Несущий перемены
Чарльз Ингрид


Пилот Хаоса #3


Все пилоты Чо платили за свой талант (путешествовать в космическом пространстве со скоростью, превышающей скорость света) высокую цену. В конце концов, они умирали от нервного истощения. Незаконный эксперимент – симбиоз пилота Чо, Палатона, с землянином Рэндом мог бы позволить разрешить эту проблему. Но, проводившие эксперимент, погибают после нападения инопланетян на их базу...


Чарльз Ингрид

Несущий перемены


Глава 1


Человека было легко различить в потоке чоя. Его маленькое, неуклюжее тело напряженно двигалось среди настоящего парада гибкой плоти. Волосы сбивались в пряди, тонкие по сравнению с роскошными гривами, обвивающимися вокруг горделивых роговых гребней. Даже на своей планете этот человек никогда бы не достиг подвижности чоя – строение его тела было совсем иным. Едва заметив Рэнда, священник уже не спускал в него глаз. Поразмыслив, Чирек решил, что даже если бы он не сумел заметить человека, то вряд ли пропустил бы Палатона, шагающего рядом с ним. Надменность тезара, отстраненность его от других чоя воспринимались совершенно естественно благодаря его качествам пилота и безупречному сочетанию грации и силы.

Народ чоя гордился тезарами. Без них звезды и по сей день оставались бы недостижимыми для этого народа, да и само его существование оказалось бы под вопросом. Чоя могли бы с легкостью стать добычей прожорливых абдреликов. Эти лилово-зеленые амфибии путешествовали от планеты к планете в поисках добычи и знаний. Помимо них, существовали ронины с гривами из ядовитых игл – более осторожные, но не менее опасные. Чирек пожелал себе никогда не встречаться с подобными врагами.

Без тезаров чоя пришлось бы полагаться на милость других народов. Потому священник, исповедующий незаконную религию, прощал Палатону его высокомерие и надменность. Без таких, как он, Чо давно бы уже не существовала среди звезд и планет. Благодаря тезарам, чоя стали не добычей, а лидерами, народом искусных пилотов, с которыми старались поддержать лучшие отношения даже абдрелики и ронины – правда, без большого желания.

Да, именно заметная фигура наследника императора привлекла взгляд Чирека, и только потом он обратил внимание на маленького, странного инопланетянина, следующего за теза-ром, как тень.

Второй наблюдатель нетерпеливо взял Чирека за двойной локоть.

– Видишь его? – спросил Чирек.

– Вижу. Его трудно не заметить.

– Должно быть, и твои помощники его заметили, – продолжал священник, и его двойные голоса подрагивали от волнения. Роговой гребень Чирека уже давно изнывал от беспокойства. Палатон и его спутник-инопланетянин не оставались еще столь незащищенными с тех пор, как внезапно началась и так же внезапно окончилась Двухдневная война. – Такого получая нам может долго не представиться.

Стоящий рядом чоя, неуклюжий, низкорослый, с тонким, обычным для простолюдинов гребнем, был одним из Заблудших, «не видящих Бога», и, подобно всем им, не обладал тем талантом, который имел Палатон. В горле у него послышался хрип, и чоя сплюнул себе под ноги.

Священник раздраженно взглянул на спутника.

– Почему ты медлишь? Мы лишимся последней возможности, если ты затянешь время.

Миск мрачно ответил:

– Никто не захочет прикасаться к нему. Он не с нашей планеты.

Священник пробормотал ругательство, едва слышное в их тайном наблюдательном посту.

– Он – Вестник Преображения, а не смерти. Думаешь, ему бы позволили разгуливать по столице так свободно, будь он заражен?

Миск прищурился.

– Это ты так думаешь, Прелат, но не мы. Еще никто не слышал пророчества, что Преображение принесет вот такое существо. Нас всегда учили, что Вестник появится на самой Чо, а не прилетит из космоса, – пожав одним плечом, он поднес ко рту микрофон и включил связь. – Начинаем, – произнес он, слегка поклонился Чиреку и покинул секретное убежище, чтобы присоединиться к своим сообщникам.

Чирек наблюдал, как он быстро растворился в толпе, движущейся по улицам города. Даже при большом желании путь Миска нельзя было бы проследить – этот чоя преуспел в искусстве быстрых исчезновений.

Несмотря на это, священник продолжал испытывать неуверенность. Миск служил Кативару, а Кативару было трудно доверять. Кативар уже слишком высоко продвинулся по ступеням иерархии официальной религии Чо, стал помощником престарелого и почтенного Риндалана. И все-таки он рисковал всем, посещая подпольную секту Чирека. Кативар исповедовал веру в Вестника Преображения и преуспел в том, что его собратья по официальной религии сочли бы ересью.

Но не только двуличность Кативара тревожила Чирека. Этот чоя двигался по ступеням иерархической лестницы быстрее, чем можно было предположить, и прочно стал правой рукой Риндалана. То, что Риндалан попал к мятежниками чуть не стал их жертвой, казалось Чиреку совсем не случайным. Каким образом Верховный прелат оказался среди разъяренной толпы в сопровождении одного лишь Кативара, и почему Кативар не сумел защитить его? Неужели он намеренно заманил Прелата в ловушку? И если так, какими были мотивы этого поступка? Ясно, что Кативар не стал бы совершать его исключительно ради Чирека.

У Чирека не было ни доказательств своих подозрений, ни оснований для них, к тому же Кативар считался его главным союзником, хотя и не слишком надежным. Отчасти союзничество С Кативаром ценилось только благодаря его высокому положению, почти неограниченной свободе и переданными Риндаланом властью и полномочиями. Чирек помнил, что в ночь мятежа Кативар последовал за Риндаланом добровольно, а Прелата постигла роковая участь. До сих пор Риндалан пребывал в коматозном состоянии, на грани между жизнью и смертью, и боролся за жизнь каждым вздохом.

Чирек моргнул. Мне везде чудится опасность, думал священник, беспокойно двигаясь в своем укромном углу. Обитатели Чо, обладающие незначительным бахдаром или полностью лишенные его, считались существами низшего сорта по сравнению с чоя из правящих Домов, и хотя твердые религиозные убеждения поддерживали в Чиреке веру, что когда-нибудь бахдар вспыхнет во всех них, он уже научился быть предусмотрительным. Только Вестник способен свершить метаморфозу с чоя. Чирек был далеко не первым среди тайных священников, но надеялся, что не является последним. Только бы Вестник появился – хоть когда-нибудь! Ради этого стоило жить.

В этом отношении Верховный прелат Риндалан, рожденный в Доме, и жалкий простолюдин Чирек не слишком отличались: каждый был исполнен веры до мозга костей. В отличие от многих Верховных прелатов Домов, Риндалан всегда служил народу. Вероятно, в этом следовало искать ответ на невысказанный вопрос Чирека – почему Риндалан отправился к мятежникам, пытаясь остановить бурю, которая в конце концов могла обратиться против самих чоя. Именно за такое сходство Чирек скорбел о приближающейся смерти Риндалана.

На улице послышались крики. Движение замедлилось, колонны приближались к мемориалу, сооруженному в память о столь стремительно завершившейся Двухдневной войне. Еще разгоряченные мятежом, чоя были готовы напасть на себе подобных, и абдрелики осмелились нанести удар, угрожая всей планете. Война произошла так быстро, что большинство жителей Чо узнали о ней намного позже, когда завершились беспорядки и мятежи. Но едва рассеялся дым пожарищ, и чоя узнали, как близко они были от гибели.

Надеясь наконец-то разделаться с давними врагами, абдрелики нарушили перемирие, объявленное Союзом. Они нашли изменников-пилотов, способных вести их боевые корабли, и были готовы нанести удар в самое сердце империи чоя – ее единственную планету Чо. Однако Союз не счел нужным преследовать агрессоров – и все вновь вернулось на позиции шаткого равновесия.

Палатон буквально воскрес из пепла мятежа, чтобы отбить атаку абдреликов. Он удачно выбрал время, когда абдрелики были наиболее уязвимы: при снижении ускорения и выходе из Хаоса, но если бы их не удалось сдержать, абдрелики не остановились бы ни перед чем. Эти массивные, коварные и прожорливые амфибии, должно быть, уже пускали слюни, предвкушая войну на Чо. Чирек поежился, подумав об этом.

Его народ не привык, чтобы на него нападали. Только тезары-чоя могли летать сквозь Хаос, и никто другой не был способен провести сквозь него боевые корабли. Однако горстка изменников все же нашлась – по причине все той же борьбы за власть, и это вызывало еще более тревожные вопросы. Откуда они узнали? Как абдрелики узнали, в какой момент лучше всего напасть на Чо, и, что уж совсем очевидно, застать планету ослабленной внутренними беспорядками?

Священник наблюдал, как извивающаяся колонна приближается к мемориалу. Если Рэнд ни о чем не подозревает, сейчас самое время действовать. Он поискал взглядом Миска и его сообщников, бросил это занятие и начал высматривать свою посланницу. Не доверяя Кати-вару, он счел нужным подстраховаться. Эту чоя было трудно не заметить благодаря ее переплетенной лентами каштановой гриве. По такому случаю она выбрала платье ярко-голубого цвета – стоило раз взглянуть на нее, и эту чоя было невозможно с кем-либо спутать.

Именно потому Дорея так оделась. После того, как все будет кончено, она сможет мгновенно переодеться, стать неприметной, облаченной в такое же серое и скучное тряпье, как и все простолюдины, и раствориться в толпе. Она превратится в заурядную чоя, одну из тысяч.

Чирек заметил, что он вцепился в перила своего наблюдательного поста, и его мускулы затвердели от напряжения. Он заставил себя шагнуть назад и достать линзы. Чирек подавил глубокий вздох – теперь либо все решится, либо ничего не произойдет. Смешно надеяться, что метаморфоза, которой его собратья ожидали столетиями, свершится здесь и теперь. И даже если ничего не произойдет, это еще не означает, что Рэнд – не то самое Преображенное Существо, о котором тайная религия проповедовала веками. Значит, обстоятельства должны измениться. Каким бы образом ни завершилась реакция, суть ее еще не найдена и не осознана. Вероятно, простого прикосновения будет недостаточно.

Чирек знал, как трудно проповедовать то, что вертится на языке, изо всех сил вырывается из души, не имея доказательства – и сегодня он собирался получить его. Но даже такого доказательства может оказаться мало. Он намеревался заполучить Рэнда, отделить его от наводящей трепет защиты Палатона и показать, на что способен этот человек. Он убедит Рэнда появиться среди Заблудших и сотворить чудо. Но даже в этом случае найдутся недоверчивые – в конце концов, этот человек просто инопланетянин. Кто способен вообразить, что инопланетянин исполнит пророчество?

Священник с трудом сдерживал лихорадочную дрожь. Ему-то доказательства были ни к чему – Рэнд способен сделать то, чего он от него ждет. Он сам, Чирек, был преображен одним присутствием и прикосновением этого человека.

Было бы глупо открываться сейчас, но бывали времена, когда вновь обретенный бахдар распространялся вокруг него так явно, что Чирек понимал – другие чувствуют это. Он старательно воздвигал вокруг себя защиту, надеясь, что времена, когда он осуществит надежды и чаяния чоя, уже близки. Об этом не знали ни Миск, ни Кативар. Никто, даже Малаки, у которого еще остались слабые проблески бахдара, не знал и не подозревал, что произошло внутри Чирека.

Голубое пятно возникло в самой середине процессии и метнулось в сторону.


Рэнд весь напрягся, стараясь не отставать от Палатона. Он уже не носил повязки, кости удачно срослись, мышцы восстановились после упражнений, но он чувствовал себя неловким, как младенец, делающий первые шаги. Палатон приостановился и обернулся, взглянув на неге..

– Я слишком спешу, – заметил чоя подрагивающими от добродушной насмешки голосами.

– А я не слишком, – Рэнд тяжело дышал, как после долгого бега. Он откинул челку темных волос со лба. Ему пора было подстричься, но здесь эта задача оказалась невыполнимой. Чоя дорожили своими роскошными гривами. Люди же, с их более низкими лбами, предпочитали, чтобы волосы не заслоняли им глаза.

Почти бессознательно он прощупывал бахдаром толпу, чувствуя напряжение ее восторга при виде Палатона. Чужой бахдар ярко пульсировал. Рэнд виновато приглушил его – эту силу, которая по праву принадлежала Палатону и когда-нибудь должна была вновь оказаться у пилота, если только найдется способ отдать ее. Рэнд не имел на нее права, едва ли знал, как ее использовать, но бахдар струился глубоко в нем, как река, несущая неизведанную силу и богатство, и временами Рэнд просто не мог не замечать ее приливы.

Теперь было как раз такое время. Он остро чувствовал толпы вокруг, стремящиеся увидеть их. Он ощущал тепло их чувств, а среди них – уколы ненависти. Эта ненависть предназначалась для него, инопланетянина, безобразного существа, незваного гостя, воспользовавшегося их силой, чтобы очутиться здесь, неприятного и опасного чужака. Все чувства чоя были искажены ксенофобией. Рэнд оглянулся, как будто видя ее, и споткнулся на неровном тротуаре. Палатон протянул руку, чтобы поддержать его, и от этого движения бахдар вновь вспыхнул, устремившись к руке – Рэнд чувствовал, будто мощный поток хлынул в пересохшее русло, пропитывая его дно и не замечая, что от этого слабеет он сам.

Палатон шумно вздохнул, почувствовав этот прилив. Он взглянул на Рэнда, и его огромные янтарные глаза засияли от прикосновения к запретной силе. Оно продолжалось всего долю секунды, но за это время Рэнд успел понять, что ощущал теперь и чего лишился его друг. Горло Рэнда сжалось от невозможности помочь пилоту обрести то, что было отнято у него.

Рэнд приоткрыл рот для невольного извинения, но промолчал. Послышался крик, затем пронзительный визг. Где-то рядом загрохотали шаги. Тела чоя вокруг качнулись, и Рэнд почувствовал, как бахдар вновь разгорается в нем. Опасность! Он обхватил руку Палатона и потащил его в сторону, прочь от опасности. На них надвигались три чоя. Рэнд не видел, есть ли у них оружие – главным сейчас было уберечь Палатона.

Палатон вначале застыл на месте, наклонив увенчанную гребнем голову в сторону источника опасности – почти так же, как лось, готовящийся к поединку, – но тяжесть тела Рэнда лишила его равновесия. Рэнд почувствовал, как тело Палатона придавило его. Мысли вихрем закрутились в его голове, настойчиво призывая освободиться. Чоя, преградившие им путь, внезапно резко остановились, как будто наткнувшись на невидимую стену, и вдруг растянулись на тротуаре, как подкошенные. Мгновенно к ним подскочили охранники Йораны. Чоя резко приказала незнакомцам встать.

Рэнд почувствовал на своей руке руки другой чоя, блестящее лазурное платье которой на мгновение ослепило его. Тем временем Палатон поднялся.

– Они безоружны, – заметил Палатон, досадуя на Рэнда и собираясь с силами. Рэнд пожал плечами.

Его бахдар еще сиял в полную силу. Чоя в голубом платье стояла возле него, и бахдар рванулся к ней, на мгновение соединив их искрящимся мостом. Незнакомое ощущение потрясло Рэнда, и он с отчаянием попытался подавить бахдар. Тот нехотя угас. Как всегда при этом, Рэнда охватила Странная пустота. Чоя в голубом платье, ростом едва ли выше него, шагнула в сторону с улыбкой, поводя ореховыми, со слабым зеленоватым отливом глазами и бормоча извинения. Повернувшись, она еще раз ослепила Рэнда голубым платьем – более пронзительного цвета, чем небо Чо. Рэнд в растерянности смотрел ей вслед.

Йорана стояла возле пленников. Палатон оглянулся, заметил, что Рэнд находится довольно далеко, и шагнул к нему. Его ноздри трепетали, и Рэнд понял, что инстинктивно пилот втягивает аромат только что сгоревшего бахдара.

– Прости, – начал Рэнд, но Палатон взмахом руки остановил его.

– Позднее. С тобой все в порядке?

– Да, – Рэнд взглянул на пленников, которых умело связывали охранники Йораны. – Никто из них даже не успел выстрелить.

– Да, – коротко отозвался тезар. – Это Заблудшие. У них нет бахдара, и потому они не знают, когда лучше всего нанести удар.

Рэнд покрутил головой в попытке расслабить мускулы шеи. Все-таки жизнь полна неожиданностей. Придется когда-нибудь объяснить это Палатону. Самые искусные убийцы галактик, ронины, не полагаются на бахдар, чтобы наносить удары, и этим троим вполне могло повезти.

Йорана отдала краткий приказ увести пленников и отправила с ними четырех охранников. Обернувшись, она нашла глазами Рэнда и Пала-тона.

– Есть проблемы? – спросила она, и ее голоса прозвучали напряженно, несмотря на беспечный тон.

– С нами все в порядке, – Палатон махнул рукой, как бы подтверждая это.

На ее лице появилось выражение облегчения.

– Мы уже почти на месте, – заметила она.

Палатон кивнул, Рэнд чувствовал понимание между ними, от чего немногие слова, которыми они обменялись, приобретали более глубокий смысл. Его вновь пронзила тоска одиночества. Он был один на Чо, и вряд ли это могло измениться. Чоя общались с представителями других народов только за пределами своей планеты или на территории Союза – например, Скорби. Чоя, не вылетавшие за пределы своей планеты, казались ограниченным, страдающим ксенофобией народом.

Рэнд попытался не думать о том, каково будет всю жизнь провести в одиночестве, привязанным к Палатону и не способным даже расстаться с ним. После нескольких минут замешательства процессия двинулась дальше.


Миск и его сообщники потерпели поражение, но Чирек не мог не порадоваться, видя, как быстро продвигается вперед чоя, используя поражение и неожиданную остановку процессии. Рэнд оказался буквально в ее объятиях. Контакт между ними не мог быть более близким. Сердце священника забилось.

После того, как процессия удалилась, он осторожно вышел из убежища, направляясь к заранее условленному между ним и чоя месту встречи. Опустив голову, чувствуя радостные подрагивание гребня, он пробрался в кафе. Успех был в его руках, и не только успех, но и надежда – близилось Преображение.

Он занял место и заказал вино бледно-желтого цвета, лучшее, какое только нашлось в кафе, попросив поставить на столик два бокала. Со своего места он видел мусор на улице, оставленный колонной. Поднимался ветер.

Бутылка вина давно согрелась, когда Чирек наконец поднялся. Он оглядел улицы, на которые вернулась привычная суета, как только закончился ритуал. Чоя возвращались к повседневным делам. Чирек не знал, что и думать – либо она не хотела, либо не могла прийти.

Чоя исчезла.


Глава 2


Кативар наблюдал, как уводят троих чоя. Облаченный в ритуальные одежды Верховного прелата, он мало что мог сделать – оставалось только догадываться. Ему показалось, что перед нападением он заметил в толпе Миска, и этого было достаточно, чтобы возбудить его любопытство. Придется провести церемониальную службу, а затем улизнуть под предлогом заботы о старом Прелате. Он знал, что Йорана допросит всех троих, как только вернется во дворец, но помнил, что до окончания всех церемоний она не имеет права возвращаться к своим официальным делам. Если он поспешит, ему хватит времени на все.

Блеск мемориала войны раздражал его. Он прикрыл глаза, но тут же постарался убрать с лица морщины – ему не следовало выглядеть скучающим или раздраженным. Никогда не стоит выдавать свои истинные чувства или намерения. Надо производить на окружающих только то впечатление, которое он хотел произвести – религиозного фанатика, посвятившего жизнь тяготам служения Вездесущему Богу.

Он поднял голову, наблюдая, как человеку помогают взобраться на помост – человек был ростом выше ребенка-чоя, но ступеньки оказались слишком велики для него. Кативар знал, что ничто в его взгляде не выдает отвращения к этому существу. Он постоянно напоминал себе, что инопланетянин еще может ему пригодиться. Он уже оказал влияние на любовь простолюдинов к тезару Палатону. На врожденной ксенофобии чоя можно сыграть с великим успехом. Сложная ситуация, подумал Кативар, занимая свое место для окончания церемонии. Не забывая о своем плане, он удалился как можно незаметнее.

Оказавшись внутри дворца, он сбросил одежды в отведенных ему комнатах. Кативару не хватило времени сесть и проверить сообщения. Он быстро просмотрел их список, а затем вышел в коридор дворца – потайной, о котором было известно только священникам, хотя, несомненно, существовали ходы, о которых знал и которыми пользовался только император.

Улыбаясь, Кативар шагнул в узкое, пыльное подземелье. Вряд ли Паншинеа и его наследник будут довольны, обнаружив, что во дворце они отнюдь не находятся в безопасности. Чтобы достичь этого, священники веками делали длинные, извилистые ходы в стенах. Этими ходами можно было пользоваться только с помощью бахдара, но священников без бахдара не существовало – настоящих священников, а не жалких подражателей, подобных Чиреку и его братии.

Кативар обнаружил нужный коридор, ведущий к подземным казематам. Бывало, что священникам при императоре оказывалось необходимым скрыться. Теперь было более чем удобно иметь такой ход. Медленно отодвинувшийся каменный блок впустил его в тюремное помещение. Кативар быстро огляделся, увидел, что находится вне досягаемости систем наблюдения, и позволил себе улыбнуться. Положив ладонь на пояс, он ощупал скрывающийся под ним сосуд и погладил его.

Все три узника подняли головы, как только он вошел, их глаза и ноздри расширились, втягивая бахдар, который излучал Кативар. Они не сдвинулись с места, молчаливые и хмурые.

Кативар изобразил на лице приятную улыбку.

– Я хочу вам помочь, – заявил он. – Меня прислал отец Чирек.

Ближайший к нему чоя заметно расслабился и протянул руку, шагнув к священнику.

– Когда ты вытащишь нас отсюда?

– Скоро, – Кативар перекатывал в ладони сосуд. Сколько дать? Какая доза будет достаточной, чтобы развязать им языки – и с какой вероятностью убьет их? Над этими вопросами он еще работал. Кативар принял решение – и то, и другое будет кстати. – У них бахдар, – заметил он. – Вы не сможете противиться им, и вы это знаете.

Узники раздраженно взглянули на него. Кативар показал им сосуд.

– Я принес кое-что, чтобы защитить вас. Они не смогут заставить вас пойти на предательство.

Все трое переглянулись и пожали плечами.

– Мы бы не отказались воспользоваться случаем.

– И уничтожить все, ради чего вы трудились? Нет. Так не годится. Принесите сюда воду – вы разделите ее между собой, – Кативар поглаживал пальцами сосуд.

Казалось, чоя смутились, затем самый молодой заметил:

– Я бы попробовал. Не хочу, чтобы они совались в мои мозги, – его роговой гребень был обмотан грубым шарфом. Чоя подтолкнул бутыль с водой к краю защитного поля.

Сигнала тревоги не последовало. Кативар вылил в бутыль содержимое сосуда, взболтал жидкость и толкнул бутыль обратно через барьер. Чоя по очереди отпили из нее по трети. Кативар с интересом наблюдал, как их начало пошатывать.

– Что такое…

– Не обращайте внимания – это скоро пройдет. Смотрите на меня и слушайте, – Кативар приблизился к барьеру настолько, насколько осмелился, чтобы не задеть световые лучи. – Кто вас нанял? Зачем?

– Я… – хмурое выражение чоя сменилось растерянностью. Он по-детски поднял руки, пробегая пальцами по цветному шарфу. – Что ты сказал?

Кативар постарался отогнать нетерпение – время истекало. Йорана, добросовестная Йорана, вскоре должна была оказаться здесь.

– Кто вас нанял?

– Я… не могу сказать. Это было бы… – голоса чоя оборвались. Он посмотрел в пол, перевел взгляд на своих сообщников. – Что с ними случилось? – Он тяжело задышал. – Что с ними?

– Они мертвы, и ты умрешь, если не ответишь мне.

Чоя взглянул на него, и его невыразительные глаза цвета мокрой земли расширились от испуга.

– Не могу… – он поперхнулся. – Я искал Вестника Преображения… – у него подогнулись колени. Он зашатался, как тонкое дерево на ветру, и рухнул на пол темницы, еще бормоча пророчества подпольной секты.

Кативар раздраженно фыркнул сквозь зубы. Он повернулся и нашел потайную дверь, вновь скользнув в узкий коридор. Ему показалось, что он слышит шум лифта, спустившего кого-то в подземелье, и торопливый стук шагов.


Палатон долго не мог успокоиться. Без своей естественной силы он оказался безоружным при нападении. Даже более, чем безоружным, и реакция Рэнда ему не помогла.

– Что же случилось? – он вышагивал по тесному кабинету в глубине дворца чоя, который стал их убежищем.

Рэнд чувствовал себя опустошенным. Он не мог стоять, но не хотел сидеть и смотреть на высокого чоя, задирая голову, и потому прислонился спиной к мраморной скульптуре, стоящей в углу. Холод мрамора пронизывал ткань его одежды. Рэнд покачал головой.

– Не знаю.

Палатон повернулся к нему с искаженным гневом лицом.

– Как это ты не знаешь? Я чувствую, – он постучал себя по груди, – но только слабо и неуверенно. Я глух и слеп, как камень.

– Это напоминало выброс адреналина, – объяснил Рэнд. – Тебе угрожала опасность, и я начал действовать.

– И разливать бахдар, словно воду, – закончил за него пилот подрагивающими от гнева голосами. – Все вокруг могли почувствовать его.

Не то, чтобы чоя не привыкли чувствовать бахдар во множестве паранормальных форм, ибо они ценили и знали свой дар – нет, Рэнд понял: Палатон боялся, что все поймут, от кого исходит бахдар. Если чоя узнают, что он лишен силы, которая сделала его не только тезаром, но и прославленным тезаром, наследником престола, его развенчают как раз в тот момент, когда Чо не может позволить себе остаться без правителя. Палатон был неразлучен с Рэндом, поскольку человек мог распространять ауру своего бахдара, заставляя окружающих подумать, что это бахдар Палатона. До сих пор ни у кого не возникало подозрений. Рэнд развел руками.

– Он неуправляем. Я не знаю, как регулировать его поток – ты же чувствуешь, насколько он силен. На мгновение мне показалось, что ты отнимаешь его, что мы разъединились.

Чоя внимательно взглянул на него.

– И мне так показалось, – ответил он и прокашлялся. – Но этого не произошло. Значит, тебе пора научиться пользоваться тем, что ты имеешь. Такие инциденты непозволительны.

Палатон сел в кресло и обхватил пальцами резной подлокотник.

В дверь заглянул Гатон.

– Ваш посетитель прибыл.

Палатон встал.

– Пригласи его сюда.

Гатон смутился, взглянул на Рэнда, но пилот добавил:

– Он останется здесь.

Министр мрачно кивнул и вышел, двигаясь скованно, по-старчески. Едва он скрылся за дверью, в комнату вошла Витерна из Небесного дома вместе со своим красавцем-секретарем. Оба выглядели обычно для чоя из Небесного дома – их черные, блестящие роскошные гривы свисали до пояса, хотя у Астена была выстрижена челка – густой, неровный пучок волос. У Витерны глаза были черными, а у Астена – темно-карими, и ярко-синяя одежда обоих подчеркивала, цвета их глаз, волос и кожи. Рэнд еще не научился определять возраст чоя. Он знал, что они живут примерно сто восемьдесят лет, но догадался, что Витерна, несмотря на почти юную свежесть, уже достигла среднего возраста. Ее красота совершенно отличалась от милой привлекательности Йораны.

Она окинула Рэнда взглядом резкого недовольства.

– Я была уверена, что наш разговор останется в тайне, – заметила она, садясь в пододвинутое Астеном кресло. Он застыл позади, слегка нахмурясь. Витерна говорила на трейде – как решил Рэнд, из желания унизить его.

– Так и есть, – спокойно ответил Палатон тоже на трейде, вознамерившись продолжать разговор на этом языке, хотя в том и не было особой необходимости. С помощью бахдара Рэнд понимал язык чоя, правда, читал на нем еще плохо.

– Ты пригласил меня сюда, – произнесла Витерна, и судя по ее тону, она явилась потому, что захотела, а отнюдь не по принуждению.

– До моего внимания довели, что ваш Дом подал в суд, надеясь отозвать свой патент на повторную очистку воды.

– Этот процесс разработан Домом. Мы имеем право на него. Патент похитили у старого олуха…

– Его предоставили в собственность всей Чо, – Палатон обернулся, чтобы взять бумагу со стола. – На планете нет ни единого округа, жизнь которого не зависела бы от вашего изобретения. Хотя суд не в состоянии отклонить ваш иск, император может это сделать. Мне поручили сообщить тебе, Витерна, что патент не будет возвращен вашему Дому. Он останется свободным для общего пользования.

Ее тонкая, прозрачная кожа, чистоту которой подчеркивали изящные, вживленные под верхний слой украшения, порозовела.

– Ты не имеешь права!..

– Зато император Паншинеа имеет все права. Я просто сообщаю о его воле. А что касается другого иска, – Палатон отвернулся и отложил бумагу, – вопрос о колонизации снят уже давно и не будет возобновлен.

Витерна вскочила.

– Ты не задержишься здесь, Палатон – ни ты, ни Паншинеа!

– Насколько я понимаю, перемирие, объявленное Небесным домом после Двухдневной войны, было либо ложным, либо его срок истек.

– Запомни, как только вернется Недар, у тебя появится достойный соперник в борьбе за престол!

Это известие ошеломило не только Палатона, но и Рэнда – и Витерна заметила их изумление.

– Да, – с чувством превосходства повторила она. – Он не погиб на Аризаре. Он вернулся на Чо, ко мне, чтобы исцелиться. Мне известно, что колонизация других планет может быть успешной, и нашему Дому нужна такая возможность. Так что отказывайся от этого, пока можешь, ибо в ближайшем будущем ты уже не сумеешь этого сделать! Недар взойдет на престол. И если он представит доказательства твоей измены на Аризаре, на планете не останется ни единого чоя, даже Заблудшего, который поддержит тебя, – с этими словами она повернулась так, что синий блеск ее одежды ослепил Рэнда, и вышла в сопровождении Астена.

Лицо Палатона напряглось, как будто он пытался собраться с мыслями. Рэнд заметил:

– Если ей известно об Аризаре, Недар наверняка жив.

– Пожалуй, да. Но где он сейчас? Кто его прячет? Если бы он скрывался у Витерны, она привезла бы его с собой, – Палатон поднял голову. – Мне следовало бы радоваться, что нашелся тезар, мой товарищ – но я не могу.

– У него был бахдар – пусть даже плохой.

– Нет, бахдар всегда чист. Весь вопрос в том, кто им пользуется, – пробормотал Палатон.

Рэнд вспомнил о почти рабских условиях жизни множества рожденных без бахдара и то, что могла означать его потеря.

– Вряд ли есть много чоя, которые неправильно пользуются своим бахдаром.

Палатон отвел глаза.

– Да, – кратко ответил он. – У них нет на это шансов. Детей, которых нельзя этому обучить, уничтожают. Но искушение может возникнуть намного позднее.

Палатон отодвинул стул, о который опирался.

– Мы любим свои семьи, и с этим нелегко смириться. Никто из нас не зачинает детей, не подумав. Иметь бахдар, «душевный огонь» – тяжкая ноша.

– Знаю, – заметил Рэнд. Он прикрыл глаза и потер их. – Зато у вас монополия на него.

– Да – которая дает нам силу, но мой народ больше не уверен в том, что желает нести эту ношу. Или может продолжать ее нести, не желая того.

– Что будет, – спросил Рэнд, – если на Чо не останется ни одного тезара?

– Уповаю на Бога, что этого никогда не случится, – медленно ответил Палатон и сменил тему: – Если Недар намерен бросить мне вызов, тебе придется научиться справляться со своей ношей.

Он решительно встал и направился к пульту связи.

– Что ты хочешь сделать?

– Для тебя лучший способ научиться – пройти по моему пути, испытать огненное крещение.

Хаторд из школы Голубой Гряды с беспокойством приступил к своим дневным обязанностям. Сейчас, после зимы, он был шире в талии, чем обычно. Летняя жара еще не успела растопить этот жирок, и Хат мысленно решил присоединиться к курсантам во время упражнений. Он понимал, что другие наставники, а также тезары и курсанты постоянно следят за ним – он прошел подводные камни и укрепился на своем посту, как бы молод ни был, когда только занял его. Он много работал, чтобы поддержать репутацию школы Голубой Гряды, и гордился этим.

Но сейчас его занимало другое, личное беспокойство. Он уже давно приготовился к расспросам властей о похищенном истребителе, напавшем на корабль Палатона. Ему не следовало давать Недару истребитель, он не знал наверняка, что замышляет Недар – но прошло уже несколько недель, а расспросы никто не начинал. Эту атаку истребителя считали началом Двухдневной войны, но Хат втайне думал, что это был первый удар Недара по Палатону. Ему казалось неизбежным, что когда-нибудь расследование приведет к нему.

Недар пытался убедить его, что единственными Домами, имеющими право на существование на Чо, являются Дома тезаров. Они представляли силу там, где были бессильны другие, были жизненной энергией, позволяющей выжить их планете. Хат постоянно размышлял о Доме, генетический код которого он унаследовал, о преступном союзе с Братьями, о попытке незаконной колонизации Аризара. Недар не вернулся в школу, и Хат постоянно думал, не был ли пилот обнаружен и уничтожен его врагами.

Он не мог поверить в преступление Палатона. Палатон учился вместе с ними обоими, знал тех чоя, которых знали Хат и Недар. Высокомерному и властному Недару приходилось довольствоваться только дружбой с Хатом. Вначале Палатон держался незаметно, прежде чем набрал силу, зрелость и обрел власть, с которой не всегда справлялся. Недар радовался конфликтам и лести, а Палатон… впрочем, кто знал, о чем думает Палатон? Теперь он стал наследником императора, достиг такого положения, какого нельзя было добиться даже за целую жизнь полетов.

Хаторд прятал у себя Недара. Он дал Недару оружие, которым тот нанес первый удар. Сколько времени пройдет, пока кто-нибудь не обнаружит, что истребитель вовсе не был похищен? Что можно сделать ради своего спасения и спасения школы?

В ответ на его мысли экран осветился, приняв сигнал, и на нем появилось лицо Палатона.

– Хат! Как хорошо, что я сразу тебя застал. Я думал, ты уехал на плато.

Хат обнаружил, что странный ком в груди мешает ему отвечать. Он осторожно поклонился, не вставая с кресла, и произнес:

– Наследник Палатон.

– К чему такие церемонии? – Палатон внимательно оглядел старого знакомого. – Ты же видел, как я только начинал летать.

– Да, а ты видел, как начинал я, – подтвердил Хаторд. При этой мысли он немного расслабился, вспомнив себя самого зеленым, несмышленым курсантом, отчаянно боящимся летать. Некоторые из них разбивались в полетах. Неужели Палатон звонит, чтобы смягчить удар? Чем придется поплатиться Хату?

– Мне нужна твоя помощь, – произнес Палатон.

Помощь в течение всей жизни? Хат промолчал. Неужели Палатон просит о признании, способном принести облегчение им обоим? Хат напрягся, размышляя, и не смог решить, что делать. Наконец он повторил:

– Помощь?

– Да. Мне нужно от тебя то, что я могу получить только в Голубой Гряде.

Истина, яростно подумал Хат – Палатону нужна истина. Он застыл перед экраном, боясь поднять лицо, опасаясь, что Палатон прочтет по связи его мысли – чоя из Звездного дома славились таким умением.

– Чего же ты хочешь от меня? – еле слышно спросил он.

– Собери мои старые летные костюмы и шлемы и отправь их сюда. Прихвати, кстати, и шлем для полетов вслепую.

– Учебный шлем? – неожиданно для себя повторил Хат. Зачем Палатону понадобилось это старое барахло? Ему не придется летать в нынешней роли наследника.

– Я засиделся на земле, Хат. Хочу вернуться к азам, в прошлое, когда мы были еще вместе.

Хат быстро заморгал.

– Да… хорошо. Я вышлю вещи, как толь«ко смогу.

– Отлично. Йорана передает, что как только расследование атаки истребителя завершится, тебе передадут копию отчета. Насколько я понимаю, истребитель был похищен из школы Голубой Гряды.

– Да, но все мои курсанты на месте…

– Это мог быть кто-нибудь из исключенных, – возразил Палатон, и улыбка на его лице угасла. – Двухдневная война нанесла нам тяжелый урон. Слишком тяжелый.

Так обычно бывало во время войн. Хаторд готов был согласиться с Палатоном. Экран погас, и он долго сидел в молчании. Казалось, он должен испытывать облегчение, но оно не приходило.

Вероятно, Недар был прав. Если так, Палатон стал слишком хитер, и Хат его не понимал. Страх сжал его грудь, как плотный комок льда. Хат боялся вздохнуть. Все, что он хотел делать – учить других летать. Что же станет с ним, когда все откроется?

Хат отодвинулся от стола. Уронив голову на грудь, он испустил прерывистый вздох страха и беспокойства.


Палатон смотрел на погасший экран. Наконец он вздохнул и взглянул на Рэнда.

– Слава Вездесущему Богу, он ничего не знает. Хат никогда бы не солгал. Но это означает, что нам придется быть настороже. Где бы ни был Недар, его уже давно сжигает ненависть, а теперь за ним – сила целого Дома.


Глава 3


Как приятно было вновь увидеть булькающие илистые пруды и заводи родной планеты – даже по связи, не передающей горячий, острый аромат или прикосновение мягкого ила к телу! ГНаск упивался зрелищем – оно казалось ему целебным бальзамом. Прошло уже слишком много времени с тех пор, как он в последний раз побывал дома, и теперь, видя планету на экране благодаря вызову президента, испытывал наслаждение.

Он наблюдал, как к экрану подходит президент – Фрнарк именовал себя таким титулом благодаря Союзу. Так и следовало поступать, но ни у одного из абдреликов не возникало даже сомнений в демократичности его правления. Огромное тело Фрнарка было, как всегда, великолепным – гибким, сильным и тренированным, с приятным чистым цветом. Тело покрывали боевые шрамы – немного, ибо и ГНаск, и президент Фрнарк уже давно не бывали в бою. Несмотря на преклонный возраст, абдрелик казался бы свежим и полным сил – если бы не пожелтевшие клыки. На плече президента сидел его родовой тарш. Если у президента и были слабости, о них можно было узнать только по виду тарша – слизнеподобный симбионт съежился и прятал свои рога-антенны, прижимаясь к теплому телу абдрелика.

ГНаск не менял положения, зная, что проницательный президент уловит каждое его движение или гримасу. Когда-нибудь ГНаск сможет унаследовать великолепный илистый пруд президента вместе с его властью и положением, однако он не торопился. Он надеялся быть достойным и единственным кандидатом, когда угасание Фрнарка станет явным и начнется борьба за власть.

Президент устроился на чистой отмели, и вода забурлила вокруг его тела. Он взглянул на экран, и его глаза потемнели. ГНаск ощутил пробежавшую по спине дрожь. Тоска по дому мгновенно улетучилась, заменившись изрядной дозой страха перед правителем.

– Ты слишком горяч, ГНаск.

ГНаск сжал мышцы, чтобы избежать беспокойных движений. Снова упреки! Он думал, что с этим покончено. Двухдневная война была возможностью, за которую он с радостью ухватился, и за это удостоился одновременно и похвалы, и упреков от правителя. Но прошло уже немало времени. К чему говорить об одном и том же? До тех пор, конечно, пока Фрнарк не узнает о двух пленниках, захваченных на войне – самке человека и тезаре-чоя. Прошло уже три томительных недели. Тезар был готов сломаться, а девушке просто напомнили о том, кому она принадлежит. Дни проходили медленно и праздно – почти лениво.

Но если это известно Фрнарку, у ГНаска был готов ответ.

– У нас просили твой род таршей.

ГНаск похолодел. Казалось, он проглотил комок льда, и теперь тот таял в желудке.

Абдрелик ничего не значил без своего тарша – симбионта клали вместе с ним в гнездо от рождения, абдрелик всю жизнь носил его с собой. Исключением становились военные, которым приходилось по году и больше проводить без симбионтов. Но тарш был несущественным для военных, среди которых больше всего ценилась агрессивность.

Однако любой другой абдрелик без своего тарша становился всего-навсего безмозглым плотоядным животным – без судьбы, без мысли и славы.

К горлу ГНаска подкатила тошнота. И тем не менее он постарался не захлопнуть тщательно расставленную ловушку, в которую его заманили. Он ничем не выдал себя.

– Президент?

Президент положил толстую руку на поверхность воды и принялся перебирать пальцами.

– Разумеется, в просьбе я отказал. Но ты получил предупреждение, – он вновь взглянул на ГНаска – казалось, его глаза пронизывают оба экрана. – Ты понимаешь?

В самом деле? ГНаск подумал о всех последствиях того, на что обратил его внимание президент. Серьезное предупреждение, уравновешенное доверием, отказ от оскорбительной просьбы, а потом… что потом?

Ободрение продолжать игру до конца, независимо от последствий? Наслаждение смелостью подчиненного? Какой вывод можно сделать из этого доверительного, личного предупреждения?

Президент нетерпеливо вздернул подбородок. ГНаск поклонился.

– Понимаю, президент. И восхищаюсь вашей мудростью.

– Как и подобает, – толстые, но сильные и подвижные пальцы вновь перебирали воду. – Я слышал, что мы можем выследить чоя, бежавших с Аризара. Твоя информация окажется неоценимой, – он обнажил клыки. – Ты потерпел поражение, но в твоих поражениях всегда есть доля успеха. Чоя, живущие вне досягаемости Паншинеа, изменники, всегда могут оказаться полезными для нас. Я попрошу тебя вновь заняться этим делом, которое наши друзья могут счесть недостойным, однако мы уверены в его пользе и необходимости.

Чтоб тебе утонуть, подумал ГНаск, надеясь, что гнездо поддержит его в случае отказа или очередной неудачи. Президент взял его за горло, и оба прекрасно понимали это. Он склонил голову.

– Приказывайте, и я готов оказать услугу, – ответил он.

У него не было выбора, но даже это сейчас стало неважным. Он с удовольствием воспринял бы любую просьбу поохотиться на чоя. Он жаждал этой охоты. Он не отказался бы от нее, даже имея выбор.


Корабль «Земля-16» летел через дальний космос неторопливо и уверенно, задерживаясь у планет, почти не представляющих интереса для множества инопланетных народов, составляющих Союз. Обитатели корабля непрерывно работали, с трудом выделяя время на еду и сон и отдавая этим дань человеческой природе. Когда корабль замедлил ход, а коридоры погрузились в темноту, отмечая время сна, исследователь вновь взглянул на экран, на пики и спады графика, затем на распечатки и довольно улыбнулся. Пройдя по лаборатории, набитой наилучшим оборудованием, он вызвал по связи клиента.

После вызова частной линии на экране появилось еще привлекательное лицо пятидесятилетнего мужчины с редеющими темными волосами, но блестящими и проницательными глазами. Марен гордился тем, что может оказать помощь человеку, который, в свою очередь делает все возможное, дабы помочь Земле. Его клиент даже пожертвовал собственной дочерью, хотя целью работы доктора Марена было как раз ее «воскрешение».

– Посланник, – произнес доктор Марен, – мы получили удовлетворительные результаты.

Несколько томительных секунд Джон Тейлор Томас не проявлял ни малейшего признака эмоций. Затем смысл сообщения дошел до него.

– Что? – дрогнувшим голосом переспросил он.

– Мы получили удовлетворительные результаты. Пробы крови оказались чистыми на выходе. Разумеется, риск есть, поскольку мы не можем провести испытание на живых объектах, но я нашел препарат, который способен уничтожить любой имплантат абдреликов! Теперь у нас есть все, чтобы вернуть ее.

– Боже мой! – изображение на экране дрогнуло, когда Томас повалился в кресло. – Вы уверены?

– Да. Это несомненно. Может быть, понадобится уточнить дозу, но это уже выполнимо, – Марен усмехнулся. – Джон, мы нашли его!

– Нет, – устало возразил посланник, – это сделали вы. Сколько мы можем ждать?

– Препарат стабилен. Правда, я не знаю, сколько времени он может храниться, но, по-видимому, в течение нескольких лет, – усмешка Марена сменилась хмурой гримасой. – Вы сможете забрать ее?

Томас в раздумье отвернулся от экрана.

– Абдрелики, – наконец произнес он, – не отдают ничего, что однажды взяли. Самое точное, что я могу сказать – сделать это невозможно.


Глава 4


Внутри просторной комнаты со сводчатым потолком в одном из коридоров Чаролона Рэнд чувствовал себя совершенно одиноким. Он ждал, водрузив на голову тяжелый учебный шлем, не позволяющий ни видеть, ни слышать. Подогнанный под форму массивных черепов чоя, этот шлем было трудно переделать для человека. Переделку затрудняло отсутствие у него огромных полушарий мозга и твердого, остроконечного рогового гребня, венчающего головы большинства чоя. Внутри шлема чувствовался запах чужого пота – тех, кто носил этот шлем прежде, – сильный, острый запах, совершенно чужой для Рэнда. Он задумался, смог бы Палатон ощутить этот запах так же явно. Шлем буквально вонял изнутри, пот пропитал его кожу за многие годы, и этот пот когда-то выступал на головах и лбах будущих пилотов. Вероятно, причиной тому были не просто опасения, но настоящий ужас.

Рэнд мог представить себе потрясение чоя, ослепленных и оглушенных этим громоздким устройством. А уж летать в нем… у Рэнда забилось сердце. Во рту у него пересохло от одной мысли, что курсантам приходилось в таких шлемах переносить запуск планера, искать ветры и термальные потоки с помощью бахдара, летать, чтобы выжить или погибнуть. Здесь, по крайней мере, Рэнд знал, что его ждет. Палатон усадил его в закрытой, отдаленной комнате дворца, расставил по комнате три свечи изящной формы, дал шлем и попросил надеть его.

Микрофон внутри шлема зашумел.

– Найди свечи, которые я зажег, – произнесли голоса Палатона, настолько смешавшись, что Рэнд не смог отличить верхний от нижнего. – Покажи, где они, и скажи, сколько свечей горит.

Как он мог это сделать, будучи совершенно отрезанным от мира? Но Рэнд понял, что хочет от него Палатон: надо открыть бахдар и прочитать с помощью него тепло и свет горящих свечей.

Рэнд задвигался. Ремень шлема под подбородком больно врезался в кожу. Рэнду вспомнились колпачки, надеваемые на головы ловчих соколов. Внезапно стало трудно дышать, и он заставил себя сделать глубокий вздох. Запах пота жег ему легкие – только это и ощущал Рэнд. Где-то и что-то горело – но где? В его груди закипало раздражение. Бахдар свернулся внутри, упрямо не желая открываться. Эта река энергии, блестящая и мощная, текла где-то внутри, вне досягаемости его разума и тела. Однако Палатон объяснил ему, что либо интуиция оказывается надежной, либо ее не существует полностью. Она может проявляться различными способами, согласно своей силе или определенным генам Дома, но присутствует всегда. Она всегда ощутима, выражается только одной мыслью, всегда… до тех пор, пока в определенный момент не начинается невропатия, болезнь, преследующая тезаров Чо. Она проникает в нервные клетки, уничтожает их вплоть до отмирания самого нерва после долгих лет невероятной боли, лишая чоя того, что принадлежало им с самого рождения. Более того, невропатия лишает их способности летать. Ни один тезар не может избегнуть этой участи. Все меньше и меньше чоя, обладающих талантом пилотов, появлялось на планете, все меньше чоя выносили болезнь достаточно долго, чтобы продолжать летать до появления новых пилотов. Этот порочный и тайный круговорот Рэнд обнаружил случайно, как и то, что чоя приходилось воевать, чтобы сберечь свое знание.

До встречи с Рэндом Палатон испытывал приступы болезни. Изменники-чоя, поселившиеся на Аризаре, выявили, что бахдар можно отдать человеку на какое-то время, а затем вернуть его очищенным, восстановленным, без малейших признаков болезни.

Чоя не занимались колонизацией. Различия между родной планетой и чужими, какими бы неуловимыми они ни были, грозили изменить генетические особенности. Их способности стали бы неясными и подверженными мутациям, которые трудно контролировать и трудно принять. Чо была закрытой планетой, и ей оставался только путь балансирования по обоюдоострому лезвию промышленного застоя и продуманного использования ресурсов. Планета страдала от многовекового использования, страдали и сами чоя, но уже давно они решили отказаться от выбора.

Этому научил чоя Огненный дом. Он входил в число первых Домов в почти забытой истории прошлого, все чоя в нем обладали бахдаром, но не все понимали и могли контролировать то, что имели. К примеру, талант исцеления являлся оборотной стороной способности убивать. И, что хуже всего, в Огненном доме были чоя, способные завладевать чужим бахдаром. Такого не могли допустить другие Дома, поэтому Огненный дом было решено уничтожить.

Палатон рассказал Рэнду, что Звездный, Небесный и Земной дома начисто изгнали Огненный дом из своей истории и памяти. Но кое-кто из его потомков уцелел, и, по-видимому, именно они основали колонию на Аризаре. Как они открыли возможность союза людей и чоя, ни Рэнд, ни Палатон не знали, но они не теряли времени, исцеляя больных пилотов. Пользуясь своим восстановленным бахдаром, изменники принялись строить свой Дом. Рэнд покинул Землю, надеясь добиться благосклонности к человеческому роду и планете, но им воспользовались как существом второго сорта. Набор в школу проводился тайно, родители Рэнда не знали, что имеют дело с изменниками, которые никогда не собирались выполнить свои обещания помощи. Что касается самого Рэнда, у него никогда не было выбора – ему предложили звезды, и он согласился.

Палатон пошел на эксперимент, не зная ни сущности подобной связи, ни ее последствий. Они заключили союз, но чуть не потеряли все и не лишились друг друга, когда изменники-чоя бежали или были вынуждены бежать, увозя с собой тайну. Колония на Аризаре была уничтожена – вначале врагами, а затем уцелевшими чоя, которые не хотели оставлять за собой следов. Они бежали, бросив Рэнда и Палатона.

Теперь у Рэнда была сила, в которой так отчаянно нуждался Палатон, чтобы править, Чо и летать, но Рэнд не мог ни отдать ее, ни управлять ею. Не то чтобы ему хотелось отдать силу, позволяющую летать – Рэнд не желал навсегда отнимать ее у Палатона.

Он уже ясно понял, что если не сможет «разглядеть» три свечи, то никогда не сможет разглядеть лабиринты Хаоса, что необходимо для полетов.

Он чувствовал растущее нетерпение Палатона – и больше ничего. Но даже вдалеке друг от друга между ними существовала связь, сила, переходящая от одного другому. Иногда эта связь становилась невероятно прочной, временами – тихой, обычной и незаметной, как дыхание. А иногда исчезала, становясь неразличимой. Сейчас Рэнд чувствовал эмоции Палатона – досаду, гнев, нетерпение, отражающие его собственное раздражение.

И как можно научиться летать в таких шлемах!

Рэнд упрямо встал. Только теперь он смог разобраться в вихре мыслей.

– Я ничего не чувствую, – произнес он. Шлем приглушил его слова, но Рэнд знал, что Палатон его услышит, ибо чоя обладали поразительно острым слухом. Роговой гребень служил проводником звуковых волн и более чем достаточно заменял ушные раковины.

– Попытайся еще раз. Прислушайся. Прислушайся к своим чувствам, найди, где тепло и огонь, и потрескивание свечей.

Под шлемом было темно – так темно, что Рэнд мог разглядеть паутину вен на внутренней стороне век, тонкими нитями пересекающих черный бархат. Он держал глаза открытыми и мигал, как будто ожидал, что бахдар вот-вот даст ему зрение. Он привык пользоваться им подобным образом не так давно, прежде, чем во время Двухдневной войны не кончилось действие препаратов, блокирующих функции оптических нервов – эти препараты ему дали те же чоя, что обещали Палатону исцеление. Они считали, что человек, обладающий бахдаром, обезумеет, если только не приглушить его чувства. Начальная доза только ослепила Рэнда, однако бахдар частично восстановил зрение. Затем, во время атаки абдреликов, когда ему пришлось вести корабль вместо Палатона, бахдар уничтожил остатки препаратов – в то время Рэнд этого даже не заметил.

Так он стал живым свидетельством того, что сила чоя совсем не обязательно сводит человека с ума, хотя, если Палатон продолжит испытания, подобные нынешнему, это вполне может произойти.

Рэнд шагнул вперед, сильно ударившись коленом о край стола, и согнулся от внезапной боли. Она вспыхнула, как фейерверк «римская свеча», нарастая до тех пор, пока Рэнд не протянул вперед руку.

– Здесь, – произнесен. – Одна свеча здесь.

При этом его ладонь ощутила тепло свечи.

– Да, – сухо заметил Палатон. – Хотя я не знаю, считать ли это успехом. Тебя просили найти ее бахдаром, а не прибегать к помощи осязания.

– Какая разница, – буркнул Рэнд, ибо теперь он понял эту инопланетную игру в прятки, и чувства стали подсказывать ему – горячо, еще горячее, нет, холоднее, нет, вот сюда, сюда, и наконец под шлемом появился малиновый отблеск и Рэнд уверенно остановился. – А вторая вот здесь.

– А третья? – спросил Палатон, и напряжение в его голосах было различимо даже через примитивное устройство в шлеме.

Рэнд повернулся – везде его встретил холод.

– Только две, – заявил он, поднял руки и сорвал с головы шлем.

В комнате перед его глазами горели две свечи. Палатон прислонился к массивной деревянной двери на другом конце комнаты, держа аппарат связи.

– Получилось!

На строгом лице чоя брови слегка приподнялись.

– У нас на такое способен любой ребенок, будь он даже слепым, как камень, – Палатон выпрямился и взял еще два подсвечника. – Садись, – приказал он. – И попробуй еще раз.


Кативар сидел, стараясь сдержать негодование и досаду при виде того, как поднимается и опадает грудь старого чоя под тонкой, белой простыней. В комнате гудела аппаратура, пахло дезинфектантом – обычный запах для комнаты больного. Кативар заерзал, вздергивая время от времени подбородок, как будто его шею натирал воротник. Он не привык носить церемониальные одежды Прелата, неудобные скорее по причине своего старинного покроя, нежели впечатлению лицемерия. Единственным знаком его сана был широкий воротник, облегающий шею и плечи, а Риндалан сейчас был лишен и этого. Но Ринди лежал в коме, недостижимый и для друзей, и для врагов.

Старый глупец, думал Кативар, но старался не выдать свои мысли, напрягая жилы на горле и сжимая челюсти. Умирай или приходи в сознание. Ты извел меня своей медлительностью!

А может, Риндалан точно знает, зачем медлит, добавил про себя Кативар. Такая проницательность была присуща Верховному прелату Звездного дома, советнику самого императора Паншинеа. Старый, больной и властный, живой Риндалан препятствовал многим планам Кативара. Даже такое состояние не приносило Кативару никакой пользы. Умирай, старый дурень, умирай!

Кативар откинулся на спинку кресла, глядя на экраны. В этом крыле дворца было тихо и пустынно, приборы отмечали любое изменение в состоянии Риндалана. Если бы только удалось перевезти священника в больницу, где целый день царит суета, способная скрыть какие угодно изменения! Да, в больнице многое может происходить почти незаметно, пока не становится слишком поздно.

Он бы вновь воспользовался рахлом, преобразованным с помощью экспериментов в химическое оружие, подобного которому никогда не было на его планете. Это вещество, используемое чоя только в маленьких дозах в качестве афродизиака, и сильно токсичное, Кативар разбавлял и использовал в сочетании с другими препаратами, надеясь получить снадобье, блокирующее все психические способности чоя, и в этом случае только он один знал бы противоядие.

Но следы рахла были бы замечены при столь пристальном наблюдении, и Кативар воздерживался от очередного шага. Он рисковал обнаружить связь между смертью узников в подвале и смертью Прелата. Если бы Риндалан ожил, рахл быстро исчез бы из организма, но при нынешнем коматозном состоянии его следы неминуемо бы остались и были обнаружены. Потому Кативару оставалось только терпеливо сидеть, поджидая свое время, создавая впечатление поддержки и скорби и втайне молясь об ухудшении состояния Риндалана. Несмотря на всю показную верность, ему было не обязательно оставаться здесь, но Кативар надеялся, что старик может вновь заговорить – бессвязно, в бреду, и выдать другие, не менее важные тайны.

Прошло уже немало дней с тех пор, как Риндалан впервые попытался заговорить, ошибочно принял его за Палатона и выдал секрет его происхождения. Неужели Ринди и в самом деле знал это, или просто бредил? Сумеет ли Кативар воспользоваться бредом старого чоя? И, что еще важнее, какую сможет извлечь из этого пользу?

Кативар облизнул пересохшие губы. Он встал, прошел к столу у кровати Ринди, налил себе стакан воды и выпил, не спуская глаз с больного. Его тело под белой простыней было опутано трубками и проводами, препараты текли по чтим трубкам, поддерживая жизнь в старом теле. Но Риндалан не подавал и признаков жизни. Он не шевелился, когда его ложе поворачивали, чтобы избежать пролежней, тромбов и прочих опасностей. Он не подавал и признаков пробуждения от продолжительного обморока, в который погрузился.

Но, похоже, он не слабел.

Кативар поставил пустой стакан на столик. Может, Прелат вспоминал прошлое? Возвращался к тому моменту, когда он проверял у ребенка бахдар и обнаружил в нем гены Огненного дома, согласившись впоследствии умолчать о своем открытии и дать ребенку жизнь? Неужели сейчас перед Риндаланом представал юный Палатон из Дома Волана, сын Трезы, отец которого остался неизвестным? Многие втайне считали, что его отцом был сам Волан, совершивший этот поступок из желания сохранить слабеющую силу Дома. Ни у кого не возникал вопрос, с кем согрешила Треза, запятнав свой род – почти неслыханное преступление среди чоя из Домов. Они не могли позволить себе потратить силу на связь с Заблудшими, не важно, сколько бы ни было в них этой силы.

Или же этот скандал был просто плодом воспаленного воображения Риндалана?

Кативар огляделся и положил руку на плечо Прелата. Бахдар, которым так славился Риндалан, угасал, еле теплился в источнике почти неслыханной силы. С Риндаланом могли сравниться только такие тезары, как Палатон и теперь пропавший Недар, давний соперник Палатона, да еще император, каким бы сумасбродным он ни был.

Но для чего старый глупец использовал эту силу – только для стремления к Богу и служения тем, кто обладал меньшими способностями? Кативар проглотил комок, подкативший к его горлу как протест против такой бессмысленной траты бахдара. Он отдернул руку. Если Риндалан не умрет вовремя, возможность для Кативара использовать полученное знание исчезнет навсегда. Однако уже могло быть слишком поздно, если учесть, с каким одобрением был принят Палатон как наследник престола Чо. Надо нанести удар, не медля. Может быть, Паншинеа уничтожит сам себя, но Кативар не поручился бы за это для наследника – здесь требовалось вмешательство.

Кативар принужденно улыбнулся, сотворил благословение над неподвижным телом Прелата и покинул комнаты. Сиделка смотрела ему вслед, в ее глазах светилось легкое любопытство. Она отметила время его ухода, хотя автоматически действующие приборы в комнате Риндалана сделали то же самое. Сидящий в глубине комнаты врач вернулся к качественному анализу последней пробы крови своего пациента.

Большая, костлявая ладонь выскользнула из простыни, схватилась за нее и затихла, безвольно лежа на груди Ринди. Риндалан повернул голову из стороны в сторону.

– Палатон? – прошептал он. Его веки затрепетали, как будто Прелат приходил в сознание. Но уже спустя минуту старый чоя успокоился и расслабленно застыл на подушках.


– Кативар целыми днями сидит возле Риндалана, – заметила Йорана, докладывая о событиях во дворце, – и хотя у меня нет доказательств, но я точно знаю – именно он был причиной нападения на Ринди.

Гатон слушал ее, склонив голову и опершись подбородком на ладонь, как будто вес рогового гребня стал слишком тяжелым для него – как того и требовало занимаемое им во дворце положение. В отсутствие императора он успешно осуществлял управление Чо, хотя Палатон становился все более и более влиятельным чоя. Гатон обнаружил, что наследник очень сведущ, что он заботится о будущем чоя и не ждет возвращения Паншинеа из Чертогов Союза, хотя это возвращение неизбежно. Поглощенный собственными проблемами наследования престола, Гатон почти не уделял внимания Риндалану. Верховный прелат не был слабым, почти не болел; только обнаружившаяся у него легкая сердечная аритмия требовала постоянного применения медикаментов. Однако теперь, когда Риндалан был прикован к Смертному ложу, перед лицом Гатона встал вопрос о служении своему Дому. Он не разделял неприязнь Йораны к Кативару.

– Йорана, – осторожно начал он, когда чоя перестала ходить по комнате. – Не кажется ли тебе, что такое заострение внимания на Кативаре может невольно отвлекать тебя от более серьезных проблем?

Министр безопасности вскинула голову. Она была еще красива, однако не так свежа и юна, какой Гатон запомнил ее во время появления среди дворцовой охраны. Ее роговой гребень был толстым и заметным, не подрезанным по моде, распространившейся в то время среди аристократии. Масса бронзовых волос была сколота сзади золотыми и серебряными пряжками, повторяющими тона украшений, впечатанных под прозрачный слой кожи на лице. Она первая в своем роду была принята в Дом, показав при тестировании достаточно мощный бахдар, позволивший ей выделиться из толпы Заблудших. Подобно многим чоя, оказавшимся в таком положении, она хорошо работала, была упорна в достижении своих целей и невероятно самолюбива. Гатон знал, что Йорана не захочет вернуться к тому, с чего начала – никогда не захочет. Она была близко знакома с Палатоном еще до того, как молодой пилот был изгнан по приказу Паншинеа, и со времени его возвращения Йорана неотлучно следовала за ним, выжидая, наблюдая и надеясь на большее, как считал Гатон, чем просто случайные половые контакты. Неприятная связь между Палатоном и человеком удерживала ее в стороне, однако была и другая пропасть, которую хотела и не могла перешагнуть Йорана.

Она запустила пальцы в гриву и яростно взлохматила ее.

– А что бы сделал ты, Гатон?

– Ты тратишь много сил, пытаясь доказать существование преступления, в то время как все обстоятельства свидетельствуют: Риндалан вышел из дворца по своему желанию и даже повел Кативара вместе с собой к мятежникам. Он считал, что сможет остановить их, но ошибся. Мы просто не можем доказать ничего иного, имея свидетельство самого Кативара и записи наблюдательных постов. Оставь это дело, Йорана.

Ее лицо скривила гримаса.

– Значит, так считает Паншинеа?

Гатон убрал руку из-под головы и выпрямился.

– Да, верно – сегодня утром я беседовал с императором. Но если даже он и правит нашей планетой, на мои мысли он не влияет. Ты спрашивала что делать – я объяснил.

Угол рта Йораны дрогнул.

– Терпение кончается, Гатон?

– Да, исчезает, как мои волосы. Знать о лежащем в обмороке Риндалане мне нравится не больше, чем тебе, и хуже того… – он поднял голову, как будто желая разглядеть, что где-то там, на верхнем этаже лежит Прелат, – …чем дольше это продолжается, тем сильнее я опасаюсь, что он уже не поправится.

– Ринди не сдастся просто так.

– И это всего лишь свидетельствует о том, что если его тело погибнет, дух старика будет преследовать меня всю жизнь, – Гатон тяжело вздохнул. – Но как насчет тебя, Йорана? Неужели ты подвержена трусости?

В ее глазах появилось мягкое выражение.

– Я не могу играть Палатоном. Либо когда-нибудь он посмотрит на меня и увидит, что я предлагаю, либо… навсегда останется слепым.

– Значит, человек тут ни при чем.

– Да. Палатон очень серьезно относится к опеке Рэнда, однако не считает, что мы, чоя, должны покровительствовать всей Земле. Я не пытаюсь понять, что за связь существует между ними. Если, как заявляют абдрелики, контакт чоя с людьми выходил за рамки правил Союза, Рэнда было бы лучше доставить на Скорбь в качестве свидетеля, – Йорана пожала плечами. – Возможно, Палатон прав. Чем меньше существ посвящено в дела чоя, тем лучше, Абдрелики воспользуются любым предлогом, чтобы пересмотреть решения Союза. Однако я не могу избавиться от чувства, что здесь Рэнд подвергается большей опасности, чем там, посреди этой мешанины галактик. Взять хотя бы тех троих… Хотя я не смогла доказать, что это было покушение, – нетерпеливо дернув плечом, Йорана вновь начала вышагивать по комнате. – Все трое заключенных два дня назад покончили жизнь самоубийством.

– Что? Почему же мне не сообщили?

Йорана покусала губу.

– Даже Палатон еще не знает об этом. Я ждала результатов вскрытия и токсикологической экспертизы, и напрасно. Я не знаю даже, как они это сделали, не говоря уже о причинах.

Премьер-министр на мгновение яростно обнажил зубы.

– Это очень просто – мученики в борьбе за престол. Замалчивание их смерти не поможет, Йорана, раз существуют факты.

– Знаю, – кивнула она. – Но пока этот выход казался мне самым лучшим. Репортеры осаждали ворота, требуя интервью и заявлений. Теперь же они переключились на другие новости.

– Тебе придется известить Палатона, а мне – Паншинеа.

Она задумчиво кивнула.

Гатон встал и оправил свой министерский мундир.

– С твоего согласия, Йорана, я больше не намерен наблюдать, как ты вышагиваешь по этим мраморным плитам.

Минутная усмешка осветила красивое лицо.

– Я послежу за тобой столько, сколько смогу, – и она отдала салют уходящему министру.

Когда Гатон ушел, она прошла к стене с мониторами и принялась вглядываться в них. Бахдар хорошо служил ей уже много лет. Он не принес той любви, которую ждала Йорана, но помог обрести власть для тех, кого она оставит после себя.

И теперь бахдар предупреждал ее, постоянно предупреждал о том, какая участь грозит Палатону и Рэнду. Ей оставалось только ждать.


Глава 5


– Мертвы? – Палатон выпрямился в резном кресле у стола, сделанном для поколений императоров, на подголовнике которого покоилась не одна увенчанная роговым гребнем голова. Сейчас пилот не касался спинки кресла, он держался так прямо, как будто пытался забыть о притяжении. Рэнд сидел в другом кресле, предназначенном для подрастающих чоя, радуясь возможности оставаться рядом с Палатоном и зная, что только благодаря чужой силе избавлен от заключения в какой-нибудь из комнат обширного дворцового крыла. Он внимательно прислушивался к разговору. – Что ты хочешь сказать?

Йорана присела на край стола. Она была сейчас одета в облегающий жакет и форменные брюки, хотя иногда заменяла брюки кожаными бриджами. В любом случае она демонстрировала фигуру, которую Рэнд считал поразительной даже для чоя. Она потянулась и потерла пальцами переносицу, как бы прогоняя боль.

– Что же тут непонятного? – переспросила она. – Они мертвы. Мы обнаружили их в камере в первую же ночь. Самоубийство. Пока мы узнали имя только одного из них – Миск, один из мелких уличных вожаков, не имеющий значения для того, кто желал обезопасить себя. Опознание двух других чоя еще ведется. Результаты вскрытия и токсикологической экспертизы оказались неясными. Поэтому, имея в своем распоряжении только видеозаписи нападения, мы не можем узнать, каковы были намерения этих чоя, когда они остановили процессию.

– У них не было оружия.

– Да, мы ничего не обнаружили.

– Поэтому было бы трудно предположить, что они замышляли убийство.

Йорана окинула Палатона удивленным взглядом.

– Убить чоя вполне можно голыми руками. Вероятно, один из них должен был схватиться с тобой.

Палатон скорчил гримасу.

– Йорана, не могли же они отравиться тюремной пищей! И тебе, и мне это известно. И если они не собирались убивать нас, зачем нападали?

Она пожала плечами.

– Самое большее, что я могу предположить – их поступок был своеобразной демонстрацией. Тот, кто их нанял, достиг своей цели: их не отпустили. Вероятно, целью и нападения, и самоубийства было изображение мученичества, – Йорана покачала обутой в ботинок ногой. – Но мы не можем определить, какими были их намерения. Предлагаю пустить слух, что задержанных отправили на работы в лагерь, а там они погибли. Ложь заподозрит только тот, кто нанял этих троих. Сомневаюсь, что репортеры будут придавать этой истории большое значение. Если же я ошибаюсь, то в трудовых лагерях свирепствуют болезни, жертвами которых вполне могли стать эти трое чоя.

– Маскировка, – заметил Рэнд.

Оба чоя повернулись к нему, как будто только что вспомнили о его присутствии. У Йораны от улыбки расширились глаза.

– Разве это делается на Земле?

– Да, и слишком часто.

– Гм… Пожалуй, это не слишком правдоподобно, но в настоящий момент сработает наилучшим образом. Не будь мятежа Заблудших или Двухдневной войны, мы не стали бы играть доверием народа. Но придавать этому делу огласку я не хочу – чтобы не вызвать новый мятеж.

– Тебе незачем беспокоиться о мятеже, – заметил Рэнд, – если ты дашь им то, чего они хотят. Палатон пообещал дать им голос, но что-то я не слышал, чтобы кто-нибудь представлял Заблудших в конгрессе.

– Это требует времени, – ответил пилот, а Йорана потрясенно застыла. Палатон повернулся к ней. – Это совсем не так немыслимо, Йорана.

– Но они слепые. Они не видят то, что видим мы… – она резко оборвала себя, отвернувшись от Рэнда, и добавила более спокойно: – Они не настолько чувствительны, как мы.

– Согласен. У них есть свое место, у нас – свое, – Палатон взглянул на Рэнда. – Именно потому я и не тороплюсь. Такая реформа, которую предлагаешь ты и на которой настаивает Малаки, не может случиться за одну ночь.

– Это не реформа, а справедливость. А ты пытаешься скрыть ее, как убийство тех троих.

Йорана проигнорировала последнее замечание Рэнда и произнесла:

– Надо действовать, пока не распространился слух про их смерть.

Палатон заворочался в кресле и хлопнул ладонью по столу.

– Делай, что считаешь нужным, – сказал он. – Но я хочу знать, кем они были. И если это Заблудшие, имели ли они какое-нибудь отношение к известным мне чоя? Йорана взглянула ему в лицо.

– Малаки? – тихо спросила она.

– Надеюсь, что нет. Но я пообещал Малаки дать простолюдинам голос. Я не хочу, чтобы смерть этих троих осталась в тайне. Сделай маскировку, только чтобы закончить расследование, – заключил он.

Йорана соскользнула со стола.

– Тогда, вероятно, следует известить Малаки о наших намерениях – так мы избежим всех вопросов, которые могут возникнуть позднее.

Он кивнул.

Министр безопасности задержалась на полпути к двери и взглянула на Рэнда.

– А такое решение ты одобряешь? – спросила она.

Он почувствовал, как его лицо заливает жар. Рэнд подобрал под себя ноги, внезапно осознавая все отличия жителей своей планеты от большинства чоя.

– Полагаю, у тебя нет выбора, – медленно ответил он.

– Нет, выбор у нас большой, – мягко возразила Йорана. – Но это решение, по-видимому, будет самым лучшим, – и она покинула кабинет, закрыв за собой дверь.

Палатон молчал, пока следы ее присутствия не развеялись в воздухе. Рэнд остро ощущал тянущуюся к двери ауру. Его поразила мысль о том, что чоя, имеющие бахдар, должны видеть мир совершенно иначе, чем остальные. Каким было бы для них обследование места преступления, где еще чувствуется присутствие преступника – причем более определенное, чем отпечатки пальцев или следы? Однако Рэнд тут же подумал, что просто присутствие еще не означает вину.

А наличие бахдара не делало мир идеальным. Рэнд начал замечать все больше и больше инженерных и архитектурных сооружений, которые зависели от психической силы народа, построившего их, но становилось совершенно ясно, что больше эти устройства не функционируют привычным образом. Казалось, сам бахдар исчезал, ослабевал по мере угасания цивилизации.

– Наша сила иссякает, – произнес Палатон, словно отвечая на мысли Рэнда. Рэнд поднял голову. – Однако к своей гордости скажу, что даже в лучшие времена мы не вторгались в чужой мозг, чтобы выявить вину или невиновность или управлять другим существом, – он откинулся на спинку кресла, частично избавляясь от давления гребня и головы на шею и плечи.

