Роковая сделка
Шерил Андерсон


Molly Forrester Mysteries #3


Молли Форрестер, ведущая колонки в популярном женском журнале, раскрыла между делом уже два кровавых преступления. И вот теперь ее грозная начальница Эйлин предлагает ей заняться журналистским расследованием убийства гения рекламы Гарта Хендерсона. Пока главная подозреваемая — жена убитого, и, похоже, кое-кто хочет ее выгородить…


Шерил Андерсон

Роковая сделка


Саре и Шону за любовь, долготерпение и замечательные идеи


1


— Нужен труп, но не простой, — заявила Кэссиди.

— Считаешь, его можно заказать через Интернет? Или ими торгуют в каком-нибудь отделе наверху? — спросила я.

Уверяю вас, будь на Манхэттене такое место, где можно заказать элегантный труп, Кэссиди Линч наверняка бы об этом знала. Она обожает налаживать связи (они у нее, кажется, везде), а при ее потрясающей фигуре, длинных ногах и каскаде низвергающихся на плечи каштановых локонов в ее жизни нет недостатка в людях, готовых в любую минуту оказать ей какую угодно услугу.

— С твоими талантами ты можешь получить труп по заказу, — заметила Трисия. — Причем прямо из холодильника.

Мы с подругами проводили обеденный перерыв в ведущем магазине сети «Тысяча мелочей» на Бродвее (вот почему в ящике рабочего стола стоит держать пару плиток мюсли с орехами, сухофруктами и медом). Это истинный рай для страстных любителей шопинга: восемь этажей настоящих сокровищ, от крошечных кусочков божественно пахнущего мыла до тяжелой французской антикварной мебели для загородных домов. В детстве я обожала книжку о двух ребятишках, которых случайно заперли в Метрополитен-музее на Пятой авеню. Помню, я тогда мечтала, чтобы со мной произошло нечто подобное. А теперь мне иногда хочется оказаться запертой здесь. С платиновой карточкой. А еще лучше, чтобы мои расходы кто-нибудь оплачивал.

В ювелирном отделе на первом этаже мы помогали Кэссиди выбрать сережки. Дело в том, что коллега-юрист по вопросам интеллектуальной собственности в организации по правовой поддержке общественных интересов, где она работает, пригласил ее пойти вечером на научный семинар. Она было засомневалась, но, не желая подводить коллегу, решила, что новые сережки повысят ее энтузиазм.

— Рискую впасть в немилость у мэра и навлечь на себя гнев комиссара полиции, — Кэссиди искусно сдвинула брови, так что на лице не появилось даже намека на морщинки, но при этом оно выразило неудовольствие, — но не могу не заметить, что летом на Манхэттене произошло море убийств. Уверена, среди них найдутся нераскрытые, достойные твоих талантов.

И с профессиональной точки зрения, и с человеческой меня особенно интересуют две темы — любовь и кровавые преступления. Если говорить о крайностях, на которые способен человек, о готовности идти на все, невзирая на риск, об ослеплении и желании во что бы то ни стало добиться своего, то влюбленный и решившийся на убийство не так уж далеки друг от друга, как может показаться на первый взгляд. Или как можно предположить. Но более всего меня завораживает, когда эти два умонастроения пересекаются. Впрочем, такое пересечение — штука опасная и может привести к совершенно невероятным последствиям.

— Честное слово, я пыталась, — сказала я. — Не хочу, чтобы меня считали любительницей страшилок, но стоит мне узнать об интересном деле, я тут же несусь к несравненной Эйлин, но она и слышать ни о чем не желает.

— Наверное, Эйлин, а может быть и сама Судьба в ее лице, намекает на то, что тебе лучше затеять какую-нибудь важную общественную кампанию или устроить скандал на уровне правительства? — отозвалась Трисия, рассматривая дивные сережки из натурального жемчуга. — Это, по крайней мере, не столь опасный путь к журналистской славе.

Да, но я-то жажду совсем другого: заниматься журналистскими расследованиями убийств. Хотя я больше известна как ведущая колонки писем в журнале «Цайтгайст», недавно в силу целого ряда необычных обстоятельств я сумела раскрыть два таких преступления. И о том, и о другом я написала по статье, читатели приняли их хорошо, но это не повлияло на мою журналистскую карьеру, а я так на это рассчитывала! Наш редактор Эйлин продолжает потешаться над моим желанием официально выйти за рамки колонки «Разговор по душам» и посвятить себя расследованиям. Я, конечно, люблю свою колонку, но, хотя она дает прекрасную возможность наблюдать за разрушениями, на которые толкает человека любовь, очень хочется испытать силы в другом, более сложном деле.

— Трисия, у Молли дар вести расследования, — заявила Кэссиди твердо, — и мы должны его поощрять.

— Я не меньше тебя хочу увидеть ее фамилию в «Нью-Йорк таймс», — согласилась Трисия, — просто я надеялась, что туда можно пробраться не таким опасным путем.

— Но я там работать не хочу, — возразила я.

— Нет, хочешь. Все хотят. Даже я, хоть и не пишу статей. А говоришь ты это потому, что там подвизается Штатная Единица. Да ты трусиха! — И Кэссиди с недоумением и осуждением покачала головой.

— Нежелание работать рядом с Питером не означает, что я трусиха, — скорее уж оно говорит в мою пользу.

— Что за тараканы у тебя в голове! Это такая громадина и там столько места, что ты вполне можешь обходить его за километр. А еще лучше — добиться, чтобы его с позором выгнали.

Питер Малкахи — мой нынешний соперник и бывший возлюбленный. Когда мне пришлось распутывать первое преступление, мы еще встречались — нет, пожалуй, все-таки расставались. Тогда же в моей жизни появился полицейский детектив. Он-то за глаза и окрестил Питера «Штатной Единицей» — тот до сих пор об этом не подозревает.

И попал, между прочим, в самую точку. В то время мы с Питером работали в журналах, которые рассматривали как стартовую площадку для будущей писательской деятельности. Я, правда, так с места и не сдвинулась, зато он оказался в «Нью-Йорк таймс», но не благодаря каким-то выдающимся журналистским талантам и заслугам, а потому что находил нужных людей и всячески их обхаживал.

Пожалуй, насчет тараканов Кэссиди права, и все же…

— Я не желаю ему зла, — сказала я, пытаясь увильнуть от неприятного разговора.

— Неужели? — воскликнула Кэссиди. — А лично я желаю ему всяческих напастей, хотя, между прочим, не я с ним встречалась.

— Молли, он обошелся с тобой отвратительно, и у нас имеется на это полное право, — сказала Трисия.

— Я всего лишь хочу понять, что мне делать дальше, — сказала я не столько из благородства, сколько из желания прекратить разговор о Питере.

— Отлично. Значит, вместо Питера перемоем кости Эйлин, — тут же откликнулась Кэссиди.

Эйлин Фицмонс — мой редактор в «Цайтгайст». Это один из тех глянцевых журналов Манхэттена (между прочим, его название с немецкого переводится как «дух времени»), который в одном номере без тени смущения и иронии научит вас, «Как гордиться собой», раскроет «Десять вернейших способов его соблазнить» и подскажет, «Когда делать ноги, если нужно их делать». По словам Издателя, Эйлин прислали к нам, чтобы журнал стал «острее и зубастее», но пока от ее острых зубов страдают лишь нежные сердца сотрудников. Одни ее терпеть не могут, другие боятся. Насколько могу судить, ее в равной степени устраивает и то, и другое.

Эйлин была ко мне добра. Один раз. Этот факт заставляет меня нервничать и вспоминать слова Дона Корлеоне из «Крестного отца»: «Когда-нибудь ты мне понадобишься». Доброта Эйлин проявилась в том, что она опубликовала мою статью о втором журналистском расследовании. Тогда прямо во время празднования помолвки убили невесту брата Трисии. Возможно, вы даже читали эту статью.

В рамках время от времени предпринимаемых Эйлин усилий добавить нашему журналу зубастости она и попросила меня написать об этом преступлении и о моей роли в его раскрытии. Статья, смею утверждать, получилась острая и интересная, потому что нас завалили восторженными письмами и по обычной, и по электронной почте. С той поры я прошу Эйлин поручить мне еще какое-нибудь журналистское расследование, но она только смотрит на меня и кривится, словно я шелудивый котенок; потом, похлопав по плечу, отсылает обратно к моей колонке.

— Что возвращает нас к необходимости найти труп, — сказала я, прерывая череду воспоминаний, — но такой, который придется по вкусу Эйлин.

— Гм… Надо же, а я и не подозревала, что Эйлин у нас еще и некрофилка, — произнесла Кэссиди задумчиво.

— Только этого не хватало. Мне и без того мало радости ежедневно сталкиваться с ней нос к носу.

— У тебя же теперь такие связи — грех не воспользоваться. Пусть твой драгоценный Шерлок Холмс поделится с тобой информацией.

— Нет, Кэссиди, — опередила меня Трисия, — этот номер не пройдет. Ты же знаешь, как Кайл относится к нашим расследованиям.

Меня порадовало, что Трисия сказала «нашим», потому что без поддержки и помощи подруг я бы, наверное, не раскрыла те два убийства. И она, конечно, права насчет Кайла — он придет в ужас, если узнает, что я из кожи вон лезу, чтобы снова заняться расследованием. Он и меня оберегает, и свою вотчину и совсем не хочет, чтобы я оказалась на его территории. Я могу его понять, хотя не всегда с этим соглашаюсь.

С Кайлом Эдвардсом я познакомилась на месте преступления, потому что именно я обнаружила труп. Он прибыл туда как полицейский детектив, и можно смело утверждать, что на Манхэттене он один из лучших. Мы очень скоро хорошо узнали друг друга и сблизились — отчасти потому, что сначала он подозревал в убийстве меня. Чтобы его разубедить, я и взялась за расследование. Наша история, конечно, мало похожа на сказку о Золушке, Прекрасном принце и хрустальной туфельке, но пока нам, в целом, удается избегать острых углов, как и выстрелов из проезжающей мимо машины, и не становиться участниками других подобных событий, способных осложнить роман между людьми наших профессий.

— Мужчина далеко не всегда знает, что для него хорошо, а что плохо. В этом легко убедиться, поговорив с любым из них, — заметила Кэссиди.

— Кайл не станет перечить, если у меня будет стоящий материал, — попыталась я заверить всех, включая себя. — Просто вряд ли он будет поддерживать меня в этом начинании.

— Его вполне устраивает твой нынешний статус ведущей колонки писем с нераскрытыми талантами?

— Его устраивает, чтобы в меня никто не стрелял.

— Кстати, когда же он все-таки к тебе переезжает?

Чтобы не смотреть на подруг, я посмотрела на часы.

— Что, прямо сейчас? — поинтересовалась Трисия.

— Мне пора возвращаться. — Я подалась вперед, чтобы на прощание обнять их обеих, но под тяжелым взглядом Трисии у меня опустились руки.

Кэссиди красноречиво выгнула бровь дугой — это она делает без видимых усилий.

— Напомни мне, пожалуйста, научить тебя указывать людям их место, — сказала она.

— Но мне — правда! — пора бежать в редакцию, — повторила я упрямо.

— Можно подумать, ты когда-нибудь позволяла Эйлин держать тебя на коротком поводке, — хмыкнула Кэссиди.

— Послушай, Форрестер, ты от нас что-то скрываешь, — изрекла Трисия.

— Ничего я от вас не скрываю. Просто стараюсь не делать скоропалительных выводов.

— Выводов?! — В милой головке Трисии так громко зазвонили свадебные колокола, что у меня зазвенело в ушах. Наша Трисия привыкла все расставлять по своим местам, она обожает вносить порядок в жизнь других людей и неплохо на этом зарабатывает. Тот факт, что она знает меня столько лет, но пока не сумела хоть как-то распланировать мою жизнь, ее одновременно огорчает и вдохновляет. Эту хрупкую брюнетку с дивной кожей люди ошибочно принимают за тонкую, нежную и, следовательно, податливую натуру. Да, она тонкая и нежная, но и паутина на ощупь тонка и нежна. И одновременно красива, но попробуйте-ка ее от себя оторвать.

— Сбавь обороты, подружка. Он всего-то перевезет ко мне в выходные кое-что из вещей. Пока никаких знаменательных обменов кольцами, никаких далеко идущих договоренностей, просто… кое-что.

— Что значит «кое-что»? Что именно? — потребовала ответа Кэссиди. — Насколько мне известно, вы уже прошли стадию появления в твоей ванной его зубной щетки и смены одежды в шкафу?

— А что это может значить?!

Кэссиди и Трисия многозначительно переглянулись.

— Ты, по крайней мере, знаешь! — Кэссиди переключила внимание на Трисию. Та кивнула и добавила:

— Он ведь сам предложил.

— Девочки, давайте я вас тут оставлю, а сама побегу, ладно?

— Нужно собраться и отметить такое событие, — радостно улыбнулась Трисия.

— Отлично, — сказала я, — собираемся у тебя? Мы с Кайлом постараемся забежать на огонек.

— Вообще-то я имела в виду твою территорию.

— Нет-нет, отмечать пока нечего. Это всего лишь небольшой шаг в верном направлении, а не какое-то там официальное заявление.

— Значит, теперь каждый вечер он будет возвращаться к тебе? — спросила Кэссиди, оттесняя меня назад к прилавку. Я попробовала сопротивляться отчасти потому, что мне действительно пора было возвращаться в редакцию, а отчасти потому, что испугалась града вопросов, на которые у меня нет ответа.

Самое интересное, что подруги в этом и не нуждались — они сами отвечали на собственные вопросы.

— Сомневаюсь, он же по вечерам работает, — сказала Трисия.

— Ты должна понять: если он теперь будет у тебя постоянно, мы не сможем просто так, когда вздумается, вламываться к вам без приглашения, — продолжала гнуть свою линию Кэссиди.

— И то правда, — согласилась Трисия.

— Ничего подобного, — вставила я. — Он у меня не живет. Он перевозит вещи, возможно, готовясь когда-нибудь в будущем у меня обосноваться, но в настоящее время это не постоянное место его жительства.

— А я думала, что юрист среди нас я, — сказала Кэссиди.

— Ты хорошо меня учил, Оби-Ван.

— Видно, не очень хорошо. Будь я на твоем месте, этот молодой человек уже не один месяц имел бы официальный статус постоянного жильца, а то и носил кандалы с электронными датчиками.

— Ты же никогда не проявляла таких собственнических инстинктов.

— В моей жизни пока не было мужчины, столь их достойного.

Я оставила комплимент подруги без ответа. Кэссиди остановила свой выбор на изумительных серебряных серьгах колечками. Вообще-то для меня было очень важно, что мы с Кайлом потихоньку двигаемся к более стабильным отношениям, и я приходила от этого в полный восторг, но беда в том, что я страшно нервничала. Раньше мне не приходилось делить кров с мужчиной, мои романы трещали по швам и разваливались задолго до стадии обмена ключами. К тому же я ни разу в жизни так не сходила с ума ни по одному из представителей противоположного пола. Душа приходила в смятение, едва Кайл появлялся на пороге. Это пугало.

Сжав мне руку, Трисия прошептала:

— Я так за тебя рада.

— Как ты думаешь, сколько мне понадобится времени, чтобы все испортить?

— Типун тебе на язык, — замахала руками Трисия.

Кэссиди спрятала покупку в сумку и решительно направилась к выходу, мы с Трисией последовали за ней.

— Как бы ни хотелось мне остаться и научить малышку Молли поверить в себя, мне действительно пора. Раз уж придется сегодня стать свидетельницей того, как очередные чудаки собираются спасать мир, пора мне вернуться на работу. — И она закончила торжественно: — Мне в суд запросы оформлять, мне в суд запросы оформлять.

— У Роберта Фроста получилось куда симпатичнее, — сказала Трисия задумчиво, когда мы выходили на улицу.

Наш замечательный поэт что угодно сделал бы привлекательным. За исключением, пожалуй, Эйлин. Она из тех женщин, которые способны привлечь внимание, пока их не знаешь, а когда узнаешь, начнешь обходить стороной. Когда она к нам пришла, я даже подумывала, а не составить ли мне график таким образом, чтобы не пересекаться с ней на работе — например, приходить в редакцию за полночь. Но потом поползли слухи, что она вообще не уходит домой и ночует прямо в кабинете, и я поняла, что придется смириться с тем, что я вечно попадаюсь ей на глаза. Особенно учитывая, что она разрушила карьеру нескольким сотрудникам, оболгав их перед Издателем. Мне совсем не улыбалось, чтобы меня по ее милости тоже уволили.

Поэтому сердце у меня подпрыгнуло, когда по дороге к своему рабочему месту я увидела, как резко распахнулась дверь ее кабинета и Эйлин, вытянув вперед руку, вышла в зал диккенсовским Духом прошлого Рождества. Тщедушное привидение — без каблуков от силы полтора метра ростом — в прозрачной дизайнерской шифоновой блузке сеяло вокруг панику и ужас.

— Вот ты мне как раз и нужна, — сказала она, медленным жестом подзывая меня к себе.

Я с трудом удержалась, чтобы не оглянуться: наверняка все, кто стоял позади, успели забраться под столы и теперь трясутся там от страха.

— Надо же, какая удача, — сказала я, в глубине души сохраняя слабую надежду, что так оно и есть.

— Мы только что говорили о тебе. — Она лениво, словно разговор давался ей с трудом, смахнула со лба челку и едва заметно кивнула в сторону своего кабинета. С того места, где она меня остановила, я не могла определить, кто находится внутри — журналисты, редакторы или эскадрон смерти. Впрочем, я не очень торопилась это выяснить.

В нашей редакции человеческая жизнь протекает прямо на глазах, и это, конечно, здорово; одно плохо — иногда этим человеком оказываешься ты сам. Целый этаж без стен и перегородок с длинными рядами столов не дает ни малейшей возможности ни солгать, ни сохранить тайну. Конечно, коллеги об этом почему-то забывают, когда спят друг с другом, зато другим становится куда интереснее ходить на работу.

— Что случилось, Эйлин?

— Нужно обсудить статью о Гарте Хендерсоне.

Поскольку половина присутствовавших оторвалась от своих дел и прислушивалась к нашему диалогу, из нескольких подходящих к случаю реплик я выбрала наиболее вежливую:

— Прости, что ты сказала?

До недавнего времени Гарт Хендерсон провозглашал себя «рок-звездой рекламы» и был известен дерзкими выходками как в проводимых им рекламных акциях, так и в светской жизни. Но три недели назад Гарт Хендерсон стал трупом: его застрелили в шикарном номере отеля «Карлайл». Если конкретнее, в него стреляли дважды — в пах и в голову, причем, судя по всему, именно в этой последовательности. В связи с этим убийством полиция никого не арестовала, но долго беседовала с его бывшей супругой Гвен Линкольн и главой рекламного агентства «Уиллис Уорлдвайд» Ронни Уиллисом, который незадолго до гибели Хендерсона подумывал о слиянии их предприятий. Я тогда порадовалась, что дело поручили не Кайлу, потому что на полицию оказывали сильнейшее давление (в основном многочисленные влиятельные друзья Гарта) и требовали ускорить расследование.

Трудно сказать, где в рекламных кампаниях Гарта Хендерсона заканчивалась провокация и начиналось прямое подстрекательство. Его клиенты за свои деньги в конце концов часто получали дополнительные очки и известность, потому что любая рекламная акция Гарта с изрядной долей вожделения и сексуальным привкусом заканчивалась скандалом в СМИ. В результате его реклама появлялась не только там, где он за нее платил, но и в программах новостей и журналах, жестко его критиковавших за непристойность и разврат. Клиенты же почти единодушно считали плоды его трудов точно бьющими в цель.

За последнее время единственным недовольным клиентом был, кажется, Джек Дагласс, исполнительный директор «Замороженных продуктов от Дагласса». Для рекламы новой серии соевого мороженого Гарт со своим агентством придумал картинку, на которой молодая киноактриса с пышными формами, больше известная тем, что в пьяном угаре появлялась в ток-шоу, выходивших в эфир поздно вечером, словно готовится к оральному сексу с рожком соевого мороженого. В телевизионном ролике она с нарастающим возбуждением сначала снимает с мороженого обертку, потом, облизывая губы, медленно подносит его ко рту. Гвоздем рекламы стала фраза: «Ну же! Тебе понравится».

Объемы продаж, особенно среди юнцов-первокурсников, тут же резко возросли, но критики и ученые мужи подняли страшный шум. По мере нарастания бури в СМИ влиятельные люди принялись публично разносить и бичевать неоконсерватора Дагласса, которому, по слухам, прежде сами же прочили политическую карьеру. Говорят, даже теперь, когда страсти улеглись, его политические перспективы в лучшем случае туманны. Зато Гарт Хендерсон приобрел несколько новых клиентов.

— Я говорю, статья о Гарте Хендерсоне, — повторила Эйлин с кислой миной и нотками раздражительности, ставшими для всех ее визитной карточкой. — Я немного изменила свою точку зрения в этом вопросе.

Когда стало известно о гибели Гарта Хендерсона, меня заинтересовали многочисленные слухи и кривотолки в связи с именем Гвен Линкольн. Этот интерес только обострился, когда в поисках преступника полиция, похоже, зашла в тупик. Я предлагала Эйлин написать статью о супругах (и, конечно, об убийстве), но она от меня отмахнулась, сказав, что это случай из разряда «когда плохо заканчиваются хорошие разводы». С чего бы она так резко изменила свое мнение?

Пока я размышляла над вариантами ответа и о том, стоит ли напрямую задать Эйлин этот вопрос, из ее кабинета вышел худощавый человек с прекрасно очерченными скулами и копной густых непослушных волос песочного цвета. Сначала я узнала шевелюру, а потом и лицо: это был Эмиль Требаск — восходящая звезда в мире моды, почти божество. На всех рекламных плакатах его улыбающееся лицо непременно отражается в какой-нибудь поверхности, а глаза ободряюще взирают на потрясенных юнцов и девиц, тискающих друг друга перед фотокамерой в созданной им наполовину натянутой одежде. Поиски его отражения в каждой новой рекламе уже превратились в подобие игры, вроде помогающих детишкам адаптироваться к взрослому миру моды картинок, где нужно отыскать мультяшного Вальдо[1 - Мартин Ханфорд, создатель игры «Найди Вальдо», предлагает отыскать его среди сотен других персонажей мультфильмов. Это непросто, потому что Вальдо притаился в самом укромном уголке картинки, зато стоит его найти, как его местонахождение становится очевидным.] — смешного человечка в полосатой красно-белой кофте и шапке с кисточкой.

Меня чрезвычайно удивило его появление. Такие люди обычно сами к нам не приходят — это мы к ним идем. Эйлин, убедившись, что это зрелище произвело на меня должное впечатление, победно ухмыльнулась:

— Ты ведь знакома с Эмилем?

За последние пару лет я выложила кучу денег на покупку его одежды, но, конечно, не была с ним лично знакома. Чтобы хотя бы приблизиться к людям его уровня, мне бы пришлось совершить серьезный рывок вверх по социальной лестнице. Эйлин об этом прекрасно знала и, кажется, получала от этого истинное наслаждение.

— Не имела удовольствия. Очень приятно, мистер Требаск, — сказала я, протягивая руку.

Он как-то очень слабо ее пожал, словно опасаясь, что кто-то из нас может сломаться. Уверена, на меня его обеспокоенность не распространялась.

— Миз Форрестер, рад, что вы поговорите с Гвен, — сказал он со своим знаменитым выговором — в модных журналах еще недавно много спорили, швейцарский ли это акцент или произношение человека, желающего поддержать интерес публики к своей персоне.

Значит, речь идет не просто о статье об убийстве — я беру интервью у главной подозреваемой! К чести своей скажу, что я никак не выдала охватившего меня бурного волнения. Да, но какое отношение ко всему этому делу имеет Эмиль Требаск? Более того, что от этого получает Эйлин?

— Благодарю вас, мистер Требаск, — сказала я с улыбкой, одновременно пытаясь нащупать связь между этими весьма интересными вопросами.

— Гарт был величайшим талантом, гением, но в его гибели нельзя винить Гвен. Это абсурдное обвинение: она и мухи не обидит, не то что отстреливать кому-то его причиндалы.

Я поджала губы, придавая лицу профессиональное выражение, и кивнула. Требаск расценил это как знак одобрения и еще больше оживился:

— Очень важно, чтобы все вокруг понимали, что происходит.

Поскольку я и сама пока мало что понимала, я снова авторитетно кивнула.

— Из Гвен сделали козла отпущения, а это несправедливо. Если рассказать людям правду, полиции придется серьезнее заняться поисками истинного убийцы, верно? И тогда снова можно будет спокойно жить и заниматься делом.

Я удержалась от очередного кивка, одновременно пытаясь припомнить, что связывает Гвен Линкольн и Эмиля Требаска. Он сунул мне в руку крохотный стеклянный флакончик.

— Это «Успех», — проворковал он.

Я поднесла флакончик к носу, вдохнула и почувствовала смесь запахов кедра и жимолости с едва уловимым привкусом дымка и мускуса. Поистине сладкий запах успеха — и я вспомнила.

— Чудесный букет, — произнесла я.

«Успех» должен был стать первым в серии духов, которую собирался выпускать Требаск, а Гвен Линкольн выступала в этом совершенно новом для него деле в качестве партнера. Раньше она работала исполнительным директором в нескольких косметических фирмах. Но — что не менее важно — ее первый супруг скончался совсем молодым, после чего она превратилась в невероятно богатую вдову. После гибели Гарта разнесся слух, что он обнаружил в их с Гвен брачном договоре уязвимые места и в бракоразводном процессе собирался выжать из нее максимум денег. Но не успел, потому что она пустила ему пулю в лоб. И не только в лоб. По крайней мере, ходили именно такие разговоры.

Возможно, в трудную минуту Эмиль решил протянуть ей руку помощи и поэтому явился к нам, чтобы договориться об интервью. Конечно, поступок благородный, но я все-таки не могла взять в толк, какую выгоду преследует Эйлин, ибо в любом уравнении с ее участием всегда важен вопрос о лично для нее выгодном результате.

Требаск снова легонько тронул меня за руку — я даже решила, что он сейчас заберет свой флакончик обратно.

— Вы как-то написали очень талантливую статью об убийстве Лисбет Маккэндлис. Уверен, на этот раз у вас получится не хуже.

— Благодарю за комплимент, — сказала я, продолжая импровизировать.

Требаск обернулся к Эйлин:

— Вы станете прекрасным дополнением к знаменитостям, которые выступят моделями на дефиле во время моего гала-представления.

Она растянула рот в змеиной улыбке, в которой (чего я и предположить не могла) почти растворилась ее маленькая мордочка.

— Эмиль, я польщена.

Ах вот оно что! Вот все и встало на свои места. Оказывается, в «Цайтгайст» процветает бартер: Требаск стремится повлиять на мнение если не полиции, то хотя бы общественности, а Эйлин за это выторговала для себя возможность пройтись по подиуму на показе мод. Он упомянул гала-представление — это, вероятно, тот самый показ, во время которого он представит публике свои духи и соберет деньги в фонд «Проекта подготовки специалистов для индустрии моды», который поддерживает неопытную молодежь в желании работать в мире моды, предоставляя возможность приобретать и оттачивать мастерство под руководством опытных наставников. Поскольку я и сама перечисляла средства в этот фонд, мне вдруг захотелось его защитить, когда я представила, как за чужой счет мелкокалиберная Эйлин — эта злюка, жадина и задавака — гарцует по подиуму, изображая модель.

Но мои мысли сейчас гораздо больше были заняты совершенно другим: этот странный симбиоз лично мне принес потрясающую удачу, в которую я никак не могла поверить, — задание написать серьезную статью.

— Если вам понадобится моя помощь и участие, обращайтесь не раздумывая, — сказал Эмиль, трогая меня за локоть.

— Спасибо, буду иметь в виду, — ответила я, мысленно просчитывая варианты, как, делая то, чего хочу я, дать Эйлин и Эмилю возможность получить то, чего желают они. Но я что-нибудь придумаю.

— Надеюсь, ты поняла, что мне нужно, — сказала Эйлин бесстрастно, проводив Эмиля до лифта. Пока она отсутствовала, я ждала ее в кабинете на диване, если можно так назвать конструкцию, больше напоминающую стол в морге, к которому приладили спинку, чтобы придать вид дивана; но и оттуда ее новая помощница хотела меня согнать. Вообще-то обстановка в кабинете наводит на мысль, что здесь когда-то пытались вести совместное хозяйство Энди Уорхолл и Йоко Оно. Смелый дизайн, много ярких блестящих предметов и ни одного мало-мальски удобного местечка, где можно посидеть.

— От меня требуется интервью с Гвен Линкольн о новых духах и убийстве Гарта Хендерсона; именно в таком порядке, — начала я. Она жестом разрешила продолжать. — А это предполагает ее полную непричастность к последнему, — осторожно добавила я.

— Умница, правильно понимаешь.

Конечно, опасно рубить сук, на котором сидишь, но я не могла не задать ей этот вопрос:

— А если она все-таки причастна?

— Тогда обложка — твоя.

Такого ответа я не ожидала.

— А разве ты не сказала своему новому приятелю, что мы сделаем статью, чтобы помочь его другу и партнеру?

Эйлин, подавшись вперед, уперлась грудью в стол и резко отбросила челку.

— Молли, — стадия желчности уступала место ядовитой злобе, — а разве ты никогда ни одному мужчине ничего такого не говорила, чтобы просто от него отделаться?

— О, миллион раз! Они от меня толпами бегут.

— Надо же. Но сегодня, дорогая, у меня нет времени для веселья. Иди, ты мне мешаешь. — Она опустилась на стул и уткнулась в монитор. Исключительно чтобы убрать меня из поля зрения, а не для того, чтобы работать.

Но я не собиралась сдаваться и уходить без дополнительной информации. Мне надо знать, до каких пределов позволено доходить, потому что переходить границы наверняка придется.

— Но ты же сказала, что мы напишем статью, чтобы помочь Гвен.

— Нет, не говорила. Я сказала, что мы напишем статью о Гвен. Так что, если он заблуждается насчет содержания и направленности будущей статьи лишь на основании своей убежденности в невиновности Гвен, то это его вина, верно?

— Значит ли это, что я до некоторой степени вправе рассматривать предположение о ее виновности и вести расследование в соответствии с этим предположением?

Холодный взгляд зеленых глаз скользнул в мою сторону и тут же снова обратился на экран.

— Чисто теоретически да, но я очень сомневаюсь, что до этого дойдет. Давай-ка, не загадывая, посмотрим, как далеко тебе удастся продвинуться.

Бурливший внутри адреналин вздыбился штормовой волной и ударил мне в голову: я настолько увлеклась размышлениями о предстоящей работе, что совершенно забыла, как невысоко она ценит мои способности.

— Считаешь, я ничего не накопаю?

— Я требую от тебя, Молли, взять интервью и более ни на что не рассчитываю.

Это утверждение касалось скорее меня, чем Гвен Линкольн, но я постаралась не поддаться на провокацию:

— Если мне придется коснуться убийства, то нужно как следует подготовиться. Я хочу брать интервью, вооружившись фактами, а не предвзятым мнением о чьей-то виновности или невиновности.

— Флаг тебе в руки. Честное слово, это твое невинное хобби — штучка занятная, но, мягко говоря, странная. Давай будем реалистами. Ты никак не связана ни с Гартом Хендерсоном, ни с его трупом. Это громкое преступление завело в тупик полицию — тебе оно не по зубам.

Вот они, ее истинные мысли. Она думает, что я не способна разгадать тайну, потому что, в отличие от двух первых убийств, с этим случаем меня ничто не связывает. В свойственной ей мерзкой манере она говорит, что мне с этим не справиться. Одного этого достаточно, чтобы я ринулась в бой.

— И все-таки именно так я и поступлю.

Некоторое время она смотрела так, будто изучала меня, потом ее лицо расползлось в кривой неприятной улыбке, как у Гринча — похитителя Рождества, который со своей горы взирает на Ктоград.

— А я в этом и не сомневалась.

Она считает, что видит меня насквозь, и уверена, что желание заняться серьезным делом отодвинет на второй план все другие соображения. Возможно, тут она и права, но я не собиралась в самом начале пути делать ей приятное, признав свое поражение.

— Мне необходимо знать, могу ли я рассчитывать на твою поддержку, если займусь этим делом как следует, — продолжала я гнуть свою линию.

— Рассчитывай.

— И держи, пожалуйста, при себе свои прогнозы о том, что у меня ничего не получится.

— Твои выводы оскорбляют меня в лучших чувствах.

— Твои тоже душу не греют.

— Просто я стараюсь говорить начистоту. Если ты все представляешь в мрачном свете, это твои трудности.

«Нет, в этом твое вдохновение», — подумала я, но для разнообразия решила не произносить этого вслух.

— Вот и отлично. Я пошла работать. — И, вскочив с так называемого дивана, я направилась к двери.

Эйлин оторвалась от монитора и сложила руки на груди.

— Только не забывай, что ты по-прежнему ведешь свою колонку, а еще за тобой статья о том, что значит встречаться с женатыми мужчинами.

— Не забуду.

— На все про все даю тебе две недели.

— Ясно.

— Только будь осторожна.

Интересное замечание. Меньше всего можно заподозрить Эйлин в том, что она печется о моей безопасности.

— Спасибо, Эйлин, за беспокойство, — сказала я, стараясь выразить благодарность, а не удивление.

— Видит бог, мне совсем не хочется, чтобы из-за твоих изысканий сюда ворвался какой-нибудь отморозок и устроил пальбу. Могут пострадать люди, могу пострадать я. Расследование — штука опасная.

Понятно, обо мне она думает только в той степени, в какой это связано с ее собственным благополучием. Зато оправдалось мое предположение, что в аду никогда не бывает прохладно. Учту.

— Что-то ты разулыбалась. Мне это не нравится. Иди работай, — сказала Эйлин и небрежно махнула рукой в мою сторону.

Я вернулась за свой стол, но не могла усидеть на месте. Я так долго этого ждала и уж теперь постараюсь изо всех сил, чтобы на этот раз статья помогла мне достичь цели. В конце концов, бог троицу любит.

Я начала составлять списки и делать пометки. Из чисто профессионального интереса я и раньше следила, что пишут газеты о расследовании, но сейчас необходимо собрать и свести все сведения воедино. Нужно покопаться в прошлом Гвен Линкольн, чтобы как следует подготовиться к интервью. Возможно, Гвен ждет корреспондентку белую и пушистую, но я-то собираюсь землю рыть.

А еще предстоит выяснить, какими сведениями со мной готова поделиться полиция. На многое рассчитывать не приходится, потому что расследование не завершено. Я попыталась вспомнить фамилию следователя, которому, по словам Кайла, поручено дело.

Кайл. Нужно рассказать ему. У Трисии и Кэссиди мой рассказ, без сомнения, вызовет бурю эмоций, особенно в свете нашего разговора во время обеденного перерыва. Но я не уверена, что Кайл встретит мою новость с таким же энтузиазмом. Он очень переживает за мою безопасность, и мне это безумно приятно, но помощи от него ждать не стоит. Впрочем, он все равно за меня порадуется.

Я позвонила Кэссиди и Трисии, их обеих моя новость привела в полный восторг. Трисия взяла с меня слово вечером отметить мою удачу, выпив где-нибудь по коктейлю. Я передала ее слова Кэссиди, которая пообещала поскорее избавиться от своего спутника, так что мы можем на нее рассчитывать.

Потом я не спеша дошла до конторы Кайла и позвонила ему с улицы. Я вообще уважаю чужую работу и уж совсем не хочу, чтобы его коллеги считали меня легкомысленной девицей, которая вечно некстати появляется на пороге и всем мешает. Особенно сейчас, когда придется общаться с кем-то из них на совершенно другом уровне.

— Ты где? — обрадовался Кайл.

— Перед главным входом. Не хочу тебе мешать, но я оказалась поблизости, вот и решила позвонить.

— Что-то случилось?

— Да, у меня потрясающая новость.

— Я сейчас спущусь, тогда и расскажешь.

Какое же это счастье — наблюдать, как к тебе шагает человек, которого ты обожаешь. Он приближается, а ты предчувствуешь его радость, его запах, вкус его губ. Пока он слишком далеко, чтобы с ним заговорить, любуешься его пружинистой походкой, рыжими искрами, которые солнце зажигает у него в волосах, сиянием его голубых глаз, тем, как он склоняет голову набок, потому что продолжает думать о своем; наконец подходит близко-близко и выдыхает:

— Привет.

Он быстро и нежно коснулся меня губами. На людях, особенно перед своей конторой, он проявляет сдержанность. Я заметила, как, выпрямляясь, он скользнул взглядом вокруг, чтобы убедиться, что за нами никто не наблюдает.

— Давай вечером куда-нибудь сходим, — предложила я.

— Если хочешь чего-то существенного, закажи столик, только на попозже. Я сегодня не скоро освобожусь.

— Какая жалость. У нас есть повод кое-что отметить.

— Что за повод?

— Мне надо поговорить с одним из твоих сослуживцев.

— Давай по порядку. Начни с повода кое-что отметить.

— В этом все дело. Эйлин наконец дала мне настоящее задание. Я пишу статью о Гвен Линкольн.

— Что за статья?

— Журналистское расследование.

— И что ты называешь расследованием?

— Это будет очерк о ее новом предприятии, но я намерена написать и об убийстве Гарта Хендерсона.

— С какой стати?

— Она ведь все еще под подозрением, верно?

Он начал задумчиво пощипывать себя за нижнюю губу.

— Извини, я не слежу за ходом этого расследования.

— Вот я и выясню.

— Что еще ты хочешь выяснить?

— Все, что сумею раскопать.

Кайл улыбнулся доброй и одновременно немного печальной улыбкой. Я решила, что он, вероятно, подумал, как много времени отнимает его нынешнее дело, а теперь из-за моей статьи у нас совсем не останется времени друг для друга.

— Почему ты полагаешь, что Гвен Линкольн будет с тобой разговаривать?

— Об этом с нами договаривался ее деловой партнер.

— Тогда понятно.

— А Эйлин поручила интервью мне. Знаешь, какой это для нее огромный шаг вперед в плане признания моих возможностей!

— Что ж, отлично.

Он отпустил губу, но я напрасно ожидала от него улыбки и поздравлений. Вместо этого мужчина моей жизни произнес три слова, от которых у меня сначала екнуло сердце, потом закружилась голова. Три слова, которые могли навсегда испортить наши отношения. Три коротеньких слова:

— Не делай этого.


2


Дорогая Молли!

Мы без ума друг от друга, вот только он не в восторге от того, что я делаю. Я имею в виду свою работу, а не какую-то там глупую привычку или странное поведение в постели. Его собственная работа связана с опасностью и риском, но ведь я его поддерживаю. Почему же он не поступает так же? Моя работа далеко не так опасна: в него, между прочим, стреляют постоянно, а в меня — лишь изредка. Разве не естественно с моей стороны ждать и от него уважительного отношения к моему делу?

Бедняжка, которую не поддерживает любимый


Одна из интереснейших особенностей работы автора колонки советов заключается в том, что чужие проблемы разрешаются легко, куда легче собственных. Во многом это происходит потому, что имеешь дело только с частичкой жизни других людей. К тому же, садясь за письмо в редакцию, читатели обычно изливают на бумаге самую суть проблемы, даже если пока эту проблему не осознают. Скажем, письмо, в котором подружка невесты сокрушается о том, что на мерзкое платье пришлось потратить кучу денег, и между делом называет невесту «этой самовлюбленной потаскушкой, которая уводит чужих мужиков», свидетельствует о том, что с их нежной женской дружбой не все в порядке.

Поэтому, когда на меня наваливаются беды, а я не вижу выхода, я сочиняю письма себе самой. Это позволяет взглянуть на себя со стороны, после чего в голове проясняется и я в состоянии понять, как умудрилась попасть в такой переплет.

Я растерялась, когда Кайл сказал, что мне не надо работать над статьей. Это, конечно, не значит, что, знай я его реакцию заранее, я бы тут же нашлась, что сказать; но все равно оказалась совершенно не готова к его словам и только сказала:

— Почему нет?

Кайл так долго обдумывал ответ, что я потеряла надежду его услышать. Наконец он произнес:

— Это неприятное дело.

— Почему?

— Мне так кажется. Кроме того, расследование пока не закончено.

— Значит, ты думаешь, что убийца — Гвен Линкольн?

— Что думаю я, значения не имеет. Не я веду дело. — Он сжал зубы, и я поняла, что загвоздка именно в этом! Я не просто оказываюсь в запретной зоне — на территории полиции, это еще и территория другого следователя.

— Я не буду тебя вмешивать, — пообещала я. — Просто хочу понять, что происходит, прежде чем встречусь с ней.

— К тому же это дело не для тебя.

Его замечание сильно меня обидело. Конечно, он не ставил перед собой такой цели — он всего лишь объяснял, что его беспокоит. Я все это понимала, и все-таки его слова меня задели.

— А я и не рассчитываю раскрыть это преступление раньше твоих коллег.

— Как раз рассчитываешь, — отрезал он.

Ссориться совсем не хотелось, к тому же в глубине души приходилось признать, что в чем-то он прав. Но должен же существовать компромисс, который бы устроил нас обоих.

— Ну допустим. Предположим, есть небольшая вероятность, что, готовя статью, я наткнусь на интересные факты, которые по каким-то причинам пока не привлекли внимания полиции. Но при этом я никому не собираюсь ничего навязывать и давить ни на кого не буду.

Некоторое время он смотрел на меня серьезно и внимательно, пока я не выдержала и не добавила:

— Честное слово.

Но ему не давала покоя еще какая-то мысль — я это поняла по наклону его головы. Наконец он произнес:

— Оно не похоже на прежние.

— Ты имеешь в виду преступления, в раскрытии которых я участвовала? — Он кивнул, а я чуть было не спросила, когда это он успел согласовать свои замечания с Эйлин. — Поэтому оно меня так интересует. Я никак не связана ни с кем из этих людей и подхожу к делу исключительно с позиции журналиста, а это шанс доказать Эйлин, что я способна на нечто большее.

— Понимаю. Но это твое «нечто большее»…

— От следователя, который ведет дело, я хочу получить лишь информацию, чтобы понять, что сейчас может переживать Гвен Линкольн. Вот и все. И больше я никого беспокоить не буду.

По крайней мере минуты две Кайл молча смотрел на меня, о чем-то думая, но я не могла ничего прочесть в его глазах. Наконец он сказал:

— Ты мало что узнаешь: расследование не закончено.

— Знаю. Повторяю: я не собираюсь вмешивать тебя. Я пойду официальным путем и, как полагается, попрошу назначить мне встречу с этим твоим следователем. Я просто хотела, чтобы ты был в курсе.

Он покачал головой, но я затрудняюсь сказать, прищурился он или поморщился.

— Сначала я сам с ним поговорю. Он может… — Кайл попробовал подобрать нужное слово, потом, похоже, передумал и повторил: — Сначала я сам с ним поговорю, а вечером свяжусь с тобой. — Он вроде бы и не прогонял меня, но и не звал с собой. Но чтобы показать, что я готова действовать как положено, я не стала спорить и настаивать. Он легонько меня чмокнул — можно сказать, безразлично, если делать из этого трагедию, — и вернулся в участок.

А я пешком направилась в редакцию, надеясь, что прежде чем попаду в вотчину Эйлин, в голове у меня прояснится. По августовским меркам было не жарко. В воздухе уже чувствовалось приближение осени. Многие мои подруги предпочитают не ходить пешком, особенно в дорогой обуви, но я получаю удовольствие от неспешной прогулки по городу. Это замечательный способ избавиться от собственных мыслей и снова приобщиться к миру. Когда идешь по Бродвею или по Лексингтон-авеню, кажется, что жизнь разворачивается у тебя на глазах во всем разнообразии оттенков кожи, форм лица, возрастов, комплекций, нарядов, финансового положения и сексуальной ориентации. Моя бабушка всегда говорила, что если достаточно долго сидеть на одном месте, перед глазами проходит целый мир. Без сомнения, на углу в центре Манхэттена — именно такое место.

Вернувшись на работу, я почувствовала, что немного успокоилась и укрепилась в убеждении, что можно найти выход и одновременно не испортить отношения с Кайлом. Не могу сказать, что отличаюсь самообладанием и способностью трезво оценивать трудности, но ведь если очень постараться, можно воспитать в себе эти качества.

Я перерыла всю возможную информацию о Гвен Линкольн и Гарте Хендерсоне. Нашла немало статей об их грандиозной свадьбе с полчищами гостей, на которую шесть лет назад ухлопали прорву денег, а светские приемы и торжества продлились целую неделю. Пять месяцев назад произошло столь же впечатляющее расставание: с обеих сторон посыпались взаимные обвинения и упреки в супружеской неверности, жестокости и душевной черствости.

Было среди всех этих статей немало публикаций о деловой хватке обоих супругов и их способности оценивать состояние рынка, но все они оказались куда менее информативными и, главное, не такими занятными и не сообщали ничего нового и интересного. И конечно, за последнюю пару недель — статьи об убийстве Гарта: в него стреляли (о местах, куда попали пули, писали, естественно, в колонках сплетен и слухов, а не в серьезных репортажах); по свидетельству службы безопасности отеля, дверь в тот вечер мог открыть только он сам, значит, он и впустил убийцу. В 21.15 ему принесли ужин на двоих — он был еще жив и находился в номере один, в 22.30 в отель приехала Гвен и потребовала, чтобы вскрыли дверь, потому что они договорились о встрече, но ее беспокоит, что он не открывает. Ее сопровождал помощник администратора — они вдвоем и обнаружили тело.

Потом шли сообщения о том, что полиция допрашивала Гвен, беседовала с Ронни, будущим партнером Гарта, и о том, что друзья обоих супругов оказывают серьезное давление на полицию, требуя скорейшего разрешения дела. Ни в одной статье имя Эмиля Требаска не называли, но в одной ссылались на его слова о готовности «в трудную минуту поддержать дорогого партнера». Интересно, далеко ли зашли их партнерские отношения?

Меня вдруг осенила отличная мысль. Я схватила телефон и позвонила Оуэну Крэндаллу в редакцию «Биз-Базз». Раньше он был штатным корреспондентом «Цайтгайст» и работал под началом редактора отдела моды Кейтлин, но недавно переместился на пару этажей выше, где располагается самое юное детище нашего Издателя, что благотворно сказалось на карьере Оуэна, состоянии его кошелька и психики. Теперь он освещает финансово-экономические аспекты индустрии моды.

— Могу ли я рассчитывать на пятнадцать минут твоего драгоценного времени? — спросила я.

— Удовольствие пообщаться с тобой, Молли, для меня уже награда. Но если добавишь порцию эспрессо, я твой безоговорочно.

Я поспешила вниз, взяла в ближайшем кафе две порции кофе на вынос и поднялась к Оуэну. Помещение его редакции почти точь-в-точь повторяет наше, но там ковровое покрытие представляет собой затейливое сочетание красного и оранжевого цветов; мы же топчем серо-голубой узор, пытающийся выдать себя за искусственный мрамор. На подобные расходы нашему Издателю никаких денег не жалко.

— Хотелось бы думать, что ты по мне соскучилась, но хищный блеск в твоих глазах говорит о том, что ты вышла на охоту. — Оуэн улыбнулся, а улыбка у него, надо сказать, великолепная; впрочем, как почти все остальное. Ему двадцать пять лет, у него мужественное лицо с правильными чертами, глубоко посаженные глаза и ямочка на подбородке, которая заставила бы Кёрка Дугласа рыдать от зависти. Многие фотографы, приходившие в редакцию, принимались с ним заигрывать, но Оуэна это не интересует. Когда он работал у нас, то был объектом воздыханий представителей обоих полов, но так ни разу и не почтил вниманием ни тех, ни других, что при нашем стадном существовании не так-то просто. Ходили слухи, будто к нему приставала сама Кейтлин, что, собственно, и сподвигло его от нас уйти.

— Вообще-то я не собиралась говорить о своих планах, — сказала я.

— Считай, что это откровенный разговор между друзьями.

— Что ж, раз мы друзья, расскажи мне о Гвен Линкольн и Эмиле Требаске.

Оуэн безразлично пожал плечами:

— Гвен — его главная поддержка и опора в новом начинании с духами. Чтобы производить одежду, он набрал кредитов, поэтому в кармане у него, как ни странно, пусто.

— Их связывает только бизнес?

— Я чувствовал, куда ты клонишь! К сожалению, придется тебя разочаровать: Эмиля интересуют лишь молодые блондины, что полностью исключает Гвен, поскольку она совершенно не подходит под это описание. Это всего лишь общность взглядов, а теперь еще и финансовых интересов. А что за статью ты пишешь? — Оуэн перегнулся через стол с заговорщической улыбкой. — Об убийстве Гарта Хендерсона?

— Пока нет. — Не хотелось, чтобы в королевстве нашего Издателя моя работа начала обрастать слухами еще до того, как я приступила к расследованию.

— А жаль.

— А тебе что-то известно?

— Гвен как раз и заставила Гарта переманить Эмиля от Ронни Уиллиса. Она сказала, что «бизнес должен оставаться в семье». Ронни был вне себя от ярости.

— А теперь они снова все вместе, да? Только без Гарта.

Оуэн кивнул и откинулся на спинку стула, слизывая со своего кофе взбитые сливки так, что половина сотрудников нашего журнала упала бы перед ним на колени.

— Что скажешь?

Конечно, теперь сделка предстает в новом свете. Удивительно, что подготовка к слиянию продолжается, ведь, несмотря на разрыв между супругами, поливание друг друга грязью и неминуемый развод, Гарт не изменил завещание. (Наверное, разводясь, люди слишком сильно желают смерти другому и не задумываются о том, что она может настичь их самих.) После гибели Гарта контрольный пакет акций в его компании «Г.Х. Инкорпорейтед» перешел к Гвен, и теперь вопросами слияния занималась она.

Но это означает, что Ронни Уиллис, который изначально полагал, что объединяется с гением рекламы, становится партнером дамы, в прошлом работавшей исполнительным директором в косметических фирмах. Той самой, что когда-то перехватила у него крупного клиента. Ну не странно ли, что в Ронни не взыграло мужское самолюбие и он не отказался от сделки, тем более что успех «Г.Х. Инкорпорейтед» всегда связывали с исключительными способностями и личностью Гарта, которого нет в живых? Во всем этом кроется что-то куда более серьезное, чем желание заполучить обратно Эмиля Требаска.

— Кто тебе сказал?

— Один из сотрудников Ронни. Но что еще интереснее — по слухам, его вполне устраивает, что процесс слияния продолжается.

Понятно, значит, стоит поразмыслить об альянсе Гвен-Ронни, а не Гвен-Эмиль.

— Клиенты не разбегаются?

Оуэн покачал головой:

— Пока никуда не делись. А еще ходят слухи, что сотрудники Гарта чувствуют себя довольно уверенно, а вот те, кто работает у Ронни, нервничают.

— Полагаешь, должны беспокоиться люди Гарта, раз их босса продырявили?

— Любовь любовью, а бизнес бизнесом.

— Думаешь, здесь замешана любовь? Значит, по-твоему, убийца Гвен?

— А с чего бы кому-то еще стрелять ему в такое место? — Оуэн махнул рукой вниз.

— Чтобы все именно так и подумали.

Оуэн задумчиво покачал головой, словно пытаясь со всех сторон охватить услышанное.

— Я как-то об этом не подумал. А ты считаешь, стреляла не Гвен?

— Я пока ничего не считаю. Кроме того, — поспешила я заверить, видя, как он расплывается в улыбке, — моя статья совсем не о том.

— Конечно, не о том. Но если тебе вдруг понадобится поделиться с кем-нибудь своими подозрениями, ты знаешь, где меня искать. И сколько стоит мое драгоценное время. — Он приветственно приподнял свою чашку с остатками кофе.

Вернувшись к себе в редакцию, я читала, пока не потемнело в глазах, после чего отправилась на встречу с Трисией и Кэссиди, чтобы развеяться и уйти от неприятных воспоминаний об отдельных моментах моего пребывания в колледже. Правда, встреча с подругами тоже чревата воспоминаниями, но куда более приятными. Однажды вечером, прокорпев над рефератом о творчестве английского поэта-романтика Сэмюэля Тейлора Кольриджа, я впала в авторский ступор, а они заехали за мной, представившись на проходной моими родственницами, и потащили в ближайшее кафе, где мы объедались горячими сэндвичами, запивая их коктейлем «камикадзе» из водки с апельсиновым ликером.

Едва мы с Трисией устроились за столиком, как заговорили о еще одной важной проблеме, связанной с моим расследованием.

— Вы с Кайлом как-нибудь разберетесь, — убеждала меня подруга. — Он просто пытается тебя уберечь, и ему нужно время, чтобы смириться с мыслью, что ты снова занялась расследованием.

Мы сидели в ресторане «Времена года» на Пятьдесят второй улице и ждали, когда Кэссиди сбежит с этого своего научного семинара. Я испытываю теплые чувства к барам при гостиницах, где обстановка куда спокойнее, чем в обычных кафе: посетители заняты своим делом, потому что встречаются здесь, чтобы обсудить важные вопросы, вроде планов на отдых или иных замыслов, законных и не очень. Ну а наше шикарное местечко с просторным залом и уютными столиками идеально подходило для важной беседы.

— Кайл просто уверен, что я начну копать чересчур глубоко и попаду в переделку.

Тонкими нежными пальцами Трисия обняла бокал.

— Наверное, не стоит его в этом винить — согласись, у него имеется кое-какой опыт и основания за тебя беспокоиться.

Ну что тут скажешь, если она совершенно права!

— Но я же стараюсь извлекать уроки из прошлых ошибок.

— Что все мы горячо приветствуем.

— А как же узнать, чему человек научился, если он себя не проверяет?

— Ты на мне сейчас репетируешь?

— Это как посмотреть. Кстати, насколько я убедительна?

— Ты же знаешь, я всегда поддаюсь на честность и искреннее раскаяние. Чтобы убедить Кайла, придется добавить что-то еще.

— Наверное, нужно упирать на то, что на этот раз я не наживу себе неприятностей, и постараться, чтобы он мне поверил.

— Отличный план! А когда воплотишь его в жизнь, можешь попробовать убедить мою мамочку, что ко Дню благодарения я выйду замуж.

Трисия у нас большая дока по части полного обезоруживания собеседника и возвращения его с неба на землю. Когда до него это все-таки окончательно доходит, он смотрит в ее огромные, как у олененка Бэмби из диснеевского мультика, глаза на фарфоровом лице богини и думает: «Все ли я правильно расслышал?»

— И ты туда же! — Я с силой приложила руку к сердцу.

— Молли, — продолжала она как ни в чем не бывало, — если хочешь, чтобы интервью с Гвен Линкольн распахнуло новые горизонты в твоей карьере журналиста-расследователя, что, как мне думается, входит в твои намерения, ты должна сделать все возможное, чтобы оно прошло успешно. Независимо от того, что по этому поводу думает, делает или говорит кто бы то ни был. И произношу я эти слова совершенно искренне и от души на тот случай, если когда-нибудь потом тебе придется о них вспомнить. — Она приподняла свой бокал с коктейлем и с чувством сделала несколько глотков.

Я постаралась выдавить из себя благодарную улыбку.

— Ты совершенно права.

— Благодарю.

— Он просто пытается меня защитить.

— Возможно.

— Он изменит свое мнение, едва я приступлю к работе.

— Вероятно.

— Вместо того чтобы поддерживать ростки надежды в моей душе, ты их топчешь.

— Пусть этим займется Кэссиди. — Трисия слегка повела рукой с бокалом в сторону дверей, в которые в это время вплывала наша подруга. На ее лице блуждало странное выражение, словно она пыталась сдержать улыбку, не совсем понимая зачем.

— Значит, вы начали без меня, — сказала она со вздохом и опустилась на стул.

— Это констатация факта или выражение недовольства? — задала я вопрос.

— Наблюдение. К тому же эмпирического свойства.

Я легонько толкнула Трисию локтем.

— Ну да, мы же общались с учеными, новые слова выучили…

— Да уж, за какой-то вечер она набралась у них всего самого худшего, — в тон мне продолжала Трисия.

— Давно пьете? Девочки, вы меня поражаете. Обычно не желают ждать мужчины. — Кэссиди посмотрела мимо нас, разыскивая глазами официантку и делая вид, что не замечает усмешку на лице Трисии.

— Как конференция? Скучная? — спросила я.

— Вообще-то не очень. Можно даже сказать, интересная. С одним из участников я потом даже вступила в оживленную дискуссию.

Подошла официантка и замерла в ожидании. У Кэссиди настоящий дар везде появляться в самое подходящее время. Нам пришлось минут двадцать ждать, когда принесут напитки, Кэссиди же заказывает коктейль, едва успев решить, куда поставить сумочку. Официантка ушла, Кэссиди наклонилась вперед и положила подбородок на сцепленные ладони. По ее лицу по-прежнему блуждало это странное выражение, но я не могла определить, что оно значит.

— Вы обсуждали вопросы науки или то, как устройство для защиты карманов от воров деформирует дорогой пиджак? — пошутила Трисия.

— Мы говорили о физике.

Мы с Трисией переглянулись.

— О физике?! — повторила я. Вообще-то у Кэссиди весьма обширный круг интересов, а ее профессия иногда заносит ее в довольно экстравагантные компании, но что-то не припомню, чтобы она когда-либо прежде рассуждала о физике. Если мне не изменяет память, она однажды рассказывала, как, придя на вечеринку, тут же начала подсчитывать, сколько розеток для подключения компьютеров можно разместить в комнате. Это было, пожалуй, самое научное из ее начинаний, но это не наука — это математика. Скорее арифметика.

— И где же Кайл? — произнесла Кэссиди с той же загадочной улыбкой.

— Постой, дорогая. Нельзя же с такой скоростью менять тему. У слушателей может закружиться голова. Расскажи нам, как вы обсуждали физику.

— Тем более что Кайл не придет, поскольку не одобряет новое задание, которое получила Молли, — сказала Трисия.

— Не то чтобы не одобряет, просто не от всей души поддерживает, — уточнила я.

— Он тебя защищает или чинит препятствия? — Кэссиди обращалась скорее к Трисии, чем ко мне, очевидно, полагая, что я не могу быть объективной.

— Второе вытекает из первого, — ответила Трисия.

— И что ты собираешься делать?

— Писать статью и уповать на то, что он все-таки меня поймет, — ответила я.

— Значит, всего лишь писать? Не отклоняясь и не копая ни вправо, ни влево, ни в каком-либо другом направлении? Хотя тебе как журналисту и ищейке, я полагаю, известно, что без этого не обойтись? — принялась поддразнивать меня Кэссиди.

— Ищейка — хорошее слово, — заметила Трисия.

— Куда симпатичнее, чем корреспондент, — сказала я.

Кэссиди кивнула.

— Но ты не ответила на вопрос.

— А разве ты о чем-то спрашивала?

— Только статья — и все?

— Вот теперь я действительно слышу вопрос.

— А ты по-прежнему на него не отвечаешь.

— Я не остановлюсь ни перед чем, — сказала я твердо. — А теперь расскажи об уроке физики.

Кэссиди на секунду задумалась, а потом с лучезарной улыбкой изрекла:

— В мире все связано самым неожиданным образом.

— Понятно. Это замечание относится к физике или к физику? — спросила я.

— Завтра скажу. После обеда.

— Лично я не смогу столько времени пребывать в неведении. Поделись хотя бы основными фактами, — попросила Трисия.

Вернулась официантка с коктейлем для Кэссиди, и мы замерли в ожидании, когда же она уйдет. Кэссиди знала, что мы страшно заинтригованы, и получала от этого удовольствие.

— Я же сказала, давайте подождем до завтра, а там посмотрим, заслуживают ли эти факты внимания. В конце концов, мы здесь собрались, чтобы отметить следующий шаг в профессиональной деятельности Молли. Итак, за будущие успехи! — Кэссиди приподняла бокал.

— И за неожиданные связи в этом мире, — подхватила я.

Этот совместный тост стал кульминацией нашего вечера. Потом мы еще немного поболтали о том о сем, еще капельку выпили. Придя домой, я облачилась в джинсы и футболку с портретом рок-звезды восьмидесятых Тома Петти (одежду, в которой я обожаю читать), сунула в микроволновку пакет с попкорном и, для вдохновения мазнув за ушами духами из флакончика, который мне вручил Эмиль, погрузилась в изучение материалов.

Гвен Линкольн представлялась мне сильной личностью, которая нашла себе ровню в Гарте Хендерсоне, но в результате смесь оказалась чересчур взрывной. Интересно, существует ли предельный накал эмоций, которые способна выдержать любовь? Вопрос под стать задачке по физике для нового приятеля Кэссиди.

В мире рекламы преобладают крупные корпорации, но Гарт Хендерсон гордился тем, что его сравнительно небольшое агентство не разбрасывается на все, что под руку попадется, а выбрало для себя определенное направление. С самого начала клиентами «Г.Х. Инкорпорейтед» стали восходящие звезды мира моды. У него был отличный нюх и зоркий глаз, и большинство его клиентов действительно добивались оглушительного успеха и продолжали с ним сотрудничать, что окупалось во всех отношениях.

Ронни Уиллис со своим агентством был сделан из того же теста, но не отличался тем же блеском. Его рекламные кампании не всегда достигали таких же высот, как у Гарта, но отдельные его акции и клиенты оказывались поистине гениальными (например, Эмиль Требаск), поэтому слияние агентств двух специалистов с одинаковым типом мышления имело смысл.

Но теперь, когда Гарта не стало, что толкает Ронни к сделке? Что он от нее получает, кроме способных в любую минуту разбежаться клиентов? Неужели для его собственного агентства наступили такие тяжелые времена, что он стремится к слиянию с компанией ушедшего из жизни человека, вместо того чтобы продолжать работать в одиночку? А может, он верит в организаторские способности Гвен и полагает, что они проявятся и в другой области? И Эмиль Требаск, и Ронни Уиллис определенно возлагают на нее большие надежды и, между прочим, доверяют ей немалые деньги. Мне еще больше захотелось с ней познакомиться.

Чтение захватило меня настолько, что звук поворачивавшегося в замке ключа застал меня врасплох, буквально заставив подскочить от неожиданности. Я осторожно приблизилась к приоткрывшейся двери, которую удерживала цепочка, в образовавшуюся щель увидела Кайла и неловко устранила препятствие. Он нерешительно топтался на пороге.

— Я думал, тебя нет дома.

— Я думала, ты не придешь… — Прозвучало это ужасно, и я добавила: — Так скоро. — Я взглянула на часы. — Начало одиннадцатого. Надо же… потеряла счет времени. — Я махнула в сторону кипы бумаг.

Он аккуратно прикрыл за собой дверь.

— Не помешал?

У Кайла вот уже почти месяц были собственные ключи. Его обожал Дэнни и другие швейцары, поэтому он беспрепятственно, как и прочие жильцы, входил в дом и выходил из него, несмотря на то, что официально нас пока ничто не связывало. У него тут была и одежда, и туалетные принадлежности, и даже любимые диски, но я совершенно не представляю, что в этом деле можно считать точкой отсчета. Коллекцию спортивных сувениров на книжных полках? Приятную перемену в записи на автоответчике, вроде «Нас нет дома»? Общие карточки для ответов на приглашения с указанием наших имен? Конечно, самым знаменательным событием стал бы отказ от квартиры, которую он снимает (у меня и район получше, и плата пониже), но до этого нам пока далеко. И как знать, когда это случится, да и случится ли вообще?

— Я — правда! — очень рада тебя видеть, — сказала я, стараясь не выдавать волнения.

