечного света. Сердце забилось в ее груди. Он выглядел поразительно красивым, когда подошел ближе с листком бумаги в руках.

— Я разыскивал тебя, а потом подумал, что скорее всего ты здесь. Могу я присоединиться к тебе?

Почти с робостью она кивнула, и он незамедлительно вытянулся у ее ног, подперев голову.

— Так, значит, ты хотел видеть меня?

Он смотрел на нее долгую напряженную минуту, а затем сказал спокойно:

— Дело в том, что Джулиан и я выработали соглашение для тебя, которое мы оба считаем справедливым.

— С-с-соглашение? — глупо спросила она. — Что ты имеешь в виду?

Ройс улыбнулся:

— Твой брат — весьма благородный человек: его мучит совесть, и он не может так просто принять твою щедрость. — Посмотрев на нее снизу вверх, он спокойно продолжил:

— Я объяснил ему, что очень богат и что ты никогда ни в чем не будешь нуждаться, но это, кажется, не убедило его, и после некоторых споров мы пришли к компромиссу.

Ее глаза не отрывались от его лица, едва слышно Моргана спросила:

— Какому компромиссу?

Молча он вручил ей бумагу, которую принес с собой. Подождав, пока она развернет ее и прочитает, Ройс произнес:

— Женщине следует обладать некоторой независимостью от мужа — особенно в таком, как у нас, случае. — При виде ее смущения он сухо добавил:

— Я очень богат, а поскольку ты отдала все, что по праву тебе принадлежало… у тебя ничего нет. — Что-то промелькнуло в его глазах, и его голос стал строгим, почти чужим. — Мне не хотелось бы думать, что ты терпишь мое присутствие только потому, что боишься оказаться без гроша в кармане. Так вот, желая предотвратить подобное, Джулиан и я решили, что он поместит какую-то сумму денег на твое имя. Это будут твои собственные деньги, и если ты захочешь жить одна, отдельно от меня, ты по-прежнему не будешь нуждаться ни в чем.

Моргана оцепенела — пусть ей трудно понять себя и его, но в своей любви она никогда не сомневалась, она страстно любила мужа, и мысль покинуть его, не быть в состоянии видеть его каждый день никогда не приходила ей в голову. Она никогда бы не покинула его по доброй воле, может быть, он хотел, чтобы она оставила его?

В изумлении взгляд Морганы упал на врученную ей бумагу, и она еще раз просмотрела ее. Ее лицо побелело, она подняла голову и, жалобно глядя на Ройса, проговорила:

— Д-д-десять тысяч фунтов в год! Это слишком много! Я не могу принять это! Рот Ройса сжался:

— Не будь дурочкой! По сравнению со всем состоянием твоей матери это крохи. Прими их! Не отказывайся!

И тут всякая надежда, что она не правильно судила о нем, разлетелась вдребезги. Приступ гнева охватил Моргану, и, бросив бумагу ему в лицо, она вскочила на ноги.

— Так вот почему ты женился на мне? — вскрикнула она не своим голосом. — Чтобы так или иначе, но получить деньги моей матери?

Выражение его лица испугало ее, и, когда он встал с земли и выпрямился, она инстинктивно сделала шаг назад.

Его руки схватили ее за плечи, и Ройс безжалостно встряхнул жену.

— Ах вот оно что! — прорычал он. — Вот почему ты была пугливой, как кошка с новорожденными котятами? Ты думала, что я знал о твоем происхождении и женился на тебе, имея в виду состояние Эстер? — Почти с отвращением он отшвырнул ее от себя. — Господи Боже! Какой же я идиот! — Бросив на нее взгляд, полный чуть ли не брезгливости, он продолжал:

— Подумать только, я обращался с тобой как с особой королевской крови, предупреждал малейшее твое желание! — Зловеще пододвинувшись к ней, он воскликнул:

— Ну, к дьяволу все это!

Обняв ее без всяких церемоний, он впился в ее губы хищным поцелуем, как изголодавшийся набрасывается на еду, и только когда Ройс почувствовал, что жена обвила его шею руками и ее губы раскрылись ему навстречу, он сделался более нежным. Прижав ее к себе, он осыпал неистовыми поцелуями лицо жены, ее шею, грудь, бормоча свирепо:

— Ты просто маленькая нахалка! Как тебе не стыдно! Считать меня охотником за приданым! Какая глупость, бессовестная глупость! Да я влюблен в тебя, смешная девчонка! Я люблю тебя с того самого утра, когда спустился вниз по лестнице и обнаружил тебя на кухне играющей в карты с Захари и его друзьями…

Моргана закрыла глаза. Сердце ее забилось глухими, болезненными толчками. Открыв их, снова, она взглянула на мужа со страхом и обожанием, едва осмеливаясь поверить тому, что слышала. Ройс смотрел на нее с таким укором и любовью; теплые искорки в, топазовых глазах говорили ей самые чудесные вещи, какие только можно вообразить. Горькое раскаяние боролось в ней с мучительной нежностью, пока она смотрела в эти глаза. О Господи Боже, она была ужасно не права! Но он все-таки любит ее!

Пытаясь оправдаться, Моргана беспомощно запричитала:

— Но ты мог бы жениться на ком угодно, на любой красавице, на дочери лорда! А ты выбрал меня — воровку, подзаборницу, обитательницу Сен-Джайлса. И когда обнаружилось, что я знатна и богата, о чем еще я могла подумать?