– Но другого способа узнать мотивы действий этих троих нет.

– Если бы только они сами не проговорились – сознательно или невольно, – отсутствие тонких украшений, которые большинство чоя вживляли под верхний прозрачный слой кожи, только подчеркивало привлекательность лица Палатона. Красота этого лица не зависела от золотых, серебряных или других крупинок. – Возможно, мы еще узнаем это, а возможно – и нет.

Учебный шлем лежал неподалеку от Палатона. Он протянул руку и погладил его.

– Мне бы хотелось показать тебе Голубую Гряду, – внезапно произнес он.

– Летную школу? Я еще не готов. Губы Палатона слегка изогнулись.

– Да, ты не готов. Сейчас я сам должен узнать, почему летные школы испытывают трудности с набором и выпуском курсантов. Их отчеты дают голую статистику, но это все не то. Школы Голубой Гряды, Соляных Утесов и другие заполнены менее чем наполовину. Поскольку теперь истощение пилотов наступает быстро, а потребности Союза растут, мы не в состоянии предоставить достаточное количество пилотов. Абдрелики и иврийцы уже поднимали вопрос о том, что мы сознательно ограничиваем число пилотов, чтобы увеличить плату за контракт. Они требуют предоставить тезарианское устройство для квалифицированных пилотов других народов.

– Но разве здесь ты не нужен?

– Гатон выполняет большинство дел вместо Паншинеа. Но император – не пилот и никогда им не был, в отличие от меня. Хотя… я тоже только когда-то был пилотом. Если я могу чем-то помочь, то только этим. И я хотел бы взять тебя с собой.

Рэнд смутился, а затем осторожно спросил:

– А они не узнают? Ведь все они – тезары или будущие тезары. Они не узнают, что ты лишился его?

Палатон отвел глаза, глядя на противоположную стену кабинета так, как на горизонты грядущего. Он покачал головой.

– Вряд ли. Большинство молодых курсантов так старается приобрести знания и навыки и пройти первые этапы испытаний, что кроме этого не замечает ничего. Старшие слишком заняты, готовясь к выпуску. А что касается моего старого друга Хата… вот тут я не уверен. Если Йорана молчит, и Ринди, и Гатон, значит, он у меня еще остался – хотя бы слабая аура бахдара. Или же ты защищаешь меня, сам того не зная, и потому…

– …и потому ты не можешь уехать без меня, – сухо закончил Рэнд. – Йорана будет недовольна. Ей не нравится охранять тебя так далеко от Чаролона.

– Она уже говорила мне об этом. Они с Гатоном беспокоятся, но ситуация с пилотами требует разрешения, если только ее можно поправить – и побыстрее.

Рэнд представил себя в прославленной летной школе. Эта мысль польстила ему, даже если целью этого визита не была бы его учеба.

– Когда мы уезжаем?

– Через пару дней. А до тех пор мне надо сделать еще кое-что. Новые владельцы сносят бывший Дом моего деда. Меня спрашивают, не хочу ли я приехать и повидать памятник матери, и я, разумеется, согласился. Руфин отвезет, меня сегодня, попозже, – голоса Палатона дрогнули, и он блестящими глазами взглянул на Рэнда: – На этот раз я уезжаю без тебя – я хотел бы побыть один.

Рэнд понял всю силу чувств чоя. Его горло сжалось от сострадания, и он ответил только понимающим кивком. Успокоившись, Рэнд заметил:

– Я хотел бы немного побыть с Ринди – если, конечно, там нет Кативара. Может, он ненадолго придет в себя.

Палатон ответил:

– Думаю, ему было бы приятно тебя увидеть. Почему-то мне кажется, что он проснется и удивится, почему все мы не сидим вокруг, дожидаясь его пробуждения.


Посланник Джон Тейлор Томас потянулся и выглянул из окна своего кабинета. Ему подумалось, что подобно ему самому, вид из этого окна сильно изменился за годы его службы, да и сам кабинет стал совсем другим. Хотя посланнику не удалось добиться избавления своей планеты от оскорбительного статуса «класс-Зет», эта перемена была уже не за горами, а после классификации перед Землей должен был открыться настоящий калейдоскоп возможностей. Ему пришлось тяжело поработать, чтобы добиться этого – вначале при избрании, а затем – чтобы остаться здесь, что требовало немалой силы воли и сообразительности.

Затем, к счастью для него, правительство планеты решило, что пост посланника не должен больше зависеть от избраний и переизбраний. Посланников стали назначать на всю жизнь – до тех пор, пока те сами не подавали в отставку, переставали оправдывать доверие или пока за ними не обнаруживались значительные просчеты. Так он получил свободу и мог сосредоточиться на достижении своих целей, большинство из которых относились к благополучию родной планеты и только некоторые были связаны с благополучием самого посланника и его родных. Нет, после двадцати лет пребывания на Скорби семьи у него не осталось. Томас знал, где находится его дочь, которая считалась погибшей четыре года назад. Он знал, в чьих она руках – сначала у чоя, а теперь – у абдреликов. По крайней мере, пока она оставалась у чоя, Томас узнавал ее. Но теперь…

Жизнь Алексы стала жертвой, к которой посланник был не готов. Он решил заполучить ее обратно, даже если это будет стоить жизни ему самому. Он вернет Алексу, и не извращенным, мрачным существом с аппетитами абдреликов и привычками, навязанными ей инопланетянами, а такой, какой и должна быть девушка. Он добьется этого любой ценой.

– Посланник Томас?

– Да, Жан, – вслух ответил он на голос компьютерного секретаря – посланник с трудом выносил живых служащих. Он по-прежнему смотрел в окно, на застывшее озеро, на берегу которого растянулись Чертоги Союза. Отсюда, с верхнего этажа, озеро просматривалось плохо, не говоря уже о каналах и реках, разрезающих город: это опустевшее поселение обнаружил народ, который основал Чертоги. Местные жители были заключены в водах, превратившихся в кристалл, застыли в неизвестное время, или же были погублены неизвестным образом так, что их нельзя было ни освободить, ни узнать причин события – оставалось только догадываться, что случившееся было страшной местью, военным действием.

Посланник никогда еще не видывал в Союзе существа, которое бы интересовалось, почему планета названа Скорбью или почему Чертоги основаны именно здесь, возле постоянного напоминания о последствиях войны.

– К вам пришли, – сообщил компьютер.

Джон ждал этого гостя, не питая особых надежд. Император чоя пожелал встретиться с ним, не объясняя причин. Когда Паншинеа впервые связался с посланником, Томас не знал, что и подумать. Император чоя был вынужден оставить несколько важных постов, которые он занимал в Чертогах Союза, и тем не менее представлял собой силу, с которой приходилось считаться. Чего же он хотел от посланника планеты класса Зет?

С другой стороны, после неприятного союза абдреликами положение Джона укрепилось, и Паншинеа хорошо осознавал это. Когда дело доходило до тайного влияния, не зависящего от расстановки сил в Союзе, Джон Тейлор Томас медленно, но неуклонно продвигался к самым верхам.

Он повернулся, услышав шаги чоя.

Паншинеа был таким же высоким, элегантным и властным, как другие чоя, каких доводилось видеть посланнику. Он только что переступил порог между зрелостью и старостью, но его грива еще оставалась густой, блестящей и золотисто-рыжей, скорее не морковного оттенка, а цвета темной меди. Глаза императора были нефритово-зелеными, сверкающими и проницательными. Он любил цитировать Шекспира. Однажды Джон слышал, как император играет на линдаре, большом, напольном варианте инструмента – он мог бы поспорить с самыми выдающимися пианистами в истории Земли. Но помимо всего прочего Паншинеа обладал острым и изворотливым умом, и Джон знал, что об этом не следует забывать.

Он низко поклонился, и император сказал:

– Я очень рад, посланник, что вы приняли меня в столь уединенной обстановке.

– Для меня это честь. Прошу вас, садитесь.

Два кресла стояли напротив огромного окна.

Паншинеа занял большее из них, откуда открывался слегка искаженный вид на отдаленную снежную вершину горы. Чоя дождался, когда посланник приблизится ко второму креслу, и тихо попросил:

– Прошу вас, отключите камеры – незачем предавать наш разговор огласке.

– Это нарушение, император. К тому же у вас с собой наверняка есть…

Паншинеа взглянул на него. Крылья его прямого носа римского типа дрогнули, и император напрягся от оскорбления.

– Даю вам слово, – коротко произнес чоя, – никакой аппаратуры у меня нет.

Томас сел. Ему не хотелось отключать запись, но он взвесил все преимущества подобного решения и произнес вслух:

– Жан, отключи запись.

Компьютерный голос ответил:

– Слушаюсь.

Паншинеа заметно расслабился, и Джон начал:

– Значит, вы хотите, чтобы о вашем визите сюда стало известно, а сам разговор остался в тайне.

– Должно быть, системы безопасности заполнят нежелательный пробел в записях.

– Здесь нет систем безопасности, – с иронией отозвался посланник.

– Тогда моя маленькая причуда вам не повредит, – Паншинеа сделал величественный жест рукой.

– Возможно, – согласился Томас.

Паншинеа повернулся к окну. Его подбородок уже давно провис, его твердость заменилась старческой складкой кожи, но только он и редкие седые нити в роскошной гриве выдавали возраст императора. Джон не знал, какова продолжительность жизни чоя.

– Вы много трудитесь ради своей планеты, – заметил Паншинеа.

– Стараюсь. Я делаю все, что могу, без пилотов и признания основных прав моего народа как полноправного члена Союза. Думаю, после переклассификации положение Земли улучшится.

Не поворачиваясь, Паншинеа произнес:

– Да, но не раньше. Впрочем, земляне – народ оптимистов.

– Думаю, в этом случае оптимизм мало чем может помочь. Но мы способны предложить большую помощь другим народам Союза.

– Как и они вам.

– Само собой разумеется, – посланник слегка склонил голову.

Паншинеа нетерпеливо провел ладонью по колену.

– Я не в силах подтвердить, что некая часть моего народа нарушает договоренности Союза в отношении вашего народа, – сказал он.

– У меня есть доказательства, даже если у вас их нет.

Император резко обернулся.

– Доказательства есть и у меня, – произнес он. – Просто их недостаточно.

Джон застыл. Пронзительные зеленые глаза продолжали изучать его.

– Я не сомневаюсь, что кто-то в моем народе совершил вопиющее преступление, в котором нас обвиняют, но для меня важно сообщить лично вам, что никто из нас даже не подозревал о существовании этих преступников – мы считали их погибшими несколько сот лет назад, или, по крайней мере, рассчитывали, что они уже ни на что не осмелятся.

Джон с трудом перевел дыхание. Что говорил этот правитель? Неужели где-то в галактике есть изменники-чоя, о которых весь народ даже не знает? Неудивительно, что император просил отключить запись. Посланник облизнул пересохшие губы.

– Продолжайте, – попросил он.

– Я пришел просить вас снять обвинение с Чо. Взамен мы будем способствовать переклассификации вашей планеты. Наших сторонников вместе с вашими должно хватить для благоприятного голосования, – бровь Паншинеа многозначительно приподнялась. – Редкий случай, когда мы окажемся в одном блоке, хотя и не совсем невозможный.

Джон обдумывал слова императора. Паншинеа не гарантировал ему успех, но если Земля снимет сделанные обвинения, их нельзя будет выдвинуть вновь до тех пор, пока не найдутся новые доказательства. Вряд ли положение чоя еще когда-нибудь окажется столь шатким.

Однако ему предложили то, чего он давно добивался, и это предложение было бы глупо отвергать. Джон задумчиво поскреб ногтем подбородок.

– Но вы хотите от нас большего, – заметил он.

Удивление, промелькнувшее в глазах чоя, насторожило его. Паншинеа выпрямился в кресле. Казалось, посланнику было известно нечто большее, чем он решил высказать. Паншинеа стиснул пальцы и пристально посмотрел на Джона Тейлора Томаса.

– Почему вы считаете, что мы хотим чего-то еще?

– Когда-то вы уже похищали наших детей, – спокойно произнес посланник. – Полагаю, вам захочется этого и впредь.


Глава 6


– Ваши слова звучат оскорбительно. Едва ли имеет смысл просить вас снять прежние обвинения, чтобы предоставить возможность для новых, – возразил Паншинеа. – Я вынужден напомнить, с кем вы имеете дело.

Джон Тейлор Томас собрался с мыслями, обдумал их, вспомнил весь опыт, накопленный за годы дипломатической службы, и заключил, что не ошибся. Чоя и впрямь хотели чего-то большего, и хотя весть о похищении детей с Земли осадила Паншинеа, должно быть, именно это и привело его сегодня к посланнику.

– Прошу прощения, – примирительно сказал он. – Вы меня неправильно поняли, или, скорее, я сам дал повод к недоразумению. Насколько мне известно, чоя почти не допускают на свою планету представителей других народов. Ваши знания о нас должны быть ограничены опытом общения здесь, на Скорби, или работой по контрактам. В попытке снять обвинения с Чо вам явно недостает информации. Какую ценность представляют наши дети для изменников-чоя? Почему было допущено такое преступление? Поймите мотивы, и вы сможете избавиться от обвинения.

Блеск в глазах Паншинеа слегка угас.

– Ваше извинение принято, посланник, – заметил он. – Однако оскорбление остается оскорблением. Вы подозрительны, как ивриец.

– Но разве не подозрительно то, что вы просите нас снять обвинения, имеющие, по моим данным, самые убедительные доказательства? Император Паншинеа, вы лучше всех, с кем мне приходилось иметь дело, должны понимать, насколько осложнено положение на Земле. Наши ресурсы ограничены, их необходимо сохранять, планету – очистить и восстановить ее богатства, если это возможно, У нас почти нет колоний. Насколько я понимаю, у вас их нет совсем. И вы, и мы движемся по лезвию меча.

Лицо Паншинеа осталось безучастным, но в глазах вновь вспыхнуло пламя.

– Едва ли наше положение одинаково. Мы – не птенцы, пачкающие свое гнездо прежде, чем способны научиться летать. Однако, – он завозился в массивном кресле, – ваше предложение дальнейшего общения вполне понятно, и не следует думать, что мы не сочувствуем в известной степени вашей борьбе. Для переклассификации требуется, чтобы ваша планета была заинтересована в ней, показала стремление к объединению и дух сотрудничества – так, чтобы оказанная вам помощь была доступна любому человеку, а не только правительству или одному властителю, тем более рассеянным горсткам представителей власти. Знаю, вы упорно работаете, посланник, чтобы завоевать расположение для своей планеты – может, даже слишком упорно. Никто в Союзе не считает, что на Земле нет отходов, мы только надеемся, что вы пользуетесь надежными средствами, чтобы сделать все возможное для их уничтожения. – Паншинеа горько усмехнулся. – Отходы есть на всех планетах.

Джон с расстановкой ответил:

– Однако прося меня снять обвинение, вы тем самым добиваетесь, чтобы я не оправдал доверия, оказанного мне моим народом. Он ждет, что я потребую справедливости и равенства для них. А вы просите, чтобы я смирился с отвратительным злодеянием.

Паншинеа предпочел отвернуться от него и устремить взгляд на панораму за окном-.

– Не стану спорить об этом. Мы исследовали разрушенную колонию на Аризаре и почти ничего не обнаружили, однако очевидно то, что там был крематорий. В пепле найдены остатки человеческой ДНК. То, что люди были привезены на Аризар и умерщвлены там – бесспорно. Но кто привез их туда, как и почему умертвил, остается неясным.

Дочь Джона знала об этом. Она выжила на Аризаре во время налета на колонию, но никогда не отвечала на вопросы отца, храня свою информацию для абдреликов. Джон принес ее в жертву ради знания и потерял все. Он раздраженно поднялся с кресла.

– Моя дочь была увезена на Аризар.

Паншинеа резко обернулся к нему.

– Что?

– Моя дочь была увезена на Аризар. Так что, как видите, император, у меня есть все доказательства. И только самые веские причины заставят меня отказаться от обвинения.

Император Чо застыл в изумленном молчании.


Послание с улиц Чаролона передавалось из рук в руки, пока не достигло императорского дворца и не попало к ней. Йорана достала его из ниши среди камней ограды сада, увидев, что из стены торчит пучок травы – знак, что «почтовый ящик» полон. Она вынула камень только после того, как огляделась и убедилась, что за ней не следят. Мгновение она стояла, сжав письмо в руке, затем решилась открыть его.

Малаки хотел ее видеть. Йорана почувствовала беспокойную дрожь, но не могла отказаться от этого вызова. Бывший глава округа Данби был ныне одним из лидеров Заблудших, его сторонники исчислялись миллионами, однако отношения между Малаки и Йораной были давними и тесными. Малаки спас ее, помог пройти тестирование – так, чтобы ее бахдар был узнаваем и помог в будущем продвижении. Забота о ней, как понимала Йорана, была не только проявлением великодушия, но и надеждой на будущее влияние. Она уже заплатила за свое спасение и должна была продолжать платить – причем не раз.

Она покинула дворец тайно, под прикрытием утреннего тумана. Ее кости слегка ныли, отмечая переход от лета к осени, как взгляд отмечал серый туман, окружающий ее. Но к тому времени, как Йорана достигла окраины города, туман полностью рассеялся и улицы согрело дневное тепло.

Она надела мешковатую рабочую одежду, заплела волосы сзади и повязала их серым шарфом, чтобы скрыть роскошный блеск и цвет, чувствуя, что такого маскарада вполне хватит. Узнать ее можно было только по украшениям на лице, которые Йорана носила постоянно. Однако она не думала, что столкнется с кем-нибудь из знакомых так далеко от дворца. Немногие чоя из Домов отваживались посещать окраины – особенно после мятежа.

Вокруг теснились разрушенные, закопченные здания, и рабочие разбирали их, откладывая материалы, которые еще могли пригодиться. Общественный раскол вскрыл хрупкость всех отношений в городе, выявил правдивую сущность, неприглядную тайну притеснений его нижних слоев. Йорана поморщилась. Произнеся несколько слов, она приложила ладонь к секретному замку быстроходных саней и оставила их неподалеку от парка. Она уже видела, что Малаки ждет ее, сидя у окна кафе.

Глава, или мэр Данби, он потерял главную цель в жизни, когда общество, живущее в долине реки, было подвергнуто вынужденному Переселению. Переселение было одним из необходимых условий в жизни чоя, но каждый из них встречал его по-своему. Малаки упорно работал, чтобы сделать реку чистой, свой округ – процветающим, и едва оправился от шока после объявления Переселения. Но Йорана уже тогда была приближена к Паншинеа и знала, что отчеты говорят правду: за несколько веков почва и вода заметно истощились. Время для Переселения действительно пришло.

Однако неизбежное можно было бы отдалить еще на одно поколение, если бы работа Малаки не включала запретные действия, направленные против интересов престола. Он не проводил тестирование уже в двух поколениях детей, оставляя всего несколько из них, чтобы избежать подозрений – таких, как ее. Отстранение кандидатов вовсе не означало, что у них нет бахдара, просто они не проходили принятую в Домах подготовку, и теперь среди Заблудших было много чоя с сильным бахдаром, которые предпочли не пользоваться им ради продвижения.

Но хуже всего было то, что Малаки проводил эксперименты с генетическим материалом, манипулируя ДНК чоя, и найденные лабораторные отходы способствовали его падению.

Этот инцидент также привлек внимание Паншинеа, но это, казалось, не тревожило массивного и мощного чоя с вороной гривой. Возбуждение от того, что он почти достиг и надеялся когда-нибудь достичь, зажигало золотистые искры в его карих глазах, придавало его жизни азарт. Он никогда не подрезал свой роговой гребень, следуя принятой моде. Он никогда не слабел и не истощался, и соперником ему можно было бы считать разве что чоя ранга Риндалана. Йорана даже сейчас видела яркую ауру над головой Малаки, когда он склонился к окну и поманил ее.

Он придвинул ей кресло.

– Вернулась к прежней жизни? – заметил он иронически, оглядывая ее маскарад.

Йорана вспыхнула.

– У меня мало времени, – сказала она. – Зачем ты вызвал меня?

Малаки широко улыбнулся, и искры в его глазах засияли под солнцем.

– В такой приятный день у тебя нет времени?

Йорана положила руки на стол. Вены на них вздулись от напряжения, преждевременно старя ее. Взглянув на руки, Йорана напряглась, чувствуя, как снижается давление и вены опадают. Она глубоко вздохнула.

– Мне не нравятся такие вызовы. Это ставит под угрозу всю мою работу.

Малаки налил ей стакан искрящегося розового вина.

– Это ради твоей же пользы, а не ради меня.

Она подняла стакан, думая, что догадывается о замыслах Малаки.

– Причина – в этих трех погибших? – спросила она, не долго думая.

– А они в самом деле погибли? Странно. Их увезли совсем недавно, – Малаки сделал глоток из своего стакана. – Мало же они поработали.

– Малаки!

– Ты права. Мне не следовало говорить об этом. Йорана, дорогая, ты должна знать – як ним не имею никакого отношения, хотя немного знаком с Миском. О целях этих троих почти ничего не известно, но я узнал – они не были убийцами. Это не мои чоя. Все, что стало причиной их поступка – религиозный фанатизм.

Йорана выпрямилась.

– Религиозный… Малаки, это бессмыслица.

Он пожал плечами.

– Любая информация от меня лучше, чем ее полное отсутствие.

Йорана отпила вина и подержала его во рту, ощущая терпкий сладковатый привкус.

– Тогда благодарю тебя. Я в полном замешательстве.

– Поскольку их целью не было убийство Палатона, эта загадка требует разрешения?

Она взглянула ему в глаза. Казалось, он совсем не постарел – этот чоя, когда-то спасший ее. Едва ли он по возрасту годился ей в отцы, хотя и не был главой дома, в который ввел ее. Он считался в этом доме дядей. Она жила в чужой семье, но присутствие Малаки всегда освещало ее жизнь, подобно пылающему светильнику. Она ответила:

– Ты знаешь меня больше, чем остальные. О чем ты думаешь?

– Думаю, ты станешь искать ответы внутри себя до тех пор, пока еще большее замешательство не заставит тебя бросить поиски, – он взял бутылку и вновь наполнил оба стакана. Молодая чоя принесла корзину свежевыпеченного хлеба, горячего и ароматного. Над ним еще поднимался пар.

Малаки и в самом деле хорошо ее знал. Йорана вздохнула.

– Если бы только… – она прервала себя, откусывая хлеб.

Малаки поднял голову.

– Если бы только другой понимал тебя так же хорошо?

Йорана не ответила. Теплый хлеб хрустел в ее руках. Ей доставляло странное удовольствие ломать его корку. Йорана понимала, что Малаки наблюдает за ней, и не поднимала голову.

– Так что же ты предприняла в отношении Палатона с тех пор, как мы встречались в прошлый раз – тихо спросил он.

– Ничего. Я изредка делю с ним ложе, но мы не любовники – во всяком случае, между нами нет сильных чувств. Нам всегда не хватает времени и мешает Рэнд.

Стакан в его руках выскользнул на стол. Малаки поспешно отставил его и заморгал.

– Он… у него связь с этим инопланетянином?

– Нет! Конечно, нет. Я просто напомнила… – на этот раз она осмелилась взглянуть ему в глаза, – напомнила об этом тебе.

– В самом деле? – Малаки заворочался, обдумывая ее слова. – Да. Интересно, что такого тезар видит в этом человеке?

– Я не уверена, что Палатон обязан находиться при нем, но он взял на себя это обязательство. Между ними есть связь, которой я могу только позавидовать, – Йорана замолчала, когда молодая чоя вновь подошла к ним, поставив на стол поднос со свежими фруктами и сливочными пирожными, крем на которых еще поблескивал от льда. Расставив тарелки, чоя ушла, не проронив ни слова. Йорана ничего больше не сказала, вспоминая об ауре бахдара, которая окружала Рэнда и, видимо, свидетельствовала о его связи с Палатоном. Однажды заметив ее, Йорана изумилось, поскольку все данные показывали, что психические способности человека гораздо ниже всех норм чоя. Должно быть, ауру питал Палатон, и Йорана могла догадаться, почему: чтобы защитить человека от тех, кто попытается заглянуть ему в мозг. Наверняка постоянная защита Рэнда и самого себя утомляла Палатона. Бахдар имел свои пределы. Он мог сгореть, и тогда жизни его бывшего обладателя было трудно позавидовать. Но Йорана не пожелала делиться своими опасениями с Малаки.

Малаки взял ложку и принялся орудовать ею, сменив тему.

– Йорана, ты должна иметь от него ребенка. И если он отказывает тебе, возьми его силой.

– Нет, – во время последней встречи Малаки дал ей сосуд запрещенного снадобья, вложил в руку и объяснил, что с ним делать. Но Йорана не хотела одурманивать Палатона, а зачинать ребенка с ней он не желал. – О твоем предложении не может быть и речи.

Малаки слизнул каплю сока с уголка губ.

– Паншинеа сделал Палатона своим наследником не для того, чтобы защитить его. Император приблизил к себе своего величайшего соперника, надеясь уничтожить его, не запачкав рук. Ты догадываешься об этом, а я знаю. Император прав только в одном: Палатон – незаурядный чоя. Жаль будет потерять и его, и его генетический потенциал. Если ты не можешь совладать с ним любовью, Йорана, ты должна исполнить свой долг любой ценой.

– Это мой долг, но не его. Малаки поднял плечо.-

– Это твое мнение. По-моему, он способен спасти всю Чо.

– Ты считаешь, что сможешь спрятать ребенка как наследника, воспитать и обучить, а затем осуществить все свои мечты и надежды, сокрушив Дома, когда придет время.

Малаки улыбнулся.

– У всех нас есть мечты. И у тебя тоже.

Йорана чувствовала, что краснеет, что тепло от выпитого вина разливается по ее прозрачной коже.

– Мои мечты тут ни при чем, если он не желает соединиться со мной, – ответила она. – Отчасти потому я люблю Палатона. Он стремится постичь истину и жить согласно ей – потому Паншинеа прогнал его много лет назад и вернул сейчас. Нельзя контролировать чоя, ищущего себе такой судьбы – это подобно полету в Хаосе.

– И ты надеешься помочь ему уцелеть?

– Уповаю на Вездесущего Бога, что мне это удастся. Я буду стараться, – она отодвинулась от стола. – У меня уже нет времени.

– Но ты даже не дотронулась до еды.

– Во дворце недостатка в еде нет, не говоря уже об интригах, – она склонилась и легко поцеловала его в лоб. – Ты эгоист, но я все равно тебя люблю.

Малаки фыркнул и схватил ее за руку.

– Я не могу принуждать тебя к тому, чего ты не хочешь. Ты взрослая чоя. Но выслушай и запомни: для всех нас будет лучше, если ты решишь действовать, – и он отпустил ее.

Йорана быстро вышла из кафе. Стоянка для транспорта уже заполнилась, и она не сразу отыскала свои сани. Найдя их, она помедлила, чтобы успокоить бьющееся сердце. Слишком много вина, решила Йорана, запуская сани и пробираясь по улице. Или слишком много любви.

Палатон оставил Рэнда не без опасений, но еще больше тревог вызывала у него предстоящая поездка. Поместье деда перестало быть его Домом со времен испытания бахдара и зачисления кандидатом в летную школу. Но Палатон понимал, что Дом Волана едва ли был ему родным с самого рождения. Его мать отказалась назвать имя его отца, и это привело к продолжительной ссоре – Палатон вырос среди волн гнева своего деда. Но теперь, ступая по бывшим землям своего Дома, видя полуразрушенный особняк с выщербленными стенами, обваленными башнями и толстым слоем пыли, он испытал мучительную боль. Перевозка главной части здания была сделана осторожно, ибо в основном оно уже стал ветхим. Однако способа спасти проведенное здесь время не было.

Дом составляли не только эти камни, и дух его тоже было уже не спасти. Род, занимающий теперь эту землю, построил свои здания, по-другому использовал плодородную землю. Несомненно, здесь еще будут продолжать заниматься земледелием, ибо Волан первым начал строительство в долине, пустующей до того не менее двух сотен лет. Переселения можно было ожидать не раньше, чем через два столетия. Эта земля еще многого стоила.

Волан напрасно потерял ее, думал Палатон, обходя технику и работающих чоя. Он достаточно снабжал семью благодаря щедрым вознаграждениям тезаров, чтобы заплатить все долги и удержать Дом на плаву. Палатон не знал, насколько нуждался в деньгах его дед, но ему пришлось расстаться с Домом. Вероятно, и целой семьи тезаров не хватило бы, чтобы поддерживать его на должном уровне.

Нетронутым осталось только то крыло здания, где Треза вырастила Палатона и занималась своей работой. Приблизившись, Палатон увидел, что стены очищены струей песка и камни обнажены – это помогало осторожно разобрать строение. Коренастый чоя, квадратный и смуглолицый, истинный сын Земного дома, напомнивший Палатону Хата из школы Голубой Гряды, распоряжался у особняка. Несмотря на жару, он был облачен в форму управляющего.

Заметив Палатона, чоя обернулся и произнес мгновенно изменившимися голосами:

– Наследник Палатон? Вы прибыли вовремя. Мы оставили это крыло напоследок, но больше я не мог ждать.

– Я рад, что вы подумали обо мне.

– Так распорядилась глава Дома. У нее есть два гобелена Трезы, и когда она обнаружила здесь ее памятник, то пожелала перевезти его к себе. Но рабочие сказали, что это невозможно. Тогда она решила предоставить вам возможность сохранить какую-нибудь его часть.

Палатон задумался, чем заслужила его мать такой непрочный памятник, и заморгал от попавшей в глаза пыли. Управляющий взял его за локоть и отвел в сторону.

– Я могу дать вам троих рабочих.

– Это ни к чему, – ответил Палатон. – Я пришел только взглянуть на него.

– Хорошо, – управляющий вытер со лба струйку пота. – Ваша мать была талантливой чоя.

– Да.

Крепыш провел его через крыло дома, открытое солнцу и ветру, лишенное всякой мебели. Над полом взвивалась пыль. Палатон думал, что если бы мать осталась жива, она была бы теперь совсем не старой, ибо родила его еще в юности. Но она не захотела жить, неизвестно почему – она никогда не говорила ни ему, ни кому-либо другому, какие горести переживает. Еще в бытность тезаром Палатон часто задумывался, не довел ли дед его мать до самоубийства.

Он остановился на пороге выхода во внутренний двор. Солнце палило. Фонтан не работал уже давно – вода в нем изливалась из треснувшего кувшина, и хотя такая форма была традиционной для фонтанов, для Палатона она была наполнена глубоким смыслом. На доске виднелась надпись «Ты меня помнишь» и даты краткого пребывания его матери на Чо.

Палатон подошел и опустился на колено возле фонтана. Он не молился, он не мог ни о чем даже думать, когда поклонился могиле. Он искал ее ауру, ее присутствие, которое чувствовал во снах, но ничего не находил. Казалось, она исчезла вместе с падением Дома Волана. В большей степени Палатон мог бы ощутить присутствие матери в Чаролоне, во дворцовой галерее, чем здесь.

Управляющий помолчал, прежде чем произнести:

– Думаю, вы сможете взять хотя бы доску, – и он вскинул кирку, намереваясь отбить ее.

Палатон уже поднял руку, чтобы остановить его, но было слишком поздно. Бронзовая доска легко отлетела от постамента, и памятник сразу начал трескаться и осыпаться.

Основание, к которому была прикреплена доска, разрушилось, превратившись в пыль, и Палатон поднялся, закашлявшись и протирая глаза. Разбитый кувшин упал на землю, как увядший бутон цветка.

На миг его место заняло пламя. Солнце засияло на остатках памятника, и этот блеск был таким пронзительным, что казался пожаром. Палатон не знал, видит ли это чоя, хотя тот поспешно отступил.

Кувшин покоился на плите в форме звезды, которая только потрескалась, и теперь казалось, что эта звезда охвачена огнем. У Палатона перехватило горло, пока он смотрел на оставленную матерью весть. Неужели теперь, после смерти, она пыталась поведать ему то, что не смела сказать при жизни? Неужели он и в самом деле сын Огненного дома и к его наследию должен стремиться? Если так, то он познал всю истину.

Через несколько минут весь фонтан превратился в пыль – мелкую, как прах, и от него осталась только доска в трясущихся руках чоя.


Глава 7


От вибрации тяжелого крейсера, летящего в космосе, гудел металлический пол под ногами, пока Алекса пробиралась по коридору. От влажного воздуха рубашка прилипла к ее телу, пот струйками стекал по рукам. Она провела ладонью по лбу, в бесполезной попытке вытереть его. Абдрелики любили сырость. Крейсер уже давно летел в космосе, а большинство абдреликов в его экипаже не взяли с собой симбионтов, своих таршей, которые чистили кожу амфибий. Мази только раздражали складки толстой гиппопотамовой кожи и высушивали их, так что приходилось терпеть удушливый и влажный воздух. Алекса облизнула губы, почувствовав соленый пот, и остановилась, прислушиваясь.

Ее темные кудри прилипли к голове и шее, они отросли длиннее, чем она привыкла носить, но влажность им ничуть не вредила – ее волосы оставались густыми и блестящими. Алекса заложила пряди волос за уши, пытаясь уловить хотя бы отдаленный звук среди шума механизмов корабля.

Она получила свободу, которой пользовалась осторожно, и теперь не хотела лишаться ее просто из-за собственной глупости. Чоя Недар интересовал ее, но не настолько, чтобы ради него рисковать привилегиями. Оба они были своего рода узниками, и Алекса знала, кого из них ГНаск считает сейчас более ценным. Пилот-чоя привлекал его внимание, а ее считали бесполезным багажом, собираясь передать отцу, как только наступит удобное время. Если ее застанут здесь, в коридоре, то запрут в своей каюте, размером едва ли больше гроба, пока ГНаск вновь не вспомнит о ней.

С другой стороны, чоя был гордым пленником, взятым во время Двухдневной войны и отверженным его народом. Никто не скорбел о его потере, никто не разыскивал его. Никто из чоя даже не знал, что Недар еще жив… Алекса опустилась на колено, заметив какое-то движение впереди, в полумраке коридора. Она сдерживала дыхание и желала так же сдержать бьющееся сердце – до еле слышных ударов, или вообще остановить его.

– Ты, Алекса? – послышался из каюты-камеры голос – сухой, циничный, надменный, с двумя тональностями. Голос чоя.

Откуда он узнал? Алекса не понимала. Недар делал это и прежде. Будь он абдреликом, Алекса поняла бы, что он почувствовал запах крови и выделений, к чему были особенно чутки хищники. Но она знала, что чоя не наделены таким острым чутьем. Несмотря на отсутствие ушных раковин, они слышали поразительно хорошо, но видели на среднем уровне, а обоняние у них было даже хуже, чем у людей. Так как же Недар разглядел ее в темноте, через решетку? Откуда он узнал?

Алекса встала и решительно прошлась по металлическому полу, производя значительно меньше шума, чем грузные абдрелики. Чоя сидел на полу клетки, а не на ложе и не на стуле, поставленных для него. Он опустил плечи и не взглянул на приблизившуюся Алексу.

– Камеры отключены, – заметил Недар, когда она опустилась рядом с ним, скрестив ноги.

– Я слышала, что это входит в их планы. Они играют с тобой, – подобно Недару, Алекса говорила на трейде, но чоя более бегло пользовался этим языком.

Чоя поднял голову и оглядел ее огромными сверкающими глазами. Алекса вспомнила о глазах абдреликов, полускрытых в складках, острых и прищуренных, глазах охотников, постоянно жаждущих крови. В глазах чоя тоже промелькнул хищный отблеск. Она вспомнила, что Недар в основном выполнял боевые контракты!

– Они зря теряют время, и ты тоже. Тайна тезарианского устройства умрет вместе со мной.

– По-моему, они замышляют убить тебя, как только осуществят свой план, – тихо возразила Алекса, прижимая ладони к прутьям клетки.

– Несомненно, – пилот пошевелился, как будто весь его вес переместился вслед за взглядом. – Однако я видел, на что способны ронины – они считаются одними из лучших, и все же не умеют пользоваться тезарианским устройством.

Он был одет в летный костюм, хотя абдрелики снабдили его чистой одеждой, торопливо подогнанной под его рост и размер. Абдрелики были почти такими же рослыми, как чоя, но более грузными и широкими в бедрах. Алекса могла себе представить, как смотрелась бы на Недаре новая одежда. Она задумалась над тем, что он сказал о ронинах.

– Почему?

Он в упор взглянул на нее.

– Потому, что мы не отдаем наши души.

– Ты защищал Палатона. Зачем?

– Никто его не защищал, – безучастное лицо слегка исказилось. – Просто я не хотел, чтобы ему досталась вся слава. Я – чоя из Небесного дома. Престол Чо будет принадлежать нам, и я надеялся, что с моей победой это случится быстрее.

– Зачем ты прилетал на Аризар?

Он долго молчал, и Алекса поняла, что он размышляет над иронией судьбы, по которой прошлое у них было общим. Подобно Палатону, он побывал на Аризаре. Ей предстояло соединиться с Недаром для очищения. В школе на Аризаре Алексу готовили к работе, сути которой она не понимала, а чоя не собирались ей ничего объяснять. Она, Беван и Рэнд не закончили учебу, поскольку Недар появился в школе, поставил свои условия, и чоя-наставники уступили ему. Алексу пугала жестокость Недара, а Беван, заступаясь за нее, напал на надменного пилота, нанес ему смертельный удар ножом и бежал.

В школе поднялась паника, и Алекса решила, что пора звать на помощь своих союзников, абдреликов. Но на Аризаре оказались защитные укрепления, и Алекса чудом пережила и налет абдреликов, и оборону заритов. Школа была уничтожена. Уцелевшие ее обитатели бежали, увозя свои тайны.

ГНаск и его генерал ррРаск пришли к выводу, что чоя намеревались сделать людей пилотами, ибо и школа, и Дом чоя на Аризаре оказались колонией инакомыслящих. Не в силах поддержать свою численность, они прибегли к помощи наемников. Чтобы покорить галактику, каждому требовалось прежде всего преодолевать космос, а для этого был необходим пилот, умеющий пересекать Хаос. Там космос изменялся, терял свои свойства, и любые разумно устроенные навигационные системы сбивались. Только чоя могли вторгаться в пределы Хаоса. Только чоя могли надежно, раз за разом проводить через него корабли.

Но неужели это означало, что люди могли совершать то, что было недоступно иврийцам, абдреликам и всем прочим?

Алекса просунула руку между прутьями, пытаясь коснуться его.

– Зачем, по-твоему, меня привезли на Аризар?

Недар моргнул и отвел глаза, глядя поверх ее головы.

– Чтобы использовать, – наконец произнес он, – как масляный фильтр, – и вновь погрузился в молчание.

Алекса мрачно взглянула на него. Она ждала совсем другого ответа и убрала руку из-за решетки. Этот чоя все еще пугал ее по необъяснимым причинам. Точно так же, как она когда-то лишила его надежды, теперь он лишал надежды ее.

Но она не собиралась успокаиваться. Она не позволит случаю выскользнуть у нее из пальцев. Чутье абдреликов, запрятанное где-то в глубине нее, начало подниматься, как пробудившаяся змея. Алекса поднялась, чтобы покинуть клетку и ее обитателя.

Недар поднял голову.

– Ты вернешься вместе с другими? – спросил он.

Иногда ГНаск приводил Алексу с собой, когда являлся допрашивать Недара.

– Не знаю, – равнодушно ответила Алекса.

– Тогда я встречу тебя в другой раз, – его темные глаза пронзительно блеснули, как будто пилот наводил прицел.

Алекса ничего не ответила и вышла, неслышно ступая по полу. Достигнув двери и перешагнув порог, она обнаружила, что ее маленькие руки сжаты в кулаки, а ногти больно впились в ладони. Она не могла выносить эту надменность, пренебрежение чужого народа, их умение хранить тайны, ради которых они похищали детей. Но тем не менее, будучи одной из этих похищенных, Алекса не понимала, что приводит ее в такую ярость.

Позади нее захлопнулась дверь, и Алекса вытащила рубашку из брюк, провела ладонью по плоскому животу и достала передатчик. Его сигналы отдавались на ее коже. Подошедший сзади ррРаск пробормотал:

– Конечно, он все знал.

– Но откуда?

– Он знает тебя, – ответил абдрелик. Он смотрел, как Алекса возится с одеждой, с таким же интересом, как гурман наблюдает за устрицей, прежде чем проглотить ее. Она балансировала на одной ноге, раскатывая штанину до щиколотки.

Наконец она застыла в одном белье. На бледной коже отпечатались следы – там, где проходил провод. Она переступила лужицу слюны там, где стоял генерал, и прислушалась. Передатчик был примитивным даже по земным понятиям.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Абдрелик прикрыл глаза, и складки лиловой кожи вокруг его шеи налились кровью.

– Возможно, – произнес ррРаск, – я сделал это, чтобы узнать истину не от него, а от тебя.

Алекса застыла на полпути, внезапно похолодев. Она не была уверена, что ГНаск достаточно силен, чтобы защитить ее, и даже в том, что у него будут на это причины, если он обнаружит ее союз с ррРаском. Она спрятала замешательство, наклонившись подобрать передатчик и пропитанную потом одежду. К тому времени, как она поднялась, колкие слова сорвались с ее губ:

– Если мы союзники, генерал, вам придется прекратить считать меня добычей.

ррРаск рассмеялся, приоткрывая и вновь пряча клыки, как будто смех с силой вырывался из его пасти. С ловкостью, странной при его размерах, он извлек из ее руки передатчик. Алекса взглянула на его поросячьи глазки, круто повернулась и ушла, не в силах дождаться, пока сможет принять душ и переменить одежду.


Недар перестал прислушиваться к ее шагам, едва захлопнулась дверь. В начале своего затворничества он проявлял некоторый интерес к этой женщине, но вскоре понял, что она почти лишена телепатических способностей и что с нее нечего взять. Оставшись без бахдара, без собственной силы, существуя за счет краденного у других, Недар не имел такой возможности внутри корабля абдреликов. Он не мог удовлетворить свой голод, не мог помыслить о побеге. Что касается расспросов абдреликов, они казались Недару нелепыми. У него было не больше бахдара, чем у камня, и даже если бы он раскрыл правду, он не мог бы подтвердить свои слова, а абдрелики бы не стали его слушать. Героика здесь была ни при чем, хотя чоя не испытывали недостатка в возможности ее проявления. Просто он, Недар, всегда выбирал иной путь.

Он закрыл глаза и задумался о прекрасной Витерне, о встрече с правительницей Небесного дома, если ему удастся бежать. Эти приятные мечты перешли в сон, и Недар проснулся только тогда, когда люк рядом с клеткой с грохотом отворился.

Он заметил краем глаза гибкую фигурку Алексы, а затем перевел взгляд на громоздкого ГНаска и рядом с ним – фигуру чуть поменьше, принадлежащую врачу-абдрелику, самке, которая первой осмотрела Недара, едва его доставили на корабль. Калак явно не была ничьей подругой, ее роль на корабле исчерпывалась лечением. Сейчас она хмурилась, на лице собирались резкие морщины.

В своей роли посланника ГНаск обычно проводил на корабле не так много времени. Вследствие этого он постоянно носил с собой симбионта, и сейчас тарш сползал по его груди, оставляя за собой скользкую дорожку на коже. Недар почувствовал, как его губы скривились при виде слизнеподобного симбионта. Во всем – и снаружи, и изнутри – абдрелики были отвратительны чоя.

Алекса стояла позади ГНаска, пристально глядя на пилота. Недар отвел глаза.

– Как себя чувствуешь, пилот? – спросил ГНаск. – Ты проспал ужин вчера вечером и завтрак сегодня утром.

Недар огляделся и увидел на полу клетки подносы с заветренным содержимым. Он погрузился в мечты так глубоко, что не слышал, как их принесли. Голый металлический пол холодил ягодицы. Недар с трудом поднялся, чувствуя, как неловки его движения. От него распространялся неприятный застоялый запах. Неужели ему уже стало наплевать на еду, на заботу о самом себе – на все, кроме грез о бегстве?

Или они чем-то одурманили его, а он этого даже не заметил?

Недар потер затекшее бедро.

– Я бы пригласил вас к себе, – заметил он, – но здесь не хватит места. А я… – он взглянул на Калак с подносом инструментов, – я не хочу выходить.

Врач посмотрела на него, подвинула ногой столик на колесах и водрузила на него поднос. Ее толстые пальцы зашевелились, как бы проверяя расположение инструментов.

ГНаск протянул руку, рассеянно поглаживая своего тарша.

– Ты мой гость, тезар, и потому я стою на страже твоих интересов.

– Неужели? Тогда отвези меня домой.

– Сейчас это вряд ли возможно. Будет затруднительно объяснить, откуда ты у нас взялся.

Недар наблюдал, как тяжелая рука поглаживает большого слизня, который не прекращал вылизывать кожу ГНаска. В ответ на этот взгляд слизень зашевелил глазами на стебельках и оглядел Недара так внимательно, что волосы на затылке пилота встали дыбом. Слизень невозмутимо продолжал ползти по торсу абдрелика.

– Я мог бы заставить тебя говорить, – продолжал ГНаск, – но столь суровые методы в прошлом ничего не дали. Ронины обмениваются с нами информацией, как и мы с ними, и ничто не подтверждает, что пытки помогут нам заполучить то, что нужно. Особые препараты здесь тоже не подходят. Мы зашли в тупик, Недар. У тебя есть сведения, которые мне нужны. Ты дашь их мне?

Недар горько усмехнулся и заметил:

– Не дам даже в обмен на мою жизнь, – он взглянул на Алексу, которая беспокойно вышагивала за спиной ГНаска, но теперь ошеломленно застыла.

ГНаск улыбнулся.

– Так я и думал. Ладно. У меня есть возможность провести один эксперимент, до этого опробованный всего два раза, причем никогда еще на чоя. По правде говоря, сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из абдреликов согласился на такую процедуру, – он обхватил ладонью тарша и начал осторожно снимать его с кожи. – Должен предупредить тебя: если ты выживешь и даже если расскажешь все, что мы хотим узнать, мы никогда не отпустим тебя. Ты станешь одним из нас, и я сильно сомневаюсь, чтобы твой народ захотел принять тебя обратно. Абдрелик положил симбионта на поднос из нержавеющей стали, приготовленный Калак.

– Не знаю, удастся ли этот опыт с тобой. Вот с Алексой, – голос ГНаска дрогнул, – все прошло успешно. Мой симбионт сейчас находится в такой стадии роста, когда происходит вживление среди моего народа, но поскольку у меня еще нет наследников, я вынужден пропускать эту процедуру. Что может быть лучше жертвы этого сегмента ради получения тайн чоя?

Он не обратил внимания на тихое восклицание Алексы, но Недар услышал его. Он вновь взглянул на нее, и заметил, что Алекса побледнела и задрожала, рот в ужасе приоткрылся под трясущейся ладонью, как будто она не могла вынести слов абдрелика. Ее реакция удивила Недара, и откуда-то из глубин в нем стремительно вырос страх.

Калак коротко спросила:

– Где вы хотите вживлять его?

– В верхней части шеи, там, куда он не дотянется даже со своими двойными суставами, – деловито отозвался посланник.

ГНаск ласково провел ладонью по телу слизня и проговорил:

– Ты даже не представляешь себе, что это за честь, – он взглянул в глаза Недара. – Нет, в самом деле! У абдреликов вживление происходит только тогда, когда мы удовлетворены ими. Каждая семья всю жизнь охраняет своих тар-шей. Он передаст тебе много знаний о моем роде. Вот потому, – абдрелик усмехнулся, показывая клыки, – я не смогу отпустить тебя.

Алекса упала на колени. Она молча трясла головой, и выражение на ее лице говорило Недару больше, чем слова абдрелика.

Тарш пополз по серебристому подносу, оставляя блестящий след. Казалось, холод металла ему неприятен.

Внимание Недара перебил внезапный звук отрыжки. Алекса сжалась на полу, обхватив живот ладонями.

– Ну, дорогая, – усмехнулся ГНаск, – можно подумать, ты была не рада породниться со мной.

Недар отвел взгляд от Алексы. У него не было выбора.


Глава 8


Тень упала на Рэнда, внезапно прогнав его дремоту. Он чувствовал себя, как мышь под взглядом кота, но успел сконцентрироваться, воздвигнуть щит и подавить бахдар.

Чоя заговорил:

– Мне сказали, что ты бодрствуешь у ложа Верховного прелата, но я этому не поверил.

Рэнд повернулся, увидев стоящего за ним Кативара. Священник из Звездного дома заслонял собой экраны. Однако больше в комнате ничего не изменилось – врач-чоя неслышно двигался неподалеку, считывая показания приборов, настраивая их, проделывая с Риндаланом какие-то неведомые Рэнду процедуры. Он чувствовал напряженную атмосферу в комнате. Лицо Кативара прояснилось.

– Мне казалось, я не помешаю, – заметил Рэнд. – Я скучал по нему.

– После того, как он помог Палатону? Человеческое сердце более ранимо, чем мы предполагали, – Кативар сел в кресло. – Он был бы рад узнать об этом.

Рэнд снова отвернулся, наблюдая, как медленно и ровно поднимается и опадает грудь старого чоя.

– Надеюсь, он считает меня другом.

Кативар непринужденно обхватил руками колено.

– Дружба высоко ценится в твоем народе. Это был и вопрос, и утверждение. Рэнду не хотелось отвечать. На Чо было слишком много сложностей, которые он даже не старался понять, а тем более влезать в них. Поскольку он был здесь чужаком, большая часть общества оказалась скрытой от него, причем все чоя считали, что ему неизвестна их главная тайна. Нет, он знал ее и теперь должен был молчать, чтобы спасти свою жизнь. Рэнду не хотелось вступать в разговор с Кативаром, но поскольку это было неизбежно, решил сменить тему:

– Он поправится?

– Не могу сказать. Но я чувствую, что Вездесущий Бог наблюдает за ним, и хотя в жизни происходит много событий, в жизни Ринди не было ничего случайного. Он родился, чтобы совершить великие дела, и думаю, его труд еще не завершен.

– Вряд ли он думал об этом, выходя на улицы.

– Может быть, – ответил Кативар. – Все поступки он совершал с наилучшими целями, и никто из нас не узнает, к чему он стремился, пока вся работа не будет закончена, верно?

Они сидели в молчании, беспокойство Рэнда при появлении Кативара исчезло, шум техники, поддерживающей жизнь Риндалана, убаюкивал его. Этот шум был еле различим, однако Рэнд слышал его и удивлялся, что случится, если шум внезапно прекратится – должно быть, тишина будет ошеломляющей.

Кативар не выдал своего беспокойства, но полностью изменил планы, обнаружив рядом с Ринди инопланетянина. Сидя неподвижно, Кативар обдумывал открывшиеся возможности. Что случится, если Ринди внезапно умрет – вскоре после визита инопланетянина? Сможет ли Палатон защитить преступника перед лицом почти ошеломляющего доказательства, представленного им, Кативаром? Если нельзя поссорить их с Палатоном, то можно обратить всю Чо против Рэнда. Чо не пожелает терпеть присутствие убийцы.

Доказательство потребует времени и тщательной подготовки, но эта задача выполнима. Кативар наблюдал за врачом-чоя, прикидывая свои возможности.


Связь с посольством чоя через космос наконец-то была установлена. Со Скорбью она всегда была трудной, и хотя чоя пользовались всеми преимуществами, это почти не помогало. Пальцы изнывают от тоски по клавишам кабинетного линдара, думал Паншинеа, осторожно сгибая их и чувствуя боль в суставах. Вероятно, эта боль была просто старческой. Он сидел за пультом в своем кабинете и ждал, пока операторы посольства установят связь. Потирая руки, он наблюдал, как на экране появилось узкое лицо Гатона. Темные волосы министра были пробиты белыми нитями сильнее, чем прежде. Он утомился, заметил Паншинеа, под грузом своей службы и долга перед народом.

Министр ресурсов ценился даже выше, чем ресурсы планеты, которые он охранял. Он постиг все сложности политики. Он принадлежал Чо даже больше, чем Паншинеа, поскольку Паншинеа всегда был и оставался чоя из Звездного дома, дерзким, сумасбродным и талантливым, а с возрастом его сумасбродство усиливалось. Паншинеа не осмелился бы покинуть планету, если бы министр не оставался там, выполняя всю не терпящую отлагательств работу.

Лицо Гатона сложилось в приветливую улыбку, хотя звук еще плыл, и его слова остались неслышными для императора. Однако император был благодарен ему.

– Доброе утро, император, – наконец прорезались голоса Гатона. – Состояние Риндалана улучшается. Врачи отмечают, что опухоль на голове постепенно рассасывается, не требуя дополнительного хирургического вмешательства, а кости срастаются так хорошо, как можно ожидать в его возрасте. Большей частью он остается в бессознательном состоянии, хотя приборы отмечали несколько кратких пробуждений ночью. Кажется, он ничего не узнает, но все же врачи довольны – их прогнозы стали благоприятными.

После Двухдневной войны Земной дом отказался от своих прав на наследование престола. Знаю, это неизбежно, но их согласие было передано конгрессу, так что на этот счет можно успокоиться. Однако Витерна из Небесного дома была весьма раздражена встречей с Палатоном. Пан, с нее нельзя спускать глаз – она может доставить нам немало неприятностей.

Простолюдины разошлись по домам, приступили к работе, в столице начинается обычная жизнь. Начались восстановительные работы, ущерб вполне приемлем и даже в некотором смысле оказывает пользу экономике, – Гатон на мгновение остановился и сухо закончил: – Вероятно, впредь следует время от времени сжигать город ради подъема всеобщего энтузиазма. Паншинеа обнаружил, что усмехается при этом заявлении. Он сделал отметку на записи, не желая сейчас думать о Витерне.

Гатон представил подробный отчет о недавних событиях. Он закончил говорить, экран погас, и Паншинеа отодвинулся от него.

Он не боялся, что Витерна из Небесного дома отберет у него престол – во всяком случае, пока. Он боялся, что Палатон уже отобрал его.

Он явился на Скорбь, чтобы сохранить репутацию тезаров, восстановить влияние Чо на Союз и укрепить свои позиции, которые стремились пошатнуть абдрелики и ронины. Он оставил престол в руках честного чоя.

И это могло стать причиной его падения.


Чирек сидел за пультом, выбирая нужную информацию, когда поступил сигнал. Чирек нетерпеливо вскинул голову, жалея о помехе, но приглушенные голоса по связи немедленно приковали его внимание.

– Мы нашли ее.

Значит, чоя все-таки отыскали! Чирек окружил себя временным защитным полем и повернулся в кресле, чтобы скрыть довольную гримасу.

– Где?

– Она в Бая лаке.

– В Баялаке? – Чирек не сдержал негодования. – Но это на другом конце материка! Как она туда попала?

– Я просто нашел ее – я не спрашивал, как она там оказалась. Я еще вам нужен?

– Нет. То есть да, подожди. Дай подумать, – на долю секунды помощник Чирека отвлекся от экрана, пока Чирек выбирал лучшее решение. Он должен был узнать, что случилось с чоя. Почему она бежала? – Я не хочу приезжать в гостиницу. Могу я устроиться где-нибудь в семье?

– В Баялаке все улицы – ваши.

Чирек подумал, что в этом нуждается меньше всего. Он не желал объявлять о своем прибытии или принимать почести от народа.

– Нет, я хочу прибыть скрытно, устроиться где-нибудь без лишнего шума. Встретиться с чоя, если смогу.

Последовала пауза, и собеседник Чирека ответил:

– Понимаю. Я смогу это устроить.

– Как мне будет лучше туда добраться?

– Только не чартером – если желаете прибыть незаметно, отправляйтесь на рейсовой летающей лодке. На реке половодье, но погода хорошая.

– Ладно, – Чирек проверил хронограф. – Завтра днем. Я попытаюсь попасть на первую же лодку. А ты не упускай ее из виду.

Связь прервалась.

Чирек сидел, понимая, что закрытая связь привлечет внимание к его разговору, но не хотел ни о чем думать. Надо ли связаться с Малаки и попросить у него телохранителя? Чирек отказался от этой мысли – будет лучше поехать одному, и принять успех или поражение.. Чирек протянул руку и убрал защиту связи. Гатон, проходя по комнате, даже не взглянул на него.


Палатон не виделся с дедом уже тридцать лет. Шагая по вновь замощенным тротуарам тесного городка, куда переселился его Дом, он наблюдал за снующими вокруг чоя. Большинство из них были Заблудшими и выполняли работу, не требующую особого чутья. Ум и знания не имели с этим ничего общего. Простолюдины занимались грязной работой, за которую не взялся бы даже землянин, но тем не менее нужной и важной. Палатон думал, что империя слишком часто исключала простолюдинов из своих решений, как будто они вообще не существовали.. Неудивительно, что стоило предложить им право голоса, и они уверовали в своего спасителя. Палатон еще не задумывался о том, что совершил. Вероятно, это действие было одним из редких моментов жизни, когда неважно, кто к нему призывает – оно должно быть хоть кем-нибудь совершено и обрести поддержку остальных: Это напоминало лабиринты Хаоса, в которых ориентиры оставались независимо от того, как изменялась мешанина цветов, звезд и времени. Теория гласила, что даже в Хаосе есть стабильные участки, отмечающие наименее беспорядочные лабиринты и пути.

Палатон усмехнулся тому, что его дед предпочел поселиться здесь, в этом рабочем городке, плечом к плечу с теми чоя, которых он презирал всю жизнь. Неужели он по-прежнему важничает, унижая соседей так, как когда-то унижал дочь и внука?

Палатон вышел к нужному кварталу. Здесь движение транспорта было менее шумным. Сенсоры осветились, когда он прошел мимо, высматривая оружие и устанавливая личность прибывшего. Эти механизмы не заботило, кто он – простолюдин или наследник престола, они ничего не знали и не желали знать. Но будь он одет в мундир тезара, все было бы иначе. Дети бежали бы за ним всю дорогу от вокзала и отстали только у порога. Почти все дети мечтали когда-нибудь стать пилотами, поскольку реальный мир предоставлял им слишком мало возможностей.

Он остановился перед дверью, собираясь с мыслями. Палатон не был уверен, зачем пришел сюда, но явно не потому, что питал привязанность к деду. Не потому, что их примирила смерть матери. Она умерла много лет назад. Ее самоубийство не сблизило, да и не могло сблизить их. Треза совершила последний шаг потому, что больше не могла терпеть жизнь.

Но тогда что же он надеялся найти? Палатон не мог изменить прошлое, как не мог этого и его дед. Прежде, чем Палатон шагнул вперед, глазок в двери блеснул, и Палатон понял, что его оглядывают изнутри дома.

Дверь резко распахнулась. За ней стоял высокий чоя с пожелтевшим от старости роговым гребнем и огромными аквамариновыми глазами, слегка подернутыми пленками катаракт. Он поднял жилистую руку.

– Не стой здесь. Я не занимаюсь семейными делами на улицах.

Эти голоса по-прежнему были властными и жесткими. Палатон послушно шагнул через порог и вступил в новый дом деда.

Волан сел, не говоря ни слова. Палатон заметил, что кресло было ортопедическим, позволяющим легче вставать и принимать несколько разных поз.

Жилье оказалось стандартным – гостиная, кухня, ванная, а на втором этаже – спальня и чулан. Лестница казалась слишком крутой даже на вид. Обстановка была неброской, здесь не было ничего лишнего. В прежнем Доме только покои деда были втрое больше этого тесного жилья.

Палатон огляделся, заметив несколько знакомых по старому жилищу вещей, а в углу – один из первых гобеленов матери. Коллекционеры оценивали его в целое состояние, поскольку уже здесь она пробовала себя в нескольких видах рукоделия, в которых потом не имела себе равных. Палатон изумился тому, что гобелен не был продан с остальным Домом, когда Волан рассчитывался с долгами.

– Некоторые вещи не продаются, – заметил дед.

Палатон не был дома достаточно долго, чтобы забыть о поразительном чутье старого чоя – интуиция устойчиво передавалась в их роду по наследству. Палатон нашел кресло, сел и произнес:

– Мне казалось, ты чужд сентиментальности.

– Напротив, – Волан взглянул в угол. – Это было еще до ее измены. Его сделала дочь, которую я любил.

– А я был сделан уже позже.

Волан взглянул на него в упор.

– Да, – коротко отозвался он и помолчал. – Тебе известно, что теперь я плачу налогов больше, чем когда ты был тезаром?

Он всегда останется тезаром, до самой смерти. Но Палатон не поправил своего деда, хотя Волан подразумевал, что, став наследником, Палатон повредил всей семье. Волан никогда в открытую не противостоял Паншинеа, но Палатон знал о его тайном неприятии императора.

– На твоем месте я бы спас все, что смог, – ответил он. – Вряд ли бы моя смерть принесла тебе больше пользы.

Волан скрестил ноги и придвинул к себе стакан с напитком. Морщины на его лице обозначились резче.

– От тебя пахнет листьями тара – эти деревья здесь не растут. Полагаю, ты был в старом Доме, чтобы полюбоваться моим позором.

– А ты опозорен, Волан?

Спина деда, которую он помнил прямой, как палка, за последние годы сгорбилась. Волан больше не мог гордо распрямлять плечи, но он вскинул голову, выпятив подбородок.

– Нет. Я построил Дом своим потом и кровью своих рук, когда меня еще едва можно было считать взрослым. Мой бахдар и мускулы помогли мне занять пустую нишу в Звездном доме. – Он сделал глубокий вдох, смягчая внезапно участившееся дыхание. – Никто не помог мне ни возвыситься, ни… пасть.

За последние сто пятьдесят лет истории чоя было создано совсем немного новых Домов.

Волан со своим поступком прочно вошел в историю. Никто не помогал ему – и это входило в испытания, которые требовали достичь всего самому. Но Палатон не мог поверить, что никто не протянул ему руку в беде. Палатон не стал спорить с дедом, но почувствовал, что тот просто отказался от помощи – так же твердо, как отрекся от дочери и внука. Палатон задвигался в кресле.

– Я пришел узнать, не хочешь ли ты оставить себе доску с ее памятника.

Выражение лица Волана еле заметно изменилось, уголок рта дрогнул.

– Они сломали его?

– Да, они расчищали место.

– Они должны были оставить все крыло – это входило в условия контракта, – казалось, Волан был поражен. Он помолчал и заметил: – Я думал, что сделал все возможное, – и глубоко вздохнул. – Оставь доску себе – у тебя осталось немного памяти от матери.

– Мне нужно больше, – возразил Палатон.

– Что?

– Я хочу знать, кто мой отец.

Волан отвернулся, помрачнев.

– Она так и не сказала мне.

– Но ты должен был догадаться.

– Я потратил состояние, пытаясь подтвердить свои подозрения, и ничего не нашел, – Волан отвел глаза, как будто не желая встречаться взглядом с Палатоном.

Он обнаружил достаточно, чтобы отослать Палатона подальше от Дома, отправить в школу Голубой Гряды, навечно отдалить от себя, дать возможность познать успех или поражение в качестве тезара. Сила и слабость всех тезаров состояла в том, что они приобретали и больше, и меньше, чем их Дома. Волан был готов разделить его успех или отвернуться в случае поражения.

Палатон облизнул губы, прежде чем произнести с трудом:

– Тогда скажи, что же ты подозревал.

В комнате повисло молчание. Волан протянул руку и нажал кнопку, изменяя угол наклона спинки кресла. Наконец он произнес:

– Я хотел унести свою тайну в могилу. Но я не предвидел, что Паншинеа сделает тебя наследником. Ради этого и ради всей Чо я должен поделиться с тобой маленькой толикой истины, известной мне – потому что Паншинеа уничтожит тебя, если обнаружит все, а ты останешься в неведении. Я не позволю Паншинеа уничтожить последнего из рода Волана! – его голоса оборвались с дрожью, но Волан начал вновь: – Мы не были отдельным Домом, но всегда входили в Звездный дом, были торговцами, если не королями среди торговцев – наш род был чистым и сильным на протяжении двух тысячелетий! Я говорю тебе о том, что ты уже знаешь, только чтобы напомнить, почему преступление твоей матери уничтожило мою любовь к ней. Было много слухов о том, что твоим отцом стал я, но твоя мать никогда бы не допустила этого, да и я бы не пошел на такую мерзость. Но я был готов поддерживать эти слухи, только бы не выдать правду. Она уехала из дома в девятнадцать лет, уже довольно известной начинающей мастерицей – уехала учиться в Мерлон. Учеба была рассчитана на полгода, ей полагалась стипендия и свобода совершенствовать свою технику, она была юна и наслаждалась своим талантом. Я гордился тем, что выбор пал на нее. Теперь этой школы не существует, – брови Волана сошлись над переносицей. – Я уничтожил ее потому, что она вернулась домой беременной и отказалась назвать имя твоего отца.

– Это был один из учеников? – Палатон подался вперед, впитывая каждое слово, каждый оттенок голосов деда.

– Нет, и даже не один из учителей. Ответ казался таким очевидным – и все-таки неверным. Треза стойко вынесла мой гнев, хотя я видел, что она сама испугана. Даже после того, как тебя отослали в школу, а затем в Голубую Гряду, даже после того, как ты приобрел известность как пилот, она не открылась мне. Только после ее… ее смерти я начал понимать – не простил ее, но понял. Она не просто не хотела сказать мне – она не могла этого сделать, – Волан закашлялся. – Она запуталась и попыталась разобраться во всем сама, так, чтобы поведать тебе об этом десятилетия спустя. Но когда все было кончено, усилия настолько измучили Трезу, что она впала в безумие, ее мозг затуманился. И она убила себя.

– Но к тому времени ты начал догадываться, – перебил Палатон. – Ты настоял, чтобы я прошел испытание, а она этого не хотела.

– Она была сильной и хотела быть там, чтобы защитить тебя, – Волан взял стакан и отпил из него, и шумный глоток прозвучал гулко и отчетливо в тихой комнате. Трясущейся рукой он поставил стакан обратно. – Мое подозрение не могло быть верным, но доказательством ему стала… сама твоя мать. – Он приложил руку ко лбу, потирая старческое пятно над бровями. – Смятение, которое царило в ее душе, запрещая знать или рассказать истину, было доказательством. Такое мог сделать только бахдар, однако ни один из чоя не решился бы применять его таким образом, – глаза Волана ярко вспыхнули. – Мы уничтожили Огненный дом за эти способности.

– Или считали, что уничтожили, – Палатон выпрямился, решив, что услышал достаточно.

– Геноцид – страшное дело. Вряд ли Дома гордились им. Он не упомянут в нашей истории, но кое-кому из нас пришлось его пережить и запомнить. Если был уничтожен даже весь Дом, чоя из него могли выжить. Страх, заложенный в нас, передавался из поколения в поколение. Мы тщательно следили за чистотой рода, и было немыслимо знать, что Огненный дом запятнает его. Да, других доказательств у меня нет – их не было даже тогда, когда Прелаты испытали тебя, и твой бахдар оказался таким сильным… какого не было ни у кого.

Он откашлялся, но лицо его осталось спокойным – лицо глубокого старца, который пережил много бед и выстоял.

– Прелат подарил мне надежду и взял деньги за твое спасение. Он был сильным чоя, и не только своим влиянием – его бахдар горел ярче, чем у остальных. Он убедил меня, что Вездесущему Богу будет жаль потерять тебя. Я послушал Риндалана, пренебрег желаниями твоей матери и отослал тебя учиться.

– Риндалан? Выходит, он знает? – Палатон вскочил, не в силах примирить воспоминания своей юности с этими словами – никто не мог бы забыть встречи с Риндаланом.

– Он прислал за тобой, и сначала я не знал, куда тебя увезли. Треза никогда не простила мне этого. Она так и не рассказала, что с ней случилось. Только смерть освободила ее, и только предательства хватило, чтобы освободить тебя, – Волан мрачно усмехнулся внуку. – В конце концов, разве я плохо поступил? Ты – тезар, один из лучших. Пусть я погубил ее жизнь и свою, но ты уцелел. Ты мог никогда не родиться, а теперь достиг немыслимых высот.


Глава 9


Путешествие в Баялак утомило Чирека сверх всех ожиданий. Он оделся в легкую рубашку и брюки, которые носили повсюду, но влажный тропический воздух измучил его, едва позволяя дышать. Летающая лодка или равномерно пыхтела по воде, или вяло парила над извилистыми каналами материка. Там и тут доски судна поросли мохом, башни связи были покрыты им полностью. Чирек пересек континент, но не подготовился к смене времен года, и вдруг обнаружил, что оказался в жарком лете.

Те, кто имел бахдар, не так сильно страдали от жары – они пользовались своими способностями, чтобы поддерживать температуру кожи. Чирек воспользовался бы своим вновь обретенным даром, если бы знал, как, но боялся привлечь внимание, поскольку еще не умел справляться с бахдаром, боялся, что его страх заметят, и предпочел терпеть неудобства. Пассажиров было немного, особенно для такого сезона, и на верхней палубе он остался почти один. Он предпочел стоять, так как стоило сесть – и под ним собиралась лужица пота. Чирек обмахивался листом панета, выдернутым из вазы, поставленной для таких целей. Толстый, зеленый с восковым блеском лист только разгонял тяжелый горячий воздух. Чирек постоянно напоминал себе, что цель путешествия стоит таких мучений.

Прямо перед отъездом он получил сообщение, что чоя по-прежнему остается в Баялаке – и этого было достаточно, чтобы подбодрить его. Он вцепился в перила палубы и вздохнул.

Позади, за судном, по бурой воде тянулся пенистый след, в котором крутились длинные плети речных водорослей. На поверхность высунулась длинная морда с блестящими обсидиановыми глазами. Под водой тенью тянулось тело этого существа. Не прошло и минуты, как оно исчезло в илистых глубинах, взмахнув тяжелым хвостовым плавником и показалось вновь только вдалеке.

Чоя в мундире речников подошла с подносом горячих напитков и выжидательно взглянула на Чирека. Тот покачал головой.

Улыбка изогнула губы чоя.

– Это поможет вам.

– Теоретически, – усмехнулся Чирек. – Но я бы предпочел выпить чего-нибудь холодного.

Она оглянулась через плечо.

– Холодные напитки вскоре принесут, – и равнодушно двинулась прочь. Судно шло уже несколько дней, и пассажир вполне мог бы выбрать один из роскошных лайнеров с кондиционерами в каютах, а вместо этого предпочел маяться на старой посудине. Либо пассажир был слишком беден, либо просто глуп – чоя не понимала его.

Вскоре палубу начал обходить чоя с прохладительным питьем на почти пустом подносе. Стаканы запотели, по их стенкам стекали капли. Роговой гребень этого чоя был срезан почти под корень, и роскошная темная грива свободно спадала с черепа. Несмотря на внешнюю надменность, его голоса оказались приветливыми:

– Хотите пить?

Чирек положил деньги на поднос и выбрал стаканы.

– Два, – коротко бросил он и отошел, прежде чем чоя сумел возразить или сообщить ему об ограничениях.

Сосед Чирека только усмехнулся, выкладывая деньги.

– Если хотите, можете забрать себе весь поднос, – он уселся, поставив перед собой три стакана и наконец-то перестав насвистывать какую-то народную мелодию, незнакомую Чиреку.

В одном из стаканов оказалась простая вода, и Чирек с наслаждением вылил ее на макушку. Затем, выпив разведенный фруктовый сок, почувствовал себя значительно лучше.

Судно прибавило скорость, выходя из извилистого русла в канал для более крупного транспорта. Чирека вновь начала мучить жажда, когда впереди показался порт Баялака. Его штормовые заграждения обветшали от бурь, над ними вздымались тяжелые ветви пакета с крупными бутонами. Позади виднелись дома – на незначительном расстоянии от пристани, ибо рыболовство было основным занятием жителей. Чирек ощутил смешанный запах рыбы, водорослей и цветущего панета.

На пристани стояли корзины с рыбой, еще бьющейся из последних сил, только что привезенной рыбачьими судами. Рыбаки оглушительно перекликались и махали руками.

У причала было малолюдно, если не считать нескольких встречающих. Чиреку показалось, что среди них мелькнуло широкое лицо Сели, но когда их судно начало причаливать, лицо скрылось из виду. Это было неважно – Сели должен был ждать< если не у причала, то поблизости от порта.

Чирек переждал, пока толпа пассажиров у сходней рассосется, поднял полупустую сумку и сошел на берег. Вновь мелькнул Сели, и Чирек кивнул, давая понять, что заметил его. Таможенный досмотр кончился быстро, чоя из Небесного дома, проводивший его, явно хотел поскорее освободиться от нудной процедуры.