— Ты меня прости за сегодняшнее, — сказал он, но не стал снимать пиджак. Если в ближайшие полторы минуты он этого не сделает, я начну психовать, как бы глупо это ни было.

— Ты меня тоже прости.

Он сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил свернутые в рулон бумаги. Подержал их на весу, словно еще раз обдумывая свое решение, и протянул мне.

Я потянулась к нему и поцеловала, не прикасаясь к бумагам, потому что, во-первых, хотела его поцеловать, а во-вторых, решила, что должна продемонстрировать: мне куда важнее его появление, чем какие-то там бумаги. Ответный поцелуй оказался нежнее того, что я получила днем у его конторы, но я все равно почувствовала в нем какую-то настороженную сдержанность. И главное, он не снимал пиджак, поэтому я засунула под пиджак руки, чтобы облегчить ему задачу.

— Новые духи? — прошептал он мне в самое ухо.

— Нравятся?

— Интересный запах.

— Это новый аромат Гвен Линкольн.

Он глубоко вздохнул, но я не поняла, хотел ли он как следует оценить духи или действительно вздыхал.

— Мне нужно вернуться на работу, — прошептал Кайл, и мои руки задержались на его лопатках. — Я решил принести тебе документы, ну и посмотреть, как у тебя дела. — Я вытащила руки из-под пиджака, и он вложил бумаги прямо в них, наблюдая за моей реакцией.

Конечно, эти документы очень многое для меня значат, но гораздо больше значит он. За год знакомства в наших отношениях было более чем достаточно взлетов и падений; чем ближе мы становились, тем сильнее огорчали падения. Очень не хотелось, чтобы это стало очередным огорчением.

— Когда закончишь, вернешься?

Он глянул мне в глаза — от такого взгляда подкашиваются колени, потому что от зрительных нервов он передается прямо в мышцы ног.

— Разрешаешь?

— Пожалуйста, возвращайся.

Он едва заметно кивнул. Казалось, он сильнее меня сосредоточился на бумагах и даже начал барабанить по ним пальцами, словно призывая присмотреться к ним повнимательнее. Я развернула рулон: это были копии документов только для служебного пользования — бумаги, собранные на следующий день после убийства для получения постановления на обыск в квартире Гвен Линкольн.

Я чувствовала себя так, будто он принес мне цветы и шоколадные конфеты. Даже лучше, потому что ради меня он поступился своими убеждениями. Может быть, мне все-таки удастся убедить его порадоваться за меня, потому что мне поручили написать эту статью. Если, конечно, я сейчас не поведу себя как последняя дура.

— Большое спасибо, — сказала я искренне и, надеюсь, без намека на радостное повизгивание.

— Это официальные документы, я ради тебя никакой тайны не нарушаю, — подчеркнул он. Я кивнула. — Если потом тебе понадобится поговорить с Донованом — а ты, наверное, захочешь это сделать, — придется подождать, пока я не улажу с ним этот вопрос.

Ага, значит, фамилия следователя Донован.

— Буду все делать строго по порядку, — пообещала я, полная решимости сдержать обещание.

Он тихонько засмеялся, что меня порадовало.

— Ого, у нас новый подход к делу.

Он имел полное право иронизировать, поэтому я тоже засмеялась. Но на этот раз я действительно собиралась действовать с умом. По многим причинам, важным для нас обоих, я должна отказаться от своей обычной импульсивности.

— Я тебе очень благодарна.

— Даже при том, что я не одобряю твое задание, я все-таки в тебя верю, — улыбнулся Кайл.

— За это тоже большое спасибо.

Он взял мое лицо в ладони и начал целовать со страстной нежностью, от которой кружится голова, а по телу бегут мурашки. Я отвела руку назад и разжала пальцы, надеясь, что документы благодаря собственному весу не разлетятся при падении, а так и приземлятся на журнальном столике в виде рулона, потом снова сунула руки ему под пиджак.

Сначала я сняла с него пиджак, потом рубашку.

— Разве тебе обязательно возвращаться сегодня на работу?

— Да. — Он оторвал меня от пола и понес в спальню.

— Когда?

— Можешь смотреть на часы.

Я и не пыталась. Около полуночи я хотела встать вместе с ним, но он уговорил меня ждать его возвращения в постели. Ему нужно было разобраться кое с какими бумагами, чтобы завтра с утра они оказались на столе у его зама. Кайл по натуре сова, которая к тому же почти не спит — он клянется, что ночью ему особенно хорошо думается.

Я не стала спорить и даже надеялась заснуть. Но как только дверь за ним закрылась, образовалась такая тишина, что мысли буквально закипели у меня в голове. В конце концов, он старался, принес документы, разве вежливо оставлять их томиться на журнальном столике или, хуже того, валяться на полу?

Бумаги все-таки оказались на столе. Я сгребла их в кучу, устроилась на любимом крутящемся кресле и начала читать.

Раньше мне не приходилось читать что-либо подобное. Это было сухое и подробное изложение в хронологическом порядке фактов, которые навели полицию на мысль, что в квартире Гвен Линкольн они найдут орудие убийства и (а может, или) другие изобличающие ее улики. Прежде всего, что немаловажно, именно она обнаружила труп. Пусть даже она была не одна, а в компании помощника администратора, которому угрожала и судебной, и физической расправой, если он не откроет дверь в номер ее будущего экс-супруга. Пока шел бракоразводный процесс, Гарт жил в отеле, и в тот день Гвен якобы пришла к нему с очередной порцией документов на развод. Имелись доказательства того, что она действительно звонила ему незадолго до своего прихода, чтобы подтвердить, что встреча не отменяется, но, по мнению полиции, это могло быть и попыткой подстроить алиби: сначала она позвонила, потом пришла в номер, убила его, вернулась домой и, дождавшись подходящего момента, снова явилась в отель и при свидетеле обнаружила тело. Только два человека были готовы подтвердить, что во время убийства Гвен находилась дома: горничная, которая не один год у нее служит и к тому же давно выпивает (нет ли тут причинно-следственной связи?), да швейцар, которого допрашивали дома, где он приходил в себя после операции по удалению катаракты.

Обвинения подтверждались свидетельствами нескольких коллег Гарта, живописавших шумные перепалки между супругами, включая угрозы физической расправы со стороны Гвен. Если верить их заявлениям, однажды она даже особо подчеркнула, что «прострелит жизненно важный для него орган, и это вовсе не сердце». Были и другие свидетельства со стороны друзей, соседей и сотрудников с примерами жестоких и несправедливых слов, которыми обычно обмениваются люди, когда проходит любовь.

Кроме того, многие утверждали, что Гвен была выгодна смерть Гарта (впрочем, в деньгах она особенно не нуждалась). По ее мнению, часть компании принадлежала ей по праву, ведь она вложила в дело супруга «столько сил и души», к тому же она не хотела грядущего слияния с компанией Ронни Уиллиса, хотя причины этого оставались неясными.

Меня поразило то, как утверждения, зафиксированные в официальных документах, сразу начинают жить своей собственной жизнью. Интересно, насколько изобличающими показались бы некоторые из моих собственных заявлений бывшим возлюбленным, бывшим друзьям или нынешним коллегам, будь они изложены подобным образом? Когда-то мама предостерегала меня от поступков, описание которых мне бы не хотелось увидеть на первой полосе утренней газеты, что неоднократно удерживало меня от совсем уж необдуманных шагов, но мне никогда не приходило в голову представить изложение моих действий в официальном документе, который готовится для суда. От одной этой мысли мороз подирает по коже.

Должно быть, Гвен это тоже не порадовало. Ее не арестовали главным образом потому, что так и не нашли орудие убийства, к тому же на ее имя не был зарегистрирован ни один пистолет, да и в гостиничном номере не обнаружили ее отпечатков. Пока нет ничего конкретного, что связывало бы ее с местом преступления, но и ничего конкретного, что доказывало бы ее присутствие в другом месте. К тому же незадолго до гибели мужа она не раз в сердцах позволяла себе гневные выпады в его адрес. Да, материальных мотивов для убийства у нее, похоже, не было, зато эмоциональных — предостаточно. Даже я при моем небогатом опыте знаю, что в конце концов все решают именно эмоции.

Где-то между словами соседа, толковавшего о вспыльчивости Гвен, и сотрудника фирмы, который утверждал, что Гарт незадолго до гибели, можно сказать, опасался жены, я незаметно для себя погрузилась в тревожный сон. Мне снилось, как Гвен Линкольн в ярости швыряет в Эйлин тарелки на кухне в доме, который каждый год в августе снимают мои тетя с дядей. Часов в семь утра я проснулась с затекшей шеей и увидела улыбающегося Кайла, присевшего на край кресла.

— Все-таки перед уходом надо было с тобой поспорить, — произнес он, доедая овсянку. Он уже успел побриться, переоделся в свежую рубашку, — короче, приготовился снова отправиться на работу. Рядом с ним я чувствовала себя грязнулей. — Уверен, ты бы не устояла перед таким соблазном.

— Значит, ты упражнялся в соблазнении? — Я потянулась на своем ложе и потерла затекшую шею.

Он виновато улыбнулся.

— Я хотел перенести тебя на кровать, но побоялся разбудить. Нам обоим нужно было выспаться.

— Наверное, я должна тебя поблагодарить.

— А документы к соблазнению не имеют никакого отношения. Это моя попытка пойти тебе навстречу, — сказал он, ополаскивая под краном свою миску. Для человека, который всегда жил один или делил жилье с другими холостяками, он аккуратнее, чем можно было надеяться. Он говорит, что этим обязан матери и сестре.

— Что я могу сделать в знак признательности?

— Главное, не забывай о своем обещании не лезть на рожон. — Схватив пиджак, он быстро сгреб меня в охапку, поцеловал и выскочил за дверь, прежде чем у меня в голове прояснилось. Умеет же этот парень уходить! К сожалению.


3


Погоня за материалом для сенсационной статьи похожа на охоту за запавшим в душу мужчиной: не успеешь привыкнуть к роли охотника, как вдруг сама становишься дичью, и это слегка сбивает с толку. А еще может заставить засомневаться: а так ли тебе это нужно?

Сначала я решила на пару часов остаться дома, чтобы закончить изучение бумаг, но потом подумала, что куда лучше сидеть в редакции и держать Эйлин в поле зрения, чтобы быть в курсе любых ее козней. К тому же, если понадобится дополнительная информация, я всегда могу еще раз сбегать вниз за кофе для Оуэна. Едва я водрузила на стол тяжеленную стопку бумаг, как зазвонил внутренний телефон:

— Это Сюзанн. Ты не могла бы ко мне подойти?

Я ответила не сразу, потому что никак не могла решить, отвечать ли по телефону или обернуться в сторону Сюзанн, чей стол находится от меня метрах в десяти, и крикнуть: «Что?» Но поскольку я решила начать трудовой день, проявляя чудеса вежливости, я сказала в трубку «Сейчас» и через пару секунд стояла перед Сюзанн.

Должность помощника Эйлин — дело хлопотное, и Сюзанн Брайант делала все возможное, чтобы мы об этом знали, поэтому всегда ходила с отрешенным взглядом и страдальческой улыбкой мученицы, которая готова покорно нести свой крест, если это замечают окружающие. Она занимала эту должность всего недели две, поэтому в силу свежести ее страданий мы делали ей скидку, но мне начинало казаться, что она получает удовольствие от своей роли. На такое стоило посмотреть.

— Неужели в этакую рань я уже успела что-то натворить? — бросила я пробный камень.

— А кто говорит, что ты что-то натворила?

— Разве меня не вызывают к шефу?

— Это несправедливо и по отношению ко мне, и по отношению к Эйлин, — поджала губы Сюзанн.

— У меня и в мыслях не было проявлять несправедливость по отношению к тебе, — заверила ее я. Она бросила значительный взгляд в сторону кабинета Эйлин, но я не стала продолжать. — Что ты хотела мне сказать?

Сюзанн протянула листок бумаги.

— Поторопись, она ждет.

— Кто — Эйлин?

— Нет, Гвен Линкольн.

На листочке был написан адрес: Гвен Линкольн жила на Сентрал-парк-уэст — улице старинных особняков и многоэтажных зданий начала XX века. Здорово, конечно, но я вообще-то собиралась договариваться с ней об интервью, лишь когда изучу все документы. Мне и в голову не приходило, что меня вызовут, когда это будет удобно ей.

— Ты еще здесь? — услыхала я пронзительный фальцет Эйлин еще до того, как она распахнула дверь своего кабинета.

— Я только что подошла.

— Буквально несколько минут назад позвонил Эмиль и сказал, что они готовы тебя принять. Давай-ка побыстрее, а то вдруг передумают.

— Эмиль и Гвен?

— Что же здесь плохого?

Вообще-то плохо было то, что первое интервью в рамках первого настоящего журналистского расследования мне назначают раньше, чем я успела к этому как следует подготовиться. Но спорить было бесполезно, поэтому, уточнив, что у Сюзанн есть номер моего мобильного на случай непредвиденных распоряжений высокого начальства, я сунула в сумочку диктофон с блокнотом, выскочила на улицу и поймала такси. Прямо в машине, насколько это возможно на ходу, я попробовала сформулировать и набросать вопросы, которые собиралась задать. Оказавшись перед дверью квартиры Гвен, я, кажется, сумела унять сердцебиение.

Но при ее появлении у меня снова перехватило дыхание. Конечно, ее лицо было мне знакомо по многочисленным изображениям, но я почувствовала себя совершенно обезоруженной, когда эта потрясающая красавица с безупречной кожей и густыми рыжими волосами показалась на пороге гостиной — просторной комнаты с высокими потолками, выдержанной в золотистых и кремовых тонах. На ней был роскошный желтый костюм от Версаче, а на вылепленных не без помощи йоги ногах — кожаные лодочки от когда-то работавшего у Версаче Брайана Этвуда.

Когда она вошла, я сидела, примостившись на краешке обитого парчой канапе, и силилась принять беззаботно-профессиональный вид. Она бесцеремонно оглядела меня с головы до ног и улыбнулась. Я силилась понять, что ее так развеселило — то ли мой наряд, то ли удивленное выражение моего лица.

Она решительно приблизилась, и я невольно встала. Вместо того чтобы протянуть мне руку, она взяла с подушки мой диктофон и, включив, произнесла: «Молли Форрестер» таким тоном, словно, если прежде меня звали по-другому, отныне это станет моим именем; потом снова бросила диктофон на канапе и, поблескивая акриловыми ногтями, жестом приказала мне сесть.

— Спасибо, миз Линкольн, что согласились встретиться.

— Детка, а у меня был выбор? Мне кажется, нет.

Ей было лет сорок пять, но ее «детка» скорее говорило о разнице не в возрасте, а в общественном положении. Она села в стоявшее напротив кресло и крикнула «Эмиль!» куда-то в глубь коридоров. Клянусь, я слышала, как ее голос эхом разнесся по громадной квартире. Затем она обернулась ко мне с отработанной улыбкой на лице:

— Это ведь он придумал, поэтому должен присутствовать.

Ее злость электрическим разрядом прошила разделявшее нас пространство. Я нутром ощущала, как это страшно, когда тебя подозревают в убийстве; можно только предполагать, насколько тяжелее, когда с жертвой у тебя глубокая эмоциональная связь. Но статистика — увы! — показывает, что под подозрение в первую очередь попадают супруги или другие самые близкие люди. У них, как правило, имеются все составляющие триады: мотив, средства, возможность. Но Гвен Линкольн не выглядела ни оскорбленной невинностью, ни лгуньей, которая заметает следы, — она кипела от негодования.

Совсем не такое начало своего первого интервью я представляла себе в течение последних суток. Я прямо-таки чувствовала, как на меня давит и сжимает грудь груз моих собственных ожиданий, сомнений Эйлин и тревоги Кайла — давит так, что невозможно вздохнуть, поэтому старалась сидеть как можно прямее и заставляла себя дышать медленно и размеренно.

— Насколько я поняла со слов мистера Требаска, вы хотели со мной поговорить, — начала я дипломатично, чтобы не испортить интервью еще до его начала.

— Эмиль, знаете ли, решил обо мне позаботиться. В мужчине это качество может быть очень занятным, но в то же время от него сильно устаешь.

Она раскрыла тяжелый серебряный портсигар, лежавший рядом с ней на краю стола.

— Хотите сигарету?

— Нет, спасибо.

— Не против, если я закурю?

— Вы у себя дома.

— Что не мешает некоторым меня поучать. — Она взяла сигарету и с чувством щелкнула зажигалкой. — Каждый уверен, что ему известно, как лучше, — произнесла она с таким холодом в голосе, что я почувствовала беспокойство за любого, кто пытается вообще что-то ей говорить.

Почему-то Эмиль Требаск выбрал именно эту минуту, чтобы войти в гостиную. На нем были совершенно новые брюки из его последней коллекции и идеально выглаженная рубашка с накинутым на плечи кашемировым свитером — прямо студент колледжа, завсегдатай клубов. В голове мелькнуло: «А носит ли он что-нибудь от других дизайнеров?» — что вызвало мысль о нижнем белье, ведь нижнего белья в его коллекциях никогда не было. Стараясь перестать думать об этой ерунде (особенно учитывая, что в это время я жала протянутую мне руку), я переключилась на другую мысль: может быть, стоило перед приходом воспользоваться его духами? Нет, это, пожалуй, был бы чересчур просчитанный ход. Насколько я понимаю, просчитывает ходы у нас сам Эмиль.

— Спасибо, Молли, что пришли.

— Эмиль, прекрати делать вид, что она действует по доброй воле, — произнесла Гвен, выпуская в его сторону струйку дыма.

— Рад, что к нам возвращаются великосветские манеры, — отреагировал он, слизняком растекаясь по ручке и спинке ее кресла. — Слава богу, Молли будет писать не о них.

— Почему бы тебе не сказать, о чем? Тогда она поймет, что ей делать.

В его глазах промелькнул, но тут же погас злой огонек. Он наклонился и легонько поцеловал ее в макушку, но так, что не пошевелился ни один волосок на голове.

— Расслабься, Гвен, ты среди друзей.

— В этом весь ужас, — повернулась она ко мне. Ее голос снова раздраженно звенел. — Лично мне известны куда более действенные способы определить, кто твой истинный друг. Некоторых моих, например, будто ветром сдуло, когда Гарт позволил себя убить.

Интересный взгляд на убийство — вроде как он сам напросился, либо спровоцировав убийцу, либо по недосмотру; в нем явно отсутствует даже та доза скорби по почившему супругу, пусть почти «экс», которую рекомендуют проявлять адвокаты.

— Вы полагаете, друзья вас бросили?

— Нет, они дают Гвен возможность предаваться скорби, — внес уточнение Эмиль.

— Или из кожи вон лезут, отстаивая мою невиновность перед всеми, кто готов их слушать.

— Вам, наверное, приятно, что вас поддерживают, — начала я, украдкой наблюдая за Эмилем. Судя по тому, как он напрягся, он вот-вот вскочит с места.

— Считаете, мне должно льстить то, что друг так старается доказать мою непричастность к убийству? — Гвен задумчиво прищурилась.

— А что бы ты предпочла? — спросил Эмиль, вставая.

— Чтобы ты считал, что моя невиновность очевидна и без доказательств.

Я воздержалась от комментариев, поскольку читала полицейские отчеты, которые говорили об обратном. Но когда молчание затянулось, я сказала:

— Я бы хотела узнать, почему вы решили заняться духами?

Гвен, стряхивая пепел с сигареты, смотрела в другую сторону, поэтому я обратилась к Эмилю:

— Как вы с Гвен стали партнерами по бизнесу?

— Знаете, что я вам скажу, — продолжала Гвен, не оценив мою попытку хотя бы поднять вопрос, ради которого вроде бы затевалось интервью. — Едва Гарта похоронили, как все забыли, каким отборным дерьмом он был.

Знай я ее чуть подольше, я бы, наверное, сказала, что из-за подобных высказываний Эмилю и приходится доказывать ее невиновность, но вместо этого я произнесла:

— Я и не знала, что у Гарта Хендерсона такая репутация.

— Не репутация — натура. У него была репутация душки, успешного делового человека, героя-любовника. — Она насмешливо хмыкнула, выпустив из носа струйки дыма. — Он полагал, что раз находятся люди, готовые смотреть ему в рот, то он того стоит. Так и не понял, что некоторые сделают все, что угодно, если им хорошо заплатить, и принимал их любовь к деньгам за любовь к себе. — Она задумчиво затянулась. — Возможно, кто-то из них допускал те же ошибки.

Эмиль тяжело вздохнул, стараясь, чтобы это заметила не только я, но и Гвен.

— Знаете, Молли, я всегда мечтал выпускать собственные духи. В дополнение к одежде.

Гвен встала и подошла к отделанному мрамором камину, над которым висело потрясающее полотно — что-то среднее между парадным портретом королевской особы и снимком голливудской звезды для глянцевой обложки: она в открытом бархатном зеленом платье от Валентино, которое удивительным образом подчеркивает ее дивную кожу, по обнаженным плечам каскадом струятся волосы.

— Эмиль, прекрати уводить разговор в сторону, — сказала она, с такой силой раздавив окурок в хрустальной пепельнице на камине, что та едва не разбилась вдребезги.

— Не пора ли забыть о том, что любой, кто говорит с тобой, думает о Гарте! — Я чувствовала, как он старается, чтобы голос звучал ровно, но Гвен этого, кажется, не заметила.

— А может, я и сама хочу говорить о нем. Это никому не приходило в голову?

Меня почти тронуло ее признание, но потом она изогнулась и картинно, как Лана Тернер, оперлась на камин, так что я подумала, не отрепетировала ли она всю эту сцену заранее.

— Отлично, дорогая, говори о нем, если хочешь, только не забудь вернуться к «Успеху», когда устанешь лить слезы, — сказал Эмиль, опустился в освободившееся кресло и в ожидании сложил руки на груди.

Может быть, я чего-то недопонимаю в их отношениях? Я искренне полагала, что он затеял интервью, чтобы попытаться создать о ней благоприятное впечатление, если не обелить ее. А может быть, гораздо больше, чем ее невиновность, Эмиля интересует судьба его духов, и он использует связанный с ней скандал в корыстных целях? Или не хочет, чтобы из-за шумихи он и его духи отошли на второй план? А может, все дело в деньгах?

— Я не могу вот так взять и забыть об этом, — отрезала она.

Эмиль устало кивнул — очевидно, они и раньше вели подобные споры.

— Ты забыла, как ты его ненавидела, — помнишь только, что любила.

Она подошла ко мне:

— Можете использовать это в своей статье. По-моему, просто находка.

Но одно дело подчиниться требованию явиться по первому зову, другое — писать под чью-то диктовку. Уж этого я делать точно не собиралась. Мне хотелось во всем разобраться, и я решила вернуть разговор в продуктивное русло:

— Значит, вы не в силах его забыть. В таком случае вам, наверное, будет трудно руководить совместным предприятием с мистером Уиллисом?

— Всем нам будет нелегко, — тут же отреагировал на мой вопрос Эмиль, — но особенно творческой команде Гарта. Они были так ему преданы.

— Преданы?! — Гвен извлекла из портсигара вторую сигарету. — Эта команда больше напоминала фэн-клуб сдвинутых подростков — смотреть противно. Я бы не удивилась, если бы эти девицы являлись на презентации с надписью на ладонях «Мы любим Гарта».

Я невольно вспомнила Брента Шоу, мальчика с длинными ресницами и ямочками на щеках — объект своих воздыханий в десятом классе, — и с трудом отогнала наваждение.

— А кто его не любил?

Эмиль посмотрел на меня сурово, а Гвен лишь усмехнулась:

— Считаете, мне следовало завести список?

— Но ведь вас бы в этом списке не было?

— Разве я выразилась недостаточно ясно?

— Не совсем. Между прочим, когда мистер Требаск сказал, что вы помните о своей любви к мужу, вы заметили, что это можно использовать для статьи, хотя могли просто подтвердить его слова.

На этот раз она широко улыбнулась, но улыбка вышла холодной.

— Что вы хотите этим сказать?

— Пожалуй, только то, что в некоторых людях, даже если они вас бесят, остается нечто, что вам по-прежнему небезразлично.

Гвен положила сигарету обратно в портсигар. На мгновение выражение ее лица смягчилось, чего я никак от нее не ожидала.

— Да, — выдохнула она, — черт их побери. — Будто передумав, она все-таки вытащила сигарету и резко захлопнула портсигар. Ее лицо, на мгновение выдав ее истинные чувства, снова стало жестким, но этого мига мне было достаточно, чтобы сделать вывод: она по-прежнему любит Гарта Хендерсона, хотя у нее хватает причин его ненавидеть. Но оставалась одна загвоздка — то, что она до сих пор его любит, вовсе не значит, что она его не убивала.

— Вот что я вам скажу, уважаемая миз Форрестер, — теперь жесткие нотки появились и в голосе, — если бы его убивала я, от него бы и мокрого места не осталось.

— Гвен, — запротестовал Эмиль.

Да, еще одно заявление, которое так и просится в полицейское досье. Но опять-таки, если она со мной говорит так необдуманно, вполне возможно, что она искренна. Лгунья вела бы себя осторожнее.

— Есть у вас предположения, кто мог это сделать?

— Еще один список?

— Так много возможных кандидатов?

Глубоко затянувшись, она внимательно на меня посмотрела. Впервые за время визита я узнала в ней женщину, чьи снимки привыкла видеть на страницах газет и журналов.

— Вообще-то нет.

— Почему — нет?

— Его жизнь была заполнена зависевшими от него людьми. Это, кстати, стало одной из причин, почему я от него ушла. Я хотела быть женой, а не членом секты.

— Мне кажется, — сказала я осторожно, — обе стороны повели себя не совсем разумно.

— А не кажется ли вам, милочка, что вы ведете себя невежливо? — И она рассмеялась неожиданно сильным красивым смехом.

Вот незадача: я хотела, не теряя времени, приступить к главному, но Гвен Линкольн, судя по всему, привыкла сама стоять у руля, и не имело смысла идти ей наперекор. Кроме того, я чувствовала, как все больше напрягается Требаск: разговор продолжал крутиться вокруг убийства, а не вокруг его детища.

— Я пытаюсь быть объективной.

— Получается?

Я не смогла сдержать улыбку:

— У меня не слишком много опыта.

— Не беспокойтесь. Как бы вы ни поступали, что бы ни говорили, люди будут к вам несправедливы — им не угодишь. Так почему не говорить то, что думаешь?

— Спасибо за совет. Его убили вы?

Эмиль подскочил:

— Все, довольно!

Гвен рассмеялась еще громче:

— Молодец, Молли! Нет, не я. Эмиль, сядь.

Но вместо того чтобы подчиниться, он встал надо мной, замахал руками, потом сунул их в карманы, но я успела заметить, что руки у него дрожат.

— Я просил вас написать статью, чтобы поддержать Гвен в нашем новом предприятии, а не способствовать распространению еще более нелепых слухов о смерти Гарта.

— Эмиль, — сказала Гвен примирительно, — давай-ка взглянем на это с другой стороны. Что больше пойдет на пользу нашему проекту — вежливая болтовня, во время которой мы пытаемся обходить острые углы, или статья, которая заставит всех заговорить о нас?

Было совершенно очевидно, что Эмиль утратил контроль над ситуацией. Понимал ли он сам это так же ясно, как я? Характерно ли это для их взаимоотношений вообще или она проявила такую решительность только в этом вопросе? Казалось, ей не терпится что-то мне рассказать, но она ждет, когда я задам ей нужный вопрос. Она величественно положила руку ему на плечо и заставила снова опуститься в кресло, а сама устроилась на ручке, как сначала сделал он.

— Если убийца не вы, — гнула я свою линию, — знаете ли вы, кто это сделал?

— Нет, — сказала она. Эмиль напрягся, как будто решив снова встать, и я сначала не поняла, относится ли это «нет» к нему или ко мне. Но она смотрела прямо на меня, обнимая Эмиля за плечи, то ли чтобы его успокоить, то ли не дать ему подняться. — Правда, так лучше, чем терять время на глупые игры? Вы ведь хотите узнать именно об этом, а совсем не о том, как мы с Эмилем объединились, почему выбрали именно этот запах и каковы наши дальнейшие шаги.

— Нет, все это, конечно, тоже важно, — сказала я искренне, глядя на Эмиля. Мне очень хотелось добыть горячие факты, но если огорчить Эмиля, все мои усилия пойдут прахом: он шепнет Эйлин пару слов, и та с огромным удовольствием отменит задание. Внутренний голос нашептывал, что Гвен, возможно, разыгрывает передо мной комедию, и все-таки у меня крепло ощущение, что она со мной честна. Руки у нее не дрожали, а у Эмиля почему-то тряслись. Отчего он так нервничает? — И все-таки хотелось бы вернуться к вопросу о зависимости. По-вашему, эти люди зависели от Гарта эмоционально или финансово?

— И то и другое. Этот его фэн-клуб в агентстве без него не просуществует. Ронни Уиллис очень ошибается, если считает, что ему запросто удастся занять место Гарта — и в агентстве, и в их сердцах.

— Почему? — В изменчивом мире рекламы объединение двух близких по духу процветающих компаний вызвало немало откликов, но все они были положительными.

Эмиль, вероятно, почувствовал, что разговор возвращается в нужное русло, потому что решил вмешаться и ответить на вопрос:

— Сделка выдается за слияние, но Гарт, по сути дела, протянул Ронни руку помощи. Ронни вот-вот потерял бы главных клиентов, если бы Гарт своим предложением не убедил их остаться.

— И вы входили в их число?

Он значительно пожал плечами:

— Я тогда уже не пользовался его услугами. Ронни, конечно, классный, но он перестал соответствовать моему уровню. Я хотел большего, и Гвен заверила меня, что это может дать Гарт.

— Ронни бесило то, что ему пришлось принять предложение Гарта, — добавила Гвен с натянутой улыбкой, — но так он по крайней мере сохраняет иллюзию власти. Единственное, что хуже жажды власти, которой у тебя нет, это когда имеешь власть и вдруг ее теряешь. В таких случаях человек готов на любые крайности.

Я посмотрела на Эмиля, ожидая его реакции, но, хотя его деловой партнер по сути дела только что обвинил человека в убийстве, он пытался разгладить складку на брюках. Интересно, он с ней согласен или просто делает вид, что его это не касается?

В полицейских досье да и в прессе нигде не упоминалось, что Ронни Уиллис кем-то рассматривался в качестве подозреваемого. Его допрашивали в связи со слиянием агентств, но беседа была краткой и ни к чему не привела. По крайней мере, так говорили его адвокаты. К тому же, если Ронни находился на грани банкротства, зачем ему вредить человеку, который готов помочь, как бы трудно ни было смириться с тем, что придется поступиться частью своего королевства?

— Но что бы Ронни Уиллис выиграл от смерти мистера Хендерсона? Он владеет контрольным пакетом акций своего агентства. Как и вы.

— Вы полагаете, он способен рассуждать здраво? — сказала Гвен. — Теперь вы чересчур вежливы. Уверена, бедолага до сих пор не понимает, насколько непрочно его положение. Нетрудно представить, что в своем воображении он видит себя единоличным владельцем компании, добивающимся новых высот.

Вероятно, и с пистолетом в руке его тоже нетрудно представить. Я подумала, что утопающий, борясь за жизнь, может запросто утопить спасателя. Неужели Ронни Уиллис от отчаяния, зависти или страха уничтожил того, кто протянул ему руку помощи? Понимал ли он, что после смерти Гарта его партнером станет Гвен?

— Как вы считаете, вам будет легко работать с Ронни Уиллисом?

Эмиль прикрыл лицо рукой, Гвен печально улыбнулась:

— Мы с Ронни какое-то время вращались в одних кругах. Нас нельзя назвать близкими друзьями, но, думаю, основа, чтобы построить отношения, у нас есть. Правда, на следующее утро после гибели Гарта этот идиот первым позвонил мне, чтобы выразить соболезнования. Сказал, мол, он не хочет, чтобы мы с Эмилем ушли из фирмы, ведь он конечно же позаботится о нас, как он выразился — «в память о Гарте». — Прикрыв глаза, она покачала головой. Оказывается, даже женщина, привыкшая резать напрямик, кое-какие вещи считает неуместными.

Когда она снова открыла глаза, в них стояли слезы, но чтобы не привлекать к ним внимания, она поморгала, пытаясь обойтись без платка.

— В то утро я опознавала тело мужа. И теперь это тоже часть «памяти о Гарте».

Эмиль тут же вскочил и обнял ее за плечи, держа платок наготове.

— Ну зачем ты говоришь об этом?!

Гвен приняла платок и продолжила на удивление твердым голосом:

— Они старались показать тело так, чтобы я не увидела, что с ним сталось, но все равно… Его губы… красивый рот…

— Рот? — Я знала только, что там было два выстрела.

— Он был порезан. — Она провела ногтями вниз от верхней губы, показывая линию порезов по обе стороны рта. — Я так хотела поцеловать его на прощание… — Она глотнула воздуха и, сотрясаясь от рыданий, стремительно вышла.

Я медленно поднялась с места, чувствуя, что мне тоже пора уходить. Эмиль сначала смотрел в пол, потом взглянул в ту сторону, куда она только что ушла. Повернувшись ко мне, он виновато улыбнулся:

— Я надеялся, что до этого не дойдет. — Я принялась бормотать извинения, но он, слава богу, имел в виду не меня. — Просто я хотел, чтобы она приняла участие в создании этой статьи, потому что ей нужно думать о чем-то другом, но все ее мысли по-прежнему только о Гарте. Определенно, он всех нас уже достал.

Итак, он обвиняет покойника, она по покойнику скорбит, а я пытаюсь разобраться с мыслями, от которых голова идет кругом. Вообще-то я с самого начала предполагала, что дело не ограничится банальной статьей, как бы ни хотел этого Эмиль, но все оказывается куда сложнее, чем я ожидала. Или рассчитывала.

— Раз она не возвращается, я должен помочь ей успокоиться, а это займет какое-то время. Давайте я вам позвоню, и мы назначим новую встречу.

Я дала ему номер своего мобильного, объяснила, когда он может найти меня в редакции, и он проводил меня до двери.

— Видите, она продолжает его любить.

— Вижу.

— Жаль, что для этого никто не придумал выключатель. Но если бы мы могли контролировать свои чувства, разве жизнь была бы такой интересной?

Занятный поворот в мыслях скорбящего. Но я промолчала и просто кивнула. Шестое чувство говорило мне, что Гвен Линкольн не имеет отношения к убийству Гарта, но мне не нравилось, как Эмиль изо всех сил старается меня в этом убедить.

На прощание он пожал мне руку, я выскочила в коридор и вызвала лифт. Спускаясь вниз, я думала, каким будет мой следующий шаг, и решила, что необходимо поговорить с Ронни Уиллисом.

Конечно, я пообещала Кайлу не пытаться обойти полицию, а Эйлин — сосредоточить все внимание на Гвен Линкольн. Но если моя цель — доказать, что Гвен невиновна, разве не правильно отыскать виновного? И что же в этом плохого?


4


Не люблю лгать, и прежде всего потому, что не умею этого делать. Поэтому я прибегаю ко лжи как можно реже и только с теми людьми, которые того заслуживают. И поэтому было приятно наконец-то оказаться в положении, когда можно собирать материал и при этом говорить правду о том, кто ты и чем занимаешься. Или, по крайней мере, почти всю правду.

Удовольствие от того, что я официально веду журналистское расследование, омрачала лишь жуткая версия популярной мелодии, которую мне пришлось прослушать, пока я ждала ответа на звонок. Если не учитывать, что это заставило меня задуматься над вполне житейским вопросом, кому пришло в голову так обкорнать прекрасную песню, все прошло как нельзя лучше. Мне ответила директор по связям с общественностью компании «Уиллис Уорлдвайд», которой я объяснила, что хочу переговорить непосредственно с мистером Уиллисом, поскольку готовлю статью о Гвен Линкольн и меня интересует его мнение о начале их совместной деятельности. О своих планах получить более полезную для меня информацию, которая позволит узнать ответ на другие важные вопросы, я предпочла умолчать.

Меня попросили подождать и оставили наедине все с той же мелодией. К счастью, музыкальная пауза оказалась недолгой, вскоре тот же голос сказал, что у мистера Уиллиса как раз образовалось небольшое окно в его сегодняшнем плотном графике, так что я могу прийти через час: она внесла меня в число посетителей.

«Уиллис Уорлдвайд» располагался всего в нескольких кварталах от нашей редакции на Мэдисон-авеню, но мне понадобилось время, чтобы припомнить вопросы, возникшие во время разговора с Гвен. Видит ли Ронни в этом слиянии объединение равноправных партнеров? Понимает ли он, что, по мнению Гвен, Гарт спасал его от банкротства? Сможет ли он сотрудничать с Гвен теперь, когда Гарта не стало? Что он думает об обвинениях против Гвен?

Продолжая обдумывать вопросы, я вышла из лифта, и перед глазами предстала неожиданная картина. Меня поразила не столько сидевшая за столом изящная брюнетка в наушниках, с пирсингом в брови и металлическим шариком на языке, благодаря которому, должно быть, особенно приятно по тысяче раз в день произносить в микрофон: «Уиллис Уорлдвайд», сколько постер на стене у нее за спиной: увеличенный до невероятных размеров рекламный плакат, пятнадцать лет назад принесший Ронни Уиллису оглушительный успех в мире рекламы. Сомалийский мальчик лет шести смотрит прямо в камеру пронзительно-печальными глазами. Тщедушное тельце прикрывает широкий, усеянный золотыми блестками шарф от вечернего наряда, из которого торчит вздутый от голода живот; и надпись: «А вот так я кажусь упитаннее?»

Постеры были частью кампании, организованной индустрией моды для сбора средств в пользу голодающих в Африке, и вызвали бурю негодования и возмущения среди любителей порассуждать в телестудиях о добре и зле, в рядах непреклонных радикалов из радиоведущих и шаманствующих авторов комментариев в прессе, которые при этом почти не упоминали о цели кампании. Вот так, шокировав и оскорбив публику, Ронни создал себе имя в рекламе, и с тех пор эпатаж стал основой всех его рекламных акций, образом его действий, чем он страшно гордился. Они с Гартом были близки по духу, но если то, что рассказала Гвен, правда, то волшебный дар Ронни угасал, зато талант Гарта горел ярким огнем.

Нетерпеливое постукивание металлического шарика о зубы вернуло меня к действительности. Секретарша смотрела на меня, выжидающе и недоуменно приподняв бровь с пирсингом.

— Здравствуйте, меня зовут Молли Форрестер, у меня встреча с Ронни Уиллисом.

— Неужели?

Не то чтобы для манхэттенских секретарш такое небрежное отношение к посетителям — дело непривычное, просто я не была готова к столь щедрой порции. Приблизившись к ее столу, я улыбнулась, посмотрела ей в глаза; мое «да» в ответ на ее «неужели?!» звучало бодро и радостно. Что я такого сделала, чтобы заслужить столь холодный прием?

— Не похоже, чтобы вы были в его вкусе, — не унималась она.

— То есть?

— Вы ведь небось позвонили совсем недавно? И он прям тут же все устроил, чтобы вас принять? Может, конечно, вы познакомились с ним вчера вечером в каком-нибудь клубе или что-то в этом роде, но я же сказала, — фыркнула она, — вы не в его вкусе.

— Хочу задать ему несколько вопросов для своей будущей статьи в журнале, — заговорила я, не понимая, чего ради мне понадобилось ей все это объяснять. Впрочем, на этот раз мой ответ вызвал у нее улыбку, хотя непонятно, что именно ее обрадовало: то, что она оказалась права, или то, что журналистка — зверь более завлекательный, чем вчерашняя клубная знакомая.

— В каком журнале? — Она подалась вперед, в глазах зажегся интерес. От этого движения обнажилась ложбинка на груди, и я заметила татуировку, которая подозрительно напоминала щупальце осьминога, затерявшееся где-то в глубине.

— «Цайтгайст», — ответила я и в ожидании колкости постаралась не смотреть ни на татуировку, ни на какую-либо другую часть ее груди. Эта девица — не совсем наш контингент.

— Ах вот оно что! Колонка «Разговор по душам», да? Я узнала ваше имя. — Она ткнула пальчиком в кнопку на пульте и назвала мою фамилию в микрофон, а я попыталась представить, как она читает мою колонку где-нибудь в очереди в тату-салон. — Помощница Ронни сейчас выйдет. Присядьте.

Она указала на низкий диван справа от себя, но мне хотелось еще кое-что уточнить, и я продолжала стоять у нее над душой.

— Вы читаете мою колонку? — Я придала голосу небрежность. Знакомство с читателями (тем более с теми из них, кто совсем не похож на моих читателей) — лучший способ понять, насколько полезны советы, которые я им даю. Конечно, реакция не всегда бывает благожелательной, как, например, у одного продавца из магазина оргтехники, который, прочитав мое имя на кредитной карточке, начал поносить меня перед всем магазином, потому что я, дескать, надоумила его подружку съехать с квартиры, а в результате он остался с неоплаченным телефонным счетом на триста долларов, венерическим заболеванием и перспективой платить за квартиру в два раза больше. Я уверяла его, что никому подобных советов не давала, но он был абсолютно убежден, что я лгу.

К счастью, секретарша казалась скорее смущенной, чем сердитой.

— Да уж, чего только с людьми не приключается!

— Точно.

— Взять хотя бы ту стерву из номера за прошлый месяц, которая уводит у сестры всех ее дружков. Я-то хорошо знаю, кто мог написать такое письмо.

— Я гарантирую конфиденциальность, — сказала я на всякий случай.

— Очень хорошо вас понимаю и не пытаюсь выведать у вас ничего лишнего. Но я прям обалдела, когда увидела в журнале эту историю. И еще подумала: «Вот те на!»

Она победно улыбнулась, я кивнула в ответ, удовлетворенная тем, что лично у нее ко мне нет претензий.

— Я всегда рада обсуждать то, что публикуется в моей колонке, если меня не просят раскрыть имена авторов писем.

— Скажите, вы действительно пришли сюда из-за статьи или Ронни написал вам письмо?

— Я сейчас пишу статью о Гвен Линкольн, но собираюсь сослаться и на мистера Уиллиса. — При упоминании Гвен на лице секретарши появилось такое странное выражение, что я с трудом закончила фразу. Это было не просто опасение, что из-за слияния она может потерять работу, — в ее глазах было что-то еще, но я никак не могла понять, что именно.

Она откинулась на спинку стула и стала поправлять воротник блузки, словно пытаясь убрать щупальце осьминога с глаз долой.

— Понятно. Что ж, приятной вам беседы.

Не успела я уточнить, что она имеет в виду, как услышала за спиной свое имя, произнесенное бархатным голосом. Ко мне, судя по специфической походке (плечи вперед, голова вниз), приближалась, очевидно, отставная модель с красивым непроницаемым лицом и длинными, как все ее тело, прямыми каштановыми волосами.

— Сюда, пожалуйста, — не останавливаясь, она развернулась в обратную сторону, заставив меня невольно ускорить шаг. Я на ходу оглянулась на секретаршу, но та отвернулась. Надо будет, когда освобожусь, еще раз с ней поговорить.

Широкий коридор был выкрашен в беспокойные темно-оранжевые тона и украшен вставленными в рамки образцами рекламной продукции Ронни и его агентства. Картинки знакомые, но ни одной меньше чем трехлетней давности. Просто забыли вывесить новые хиты или их не было?

Помощница Ронни привела меня в помещение с огромными, от пола до потолка, окнами, перед которыми ничего не стояло, и вышла. Почти все пространство комнаты заполнял огромный стол для переговоров из отполированной вишни и простые стулья под стать столу. Огромный экран плазменного телевизора на одном конце комнаты уравновешивали белые пластиковые школьные доски на другом. Все остальное было стеклянным — стеклянные стены и огромные стеклянные окна — и создавало впечатление, что помещение никак не связано с остальным зданием и парит где-то в воздухе. Ощущение не из приятных. Я проскользнула между столом и стеной и пошла к окну, чтобы посмотреть на открывающийся вид, но чем ближе я к нему подходила, тем больше опасалась, что вот-вот проломлю стекло и, пролетев двенадцать этажей, упаду на шумную Мэдисон-авеню.

— Хотите прыгнуть?

Я испуганно обернулась и увидела входившего в комнату Ронни Уиллиса. Он оказался выше, чем я предполагала по фотографиям. Несмотря на глубокие морщинки в уголках глаз, тонкое лицо выглядело мальчишеским. Аккуратно подстриженные усы и бородка скрывали морщины вокруг рта. Из черной густой шевелюры торчало несколько непослушных седых волосков. Глаза теплые, цвета болотной зелени. Он был из тех мужчин, черты которых, если рассматривать их по отдельности, кажутся привлекательными, но, складываясь в целую картину, не дают ожидаемого результата, а производят странное впечатление чего-то несуразного.

— А нужно?

— Кажется, такая мысль приходит в голову большинству посетителей, — пожал он плечами и небрежно сунул мне руку для рукопожатия. — Ронни Уиллис.

— Молли Форрестер.

— Надеюсь, вы не станете возражать, если при мне будет нянька? — Он неопределенно махнул рукой в сторону дверного проема, который заполнила суровая молодая женщина в черном костюме Макс Мара и сногсшибательных черных кожаных босоножках ручной работы от Джимми Чу.

Я пошла к ней навстречу, мы пожали друг другу руки.

— Пола Уортон, директор по связям с общественностью. Мы с вами разговаривали по телефону, — сказала она печальным глуховатым голосом.

— Рада познакомиться лично.

— Мне нечего скрывать: ни что для меня значат Гарт и Гвен, ни что-либо другое в моей гребаной жизни, что может быть с ними связано, — вздохнул Ронни, — но Пола все равно призвана за мной присматривать. По ее мнению, я не знаю, как себя вести, особенно с женщинами. — Он нарочито значительно мне подмигнул и стрельнул глазами в сторону Полы в ожидании ее реакции.

Она посмотрела на него без улыбки и присела в конце стола для переговоров. Ронни прижался лбом к оконному стеклу и взглянул вниз. При этом пиджак на нем как-то странно топорщился, так что он смахивал на огородное пугало, высматривающее червяков.

— Типа дурнота подступает, правда?

— Я очень боялась упасть и не думала прыгать из окна, — сказала я.

— Какая разница, — сказал он, не отрывая лба от стекла, — так или иначе, а закончишь все равно на тротуаре.

Было непонятно, ждет ли он ответа или просто размышляет вслух. Я взглянула на Полу, но что толку — она что-то вводила в электронную записную книжку. Мне хотелось, чтобы Ронни не стеснялся и говорил свободно, но с таким сторожем, как Пола, вряд ли что-то получится. Может, подыграв ему, я вызову его на откровенность?

— Наверное, все дело в том, насколько вы контролируете ситуацию.

— Верно, — фыркнул он, — хотя это самый большой самообман.

— И тем не менее в вашей профессии все держится на контроле. Вы контролируете наши желания, наши представления о том, что нам якобы нужно. И таким образом контролируете и наши расходы, питание, знакомства…

— Боже мой! Вы нас разоблачили, и теперь я вынужден вас убрать. — Он отшатнулся от окна. Пола вскинула голову. Шутка старая, но сейчас она прозвучала зловеще. В ответ я не сумела выдавить даже улыбку, и Ронни виновато заморгал.

— Извините. Глупо с моей стороны отпускать подобные шутки. Вы здесь, чтобы узнать о Гарте, а я тут сморозил… Теперь понимаете, почему Пола всегда рядом. Я иногда веду себя как последний кретин. — Вдруг засуетившись, он подвинул стул. — Присаживайтесь.

Но я села не сразу. Я и раньше слыхала о выходках Ронни, но на этот раз его поведение больше смахивало на кривляние отчаявшегося человека. Чечеточника, пустившегося в пляс прежде, чем заиграла музыка. Пола отложила электронный дневник.

— Вообще-то меня больше интересует Гвен Линкольн, — напомнила я.

Ронни нетерпеливо забарабанил пальцами по спинке стула, словно хотел напомнить, что я могу присесть.

— Да-да, но это все равно значит, что вы пришли из-за Гарта. Он был связующим звеном между мной и Гвен. Теперь, когда его не стало, я сделаю все возможное, чтобы сохранить наши взаимоотношения, но они больше никогда не будут прежними. Остается только надеяться, что смелым все-таки улыбнется удача. Или хотя бы не изменит.

— Вы не уверены в успехе нового агентства?

— Присядьте, и мы об этом поговорим. — В его голосе вдруг появились нетерпеливые сердитые нотки. Похоже, его начинало серьезно беспокоить, что я продолжаю стоять. Не желая его раздражать или злить, я села и положила перед собой на стол блокнот и диктофон. Ронни как будто полегчало, он стремительно обогнул стол, уселся напротив и с улыбкой посмотрел на Полу.

— Будущее нового агентства, — подсказала она.

— Да, конечно. Так вот, я отлично разбираюсь в своем деле, как и мои сотрудники. Люди Гарта вообще вне конкуренции. Гвен просто превосходна. Но вы же знаете, в жизни часто все поворачивается совсем не так, как мы надеемся. — Ронни заерзал на стуле, будто старался устроиться поудобнее.

— Ронни, как любой грамотный руководитель, проявляет осторожность и не торопится делать прогнозы на будущее. Особенно после произошедшей трагедии, — пояснила Пола. Ронни, похоже, хотел возразить, но захлопнул рот и закивал в знак согласия.

— Что для меня действительно имеет значение, так это добрые отношения с Гвен. Их я больше всего хочу сохранить, — сказал он, пытаясь сосредоточиться.

Интересно, но после встречи с Гвен у меня сложилось другое мнение.

— А они под угрозой?

— Просто с друзьями всегда труднее вести бизнес, вот и все. Гарта не заменят ни Гвен, ни Эмиль, ни кто-либо еще, но я обязан защитить их всех.

— Защитить?

— Кто бы ни был убийца Гарта, бог знает, что еще у него на уме! Жизни Гвен тоже может угрожать опасность.

Я взглянула на Полу, но она, оказывается, наблюдала за моей реакцией.

— Опасность?

— От маньяка, который это сделал. Пока его не поймают, Гвен должна сохранять бдительность, как и мы все.

Все, что мне было известно об убийстве Гарта, наводило на мысль, что это единичное преступление, и мотивом его была либо страсть — в этом случае главной подозреваемой становилась Гвен, либо деньги — тогда подозрение падало на Ронни. До сих пор никому не приходило в голову, что Гарт мог возглавить список будущих жертв. Я посмотрела на Полу, но она не сводила глаз со своего шефа. Для нее эта версия, очевидно, не была новостью, но насколько она в нее верит, понять трудно. Обоснованны ли подозрения Ронни, или он просто пытается привлечь к себе внимание? А может быть, он думает, что, записавшись в число «потенциальных жертв», отведет от себя подозрения?

— Полагаете, вам тоже угрожает опасность?

— Да, черт побери, и я уже говорил об этом полиции. — Пола уставилась на столешницу. Ноздри у Ронни задрожали. — Они готовы рассмотреть такую возможность.

Я решила, что это означает «нет».

— Мистер Уиллис…

— Зовите меня Ронни.

Я кивнула в знак того, что оценила столь широкий жест, но так и не смогла обратиться к нему по имени. В его нарочитом ребячестве в сочетании с уменьшительной формой имени было что-то такое, от чего становилось не по себе. Может, таким образом он пытается замести следы или что-то скрывает?

— И кто же угрожает всем вам? Вы кого-то подозреваете?

— Никого. И это, черт возьми, самое страшное. Им может оказаться кто угодно. Вы хоть представляете, как часто люди моей профессии ранят окружающих, то и дело заставляют их менять свое мнение? Что прикажете делать, если среди них оказываются ненормальные, психически больные, доведенные до отчаяния люди, которые к тому же в корне с нами не согласны? Мы либо преждевременно погибаем в номере отеля, либо вынуждены постоянно быть начеку!

Я бы не слишком удивилась, если бы при этих словах он выхватил пистолет и начал размахивать им у меня перед носом, но, к счастью, он лишь в сердцах стукнул кулаком по столу. Нельзя не посочувствовать тому, чья жизнь вдруг резко меняется, когда погибает близкий ему человек, особенно если он уверен, что отныне и ему угрожает опасность. Но Ронни явно перегибает палку. Если только в самом деле слияние двух агентств не нарушило чьи-то планы и этот кто-то одинаково сильно ненавидел Гарта и Ронни и наметил его своей следующей жертвой.

— Если вы так встревожены, не считаете ли вы, что продолжать слияние опасно?

Несколько секунд Ронни боролся с приступом тошноты, но потом покачал головой:

— Надеюсь, что нет. Слияние — лучший выход для обеих фирм. К тому же этого хотел Гарт.

— Не кажется ли вам, что мы отклоняемся от темы? — многозначительно спросила Пола.

Итак, официальный предлог для интервью себя исчерпал, и я не могла придумать, как продолжить разговор о смерти Гарта, не вызывая подозрений Полы и не распаляя Ронни.

— Верно, — сказал Ронни. — Давайте теперь посплетничаем о Гвен. — Пола бросила на него предостерегающий взгляд, но он небрежно похлопал ее по руке. Она отдернула руку и положила на колени, подальше от него.

— Хотелось бы, чтобы вы поделились впечатлениями о деловых качествах Гвен. Сможет ли она сейчас, когда только что погиб ее муж, двигаться дальше, совмещая работу в агентстве и сотрудничество с Эмилем Требаском?

— Бывший муж, — поправила Пола.

— Но документы о разводе так и не были подписаны.

— Неподписанные документы способны изменить жизнь, — заметил Ронни небрежно и с видимым облегчением оттого, что мы оставили тему убийства. Хоть он и клялся в своей симпатии к Гвен, похоже, его не слишком радовала перспектива стать ее деловым партнером.

В рекламном деле, где конкуренция очень высока, положение Ронни должно укрепиться, если он станет руководителем компании Гарта без него самого. Но удастся ли ему сохранить это положение? Старые постеры в коридоре заставляли в этом усомниться.

— А вы уверены, что сможете заменить мистера Хендерсона даже при поддержке миз Линкольн?

Ронни энергично замотал головой:

— Я и пытаться не буду. Он был единственным в своем роде. Но я могу развивать компанию в проложенном им направлении. Если, конечно, его женщины останутся со мной.

— Его женщины?!

Откинувшись на стуле, Ронни одарил меня широкой улыбкой.

— Вы не знакомы с Гаремом?

— Ронни, не надо… — попыталась вмешаться Пола, но он отмахнулся.

Похоже, в этих кругах ходит какая-то неизвестная мне шутка, от которой Ронни получал огромное удовольствие.

— Боюсь, не имела счастья.

— У Гарта был нюх на красоту и талант. А еще он умел находить и то и другое в одном месте. Его креативные директора — это самые удивительные, самые изысканные молодые женщины в мире рекламы. Нам, бедолагам, оставалось только завидовать и называть их Гаремом.

Перед глазами замелькали образы девушек Джеймса Бонда. Да, она ученый-ядерщик, но при этом у нее еще и потрясающая фигура. Тем не менее, если вспомнить об успехах агентства Гарта, кто бы ни были эти красотки, они, конечно, знают толк в своем деле.

— Вам это не нравится, — заметил Ронни, и я сразу поняла, что меня выдало выражение лица.

— Не уверена, что могу в полной мере оценить эту шутку, — сказала я дипломатично.

— Это к делу не относится, — твердо заявила Пола.

— Да ладно тебе, Пола. Молли здесь не для того, чтобы втянуть нас в неприятности. К тому же никакого секрета тут нет.

— Но это не совсем профессионально, — сказала Пола. Было непонятно, относится ли ее замечание к слову «Гарем» или к тому удовольствию, с которым он его произносит.

— Дело в том, что они — душа агентства. Надеюсь, я сумею вдохновить их на подвиги, которые они совершали при Гарте. Видит бог, мне его страшно не хватает, но нужно руководить компанией, поддерживать ее репутацию, и для этого я собираюсь использовать все возможные и доступные мне средства. — Пола посмотрела на него, и он глубоко вздохнул. — В этом теперь смысл моей жизни.

Чего он хочет — жалости или уважения? Наверное, и того, и другого. Я искренне ему сочувствовала: из-за гибели Гарта все, чего он добился в жизни, висит на волоске. Но человек, загнанный в угол, способен на все. Как знать, не сам ли он приложил руку к тому, что теперь собирается преодолевать? Слишком много вопросов, которые я не могла задать. Пришлось вернуться к более безопасной теме:

— А что Гвен думает об этих… креативных директорах?

Тонкие губы Ронни скривились.

— Считает их достоянием и активом компании, — сказал он совершенно неубедительно, словно цитируя годовой отчет.

Я снова попыталась нащупать источник его беспокойства:

— Возможно, кого-то из них Гарт… особенно ценил?

Не успела Пола возразить, как Ронни спокойно ответил:

— Я предпочитаю не называть имен. Поэтому ни у кого не возникает соблазна называть мое.

— Вы женаты?

— А вы замужем?

— Нет.

— Приятно слышать.

— Это не имеет отношения к нашему интервью.

— Напротив. Мне нравится знать все о людях, с которыми я сталкиваюсь, а вам?

— Это часть моей профессии.

— Расскажите о себе что-нибудь еще.

— Мне бы хотелось подробнее расспросить вас о Гвен Линкольн.

— А ее не так-то просто отвлечь, правда, Пола?

— От чего вы меня пытаетесь отвлечь?

Ронни рассмеялся, но смех звучал натянуто. Я его поймала, но ему не хотелось этого признавать. О чем же он не желает со мной говорить?

— Расскажите о Гареме подробнее. — Я попыталась придать голосу игривость.

Ронни покачал головой:

— Не хочу отнимать у вас время пустой болтовней. Вас интересовала Гвен. Что еще вам о ней рассказать?

Я хотела говорить о Гвен и о Гареме; его отказ только разжег мое любопытство. Придется зайти с другой стороны. Вспомнив странное выражение лица секретарши, я спросила:

— Как давно вы знакомы?

Могу поклясться, в его глазах промелькнуло восхищение. Я попала в точку: именно об этом он и не хочет говорить.

— Мы были знакомы до того, как она вышла замуж за Гарта.

«Знакомы» — такой увертке позавидовал бы даже Билл Клинтон. Нужно поднажать.

— Вас когда-нибудь связывало нечто большее?

Его улыбка превратилась в гримасу.

— Да. Но сейчас мы просто хорошие друзья. А скоро станем еще и успешными деловыми партнерами.

— Вы простили ее за то, что она увела у вас Эмиля?

— Теперь я как никогда восхищаюсь ее чутьем.

— Да и имеет ли это значение, раз теперь вы снова вместе!

Он подался вперед и смерил меня ледяным взглядом. Я поняла: все, что он сейчас скажет, будет ложью.

— Верно.

— Когда сделка будет официально завершена?

Он снова подался вперед, неопределенно махнув рукой.

— Со дня на день. Смерть Гарта, конечно, нас задержала, но сейчас юристы работают над последними деталями. Прежде чем состоится переезд, придется сделать кое-какой косметический ремонт.

— Вы участвуете в кампании по продвижению «Успеха»?

— Естественно. Мы все принимаем в этом участие. И очень заинтересованы и в успехе рекламной кампании, и в самом продукте. У нас море работы!

— Значит, в будущее вы смотрите с надеждой и оптимизмом?

— Еще бы!

— Вы не жалеете о том, что вам придется пожертвовать независимостью и собственным творческим видением ради слияния с компанией, которая после смерти Гарта уже не та, что прежде?

В течение нескольких неприятных секунд Ронни молча смотрел на меня.

— Вы слишком молоды, чтобы понять истинный смысл подобного вопроса.

— Как я понимаю, кто бы ни убил Гарта Хендерсона, он отнял у вас не просто делового партнера. По-вашему, это и было его целью?

На лице Ронни промелькнул страх, он расцепил пальцы.

— Нет, дело не во мне.

— И все же вы опасаетесь, что можете стать следующей жертвой убийцы.

— Только если подвернусь ему под руку, но не как его истинная мишень. Я не сделал ничего плохого.

— А Гарт Хендерсон сделал?

Пола постучала ручкой по столу.

— Не понимаю, какое отношение к статье о Гвен Линкольн имеют беспочвенные догадки и бесполезные домыслы. Может быть, вы пришлете остальные вопросы по электронной почте, а мы на них ответим? — Казалось, Полу больше расстроило поведение Ронни, чем мое, но так или иначе она давала понять, что аудиенция окончена. Она поднялась и подождала, когда Ронни сделает то же самое.

Он поколебался, потом медленно встал. На лице снова появилось лживое выражение — значит, сейчас опять скажет неправду.

— В заключение скажу одно. Мне безумно не хватает Гарта, но я нахожу утешение в тех фантастических возможностях, которые передо мной открывает сотрудничество с Гвен Линкольн — женщиной с потрясающим деловым чутьем и невероятной творческой энергией.

Я выключила диктофон и начала медленно убирать в сумку свои вещи. Теперь я знала наверняка, что он от меня что-то скрывает, но если сейчас буду настаивать на продолжении разговора, Пола сделает все, чтобы он никогда не состоялся.

— Благодарю вас за искренность, мистер Уиллис, и за то время, которое вы мне уделили. Миз Уортон, я с вами свяжусь.

На прощание она так же, как при встрече, мелко-мелко потрясла мою руку, а он, при знакомстве едва удостоивший меня рукопожатием, сейчас сжал мою руку железной хваткой.

— Мне не нужно объяснять такой умной женщине, насколько это деликатное дело, — сказал он голосом, в котором снова звучал страх.

— Я не собираюсь доставлять неприятности, — заверила я его, радуясь, что никто из них, похоже, не знает о моих прошлых подвигах.

В дверях появилась помощница со странной походкой, собиравшаяся сопровождать меня до лифта. Может, они боялись, что на обратном пути я заблужусь или что-нибудь с собой прихвачу. Я бы охотно снова поболтала с секретаршей, но за стойкой ее не оказалось — теперь там расположился молодой человек, сидевший так прямо, словно к стулу подведено электричество или в кофе ему подмешали наркотики.

Выйдя на улицу, я остановилась, чтобы включить телефон и заодно обдумать возможную виновность Ронни Уиллиса. Он явно что-то скрывает, но связано ли это с убийством или с пресловутым слиянием? Откуда родом его демоны — из личной или профессиональной жизни?

Но прежде чем мне удалось найти ответ, который бы меня устроил, зазвонил телефон. Это была Трисия, которая спросила, есть ли новости от Кэссиди. Голова у меня была занята Ронни и Гвен, и я не сразу вспомнила о сегодняшнем обеде подруги с физиком.

— Возможно, они еще не закончили, — предположила я, направляясь в редакцию.

— Но уже почти три!

— А вдруг обед оказался настолько хорош? Или их долго обслуживают.

— Я просто сгораю от любопытства. На нее совсем не похоже скрывать от нас такое. Кстати, а как прошла твоя встреча?

— Не встреча, а встречи. Во множественном числе.

— Расскажи, не тяни.

Я стала рассказывать, но тут раздался сигнал на второй линии.

— Погоди, сейчас посмотрю, может, это Кэссиди.

— Сразу же мне перезвони.

Трисия отсоединилась, и я ответила по второй линии раньше, чем там сработала голосовая связь.

— Ну привет, — сказала я, не взглянув на дисплей — так была уверена, что это Кэссиди.

— И тебе привет.

Это была не Кэссиди — я услышала, как мой собеседник давится от смеха, пока я безуспешно пытаюсь придумать остроумный ответ.