Заключив жену в объятия, Ройс нежно поцеловал ее, и Моргана прильнула к нему со всем пылом вернувшейся страсти. Несколькими минутами позже он отодвинул ее от себя и сказал хрипло:

— Ты должна была понять, что я с первого взгляда на твое прелестное лицо влюбился без памяти!

— О Ройс! — выдохнула Моргана с изумительной улыбкой. — Как я люблю тебя!

— Смею надеяться! — ответил он с грубоватой искренностью, и насмешливые, нежные искорки танцевали в его глазах. — После всего, через что я прошел, чтобы заполучить тебя! Ты стоила мне целое состояние! И чуть не стоила мне жизни! Изволь любить меня до последнего вздоха — это самое малое, что я вправе требовать!

— О, буду, буду! — воскликнула Моргана, быстро целуя мужа куда попало — в подбородок, нос, щеку. — До смерти и после того!

Ее черная кудрявая голова прижалась к его подбородку, руки сплелись, и они долго стояли вместе, говоря друг другу слова, которые все влюбленные жаждут слышать и лелеют вечно. Лишь когда они собрались уходить, Моргана вернулась к бумаге, составленной Джулианом.

— Ты действительно считаешь, что мне следует принять это? И я буду независимой от тебя? — спросила она мужа. Он взглянул на нее.

— Не слишком независимой, я полагаю! — нежно поддразнил ее Ройс. Он коснулся шутливым поцелуем ее носа, а потом сказал серьезно:

— Джулиан — человек с чувством собственного достоинства. Он почти потерял все, что считал своим, и только благодаря твоей щедрости не разорился и сохранил имя. Он сделает все, о чем бы ты ни попросила, но и тебе придется выполнить его просьбу. Ради него, ради его душевного спокойствия возьми эти деньги: это не имеет большого значения для тебя, но для него — первостепенное.

С задумчивым выражением лица Моргана медленно кивнула:

— Я не подумала об этом. Ты прав.

Рука об руку они направились к могиле ее родителей. Медленно садившееся солнце золотило плачущих ангелов, простиравших крылья над могилами. Моргана различила на холодном мраморе даты смерти Эндрю и Эстер. Слезы задрожали на ее ресницах.

— Они были вместе так недолго…

— Но они любили друг друга, как мы с тобой, дорогая, — нежно произнес Ройс. И вдруг, пристально глядя в лицо жены, он спросил:

— Ты не возражаешь, если мы покинем все это? В Америке совсем другая жизнь. Там у нас нет титулов…

С глазами, блестевшими от слез, Моргана покачала головой.

— Я хочу только одного — быть твоей женой, — ответила она просто, чем заслужила горячий поцелуй мужа. Честность, однако, заставила ее добавить:

— Если бы я выросла здесь, как Джулиан, мне, наверное, было бы больно расставаться с Сен-Одри-Холлом, но Сен-Одри-Холл, как он ни прекрасен, мало значит для меня. — Она взглянула на Библию матери, которую держала в руке. — А вот это… это значит для меня все: она принадлежала ей, и я буду хранить ее до конца дней моих.

С неуловимым выражением в глазах Ройс спросил жену:

— А ее письмо? Что ты собираешься делать с ним? Моргана пристально посмотрела на мужа. Очень медленно она спросила в свою очередь:

— Скажи, ты вполне уверен, что счастлив тем, как все сложилось? Ты не пожалеешь, что я не претендовала на состояние моей матери?

— Совершенно, вполне, полностью! — прорычал Ройс и заключил Моргану в объятия, целуя ее как безумный. Когда наконец он оторвался от ее распухших губ, он пробормотал свирепо:

— Ты — единственное богатство, которое мне нужно!

Ослепительная радость преобразила ее лицо, и Моргана вручила Ройсу Библию, вынув из корешка письмо Эстер. Держа письмо в руках, она сказала горестно:

— Мне бы так хотелось сохранить его — вместе с Библией это единственная вещь, доставшаяся мне от матери, но пока оно существует, есть опасность, что однажды правда обнаружится и Джулиан и его семья будут сокрушены ею. Может быть, не при нашей жизни, но кто знает, что может случиться через двадцать лет?

И Ройс ответил нежно и торжественно:

— Я надеялся, что ты поймешь это, но не хотел тебя просить.

Она кивнула и, улыбнувшись сквозь слезы, разорвала письмо на крошечные кусочки. Ройс обнимал ее за плечи, пока они смотрели, как легкий ветерок рассеивает клочки бумаги, как белых мотыльков, на все четыре стороны. Кончено. Письмо Эстер выполнило свое предназначение. Вероятно, не совсем так, как хотелось Эстер, но это был единственный способ для Морганы не причинить вреда невиновному. Одноглазый мертв. Стивен и Лусинда мертвы. Сын Эндрю, Джулиан, стал восьмым графом Сен-Одри, а что касается ее…

Моргана взглянула на Ройса, и от его взгляда, полного восхищенной любви, сердце ее затрепетало. Они оставят Старый Свет, поплывут к Новому Свету, где их любовь будет крепнуть с каждым днем. С легким, радостным смехом, поднявшись на цыпочки, она поцеловала Ройса в подбородок и была тут же заключена в крепкие объятия мужа. Они шли к дому, когда что-то заставило Моргану оглянуться. Дыхание ее пресеклось, щеки вспыхнули. Это лишь игра света, сказала она себе, игра света, которая на одно мгновение заставила ангела на могиле ее матери улыбнуться…