Сели подошел и взял у Чирека сумку, едва тот оказался на улице. Здесь воздух был менее влажным, но облегчения не приносил. Чирек с ужасом подумал о предстоящей ночи.

– Где она?

– Пойдемте со мной и поговорим где-нибудь в укромном месте.

Чирек остановился посреди улицы, гневно прикусив губу.

– Я приехал в этот ад не ради разговоров. Сели, в котором, судя по его виду, безобразно перемешались гены Земного и Звездного домов, хотя это считалось невозможным, мрачно взглянул на него и пожал плечами. Он был одет в местную рубашку, светло-желтую с яркими синими цветами, и юбку, которая доходила ему до лодыжек и вилась над ногами в сандалиях. Этот чоя был коренастым и темноволосым, с такой розовой кожей, как будто его выварили в кипятке вместе с рыбой.

– Простите, – он склонил голову. – Дорея стала какой-то странной, и я хотел сначала подготовить вас.

Дорея стала странной… Можно ли надеяться, что это признак Преображения? Чирек схватился за руку Сели, чтобы устоять на ногах, и сжал пальцы.

– Не беспокойся. Просто отведи меня к ней, а потом мы что-нибудь придумаем.


Эта улица находилась на противоположном краю города, вдалеке от пристани. Грязь въелась в мощеные тротуары еще с тех времен, когда чоя могли позволить себе быть расточительными и ленивыми. Клубы пыли вздымались в полуденной жаре. Здесь жили только простолюдины, а они не обращали на Чирека внимания, пребывая в полудремотном состоянии и ожидая, когда кончится жара, чтобы вновь приняться за работу. Мимо пробежал ребенок, звонко окликая кого-то – от него распространялась густая вонь. Чирек зажал нос рукой, отстраняясь от этой вони. Сели оглянулся, приостановился и сказал:

– Вот сюда.

Чирек последовал за ним, завернув за угол желтых и темно-синих стен, на боковую аллею. Здесь дома были еще более убогими, дерево их стен почернело от веществ, предотвращающих гниение, дома будто привалились друг к другу, а их окна напоминали открытые язвы, через которые вытекало отчаяние и беспомощность обитателей. По этой улочке не ездил транспорт, и из-за закрытых дверей отчетливо доносились распутные звуки. Чирек подумал, сколько же лет этому поселку и удивился, почему он до сих пор не подлежал Переселению. Грязи, правда, здесь было не так уж много, только пыль, улицу не загромождали кучи отбросов. Со всем этим чоя покончили несколько поколений назад. Отвращение здесь вызывала только безысходность, но потребовалось бы не менее двухсот лет Переселения, чтобы избавиться от нее. Безысходность въелась в дерево, камни и известку.

Чирек обнаружил, что его нос сморщился, а волосы над ушами, там, где они были коротко подстрижены, поднялись дыбом. Из одной хижины донеслось пение – надрывное, бессловесное, исходящее из горла чоя.

Сели остановился у двери. Слеза сбежала по его лицу – хотя еще юному, но уже огрубевшему от тягот жизни простолюдина. Он приложил ладонь к замку и открыл дверь.

– Она там.

Дверь распахнулась, открывая комнату с низким потолком, освещенную только солнцем, проникающим сквозь единственное окно, бедно обставленную и пропитанную жарой. Раздавался треск дерева, когда обитатель комнаты беспокойно ерзал на стуле. Чоя так и не сменила свое небесно-голубое платье, хотя сейчас оно было измятым, порванным и грязным.

Она повернула голову, услышав шаги от двери. Красная повязка пересекала ее лицо на уровне глаз. Малиновые струйки застыли на ее лице, как будто чоя плакала кровью.

У Чирека перехватило дыхание.

– Что случилось? Что стало с ее глазами?

Чоя прекратила тихий вой и сложила грязные ладони на коленях.

– Я вырвала их, – и ее голоса задрожали от ярости. – Но я все равно вижу!

Священник осторожно шагнул к Дорее, не уверенный, захочет ли она поприветствовать его, но чоя протянула ему руки. Несмотря на засохшую кровь, Чирек пожал их.

Его прошибла дрожь. Дорея откинулась на стуле, ее губы кривились.

– Что это? – прошептала она. – Ради Бога, скажи мне, что это?

Чирек склонился вперед, подавляя дрожь, едва не касаясь основания ее рогового гребня, и прошептал:

– Это бахдар. Ты преобразилась, дорогая, но если бы я мог предупредить тебя заранее!

Ее пальцы похолодели и выскользнули из его рук.

– Преобразилась? – недоверчиво проговорила она. – О чем ты говоришь?

– Я – Чирек, дочь моя. Ты помнишь меня?

Она вновь сложила руки на коленях, сжав один кулак, как будто поймав истину.

– Наш священник… священник… но… – она медленно покачала головой, словно не желая терпеть боль. – Ты не понимаешь. Это болезнь, она у меня в крови. Я не могу находиться рядом с тобой, ты должен уйти. Это не сила. Я – Заблудшая, я… – она замерла, не договорив, как будто у нее не хватило сил.

– Расскажи, что ты видишь, – попросил Чирек.

– По-разному бывает: я вижу тепло или холод. Не так, как видела глазами. Я не могу понять, что я видела раньше. Все двоится, иногда я вижу страшные вещи, вижу, как живет дерево, камень, растения, животные… Вижу огонь в них и боль, когда касаюсь их…

– Боль камня? – недоверчиво повторил Сели.

Она повернулась к нему, безошибочно угадав, где он стоит.

– Да.

Чирек тоже оглянулся.

– Теперь ты понимаешь, – горько произнес он, – почему Дома жалеют нас: они видят то, чего мы не видим, видят жизнь и боль в каждом живом предмете, окружающем нас. Без бахдара каждый из нас наполовину слеп.

Сели неожиданно рухнул на низкий стол, и тот содрогнулся под его тяжестью, ножки обломились. Дорея даже не вздрогнула, как будто знала, что с ним случится.

Она провела рукой по повязке.

– Значит, это не болезнь оттого, что я коснулась человека?

– Нет.

– И ты не мог сказать мне, что случится?

Чирек осторожно ответил:

– Я не был уверен в этом, не мог сказать точно, что ты почувствуешь. Но я надеялся, ждал…

Сели опустился на пол, задыхаясь, как вытащенная из воды рыба. Его юбка сбилась до верха бедер, и он выглядел нелепо. Усмешка исказила лицо Дореи, как будто она тоже видела его.

– Вы понимаете, – наконец выдохнул он, переводя взгляд с чоя на священника, – что это значит?

– Это значит, – объявил Чирек, – что инопланетянин Рэнд – Вестник Преображения. Это означает, что пробил наш час.

– Это значит, – поправила Дорея, – что его убьют, как только узнают истину, – и в комнате воцарилось молчание.

– Но что нам делать? – растерянно спросил Сели, оправляя юбку.

Чирек пожевал губами, одновременно меняя повязку на глазах Дореи.

– Нам надо действовать очень медленно и осторожно, если мы хотим остаться в живых, – за несколько минут смысл слов Дореи дошел до него, и Чирек понял: чоя произнесла абсолютную истину. Жизнь инопланетянина будет цениться не больше, чем жизнь ядовитого жука, если Дома пожелают сохранить свое положение на Чо. И хотя при Дорее Чирек не осмелился продолжить свою мысль, он не хотел, чтобы неподготовленные к Преображению чоя страдали так же, как она.

Да, они всю жизнь провели, ожидая и надеясь, как и предшествующие поколения. Но никто из них не был в действительности готов ко всем изменениям, которые могли с ними случиться. Преображение или открытие силы внутри них и сама эта сила могли оказать слишком большое влияние и проявляться по-разному. Дорея приобрела способность знать истину и предвидеть будущее, приобрела двойное чувство реальности, и это смутило ее настолько, что она вырвала себе глаза, лишь бы избавиться от непривычных и ужасающих видений.

С одной стороны, трудно было хладнокровно предвидеть будущее, ибо так или иначе, всех их ожидала смерть. Какой бы трагической ни была реакция Дореи, виноват в этом был не бахдар, а ее прежние представления. Чирек понял, что должен подготовить свою паству, или ему придется бороться с массовой истерией и хаосом.

– Надо сообщить Малаки, – заметил Сели отряхиваясь.

– Нет.

– Нет?

– Пока еще рано.

– Но, Прелат…

Чирек выпрямился во весь рост.

– Сели, в этом ты должен положиться на меня.

Широкие ноздри слегка задергались, и чоя наконец кивнул.

– Хорошо, – он погладил руки Дореи. – Тебе лучше?

Чоя устало кивнула.

– Хорошо, – Чирек поднял сумку. – Я заберу ее отсюда, найду жилье и попробую помочь Дорее.

Простолюдины были лишены массивных храмов, как у Домов, но у них были святилища, молитвенные дома, где их содержали во время очищения, и Дорею можно было поместить туда, обследовать и подготовить, а также выяснить пределы ее новых способностей.

Кроме того, ей следовало молчать.

Дорея подняла голову, как будто услышав его мысли. Ее губы приоткрылись, и она прошептала, так тихо, что Сели не услышал ее.

– Твои руки обагрятся кровью трижды, священник Чирек. Будь осторожен, не пролей ее на улицах, иначе все пропало.

Он изумленно взглянул на чоя.

– Что?!

Безучастными голосами она повторила:

– Твои руки обагрятся кровью трижды. Будь осторожен, не пролей ее на улицах, иначе все пропало.

Холод, такой же пронзительный, как во время первых заморозков, прошел по спине Чирека, несмотря на невыносимую жару.


Глава 10


Знания об Огненном доме не принесли покоя. Мысли о нем вертелись в голове Палатона, воспоминания вспыхивали апельсиновым и желто-алым сиянием с голубым оттенком, но постепенно становились малиновыми, нестерпимо яркими, и растекались по мрамору, устремляясь в синее небо… пламя пожирало всю планету, видимую откуда-то сверху.

Палатон в испуге проснулся, потер ладонями глаза и обнаружил, что его лицо стало мокрым от пота. Его руки еще дрожали.

– Вездесущий Боже… – пробормотал он, и в его горле запершило от пепла и дыма, как будто он и в самом деле побывал среди пожарища. Осторожно потянувшись к столу, он налил в стакан воды. Осушив его, Палатон сбросил ноги с ложа и сел.

Был ли это сон или предвидение? Что он переживал – отражение своих опасений или будущее? Как он мог узнать об этом без бахдара?

Его голова гудела, и он выпил еще стакан воды – порывисто, слишком быстро, пытаясь избавиться от боли в висках и лбу. Боль утихла, стала пульсирующей, когда Палатон сел в темноте комнаты и огляделся, пытаясь определить, где находится и который теперь час.

Ему снилось, как он вылетает из Хаоса и обнаруживает вместо Чо руины. Его охватило смятение, стенки боевого корабля почти совсем истончились – реальность изменилась так, как бывало во время межпространственного прыжка, но казалась такой ясной, такой реальной… Он спал без снов с тех пор, как его бахдар оказался у Рэнда. На мгновение он страстно пожелал вернуть его, ощутить внутри, там, где и было ему место. Палатон поставил стакан на поднос и пронаблюдал, как он исчез под захлопнувшимся люком. Император мог потребовать себе стакан воды в любое время дня и ночи, но не мог повелевать бахдаром.

Он снова лег, но сон не возвращался, дыхание было по-прежнему учащенным, кровь упруго толкалась в венах. Палатон встал и оделся, выбрав легкую неформенную одежду, ибо дворец наполнила жара летней ночи, и вышел из комнаты.

Он больше не мог пренебрегать предупреждениями своей натуры. Отцом его стал кто-то из Огненного дома, его ДНК оказалась сильнее материнской и уничтожала все сходство Пала-тона с чоя из Звездного дома. Если вспомнить об этом, печально подумал Палатон, горько скривив губы, то даже хорошо, что он лишился бахдара. Судя по немногочисленным сведениям о прошлом Огненного дома, его потомки были сумасбродными и опасными… их дар не был достоин спасения, хотя они, вероятно, заложили основу всей жизни чоя, унаследовавших сверхъестественные способности.

Что касается Земного дома, скрывавшего чоя из Огненного дома, переживших геноцид, там были заинтересованы только в укреплении способностей своего Дома, тайно манипулировали генетическими кодами.

Палатон споткнулся на ровном полу коридора, оперся рукой о стену и почувствовал, как яростно колотится сердце. Земной дом… не удивительно, что они уже трижды пытались убить его! Они-то знали, кто такой Палатон! Они знали обо всем с самого начала. Палатон не понимал, каковы их мотивы, знал только, что они хотят его смерти, а теперь все стало ясным: они знали его происхождение. Они нанимали убийц не потому, что опасались за свои тайны. Они сделали это, потому что Палатон, венец их планов и замыслов, оказался вне их досягаемости.

Он стал наследником престола, перейдя дорогу Ариату, не заплатив долга, не поклявшись ни в чем, не признавая генетического родства, не позволяя управлять собой.

Палатон выпрямился в полумраке коридора. Должно быть, чоя Земного дома взволновались еще с тех пор, как он стал тезаром, когда внезапно он вышел из-под их влияния, взлетев на такую высоту, что с ним стало трудно тягаться. Окончательно все решилось во время Двухдневной войны, но теперь Палатон понимал – они не хотят и не могут остановиться.

Земной дом будет угрожать ему, пока считает, что лучший выход – уничтожить собственное творение, существования которого они теперь боялись сильнее всего.

Но почему? Почему и Земной, и Небесный, и Звездный дома так боятся Огненного?

Теперь вся сила у Рэнда, и если кто-нибудь узнает о тайне, его друг станет удобной мишенью. Палатон должен был сделать все, чтобы вернуть себе силу, понять ее скрытые возможности, пока Рэнд не начал пользоваться ими и пока соглашается их лишиться. Древний архив, спрятанный под храмом Сету, уничтожен… но Палатон был уверен: хранящиеся в нем документы не пропали.

Несомненно, сделанное дедом причисление Палатона к рангу тезаров спасло ему жизнь.

Ему надо найти способ защитить Рэнда. Но он чувствовал себя так, как будто еще зеленым курсантом впервые оказался в Хаосе, следуя за наставником – когда завесы лабиринтов внезапно разошлись, и ему открылось сияние истины, которую ничто было не в силах изменить или умалить.

Будущее казалось совершенно ясным.

Теперь, впервые в жизни, Палатон мог действовать согласно своей судьбе.


Йорана проснулась, когда дверь в ее комнату с шуршанием открылась. Шаги к постели были неуверенными, и она села, потянувшись за инфорсером, не представляя себе, кто мог иметь глупость нарушить поле у двери ее комнаты, не вызвав сигнала. Она слегка расслабилась, вспомнив, что только единственный чоя мог это сделать.

Она еще не привыкла к темноте, но сразу же узнала голоса нежданного гостя.

– Не могу заснуть, – сказал Палатон.

– И я тоже, – улыбнулась Йорана, чувствуя, как легкая дрожь голосов выдает ее ложь.

Он присел на постель, и она легла на спину, в уютное гнездо, где проснулась. Он излучал тепло и силу, и она обнаружила, что возбуждается без единого прикосновения. Но в нем чувствовалась странная пустота, явно чего-то не хватало. Она не ощущала бахдара и поняла, что Палатон утомлен и измучен, ждет ее утешения и помощи, а не только удовлетворения. Должно быть, защита Рэнда и в самом деле отнимала у него много сил. Йорана могла бы помочь ему – временно, и охотно сделала бы это. Но Палатон ни о чем не просил. Она протянула руку, и Палатон крепко сжал ее, поднеся к губам.

– Кажется, я знаю, чем утешить тебя, – заметила она.

– Я пришел не за утешением.

Йорана рассмеялась, и этот смех был возбужденным и прерывистым, выказывая ее настроение. Он приглушил ее смех губами – жадными и нежными, страстными и обещающими, и она подалась ближе в его руках. Она не знала, когда он разбудил ее, но молилась, чтобы им досталась вся ночь – и чтобы эта ночь длилась вечно.


В другой комнате, неподалеку от них, Рэнд внезапно проснулся, чувствуя, что подложенная под щеку рука онемела, а спина затекла. Поморгав, он понял, где находится – сидя в кресле возле ложа Риндалана, он, по-видимому, задремал. Свет в комнате был приглушен, приборы отключены, кроме некоторых, продолжающих необходимую работу всю ночь.

Он потряс рукой, чувствуя, как вместе с покалыванием в ней восстанавливается кровообращение, и нагнулся, разминая затекшую спину. За обедом Палатон говорил совсем немного, и Рэнд ощущал, как он подавлен своими мыслями. Потеря Риндалана в качестве советника оказалась тяжелым ударом. А когда Палатон отправился проведать деда, Рэнд остался в полном одиночестве. Он пришел сюда, стремясь хотя бы быть поближе к Ринди. Кативар сидел у ложа больного только когда хотел, чтобы его бдения заметили. Рэнд приходил сюда все чаще и обнаруживал, что у больного дежурят только врачи.

Рэнд поднялся и подошел к Прелату. Он мельком взглянул на экраны, чтобы убедиться, что не нарушил поле, но, казалось, его присутствие ничего не изменило. Экраны отражали только состояние Ринди. Рэнд взглянул на старого чоя. Его щеки казались еще более впалыми. Поблекли ли его бледно-голубые глаза? Редкие каштановые пряди волос стали тоньше, приобрели цвет соли с перцем. Красил ли Прелат когда-нибудь волосы? Рэнд не знал, прибегают ли чоя к подобному обману. Они не боялись старости – это он уже давно понял, но также знал, что чоя ревностно относятся к своим способностям и положению.

Спутанная прядь волос протянулась через щеку Прелата, задевая губы, высохшие, несмотря на обильные внутривенные вливания. Рэнд потянулся и осторожно убрал волосы с губ Риндалана.

В полумраке от их прикосновения вспыхнула голубая искра, еле заметный блеск. Рэнд отдернул руку, не чувствуя разряда и удивляясь, что бы это могло быть.

Палатон говорил, что бахдар всегда отзывается на бахдар. Рэнд взглянул на приборы, не увидел никаких изменений и беспокойно пожал плечами. Вся сила Риндалана должна быть сейчас запрятана в глубине его иссохшего тела. Палатон также говорил, что ни один чоя не умеет лечить с помощью бахдара, им доступно только естественное исцеление плоти с помощью лекарств. Рэнд с трудом поверил этому, но будь это иначе, целители давно бы уже подняли Прелата на ноги.

Рэнд смотрел на него, сдерживая дыхание и не решаясь потревожить чоя. Рэнду не следовало сейчас быть здесь, если он беспокоился о друге. Чоя делали все, что могли, и этого было достаточно, думал Рэнд, глядя на ложе, в котором покоился Ринди. Однако они никогда не пытались обратиться к его бахдару, никогда не пытались пробудить его дар и помочь ему исцелиться. Почему?

Сила отзывается на силу. Рэнд склонился над ложем и облизнул пересохшие губы. В комнате было суше, чем обычно – врачи боялись размножения бактерий и вирусов, и иногда это причиняло большие неудобства. Он протянул руки ладонями вниз, вспомнил о том, как искал свечи с закрытыми глазами в темной комнате, и напрягся.

Его пальцы пронзила почти неприметная дрожь, но он продолжал вытягивать руки, очерчивая ими силуэт Ринди под стерильной простыней, не прикасаясь, но поводя ладонями достаточно близко, чтобы ощутить тепло. От головы он повел их вниз, замечая короткие толчки, как будто Ринди пытался пробить внешнюю скорлупу, вырваться наружу, бороться с ним.

Дойдя до ступней Прелата, Рэнд остановился, чувствуя, как капля пота катится по его носу, и только тут заметил, как напряглись от усилий мышцы его шеи и рук, а пот покрыл все лицо. Это было гораздо труднее, чем разыскать вслепую зажженную свечу, и поиск утомил его. Рэнд быстро заморгал. Капли пота блестели на кончиках его ресниц – их будто оросил летний дождь. Рэнд не был уверен в том, что делает, но не мог остановиться.

Вновь проводя руками от ступней Ринди вверх, к голове, он видел, как под руками вспыхивает голубое сияние – оно плясало по простыне, оживляясь под его пальцами, ладонями, запястьями. Что-то внутри Риндалана отвечало ему!

Рэнд запрокинул голову, ощущая, как ручейки пота скатываются по волосам и спине, слыша их шлепки об пол – это был действительно дождь, а под ладонями у него вспыхивали молнии.

Там, где он провел руками, остался блестящий голубой след. Рэнд пригляделся, заметив, что своими очертаниями след повторяет нервную систему неподвижного – тела Ринди. Что случилось? Неужели его усилия пробудили настоящий приток энергии в тело другого?

Рэнд обнаружил, что его движения замедляются. Воздух вокруг сгустился, затем приобрел почти цементную твердость, и Рэнд с трудом разводил его руками. Они весили не меньше нескольких тонн, дрожали, оставаясь вытянутыми, и казалось, от тяжести разойдутся его плечевые суставы. Он хрипло вздохнул, заставляя себя продолжить работу.

Что он делал – давал жизнь или отнимал ее? Помогал он Ринди или убивал его?

Рэнд ничего не знал, ничего не понимал, но чувствовал, как собственные действия захватывают его, приковывая к ложу Риндалана. Он почти ничего не видел, его глаза заливал пот, в горле пересохло, легкие горели, как от едкого дыма, а каждая кость мучительно болела по мере продвижения вдоль тела чоя. Однако голубые искры продолжали вспыхивать ровнее, распространяя устойчивый свет, прослеживая тонкую паутину нервов, сбегаясь и расходясь, очерчивая не задетые участки, которые еще не были исцелены или освобождены, – Рэнд не понимал, что именно он делает.

Он остановился у широкой груди чоя, его руки неудержимо тряслись, а капли пота стали розовыми. Пот смешался с кровью! Рэнд никогда прежде не слышал ни о чем подобном, но не мог остановиться, пока не дошел до гребня Риндалана. Прикусив губу, он помолился, чтобы у него хватило сил. Руки немного успокоились, но это казалось неважным, ибо маленькие молнии жизни и бахдара отзывались на его призыв, и внезапно, едва Рэнд поднялся вверх по груди, сопротивление кончилось.

Рэнд испустил прерывистый вздох и осторожно провел ладонями над спокойным лицом Ринди, и когда больше не мог выдерживать их тяжесть, уронил руки на роговой гребень чоя, обнаружив, что дышит так, как будто одним махом пробежал марафонскую дистанцию.

Его одежда промокла насквозь. Он чувствовал свой запах, но пахло совсем не потом, а цветами – да, розами, и этот запах напомнил ему о матери и доме. Запах распространялся по комнате, и Рэнд не мог понять, то ли он существовал прежде, то ли материализовался из его памяти.

Тонкая, разветвленная паутина нервов засияла сильнее и исчезла.

Рэнд закрыл глаза, боясь, что убил друга. Он прислушивался к сигналам приборов, напрягая все оставшиеся силы.

Риндалан потянулся и схватил его за запястье.

Рэнд с криком подпрыгнул, но Прелат держал его не слишком крепко и смотрел ему в лицо, открыв усталые голубые глаза.

– Наркотики, – проговорил Риндалан. – В воде. Пусть они не дают мне воду.

В комнате завыла сирена.


Йорана одевалась быстро, смущенными и неловкими движениями, но Палатон только рассмеялся, увидев в дверях посыльного, разыскивающего его.

– Если нас обнаружили, – сказал он, – то, по крайней мере, не без пользы.

– Он очнулся?

– Да, так она сказала, – из всех врачей дворца Палатону больше всех нравилась Ниневер, сообщившая им эту новость. Когда-то Ниневер помогла Рэнду, и несмотря на ксенофобию, отнеслась к нему с участием. И теперь, когда из комнаты Ринди раздался сигнал тревоги, она обратилась именно к Палатону – он мог бы дать ей более убедительные ответы, чем кто-либо другой.

Он оделся, хотя и не стал тратить времени на возню с гривой. Наклонившись, он поцеловал Йорану в лоб.

– Иди, – сказала она, – я догоню. Двери закрылись за Палатоном, не успела она договорить. Взяв ботинки, Йорана со вздохом надела их. В конце концов, какое-то время им удалось побыть вместе, а Риндалан наконец-то очнулся.

Рэнд стоял, завернувшись в легкое одеяло, он выглядел, как только что откачанный утопленник. Палатон окинул его удивленным взглядом, но тут из полутьмы выступила Ниневер. Ее одежда была в беспорядке, серебристые волосы растрепались по плечам, а грузное тело, казалось, заполнило собой всю комнату.

Она вынула из кармана сканер, взглянула на него и сказала:

– Он снова спит, но показания подтверждают, что это только легкий сон. Могу с уверенностью сказать – он вышел из коматозного состояния.

Палатон взглянул поверх ее плеча на зеленоватый экран с изломанной блестящей линией.

– Сердце?

Ниневер повернулась на одном каблуке странно легким для ее массивного тела движением. Казалось, она усмехается.

– Нет, след бахдара. Старый Ринди держится молодцом – это хороший признак» С самого начала мы обращали мало внимания на эти показания. Мы думали… боялись, что повреждение мозга вызовет слишком большие осложнения, – она сжала губы. – С ним был Рэнд.

– Рэнд? – бирюзовые глаза человека устремились на Палатона устало и радостно. Казалось, он зябнет, несмотря на тепло в комнате. – Что случилось?

Ниневер ответила:

– Он сказал, что проснулся от сильного пота, и увидел, что Ринди пытается сесть. Судя по показаниям приборов, мы имеем дели со спонтанным усилением всей жизнедеятельности – редкое, но вполне возможное явление для такого чоя, как Риндалан.

Рэнд великодушно улыбнулся за плечом чоя, но промолчал. Палатон постарался не выдать свою тревогу. Он повернулся к врачу.

– Как он сейчас?

– Ему предстоит еще долгое выздоровление. Нас беспокоят скопления мокроты в легких, функции почек и печени – она была особенно повреждена при одном из ударов, и, откровенно говоря, радоваться пока еще рано. Но теперь, когда пациент в сознании и в состоянии помочь нам, можно надеяться на лучшее.

Палатон подошел к постели старого чоя, протянул руку и осторожно коснулся костлявого плеча.

– Он страшно похудел.

– Да, все системы функционировали не слишком хорошо. Мы считали, что лучше потерять вес, чем перегружать их, и старались только поддержать равновесие.

– Хорошо.

Дверь открылась, и в комнату шагнула Йорана. Палатону не надо было оборачиваться, чтобы ощутить слабый запах любви и ее тела. Он сжал пальцы на плече Риндалана.

– Продолжайте извещать меня, как идут у него дела.

– Само собой, – насмешливо отозвалась врач и ехидно добавила: – Если только будем знать, где вас найти.

Йорана шумно вздохнула. Палатон обернулся и обнаружил, что она уставилась в пол. Ее мундир идеально обрисовывал фигуру, грива была тщательно расчесана, а на лице играл румянец, которого нельзя было достичь никакой косметикой. Она буквально пылала.

С другой стороны, человек выглядел подавленным. Рэнд шевелился в своем одеяле. Палатон оставил Ринди и подошел к нему.

– Ночь вы далась трудной, – заметил он. – Тебе будет лучше лечь в постель.

Рэнд потянулся к нему и прошептал:

– Позови Йорану, – и тут же выпрямился.

Эти слова насторожили Палатона. Мгновение он размышлял, потом жестом подозвал Йорану и вместе с Рэндом вышел из комнаты старого прелата.

Палатон остановил Йорану в коридоре, сжав ее локоть.

– Закрой нас.

– Здесь?

– Только не говори, что не можешь. Нам надо поговорить.

Она была одета в полную форму, и некоторые из приборов на ее поясе могли творить маленькие чудеса. Йорана недоверчиво взглянула на вспотевшего Рэнда и коснулась пальцами пояса, создавая вокруг них непроницаемое поле.

– Готово, но…

– Я знаю об ограничениях, – ответил Палатон. Он притянул поближе Рэнда и все трое оказались буквально спрессованными на окруженным полем пятачке.

Йорана покраснела еще гуще.

– Что это значит?

– Я был там, когда Ринди очнулся, – сказал Рэнд и кашлянул, будто смутившись. – Он сказал, что ему подсыпают наркотики в воду.

– Что? – Палатон с Йораной произнесли это в один голос.

– Это все, что он сказал. Каким-то образом его бахдар был блокирован…

– Палатон, – встревоженно перебила Йорана, – что он знает о бахдаре?

– Я слышал, как врач упомянула о нем, – торопливо объяснил Рэнд. – И что бы это ни было, его блокировали. Он как раз пытался освободиться, когда я проснулся. Все приборы молчали. Я стоял рядом и не знал, что случилось… – Рэнд замолчал, и Палатон почувствовал, что он осторожно подбирает слова. – А затем появились голубые вспышки…

– Голубые вспышки? – вновь хором произнесли Йорана и Палатон.

– Да, вокруг его тела. Я совсем взмок, и когда он проснулся, то схватил меня за руку. Он не узнал меня, но успел сказать, что его одурманивают.

Йорана перевела глаза на Палатона.

– Наркотик, блокирующий бахдар? Никогда не слышала о таком.

Лицо Палатона помрачнело.

– Мерзость, если только он существует. Кому из врачей ты доверяешь?

– Ниневер.

– Я тоже. Она очень внимательна. Пусть продолжает наблюдение, пока мы не выясним, что происходит. Ты закончил, Рэнд?

Человек кивнул.

Палатон отступил за границы поля. Йорана трясущейся рукой произвела манипуляции с поясом, и поле исчезло. Рэнд почувствовал, как давление вокруг них изменилось, и вздрогнул.

Йорана странно взглянула на него.

– Лучше бы ты отвел его спать. Я переговорю с Ниневер.

– Расскажи ей как можно меньше – то, что сможешь объяснить. Она проницательна, так что не станет задавать вопросы, ответы на которые она вряд ли сможет получить.

Йорана внимательно взглянула в лицо Рэнду.

– В отличие от меня, – пробормотала она и согласно кивнула.


Глава 11


Палатон дождался, пока Рэнд выйдет из душа. Он яростно растирал волосы полотенцем, но слабый, сладковато-острый аромат роз еще окружал его, хотя и угасал с каждой минутой. Кожа зудела, когда он потянул полотенце вниз и принялся вытирать тело. Прошлепав босыми ногами через ванную, он тихо выглянул в комнату, опасаясь, что пилот заснул.

Чоя сидел в кресле Рэнда, положив ноги на старинный лакированный столик. Он казался спящим, однако его подбородок не шевелился и он не издавал приглушенных звуков. Палатон иногда храпел во сне, хотя и не желал признавать это. Напряженные морщины на его лице разгладились. Он казался больным тяжелее, чем когда встретился с Рэндом в первый раз, или, возможно, причиной этому было общее утомление.

Чоя из отряда Йораны вошел с ними и теперь ходил по комнате, выключая все устройства записи или прослушивания, хотя Йорана предупредила, что продолжительность такой защиты гарантировать не может. По причинам безопасности она старалась не отключать приборы надолго – это возможно всего на несколько часов и не более, сказала она. Палатон не пригласил ее остаться. Что-то жесткое мелькнуло в ее чудесных глазах, и Рэнд понял, что чоя встревожена.

Потрясенный пробуждением Риндалана, Рэнд тем не менее не упустил того, что Палатона, по-видимому, вызвали из комнаты Йораны. Он отбросил влажные волосы со лба и подошел к ложу.

Как будто прочитав его мысли, Палатон приглушенно отозвался:

– Ты слишком пристально следишь за моей личной жизнью.

Рэнд обмотал полотенце вокруг пояса и ответил:

– По крайней мере, у тебя она есть.

Пилот выпрямился. Рэнд увидел, как напряглись жилы на мощной шее, приняв вес черепа и рогового гребня.

– Не желаешь ли, чтобы я кого-нибудь тебе привез, – сдержанно спросил он.

Лицо Рэнда залилось румянцем.

– Нет.

– Вот и хорошо. Потому, что я этого не хочу и не могу, – на его лице промелькнуло странное выражение. – После этого все будет кончено, и тебе останется только отправиться домой.

Рэнд не стал спорить о смысле свободы в пределах планеты без надежды когда-нибудь стать пилотом. Его будущее было тесно связано с будущим чоя, и возможности разлучиться им пока не представлялось. В любом случае он не позволил бы отослать себя домой, и намеревался крепко держать в руках судьбу. Но сегодня Палатон был обеспокоен чем-то другим, и Рэнд не стал продолжать.

Палатон переплел пальцы рук и положил их на колено.

– Расскажи мне все, что случилось сегодня ночью.

– Я ушел отсюда после ужина. Ты был слишком занят, а мне было необходимо чем-нибудь отвлечься, вот я и решил посидеть у Ринди. – Слова «задумчивый» на трейде не существовало – в этом невероятно формальном языке недоставало многих необходимых Рэнду слов. Он заметил, каким задумчивым стал Палатон после визита в Дом своего детства. Рэнд оставил свои попытки поговорить с ним за ужином и побыстрее ушел – даже умирающий Ринди казался ему более подходящей компанией. – Кажется, я заснул, и врач не стал меня будить. Я проснулся оттого, что все тело у меня затекло. Ринди лежал, как прежде, и я подошел к нему. Мне хотелось дотронуться до него – может быть, проверить, что он еще живой, теплый – не знаю. – Рэнд почувствовал, как у него на лбу вновь начинает выступать пот. Он стер его ладонью.

– Он проснулся, когда ты дотронулся до него?

– Нет, но… там было темно, свет потушили, и я увидел искру – как статический разряд. И я вспомнил, как ты однажды сказал – сила отзывается на силу.

Палатон сурово нахмурился.

– Ты позвал его бахдаром. Но как ты мог?

Рэнд не понял, то ли Палатон упрекает его, то ли хочет осмыслить, как можно направить силу на кого-то другого. Рэнд замолчал, подыскивая в общепринятом языке нужные слова.

– Я не пытался, просто… так получилось. Я протянул обе руки, чтобы посмотреть, не появятся ли эти искры вновь, а потом начал водить руками вдоль его тела. Бахдар вновь вспыхнул – я не мог не заметить его. Ринди лежал не шевелясь, еле дыша, однако что-то в нем силилось пробудиться. А потом что-то стало мешать мне – все сильнее и сильнее, я направлял руки уже с трудом. Но что-то происходило – я видел светящуюся голубую сетку, напоминающую очертания нервной системы. Она вспыхивала при приближении моих рук, я чувствовал ее, мог ее включить… – Рэнд помедлил. – Делать это становилось все труднее и труднее, но я не мог остановиться.

– Труднее?

– Да – казалось, воздух медленно застывает, превращаясь в камень. Он душил меня, и я боялся, что придется бросить дело прежде, чем я закончу его.

– А откуда взялся пот?

– Пот? Мне казалось, что я стою под проливным дождем. С меня текло – прямо на Ринди, но он не намок. Я не знаю, что происходило. Пот на лице мешал мне видеть, я поморгал, стараясь стряхнуть капли с ресниц, но пот лил все сильнее и сильнее. Знаешь, я был похож на грозовую тучу. А в это время пробиваться руками сквозь твердый воздух становилось все хуже и хуже. Мне казалось, что они сейчас вылетят из суставов. Я начал вести руки от груди Ринди, дошел до ступней, затем вернулся, и пройти каждый дюйм было настоящей пыткой. Затем все кончилось – не знаю, что, но оно кончилось. Я уронил руки на голову Ринди и не мог поднять их. Я не знал, жив он или мертв – и не знал, остался ли жив я сам, Палатон. Когда дыхание у меня восстановилось, он потянулся и схватил меня за руку. Не знаю, узнал ли он меня, но сказал, что бахдар блокируют, подмешивая что-то в воду. После этих слов он снова заснул, но сигнал тревоги уже сработал, прибежали врачи, а остальное ты знаешь.

– Он уже много дней подряд не пил. Мне сказали, что он слишком слаб, чтобы потреблять жидкость. Мы проверим внутривенное питание, но оно должно быть стерильным – вряд ли туда что-то могли подмешать, – Палатон разжал пальцы и принялся размышлять вслух: – Но ему что-то могли дать заранее – вот почему его состояние не улучшалось. У нас есть много препаратов с самыми разными свойствами, но я никогда не слышал, чтобы бахдар можно было блокировать. Алкоголь обладает таким свойством, но он влияет на многие народы.

Рэнд склонился и вытер лицо краем полотенца. Палатон пристально взглянул на него, коснулся холодными пальцами его лба, понюхал руку и затем осторожно лизнул ее.

– Значит, такая же жидкость появлялась и тогда?

Аромат роз стал сильнее. Рэнд пожал плечами и потер рукой лоб.

– Это не пот. – Палатон поднялся. Он выпрямился, и очертания его стройной фигуры стали отчетливее. – Это явление называется спонтанным осаждением… было бы трудно объяснить тебе подробнее, но скажу тебе только, что если бы мы умели управлять им, мы смогли бы повелевать погодой, но мудро ли было бы это – уже другой вопрос. Почему это произошло, я не могу понять, но здесь есть какая-то связь с освобождением бахдара Ринди.

Рэнд подался вперед.

– Может, и твоя сила не исчезла? Может, она просто потухла, скрылась из вида. Разреши, я попробую помочь тебе!

Палатон взглянул на него, ярко блеснув глазами в ночном полумраке комнаты.

– Нет. У меня нет бахдара, поверь мне. Я искал его каждой клеткой тела. А что касается освобождения нашего старого друга – я не знаю, что будет дальше, после твоего поступка.

– Это Очищение? – Рэнд знал только один из обрядов религии Чо, очищающий душевные силы чоя. Оба они обнаружили, что нынешний ритуал имел практическое назначение в далеком прошлом. С потерей этого знания исчез способ исцеления нервного недуга тезаров, вызванного истощением их силы.

Палатон покачал головой.

– Нет. Самое большее, на что можно рассчитывать, поскольку мы говорим о наркотике и блокировке – ты ускорил метаболизм до такой степени, что наркотик был просто изгнан из его организма. Прибор показал, что его бахдар ожил и ответил на твой призыв. Может быть, этот твой «дождь» имел к нему какое-то отношение – вероятно, поддерживал температуру твоего тела, чтобы ты смог ускорить метаболизм… – Палатон махнул рукой. – Это только догадки. Мы не влияем на состояние клеток, пользуясь бахдаром. Генная терапия была запрещена как метод столетия назад. У большинства из нас нет способности к ней, но так или иначе, подобные поступки запрещены. Наша сила тесно переплетена с самим нашим существом, и изменить ее, искусственно улучшить – значит, вызвать хаос, открыть…

– Хаос? – переспросил Рэнд.

Палатон замолчал. Он сжал губы и только спустя некоторое время уверенно проговорил непонятные слова:

– Исполнение пророчества, – он взглянул в сторону окна, где ночное небо уже посветлело. – Ночь кончается. Думаю, не самая худшая из всех. Я хотел бы проведать Ринди еще раз, договориться с Йораной о его защите и сообщить Гатону – о том, о чем я смогу ему сказать. – Палатон сухо добавил: – Догадываюсь, мой день только начинается.

Рэнд зевнул, видя, как пилот направился к двери. Он остановился перед полем у порога.

– Рэнд, спасибо тебе.

Палатон увидел, как Рэнд сонно трет глаза.

– На моем месте мог бы оказаться ты, – вяло пробормотал Рэнд.

– Нет, я бы на это никогда не осмелился. И за это я надеюсь когда-нибудь отблагодарить тебя, – пилот вышел.

Размышляя, что хотел сказать этими словами Палатон, Рэнд лег на ложе, свернулся и заснул, едва успел сомкнуть веки.


Охваченный теплой летней ночью Чаролон смутно виднелся вдалеке и казался всего лишь горячей дымкой на горизонте. Кативар вышел из машины, с трудом сдерживая возбуждение. Вынужденный покинуть дворец, он ушел потайными ходами, двигаясь со всевозможной быстротой. Он не любил, когда его отрывали от Риндалана – по-видимому, состояние того ухудшалось. Однако сегодня ему пришлось пожертвовать своими принципами. Ему была доставлена весть, и он решил действовать, иначе все его планы насчет рахла разрушились бы, так и не осуществившись.

Он ехал в темноте быстро и уверенно, не задерживаясь ни на минуту. В этом глухом районе мало кто жил, даже из простолюдинов, и Кативар беспрепятственно добрался до заброшенного шлакоблочного здания, пустого и отвратительного на вид. Однако его окружала защита столь же мощная, как во дворце. Поле только на мгновение исчезло, пропустив его машину.

Помощник Кативара, длинный тощий чоя с грязно-желтыми волосами и темно-серыми глазами, встретил его в дверях.

– Сколько трупов? – спросил Кативар, не тратя времени на предисловия и проходя мимо Эрлорна.

– Мертвы все, кого мы подобрали во время мятежа.

Кативар застыл внутри здания, достаточно пустого, чтобы отвечать гулким эхом на его шаги.

– Что? Все тридцать?

– Двое умерли сразу же после пер вой дозы, – Эрлорн развел руками. – Я говорил вам, что доза чересчур велика…

– Заткнись! – прервал его Кативар. Новость ошеломила его. Мятежи перед Двухдневной войной принесли ему большую пользу – его помощники подбирали чоя здесь и там, не упуская никого. Своих подопытных чоя Кативар держал здесь.

– Ты смог что-нибудь установить?

– Только самые общие данные. Простите, – с поклоном ответил чоя, в отчаянии разводя руками. Его грязные, желтые пряди свалились со лба, опутывая неразвитый роговой гребень, который почти не вырос со времен детства чоя и был причудливо изогнут, свидетельствуя о его извращенной натуре. – Но что делать с трупами?

Кативар стоял в пустом холле и размышлял о зря потраченном времени и впустую проделанной работе. Выбросив вперед руку, он схватил Эрлорна за горло и приподнял его над полом.

– Покажи мне их.

Закашлявшись, Эрлорн высвободился и засеменил через холл к лифту. Кативар последовал за ним, а тонкая алая аура гнева отмечала его путь.

Ринди не умер. Он дал ему всю дозу – и не раз, не два, а целых три раза, но он выжил, хотя никто из врачей и не надеялся, что священник переживет кому. Пусть и мало у кого из чоя бахдар можно было сравнить с бахдаром Риндалана, различия в переносимости не могли быть столь впечатляющими. Кативар шагнул в лифт, и тот пошел мгновенно, прежде, чем Кативар успел поставить на платформу вторую ногу.

Внутри вид заброшенной лаборатории был совершенно иным. Оборудование сияло чистотой – новое, самое совершенное, комнаты были девственно-белыми, обработанными антисептиком. Эрлорн делал всю работу сам, один, пользуясь только помощью домашних роботов. Выйдя из лифта, Кативар прищурился от яркого света, ибо всходило солнце, а осветительные шахты отражали его в комнаты. С другой стороны здания окна выходили на лес, и комнаты там казались серыми, сумрачными и холодными.

Эрлорн держался позади, опасаясь очередной вспышки гнева Кативара, но тот не нуждался в проводнике – его вела вонь трупов.

В патологической лаборатории он увидел два лежащих на столах тела – как он догадался, это были самоубийцы, обернутые охлаждающей тканью. Кативар не остановился, он проследовал туда, где находились остальные подопытные чоя.

Должно быть, смерть наступила почти мгновенно – судя по тому, в каких позах застыли трупы. Они лежали, корчась или вытянувшись на полу, рядом с чашками с водой, в которые был подмешан яд. Кативар внимательно оглядел их, отмечая, что Эрлорн выбрал здоровых, сильных, молодых чоя. По крайней мере, их смерть не была причиной старости и слабости.

– Дай мне записи, – приказал он, остановившись перед одной из клеток. – До и после смерти.

Эрлорн поспешил выйти. Он вернулся, протягивая Кативару бумаги – торопливо, но не растерянно.

– Смотрите, вот это – показания бахдара. Каждый из них мог бы войти в Дом, хотя и не без труда. Нет, среди них не попадалось по-настоящему талантливых – их бы хватились, стали искать. Но посмотрите, какие вспышки – разве это плохо?

– На этом этапе ты хорошо поработал, – Кативар счел, что большего его помощник и не заслуживает. Он вернулся в патологическую лабораторию, пинком распахнул дверь, не отрываясь от бумаг, пока не обнаружил свободный стол и сел за него. Теперь он знал, какая доза является смертельной, но ему была нужна только безопасная, от которой чоя становятся калеками. Да, калеками, удовлетворенно думал он, потому что чоя из Домов без бахдара не кто иные, как калеки – они целиком зависят от других.

Надо найти такую дозу, универсальное средство, с помощью которого он сможет сделать всех чоя равными и контролировать вспышки бахдара только, когда ему это понадобится. Не будет ни лихорадки, ни истощения бахдара, никакого превосходства Домов. Судьба была на его стороне, он уже чувствовал ее приближение – найти дозу во что бы то ни стало.

Близится день, когда все чоя будут одинаковыми, поставленными на колени перед ним – благодаря его нынешней работе. Они будут молить о восстановлении их дара, и это окажется подвластно только ему. Ни тезары, ни императоры их не спасут.

Тень Эрлорна упала на страницу отчета. Кативар раздраженно поднял голову, однако его гнев уже утих.

– В чем дело?

Чоя протянул палец с искривленным и желтым, как пряди волос, ногтем.

– Смотрите – первую дозу почти все перенесли хорошо, кроме вот этих двоих. Думаю, они потеряли бахдар почти сразу. Но другие проявляли только признаки смущения и дезориентации – вот, обратите внимание, блокирующий препарат еще действует не в полную силу. Вы предложили еще одну дозу, – Эрлорн сглотнул, и по его горлу прокатился комок, – но ее надо изменить, убавить наполовину.

– Нет, так не пойдет, – Кативар приложил ладони к внезапно уставшим глазам, – мы продолжим опыты со второй дозы и будем прибавлять каждый раз по миллилитру.

– А пациенты?

– Это самое трудное, – Кативар сжал кулак и ударил им по столу. – Мы упустили такой случай!

– Но не зря. Мы хорошо поработали, это принесло нам результаты – тех, которых мы ждали, – глаза Эрлорна сияли, голоса дрожали от радости. Он жил только работой. Кативар пообещал ему, что следующим шагом будет освобождение и даже создание бахдара самого Эрлорна.

– Вопрос в том, где достать рабочий материал, – возразил Кативар. – Мы не можем рисковать, хватая кого попало, – он задумался. – Но возможно, в ближайшем будущем нам представится случай… Мы должны действовать крайне осторожно, Эрлорн, брать по одному чоя из каждого города. Черт побери, эти мятежи – отличная маскировка.

Эрлорн переминался с ноги на ногу, переводя дыхание. Наконец, едва дождавшись, пока Кативар замолчит, он напомнил:

– А трупы?

Кативар нетерпеливо пожал плечами.

– Кремируй их, утопи пепел в Бризанском море. Только успокойся, Эрлорн, и все будет хорошо.

– Кремировать? Но где же я найду оборудование для… – его длинное лицо вытянулось еще сильнее. – Кативар, дым в лесу обязательно заметят.

– Тогда предлагаю захоронить их – только не здесь. К югу отсюда находятся заброшенные земли, где никто не бывает. Кто знает? – Кативар коротко хохотнул. – Может, трупы сделают эту землю плодородной. Но прежде, чем делать это, трупы следует расчленить, а может, и обработать… хотя это не обязательно. При таких обстоятельствах останки будет чрезвычайно сложно опознать.

Кативар провел рукой по страницам отчета – так нежно и довольно, как будто ласкал тело любимой.

– Займись этим, сделай все, как следует. Я не хочу, чтобы ты привозил сюда новый материал, пока все не будет кончено. Договорились?

Эрлорн поднял голову, и по его горлу вновь пробежал крупный шар.

– Договорились, – наконец сказал чоя, но его голоса прозвучали невесело.

Кативар похлопал его по плечу.

– Цель оправдывает средства – никогда не забывай об этом!


Глава 12


Уже во второй раз император Чо посещал офис посланника Джона Тейлора Томаса. Когда-то, в начале карьеры, когда Томас был молод и неопытен, это событие воодушевило бы его. Теперь он бы скорее удивился, если бы Паншинеа нанес всего один визит. Да, он постепенно постигал дипломатию, однако еще не считал себя достаточно опытным. Даже позднее время, выбранное императором для визита, не удивило его, хотя Томас был несколько встревожен тем, что император явился в полном одиночестве, защищенный только бронеодеждой со включенным полем. Жизнь посланника на Скорби была не из легких, и попытки покушения всегда имели место. Даже Паншинеа не был застрахован от них. То, что он рисковал своей жизнью, придя без охраны, незамеченным, сказало Джону больше, чем любые заверения императора.

У Джона имелись припасы, излюбленные среди чоя, вкусы которых не слишком отличались от человеческих. Они также считали, что ибупрофен – яд, разрушающий печень и препятствующий ее работе при регулярном употреблении, но в остальном Джон не мог разделить все убеждения чоя. Чоя были склонны к вегетарианству, хотя и не строгому – причиной его была просто ограниченность ресурсов. Джон уже приготовил дымящийся брен, который сильным ароматным запахом напоминал кофе, и теперь, когда Паншинеа убрал защитное поле и сел, посланник налил ему чашку.

Паншинеа внимательно рассмотрел фарфоровую чашку из сервиза, изготовленного специально для посланника, и похвалил ее. Черная жидкость просвечивала сквозь тонкие, полупрозрачные стенки. Император наблюдал, как поднимается над ее поверхностью пар.

– Нет ли у вас меда или еще чего-нибудь сладкого? – спросил император. – Признаюсь, здесь, вдали от чоя, я постепенно становлюсь сладкоежкой.

Джон предложил ему мед, обычный и бескалорийный сахар и проследил, как после недолгих колебаний Паншинеа выбрал мед. Медовый порошок быстро растворился в черноте брена. После этого Джон немного расслабился – этот продукт доставили ему совсем недавно, и он беспокоился за его качество. Ему не хотелось, чтобы их встрече мешало напоминание о статусе Земли.

Паншинеа сделал глоток и отставил чашку, дожидаясь, пока напиток остынет.

– Я пришел узнать, подумали ли вы над моим предложением, – наконец начал он.

– Я очень много размышлял об этом, – ответил Джон, откидываясь на спинку кресла и удерживая чашку на коленях. – Я не убежден, что отмена обвинения послужит интересам моего народа. Но… – добавил он, видя, как беспокойно заерзал Паншинеа, – ничто не сможет поколебать нынешнее влияние чоя. У меня нет желания нарушать существующий баланс сил.

Тонкие разветвленные морщины вокруг глаз и рта Паншинеа слегка разгладились, и император возразил:

– Это имеет гораздо большее отношение к нашему влиянию, посланник.

– Пусть так. Не будь обвинение значительным, вы бы не сидели сейчас здесь.

Паншинеа согласно кивнул.

– Мое присутствие говорит за себя. Джон помедлил, делая глоток. Насыщенный протеином и кофеином брен расслабил его, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы вновь собраться. Он решил отставить чашку – по-видимому, чоя были все-таки покрепче людей. Томас взглянул в зеленые глаза Паншинеа. Основной нефритовый цвет в них оттенял тонкий ободок более густой зелени. Дома, на Земле, зеленоглазые и рыжеволосые люди считаются вспыльчивыми, вспомнил посланник и подумал, справедливо ли это для чоя. Он был бы рад узнать, что насчет Паншинеа ошибся.

– Мне известно, что в случае моего отказа вас ждут крупные неприятности. Потому я предлагаю компромисс.

– Слушаю вас.

Был ли двойной голос таким же ровным, каким казался? Джон пожалел, что не умеет различать еле уловимые изменения в голосах чоя, а оборудование, которое бы помогло ему в этом, сейчас было отключено – по просьбе сидящего перед ним гостя. Но одно не вызывало сомнений – явная заинтересованность в нем императора.

– Я предлагаю приостановить расследование. На десять месяцев, под предлогом того, что у моего народа не было времени собрать материал и обработать его. Как вам известно, император, контракты с пилотами трудно заключить при первой необходимости. В сущности, это станет отсрочкой до тех пор, пока мы не будем готовы. Конечно, вы просили об окончательном снятии обвинений, но в этом случае я смогу защитить свой народ и помочь вашему.

Панорамное окно в кабинете было закрыто – Джон Тейлор Томас хотел, чтобы при сделке внимание императора было обращено только на него. Император отвернулся, не обнаружил ничего достойного внимания и беспокойно взглянул на Томаса.

– Такое решение, – наконец произнес Паншинеа, – смогло бы принести нам огромную пользу, – он допил брен.

Джон промолчал, намеренно продлевая напряженное молчание. Заговорить сейчас – значило потерять преимущество, достигнутое с таким трудом.

Фарфоровая чашка затанцевала в руках Паншинеа, пока тот ставил ее на стол. Она казалась миниатюрной в его руке, но прикосновение императора к ней было удивительно осторожным. Джон в который раз отметил, какую ловкость придают чоя двойные локтевые суставы.

– Я не стал бы просить ваш народ о помощи, – начал Паншинеа, – не предлагая ничего взамен.

– Мы ни о чем не просим.

– Понятно, – кивнул чоя. – Но мы можем в чем-то помочь вашему расследованию. Видите ли, мы убеждены в нашей невиновности, однако не меньше вас заинтересованы в открытии истины.

Джон Тейлор Томас расцвел в широкой улыбке – император сам подвел его к нужной просьбе.

– Найдите пилота, который работает на ГНаска.


Крейсер абдреликов продолжал свой путь в космосе, и работа мощных двигателей вызывала его непрестанную вибрацию. Алекса размышляла, где они могут быть, поняла, что это неважно, и была благодарна только за то, что во время межпространственного прыжка ее не заставляли принимать транквилизаторы. Люди с трудом переносили искажение реальности во время перелета через Хаос, и хотя лекарства помогали им, Алекса не выносила наступающего после них сонного оцепенения. Она была охотницей, а охотники должны постоянно бодрствовать и оставаться настороже в любых обстоятельствах.

Теперь в клетке запах был не таким сильным – Недар выкупался и переоделся, и тем не менее продолжал пребывать в неподвижности. Алекса следила за ним через прутья клетки. Чоя лежал лицом вниз на жесткой койке. Казалось, его позвоночник перебит в пяти или шести местах – настолько неловкой и неестественной была его поза. Но Алекса уловила мерное движение спины и поняла, что он дышит. Может, он и хотел бы лишиться дыхания, но не мог, и Алекса понимала, что он жив.

Она не помнила, как ей вживили симбионта – в то время она только научилась ходить, и даже самые обрывочные воспоминания давно изгладились в ее памяти. Отец рассказывал, что она одновременно научилась говорить на языке абдреликов и на трейде. Но когда она пыталась расспросить отца о тех временах, он замыкался, его глаза мрачнели, и Алекса понимала, что пережитое оставило в его душе не менее глубокий след, чем у нее. Он сразу же менял тему или просто молчал.

Они никогда не говорили о последствиях давнего события. Почти с самого начала Алекса понимала, что ее сны, желания, мысли не принадлежали ей самой, что ими нельзя поделиться, что ее не поймут – до тех пор, пока она не вырастет и не встретит абдрелика, с которым когда-то сроднилась. Ей еще не встречался человек, с которым она могла бы чувствовать себя спокойной и быть самой собой во многих отношениях, ибо теперь она была не вполне человеком. Среди абдреликов она общалась в основном с ГНаском, но даже тот не всегда понимал ее – иначе ее жизнь могла бы стать намного проще. Единственным, кто смотрел в ее глаза, видел погребенный там мрак и при этом не отворачивался, был Беван. Гибкий, чувственный, хитрый, ныне погибший Беван.

Если бы она обратилась к Рэнду в надежде на спасение, это означало бы гибель для всех них.

Вместо этого погиб один Беван. Она выжила. А Рэнд? ГНаск говорил, что его держат у себя чоя. Она подумала, что этот народ, несмотря на свои возвышенные проповеди о независимости и свободе, не отказывается от грубого насилия.

И все же Алекса знала, что только привычки абдреликов заставляют ее каждый раз кипеть от ярости при мысли о чоя. Сама она испытывала к ним двойственные чувства. Однако они держали в заложниках все планеты, все народы, и Союз ничего не мог с этим поделать. То, что их действия прикрывались возвышенными рассуждениями, не впечатляло Алексу.

Недар пошевелился. Алекса вздернула подбородок, уставилась на него, отметив, какими судорожными стали движения пилота, утратив непринужденность и легкость. Навсегда? Что же сделал тарш с чоя? ГНаск заставил ее покинуть клетку, когда тезар обезумел – сразу же после вживления симбионта. Ей позволили прийти сюда только через несколько дней. Однако Алекса была уверена – стоит ей поддержать это надменное существо, и это принесет пользу им обоим. Она была готова на все, лишь бы выжить.

Недар был почти без сознания, не поднимал головы, не оглядывался, и все же понял, что она здесь.

– Ты следишь за мной, – слабо проговорил Недар, – как… на твоей планете есть существа, питающиеся падалью?

– Грифы, – ответила Алекса и с иронией добавила: – И они тоже умеют летать.

Недар сухо закашлялся, и Алекса не поняла, пытался ли он этим скрыть смех. Она видела, как он садится на постели и встает, покачиваясь от слабости. Костюм висел на его теле. Он страшно похудел, и Алекса удивлялась, как ему удается держаться прямо. Казалось, роговой гребень способен придавить его к полу. Недар взглянул на нее в упор.

– Ты знаешь, что это такое, – медленно начал он.

– Знаю.

– Теперь я уважаю тебя – так, как не мог прежде, – Недар пошатнулся, но удержался, схватившись за прутья. Переведя дыхание, он прижал руки ко лбу. Его голоса стали глухими. – Этого не должно случиться ни с одним чоя.

Встав на колени, она подползла поближе.

– Это от нас не зависит.

Недар поднял голову.

– Нет, зависит – от меня.

Алекса подперла подбородок ладонью, привалившись к прутьям. Она следила, как тело чоя начало неудержимо дрожать, пойманное в сеть мрачных желаний и голода, с которыми оно не могло смириться. Алекса следила, как Недар со стоном борется с собой, и понимала, что он теряет, как потеряла и она сама – потому что плоть всегда стремится выжить. Еда, охота, добыча, погоня теперь становились для него главным. А что касается других желаний, присущих его народу, симбионт абдреликов изгонял их прочь. Тщеславие, искусство и даже секс имели мало общего с грубым выживанием. В сущности, результат был давно известен – Недар либо останется в живых, либо умрет.

Алекса понимала, что из таких примитивных инстинктов можно извлечь пользу во многих отношениях. Недар вскрикнул и повалился на пол, и Алексе показалось, что он умирает. Он бился головой о пол, его конечности содрогались, горло раздувалось от утробных воплей. Алекса содрогнулась от ужаса, однако почувствовала, как вздымается в ее темной глубине голод при виде бьющейся, упавшей добычи и ожидает только удобного момента, чтобы вспыхнуть со всей силой. Она отогнала свои мысли.

– Смирись, – тихо посоветовала она. – Смирись и победи. Прими все, что случилось. Пусть это станет твоей частью – поверь, ты найдешь в этом немало хорошего.

Она не осмелилась думать о том, чего она лишилась взамен.


Джон Тейлор Томас с торжеством ждал ответа на свою просьбу. Паншинеа невидящими глазами уставился на чашку с бреном, на дне которой остались последние капли.

– Мы не сможем и не будем делать этого, – наконец ответил император. – Наши пилоты не принадлежат нам с того времени, как подписывают контракт. Контракты обсуждаются заранее во избежание конфликтов, и если контракт признан законным, тезар обязан выполнять его. – Казалось, просьба посланника действительно потрясла его.

– Только не говорите, что не знаете пилота, работающего на ГНаска, – Джон чувствовал, как запульсировали вены на его руках. – Не надо этих дипломатических уловок! – Неужели он потерпел поражение, когда цель была так близка? Он хотел вернуть свою дочь. Он хотел прекратить думать об абдреликах и чоя, прогнать их подальше от Земли. Паншинеа смутился.

– Но мы действительно этого не знаем. В сущности, там должно быть несколько пилотов. Абдрелики предусмотрительно возобновляют контракты, и на их кораблях постоянно есть пилоты-чоя, особенно на тех, на которых путешествуют высокопоставленные лица.

Джон ударил ладонью по столу, разделяющему их. Тонкие фарфоровые чашки подпрыгнули, завертелись, и одна из них упала на пол.

– Не надо повторять мне то, что давно известно! Вы в курсе, кто подписал контракт, и знаете, как связаться с этим тезаром. Я даже знаю, что вы отслеживаете его путь – разумеется, за пределами Хаоса – несмотря на все предосторожности абдреликов!

Паншинеа закрыл глаза, но тут же открыл их.

– Я отказываюсь обсуждать это с вами, – его голоса решительно дрогнули.

– Я не предлагаю вам выдавать секреты чоя. Только найдите пилота, который пользуется тезарианским устройством на крейсере посланника ГНаска, и организуйте с ним встречу. Вот все, что вам нужно сделать, чтобы помочь мне, моему народу и получить десятимесячную отсрочку.

Император Чо оглядел его.

– Вы хотите проникнуть на корабль.

Джон кивнул.

– Там моя дочь.

– В прошлый раз вы говорили, что ее увезли на Аризар.

После налета на Аризар и уничтожения школы чоя-изменников не выжил ни один человек. Джону пришлось признаться:

– Она и была там, в школе. Абдрелики увезли ее оттуда.

Зеленые глаза блеснули ярче. У абдреликов есть живое доказательство преступления чоя на Аризаре. Они держат его при себе уже несколько месяцев – для исследования или других целей. Джон понимал, что Паншинеа сделает неизбежный вывод – чоя не позволят абдреликам прятать от них доказательства. Паншинеа заметил:

– Но ведь вы союзники.

Джон тонко улыбнулся.

– Верно, и это значит, что ГНаск не прикажет стрелять, когда мы догоним их. Но поскольку мы – представители класса Зет в Союзе, наша связь с полноправными представителями, такими, как абдрелики, едва ли может считаться союзом.

– Но разве это не осложнит ваши отношения с абдреликами?

– Возможно, но я сомневаюсь в этом. Абдрелики уважают силу – даже силу тех, кого считают легкой добычей. И даже если это поставит под угрозу наш союз, то только укрепит новый союз с вами, верно?

Паншинеа потянулся, поднял упавшую чашку и поставил ее на стол.

– Это ставит еще одну проблему. Мы должны выяснить с помощью вашей дочери ситуацию на Аризаре – почти уверен, что абдрелики никогда бы не позволили нам увидеть ее, – он откашлялся. – Простите мою эгоистичность, но ее спасение будет нам не менее полезно, чем вам.

– Как вам угодно, – коротко отозвался Джон.

Чоя поднялся. Его движение было таким быстрым и плавным, что Джон не успел его заметить. Паншинеа взглянул на него сверху вниз.

– Пока я еще не представляю, каковы мои мотивы, – печально заметил Паншинеа. – Однако как бы там ни было, я пришел просить у вас о помощи и был готов отплатить за нее. Я подумаю, что мы можем сделать.


Глава 13


Гатон вышел из душной комнаты, сухое тепло которой вызывало боль самых разных оттенков в его старческих суставах. Заметив, что на пульте вспыхивает сигнал, он направился к нему, по пути распуская пояс летнего одеяния. Он уже не в первый раз подумал о том, не причиняет ли стресс ему не меньше боли, чем погода и возраст. Он уже потерял всякую надежду на то, что Чаролон может обойтись без Переселения и им придется собирать вещи и куда-то перебираться. Однако сейчас было бы недурно оказаться среди цветущих деревьев фити, листва которых шевелится от легкого бриза над побережьем – он не отказался бы от такого Переселения.

Склонившись, он включил пульт. На экране появилось лицо чоя из команды связи.

– Сообщение было передано на корабле, – ответила чоя на вопрос. – От императора, министр.

Гатон почувствовал беспокойство. Межпланетные переговоры иногда откладывались на несколько дней, и если воспользоваться рейсовым кораблем, Паншинеа мог бы сберечь время. Гатон проверил расписание рейсов, чтобы доставить ему ответ подобным способом – несомненно, император хотел получить его немедленно.

Министр сел.

– Включите сообщение. Воспользуйтесь системой защиты, – попросил он чоя. Она решительно кивнула и забегала пальцами по клавишам. Экран по-прежнему оставался темным, и Гатону пришлось сдерживать нетерпение.

Теперь его сон стал не таким, как в юности, ему уже не снились полеты, как тезарам, одним из которых он мечтал быть. Тем не менее, сон приносил облегчение, а сегодня он был прерван ранним появлением Палатона. Гатон удивился, не заметив проблеска в бледно-голубых глазах Ринди – очнувшись наконец, его друг с трудом узнал Гатона, который лично явился проверить новость. У Ринди всегда были совершенно необычные глаза, думал Гатон – чистые, голубые, как лужицы дождевой воды. Однако восстановить сон таким, каким он был в юности, было глупо и надеяться.

Он проснулся под утро с нудной головной болью, эхом отдающейся во всех суставах. Не проверив сообщения, он поспешил выйти из душной комнаты. А теперь он ждал сообщения Паншинеа – ибо это не вызывало у него сомнений.

Как будто по приказу, экран осветился. Паншинеа сидел, отвернувшись от него к кому-то, находящемуся рядом, в комнате посольства. Неожиданно император повернулся и сел к экрану – нетерпеливо, как всегда, подумал Га-тон.

– Гатон, я хочу знать имя тезара, который в настоящее время работает на ГНаска, – без предисловий начал император. – Я помню о секретности, но сейчас решил перехитрить Йорану. Она бы перехватила это сообщение, поэтому я решил не рисковать.

– Разумно, – признал Гатон. Но ни один из Домов не одобрил бы поступок императора.

Паншинеа помедлил, позволяя министру прийти в себя. Он потер затылок, выдавая утомление.

– Как только ты узнаешь его имя, надо установить с ним контакт. Воспользуйся телепатией. Должно быть, это чоя из Звездного дома с достаточно сильным бахдаром, чтобы суметь это сделать. Я хочу знать его нынешнее положение и место назначения. Кое-кто жаждет встречи с абдреликами. И чтобы ты не думал, что меня вновь подводит рассудок, поясняю: речь идет не о военных действиях.

У Гатона и в самом деле мелькнула такая мысль. Будучи чоя из Небесного дома, он должен был прежде всего думать о нисхождении Звездного дома на престоле Чо, но не делал этого. Он выполнял свою работу безукоризненно и толково, оставался верным императору, и падение Паншинеа было бы для него не менее досадным, чем собственное. Его самолюбие простиралось далеко за пределы Домов.

– Сделай это для меня, – продолжал Паншинеа, – и как можно быстрее. Спешка здесь чрезвычайно важна, и мы получим время, чтобы подготовиться к ответу на обвинения абдреликов и людей.

Наконец-то Гатон понял, о чем ведет речь император. Пока он обдумывал дальнейшие действия, экран погас. Записи о контрактах тезаров хранились в трех летных школах. Легче всего будет разобраться со школой Голубой Гряды – Хаторд, как сравнительно молодой наставник, не откажется дать ему информацию, на которую министр ресурсов не имеет права претендовать. Во дворце имелись сведения о контрактах, однако чаще всего без указания имен тезаров. Гатон мог бы просмотреть их, зная, кто выполняет контракт, а кто находится в отпуске, но это займет несколько дней. Телепатическая связь не давала преимуществ реального разговора, просто подтверждала, что тезару совершенно необходимо как можно скорее связаться с Домом. Но даже это было бы невозможно без знания имени пилота.

Нет, лучше всего направить усилия на робкого, тихого Хаторга. Гатон провел ладонью по пульту, выключая его. Теперь следовало поразмыслить, как осуществить свою задачу. Просьбу Паншинеа было гораздо легче высказать, чем выполнить.


Кативар услышал новость о пробуждении Риндалана в тот момент, когда вышел из машины в гараже. Голоса репортеров сообщали об этом из многочисленных динамиков внутри гаража и на улице. Сообщение было неясным и обрывочным, но прежде, чем Кативар успел о чем-нибудь подумать, к нему подошли.

– Прелат, не могли бы вы сообщить, как подействовало на вас пробуждение Верховного прелата?

Этот вопрос привел его в полное оцепенение. Кативар окинул взглядом техническую экипировку репортера, изобразил на лице приветливую улыбку, которая, впрочем, напоминала гримасу.

– Мы все надеемся, что это будет первый шаг к полному выздоровлению.

– Из дворца сообщают, что вы проводили почти все время рядом с Прелатом.

Кативар расслабился – распространение этой вести было им предусмотрено.

– Он – глава нашей церкви, а мне заменяет и отца. Нам всем было больно видеть его в таком состоянии.

– Вы были рядом с ним, Прелат Кативар, когда на Риндалана напали?

Кативар прислонился спиной к машине, загораживая пульт, на котором он еще не успел сменить координаты места, откуда прибыл. Он загасил улыбку, напустил на лицо торжественное и смиренное выражение и ответил:

– Да. Когда начался мятеж, Риндалан был буквально потрясен. Он попросил меня выйти с ним и попробовать призвать чоя к порядку, – он откашлялся. – Если вы не против… я хотел бы застать его в сознании.

Репортер выключил камеру, пробормотал слова благодарности, затем поспешил в помещение прессы при дворце. Кативар проследил за ним, оглядел гараж и вернулся к своему делу. Его пальцы двигались машинально, а мысли были уже далеко, взвешивая все последствия. Он дважды проверил компьютер, чтобы убедиться, что ложная программа пути записалась правильно, и поспешил во дворец. Репортеры толклись на ступенях, оповещая чоя о заявлениях врачей. Кативару пришлось проталкиваться сквозь их толпу, но ни один из репортеров не узнал в нем помощника Риндалана и не остановил его.

Он поднялся на лифте прямо к комнатам Верховного прелата, и его сердце грохотало от тревоги. Охрана встретила его у дверей – два чоя в защитной одежде с инфорсерами наготове и суровыми лицами.

– Простите, Прелат, вход сюда воспрещен. Кативар резко остановился, приоткрыв рот.

– Но я его помощник! Вы не имеете права не пускать меня!

– Помещение охраняется. Доступ открыт только узкому кругу лиц.

У Кативара от спазма сдавило горло. Неужели все открылось? Но как они узнали? Судя по приборам, считывающим показания бахдара, Ринди был уже наполовину трупом.

– Но я наверняка должен быть среди допущенных.

Чоя, стоящая позади него, шагнула в дверь и исчезла, но охранники придержали Кативара, уперев ему в грудь ладони. Кативар почувствовал, как улыбка застыла на его лице, и лихорадочно стал размышлять, что могло случиться в его отсутствие. Второй стражник шагнул в комнату и тут же вышел со сдержанной улыбкой.

– Прелат Кативар, Верховный прелат рад слышать о вас, но врачи подтверждают, что доступ в его комнату сейчас для вас закрыт. Через несколько дней ситуация, возможно, изменится.

Кативар подавил взрыв возмущения. Он склонил голову, надеясь, что этот жест покажется проявлением смирения и проклял себя за то, что так и не дал смертельную дозу старому глупцу, пока была возможность.

– Прошу вас, передайте мои наилучшие пожелания Верховному прелату и скажите, что я надеюсь вскоре увидеться с ним. Нам предстоит много работы, – он повернулся и пошел прочь.

Шагая по коридору, он успокаивал себя, убеждая в том, что если бы что-нибудь открылось, если бы у охранников были доказательства его вины, его тут же схватили бы. Следовательно, они располагают только догадками, но не уликами. Он потерял одну возможность, но не все.


Йорана вернулась к себе в конце дня. Сбросив башмаки, она села, включила кондиционер, и прохладный ветер стал медленно обвивать ее тело. Она напомнила себе, что вскоре сезон жары должен пройти. Конечно, ее рабочий день при этом не станет короче, но, по крайней мере, легче. Она повернулась в кресле и взглянула на сияющее чистое небо за окном, подумав, что теперь ничто не напоминает ей о мрачных днях мятежа.

Продолжая вращаться в кресле, Йорана оглядела комнату.

На ее столе лежал конверт. Печать на нем была цела, значит, конверт только просветили на охране, но не вскрывали. Будь ее положение менее высоким, конверт бы не только просветили, но вскрыли и просмотрели содержимое. Йорана сидела, глядя на конверт и чувствуя себя слишком усталой, чтобы встать. Наконец, она собралась с силами и духом.