— Из твоих многочисленных достоинств, которыми я восхищаюсь, для меня сейчас самое главное то, что ты не поменяла номер мобильного, — продолжал он. — Нам нужно увидеться.

— Зачем?

— Поводов много, но главным образом потому, что мы с тобой, похоже, работаем над одной темой.

Клянусь, только поэтому я согласилась выпить коктейль с Питером Малкахи.


5


— Этого нельзя допустить.

— Речь идет всего лишь о встрече за коктейлем.

— Между прочим, я потеряла счет бедам и несчастьям, которые начинались именно с этой фразы.

Трисия и Кэссиди приехали в редакцию, чтобы затащить меня куда-нибудь выпить по коктейлю, но я их огорошила новостью, что уже иду в бар. С Питером. Удивить их чрезвычайно трудно, и когда мне это удается, я страшно горжусь собой. Но сейчас под ложечкой противно сосало, словно внутренний голос говорил, что дурные предчувствия моих подруг небезосновательны.

— С какой такой радости? — спросила Кэссиди.

— Он утверждает, что мы работаем над одной и той же темой.

— Откуда ему знать? — спросила Трисия.

— Понятия не имею.

— Тем более не стоит с ним встречаться, — изрекла Кэссиди. Она сидела, прислонившись к столу Карлоса, помощника редактора (его стол стоит рядом с моим), и я видела, как он едва сдерживается, чтобы не прижаться к моей подруге.

Трисия заняла мой стул, но явно была на стороне Кэссиди.

— Ты же знаешь Питера — он попытается вытянуть из тебя информацию. Ему всегда хотелось, чтобы трудную работу за него делали другие.

— А вдруг мне удастся вытянуть что-нибудь из него?

— У тебя уже есть подозреваемый? — спросила Кэссиди.

Я огляделась вокруг, чтобы понять, сколько моих коллег навострили уши. Карлос сидел, словно погрузившись в нирвану, и зачарованно вдыхал запах туалетной воды Кэссиди, зато другие, похоже, ловили каждое слово.

— Конечно нет. Я сейчас работаю над интервью, весь смысл которого в том и заключается, чтобы очистить ее от подозрений, — сказала я негромко.

— Тогда тебе действительно стоит с ним встретиться, — вдруг произнесла Трисия.

— Предательница, — тут же парировала Кэссиди.

— Он откуда-то знает, чем она занимается, хотя это еще не стало достоянием общественности. Ей стоит хотя бы выяснить, от кого он об этом узнал. Раз есть утечка, мы должны быть в курсе.

Кэссиди секунду помолчала, обдумывая замечание Трисии.

— Мне страшно не нравится то, что у нее есть серьезный повод провести с ним даже пару минут.

Трисия покачала головой:

— Помнишь фильм Хичкока «К северу через северо-запад»? Там Ева Мэри Сейнт стреляет в Кэри Гранта — ну, в того, кого он играет. Но это еще не конец.

— Вот-вот, а в конце они соединяются.

— Об этом можешь не беспокоиться, — заверила я Кэссиди. — Питер — пройденный этап, и таким он и останется. Но я действительно хочу выяснить, откуда он знает, над чем я работаю. И имеются ли у него какие-то факты или соображения, которыми он готов поделиться.

— Только, пожалуйста, осторожно. Выясни сначала, чего он хочет взамен.

— Невысокого же ты мнения о моей способности владеть собой!

— Наша общая прародительница когда-то пала жертвой обмана змия-искусителя. Ох как не хочется, чтобы очередная женщина попалась на его удочку.

— Может, нам стоит пойти с тобой? — предложила Трисия, когда мы шли к лифту.

— Да не переживайте вы так, — убеждала я уже их обеих. — Питер для меня не существует…

— Зато ты для него существуешь, — вставила Кэссиди.

— Конечно, существую. Но лишь в рамках профессиональной пикировки, не более того. Я разузнаю, была ли утечка, посмотрю, что еще можно у него узнать, и тут же уйду.

— Только не так быстро, — посоветовала Трисия.

— Змии не заслуживают хорошего обращения, — сказала Кэссиди.

— Но если мы с ним работаем над одной темой, — сказала я, понимая, куда клонит Трисия, — не стоит настраивать его против себя.

Трисия кивнула в знак согласия, а Кэссиди вздохнула в знак капитуляции.

— Помяните мое слово, не выйдет ничего хорошего из встречи с человеком, с которым ты когда-то спала, потом бросила его, а сейчас тебе от него что-то нужно.

— Благодарю за предостережение и отдельное спасибо за то, что ты его озвучила в переполненном лифте, — сказала я. Потом, пропустив Кэссиди и Трисию вперед, я повернулась к остальным пассажирам и с улыбкой добавила: — Всем приятного вечера и до свидания. — Тут же мне пришло в голову, как часто мы с подругами становились источником нечаянной радости и веселья для обитателей Манхэттена. В конце концов, это лучше, чем постоянно думать, что люди над тобой потешаются.

Кэссиди вышла на мостовую, подняла руку, и возле нее тут же затормозило такси. Да, у нее все-таки совершенно особый дар — она это делает запросто, без особых усилий.

— Если до восьми ты нам не позвонишь, я вызову спецподразделение по освобождению заложников, — пообещала она, открывая для Трисии дверь машины.

— Кстати о телефонных звонках. Как прошел обед с физиком?

— Ой, как хочется рассказать, но ведь у тебя другие планы. Так что придется подождать.

Трисия высунулась из машины:

— Будь осторожна.

— Как всегда.

Пока Кэссиди садилась в такси, они с Трисией обменялись многозначительными взглядами и вздохами.

— Восемь часов, — напомнила Кэссиди.

— Гораздо раньше, — заверила я, пока они отъезжали. Я поймала такси для себя — правда, не с такой легкостью и не сразу — и отправилась в бар в «Утюге» — месте соединения Бродвея, Пятой авеню и Двадцать третьей улицы.

Единственное дело, в котором я проявляю еще меньше уверенности, чем в общении с нынешними бойфрендами, — общение с бывшими. В начале наших отношений с Кайлом я усилием воли заставляла себя наслаждаться естественным развитием событий. Но потом этот противный внутренний голос начал нашептывать, что в отношениях с любимым человеком не может быть такого понятия, как естественное развитие событий, что эти отношения требуют мудрого руководства и грамотного развития. И это вы называете розами?! Кстати, иногда я задаю себе вопрос: а не обратная ли это сторона работы ведущего колонки советов? Мне известно столько способов, которыми другие сводят на нет свои романы, что я опасаюсь и шагу ступить, не нарвавшись на мину. Одним словом, сапожник без сапог и тому подобное.

Но отношения с бывшими бойфрендами — это совсем другая история, которая требует совершенно иного подхода. Обычно я продолжаю жить как ни в чем не бывало и делаю вид, будто меня не волнует, что там бывший возлюбленный обо мне думает, поминает ли добром или плюется, если вдруг увидит меня на улице, и так далее и тому подобное. Но это всего лишь видимость, потому что на самом деле мне это небезразлично, особенно если инициатором разрыва была я. Как там у Дороти Паркер: «Я как-то раз разбила одно сердце, а это скверно, надо вам сказать».

Нет, я вовсе не намекаю на то, что разбила сердце Питера, — я совершенно уверена, что оно у него противоударное. Но, потеряв голову из-за Кайла, я так резко его бросила, что ощутила легкие уколы совести — надо было расстаться с ним поцивилизованнее. Вопрос теперь заключался в том, не настал ли для меня час расплаты.

Он ждал у барной стойки, то ли прислонившись к высокому табурету, то ли сидя на нем — прямо хозяин заведения. Я увидела его первой и смогла убедиться, что он классно выглядит и держится так же естественно, как мужчины в рекламе одежды известных фирм. Белокурые с золотым отливом волосы были пострижены короче, чем обычно, что очень ему шло, он загорел, как будто только что с курорта (наверное, плавал с кузинами на яхте), отчего еще заметнее стали его бледно-голубые глаза. А может, так гореть их заставлял отсвет кобальтово-синих ламп над головой?

Меня почему-то охватило волнение. С чего бы мне нервничать? Только из-за того, что по его милости я буду чувствовать себя дурой? Или сморожу какую-нибудь глупость? У него определенно что-то на уме — иначе и быть не может, поэтому надо быть настороже.

Впрочем, не все сразу. Втянув в себя воздух поглубже, я двинулась к нему, прикидывая, как лучше с ним поздороваться. Рукопожатие, пожалуй, покажется чересчур прохладным, а объятие и поцелуй в щечку — неискренними. А как бы поступила на моем месте… ну, скажем, Барбара Стэнвик? Нет, это мне не поможет. Она бы скорее убила его, чем бросила, да и как бы она оказалась на моем месте?

К счастью, он меня заметил и изобразил поклон, поэтому у меня не оставалось выбора и я шутливо-царственным жестом протянула руку. Он взял ее в свою, слегка приложился к ней губами, потом прикрыл ее сверху другой рукой и выпрямился.

— Рад тебя видеть, Молли, — сказал он.

— Я тоже рада тебя видеть, Питер. Отлично выглядишь.

— Стараюсь не отставать от тебя. — Он снова поцеловал мою руку, подхватил меня под мышки и усадил на табурет. — Что будешь пить?

— «Шотландскую изморось», пожалуйста.

Пока он заказывал коктейли, я наблюдала за ним, пытаясь понять, чем он когда-то меня привлек. Может быть, тем, что до него у меня не было никого так походившего на выпускника престижного университета — лично я в таком не училась. К тому же он был невероятно обаятелен. Мы прекрасно проводили время, но наши отношения оставались какими-то поверхностными — душу они не затрагивали. А с Кайлом они в мгновение ока стали такими глубокими, что у меня до сих пор голова идет кругом.

Он обернулся, откровенно окинув меня взглядом с ног до головы.

— Спасибо, что согласилась на встречу.

— От твоего предложения невозможно было отказаться. Откуда тебе известно, над чем я работаю?

Он шутливо нахмурился:

— Что, прямо сразу о делах?

— Прости, разве у нас есть другие предметы для обсуждения?

— Конечно. Погода, политика. Этот твой коп.

— Я должна выбрать что-то из твоего перечня?

— Ты все еще с ним?

— Так на чем мы остановимся?

— На копе.

— Да.

— Какая досада.

— Вовсе нет.

— Для меня.

Он лениво улыбнулся, показывая, что не вкладывает в свои слова особого смысла, но я решила использовать представившуюся возможность попросить у него прощения.

— Питер, ты меня, пожалуйста, прости.

— Хочешь вернуться? — Улыбка на его лице стала шире.

— Я прошу прощения за то, как обошлась с тобой.

— А если я тебя попрошу, вернешься?

— Но ты же не хочешь, чтобы я возвращалась. — Я не сдержала улыбки.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что ты говоришь об этом вслух.

— Как ты можешь вести колонку советов, не понимая самых простых вещей?

Не успела я ответить, как он обхватил меня за шею и стал неистово целовать. Когда наконец он меня отпустил, я почти задыхалась.

Мне очень не понравилось, что Питер позволил себе такую вольность, но слишком остро реагировать на его выходку не стоило — это охладит его пыл. Я решила воспользоваться примером Скарлетт О'Хары и подставила лицо под струю вентилятора.

— Это все меняет. Поедем к тебе прямо сейчас?

— Ты целуешься не так, как раньше, — насупился он.

Я провела языком по губам, слабо надеясь, что там остались хоть какие-то следы помады. Что он задумал? Даже по его меркам дело зашло слишком далеко.

— Прошло много времени, Питер. Много воды утекло.

— Ты когда-нибудь обо мне думаешь?

— Конечно, — улыбнулась я. — О тебе, о погоде с политикой и о копе.

Он искренне рассмеялся — насколько Питер вообще способен искренне над чем-то смеяться. От него скорее стоит ожидать кривой усмешки с комментарием «Забавно».

— Пожалуйста, не заговаривай мне зубы, ведь ты позвал меня сюда, чтобы о чем-то спросить. — Я постаралась перевести разговор на профессиональные рельсы. — Откуда ты знаешь, над чем я работаю?

— Одна моя знакомая работает у Ронни Уиллиса, так вот она сказала, что ты брала у него интервью.

Она? О ком это он — о помощнице Ронни или о Поле?

— Что еще тебе рассказала твоя знакомая?

— Ничего.

Ага, значит, это помощница.

— Почему ты решил, что у меня есть о чем тебе рассказать?

— Потому что я знаю, в каком направлении у тебя работает голова. Кто, по-твоему, убил Гарта Хендерсона?

Слава богу, в эту минуту появился бармен с «Шотландской изморосью». Я быстро придвинула к себе бокал, чтобы только не смотреть на Питера.

— Моя статья не об этом.

— Не ври.

— Я работаю над очерком о Гвен Линкольн. — Я сделала глоток и, справившись с собой, все-таки взглянула ему в глаза.

— Потому что ее подозревают в убийстве, да?

— Нет, потому что она пример для подражания и наш контингент.

— А убийство?

— Тяжелая утрата, с которой она справляется как может, продолжая трудиться над новыми проектами.

— Глупости, Молли, ты ведь и сама не веришь тому, что говоришь.

— Я постараюсь, чтобы моя статья опиралась на факты. — Я поставила бокал на барную стойку на случай, если во время вопроса, который я собираюсь задать, у меня предательски задрожат руки. — А ты, значит, пишешь об убийстве?

— Да.

— С чем связана такая перемена жанра? Я что-то не видела твоей фамилии ни под одной подобной публикацией.

— Перемены у меня куда более значительные. Я ушел из «Нью-Йорк таймс».

Я постаралась скрыть удивление.

— Неужели?

Он нахмурился.

— Вот видишь, я слежу за твоей судьбой куда внимательнее, чем ты за моей.

Прямо-таки вечер сюрпризов.

— И где же ты теперь?

— Возможно, это чересчур опрометчивый поступок, но я согласился принять участие в новом проекте Квина Гарримана.

— «Право особого доступа»? Прими мои поздравления.

Квин Гарриман раньше был банкиром и занимался инвестициями, но потом переквалифицировался в издатели. Его первое детище — журнал для гурманов — имело успех, и вот теперь выходит новый журнал, который рекламируют как издание для «настоящих мужчин», при этом в рекламе толком не объясняется, что же делает мужчину настоящим. Впрочем, если Питер — один из таких, это уже очень интересно. И одновременно спорно.

— Шаг, конечно, рискованный, но от газеты я ожидал гораздо большего, вот поэтому сейчас мне не терпится с головой окунуться в другое дело.

Раньше я за ним такого не замечала, а теперь сразу поняла — Питер больше не заносится. Что же произошло в «Нью-Йорк таймс», если он так разительно изменился? Когда мы встречались, верхом скромности с его стороны было признать, что в Нью-Йорке, возможно, найдется пара-тройка парней круче, чем он. Никак не больше. Должно быть, невероятное самомнение Питера натолкнулось на непреодолимое препятствие. Еще одна история, в которой стоит покопаться. Однако сначала о главном.

— Ты пишешь об убийстве?

— Это дебют журнала, надо задать тон — так сказать, для затравки. Никаких выводов. Квин считает, что в этой истории есть все, чтобы написать статью, которая станет гвоздем номера с иллюстрацией на обложке, — деньги, власть, секс…

— Секс? — спросила я наивно, чтобы выяснить его версию событий.

— Молли, убийца в клочья разнес его причиндалы. Естественно, тут замешан секс.

— Согласна. Твои сроки?

— Две недели.

— За встречу на прилавках газетных киосков! — Я приподняла бокал и попыталась представить рядом два наших журнала с главными статьями на одну и ту же тему. Интересно, что скажет — или провизжит — Эйлин, когда все узнает? Впрочем, не надо о грустном.

Некоторое время мы молча потягивали коктейль, но потом я решила сыграть на его ново-обретенной скромности, по возможности не задевая его самолюбия, и спросила:

— И кто же в твоей статье убивает Гарта?

Судя по всему, он ждал вопроса. Отлично, значит, его самолюбие не пострадало.

— Твоя героиня.

— То есть?

— Разве все кругом не подозревают Гвен Линкольн?

— А разве подозревают?

Глядя в его заблестевшие глаза, я засомневалась, действительно ли он выдает свою версию или хочет сбить меня с толку, чтобы скрыть свои истинные намерения.

— Ты так не думаешь?

Может быть, чтобы вытянуть из него дополнительные сведения, стоит слегка обозначить собственную позицию?

— А зачем ей это делать?

— Убийство из ревности.

— У тебя устаревшие сведения — они подавали на развод. К тому же она тоже не эталон верности.

— И что с того?

— Убивать за грехи, в которых повинен сам, — это уж слишком по-мужски.

— Ты несправедлива.

Пришел мой черед пожимать плечами.

— Убивать из-за пая в агентстве ей тоже не было смысла. С этим разобрались бы адвокаты в ходе бракоразводного процесса.

— Тогда кто же его убил?

Я тут же вспомнила стенания и причитания Ронни, но говорить об этом вслух не собиралась — отчасти потому, что не была до конца убеждена в его виновности, но главным образом потому, что очень хотела опередить Питера.

— Похоже, чтобы это выяснить, придется прочесть твою статью.

— Потому что твоя статья о другом?

— Да.

— И у тебя нет никакой версии?

— Питер, я только что получила задание и пока всего лишь встречаюсь с героями будущей статьи. Но вообще-то мне пора.

— Может, поужинаем?

— Спасибо, не могу.

После этого разговора у меня появились новые вопросы, с которыми следовало разобраться. Я соскользнула с табурета, но он оказался проворнее и преградил мне путь.

— Из-за копа?

— Потому что это единственно верное решение. Благодарю за коктейль.

Питер отступил на шаг.

— Честное слово, я решил, что, раз наши интересы могут совпасть, нам стоит увидеться, чтобы разобраться…

Чтобы убедиться, что тебя не опередили, подумала я.

— Это ты здорово придумал. Рада была тебя увидеть. Было приятно пообщаться. — Секунду поколебавшись, я чмокнула его в щеку и повернулась к выходу.

— Погоди, еще один вопрос.

Я оглянулась, полагая, что сейчас он и скажет самое главное.

— Но только один.

— Как тебе заявление Ронни, что он будет работать «с женщиной, которую любит»? Ты, конечно, пишешь о Гвен, но эти слова можно вставить в статью.

Не хотелось признаваться Питеру, что я не имею представления, о чем идет речь. Впрочем, в этом и не было нужды: ехидная улыбка на его лице свидетельствовала о том, что он это понял.

— При мне Ронни такого не говорил, — сказала я уклончиво, ожидая подвоха.

— При мне тоже. Но мой источник утверждает, что он все время повторяет эти слова, когда беседует с ней по телефону…

— С Гвен?

— С кем же еще?

— Насколько надежен твой источник?

— Весьма надежен. А что?

— В обоих агентствах работает немало женщин, — сказала я, вспоминая оживление Ронни в связи с Гаремом.

— Да, но они все у него в подчинении. Это скорее дополнительные удобства. При чем тут «женщина, которую любишь»? — Улыбка Питера говорила о том, как его веселит такой взгляд на корпоративные отношения, но мне было не до смеха: от новости, которую он только что сообщил, в голове все перемешалось.

Был ли Ронни заинтересован в смерти Гарта и как делового партнера, и как соперника в любви? Но Гвен и Гарт подавали на развод, к тому же с Гартом во главе компания была бы сильнее. Впрочем, это все разумные доводы, а убийство не назовешь разумным поступком. Мне вспоминалось выражение лица Гвен, когда она говорила о Ронни, и Ронни, когда он говорил о Гвен, — нет, на влюбленных они не похожи. Если Ронни говорит, как хорошо ему будет работать с женщиной, которую он любит, он или пускает пыль в глаза, или любит кого-то другого. Как такие отношения могли привести к убийству? А вдруг при слиянии компаний действительно возник треугольник, и Гарт стал соперником Ронни не только в бизнесе, но и в любви?

Пора посетить Гарем.

Но Питеру я об этом ни за что не скажу.

— Тут ты меня опередил. Об отношениях между Ронни и Гвен мне ничего не известно. Возможно, оба они решили, что эта информация не для моей статьи. Или что так скоро после смерти Гарта предавать их связь огласке было бы неприлично.

— Скорее неразумно. Ни он, ни она не хотят привлекать к себе внимание полиции. Кстати о копах и внимании. Ты ведь должна идти? — Он дал понять, что больше меня не задерживает: теперь-то он был убежден, что я от него безнадежно отстала. Ему и в голову не приходило, что он может двигаться в неверном направлении, хотя чему удивляться — его вообще нечасто посещает такая мысль. А если попытаться его предостеречь, он решит, что я ему завидую. Поэтому можно с чистой совестью воздержаться от комментариев.

— Да, мне пора, — согласилась я. — Уверена, мы еще увидимся.

— Очень на это рассчитываю, — сказал он, подхватил мою руку и снова поцеловал. Он улыбнулся, на этот раз более искренне, и проводил меня взглядом. Откуда я это знаю? Я оглянулась у выхода. Исключительно из любопытства. Честное слово.


6


«Пора перестать говорить им всем правду».

Вообще-то меня порадовало, что настроение Трисии заметно улучшилось и к ней вернулась способность всех поучать. Когда я ей звонила, она явно была не в ударе.

Я вышла из бара, пытаясь убедить себя, что необходимость глубоко вдохнуть связана лишь с перепадом температур и не имеет никакого отношения к Питеру. Город сбрасывал с себя жар и напряжение, накопившиеся за день. В том же нуждалась и я. От обилия информации и необходимости весь день держать себя в руках у меня и без того слегка кружилась голова, а «Шотландская изморось» на голодный желудок только усиливала головокружение. Захотелось отыскать подруг — вдруг они еще не поели — и разобраться с событиями прошедшего дня. Надо позвонить Кайлу, но ведь он никогда так рано не заканчивает работу, к тому же надо бы с кем-то поговорить о Питере, а Кайл для этого не лучший кандидат.

Я вынула из сумочки телефон, ругая себя за малодушие — а как еще назвать мое нежелание ему звонить? Между прочим, скрывать мне нечего: с Питером я встретилась по работе, и то, что между нами произошло, только его вина. Если правильно представить всю историю Кайлу, она его даже позабавит. Хотя это как сказать.

Сразу же включилась голосовая почта — к своему стыду, я почувствовала облегчение. Бодрым голосом я сообщила, что встречаюсь с Кэссиди и Трисией и надеюсь, что он перезвонит, когда освободится. Тут же в голове автоматически включился цензор, который срабатывает всякий раз, когда я оставляю сообщения. Не наговорила ли я глупостей? Сказала ли все, что нужно? Не сболтнула лишнего? Не забыла попрощаться?

Чтобы его заглушить, я позвонила Кэссиди, но и ее телефон сразу переключился в режим голосовой почты. Дважды подряд — результат впечатляющий. Сказав в трубку, что до восьми еще далеко, и выразив недоумение из-за того, что она так быстро поставила на мне крест, я опередила своего цензора и набрала номер Трисии. На этот раз я хотя бы услышала длинные гудки, но решила, что если и сейчас включится голосовая почта, я расценю это как знак свыше, что мне пора домой. Там я надену пижаму, вместо сытного ужина полакомлюсь сладким попкорном, а потом или подумаю о жизни, или посмотрю старую-престарую комедию «Путешествия Салливана».

После третьего гудка я услышала голос Трисии:

— Как прошла встреча?

— Питер пытался меня прощупать.

— Прощупать или пощупать?

— Ты совсем в меня не веришь?

— Я просто спросила.

— Вы где, девочки? Только не говорите, что уже поужинали.

— Могу говорить только за себя — лично я в «Лотосе». Умираю от голода.

— А где Кэссиди?

— Сбежала.

— В туалет?

— Нет, к физику.

— Ты шутишь?

— Если бы! Последний раз со мной так подло поступил Даг Крэндалл на втором курсе.

— Насколько мне известно, сейчас он лысый и злющий неудачник.

— Спасибо за поддержку, но факт остается фактом. Давай куда-нибудь пойдем поужинаем. А пока не принесут еду, соорудим из хлебных палочек чучело физика и принесем его в жертву, как в культе вуду.

На Кэссиди это было совершенно не похоже. Одно дело — отказаться от встречи с подругами, если альтернативное предложение от мужчины поступило раньше, и совсем другое — бросить подругу прямо в разгар встречи и сбежать на свидание. Настоящая подруга никогда так не поступит, не имея на то серьезных причин, а Кэссиди ничего не объяснила — просто ушла.

— Она же сегодня с ним обедала, — недоуменно сказала я.

— Это только усугубляет ее вину.

У всех какие-то тайные планы — у Кэссиди, Питера, Ронни Уиллиса. Прежде чем во всем этом разбираться, надо основательно перекусить.

— Сейчас я к тебе подскочу.

— Нет, мне нужно сменить обстановку.

— Где встречаемся?

— Давай у какого-нибудь злачного места.

— Нельзя, нас только двое.

— Хорошо, давай тогда через двадцать минут у «Вилледж».

— Через тридцать.

— Но тебе туда ближе, чем мне.

— Забыла, какой я мастер по ловле такси?

Кэссиди остановить такси ничего не стоит. Они выстраиваются в очередь, когда она только собирается поднять руку. Трисия тратит на это чуть больше времени, но у нее тоже получается неплохо. От ее поднятой руки идет ударная волна, как в «Матрице», и такси резко тормозит. Я же бестолково машу рукой — то неистово, то медленно, как маятник; хожу туда-сюда, а результат — ноль. Кэссиди считает, что мне нужно подходить к этому с позиций дзен-буддизма и научиться видеть собственную природу. Я думала, что придется воображать себя чем-то крупным и желтым, как такси, да еще с облупленными боками, но по словам Кэссиди, в этом нет необходимости — просто нужно создавать вокруг себя такую ауру, будто ты достойна такси.

Но в том-то вся беда — меня вечно мучает тревога, что я чего-то недостойна. Недостойна того, чтобы передо мной останавливалось такси, недостойна классных бойфрендов, отличной работы. И я изо всех сил стараюсь все это заслужить и при этом всегда боюсь неудачи. Меня постоянно терзает предчувствие, что мои отношения с любимым человеком вот-вот разрушатся, и это сказывается как на советах, которые я даю в своей колонке, так и на моих расследованиях.

Хорошо бы еще найти удобоваримое объяснение — только не в духе Фрейда, — почему я не люблю метро.

— Это не патология, а наши реалии, — заверила меня Трисия, когда я, опоздав на тридцать пять минут, наконец устроилась рядом. Естественно, у нее проблем с транспортом не возникло, и она приехала куда раньше меня. — Давай рассказывай о Питере и своих сегодняшних интервью.

— Нет, сперва о главном. Что происходит с Кэссиди?

— Очевидно, гормональный взрыв, — фыркнула Трисия. — Ее поведение граничит с непристойным.

— Папа говорил мне, чтобы я не играла в бильярд со студентами физмата, но ни слова о том, чтобы не ложилась с ними в постель.

— Что было бы вдвойне непристойно.

— Постель?

— Нет, если бы твой папа вел с тобой такие беседы. Кстати, я вовсе не намекаю на то, что Кэссиди и Неизвестный Ученый уже прыгнули в кровать. Но я открыто заявляю, что она ведет себя как подросток в пубертатный период.

— Боже мой! Что она сказала?

— Ничего. — Трисия округлила глаза, молча наблюдая, как я впитываю информацию. — Ни единого слова.

Ну и дела! Всякий раз, когда Кэссиди знакомится с мужчиной, мы получаем на него настолько полное досье, что ЦРУ краснело бы от стыда после первого же официального отчета в конгрессе. Это жесткая оценка физических, психологических и романтических данных, сделанная женщиной, знающей, что ей нужно в любой области, особенно в мужчинах. Но чтобы вот так — никакой информации, никаких объяснений! Такого с ней еще не бывало.

— Может, она еще в нем не разобралась? — предположила я.

Трисия негодующе повела носом:

— И потому сбежала от меня? Сорвалась с места, чтобы разобраться в нем! Может, это нам надо в нем разобраться, чтобы понять, как он заставил нашу любимую подругу вытворять невесть что и вести себя так, будто ее подменили!

Моя рука с бокалом замерла на полпути ко рту. Вести себя так, будто ее подменили. Конечно, Трисия говорит о Кэссиди, и хотя я разделяла ее тревогу, я вдруг вспомнила величественную Гвен Линкольн во всем ее лимонном великолепии. Когда во время нашей встречи я задавала ей вопросы, у меня в воображении уже была картинка, основанная на том, что я прочитала о ней накануне: способная деловая женщина, превосходная хозяйка салонов, всегда держит себя в руках. А что, если у нее случился роман, который совершенно ее изменил, особенно если она бросилась в него, чтобы забыть о горьком осадке, оставленном предыдущим опытом? Конечно, ей бы хотелось испытать нечто другое, совсем не похожее на то, что было раньше. Вдруг это все-таки дело рук Гвен Линкольн и Ронни Уиллиса? Вдруг это они убили Гарта, чтобы создать более совершенный союз (да простят меня наши отцы-основатели) — слияние во всех смыслах этого слова?

Я поставила бокал на стол, а Трисия шумно вздохнула, правда, вздох был уже не таким несчастным, как несколько минут назад.

— О чем ты думаешь? Я же вижу, что-то пришло тебе в голову.

Я подробно рассказала о своих встречах с Гвен и Ронни Уиллисом и о замечании, сделанном Питером на прощание. Она хотела, чтобы я так же подробно рассказала и о Питере, но я твердила, что это может подождать. Итак, сухой остаток дня: я отказалась от мысли, что Гарта могли убить либо Гвен, либо Ронни, но что, если они были сообщниками? И еще — нужно обязательно нанести визит в компанию Гарта и поговорить с Гаремом. Не затем, чтобы понять, что они значат для Ронни, а чтобы услышать их мнение о Ронни, точнее — о Ронни и Гвен.

Вот в эту-то минуту Трисия и пожурила меня за искренность:

— Если говорить людям, что ты, возможно, опубликуешь все, что они говорят, они замыкаются в себе.

— Знаешь, а я и не ожидаю, что они признаются в преступлении прямо во время интервью. Хочу разобраться, что их всех связывает, и понять, где произошел сбой.

— И все же, — настаивала Трисия, — надо быть похитрее, двигаться окольными путями. Я так говорю потому, что ты в этом большой спец.

— Ну ты и скажешь!

— Зачем обижаться, — вздохнула Трисия, — я ведь тебя похвалила. Твоей способности вытягивать из людей их тайны впору позавидовать, и я не хочу, чтобы ты о ней забывала только потому, что сейчас ты вправе всем называть свою должность.

— Но я действительно должна написать статью.

— Которая будет еще лучше, если ты подойдешь к расследованию по-своему, — с искренним энтузиазмом подхватила Трисия. — Понаблюдай за этими людьми. Заставь их говорить о том, о чем бы им стоило молчать.

А она в чем-то права. Я просто голову потеряла оттого, что теперь могу действовать официально, так что даже забыла, как это действует на людей, которым задаешь вопросы. Конечно, они будут лезть из кожи, чтобы показать мне лишь красивый фасад, который будет хорошо выглядеть в журнале вроде нашего, чья специальность — именно красивые фасады.

Я пообещала Трисии в следующий раз учесть ее замечание, мы сделали заказ, и она перешла к очередному пункту повестки дня:

— Итак, о Питере.

— Свежий слой краски, но по сути ничего не изменилось. — Я рассказала, что из «Нью-Йорк таймс» он перешел в новый журнал и как он изображал, что скучает по мне, лишь бы я поделилась с ним информацией.

— Ты уверена, что только изображал?

Я рассмеялась, чтобы показать и ей и себе, насколько я в этом уверена.

— Трисия, да что ты! Ни на что другое он не способен.

Она покачала головой, но воздержалась от комментариев.

— Ты выяснила, откуда утечка?

— Я тут ни при чем. У Ронни работает знакомая Питера — скорее всего, это помощница Уиллиса. Она и сказала Питеру, что я там была. Так что беспокоиться не о чем.

— Отлично. Значит, нет оснований встречаться с ним еще раз.

Я энергично затрясла головой:

— А я и не собираюсь.

— Понятно, а что думает по этому поводу Питер?

Я не знала, что сказать, но тут женщина, проходившая мимо нашего стола, оступилась и толкнула Трисию, которая как раз подносила ко рту бокал с коктейлем из розового шампанского. Женщина принялась извиняться, но Трисия, которая умудрилась выплеснуть содержимое не на себя, а на стол, со смехом отмахнулась. Зато меня это повергло в настоящий шок: я уставилась на две параллельные розовые струйки, сползавшие у Трисии от уголков губ к подбородку, — именно так Гвен описала порезанный рот Гарта. Его ударили, когда он подносил ко рту бокал? Кто-то, кого он не стеснялся и при ком мог выпить — вроде Гвен или Ронни?

Пока Трисия приводила себя в порядок, а официантка заменяла ее бокал, я спрятала эти мысли поглубже, предложила забыть о Малкахи и вновь заговорила о Кэссиди. Мы пришли к выводу, что если она нашла человека, который по-настоящему ее увлек, нам остается только радоваться. Мы просто хотим поскорее с ним познакомиться и понять, что он собой представляет.

Дома, испытывая приятную тяжесть в желудке от салата из морепродуктов и вспоминая красочные эпитеты, которыми Трисия одарила физиков, я почти забыла о Питере: теперь он интересовал меня чуть меньше Эйлин и чуть больше государственного долга США. Зато мысль о том, что Гвен и Ронни могли вступить в тайный сговор, занимала меня все сильнее.

На стопке документов я обнаружила записку: «Сначала загляни в морозильник. Приду поздно». Интересно, подумала я, когда Кайл заскочил домой? Ехидный внутренний голос тут же услужливо предположил, что, возможно, это произошло в то время, когда я сидела в баре с Питером. Я напомнила внутреннему голосу, что мне винить себя не в чем, но, обнаружив в морозилке розово-белую емкость, все же ощутила уколы совести.

Мой обожаемый коп во время своих дневных передвижений зашел в «Баскин-Роббинс», купил мне миндальное мороженое, принес домой и положил в холодильник, чтобы не растаяло до моего прихода. Миндальное мороженое я бы ела даже в раю; Кайл же предпочитает мятное шоколадное, но не пытается на меня повлиять, за что я ему благодарна. У нас и без того хватает точек несоприкосновения.

Я вооружилась ложкой, полная решимости смаковать мороженое, одновременно выискивая в бумагах хоть какой-то намек на связь между Гвен и Ронни. Десерт оказался выше всяких похвал, а вот изыскания надежд не оправдали. Не считая пары замечаний насчет проблем, которые «Г.Х. Инкорпорейтед» придется урегулировать после гибели Гарта, их имена редко упоминались вместе. Если их что-то и связывало, они ловко это скрывали.

Зато в одной статье о Гарте я нашла групповой снимок Гарема. Вообще-то он уже попадался мне на глаза, но до встречи с Ронни я решила, что это модели, а не сотрудники — так идеально они были подобраны, так элегантны, так великолепно дополняли друг друга. Теперь, когда я смотрела на Гарем, они напоминали мне картинку из «Плейбоя». Понятно, почему Ронни ими так дорожит.

Я достала визитку Эмиля Требаска и набрала номер. Если оставить сообщение сейчас, завтра утром он, возможно, мне перезвонит и я смогу воспользоваться его предложением устроить встречу с сотрудницами Гарта как можно быстрее.

— Алло, — ответил приятный голос.

Я не сразу сообразила, что это живой человек, а не запись на автоответчике.

— Мистер Требаск, это Молли Форрестер из «Цайтгайст». — Я посмотрела на часы. Надо же, десять часов вечера, а он все еще на работе. Похвальное трудолюбие!

— Добрый вечер, Молли, — сказал он сердечно.

— Я и не предполагала застать вас на работе и хотела оставить сообщение. Не помешала?

— Не помешали, и я не на работе. Я дал вам номер своего мобильного — как раз для подобных случаев.

Круто — у меня, оказывается личный номер Эмиля Требаска. Интересно, где он сейчас находится? Но раз сам он этого не говорит, и я воздержусь от расспросов.

— Я так рад, что вы позвонили, — продолжал он. — Это свидетельствует о том, что вы понимаете, как нам с вами важно общаться в процессе подготовки статьи.

Какая-то часть моего журналистского самолюбия при этом взбунтовалась, но поскольку я звонила, чтобы попросить о любезности, приходилось сдерживаться.

— Благодарю.

— Надеюсь, вы не собираетесь назначать встречу на сегодня? Я не могу оставить Гвен.

— Понимаю, ведь у вас такие доверительные отношения, — сказала я, хотя именно его упорные заверения в ее невиновности усиливали подозрения против нее. Не слишком ли усердно протестует лучший друг? Помня о совете Трисии быть похитрее, я озвучила свою просьбу:

— Видите ли, мне бы хотелось побеседовать с креативными директорами «Г.Х. Инкорпорейтед» и узнать их мнение о том, что Гвен теперь становится…

— Они просто в восторге.

Или, по крайней мере, будут в восторге к тому времени, когда я с ними встречусь, подумала я, а вслух произнесла:

— Будет просто замечательно, если наши читатели увидят в Гвен пример для подражания, образец…

— Мама-наседка учит цыплят. Чудесно. — Он рассмеялся, но смех оборвался, когда кто-то вырвал у него телефон.

— Послушайте меня, Молли, — Гвен Линкольн говорила тем же безапелляционным тоном, что и при встрече. — Надеюсь, мне не надо повторять, что я не желаю, чтобы меня изображали матерью (неважно, курицей ли, другой ли какой птицей) этой коллекции мозгов с сиськами.

Интересный контраст с оценкой Гарема, данной Ронни. Но я не успела и рта раскрыть, как телефон снова оказался у Эмиля.

— У нас был трудный день. Мы с Гвен сейчас ужинаем, — сказал он поспешно. — Давайте завтра утром в десять в офисе «Г.Х. Инкорпорейтед». Они будут вас ждать. А после разговора с девушками вам, возможно, удастся снова поговорить с Гвен. Если, конечно, она возьмет себя в руки.

— Благодарю, мистер Требаск. Договорились.

— Я же сказал, что готов оказывать вам помощь. Все, что угодно, чтобы люди увидели настоящую Гвен Линкольн. Я намерен защитить ее будущее, пусть даже кто-то так безжалостно обошелся с ее прошлым.

— С моим прошлым все в порядке, — послышался голос Гвен.

— До свидания, Молли. Увидимся утром.

Эмиль отключился. Ему стоит увести Гвен подальше от того места, где они сейчас находятся, прежде чем она наговорит лишнего.

Удивительная штука — чувство вины. Особенно удивляют нас те люди, кому есть в чем себя винить, но они этого не делают. Куда больше, чем те, кто испытывает чувство вины, даже если для этого нет никаких оснований. Неожиданное возвращение Кайла только подогрело мои размышления. Я даже вздрогнула — не только потому, что всего на какое-то мгновение вспомнила о Питере, но и потому, что всегда вздрагиваю, хотя не одну неделю училась не закрываться на цепочку, чтобы Кайлу не приходилось барабанить в дверь.

Я отложила телефон, встретила его теплой улыбкой и горячим поцелуем и взамен получила то же самое.

— Не хотел беспокоить, — кивнул он в сторону телефона.

— Ничего страшного, я уже закончила. Это по работе.

— Не поздновато?

— Я договаривалась об одной встрече на завтра.

— Как идут дела? — спросил он без всякого подтекста, что, несомненно, заслуживало похвалы.

— Интересный был день. Непростой.

— Очень расплывчато. Не хочешь поделиться?

Обычно Кайл не рассказывает мне о делах, которые расследует. Иногда потому, что в них содержится закрытая информация, но в основном он просто пытается оградить часть своей жизни от работы. И вот он приходит домой, а там я, совершенно не способная держать язык за зубами. Но он при этом ведет себя как истинный джентльмен и, не перебивая, выслушивает меня до конца.

Сейчас я подумала, что, возможно, на один вечер нам стоит поменяться ролями. Дело не столько в деликатности темы, сколько в Питере. С другой стороны, если сейчас не рассказать о Питере, то потом, когда это всплывет (а расследования научили меня, что рано или поздно все тайны выходят наружу), будет только хуже. Ну почему не рассказать все как есть, тем более что эта история яйца выеденного не стоит!

Я совсем было приготовилась — даже почувствовала вдохновение, прилив энергии, решимость. Это как в серфинге: понимаешь, что если нырнуть в волну сейчас, через секунду она вынесет тебя наверх, а начнешь колебаться — сбросит с доски, и выползешь ты на берег с полным ртом песка и изрядно потрепанным чувством собственного достоинства. Короче, я слишком долго колебалась, прикидывая, как бы понебрежнее бросить: «Да так, ничего особенного, пила коктейль со своим бывшим». На его лице тем временем появилось какое-то необычное выражение, что окончательно сбило меня с толку.

— А ты как?

Он пожал плечами, странное выражение уступило место улыбке.

— Неплохо. Сегодня закрыл дело об убийстве Сидмэна.

— Кайл, да ведь это здорово! — Они с напарником бились над этим убийством не один месяц, он весь извелся. Параллельно они вели и другие расследования, но каждую свободную минуту они возвращались к этому делу, уверенные, что преступник у них в руках — не хватает лишь последней детали, чтобы доказать его вину. — Давай отпразднуем?

— Мы с Беном после работы опрокинули по стаканчику. — Бен Липскомб, напарник Кайла, — настоящий великан с голосом, напоминающим рык медведя, прекрасно разбирается в людях и отличается неистощимым терпением. — Я решил, что завершу праздник с тобой.

— Хочешь, куда-нибудь сходим? Твоя победа — тебе и выбирать.

Он ущипнул нижнюю губу, потом расплылся в улыбке:

— Давай никуда не пойдем.

Я с энтузиазмом бросилась устраивать импровизированный праздник. Для начала приготовила любимому чудесную теплую ванну и настояла на том, чтобы он позволил поухаживать за ним и потереть ему спинку. Тем временем он рассказывал, как они искали последнюю деталь, которая связала подозреваемого с местом преступления, как потом добивались от него признания. Он так редко рассказывал о работе, да еще с такими подробностями, что меня потряс не столько его рассказ, сколько его желание поделиться со мной. Потом он затащил меня к себе в ванну. И до чего же подкупающей и искренней была его досада, когда я сказала, что мой свитер нельзя стирать! В данном случае это не имело для меня никакого значения, но Кайл еще больше вырос в моих глазах, когда бережно разложил безнадежно испорченную вещь для просушки.

Когда мы выбрались из ванны, я приготовила нам по коктейлю «Блэк Рашн» из водки и кофейного ликера, страшно жалея, что в квартире нет камина, перед которым мы могли бы расположиться. Нет, не потому, что было прохладно, а потому, что сейчас это казалось мне необходимым. Но мы обошлись огромным количеством свечей, которые расставили на журнальном столе, а сами уютно расположились на полу. Потом на диване. Потом на кровати.

Только утром по пути в офис «Г.Х. Инкорпорейтед» я вспомнила, что так и не рассказала Кайлу о встрече с Питером, но тут же отбросила это воспоминание, потому что по-прежнему пребывала в эйфории после нашего ночного праздника и испытывала прилив адреналина от предстоящего интервью.

Агентство Гарта размещалось на Седьмой авеню — в самом сердце модной индустрии и поближе к клиентам. Выйдя из лифта я словно оказалась в декорациях фильма о Юлии Цезаре, снятого Ридли Скоттом: необработанный камень, загадочное освещение, усиленный эхом звук. Из-за похожего на алтарь сооружения, видимо, служившего стойкой администратора, на меня взирала девушка с блаженной улыбкой весталки. Или человека, всерьез увлеченного самогипнозом. Над ней красовалось увеличенное изображение логотипа агентства. Вокруг ни одного рекламного плаката. В общем, собственная версия девиза: «Если у вас есть вопросы, вы нам не подходите».

— Добро пожаловать, — произнесла весталка нараспев. — Чем могу помочь?

Когда я представилась, была вызвана еще одна служительница храма, чтобы сопроводить меня в конференц-зал. Я проследовала за ней по сланцевому полу к огромным двойным дверям. Чтобы их открыть, ей пришлось навалиться на них всем телом. Без сомнения, я вступала в святая святых.

Гарем ждал меня в полном составе. В жизни они выглядели еще лучше. Все шестеро картинно разместились за огромным столом для конференций, словно позируя для рекламного снимка. Всем им было под тридцать плюс-минус пара лет в зависимости от особенностей генетики, косметики и освещения. У них за спинами кто-то предусмотрительно разложил снимки и плакаты с рекламой «Успеха»: над красотками различной степени обнаженности реял смелый призыв, видимо, обращенный к молодым самцам: «Добейся!»

Первой поднялась и протянула руку афроамериканка с кожей цвета карамели, зелеными глазами и безупречной осанкой. Даже без каблуков она оказалась выше меня ростом; на ней был шикарный лиловый брючный костюм от итальянских дизайнеров.

— Миз Форрестер?

— Зовите меня Молли.

— А я — Тесса Хоторн. Милости просим.

— Благодарю. — Я подошла ближе, чтобы пожать ей руку, уловила знакомый запах и потянула носом.

— «Успех», — улыбнулась Тесса.

— Я так и подумала.

— Мы все сейчас им пользуемся. Чтобы сделать приятное Гвен. К тому же у них дивный аромат.

— Не все, — поправил низкий приятный голос с дальнего конца стола. Его хозяйкой оказалась спортивного вида брюнетка с тонкими губами и карими глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками, одетая в белую блузу и черную юбку, складки которой она беспокойно теребила пальцами.

— Это Венди Морган. У нее аллергия на духи, — пояснила Тесса.

— У Линдси тоже, — обиделась брюнетка.

Она указала на худощавую блондинку с темно-синими глазами и резко очерченными скулами, одетую в серебристые брюки и шелковую блузку с воротником, отделанным ришелье. Сапфировый цвет блузки выгодно оттенял ее глаза. Она подняла их на меня и тут же снова уткнулась в лежавший перед ней блокнот, из которого она методично вырывала длинные тонкие полоски бумаги.

— Меня зовут Линдси Фрэнклин. Я вообще не могу пользоваться духами. И никогда не пользуюсь.

— Но когда мы получили пробную партию, она все-таки попробовала и покрылась жуткими волдырями, — поморщилась Тесса. — От одного взгляда на них у меня все тело чесалось. Между прочим, не один день.

— Тесса! — произнесла Линдси, почувствовавшая неловкость то ли от самого воспоминания, то ли от внимания к своей персоне.

— Зачем же вы рисковали, зная, что у вас аллергия? — удивилась я.

— Все еще надеюсь, — виновато улыбнулась Линдси, — что найду подходящие духи. Здорово, если окажется, что их выпускает наш клиент. У Венди все иначе: ей подходят любые духи, кроме этих.

— «У Венди аллергия на «Успех». Вы не представляете, сколько раз мы повторяли эту шутку, — резко бросила Венди. Но все остальные продолжали улыбаться, и я решила, что это ее обычный тон.

— Если у трети контрольной группы отрицательная реакция на продукт, стоит усомниться в его качестве, — объяснила Линдси. — Мы попросили производителя провести дополнительную проверку. Оказалось, у большинства женщин на «Успех» нет никакой аллергии.

Тесса пожала плечами:

— Муж Линдси когда-то работал юристом, так что она всегда обеспечивает нам правовую базу, защищая от возможных осложнений.

— И не потому, что она замужем за юристом, а просто потому, что замужем, — сказала Венди. — Остальные сохраняют независимость.

— Какое это имеет отношение к тому, о чем хотела поговорить Молли? — Линдси посмотрела на Венди с отработанной терпеливой улыбкой. — Поэтому давайте-ка предложим ей присесть и задать вопросы.

Чтобы отвлечь меня от нарастающего напряжения между Венди и Линдси, Тесса представила мне еще трех сотрудниц: Франческу Либерто, миниатюрную черноволосую красавицу с безупречной смуглой кожей, рыжеволосую Меган Карпентер с веснушками, нисколько ее не портившими, и восточную красавицу Хелен By с коротким ежиком черных волос и пронзительным взглядом. Они все любезно со мной поздоровались, не обращая внимания на спор между Венди и Линдси.

Пожимая им руки, я заметила на некоторых одинаковые тяжелые серебряные браслеты от Тиффани с брелоком-сердечком.

— У вас очень симпатичные браслеты. У всех одинаковые?

Все, кроме Тессы, показали свои браслеты.

— Подарок Гарта, когда нам объявили о слиянии, — объяснила Хелен, держа руку так, чтобы я могла прочесть надпись «Девушки Гарта — настоящий бриллиант». (Конечно, «Гарем» — неподходящее слово для гравировки. А может, они не в курсе, как их называют остальные?) И дальше: «В знак признательности за невероятно прибыльный год». Она лучезарно улыбнулась подругам, и я бы не удивилась, если бы в ответ грянуло «Ура!» или прозвучал гимн какого-нибудь женского университетского клуба.

— Тебе твой еще не вернули, Тесса? — спросила Венди.

Тесса смущенно покачала головой.

— Я его сломала, — пустилась она в объяснения. — Зацепилась за что-то замочком. Сначала все забывала отнести в ремонт, а теперь забываю забрать.

— «Девушки Гарта». Кто вас так назвал — он или вы сами?

— Разве сейчас вспомнишь? — зачастила Тесса. — Мы работаем сообща и похвалу принимаем все вместе.

— Мы борги[2 - В сериале «Звездный путь» так называется высокотехнологичная псевдораса киборгов. У боргов нет индивидуумов, все объединены в «Коллектив» с одной целью — достигнуть совершенства.] — раса киборгов, — снова подала голос Венди. Похоже, ей все же хотелось выделиться, а еще больше — поскорее с этим покончить. Не знаю, были у нее другие планы или ей просто не хотелось поддерживать этот разговор.

— Большое спасибо за то, что согласились встретиться со мной.

— Показательные выступления — наша специальность, — сказала Венди, игнорируя осуждающий взгляд Тессы.

— Утром звонил Эмиль, сказал, что вы хотели бы узнать наше мнение о Гвен в роли будущего главы «Г.Х. Инкорпорейтед». С удовольствием поговорим с вами об этом, — сказала Тесса, словно на ходу сочиняя пресс-релиз.

Хелен высказалась еще решительнее:

— Мы любим Гвен и очень рады, что она станет нашим новым руководителем. У нее тоже, кстати, есть такой браслет, если, конечно, она пожелает снова его надеть.

— Гарт и ей подарил?

— Сказал, что благодаря ей он заполучил Эмиля, — пояснила Тесса. — К тому же она долго была его «главной девушкой».

Да уж, не бог весть какое завидное определение для любимой женщины, особенно если вспомнить слухи о супружеской неверности, всплывшие, когда речь зашла о разводе. Делал ли он ей комплимент или наносил оскорбление, ставя на одну доску со своими сотрудницами?

— Кажется, браслет она больше не носит, — вставила Франческа. Быстрый обмен взглядами свидетельствовал о том, что они не осуждают Гвен за такое решение.

— Сначала их разрыв, потом это слияние, теперь еще и смерть Гарта — год выдался просто сумасшедший, — заметила Линдси.

— Но при этом весьма прибыльный, — добавила Франческа.

— Вы уже работали с Гвен в ее новом качестве? — спросила я.

— Она вот-вот приступит к своим обязанностям, — сказала Тесса.

— Они с Ронни Уиллисом делают все, чтобы слияние прошло как можно безболезненнее, так что мы не стоим на месте, — объяснила Линдси.

— А работать мы умеем. — С каждой новой репликой у Венди все заметнее срывался голос. Она почти не скрывала свой гнев, но трудно было понять, направлена ли ее ярость против кого-то одного или против всех присутствующих.

— Наверное, это невероятно трудно.

— Заменить покойника? — Венди откинулась на спинку стула и смотрела вниз, словно проверяя, хватит ли длины ее ног, чтобы как следует меня пнуть. — Не просто трудно, а неприятно, отвратительно. Готова поспорить, ей это занятие совсем не по душе.

Остальные в ожидании следующего вопроса смотрели на меня с хорошо отрепетированными улыбками. Прямо как в День благодарения, когда за столом соберется вся родня: всем известно, что дядюшка Фред, когда выпьет лишнего, несет невесть что, поэтому на его выходки никто не обращает внимания. А все-таки интересно, Венди всегда ведет себя вызывающе или ее злость как-то связана со смертью Гарта? Возможно, она как раз из тех оголтелых фанаток, о которых с таким пренебрежением отзывалась Гвен.

— А я бы для Гарта сделала все, что угодно, — тихо, но твердо произнесла Линдси; и почти все с готовностью закивали. Лишь Венди поднялась и, отвернувшись к окну, начала изучать вид на Седьмую авеню. — Нам не терпится начать работать с Гвен, и все же нам понадобится какое-то время, прежде чем мы станем относиться к ней, как к нему. — Она снова вырвала из блокнота полоску бумаги.

— А если она так легко завоюет наши сердца, мы будем просто шлюхами, правда? — сказала Венди. Она по-прежнему смотрела в окно, но в ее голосе звучали слезы.

Меган расплакалась навзрыд, уронив голову на руки; Хелен обняла ее за плечи:

— Хватит, Венди.

— Нам всем сейчас очень трудно. Он был душой всего, что мы делали. Мы не можем смириться с этой потерей, — продолжала Линдси. Все, даже Венди, закивали.

Каких только начальников у меня не было — и хорошие, и настоящие уроды. Но ни один из них не вызывал у меня хотя бы сотую долю подобных эмоций. Или мне не везло, или все эти девицы свихнулись. Гвен назвала их «сектой», но, пожалуй, все это больше напоминало шабаш. Это было почти смешно, но озлобление Венди, слезы Меган, полоски бумаги, которые Линдси так нервно вырывала из блокнота, да и вся царившая здесь атмосфера говорили о подлинной боли. И от этого становилось не по себе.

Вряд ли они захотят говорить со мной о самом убийстве.

— Конечно, трудно пережить то, что с ним случилось, перестать об этом думать, — сказала я, пытаясь настроиться на их лад.

Никто не ответил, а Меган зарыдала еще сильнее. Наконец Тесса сказала:

— Нам его так не хватает, разве можно об этом не думать?

Венди наконец отвернулась от окна:

— А теперь еще приходится работать с ней, как тут забудешь о случившемся.

— Не надо, Венди, — тихо сказала Линдси.

Я обернулась к Венди, пытаясь понять, что она делает такого, чего не должна была бы делать, но она сама разъяснила свою мысль:

— Прошу прощения. Мне не следовало обвинять в убийстве нового шефа.

— Венди, она не так хорошо тебя знает, чтобы понять, что это всего лишь неудачная попытка съязвить.

Лицо Венди стало каменным.

— Напрасно переживаешь, что она напишет о моих обвинениях в адрес Гвен. Расслабься, Тесса, в ее статье даже слова «убийство» не будет. Про Гвен будет сказано, что она «бывшая супруга покойного Гарта Хендерсона», и тому подобная чушь. Против вас лично я ничего не имею, — она бросила в мою сторону убийственный взгляд, — но ведь все присутствующие занимаются бизнесом, который создает имидж, верно? Пусть мы не собираемся быть честными с публикой, но давайте хотя бы не врать друг другу! То, что здесь происходит, — всего лишь очередная уловка Эмиля, который хочет выставить Гвен в выгодном свете. Я лишь подчиняюсь его желанию. Но я хочу, чтобы все знали: все это фигня, а я здесь не по своей воле.

Все стали переглядываться, как в застольной игре, где участники подмигивают друг другу, а тот, кто пропустит свою очередь, выпивает штрафной бокал. Каждая из девушек пыталась оценить, как отреагируют остальные. Очень интересный социологический опыт, но картинка меняется слишком быстро — не уследишь. У меня сложилось ощущение, что все крутилось вокруг Линдси и Тессы, которые даже не смотрели друг на друга.

Раз уж посыпались обвинения, а Венди так заблуждается на мой счет, я тоже решила подлить масла в огонь:

— Скажите, Венди, обвиняя в преступлении нового шефа, вы имеете в виду Гвен или Ронни?

Венди отшатнулась, будто я швырнула в нее диктофоном.

— Ронни Уиллиса?! — Она захохотала. Франческа безуспешно пыталась усадить ее на место. — Что за чушь! Ронни вообще не способен на убийство.

— Венди, вам здесь хоть кто-нибудь нравится?

— Включая вас?

Я не смогла сдержать улыбку. Меня впечатлил ее праведный гнев, пусть он ни на кого конкретно и не был направлен, к тому же я была уверена, что Тесса прервет разговор, если я начну воспринимать Венди слишком всерьез. И все же мне очень хотелось знать, что еще она может наговорить, особенно о Ронни.

— Что именно вас интересует, миз Форрестер? — спросила Линдси, наматывая на палец одну из вырванных из блокнота бумажных полосок. Она говорила твердо и уверенно, и ее голос подействовал на всех успокаивающе. Даже Венди вернулась на свое место. Они представляли собой единое целое со сложными взаимосвязями и непредсказуемым поведением, но кое о чем я уже догадывалась: Тесса здесь лидер, Венди — возмутитель спокойствия, а Линдси — миротворец.

Больше всего мне хотелось узнать, что в них могло послужить мотивом для убийства. Но я ограничилась вопросом:

— Так что вы думаете о Гвен Линкольн в роли вашего руководителя?

На этот раз даже Венди предпочла дождаться ответа Линдси. Но не потому, что они так уж ее уважали. Скорее, тигрята замерли в ожидании, когда мама-тигрица отхватит первый кусок, чтобы всей оравой наброситься на добычу.

— Кто бы ни занял место Гарта, ему не позавидуешь. И все же лучшей замены, чем Гвен Линкольн и Ронни Уиллис, не найти.

Меня охватило отчаяние. Они слишком хорошо собой владеют. Даже Венди. Они заняли круговую оборону и бойко отстреливаются готовыми слоганами, держа меня на расстоянии. Я уже приготовилась пойти на попятную, когда в зал влетела знакомая мне весталка с красным от ужаса лицом, утратившим былую безмятежность.

— Помогите! — взвизгнула она.

— В чем дело? — спросила Тесса. Они с Линдси поспешили к секретарше. Остальные медленно вставали из-за стола.

— Мистер Дагласс…

— Пришел Джек Дагласс? — уточнила Тесса.

Секретарша неистово затрясла головой. Тесса взглянула на Линдси:

— У него назначена встреча?

— Нет, — ответила Линдси, но это уже не имело значения, потому что как раз в эту секунду в зал решительно вошел исполнительный директор компании «Замороженные продукты от Дагласса». Может, встреча у него и не была назначена, зато в руках он держал пистолет.


7


— Не помешала? — спросила Кэссиди беспечно и, прежде чем я успела сказать, что вообще-то помешала, продолжила так же радостно: — Можешь даже бросить трубку — я заслужила твой праведный гнев, ведь вчера я проявила эгоизм и не подумала о последствиях. В общем, прости.

— Я, конечно, ценю твои извинения, тем более что это большая редкость, просто сейчас не время.

— Давай пообедаем. Обещаю, я и тогда буду полна раскаяния.

— Вряд ли я освобожусь к обеду. По-моему, следователь, который со мной беседует, хочет, чтобы я прямо сейчас отложила телефон.

Кэссиди вздохнула с легкой укоризной:

— Скажи Кайлу, что нужно быть терпеливее и обуздывать собственнические инстинкты.

— Это не Кайл.

На этот раз в трубке послышался глубокий вздох.

— Слушай, Форрестер, что ты натворила?

Да, Джек Дагласс с пистолетом произвел на меня такое впечатление, что я действительно кое-что натворила. Гарем в ужасе застыл. Меган снова принялась всхлипывать, Франческа закричала, а Венди разразилась лихо закрученной тирадой, начинавшейся с обращения «пресвятой» и заканчивавшейся возгласом «Матерь Божья», хотя все слова между ними говорили о полном отсутствии уважения к Всевышнему.

— Мистер Дагласс, — подала голос Тесса.

При этих словах пузатый коротышка поднял руку с небольшим, но весьма зловещим пистолетом, словно привлекая к нему внимание присутствующих. Заметь она пистолет, когда Дагласс только возник на пороге, она бы не выговорила ни слова! Как ни дико это звучит, но я не могла оторвать глаз от его сверкающей лысины, удивляясь тому, что она ничуть не вспотела. Мне пришло в голову, что это хороший знак — значит, он все же держит себя в руках и не станет палить направо и налево. Чем он спокойнее, тем нам лучше.

Следующую попытку с ним заговорить предприняла Линдси:

— Мистер Дагласс, совсем не обязательно…

— Я сам знаю, что обязательно! — Судя по голосу, он взвинчен куда больше, чем я надеялась. Свободной рукой он вытащил из кармана брюк носовой платок и промокнул лысину. Нет, спокойным его не назовешь — он вот-вот взорвется.

— Вы тут все просто притворяетесь, будто что-то знаете, но все это ерунда! А теперь смотрите-ка! — И он двинулся дальше, на ходу засовывая платок в карман. Мы отхлынули от него, как волна во время отлива покидает берег.

Посередине стола располагался телефонный аппарат с пультом, точь-в-точь как реквизит из фантастического сериала «Звездный путь». Настоящий пластиковый паук, устроившийся поудобнее в ожидании приказов. Я придвинулась поближе к Линдси, и теперь мы стояли плечом к плечу, закрывая телефон от Дагласса. Потихоньку заведя одну руку за спину, я пошевелила пальцами, надеясь, что Венди или кто-то еще с другой стороны стола это заметит, и через пару секунд услышала, как аппарат пискнул: кто-то сдвинул его с места.

К сожалению, Дагласс тоже это услышал. Он обернулся к нам, и я, пытаясь его отвлечь, шагнула вперед. Надо сказать, это был хитроумный и смелый ход — я сделала его, повинуясь слепому порыву, но при виде пистолета внутри меня будто что-то оборвалось. Я тут же пожалела о своем порыве, но раз уж проявила инициативу, мне ничего не оставалось делать, как импровизировать дальше, надеясь, что кто-нибудь за моей спиной сообразит набрать телефон службы спасения.

— Мистер Дагласс, давайте сначала все обсудим.

— Какого черта! Ты кто такая?

— Нейтральная сторона. Так сказать, незаинтересованная.

— Тогда вали отсюда. Быстро! Я здесь по делу.

Я почувствовала плечо Линдси. Это меня поразило, но я была ей благодарна.

— Мистер Дагласс, любые ваши претензии…

Он не дал ей закончить:

— Мои претензии?! А как насчет моей работы? Моей жизни? Совет директоров хочет теперь от меня избавиться. И все потому, что я, дурак, вас послушал! — Он слегка дернул пистолетом, и я краем глаза увидела, что теперь под прицелом оказалась страшно побледневшая Венди.

— Но кампания идет успешно, — мягко возразила Линдси.

— Вот только совету директоров она не нравится. Они сомневаются в моих моральных устоях. А вы клялись, что результат будет отличный!

— Так оно и есть. Объемы продаж выросли, — это сказала Гвен Линкольн, появившись в дверях, невероятно хладнокровная и собранная, но такая одинокая. Я, конечно, не ожидала группы захвата, но сейчас кто-нибудь в форме оказался бы весьма кстати, пусть даже охранники, дежурившие внизу.

Дагласс обернулся к ней:

— Какая разница, если это уже будет не моя компания!