На нем не было никаких подписей, знаков, хотя он был обычным. Йорана смутилась, но затем, решившись довериться вниманию охраны на контроле сообщений, вскрыла конверт. В нем ничего не взорвалось, изнутри не распространился ядовитый газ, но Йорана обнаружила, что стоит в напряжении, со сжатыми плечами, ожидая чего угодно.

В ее руку скользнул дорожный билет и листок бумаги. На билете было указано место назначения – Баялак, а в записке говорилось только: «Появилась новая прорицательница. Найди ее».

Записка была нацарапана вручную, довольно. Поспешно, но Йорана не нуждалась в разъяснениях, чтобы понять, что она прислана Малаки. Его поступки не переставали удивлять ее. Каким образом она должна была исполнить его просьбу? Все следы прорицательницы уже наверняка загрязнены до неузнаваемости. Однако если Малаки прислал ей письмо подобным образом, значит, оно было слишком важным, чтобы оставлять его в нише садовой стены. А покупку билета можно с легкостью отследить.

Йорана подняла голову и взглянула на себя в угловое зеркало, нетерпеливо покусывая губу.

Прорицательница в Баялаке. Но зачем она понадобилась Малаки? Ведь ее заботы – Чаролон и главное дворец.

Однако чоя, способные предвидеть будущее, появлялись крайне редко. Неужели это настоящая прорицательница? И если да, каковы ее намерения? Неужели она предсказывает беду Паншинеа или Палатону? Какова связь между ней и Малаки? Откуда он узнал о прорицательнице? И как ее найти, почти ничего не зная?

Она подержала билет на ладони. Несомненно, Малаки ждет, что она встретится с ним – чтобы получить информацию, согласовать его просьбу или выдать то, что известно ей. Но Малаки всегда помнил, что Йорана – совсем не его тайная осведомительница во дворце. Она не работала на него.

Йорана уничтожила записку и положила билет на стол. Однако кто среди них не желает знать будущее? Она взглянула на билет, уже зная, что отправится в Бая лак и найдет эту жемчужину среди булыжников, надеясь не ослепнуть от ее блеска. Положив руку на затылок, она потерла его. Билет был дорогим, годным для любого транспорта.

Йорана проверила хронограф. Другого времени может не представиться. В Баялаке сейчас едва ли жарче, чем во дворце. Она вызвала машину и вышла, с особой осторожностью стирая за собой следы ауры.


Сумерки окутали город вместе с густой смесью запахов, ошеломившей Йорану, едва она успела выйти из здания порта. Вьющиеся цветы уже раскрылись к ночи, распространяя свой аромат. Улицы развезло от короткого, но сильного тропического ливня. Он кончился совсем недавно. Йорана помедлила, оглядывая толпу и надеясь, что Малаки отправит кого-нибудь ее встретить. Однако ни один из чоя не приблизился к ней, не выделился из калейдоскопа миллионов красок и запахов, совершенно отличающихся от благоуханий северного Чаролона. Йорана почувствовала, как улыбается при виде ярко разодетых чоя, похожих на экзотических птиц – их летние одежды пестрели такой смесью цветов и рисунков, что их никогда бы не решился надеть чоя вроде, Палатона. Казалось, местные жители решили поспорить с тропическими цветами и птицами.

Йорана перебросила ремень сумки через плечо, готовясь идти в город и ощущая спрятанный в кармане инфорсер, когда ей показалось, что среди голов чоя мелькнул знакомый ей гребень.

Йорана хотела проследить за ним, но чоя уже скрылся в толпе, будто опасаясь, что она запомнит его путь. Йорана не была уверена, что видела гребень и лицо, принадлежащие именно Чиреку, к тому же у него не было никаких причин появляться в Баялаке. Секретарю Гатона было нечего делать здесь – особенно Заблудшему. Если она не ошиблась, Чирек был именно таким.

Ругая себя за нерешительность, Йорана стояла на месте, повторяя, что знакомое лицо ей просто привиделось, но все же зная, что движения и выражение лица замеченного чоя явно свидетельствовали о бахдаре. Пусть даже это был Чирек, в его присутствии здесь не было никакого криминала. Йорана перебросила сумку на другое плечо и поспешила к транспорту, идущему из порта.

Вновь оказавшись на улицах, она почувствовала, как явно разделены здесь старый и новый город. Новый город располагался ближе к берегу, был защищен от наводнений и ураганов, что встречалось нечасто. В его кварталах вздымались многоэтажные небоскребы, сверкали ряды окон и солнечных батарей.

Слева от нее располагалась старая часть города, с невысокими и ветхими домами, старыми и серыми, но все же пережившими века, приливы и ветры. Дома сбились в кучу, как стадо животных, чего-то испугавшихся и ждущих. Улицы здесь были узкими и кривыми. Йорана остановилась и огляделась в поисках приличной машины – все стоящие поблизости выглядели слишком обшарпанными и помятыми. Среди них приткнулись почти новые быстроходные сани. Йорана остановила на них свой выбор, обговорила условия найма и вывела в хаотичный поток. Чоя из Домов, как правило, направлялись к новому городу, Заблудшие спешили в старый.

Она решила прежде всего побывать в кафе старого города и прибавила скорость. Сани вздрогнули и понесли ее в темноту. Брызги из широких луж разлетались, когда она проносилась по узким улочкам. Чоя наблюдали за ней прищуренными глазами, с непроницаемыми лицами – будто зная, что она явилась сюда выведывать их тайны.


– Розовый «Валтон», – заказала она, стаскивая перчатки, усаживаясь в чистое кресло и сдувая со стола крошки. Розовое вино редко ударяло ей в голову. Это было уже четвертое кафе, в которое зашла Йорана, надеясь выяснить что-нибудь за разговором. Если прорицательница и существовала в Баялаке, о ней никто ничего не знал – по крайней мере, в старом городе. Должно быть, в новом районе известно больше, но Йорана сомневалась, что вообще получит достоверные сведения. Должно быть, новый город высасывает из старого все соки, забирая самых способных чоя. Нет, прорицательница должна быть именно среди бедноты, должна действовать не ради денег, а с непонятной целью. Теперь Йорана все лучше понимала, что сначала ей надо было встретиться с Малаки, обсудить ситуацию и выяснить, что он хочет от нее.

Вино принесла чоя с округлившимся животом, явно на второй половине беременности, с блестящими глазами – бахдара у нее, по-видимому, хватало, чтобы распознать, что Йорана входит в Дом. У чоя были жидкие, грязно-желтые волосы и сапфировые глаза, а кривые зубы портили ее улыбку. Она поставила перед Йораной бутылку розового и стакан и робко взглянула на посетительницу.

Йорана наполнила стакан и выпила за здоровье новорожденного.

– Пусть у твоего малыша будут проворные ноги и крепкий гребень.

Вино оказалось крепким, самым лучшим из всех, что она пробовала сегодня, а может, не слишком разбавленным. Йоране не удалось скрыть зависть в голосах.

Что-то мелькнуло в глазах чоя, когда она наблюдала, как Йорана вновь наполняет стакан.

– Что-нибудь еще, уважаемая? – спросила чоя, и в ее голосах прозвучало неприкрытое любопытство.

– Нет, больше ты мне ничем не поможешь, – ответила Йорана с намеренным намеком, наблюдая, как поймет его чоя и выкладывая на стол монету в уплату за вино.

Монета исчезла вместе с легкой дрожью руки. Чоя невинно спросила:

– Вам нужна сдача?

– Нет, спасибо.

Теперь она могла уходить, но оставалась на месте, почти касаясь бедром стола. Чоя таинственно понизила голоса:

– Здесь не самое лучшее место в Баялаке – вам не следует оставаться одной.

Йорана взглянула на нее поверх стакана.

– Спасибо, – ответила она. – Мне посоветовали попробовать у вас вино. Я допью его и уйду.

Чоя смутилась и уже повернулась, чтобы уйти, однако вновь нагнулась над столом:

– Может, вам кто-нибудь нужен?

– Нет, спасибо. Сегодня мне не до общества – слишком о многом надо подумать, – Йорана краем глаза наблюдала, что творится за остальными столиками. Она видела, что не привлекает особого внимания, но чувствовала, что кое-кто время от времени поглядывает в ее сторону.

– О нем? – предположила чоя и улыбнулась.

– Конечно. И о том, что с ним делать. Я хочу ребенка, а он против, – Йорана пожала плечами.

– Не хочет ребенка? – чоя явно была потрясена. Число детей у чоя постепенно сокращалось. Семьи пышно праздновали появление каждого новорожденного и молились, чтобы Вездесущий Бог одарил их потомков бахдаром. Чоя положила руку на округлый живот. – Простите…

Йорана вновь притворилась равнодушной.

– Но что я могу поделать? Не заставлять же его. Пора делать выбор, – она оглядела зал кафе – простой, тесноватый и примитивно отделанный. – А здесь недурно.

Чоя неожиданно села и положила поднос на стол.

– Может, даже получше, чем в других местах, – она торопливо огляделась и нагнулась к Йоране. – Есть один способ…

Йорана допила второй стакан и налила еще, пододвинув его к чоя.

– Я не хочу пользоваться наркотиками – они могут повредить ребенку.

Чоя нетерпеливо замахала рукой.

– Нет, нет. Послушайте меня – вы ведь из Дома. Вы же можете предсказать свое будущее!

– Бахдар угасает в моей семье, как свечка, – Йорана печально покачала головой. – Я едва сумела пройти испытание.

– А если бы я смогла вам помочь, вы приняли бы мою помощь? Для вас это важно?

Йорана пристально взглянула ей в глаза.

– Пожалуй.

Чоя задумалась, как будто оценивая искренность ее слов и взгляда, затем поднялась. Она не коснулась предложенного вина.

– Удачи вам, – сказала она на прощание и скрылась за дверью, держа поднос на ладони.

Столь неожиданное исчезновение озадачило Йорану. Неужели она не прошла испытания? Неужели у чоя хватило способностей понять истину? Она допила последний стакан розового, и не желая больше пить, сидела, слушая приглушенную музыку и бормотание голосов, наслаждаясь покоем. По крайней мере, она получила намек, что здесь кто-то умеет предсказывать будущее. Прорицатели были в каждом городе, и Йорана не удивилась бы, узнав, что такими способностями обладает половина жителей Баялака.

Она встала, чувствуя легкое опьянение. Надо уехать из старого города, а утром вновь начать поиски.

Снаружи, на стоянке, машина выглядела так, как будто возле нее кто-то побывал. Йорана выругалась, обнаружив отключенную сигнализацию. Заткнув перчатки за пояс, она осмотрела машину: она перекосилась, кто-то пытался открыть бак с топливом, но, казалось, существенного ущерба не нанес. Йорана в облегчении прищелкнула языком. Ей не хотелось оставаться здесь – в воздухе попахивало грозой.

Она склонилась над машиной, открывая замок, когда кто-то подошел сзади. На голову Йораны обрушился удар. Она почувствовала, как падает, раскинув руки, и соскользнула в темноту, проклиная себя за беспечность.


– Это она?

Резкий голос болью отдался в ее голове. Йорана почувствовала щекой грязный пол. Ее скручивало от боли, руки онемели, отказываясь повиноваться. Что-то острое уткнулось в ребра.

– Ты просила о ней, и мы привели ее.

Вновь послышался резкий голос:

– Опишите ее лицо. Скажите, какие у нее украшения.

Йорана издала приглушенный стон – ее поймали, как неопытного новичка, и знали, кто она такая и насколько ценна в качестве заложницы. Ее опознали, несмотря на все предосторожности.

Кто-то схватился за ее гриву и приподнял голову, поддерживая ее за подбородок. Шея мгновенно заныла, боль пульсирующими волнами распространилась к плечам. Однако эта же боль окончательно пробудила в ней сознание. Она оглядела комнату, хотя успела немногое заметить в полумраке искаженным зрением. В комнате стоял запах, даже вонь, которую Йорана не могла определить – казалось, она въелась в старое дерево. Этот запах означал отчаяние.

– Украшения! Опишите их.

– Черный оникс и золото, – ответил тот, кто держал ее за волосы, и тут же отпустил голову Йораны. На мгновение боль в шее отступила, но голова заныла вновь. Третий тихо приказал:

– Оставь нас.

По полу неохотно прошлепали босые ступни. Голос вновь повторил:

– Оставь нас.

– Но…

– Все в порядке. Подожди снаружи.

Йорана перекатилась на бок, когда чоя прошел мимо нее и захлопнул за собой дверь. Она широко открыла глаза и увидела, как над ней плывут и кружатся черные балки потолка. Ио– рана застонала и зажмурилась, пытаясь подавить тошноту и головокружение.

Послышался шелест ткани. Кто-то прошел к ней через всю комнату, и теплое тело опустилось рядом на колени, рука коснулась лба Йораны, принося блаженное облегчение. Она вновь смогла открыть глаза.

Перед ней возникло лицо чоя с окровавленной повязкой на глазах. Она помогла Йоране сесть.

Чоя улыбнулась.

– Я искала тебя, – произнесла она и вернулась к своему стулу.

Слабый запах лекарства повис вокруг Йораны, и она решила, что чоя принимает его от боли. Но другой запах был гораздо сильнее – запах перегоревшего бахдара, вышедшей из повиновения силы, напоминающий дым костра. Йорана поежилась, размышляя, что с ней собираются сделать.

Она поднесла руку к подбородку и стерла с него грязь, морщась от отвращения.

– Ты удивлена, – произнесла чоя. – Почему? Ты же искала меня.

– Я… – Йорана смутилась и прищурила глаза. – Ты – прорицательница.

– Да.

– И ты знаешь, кто я такая.

Юная чоя, лицо которой было бы миловидным, не будь оно таким расцарапанным, тихо засмеялась.

– Нет. Я не знаю, кто ты, только знаю, что должна тебе сказать и как ты должна выглядеть. Я надеялась, что ты придешь. Затем я почувствовала, что ты здесь… и послала за тобой.

Йорана медленно поднялась. Малаки обманул ее. Что творится в Чаролоне, пока она тратит время здесь, Йорана не осмеливалась подумать, но в ней вспыхнул гнев – на то, как ее использовали для непонятных целей.

– Не тяни время.

Чоя сняла повязку, обнажив расцарапанное в кровь лицо и ужасные кровавые дыры вместо глаз. Йорана содрогнулась от жалости.

– Значит, я выгляжу неубедительно? – спросила чоя.

– Я не знаю, как должны выглядеть прорицательницы, – голоса Йораны дрожали от гнева и страха. – Кто сделал это с тобой?

Чоя протянула руки, и Йорана увидела под ее ногтями засохшую кровь.

– Я сама. Я не могла вынести того, что вижу, – ее смешок прозвучал горько. – Я не знала, что этим не избавлюсь от видений.

К гневу и жалости у Йораны примешалось чувство вины.

– Мне кажется…

– Нет, другое – совсем другое. Ужасные видения.

Острый запах сгоревшего бахдара… Йорана содрогнулась от догадки.

– Прежде у тебя не было силы, – она не была уверена, но сидящая перед ней чоя выглядела как ребенок – иногда бахдар приходил только с созреванием. И если так случалось, то необузданный, не подчиняющийся влиянию бахдар вполне мог уничтожить своего хозяина. Такое случалось редко, но Йорана слышала об этом и задумалась, не подобное ли видит сейчас. Чоя слегка повернулась к Йоране.

– Нет, прежде я была пустой. Я могла закрыть глаза и успокоиться. Но не теперь. Если бы Вездесущий Бог никогда не давал мне силу! Но теперь она сжигает меня изнутри, как яд, – чоя взглянула на Йорану так пристально, как будто видела ее насквозь. – Я попросила привести тебя сюда затем, чтобы сказать то, что я должна.

Йорана почувствовала озноб в эту душную тропическую ночь. Она зябко потерла руки.

– Ты знаешь, кто я? Знаешь, что я могу сделать с тобой?

Чоя медленно покачала головой и, скривив губы в улыбке, ответила:

– Но ты должна узнать, должна понять, потому что я ничего не понимаю… глаза сказали мне, что это должна быть ты.

Прорицательница не заботилась о том, какую ношу возлагает на нее. Йорана забыла про Малаки и его козни, о подозрениях, что привели ее сюда, забыла обо всем и насторожилась.

– Тогда я слушаю.

– У Чо не может быть двух императоров, – произнесла прорицательница. – Есть Паншинеа, есть Палатон – это невозможно.

Озноб превратился в ледяной холод. У Йораны застучали зубы, и она решительно сжала челюсти.

– Палатон – всего лишь наследник. Это формальность для…

– У Чо не может быть двух императоров, – повторила прорицательница. – Один из них должен погибнуть. Ты должна решить, который из них.

– Но как я могу это решать?

Голоса чоя вновь стали горькими:

– Я знаю – ты можешь это. Я видела тебя.

– Тогда скажи мне, что делать.

– Нет. Ты сделаешь то, что должна, но решишь это сама. Я ничего не скажу тебе. Но когда я почувствовала, что ты в Баялаке, я поняла, что должна встретиться с тобой, подготовить тебя к этому.

– Но почему выбор должна делать я?

– Если ты не сделаешь его… – чоя поднесла руку к пустым глазницам, осторожно дотрагиваясь до них. – Смерть. Чо погибнет. Абдрелики и ронины налетят, как хищники, не дожидаясь ее смерти. Секрет тезарианского устройства будет потерян. Захватчики не смогут вернуться через Хаос и останутся здесь. На бесчисленных планетах будет повторяться одно и то же – смерть, скорбь…

– Перестань, – прервала Йорана, дрожа от напряжения. – Скажи мне, кто должен выжить.

– Не могу! Не знаю! Слишком много всего… не понимаю… – и чоя обмякла на стуле, подбородок упал ей на грудь. Тонкая струйка крови вытекла из ее глазницы, как кровавая слеза. Голоса превратились в рыдание. Внезапно она замолчала и трясущимися руками водворила повязку на место. Голоса ее стали хриплыми, и она вскрикнула: – Думаешь, я знаю? Или что-нибудь понимаю? Убирайся отсюда, оставь меня! Я сказала все, что могла. Теперь убирайся!


Глава 14


Жаркий летний Чаролон казался прохладным после удушливого Баялака. Йорана глубоко вздохнула, втягивая запах города после речной вони и аромата панета. С сумкой в руке она прошла через ворота и уже приготовилась идти к гаражу, когда позади послышались шаги и сильная рука взяла ее повыше локтя.

Бах дар вспыхнул, сообщая ей, что рядом находится Малаки. Должно быть, он поджидал ее неподалеку. Открыв дверь в пустую комнату, он ввел Йорану туда.

– Ты уехала, даже не поговорив со мной, – укоризненно произнес он, перегораживая ей выход.

Йорана быстро оглядела комнату прежде, чем отвечать. Она не заметила никаких камер или устройств и поняла, что Малаки знал о существовании этой пустой, неприметной комнаты и решил воспользоваться ею. Она отошла и присела на край большого стола.

– Что же еще ты мог сообщить мне о ней?

Малаки глубоко вздохнул.

– Значит, ты нашла ее.

– А ты надеялся, что не найду? – неожиданная реакция Малаки привела ее в воинственное состояние.

Он сел на стул и теперь казался слегка виноватым.

– Я думал, что найдешь. Я не знал, что ты будешь искать. Я хотел поговорить с тобой прежде, сообщить о своих подозрениях, – внезапно он нахмурился. – Она и вправду прорицательница?

– О, да – она существует, и с ней все в порядке. Насколько верны ее предсказания, еще предстоит выяснить. У меня не было времени протестировать ее способности.

– Расскажи о ней.

– Она очень молода, пожалуй, даже красива. Она явно из простолюдинов, и, по-моему, сила у нее появилась слишком поздно. Вероятно, кто-то в ее родне входил в Дом. Ее дар достаточно силен – он горит ровно и ярко, и она не контролирует его. Хотя, пожалуй, я не знаю, может ли она быть полезной мне или тебе.

– Это меня не волнует.

Йорана приподняла бровь.

– В самом деле? Тогда зачем ты отправил меня туда? – Она вспомнила о том, что видела в порту Чирека. – Чирек – один из твоих чоя?

Малаки вздрогнул. Йорана поняла, что коснулась какого-то важного момента и повторила:

– Он – один из твоих сторонников, верно? Тогда что общего он имеет с прорицательницей?

– Я надеялся, – медленно проговорил Малаки, – что об этом расскажешь мне ты.

Йорана подняла подбородок.

– Если хочешь знать, тогда он – не твой сторонник, – подумав, она почувствовала укол интуиции и закончила: – Тогда ты – его помощник.

Малаки удивленно уставился на нее. Йорана видела, как в нем закипает гордость, гнев и тревога. Она спохватилась:

– Боже, Малаки, существует всего несколько чоя, способных сравниться с тобой, и я просто обнаружила одного из них. Но я знаю, ты не доверяешь Чиреку – тогда почему отправил его в Баялак? Зачем велел разыскать прорицательницу? Какая между ними связь?

Покачав головой, Малаки грузно поднялся на ноги.

– Я и забыл, какая у тебя интуиция, – пробормотал он. – Йорана, я ничего не могу тебе сказать. Ты и так ходишь по краю пропасти. И я боюсь за тебя – ты для меня слишком много значишь, – он направился к двери.

Йорана пнула ногой пустое кресло и с помощью бахдара перекрыла им выход. Малаки остановился и оглянулся.

– Почему ты не знал, что он там? – спросила она.

Малаки глубоко вздохнул.

– Он хотел скрыть от меня существование этой чоя. Пути служителя Бога так же извилисты, как пути преступника.

– Служителя Бога? Малаки, отец, ты же никогда в жизни не поклонялся Вездесущему Богу… – Йорана остановилась, пораженная внезапной мыслью.

– Он проповедует Преображение, – объяснил Малаки, и Йорана почувствовала головокружение.

– Изменник! Эта ересь была объявлена вне закона столетия назад!

– Ты видишь перед собой верного последователя.

Йорана прищурилась.

– Этого не может быть.

Он пожал плечами.

– Ну, может, не очень верного…

– Пусть так, но что у Чирека общего с ней? Почему он отправился туда сам и не послал кого-нибудь другого? К чему такой риск?

Малаки протянул руку.

– Не знаю, ничего не знаю. Но если бы ты прежде пришла ко мне, я смог бы кое-что сообщить, и ты отправилась бы в Баялак с открытыми глазами. Оба мы могли бы понять нечто большее. Но ты сообщила мне ценные сведения, которых я прежде не знал. Я не представлял, что Чирек связан с ней.

– Какая разница?

– Самая огромная. Просмотри записи нападения на Палатона. Просмотри их как можно внимательнее, и ты увидишь там чоя, с которой встречалась в Баялаке.

– Но почему?

– Потому, дорогая, что Чирек нанял троих чоя, чтобы задержать Палатона – не знаю, по каким причинам. Они не собирались убивать. Но мне сказали, что их было четверо, и четвертый, вернее, четвертая, оказалась рядом с Рэндом, но не причинила ему вреда. Посмотри записи и скажи, эту ли чоя ты видела в Баялаке.

– А если это окажется она?

В глубине темно-карих глаз Малаки вспыхнули золотистые искры.

– Тогда разыщи меня и сообщи все, о чем поведала тебе прорицательница. Возможно, на планете наступает канун Преображения, – с этими словами он отодвинул кресло в сторону и вышел.

Йорана оцепенела. Преображение планеты, когда все чоя обретут сияющий бахдар и все изменится, считалось апокалипсисом Чо. Многие предсказывали, что это событие станет не началом строительства нового общества, а мучительным концом жизни на планете. Она заморгала и вновь с удивлением вспомнила не только о том, как прорицательница вырвала себе глаза, а о том, что она уже готова расстаться с жизнью.


Связь со школой Голубой Гряды была неясной, мешала активность солнца, но вполне устраивала Гатона, которому, по-видимому, удалось застать Хата врасплох.

Хат ошеломленно взглянул на лицо Гатона на экране.

– Я не могу сообщить такую информацию, – нерешительно пробормотал он в ответ на просьбу министра.

Гатон пристально всмотрелся в лицо наставника школы. На нем появилось множество тонких морщинок, и следа которых еще не было десять лет назад, когда Хат стал помогать Моамебу. Он стал самым молодым наставником летной школы в истории Чо. Этот коренастый, умный, чрезвычайно добродушный чоя Земного дома получил лучшие рекомендации не из-за своих навыков пилота, а благодаря характеру, в котором больше всего нуждались наставники школ. Он стал курсантам и отцом, и матерью, выхаживал их, как младенцев, и воспитывал в них умение летать. Только благодаря ему процент отчисляемых из Голубой Гряды был заметно ниже, чем в других школах. Хат даже не представлял себе, как его ценят. Однако этого было недостаточно, чтобы защитить его от гнева императора – совсем недостаточно. Гатон подавил вздох и ответил:

– Хат, если мое личное внимание к этому делу не убеждает тебя в его важности, могу сказать, что это требование императора. Я не стану говорить, зачем ему понадобилась эта информация, но она нужна срочно. Уверяю тебя – никакого нападения или других военных действий в связи с ней не планируется.

Хат повел короткими пальцами по темным волосам, в которых солнце высвечивало почти рыжие пряди. В темных глазах сквозила нерешительность. Он оглянулся, как будто желая посоветоваться с кем-то, сидящим в удобном, красиво обставленном кабинете школы, но Га-тон уже знал, что в комнате пусто, если не считать самого Хата. Короткие пальцы затеребили V-образный вырез летной рубахи, которая уже стала тесноватой Хату.

– Таких сведений у меня может даже не оказаться, – пробормотал Хат.

Искусный дипломат Гатон сразу же признал в этих словах не слишком умелую попытку отговориться. Он присвистнул и ответил:

– Хотя император больше не просматривает и не подписывает контракты, нам известно, что между тремя летными школами существует тесная связь, – его лицо стало строгим. – Мне бы не хотелось придавать делу огласку, Хаторд, но я готов к любому повороту.

К счастью, Хат совсем не был дипломатом, и увертку попросту не заметил. Его лицо посветлело.

– Хорошо, – кивнул он. – Я свяжусь с вами.

– Выполняй, – приказал Гатон и с облегчением прервал связь. Кроме, как в школах, ему было негде найти ответ на вопрос императора. Он не знал, чего ждет от него Хат. Возможно, считает, что контракт будет прекращен или расторгнут. Гатон обмяк в кресле, нахмурился и задумался, перемогая боль во лбу. Паншинеа вскоре получит то, что хотел.

Хат отодвинулся от потемневшего экрана с ощущением подступающей тошноты. Он знал только одну причину, по которой Палатон, наместник императора, мог бы потребовать информацию о контрактах и местонахождении тезаров. Они знают о Недаре, понимают, что он жив, и начинают поиски. Палатон, по-видимому, собрался перевернуть весь свет в своих поисках, если прибег к имени императора, будучи всего-навсего наследником.

Хат протер глаза. Конечно, он мог предоставить Гатону нужную информацию. Имени Недара не было в списках. Хат не жалел о том, что приютил у себя друга, когда тот вернулся больным и несчастным, преследуемым Палатоном и изменниками с Аризара, но теперь… теперь Хату было совершенно необходимо знать, где он, получить его совет и помощь. Очевидно, он не погиб, атакуя Палатона, или же труп не обнаружен. Он не вернулся к чоя, правительнице Небесного дома. Он исчез, как будто и не существовал, и у Хата мучительно ныло сердце. Он не знал, как долго сможет защищать Недара от Палатона и других.

Недар доверял ему, и Хат никогда не согласился бы его предать, но знал, что если он не выполнит императорское требование, Палатон сам возьмется за расследование, и пребывание Недара в школе будет трудно скрыть. В комнате еще ощущалась его аура, неопровержимое доказательство недавнего присутствия, хотя Недару удалось не показываться курсантам, поскольку школа была заполнена менее чем наполовину. Будет лучше дать Гатону то, что он просит, чем открыть путь для целого ряда вопросов, ответить на которые окажется невозможным. Хат снова вытер глаза. Тезаров не следовало подвергать такому давлению. Без них Чо была бы пропащей планетой. Хат вновь вспомнил заверения Недара о том, что тезары должны быть преданы только друг другу, невзирая на различия между Домами. Прежде он не поддерживал Недара, но знал, что теперь обстоятельства изменились, вызванные причинами, которые он не мог контролировать.

С решительным вздохом Хат присел к экрану и вызвал список контрактов.


Худощавое тело под стерильными простынями по-прежнему оставалось неподвижным, но как только Рэнд присел, чоя довольно всхрапнул, и Рэнд обнаружил, что улыбается до ушей. Послышалось кряхтение и покашливание, отмечающие пробуждение Ринди. Некоторое время он лежал, рассеянно озираясь и облизывая губы. Затем его веки дрогнули, и Прелат поднял голову.

– Человек! Это ты?

– Я не хотел разбудить тебя.

– Чепуха. Меня разбудил мой собственный храп, – голоса Ринди, слабые от утомления, прозвучали с прежним юмором. Он протянул руку, нащупал кнопку, и изголовье кровати приподнялось, поддерживая его голову. Бледно-голубые глаза изучали Рэнда с нескрываемым любопытством. Наконец старый чоя снова заговорил: – Ты часто бывал здесь, верно?

Рэнд почувствовал, что краснеет. К счастью, стрижка по моде чоя скрывала его пылающие уши.

– Да, – признался он.

– Интересно, почему?

– Мне надоело быть одному, – объяснил Рэнд, – и не хотелось потерять тебя.

Риндалан поскреб основание гребня.

– Неужели все люди заводят себе друзей так легко, по самым неопределенным критериям?

Смущение Рэнда перешло в раздражение.

– Ты говорил мне правду, независимо от твоих или моих чувств. Я считал, что между нами есть какая-то связь.

– Даже если эта правда была тебе неприятна?

– Даже так.

– Гм…

С помощью своей заимствованной силы Рэнд вдруг понял, что Риндалан взвешивает способность к трезвым суждениям о дружбе и всему прочему без интуиции, присущей чоя. Даже Заблудшие не были поставлены в столь невыгодное положение. Рэнд понял, сколько в этих существах зависит от их шестого чувства и каким ограниченным считают его, неспособного познать истину. Однако сами они тоже были ограниченными – по сравнению с такими теза-рами, как Недар, занимающими выдающееся положение.

– Нас можно обмануть, – внезапно произнес Рэнд. – Каждого из нас.

Ринди заморгал, и его глаза прищурились, а в их уголках появились добродушные морщины.

– Значит, наша дружба – тоже обман?

– Вряд ли. На Земле мы бы назвали ее настоящей.

Тонкие и узловатые пальцы Прелата погладили простыню.

– Мне говорили, – заметил Ринди, – что ты разбудил меня.

Как же сказать ему об этом? Палатон никогда не позволит… И пока Рэнд взвешивал возможность лжи, Ринди продолжал:

– В своих снах я постоянно видел какое-то препятствие. Мне мешали спускаться вместе с Великим Кругом, я почти не слышал Вездесущего Бога. Мое внимание было отвлечено от Него. Теперь я знаю – это ты пытался разбудить меня, – Прелат испустил прерывистый вздох. – Я не могу уйти, пока не отвечу на твои вопросы.

Рэнд постарался не чувствовать себя виноватым.

– Хорошо, – решительно ответил он и поднялся. – Потому что я здесь не единственный, кто нуждается в тебе.

– Вот бы не подумал, – ответил Ринди, – судя по многочисленности посетителей.

Рэнд уже собирался его покинуть, но остановился на полпути.

– Тебе ничего не говорили? К примеру доктор Ниневер? Ты ничего не помнишь?

– О чем? – удивился Ринди.

– Ты сказал мне, что тебя отравили. Врачи не находили никаких признаков яда, но кома продолжалась – иначе ты бы давным-давно очнулся. Теперь твои комнаты охраняются. Только доктору Ниневер, нескольким сестрам и нам с Палатоном разрешен доступ сюда.

– Я? Сказал тебе? – бледно-голубые глаза расширились, и Рэнд заметил, как нарастает утомление Прелата. Он не хотел больше тревожить его.

– Врачи говорят, что это был препарат, блокирующий деятельность нервной системы, – Рэнд не договорил, боясь выдать себя.

– Яд? – Ринди приподнялся на постели, утомление исчезло из его глаз, и они яростно блеснули. – Значит, я лежал здесь совершенно беспомощный?

Рэнд кивнул.

– Кто еще знает об этом?

– Палатон, Йорана и Гатон. Это все. Даже Кативару пока не разрешают приходить к тебе.

Ярость слегка утихла. Ринди поджал губы, о чем-то размышляя.

– Должно быть, мой секретарь очень рад, – заметил он.

– Нет, как мне говорили – разъярен. У Йораны пока нет времени поговорить с ним.

Скрестив руки на груди, Ринди откинулся на подушку.

– Если моя безопасность в руках Йораны, я буду жить вечно – я доверяю ей больше, чем самому себе.

– И правильно, – ответил Рэнд. – По крайней мере, она не посылала тебя к мятежникам.

Ринди поднял сухой палец.

– Это мой народ. Они нуждаются во мне.

– Они едва не убили тебя.

Прелат вновь сделался усталым и печальным.

– С простолюдинами трудно договориться – это только наша вина. Церковь оттолкнула их еще в давние времена, и больше мы не пытались принять их обратно. Но я не мог допустить их самоубийства.

– Да, – согласился Рэнд. – И по этой причине я считаю тебя одним из своих друзей.

Ринди, который уже закрыл глаза и погрузился в размышления, взглянул на него и коротко рассмеялся.

– Ты поймал меня на слове, человек. Такого тонкого и мудрого намека я еще не слышал. Ну что же, принимаю его. Можешь считать меня своим другом, – Ринди расслабился. – А теперь дай старику подремать, – он прикрыл морщинистые веки, и прежде, чем Рэнд достиг порога комнаты, ее уже огласил гулкий храп.


Глава 15


Потирая уставшие глаза, Йорана сидела перед микровизором и просматривала записи. В комнате было тихо, охранники разошлись, кроме оставленных на дежурстве, автоматическая сигнализация уже включена. Разумеется, в основном репортеры увивались вокруг Палатона, наследника, и следовательно – главной персоны дворца, а остальная часть парада была снята обрывками. Йорана уже просмотрела большую часть записей, прежде чем заметила в кадре Рэнда – причем главным образом на периферии и снятого весьма неясно.

Она действительно увидела все. Йорана застыла, утомление исчезло, она придвинулась ближе к экрану, наблюдая, как стройная чоя в голубом платье приближается к Рэнду. С самого начала ей было ясно, что чоя избрала своей целью Рэнда, хотя двигалась беспечно среди простолюдинов и чоя из Домов, идущих следом за Палатоном. Однако эту стройную фигуру Йорана не смогла бы ни с кем спутать.

Йорана запустила пальцы в волосы, поставила подбородок на один из локтей, перемотала ленту и начала просмотр снова – нет, она не ошиблась, чоя всегда держала Рэнда в поле зрения.

Если бы это удалось заметить раньше, хоть кому-нибудь из стражников – ведь такой известный прием должен был насторожить их, а они упустили ее. Им не следовало сосредотачиваться только вокруг Палатона. Присутствие Рэнда на параде вызвало заметный шум – в конце концов, он был инопланетянином, и опека Палатона мало что меняла. Йорана хорошо понимала это.

Она обнаружила, что покусывает губу. Солоноватый, терпкий привкус железа на языке заставил ее остановиться, и она поклялась, что больше никогда не оставит Рэнда без охраны. Она вновь перемотала пленку и внимательно рассмотрела чоя, вглядываясь в фигуру, лицо, роговой гребень и пытаясь опознать ее. Ушло несколько минут, прежде чем она задала масштаб и компьютер выполнил ее команду.

С экрана микровизора на Йорану взглянула прорицательница. Ее глаза были удивительными – в их ореховой глубине поблескивали зеленые крапинки, глаза смеялись – те самые, от которых теперь остались только пустые глазницы.

Йорана сделала несколько распечаток лица, но уже поняла, что Малаки сообщил ей не все, что было ему известно. Ей следовало приглядеться к Чиреку, но это заняло бы немало времени. Понадобилось бы провести наблюдения, составить досье и попытаться понять, какие вопросы следует задать ему.

Она не могла забыть мрачного пророчества, информация здесь была ни при чем. Она не могла рассказать Малаки о том, что видела и о чем подозревала, но в конце концов, стоило не прийти на встречу с ним, и он мог бы обо всем догадаться. Она не могла решить, защитит ли он прорицательницу, Преображенное Существо, или прикажет сделать это Чиреку. Но вспоминая слова чоя, Йорана понимала, что должна сделать все возможное, чтобы избежать разговора с Малаки.

Никто и ничто не могло заставить ее выбирать между жизнью императора и жизнью Палатона.

У нее остается слишком мало времени, прежде чем Малаки начнет действовать. Йорана отключила микровизор, послушала, как принтер выдает копии, и погрузилась и мысли – столь же тяжелые, как роговой гребень, охватывающий ее череп.


– Мы видим цель, посланник.

Джон, в ушах которого еще звенело от сложного сочетания препаратов, принятых для преодоления межпространственного прыжка, подошел к иллюминатору. Увидев корабль абдреликов, он удовлетворенно улыбнулся. Наконец-то!

– Отлично, – ответил он. – Попросите разрешения пройти на борт.

Чувствуя дрожь в коленях, он сел поглубже и переждал сильные толчки и вибрацию, сопровождающую процесс стыковки. ГНаск должен принять его хотя бы из любопытства. Но как покинуть корабль абдреликов – это уже второй вопрос.

Выражение на лице ГНаска изменилось, едва он увидел стоящего в стыковочном отсеке Джона в сопровождении вооруженного отряда. Абдрелик вышел вперед, как только сработал шлюз, и его лиловая кожа потемнела, что было равнозначно румянцу у людей. Он обнажил клыки, прежде чем произнести:

– Посланник, может быть, вы объясните такое появление?

– Посланник, – ответил Джон, – у меня есть сведения, что у вас на борту содержатся пассажиры, которым было бы лучше в наших руках. Я благодарю вас за их спасение с Аризара, но ради их здоровья и жизни я вынужден просить передать их нам, – он был окружен опытными воинами в полном облачении, в шлемах, с оружием в руках, слегка переминающимися и готовыми к действию. Хотя Джон говорил сдержанно и спокойно, его отряд был молчаливым свидетельством его истинных намерений. Единственное, что он сделал – постарался не избежать упоминаний об Алексе и их родстве, и хотел бы продолжать в таком же духе, рассчитывая, что ГНаск не решится его поправить.

Отношения станут напряженными, но не прервутся.

Хотя, размышлял Джон, если абдрелик откажется отдать ему дочь, может быть всякое. Ближайший к нему охранник слегка задвигался, чувствуя его напряжение. Оружие покачнулось в его руках.

Поросячьи глазки ГНаска оглядели оружие, и абдрелик развел руками.

– Естественно, посланник – теперь, когда их состояние стабилизировалось, вы вправе потребовать возврата. В конце концов, они получили страшную травму. Мы не хотели бы, чтобы что-то угрожало их выздоровлению.

Джон слегка расслабился и шагнул вперед.

– Вы оказали нам неоценимую услугу, вылечив их, – произнес он.

– Мы старались сделать все, что в наших силах, – ответил ГНаск, но его глаза прищурились, впиваясь в Джона. Абдрелик оглянулся через плечо, к ждущим адъютантам. – У нас есть гости, которые нуждаются в особом уходе – мы не можем его предоставить. Готовьте их к выходу.


Алекса лежала в своей каюте, не спала и ни о чем не думала. В вялом полусне она услышала шум стыковки и удивилась, кого принесло на корабль слюнтяев. Недар остался в своей клетке, изо всех сил стараясь сдержать боль и отчаяние. Место, где был вживлен тарш, воспалилось, дурно пахло, похоже, там созревал абсцесс, и ГНаск в гневе кусал губы, опасаясь, что вживление окончится провалом. Алекса не знала, удастся ли организму чоя избавиться от инвазии, переживет ли Недар инфекцию, поражающую сейчас его тело. Он поминутно то покрывался потом, то дрожал от холода, но Алекса знала, что сейчас у него почти нет надежды. Это означало, что ей придется внимательно наблюдать за ним, помогая и подсказывая, надеясь когда-нибудь сбежать вместе с ним.

Алекса лениво открыла глаза. Ничего хорошего не выйдет, если она найдет капсулу и сбежит одна, без пилота. Ее спасение всецело зависело от Недара.

Если чоя действительно переживет вживление, то его организм слишком ослабнет, чтобы бороться даже с обычными инфекциями. Он похудел настолько, что теперь был кожа да кости, роскошные темные волосы поредели и стали сальными. Он не притрагивался к лакомым кусочкам еды, приберегаемым для него Алексой, не удостаивал ее разговорами, подозрительно относился к ее частым визитам.

Алекса размышляла, как расположить к себе пилота, заставить его быть обязанным, надежно привязать к себе. Предлагать ему свободу было нелепо – ему была не нужна свобода в пределах крейсера, пилоту, способному пересекать Хаос. Недар хорошо знал себе цену.

Дверь ее каюты бесцеремонно распахнулась. В удивлении Алекса оттолкнулась ногами от стены, перевернулась и села.

Абдрелик, который стоял в дверях, был ей незнаком.

– ГНаск зовет, – коротко сказал он, и клыки, сильно выступающие вперед, нависающие над похожими на резиновые ободы губами, придавали его трейду почти неузнаваемый акцент.

Она нехотя поднялась, пытаясь понять, зачем она вдруг понадобилась ГНаску. Она уже шагнула вперед, когда абдрелик добавил:

– Собери вещи.

Сердце Алексы подпрыгнуло, когда она поняла, что придется улетать с крейсера. Но с посланником или без него? И зачем? Она натянула тяжелые гравитационные ботинки, побросала в рюкзак свое немногочисленное имущество и последовала за абдреликом.

Прежде всего она увидела солдат в форме космической охраны, затем отца и застыла. ГНаск повернул к ней внушительное, но грациозное тело, и заметил:

– А, вот и она.

Алекса приглядывалась к их лицам, уже научившись распознавать мимику абдреликов и инстинктивно догадываясь о чувствах отца. ГНаск скрывал свои чувства под маской дипломатического нейтралитета, выражение лица Джона Тейлора Томаса было не менее учтивым. Но оружие в руках охранников сказало ей о многом. Она не ожидала такого от отца. Зачем ему понадобилось забирать ее? Она еще принадлежит абдреликам и всегда будет принадлежать им.

Однако отчаянная попытка отца восхитила ее. Она решила уйти с ним потому, что это было ей на руку.

ГНаск поманил ее. Алекса приблизилась, но сохранила дистанцию между ними и собой, тщательно оценивая ситуацию.

– У нас есть только одна пассажирка, которая выжила на Аризаре, – объявил ГНаск после краткой беседы с адъютантом. Судя по тону их голосов, ничего важного не было сказано – Алекса уже научилась распознавать смысл речи абдреликов, которая отличалась богатством важных и второстепенных оттенков.

Алекса задумалась. Она взглянула на отца, но тот не отрывал глаз от лица ГНаска. Очередная дипломатическая уловка, подумала Алекса и решила прояснить ситуацию, задав вопрос – сейчас было необходимо спровоцировать этих двоих на разговор.

– А как насчет тезара? – отчетливо спросила она. – Я не могу оставить его.

Внимание охранников отвлекла возня тарша на плече ГНаска – его усики-антенны и глаза зашевелились. Отец коротко взглянул на Алексу, но тут же обратился к абдрелику.

– Что это за тезар, посланник ГНаск?

– Сгоревший пилот, – невозмутимо объяснил ГНаск, но задняя складка на его шее запульсировала от гнева. – Мы наткнулись на его корабль. Мы не смогли сообщить о нем на Чо или в посольство на Скорби, и не зря: перелет мог бы стоить ему жизни.

– Но на моем корабле есть врач, – так же невозмутимо отозвался Джон. – Мы способны обеспечить ему лечение, которое невозможно на вашем крейсере.

– Его жизнь… – сделал еще одну попытку ГНаск.

– Я готов рискнуть, – настаивал отец Алексы. – Вряд ли чоя обвинят нас в попытке спасти одного из них.

– Но у чоя сложный баланс организма. Мы имели дело с ними в течение столетий, в то время как вы… – вновь начал ГНаск, и на этот раз многозначительный тон его голоса сказал больше слов.

– Получается, вы отказываете ему в доступе к лучшему медицинскому обслуживанию?

– Отец, – торопливо перебила Алекса, – он в сознании и может принять решение сам – если, конечно, абдрелики не держат его здесь против воли.

ГНаск издал глухое ворчание, на которое отозвался вибрацией даже металлический пол под ногами Алексы, но не произнес ни слова.

Джон примиряюще заметил:

– Мне известно, что посланника невозможно обвинить в таком насилии. Однако, ГНаск, – он задумчиво взглянул на абдрелика, – если чоя сам примет решение, вас едва ли обвинят в его смерти.

ГНаск обрел голос.

– Разумеется, – ответил он. – Я против ненужного риска здоровьем пилота. Но поскольку наш пассажир – не узник, он волен выбирать то, что пожелает.


Недар смотрел на Алексу через прутья клетки.

– Но почему я должен доверять тебе?

– Речь сейчас не о доверии. Останься здесь, и ты погибнешь. Если симбионт погибнет, ты станешь для них только обузой.

Он лежал на боку, абсцесс на затылке скрыла складка, а гнилостный запах заставлял Алексу морщиться. Она видела на его лице следы слез.

– Если ты останешься, тебе не на что надеяться.

– Даже если я соглашусь улететь с тобой, надеяться мне будет не на что.

Алекса понизила голос:

– Я готова стать узницей собственного отца не более, чем оставаться с ГНаском. Но я сделаю все возможное, чтобы бежать с крейсера.

– Похоже, ты пытаешься завязать со мной дружбу потому, что влюбилась в меня, – сухо заметил чоя.

– Черт побери, идешь ты или нет? Еще немного, и они решат, что ты без сознания, а ГНаск заявит, что в твоих интересах вынужден оставить тебя здесь. Отец не станет настаивать и увозить тебя силой.

Пилот со вздохом сел.

– Ты предлагаешь жесткие условия сделки, – шатаясь, он поднялся на ноги и ухватился за прутья, чтобы устоять.

Алекса кинулась прочь.

– Лекажу им. Держись, стоит тебе упасть – и я не смогу вернуться.

Чоя кивнул. Она промчалась к отсеку и сообщила отцу, что тезар согласен присоединиться к ним. По пути она успела задать себе вопрос, как кто-нибудь из них объяснит на борту присутствие тезара, которого нет в списках пилотов, работающих по контрактам.


ГНаск наблюдал, как закрылся люк, заработал шлюз и корабли приготовились к расстыковке. Адъютант заметно трусил, отводя виноватые глаза, но ГНаск только покачивал головой.

Он не знал, что затеяла девчонка или чего надеялась достичь побегом, но, понимая ее так же хорошо, как самого себя, он чувствовал – в этом поступке есть свои преимущества. Теперь она была его родственницей, а не просто человеком, и он знал, как это может помочь при определенных обстоятельствах. Он произнес вслух:

– Посланник Томас не будет счастлив со своей добычей.

– Что станет с чоя?

– Это другой вопрос, – ГНаск поднял палец и осторожно коснулся головы тарша. Слизень ответил дрожью во всем теле. – Не думаю, что он причинит нам неприятности, но быть уверенным не могу. – Он пожал плечами. – Долг призывает меня на Скорбь. Курс должен быть изменен. Если здесь я потерпел поражение, надо загнать в угол Паншинеа. В конце концов чоя нам поможет. Все меняется.

Он остановился и добавил:

– Свяжитесь с нашими союзниками-ронинами. Они неустанно ищут чоя, сбежавших с Аризара. Напомните им о наших тесных связях и взаимных интересах. Думаю, пришла пора взмутить воды и посмотреть, что поднимется со дна. Я слишком долго лежал в засаде – пора начинать охоту.


Глава 16


Алекса сидела на табурете, пристально наблюдая за пилотом-чоя в отведенной ему каюте – вдали от экипажа и корабельного лазарета, несмотря на обещание отца абдреликам. Алекса думала, что тезару предоставили небогатый выбор. Он был слишком измучен, чтобы вынести тяжесть межпространственного прыжка, несмотря на способности. От него легче избавиться, если больше никто не будет знать о его существовании. Алекса проводила много времени, наблюдая за Недаром. Как человеку, ей это не доставляло удовольствия, но благодаря свойствам абдреликов, она была готова целыми днями выслеживать добычу.

Недар немного оправился от оцепенения, в которое впал, едва ступив на борт корабля. Сейчас корабль набирал ускорение перед межпространственным прыжком. Алексе было пора принимать лекарства и идти к себе в каюту. Но она сидела, размышляя, понимает ли пилот происходящее, догадывается ли о полете по вибрации корабля.

Он слегка повернул голову.

– Кто ведет корабль? – спросил он дрогнувшими, но еще надменными голосами, как будто имел твердое право на ответ, хотя и он, и Алекса одинаково хорошо понимали: он получил не большую свободу, чем прежде.

– Барос, – коротко ответила Алекса, обдумав, какие последствия будет иметь ее ответ.

– Хорошая чоя, – пренебрежительно заметил он. – Сколько пройдет времени, прежде чем мы наберем максимальное ускорение?

Еще час с лишним. Ты голоден? – она подняла крышку с подноса.

Распространился аромат обеда, в точности такого же, какой доставили Барос, и Алекса была уверена, что Недар не откажется от еды.

Он сел и потянулся за подносом, который Алекса подтолкнула к нему через стол. Вместе с обычной едой чоя на подносе лежали приборы – тонкие двузубые вилки, которыми они привыкли пользоваться. Недар взглянул на нее:

– Принеси мне мяса – горячего и свежего.

Слегка удивившись, Алекса отправилась выполнять его просьбу. Она вернулась с закрытым подносом, не остывшим за время ее ходьбы по коридору. Запах мяса вызывал у нее тревожные чувства, и Алекса постепенно начала понимать Недара.

Он покончил с овощами и кашей и вдруг швырнул пустую посуду к дверям, словно надеясь выскользнуть из каюты вслед за Алексой.

– На твоем месте я бы не стала этого делать, – сообщила она. – Тебе запрещается выходить, и если ты попытаешься прорваться, звуковой барьер оглушит тебя.

– Ты считаешь, я достаточно силен, чтобы прорваться через него?

Алекса поставила поднос с мясом на стол, поверх пустого, и сняла крышку. Ломти говядины плавали в собственном соку.

Недар на мгновение смутился, но тут же схватил ломоть и съел его целиком, а Алекса торжествующе выпрямилась, уверенная, что ее подозрения справедливы. Она подобрала колени, обхватила их руками и наблюдала, как чоя пожирает мясо.

Когда Недар расправился с одним ломтем, она беспечно поинтересовалась:

– Как это ГНаск и Калак просмотрели признаки?

Недар быстро поднял голову. Странный огонек блеснул в глубине его глаз, но он не был отражением рассеянного света в каюте. Он подхватил на вилку очередной ломоть мяса и заглотал его в два приема. Прожевав еду, Недар спросил:

– Какие признаки?

– Вживления. Не прикидывайся. Я знаю, что это такое – и, черт побери, понимаю, что ты чувствуешь, – она подобрала ноги. – Они не представляют, какой шок это вызывает у других – желание охотиться, преследовать, голод и насыщение.

– Чоя едят мясо, – неуверенно возразил Недар, поглощая третий ломоть. На этот раз он растягивал удовольствие, откусывая по кусочку.

– Иногда. И не так, – Алекса вздернул; подбородок. – Только не говори, что я ничего не понимаю. Неудивительно, что ты так отощал – должно быть, ты предпочел голодать, только бы не выдать себя. Желание так терзало тебя, что ты понял – сдерживать его невозможно, каким бы ты ни был слабым, как бы сильно ни болел. И ты выбрал голод. Чтобы ослабеть. Но на что ты надеялся?

Недар оставил нетронутым последний кусок, поднял поднос и выпил с него мясной соус. Когда он поставил поднос на стол, Алекса обнаружила, что сама не в силах оторвать глаз от оставшегося куска говядины.

Криво усмехнувшись, Недар подвинул ей поднос.

– Вперед, – приказал он. – Съешь его. Алекса схватила мясо и сожрала его так же стремительно, как расправился с первым куском пилот, разрывая зубами волокна, не обращая внимания на льющийся на пальцы сок. Проглотив все, она облизала пальцы. Недар молчал, пока она не покончила с этим.

– Я надеялся на смерть, – печально произнес он.

– А теперь?

Он вытянулся на койке.

– На отмщение.

– Стоит убить ГНаска, и начнется страшная война. К тому же сделать это трудно. Может быть, стоит подумать о чем-нибудь другом.

Он вздрогнул и открыл глаза.

– Нет, я буду мстить не ГНаску, – ответил он. – А тезару, который довел меня до этого. Палатону.

– Любопытно, – Алекса расцепила руки и встала. – Интересно, будешь ли ты испытывать такие чувства и потом?

– Когда «потом»?

– Исследователи, нанятые моим отцом, состряпали сыворотку, которая уничтожает имплантат. Испытания оказались обнадеживающими, – Алекса вскинула голову, и темные кудри заплясали по ее плечам. – Лечение должно принести мне пользу.

– Но каким образом они надеются этого достигнуть?

Она пожала плечами.

– Я не медик. Говорят, генетический код переносится с помощью вирусных частиц. Они вводятся в кровеносную систему и остаются там, постоянно поддерживая иммунитет организма. Потому они решили применить на мне этот препарат и очистить меня, по крайней мере, так они говорят. – Она оглядела пилота. – Нужно всего две-три инъекции. Ты заражен недавно… может, тебе понадобится меньше. Если ты захочешь лечиться.

– Почему бы и нет?

Она деланным жестом вскинула руки.

– Из гордости? А может, тебе понравится то, что с тобой случилось?

Его губы скривились, но лицо тут же расслабилось – он взял себя в руки. Разумеется, Алекса все видела, понимала и потому рассмеялась.

– Ты еще не принял решение. Мы прибудем на станцию через пару дней. Отец боится, как бы абдрелики не последовали за нами – он воображает, что чем нас больше, тем мы сильнее, – она открыла дверь и застыла на пороге. – Так что у тебя еще есть время подумать.

– А что… – хрипло начал он. – Что будет с тобой?

– О, я уже давно решила: одна инъекция, чтобы приглушить инстинкты, и я сбегу. – Она говорила негромко, но уверенно. – И никто, ни единое существо, даже мой отец, не смогут удержать меня. Обладать знаниями абдреликов – слишком большое преимущество. Вселенная будет принадлежать мне, если я этого захочу. А я, благодаря симбионту, хочу! – она скрылась за дверью, а в каюте еще отдавалось эхо ее последнего восклицания.

Недар смотрел на дверь. Вероятно, она просто не могла обрести свободу без пилота. Она возьмет его с собой, если он согласится. Он подумал о невероятном сочетании натур человека и абдрелика – эта мысль вызвала у него нервную дрожь, и Недар оттолкнул стол. Подносы звякнули. Он понимал, что чувствовала Алекса, потому что она понимала его. Они были на равных. Сила отзывалась на силу.

Она ни на чем не настаивала. Недар взвешивал возможности их отнюдь не неприемлемого союза. Попросив о лечении, он выдаст тайну – о том, что все чоя подвержены влиянию симбионта абдреликов. Несмотря на то, что отношения между ГНаском и посланником Земли только недавно стали напряженными, он чувствовал: эта информация получит огласку. Либо Томас воспользуется ею сам, либо сообщит ее абдреликам. Чоя утратят свою мнимую неуязвимость и подвергнутся пыткам врагов. Секрет тезарианского устройства нельзя раскрыть, но душу самих чоя можно преобразить, сделать черной, как пытались абдрелики.

К несчастью, они избрали для опыта чоя, у которого уже не осталось сил ни выдать тайну, ни помочь воспользоваться ею. Он мог продолжать хранить ее или попытаться пройти лечение, надеясь на лучшее. Но Недар понимал, что должен сопоставить личную пользу с ущербом, нанесенным народу. Ему необходимо время, чтобы принять решение.

Он съел обед, но не насытился. Бахдар молча таился в глубине его тела, жаждущий и ждущий. Недар знал крейсер так, как будто сам был его создателем – ибо он был куплен у чоя – и хорошо представлял, как проникнуть в кабину пилота по потайным ходам. Бахдара, украденного у Барос, ему хватило бы на несколько недель. Он мог бы вернуться на Чо. И там, как у хищника среди травоядных, у него было бы неограниченное число жертв. Он мог собраться с силами и отомстить Палатону.

Правда, он сделает глупость, если высосет бахдар у Барос прежде, чем крейсер достигнет Хаоса. Такой поступок будет означать гибель для всех них. На станции возможностей представлялось гораздо больше. Там всегда могли найтись другие тезары – отработавшие контракт, отдыхающие, пока ремонтируют их корабли.

Возможно, там задуманное будет труднее осуществить, но тем не менее это наверняка удастся. Недар лег и послушал, как пилот подает команду по внутренней связи, сообщая, что необходимо принять меры предосторожности. Голова Недара раскалывалась от мыслей.


Кативар не шевельнулся, ему не понадобилось даже двигать рукой, чтобы ваза пролетела по его комнате и раскололась об стену. Тяжело дыша, он напряг бахдар, мысленно схватил картину и швырнул ее через веранду, во внутренний дворик. Его руки конвульсивно сжимались в кулаки, он пнул стул, повалив его на плитки пола. Деревянный подголовник раскололся. Когда гнев Кативара немного утих, он оказался стоящим среди обломков, черепков, перевернутой мебели – в комнате не осталось неповрежденных предметов.

Три раза он подходил к комнате Риндалана, и трижды ему запрещали войти. Его преимущество исчезло, как будто никогда не существовало, как будто не было долгих лет уловок и игр, изматывающей работы, чтобы заслужить благосклонность Риндалана. Его отвергли, как простолюдина. Отмахнулись от него, как от надоедливой мошки.

Но поражение не исчерпывалось этим. Малаки не ответил на последние вызовы, и в результате Кативар понятия не имел, что делать дальше. Хотя он не мог найти главу подпольной церкви, он сузил круг до нескольких возможных кандидатов, только ни один из них не мог бы дать необходимые сведения.

По Чаролону носился слух о новой прорицательнице, предсказывающей будущее, которая каким-то образом обрела сверхъестественные! способности, находясь в другом полушарии планеты, в забытых Вездесущим Богом болотах.

Не утихали разговоры о том, что тезары готовятся порвать с императором и со своими Домами, воспользоваться своими исключительными возможностями. Кто стоял за всем этим, и как собирался справиться с этим Палатон?

Чо разлагалась, превращаясь в Хаос. Конец ее казался неизбежным, и хотя работе Кативара это только помогало, он стремился завершить ее прежде, чем наступит этот конец. Ему было необходимо вновь добраться до Риндалана, но между ними стояла Йорана, защищая старого чоя. Однако она была обязана прежде всего охранять наследника, и потому Кативару надо было обратить внимание на Палатона. Пора было что-то делать с тайной информацией, сообщенной Риндаланом, который принял его за Палатона.

Ходили слухи о паломничестве пилота в родовое гнездо… Кативар скрестил ноги и бесцеремонно уселся среди обломков, размышляя. Если пилот действительно потомок Огненного дома, то конгресс ополчится против него. Однако Кативар не мог позволить себе напрямую высказать обвинение, поскольку знал, что ему потребуются явные доказательства. Но неужели сам Палатон ничего не подозревает?

А если и подозревает, то ход Кативара пошатнет его положение, и Палатон продолжит путь к уничтожению самого себя. Если же нет, тогда раскрытие тайны можно приберечь на потом. Палатон уже ступил на нетвердую почву, связавшись с инопланетянином. Теперь бездна могла разверзнуться под его ногами в любой момент.

Кативар уже представлял, с чего начать. Затем он обратит внимание на Малаки и сплетников, а попутно будет собирать новый материал для своих исследований. Чем труднее времена, тем богаче его урожай. Неясного будущего Кативар не опасался.

Пришло время воспользоваться лихорадочным бредом Риндалана. Он поднялся, стряхнул с одежды пыль и отправился расставлять капкан.


Палатон вернулся к себе, желая принять душ и смыть дневной жар и пыль. Положив руку на замок, он почувствовал явное беспокойство – казалось, защитное устройство было нарушено. Без своей силы он не мог ничего подтвердить, но, разумеется, несмотря на усилия Йораны, кто-то мог пытаться вторгнуться к нему. Будь с ним Рэнд, Палатон попросил бы человека проверить комнату, но после утомительного дня учебы Рэнд отправился проведать Ринди. Палатон мог бы вызвать Йорану или одного из охранников, но знал, что этим выдаст свой недостаток способностей, слабость, а этого он не мог себе позволить.

Тем не менее он открыл дверь из затененного коридора, не вполне готовый встретиться с тем, что могло ждать его внутри. В комнате не осталось и следа утреннего беспорядка – здесь уже побывали уборщики. Палатон ощущал свежий, острый запах вновь застеленного белья. В пузатом кувшине в центре стола стояли цветы, лепестки которых уже начали сжиматься с приближением сумерек. Казалось, все на месте, но беспокойство не исчезало.

В комнате было относительно прохладно, но едва ступив в нее, Палатон ощутил впереди жаркое пятно – такое, от которого даже без бахдара волосы на его затылке встали дыбом.

Палатон обернулся и увидел отпечаток ауры на противоположной стене комнаты – чоя, высокого и надменного, неузнаваемого, с голосами, искаженными телепатической передачей.

– Сын Огненного дома, – произнес чоя, – пришло время встретиться с Хаосом твоей собственной судьбы, прочесть его лабиринты и проложить курс.


Глава 17


– Кто ты? – голоса Палатона резко прозвучали в его голове. Он чувствовал в них страх, гнев, потрясение и стоял, не шевелясь, с бьющимся сердцем, не понимая, было ли увиденное им живым существом или телепатической проекцией. А может, видение было вызвано его присутствием? Но, в сущности, это было неважно, потому что, кто бы это ни был, он знал тайну, которую Палатон старался спрятать поглубже даже от самого себя. Кто-то знал, что жизнь Палатона – в его руках, и эта проекция была страшнее, чем стоящее здесь реальное существо с инфорсером в руках, нацеленным в сердце наследника.

Палатон метнулся в угол комнаты, чтобы увидеть, последует ли проекция за ним, но этого не случилось. Значит, проекция осуществлялась не вживую – видение приготовили заранее и оставили здесь для него. Тот, кто сделал это, действовал очень умно – Палатон не мог разглядеть лицо чоя или расслышать голоса так, чтобы понять, кому они принадлежат. Если бы с ним была Йорана… но она удивилась бы, поняв, что Палатон не может прочитать изображение сам, поскольку несмотря на искаженную ауру, в комнате явно оставались следы чужого присутствия, которое можно узнать, почувствовав его вновь. Ауры живых существ было гораздо легче читать, но Палатон не рассчитывал на это, оставшись без бахдара.

Отчасти Палатон надеялся, что проекцию оставил Ринди – старый Прелат был достаточно силен для этого, но пока не оправился. У Палатона до сих пор не находилось времени посидеть и побеседовать с Ринди, сообщить ему о разговоре с Воланом и во всем признаться. Даже если Ринди был бы достаточно силен, его проекция не излучала бы такую злобу. Палатон вспомнил о Недаре, но тот никогда не достигал таких высот телепатии.

Проекция вновь заговорила, и Палатон пропустил первые слова.

– …откажись от своих намерений – тебя не примут. То, что было приговорено к уничтожению, ничего не стоит для всех нас. Твой единственный способ спастись – доказать свою сущность и затем открыться. Какие скрытые таланты способны оказать тебе помощь? Генетические возможности бесконечны, Палатон. Без этой мудрости ты потерпишь поражение. Я даю тебе время – время учиться и действовать. Но если ты этого не сделаешь, мне жаль тебя: я и остальные сделаем все, чтобы уничтожить тебя. Судьбы не избежать. Добейся успеха или потеряй все.

Время? Но сколько времени? Гораздо меньше, чем необходимо, иначе этой проекции не было бы здесь. Нет, ее задачей было предостеречь его, сказать, что время истекает. Злобный замысел был очевидным. Палатон не сомневался: проекцию оставил ему отнюдь не друг. Неужели неизвестный надеялся побудить его к поспешным и необдуманным поступкам? Или намеревался встревожить его, заставить потерять преимущества, которые Палатон мог бы достигнуть, сам распознавая свое наследие?

Он беспомощно смотрел, как проекция тает, оставляя только дрожащую ауру, которая медленно стягивалась и наконец полностью исчезла.

Палатон упал в кресло. Неизвестный был прав только в одном: если у него есть сила, которая ослабела или более не существует в других Домах, он обладает преимуществом – неважно, как воспользуется ею, сам или при помощи Рэнда. В самом деле, необученный, неопытный Рэнд мог попасть в беду, если только Палатон не обнаружит, какой потенциал они разделяют. Вот это прежде не приходило ему в голову. Как же он способен защитить Рэнда, не представляя даже, какой силой тот обладает? Мысль потрясла Палатона гораздо сильнее, чем видение. Неизвестный, пославший видение, руководствовался мотивами, о которых Палатон не мог даже помыслить. Но для себя он уже понял, что оттягивать расследование еще дольше – немыслимая роскошь. Мерлон звал его.

Он сидел, размышляя, стоит ли брать с собой Рэнда и сможет ли он убедить Йорану отпустить его в поездку одного. Убедить ее будет непросто, особенно после случая в Сету, где чоя из Земного дома пожертвовали своим лучшим храмом в попытке прикончить Палатона. Хотя Палатон сомневался, что Дома еще раз попробуют уничтожить наследника, он лишился возможности появляться где-либо неузнанным и без сопровождения. Если он оставит Рэнда, он будет вынужден вновь приставить к нему Траскара, однорукого бывшего тезара, который прежде был телохранителем человека. Палатон доверял Траскару: он был одним из немногих чоя, который часто бывал вне планеты и потому не боялся контактов с инопланетянами.

Но гораздо охотнее Палатон взял бы Рэнда с собой, ибо пока они были вместе, то делили между собой бахдар и пользоваться им мог не только Рэнд. Это помогало Палатону избавиться от ужасающей пустоты внутри. Он оставался спокойным, пока Рэнд был рядом, не говоря уже о теплом чувстве в присутствии друга.

Эта мысль вновь потрясла его – друг… Не ребенок, которого надо защищать, но брат по оружию, поддержка, как и обуза. Палатон не знал точно, когда изменилось положение Рэнда – может быть, в Сету. Как наследник престола Чо, Палатон должен был пройти ритуал очищения. В храм Земного дома, Сету, были посланы убийцы, чтобы уничтожить Палатона, не говоря уже о Рэнде. А может, дружба между ними появилась позднее, во время мятежа. Хотя, возможно, Рэнд с самого начала был ему другом.

Палатон поднялся, размышляя, что Рэнда не следует оставлять во дворце. Теперь это решение казалось самым мудрым. Оставшись в одиночестве, Палатон не имел шансов исследовать руины Мерлона или побеседовать с обитателями маленькой колонии художников, которая чудом уцелела там. И все же он не мог взять с собой Рэнда – ни у кого из чоя там не вызовет сомнений вид инопланетянина и то, чей он спутник. Он был единственным человеком на всей Чо – единственным за прошедшие столетия.

Наконец Палатон решил: Рэнд останется во дворце. Как-нибудь он сможет убедить Йорану держать его без сопровождения. Оставался только Риндалан и нерешенный между ними вопрос.

Он проверил хронограф. Ранний вечер, солнце только садится, дневная жара спадает. Ринди может еще бодрствовать, а если нет, по такому случаю стоит разбудить его ненадолго.


Ринди лежал не шевелясь, когда Палатон приблизился к его ложу. Врачи с любопытством взглянули в его сторону, а затем вернулись к своим графикам и приборам, потеряв интерес, как только узнали в пришедшем наследника. Палатон знал, что их беседа не будет записана, что приборы следят только за состоянием Риндалана. Палатону хотелось остаться наедине с Ринди, но это казалось невозможной задачей.

– Я не сплю, – пробормотал Ринди.

– Знаю, – ответил Палатон, садясь в кресло. – Если бы ты спал, я бы услышал храп.

– Об этом я уже знаю от твоего друга, так что незачем повторять еще раз, – изголовье кровати приподнялось, так что теперь Ринди мог смотреть в глаза Палатону.

– Рэнд по-прежнему приходит сюда?

– И очень часто. Кажется, люди живут недолго – он взрослеет на глазах. Он смотрит на меня так, как будто я знаю ответы на множество мучающих его вопросов.

– А ты и в самом деле их знаешь? – слегка поддразнил старика Палатон, наблюдая, как Ринди комкает в руках простыни.

– Придвинь кресло поближе. Может, я и вобью тебе в голову что-нибудь, если только дотянусь до нее, – Ринди слегка наклонился.

– Не откажусь, – ответил Палатон. – Потому и пришел.

– В самом деле? – Риндалан откашлялся. – Я мог бы и сам послушать тебя – ведь я давно нигде не бываю. По крайней мере, до завтрашнего утра, когда с меня обещали снять все эти провода и начать легкий курс терапии.

– Тебе разрешат ходить?

– К счастью, да. Но предупреждаю тебя – я больше не хочу отвечать на вопросы о том, кто пытался убить меня. Даже если бы я знал это, не ответил бы. Йорана меня достала, и я бы не хотел вновь отбиваться – на этот раз от тебя.

– Тогда я воздержусь от вопросов. Мне нужна твоя помощь против Йораны, – объяснил Палатон.

– Против Йораны? Мальчик мой, в битве между полами я никогда не одерживал верх даже в молодости, тем более сейчас.

– Нет, дело в другом, – Палатон взял Ринди за руку, чувствуя тепло от невысокой температуры, сухость кожи и распухшие старческие суставы. – Несколько дней назад уничтожили мой бывший Дом. Мне удалось поговорить с дедом, и он рассказал то, о чем я даже не догадывался.

Голубые глаза Ринди, до сих пор пристально смотревшие на собеседника, метнулись в сторону.

– Неужели он отправил тебя ко мне? – нехотя спросил он. Палатону стало ясно, что если бы дед ничего не рассказал, то эта обязанность легла бы на Ринди.

– Нет. Он имел смелость сам признаться во всем. Я пришел потому, что должен отправиться в Мерлон, выяснить, что случилось с Трезой и то, кто был моим отцом.

Рука Ринди сжалась.

– Если он из Огненного дома, он никогда в этом не признается.

– Если узнает, кто я, наверняка промолчит. Если я приеду с охраной, то лишусь всяких шансов. Я поеду один, и мне нужна помощь, чтобы убедить Йорану в необходимости такого поступка.

– Ты уже говорил с ней?

– Не могу. Пусть все это останется между нами, она по-прежнему будет работать для престола, на котором до сих пор находится Паншинеа. Не хочу, чтобы она оказалась в двусмысленном положении.

– Ты был бы удивлен, – перебил Ринди, – узнав о чувствах Йораны.

Палатон пропустил это замечание между ушей. Он рассказал Риндалану о видении, и Прелат прищурился.

– Кто, по-твоему, это мог быть?

– Самые сильные подозрения – на Земной дом. Они уже несколько раз покушались на меня, но после Двухдневной войны я решил, что все кончено. Есть шанс, что они хотят заставить меня действовать – так, чтобы я лишился поддержки.

– Мне казалось, что покушение в Сету было совершено на наследника престола, а не просто на тебя.

Палатон понял, что подразумевает Прелат.

Он покачал головой.

– Насколько мне известно, справедливо и то, и другое. Но когда мы спрятались в катакомбах храма, я нашел архив Дома.

Ринди присвистнул, а затем поморщился от боли в сломанном ребре.

– Так и знал, что его прячут в храме. Думаешь, при пожаре архив погиб?

– Сомневаюсь. После начала пожара нас уже не преследовали. Думаю, они занялись прежде всего эвакуацией. Но я видел доказательства: они искали потомков Огненного дома, где только могли, надеясь пополнить свои возможности новыми и неожиданными. Но когда эти возможности обернулись против них, они начали систематическое уничтожение. И хотя о том, что мой отец неизвестен знают немногие, должно быть, они что-то заподозрили, едва Паншинеа обратил на меня внимание.

– Есть и другой вариант, – возразил Ринди.

– Какой?

– Видение мог оставить сам твой отец, побуждая найти его.

Палатон отпустил руку Ринди. Это предположение ошеломило его. Он взвесил возможности и признал:

– Я никогда не думал об этом.

– Такое возможно, – задумчиво заметил Ринди. – Я честно хранил твою тайну. Твои результаты… с моей помощью они стали не чрезмерно высокими для ребенка, но тем не менее заметными. Я понял, что перед нами – не только потенциальный и ценный кандидат в тезары, но нечто большее, почти неопределимое, чего не должно было быть. Прежде чем сообщить твои результаты Волану, я несколько ночей просидел в библиотеках, роясь в книгах, пытаясь разгадать твою тайну. Я так и не нашел то, что хотел узнать – даже не подтвердил подозрения, – Ринди прищелкнул языком. – Но стоило бы мне оказаться в архиве, спрятанном в Сету…

– Вряд ли теперь мы доберемся туда.

– Да, – Ринди вздохнул. – Бог с ними, с чоя из Земного дома. Не могу порицать их за тщеславие. Они были нашим слабым местом в течение веков. Среди Заблудших они – соль земли, но они не рождены летать среди звезд – в отличие от нас или сыновей Небесного дома. Даже взойдя на престол, они вряд ли смогут удержать его.

– Но как насчет чоя из Огненного дома? Есть ли такие среди них?

Ринди помолчал и покачал головой.

– В нынешнем положении – вряд ли. Мы знаем слишком мало и ввиду собственного невежества не можем полагаться на догадки. Но если когда-нибудь этот Дом воскреснет, его возрождение будет великим примером силы и упорства. Ты думаешь об этом, Палатон?

– Не знаю. Пожалуй, сейчас речь идет о выживании.

– Хорошая мысль, – Ринди шевельнулся, и на лице у него появилось выражение боли. Оно медленно исчезло. – Итак, ты направляешься в Мерлон. Один?

– В том-то все и дело.

– Йорана, Рэнд и Гатон не обрадуются такой перспективе. И, разумеется, ты не сможешь открыть им истинную причину этой поездки.

Палатон был намерен рассказать обо всем Рэнду, но заметил только:

– Я готов принять любые предложения.

– Тебе придется выдержать с Йораной настоящий бой. Даже если ты заверишь ее в своей безопасности, не думай, что она ни о чем не догадывается – я почти уверен, что на тебя уже составляется подробное досье. Она не отпустит тебя – особенно теперь, после Сету. У тебя нет выбора, кроме как дать ей приказ, которому она не осмелится противиться. Что касается Рэнда, он нам поможет – он уже находится в таком положении, что способен стать хорошей опорой.

– Я скажу ему, – сухо ответил Палатон, уже предвидя вероятную реакцию Рэнда. А Йорана… он надеялся только, она его простит. Он поднялся, и оживление на лице Ринди сменилось явной усталостью. – Спокойной ночи, Ринди.

Прелат внимательно всмотрелся в его лицо.

– Я хочу, чтобы ты пришел сюда, как только вернешься.

– Обязательно.

Палатон отступил, наблюдая, как изголовье кровати опускается. Ринди задыхающимися голосами произнес:

– Не тревожься. Ты на верном пути. Палатон вышел из комнаты Прелата, думая о том, что совершает единственно возможный поступок. Одобрение Ринди помогло ему облегченно вздохнуть.


От свободы у Алексы кружилась голова. Она бродила по станции с опьяняющим чувством, поскольку даже в лабораторию доктора Марена ей был открыт доступ. Отец постоянно сидел в кабине связи, разбираясь с делами Союза. Сейчас Алекса наблюдала, как врач вскрывает абсцесс на шее Недара – в том месте, куда был вживлен симбионт. Она поднесла руку к собственному затылку, ощутив еле выступающий тонкий шрам.

Недар оглядел ее с непроницаемой маской на лице. Волосы чоя были недавно подстрижены и вымыты, зачесаны назад с высокого лба. Алекса думала, что чоя выглядят одновременно как суровые и утонченные воины. Действительно, он даже не поморщился, когда врач совместил края раны и принялся быстро зашикать их.

Доктор Марен не был симпатичен Алексе, но, по крайней мере, он был человеком. Алекса наблюдала, как быстро и ловко он работает, продолжая процедуру. Это профессионал, поняла она.

Врач положил полоску синтетического пластыря поверх раны со словами: – Это поможет коже срастись.

Недар мрачно поблагодарил его и поднялся с кресла, а Марен отошел к столу с инструментами и выбрал пневматический шприц. Оглянувшись, он окинул взглядом Алексу, словно измерял ее.

Она наблюдала, как врач выбирает инструменты, испытывая сложные чувства. Покончить со всеми мрачными снами, никогда не слышать в голове голос ГНаска – это было бы неплохо. Но с другой стороны, она бы утратила инстинкты выживания, такие, которыми не обладала сама. Интересно, сколько инъекций понадобится, чтобы она утратила вновь приобретенные качества?

Должно быть, всего одна.

Как будто уловив ее мысли, доктор Марен заметил:

– Три инъекции, с полугодовыми промежутками – это самое меньшее. Однако наверняка говорить невозможно. Вирус может регенерировать, но если возникнут проблемы, препарат легко поддается изменениям. Его можно изготовить в виде таблеток для регулярного приема, если это понадобится.

– В самом деле? – Она оглядывала шприц, морщась от воспоминаний о боли. Недар не назвал врачу причину своей инфекции, и Алекса ждала, что будет дальше. Надо ли выдать тайну, которую скрывал чоя? Врач прервал ее мысли.

– Мне казалось, ваш отец обсудил все с вами, – заметил Марен, нахмурившись, и по его гладкому, тонкому лицу проскользнуло странное выражение.

Недар стоял неподалеку, скрестив руки на груди, облаченный в чистую, новую форму, полученную из прачечной станции. Он по-прежнему казался страшно исхудавшим, но выглядел, как и подобало тезару.

– А какую дозу вы бы назначили чоя?

– Вам? – Марен удивленно обернулся и туг же отвел глаза, на его гладком, будто лакированном лице ни одно выражение не задерживалось надолго. – Это зависит от степени инвазии. Вероятно, вдвое большую, чем человеку. Исследователь помедлил. – А вы боитесь заражения?

– Они наверняка попытались это сделать, резонно заметил Недар. – Было бы глупо отказываться от лечения, если оно доступно, не правда ли?

– Да, – согласился Марен, возбужденно облизывая губы. – Препарата у меня достаточно. Но могут возникнуть побочные эффекты…

– За которые, несомненно, понесут ответственность абдрелики, – Недар закатал рукав куртки, готовясь к инъекции, а Марен отложил шприц, выбранный для Алексы, и взял другой. Он умно избежал вопросов, думала Алекса, наблюдая за уколом. Затем она сама обнажила руку и подошла к доктору Марену. Препарат вспрыснулся ей в кровь, мгновение она ничего не чувствовала, затем ее обдало жаром, кожа запылала, и Алекса испытала головокружение, прежде чем обмякла на руках врача.


Глава 18


Недар поглядывал на упавшую девушку с чувством рассеянного любопытства. Он считал людей достаточно крепкими существами. И действительно, вдвоем им довелось многое пережить, и Алекса никогда еще не выказывала признаков слабости. Она даже заслужила его насмешливое уважение своей твердостью и целеустремленностью – Недар начинал думать о ней, прибегая к выражениям, лестным даже для чоя. А теперь она билась в конвульсиях на руках Марена, бессознательно борясь с препаратом, распространяющимся в ее организме.

Инстинкты абдреликов заставили Недара позабыть обо всем, и он уставился на девушку жадным и голодным взглядом. Его алчность нарастала вместе с каждым движением и судорогой ее тела, напоминающими беспомощные трепыхания раненой добычи. Ему хотелось выследить ее в темных, вязких, илистых болотах, догнать и вгрызться в нежную плоть, пока горячая, дымящаяся кровь не потечет ему в рот…

Пилот вздрогнул. Желание достигло предела и теперь угрожало лишить его всякого здравого смысла. Будто хватаясь за соломинку, он прикрыл глаза и начал вспоминать о школах Соляных Утесов и Голубой Гряды, об упражнениях для развития дара, о запуске со стартовой площадки в горах перед слепым полетом в плотном, закрывающем глаза шлеме. Он заставлял себя думать о ветре – едва ощутимом, порывистом и голубоватом потоке воздуха под крыльями планера, поднимающем его из грязи и злобы абдреликов к вершинам разума и души.

Ему казалось, что кровь вот-вот закипит в его теле. На лбу выступил пот. Сердце колотилось так, как будто он пробежал немыслимое расстояние, борясь с притяжением планеты. В ушах зашумело. На какой-то момент Недару показалось, что сейчас он оступится и упадет – в точности, как девушка.

Эта мысль отрезвила его. Недар со вздохом запрокинул голову, и это движение сотрясло его, из глаз брызнули слезы. Нечто произошло болезненно, как начало кровообращения в застывшей плоти, но желанно, как прилив воздуха в заполненные водой легкие, как пища для изголодавшегося существа. Его бахдар! Свой, а не украденный у беспомощной жертвы – свой, изливающийся из некоего скрытого убежища, о существовании которого Недар даже не подозревал. Он узнал свой бахдар, свой «душевный огонь», и теперь упивался им.

Он вновь был свободен!

Недар открыл глаза. Над головой его смутно тянулся потолок лазарета, но Недар не обращал на него внимания. Ему представлялись вихри Хаоса, все его бесконечные лабиринты – Поющая Чоя, Поваленное Дерево, Горы Восходящего Солнца, Мотылек и все остальные. Он чувствовал Барос в кабине пилота и еще полдюжины чоя, находящихся на станции, их корабли, расставленные по докам и зависшие вокруг базы. Он ощутил яростную борьбу Алексы с чуждыми инстинктами, прижившимися в ее теле, и на мгновение испытал жалость. Затем все остальные чувства перекрыла гигантская волна ликования.

Бахдар!

Марен взглянул на него, еще успокаивая бьющуюся девушку, и произнес слова, которые Недар не расслышал, а скорее ощутил:

– С вами все в порядке?

– Да, – вынудил себя ответить Недар. Он пересек лабораторию, взял девушку из рук врача, чувствуя, как сам вновь наливается силой чоя, и положил ее на стол. Алекса застучала ногами по столу, но вскоре утомленно затихла. Осторожно коснувшись ее бахдаром, Недар убедился, что она приходит в себя, и отошел.

Марен склонился, проверяя пульс – казалось, он не доверяет приборам в своей лаборатории. Покачав головой, он вновь повернулся к чоя.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? Недар улыбнулся.

– Никогда еще не чувствовал себя лучше. А теперь я бы хотел уйти к себе.

– Но вы же не можете оставить меня с ней в таком…

– Я не врач, – перебил пилот. – Здесь работает связь. Вызовите медика со станции.

О девушке он больше не тревожился и не мог оставаться здесь. Больше всего Недар хотел остаться в одиночестве и обдумать, что с ним случилось. Неужели это одно из свойств препарата? Если так, то предстоящие возможности казались безграничными. Им можно исцелить всех тезаров. Недар не мог оставить подобное открытие в руках народа, едва допущенного в Союз. Ему было необходимо подумать.

Он повернулся и вышел, радостно шагая по знакомым коридорам, где даже металл, казалось, пел под его ногами. Бахдар еле уловимо подрагивал от тревоги, отмечая, что не все в порядке, что где-то совсем рядом ждет опасность, что абдрелики, от которых он избавился, подбираются все ближе. Но пилот слишком долго не пользовался бахдаром, он был ошеломлен, озадачен, а также слишком уверен в своей радости, чтобы предчувствовать беду.


– Сведения подтвердились, – произнес ррРаск. – Крейсер с Земли стоит на станции Скорби А-11. Мы можем достичь его, если вы прикажете, но не рекомендую этого делать. Следы замести будет слишком трудно, к тому же вторжение не удастся приписать ошибке. Мы находимся слишком близко от Скорби и можем привлечь нежелательное внимание.

ГНаск сидел в ванне, прислушиваясь к уютным движениям тарша на его теле.

– Твои советы?

– Подождем отлета крейсера, проследим его курс и захватим его прямо перед входом в Хаос.

– Возможное место назначения?

ррРаск раздраженно прищелкнул клыками. Откуда ему догадаться, куда направятся люди? Но предположения у него все же были, и он решил ими воспользоваться.

– Скорбь. Или Земля. Думаю, Скорбь все-таки вероятнее.

– Чтобы получить максимальную защиту? – ГНаск издал горлом чавкающий звук. – На его месте я поступил бы так же. Этот паразит нуждается в защите. Единственная наша надежда – если чоя умрет в нем. Тогда, возможно, мы смогли бы разыскать его и уничтожить.

ррРаск хранил молчание, наблюдая за своим начальником, нежащимся в ванне. Кожа ррРаска нестерпимо ныла, кремы и мази помогали намного хуже тарша, оставленного дома, в колонии абдреликов. Мундир тер ему под мышками и на боках, живот нервно подергивался. Это могло подвергнуть опасности всю его карьеру, и ррРаск прекрасно понимал это, но ничем не мог себе помочь. Его жизнь сейчас находилась в бесцеремонных руках ГНаска, и только знание мучительных проблем самого посланника приносило ррРаску некоторое облегчение.

Никто на Абдреле не знал, что ГНаск совершил немыслимое, вживив своего симбионта в плоть инопланетянина. Но едва этот факт откроется, ГНаск станет отверженным среди собственного народа – если, конечно, не докажет значительные преимущества своего поступка. ррРаск вспомнил о большеглазой, бледнолицей девушке, которая прежде сопровождала ГНаска. Она была абдреликом больше, чем рожденные вне брака детеныши его сестры.

Немыслимым было то, что девушка невольно проникла в самую глубину жизни абдреликов. Она знала их сокровенные тайны, хотя и не подавала виду. ГНаску не следовало отпускать ее – девушка могла предать их всех. Абдрелик, который не имел тарша с самого начала жизни, был всего лишь болотным хищником. Именно симбионт помогал им подняться выше уровня животных, придавал им разум, способность обратить себе на пользу собственное искусство, позволил им летать между звезд.

Если ронины, иврийцы или Нортоны что-нибудь заподозрят, биологическое благополучие колоний абдреликов нарушится ввиду потери утонченных, очень нежных созданий – таршей. ррРаск поежился при этой мысли, и на его боках перекатились складки кожи. Абдреликам удавалось жить и без симбионтов, но гораздо предпочтительнее было бы не расставаться с ними.

Глазки ГНаска, спрятанные среди толстых складок, устремились на него.

– Девчонку надо вернуть, – заявил он. – Или уничтожить. Отправь на станцию наблюдателей. Дай мне знать, когда крейсер вылетит с нее.

– Слушаюсь, – ответил генерал. Он вышел отдать приказ одному из абдреликов, радуясь возможности сделать что-нибудь, а не томиться в ожидании. Для межпространственного прыжка необходимо ускорение, а крейсер не способен набрать его сразу. Полностью вооруженному боевому кораблю абдреликов не составит труда опередить его.


Алекса со стоном очнулась. Казалось, ее кожа стала тоньше бумаги, спеклась до состояния пепла под какой-то яркой вспышкой, все нервы были обнажены, глаза мучительно ныли. Но когда она опускала веки, ничего не менялось. Закрытыми были ее глаза или открытыми, перед ними висел настоящий калейдоскоп видений, суета, напоминающая о взгляде в микроскоп, где цвета и формы перемешивались без малейшего смысла и порядка. От этой картины у нее закружилась голова. Атональная симфония аккомпанировала визуальной неразберихе. Алекса опять застонала и уронила голову на стол, желая вновь потерять сознание. – Мисс Томас?

Алекса Тейлор Томас – это она. Что за глупец этот человек, почему он называет ее по фамилии? Она лежала тихо, прислушиваясь к тому, как воздух растекается по ее легким – с шумом, подобным шуму трещотки. Игла впилась ей в руку.

– Вы чуть не убили меня, – обвинила она врача. Даже не открывая глаз, она поняла, что доктор Марен стоит рядом, вводя иглу в вену.

– Доза… – исследователь помедлил, – …была слишком высокой и мощной для концентрации чужеродного вещества у вас в крови. Простите. Такого исхода я не мог предвидеть.

– В следующий раз прежде опробуйте дозу на крысах, – предложила ему Алекса. Она приподнялась на локте. – Вы едва не отправили меня на тот свет. – Сквозь бесконтрольно подрагивающие ресницы она видела стоящую рядом фигуру человека.

– Инвазивные элементы борются – они удивительно живучи и уже успели поменять структуру. Правда, пока действие препарата опережает их работу на один шаг, но понадобится не менее полдюжины инъекций, прежде чем ваша кровь очистится. Даже в этом случае… – он помолчал.

Алекса поторопила его.

– Что?

– Они могут метастазировать. По-видимому, вам понадобится лечение до конца жизни.

Слыша подобные слова и прежде, Алекса почти не испытала беспокойства. Она повертела головой. Шейные позвонки при этом хрустнули пару раз, но Алекса нигде не заметила чоя.

– А где Недар?

– Ушел к себе. Он перенес инъекцию гораздо легче.

Алекса заметила странноватое выражение на лице врача и догадалась, что тот чего-то не договаривает. Какой была реакция Недара? Почему он не остался в лазарете, под наблюдением – неужели Марен был настолько занят с ней, что не смог остановить чоя? Алекса задумалась, не успел ли чоя сбежать.

Она села. Черт побери его скрытность! Пилот никуда не должен деваться без нее. Игла прошла вену насквозь, и прибор подал протяжный сигнал. Досадливо прищелкивая языком, Марен поправил иглу и надавил рукой на плечо Алексы, заставляя ее лечь. Она ответила ему взглядом абдреликов – взглядом хищника среди черной грязи и камней, и увидела, как врач содрогнулся.

Она Опустила ноги со стола. Внезапная слабость овладела ею, и Алекса подавила ее только яростным усилием воли.

– Уберите иглу, – приказала она. – Со мной все хорошо.

Врач покачал головой и нахмурился.

– Ложитесь.

Алекса легла, не желая показывать врачу свой истинный характер. Пульс участился, затем выровнялся. К ней пришло ледяное спокойствие. Симбионт не был удален, но значительно ослаб. Впервые за много лет Алекса осталась наедине сама с собой. Она улыбнулась.

– Когда я смогу увидеться с отцом?


Джон сидел у экрана, беспомощно глядя на показываемый Барос сектор и различая длинный, острый силуэт боевого корабля абдреликов, ждущего у входа в Хаос.

Чоя сидела рядом с ним у пульта.

– Что вы предлагаете?

Он не думал, что ГНаск отважится на ответный маневр, но просчитался. Джон проклял себя за легкомыслие, за то, что обрадовался победе. Неужели они рискнут провести ответную атаку здесь, чтобы отбить пленников?

– Ничего не приходит в голову, – признался он.

Вести со Скорби тоже не были утешительными. Последний грузовой контракт был отвергнут. При этом комиссия сослалась на нехватку пилотов, но Джон не поверил этому. Он повернулся в кресле, чтобы взглянуть на Барос.

Она носила под верхней, прозрачной кожей простые обсидиановые украшения. Они образовывали на ее лице причудливый узор, как и на предплечьях – Джон видел его, пока чоя не набросила летную куртку. Барос смотрела на экран.

– Вряд ли мы сможем опередить его, – заметила она, – хотя он явно спятил, затевая атаку так близко от станции. В Союзе поймут, что атака не была ошибкой. Он многим рискует, возможно, даже потерей контрактов. На родине ГНаска его за это не похвалят – он должен думать, что творит.

Джон никогда не виделся с правителем абдреликов, неким Фрнарком, хотя ему говорили, что тот поразительно умен, быстр и хитер даже по меркам абдреликов. Его ум напоминал стальной капкан, он предоставлял соперникам, таким, как ГНаск, самостоятельно выбираться из ловушек. Интересно, близок ли час падения ГНаска? Вряд ли он желал пожертвовать жизнью ради завершения пустякового дела.

– Что насчет потери контрактов?

Барос невозмутимо взглянула на него. Это была чоя из Небесного дома, с темными волосами, среди которых виднелись пряди цвета вороного крыла, и серыми глазами. Она не была красива даже по меркам чоя, но в ней чувствовалась внутренняя сила. Как-то она обмолвилась, что училась в школе Соляных Утесов, и добавила, что эта школа считается элитной, выпускающей самых лучших тезаров. Кто-нибудь из них, думал Джон, станет править Чо, если с Паншинеа и Палатоном что-нибудь случится. Интересно, метят ли чоя из Небесного дома на престол?

– Одно из последствий – экономическая угроза, – объяснила чоя.

– Правильно, но в наши времена это обычное явление.

Барос смутилась.

– Тезарианским устройством трудно управлять. Наших пилотов становится все меньше и меньше.

– А новых не прибавляется, – перебил Джон. – Как насчет обмена опытом? Наверняка кто-нибудь еще может управлять этими черными ящиками?

Она тонко улыбнулась.

– Это вопрос столетий, – заметила Барос. – И ответ до сих пор не найден. Во всяком случае, ГНаска накажут уже после того, как мы погибнем – и это меня не удовлетворяет.

– Но у тебя же есть боевой опыт. Наверняка вы, чоя, прежде не раз сражались с абдреликами. Или с ренинами.

В серых глазах промелькнул серебристый блеск.

– В основном мы, чоя, обычные пилоты, но… можно попробовать. Даже на таком крейсере. Могу почти ручаться – какой-нибудь залп повредит станцию, а сам крейсер, вероятно, отделается незначительными пробоинами.

– Стоит мне остаться в живых, и я возмещу ущерб, – ответил Джон, следя за тенью корабля абдреликов на экране.

– Тогда я отдаю приказ?

– Пока – нет. Но вскоре я сообщу о своем решении, – ответил посланник. Чоя нагнула голову и вышла из кабины.

Джон разложил перед собой копии последних сообщений и попытался составить на них ответы. Он знал, что Паншинеа борется изо всех сил, чтобы удержаться на плаву в Чертогах Союза. Общую нехватку пилотов народы Союза сочли продуманной кампанией чоя, невыносимой для тех, кто нуждался в срочной перевозке грузов или пассажиров.

Что это за черные ящики, размышлял Джон. С их помощью чоя правят вселенной, но покоренные ими народы уже начинают бунтовать. Насколько жестким может стать прессинг прежде, чем наступит окончательный разрыв? Паншинеа сам выбрал бег по обоюдоострому лезвию. Но что сможет любой из них без межпространственного прыжка? Сидеть в собственной системе с жалкой кучкой планет для колонизации, вдыхая вонь собственных отходов и не видя дальше горизонта, не надеясь на новые земли, воздух, ископаемые. Джон задумался, сколько еще народов будет страдать от подобной участи, с беспомощностью осознавая свой приговор – лишение права летать среди звезд.

Он хлопнул ладонью по столу. По возвращении он обязательно предложит помощь Паншинеа, но эта помощь не будет безвозмездной.


Глава 19


– Мне необходимо подготовиться к поездке в Мерлон. Я отправлюсь туда один.

Йорана не стала возражать так, как предсказывали Палатон и Ринди, но с ее лица не сходило неодобрительное выражение. С приближением вечера глаза стали усталыми. Некоторое время они говорили о Риндалане, а затем Палатон сообщил Йоране о своих намерениях. Когда он закончил подробное изложение планов, она ответила только:

– Траскар не в состоянии вновь приняться за службу. Нам придется найти кого-нибудь другого, чтобы сопровождать Рэнда, хотя, если он не собирается покидать дворец, причин для беспокойства не так уж много. Сколько времени ты хочешь пробыть в Мерлоне?

Отсутствие бывшего тезара-телохранителя Рэнда представляло главное затруднение, поскольку другие чоя по причине ксенофобии вряд ли согласились бы сопровождать человека, но эти вопросы Палатон оставил на усмотрение Йораны. Он принял решение. Оставить Рэнда во дворце было гораздо лучше, чем взять его с собой, особенно если ему предстоит противостоять силам, осведомленным о его генетическом наследии. Однако оставлять Чаролон надолго он не мог, и потому тщательно обдумал свои слова, прежде чем ответить:

– Я бы хотел сказать столько, сколько понадобится, но нам обоим известно: мой первый долг – оставаться во дворце. Мне необходимо посетить школу Голубой Гряды и выяснить, можно ли что-нибудь сделать в отношении тезаров, а потому я вернусь, как только смогу.

Палатон с облегчением заметил, что она не пытается спорить с ним. Что бы ни существовало между ними, это чувство не могло не расти, и теперь, когда Палатону больше было нечего предложить ей, он не хотел, чтобы вражда заняла место привязанности. Тем не менее он был благодарно удивлен тому, что Йорана не стала расспрашивать его о необходимости поездки в Мерлон.

Она подавила зевок.

– Я не слишком рада всему этому, но ты прав: вероятно, ты добьешься большего, если поедешь один. Там полно ученых и художников, они подозрительно относятся к любой власти. Ты прав, не желая привлекать внимания. Если я проверю работу твоего защитного костюма и оружия, ты возьмешь их с собой?

– Но не стану обещать пользоваться ими.

– Уже неплохо. Надеюсь, это не понадобится, – она помолчала, черкнула в блокноте световым пером и спросила: – Что ты надеешься сделать в Голубой Гряде?

Палатон вздохнул. С Голубой Грядой дело обстояло совсем иначе. Он не мог рассказать Йоране о надеждах, связанных с Рэндом, хотя она знала о том, что Палатон начал изучение общих школьных программ. Он не подумал, что Йорана спросит об этом.

– Если бы я знал, мне не было бы нужды ехать туда. Но всем совершенно ясно: мы не набираем столько кандидатов, сколько необходимо, не можем подготовить достаточное количество пилотов. Хотя положение у Хата обстоит лучше, чем в других школах, этого мало. Может быть, я смогу заметить, чего ему недостает, и отталкиваться от этих сведений. Давление со стороны Союза усиливается, судя по словам Гатона.

Йорана постучала концом светового пера по блокноту.

– Это случилось не за одну ночь.

– Да, но если тестирование проводится все реже, а некоторые округа приберегают своих кандидатов, как это делал Малак и в Данби, тогда нам известна часть проблемы.

Йорана удивленно подняла голову.

– Неужели нам могут понадобиться простолюдины?

– Нам решительно необходимы самые одаренные из них, – объяснил он. – И поскольку я дал право голоса Заблудшим, может быть, они прислушаются ко мне. Они хотят референдума. Мне нужна сила, чтобы дать ее им.

– Пытаешься изменить всю Чо за время своего краткого правления?

– Я дал обещания и пытаюсь сдержать их, – он помедлил. – Каким бы кратким ни было мое присутствие во дворце.

Она убрала блокнот.

– Я вызову Руфин и велю приготовить глиссер до Мерлона. Хочешь, я свяжусь со школой Голубой Гряды?

– Нет, – коротко ответил Палатон после размышления. – Думаю, будет лучше сделать это мне самому.

В доках тишина не наступала почти никогда. Постоянно звенел металл – иногда резким, протяжным звоном, иногда с лязганьем и дрожью от движений кораблей и суеты на самой станции. Постоянный шум был подобен бризу, ветру, обещающему свободу за пределами судна, превращение узких изогнутых коридоров в просторные помещения. Для пилота, привыкшего к жизни на борту корабля, шум быстро становился незаметным, но в то же время его значительностью нельзя было пренебречь. Недар чутко спал, его тело наполнялось вновь обретенной энергией, а шум со станции призывал его, пока он не решил ответить. Он проснулся поздно и долго лежал не шевелясь, обшаривая бахдаром крейсер, который готовился покинуть. На этот раз темное пятно опасности не укрылось от его чувств, однако ему было нечем подтвердить свои страхи. Он мог сделать это позднее.

Недар исчез с корабля почти без усилий. Он прошел через защитные поля и оказался в запутанных внешних коридорах станции, глубоко вздохнув. Станции в космосе имели свой особый запах, смешанный с запахом машин и потом тех, кто пребывал на них.

Недар остановился и обдумал план действий, который зависел от того, сумеет ли он тайно связаться с Хатордом и Витерной, что было возможно только на базе. Наверняка он сможет окружить защитой одну из нескольких частных линий в помещении связи. Было бы дешевле разыскать комнаты пилотов и позвонить оттуда, но Недару не хотелось, чтобы его сразу же узнали, а кое-кто из чоя мог это сделать. Но если он не мог спрятаться среди чоя, большинство инопланетян не смогли бы назвать его по имени, даже если он когда-то летал с ними. Казалось, инопланетяне не различают черты лиц чоя, все, что они видят – высокий рост, роговой гребень, силу и элегантность сложения. Конечно, они бы поняли, что он чоя, но не более того.

Недар оставил девушку на корабле, потому что не предусматривал ее участия в этой части плана. То, что она почти неизбежно присоединится к нему, Недар понимал, однако отводил ей роль скорее заложника, чем товарища. С помощью бахдара он осторожно коснулся ее, прежде чем покинуть корабль. Она еще не совсем оправилась от инъекции. Ее выздоровление Недар считал особенно важным: он не мог позволить себе связаться с больной, но все-таки нуждался в ней, как в щите, на случай, если Джон Тейлор Томас не отпустит его.

Впереди он увидел усилившийся свет жилых помещений и почувствовал, как нарастает притяжение. Издалека донесся шум машин и говор голосов. Недар поспешил вперед – сейчас все решало время.


Хат прошелся по кабинету, яростно растирая полотенцем гриву и чувствуя, как радостный запах утра вливается в его ноздри и легкие. Польза от его новых упражнений должна перевесить всю усталость. Утренний холодок предвещал зиму, которая уже была не за горами, и блаженное облегчение после летней духоты, которая досаждала всем, не только курсантам.

Экран осветился в тот момент, когда Хат подошел к нему поближе. Он понял – его кто-то вызывает.

Садясь у экрана, он взглянул на пульт связи и заметил, что сообщение передается вживую, а временной разрыв составляет около восьми минут.

Четкость изображения усилилась, и Хат обнаружил, что смотрит прямо на Недара – страшно похудевшего, отчего его лицо совсем заострилось, но глаза сияли с прежней страстью, и у наставника от удивления отвисла челюсть.

– Хат, этот разговор должна оплатить школа, но я не займу много времени. Слушай внимательно. Я хочу, чтобы ты связался с Витерной. Я хочу, чтобы грузовой корабль с ее рудников на Галерне прибыл сюда, на станцию Скорби А-11, и забрал меня. Знаю, ты хочешь выяснить, как я там оказался и что случилось, но на это сейчас нет времени. Мы вместе с моим сопровождающим хотим как можно скорее покинуть А-11 и вернуться на Чо, поднимая как можно меньше шума, ибо мой спутник – инопланетянин. Скажи об этом Витерне и сообщи, что я не желаю слушать никаких возражений. Мне необходимо использовать грузовой рейс на рудники Галерна, чтобы спрятать моего спутника. Никто не должен знать, где я и кого привезу с собой. Я жду несколько минут, чтобы убедиться, что ты получил сообщение.

Хат захлопнул рот так, что щелкнули зубы и обнаружил, что слегка напрягается, как будто поддерживая связь с Недаром.

– Я все понял, но не согласен с тобой, Недар – незачем привозить сюда инопланетянина! Во всяком случае, я передам твое сообщение Витерне и предоставлю ей дальше действовать самой. Станция Скорби А-11, использовать грузовой корабль рейсом на рудники Галерна, и, насколько я догадываюсь, тебя следует забрать оттуда немедленно, – Хат глубоко вздохнул. – Я рад тебя видеть.

Он расслабился и подождал восемь долгих, мучительных минут, пока сообщение достигнет Недара и тот подтвердит его получение. На экране лицо тезара исказилось в усмешке, и он добавил:

– Я сам узнаю, когда грузовой транспорт будет здесь, и свяжусь с ним. Передай – пусть не открывают истинную причину захода, на станцию. Неподалеку завис корабль абдреликов, он следит за станцией – пусть будут осторожны.

Экран померк. Хат присвистнул. Что опять стряслось с Недаром?

Хату не пришло в голову задуматься, почему Недар просит помощи именно у него. Он медлил ровно столько, чтобы выяснить номер связи Витерны из Небесного дома, а затем включил связь.

С экрана на него взглянуло аристократическое лицо, окруженное иссиня-черными прядями волос, небрежно спадающими на утреннее платье. Витерна слегка нахмурилась, не узнавая его.

– Тезар Хаторд, – представился он, – наставник школы Голубой Гряды.

– Доброе утро, Хаторд, – ответила Витерна. – Чем могу быть вам полезна?

Хат прежде всего помнил об осторожности.

– Мы на частной линии?

– Да, вы связались именно по ней. Это дело касается Небесного дома? – подозрительно спросила она.

Хат обнаружил, что улыбается – он знал, что никоим образом не напоминает чоя из Небесного дома.

– В сущности – да. У меня есть информация, которую меня просили передать вам. Информация от тезара Недара.

Раздражение на ее лице сменилось ошеломленным изумлением, и это выражение выдало истинный возраст чоя, который та пыталась скрыть с помощью косметических операций. Она помедлила, собираясь с силами.

– Надо ли включать запись?

– Нет, сообщение краткое. Он просит вас выслать грузовой транспорт, чтобы забрать его и его спутника со станции Скорби А-11 – как можно скорее. На станции следует появиться под другим предлогом – он советует отправиться обычным рейсом с рудников Галерна. Он везет с собой инопланетянина и желает доставить его на планету тайно.

Блестящие глаза прищурились.

– Лучше бы он назвал причину своего последнего поступка, – она помолчала. – Он сказал, где пропадал?

– Нет.

Витерна оглядела его и спросила:

– А вы бы стали исполнять его просьбу, тезар Хаторд?

Хат уже сделал больше, чем следовало бы, но не смутился.

– Да, – твердо ответил он. – И как можно быстрее.

Множество выражений промелькнуло в глубине ее темных глаз. Хат знал, что Недара причисляют к любовникам Витерны, ибо Недар сам сказал об этом и о том, что Витерна особенно привязана к нему. Однако сейчас Хат видел: чоя прикидывает, достойно ли дело риска.

Очевидно, расчет оказался в пользу Недара, так как она кивнула.

– Хорошо. Я постараюсь скрыть его в надежном месте, и тогда мы поговорим, – она резко оборвала связь.

Хат понимал, что должен последовать ее примеру и быть настороже, но не мог. В конце концов, она никогда не сажала планер вслепую на плато, с торжеством подумал Хат, отключая связь со своей стороны. Он был еще тезаром и до сих пор любил риск.

Алексе снилась любовь. Собственная теплая и атласная кожа и пылкий любовник – отчасти Беван, отчасти Рэнд с его бирюзовыми глазами, а отчасти – безликое существо, явно не человек. Алекса проснулась, увидела приглушенный свет в каюте, облизнула полуоткрытые, еще влажные губы и поняла, что она не одна.

Она потерла саднящие глаза и взглянула через комнату в затемненный угол, где некто или нечто ждало ее. Закутавшись в простыню, Алекса села на постели. Переливание было давно закончено, на сгибе локтя от него остался лиловый рубец. Ее принесли сюда. Должно быть, Марен был полностью уверен в ее безопасности. Алекса подумала, что у отца и на этот раз не нашлось на нее времени.

Недар вышел из темноты, слегка нагнувшись, чтобы тусклый свет не падал на его выразительное лицо.

– Ты же не собиралась продолжать лечение, – заметил он.

Она плотнее запахнула простыню, чувствуя себя почему-то слабой и уязвимой. У Алексы не было ни малейшего намерения открывать ему свои планы.

– Едва ли в моем положении возможен выбор.

– Но ты его уже сделала, – Недар выпрямился. Он не подошел ближе, как будто зная о ее беспокойстве, и оставался в тени, вне досягаемости камеры.

– Похоже, препарат возымел на тебя большее влияние, чем на меня, – заметила она.

– Ты была без сознания и не могла этого знать.

– Но ты не упал, – с нажимом повторила Алекса.

– Иначе и быть не могло, – Недар помедлил. – Ты не ответила на мой вопрос.

Алекса покачала босой ногой, которая свесилась с кровати.

– Так это был вопрос? Мне показалось, ты уже знаешь, о чем я думаю.

– В трудные времена ты приходила ко мне на помощь.

У Алексы вырвался смешок.

– Так это жест вежливости? Недар, я этому не верю. Чего ты ждешь от меня?

Он подошел поближе. Алекса заметила, что Недар переоделся и вновь был в мундире тезара.

– У нас мало времени. Скажи, что ты чувствовала после укола.

Ее влажные губы внезапно пересохли. Алексе не хотелось смотреть ему в глаза.

– Мне казалось, что у меня закипает кровь, сердце было готово разорваться, а голова… – она остановилась, не желая делиться столь интимными подробностями.

– Что случилось с твоей головой?

– Ас твоей?

Недар пожал плечами.

– Но я не пострадал так, как ты.

– За что ты и должен благодарить свою счастливую звезду, – Алекса села поудобнее, подобрав ноги.

Тезар горько улыбнулся.

– Несомненно. Мне нужен этот препарат, Алекса – его формула и процесс выработки. Врач говорил тебе, что его можно изготовить в виде таблеток. Имеется ли у него информация об этом здесь, на крейсере?

– Должна быть, – Алекса внимательно взглянула на Недара. Все, что могло понадобиться чоя, вызывало ее интерес. Она ценила все, что могло побудить этих надменных ублюдков к сделке.

– Я ухожу и намерен забрать эту информацию с собой.

Она встала на колени.

– Ты не можешь уйти без меня.

– Да, вряд ли, – мрачно подтвердил Недар. – Выбора у меня маловато – ты будешь моим прикрытием.

– Но как ты надеешься сбежать со станции?

Недар помолчал, как будто решая, стоит ли открываться ей.

– Вскоре на станцию прибудет грузовой транспорт чоя. Они спрячут нас на борту. Поблизости боевой корабль абдреликов…

– ГНаск, – пробормотала Алекса, не перебивая его.

– …несомненно, обыскивающий ближайший сектор. По-моему, если твой отец решит бежать от него – не может же он стоять в доке вечно, да и топливо слишком дорого, – то они его поймают.

– Им нужны мы.

– А также месть за то, что их инвазия уничтожена.

– Но они не станут следовать за грузовым транспортом чоя?

– Надеюсь, не станут.

– Как насчет моего отца?

– А что с ним?

Она вздернула подбородок.

– Я не могу оставить его здесь.

– Твоя дочерняя преданность меня удивляет, – насмешливо заметил чоя, и Алексе захотелось ударить его.

– Здесь нечему удивляться. Отец использовал меня, когда это было необходимо, но я по-прежнему его дочь. Я люблю его, – она помедлила. – Я хочу, чтобы с грузового транспорта передали сообщение прежде, чем начнется межпространственный прыжок.

Недар кивнул.

– Хорошо. Это разумно. Тогда нас уже никто не сможет остановить. ГНаск не станет нападать на «твоего отца только из-за злости – для этого он слишком умен.

– Но если он примет это за обман?

– Вряд ли, могу поручиться. Барос сможет подтвердить ему, – Недар хищно улыбнулся.

– Сколько времени понадобится, чтобы найти Марена?

Недар ответил. Алекса обдумала его информацию и заметила:

– Сейчас на корабле ночное время. Свет везде приглушен. Как думаешь, когда на станции появится грузовой транспорт?

– По вашему времени – на рассвете. Им потребуется несколько часов на разгрузку, а затем они примут нас на борт.

– К тому времени я буду готова, – ответила Алекса. Она скользнула на пол и застыла, завернувшись в простыню. – Но я хочу знать, зачем тебе так срочно потребовался этот препарат.

– Почему ты считаешь, что я признаюсь тебе?

– Потому что теперь я не более твой заложник, чем ты – мой. Этот препарат приносит тебе какую-то пользу, не говоря уже о том, что помогает защитить других пилотов от инвазии абдреликов. Но здесь есть кое-что еще, отчего тебе не терпится его получить, – Алекса улыбнулась. – И я хочу знать, отчего тебе не терпится.


Глава 20


Должно быть, по времени крейсера уже наступила глубокая ночь, когда Джон внезапно проснулся и почувствовал, как заныли все мышцы, затекшие за время сна. Он повозился в кресле, в котором сидел, и обнаружил, что спал, уронив голову на стол, перед темным экраном. Он выругал себя за то, что вновь заснул за работой, размял ноющую руку и шею. Свет был приглушен, и Джон понял, что на крейсере уже все спят, но над его пультом и выше, над экраном, еще горели светильники. Он по-совиному заморгал, пытаясь приспособиться к их свету.

Он собирался проведать Алексу. После доклада Марена он с трудом мог поверить в дальнейшее успешное лечение, а просмотр записи не дал ему никакой уверенности. Реакция Алексы не была вызвана передозировкой, заявлял Марен, но Джон не видел разницы. Ему сообщили, что реакция была вызвана прекращением вирусного влияния симбионта – острый случай абстиненции. Реакция чоя была совсем иной, но Марен заявлял, что либо симбионт не был ему вживлен, либо инфекция началась только недавно. Что касается поведения Алексы, ни одно из испытаний не позволило даже предположить появления такой побочной реакции. Врач совсем съежился от страха, просматривая записи, но особенно в них привлекал внимание неожиданный уход чоя сразу после инъекции. Вероятно, пилот не мог вынести вида страданий Алексы. Но стоило ли вообще подвергать ее такому испытанию? Если есть хоть малейшая надежда вернуть дочери прежний облик забавной и смешливой малышки, которую Джон потерял много лет назад – вероятно, следует попытаться. Джон протер глаза.

– Проснулся, отец? – спросил обманчиво-мягкий голос с другого конца комнаты.

Он повернулся в кресле. Алекса свернулась на маленьком диване в углу, ее глаза мерцали в полутьме, как у кошки.

– Алекса! Как ты себя чувствуешь?

– Хочешь сказать, что ты об этом не знаешь? У тебя под носом лежит пачка отчетов. Думаю, где-нибудь среди них есть отчет обо мне.

– Это дела Союза – я засиделся над ними допоздна. Прости. Марен сказал мне, что ты спокойно заснула, но я хотел прийти и пожелать тебе доброй ночи.

– И, несомненно, рассказать сказку, – она распрямилась и поднялась. – Я не нуждаюсь в оправданиях, отец. Я знаю, что ты затеял. Если я тебе не нужна, не следовало забирать меня у ГНаска. Нам обоим известно, как ты при этом рисковал. Я склонна думать, что сделал это прежде всего ради себя, – она приблизилась и склонилась над ним, глядя на карты. Хотя Джон убрал подальше на столе отчет Барос, Алекса потянулась и указала пальцем в затушеванный сектор.

– Здесь ждет корабль абдреликов.

– Откуда ты знаешь?

Алекса взглянула на отца с холодной улыбкой.

– Он там, верно?

– Да.

– Конечно, поражение, нанесенное тобой, нестерпимо для ГНаска. Он поразмыслил и решил вернуть себе преимущество – по причинам, о которых я могу только догадываться, но вряд ли он отступится от своих планов. Если он не получит нас, то предпримет атаку.

Джон слушал голос своей единственной дочери – бесстрастный, холодный, расчетливый голос хищника, не менее опасного, чем тот, о котором шла речь.

– Ты можешь отдать нас или оставить у себя, отец, но так или иначе ГНаск попытается нас убить. Он не может допустить, чтобы мы остались в живых. Он потерпел поражение уже дважды и третьего не допустит. Если ты выдашь нас ему, ГНаск отпустит тебя в обмен на удовольствие умертвить нас самому. Если ты попытаешься бежать, он прикажет ррРаску напасть на вас – это не так приятно, но тоже смертельно. – Она выпрямилась возле стола. – Или же…

У нее есть какой-то третий выход, думал Джон, и хотя не желал слышать его, ибо от ледяного голоса дочери его начинало мутить, он понимал – дослушать придется. Только потому, что она нашла способ спастись.

– Что ты задумала? – спросил он, не удержавшись и ужасаясь возможности вновь потерять ее.

– Я пришла попрощаться.

Джон застыл, глядя на дочь.

– Никаких слез или возражений? – насмешливо осведомилась Алекса.

– Пока еще нет. Я слушаю.

– Хорошо. Ближе к рассвету сюда прибудет грузовой корабль чоя. Улетая, он заберет нас с Недаром, – она помедлила, ожидая, что отец вмешается, но тот молчал. Алекса шагнула к двери и продолжала: – Наше партнерство с Недаром в лучшем случае непростое. Чоя никого не считают равными себе. Как только мы окажемся вне досягаемости ГНаска, мы сообщим ему об этом. Тогда он должен оставить тебя в покое, он может даже попытаться преследовать нас. А если нет…

– Барос наготове, – ответил Джон.

– Я таи и думала, – Алекса упала на диван, подобрав под себя ноги. В приглушенном свете комнаты она напоминала отцу грациозно свернувшегося леопарда. – Недар не знает, что я пришла к тебе.

– Он не захочет, чтобы я вмешивался в ваши дела.

– Да. Но у меня есть предложение к тебе – моему отцу, моей плоти и крови, – она широко ухмыльнулась. – Недару нужен этот препарат.

– Что?

– Пока я не знаю, для чего, но препарат ему просто необходим. Отец, если чоя от нас что-то нужно, мы вправе совершить полезную сделку, верно?

Джон помедлил с ответом. Он удивился – неужели внезапный уход Недара был призван скрыть воздействие препарата на него самого.

– Это зависит от того, насколько мы полезны чоя.

– Я еще не знаю, что это за препарат, какое воздействие он оказывает, но Недару не терпится заполучить его. Ему нужен препарат, записи Марена, формулы и все прочее.

Джон почувствовал, как ледяная рука изумления постепенно начинает отпускать его, а в голове зарождаются новые планы. Чоя полностью независимы, они почти не торгуют, пользуясь талантами своих пилотов и своей техникой. Они уважаемы среди всех членов Союза.

– Но что ты предлагаешь нам сделать?

– Отдать ему все. Марен говорил, что имеет возможность изготавливать препарат в виде таблеток. Отдай его Недару. Будь готов отправить груз туда и тогда, когда я скажу.

– А ты?

– Я попытаюсь выяснить, что так взволновало Недара и сколько они готовы заплатить за препарат. Вероятно, через какое-то время они смогут синтезировать препарат, но надеюсь, большинство его ингредиентов встречается только у нас на Земле. Это наше единственное преимущество. Даже при их технологии чоя потребуются годы, чтобы синтезировать все элементы. Если мы сможем наладить им поставки, мы окажемся в таком положении, что чоя пойдут на любые уступки.

Такой поворот событий был нечто, что не приходилось наблюдать Джону за всю его дипломатическую карьеру. Он смотрел, как невозмутимо дочь наблюдает за ним.

– Но что, если мы говорим о препарате, секрет которого будет полезен нам самим? – ровным тоном поинтересовался он.

Она пожала плечами.

– На меня он почти не оказал воздействия, разве что ослабил симбионт абдреликов.

– Но, насколько я понимаю, воздействие на чоя было еще меньшим.

Алекса вновь улыбнулась, и на этот раз ее улыбка была дружеской.

– Ты привез на крейсер пилота, который едва мог держаться на ногах. ГНаск согласился отдать его с такой легкостью потому, что скорая смерть Недара была почти очевидна, а ты мог избавить абдреликов от проблем с трупом и даже позволить выдвинуть обвинения против самого себя.

– Крайность, которая бы возмутила чоя.

Улыбка не сходила с ее лица.

– Я могу ручаться – в нежных руках абдреликов он был почти мертв. Немного здешней еды, один укол доктора Марена, и наш пилот-смертник ухитрился выбраться на станцию ночью и связаться с Домом. А ты даже не знаешь, что он покидал крейсер.

Джон обдумал эти слова и заодно быстро проверил системы безопасности крейсера. Защитное поле несколько часов назад было искажено, однако слишком сильно, чтобы искажение мог оставить человек. Этого хватило, чтобы убедить Джона. Зная живучесть чоя, он все же не мог поверить столь быстрому выздоровлению Недара. Он вспомнил о наркотиках, которые не лечили, а просто восстанавливали внешний облик существ – с большинством из них Джон не хотел бы связываться. Он искоса взглянул на дочь.

– Я не хотел бы продавать нелегальные препараты.

– Мы еще не знаем, какие они. Мы не имеем представления об их свойствах, не знаем, что сделал препарат с чоя – до тех пор, пока он не доверится мне. А он не сделает этого, пока не окажется далеко отсюда.

– Зачем ему понадобилась ты?

– Чтобы избавиться от твоего преследования.

Значит, она вновь станет заложницей. Он догадывался, что в конце концов с ней случится что-нибудь подобное.

– Тебе незачем больше принимать препарат, пока Марен не проведет испытания. Это слишком опасно.

Она расцепила пальцы.

– Ты ничего не понимаешь, отец.

– Да, не понимаю.

– Мне нравится быть такой, как сейчас. Абдрелики дали мне то, что я ценю – до тех пор, пока могу справляться с собой, и в этом мне помог ты. Твой вклад столь же ценен, как вклад абдреликов. Но мне бы не хотелось продолжать лечение – мне нравится ощущать себя такой, какая я сейчас, – она слегка прищурилась, вновь напоминая кошку, – проницательной, решительной, безжалостной. Мне нравится все это, и я не намерена лишаться своих качеств. Так что не надейся удержать меня здесь. Я не позволю тебе этого. Даже если на время ты одержишь победу, это будет ненадолго.

– Но что же ты намерена делать?

Она склонила голову.

– Покорить и чоя, и абдреликов – то же самое, что пытаешься сделать ты, только я надеюсь, что мои методы гораздо эффективнее, и пользы от них куда больше. Деньги проникают через все препятствия.

– Ты даже не представляешь себе, во что ввязываешься.

– Да. И это интереснее всего. Так мы поняли друг друга?

Джон почти ничего не понимал, кроме того, что дочь намерена его покинуть, не оставляя никакой надежды. Остальное представлялось ему очень смутно. За свою жизнь Джон повидал много алчных людей, не говоря уже об абдреликах и ронинах с их ненасытными аппетитами, но дочь казалась ему неким невероятным гибридом. Он еще раз вспомнил о потерянном ребенке.

– Да, – тихо ответил он.

– Отлично. Разбуди Марена. Я приду к нему в лабораторию. Растолкуй ему все как можно короче, но так, чтобы я была избавлена от объяснений. Как я уже говорила, я улечу с Недаром и свяжусь с тобой, как только смогу. – Алекса вздернула голову. – И не смотри на меня так – я осталась твоей дочерью не меньше, чем прежде.

– Да, – он покачал головой. – Но теперь я понимаю, как глупо мне было надеяться. Я не стараюсь понять тебя, Алекса, просто люблю. И всегда буду любить.

– Знаю. И дорожу твоей любовью, неважно, знаешь ты об этом или нет. Я уже давно простила тебя за то, что ты отдал меня ГНаску.

– В самом деле?

Она направилась к порогу и положила ладонь на замок, не оглядываясь.

– Несмотря ни на что, – тихо произнесла она, выходя из каюты.


Рассвет над Чаролоном затопил выходящие на восток окна розовым светом. Проснувшись слишком рано, Рэнд наблюдал, как собирается Палатон. Посвятив Рэнда в свои планы, Палатон не ждал от него ни одобрения, ни радости.

Подавив зевок, Рэнд попытался протестовать:

– Вероятно, ты уже обсудил свой план с Йораной, но мне совсем не нравится мысль о том, что ты поедешь один, – заметил он.

– Ты прав, – с усмешкой ответил Палатон. – С ней я уже побеседовал. К тому же я буду не совсем один – меня отвезет Руфин, – он закинул рюкзак на плечо. Палатон переоделся в один из старых костюмов – выцветший, невзрачный, немного мешковатый, но очень удобный.

Рэнд относился к Руфин с величайшим уважением – за ее дружелюбие и навыки пилота, но хорошо помнил, что и ее возможности не безграничны.

– Руфин останется у корабля, как и положено. А я мог бы последовать за тобой.

– Рэнд, ты слишком заметен. Вместе с тобой мне придется натолкнуться на настороженность, едва я начну задавать вопросы, кроме того, нам может встретиться чоя, которому не по душе мои недавние решения относительно Заблудших. Ты подвергнешься страшной опасности.

– Зато принесу большую пользу: я уже умею управлять бахдаром. Я создам вокруг тебя ауру, могу почувствовать эмоциональный настрой чоя – я помогу тебе.

Палатон помедлил и взглянул на человека, который пытался шагать вровень с ним по длинному коридору дворца.

– Я и не сомневаюсь в этом, – мягко ответил он. – Но если один я могу остаться незамеченным, мне не понадобится такая помощь. Твое присутствие многое меняет. Вспомни, я отправляюсь туда, где чоя не имеют дела с инопланетянами. Я могу взять тебя в школу Голубой Гряды – я намерен сделать это, но только не в Мерлон. Ты просто не сможешь следовать за мной.

Обида вспыхнула в бирюзовых глазах.

– Я могу защитить тебя так же, как ты меня, – пробормотал Рэнд.

– Ты можешь узнать, что со мной все в порядке, – намекнул Палатон на связь между ними.

– Этого недостаточно! Я хочу быть там, хочу помочь!

Палатон положил руку ему на плечо и удивился, почувствовав бугор мышцы.

– Знаю, – ответил он. – И мне тревожно за тебя. Если бы Ринди был здоров, я бы не стал так волноваться.

Рэнд понял по его тону, что лишился последней надежды, и торопливо пробормотал:

– Если я понадоблюсь тебе, позови. Клянусь, я найду способ добраться до тебя.

– Большего мне не нужно, – Палатон сжал его плечо и зашагал вперед, направляясь к боковым воротам, где уже ждала машина, чтобы отвезти его к аэродрому.

Рэнд тоскливо смотрел ему вслед. Несмотря на яркий, чистый свет нового дня и голубое небо, его бахдар ощущал тени, от которых Рэнда охватывал холод.


Кативар тоже наблюдал за ним – сверху, с площадки. Он вновь отметил странную близость между пилотом и чужаком. Эта близость не была сексуальной, хотя даже мысль об этом заставляла Кативара брезгливо передернуться – связь между ними была иной, гораздо более крепкой. Как дара, подумал Кативар, хотя чаще всего такая душевная связь встречалась между любовниками.

Он должен был разорвать эту связь, сделать каждого из них уязвимым и одиноким. Стоило прикончить Ринди так, чтобы подозрение пало на человека, и все было бы в порядке, но теперь такая возможность исчезла. Кативар вновь выругал себя за упущенный случай. Теперь ему приходилось искать другие пути.

Кативар почувствовал, что его губы скривились от раздражения. До сих пор его дела шли успешно, но он не принял в расчет инопланетянина. Поскольку Рэнд так часто фигурировал в замыслах уничтожения Палатона, такие события могли пойти на пользу.

Внизу, по мраморному полу, прозвучали шаги, отдающиеся громким эхом. Придав лицу нейтральное выражение, Кативар быстро прошел вперед. На его бесплодные догадки мог уйти не один день. Кто бы ни спускался вниз, он двигался спокойно, и Кативар повернулся, отправившись по своим делам и не переставая думать.


Рэнд подождал, пока чоя догонит его. Он не почувствовал никакой тревоги при его приближении. Чоя появился со стороны служебного входа и еще держал поднятой руку, с которой системы безопасности считывали данные. Сумку с инструментами он нес другой рукой.

– Доброе утро, – произнес чоя, и его голоса еле заметно дрогнули от удивления и радости при виде Рэнда. Он поморгал, и его огромные, бледно-зеленые глаза приобрели невинное выражение.

– Доброе утро, – ответил Рэнд. Что-то в этом чоя привлекало его, но Рэнд не понимал, что именно. Постоянно находясь среди чоя, он только недавно научился различать их лица.

– Я пришел слишком рано, – заметил чоя. – Не выпьешь ли со мной брена? – он говорил на трейде с легким акцентом, как будто не привык пользоваться им, хотя большинство чоя прекрасно владели двумя языками.

Рэнд привязался к крепкой, похожей на кофе жидкости. Даже сейчас, ранним утром, желудок уже намекал ему, что не прочь заправиться бреном и чем-нибудь посущественней. Рэнд пропустил завтрак, который обычно делил с Палатоном. Кем бы ни был этот чоя, Рэнд различил в его лице смешанные, неясные черты, присущие Заблудшим, к тому же на его воротнике был прикреплен знак безопасности, означающий, что чоя проверен охранниками Йораны. Какой вред он мог причинить?

– Выпью.

– Вот и хорошо, – чоя опустил руку, подхватил сумку и поманил Рэнда за собой.

Чирек наблюдал, как идет человек, думая о своей удаче так нервно, что кровь стучала в его голове. Удивляясь, куда мог отправиться в такую рань Палатон, Чирек догадался, что тот не планирует вернуться немедленно. Проходя по боковой лестнице, Чирек быстро решил найти Рэнда, разговориться с ним, но инопланетянин сам вышел ему навстречу.

Томительную минуту Чирек думал, что человек узнал его. Однако вскоре понял, что этого не может быть – несколько часов, проведенных вместе еще до Двухдневной войны, не могли оставить у Рэнда особенно отчетливые воспоминания. Если бы Чирек подумал, что Рэнд узнает его, значит, работе у Гатона пришел бы конец. Риск был слишком велик.

Но зная, сколько чоя лишь поверхностно знакомы человеку, несмотря на их явные внешние различия, Чирек решился. Во дворце он одевался в старомодный деловой костюм, держался вежливо и почтительно. Он был уверен, что Рэнд не признает в нем чоя, который вытащил его из горящего корабля и увез в безопасное убежище мемориала неподалеку от дворца, где потом Чирек пережидал всю Двухдневную войну.

И, разумеется, он ничем не напоминал чоя, который метался в ужасе, затронутый Преображением, когда Рэнд открылся ему. Поддерживая друг друга, они брели по императорскому туннелю, чтобы найти Палатона и предупредить его о возможном налете абдреликов, но Чирек знал, что Рэнд не видел его, что его глаза и голова заполнены другими видами и лицами.

Потому в это утро черты лица Рэнда не осветили воспоминания, и Чирек вздохнул с облегчением. Пользуясь неожиданно представившейся возможностью, тайный священник надеялся за чашкой брена изменить жизнь Рэнда так, как Рэнд изменил его жизнь.


Палатон быстро прошел через боковые ворота, направляясь к ждущей машине, но репортер уже заметил его и поспешил следом. Дерзкие рыжие волосы его разлетались во все стороны, ко рту был прижат микрофон.

Палатон быстро заметил, что аппарат, висящий на его плече, включен, но запись репортер не начинал, ожидая удобного момента, и потому Палатон порадовался этой удаче. Он замедлил шаг и услышал, как репортер позвал его:

– Наследник Палатон! Для вас день начинается рано, верно?

Палатон нехотя остановился, а репортер подбежал поближе. Сработал автофокус, и Палатон пожалел о бахдаре, который помогал затуманить вид, делая любое интервью почти невозможным. Однако этот репортер явно знал, как устранить нечеткость даже у чоя из Домов. Палатон взглянул на широкий нос чоя, вспомнил, что тот постоянно околачивается близ дворца. Гурлек – так, кажется, его зовут.

– Да, – ответил он. – У меня назначены встречи, которые нельзя отменить. – Он приглушил голоса, давая понять, что встречи – одно из его обычных, ничем не интересных заданий.

Репортер медлил включать запись.

– Вы без охраны?

– Это ни к чему, – Палатон взглянул на хронограф. – Меня ждет машина.

Рыжеволосый чоя бросил взгляд в сторону, узрев машину. Палатон понял, что ему придется изменить записи в компьютере, иначе Гурлек непременно выследит машину.

– Как насчет парочки комментариев?

Палатон терпеливо ждал. Репортер широко улыбнулся, приняв это за согласие.

– Что вы скажете насчет слухов о том, что контроль в летных школах ужесточился, что вся секретная информация рассматривается во дворце и готовятся значительные изменения? Говорят, тезары начинают волноваться.

Палатон не дрогнул, хотя слова чоя заметно укололи его, искажая известную истину.

– Слухи неправильно оценивают ситуацию, как обычно бывает. Летным школам нужна наша постоянная поддержка, к тому же нам необходимы школы для курсантов, чей талант пока недостаточен.

Камера блеснула, Палатон понял, что его слова записываются на всякий случай. Его переполнило напряжение.

– А как насчет информации, которая традиционно хранилась только в школах, вне досягаемости имперских и законодательных властей? Вы, как тезар, также имеете право пользования частными каналами, и вас могут обвинить в этом.

Обвинить? Кому придет в голову обвинять его? И за что? Палатон отшатнулся.

– Я ничего не знаю об этом, – ответил он, уходя в сторону. Репортер последовал за ним. – Я не стану давать никаких комментариев.

– Тогда, насколько я понимаю, вы не желаете высказаться и по поводу последней информации – что три чоя, пытавшиеся совершить покушение во время мемориальной церемонии, умерли в рабочем лагере? Существуют чоя, которые считают это нарушением ваших прежних обещаний простолюдинам.

– Насколько мне известно, причины их смерти расследуются. Эти трое, несмотря на отсутствие при них оружия, предпочли ни в чем не объясняться и ничем не оправдывать свое поведение. Направление на принудительные работы – обычное решение для таких случаев. Я не вижу в нем ничего странного.

– А как насчет предательства, наследник Палатон? Вы отвергаете его?

Палатон ждал этого вопроса и боялся его. Пробормотав «извините, мне пора», он сел в машину и захлопнул дверь, отгораживаясь от Гурлека. Машина рванулась с места, и в зеркало заднего обзора Палатон успел заметить, что репортер снимает быстро удаляющуюся машину.


Глава 21


Рэнд направился к кухне, где обычно ел – тихой, малолюдной, не подавляющей его так, как просторные общие столовые. Но едва ой приблизился к кухне, чоя взял его за рукав, небрежно заметил: «Вот сюда» и подтолкнул к коридору, ведущему к кабинетам дворцовых служащих, где Рэнд прежде никогда не бывал. Здесь царила деловая атмосфера, проходящие мимо чоя с любопытством поглядывали на него, но не замедляли шаг. Рэнд заметил, что среди служащих немало Заблудших, бывших опорой не только дворца, но и всей Чо.

Спутник привел его в один из кабинетов и усадил, налив чашку брена из ближайшего кухонного автомата. Сам он уселся рядом. Подняв руку, Чирек включил защитное поле, отделяющее часть комнаты, где они сидели. Внезапно Рэнд ощутил тревогу и осторожно осмотрелся, решая, что делать дальше.

Чоя мягко улыбнулся.

– Прошу тебя, расслабься. Ты – мой гость. Сейчас ты напомнил мне больших грызунов, живущих на равнинах – мы зовем их «батрах», у них длинные усы. Это подозрительное существо – и не без причины, поскольку его мясом любят лакомиться хищники. У этих зверьков большие уши, но когда батрах спокоен, они прижаты к спине, и оттого усы кажутся еще длиннее.

Рэнд придвинул к себе кружку с горячим бреном и заметил:

– Меня не столько беспокоит собственный вид, сколько то, что ты можешь оказаться хищником.

Чоя рассмеялся.

– И, боюсь, не без причины – твое пребывание здесь вряд ли назовешь спокойным, – он поднял чашку и с наслаждением глотнул дымящуюся жидкость.

Взглянув на стол, Рэнд заметил бумаги – некоторые на трейде, а некоторые – на языке чоя, насколько он понял, имеющие отношение к министерству ресурсов. Теперь он уразумел, зачем в комнате имеется дополнительное защитное поле. Переселение и использование ресурсов было сферой, в которую вкладывались огромные средства. Все подобные вопросы неизбежно следовало хранить в тайне. Он не понял, зачем чоя включил поле сейчас, но ясно было одно – чоя не хотел, чтобы его видели с Рэндом. Но с какой целью это было сделано – с целью защиты Рэнда или себя самого? Рэнд взял чашку с чернильной ароматной жидкостью и сделал глоток.

– Ты работаешь у Гатона?

– Как и большинство из нас, но боюсь, ты беседуешь с персоной сравнительно низкого ранга, – чоя вновь улыбнулся, а Рэнд почувствовал себя загнанным в угол. Он откуда-то знал этого чоя, но не мог припомнить. С этим тянущим беспокойством пришло ощущение, что необходимо как можно скорее выяснить, друг это или враг.

– Насколько я понимаю, ты часто бываешь у Риндалана. Как он себя чувствует?

Этот вопрос отвлек и разочаровал Рэнда. Неужели во дворце сплетничают буквально обо всем? Он пожал плечами.

– Он поправляется.

Светлые глаза чоя бесстрастно моргнули.

– Ты разочарован, – заметил он. – Нет, я привел тебя сюда не затем, чтобы передавать сплетни. Старый Ринди мне очень дорог. Ты был у него, когда он очнулся? – и чоя выпрямился, беспечность в его тоне исчезла, и он с нетерпением принялся ждать ответа Рэнда.

Будь осторожен, напомнил Рэнд самому себе. Не говори слишком много или слишком мало. Во рту у него внезапно пересохло, и ему пришлось облизнуть губы, чтобы ответить.


Убедившись, что Палатон благополучно отбыл в Мерлон, Йорана задержалась у экранов, показывающих различные рабочие помещения дворца. Она так и не заметила чоя, которого искала.

– Чирек еще не появился?

Ближайший к ней чоя пробежал пальцами по клавиатуре и ответил:

– Появился, и уже сидит у себя в кабинете. У него стоит защитное поле – видимо, он работает.

– Работает… – повторила Йорана. Но над чем? Она не смогла связаться с Малаки, чтобы подтвердить, что прорицательница, увиденная ею в Баялаке, и чоя, налетевшая на Рэнда во время парада – одно и то же лицо, однако она разыскала художника, придумавшего чудесное голубое платье для чоя, и обнаружила, что счет за эскиз и пошив одежды оплачен Чиреком. Значит, этот чоя знал прорицательницу и прежде. Их связь была столь невинной, как ухаживание, или столь опасной, как заговор. Она смутилась, не зная, стоит ли мешать Чиреку, подвергая его расспросам, или пока понаблюдать за ним. Между Чиреком и тремя другими чоя, замешанными в покушении, а затем покончившими жизнь самоубийством, не было установлено никакой связи. Она решила разыскать Гатона и побеседовать с ним.


Внутри защитного поля Рэнд решил, что новому знакомому можно довериться – отчасти.

– Да, я был в то время с ним, – ответил он.

– Один?

Бахдар начал наливаться теплом, напоминая чувство, которое Рэнд испытывал, глотая горячий брен, и он на мгновение смутился. Но затем прилив силы стал привычным, и Рэнд понадеялся, что щит ему не понадобится.

– Послушай, – произнес он, – я мало что понимаю в делах чоя и порядках во дворце, и не представляю, что следует хранить в тайне, а что можно разглашать. Потому вынужден поблагодарить тебя за брен и уйти.

Он встал, и защитное поле замерцало, огораживая большую территорию.

Чоя взглянул на него снизу вверх и заметил:

– Ты прав, но тебе должно быть известно о бахдаре, а также о том, что Чо быстро катится в кризис.

Рэнд сел на свое место – казалось, у него подкосились ноги. Как мог этот простолюдин спокойно обсуждать с ним бахдар? В нем эхом отозвались частые и суровые предупреждения Палатона. Один-единственный чоя, знающий его тайну, мог уничтожить все, над чем работал Палатон. Ему не оставалось выбора, кроме как молча слушать.

Чоя протянул руку, длинную, тонкую руку с мощными пальцами и обхватил ими запястье Рэнда. Рэнд ощутил легкое головокружение и вспомнил – сила отзывается на силу. У этого простолюдина был бахдар!

– Ты меня не помнишь, – заметил чоя, – а я никогда не смогу тебя забыть.

– Кто… – Рэнд прокашлялся, – кто ты?

– Гораздо важнее то, кем я был, чем то, кто я сейчас. Я был Заблудшим, и теперь, из-за тебя и по причинам, которые я не могу ни подтвердить, ни принять, а просто знаю, я преобразился, наполнился бахдаром – и это благодаря тебе! Я должен понять – как ты разбудил Ринди?

Рэнд почувствовал себя стоящим на краю бездны, пропасти, способной поглотить и его, и Палатона, а затем уничтожить цивилизацию, ради которой Палатон пожертвовал своей жизнью. «Преобразился», сказал чоя – он имел в виду явную метаморфозу. Рэнд с трудом выговорил:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать – никто не ожидал, что Верховный прелат очнется. Даже показания его бахдара стали незначительными. Вся жизнь ускользала от него, неважно, как он пытался удержать ее, неважно, какую еще работу ему предстояло проделать.

Однако о состоянии Риндалана знали немногие, кроме тех, кто приходил проведать его – и тех, кто пытался его убить.

– Ты отравил его, – хрипло выговорил Рэнд, вырывая руку из пальцев чоя.

– Нет, – нефритовые глаза внимательно оглядели его. – Отравил? Так вот что с ним случилось? Этого я не знал. Но я не пытался отравить Риндалана, – он допил свой брен, повторяя: – Яд… не удивительно, что теперь к нему никого не впускают. Что это был за яд?

– Я не могу продолжать разговор.

Чирек дружески улыбнулся.

– У меня нет желания шантажировать тебя, но придется. Ты защищаешь Палатона не меньше, чем он защищает тебя. Неужели ему удалось обучить тебя? Неужели все люди обладают такими способностями, сами о них не зная?

– Нет, – хрипло ответил Рэнд. – Большинство из нас… лишены всяких способностей.

– Не удивительно. На вашей планете почти нет пилотов, – он взглянул на Рэнда. – Ты нужен не только Палатону, но и Риндалану. Но почему? Почему именно ты?

– Не знаю! Он проснулся, когда я был там, вот и все, и сказал, что его отравили.

– Врачи знают, что это был за яд?

– Нет. Говорят, что это растворимый в воде яд, блокирующий нервную систему. Черт! – Рэнд хлопнул ладонью по столу. – Не расспрашивай меня ни о чем. Скажи только, что тебе надо от меня?

– Боюсь, от этого у тебя возникнет еще больше вопросов. Я работаю на Гатона и тем не менее я – священник.

– Священник? Ты не можешь быть священником, ты не входишь в Дом.

– О, да, – кивнул Чирек. – Я Прелат, такой же, как Риндалан, только моя религия объявлена вне закона на Чо – уже свыше трехсот лет. Видишь ли, считается ересью верить, что некогда придет день, когда все чоя, независимо от своего рождения, обретут бахдар. Мы ждем Вестника Преображения.

– Не понимаю, о чем вы.

– Поймешь, должен понять. У тебя он есть, я почувствовал его, когда коснулся тебя. В тебе есть то, чего лишены Заблудшие и что должно принадлежать каждому чоя. Чоя подвинулся поближе.

– Меня зовут Чирек. Мы встречались перед самым началом Двухдневной войны. На ваш корабль напали при возвращении из Сету. Вас сбили. На поле собрались мятежники, и я увез тебя в безопасное место, в императорский туннель.

Рэнд почувствовал, как сжалось его горло. Он вспомнил падение, дым, затем место, называемое императорским туннелем, где молчаливым мемориалом хранились останки прежней цивилизации чоя, куда пытались прорваться абдрелики еще до основания Союза, и вновь ощутил тошноту, от которой страдал тогда. Воспоминания были еще слишком живыми.

– Ты должен вспомнить.

Рэнд поднял голову, чувствуя себя вытащенным в последний момент утопленником, и пробормотал:

– Чирек… – видение вновь предстало перед его лазами. – Ты зажег фонтан.

– Да! С помощью бахдара, после того, как ты преобразил меня.

Рэнд хорошо помнил прекрасный фонтан, один из шедевров прошлого, когда даже дети-чоя обладали достаточным бахдаром, чтобы привести скульптуру в действие, коснувшись ее. Палатон никогда не рассказывал ему о постепенном падении Чо, но доказательства были налицо. Рэнд видел, как вся техника, которая прежде приводилась в действие психическими способностями, теперь бездействовала или функционировала с ручным управлением. Охваченный бахдаром, который рвался из него, Рэнд в то время ничего не мог понять, только чувствовал, что абдрелики ринулись к Чо через Хаос и что он должен предупредить Палатона.

– Ничего я не сделал, – отказался он. Даже если Чирек прав, причиной всему – доверенная Палатоном сила. Это была сила Палатона, его наследие.

– Неправда. Ты предвидел будущее, следующий налет абдреликов, ты схватил меня и рассказал обо всем – и сила, вырвавшаяся у тебя, преобразила меня.

– Я тут ни при чем.

– Охотно поверил бы этому, – возразил Чирек, – если бы не подослал к тебе Дорею. Ты преобразил и ее – при одном легком прикосновении, и для нее все изменилось. Тогда я понял, что должен поговорить с тобой, объяснить, кто ты такой: ты – Вестник Преображения, существо из пророчества, тот, кого мы ждем.