И тут случилось немыслимое: мы с Линдси переглянулись и одновременно прыгнули на Дагласса, как будто отрабатывали этот прием часами. Я метила в верхнюю часть и руки, она — несколько ниже, втроем мы с такой силой грохнулись на каменный пол, что я могла остаться без нижней челюсти. Мы катились по отполированному камню, пока Дагласс не ударился головой об угол двери как раз у ног Гвен. Я услыхала, как пистолет отлетел в сторону, как кричали женщины вокруг, как стучала кровь у меня в ушах. Но больше всего меня поразил нервный смешок Линдси. Я не подхватила его только потому, что какое-то время не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Кэссиди позвонила в ту минуту, когда я сидела за столом напротив неулыбчивого следователя полиции. У меня перестали трястись руки, да и вообще в эту минуту уже не было того хаоса, который царил в зале, когда прибыла полиция: тогда из раны в лысине у Дагласса струилась кровь; Гарем выл на все лады; Венди, потрясенная тем, что подняла с пола пистолет, часто-часто дышала, а Гвен пыталась внушить нам, что ничего страшного не произошло.

Полиция снимала свидетельские показания, поэтому нас всех развели по кабинетам, кабинетикам и закоулкам офиса. Меня оставили в конференц-зале наедине со следователем — очень серьезной женщиной по фамилии Эрнандес с непроницаемыми темными глазами и шикарными черными кудрями, забранными на затылке в хвост. Когда зазвонил телефон, она любезно позволила мне ответить, но мне не хотелось злоупотреблять ее терпением.

— Итак, — сказала она, когда я положила телефон обратно на стол, — вы говорите, что до сегодняшнего дня не были знакомы с мистером Даглассом?

— Я пришла, чтобы взять интервью у команды креативных директоров. Прежде я вообще здесь никого не знала.

— О чем вы думали, когда решили сбить Дагласса с ног?

Подростком я так часто слышала этот вопрос, что ответила не задумываясь:

— Я не думала.

Но Эрнандес не была знакома с излюбленным ходом рассуждений моего отца, поэтому последовал второй вопрос:

— То есть?

— Все получилось как-то само собой, — начала я объяснять. — Я боялась, что до вашего приезда ситуация окончательно выйдет из-под контроля, а тут он повернулся спиной, и мы с Линдси не сговариваясь — знаете, как это бывает… — Ее лицо выражало недовольство; я бы это заметила, даже если бы мне не приходилось видеть подобное выражение на лице Кайла. — Конечно, сейчас я понимаю, что это была глупость, но в ту секунду нам казалось — это единственный выход.

— Вам повезло, что ни вы, ни кто-либо другой при этом не пострадали.

— Да-да, конечно. Я очень виновата.

Она пожала плечами:

— Передо мной не надо извиняться.

Но почему-то мне все равно хотелось извиниться хоть перед кем-нибудь. Возможно, я надеялась услышать в ответ «Ничего страшного», но суровая Эрнандес не заметила или не захотела заметить надежду в моих глазах.

— Ну, не могла я там стоять столбом и ничего не предпринимать, — попробовала я объяснить.

К моему удивлению, Эрнандес кивнула:

— Понятно. Только бы это не вошло у вас в привычку.

Ни к чему было объяснять, что ее замечание слегка запоздало, но я улыбнулась и сказала:

— Спасибо, постараюсь.

В двери показалась голова напарника Эрнандес — Гутри. Он вопросительно приподнял бровь, она кивнула, и он вошел.

— У нас посетитель из девятнадцатого, — сказал он. И осанка его, и стрижка говорили о том, что до прихода в полицию он служил в армии. Он неожиданно тепло мне улыбнулся.

— Чего он хочет? — спросила Эрнандес, нахмурившись. Гутри ткнул в меня пальцем, и мы обе удивленно посмотрели на него. В следующее мгновение я поняла, что Кайл каким-то образом узнал, где я, и явился удостовериться, что со мной ничего не случилось, или чтобы вытащить меня отсюда, пока я не наломала дров. Эрнандес недоуменно пожала плечами, и Гутри вышел в коридор и махнул рукой.

— Простите, — сказала я, понимая, что снова извиняюсь, но на этот раз она даже не стала мне возражать. — Это мой друг.

— Кто? — Она резко ко мне повернулась, будто я вдруг заговорила на иностранном языке.

— Из девятнадцатого. Он расследует преступления. Наверное, кто-то ему позвонил и сказал, что я здесь, вот он и решил прийти, потому что… — сказала я, показывая на входящего. — Потому что это совсем не он…

Эрнандес и Гутри обменялись выразительными взглядами, словно говорившими: «Кроме нас, здесь все ненормальные», а я хмуро уставилась на высокого блондина, направлявшегося ко мне с многозначительной улыбкой. Ненадолго оторвав от меня взгляд, он повернулся к Эрнандес и, пожав ей руку, представился следователем Уолли Донованом, после чего протянул руку мне. Я автоматически ее пожала, пытаясь свыкнуться с мыслью, что это не Кайл.

— Надеюсь, у вас не будет возражений? Я расследую убийство Гарта Хендерсона и, когда узнал, что здесь произошло нечто из ряда вон выходящее, решил приехать и выяснить, не имеет ли это отношение к моему расследованию.

Эрнандес быстро ввела его в курс дела, рассказала о том, что произошло, основываясь на опросах, которые она провела, а я тем временем потихоньку его разглядывала. Вот, значит, какой он — следователь Донован, от встречи с которым меня отговаривал Кайл. Я-то предполагала (возможно, из свойственного мне чувства вины), что он старше и будет возражать против моего вмешательства, считая, что я сую нос куда не следует и только отвлекаю Кайла от важных дел. Он представлялся мне маленьким, темноволосым, нелюдимым человеком — образ, вероятно, навеянный многочисленными фильмами с участием Хамфри Богарта и Джона Гарфилда. На самом деле это был высокий блондин, к тому же очень общительный. Костюм на нем, пожалуй, дороговат для полицейского, а когда он доставал блокнот, я заметила, как блестят у него ногти. Ничего себе, следователь с маникюром. Такого я еще не видела!

— Итак, миз Форрестер, какое, по-вашему, отношение имеют сегодняшние события к вашему расследованию убийства Гарта Хендерсона? — спросил Донован. Мне не надо было видеть двух других следователей, чтобы представить выражение их лиц.

— Я здесь совершенно по другому поводу.

— Со слов Питера Малкахи у меня сложилось иное мнение.

Я с трудом удержалась от смеха.

— Что общего у такого следователя, как вы, с человеком вроде Питера?

— Мы с ним давно знакомы.

— Возможно, я с ним знакома не так давно, как вы, но это не ответ.

— Если мы начнем судить друг о друге по нашим друзьям, почему бы не поговорить о Кайле Эдвардсе?

— Нет, давайте лучше обсудим причины, почему не стоит этого делать. Это куда проще.

— У меня к вам предложение, — вмешалась Эрнандес. — Почему бы вам не выпить где-нибудь по коктейлю и не мешать мне расследовать происшествие?

— Надеюсь, коллега, вы не занимаетесь сводничеством. — Донован лучезарно ей улыбнулся, она, почему-то молча, улыбнулась в ответ. За ее спиной Гутри нетерпеливо возвел глаза к потолку.

Отбросив размышления о том, почему Кайл возражал против моего знакомства с этим парнем, я едва не подпрыгнула при мысли, что теперь больше узнаю об убийстве, не заботясь о том, куда это меня заведет. Этот внутренний порыв живо напомнил мне о том, как я бросилась на Джека Дагласса.

— Кстати, неплохая идея. А не посетить ли нам место преступления? Как насчет того, чтобы встретиться в шесть в «Баре Бемельмана» в отеле «Карлайл»? Там и поговорим, — сказала я Доновану, нацарапала номер своего телефона на визитной карточке и протянула ему.

Он положил ее в карман.

— Там можно поужинать?

— На целый ужин у нас не хватит тем для обсуждения.

Я встала и повернулась к Эрнандес:

— Я могу идти?

— Пожалуйста.

Она тоже поднялась. Остался сидеть только Донован, да еще и на спинку стула откинулся.

— Коллега, — сказал он Эрнандес, — я бы хотел побеседовать с мистером Даглассом, чьи сегодняшние действия представляют в совершенно ином свете его отношения с жертвой.

— Но ведь эти действия имели место уже после гибели жертвы.

— Собранные сведения позволяют сделать вывод, что он недоволен агентством. Возможно, эти чувства он испытывал и раньше.

Гутри и Эрнандес обменялись заговорщицкими взглядами, и она кивнула.

— Поговорите с ним, когда мы закончим. Сейчас ему латают голову. Можете поехать за нами в больницу.

— Кто же проломил ему голову?

— Благодарю вас, было очень приятно познакомиться, — сказала я и деловито устремилась к двери, решив избежать повторения разговора на эту тему и не дать ни Доновану, ни себе возможности отменить сегодняшнюю встречу.

Оказавшись в вестибюле, я притормозила, не уверенная, что смогу сориентироваться на местности. Нужно найти Гвен и узнать, что она думает о происшедшем. На одной из каменных скамеек в объятиях красивого молодого человека захлебывалась рыданиями Линдси. Решив, что после того как полиция разлучила нас, чтобы взять показания, стряслось что-то еще, я осторожно спросила:

— Линдси, в чем дело?

Они оба посмотрели на меня. На тонком лице мужчины выделялись огромные карие глаза и густые брови, которые в эту минуту были плотно сдвинуты. Тыча ему в грудь, Линдси шумно хлюпнула носом и сказала:

— Мой муж Дэниел. А это Молли Форрестер.

— Значит, вы и есть вторая героиня? — Он особенно нажал на слово «героиня», и оно прозвучало как «идиотка».

Его злость можно было понять.

— Я должна извиниться перед вами обоими. Глупый поступок, Линдси, мне не следовало увлекать вас за собой.

— Я бы все равно так поступила, с вами или без вас, — сказала она тихо.

— Линдси, что ты несешь! — возмутился он.

Она промокнула глаза последним сухим кусочком бумажной салфетки, и я заметила, что рукав на запястье как-то странно обвис, видно, в потасовке блузка порвалась.

— Какая жалость, — сказала я.

Дэниел посмотрел на порванный рукав и пожал плечами:

— Одна блузка порвалась, еще четыре остались.

Линдси выдавила улыбку:

— Как-то я поддалась порыву и купила эту модель пяти разных цветов.

— Вам очень идет. — Может, из-за случившегося, но Линдси мне определенно нравилась. Она вдруг схватила мою руку и потянула вниз, чтобы я присела на скамейку рядом с ней.

— Как вы считаете, Джек Дагласс причастен к гибели Гарта? — После этого вопроса она понравилась мне еще больше.

— Линдси! — повторил Дэниел.

— Почему вы так думаете? — Мой вопрос заставил Дэниела еще сильнее сдвинуть брови.

— После начала рекламной кампании он все время психовал из-за того, что от него отворачиваются политические соратники. Даже сильнее, чем сегодня. А Гарт сказал ему: «Главное — то, что реклама влияет на объем продаж».

— Очень на него похоже, — вставил Дэниел.

— Джек тогда орал, что Гарт подорвал его репутацию и сломал жизнь, — продолжала Линдси. — Но Гарт думал, что со временем он успокоится.

— Когда они поссорились?

— Незадолго до убийства. Может, за неделю.

— Вы сообщили об этом полиции?

— Намекнула. Нас расспрашивали о недовольных сотрудниках, о соперниках…

— Вроде Ронни Уиллиса?

У Линдси расширились глаза. Я упомянула Ронни как возможного соперника, но Линдси подумала о другом:

— Боже мой. Ронни говорил, что смерть Гарта — только начало. Я ему не поверила, но…

Похоже, Ронни заразил своими страхами куда больше народу, чем я думала. В каком-то смысле срыв Дагласса ему даже на руку, он увидит в этом подтверждение своей теории. Но я на это не купилась. Если бы Дагласс убил Гарта, стал бы он врываться сюда с пистолетом?

Теория Ронни показалась мне еще более дурацкой, когда я увидела, как в вестибюль в сопровождении еще одного следователя и Венди входит Гвен. Эта деловая женщина, которая только что столкнулась с вооруженным клиентом, держалась со спокойным достоинством. Конечно, я и не ожидала увидеть комок нервов, но она даже не выглядела взволнованной. Больше всего она походила на человека, который получил то, чего хотел. Вопрос в том, как она этого добилась.

— Как мы сразу не догадались! — воскликнула она, не уточняя, кто это «мы». — В ком только не видели преступника, но мне и в голову не приходило…

— Что это Джек Дагласс? — уточнила я не затем, чтобы обратить на себя внимание, а просто убедиться, что правильно понимаю ход ее мыслей.

— Его я вообще не подозревала. Он благородный человек и не стал бы таким образом решать свои проблемы.

Почему-то я вспомнила об истории двухсотлетней давности из жизни вице-президента Америки Аарона Бэрра, который смертельно ранил на дуэли Александра Гамильтона, обидевшись на него за свое поражение на выборах в губернаторы Нью-Йорка. Но я решила обойтись без аллюзий.

— Вы не видели, как он разозлился из-за рекламы мороженого, — сказала Венди.

— Ты считаешь, что Гарта убил Джек? — спросила Линдси.

Венди задумчиво прикусила губу, а потом автоматически достала помаду.

— Не знаю, но его просто трясло от гнева. — Венди взглянула на меня. — Он-то и обозвал нас шлюхами.

— Тем не менее, уважаемые коллеги, пусть всем этим занимается полиция, а нам пора возвращаться к своим делам, — объявила Гвен и обвела всех нас величественным взглядом, задержав его на Дэниеле.

— Вы тоже здесь работаете?

— Я муж Линдси. Меня зовут Дэниел, — сказал он, протягивая руку. — Линдси мне позвонила, и я приехал, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке.

— Кажется, мы только что говорили о настоящих джентльменах. И вот один из них перед нами. — Гвен с улыбкой пожала протянутую руку и даже похлопала ее другой рукой, прежде чем отпустить. — Тебе, Линдси, повезло. Но какая же удача, Дэниел, что вы имеете возможность все бросить, чтобы примчаться сюда, — сказала она, вкладывая в эту реплику изрядную дозу снисходительности.

— Дэниел — директор по развитию фонда «Возрождение ангелов», — вставила Линдси, словно оправдываясь. — Это совершенно удивительная некоммерческая организация, которая работает с детьми, чьи родители попали в тюрьму. Детям находят наставников, их водят на всевозможные культурные и образовательные мероприятия. Поистине благородное дело. Фонд располагается всего в паре кварталов отсюда.

— Для некоммерческой организации район, кажется, дороговат, — заметила Гвен.

— Мы можем себе это позволить благодаря деятельности наших филиалов в церкви Святого Айдана, — пояснил Дэниел. — А сейчас мне действительно пора возвращаться. — Он чмокнул Линдси в щеку, кивнул остальным и поспешил к выходу.

— Он старается как можно меньше говорить о работе. Ему кажется, что все кругом думают, что любой разговор на эту тему собеседники могут расценить как просьбу о пожертвовании, — сказала Линдси со странной смесью гордости и извинения в голосе.

— Почему мужчины, которые трудятся, чтобы сделать наш мир лучше, не любят говорить о работе? — сказала я.

— Ты тоже замужем за таким героем? — спросила Венди.

— У меня друг работает в полиции.

Эта новость никого не оставила равнодушным, причем Гвен оживилась сильнее других. Я рассчитывала, что эта новость заставит ее выдать чувство неловкости, если не вины, но вместо этого она наклонилась ко мне как-то уж совсем по-свойски: — Тогда для вас не составит труда выяснить, что там думают о Джеке Даглассе и почему его не допросили раньше.

Ответ на вторую часть вопроса мне был очень хорошо известен: да потому, что до этого все подозрения падали на тебя, дорогуша. Но я просто ответила:

— Не он ведет это дело.

— И все-таки. Копы ведь общаются между собой.

Я не собиралась уточнять, что если и решусь обратиться к Кайлу, то только ради статьи, а не затем, чтобы сообщить Гвен, какое место она занимает в списке подозреваемых. Мое молчание ее обескуражило:

— Наверное, я прошу слишком многого? Господь свидетель, последнее, что мне сейчас нужно, — это рассерженная журналистка, сводящая со мной счеты в разгромной статье. Если вам достаточно извинений, считайте, что я вам их принесла. — Она вдруг судорожно втянула в себя воздух. — Мне срочно надо покурить. Кто готов предаться со мной греху?

— Я, — тут же отозвалась Венди.

— Подожди здесь, — распорядилась Гвен и направилась к себе в кабинет, то ли за сигаретами, то ли чтобы отчитать еще пару человек до перекура.

Линдси потянула Венди за рукав.

— Как по-твоему, что случилось с Джеком? — Я поняла, что они еще не успели обменяться впечатлениями, и незаметно прислушалась, надеясь узнать, что они об этом думают.

Венди взглянула на меня, помолчала, но больше для вида, и ответила с мрачной усмешкой:

— Случилась Гвен. Утром по телефону она заявила ему, что не предоставит скидку, которую предлагал ему Гарт, когда Джек так расстроился из-за рекламы мороженого. Агентство, дескать, свое обещание выполнило, а любой побочный эффект — это забота Джека.

Линдси раскрыла рот, а я представила, как Гвен в белом халате и колпаке шеф-повара медленно помешивает варево в огромной кастрюле на ревущем огне.

— Считаешь, она его спровоцировала? — озвучила мой вопрос Линдси.

— Просто хочу сказать, что с ней хлопот не оберешься и нам нужно проявлять осторожность. Похоже, мы даже не представляем, на что она способна. А вам я вот что скажу, — Венди повернулась ко мне, меча громы и молнии, — если вы напечатаете хоть слово из того, что слышали, я буду все отрицать и затаскаю вас по судам. Мало вам не покажется.

— Венди, — сказала я мягко, — у вас все наладится, если вы научитесь правильно излагать свои мысли.

— Полагаю, появление человека с пистолетом на моем рабочем месте дает мне законное право излагать то, что я думаю, разве не так?

— Не вижу особой связи, но я, к сожалению, не специалист по конституционному праву.

— Что нам делать, Венди? — спросила Линдси, но Венди не успела ответить, потому что к нам с сигаретой в руке направлялась Гвен.

— У меня вопрос ко всем вам. Как рассказать о случившемся Ронни? — Гвен остановилась перед нами, постукивая сигаретой по красивому серебряному портсигару. — Он должен все знать, но я опасаюсь его реакции: как бы он не решил, что его фантазии воплощаются в жизнь.

— Это не фантазии, а страхи, и похоже, небезосновательные, — возразила Венди.

— Но Ронни здесь не было, и что-то я не припомню, чтобы Джон Дагласс спрашивал о нем. Думаете, его это расстроит?

Расстроенной почему-то выглядела Венди. С чего бы ее так задевали выпады Гвен в адрес Ронни? Вероятно, в отличие от меня Венди принимает ее слова за чистую монету. А по-моему, Гвен так небрежно отзывается о Ронни, чтобы скрыть их близость. Меня не удивило, что она насмехается над его теорией заговоров — похоже, он и сам слабо в нее верит. Но может, Венди на нее купилась? Хотя сама Венди не в восторге от Гвен и, возможно, пытается очаровать Ронни, чтобы задобрить нового шефа. Есть женщины, которые предпочитают руководителей-мужчин, и, учитывая мой недавний опыт, я готова их понять.

— Могу себе представить, Молли, — сказала Гвен, — что вы о нас думаете.

— Утро было бурное, — признала я. — К тому же, когда на сцене появился мистер Дагласс, я даже не успела со всеми поговорить.

— Извините. — Гвен посмотрела на часы. — Мы все вам понадобимся?

— Давайте я помогу вам заполнить пробелы, — предложила Линдси.

— Вот и отлично. Вы понимаете друг друга с полуслова, так что разбирайтесь сами, а потом поставьте меня в известность. — И Гвен подхватила Венди под руку и увлекла за собой к лифту.

— Я не собиралась проявлять инициативу, — быстро сказала Линдси, когда они удалились, — но буду рада помочь.

— Благодарю.

— Может, после работы куда-нибудь сходим?

Вот так всегда: то ты никому не нужна, то вдруг все жаждут тебя видеть.

— Возможно, к тому времени у меня возникнут дополнительные вопросы. Я позвоню попозже, тогда и решим. Спасибо за незабываемое утро.

Линдси радостно улыбнулась и порывисто меня обняла. Я удивилась, но она сделала это искренне.

— Да, утро точно выдалось удивительное.

Я процокала каблучками по каменному полу и нажала на кнопку лифта. Линдси помахала рукой мне вслед. Да, девушки в Гареме очень разные, не говоря уж об их внешних данных и талантах, так что, пожалуй, понятно, почему Ронни так ими очарован. Но пойти на убийство, чтобы стать их шефом, — это уж слишком. Даже если он имеет отношение к убийству, мотив у него другой.

Пока я пыталась представить, как Гвен рассказывает Ронни о Даглассе, у меня зазвонил мобильный.

— Привет, — сказала я, увидев номер Кайла.

— Можешь говорить?

— Конечно. Как дела?

— Нормально. А как продвигается твое расследование?

— Я бы сказала, чересчур активно.

— С нетерпением жду рассказа. Хочешь, после работы заскочим куда-нибудь выпить? Скажем, в шесть в «Баре Бемельмана»?

Что я сейчас ни скажу, все будет ошибкой. Гвен права: копы общаются друг с другом. Кроме того, мужчины почему-то всегда выбирают для встреч самое неудачное время.


8


Я, кажется, упоминала об удивительных ощущениях, которые испытываешь, когда к тебе приближается любимый. Если, конечно, он не сердится. Когда он зол, поневоле задумаешься, а не уйти ли тебе в монастырь, сменить имя, а то и вовсе дать обет безбрачия.

По телефону я спросила Кайла, можно ли ему перезвонить из редакции. Когда он, ничего не сказав, повесил трубку, я восприняла это как согласие. То, что я увидела его на улице у входа в наше здание, где он прямо-таки дымился от злости, явно противоречило моему предположению.

— Я сейчас все объясню, — сказала я, когда он ко мне подошел, и тут же отругала себя за то, что не начала разговор с более весомого аргумента.

— Не сомневаюсь. У тебя всегда на все есть объяснение. — Взгляд, от которого обычно захватывало дух, стал ледяным. Мне и раньше доводилось видеть Кайла сердитым, но тогда он, как правило, защищался от моих нападок. Стать объектом его гнева было очень неприятно.

— Он сам меня нашел, — сказала я решительно.

— И держал в заложниках, пока ты не согласилась с ним встретиться?

Неожиданное замечание. Кайлу обычно не даются гиперболы, похоже, он и правда вне себя.

— Ни к чему он меня не принуждал.

— Джеку Даглассу пришлось наложить пять швов, у него, возможно, перелом шейных позвонков. — Очевидно, Кайл считал, что все это — моя вина.

— Заметь, все произошло еще до того, как объявился Донован. Он тут ни при чем.

— Да, но если бы он довел расследование до конца, Дагласс не бегал бы по городу с пистолетом.

— Но ведь ты не можешь утверждать, что Гарта Хендерсона убил Джек Дагласс?

— А ты можешь утверждать обратное?

Наступила моя очередь злиться. Я люблю свою работу и хочу, чтобы Кайл с этим считался. Как и со мной. Конечно, в отличие от него я мир не спасаю, но пытаюсь сделать его хотя бы немного лучше.

— Хорошо, допустим, я не отказалась с ним поговорить, но встретиться предложил он. Я всего лишь выполняю свою работу.

— А он тебя использует.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Молли, он ничтожество. Вместо того чтобы расследовать дела, он ведет политические игры. Я не хочу, чтобы он втянул тебя в какую-нибудь грязную историю.

— И чем, по-твоему, мне угрожает то, что он плохой следователь? Он разве что сольет мне неверную информацию.

— Ты рискуешь влипнуть, даже общаясь с хорошим копом, тем более если свяжешься с подонком.

Папа говорит, что иногда ты словно бьешься головой о стену, зато как хорошо становится, когда бросишь это занятие. Я сама не замечала, как где-то внутри меня копилась обида. Зато теперь она растаяла и превратилась в теплую волну, разлившуюся по всему телу. Оказывается, я неверно истолковывала поведение Кайла. Он боится не конкуренции, а пытается защитить меня.

— Я и не собираюсь вести с ним совместное расследование, — сказала я тихо. — Я с ним просто поговорю. Чтобы понять ход его мыслей.

Кайл с несчастным видом переминался с ноги на ногу.

— Я и не прошу тебя отказываться от этой затеи, все равно ты сделаешь по-своему, — произнес он уныло, — просто предупреждаю, что она дурацкая. Его делишки бросают тень на весь наш отдел, а мне очень не хочется, чтобы это затронуло и тебя.

— Ты беспокоишься обо мне или о том, что я раскрою эти делишки?

— И то и другое. Даже не знаю, что сказать.

Я едва ли не видела, как злобные маленькие гремлины тащат отовсюду кирпичи и быстро-быстро возводят между нами стену.

— Хочешь, чтобы я отменила встречу с Донованом?

— Пропади он пропадом! Я хочу, чтобы ты вообще переквалифицировалась в медсестры!

Я растерянно смотрела на него, подыскивая подходящий ответ. Пусть он беспокоится о моей безопасности, пусть даже существует конфликт интересов, и все-таки обидно слышать, что он хочет, чтобы я была не тем, кто я есть, а тем, кем вообще никогда быть не хотела. Он понял, о чем я думаю, и покачал головой, пытаясь совладать со своими чувствами. Страшно подумать, куда этот разговор мог нас завести, поэтому я сменила тему.

— Все дело в форме? — спросила я.

— Да, — он попробовал изобразить улыбку, — все дело в форме.

Итак, линия огня обозначена, но мы оба ищем пути к отступлению. Я рискнула предложить свой:

— Я искренне восхищаюсь твоей работой и сожалею, что Донован выполняет ее не так, как следует. Но я хочу во всем разобраться сама.

Взгляд Кайла постепенно теплел.

— Только не позволяй ему собой манипулировать.

Я кивнула:

— Не позволю.

Он вдруг ухватил меня за волосы и с силой притянул к себе. От неожиданности я дернулась, и мы стукнулись зубами. И все-таки я приготовилась к поцелую, но он со смехом развел руки в стороны, словно сдаваясь.

— Да уж, не везет так не везет, — сказал он.

Потрогав зубы, я тоже рассмеялась в надежде, что мир восстановлен, пусть и ненадолго.

— Верный способ остаться без зубов.

— Спроси об этом у своего нового приятеля Донована, — сказал Кайл, отступая от меня.

— О чем? Хочешь сказать, ты целовался с Уолли Донованом?

— Позвони, когда освободишься, — вздохнул Кайл.

Прежде чем я успела что-то добавить, он развернулся и исчез за углом. У меня было такое чувство, что на опасном участке дороги я сумела, резко крутанув руль, избежать падения в яму, но я не была уверена, что мне удалось выровнять траекторию движения или приблизиться к островку безопасности. Ясно одно — только что мы с трудом избежали ссоры.

Поднявшись в редакцию, я направилась к своему рабочему месту, продолжая развивать дорожную метафору, и вдруг заметила, что за моим столом кто-то сидит. Я весь день в бегах, и нередко сотрудники звонят по моему телефону или болтают с кем-то из моих соседей, а то и съедают что-нибудь пахучее и потом возвращаются к себе, где соблазнительные запахи не будут дразнить их до конца рабочего дня. Поэтому нечего удивляться, что кто-то занял мой стул, — удивительно то, что этим человеком оказался не сотрудник редакции, а девица из приемной «Уиллис Уорлдвайд».

Она и мой сосед Карлос оживленно болтали, почти соприкасаясь лбами. Но если она была искренне поглощена беседой, то он, по-моему, пытался определить, где начинается татуировка на ее груди. По крайней мере, у меня было время, чтобы попытаться вспомнить, как ее зовут. А она мне представлялась? Совсем память отшибло. Почему она здесь? Одежда на ней облегающая, так что сразу видно, что оружия при ней нет, а значит, обойдемся без кровопролития. Если, конечно, она не припрятала пистолет между щупальцами своего осьминога.

— Надеюсь, не помешала, — сказала я вместо приветствия, плюхнув на стол сумку. Посетительница от неожиданности подскочила, и Карлос почти уткнулся носом в ее декольте. Впрочем, он вовремя отдернул голову.

— Вы меня помните? Я Кимберли из офиса Ронни Уиллиса. Извините, что пришла без звонка, это был порыв. Но вы ведь сказали, что я могу прийти, правда? — сказала она, а Карлос нахмурился, недовольный тем, что в самое неподходящее время я прервала их, как ему казалось, многообещающую беседу, и вернулся за свой стол.

— Конечно, Кимберли, рада видеть вас снова, — сказала я, удержавшись от желания несколько раз повторить ее имя, чтобы показать, что я его знаю. Что-то не припомню, чтобы я предлагала ей свалиться мне как снег на голову, но, принимая во внимание утренние события, не стоит ее обижать. А если она к тому же поделится ценными сведениями об «Уиллис Уорлдвайд», я само внимание.

— В общем, я о той истории… с моими друзьями… я в любом случае хотела… — Она дернула плечиком, очевидно задумавшись о кознях судьбы. Заинтригованная и слегка озадаченная, я предложила переместиться в конференц-зал, чем разочаровала Карлоса, зато гарантировала нам максимальную в условиях «Цайтгайст» конфиденциальность.

Наш конференц-зал — островок с мебелью светлого дерева и драпировкой в тон. Он меньше, но уютнее конференц-зала «Уиллис Уорлдвайд». Кимберли с удовольствием провела рукой по полированной поверхности стола, потом удобно устроилась на стуле, словно приготовившись к долгому разговору. Я сначала хотела сесть напротив, как лицо официальное, но потом уселась рядом, тем самым демонстрируя ей свое дружеское расположение. Гораздо легче вытягивать из человека его тайны, если он видит в тебе друга.

— Итак, Кимберли, что вас ко мне привело?

— После вашего визита к дяде Ронни я все время думаю о том, что мне надо с вами поговорить.

Я нерешительно заморгала, раздумывая, стоит ли показывать свое удивление. По крайней мере, стало понятнее, как это странное создание оказалось в приемной у Ронни, но я точно помнила, что ни она, ни Ронни и словом не обмолвились о том, что их связывают узы родства. Какими еще секретами она готова со мной поделиться?

— О чем вы хотите со мной поговорить? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал от нетерпения.

— Об этой истории. — Она несколько секунд постукивала шариком пирсинга по внутренней поверхности зубов, подбирая слова. — Ну, это… с моими друзьями.

— Вы не могли бы уточнить?

Щелк, щелк — очередное усилие.

— Помните наш разговор о том письме, которое вам прислали в редакцию? Вы еще тогда сказали, что не назовете автора, а я сказала, что знаю, кто это.

Я усиленно закивала, скрывая свое разочарование тем, что ее посещение связано с моей колонкой, а не с ее боссом. Так, девушку надо вежливо выслушать и деликатно выпроводить, чтобы не отрывала меня от работы.

— Допустим.

— На самом деле это не совсем мои друзья.

— И что? — Я украдкой бросила взгляд на настенные часы, потому что смотреть на наручные было бы невежливо. Итак, дадим ей три минуты.

Щелк, щелк.

— Скажем, вы работаете с человеком, которого очень хорошо знаете…

— Допустим.

— Возможно даже, что это ваш родственник…

— Возможно. — Позабыв обо всем на свете, я тут же обратилась в слух и подалась вперед, ожидая, что сейчас она откроет мне удивительную тайну. Ну давай же, говори.

— И поэтому вы знаете об этом человеке нечто такое, чего больше никто не знает.

— Например?

— Что его жена перед пасхальным обедом разбила о его голову любимое фарфоровое блюдо свекрови, потому что узнала, что у него интрижка, и всей семье пришлось искать другое место, чтобы отпраздновать Пасху, а то бабуля никогда больше нас не пригласит. Она очень сердится. В общем, типа того.

В разумных пределах готовность поделиться секретами одинаково важна и в государстве, и в семье. Даешь слово держать язык за зубами, но потом вдруг понимаешь, что большее благо — приоткрыть завесу тайны. И все-таки хочется сидеть за столом вместе со всеми, если вдруг бабуля снова пригласит к себе всю родню, и не чувствовать себя предательницей. Кимберли не дразнила меня — сейчас она у меня на глазах заключала сделку с собственной совестью. И наибольшую выгоду от этой сделки получала я.

— Наверное, трудно не вспоминать об этом каждый раз, когда видишь этого человека. Особенно если все случилось каких-то четыре месяца назад, — вставила я, уточняя время.

Она задумчиво кивнула.

— Да, а потом еще и узнаёшь, что он будет работать с женщиной, с которой изменял жене.

Если бы в эту минуту свирепая бабуля разбила блюдо уже о мою голову, я бы и глазом не моргнула.

— Думаю, меня бы это встревожило, — произнесла я осторожно, — особенно если они собираются работать бок о бок. Скажем, как партнеры по бизнесу.

— Вот именно.

Хотелось заорать «Гол!», подпрыгнуть до потолка, но я продолжала сидеть, держа руки на коленях, и соображать, насколько известие о том, что у Ронни Уиллиса и Гвен Линкольн был роман, изменило мой взгляд на мир. Значит, когда Гвен и Гарт решили развестись, а Гарт с Ронни затеяли слияние, страсти были в самом разгаре. Знал ли об этом Гарт? И не потому ли сейчас его нет в живых?

— Очень непростая ситуация, — сказала я, глубоко вздохнув.

Впервые с тех пор, как мы оказались в конференц-зале, Кимберли отважилась взглянуть мне в глаза, и я увидела, что она едва сдерживает слезы. Да, ей не позавидуешь, а скажи я, что она поступила правильно, или дай я ей понять, что она сдала дядюшку, она тут же сбежит, и больше мне никогда не удастся с ней поговорить, к тому же она способна сказать дяде, чтобы он меня избегал.

— Я не знаю, что мне делать, — еле выговорила она.

— Но ведь это не ваша вина, — искренне заверила я ее, накрывая ее руку своей. Она только что раскрыла мне важную тайну, и помочь ей восстановить душевное равновесие — самое малое, что я могу для нее сделать.

— Я не хочу, чтобы кто-то еще пострадал.

Следующий вопрос я произнесла, затаив дыхание, как ребенок, который крадется к севшей на цветок бабочке:

— Кто-то еще?

— Его жена и так все глаза выплакала. Не хочу, чтобы ей снова пришлось через это пройти, если у них все снова закрутится. Как по-вашему?

— Еще бы. — Я рискнула на шажок приблизиться к бабочке: — Кто-то уже пострадал?

— Бабуля до сих пор сердится из-за блюда.

— А та женщина? Кто-нибудь из ее близких знает об этом? А может быть, он и пострадал?

Она было пожала плечами, но, приподняв их, застыла, словно готовясь на меня наброситься. Я сумела выдержать ее взгляд не сморгнув.

В ее огромных глазах стояли слезы и обида.

— Да я совсем не о том. Ничего такого я не сказала. Просто хотела посоветоваться, как мне быть, и вовсе не затем, чтобы вы считали его чудовищем. Я люблю дядю Ронни.

— Конечно, не затем, иначе вы бы не пытались ему помочь! — быстро сказала я. — Вы ведь хотите его защитить, верно?

— Он ничего плохого не сделал. — По щекам у нее ручьем потекли слезы, оставляя черные потеки туши. — Я пришла, чтобы оградить его от неприятностей, а не чтобы навлечь на него беду.

— Но предположим, что есть кто-то, кого он хорошо знает и с кем был близок, и этот человек действительно что-то натворил. А теперь он снова сближается с той женщиной. Я могу понять, чем вы так встревожены.

Слезы катились по ее щекам. Она пыталась свыкнуться с мыслью, что ради ее любимого дядюшки Гвен Линкольн могла пойти на убийство. Я сжала ей руку.

— Никого вы не выдали, — заверила я ее. — Мне и самой это приходило в голову. — Она просто подтвердила мои догадки о мотиве убийства, но не стоит говорить ей об этом. Бедняжка и без того расстроена. — Получи я от вас письмо, посоветовала бы продолжать общаться с этим человеком и дать ему понять, что вы хотите ему помочь. Не давить на него, а просто показать, что вы на его стороне. А от нее держаться подальше.

— С каких это пор, Молли, ты стала давать советы устно? И по какому тарифу? Не думаешь, что твоим клиентам следует платить журналу? — Эйлин возникла в дверях, словно монстр из фильма ужасов «Чужой»: знаешь, что он бродит где-то рядом, но пытаешься забыть о его существовании, и вдруг он перед тобой.

— Извини, я вышла, чтобы поговорить с подругой, — сказала я и снова ободряюще пожала Кимберли руку.

— Можешь разговаривать со своей подругой сколько душе угодно. Времени у тебя полно, — я отменяю статью. — Она повернулась к Кимберли с гримасой, мало похожей на улыбку. — Почему бы вам не воспользоваться водостойкой тушью? Весьма полезное изобретение. — И она скрылась с глаз.

Очень хотелось броситься следом за Эйлин, чтобы выяснить отношения прямо в коридоре, но я заставила себя поступить, как подобает взрослому человеку и профессионалу, и проводила Кимберли до лифта. Мы прошли мимо моего стола, где она захватила несколько бумажных салфеток, а Карлос успел подсунуть ей свою визитку. Я взяла с нее обещание, что она позвонит, если почувствует необходимость снова посоветоваться, но не станет говорить об этом ни с кем другим.

— Понимаете, всегда найдутся люди, которые захотят использовать это против Ронни, — шепнула я.

— А вы нет?

— Я — нет, — пообещала я, возвращаясь к своей первой версии и представляя, какой злодейкой я выставлю Гвен в своей статье.

Едва за ней закрылись двери лифта, я рванула к кабинету Эйлин, насколько позволяли босоножки на шпильках. Сюзанн предприняла героическое усилие, чтобы преградить мне путь, — больше, правда, для поддержания ореола мученицы, чем из истинной преданности хозяйке, — но я перед ней даже не затормозила. Я крупнее Сюзанн, да и цель у меня была куда значительнее, поэтому она отпрыгнула в сторону и позволила мне вломиться к начальнице. Когда, влетев в кабинет, я объявила: «Эйлин, я же только начала работать!» — Сюзанн аккуратно прикрыла за мной дверь.

— И полюбуйся, чего ты уже добилась! — Эйлин развернулась ко мне, уперев в костлявые бока костлявые руки. Мне пришлось резко затормозить, чтобы не налететь на нее.

— Я беседую с разными людьми. Не я, а они снова и снова возвращаются к этому убийству, — сказала я. — Между прочим, кое-кто только что сообщил мне важную новость, и я хочу поскорее в ней разобраться, ведь это настоящая бомба.

— Статьи не будет, так что можешь не торопиться.

— Эйлин, пожалуйста, не делай этого.

Эйлин решительно замотала головой, и в такт этому движению затряслись ее сережки-канделябры.

— Я не просила тебя доводить дело до того, чтобы люди врывались в офис с оружием в руках.

Мне понадобилась пара секунд, чтобы сориентироваться. Но как только я поняла, что ее на самом деле беспокоит, то смогла вести более прицельный огонь.

— История с Джеком Даглассом — не более чем стечение обстоятельств. Спасибо за беспокойство, но ты же видишь, я цела и невредима. Клянусь, его появление никак не связано со мной, к тому же пришел он не к нам.

— Да, но в следующий раз может оказаться и здесь.

— Мне кажется, мы с тобой интересуем его меньше всего. Но самое главное, я считаю, что он никак не связан с убийством Гарта.

— А Ронни Уиллис утверждает совсем другое.

Понятное дело. Ронни прикрывает любовницу, а Джек — подходящий козел отпущения.

— Когда ты с ним говорила?

— Ронни мне позвонил. Он вне себя от злости. Гвен рассказала ему, что произошло, и он боится оказаться следующим в каком-то там корпоративном списке жертв.

Ну мне-то все их поступки вполне понятны.

— Это многое говорит об отношениях Гвен и Ронни и очень важно для статьи, но к нам не имеет никакого отношения.

— Как раз наоборот. Ронни хочет, чтобы Эмиль отменил гала-представление, а это не в наших интересах.

Так можно и вовсе сбиться с курса и оказаться за пределами обитаемого мира — там, где в средние века рисовали драконов. А сейчас я бы поместила там Эйлин, извергающую огонь.

— Ну и пусть. Отмена гала-представления — интересный поворот в развитии событий. Об этом можно написать в статье о Гвен: как это отразится на рекламной компании, на будущем Гвен в мире бизнеса и на ее отношениях с Эмилем. Чем не интрига? Да и что нам от этого представления — разве что придется отложить рекламу «Успеха» до следующего номера.

— Говори за себя, эгоистка.

По мнению Эйлин, я не вправе забывать о ее грядущем дебюте на подиуме. Мне когда-то рассказывали об актере, игравшем в «Трамвае «Желание» эпизодическую роль врача, который в конце пьесы сопровождает Бланш Дюбуа в санаторий. Актер говорил друзьям, что эта пьеса о преданном делу враче, который спасает несчастную молодую женщину, пережившую нервный срыв. Да, смысл происходящего напрямую зависит от места действующего лица на сцене. А где же еще может находиться Эйлин, как не в центре внимания!

Но Эйлин в приступе солипсизма совершенно упустила из виду, чего на самом деле добивается Ронни, настаивая на отмене гала-представления. Очевидно, он полагает, что, появившись на публике, станет желанной мишенью для Джека Дагласса или какого-то другого участника всемирного заговора. Отказ от представления плохо скажется на репутации Гвен и Ронни и повредит рекламной компании Эмиля.

— А зачем отменять статью?

— Ронни говорит: от греха подальше.

— А убийца, значит, пусть разгуливает на свободе! Разве это не худший грех? — Неужели Гвен с Ронни не понимают, что отказ от гала-представления только привлечет к ним внимание? Скорее это свидетельствует об угрызениях совести, чем о мудром управлении компанией. — Между прочим, ими интересуюсь не только я. Питер Малкахи тоже работает над статьей, которая станет гвоздем первого номера в новом журнале Квина Гарримана.

Теперь я точно знаю, какое лицо было у Екатерины Великой, когда под ней споткнулась лошадь.

— Квин?! — взвизгнула Эйлин. — Эта крыса полагает, что может примазаться к моему материалу!

Последнее замечание вызвало у меня множество вопросов: кому, собственно, принадлежит материал, почему Квин не может к нему примазаться и, главное, почему он крыса? Но я не рискнула дотрагиваться до весов, когда чаша едва заметно склонилась в мою сторону.

— Конечно, тебе решать. Если хочешь отменить статью и отдать все на откуп Питеру и Квину…

— Ты думаешь, я достигла бы своего положения, если бы пасовала перед всякими выскочками, воображающими о себе невесть что!

Героическим усилием воли я заставила себя воздержаться от комментариев по поводу ее карьерного взлета.

— Я только хочу сказать, что понимаю, как важна личная безопасность. Мне понятна твоя тревога из-за выходки Джека Дагласса, так что можно и отказаться от статьи. Что ж, пусть ее пишут Питер и Квин. Думаю, у них неплохо получится. Им и достанутся все лавры.

— Я не позволю им присвоить то, что по праву принадлежит мне.

— Мы сейчас говорим о лаврах или о статье?

— О статье, естественно. Ты меня не слушаешь? Кстати, ты по-прежнему подозреваешь Гвен Линкольн?

— Как пишут на машинах, «больше, чем когда-либо раньше».

— Ах да, ты ведь у нас, кажется, дитя пригорода. Так сказать, средний класс.

— Думаю, Гвен Линкольн убила Гарта Хендерсона, чтобы унаследовать половину агентства, которым она будет руководить вместе со своим любовником Ронни Уиллисом.

— Быть того не может.

— Почему?

— Да потому что я слыхом не слыхивала, чтобы их видели вместе, и никто на Манхэттене об этом не слышал. В таких случаях всегда найдется швейцар, стилист или официант, чтоб распускать слухи.

— Тем лучше — мы будем первыми.

— Сможешь доказать?

— Не смогу, если ты отменишь статью и прикуешь меня к столу.

— Тогда за работу. — Она щелкнула пальцами в сторону двери, и я радостно потрусила к выходу, но в спину мне тут же полетело: — Заодно подумай, кого посадить за наш стол на показе.

— То есть? — Я затормозила у двери.

— Не переживай, тебе не придется покупать билеты, просто позаботься о том, чтобы в списке приглашенных оказались только достойные. Понятно?

Очевидно, она имеет в виду публику, которой предстоит рукоплескать ее появлению на подиуме.

— На такие мероприятия помощники обычно не ходят…

— И правильно. Кому захочется весь вечер общаться с ними? Итак, ты подберешь гостей для нашего столика. У тебя ведь есть парочка влиятельных друзей. Кажется, я даже кое-кого из них видела. Вот и пригласи их. У нас восемь мест.

Не имело смысла протестовать и говорить, что я и не собиралась идти на гала-представление, а Кайл терпеть не может подобные сборища. Оставалось радоваться, что она не запретила мне писать статью, и бежать отсюда со всех ног.

Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что тогда-то, наверное, мне и следовало бросить журнал, но, как говорится, никогда не оглядывайся назад: то, что ты увидишь, вряд ли тебе понравится. Кроме того, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.


9


Кровь большинства американцев в наши дни процентов на пятьдесят состоит из кофеина, поэтому сети «Старбакс», пожалуй, стоит объединиться с Красным Крестом и оборудовать свои многочисленные кофейни креслами для переливания крови, где, удобно развалившись, посетитель может выбрать, какой кофе закачать прямо в вены при помощи капельницы. Одновременно можно поболтать с друзьями, сделать пару ни к чему не обязывающих звонков или набрать в ноутбуке сердитые вирши.

Но таких достижений технической мысли пока не существует, и мне ничего не оставалось, как побыстрее проглотить обжигающий кофе, надеясь, что мне удастся насытить кровь кофеином. Трисия с тревогой наблюдала за мной, понемногу отхлебывая латте, — ей, в отличие от меня, удалось сохранить душевное равновесие. Она показывала клиенту образцы тканей и таким образом оказалась неподалеку от моей редакции, вот ей и пришло в голову, как всегда удивительно кстати, вытащить меня выпить кофе. Сочувственно выслушав мой рассказ об этом безумном дне, она запретила девушке за стойкой бара готовить мне капучино покрепче, чтобы я не дошла до точки кипения.

— Почему за все, чего больше всего хочешь, приходится дорого платить? — спросила я.

— Наверно, все дело в первородном грехе, — предположила Трисия. — Ну, вся эта история с древом познания. Как говорится, «запретный плод сладок».

— А тебе не кажется, что змий выразился как-то иначе?

— Издержки перевода.

— Я хочу разобраться во всем до конца, Трисия.

— Знаю. А еще я знаю, что ты непременно докопаешься до сути, нужно просто проявить терпение. В этом замешано много людей, у каждого из них свои интересы, но в конце концов ты поймешь, что к чему.

— Скажи, из-за чего бы ты скорее совершила убийство — из-за любви или из-за денег?

— Непременно надо выбирать? — спросила моя подруга, которую вообще невозможно представить убийцей.

— Мне кажется, что если Гвен убила Гарта ради наследства, Ронни не мог об этом не знать. А если она это сделала из-за любви, он, возможно, и ни при чем. Тогда это больше похоже на убийство в состоянии аффекта.

— По-твоему, визит к без пяти минут бывшему мужу с пистолетом в сумочке тянет на состояние аффекта?

— Может, она с ним не расстается. А вместо зонтика у нее гранатомет.

— Думаешь, в отеле бы этого не заметили?

Голова слегка закружилась: то ли в нее ударила первая доза кофеина, то ли там зрела новая, пока не совсем ясная мысль. Выпрямившись на стуле, я спросила:

— Что, по-твоему, могли заметить в отеле? Судя по первым протоколам, видеокамеры в вестибюле ничего подозрительного не зафиксировали.

— Ты еще не была в отеле?

— Я звонила в службу технической поддержки; они подтвердили, что видеокамеры ничего не дали. Кроме того, установлено, что дверь в номер открыл сам Гарт. Это не подтверждает, но и не исключает виновность Гвен.

— Пора ехать туда и все разнюхать.

— И что я им скажу? Какое отношение может иметь мой визит к статье о Гвен?

— Прекрати! Ты уже забыла мои слова о том, что честность не всегда бывает уместной? — воскликнула Трисия.

— А я-то надеялась, что благодаря моему официальному статусу мне больше не придется ни лгать, ни выкручиваться, — сказала я, когда мы устраивались на заднем сиденье такси, чтобы ехать в отель «Карлайл».

— Это не ложь, а избирательно изложенная правда, — убежденно заявила Трисия.

— Но мне хочется гордиться тем, что я делаю, а не выдавать себя за кого-то другого.

— У тебя это классно получается, — промурлыкала Трисия. — И это качество я особенно в тебе люблю.

— Да-да, дорогая, я тоже тебя люблю.

Громкое сопение на переднем сиденье заставило нас вздрогнуть. Таксист, огромный краснощекий ирландец с непокорной рыжей шевелюрой, выбивавшейся из-под бейсболки с эмблемой ирландской футбольной команды католического университета Нотр-Дам, смахивая слезу, смотрел на нас в зеркало заднего вида.

— Вы не должны стыдиться своего естества, — сказал он, — и не надо лгать ни себе, ни людям. Самое главное — вы любите друг друга. Что такое наш мир без любви — бескрайнее пространство, где человек так одинок!

Трисия попыталась было объяснить, что он ошибается, но я сжала ей локоть и сказала, глядя на него в зеркало:

— Как же вы правы! Влюбленные — настоящие глупцы!

Он кивнул.

— Целуйтесь сколько угодно. — Он широко улыбнулся. — Я только за.

— Мы, знаете ли, не выставляем свои чувства напоказ, — сказала Трисия. — Кстати, мы не возражаем, если вы будете следить за дорогой.

Я подмигнула ему в зеркало и взяла Трисию за руку. Она попыталась ее отнять, но я не отпустила. Чтобы не смотреть на меня, она уставилась в окно, едва сдерживая смех. Так мы и доехали до отеля, где наш таксист со слезами на глазах пожелал нам долгой и счастливой совместной жизни. Я могла бы держать Трисию за руку до самого входа, но она уже приготовилась начать другую игру. Вопрос лишь в том, в какой игре мы выиграем больше.

После недолгой рекогносцировки в роскошном фойе, где полы сверкали так ослепительно, что казалось, идешь по воде, я высмотрела подходящую жертву. Долговязый юнец-посыльный, воплощение то ли гостиничного бизнеса, то ли синдрома гиперактивности, не находил себе места в ожидании очередного клиента, которого нужно проводить в номер. Чувствуя себя Шерлоком Холмсом, я указала на него, заметив, что столь усердный молодой человек, возможно, не прочь подзаработать.

Быстро посовещавшись, как нам себя вести, мы подошли к нему. Он деловито сновал вокруг вазона с цветами почти с него ростом.

— Простите, — обратилась к нему Трисия, — вижу, вы очень заняты, но, может, у вас найдется для нас минутка?

Он вытянулся по стойке «смирно», но сделал это как неловкий бойскаут, а не как заправский военный, на которого хотел походить.

— Да, мэм. Меня зовут Джимми. Чем могу служить?

— У нас не совсем обычная просьба, — сказала она тоном заговорщицы так тихо, что ему пришлось к ней наклониться. Я тоже подалась вперед, и мы замерли, сблизив головы, как три котенка над миской с молоком.

— Хотите, я позову портье? — так же тихо спросил Джимми.

— Нет, лучше обойтись без начальства, — сказала Трисия, и он задумчиво наморщил прыщавый лоб.

— Мы хотим вступить в одно тайное общество, — зашептала я, — поэтому не можем рассказать вам всего, но одно из условий приема в его ряды — посетить место нашумевшего преступления на Манхэттене.

— Конечно-конечно, — сказал наш юный друг, как ни странно, нимало не удивившись, словно ему была хорошо известна такая организация, хотя, могу поклясться, я ее только что выдумала. — Хотите взглянуть на тот номер, где члена городского совета арестовали с кучей девочек, или на тот, где этот наш рок-музыкант чуть не утопил в ванне свою подружку?

Я на мгновение замолчала, потрясенная многообразием проявлений человеческой сущности.

— Вообще-то нас интересует номер, где убили Гарта Хендерсона.

Джимми еще больше сморщил лоб, и я пояснила:

— Тот парень из рекламного бизнеса, которому выстрелили в лоб и пах.

— Ах да, помню-помню, — произнес он так, словно вспоминал любимого учителя в начальной школе. — Случай совсем свежий и пока не пользуется широким спросом. Вы хотите туда попасть и… того… типа развеяться там, порезвиться? — Он нам подмигнул, а я попыталась понять, что такое в нашем с Трисией поведении заставляет всех вокруг думать, что нас связывают интимные отношения. Впрочем, пусть себе думают, если это поможет нам достичь цели.

— А вы действительно можете нас туда провести?

— Если номер не занят, это легче легкого. Вот если там кто-то живет, придется немного повозиться.

— Сколько? — спросила я, вспомнив, что давно не заглядывала в банкомат, и на ходу соображая, есть ли у меня наличность.

Трисия оказалась проворнее и уже опускала ему в карман двадцатидолларовую купюру:

— Посмотрите, есть ли там кто-нибудь, а потом поговорим.

Джимми слегка ей поклонился и бодрым шагом отправился в разведку.

— Ловко у тебя получается!

— Заставлять мужчин делать то, что мне нужно?

— Меня всегда поражало, как ты на них действуешь, но сейчас я о том, как легко и элегантно ты сунула ему деньги.

— Мама всегда говорила, что по жизни нужно идти с двадцатью долларами в одной руке и бокалом мартини в другой. Она и сейчас убеждена: чего не добьешься одним, можно добиться вторым.

— И тем не менее ты вроде выросла хорошим человеком.

— Хорошие няни.

— Я должна тебе двадцать баксов.

— Счетчик включен, а приключения только начинаются, дорогая. — Вдруг ее взгляд посерьезнел: — Ты сегодня разговаривала с Кэссиди?

— Она звонила как раз в разгар заварухи с Даглассом, и мне пришлось сказать, что я ей перезвоню. Но потом я ей так и не дозвонилась — все время попадала на голосовую почту. Я даже не поняла, зачем она мне звонила.

— На нее не похоже.

— Совсем.

— Мне тоже не удалось с ней поговорить. Может, она на заседании суда и забыла нам об этом сказать? Это по крайней мере можно понять, хотя тоже не в ее стиле.

— Когда начинаем переживать?

— Я, например, всегда переживаю и за нее, и за тебя, — сказала довольная собой Трисия. — Ты хочешь сказать, когда мы ее отыщем, чтобы призвать к ответу за преступное неперезванивание и убедиться, что она не валяется где-нибудь на темной улице?

— Только не это.

Трисия бросила взгляд на часы, потом показала на Джимми, который спешил к нам.

— Сначала посмотрим, сколько времени мы проведем здесь.

Джимми подскочил к нам, подхватил под руки и с энтузиазмом потащил к лифтам.

— Сейчас моя знакомая убирается на этаже, так что мы сможем войти в номер. — Он нажал на кнопку лифта и выжидающе улыбнулся.

Я уже вытаскивала из сумки кошелек. Получилось не столь искусно, как у Трисии, но, кажется, степень мастерства в этом деле теперь значения не имела.

— Вы работали в день убийства? — спросила я, порадовавшись, что наличные у меня все-таки есть. Обычно кошелек у меня забит чеками банкоматов, визитками и разноцветными стакерами. Чтобы не взвинчивать цены, я начала с двух двадцатидолларовых купюр, одну из которых выдала Джимми. Тот благосклонно принял деньги и пропустил нас впереди себя в лифт.

— Да, — сказал он, нажимая на кнопку седьмого этажа, — в тот вечер была как раз моя смена. Сколько здесь работаю, ни разу такого переполоха не видел. Вы не поверите, сколько здесь толпилось копов. А постояльцы! Одни хватались за сотовые и фотоаппараты, другие бились в истерике — дурдом, честное слово! Нам всем пришлось давать показания. Это очень трудно, потому что людям всегда есть что скрывать. Еще несколько дней все здесь так и бурлило.

— Что скрывать? — встрепенулась Трисия.

— Здесь бывают разные люди, и кое-кто из наших типа с ними сотрудничает. Не очень-то, знаете, хочется распространяться об этом в присутствии полиции.

— А кто заходил сюда в тот вечер, кроме девочек по вызову? — спросила я.

Двери лифта открылись на седьмом этаже, и парень повел нас по коридору.

— В том-то и дело. Никто не вспомнил ничего необычного. Вообще ничего. К нему вечно приходили сотрудники. Они постоянно тут шныряли. Но в тот вечер — никого. Пока не пришла жена и не подняла шум, ей открыли дверь — и вот вам нате!

Я не совсем поняла, относилось ли последнее восклицание к обнаруженному трупу или к номеру с табличкой «734», перед которым мы сейчас стояли. Он постучал условным стуком, и прежде чем я успела задать очередной вопрос, дверь открылась.

— Знакомьтесь, это Ронда, — представил нас Джимми.

Я ожидала увидеть перед собой легкомысленную девицу, но перед нами выросла огромная, потная, неулыбчивая тетка. Не глядя в глаза, она взяла у меня из рук предложенную банкноту по тому же тарифу.

— На кровати не садиться, цветы не трогать и, ради бога, не пользоваться туалетом, — распорядилась она и, издав утробный кашель, добавила, — не курить. — Тяжело ступая, она медленно удалилась.

— Тетка зашибись! — улыбнулся Джимми. — Но она права, у вас не очень много времени.

Когда мы вошли, я с трудом удержалась, чтобы не раскрыть рот от удивления. До того как я перебралась в Нью-Йорк, пределом моего воображения были гостиницы средней руки, но чуть выше среднего по качеству услуг — «Холидей-инн», поэтому комфорт и дороговизна шикарных номеров завораживают меня до сих пор. Этот номер не стал исключением, хотя я была разочарована, увидев, что он сверкает чистотой: все следы совершенного здесь преступления давно исчезли. Конечно, глупо ожидать, что я замечу здесь что-то особенное: администрация очень старается, чтобы люди забыли о происшествии. И все равно мне стало грустно — вот так с человеком происходит несчастье, от которого вскоре не остается ни следа.

Джимми показал на письменный стол и кресло перед окном.

— Его нашли в этом кресле. Ну не совсем в том же, потому что то кресло было все в крови и его выбросили. Горничные просто выбились из сил: ужас сколько кровищи! Но гляньте, как они все вылизали — ни следа не осталось. Это не испортит вам все впечатление?

— Нет, конечно, — заверила я его, — важно, что мы оказались в самом этом пространстве. — Мы с Трисией прошлись по комнате, хотя сама она значения не имела — все здесь теперь было стерильно. Мы оставались лишь ради красочных комментариев юного посыльного.

— Значит, вы с другим посыльным наблюдали за девушками мистера Хендерсона и его сотрудниками?

— Вообще-то да. По ним можно было определять день недели. Франческа приходила по понедельникам, Хелен — по вторникам…

Гарта убили в пятницу.

— Кто приходил в пятницу?

— Никто. Представляете, он решил оставить этот день для светских мероприятий. По субботам у него бывала Линдси, а по воскресеньям — Венди. Бедняга, он слишком много работал, но с такими красотками это ведь одно удовольствие. Можно и попотеть.

Теперь меня преследовал один вопрос. Была ли в тот вечер в номере Гарта Хендерсона одна из его девиц? И тут пришла Гвен и их застукала? Верность для Гвен, кажется, понятие довольно растяжимое, раз она изменяла мужу с Ронни Уиллисом, но даже она могла прийти в ярость, застав супруга в объятиях одной из его протеже.

— Когда его нашли, кровати были заправлены?

— На подушках лежали шоколадки.

Вряд ли он до этого додумался, чтобы успокоить разбушевавшуюся супругу. К тому же Гарт, судя по всему, из тех мужчин, которые щеголяют своими победами, а не пытаются их скрывать.

— А кто-нибудь еще к нему заходил?

— Не-а. Он заказал ужин на двоих, но еда и выпивка остались нетронутыми. Вот и все. И никого рядом.

— Но кто-то ведь в него выстрелил. Причем дважды, — заметила Трисия.

— То-то и оно.

— А что говорит персонал отеля? Кто, по-вашему, это сделал?

— Чак из отдела обслуживания номеров принимает ставки. В основном ставят на жену — верняк.

— А кто идет под вторым номером?

— Этот его новый партнер по бизнесу. Мэр.

— Мэр?! — воскликнула Трисия оскорбленно — по целому ряду причин, в том числе потому, что с мэром вел дела ее отец.

Джимми пожал плечами:

— Вообще-то Дарнелл, бармен из «Бемельмана», всегда делает на него ставку, о чем бы мы ни спорили. Говорит, это его политическая позиция.

Я попробовала представить, как Гвен, глядя на Гарта, вдруг понимает, что у нее нет выбора, и нажимает на спуск. Дважды. И потом у нее хватает духу вернуться в отель, чтобы «обнаружить» труп.

— Значит, все ставят на нее, но никто не припоминает, что видел ее в тот вечер, пока не нашли труп? — сказала я, отчасти размышляя вслух, отчасти чтобы услышать мнение Джимми.

— Ага, мне это тоже непонятно. Но может, мы просто привыкли, что она здесь часто бывает, вот и не отложилось в памяти. А может, именно поэтому она и знала, как пройти незамеченной?

К сожалению, это имело смысл. Само собой на ум приходит уравнение: злость, помноженная на любовь, поделенная на развод, плюс пистолет — равняется труп.

Если, конечно, я не ошибаюсь.

Последняя мысль поразила меня своей холодной липкой определенностью — такое же отвратительное чувство возникает, когда хлопаешь дверью машины, в последнюю секунду понимая, что ключ остался в зажигании.

Разве что дело совсем не в отношениях Гарта с каким-то другим человеком. Переменная величина в моем уравнении, возможно, не жена, а причина, по которой он от нее ушел. Другой человек, любивший Гарта так сильно, что смог его убить, тоже часто к нему приходил, так что отлично знал и здешние порядки, и его распорядок дня.

Вдруг его убийца — кто-то из Гарема?


10


Дорогая Молли!

Почему так трудно признавать свои ошибки? Причем это касается только определенных вопросов. Вообще-то мне не так уж сложно признать свою неправоту, если речь идет о фактах, но когда дело касается чувств, я не отступлюсь ни за что на свете. В чем тут дело — в моей горячности или упрямстве? А может, я бываю не права гораздо чаще, чем готова признать, или я так часто оказываюсь права, что когда ошибаюсь, не могу в это поверить? Как мне с этим справиться так, чтобы не страдать самой и не испортить отношения с любимым?

Объективно-субъективная


Когда я осознала, что могу и заблуждаться насчет Гвен, мне вдруг захотелось выйти на воздух. Словно я осквернила память Гарта, напрасно заподозрив ее в убийстве, в той самой комнате, где он встретил смерть. Мои подозрения против Гвен и Ронни были совершенно умозрительными, но от той мысли, которая теперь закралась мне в голову, меня буквально затошнило: так бывает при сильной головной боли или от чувства вины.

— Значит, в тот вечер никто не видел никого из его девочек? — на всякий случай переспросила я у Джимми.

— Не-а. — Он мотнул головой и посмотрел на часы. Трисия оторвала взгляд от ковра возле кресла, ставшего смертным одром Гарта, и строго посмотрела на меня. Каким-то образом она догадалась, что у меня появилась новая версия.

— К чему ты клонишь?

— Просто уточняю.

— Нет, не просто. У тебя родилась другая версия, а я не понимаю, какая. Поделись.

Не хотелось обижать Джимми, который был так услужлив и старался нам помочь, но пускаться при нем в рассуждения все же не стоило.

— Пока нечем делиться.

Трисия скривила губы, готовая возмутиться, но потом взглянула на Джимми и сдержалась.

— Нечем так нечем.

Тут в комнату с грохотом ворвалась знакомая Джимми.

— Уборка номера, — рявкнула она автоматически, потом уставилась на нас и добавила: — Вам пора.

— Так быстро? — Трисия одарила ее милой улыбкой.

— Вы нашли то, что искали? — заботливо поинтересовался Джимми, словно мы собирались бывать здесь регулярно и он хотел сгладить грубость горничной.

— Возможно, — сказала я, не уточняя, что нас больше интересовал его рассказ, чем место преступления.

— Как насчет сувениров? — рявкнула Ронда.

— Каких сувениров? — Голос Трисии прозвучал оскорбленно — так ответил бы человек, который ни в жизни не взял бы в гостинице даже шампунь, не говоря уж о полотенцах или халате.

— Вам же надо представить доказательства, что вы здесь действительно побывали. — Ронда схватила со стола листок и показала мне. Это была анкета с оценкой сервиса в отеле «Карлайл». Корявым, но твердым почерком она написала на ней номер комнаты, подписалась своим именем и отдала мне. Я поблагодарила. — Ей-богу, лучше бы вы марки собирали или брали уроки танцев, — заключила она, выпроваживая нас в коридор.

Джимми проводил нас до вестибюля и поинтересовался, не нужно ли нам еще что-нибудь. Мне хотелось одного: чтобы он вспомнил, не побывал ли в тот вечер в отеле кто-нибудь из Гарема. А раз он не мог вспомнить, нам оставалось только уйти. Мы поблагодарили его за помощь, а он пожелал нам успехов в нашем тайном обществе, и мы выпорхнули на улицу.

На площадке перед входом мы задержались. Точнее, Трисия схватила меня за руку и отказывалась отпускать, пока я не отвечу на ее вопросы:

— Что такое пришло тебе в голову?

Я пустилась в объяснения:

— Меня все мучил вопрос: зачем Гвен было его убивать, раз она все то же самое получила бы после развода. Чтобы поддаться чувствам, мол, «не доставайся же ты никому», она слишком прагматична.

Трисия задумалась и отпустила мою руку.

— А зачем кому-то из Гарема понадобилось его убивать?

— Как раз пытаюсь понять. Не возражаешь, если я продолжу в такси?

— Не возражаю, только сначала заедем к Кэссиди. — Трисия кивнула швейцару, и тот махнул в сторону очереди из желтых машин.

— А то, что я не возражаю, по-твоему, само собой разумеется? — пробормотала я, следуя за Трисией к машине. — Думаешь, надо поехать к ней домой?

— Раз она не отвечает ни по рабочему телефону, ни по мобильному, хорошо бы убедиться, что ее не свалил грипп или еще какая напасть. Слишком долго она не звонит.

Трисия права. Кэссиди из тех подруг, которые могут позвонить вам, просто чтобы сказать «привет», если ни на что другое нет времени. Даже во время судебных заседаний она шлет нам эсэмэски с ехидными комментариями по поводу происходящего. Утром я не могла разговаривать из-за следователя, причем не из-за Кайла, — и она потом мне даже не перезвонила, чтобы узнать, в чем дело. Ясно, с ней что-то не так.

В машине мы обсудили мою новую гипотезу. Все вокруг восхищались необычайной работоспособностью и преданностью Гарема. Нетрудно себе представить, что кто-то из этих женщин особенно дорожил своей работой. Так сильно, что не мог думать ни о чем другом. Роман с шефом лишь подхлестнул ее беззаветную преданность, а потом он чем-то оскорбил эту женщину… Но чем? Он вот-вот должен был развестись, то есть стать свободным. Что, если она захотела большего?

— Они не боялись за свое будущее в связи с этим слиянием? — спросила Трисия.

— Насколько я поняла, нет. Ронни Уиллис вообще говорил, что добивается слияния главным образом ради них. А учитывая, куда стреляли, я склонна думать, что дело все-таки в ревности и аффекте.

— Насколько опасно спать с начальником? — Трисия смотрела на меня выжидающе.

— Понятия не имею.

— А как же Роджер Лири?

— Я с ним не спала! — Роджер Лири, бездарный придурок, мнил себя Казановой. Он как-то пробился в редакторы «Сенсаций», на редкость наглого еженедельника, представлявшего собой смесь сплетен, слухов и новостей мира моды. В его пользу говорит только то, что первую приличную работу в журнале я получила благодаря ему, однако, учитывая его сволочную натуру, этого недостаточно, чтобы причислять его к лику святых.

— Нет, спала.

— Нет, не спала.

— Тогда почему ты так долго не уходила от этого урода?

— Потому что рассчитывала затащить в постель его заместителя, Мэтта Гроувзнора, но ничего не вышло. Неужели ты думаешь, что если бы я спала с Лири, вы бы об этом не узнали?

— Вполне возможно. Даже у самых близких подруг есть тайны, которые всплывают только через много лет.

— Вроде твоей истории с Сэмом Бернеттом? — Ловкий и не очень чистый на руку Сэм Бернетт был активистом Республиканской партии. Когда мы заканчивали школу, он вместе с отцом Трисии участвовал в какой-то политической кампании. В то время Трисия тоже собиралась посвятить свою жизнь политике.

— Вот именно.

— Серьезно?! Вообще-то я просто так спросила, хотя догадывалась и раньше. И долго ты с ним тесно общалась?

— Всего три раза.

— И из-за чего вы расстались?

— Перед первичными выборами его отправили в Нью-Гэмпшир, чтобы разогрел избирателей, и я вдруг поняла, что ничуть без него не скучаю.

— Да уж, не бог весть какое страстное увлечение.

— Ты о работе или о нем? Могу поспорить, твоя девица была увлечена и тем и другим.

Я согласилась. Оставалось выяснить, которая из девушек проявила инициативу и убила шефа, нарушившего ее планы.

Но сначала нужно разобраться с еще одной предприимчивой особой. Мы вышли из такси перед красивым старым домом, где жила Кэссиди. Швейцар вежливо поздоровался с нами, позвонил Кэссиди по телефону и предупредил о нашем приходе. Когда мы вышли из лифта, она встретила нас на пороге в джинсах и хлопчатобумажной спортивной рубашке.

Мне чаще случалось видеть Кэссиди вообще без одежды. Дома она предпочитает носить свободные холщовые брюки и футболку. Но еще большее удивление вызывали огромные буквы у нее на груди — «МТИ». Я не могла вспомнить никого, кто бы имел отношение к Массачусетскому технологическому институту.

— Нужно было привезти тебе бульона, — посетовала Трисия.

— Я вполне здорова. — Кэссиди прислонилась к дверному косяку и смотрела на нас с загадочной улыбкой. — Сегодня я решила поработать дома.

— А нам почему не сказала?

— Я бы сказала Молли, если бы не ее разборки с полицией.

— Потом я тебе перезванивала, но ты не ответила, — сказала я в свою защиту.

— Ну хорошо, я была неправа, — сказала Кэссиди и сладко потянулась, как кошка, собравшаяся перебраться на более солнечное местечко.

Услышав ее низкий довольный голос, мы с Трисией остановились как вкопанные.

— Ты одна? — спросила я, поражаясь, что эта мысль пришла мне в голову только сейчас.

Кэссиди указала в глубь квартиры, словно водила нас по выставке машин.

— Можете войти.

Оказавшись внутри, подальше от соседских ушей, мы дали волю эмоциям.

— Мы за тебя волновались, — сказала Трисия искренне.

— Согласна, надо было вас предупредить, что у меня все нормально и я просто занята. Приношу извинения, — сказала Кэссиди, чмокнула Трисию в щеку и направилась в кухню. — Для коктейлей рановато. В каком виде и в каких дозах предложить вам кофеин, пока не пробьет пять?

— Скажи, твой физик учился в МТИ? — спросила я, решив покончить хотя бы с одной из накопившихся тайн.

— Да. И учился, и работал в общей сложности лет тридцать, судя по количеству дипломов, степеней и наград.

— Значит, он немолод? — спросила Трисия, опустившись на диван.

— Да, они с Молли почти ровесники, — отозвалась Кэссиди из кухни. Между прочим, я старше Кэссиди всего на три недели, но эти три недели — ее любимое время года. — Но он такой умный и жутко образованный, что кажется еще старше.

— Что такое ты нашла в этом седовласом ученом? Чем он так тебя увлек, если ты решила остаться дома и даже отключила телефон? — спросила я.

— У него невероятное чувство юмора.

Мы с Трисией почти одновременно издали тяжкий вздох, отработанный за долгие годы наблюдений за романами подруги. Почему-то ее самые большие любовные разочарования всегда начинались с этой глубокомысленной фразы: «У него невероятное чувство юмора». Не то чтобы мы с Трисией не ценили в мужчинах это качество, просто Кэссиди очень трудно рассмешить, и она готова закрывать глаза на самые серьезные недостатки — плохие манеры, долги, наличие жены — и оставаться с шутником куда дольше, чем допускает благоразумие. Очередной разрыв приводит лишь к тому, что ее требования только растут, так что следующему ухажеру приходится изрядно поднапрячься, чтобы завоевать место в ее сердце.

— Когда ты нас с ним познакомишь? — спросила я.

— Не знаю.

— С чего вдруг? — фыркнула Трисия. — Мы недостойны подобной чести?

— Вовсе нет. Просто он очень стеснительный, а мне не хочется, чтобы вы на него накинулись. Такого напора он может и не выдержать.

— Как ты думаешь, это комплимент? — повернулась ко мне Трисия. Кэссиди как раз вернулась из кухни с подносом, на котором теснились кофейник, лед, сливки, сахар, три вида итальянского сиропа и бокалы. Она поставила поднос на стол, и мы принялись колдовать над своими емкостями, давясь от смеха, как дети, которым попал в руки набор юного химика.

— У Аарона тонкая, ранимая душа, и мне нужно подумать, как лучше вас представить друг другу.

— Он орхидея или все-таки физик? — спросила Трисия.

— Вот вы, например, помните принцип неопределенности Гейзенберга? — спросила Кэссиди безо всякой логики.

— Не тот ли самый, по которому я никогда не знаю наверняка, какие туфли надеть с новым платьем? — предположила я.

— Нет-нет, по этому принципу чем больше мужчина тебе обещает, тем непонятнее, чего он на самом деле добивается, — сказала Трисия.

— Суть его в том, — пустилась в объяснения Кэссиди, которая на уроках естествознания спала больше, чем мы с Трисией, вместе взятые, — что наблюдение за элементарной частицей мельче атома влияет на ее движение, поэтому невозможно определить ни ее направление, ни скорость.

Мы обе не нашлись что ответить, и Трисия неопределенно заметила:

— Почему-то мне это кажется очень печальным.

— Нет, — возразила Кэссиди с той же таинственной улыбкой, — это лишь означает, что поскольку я все еще пытаюсь определить направление и скорость…

— Хочешь сказать, что ты не покажешь его нам, пока не поймешь, в каком направлении и с какой скоростью ты двигаешься? — предположила я.

— Вот именно.

— Но это может продлиться целую вечность, — надулась Трисия.

— Давай-ка придерживаться научной терминологии. Рассмотрим прецеденты: когда это Кэссиди требовалась вечность, чтобы понять, как она относится к мужчине? — спросила я.

Трисия протестующе замахала руками:

— На этот раз ее прошлый опыт ни при чем: прежде она никогда не прогуливала работу и не надевала чужие вещи.

Кэссиди расхохоталась.

— Потерпите еще чуть-чуть. Самую малость.

— Разве только до пятницы. Покажешь его нам на гала-представлении Эмиля Требаска, идет?

Кэссиди потянула носом воздух:

— Нюхом чую, что ты что-то задумала.

— Вовсе нет. Мне поручили решить, кто будет сидеть за нашим столом, а мне, естественно, хотелось бы, чтобы вы обе пришли с кавалерами, которых выберете сами. Для нас с Трисией это отличный повод познакомиться с Аароном. К тому же твой физик объяснит нам, как в результате дефиле Эйлин в мире моды появится черная дыра.

Я изобразила, как Эйлин пройдется по подиуму, насмешив Кэссиди. Трисия откинулась на спинку стула, задумчиво позвякивая кубиками льда в своем бокале.

— Значит, ты с Кайлом, Кэссиди с Аароном, а я… гм…

Кэссиди красноречиво выгнула бровь дугой.

— Твой список претендентов наверняка длинный и разнообразный.

Трисия покачала головой:

— Скорее он скучный. Вы-то придете с теми, кто вам нравится, а мне придется мириться с тем, кого я в силах вытерпеть.

Кэссиди вскочила на ноги:

— В таком случае пора на охоту. Что скажете, девочки? Заглянем в наши заповедные угодья и посмотрим, не водится ли там кто-нибудь поинтереснее!

— Тебе надо работать, — покачала головой Трисия, — а у Молли назначена встреча. Не волнуйтесь, я что-нибудь придумаю.

— В конце концов, всегда можно пойти в дорогой отель и поискать там достойного кандидата, — предложила я.

Мы ввели Кэссиди в курс дела, и я объяснила, в чем щекотливость сегодняшней встречи с Донованом. Теперь, когда у меня появилась новая гипотеза, мне еще больше не терпелось с ним увидеться.

— Ты с ним поделишься? — спросила Кэссиди.

— Наверное, пока у меня нет улик, это было бы безответственно.

— Разве ты с ним не заодно?

— Поосторожнее со словами. Я собираюсь с ним встретиться, и мы обменяемся информацией. Все исключительно по делу.

— Может, Молли понадобится поддержка? — обрадовалась Трисия.

— Тебе нужна наша помощь, — с готовностью отозвалась Кэссиди.

— Лично я могу себе это позволить. Но я шага на улицу не ступлю, пока ты не оденешься поприличнее, — сказала Трисия.

— Сейчас переоденусь.

— Только давайте договоримся, — вмешалась я, — вы доверяете мне, а не ему, хорошо?

— Тебе нужна наша клятва? — спросила Кэссиди.

— Нет, пожалуй.

— Как здорово, что ты наконец-то получила задание, о котором так мечтала, и мы не допустим, чтобы кто-нибудь все испортил, — сказала Трисия. — Только имей в виду, если Донован не нравится Кайлу, тебе лучше быть начеку.

— Или прийти на встречу в сопровождении подруг, — признала я. Я была рада пойти на встречу с подругами, к тому же хорошо понимала: так я сразу дам понять Доновану, что у нас с ним чисто деловые отношения.

Кэссиди ушла в душ, а мы попивали кофе, хорошо зная, что выйдет она не раньше, чем через полчаса. Мы обе позвонили на работу, убедились, что там обойдутся без нас, и вернулись к интересующей нас теме.

— Как ты думаешь, к чему столько таинственности? — спросила я.

— Либо он женат, или урод уродом, или уж настолько хорош, что она опасается, как бы мы его не отбили. И тогда можно ждать чего угодно: ведь обычно она не проявляет таких собственнических настроений.

Я медленно кивнула, вспоминая прошлые увлечения Кэссиди. Трисия права: раньше Кэссиди ни разу не вела себя как собственница — большинство ее бойфрендов никого, кроме нее, не замечали.

А ведь такая собственница сделает что угодно, лишь бы удержать возлюбленного. И уж она никому его не отдаст. Скажем, Гарт расставался с Гвен, а кто-то в Гареме решил воспользоваться шансом и, получив от ворот поворот, свел с ним счеты. Они так и стояли у меня перед глазами. Во всех чувствовалось напряжение, разве что за исключением Линдси и Франчески, и все до одной отзывались о Гарте с благоговением, даже Венди, несмотря на ее ядовитые выпады. Все дело в горе или в чем-то еще?

Кэссиди вернулась на удивление быстро в красивой блузке с запахом и прямой юбке. Определенно, Донована ждет сюрприз.

«Бар Бемельмана» постепенно наполнялся гулом рабочих пчел, вылетевших из своих ульев и устремившихся на поиски вечернего нектара. Приятное зрелище, особенно если тебе ни до кого из них нет дела. Мы с подругами судачили о посетителях, а в начале седьмого с лучезарной улыбкой к нам подошел Донован.

— Какой приятный сюрприз, — сказал он, так откровенно разглядывая моих подруг, что мне хотелось заслонить их или хотя бы накинуть на них свой пиджак.

— Наверное, следователи не любят сюрпризы, — сказала Трисия вкрадчиво, и я засомневалась, что она взяла бы у меня пиджак.

— Да нет, вообще-то мы их любим. Особенно приятные, — сказал он, опускаясь на стул рядом с ней.

— А разве не интереснее их раскрывать? — спросила Кэссиди.

— Да, это еще лучше, — согласился он, улыбнувшись так широко, что у него шевельнулись уши.

— Не хочется мешать вашей оживленной беседе, но давайте я вас представлю друг другу. Девочки, это Уолли Донован. Уолли, это Кэссиди Линч и Трисия Винсент, — сказала я, дивясь происходящему больше, чем остальные. Обе они мастерски владели искусством флирта, но я никак не ожидала, что Трисия разовьет такую скорость. Обычно она разгоняется постепенно, а сегодня, как «порше», буквально рванула с места в карьер.

Они обменялись рукопожатиями, и, клянусь, Донован был не прочь поцеловать Трисии руку, но передумал. Вряд ли его остановило мое покашливание, скорее внутренний голос подсказал ему слегка притормозить. Я надеялась, Трисия как-нибудь его осадит, но она только решительно сжала губы, а это верный признак, что она уже сделала свой выбор. Выходит, одна из моих телохранительниц готова броситься на врага, если враг даст понять, что готов броситься на Трисию.

— Спасибо, что согласились прийти, — обратился ко мне Донован, видимо, вспомнив о первоначальной цели нашей встречи.

— Надеюсь, вы не возражаете, что подруги составили мне компанию? — сказала я, всем видом показывая, что, как нам обоим известно, у него нет и не может быть никаких возражений.

— Ну конечно нет, если вы готовы немного поговорить о деле. К сожалению, сегодня утром для этого был не самый подходящий момент.

— Как там Дагласс? — поинтересовалась я.

— Пока в больнице.

— Господи, Молли, что ты сделала с этим бедолагой? — спросила Кэссиди. Она откинулась на стуле, уступая поле боя Трисии.

— Я и не думала, что он так тяжело ранен, — сказала я, испытывая угрызения совести. Я всего лишь хотела его разоружить, а не сделать инвалидом.

— Врачи подозревают сотрясение мозга. Кроме того, пока Эрнандес разбирается в этом деле, Дагласса обследуют еще и психоневрологи. — Он вдруг подался вперед и понизил голос: — Если у вас есть акции его компании, молитесь, чтобы ваш брокер был еще на бирже, потому что самое время от них избавиться.

— Вы с ним разговаривали?

— Очень недолго. Он пока под воздействием транквилизаторов.

— По-вашему, это он убил Гарта Хендерсона? — спросила Трисия. Прозвучало это так, словно она исполнена благоговения перед следователем, с которым флиртует. У меня бы это получилось вызывающе. Может, она заигрывает с ним, чтобы помочь мне?

Как бы то ни было, вопрос возымел нужное действие. Донован подался к ней и сказал:

— Я бы не стал сбрасывать его со счетов.

Впору было хватать салфетку, чтобы, черкнув пару слов, передать ее Трисии, но, судя по всему, она в этом совершенно не нуждалась.

— А кого-нибудь уже сбросили? — задала она вполне резонный вопрос.

— Нас четверых, — ответил он. — А еще Ронни Уиллиса.

— Да? — не удержалась я. — Почему Ронни, а не Гвен?

— Я беседовал с Ронни — он вообще не подходит на роль убийцы: слишком уж переживает за свое будущее. Такой не возьмется за пистолет. К тому же я знаю, что убийца — женщина, поэтому Гвен Линкольн пока остается в моем списке.

— Почему вы решили, что это женщина? — Кэссиди, искренне заинтересовавшись, подалась вперед.

— Я был на месте преступления. Доказательств хватает.

— Например?

Донован пригладил галстук, давая понять, что следующие слова даются ему с трудом:

— Это чрезвычайно ценная информация.

— Что вы предлагаете? — спросила я резче, чем мне хотелось.

— Давайте кое о чем договоримся.

— Вам следует знать, — предупредила Кэссиди, — что я юрист и к тому же член суда…

— Милые дамы, — запротестовал Донован с кислой улыбкой, — надеюсь, вы не думаете, что я пришел сюда, чтобы предложить вам что-то незаконное?

— Надо же, а я так на это рассчитывала, — сказала Трисия, безуспешно пытаясь снять напряжение. Да, Кайл предупреждал, что Донован — плохой полицейский, но он не упоминал о его нечестных методах.

— Нам нужно договориться о книге.

Мы непонимающе на него уставились. Кривая усмешка не сходила с его губ, пока он ждал, что кто-нибудь из нас заговорит первой.

— О чем это вы? — Я первая обрела дар речи.

— Мне кажется, из этой истории получится отличная книга, и я ищу журналиста, который согласится написать ее вместе со мной.

— А не стоит раскрыть дело, прежде чем думать о книге? — спросила Кэссиди.

— Мы близки к разгадке, — сказал он вполне серьезно. — Но я подумал, что моему соавтору лучше оставаться в гуще событий.

В голове замелькали обрывки мыслей, как шмели в компьютерной игре, которых нужно ловить и поскорее засовывать обратно в улей.

— И поэтому вы разговаривали с Питером Малкахи? — спросила я, стараясь выражаться как можно точнее.

— Я с ним разговаривал, потому что мы давние друзья. Сто лет знакомы.

— Вы говорили с ним о книге?

— Я о ней упомянул, но его это не заинтересовало.

— Если предложение не заинтересовало даже Питера, это о многом говорит, — пробормотала Кэссиди.

— А по-моему, ваше соавторство с Молли сулит успех, — сказала Трисия, слегка касаясь его локтя. Я было хотела возразить, но она острым носком туфли пнула меня под столом прямо в голень, и я почувствовала, что никогда не смогу ходить.

— А вы, Молли, что скажете? — спросил Донован.

Я отодвинулась подальше от Трисии.

— Почему бы и нет, но только если вы уверены, что что-то нащупали. Я не стану тратить время на дело, которое никак не удается раскрыть. Публика утратит к нему интерес.

Прежде чем продолжить, Донован окинул взглядом каждую из нас.

— Место преступления пропахло духами. Дорогими духами, а не дешевкой, которой пользуются девушки по вызову. Именно поэтому я не вычеркиваю ни одну женщину из списка подозреваемых.

— Это духи «Успех»? — спросила я, затаив дыхание.

Для следователя Донован был слишком эмоционален:

— Почему вы так решили?

— Ведь Гарт их рекламировал.

— Да, «Успех». Запах узнала Гвен Линкольн. Кстати, она ими тоже пользовалась.

— Конечно, ведь она участвовала в их создании, — сказала Кэссиди. — Но пользуется ими не только она.

— Их пока нет в продаже.

— Верно, но в агентстве Гарта есть образцы, — сказала я, — к которым имеют доступ все, кто работает у Эмиля Требаска. Он вообще раздает их направо и налево. У меня тоже есть флакончик. Нельзя подозревать Гвен только из-за этих духов.

— Дело не только в духах, а в разводе и слиянии фирм, верно? — спросила Трисия.

Он кивнул.

— А как насчет зубов? — спросила я.

Он нахмурился.

— Об этом мне не хотелось бы распространяться, пока мы не достигнем соглашения.

— Гвен сказала, у него был рассечен рот. А еще я слышала, что-то случилось с его зубами. Они ведь были сломаны или выбиты? Кто-то нанес ему сильный удар в челюсть, рассек рот и повредил зубы.

— А вы видели, какие тяжелые кольца носит Гвен Линкольн? — спросил он, сжимая кулак, очевидно, для наглядности.

— У многих женщин руки унизаны кольцами, — ответила я.

Он прищурился:

— Вы так уверены, что это не Гвен, потому что у вас есть подозреваемый?

Я пожала плечами:

— Я ведь могу усомниться в виновности одного, не называя другого.

— Смотри-ка, Донован, — вдруг рявкнул кто-то у меня за спиной, — моя девушка расследует преступления куда лучше, чем ты.


11


Когда-то мне казалось, что было бы здорово, если бы двое мужчин сражались из-за меня, скажем, на дуэли или же в драке отстаивали мою честь, красоту, пусть даже умение испечь вишневый пирог (эти фантазии уходят корнями в мое давнее увлечение американским фольклором). Но мне никогда не приходило в голову, что ими могут быть два детектива, спорящие из-за моих способностей к расследованию преступлений.

Нет, они, конечно, не говорили друг другу «давай выйдем!», но их беседа с каждой секундой так оживлялась, что мы с Трисией и Кэссиди решили ради соблюдения приличий, а также во избежание порчи имущества вывести их за пределы заведения, чтобы они поостыли. Только публичного скандала нам не хватало!

— Что, Донован, ищешь субподрядчиков для своих висяков? — зло бросил Кайл, когда Кэссиди под руку отводила его в сторонку.

— Я хотя бы не прячусь за юбкой! — рявкнул Донован, когда Трисия изо всех сил тянула его в противоположном направлении. В результате я осталась стоять посередине образовавшейся пустоты, пытаясь отдышаться и, пока не разразился очередной скандал, разобраться в том, что я сейчас узнала.

Идея о причастности к убийству одной из дев Гарема с каждой минутой казалась мне все более вероятной. Все они, кроме двух, пользуются «Успехом». Всем им знакомы порядки отеля. Любую из них Гарт впустил бы в номер. Осталось лишь выяснить, какая из этих амазонок от рекламы в одинаковых браслетах наконец сорвалась.

Или, по крайней мере, сорвала с себя браслет.

Не станет ли браслет ключом к разгадке? Ясно, что для всех них он имеет огромное значение, но во время моей встречи с Гаремом Тесса почему-то была без браслета. А вдруг он не просто сломался? Возможно, она не в силах его надеть, после того как убила человека, который ей его подарил, тем более что браслет так много значит для остальных членов этой очень закрытой и спаянной команды. Но что заставило Тессу на это пойти?

Мне нужно поговорить с ней без свидетелей, но прежде придется кое-что уладить. Так, с чего начать? Попросить Кайла не закусывать удила, вместо того чтобы поблагодарить его за поддержку? Сказать Доновану, что хотя я уважаю его желание стать звездой, вряд ли смогу ему в этом помочь?

Сначала я решила подойти к Кайлу и Кэссиди, главным образом потому, что услышала ее смех, и мне не терпелось узнать, что ее так насмешило. Возможно, моя роль в этой истории? Когда я направлялась к ним, она виновато прикусила губу. Кайл по-прежнему был мрачнее тучи.

— А я знаю этот анекдот? — спросила я.

— Это даже не анекдот, — ответил Кайл.

— Мне всегда казалось, что смысл состязания на дальность плевков — в расстоянии, а вот Кайл говорит, что в смачности. Почему я раньше думала иначе? — Кэссиди с трудом удерживалась от смеха.

— Ты в порядке? — спросил Кайл отрывисто.

— Да. Спасибо, что пришел, хотя в этом не было…

— Нет, необходимость была. Теперь мы можем уйти?

Непререкаемый тон Кайла заставил Кэссиди взглянуть на меня вопросительно.

— Мы с Трисией тоже, пожалуй, пойдем, а с вами поболтаем в другой раз, — проявила она инициативу.

— Неплохо придумано.

Для Кайла мое согласие стало таким неожиданным, что он не поверил собственным ушам. Он понимал, что я не закончила разговор с Донованом, зато я хорошо понимала, что в присутствии Кайла тот вряд ли расскажет мне что-то стоящее. К тому же Донован, судя по всему, не разделял моих предположений, и я не чувствовала себя обязанной делиться с ним информацией. По крайней мере пока.

— Жаль, что наша сегодняшняя встреча оказалась такой короткой, — сказала я Кэссиди, когда мы обнялись на прощание. — Скажи Трисии…

— Скажи ей сама. — Трисия вышла из-за моей спины.

Я повернулась, поискала глазами Донована, но он испарился.

— Мы уходим, — сказала я.

— Донован просит прощения и говорит, что ты можешь звонить ему в любое время, если считаешь нужным с ним поговорить, — отчиталась Трисия, передавая мне одну из двух визитных карточек, которые она держала в руках. Я вопросительно посмотрела на вторую. — Эта для меня, — сказала она, с улыбкой пряча карточку в сумку.

— Какие у тебя планы на вечер? — слишком оживленно спросила ее Кэссиди.

— Никаких. Я совершенно свободна, — в тон ей ответила Трисия.

— Наша парочка, полагаю, отправится ужинать домой. Перекусишь со мной?

— Было бы здорово. — Трисия и Кэссиди под ручку отправились ловить такси.

— И их осталось двое, — пробормотала я первое, что пришло мне в голову, по крайней мере, из того, что не угрожало еще больше накалить обстановку.

— Они ушли из-за меня? — спросил Кайл, глядя им вслед.

— Конечно, нет. С какой стати? — искренне ответила я.

— Я испортил вам вечер.

— Разве Кэссиди не объяснила тебе, что они пошли со мной именно потому, что ты не доверяешь Доновану? Вот они и не отпустили меня одну.

— Но тебе ведь все равно придется еще раз с ним встретиться. — Я собиралась сказать что-то в ответ, но он поднял руку, чтобы меня остановить. — Я очень хочу, чтобы у тебя получилась отличная статья. Я старался не вмешиваться. Но как подумаю, что тебе придется общаться с этим придурком… — Он горестно вздохнул и посмотрел сначала в один, потом в другой конец улицы. — Поужинаем где-нибудь здесь или поближе к дому?

Я взяла его под руку:

— Можно заказать еду на дом.

— Да все нормально. Можно побыть и в обществе.

Что ж, неплохо, тем более что в этот момент кто-то окликнул меня, и вот мы уже обмениваемся рукопожатиями с Линдси и ее мужем, а я представляю их Кайлу. Оказывается, они заходили в офис к Ронни, потому что Линдси надо было передать ему иллюстрации для буклетов, а теперь собирались поужинать в «Подсолнухах». Они позвали нас с собой. Я была бы рада поговорить с Линдси, но ради Кайла решила отклонить приглашение, однако, к моему удивлению и их радости, он его принял.

Зал ресторана с низкими потолками и теплым освещением чрезвычайно располагал к разговору.

— Как здорово, что мы встретились, — сказала Линдси, когда мы уселись, и дотянулась через стол до моей руки. Брелок на браслете стукнулся о столешницу, и я тут же ухватилась за представившийся предлог перейти прямо к делу:

— До чего же красивый браслет.

Она правой рукой придержала брелок, словно извиняясь за звук.

— Я его обожаю. Он так много для нас значит, особенно сейчас, когда не стало Гарта.

— Как странно, что Тесса не забрала свой браслет из ремонта. Вам бы наверняка его не хватало.

Линдси покосилась на мужа, который тем временем увлеченно рассказывал Кайлу о своей работе в фонде «Возрождение ангелов».

— Конечно, — ответила она, понизив голос.

— Это тайна?

— Дэниелу браслет не нравится. Он его называет серебряными наручниками и считает символом рабства. Он, знаете ли, немного анархист.

— Но ведь он адвокат.

— Был когда-то. И все потому, что всегда хотел спасти мир. Но сейчас его гораздо больше устраивает работа в некоммерческой структуре, где он что-то предпринимает и тут же видит результат. Это для него своего рода компенсация за то, что работать приходится столько же, а зарплата в два раза ниже. — Ей хотелось казаться ироничной, но выглядела она очень измотанной.

Я взглянула на Дэниела.

— Вам ведь тоже приходится вкалывать.

— В общем, да. Вот и сегодня после ужина я еще вернусь в офис. Но я люблю свою работу. Правда, трудно выдерживать конкуренцию, не отставать от остальных. Ведь они не замужем. А если заводишь семью… — Она не договорила и перевела взгляд на Дэниела. Я-то думала, это будет страстный взор из тех, что заставляют незамужних женщин скрежетать зубами от зависти, но в ее взгляде скрывались боль и печаль.

Я видела подобные взгляды и раньше и постаралась как можно осторожнее ступить на зыбкую почву:

— Ребенка заводить собираетесь?

Линдси посмотрела на меня и через силу улыбнулась:

— Надеемся. Пытаемся. Молимся. Чего только не делаем. Полный перечень.

Я сочувственно кивнула, зная о проблемах своих замужних подруг. Врачебные осмотры, высчитывание благоприятного времени, построение всевозможных графиков. «Просто ирония судьбы, — сказала как-то Кэссиди, — что все наши незамужние подруги молятся, чтобы не забеременеть, а замужние — наоборот».

Линдси глубоко вздохнула:

— Ну, а на какой стадии перечня находитесь вы с Кайлом?

Я засмеялась:

— Сомневаюсь, что мы вообще об этом когда-нибудь задумаемся.

— Неужели? Но вы создаете впечатление идеальной пары.

— Благодарю, — сказала я, соображая, как бы увести разговор от моих любовных перспектив и вернуться к Гарему. — Вы тоже, — заметила я в отчаянной попытке незаметно сменить тему и, не давая ей ответить, продолжила: — Значит, на работе только вы замужем, но у остальных наверняка кто-то есть.

— У некоторых да, — пожала она плечами, — но работа всегда на первом месте. Отец мне говорил: «Никогда не работай на мужчину, который не хочет по вечерам идти домой». Женщины, которые не стремятся домой, еще хуже. — Она улыбалась, но ее заявление прозвучало неожиданно, и я подумала, что у нее бывают трения с сотрудницами. Похоже, она и сама это заметила, потому что улыбка ее и голос тут же смягчились: — Мне кажется, Тесса никак не заберет из мастерской свой браслет потому, что, когда она обмывала брелок, на ее долю выпали неприятные минуты.

— Обмывала брелок?!

— Вручая нам браслеты, Гарт затеял довольно странную игру. Когда мы их развернули, брелоков на них не было. Он бросал их в бокалы с шампанским, и мы пили, ухватив брелок зубами, так, чтобы ничего не пролить. Если с первого раза не получалось, приходилось повторять снова и снова.

— И как в любой подобной игре, чем дольше стараешься, тем труднее это сделать, потому что пьянеешь.

— Тесса не просто опьянела — ее вырвало. Прямо в присутствии гостей. Гарт потом не один день ее доставал, а она с трудом сносила его колкости. Некоторое время между ними даже будто кошка пробежала.

— Могу себе представить, — сказала я. И действительно представила, как Тессу выставили на посмешище, когда ей не удалось выполнить поставленную шефом задачу. А потом вспомнила, как в ресторане толкнули Трисию, когда она подносила ко рту шампанское, и представила, что бы было с ее передними зубами, если бы она держала во рту брелок от браслета. Потом я снова представила Тессу — на этот раз перед глазами возникла иная картина: чтобы отомстить человеку, который подверг ее унижению, она бьет его по лицу, когда он пьет, пытаясь достать брелок. А сделать это еще труднее, если кто-то держит тебя под прицелом.

Мне тут же захотелось встать и уйти, только я не знала, под каким предлогом. Сказать, что мне почему-либо надо срочно отыскать Тессу? Могу ли я рассчитывать на помощь Линдси? Не пора ли мне обменяться информацией с Донованом? Может, пожаловаться Кайлу на мигрень и попросить его отвезти меня домой? Наверное, все-таки лучше сделать вид, что эта новость поразила меня не больше всего того, о чем рассказала Линдси, чтобы она ничего не заподозрила и не предупредила Тессу.

И все-таки я решила остаться, дать своим подозрениям оформиться и посмотреть, каким еще секретом поделится со мной Линдси.

— Тесса и Гарт успели помириться? — спросила я, стараясь показать лишь вежливое любопытство.

— Кажется, да, и все же я думаю, что браслет вызывает у нее не самые приятные воспоминания. Наверное, ей нелегко. — Она задумчиво перебирала пальцами браслет, вряд ли замечая, что делает, и вдруг нахмурилась: — Вы ведь в своей статье о Гвен об этом не напишете, правда?

— Нет, — сказала я честно, потому что, если предчувствия меня не обманывают, статья будет совсем не о Гвен. — Как вы думаете, после слияния фирм вы продолжите работать вместе?

Она на минуту задумалась, а я прислушалась к разговору наших мужчин, которые в это время обсуждали музыку.

— Честное слово, не знаю, — сказала Линдси, подумав. — Вероятно, кое-кто надеется на перемены, на то, что в наших рядах не будет былого равенства. Ничего не могу сказать.

— Неужели кто-то из вас рассчитывает на большее признание? — спросила я, вспомнив слова Венди о том, что они — раса боргов.

— Вообще-то я считаю, что коллектив важнее, но возможно, не все из нас с этим согласны. Учитывая, что к власти приходят Гвен и Ронни, каждая пытается пробиться наверх. — Она замолчала, натянула рукав на браслет и положила руки на стол.

— Сегодня утром мне показалось, что тон у вас задает Тесса, — заметила я, пытаясь вернуться к прежней теме.

Линдси помолчала, нащупывая браслет у себя под рукавом. Потом с улыбкой сказала:

— Она только шампанское пить не может, во всем остальном она молодец. После смерти Гарта она заставила нас вернуться к работе. И она помогает Гвен с объединением фирм, как всегда, опережая всех нас. Приходится ее догонять.

Кайл неожиданно меня обнял, при этом ужасно напугав.

— Ты представляешь?! — У меня даже мелькнула идиотская мысль, что они с Дэниелом тоже обсуждали убийство Гарта Хендерсона и Кайл пришел к тому же выводу, что и я. Что же вызвало столь бурный взрыв эмоций?

— В чем дело? — спросила Линдси, беря Дэниела за руку.

Кайл многозначительно вздохнул:

— Дэниел говорит, что Дэйв Мэтьюс лучше Тома Петти. Молли, и ты оставишь это безнаказанным!

Я посмотрела ему в глаза и тут же поняла, что разговор с Дэниелом ему в тягость и ему очень хочется, чтобы я поскорее закончила беседу, которая доставляет мне столько удовольствия, избавив его от неприятной компании Дэниела. Оно и понятно: я-то ищу разгадку, а он всего лишь старается быть вежливым с человеком, с которым едва познакомился. (Кстати, Дэниел еще утром показался мне довольно необщительным.) Линдси и так дала мне материал для размышления, а перед Кайлом я была в неоплатном долгу, поэтому я изобразила ужас и воскликнула:

— Какое святотатство!

— Докажите, что я не прав, — рассмеялся Дэниел.

Я улыбнулась в ответ, но не стала выдавать своих истинных чувств и вступилась за честь любимой рок-звезды, оставив Дэниела при своем мнении. Мы посмеялись, пошутили, и остаток вечера прошел, как говорит Трисия, в теплой дружеской обстановке. Так на коктейлях говорят о фильмах, музыкальных группах, телешоу, книгах — и ни слова о политике или религии.

Ощущение легкости и подъема овладело мной не просто потому, что в это время я думала о Тессе. Мы все были настроены на один лад. С некоторыми людьми моментально находишь общий язык. С Линдси мы поладили еще утром, но сейчас, в присутствии мужчин, снова почувствовали себя заодно. А может, я просто устала: денек-то выдался непростой.

Кайл отказался от кофе и десерта, я его поддержала, сославшись на то, что если не посплю свои законные четырнадцать часов, весь день буду не в своей тарелке. Мы расстались добрыми приятелями. Мы с Кайлом решили взять такси, а они сказали, что хотят прогуляться перед сном. Я пообещала Линдси завтра утром зайти к ней на работу, чтобы задать еще несколько вопросов для своей статьи. И чтобы поговорить с Тессой, но об этом я Линдси не сказала.

Я очень старалась скрыть свой восторг, но как только мы сели в такси, он все-таки вырвался наружу:

— Это было великолепно.

Кайл со стоном откинулся на сиденье.

— Настоящая пытка. Этот парень скучнее, чем тоновый набор.

— Прости.

— Если бы ты не поддержала мою уловку с Томом Петти, я бы перекинул тебя через плечо и утащил силком.

— Звучит романтично, но я очень рада, что ты не поддался соблазну.

Кайл повернулся ко мне:

— Что у тебя на уме?

— По-моему, Донован взял неверный след.

— Я ведь тебе так и сказал.

— А я, кажется, на верном пути.

Кайл смотрел на меня внимательно, ожидая продолжения, но я в нерешительности замолчала.

— И?.. — подбодрил меня он.

— Ты правда хочешь знать? А не получится у нас конфликт интересов, которого мы так стараемся избежать?

— Конфликт интересов может возникнуть, если я помогу тебе работать над делом, которое расследует другой полицейский. А я тебе не помогаю — я всего лишь готов выслушать твои предположения. Может быть.

— Думаешь, из-за этого проблем не будет?

— Зная тебя, можно утверждать, что будут, но какие — мне пока трудно предположить.

Я хотела обидеться, но это нелегко, когда тебе говорят правду в глаза. Поэтому я набрала в рот воздуха и выложила свою версию о том, что Гарта убила Тесса. Еще я рассказала о браслетах, о бокале шампанского, о духах, о ее унижении с брелоком. Кайл слушал, кивал головой и как будто соглашался, пока я не заговорила о злополучном вечере.

— Ты меня не убедила.

— Почему?

— Это не мотив для убийства. Это лишь верхушка айсберга, хотя, возможно, тут что-то есть. Но я считаю, что до сути ты пока не добралась.

— Что же мне делать?

— Продолжай… — вздохнул Кайл, — …работать над статьей.

— Стоит ли поделиться какими-то соображениями с Донованом?

Хотя Кайл избегал моего взгляда, я заметила в его глазах веселые искорки.

— Такой дух сотрудничества мне определенно нравится.

— Я стараюсь не осложнять тебе жизнь.

— А ведь это одна из тех твоих особенностей, перед которыми невозможно устоять. — Он вдруг притянул меня к себе и стал жадно целовать лицо и шею. Я замерла от удовольствия, но тут он тихонько рассмеялся прямо мне в ухо. Я приготовилась его укусить, но не успела — он отпрянул назад.

— Ты меня критикуешь?

— Дорогая, — успокоил меня он, — я просто хотел, чтобы хотя бы на минуту ты перестала думать. Но этого невозможно добиться в столь ограниченном пространстве и при нашей аудитории.

— Не обращайте на меня внимание, — подал голос наш водитель.

— Нет, ты не пытаешься заставить меня перестать думать, — запротестовала я, — ты пытаешься уклониться от ответа на мой вопрос.

— Парень, вот она и прижала тебя к стенке, — сказал водитель.

— От кого ты предпочтешь получить дополнительные чаевые — от нее за свою помощь или от меня, чтобы не вмешивался? — спросил его Кайл.

— Попробуйте оба — и поглядим, что получится, — ответил таксист.

Кайл ущипнул себя за нижнюю губу.

— Молли, я совсем не хочу, чтобы ты придерживала факты, но ведь у тебя их и нет. Одни предположения.

— Между прочим, я пыталась поделиться ими с Донованом, но он не стал слушать.

— Не хотел терять время, покуда ты не нароешь чего-нибудь посущественней, от чего можно плясать.

— А стоит мне?

— Что?

— Пытаться.

— Как будто есть другие варианты!

Теперь уже я покрыла его поцелуями. Водитель радостно мурлыкал что-то себе под нос, пока мы не подъехали к дому, где он получил щедрые чаевые от нас обоих.

Утром моя версия должна была пройти серьезную проверку. Как и накануне вечером, я была от нее в полном восторге, хотя Кайл за завтраком подвергал ее сомнению с любой мыслимой точки зрения. На прощание он попросил, чтобы я обязательно позвонила и предупредила, если надумаю встретиться с Донованом. Я согласилась и тут же начала готовить вопросы, которые задам «девушкам Гарта».

Но сначала следует разобраться с другими девушками. Нужно позвонить Трисии и Кэссиди, рассказать о событиях прошедшего вечера и, возможно, убедиться, что самое интересное происходило совсем не со мной.

— Он просто душка, — сказала Трисия. В ее устах это слово не показалось пошлым, а прозвучало очень тепло и искренне.

— Значит, ты все-таки познакомилась с Аароном? Надо же, а я не смогла!

— У тебя были срочные дела.

— Ну вот, я снова пропустила самое интересное. Как будто я, единственная в семье, уснула и не увидела Санта-Клауса.

— Можешь мне поверить, он действительно существует и он — чудо. Честное слово, не понимаю, чего она так опасалась.

— Они ведь знакомы всего пару дней. Даже для нее это космическая скорость.

— Тем более нам лучше познакомиться с ним пораньше.

— До гала-представления?

— Это уж ты сама с ней обсуди.

Я тут же позвонила Кэссиди и договорилась встретиться с ней за чашечкой кофе в кафе, когда она пойдет на встречу с клиентом. Представление Кэссиди об обильном завтраке ограничивается добавлением в кофе натурального молока, но я сумела уговорить ее отщипнуть кусочек от моего кекса с сырной и морковной начинкой.

— Здесь же только овощи, — сказала я. — И кальций.

— Ты бы, пожалуй, убедила меня, если бы никогда не произносила подобных речей в защиту шоколадных пирожных.

— А что? Подумаешь, яйца, мука, молоко! Зато от шоколада вырабатывается серотонин, а его мало не бывает. Хочешь, возьму тебе кекс с шоколадной начинкой?

— Ну уж нет. Ты мне лучше расскажи, что Трисия думает об Аароне?

— Она сказала, что он душка. — Кэссиди наморщила нос, но я поспешила ее заверить: — В хорошем смысле. Между прочим, я тоже хочу с ним познакомиться.

— Как вы с Кайлом насчет ужина?

После того как вчера вечером ему пришлось по моей милости так долго общаться с Дэниелом, я чувствовала себя перед ним в долгу. Я сказала, что уточню у Кайла его планы, а потом поделилась новыми соображениями насчет убийства Гарта. Кэссиди так увлеклась, что сама не заметила, как съела еще один кекс.

— Вот это мысль!

— Ты о Тессе?

— Нет, о том, чтобы заставить его давиться собственным подарком. Пару своих бывших начальников я бы и не то заставила слопать. По-твоему, она с ним еще и спала или это тот случай, когда нашла коса на камень?

— Мне кажется, и то и другое, и это объясняет оба выстрела.

— Весьма неординарный подход. Очень творческий. Недаром их агентство процветает.

— Вряд ли такое они захотят включить в перечень своих заслуг.

Кэссиди встречалась с клиентом всего в паре кварталов от редакции, так что нам было по пути, и мы, стряхнув с себя крошки от кексов, вышли на улицу. Сильно парило, и мы, чтобы не вспотеть, шли, слегка вывернув локти — так и сумка не падает с плеча. Если не хвататься за телефон, меня, возможно, вообще не бросит в пот.

Или если я не увижу человека, к встрече с которым не готова. По площади перед нашим офисом решительно шагал Питер Малкахи, и я вдруг почувствовала на затылке ручейки пота. Я уже успела выбросить нашу последнюю встречу из головы и теперь не могла понять, каким ветром его сюда принесло. Конечно, я работаю в огромном здании и он мог прийти по другому поводу, а наша встреча — всего лишь неудачное стечение обстоятельств. Но когда Питер подошел ко мне, не потрудившись даже поздороваться с Кэссиди, эта слабая надежда окончательно испарилась.

— Что происходит?

— Здравствуй, Питер, — опередила меня подруга.

— Извини, Кэссиди, я не хотел показаться грубым…

— Просто так получается, да?

— Как-то выходит само собой.

Они всегда недолюбливали друг друга, а сейчас не совсем подходящий случай, чтобы восполнить этот пробел.

— Могу я тебе чем-то помочь, Питер? — спросила я.

— Скажи-ка мне лучше, почему Донован не берет трубку, когда я ему звоню?

— Может, у него на телефоне закончились деньги?

— Молли, я не шучу.

Я попыталась припомнить, что именно Питер мог принять за доказательство заговора, из-за которого его избегает Донован.

— Я разговаривала с ним вчера вечером, но ума не приложу, что в моих словах могло повлиять на ваши с ним отношения.

— Разве только то, что он ошибается, — вмешалась Кэссиди.

— Ты там тоже была? — спросил Питер.

— Но мы не говорили о тебе. Почти, — сказала Кэссиди доброжелательно. — Молли всего лишь изложила ему иную точку зрения.

— Он ведь хочет, чтобы ты написала книгу, да? Давай напишем вместе, — выпалил Питер.

— По многим причинам, Питер, это неудачная мысль. — Я была настроена куда менее доброжелательно, чем Кэссиди.

— У нас классно получится.

— А по-моему, у нас уже есть доказательство обратного. К тому же он сказал, что тебя эта идея не заинтересовала.

— Врет, зараза!

Занятно услышать такое о следователе, от которого рассчитываешь получить важную информацию. Но я не позволю Питеру вывести меня из равновесия. Я на правильном пути.

— Питер, я не собираюсь писать никакую книгу.

Мое заявление прозвучало бы убедительнее, если бы Кэссиди не посмотрела на меня как на ненормальную. Улыбка Питера стала злобной.

— Не знаю, что вы там с Донованом задумали…

— Ничего мы не задумали!

— …но я найду убийцу раньше вас всех. И тогда сам напишу эту чертову книгу.

Тут он вдруг вспомнил о хороших манерах:

— Кэссиди, приятно было тебя увидеть.

— А уж как мне приятно, Питер, увидеть твое истинное лицо, — отозвалась Кэссиди и помахала ему рукой.

Питер развернулся и пошел прочь. Я попыталась вспомнить, видела ли я его когда-нибудь по-настоящему сердитым. Мне с ним было трудно как раз потому, что он всегда сдерживал свои настоящие чувства и от этого казался неискренним. А может, мы с ним никогда и не касались того, что его действительно трогало?

— Почему именно противные типы всегда возвращаются и пытаются тебя преследовать? — возмутилась Кэссиди.

— Потому что, если бы так поступали приятные типы, это не было бы преследованием.

— А что об этом думает Кайл?

Я промолчала, но в словах не было необходимости. Кэссиди так давно меня знает, что между нами установилась телепатическая многоканальная связь: она способна с другого конца комнаты почувствовать изменения моего пульса.

— Ох, Молли-Молли, — только и произнесла она с ноткой укоризны, как мать, чья дочь проливает горячий шоколад на праздничное платье, когда пора идти на рождественскую службу.

— Так получилось. Но я ему обязательно скажу.

— Когда?

— Когда представится подходящий случай.

Конечно, мне и раньше было известно, но позднее пришлось убедиться вновь: подходящий случай, как и незнакомый поворот на автомагистрали, замечаешь только тогда, когда уже пронесешься мимо.


12


Дорогая Молли!

Ну почему так трудно выполнять обещания? Потому что держать слово нам не под силу? Или потому, что даем мы их сгоряча, а когда остываем, выполнять обещанное уже не хочется? А может, мы заранее знаем, что этому не бывать, но все равно хочется похвалить себя за добрые намерения?

Уповающая на Судьбу


— Мы же обо всем договорились! — рычала Эйлин.

По крайней мере, судя по размерам и уровню враждебности, то, что сейчас сидело передо мной, было Эйлин, но фигура за столом была запеленута в невероятное количество белой махровой ткани, а там, где обычно находится лицо, ярко синел овал.

— Может, я приду попозже, когда ты закончишь? А то разнервничаешься — и весь труд Сюзанн пойдет насмарку. Она столько сил на это положила, — сказала я, бросая сочувственный взгляд в сторону Сюзанн. Сегодня утром ее мученичество было совершенно заслуженным, поскольку она прямо здесь, в кабинете, несла личную ответственность за обработку лица этой замотанной в саван злюки.

— Ничего страшного, — пролепетала Сюзанн, отдирая от пальцев липкую синюю массу.

— Почему ты не пошла в салон красоты? — рискнула я спросить.

— В таком виде и на публике?! Ты в своем уме?! И не пытайся сменить тему! Я тобой очень недовольна.

— Я виновата, — призналась я, пытаясь сэкономить время.

— Хотелось бы надеяться, что это искреннее признание. Ты обещала сенсационную статью о Гвен Линкольн, а теперь утверждаешь, что она, может быть, и непричастна к убийству!

— А разве не об этом у нас шла речь? Ведь ради этого Эмиль и просил тебя и Издателя опубликовать статью.

— Так что с того! Выходит, у Квина Гарримана на обложке первого же номера будет красоваться фото истинного убийцы…

— Если только Питеру удастся его найти.

Конечно, мне не стоило затевать этот разговор. Когда меня пригласили в святая святых, следовало понять, что искренности здесь не место. Надо было, не вдаваясь в подробности, заверить ее, что я тружусь изо всех сил, но пока не могу утверждать, виновна ли Гвен, добавить пару комплиментов по любому поводу и убираться подобру-поздорову. Но я увлеклась и наговорила много лишнего.

— …а нам придется поместить фотографию вдовы Линкольн!

Воображение тут же услужливо нарисовало Гвен в траурном платье, как у Мэри Тодд Линкольн, вдовы убитого президента Авраама Линкольна. Но сейчас не время тешить свою гордыню — нужно срочно спасать статью, судьба которой снова повисла на волоске.

— Ну конечно, с заголовком: «Своим спасением я обязана Эйлин Фицмонс».

Я словно выпустила из рук не перевязанный ниткой воздушный шарик: осталось дождаться, когда из него выйдет воздух и он перестанет мотаться из стороны в сторону. Эйлин широко, насколько позволяла уже застывшая маска, распахнула глаза, и я продолжила:

— Если наш журнал сумеет доказать невиновность Гвен, разве не тебя она будет благодарить? Ведь именно ты поручила мне написать статью. — Я говорила, едва не скрежеща зубами от обиды. Но уж лучше написать статью и уступить все лавры Эйлин, чем не писать ее вовсе.

Эйлин наклонила голову вправо, потом влево, словно со всех сторон изучая новую мысль, прежде чем признать ее своей.

— А что, если на обложке будет не только фото Гвен, но и моя? — предложила она.

— Опра Уинфри лопнет от зависти. Хочешь, я сейчас же приглашу фотографа, пусть сделает пробные снимки?

— У меня очень чувствительная кожа, — возразила Эйлин.

— Поэтому ты сейчас и защищаешь ее от света?

— Тебе хорошо говорить, противная девчонка. Немного мыла и воды — и ты свежа как роза, а некоторым, представь себе, приходится ухаживать за своей кожей.

Сообразив, что Эйлин на свой манер сделала мне комплимент, я было опешила, но тут же взяла себя в руки.

— Итак, возвращаюсь к работе, цель которой теперь — помочь тебе спасти Гвен. Буду держать тебя в курсе. — Я махнула ей рукой и улыбнулась, пятясь к двери. Возможно, она тоже попыталась улыбнуться в ответ, но из-за маски это было трудно определить.

Вернувшись к себе за стол, я задумалась, что мне делать дальше. Вспомнился новый бой-френд Кэссиди и его приятель Гейзенберг. Коль скоро, наблюдая за частицей, мы влияем на ее поведение, в атом, если рассчитываешь его расщепить, придется проникать тайно.

Я собиралась поговорить с Тессой, вот почему, прибыв в офис «Г.Х. Инкорпорейтед», я спросила Линдси. Чему удивляться, если после дружеского ужина мне снова захотеть с ней увидеться. Она заслужила репутацию человека, который проявляет материнскую заботу о коллегах, а значит, должна быть в курсе всех их проблем. Разговорив ее и вытянув из нее все, что я хотела узнать о Тессе, — причем желательно, чтобы она даже не поняла, что делает, — я окажусь гораздо ближе к нужному атому, который об этом даже не догадывается.

К счастью, Линдси мне обрадовалась; мы тепло обнялись прямо в холле, и она отвела меня в свой просторный, безупречно чистый кабинет, основным украшением которого, как и следовало ожидать, была большая свадебная фотография.

— Какая красивая, — сказала я, удивившись тоске в собственном голосе.

— Спасибо. Вчера вечером мы так приятно провели время. Дэниел в восторге от Кайла.

Я вежливо улыбнулась:

— Кайлу он тоже понравился.

— Надо непременно еще раз встретиться и куда-нибудь сходить. Присаживайтесь, — сказала она, снимая с кожаного дивана огромные пакеты, чтобы освободить для меня место. — Прощу прощения, Франческа перебрала содержимое своего шкафа и притащила все это добро для магазина Дэниела.

— У Дэниела есть магазин?

— Вообще-то магазин принадлежит его фонду, выручка идет на благотворительность. Он находится на цокольном этаже церкви Святого Айдана. Это, знаете, совершенно удивительное место. Если вам нравятся такие места, я как-нибудь вас туда свожу.

— Нет такого магазина, который бы мне не понравился. Молодец Франческа, что помогает Дэниелу, — сказала я, усаживаясь на освободившееся место.

У Линдси было появилась кислая гримаса, но она взяла себя в руки.

— Вы правы.

— А вы так не считаете?

— Нет, конечно, считаю. Все в нашей команде готовы прийти на помощь, мы всегда подставляем друг другу плечо. Но с этим магазином… мне иногда кажется, что они приносят сюда вещи, просто чтобы самим с этим не связываться — надо ведь куда-то ехать… — Она сжала губы, потом натянуто улыбнулась. — Извините, ни к чему было все это говорить. Я вовсе так не думаю.

Я воздержалась от замечания, как я обожаю людей, которые утверждают, что им бы не следовало что-то говорить.

— Понимаю, — только и сказала я. — Неприятно чувствовать, что друзья используют дружбу в своих целях.

— Так что же вас сегодня ко мне привело? — вдруг радостно спросила она, очевидно, рассчитывая сменить тему, хотя на деле она лишь усиливала впечатление от сказанного.

— Просто хотелось бы кое-что уточнить. — Я доверительно понизила голос: — Обещаю в своей статье не называть имен, но кое-кто, говорят, все-таки подумывает об уходе.

Я тут же пожалела о своей уловке. У Линдси перехватило дыхание, словно ее ударили в солнечное сплетение.

— Кто-то из нас? Уходит?!

— Возможно, это всего лишь слухи, — быстро сказала я, надеясь, что не испортила еще не начавшийся разговор.

— Может быть, поэтому Франческа и избавляется от лишних вещей? — Линдси слегка пнула один из пакетов. — Когда наводишь такой порядок в своей гардеробной? Когда сильно худеешь — а это не ее случай; когда к тебе переезжает мужчина — этого с ней тоже пока не произошло, или когда перебираешься на новое место, а это значит, что она нашла другую работу. Ведь Франческа снимает квартиру с фиксированной арендной платой в очень хорошем районе и не может позволить себе остаться без работы. — Линдси снова пнула пакет, ее печаль быстро сменялась злостью. — Я столько сил потратила, чтобы наша команда не распалась, а… — Она пнула пакеты в третий раз, но теперь, судя по всему, сильнее, чем раньше, потому что один из них порвался. Оставив пакеты в покое, она опустилась в кресло с видом ребенка, которого поставили в угол.

— А почему именно вы пытаетесь сплотить коллектив? — спросила я осторожно, пытаясь сообразить, не упустила ли я из виду Франческу. Но браслета нет у Тессы, поэтому прежде всего мне надо узнать о ней. — Я полагала, что Тесса у вас за старшую.

В глазах Линдси вспыхнул огонь, и мне показалось, что на этот раз она пнет меня.

— Вам об этом сказала сама Тесса?

— Нет, но судя по общей атмосфере…

— Тессе нравится внимание, она считает, что заслуживает его, и готова пойти на многое, чтобы его привлечь. Комплекс Электры[3 - Комплекс Электры — женский аналог Эдипова комплекса: стремление привлечь внимание отца и ненависть к матери-сопернице.]. Гарт был в курсе и вовсю этим пользовался.

Итак, на безупречных колготках спустилась первая петелька. Если потянуть в нужном направлении, в разные стороны побегут бесчисленные дорожки.

— По-вашему, Тессе придется нелегко с Гвен и Ронни?

— Уверена, у нее уже есть планы в отношении Ронни, — произнесла Линдси задумчиво. — Но с Гвен ей придется туго. Они друг друга недолюбливают.

— Почему? Считаете, здесь может быть замешана ревность?

Линдси пожала плечами:

— Возможно, Тессе хочется верховодить, и поэтому она не желает принимать Гвен? Мне раньше не приходило в голову, но в этом что-то есть.

— Я имела в виду нечто более личное. Вдруг чувства Тессы к Гарту — комплекс не столько Электры, сколько Клеопатры[4 - Комплекс Клеопатры — стремление заставить мужчин расплачиваться за любовь своей жизнью.]?

Я ожидала либо подтверждения, либо опровержения, тайно надеясь на первое. Но вместо этого лицо Линдси выразило такую боль, что я едва не рассыпалась в извинениях, даже не понимая, за что. Пока я собиралась с мыслями, она произнесла тихо, но твердо:

— Я не вправе комментировать личную жизнь своих коллег.

Ничего подобного я не ожидала и расстроилась, услышав такой ответ. Скорее я рассчитывала на язвительные замечания в адрес Тессы, но в словах Линдси мне почудились нотки самобичевания, словно она винила себя за то, что не поняла, куда может завести происходящее рядом с ней в рабочее (а может, и в нерабочее) время.

— У Гарта и Тессы был роман? — спросила я мягко, просто чтобы уточнить, что правильно поняла намек.

Выражение лица Линдси никак не изменилось, но она сказала еще более убитым голосом:

— Но вы ведь не станете писать об этом в статье? Вряд ли это пойдет кому-нибудь на пользу.

— Мне просто хочется понять, в какое эмоциональное поле вступает Гвен, — сказала я убежденно.

Линдси покачала головой:

— Честное слово, не стоит это ворошить. Тесса настолько хорошо справляется со своей работой, что все остальное просто не имеет значения.

Не успела я открыть рот, как дверь в кабинет распахнулась и на пороге показалась Венди с мокрыми от гневных слез глазами.

— Представляешь, Морон отказал! — воскликнула она, не замечая меня. Линдси инстинктивно бросила взгляд в мою сторону, Венди обернулась ко мне и как-то сразу поникла. — Прости, я не знала, что ты не одна.

— Не стану вам мешать, — сказала я, поднимаясь с дивана. Пусть разбираются, а я пока поброжу по коридору и постараюсь найти Тессу.

— Не трудитесь, мне понадобится много времени, — ответила Венди и ринулась назад к двери. — Зайду попозже, Линдси.

— Венди, давай я сделаю пару звонков, — сказала Линдси, явно обрадовавшись.

— Как скажешь, — сказала Венди, исчезая в коридоре.

— Она пытается получить ссуду в банке, а мы с Дэниелом постоянно собираем деньги на благотворительность, так что знакомы с кучей финансистов. Вот я и пытаюсь связать ее с нужными людьми.

— У нее очень расстроенный вид.

— Бедняжка никак не придет в себя. Ее последний бойфренд украл у нее кредитные карточки и подпортил ей репутацию. — Линдси выдавила улыбку. — Вот почему мы так успешно работаем. Скрываемся от проблем в личной жизни.

— А от каких проблем скрываетесь вы? — спросила я, снова взглянув на свадебный снимок. — Непохоже, что они у вас есть.

Линдси покачала головой и сжала губы.

— Мы хотим того, чего не можем себе позволить, и это… Тяжело.

Снова уже знакомые горестные нотки. Речь явно идет не о какой-то там поездке в Европу.

— Извините, — сказала я просто. Но как же хотелось копнуть глубже.

— Зачатие в пробирке, — продолжила она так тихо, что я с трудом ее услышала. — На такое обычно ссуду не дают.