– О, нет! – Рэнд помотал головой. – Не пытайся сделать из меня мессию. Я не знаю, кто такая Дорея, но у меня нет ничего общего с вами и с вашей религией.

На этот раз Чирек не стал с ним спорить. Он просто открыл ящик стола, вытащил фотографию и положил ее на стол.

Рэнд не коснулся фотографии. Он взглянул на изображение молодой чоя с ореховыми глазами, в поблескивающем голубом платье с пышной юбкой – она выглядела, как любая девушка, демонстрирующая свою красоту с лукавым и невинным видом. Рэнд неожиданно вздрогнул, узнав ее. Именно эта чоя неожиданно столкнулась с ним во время парада.

Он взглянул на Чирека. Тот вытащил еще одну фотографию и положил ее поверх первой.

На фотографии вновь была Дорея, только Рэнд не сразу узнал ее – глаза у чоя были завязаны, и она сидела, прямая и неулыбчивая, в темном помещении, а нарядное платье превратилось в лохмотья, болтающиеся на ее плечах. Неужели он сделал это? Рука Рэнда затряслась, когда он взял фотографию за краешек, как будто желая оттолкнуть ее.

– Что случилось с ее глазами?

– Она вырвала их, пораженная теми видениями, которые не могла ни понять, ни контролировать.

– Я не хотел этого, – произнес Рэнд едва слышным голосом.

– Да, – согласился Чирек, разглядывая фотографию. – Это моя работа. Я и подумать не мог, что ее ощущения будут такими сильными, не предупредил ее, никак не подготовил, поскольку хотел, чтобы Преображение было реальным, а не воображаемым. Я – плохой священник, – скорбно добавил он. – Я уничтожаю свой народ, неся им то, о чем они молились.

– Я не мог этого сделать, – повторил Рэнд. Внутри у него все онемело и исказилось. – Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Этого не может быть! – Это сила Палатона, думал он, а не моя. Он просто не мог быть таким, каким его считали. – Я даже не чоя!

– Да. За исключением нескольких дипломатов, допущенных сюда, ты – единственный инопланетянин, который появился здесь за последние триста лет, – Чирек взял снимки и убрал их. – Я ничего не могу объяснить. Я только знаю, что случилось со мной и с Дореей. И если бы ты пришел ко мне, хвастаясь своей силой, я бы не поверил тебе. Но ты этого не сделал. Последствия для тебя будут не меньшими, чем для нас, но отрицанием тут не поможешь.

– Но я даже не знаю, что такое бахдар, – тихо проговорил Рэнд.

– Не сомневаюсь. Никто из инопланетян этого не знает. Можешь вообразить себе шок исследователей Союза, если они обнаружат, что мы пилотируем корабли силой своих парапсихологических способностей? Чоя из Домов хорошо знают, какую тайну хранят. Я убежден, что ксенофобию у нас приветствуют те, кто хочет отдалить нас от других народов. И наша тайна остается тайной – так или иначе, – он сделал значительную паузу. – Рэнд, я хочу сказать тебе – твое пребывание здесь тесно связано с судьбой нашей планеты, нашего народа. Твое появление у нас не было случайным. Ты не заблудившийся чужак. Ты принес Преображение, которое дарует надежду всем нам.

– Это не я… – вновь запротестовал Рэнд.

– Докажи это. Поедем со мной в Баялак, туда, где находится Дорея, и ты прочитаешь будущее в ее незрячих глазах. Докажи то или иное, только не допускай сомнений, – и Чирек откинулся в кресле, ожидая ответа.


Йорана обнаружила, что Гатон упрямо пытается связаться с Паншинеа, игнорируя ее присутствие. После длительного ожидания она решила, что мешать ему не следует, и отправилась проведать Риндалана.

– Ну-ну, – массивный роговой гребень, увитый редкими прядями седых волос, качнулся в ее сторону, и Ринди устремил на Йорану пронзительные голубые глаза. Почти немедленно он добавил: – Похоже, это визит вежливости, – казалось, он чем-то раздражен.

– И да, и нет, – она огляделась. Ринди сидел в коляске. Ложе было убрано, большинство приборов исчезло, в глубине комнаты возились только двое врачей.

– Ты видел Рэнда? – этот вопрос вырвался у них обоих одновременно.

Ринди криво улыбнулся.

– Я думал, что смогу навестить его сегодня.

– А Палатон надеялся, что он почти весь день проведет с тобой.

Прелат поднялся с коляски. Он стоял, слегка покачиваясь, и ближайший из врачей издал предостерегающее восклицание, готовый броситься на помощь.

– Здесь много злоумышленников – даже в этих стенах.

Йорана ответила ему раздраженным взглядом, желая дать понять, что не нуждается в напоминаниях. Она отвернулась.

– Я пришлю его сюда, как только найду.

– Обязательно, – попросил Ринди, и Йорана поспешно вышла из комнаты.


Она вернулась к наблюдательному посту. Едва переступив порог, она потребовала:

– Дайте мне сведения о сегодняшних передвижениях человека, – одновременно с этим она схватила со стойки инфорсер и сунула его в карман.

Двое наблюдателей, ближайших к ней, просмотрели записи и встревоженно переглянулись.

– Никаких следов, – сказал один из них. – Ничего – после того, как он встретился с Чиреком и отправился с ним выпить брена.

Чирек! Йорана задумчиво помолчала и попросила:

– Покажите их встречу.

Угловая камера запечатлела ее довольно плохо, но лицо Чирека не вызывало сомнений. Совпадение вместе с внезапным исчезновением Рэнда насторожило ее.

– Хорошо. Где сейчас Чирек?

– Еще не снял защитное поле в своем кабинете.

Она взглянула на второго чоя.

– Проверьте записи. Я хочу знать, когда было включено поле и сколько времени его не выключали.

Вытащив инфорсер, она проверила заряды, и тут второй чоя сообщил:

– Поле включено уже почти час.

Необычно долгая защита… Йоране это не нравилось. Что, если под этим полем спрятан Рэнд… или его труп?

– Пусть охранники с этого этажа встретят меня у лифта. Я иду туда сейчас же, – распорядилась она, направляясь к двери.


– Я не могу покинуть дворец, – ответил Рэнд. – Я слишком заметен.

– Это нетрудно поправить – несколько повязок, другая одежда, и никто тебя не узнает. Что касается поездки в Бая лак… ходят слухи, что там появилась прорицательница. К ней уже потянулись паломники, и среди них ты не станешь особенно заметным, – Чирек помолчал. Легкий шум послышался снаружи, за пределами поля – он означал, что комнату просматривают. Шум исчез, затем усилился.

– Пойдем со мной, – вновь предложил он, вкладывая в голоса всю убедительность вновь обретенного бахдара. – Доверься мне и проверь свои возможности.

Рэнд сжал губы, затем принял решение – он знал, что с трудом сумеет объяснить его Палатону.

– Хорошо, я пойду – но только чтобы доказать, что ты ошибаешься.

Чирек вскочил на ноги, убирая поле.

– Отлично! Тогда поспешим, – он схватил человека под локоть и потащил его из кабинета, свернув за первый же угол коридора.


Когда экраны сообщили, что Рэнд не появлялся, а Йорана вышла, Кативар решил, что самое время прояснить ситуацию с Риндаланом. Если представится возможность, надо избавиться от старого чоя побыстрее, пока он не окреп и его смерть еще можно приписать внезапному рецидиву болезни.

На этот раз его не остановили на пороге комнаты Риндалана – в сущности, двери были широко распахнуты, и Кативар сразу увидел, что Прелат ездит по комнате в коляске, внимательно огибая углы мебели. Кативар смущенно ступил внутрь, зная, что защитное поле может быть закрыто для него, но ничего не случилось.

Старый глупец выглядел весьма оживленным. Кативар искренне пожалел, что не расправился с ним раньше, и теперь только Вездесущему Богу известно, каких неприятностей можно ожидать от него. Однако он мрачно задумался, неужели Ринди знает, что его предсмертный бред помог подготовить надежную ловушку для Палатона. Кативар не сделал никаких попыток спрятать широкую улыбку, возникшую у него при этой мысли.

Ринди развернулся и подъехал к нему.

– Кативар! Пришел призвать меня к работе?

Молодой священник коротко поклонился.

– Да, ее накопилось достаточно.

– Врачи обещали выпустить меня отсюда через пару дней. Но большая часть работы может подождать до этого времени, верно? – бледно-голубые глаза пронзительно вглядывались в него.

– Конечно, работа подождет. Однако уже составляется комиссия для тестирования нынешнего поколения. У нас есть еще несколько дней, но, кажется, предстоящее дело надо обдумать заранее, не так ли?

Ринди запустил узловатые пальцы в растрепанные пряди волос.

– Я чуть не позабыл об этом. Ты прав. Они позволяют мне думать – хотя не слишком долго и не напряженно, пока я не захраплю чересчур громко.

Кативар удержал на лице улыбку.

– Хорошо. Теперь, когда я увидел вас, моя душа спокойна. Надо ли мне прийти завтра? Может, начнем разбирать дела?

Ринди бросил взгляд на ближайшую из врачей. Она покачала головой. Прелат вздохнул и ответил:

– Подожди еще два дня, Кативар. К тому времени я оправлюсь достаточно, чтобы избавиться от них.

Врач засмеялась.

– Отличная мысль! – она проверила хронограф и заметила: – Пора заканчивать визит. Выбирайтесь из коляски, Прелат, и ложитесь отдыхать.

Кативар попятился к выходу.

– Два дня! – произнес он. – Буду так рад вновь работать с вами!

Врач захлопнула за ним дверь, и Кативар не услышал дальнейших слов Риндалана. Пока он был свободен. Свободен, чтобы найти еще пару чоя для опытов Эрлорна и обдумать планы. Надо поразмыслить о патенте на очистку воды, принадлежащем Витерне из Небесного дома, да и рахл еще не готов, но когда это случится, ему понадобится свободный и легкий доступ к станциям очистки воды. Стоит ему побывать в постели Витерны, и этот вопрос разрешится. Он достаточно близок к ней, чтобы заслужить такое. Ей недостает всего нескольких голосов, чтобы изменить решение суда. Будучи Верховным прелатом, вторым после Риндалана, он обладает достаточной силой. Но стоит помедлить еще дольше, и Риндалан отнимет у него силу, которой Кативар так долго добивался. Что, если Ринди подозревает его? Нет, лучше нанести удар пораньше, как можно раньше, закинуть крючок и подцепить рыбку, а не распроститься со всеми надеждами.

Надо как следует подумать о Витерне. Эрлорн проследит за Чиреком и узнает, что тот замышляет. Хотя у Кативара не было доказательств, он считал, что этот скромный служащий вполне может быть главой подпольной церкви, в последнее время Чирек стал проявлять странную активность. Он заслуживал более пристального наблюдения. Вероятно, Чирека следует даже прикончить – лишь бы не вызвать подозрения Малаки.

Кативар кратчайшей дорогой направился к гаражам.


Охранники встретили ее на пересечении коридоров, сразу у кухни. Подметки их сапог гулко стучали по полу, когда весь отряд торопился к кабинету, который Чирек разделял с полудюжиной служащих. Йорана вошла туда первой, не выпуская инфорсер, на случай, если тот понадобится.

Стол Чирека оказался пустым, но она прочла ауры так же ясно, как будто сидения были еще занятыми – ауры еще стойко держались в воздухе. Чирек и Рэнд были здесь всего несколько минут назад.

Но куда они направились, она не представляла.

Йорана ударила кулаком по стене. В опасности человек или нет, и что теперь ей делать?


Глава 22


– Вы получите мою дочь и упаковку препарата. Но его формулу я вам не дам, – Джо!

Тейлор Томас стоял один, безоружный, возле грузового корабля.

Алекса удивленно отступила назад, ее губы были еще теплыми от прощального поцелуя отца.

– Мы же договорились!

– Это вы договорились, – ответил он, не глядя на нее и не спуская решительного взгляда с Недара.

– Мы сможем синтезировать препарат, – сухо заметил Недар.

– А до тех пор вам придется довольствоваться тем, что я передам вам.

– Хотите удержать меня на привязи, посланник?

– Нет. Но я не хочу иметь дела с препаратом, истинные свойства которого мне неизвестны. Вы, чоя, сильны и умеете хранить тайны, но вы ошибаетесь, считая, что мы будем повиноваться вам, не задавая вопросов. Я не стану этого делать, несмотря на то, что вам достается моя дочь.

Алекса обнаружила, что смотрит на этих двоих, затаив дыхание. Казалось, поза Недара стала менее напряженной, и улыбка осветила его лицо.

– Тогда мы должны договориться на будущее.

– И иметь возможность поддерживать связь, – казалось, ее отец не намерен отступать.

С этими словами Джон вышел через люк, а Недар шагнул и по-собственнически взял Алексу за локоть. Загудели сирены, предупреждая о немедленном отлете грузового корабля. Алекса расслышала, как Недар бормочет под прикрытием шума и вибрации:

– Я брал тебя, как обузу, а ты оказалась ценной заложницей. Твой отец знает больше, чем я ожидал. Вероятно, вы с ним встречались?

– Нет, – ответила Алекса, но ее голос дрогнул, и она выругала себя. Чоя с их двойными голосами мастерски читали любые оттенки тона. Она отвернулась, заметив, что Недар изучающе уставился на нее. За ее отцом давно закрылась дверь, разделив их.

– Соберись с мыслями, – велел ей Недар. – Мы выходим на связь сразу же, как только окажемся у Хаоса.


Экран связи на грузовом корабле был примитивным по всем меркам, но функционировал нормально, так что Алекса хорошо разглядела лиловые складки кожи ГНаска, переливающиеся темно-синими пятнами, и не сомневалась – абдрелик видит ее и Недара так же отчетливо.

– Какой бы старой ни была эта посудина, – произнесла она, – к тому времени, как ты решишь действовать, мы будем вне досягаемости. Так что можешь отправляться восвояси, дорогой ГНаск. Мой визит к отцу был кратким и насыщенным событиями, но теперь меня ждут более важные дела, – она чувствовала присутствие Недара рядом с собой.

– Приятно видеть вас обоих в добром здравии, – прорычал ГНаск. Нижний регистр его голоса связь не улавливала, но Алекса уже слышала, как говорит посланник, будучи раздраженным, и представляла его голос, напоминающий отдаленный и пугающий летний гром.

– И мы вас также рады видеть, посланник, – спокойно отозвался Недар. Он помедлил и добавил: – Будем весьма признательны, если вы сохраните в тайне наш… гм, визит к вам. Видите ли, мы любим сюрпризы.

Круглые, маленькие глазки абдрелика расширились и вновь прищурились.

– Как вам будет угодно, тезар, хотя я всегда хотел принять у себя на борту пилота вашего ранга, – он отодвинулся от экрана. – И хотя я приношу извинение за краткость разговора, теперь, увидев вас, я должен вернуться к другим делам.

Недар слегка поклонился.

– Понимаем.

Экран связи погас.


ГНаск в ярости обернулся, отчего задрожало все его массивное тело.

– Разнеси их в пыль! – приказал он ррРаску.

Абдрелик стоял рядом, терпеливо пережидая ярость ГНаска, налетевшую, будто цунами. Когда стало ясно, что он не собирается выполнять приказ, ГНаск осыпал его настолько продолжительными проклятиями, что в конце концов задохнулся.

Он погрузился в молчание, но вскоре собрался с мыслями и взглянул на ррРаска.

– Если ты не сможешь уничтожить грузовой корабль, уничтожь крейсер, едва он вылетит со станции.

– Это тоже невозможно. У нас не хватит ни времени, ни сил. Я не хотел бы заходить так далеко.

Гнев ГНаска еще не утих в нем, но посланник сдержался, громко скрипнув зубами.

– Что же ты предлагаешь, ррРаск?

– Нанести незначительный удар по кораблю посланника. Он узнает, кто нанес его, но ничего не сможет доказать. Все будет выглядеть, как случайная атака – если кому-нибудь вздумается начать расследование. Так и должно быть, иначе мы лишимся пилота. Посланник, я получил весть, что мы можем поймать куда более крупную рыбу.

– Какую?

– Наши сторонники-ронины уверены, что нашли беглецов с Аризара. Они держат их колонию под наблюдением.

– Это чоя?

– По-видимому, так.

ГНаск вскочил на ноги. Колония пилотов, изолированная от мира, отрекшаяся от Чо и Союза! Она окажется в его власти.

ррРаск обнажил клыки, когда ГНаск повернулся к нему. Лицо посланника сияло.

– Наконец-то! Ты принес отличную весть, ррРаск, – и он поспешил к себе. – Проложи курс. Но не забывай об осторожности. Наконец-то я отомщу им всем!

ррРаск поклонился посланнику.

– Слушаюсь, – коротко ответил он.


Недар прошел мимо Алексы, чтобы прервать связь, и на мгновение они коснулись друг друга. Алекса почувствовала, как в ней начало нарастать дикое возбуждение. Ее не касались вот так уже очень давно. Не питая никаких иллюзий насчет пилота, считая себя его заложницей, она знала, что сейчас он будет заботиться о ней – чтобы иметь возможность связаться с ее отцом. Но она больше не хотела пренебрегать своим возбуждением. Она оставалась одна слишком долго. Только Недар был в пределах доступности.

Она быстро оглянулась, чтобы проверить, почувствовал ли Недар биение ее сердца под ладонью, но лицо чоя осталось безучастным. Алекса подавила возбуждение и дала волю любопытству:

– Мы прибудем туда тайно? Что будет дальше?

– Нам обоим будет на пользу не испытывать терпение ГНаска. Если он поймет, что мы уже далеко, он не отправится следом и даст нам время для маневров. Возвращаясь на Чо, я не хотел бы привести за собой боевой корабль абдреликов, – он повел ее от помещения связи грузового корабля, увлекая к двери каюты.

Корабль был предназначен для перевозки руды и химикатов, внутри обшивка не скрывала поперечные брусья и балки, напоминающие скелет животного, системы освещения были приглушены за ненадобностью, а экипаж казался немногочисленным. Недар придержал дверь, пропуская Алексу мимо себя, но она задержалась на пороге, чтобы почувствовать его сильное тело.

Она взяла его за руку.

– Через несколько дней мы достигнем Галерна.

Да, она действительно не ошиблась – прикасаясь к нему, она возбуждалась, и это должно было возбудить чоя.

Недар взглянул на нее, в его темных глазах блеснули искры. Густые волосы падали с рогового гребня на череп и свисали на плечи.

– Да, – ответил он.

– Я могу предложить способ провести время, – заметила она.

Он не отпрянул немедленно, и Алекса поняла: пилот слушает ее с любопытством.

Ей пришлось потянуться, чтобы дотронуться кончиками пальцев до пряди, свисавшей на лоб.

– Знаешь, – тихо добавила она, – я никогда не думала, что решусь спать с другим существом, не человеком, но не могу оторваться от тебя. Меня привлекает твое тело. Мне интересно, как твой народ занимается любовью. Как думаешь, мы подходим друг другу? Смогу ли я возбудить тебя так, как ты волнуешь меня? – она осторожно провела ладонью по его щеке до твердого подбородка.

– Обычно мы не… – начал Недар, и его голоса стали непривычно хриплыми. Он остановился.

– Тебе трудно отказаться.

– Да, – Недар не отодвинулся, и Алекса прижалась к нему, тут же почувствовав через летный костюм, что между их народами больше сходства, чем различий. Она умоляюще взглянула на него.

– Я прошу совсем немногого…

Он смущенно коснулся руками ее волос, расправил кудри, запустил в них пальцы и придвинул ее голову к себе, запрокинув ее на спину.

– Я не должен этого делать, – еле слышно произнес он.

– Мы такие разные, – пробормотала она, – ты и я.

Он обнял ее, и Алекса ощутила силу этих объятий – более заметную, чем она испытывала когда-либо прежде, руки с двойными локтями тесно прижали ее к себе, обхватив так крепко, что она задохнулась от наслаждения.

Алекса испустила протяжный стон. Это было так странно, необычно, волнующе… вероятно, даже чудесно, думала она, пока Недар нес ее через каюту. Есть способы покорять народы, о которых не знают ни ГНаск, ни ее отец.

– Какая ты маленькая… – прошептал он, касаясь губами ее виска.

Она ответила ему всем телом, руками, губами и быстро подавила последнее сомнение чоя. В конце концов, любовь была всего лишь одним из видов охоты, причем приносящей гораздо больше удовольствия.


Высокий, элегантный чоя, любовник и секретарь Витерны, встретил Кативара у дверей консульства Небесного дома в Чаролоне. Астен впустил гостя, заметив только:

– У нее мало времени. У нас назначен осмотр рудников Галерна.

– Я не собираюсь вас задерживать, – поспешил успокоить его Кативар. Астен был ему полезен, но Кативар не желал подчиняться ему. Он снял летнюю куртку и стянул перчатки, протянул их Астену и направился в приемную. Он чувствовал, что секретарь смутился, но затем повернулся и положил одежду на старинный резной столик в передней.

Витерна ждала его. Как всегда, одетая в синее, она полулежала на диване, слушая записи Фасмы, известной исполнительницы на линдаре. Звук был приглушенным и почти неслышным. Витерна совсем убавила громкость, спустила ноги с дивана и села.

– Кативар! Как хорошо, что ты пришел вовремя – у меня очень мало времени.

Он взял ее за руку – тонкую, изящную, прохладную.

– Я рад видеть тебя – даже на столь короткое время.

Витерна взглянула через плечо Кативара на Астена, который нетерпеливо переминался у порога.

– Принеси вина, Астен, и оставь нас. Последовала неловкая, продолжительная пауза, и Астен вышел.

Витерна перевела глаза на Кативара – блестящие глаза, такие же сияющие, как ее грива. Правительница Небесного дома прилагала все усилия, чтобы поддержать свою красоту, и Кативар восхищался ее упорством.

Он вынул из-за пояса детектор и обвел им комнату. Витерна сжала губы в удивлении, но села на диван, не говоря ни слова. В настоящий момент в комнате не работали никакие системы наблюдения. Кативар убрал детектор.

– Очень хорошо, что ты решила встретиться со мной тайно.

Она приподняла бровь.

– Ты просил об этом, и я исполнила твою просьбу.

Каблуки защелкали по полу. Астен вошел, поставил поднос на стол у дивана и вышел, не говоря ни слова и не взглянув на них.

Витерна подождала, пока закроется дверь.

– Славный юноша, – заметила она, – но немного глуповатый. Он не всегда замечает различия между делом и удовольствием.

Кативар подал ей стакан золотистого вина, а потом наполнил свой.

– Вероятно, в чем-то он прав, – он приподнял стакан, приветствуя ее.

– В самом деле? Значит, это не визит вежливости? – заинтригованная Витерна отпила глоток. – Может, мне следует отменить полет на Галерн?

Разумеется, она не имела ни малейшего намерения поступать так, и оба они понимали это: межпланетные рейсы стоили дорого.

– Это было бы просто расточительство, – заметил Кативар. – Но мне кое-что пришло голову…

– Что же?

– Ты уже слышала новости о Риндалане?

– Кто этого не слышал? Его здоровье по-прежнему идет на поправку?

– И слишком быстро, – откровенно признался Кативар. Он поднес стакан к губам, присматриваясь к выражению лица Витерны и с радостью замечая удивление, вскоре сменившееся пониманием и любопытством.

– В случае смерти ты занял бы его место.

Кативар поставил стакан на стол, прежде чем опуститься на скамеечку у ее ног.

– Мы оба вынуждены иметь дело с чоя, зажившимися на этом свете и ставшими бесполезными для Чо. Ни Паншинеа, ни Риндалан не уступят своего места добровольно, хотя Круг поворачивается, и Дом почти нисходит на нем. Я хочу заполучить власть, по праву принадлежащую мне, прежде, чем Риндалан полностью оправится. Я могу помочь тебе обрести то, что принадлежит твоему Дому.

– Пока я не стану ни соглашаться с тобой, ни возражать – я слушаю.

Она не просто слушала: она впитывала каждое слово, ее губы приоткрылись, глаза живо заблестели. Но зачем – чтобы пленить его или чтобы показать, как она заинтересована его предложением? Кативар не мог прочесть ее мысли – бахдар надежно защищал ее, и ему оставалось только рискнуть.

– Я могу сделать так, чтобы апелляционный суд проголосовал в твою пользу, чтобы ты отозвала свой патент на очистку воды. И хотя этого не хватит, чтобы завоевать власть, ты сможешь поколебать положение Паншинеа – конечно, если действовать разумно.

– И за это ты хочешь?..

– Союза. Доступа к твоим ресурсам, если ты решишь заключить его.

Витерна слизнула каплю вина с губ.

– Что же будет тогда?

– Я смогу поставить Дома на колени, – ответил Кативар, подчеркнув эту фразу. – У меня есть препарат, который уничтожает бахдар.

Потрясение исказило ее черты, но Витерна быстро оправилась.

– Навсегда?

– На время применения препарата. Стоит прекратить принимать его, и начнется выздоровление – очень медленное, но верное.

Она отставила стакан.

– Похоже, я мало что смогу предложить тебе. Наш союз будет неравным, – «и небезопасным», явно хотела добавить она.

Кативар улыбнулся.

– Не беспокойся – мне понадобится твой ум и твой патент, Витерна, – он помедлил: – Препарат растворяется в воде.

Она подалась вперед, наполняя стаканы, и улыбнулась.

– Может быть, – тихо заметила она, – нам в конце концов повезет.

Некогда Мерлон царил в северных горах – ледяной дворец, где воздух большую часть года наполняло холодное дыхание зимы, а лето бывало жарким и коротким. Палатон вспомнил об этом, глядя на руины, оставленные зимними ветрами и войной: город дремал среди устремленных в небо прозрачно-голубых горных пиков, как будто спрашивая, куда девалась за годы его краса и слава. Мантия голубовато-белых снегов в горах никогда полностью не таяла, быстрые ручьи никогда не согревались. Каменистые подножия и пояс вечнозеленой растительности были источены временем и войнами. Мер-лон представлял собой огромный памятник многовековой борьбы чоя. Он напомнил Палатону о Скорби, о чужом народе, застывшем в прозрачном кристалле.

Но несмотря на то, что чоя никогда не пытались восстановить древнюю крепость, они ее так и не покинули. У ее разрушенных стен расположилась маленькая колония художников, которых прельщала возможность поспорить с жестокими ветрами и духами далекого прошлого. Палатон помнил, что зимой большинство жителей колонии разъезжалось, но те, кто решали остаться здесь постоянно, покидали колонию только после смерти.

Гости колонии, предпочитающие не задерживаться здесь надолго, проводили в горах весну и лето. Палатон смотрел на древнюю крепость, понимая, что такой же видела крепость его мать, ибо Мерлон почти не изменился за последние годы. Палатон выглядывал из-за плеча Руфин, пока та просила разрешения на посадку на маленькой площадке неподалеку от колонии. Лето в горах уже закончилось. Палатон видел выпавший за последние два-три дня снег, ожививший мантию гор и покрывший крыши домов белыми пятнами.

Руфин поежилась и заметила:

– Надеюсь, ты прихватил сапоги и куртку.

– Тебе придется только очищать окна от льда и не выключать обогрев, – напомнил Палатон.

Руфин сокрушенно прищелкнула языком. Она сбавила скорость, вошла в холодный термальный поток, идущий прямо от горных пиков, и вывела глиссер прямо к плато. На нем виднелись следы шасси.

– Туристы уже уехали, – заметила она.

– Какая погода ожидается в предстоящие два дня?

– По-прежнему ясная. Но взгляни на склоны – еще довольно тепло, и последний снежный покров ненадежен.

– Я запомню это.

– Постарайся, – насмешливо подтвердила Руфин. – Мне бы не хотелось откапывать тебя из обвала.

Встречный поток поднимался снизу, и корабль задрожал. Палатон испытал леденящее ощущение в животе при внезапной потере высоты, но тем не менее ему казалось, что это он ведет глиссер. Хотя он не мог пользоваться бахдаром, тем не менее замечал любые изменения в его движении – благодаря многолетнему опыту. Руфин аккуратно вывела судно на посадку.

Она посадила его без малейших толчков, и когда он остановился, Палатон не удержался и похвалил Руфин.

– Хорошая работа.

– Спасибо. С минуту мне казалось, что ты направляешь меня, держа за затылок.

Палатон только тут понял, что прочно обхватил подголовник ее кресла, и разжал руки со смущенным выражением.

Руфин рассмеялась.

– Кто был пилотом, навсегда им остается, – заметила она и повернулась в кресле. – Я буду в глиссере. Здесь ветрено, но я буду готова, как только понадоблюсь.

Палатон вышел, и его сразу же охватил ветер – более холодный, чем он представлял. Он набросил куртку, которую до тех пор нес в руке. Руфин выбросила вслед ему рюкзак.

Как и в Голубой Гряде, здесь маленькая подвесная дорога уносила прибывших от посадочной площадки. Палатон занял кабинку, старую и продуваемую всеми ветрами, и отправился в путь. По мере снижения ветер утих, но его порывы были по-прежнему ледяными.

Внизу его ждала чоя, ежась от ветра. Ее желтовато-белые волосы были упрятаны под вязаную шапочку, на морщинистом лице обозначилось явное неодобрение. Это лицо напоминало кусок кожи, годами пролежавший под ветрами, дождем и солнцем. Палатон так и не узнал, к какому Дому принадлежит чоя и каков ее возраст.

Она поклонилась.

– Мы не привыкли принимать гостей в такое время года и без предупреждения.

Палатон смутился. Открыв боковую дверцу, он вышел из кабины, закинув за плечо рюкзак.

– Прошу прощения, – произнес он. – У меня осталось слишком мало времени на отдых, и поскольку храм моего Дома временно закрыт, я решил приехать сюда. Моя сестра мечтает порисовать здесь, – он огляделся и глубоко вздохнул. Холодный воздух был свежим и бодрящим. – И теперь я понимаю, почему.

Неодобрение постепенно исчезало с морщинистого лица чоя. Она указала путь затянутой в перчатку рукой.

– Самые серьезные работы мы выполняем зимой, так что не можем предоставить вам жилье на выбор. Мы только недавно вернулись к работе, когда уехали ученики. Вы надолго?

– Надеюсь, я пробуду здесь всего несколько дней, – признался Палатон. – Мне необходимо только место, чтобы заночевать.

– Хорошо. Тогда вы будете жить с Гонри. Он работает с тканями, так что вы не побеспокоите его.

Чоя торопилась, чтобы идти наравне с Палатоном, ее дыхание туманом растворялось в воздухе. Она не стала прибегать к обычной вежливости, думал Палатон, шагая рядом с ней. Однако он ни о чем не жалел, ибо если этот Гонри окажется достаточно старым, он может быть в числе тех художников, которые видели здесь его мать.

Они достигли мощенной булыжником дорожки, которая превращалась в улицу, постепенно расширяясь. Горные растения, проросшие между камнями, уже пожухли и пожелтели, вновь напоминая, что здесь время движется иначе. Сухие листья хрустели под ногами. Возле каждого дома имелся свой садик, огромная поленница, солнечные батареи, направленные в небо, и цистерны с водой, что придавало домам совершенно независимый вид.

Многие художники работали на верандах и даже не взглянули на приезжего. Палатон подтянул большим пальцем лямку рюкзака.

– Здесь часто идет снег?

– Довольно часто. Но мы к этому готовы, – ответила чоя задыхающимися голосами, не замедляя шага. Она остановилась возле большого дома с серой оградой. – Это дом Гонри.

Судя по размерам и виду дома, Гонри был отнюдь не скромным и лишенным честолюбия чоя. Спутница Палатона перегнулась через ограду и свистнула. Обернувшись, она одарила Палатона еще одним откровенным взглядом.

– Я – Бака, – произнесла она, протягивая руку.

– Териот, – представился он в ответ.

Выражение ее лице не изменилось, и Палатон не понял, то ли чоя действительно не узнала его, то ли ей было все равно. Из дома послышался пронзительный свист, и Палатон обернулся, чтобы увидеть выход его хозяина. Первое, что бросилось ему в глаза – одежда чоя была заляпана пятнами краски и покрыта множеством обрывков нитей.

Гонри оказался высоким и сутулым, с чрезвычайно тонким и крючковатым носом, маленькими и круглыми, по меркам чоя, глазами и серебристо-черными волосами. Он был достаточно стар, чтобы быть одним из учителей Трезы. Растрепанные одежды окружали его словно аурой. Гонри подошел к ним и с любопытством оглядел Палатона. Палатон вновь не смог догадаться, к какому Дому принадлежит этот чоя, хотя, судя по цвету волос и глаз, он должен был быть сыном Небесного дома.

– Последний гость сезона, – представила его Бака, – Териот. Ты возьмешь его к себе?

Гонри слегка сморщил нос и пожал плечами.

– Почему бы и нет? Надолго останетесь здесь? С кем будете заниматься?

– Я пробуду здесь всего несколько дней. А учиться будет моя сестра – если, конечно, попадет в списки.

Гонри оглядел его сверху вниз и в обратном порядке, раздувая ноздри. Он заговорил вновь – на этот раз сквозь сжатые зубы.

– Мы не делаем поблажек своим ученикам.

– Этого я и не прошу. Ваша репутация известна далеко за пределами Мерлона, – Палатон помедлил, чувствуя прилив актерского вдохновения. – Кроме того, она принята в общество Фалиана.

– Фалианы! Да что они могут знать? Дети приезжают к ним на каникулы, а не для того, чтобы учиться! – Гонри в ярости повысил голоса.

Палатон решительно кивнул.

– Именно потому я и приехал сюда. Отец слишком потворствует ей. Она будет весьма поверхностной художницей, если не научится спускаться с небес и соприкасаться с реальностью. А все это – он еще раз вдохнул пронзительный горный воздух – вызывает жажду настоящей жизни.

Пренебрежительное выражение исчезло с лица Гонри, он взглянул на Баку и бросил:

– Пожалуй, я смогу приютить его на пару ночей.

– Хорошо – потому что больше ему некуда идти, – фыркнула Бака. – И будь повнимательнее с ним, Гонри – он прилетел на личном корабле, ждущем наверху.

Гонри изумленно приподнял брови, а чоя уже побрела прочь, спотыкаясь, запинаясь и дрожа всем телом.

Гонри открыл ворота. Палатон почувствовал в нем приглушенный бахдар, подобный угасающему огню.

Его хозяин широкими шагами направился к дому.

– У вашей сестры есть стоящие работы? – бесцеремонно спросил он, не оборачиваясь.

– Кое-какие, – ответил Палатон. – Ей нравится работать в стиле Трезы Волан.

Если Гонри решит проверить его, то имя матери было единственным из имен художников, которые помнил Палатон.

Гонри резко остановился.

– Трезы? – повторил он. – Раннего или позднего периода?

– Как она говорит, раннего. Времен ее юности, хотя мне самому больше нравятся поздние работы. Во всяком случае, все ее работы были бы хороши, не будь она такой взбалмошной.

– Треза никогда не была взбалмошной, – сурово возразил Гонри, – даже в юности, когда только появилась здесь.

Палатон с некоторым облегчением узнал, что несмотря на все годы, художественные сезоны и учеников, которых мог иметь этот чоя, имя Трезы еще сохранилось в его памяти. И в то же время, хотя он всю жизнь знал, что его мать – художница, теперь ему было странно думать о ней просто как о представительнице мира искусства, а не о матери.

Гонри отчистил дворовую грязь и камешки с подошв своих сапог, прежде чем подняться на веранду. Палатон последовал его примеру. На веранде висели рамы с натянутой основой, грубое полотно, полузаконченные гобелены из шерсти, волос и тонких, пушистых перьев, а также грубой пряжи. Палатон случайно задел один из них, но Гонри промолчал, только широко ухмыльнулся.

Комнату заполняли ручные станки, рамы, слишком большие для такого помещения, пяльцы для вышивания и другие непонятные предметы, между которыми умело лавировал Гонри, проводя гостя дальше. Палатон понял, что размер дома определялся характером занятий его владельца. Остальные комнаты не были так заставлены, и в конце концов наверху они нашли более-менее пустое помещение. Здесь было тепло благодаря тяжелым шторам на окнах и мягкому, роскошному стеганому одеялу на постели.

Гонри кивнул в сторону работ на стенах.

– Это работы учеников, – и бросил рюкзак Палатона в угол.

– Они выглядят многообещающими.

Последовала еще одна широкая ухмылка.

– Все мои ученики обещают чего-нибудь достичь. Увы, не многим удается пережить первую славу. Кроме того, наше ремесло во многом зависит от финансовых возможностей.

Услышав этот намек, Палатон выудил из кармана чековую книжку, чтобы заранее выписать чек. Гонри бесцеремонно забрал у него чек.

– Теперь я куплю хорошего вина, чтобы согреваться в зимние вечера.

– Я буду рад купить вина сам, – заметил Палатон. – Сегодня вечером оно бы не помешало.

– Как вам угодно. Я не намерен спорить с чоя, который способен оплатить свои причуды. Я мог бы даже продать вам пару гобеленов, чтобы воодушевить вашу сестру, – он уже повернулся, чтобы уйти, когда Палатон попросил:

– Назовите мне имена других художников, с которыми я бы мог поговорить.

– О вашей сестре?

– И о Трезе Волан.

Гонри резко обернулся к нему, его глаза холодно блеснули, листок чека зашуршал в руке.

Палатон беспечно добавил:

– Я весьма заинтересован ее работой.

Напряжение уходило из фигуры Гонри очень медленно, по мере того, как он брал себя в руки. Его нос побледнел, но Палатон сделал вид, что ничего не заметил.

Гонри наконец произнес:

– Попытайтесь что-нибудь узнать в храме. Глава нашей общины должен совершать там дневные медитации, – он вышел, комкая в кулаке чек, выписанный Палатоном.


Храм был построен из горного камня – грубых, обтесанных вручную глыб, намертво скрепленных друг с другом. Однако стоящее рядом здание музея было сравнительно новым, вероятно, построенным в последние несколько веков, и его синтетические стены хорошо защищали от ветров и снега. Палатон прежде всего направился к музею, надеясь увидеть коллекцию работ учеников, которые бывали здесь, а также мастеров, и он не был разочарован. Он нашел даже вышивку Трезы, изображающую один из домов, стоящий в отдалении, хотя таких домов в городе насчитывалось не более двух. К двери дома вела мощенная булыжником дорожка с пробивающимися между камнями растениями – такая же, как улица, по которой шел сегодня Палатон. За домом на гобелене возвышалась гора, восходящее солнце заливало дом, а в небе, вдалеке, еще виднелась последняя звезда.

Картину были великолепны, как и движущиеся и статичные скульптуры, но больше всего привлекло Палатона затемненное крыло музея, где он долго простоял в торжественном молчании. Здесь размещались предметы психокинетического искусства – картины и скульптуры, которые оживлялись бахдаром, а теперь оставались мертвыми, поскольку больше никто не мог привести Их в действие.

Палатон уже выходил, когда услышал вечерний звон колоколов, отдаленный звук, на который эхом отзывались горы. Храм казался пустым, Палатон нехотя вошел туда, не зная, найдет ли там кого-нибудь. Этот храм предназначался не для очищения, а для повседневных медитаций, в нем царила полная тишина. Палатон в нерешительности стоял на пороге, считая, что в храме присутствует он один, пока до него не донеслись слабые, еле слышные голоса.

– Должно быть, ты и есть тот состоятельный гость.

Палатон прищурился, оглядывая комнату, и наконец заметил чоя – худощавого и старого, лысый череп которого казался и по цвету, и по форме напоминающим камень, обкатанный бурной рекой. То, что в таком преклонном возрасте этот чоя еще занимал пост главы общины, свидетельствовало о глубине и силе его ума.

– Я прибыл сегодня днем, – ответил Палатон. – Я – Териот.

Глава общины не поднялся с кресла, лиловые глаза устремились на прибывшего из морщин лица, и он заметил:

– Мне все равно, каким именем ты пользуешься.

– Тогда, может быть, вы поможете мне кое в чем? – ответил Палатон, подходя поближе к старику.

– Пожалуй.

– Я приехал, чтобы узнать о Трезе.

Глава общины долго смотрел на него, не мигая, затем подался вперед.

– Хорошо, – пробормотал он, – что наконец-то кто-то пожелал о ней узнать. Но кто ты?

– Ее сын.

Эти слова вызвали из старческих бледных губ странный звук – полусмех, полуплач.

– Ее сын – тезар, – возразил глава, – а ты лишен силы, как яичная скорлупа.

– Когда-то у меня была сила, – с болью ответил Палатон. Он знал, что этот момент неизбежен, что рано или поздно кто-нибудь узнает о его тайне. Но услышать такие слова от старика оказалось мучительно. – И я надеюсь обрести ее вновь.

– Что сгорело, того не восстановишь.

– Я не сгорел.

Старик окинул его еще одним проницательным взглядом.

– Кто посмел украсть силу у тезара? – усмехнулся он.

– Она была отдана, и когда-нибудь я найду способ вернуть ее обратно.

Старик хмыкнул и заметил:

– Если у тебя не хватает смелости попросить о том, что принадлежит тебе, никто тебе не поможет, – он встал, завернувшись в свой длинный плащ.

– Я пришел говорить не о себе, а о Трезе.

Старик вскинул голову.

– Это все равно, – усмехнулся он. – Если ты ничего не знаешь, я не могу помочь тебе.

– Это не все равно, – возразил Палатон. – Существуют наследие, Дома и судьбы, о которых я ничего не знаю.

– Тогда зачем ты пришел сюда?

– Чтобы найти своего отца.

Тишина в храме стояла так долго, что Палатон начал слышать биение своего сердца, а затем старый чоя глубоко вздохнул.

– Ничем не могу тебе помочь, – старик медленно повернулся и взглянул на каменную стену, как будто видя расположенный за ней музей. – Ты должен помочь себе сам, – он вышел, шурша длинным плащом, и его узловатая, сутулая фигура напомнила Палатону гигантского паука.


Глава 23


– Чирек – один из моих лучших и преданных служащих, – подчеркнуто повторил Гатон. – Он не мог увезти Рэнда.

Йорана терпеливо повторила все, что уже говорила не раз, и добавила:

– Есть надежда, что это исчезновение вполне невинно. У меня нет желания начинать беспорядочные поиски.

– Беспорядочные! Зачем Чиреку портить всю свою карьеру? Что могло ему понадобиться от Рэнда? – Гатон покачал головой, и его волосы свесились надо лбом. Министр небрежно убрал их. – Ты уже связалась с Палатоном?

– Я не могу это сделать, – спокойно ответила Йорана. Она даже не пыталась. Она представляла, по какому делу уехал наследник, и понимала, что едва он обо всем узнает, сразу же вернется искать Рэнда. Йорана надеялась отыскать человека и доставить его во дворец не позже, чем в этот же вечер. – Думаю, следует держать это событие в тайне – так будет лучше для всех нас.

Гатон устал и рухнул в кресло. Он приложил руку к груди, где его старое сердце иногда билось так же неровно, как у Ринди, и задумался, стоит ли вызывать врача. Он с трудом сглотнул.

– Делай то, что считаешь нужным, но держи меня в курсе. Я не хочу объяснять появление еще одного трупа. У нас и так достаточно неприятностей с теми тремя, увезенными в лагерь. Новое событие может вызвать мятеж, и на этот раз простолюдины спалят весь город, – он задумался. – Ты обыскала комнаты Чирека?

Йорана кивнула. Та часть дворца, которую занимали служащие, была весьма обширна, но в ней не удалось найти ничего подозрительного, и ауры свидетельствовали, что Чирек уже несколько дней не бывал у себя. Если бы Йорана знала, где жила Дорея, возможно, она сумела бы установить, где Чирек проводит вечера, но пака ей этого не удавалось. Не имея доказательств, она ничего не сказала Гатону о явной связи этих двух чоя. В конце концов, это было не его дело. Обеспечение безопасности лежало на ней. Когда все факты подтвердятся и причины откроются, она сможет сообщить министру все, что ей известно.

Йорана собралась уходить, но Гатон поднял руку, останавливая ее. Дрожь этой руки изумила Йорану, и видимо, это изумление выразилось на ее лице, ибо Гатон быстро уронил руку и сжал кулак.

– Сегодня утром Паншинеа оставил для меня сообщение. Его влияние в Союзе быстро исчезает. ГНаск выдвинул официальный протест против нехватки пилотов, требуя передать Союзу секрет тезарианского устройства и принуждая Чо начать подготовку пилотов и штурманов других народов. Паншинеа считает, что единственный способ успокоить Союз – самому вернуться на Чо под предлогом коренных изменений в системе летных школ.

– Но Палатон уже начал эти изменения, – возразила Йорана и тут же остановилась, оборвав себя.

– На Чо не может быть двух императоров, – сдержанно напомнил Гатон.

Йорана вспомнила слова прорицательницы.

– Но что будет с Палатоном?

– Паншинеа отстранит его от дел, а может, отошлет на Скорбь, хотя я попытаюсь убедить его не делать этого. Палатон не питает особой привязанности к Чертогам Союза. Вряд ли ему понравится подобное назначение.

– Он – пилот, – возразила Йорана. – Если кто-нибудь и способен разобраться, что происходит в летных школах, так только он. Паншинеа ничего в этом не смыслит.

Гатон моргнул, как будто не расслышал ее, и медленно произнес:

– Я предложил в качестве замены Риндалана. Как только его здоровье улучшится, он сможет убедить всех этих абдреликов и иврийцев. Он сочетает в себе мудрость и достоинство, как никто другой.

– Ринди?

Гатон кивнул.

– Он уже знает об этом?

– Я беседовал с ним сегодня утром. Эти возможности… заинтриговали его. Доктор Ниневер говорит, что он уже способен путешествовать, но должен пройти восстановительную терапию в течение еще одной недели, и, вероятно, ему придется ходить только с помощью трости.

– Значит, он не отказался.

– Да, – Гатон улыбнулся. – Кажется, эта перспектива его обрадовала.

Разумеется, Йорана помнила, как и все прочие, что они могли лишиться Ринди, и подобная поездка на Скорбь насторожила ее. Как Паншинея мог решиться на такое, зная о преклонных годах Ринди?

Палатон лишится еще одного помощника. Чем больше она размышляла об этом, тем больше понимала намерения Паншинеа. Он постарается отвратить от Палатона всех теза-ров, Ринди, простолюдинов, так, чтобы тому было неоткуда ждать поддержки. И тогда император сможет достичь цели без труда. Никто даже не заметит, если Паншинеа решит прикончить Палатона.

Только она, Йорана, могла теперь помешать изгнанию Палатона.

Она подняла голову, заметила пристальный взгляд Гатона и поняла, зачем министр рассказал ей обо всем – он пытался заранее подготовить ее.

– Почему он решил сделать Палатона наследником? – спросила она.

Гатон отвернулся и пожевал губами, как будто пробовал горькие слова на вкус.

– Думаю, он надеялся с помощью Палатона избежать великого множества затруднений. Вряд ли он принимал в расчет то, каков Палатон, или поддержку со стороны простолюдинов. Не думаю, чтобы Паншинеа понимал, как следует обращаться с честным чоя, – министр вздохнул, – да и я тоже этого не понимаю.

Йорана пробормотала: «У меня дела» и вышла, намереваясь разыскать Рэнда прежде, чем придется защищать Палатона.


Рэнд наблюдал, как Чирек деловито роется в своих вещах, отбирая лишь некоторые из них. Все, что хотел взять с собой этот чоя, легко уместилось бы в небольшой сумке. Голова и лицо Рэнда скрывались под легкими повязками, руки были одеты в перчатки, и речь стала слегка приглушенной, когда он заметил:

– Ты не собираешься возвращаться.

– Да, – с сожалением ответил Чирек. – Вряд ли это будет возможно. Но я ждал этого всю жизнь. Я не жалею об изменениях – это было бы лицемерием с моей стороны, – он горько улыбнулся. – Боюсь, я слишком привык к удобствам своей жизни и работы.

Рэнд оглядел подземное помещение, убранное со спартанской простотой – оно выглядело отнюдь не комфортабельным. Чирек вышел из ниши, небрежно свернул потрепанную одежду и сунул ее в сумку. Он поманил Рэнда к лестнице. Когда оба достигли верхней ступени, потайная дверь открылась.

Чирек обернулся к Рэнду.

– Все это исчезнет через какой-нибудь час, – заметил он, оглядывая комнату. – Комната окажется наглухо закрытой, не успеем мы перейти улицу.

– Ты сожалеешь об этом?

– И да и нет. Если ты не веришь мне или я в чем-нибудь ошибся, то обратного пути все равно нет… – священник глубоко вздохнул. – Идем.

Рэнд почувствовал себя виноватым. Он пропустил вперед священника, вышел за ним и хотел закрыть дверь. Чирек остановил его.

– Не надо, – сказал он. – Не будь тебя, появился бы кто-нибудь другой, а мне следовало подготовить свой народ к Преображению. Я стал слишком суетным, слишком беспокоился о своем настоящем. Оставь ее.

Рэнд подчинился приказу и вышел вместе со священником на улицу.


В порту он заволновался, замечая любопытные взгляды, хотя и знал, что повязки делают его совершенно неузнаваемым. Чирек вел его сквозь толпу, тихо говоря:

– Не беспокойся. Пока еще тебя не начали искать. Даже если Йорана знает, что ты исчез, она будет ждать приказа до последней минуты.

Она не знает, что ты ушел по собственному желанию.

Рэнд посторонился, уступая дорогу старой чоя, которая назвала его «малышом» и ласково потрепала по плечу. Он едва доставал ей до подбородка. Чирек решительно взял его за руку и повел к ждущему глиссеру.

От жары легкие повязки Рэнда стали пропитываться потом, и он чувствовал себя очень неудобно с мокрым лицом. Прорези для глаз были неудобны для обзора. Он чуть не споткнулся, проходя на поле через ворота. Только теперь он понял классовые различия Чо – простолюдины выходили на посадку через неудобную, узкую калитку, их рассаживали в самой тесной части салона, все чоя вокруг него говорили короткими и отрывистыми фразами, в то время как в передней части салона, где занимали места чоя из Домов, трейд слышался так же часто, как язык чоя.

Он мог бы понять чоя, если бы воспользовался бахдаром, но решил, что это будет слишком опасно. Они заняли свои места, и Чирек предложил Рэнду вздремнуть, объяснив, что до Баялака не менее двух часов лету.

Рэнд прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла, обнаружив, что подголовник, предназначенный для рогового гребня, совсем ему не подходит. Раздраженно поерзав, он склонил голову на ручку сидения. Простая обстановка вокруг напоминала ему о доме. Он ощутил острое желание вновь увидеть родину, встревожился о своем отце, о грозящей ему бедности – не особенно страшной, но постоянно напоминающей о себе, о болезнях и загрязнении. На Земле было невозможно позволить себе быть бедным.

Быть бедным на Чо означало совсем иное. Бедным считался тот, кто был лишен силы, не получал ее преимуществ и потому подвергался дискриминации. Выглянув из окна, Рэнд увидел сожженные здания на окраинах, оставшиеся еще со времен мятежа, и это только усилило его тоску. Рэнд сидел среди простолюдинов и чувствовал их тревоги, надежды, мечты о завтрашнем, лучшем дне, и опасения, что он никогда не наступит.

В это утро Рэнд проснулся в самую рань, чтобы попрощаться с Палатоном, и теперь задремал прежде, чем глиссер успел прогреть двигатели.


Прибытие в Баялак напоминало погружение в дымящуюся ванну. Пока Рэнд шел от глиссера, хромая на затекшую ногу, он чувствовал, как по его шее за воротник стекают струйки пота. Он вдыхал сильный мускусный запах тел чоя, окружающих его, видел океан высоких фигур с распущенными гривами и огромными, поблескивающими глазами. Чоя возвышались над ним и опережали его. Чирек взял его за локоть со словами:

– Не торопись.

Сильный фруктово-цветочный аромат наполнял воздух в порту и на улице, где на стоянке сгрудились машины самого разного вида, которые сдавали напрокат.

– Что это? – спросил Рэнд, пытаясь определить источник аромата и поднимая скрытое повязкой лицо.

– Панет, – объяснил Чирек. – Сейчас он как раз цветет.

– Пахнет почти как магнолия, – ответил Рэнд. – У нее огромные белые и нежные цветы.

– А у панета – сливочно-желтые, бледные, темнеющие при увядании, – сказал Чирек. – Они распускаются по утрам и закрываются к ночи, но пахнут очень сильно во весь пери цветения, особенно ночью. Маленькие птицы живут в их бутонах, пока те не засыхают и не опадают – незадолго до зимы, – казалось, он кого-то увидел в толпе, после чего отвел Рэнда в сторону. – Пойдем.

– Нам далеко идти?

– Это неважно. Я хочу узнать, что случилось, ибо еще никогда не видел здесь таких толп. Я велел Сели спрятать ее в надежном месте, но, кажется, слухи все-таки просочились, – он взял за руку Рэнда, и они с трудом начали проталкиваться вперед.

Рэнд огляделся. Большинство домов здесь было деревянными, пропитанными веществом вроде креозота и оттого потемневшими, их стены были шероховатыми и выщербленными от ветра и соли. Дерево, которое осталось необработанным, побелело, как прибрежные камни. Запах соли и болотной тины почти перебивал аромат цветов пакета. От взгляда Рэнда не укрылась окружающая его нищета. Баялак был морским портом, городом, живущим рыбной ловлей, и чтобы выжить здесь, бахдар был не нужен. Рэнд всматривался в обветренные лица проходящих мимо чоя.

Рэнд чувствовал, что на него обращают внимание. Здесь были чоя, которые стремились получить помощь от Палатона, но его друг не знал о них. Он думал, что слушает их, и говорил от их имени, но Рэнд знал, что Палатон видит только то, что хочет увидеть. Есть Заблудшие, «не видящие Бога», а есть «не видящие Чо», подумал Рэнд.

Он знал, что в городе есть и чоя из Домов – он видел их в глиссере. Задыхаясь, пытаясь примериться к широкому шагу Чирека, он вдруг остановился. Чирек немедленно повернулся к нему, и его лицо покрылось беспокойными морщинами.

– С тобой все в порядке?

– Где чоя из Домов? – спросил он. Чирек взглянул поверх его головы и заметил:

– Отсюда тебе не виден город. Баялак делится на две части, и та, что находится на северо-востоке, у края розовых песчаных пляжей, – совсем иной мир. Сюда приезжают отдыхать чоя из Домов. Баялак – довольно бедный город, чтобы жить здесь постоянно.

– Значит, такое творится по всей планете?

Чирек смутился только на секунду, прежде чем ответить:

– Да. Конечно, они этого не замечают. Мы обречены выполнять только ту работу, при которой не требуется бахдар. Нас слишком много, и мы надеемся, что наша молодежь получит то, чего лишены мы сами. Однако при этом мы получаем все меньше жилья, возможностей и надежды.

Рэнд посмотрел под ноги. Он видел бесчисленные капельки, блестящие в пыли. Капли пота стекали по его щекам и падали на землю, тут же впитываясь в нее. Чирек помахал рукой у его лица, пытаясь охладить его.

– Мы уже почти на месте.

Мимо них прошла группа простолюдинов, и Рэнд отшатнулся, задетый плечом одного из них. Чирек насторожился и прислушался.

– Они говорят о ней.

– О Дорее?

– Да! – священник подошел поближе и возбужденно прошептал: – Она несколько раз появлялась перед народом, проповедуя Преображение. Городская стража обыскивает город, пытаясь поймать ее – это плохо. Я же велел Сели никуда ее не выпускать!

– Если она не может контролировать свой бахдар, – медленно сказал Рэнд, стараясь не говорить лишнего, – тут уж ничего не поделаешь.

– Я еще никогда не сталкивался ни с чем! подобным, – Чирек приостановился, пропуская мимо чоя.

– Но что ты способен делать из того, что не мог прежде?

– Я вижу Вездесущего Бога. Я знаю истину. Если ты встанешь передо мной и что-нибудь мне скажешь, я узнаю, правду ли ты говоришь. И я могу убедить народ стремиться к этому.

– Во всем этом нет ничего странного.

– Для тебя – возможно, – Чирек скромно улыбнулся. – А что умеешь делать ты?

Рэнд подумал о том, что дал ему Палатон и честно ответил:

– Я еще слишком мало знаю. Я могу летать через Хаос. Я вижу с закрытыми глазами. Я ощущаю чувства тех, кто окружает меня. И, как ты думаешь, могу преображать.

– Я не думаю, я знаю это наверняка. Стоит нам найти Дорею, и ты тоже это поймешь, – священник застыл на дорожке, внезапно прищурившись, и Рэнд понял, что он ищет дорогу к чоя с помощью своей силы, как будто втягивая незримые молекулы воздуха, свидетельствующие о ее присутствии. Наконец, Чирек протянул руку и сказал: – Нам сюда.

Полдень становился нестерпимо жарким и гнетущим. В небе собирались тучи, отплевываясь коротким, горячим дождем. Повязки Рэнда промокли и неприятно прилипали к коже. Наконец Чирек сжалился над ним.

Он вывел Рэнда на площадь, окруженную невысокими строениями, вошел с ним в кафе и заказал холодные напитки. Рэнд наблюдал, как на улицах собираются толпы, расходятся и вскоре собираются вновь. Он попивал холодный фруктовый сок, пахнущий пакетом – казалось, этот сладковатый запах проникает всюду, даже в консервные банки. Кто-то неподалеку играл на ручном линдаре.

Чирек устало сказал:

– Не могу ее найти.

Рэнд выпрямился на стуле, почему-то испытав облегчение.

– А я могу, – ответил он, зная, что Палатон сказал правду – сила отзывается на силу. Вероятно, этого Чирек еще не успел узнать. Рэнд выпрямил ноги, расслабившись на стуле, и мысленно устремился вдаль, разыскивая чоя в слепяще-голубом платье и место, где она ждет его.

Она ответила, и Рэнду показалось, что они соединены мостом. В ее ответе был страх и отчаяние, призыв и сила, и эта сила встревожила его. Рэнд поднялся, боясь ответить, но чувствуя, что кто-то поблизости мог услышать его ответ и тоже отозваться на силу.

– Идем! – он потащил Чирека за собой. – Вот сюда.

Над городом вновь сгустились тучи. Темно-серое небо выглядело низким и угрожающим. Слышался отдаленный гром. Рэнд следовал незримой нити, видел слепящие вспышки на небе – казалось, они ищут то же самое, что он.

Начался дождь, и лужи покрылись пузырями. Они брели под дождем, съежившись и стараясь спрятаться от капель, которые жалили больнее, чем пули. Рэнд вспомнил о дожде, который лил с него в то время, когда он пытался освободить бахдар Риндалана, и задумался, была ли эта буря естественной или же Дорея каким-то образом вызвала ее, даже не понимая, что делает.

Молния вспыхнула в каких-нибудь двухстах метрах от них, ударила в деревянное здание, высекая искры и щепки. Земля задрожала, мимо с воплями побежали чоя. Воздух наполнился запахами озона и пламени. Но небо слегка посветлело, приобретя зеленоватый оттенок. Рэнд» пригнул голову, прячась от горячего дождя, который полил с новой силой.

Чирек поскользнулся на мокрой мостовой и упал. Рэнд нагнулся и поднял его за воротник. Грива чоя слиплась и растрепалась.

– Что ты натворил? – с болью выкрикнул он.

– Ничего. Это не я, а она. Она пытается найти нас, но не может контролировать свою силу.

– Найти нас – или уничтожить?

Рэнд неуверенно помедлил, затем покачал головой.

– Не знаю!

– Но ведь это твой бахдар преобразил ее!

– Я не мог повлиять на случившееся.

– Еще никто, ни один чоя не умел повелевать погодой!

Вспышка осветила небо над городом, подчеркивая протест Чирека. Рэнд с трудом сдержал слова, неожиданно пришедшие ему в голову: еще ни одному чоя не позволяли творить хаос с погодой! Кто знал, какими талантами обладали чоя из Домов? Когда от грома задрожали стены ближайших зданий, он заметил:

– Чем ближе мы окажемся к центру бури, тем ближе будем к ней.

Чирек понимающе кивнул, и они повернули назад, пробиваясь сквозь завесу дождя, вышли к зданию, в которое только что ударила молния, и пересекли улицу. Буря как будто чувствовала их приближение. Тучи налились влагой, молния непрестанно била в землю, день превратился в ночь.

Чирек испустил пронзительный вопль, и Рэнд ощутил, как волосы на его голове встают дыбом, ибо молния устремилась к ним, пробивая тучи. Он резко свернул к обшарпанной двери дома, который казался заброшенным складом, рывком распахнул ее и втащил за собой Чирека. Молния ударила в камень позади них, камень раскололся с оглушительным треском, в воздухе запахло огнем, и оба они повалились на пол. Внутри оказалось несколько сидящих чоя, обративших взоры на одинокую фигуру, возвышающуюся в центре.

Чоя вскрикнула, ее чистым голосам ответило эхо грома, усилив ужас. – Помоги мне!

Чирек поднял Рэнда на ноги. Рэнд протянул руки к лицу и сорвал повязки, не задумываясь о том, кто его увидит, не в силах больше выносить их тяжесть и влагу. Он помотал головой и пригладил волосы.

Он успел всего лишь шагнуть к ней, когда молния ударила в очередной раз, сотрясая ветхое строение до самого основания. Рэнду казалось, что с дома сорвет крышу. Чоя попадали ничком, кроме Рэнда, Чирека и чоя, которую называли прорицательницей – ее лицо было обращено к небесам.

Подавляя ужас перед бурей, он понял, какой страх овладел самой чоя. Он не мог поверить, что это влияние оказала его сила, но не мог отрицать и того, что испытывает ее чувства. Прежде, чем. Чирек смог остановить его, он бросился к чоя и обнял ее, пытаясь утешить и смягчить агонию ее эмоций.

Как только они соприкоснулись, молния ударила точно в дом, через крышу, голубая, будто бахдар, и ослепила Рэнда.


Глава 24


Должно быть, я мертв, думал Рэнд. Он ощущал онемение и покалывание по всей коже тела. Его глаза налились слезами, ноздри наполнил запах паленых волос, обожженного дерева и камня. Он умер бы, будь это молния, но тут же понял, что в него ударила вспышка чистого бахдара – он чувствовал его всем телом.

Он обнаружил, что стоит, обхватив руками Дорею. Она дышала тяжело, хрипло, как бегун в конце дистанции. Спустя мгновение он смог взглянуть в ее глаза, и видение в них потрясло его до глубины души.

Инопланетянин. Чужак до последней клетки. Тонкие, короткие волосы, мясистые выросты по обеим сторонам головы, бледная, как брюхо мертвой рыбы, кожа, негнущиеся руки, маленькие и цепкие. Рэнд в страхе понял, что смотрит на самого себя.

Кто ты?

Варвар, разрушитель, вредитель, носитель язвы. Чужак, непрошенный гость, коварное существо, вор. Обладающий незначительным интеллектом, почти беспомощный, неуверенно шагающий, как ребенок-чоя, и все же более опасный, чем абдрелик или ронин.

Более того – одиночка. Вечный одиночка, никогда не имеющий настоящих друзей и не способный вернуться домой. Беспомощный и жалкий, с мучительной пустотой внутри, ждущей заполнения. Одиночка. Без друзей и любимых. Один.

Рэнд затаил дыхание, его горло сжалось, пока он видел себя в слепых глазах чоя, зная, что повязка – не препятствие для него, что ее зрение столь же остро, как нож, вонзающийся прямо ему в сердце.

Один, и настолько безобразный и отталкивающий, не только внешне, но и в душе, что никто, ни единое существо не пожелает облегчить это одиночество.

Он ощутил, как чоя глубоко, прерывисто вздохнула в его объятиях. Кто ты?

Она взглянула в его глаза и увидела инопланетянку, с золотисто-каштановой гривой, спадающей с гордого рогового гребня, который начинался над ее бровями и огибал череп, защищая двойные полушария мозга и подхватывая каскады роскошных волос. Надменное существо, самовлюбленное, гордое, неприязненное, нетерпимое к тем, кого считает ниже себя. Сосуд силы, духовной и физической, бережно используемой, которой дорожат больше, чем жизнью. Инопланетянка, странно, но красиво сложенная. Выразительное лицо с дугами бровей, огромные, прелестные ореховые глаза с зеленоватыми искрами, теперь скрытые под перепачканной кровью повязкой, надвое рассекающей ее лицо. Горделивый нос чоя и сильный подбородок, нежная прозрачная кожа оттенка лососины, еще не покрытая морщинами мудрости и смеха. Почти такая же высокая, как он, но небольшая ростом для чоя, а роговой гребень немного грубоват – признак принадлежности к Заблудшим. В изорванном платье, скрывающем ее дрожащее тело, с трудом узнавался великолепный пронзительно-голубой наряд.

Вместилище дикой силы, неукротимой, без-» думной, нуждающейся только в успокоении, понимании, помощи, обучении. Ничего не боящееся – кроме самой себя.

Инопланетянка, но не одиночка. Странная, но не отталкивающая. Не поддающаяся приручению, но достойная жалости и помощи. Утратившая узы дружбы, ничего не понимающая, лишенная глаз и присутствия духа.

– Мне нужна поддержка, – пробормотала она, вторя его мыслям. Рэнд смотрел, как странно двигаются ее губы, еще не отрываясь от своего видения.

– Я помогу тебе, – сказало чужое существо и обняло ее крепче, придвинув ближе, как будто это могло чем-то помочь. Их души вновь соприкоснулись и разошлись, как корабли на всех парусах в полночном море.

Рэнд покачнулся, ослабнув, потеряв веру в самого себя. Прорицательница высвободилась из его объятий и забилась, ее подхватили другие чоя.

Рэнд почувствовал, что дрожит, и только Чирек осмелился коснуться его. Рэнд был слишком тяжел, и оба они мягко осели на пол.

На полу, там, где они только что стояли, виднелось черное пятно.

– Что случилось? – умоляющими голосами спросил Чирек, пытаясь встать.

– Не знаю. Ничего не понимаю. Должно быть, мы мертвы.

Прорицательницу донесли до стула и осторожно усадили. Она подняла руку, прекращая возмущенные восклицания и вопросы.

– Он принес Преображение. Он открывает ворота внутри всех и каждого, но вы должны знать и понимать: мы – только половина всего. Мы должны примириться с подобными себе, иначе мы погибнем.

– Половина… – прошептал Рэнд. Чоя из Домов и Заблудшие. Чоя из Домов должны приучить их к порядку, а те после Преображения – дать им силу, генетическое разнообразие, в котором они так отчаянно нуждаются.

Чирек отряхнул его и приглушенно заметил:

– Ты можешь встать? Не стоит выдавать свою слабость.

С помощью священника Рэнд поднялся. Он подошел к стулу, и Дорея потянулась к нему. Снаружи было тихо и спокойно, ветер не залетал в отверстие крыши, хотя иногда оттуда падали капли дождя. Буря утихла.

– Я могла уничтожить нас обоих, – произнесла прорицательница. – И до сих пор могу, несмотря на то, что ты показал. Помоги мне.

Рэнд не мог смотреть на ее полускрытое повязкой лицо, не мог принять то, что открылось ему о себе. Никогда больше он не сможет доверять ни Палатону, ни кому-нибудь другому, зная, что таится в их душе. Он чувствовал боль, рану, которую ничем не исцелить. Но он шагнул к До рее, зная, что мог бы помочь ей.

Она взяла его руку и вложила ее в руку ближайшего чоя.

– Преобрази его, – попросила она.

Он не знал, чья это сила – его или Палатона. Он представлял, как пользоваться ею – если только мог. Но он не имел ни малейшего представления о том, что случилось с Дореей и Чиреком, и сейчас из него ничего не истекало.

Рука чоя спокойно лежала в его руке, чоя смотрел на него широко открытыми, пугливыми глазами – почти старик, с белыми прядями в темных волосах. Он внезапно крикнул:

– Я ничего не чувствую!

Даже без бахдара Рэнд понял, что ощущает стоящий напротив него чоя – его горло стискивали страх и отвращение. Рэнд отшатнулся и сжался.

Чоя вытянул руку, повторяя:

– Ничего! Ничего!

Через щель в двери были видны чоя, заполняющие улицу. Они приближались все ближе, просачивались в дом, выкрикивая: «Прорицательница! Прорицательница!» К этим крикам примешивались другие: «Инопланетянин! Чужак!»

Его бахдар тревожно мигнул. Чирек пробился к нему и встал рядом.

– Делай что-нибудь или давай побыстрее уходить отсюда.

– Не могу, – шок появился с запозданием. У Рэнда застучали зубы, он чувствовал, как дрожит каждый сустав его тела. Несмотря на теплый воздух и пар, валящий от его одежды, его знобило, морозило до мозга костей.

Он подвел их – ее и себя.

– Давай же, – приказал Чирек, предчувствуя беду.

Рэнд шагнул назад.

– Преображение! Она обещала Преображение!

– Который? – закричала костлявая чоя, пробиваясь к нему. – Который тут Вестник?

Рэнд поднял руки, чтобы защититься от нее, и в нем начала нарастать сила. Чоя повернулась и с ненавистью уставилась на него выцветшими серо-зелеными глазами. Они столкнулись.

Она отступила с криком.

– Что со мной стало?

Чирек взглянул на Рэнда.

– Сила отзывается на силу, – произнес он. – Только на силу.

Рэнд взглянул на свои руки – под кожей плясала голубоватая сеть нервов. Чоя потянулся и схватил его за руки, крепко и отчаянно. Рэнд изумился этому неожиданному действию. Их глаза встретились, но прежде чем чоя смог моргнуть, он повалился на колени и закричал от радости, отстраняясь от Рэнда.

Бахдар нарастал в нем, как прилив. Рэнд начал пробиваться через толпу, прижимаясь к тем, кто хотел коснуться его, чувствуя, как выливается нечто, находящееся в нем, и открывает спрятанный в них бахдар. Он работал яростно, зная, что сила бывает не всегда, что она достигнет пика и исчезнет, успокоится, и пытался коснуться всех, до кого только мог дотянуться. Он метался по тесному дому, молясь, чтобы Чирек и прорицательница как-нибудь удержали его от губительных действий.

Прежде, чем он обессиленно упал на колени, пол комнаты заполнился телами тех, кого он коснулся. Вокруг стояли стоны и крики, чоя прижимались друг к другу, будто спасаясь от ужасной гибели. Чирек осторожно уложил его на пол у порога, и Рэнд увидел, что наступила ночь. Весь дом был забит Преображенными.

– Я сделал все, что мог, – хрипло пробормотал Рэнд, ощущая, как ноют исцарапанные в кровь руки.

– Завтра, – объявил Чирек, – мы сделаем больше!


Над Мерлоном быстро садилось солнце, горные пики скрывали его из виду. Когда Палатон вышел из храма, уже похолодало. Глава общины оставил его, ничего не сказав, не подав ему ни единой мысли. Он мог бы побродить по округе, разыскивая Огненный дом или его останки, но это не принесло бы ничего, кроме сожалений. Если здесь и есть потомки Огненного дома, они тщательно скрывают свое происхождение. Он ничего не добьется, расспрашивая чоя, неважно, чем он будет объяснять свое любопытство. Разгадку можно найти либо прислушиваясь к непонятным словам, либо обследуя округу, но ее можно и совсем не найти.

Следующий день он провел в колонии, надеясь найти какие-нибудь сведения о матери, некогда живущей здесь, и о ее любовнике, но вскоре пришло время возвращаться в Чаролон. Его внимания требовали Рэнд и школа Голубой Гряды. Он не мог позволить себе так долго впустую тратить время.

Он запахнулся в куртку, думая, что напрасно не взял теплый костюм. Будь у него сила, она помогла бы согреться. Его дыхание превращалось в туман и быстро рассеивалось в холодном воздухе. Он спешил к дому Гонри, уже ощущая его тепло, но вдруг остановился – его внимание привлекло одно из строений.

Это был не единственный дом на улице, но стоял на отшибе, у подножия ближайшего пика, и если взглянуть на него на рассвете, он показался бы таким, каким видела его Треза – одиноким, гордым. Возвышающимся над другими домами.

Позади послышался хруст гравия. Тяжело дыша, к Палатону приблизилась Бака. Она чуть не пыхтела от напряжения.

– Узнаешь? – спросила она.

– Я видел его в музее.

– Мы называем его Огненным домом, – пояснила чоя, не глядя на Палатона и даже не замечая, что тот едва не подпрыгнул на месте.