Вот почему в ресторане у нее был такой несчастный вид и ей так хотелось сменить тему разговора. И хотя я совсем мало ее знала, я ей очень сочувствовала. Вот пожалуйста, думала я, женщина, у которой на первый взгляд все прекрасно: любимая работа, красавец муж, но она тревожится о том, о чем мне пока не приходилось задумываться, и сознает, что ей вряд ли когда-нибудь удастся добиться желаемого. Муж работает в некоммерческой организации, значит, денег у него нет, зато она зарабатывает немало. Однако забеременеть путем искусственного оплодотворения даже миллионерше может оказаться не по карману.

— Дэниела это так огорчает! Он вечно устраивает чью-то жизнь, заботится о чужих детях, а сами мы не можем… — Она зашмыгала носом, а я попыталась подобрать нужные слова. Прежде чем мне это удалось, она заговорила снова, стараясь придать голосу уверенность: — У нас один из тех непонятных случаев, когда мы оба совершенно здоровы, но что-то не то с его спермой и моей яйцеклеткой. А мы хотим этого больше всего на свете. Господи, все так сложно и так дорого, и так… — Она внезапно замолчала, отгоняя от себя невеселые мысли. — Простите.

— Это вы меня простите… я совсем не хотела причинять вам боль. — Я сжала ее руку, и она благодарно улыбнулась.

Дверь снова с шумом распахнулась, но на этот раз в кабинет заглянула Хелен.

— Всех так и подмывает войти в закрытую дверь, — усмехнулась Линдси.

Поглощенная своими мыслями, Хелен кивнула мне в знак приветствия.

— Извини, Линдси, но у Венди истерика, и только ты способна привести ее в чувство.

Линдси кивнула и храбро улыбнулась, даже не намекнув Хелен, что и сама переживает не лучшую минуту. Я заверила ее, что со мной ничего страшного не произойдет, может быть, я загляну в дамскую комнату, и они поспешили на помощь Венди.

Я дошла вслед за ними по коридору до конференц-зала и заглянула внутрь. Возле Венди суетилась Франческа: она протягивала ей дымящуюся кружку и что-то говорила тихим, успокаивающим голосом. Я почувствовала прилив зависти. Как хорошо, наверное, работать с женщинами, всегда готовыми тебя поддержать, забыв о своих делах. У нас в редакции такое немыслимо, Эйлин обожает, когда сотрудники готовы вцепиться друг другу в глотки, лишь бы не дать себя обойти. Она и сама не отстает — недаром у нее такие острые зубки.

Почти такие же острые, как у Тессы, которая, проходя мимо меня, обнажила их в лживой улыбке.

— А я и не знала, что вы здесь. Что-то стряслось? — Тесса проследила за моим взглядом, печально вздохнула, но даже не шевельнулась, чтобы присоединиться к собравшимся в конференц-зале.

— Линдси разрешила мне зайти, если возникнут вопросы, вот я и зашла.

Тесса сложила руки на груди, позволив мне убедиться, что на ней нет браслета.

— Нашим отношениям пора придать более официальный характер. Кто-нибудь еще знает о вашем визите?

— Кого вы имеете в виду — адвокатов или охрану?

Шелк кофточки натянулся у нее под пальцами.

— Я просто хочу, чтобы вас правильно информировали. Нам всем будет только лучше, если в вашей статье Гвен предстанет в самом выгодном свете. Возможно, это звучит эгоистично, но такова реальность, ведь сейчас завершается непростой процесс слияния фирм.

Тесса изо всех сил пыталась сдерживать рвущиеся наружу эмоции, и это, как ни странно, лишь добавило мне уверенности.

— По-вашему, Гвен небезразлично то, что вы спали с Гартом?

Прежде чем я успела отскочить на безопасное расстояние, Тесса злобно вцепилась мне в руку.

— Поговорим у меня в кабинете.

Она потащила меня по коридору в свой кабинет, который оказался того же размера и планировки, что и у Линдси. И обставлен он был так же просто, разве что здесь красовалась икебана из засушенных цветов и висели фотографии тех мест, где случалось отдыхать хозяйке. Тесса отпустила мою руку, лишь когда за нами защелкнулась дверь.

— Мы стараемся быть осмотрительными, — сказала она сухо.

Значит, ей не понравился не сам мой вопрос, а то, что я задала его в коридоре.

— Извините.

— Откуда вы знаете?

Напустив на себя таинственность и значительность, как бывалая журналистка, я решила пойти на блеф:

— Мне бы не хотелось называть свои источники. — Да уж, особенно если имя им — Интуиция и Наитие, подумала я.

— А вот мне бы очень хотелось знать, чего добивался ваш источник, выделив именно меня. Тогда станет понятно, какого рода неверную информацию вы от него получаете.

Больше всего меня потрясло, что она даже не пытается что-то отрицать.

— Выделив? — повторила я удивившее меня слово.

— Или со всеми остальными вы уже переговорили, а я так и осталась в неведении? Не из-за этого ли рыдает Венди?

Я никак не могла взять в толк, каким образом мое утверждение, что Тесса спала с Гартом, довело Венди до слез.

— Верно, вы не поняли вопроса.

— Я прекрасно поняла ваш вопрос, и вот вам мой ответ — между прочим, не для протокола: Гвен это никоим образом не касается. А теперь, когда я ответила на ваш вопрос, не соблаговолите ли вы ответить на мой: от кого вы узнали обо мне?

Бывают дни, когда рассвет, как и озарение, наступает раньше обычного.

— Вы хотите сказать, что с Гартом еще кто-то спал?

Тесса посмотрела на меня с отчаянием, как школьная учительница, которую выводит из терпения непонятливый ученик.

— Я хочу сказать, что мы все с ним спали.


13


Мой дядя Майк иногда жалеет, что закончилась «холодная война»: тогда, по крайней мере, было понятно, откуда ждать удара. Настоящие разрушения несут те бомбы и снаряды, которые рвутся за спиной, когда вглядываешься в другие горизонты. Чтобы в полной мере это понять, необязательно быть отставным сотрудником ЦРУ.

Даже когда ядерный гриб начал понемногу рассеиваться, услышанное все равно не укладывалось у меня в сознании. После неловкой паузы я медленно повторила:

— Вы все?

— Конечно, не все сразу, — сказала она раздраженно.

Последнее замечание, слава богу, избавило меня от особенно отвратительных картин, которые я пыталась отогнать.

— И все же я хочу уточнить, — сказала я. — Все креативные директора состояли с Гартом Хендерсоном в интимных отношениях?

— Все, кроме Линдси. Гарт никогда бы не лег в постель с замужней женщиной, — подчеркнула она, словно это делало его человеком высоких моральных принципов и в память о нем она готова была защищать это его качество.

— А со всеми остальными, значит, ложился. — В моем голосе ясно слышалось, что я не вижу в этом единственном исключении ничего такого, что можно было бы поставить ему в заслугу.

— Вам не понять.

— Возможно, но я все-таки попытаюсь.

Ее руки уперлись в боки, словно это помогало ей сдерживаться. Или держать себя в руках.

— Я сначала не знала, а когда все всплыло, никто не решился положить этому конец, опасаясь, что другие этого не сделают.

В некотором смысле меня впечатляла ее способность, глядя мне прямо в глаза, говорить с тем же сухим профессионализмом, с которым она, несомненно, обращалась к недовольному клиенту. И все же не верилось, что она действительно так хладнокровна, как хочет казаться. Но во что это признание превращало мой стремительный заплыв в погоне за убийцей! Как раз тогда, когда до финиша, где меня ждет заслуженная медаль, оставался всего один рывок, я пошла на дно, а единственным якорем или спасательным кругом для меня стал исчезнувший браслет Тессы.

— Не возражаете, если я присяду? — спросила я.

— Вообще-то возражаю. — Тесса нервничала все сильнее. — Я не желаю больше с вами разговаривать. — Она решительно подошла к двери и рванула ее на себя, нетерпеливо ожидая, что я наконец избавлю ее от своего общества.

Но вместо этого я села, чем привела ее в еще большее волнение. Она пару раз подвигала дверью — вдруг я не замечаю, что она открыта.

— Мне кажется, Тесса, вы не захотите закончить наш разговор, когда у меня остается так много вопросов.

— Мне безразлично ваше мнение. Уходите.

— Мнение моих читателей вас тоже не интересует?

— Когда вы вернетесь в свою редакцию, вас будет ждать мой адвокат.

— Я не утверждаю, что разглашу эту информацию, — ведь я стремлюсь представить Гвен в самом выгодном свете. Но согласитесь, вряд ли статью украсит дикая история о том, как ее покойный супруг использовал своих сотрудниц.

Тесса с силой толкнула дверь, но благодаря специальному устройству та в последний момент остановилась, и впечатляющего хлопка не последовало. Ярость в ее глазах меня не порадовала, но зато я осталась у нее в кабинете. И вроде бы в зоне видимости не было никакого оружия.

— Я… об этом… не знала…

Ее длинные тонкие пальцы снова вцепились в кофточку — я была уверена, что на этот раз шелк порвется. В благодарность за то, что она меня не вышвырнула, я решила ей помочь.

— Вы считали, что вы у него единственная? — спросила я осторожно.

— Я его любила. — В этих словах были сила и простота, которые произвели на меня большое впечатление. — Когда же я узнала… всю правду, я поняла, что все другие преследовали корыстные цели. Добивались продвижения, повышения зарплаты — да чего угодно. А я об этом никогда не думала. Я просто его любила.

— И надеялись, что ради вас он оставит Гвен?

Ее неожиданно горький смех застал меня врасплох.

— Я далеко не дура и все-таки… да, надеялась, ждала. Хотя знала, что этому не бывать. — Она села на кушетку и снова поразила меня, взглянув мне прямо в глаза. — Вас это, конечно, разочарует, все это не годится для вашей статьи — отвергнутая любовница, вынужденная работать на вдову своего любимого, или под каким там соусом вы собираетесь подать публике это блюдо.

Вообще-то я предполагала подать его под соусом убийства, но если сказать ей об этом, она точно вышвырнет меня из кабинета. Надо как-то ее прижать, но так, чтобы она ничего не заподозрила. Я выдержала ее взгляд и спросила:

— А как вы узнали об остальных?

— Браслеты, будь они прокляты.

— Но он подарил их всем.

— Вот именно.

Она по-прежнему на шаг опережала меня и, похоже, готова была ждать, когда я с ней поравняюсь.

— И хотя одинаковые подарки всем сотрудникам — вполне обычное явление, вы сочли это странным?

— Просто больше я ничего не получила, — сказала она таким тоном, словно я уже не в первый раз наступала на одни и те же грабли, но по-прежнему их не замечала.

— А коль скоро он никак вас не выделил, вы решили, что все пользуются одинаковым его расположением?

— Согласитесь, это подозрительно.

А я-то надеялась услышать что-то более конкретное. Если ее подозрения построены исключительно на скупости Гарта, я зря теряю время.

— Но ваши подозрения не выдерживают критики, потому что Линдси тоже получила браслет.

— Именно поэтому Венди и сорвалась.

Как это ни нелепо, перед глазами у меня замелькали кадры из старого фильма ужасов, где героине, которая слышит голоса, показывают карточки, а она все время называет их неправильно. Я-то старалась заставить Тессу говорить об убийстве и в конце концов во всем признаться, а она сообщала мне нечто неожиданное. Я показывала ей картинку с мячом, а она уверяла, что это ключ. Я предприняла очередную попытку:

— При чем тут Венди?

— Из-за нее-то нам всем и стало ясно, что происходит. Когда Гарт ничего, кроме браслета, мне не подарил, я расстроилась, но не более того. А она пришла в ярость.

— Похоже, это ее обычное состояние.

— Вы ее совсем не знаете. У нее исключительные способности. С ней, конечно, нелегко, но она невероятно талантлива. Да, характер у нее еще тот, но он — часть ее таланта. Все ее страсти крупны и убедительны.

Тесса говорила сейчас о Венди как о продукте, который она продвигает на рынке.

— Беру свои слова обратно, — сказала я, чтобы вернуть Тессу в русло нашей беседы. — Так что же произошло?

— Когда мы получили свои подарки, Венди у себя в кабинете впала в неистовство, и мы с Франческой зашли к ней, чтобы узнать, в чем дело. Венди сказала, что спит с Гартом и он в знак признательности мог бы потихоньку подарить ей хоть какую-то малость.

Я едва удержалась от замечания, что какую-то малость она и так потихоньку от него получала, и сказала:

— И тогда вы поняли, что вы у него не единственная?

Она кивнула.

— А когда разрыдалась Франческа, я поняла, что все гораздо хуже.

— Что произошло дальше?

— Венди пошла по кабинетам и заставила признаться остальных. Да, денек был не из лучших. Даже для Линдси, которой, я думаю, тоже было не по себе.

— А остальным?

— Все реагировали по-разному, но кажется, в основном испытывали гнев и злобу.

— Что вы решили предпринять?

— Сначала нас это так потрясло, что некоторые даже хотели… — Она успела проглотить страшные слова. — Я совсем не то имела в виду. Никто по-настоящему этого не хотел. Никто этого не делал. Мы этого не делали.

— Все вместе нет, а по отдельности — да. Кто-то из вас все-таки на это пошел.

— Нет. Ни за что на свете. Никто не хотел даже отказываться от него, не говоря уж о том, чтобы как-то ему навредить. Я решила сказать ему, что между нами все кончено. Венди говорила, нам всем следует с ним порвать, а Хелен заметила, что сама Венди этого не сделает, и она не позволит ей получить такое преимущество. И мы выработали что-то вроде соглашения.

— Его убить.

— Да прекратите же вы! Нет, сделать вид, что ничего не произошло.

Я представила, как они соперничают за его любовь — если в этом случае вообще можно говорить о любви. Каждая знала о его отношениях со всеми остальными и изо всех сил старалась вытеснить соперниц из гонки. Но потом у кого-то из них лопнуло терпение.

— Кто-нибудь добился преимущества? — Я постаралась, чтобы в голосе не звучало осуждение.

Тесса покачала головой, но намек поняла. Одна из женщин решила, что сможет стать для него любимой, если не единственной. А когда этого не произошло, она сорвалась. Так кто же из них совершил непоправимое?

— Тогда-то я и убрала свой браслет с глаз долой. Сказала им, что он сломался, но на самом деле больше не могла его носить. Я не сказала об этом Гарту, потому что…

— Его убили.

— Прекратите. Вы пытаетесь меня спровоцировать, но мне не в чем сознаваться, кроме как в своей наивности и глупости и в том, что я любила человека, которого не должна была любить.

А она проницательна — надо отдать ей должное. И у нее на все есть ответ. Но снимает ли это с нее подозрение или просто доказывает, как хорошо она подготовилась?

Тесса прервала мои размышления, вернувшись к одной из тем нашего разговора:

— Нельзя говорить об этом в статье. Вне контекста все выглядит еще ужаснее.

— Но это и есть контекст. Та самая причина, по которой одна из вас его убила.

Паника в ее глазах уступила место холодному расчету.

— Подумайте, как все это скажется на Гвен.

— Она окажется вашей и его жертвой.

— Она окажется женщиной, закрывавшей глаза на серьезнейшие проблемы в работе и любви — тех двух областях, которые больше всего волнуют ваших читательниц. Они вас не поймут, и это повредит и вашей статье, и журналу, и нашему агентству, и нашим общим интересам в продвижении «Успеха».

Я была готова ей аплодировать, но не стала, чтобы ее не поощрять.

— Тесса, я надеюсь, вы не пытаетесь разыграть передо мной рекламную акцию?

— Любое упоминание в СМИ — это реклама. — Холодный блеск в ее глазах сменился почти дьявольским пламенем. — Я призвана защищать бренд и готова сделать для этого все, что угодно.

— Даже убить?

— Пожалуй, я все-таки предъявлю вам иск. Может, даже уничтожу ваш журнал. Вас же нисколько не волнует, кто его убил. Вы просто используете его смерть, чтобы заставить нас сделать сенсационное заявление о Гвен, как будто эта жалкая дура может быть кому-нибудь интересна.

— Вы позволите мне сослаться на ваши последние слова? — Чтобы не заставлять ее выставлять меня из кабинета, я поднялась и направилась к двери. — Или вы бы предпочли, чтобы я написала что-то вроде: «Источник, пожелавший остаться неизвестным, называет ее жалкой дурой»?

— Я попрошу наших клиентов больше не помещать рекламные объявления в вашем журнале.

— А я попрошу своих читателей больше не пользоваться услугами ваших клиентов.

Она смерила меня свирепым взглядом, я отплатила ей той же монетой. Самое время выхватывать пистолет, но вместо этого я повернула дверную ручку. Тесса меня не удерживала, поэтому я открыла дверь и вышла в коридор.

Я хотела пройтись, надеясь, что свежий воздух, время и привычный шум проезжающих по Манхэттену машин освежат мою несчастную голову. Впервые я расследовала преступление, не испытывая к жертве ни капли уважения и сострадания, и я не знала, как мне быть. На душе было гадко, и я не знала, что меня больше тревожит: поведение Гарта или мысль, что я готова понять, почему его убили.

Конечно, его сотрудницы разделяют с ним ответственность. После истории с браслетами они знали, что происходит, и, каковы бы ни были их мотивы: любовь, продвижение по службе или что-то еще, — они не положили этому конец. Пока этого не сделала одна из них. Оставалось понять почему. Если их не остановило известие, что они связались с кобелем, то с чего бы им хвататься за пистолет? Чего же еще я не знаю?

У меня не было определенного плана, куда идти. Правда, я хотела позвонить Трисии или Кэссиди, но поскольку и сама еще толком не разобралась в этой истории, то подумала, что лучше поговорю с ними позже. После работы мы собирались пробежаться по магазинам, чтобы подготовиться к гала-представлению, и я надеялась к этому времени представить на их суд уже готовую новую версию. Погрузившись в свои мысли, я и не заметила, как ноги сами привели меня к зданию, где работает Кайл.

Даже когда он спускался ко мне по ступенькам, я все еще точно не знала, почему я здесь. Но когда он подошел и я схватила его за лацканы пиджака и начала неистово целовать, не обращая внимания на то, что на нас смотрят, я поняла, что оказалась здесь именно ради этого. Чтобы убедиться, что на свете еще есть настоящие мужчины, настоящие чувства и искренние отношения, без подтекстов и скрытых смыслов.

Кайл высвободился из моих объятий и вгляделся в мое лицо.

— В чем дело? Что-то произошло?

— Мне просто нужно было тебя увидеть.

— Что-нибудь стряслось?

— Что-нибудь непременно должно стрястись?

— Да.

Не имело смысла делать вид, что он ошибается.

— Все это время я заблуждалась.

— Хреново, — сказал он сочувственно.

— А ведь мне казалось, я понимаю, каким человеком был Гарт Хендерсон.

— Выяснила нечто такое, что тебе не понравилось?

— Да.

— Скверно.

Он произнес это бесстрастно, но все равно меня это задело.

— Что ты хочешь сказать?

— Если играешь в такие игры, Молли, значит, будешь сталкиваться с тем, что тебе не понравится. Когда все хорошо, люди друг друга не убивают. Чем гнуснее преступление, тем скорее так оно и есть. Может оказаться, что именно в этом состоит мотив.

Конечно, он прав. Мне все представлялось головоломкой, фрагменты которой рано или поздно непременно сложатся в единое целое, но все оказалось далеко не так просто.

— Раз я так заблуждалась на его счет, в чем еще я могу ошибаться?

— Возможно, и ни в чем. — Он ущипнул себя за губу и замолчал. Пауза так затянулась, что у меня мурашки побежали по коже. Что он скажет дальше?

— Зайди, пообщайся с Донованом.

— Ты же сказал, чтобы я этого не делала, пока у меня не появится что-то конкретное.

— Потому что злился на вас обоих.

Знаете, как бывает в комнате смеха с крутящимся полом: кажется, ты уже у выхода, но это обман. Мне хотелось ухватиться за Кайла, чтобы удержать равновесие, а вместо этого я сложила руки на груди.

— Спасибо, что предупредил.

— Он считает, что, раскрыв это дело, пробьется в журналисты, а ты вольно или невольно ему потворствуешь. Вряд ли это поможет расследованию.

— Я просто пытаюсь делать свою работу. А если он свою не делает, при чем тут я? — Я постаралась скрыть обиду.

— Справедливо. Но в чем состоит твоя работа? Ты хочешь написать статью о Гвен Линкольн или раскрыть убийство Гарта Хендерсона?

— Ты спрашиваешь или ставишь меня на место? — Я почти перешла на крик.

— Если у тебя есть важная информация, — сказал он, не замечая ни моего вопроса, ни тона, — ты должна понимать, насколько это серьезно.

Я решила промолчать, и не потому, что не хотела устраивать истерику. Просто сомневалась, отвечает ли потрясшая меня информация о Гарте Хендерсоне критериям важности в понимании Кайла. Меня она поразила, но ведь Кайл и не такого насмотрелся. Внезапно почувствовав себя неловко оттого, что мне нечего сказать, я решила уйти.

— Прежде чем беспокоить его или тебя, я хочу разобраться в этом получше. Поговорим позже.

Я спустилась на пару ступенек, но Кайл крепко ухватил меня за руку. Я не была уверена, хочет ли он меня удержать, или ему еще есть что сказать, но остановиться все-таки пришлось.

— То, что ты узнала, снимает подозрение с главного подозреваемого?

Обескураженная цепкой хваткой Кайла, я постаралась ответить как можно объективнее.

— Нет, — сделала я вывод. — Гвен по-прежнему в моем списке подозреваемых, причем в первых рядах. У нее мог быть более серьезный мотив, чем те, о которых я думала прежде.

— Так в чем же дело?

— В том, что раньше я была уверена, что Донован ошибается, а теперь нет.

— Поганое ощущение.

— Да уж.

— Не следует полагаться на эмоции — они вечно сбивают нас с пути. — На секунду я подумала, что он говорит о нас двоих. Возможно, отчасти так оно и было, потому что он пристально посмотрел на меня, а потом продолжил: — Нельзя влюбляться в версию.

Что там говорил старик Гейзенберг? Разве нельзя что-то полюбить, не изменяя при этом объект любви? Я вполне могла оценить наукоемкость этого вопроса, но рассматривать его эмоциональную составляющую сейчас было небезопасно.

— Не стоит ненавидеть подозреваемого, — продолжал Кайл. — Симпатия не делает подозреваемого невиновным, антипатия не делает его виновным.

Я медленно кивнула, и он отпустил мою руку, кажется, только в этот момент сообразив, что держит ее в своей.

— Извини, что побеспокоила, — сказала я, надеясь услышать, что это вовсе не так.

— Не переживай, — сказал он вместо этого. — Я хочу знать ход твоих мыслей.

— Чтобы сообщить Доновану?

— Чтобы у меня была о тебе полная информация, — сказал он решительно, — и чтобы я смог тебе подсказать, когда нужно поделиться ею с Донованом.

— Я тебе обязательно расскажу, — пообещала я. Подавшись вперед, чтобы его поцеловать на прощание, я вдруг ощутила, как меня накрыла волна печали, но прежде чем я поняла, в чем дело, волна отступила.

Он стоял на ступеньках и смотрел мне вслед. Конечно, он ничего не скажет Доновану, пока я не объявлю, что готова к встрече. Но понятно, как его беспокоит то, что я не поделилась с ним своим открытием. Ведь обычно я рассказываю ему все, даже если он меня об этом и не просит, и такое отклонение в моем поведении ему не по душе. Нет, я вовсе не пыталась что-то от него скрыть, просто в моей голове все настолько смешалось, что я вряд ли сумела бы сейчас что-то объяснить ему или Доновану. Нужно найти точку опоры, какую-то связь между всеми фактами, которые стали мне известны, и посмотреть, что из этого получится.

Может быть, я отношусь к этим людям предвзято? Например, спешу сбросить со счетов Гвен, потому что это уверенная в себе, успешная женщина, или недооцениваю участие Ронни из-за его показного мальчишества. Тесса кажется мне искренней, и я уже не верю, что она могла убить. А кого-то и вовсе не беру в расчет, потому что не способна отделить свои чувства от чутья.

Честное слово, хоть возвращайся в «Г.Х. Инкорпорейтед» и начинай ходить по кабинетам с протянутой рукой, выискивая мотивы. Но снова туда прийти можно только во всеоружии, поэтому я вернулась в здание редакции и поднялась к Оуэну, моля Бога, чтобы он оказался на месте.

Я нашла его через две двери от его кабинета — он играл в трэшбол со своим редактором Кевином Бартоломью. Кевин — рыхлый парень, чей гардероб мало изменился со средней школы: широкие, вечно мятые холщовые брюки и рубашки с протертыми воротниками. У него хронический насморк, поэтому он постоянно шмыгал носом, что страшно раздражало, зато он наделен великолепным чувством юмора и играет в трэшбол со своими подчиненными, так что я им искренне завидую. О таком начальнике можно только мечтать.

— Кто к нам пожаловал! Молли Форрестер! — поприветствовал меня Кевин, когда я просунула голову в дверь его кабинета, где высились неровные башни бумаг и книг. — Ну скажи, что ты пришла ко мне, а не к этому красивому юноше.

— Я никогда не осмелюсь прийти к тебе, Кевин, — улыбнулась я, — хотя мечтаю об этом всю жизнь.

Кевин так расхохотался, что Оуэн пропустил его удар.

— Ей определенно что-то нужно, но как ей откажешь!

Оуэн повернулся ко мне:

— У тебя не слишком радостный вид, Молл. Что, девчонки в «Гарт Хендерсон Инкорпорейтед» показали тебе небо в алмазах?

— На что тебе эти вдовы графа Дракулы? — воскликнул Кевин.

Похоже, Оуэна эта кличка удивила не меньше, чем меня.

— Я пишу статью о Гвен Линкольн.

Из кучи, высившейся у стены, Кевин выхватил газету, скомкал и швырнул в мусорную корзину.

— Бедняжка.

— Я или Гвен?

— Вообще-то жалко вас обеих. Да уж, девочки там еще те. А Ронни Уиллис наивно надеется вписаться в их компанию и, как он изволит выражаться, все там «перетряхнуть». Закончится тем, что они поднимут бунт, замешанный на взрыве эстрогенов.

— Почему ты так считаешь? Он мне говорил, что они — главное богатство агентства, что он просто счастлив, и все в таком духе.

— У него, видно, не все в порядке с головой, если он думает, что сумеет их удержать. Гарт их полностью контролировал, потому что никого не выделял, а Ронни, по слухам, подумывает о том, чтобы возвысить кого-то из них.

— А мне на это даже не намекнули, — сказала я растерянно.

— Если объявлять о победе заранее, можно все испортить.

Мне встречались люди, которые убивали из-за любви и из-за денег. А что, если здесь соединились оба мотива? Я затаила дыхание, пока Оуэн готовился к следующему удару, потом спросила:

— Не слышал, кто будет владеть акциями после слияния?

Оуэн нахмурился, увидев, что его удар оказался не слишком метким.

— Только Ронни и Гвен. Вообще-то при жизни Гарта контрольный пакет оставался за ним, и теперь Ронни и Гвен все никак не разберутся, какую часть каждый отхватит от этого пирога.

Я подняла неудачно приземлившийся шарик и начала перебрасывать его с руки на руку.

— Значит, они оба получат больше, чем рассчитывали, когда начались переговоры о сделке?

— Хочешь сказать, они будут счастливы? Но в Манхэттене нет места счастью. Здесь есть только временное насыщение, — усмехнулся Кевин.

— А мы знаем, какими раздражительными становятся голодные люди, — сказала я, в свою очередь делая бросок. — И если кто-то пообещал тебе кусок пирога, а потом его отнял, не проснется ли в тебе еще больший аппетит? — Шарик опустился на кипу бумаг в мусорной корзине, потом покатился вниз, но из корзины не выпал.

— Боги трэшбола говорят, что ты на верном пути, — сказал Кевин, готовясь к броску.

— Думаешь, смерть Гарта связана с акциями компании? — спросил Оуэн. Меня порадовал блеск в его глазах, который появляется у журналистов, почуявших сенсацию.

— Пока не знаю, но надеюсь, ты не попытаешься меня опередить, — сказала я, идя к выходу.

— О чем речь! Мы все — одна большая дружная журналистская семья. — Оуэн посмотрел на Кевина в поисках поддержки.

— Я не возражаю против того, чтобы вы поддержали друг друга, вот только целовать Эйлин на совместном праздновании что-то не хочется, — сказал Кевин.

— Обещаю тебя защищать, — сказала я Кевину, а Оуэн вмиг догнал меня, взял под руку, и мы направились на его рабочее место.

Мы были настроены на одну волну. Поводом для убийства могли стать финансовые неурядицы. Вероятно, они настолько серьезны, что нам удастся обнаружить их документальное подтверждение. Тем самым мы не только укрепим мою версию, но и вплотную приблизимся к подозреваемому. Я пообещала, что поделюсь с Оуэном информацией и источниками, и поразилась, какое удовольствие предлагать поддержку человеку, который тебе приятен.

Мы облазили кучу поисковых систем, но, к моему глубокому сожалению, на Тессу ничего не нашли. Линдси мы тоже на всякий случай проверили. Ее имя упоминалось всего пару раз в связи с посещением благотворительных акций фонда Дэниела. Мы выяснили, что Франческа вместе с каким-то шестидесятичетырехлетним микробиологом ведет довольно странный сайт об исчезающем виде черепах. Хелен когда-то блистала в университете Коннектикута и теперь активно участвовала в совете выпускников. Меган вела довольно миленькую страничку фанатов звезд семидесятых. И когда я уже подумывала, что моя версия ничего не даст, мы узнали кое-что еще. Через две недели после убийства Гарта Хендерсона Венди объявила о банкротстве.


14


— Что-то не хочется.

Трисия и Кэссиди встревоженно переглянулись. Трисия даже отложила то, что только что держала, и протянула мне руки. Кэссиди спросила:

— Взять тебе воды? Или лучше виски с водой?

Я покачала головой:

— Не знаю, что со мной. Мне совсем не хочется ходить по магазинам.

С суровым видом Трисия повесила на место шикарное платье с оголенным плечом от Жанны Ланвен.

— Можно, конечно, пробежаться по магазинам и позже, — сказала она.

— А можно надеть и то, что уже однажды надевали, — подхватила Кэссиди.

— Если возникнет такая необходимость, то да, — с веселым вздохом вставила Трисия. — Но давайте бороться с трудностями по мере их поступления и не со всеми сразу.

Мы собирались подыскать себе платья для гала-представления Эмиля Требаска и начали свои странствия с «Сакса». Я нечасто хожу на подобные мероприятия, поэтому мой гардероб несколько ограничен. Даже при наличии веских оснований и в компании подруг я не заглядываю в отделы вечерних платьев. Трисия и Кэссиди чаще вращаются в кругах, где дамы носят вечерние туалеты, к тому же они всегда готовы пересмотреть собственный гардероб. Кроме того, есть что-то восхитительное в том, чтобы бродить среди всей этой роскоши, щупая струящуюся блестящую ткань, и представлять, как это платье, скрыв все недостатки, сделает тебя неотразимой, тем самым оправдав невероятные цифры на ценнике. Своего рода игра в куклы для взрослых девочек. Поэтому лучше всего заниматься этим в женской компании.

И хотя именно я предложила пройтись по магазинам, сейчас мне было совсем не до развлечений. В основном потому, что никак не удавалось выбросить Венди из головы. Я пыталась застать ее на работе, но мне сказали, что она встречается с клиентом. Я оставила ей сообщение у секретаря и на голосовой почте, но пока она не перезвонила. Попытки подкараулить ее в офисе, чтобы «случайно с ней столкнуться», пресекла Тесса, попросив меня впредь назначать встречи заранее и только через нее. Как видно, именно она теперь защищает крепость — во имя безопасности, из-за желания все контролировать или каких-то параноидальных страхов.

Гвен на месте не оказалось. Я решила оставить ее в резерве, пока не буду уверена, что приближаюсь к разгадке. Но для этого сначала нужно поговорить с Венди.

Из-за ее финансового положения ее можно было считать главной подозреваемой. У всех остальных мотивы для убийства примерно одинаковы. Любовь и деньги. Получала ли она от него достаточно того и другого и получала ли вообще? Что, если она обратилась к нему с просьбой помочь ей деньгами, а может, и выделить ей акции агентства, и, получив отказ, пришла в ярость, убила его, а потом была вынуждена объявить о банкротстве? Но предполагать я могу все, что угодно.

Особенно если учесть, что… и тут зазвонил мобильник. Я схватила его, надеясь, что Венди наконец согласилась со мной побеседовать. Но это был человек, с которым совсем не желала беседовать я.

— Слушаю тебя, Питер.

Кэссиди скривилась и прошипела:

— Прекрати сейчас же! Нечего с ним разговаривать. А то придется вычислить, где он находится, и показать ему, куда можно засунуть его мобильный.

Уверенная, что сумею быстро от него отделаться, я подняла руку.

— Что я могу для тебя сделать? Или, может быть, не сделать?

Кэссиди потянулась ко мне, чтобы выхватить у меня телефон, но Трисия подхватила ее и увела на пару ступенек вверх, откуда они могли зорко за мной наблюдать и беспрепятственно обмениваться едкими замечаниями.

— Я совсем не хотел застать тебя врасплох, — сказал Питер почти покаянным голосом. Насколько это возможно для Питера.

— И все же застал.

— Вообще-то я хотел тебя убедить. Может быть, даже уговорить. Но только не застать врасплох.

— Благодарю. — Такой неожиданный всплеск воспитанности явно был наигранным, но признаюсь, меня заинтриговало, к чему он клонит. — Потому ты и звонишь?

— Не только. Я также хочу заранее принести извинения за то, что вот-вот тебя обойду. Ты даже не представляешь, каким это будет для тебя ударом.

— То есть?

— И еще я хочу, чтобы ты знала: пока ты работаешь над статьей, в которой тебе бы следовало ссылаться на меня в каждом абзаце, я буду сожалеть, что все могло быть иначе.

— Ах, Питер, ты было убедил меня, что тебе на черном рынке пересадили клеточку искренности, а теперь взял и все испортил.

— Я искренний. Потому что хочу, чтобы ты знала, ка-а-к я близок к разгадке.

— Ближе, чем я? Ты уверен?

Несколько секунд мы вслушивались в дыхание друг друга, пытаясь понять, что стоит за повисшим молчанием. Совершенно некстати я вдруг вспомнила, как интересно было бегать к нему на свидания: он всегда что-нибудь придумывал. Вот и сейчас он загадывает загадку. Ни за что нельзя позволить ему меня обойти.

— До встречи на прилавках газетных киосков, — сказал он, нарушив молчание.

— Встреча будет недолгой. Нас тут же раскупят.

Я отключила телефон — наверное, мы сделали это одновременно — и посмотрела на подруг. Вряд ли они одобрят мое поведение, но надеюсь, они хотя бы повеселились. Однако Трисия уперла руки в боки, а Кэссиди смотрела на часы.

— Зачем ты сказала, что ты у цели? — накинулась на меня Трисия.

— А разве это не так?

— Но недостаточно близко, — возразила Кэссиди. — Чтобы довести дело до конца, тебе всего лишь нужно оказаться с Венди в одном помещении.

— Речь все-таки не об урегулировании претензий при разводе, — сказала я, но она довольно бесцеремонно принялась подталкивать меня к выходу.

— В некотором смысле это похоже на развод — речь идет о женщине, которая пыталась получить от мужчины, прежде чем они расстанутся, то, что, по ее мнению, он ей должен, — вмешалась Трисия, обгоняя нас. У самого выхода взгляд Трисии упал на белое платье от Армани. Она остановилась, нам пришлось сделать то же самое.

Оно было невероятно красивым, хотя цена на ярлычке и разрез до самого бедра исключали его появление в моем гардеробе.

— Если так сильно открывать ноги, зачем надевать длинное платье?

— Просто чтобы намекнуть на то, что ты можешь предложить, — сказала Кэссиди, слегка шлепнув по платью ладонью, так что в разрезе показалась и тут же исчезла нога манекена.

Трисия рассмеялась, а я встала как вкопанная. Вот в чем, оказывается, моя ошибка! Вместо того чтобы уговаривать Венди встретиться, нужно просто на секунду показать ей ногу. Соблазнить ее. А лучший способ разговорить женщину — это посулить ей возможность перемыть другой женщине кости.

— У Тессы самые благие намерения, но ее ждет большое разочарование, — говорила мне Венди через час, когда мы сидели за столиком в баре шикарного ресторана. Как я и ожидала, она тут же согласилась на встречу, когда я попросила ее сообщить мне кое-какие сведения (читай: гадости) о Тессе.

Я выбрала довольно бойкое место, чтобы она не думала, будто я хочу исподтишка вытянуть из нее какие-то постыдные тайны. Если удастся убедить Венди, что я вовсе не подозреваю ее в убийстве, она скорее допустит ошибку и выдаст себя с головой.

Трисия и Кэссиди предлагали пойти со мной, но я побоялась, что Венди учует ловушку. В принципе это и была ловушка, но чем позже она об этом догадается, тем лучше. Я пообещала подругам позвонить, как только закончится наша с Венди встреча, чтобы потом снова встретиться с ними.

— Почему? — спросила я, стараясь не смотреть, как Венди с силой тычет соломинкой в дольку апельсина в своем бокале, думая, что мне ответить. Себе я взяла коктейль с виски.

— Ей кажется, что она главнее всех. Думает, теперь она будет всем заправлять. Но Гвен и Ронни ждут, пока будут готовы все контракты, чтобы начать действовать. Ей и не снилось, под каким контролем у них все будет. — Венди отхлебнула коктейль, потом откинулась в кресле и возобновила атаку на апельсин.

— Разве удивительно, что она проявляет инициативу после того, как в команде долгое время искусственно поддерживалось равенство? — сказала я сочувственно, чтобы спровоцировать соответствующую реакцию собеседницы.

Тут Венди так резко бросила охотиться на апельсин, что можно было подумать, будто ей сунули за шиворот кусочек льда.

— Господи, о чем вы говорите?!

Значит, Тесса никому не сказала, что теперь мне известна их тайна. Интересно.

— Я знаю о вашей договоренности, — сказала я тихо и легонько дотронулась до брелока на браслете Венди.

Она вскочила, готовая взорваться.

— Вы допустили серьезную ошибку, — сказала она вдруг осипшим голосом, — разговаривая с этой дрянью, вместо того чтобы поговорить с любой из нас. Мы бы рассказали вам… — Она не смогла произнести слово «правду». Я видела, как она задумалась, очевидно, над тем, что бы она тогда мне рассказала. У меня вдруг возникла уверенность, что за ее гневом скрывается хрупкое нутро и нужно соблюдать предельную осторожность, чтобы избежать взрыва.

— Допейте коктейль, — мягко посоветовала я. — А что вы сами скажете по этому поводу? Изложите свою версию.

Венди судорожно глотнула воздух, еще какое-то время я уговаривала ее вернуться за стол, и наконец она села. Хрупкое нутро скрылось; она снова набросилась на апельсин в бокале.

— Мою версию? Что ж, это оживит вашу статью о восшествии на трон Ее Величества, правда? Среди нас есть такие, кто много работает и сделает что угодно, — она подняла на меня глаза, проверяя, правильно ли я понимаю слова «что угодно», — чтобы добиться повышения. Но мы настолько глупы, что верим обещаниям, а когда обещания не выполняются, жалуемся и в результате сами же оказываемся виноватыми.

— Мне кажется, в данном случае виноват только тот, кто убил Гарта, — вставила я, воспользовавшись удобным случаем.

Я ожидала, что она, чтобы защитить себя, рассыплется в обличениях, но тут ее глаза наполнились слезами, и она одним глотком осушила свой бокал. Ставя его на стол, она выдавила из себя насмешливую улыбку.

— Тот, кто разрушил мою жизнь. — Она облизала губы. — Хотите узнать, кто злодей?

— Возможно. У вас есть предположения на этот счет?

— Разве что как с ним поступить, когда его поймают. Сварить в кипящем масле, как делали в старину. Согласитесь, эту казнь пора вернуть.

— Не хотелось бы умалять вашу потерю, но неужели смерть Гарта действительно разрушила вашу жизнь?

— У вас видны корни.

Я не крашу волосы, поэтому не сообразила, к чему она клонит.

— Что вы имеете в виду?

— Говорят, вы начинали как ведущая колонки советов? Именно там я могу найти бодрые наставления о том, как жить дальше.

Я улыбнулась этому выпаду.

— Скорее именно там я задаюсь вопросом: какое будущее сулит женщине жизнь с мужчиной, который спит со всеми своими сотрудницами?

— Но мы договорились! — почти выкрикнула она, заставив сидевших поблизости посетителей на пару секунд отвлечься от своих собеседников и напитков.

— О чем?

Она потрясла бокалом, прислушиваясь к звуку куда более отдаленному, чем позвякивание льдинок.

— Разве сейчас это имеет значение?

— Да. Причем большое.

Она снова усмехнулась, но на этот раз более естественно.

— Это была моя ошибка. — Она поставила бокал на стол. — С этим покончено. Я начинаю новую жизнь. Но если Тесса полагает, что станет первой статс-дамой в королевстве, то она еще глупее, чем я думала.

— Ей с вами не тягаться?

— Все может быть. — Венди поднялась, взяла сумку и посмотрела на меня, прищурившись. — Я бы с удовольствием поболтала с вами еще, но я сказала о Тессе все, что хотела.

— Мы можем поболтать о чем-то другом, — предложила я.

— Сомневаюсь. Благодарю за угощение.

Я смотрела ей вслед, соображая, как последовать за ней и остаться незамеченной.

— Вы шутите! — сказал таксист, когда я прыгнула на заднее сиденье и попросила, чтобы он следовал за машиной, на которой уезжала Венди. Говорок выдавал в нем выходца из Бостона, а в лицензии стояло имя — Брюс Хеннесси. Это был длинный тощий парень, которому приходилось скрючиваться, чтобы не упираться головой в потолок машины.

— Вообще-то нет, — сказала я, почти клюнув носом, когда машина с визгом рванула с места. — Разве вас не просят об этом постоянно?

Брюс наклонился вперед, внимательно всматриваясь в дорогу; у него была настолько длинная шея, что казалось, он касается носом ветрового стекла.

— Идиоты постоянно просят об этом, а потом ржут, будто никто, кроме них, до такой шутки не додумается. Но вы не похожи на идиотку. Это я просто так спросил, для порядка.

— Спасибо на добром слове.

— За кем мы едем? Ваша любовница?

— Не моя.

— Любовный треугольник?

— Отличный вопрос, но если и так, я в этой геометрической фигуре не участвую.

— Вот и хорошо. А то эти треугольники до добра не доводят. У меня есть двоюродный брат Уайт. Так вот он связался с женой соседа, и такая вышла история! — Он покачал головой и резко перестроился на соседнюю полосу.

Я схватилась за сиденье, стараясь сохранять самообладание.

— Сосед об этом узнал?

— Узнал. Это было ужасно.

— Кто-нибудь пострадал?

— Хуже. Сосед бросил жену, и теперь Уайту приходится с ней нянчиться.

Он успел рассказать мне еще несколько историй из сериала «Пейто-плейс», пока мы не остановились перед роскошным зданием на Риверсайд-драйв. Брюс поставил машину в тени деревьев, и мы наблюдали, как Венди подошла к воротам, где с ней как с хорошей знакомой поздоровался швейцар. Она даже задержалась, чтобы с ним поболтать.

— Симпатичное местечко, — сказал Брюс. — Она здесь живет?

По крайней мере понятно, почему она обанкротилась.

— Точно не знаю.

Я наклонилась вперед, чтобы отдать ему деньги, но он схватил меня за руку.

— Я очень не хочу, придя вечером домой, увидеть вас в новостях. Потому что, если вы собрались туда вломиться, я сейчас же сорвусь с места и высажу вас где-нибудь подальше, чтобы вы не наделали глупостей.

Мой испуг сменился восхищением.

— Мне просто нужно с ней поговорить. Обещаю хорошо себя вести.

— Ладно, — медленно кивнул Брюс. — Потому что, если что не так, я сумею вас опознать.

— Принимаю это за комплимент, — сказала я, выскальзывая из машины.

Я подбежала к воротам как раз в ту минуту, когда швейцар закрывал их за Венди.

— Венди! Венди! — крикнула я. — Погодите!

Швейцар снова открыл ворота и позвал Венди. Она оглянулась и, узнав меня, окинула нас обоих злым взглядом.

— Уходите, Молли!

— Только один вопрос.

— Нет, Молли.

Швейцар встал на ее защиту.

— Хотите, я позову мистера Уиллиса? — спросил он у Венди.

Тут голова у меня закружилась от нахлынувших мыслей. Конечно, Венди такое жилье не по карману. Это дом Ронни. Вот как она заново строит свое будущее. От Гарта она переметнулась к Ронни, заранее обеспечивая себе тылы. Выходит, Гвен с Ронни расстались. Или Ронни, подражая Гарту, поддерживает отношения с ними обеими? А может, Венди все равно, подобный опыт у нее уже был.

Безнравственность не заслуживает восхищения, зато очевидно, что у Венди не отнять голых амбиций, которые — и это тоже очевидно — лучше всего проявляются в голом виде.

— Мне кажется, мистеру Уиллису будет полезно принять участие в нашей беседе, — сказала я швейцару.

— Если мы кому-то и позвоним, то это будет полиция, — рявкнула Венди.

— Отлично! Давайте устроим сцену. Обожаю сцены! — Я выудила из сумки сотовый и приготовилась набрать номер. — Как прикажете доложить? Вы собирались меня ударить или…

Венди схватила меня под руку и потащила в здание, бросив потрясенному швейцару, чтобы не обращал внимания на ее подвыпившую подругу. Внутри обстановка напоминала фойе отеля где-нибудь на курорте: кругом мрамор, позолота и зеленый папоротник. Элегантно и гулко-пустынно.

Венди вырвала у меня из рук телефон.

— Как заставить вас заткнуться и сделать вид, что ничего не случилось? — прошипела она, держа в поле зрения лифты, из которых мог выйти кто-то из знакомых.

— Мне надо поговорить с вами и Ронни.

— Исключено!

— Ну что ж, отлично. До свидания, Венди. Спокойной ночи. — Я забрала у нее телефон и направилась к выходу, незаметно замедлив шаг, чтобы дать ей время меня остановить.

— Постойте. Кажется, у вас оставался какой-то вопрос?

— У меня почти готов на него ответ, — сказала я, неопределенно помахав рукой. — Остальное я как-нибудь восстановлю сама.

Она продолжала хмуриться, когда мы входили в безупречную, как на картинке, квартиру Ронни на втором этаже. У нее был свой ключ, что многое проясняло в их отношениях; она открыла дверь и даже не позвала его, что проясняло еще больше. Я думала, дома никого нет, — и вдруг из-за дверей выскочил Ронни с направленным на нас пистолетом.

Венди взвизгнула, поэтому мне не было стыдно за то, что я едва не сделала то же самое. Ронни тут же поднял пистолет вверх, а другую руку протянул к ней.

— Прости, детка, прости. Я не ожидал, что ты вернешься так рано. — Он прижал ее к себе и гладил по головке, пока она пыталась выровнять дыхание. Я поправила собственную прическу и тоже постаралась дышать ровнее. Что-то в последнее время в моей жизни с завидным постоянством появляются мужчины, размахивающие оружием, а я не в силах к этому привыкнуть. Когда получу гонорар за свою статью, пожалуй, выпишу чек для Центра Брэди по предотвращению преступлений с применением огнестрельного оружия.

Ронни поспешно усадил нас в роскошной гостиной с видом на Гудзон и налил в бокалы мартини. При этом пистолет он либо держал в руке, либо клал рядом с собой, чем привел меня в полное смятение.

— Мистер Уиллис, — наконец осмелилась я подать голос, — не могли бы вы положить пистолет куда-нибудь подальше?

— Конечно, нет. Моя жизнь под угрозой. Раз вы решили проводить мою красавицу домой, вы тоже в опасности. Разве я не обязан защищать себя и тех, кто меня окружает?

— Надеюсь, вы не думаете, что Джек Дагласс все еще вас преследует? — сказала я и заморгала, потому что мое замечание прозвучало грубее, чем мне хотелось.

— Джек — всего лишь спица в колеснице, а она продолжает двигаться и готовится нас раздавить, — сказал Ронни, невооруженной рукой протягивая мне мартини.

Итак, враг приближается, но у нас тем не менее есть время выпить коктейль? Судя по всему, его восприятие реальности искажено куда сильнее, чем я предполагала.

— Почему вы продолжаете думать, что кто-то хочет вас убить? — спросила я, ставя на стол бокал, из которого не сделала и глотка: хотелось, чтобы во время нашего разговора у меня была совершенно ясная голова. Даже если Гарта убила Венди, разве то, что она теперь спит с Ронни, — не лучшая гарантия его безопасности? Правда, она спала и с Гартом. Нелегко ей, однако, дается разрыв с мужчиной!

Кусочки льда в бокале у Венди жалобно позвякивали. У нее дрожали руки — то ли оттого, что я подбиралась к ней все ближе и ближе, то ли потому, что Ронни угрожала опасность. Или Ронни в опасности как раз из-за нее, а я нарушила ее планы? Но если она убила Гарта за то, что он не сдержал своих обещаний, к чему ей убивать Ронни — ведь он вряд ли успел ей что-то пообещать. Кроме того, она не станет делать это в моем присутствии. Иначе ей пришлось бы избавляться от непрошеного свидетеля… Ох, как не хочется об этом думать. Может, все-таки отхлебнуть мартини?

— Итак, как много вам известно, Молли? — спросил Ронни, наконец примостившись на краешке кушетки. Бокал с мартини и пистолет он держал на коленке.

— Что вы хотите мне рассказать?

— Я с нетерпением ждал блестящего будущего, которое сулило мне сотрудничество с Гартом. Но теперь, после его смерти, к которой я не причастен, перспективы уже не кажутся мне блестящими.

— Как вы думаете, кто это сделал? — спросила я. Понимая, что Венди он не выдаст, я следила за его реакцией.

К моему удивлению, он посмотрел на нее. Зажмурившись, она энергично затрясла головой, словно умоляя его молчать. По-видимому, они уже обсуждали этот вопрос.

— Гвен Линкольн — единственный человек, которому выгодна его смерть, — прошептал он, не сводя глаз с Венди.

— Ох, Ронни, — простонала она.

— Венди считает, что если Гвен арестуют, мы лишимся агентства, — сказал он, поглаживая ствол пистолета, от чего меня замутило. — Сделка в этом случае не будет завершена. Венди очень беспокоит судьба агентства.

— Я в него душу вложила, — прорвало Венди, — и не позволю, чтобы оно погибло только потому, что кое-кто не в состоянии держать на замке ни ширинку, ни рот. — Я не поняла, кого она обвиняет, Ронни или Гарта, но Ронни, похоже, ее заявление не задело. — Это будет мое агентство…

— Наше, — поправил Ронни, на этот раз не столь ласково. Так вот что он имел в виду, говоря о работе с любимой женщиной! Значит, они с Венди плетут заговор против его прежней любовницы, вдовы прежнего любовника Венди?

— Конечно, милый, — сказала она, бросаясь к нему на шею и нежно его целуя. Но он продолжал сжимать пистолет, что заставило меня нервничать еще сильнее. Я даже начала ерзать на месте, пытаясь отодвинуться от линии огня на тот случай, если Ронни вдруг выстрелит.

Но тут с балкона послышался пронзительный скрежет, от которого волосы на голове встали дыбом, и пистолет немедленно повернулся в ту сторону. Ронни вскочил, сбросив Венди с колен, но устремился не к огромному, от пола до потолка, французскому окну, а к выключателю у двери в гостиную. Мы с Венди так ничего и не поняли, причем она твердила «Что это было?», когда комната погрузилась во тьму.

Затем он метнулся к нам и молча стащил нас с кушетки, так что она служила естественной защитой от неведомой угрозы, проникшей в окно. Сам он пригнулся рядом, слегка над нами возвышаясь. Я чувствовала, как из него так и брызжет адреналин. Ему не терпелось вступить в схватку.

— Это может быть все, что угодно… — подала я голос.

Ронни не очень вежливо приказал мне молчать. Венди скрючилась в позе эмбриона, уперев колени и лоб в стенку дивана и обхватив руками затылок — прямо как в учебных фильмах о способах самозащиты во время ядерного взрыва. Ее опять трясло, но трудно было сказать, от страха ли, напряжения или чувства вины.

Я глубоко вдохнула и мысленно представила, что могло стать источником услышанного нами звука. Как же мы повеселимся, когда Ронни поймет, что это всего-навсего кошка, или сосед, передвигавший жардиньерку, или проехавшая под окнами машина. Но тут в звучавшей в мозгу какофонии я различила один неожиданно отчетливый звук: кто-то пытался нащупать щеколду и открыть окно.

Хаос воцаряется так стремительно, что даже спустя время трудно разобраться, что к чему. Ронни поднялся с пистолетом в руке и прокричал страстную, но малопонятную угрозу. Я вскочила на ноги, все еще надеясь, что все обойдется, и крикнула, чтобы Ронни не стрелял. Венди вопила, продолжая лежать на полу.

Хотя все остальное произошло невероятно быстро, клянусь, я видела, как из дула вылетела пуля, пересекла комнату, пробила стекло и вошла в Питера Малкахи.


15


Дружба имеет множество уровней. У человека могут быть приятели, с которыми приятно поговорить, случайно встретившись на улице, но ради этого не станешь специально их разыскивать или менять ранее намеченные планы. Бывают добрые друзья — те, кому можно доверить тайну, а то и кошелек, пока танцуешь. А еще есть друзья настоящие. Они по первому зову примчатся в любое место, в любое время и не зададут лишних вопросов. По крайней мере, пока не окажутся рядом.

— Не ты ли его подстрелила?

Я так обрадовалась Кэссиди, которая шла ко мне через приемный покой хирургического отделения, что бросилась ее обнимать, даже не потрудившись ответить. На ней был хлопчатобумажный джемпер и холщовые брюки, и я вздохнула с облегчением: слава богу, я не сорвала ее с вечеринки, когда позвонила и без лишних объяснений попросила приехать в больницу Святого Луки, потому что Питер ранен. Правда, я все-таки упомянула, что здесь может быть полно полицейских. Она сказала, что скоро будет, воздержавшись до приезда от каких бы то ни было комментариев.

— Желание его пристрелить для меня давно пройденный этап, — наконец сказала я, нехотя ее отпуская. Я все еще сильно нервничала, гораздо сильнее, чем хотела признаться даже себе самой, и, на несколько мгновений прижавшись в Кэссиди, почувствовала себя лучше.

— Я просто спросила. Между прочим, я бы не стала тебя очень ругать.

— В него стрелял Ронни Уиллис, но он, похоже, нисколько не раскаивается в содеянном. Хотя это уже совсем другое дело.

— Ронни Уиллис? С какой стати ты, Ронни Уиллис и Питер Малкахи вдруг оказались в одном и том же месте, не важно — при оружии или без оного?

Я сделала глубокий вдох, приготовившись к объяснениям, но она жестом попросила меня повременить.

— Прежде чем начинать свой рассказ, познакомься с Аароном.

Весь набранный воздух вышел из меня в одном удивленном выдохе. Надо же, в своем смятении я и не заметила стоявшего у нее за спиной мужчину. Он держал руки в карманах, а голову склонил набок. Я протянула руку:

— Большое спасибо, что пришли. Очень приятно познакомиться.

Он неловко улыбнулся — улыбка у него была очень приятная — и пожал мне руку. Он совершенно не был похож на человека, которого я ожидала увидеть, впрочем, я толком не смогла бы объяснить, чего я ожидала. Конечно, я не рисовала в воображении упакованного в кожу и твид молодца — на такого Кэссиди бы и не взглянула, но ничего другого воображение мне не предложило. Аарон был чуть ниже Кэссиди, которая отличается высоким ростом, спортивного телосложения, с четко очерченными скулами и длинными тонкими пальцами. Одет в черные джинсы и серо-лиловый шерстяной свитер, но его небрежную элегантность слегка портили красные кеды-конверсы. У него были каштановые кудряшки и теплые карие глаза. Я тут же поняла, почему Кэссиди вдруг проявила столь живой интерес к физике.

— Могу вам только посочувствовать, — произнес он сочным красивым голосом.

— Спасибо.

— Трисия приедет? — спросила Кэссиди, похлопывая меня по руке, и я отпустила руку Аарона.

— Я постоянно попадаю на голосовую почту.

— Я тоже. Короче, когда она появится, повторишь свой рассказ еще раз, потому что лично я ждать не намерена. Так что же случилось?

Я вкратце изложила события этого вечера, уделяя особое внимание тому, что произошло в квартире у Ронни, и время от времени оглядываясь на Аарона, потому что мне хотелось знать, как он к этому отнесется. Он слушал с искренним интересом, но сдержанно. Зато Кэссиди всем видом демонстрировала свое отношение: качала головой и красноречиво поднимала очи горе. Она глубоко вздохнула, услышав, что Питеру только что сделали операцию и что мне пришлось беседовать с множеством копов.

— Зачем Питера понесло на этот балкон? — спросила Кэссиди.

— Он считает, что Гарта убил Ронни Уиллис. Вот он и искал доказательства и улики. Ронни не стал бы с ним разговаривать, а швейцар не впустил бы его в дом.

— Не знаю, как это называется у вас, журналистов, но у нас, юристов, подобное именуется не иначе, как «взлом и незаконное проникновение в жилище», — пояснила Кэссиди.

— По-моему, речь все-таки идет о «посягательстве», потому что ни взломать, ни проникнуть он так и не успел.

Детективы, которые занимались этим делом, уже многое успели выяснить, обсудить и обдумать. Тем двоим, что сразу прибыли по вызову, участники событий попытались объяснить, что случившееся имеет отношение к другим происшествиям: Питер настаивал, чтобы они связались с Донованом, поскольку все это напрямую касается гибели Гарта, а Ронни из-за своей теории заговора, в котором якобы замешан Джек Дагласс, хотел, чтобы они переговорили с Эрнандес. Я же стояла на том, что это не более чем недоразумение, результат неуместного рвения, но должного впечатления мои доводы на полицейских не произвели. Впрочем, мне разрешили сопровождать Питера в больницу.

Ронни и Венди последовали за мной, потому что, пока врачи «скорой» колдовали над Питером, у Ронни начались боли в груди. Когда Питер находился в операционной, я зашла в палату интенсивной терапии — Ронни уже чувствовал себя значительно лучше, хотя его опутывало невероятное количество проводов от стоявших вокруг приборов. Едва увидев меня, Венди подняла шум, так что пришлось поспешно ретироваться.

Как раз перед приездом Кэссиди и Аарона Эрнандес и Гутри поговорили со мной и теперь совещались внизу с коллегами. Донован пока не объявлялся, но я и не жаждала его видеть. Даст бог, к тому времени, когда он появится, у копов не останется ко мне вопросов. Вообще-то обычно мне не везет, но я всегда надеюсь на лучшее.

— Так чего же мы ждем? — спросила Кэссиди. — Я, конечно, не против посидеть с тобой в больнице, Молл, но это все-таки не совсем то место, где хочется вести беседы.

— Мне бы перед уходом еще разок поговорить с Венди.

— Надо же какая удачная мысль тебя посетила, — мрачно заметила Кэссиди, — тем более что она сейчас тебе прям все расскажет.

— Не думает же она, что это я во всем виновата.

— Но ведь ты, кажется, подозреваешь ее в убийстве Гарта?

— Да, но я ей пока об этом не говорила. И уж тем более Питеру. Питер явился по собственной инициативе, и Ронни выстрелил в него по собственной инициативе, а я тут всего лишь случайный свидетель, вот и все.

— Появление в любом заданном пространстве дополнительного кварка влияет на результат независимо от степени видимости взаимодействия, — изрек Аарон.

— Значит, я что-то вроде элементарной частицы? — спросила я, не зная, считать ли это комплиментом или оскорблением. Учитывая сегодняшние повороты, имело смысл не ограничиваться предположениями.

— По-моему, вы скорее реактивный агент, но выводы пока делать рано, — сказал Аарон так, будто знал меня не первый день.

— Пару раз я о тебе упоминала, — пояснила Кэссиди.

— Вот разберусь с этой неприятной историей и тоже кое-что вам расскажу, — пообещала я продолжавшему улыбаться Аарону.

— Вообще-то мы явились тебя спасать. Поехали отсюда, — сказала Кэссиди.

— Честное слово, мне очень надо поговорить с Венди. Да и с Питером, наверное, тоже следовало бы, — сказала я, прекрасно понимая, какую бурю негодования вызовут мои последние слова. И конечно, подруга испепелила меня взглядом. — Я уже пыталась увидеться с ним сразу после операции, но меня вытурили из палаты. Конечно, — вдруг воодушевилась я, — стоит попытаться еще раз, тем более что пришел его брат. Как ты считаешь?

Не успела Кэссиди возразить, как я взяла Аарона под руку, и он, озадаченно улыбаясь, повел меня в сторону старшей медсестры, охранявшей вход в реанимацию, словно страж лондонского Тауэра, только облаченный в белый полиэстер. Эта дама внушала опасение и своими необъятными размерами, и манерой держаться. Всем своим невероятно деловым видом она будто говорила: «Так ли важно то, из-за чего вы собираетесь меня побеспокоить?» Мы храбро притормозили возле нее, и Аарон замедоточил:

— У вас на излечении находится мой брат Питер Малкахи.

— Он пока не переведен в терапию, — сказала медсестра, изо всех сил стараясь показать, что не узнает меня.

— Могу я его навестить?

Она осуждающе посмотрела на нас с Кэссиди:

— Вы сможете держать в узде свою группу поддержки?

— Постараюсь. Между прочим, это моя жена и его подруга, — сказал Аарон. Я хотела оглянуться, чтобы посмотреть на реакцию Кэссиди, но не осмелилась, опасаясь все испортить.

Медсестра, презрительно фыркнув, провела нас через весь зал, где среди задернутых шторами боксов сновали люди, в дальний угол, в котором лежал забинтованный по пояс Питер. Со всех сторон из него торчали какие-то трубки. Увидев нас, он хотел было улыбнуться, но его рот перекосило. Медсестра объявила, что к нему пришел брат, и Питер, у которого были только сестры, кивнул с полусонным воодушевлением.

— Привет, братишка! — поздоровался он с Аароном.

Медсестра жестами показала, чтобы мы держались поближе к кровати больного, и стала задергивать штору у нас за спиной.

— Ему ввели обезболивающее. На всех оно действует по-разному. — Оказавшись позади меня, она сурово добавила: — В вашем распоряжении всего несколько минут, и если из-за вас возникнут проблемы, я попрошу полицейских, которые сейчас здесь находятся, выставить вас отсюда под зад коленом. — И она удалилась, решительно задернув штору и полностью отгородив нас от внешнего мира.

— Ну ты даешь! — прошептала Кэссиди. — Едва здесь появилась и уже заработала такую репутацию.

— Спасибо, что пришли. Это так много для меня значит, — вдруг зафонтанировал Питер, будто принимал пришедших к нему на день рождения гостей, а не лежал на больничной койке с огнестрельным ранением.

— Питер, мы не забираем тебя домой.

— Почему? Заберите, пожалуйста! Я буду хорошо себя вести.

— Некоторое время тебе придется провести в больнице, — сказала я ласково.

— В этом нет никакой необходимости! Я уже чувствую себя гораздо лучше.

— Интересно, что он скажет, когда закончится действие болеутоляющего? — заметила Кэссиди.

Я почему-то чувствовала ответственность за то, что с ним приключилось, и во искупление решила сделать ему приятное.

— Мы можем позвонить, кому скажешь.

Питер неуклюже нащупал руку Аарона.