– Что?

– О, она была невероятно талантлива, эта чоя. Она изобразила его на фоне рассветного солнца, и казалось, что дом поднимается из пламени, охваченный золотисто-розовым светом, – Бака закашлялась и плотнее обхватила свое тощее тело руками. – Встаньте пораньше и взгляните на него еще раз – вы тоже поймете, что это талант. Она обладала редкими способностями. Мы рады думать, что даже краткого пребывания с нами ей хватило, чтобы найти свой путь.

– А утренняя звезда? Над домом появляется звезда?

– Да, но завтра ее будет трудно разглядеть – в это время года она исчезает немного раньше. Лучше всего ее видно весной. Мы привыкли называть так нашу Трезу – Утренняя звезда.

Звезда над Огненным домом. Притянутая, сброшенная с небес, беспомощная в любви, перед которой не в силах устоять любая другая звезда. Палатон почувствовал, как в нем просыпается надежда.

– Кто живет здесь?

– Никто. Дом заброшен уже несколько десятков лет. Мы не трогаем его – на случай, если он вернется.

– Кто?

– Как кто? Конечно, художник, который жил здесь, – Бака вновь с усилием закашлялась. – Пойдем. Сегодня холодно. Пожалуй, если ночью соберутся тучи, утром пойдет снег. Пойдем! – и она, прихрамывая, побежала увлекая его к теплому уюту дома Гонри и свежему дымящемуся брену.

Бака ушла, едва выпив чашку, а Гонри в тот вечер почти не разговаривал с ним. Оставив стакан вина на столе, он вышел, пробормотав неразборчивые извинения, но Палатон был только рад остаться в одиночестве. Он пересел со стула на низкую скамью и задумался, глядя на панель обогревателя – бездымного, еле светящегося в полумраке комнаты.

Неужели его мать знала, что сделала? Неужели оставила ему знак, кому отдала свое сердце – прежде, чем поняла все несчастье последствий своей любви? Пыталась ли она передать только начинающийся внутренний хаос в своем сердце и силу своей страсти или уже была влюблена в него? Палатон понимал, что никогда не узнает об этом наверняка. Он только думал, что утром должен отправиться в тот дом и узнать, нельзя ли найти жившего там чоя.


Йорана с тоской смотрела, как на город спускаются сумерки. Не получив никаких вестей, она еще сомневалась, не зная, прождала ли она слишком долго, не зная, лежит ли Рэнд где-нибудь мертвым или находится вне ее досягаемости и дворца. Несомненно, она могла бы поднять по тревоге службы всей планеты, вынуждена была бы известить Палатона, но не хотела объяснять ему по связи, что натворила. И еще меньше ей хотелось говорить причины своего беспокойства отрядам других округов. Это было бы еще одним проявлением слабости престола Чаролона.

– Что же мне делать? – спросила она у Ринди, который мирно сидел в кресле, утомившись от ходьбы и упражнений, предписанных для восстановления его сил.

Старик прищелкнул языком.

– Я скажу, что тебе делать, если ты объяснишь, что делать мне.

Она обернулась, присев на подоконник.

– Я думала, ты уже решил ехать.

Он закинул руки за голову.

– Паншинеа… – проговорил он, желая одним именем сказать очень многое.

Паншинеа. Сумасбродный, блестящий, себялюбивый, решительный, умный, иногда абсолютно не задумывающийся о последствиях своих действий. Йорана видела, как он призвал к себе Палатона и Недара, отправил Палатона в изгнание, вызвал его обратно, выгнал Недара, стравил их друг с другом, зная, что оба они – соперники его истощающейся силы. Недар понимал это, а Палатон – нет, и когда в конце концов облекся в мантию наследника, он сделал это только, чтобы обеспечить на Чо хоть какой-то порядок в отсутствие Паншинеа.

На Чо не может быть двух императоров.

– Если ты не поедешь, Ринди, может, он откажется возвращаться.

– Вряд ли, – ответил Риндалан. – Он назначит вместо меня кого-нибудь другого. Скорее всего, Гатона, и честно говоря, я бы предпочел, чтобы Гатон остался здесь, когда Пан вернется. От меня в таких делах трудно ждать помощи.

Йорана скрестила руки на груди.

– Но что я буду делать без тебя? Когда он вернется и вновь начнет красть чужую силу? Я больше не вынесу этого, Ринди, я не могу приводить ему юношей и видеть, как он высасывает из них бахдар – так, чтобы не истощиться самому. Я не могу!

Прелат приподнял бровь.

– Догадываюсь, – с расстановкой проговорил он, – что ты уже приняла свое решение.

Йорана почувствовала, что краснеет.

– Он совсем неплохой император, – возразила она.

– Просто не самый хороший из возможных, – Ринди сел с тяжким вздохом. – Мой дух жаждет, но плоть более чем слаба. Я уже засыпаю, Йорана, из меня получается плохой советчик.

– Но что мне сказать Палатону о Рэнде?

– Подожди до утра. Может, утром ты найдешь все ответы. Как бы я ни был стар, а ты – молода, даже тебе полагается знать, что утро вечера мудренее, – он побрел в спальню и остановился на пороге. Йорана впервые увидела, как искажено старостью его тело, силуэтом вырисовывающееся в дверном проеме. – Я не могу предвидеть будущее, но интуиция меня еще не подводила. Все будет хорошо.


Эрлорн стоял у постели Кативара, переминаясь на цыпочках от страха и возбуждения и боясь протянуть руку, чтобы разбудить хозяина, но в конце концов обнаружил, что сильная рука сама схватила его за запястье и потянула вниз. Его локоть громко хрустнул.

Кативар, оказалось, не спал.

– Что случилось? – с явным нетерпением спросил он.

– Суматоха в Баялаке, хозяин. Только что донесли – там появилась прорицательница, и священник Преображения заявил…

– Кто он? – перебил Кативар, вскакивая с постели.

Эрлорн потер выпущенную руку и поморщился.

– Судя по описаниям, Чирек.

Кативар замер с полуоткрытым ртом. Эта новость совпадала с его прежними подозрениями, однако он не мог сопоставить ее с собственными чувствами к этому ничтожному служащему. Чирек – Верховный прелат Преображения? Чирек – наследник двухвековой ереси? Наверняка это должен быть более сильный, властный, умный чоя – только не Чирек!

Но он не позволил мыслям о Чиреке затенять основную проблему. Если Преображение возможно, если бахдар может распространяться среди простолюдинов, тогда все его надежды на рахл уничтожены. Он слишком долго медлил.

И еще Рэнд, которого он так и не успел взять в заложники. Какое отношение имеет ко всему этому человек?

– Есть ли официальные сообщения?

– Нет. Просто слухи, и подтвердить их невозможно, – Эрлорн выжидательно стоял рядом. – Подумать только, прорицательница!

Кативар отмахнулся от слуги, высылая его из комнаты.

– Подробности! Разузнай все подробности и помни, – добавил он, – кому принадлежит твоя жизнь.

От неожиданности Эрлорн споткнулся и растянулся на полу, а Кативар переступил через него, выходя из спальни и застегивая рубашку.

– Выясни, где находится человек, – приказал он. – И поживее.


Глава 25


Инстинкт абдреликов пробудил ее, как обычно, молчаливый, но властный, и она послушалась – не вскочив с уютной постели, а просто открыв глаза. Ее дыхание не изменилось. Любой, кто увидел бы ее в эти минуты, решил бы, что она просто спит, не замечая, что волосы упали ей на лицо, а руки закинуты за голову. Они находились в Хаосе, и Алекса еще ощущала воздействие препаратов, принятых заранее. Алекса вглядывалась в темноту и думала о том, что разбудило ее.

Недар ходил по каюте, крохотному помещению по меркам чоя, но почти не производил шума. Она видела, как Недар открыл медицинский саквояж, переданный им, и достал пневматический шприц. Он проверил дозу и сделал себе укол в бедро.

Не шевелясь, она вгляделась в его лицо, чтобы понять, чем так дорог препарат этому чоя. Он откинулся к стене с почти блаженным выражением – Алекса отчетливо видела его на лице Недара. Прежде, чем это выражение исчезло, он открыл рот, не выпуская из ладони шприц. Бледно-голубая аура окутала его тело. У Алексы перехватило дыхание, но Недар не взглянул на нее, будучи слишком поглощенным своим состоянием. Он испустил еле слышный, довольный смешок.

Он бросил шприц в саквояж, казалось, не делая ни малейших усилий, даже не поднимая руки. Алекса заморгала, удивляясь, как он это сделал. Саквояж захлопнула та же незримая сила. Недар выпрямился.

Алекса быстро закрыла глаза и задышала глубоко и ровно. Она слышала, как Недар пересек каюту и склонился над ней, коснувшись ее плеча.

Она зашевелилась и со стоном перекатилась на другой бок.

– Мы приближаемся, – заметил Недар.

– Корабль уже сбавляет скорость?

– Пока нет.

– Откуда ты знаешь, что мы приближаемся? – сонно спросила она.

Недар сухо улыбнулся.

– Знаю, – коротко ответил он. – Просто знаю, – он замолчал и провел рукой по ее телу, легко и нежно касаясь его. – Спи.

Несмотря на ее подозрения, эта ласка вновь возбудила Алексу – казалось, она наконец-то нашла себе пару, равное существо, чья страсть совпадала с ее собственной, а взаимопонимание было полным. Ей не хотелось расставаться с Недаром. Она взяла его руку и поднесла к губам.

– Расскажи, – попросила она.

– Рассказать – что?

– Что значит для тебя этот препарат. Откуда ты знаешь, где мы находимся – безо всякого тезарианского устройства.

По его лицу прошла тень сомнения, он присел на кровати. Она немедленно изогнулась, обхватив его всем телом. Недар молча прижал ее к себе.

– Они разлучат нас, – сказала Алекса. – И ты это знаешь. Между нами заключен Союз – вашим народом, нашим и абдреликами. Если у нас есть какие-нибудь преимущества, надо воспользоваться ими.

– У нас есть все преимущества, – тихо отозвался он. – Мы покорим Чо, и Союзу останется только подчиниться нам.

Она даже не попыталась скрыть удивление.

– Это способно сделать только ваше устройство?

Он сухо рассмеялся.

– Никакого устройства нет. Есть только мы, тезары, и поскольку мы – никакая не техника, нас нельзя скопировать, и мы сможем повелевать всем Союзом.

– Устройства нет? – Алекса села рядом, прижавшись к его спине и положив подбородок на плечо, ощущая мягкие волосы на его коже. – Значит, вы не пользуетесь своими черными ящиками?

– Нет. Это просто уловка, маскировка чоя. Ящики работают надежно, но не они доставляют корабли через Хаос, – Недар гордо выпрямился. – Только я могу это сделать.

– Что значит для тебя этот препарат?

– Он оживляет меня. Он дает мне бахдар, «душевный огонь», как мы его называем, помогающий в полете, – он посадил Алексу к себе на колени и прижал ее голову к груди. – Приборов, способных ориентироваться в Хаосе, не существует – только душа и ее огонь. Мы знаем, где находимся и куда летим, потому, что чувствуем это инстинктивно. Психика подсказывает нам.

Внезапно она вспомнила о несчастном Беване, который должен был стать Братом Недара на Аризаре и открыл для себя Хаос. Полет с абдреликами стоил ему жизни.

– Ты же отдал свой бахдар Бевану.

– Да. Но эта сила требует своих жертв, огромных жертв. Она возобновляется медленно, и наступает день, когда она просто исчезает. Сгорает. Тогда начинается невропатия – изнуряющая болезнь, разрушающая нервные пути. Это мучительно и смертельно. Поэтому, когда моя сила начала угасать, когда я понял, что больше не могу читать лабиринты Хаоса, я испугался. Все, что я имел, исчезало – и слишком быстро. На Чо проводят очищение, но оно не излечивает тезаров. Для нас нет исцеления.

Его грудь вибрировала от скорби в голосах.

– И для этого существуют Братья? Что предложили тебе на Аризаре?

– Мне сказали, что я могу передать свой бахдар человеку, который сохранит его на некоторое время, а затем вернет – очищенным и восстановленным. Как пропущенный через масляный фильтр, – он вновь рассмеялся.

– Мне об этом никто не говорил.

– Никому из вас не говорили, – поправил Недар. – Никто не считал, что вам следует знать об этом, и слишком часто влияние бахдара уничтожало вас. Потому-то в школе ваши чувства приглушали, превращая вас в бессмысленные инкубаторы. Понимаешь, эти чоя были изгнанниками, предателями. Мы не занимаемся колонизацией, не вмешиваемся в дела других народов. Когда они предложили мне исцеление, в ответ на это я должен был оставить Чо и никогда туда не возвращаться. Я согласился. Никто не знал, что сделает человек – так же, как никто не представляет, что творится с бахдаром. Мы наследуем его генетически, но несмотря на многовековые исследования с„ остается для нас тайной. Либо он есть, либо нет..

– И когда он исчезает, то исчезает навсегда? – спросила Алекса. – А теперь у вас есть препарат.

– Да! Я был ничтожеством, я отдал все Бевану, когда он напал на меня. Я был, как пустая скорлупа, мне пришлось красть чужой бахдар, но он медленно ускользал. Теперь мне ничего не нужно – ни Братьев, ни религиозной чепухи, которая ничего не значит, – он крепко обнял ее, и Алекса почувствовала, как бьется его сердце в широкой груди. – Я способен предложить тезарам то, чего они жаждут сильнее всего. Я построю собственный Дом – Дом пилотов, единую власть на Чо.

Эти слова ошеломили Алексу.

– Но как ты им расскажешь?

– Мне незачем это делать. Препарат говорит сам за себя. Одна доза, и мои друзья обо всем узнают. У меня не будет отбоя от жаждущих исцеления.

Алекса покачала головой.

– Но возможны побочные эффекты. Препарат еще не исследован.

Он приподнял ее так, что их глаза встретились.

– Знаю, – произнес он. – Знаю.

– Тогда с чего же мы начнем?

– Начнем с Витерны из Небесного дома и Хаторда из школы Голубой Гряды. Вначале я обращусь в летные школы. Они всегда нуждаются в курсантах, – он отвернулся, как будто вглядываясь в будущее. – Есть только один чоя, который мог бы помешать мне, и у меня с ним давние счеты.

Она хорошо поняла Недара и вспомнила чоя, который когда-то украл у нее Рэнда.

– Это Палатон.

– Да.

Она ощутила, как в нем нарастает ярость, жажда мести, запах которой пронизывал все поры его тела, и почувствовала, что отзывается на эту ненависть. Эту силу она могла получить и использовать в своих целях. Она крепко прижалась к нему всем телом, ее соски напряглись.

– Я тоже не прочь рассчитаться с ним.

Он нагнулся и нежно поцеловал ее в грудь.

– Между нами так много общего.

Она прикрыла глаза, наполняясь блаженством. Внезапно вспомнив о бахдаре, она тихо спросила:

– А что еще ты умеешь?

– Вот это, – ответил он, и протянул ей бахдар, открывая свою страсть, позволяя почувствовать власть над Хаосом и над ее телом, слышать ее стоны наслаждения. Как странно вот так найти свою дару – человека, но, вероятно, это даже к лучшему. Если он не сможет подчинить ее себе, то ее следует убить – за то, что она знает. Недару страшно не хотелось этого делать – совсем не хотелось.


Когда он заснул, утомившись, его слишком большое тело раскинулось на постели. Алекса встала. Она пробралась по коридору корабля к одному из тесных подсобных помещений, которое заметила еще прежде. Здесь, внутри, хранился передатчик, отданный ее отцом.

Напрягаясь от страха, зная, что если Недар внезапно проснется и обнаружит ее здесь, то наверняка убьет, Алекса включила связь. Прошли долгие минуты, прежде чем на крохотном экране появилось лицо ее отца.

– С тобой все в порядке?

– Да, – она отбросила с лица растрепанные кудри. – У меня мало времени. Надо наладит производство препарата как можно скорее.

– Но я не…

– Не спорь! Отец, чоя он необходим. Больше нас не будут считать планетой класса Зет. Мы получим любые контракты, все, что захотим. Я знаю секрет тезарианского устройства – это не механический прибор. Все дело – самих чоя, в их уме. Они летают с помощью парапсихологических способностей. Они проникают в Хаос только потому, что просто предчувствуют, куда надо лететь.

У отца приоткрылся рот. Алекса заметила признаки старости и утомления на его лице.

– Этого не может быть! Иврийцы не имеют с ними ничего общего, но их пилоты немногим хуже.

– Подумай, отец – любое существо с подобными способностями может скрыть их. И чоя делают то же самое. Но их способности истощаются. Их дар небезграничен. Наш препарат восстанавливает его!

Она заметила, что его лицо оживилось.

– Алекса…

– Делай, как я сказала – ради всех нас.

Она приготовилась прервать связь, не желая больше испытывать удачу. Если пилот-чоя перехватит сигнал, если Недар проснется…

– Алекса, но что же будет с тобой?

Он не заметил ее улыбки – она уже выключила экран, успев прошептать:

– А я стану повелительницей мира! – и прервала связь.


Витерна неторопливо охорашивалась перед зеркалом, критически оглядывая свою фигуру и прическу.

– Астен, – окликнула она секретаря, – что ты скажешь?

Чоя оторвался от клавиатуры и оглянулся. Он избегал смотреть, как она одевается ради Недара, поскольку ревность буквально сжигала его, но все-таки боялся Витерны и ее власти, поэтому оглянулся и с улыбкой ответил:

– Ваша красота ошеломляет.

Витерна издала насмешливое восклицание, добавив:

– Я еще не старею.

– Да.

Она отвернулась от зеркала. Глубокий цвет глаз подчеркивали украшения на лице, одновременно скрадывая первые старческие морщины.

– Спасибо, Астен, – сухо сказала она и выключила свет у зеркала. – Какие у нас планы?

– Нам следует сейчас же вылетать. Корабль приближается.

Она нанесла последний штрих на подбородок, заметив: «Он достоин таких хлопот», – и подала Астену знак сопровождать ее к катеру. Сообщение Хаторда было более чем загадочным, но Витерна знала, что Недар не стал бы попусту испытывать свою власть. Он что-то задумал, в чем-то нуждался, и ей хотелось быть рядом, когда он окажется на Галерне. Она предложила Недару престол Чо, и он был ей нужен – до тех пор, пока она сумеет оставаться в тени рядом с ним. Небесный дом восходил в Круге Жизни, и она намеревалась воспользоваться этим преимуществом. При помощи Кативара их уже ничто не остановит.

Астен вел катер по наименее оживленным дорогам, но они были в большинстве своем неровными и ухабистыми, и Витерна была рада, когда они достигли посадочной площадки и спустя некоторое время были на Галерне. Она наконец смогла выпрямиться и наблюдать за приближением грузового корабля. Пониженное притяжение на Галерне всегда удивляло ее, хотя оставаться здесь можно было только короткое время – конечно, если не пользоваться гравитационным костюмом. Но теперь Витерна чувствовала себя бодрой, ее кожа натянулась, спина выпрямилась, груди стали упругими – казалось, вся она внезапно помолодела.

Витерна была заинтересована в разработках на Галерне и не раз подумывала расширить их. Однако жизнь на рудниках была не слишком удобной, и чоя нехотя соглашались на такую работу. Разумеется, пейзаж здесь был угнетающим, краски омрачали взгляд, но все затмевало чудесное отсутствие притяжения.

Витерна улыбнулась, когда грузовой корабль появился на экранах и неуклюже спустился на посадочную площадку. Астен взял ее за локоть, показывая дорогу к выходу.

Небольшой суммы хватило, чтобы инспектор ушел, оставив выход из порта свободным. Даже если у него возникли подозрения о нелегальном ввозе чего-либо или кого-либо, то сейчас Витерна заставила чиновника забыть о них. Она нечасто пользовалась подобным способом, но нынешний случай того стоил.

Она слышала шум систем повторного очищения шлюзов, лязганье металла, вой прекращающих работу двигателей и скрип посадочного дока. Пол под ее ногами дрожал, пока механизмы принимали массивный грузовой корабль. Наконец все затихло, и люк корабля стал неторопливо открываться.

Витерна ступила вперед с величественным и дружелюбным выражением на лице и увидела стоящего на пороге Недара, обнимающего человека – в значении этого жеста было невозможно обмануться, и он потряс чоя до глубин души. Она не могла поверить тому, что видела, но бахдар показывал ей смешанные ауры этих двоих, и сомнения постепенно исчезали.

Она отвела глаза от женщины, которая, возможно, считалась весьма привлекательной среди своего народа, и взглянула на Недара, переполняясь пренебрежением и отвращением.

– Что ты наделал? – спросила она, еле разжимая губы.

Недар широко улыбнулся и перешагнул порог.

– Мы привезли тебе престол, чоя.


Он проспал рассвет. Вероятно, виной всему было убаюкивающее воздействие горного воздуха, поскольку сны преследовали Палатона всю ночь, и когда он проснулся, солнце уже сияло во всю. Он быстро вымылся и оделся. Ночью шел снег, но солнце мало-помалу растапливало его, и спускаясь по лестнице, Палатон слышал, как вода капает с карнизов дома.

Гонри сидел в большой комнате, прочесывая шерсть быстрыми и ловкими движениями. Он поднял голову.

– Брен еще горячий. Ты опоздал на завтрак.

– Ничего, – ответил Палаток, хотя в животе у него урчало от голода. – Как погода?

– Тепло. Но дорога опасная, так что смотри под ноги, – Гонри нахмурился. – Удачный день для осмотра развалин, – добавил он, – пока снег не завалил туда дорогу.

– Звучит заманчиво. Есть ли здесь школа, где я мог бы встретиться с наставниками?

– В такое время – нет. Большинство из нас возвращается к работе, как только уезжают ученики, – с этими словами Гонри продолжил свое занятие, перестав обращать внимание Палатона.

Палатон набросил куртку и вышел из дома во двор, где резкий ветер и мороз вряд ли можно было назвать теплой погодой. Склоны гор побелели, но в городе снег растаял, и теперь улицы покрывала грязная кашица. Палатон осторожно брел, огибая лужи и лед.

В угловом кафе он заказал горячий брен, свежие булочки и поджаренное мясо – острое сладкое. Палатон сел в угол, за один из трех столиков, и взглянул за окно, на улицу, которой спешили чоя с пакетами припасов на день. Владелец кафе, коренастый, полноватый чоя из Земного дома, наблюдал за ним краем глаза.

Улицы полностью опустели, когда он вышел и разыскал дом, который постоянно видел во сне. Палатон стоял на дорожке, не решаясь войти, хотя и не видел для этого препятствий, кроме собственных представлений о приличиях, но в конце концов прошел под изогнутыми воротами и направился к дверям.

Дом выглядел заброшенным. Крыша требовала ремонта, стены потрескались. Окна прикрывали ставни. Ступени веранды протестующе заскрипели под его ногами. Дверь оказалась незапертой. Палатон взялся за ручку и вошел.

В доме стоял запах пыли и еще чего-то, обычно присутствующий в помещениях, где никто не живет уже много лет. В рабочей комнате стояли корзины с шерстяными и шелковыми нитями, яркие цвета которых поблекли под толстым слоем пыли. Здесь же вытянулись два длинных рабочих стола и большие стоячие рамы для гобеленов. Казалось, хозяин ненадолго вышел из комнаты, однако Палатон знал, что тот уехал, поступив обдуманно.

Он медленно прошел по дому. Дом был пуст, только насекомые разбегались в удивлении, скрываясь в щелях и дырах, прогрызенных за годы бесцеремонного вторжения. Хозяин дома, по-видимому, был и художником, хотя холст на раме остался чистым и был прислонен к стене, дожидаясь, когда его поднимут и заполнят. Кисти, палитры и ножи были вымыты и сложены в большом шкафу. Здесь же свисало гнездо грызунов, свитое из объеденных кистей.

Палатон с тихим раздражением закрыл дверцы шкафа. Комнаты наверху оказались совершенно пустыми, без малейших признаков мебели или рабочих принадлежностей, кроме одной корзины, заполненной обрывками тонких, серебристых нитей. Палатон спустился вниз в глубоком раздумье. Даже если здесь остались какие-либо следы его матери, он не смог их найти, и вряд ли бахдар смог бы почувствовать ауру сорок лет спустя.

– Если ты вор, то здесь тебе нечего взять, – заметил с порога похожий на паука глава общины.

Палатон быстро поднял голову, пряча удивление и не желая доставлять радость старому чоя.

– Я думал, – сказал он, – что если она училась у этого наставника, она могла бы быть его любовницей.

– Ты правильно думал, но если ты ищешь его, то он давно уехал, а если хочешь увидеть его работы – мы сожгли их. Хотя… – старик вывел Палатона из дома во двор, – может, что-нибудь осталось в пещере, где он рисовал чаще всего. Она находится в скалах, как раз над развалинами, чуть выше границы вечных снегов. Должно быть, туда еще можно пройти.

– Значит, вы отсылаете меня туда.

– Я бы отослал тебя в Чаролон, – резко возразил старик, – будь это в моих силах.

– Вы узнали меня.

– Вероятно, я знаю тебя лучше, чем ты – самого себя, – глава общины оборвал фразу и издал хриплый вздох.

– Тогда почему бы просто не сказать мне о том, что я хочу узнать?

Мутные старческие глаза устремились на него, как будто пытаясь разглядеть его получше.

– Желания не всегда совпадают с возможностями, – ответил старик. Он потянулся и взял Палатона за рукав, будто стараясь не упасть. Его слабые голоса задрожали сильнее. – Подчинение своей воле и обладание – таланты Огненного дома. Он правит умами чоя и подавляет их волю. Он похож на паутину, в которую попался мотылек, и чем больше трепыхается этот мотылек, тем труднее ему освободиться!

Палатон придержал старика за плечи, и когда его дыхание выровнялось, он выпрямился.

– О чем вы говорите?

– Никто из нас, оставшихся здесь, – с трудом пробормотал старик, сжимая кулаки, как будто помогая своим словам, – не способен говорить. Только ты… – он сглотнул с тяжелым вздохом и закончил: – Разыщи пещеру, – и он прислонился к веранде, отирая пот и дрожа.

Палатон смутился. Глава общины махнул рукой, хрипло повторяя:

– Уходи! Уходи!

– Но вы…

– Неважно. Ты должен уйти. Большинство из нас, оставшихся здесь, способны убить, лишь бы сохранить свои тайны. Они еще не решили насчет тебя – но времени у тебя нет! – глава общины сел на ступеньку. – Прошу тебя, уходи.

Палатон обернулся. В конце улицы он заметил фигуру Баки, приближающуюся к дому. Старик недолго пробудет один.

– Спасибо, – произнес он и немедленно ушел, позволяя своим длинным ногам быстрее унести себя за пределы города. Он не оглядывался, чтобы проверить, преследуют ли его.

К тому времени, как он добрался до разрушенных стен древнего Мерлона, воздух похолодел и стал еще более разреженным. Он прислонился плечом к старому камню, ощущая его ледяной холод, и отдышался. Крепость была огромной и надежной, ибо что другое могло защитить от боевых кораблей? В те времена чоя обладали крепким бахдаром, обильным, хотя и не обязательно исключительно мощным. Чоя могли подниматься в воздух безо всяких аппаратов выше, чем на два фута, но, конечно, не умели преодолевать тридцатифутовые стены. Они могли высекать огонь из пальцев, но не достаточно жаркий, чтобы разрушить камень. Чоя умели телепортироваться, но недостаточно хорошо, чтобы знать наверняка, что окажутся внутри крепости, а не в ее стене – это грозило медленной и мучительной смертью. И потому Мерлон простоял века – несмотря на бахдар.

Палатону стало жарко в куртке, ее захотелось снять, но он понимал, что сразу замерзнет под пронзительным ветром. Он отошел от стены и начал обходить крепость, разыскивая ворота. Он обнаружил тропу, проложенную горными козами, узкую и крутую, и пошел по ней. Вскоре он оказался над Мерлоном и смог взглянуть внутрь крепости, поверженной скорее коварством, нежели силой.

Палатон невольно вздрогнул. Дар Огненного дома – подавлять волю и обладать. Схватывать чужие мысли настолько крепко, чтобы обратить их в свою пользу. От понимания этого Палатона замутило. И он знал чоя, способных приказывать, подчинять, принуждать, но настоящее обладание было невозможным и вызывало отвращение. Неужели это и есть его наследственность? Неудивительно, что мать не смогла поведать о ней – даже если бы имела возможность.

Его мать никогда не говорила о том, кем был ее любовник – и не потому, что не хотела, а потому, что он не оставил ей выбора. Она словно попала в паутину, стягивающуюся от судорожных движений пленницы. Вероятно, ее лишили! памяти. Он вздрогнул, подумав о деяниях более преступных, чем вторжение в чужую душу.

Палатон замедлил шаг, достигнув границы вечных снегов и ощущая их физическое присутствие. Земля распространяла холод, снега застилали тропинку. Он не мог подняться выше без горного снаряжения, к тому же горы не были его стихией. Он рожден пилотом, а не альпинистом. Он уже повернулся, но тут заметил сизую расщелину в буром камне и понял, что нашел пещеру.

Солнечная батарея вспыхнула, едва он ступил внутрь, ее панель была обращена к входу в пещеру, но почти не улавливала высоко поднявшееся солнце. Панель была искусно настроена, ибо посылала несильный, желтый луч света, создавая причудливое освещение. Однако этого света было достаточно, чтобы он смог разглядеть пустые мольберты и коробки с красками, широкую лежанку в углу, накрытую серебристым покрывалом, напоминающим паучью сеть. Палатон подошел к лежанке – это было ложе любовников, а в изголовье его валялась малиново-лиловая шаль. Палатон поднял ее. Даже спустя десятилетия шаль испускала ощутимый аромат тара.

Этот аромат был острым, сухим, он никогда не входил в моду, тем более в нынешние времена, но его мать всю жизнь пользовалась только этим ароматом – постоянно, день за днем. Чувствуя, что у него перехватило горло, Палатон прижал шаль к груди.

Повернувшись, еще не в силах ровно дышать, он увидел освещенный направленным лучом мольберт, обращенный к двери, с натянутым на него холстом. Палатон подошел к нему и застыл, зная, что наконец-то нашел хоть некоторые ответы, ибо художник не только оставил свою подпись, но и указал место, куда отбыл.

Даже если бы Палатон не бывал в тех местах, если бы не перенес мучительное сгорание и не отправился за исцелением, если бы не нашел Рэнда, если бы не повидал школу Братьев – даже в этом случае он понял бы, что на картине изображена не Чо. Аризар был слишком примитивным в своей красоте, слишком молодым и угловатым, его геологические процессы были еще слишком сильными, угрожающими и явными.

Художник, написавший эту картину, знал, что только тот, кто видел эти горы, леса и равнины, сможет узнать их и устремиться к ним – и, конечно, это не может быть враг.

Неужели он оставил картину для сына?

Палатон протянул руку и коснулся холста. Не вполне законченное, это полотно было все же подписано. Аэлиар. Это имя было ему незнакомо, но Палатон поклялся не забывать его. Он должен вернуться на Аризар и начать поиски заново.

Поворачиваясь, он задел носком сапога мольберт и уронил его. Откуда-то сбоку выпал футляр, поврежденный перепадами температур и давления, но листы внутри него сохранились. Дрожащими руками Палатон вынул их.

Это оказалось генеалогическое древо. С одной стороны он видел болезненное восстановление рода – с первого уничтожения, когда Огненный дом подвергся геноциду, до нынешних дней. На другой стороне он узнал собственную родословную, в которой каждая ветвь обладала мощнейшими талантами и он, потомок этих ветвей, мог прочесть свои свойства: чтение мыслей на расстоянии, ясновидение, телепортация, лечение на расстоянии, подчинение чужой воли.

Он был рожден чудовищем.

Снаружи прозвучал выстрел – резкий, громкий, далеко разносящийся в чистом воздухе. Палатон отскочил, не зная, целился ли неизвестный в него. Земля под его ногами затряслась, с потолка посыпалась пыль, и вся скала пробудилась с оглушительным ревом. Начался обвал, и первая же его лавина, несшаяся мимо входа в пещеру, опрокинула солнечную панель, погружая пещеру в темноту, подобную мраку могилы.


Глава 26


Когда Рэнду удалось открыть веки, которые, казалось, были намертво склеены, он увидел, что Чирек сидит рядом на табуретке, положив подбородок на руку и глядя в окно. Священник уже выходил из дома: от него пахло тропическим воздухом и пакетом. Рэнд с трудом сел, чувствуя неизвестно откуда взявшуюся боль в костях, не говоря уже о мышцах, он решил, что Чирек плачет.

Тут же стоял таз, наполненный чистой водой, и Рэнд снял рубашку, желая вымыться и тем временем дать Чиреку возможность прийти в себя.

Рэнд вытер руки и огляделся, с сожалением думая, что вновь придется надевать старую рубашку, но тут увидел, что Чирек протягивает ему свободную, простую тунику приятных голубовато-зеленых тонов. Рэнд благодарно нырнул в нее.

– Что случилось?

– Сегодня? – вяло спросил Чирек. – Я не уверен даже в том, что случилось вчера.

– Но это… это подействовало, верно?

– Да. Сегодня я побывал там, успокаивая и помогая, чем мог, – Чирек возбужденно встал. – Рэнд, я никогда не ожидал такого – никогда. Они ни к чему не готовы. Они не могут справиться с тем, что обрели. Это какая-то неукротимая буря. Нас ищут стражники.

– Дома, – произнес Рэнд. – Мы должны обратиться за помощью к Домам. Только они способны нам помочь.

– Помочь? Они убьют нас, едва обо всем узнают! – горько воскликнул Чирек. – Неужели ты считаешь, что они согласны поделиться своей силой? Будь так, они бы практиковали перекрестные браки, пытаясь улучшить свое генетическое наследие. Они тщательно выискивали бы среди нас всех способных, – он провел рукой по лбу, будто стараясь стереть свои опасения. – Это моя вина. Я думал, что Дорея – крайний случай.

– Так и есть, – подтвердил Рэнд. – Я еще ни в ком не чувствовал такой силы. Чирек, нам нельзя отступать. Это правильно, справедливо… – Рэнд развел руки, еще дрожащие после ночной работы, и взглянул на них. – Это похоже на молнию – в ней нет ничего дурного или хорошего, просто стихийное явление. Только и всего.

Он впервые чувствовал себя не одиноким. Он ощущал связь, когда сила проходила по нему, будя силу в других существах. Он не мог так легко отказаться от этого.

– Нам нужно кое-что изменить.

– Что же?

– Я не могу преобразить всех за такой короткий срок. Нам надо найти самых способных и ответственных, которые сумеют раскрыться и стать наставниками. – Он потряс расслабленными руками. Он не мог вернуться к Палатону – к Палатону, который боялся, что его сила истощится после возвращения к нему, который стал бы бороться руками и ногами за то, что ему принадлежало, и способен был восстать против Преображения собственной планеты.

Священник тихо проговорил:

– Нам придется уйти в подполье.

– Мы сможем?

Чирек решительно взглянул на него.

– Я могу. А ты…

– Надо искать другой выход, – возразил Рэнд.

– Это означает постоянные переезды, опасность, нищету.

– А как насчет Малаки?

Священник вздохнул и резко сел на край ложа, на котором, по-видимому, провел беспокойную ночь.

– Не знаю. Не понимаю, стоит ли преображать его, можно ли ему доверять. Малаки всегда действовал сам по себе, и хотя он мне нравится, я почти ничего о нем не знаю.

– Тогда мы решим это позднее, – Рэнд сел и натянул ботинки – они были еще мокрыми со вчерашнего дня.

Чирек наблюдал за ним.

– Ты жаждешь этого.

– Неважно, жажду я или нет – это следует совершить. Сделать это просто необходимо, – Рэнд застыл, услышав шум. Напротив него была дверь в другую комнату. – Кто там?

– Дорея и Сели, один из моих помощников. Он был одним из первых, кого ты коснулся прошлой ночью.

Рэнд не мог вспомнить ничего, кроме моря лиц чоя. Но у него не хватило времени на воспоминания, поскольку внезапно по нему прошла тревожная дрожь.

– Нет, кто-то приближается снаружи.

Чирек вскочил:

– Что?

На пороге появилась Дорея – на этот раз в чистом, простом черном платье, касающемся пола, с новой повязкой на лице.

– Бегите, – произнесла она, хватаясь рукой за дверной косяк. Появившийся сзади нее Сели поддержал ее за талию.

– Она проснулась с пророчеством, – произнес Сели, не пуская Дорею в комнату.

Чирек швырнул Рэнду его рюкзак.

– Сюда, – он указал в глубь комнаты, откуда пробивался дневной свет. Рэнд закинул рюкзак за плечо и бросился туда, священник последовал за ним, и они буквально продрались сквозь щели в задней стене строения.

Позади них послышались крики и выстрелы из инфорсера, но пули пролетали мимо. Рэнд чувствовал их жар и понимал, что подобный заряд может причинить много вреда. Чирек потащил его в сторону. Мимо с ревом промчался автомобиль, они едва укрылись.

Рэнд успел заметить лица: впереди что-то вопил Кативар с искаженным от гнева лицом. Сели быстро вывел их к висящему низко над землей в соседнем дворе бронированному автомобилю на воздушной подушке, куда он первой втолкнул Дорею. Им троим пришлось поспешно забираться внутрь. Чиреку это удалось, Рэнд сорвался с поручней, но священник схватил его за шиворот и с трудом затащил в машину.

Сели не успел вспрыгнуть и упал, покатившись по мостовой. Рэнд рванулся к пульту, желая остановить уже набиравшую высоту машину и подобрать Сели, но Чирек громко и протестующе крикнул.

Обернувшись, Рэнд увидел, что Сели лежит, раскинув руки, с выражением боли и ужаса на лице, а через его рубашку проступают красные пятна. Он вздрогнул и застыл. Кативар стоял неподалеку с инфорсером в руке, на его лице было написано удовлетворение. Он посмотрел вверх и встретился взглядом с Рэндом.

Послышались вопли. Толпы кричали: «Вестник! Защитите Вестника!» Поток тел запрудил улицу, увлекая за собой вооруженных чоя. Еще одна желто-красная вспышка прорезала дневной свет прежде, чем нападающие скрылись в толпе. Больше Рэнд ничего не успел заметить – Чирек дотянулся до пульта, лихорадочно перебрал кнопки, и машина унеслась прочь.


Джон Тейлор Томас приказал проложить курс на Скорбь. Марен отправился к себе в лабораторию, чтобы обработать и подтвердить результаты последних двух дней. Томас вернулся к своим делам и теперь сидел, погруженный в мысли. Он не был уверен, что сможет выполнить предложение, или, вернее, требование Алексы. Несмотря ни на что, он считал себя честным человеком. Однако он мог с уверенностью сказать – ни чоя, ни абдрелики не ведут с ним открытую игру, как и с остальными представителями цивилизаций класса Зет. Он размышлял, пытаясь решить, что делать теперь. Он не был готов к удару, который неожиданно последовал из дальнего космоса.

Корабль содрогнулся. Шлюзы немедленно закрылись, сводя до минимума ущерб в поврежденном отсеке. Томас поднялся с пола. В ушах у него звенело, руки тряслись. Он включил связь, но Барос уже вызвала его, сообщая о случившемся и перекрывая спокойными голосами вой сирены:

– Посланник, с нами все в порядке. Удар нанесли эти ублюдки.

– Намеренно?

– Судя по точности попадания, да, но мы никогда не сможем этого доказать. Я как раз собиралась связаться с вами, чтобы сообщить о неизвестном преследователе, вероятно, ронине. Абдрелики ответят на обвинение тем, что просто пытались защитить нас от атаки и промахнулись. Эти негодяи умеют ловко уходить от ответа. Нам понадобится высказать предположение об их намерениях, а сделать этого мы не сможем.

Томас поднял упавший стул, поставил его и тяжело уселся. Связь перебил шум, и голоса Барос затихли.

– Что повреждено?

– Центр связи. Внутренняя связь на корабле осталась, но внешняя потеряна полностью.

Черт! Томас провел рукой по лицу, заметил, что она покрылась влагой и всмотрелся в нее в тусклом свете каюты, не зная, пот это или кровь.

– Что-нибудь еще?

– Пожар в одной из небольших лабораторий, – Барос помедлила. – Судя по сообщениям оттуда, ваш врач, Марен, задохнулся в дыму.

Томас выругался и стиснул кулаки. У него осталась только самая важная информация. Препарат в виде таблеток лежал на дне его дипломатического портфеля.

Прислушиваясь к общему сигналу тревоги и запаху дыма, просачивающемуся в каюту, он принял решение. Больше ни чоя, ни абдрелики не одержат над ним верх.

Он начнет с Паншинеа, отчаянно жаждущего удержать престол несмотря на угасающую власть. Джон Тейлор Томас задумался о том, что сможет сделать препарат с императором. Он вновь включил связь.

– Барос!

– Да, посланник?

– Доставь нас на Скорбь как можно быстрее.

– Мы уже в пути, сэр. Несколько часов, и мы сможем совершить межпространственный прыжок.

– Отлично.

Он расслабился. Наконец-то будущее оказалось в его руках.


– Я не обманываю, – повторил Рэнд, припадая к стакану с прохладным питьем. – Зачем мне врать?

– Не может быть, чтобы ты видел Кативара. Он из Дома, имеет высочайший ранг, второй после Риндалана. Чего он хотел достичь этим поступком? – Чирек вышагивал рядом с ним с покрытым пылью и потом лицом, явно не желая успокаиваться.

– Я знаю Кативара. Это был он.

Чирек раскинул руки, невольно повторяя предсмертный жест Сели.

– Этого не может быть. Послушай, ты не так давно живешь среди нас, чтобы научиться различать черты лица. Форма гребня, украшения, глаза…

– Но почему этого не может быть? Если он из Дома, почему примкнул к религии Преображения? Чего он надеялся достичь, проповедуя ересь?

– Потому, что он едва выдержал испытания. В первый раз его отослали, но семья упросила повторить испытания – на второй раз он выдержал их успешно. Его бахдар был так слаб, что казался почти несуществующим. Он избрал церковь потому, что надеялся достичь высокого положения, но Дом отрекся от него. Он понимал, что значит быть простолюдином, постоянно подвергаться унижениям, и всеми силами постарался избавиться от этого. Он знает все, что мы потеряли и чего достигли.

– Повторяю, я видел его, – Рэнд упрямо сжал губы.

Оба они не обращали внимания на прорицательницу. Она осторожно поправляла повязку.

– Чирек, – вдруг произнесла она, и когда поняла, что привлекла его внимание, добавила: – Я видела его.

– Опиши его.

Она описала внешность чоя, по всем приметам напоминающего Кативара – от ярко-голубых глаз до свободной одежды, которую он предпочитал одеянию священника.

– Он хотел убить нас, – закончила она. Чирек пошатнулся.

Он растерянно взглянул на Рэнда, и Рэнд протянул ему холодный стакан. Мимо них скользили зеленые воды залива, в воздухе стоял удушливый запах панета, рейсовая летающая лодка, на которой они теперь находились, торопливо удалялась от Баялака. Вместо того, чтобы пить, Чирек приложил холодный стакан ко лбу.

– Сели, – произнес он. – Я оставил там Сели…

– Вряд ли кто-нибудь из нас мог помочь ему, – возразил Рэнд.

Слеза скользнула по щеке священника. Он не ответил, отпивая глоток.

Дорея вскинула голову, словно прислушиваясь.

– Надо бежать, – пробормотала она. – Баялак горит.

– Что? – Чирек вскочил со скамьи. Вдалеке собирались грозовые тучи, заслоняя высотные дома кварталов, где жили чоя из Домов, и плотно скрывая трущобы старого города. Тучи закрыли небо, огромные и грозные.

Рэнд вздохнул.

– Это не грозовые тучи, а дым, – произнес он.

– Но почему? Почему? – казалось, Чирек совершенно растерялся.

– Чтобы защитить Вестника, – вмешалась Дорея. – И прорицательницу. Они сражаются на улицах, разъяренные поступком Кативара.

– При всем везении ему не выбраться оттуда живым, – Рэнд встал и взялся за поручни. – А мы не сможем далеко уйти без помощи.

Дорея вскинула голову к небу. Она вытянула руку и задвигала пальцами, пытаясь взять за руку Чирека.

– Нас заметили.

Звук глиссерного мотора заглушил шум лодки, и Рэнд увидел, как над ними промелькнула узкая и длинная тень. Он отпустил перила и рванулся в рубку, расшвыривая с дороги других пассажиров. Слыша визг снижающегося глиссера, он лихорадочно перебрал кнопки на пульте, посылая лодку вперед, по заливу. Птицы вырвались из разноцветных зарослей, оглашая воздух пронзительными криками, а лодка закачалась, пробираясь под низкими ветвями.

Глиссер сделал еще один круг, накренился и снизился. Рэнд взглянул вперед и увидел почти непроходимый лес, переплетенные лианы которого, поросшие длинным мхом, образовывали вход, подобный пещерному. Кто-то хотел загнать его в самое сердце болот. Он проложил курс и погнал лодку, очертя голову.


– Лично я, – произнесла Витерна с суровым выражением лица, – предложила бы такую возможность школе Соляных Утесов. – Она скрестила ноги, расправляя складки платья, но только секретарь взглянул в ее сторону.

Внимание Недара и Алексы было устремлено на Хата, с несчастным видом сидящего между ними. Его плечи ссутулились, он смотрел в пол.

Наконец, подняв голову, наставник школы тезаров произнес:

– Вы хотите, чтобы я предал Чо.

– Нет, совсем нет. Объясняю тебе, дружище – нас предал император. Меня и всех тезаров. Но только мы способны спасти нашу планету. Только мы.

Хат выглядел подавленным даже в святая святых – своем кабинете, который заполнили Витерна, ее охранники, Астен, Алекса и Недар. Но постепенно он расправлял плечи, успев прийти в себя с тех пор, как вся компания вторглась к нему.

– Мы уже обсуждали этот вопрос, Недар, и ты, конечно, прав. Но где мы окажемся без поддержки Домов, когда наша карьера завершится? Они помогали нам вначале, им мы должны служить до конца. То, что ты просишь, повергнет Чо в полный хаос.

– Совсем напротив, – Недар подсел к нему и склонил голову, пытаясь заглянуть Хату в лицо. Однако в его позе не чувствовалось унижения. – Мы отдали нашим Домам все, что имели, позволили опустошить себя до последней капли душевного огня. Они обязаны нам до конца жизни и даже больше. И мы заставим их заплатить свой долг! Но сейчас я пришел сказать тебе, что больше мы не нуждаемся в них. Они всегда будут нуждаться в нас.

– Что ты имеешь в виду?

Вмешалась Алекса:

– Мой народ создал препарат, который химическим способом очищает бахдар и восстанавливает его. Больше вы не будете сгорать.

Голова Хата дернулась от шока.

– О чем ты говоришь? Разве так бывает?

– Поверь мне, – произнесла Витерна, – мой тезар Латам отправился забрать их со станции Скорби А-11. Он привез их на Галерн, и оттуда мы направились прямо на Чо, в Голубую Гряду, не желая откладывать дело. Ты же понимаешь, это был сложный перелет.

Хат облизнул сухие губы и взглянул на Алексу, потом перевел взгляд на Недара. Недар кивнул.

– Это так. Ты сам видел Латама на поле. Не правда ли, он показался тебе ничуть не уставшим? Даже счастливым?

– Он не мог совершить такой перелет.

– Спроси его, – Недар потянулся и включил связь. – Где он остановился?

– В красном крыле для тезаров.

– Тезар Латам, ответьте наставнику школы.

Прошла томительная минута, прежде чем в комнате зазвучали надменные голоса чоя:

– Латам слушает.

Хат с трудом отвел глаза от Недара и проговорил:

– Латам, ты вел грузовой корабль на А-11?

– Да – и туда, и обратно, – Латам довольно усмехнулся. – Они сказали тебе об этом, верно? Все, что они говорят – правда, Хат, и ничего, кроме правды. Поверь им!

Недар пробежался по клавишам, прерывая связь, и поднял бровь, взглянув на Хаторда. Наставник-землянин выглядел таким же упрямым, как стихия, в честь которой был назван его Дом – как вечный и несокрушимый камень.

– Ну чем мне убедить тебя?

Хат заморгал и взглянул на Алексу.

– Зачем ты привез ее?

– Потому, что мне так захотелось. Ее Дом создал этот препарат, и до тех пор, пока мы не научимся синтезировать его, они будут нашими основными поставщиками.

– Значит, его действие непостоянно? Витерна ударила по подлокотнику кресла и встала.

– Мы зря теряем время. Решать надо как можно быстрее, – ее темные глаза вспыхнули. – Сегодня днем в Баялаке начался пожар, Хаторд. Простолюдины затеяли очередной мятеж, и мне сообщили, что Паншинеа уже покинул Скорбь. Он отберет власть у Палатона, и нам останется только подбирать объедки, если мы будем медлить дольше. – Она взглянула на Недара. – Если он не согласен, оставь его в покое.

– Подождите! – Хат отер лоб манжетой. – Я… я только… Недар! – и он бросил на друга умоляющий взгляд.

Недар опустил руку на его плечо.

– Если я говорю тебе, что все будет хорошо, ты должен мне верить.

Хат закрыл лицо ладонями.

– Хорошо, – сдавленно произнес он. – Да поможет нам Вездесущий Бог.

Недар выпрямился.

– Мы начнем с тезаров. Собери всех, кого только сможешь, и приводи по одному. Как только мы выясним, на чью сторону они намерены встать, мы начнем лечение. Это ободрит их. У меня есть не меньше сотни доз. А вскоре, надеюсь, наши поставщики свяжутся с нами, – Алекса согласно кивнула. Недар повернулся к наставнику. – Хат, я хочу, чтобы курсанты временно прекратили учебу – здесь не должно быть никаких юнцов. Как только мы покончим с делами в Голубой Гряде, мы свяжемся со школой Соляных Утесов. Но при любых обстоятельствах наша школа останется главной. Ты понял?

Витерна промолчала, но ее губы побледнели и сжались, едва она услышала распоряжения Недара.


Как только Гатон сообщил Йоране, что Паншинеа вылетел со Скорби, она поняла, что дольше медлить нельзя. Вести из Баялака ошеломили и встревожили ее, но к тому времени, как они подтвердятся, Палатон должен был вернуться. Она связалась с Руфин.

Руфин выглядела подавленной. Йорана немедленно вспомнила, что точно такой же она была во время нападения в Сету, и тут же выяснила, что не ошиблась.

– Он снова пропал.

– Снова нападение?

– Нет. Но я бы хотела, чтобы он выбрал себе другого пилота, если уж вздумал попадать в неприятности. В горах над развалинами произошел сильный обвал. Все, что я смогла выяснить, – Руфин кивнула на приборы связи на корабле, – они совершенно уверены – он оказался прямо под лавиной.

Если он не задохнулся под весом снега, то вполне мог выжить. Чоя умели поддерживать температуру с помощь бахдара, умели дышать почти на стадии замораживания. Он, может быть, еще выживет, если его найдут вовремя.

– Я вылетаю, – сказала Йорана. – Попробуй убедить этих художников подняться в горы и разыскать его.

Она нашла Ринди в его комнатах. Прелат ходил, опираясь на трость и собираясь к отъезду на Скорбь. Атмосфера в его комнате была мрачной – мрачнее даже, чем во время его болезни. Он подал ей руку, и Йорана схватилась за нее, ибо в этот момент чувствовала себя скорее ребенком, чем взрослой чоя.

Она ощущала неуверенность Прелата.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал.

– В жизни случаются неизбежные события, – вздохнул Риндалан. – И это – не самое плохое из них. Ты выяснила что-нибудь о Палатоне и Рэнде?

– О Рэнде пока ничего. Палатон задерживается. Я попробую поторопить его.

– Хорошо.

– Я не вернусь до твоего отъезда, – внезапно возникший ком в горле помешал ей говорить. – Только не умирай, не повидавшись со мной, друг.

Ринди взглянул на нее подозрительно блеснувшими глазами.

– Умирать! Да мне всего сто шестьдесят лет! Мне предстоят по крайней мере еще двадцать-тридцать, а если мои расчеты справедливы, то и все пятьдесят. Этого хватит, чтобы увидеть, как твои дети найдут себе дару.

– Ты обещаешь?

Ринди с достоинством взял ее за руку и поцеловал ее.

– Обещаю со всей твердостью.

Йорана бросилась к старику и крепко обняла его.

– Ловлю тебя на слове, – успела произнести она прежде, чем поспешно вышла, сдерживая слезы.


Она зашла к себе, чтобы переодеться, сменить обувь и проверить оружие. Сосуд с рахлом, запретный и нежелательный, хранился в потайном ящике вместе с острым ножом. Она сунула нож в сапог и поднялась, глядя на афродизиак. Он был способен затуманить рассудок любого существа, обладающего бахдаром, вызвать интоксикацию, но также – помочь сломать барьеры и заставить чоя принять безрассудные решения о своих детях. Она не знала, какая помощь ей может понадобиться, чтобы спасти Палатона, и решила воспользоваться снадобьем. Вытащив крохотный сосуд из ящика, она сунула его в карман.


Глава 27


Как только грохот обвала затих, Палатон немедленно почувствовал быстрое снижение температуры. Его охватывал озноб. Он обнаружил, что стоит на коленях, и не мог вспомнить, в какой момент лишился равновесия. Его окружал непроглядный мрак. Песок колол его руки, и Палатон стряхнул его. Вход в пещеру совершенно исчез, и различить место, где он был, можно было только по бледноватой тени, светлее, чем черные стены.

Он был погребен заживо. Его охватила паника, дыхание прервалось. Палатон попытался взять себя в руки – может, вход в пещеру был всего лишь прикрыт тонким слоем снега и льда. Может, отсюда еще можно выбраться. Солнечная панель слабо засветилась, когда он прошел мимо. Он протянул руку, касаясь панели, ощутил ее тепло и тут же пожалел, что панель остывает слишком быстро. Лежанка была застелена не только тонким покрывалом, но и одеялом – старым, ветхим и рваным. Он подошел поближе.

Несколько минут он боролся с желанием забраться под одеяло, но в конце концов решил подтащить лежанку поближе к середине пещеры, где стояла солнечная панель. Для этого потребовались считанные минуты. Палатон споткнулся о поваленный мольберт, ударился о стул, но даже не почувствовал боли. Невольно к нему в голову пришли мысли о смерти от удушья и холода. Воздух в пещере вскоре должен был иссякнуть, хотя гораздо опаснее было постоянное понижение температуры.

Однако опасным оно было в том случае, если он решит сидеть и ждать, пока кто-нибудь не откопает его. Вспоминая о резком выстреле перед самым началом обвала, он сомневался, что помощи можно ждать в скором времени. За последние несколько дней смена температур, оттепели и заморозки сделали снежный покров в горах неустойчивым. Кто-то намеренно вызвал обвал, и потому о любом спасении надо забыть – если оно вообще возможно.

Он сунул руку в карман и вытащил свой передатчик, точнее, то, что от него осталось. Связь с Руфин представлялась совершенно нереальной.

И все же оставался еще один вариант – выйти к порогу пещеры и попытаться выбраться из завала самому. Но это означало, что работать придется в холоде. Палатон не знал, насколько велики его шансы закончить работу прежде, чем он слишком устанет. Снег должен быть плотным и тяжелым… но при работе можно согреться. Теперь он обладал только естественной силой простолюдина.

Прежде всего – свет. Он встал на четвереньки и принялся обыскивать крохотную пещеру, мысленно вспоминая ее. Он запутался в одеяле и раздраженно отшвырнул его. Руки и ноги постепенно замерзли, и он сел поближе к солнечной панели, пока онемение не прошло. Только с третьей попытки он разыскал светильник. Он светился еще слабее, чем солнечная панель – батареи почти сели. Вспомнив о возрасте светильника, Палатон порадовался и такому свету, оглядывая пещеру. На полу валялись обломки стула.

В призрачном свете, напоминающем тусклое сияние угасающей луны, он пробрался к входу в пещеру, держа в руках спинку стула, будто огромную ложку, и принялся разгребать снег.

Он работал до тех пор, пока куртка его не пропиталась потом, а ноги в тонких брюках не заледенели. Только тогда он вновь завернулся в ветхое одеяло, сжавшись под ним, и попытался определить время. Его хронограф исчез еще в тот момент, когда мимо пещеры прокатилась первая лавина, а свет был слишком тусклым, чтобы попытаться найти его. Его руки покрылись волдырями и занозами – настолько, что просто держать в руках спинку стула причиняло ему мучительную боль. Оторвав длинные полосы от одеяла, он замотал ими ладони, надеясь, что инфекция не проникнет в лопнувшие волдыри.

Внезапно он рассмеялся – оказывается, он умел гораздо лучше выживать в космосе, чем в отдаленных уголках собственной планеты. Он понял, что этот истерический смех вызван усталостью. Он с криком вскочил, заметив, что светильник угасает, и вновь взялся за работу. Ему не хотелось сидеть неподвижно в темноте.

У стены пещеры росла гора снега, от нее веяло холодом. Снег выглядел достаточно чистым, и время от времени Палатон глотал его горстями, но от холода горло сжималось, желудок заледенел, и он вынужден был отказаться от снега, несмотря на жажду. Под курткой пот струился целыми реками, пропитывая рубашку, и Палатон понимал, что вскоре это грозит обезвоживанием.

Он потерял счет времени. Он копал и останавливался, дрожал и согревался, преодолевал жажду и вновь копал. Его плечи и локти пронизывала боль, как по волшебству прекращающаяся, едва он останавливался, но тут же вспыхивающая вновь, еще сильнее, как только он вновь начинал копать.

Он побрел прочь от снежной горы и упал на лежанку возле солнечной панели, чтобы впитать последнее тепло прежде, чем она окончательно погаснет. Он дрожал, как в лихорадке, преодолевал искушение сбросить куртку, чтобы охладить тело, и в то же время пытался хоть чем-нибудь согреть руки и ноги.

Внезапно его одолела дремота. Не пытаясь бороться с ней, Палатон заснул.


Летающая лодка пробиралась по болоту. Лианы хлестали по ветровому стеклу, заслоняя вид, и Рэнд все чаще пользовался бахдаром, чтобы вывести судно вперед. Это могло бы помочь, но толстые, узловатые корни деревьев под водой, нависающие ветви и покрытые мхом лианы затрудняли передвижение, позволяя всего-навсего ползти. Лодка должна была сохранять определенную скорость, иначе могла потерять способность летать. Капитан нетерпеливо оттолкнул Рэнда в сторону, завладел пультом и выругал беспокойных пассажиров. Рэнд отошел, пытаясь определить, где находятся преследователи.

Вокруг простирался густой лес. Рэнд чувствовал, что сейчас за ними никто не следит, но эта безопасность должна быть недолгой. Он вернулся к Чиреку и Дорее, спрятавшимися под навесом верхней палубы от хлещущих лиан.

– Нас загнали в ловушку, – произнес Чирек.

– Пока мы в безопасности, – Рэнд подошел к перилам и осмотрелся. К бортам судна были подвешены спасательные шлюпки. В каждом из этих узких, низких суденышек могло разместиться шестеро пассажиров. Рэнд никогда не плавал в шлюпке, но какое-то чувство, доставшееся ему от Палатона, побуждало взяться за руль. Вождение любого движущегося механизма оставалось вождением.

Лодка издала звук, напоминающий сдержанное рычание, и Рэнд понял, что они достигли болот. Он ошибся, предсказывая им временную безопасность. Он подозвал Чирека и сказал:

– Мы застреваем в болоте. Когда я скажу, помоги мне сбросить эту шлюпку.

– Ты знаешь, куда надо плыть?

– Нет, но я знаю, что если мы останемся здесь, то будем удобной мишенью. Кативар хочет нас убить – неважно, как долго нас придется искать. Он проберется через эти болота любым способом – а при помощи бахдара это не займет много времени. Они найдут нас, если мы останемся на месте.

Лодка вдруг плотно застряла в переплетенных древесных корнях и болотном иле. Рэнд с трудом разобрался в тросах шлюпки. Чирек лихорадочно работал рядом с ним.

– Надо остаться здесь, – повторял он. – Мы не тонем, просто завязли.

– Мы привлечем внимание Кативара. По-моему, на открытой воде у нас будет больше шансов. Ты говорил, что чоя из Домов живут по другую сторону, у моря. Здесь должен быть путь туда, – Рэнд сломал ноготь, пососал окровавленный палец, приглушенно выругался и вновь принялся за работу. Шлюпка оказалась на свободе.

– Приведи сюда Дорею, – приказал он Чиреку.

Но ему не стоило говорить об этом, ибо прорицательница уже стояла у перил рядом с ними и неловко пыталась сползти вниз, придерживаясь руками. Чирек обхватил ее за талию и передал Рэнду, уже стоящему в шлюпке. Дорея улыбнулась.

– Приключение, – произнесла она. – Нам будет о чем вспомнить.

Рэнд усадил ее и подал руку Чиреку, который плюхнулся в шлюпку не более ловко, чем слепая чоя.

Рэнд поднес руки к пульту, вызывая в памяти чувства Палатона, подсказывающие, что надо делать. Он включил двигатель, услышал его шум и отвел шлюпку от судна как раз в тот момент, когда оно начало опасно накреняться в их сторону. Рэнд прибавил скорость, отводя шлюпку подальше. Судно погрузилось в воду в том месте, где только что стояла шлюпка. От него донеслись крики и вопли пассажиров.

Прорицательница подняла голову со словами:

– Я могу показать путь.

На лице Чирека сменилось множество выражений – от сомнения до сожаления, но Рэнд попросил: «Говори», – и шлюпка выскользнула из болотной тины. Ему был нужен Палатон, но когда Рэнд потянулся к нему, никто не ответил. Связь была порвана, уничтожена. Неужели это случилось, когда он встретился с прорицательницей? Или связь всегда была односторонней и действовала, когда Палатон нуждался в нем? Рэнд мрачно оглядел болото.


Руфин встретила Йорану на посадочной площадке и предложила отпустить пилота – день уже клонился к вечеру. Йорана надела кепку и убрала под нее высвободившиеся пряди.

– Что слышно?

– Они не хотят подниматься в горы. После моих уговоров двое согласились и честно побродили в горах пару часов, но чуть сами не попали под очередной обвал. Снег полностью закрыл руины.

– Они оказали нам большую помощь, – саркастически заметила Йорана и взглянула на горные пики, которые с приближением ночи начали отбрасывать лиловые тени. – Какой будет погода сегодня?

– Температура вновь падает, и это неплохо. Это поможет нам лучше всего. Здесь ветер сильнее, чем в долине, – Руфин помедлила, повернулась к Йоране и произнесла со своей обычной откровенностью: – Он либо мертв, либо без сознания. Он не вызвал меня по связи, я не почувствовала ни единой вспышки бахдара.

Йорана почувствовала, как ветер жалит ей глаза. Она отвернулась и быстро натянула перчатки, согревая руки. Наконец она резко произнесла:

– Отведи меня туда, откуда начинается тропа.

С тех пор она молчала, даже когда на краю города их встретила делегация старших чоя. Она приняла от одного из художников кружку с дымящимся бреном, отпила половину и вылила остальное на землю. Чоя вокруг застыли в оскорбленном молчании, но Йорана не отводила глаз от гор, будто пытаясь поймать сигнал души Палатона.

Руфин заметила:

– Еще достаточно светло, чтобы подняться туда, где он может быть, по их мнению.

– Где это?

– В горах есть пещера, в которой рисовал один из художников.

– Пещера? Должно быть, там его и завалило, – Йорана обмотала шарф вокруг шеи. Казалось, горы проснулись, подобно древнему, занесенному снегом вулкану, и лавина снега завалила руины, как прилив. Если Палатон попал в лавину, он неминуемо погиб под ее тяжестью. Йорана повернулась к встречающим:

– Кто пойдет со мной?

Молчание сменилось неясными восклицаниями и уклончивыми взглядами. Руфин оглядела чоя.

– Ни одного добровольца.

Чоя с круглыми глазками, которые почти скрывались в глубоких морщинах, резко перебила:

– Мы не предлагали ему подняться туда. Если бы он сказал хоть кому-нибудь, что собирается делать, мы отговорили бы его. Первый подтаявший снег очень опасен. Он сделал явную глупость.

– Но откуда вы знаете, где он?

Чоя густо покраснела.

– Его видели поднимающимся по тропе, проложенной горными козами.

– И никто не остановил его. Понятно.

Ни один вездеход не выдержал бы порывистого ветра и быстро изменяющихся температур в долине и в горах. Придется идти пешком. Йорана взяла из чьих-то рук веревку, обмотала ее вокруг пояса и попросила Руфин:

– Придержи меня.

– Ты знаешь, что надо делать? Охранять безопасность дворца и карабкаться в горы – разные вещи. Нет, она ничего не представляла, но делать хоть что-то было лучше, чем просто ждать, и Руфин тоже это понимала. Йора на усмехнулась, и стоящий рядом чоя отвернулся, смущенно закашлявшись. Кто-то поставил рядом снегоступы, и Йорана надела их. К тому времени, как они достигли Мерлона, она вполне освоилась с ними.

Она не ожидала, что кто-нибудь проводит их к развалинам, и, действительно, никто не вызвался помочь. Только один чоя побрел за ними – похожий на паука сутулый старец, который выглядел так, как будто любой порыв ветра мог повалить его. Он шел рядом, пока дорога не стала круче, а потом остановился и прикоснулся к руке Йораны.

– Найди его, – произнес он, затем съежился под плащом и поспешил прочь, скрывшись вдалеке с неожиданной быстротой.

– Ну вот, мы остались одни, – заметила Руфин.

Йорана запрокинула голову, глядя на горный склон.

– Что ты предлагаешь?

– На твоем месте я не стала бы спотыкаться и падать.

Невесело смеясь, Йорана поправила ремешки снегоступов, выпрямилась и вновь оглядела горы. Она еще не видела обвалов, но заметив, как заполнились все расщелины, как изменились их контуры, поняла, что лавина была огромной. Йорана испустила отчаянный вздох. Поход в горы казался ей почти бесполезным.

Но кто-то – кажется, чоя с морщинистым лицом – говорила, что Палатон последовал по тропе, проложенной горными козами. Йорана знала таких животных – она часто наблюдала за ними в детстве у реки Данби. Они умели подниматься по крутым склонам, но никогда не двигались прямо, а прыгали с камня на камень, выбирая легкий путь. Йорана коротко помолилась и побрела вперед, таща за собой веревку и взбираясь на склон так, как сделали бы это горные козы.

Палатон проснулся, дрожа от холода. Только что ему снилась болотная дымящаяся вода, мох, длинные лианы, мешающие двигаться вперед, необходимость спастись… он не представлял, откуда появился этот сон. Его сила взывала к нему, как мог только душевный огонь, но он, потрясенный недавним открытием, отверг ее. Заставил себя забыть обо всем. Он не станет сыном своего отца, неважно, какими бы ни были планы поверженного Огненного дома.

Вслед за сном о бахдаре ему снился чей-то отчаянный призыв – Палатон видел только смутную тень и тоже поспешил отказаться от нее. Лихорадка, подумал он, проснувшись. Всего лишь болезненные сны, вызванные усталостью и страхом.

Зубы постукивали, пока он с силой не стиснул их. Сбросив одеяло, он тут же вновь закутался в него, чтобы согреться. Он должен работать, отгребать снег до тех пор, пока не погибнет от усталости или не высвободится. Он страшно замерз, потерял много сил. Он не мог позволить себе вновь заснуть.

Оранжевый отблеск светильника стал еще слабее. Разыскав спинку стула, Палатон вновь принялся копать. Через несколько минут его мышцы протестующе заныли, суставы пронзила боль, грудь сжалась, а рот пересох так, будто был наполнен песком. Палатон упрямо сжал челюсти. Он не мог позволить себе умереть здесь, хотя, вероятно, это было бы просто. Его бахдар оказался у Рэнда, который даже не представлял его ужасных способностей. Это было его бремя, и Палатон понимал, что ответ за него несет только он сам. Нельзя позволить горам снять с него эту ответственность.

Он не переставал копать до тех пор, пока все его тело не заледенело, кроме сердца, возмущенно колотящегося в груди. Внезапно снег изменился, стал сухим, рассыпчатым, невыразимо холодным. Палатон понял это, только оказавшись ближе к поверхности, которая уже застывала с приближением ночи. Сознание того, что спасение близко, а также предчувствие, что он лишится этого спасения, если прекратит работу, подхлестнули его.

Он съел несколько пригоршней снега в попытке приглушить жажду, а затем возобновил атаку. Он набрасывался на снеговую стену, напрягая все силы, и внезапно его голова и плечи оказались на открытом воздухе.

Последний яркий отблеск солнца над горным хребтом ударил ему в глаза, ослепил и исчез, оставив длинные, синие тени на снегу. На миг он понял, почему отец любил рисовать именно здесь и что он должен был чувствовать. Эта связь с отцом, которого он никогда не видел и вряд ли увидит, потрясла его. Палатон стоял, окруженный снегом, пока дрожь не заставила его очнуться. Он оглянулся на пещеру. Светильник угасал, янтарно мерцая вдалеке.

– Ты прав, – произнес Палатон, и хриплые, приглушенные голоса удивили его. – Двигаться надо только вперед, – он глубоко вздохнул и направился по склону.

Предшествующие усилия измучили его, лишили равновесия. Он вынужден был остановиться от жгучего воздуха в легких, прижавшись к дереву, почти занесенному снегом. Прямо под ним находились древние руины, и Палатон понимал, что погибнет, рухнув на них, если дерево не выдержит его веса. Он поднялся на ноги. Здесь снег был рыхлым, достигал ему до пояса, и он с трудом пробирался в нем. Вспоминая косую тропу на склоне, он двинулся вперед.

Йорана прищурилась, полагаясь скорее на бахдар, чем на затуманенное зрение. Синие тени стали лиловыми. Грубая веревка ощущалась даже через толстую ткань куртки. Руфин уже давно пришлось отпустить ее, и несколько сот футов веревки просто тащились следом за Йораной, бесполезные, кроме одного случая – если она тоже попадет в обвал. Она слишком устала, чтобы обмотать веревку вокруг руки. Она оглядывалась по сторонам, радуясь, что снегоступы помогают ей удержаться на льдистой корке, и ничего не видела, ничего не чувствовала. Даже у чоя, потерявшего сознание, бахдар должен был слабо светиться, отвечая ей. Такое молчание могло означать смерть или сгорание.

Если Палатон погиб здесь, значит, прорицательница ошиблась. На Чо не было и не будет двух императоров. Йоране не оставалось никакого выбора, и она горько пожалела, что предчувствие обмануло прорицательницу. Сейчас она уже знала, какой бы сделала выбор.

Она решительно огляделась, не позволяя себе останавливаться до тех пор, пока не устанет или ей не помешает ночная темнота. Сумерки сгустились еще больше, но пока она ясно видела, куда идет.


Она услышала звук прежде, чем увидела силуэт – этим звуком было хриплое, прерывистое дыхание. Йорана подняла голову и увидела темную фигуру, спускающуюся по склону под углом, всего в пятидесяти футах от нее.

– Палатон! – крикнула она так, что снеговой покров дрогнул, фигура пошатнулась и покатилась вниз. Йорана поспешила вперед, чтобы остановить ее. Фигуру облепил лед и снег, но когда Йорана оказалась рядом, она увидела, что Палатон жив, хотя и неподвижно лежит лицом вниз. Падение в каком-то смысле помогло ему спуститься.

Йорана выхватила передатчик и выпалила в него:

– Руфин, я нашла его! Прогрей вездеход. Я постараюсь помочь ему спуститься, – она прервала связь прежде, чем Руфин успела сказать что-либо, и услышала только изумленный возглас.

Йорана опустилась на колени рядом с Палатоном. Его губы посинели, зубы беспомощно постукивали, когда она положила его голову к себе на колени. Гипотермия убивала его не менее основательно, чем опытный убийца.

Она стащила перчатки и натянула их на руки Палатону, не заботясь о том, куда попадают пальцы, стараясь только согреть его. Она приложила ладони к его лицу, чувствуя ледяной холод кожи. Он спасся, но в самый последний момент, и она не знала, сможет ли помочь ему. Йорана потянулась к нему бахдаром, чтобы согреть его и поддержать, и обнаружила, что бахдар Палатона ей не ответил.

Йорана потрясенно отдернула руки. Она не знала, что подумать, и попыталась позвать его вновь, уже понимая, что не ошиблась. Он был пуст, как пересохший колодец.

Палатон застонал. Его веки затрепетали и приподнялись, и Йорана вновь пригнулась к нему.

– Ответь мне, – попросила она. – Я не могу сделать это сама. Нам надо спуститься к вездеходу.

Он беспомощно отвернулся.

– У меня… ничего нет, – прошептал он.

– Я не могу согреть тебя сама! – в панике вскрикнула Йорана и запустила руки за воротник его куртки. – Палатон, проснись. Вернись ко мне, – позвала она, видя, что он вновь закрыл глаза.

Он явно всеми силами пытался удержаться в сознании. Йорана обхватила его руками, приглушила бахдар и попыталась поднять Палатона из снега. Они с трудом выбрались, и Йорана чувствовала себя утопленницей с грузом на груди, старающимся отправить ее на дно.

Она ощущала, как он дрожит в ее слабеющих объятиях.

– Вставай! – умоляла она и сосредоточилась, пытаясь вновь уловить его внутреннюю искру, поддержать ее прежде, чем она полностью исчезнет.

Но она не ошиблась. У Палатона не было бахдара, он был пуст, как любой простолюдин. Он не мог отозваться. Горячие слезы заструились по ее лицу. Ей предстояло потерять его – если не здесь, то когда вернется Паншинеа и обнаружит наследника бесполезным. От холодного ветра слезы мгновенно застывали.

– Будь ты проклят, – выпалила она. – Ты ничего мне не оставил!


Руфин уже приготовила вездеход и помогла затащить в него бесчувственного Палатона. Роговой гребень Йораны ныл от усилий, она едва забралась в машину сама и свалилась с ним рядом. Руфин накрыла их теплыми одеялами.

– В город?

– К черту город, – произнесла Йорана. – Доставь нас на глиссер, – она расслабилась, запрокинув голову.

К тому времени, как они достигли плато, Палатон перестал дрожать. Он приподнялся, пробормотал: «Йорана?» и придвинулся к ней. Она лежала тихо, не зная, умирает он или оживает, и что будет лучше для него.

Без бахдара он не сможет противостоять Паншинеа. У него нет будущего – ни как у наследника, ни как у тезара, и Йорана спрашивала себя, как это могло случиться, как она пропустила признаки. Неужели защита человека вызвала его полное сгорание?

Руфин остановила вездеход. Йорана выбралась из него и вместе с пилотом перенесла Палатона в глиссер, а потом на минуту вернулась на свежий воздух, съежившись от ветра и задумчиво склонив плечи.

Палатон очнулся, когда она вошла в салон. Руфин усмехнулась, произнесла: «Я ухожу», и исчезла в кабине.

Когда корабль задрожал, прогревая мотор, Йорана закрыла дверь, ведущую в салон. Она вновь подошла к Палатону, тот выпростал руку из-под одеял, взял ее пальцы и сжал их.

Йорана не смогла сдержать горечь в голосах, спросив:

– Почему ты не сказал мне? Почему не объяснил, что теряешь силу? Это из-за Рэнда? Он истощил тебя?

Палатон отпустил ее руку.

– Нет, Рэнд мне только… помогает, – его губы постепенно приобретали обычный цвет, но как только он согрелся, все тело стала бить нервная дрожь. Палатон произнес, стараясь сдержаться: – Никто не знает. Даже Ринди.

– А Паншинеа?

– Тем более.

Йорана взглянула в его глаза, золотисто-карие, в которых сейчас преобладал золотистый цвет. Она поняла, что Рэнду обо всем известно. Рэнд говорил о бахдаре Ринди, когда тот очнулся. Она ни о чем не спросила, желая только, чтобы доверие не ослепило ее.

– Но почему ни я, ни кто-нибудь другой этого не заметили?

– Ты видела то, что ожидала увидеть, – он с трудом сел и потянулся к ней.

Она напряглась, но тут же заставила себя расслабиться в его объятиях. Он пригладил ее волосы.

– Ты же знаешь, я не мог сказать тебе. Ты служишь Паншинеа. Я не мог надеяться на твою преданность.

– И ты собираешься вернуться, как будто ничего не случилось?

Он скривил губы.

– Попытаюсь.

– У тебя ничего не выйдет. Паншинеа возвращается.

Он отстранил ее, всматриваясь в лицо.

– Что?

– В Баялаке вновь вспыхнул мятеж. Неожиданный и опасный. Мы можем потерять все. Пан сообщил, что возвращается, едва уладит дела на Скорби. Тебе нельзя встречаться с ним без бахдара.

Палатон натянул одеяло на плечи.

– Почему Рэнд не приехал с тобой?

– Он пропал. Покинул дворец вчера утром, и я не смогла найти никаких следов. Кажется, его увез Чирек…

– Кто?

– Служащий Гатона. Но зачем ему понадобился Рэнд, я не знаю.

– Для Малаки, – решительно проговорил Палатон.

– Нет. По крайней мере, мне так кажется. Я постоянно слежу за Малаки. Кто-то другой решил воспользоваться Рэндом как заложником, но только не Малаки.

– Ты узнала что-нибудь?

– Нет, кроме слухов из Баялака. Там появилась чоя, настоящая прорицательница, и неизвестно, откуда она взялась. Никто прежде о ней не слышал.

– Мы должны найти Рэнда.

– Я стараюсь.

Палатон снова задрожал, одеяло спустилось с его плеч. Йорана почувствовала укол жалости. Она вновь закутала его, зная, что Палатон не переживет мести Паншинеа. А она потеряет Палатона.

Йорана молча приняла решение и встала.

– Тебе надо выпить чего-нибудь горячего, – она прошла по салону и сунула руку в карман, где дожидался своего часа сосуд с рахлом.

Если нельзя сохранить Палатона, помочь ему, по крайней мере, ей останется его ребенок.

Ловко и быстро она достала бутылку вина, мед и специи и смешала все в двух бокалах, подогрев их так, что аромат наполнил самолет. Она вернулась к Палатону, вложила бокал в его руку.

– Когда допьешь, я разотру тебя и найду другую одежду. А потом решим, что делать с Рэндом и Паншинеа.

Он взял бокал и выпил вино длинным глотком.


Глава 28


Жар болот Баялака проникал во все, даже в сны. Он уносил покой, и после пробуждения все чувствовали себя вялыми и уставшими. Чирек дремал, просыпался, вновь погружался в сон, пытаясь успокоиться.

«Твои руки трижды обагрятся кровью. Не проливай ее на улицы, иначе все пропало». Чирек вновь неожиданно проснулся. Шлюпка качнулась от его движения. Легкий шарф, которым он закутал лицо от солнца и мошкары, взлетел в воздух и упал за борт, где закачался на воде, как опавший лист, прежде чем уплыть.

Руки в крови… Чирек поднял их и оглядел так, будто ожидал увидеть кровь. Первой была Дорея, затем Сели. Он с трудом вынес это испытание, но ужасался мысли, что окажется повинным в еще одной трагедии. Кому еще он может причинить вред? Он перевел взгляд на Рэнда и вздрогнул. Человек замедлил ход шлюпки и теперь стоял у руля, проводя суденышко мимо корней и огромных, образованных ветвями туннелей, как нитку в игольное ушко.

Запах пакета пропитывал воздух, мешая дышать. Чирек повернулся и съежился, ощущая боль в голове. Дорея сидела неподвижно, время от времени подавая голос, объясняя Рэнду, куда повернуть – это свидетельствовало о том, что она видит, несмотря на слепоту. Она вела их обратно в Баялак – даже Чирек понимал это. Усиливающийся запах дыма примешивался к аромату пакета. За Бая лаком находилось открытое море. Куда ведет их Дорея – к спасению или в ловушку врагов?

Чьей крови он должен опасаться? Шлюпка внезапно и резко качнулась. Рэнд что-то пробормотал. Чирек не понял незнакомых слов, но догадался об их значении, когда Рэнд наклонился и отвел с пути корень. Чирек перегнулся через борт и увидел коричневую морду наблюдающего за ним водяного зверя. Зверь плеснул хвостом и скользнул в воду, как только мотор вновь загудел ровнее.

– Если мы задержимся здесь до ночи, мы погибли, – заметил Рэнд. – Я плохо вижу, даже с помощью Дореи.

Прорицательница повернулась к Рэнду.

– Вряд ли нам надо беспокоиться об этом, – отозвалась она и указала вперед, на мутную болотную воду.

Откуда-то из мириадов каналов, из-за островков поваленных деревьев и корней к ним направлялось судно, похожее на плот, которое уверенно вел чоя, отталкиваясь шестом. Рэнд сбавил скорость и дождался, пока чоя приблизится.

Он явно был Заблудшим, его роговой гребень выглядел тяжелым и грубым, закрученным на концах и покрытым грибками, которые походили на серовато-зеленый мох. Изорванная одежда была пропитана болотной водой. Улыбаясь, чоя приблизился к ним и наклонился, без опасений протягивая Рэнду руки.

– Вестник, – почтительно произнес он.

Рэнд без смущения потянулся и пожал ему руки. Чирек заметил, как тонкая голубоватая аура окружила их. Он вздрогнул, зная, что делает Рэнд. Собственная реакция удивила Чирека. Неужели он этого хотел? Неужели этому посвятил свою жизнь, проповедуя появление Вестника Преображения?

Чоя сдавленно крикнул, радость исказила грубые черты его лица. Он затряс головой, и пряди гривы разлетелись по плечам. При втором его крике с ветвей деревьев взлетели птицы, а вода забурлила от поспешно уплывающих зверей. Гребень чоя заметно напрягся.

– Следуйте за мной, – попросил он и направил плот в один из каналов.

Рэнд оглянулся на Чирека. Тот пожал плечами.

– А что еще нам остается?

Их шлюпка двинулась за плотом на минимальной скорости. Рэнд умело правил. Канал расширился, замкнутые туннели растений поредели, открыв голубое небо. Ветви деревьев начали распрямляться, их шатры уже не мешали обзору. Испытывая облегчение, Чирек все же понял, что Рэнд встревожен, поскольку он все чаще смотрел на небо, будто опасаясь приближения врага.

В глубине души Чирек не мог поверить, что этим врагом окажется Кативар, но рассудок холодно убеждал его в обратном. Он не понимал причин его действий. Единственное, о чем он мог подумать – что Прелат из Дома решил покончить со старыми верованиями, религией простолюдинов, Заблудших, уличных чоя, ничтожных и презираемых хозяевами жизни. Он понимал, что этого недостаточно, но, вероятно, главной причиной следовало считать именно эту. Чирек никогда полностью не доверял Кати-вару, но не знал, чем это объяснить. Теперь он надеялся, что верить можно хотя бы Малаки, несмотря на его подозрения к способностям Рэнда. С помощью Малаки им было бы гораздо проще – его возможности Чирек считал неограниченными.

– Чирек! – осторожно позвал Рэнд.

Оторвавшись от своих мыслей, священник поднял голову и увидел впереди целый караван самых разных суденышек – плотов, лодок, шлюпок, всего, что только могло держаться на воде. Болото заполнили чоя. Чирек осторожно привстал и начал вглядываться в их лица, но не заметил ничего подозрительного. Они скользили по тихим, теплым водам залива, поочередно пристраиваясь к шлюпке Рэнда. Время от времени кто-нибудь из чоя осторожно наклонялся и протягивал руку. Рэнд отвечал на пожатие, и чоя вскрикивали, пораженные контактом, но не протестовали. Большие лодки были переполнены – чоя в них сидели целыми семьями. Когда кто-нибудь из них касался Рэнда, остальные близкие радостно утешали счастливца, заливающегося слезами.

– Расскажи, – попросила Дорея Чирека. – Расскажи мне все, – и она рассмеялась, когда Чирек описал ей эту сцену. Тихий и радостный смех напомнил священнику, какой была Дорея до Преображения. Она склонилась к Рэнду и заметила: – Они услышали твой призыв.

– Но я не… – Рэнд подавил возражение и побледнел.

– Разве нет?

Он перевел взгляд на Чирека.

– Я звал Палатона, – ответил он, продолжая управлять шлюпкой и замедляя ход по мере того, как залив заполнялся лодками.

– Ты звал на помощь, – поправила Дорея. – И они пришли.

Чирек сел, чувствуя, как шлюпка качается на волнах, поднятых другими судами. Он задумчиво скрестил руки на груди.

К ним приблизилась крохотная, узкая лодка.

– Отец Чирек! – окликнул сидящий в ней чоя.

– Да?

Чоя широко усмехнулся – это был подросток, почти ребенок.

– Нас прислал Малаки.

– Малаки! – Значит, молитвы Чирека были услышаны! – Где он?

– В Баялаке – вернее, в том, что от него осталось. Старый город сгорел дотла. Сохранились аэродром, порт и большая часть нового города. Малаки говорит, что сможет защитить вас. И он просил передать, что прежде недооценивал вас, – чоя широко ухмыльнулся, пытаясь скрыть иронию своих слов.

Рэнд повернулся к ним.

– Это далеко? – спросил он.

– Час пути. Вскоре можно почувствовать запах пожара.

Дым, правда, ощущался постоянно, но Чирек не стал поправлять юношу. Он благодарно произнес:

– Скажи ему, что мы придем.

Лодка развернулась и понеслась вперед, опережая весь караван; вскоре она скрылась.

– Малаки, – недоверчиво повторил Чирек.

– Ты в чем-то сомневаешься? – тихо спросила прорицательница.

– Да, – ответил священник. – Да.

Сны о тропическом болоте, деревьях с низкими ветвями, лианах, поросших мхом, вновь вытеснили прежние сны, в которых присутствовали лед, снег и мрак. Палатон проснулся, наконец-то согревшись, слабый и утомленный, ощущая боль в мышцах. Несмотря на неясную заботу Йораны, ему предстояло проболеть несколько дней. Что касается остальных ее ласковых забот, он думал, что запомнит их до конца жизни, как и огонь, вспыхнувший в нем от нежности и страсти. Он уже думал, что больше никогда не будет любить ее. Она возбудила в нем страсть и удовлетворила ее – Палатон не знал, что можно почувствовать все это без бахдара.

Осторожно задвигавшись на своем ложе, он сел. Йорана спала на соседнем сидении, запрокинув голову с растрепанными от его ласк волосами. Палатон выпутался из одеял. Его летный костюм, одолженный у Руфин, совсем измялся, был слишком широким и коротким, но Палатон не сетовал.

Йорана не спрашивала его о том, что он нашел в Мер лоне, и за это Палатон тоже был благодарен. Он еще сам не знал, что делать, когда пройдет первое потрясение. Свойства Огненного дома не так доминировали в нем, как надеялся Аэлиар – или же были подавлены учебой. Вероятно, дисциплина тезара в каком-то смысле спасла ему жизнь. Но потенциал оставался при нем. Будет ли этого достаточно, чтобы соблюдать осторожность и впредь? Он не представлял себе, как взять силу обратно у Рэнда, не знал, можно ли это сделать.

Что говорил ему глава общины Мерлона? Если у него не хватает смелости взять то, что принадлежит ему, никто ему не поможет. Были ли эти слова пустыми или старик просто хотел ободрить его и что-то подсказать?

Должно быть, Йорана услышала, как он ходит по салону, она подняла голову и робко улыбнулась:

– Тебе лучше?

– Намного.

– Отлично. Мне пора возвращаться к делам. Пойду к Руфин, – подкрепляя свои слова, Йорана встала, потянулась и прошла мимо Палатона, как ни в чем не бывало. Она открыла дверь в кабину пилота.

Руфин обернулась, освещенная подсветкой пульта.

– Проснулись? Хорошо. У меня есть новости – нашелся Рэнд.

– Где?

– В Баялаке.

Мысли Палатона вернулись к снам о глухих болотах.

– Он в безопасности?

– Ему помог Малаки. Он послал сообщение полчаса назад.

Им овладел гнев. Палатон ударил кулаком по стене и не обратил внимание на боль, пронзившую пальцы.

– Так вот чем объясняется мятеж! Будь проклят Малаки! Он не останавливается ни перед чем. Он изо всех сил старается показать, что улицы принадлежат ему – причем в любое время. Как только представится случай, я напомню ему о нашем соглашении.

– Но ты же не знаешь, что там случилось.

– Ну и что! Сейчас я только хочу вытащить оттуда Рэнда. Измени курс, Руфин, и добейся разрешения на посадку. Не обращай внимания, если Малаки запретит ее.

– Слушаюсь, – отозвалась Руфин и повернулась к приборам.

Йорана выглядела встревоженной.

– Что ты намерен делать?

Спасти Рэнда и себя. И всех остальных.

– Сейчас речь идет о жизни множества чоя, – ответил он. – Когда прибудет Паншинеа, он не захочет вести переговоры с простолюдинами – он просто начнет аресты и казни. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что он сделает это – хотя бы из-за первого мятежа. И ему придется действовать решительно, если он хочет сохранить поддержку Домов. Революция Заблудших немыслима.

– Даже Пан не может быть таким жестоким, – произнесла Йорана так, как будто не верила собственным словам.

Глиссер качнулся, ложась на крыло и меняя курс. Палатон чувствовал, что гнев в нем не угасает.

– Первый шаг сделаю я, – произнес он. Йорана не ответила.


Посадочная полоса была тускло освещена. Палатон не видел признаков опустошения в аэропорту, но на горизонте, над городом, полыхало оранжевое зарево. Еще прежде, чем Йорана распахнула дверь, он ощутил запах дыма. Воздух был наполнен жаром, копотью и вездесущим запахом пакета. Палатон помедлил на трапе.

Малаки, чья массивная фигура возвышалась среди чоя, выглядел так, как будто только что вырвался из схватки. Правая рука его была перевязана, бронежилет явно выдержал не один выстрел. Палатон заметил, что на одежде одного из сопровождающих его чоя красуется знак местной охраны.

Он спустился на полосу.

– Где Рэнд?

– В сущности, пока я его не видел, – ответил Малаки, не обращая внимания на напряженные голоса Палатона. – Его везут сюда.

– Везут? Откуда?

– С болот. Пойдем к южному причалу – он должен появиться там с минуты на минуту, – Малаки мельком взглянул на Йорану, но та отвела глаза. Он прикусил губу. – Тяжелый день?

– Для всех нас, – Палатон широко зашагал к ждущим их машинам. – Какая часть города находится в твоих руках?

Малаки коротко рассмеялся.

– Не в моих, Палатон, совсем не в моих. Думаю, ты будешь удивлен, увидев, кто завоевал город, – он сунул руку в болтающуюся на груди повязку и забрался в машину, напоминающую открытую платформу. Йорана молча последовала за ним.

Палатон устроился на платформе.

– Разве ты не обещал мне больше не устраивать ничего подобного?

– Обещал, но хорошо хотя бы то, что я поспел сюда вовремя. Впрочем, – челюсть Малаки дрогнула и он мрачно добавил: – Дело еще не кончено и может не кончиться совсем.

– Не говори загадками, – попросил Палатон, отворачиваясь от Малаки и оглядывая разгромленный город, по которому они ехали. Несмотря на то, что мятеж в Чаролоне продолжался гораздо дольше, здесь улицы имели куда более воинственный вид. Поперек них были воздвигнуты баррикады, в стенах виднелись отметины зарядов инфорсера. – Что здесь случилось?

– В этом квартале произошла первая схватка, – Малаки поерзал на сидении с недовольным видом, и наконец откинулся на подушки. – Больше я ничего не могу тебе сказать – до тех пор, пока мы не встретим Рэнда и Чирека.

Йорана обернулась к нему с побледневшим лицом и напряженным взглядом.

– Чирека?

– Да.

– Человек по-прежнему у него? Мне казалось, ты сообщил, что забрал его.

– В сущности, правильнее было бы сказать, что Рэнд призвал меня, – Малаки тонко улыбнулся, отказываясь продолжать.

Йорана удивленно взглянула на него, но промолчала.

Палатон смотрел вдаль, на приближающийся берег. Фонари всевозможной формы очерчивали его изгибы. Как только машина затормозила и припарковалась, Палатон вышел, оказавшись в огромной толпе.

Будучи тезаром, он привык к вниманию и уважению, но эта толпа раздражала его. Он не мог понять, чего она ждет в таком напряженном молчании, не глядя ни на него, ни на Малаки, а только на воду. Чоя заполняли все пространство причалов, кроме канала, который помощники Малаки удерживали стеной своих тел. Малаки подал знак охранникам присоединиться к нему. Они прошли по неровному коридору, время от времени сужающемуся под напором тел. Малаки зашипел от боли, когда кто-то из чоя задел его руку, но охранник расчистил проход, и они вышли к берегу.

– Смотри внимательно, – провозгласил Малаки. – Сегодня преображается мир, к которому мы привыкли, – его голоса подрагивали от гордости.

Он указал вдаль, туда, где болотные воды смешивались с морской водой залива. Из-за деревьев и поросших мхом лиан появилась флотилия, состоящая из самых разнообразных судов, всего, что только могло плавать. На воде заплясали огни, и флотилия двинулась к берегу.

Отражения фонарей повисли в воде, как десятки лун. Они разбивались от ударов шестов и весел, слышался шум двигателей более современных судов.

Йорана встревожилась.

– Вот они – впереди!

Палатон с беспокойством выпрямился. Он заметил Рэнда за рулем, ведущего шлюпку. Черты его лица оставались неразличимыми, но судя по росту, это был именно человек.

– Кто это с ним?

Йорана успела ответить прежде, чем это сделал Малаки:

– Чирек. И чоя, которую называют прорицательницей.

Палатон заметил белую повязку на ее лице.

– Она ранена?

– Нет, – ответил Малаки, – она сделала это сама.

Палатон не знал, что думать и чего ждать. Он посмотрел на Малаки, пытаясь выяснить истину, и вновь перевел взгляд на Рэнда. Он уже чувствовал касающийся его бахдар, связь между ними усиливалась. Как только он увидел, что Рэнд приближается, тот должен был почувствовать его присутствие в толпе.

Чоя закричали. Палатон не мог различить их слов. Рэнд замедлил скорость. Он повернул, подводя шлюпку к причалу. От нее разошлись волны.

– Что они кричат? – невольно спросила Йорана.

– Ифалан, – объяснил Малаки, – Вестник.

Жажда почувствовать свой бахдар пересиливала любопытство Палатона. Он слушал Малаки, но не придавал значения его словам. Толпа оживилась, и это оживление встревожило его. Он хотел увезти Рэнда подальше отсюда, в безопасное место, пока вновь не вспыхнул мятеж или нечто иное, о чем упоминал Малаки. Причал, предназначенный для грузовых судов, возвышался над бортом шлюпки. Человек взглянул на Палатона, потянулся и схватился за грубые, деревянные поручни лестницы.

– Палатон! – бледное лицо человека было покрыто пылью, но он дружески улыбался, а его бирюзовые глаза, огромные на странном лице, просияли. Палатон чувствовал, как в ответ улыбается он сам.

Малаки осторожно подошел, чтобы протянуть руку, но первым подоспел молодой чоя.

– Ифалан! – крикнул он, склоняясь с причала.

Рэнд улыбнулся, и вместо того, чтобы подняться по лестнице, пожал пальцы чоя. В этот момент Палатон почувствовал, будто сам он сжал чужие пальцы – бахдар мигнул так ярко, что он не сдержал вздоха. Молодой чоя восторженно вскрикнул и попятился. Его подхватили и оттащили прочь под изумленным взглядом Палатона. Его толкали, дергали, но он стоял, не шевелясь, пытаясь выяснить, что произошло.

Йорана протиснулась к Малаки, как только напор толпы стал невыносимым. Причал трещал под ее весом.

– Что происходит?

Палатон внутренне сжался. Вряд ли он вообразил себе яркую голубую ауру, окутавшую сжатые ладони. Он чувствовал бахдар, острый запах, подавляющий вонь дыма и пепла. Бахдар пах надеждой и страхом.

Рэнд уже не обращал внимания на протянутые ему руки и карабкался по лестнице. Достигнув ее верха, он оглянулся и помог Чиреку и раненой чоя с завязанными глазами. Йорана приблизилась к прорицательнице, защищая ее от усиливающихся толчков. Малаки пробрался к ней поближе и протянул Рэнду руку.

Странная улыбка прорезала усталое лицо Рэнда. Он ступил на причал.

Палатон почувствовал, как между ними возникает мост бахдара. Он не мог понять, что происходит, и это потрясало его.

– Нет! – метнувшись вперед, он отбросил руку Рэнда, борясь с неизвестным.

Толпа вскрикнула от ужаса. Палатон оглянулся и увидел вокруг море враждебных лиц. Малаки мрачно взглянул ему в глаза.

– Не могу поверить, чтобы именно ты, Палатон, отказал мне в этом.

Жажда бахдара захватила его, подобно голоду, его мысли перепутались. Палатон знал, что так и не понимает случившегося. Малаки говорил о преображении их мира, и Рэнд оказался виной всему. Палатон взглянул на человека.

– Что происходит?

Третий чоя, которого Йорана назвала Чиреком, стоял позади остальных, спиной к воде. Теперь он пробрался вперед – с достоинством, которое до сих пор Палатон замечал только у Риндалана. Их взгляды встретились, и Палатон понял, что Чирек что-то узнал о нем, как он сам – о Чиреке. Чоя примиряюще улыбнулся.

– Позволь мне объяснить. Пришло время, которого я даже не надеялся дождаться. Наследник Палатон, я – священник Преображения. К нам явился Вестник, и этот Вестник – Рэнд.

Прежде, чем Палатон сумел что-либо понять, Йорана прошипела:

– Ересь!

Прорицательница содрогнулась в ее руках. Она обернулась слепым лицом к Йоране и произнесла:

– Прежде ты приходила ко мне. Разве ты не поняла, что преобразило меня, пронзило меня, как огнем, и сделало меня сосудом для этих слов?

Йорана скрипнула зубами и решительно ответила:

– Бахдар, только и всего.

– Для тебя – может быть, – возразил Чирек. – Но для большинства из нас до сих пор это оставалось загадкой. Он принес Преображение, бахдар, о котором может просить любой чоя.

Внезапно поняв все, Палатон схватил Рэнда за руки. Не выпуская его, он с силой начал расталкивать толпу. Вслед ему летели голоса Чирека:

– Пришел день, когда все чоя смогут обрести бахдар, и никто из них не будет обделен!

– Палатон… – начал Рэнд.

– Быстрее, – Палатон чувствовал нежелание Рэнда всем своим телом. Он понимал, что бахдар отзывается ему в смятении и страхе, и боялся этого.

Человек хрипло прошептал:

– Не делай этого! Это твой народ!

Палатон не слушал его. Коридор, образованный помощниками Малаки, начал суживаться под напором грубой силы. Йорана подгоняла их криками:

– Быстрее, быстрее!

Возгласы «Ифалан!» сменились хриплыми протестами и угрозами. Надежда превратилась в ярость. Палатон чувствовал, как вокруг него растет стена гнева, как чоя ненавидят его за то, что он отнимает у них. Теперь он понимал, почему улицы перегорожены баррикадами и кто сражался на них. Дома против простолюдинов, имеющие силу против тех, кто навсегда был лишен ее. Его мир рушился на глазах, и причиной этому стал Рэнд.

Не только сам Рэнд, но его бахдар, проклятый дар проклятого Огненного дома.

Он выволок Рэнда из толпы и вместе с ним впрыгнул в машину. Йорана забралась на водительское место и нажала кнопки, закрывая поле прямо перед Малаки и Чиреком. По ее команде машина задрожала, набирая скорость, и рванулась вперед. Палатон видел, как удаляется Малаки, но понимал, что они еще не в безопасности.

Рэнд решительно произнес:

– Ты не понимаешь…

– Нет, – прервал Палатон, – это ты не понимаешь. Ты разрываешь наш мир на части. Мы стоим на пороге гражданской войны, бездны, которая поглотит нас.

– Все должно измениться…

– Это нельзя изменить, никоим образом, ни сейчас, ни потом – неужели Двухдневная война ничему тебя не научила? Сила – наш единственный способ выжить.

Рэнд выпрямился на сидении и огляделся.

– Они следуют за нами.

Палатон видел, как другая машина отъехала от толпы и причалов и свернула на боковую улицу, двигаясь им наперерез.

– Йорана!

– Вижу, – коротко отозвалась она и включила максимальную скорость, напряженно следя за препятствиями на улице, лавируя между баррикадами и руинами.

Рэнд вытер лицо порванным рукавом. Палатон обнаружил, что его захватил вихрь не совсем понятных эмоций.

– О чем ты думал? – горько произнес он. Рэнд взглянул на него.

– А ты? Почему я должен отказывать им? Они погибнут без силы. Их религию преследовали триста лет, потому что вы не хотели о ней слышать. Я не просил этого, я не хотел становиться Вестником, но стал им, – он протянул вперед руки, покрытые шрамами и ссадинами, как после рукопашного боя. – Тебе придется с этим смириться.

Нет, он не мог. Кем бы ни был Рэнд, что бы он ни делал, сила принадлежала Палатону. Неужели человек так и не понял, что эта сила не бесконечна, что бахдар сгорает, исчезает навсегда? Или он просто не задумывается над этим, одержимый фанатическим рвением? Палатон покачал головой.

– Нет, больше это не повторится. Я увезу тебя в Чаролон, а после домой – если только сумею вывезти с планеты.

– Это неважно, – Рэнд посмотрел в сторону, и Палатон проследил за его взглядом. Он видел следующих за ними чоя, крики их доносились сквозь рев двигателя.

Йорана вытащила передатчик. Резкими и отчетливыми голосами она приказала:

– Руфин, разогревайся и будь наготове. Мы срочно вылетаем.

– Опять? – насмешливо ответила Руфин. —

Везет же нам!


Йорана остановилась у края взлетной полосы, но здесь уже собрались чоя. Как только Палатон помог Рэнду выбраться из машины, на дорожке появился еще один автомобиль. Чирек и Малаки встали на полосе. Палатону не хватило времени удивляться, как они опередили их по дороге в аэропорт.

Он протянул руку Йоране.

– Дай мне инфорсер!

– Нет. Я стреляю лучше и воспользуюсь им без колебаний, – она тонко улыбнулась. – Ты слишком долго думаешь, – и она вытащила оружие из кобуры.

Жители Бая лака расступились перед ней. Сжав губы, она прошла к концу взлетной полосы, и Чирек выступил им навстречу – храбро, хотя и слегка дрожа.

– Не делай этого, – умоляюще обратился он к Палатону. – Ты не можешь увезти его.

– Если среди нас и есть глупец, то это ты, – ответил Палатон. – Неужели ты ослеп? Смотри, что стало с Чо! Он – чужак среди нас. Он не знает, что это такое, но ты должен знать. Я не могу этого допустить. Уходи, – Палатон крепко обхватил руку Рэнда, и его мускулы дрогнули от напряжения.

Чирек смутился, но Малаки, стоящий позади него, произнес: «Ифалан» и почтительно опустился на колено.

Рэнд метнулся вперед, и Палатон не удержал его, удивившись неожиданной силе человека. Малаки потянулся к нему, и их руки соприкоснулись. Рэнд помог Малаки подняться.

Палатон бросился к ним, отшвырнув Малаки. Схватив Рэнда на руки, он перекинул его через плечо и быстро пошел к глиссеру, где Руфин уже открыла люк. Палатон швырнул Рэнда внутрь, и Руфин склонилась над ним, помогая подняться.

Толпа с ревом надвинулась на Палатона, мгновенно окружив его. Чирек застыл от ужаса, но крик Йораны перекрыл возгласы толпы.

– Убирайтесь прочь, или я буду стрелять! – она прицелилась в лоб Малаки.

Он замер, как пригвожденный к полосе. Их взгляды встретились.

Чирек очнулся. Пытаясь прикрыть Палатона своим телом, он крикнул: «Не смейте!», но его голоса тут же потонули в яростных воплях толпы. От удара он споткнулся и поднял руку, защищаясь, но не отступая от Палатона.

Малаки начал поднимать руку, и Йорана предупредила:

– Я не шучу.

Рука Малаки безвольно упала.

Палатон поднялся и отступил к глиссеру. Йорана бросила взгляд через плечо, заметила это и тоже начала пятиться по полосе.

– Всех не перестреляешь! – закричали ей чоя.

– Это ни к чему, – решительно произнесла она, не спуская взгляд с Малаки. – Все, что мне нужно – пристрелить вот этого.

Он махнул рукой, подавая толпе знак успокоиться. Дуло инфорсера не дрогнуло, даже когда Йорана запнулась и чуть не упала.

Когда до глиссера оставалось всего несколько шагов, она обернулась и бросилась бежать.

Руфин сдерживала Рэнда внутри салона, но он рвался наружу, со стиснутыми зубами и красным от гнева лицом. Палатон втащил в глиссер Йорану. Она отбросила инфорсер и захлопнула люк. Рэнд взглянул на оружие и отступил.

Корабль завибрировал, двинувшись вперед. Рэнд подошел к иллюминатору и взглянул на беснующуюся толпу чоя, преследующую их.

– Я вернусь, – тихо поклялся он и приложил к стеклу раскрытые ладони. Их очертила призрачная голубоватая аура.

Толпа закричала ему в ответ – так, будто он обратился к ним вслух.

– Преображение случится, желаешь ты этого или нет, – он прошел мимо Палатона и уселся один, в самом конце салона.


Глава 29


Смятение в Баялаке эхом отозвалось в Чаролоне. Охранники Йораны доставили их во дворец, но как только они оказались внутри, толпы подступили к самым стенам. Палатон закрыл окна в своих комнатах, отгораживаясь от криков, но они все равно доносились до него. Чаролон не был вновь охвачен пламенем, но ярость и напряженность в него вернулись.

– Как ты можешь отказываться от собственной силы? – тихо спросил Рэнд.

Палатон круто обернулся.

– Я никогда не был способен на такое! Ты исказил мою силу, изменил ее…

– Освободил, – подсказал Рэнд.

– Нет. И ничего хорошего из этого не выйдет.

Рэнд отошел к дальнему окну, глядя на город. За стенами дворца волновалось живое море толпы, видное, несмотря на сумерки.

– Этого ты не знаешь.

– В самом деле? Не знаю, о чем ты думал, но ты никого не преобразил. Малаки использовал тебя, бездумно пренебрегая твоей жизнью, выставив тебя перед чоя, которые отчаянно жаждут какого-то чуда, любого, чтобы изменить свою жизнь…

– В том, что я делал, не было ничего дурного! Малаки я увидел только сегодня. Тебя там не было, ты ничего не знаешь.

– Я повидал достаточно. Ты более наивен, чем я думал, если не понимаешь, как можно руководить событиями на расстоянии. У него есть власть. Ему было необходимо собрать своих сторонников, и он предпочел сделать это с твоей помощью.

Палатон отвернулся. Он знал свой душевный огонь, знал, на что он способен, и теперь, видя, что сделал Рэнд и что говорят про Преображение, понимал, что случилось самое худшее. Никто из чоя не был преображен, никто не был изменен. Они просто оказались во власти силы Рэнда, верили в то, во что отчаянно хотели верить – худшее из насилий было совершено с самыми лучшими намерениями. Он воздействовал на них бахдаром так сильно, что они поверили в свое Преображение. Проклятие Огненного дома, способность убивать с такой же легкостью, как исцелять! Палатон не мог объяснить Рэнду, что он родился чудовищем, но не мог позволить ему продолжать верить в осуществление пророчества. Это было бы худшей из форм ереси. Но Рэнд ни о чем не подозревал.

– Ты ничего не видел, а понял еще меньше. Мне казалось, я знаю тебя, я думал, что между нами есть связь, и я… – голос Рэнда странно дрогнул. Палатон обернулся.

– Тогда объясни мне.

– Ты станешь слушать?

– Связь исчезла. В Мерлоне, когда я нуждался в ней, я так и не решился позвать тебя. Вероятно, я уничтожил связь, отказавшись от нее – не знаю. Но по своей воле я не хотел бы отвратиться от тебя.

– Тогда ты должен понять, что я не был зачинщиком мятежа в Баялаке – как и Малаки. Все начал Кативар.

– Кативар?

– Да. Он – один из сторонников Чирека. Чирек не знает, почему он внезапно обратился против них, но Кативар разыскал нас и хотел убить. Эта толпа… ты должен понять, Палатон: они ждали меня, даже когда я спал, искали, и задержали Кативара, когда он напал на нас. Мы все спаслись – кроме Сели, – Рэнд проглотил неожиданно подступивший ком. – Это произошло так быстро, внезапно, но бахдар подсказал мне, и когда прорицательница вошла в комнату, приказывая нам бежать, мы опередили Кативара всего на несколько шагов. В том, что это был именно Кативар, нет никаких сомнений. Мы выбежали во двор, забрались в машину, но он успел выстрелить. Я завел летающую лодку в болота, чтобы оторваться от него. Я не знаю, что случилось на улицах после нашего бегства. Кажется, явились стражники, и простолюдинам пришлось драться.

Палатон скептически покачал головой. Он мало что знал о Чиреке и почти ничего – о погибшем чоя.

– Но зачем Кативару было рисковать, нападая на вас и выдавая самого себя?

– А зачем Кативар вывел Ринди к мятежникам? Кто послал тебя в Мерлон?

– Не знаю, кто послал меня в Мерлон, и нам неизвестно, что случилось между Кативаром и Риндаланом во время мятежа. Кативар мог оставить его умирать на улице, но не сделал этого, а привез во дворец.

– Но кто-то же отравил Ринди!

– И опять-таки, неизвестно кто. И зачем. И даже если у нас будут доказательства, чтобы подозревать Кативара, его невозможно обвинить в нападении на тебя. Возможно, он действовал по приказу Йораны, зная, что тебя увезли из дворца. Может, он пытался тебя спасти? Рэнд взглянул на него и покачал головой.

– Я говорю то, что знаю, – упрямо возразил он.

– Недар беспокоит меня гораздо больше этого святоши.

– Святоши чуть не убили нас в Сету. Палатон боролся со смешанными чувствами.

Он уже не знал, как следует поступить в отношении этого чужака, которого он привез на планету. Будь здесь Ринди, он смог бы помочь, но теперь Палатон оказался в одиночестве. Он устало произнес:

– Это моя вина. Учеба отнимает годы, а я выпустил тебя из виду прежде, чем ты ее начал. Я знал, что ты пользуешься бахдаром, знал, что должен делать нечто большее, но ограничивался простыми предупреждениями.

– Это неважно. Изменения должны были произойти, и я получил шанс совершить их.

– Но даже если этот шанс реален, если ты кого-либо преобразил, сколько миллионов чоя, по-твоему, ты сможешь коснуться за двадцать четыре часа?

Рэнд непонимающе взглянул на него.

– Миллионов? За сутки?

– Ровно столько нам осталось до возвращения Паншинеа, а может, и меньше. Он не допустит этого, – Палатон сжал кулаки. – Я не смогу защитить ни нас с тобой, ни их, – он кивнул головой на окно, откуда доносились приглушенные крики толпы.

Следующую его фразу перебил резкий сигнал связи. Рэнд ото двину лея от экрана на случай, если сообщение будет передано вживую, а Палатон подсел к нему, готовясь ответить, и положил руки на пульт.

Экран заполнило гневное лицо императора. Паншинеа, гордый, надменный, красивый, с подчеркнутыми чертами Звездного дома, с яростными зелеными глазами и блестящими золотистыми волосами, уставился на Палатона.

– Я поверил тебе, – произнес император, – а ты – ты меня опозорил!

– То, что ты оставил мне, уже грозило позором, – ответил Палатон. – Ты надеялся, что я сдержу то, что не сумел сдержать ты? – он подождал ответа.

Император прищурился.

– Как только я ступлю на Чо, я объявлю, что лишаю тебя прав наследника. Я уже известил конгресс. Если простолюдины опять взбунтовались, лучше побыстрее ищи себе тихую щель, чтобы отсидеться, потому что в этих мятежах повинен только ты. А твоего друга необходимо уничтожить.

Несмотря на то, что император не назвал имени, Палатон точно понял, кого он имеет в виду.

– Я не буду бороться с тобой за престол, но не позволю залить улицы кровью чоя.

– Я сделаю все, что сочту нужным, – фыркнул Паншинеа и оборвал связь.

Палатон застыл в неподвижности, чувствуя себя побежденным прежде, чем он начал борьбу. Теперь на его стороне не было никого, даже простолюдинов – до тех пор, пока он не отдаст им Рэнда, а этого он сделать не мог, не мог привести свою планету к гражданской войне. Он вызвал Йорану.

Комната оказалась пуста, но для него было оставлено сообщение. Лицо Йораны на экране выглядело усталым и встревоженным, и она все время отводила взгляд.

– Я ухожу, – произнесла она. – Знаю, ты ничего не поймешь, но мне не остается другого выхода, – она вздохнула и исчезла с экрана, не давая никаких объяснений. Экран показал комнату с еще разбросанными вещами и выдвинутыми ящиками. Она ушла.

Рэнд встревожился.

– Она не могла уйти далеко.

– Это неважно. Если она не хочет, чтобы ее нашли, ее не найдут, – он вздохнул, скорбя о своей потере. Ему было некуда обратиться, негде найти приют для себя и Рэнда, кроме одного-единственного дома, который оставался у него и который когда-то его предал…

Палатон вновь включил связь. На экране появилось лицо заспанного чоя.

– Мне нужен приют, – произнес Палатон, не давая чоя времени опомниться. – Я потерял престол.

Последовала кратчайшая пауза, и Хат ответил:

– Тогда приезжай сюда. Голубая Гряда тебя примет.

– Жди нас, – ответил Палатон, выключил связь и повернулся к Рэнду. – Собирайся.


Хат повернулся к Недару, привставшему на диване в другом конце комнаты, вне досягаемости экрана. Алекса еще спала. Наставник протер глаза и заметил:

– А ты гадал, как добраться до него.

– Он сам явится сюда, – усмехнулся Недар. – Он никогда не узнает, что с ним случилось. И когда Паншинеа вернется, он обнаружит Дом, о существовании которого не подозревал. Прежде у нас была только уверенность, а теперь будет власть.

Хат спросил:

– Кто встретит его?

– Я сам, – ответил Недар. – И дам знать другим пилотам. Даже при неожиданном нападении сбить его будет нелегко, – он помедлил и положил руку на плечо Хата. – Ты в порядке?

Заспанный чоя нерешительно взглянул на него.

– Я бы встревожился, – откровенно признался он, – но после случившегося в Баялаке, после слухов, лжи… – его голоса прервались.

Недар утешающе сжал ему плечо.

– Знаю, – произнес он. – Я знаю, что ты чувствуешь, – и он добавил: – Больше он не предаст никого из нас.

Хат поднялся.

– Я приготовлю завтрак. Он нам не помешает, прежде чем мы составим план.

Алекса не покидала теплой постели до тех пор, пока Хат не вышел из комнаты, затем встала, прошла по кабинету и обхватила Недара за талию.

– Что же дальше? – спросила она глухим и хрипловатым после сна голосом.

– Я свяжусь с Витерной и объясню ей, что случилось. Сейчас она не слишком довольна, но я ничем не могу помочь. Мне надо взлетать еще до рассвета. А затем нам останется беспокоиться только о том, сколько времени понадобится твоему отцу, чтобы переправить сюда капсулы.

Она встревожилась.

– А если он этого не сделает?

– Судя по перехваченным сообщениям, его корабль получил только незначительные повреждения. Поверь мне. Если бы абдрелики хотели уничтожить его, они бы сделали это.

– Но…

– Нет. Послушай меня, – уголок рта Недара скривился. – Это означает только, что пока он не приземлится на Скорби, мы должны беречь препарат.

– Он спрятан. Ты доверяешь Витерне?

– Она пожертвует чем угодно, лишь бы оказаться на престоле Чо. Это побудит ее к переговорам с твоим отцом. Иначе она могла бы рискнуть и попробовать синтезировать препарат своими силами.

– Если она получит престол, у нас будет Дом.

Он поцеловал ее в лоб.

– Да. Ты сомневаешься?

– Но на нашем пути встал Палатон.

– Ненадолго.

– Возьми меня с собой.

Он помедлил, выскользнул из ее объятий и взглянул на Алексу в упор.

– Я не собирался этого делать.

– Я тоже хочу почувствовать вкус твоей мести. Мне нужен Палатон, а затем – ГНаск.

Он отвел короткие, кудрявые волосы с ее глаз.

– Пожалуй, ты права, – согласился он. – Зачем отказывать тебе в этом? – и он склонился, целуя ее в шею.


Гатон провел их по туннелю, о существовании которого Палатон не подозревал, и вывел на пустынную улицу, где их ждали быстроходные сани. Палатон помедлил, взглянул на старого министра и произнес:

– Тебе это не повредит?

– Откуда Пан узнает? Во всяком случае, я годами привыкал терпеть его ярость, – Гатон скорчил гримасу. – Он не сможет бежать из Чаролона или с Чо без меня, и знает об этом. Я могу попросить помощи у Ринди или угрожать ему преследованием до конца жизни. Ринди боится меня больше, чем Паншинеа. А теперь бегите, пока толпа не узнала, где вы.

Рэнд оглянулся.

– Они уже приближаются, – сдавленным голосом заметил он.

Гатон подтолкнул Палатона к машине и тот сел сзади. Рэнд взобрался на переднее сидение, рядом с пилотом, который тут же погнал машину на бешеной скорости.

Рэнд смотрел вперед, но видел только себя самого и Палатона. Как и говорила прорицательница, он был одинок на Чо и осужден только за свою инородность, безо всякой вины. Палатону тоже приходилось спасать свою жизнь и бахдар – до того момента, когда он сможет вернуть его.

Ему никогда бы не хватило смелости сделать со своим душевным огнем то, что делал Рэнд.

Сани свернули к аэродрому неподалеку от Чаролона. Вблизи от ангара стоял глиссер.

Рэнд поежился.

– Нас повезет Руфин? – прокричал он, пересиливая ветер, уносящий голос.

Голоса Палатона отдались гулом в его ушах.

– Нет. Мне не нужен бахдар, чтобы вести такой корабль, и я не хочу втягивать ее в наши беды.

Машина остановилась у края полосы. Рэнд вылез.

– Отпусти меня, – попросил он, когда Палатон взял его за руку и повел к глиссеру.

– Что?

– Малаки и Чирек меня спрячут.

Лицо пилота замкнулось, в его глазах блеснул гнев.

– Это не выход.

– Для тебя – да, но не для меня.

– Ты поедешь со мной, туда, куда и я.

Рэнд медленно покачал головой.

– Сила есть только во мне, Палатон. Не заставляй применять ее.

– Не хочешь ли ты преобразить меня? – насмешливо произнес Палатон.

– Я готов даже ударить тебя, если это поможет. Но вряд ли только простолюдины слепы. Ты тоже. И ты, и все чоя из Домов, непоколебимо верящие в свое превосходство. Вы относитесь к низшим классам Союза как к своей собственности. Вы ввели социальное расслоение и привилегии, хотя у всех должны быть равные возможности. Я дал им то, что было отнято у чоя.

– И за это Паншинеа с удовольствием съест тебя на завтрак, – ответил Палатон и потянулся к Рэнду.

Рэнд протянул руку, и они ударились, как скрещенные мечи, высекая голубые искры. Это был бахдар Палатона – он чувствовал его, сладкий, как мед, и яркий, как молния. Он выплеснулся, окружая их зарядом энергии. Палатон устремился к нему и схватил свою силу, забирая ее обратно.

Рэнд чувствовал, как сила уходит из него, и вздохнул. Палатон ощущал, как она вливается в него, и принимал ее, вожделея. Более того, он был счастлив отнять ее у Рэнда, как смертоносное оружие у ребенка, который способен уничтожить с его помощью все, что только сможет. Не задумываясь больше о том, что это такое – эликсир или яд, Палатон просто выпил ее. Он забрал свою силу, не вспоминая о генетических качествах, связанных с ней. Он просто хотел ее, хорошую или дурную, потому, что она была его частью и больше он не мог без нее обходиться.

Бах дар заполнил его. Палатон пошатнулся, приняв его, чувствуя гул в ушах. Его потряс шок. Рэнд издал тихий возглас и съежился у его ног.

Палатон опустился на колени рядом, чувствуя, как беспорядочно бьется в груди человека сердце, поднял его и перекинул через плечо. Он направился по полосе, снова ощущая себя тезаром.


Руфин услышала шум глиссера, разогревающегося на поле у Чаролона. Она оставила свою работу в ангаре и открыла бахдар, пытаясь узнать, кто бы это мог быть. Уловив присутствие Палатона, она отбросила инструменты, понимая, что он улетает заблаговременно, не дождавшись прибытия Паншинеа.

Пилоты считались нейтральными лицами, поддерживающими верность только Дому, в котором родились, но забывающие о ней ради космоса и лабиринтов Хаоса, которые они пересекали. Но есть случаи, сказала себе Руфин, когда от чоя требуется преданность, и это как раз один из них. Она не собиралась отпускать Палатона одного, без защиты.

Поднявшись, она прошла в кабину и разогрела двигатели. Вскоре она тоже устремилась в небо, двигаясь по следу, оставленному глиссером Палатона. До нее доносились возбужденные приказы зайти на посадку, но она выключила связь и продолжила путь в молчании. Земля внизу погрузилась во мрак, ночь на ней казалась вечной.


Глава 30


Рэнд очнулся, ощущая боль в животе и жар. Никогда еще он не испытывал такого разобщения с собственной душой и одновременно такой физической боли. Казалось, две его части – тело и душа – насильно разделены. Он сел, держась за виски.

Палатон напал на него! Предал! Сделал его ничтожеством! Гнев переполнял его, усугубляя боль, слезы катились из глаз. Он испытывал отчаяние и подавленность.

Пол под ним задрожал, и прошло несколько минут, пока Рэнд вспомнил, что находится в глиссере. Он попытался подавить чувства, раздирающие его. Вытерев лицо, он с удивлением обнаружил, что оно сухое, как будто в его глазах не осталось слез.

Отодвинув штору, он увидел небо и облака, залитые рассветным отблеском.

По привычке потянувшись внутрь, за бахдаром, он ощутил головокружительную пустоту. Там ничего не оказалось. Он был обобран, ограблен, уничтожен. Рэнд немедленно оставил эти попытки и сел, обхватив голову и стараясь сдержать боль. Теперь он знал, что сделал с ним Палатон. Все тезары проходили через это. Что же теперь с ним будет? Чоя, потерявшие душевный огонь, часто сходили с ума. Они, привыкшие к сдержанности от рождения, пользующиеся своими возможностями, соблюдающие внешние приличия… если эта потеря так подавляет их, то что же будет с ним?

Задумывался ли об этом Палатон?

Перед его глазами прошли видения прорицательницы – бедствие, а не слава.

Рэнд вяло попытался встать и упал на колено. Дверь в кабину была открыта.

– Рэнд, с тобой все в порядке?

Он не ответил. Какое Палатону дело? Теперь он бесполезен. Ему ни к чему защита, дружба кончена. Не отвечая на вопрос, он вновь попытался встать на ноги. Он не мог позволить чоя испытать удовлетворение при виде полной победы. Поднявшись, он раздвинул шторы пошире, глядя на рассвет.

Со стороны восходящего солнца на них надвигались истребители.

– Палатон! – тревожно крикнул он.


Палатон смотрел сверху на Голубую Гряду и ничего не видел: ни планеров, ни курсантов, суетящихся возле них, ни глиссеров на дорожках. До него донесся крик Рэнда. Он повернул голову как раз в тот момент, как приборы показали фланговую атаку. Он перевел оружие на автоматический режим и настроил прицелы.

Он проверил ветер и термальные потоки, местность внизу, приготовившись к маневрам. Вновь обретенный бахдар мигнул, наполняя его и успокаивая.

– Голубая Гряда, на связи Палатон.

Ему никто не ответил, только донесся рев приближающихся истребителей. Он заложил вираж, вспоминая предыдущее нападение – на глиссере, украденном из Голубой Гряды. На приборах изменялось положение четырех истребителей.

Недар, подумал он – это может быть только Недар. Его ненависть никогда не угаснет. Он вечно жаждет мести. На этот раз он вовлек в свои замыслы Хата. Что же он сказал, как убедил тезара напасть на тезара?

По внутренней связи он приказал Рэнду:

– Иди сюда и садись.

Рэнд пробрался в кабину и почти упал в кресло.

– В чем дело? – спросил он, отводя глаза.

– Засада. Четверо на одного – смертельная ловушка, – он поправил прицел и закрепил его.

Приготовившись, Палатон дал предупредительный выстрел, не особенно тщательно прицеливаясь и не надеясь сбить корабль. Ответный выстрел последовал мгновенно, но он уже ушел в сторону.

Алый цвет заполнил его экран – четыре машины вели старшие курсанты. Он знал, какой из истребителей ведет Недар. Даже если бы у него не было бахдара, он узнал бы это по почерку пилота.

– Ты умен, – пробормотал Палатон. Он вновь выстрелил, и ответный взрыв потряс судно.

Рэнд ударился о пульт, и Палатон прикрикнул на него:

– Пристегни пояс!

Истребитель ушел в сторону. Он сдвинул прицел, напрягая глаз. Приборы предупредили его о готовящемся выстреле.

На этот раз Палатон промедлил, наблюдая, как истребитель полого уходит вверх, задрав нос, достаточно быстро, чтобы избежать удара.

Рэнд неуклюже завозился в поясе и заметил, показав на экран:

– У нас появился сторонник.

Кто-то прикрывал их с фланга. Палатон открыл бахдар, замутивший периферийное зрение голубоватым свечением. Он увидел Руфин, склонившуюся над пультом и пристально следящую за истребителями. Он благодарно коснулся ее бахдаром. От ее выстрела вспыхнул один из истребителей позади Недара. Курсант, ведущий его, закричал, выпустив струю бахдара, на мгновение ослепившую их всех.


Хат оцепенело глядел а небо, где погиб его ученик. Он вел младших курсантов в обеденный зал, построенный в центре школы столетия назад, укрепленный на случай войны и раздоров, которые уже давно не затрагивали Дома чоя. Он слышал вопль погибающего Коара за секунду до того, как его истребитель превратился в дождь обломков. В воздухе запахло дымом.

Ближайший к нему курсант заплакал. Его всхлипы отвлекли Хаторда, и он провел пальцами по густой гриве подростка.

– Не плачь. Вы в безопасности, – он махнул рукой остальным, прижимая к себе курсанта и успокаивающе поглаживая его по голове.

– Это необходимо, – произнес он, – чтобы построить новый Дом, Дом тезаров, Дом, где никто не пожелает использовать нас. Надо быть сильными!

Он ободряюще прижал к себе курсанта, прежде чем отпустить его в укрепленное здание, одновременно размышляя о том, что в случае поражения ему останется выпустить в воздух только Голубое крыло – курсантов среднего возраста. Он удивлялся, где Витерна, почему она запаздывает. Недар говорил, что она приедет, чтобы поддержать их. Но где же она? Больше в школе не оставалось выпускников.

Он взглянул на небо, когда мимо в зал прошел последний из младших курсантов. Палатон, Недар, вы рвете мне сердце!

Он последовал за курсантами, опасаясь в душе, что принял неверное решение, что представления о преданности завели его на ложный путь.


Палатон видел гибель истребителя. Он сделал круг и включил связь.

– Приятная встреча, Недар.

В динамике прозвучал сухой щелчок.

– Я знал, что ты догадаешься. Добро пожаловать домой, Палатон.

Отводя судно подальше, Палатон заметил:

– Это открытая атака. Она повредит всем нам.

– Мне наплевать, кому это повредит – лишь бы побыстрее сбить тебя.

Машину окутал плотный дым.

– Никаких повреждений, – доложил Рэнд.

Его лицо осунулось, и Палатон удивился, неужели Рэнд слышал предсмертный вопль курсанта. Вероятно, у него остались способности, чтобы услышать крик, ошеломивший Палатона. Послышался голос Руфин:

– Я сзади, Палатон.

Он видел, как от ее выстрела упал, таща за собой дымный хвост, второй истребитель Недара – его явно вел курсант, не привыкший к быстрым маневрам.

– Спасибо, – ответил Палатон. – Вижу, у нас успехи.

В сетку его прицела попал третий истребитель, и Палатон долго медлил, не желая сбивать необученного курсанта. Он сместил сетку, но приборы восстановили ее положение. Палатон выругался.

Рэнд дернулся в кресле и повернулся к Палатону, который не обращал на него внимания. Тезар настроил прицел вручную и выстрелил. Еще один курсант начал снижаться, оставляя тонкую, серую полосу дыма. Истребитель тряхнуло, увлекая в пике, но курсант сумел выправить его.

– Что ты делаешь? – тонко спросил Рэнд.

– Помогаю ему приземлиться, – Палатон восстановил прицел и произнес погромче: – Двое надвое, Недар. Это начинает мне нравиться.

Ответа не последовало. Палатон повернулся в кресле, осматривая приборы.

– Он сзади, – воскликнул Рэнд.

В кабине послышалось приглушенное проклятие Руфин:

– Я пропала! Проклятье, поднимается Голубое крыло! Кто разрешил взлет этим малышам?

– Забудь о них. Ты продержишься?

– Нет, они наседают. У меня пробоина.

– Сможешь сесть?

– У меня не остается выбора! Я смогу приземлиться где угодно, но ты…. – в динамике послышался треск.

Холодная дрожь прошла по спине Палатона. Рэнд заметил:

– Он точно позади нас.

Палатон уже знал об этом. Он взглянул на экран. Его глиссер не был таким послушным, как истребители Недара, но все же он был новым и не испорченным неумелыми руками курсантов Голубой Гряды.

Рэнд тихо произнес:

– Она приземлилась – похоже, удачно.

Палатон благодарно принял эту новость, но он уже видел, что его окружают истребители. Он подавил вздох и взглянул на приборы, пытаясь понять, как будут действовать эти четверо. Они держались кучей и маневрировали неуклюже. О чем думал Недар, выводя в бой этих малышей? Или он не задумывался об этом?

– У тебя еще есть возможность закончить бой, Недар, – произнес он так мягко, как только мог.

Недар фыркнул в ответ.

– Конец наступит, когда я собью тебя. И тогда, может быть, для меня начнется спокойная жизнь.

– На престоле Чо? Я тебе не завидую, – он круто развернулся, выходя из зоны досягаемости Недара, но пилот не отставал.

– У нас теперь свой Дом, Палатон – у тезаров, как и должно быть.

Эти слова прошили Палатона ледяной иглой.

– Как насчет долга и службы? – спросил он, замечая мелькающие внизу поля, ангары и здания Голубой Гряды, его единственного дома.

– А как насчет жертвоприношения? – отозвался Недар. Палатон в ужасе заметил, что один из истребителей подставился под выстрел Недара. Небо озарила красно-оранжевая вспышка, и корабль метнулся вниз, охваченный пламенем. Освещенная восходящим солнцем земля тоже казалась пылающей.

Его собственный бахдар скорбел вместе с ними – умирающими чоя. На глаза наворачивались слезы при виде того, как стремительно истребитель падает на землю. Один за другим истребители взрывались над Голубой Грядой, один рухнул на взлетную полосу, другой угодил в ангар, третий последовал за ним, а четвертый врезался в одно из зданий школы.

Рэнд крикнул:

– Боже мой! – и обхватил голову руками, словно боясь, что она разлетится.

– Ты поплатишься за это, Палатон, – прошипел Недар. – Теперь нас осталось только двое.

Не дожидаясь ответа, он поднял нос истребителя, направляя его вверх, а затем развернулся. Выровняв самолет, он отпустил ручку, позволяя ему свободно снижаться под действием силы притяжения.


– Проклятье!

Алекса подпрыгнула, пораженная голосами Недара.

– В чем дело?

– Я потерял его, его нет на экранах. Куда он мог деться? – Недар оглядывал экран, перемещая сетку. – Найди его! Я должен…

Алекса попыталась настроить прицел. Она ничего не видела. Недар направил истребитель вверх, и перегрузка вдавила ее в кресло, в ушах зазвенело и зрение замутилось. Но Алекса тут же выкрикнула:

– Вот он!

Недар склонился к прицелу как раз в ту секунду, когда взрыв сотряс истребитель. По кабине пронесся ветер. Что-то тяжелое с неистовой силой тряхнуло фюзеляж.

Алекса дрожала. Стремительно и быстро Недар вышвырнул ее из кабины одной рукой и всем своим бахдаром, отсылая в хвост самолета, где ветер предвещал их гибель.

Палатон посадил самолет на поле за пределами Голубой Гряды. Здания школы были разрушены, кое-где еще бушевало пламя, курсанты беспорядочно бегали, крича от ужаса. Он торопливо выбрался из глиссера и спрыгнул на землю. Рэнд молча последовал за ним, не отводя глаз от страшной картины.

– И это ради бахдара, – горько произнес Рэнд.

– Нет, – поправил Палатон. – Ради власти – в этом вся разница. – Он помедлил, не зная, что теперь делать. Впереди, среди дыма и обломков, замаячила фигура. Крикнув, Палатон бросился к ней. Руфин брела, почти таща на плече Хата. Бережно приняв у нее наставника, Палатон опустил его на траву.

– Он не хотел этого, – произнес Хат, и его глаза наполнились слезами. – Боже, Палатон, скажи, что он этого не хотел!

Палатон отвел волосы друга со лба и гребня. Гребень был поврежден, но выдержал удар.

– Я никогда не понимал Недара, – тихо ответил он. – Ты был его самым близким другом, и он пользовался тобой.

– Он говорил, что ты солгал, рассказывая об Аризаре. Говорил, что ты пытался убить его, украл его бахдар. Он хотел построить Дом тезаров, – слезы покатились по исцарапанному лицу Хата. – Он убил моих детей!

Палатон склонился ближе.

– Я никогда не лгал тебе, Хат, – решительно возразил он, – но даже если бы это было правдой, я никогда бы не решился подвергнуть опасности Голубую Гряду, – он оглянулся на беспорядочно мечущихся курсантов, на охваченные пламенем дома и густой дым. – И я не обманываю тебя сейчас: мы перестроим школу. Она будет больше и еще лучше.

Хат прикрыл глаза, словно ему было невыносимо смотреть на Палатона. Палатон провел рукой по лицу друга, желая утешить его.

Рэнд всхлипнул.

– Неужели он…

Палатон поднял голову, возвращаясь в реальность.

– Нет, нет – с ним все будет в порядке. У него, как у большинства сыновей Земного дома, крепкий череп, – он поудобнее устроил Хата на траве. – Надо узнать, что с Недаром, – добавил он, будто не веря, что тот погиб.

Он пробрался между обугленными камнями и балками, сгоревшими до пепла. Вся летная школа лежала в развалинах, приют сотен курсантов прошлых поколений был уничтожен. Рэнд последовал за ним. Самолет Недара они нашли на краю аэродрома. Кабина треснула, как скорлупа, и тело чоя беспомощно обмякло в ней, темные волосы были пропитаны кровью, ноги и руки изогнулись под немыслимыми углами.

Но когда Палатон оказался рядом, Недар еще дышал. Он сделал прерывистый, глубокий вздох, как бы обращенный к небу и новому дню. Над его головой вился черный дым, заслоняющий пронзительно синее небо.

Казалось, на мгновение Недар пришел в себя, так как в упор взглянул на Палатона и попросил:

– Прикончи меня.

Палатон ошеломленно молчал, и пилот с горечью добавил:

– То, что осталось от меня, уже не починить. Не хочу оставаться калекой. Прошу тебя, как тезар тезара, не оставляй меня живым, – он еще раз судорожно сглотнул. – Мне не хотелось тебя просить…

– И мне не хочется просить тебя, но сделай только одно: скажи Хату правду. О том, что все восстановится.

В черных глазах Недара отразилась боль, и он выговорил:

– Ты просишь о том, чего я не могу дать.

– Хат верил тебе и любил тебя. Ты просишь, чтобы я взял на себя убийство, но взамен тебе придется сказать ему правду, – лицо Палатона стало суровым. Рэнд смотрел на него, не отрываясь.

– Ты всегда был лучше, чем я, – отозвался Недар, и при этих словах изо рта у него хлынула кровь. Он прикрыл глаза и снова открыл их. – Договорились.

Рэнд ощутил пение бахдара в воздухе, издалека донесся крик Хаторда, узнавшего о чем-то, что было послано ему.

Палатон выпрямился. Его рука поддерживала шею Недара. Палатон знал слабое место чоя, он сделал быстрое, резкое движение, надавив как раз туда, где заканчивался роговой гребень, услышал хруст позвонка, и Недар обмяк на его руках. Он опустил пилота на землю.

– Нет! Сукин сын! Ты убил его! – послышался крик.

Палатон взглянул поверх искореженного фюзеляжа и увидел стоящего там человека, женщину, перепачканную в крови, с лицом, искаженным от ненависти. В ее трясущихся руках плясал инфорсер.

– Ты убил его! – вновь крикнула она и подняла оружие.

Рэнд вытащил из груды обломков длинную, острую полосу металла и зажал в руке.

– Алекса, не смей!

Она повернулась к нему, и полубезумная улыбка исказила залитое кровью лицо.

– Ты что? – выдавила она. – Разве ты хоть что-нибудь понимаешь?

Рэнд шагнул ближе.

– Ты здесь не одна, – он потянулся к ней, пытаясь пересилить ее гнев. Неужели он ничего не спасет из того, за что отдал жизнь – чтобы стать пилотом, Братом чоя? Из жизни, проведенной с ней и Беваном? Останется ли он совсем одиноким среди звезд или сможет помочь ей, добьется ее любви? – Алекса, послушай меня! Я же здесь.

– Я никогда не была тебе нужна, – с неугасающей ненавистью ответила Алекса. – Ты только что отнял единственное, что я имела… – она не договорила, обнажила зубы в улыбке и вновь прицелилась в Палатона.

Как только ее пальцы сжались, Рэнд швырнул свое оружие», острую полосу металла. Она просвистела в воздухе и ударила Алексу по руке. Удар получился столь резким, что девушка отлетела к разбитому истребителю. Ее тело исчезло среди груды обломков, и в этот момент пламя охватило топливные баки. Горячий взрыв отбросил Палатона и Рэнда в сторону, на опаленную траву. Когда Рэнд сумел подняться, корабль уже пылал так, что не оставалось надежды – в нем никто не смог бы выжить.

Руфин подошла к ним, и чоя взяли друг друга за руки, уходя подальше от пламени и дыма, в солнечный свет. Рэнд последовал за ними – одинокий, полуслепой от дождя слез.


Они расположились в общем здании, где находилась столовая – единственном уцелевшем, с огнеупорными стенами. Смерть Недара и разрушение Голубой Гряды потрясли курсантов, дав им понять, что такое вражда и раздоры. Никто не приблизился к Палатону, когда он вносил в здание Хата, а потом возился, укладывая его поудобнее.

Рэнд молчал, и в его бирюзовых глазах было такое выражение, что Палатон заключил – Рэнд никогда не простит его. Вероятно, просто не сможет.

Палатон не знал, что сказать ему. Теперь им было некуда идти, негде ждать безопасности. Еще предстояло найти для себя приют.

Кухня в здании наполнилась запахами супа и свежего хлеба, младшие курсанты принесли обед. Палатон склонился над Хатом, уговаривая его поесть.

Хат взял его за руку. Его пожатие было слабым, но ладонь оказалась теплой и твердой.

– Они нашли средство восстанавливать бахдар… казалось, теперь вся планета в наших руках, когда все стало так плохо… ты простишь меня?

– Ты сделал то, что считал нужным, – Палатон отломил кусок хлеба и обмакнул его в суп.

– Но мы были друзьями.

– Все мы когда-то дружили, – Палатон улыбнулся. – Надо подумать о завтрашнем дне, – он поднес ложку к губам Хата. – Голубой Гряде нужен наставник, и ты снова будешь им.

Дверь столовой с треском распахнулась, и Палатон оглянулся. Судя по очертаниям, стоящий на пороге чоя был облачен в защитный костюм и держал в руках оружие. Курсанты в страхе завизжали, и под выстрелами повалились один за другим, как былинки на ветру. Рэнд находился от Палатона на расстоянии вытянутой руки. Палатон пытался подтащить его поближе и одновременно защитить Хата, но тут в него угодила стрела.

Он упал, успев подумать о странном оружии, от которого все его тело онемело и сердце стало биться коротко и медленно. Эти удары эхом отдавались в его голове, и бахдар ускользнул, когда он попробовал коснуться его. Опустив голову, он увидел, что стрела торчит у него в ноге.

Какой-то препарат. Он не знал, смертелен ли он. Подняв голову, Палатон увидел приближающуюся Витерну из Небесного дома.

Ее синее платье отливало стальным светом, как инфорсер в ее руках. Казалось, вся она была соткана из дыма пожарища школы. Она прошла, переступая через тела, презрительно скривив губы, пока не наткнулась на Палатона. Он не мог и пальцем шевельнуть, но все его тело отозвалось на пинок Витерны.

– Ты должен умереть, но больше ты пригодишься мне живым.

Хат, лежащий рядом с Палатоном, застонал в агонии. Витерна сплюнула в его сторону.

– Глупцы, вы предлагали мне объедки, когда у моих ног был целый Дом. Знаете, что вы натворили? Знаете, что вы уничтожили, убив Недара и эту женщину? – она оглянулась через плечо на чоя, следовавшего за ней по разрушенному зданию. – Вы не оставили мне выбора – кроме партнера, который действительно достоин меня.

Кативар вышел из-за ее спины. Палатон попытался моргнуть слипшимися веками, чтобы рассмотреть предателя.

– У меня есть препарат, который сделает тебя бессильным, – произнес чоя с торжествующей улыбкой. Его глаза блестели, как куски льда.

– А у меня – препарат, который вернет силу обратно, – подхватила Витерна. – Так что мы значимы друг для друга, верно? Но сначала Кативар исполнит приятную маленькую обязанность.

Чоя нагнулся и поднял Рэнда, который обвис в его отнюдь не нежных объятиях.

– За преступления против Чо, за гражданскую войну, за вмешательство в нашу религию он будет предан суду Союза на Скорби. Ты не согласен, Палатон? Суду народов, если только абдрелики и ронины не доберутся до него раньше. Интересно, каковы его шансы без твоей помощи?

Палатон собрал всю волю, силу, гнев и метнул их вперед. Его тело отозвалось болезненной судорогой. Кативар рассмеялся и оттолкнул его, оставив лежать беспомощным, как новорожденного.

– Джон Тейлор Томас будет рад иметь дело с нами, когда мы привезем ему человека, убившего его дочь. Ты вплотную приблизился к крушению всех своих планов – вплотную, но еще недостаточно близко, – Кативар вновь рассмеялся.

Рэнд забился в его руках. В его бирюзовых глазах не было ни проблеска надежды.

Витерна вновь ударила тезара – на этот раз в голову, и Палатон почти с благодарностью погрузился в забытье.


Он проснулся ночью. Школу очистили от всех тел. Он не знал, кто убит, а кто выжил, не представлял, что случилось с Рэндом. Рядом лежал Хат – тихо, как мертвый. Неподалеку вытянулась Руфин с серым лицом. Палатон почувствовал в ней искру жизни, но понял , что она слабеет. Они оставили его друзей умирать рядом с ним. Он сполз с кучи обломков, на которую его бросили, с трудом поднялся и закашлялся.

Они взвалили на него ответственность за уничтожение Голубой Гряды и всех тезаров.

Нет, он не примет ее. Если они захотят войны, он готов к ней. В конце концов, у него остался бахдар, проклятое наследие, и он сможет использовать все свои возможности. Он протянул руки и позволил выплеснуться своему бахдару, силе Огненного дома, ничем не запятнанному чистому голубому огню.

Рядом с ним слабо вскрикнул Хат. Палатон услышал, как чоя ворочается среди обломков, и приказал:

– Вставай, Хат! Ради Вездесущего Бога, поднимайся на ноги!

Друг обхватил его за колени и осторожно поднялся, встав рядом. Руфин задышала глубже. Хат нагнулся и помог ей встать, сплетясь с ней в неуверенном объятии. Палатон окружил их аурой, пляшущей в воздухе, омывающей их, уничтожающей весь озноб и боль, наполняющей искрами, которые слились в мерцающий щит. Руфин запрокинула голову и втянула бахдар, как воздух. Палатон не мог понять, что случилось дальше, но чувствовал, как сила растет во всех них, как бахдар сливается, окружая их плотнее, чем прежде.

Он был Огненным домом.

Прошлое было потеряно для Палатона, и потеряно навсегда. Он не стал оглядываться. Впереди проступало будущее.