— Брат здесь, и это самое главное.

— Питер, прекрати валять дурака, — потребовала Кэссиди.

Питер перевел на нее затуманенный взор.

— Ты в курсе, что я ранен? Или ты это и сделала?

— К сожалению, нет, — сказала Кэссиди и повернулась ко мне: — Должна заметить, это серьезное заявление, Молли. Ты не зря проведешь здесь время.

Я жестом попросила ее потерпеть еще чуть-чуть.

— Питер, скажи, что ты хотел найти в квартире Ронни?

— Документы Пентагона, — снова не сдержалась Кэссиди.

— Пистолет, из которого стреляли в Гарта. И я его обнаружил. Правда, пришлось пожертвовать собой. — У Питера все заметнее закрывались глаза и заплетался язык. Силы, потраченные на то, чтобы очнуться от анестезии, быстро иссякали.

— Нет, это не тот пистолет. Ронни сразу же сдал оружие полиции. Он стрелял из пистолета девятого калибра, а Гарт убит пулей калибра семь и восемь десятых.

— Ну, тогда первоначальный план слияния. Кимберли говорит, его сильно изменили, и это вывело Ронни из себя. — Совершенно обессилев, Питер упал на подушки.

Я не сразу поняла, о ком идет речь.

— Ты имеешь в виду секретаршу? Племянницу Ронни?! Это и есть твой внутренний источник?

— А ты — моя самая любимая девушка. — Питер отпустил руку Аарона и, схватив мою, сжал крепче, чем казалось возможным в его состоянии.

— Очень приятно, — пробормотала я, пытаясь освободиться, но, как это бывает с китайской бамбуковой игрушкой-ловушкой, чем больше я старалась, тем сильнее он меня держал.

— Я люблю тебя, Молли! — Питер потянул меня за руку, пытаясь снова принять сидячее положение, но все кончилось тем, что я потеряла равновесие и почти ткнулась носом в кровать как раз в ту секунду, когда вошла Трисия.

— Мы не помешали? — спросила она с присущим ей апломбом.

— Черт побери, а семья-то у меня прямо на глазах растет, — лениво растягивая слова и прищурившись, произнес Питер.

Трисия стояла в просвете между шторами, а из-за ее спины, сунув одну руку в карман, а другой пощипывая нижнюю губу, на меня уставился Кайл. Я никак не могла взять в толк, как он здесь оказался: я ему не звонила. Что, конечно, могло вызвать осложнения, потому что Кэссиди и Трисии я позвонила сразу. Ему я не стала звонить по одной простой причине — здесь был Питер, а мне не хотелось, чтобы он узнал, что я находилась рядом с Питером. А еще очень не хотелось, чтобы он узнал, что я снова оказалась там, где было оружие.

В моей жизни случались события, которые настолько ярко врезались в память, что при воспоминании о них я до сих пор вздрагиваю. В третьем классе, например, на рождественском утреннике меня вытолкали на сцену — сцены я боюсь до сих пор. А в одиннадцатом я подумала, что Том Гарретт решил пригласить меня на выпускной вечер, хотя на самом деле он подошел ко мне, чтобы поговорить о моей лучшей подруге. С тех пор, прежде чем ответить на обращенный ко мне вопрос, я задаю кучу наводящих вопросов. Или в колледже — я влетела в свою комнату, как раз когда моя соседка занималась любовью с двумя студентами, — теперь, прежде чем войти, я всегда стучусь в дверь. Вот и этот случай наверняка оставит след в моей памяти.

— Похоже, вы считаете больницу подходящим местом для тусовок? — Наша медсестра рывком раскрыла шторы и указала нам на выход.

— Но ведь мы одна семья, — попробовала было возразить Кэссиди.

Медсестра одарила нас слащавой улыбкой, давая понять, что мы ее не провели.

— Да будь вы, уважаемая, хоть Иисусом Христом со всеми его апостолами, я бы все равно вышвырнула вас вон. Вас здесь слишком много. Уходите, дайте больному отдохнуть.

— А Молли может остаться? — скорбно произнес Питер.

— Нет! — в один голос ответили Кэссиди и Трисия, оттолкнули меня, чтобы он не мог до меня дотянуться, и последовали за мной к двери. Шествие замыкали Аарон и Кайл. Я слышала, как Аарон говорит Кайлу, что он «новый друг Кэссиди», и затаила дыхание, когда, помолчав, Кайл представился моим другом. Может, он и не так сердит, как мне показалось?

— Зачем ты притащила с собой Кайла? — зашептала я Трисии на ухо, стараясь скрыть волнение.

— Он был рядом, когда от тебя пришло сообщение. Не могла же я от него сбежать — это вообще был бы верх глупости.

— Он был рядом? — повторила Кэссиди не так тихо, как мне того хотелось.

— Хотел посоветоваться, что подарить Молли на день рождения.

— Это за полгода до столь знаменательного события! — пробормотала Кэссиди.

Трисия пожала плечами и начала выискивать у себя заусенцы — верный признак, что она лжет.

Но сейчас было не до уточнений. Когда мы снова оказались в приемном покое, я повернулась к Кайлу и, указав на стоящие в стороне от траектории движения стулья, спросила:

— Давай поговорим?

— Могу я к вам присоединиться? — раздался голос.

— Нет, — отрезал Кайл прежде, чем я сообразила, что вопрос исходит от появившегося невесть откуда Донована. Кайл взял меня под локоть и решительно повел в указанном мной направлении.

— Тебе еще не пора? — спросил он тихо, отпуская мою руку.

— Но я хотела поговорить с Венди…

— Ты не поняла вопроса.

Он замолчал, давая мне возможность поразмыслить над тем, что он имел в виду. Меня вдруг осенило, что он говорит не о происходящем сейчас.

— Хочешь сказать, не пора ли мне заканчивать со статьей?

— Нет. Не пора ли прекратить лезть на рожон и подставлять себя под пули?

Я чуть было не возразила, что в меня-то как раз никто не стрелял, но благоразумно решила оставить эту фразу при себе.

— Я всего лишь хочу написать статью, — сказала я просто.

— А чего хочет Малкахи?

— Опередить меня.

— Что еще?

— Больше ничего.

— Тогда почему я только сейчас узнаю, что он снова появился на горизонте?

— Потому что я не считала это заслуживающим внимания. — Что, собственно, было чистейшей правдой. Или почти правдой. Вероятно, были и какие-то другие преграды (из области Фрейда, например), но для нас с Кайлом это не имело значения. — Я стараюсь от него отделаться.

Господи, почему он не видит очевидного!

— Я успел это заметить, — кивнул он, не глядя на меня. В его голосе было что-то такое, чего Я прежде не слышала.

— Ты ревнуешь? — спросила я, не сомневаясь, что он на это способен, и все-таки удивляясь.

— Нет, я в отчаянии. — Теперь он смотрел на меня, и его глаза горели страстью, которую я была бы счастлива видеть при более благоприятных обстоятельствах и наедине. — Когда начинаешь работать в полиции, довольно быстро понимаешь, как трудно защитить человека, который всячески этому противится.

— Но все совсем не так, — запротестовала я. — Я всего лишь хочу закончить статью. Ты же знаешь, что от этого многое зависит.

— Не слишком ли многое?

Пока я собиралась с духом и искала, что сказать в свое оправдание, в наш приватный диалог снова бесстыдно вмешался Донован:

— Прости, Эдвардс, что вмешиваюсь, но мне необходимо поговорить с этой леди, раз уж она такой великий мастер вести расследования и вообще молодчина. — Да, у некоторых нет ни ума, ни фантазии, и что бы они ни говорили, звучит это плоско, особенно когда они пытаются казаться остроумными. Все равно как вести машину без масла: получается только жуткий скрежет.

Я была готова встать на свою защиту, чтобы избавить от этой необходимости Кайла, но он заговорил первым:

— Она в полном твоем распоряжении. — И зашагал прочь, бросив через плечо: — Я должен вернуться на работу. — Я так и не поняла, кому была адресована последняя реплика, мне или Доновану.

Мне хотелось ринуться за ним, закричать, а то и заплакать, но передо мной с открытым блокнотом стоял Донован, а Кайл решительно удалялся, так и не оглянувшись. Я на секунду прикусила губу, чтобы сориентироваться в новых обстоятельствах, затем лучезарно улыбнулась Доновану профессиональной улыбкой журналиста:

— Что бы вы хотели от меня узнать?

— Кого искал Малкахи в квартире Уиллиса: его или вас?

— Нас с Питером Малкахи ровным счетом ничего не связывает, — сказала я с той решительностью, которую не услышал в моем ответе Кайл. — Я понятия не имела, что он собирается сделать. К тому же не стоит искать здесь заговор — это всего-навсего столкновение людей, чьи пути некстати пересеклись.

— Почему же вы тоже там оказались?

— Я работаю над статьей.

— А Венди говорит, вы ее преследовали.

— Я почувствовала, что она что-то скрывает. Скажем, что ее что-то связывает с Ронни. Как оно в конце концов и оказалось.

— И почему же она держала это в тайне?

— Вероятно, чтобы коллеги не считали ее стервой, которая воспользовалась представившимся случаем.

Брови Донована на секунду взлетели, но он воздержался от комментариев.

— Считаете, она имеет отношение к убийству?

— Пока не могу сказать. А что думаете вы?

— Что вы заблуждаетесь. Все ведет к Гвен Линкольн, и мы сумеем это доказать, как только обнаружим пистолет.

— Неудивительно, что вам нравится Венди. Они с Ронни не только горячо поддержат выдвинутую вами кандидатуру, но еще и кампанию соответствующую проведут, если вы их об этом попросите.

— А вы, значит, с этим не согласны?

Но вся беда заключалась в том, что я больше ни в чем не была уверена. Воспоминания о скрючившейся на полу и вопящей от страха Венди сильно поколебали мои подозрения. Тем не менее нельзя исключать причастность к убийству кого-то из Гарема. Запах духов, прижизненные повреждения, которые причинили Гарту, заставляя его выпить шампанское, чтобы достать из бокала брелок, эти два выстрела… Гарта медленно убивали из мести. Гвен была главной подозреваемой, потому что могла убить под воздействием злобы и гнева.

— У вас другое мнение? — настаивал Донован, неверно расценивший мое молчание.

— Я сейчас ни в чем не уверена, — наконец призналась я честно. Может быть, видя мое замешательство, Донован ослабит натиск?

— Вовсе необязательно, чтобы в этом вопросе мы придерживались разных убеждений. — На этот раз он лишь слегка нахмурился.

— Разве речь идет об убеждениях? Мне кажется, здесь можно говорить лишь о точках зрения, — сказала я вежливо.

— Нет, именно об убеждениях, и я предпочитаю, чтобы люди со мной соглашались, — заявил он без тени намека на вежливость. — Если вы с Малкахи не будете играть по моим правилам, я не хочу, чтобы вы вообще принимали в этом участие.

— Так, может, мне лучше забрать свой мячик и отправиться домой? — сказала я, пытаясь перевести все в шутку.

— Не выходите за рамки.

— Вы просите меня никуда не уезжать?

— Не прошу, а требую. Спокойной ночи, — сказал он и направился к выходу. Однако эффектно уйти у него не получилось, потому что у двери он повернулся к Трисии, Кэссиди и Аарону и лихо отсалютовал им, приложив ко лбу блокнот.

— Он угрожал или обольщал? — тут же повернулась ко мне Кэссиди.

— Кажется, ни то ни другое. Я вообще сомневаюсь, что он на такое способен, — сказала я.

— Но в нем есть изюминка, — заметила Трисия.

— Весь свой изюм он оставил дома на чердаке, — парировала Кэссиди.

— Жаль, что у тебя сложилось о нем такое мнение, — пригорюнилась Трисия. — Я пригласила его составить мне компанию на гала-представлении.


16


Особая притягательная сила мартини заключается в том, что этот божественный напиток создает иллюзию, будто можно погрузить лицо в его освежающую прохладу — и заботы, слезы, а то и пару морщин как рукой снимет. При более мрачных обстоятельствах можно сунуть туда голову и тут же пробудиться от кошмарного сна.

Я уставилась в свой «Роб Рой» — коктейль на основе виски, наверное, тоже подойдет, но в моем случае, пожалуй, лучше сразу вылить на себя содержимое бокала. У меня появился бы отличный повод рвануть домой, чтобы пару часов подряд в сердцах расшвыривать вещи, а не пытаться поддерживать разговор с Трисией, Кэссиди и Аароном.

Когда ушел Донован, я набрала номер медсестры из реанимации и попросила, чтобы она немедленно меня известила, если Питеру что-то понадобится. Затем мы отправились в бар «Линокс-Лаунж», чтобы проанализировать сегодняшние события. Даже в обстановке столь знаменитого бара с его джазовыми композициями эта задача оставалась трудновыполнимой. Я чувствовала себя воспитательницей в детском летнем лагере, которая за оставшиеся до приезда родителей четверть часа пытается сообразить, как им объяснить, почему за то недолгое время, что их чада пребывали под ее опекой, они превратились в алкоголиков, коммунистов или забеременели.

В голове страшно шумело, но в самом клубе стояла относительная тишина. Вечер достиг той точки, когда люди или едят, или ждут очередную порцию спиртного. Они еще не пускаются во все тяжкие, чтобы очаровать своих спутников, и не собираются с силами для поиска новых. Посетители не кричат, а разговаривают приглушенно, готовясь к заключительному этапу марафона, чтобы пересечь финишную черту с тем или той, к кому их влечет.

У меня была возможность собраться с мыслями, потому что Кэссиди вела с Трисией ожесточенный спор по одному-единственному вопросу: «Как тебе могло прийти в голову пригласить этого стервятника?»

— Аарон, — парировала Трисия, — вы наверняка успели заметить, что одна из наиболее обезоруживающих черт Кэссиди — ее манера придираться к мелочам.

— Трисия, — в тон ей ответил Аарон, — я пришел к выводу, что лучший способ контроля над результатами эксперимента — ограничение числа участвующих в нем переменных величин. — И он жестом показал, что не собирается вмешиваться в их спор, а затем повернулся ко мне: — Слишком много переменных отвлекают внимание. Не стоит хвататься за все сразу, согласны?

Хотя мои жалкие познания в физике ограничивались проведением опытов в средней школе, я поняла, что он имеет в виду. Необходимо, чтобы проверке подвергалась только одна гипотеза, иначе внимание рассеивается и отвлекается на другие факторы, что отрицательно влияет на результаты эксперимента.

Не допустила ли я в своем расследовании такую же ошибку? Начала с неверной гипотезы, а теперь, стремясь добыть факты, которые бы подтверждали мои предположения, упустила из виду самое главное? Когда во время своих прежних расследований я размышляла о возможном убийце, мне случалось сомневаться в виновности всех подозреваемых. Но на этот раз, столкнувшись со столь извращенными отношениями, я приходила к выводу, что никого из подозреваемых нельзя признать главным. У всех у них были причины желать смерти Гарта, но в то же время ни у кого не было какого-то особого мотива для убийства.

Значит, я чего-то не разглядела, а то и вовсе кого-то упустила из виду? Если я хочу отстоять статью и собственную способность изложить события, необходимо отбросить пристрастность и заново взглянуть на всех участников. Конечно, я была благодарна Аарону за поддержку, но хотела бы обсудить все это с одним-единственным человеком, который в это время, вероятно, менял дома замки или по меньшей мере стелил постель на одного.

Но мне пришлось на время забыть о своем копе, потому что Трисия и Кэссиди все оживленнее обсуждали его коллегу, а я чувствовала ответственность за соблюдение приличий.

— Как мужчина он совсем не интересный, — возмущалась Кэссиди.

— Не передергивай. Это не единственная причина, чтобы кого-то пригласить, — ответила Трисия.

— Согласна, но в данном случае у этого кого-то нет никаких достоинств, способных компенсировать этот недостаток, — настаивала Кэссиди.

Настала моя очередь обратиться к Аарону:

— Наверное, не очень приятно все это выслушивать?

— Образование никогда не бывает лишним, — улыбнулся он. — Оно может быть болезненно, но всегда полезно.

Кэссиди выгнула бровь дугой:

— А вам, полагаю, такое поведение понятно?

— Стоит ли ждать от других, чтобы им были понятны чьи-то решения? — изрек Аарон.

— Не стану спрашивать, но уверена, у Трисии есть на то какие-то свои основания, — согласилась я.

— Почему не станешь? — нахмурилась Трисия.

Теперь я не стала отвечать, опасаясь рассердить людей, которые мне дороги.

— У каждого свои причины, — уклонилась я от прямого ответа. То, что Трисия пригласила Донована на завтрашнюю презентацию «Успеха», было неприятно, но я тешила себя надеждой, что она знает, что делает.

— Неужели никому не пришло в голову, что можно назначать свидания во имя общего блага!

Утешало лишь то, что не только я, но и Кэссиди с Аароном не поняли, что она имеет в виду.

— Очевидно, я тогда болела и пропустила соответствующий урок по обществознанию, — заметила я, помолчав.

— Может, я его пригласила только для того, чтобы не выпускать из виду вкупе с целым рядом подозреваемых!

— Экономия усилий. Похвально, — сказал Аарон.

— Ты не шутишь? — воскликнула я. — Ты пригласила его, чтобы помочь мне написать статью?!

— Ты бы сделала для меня то же самое, — уверенно произнесла Трисия.

— Сомневаюсь… — сказала я, но, когда она осуждающе на меня взглянула, я решила внести в свой ответ некоторые коррективы. — То есть я хочу сказать, что теперь, когда ты все так хорошо объяснила, я бы так и сделала, но не уверена, что мне бы пришла в голову именно такая форма самопожертвования.

— Поистине неисповедимы пути господни, — сердито бросила Кэссиди.

— Моя вера в то, что вкус тебе не изменяет, восстановлена, и я благодарю вас всех за помощь и поддержку, — сказала я, поднимая бокал. Но не успела я поднести его к губам, как увидела нечто неожиданное и в то же время вполне объяснимое: к нам с бокалами в руках направлялись Венди и Линдси.

Манхэттен настолько густо населен, что можно вообще не увидеть на улице никого знакомого, но иногда срабатывает так называемый эффект своего района — и тогда время от времени сталкиваешься с людьми, рядом с которыми живешь или работаешь. Наверное, совсем неудивительно, что мы увидели Линдси и Венди — они тоже могли заехать сюда по пути из больницы. Но, с другой стороны, нельзя сказать, что мы просто перешли через дорогу. Мы прошли мимо других заведений — не странно ли, что и они выбрали для отдыха это место, как бы популярно оно ни было? Еще более странным казалось то, что, несмотря на недавние события, они собирались к нам присоединиться. Я была рада видеть Линдси, но никогда бы не подумала, что Венди захочет составить мне компанию в дружеской беседе за коктейлем.

Впрочем, она, возможно, добивалась не вполне дружеской беседы.

— Что вы здесь делаете? — резко и громко спросила Венди, когда они остановились перед нами.

— Собираем подписи под воззванием прекратить задавать риторические вопросы, — ответила Кэссиди.

— Привет, Линдси. Венди, как там Ронни? — спросила я быстро. — Я так сожалею… — продолжила я и осеклась, вспомнив, что страховые компании, между прочим, советуют ничего подобного при наступлении страхового случая не произносить, потому что позже это можно расценить как признание своей вины.

— Конечно, вы должны сожалеть, — ответила Венди, подтверждая правоту страховых компаний.

— Я очень сожалею, что на нем так сказывается вся эта нервотрепка. — Я решила дать ей понять, что никоим образом не извиняюсь за собственные действия.

— Его подержат в больнице до утра под наблюдением врачей, — сказала Линдси как ни в чем не бывало. — Уверена, это исключительно профилактическая мера, он быстро поправится, и Венди тут же сумеет ввести его в курс дела.

Глядя на меня, Венди сдвинула брови, понимая, что будет слишком заметно, если она приставит палец к губам. Неужели никто не догадывается о том, что происходит между ней и Ронни? Не знаю, заслуживает ли этот факт аплодисментов, но он впечатляет. Ради собственного спокойствия и во имя сохранения мира с Венди я решила пока не показывать вида, что мне что-то известно, и, откинувшись на стуле, ждала следующего ее шага.

— Мне кажется, на его счет беспокоиться не стоит, если, конечно, этот ваш ненормальный приятель не превратит его жизнь в кошмар, — сказала Венди.

Неплохой ход.

— Вряд ли Питер станет это делать, — заметила я, — ему бы сейчас с собственными проблемами разобраться.

— Он преступник! — громко и решительно произнесла Венди, но Линдси мягко ее остановила и усадила на стул, который нашла у соседнего с нашим стола. Итак, они решили еще и устроиться с нами за одним столом, даже не поинтересовавшись, как мы к этому относимся. Конечно, мы бы не стали возражать, но подобный вопрос, даже останься он без ответа, позволил бы всем почувствовать, что эта встреча никому не нужна.

— Ситуация, конечно, очень непростая, как ни крути, — сказала я, а Линдси тем временем придвинула стул и для себя. Пока она окружала Венди материнской заботой, которую отмечали в ней ее коллеги, и усаживалась сама, я представила их своим друзьям. Я бы, пожалуй, не удивилась, начни она поить Венди из бокала, держа его в руках. За столом на несколько секунд воцарилась неловкая тишина, которую я рискнула нарушить. (Интересно, сумею ли я получить ответы на серьезные вопросы, заведя легкую, непринужденную беседу?)

— Скажите, Линдси, как вы здесь оказались?

— У нас возникли проблемы с одним клиентом, и я позвонила Венди. Она рассказала, где она и что произошло. Вот я и приехала, чтобы как-то ее поддержать. А когда мы расстались с Ронни, я решила, что бокал вина поможет Венди немного расслабиться и прийти в себя. Но, видите, недаром говорится, что у одаренных людей мозг работает в одном направлении… — С дипломатичной улыбкой она окинула взглядом присутствующих. — Ваши друзья тоже оказались рядом с вами.

Да, но своих друзей я действительно была рада видеть, а вот насколько появлению Линдси обрадовалась Венди — это большой вопрос. Она принимала ее заботу, но что-то непохоже, чтобы это доставляло ей огромное удовольствие. Впрочем, судя по всему, Линдси это не смущало — она оставалась такой же внимательной, прямо как придворная дама, которую вполне устраивает ее положение в обществе. Или как нескладная девчонка, таскающаяся за красотками из группы поддержки, которых она подтягивает по математике. Возможно, материнская забота помогала ей вписываться в этот странный коллектив: таким образом она компенсировала то, что не принимала участия в основном действе.

— Настоящей подруге можно позвонить откуда угодно — из больницы, из полицейского участка, с венчания, — Трисия, похоже, пыталась нащупать приемлемую форму общей беседы, — и она тут же примчится, не задавая лишних вопросов. — Она бросила на меня быстрый взгляд и кивнула, подтверждая, что готова на все три варианта.

Линдси согласно улыбнулась в ответ:

— Этим как раз и отличается наша команда: мы готовы сделать друг для друга все, что угодно. Правда, Венди?

Венди вдруг сморщилась, словно борясь со слезами.

— Правда, — произнесла она покорно и, глубоко вдохнув, кое-как справилась с собой.

Линдси ободряюще сжала ей руку. Интересно, насколько хорошо ей известно, что действительно готовы сделать друг для друга ее коллеги?

— Послушайте, Молли, — собралась с силами Венди, — я хочу, чтобы вы не питали никаких иллюзий в одном очень важном вопросе. Если из-за вас у Ронни возникнут проблемы, я вас уничтожу.

— При чем здесь Молли? Она ни в чем не виновата, — встала на мою защиту Линдси.

— Воистину ваша правда, сестра, — кивнула ей Трисия.

— Я не шучу, — сказала Венди, обращаясь ко всем, но сверля меня взглядом.

Кэссиди постучала по столу, привлекая ее внимание:

— Как юрист хотела бы вам посоветовать не произносить провокационных речей, которые позже можно будет повернуть против вас.

— Вы мне угрожаете?

— Нет, потому что не хочу опускаться до вашего уровня.

— До чего же женщины удивительные существа, — вставил Аарон.

— Венди, не пойму, чего вы добиваетесь, разговаривая со мной в таком тоне? — Мой вопрос прозвучал не так дипломатично, как мне бы хотелось. Атмосфера накалялась, реплики звучали все громче, люди за соседними столиками начали бросать на нас косые взгляды, красноречиво говорившие о том, что они о нас думают.

— А чего добиваетесь вы, копая под Ронни? — не унималась Венди.

— Я не пытаюсь ему навредить, а лишь хочу выяснить, что произошло с Гартом. И если к этому причастны вы или он, это как раз в тему, — сказала я решительно.

— Ронни ничего не совершал! — забыв о приличиях, громогласно объявила Венди, и теперь на нас отовсюду смотрели с явным осуждением.

— Венди! — выдохнула Линдси.

— И я тоже ничего не совершала!

— Венди! — повторила Линдси, повысив голос.

— А может, Ронни и прав, — сказала я. — Вряд ли Гвен убила Гарта, чтобы быть с Ронни, а потом, узнав, что он изменяет ей с вами, решила прикончить и его.

— Венди!.. — На этот раз в голосе Линдси слышались изумление и укор.

Венди вскочила так резко, что стол дернулся. Аарон и Кэссиди на лету ловили падающие бокалы.

— Сука! — дико вращая глазами, прошипела Венди.

Я не сразу поняла, кому предназначается этот эпитет — мне или Линдси, но она развеяла сомнения, выплеснув в меня содержимое своего бокала.

Я вскочила, Трисия, Аарон и Кэссиди последовали моему примеру, а Линдси в это время пыталась усадить Венди обратно на стул. Вообще-то своей выходкой я надеялась вызвать Венди на откровенность, но, очевидно, перегнула палку. Венди сорвалась. Как ни странно, ее гнев лишь усилил мои сомнения насчет ее причастности к убийству Гарта. Если ей есть что скрывать, она бы вела себя осмотрительней. Однако сейчас она на грани нервного срыва и ничего скрыть не в состоянии.

Если только эта истерика — не поставленный специально для меня спектакль. Эти девицы умеют торговать имиджами, и как знать, не пытается ли Венди всучить мне одно из своих обличий? Я вдруг представила ее на полотне средневекового живописца в образе воплощенной невинности.

Трисия и Кэссиди бросились вытирать меня бумажными салфетками, а Аарон наблюдал за нами с неподдельным интересом. Уверена, ни один закон физики не в состоянии объяснить столкновение элементов, происходившее сейчас на нашей орбите. Венди разразилась слезами, и Линдси снова захлопотала возле нее, гладя по головке и что-то тихонько приговаривая.

— У нее был тяжелый день, — произнесла Линдси, мельком взглянув на меня.

Эти милашки определенно начинали действовать мне на нервы.

— Да и я не в отпуске.

— Но у вас хотя бы есть возможность отвлечься.

Да уж, особенно когда подруги пытаются высушить меня салфетками. Но я поняла, что она имеет в виду.

— А у вас ее нет? — спросила я, обращаясь сразу к ним обеим.

— Мы все… нас всех… вложили… как средства.

— А вы возьмите да и подайтесь, скажем, в медицину, — предложила Кэссиди.

Взгляд Линдси вдруг стал пронзительным, как луч лазера.

— Вы понятия не имеете, о чем говорите, поэтому приберегите ваши советы для кого-нибудь другого.

Трисия, Аарон и Кэссиди посмотрели на меня вопросительно, ожидая моей реакции, но я не знала, что сказать. Я понимала, что Линдси пытается защитить не только Венди, но и всю их команду, агентство и свое будущее. Прямо тигрица перед логовом с тигрятами: никто туда не войдет, никто оттуда не выйдет.

Быстро взвесив возможные варианты, я выбрала доброжелательную улыбку.

— А не пора ли нам всем отправляться по домам? — сказала я, покосившись на Венди, которая продолжала тихо всхлипывать. Линдси задумчиво кивнула, словно обдумывая мое предложение, но мне не терпелось уйти. И не только потому, что я мерзла в мокрой блузке. У меня неприятно сосало под ложечкой: головоломка не складывалась так, как я рассчитывала. Надо срочно сбежать подальше от рыданий Венди, материнских забот Линдси, какофонии минувшего дня и хорошенько поразмыслить.

— Отличная мысль, — подхватила Трисия, — а то ты точно подхватишь простуду. Или заведешь кучу новых ухажеров.

Аарон вежливо отвел глаза, а я попыталась представить, насколько прозрачной стала моя блузка.

— Вы отвезете ее домой? — спросила я у Линдси, чтобы хотя бы с ней не портить отношения.

— Мне не впервой, — произнесла она с терпеливой улыбкой.

— Венди… — обратилась было я к плачущей девушке, но она вдруг поднялась, величественно смахивая волосы с заплаканного лица.

— Вы хоть представляете, что натворили? — спросила она и тут же продолжила, не давая мне вставить ни единого слова: — До вашего появления мы как-то со всем справлялись. Мы строили новое будущее, а вы явились и все разрушили.

— Я всего лишь пытаюсь узнать правду. Не хотите ею со мной поделиться, чтобы мы все могли наконец заняться чем-то другим? — отозвалась я, возмущенная ее придирками. Особенно злило меня то, что в чем-то она, пожалуй, права. И все же, когда рушится карточный домик, обвинять следует того, кто его построил, а не того, кто хлопнул дверью.

— Я рассказала вам правду, — настаивала Венди. — Вам известно о моей жизни больше, чем моим друзьям. Довольны? Вы же от этого в восторге, правда? Знание — сила и все в таком роде!

— Я всего лишь хочу понять, что случилось.

— Я этого не делала — вот и все. Зачем мне это нужно? У меня все было, меня моя жизнь устраивала, а теперь совершенно не устраивает. Было бы глупо самой взять и все испортить.

В самую точку, если только она не лжет, а в это мне как-то не верилось. Я оставила ее реплику без ответа.

— Увидимся завтра на гала-представлении, — с деланой улыбкой сказала Линдси и подхватила Венди под руку. — Хочется надеяться, что усилия не были потрачены даром и все пройдет на высоком уровне. — В ее голосе ясно чувствовался холодок. Она пошла к выходу, увлекая за собой Венди, как непослушного ребенка, едва научившегося ходить, а я смотрела ей вслед и думала, не ошибалась ли я на ее счет.

— Вот так вы обычно и проводите время? — с улыбкой поинтересовался Аарон, когда Линдси и Венди скрылись за дверью.

— Что ты, это еще цветочки, — заверила его Кэссиди. — Обычно страдает чужое имущество.

— Значит, моя блузка не в счет? — обиделась я.

Трисия похлопала меня по руке:

— У меня в химчистке есть знакомый. Он просто творит чудеса. Хочешь, отнесу ему твою блузку?

— Сначала я сама попробую привести ее в порядок.

Трисия убрала прядь волос с моего лица.

— Знаешь, дорогая, не хочу тебя обидеть, но выглядишь ты ужасно. Давай мы отвезем тебя домой, приготовим тебе супчик, сделаем массаж…

— Трисия, у нее не грипп, а рабочие проблемы, — уточнила Кэссиди.

— Расслабляющий массаж никогда не помешает, — ответила Трисия.

— Прекрасная мысль, — согласился Аарон.

Конечно, я бы с удовольствием пригласила всех к себе, чтобы продолжить наши посиделки и заодно все обсудить. Но внутреннее беспокойство оказалось сильнее. Кого мы там застанем — или не застанем, когда ввалимся в дом всей компанией? Не важно, в каком Кайл настроении, ему вряд ли захочется общаться с малознакомыми людьми, когда нам есть что обсудить и обдумать. Нет, домой нужно идти одной. Идти и все привести в порядок, причем в первую очередь собственные мысли.

Сославшись на слова Трисии о том, как отвратительно я выгляжу (хотя она выразилась мягче), я сказала, что мы непременно сделаем это в другой раз, а сейчас я отправлюсь домой одна. Я поблагодарила всех троих за то, что они меня поддержали, проводила их до такси и поспешила к себе. В пустую квартиру.

Он сказал, что возвращается на работу, но рабочий день уже давно закончился. Я позвонила ему на мобильный и услышала сигнал голосовой почты. Не оставив сообщения, я перезвонила ему на рабочий телефон. Трубку снял его напарник Бен Липскомб.

— Вечерок сегодня был еще тот, — прогудел он в трубку. У этого верзилы устрашающая внешность, но вряд ли кто-то из моих знакомых наделен более миролюбивым характером.

— Да уж, хорошего мало. А вдобавок еще и Кайл на меня обиделся.

— Слыхал.

От этого замечания стало совсем тошно. Кайл вообще-то не очень распространяется о наших с ним отношениях, и если он что-то сказал Бену, значит, они дали серьезную трещину.

— Могу я с ним поговорить?

— Не сейчас.

Я вздохнула. Сначала мне не терпелось все ему объяснить, поговорить о Линдси, но теперь я понимала, что на самом деле просто хочу извиниться за то, что не была с ним искренней.

— Он не может подойти к телефону или не хочет? — На другом конце молчание затянулось, поэтому пришлось взять инициативу в свои руки: — Извини, я не собиралась ставить тебя в неловкое положение, Бен, хотя, похоже, я становлюсь настоящим специалистом по этой части. Передай ему, что я звонила, ладно?

— Хорошо, передам. Спокойной ночи. Как говорится, утро вечера мудренее — утром жизнь не будет казаться такой мрачной.

Не имея возможности обнять Бена в знак признательности, я просто поблагодарила его и повесила трубку. Раз он желает мне спокойной ночи, значит, намекает, что Кайл не придет. Из-за срочной работы или из-за моего поведения, выяснится позже. А пока нужно сохранять спокойствие. Утром жизнь действительно не будет казаться такой мрачной, особенно если любимый вернется.

Итак, у меня теперь две проблемы: как определить, кто убил Гарта, и как разобраться в своей личной жизни? Пожалуй, есть и третья: с какой из двух первых легче справиться?


17


Дорогая Молли!

Неужели мы обречены обижать тех, кого любим? Ведь они всегда рядом, и поневоле мы забываемся и делаем глупости, которые их ранят. Может, они замечают то, что способно обидеть только их, а другим совершенно безразлично? Или все дело в том, что мы испытываем их любовь на прочность, а это до добра не доводит? И почему бывает так больно, когда они в ответ тоже нас обижают?

Обиженная обидчица


Мой организм не приспособлен к тому, чтобы довольствоваться сном продолжительностью два часа пятнадцать минут. Полагаю, самый оптимальный для меня вариант — восемь часов, хотя столько я сплю лишь во время болезни, на отдыхе или под воздействием снотворного. И все же я стараюсь поспать хотя бы часов шесть, после чего периодически взбадриваю себя дозами кофеина. В тех случаях, когда мне не удается поспать больше четырех часов, мне изменяет чувство юмора, я становлюсь раздражительной и нетерпимой к невинным слабостям окружающих. В такие дни мне лучше не высовываться из дома или по крайней мере весь день скрываться за солнечными очками и чашкой кофе, пока мой мозг пытается выйти из ступора. Но все равно приходится выходить на свет божий, и это всегда заканчивается весьма плачевно.

Я проснулась в совершенно пустой квартире в полной тишине и с ощущением безысходности. Часы показывали семь тридцать. Суровая реальность настойчиво о себе напомнила: пришлось сознаться, что я наломала дров в отношениях с любимым человеком, и признать поражение в схватке с Венди и компанией. А еще предстояло решить, что делать со статьей и как успокоить Эйлин, которая готовится выйти на подиум.

Короче, это был тот самый день, когда стоило остаться дома.

Накануне вечером я не ложилась, пока держалась на ногах. Я даже пыталась разобраться, как мне теперь вести себя с Кайлом, и понять, как Венди удалось заговорить меня до такой степени, что я почти вычеркнула ее из списка подозреваемых. Где-то около трех утра, когда я доедала вторую упаковку подогретого в микроволновке попкорна и в третий раз слушала грустный старый альбом Бонни Рэйт, я все-таки решила, что надо вернуться к статье, на некоторое время забыв о Кайле, потому что, если сначала я попытаюсь наладить отношения с Кайлом, моя работа может снова свести на нет все мои усилия в этом направлении. К тому же я, вероятно, как-то разберусь, что мне делать со статьей, а вот в личной жизни выхода пока не видно.

Когда зазвонил будильник, никаких решений у меня так и не появилось, зато ужасно болела шея. Я встала под горячий, насколько можно было вытерпеть, душ. Водные процедуры помогли от боли в шее, но не заполнили пробелы в моей версии убийства. Влив в себя порцию фраппучино и через силу съев нектарин, я влезла в хлопчатобумажную юбку и батистовую блузку, надеясь, что в результате химической реакции между натуральными тканями у меня появятся силы и желание двигаться дальше. Прежде чем выйти из дома, я позвонила в больницу. Мне сказали, что и Уиллис, и Малкахи отдыхают. Полагаю, «отдыхают» — слово, которое использовал медперсонал, а не сами пациенты.

Я не стала звонить Кайлу еще раз, потому что Бен наверняка ему все передал. Значит, мяч пока находится на другой половине поля, и мне остается только ждать ответного паса. Ожидание, надо сказать, не входит в число моих любимых занятий.

Зато другим нравится ждать.

Перебирая в памяти вчерашние события, я решила еще раз увидеться с Кимберли и понять, почему она сливает информацию и мне, и Питеру. Больше ей не подкупить меня своими родственными чувствами к дядюшке. Ей что-то нужно. Похоже, все, кто имел отношение к Гарту Хендерсону, что-то скрывали, утаивали, искали для себя какую-то выгоду.

В какой-то степени любое человеческое общение сводится к переговорам: а стоит ли нам вместе работать, спать, жить? Но мне всегда казалось, что сделки в столь важных областях жизни должны заключаться хоть с какой-то долей честности, искренности и желания достичь разумного компромисса. Тогда как отношения этих дам и господ строились на неприкрытой алчности. Сама мысль о том, что они живут бок о бок со мной и моими знакомыми, меня просто пугала.

Я постаралась избавиться от тревоги и, направляясь к офису «Уиллис Уорлдвайд», вместо того чтобы предаваться своему обычному развлечению — наблюдать за прохожими, сосредоточилась на том, что может быть у Кимберли на уме. Представляет она интересы тетушки или защищает дядю? А может быть, преследует какие-то собственные цели?

Я погрузилась в раздумья и шла, глядя себе под ноги, чтобы меня ничто не отвлекало. Но ходить так по Манхэттену невозможно, как футболист не может бежать по полю, опустив голову и не замечая опасностей на своем пути. Если бы я смотрела перед собой, то гораздо раньше заметила бы приближавшуюся ко мне Линдси.

Я столкнулась с ней прежде, чем поняла, что это она, и начала извиняться. Узнав ее, я извиняться не перестала, но эта встреча настолько меня потрясла, что я несколько секунд не могла вымолвить ни слова.

— Молли, надо же! Ну до чего же тесен мир! — радостно завопила она, словно в последний раз мы встречались весной за чаепитием по случаю чьей-то помолвки.

— Теснее не бывает, — согласилась я. Вообще-то я обожаю совпадения (в мире все происходит не просто так), и будь Линдси мужчиной, который потряс мое воображение, я бы решила, что третья случайная встреча подряд — это знак свыше и я просто обязана воспользоваться представившейся возможностью и начать бешеное преследование или хотя бы проявить инициативу и пригласить его на обед. Но поскольку она женщина, да еще и связана с жертвой убийства, которое я расследую, я восприняла нашу встречу как знак, что это вовсе не случайное совпадение.

— Куда вы направляетесь?

— Я забирала кое-какие материалы из офиса Ронни, — сказала она и замолчала, словно давая мне возможность поинтересоваться, почему ни у Ронни, ни у них в агентстве не нашлось секретаря или посыльного, который взял бы на себя эту задачу. — А еще я должна забежать за туфлями для сегодняшнего гала-представления. — И она махнула рукой в сторону центра.

Ах да! Гала-представление… Я даже не смогла выдавить из себя улыбку. Неужели мне тоже нужно туда идти? У меня нет ни платья, ни туфель, я не общалась со своим бойфрендом вот уже двенадцать часов, к тому же перспектива наблюдать, как моя начальница важно шествует по подиуму, мало меня привлекала.

Наклонив голову набок, Линдси смотрела на меня с любопытством.

— Вы же собираетесь туда пойти? — При этом в ее голосе и улыбке мне почудилась некая напряженность. Конечно, для компании, которая выпускает новые духи, это очень важная акция, но я не могла понять, почему для Линдси так важно, буду ли я на ней присутствовать. — Придете? — продолжала она настаивать.

Она схватила меня за руку и сжала ее куда сильнее, чем следовало. Я отступила на шаг и покачнулась, не столько из-за ее порыва, сколько под натиском двух нахлынувших на меня догадок — «почему для нее это так важно» и «она меня преследует», — из которых тут же родилась простая мысль: «для нее это так важно, что она меня преследует».

Наши пути пересеклись не из-за стечения обстоятельств, не из совпадения и не под влиянием звезд — они пересеклись потому, что Линдси тенью следует за мной. Они с мужем оказались в том же ресторане, что и мы с Кайлом, не случайно — она затащила туда мужа, потому что знала, что мы там будем. Она привела Венди в «Линокс-Лаунж», потому что знала, что там я с друзьями. И вот она здесь, перед офисом Ронни, потому что знает, куда я направляюсь. Интересно, почему сегодня она не постаралась остаться незамеченной? Чтобы не позволить мне войти или чтобы узнать, какие мысли возникли у меня со вчерашнего вечера?

Не выпуская мою руку, она незаметно тянула меня в сторону от входа в здание.

— Хотите, покажу вам туфли, которые я надену сегодня вечером? — спросила она. — Я не часто трачу деньги на туфли, но против этих мне не устоять. Ради них можно надеть платье покороче, чтобы показать их во всей красе.

Почему она не хочет, чтобы я зашла внутрь? Тоже защищает Ронни? Неужели вчера они с Венди были вместе, потому что обе пытаются его защитить?

Я высвободила руку из ее цепких пальцев.

— Даже если бы я не собиралась туда идти, теперь пойду обязательно, чтобы увидеть ваши туфли, — сказала я, про себя потешаясь над тем, как фальшиво все это звучит.

— Значит, идете? — сказала она с облегчением.

— Если, конечно, вовремя справлюсь с работой и Эйлин не сживет меня со свету, — заверила я ее.

Она сочувственно вздохнула:

— От этого начальства можно сойти с ума.

Она поправляла прическу, а я готова была рвать на себе волосы.

— Как найти хотя бы одного, кого бы стоило обожать! — воскликнула я.

Ее рука замерла, и я уже готовилась продолжить свою гневную речь, но оказывается, у нее в волосах просто запутался брелок от браслета. Я шагнула к ней, чтобы помочь, она жестом дала понять, что справится сама, но я успела заметить, как блестит звено, соединяющее брелок с браслетом. Вернее, вовсе не блестит. Оно было из темного дешевого металла и совершенно не гармонировало с браслетом. Словно брелок оторвали и звено пришлось заменить, но не у «Тиффани», а в какой-то дешевой мастерской. Впопыхах, лишь бы никто ничего не заметил.

Я с трудом перевела дыхание, призывая себя не спешить с выводами. В конце концов, брелок мог оторваться от браслета где угодно. Могли найтись причины и для того, чтобы чинить его не у «Тиффани». Как, впрочем, и для того, чтобы убить шефа.

Линдси приняла мое изумление за неловкость.

— Ничего-ничего, сейчас вытащу, — сказала она и вырвала волос, опутавший брелок. Быстрым движением она освободила брелок, поискала, куда бы выбросить волос, и, ничего не найдя, сунула его в карман пиджака. Всему свое место, как говаривала моя бабушка. Интересно, от чего еще готова избавиться Линдси?

Конечно, наткнуться на дороге на подозреваемого куда опаснее, чем на мужчину своей мечты, но я никак не могла оторвать от Линдси глаз. Неужели я приняла за внутреннее спокойствие невероятную выдержку (сама я не слишком хорошо знакома как с тем, так и с другим качеством) и поэтому легко сбросила Линдси со счетов?

Все о ней высокого мнения, все ее ценят и полагаются на нее, но в то же время держатся от нее на расстоянии. Замужняя женщина, готовая проявлять материнскую заботу об окружающих. Не такая, как все, — другая. Остальные добивались благосклонности Гарта, прыгая к нему в постель, для нее же этот путь был заказан. Наверное, обидно видеть, как коллеги делают карьеру, потому что выбирают кратчайшую дорогу, для тебя, увы, недоступную. Многие легко нарушают моральные принципы, но не все решаются на супружескую измену. Можно понять, почему она этого не сделала, но такое положение вещей наверняка казалось ей несправедливым. Особенно когда поползли слухи, что после слияния кого-то повысят по службе. А ведь она говорила мне, как отчаянно им с Дэниелом нужны деньги. И все же между отчаянием и убийством лежит пропасть. Неужели она сумела ее преодолеть?

Наконец, сообразив, что чересчур внимательно ее разглядываю, я выдавила из себя улыбку.

— Спасибо за приглашение, но мне действительно пора бежать. Забавно, что мы вот так случайно столкнулись на улице. — Да уж, так забавно, что дух захватывает!

— И правда забавно, — улыбнулась в ответ Линдси, неловко переминаясь с ноги на ногу.

Я почувствовала, что делаю то же самое. Так мы и стояли несколько секунд, топчась на месте. Она не хотела уходить, пока не поймет, куда направляюсь я, а я пыталась сообразить, в какую сторону мне направиться, чтобы, сделав круг, последовать за ней. Очень хотелось убедиться, что я ошибаюсь на ее счет, потому что она мне нравилась и я даже немного завидовала ее отношениям с мужем. Но если я ошибаюсь, мне необходимо убедиться в этом как можно скорее.

Тем более что она, кажется, что-то заподозрила.

— Молли, что с вами? — спросила она, делая ко мне шаг и снова пытаясь взять меня за руку. Чтобы ее не обидеть и не выдать себя, я не шагнула назад, а лишь слегка посторонилась.

— Все нормально, не беспокойтесь! Просто задумалась над тем, сколько дел мне еще предстоит переделать. А как вы?

— Отлично.

— Это хорошо.

— Да.

Мы вдруг обе замолчали и посмотрели друг на друга. Каким бы замечательным был этот мир, если бы все мы говорили только то, что думаем. Если бы не скрывали свои мысли, не лгали, не притворялись и ничего не приукрашивали, а выкладывали всю правду, простую и бесхитростную, и нам бы платили той же монетой. Разве не стали бы мы счастливее, живя в гармонии сами с собой? Или тогда мы бы уже давно друг друга поубивали?

— Пожалуй, я зайду сюда позже или даже подожду до понедельника, — сказала я, стараясь как можно вежливее завершить беседу. — Очень рада встрече. Мне еще надо купить платье. Увидимся вечером. — Прощаясь, я взяла ее руку и удивилась, как она вспотела.

Она быстро выдернула руку и помахала ею куда-то в сторону.

— А я за туфлями, — сказала она вместо прощания, развернулась и поспешила прочь.

Я подошла к краю тротуара, словно собираясь поймать такси, и посмотрела ей вслед. Она прошла мимо двух обувных магазинов и перешла через Мэдисон-авеню. Не может быть, чтобы она не знала, где находится нужный ей обувной, — она мне солгала. Куда же она все-таки направилась?

Я прошла немного назад и тоже пересекла Мэдисон-авеню, не выпуская Линдси из поля зрения и больше ничего вокруг не замечая, поэтому, споткнувшись, чуть не упала на коляску. Няня, толкавшая ее перед собой, судя по всему, обругала меня последними словами на языке, природу которого я определить не смогла, и оттолкнула с такой силой, что я оказалась на пути столь же поглощенных своими мыслями пешеходов. К счастью, никто из них особенно на меня не обиделся и не облил кофе. Самая большая неприятность, причиненная мною окружающим, свелась к тому, что я нечаянно сорвала с какого-то парня наушники, лишив его утренней порции музыки. Но времени извиняться у меня не было, потому что Линдси свернула в переулок.

Обитательницы Манхэттена тратят уйму времени, сил и денег на то, чтобы выделяться из толпы, но сейчас, оказавшись в роли преследовательницы, я бы многое отдала, чтобы снова облачиться в унылую темно-серую форму, которую нас заставляли надевать в колледже на уроки физкультуры, — во что угодно, лишь бы слиться с толпой и стать невидимой. Но тут я поняла, что в подобном одеянии, пожалуй, выделялась бы еще больше, потому что вокруг сновали женщины, одетые как я, а вот унылой серой формы ни на ком не было. Впрочем, таких я вообще давно не встречала. В Нью-Йорке, если хочешь замаскироваться, лучше одеваться так, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность.

Слежка для меня дело новое, и я точно не знаю, насколько близко надо держаться от объекта преследования. Объект, правда, и не оглядывался, а быстро двигался вперед, опустив голову. Я уже начала беспокоиться, что она действительно идет в магазин за туфлями и другими аксессуарами для гала-представления, но тут она остановилась. Только не перед магазином, а перед церковью.

Вот это да! Неужели переживания из-за моих подозрений о ее причастности к убийству заставили ее пойти на исповедь? Как бы мне ни хотелось самой услышать ее признание, я могла понять, что прежде ей надо обрести мир в собственной душе. Но это решение, очевидно, давалось ей нелегко. Даже находясь в сотне метров от нее, я почувствовала ее нерешительность, когда она остановилась у широкой лестницы перед главным входом. Собравшись с духом, она взбежала наверх и скрылась в церкви.

Я отругала себя за глупые помыслы, когда приблизилась к церкви. Нет, она пришла сюда не на исповедь, а к мужу. Это была церковь Святого Айдана, штаб-квартира благотворительной организации «Возрождение ангелов», где работал Дэниел. Когда-то я здесь бывала, но сейчас настолько увлеклась слежкой, что не сразу узнала окрестности. Вообще-то у нее могло быть множество поводов забежать днем на работу к мужу. Вот только как это связано с моим расследованием? И вправе ли я совать нос в чужие семейные дела?

Теперь настала моя очередь нерешительно топтаться перед входом. Никто не поверит, что я явилась сюда следом за Линдси по чистой случайности, а ни одно мало-мальски правдоподобное объяснение не приходило мне в голову. Все было шито белыми нитками с крупной фигурной строчкой «Я считаю, что ты виновна». А что, если сказать, что мне необходимо поговорить с Дэниелом о влияния смерти Гарта на семьи его сотрудников — скажем, о том, как убийство отзывается на жизни других людей? Нет, раз я сама вижу, что эта история притянута за уши, они тоже догадаются.

Но и уйти я не могла. Мысль, что именно Линдси не сумела совладать с собой и отчаяние, гнев или что-то еще, чего я пока не знала, толкнули ее на убийство, не давала мне покоя. Как я уйду, не попытавшись узнать правду? Решив, что придумаю что-нибудь оригинальное и убедительное, когда увижу Линдси и Дэниела, я перешла через дорогу и с бешено бьющимся сердцем начала подниматься по лестнице.

Я преодолела несколько ступенек, когда сверху до меня донесся голос Линдси. Ей отвечал мужской голос, по всей видимости, принадлежащий Дэниелу. От неожиданности тот участок моего мозга, который отвечает за творчество и импровизацию, немедленно отключился, а решимость лопнула как мыльный пузырь. Я попятилась вниз, дико озираясь в поисках хоть какой-то щели, где можно укрыться. Мне крупно повезло: слева у основания лестницы я заметила дверь, а на ней потускневшую от времени надпись: «Магазин подержанных вещей».

Я нырнула внутрь как раз в ту секунду, когда голоса Линдси и Дэниела достигли моих ушей, и замерла у двери, судорожно удерживая ручку и уповая на то, что они не успели меня заметить. Возможно, я зря паникую, но мне совсем не улыбалось раньше времени раскрывать карты — и не в последнюю очередь чтобы не спугнуть вероятного убийцу.

Через некоторое время я подумала, что меня действительно не заметили, но на всякий случай решила пока не выходить на улицу. Я отлепилась от дверной ручки и вошла в торговый зал. Это было небольшое помещение с рядами одежды, домашних принадлежностей, полок с безделушками и книгами. За крошечным прилавком очень прямо сидели три пожилые женщины с одинаковым перманентом на седых головах и в одинаковых кардиганах; две с крючком, а одна со спицами. Они как-то очень странно на меня посмотрели, но как их за это винить — ведь и мое поведение могло показаться им странным. Я виновато улыбнулась, чтобы их успокоить:

— Можно я тут похожу?

Самая мелкая из них, похожая на розовое печеное яблоко старушка энергично закивала:

— Конечно, милая. Мы здесь для этого и находимся. — Она говорила, размахивая вязальной спицей, которой вполне могла меня пронзить, вздумай я повести себя неправильно. Конечно, нельзя утверждать это с полной уверенностью, но дразнить ее я все-таки не стала бы.

Я поблагодарила их и, соображая, с чего начать осмотр, глубоко вздохнула. Сквозь запахи пыли, неновой ткани и дерева пробивался запах настолько острый, что у меня закружилась голова. Я не могла с точностью определить источник, зато у меня не было сомнений в его природе: сладкий запах «Успеха» — кажется, именно так его рекламируют.

Я медленно повернулась к старушкам, не желая поднимать шум или пугать мелкую с большой спицей.

— А духи у вас есть?

Вторая старушка, похожая на тростинку, застучала крючком по прилавку:

— Несколько флаконов «Белой дымки», а еще там, в конце зала, полкоробки духов от Бритни Спирс.

— Но здесь пахнет другими духами, — сказала я, удивляясь, что они их не чувствуют.

— Ах это! — снова подала голос мелкая. — Кто-то пролил духи, но мы так и не поняли, откуда исходит запах. — Она снова воспользовалась спицей, но на этот раз направила ее на дальнюю стену. — Возможно, вон в тех нераспакованных сумках.

Возле стены, на которую она указала, были свалены пластиковые и бумажные пакеты. Я тут же вспомнила пакеты на диване в кабинете у Линдси и двинулась в ту сторону.

— А почему их не распаковали? — как бы невзначай спросила я.

— Это делают несколько ребят, — сказала вторая и грозно нахмурилась, — а у них пока не дошли до этого руки.

Третья дама солидной комплекции, до этого ни разу не оторвавшаяся от своего вязанья, фыркнула:

— От этой вздорной братии никакого толку.

— Не возражаете, если я взгляну? — спросила я, подбираясь к пакетам. Запах становился все сильнее, если только я не стала жертвой собственного воображения. Не знаю, что меня пьянило больше: сам запах или его возможная связь с Линдси — никакая другая точка пересечения «Успеха» и этой церквушки не приходила мне в голову.

Три пожилые мойры молча переглянулись, потом отвернулись и одновременно пожали плечами. Я приняла это за разрешение и встала на колени перед горой пакетов. От всех пакетов одинаково сильно пахло, поэтому мне оставалось только копаться в каждом из них.

Я не сразу взялась за дело, а сначала позвонила Кэссиди, но наткнулась на голосовую почту; Трисия, к счастью, ответила сама.

— Хочешь забежать в интересный магазинчик? — спросила я ее. Краешком глаза я видела, что дамы вернулись к своему вязанию, время от времени перешептываясь.

— Прости, дай я сначала отдышусь. Да.

Я объяснила, где нахожусь, и она сказала, что выходит прямо сейчас. Я спрятала телефон в карман и развязала первый пакет.

Когда через двадцать минут появилась Трисия, вся такая чистая и со свежей укладкой, мне уже казалось, что я вся пропахла чем-то затхлым. Старушки тут же оживились, хотя ничто в Трисии, облаченной в великолепный вязаный костюм от Миссони, не выдавало завсегдатая комиссионок. Но с другой стороны, она всегда так действует на окружающих. В том числе и на меня.

Она несколько секунд оглядывала разбросанные вокруг меня пакеты, а потом, сбросив выписанные из дорогого миланского бутика туфли, опустилась на колени рядом со мной.

— Мы могли бы разбирать старье и на чердаке у моей бабули — там, по крайней мере, можно заодно потягивать мартини, — сказала она весело.

— Если на чердаке у бабули пахнет «Успехом», хотела бы я знать, с кем она накануне играла в бридж, потому что этот человек, возможно, причастен к убийству, — сказала я.

Трисия посмотрела на меня с радостным удивлением:

— Значит, мы здесь не просто так! Что ж, отлично. — Из открытой коробки она извлекла линялый свитер и, понюхав его, разразилась громким чиханьем, неожиданным при столь миниатюрном носике.

Мы разбирали пакеты в поисках источника запаха, и я невольно вспомнила, как часто мы втроем распаковывали вещи в общежитии, в квартирах, которые вместе снимали. Как одно приключение сменялось другим, как мы радовались тому, что идем по жизни вместе. Надеюсь, так будет всегда. Конечно, раньше я часто представляла, как мы собираемся и празднуем рождение детей, но пока нам приходится бывать в больницах в основном из-за травм, которые получала я в ходе своих расследований. Впрочем, как говорится, не все сразу.

— Как тебе Аарон? — спросила Трисия, отшатнувшись от коробки со старой обувью, в которую было сунула нос. Она тут же ее закрыла, перевязала и отложила в сторону.

Интересно, вспоминала ли она то же самое, что и я?

— Похоже, интересный человек. В нем есть что-то умиротворяющее.

— Давненько у нее не было таких бойфрендов. Интересно, скоро она к нему охладеет?

— А вдруг не охладеет?

— Думаешь, такое возможно? — улыбнулась Трисия.

— Да, а мы приспособимся к новым условиям, — заверила я нас обеих.

Она кивнула, поглощенная содержимым очередного пакета. Я уже собиралась развить свою мысль, но из следующего открытого пакета мне в нос так шибануло «Успехом», что я тоже расчихалась. Мне вторила Трисия, которая успела заглянуть внутрь.

Среди полотенец, скатертей и салфеток скрывалась шелковая блузка ярко-красного цвета с затейливой отделкой на воротнике, словно облитая «Успехом». Я потянула ее из пакета, чтобы рассмотреть поближе; из нее на пол со стуком выпал небольшой серый предмет, оказавшись между мной и Трисией.

До чего же незначительным кажется пистолет, когда он не направлен тебе в лоб.


18


Дорогая Молли!

Как отразится на моей карме праведный поступок, совершенный по неправедной причине? Или то, что делаешь, чтобы угодить любимому человеку, а не потому, что того требует закон, культура или хотя бы организация, в которой работаешь, ничего не стоит? А может, напротив, в этом случае достойный поступок заслуживает двойной награды? Или же то, что требует оправдания, и вовсе не стоило совершать?

Стремящаяся к благой цели


Донован с равной подозрительностью смотрел на меня и на пистолет. Трисия по-прежнему находилась по ту сторону прилавка, пытаясь успокоить страшно разволновавшихся старушек, и мне приходилось в одиночку держать оборону против ее нового приятеля и его впервые появившегося на горизонте напарника, худого сиплого парня по фамилии Новатны, который для своих тридцати с небольшим выглядел слишком потрепанным. Неужели на него так действовало общество коллеги?

И блузку, и пистолет копы уже поместили в специальные пластиковые пакеты и теперь думали, стоит ли вызывать криминалистов для более тщательного осмотра магазина. К их крайнему неудовольствию, в приеме вещей не было никакого порядка. Если вещи не отличались особой ценностью, дарителям выдавали справку с весьма неопределенным текстом, например «Три пакета с одеждой» или «Две коробки с постельными принадлежностями». Мелкие детали оставляли для налоговой службы. Люди заполняли карточки, куда вписывали свои имена, адреса и номера телефонов, но удостоверять эти сведения не требовалось. Как правило, такие справки пригодны скорее для Службы внутренних доходов, чем для Полицейского управления Нью-Йорка.

Еще больше осложняло дело то, как размещались принятые вещи. Как теперь было известно нам с Трисией, пакеты просто складывались вдоль стены, пока в магазине не появлялись более юные и крепкие помощники, способные распаковать, рассортировать и разместить дары по полкам. Так что если даже человек сообщил о себе правду, сложно было решить, какая справка к какому пакету относится.

Утверждение, что я видела Линдси в похожей блузке, ничего не меняло, ведь эта вещь вовсе не была уникальной. А учитывая, что блузку облили духами, на которые у Линдси была аллергия… хотя это она так говорила. Но какими бы неубедительными ни казались мои доводы, я стояла на том, что найденный пистолет — орудие убийства, а убийцу следует как можно скорее передать в руки правосудия.

И тем не менее Донован смотрел на меня, болезненно щурясь:

— Что именно вы здесь делаете?

— То, что должна делать, — сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало искренне и без негодования. Не скрою, сначала у меня мелькнула другая мысль: заплатить, сколько положено, забрать пакет с блузкой и пистолетом, а дома спокойно разобраться и в пакете, и в собственных мыслях, прежде чем решать, что делать. Но потом я поняла, насколько важна такая улика, как пистолет, ведь именно из этого пистолета стреляли в Гарта. В недавнем прошлом я слишком вольно обращалась с уликами, но теперь узнала, чем это чревато, когда дело оказывается в суде. Не хотелось повторять прежних ошибок.

Но по какой-то причине Донован никак не мог этого уразуметь:

— Объясните, как получилось, что вы нашли орудие убийства здесь, в магазине подержанных вещей, после того как мы два месяца искали его во всех мыслимых местах, но так и не обнаружили?

— Я зашла сюда не за этим, — снова терпеливо и вежливо пояснила я, — просто не хотела, чтобы меня заметила Линдси. Потом я учуяла запах духов и подумала, что это неспроста. Вот и начала рыться в пакетах.

Мне казалось, я излагаю основные события лаконично и в том порядке, в котором они происходили, но Донован заставлял меня повторять мой рассказ снова и снова, пока его напарник не переместился за прилавок, чтобы еще раз поговорить с Трисией и пожилыми дамами.

— Молли, вы меня разыгрываете? — спросил Донован. В его голосе и выражении лица чувствовалась злость.

Его слова меня сильно задели, и я на некоторое время замолчала. Было непонятно, провоцирует он меня или правда в чем-то подозревает, поэтому стоило проявить осторожность.

— Уважаемый мистер Донован, несмотря на то что прежде у нас бывали разногласия, — сказала я профессиональным тоном, — я всегда старалась быть максимально полезной.

— Тогда на что я трачу свое драгоценное время? Вы полагаете, я поверю во все эти сказки, которые вы сочинили на пару с Малкахи?

Это двойное обвинение было еще более оскорбительным: он подозревал меня в том, что я хотела заманить его в ловушку, расставленную вместе с Питером. Впрочем, я предпочла не отвечать ему грубостью на грубость.

— Проверьте пистолет. Если Гарта убили не из него, я принесу извинения, ну а если из него, извиняться придется вам.

— Мне придется разве что отвезти вас в отделение, — еще больше разозлился он и схватил меня за локоть.

— То есть?

— Эту свою абсурдную историю вы подробно изложите в официальном заявлении, чтобы я не выглядел дураком.

— А не лучше ли вам поговорить с Линдси? — сказала я, из последних сил сохраняя самообладание.

— Чтобы вызвать ее на допрос, нужны более серьезные основания, чем эта ваша версия.

Как ни странно, я проявила не свойственную мне покладистость и кивнула:

— Ладно.

Трудно было определить, разозлило ли его мое желание помочь следствию или разочаровало.

— Что ж, тогда пойдемте.

Он внимательно следил за мной, очевидно, считая, что я блефую, но я кивнула в сторону Трисии:

— Могу я сказать подруге, что ухожу?

Он не возражал, но Трисия уже сама спешила к нам:

— Что происходит?

В самых дипломатических выражениях, которые только пришли мне в голову, я обрисовала ситуацию, и Трисия твердо заявила:

— Я еду с вами.

— В этом нет необходимости, — попытался заверить ее Донован. — Вашу подругу ни в чем не обвиняют, я просто хочу получить от нее письменное заявление…

— Я с вами, — повторила Трисия тоном, в котором звенела сталь.

— Что ж, в таком случае поспешим, потому что сегодня вечером мы все присутствуем на гала-представлении. — Я радостно улыбнулась Доновану, но Трисия смотрела на него все так же сурово, и я даже подумала, что ее приглашение вот-вот потеряет силу.

Новатны остался в магазине, чтобы успокоить старушек и завершить осмотр, а мы в сопровождении Донована отправились в полицию. Между прочим, в то же отделение, где работал Кайл. Я гнала от себя эту мысль, но навстречу нам стали попадаться сотрудники, с которыми я познакомилась, когда Кайл приглашал меня на корпоративные вечеринки. Правда, мое появление никого из них не шокировало, а это означало, что Кайл пока не объявил меня персоной нон грата. Однако несколько человек все же остановились и с интересом наблюдали, как мы с Трисией следуем за хмурым Донованом в комнату для допросов, и привлекали их явно не наши наряды.

Все прошло почти гладко. Трисия села рядом со мной и внимательно вслушивалась в каждую реплику Донована, стараясь понять ее истинный смысл. И хотя лицо ее оставалось бесстрастным, я чувствовала ее поддержку.

Мы с Донованом вели себя вполне цивилизованно: выполнили все формальности и внесли ясность во все вопросы. Именно так все и должно происходить в кабинете следователя — сухо и профессионально. И лишь изредка я на пару секунд отвлекалась, пытаясь представить дальнейшие события: придет ли, несмотря ни на что, на гала-представление Донован, будет ли там Линдси и купила ли она новые туфли. Даже излагая, как мне удалось обнаружить орудие преступления, по моему убеждению принадлежавшее Линдси, я сознавала, что моя версия неполна и основана на догадках. И все же чутье подсказывало мне, что она замешана в убийстве. В то же время я понимала, что Донован обязан следовать жестким правилам, потому что догадки и озарения в суде не пройдут.

Когда мы поднялись, чтобы уйти, я собиралась сказать ему что-нибудь приятное о том, как хорошо мы вышли из положения, но то, что произошло в этот момент, начисто перечеркнуло достигнутое. Донован открыл дверь, и тут в помещение заглянул Кайл со словами: «Слыхал, дело приняло любопытный поворот…» Заметив меня, он замолчал, не договорив. Очевидно, тот, кто сказал ему о «любопытном повороте», не упомянул обо мне. У всех возникло неприятное ощущение, которое появляется, когда люди замолкают при твоем появлении, а это может означать лишь одно — разговор, причем не самый лестный, шел именно о тебе.

— Привет, Кайл, — сказала Трисия, как всегда готовая встать на мою защиту.

— Трисия, — произнес Кайл без малейших эмоций.

Страшно хотелось спросить, как у него дела, где он был, когда мы помиримся, но я смогла выдавить из себя только «здравствуй».

Он ответил кивком, который, как и голос, не выдавал никаких эмоций, повернулся к Доновану и спросил:

— Что тут происходит?

— Похоже, любопытный поворот в деле — это я, — пришлось мне пояснить.

Кайл начал теребить свою нижнюю губу, потом взял себя в руки, после чего засунул их в карманы со словами:

— Ничего удивительного.

— Я обнаружила пистолет, который, как мне кажется, связан с убийством Хендерсона, поэтому и позвонила детективу Доновану, — сказала я, чувствуя себя юной участницей соревнований по орфографии, которая облегченно вздыхает, узнав слово, предложенное в полуфинале.

Я не знала, как отреагирует на это Кайл, но совершенно не ожидала увидеть на его лице приятное удивление, скорее вызванное тем, что я поступила правильно, чем тем, что я нашла важнейшую улику.

— Вот умница, — сказал он тихо.

— Давайте-ка дождемся результатов баллистической экспертизы, — подал голос Донован.

Но я поняла, о чем говорил Кайл, и благодарно улыбнулась ему за то, что он одобрил мой поступок. Я так поступила не только чтобы сделать приятное Кайлу, но и потому, что это было единственно правильное решение. Тем лучше, если это его порадовало. Очень хотелось доказать ему, что мы оба можем заниматься своим любимым делом, не разрушая при этом наши отношения.

Он позволил себе легкую улыбку и повернулся к Доновану:

— Имей в виду, у нее позади внушительный опыт в раскрытии преступлений. — Потом кивнул мне: — Увидимся позже.

— Отлично. — Я тут же почувствовала, как с плеч свалился груз, о котором я и не подозревала.

Он задумчиво взглянул на часы:

— Наверное, я сразу поеду туда.

Значит, он туда придет! Он снова со мной заговорил и придет на вечер! А потом мы вместе вернемся домой, и все у нас будет как прежде. Или с сегодняшнего вечера мы начнем все заново.

— Хорошо, — сказала я и так энергично затрясла головой, что она, вероятно, стала похожа на болтающийся помпон. Я покашляла, словно надеялась таким образом положить этому конец. — Там и увидимся.

— У меня, судя по всему, будет много работы, но постараюсь не опаздывать. Если приглашение остается в силе. — Донован повернулся к Трисии и поэтому не заметил недоумение на лице Кайла.

— Это тоже будет зависеть от баллистической экспертизы, — сказала Трисия, и теперь уже оба копа смотрели на нее с недоумением. Она улыбнулась. — Не хотелось бы, чтобы сегодня вечером вы арестовали кого-нибудь из моих знакомых.

— Да, кстати о самом главном, — вдруг сурово произнес Донован. Даже Кайл, кажется, удивился такой смене настроения. — Держитесь подальше от ключевых фигур в этом деле.

— Вы не могли бы огласить весь список? — поинтересовалась я.

— Молли, — услышала я предостерегающий шепот Кайла.

— Я пытаюсь помочь следствию. Но мы можем по-разному понимать, кого следует называть ключевыми фигурами, — сказала я, не желая ссориться, но не забывая о том, что мне еще предстоит выполнять задание редакции.

— Вы не должны общаться ни с кем из сотрудников «Г.Х. Инкорпорейтед» и «Уиллис Уорлдвайд».

— А как же сегодняшний вечер? — спросила я, вдруг почувствовав себя Золушкой, которая с тоской смотрит на злых сестер, отправляющихся на бал.

— Туда вы можете прийти. Но только если пообещаете не разговаривать ни с кем из них.

— А с кем же мне тогда разговаривать?

— Со мной. Я за нее ручаюсь, — сказал Кайл, бросив быстрый взгляд на Донована. Слава богу, у Золушки появился Прекрасный Принц!

— Вам также следует держаться подальше от церкви Святого Айдана. И от Питера Малкахи.

Я кожей ощутила жгучий взгляд Кайла. А может, я покраснела?

— Уверяю вас, для меня не составит никакого труда держаться подальше от Питера.

— Не забывайте — от других тоже.

— Ясно, но как долго? Если из-за этого я не смогу вовремя написать статью, мне придется поставить в известность свое начальство.


— Он не может так поступить! — завопила Эйлин.

Сейчас общаться с ней было еще страшнее, чем всегда, оттого что она стояла на своем столе и в буквальном, а не фигуральном смысле слова взирала на меня свысока. Сюзанн покорно стояла рядом, наверное, чтобы поймать начальницу в случае падения с пьедестала. Солидная на вид женщина в обыкновенном черном платье, похожем на форму, подшивала платье прямо на Эйлин. По редакции пронесся слух, что эта портниха из ателье самого Издателя по его личному распоряжению вносит завершающие штрихи в вечерний туалет Эйлин. Тот, в котором она отправится на гала-представление. Судя по всему, перспектива оказаться среди богатых и знаменитых вселила в Эйлин серьезные сомнения относительно ее гардероба: кучи платьев медленно стекали с дивана, придавая кабинету еще более устрашающий вид.

— Вообще-то может, — начала объяснять Кэссиди, элегантно вступая в роль моего личного советника. Мы с Трисией встретили ее, когда вышли из отделения: она стремительно поднималась по ступеням, готовая спасать меня от меня же самой. Трисия без моего ведома как-то сумела отослать ей эсэмэску с просьбой о помощи.

Кэссиди затолкала нас в тут же остановившееся такси и приказала ехать в редакцию, где собиралась разумно объяснить моей неразумной начальнице, почему выход статьи придется отложить.

— Возможны обвинения в воспрепятствовании осуществлению правосудия и производству предварительного расследования, потворстве преступнику…

— Потворстве?! Но я и не думала ей потворствовать, — запротестовала я.

— Ей? Кому это «ей»? Кто это, по-твоему? — призвала меня к ответу Эйлин, скользя к краю стола. Трисия предусмотрительно отодвинула с ее пути телефон и полную чашку кофе, чтобы она ненароком не уронила их на пол.

— Я советую своей доверительнице ни с кем не обсуждать этот вопрос до выяснения всех обстоятельств, — сказала Кэссиди так спокойно, словно спрашивала о цвете лака на ногтях Эйлин.

Впрочем, скорее следовало упомянуть о цвете ее лица. Побелев от злости, Эйлин сверху смерила Кэссиди грозным взглядом, хотя, стоя на столе босиком, она не так сильно, как ей бы того хотелось, возвышалась над Кэссиди, обутой в туфельки на высокой шпильке.

— Нечего тут корчить из себя важную шишку! Меня этим не проймешь.

— Кто бы сомневался. Кстати, такие же затруднения могут возникнуть и у журнала Квина Гарримана, — заверила ее Кэссиди. — По дороге мы на всякий случай позвонили им и уточнили, устраивает ли их такое положение вещей.

Поняв, что ее гнев не впечатлил Кэссиди, Эйлин обратила его на меня:

— Я же просила написать самый обыкновенный очерк!..

— Ты просила доказать, что Гвен Линкольн невиновна, что я и пытаюсь сделать. И я, несмотря ни на что, собираюсь уложиться в поставленные сроки. Конечно, сегодня вечером ты не сможешь публично объявить о том, что у нас имеются доказательства невиновности Гвен, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал так же непринужденно, как у подруги.

Эйлин резко выпрямилась, с силой выдернув край юбки из рук портнихи. Теперь стало совершенно ясно, на что она рассчитывала: сделать торжественное заявление, а затем победительницей гордо прошествовать по подиуму. И это ее желание не имеет ничего общего ни с журналистской этикой, ни с конкуренцией, ни тем более с восстановлением справедливости. Все дело в том, что ей сегодня не суждено стать гвоздем программы. Я бы давно это поняла, не будь я так поглощена своим расследованием.

— Я очень огорчена и разочарована. Очень, — сказала Эйлин, и я отступила на шаг, словно на меня мог брызнуть яд, насквозь пропитавший ее язык.

— Я тоже, — искренне ответила я, — но тем не менее статью я закончу в срок и обещаю, ты останешься довольна.

— Посмотрим, — сказала она угрожающе, хотя угрожающий тон в устах Эйлин давно уже воспринимался как ее обычная манера речи.

— Лично я с большим нетерпением жду выхода статьи, которая не только вернет доброе имя Гвен Линкольн, но и поведает всему Нью-Йорку о том, какую роль в восстановлении справедливости сыграл ваш журнал, — вмешалась Трисия. — Ваш Издатель станет популярнейшим человеком в городе, и все потому, что он предоставил вам свободу действий, а вы поручили Молли написать эту статью.

Трисия никогда в жизни не говорила угрожающе, но Эйлин вдруг отпрянула, как ребенок, которого шлепнули по рукам. Подруге удалось задать ей нужный настрой, и я прекрасно видела, как Эйлин, полная решимости присвоить себе все лавры, прикидывает в уме все возможные комбинации алчности, амбиций и тщеславия, чтобы добиться наилучших результатов.

Я особо не возражала, были бы результаты. Но я понятия не имела, как их достичь при всех этих запретах. Меня приводила в ярость сама мысль о том, что без разрешения Донована я ничего не смогу предпринять. Надо найти способ поговорить с Линдси до этого, не выдавая себя. Вся беда в том, что пока я понятия не имею, как это сделать.

Прежде чем действовать, надо как-то избавиться от общества Эйлин, поглощенной мечтами о розовом будущем, которое ей обрисовала Трисия. Впрочем, эгоизм Эйлин ничто в сравнении с тем, на что готовы пойти сотрудницы «Г.Х. Инкорпорейтед» ради достижения своих целей.

Эйлин отпустила край платья, позволив портнихе продолжать работу.

— Ну ладно. Но если ты попробуешь обвести меня вокруг пальца…

— Ни за что, — пообещала я.

— В таком случае займись пока чем-нибудь другим. И постарайся не вляпаться в неприятности. Да, и не опоздай на вечер — не хочу, чтобы Эмиль счел моих сотрудников невежами.

Мы вышли из кабинета, и я благоразумно прикрыла дверь, чтобы избавить коллег от зрелища пляшущей на возвышении начальницы. Отложим этот спектакль до вечера.

Притормозив у моего стола, Трисия взглянула на часы:

— Кажется, нам всем не помешает пообедать.

— А что, уже пора? — спросила я, отвлекаясь от мысли, которая назревала в глубине сознания.

— Когда тебя терзают вопросами, время так и летит, — сказала Кэссиди. — Пойдем куда-нибудь, где можно не опасаться нашествия людей, с которыми тебе запретили общаться.

Я помолчала, пытаясь понять суть новой мысли.

— Честное слово, мне не хочется есть.

— Что ты сегодня наденешь? — спросила Трисия.

— Пока не знаю, — призналась я.

— Тогда начнем с главного, — сказала Кэссиди. — А может, тебе и в магазин не хочется?

— В таком случае придется отвезти тебя в больницу, — подхватила Трисия. — Только не в ту, где лежит Питер, потому что это разозлит как минимум двух копов.

— А мы этого не хотим, — с нажимом сказала Кэссиди, подняв бровь.

— Нет, дела не так плохи, — заверила я. — Пошли по магазинам.

Шопинг действует успокаивающе потому, что он не только отвлекает, но и развлекает нас. Легко представить себя счастливой в новом платье, помечтать о том, куда пойдешь в новых туфлях, и вот ты уже забыла о своих бедах и разочарованиях. Но сегодня магия не действовала. Я стояла в огромном шикарном «Саксе» среди умопомрачительных вещей, пытаясь сформулировать терзавшую меня мысль.

Трисия сняла с вешалки облегающее желтое платье и набросила себе на руку.

— На тебе оно будет смотреться потрясающе. И прекрасно оттенит волосы.

Я посмотрела на платье, но в голове крутились слова «желтые обои», и, очевидно, я произнесла их вслух.

— Что за желтые обои? Где?

— Помнишь, мы проходили по американской литературе на втором курсе?

— Ты имеешь в виду «Желтые обои» Шарлотты Гилман? — подала голос Кэссиди из-за стойки с платьями.

— Там героиня, от чьего имени ведется рассказ, чувствует себя как в западне среди желтых обоев и мечтает вырваться из плена.

— По-моему, отдел вечерних платьев в «Саксе» не совсем подходит для обсуждения литературы периода раннего феминизма, — заметила Кэссиди, переглянувшись с Трисией, медленно вешавшей платье на вешалку.

— У меня в голове словно застряла мысль, прячется где-то за обоями, и я никак не могу ее оттуда извлечь, чтобы понять ее суть.

— Молли, ты очень устала. За последние два дня тебе здорово досталось: ты не высыпаешься, да еще кругом стреляют. Тебе нужно отдохнуть, — сказала Трисия.

Кэссиди решительно кивнула:

— У тебя есть роскошное синее платье, которое ты надевала на свадьбу Андреа Себастиан. Можешь надеть его, а сейчас пойдем обедать. Возьмем по легкому коктейлю и попробуем докопаться до твоей мысли.

Я согласилась. Пожалуй, не стоит и дальше истощать свой счет покупкой еще одного платья, которое я и носить-то не буду. С другой стороны, бокал хорошего вина и салат «Цезарь» могут укрепить мою затаившуюся мысль. В знак дружбы и поддержки Трисия и Кэссиди протянули мне руки, и тут мысль вырвалась наружу. Оказывается, все дело не в Доноване, заставившем меня плясать под свою дудку, а в том, что я приняла дружбу Линдси за чистую монету. Глядя на своих верных подруг, я понимала, какой была дурой, когда не разглядела за ее стремлением помочь, пообедать со мной и Кайлом интриги и желание втереться в доверие. Я хотела подобрать слово, чтобы обозначить такую форму предательства, и в голову пришло одно-единственное определение: «мразь».

Я ощутила свободу и легкость, когда извлекла эту мысль из затейливого узора обоев, но на голой стене тут явственно проступили слова: убийца не Линдси.


19


До вечера Трисия и Кэссиди пытались убедить меня, что, во-первых, Кайл придет вовремя; во-вторых, мне нужно что-то сделать с волосами, а в-третьих, Гарта Хендерсона убила именно Линдси Фрэнклин. Даже когда они наконец отправились домой приводить себя в порядок, их разумные доводы продолжали звучать у меня в ушах.

Распорядок Кайла от меня не зависит, так что мне остается полагаться на его обещание прийти. Да и волосы у меня непослушные, но за полчаса, проведенные с горячей плойкой в руках, я успела прислушаться к внутреннему голосу, который настаивал, что Линдси невиновна.

Да, конечно, блузка, в которую был завернут пистолет, очень похожа на те, в которых я ее видела. Да, она говорила, что постоянно относит вещи в этот магазин, к тому же я видела там ее пакеты и убедилась, что их содержимое никого особо не интересует. Да, ее карьера зависела от человека, который руководствовался отнюдь не интересами дела, и это вполне могло вызвать приступ ярости, который привел к убийству. Да, она следила за мной, чтобы быть в курсе моего расследования.

Но нельзя сбрасывать со счетов «Успех».

Все подтвердили, что у Линдси на эти духи жуткая аллергия. Как же она вылила на свою блузку столько духов, что номер в отеле буквально пропитался ими. Все эти дамочки глаз друг с друга не спускают и наверняка заметили бы, если бы Линдси вдруг вся покрылась волдырями.

Но если не она убила Гарта, то кто же? Выгораживает ли она убийцу сознательно, или ее ввели в заблуждение? А может, ее водит за нос Венди или Тесса? Мне легче было представить в этой роли именно их, потому что прежде я уже подозревала их в убийстве.

Когда приехала Трисия и позвонила мне снизу, все попытки справиться с волосами привели лишь к тому, что от статического электричества они торчали в разные стороны, а шея и грудь от нервного напряжения пошли пятнами. Даже любимые туфли, которые я надеваю с этим платьем, жали, видимо, из вредности. Сумей я распознать во всем этом дурное предзнаменование, я осталась бы дома, надела пижаму, включила канал с голливудской классикой и устроила в ванной бомбоубежище.

Внизу наш швейцар Дэнни не сводил с Трисии восхищенных глаз. В светло-голубом платье от Армани, с зачесанными наверх волосами и гребнями из марказита она действительно выглядела сногсшибательно. Она было попыталась меня успокоить, но я все равно чувствовала себя комком нервов, обрядившимся в маскарадный костюм журналистки.

— Думай только о том, как уморительно будет выглядеть твоя начальница на подиуме, — сказала Трисия, не сомневаясь, какие мысли я гоню от себя. — Выкинь статью из головы хотя бы до завтра.

— О статье я и не думаю, — сказала я, когда мы шли к ожидавшему нас такси. С Кэссиди и Аароном мы должны были встретиться на месте, как и с Кайлом и Донованом.

— Не ври, — сказала она без намека на грубость.

— Ладно, ты права, но статья не главное, что меня беспокоит.

— Сейчас тебя должно беспокоить только то, как ты проберешься на заднее сиденье в таком узком платье. — Трисия защелкнула сумочку и приготовилась к захватывающему зрелищу.

Элегантно сесть в машину и столь же элегантно из нее выйти — почти искусство. В вечернем платье сделать это практически невозможно. Думаю, именно поэтому те, перед кем расстилают красные ковровые дорожки, приезжают на приемы в лимузинах. К этим машинам непременно прилагаются дюжие молодцы, которые извлекают знаменитость из автомобиля, ставят на ноги, и так она предстает перед восхищенной публикой во всем своем великолепии. К нашему такси прилагалась лишь крупная угрюмая женщина, которая ничего, кроме руля, брать в руки не собиралась и явно разозлилась, наблюдая за моими маневрами.

Проделав целую комбинацию наклонов и вращений, я-таки вписалась в заднее сиденье и отползла достаточно далеко, чтобы Трисия втиснулась рядом со мной. Ни один шов на платье как будто не разошелся, каблуки не зацепились за подол, бретельки не сползли; оставалось молить бога, чтобы и вторая часть вечера прошла так же гладко, тем более что меня постепенно охватывало волнение совершенно особого свойства.

Когда мне исполнилось шестнадцать, подруги решили устроить мне вечеринку-сюрприз. Им даже удалось уговорить прийти на нее нашего баскетболиста Джерри Шэннона. Он сидел позади меня на уроках английского, и я тогда сходила по нему с ума. Восторг, который я испытала, когда, спустившись на цокольный этаж дома моей подруги Мэри, увидела Джерри, сравним лишь с отчаянием, охватившим меня чуть позже, когда я поняла, что он пришел с девчонкой из группы поддержки, о чьем существовании никто из моих подруг не подозревал. Эта странная смесь счастья и разочарования терзала меня не один день, и даже теперь я связываю нарастающую внутри тревогу с тем давним вечером.

Похоже, о сегодняшнем вечере я буду всегда вспоминать с тем же чувством. За окнами машины мелькал квартал за кварталом, а во мне росла уверенность, что Линдси кого-то покрывает и делает это с таким рвением, что способна даже взять всю вину на себя. Любая из ее коллег охотно позволила бы ей взять на себя бремя ответственности, но невозможно понять, почему сама Линдси готова на это пойти. Несмотря на присущую ей материнскую заботу об окружающих, в ней должен был проснуться инстинкт самосохранения.

Если только вина частично не лежит и на ней. Или она так думает. Что, если она не только избавилась от пистолета, но и помогала его добыть? Или участвовала в организации убийства? Возможно, оно спланировано до мельчайших деталей, как их рекламные кампании, и сознательно представлено как преступление в состоянии аффекта, чтобы ввести в заблуждение полицию.

Итак, не Венди ли она покрывает? Обе они жаловались на аллергию, но остальные в основном упоминали аллергию Линдси. Может быть, аллергия Венди — плод фантазии? Я тут же представила себе Венди, убежденную, что она заслуживает большего. Она надеется после слияния агентств занять высокое положение в новой компании. Но Гарт хочет оставить все как есть, и они ссорятся. Угрожая пистолетом, она заставляет его выпить шампанское из бокала, на дне которого лежит брелок, потом теряет самообладание, бьет его по лицу и стреляет. Затем она звонит Линдси, и та помогает ей замести следы. Вот почему пистолет был завернут в облитую «Успехом» блузку Линдси.

А может, убийца все-таки Тесса? Она могла избавиться от браслета, опасаясь, что он послужит уликой. Или это сделала другая сотрудница компании, но при этом вела себя так осторожно, что оказалась вне зоны моего внимания?

— И все-таки ты опять думаешь о расследовании, — мягко пожурила меня Трисия.

— Ничего не могу с собой поделать.

— Но ты же обещала!

— Скажи, тебе действительно нравится Уолли Донован?

Трисия нахмурилась:

— Уолли Донован — интересный экземпляр, а вот ты уходишь от ответа.

— Я чувствую себя просто омерзительно. Мне кажется, я направила полицию по ложному следу.

— Нашего детектива мучают угрызения совести? Ты же не на плаху ее отправила. Успокойся! Если твоя версия не подтвердится, Донован с радостью тебе об этом объявит.

Трисия права, но от этого не легче. Чувство тревоги только усилилось.

На какое-то время мне удалось о нем забыть, когда мы вошли в банкетный зал отеля «Палас» и словно оказались на другой планете. Здесь голова кружилась от запаха «Успеха». Огромное пространство было отделано тканью металлического цвета и освещено в стиле техно-поп. По залу метались лучи прожекторов, освещая каждый уголок снопами света, а с пола прямо в челюсть били басы. По всему залу, чтобы порадовать гостей и заставить попотеть модели, между столами вился прозрачный подиум.

Сверху огромные баннеры провозглашали: «Успех»! Добейся. Получи. Владей». Каждый слоган сопровождало изображение невероятно красивой женщины в платье от Эмиля Требаска, которая в одной руке держала флакон духов, а другой притягивала к себе за галстук, борт пиджака или ремень красавца мужчину, готового упасть перед ней на колени. Герои явно собирались немедля предаться любви, а выражение лиц говорило о том, что их страсть будет долгой, пылкой и бесстыдной.

— Я покорена, — с улыбкой сказала Трисия. — Где тут мое?

— Духи, мужчина или наряд?

— И то, и другое, и третье.

— Представляю, каким должен быть твой саквояж, чтобы вместить все три компонента.

— Молодой человек понесет меня, остальное я понесу сама.

Мы пересекли зал, который заполняли разнообразные гости, от деловых людей довольно консервативного вида до представителей мира моды, чьи наряды балансировали на грани приличия. Время коктейлей подходило к концу, и звонкий притворный смех контрастировал с раскатами басов. Собравшиеся, словно танцуя, с важным видом перемещались из одной точки в другую. Все вместе очень напоминало массовку в начале комической оперы.

Наш стол стоял почти в центре декораций — в той части зала, где дорожка подиума, изгибаясь крюком, поворачивала назад. Это предоставляло нам уникальную возможность наблюдать, как над нами дефилируют наша Эйлин и другие модели. Захватывающее зрелище, лишь бы никто из них не уронил туфлю в мой бульон.

Кэссиди и Аарон уже пришли и, стоя, наблюдали за происходящим вокруг. Элегантный Аарон во фраке от Хьюго Босса и Кэссиди в классическом черно-белом платье с открытыми плечами от Шанель смотрелись изумительно; сновавшие мимо люди бросали на них одобрительно-восхищенные взгляды.

Кэссиди обняла нас, а Аарон шутливо поцеловал нам руки.

— Пойду-ка добуду для вас шампанского, — сказала Кэссиди. — Конечно, в этом облаке духов трудно что-нибудь распробовать, но пьянящие пузырьки почувствовать можно.

Я быстро повернулась, чтобы помочь Кэссиди отыскать официанта, и нос к носу столкнулась с Линдси. От неожиданности я едва не задохнулась.

— Спасибо, — улыбнулась она, очевидно полагая, что я потеряла дар речи при виде ее платья рубинового цвета от французского дизайнера Макса Азриа. — У вас тоже потрясающий туалет.

— Линдси, — только и сумела выдохнуть я.

Трисия незаметно взяла ее под руку.

— Какой изумительный цвет! И как вам идет!

Я чуть не задохнулась, но Трисия и бровью не повела. Даже не взглянув в мою сторону, она мастерски развернула Линдси спиной ко мне и сказала:

— Пожалуйста, укажите мне самых достойных холостяков в этом зале, чтобы я знала, на ком мне стоит испробовать свои чары.

Линдси помедлила, оглянулась на меня и сказала:

— Не обижайтесь, но мне нужно поговорить с Молли.

— Ничего-ничего, — выговорила я наконец, хватаясь за сумочку. — Я только на минутку отлучусь в дамскую комнату, а вы пока поболтайте. Поговорим, когда вернусь.

— Кому принадлежит замысел столь блестящей рекламной акции? — подключилась Кэссиди. — Подобный размах очень впечатляет.

Линдси снова помедлила, будто прикидывая, стоит ли разъяснять политику агентства одному человеку, и я быстро ретировалась, притворившись, что знаю, куда идти, и благодаря бога за таких подруг.

Но не успела я сделать и несколько шагов, как кто-то грубо схватил меня за руку повыше локтя. Это оказалась Линдси, которой каким-то образом удалось избавиться от Трисии и Кэссиди, хотя, поверьте, это совсем не просто. Она жаждала поговорить со мной немедленно.

— Я пойду с вами, — сказала она, как будто предлагала сопровождать меня не в туалет, а во вражеский тыл.

Мы остановились как вкопанные, Линдси оказалась между мной и моими растерявшимися подругами. Да и я не знала, как поступить. Не хотелось нарушать данное Кайлу обещание, но в то же время мне было не по себе оттого, что я так обхожусь с Линдси, в чьей вине я уже сильно сомневалась. Я вспомнила слова Трисии о необходимости скрывать свои чувства, но в данных обстоятельствах лучше сказать правду.

— Я не могу с вами разговаривать, — сказала я просто.

— Почему? — Линдси медленно отпустила мою руку.

— Конфликт интересов, — объяснила Кэссиди.

— Не понимаю.

— Поймете. Потом, — сказала я и мысленно продолжила: когда Донован придет тебя арестовывать. Но я не могла сказать это вслух, иначе она бы сбежала, а этот выход я приберегала для себя.

— Линдси, вам лучше пойти присесть, — посоветовала Трисия. — Все вот-вот начнется.

Послышалась печально-лирическая музыка в стиле блюз, сложные аккорды уступили место арпеджио из синтезатора. Наверное, решила я, это музыкальная тема «Успеха». Стоя на подиуме в черном фраке, черном галстуке и рубашке цвета фуксии, Эмиль громко приветствовал своих друзей, коллег и всех, кто почтил своим присутствием его грандиозную акцию. Публика ответила аплодисментами, криками и воплями — в зависимости от степени подпития.

— Почему вы не хотите со мной разговаривать? — не сдавалась Линдси.

— Пожалуйста, идите на свое место, — сказала я, виновато поглядывая в сторону дверей.

— Что я такое сделала?!

Этот вопрос я тщетно пыталась решить весь день. Меня поразило, как фальшиво он звучит в ее исполнении.

— Ничего, — сказала я, оставляя свои ощущения при себе. — Верно?

Выражение незаслуженной обиды на ее лице уступило место чему-то более сдержанно-осторожному:

— О чем вы говорите?

— Да ни о чем. — Трисия втерлась между мной и Линдси. — Всем давно пора рассаживаться по местам: и нам, и вам. — Она взяла меня под руку, одновременно не позволяя Линдси сделать то же самое с другой стороны, и повела назад к столу.

Если бы я удержала язык за зубами, вполне вероятно, что все бы обошлось. Но я не справилась с собой и бросила через плечо:

— Надеюсь, тот, кого вы покрываете, этого заслуживает.

— Молли! — зашипела Трисия, рванув мою руку, словно вентиль прекращения подачи топлива.

— О чем вы говорите! — повторила Линдси. На этот раз в ее голосе слышалась злость.

— Молли, — теперь это был предостерегающий голос Кэссиди.

— Скажите, — настаивала Линдси.

— Молли!

У меня коротенькое имя, и все же многим удается вложить в него невероятное количество эмоций. В третий раз эти два слога прозвучали в исполнении Кайла с такой силой и яростью, что я, ошеломленная напором, заморгала в растерянности.

— Я могу объяснить, — начала я.

— Кто бы сомневался, — сказал он сердито. — Мы же договаривались…

Внезапно появившаяся Гвен Линкольн оборвала его на полуслове. В открывавшем спину платье из изумрудно-зеленого атласа, которое придумал для нее Эмиль, она выглядела ослепительно, если не принимать во внимание гневное выражение лица.

— Не понимаю, что тут у вас происходит, но вы, по-видимому, не заметили, что программа началась. Сейчас же все сядьте, иначе я распоряжусь, чтобы вас вышвырнули отсюда.

Кайл машинально полез во внутренний карман пиджака и, вытащив оттуда пластиковое удостоверение, показал Гвен и всем тем, кто вытягивал шеи, пытаясь понять, что происходит внутри нашего злополучного круга.

Удостоверение не возымело на Гвен ожидаемого действия.

— Вы уже и без того изрядно попортили мне жизнь. Что бы там ни было у вас на уме, так ли необходимо делать это здесь и сейчас?

— Извини, Гвен, — сказала Линдси, к которой вдруг вернулись самообладание и жесткий профессионализм, — дело не должно было зайти так далеко.

— Точнее не скажешь, — пробормотала Кэссиди.

— Я попрошу службу безопасности сейчас же выпроводить их отсюда.

Дружное «Что?!» в ответ на ее замечание почти заглушило голос Эмиля, обращавшегося с подиума к публике. Гвен поспешно сделала ему знак, чтобы он продолжал. Он в это время зачитывал список знаменитостей, которые собирались сыграть роль моделей, поэтому большинству присутствующих не составляло труда нас не замечать, но мне показалось, что это не могло продолжаться долго.

— Если я уйду, то заберу вас с собой, — сказал Кайл Линдси.

— Это не ваше дело, — сказала она язвительно.

— Мы работаем в одной организации, — парировал Кайл, — и я в любое время готов прийти на помощь коллеге.

Гвен удивленно посмотрела на Линдси:

— Чего они от тебя хотят?

— Гвен, это заговор, — ответила Линдси, — затеянный специально, чтобы выставить тебя в дурном свете. Чтобы заставить сказать о смерти Гарта такое, что тебе могли бы вменить в вину.

Я мысленно сняла перед ней шляпу. Ничего не скажешь — эти грации от рекламы за словом в карман не лезут.

Линдси отлично знала, на какие кнопки нажать, чтобы вызвать у Гвен нужную реакцию.

— Как вы посмели явиться, — произнесла Гвен высокомерно, — и провоцировать меня…

— Все совсем не так, — запротестовала я.

— Молли, не вмешивайся, — тихо сказал Кайл.

— Я вызываю службу безопасности, — объявила Гвен и поспешила прочь.

— Интересно, кто у нее занимался организацией вечера? Ей стоило обратиться ко мне, — прошептала Трисия.

— Давайте лучше поговорим на улице, — предложил Кайл Линдси. Донован, как я надеялась, к этому времени должен был быть где-то поблизости.

— Куда вы уводите мою жену? — К нам подошел Дэниел во фраке нараспашку; его лицо горело, и он явно рвался в бой. Надо же, а я и не подумала, что он здесь.

Кайл показал удостоверение и Дэниелу, после чего опустил его обратно в карман.

— Ничего страшного, просто давайте разбираться не здесь.

Кайл шагнул вперед, чтобы взять Линдси за локоть, но Дэниел нанес ему сильнейший удар, похоже, вложив в него все свои силы. Голова Кайла дернулась назад, и он начал падать. Мы с Трисией, Кэссиди и Аароном ринулись к нему, но не успели — он тяжело рухнул на каменный пол, ударился головой и потерял сознание.

В это время над нами радиоведущая, известная провокационными разговорами в эфире о сексе, шествовала по подиуму в сильно декольтированном платье, сопровождая свой выход собственным комментарием о том, как соблазнительно она выглядит в этом наряде. За ней внимательно следила большая часть аудитории, но падение Кайла тоже привлекло немало внимания.

К нам подошли двое мужчин и женщина, представившиеся врачами. Вместе с Аароном, Кэссиди и Трисией они тут же занялись приведением Кайла в чувство, а я повернулась к Дэниелу:

— Ах ты сукин сын!

Дэниел пару секунд постоял в нерешительности, прикидывая, что ему будет за нападение на полицейского детектива, и рванул с места.

— Дэниел! — закричала ему вслед Линдси таким голосом, что меня будто током поразило.

— Линдси, вы покрываете Дэниела!

Она оперлась о спинку стула, но у нее все равно подгибались колени. Страшно побледнев, она безмолвно шевелила губами. Я ринулась за Дэниелом.

В одно не очень прекрасное лето еще в колледже я подрабатывала официанткой. Сейчас приобретенные тогда навыки бега с препятствиями в виде стоящих на пути столов, занятых и пустых стульев, валяющихся на полу салфеток вмиг вернулись ко мне, будто умение кататься на велосипеде. Дэниел несся в сторону кухни, и я с удовольствием подумала, как сейчас схвачу его и пропущу через мясорубку, которая у них наверняка имеется, но он вдруг взял резко влево, в сторону входа за кулисы, где готовились к выходу модели, профессиональные и не очень.

Я вообще-то думала, что десятки толпившихся там полуобнаженных женщин начнут кричать или по крайней мере возмутятся при виде затесавшегося среди них Дэниела, но большинство остались совершенно равнодушными к этому явлению. Они слегка оживились, только когда поняли, что я его преследую, а Линдси теперь преследует меня. Кто-то вскрикнул прикрывшись, кто-то посторонился, кто-то с интересом наблюдал за двойной погоней. За кулисы вбежал распорядитель со свернутыми набок наушниками, велел всем поторапливаться, схватил следующую модель и вытолкал на подиум.

И ни один человек даже не попытался остановить Дэниела, а единственной, кто решил встать на моем пути, когда я неслась мимо, была Эйлин, обернутая в невероятное количество слоев синего с зеленым тюля и шелка насыщенного розового цвета:

— Форрестер, какого черта…

В последнюю секунду я сумела ее обогнуть, не сбив с ног, и по-прежнему не сводя глаз с Дэниела.

— Остановите его! — вопила я, тщетно призывая хоть кого-нибудь откликнуться, но все лишь провожали его взглядом.

Он направился к двойным дверям, которые вели в коридор с комнатами для обслуживающего персонала отеля. Вдруг я заскользила, попав ногой на чью-то свалившуюся на пол шелковую сорочку, и, пытаясь сохранить равновесие, бешено замахала руками, как вертушка на палочке. Хотя мне удалось не упасть, это слегка замедлило мой бег, и Линдси удалось меня догнать.

Она схватила меня за волосы, но я сумела вывернуться. Она все равно цеплялась за меня, и я развернулась и ударила ее по лицу. Линдси охнула от боли и неожиданности. Некоторые модели изумленно открыли рот, а кто-то начал аплодировать.

— Ты ничего не понимаешь!

— Это уж точно! — бросила я, повернулась и снова помчалась за Дэниелом, который всем телом навалился на дверь. Тут же завыла сирена и заморгала сигнализация. Распорядитель нажал не на ту кнопку, и раздался пронзительный свист — модели заверещали, зажимая уши. Музыка на несколько секунд смолкла, но распорядитель надел наушники, что-то выкрикивая в микрофон, затем, схватив Эйлин, подтащил ее к выходу на подиум.

Музыка грянула снова. Дэниел дернулся от дверей, прижался к стене и начал двигаться в сторону, пытаясь увеличить расстояние между нами, а я, чтобы до него добраться, карабкалась на стулья, столы, отбрасывая в сторону одежду и расталкивая моделей. Но тут путь ему преградила груда ящиков из-под аппаратуры, поэтому ему пришлось развернуться и двигаться в мою сторону. Я наступала, очень надеясь, что при нем нет оружия, и одновременно убеждая себя, что, если бы было, он бы уже им воспользовался.

Он оказался загнанным в угол. Я не знала, что теперь с ним делать, но деться ему уже было некуда — спиной он уперся в подиум.

— Дэниел, твой пистолет прошел экспертизу. Ты попался, — сказала я, надеясь, что так он быстрее поймет бесперспективность своих попыток сбежать.

— Это ее пистолет. — Он показал на стоявшую позади меня Линдси. Я знала, что она где-то рядом, но не рискнула посмотреть, где именно, чтобы не выпускать из поля зрения Дэниела.

— Дэниел! — снова закричала она.

— Заткнись! — громко огрызнулся он.

В это время я бросилась на него, но он дернулся в сторону, и я, не рассчитав, шлепнулась на пол, а он вскочил на подиум. Не обращая внимания на боль от ушибов, я встала на ноги, сбросила туфли и вскарабкалась на подиум вслед за ним. Увернувшись от распорядителя, я последовала за Дэниелом в светящееся пространство зала.

— Молли! — услыхала я откуда-то снизу возглас Трисии, но свет ослепил меня так, что я ничего не различала вокруг.

Моргая и щурясь, я разглядела впереди Дэниела, который спиной вперед двигался по подиуму, прикидывая, куда кинуться. Люди вскакивали с мест, звали на помощь. Эмиль просил всех сохранять спокойствие, но это лишь приводило гостей в еще большее возбуждение. Я чувствовала, как по всему залу вспыхивают язычки паники.

Дэниел вдруг резко наклонился, выхватил из рук официанта штопор, подтащил к себе модель, стоявшую на подиуме, и приставил острый конец к ее горлу. Это была Эйлин. Она зыркнула на меня гневно: ее ярость оказалась куда сильнее испуга.

— Все из-за тебя, Форрестер!

Дэниел зажал ей рот рукой, и у нее хватило ума не оказывать ему сопротивления.

— Дэниел, отпусти ее, пожалуйста, — взмолилась я, но он замотал головой.

— Дэниел, прошу тебя, — обратилась к нему Линдси, стоявшая теперь рядом со мной. Я быстро взглянула на нее, но все ее внимание было приковано к мужу. Она больше не пыталась убрать меня с дороги — теперь она хотела помочь мне его обезвредить.

Он снова замотал головой, на этот раз с особым ожесточением.

— А ведь это должно было сработать, — выпалил он.

— Да, родной, должно, — сказала она с горечью в голосе.

— Я не хотел его убивать.

Публика отозвалась общим вздохом и зашевелилась. По крайней мере, половина присутствующих извлекала мобильные телефоны, чтобы запечатлеть то, что произойдет дальше.

А произошло следующее. Эйлин, возмущенная тем, что ей не дают двигаться да еще испортили ее звездный час, изо всех сил укусила Дэниела за палец. Он завопил от боли и размахнулся штопором, как ножом, чтобы отомстить за нанесенное увечье. Совершенно инстинктивно, а вовсе не из любви к Эйлин я снова прибегла к своей тактике и бросилась на него; на этот раз полет прошел чуть успешнее. Я говорю «чуть», потому что сумела оторвать Дэниела от Эйлин и выбить из его рук штопор, но в прыжке зацепила и Эйлин, и мы втроем упали с подиума на пол, в результате чего у Эйлин оказалась сломана рука, а Дэниел вывихнул колено. При этом я не пострадала физически, получив разве что удар по самолюбию, карьере и личной жизни.

Конечно, хочется, чтобы тебя считали сногсшибательной штучкой, но не в таком же прямом смысле.


20


Когда-то я полагала, что во имя любви сделала бы что угодно: покорила бы горную вершину, написала поэму, отказалась от трона. Позже я узнала, на какие жертвы ради нее идут некоторые: увеличивают грудь, разрушают семьи, совершают убийства. Поэтому (хотя о себе мне нравится думать как об истинно романтической натуре) я для себя решила, что моя готовность к самопожертвованию в этой области, вероятно, находится где-то между нанесением на тело татуировки и приобретением абонемента в спортзал. Оставляю за другими право на более кардинальные меры, а сама постараюсь как следует во всем этом разбираться и подводить итоги, учась на чужих ошибках.

Через два дня после гала-представления, все еще пытаясь оправиться от синяков на теле и впечатлений от удара по самолюбию, я решила, что пора кое в чем разобраться и подвести кое-какие итоги. Но Кайл не захотел: у него, оказывается, был собственный план, который он намеревался воплотить в жизнь. Я не смогла его отговорить, потому что он, пожалуй, единственный человек на земле, который отличается большим, чем у меня, упрямством.


Даже когда мы с Дэниелом и Эйлин свалились с подиума, гости, наконец переставшие снимать происходящее на мобильные телефоны, продолжали названивать в полицию и службу спасения. Одетый во фрак Донован появился буквально за несколько минут до того, как место происшествия наводнили наряды полиции. Он полагал, что это будет эффектное опоздание, потому что пришел с новостями, которые как громом должны были поразить всех нас: найденный мной пистолет зарегистрирован на имя секретаря Дэниела, которая за неделю до убийства заявила, что его украли. Донован вошел в зал в ту минуту, когда богатые и знаменитые поспешно направлялись к выходу, а приведенный в чувство, но все еще нетвердо стоявший на ногах Кайл защелкивал наручники на руках Дэниела.

Впрочем, Дэниел при всем желании не смог бы двинуться с места, по крайней мере пока ему не вправят колено. В ожидании машины скорой помощи Кайл и Донован кратко переговорили с Дэниелом, зачитав ему права. Трисия и Кэссиди помогли мне подняться с пола и усадили за стол, где тихо и безутешно плакала Линдси. Эмиль, подхватив на руки Эйлин, отнес ее к другому столу, где остальные приглашенные сотрудники «Цайтгайст» бросились ее утешать.

— Это я во всем виновата, — сквозь рыдания, заикаясь, проговорила Линдси, когда подруги усаживали меня на соседний стул.

Кэссиди втянула воздух сквозь зубы.

— У вас, уважаемая, есть право требовать адвоката, причем на вашем месте я бы этим правом непременно воспользовалась.

— К тому же вы не убивали Гарта — в чем ваша вина? — сказала я, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Кэссиди.

— Нет, не убивала. Это сделал Дэниел, — подтвердила Линдси.

— Детектив! — крикнула Трисия Доновану.

Мы все ждали продолжения, не желая на нее давить, чтобы она не замолчала совсем.

— Дэниел убил Гарта, потому что Гарт ни за что не соглашался со мной переспать, — сказала она, как будто говорила о чем-то само собой разумеющемся. Ее заявление повергло всех в шок.

— Вы не могли бы повторить, а то я что-то не очень поняла, — попросила я, а Трисия и Кэссиди так надавили мне на плечи, что я думала, у меня останутся синяки, зато навсегда исправится осанка.

— Все они добивались повышения, потому что спали с этим скотом. Я тоже хотела, чтобы мне дали шанс. Но он не желал со мной спать, потому что я замужем.

Подошел Аарон с графином и парой бокалов, которые он добыл с другого стола. Услышав слова Линдси, он остолбенел и очнулся, только когда Кэссиди легонько его толкнула. Она помогла ему разлить воду по бокалам и протянула их нам, но только Линдси взяла свой. Мы все, затаив дыхание, напряженно ждали, когда она сделает глоток.

— Мы с Дэниелом долго это обсуждали, взвешивали каждое «за» и «против». Казалось, единственное, что можно было сделать, чтобы возродить конкуренцию… это конкурировать с ними и здесь. И вот я намекнула Гарту, что не против лечь с ним в постель. А он… он меня отверг. — Она с такой силой поставила бокал на стол, что он раскололся. Трисия тут же собрала осколки, чтобы Линдси не пришло в голову что-то с собой сделать.

— Тогда почему же Дэниел его убил? — задала я вопрос и подумала, что, кажется, знаю, как она на него ответит.

— Потому что он меня любит, — сказала она с горечью в голосе. — Потому что хочет видеть меня счастливой. Состоявшейся. Успешной. Но что бы я ни делала — пыталась забеременеть или получить повышение, — Гарт мне мешал.

— Простите, но как Гарт мешал вам забеременеть? — спросила Трисия в легком замешательстве.

— Потому что нам нужна была помощь. Искусственное оплодотворение. Но того, что мы зарабатываем, на это бы не хватило. А как заработать больше, если Гарт не давал мне шанс?

— Значит, вы собирались спать с начальником, чтобы получить повышение, — сказала Кэссиди скорее утвердительно, чем вопросительно.

— Да. Чтобы родить и спасти свой брак. Господи, — воскликнула она, — Гарт даже не пожелал дать мне шанс. А Дэниел просил именно об этом — дать шанс. Чего мы только не делали! Перебрали миллион самых разных способов — оставался единственный, который мы еще не попробовали. Мы убедили себя, что ничего страшного с нами не произойдет, главное — добиться того, чего мы хотим.

Линдси судорожно вздохнула.

— Но Гарт сказал «нет». И кому? Мне, черт бы его побрал! А ведь я не хуже всех остальных. Может быть, даже лучше. В чем ни возьми… да во всем! Но он сказал «нет». — Она обмякла, слезы текли из зажмуренных глаз, она часто и прерывисто дышала. — Значит, можно было доверять мне руководить рекламной кампанией или учить кого-то из этих… — Она помолчала, потому что слезы хлынули с новой силой. — Но я, оказывается, не подходила для… — Она снова замолчала, дав себе выплакаться. — Мы не могли позволить себе ничего из того, что хотели, потому что он не желал меня как женщину.

Мне почему-то стало так ее жаль, что я готова была похлопать ее по руке, погладить по голове — сделать что-нибудь, чтобы ее успокоить, но она вдруг выпрямилась и посмотрела на всех с гордой улыбкой:

— Мне кажется, то, что Гарт отказал мне в мужском внимании, задевало Дэниела даже сильнее, чем то, что пришлось расстаться с мечтой о ребенке.

Такой поворот поразил бы даже Тэмми Винетт, сочинившую нашумевший в свое время сингл «Будь ему опорой». Я попробовала представить Дэниела, который, воображая себя защитником, входит в номер Гарта и требует, чтобы тот переспал с его женой.

В эту минуту к нам подошел Донован:

— Миссис Фрэнклин, вашего супруга отвезли в больницу, его сопровождает мой напарник. Мы не могли бы с вами поговорить?

Линдси громко шмыгнула носом, и я протянула ей салфетку.

— Присядьте, — сказала она, властно указав ему на стул. — Я тут рассказываю, что произошло.

— Мне кажется, более уместным было бы… — начал Донован.

— Я должна кое-что объяснить своей подруге, — сказала Линдси и так же властно посмотрела на меня.

— Нет, вы мне ничего не должны, — сказала я, понимая, что как бы мне ни хотелось дослушать ее историю до конца, и Донован, и Кэссиди стремятся соблюсти закон.

— Дэниел у меня очень гордый, — продолжила Линдси, не обращая внимания на наши озабоченные лица. — Возможно, даже чересчур. Вы не можете себе представить, чего ему стоило пойти к Гарту, чтобы рассказать о нашем положении. Но он не собирался делать ему ничего плохого, а просто хотел произвести на него впечатление… Чтобы Гарт понял, насколько решительно мы настроены… — Она снова шмыгнула носом и промокнула салфеткой глаза и нос.

— Но Гарт рассмеялся ему в лицо, — процедила она сквозь зубы. — Дэниел не выносит насмешек, поэтому он вытащил пистолет, бросил брелок от моего браслета в бокал с шампанским и заставил Гарта выпить и зубами поймать брелок. Но Гарт продолжал смеяться, зажав брелок в зубах. Тогда Дэниел его и ударил. Думаете, почему я не отнесла брелок в мастерскую «Тиффани»? Там могли понять, что на нем была кровь… Когда Дэниел выбил Гарту зуб, тот по-настоящему разозлился. Они подрались, и Дэниел его убил.

— При чем здесь блузка и духи? — спросил Донован, единственный, кто еще был способен что-то произнести.

— Дэниел пришел домой и начал вытряхивать мои вещи из гардероба и рвать их, твердя, что я не должна возвращаться на работу, потому что там со мной не считаются. А потом схватил пробник с «Успехом» и вылил на мою любимую блузку, говоря, что так они на меня мочатся и я не должна с этим мириться, я достойна лучшего… — У нее сорвался голос, но она сделала глубокий вдох и продолжала: — А потом он рассказал, что произошло. А я сказала, что сама все улажу.

Линдси посмотрела на меня выжидающе, но я сумела только произнести:

— Спасибо, что рассказали.

— Мы так здорово тогда провели время. Дэниелу действительно понравился ваш друг, — сказала она.

Сначала я не увидела никакой связи между последним ее замечанием и рассказом, но потом поняла, что так она выразила сожаление о том, как все обернулось. Я кивнула и сказала:

— Спасибо.

Донован громко захлопнул блокнот.

— Молли, «скорая» увезла и Кайла. В больницу Святого Луки.

Я виновато оглянулась, потому что не заметила, как его увозили.

— Благодарим вас. Мы сами отвезем туда Молли, — сказала Кэссиди.

— А сейчас нам пора. — Донован протянул Линдси руку, она на нее оперлась и встала из-за стола. Мы тоже все встали, словно повинуясь какому-то внутреннему порыву, и смотрели, как Донован сопровождает ее к выходу мимо баннеров с женщинами, соблазняющими «Успех». Или наоборот?

— На тебе же нет туфель, — показала на мои ноги Кэссиди.

Я посмотрела вниз. Я и забыла, что скинула их перед последним рывком.

— Никогда не оставляйте мужчину без внимания, — сказала я, собираясь с духом и ведя всех за кулисы. К счастью, туфли валялись там, где я их оставила. Трисия поддерживала меня, пока я их надевала. Выпрямившись, я поймала на себе такой недоуменный взгляд Аарона, что не сдержала улыбку:

— Правда, Аарон, мы знаем толк в праздниках?

— Сам процесс проходит у вас замечательно, но его завершение нуждается в некоторой корректировке, — сказал он, и я улыбнулась ему в благодарность за искренность.

— Итак, опять Святой Лука, — сказала я. — Будем надеяться, сегодня у них другая смена.

На этот раз Трисия, Кэссиди и Аарон ждали в коридоре, а я зашла в приемный покой. Кайл сидел на краешке каталки, у него был усталый и жалкий вид, а только что заступивший на смену врач пытался снова его уложить.

— Нет-нет, вы никуда не пойдете, — сказал он.

— Разве я не могу забрать его домой? — спросила я.

— Вы подруга? — спросил врач, глядя на меня с изумлением.

— Да.

Он повернулся к Кайлу:

— Вы же говорили, что она за вами не приедет.

Я постаралась скрыть, как мне больно это слышать, а Кайл сказал:

— Я говорил, что не знаю, когда она за мной приедет.

Судя по выражению лица эскулапа, он был уверен, что в первый раз не ослышался, но вместо того чтобы спорить, он подробно проинструктировал меня, как обращаться с пациентом: периодически будить; приводить в чувство, едва появятся симптомы чрезмерной сонливости, потеря ориентации или тошнота.

— Похоже, сегодня нас ждет веселая ночь, — сказала я как можно радостнее.

Кайл был любезен с Кэссиди, Трисией и Аароном, но все хорошо понимали, что ему надо ехать домой. Когда мы садились с ним в такси, я взяла с друзей обещание, что они куда-нибудь сходят: не зря же надевали вечерние туалеты.

— Значит, подонок, с которым мы тогда обедали, — произнес Кайл задумчиво, когда мы проехали несколько кварталов и я уже решила, что он вообще не проронит ни слова, — убил Хендерсона, потому что пытался положить свою жену ему в постель и у него ничего не вышло. Что, черт побери, творится с людьми?

— Помнишь, он тебе сразу не понравился? У тебя хороший нюх, — сказала я.

— Если бы у меня был хороший нюх, я не позволил бы сбить себя с ног. Сволочь — ну и удар у него!

Я погладила его по волосам, он поймал мою руку, но не оттолкнул, а сильнее прижал к голове, словно искал в ней опоры. Опасаясь сделать ему больно, я попробовала убрать руку, но он не позволил, так и продолжал ее держать, пока такси не остановилось у моего дома.

Я поставила будильник, чтобы просыпаться через каждые два часа, но это оказалось лишним: я не могла заснуть. Я лежала рядом с Кайлом, наблюдала, как он дышит, и изучала его профиль в сумерках спальни. При каждом сигнале будильника он просыпался, а потом так же быстро засыпал снова. Я встала и попробовала читать, но совершенно не воспринимала текст.

Мысленно я все время возвращалась к империи, которую создал Гарт, — империи, где люди перестали ценить себя за свои таланты, свою индивидуальность и измеряли собственную значимость степенью близости к мерзавцу, упивавшемуся своей властью. В борьбе за успех они потерялись, запутались. Неудивительно, что у кого-то жизнь пошла прахом. И речь не только о Линдси и Дэниеле — достаточно вспомнить, в какую клетку загнала себя Венди. А Гвен и Ронни! Они пытаются возродить прежние отношения, чтобы убедить себя, что еще способны создать нечто особенное. И эти люди диктуют нам, чего требовать от жизни!

Наступило утро, и нельзя было укрыться от вчерашних событий. Газеты, которые освещали рекламную акцию, поместили не только снимки, предоставленные Эмилем, но и полученные от гостей, снимавших происходящее на мобильные. В каждом киоске красовались наглядные свидетельства всеобщей свалки. Мое размытое изображение где-то на заднем плане смотрелось чуть лучше изображения Эйлин, заснятой во время падения с выражением лица обиженной девочки, у которой соседская немецкая овчарка только что стащила большой рожок любимого мороженого.

По своей привычке она позвонила рано утром и объявила, что Эмиль специально для нее придумает рукава, которые на ближайший месяц скроют наложенный на предплечье гипс, потом без всякого перехода спросила, когда будет готова статья.

— Эйлин, я сейчас занята, — сказала я. — Не могли бы мы поговорить об этом позже?

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! Любой другой редактор уволил бы тебя за то, что ты натворила.

— Ты имеешь в виду раскрытие преступления или то, что я спасла тебе жизнь?

— Я говорю о том, что ты набросилась на меня на виду у сотен моих ближайших друзей.

В этой ее фразе столько всего не соответствовало действительности, что, так и не решив, с чего начать, я ограничилась самым простым ответом:

— Вот за это прошу прощения.

— Между прочим, не уволена ты благодаря всему остальному. Принимайся за дело, — рявкнула она и повесила трубку. Разве дождешься от нее благодарности, но человек вправе надеяться на лучшее.

Я отложила телефон и увидела, что Кайл внимательно на меня смотрит.

— Тебя разбудил телефон?

— Не знаю, возможно. Это Эйлин?

— Да, — сказала я и вдруг вспомнила, что говорила ей о раскрытии преступления и спасении жизни. — Как обычно, взаимный обмен гиперболами. Как ты себя чувствуешь?

— Все обойдется, — не сразу ответил он.

Он молчал, пока мы готовили завтрак, ели и когда принесли первый букет. Это были орхидеи и другие экзотические цветы, а в сопроводительной карточке было написано: «Спасибо Вам. Гвен Линкольн». Второй букет — до нелепости огромный, с невероятным количеством роз — был от Издателя: «С нетерпением жду Вашу статью». Третий принесли от Питера: «Вряд ли кому-то другому я позволил бы себя обойти».

Кайл задумчиво и долго смотрел на цветы (трудно было бы на них не смотреть, они заняли половину гостиной), потом сказал:

— Поздравляю, ты была права.

— Нет, не была. Я только в самую последнюю минуту поняла, что убийца — Дэниел.

— Ты была убеждена, что это не Гвен, и не сдавала позиций. Даже когда я требовал от тебя остановиться.

— Извини, пожалуйста.

— Тебе не за что извиняться. А я не должен ставить тебя в такое положение, когда ты чувствуешь в этом необходимость.

— Ты и не ставишь.

— Нет, ставлю. Пойду приму душ. — И прежде чем я успела что-то сказать, он вышел из комнаты.

Целых две минуты я шагала туда-сюда перед ванной, потом решилась, сбросила с себя ночнушку и юркнула к нему под душ. Душевая кабинка у меня крошечная, и, наверное, физика наших тел, одновременно пребывающих в столь ограниченном пространстве, немало позабавила бы Аарона, но мне так хотелось обнять Кайла, поцеловать, раствориться в нем, помочь стряхнуть с себя напряжение и тревогу.

Остаток дня прошел отлично. Мы перестали подходить к телефону, смотрели старые фильмы, слушали музыку. Мы совершенно затерялись друг в друге, забыли обо всем вне нашего крошечного мирка. А поздно вечером он сказал:

— Как хорошо дома. Плохо, что за его пределами еще целый мир.

Из меня словно выпустили воздух.

— Но ведь этому миру мы противостоим вдвоем, правда? — с трудом выговорила я.

— Я люблю тебя, Молли, — отозвался он.

— Я тоже тебя люблю.

— Тогда нужно решить, как все исправить.

У меня в глазах появились слезы, но их вкус я ощутила еще раньше.

— Исправить что?

— Ты знаешь что, — сказал он мягко и очень искренне. — Мы оба хорошо делаем то, что любим. Но если из-за этого постоянно сталкиваться лбами…

— Мы что-нибудь придумаем.

— Да, конечно, — кивнул он. — Рано или поздно.

Ночью я плохо спала и все время просыпалась с мыслью, что он ушел. Но утром он по-прежнему был рядом. А после завтрака начал собирать вещи.

— Тебе вовсе не обязательно уходить.

— Нам обоим не помешает взглянуть на все это со стороны.

— Но ты мне нужен.

Он сгреб меня за волосы и притянул к себе.

— Все будет хорошо, — прошептал он мне в ухо. — Я позвоню. — И поцеловал с такой нежностью, что стало очень больно. А потом взял свою дорожную сумку с вещами и вышел.

Я долго не отрываясь смотрела на закрывшуюся за ним дверь. В голову почему-то пришла мысль о Линдси и Дэниеле. Они разрушили свою жизнь, свой брак, отчаянно пытаясь построить то, что им казалось безупречным будущим. Готовые пойти на что угодно, они в конце концов потеряли все. Так на какие жертвы можно пойти во имя любви? Неужели страсть и чувство меры не в состоянии ужиться? Неужели всегда приходится выбирать между любимым делом и любимым человеком?

К приезду Трисии и Кэссиди я извела две упаковки бумажных салфеток. Кэссиди тут же указала на то, что Кайл, между прочим, не отдал мне ключи от квартиры, а Трисия авторитетно заявила, что мужчина с мелкой душой потребовал бы от меня найти другую работу, если мы не хотим расстаться. Все это, конечно, немного утешало, но не до такой степени, чтобы избавиться от щемящей боли в груди.

Кэссиди сказала, что единственно разумное решение сейчас — отправиться в хороший ресторан и устроить себе поздний завтрак, переходящий в ранний обед с ведром легкого нарядного коктейля «Мимоза»; и они потащили меня в спальню выбирать приличествующий случаю наряд.

— А где Аарон? — спросила я, когда Кэссиди вручала мне мой любимый белый батник.

— Какие-то там атомы расщепляет… что-то в этом духе. В общем, я сказала, что позвоню позже.

— А ты, как я понимаю, больше так и не встретилась с Донованом, — сказала я Трисии. Она протягивала мне черные брюки, которые извлекла из шкафа.

— Кажется, это был всплеск адреналина, а не гормонов, — весело ответила она. — Так что едем дальше.

— А я нет? В смысле, я ведь остаюсь?

— Конечно, если мы видим у человека такое количество достоинств, — сказала Кэссиди.

Трисия выхватила с нижней полки черные босоножки.

— Дорога интересна ухабами.

Кэссиди расхохоталась:

— Которая из твоих незамужних тетушек тебя этому научила?

— Тетя Джессика, — нахмурилась Трисия. — Мне всегда казалось, что это мудрое замечание.

— Это скорее для персидского кота, который спит на вышитой подушке и дважды в день лопает креветки. — Кэссиди обхватила Трисию за плечи и повернулась ко мне: — Не знаю, стоит ли следовать такому совету. Но не беспокойся, подружка, я тебя поддержу.

— Мы поддержим, — поправила Трисия и обняла ее за талию.

— Хочу я этого или нет? — спросила я, и они рассмеялись, оценив намек.

Я улыбнулась: если рядом дорогие тебе люди и ты им доверяешь, тебе не страшны любые испытания.

По крайней мере, я на это очень надеюсь.


notes


Примечания


1


Мартин Ханфорд, создатель игры «Найди Вальдо», предлагает отыскать его среди сотен других персонажей мультфильмов. Это непросто, потому что Вальдо притаился в самом укромном уголке картинки, зато стоит его найти, как его местонахождение становится очевидным.


2


В сериале «Звездный путь» так называется высокотехнологичная псевдораса киборгов. У боргов нет индивидуумов, все объединены в «Коллектив» с одной целью — достигнуть совершенства.


3


Комплекс Электры — женский аналог Эдипова комплекса: стремление привлечь внимание отца и ненависть к матери-сопернице.


4


Комплекс Клеопатры — стремление заставить мужчин расплачиваться за любовь своей жизнью.